Нуякшева Ольга Евгеньевна : другие произведения.

Час чужого сна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Фантастический рассказ
   ЧАС ЧУЖОГО СНА
   ГЛАВА 1. СТРАННЫЕ СОВПАДЕНИЯ
   Кирсан стоял на берегу моря и пристально смотрел вдаль, куда-то за линию горизонта. Стоял молча и не шевелясь, словно изваяние. Спина прямая, ноги широко расставлены, руки в брюки.
   Ефрем проследил за его взглядом и увидел в сине-зелёной дали нечто необычное. Там в дымке жаркого марева море вздымалось ввысь, горбатилось бутылочно-стеклянной волной. С каждой минутой волна становилась больше, мощнее и двигалась, целенаправленно двигалась прямо к тому самому месту, где стоял Кирсан.
   Ефрем с ужасом понимал, что ещё несколько минут, и она накроет Кирсана своей махиной. Ефрем знал, что сам он, Ефрем Кипренский, находится в полной безопасности, что эта убийственная волна предназначена именно для Кирсана. Но никак не мог взять в толк, почему Кирсан взирает на неё безучастно, почему не пытается бежать, скрыться, закричать, в конце концов.
   Ефрем видел, как тугая стекловидная, брызжущая пеной водная масса взмывает над Кирсаном, а потом со всей мощью обрушивается и поглощает его разом всего, целиком, без остатка.
   Ефрем в ужасе закричал и.... проснулся. Вскочил с постели, мотая взъерошенной головой, будто стараясь отогнать от себя только что увиденную жуткую картину и сбросить остатки кошмарного сна.
   Однако в окно приветливо заглядывал из-за занавески солнечный луч. На подоконнике благоухала охапка сирени в трёхлитровой банке, похожая на взбитый мусс. С улицы доносились привычные звуки - дребезжание трамвайных рельсов на стыках, ребячий гомон, шипение автомобильных шин. Всё это было знакомым, родным и обыденным фоном городской жизни. Ефрем покачал головой: "Приснится же такое? Что это я так сильно разнервничался?".
   Вообще-то в жизни Ефрем Кирсана недолюбливал. Кирка Жарков ещё со школьной скамьи всегда был на первых ролях. Лучше учился, считался красавчиком, имел успех у девчонок. К тому же Жарков отбил у него девушку, в которую тот был влюблён со всем пылом юношеского романтизма. И хотя тому минуло уже 10 лет, и первая любовь Ефрема давно растаяла, "как с белых яблонь дым", Кипренский чувствовал себя уязвлённым.
   В институте, куда они оба поступили после школы на физико-математический факультет, всё в точности повторилось. Кирсан был лидером, Ефрем одним из многих, ничем не выдающихся студентов. Образовался и пресловутый любовный треугольник. Красавец Жарков без труда завоевал сердце красавицы Милочки, в которую без памяти был влюблён Кипренский.
   После университета, вот ведь ирония судьбы, они вновь сталкиваются, теперь уже на заводе электроламповых приборов. Распределение ролей всё то же: Ефрем - рядовой инженер-физик, Кирсан - зам главного инженера. Ефрем по сей день холост, Кирсан имеет жену Милочку и сына, рождённого в счастливом браке.
   Одним словом, Кипренскому не за что было любить Жаркова. Однако увиденный сон был настолько ярким, реальным, что Ефрем невольно ужаснулся уготованной судьбе своего вечного соперника. Он понял вдруг, что совершенно не желает зла Кирсану и, что самое удивительное, по-настоящему тревожится за его жизнь. По крайней мере, именно такие чувства он испытал, когда увидел во сне эту вздыбленную массу воды, поглотившую Жаркова.
   В этот день в обеденный перерыв Ефрем с Кирсаном встретились в столовой и сели за один столик. Понятно, что Ефрем тут же вспомнил свой давешний сон и внутренне содрогнулся.
   - Кир, - сказал он, стараясь быть шутливо-небрежным, лёгким, - ты мне нынче ночью приснился. Вот как, уже и во сне без тебя ни шагу.
   - Вошёл в плоть и кровь твою, - рассмеялся Жарков. - И как же интересно, я тебе приснился?
   - Страшно, - искренне ответил Кипренский и рассказал приятелю сон, сконцентрировав внимание на описании волны.
   По мере его рассказа вид у Кирсана становился всё более удивлённым.
   - Так говоришь, волна была зелёной?
   - Ну да, яркая, - подтвердил Ефрем.
   - И на солнце глаза слепила?
   - Да, вся сверкала, как гора бриллиантов.
   - Это мой сон, - безапелляционно заявил Жарков.
   - Как же твой, если я его видел? - парировал Кипренский.
   - И я его видел, - сообщил Кирсан. - В точности такой, как ты его описываешь.
   - Не может быть, чтобы мы с тобой видели одинаковые сны, - сказал Ефрем.
   - Не может, - согласился Кирсан. - Мы с тобой и не видели одинаковый сон. Ты видел - мой.
   - А почему не ты мой? - упорствовал Ефрем.
   - Потому что в этом сне я главное действующее лицо. Меня накрывает взбесившаяся волна. А ты просто сторонний наблюдатель, - пояснил свою позицию Жарков.
   - Но я же там был, - не унимался Ефрем.
   - Ты подсматривал мой сон в замочную скважину, - рассмеялся Кирсан.
   - Да нужны мне больно твои сны, мне и своих хватает, - начал раздражаться Кипренский.
   - Ты сердишься, что ли? - удивился Жарков. - Не сердись. Я думаю, что ты можешь гордиться собой, а я тобой. У тебя открылась уникальная способность проникать в чужие сны. Не каждый может этим похвастаться. Возможно, ты один такой на всём Земном шарике.
   - Да зачем мне нужна эта способность? - нахмурился Кипренский. - Я её на хлеб не намажу. Смотрите сами свои сны.
   - Ну, друг мой, это, похоже, не тебе решать. Может, ещё и пригодится, кто знает?
   С этими словами Кирсан встал из-за стола, высокий, элегантно-долговязый, ироничный, и зашагал к выходу, но на полминуты обернулся и крикнул:
   - А рубашка на мне какая была?
   - В красно-синюю клетку, - крикнул в ответ Ефрем.
   - Точно, - поставил Жарков точку в разговоре. - А ты говоришь...
   Вскоре и этот разговор, да и сам сон были благополучно забыты. Ефрем решил для себя, что их одинаковые сны - просто странное совпадение, были, мол, на какой-то одной волне, проинтуичили друг друга. Ни в какую мистику Кипренский не верил, был реалистом и прагматиком до мозга костей.
   Но жизнь вновь напомнила ему о том совпадении.
   Где-то недели две спустя во сне Ефрем стал свидетелем любопытной сценки. Начальник сборочного цеха Варфоломеев, мужик лет 48-ми, семьянин, отец двоих детей, в каком-то незнакомом Ефрему подъезде обжимался с бухгалтером завода 30-летней незамужней Нинель Ситниковой. Обжимались они очень откровенно, волосатые руки Варфоломеева скользили по платью женщины, ныряли в глубокий вырез её блузки. Нинель не сопротивлялась, тяжело дышала и была явно довольна происходящим.
   Проснувшись, Ефрем подумал: "Что за болезненные сексуальные фантазии? И причём тут Нинель с Варфоломеевым?"
   Ему и вправду не было никакого дела до Нинель и её любовника. Но видеть начальника цеха в роли страстного воздыхателя молодой женщины было странно.
   Кипренский стал невольно приглядываться к этой парочке. И заметил, что их отношения и впрямь далеки от профессионально-дружеских. Взгляды, которые они украдкой бросали друг на друга, говорили сами за себя. К тому же в столовой эти двое странным образом всегда оказывались за одним столиком. И надо было видеть, как неумело они изображают из себя равнодушие и вежливую сдержанность.
   Вот тогда-то Кипренский и вспомнил сон про Кирсана. Тот сон и этот были похожи тем, что сам Кипренский в них не участвовал, а только наблюдал со стороны за происходящим.
   Неужели Кирсан прав, и он, Кипренский, обладает уникальной способностью проникать в чужие сны? Ефрем не знал, плохо это или хорошо, видеть чужие сны. Но в нём появилось ощущение странной, неосознанной тревоги. Он бы не смог сформулировать причину этого беспокойства, но понимал, что ему самому не нравится быть свидетелем чьих-то сновидений и соглядатаем чужих тайн.
   Однако копаться в самом себе у Ефрема не было ни времени, ни желания. Как раз в этот период в его жизни начали происходить значительные и приятные перемены. Кипренский влюбился. Но влюбился теперь уже по-взрослому, с осознанным стремлением создать семью, а главное его влюблённость была разделённой. Молоденькая инспектор ОТК Люсьена Зайцева отвечала ему взаимностью. Их отношения были ровными, без особых всплесков эмоций, зато очень доверительные, без раздражающей душу ревности, без недомолвок и упрёков, без ссор и бурных примирений.
   Люся смотрела на Ефрема лучистым взглядом фиалковых глаз, который выражал обожание и восторг. Она вообще была девушкой восторженной и открытой. Радовалась распустившемуся на окне цветку герани, лучику солнца из-за туч, моросящему дождю, доброму слову, улыбке, даже проверочной комиссии радовалась - "пусть проверяют, увидят, как мы хорошо работаем, нам скрывать нечего".
   Вот такая она была, его Люсьена. Но больше всего она радовалась Ефрему. Её глаза буквально светились восторгом, когда он заходил к ним отдел. А уж когда они после работы отправлялись гулять по вечерним улицам, Люся вся светилась от счастья.
   Но при всей своей детской милой непосредственности, девушка вела себя по-взрослому рассудительно и была откровенно нацелена на замужество, благополучную семью, детей.
   И всё это чрезвычайно нравилось Ефрему: и её откровенность мыслей и чувств, и лёгкий незлобивый характер, и серьёзное отношение к планам на будущее. Люсьена была доверчива, но далеко не глупа, весела, но не беззаботна.
   Одним словом, Кипренский готовился сделать ей предложение. И медлил лишь потому, что немного трусил. Он так долго жил один, что просто-напросто автоматически боялся чьего бы то ни было вторжения на своё жизненное пространство. Понимал, что это его психологический атавизм, который надо изживать, что Люсьена из тех редких девушек, упускать которых просто грех, другой такой можно и не встретить на своём пути. И всё же оттягивал разговор о свадьбе, "дозревал", как он сам называл своё душевное состояние.
   Люсьена не замечала его внутренних душевных метаний, а может быть, делала вид, что не замечает. И это тоже устраивало Ефрема.
   ГЛАВА 2. ФАНТАЗИИ И РЕАЛЬНОСТЬ
   Между тем в трудовом коллективе жизнь шла своим чередом. Выполнялся план, собирались летучки, люди ссорились, мирились, кто-то в кого-то влюблялся, кто-то сходился, а кто-то расходился.
   Ефрем, знавший тайну Варфоломеева и Ситниковой и невольно наблюдавший за ними, однажды вдруг понял, что начальник сборочного цеха явно охладел к бухгалтерше. Начал избегать её, в столовой, как бы случайно, садился за другой столик, отводя глаза в сторону от Нинель.
   В сущности ничего особенного в этом не было. Ведь Варфоломеев женат, думал Кипренский. А значит, просто сделал выбор в пользу жены и детей. Об это обо всём Ефрем подумал как-то мимолётно, и тут же забыл, втянутый в круговорот ежедневных рабочих забот. Ему и впрямь не было никакого дела до Варфоломеева с его бухгалтершей. Однако его подсознание, вероятно, рефлекторно выхватывало и впитывало любую информацию, чтобы потом выплеснуть накопленное в его сновидениях.
