Келлерман Джонатан : другие произведения.

Алекс Делавэр - 1-5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  
  Он придет (Алекс Делавэр - 1)
  Анализ крови (Алекс Делавэр - 2)
  Через край (Алекс Делавэр, ?3)
  Молчаливый партнер (Алекс Делавэр, ?4)
  Бомба замедленного действия (Алекс Делавэр, ?5)
  
  
  Он придет
  Джонатан Келлерман
  
  Jonathan Kellerman
  
  When the Bough Breaks
  
  2010 by Jonathan Kellerman. This translation is published by arrangement with Ballantine Books, an imprint of Random House, a division of Penguin Random House LLC
  
  (C) Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2019
  
  (C) Оформление. ООО 'Издательство 'Эксмо', 2020
  * * *
  Глава 1
  
  Утречко намечалось - лучше не придумаешь. В подобное утро меньше всего хочется слышать о таких вещах, как убийство.
  
  Прохладный тихоокеанский бриз вот уже второй день подряд тянул через побережье на материк, сдувая всю скопившуюся в воздухе дрянь куда-то в сторону Пасадены. Мой дом уютно устроился в предгорье чуть северней Бель-Эйр, почти в самой высшей точке старой конной тропы, змеящейся вокруг Беверли-Глен, где бьющие в глаза изобилие и богатство уступают место сонной сельской одури. Это район 'Порше' и койотов, дурно работающей канализации и потайных чистых ручейков.
  
  Собственно мои владения - это восемнадцать сотен квадратных футов красного дерева с металлизированной пропиткой, серой от времени кровельной дранки и тонированного стекла. Где-нибудь поближе к городу такое сооружение считалось бы убогой лачугой; здесь же, в горах, это уже вполне пристойное 'деревенское гнездышко', тихое прибежище от городского шума и суеты - ничего пафосного, зато куча всяких террас и веранд, неожиданных ракурсов и приятных визуальных сюрпризов. Проект в свое время разработал для себя любимого один венгерский художник, чьи попытки забросать 'галерейные ряды' на бульваре Ла-Синега невероятных размеров полотнами с треугольниками всех цветов радуги завершились полным финансовым крахом. Потеря для искусства обернулась выгодой для меня - благодаря решению лос-анджелесского суда по делам о банкротстве. В хороший денек вроде нынешнего в комплекте с домом идет еще и вид на океан - смутная лазурная полоска, робко выглядывающая над прибрежным районом под названием Палисады.
  
  Я спал один с открытыми окнами - к черту грабителей и нынешних последователей Мэнсона! - и проснулся в десять, голый, в окружении свалившихся на пол простыней, в самый разгар какого-то тут же забытого сновидения. Чувствуя себя расслабленно и умиротворенно, приподнялся на локтях, кое-как подобрал обратно простыни и бездумно уставился на карамельные полоски солнечного света, просачивающиеся сквозь высокие французские окна. Вытащило меня из постели лишь вторжение обычной комнатной мухи, которая то пытливо исследовала складки простыней - мертвечину искала, что ли? - то вдруг кидалась мне на голову на манер пикирующего бомбардировщика.
  
  Прошаркал в ванную, открыл краны, чтобы наполнить джакузи, после чего в сопровождении мухи направился в кухню на предмет поисков чего-нибудь съедобного. Сделал себе кофе, и мы с мухой по-братски разделили рогалик с луком. Двадцать минут одиннадцатого утра, понедельник - и никакой необходимости куда-то ехать или что-нибудь делать. Блаженный декаданс...
  
  С того момента, как мне преждевременно пришлось оставить врачебную практику, прошло уже почти полгода, но меня до сих пор изумляло, насколько прост оказался переход от маниакального трудоголика к тормозному лодырю, озабоченному только собственной персоной. Наверное, такова и была моя истинная суть с самого начала.
  
  Вернулся к бурлящей ванне, присел на краешек, дожевывая рогалик. В голове понемногу рождались планы на предстоящий день: понежусь как следует в горячей водичке; прогляжу утреннюю газетку; может, пробегусь трусцой до каньона и обратно; приму душ; потом, пожалуй, скатаюсь в... Но тут все эти приятные размышления грубо прервал звонок в дверь.
  
  Обмотавшись полотенцем, я подошел ко входной двери в тот самый момент, когда в нее уже входил Майло Стёрджис.
  
  - Было незаперто, - объяснил он, крепко прихлопывая за собой дверь и швыряя на диван экземпляр 'Таймс'[1]. Уставился на меня, и я потуже затянул вокруг себя полотенце. - Ну, с добрым утром, дитя природы!
  
  Я махнул ему, чтобы проходил внутрь.
  
  - Вообще-то неплохо бы запираться, дружище! Иначе знаешь, как бывает? Если нужна наглядная иллюстрация, то изволь - у меня в отделе таких протоколов что грязи.
  
  - Доброе утро, Майло.
  
  Дотащившись до кухни, я налил две чашки кофе. Майло, который здоровенной неуклюжей тенью следовал за мной по пятам, тут же открыл холодильник и вытащил оттуда тарелку с холодной пиццей, которую я, убей бог, не помню, чтобы когда-нибудь покупал. Вернувшись вслед за мной в гостиную, он рухнул на мой старый кожаный диван - артефакт из брошенного офиса в Уилшире, - пристроил тарелку на бедре и вытянул ноги.
  
  Я сходил в ванную закрыть краны и устроился напротив него на бежевой оттоманке.
  
  Майло мужик крупный - шесть футов два дюйма, двести двадцать фунтов[2] - и, подобно таким же здоровенным бугаям, сидя словно растекается, как кисель. В то утро, утонув в диванных подушках, он больше походил на огромную тряпичную куклу - куклу с широким приятным лицом, почти мальчишеским, если не считать глубоких оспин на коже и усталых глаз. Глаза у него на удивление зеленые, с красноватыми белками, брови темные и косматые, шевелюра тоже почти черная и густая - причем именно что шевелюра, а не укладочка волосок к волоску, - как говорят в народе, 'под Кеннеди'. Нос крупный, с довольно заметной горбинкой, губы пухлые и по-детски мягкие. Вниз по рябым щекам спускаются баки, вышедшие из моды как минимум лет пять назад.
  
  Как обычно, на нем была какая-то подделка под 'Брукс бразерс' - оливково-зеленый габардиновый костюм, желтая рубашка, ядовитый галстучек в зелено-золотистую полоску, густо-бордовые ботинки... Смотрелся он в этом наряде столь же стильно, как У. К. Филдс[3] в красных кальсонах.
  
  Не обращая на меня внимания, Майло сосредоточился на пицце.
  
  - Молодец, что нашел время заглянуть на огонек.
  
  Когда тарелка опустела, он наконец опять подал голос:
  
  - Ну, и как у тебя дела, старина?
  
  - Дела у меня просто замечательно. Так чем могу, Майло?
  
  - А кто говорит, что мне от тебя чего-то надо? - Он отряхнул крошки с коленей прямо на ковер. - Может, я просто в гости зашел.
  
  - Хм! Ты врываешься сюда без звонка, да еще с такой перекошенной физиономией - это просто в гости зашел называется?
  
  - Надо же, какая сила интуиции!
  
  Майло с силой провел руками по лицу, словно умываясь без воды.
  
  - Хочу кое о чем попросить, - сдался он наконец.
  
  - Ладно, бери машину. Я часов до четырех все равно никуда не собираюсь.
  
  - Нет, на сей раз я не за этим. Мне нужны твои профессиональные услуги.
  
  Тут уже мне понадобилась пауза.
  
  - Ты не в моей возрастной категории, - произнес я наконец. - А потом, я давно уже завязал с профессией.
  
  - Я не шучу, Алекс. У меня сейчас один из твоих коллег лежит на столе в морге. Некто Мортон Хэндлер.
  
  По фамилии я его знал, в лицо - нет.
  
  - Вообще-то Хэндлер - психиатр.
  
  - Психиатр, психолог... Незначительные смысловые нюансы в данном случае. Чистая семантика... Важнее то, что он мертв. Убит. Глотку от уха до уха раскроили плюс выпотрошили как следует - вся требуха наружу. И еще одна дамочка, знакомая его, - с ней обошлись примерно так же, и даже почище. Значительные повреждения половых органов, нос отрезали напрочь... Дом, где все это случилось, - его дом, - теперь не дом, а натуральная бойня.
  
  'Бойня', 'семантика'... Иногда хорошо чувствуется, что у моего друга степень магистра по американской литературе.
  
  Я оставил чашку.
  
  - Хорошо, Майло. Аппетита ты меня уже лишил. А теперь скажи, при чем здесь я?
  
  Он продолжал, будто и не слышал:
  
  - Меня вызвонили туда в пять утра. И с тех пор я по колено в дерьме и кровище. Вонь там - ну просто не передать! Люди плохо пахнут, когда умирают, знаешь ли. Я не про разложение - я про ту вонь, которая еще до разложения. Я-то думал, что уже ко всему привык. Но тут как нюхнешь, так аж досюда пробирает! - Он похлопал себя по животу. - В пять утра! Пришлось бросить дружка в постели - он мне целую сцену закатил. Горы мяса с кишками, и все это в пять утра... Господи!
  
  Майло встал и нацелился взглядом в окно, неотрывно глядя куда-то поверх сосен и эвкалиптов. С моего места мне была видна завивающаяся вдалеке струйка дыма - кто-то затопил камин.
  
  - А у тебя тут и вправду классно, Алекс. Тебе не скучно жить в таком раю и абсолютно ничего не делать?
  
  - Ни капельки не скучно.
  
  - Угу. Тоже думаю, что нет. И про Хэндлера и ту девчонку ты больше и слышать ничего не хочешь.
  
  - Только нечего изображать тут пассивно-агрессивное расстройство, Майло. Выкладывай, зачем пришел.
  
  Он обернулся и посмотрел на меня сверху вниз. Теперь его крупное некрасивое лицо выглядело еще более усталым.
  
  - Я полностью подавлен, Алекс. - Он протянул мне пустую чашку, словно какой-то огромный Оливер Твист, которого только что хлопнули пыльным мешком по голове. - Наверное, только по этой причине я готов вынести еще чашечку этой отвратительной бурды.
  
  Я взял чашку и налил ему добавки. Майло шумно отхлебнул.
  
  - У нас есть возможный свидетель. Ребенок, который живет в том же доме. Девчонка в полном раздрае, сама толком не знает, что видела. Я как глянул на нее, так сразу про тебя подумал. Что ты мог бы с ней поговорить - может, даже загипнотизировать, чтобы встряхнуть ее память.
  
  - А у вас что, нет штатных психологов?
  
  Он полез в карман пальто и вытащил пригоршню полароидных снимков.
  
  - Глянь-ка, какая красота.
  
  Я взял их, присмотрелся. От увиденного меня чуть не вывернуло наизнанку. Быстро сунул ему фотки обратно.
  
  - Убери ради бога и больше мне такого не показывай!
  
  - Небольшой беспорядочек, угу? Говорю же - мясо. - Майло допил чашку, запрокинув ее к самому носу, чтобы стекло все до капли. - А все наши штатные психологи - это всего лишь один-единственный парень, который поставлен следить, чтобы в наши доблестные ряды не пролезли всякие шизики. А задача номер два у него - отлавливать тех шизиков, которые все-таки умудрились к нам просочиться. Вдобавок по детишкам он не спец. А вот ты - да.
  
  - Но я совершенно не спец по убийствам.
  
  - Забудь ты про убийство! Это моя проблема. Просто поговори с девчонкой, которой всего лишь семь лет от роду.
  
  Я по-прежнему колебался. Майло примирительно выставил вперед ладони - совершенно белые, словно он долго оттирал их пемзой.
  
  - Эй, я не имел в виду совсем уж бесплатно! Я готов проставиться. Знаю одно неплохое итальянское местечко, ньокки там - пальчики оближешь. И совсем неподалеку от...
  
  - От этой бойни, как ты изволил выразиться? - Я скривился. - Нет уж, спасибо. А потом, я за тарелку макарон не работаю.
  
  - И чем же тебя тогда можно соблазнить? У тебя ведь и так все уже есть - и дом в горах, и классная тачка, и шмотки от 'Ральф Лорен'... Даже кроссовки и те 'Ральф Лорен'! Господи, в тридцать три года уже типа как на пенсии, и с рожи загар не сходит... Да меня только от одного перечисления всего этого зло берет!
  
  - Да, но счастлив ли я?
  
  - Думаю, что да.
  
  - И ты абсолютно прав. - Я подумал про жуткие фотографии. - Так что бесплатная контрамарка на фильм ужасов мне тоже не нужна.
  
  - Знаешь, - заметил Майло, - я готов поспорить, что за всей этой твоей деланой зрелостью и умудренностью скрывается обычный молодой оболтус, готовый на стену полезть со скуки.
  
  - Чепуха.
  
  - Нисколько не чепуха. Сколько времени уже прошло - шесть месяцев?
  
  - Пять с половиной.
  
  - Хорошо, пять с половиной. Когда мы с тобой познакомились - поправь меня, если я ошибаюсь, - ты был полон жизни, энергии через край, на все свое суждение. Котелок варил на всю катушку. А теперь я только и слышу, что о пользе гидромассажа, да за сколько ты пробегаешь свою долбаную милю, да какие офигительные закаты видать у тебя с террасы... Выражаясь на твоем жаргоне, это регрессия. Всех забот - натянуть шортики поцветастей, на роликах прокатиться да в водичке поплескаться. Как и половина населения в этом городе, ты функционируешь на уровне шестилетки.
  
  Я расхохотался.
  
  - И ты делаешь мне это предложение - влезть с головой во все это мясо с кишками - исключительно в качестве трудотерапии?
  
  - Алекс, да ты отсидишь себе всю жопу, пытаясь по Фрейду достичь нирваны через инерцию, но у тебя все равно ничего не выйдет! Помнишь, как там у Вуди Аллена: излишняя зрелость - это нехорошо, можно перезреть и испортиться?[4]
  
  Я хлопнул себя по голой груди.
  
  - Пока никаких признаков порчи не вижу.
  
  - А они изнутри сидят, потом проявятся - вылезут, когда ты меньше всего ожидаешь.
  
  - Спасибо вам, доктор Стёрджис.
  
  Он с отвращением посмотрел на меня, вышел в кухню и вернулся, вонзив зубы в обнаруженную там грушу.
  
  - М-м... Вкуснота!
  
  - Кушай на здоровье.
  
  - Ладно, Алекс, забыли. Я с этим психиатром и этой девицей Гутиэрес как-нибудь сам разберусь. Все, что у меня есть, - это семилетняя девчонка, которая вроде что-то видела или слышала, но слишком напугана, чтобы все это осознать и хоть как-нибудь связно изложить взрослым дядям. Я прошу у тебя всего два часа твоего времени - уж чего-чего, а времени-то у тебя навалом - и вот что получаю: шиш с маслом.
  
  - Не гони лошадей. Я не сказал, что отказываюсь. Дай мне уложить все это в голове. Я только что проснулся, а ты врываешься ко мне таким вот макаром и сразу огорошиваешь каким-то двойным убийством...
  
  Дернув рукой, чтобы оттянуть обшлаг рубашки, Майло присмотрелся к циферблату своего 'Таймекса'[5].
  
  - Десять тридцать семь. Бедное дитя. - И, смерив меня уничижающим взглядом, он опять вгрызся в грушу, отчего сок потек у него по подбородку.
  
  - Во всяком случае, ты наверняка помнишь, что вышло, когда мне пришлось последний раз иметь дело с полицией. Тот опыт оказался для меня довольно травмирующим.
  
  - Да, с Хиклом и впрямь нехорошо вышло. Но ты тогда и сам был потерпевшим - в некотором роде. Я нисколько не заинтересован тебя во все это по полной втягивать. Просто побеседуешь с малышкой часок-другой. Как я уже говорил, может, гипноз попробуешь, если у тебя не будет возражений... И сразу едем есть ньокки. Я вернусь домой и попробую угомонить своего возлюбленного, а ты можешь опять запереться в своей башне из слоновой кости. Конец пьесы. А на недельке можно будет просто так куда-нибудь сползать - к примеру, по сашими в японском квартале вдарим... Ну так как?
  
  - А что этот ребенок в принципе видел или слышал? - спросил я, с тоской наблюдая, как блаженный денек ничегонеделания на глазах вылетает в трубу.
  
  - Тени, голоса каких-то двух человек - может, трех. Но кто там на самом деле знает? Она ведь совсем кроха, да еще такая моральная травма... Мать ее перепугана ничуть не меньше, и у меня сложилось впечатление, что в плане интеллекта она отнюдь не физик-ядерщик, для начала-то. Я просто не представляю, с какой стороны зайти, Алекс. Я уже по-всякому пытался: и утешал, и сюсюкал... Может, если б там оказался инспектор по делам несовершеннолетних, то что-нибудь бы да вышло, но теперь их раз-два и обчелся. Наше начальство лучше еще три дюжины заместителей наберет, которые только бумажки перекладывать умеют.
  
  Грушу он догрыз до самой сердцевины.
  
  - Тени, голоса... Вот и всё. Ты ведь вроде спец по психолингвистике? Знаешь, на каком языке общаться с малолетками. Если сможешь заставить ее открыться, будет здорово. Если она даст хоть что-нибудь похожее на словесный портрет - вообще фантастика. Ну а если нет, то делать нечего - по крайней мере, мы пытались.
  
  Психолингвистика... Давненько я не употреблял этот термин - последний раз это было вскоре после того происшествия с Хиклом, когда я вдруг поймал себя на том, что окончательно потерял над собой контроль, а лица Стюарта Хикла и всех детишек, над которыми он измывался, безостановочно кружились у меня в голове. Майло тогда потащил меня выпить. Где-то часа в два ночи он громогласно вопросил, почему дети так долго держали все это в себе.
  
  'Они ничего не рассказывали, потому что никто не знал, как их слушать, - объяснил я тогда. - Они считали, что сами во всем виноваты'.
  
  'Вот как? - Он поднял на меня затуманенный взор, обеими руками вцепившись в большую глиняную кружку с пивом. - Ну да, я вроде уже слышал что-то такое от наших спецов по малолеткам'.
  
  'Именно так дети и думают, пока малы и эгоцентричны. Словно они - это центр вселенной. Мама поскальзывается, ломает ногу, а они винят в этом себя'.
  
  'И долго это длится?'
  
  'У некоторых это вообще никогда не проходит. У большинства из нас подобная установка со временем ослабевает. Уже лет в восемь-девять мы воспринимаем окружающее гораздо более четко - но в любом возрасте взрослый всегда может манипулировать детьми, убедить их в том, что виноваты они сами'.
  
  'Вот скотство, - пробормотал Майло. - И как же ты вправляешь им мозги?'
  
  'Нужно знать, как дети думают в том или ином возрасте. На разных стадиях развития. Начинаешь говорить на их языке - и пополняешь свои знания в области психолингвистики'.
  
  'И вот этим ты и занимаешься?'
  
  'И вот этим я и занимаюсь'.
  
  Через несколько минут он спросил: 'Как ты лично считаешь: чувство вины - это плохо?'
  
  'Вовсе необязательно. Это часть того, что предохраняет человеческое общество от распада. Хотя в избытке может и покалечить'.
  
  Майло кивнул. 'Угу, мне это нравится. А то мозгоправы вроде только и твердят, что, мол, хуже чувства вины вообще ничего нету. Твой подход меня больше устраивает. Вот что тебе скажу: как раз чувства вины нам частенько и не хватает - в этом мире просто не протолкнуться от всяких долбаных дикарей!'
  
  Никаких возражений на этот счет у меня тогда не нашлось.
  
  Мы поговорили в подобном духе еще немного. Алкоголь окончательно отпустил наши ментальные тормоза, и мы начали смеяться, а потом плакать. Бармен перестал протирать свои стаканы и подозрительно уставился на нас.
  * * *
  
  С точки зрения душевного состояния это был очень хреновый - действительно крайне хреновый - период в моей жизни, и я хорошо помнил, кто оказался рядом, чтобы помочь мне его преодолеть.
  
  Я посмотрел, как Майло докусывает серединку груши на удивление мелкими и острыми зубками.
  
  - Два часа? - уточнил я.
  
  - Максимум.
  
  - Тогда дай мне часок, чтобы собраться и кое-что доделать по дому.
  
  То, что Майло все-таки убедил меня помочь ему, его вроде не слишком-то взбодрило. Он лишь кивнул и устало выдохнул.
  
  - Ну, вот и отличненько. А мне нужно пока смотаться в отдел и тоже кое-что уладить. - Еще одна консультация с 'Таймексом'. - В двенадцать?
  
  - Годится.
  
  Майло подошел к двери, открыл ее, вышел на балкон и швырнул огрызок груши через перила в зелень внизу. Начал было спускаться по ступенькам, но вдруг обернулся и опять посмотрел на меня. Солнечные лучи, упавшие на его искаженное скорбью лицо, превратили его в какую-то бледную маску. На миг мне показалось, что его вот-вот пробьет на слезу.
  
  Зря беспокоился.
  
  - Слышь, Алекс, раз уж тебе все равно никуда не надо, можно я возьму 'Кэдди'? Эта, - он обвиняющее ткнул пальцем в древний 'Фиат', - уже на последнем издыхании. Теперь вот стартер...
  
  - Блин, да ты просто влюбился в мою тачку!
  
  Я зашел в дом, взял запасные ключи и бросил ему. Майло перехватил их на лету, словно Дасти Бейкер[6], отпер мой 'Севиль' и ввинтился внутрь, сразу отодвинув назад сиденье, чтобы уместить свои длинные ноги. Мотор завелся с полтычка, энергично рыкнув. Будто шестнадцатилетний юнец, отправляющийся на свой первый школьный бал на папашиных 'колесах', Майло лихо погнал под уклон к городу.
  Глава 2
  
  Что значит жить в лихорадочном темпе, я знаю с самых юных лет. Окончив школу круглым отличником, шестнадцати лет от роду поступил в колледж - чтобы оплачивать учебу, пришлось подрабатывать гитаристом на танцах, а сразу после выпуска - в докторантуру по специальности 'Клиническая психология' в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, в результате чего уже в двадцать четыре года обзавелся докторской степенью. Потом поработал в интернатуре - для этого пришлось отъехать на Север, в психиатрический институт имени Лэнгли Портера, и вернулся в Эл-Эй[7], чтобы закончить аспирантуру для обладателей докторской степени в Западном педиатрическом центре. Покончив на этом с учебой, получил штатную должность врача в клинике и одновременно преподавателя медицинской школы при упомянутом центре. Одного за другим принимал пациентов и успевал еще в огромном количестве плодить научные статьи.
  
  В двадцать девять стал уже адъюнкт-профессором по педиатрии и психологии, а также директором программы поддержки детей, страдающих физическими заболеваниями. Титул к тому времени был у меня уже такой длинный, что мои секретарши просто не могли запомнить его целиком, но я все продолжал усиленно публиковаться, воздвигая себе бумажную башню, в которой в основном и обитал: тематические и статистические исследования, контролируемые эксперименты, монографии, главы для учебников... Выпустил даже отдельным томом собственный научный труд касательно психологических последствий хронических заболеваний у детей.
  
  Статус был хоть куда, а вот оплата труда - не очень. В общем, пришлось взять совместительство - стал принимать пациентов еще и частным порядком, для чего арендовал кабинет у одного пафосного психоаналитика с Беверли-Хиллз. Количество приемов возросло настолько, что я работал по семьдесят часов в неделю и метался между клиникой и кабинетом, словно обезумевший рабочий муравей.
  
  Вдобавок сразу возник вопрос подоходного налога. Начав более или менее прилично зарабатывать, я с изумлением узнал, что ежегодно должен выкладывать государству такую сумму, на которую буквально недавно этот самый год совершенно безбедно существовал. Выяснилось, что есть вполне законные способы если и не избежать налогов, то по крайней мере весьма существенно их уменьшить, и среди них - инвестиции в определенные отрасли. Я нанимал и увольнял бухгалтеров, накупил в Калифорнии недвижимости - еще до покупательского бума, - продал ее с совершенно астрономической прибылью и тут же купил еще. Вписался даже в управляющие одного многоквартирного жилого комплекса - вот вам еще пять-десять рабочих часов в неделю. Содержал целый батальон обслуживающего персонала - садовников, водопроводчиков, маляров, электриков... На Рождество получал столько подарочных календарей, что вешать было некуда.
  
  К тридцати двум годам пахал уже буквально на пределе человеческих возможностей - не помню, когда и выспаться-то нормально удавалось. Только встал - и сразу опять на работу. Даже бороду отпустил, чтобы сэкономить пять минут, которые требовались на бритье! Когда вспоминал, что надо бы поесть, то хватал первое попавшееся из торгового автомата и заглатывал прямо на ходу, мчась по больничному коридору с блокнотом в руке и во вздувшемся белом халате, словно какой-то безумный профессор из кино. Я был 'человеком высокой миссии' - хотя, по зрелому размышлению, не такой уж высокой и в чем-то даже сомнительной.
  
  Я преуспевал.
  
  На какие-то романы при таком образе жизни времени практически не оставалось. Приходилось довольствоваться случайными связями - скоротечными, бессмысленными и ни к чему не обязывающими перепихонами с медсестрами, врачихами, студентками и социальными работницами. До сих пор не могу забыть ту секретаршу, длинноногую блондинку лет сорока с небольшим, которая в больничной канцелярии затащила меня за уставленные историями болезни шкафы и добрых двадцать минут выжимала из меня все соки.
  
  Днем я заседал на больничных совещаниях, корпел над бумагами, подавлял бунты младшего медперсонала, тушил то и дело возникающие в трудовом коллективе скандалы и свары, а после вновь усаживался за бумаги. Вечерами с головой окунался в поток родительских жалоб, к которому в конце концов привыкает любой детский психотерапевт, и параллельно с увещеванием родителей в меру сил вправлял мозги их юным отпрыскам.
  
  В свободное время опять разбирался с жалобами - на сей раз от собственных жильцов, проглядывал 'Уолл-стрит джорнал', дабы оценить собственные приобретения и потери, и разбирал гору поступившей корреспонденции - писали мне, похоже, в основном всякие беловоротничковые и белозубые проныры, каждый из которых знал абсолютно стопроцентный способ озолотить меня с ног до головы. В один прекрасный день я с изумлением узнал, что номинирован на звание 'Выдающегося молодого бизнесмена' - какая-то непонятная контора осчастливила меня этим известием в надежде, что всего за сто долларов я куплю у нее облаченный в кожаный переплет алфавитный указатель счастливчиков, тоже удостоившихся подобной чести. Временами прямо посреди белого дня я вдруг чувствовал удушье - но тут же встряхивался, мотал головой и старался не обращать на это внимания. Копаться в себе просто не было времени.
  
  В самую гущу всего этого безумного водоворота и занесло Стюарта Хикла.
  
  Хикл был человечек тихий и незаметный - бывший лаборант на пенсии. Такому бы в каком-нибудь ситкоме простака-соседа играть - высокий, сутулый, хорошо за пятьдесят, вязаная кофта, старая трубка в зубах... За очками в черепаховой оправе, сидящими на тонком, слегка вздернутом носу, - белесые глаза, цветом похожие на воду после мытья посуды. Добрая улыбка, мягкие манеры...
  
  А еще - нездоровое стремление лезть руками в интимные места маленьких детей.
  
  Когда полиция в конце концов до него добралась, у него конфисковали больше пятисот цветных фотографий, на которых Хикл развлекался подобным образом со множеством малышей двух- трех- четырех- и пятилетнего возраста - с мальчиками и девочками, белыми и черными. В плане пола и расы он не отличался особой разборчивостью. Заботили его лишь возраст и полная беззащитность.
  
  Когда я впервые увидел эти фото, заставила меня вздрогнуть даже не клиническая прямота сюжетов, пусть и сама по себе весьма тошнотворная. Нет, это было то, что таилось в глазах всех этих детей, - ранимость, испуг, но при этом и понимание. Их взгляды словно бы говорили: 'Я знаю, что так нельзя. Почему это происходит со мной?' Это проглядывало на каждом из кадров, в лице даже самой крошечной из жертв.
  
  Я увидел перед собой не каких-то абстрактных жертв насилия, а живых маленьких людей. Осквернению подверглись не только тела - осквернены были в первую очередь души.
  
  Мне стали сниться кошмары.
  
  Доступ к маленьким детям имелся у Хикла попросту уникальный. Его жена, сирота-кореянка, с которой он познакомился во время военной службы в Сеуле, содержала преуспевающий частный детский садик в богатом и престижном Брентвуде.
  
  'Уголок Ким' пользовался незыблемой репутацией одного из лучших мест, где можно спокойно оставить своих малолетних отпрысков - когда нужно поработать, сходить куда-нибудь поразвлечься или просто побыть в одиночестве. Когда разразился скандал, садик работал уже лет десять, и, несмотря на неопровержимые свидетельства, множество людей по-прежнему отказывались верить, что все это время 'Уголок' служил настоящей кормушкой для педофила, отправляющего там свои гнусные ритуалы.
  
  Это было жизнерадостного и приветливого вида заведение, целиком занимавшее большой двухэтажный дом на тихой жилой улочке неподалеку от университета. В последний год своего существования садик ежедневно принимал более сорока детишек - в основном из зажиточных семей. Подавляющее большинство воспитанников Ким Хикл составляли совершеннейшие малыши, поскольку возглавляемое ею учреждение относилось к тем очень немногим, куда принимали детишек, еще не приученных пользоваться туалетом.
  
  В доме имелся подвал - большая редкость в наших подверженных регулярным землетрясениям краях, - и как раз в этом сыром и мрачном помещении со множеством закоулков полиция и провела большую часть времени. Здесь нашли старую армейскую раскладушку, холодильник, ржавый умывальник и тысяч на пять долларов разнообразной фототехники. Особо тщательному исследованию подверглась раскладушка, поскольку именно она и оказалась основным источником ключевых улик - волос, крови, пота и семени.
  
  Журналисты набросились на дело Хикла со вполне ожидаемым пылом. История была сочная, затрагивающая первобытные чувства и вызывающая в памяти детские страшилки в духе 'Черной Руки' и прочих чудищ, скрывающихся под кроватью. В вечерних новостях показывали, как Ким Хикл убегает от толпы репортеров, закрыв лицо руками. Она стояла на том, что абсолютно ничего не знала. Доказательств ее причастности не отыскалось, так что садик просто закрыли, отобрали у нее лицензию и на этом успокоились. Ким быстро оформила развод и скрылась в неизвестном направлении.
  
  Лично у меня имелись большие сомнения касательно ее невиновности. Я достаточно насмотрелся подобных случаев, чтобы знать: жены растлителей малолетних часто тоже не остаются в стороне, прямо или опосредованно потворствуя их грязным занятиям. Обычно это те женщины, которые испытывают отвращение к сексу и физической близости и, дабы уклониться от исполнения супружеских обязанностей, подыскивают своим мужчинам замещающих партнеров. Старый анекдот про гарем в самом своем холодном и жестоком варианте: раз мне довелось столкнуться со случаем, когда отец по очереди, строго по расписанию спал с тремя своими дочерьми, и за соблюдением этого расписания следила как раз их мамаша.
  
  Вот и тут мне было трудно поверить, что Ким Хикл просто играла с малышами в кубики, пока Стюарт измывался над очередным ребенком в подвале. Тем не менее ее отпустили на все четыре стороны.
  
  Самого же Хикла бросили на растерзание волкам. Телекамеры работали на износ. Каждая мелочь тут же выдавалась в эфир - с комментариями наиболее словоохотливых моих коллег, - газеты разразились передовицами на тему защиты прав детей...
  
  Весь этот шабаш длился две недели, после чего история потеряла остроту, вытесненная с телеэкрана и газетных страниц репортажами о прочих мерзостях. К несчастью, в Лос-Анджелесе нет недостатка в зловещих сюжетах. Город постоянно изрыгает из себя всякую дрянь, словно какое-то хищное насекомое - свои кровожадные личинки.
  * * *
  
  Через три недели после ареста Хикла к громкому делу привлекли и меня. Ажиотаж вокруг него давно спал, и кому-то наконец-то пришло в голову уделить внимание и жертвам.
  
  Для жертв же самый ад тем временем только начинался.
  
  Дети просыпались среди ночи от собственного крика. Малыши, уже умеющие пользоваться туалетом, начинали опять справлять нужду в постель. Совсем недавно тихие, хорошо воспитанные детки вдруг начинали драться, лягаться и кусаться без всяких провокаций со стороны. Сообщалось о многочисленных жалобах на боли в животе и о прочих необъяснимых физических симптомах, равно как и классических признаках депрессии - потере аппетита, апатии, отказе от общения...
  
  Родители, охваченные чувством вины и стыда, постоянно натыкались на обвиняющие взгляды родственников и знакомых - на самом деле или только в собственном воображении. Мужья и жены отворачивались друг от друга. Некоторые из них принялись безбожно баловать пострадавших отпрысков, лишь усугубляя ситуацию и вызывая ревность среди других детей в семье. Позже некоторые из таких братьев и сестер признались, что и сами были бы не прочь подвергнуться растлению, чтобы с ними тоже нянчились подобным образом, - после чего терзались чувством вины за подобные мысли.
  
  Разваливались целые семьи, страдания которых совершенно затерялись на фоне благородного негодования общественности, жаждавшей крови Хикла. Наверное, все это так и было бы предано забвению, а семьи пострадавших детей навсегда остались бы наедине со своим горем, виной и страхами, если б не тот факт, что среди филантропов, входящих в совет директоров Западного педиатрического центра, оказалась могущественная тетя одной из жертв, которая на очередном заседании громогласно вопросила, какого же черта центр сидит на жопе ровно и как тут вообще с чувством общественного долга. Председатель совета сразу взял под козырек, тем более что заодно увидел шанс получить хорошую прессу. Последняя публикация с упоминанием Западного педиатрического касалась сальмонеллы в капустном салате, обнаруженной в больничной столовке, так что положительный пиар оказался бы весьма кстати.
  
  Главврач тут же выпустил пресс-релиз, анонсирующий программу психологической реабилитации жертв Стюарта Хикла - со мной в качестве ведущего психотерапевта. Сам я был об этом ни сном ни духом, пока не открыл свежую 'Таймс'.
  
  Когда я на следующее утро пришел к нему, меня немедленно препроводили в кабинет. Главврач, хирург-педиатр, не оперировавший уже лет двадцать и давно обзаведшийся покровительственными замашками раскормленного бюрократа, восседал за сверкающим письменным столом размером с хоккейное поле и улыбался во всю ширь.
  
  - Что за дела, Генри? - Я протянул ему газету.
  
  - Присаживайся, Алекс. Я как раз собирался тебе звонить. Совет решил, что ты идеально - ну просто лучше всех - подходишь для этого дела.
  
  - Весьма польщен.
  
  - Все помнят твою великолепную работу с Броунингами.
  
  - Броунеллами.
  
  - Ну да, не суть.
  
  Пятеро юных Броунеллов выжили в катастрофе легкого самолета в горах Сьерра-Невада, унесшей жизни их родителей. Дети были травмированы и физически, и психологически - солнечные ожоги, крайнее истощение, амнезия, потеря речевых функций... Я не покладая рук работал с ними два месяца, и это попало в газеты.
  
  - Знаешь, Алекс, - продолжал главврач, - в попытках совместить высокие технологии и самопожертвование, которые и лежат в основе современной медицины, мы зачастую совершенно упускаем из виду как раз человеческий фактор.
  
  Круто загнул, прямо как с трибуны. Я очень надеялся, что он не забудет эти слова при планировании очередного ежегодного бюджета.
  
  Главврач еще какое-то время гладил меня по шерстке, разглагольствуя о 'передовом крае гуманистических устремлений', на котором должна располагаться наша больница, после чего улыбнулся и подался ко мне всем телом.
  
  - А кроме того, я вижу во всем этом немалый исследовательский потенциал, так что как минимум две-три публикации к июню тебе обеспечены.
  
  В июне мне, адъюнкту, предстояло получение полноценного профессорского звания, а главврач был членом квалификационной комиссии.
  
  - Генри, по-моему, вы взываете к моим низменным инстинктам.
  
  - Боже упаси! - Он лукаво подмигнул. - Наша главная задача - просто помочь всем этим несчастным детишкам, ставшим жертвами гнусного насилия.
  
  И, покачав головой, добавил:
  
  - Какая мерзость... Этого типа надо попросту кастрировать.
  
  Чисто хирургический подход к делу.
  * * *
  
  Я с обычной для себя одержимостью с головой ушел в разработку программы реабилитации. Терапевтические сеансы мне разрешили проводить в моем частном кабинете - при условии, что вся слава достанется Западному педиатрическому.
  
  Главной моей задачей было помочь членам семей высказать чувства, которые они прятали где-то глубоко в себе с тех самых пор, как подпольные обряды Хикла оказались выставленными на всеобщее обозрение, подвигнуть их поделиться этими чувствами с товарищами по несчастью и понять, что они не одиноки. Для этого я разработал интенсивную шестинедельную программу терапии, в основном групповой - для детей, родителей, братьев и сестер, полных семей - с проведением при необходимости индивидуальных сеансов. Подписались на нее восемьдесят процентов семей, и никто в итоге не соскочил. Собирались мы по вечерам в моем офисе в Уилшире, когда в опустевшем здании воцарялась гулкая звенящая тишина.
  
  Бывали вечера, когда после таких сеансов, на которых людское несчастье изливалось на меня, словно кровь из разверстой раны, я чувствовал себя совершенно опустошенным - и физически, и эмоционально. Пусть никто не пытается убедить вас в обратном: более изматывающее тело и душу занятие, чем психотерапия, трудно себе и представить. Чем мне только не доводилось заниматься в жизни - от сбора морковки под палящим солнцем до заседаний в шикарных начальственных кабинетах, - но ничто не сравнится с грузом человеческого горя, которому вы пытаетесь противостоять час за часом, и ответственности за то, чтобы облегчить это горе при помощи только собственного разума и речей. В лучшем случае вас ждет невероятный душевный подъем - когда вы видите, что пациент наконец открылся, задышал полной грудью, освободился от боли. В худшем - это все равно как барахтаться в выгребной яме, отчаянно пытаясь устоять на ногах, когда вам на голову один за другим обрушиваются все новые и новые потоки нечистот.
  