   ... Нинель стояла у раскрытого окна, безучастно глядя в хмурое свинцово-синее небо. Взгляд женщины не то чтобы удивил, но встревожил Ефрема. Была в нём какая-то затаённая невысказанная безнадёжность. Кипренский скользнул глазами по фигуре Ситниковой и увидел округлый, упругий животик, явно выпирающий из-под натянутого свитерка.
   Дальше всё происходило как в замедленной съёмке: Нинель медленно пододвинула к себе табуретку, легко, несмотря на беременность, поднялась на неё, затем шагнула на подоконник, зачем-то одёргивая синий свитер на животе, и, не глядя вниз, шагнула с подоконника.
   Ефрем ничего не успел сообразить, так всё внезапно произошло. Он рванулся к подоконнику, но неведомая сила не пустила его, будто какая-то прозрачная, но непробиваемая стена отделяла его от места событий, где только что разыгралась трагедия. Снизу он слышал крики людей, сумбурные, невнятные голоса. Разобрал только слова какой-то женщины: "Чего Скорую зря вызывать. С 9-ого этажа сиганула. Кто ж выживет? "
   "Кто же выживет, кто ж выживет?" - стучало в голове Кипренского, когда он открыл глаза и со вздохом облегчения осознал, что это был только сон. Страшный, кошмарный, непонятный, но всё же сон, а не явь.
   Наяву Нинель Ситникова была жива и здорова. Вполне возможно, что она и переживала охлаждение Варфоломеева, но чтобы сигануть с 9-ого этажа... Бред какой-то. Кокетливая, весёлая, симпатичная хохотушка.... Нет, Ефрему и в голову не могло бы прийти, что она способна покончить жизнь самоубийством. Но вот пришло же почему-то во сне. Что за странные фантазии, недоумевал Кипренский. Мало того, в реальности Нинель вовсе не была беременной, по крайней мере, никакого живота у неё не наблюдалось. Фигурка-то у бухгалтерши точёная, вряд ли бы он не заметил такие разительные перемены.
   На работе, зайдя мимоходом в бухгалтерию, Ефрем успокоился окончательно. Ситникова, как обычно, сидела за компьютером, выставляя, будто напоказ, точёную ножку в лакированной туфельке и откровенное декольте с едва прикрытыми сдобными полушариями.
   - Здравствуйте, дамы, - бодро поприветствовал всю бухгалтерию разом Кипренский. - Как настроение? Зарплата нынче без задержек?
   - Всё в порядке, Ефрем Сидорыч, - пропела Нинель. - Всё сполна сегодня получите.
   Закрывая за собой дверь, Ефрем услышал отрывок начатого до его появление разговора. Татьяна Семёновна спрашивала Ситникову:
   - Так сколько ты в лифте-то просидела?
   - Ой, ужас! 45 минут. Думала, скончаюсь от страха. Оказывается, я боюсь замкнутого пространства.
   - Так пешком ходи. Молодая ещё.
   - Так ведь 9-ый этаж, Татьяна Семена. Не вдруг находишься.
   Ефрем в растерянности отошёл от двери. Последние слова Нинель резанули слух. Он никогда не был у Ситниковой в гостях, не знал, где она живёт, на какой улице, в каком доме и в какой квартире. Но во сне голос снизу назвал именно 9-ый этаж. Именно с 9-ого сиганула Нинель в его сне. А вот сейчас, только что, он узнал, что бухгалтерша и в самом деле живёт на 9-ом. Совпадение? Может быть. Но на душе стало тревожно.
   А на следующий день в столовой Ефрем совершенно случайно подслушал разговор Нинель с её подругой Липочкой из монтажной. Липочка шёпотом говорила:
   - Ты должна ему рассказать.
   - Уже, - тихо, дрожащим голосом ответила Нинель.
   - И что?
   - Да, ничего. Не хочет он. Деньги суёт. "Иди, решай проблему".
   - Может, правда, Нин? - с сомнением прошептала Липочка.
   - Да я бы рада, рада, - чуть не плача, говорила Ситникова. - Да срок уже большой. Нельзя, понимаешь?
   Ефрем сразу смекнул, что речь идёт о беременности. И тут же ужаснулся, вспомнив свой сон. Подружки, между тем, продолжали.
   - Чего делать-то будешь? - спросила Липочка.
   - Хоть в петлю лезь. Представляешь, мне даже сон приснился, что я, беременная, из окна выпрыгиваю. Ну, от безысходности, понимаешь? Страху натерпелась, жуть.
   - Себя мёртвой видела? - деловито осведомилась подружка.
   - Нет, как бы я себя увидела? Шмякнулась о землю и проснулась, - пояснила Ситникова.
   - Ты вот что, ты эти мысли гони из головы, - строго сказала Липа.
   - А если они лезут? - всхлипнула Нинель. - Ты же знаешь, к родителям я с животом, да без мужа не могу. Отец прибьёт. Они ж у меня старорежимные.
   - Сама поднимешь, - отчеканила подруга. - Не ты первая. Не ты последняя.
   О чём девушки говорили дальше, Кипренский не расслышал. Обеденный перерыв кончился, надо было спешить на рабочее место.
   Целый день Ефрем ходил под впечатлением услышанного. Сопоставляя полученную информацию со своими сновидениями, он не мог не заметить, что они почти полностью совпадают. "Неужели Кирсан был прав, и я действительно вижу чужие сны? - думал Ефрем. - Но почему? Как? Зачем это ос мной происходит?"
   Анализируя свои сновидения, Ефрем отметил их характерные особенности. Во-первых, сам он не являлся действующим лицом своего сна, он был лишь свидетелем показанных ему событий, наблюдателем со стороны, без права голоса и принятия решений. Во-вторых, он не мог во сне влиять на ход событий, так как находился за какой-то прозрачной непробиваемой стеной, через которую всё было видно и слышно, но проникнуть в происходящее действо нельзя. И третье. Тематика и герои его снов возникают как бы спонтанно, произвольно, их присутствие в его снах диктуется не его желанием или интересом, а чем-то или кем-то свыше. Ну, в самом деле, какое ему дело до Варфоломеева и его любовных амуров, до беременной Нинель, которая в жизни вовсе не казалась беременной, да и до Кирсана ему дела тоже давно уже нет. Всё это уже в далёком прошлом и никакой обиды он не испытывает, и уж тем более не желает Кирсану зла. Так почему вдруг они стали являться ему во сне, да ещё и в таких трагических обстоятельствах? Почему во сне он видит то, о чём не знает в реальной жизни? Ведь не знал он про 9-ый этаж, и про беременность Ситниковой не знал, да и про любовные отношения начцеха с бухгалтершей понятия не имел.
   Беспокойство, поселившееся в сердце Кипренского, заставило его съездить к дому Нинель. Узнал в отделе кадров её адрес и поехал после работы. Просто так поехал, на всякий случай. А когда зашёл в подъезд, просто замер от удивления. Это был тот самый подъезд, в котором совсем нецеломудренно целовались в его сне Варфоломеев и Ситникова. Те же самые обшарпанные зелёные стены, железная батарея-гармошка в пролётах, закрашенная синей краской клетка старого лифта. Он, никогда не видевший этого интерьера в жизни, абсолютно отчётливо и ярко видел его во сне. Получалось, что он видел в сновидениях реальную обстановку. А раз так, почему не предположить, что и события его снов могут стать реальностью?
   Мистическая нелепица происходящего сдавила виски обручем страха. "Господи, во что я превращаюсь? - мелькнуло в голове Кипренского. - В провидца, ясновидящего? Да с какой стати?"
   Ефрем не верил во все эти чудеса. Когда заходил разговор о всяких там полтергейстах, параллельных мирах, экстрасенсах, он лишь снисходительно усмехался про себя: "Ну что за доверчивые люди? Какую байку им ни расскажи, во всё верят". Он чувствовал превосходство над этими людьми. Он считал себя реалистом, материалистом, прагматиком, а их - наивными глупцами, выдумывающими себе сказки, чтобы спрятаться за ними от, увы, несовершенного, но всё же реального мира.
   И вот теперь прагматичный и реалистичный Ефрем в недоумении обнаружил, что сам он является своего рода аномальным явлением, в которое никогда не верил. Это было неожиданно, непонятно и неприятно. Будто привычный, понятный мир раскалывался на какие-то мозаичные фрагменты и становился необъяснимо чужеродным и даже опасным.
   "Что же это получается, - думал Ефрем. - Значит, Кирка должен утонуть, погребённый приснившейся ему зелёной волной? А Нинель выброситься из окна?"
   Он вдруг вспомнил весёлого, всегда энергичного, уверенного в себе Кирку Жаркова, и вдруг захлебнулся жалостью к нему. Да, они не очень-то ладили с Кирсаном. Да, Ефрем всегда завидовал ему, потому что тот всегда был примой, а он, Ефрем, второй. Но сейчас Кипренский испытывал к приятелю самые добрые чувства. Злость улетучилась, будто её и не бывало. Зависть тем более. Ведь Ефрем был влюблён в самую прелестную девушку на свете и счастлив этим. А счастливые люди не бывают злыми и, как правило, умеют прощать.
   И наивную кокетку Нинель Ефрему тоже было жалко. Она, действительно, беременна. И её, действительно, бросил Варфоломеев. И ей неоткуда ждать помощи.
   "Стоп! - осадил вдруг самого себя Кипренский. - Да ведь это же только сон. Да, почему-то с элементами узнавания реальных деталей, но ведь кто его знает, как работает наш мозг ночью? А сон он и есть сон. С чего это я решил, что все они должны непременно поумирать? Это просто моё богатое воображение, усиленное тайнами подсознания. Вот и всё. И нечего бить тревогу на пустом месте".
   Эта мысль немного успокоила Ефрема, и он решил, что надо гнать от себя все сомнения. Негоже взрослому мужчине, без пяти минут главе семейства, жить фантазиями собственных сновидений.
   ГЛАВА 3. СТРАШНАЯ ВЕСТЬ
   В одну из добрых минут Ефрем вдруг понял, что "созрел" сделать предложение
   Люсьене. Подтолкнуло ли его к этому Люсино невинное кокетство с наладчиком фрезерного участка Барковым, или им двигали гораздо более глубинные процессы внутри своего "я", сказать трудно. Решил, и всё тут. И сделал. . Сделал красиво, как полагается, с цветами и изящным колечком в бриллиантовой россыпи.
   Люсьена была в восторге. Правда, на лице девушки промелькнул испуг.
   - Ты чего? - держа невесту за руку, спросил Ефрем. - Чего испугалась-то?
   - Ой, не знаю, Фима. Наверное, взрослой жизни, - девушка запнулась. - У меня какое-то странное предчувствие, что...
   - Ну что, что? - в нетерпении спросил Кипренский.
   - Мне всё время кажется, что это не может быть долго. Что нас что-то разлучит, - пролепетала Люся.
   - Глупенькая, ну что ещё за предчувствие? Предчувствия придумывают люди, которые не умеют жить в реальном мире, - назидательно изрёк Ефрем.
   Но вдруг осёкся на полуслове. А разве его сны - это не те же предчувствия, интуиция? Но взял себя в руки и бодро продолжил:
   - Что ты, Люсь, всё философствуешь? Ты лучше скажи мне безо всяких предчувствий, согласна пойти за меня замуж? Скажи, что у тебя на сердце.
   - На сердце у меня король крестовый, - радостно рассмеялась Люсьена. - И этот король - ты. Конечно, согласна. А ты как думал?
   После объяснений они сели рядышком на диван и начали обсуждать предсвадебные хлопоты. И сидя вот так вот близко и целомудренно рядом с Люсьеной, Ефрем вдруг понял, что подтолкнуло его к решению расстаться, наконец, со своей свободой. До этой минуты он, Ефрем Кипренский, был ничей и ощущал эту свою ничейность и неприкаянность. А ему, оказывается, очень хотелось стать чьим-то, а если конкретнее, то Люсиным.
   На следующий день они подали заявление в загс. День свадьбы был определён. Ждать оставалось 3 месяца. Решили так: тех, кто живёт подальше, приглашать по почте, вкладывая в конверт пригласительный билет. А своим с завода вручать приглашение лично в руки. Люсьена взялась обойти своих товарок, а Ефрем своих приятелей.
   Кирсан Жарков тоже входил в число приглашённых. Став счастливым, Ефрем начисто утратил своё раздражение. Теперь он не считал себя неудачником, состоящим на вторых ролях при Кирсане. Напротив, он чувствовал себя везунчиком. С любовью Люси его самооценка резко возросла. Ефрем забыл все прежние обиды, своё неудовлетворённое когда-то самолюбие. Он был счастлив, добр и великодушен.
   В приёмной старшего инженера сидела Вероника, секретарша Жаркова. Ефрем спросил её:
   - Кирсан Давыдович у себя?
   - Что Вы, он уже вторую неделю в отпуске, - ответила Вероника. - Вы к его заму пройдите, он сейчас как раз у себя.
   Ефрем вежливо поблагодарил секретаршу и вышел из приёмной. Занятый своими любовными переживаниями он как-то и не заметил отсутствия Кирсана. "Ну да не беда, - подумал Ефрем. - Вернётся из отпуска, тогда и приглашу".
   Однако пригласить Жаркова на свадьбу ему было не суждено. Через два дня по заводу разлетелась страшная новость: главный инженер предприятия Кирсан Жарков погиб на Чёрном море во время шторма. Говорили, что его смыло с берега огромной волной.
   Ефрем впал в ступор. Перед его глазами стояла картина из сна: длинная прямая фигура Кирсана на берегу и летящая из морских далей тугая зелёная волна. Так значит, сон был не просто сном. Он предсказывал то, что должно было случиться в недалёком будущем.
   Вслед за этой пришла и другая страшная мысль в образе Нинель Ситниковой, стоящей на краю подоконника на 9-ом этаже. И если Кирсану помочь уже было ничем нельзя, то Ситниковой можно и должно. Ведь зачем-то же показывают ему эти картинки. Ведь всё имеет свои причины и следствия. "Без причины даже прыщ на попе не вскочит" - говорила когда-то его бабка. Значит, и его провидческие сны нужны и имеют свою миссию, что ли. Логичнее всего было предположить, что получаемая информация даётся ему для того, чтобы можно было предотвратить надвигающуюся трагедию. В теории это казалось вполне логичным объяснением. Однако как это сделать на практике. Вон Кира сам знал этот сон, который приснился им обоим. И что? Самому себе не поверил? Не сумел себя обезопасить? Не придал значения тому, что предсказал сон? Или беда вообще вещь непоправимая? Если чему суждено случиться, того уж никому не изменить. Но для чего тогда делать его, Ефрема, свидетелем чужого сна?
   А Нинель? Возможно ли предотвратить грядущую беду? Подойти и открыто сказать женщине - не прыгай из окна - умрёшь? Да, Нинка с её характером пошлёт его куда подальше и будет права. Тоже мне провидец нашёлся? Так что теперь, покорно ждать следующей смерти? Знать и ничего не предпринять? Такое решение казалось неправильным и трусливым.
   Ефрема терзали эти мысли, лишали его покоя и сна. Чуткая Люсьена не могла не заметить, что с любимым происходит что-то неладное. Он стал не в меру молчалив, задумчив, его взгляд порой ускользал от Люсьены куда-то вверх и вбок. Ефрема явно что-то мучило, а что именно, Люсьена не знала. . Поэтому волновалась. А что если вдруг накануне свадьбы Ефрем усомнился в своей любви. А теперь боится ей в этом признаться. Воображение Люси Зайцевой уже рисовало страшные картины, где Ефрем виделся ей рядом с другой женщиной, которая вдруг бесцеремонно вторглась в их жизнь и судьбу и теперь отбирает у неё Ефрема. Неведомое ранее чувство ревности вдруг болью кольнуло в сердце. Неужели Ефрем полюбил другую? Ведь очень похоже на это. Ещё совсем недавно он смотрел на неё с обожанием, ловил каждый её взгляд и каждое слово, чувствовал каждое движение души и выполнял любой её каприз. А теперь... Теперь он хмур и мрачен, даже подавлен, явно чем-то недоволен. Значит, его тяготит двойственное положение, он не знает, как признаться Люсьене в том, что его любовь угасла.
   Будучи человеком открытым и честным, Люсьена, не в силах больше терзаться муками ревности, напрямую спросила Кипренского:
   - Что тебя мучает, Ефрем? Не утаивай от меня ничего. Даже если... влюбился в другую женщину, не утаивай, говори. Я всё пойму.
   Ефрем совершенно опешил от этих слов возлюбленной. Ему и в голову не приходило, что Люся может так нелепо истолковать его настроение.
   Честно говоря, Кипренскому не хотелось рассказывать невесте о своих, точнее о чужих, снах, которые он почему-то видит со стороны. Он боялся, что Люсьену может насторожить вся эта мистика. И даже оттолкнуть от него. Но надо было срочно развеять подозрения любимой.
   - Люсь, нет у меня никого, - совершенно искренне сообщил Ефрем. - Какая ещё другая женщина? Кроме тебя мне никто не нужен.
   - Но ты стал таким.... Несчастным, - едва сдерживая слёзы, прошептала Люся.
   - Да, нет же. Ты всё неправильно истолковала. Я счастлив, что ты у меня есть. Тут дело в другом, - Кипренский понизил голос до шёпота. - Понимаешь, вокруг меня происходят вещи, которые я не могу объяснить самому себе, а тебе и подавно.
   - Ну ты уж постарайся, - немного обиженно сказала Люся. - Мне кажется, я уже имею право на твою откровенность. Иначе вообще зачем эта свадьба.
   Ефрем не мог не согласиться с доводами невесты. К тому же ему было надо с кем-то поделиться своей тайной, выговориться. Не мог он больше один нести в себе груз вины. Он и сам не понимал, в чём, собственно, его вина заключается. Но именно она не давала ему покоя, заставляла мучиться и страдать от бессилия.
   И он рассказал Люсьене всё от начала до конца: и про сон Кирсана, который он, Ефрем, "подсмотрел в замочную скважину", и про отношения Варфоломеева с Ситниковой, и про беременную Нинель, прыгающую в его сне из окна 9-ого этажа.
   - Ты понимаешь, нас ждёт ещё одна смерть, - с тоской в голосе говорил Кипренский. - И меня почему-то наделяют знанием об этом. Зачем? Ведь я бессилен что-либо изменить.
   - Да, теперь я понимаю причину твоего дурного настроения, - задумчиво произнесла Люсьена. - Но ведь ты не виноват, что проникаешь в чужие сны. Ты же делаешь это не нарочно. И потом трагедия с Кирсаном и сон могли быть просто совпадением. А ты из этой случайности сотворил в своём воображении закономерность.
   - Что ты хочешь этим сказать? - в недоумении посмотрел на невесту Кипренский.
   - А то, что в реальности Ситникова скорее всего не упадёт с 9-ого этажа вниз. История с Кирсаном - это одно, а Ситникова совсем другое. А сны... да мало ли что мы видим во сне. Я, например, во сне часто летаю, как птица. Это же не значит, что полечу наяву.
   - А то, что я попадаю в чужой сон, тебя не настораживает?
   - Настораживает, - призналась Люся. - Но я не знаю этому объяснения.
   - А мне кажется, что кто-то свыше возлагает на меня надежды, думает, что я способен повлиять на ситуацию, - высказал наболевшую мысль Ефрем.
   - Если это так, то этот кто-то должен дать тебе возможность оказывать такое влияние. А раз не даёт, значит, и не надо об этом думать и изводить себя понапрасну, - твёрдо сказала Люсьена.
   Нинель Ситникова родилась в рубашке. Упав с 9-ого этажа, она осталась жива и почти невредима. Именно в этот момент под окнами дома остановилась машина, гружёная матрасами и одеялами, предназначенными для детских домов и интернатов. Нинель упала прямо на них. Отделалась лёгким испугом. Но ребёнка, конечно, потеряла.
   В коллективе с живым интересом обсуждалась эта тема: как, что, от кого ребёнок?
   Сама Ситникова не знала, радоваться ей или печалиться. Матерью-одиночкой она быть не хотела, Но за время беременности, будучи уже на большом сроке, свыклась с мыслью о сыне и успела привязаться к маленькому комочку, что зрел у неё внутри. Однако, отплакав кончину ещё не рождённого дитя, женщина рассудила, что, вероятно, так было угодно Господу.
   Дело в том, что Нинель вовсе не собиралась кончать жизнь самоубийством. Она просто, по привычке делать всё легко и быстро, вскочила на подоконник, чтобы поправить съехавшую с карниза штору, и, не удержав равновесия, полетела вниз. Выходило, что Ефрем во сне видел само действо, но не знал его причинно-следственных построений. Суицид был ни причём, всего лишь дело случая.
   Об этом как раз и говорили супруги Кипренские, сидя на веранде загородного домика, в котором теперь, после свадьбы, проводили все выходные.
   Домишко был ветхим, небольшим, но уютным, удобно обставленным старой мебелью, увешанный кружевными занавесочками и салфеточками. Это была родительская заброшенная дача, которую деятельная Люся решила привести в порядок и сделать комфортной для проживания.
   Слова у Люси не расходились с делом. В домике её стараниями было чисто и как-то по-деревенски уютно, что очень нравилось Ефрему.
   - Какая ты у меня умница! - с искренним восхищением восклицал Кипренский. - А ребёночку какое раздолье здесь будет. Не то что в городе с его смогом, гарью и толкотнёй.
   Чета Кипренских ждала прибавления в семействе. И теперь все их разговоры, с чего бы они ни начинались, в конце концов сводились к главной теме - появлению на свет желанного малыша.
   ГЛАВА 4. РОДНЯ
   Кипренские были счастливы и довольны жизнью. Единственное, что омрачало существование Ефрема были его сны. Они не всегда касались чьей-нибудь смерти. Совсем недавно он увидел во сне, что его старшая сестра Катя, живущая в другом городе и недавно овдовевшая, лишается квартиры, бывшей в собственности её погибшего мужа. Дело в том, что у Катерины не было детей, а на мужнино наследство претендовали ещё три человека - два брата и сестра мужа. В результате квартира была поделена на 4 части. Теоретически Катя могла выкупить у соискателей дом целиком, но у неё не было таких средств. На свою 4-ую часть доли приобрести какое-то жильё было нереально. И Катерина оказалась на улице.
   Вот такой приснился сон. Его действие происходило в зале суда, где решался вопрос о наследстве. Ефрем всё видел, понимал, сопереживал сестре, но ничем помочь не мог, ибо не мог даже попасть на территорию приснившейся картинки. Зал суда был отгорожен от него невидимой стеной. Да и буква закона была не на стороне Катерины.