  Лечение оправдывало себя. У детишек опять заблестели глазенки. Их семьи постепенно вылезли из своей скорлупы, стали помогать друг другу. Со временем мое участие свелось к роли молчаливого наблюдателя.
  
  За несколько дней до последнего сеанса мне позвонил репортер из 'Новостей национальной медицины' - не слишком-то известного листка для врачей. Звали его Билл Робертс, он как раз оказался у нас в городе и желал взять у меня интервью. Давно пора, мол, привлечь внимание практикующих педиатров к вопросам последствий растления малолетних. Дело было вроде стоящее, и я согласился на встречу.
  
  В половине восьмого вечера я выехал с больничной автостоянки и направился к западу. Пробки уже рассосались, и до черной башни из стекла и гранита, в которой располагался мой офис, я добрался уже к восьми. Оставил машину на подземной парковке, прошел через двойные стеклянные двери в тихий вестибюль, где лишь негромко наигрывала фоновая музыка, и поднялся в лифте на шестой этаж. Двери разъехались по сторонам, я вышел в коридор, свернул за угол - и непроизвольно остановился.
  
  Никто меня не ждал - что выглядело странно, поскольку большинство репортеров, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело, отличались пунктуальностью.
  
  Приближаясь к двери своего офиса, я увидел острый треугольник света, косо пересекающий коридор. Дверь была приоткрыта где-то на дюйм. Интересно, подумалось мне, уж не впустил ли Робертса кто-нибудь из уборщиков, работающих в ночную смену? Если так, то придется серьезно поговорить с управляющим, напомнить ему о правилах безопасности в здании.
  
  Подойдя к двери вплотную, я сразу понял: что-то тут не так. Вокруг дверной ручки - царапины, на ковре под ней - металлические опилки. И все же, словно следуя какому-то сценарию, вошел внутрь.
  
  - Мистер Робертс?
  
  Приемная была пуста. Я прошел из нее в кабинет. Человек на диване не был Биллом Робертсом. Я никогда с ним не встречался, но сразу его узнал.
  
  На мягких подушках, как кукла, раскинулся Стюарт Хикл. Голова - вернее, то, что от нее осталось, - привалилась к стене, глаза отсутствующе уставились в потолок. Одна рука покоилась возле влажного пятна у паха. У него была эрекция. На шее рельефно выдавались вздувшиеся вены. Другая рука безвольно прикрывала грудь. Палец застыл на спусковом крючке маленького вороненого пистолета, который висел на нем рукояткой вниз - дуло в дюйме от полуоткрытого рта Хикла. На стене за головой - ошметки мозгов, крови и кости. Алые росчерки выделялись на бледно-зеленом рисунке обоев, будто накаляканные рукой младенца. Густые струйки того же цвета вытекали из носа, ушей и рта. В кабинете стоял запах фейерверка и человеческих испражнений.
  
  Я бросился к телефону.
  * * *
  
  Заключение коронера оказалось коротким: смерть в результате самоубийства. В окончательном варианте оно звучало примерно так: с момента задержания Хикл испытывал сильную депрессию и, словно японский самурай, в преддверии суда предпочел смерть публичному унижению. Это он, представившись Биллом Робертсом, назначил мне встречу, это он взломал замок и сам вышиб себе мозги. Когда в полиции мне проиграли магнитофонную запись его признания, я действительно уловил определенную схожесть голоса Хикла с тем, что я слышал по телефону во время разговора с 'Робертсом', - по крайней мере, достаточную схожесть, чтобы с ходу ее не отрицать.
  
  Что же касается причин, по которым он избрал для своей лебединой песни именно мой кабинет, то и на это у моих коллег-мозгоправов сразу нашелся простой ответ: исцеляя его жертв, я стал для него символической фигурой отца, устраняющего причиненный им ущерб. Его смерть стала столь же символическим жестом покаяния.
  
  Конец пьесы.
  
  Но даже самоубийства - а тем более связанные с уголовными делами по тяжким статьям - необходимо расследовать, подчистив все возможные хвосты. И тут началось обычное бодание между двумя полицейскими департаментами - Беверли-Хиллз и города Лос-Анджелеса. Стороны старательно пытались спихнуть дело друг другу, оперируя обычными в таких случаях формальными резонами. В Беверли-Хиллз признавали, что самоубийство имело место на их 'земле', но ссылались на то, что оно вторично по отношению к первоначальным преступлениям, совершенным на территории дивизиона Западного Лос-Анджелеса. Там и рады были бы перекинуть его обратно, но дело по-прежнему светилось в газетах, и департаменту меньше всего хотелось обвинений в отлынивании от исполнения своих обязанностей и бюрократизме.
  
  Западному Лос-Анджелесу этот подарочек в итоге и достался. А если точнее, достался он детективу отдела убийств Майло Бернарду Стёрджису.
  * * *
  
  Проблемы начались у меня лишь где-то через неделю после обнаружения тела Хикла - нормальная задержка, поскольку первое время мозг просто отказывался воспринимать случившееся и пребывал в некотором оцепенении, тем более после всего того негатива, что вывалился на меня в ходе работы. Поскольку как профессиональному психологу с подобными вещами мне и полагалось управляться, никому и в голову не приходило справляться о моем собственном самочувствии.
  
  Перед лицом детей и их родственников я прекрасно держал себя в руках, воздвигнув перед ними фасад спокойствия, профессиональной компетентности и открытости. Полностью владел ситуацией - по крайней мере, на вид. На одном из сеансов мы поговорили и о смерти Хикла - с акцентом не на самом насильнике, а на его жертвах, на их собственном восприятии случившегося.
  
  Последний сеанс, по сути, превратился в вечеринку, на которой все меня благодарили, обнимали и даже подарили мне репродукцию 'Психолога' Брэгга[8] в рамке. И дети, и взрослые отлично повеселились, посмеялись и повалялись на ковре, ликуя по поводу своего выздоровления и - частично - по поводу смерти своего мучителя.
  
  Домой я добрался только около полуночи и, закутавшись в одеяла, вдруг ощутил пустоту, холод и беспомощность, словно брошенный всеми сиротка на пустынной дороге. На следующее утро эти тревожные симптомы проявились в полную силу.
  
  Я стал суетлив, никак не мог как следует сосредоточиться. Эпизоды затрудненного дыхания участились и усилились. Постоянно накатывала тревога, тошнотворно крутило в животе, охватывало предчувствие смерти.
  
  Пациенты начали спрашивать меня, всё ли со мной в порядке. Я, наверное, просто-таки источал тревогу, поскольку все труднее становилось отвлечь их от меня самого и заставить сосредоточиться на собственных проблемах.
  
  У меня хватало знаний понять, что происходит, но недоставало проницательности, чтобы сделать правильные выводы.
  
  Дело было не в том, что я нашел труп - ко всяким шокирующим событиям я уже вроде давно привык, - но обнаружение тела Хикла стало тем катализатором, который и загнал меня в широкомасштабный кризис. Теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что лечение его жертв отсрочило мое попадание в жернова на шесть недель, и по окончании процесса у меня образовалось порядочно времени, чтобы наконец покопаться в себе - весьма опасное занятие. И мне очень не понравилось то, что я в себе накопал.
  
  Мне открылось, что на самом-то деле я один как перст, что живу в практически полной изоляции, что во всем мире у меня нет ни одного настоящего друга. Почти десять лет единственными живыми людьми, с которыми я общался, были мои пациенты, а от пациентов по определению ничего не получишь - они могут только брать.
  
  Чувство одиночества становилось все более болезненным. Я еще глубже ушел в себя, погрузившись в глубочайшую депрессию. На работе сказался больным, отменил прием частных пациентов и целыми днями не вылезал из постели, смотря какие-то бесконечные сериалы.
  
  Звук и свечение телевизора омывали меня, словно какой-то мерзкий парализующий наркотик, - отупляя, но не исцеляя.
  
  Я почти ничего не ел и очень много спал, чувствуя себя тяжелым, слабым и бесполезным. Снял телефонную трубку с аппарата и выходил из дому только для того, чтобы протолкнуть скопившуюся почту - в основном всякий рекламный хлам - через щель в двери и вновь спрятаться в своем убежище.
  
  На восьмой день такого кладбищенского существования у моей двери появился Майло, чтобы задать мне вопросы. В руках у него был большой блокнот, прямо как у психоаналитика. Только вот на психоаналитика он ничуть не походил - крупный, обрюзгший, лохматый малый в такой одежде, будто он в ней же и спал.
  
  - Доктор Алекс Делавэр? - Майло показал мне свой значок.
  
  - Угу.
  
  Он представился и уставился на меня. На мне был обтрепанный купальный халат. Давно не стриженная бородка достигла раввинских пропорций, а прическа походила на наэлектризованную посудную мочалку.
  
  - Надеюсь, ничему не помешал, доктор. У вас на работе мне дали ваш домашний номер, но телефон вроде как не работает.
  
  Я впустил его, и он уселся, обозревая мои владения. На обеденном столе громоздились футовые стопки неоткрытых писем. В доме было темно, занавески задернуты, и воняло затхлостью. На телеэкране мерцали 'Дни нашей жизни'[9].
  
  Майло положил свой планшет на колено и сообщил, что опрос чисто формальный - для коронерского дознания. А потом принялся расспрашивать меня про тот вечер, когда я обнаружил тело, иногда перебивая, чтобы прояснить какой-то момент, почесываясь, делая пометки в блокноте и озираясь по сторонам. В ходе этой процедуры я маялся, отвечал невпопад, так что ему приходилось повторять свои вопросы. А иногда я говорил так тихо, что Майло просил меня повторить мои ответы.
  
  Минут через двадцать он спросил:
  
  - Доктор, как вы себя чувствуете?
  
  - Отлично.
  
  Прозвучало это без особой убежденности.
  
  - Ну хорошо-о... - протянул детектив, покачав головой, задал еще несколько вопросов, после чего отложил карандаш и нервно хохотнул. - Знаете, как-то непривычно спрашивать у доктора, как он себя чувствует.
  
  - Пусть это вас не беспокоит.
  
  Он продолжил меня опрашивать, и даже сквозь окутавший мозги туман я уловил, какая любопытная у него техника. Майло перескакивал с темы на тему, не придерживаясь какой-либо четкой линии опроса. Это выбило меня из равновесия и заставило насторожиться.
  
  - Вы помощник профессора в мединституте?
  
  - Адьюнкт-профессор.
  
  - Надо же, а по возрасту и не скажешь...
  
  - Мне тридцать два. Рано начал.
  
  - Угу... Сколько у вас детей в программе?
  
  - Около тридцати.
  
  - А родителей?
  
  - Где-то десять-одиннадцать семейных пар и еще с полдюжины родителей-одиночек.
  
  - Приходилось говорить про мистера Хикла в ходе лечения?
  
  - Это конфиденциальная информация.
  
  - Конечно, сэр. И лечением вы занимаетесь в рамках вашей работы в... - он сверился со своими записями, - Западной педиатрической больнице?
  
  - Это была добровольная работа, связанная с больницей.
  
  - То есть вам за нее не заплатили?
  
  - Я продолжаю получать зарплату, и в больнице меня освободили от прочих обязанностей.
  
  - И отцы в ваши группы тоже входили.
  
  - Да.
  
  По-моему, я уже упоминал про семейные пары!
  
  - Насколько я понимаю, кое-кто из этих ребят довольно зол на мистера Хикла.
  
  Мистера Хикла. Только полицейские могут быть настолько изысканно вежливы, что даже мертвый извращенец для них тоже 'сэр'. Можно предположить, что между собой они все-таки используют другие термины. Подобный невыносимый этикет - способ воздвигнуть барьер между копом и гражданским лицом.
  
  - Это тоже конфиденциально, детектив.
  
  Майло ухмыльнулся - типа за спрос денег не берут - и что-то нацарапал в блокноте.
  
  - А почему так много вопросов про это самоубийство?
  
  - Таков порядок, - автоматически ответил он, не поднимая взгляда. - Не хотелось бы что-нибудь упустить. - Отсутствующе уставился на меня, после чего спросил: - Вам с этими группами кто-нибудь помогал?
  
  - Я поощрял участие членов семей - чтобы они помогли сами себе. Из профессионалов был только я один.
  
  - Взаимное консультирование? 'Равный - равному'?[10]
  
  - Совершенно верно.
  
  - У нас в департаменте тоже такое завели, - заметил Майло без особого одобрения в голосе. - Короче, они там сами рулили.
  
  - Начали со временем. Но я всегда при этом присутствовал.
  
  - У кого-нибудь из них имелся ключ от вашего офиса?
  
  Ага!
  
  - Это совершенно исключено. Так вы считаете, что кто-то из этих людей убил Хикла и представил все как самоубийство?
  
  Еще бы он так не считал! Такое же подозрение возникало и у меня.
  
  - Я не делаю поспешных выводов. Пока что только собираю информацию.
  
  Этот малый был достаточно уклончив, чтобы самому быть психоаналитиком.
  
  - Понятно.
  
  Внезапно Майло встал, захлопнул блокнот и убрал карандаш.
  
  Я поднялся, чтобы проводить его к выходу, но вдруг покачнулся. В глазах у меня потемнело.
  * * *
  
  Первым, что я увидел, когда окружающий мир вновь обрел ясность, была нависшая надо мной его огромная уродливая физиономия. Я почувствовал сырость и холод. В руках Майло держал посудную губку, с которой на лицо мне капала вода.
  
  - У вас был обморок. Как вы?
  
  - Отлично.
  
  Я был далек от 'отлично' как никогда.
  
  - Видок у вас не из лучших. Может, позвать доктора, доктор?
  
  - Нет.
  
  - Точно?
  
  - Не надо. Ерунда. Просто гриппую уже несколько дней. Надо, наверное, что-то в желудок закинуть...
  
  Майло направился в кухню и вернулся со стаканом апельсинового сока. Медленно потягивая его, я начал чувствовать себя получше. Сел, стал сам держать стакан.
  
  - Спасибо.
  
  - Защищаем и служим, как говорится.
  
  - Со мной уже все нормально. Если у вас нет больше вопросов...
  
  - Нет. На данный момент пока всё.
  
  Детектив встал и открыл несколько окон - свет резко ударил мне в глаза. Выключил телевизор.
  
  - Не хотите что-нибудь поесть, пока я не ушел?
  
  До чего же странный человек, просто материнская забота!
  
  - Все нормально.
  
  - Ладно, доктор. Вы уж поаккуратней.
  
  Мне жутко хотелось, чтобы он наконец свалил. Но когда шум мотора его машины стих вдали, я почувствовал какую-то странную дезориентацию. Не подавленность, как раньше, а возбуждение, беспокойство; просто места себе не находил. Попробовал посмотреть 'Как вращается мир'[11], но никак не мог сосредоточиться. Теперь бессмысленные диалоги вызывали у меня одно лишь раздражение. Взялся было за книгу, но слова не складывались в осмысленные фразы. Глотнул апельсинового сока, но от него только остался противный вкус во рту и запершило в горле.
  
  Вышел в патио и смотрел в небеса до тех пор, пока перед глазами не заплясали светящиеся круги. Кожа зудела. Птичье пение раздражало. Я не мог усидеть на месте.
  
  Так прошел почти весь день. Мерзко.
  
  А в половине пятого он мне позвонил.
  
  - Доктор Делавэр? Это Майло Стёрджис. Детектив Стёрджис.
  
  - Чем могу помочь, детектив?
  
  - Как себя чувствуете?
  
  - Гораздо лучше, спасибо.
  
  - Это хорошо.
  
  Наступила тишина.
  
  - Гм, доктор, я, наверное, лезу не в свое дело...
  
  - Это вы о чем?
  
  - Понимаете, во Вьетнаме я служил в медсанчасти. Мы там порядком насмотрелись на то, что вы называете острой реакцией на стресс. Просто подумал, не стоит ли...
  
  - По-вашему, она у меня и есть?
  
  - Ну...
  
  - И что же там прописывали от нее во Вьетнаме?
  
  - Мы как можно быстрее возвращали пострадавших в зону боевых действий. Чем дольше они избегали боя, тем хуже им становилось.
  
  - И вы думаете, мне так и следует поступить? Нырнуть обратно в самую гущу событий?
  
  - Не могу сказать, доктор. Я не психолог.
  
  - Как диагнозы ставить - так психолог, а как лечить - так...
  
  - Ну хорошо, доктор. Просто хотел узнать, как...
  
  - Нет. Погодите. Простите меня. Вы просто молодец, что позвонили.
  
  Растерянный, я терялся в догадках, что за скрытый мотив мог им двигать.
  
  - Ну да. Нет проблем.
  
  - Нет, вправду спасибо. Из вас получился бы просто офигительный мозгоправ, детектив.
  
  Майло рассмеялся:
  
  - Иногда это тоже часть нашей работы, сэр.
  
  После того как он повесил трубку, я впервые за несколько последних дней почувствовал себя человеком. На следующее утро уже сам позвонил ему в управление Западного дивизиона и предложил выпить по стаканчику.
  
  Встретились мы в заведении под названием 'У Анжелы', прямо через дорогу от полицейского управления Западного Лос-Анджелеса на бульваре Санта-Моника - кофешопе с прокуренным коктейль-баром в глубине, населенным группками крупных, важного вида мужчин. Я заметил, что практически никто из них не признал Майло, что показалось мне необычным. Я всегда считал, что после службы копы только и делают, что толкутся по барам, панибратствуя с кем ни попадя. Эти же люди выпивали так, будто это была какая-то серьезная работа, - торжественно и тихо.
  
  У Майло и вправду имелись все задатки психотерапевта. Отхлебнув 'Чивас' и откинувшись в кресле, он предоставил говорить мне. Больше никаких допросов. Детектив слушал, а я раскрывал ему душу.
  
  Хотя под конец вечера он уже и сам разговорился.
  * * *
  
  В течение двух последующих недель мы с Майло выяснили, что у нас очень много общего. Мы были примерно одного возраста - он всего на десять месяцев старше - и оба родились в рабочих семьях в относительно небольших городках. Его отец был сталелитейщиком, мой - электромонтажником. Учился он тоже хорошо - с отличием закончил Государственный университет Пердью в Огайо, после чего получил степень магистра по литературе в Индианском университете в Блумингтоне. Перед тем как его призвали на срочную, собирался стать учителем. Два года во Вьетнаме каким-то образом превратили его в полицейского.
  
  Впрочем, Майло отнюдь не считал, что эта работа идет как-то вразрез с его интеллектуальными устремлениями. Детективы-'убойщики', просветил он меня, - это самая интеллигентная часть любого полицейского департамента. Расследование убийства требует не грубой физической силы, а напряженной работы головой. Ветераны этого отдела зачастую нарушают правила и не носят оружия - зато карандаши и шариковые ручки у них чуть ли не в каждом кармане. Пистолет у Майло все-таки имелся, хотя, по его признанию, на самом-то деле он вполне мог без него обойтись.
  
  - Это настоящие 'белые воротнички', Алекс - куча бумажной работы, постоянное принятие решений, внимание к деталям.
  
  Ему нравилось быть копом, нравилось ловить преступников. Иногда он подумывал, не попробовать ли заняться чем-нибудь другим, но так и не пришел к мысли, чем именно.
  
  Нашлись у нас и другие общие интересы. Оба в свое время занимались боевыми искусствами. Майло прошел курсы самообороны - всего понемногу, еще в армии. Я начал заниматься фехтованием и карате еще в старших классах. Должную физическую форму мы оба давно безнадежно потеряли, но тешили себя мыслью, что всегда можем восстановиться - дайте только повод. Оба любили вкусно поесть, послушать хорошую музыку и ценили собственную независимость, избегая шумных сборищ и излишнего общения.
  
  Понимание между нами крепло изо дня на день.
  
  Недели через три после нашего знакомства Майло признался мне в своей гомосексуальности. Я был застигнут врасплох и даже не нашелся что и сказать.
  
  - Я это тебе потому говорю, чтобы ты не подумал, будто я просто подбиваю к тебе клинья.
  
  Мне тут же стало стыдно, поскольку именно такая мысль первым делом и пришла мне в голову.
  
  Принять то, что он гей, оказалось поначалу непросто, несмотря на всю мою профессиональную искушенность. Все факты были мне давно известны. Что практически в любой социальной группе их от пяти до десяти процентов. Что большинство из них выглядят в точности как мы с вами. Что они могут быть абсолютно кем угодно - мясниками, пекарями, операми-убойщиками. Что большинство из них довольно уравновешенны и эмоционально стабильны.
  
  И все же стереотипы глубоко внедрились в мозг. Вы сразу представляете себе жеманных женоподобных существ с визгливыми голосами, бритоголовых качков, туго затянутых в черную кожу, вертлявых юнцов с тщательно подбритыми усиками, в фирменных маечках и полувоенных штанах, или лесбиянок в тяжеленных ботинках.
  
  Майло ни капли не походил на гомика.
  
  Но к таковым принадлежал и несколько лет чувствовал себя в этой роли вполне уютно. Свою ориентацию он особо не скрывал, но и не выставлял напоказ.
  
  Я спросил его, знают ли об этом его коллеги.
  
  - Угу. Не в том смысле, что это записано в личном деле. Просто многие в курсе.
  
  - И как они к тебе относятся?
  
  - Не слишком-то одобрительно, смотрят довольно косо. Но вообще-то следуют принципу 'живи сам и дай жить другим'. Народу вечно не хватает, а я более чем справляюсь. Чего им еще хотеть? Заполучить проблемы с Союзом защиты гражданских свобод и потерять в придачу хорошего детектива? Вот Эд Дэвис[12], тот да, гомофоб был такой, что пробы негде ставить. Но его теперь нет, и это совсем неплохо.
  
  - Ну, а другие детективы?
  
  Он пожал плечами:
  
  - Оставили меня в покое. Мы разговариваем о делах. На свидания вместе не ходим.
  
  Вот и объяснилось, почему те типы в 'Анжеле' его якобы не замечали.
  
  Стал чуть более понятен и альтруизм Майло, его готовность мне помочь. Он хорошо знал, каково это - быть одному. Гей в рядах полицейских обречен на роль отверженного. В компанию вас никогда не примут, как бы хорошо вы ни выполняли свою работу. А гей-сообщество всегда с подозрением относится к тем, кто выглядит и ведет себя как коп.
  
  - Я решил, что стоит тебе рассказать, раз уж мы почти подружились.
  
  - Да мне без разницы, Майло.
  
  - Правда?
  
  - Правда.
  
  На самом-то деле кое-какие комплексы на этот счет у меня еще оставались, но какой я, к чертям, психолог, если не смогу с ними справиться?
  * * *
  
  Через месяц после того, как Стюарт Хикл засунул свой 'двадцать второй' себе в рот и разукрасил собственными мозгами обои моего кабинета, я предпринял в своей жизни весьма решительные перемены.
  
  Уволился из Западного педиатрического и закрыл свою частную практику. Всех своих пациентов передал бывшему студенту, первоклассному психотерапевту, который только начинал практиковать и нуждался в собственном деле. После начала работы с группами из 'Уголка Ким' я брал очень мало новых направлений, так что расставание с привычным делом не вызвало ожидаемой тоски.
  
  Продал жилой комплекс в Малибу - сорок квартир, которые купил семь лет назад, с большой выгодой. Избавился и от дома на две семьи в Санта-Монике. Часть денег - ту, что со временем должна была уйти на налоги, - вложил в высокодоходный валютный рынок. Остальное - в муниципальные ценные бумаги. Это не тот вид инвестиций, который мог сделать меня богаче, но он обеспечивал финансовую стабильность. Я решил, что два-три года смогу спокойно жить на проценты, если только не пущусь во все тяжкие.
  
  Продал свой старый 'Шеви-два' и купил 'Кадиллак Севиль' семьдесят девятого года - это последний год, когда они выглядели достойно. Темно-оливковый, с коричневым кожаным салоном, мягким и тихим. Ездить я планировал немного, так что солидный пробег не играл особой роли. Выбросил большинство старой одежды и накупил новых шмоток, в основном из мягкой ткани - вязаной шерсти, вельвета, кашемира, туфель на резиновой подошве, всяких свитерочков, халатов, шортиков...
  
  Впервые за все время после покупки дома прочистил трубы гидромассажной ванны, которой никогда не пользовался. Стал покупать продукты и пить молоко. Вытащил из футляра свой старый 'Мартин' и бренчал на нем на балконе. Слушал пластинки. Читал ради удовольствия впервые после выпуска из школы. Загорел. Сбрил бороду и обнаружил, что у меня есть лицо, причем далеко не безобразное.
  
  Встречался с хорошими женщинами. Встретил Робин, и тогда дела и вовсе пошли на лад.
  
  Благословенное времечко! Считай, вышел на пенсию за шесть месяцев до своего тридцать третьего дня рождения.
  
  Здорово было. Но всему хорошему когда-то приходит конец.
  Глава 3
  
  Последнее обиталище Мортона Хэндлера - если не считать морга - представляло собой роскошный жилой комплекс неподалеку от бульвара Сансет в Тихоокеанских Палисадах. Издалека он смахивал на разломанные в куски пчелиные соты - индивидуальные жилые блоки, соединенные галереями и переходами, были свободно раскиданы по склону холма без всякой видимой системы. Хотя кое-какая архитектурная мысль все же прослеживалась - из каждой из квартир открывался отличный вид на океан. Стиль - нечто псевдоиспанское: ослепительно-белые стены с текстурной штукатуркой, красные черепичные крыши, вычурные кованые решетки... Все свободные клочки земли густо засажены азалиями и гибискусами. И вдобавок множество всяких растений в огромных терракотовых горшках - кокосовые пальмы, фикусы, папоротники, которые смотрелись так, будто кто-то собрал их в кучу, чтобы перевезти на новое место.
  
  Блок с квартирой Хэндлера располагался на одном из средних уровней. Входная дверь была опечатана длинной наклейкой с надписью 'Департамент полиции Лос-Анджелеса', а ведущая к террасе дорожка изрядно затоптана грязными следами.
  
  Майло провел меня через террасу, усыпанную разноцветными камешками и заставленную горшками с какими-то мясистыми растениями, к жилому блоку, расположенному наискосок от места преступления. Криво налепленные на его дверь буквы гласили: 'УРАВЛЯЮЩИЙ', и я едва удержался, чтобы не позлословить по поводу этого 'Ура' - ситуация была для этого не слишком подходящей.
  
  Майло постучался.
  
  Только сейчас я обратил внимание, насколько тут тихо. Жилых блоков в комплексе как минимум с полсотни, а вокруг по-прежнему ни души. Ни единого признака человеческого существования.
  
  Выждав несколько минут, он занес было кулак, чтобы постучать еще раз, но тут дверь неожиданно открылась.
  
  - Ой, простите. Я голову мыла.
  
  Стоявшей на пороге женщине могло быть с равным успехом как двадцать пять лет, так и все пятьдесят. Бледная шелушащаяся кожа, большие карие глаза под выщипанными бровями. Тонкие губы. Чуть неправильный прикус. Волосы темно-русые - судя по прядкам, не уместившимся под накрученный на голову тюрбан из оранжевого полотенца. Одета в выцветшую рубашку с бежево-оранжевым рисунком и рыжие штаны в обтяжку. На ногах - темно-синие теннисные туфли. Глаза ее заметались между мной и Майло. Вид у нее был такой, будто в жизни она постоянно получала тумаки и теперь отказывалась верить, что нечто подобное не случится абсолютно в любой момент.
  
  - Миссис Куинн? Это доктор Алекс Делавэр. Тот самый психолог, про которого я вам говорил.
  
  - Очень приятно, доктор.
  
  Рука у нее оказалась тоненькой, холодной и влажной, и она сразу же ее отдернула.
  
  - Мелоди у себя в комнате, телик смотрит. В школу не пошла - ну как тут после такого-то?.. Пущай смотрит, хоть отвлечется немного.
  
  Мы последовали за ней в квартиру.
  
  Квартира - это еще сильно сказано. Скорее нечто вроде двух больших шкафов, придвинутых друг к другу. Постскриптум архитектора: 'Эй, Эд, у нас тут еще четыреста квадратных футов нарисовалось в углу, в конце террасы у номера сто сорок два. Может, пришлепнем туда крышу, воткнем пару листов гипрока и назовем это помещением для управляющего? Посадим туда какого-нибудь безответного бедолагу, и пусть не жужжит - как-никак в Тихоокеанских Палисадах жить будет, не кот начхал...'
  
  Почти все свободное пространство гостиной занимали диван в цветочек с приставным столиком из ДВП и телевизор. На стене - обрамленная в рамку репродукция заснеженной горной вершины, судя по всему, вырезанная из рекламного банковского календаря 'Сбережения и займы', и несколько пожелтевших фотографий, с которых на нас смотрели какие-то сурового вида люди с недовольно поджатыми губами. Сделаны были эти снимки, похоже, чуть ли не во времена золотой лихорадки.
  
  - Это мои бабушка с дедушкой, - пояснила миссис Куинн.
  
  Отсюда виднелась кухонная кабинка, из которой доносился запах жарящегося бекона. На кухонном столе я заметил большой пакет чипсов со вкусом лука и сметаны, а также шестибаночную упаковку газировки 'Доктор Пеппер'.
  
  - Классно.
  
  - Они переехали сюда в тысяча девятьсот втором. Из Оклахомы.
  
  Почему-то это прозвучало как извинение.
  
  Из-за некрашеной деревянной двери доносились внезапные взрывы хохота, аплодисменты, удары гонга и трескучие звонки. Какая-то телевикторина.
  
  - Вон там она - телик смотрит.
  
  - Спасибо, миссис Куинн. Пусть себе пока смотрит. Мы позовем ее, когда будем готовы.
  
  - Дневные передачи ей не посмотреть, всё в школе да в школе. Вот и смотрит теперь.
  
  - Разрешите присесть, мэм?
  
  - Ой, да-да, конечно!
  
  Она суетливо заметалась по комнате, придерживая полотенце на голове. Принесла пепельницу, поставила на приставной столик. Мы с Майло уселись на диван, а себе хозяйка притащила раскладной пляжный стульчик из кухни. Несмотря на худобу, ляжки у нее были довольно мясистые. Вытащив пачку сигарет, она прикурила и сразу затянулась так, что ввалились щеки. Майло перешел к делу.
  
  - Сколько лет вашей дочери, миссис Куинн?
  
  - Бонита. Зовите меня Бонита. Мелоди еще совсем маленькая. Только семь в прошлом месяце стукнуло.
  
  При упоминании дочери она почему-то особенно нервничала. Жадно затягивалась сигаретой, надолго задерживая дым внутри. Быстро сжимала и разжимала пальцы на свободной руке.
  
  - Мелоди может оказаться единственной свидетельницей того, что произошло здесь вчера ночью. - Майло хмуро посмотрел на меня.
  
  Я знал, о чем он думает. В комплексе от семидесяти до ста жильцов, а единственный свидетель - малолетний ребенок.
  
  - Я боюсь за нее, детектив Стёрджис. Вдруг кто узнает? - Бонита Куинн уставилась в пол, словно если долго смотреть туда, то можно раскрыть все потаенные тайны бытия.
  
  - Могу вас заверить, миссис Куинн, что никто ничего не узнает. Доктор Делавэр уже много раз выступал в роли специального консультанта полиции. - Врал Майло совершенно бесстыдно и бойко. - Он хорошо понимает, что все нужно держать в секрете. А потом, - протянул руку и похлопал ее по плечу (мне показалось, что сейчас она взовьется к потолку), - все психологи работают со своими пациентами только на конфиденциальной основе. Так ведь, доктор Делавэр?
  
  - Именно так. - Сейчас явно не стоило влезать во всю эту мутоту касательно прав детей на личную жизнь - когда это конфиденциально, а когда нет.
  
  Бонита Куинн издала какой-то странный писк, который я затруднился интерпретировать. Больше всего он походил на те звуки, которые издавали лягушки на наших лабораторных работах по физиологической психологии - сразу перед тем, как иголка шприца протыкала им череп.
  
  - А этот ваш гипнотизм ничего там у ней не повредит?
  
  Я переключился на своей голос профессионального мозгоправа - спокойный, умиротворяющий тон, который за годы был настолько отработан, что в нужный момент включался просто автоматически. Объяснил ей, что гипноз - никакое не волшебство, а всего лишь сочетание усиленной фокусировки внимания с глубоким расслаблением, что люди склонны вспоминать какие-то вещи более четко, когда они расслаблены, и что именно поэтому полиция применяет этот метод к свидетелям. Что дети более восприимчивы гипнозу, чем взрослые, потому что они менее замкнуты и подвержены фантазиям. Что это не больно, а на самом-то деле даже приятно для большинства детей и что вы не можете навсегда остаться в загипнотизированном состоянии или сделать в нем что-либо помимо своей воли.
  
  - Любой гипноз, - заключил я, - на самом деле самогипноз. Моя роль сведется лишь к тому, чтобы просто помочь вашей дочери сделать то, что для нее совершенно естественно.
  
  Бонита наверняка поняла не более десяти процентов из сказанного, но это, похоже, ее немного успокоило.
  
  - Вот что правда, то правда - насчет естественного-то. Она только и делает, что мечтает всю дорогу. Грезит наяву.
  
  - Вот именно. Гипноз - это как раз что-то вроде этого.
  
  - Учителя постоянно жалуются, говорят, что она спит на ходу, оттого и не успевает... - Она обращалась ко мне так, будто ожидала, что я что-нибудь по этому поводу предприму.
  
  Вмешался Майло:
  
  - А Мелоди не рассказывала вам еще что-нибудь насчет того, что видела, миссис Куинн?
  
  - Нет-нет! - Она выразительно помотала головой. - Мы про это с тех пор и не заговаривали.
  
  Стёрджис вытащил свой блокнот и перелистнул несколько страниц.
  
  - У меня тут записано, что Мелоди не могла уснуть и около часа ночи сидела в гостиной - то есть в этой самой комнате.
  
  - Наверное. Я ушла спать в половине двенадцатого, а потом еще покурить вставала, минут в двадцать первого. Она тогда спала, и я не слышала ее, пока меня опять не сморило. Я бы услыхала. Мы спим в одной комнате.
  
  - Угу. И она сказала, что видела двух мужчин... Вот тут написано: 'Я увидела больших дяденек'. Потом офицер ее спросил: 'Скольких, Мелоди?' а она ответила: 'Двух, а может, трех'. Когда он спросил ее, как они выглядели, всё, что она могла ответить, это что они были темные. - Теперь он обращался уже ко мне: - Мы спрашивали: черные, латиносы? Ничего. Просто 'темные'.
  
  - Это может означать 'тени'. В семь лет это что угодно может означать, - сказал я.
  
  - Ясно.
  
  - Это может означать или двоих мужчин, или одного человека, отбрасывающего тень, или...
  
  - Ладно, не продолжай.
  
  Или вообще ничего.
  
  - Она не всегда говорит правду. Про все.
  
  Мы разом повернулись к Боните Куинн, которая за те несколько секунд, что мы не обращали на нее внимания, успела докурить свою сигарету и зажечь следующую.
  
  - Я не хочу сказать, что она такая уж врунья. Но правду говорит не всегда. Не пойму, как вы вообще можете на нее полагаться.
  
  - У вас в чем проблема - она хронически врет обо всем на свете или только в том случае, когда ей грозят какие-то неприятности? - уточнил я.
  
  - Второе. Когда она не хочет, чтобы я ее отшлепала, - а я знаю, что если что-то разбито, то это наверняка она. Но Мелоди говорит: нет, мамочка, это не я. И тогда получает вдвойне. - В поисках поддержки женщина посмотрела на меня: - За то, что правду не говорит.
  
  - А еще какие-то проблемы с ней есть? - мягко спросил я.
  
  - Вообще-то она хорошая девочка, доктор. Мечтательная только, не может нормально сосредоточиться.
  
  - Да? - Мне надо было как следует понять этого ребенка, если я собирался хоть как-то преуспеть с гипнозом.
  
  - Как надо сосредоточиться - так всё, никак.
  
  Ничего удивительного, если большую часть времени она заперта в крошечной комнатушке наедине с телевизором. Наверняка в этом комплексе исповедуют принцип 'Только для взрослых', и от Мелоди Куинн здесь требовалось вести себя тише воды ниже травы. Довольно весомый сегмент населения Южной Калифорнии воспринимает попадающихся на глаза младенцев и древних стариков чуть ли не как личное оскорбление. Словно никто не хочет напоминаний о том, откуда они вышли и к чему неизбежно придут. Подобное отрицание действительности, дополненное хирургическими подтяжками, трансплантацией волос и макияжем, создает маленькую успокаивающую иллюзию бессмертия. Пусть даже ненадолго.
  
  Я был просто-таки уверен, что Мелоди Куинн проводит большую часть своего времени в четырех стенах, хотя комплекс может похвалиться тремя плавательными бассейнами и прекрасно оборудованным спортзалом. Не говоря уже о том, что до океана рукой подать, пляж всего в полумиле. Все эти радости - только для взрослых.
  
  - У нее весь дневник в замечаниях - что не может сидеть спокойно, постоянно отвлекается... Я сводила ее к врачу. Он сказал, что у нее суперактивность. Что-то там в голове.
  
  - Гиперактивность?
  
  - Да, точно. Ничего удивительного. У ее папаши тоже тут были не все дома. - Бонита постучала себя по лбу. - И наркота тебе, и винище... - Она вдруг резко умолкла, бросив испуганный взгляд на Майло.
  
  - Не волнуйтесь, миссис Куинн, все это нас нисколько не интересует. Мы только хотим выяснить, кто убил доктора Хэндлера и миз[13] Гутиэрес.
  
  - Да, так вот и этот доктор, что мозги вправляет... - Тут женщина опять запнулась, на сей раз уставившись на меня. - Господи, что же это я сегодня - что ни скажу, так глупость сваляю!
  
  Она выдавила слабую улыбку. Я ободрительно кивнул, понимающе улыбнулся в ответ.
  
  - Он был очень славный, этот доктор.
  
  Типа у меня и такие друзья есть!
  