   Когда Ефрем проснулся, он твёрдо знал, что его сестра попала в беду и теперь будет вынуждена бомжевать. Он не знал только, как ей помочь. Лишнего жилья у него не было, денежных накоплений тоже.
   Выслушав опасения мужа, Люсьена подумала-подумала и решительно заявила супругу:
   - Что теперь толку печалиться. Надо брать твою сестрицу к себе.
   - Ты это серьёзно? - удивлённо вскинул брови Кипренский. - Я, конечно, очень благодарен тебе за понимание, но я бы не торопился принимать такое кардинальное решение. Ты же совсем не знаешь мою сестру. Катерина человек тяжёлый. Она намного старше меня, привыкла главенствовать у себя в доме, устанавливать свои порядки. Нет, она, конечно, неплохой человек. Но, пойми, это совсем иной уровень мышления, иной образ жизни. Катя провинциалка. Она грубовата в общении, резка в суждениях, привыкла жить по своим деревенским правилам. Короче, деликатной мою сеструху не назовёшь. Я не уверен, что вы с ней поладите. То есть я, наоборот, уверен, что вы не сможете поладить. Ну, то есть ты будешь стараться, но у тебя не получится. А если и получится, то ценой твоих нервов, Люсь, Короче, я не знаю... - окончательно запутался в своих рассуждениях Ефрем и замолчал.
   - У тебя есть другие варианты? - неожиданно резко спросила Люсьена.
   - Честно говоря, нет пока... - неуверенно ответил супруг.
   - Тогда о чём мы говорим? Ты что, сможешь оставить сестру на улице? По-моему, Ефрем, у нас просто нет выбора. Или, может быть, у вас есть ещё какие-то родственники, к которым твоя Катерина может обратиться за помощью?
   - Нет, мы с ней одни остались. Другой родни не имеем. Но Катю в нашу малогабаритную двушку... Это, знаешь ли, подвиг. А я на подвиги не очень-то способен, не герой я, Люсь.
   - Ефрем, ты сам себе не простишь, если не поможешь сейчас сестре. И мне, кстати, тоже не простишь. Да и чего ты так уж испугался? - видя смятение и неуверенность мужа, решила сгладить ситуацию Люсьена. - Я всё уже продумала. Дачка у нас с тобой, хоть и не новая, но вполне добротная. Дом ещё отец мой ставил, царствие ему небесное. Печь хорошая, в рабочем состоянии. Здесь жить можно круглый год. А мы на лето приезжать будем. В доме три комнаты, 4-ая на чердаке, плюс застеклённая веранда. Места на всех хватит. Ну а уж если совсем не сможем вместе сосуществовать, будем другие варианты прокручивать.
   - Какие, например? - восхищаясь рассудительностью молодой жены, спросил Ефрем.
   - Всё-таки какую-то сумму от своей доли дома она иметь будет. Если, скажем, продать эту дачу, то можно будет купить какое-то скромное жильё для Кати. Но я думаю, до этого не дойдёт.
   - Послушай, Люсь, она же для тебя совершенно посторонний человек, а ты ей такой подарок... - всё больше удивляясь мудрости и какой-то непонятной жертвенности жены, воскликнул Кипренский.
   - Как знать, Ефрем, как знать. Может быть, она для нас подарком станет. Я ведь и в будущее гляжу. Ты говорил, что сестра старше тебя аж на 25 лет.
   - Ну да, - не понимая, к чему клонит жена, подтвердил Кипренский. - Меня мать поздно родила.
   - Значит, твоей Кате уже 55. Пенсионный возраст. Будет помогать нам сына воспитывать, если, конечно, согласится.
   Последний довод убедил Ефрема и он тут же позвонил Кате и сообщил о принятом с Люсей решении. Женщина заплакала в трубку:
   - Спасибо вам, родные мои. Люсеньке в пояс кланяюсь за её доброту. Господи, неужто и я кому-то на старости лет нужна буду?
   - Кать, ну хватит причитать, - осадил заунывный плач сестры Кипренский.
   Договорились, что Катя, как только до конца оформит все дела, тут же приедет к ним, чтобы поселиться в загородном доме.
   Супруги начали готовиться к приезду гостьи, которая отныне должна будет стать членом их семьи. На сердце у Ефрема было неспокойно. Он знал тяжёлый характер сестры, её неуживчивость и грубоватую непокорность тем правилам, которые она не принимала. Катерина, большую часть жизни прожившая с мужем в захолустном посёлке, была далека не только от цивилизации, но и очень консервативна в отношении с людьми. Она постоянно высказывала недовольство современными нравами молодёжи, чужими порядками, откровенно говорила при любом удобном случае: "Ох уж эти городские, жизни не знают, всё на блюдечке с золотой каёмочкой получают, трутни. Не ведают, как морковка и картошка из землицы растёт, как каждому стебельку поклониться нужно, прежде чем урожай на стол-то попадёт". Это противопоставление города и деревни было назойливо неприятным. Но Катя не понимала этого, считая себя безусловно правой. Ефрем понимал, что Люсе будет непросто найти с ней общий язык Ефрем гордился поступком жены, но опасался, что она, не зная по существу, на что себя обрекает, начнёт тяготиться его роднёй. А Люсьена, в силу своей житейской неопытности, не осознавала тяготы грядущих проблем.
   Впрочем, ведь именно молодости дано право дерзать. Не потому ли мы совершаем дерзко благородные поступки, как правило, именно в достаточно юном возрасте, что не осознаём их последствий и не умеем реально оценивать степень их риска?
   Через месяц Кипренские встретили Катю. В доме к её приезду всё было готово. Наглажено постельное бельё, повешены чистые полотенца, предусмотрены такие мелочи, как зеркало в спальне и настольная лампа на столе.
   Катя оказалась внешне простоватой женщиной со слегка расплывшейся фигурой и крепкими натруженными руками. После долгих приветствий и благодарностей в адрес Люсечки - "Дай тебе Бог, девонька, здоровья и счастья", "Ой, спасибочки вам за уют и приют" - сестра Ефрема заявила, качая головой:
   - Всё у вас тут хорошо. Но зеркало, Ефреша, из спальни убери. Не след зеркалу в спальне красоваться.
   - Почему? - наивно удивилась Люсьена, которая так старалась перед приездом родственницы обуютить дом.
   - Плохо это, в зеркалах себя разглядывать, - как само собой разумеющееся сообщила Катерина. Кто хочет себе благополучного житья, так не сделает.
   - Да? - удивилась Люся. - А как же, например, причёсываться по утрам, себя в порядок приводить?
   Катя снисходительно посмотрела на жену брата и укоризненно покачала головой:
   - Для этого ванная комната есть, там зеркалу и место, - сказала назидательно.
   К вечеру выяснилось, что Катя не хочет ложиться спать "в чужое бельё".
   - Катерина, ты мне тут не привередничай, - начал раздражаться брат. - Бельё чистое, глаженое. Люська вон всё отгладила перед твоим приездом. Что в самом деле за капризы?
   - Катя, действительно, что вам не понравилось в нашем белье? - деликатно спросила Люся.
   - Люсечка, постель белой должна быть. Это что ж за цветастость такая? Я что, на лужайке что ли сплю? Уж вы меня простите, но я своё бельё привезла. Не люблю я этих новомодных городских выкрутасов.
   С этими словами Катя достала из чемодана стопку белоснежного белья, отделанного по краям домотканым кружевом с замысловато звёздочным узором.
   - Уж не обижайтесь на меня, родные мои, - жалостливо заголосила Катя. - Сколь лет я привыкла на белых простынях спать, уж не переучивайте меня на старости лет. Ваши простыни хорошие, красивые, да только на них не спать надо, а скакать от веселья. Я на таких и не засну, я ж...
   - Всё, Кать, - оборвал сестру Ефрем. - Кончай голосить. Спи, как привыкла. Купим мы тебе белых простыней. Правда, кружев не обещаю.
   - Что ты, что ты, Ефреша, не вздумай тратиться, - вновь заголосила Катерина. - У меня там ещё контейнером кое-какие вещи идут. Хватит мне по гроб жизни своих простыней.
   - О, Боже, - недовольно воскликнул брат. - Ты ещё и контейнер заказала. На кой тебе твоё старое барахло? В городе всё купить можно.
   - Знаю я ваш город, - фыркнула Катерина. - Нет уж, со своими родными вещичками надёжнее и уютнее. А ты что ж думал, я всю жизнь наживала, а теперь всё брошу, - пустилась в наступление Катя. - Мало того, что жилья лишили на старости лет, так ты ещё хочешь, чтоб я и свой скарб родной бросила, чужим людям оставила. Нет уж, братишка. Хоть что-то моё должно же у меня быть.
   И Катерина вдруг расплакалась, подрагивая крупными плечами и некрасиво шмыгая носом.
   - Катенька, ну что ты, - обняла новоиспечённую родственницу Люсьена и укоризненно посмотрела на мужа. - Ефрем просто не понимает нашей женской натуры, он как лучше хотел, чтобы всё новее у сестры было, да, Ефрем?
   Растерявшийся от непонятной женской солидарности Кипренский молча воззрился на своих дам и закивал головой в знак согласия. Катя вдруг резко успокоилась, вытерла слёзы, с благодарностью посмотрела на Люсю и сказала:
   - Правду, Люсечка, говоришь, чистую правду. Мужики ничего этого не понимают, толстокожие они. Мой, бывало, царствие ему небесное, тоже как заведёт...
   Последовала длинная тирада по поводу мужниного непонимания её, Катиной, женской правоты.
   День завершился спокойным чаепитием. Катя постелила себе свои кружевные постельные принадлежности и после того, как Ефрем вынес из спальни зеркало, улеглась, наконец, спать, пожелав всем спокойной ночи, и "снов тёплых, чтоб и просыпаться не хотелось".
   Ефрем вздохнул с явным облегчением, когда дверь в спальню сестры, наконец, закрылась.
   Люсю Катя явно полюбила, наверное, после того, как та вступилась перед братом за её права. Сама не знавшая счастья материнства, Катерина тут же с рвением взяла на себя опеку над беременной женой брата.
   - Будешь питаться у меня по науке, - сурово сообщила она Люсе в очередной их приезд на дачу и достала с полки книгу, на которой было написано "Что нужно знать будущим мамам".
   Теперь Люсьена, с лёгкой руки новой родственницы, начинала утро со свежее выжатого морковно-яблочного сока. Обед был рассчитан строго по таблице калорийности продуктов, представленной в книге. Кроме того, Катя проштудировала комплекс упражнений для беременных и заставила Люсю выучить их наизусть. Зарядку она делала вместе с будущей мамашей, говоря:
   - Одной-то, чай поди, скучно руками-ногами в разные стороны махать. Ты смотри на меня, всё тебе легче будет, да и веселей. Весёлость во время беременности - первое дело. В книжке так и написано: "Состояние плода во многом зависит от того, с каким настроением живёт будущая мама в период его вынашивания".
   Назидательно серьёзный тон Катиных речей немного раздражал Люсю, но и умилял одновременно. Молодая женщина чувствовала искренность слов и поступков золовки. А Катя, истосковавшаяся по теплу семейных отношений, проявляла к Люсе поистине материнскую заботу, а к ожидаемому младенцу относилась как к внуку.