  - Постоянно подшучивал надо мной, и я тоже - спрашивала, не прячет ли он тут запасные мозги, моей-то дурочке вставить. - Бонита рассмеялась странным хихикающим смехом, показав зубы, сильно нуждающиеся в пломбах. К тому моменту я уже сузил ее возраст где-то к тридцатнику с небольшим. Лет через десять она действительно будет выглядеть как старуха. - Ужас, что с ним случилось.
  
  - И с миз Гутиэрес.
  
  - Ну да, и с ней тоже. Только вот от нее я была далеко не в восторге. Понимаете, мексиканка, - а гонору... Там, откуда я родом, они землю копают и метлой машут. А у этой шикарные платья и спортивная машина, маленькая такая... Да еще и в училки выбилась, скажите пожалуйста!
  
  У Бониты Куинн, привыкшей думать, что все мексиканцы - не более чем вьючные животные, не укладывалось в голове, что в большом городе, вдали от полей латука, кто-то из них может походить на нормальных людей. Притом что сама она по-прежнему горбатилась на черной работе.
  
  - Всегда держалась так, будто слишком хороша для тебя. Поздороваешься с ней, а она смотрит куда-то вдаль, словно ей недосуг. - Сделала еще затяжку и лукаво улыбнулась: - На сей раз вроде ничего такого не ляпнула.
  
  Мы оба посмотрели на нее.
  
  - Вы-то, господа, не мексикашки. Больше я такой глупости не сделаю.
  
  Бонита была явно довольна собой, и я воспользовался ее приподнявшимся настроением, чтобы задать еще несколько вопросов.
  
  - Миссис Куинн, а ваша дочь принимала какие-то лекарства по поводу своей гиперактивности?
  
  - О да, конечно! Док прописал ей какие-то пилюли.
  
  - А рецепт у вас далеко?
  
  - Есть бутылочка.
  
  Она встала и вскоре вернулась с коричневым флаконом, наполовину заполненным таблетками. Я взял его и прочитал этикетку. Риталин. Метилфенидата гидрохлорид. Сильнодействующий амфетамин, который возбуждающе действует на взрослых, но успокаивает детей; одно из самых распространенных рецептурных средств, прописываемых американским юнцам. Очень сильное и вызывающее привыкание лекарство со множеством побочных эффектов, среди которых в первую очередь бессонница. Это могло быть объяснением, почему в час ночи Мелоди Куинн сидела в темной комнате, таращась в окно.
  
  Риталин - излюбленное лекарство для управления детьми. Он улучшает внимание, снижает частоту случаев проблемного поведения у гиперактивников - на первый взгляд все просто замечательно, если не считать, что симптомы гиперактивности трудно дифференцировать от симптомов тревоги, депрессии, острой реакции на стресс или простого утомления от школьной нагрузки. Мне доводилось видеть детей, слишком обгонявших в развитии своих одноклассников, которым ставили диагноз 'гиперактивность'. Равно как и тем, кто прошел через ужасы развода родителей или пережил еще какую-то серьезную душевную травму.
  
  Грамотный врач должен всесторонне оценить все психологические и социальные факторы, прежде чем прописывать риталин или какие-то другие препараты, модифицирующие поведение. Грамотных врачей у нас вообще-то хватает. Но некоторые предпочитают идти по самому простому пути, сразу прибегая к таблеткам. Это, конечно, не преступная халатность, но весьма близко к ней.
  
  Открыв флакон, я вытряхнул несколько таблеток себе на ладонь. Они были янтарного цвета - дозировка по двадцать миллиграммов. Изучил этикетку. По одной таблетке три раза в день. Шестьдесят - это вообще-то максимальная суточная доза. Многовато для семилетнего ребенка.
  
  - Вы давали их три раза в день?
  
  - Угу. Там ведь так и написано?
  
  - Да, вижу... А ваш врач не предложил поначалу таблетки послабее - белые или синие?
  
  - Ну да. Поначалу мы давали ей три синих. Действовало довольно хорошо, но в школе продолжали на нее жаловаться, так что он сказал, что стоит попробовать эти.
  
  - И эта дозировка на нее подействовала?
  
  - По мне так просто отлично подействовала! А если впереди тяжелый день со множеством посетителей - когда много народу, она не очень-то, сразу начинает выделываться, - то я даю ей еще одну.
  
  Так, а ко всему прочему, еще и передозировка.
  
  Судя по всему, Бонита Куинн почувствовала в моем лице удивление и неодобрение, которые я безуспешно пытался скрыть, поскольку заговорила с негодованием в голосе:
  
  - Док сказал, что это нормально. Он очень важный человек. Знаете, сюда не допускают детей, и меня здесь держат только при условии, что она будет вести себя тихо. В управляющей компании, 'М и М' называется, меня сразу предупредили: хоть одна жалоба насчет детей - и всё.
  
  Несомненно, в общественной жизни Мелоди это сотворило чудо. Скорее всего, ни друзей, ни подружек у нее здесь не имелось.
  
  Была горькая ирония в том, что семилетний ребенок заперт, как в тюрьме, посреди всего этого царства роскоши, засунутый в жалкую нору высоко на горе над простором океана и закармливаемый риталином, дабы утолить чаяния лос-анджелесской системы образования, туповатой мамаши и какой-то там управляющей компании.
  
  Я еще раз изучил этикетку, чтобы найти фамилию врача, выписавшего рецепт. Когда же ее нашел, все начало становиться на свои места.
  
  Л. У. Тоул. Лайонел Уиллард Тоул, доктор медицины. Один из самых преуспевающих и уважаемых педиатров Вест-Сайда. Я никогда не встречался с ним лично, но был немало о нем наслышан. Одно из светил Западного педиатрического и еще полдюжины вест-сайдских больниц. Большая шишка в Академии педиатрии. Бессменный докладчик на семинарах, посвященных пониженной обучаемости и поведенческим проблемам. Кругом нарасхват.
  
  А еще доктор Тоул выступал в качестве платного консультанта сразу трех фармацевтических концернов. Перевожу: в качестве 'толкача'. Среди врачей, особенно молодых, которые в своем отношении к сильнодействующим препаратам наиболее консервативны, он пользовался репутацией человека, чрезмерно увлекающегося медикаментозным лечением - фактически раздающего рецепты на подобные 'колеса' направо и налево. Об этом не кричали на каждом углу, поскольку Тоул за долгие годы своей практики обзавелся очень влиятельными пациентами и множеством связей, но в кулуарах все сходились во мнении, что он практически тот же наркоторговец, только для младенцев. Интересно, как вообще простая тетка вроде Бониты Куинн ухитрилась попасть к нему на прием? Напрямую спрашивать не с руки - будет выглядеть как неуместное любопытство.
  
  Я отдал ей флакон и повернулся к Майло, который за все это время не проронил ни слова.
  
  - Надо кое-что обсудить.
  
  - Мы только на минутку, мэм.
  
  За дверью квартиры я сказал ему:
  
  - Я не могу гипнотизировать эту девчонку. Она по уши обдолбана таблетками. Работать с ней рискованно, да и к тому же вряд ли удастся вытащить из нее что-нибудь стоящее.
  
  Майло переварил сказанное.
  
  - Блин. - Он почесал в голове. - Может, снять ее с таблеток на несколько дней?
  
  - Это медицинское предписание. Стоит нам в это влезть, вовек не отмоемся. Нужно разрешение лечащего врача. Это нарушение врачебной тайны.
  
  - А кто у нее врач?
  
  Я рассказал ему про Тоула.
  
  - Просто замечательно!.. Но, может, он все-таки согласится - всего на несколько дней?
  
  - Может, но все равно нет гарантии, что она нам хоть что-нибудь расскажет. Этот ребенок уже год сидит на стимуляторах. И как насчет мамаши? Она ведь напугана до чертиков. Сними ее дитятю с таблеток, и она первым делом запрет ее в комнате на двадцать часов в сутки. Они тут любят тишину.
  
  В комплексе было по-прежнему тихо, как в мавзолее. И это в час сорок пять дня.
  
  - Ну, можешь по крайней мере просто посмотреть на девчонку? Может, не такая уж она и обдолбанная...
  
  Дверь на противоположной стороне террасы, ведущая в квартиру Хэндлера, была уже открыта. Внутри некогда элегантного гнездышка царил полный кавардак: восточные ковры, всякий антиквариат, прозрачная акриловая мебель - все сдвинуто со своих мест, повалено или поломано; белые стены заляпаны кровью. Среди всего этого бардака тихо, как кроты, копошились криминалисты.
  
  - Она только что приняла вторую таблетку, Майло.
  
  - Блин! - Он врезал кулаком в ладонь. - Просто поговори с ней! Скажи, что про нее думаешь. Может, она нормально соображает.
  * * *
  
  Куда там! Мать проводила ее в гостиную и тут же вышла за дверь вместе с Майло. Мелоди неотрывно смотрела на меня издалека, посасывая большой палец. Совсем малышка. Если б я не знал ее возраст, с ходу дал бы лет пять, от силы пять с половиной. У нее было длинное серьезное личико с огромными карими глазищами. Прямые светлые волосы спадали на плечи, защепленные на голове двумя пластмассовыми заколками. Голубые джинсики, футболочка в сине-зелено-белую полоску. Ноги босые и грязные.
  
  Я подвел ее к складному стульчику и уселся напротив на диван.
  
  - Привет, Мелоди. Меня зовут доктор Делавэр. Я психолог. Знаешь, что это такое?
  
  Никакого отклика.
  
  - Я такой доктор, который не делает уколов. Я просто разговариваю и играю с детьми. Пытаюсь помочь тем деткам, которым грустно или страшно.
  
  При слове 'страшно' она на секунду подняла взгляд. Потом опять уставилась куда-то в сторону, посасывая палец.
  
  - Ты знаешь, почему я с тобой разговариваю?
  
  Ее глазенки заметались по комнате, старательно избегая меня.
  
  - Я пришел, потому что вчера ночью ты могла увидеть что-то очень важное. Когда не могла уснуть и смотрела в окно.
  
  Она не ответила. Я продолжал:
  
  - Мелоди, а что ты вообще любишь делать?
  
  Молчание.
  
  - Любишь играть?
  
  Она кивнула.
  
  - Я тоже люблю играть. А еще кататься на роликах. Ты тоже катаешься?
  
  - Угу.
  
  Как же, держи карман шире. От роликов слишком много шума.
  
  - А еще я люблю смотреть кино. Смотришь кино?
  
  Она что-то неразборчиво буркнула. Я наклонился ближе.
  
  - Так как, зайчик?
  
  - По телику. - Голос у нее был тоненький и дрожащий, с придыханием - словно ветерок шевелил сухие листья.
  
  - Так-так. По телику. Я тоже смотрю телик. И какие передачи тебе больше нравятся?
  
  - Про Скуби-Ду.
  
  - Скуби-Ду. Классный сериал. А еще какие?
  
  - Мама смотрит про любовь.
  
  - А ты любишь сериалы про любовь?
  
  Она помотала головенкой.
  
  - Скучно?
  
  Некий намек на улыбку вокруг засунутого в рот пальца.
  
  - У тебя есть игрушки, Мелоди?
  
  - В комнате.
  
  - Можешь показать?
  * * *
  
  Комната, которую она делила с матерью, по своему характеру оказалась ни детской, ни взрослой. Размерами максимум десять на десять футов, с низеньким потолком и высоко расположенным единственным оконцем, она больше напоминала тюремную камеру. Мелоди с Бонитой спали вдвоем на одной двуспальной кровати - фактически матрасе, даже без спинки в изголовье. Кровать была не заправлена - откинутое к ногам тоненькое ворсистое одеяло открывало смятые простыни. С одного боку к ней пристроился ночной столик с кремами, лосьоном для рук, расческами, гребнями и кусочком картона с пришпиленными к нему заколками для волос. С другого привалился огромный, поеденный молью плюшевый морж кислотно-бирюзового цвета. Единственным украшением на стене оказалась младенческая фотография Мелоди. Если не считать кровати, из меблировки здесь имелись только покосившийся комод из голой сосны, накрытый вязаной салфеткой, и телевизор.
  
  В углу лежала небольшая кучка игрушек.
  
  Мелоди нерешительно повела меня к ней. Подобрала из кучи грязную пластмассовую куклу-голыша.
  
  - Аманда, - сообщила мне.
  
  - Красивая.
  
  Малышка крепко прижала страшноватую куклу к груди и принялась укачивать.
  
  - Наверное, ты хорошо о ней заботишься.
  
  - Да, хорошо. - Сказано это было оборонительным тоном. Ребенок явно не привык к похвалам.
  
  - Нисколько не сомневаюсь, - мягко произнес я. Оглядел моржа. - А это у нас кто?
  
  - Жиртрест. Это папа мне подарил.
  
  - Какой симпатичный!
  
  Девочка подошла к плюшевому зверю, который был ростом почти с нее, и старательно его погладила.
  
  - Мама хочет его выбросить, потому что он слишком большой, но я ей не разрешаю.
  
  - Жиртреста нельзя выбрасывать.
  
  - Угу.
  
  - Тебе ведь папа его подарил.
  
  Она твердо кивнула и улыбнулась. По-моему, я прошел испытание.
  
  Следующие двадцать пять минут мы сидели с ней на кровати и играли.
  
  Когда мы с Мелоди вернулись к Майло с Бонитой, то были уже с ней неразлейвода. Успели построить и разрушить несколько воображаемых миров.
  
  - Глазенки-то блестят, - заметила Бонита.
  
  - Мы отлично провели время, миссис Куинн. Мелоди просто замечательная девочка.
  
  - Это хорошо. - Она подошла к дочери и положила ей ладонь на макушку. - Вот и молодец, лапа.
  
  Глаза ее светились неожиданной теплотой, которая быстро исчезла. Повернувшись ко мне, Бонита спросила:
  
  - Ну и как ваш гипноз?
  
  - Я пока так, без гипноза. Мы с Мелоди просто познакомились поближе.
  
  Я отвел ее в сторонку.
  
  - Миссис Куинн, гипноз требует полного доверия со стороны ребенка. Обычно перед сеансом я провожу с детьми какое-то время. Мелоди отлично идет на контакт.
  
  - Так она вам ничего не рассказала?
  
  Женщина полезла в нагрудный карман рубашки и вытащила очередную сигарету. Я дал ей прикурить, и этот жест ее явно изумил.
  
  - Ничего особо важного. С вашего разрешения, я загляну завтра в это же самое время и еще немного побуду с Мелоди.
  
  Она подозрительно оглядела меня с ног до головы, пожевала сигарету и наконец пожала плечами:
  
  - Вы же доктор.
  
  Мы опять вернулись к Майло и малышке. Тот, присев на колено, показывал ей свой полицейский значок. Она завороженно изучала его широко распахнутыми глазами.
  
  - Мелоди, если ты не против, завтра я тоже приду, и мы еще поиграем.
  
  Она вопросительно посмотрела на свою мать, опять принявшись сосать большой палец.
  
  - Меня это устраивает, - коротко бросила Бонита Куинн. - А теперь давай, беги.
  
  Мелоди метнулась обратно в свою нору. Приостановившись на пороге, робко оглянулась на меня. Я помахал ей, она помахала мне в ответ и скрылась за дверью. Через секунду оттуда опять забубнил телевизор.
  
  - И вот что еще, миссис Куинн. Перед тем как подвергать Мелоди гипнозу, мне нужно обязательно поговорить с доктором Тоулом.
  
  - Ну хорошо...
  
  - Мне нужно ваше разрешение поговорить с доктором Тоулом по поводу схемы лечения. Вы, наверное, понимаете, что он связан обязательством сохранять конфиденциальность - точно так же, как и я.
  
  - Ладно. Я доверяю доктору Тоулу.
  
  - И можно попросить его отменить ее таблетки на пару дней?
  
  - Ой, да хорошо, хорошо! - Она только раздраженно отмахнулась.
  
  - Благодарю вас, миссис Куинн.
  
  Мы оставили ее посреди гостиной, окутанную клубами табачного дыма. Неистово затягиваясь, она сорвала с головы полотенце, и разлетевшиеся по плечам волосы сверкнули в лучах полуденного солнца.
  * * *
  
  Усевшись за руль, я медленно покатил в сторону Сансет.
  
  - И нечего так лыбиться, Майло.
  
  - А чё? - Он высунулся в пассажирское окно, и волосы хлопали у него вокруг головы, словно утиные крылья.
  
  - Возомнил, будто подцепил меня на крючок? Ну как же - такое дитя, глазищи как на картинах Кин[14]...
  
  - Если ты прямо сейчас решил соскочить, это меня не обрадует. Но помешать я тебе не могу. Обещанные ньокки по-любому за мной.
  
  - К черту ньокки. Давай-ка лучше пообщаемся с доктором Тоулом.
  * * *
  
  'Севиль' пожирал бензин ведрами. Пришлось зарулить на шевроновскую заправку самообслуживания на Бонди. Пока Майло наполнял бак, я узнал по справочной номер Тоула и набрал его. После того как перечислил все свои медицинские звания, с доктором меня соединили буквально через полминуты. Я коротко объяснил, почему хочу с ним побеседовать, и предложил обсудить все прямо по телефону.
  
  - Нет, - ответил он. - У меня полная приемная детишек.
  
  Голос у него мягкий и успокаивающий - тот самый голос, который родители жаждут услышать в два часа ночи, когда ребенок уже весь посинел.
  
  - Когда будет удобно вам позвонить?
  
  Тоул не ответил. Я слышал на заднем плане только какую-то возню, потом приглушенные голоса. Потом его голос опять вернулся в трубку.
  
  - Может, заскочите в половине пятого? У меня как раз намечается 'окошечко'.
  
  - Премного благодарен, доктор. Я вас надолго не займу.
  
  - Не стоит.
  
  И он повесил трубку.
  
  Я вышел из телефонной кабинки. Майло как раз вытаскивал заправочный пистолет из горловины 'Севиля', держа его на отлете, чтобы не закапать бензином костюм.
  
  Я опять устроился на водительском месте и высунул голову в окно.
  
  - Протри-ка заодно лобовуху, сынок.
  
  Он скорчил рожу, как у горгульи - особых усилий ему для этого не требуется, - и показал мне средний палец. А потом все-таки принялся елозить по стеклу бумажными полотенцами.
  
  Времени - двадцать минут третьего, а до офиса доктора от силы минут пятнадцать езды. Надо было как-то убить целый час. Заморачиваться с 'высокой кухней' мы оба оказались не в настроении, так что поехали обратно в Западный район и в итоге оказались все там же, 'У Анжелы'.
  
  Майло заказал себе нечто под названием 'Делюкс-омлет Сан-Франциско', оказавшееся ярко-желтым кошмаром с начинкой из шпината, помидоров, рубленого мяса, чили, лука и маринованных баклажанов. Накинулся на него, только за ушами трещало. Я же ограничился сэндвичем с говядиной и бутылочкой пива 'Курз'. Прерываясь, чтобы заглотить очередной здоровенный кусок 'делюкса', детектив посвятил меня в подробности убийства Хэндлера.
  
  - Ни хрена не понятно, Алекс. Вроде бы все признаки чисто психопатического убийства - оба лежали спеленатые в спальне, словно скот, приготовленный для забоя. Больше полусотни ножевых ранений. Девица выглядела так, будто ее Джек-потрошитель...
  
  - Избавь меня от таких подробностей. - Я показал на свою тарелку.
  
  - Прости. Забыл, что разговариваю с гражданским. Когда сто лет в таком дерьме барахтаешься, ко всему привыкаешь. Жить-то надо - вот и приучаешься есть, пить и срать на все это дело. - Майло утер физиономию салфеткой и надолго приник к стакану с пивом. - И при всем при том, несмотря на всю эту дикость, никаких следов взлома. Входная дверь открыта. Обычно это уже само по себе странно. Правда, в данном случае вполне может быть объяснимо: ведь убитый - психиатр по профессии, он мог знать преступника и сам его впустить.
  
  - Думаешь, это кто-то из его пациентов?
  
  - Ничуть не исключено. Психиатры ведь и имеют дело с психами?
  
  - Я буду очень удивлен, если это так, Майло. Десять к одному, что у Хэндлера была типичная для Вест-Сайда практика - бесящиеся с жиру тетки бальзаковского возраста, надорвавшиеся на работе топ-менеджеры да для полного фарша пара-тройка случаев подросткового кризиса идентичности.
  
  - Не слышу ли я в твоих речах нотки профессионального цинизма?
  
  Я пожал плечами:
  
  - Просто в большинстве случаев так оно и есть. Не хочу сказать, что все так уж тихо и гладко, но на деле большинство из нас - что психологов, что психиатров - крайне редко сталкиваются с тем, что можно отнести к категории душевных заболеваний. Настоящих сумасшедших - тех, кто действительно не в себе, - обычно госпитализируют.
  
  - А Хэндлер как раз и работал в психбольнице перед тем, как уйти на вольные хлеба. В Энсино-Оукс.
  
  - Может, чего-нибудь там и накопаешь, - с сомнением в голосе произнес я. Не люблю выступать в роли обломщика, а то еще просветил бы его, что больница в Энсино-Оукс - это на самом деле нечто вроде закрытого санатория для склонных к суициду отпрысков местных богатеев. Сексуальных психопатов там тоже держат, но их буквально единицы.
  
  Отодвинув пустую тарелку, Майло поманил официантку:
  
  - Беттиджейн, еще хороший кусочек вон того пирога с зеленым яблоком, будь добра.
  
  - С мороженым, Майло?
  
  Он похлопал себя по животу и задумался:
  
  - Да какого черта, почему бы и нет? С ванильным.
  
  - А вам, сэр?
  
  - Просто кофе, пожалуйста.
  
  Когда она отошла, детектив продолжил, больше размышляя вслух, чем обращаясь ко мне:
  
  - Во всяком случае, очень похоже на то, что доктор Хэндлер все-таки сам впустил к себе кого-то где-то между двенадцатью и часом ночи, за что в итоге и поплатился.
  
  - Ну, а эта Гутиэрес здесь каким боком?
  
  - Типичный случайный свидетель. Оказалась не в том месте не в то время.
  
  - У нее с Хэндлером что-то было?
  
  Он кивнул:
  
  - Около шести месяцев. Из той малости, что пока удалось выяснить, выходит, что начинала она как пациентка, а потом перелезла с кушетки в постель.
  
  Вполне обычная история.
  
  - Вся ирония в том, что почикали ее гораздо хуже, чем его. Хэндлеру перерезали горло, так что умер он сравнительно быстро. Есть в нем еще пара-тройка дырок, но в общем и целом ничего серьезного. Больше похоже на то, что наибольшее внимание убийца уделил именно ей. Вполне объяснимо, если это действительно какой-то сексуальный маньяк.
  
  Я начал чувствовать, что пищеварительный процесс в любой момент грозит остановиться, так что решил сменить тему.
  
  - Кто твоя новая любовь?
  
  Принесли пирог. Майло улыбнулся официантке и набросился на выпечку. Я заметил, что начинка действительно зеленая, прямо-таки люминесцентно-зеленая. Кто-то в кухне явно баловался с пищевыми красителями. Я содрогнулся при мысли, что там могут натворить с чем-нибудь действительно требующим творческих усилий, вроде пиццы. Наверняка в итоге должно получиться что-нибудь больше похожее на палитру безумного художника.
  
  - Доктор. Чудесный еврейский доктор. - Он мечтательно вздохнул. - Таки мечта каждой мамы на свете.
  
  - А что случилось с Ларри?
  
  - Уехал искать счастья в Сан-Франциско.
  
  Ларри - это чернокожий помощник режиссера, с которым Майло целых два года поддерживал вялотекущие отношения: сошлись, разошлись. Последние полгода - исключительно на платонической основе.
  
  - Его подрядили на какое-то шоу, которое спонсирует анонимная компания. Что-то такое бодрое для образовательного телеканала, в том же ключе, что 'Наше сельскохозяйственное наследие: ваш друг плуг'. Круто, как вареные яйца.
  
  - Ой, врешь!
  
  - Не, на самом-то деле я желаю этому парню только добра. За всем этим невротическим экстерьером действительно скрывается недюжинный талант.
  
  - И где же ты откопал этого своего доктора?
  
  - Он работает в отделении экстренной помощи, в 'Кедрах'. Хирург, ни больше ни меньше. Меня привела туда пьяная драка, которую в итоге пришлось переквалифицировать на убийство. А он пришел вытаскивать из моего клиента все эти свои катетеры, чтоб добро не пропало, и наши взгляды встретились. Больше рассказывать нечего.
  
  Я так расхохотался, что кофе попал мне в нос.
  
  - Он только года два как открылся, что из наших. Женился еще студентом, потом скандальный развод, отлучение от семьи... Весь компот. Просто фантастический парень, я вас обязательно познакомлю.
  
  - Было бы неплохо.
  
  - Дай мне несколько дней, чтобы разобраться с историей этого Мортона Хэндлера, и тогда сползаем куда-нибудь вместе.
  
  - Заметано.
  
  Было уже пять минут пятого. Я позволил лос-анджелесскому департаменту полиции расплатиться за свой обед. В лучших традициях полицейских всего мира Майло оставил совершенно несусветные чаевые. На выходе одобрительно похлопал Беттиджейн по попке, и под ее веселый смех мы выкатились на улицу.
  
  На бульваре Санта-Моника уже понемногу скапливались обычные для этого времени пробки, в воздухе витали ароматы выхлопных газов. Я поднял в 'Севиле' все окна и включил кондиционер. Вставил в магнитолу кассету Джо Пасса и Стефана Граппелли, и салон наполнился звуками 'Бумажной луны' в духе горячих сороковых. Майло без лишних слов погрузился в дремоту, громко посапывая. Выбрав просвет среди машин, я влился в общий поток и двинулся обратно в сторону Брентвуда.
  Глава 4
  
  Офис Тоула располагался на боковой улочке, отходящей от бульвара Сан-Висенте, неподалеку от торгового центра 'Брентвуд Кантри Март' - в одном из тех немногих районов, где кинозвезды могут спокойно пройтись по магазинам, не отбиваясь от любителей автографов. Здание построили в начале пятидесятых, когда желтовато-коричневый кирпич, огромные покатые крыши и вставки из стеклянных блоков еще не вышли из моды. Разросшиеся папоротники и расползшиеся по стенам бугенвиллеи несколько оживляли общую картину, но смотрелось это строение все равно мрачненько.
  
  Тоул занимал его целиком, и золотые трафаретные буквы его имени красовались прямо на стеклянной входной двери. Парковка была уставлена в основном вместительными универсалами с накладками под дерево по бокам. Мы приткнулись по соседству с синим 'Линкольном' - судя по наклейке на бампере, призывающей защищать права детей, машина принадлежала как раз нашему доброму доктору.
  
  Внутренний декор оказался чуть ли не полной противоположностью тому, что встречало посетителей снаружи. В попытках сгладить безотрадное впечатление от собственно здания безвестный дизайнер по интерьерам явно перестарался, отчего приемная смотрелась откровенно слащаво: светлая деревянная мебель, обилие всяких подушечек с бомбошками, на стенах - полотенчики с вышитыми на них нравоучительными изречениями и трогательные картинки: ангелоподобные маленькие мальчики удят рыбу, столь же ангелоподобные девочки примеряют у зеркала мамины шляпы и туфли... Приемная была полна детей и их озабоченных мамаш. По полу раскиданы журналы, книжки и игрушки. Ощутимо попахивало запачканными подгузниками. Если для Тоула это 'окошечко', то просто не представляю, что здесь творится в час пик.
  
  Когда мы вошли - двое взрослых мужчин без детей, - то сразу навлекли на себя любопытные женские взгляды. Мы заранее решили, что Тоул охотней пойдет на разговор с коллегой-врачом, так что Майло втиснулся на диван между двумя какими-то пятилетками, а я подошел к окошку регистратуры, за которым восседала девица с прической, как у Фэрры Фосетт[15], и личиком ничуть не хуже, чем у своей ролевой модели. Одета она была во все белое, и согласно бейджику на груди звали ее Сэнди.
  
  - Здрасьте. Я доктор Делавэр. Доктор Тоул обещал меня принять.
  
  В ответ меня одарили белозубой улыбкой.
  
  - Сегодня он много кого обещал принять... Видите, что творится? Но заходите, он выйдет к вам буквально через минуту.
  
  Я прошел в дверь, бомбардируемый в спину недовольными взглядами мамаш. Похоже, что некоторые из них проторчали здесь уже поболее часа. Интересно, почему Тоул не наймет помощника?
  
  Сэнди проводила меня в рабочий кабинет доктора - отделанное темными панелями помещение размерами где-то двенадцать на двенадцать футов.
  
  - Вы ведь насчет дочери Куинн?
  
  - Совершенно верно.
  
  - Я сейчас принесу карточку.
  
  Вскоре она вернулась с большим коричневым конвертом и положила его на письменный стол Тоула. В углу конверта был налеплен красный ярлычок. Сэнди заметила, что я на него смотрю.
  
  - Красный - это гиперактивники. У нас всё по кодам. Желтый - для страдающих хроническими заболеваниями. Синий - для тех, кому требуются консультации других специалистов.
  
  - Очень удобно.
  
  - Ой, вы даже не представляете насколько! - Хихикнув, девица подбоченилась, отставив крутое бедро. - Знаете, - интимно произнесла она, наклонившись ближе и обдав меня волной какого-то приятного аромата, - если строго между нами, то бедному ребенку крайне не повезло с мамашей.
  
  - Понимаю, что вы имеете в виду. - Я кивнул, совершенно не понимая, что она имела в виду, но надеясь, что она мне объяснит. Люди обычно так и поступают, когда вы не проявляете особого любопытства к сказанному.
  
  - Я в том смысле, что она совсем без царя в голове, ужасно рассеянная - мать то есть. Как сюда ни придет, так вечно что-нибудь забудет или потеряет. Раз вот сумочку. В другой раз ключи в машине захлопнула. Совершенно несобранная.
  
  Я сочувственно хмыкнул.
  
  - Правда, в жизни ей порядком досталось: с детства на ферме горбатилась, а потом вышла за парня, который попал в тюрь...
  
  - Сэнди.
  
  Мы разом обернулись и увидели невысокую пожилую даму, стоящую в дверях со сложенными на груди руками. Короткая седая прическа облегала ее голову как шлем. С шеи свисали очки на цепочке. Она тоже была во всем белом, на ней это действительно выглядело как униформа. Согласно бейджику звали ее Эдна.
  
  Я сразу ее узнал. Правая рука доктора. Она наверняка работала у него еще с тех самых пор, как он вывесил на дверях кабинета табличку со своим собственным именем, и получала те же деньги, с которых начинала. Но не важно, она не за барышом гналась. Втайне она была влюблена в Великого Человека. Я мог поставить все на свете, что она зовет его 'Доктор'. Без фамилии. Просто 'Доктор' с большой буквы. Как будто он один такой на всем белом свете.
  
  - Там надо карточки заполнить, - сказала она.
  
  - Хорошо, Эдна. - Сэнди повернулась ко мне, кинула на меня заговорщицкий взгляд - типа ну и зануда эта старая ведьма! - и покачивающейся походкой манекенщицы выплыла в коридор.
  
  - Вам чем-нибудь помочь? - спросила Эдна, по-прежнему скрестив руки на груди.
  
  - Нет, спасибо.
  
  - Ну хорошо, доктор сейчас придет.
  
  - Благодарю вас.
  
  С подобной убийственной вежливостью, наверное, в старину обращались друг к другу дуэлянты, подступая к барьеру со взведенными пистолетами в руках.
  
  Ее взгляд давал мне понять, что моего присутствия здесь она решительно не одобряет. Вне всякого сомнения, все, что способно нарушить заведенный распорядок Доктора, рассматривалось как посягательство на Высшие Сферы. Но в конце концов Эдна все-таки убралась, оставив меня в кабинете одного.
  
  Воспользовавшись случаем, я огляделся. Порядком обшарпанный письменный стол красного дерева усыпали горы медицинских карточек, журналов, справочников, писем и пробных образцов лекарств, среди которых пристроилась стеклянная банка, доверху наполненная канцелярскими скрепками. Кресло за столом и то, в котором я устроился, некогда были классными вещицами - глянцевая кожа, - но оба давно состарились и потрескались.
  
  Две стены сплошь покрыты дипломами, многие из которых висели вкривь и вкось и без всякой видимой системы. Кабинет выглядел как после небольшого землетрясения - ничего не разбито и не поломано, просто все малость перемешалось.
  
  Я вполглаза проглядел дипломы. За долгие годы Лайонел У. Тоул собрал впечатляющий иконостас. Ученые степени, сертификаты интернатуры и ординатуры, ореховая именная дощечка с молотком - напоминание о председательстве в какой-то медицинской комиссии, удостоверения в почетном членстве тут-то и там-то, сертификат о медицинской специализации, благодарственный адрес за общественную работу на госпитальном судне 'Надежда', диплом консультанта подкомитета сената Калифорнии по детскому социальному обеспечению... И так далее, и тому подобное.
  
  Другая стена была увешана фотографиями, в основном с самим Тоулом. Тоул в рыболовных доспехах, по колено в какой-то речке, держит на весу связку форелей. Тоул с марлином размером с 'Бьюик'. Тоул с мэром и каким-то коренастым коротышкой с огромными глазами навыкате, как у Петера Лорре[16], - смеются, пожимают друг другу руки...
  
  Среди всех этих образцов самолюбования выделялось разве что только одно исключение. В самом центре стены висела цветная фотография женщины с маленьким ребенком на руках. Краски основательно поблекли, и судя по стилю одежды на персонажах, сделали ее лет тридцать назад. Судя по всему, фотку увеличили с обычного любительского снимка. Оттенки были размытые, почти пастельные.
  
  Женщина - молодая, красивая, с чистым и свежим лицом, с россыпью веснушек на носу, темными глазами и средней длины каштановыми волосами, вьющимися от природы. В тонком, почти просвечивающем гипюровом платье в мелкую вышитую крапинку, с короткими рукавами, открывающими тонкие, изящные руки. Эти руки охватывают ребенка - мальчика, на вид годика на два, если даже не меньше. Ребенок тоже просто чудо - розовощекий, светловолосый, с губами сердечком и зелеными глазами. Наряженный в матросский костюмчик, он восседал в объятиях матери, улыбаясь во весь рот. Горы и озеро на заднем плане выглядели вполне натурально.
  
  - Чудесное фото, правда? - раздался у меня из-за спины голос, который я недавно слышал по телефону.
  
  Тоул оказался высоким, как минимум шесть футов три дюйма, и поджарым, с теми чертами лицами, которые в плохих романах принято именовать 'чеканными'. Такого красавца его возраста я, пожалуй, до сих пор не встречал. Очень благородное лицо - волевой подбородок, рассеченный пополам безупречной впадинкой-трещиной, нос римского сенатора и блестящие глаза цвета ясного неба. Густые снежно-белые волосы, разделенные косым пробором в стиле Карла Сэндберга[17], небрежно спадают на лоб. Брови - будто белые облачка.
  
  Одет в короткую белую куртку поверх голубой оксфордской рубашки, бордовый галстук с неярким рисунком и темно-серые брюки в едва заметную клеточку. На ногах - черные лоферы из телячьей кожи. Все к месту, все со вкусом. Но не одежда делает человека. Он смотрелся бы патрицием и в драном свитере.
  
  - Доктор Делавэр? Уилл Тоул.
  
  - Алекс.
  
  Я встал, и мы обменялись рукопожатием. Его пожатие оказалось крепким и сухим. Пальцы, которые сцепились с моими, были просто огромными, и я осознал, какая в них может таиться сила.
  
  - Садитесь, пожалуйста.
  
  Он занял свое место за письменным столом, откинулся на спинку и закинул ноги на стол - на годичной давности стопку 'Педиатрического журнала'.
  
  Только тут я отреагировал на его вопрос:
  
  - Да, отличный снимок. Это где-то на северо-западном побережье?
  
  - Штат Вашингтон. Национальный парк Олимпик. Были там в отпуске в пятьдесят первом. Я тогда еще учился. Это мои жена и сын. Я потерял их через месяц. Автомобильная авария.
  
  - Сочувствую.
  
  - Ну да. - На лицо его наплыло какое-то отстраненное, сонное выражение, но буквально через миг он уже стряхнул наваждение и опять сосредоточился на окружающем. - Наслышан про вас, Алекс, так что очень рад познакомиться.
  
  - Аналогично.
  
  - Я слежу за вашей деятельностью, поскольку испытываю большой интерес к бихевиоральной педиатрии. Мне особенно интересна ваша работа с детьми, которые стали жертвами Стюарта Хикла. Некоторые из них бывали и у меня. Родители очень высоко отзываются о вашей работе.
  
  - Спасибо. - У меня возникло чувство, что от меня ожидались еще какие-то слова, но поднимать эту давно закрытую тему очень не хотелось. - И вправду припоминаю, что посылал вам письменные согласия на обработку данных...
  
  - Да-да. Был рад сотрудничать.
  
  Никто из нас какое-то время не заговаривал, после чего мы оба заговорили одновременно.
  
  - То, что мне хотелось бы... - начал я.
  
  - Так чем могу... - начал он.
  
  В итоге получилась какая-то неразборчивая мешанина. Мы рассмеялись - ну просто старые добрые приятели, одного поля ягоды. Я предоставил инициативу ему. Ибо, несмотря на всю его любезность, хорошо чувствовал, какое грандиозное 'я' скрывается за спадающей на лоб белой прядью.
  
  - Вы пришли по поводу ребенка Куинн. Так чем я вам тут могу помочь?
  
  Я посвятил его в ситуацию, стараясь как можно меньше вдаваться в детали и упирая на важность Мелоди Куинн как свидетеля и благоприятную природу гипнотического вмешательства. Закончил просьбой позволить ей отменить риталин ровно на одну неделю.
  
  - Вы и в самом деле считаете, что этот ребенок может сообщить вам существенную информацию?
  
  - Не знаю. Задаю себе тот же самый вопрос. Но, кроме нее, у полиции ничего нет.
  
  - И какова ваша роль во всем этом?
  
  Я быстро придумал себе подходящий титул.
  
  - Я специальный консультант. Меня иногда привлекают, когда дело связано с детьми.
  
  - Понятно... - Тоул задумчиво сплел пальцы и пошевелил ими, изобразив нечто вроде десятиногого паука. - Ну не знаю, Алекс. Когда мы начинаем снимать пациентов с дозировки, которая определена как оптимальная, то иногда нарушаем всю схему биохимического отклика.
  
  - Так вы считаете, что ей нужно постоянно сидеть на медикаментах?
  
  - Конечно же считаю! Иначе с какой стати я стал бы их прописывать? - Он не злился и не оправдывался. Спокойно улыбался, проявлял безграничное терпение. Послание было ясным: только идиот может сомневаться в решении такого человека, как он.
  
  - А нельзя ли хотя бы просто уменьшить дозу?
  
  - Можно, но это создаст ту же проблему. Я не люблю ломать схемы, которые приносят желаемый эффект.
  
  - Понятно.
  
  Я примолк, а потом продолжил:
  
  - У нее, видно, серьезные проблемы, раз потребовалось аж шестьдесят миллиграммов.
  
  Тоул нацепил на самый кончик носа очки для чтения, достал историю болезни и быстро пролистал ее.
  
  - Давайте-ка глянем. Так... Да. Гм. 'Жалобы матери на серьезные проблемы с поведением...' - После перелистывания еще нескольких страниц: - 'Учителя сообщают о неспособности выполнять школьные задания. Трудности в концентрации внимания на более или менее продолжительное время'. Ага, вот из последних: 'Ребенок ударил мать после спора о необходимости держать комнату в чистоте'. А вот и моя запись: 'Плохие отношения со сверстниками, практически нет друзей'.
  
  У меня не было никаких сомнений, что под спором, на который он ссылался, следует понимать тот самый конфликт из-за гигантского плюшевого моржа, Жиртреста. Папиного подарка. Что же касается друзей, то откуда бы им вообще взяться? И ежу понятно, что управляющая компания под названием 'М и М' такого безобразия в жизни не допустит!
  
  - Довольно серьезная ситуация, как думаете?
  
  Лично я думал, что все это полная херня. Здесь не имелось и намека на всестороннюю психологическую оценку. Почти всё - со слов матери, пообщался с ней и успокоился. Я смотрел на Тоула и видел перед собой типичного шарлатана. Обаятельного, седовласого шарлатана с кучей связей и правильными бумажками на стене. Меня так и тянуло ему это высказать, только вот никому от этого лучше не стало бы - ни Мелоди, ни Майло.
  
  Так что я предпочел ответить уклончиво:
  
  - Не готов сказать. Это ведь вы ее лечащий врач.
  
  Любезная улыбка, которую я при этом изобразил, потребовала от меня определенных моральных усилий.
  
  - Вот именно, Алекс. Вот именно. - Он откинулся в кресле и заложил руки за затылок. - Я знаю, что вы сейчас думаете. Уилл Тоул, мол, только и умеет, что таблетками пичкать, а стимуляторы - это такая же форма насилия над детьми, как и все остальные.
  
  - Я бы такого не сказал.
  
  Он лишь отмахнулся.
  
  - Да ладно вам, я все равно знаю. И зла на вас за это не держу. У вас подготовка в области бихевиористики, и вы на все смотрите с точки зрения бихевиориста. Мы все так поступаем, узким специалистам вообще свойственна ограниченность восприятия - профессиональное туннельное видение, так сказать. Хирургов, к примеру, хлебом не корми, дай только что-нибудь удалить или отрезать. Мы вот выписываем лекарства, а вы, ребята, до смерти обожаете всё и вся анализировать.
  
  Все это начинало все больше походить на лекцию.
  
  - Спору нет, лекарства - это всегда риск. Но вопрос в том, насколько этот риск оправдан. Что перевесит - польза или вред? Стоит ли результат риска? Давайте рассмотрим ребенка вроде этой самой Куинн. Что там у нее в анамнезе? Для начала гены - оба родителя в интеллектуальном плане несколько ограниченны. - Слово 'ограниченны' прозвучало в его устах как оскорбление. - Паршивые гены, бедность и неполная семья. Безотцовщина - хотя в ряде случаев детям лучше не иметь перед глазами ту ролевую модель, которую могут обеспечить такого рода отцы. Плохие гены, плохое окружение. Ребенок еще не успел покинуть материнского чрева, а уже стал жертвой сразу двух отрицательных факторов! И что удивляться, когда вскоре мы видим все эти показательные симптомы - антиобщественное поведение, непослушание, плохую успеваемость в школе, неуправляемую импульсивность?
  
  Мне вдруг ужасно захотелось вступиться за маленькую Мелоди. Ее собственный добрый доктор описывал ее как совершенно пропащую оторву. Но я промолчал.
  
  - Такому ребенку, - продолжал Тоул, снимая очки и откладывая карточку, - нужно хотя бы с грехом пополам успевать в школе, чтобы в дальнейшем обеспечить себе некое подобие достойной жизни. Иначе и в следующем поколении мы получим все тот же пример ПКУ.
  
  ПКУ. 'Предрасположенность на клеточном уровне'[18]. Заковыристое выражение из медицинского жаргона, не имеющее никакого отношения к цитологии[19], - таким завуалированным образом медики расписываются в собственной несостоятельности, объясняя проблемы безнадежного пациента какими-то неисправимыми особенностями его организма. Про загадочную 'предрасположенность на клеточном уровне' можно услышать даже тогда, когда упорно не желает срастаться банальный перелом руки или ноги. Типа тот случай, когда медицина бессильна.
  
  Постоянно подыгрывать Тоулу мне уже порядком надоело, но у меня было чувство, что это просто некий ритуал, что если я соберу свою волю в кулак и позволю ему с улыбочками смешать меня с дерьмом, то не исключено, что в итоге я все-таки получу то, за чем пришел.
  
  - Но при подобных генах и таком окружении ребенку никогда не добиться даже такой малости - без помощи со стороны. И вот тут-то и наступает черед стимулирующих препаратов. Эти таблетки позволяют ей достаточно долго сидеть на одном месте и достаточно долго уделять чему-то внимание, чтобы хоть что-то выучить. Они контролируют ее поведение до той степени, когда она перестает проявлять враждебность к окружающим.
  
  - У меня создалось впечатление, что мать использует этот препарат не по назначению - дает ей дополнительную таблетку в те дни, когда ожидается большой наплыв посетителей.
  
  - Надо будет проверить. - Похоже, что сказанное его ничуть не озаботило. - Не следует забывать, Алекс, что этот ребенок существует не в вакууме. Имеется и социальная составляющая. Если ей и ее матери негде будет жить, это не сильно-то поспособствует излечению, так ведь?
  
  Я слушал, не сомневаясь, что последует и продолжение. И впрямь:
  
  - А теперь вы можете спросить: а как же психотерапия? Как насчет коррекции поведения? Мой ответ таков: да о какой коррекции можно в такой ситуации говорить? Нет абсолютно никаких оснований полагать, что данная конкретная мать обладает достаточным потенциалом адекватной самооценки для осознания собственной психодинамики и оперативного изменения мотивов собственного поведения, чтобы успешно извлечь пользу от подобной психотерапии. У нее полностью отсутствует способность даже просто следовать стабильной системе правил и положений, необходимых для модификации поведения. Все, на что она способна, - это просто не забыть три раза в день дать ребенку таблетки. Таблетки, которые достаточно эффективно действуют. И могу откровенно вам сказать: я не испытываю и капли вины за то, что их прописал, потому что уверен - для ребенка это единственная надежда.
  
  Блестящий финальный аккорд. Несомненно, что на ежегодном благотворительном банкете в Западном педиатрическом он сорвал бы бурные аплодисменты среди присутствующих там дам. Но на самом деле все это чушь собачья. Псевдонаучная тарабарщина, изрядно замешанная на снисходительном фашизме. Сделаем 'недочеловеку' укольчик, и он вмиг станет добропорядочным гражданином!
  
  По ходу этой речи Тоул малость завелся. Но теперь был опять безупречно спокоен и собран, столь же обаятелен и столь же уверенно держал себя в руках.
  
  - Что, не убедил? - улыбнулся он.
  
  - Дело не в этом. Вы подняли ряд интересных положений. Мне надо их как следует осмыслить.
  
  - Осмыслить - это всегда полезно. - Тоул потер руки. - А теперь, возвращаясь к тому, за чем вы пришли... и, пожалуйста, простите мне эту маленькую диатрибу[20]. Вы действительно считаете, что снятие этого ребенка со стимуляторов сделает ее более восприимчивой к гипнозу?
  
  - Да, считаю.
  
  - Даже несмотря на то, что ее способность к сосредоточению ухудшится?
  
  - Даже несмотря на это. У меня есть способы гипнотической индукции, рассчитанные специально для детей с короткой продолжительностью концентрации внимания.
  
  Белоснежные брови полезли вверх.
  
  - Надо же!.. Надо мне будет как-нибудь поинтересоваться. Знаете, я и сам одно время баловался гипнозом. В армии, в целях снятия болевых ощущений. Немножко в курсе, что там и как.
  
  - Могу прислать вам несколько последних публикаций.
  
  - Буду очень благодарен, Алекс. - Он поднялся, давая понять, что мое время вышло. - Был рад познакомиться.
  
  Очередное рукопожатие.
  
  - Я тоже, Уилл.
  
  Меня от всего этого уже начинало тошнить.
  
  Незаданный вопрос повис в воздухе. Тоул перехватил его на лету.
  
  - Я сообщу вам, что собираюсь предпринять, - сказал он, едва заметно улыбаясь.
  
  - Да?
  
  - Я хочу хорошенько все обдумать.
  
  - Понимаю.
  
  - Да, сначала я все хорошенько обдумаю. Позвоните мне через пару деньков.
  
  - Обязательно, Уилл.
  
  Да чтоб у тебя за ночь все волосы и зубы выпали, лицемерная ты сволочь!
  
  Когда я шел обратно, Эдна сверлила меня недобрым взглядом, а Сэнди приветливо улыбнулась. Не обращая на обеих внимания, я спас Майло от троицы сопляков, которые уже лазали по нему, словно по горке на детской площадке. Продравшись сквозь кипящую банду буйных малолеток и их мамаш, мы укрылись в безопасной тиши автомобиля.
  Глава 5
  
  Пока мы ехали обратно ко мне, я пересказал Майло свой разговор с Тоулом.
  
  - Демонстрация силы. - Лоб его собрался в складки, на скулах заиграли желваки.
  
  - Это и что-то еще, чего я так до конца и не пойму. Странный мужик. Общается очень вежливо, чуть ли не подобострастно - а потом ты вдруг понимаешь, что он гнет какую-то свою хитрую линию.
  
  - Зачем он тащил тебя в такую даль для чего-то вроде этого?
  
  - Не знаю. - Действительно, непонятно, почему в такой напряженный день Тоул выкроил время для неспешной лекции. Весь наш разговор вполне уложился бы в пятиминутный телефонный звонок. - Может, это для него развлечение - натянуть нос другому профессионалу.
  
  - И на фига такие развлекухи занятому человеку?
  
  - Угу, но 'эго' на первом месте. Я уже встречал людей вроде Тоула, которых хлебом не корми, а дай покомандовать, почувствовать себя боссом. Куча таких типов заканчивают тем, что возглавляют всякие департаменты, становятся деканами и председателями комитетов.
  
  - А также капитанами, инспекторами и начальниками полиции.
  
  - Точно...
  
  - Будешь звонить ему, как он предложил? - В голосе у него проскальзывали откровенно пораженческие нотки.
  
  - Конечно. Попытка не пытка.
  * * *
  
  Майло опять забрался в свой 'Фиат', и через несколько секунд молитв и пинков по педали газа тот наконец завелся. Высунувшись из окна, Стёрджис утомленно посмотрел на меня.
  
  - Спасибо, Алекс. Поеду-ка домой и завалюсь в койку. Достала меня уже эта бессонная рутина...
  
  - А не хочешь вздремнуть здесь, а уже потом ехать?
  
  - Не, спасибо. Нормально доеду, если эта рухлядь пожелает. - Он похлопал по мятой двери. - Все равно спасибо.
  
  - А я продолжу с Мелоди.
  
  - Супер. Завтра позвоню.
  
  Майло успел тронуться с места, прежде чем я его окликнул. Он сдал назад.
  
  - Ну, чего еще?
  
  - Наверняка это неважно, но я подумал, что стоит об этом упомянуть. Медсестра Тоула сказала мне, что отец Мелоди сидел в тюрьме.
  
  Детектив кивнул, как сомнамбула.
  
  - Как и еще половина страны. Вот потому-то экономике у нас и швах. Спасибо.
  
  После этого он укатил.
  
  Было пятнадцать минут седьмого, и уже почти стемнело. Я улегся в кровать - подумал, вздремну пару минут; а когда проснулся, уже перевалило за девять. Я встал, умылся и позвонил Робин. Никто не ответил.
  
  Быстро побрился, накинул ветровку и скатался до 'Хакаты', что в Санта-Монике. Где-то с час пил саке и ел суши и обменивался шуточками с шеф-поваром, у которого, как оказалось, имелась магистерская степень по психологии, полученная в Токийском университете.
  
  Вернулся домой, разделся догола, залез в джакузи, стараясь выбросить из головы все мысли про Мортона Хэндлера, Мелоди Куинн и Л.У. Тоула, доктора медицины. Прибегнул к самогипнозу, воображая, как мы с Робин занимаемся любовью на вершине горы в джунглях. Охваченный желанием, вылез из ванны и позвонил ей еще раз. После десяти гудков она ответила, что-то полусонно пробормотав в трубку.
  
  Извинился, что разбудил, сказал ей, что люблю ее, и повесил трубку.
  
  Через полминуты Робин перезвонила.
  
  - Это ты был, Алекс? - Голос у нее звучал так, будто она по-прежнему видела какой-то сон.
  
  - Да, милая, прости, что разбудил.
  
  - Нет, все нормально... а сколько сейчас вообще времени?
  
  - Половина двенадцатого.
  
  - Похоже, что меня срубило. Как ты, дорогой?
  
  - Отлично. Я звонил тебе около девяти.
  
  - Меня весь день не было дома, ездила за древесиной. Есть старый скрипичный мастер в Сими-Вэлли, решивший отойти от дел. Шесть часов у него проторчала - смотрела инструменты, отбирала клен и эбеновое дерево. Очень жаль, что пропустила твой звонок.
  
  Судя по голосу, Робин здорово устала.
  
  - Мне тоже жаль, но возвращайся в постель. Выспись как следует, я тебе завтра позвоню.
  
  - Если хочешь приехать, то давай.
  
  Я и сам над этим подумывал, но был слишком взвинчен, чтобы оказаться хорошей компанией.
  
  - Ну ладно, дорогой. - Она зевнула - негромкий, сладкий звук. - Я люблю тебя.
  
  - Я тоже тебя люблю.
  
  Заснуть вышло не сразу, но, когда мне это наконец удалось, это оказался скорее какой-то неугомонный полусон, отмеченный черно-белыми обрывками сновидений с обилием лихорадочного движения. Не помню, про что, но разговоры в них протекали вяло и с трудом, словно губы у всех говорящих были парализованы, а рты набиты мокрым песком.
  
  Посреди ночи я встал проверить, хорошо ли заперты двери и окна.
  Глава 6
  
  Проснулся в шесть утра, переполненный кипучей энергией. Подобного чувства я не испытывал уже больше пяти месяцев. Не скажу, чтобы охватывающее меня напряжение оказалось таким уж неприятным, поскольку на горизонте маячила совершенно конкретная цель, но к семи часам оно уже выросло настолько, что я рыскал по дому, как ягуар в поисках добычи.
  
  В половине восьмого я решил, что уже достаточно поздно, и набрал номер Бониты Куинн. Она давно бодрствовала и вела себя так, будто ждала моего звонка.
  
  - Доброе утро, доктор.
  
  - Доброе. Я подумывал заскочить к вам и провести несколько часов с Мелоди.
  
  - Почему бы и нет? Ей все равно нечего делать. Знаете, - она понизила голос, - по-моему, вы ей понравились. Вчера только и разговоров было, как вы вместе играли.
  
  - Очень отрадно это слышать. Сегодня мы еще немного поиграем. Буду примерно через полчаса.
  
  Когда я подъехал, Мелоди была полностью одета и готова к выходу. Мать нарядила ее в бледно-желтый сарафанчик, открывающий костлявые белые плечики и худенькие ручки, тоненькие, как прутики. Волосы были завязаны на затылке в конский хвостик, перехваченный желтой ленточкой. Она прижимала к груди крошечную лакированную сумочку. Я думал, что какое-то время мы проведем у нее в комнате, а потом отправимся куда-нибудь перекусить, но девочка явно приготовилась провести день вне дома.
  
  - Привет, Мелоди!
  
  Она отвела взгляд и принялась сосать большой палец.
  
  - Ты сегодня просто замечательно выглядишь.
  
  Мелоди робко улыбнулась.
  
  - Вот думаю, не прокатиться ли нам в парк. Как ты на это смотришь?
  
  - Хорошо. - Дрожащий голосок.
  
  - Отлично.
  
  Я заглянул в квартиру. Бонита яростно таскала за собой пылесос, словно тот был набит ее собственными грехами. На голове - голубая косынка, с губ свисает сигарета. Телевизор настроен на госпел-шоу, но картинку постоянно накрывал снег помех, а звуки религиозных песнопений заглушал рев пылесоса.
  
  Я тронул ее за плечо. Она вздрогнула.
  
  - Я забираю ее, хорошо? - проорал я поверх завываний адской машины.
  
  - Да-да. - Когда Бонита говорила, сигарета прыгала в ее губах, словно форель на стремнине.
  
  Я вернулся к Мелоди.
  
  - Поехали.
  
  Она пристроилась ко мне. Где-то на полпути к стоянке крошечные пальчики скользнули в мою руку.
  * * *
  
  После многочисленных поворотов на серпантинах и удачных объездов я выбрался на Оушн-авеню. Катил к югу, в сторону Санта-Моники, пока мы не добрались до парка, тянущегося по верху скалистого обрыва над Пасифик-Коуст-хайвей. Половина девятого утра. Небо чистое, с брошенной к горизонту пригоршней облачков - недостижимо далеких, как скрывающиеся посреди океана Гавайи. Место для парковки нашлось прямо на улице, напротив павильончика 'Камеры-обскуры' и Рекреационного центра для пожилых граждан.
  
  Даже в столь ранний час здесь было полно народу. Старики оккупировали скамейки и площадку для шаффлборда[21]. Одни безостановочно болтали друг с другом или сами с собой; другие в молчаливом трансе таращились на бульвар. Длинноногие девушки в коротеньких откровенных топиках и атласных шортиках, прикрывающих от силы десятую долю их ягодичных областей, проносились мимо на роликах, превращая дорожки между пальмами в бесконечный парад загорелой плоти. Многие были в наушниках - несущиеся очертя голову инопланетянки с блаженным выражением на лощеных, по-калифорнийски безупречных лицах.
  
  Японские туристы щелкали фотоаппаратами, толкая друг друга локтями, тыкая во все стороны пальцами и хохоча. Вдоль перил, отгораживающих осыпающийся обрыв от обширного открытого пространства за ним, околачивались потасканные бомжи. Они курили, зажав сигареты в кулак, и озирали мир с опасливым отвращением. Среди них я заметил на удивление много молодых людей - у всех такой вид, будто они только что выползли из какой-то глубокой, темной, давно истощившейся шахты.
  
  Были здесь еще уткнувшиеся в книги студенты, растянувшиеся на траве парочки, маленькие мальчики, мечущиеся между деревьями, а несколько молчаливых встреч - сошлись-разошлись - подозрительно напоминали торговлю наркотиками.
  
  Мы с Мелоди прогулялись вдоль наружного края парка, держась за руки и изредка перебрасываясь словами. Я предложил купить ей горячий крендель у уличного разносчика, но она сказала, что не голодна. Мне припомнилось, что потеря аппетита - еще один побочный эффект риталина. Может, она просто плотно позавтракала?
  
  Мы подошли к мостику, ведущему на пирс.
  
  - Когда-нибудь каталась на карусели? - спросил я.
  
  - Один раз. Мы как-то ездили в школе на Волшебную гору[22], на экскурсию. Я испугалась - очень быстро крутили, - но мне понравилось.
  
  - Тогда пошли. - Я указал на пирс. - Вон она. Давай прокатимся.
  
  По контрасту с парком пирс казался практически пустынным. Лишь кое-где сидели мужики с удочками, в основном старики - черные и азиаты, но на лицах у них был написан пессимизм, а ведра пусты. В старые доски уходящего в море пирса въелась засохшая рыбья чешуя, отчего на утреннем солнце они казались усыпанными праздничными блестками. Кое-где доски потрескались, и в трещинах под ногами проглядывала морская вода, лениво шлепающая о сваи и с недовольным шипением откатывающаяся обратно. В тени под настилом вода казалась зеленовато-черной. Крепко пахло креозотом и солью - выдержанный, первозданный аромат одиночества и времени, впустую уходящего в никуда.
  
  Бильярдная, в которой я частенько пропадал, прогуливая школу, была давно закрыта. На ее месте возник зал игровых автоматов, и одинокий мексиканский юнец целеустремленно дергал джойстик на одном из аляповато раскрашенных роботов, который отзывался компьютерным бульканьем, блямканьем и звонками.
  
  Карусель размещалась в увенчанном шатром павильоне такого вида, будто его смоет первым же высоким приливом. Служителем оказался крошечный человечек с торчащим, как дыня, брюшком и шелушащейся кожей вокруг ушей. Он сидел на табурете, изучая программу скачек, и старательно делал вид, что нас тут нет.
  
  - Мы хотим покататься на карусели.
  
  Служитель поднял взгляд, оценивающе оглядывая нас. Мелоди зачарованно рассматривала древние плакаты на стене. 'Буффало Билл'. 'Викторианская любовь'.
  
  - Четвертак за раз.
  
  Я сунул ему пару купюр.
  
  - Пускай чуть подольше покрутится.
  
  - Нет проблем.
  
  Я усадил ее на большую бело-золотую лошадку с розовыми перьями вместо хвоста, подвешенную на витой медный прут, - наверняка еще и вверх-вниз ходит. Сам встал рядом.
  
  Коротышка опять с головой ушел в чтение. Вытянул руку, нажал кнопку на ржавом пульте, потянул рычаг, и слезливые звуки вальса 'Голубой Дунай' с хрипом вырвались из полудюжины упрятанных под потолком динамиков. Карусель плавно тронулась с места, начала раскручиваться - лошадки, обезьянки, колесницы возродились к жизни, плавно поднимаясь и опускаясь при вращении машины.
  
  Ручонки Мелоди крепко сомкнулись вокруг шеи ее скакуна; она неотрывно смотрела прямо перед собой. Постепенно ослабила захват и позволила себе оглянуться по сторонам. К двадцатому обороту девочка уже покачивалась в такт музыке, прикрыв глазенки и разинув рот в молчаливом смехе.
  
  Когда музыка наконец смолкла, я помог ей слезть, и Мелоди, пошатнувшись от головокружения, ступила на грязный бетонный пол. Она хихикала и крутила сумочку в веселом ритме, в такт уже умолкнувшему вальсу.
  
  Мы вышли из павильона и рискнули дойти до конца пирса. Мелоди не сводила завороженного взгляда с огромных баков для наживки, кишащих извивающимися анчоусами, в изумлении застыла при виде корзины свежих морских окуней, которую тащила троица мускулистых бородатых рыбаков. Красноватые снулые рыбины лежали грудой. От быстрого подъема со дна океана воздушные пузыри у некоторых окуней полопались и торчали из разинутых ртов. Вверх-вниз по неподвижным тушкам карабкались крабики размером с пчел. Сверху на рыбу пикировали грабители-чайки, которых отгоняли мозолистые коричневые руки рыбаков.
  
  Один из них, парнишка не старше восемнадцати, заметил ее завороженный взгляд.
  
  - Грязновато тут, а?
  
  - Ага.
  
  - Скажи своему папе, пусть в следующий выходной сводит тебя куда-нибудь почище!
  
  Он рассмеялся.
  
  Мелоди улыбнулась. Она даже не попыталась его поправить.
  
  Где-то по соседству жарили креветок. Я заметил, как девочка поводит носом.
  
  - Проголодалась?
  
  - Типа да. - Она явно маялась.
  
  - Что-то не так?
  
  - Мама велела мне ничего не выпрашивать.
  
  - Не волнуйся. Я собираюсь сказать твоей маме, что ты вела себе хорошо. Ты сегодня завтракала?
  
  - Типа да.
  
  - А что ела?
  
  - Соку попила. Кусочек пончика. Такого, с белой обсыпкой.
  
  - И всё?
  
  - Угу. - Мелоди отвернулась от меня, словно ожидая наказания. Я смягчил голос.
  
  - Наверное, у тебя тогда еще не было аппетита.
  
  - Угу.
  
  Вот тебе и теория насчет завтрака!
  
  - Ну, а лично я голоден как волк. - Это было правдой. С утра только чашку кофе выпил. - Как смотришь, чтобы вместе пойти поискать что-нибудь перекусить?
  
  - Спасибо, доктор Дел... - На моей фамилии она запнулась.
  
  - Давай просто Алекс.
  
  - Спасибо, Алекс.
  
  Мы вычислили источник соблазнительных запахов - в убогой забегаловке, втиснувшейся между магазином сувениров и открытым ларьком с наживкой и рыболовными снастями. За прилавком стояла толстая тетка, нездорово белая и рыхлая. Пар и дым густо окутывали ее луноподобное лицо, создавая мерцающий ореол. На заднем плане шипели и потрескивали залитые раскаленным маслом противни.
  
  Я купил большой промасленный пакет всяких вкусностей: несколько порций завернутых в фольгу креветок и жареной трески, корзинку жареной картошки, которая торчала оттуда, словно набор полицейских дубинок, запечатанные пластиковые плошки с соусом тартар и кетчупом, бумажные пакетики с солью и две банки колы непонятной марки.
  
  - Эй, не забудьте вот это, сэр! - Толстуха протянула мне целую пачку бумажных салфеток.
  
  - О, спасибо.
  
  - Ох уж эти детки! - Она опустила взгляд на Мелоди. - Приятного аппетита, зайчик!
  
  Мы вынесли еду с пирса и нашли тихий уголок на пляже, неподалеку от 'Центра долголетия Притикина'[23]. Набросились на истекающие маслом яства, наблюдая за солидного возраста мужчинами, пытающимися бегать трусцой вокруг квартала после подпитки тем бессердечным меню, которое в наши дни предлагают в этом центре.
  
  Мелоди поглощала еду, как водила-дальнобойщик. Время подбиралось к полудню - значит, она была готова к своей второй дозе амфетамина за день. Ее мать не предложила мне прихватить с собой таблетки, а я не подумал - или не захотел - об этом напомнить.
  
  Перемена в ее поведении стала заметной еще за едой и с каждый минутой проявлялась все сильнее.
  
  Девочка стала более подвижной. Проявляла больше любопытства к происходящему вокруг. Постоянно вертелась, словно просыпаясь от долгого бестолкового сна. Все время озиралась по сторонам, вновь вступая в контакт с окружающим. Маленькое личико, совсем недавно сонное и безучастное, на глазах оживало.
  
  - Ой, смотрите! - Она ткнула пальчиком в сторону выводка облаченных в гидрокостюмы серферов, катающихся по волнам вдалеке.
  
  - На тюленей похожи, правда?
  
  Мелоди хихикнула.
  
  - А можно я подойду к водичке, Алекс?
  
  - Только сними туфельки и ходи там, где волны касаются песка. Постарайся не замочить платье.
  
  Я сунул в рот очередную креветку, откинулся и смотрел, как она бегает вдоль линии отлива, пиная тонкими ножками воду. Один раз обернулась в мою сторону и помахала.
  
  Я минут двадцать понаблюдал, как Мелоди носится туда-сюда, а потом закатал штанины, снял туфли и носки и присоединился к ней.
  
  Стали бегать вместе. Ее ноги работали лучше с каждым мгновением; вскоре она уже прыгала и скакала, как газель. Радостно вопила, брызгалась и двигалась без остановки до тех пор, пока мы оба не запыхались. Затем побрели к месту нашего пикника и рухнули на песок. Волосы ее совсем перепутались, так что я вынул заколки, кое-как привел ей голову в порядок и вновь пристроил заколки на место. Ее маленькая грудь тяжело вздымалась. Ноги от лодыжек покрылись коркой песка. Когда девочка наконец перевела дух, то спросила меня:
  
  - Я... я хорошо себя вела, да?
  
  - Ты вела себя просто замечательно.
  
  На маленьком личике явственно читалось сомнение.
  
  - А ты так не думаешь, Мелоди?
  
  - Ну, не знаю.... Иногда я думаю, что веду себя хорошо, а мама бесится, или миссис Брукхауз говорит, что я плохая.
  
  - Ты всегда хорошая. Даже если кто-то думает, что ты делаешь что-то не то. Понимаешь это?
  
  - Наверное, да.
  
  - Но не совсем, угу?
  
  - Я... я уже запуталась.
  
  - Кто угодно может запутаться. И дети, и мамы, и папы. И доктора.
  
  - Доктор Тоул тоже?
  
  - Даже доктор Тоул.
  
  Мелоди немного над этим поразмыслила. Большие темные глазищи метались по сторонам, нацеливаясь то на воду, то на мое лицо, то на небо, то опять на меня.
  
  - Мама сказала, что вы хотите меня загипнотизировать. - Она произнесла это как 'гип-мотизировать'.
  
  - Если только ты сама этого захочешь. Понимаешь, зачем это?
  
  - Типа да. Чтобы я стала лучше соображать?
  
  - Нет. Соображаешь ты и так отлично. Здесь, - я похлопал ее по макушке, - все работает как надо. Мы хотим попробовать гипноз - за-гип-но-ти-зи-ро-вать тебя, - чтобы ты нам помогла. Чтобы смогла кое-что вспомнить.
  
  - Насчет того, как ранили того, другого доктора?
  
  Я смешался. Мой принцип - быть с детьми максимально честным, но если ей не сообщили, что Хэндлер и Гутиэрес мертвы, то я не собирался оказаться первым, кто сообщит ей это шокирующее известие. Да и момент неподходящий.
  
  - Да. Насчет этого.
  
  - Я сказала тому полицейскому, что ничего не помню. Там все было темно и ваще.
  
  - Иногда под гипнозом вспоминают то, чего просто так никак не вспомнить.
  
  Мелоди испуганно посмотрела на меня.
  
  - Ты боишься гипноза?
  
  - Угу.
  
  - Это нормально. Это совершенно нормально - бояться новых вещей. Но в гипнозе нет абсолютно ничего страшного. Это в некотором роде даже развлечение. Ты раньше когда-нибудь видела, как кого-нибудь гипнотизируют?
  
  - Неа.
  
  - Ни разу? Даже в мультиках?
  
  Мелоди расцвела:
  
  - О, когда этот парень в треугольном колпаке гипнотизировал Попая, и из рук у него пошли волны, а Попай вышел в окно и не свалился!
  
  - Точно. Я этот мультик тоже смотрел. Парень в колпаке заставил Попая делать кучу фантастических вещей.
  
  - Ага!
  
  - Ну, для мультика это классно, но настоящий гипноз - не совсем то.
  
  Я выдал детскую версию лекции, которую совсем недавно прочитал ее матери. Мелоди, похоже, мне поверила, поскольку страх уступил место завороженному любопытству.
  
  - А можно попробовать прямо сейчас?
  
  Я замешкался. На пляже было пусто - никаких посторонних глаз и ушей. И момент правильный. К черту Тоула...
  
  - Не вижу препятствий. Для начала сядь поудобней.
  
  Я попросил ее сфокусировать взгляд на гладком блестящем камушке, который она держала в руке. Через несколько секунд девочка заморгала - пошла реакция на внушение. Дыхание замедлилось, стало размеренным. Я приказал ей закрыть глаза и слушать шум волн, накатывающих на берег. Потом попросил представить, как она спускается вниз по ступенькам и проходит через красивую дверь туда, куда ей очень хотелось бы попасть.
  
  - Я не знаю, где это место и что в нем, но для тебя оно особенное. Можешь сказать мне или держать в секрете, но, находясь там, ты чувствуешь себя так спокойно, так уютно, так счастливо, так уверенно...
  
  Еще немного подобных усилий, и Мелоди погрузилась в глубокий гипнотический транс.
  
  - А теперь ты можешь слышать мой голос, но только специально не вслушивайся. Просто продолжай наслаждаться своим любимым местом и хорошо проводи время.
  
  Я оставил ее в покое еще на пять минут. На ее худеньком личике застыло умиротворенное, ангельское выражение. Легкий ветерок шевелил выбившиеся прядки волос у нее на голове. Сидя на песке с положенными на колени руками, она выглядела совсем маленькой и хрупкой.
  
  Я дал ей внушение вернуться назад во времени - в ночь убийства. Девочка на миг напряглась, но тут же продолжила все так же глубоко и ровно дышать.
  
  - Ты по-прежнему чувствуешь полную расслабленность, Мелоди. Тебе так хорошо, так спокойно... Но теперь ты можешь увидеть саму себя, словно ты кинозвезда в телевизоре. Вот ты видишь, как вылезаешь из постели...
  
  Ее губы разомкнулись, и она провела по ним кончиком языка.
  
  - Вот подходишь к окну, садишься там, просто выглядываешь в него. Что там за ним?
  
  - Темно. - Это слово прозвучало едва слышно.
  
  - Да, темнота. И есть там еще что-нибудь?
  
  - Нет.
  
  - Хорошо. Посиди так еще чуть-чуть.
  
  Через несколько минут:
  
  - Видишь что-нибудь в темноте, Мелоди?
  
  - Угу. Темноту.
  
  Я сделал еще несколько попыток, а потом сдался. Либо она действительно ничего не видела, и разговоры про двух или трех 'темных' мужчин были всего лишь плодом ее фантазии, - либо 'закрылась'. В любом случае шансы что-либо получить от нее выглядели практически нулевыми.
  
  Я дал ей еще насладиться своим любимым местом, дал установки на владение собой, самоконтроль, ощущение счастья и бодрости и мягко вывел из транса. Очнулась она с улыбкой на лице.
  
  - Было здоровско!
  
  - Рад, что тебе понравилось. Похоже, что в твоем любимом месте и вправду классно.
  
  - Вы сказали, что можно не рассказывать!
  
  - Истинная правда. Не надо.
  
  - А что, если мне хочется? - Она надулась.
  
  - Тогда можно.
  
  - Хм!
  
  Секунду Мелоди смаковала свою власть надо мной.
  
  - Я хочу все-таки рассказать. Я каталась на карусели. Круг за кругом, все быстрей и быстрей...
  
  - Отличный выбор.
  
  - И чем больше я крутилась, тем мне было радостней и радостней. Можно будет туда еще сходить покататься? Когда-нибудь?
  
  - Конечно!
  
  Ну вот и допрыгался, Алекс. Влез в то, от чего теперь уже так просто не отделаешься. Папочка быстрого приготовления - просто добавь вины.
  
  Уже в машине она повернулась ко мне:
  
  - Вы сказали, что гипноз помогает вспомнить?
  
  - Может.
  
  - А он поможет мне вспомнить папу?
  
  - Когда вы в последний раз виделись?
  
  - Никогда. Он ушел, когда я была совсем маленькая. Они с мамой больше не живут вместе.
  
  - А он заглядывает вас навестить?
  
  - Нет. Он живет очень далеко. Раз позвонил мне, перед Рождеством, но я спала, а мама не стала меня будить. Я очень рассердилась.
  
  - Могу это понять.
  
  - Я ее стукнула.
  
  - Наверное, ты действительно очень рассердилась.
  
  - Ага. - Она прикусила губу. - Иногда он присылает мне всякое.
  
  - Вроде Жиртреста?
  
  - Ну да, и всякое другое. - Она покопалась в своей сумочке и вытащила оттуда нечто похожее на большую высохшую косточку от какого-то фрукта. На ней было вырезано подобие лица - весьма злобного лица - с глазами из бусин и приклеенными сверху черными акриловыми волосами. Голова, 'сушеная голова'. Дешевая безделушка, которую можно найти в любом сувенирном ларьке в Тихуане. Держала она ее так бережно, словно то была не безвкусная поделка, а как минимум бриллиант из королевской короны. Непонятно только, какого именно короля. Может, Квашиоркора?[24]
  
  - Здорово. - Подержав в руке шишковатую штуку, я отдал ее обратно.
  
  - Я бы хотела с ним повидаться, но мама говорит, что не знает, где он. А можно меня так загипнотизировать, чтобы я его вспомнила?
  
  - Это будет трудно, Мелоди, потому что ты слишком давно его не видела. Но можно будет как-нибудь попробовать... У тебя есть что-нибудь напоминающее о нем, например фотография?
  
  - Ага.
  
  Она опять порылась в сумочке и извлекла оттуда загнувшийся в трубочку, мятый и изрядно потертый моментальный снимок. Похоже, что его регулярно вытаскивали и вертели в руках, будто четки. Мне вспомнилась фотография на стене у Тоула. Ну просто неделя целлулоидных воспоминаний! Мистер Истмен[25], если б вы только знали, что при помощи вашей маленькой черной коробочки можно сохранить прошлое, как мертворожденного зародыша в банке с формалином!
  
  С выцветшей цветной фотографии на меня смотрели мужчина и женщина. Женщиной была Бонита Куинн - в более молодые, но отнюдь не более прекрасные годы. Даже двадцати с чем-то лет отроду она носила на лице ту угрюмую маску, что предвещала безжалостное будущее. Платье излишне открывало тогда еще худосочные бедра. Волосы длинные и прямые, расчесанные на прямой пробор. Она со своим спутником стояла перед входом в нечто вроде сельского бара - заведения того сорта, на которое вы вдруг натыкаетесь после очередного изгиба второстепенного шоссе. Стены здания были из грубо обтесанных бревен. В окне маячила реклама 'Будвайзера'.
  
  Бонита обнимала за талию мужчину в футболке, джинсах и резиновых сапогах, который обхватывал ее за плечи. Рядом с ним виднелась задняя часть мотоцикла.
  
  Парень был несколько странного вида. Одна сторона его - левая - скособочилась и более чем намекала на атрофию, охватившую его от шеи до левой ноги. Он походил на какой-то фрукт, который нарезали на ломтики, а потом без особой точности попытались собрать обратно. Впрочем, если не обращать внимания на асимметрию, выглядел он совсем не плохо - высокий, худощавый, со светлыми лохмами по плечи и густыми усами.
  