   Вскоре Катерина сообщила брату, что устроилась на работу вахтёром в одном из жилых домов райцентра.
   - Зачем, тебе работать? - увещевал Ефрем. - Пенсия у тебя есть, да и деньги от дома тоже. Поживи в своё удовольствие, отдохни, ты ж всю жизнь как семижильная вкалывала.
   - Не ахти какой труд большой - в дому сидеть вахтёром. А деньги от дома трогать пока не хочу. Мало ли что в жизни ещё случится. А вот когда Люсечка родит, тогда дома осяду, за Прошечкой приглядывать стану. А пока подкоплю.
   Почему-то Катя называла будущее дитя Прошей или Прошечкой, хотя сами родители имя ребёнку ещё не придумали.
   Бесхитростная Катя даже мысли не допускала, что семье брата может не понравиться этот вариант.
   - Никто лучше меня за мальцом не доглядит, - говорила она. - А в чужие руки, как хотите, парня не отдам. А то сейчас молодёжь, у-у-у... насмотрелась я на этих молодых мам.
   Впрочем, Люсьена с Ефремом вовсе не возражали против такой няньки. Любая молодая семья сталкивается с проблемой, куда деть ребёнка, в чьи руки его отдать, когда придёт срок. И предложение Катерины было воспринято молодыми как реальный и вполне удачный выход из положения.
   ГЛАВА 5. СО СВОИМ УСТАВОМ В ЧУЖОЙ МОНАСТЫРЬ
   Перед родами жены Ефрем почему-то очень переживал за Люсю и очень боялся увидеть вещий сон. Однако ничего подобного, к счастью, не случилось. Люся родила вовремя, сравнительно легко и без осложнений. Проня родился крепеньким, как гриб-боровичок, глазастым и улыбчивым.
   С появлением Прохора время побежало в каком-то бешеном ритме. Всё теперь было подчинено маленькому созданию, крикливо-капризному, беспокойному, но такому беззащитному и родному.
   Первое время Люся управлялась с ребёнком одна. Катя продолжала работать, "чтоб хоть каку копеечку скопить". И хотя Ефрем уговаривал её оставить работу, потому что его заработок позволяет содержать безбедно всю семью, сестра стояла на своём - "Деньги лишними не бывают".
   Но когда у Прохора начали резаться зубки, и дом наполнился безудержным криком малыша, а Люся, будучи молодой и неопытной мамашей, растерялась и впала в панику, Катерина всё же уволилась с работы, "чтобы помочь Люсечке с дитём".
   И действительно помогала. Она переехала жить к Кипренским в город, взвалила на себя большую часть хлопот по уходу за ребёнком, стирала, готовила всякие смеси для мальчика по рецептам из умных книг, даже ходила с ним в поликлинику. А главное, Катя взяла на себя ночные бдения. Проша сильно плакал по ночам. Люся недосыпала, очень уставала, буквально валилась с ног. Катерина давала ей возможность отдохнуть и хоть чуть-чуть заняться собой.
   Летом они переехали жить на дачу - "вы как хочете, а ребёнку свежий воздух нужен", заявляла Катя. Деловито-хозяйственная, она быстро навела мосты с деревенскими соседями и ежедневно приносила в дом парное молочко, творог, свежие яйца. "Ребёночка надо природным кормить, а не химией вашей городской". Всё городское у Кати считалось плохим, а всё деревенское, наоборот, хорошим.
   Люся была благодарна золовке за её заботу и искреннюю любовь к своему сыну. Однако ладить с Катей было непросто. Взгляды истинной горожанки Люсьены и деревенской провинциалки Катерины на воспитание подрастающего поколения очень разнились. Она чрезмерно кутала малыша - "пар костей не ломит", "бережёного Бог бережёт". Постоянно причитала, если мальчик падал и начинал хныкать, набив синяк. " "Ой, наш Прошенька о кроватку ударился-а-а, ой, мы этой кроватке счас задади-и-м, ой, побьё-о-ом кроватку, чтоб нашего Пронечку больше не обижала"
   - Кончай причитать, Катька, - взвивался от нытья сестры Ефрем. - Мы не кисейную барышню растим, а парня. Что ты его всё нежишь?"
   - Правда, Катюша, - несмело вступала в разговор Люсьена, - не стоит развивать в мальчике плаксивость постоянной жалостью.
   На что Катя неизменно отвечала:
   - А кто ж его ещё пожалеет? Чужие люди не пожалеют, не ждите. Нет уж, я так не могу. Ребёнок слезами исходит, а я ему что, науки ваши воспитательные должна вдалбливать? Себя воспитывайте, мал он ещё для ваших Макаренков, - и прижимала глазастого, с любопытством прислушивающегося к разговором взрослых мальчика к совей тёплой большой груди, будто заслоняя его собой от враждебного мира.
   Ефрем в сердцах махал рукой, понимая бесполезность этих разговоров, а Люся молча брала сына ан руки и уносила в другую комнату.
   Крикасто-зубастый период у Проши уже давно кончился. Начались новые проблемы. Ребёнок начинал ходить, становился подвижным и неуправляемым. И Катерина, как клуша, ходила за мальцом по пятам, страхую каждое его движение и каждый шаг. Люся понимала, что это от большой любви, что Катя и в самом деле волнуется за малыша. Но вид постоянно квохчущей и причитающей Катерины начинал раздражать и её. Люся деликатно молчала, но Ефрем видел, что в воздухе сгущаются тучи и может разразиться гроза. Если её до сих пор ещё не было, то только стараниями вежливой, воспитанной
   Люсьены.
   Ефрем уже десять раз пожалел, что пошёл на поводу у жены и пригласил сестру жить с ними. Нет, она, конечно, очень помогает с ребенком. Но ведь и без неё обошлись бы, пристроились бы как-нибудь и пережили бы трудный период. А теперь.... Теперь на улицу Катю не выгонишь, язык не повернётся сказать ей такое. Значит, придётся терпеть эти её деревенские правила и устои, сдерживать себя. Это же постоянный нервный раздражитель в доме. Правильно говорят, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Но Катя не желала принимать их с Люсей устав, их правила жизни и взгляды на воспитание ребёнка. А тихой деликатной Люсьене было трудно дать ей отпор, поэтому она молча страдала, чтобы не доводить дело до открытого конфликта.
   Ефрем навещал семейство на даче лишь по выходным, поэтому весь удар и тяготы отношений с несговорчивой грубоватой Катей Люся принимала на себя. Она похудела, как-то даже подурнела, иногда замыкалась в себе. И глядя на жену, Ефрем всерьёз задумывался о необходимости кардинального решения проблемы. Для спокойствия в семье надо было отделять Катерину, причём желательно в другой город. Ведь она так привязана к мальчику, что всё равно не оставит Люсю в покое и будет постоянно навещать их при каждом удобном случае.
   Он поговорил об этом с Люсьеной. И та откровенно сказала ему:
   - Да, я, конечно, устаю от твоей сестры, Ефрем. Она не плохая, просто мы с ней настолько разные люди, что.... что, вероятно, нам лучше жить врозь. Но... я не представляю, как сказать об этом Кате. Мне жалко её. Она так любит нашего Прошку. Давай так. Лето доживём в этом составе. А потом мы ведь с тобой в город переберёмся, ну а Катя... Катя пусть здесь остаётся.
   - И не мечтай, Люсь, - безнадёжно махнул рукой Ефрем. - Разве она усидит тут, когда вы с Прохором в городе будете. Под любым предлогом к тебе приедет. Я свою сестру знаю. Нет, тут надо твёрдость проявить. Намёки-полунамёки она не понимает, открыто придётся говорить.
   - Ну, давай всё же подождём до конца лета. Может, ещё как-то образуется...
   - Добрая ты моя душа, - обнимая жену за плечи и привлекая её к себе, с чувством произнёс супруг. - Ну давай немного подождём, раз ты так хочешь. Только ведь так проблему не решить.
   На том и порешили. Незавершённость, неопределённость положения тяготили Кипренских. И Ефрем, и Люсьена чувствовали себя неловко оттого, что как бы за спиной у пожилой женщины задумали какой-то заговор. И только сама Катерина вела себя как ни в чём ни бывало, не замечая напряжённости в отношениях. Катя была проста и не искушена в семейной дипломатии. И будучи человеком искренним, даже предположить не могла, что брат с женой тяготятся ею и задумали разъехаться с родственницей. Катерина очень любила всех их, и Ефрема, И Люсечку, и особенно маленького Прошечку. И все неурядицы, мелкие трения с роднёй воспринимала по-простому - "Чего в семье не бывает, на то и семья, чтоб иногда и поспорить". Себя она виноватой не считала, ведь всё, что она делала, было на благо её единственной кровиночки, её дорогого, любимого внучка Прошеньки.
   ГЛАВА 6. ГЕНЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ
   В одну из пятниц, после работы, Ефрем приехал на дачу расстроенный. Люся тут же, с порога, спросила:
   - Что случилось? Ты так осунулся за неделю. На работе неприятности?
   - Сон, - коротко ответил Кипренский.
   - Кто? - так же коротко обронила Люсьена.
   - Збруев из сборочного.
   - Как это случилось?
   - Автомобильная авария.
   Ставшая невольным свидетелем этого странного разговора, Катерина только руками всплеснула:
   - Что это вы загадками говорите? Ничего не понять. Толком-то объясни. Что за сон? Что за авария? Погиб что ли кто?
   - Да погиб. На машине разбился.
   - Друг что ли твой? - полюбопытствовала Катя.
   - Нет, просто работали вместе.
   - Ну, царствие ему небесное, - перекрестилась Катерина. - Только ты-то чего так убиваешься? У каждого своя судьба и своя кончина. Над всеми, братик, не наплачешься.
   - А-а, да не понимаешь ты ничего, сеструха, - с горечью буркнул Ефрем. - Виноват я.
   - Да с чего же ты виноват? - всплеснула руками Катя. - Ты что ли аварию подстроил.
   - Нет, конечно, но я её предвидел, а человека уберечь не смог.
   - Ну хватит тут тень на плетень наводить, - вдруг рассердилась Катерина. - Рассказывай толком, как есть.
   И Ефрем рассказал. Катерина слушала, кивала головой, сопела, порываясь что-то сказать, но дослушала брата до конца и почему-то радостно сказала:
   - Ну, всё с тобой понятно. Это ты, Ефремушка, в деда пошёл, в Митрофана Степаныча. Ты-то его не помнишь, мал больно был. А я уже невестилась. Так вот дед наш тоже сны вещие видел. И всё сокрушался - зачем Бог ему их посылает. Тоже навроде тебя тужил, что беду предотвратить не может. А я любопытная была. Всё расспрашивала его, как да что. Многое де предвидел во снах. Соседке Марь Семене, смерть от топора предсказал. А она вскорости и впрямь ногу топором нечаянно поранила, когда дрова колола. А потом гангрена, и померла. Про сынишку Зотовых, что на мотоцикле разбился, предсказал, про Веню Соломина, которого бык до смерти забодал.
   - Вот так номер, так это, значит, у нас семейственное! - почему-то обрадовался Ефрем. Как будто эта генетическая наследственная закономерность могла примирить его с этой напастью. - А ты случайно не знаешь, дед так и не смог узнать, для чего ему Бог такую способность дал?
   - А вот знаю, - вдохновенно затараторила Катерина. - Приоткрылась деду Митрофану эта тайна.
   - С чего ты это решила? - с жаром спросил брат.