  Ехидно-хитроватое выражение у него на лице резко контрастировало с торжественной важностью Бониты. Это был тот взгляд, который вы видите на лицах местных деревенщин, когда заходите в таверну маленького городка в незнакомых краях, просто чтобы выпить чего-нибудь холодненького и немного побыть в одиночестве. Тот взгляд, которого вы старательно избегаете и из-за которого стараетесь побыстрей убраться за двери, поскольку он означает неприятности и ничего более.
  
  Меня ничуть не удивляло, что его обладатель в итоге оказался за решеткой.
  
  - Держи. - Я отдал ей фото обратно, и она тщательно уложила его обратно в сумочку.
  
  - Не хочешь еще побегать?
  
  - Неа. Я типа устала.
  
  - Хочешь домой?
  
  - Ага.
  * * *
  
  На обратном пути в машине Мелоди совсем притихла, словно опять одурманенная таблетками. У меня было неуютное чувство, что я как-то неправильно с ней поступил, зря растормошил ее, только чтобы опять вернуть в унылую повседневность.
  
  Мне вспомнилось, что я слышал на лекции одного из старших профессоров на выпускном курсе, полном честолюбивых будущих психотерапевтов:
  
  'Когда вы приходите к решению зарабатывать на жизнь, помогая людям, испытывающим эмоциональные страдания, вы также принимаете решение в буквальном смысле тащить этих людей на собственной спине, причем достаточно долго. К чертям все эти разговоры о профессиональной ответственности и уверенности в себе! Все это пустые словеса. Вам предстоит каждый день в своей жизни сталкиваться с беспомощностью. Ваши пациенты будут липнуть к вам, как цыплята, готовые прибиться к первому же живому существу, как только высунут голову из скорлупы. Если вы не способны управиться с этим, идите в бухгалтеры'.
  
  Сейчас счетоводная книга, полная бездушных цифр, представлялась мне более чем желанным зрелищем.
  Глава 7
  
  В половине восьмого вечера я поехал в мастерскую Робин. Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы в последний раз виделись, и я здорово соскучился. Она открыла дверь, одетая в просвечивающее белое платье, выгодно оттенявшее смугловатый оттенок ее кожи. Волосы распущены, в ушах золотые кольца.
  
  Она протянула мне руки, и мы надолго застыли в объятии. Зашли внутрь, так и не отпуская друг друга.
  
  Ее обиталище представляло собой старый склад на Пасифик-авеню в Венис[26]. Как и у множества подобных мастерских в округе, никакой вывески нет, окна наглухо закрашены белой краской.
  
  Робин провела меня через переднюю в рабочую зону, набитую всякой всячиной, начиная с электроинструмента - циркулярная пила, ленточная пила, сверлильный станок - и заканчивая стопками напиленной древесины, среди которых, как обычно, были раскиданы пресс-формы для выклейки кузовов различных инструментов, стамески, измерительные линейки, шаблоны... В помещении стоял знакомый запах опилок и клея, пол усыпан стружкой.
  
  Пройдя через болтающиеся на пружинах распашные двери, мы оказались в жилой зоне: гостиная, кухня, маленький кабинет. Наверху, на чердаке, - спальня. В отличие от мастерской ее личное пространство не было ничем заставлено или завалено. Большую часть мебели она сделала своими руками, и кругом царило цельное твердое дерево, простое и элегантное.
  
  Робин усадила меня на мягкую кушетку с тканевой обивкой - рядом стоял керамический поднос с кофе, пирогом, салфетками, тарелками и вилками, - сама присела вплотную ко мне. Я взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал.
  
  - Привет, дорогой!
  
  Когда мы обнялись, я ощутил под тонкой тканью ее твердую спину - твердую за податливой, полной волнующих изгибов мягкостью. Робин работала руками, и меня всегда изумляло это редкостное сочетание крепких мускулов и чисто женской роскоши ее тела. Что бы она ни делала - осторожно поворачивала заготовку из розового дерева у жадных челюстей ленточной пилы, просто шла рядом со мной, - любое ее движение было отмечено непогрешимой уверенностью и грацией. Встреча с ней стала самым лучшим событием во всей моей жизни. Уже ради одного этого стоило бросить работу и карьеру.
  * * *
  
  Однажды я со скуки забрел в магазин гитар Маккейба в Санта-Монике, где принялся перебирать старые ноты и один за другим пробовать развешанные по стенам инструменты. Присмотрел одну особенно привлекательную гитару, вроде моего 'Мартина', но даже еще лучше изготовленную. Меня восхитило мастерство мастера - это была штучная ручная работа, - и я пробежался пальцем по струнам, которые отозвались чарующим, долго не смолкающим звуком. Сняв гитару со стены, я немного поиграл, и звучала она ничуть не хуже, чем выглядела.
  
  - Нравится?
  
  Голос был женский, и принадлежал он потрясающему созданию лет двадцати пяти. Она стояла совсем близко от меня - как долго, я точно не знал, поскольку с головой ушел в игру. Личико в форме сердечка, увенчанное роскошной копной золотистых кудрей. Миндалевидные глаза, довольно широко расставленные, цвета старого красного дерева. Невысокая, не выше пяти футов и двух дюймов, с худенькими запястьями, переходящими в тонкие изящные руки с длинными, сужающимися к концам пальцами. Когда она улыбнулась, я заметил, что два верхних резца чуть выдаются относительно остальных зубов, что придавало ее улыбке какой-то необъяснимый шарм.
  
  - Да. По-моему, просто класс.
  
  - Не сказала бы.
  
  Она подбоченилась, отставив бедро, - весьма выдающееся во всех смыслах бедро. Ее отличал тот тип фигуры - крепенькой, грудастой, с в меру впалым животом, - которую не мог скрыть даже рабочий халат, который она набросила поверх свитера с высоким горлом.
  
  - В самом деле?
  
  - В самом деле. - Она взяла у меня гитару. - Вот в этом месте, - постучала пальчиком по деке, - слишком много сошкурено, слишком тонко. И баланс между головкой грифа и кузовом мог бы быть получше. - Взяла несколько аккордов. - В общем и целом по пятибалльной шкале - твердая четверочка.
  
  - А вы, похоже, в таких делах сечете.
  
  - А как же еще. Это ведь я ее сделала.
  
  В тот же день она пригласила меня к себе в мастерскую и показала мне инструмент, над которым как раз работала.
  
  - Этот должен быть на пятерку. А та у меня из первых. Опыт приходит со временем.
  
  Через несколько недель она призналась, что это был способ меня подцепить - в некотором роде женский вариант приглашения 'показать гравюры'[27].
  
  - Мне понравилось, как ты играл. Так чувственно...
  
  После этого мы стали встречаться регулярно. Я выяснил, что в семье Робин была единственным ребенком - не совсем обычной дочерью искусного столяра-краснодеревщика, который обучил ее всему, что знал про то, как превратить простые доски в произведения искусства. Попробовала поучиться в колледже, специализируясь на дизайне, но регламентация ее всегда бесила - равно как факт, что ее отец интуитивно знал о форме и функциональности гораздо больше, чем все преподаватели и учебники вместе взятые. После его смерти она бросила учебу, взяла деньги, которые он ей оставил, и вложила их в мастерскую в округе Сан-Луис-Обиспо. Познакомилась с несколькими местными музыкантами, которые стали приносить ей инструменты в ремонт. Поначалу это было не более чем побочное направление ее деятельности, поскольку Робин пыталась зарабатывать на жизнь разработкой и производством мебели на заказ. Но потом стала проявлять куда больший интерес к гитарам, банджо и мандолинам, которые попадали к ней на верстак. Прочитала несколько учебников по изготовлению музыкальных инструментов, поняла, что все требуемые умения у нее есть, и сделала свою первую гитару. Звучала та великолепно, и она продала ее за пятьсот долларов. Это ее окончательно зацепило. Через две недели она переехала в Эл-Эй, где музыкантов хоть отбавляй, и основала мастерскую.
  
  Когда я ее встретил, Робин делала по два инструмента в месяц плюс занималась ремонтом. Благодаря объявлениям в специализированных журналах набрала заказов на четыре месяца вперед. Начала прилично зарабатывать.
  
  Я наверняка влюбился в нее еще при нашей первой встрече, но мне понадобилась пара недель, чтобы окончательно это осознать.
  
  Через три месяца мы стали поговаривать о том, чтобы съехаться и жить вместе, но этого так и не случилось. Никаких возражений философского плана ни у одной из сторон не имелось, но ее обиталище было слишком тесным для двоих, а мой дом не мог уместить ее мастерскую. Понимаю, это выглядит не слишком-то романтично - позволять встать на пути таким приземленным материям, как жилплощадь и личное удобство, - но мы настолько хорошо проводили время вместе, сохраняя свою независимость, что не было особых стимулов что-то менять. Часто она могла остаться у меня на ночь, а в другое время уже я заваливался к ней в лофт. А бывало, что по вечерам каждый из нас шел своим путем.
  
  Пока что это нас вполне устраивало.
  * * *
  
  Прихлебывая кофе, я поглядывал на пирог.
  
  - Возьми кусочек, детка.
  
  - Не хочу наедаться перед ужином.
  
  - А может, мы и не пойдем куда-то ужинать. - Робин погладила мне затылок. - Ой, какой ты зажатый! - Она принялась разминать мне мускулы на плечах и шее. - Давненько у тебя такого не было.
  
  - Есть серьезная причина.
  
  И я рассказал ей про утренний визит Майло, про убийство, про Мелоди и Тоула.
  
  Когда закончил, Робин положила руки мне на плечи.
  
  - Алекс, ты действительно хочешь во все это влезать?
  
  - А у меня есть выбор? Я видел глаза этой девчонки во сне. Я был дураком, что дал себя втянуть, но теперь уже увяз по уши.
  
  Робин посмотрела на меня. Уголки ее рта приподнялись в улыбке.
  
  - Ты такой доверчивый простак... И такой чудесный...
  
  Она зарылась носом мне под подбородок. Я прижал ее к себе и погрузился лицом ей в волосы. Они пахли лимоном, медом и розовым деревом.
  
  - Я правда тебя люблю.
  
  - Я тоже люблю тебя, Алекс.
  
  Мы начали раздевать друг друга, и когда на нас уже ничего не осталось, я подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице на чердак. Не желая отпускать ее хотя бы на секунду, не отрывался ртом от ее губ, пока не оказался сверху. Она обхватила меня руками и ногами, словно вьюнок. Мы соединились, и я забыл обо всем на свете.
  Глава 8
  
  Мы проспали до десяти вечера и проснулись, умирая от голода. Я спустился в кухню и сделал сэндвичи с итальянской салями и швейцарским сыром на ржаном хлебе, нашел кувшин бургундского и отволок все это добро обратно наверх для позднего ужина в постели. Мы быстро все подмели, обмениваясь по ходу дела отдающими чесноком поцелуями и роняя крошки на простыни, обнялись и опять завалились спать.
  
  Вырвал нас из сна телефонный звонок.
  
  Робин сняла трубку.
  
  - Да, Майло, он тут. Нет, всё в порядке. Даю.
  
  Она передала мне трубку и опять зарылась в простыни.
  
  - Привет, Майло. Сколько сейчас времени?
  
  - Три часа ночи.
  
  Я резко сел в кровати и протер глаза. Небо за световым люком в крыше было черным.
  
  - Что случилось?
  
  - Это та девчонка - Мелоди Куинн. Она словно взбесилась - проснулась с криками. Бонита позвонила Тоулу, а тот перезвонил мне. Требует, чтобы ты немедленно туда приехал. Похоже, он вне себя.
  
  - Пошел он в жопу. Я ему не мальчик на побегушках.
  
  - Хочешь, чтобы я ему это передал? Он тут, рядом.
  
  - Так ты там, что ли? У нее дома?
  
  - Естественно! Ни дождь, ни град, ни тьма, ни прочая фигня не остановят нашего верного слугу общества, и все в таком духе[28]. У нас тут теплая компания. Доктор, Бонита и я. Ребенок спит. Тоул ей чего-то вколол.
  
  - Еще бы.
  
  - Девчонка проболталась мамаше насчет гипноза. Тоул хочет, чтоб ты был здесь под рукой, если она опять проснется - вывести ее из транса или еще чего.
  
  - Вот говнюк... Гипноз тут совершенно ни при чем. У ребенка проблемы со сном из-за всей этой наркоты, которой он ее пичкает.
  
  Но сам я был далеко не так уверен в своих словах. После сеанса на пляже она наверняка переволновалась.
  
  - Я уверен, что ты прав, Алекс. Просто хотел дать тебе повод приехать сюда, чтобы узнать, что происходит. Если ты хочешь, чтобы я отшил Тоула, то я это сделаю.
  
  - Повиси-ка на телефоне минуточку. - Я помотал головой, стараясь обрести ясность мыслей. - Она сказала что-нибудь, когда проснулась, - что-нибудь вразумительное?
  
  - Я только самый конец застал. Они сказали, что это произошло уже четвертый раз за ночь. Девочка кричала и звала отца: 'Папочка, папочка!' - типа того, но очень громко. Это и выглядело, и звучало довольно паршиво, Алекс. Лично меня это напрягло.
  
  - Все, уже еду. Постараюсь побыстрей.
  
  Я одарил спящую мумию рядом со мной поцелуем в попку, слез с кровати и поспешно оделся.
  * * *
  
  Помчался в машине вдоль океана, направляясь к северу. Улицы были пустыми и скользкими от водяной пыли с океана. Навигационные огни на конце пирса мерцали, словно булавочные проколы в черной бумаге. На горизонте маячили несколько траулеров. В этот час акулы и прочие ночные хищники наверняка вовсю рыскали по дну океана в поисках добычи. Интересно, подумалось мне, какая кровавая резня идет сейчас под глянцево-черной кожей воды и сколько еще ночных охотников крадется сейчас по суше, скрываясь в темных переулках, за мусорными баками, прячась среди листьев и веток пригородных кустов - широко раскрывших глаза, тяжело дышащих...
  
  Пока ехал, разработал новую теорию эволюции. У зла имелась своя собственная метаморфоза разума: акулы и острозубые гадины, слизисто-скользкие ядовитые твари, скрывающиеся в вязком иле, не сдались в постепенном процессе превращения в амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих. Единственный качественный скачок перенес зло из воды на сушу. От акулы к насильнику, от угря к грабителю с ножом, от ядовитого слизня - к убийце с дубиной, когда кровожадность зашита уже в самой сердцевине спирали ДНК.
  
  Казалось, что тьма давит на меня со всех сторон, настойчивая, зловонная. Я посильней придавил педаль акселератора, с силой пробиваясь сквозь нее.
  
  Когда я подъехал к жилому комплексу, Майло поджидал меня в дверях.
  
  - Она только что опять начала по новой.
  
  Я услышал это еще до того, как вошел в спальню.
  
  Свет был притушен. Мелоди сидела, выпрямившись на кровати, закостенев всем телом, - глаза широко открыты, но ни на чем не сфокусированы. Бонита сидела рядом с ней. Тоул, в спортивном костюме, стоял с другой стороны.
  
  Девочка всхлипывала, как раненое животное. Подвывала, стонала и раскачивалась взад и вперед. Потом вой стал постепенно набирать силу, как сирена, пока не перешел в истошный визг; ее тоненький голосок рвал тишину в клочья.
  
  - Папка! Папка! Папка!
  
  Волосенки прилипли к лицу, липкие от пота. Бонита попробовала ее обнять, но она стала отбиваться и вырвалась. Мать была беспомощна.
  
  Крики продолжались, казалось, целую вечность, а потом прекратились, и Мелоди опять принялась тихонько подвывать.
  
  - Господи, доктор, - взмолилась Бонита, - она сейчас опять начнет! Сделайте что-нибудь!
  
  Тоул заметил меня.
  
  - Может, доктор Делавэр поможет? - с отвращением процедил он.
  
  - Нет, нет, я не хочу, чтобы он даже близко к ней подходил! Это все из-за него!
  
  Тоул не стал с ней спорить. Я мог поклясться, что он чуть ли не открыто торжествовал.
  
  - Миссис Куинн... - начал было я.
  
  - Нет! Не подходите! Убирайтесь!
  
  Ее вопли опять завели Мелоди, и она снова принялась звать отца.
  
  - Прекрати!
  
  Бонита метнулась к ней, зажала рот. Стала трясти.
  
  Мы с Тоулом двинулись одновременно. Оттащили ее. Он отвел мать в сторону, начал говорить что-то, чтобы ее угомонить.
  
  Я же повернулся к Мелоди. Она тяжело дышала. Зрачки расширились. Я прикоснулся к ней. Она вся сжалась.
  
  - Мелоди, - прошептал я. - Это я, Алекс. Все хорошо. Никто тебя не обидит.
  
  Пока я говорил, она немного остыла. Я продолжал ее убалтывать, зная: то, что я скажу, гораздо менее важно, чем то, как я это скажу. Я сохранял негромкий ритмический рисунок речи - спокойный, беззаботный, утешительный. Гипнотический.
  
  Вскоре девочка опустилась на подушки. Я помог ей лечь. Разомкнул руки, которыми она себя обхватывала. Продолжал успокаивающе с ней говорить. Ее мышцы стали расслабляться, а дыхание замедлилось, стало размеренным. Я приказал ей закрыть глаза, и она послушалась. Я поглаживал ее по плечу, продолжая говорить с ней, рассказывать ей, что все хорошо, что она в безопасности.
  
  Мелоди свернулась калачиком, подоткнула под себя одеяло и засунула в рот большой палец.
  
  - Выключите свет, - сказал я.
  
  В комнате стало темно.
  
  - Давайте оставим ее в покое.
  
  Бонита, доктор и Майло вышли.
  
  - А теперь ты продолжишь спать, Мелоди, проведешь очень спокойную и приятную ночь с хорошими снами. А когда проснешься утром, будешь чувствовать себя бодрой и отдохнувшей.
  
  Я услышал, как она тихонько посапывает.
  
  - Спокойной ночи, Мелоди! - Я наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.
  
  Она пролепетала одно слово:
  
  - Папка.
  
  Я прикрыл дверь в ее комнату. Бонита металась по кухне, заламывая пальцы. На ней был застиранный мужской махровый халат, волосы убраны в узел на затылке и накрыты косынкой. Вид у нее был гораздо более бледный, чем тогда, когда я застал ее за уборкой.
  
  Тоул склонялся над своей черной сумкой. Защелкнул ее, встал и провел пальцами по волосам. Завидев меня, выпрямился во весь рост и гневно глянул на меня сверху вниз, готовый к очередной лекции.
  
  - Ну что, довольны? - бросил он.
  
  - Только не начинайте, - предостерег я его. - Не надо никаких 'я же вам говорил'.
  
  - Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я был так против того, чтобы влезать в голову этого ребенка?
  
  - Никто никуда не влезал. - Я почувствовал, как сжимаются мышцы живота. Тоул воплощал в себе всех самодовольных авторитетов, к которым я питал отвращение.
  
  Он снисходительно покачал головой:
  
  - Вам явно следует освежить память.
  
  - А вот вы явно просто лицемерный напыщенный гондон!
  
  Синие глаза вспыхнули. Он поджал губы.
  
  - А как вы посмотрите на то, что я сообщу о вашем поведении в комитет по этике Медицинского совета штата?
  
  - Валяйте, доктор.
  
  - Я всерьез над этим подумываю. - Вид у него был как у кальвинистского проповедника - суровый, чопорный и самодовольный.
  
  - Флаг вам в руки. Заодно проведем небольшую дискуссию насчет правомерности использования стимулирующих медикаментов для детей.
  
  Тоул усмехнулся:
  
  - Понадобится кто-то посерьезней вас, чтобы запятнать мою репутацию.
  
  - Не сомневаюсь. - Пальцы сами собой сжались в кулаки. - У вас ведь легионы верных последователей! Вроде вон той женщины. - Я ткнул пальцем в сторону кухни. - Они сдают вам своих детей, словно поломанные живые игрушки, и вы их кое-как подшаманиваете: тут-там подкрутили - и сразу таблеточку; подгоняете их к запрошенному техзаданию. Надо сделать их послушными и тихими, покладистыми и уступчивыми? Пожалуйста! Получайте своих полусонных маленьких зомби! А вы, блин, просто герой!
  
  - Я не желаю все это выслушивать. - Он выступил вперед.
  
  - Естественно, не желаете, герой вы наш. Но почему бы вам не зайти туда и прямо не сказать, что вы на самом деле про нее думаете? Тяжелый случай, предрасположенность на клеточном уровне, так-так, давайте-ка посмотрим: гены ни к черту, никакой адекватной самооценки...
  
  Он замер на месте.
  
  - Полегче, Алекс, - опасливо подал голос Майло из своего угла.
  
  Из кухни появилась Бонита.
  
  - Что тут происходит? - агрессивно вопросила она.
  
  Мы с Тоулом воинственно уставились друг на друга, как боксеры после гонга.
  
  Он тут же сменил тон и очаровательно ей улыбнулся:
  
  - Ничего, моя дорогая. Просто профессиональная дискуссия. Мы с доктором Делавэром пытаемся определить, что будет лучше для Мелоди.
  
  - Лучше, чтоб больше никаких гипнозов! Вы сами мне сказали.
  
  - Да. - Тоул потопал носком туфли, стараясь не выдавать смущения. - Таково было мое профессиональное мнение. - Он вообще обожал это слово - 'профессиональный'. - И таковым оно остается.
  
  - Ну так скажите ему! - Она ткнула пальцем в меня.
  
  - Именно это мы и обсуждали, дорогая.
  
  Пожалуй, он несколько перестарался с вкрадчивостью, поскольку лицо ее напряглось, и она подозрительно понизила голос.
  
  - А что тут обсуждать-то? Я не хочу, что он или вот он, - очередной воинственный тычок в сторону Майло, - тут ошивались. - Бонита повернулась к нам. - Добреньких тут корчили и только напакостили! У моей дочки припадки, она визжит как резаная, и теперь я потеряю место! Точно потеряю!
  
  Ее лицо перекосилось. Она закрыла его руками и расплакалась. Тоул увивался вокруг нее, как жиголо с Беверли-Хиллз, - обнимал за плечи, утешал, повторял: 'Тише, тише'. Отвел ее к дивану, усадил, стоя навис над ней, похлопывая по плечу.
  
  - Я потеряю место, - насморочно пробубнила она сквозь сомкнутые пальцы. - Они здесь не любят шума. - Убрала руки, подняла мокрые глаза на Тоула.
  
  - Тише-тише, все будет в порядке. Я за этим прослежу.
  
  - Но как же эти припадки?
  
  - Этим я тоже займусь. - Он бросил на меня колючий взгляд, полный неприкрытой злобы - и, как я был убежден, некоторой доли страха.
  
  Бонита шмыгнула носом и утерлась рукавом.
  
  - Я не понимаю, с чего ей вдруг просыпаться и звать папу! Этот гаденыш и пальцем для нее не пошевелил, даже сраного цента не дал на ее содержание! Никогда он ее не любил! С чего она плачет по нему, доктор Тоул? - Она подняла на него глаза, словно послушница, взывающая к настоятелю.
  
  - Тише-тише...
  
  - Он совершенно ненормальный, этот Ронни Ли! Вот только посмотрите! - Женщина сорвала с головы косынку, встряхнула рассыпавшимися по плечам волосами и нагнула голову, показывая макушку. Продолжая хныкать, разделила пряди волос в центре головы. - Посмотрите на это!
  
  Выглядело это жутко. Толстый мокнущий шрам размером с жирного червя. Словно этот червь ввинтился ей под скальп и устроился там. Кожа вокруг него была синевато-багровой и бугристой - результат небрежной работы хирурга - и совершенно лишенной волос.
  
  - Теперь поняли, почему я это прикрываю? - вскричала Бонита. - Это он мне сделал! Цепью! Ронни Ли Куинн! - Она словно выплюнула это имя. - Чокнутый злобный ублюдок! Так вот этого 'папочку-папочку' она звала? Эту мразь!..
  
  - Тиши-тише, - все повторял Тоул. Он повернулся к нам. - Вы, джентльмены, еще желаете что-либо обсудить с миссис Куинн?
  
  - Нет, доктор, - ответил Майло и повернулся уходить. Ухватил меня за локоть, увлекая за собой.
  
  Но я еще не все высказал.
  
  - Объясните ей, доктор. Объясните, что это не припадки. Что это просто ночные кошмары и что они пройдут сами собой, если ее не волновать. Объясните ей, что не надо давать ей ни фенобарбитал, ни дилантин, ни тофранил!
  
  Тоул продолжал похлопывать ее по плечу.
  
  - Спасибо за профессиональное мнение, доктор. Я управлюсь с этим случаем как сочту нужным.
  
  Я стоял как вкопанный.
  
  - Да пошли же, Алекс!
  
  Майло отпустил меня только за дверью.
  
  Парковка жилого комплекса была забита 'Мерседесами', 'Порше', 'Альфа-Ромео' и 'Датсун Зетами'. 'Фиат' Майло, припаркованный прямо перед пожарным гидрантом, смотрелся здесь столь же уместно, как калека на легкоатлетических соревнованиях. Мы сели в него, мрачные как тучи.
  
  - Ну и каша заварилась, - произнес детектив.
  
  - Ублюдок!
  
  - Мне на миг показалось, что ты вот-вот ему врежешь. - Он хихикнул.
  
  - Жутко хотелось... Сволочь!
  
  - Все выглядело так, будто он тебя подначивает. Я-то думал, что вы, ребята, поладите...
  
  - На его условиях. Пока мы вели с ним интеллектуальные беседы, так были одного поля ягоды, дружки неразлейвода. А вот когда все стало разваливаться, ему срочно понадобилось найти козла отпущения. Он - эгоманьяк. Доктор всемогущ! Доктор может все исправить! Ты видел, как она поклонялась ему, долбаному Большому Белому Отцу?[29] Наверняка порезала бы ребенку вены, если б он приказал!
  
  - Ты беспокоишься за ребенка, так ведь?
  
  - Ты чертовски прав, еще как беспокоюсь! Ты ведь и сам прекрасно знаешь, как он собирается поступить, так ведь? Добавить еще наркоты! Через пару дней это будет не ребенок, а пускающий слюни овощ!
  
  Майло пожевал губу. Через несколько минут он сказал:
  
  - Ну, мы с этим все равно ничего не можем поделать. Уже жалею, что изначально во все это тебя втянул.
  
  - Забудь. Ты тут ни при чем.
  
  - Еще как при чем! Разленился, понадеялся, что вот раз - и все чудом разрешится... А надо было по старинке ножками поработать. Опросить помощников Хэндлера, получить из компьютера список известных преступников - особенно любителей побаловаться ножиком, перелопатить его как следует. Просмотреть рабочие материалы Хэндлера. Да все это изначально было вилами на воде писано - все-таки семилетний ребенок!
  
  - Она вполне могла оказаться хорошим свидетелем.
  
  - Разве все бывает так просто, а? - С третьей попытки мотор все-таки завелся. - Извини, что поломал тебе ночь.
  
  - Это не ты. Это он.
  
  - Да забудь ты про него, Алекс! Говнюки - как сорняки, офигеешь от них избавляться, а только избавишься, как на том же месте новые вырастут. Это как раз то, чем я занимаюсь уже восемь лет, - выпалываю убийц, как сорную траву, и смотрю, как они опять вылазят - быстрее, чем я их убираю.
  
  Голос у него звучал устало, и он словно постарел.
  
  Я вылез из машины и опять засунул голову внутрь, облокотившись об опущенное стекло.
  
  - До завтра.
  
  - Что?
  
  - Рабочие материалы. Надо просмотреть рабочие материалы Хэндлера. Я могу быстрее тебя сказать, кто из его пациентов был действительно опасен.
  
  - Шутишь?
  
  - Нисколько. Я весь во власти гражданочки Зейгарник.
  
  - Какой-какой гражданочки?
  
  - Зейгарник[30]. Это была такая русская женщина-психолог, которая открыла, что у людей развивается непреодолимая тяга к незаконченным делам. Вот в ее честь это явление и назвали. Эффект Зейгарник. Как у большинства трудоголиков, он у меня просто космический.
  
  Майло посмотрел на меня так, будто я сболтнул какую-то чушь.
  
  - Так-так. Хорошо. А этот твой зейгарник достаточно большой, чтобы всколыхнуть твою размякшую зрелую жизнь?
  
  - Какого черта, жизнь начинала уже становиться скучной! - Я хлопнул его по плечу.
  
  - Ну, как знаешь. - Стёрджис пожал плечами. - Привет Робин.
  
  - А ты передавай привет своему доктору.
  
  - Если он еще будет там, когда я вернусь. Все эти полуночные разъезды проверяют наши отношения на прочность. - Он почесал уголок глаза и нахмурился.
  
  - Я уверен, что он с этим смирится, Майло.
  
  - Да ну? С чего бы?
  
  - Если он настолько псих, чтобы вообще с тобой связаться, то у него хватит дури с тобой и остаться.
  
  - Очень утешил, дружище.
  
  Детектив воткнул первую передачу и укатил.
  Глава 9
  
  На момент своего убийства Мортон Хэндлер занимался психиатрической практикой уже без малого пятнадцать лет, приняв за все это время для лечения и разовых консультаций более двух тысяч пациентов. Записи об этих людях хранились в желтых канцелярских папках и были уложены в картонные коробки, крепко заклеенные скотчем и опечатанные полицейской печатью - по сто пятьдесят штук в каждой.
  
  Майло привез эти коробки ко мне домой - с помощью худощавого, лысоватого чернокожего детектива по имени Делано Харди. Пыхтя и сопя, они затащили коробки ко мне в столовую. Вскоре все стало выглядеть так, будто я только что въехал или собираюсь переезжать.
  
  - Все не так плохо, как кажется, - заверил меня Майло. - Все до единой тебе смотреть не придется. Правда, Дел?
  
  Харди прикурил сигарету и согласно кивнул.
  
  - Мы уже сделали предварительную сортировку, - сказал он. - Исключили всех, кто уже умер. Решили, что вряд ли они могут быть потенциальными подозреваемыми.
  
  Оба заржали. Черным коповским смехом.
  
  - Вдобавок, - продолжал Харди, - в отчете коронера говорится, что Хэндлера с девушкой зарезал кто-то далеко не хилый. Глотку с первой же попытки раскроили до самого позвоночника.
  
  - Что означает, - перебил я, - мужчину.
  
  - Дамочки тоже встречаются ого-го какие! - рассмеялся Харди. - Но мы ставим все-таки на мужика.
  
  - Тут примерно шестьсот пациентов мужского пола, - добавил Майло. - Вон те четыре коробки.
  
  - А еще, - объявил Харди, - мы привезли вам небольшой подарок.
  
  Он вручил мне небольшую коробочку, завернутую в зелено-красную рождественскую бумагу с узором в виде почтовых рожков и веночков из падуба. Она была перевязана красной ленточкой.
  
  - Другой бумаги не нашли, - объяснил Харди.
  
  - Думаем, тебе понравится, - добавил Майло.
  
  Я начал чувствовать себя зрителем какого-то 'черно-белого' комедийного скетча. 'Здравствуй, дядя Том! Доброго здоровьичка, маса!' С Майло произошло любопытное превращение. В присутствии другого детектива он дистанцировался от меня и нацепил на себя маску крутого всезнающего копа-ветерана.
  
  Я распаковал коробку и открыл ее. Внутри, на слое ваты, лежало закатанное в пластик удостоверение Лос-анджелесского департамента полиции. Фотография на нем оказалась в точности та же, что и на моих водительских правах, с тем странным замороженным выражением лица, которым, похоже, отличаются все фото на документы. Под фотографией имелась моя подпись - тоже с водительских прав. Еще ниже - имя-фамилия, моя ученая степень и должность 'специальный консультант', напечатанные типографским шрифтом. Жизнь имитирует искусство...
  
  - Я тронут.
  
  - Нацепляй, - сказал Майло. - И постарайся поторжественней.
  
  Карточка очень походила на тот бейдж, который я носил в Западном педиатрическом, только вместо шнурка - зажим. Я прикрепил его к воротничку рубашки.
  
  - Вещь! - сказал Харди. - Если б с ней еще и в кино бесплатно пускали - вообще цены не было бы.
  
  Он полез в пиджак и выудил оттуда сложенный лист бумаги.
  
  - А теперь осталось только прочитать и подписать. - Протянул мне ручку.
  
  Я прочитал - сплошь мелкий шрифт.
  
  - Тут говорится, что вы не должны мне платить.
  
  - Верно, - с притворной грустью вздохнул Харди. - И если вы порежетесь бумагой, читая эти документы, то не сможете вчинить иск департаменту.
  
  - Это чтобы начальство не ныло, Алекс, - сказал Майло.
  
  Я пожал плечами и поставил подпись.
  
  - А теперь, - объявил Харди, - вы - официальный консультант Департамента полиции Лос-Анджелеса. - Он сложил бумагу и сунул ее обратно в карман. - Прямо как тот петух, который затрахал всех кур в курятнике, так что его кастрировали и превратили в консультанта.
  
  - Очень лестно, Дел.
  
  - Друг Майло - мой друг, и все такое.
  
  Майло тем временем достал свой швейцарский армейский нож и открывал заклеенные коробки. Дюжинами вытаскивал оттуда папки и аккуратными стопками раскладывал на обеденном столе.
  
  - Они в алфавитном порядке, Алекс. Можешь проглядеть их и отобрать самых чеканутых.
  
  Когда он закончил, они с Харди приготовились отбыть.
  
  - А мы тем часом пообщаемся с плохими парнями из базы данных по схожим преступлениям. Уже распечатали.
  
  - Работы - начать да кончить, - буркнул Харди и, хрустнув пальцами, принялся высматривать, куда бы выбросить окурок, сгоревший до самого фильтра.
  
  - Бросьте в раковину.
  
  Он отошел.
  
  Когда мы остались одни, Майло сказал:
  
  - Я вправду тебе очень благодарен, Алекс. Не перенапрягайся - не пытайся все закончить за сегодня.
  
  - Сделаю сколько смогу, пока в глазах не начнет расплываться.
  
  - Хорошо. Мы тебе еще сегодня пару раз позвоним. Вдруг ты чего нароешь по ходу пьесы...
  
  Вернулся Харди, поправляя галстук. Он щеголял в отличном темно-синем костюме-тройке, белой рубашке, кроваво-красном галстуке и сверкающих черных лоферах телячьей кожи. Майло в своих провисших штанах и унылой спортивной куртке из твида выглядел рядом с ним еще более потасканным, чем обычно.
  
  - Готов, братан? - спросил Харди.
  
  - Готов.
  
  - Тогда вперед.
  
  Когда они ушли, я поставил на проигрыватель пластинку Линды Ронстадт и под аккомпанемент композиции 'Бедный, бедный я, несчастный' приступил к исполнению обязанностей консультанта.
  * * *
  
  Восемьдесят процентов пациентов мужского пола в карточках распадались на две категории. Первую представляли собой богатые бизнесмены и руководители различного звена, направленные своими терапевтами по поводу различных симптомов, могущих иметь отношение к стрессу, - стенокардии, импотенции, болей в брюшной полости, хронических головных болей, бессонницы, кожной сыпи непонятной этиологии. Во вторую входили люди всех возрастов, которым был поставлен диагноз 'депрессия'. Я наскоро просмотрел их истории болезни и отложил оставшиеся двадцать процентов для более пристального изучения.
  
  Когда я приступил, то совершенно не знал, что являл собой Мортон Хэндлер как психиатр, но после нескольких часов изучения его карточек у меня понемногу начало складываться представление о нем - представление далеко не отрадное. Святым я его уж точно не назвал бы.
  
  Записи о своих терапевтических сеансах он вел поверхностно, небрежно и настолько расплывчато, что с равным успехом мог не вести их вообще. При чтении было невозможно понять, чем он вообще занимался во время бесчисленных сорокапятиминутных приемов. Сведения о схемах лечения, прогнозах, механизмах возникновения стресса - в общем, обо всем, что так или иначе можно счесть существенным с медицинской или психологической точки зрения, оказались весьма скудными. Это разгильдяйство становилось еще более заметным в записях, сделанных за последние пять или шесть лет его жизни.
  
  А вот его финансовые отчеты, с другой стороны, оказались весьма методичными и подробными. Расценки у него были высокие, а его письма должникам с напоминанием о погашении задолженности отличались строгостью и четкостью формулировок.
  
  И хотя последние нескольких лет Хэндлер тратил все меньше времени на беседы с больными и больше занимался выпиской рецептов, объемы назначаемых им медицинских препаратов в целом не превышали обычного уровня. В отличие от Тоула к 'толкачам' он вроде не относился. Но и терапевт из него был тот еще.
  
  Что меня действительно зацепило, так это его склонность - опять-таки наиболее заметная в последние годы - вставлять в свои записи ехидные замечания. Эти заметки, которые он даже не удосужился упрятать за медицинским жаргоном, представляли собой не более чем саркастические выпады против пациентов. 'То ржет, то сопли жует' - это про пожилого пациента с жалобами на резкие перепады настроения. 'Вряд ли способен к какому-нибудь конструктиву' - его приговор другому. 'Хочет прикрыться терапией от скучной бессмысленной жизни'. 'Реальный неудачник'. И так далее.
  
  Ближе к вечеру моя психологическая аутопсия Хэндлера была в общем и целом закончена. Он 'перегорел' - еще один среди множества рабочих муравьев, выросших в ненависти к избранной профессии. Наверное, какое-то время Хэндлер еще относился к делу с должным тщанием - его ранние записи оказались вполне достойными, и даже не без творческой искры, - но под конец он уже таким не был. Тем не менее продолжал упорно держаться за опостылевшую практику, день за днем, сеанс за сеансом, не желая отказываться от шестизначных поступлений и всех благ материального процветания.
  
  Интересно, подумалось мне, чем он занимался, пока пациенты изливали на него свой внутренний раздрай. Дремал, грезил наяву? Погружался в фантазии - сексуальные, финансовые, садистские? Планировал меню на ужин? Занимался арифметикой в уме? Считал овец? Прикидывал, сколько страдающих маниакально-депрессивным психозом уместится на кончике иглы?[31]
  
  Что бы это ни было, речь явно не шла о каком-то настоящем внимании к человеческим существам, сидящим перед ним и верящим, что ему есть до них дело.
  