   - Предсмертный разговор деда с бабкой подслушала, - заявила Катя. - Он бабке так и сказал: "Мне бы, Клава, раньше научиться в их сны входить. Эх, сколько бы людей я спас". А бабушка ему - "А что ты, Митрофан, в их снах делал?" "Останавливал. Помнишь дочку Медведевых? Так она по всему при родах должна была помереть. Врачебная ошибка там была б. Так я её в райцентр во сне направил". Живая осталась девка. Только кто ж докажет, что живая осталась благодаря нашему деду? Кто поверит, что он в её сон вторгся и всё там переиначил на свой лад.
   - И то правда, - согласился Ефрем. - Никто не докажет. Но ведь главное, что жизнь человеческую спас. Кать, а они с бабкой не говорили случайно про то, как он в сны чужие проникал?
   - Бабушка интересовалась, - степенно ответила Катерина. - А я ушки на макушке держала. Да только не очень я дедовы слова поняла. Он говорил, что надо напрячься и в какую-то воронку во сне прыгнуть. И ты попробуй, может, и у тебя получится.
   - Да куда там. Я пробую. Только эту стену прозрачную, хоть лбом бейся, не прошибёшь, - понуро произнёс Ефрем. Да и нет в моих снах никаких воронок.
   - Может, смотришь плохо? - наивно предположила Катя.
   Этот разговор с сестрой запал в душу Ефрему своей бесхитростной простотой. Судя по словам Кати решение было где-то на поверхности. Дед сумел его найти, ему открылась эта воронка. Он научился воздействовать на реальную ситуацию путём проникновения в чужой сон.
   Эх, как жаль, что он, Ефрем, не может сейчас поговорить с дедом! Ефрему так необходимо сейчас знание, которое пришло Митрофану в конце жизни. Может быть, и Ефрему тоже придёт? Но когда? Сколько ещё жизней унесёт его незнание, прежде чем ему откроется эта тайна. Тайна вхождения в чужой сон.
   Вечерами, сидя дома один, Кипренский как-то незаметно, вероятно, от скуки, приобщился к компьютеру и однажды нашёл через Интернет сайт, посвященный сном и сновидениям. В разделе "Вещие сны" его очень заинтересовала статья некоего Вольдемара Лукинского, в которой он писал: "Сны-предсказания есть ни что иное, как спроецированный фрагмент жизни в мире тонких материй, куда попадает наша душа. Если учесть, что Книга жизни, как утверждали древние философы, написана на небесах, нет ничего удивительного в том, что некоторые страницы этой книги становятся достоянием душ, наделённых способностью с помощью особых энерговолновых вибраций попадать в энергетическую зону сновиденческой реальности. Именно в этой способности души кроется загадка вещих снов. Доступны они далеко не каждому. Лишь избранные обладают энергетикой, настроенной на отдельные участки информационного космического архива. Книга жизни уже написана. Но мы читаем её по мере проживания своей жизни. И лишь отдельные индивиды с характерными особыми параметрами энергии души могут заглянуть в будущее".
   В конце сайта Кипренский поместил свой отклик. В сущности, это был не отклик, а скорее попытка найти контакт хоть с кем-нибудь, владеющим этой темой. Ефрем нуждался в общении с себе подобными и с теми, кто в состоянии помочь ему разгадать дедову тайну вещих снов. Кипренский написал: "Я вижу чужие сны со смертельным исходом. Очень нуждаюсь в разговоре со знающими людьми". В конце послания он приписал свой электронный адрес с просьбой отозваться.
   Ефрем не очень-то верил в успех задуманного. Однако где-то через неделю обнаружил в совеем компьютерном почтовом ящике сообщение: "Рад знакомству. Ваш случай меня чрезвычайно заинтересовал. Предлагаю встретиться на углу Коломенской и Брамса в "Таверне" завтра в 8 вечера. С уважением, Вольдемар Лукинский.
   Вот это удача! - мысленно воскликнул Ефрем. - Сам Вольдемар Лукинский!
   ГЛАВА 7. НАДО УЧИТЬСЯ!
   Кипренский почему-то сразу узнал Вольдемара. В углу "Таверны" за столиком сидел мужчина лет сорока, ни высокий, ни низкий, ни худой, ни толстый, ни брюнет, ни блондин. Внешность его была ничем не примечательна, кроме, пожалуй, одного - неуёмного любопытства во взгляде. Этому человеку было явно интересно жить.
   - Вы Вольдемар? - спросил Кипренский, подойдя к столику.
   - Он самый, - весело сообщил мужчина. - Мама так помпезно нарекла. Вы называйте меня просто Володей.
   - А я Ефрем.
   Они пожали друг другу руки, И Кипренский с места в карьер спросил:
   - А Вы тоже видите вещие сны?
   - Увы, мне этого не дано, так же весело сообщил Лукинский. - Но я давно вплотную занимаюсь этой темой. Вы не представляете, с какими интересными индивидами мне довелось общаться. Ведь сны-предсказания иногда касаются не только отдельных людей, но и группы лиц и даже целых государств.
   - А Вам не приходило в голову, что эти люди могут банально лгать Вам? Неужели Вы верите каждому, кто бы что ни рассказал о своих сновидениях.
   - Видите ли, Ефрем, я не умею видеть сны-предсказания, но у меня есть другая очень полезная особенность - я умею на энергетическом уровне отличить ложь от правды. Торсионные поля лжи и правды очень отличаются друг от друга.
   - ? ? ?
   - Если проще, при общении с человеком, говорящим правду, я чувствую прилив сил, телесной и душевной бодрости и характерное покалывание в пальцах рук.
   - А при встрече с лжецом? - живо заинтересовался Ефрем.
   - Ничего не чувствую, никаких вибраций и никаких эмоций. Моя энергетика отторгает лжеца, он как бы выпадает из моего энерговолнового потока.
   - Здорово! - искренне воскликнул Кипренский. - Мне бы так!
   - Каждому своё, - изрёк Вольдемар. - Вы провидец, мне этого не дано, а Вам не дано различать людей по степени их правдивости. Мы все разные. Это так же, как одному суждено быть поваром, а другому артистом. Природа не любит повторений.
   - Но поваров-то не так уж мало, наверное, побольше, чем артистов, - возразил Ефрем.
   - Всех ровно столько, сколько требуется для мировой гармонии и на планете, и в Космосе. Любая способность - это неповторимый вид энергии, а пропорциональное соотношение этих энергий регулируется свыше небесными законами, - серьёзно пояснил Лукинский. - Все они нужны мирозданию.
   - А зачем ему нужен я со своими чужими снами, если мне не даётся возможность что-либо исправить? - с горечью воскликнул Кипренский.
   - Я не думаю, что Господь так расточителен, чтобы, создавая подобные редкие экземпляры, не подумать об эффективном использовании такого ценного материала.
   - Что бы ему тогда не наделить меня, такого редкого, заодно и умением влиять на ситуацию, а не только наблюдать её во сне? - грустно пошутил Кипренский.
   - Не кощунствуйте, - строго перебил его Вольдемар. - Нам не дано знать Божьего замысла. Возможно, такое тайное знание может принести пользу лишь в том случае, если Вы сами его добываете, сами учитесь и преодолеваете трудности в процессе освоения. Может быть, именно так оттачивается и шлифуется энергетика Вашей души.
   - Я не очень-то понимаю ваши заумные слова, - едва заметно поморщился Ефрем. - Вы мне лучше скажите, что я должен делать практически.
   - Учиться! - энергично заявил Лукинский. - Пытаться сконцентрировать энергию мысли на проникновение в чужой сон.
   - Мне недавно старшая сестра рассказала, что мой дед для этого искал какую-то воронку, которая втягивала его в картинку сновидения, - вспомнил разговор с Катей Ефрем.
   - Очень интересный опыт, - задумчиво произнёс Лукинский. - Но, вероятно, Вы с сестрой неправильно истолковали дедовы слова. Он не искал воронку, он сам её создавал. Для того чтобы проникнуть из одной комнаты в другую, надо открыть дверь, то сеть сделать минимальное но усилие, затратить определённое количество энергии. А если в стене нет двери? Правильно, её надо прорубить. Для Вас чужой сон - комната с прозрачными стенами, но без окон и дверей. В этой стене надо силой энергии своей мыски прорубить вход. Это и делал Ваш дед. Я предполагаю, что в этот момент происходят турбулентные энергетические процессы, и поэтому пространство как бы трансформируется, приобретая форму воронки в месте "прорыва".
   - Очень может быть, - задумчиво произнёс Кипренский. - Только ведь я во сне всегда думаю, усиленно думаю, как пробраться за эту невидимую стену, но ничего не происходит. Я остаюсь за прозрачной стеной сам по себе, вне событий сна.
   - Я думаю, Ефрем, что это потому, что думать надо не просто усиленно, но очень целенаправленно и конкретно. Вы мыслите абстрактно - надо попасть туда, надо изменить события, надо предотвратить. Так? Ну вот. А надо видеть пред собой практический способ проникновения. Согласитесь, это разные вещи - искать в стене вышеуказанную воронку или самому "дырявить" неподдающуюся стену. Формула "Мысль материальна" особенно явно проявляется, "срабатывает" в мире тонких энергий, каковым и является сновидение. Представив себе умозрительно ход, лаз, портал или воронку в стене (как хотите назовите) и сделав мощное мысленное усилие, Вы непременно прорубите окно" в энергетическое пространство чужого сна, и воронка всосёт Вас вовнутрь. Это неизбежно произойдёт, если Вы научитесь пользоваться своей мыслью.
   - Эх, жаль, учиться заранее нельзя. Я ведь смогу применить Ваши рекомендации только, когда вновь увижу подобный сон. А смогу ли я с первого раза "прорубить окно"? - с тревогой спросил Ефрем.
   - Во-первых, экстремальная ситуация всегда многократно активизирует силы и возможности человеческой личности. А во-вторых, кое-какие тренировки Вам доступны и сейчас, то есть наяву. Мысленно представьте перед собой прозрачную и твёрдую стену, найдите на ней точку для "прорубания" и направляйте прямо в неё. В эту точку мысленный посыл. При этом подключайте воображение, представляйте, что в этой точке пространство начинает расширяться, раздвигаться, образуя воздушную воронку. Я уверен, несколько таких упражнений, и когда настанет час чужого сна, Вы будете во всеоружии. Энергия мысли станет подвластна Вам.
   - Я буду выполнять Ваши упражнения, - решительно заявил Ефрем. - И я буду не я, если не смогу прорубить это окно в чужой сон.
   Вольдемар улыбнулся:
   - Мне очень импонирует Ваша решительность. Я ничуть не сомневаюсь, что в следующий раз у Вас всё получится.
   - Вольдемар, - вдруг перебил собеседника Ефрем, - а ведь следующего раза может и не быть. Мне же не каждую ночь снятся такие... трагические сны. Перерыв между последними составил почти два года.
   - Это вполне объяснимо, - снова улыбнулся Лукинский. - Жизнь ведь состоит не только из смертей, бед и несчастных случаев. "Антенна" Вашего головного мозга улавливает информацию о предстоящей беде. Но если в Книге жизни на небесах не прописаны потенциально возможные трагические случаи на данном жизненном отрезке, то Вашему мозгу и улавливать нечего. Нам не дано знать, когда и что случится и случится ли вообще. Вы просто должны быть начеку. И потом.... - голос Лукинского понизился до полушёпота, - мне кажется, что Бог не зря вложил в Вас способность к предсказанию через сон. Нет, я всё же полагаю, что Вам будет предоставлен шанс предотвратить чью-то беду.