  Мне сразу вспомнился старинный анекдот - тот, про двух психиатров, которые встретились в лифте в конце рабочего дня. Один молодой, новичок и явно вымотан до предела, падает с ног от усталости - галстук набекрень, волосы всклокочены. Он поворачивается и замечает второго, видавшего виды ветерана, который совершенно невозмутим, свеж и бодр - загорелый, подтянутый, прическа волосок к волоску, на лацкане благоухающая гвоздика.
  
  'Доктор! - заклинает молодой. - Сделайте милость, расскажите, как вам это удается?'
  
  'Что удается, сынок?'
  
  'Так вот сидеть, час за часом, день за днем, выслушивая проблемы людей и не допуская их внутрь себя!'
  
  'А кто их вообще слушает?' - отвечает гуру.
  
  Смешно. Только если вы не выкладываете по девяносто баков за сеанс Мортону Хэндлеру и не получаете скрытую оценку в качестве жующего сопли нытика за свои же деньги.
  
  Может, кто-то из персонажей его сомнительной прозы каким-то образом раскрыл обидный обман и убил его? Конечно, вряд ли стоило с такой жестокостью разделывать на мясо Хэндлера и его подругу только лишь с целью поквитаться за обиду подобного рода. Но как знать? Гнев - хитрая штука; иногда он лежит под спудом годами, и для запуска ему порой хватает вполне тривиального стимула. Случалось, что люди рвали друг друга в клочки и из-за помятого автомобильного бампера...
  
  И все же трудно было поверить, что страдающие депрессией и психосоматическими расстройствами, чьи истории болезни я успел изучить, оказались тем материалом, из которого могли сформироваться полуночные душегубы. Правда, во что мне на самом деле не хотелось верить - так это в то, что имелось две тысячи потенциальных подозреваемых, с которыми придется иметь дело.
  
  Было уже почти пять вечера. Я вытащил из холодильника банку пива 'Курз', вынес на балкон и улегся в шезлонг, закинув ноги на перила. Пил и смотрел, как солнце опускается за верхушки деревьев. Кто-то по соседству включил панк-рок. Странно, но в хриплых воплях и ревущих аккордах никакой дисгармонии я в тот момент не ощутил.
  
  В половине шестого позвонила Робин.
  
  - Привет, котик. Не хочешь приехать? Сегодня вечером 'Ки-Ларго'[32].
  
  - А то, - отозвался я. - Прихватить на ужин чего-нибудь эдакого?
  
  Она на секунду задумалась.
  
  - Как насчет чили-догов? И пива.
  
  - А я уже вовсю по пиву ударяю. - На кухонной стойке лежали три смятые банки 'Курз'.
  
  - Дай мне время наверстать, дорогой. Увидимся около семи.
  
  Майло не проявлялся с половины второго. Тогда он звонил из Беллфлауэра - как раз собирался опросить парня, за которым числилось семь случаев нападения на женщин с отверткой. Очень мало схожести с делом Хэндлера, но работать приходилось с тем, что есть.
  
  Я позвонил в Западный полицейский дивизион и попросил передать Стёрджису, что вечером меня дома не будет. Потом набрал номер Бониты Куинн. Выждал пять гудков и, когда никто не ответил, повесил трубку.
  
  Хамфри и Лорен были, как всегда, великолепны. Чили-доги вызвали у нас отрыжку, но оказались вполне ничего. Обнявшись, мы некоторое время послушали Тэла Фэрлоу и Уэса Монтгомери[33]. Потом я подобрал один из инструментов, раскиданных по студии, и поиграл ей. Робин слушала, прикрыв глаза, с легкой улыбкой на губах, потом мягко сняла мои руки с гитары и притянула меня к себе.
  
  Я собирался остаться на ночь, но к одиннадцати уже не находил себе места.
  
  - Что-то случилось, Алекс?
  
  - Нет.
  
  Это просто мой зейгарник меня дергал.
  
  - Это то дело, так?
  
  Я ничего не сказал.
  
  - Я начинаю за тебя беспокоиться, сладенький. - Робин положила мне голову на грудь - приятная ноша. - Ты стал таким дерганым с того момента, как Майло во все это тебя втянул... Я никогда не знала тебя раньше, но из того, что ты мне рассказывал, это очень похоже на те старые добрые дни.
  
  - Тот старый Алекс был не таким уж плохим парнем, - оборонительно отреагировал я.
  
  Она благоразумно промолчала.
  
  - Нет, - поправился я. - Тот старый Алекс был жутким занудой. Я обещаю не возвращать его назад, о'кей?
  
  - О'кей. - Робин поцеловала меня в кончик подбородка.
  
  - Вот и ладушки.
  
  Но когда я оделся, во взгляде ее смешивались беспокойство, обида и смущение. Когда я начал что-то объяснять, она отвернулась. Я сел на край кровати и обхватил ее за плечи. И поворачивал до тех пор, пока ее руки не скользнули мне на шею.
  
  - Я люблю тебя, - сказал я. - Дай мне немного времени.
  
  Робин издала какой-то сладкий звук и обняла меня еще крепче.
  
  Когда я ушел, она уже засыпала, а ее веки трепетали в предвкушении первого сновидения за ночь.
  
  Я, как волк, накинулся на сто двадцать карточек, которые отложил в сторону, и проработал до ранних утренних часов. В большинстве из них тоже не обнаружилось ничего из ряда вон выходящего. Девяносто одна карточка принадлежала больным медицинского центра 'Кедры-Синай', лежащим в нем по поводу различных физических заболеваний, - Хэндлера вызывали к ним в качестве консультанта, когда он трудился там в составе вспомогательной психиатрической группы. У еще двадцати диагностировали шизофрению, но все они оказались престарелыми пациентами реабилитационного центра, в котором он проработал год.
  
  А вот оставшиеся девять мужчин определенно представляли интерес. Хэндлер поставил им всем различные психопатические расстройства. Естественно, к зафиксированным в историях болезни диагнозам стоило отнестись с изрядной долей скепсиса, поскольку его суждения не вызывали у меня особого доверия. Тем не менее эти карточки стоило изучить более пристально.
  
  Возраст этих пациентов укладывался в промежуток от шестнадцати до тридцати двух лет. Большинство из них были направлены на консультацию всевозможными государственными и общественными организациями, не связанными с медициной, - департаментом по надзору за условно осужденными, Калифорнийским управлением по делам несовершеннолетних, местными церковными приходами... По крайней мере, трое из этих пациентов имели судимости за насильственные преступления. Один из них избил собственного отца, другой зарезал одноклассника, а третий переехал кого-то автомобилем после спонтанно возникшей словесной перепалки.
  
  Ну просто настоящие душки.
  
  Ни один из них не прошел достаточно длительный курс лечения, что неудивительно. Психотерапия мало что может предложить человеку без совести, без морали и зачастую без всякого желания что-либо в себе изменить. Вообще-то психопат по самой своей натуре - это просто вопиющее посягательство на основы современной психологии с ее уравниловкой и глубоко укоренившимся ура-оптимизмом.
  
  Психотерапевты становятся психотерапевтами, потому что в глубине души чувствуют, что люди на самом-то деле все хорошие и что в каждом из них заложен потенциал, позволяющий им стать еще лучше. И неоспоримый факт существования личностей, являющихся буквальным воплощением зла, которое не может быть объяснено никаким сочетанием факторов окружения или воспитания, - это настоящий плевок в тонкую душу любого психотерапевта. Психопат для психолога или психиатра - это все равно что раковый больной в последней стадии для врача, специализирующегося на физических заболеваниях, - ходячее, дышащее свидетельство его беспомощности и профессиональной несостоятельности.
  
  Я знал, что такие 'люди зла' действительно существуют. Бог миловал, в работе мне их попадались буквально единицы - в основном подростки, но было и несколько детей. Особенно хорошо помню одного мальчишку, которому не исполнилось еще и двенадцати, но который уже обзавелся таким циничным, каменным, мерзко ухмыляющимся лицом, каким гордился бы и пожизненный сиделец Сан-Квентина[34]. Он вручил мне свою визитную карточку - прямоугольник шокирующе-розовой бумаги со своим именем на нем, под которым красовалось лишь одно слово - 'Предприниматель'.
  
  Это был действительно весьма предприимчивый молодой человек. Подкрепленный моими заверениями в конфиденциальности, он гордо излагал, сколько украл велосипедов, сколько людей обчистил, сколько девчонок-подростков совратил. Пацан был крайне доволен собой.
  
  В возрасте четырех лет он потерял в авиакатастрофе родителей и воспитывался недалекой бабушкой, которая пыталась уверить всех - включая себя, - что в глубине души он хороший мальчик. Но она жестоко заблуждалась. Он был очень плохим мальчиком. Когда я спросил его, помнит ли он свою мать, парень плотоядно осклабился и выдал, что у нее реально такая же жопа, как на фотках в скабрезном журнале, которые он видел. Это не была защитная поза. Таким он на самом деле и был.
  
  Чем больше я проводил с ним времени, тем большее разочарование испытывал. Это все равно как чистить луковицу, где каждый следующий слой оказывается еще более гнилым, чем предыдущий. Он был безнадежно испорченным ребенком. И, скорее всего, ему предстояло стать еще хуже.
  
  И я абсолютно ничего не мог с этим поделать. Вряд ли приходилось сомневаться, что его ждала впечатляющая асоциальная карьера. Если обществу повезет, все ограничится обычным уличным воровством и мошенничеством. Если же нет, прольется море крови. Логика диктовала, что его следует держать взаперти, не давая окончательно встать на губительный путь, посадить за решетку для защиты всех остальных. Но демократия говорила другое, и в конечном счете мне пришлось признать, что это тоже не выход.
  
  И все же случались вечера, когда я думал про этого одиннадцатилетнего паренька и гадал, не увижу ли в один прекрасный день его имя в газетах.
  
  Я отложил эти девять карточек в сторону.
  
  Вот и кое-что конкретное для Майло, пусть займется.
  Глава 10
  
  Три дня старой доброй 'работы ножками' окончательно вымотали Майло.
  
  - С клиентами из компьютера - полный облом, - пожаловался он, плюхаясь на мой кожаный диван. - Все эти сволочи либо опять сидят, либо склеили ласты, либо имеют алиби. В отчете коронера - тоже никаких криминалистических чудес. Просто шесть с половиной страниц кровавых подробностей, рассказавших нам ровно то же самое, что мы и так знали, еще когда сами увидели тела: Хэндлера с Гутиэрес нарубили на колбасный фарш.
  
  Я подсунул ему банку пива, которую он осушил в два длинных глотка. Принес ему еще и спросил:
  
  - А что Хэндлер? Есть на него что-нибудь?
  
  - О да, первое впечатление тебя не обмануло! Парень был явно не кристальной души человек. Но это никуда не ведет.
  
  - Что ты имеешь в виду?
  
  - Шесть лет назад, когда он консультировал в больнице, остался неприятный осадочек - страховое мошенничество. Хэндлер и еще какие-то дусты затеяли небольшой развод. Они засовывали голову в дверь на секундочку, говорили пациенту 'здрасьте' и выставляли счет как за полный прием - который, насколько я понимаю, должен длиться сорок пять или пятьдесят минут. Потом делали отметку в карточке, выставляли счет за следующий визит - разговор с медсестрой в карточку, следующий визит - разговор с врачом в карточку, и так далее, и тому подобное. Бабки были большие - один парень мог оформить так тридцать-сорок визитов за день по семьдесят-восемьдесят баков за визит. А теперь подсчитай.
  
  - Ничего удивительного. Такое проделывается сплошь и рядом.
  
  - Не сомневаюсь. Во всяком случае, все это с треском вскрылось, потому что у одного из пациентов был сын, тоже доктор, и у того возникли определенные подозрения - он стал изучать карточки, проверять все эти психиатрические визиты. Особенно потому, что его старик провалялся в коме три месяца. Этот сын вцепился в главврача, тот вызвал Хэндлера и прочих на ковер. Дело замяли - при условии, что эти жуликоватые мозгоправы сами уйдут по-тихому.
  
  Шесть лет назад. Как раз перед тем, как записи Хэндлера стали небрежными и едкими. Должно быть, нелегко оказалось упасть с четырехсот косых в год до жалкой сотни. Вот мужик и озлобился на весь белый свет...
  
  - Не хочешь взглянуть на ситуацию под этим углом?
  
  - Под каким? Месть? От кого? Нос натягивали-то страховым компаниям. Потому-то ребята так долго и продержались со своей аферой. Они никогда не выставляли счета пациентам - только страховщикам. - Майло надолго приник к пиву. - Мне доводилось всякое слышать про страховые компании, дружище, но я не могу представить, чтобы они послали Джека-потрошителя, дабы смыть кровью свой позор.
  
  - Да уж, пожалуй...
  
  Он встал и заметался по комнате:
  
  - Это чертово дело окончательно забуксовало! Уже неделя прошла, а у меня полный шиш. Капитан считает, что оно превращается в висяк. Отобрал у меня Дела Харди и оставил одного разгребать эту кучу дерьма. Типа чтобы педику служба медом не казалась.
  
  - Еще пивка? - Я протянул ему следующую банку.
  
  - Ну да, черт возьми, отличная мысль! Только и осталось, что потопить горе в пивасе... - Майло резко развернулся на каблуках. - Говорю тебе, Алекс, надо было мне подаваться в учителя! Вьетнам проделал огромную дыру в моей психике. Все эти смерти - и ради чего? Я думал, когда пошел в копы, что сейчас заполню эту дыру - буду ловить всяких гадов, появится какой-то смысл в жизни... Господи, как же я ошибался!
  
  Он выхватил банку у меня из руки, запрокинул ее, и пена закапала у него с подбородка.
  
  - Вещи, которые я вижу, - чудовищные вещи, которые мы, якобы люди, делаем друг с другом... Говно, к которому я уже привык... Иногда от этого меня тянет блевать.
  
  Несколько минут Майло молча отхлебывал пиво.
  
  - Ты чертовски хороший слушатель, Алекс. Не зря столько учился.
  
  - Долг платежом красен, мой друг.
  
  - Ну да, верно. А теперь, раз уж ты об этом вспомнил, Хикл был тоже таким вот дерьмовым делом. Я никогда не считал, что это самоубийство. От этого 'самоубийства' воняет до небес.
  
  - Ты никогда мне про это не говорил.
  
  - А чего говорить-то? У меня нет доказательств. Просто интуиция. Со мной постоянно такое. Иногда так эта интуиция прижмет, что ночь не могу уснуть. Как заметил бы сейчас Дел, если б с такой интуицией и в кино бесплатно пускали, цены бы ей не было.
  
  Он смял пустую банку в кулаке с такой легкостью, с какой другой растер бы в порошок комара.
  
  - Дело Хикла воняет до небес, но у меня нет доказательств. Так что я его списал. Как безнадежный долг. Никто не спорил, всем было насрать - как всем будет насрать, когда мы спишем Хэндлера и девчонку. Всё аккуратненько подошьем, пришлепнем печать, и адью.
  
  Еще семь банок пива, еще полчаса горьких тирад и самобичевания - и Майло был пьян как сапожник. Рухнул на кожаный диван, как 'Б-52', получивший в брюхо полный заряд зенитной шрапнели.
  
  Я стянул с него туфли и поставил их рядом на пол. Собирался уже оставить его как есть, но тут сообразил, что уже совсем стемнело.
  
  Позвонил по его телефонному номеру. Ответил низкий, насыщенный мужской голос:
  
  - Алло?
  
  - Здравствуйте, это Алекс Делавэр, друг Майло.
  
  - Да? - Настороженное молчание.
  
  - Который психолог.
  
  - Да. Майло про вас рассказывал. Я - Рик Сильверман.
  
  У доктора, мечты любой мамы, наконец-то появилось имя.
  
  - Я звоню просто сообщить, что Майло заскочил ко мне после работы, чтобы обсудить дело, и в некотором роде... перебрал.
  
  - Понятно.
  
  Я почувствовал абсурдное стремление объяснить человеку на другом конце провода, что между нами с Майло на самом-то деле ничего нет, что мы просто добрые друзья. Я подавил его.
  
  - Вообще-то он пьян в сопли. Одиннадцать банок пива выдул. Теперь отсыпается. Просто хотел поставить вас в известность.
  
  - Весьма внимательно с вашей стороны, - отозвался Сильверман довольно кислым тоном.
  
  - Могу разбудить его, если хотите.
  
  - Нет, всё в порядке. Майло уже большой мальчик. Он волен делать все, что пожелает. Ему нет нужды отмечаться.
  
  Я хотел сказать ему: послушай-ка, ты, подозрительный невоспитанный мудила, я только что сделал тебе одолжение, чтобы ты не лез на стенку! Нехрен тут изображать оскорбленную невинность! Но вместо этого я попробовал лесть.
  
  - Ладно, я просто подумал, что надо бы позвонить и предупредить вас, Рик. Я знаю, как вы важны для Майло, и подумал, что он бы не возражал.
  
  - Гм, спасибо! Действительно, очень вам благодарен. - Есть, сработало! - Прошу меня простить. Я сам только что с суток.
  
  - Нет проблем. - Я, наверное, разбудил бедолагу. - Послушайте, как вы смотрите на то, чтобы нам при случае совместно куда-нибудь выбраться - я со своей подружкой и вы с Майло?
  
  - Хорошая мысль, Алекс. Я только за. Отправляйте эту дылду домой, когда он проспится, а после обсудим подробности.
  
  - Заметано. Приятно было пообщаться.
  
  - Аналогично. - Он вздохнул. - Спокойной ночи.
  
  Майло проснулся только в половине десятого с самым несчастным выражением на физиономии. Начал стонать, поворачивая голову из стороны в сторону. Я смешал в высоком стакане томатный сок с сырым яйцом, добавил черного перца и табаско, приподнял его и влил эту смесь ему в глотку. Стёрджис поперхнулся, отплевываясь, и моментально распахнул глаза, словно в копчик ему ударила молния.
  
  Минут через сорок он выглядел ничуть не счастливее, но был до боли трезв.
  
  Я проводил его к двери и сунул ему под мышку карточки девяти психопатов.
  
  - Будет что почитать перед сном, Майло.
  
  Сходя по ступенькам, он запнулся, выругался, направился к 'Фиату', нащупал дверную ручку и единственным шатким движением забросил себя внутрь. Стартер, видать, окончательно сдох, поскольку детектив просто отпустил тормоза, покатился под уклон и завел мотор с хода.
  
  Оставшись наконец один, я опять забрался в постель, почитал 'Таймс', посмотрел телевизор - но разрази меня гром, если я помню, что там видел, кроме бесконечной череды плоских острот, трясущихся сисек и копов, которые выглядели как манекенщики из модного журнала. Еще пару часов наслаждался одиночеством, несколько раз прерываясь только на то, чтобы поразмыслить над убийством, жадностью и извращенными умами злых гениев, - и опять провалился в сон.
  Глава 11
  
  - И так! - объявил Майло. Мы устроились в комнате для допросов Западного полицейского дивизиона - тесноватом помещении с крашенными в цвет зеленого горошка стенами и односторонними зеркальными стеклами. С потолка свисал микрофон. Вся меблировка состояла из серого металлического стола и трех металлических складных стульев. В воздухе висел неистребимый запашок пота, вранья и страха - вонь униженного человеческого достоинства.
  
  Майло сгрузил папки с историями болезни на стол и тут же подхватил верхнюю.
  
  - Вот смотри, как устроились наши девять красавцев. Номер первый, Рекс Элиен Гэмблин, сидит в Соледаде - нападение и побои.
  
  Он выпустил папку из рук, и та упала на стол.
  
  - Номер второй, Питер Льюис Джефферсон, работает на ранчо в Вайоминге. Местонахождение подтверждено.
  
  - Бедная скотинка!
  
  - Это ты про кого?.. Ну да, вообще-то он и сам скотина порядочная. Номер три, Дарвин Уорд - ты просто не поверишь! - учится на юрфаке в Пенсильванском государственном университете.
  
  - Адвокат-психопат - а что тут такого удивительного?
  
  Майло хохотнул и подхватил следующую папку.
  
  - Нумеро куатро, гм... Леонард Джей Хельсингер, трудится на строительстве газопровода на Аляске. Местонахождение также подтверждается департаментом полиции столичного города Джуно. Пятый, Майкл Пенн, - студент Калифорнийского университета в Нортридже. С ним мы сами пообщаемся.
  
  Папку с карточкой Пенна он отложил в сторону.
  
  - Шестой, Лэнс Артур Шаттак, - повар холодного цеха на шикарном теплоходе 'Хэлена' компании 'Куннард-Лайн', согласно данным Береговой охраны последние шесть недель болтался где-то там посреди Эгейского моря. Седьмой, Морис Бруно, - торговый представитель типографии 'Престо' в Бербанке - тоже надо опросить.
  
  Папка Бруно легла поверх карточки Пенна.
  
  - Восьмой, Рой Лонгстрет, - фармацевт аптечной сети 'Трифти', работает на точке в Беверли-Хиллз. Тоже к этой парочке... И наконец последний, но не крайний: Джерард Пол Менденхолл - капрал, вооруженные силы Соединенных Штатов, Тайлер, Техас, местонахождение подтверждается.
  
  До Беверли-Хиллз было ближе, чем до Нортриджа или Бербанка, так что первым делом мы отправились в 'Трифти'. 'Точка' в Беверли-Хиллз оказалась кирпично-стеклянным кубом на Кэнон-драйв, чуть северней бульвара Уилшир. Располагалась сетевая аптека в одном квартале с модными бутиками, по соседству с сетевой же мороженицей 'Хааген дас'.
  
  Майло исподтишка показал девице за прилавком со спиртными напитками свой значок, и она моментально позвала менеджера, светлокожего черного средних лет. Менеджер сразу занервничал и принялся выяснять, не натворил ли что-нибудь Лонгстрет. В классическом коповском стиле Майло решительно пресек его попытки.
  
  - Нам надо просто задать ему несколько вопросов.
  
  Я с трудом сохранил серьезное выражение лица, но эта расхожая формула, судя по всему, менеджера вполне удовлетворила.
  
  - Его сейчас нет. Он приходит к половине третьего, работает в вечернюю смену.
  
  - Мы еще вернемся. Пожалуйста, не рассказывайте ему, что мы им интересовались.
  
  Майло вручил ему свою визитку. Когда мы уходили, менеджер изучал ее, словно карту, на которой крестиком отмечен закопанный пиратами клад.
  
  До Нортриджа мы за каких-то полчаса без особых помех доехали по автостраде Вентура-уэст. Въехав на территорию кампуса Калифорнийского государственного университета, направились прямиком к регистрационной стойке. Майло разжился там копией учебного расписания курса Майкла Пенна. Вооруженные этим документом и фотографией из его уголовного дела, мы отыскали парня буквально через двадцать минут - он шел через широкую треугольную лужайку в компании какой-то девушки.
  
  - Мистер Пенн?
  
  - Да?
  
  Симпатичный малый среднего роста, широкоплечий, длинноногий. Светло-каштановые волосы, короткая стильная стрижка. Одет в светло-голубую рубашку-поло, синие джинсы и стильные мокасины на босу ногу. Из его досье я знал, что ему двадцать шесть, но выглядел он лет на пять моложе. Типичная американская физиономия, как с плаката, честная и открытая. Пенн явно не походил на человека, способного намеренно переехать кого-то 'Понтиаком Файрбёрд'.
  
  - Полиция. - Опять демонстрация значка. - Мы хотели бы побеседовать с вами пару минут.
  
  - О чем? - Карие глаза с серым ободком сузились, губы крепко сжались.
  
  - Мы предпочли бы поговорить с вами с глазу на глаз.
  
  Пенн посмотрел на девушку - совсем молоденькую, не старше девятнадцати, невысокую, темненькую, с короткой стрижкой под Дороти Хэмилл[35].
  
  - Я на минутку, Джули. - Он пощекотал ее под подбородком.
  
  - Майк?..
  
  - Всего на минутку.
  
  Мы оставили ее стоять на месте и направились к бетонной площадке, обставленной каменными столами и скамейками. Поток студентов обтекал нас со всех сторон. Встать было практически негде. Это кампус для приезжающих, общежитий тут раз-два и обчелся. Многие студенты где-то подрабатывают и втискивают занятия в свободное от работы время. Отличное место, чтобы получить диплом компьютерщика или управленца, учителя или бухгалтера, но если вы мечтаете о знаменитых студенческих проказах или ленивых интеллектуальных дебатах в тени дуба, увитого плющом, то можете об этом прочно забыть.
  
  Вид у Майкла Пенна был взбешенный, но он изо всех сил старался этого не показывать.
  
  - Чего вам надо?
  
  - Когда вы в последний раз видели доктора Мортона Хэндлера?
  
  Он запрокинул голову и расхохотался. Гулко, демонстративно.
  
  - Этого говнюка? Читал, что его убили. Невелика потеря.
  
  - Так когда вы видели его в последний раз?
  
  Теперь Пенн ухмылялся.
  
  - Сто лет назад, офицер. - В его устах это обращение прозвучало как оскорбление. - Когда у него якобы лечился.
  
  - Насколько я понимаю, вы о нем не слишком-то высокого мнения?
  
  - О Хэндлере-то? Он же мозгоправ!
  
  Как будто это все объясняло.
  
  - Похоже, вы вообще невысокого мнения о психотерапевтах.
  
  Пенн вытянул к нам руки ладонями вверх.
  
  - Эй, послушайте! Все это было большой ошибкой. Я просто не справился с управлением, а какой-то параноидный идиот вздумал, будто я пытался его задавить насмерть! Меня избили, посадили, а потом предложили условный срок, если я буду посещать психиатра. Прогнали меня через все эти помоечные тесты.
  
  Эти 'помоечные тесты' включали 'Миннесотский многоаспектный личностный опросник' и еще несколько проекционных тестов. Далеко не идеал, конечно, но по отношению к таким, как Пенн, на них вполне можно полагаться. Я прочел его профиль ММЛО, и психопатия лезла там из каждого коэффициента.
  
  - Вам не нравился доктор Хэндлер?
  
  - Не вкладывайте эти слова мне в рот, - понизил голос Пенн. Задвигал глазами туда-сюда, беспокойно, дергано. За приятным лицом проступило что-то темное и опасное. На сей раз Хэндлер не ошибся с диагнозом.
  
  - Так что же, выходит, нравился? - Майло играл с ним, как со скатом-хвостоколом, надежно пришпиленным ко дну острогой.
  
  - Мне он не нравился, не нравился! Мне не было от него никакого толку. Я не сумасшедший. И я его не убивал.
  
  - Можете указать свое местонахождение в ночь, когда его убили?
  
  - А когда это было?
  
  Майло назвал ему дату и время.
  
  Пенн хрустнул пальцами и посмотрел куда-то сквозь нас, словно прицеливаясь к какой-то далекой мишени.
  
  - Конечно. Всю ночь я провел со своей девушкой.
  
  - С Джули?
  
  Пенн расхохотался.
  
  - С ней-то? Нет, у меня зрелая женщина, офицер. Самостоятельная. - Тут его брови наморщились, а насмешливое выражение сменилось кислым. - Вы ведь собираетесь тоже с ней встретиться, так ведь?
  
  Майло кивнул.
  
  - Это для меня все здорово усложнит.
  
  - Надо же, Майк, а без того все было просто замечательно?
  
  Пенн бросил на него ненавидящий взгляд, который в какую-то долю секунды вдруг стал вкрадчиво-невинным. Он мог играть своим лицом, как колодой карт, перетасовывая, передергивая, доставая снизу. Вот была шестерка - стал туз, были трефы - стали пики...
  
  - Послушайте, офицер, я не имею к этому происшествию никакого отношения. У меня есть работа, я учусь - через шесть месяцев получу диплом. Я не хочу, чтобы меня во все это вмешивали лишь из-за того, что моя фамилия нашлась в бумагах Хэндлера.
  
  Он вел себя как Уолли в 'Проделках Бивера'[36] - честнейшее простодушие. 'Господи, Бив, да я!..'
  
  - Нам надо будет подтвердить ваше алиби, Майк.
  
  - Хорошо-хорошо, подтверждайте. Только не рассказывайте ей слишком много, хорошо? Лучше так... в общих чертах.
  
  'Не выдавайте подробностей, чтобы я смог что-нибудь сфабриковать'. Я чуть ли не своими глазами видел, как за высоким загорелым лбом быстро проворачиваются шестеренки.
  
  - Конечно, Майк. - Стёрджис достал карандаш и постучал им по губам.
  
  - Соня Мэгэри. У нее детский бутик 'Пафф'н'Стафф' на Плаца-де-Оро в Энсино.
  
  - Номерочек телефонный помните? - любезно поинтересовался Майло.
  
  Пенн стиснул зубы и дал ему номер.
  
  - Мы позвоним ей, Майк. Только не звоните ей первым, хорошо? Мы очень ценим спонтанность. - Детектив убрал карандаш и закрыл блокнот. - Всего хорошего. Пока что.
  
  Пенн перевел взгляд с меня на Майло, а потом опять посмотрел на меня словно в поисках союзника. Потом встал и шагал прочь широкими пружинистым шагом.
  
  - Эй, Майк! - окликнул его Майло.
  
  Пенн обернулся.
  
  - А по какой специальности диплом?
  
  - Маркетинг.
  
  Уходя из кампуса, мы видели, как Пенн идет вместе с Джули. Ее голова лежала у него на плече, рукой он обнимал ее за талию; улыбался ей, наклонив к ней голову, и что-то быстро говорил.
  
  - Что думаешь? - спросил Майло, усаживаясь за руль.
  
  - Думаю, что в данном случае Пенн не при делах, но готов поставить все на свете, что рыльце у него в пушку. Он выразил явное облегчение, когда выяснил, с какой целью мы сюда заявились.
  
  Майло кивнул.
  
  - Согласен. Но какого черта - это не наша головная боль.
  * * *
  
  Мы опять вырулили на автостраду, направляясь к востоку. Съехали на Шерман-Оукс, нашли небольшой французский ресторанчик на Вентуре возле Вудман-авеню и пообедали. Майло позвонил с таксофона Соне Мэгэри. Вернулся за столик, качая головой.
  
  - Она от него без ума. 'Этот дорогой мальшик, такой сладкий мальшик, я надеюсь, у него нет неприятноштей', - передразнил он ее сильный венгерский акцент. - Подтверждает, что он был с ней в ту роковую ночь. Похоже, гордится этим. Я уже думал, что сейчас она опишет мне в красках, как и в какие места он ее имел.
  
  Затем опять покачал головой и склонился над тарелкой источающих пар мидий.
  * * *
  
  Роя Лонгстрета мы перехватили, когда тот как раз вылезал из своей 'Тойоты' на автостоянке 'Трифти'. Он был невысокий, хрупкого сложения, с водянистыми голубыми глазами и недокормленным подбородком. Преждевременно полысевший. Те волосы, что у него еще оставались, длинными неопрятными прядями свисали по бокам головы, закрывая уши, отчего он напоминал монаха-отшельника, который настолько погрузился в бдения, что совершенно запустил свой внешний облик. К верхней губе робко прилепились мышиные темные усики. В нем не оказалось ничего от бравады Пенна - лишь такая же тревожная настороженность во взгляде.
  
  - Да, что вы хотите? - пропел он тонким скрипучим голосом после того, как Майло привычно махнул перед ним удостоверением. Поглядел на часы.
  
  Когда Стёрджис объяснил ему, вид у него стал такой, будто он вот-вот расплачется. Не слишком-то характерная реакция для предполагаемого психопата. Если, конечно, он просто не ломал комедию. Никогда не знаешь, на какие трюки такие типы могут пойти, когда их реально припрет.
  
  - Я как только прочитал об этом, так просто сразу же понял, что вы за мной придете! - Жалкие усики трепетали, словно камыш в бурю.
  
  - Почему это, Рой?
  
  - Из-за того, что он про меня говорил! Он сказал моей матери, что я психопат. Сказал ей, чтобы не доверяла мне! Я, наверное, в каком-то списке чокнутых, да?
  
  - Можете указать свое местонахождение в ночь, когда его убили?
  
  - Да. Я про это первым делом подумал, когда обо всем прочитал, - что ко мне придут и зададут этот самый вопрос. Я постарался вспомнить. Даже записал. Написал сам себе записку. 'Рой, в тот вечер ты был в церкви'. Так что когда они придут и тебя спросят, ты будешь знать, что ты был...
  
  Лонгстрет мог продолжать таким образом еще пару дней, но Майло бесцеремонно его перебил:
  
  - В церкви? Вы верующий, Рой?
  
  Тот издал смешок, придушенный паникой.
  
  - Нет, нет! Я туда не молиться хожу. В группу несемейных Вест-Сайда при пресвитерианской церкви Бель-Эйр - это то самое место, куда Рональд Рейган захаживал.
  
  - В группу холостяков?
  
  - Да нет же, нет! В церковь. Он ходил туда до того, как его избрали, и...
  
  - Ладно, Рой. Вы находились в той вест-сайдской группе от которого часа до которого?
  
  - От девяти вечера до половины второго - я оставался до самого конца. Помог прибраться. Могу рассказать, что там подавали, - гуакамоле и начос, и еще был кувшин вина 'Галло', и густой креветочный соус, и...
  
  - И естественно, вас там видели множество людей.
  
  - Конечно, - сказал он, но тут же остановился. - Я... я вообще-то мало с кем общался. Помог с тем-сем, постоял за баром... Видел множество людей, но не знаю... не знаю, припомнит ли меня кто-нибудь. - Его голос упал до шепота.
  
  - Это может быть проблемой, Рой.
  
  - Вот разве что... нет... да... миссис Хизерингтон... Она уже пожилая. Она там в церкви на общественных началах. Помогает. Убирается тоже. Подает еду. Мы с ней тогда очень долго проговорили - могу даже пересказать о чем. Это про коллекции - она собирает Нормана Рокуэлла, а я - Икара...
  
  - Икара?
  
  - Ну, знаете, такие картины в стиле ар-деко. Офорты.
  
  Работы Луи Икара[37] в наши дни уходят за очень высокую цену. Интересно, как их может потянуть простой фармацевт из сетевой аптеки.
  
  - Мать подарила мне одну на шестнадцатилетие, и они... - Лонгстрет поискал подходящее слово, - пленили меня. Она дарила мне их на каждый день рождения, а несколько штук я купил сам. Знаете, доктор Хэндлер тоже их собирал. Это... - Тут он окончательно умолк.
  
  - Да ну? И он вам показывал свою коллекцию?
  
  Лонгстрет энергично помотал головой:
  
  - Нет. Одна у него висела в кабинете. Я заметил, и мы начали про них говорить. Но потом он использовал это против меня.
  
  - Каким образом?
  
  - После той оценки... Вы знаете, меня к нему направили по суду после того, как меня поймали, - Рой нервно оглянулся на здание 'Трифти', - на краже в магазине. - На глаза ему навернулись слезы. - Господи, я взял тюбик резинового клея в 'Сирсе', и меня поймали! Я думал, мама умрет со стыда! И я беспокоился, что в фармацевтическом училище тоже узнают... Это было ужасно!
  
  - Так как он использовал против вас факт коллекционирования вами Икара? - терпеливо спросил Майло.
  
  - Он типа как намекал, никогда прямо это не говорил, но формулировал так, что становилось понятно, что он имеет в виду. В случае чего не подкопаешься.
  
  - Намекал на что, Рой?
  
  - На то, что от него можно откупиться. Что, если б я отдал ему картинку-другую - он даже упомянул, какие ему больше нравятся, - то он напишет благоприятный отчет.
  
  - И вы...
  
  - Что? Подкупать его? Да никогда в жизни! Это было бы бесчестно!
  
  - И он регулярно поднимал этот вопрос?
  
  Лонгстрет принялся ковырять ногти.
  
  - Как я уже сказал, напрямую он этого не говорил. Просто сказал, что у меня пограничный случай, можно трактовать и так и эдак - либо психопатический тип личности, либо что-то не столь клеймящее - невроз страха или что-то в этом роде, - и что я могу пойти по любому пути. В итоге он сказал маме, что я психопат.
  
  Болезненно-бледное лицо Лонгстрета скривилось от злости.
  
  - Я очень рад, что он сдох! Вот, я это высказал! Это как раз то, о чем я сразу подумал, когда прочитал об этом в газете!
  
  - Но вы этого не делали.
  
  - Конечно же нет! Я бы не смог. Я бегу от зла, я не приемлю его!
  
  - Мы поговорим с миссис Хизерингтон, Рой.
  
  - Да. Спросите ее про начос и про вино - по-моему, это было бургундское 'Галло'. И был еще фруктовый пунш с кусочками апельсина, которые там плавали. В хрустальной чаше. И еще одну из женщин стошнило на пол в конце. Я помог убрать...
  
  - Спасибо, Рой. Вы можете идти.
  
  - Да. Пойду.
  
  Он развернулся, как робот, - худая фигура в коротком синем аптекарском халате, - и вошел в 'Трифти'.
  
  - И такой вот готовит и отпускает лекарства? - недоуменно произнес я.
  
  - Если его нет в том списке чокнутых, то он явно должен там быть. - Майло убрал блокнот в карман, и мы направились к машине. - Как, на твой взгляд, похож он на психопата?
  
  - Нет, если только не лучший актер на свете. Вообще-то типичный астеник. Шизоидный темперамент, замкнутость, уход в себя. Может, даже на грани шизофрении, если что.
  
  - Это опасно?
  
  - Кто знает... Подвергни его достаточно сильному стрессу, и он может взорваться. Но, по моему мнению, он скорее предпочитает вести образ жизни отшельника - свернуться калачиком в кровати, ублажать сам себя, чахнуть, и будет оставаться в таком виде еще лет десять-двадцать, пока мамочка поправляет ему подушки.
  
  - Если вся эта история про Икара - правда, то это проливает кое-какой свет на нашего дорогого покойника.
  
  - На Хэндлера? Ну да, просто настоящий доктор Швейцер[38].
  
  - Угу, - кивнул Майло. - Тот тип парня, смерти которого вполне может кто-нибудь пожелать.
  * * *
  
  Каньон Колдуотер мы проскочили еще до того, как его заткнул поток машин с обитателями Долины, возвращающимися домой с работы, и в половине пятого уже были в Бербанке.
  
  Типография 'Престо' оказалась одним из серых бетонных строений, громоздящихся в индустриальном парке возле аэропорта Бербанк, словно огромные надгробия. В воздухе витали ядовитые ароматы, а небо с регулярными интервалами вспарывал натужный рев самолетных турбин. Интересно, подумал я, какова средняя продолжительность жизни у тех, кто проводит здесь все дневные часы.
  
  Морис Бруно успел порядком возвыситься в мире с тех пор, как его фамилия попала в медицинскую карточку. Теперь он был вице-президентом, командовал продажами. Его тоже не оказалось на месте, как сообщила нам его секретарша, гибкая проворная брюнетка с выгнутыми бровями и ротиком, предназначенным говорить слово 'нет'.
  
  - Тогда давайте сюда его босса! - рявкнул Майло. Удостоверение он сунул ей прямо под нос. Мы оба взмокли, устали и были удручены. Последним местом, в которым мы хотели застрять, был Бербанк.
  
  - Это мистер Гершман, - сказала она, словно раскрывая какую-то секретную информацию.
  
  - Тогда именно с ним я и хочу поговорить.
  
  - Секундочку.
  
  Она удалилась, виляя задом, и вернулась со своим полнейшим клоном в блондинистом парике.
  
  - Я секретарь мистера Гершмана, - объявила клонированная копия.
  
  Должно быть, это все отрава в воздухе, решил я. Она вызвала необратимые повреждения, разъела кору головного мозга до такой степени, что простейшие вещи обрели ауру проблем вселенского масштаба.
  
  Майло глубоко вздохнул.
  
  - Мы бы хотели побеседовать с мистером Гершманом.
  
  - А можно осведомиться, по какому вопросу?
  
  - Нет, нельзя! Сейчас же отведите нас к Гершману!
  
  - Хорошо, сэр...
  
  Секретарши переглянулись. Потом брюнетка нажала на кнопку, затрещал электрический дверной замок, и блондинка провела нас через двойные стеклянные двери в огромный производственный цех, забитый машинами, которые безостановочно чавкали, шлепали, рубили, взрыкивали и пачкались. Вокруг этих бешеных стальных чудищ суетилась горстка людей с отупевшими взглядами и отвисшими ртами, вдыхая пары, сочащиеся спиртом и ацетоном. Одного только шума здесь было вполне достаточно, чтобы вас прикончить.
  
  Блондинка резко свернула влево - явно в надежде на то, что мы потеряемся и сгинем в утробе одного из этих железных бегемотов, но мы старались не отставать, держась в кильватере ее покачивающихся ягодиц, пока не добрались до вторых распашных пружинных дверей. Она решительно протолкалась через них, не озаботившись их придержать, так что Майло пришлось чуть ли не выпасть вперед, чтобы поймать створки. Короткий коридорчик, опять стеклянные двери - и мы вдруг оказались в такой гробовой тишине, что заложило уши.
  
  Управление типографии 'Престо' могло с равным успехом располагаться на другой планете. Мохнатые темно-вишневые ковры, с которыми еще надо было договориться, чтобы получить обратно свою лодыжку, стены, отделанные панелями из настоящего ореха... На ореховых же дверях выделялись выпуклые медные буквы фамилий и должностей, изящно подогнанные по центру. И тишина.
  
  Блондинка остановилась в конце коридора, перед особенно внушительной дверью с особо изящными золотыми буквами, которые гласили: 'Артур М. Гершман, президент'. Впустила нас в приемную габаритами со средних размеров дом, взмахом руки пригласила сесть в кресла, которые и на вид, и на ощупь были как смежезамешенное хлебное тесто. Устроившись за своим столом - хитроумной конструкцией из плексигласа и розового дерева, являвшей миру превосходный вид на ее ножки, - нажала кнопку на пульте, который принадлежал, очевидно, Центру управления НАСА, немного пошевелила губами перед микрофоном, кивнула и опять поднялась.
  
  - Мистер Гершман сейчас вас примет.
  
  Кабинет за приемной, как и ожидалось, оказался размером с собор и декором напоминал нечто сошедшее со страниц 'Архитектурного дайджеста' - мягко подсвеченное и удобное, но с достаточным количеством острых углов, чтобы вы особо не расслаблялись. Однако человек за письменным столом оказался полным сюрпризом.
  
  На нем были затрапезные штаны цвета хаки и белая рубашка с коротким рукавом, явно нуждающаяся в утюге. На ногах - растоптанные 'Хаш Папис', и, поскольку он закинул их на стол, дыры в подметках красовались на самом виду. Хозяином кабинета оказался дядька хорошо за семьдесят, лысый, очкастый - причем одна дужка очков скреплена изолентой - и с выпирающим брюшком.
  
  Когда мы вошли, он разговаривал по телефону.
  
  - Повиси-ка на трубочке, Ленни. - Поднял взгляд. - Спасибо, Дениза. - Блондинка немедленно испарилась. Потом нам: - Секундочку. Присаживайтесь, налейте себе чего-нибудь. - Он махнул на полностью оснащенный бар, занимавший половину стены.
  
  - О'кей, Ленни, у меня тут копы, надо бежать. Ну да, копы, копы! Не знаю, хочешь сам спросить? Ха-ха! Обязательно скажу, момцер ты эдакий. Скажу-скажу, что ты тогда в последний раз в Палм-Спрингс вытворял! Угу. Ладно, заказ с логотипом 'Сахары' в количестве триста тысяч штук, подкладки под пиво и спички - не коробки, а книжечки. Понял, не дурак. Книжечки. Отгружу через две недели. Что? Забудь! - Он подмигнул нам. - Валяй, обращайся к местным, мне насрать. Мне всего месяц, максимум два осталось, когда я загнусь от этого бизнеса, - думаешь, меня колышет, если какой-то несчастный заказ загнется? Все отойдет Дяде Сэму, Ширли и этому моему драгоценному сыночку, который рассекает на немецкой машине. Не, не! На 'бэхе'. На мои бабки. Угу. А что поделаешь, это уже вышло из-под контроля... Десять дней? - Он сжал свободную руку в кулак, энергично подергал им вверх-вниз и ухмыльнулся нам во всю ширь. - Подрочи, Ленни. Только дверь прикрой, чтоб никто не увидел. Двенадцать дней максимум. Лады? Всё, двенадцать. Хорошо. Надо идти, эти казаки готовы уволочь меня в любую минуту. Пока.
  
  Трубка шлепнулась на аппарат, а человек вскочил, словно отпущенная пружина.
  
  - Арти Гершман.
  
  Протянул заляпанную чернилами руку. Майло пожал ее, потом я. Она оказалась мозолистой и твердой, как гранит.
  
  Он опять уселся, закинув ноги на стол.
  
  - Простите, что пришлось подождать. - У него была словоохотливая общительность того, кто окружен достаточным количеством роботов вроде Денизы, охраняющих его покой. - Как свяжешься с казино, так им все сразу вынь да положь. Мгновенно. Это ж натуральные бандюки - да чего мне вам рассказывать, вы же копы, наверняка ведь и сами в курсе... А теперь, как говорится, чем могу, офицеры? Да, ситуация с парковкой сложная. Если этот урод из 'Кемко' из соседнего здания жалуется, то все, что я хочу сказать, это что он может идти прямиком в жопу, потому как его мексиканские дамочки постоянно паркуются на моих законных местах, и вам обязательно следует проверить, сколько из них работает легально, - если он реально хочет скандала, я могу ему это устроить.
  
  Он примолк, чтобы перевести дух.
  
  - Это не насчет парковки.
  
  - Нет? А что тогда?
  
  - Мы хотим побеседовать с Морисом Бруно.
  
  - С Морри? Морри в Вегасе. У нас там много клиентов - казино, мотели, рестораны... Вот. - Гершман вытащил ящик стола и бросил нам пригоршню спичечных книжечек. На большинстве из них были известные громкие названия.
  
  Майло припрятал несколько штук в карман.
  
  - А когда он вернется?
  
  - Через несколько дней. Две недели назад как уехал, клиентуру окучивать - сначала в Тахо, потом Рино, а потом под конец в Вегас - наверняка еще и слегка поиграть в рабочее время, не говоря уже о командировочных; но кого это волнует, он просто офигительный продажник.
  
  - А я думал, он вице-президент.
  
  - Вице-президент, ответственный за продажи. Это продажник с шикарной должностью, большей зарплатой, более крутым кабинетом - как вам, кстати, это место? Похоже, какой-то пидор тут ремонт делал, точно?
  
  Я изучил лицо Майло в поисках реакции, но ничего не обнаружил.
  
  - Все женка моя. Сама руку приложила. Когда-то здесь было чудесно. Повсюду бумажки раскиданы, пара стульев, белые стены - нормальные стены, через которые ты слышишь шум завода, понимаешь, что там что-то происходит. А тут просто мертвецом себя чувствуешь. Вот что я получил, женившись по второму разу! Первой жене на тебя начхать, а вторая хочет превратить тебя в нового человека.
  
  - А вы уверены, что мистер Бруно в Лас-Вегасе?
  
  - С чего это мне не быть уверенным? Куда еще он мог деться?
  
  - Давно мистер Бруно работает у вас, мистер Гершман?
  
  - Эй, а это не насчет алиментов или чего-нибудь в этом духе?
  
  - Нет. Мы просто хотим побеседовать с ним в рамках расследования случая насильственной смерти, которое в данный момент проводим.
  
  - Насильственной смерти?! - Гершман буквально подскочил с кресла. - Убийства? Морри Бруно? Вы, должно быть, шутите. Да это же просто золото, а не парень!
  
  'Золото', которое великолепно умело вдувать необеспеченные чеки.
  
  - Так давно он у вас работает, сэр?
  
  - Дайте подумать... Года полтора, может, два.
  
  - И у вас не было с ним никаких проблем?
  
  - Проблем? Говорю же - золото, а не парень! В бизнесе не сёк ни шиша, но я нанял его чисто по интуиции. Просто бог в продажах. Переторговал всех других парней - даже тех, что со старых времен, - уже на четвертый месяц. Надежный, дружелюбный, обаятельный, никогда не создавал проблем.
  
  - Вы упомянули про алименты. Мистер Бруно разведен?
  
  - Разведен, - пригорюнился Гершман. - Как еще куча народу. Включая моего сыночка. Им сейчас разойтись - раз плюнуть.
  
  - А бывшая семья у него здесь, в Лос-Анджелесе?
  
  - Не. Жена, детки - трое, по-моему, - переехали обратно на Восток. В Питтсбург или в Кливленд - в общем, куда-то, где нет океана. Он скучал по ним, постоянно про это говорил... Вот потому-то и пошел волонтером в Каса.
  
  - Каса?
  
  - Детский дом такой, где-то в Малибу. Морри частенько ездил туда на выходные, возился с детишками. У него даже почетная грамота есть. Пошли, покажу.
  
  Кабинет Бруно был вчетверо меньше, чем у Гершмана, но обставлен все с той же эклектичной элегантностью. Здесь царили идеальные чистота и порядок - неудивительно, поскольку Бруно большую часть времени проводил в разъездах.
  
  Гершман ткнул пальцем в обрамленную в рамку грамоту, которая висела на стене в компании полудюжины дипломов со званием 'Лучший агент по продажам'.
  
  - Вот, видите: выдано Морису Бруно в признание его волонтерских заслуг по работе с бездомными детьми в Ла-Каса-де-лос-Ниньос, бла-бла-бла. Говорю же, чистое золото, а не парень.
  
  Грамота была подписана мэром в качестве почетного свидетеля и директором детского дома, преподобным Огастесом Д. Маккафри. Сплошь каллиграфия и резной цветочный орнамент. Солидная бумага.
  
  - Очень мило, - сказал Майло. - А вы не в курсе, в каком отеле остановился мистер Бруно?
  
  - Обычно он останавливался в 'МГМ', но после того пожара уже не знаю. Давайте вернемся ко мне в кабинет и выясним.
  
  Вернувшись в Святилище, Гершман снял трубку, ткнул на кнопку интеркома и гаркнул:
  
  - Дениза, где Морри остановился в Вегасе? Быстро разузнай.
  
  Буквально через полминуты интерком опять загудел.
  
  - Да? Хорошо. Спасибо, дорогая. - Он повернулся к нам. - В 'Паласе'.
  
  - В 'Цезарь-плас'?
  
  - Угу. Хотите, я позвоню туда, и вы сможете с ним поговорить.
  
  - Если вам не трудно, сэр. Счет можно будет переслать в департамент полиции.
  
  - Не! - отмахнулся Гершман. - Мы и сами с усами. Дениза, позвони в 'Палас', пускай позовут Морри к телефону. Если его нет на месте, пусть оставят записку, чтобы мигом перезвонил, э-э...
  
  - Детективу Стёрджису, в Западный дивизион.
  
  Гершман закончил давать инструкции секретарше.
  
  - Вы ведь не рассматриваете Морри в качестве подозреваемого, а? - спросил он, когда положил трубку. - Чисто свидетельские дела?
  
  - Мы правда не можем разглашать подробности дела, мистер Гершман, - опять предпочел готовую формулу Майло.
  
  - Просто не могу поверить! - Гершман хлопнул себя ладонью по лбу. - Вы думаете, что Морри - убийца? Парень, который возится с детишками по выходным, парень, который тут никому и слова поперек не сказал, - можете идти поспрашивать, я не против! Если вы найдете кого-нибудь, у кого найдется дурное слово в адрес Морри Бруно, я съем вот этот стол!
  
  Его перебило гудение интеркома.
  
  - Да, Дениза. Что еще? Точно? Наверное, это какая-то ошибка... Проверь еще разок. А потом позвони в 'Аладдин', в 'Пески' - может, он передумал...
  
  Лицо старика стало официальным, когда он повесил трубку.
  
  - Его нет в 'Паласе'. - Он произнес это с досадой и страхом человека, которого оторвали от успокоительного тепла собственных предубеждений.
  
  Морис Бруно не обнаружился ни в 'Аладдине', ни в 'Песках', ни в каком-то другом крупном отеле Лас-Вегаса. В результате дополнительных звонков из кабинета Гершмана выяснилось, что ни в одной авиакомпании не зафиксировано, чтобы он покупал билет на рейс из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас.
  
  - Мне хотелось бы получить его домашний адрес и телефон, если не трудно.
  
  - Дениза все вам даст, - отозвался Гершман.
  
  Мы оставили его в одиночестве в его огромном кабинете. Он молча сидел, подперев руками покрытый седой щетиной подбородок, - хмурый, как старый потасканный бизон, которого слишком много лет продержали в зоопарке.
  * * *
  
  Бруно жил в Глендейле - в обычное время всего минутах в десяти езды от типографии 'Престо', но было уже шесть вечера, а вдобавок где-то у развязки с Вентура-фривей произошла авария, и автострада встала на всем пути от Бербанка до съезда на Пасадену. К тому времени, как съехали с Вентуры на бульвар Брэнд, уже стемнело, и мы оба пребывали в крайне скверном расположении духа.
  
  Покатили на север, в сторону гор. Дом Бруно стоял на Армелита-стрит - боковой улочке в полумиле от того места, где заканчивался бульвар. Располагался он в самом конце тупика - маленькое одноэтажное строение в псевдотюдоровском стиле, с аккуратным квадратным газончиком спереди, живой изгородью из тиса и зарослями можжевельника, втиснутыми на свободные места. Прямо перед входом, как стражники, возвышались два туевых куста. Дом оказался не того типа, который я ожидал от постоянно мотающегося по вегасам холостяка. Но потом вспомнил слова Гершмана насчет развода. Несомненно, это бывшее семейное гнездышко, оставленное сбежавшей вместе с детьми женой.
  
  Майло пару раз позвонил в звонок, а потом принялся молотить в дверь кулаком. Когда никто не отозвался, он подошел к машине и вызвал глендейлскую полицию. Через десять минут подъехала патрульная машина, и из нее вышли двое полицейских в форме. Оба высокие, мясистые, светловолосые, с густыми щетинистыми усищами под носом. Они подошли той покачивающейся походкой, какой ходят только копы или пьяные, которые хотят выглядеть трезвыми, и посовещались с Майло. Потом взялись за рации.
  
  На улице по-прежнему было тихо, никто не показывался. Так оставалось до тех пор, пока не подъехали еще три патрульные машины и 'Додж' без опознавательных знаков. Последовало быстрое совещание голова к голове, как у футболистов, - и на свет появились пистолеты. Майло еще раз позвонил в звонок, а потом выбил дверь ногой. Штурм начался.
  
  Я держался в сторонке, наблюдая за происходящим. Вскоре послышались сдавленный надсадный кашель и звуки отрыжки. Кого-то тошнило. Потом копы стали пятясь выбегать из дома, отплевываясь на газон и зажимая носы, - словно пустили назад кинопленку. Один особенно стойкий патрульный бросился в можжевельники, переломился пополам и принялся безостановочно блевать. Когда, похоже, все окончательно ретировались, Майло подошел к двери, прикрыв рот и нос платком. На виду оставались только глаза, и он встретился со мной взглядом. Этот взгляд заставил меня сделать выбор.
  
  Не обращая внимания на голос разума, я вытащил свой собственный платок, прикрыл им нижнюю часть лица и двинулся следом.
  
  Тонкий хлопок оказался слабой защитой от горячей вони, которая плотно окутала меня, едва я переступил порог. Словно сырые нечистоты смешали с болотным газом и стали выпаривать этот пузырящийся и бурлящий суп на медленном огне.
  
  Глаза слезились, я трудом сдерживал тошноту и лишь машинально следовал за силуэтом Майло, продвигающимся в кухню.
  
  Бруно сидел там за пластиковым столом. Нижняя часть его - та, что в одежде, - еще выглядела более или менее человеческой. Небесно-голубой деловой костюм, бледно-желтая рубашка с синим шелковым шейным платком. Поверх всего этого - легкие мазки, выдающие истинного денди: платочек в кармашке, туфли с тонкими кисточками, золотой браслет, который повис на запястье, кишащем личинками...
  
  От шеи и выше он представлял собой то, от чего стошнило бы и патологоанатома. Все выглядело так, будто его долго обрабатывали ломом - вся передняя часть того, что некогда было лицом, была вдавлена внутрь, - но на самом деле было невозможно понять, воздействию чего подверглась вспухшая кровавая глыба, приделанная к его плечам, - настолько далеко зашло разложение.
  
  Майло бросился открывать окна, и только тут я понял, что в доме жарко, как в доменной печи. Печи, которая топится углеводородами, испускаемыми разлагающейся органической материей. Быстрый ответ энергетическому кризису: сэкономь киловатты, убей друга...
  
  Я больше уже не мог сдерживаться. Бросился к двери, давясь, сорвал платок. Стал жадно хватать прохладный ночной воздух. Руки тряслись.
  
  В квартале теперь стало заметно оживленнее. Соседи - мужчины, женщины и дети - побросали свои домашние крепости, прервавшись прямо посреди вечерних новостей и своих размороженных пиршеств, чтобы поглазеть на мигающие алые огни, послушать хрипение помех в патрульной машине и хотя бы одним глазком глянуть на фургон коронера, который подрулил к тротуару с холодной властностью выступающего на параде деспота. Несколько детишек кружили поблизости на великах, вытягивая шеи. Неясные возбужденные голоса сливались в единый гул налетевшей опустошительной саранчи. Где-то залаяла собака. Добро пожаловать на выселки.
  
  Интересно, подумалось мне, где они все были, когда кто-то пробрался в дом Бруно, измолотил его в кровавую кашу, закрыл все окна и оставил гнить?
  
  Наконец вышел Майло, основательно позеленевший. Присел на крыльцо и свесил голову между коленей. Потом встал и подозвал к себе служителей из офиса коронера. Приехали они подготовленными - противогазы, резиновые перчатки... Занесли в дом пустые носилки и вышли оттуда, неся что-то завернутое в черный пластиковый мешок.
  
  - Ну ваще пипец! - бросила девчонка лет двенадцати своей подружке.
  
  Что ж - ситуацию, в которой мы оказались, вполне можно было охарактеризовать и так.
  Глава 12
  
  Через три дня после того, как мы обнаружили то, что осталось от Бруно, Майло захотелось заглянуть ко мне с утреца, чтобы подробно обсудить психиатрическую историю болезни спеца по продажам. Я отложил встречу на дневное время. Движимый неясными для себя побуждениями, позвонил Андре Ярославу в его зал в Западном Голливуде и спросил, не найдет ли он время, чтобы освежить мои навыки каратиста.
  
  - Доктор, - отозвался он с густым, как гуляш, акцентом, - давненько мы не виделись!
  
  - Знаю, Андре. Слишком давно. Я совсем себя запустил. Но, надеюсь, вы мне поможете.
  
  Он рассмеялся и задумчиво поцокал языком.
  
  - У меня средняя группа в одиннадцать и частные уроки в двенадцать. А потом я улетаю на Гавайи, доктор. Буду ставить боевые сцены для нового телесериала, для пилотной серии. Как хореограф. Про девицу-полицейскую, которая знает дзюдо и ловит насильников. Что думаете?
  
  - Весьма оригинально.
  
  - Йа! Придется работать с этой рыжей цыпочкой - Шандрой Лейн. Учить ее, как бросать здоровенных мужиков. Прямо Вондервумен[39], йа?
  
  - Йа. А до одиннадцати есть время?
  
  - Для вас, доктор, - естественно. Приведем вас в порядок. Приезжайте к девяти, и я уделю вам два часа.
  * * *
  
  'Институт боевых искусств' располагался на бульваре Санта-Моника, прямо по соседству с ночным клубом 'Трубадур'. Восточные единоборства и то же кунг-фу здесь стали преподавать лет за пятнадцать до того, как это стало всеобщим безумием. А Ярослав - это кривоногий чешский еврей, который удрал сюда в пятидесятых. Голос у него был высокий и визгливый, что он объяснял полученной в горло нацистской пулей. Правда же заключалась в том, что он уже родился с вокальным регистром истерического каплуна. А это нелегко - быть писклявым евреем в послевоенной Праге. Ярослав нашел свой способ с этим справиться. Еще мальчишкой стал приучать себя к физической культуре - стал тягать тяжести, овладевать искусством самообороны. К двадцати годам в совершенстве овладел чуть ли не всеми направлениями боевых искусств - от фехтования до корейского хапкидо, и тех, кто пытался на него наехать, ждали болезненные сюрпризы.
  
  Андре встретил меня в дверях, голый по пояс, с букетиком нарциссов в руке. Тротуар заполняли анорексичные личности неопределенного пола, обнимающие футляры гитар, будто спасательные круги, глубоко затягивающиеся сигаретами и поглядывающие на проходящих мимо с обалделым опасением.
  
  - Прослушивание, - пропищал Ярослав, ткнув пальцем на вход в 'Трубадур' и насмешливо оглядывая собравшихся. - Строители новой эры, доктор. Нью-эйдж![40]
  
  Мы вошли в зал, который был абсолютно пуст. Цветы Андре поставил в вазу. Передо мной расстилался простор полированного дубового пола в окружении беленых стен, на которых гроздьями висели фотографии всяких звезд и около-звезд с автографами. Я прошел в раздевалку с набором жестких белых одеяний, которые мне вручили, и появился оттуда, словно статист из какого-то фильма с Брюсом Ли.
  
  Ярослав в основном помалкивал, позволяя своему телу и рукам говорить за него. Он поставил меня в центр студии и встал напротив. Слегка улыбнулся, мы отвесили друг другу поклоны, и он провел меня через серию разминочных упражнений, от которых у меня затрещали суставы. Да, многовато времени прошло!
  
  Покончив со вступительными ката[41], мы опять обменялись поклонами. Андре улыбнулся и перешел к тому, что стал вытирать мною пол. Под конец первого часа я чувствовал себя так, будто меня несколько раз пропустили через мясорубку. Каждое мышечное волокно болело, каждое нервное окончание трепетало в совершеннейшей муке.
  
  Он неутомимо продолжал, улыбаясь и кланяясь, а иногда и испуская превосходно контролируемый пронзительный вопль, швырять меня туда-сюда, словно погремушку. К концу второго часа я уже не обращал внимания на боль - это был образ жизни, состояние сознания. Но когда мы остановились, тело опять дало о себе знать. Я тяжело дышал, скованный напряжением, моргая и щурясь. Глаза горели, залитые потом. Ярослав же выглядел так, будто только что закончил чтение утренней газеты.
  
  - Потом залезьте в джакузи, доктор, пусть какая-нибудь цыпа сделает вам массаж с тонизирующим лосьончиком. И помните: тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться.
  
  - Обязательно, Андре.
  
  - Позвоните мне, когда я вернусь, через недельку. Я расскажу про Шандру Лейн и проверю, как вы занимались. - Он шутливо ткнул меня пальцем в живот.
  
  - Заметано.
  
  Ярослав протянул мне руку. Я потянулся, чтобы пожать ее, и тут же напрягся - вдруг он решил опять меня бросить.
  
  - Йа, молодец! - сказал Андре. Потом рассмеялся и отпустил меня.
  
  Пульсирующая боль подвигла меня к добродетели и аскезе. Пообедал я в ресторанчике, которым заправляли служители одного из квазииндуистских культов, похоже, давно уже предпочитающие Лос-Анджелес Калькутте. Приняла у меня заказ облаченная в белый бурнус девица с отстраненным взглядом и словно приклеенной улыбкой. У нее было личико капризного богатого ребенка, спаренное с манерами смиренной монашки, и она ухитрялась улыбаться, когда говорила, улыбаться, когда чиркала в блокноте, и улыбаться, уходя к стойке. Интересно, подумал я, а щеки у нее еще не болят?
  
  Я прикончил полную тарелку рубленого латука, пророщенной фасоли, тушеных соевых бобов и расплавленного козьего сыра на лепешке чапати - по большому счету, ту же мексиканскую тостаду, только священную, - и запил все эти яства двумя стаканами ананасно-кокосово-гуавного нектара, импортированного прямиком из священной пустыни Мохаве[42]. Согласно счету, это удовольствие обошлось мне в десять долларов тридцать девять центов. Что объясняло улыбки.
  * * *
  
  Я как раз входил в свой дом, когда Майло подкатил на бронзового цвета 'Матадоре' без опознавательных знаков.
  
  - 'Фиат' окончательно сдох, - объяснил он. - Я его кремирую, а пепел развею над нефтяными платформами напротив Лонг-Бич.
  
  - Прими мои соболезнования. - Я взял у него историю болезни Бруно.
  
  - Вместо цветов принимаются пожертвования на первый взнос за новую тачку.
  
  - Пусть доктор Сильверман тебе ее купит.
  
  - Я работаю над этим.
  
  Майло дал мне почитать несколько минут, после чего спросил:
  
  - Что думаешь?
  
  - Никаких глубоких озарений. Бруно направили к Хэндлеру по решению департамента по надзору за условно осужденными после серьезной аферы с чеками. Хэндлер принимал его с десяток раз в течение четырех месяцев. Когда испытательный срок закончился, закончилось и лечение. Но на кое-что я все же обратил внимание - Хэндлер отзывается о нем в своих записях довольно доброжелательно. Когда Бруно начинал получать терапию, Хэндлер в своих заметках как раз распоясался вовсю, и все же про него - практически никаких обидных комментариев. Вот смотри: в самом-самом начале Хэндлер называет его 'скользким жуликом'. - Я перелистал несколько страниц. - Через пару недель отпускает шуточку насчет 'чеширской ухмылочки' Бруно. Но после этого - как отрезало.
  
  - А что, если они закорешились?
  
  - С чего ты взял?
  
  Майло сунул мне листок бумаги.
  
  - Держи, - сказал он. - Глянь.
  
  Это оказалась распечатка телефонной компании.
  
  - Вот это, - детектив ткнул в обведенное карандашом семизначное число, - номер Хэндлера - домашний номер, не рабочий. А вот номер Бруно.
  
  Оба номера перекрестно соединяла путаница линий, словно шнурки на высоком ботинке. За последние шесть месяцев таких соединений было множество.
  
  - Интересно, угу?
  
  - Очень.
  
  - Есть и кое-что еще. Официально коронер заявляет, что определить время смерти Бруно невозможно. Мол, из-за жары внутри дома от обычных таблиц степени разложения проку ноль - с тем, что имеется, они не хотят рисковать и брать на себя ответственность за ошибку. Но я разговорил одного из молодых парней, и он слил мне кое-что не для протокола - есть предположение, что трупу от десяти до двенадцати дней.
  
  - Как раз примерно то время, когда убили Хэндлера и Гутиэрес.
  
  - Либо сразу перед тем, либо сразу после.
  
  - Но как насчет иного почерка?
  
  - А кто сказал, что человеку свойственно постоянство, Алекс? Честно говоря, есть различия между этими двумя случаями и помимо преступного почерка. В случае с Бруно все похоже на взлом. Мы нашли поломанные кусты под задним окном и вмятины от чего-то вроде стамески или долота на оконной раме - где когда-то была детская. Глендейлская полиция также считает, что они нашли два набора отпечатков подошв.
  
  - Два? Может, Мелоди действительно что-то видела?
  
  'Темные люди'. Двое или трое.
  
  - Может. Но я забросил это направление атаки. Ребенок никогда не может стать надежным свидетелем. При любом раскладе, несмотря на различия, похоже, мы все-таки кое-что нащупали - что именно, пока не знаю. Пациент и врач... Есть железное доказательство того, что они установили какого-то рода контакт, причем когда лечение уже закончилось, и обоих жестоко прикончили примерно в одно и то же время. Слишком привлекательно, чтобы быть совпадением.
  
  Стёрджис изучил свои записи со старанием ученого. Я подумал про Хэндлера и Бруно, и вдруг меня осенило.
  
  - Майло, мы слишком зациклились на социальных ролях!
  
  - Это еще что за чертовщина?
  
  - Социальная роль - это совокупность действий, предписанная людям того или иного статуса. Вроде врача и пациента. Психиатра и психопата. Что характеризует психопата?
  
  - Отсутствие совести.
  
  - Правильно. И неспособность налаживать взаимоотношения с другими людьми, кроме как с целью использовать кого-то для собственной выгоды. У самых ловких из них - благопристойный, гладкий фасад, часто они внешне привлекательны. Умственные способности - выше среднего. Способность к сексуальной манипуляции. Склонность ввязываться в мошенничества, шантаж, жульничества.
  
  Глаза Майло широко открылись.
  
  - Хэндлер.
  
  - Ну конечно! Мы думали о нем в этом деле как о враче и подразумевали, что он психологически нормален - в наших глазах он был защищен своей ролью. Но приглядись попристальней. Что нам про него известно? Он был замешан в страховое мошенничество. Пытался шантажировать Роя Лонгстрета, используя свою власть как психиатра. Соблазнил как минимум одну пациентку - Илену Гутиэрес - и кто знает, скольких еще? А все эти 'замечания на полях'? Поначалу я списал их на то, что Хэндлер просто 'перегорел', но теперь уже и не знаю. Это требует хладнокровия - притворяться, будто ты слушаешь людей, и при этом брать у них деньги, оскорблять их... Его заметки были конфиденциальными - он не рассчитывал, что кто-то их прочтет. А ведь мог бы выдать все наружу, показать себя в истинном свете. Майло, говорю тебе, по всем признакам этот парень - самый что ни есть классический психопат!
  
  - Доктор Зло.
  
  - Не слишком-то редкая птица, так ведь? Если мог быть Менгеле[43], то почему бы не поставить и на Мортона Хэндлера? Нет лучше фасада для умного психопата, чем звание доктора, - тут тебе сразу и престиж, и доверие.
  
  - Доктор-психопат и пациент-психопат. - Детектив поразмыслил над этим. - Не дружки, а партнеры по преступлению.
  
  - Точно. У психопатов нет друзей и приятелей. Только жертвы и сообщники. Бруно, видно, оказался просто воплощенной мечтой Хэндлера, если тот затевал что-то и нуждался в ком-то таком же, как и он сам, в качестве помощника. Могу представить, что творилось на их первых сеансах: оба как голодные гиены - принюхиваются друг к другу, приглядываются, притираются...
  
  - Почему именно Бруно? Хэндлер лечил и других психопатов.
  
  - Больно уж простой народ. Повара холодного цеха, ковбои, строительные рабочие... Хэндлеру требовалось что-то потоньше. А потом, откуда нам знать, скольким из этих ребят тоже поставили неправильный диагноз, как Лонгстрету?
  
  - Только чтобы сыграть роль адвоката дьявола: на секундочку, один из этих клоунов учится на юрфаке.
  
  Я немного подумал.
  
  - Слишком молодой. В глазах Хэндлера - обычный малолетний гопник. Через несколько лет, с дипломом на руках и налетом солидности - может быть. Для того, что хотел замутить Хэндлер, ему требовался типаж успешного бизнесмена. Кто-то действительно ловкий. А Бруно, судя по всему, подошел по всем статьям. Он ухитрился одурачить Гершмана, который далеко не идиот.
  
  Майло встал и принялся расхаживать по комнате, взлохмачивая рукой волосы, которые стали похожи на воронье гнездо.
  
  - А мне это нравится! Психиатр и псих совместно затевают какую-то аферу... - Это его, похоже, развеселило.
  
  - Это далеко не первый случай, Майло. Несколько лет назад на Востоке появился один парень - диплом, рекомендации, всё в ажуре. Женился на девушке из богатой семьи и открыл клинику для малолетних правонарушителей - еще в те времена, когда их так называли. А потом использовал личные связи своих новых родственников, чтобы организовать благотворительные вечера для сбора средств в пользу этой клиники. Пока шампанское лилось рекой, эти самые малолетние правонарушители обчищали дома собравшихся благотворителей. В конце концов его поймали с полным складом серебра и хрусталя, мехов и ковров. Ему даже не было нужно все это барахло. Он занимался этим лишь ради острых ощущений. Его потихоньку сплавили в какое-то богом забытое детское учреждение, в полнейшей глуши, где-то в Южном Мэриленде - насколько мне известно, он до сих пор там командует. Это так и не попало в газеты. Я случайно узнал об этом по профессиональным каналам.
  
  Майло вытащил карандаш. Стал писать, размышляя вслух.
  
  - Так, для начала обратимся к мраморным коридорам высоких финансов. Банковские выписки, отчеты о предоставлении брокерских услуг, предприятия, записанные на фиктивные имена. Посмотрим, что осталось в депозитных сейфовых ящиках после того, как налоговая служба закончит там копаться. У окружного оценщика - получить инфу по операциям с недвижимостью. Пробить счета, выставленные Хэндлером страховым компаниям. - Он перестал писать. - Надеюсь, это меня на что-нибудь выведет, Алекс. Это чертово дело пока что не способствует поднятию моего статуса в департаменте. Капитан метит на повышение и хочет показать начальству побольше арестов. Хэндлер с Гутиэрес - не какие-то гопники 'с раёна', убийство которых можно спустить на тормозах. И он все больше опасается, что Глендейл раскроет дело Бруно первым и выставит нас полными мудаками. Помнишь ведь, как вышло с Бьянки.
  
  Я кивнул. 'Хиллсайдских душителей' в итоге поймал шеф полиции крошечного городка Беллингем, штат Вашингтон, - сделал то, на что оказалась не способна вся военная машина департамента полиции Лос-Анджелеса.
  
  Стёрджис встал, прошел в кухню и сожрал половину холодного цыпленка - прямо стоя над раковиной. Запил ее квартой апельсинового сока и вернулся, утирая рот.
  
  - Не знаю, почему меня все время тянет заржать, когда я по уши в трупах, а никакого видимого продвижения не предвидится, но это реально обхохочешься. Хороша парочка - Хэндлер и Бруно! Ты отправляешь свихнувшегося парня к психиатру, чтобы тот вправил ему мозги, а доктор такой же чеканутый, как и пациент, - еще сильней ему башку мутит!
  
  В такой формулировке это звучало не слишком-то смешно, но Майло все равно захихикал.
  
  - А как насчет девчонки? - спросил он.
  
  - Гутиэрес? А что с ней?
  
  - Ну, я тут подумал насчет этих социальных ролей... Мы смотрели на нее как на случайную жертву. Если Хэндлер смог прибрать к рукам одного пациента, то почему бы и не двух?
  
  - Ничуть не исключено. Но нам известно, что Бруно был психопатом. Насчет нее разве есть какие-то подобные свидетельства?
  
  - Нет, - признал Майло. - Мы искали ее историю болезни у Хэндлера, но так и не нашли. Может, он уничтожил карточку, когда их отношения изменились. У вас вообще так принято поступать?
  
  - Откуда мне знать? Я никогда не спал со своими пациентками - или с их матерями.
  
  - Не надо так чувствительно реагировать. Я попробовал опросить ее родственников. Старая, толстая mamacita, два братца - один ну просто натуральный мачо, глазами так и пыхает. Отца нет - помер десять лет назад. Все трое живут в маленькой халупе в Эхо-Парке. Когда я туда приехал, поминки были в самом разгаре. Повсюду ее фотки в черных рамках, свечи, корзины с едой, рыдающие соседи... Братья мрачно отмалчивались. Мама едва говорит по-английски. Я очень старался вести себя деликатно, уважать чужую культуру и все такое. Прихватил с собой Санчеса из местного райотдела в качестве переводчика. Принесли с собой гостинцы, вели себя скромно. Ничего я не добился. Nada[44]. Ничего не вижу, ничего не слышу! Честно говоря, не думаю, что они так уж много знали о жизни Илены. Для них Западный Лос-Анджелес - что Атлантида. Но даже если бы и знали, то хрен бы чего сказали.
  
  - Даже, - спросил я, - если бы это помогло найти ее убийцу?
  
  Он утомленно посмотрел на меня.
  
  - Алекс, люди такого сорта не считают, что полиция может им помочь. Для них la policia - это гады, которые цепляются к простым мексиканским пацанам, обижают их домашних девочек и никогда не оказываются поблизости, когда всякая белая сволочь на пикапах с потушенными фарами кружит по их району и швыряется в окна спален гильзами от дробовиков. Кстати о птицах - я допрашивал подружку этой девчонки. Соседку по комнате, тоже училку. Та также вела себя из ряда вон враждебно. Ее братца пристрелили при бандитской разборке пять лет назад, и полиция ничего для нее не сделала, так что типа какого хрена ей со мной вообще разговаривать.
  