   - Мне тоже почему-то так кажется, - задумчиво пробормотал Ефрем.
   ГЛАВА 8. ЧАС ЧУЖОГО СНА
   Приближалась осень. Пора было вывозить семью с дачи в город. Кипренские так и не решились поговорить с Катей и предложит ей разъехаться с ними. Катерина вместе со всем семейством перекочевала в городскую квартиру.
   Люся заговорила о работе. Ефрем зарабатывал неплохо. Но ребёнок, подрастая, требовал всё больших и больших денежных вложений.
   Однако намерению Люсьены внезапно резко воспротивилась Катерина.
   - И не думай, - строго сказала она. - Какая работа, если дитю только-только годик исполнился. Наша с Ефремом мать, знаешь, как говорила? До трёх лет дитё и мать как тело единое. Разорвёшь - потом не склеишь, наплачешься, да поздно будет.
   - Но, Катя, многие современные женщины....
   - Другие многие меня не волнуют, - не дала раскрыть рот Люсьене золовка. - Я обо всех думать не могу. О тебе и о Прохоре моя забота. А на счёт денег... - Катя подошла к комоду и вынула аккуратно сложенную тряпочку со своими деньгами. - Вот, квартирные. Всё равно одной семьёй живём. Берите и пользуйтесь на своё усмотрение. На мелкие расходы я себе оставила.
   Кипренские многозначительно переглянулись. И отвели глаза в разные стороны. Им было неловко и друг перед другом, и перед доверчивой простотой и открытой наивностью Кати. Ну что с ней поделаешь, не желает понимать, что трудно с ней ужиться. И снова супруги промолчали. Не тот момент, чтоб кардинально вопрос решать, не время. Хотя оба уже осознавали, что тяготятся постоянным общением с ворчливой, несговорчивой пожилой женщиной.
   Но сделано было по-катиному. Женщины остались дома растить ребёнка и вести хозяйство. А Ефрем продолжал работать. Катины деньги Люся отложила в сторонку, трогать не стала, но и отказом Катерину обижать не хотела. Сказал только: "Пусть полежат до времени про запас". Катерина только согласно кивнула.
   Ефрем теперь каждую свободную минутку уделял тренировкам, которые ему рекомендовал Лукинский.
   Иногда они с ним созванивались.
   - Тренируешься? - спрашивал Вольдемар.
   - Выполняю упражнения, - серьёзно отвечал Ефрем. - Только пока не пригождается.
   - Так это хорошо. Значит, никакая опасность пока никому не грозит, - резюмировал Лукинский.
   - И то правда, - соглашался Ефрем.
   Но упражнений не бросал. Хотел быть во всеоружии, когда понадобится войти в чужой сон и отвести от людей беду.
   И час такого сна настал. Ложась спать и привычно обнимая на ночь жену, Ефрем и представить не мог, что предстоящая ночь круто изменит его жизнь.
   ... Шёл густой мокрый снег. Липкое месиво под ногами мешало идти. Кое-где на тротуаре затвердевшую уже корку льда покрывал тонкий слой воды. Из-за этого пешеходы скользили на ровном месте, балансируя кто как умел на зеркальной мокрой поверхности.
   Сквозь снежное месиво вдали угадывалась фигурка Люсьены - шубка трапецией, капюшон на голове. А рядом с ней шарообразный силуэт упитанного, закутанного в "семь одёжек" Прони, которого Люсьена крепко держит за руку. На другой стороне улицы Катерина, она катит пустую коляску. Видимо, Прошка запросился "гуять нозками" и Люсьена вынула его из коляски и перешла с ним на другую сторону, и теперь они с сыном поджидали Катю.
   Катерина закричала с той стороны улицы:
   - Подождите, я только за молоком зайду.
   Люсьена прислушивается, видно, что ей плохо слышно. Натянутый на голову капюшон заглушает звуки. Люся хочет скинуть капюшон, поднимает руки. И в этот самый момент Проша, ощутив отсутствие материнской ладони на своей руке, вдруг резво, куда девалась неуклюжесть, выбегает на дорогу, по которой мчится автомобиль. Мальчик поскальзывается и падает на дорогу.
   Ефрем успевает боковым зрением увидеть, как с обеих сторон автострады, к малышу одновременно устремляются Катерина и Люсьена. Ефрем цепенеет от ужаса. Обе женщины подбегают к барахтающемуся на дороге ребёнку, и разом склоняются над ним.
   Кипренский мгновенно понимает, что сейчас масса мчащейся по дороге автомашины протаранит, собьёт и убьёт всю его семью - жену, сына, сестру. Рванувшись всем телом на проезжую часть, он ощущает мощную невидимую преграду и осознаёт, что видит чужой сон. Не помня себя от ужаса, Ефрем кричит, но вдруг сквозь пелену страха и собственного крика его осеняет: упражнения Лукинского!
   Машина продолжает приближаться. Несколько мгновений отделяют её от группки людей на дороге. И Кипренский неимоверным усилием воли впивается взглядом и мыслью в одну точку, где-то посередине между машиной и его семьёй. Пульсирующая кровь обдаёт жаром его тело, глаза слезятся от напряжения. И в этот момент прямо перед ним начинает раскручиваться в воздухе округлая воронка спирали. Она крутится, крутится, всё ускоряя темп и раздвигая пространство. И Ефрем чувствует, как неведомая сила сама засасывает его внутрь воронки. Мужчина делает мощный рывок и выбрасывает своё тело на проезжую часть прямо перед мчащимся автомобилем. Он слышит истошный крик Люсьены: "Ефре-е-ем!". И наступает тишина.
   - Ефрем, Ефрем, проснись, - встревоженный голос жены приводит Кипренского в сознание и он просыпается.
   - Тебе, что, плохой сон приснился? - спрашивает испуганная Люся.
   - Да так, какой-то абстрактный кошмар, - отмахивается Ефрем.
   - Какой кошмар? - допытывается Люсьена.
   - Будто я под машину угодил, - небрежно говорит Кипренский. - Всё в порядке, родная, спи.
   - Я люблю тебя, - шепчет женщина, прижимаясь к мужнину плечу.
   - И я тебя, - отзывается Ефрем.
   Люсьене не пришло в голову, что муж видел чужой сон. В чужих снах несчастья случались с другими, а не с Ефремом. Значит, это был обычный сон, а свой сон не страшен.
   И только Ефрем знал, что во сне он спас свою семью ценой собственной жизни. Так скорректировал он один из вариантов эпизода из Книги жизни. Он не дал умереть своим родным, но не смог уберечь самого себя. И ничего уже нельзя было поправить или изменить. Чужой сон, в который сумел проникнуть Кипренский, кончился его смертью. И это была теперь уже данность, с которой предстояло жить.
   ГЛАВА 9. В ОЖИДАНИИ КОНЦА
   На кухне Катя уже кормила ребёнка. Проня с аппетитом уминал манную кашу, щедро сдобренную сливочным маслом.
   - Катюша, - как бы извиняясь, говорила Люсьена, - ребёнок предрасположен к полноте. Врач считает, что у него уже лишний вес. Не надо ему подкладывать масла в кашу.
   - Это чего ж теперь, голодом дитя морить, - всплеснула полными руками Катерина. - Эк чего удумала, врач сказал. Да они наговорят чего ни попадя. Хороший полненький ребёночек, кровь с молоком, любо-дорого смотреть. Чай поди, у них доходяги одни в семье, вот и завидуют. А у нас не дитё - пирожок лакомый, персик сладенький, яблочко наливное. Ешь, мой родненький, ешь, - вытирая салфеткой Прошин подбородок, приговаривала Катя, с негодованием поглядывая на Люсьену.
   Картина утреннего завтрака была обычной и привычной. Мелкие перепалки женщин, да и не перепалки, а так Катькино непонимание и ворчание и Люсино долготерпение. Раньше бы, глядя на неё, Ефрем бы тихо наливался раздражением. Но сегодня всё это вызывало у него странное умиление. "Как хорошо, что я успел, - думал Кипренский. - Все мои живы. Вот они сидят за столом, привычно пререкаются. Моя семья на месте. И так должно быть. Только так, без вариантов. А всё остальное не так уж и важно".
   Когда Люся ушла в магазин, Ефрем подсел к Катерине.
   - Катюха, ты сегодня или на днях сон какой-нибудь странный видела?
   Он с самого утра думал о том, чей же сон ему приснился.
   - Да снилось что-то. Не запоминаю я их, - ответила Катя. - Ты давай-ка рассказывай, что сам-то во сне видел. Ведь неспроста спрашиваешь.
   Пришлось рассказать, правда, без страшной концовки.
   - Так что. никто не погиб что ли? - доверчиво осведомилась Катя.
   - Не-а, успел предотвратить.
   - Ну и слава Богу, - бодро сказала Катерина, но глаза её смотрели настороженно. - А знаешь, братишка, я ведь однажды тоже видела чужой сон. Только значения ему не придала.
   - Кто-нибудь потом погиб? - деловито осведомился Ефрем.
   - Сон не про смерть был, а про пожар, - пояснила сестра.
   - А почему ты решила, что это чужой сон?
   - Да потому что я всё порывалась во сне тушить огонь, а меня туда будто кто-то не пускал. Не могла я к тому пожару приблизиться. А позже уже узнала, что это Митрича сон был, который по пьяни этот пожар и заделал.
   - А потом тебе чужие сны снились?
   - Да вроде нет. Так ведь у нас ничего такого страшного после пожара и не происходило.
   "Так чей же всё-таки сон я видел этой ночью?" - в недоумении думал Ефрем.
   Люся бы давно проболталась ему, если б ей приснился такой ужас. Сам Ефрем не стал рассказывать ей полное содержание сна. Зачем пугать женщину. Она, бедненькая, ещё успеет испугаться. Ей столько предстоит пережить: смерть и похороны мужа, одиночество, воспитание сына без поддержки отца.
   А может быть, Люся выйдет замуж. Ведь она ещё очень молода и красива. Он никогда раньше не думал о жене в таком ракурсе. Но теперь, в полной мере осознав неизбежность своей скорой кончины, мысли в голове появлялись странно тревожащие и какие-то неоднозначные. Если Люся найдёт хорошего человека, то ведь это хорошо. По крайней мере, Проньку не будут считать безотцовщиной. Да и растить пацана с мужиком в доме всё же легче, чем одной.
   Всё правильно, логика железная. Но почему тогда так больно примысли о каком-то мифическом положительном мужчине, который когда-нибудь займёт в сердце Люси и Прохора его, Ефрема, место? "Ревность - вот главная загадка бытия, - пафосно и грустно подумал Кипренский. - Самая сложная, самая непредсказуемая и самая болезненная из всех человеческих эмоций".
   Его мысли прервал телефонный звонок. Звонил Вольдемар Лукинский.
   - Ты ничего не хочешь мне рассказать? - спросил он.
   - Хочу, - с жаром заговорил Ефрем. - Мне приснился сон...
   - Да знаю я, знаю, - перебил Вольдемар. - Ты чуть под машину не попал.
   - Так это был твой сон? - удивлённо воскликнул Ефрем.
   - Чему ты удивляешься? Это очень просто объясняется. Я последнее время много думал о тебе и твоих сновидениях и невольно настроился на твою энергетическую волну. Так часто бывает. Люди, даже не очень знакомые, как бы "заражаются" энергетикой друг друга. Ты лучше скажи, чем у тебя там дело кончилось. Я проснулся на том месте, где ты мчишься по проезжей части наперерез машине. Дальше-то что было?
   - А ты не догадываешься? - с сарказмом спросил Ефрем. - Ты же видел, на какой скорости мчалась машина.
   - Видел, - понуро сообщил Лукинский. - Потому и спрашиваю. Человеку свойственно надеяться на чудо.
   - Чуда не произошло, - хмуро ответил Ефрем.
   - Ты погиб?
   - Да.
   Повисло молчание. Собственно, говорить было больше не о чем. Судьба Ефрема была решена. Конечно, можно было бы закинуть удочку насчёт того, чтобы срежиссировать день в реальности по другому сценарию. Но они оба понимали, что это пустая затея. Ситуация, как конкретный событийный вариант небольшого отрезка его жизни, давно прописана в Книге жизни. Поэтому предотвратить её невозможно, это не в их власти. Они могут лишь перераспределить роли в житейской коллизии. В данном случае роль жертвы Ефрем добровольно взял на себя, спасая свою семью от верной гибели.
   - Ты не отчаивайся, - по-дружески тепло сказал Вльдемар. - Я всё же верю, что иногда чудеса случаются. Я жму твою руку, дружище. Ты настоящий мужик, - и Вольдемар повесил трубку.
   А настоящий мужик ещё долго стоял посреди комнаты и думал: может, лучше быть менее настоящим? Настоящие рано умирают.
   Ефрем не знал, когда именно произойдёт то, чему суждено произойти. Из сна было ясно, что зимой, а возможно, и ранней весной.
   Ожидание конца было тягостным. Ефрем пытался анализировать свою жизнь: где что и когда он сделал не так, кого обидел невзначай, имел ли греховные мысли. Ну, мог в разговоре с мужиками грубое слово сказать, это правда. Но не крал, не убивал, жене не изменял. Правда, в мыслях грешки всё же были. Например, сомневался, правильно ли они с Люсей поступили, взяв Катю к себе. Правильно ли он поступил, не отговорив жену от этого, безусловно, благородного поступка, который теперь отзывался для них душевным дискомфортом в семье. Тогда Люся настояла на приезде Катерины. А Ефрем согласился, потому что боялся выглядеть в её глазах не чутким, не благородным, скупым мужиком. А ведь понимал, что трудно будет жить с Катькой под одной крышей, другие у неё представления о жизни, свои, деревенские, да и деликатничать особо сеструха не умеет, не приучена, во всём будет свой норов держать, на своём настаивать. Знал, но позволил себя убедить. В результате в самом незавидном положении теперь оказалась Люсьена. Катя явно была ей в тягость, хотя жена и скрывала это. Он-то что, он целыми днями на работе, весь удар принимает на себя Люся. Терпит, бедная, деликатничает, а Катька и прикрикнуть может и всегда на своём настаивает. Люсе Катькин характер не перебить.
   Нет, Катя, конечно, сумела стать полезной их семье, была безоглядно предана Проше и Люсьене, но жить с ней постоянно невозможно, никакие нервы не выдержат, ведь доводов разума, логики она не понимает. Как была деревенщиной, так и осталась. Только её мнение правильное, а городские все дураки, да дурочки, неразумные, жизни не знающие.
   Трудно, трудно будет Люсе с Катериной.
   А потом вдруг подумалось: а может, оно и к лучшему. Хотя б первое время Люсьена не будет одна, разделит Катька с ней горе.
   Ещё Ефрем почему-то очень переживал за то, Что не успел этим летом подлатать крышу их загородного домика. Теперь уже не успеть, до весны он не доживёт. А не верит в это причин у него не было. Все чужие сны, которые он видел, сбывались. Осечек не было ни разу.
   Оставалось ждать. Но всё случилось даже раньше, чем он ожидал.
   ГЛАВА 10. ПРЕДАННОСТЬ
   Валил густой мокрый снег. На проезжей части дороги неуклюжий в своей мохнатой шубке, барахтался ребёнок. Навстречу ему мчался автомобиль.
   С обеих сторон улицы к малышу бежали две женщины - одна помоложе, другая постарше. Казалось столкновение с машиной неизбежно.
   Откуда ни возьмись на дорогу вырвался мужчина. Он рванулся наперерез автомобилю.
   Такую картину наблюдали жители города в тот заснеженный хмурый день.
   ...И вдруг одна из женщин, та, что постарше, изо всех сил метнулась к мужчине и изо всех сил оттолкнула его в сторону и, не удержав равновесия на скользкой дороге, упала прямо под колёса автомобиля.
   Улицу огласил страшный пронзительный крик:
   - Катя-а-а-а!
   - Катя-а-а-а!
   Это кричали молодая женщина и мужчина, которого только что спасла от смерти эта самая Катя, собой заслонившая парня от удара авто.
  
   * * *
   - Это удивительно, что она осталась жива. Просто феномен какой-то. Наверное, в рубашке родилась, - говорил хирург супругам Кипренским, которые все четыре часа операции дежурили в больнице, возле операционной. - Я сшил её практически заново, из осколков, из мозаики фрагментов. Но жизненно важные органы не пострадали. Это просто чудо. В больнице ваша Катя пролежит месяца два, потом заберёте домой. Но имейте в виду, предстоит трудный восстановительный период.
   Испуганные, ошалело радостные от известия, что всё обошлось, и операция прошла успешно, Ефрем с Люсьеной стояли перед доктором Зельдиным и не знали, как выразить словами свою благодарность.
   Когда можно будет её увидеть? - вцепился в руку хирурга Кипренский.
   - Не раньше, чем через три дня. Больной сейчас нужен покой. Женщина-то уже не молодая. Но вы можете написать ей записку, - видя откровенное разочарование на лице мужчины, добавил Зельдин.
   Утром следующего дня Ефрем сидел в приёмном покое, ожидая ответную записку от Кати. Свою он уже отправил с медсестрой. В ней было всего несколько слов: "Катюха, сеструха моя, спасибо! Как же мне повезло с сестрой! Но все слова потом. Напиши, как тебе это удалось? Ты ведь понимаешь, о чём я".
   В ответной записке чужим почерком (писала медсестра под Катину диктовку) было написано: "Это вам спасибо. Что б я без вас-то, так... ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. А смогла просто. Я ведь Люсин сон увидела. Уже после того, как ты свой видел. Ну и решила изменить это дело. Ты в своём сне сына спасал, а я тебя. Цель такую я поимела. Ну и получилось. Привези мне в следующий раз сухариков. Доктор сказал, что сухарики можно. Есть хочу, аж мочи нет".
   Образное косноязычие Катерины было неподражаемым. Ефрем усмехнулся и отправился в магазин за сухарями.
   Дома Кипренский спросил жену:
   - Люсь, так значит, ты сон про это видела?
   - Видела, - призналась Люся. - Вся в холодном поту проснулась. В том сне ведь ты погиб, Ефрем. Ну, рассказала Катюше. А она мне говорит: не волнуйся, наши с тобой сны не провидческие, так, с дуру тебе приснилось, в голову не бери. А сон-то и впрямь в руку оказался. По гроб жизни за Катю молиться буду, такую беду от нас отвела.
   Так вот, значит, что. Катюха сумела скорректировать Люсин сон по-своему. И ведь она не знала, что останется в живых, думал Ефрем. Ну, Катька, это ж подвиг, самый обыкновенный человеческий подвиг.
   ...Через два месяца Катерину отпустили домой.
   Кипренские подготовили встречу с цветами, шарами, пирогами и шампанским.
   Катя, ковыляя на костылях, тяжело плюхнулась в кресло и смущённо буркнула:
   - А праздник-то, праздник зачем такой. И потратились.... А я вот беспомощная совсем, и по дому-то помочь теперь не смогу. А мне такие почести...
   - Кать, ты прикидываешься, что ли? - в недоумении спросил Ефрем. - Да мы ж тебя до конца своих дней должны благодарить. Ты же мне жизнь спасла, а сама чуть не погибла.
   Катя надула губы:
   - Скажешь тоже, прикидываюсь. А ты-то сам вон как ринулся под колёса, чтобы Прошеньку с Люсечкой спасти. Разве ты тогда об ихней благодарности думал? Вот и я ринулась. И как хорошо-то всё вышло. И ты жив, и Прошенька, ягодка моя, при отце расти будет, и Люсечка при муже. Спасибо тебе, Господи, - Катя истово перекрестилась. - Некогда мне было думать в тот момент. Ты ж как оглашенный под колёса летел.
   - А ты не как оглашенная? - воскликнул Ефрем. - Я оглянуться не успел, а ты уж меня толкаешь. Так отпихнула, что я как метательный снаряд в другую сторону полетел.
   - Так ведь я во сне тренировалась, - лукаво глянула на брата Катерина.
   - Так и я тренировался, - парировал Ефрем.
   - Мы, Кипренские, жилистые, - с гордостью добавила Катерина. - Да видать, я тебя сноровистее оказалась, братишка.
   Все дружно рассмеялись.
   Прошка подошёл к Кате, взял её за руку:
   - Катья, я тебья лубью.
   Катерина погладила внучатого племянника по голове и, смахнув слезу, пролепетал:
   - А уж я-то как тебя люблю, родненький ты мой.
   И уже обращаясь к взрослым, тихо произнесла:
   - Вы уж простите меня за слёзы мои. Одинокая я, ох одинокая, вот и растрогалась от слов ангелочка нашего.
   - Уже не одинокая, - твёрдо сказала Люсьена. - Все мы твоя семья.
   - Да ладно вам, смущаете меня только сегодня... - Катерина снова отвернулась и украдкой промокнула платочком глаза. - Вот что вам скажу. Семья - это когда много детей. Прошеньке в жизни родной человек нужен. Вы-то ведь не вечные. Вон как у меня получилось. Если б не было Ефрема, ведь бомжевала бы сейчас где-нибудь, ходила бы побиралась по чужим людям. Господи, да что это я всё о себе? Я к чему говорю-то. Родить тебе надо, Люся. И не медлить с этим делом. А я помогу. Не вечно ж я такой буду, скоро встану на ноги, обузой не сделаюсь, не думайте. Рожай, Люсь. Пусть вместе детишки растут.
   - Правильно, - поддержал сестру Ефрем.
   - Да я от Проньки ещё не успела отойти, дайте хоть передохнуть.
   - Вам решать, - строго сказала Катерина, - а я своё слово уже сказала.
   Вечером, лёжа в постели, супруги крепко обнялись на сон грядущий и, прижавшись друг к дружке, ощутили блаженный покой и умиротворение. Так и лежали. И думали, каждый о своём.
   Рядом в деревянной кроватке сладко причмокивал во сне. Прошка. За стеной спала Катерина. Вся семья в сборе. На душе было как-то тихо и спокойно. Хорошо-то как.
   Ефрем облегчённо вздохнул. Надо же, выжил! Вот уж чудо. Надо Лукинскому позвонить, рассказать.
   И вдруг осенило: может быть, этот час чужого сна и был дан ему, чтобы понять что-то самое главное в человеческих отношениях. То, из-за чего нельзя было грубоватую ворчливую, неуживчивую Катьку отлучать от семьи. То, ради чего вообще существует семья - мирок, где хранится тепло человеческих чувств и преданность, самое ценное качество в человеческих отношениях.
   А Люсьена, засыпая, думала: "Ну и что? Ну и рожу. У нас ведь теперь Катя есть. С ней ничего не страшно".
  
   Ольга Нуякшева (Сентябрь 2011 г.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"