  Он встал и мягко прошелся по комнате, словно усталый лев.
  
  - Так что Илена Гутиэрес - это полная загадка. Но пока ничего не указывает на то, что она не была чиста, как свежевыпавший снег.
  
  Вид у него был несчастный и полный сомнений.
  
  - Это сложное дело, Майло. Ты слишком строг к себе.
  
  - Забавно от тебя это слышать. Такое мне мать всегда говорила. Остынь, Майло Бернард, не будь таким перфекционистом - вот как она это формулировала. У нас в семье никогда многого от жизни не ждали. Закончить десятилетку, пойти на работу в литейку, жить размеренной жизнью - пластиковые тарелки, телевизор, церковные пикники и стальные занозы, торчащие у тебя из кожи. Через тридцать лет, бог даст, хватит пенсии и пособия по инвалидности, чтобы позволить себе иногда выходные в Озарках[45]. Мой отец делал это, его отец делал это, и оба моих брата тоже. Жизненная стратегия Стёрджисов. Откуда тут взяться перфекционистам? Но для начала эта стратегия лучше всего работает, когда ты женат, а мне уже в девять лет нравились мальчики. И второе - и более важное: я решил, что слишком умен, чтобы заниматься тем, чем занимались все эти остальные работяги. Так что я поломал шаблон, шокировал их всех. И вот нате: выскочка, про которого все думали, что он станет адвокатом, или профессором, или, по крайней мере, кем-то вроде бухгалтера, в итоге оказывается в рядах la policia! Ну, и каково это для парня, который, блин, написал диссертацию на тему трансцендентализма в поэзии Уолта Уитмена?
  
  Майло отвернулся от меня и уставился в стену. Он сам загнал себя в хандру. Я уже видел такое раньше. Лучшее средство терапии в таком случае - просто промолчать. Не обращая на него внимания, я сделал несколько упражнений.
  
  - Тоже мне Джек Лалэйн[46], - буркнул он.
  
  Ему потребовалось десять минут, чтобы выйти из этого состояния; целых десять минут он лишь сжимал и разжимал свои огромные кулаки. Потом осторожно поднял взгляд, и на губах его появилась неизбежная пристыженная улыбка.
  
  - Сколько с меня за сеанс, доктор?
  
  Я ненадолго задумался.
  
  - Ужин. В хорошем месте. Никаких тошниловок.
  
  Майло встал и потянулся, ворча, как медведь.
  
  - Как насчет суши? Я сегодня просто варварски настроен. Готов эту рыбу живьем сожрать!
  * * *
  
  Мы поехали в 'Оомаса', что в Маленьком Токио. Ресторан был переполнен, в основном японцами. Это не из тех модных горячих точек с ширмами из рисовой бумаги и надраенными сосновыми прилавками - красный кожзаменитель, стулья с жесткими спинками и простые белые стены, украшенные лишь парой-тройкой рекламных календарей 'Никон'. Единственной уступкой общепринятому стилю был здесь лишь расположенный на самом виду большой аквариум, в котором шикарные золотые рыбки с трудом пробивались сквозь бурлящую пузырьками, чистую, ледяную воду. Они хватали ее ртом и дергались туда-сюда - мутанты, неспособные выжить в чем-либо, помимо рафинированной неволи, порождения сотен лет изощренных восточных экспериментов с природой: львиноголовки в массивных малиновых масках; черные мавры с глазами, как у жуков; звездочеты, обреченные постоянно смотреть в небеса; риукины, настолько перегруженные плавниками, что едва могли двигаться... Мы глазели на них, потягивая 'Чивас'.
  
  - Эта девушка, - нарушил молчание Майло, - соседка по комнате. У меня было чувство, что она сможет мне помочь. Что она знает что-то про образ жизни Илены - а может, и что-нибудь про нее с Хэндлером. Вот ведь уперлась, черт бы ее побрал!
  
  Он прикончил свою порцию и тут же взмахом руки заказал еще. Когда виски принесли, тут же залпом осушил половину.
  
  Официантка с маленькими ножками гейши изящно скользнула к нам и подала горячие салфетки. Мы вытерли руки и лица. Я почувствовал, как раскрываются поры, жаждущие воздуха.
  
  - Ты, наверное, хорошо умеешь разговаривать с училками? Наверняка ведь частенько приходилось, когда ты еще честно зарабатывал себе на хлеб.
  
  - Иногда учителя просто ненавидят психологов, Майло. Они видят в нас дилетантов, пытающихся заронить в них теоретические жемчужины мудрости, тогда как вся грязная работа приходится на них.
  
  - Хм. - В его глотке исчез остаток и второй порции скотча.
  
  - Но не важно. Я поговорю с ней - ради тебя. Где ее можно найти?
  
  - В той же школе, в которой преподавала Гутиэрес. В Западном Лос-Анджелесе, недалеко от тебя. - Майло написал адрес на салфетке и вручил мне. - Ее зовут Ракель Очоа. - Он произнес это имя по буквам, хрипло запинаясь. И добавил, хлопнув меня по спине: - Используй свой значок.
  
  Откуда-то у нас над головами донесся скрежет. Мы подняли головы и увидели, как шеф по суши затачивает ножи друг о друга, улыбаясь во весь рот.
  
  Сделали заказ. Рыба оказалась свежей, рис в меру приправленным. Острый васаби сразу прочистил мне нос. Мы ели в молчании, под одно лишь наигрывание сямисэна и гомон на незнакомом языке.
  Глава 13
  
  Проснулся я такой скованный, будто меня залили цементом. Мышцы свело судорогой - напоминание о вчерашних танцах с Ярославом. С этим я кое-как справился при помощи двухмильной пробежки до каньона и обратно. Потом стал отрабатывать приемы карате на задней террасе - под изумленные комментарии пары птиц-пересмешников, которые прервали свою домашнюю свару, чтобы оглядеть меня с ног до головы, а затем выразить мне то, что было птичьим эквивалентом неодобрения.
  
  - А ну-ка летите сюда, маленькие поганцы, - буркнул я, - сейчас покажу вам, кто тут круче!
  
  Они отозвались оживленными криками и треском.
  
  День обещал быть губительным для легких - мрачные пальцы смога протянулись к горам, чтобы задушить небо. Полоску океана втянуло, как в ножны, в длинное мрачное облако небесного мусора. Грудь болела в полной гармонии с зажатостью мышц, и к десяти я был готов оставить свое занятие.
  
  Я планировал нанести визит в школу, где преподавала Ракель Очоа, в большую перемену - в надежде, что в это время у нее не найдется других дел. Оставалось достаточно времени, чтобы понежиться в джакузи, принять холодный душ и съесть на завтрак не то, что подвернулось под руку, а чего действительно хотелось: яичницу с грибами, тост из дрожжевого хлеба, жареные помидоры и кофе.
  
  Оделся я не по-парадному - в темно-коричневые слаксы, бежевую вельветовую куртку спортивного покроя, клетчатую рубаху и вязаный галстук. Перед уходом набрал уже знакомый номер. Ответила Бонита Куинн.
  
  - Да?
  
  - Миссис Куинн, это доктор Делавэр. Просто решил узнать, как дела у Мелоди.
  
  - Все ничего. - Ее тоном можно было бы заморозить кружку пива. - Нормально.
  
  Прежде чем я успел еще хоть что-нибудь сказать, она повесила трубку.
  
  Школа находилась в той части города, где обитали в основном представители среднего класса, но вообще-то могла располагаться абсолютно где угодно. Цитадели знаний устроены таким манером по всему городу - телесного цвета бетонные коробки, выстроенные в классическом пенитенциарном стиле, окруженные пустыней черного асфальта и обнесенные десятифутовой вышины оградой из стальной сетки. Кто-то попытался слегка оживить эту унылую архитектуру, намалевав на стене одного из зданий фреску с играющими детишками, но это была весьма скудная компенсация. Что помогало немного больше, так это вид и шум настоящих играющих детей, которые бегали, прыгали, кувыркались, гонялись друг за другом, визжали как ненормальные, что-то обиженно выкликали ('Учитель, он меня стукнул!'), сидели в кружок или силились дотянуться до неба. Небольшая группка усталого вида учителей присматривала за ними со стороны.
  
  Я поднялся по крыльцу и без особых проблем нашел кабинет директора - внутренняя планировка школ столь же предсказуема, как и унылый экстерьер.
  
  Я частенько гадал, почему все школы, которые я знаю, настолько безнадежно уродливы и заведомо гнетущи, пока не завел шашни с одной медсестрой, отец которой был в числе главных архитекторов фирмы, строящей школы по заказу штата последние пятьдесят лет. Она испытывала по отношению к нему неразрешенные чувства и много про него рассказывала: сильно выпивающий угрюмый тип, который ненавидел свою жену и еще больше презирал своих детей, а окружающий мир воспринимал лишь в минимально отличающихся друг от друга оттенках безысходности. Короче говоря, Фрэнк Ллойд Райт[47], да и только.
  
  Кабинет пропах чернилами для мимеографа. Его единственным обитателем оказалась сурового вида чернокожая дама лет за сорок, укрывшаяся в крепости из поцарапанного золотистого дуба. Я показал ей свой значок, который ее совершенно не заинтересовал, и спросил Ракель Очоа. Имя ее тоже ничуть не заинтересовало.
  
  - Она здесь преподает. В четвертом классе, - добавил я.
  
  - Сейчас большая перемена, обеденный перерыв. Попробуйте в учительской столовой.
  
  Столовая оказалась совершенно лишенным воздуха местом, габаритами где-то двадцать на пятнадцать футов, в которое кое-как впихнули складные столы и стулья. С десяток мужчин и женщин сидели сгорбившись над своими принесенными из дома бутербродами и кофе, пересмеиваясь, перекуривая и жуя. Когда я вошел, вся деятельность прекратилась.
  
  - Я ищу миз Очоа.
  
  - Ты не найдешь ее здесь, сладенький, - сказала крепкая тетка с платиновыми волосами.
  
  Несколько учителей рассмеялись. Они дали мне постоять в ожидании, а потом какой-то малый с молодым лицом и глазами старика сказал:
  
  - Аудитория триста четыре. Наверное.
  
  - Спасибо.
  
  Я ретировался. И прошел уже полпути по коридору, когда они опять вернулись к разговорам.
  
  Дверь с цифрой триста четыре была полуоткрыта. Я вошел. Ряды пустых школьных парт заполняли каждый квадратный дюйм пространства, за исключением нескольких футов, оставленных для учительского стола - угловатого металлического сооружения, за которым сидела углубившаяся в работу молодая женщина. Если она и слышала, как я вошел, то не подала виду, продолжая читать, ставить галочки и подчеркивать ошибки.
  
  У ее локтя стоял неоткрытый контейнер для еды. В косых лучах света, падавшего из замурзанных окон, танцевали пылинки. Вермееровская умиротворенность сюжета резко контрастировала с утилитарной суровостью помещения - строгие белые стены, черная доска с меловыми разводами, выцветший американский флаг.
  
  - Мисс Очоа?
  
  Лицо, поднявшееся ко мне от тетрадей, словно сошло с одной из фресок Риверы[48]. Красновато-коричневая кожа туго обтягивала резко выдающиеся, но изящно очерченные скулы. Длинные блестящие волосы, разделенные прямым пробором, спадали на спину. Нежные губы, мягкие черные глаза, увенчанные густыми темными бровями...
  
  - Да? - Голос ее звучал негромко, но в тембре слышались жесткие оборонительные нотки. Некоторая доля враждебности, которую описывал Майло, проявилась с ходу. Интересно, подумалось мне, не из тех ли она людей, у которых перцептивная вигильность[49] обусловлена уже на бессознательном уровне?
  
  Я подошел ближе, представился и показал свой значок. Она внимательно его изучила.
  
  - Доктор наук... каких наук?
  
  - Психология.
  
  Она пренебрежительно посмотрела на меня:
  
  - Полиция своего не добилась, так что теперь они посылают мозгоправов?
  
  - Не все так просто.
  
  - Избавьте меня от подробностей. - Очоа вновь опустила глаза на тетради.
  
  - Я просто хочу поговорить с вами несколько минут. Насчет вашей подруги.
  
  - Я уже сказала тому здоровенному детективу все, что я знаю.
  
  - Это чисто для перепроверки.
  
  - Какая тщательность! - Она взялась за свой красный карандаш и принялась яростно чиркать по бумаге. Мне стало жаль учеников, чьи работы она проверяла в данный момент.
  
  - Это не психологический опрос - если это именно то, что вас беспокоит. Это...
  
  - Меня абсолютно ничего не беспокоит. Я ему уже все рассказала.
  
  - Он так не считает.
  
  Очоа так шмякнула карандашом об стол, что сломался кончик.
  
  - Вы обвиняете меня во вранье, мистер доктор наук? - Говорила она четко, тщательно выговаривая слова, но в речи ее все равно чувствовался легкий латиноамериканский акцент.
  
  Я пожал плечами:
  
  - Моя задача сейчас - не навешивать ярлыки. Она в том, чтобы как можно больше выяснить про Илену Гутиэрес.
  
  - Илену! - словно выплюнула Очоа. - А что тут рассказывать? Пусть полиция занимается своим делом, а не посылает своих ученых ищеек цепляться к занятым людям!
  
  - Слишком занятым, чтобы помочь найти убийцу вашей лучшей подруги?
  
  Голова ее вздернулась вверх. Она яростно дернула себя за свисающую прядь волос и процедила сквозь стиснутые зубы:
  
  - Пожалуйста, уходите. Мне надо работать.
  
  - Да, вижу. Вы даже не пошли на обед с остальными учителями. Вы очень преданны своей работе и серьезны - как раз то, что нужно, чтобы выбраться из гетто, - и это является для вас достаточной причиной, чтобы забыть о границах обычной вежливости.
  
  Очоа выпрямилась во все свои пять футов. На миг мне показалось, что она сейчас даст мне пощечину, поскольку отвела руку назад. Но она остановилась, пристально глядя на меня. Я чувствовал исходящий от нее ядовитый жар, но не отвел глаз. Ярослав мог бы мной гордиться.
  
  - Я занята, - наконец сказала Очоа, но это заявление прозвучало скорее умоляюще, будто она пыталась убедить саму себя.
  
  - Я не зову вас на танцы или на пикник. Просто хочу задать несколько вопросов насчет Илены.
  
  Она села на место.
  
  - А какого рода вы психолог? По разговору не похоже.
  
  Я выдал ей сжатую, умеренно расплывчатую предысторию того, как ввязался в это дело. Очоа внимательно слушала и, как мне показалось, вроде стала немного смягчаться.
  
  - Детский психолог? Мы бы нашли вам тут применение.
  
  Я оглядел классную комнату, насчитав сорок шесть парт в помещении, рассчитанном на двадцать восемь.
  
  - Не знаю, чем бы я тут мог заниматься - помогал связывать их по рукам и ногам?
  
  Очоа рассмеялась, но тут же поняла, что делает, и резко оборвала смех, словно плохое телефонное соединение.
  
  - Нет смысла говорить по Илену, - произнесла она. - Она попала в беду только потому, что связалась с этим... - Она не договорила.
  
  - Я знаю, что Хэндлер был подонком. Детектив Стёрджис - тот здоровяк - тоже это знает. И вы наверняка правы. Она просто невинная жертва. Но давайте в этом окончательно убедимся, хорошо?
  
  - Вы часто этим занимаетесь? Работаете на полицию? - Очоа избегала моего взгляда.
  
  - Нет. Я типа как на заслуженном отдыхе.
  
  Она недоверчиво посмотрела на меня:
  
  - В вашем-то возрасте?
  
  - Хроническое переутомление.
  
  Тут я попал в цель. Очоа чуть сдвинула свою маску, и из-под нее наконец-то проглянуло хоть что-то человеческое.
  
  - Жаль, что мне это не по карману. Заслуженный отдых.
  
  - Прекрасно вас понимаю. От всей этой бюрократии совсем мозгами двинешься. - Я подбросил ей приманку в виде сочувствия - если кого учителя действительно ненавидят всей душой, так это администраторов. Если она и на нее не клюнет, то тогда уж и не знаю, как вызвать у нее понимание.
  
  - Так вы вообще не работаете? - спросила Очоа.
  
  - Инвестирую помаленьку на свой страх и риск. В принципе без дела не сижу.
  
  Мы еще немного поболтали о причудах системы образования. Она старательно избегала любых упоминаний о чем-либо личном, предпочитая держаться в поле популярной социологии - насколько все прогнило, если родители почти окончательно потеряли эмоциональную и интеллектуальную связь со своими детьми, насколько трудно преподавать, когда многие дети происходят из неполных семей и до такой степени в разладе с действительностью, что едва могут на чем-нибудь сосредоточиться... В ее словах звучали горечь разочарования от общения с администраторами, которые совершенно отошли от реальной жизни и озабочены лишь своими будущими пенсиями, и гнев на то, что учитель младших классов получает меньше какого-нибудь сборщика мусора. В свои двадцать девять лет она растеряла даже последние клочки идеализма, которые могли уцелеть при переходе от Восточного Лос-Анджелеса к миру англо-буржуазии.
  
  Очоа действительно умела говорить. Это стало понятно, когда она окончательно разошлась, сверкая темными глазами и яростно жестикулируя - руки летали по воздуху, как два коричневых воробья.
  
  Я сидел словно послушный ученик и внимательно слушал, подбадривая ее всем, чего хочет любой, снимая груз с души - сочувствием, понимающими жестами... Такое мое поведение было частично расчетливым - требовалось как-то пробиться к ней, взломать ее оборону, чтобы разузнать побольше про Илену Гутиэрес, но большей частью это было мое старое психотерапевтическое 'я', совершенно естественное и искреннее.
  
  Я уже начал думать, что куда-то продвинулся, когда вдруг затрещал звонок. Очоа вновь стала учительницей, строгим судьей правого и неправого.
  
  - Вам надо уходить. Сейчас вернутся дети.
  
  Я встал и наклонился к ней, опершись руками о стол.
  
  - Может, поговорим позже? Насчет Илены?
  
  Она замешкалась, покусывая губу. Зародившийся где-то за дверью грохот несущегося по коридору табуна стремительно нарастал.
  
  - Ладно. Я освобожусь в половине третьего.
  
  Предложение угостить ее выпивкой было бы ошибкой. Продолжай по-деловому, Алекс.
  
  - Спасибо. Буду ждать вас у ворот.
  
  - Нет. Давайте лучше на учительской парковке. С южной стороны здания.
  
  Подальше от любопытных глаз.
  * * *
  
  Ездила Очоа на пыльной белой 'Веге'. Она подошла к ней, неся стопку книг и бумаг, которая доставала ей до подбородка.
  
  - Вам помочь?
  
  Очоа передала мне свою ношу, которая весила как минимум двадцать фунтов, и принялась искать ключи. Я заметил, что она подкрасилась - тени выгодно подчеркнули глубину ее глаз. Выглядела Очоа теперь лет на восемнадцать.
  
  - Я еще ничего не ела, - сказала она. Это меньше всего напоминало намек на приглашение - просто жалоба.
  
  - А как же обед из дому?
  
  - Выбросила. Приготовила какую-то дрянь. В такой день, как этот, отвратно такое есть. Тут на Уилшир есть мясной ресторан.
  
  - Может, лучше на моей поедем?
  
  Она критически оглядела 'Вегу'.
  
  - Почему бы и нет? Все равно бензину мало. Бросьте это на переднее сиденье. - Я положил книги, и Очоа опять заперла машину. - Только я сама плачу.
  
  Мы вышли с территории школы. Я подвел ее к 'Севилю'. Когда она увидела его, брови ее полезли вверх.
  
  - А вы, похоже, удачливый инвестор!
  
  - Везет иногда.
  
  Она утонула на кожаном сиденье и выдохнула. Я забрался за руль и завел мотор.
  
  - Я передумала, - объявила Очоа. - Вы платите.
  
  Ела она методично, нарезав свой стейк на маленькие кусочки, накалывая на вилку строго по одному и вытирая губы салфеткой после каждого третьего куска. Я готов был поспорить, что в классе у нее не забалуешь.
  
  - Илена была моей лучшей подругой, - сказала она, откладывая вилку и подхватывая стакан с водой. - Мы выросли вместе в Восточном Лос-Анджелесе. Рафаэль и Эдни - ее братья - играли вместе с Мигуэлем.
  
  При упоминании погибшего брата глаза ее увлажнились, но потом опять стали твердыми, как черное вулканическое стекло. Очоа отодвинула тарелку. Съела она от силы четверть того, что там было.
  
  - Когда мы переехали в Эхо-Парк, Гутиэресы перебрались туда вслед за нами. Мальчики вечно ввязывались в неприятности - мелкое хулиганство, драки... Мы с Иленой были хорошими девочками. Вообще-то просто паиньками. Монашки нас обожали. - Улыбнулась. - Мы были близки, как сестры. И как и все сестры, постоянно между собой соревновались. Она всегда была красивее.
  
  Она прочитала у меня на лице сомнение.
  
  - Правда. В детстве я была довольно страшненькая, кожа да кости. Довольно поздно развилась. А Илена - пухленькая, мягонькая. Мальчики бегали за ней, высунув языки. Даже еще когда ей было одиннадцать-двенадцать. Вот. - Очоа полезла в сумочку и вытащила оттуда маленькую фотографию. Вот и еще один сторонник хранить прошлое на фотобумаге. - Это мы Иленой. В старших классах.
  
  Две девочки стояли, прислонившись к разрисованной граффити стене. Обе в форме католической школы - белые блузки с коротким рукавом, серые юбки, белые носки и двухцветные туфельки. Одна миниатюрная, худенькая и темненькая. У другой, на голову выше, школьная форма не могла скрыть чисто женских округлостей, а цвет лица и волосы оказались на удивление светлыми.
  
  - Так она была блондинкой?
  
  - Тоже удивились? Наверняка какой-то немец-насильник в роду отметился, в старинные времена. Потом она еще сильнее осветлилась, чтобы окончательно походить на американку. Набралась опыта, сменила имя на Илену, тратила кучу денег на шмотки, на машину... - Только тут до Очоа дошло, что она критикует того, кого уже нет в живых, и Ракель быстро сменила тон: - Но под всей этой наружной шелухой она была настоящим человеком, не какой-то там пустышкой. Действительно одаренной учительницей, а таких очень немного. Она работала с ОО, знаете ли.
  
  Ограниченно обучаемые[50] - это не умственно отсталые, как принято считать, но такая категория детей все равно испытывает серьезные проблемы с усвоением знаний. В нее входят все - от одаренных детей с отдельными проблемами восприятия до тех, чьи эмоциональные конфликты встают на пути обучения даже чтению и письму. Учить таких - очень сложное и выматывающее дело. Это может стать либо источником постоянной болезненной неудовлетворенности, либо стимулирующим вызовом - в зависимости от мотивации, энергии и таланта учителя.
  
  - У Илены был настоящий дар заставить их проявиться - детишек, с которыми больше никто не мог работать. Просто бездна терпения. Вы этого никогда не подумали бы, увидев ее. Она была... яркая. Всегда сильно накрашивалась, наряжалась, чтобы показать себя. Иногда выглядела просто как девушка легкого поведения. Но никогда не гнушалась сесть на пол вместе с детишками, и плевать ей было, что она запачкается. Буквально влезала им в головы - посвящала себя им полностью, без остатка. Дети ее просто обожали. Вот взгляните.
  
  Еще одна фотка. Илена Гутиэрес в окружении улыбающихся детишек. Она стояла на полу на коленях, а они лазали по ней, дергали за подол блузки, клали ей головы на колени. Высокая, хорошо сложенная молодая женщина - скорее просто симпатичная, чем красавица, с совершенно земным, открытым взглядом; овальное личико обрамляет копна желтоватых уложенных волос, выступающих разительным контрастом к латиноамериканским чертам лица. За исключением этих черт - классическая молодая калифорнийка. Того типа, что лежат лицом вниз на песке Малибу, расстегнув лифчик купальника и подставив солнцу гладкую бронзовую спину. Девушка с рекламы 'Кока-Колы' и шоу 'прокачанных тачек', что заезжает в супермаркет в крошечном топике и шортах и выходит оттуда с шестибаночной упаковкой прохладительного в руках. Она не должна была закончить свой жизненный путь в виде избитого безжизненного куска мяса, засунутого в выдвижной ящик морозильника городского морга.
  
  Ракель Очоа взяла фотографию у меня из рук, и мне показалось, что на лице у нее промелькнула зависть.
  
  - Илена мертва, - сказала она, укладывая снимок обратно в сумочку и хмурясь, словно я только что совершил какое-то святотатство.
  
  - Похоже, они ее просто обожали, - заметил я.
  
  - И вправду обожали. А теперь они достались одной старой кошёлке, которой насрать и на них, и на свою работу. Теперь, когда Илену... когда ее больше нет.
  
  Очоа расплакалась, прикрывая лицо платком от моих глаз. Ее худенькие плечи тряслись. Она съехала на сиденье кабинки пониже, будто пытаясь спрятаться, и тихо всхлипывала.
  
  Я встал, обошел столик и обнял ее за плечи. Под рукой она казалась непрочной и невесомой, как паутина.
  
  - Не-не. Всё со мной в порядке. - Но она тут же придвинулась ближе, зарывшись в полы моей крутки, как в нору в ожидании долгой холодной зимы.
  
  Держа ее в руках, я вдруг осознал, что ее близость мне приятна. И пахла она приятно. В руках у меня оказалось что-то на удивление мягкое, женское. Я вообразил, как подхватываю ее на руки, легкую, как перышко, и хрупкую, и несу в постель, где ее мучительный плач вскоре смолкает под влиянием самого действенного в виде лекарства - оргазма. Дурацкая фантазия, потому что требовалось нечто большее, чем банальный трах и обнимашки, чтобы разрешить ее проблемы. Дурацкая, потому что вовсе не для этого затевалась встреча. Чисто плотское возбуждение подняло свою уродливую голову в самый неподходящий для этого момент. И все же я не отпускал ее до тех пор, пока всхлипывания не замедлились, а дыхание не стало размеренным. Подумав о Робин, я в конце концов отпустил ее и передвинулся на свое место.
  
  Избегая моего взгляда, Ракель достала пудру и быстро исправила нанесенные макияжу повреждения.
  
  - Ну я и дура.
  
  - Нет, дело не в этом. Панегирики для этого и предназначены.
  
  Она на миг задумалась, после чего ухитрилась улыбнуться.
  
  - Да, наверное, вы правы. - Потянулась через стол и положила свою маленькую руку поверх моей. - Спасибо вам. Мне так ее не хватает.
  
  - Понимаю.
  
  - Да ну? - Очоа отдернула руку, внезапно рассердившись.
  
  - Нет, пожалуй, что нет. Я никогда еще не терял того, с кем был по-настоящему близок. Вы готовы принять мои самые искренние соболезнования?
  
  - Простите. Я вела себя грубо - с того самого момента, как вы вошли. Это так тяжело... Все эти чувства - печаль, пустота и злость на то чудовище, которое это сделало... Такое ведь только чудовище могло сделать, так ведь?
  
  - Да.
  
  - Вы его поймаете? Тот большой детектив его поймает?
  
  - Он очень способный парень, Ракель. По-своему тоже довольно одаренный. Но ему практически не с чего начать.
  
  - Да. Полагаю, мне следует вам помочь, так ведь?
  
  - Это было бы замечательно.
  
  Она нашла в сумочке сигарету и прикурила ее дрожащими руками. Глубоко затянулась, медленно выдохнула дым.
  
  - Что вы хотите знать?
  
  - Для начала, совершенно стандартный вопрос: у нее были враги?
  
  - Совершенно стандартный ответ: нет. Она была популярна, ее все любили. А потом, тот, кто с ней все это сделал, явно не из ее знакомых - мы никогда не общались с такого рода людьми.
  
  Очоа содрогнулась, осознав собственную уязвимость.
  
  - У нее было много мужчин?
  
  - Все те же вопросы... - Она вздохнула. - Перед тем как Илена познакомилась с ним, она не слишком-то часто встречалась с парнями. А после только он и был.
  
  - Когда она начала с ним встречаться?
  
  - Как пациентка - почти год назад. Трудно понять, когда Илена начала с ним спать. Она мне про такие вещи особо не рассказывала.
  
  Я вполне сознавал, что для двух лучших подружек сексуальность вполне могла быть запретной темой. При их воспитании это благоприятная почва для разного рода психологических конфликтов. А с учетом того, что я видел в Ракель и слышал об Илене, можно было не сомневаться, что пошли они в разрешении этих конфликтов разными путями: одна - незакомплексованная и общительная девушка-хохотушка, женщина для мужчины; другая, пусть даже и внешне привлекательная, полна мрачной решимости встречать весь мир в штыки. Я смотрел через стол на темное, серьезное лицо и понимал, что ее постель может быть устлана терниями.
  
  - И она так и не призналась вам, что у них интрижка?
  
  - Интрижка? Звучит как-то уж больно легкомысленно. Он нарушил правила профессиональной этики, а она на это запала. - Очоа пыхнула сигаретой. - Где-то с неделю отделывалась хиханьками да хаханьками, а потом не выдержала и сказала мне, какой он классный мужик. Я умножила два на два. Через месяц он забрал ее из нашей квартиры. Тут уж все было в открытую.
  
  - Как он вам показался?
  
  - Как вы уже и сами сказали - подонок. Слишком хорошо одет - бархатные пиджаки, шитые на заказ брюки, искусственный загар, рубашка расстегнута, чтобы было видно волосы на груди - вьющиеся такие, седые... Расточал улыбки, фамильярничал... Пожимал мне руку и слишком долго не отпускал... Полез целоваться на прощание... Но ни к чему не подкопаешься.
  
  Почти один в один слова Роя Лонгстрета.
  
  - Скользкий?
  
  - Вот именно. Не ухватишь. Ей такие типы и раньше нравились. Я этого не понимаю - она такой хороший человек, такой настоящий... Я решила, что это как-то связано с тем, что она потеряла отца совсем маленькой. У нее не было хорошей мужской ролевой модели. Похоже на правду?
  
  - Вполне.
  
  Жизнь далеко не столь проста, как в учебниках по психологии, но людям нравится находить в них готовые решения.
  
  - Он дурно на нее влиял. Когда Илена начала крутить с ним, то высветлила волосы, изменила имя, затарилась всеми этими шмотками... Даже пошла и купила новую машину - 'Датсун Зет', на минуточку, турбо.
  
  - И на какие же шиши?
  
  Такая тачка стоила больше, чем большинство учителей получают в год.
  
  - Если вы думаете, что это он ей купил, то забудьте. В кредит влезла. У Илены была еще одна характерная черта: она не имела ни малейшего представления о деньгах. Типа и пусть себе утекают сквозь пальцы. Всегда шутила, что надо бы выйти замуж за богатенького, чтобы удовлетворить все свои вкусы.
  
  - А как часто они виделись?
  
  - Поначалу раз или два в неделю. Под конец Илена практически у него прописалась. Я редко с ней виделась. Иногда она заскакивала за какими-нибудь своими вещичками, приглашала меня куда-нибудь сходить с ними.
  
  - А вы?
  
  Вопрос ее явно удивил.
  
  - Шутите? Да я его на дух не выносила! И потом, у меня своя личная жизнь. Не желаю быть пятым колесом в телеге.
  
  Ее личная жизнь, как я сильно подозревал, представляла собой простановку отметок в тетрадях до десяти вечера, а потом уединение в застегнутой до горла ночной рубашке с готическим романом и чашкой горячего какао.
  
  - А у них были друзья - какие-то другие пары, с которыми они общались?
  
  - Не имею ни малейшего представления. Да как вы не поймете - я держалась от всего этого подальше!
  
  - Итак, началось все с того, что Илена попала к нему в пациентки. А вы не в курсе, зачем она вообще обратилась к психиатру?
  
  - Говорила, что у нее депрессия.
  
  - Но вы так не считаете?
  
  - С некоторыми людьми трудно определить. Когда лично у меня депрессия, то всем вокруг об этом сразу же известно. Я самоустраняюсь, ничего не хочу делать, ни с кем не хочу общаться. Словно съеживаюсь, влезаю в себя. А с Иленой... Кто знает? Не похоже, чтобы у нее пропадал аппетит или сон. Она могла просто немного притихнуть.
  
  - Но она говорила, что у нее депрессия?
  
  - Только после того, как призналась, что ходит к Хэндлеру, - после того, как я спросила зачем. Сказала, что все из рук валится, что работа вконец достала... Я пыталась помочь, но она сказала, что ей нужно нечто большее. Я никогда не была в восторге от психиатров и психологов. - Очоа сконфуженно улыбнулась. - Если у вас есть друзья и семья, вы всегда справитесь.
  
  - Если б этого хватало, было бы здорово. Но иногда это так, как она сказала, Ракель. Нужно нечто большее.
  
  Она отложила сигарету.
  
  - Ну, я полагаю, вам повезло, что многие люди с этим согласны.
  
  - Пожалуй, что да.
  
  Наступило неловкое молчание. Я нарушил его.
  
  - Он выписывал ей какие-то лекарства?
  
  - Да вроде нет. Просто беседовал с ней. Она ходила к нему раз в неделю, а потом два раза в неделю, когда один из ее учеников погиб. Тогда уж у нее точно была депрессия - целыми днями только и плакала.
  
  - Когда это случилось?
  
  - Дайте подумать... Довольно скоро после того, как Илена начала посещать Хэндлера - может, сразу после того, как они начали встречаться, не знаю... Месяцев восемь назад.
  
  - А как это произошло?
  
  - ДТП. Наезд, водитель удрал. Мальчишка шел по темной дороге поздно вечером, и его сбила машина. Это ее подкосило. Она работала с ним многие месяцы. Он был одним из ее чудес. Все думали, что он немой. А Илена заставила его заговорить. - Очоа покачала головой. - Чудо. И потом получить такое - все псу под хвост... Так бессмысленно...
  
  - Родители, наверное, были совершенно разбиты.
  
  - Нет. У него не было родителей. Он был сирота. Поступил из Ла-Каса.
  
  - Ла-Каса-де-лос-Ниньос? Который в Малибу?
  
  - Точно. А почему такое удивление? У нас с ними договор на специальное обучение некоторых из их воспитанников. Как и еще с несколькими местными школами. Это часть бюджетно финансируемого проекта или что-то такое. По возвращению в общество детей, оставшихся без родителей.
  
  - Да какое там удивление? - соврал я. - Просто очень печально, что такие вещи происходят с сиротами.
  
  - Да. Жизнь - вообще несправедливая штука.
  
  Это заявление, похоже, ее удовлетворило. Она бросила взгляд на часики.
  
  - Что-нибудь еще? Мне пора возвращаться.
  
  - Только один момент. Не припомните, как звали мальчишку, который погиб?
  
  - Немет. Гэри или Гори. Как-то так.
  
  - Спасибо, что уделили время. Вы очень помогли.
  
  - Да ну? Не пойму только чем... Но я рада, если это хоть немного приблизит вас к тому чудовищу.
  
  Она так железно представляла себе убийцу, что Майло просто обзавидовался бы.
  
  Мы вернулись к школе, и я проводил ее до машины.
  
  - Ну ладно, - вздохнула Очоа.
  
  - Еще раз спасибо.
  
  - Не за что. Если у вас будут еще вопросы, можете еще раз заехать.
  
  В ее устах это предложение прозвучало столь же смело, как приглашение заглянуть к ней домой на чаек.
  
  - Обязательно.
  
  Она улыбнулась и протянула мне руку. Я пожал ее, постаравшись не затягивать рукопожатие слишком уж надолго.
  Глава 14
  
  Я никогда особо не верил в совпадения. Наверное, потому, что представление о жизни как о хаотичном столкновении молекул в пространстве посягало уже на сами основы моего профессионального самосознания. В конце концов, зачем столько лет овладевать искусством помогать людям меняться к лучшему, когда любая намеренная перемена - не более чем иллюзия? Но даже если б я и желал отдать должное Персту Судьбы, все равно было бы трудно счесть простым совпадением тот факт, что погибший Гэри или Гори Немет, ученик погибшей Илены Гутиэрес, оказался воспитанником того самого учреждения, в котором Морис Бруно, тоже погибший, работал на добровольных началах.
  
  Настало время поподробней разузнать, что представляет собой детский дом под названием Ла-Каса-де-лос-Ниньос.
  
  Я поехал домой и рылся в картонных коробках, которые держал в гараже с момента своей 'отставки', пока не нашел свой старый офисный ежедневник. Нашел номер Оливии Брикерман из Отдела социального обеспечения и набрал его. Социальный работник с тридцатилетним опытом, Оливия знала про такие учреждения больше любого другого в городе.
  
  Ответил мне механический голос, который сообщил, что телефон собеса изменился. Я набрал новый номер, и другой механический голос велел мне подождать. В трубке зазвучала запись Барри Манилоу[51]. Интересно, платит ли ему город авторские отчисления?
  
  - ОСО.
  
  - Будьте добры миссис Брикерман.
  
  - Секундочку, сэр.
  
  Еще две минуты Манилоу. Затем:
  
  - Она здесь больше не работает.
  
  - А вы не подскажете, где ее можно найти?
  
  - Секундочку.
  
  Господи, да я этого Манилоу сейчас сам запою!
  
  - Миссис Брикерман теперь работает в Психиатрической медицинской группе Санта-Моники.
  
  Выходит, Оливия в итоге оставила госслужбу.
  
  - А у вас есть номер?
  
  - Секундочку, сэр.
  
  - Спасибо!
  
  Повесив наконец трубку, я заглянул в телефонный справочник, в раздел 'Охрана психического здоровья'. Номер принадлежал адресу на Бродвее - там, где Санта-Моника плавно перетекает в Венис, совсем неподалеку от мастерской Робин. Я набрал его.
  
  - ПМГСМ.
  
  - Будьте добры миссис Оливию Брикерман.
  
  - А как передать, кто спрашивает?
  
  - Доктор Делавэр.
  
  - Минутку.
  
  В трубке воцарилась тишина. Очевидно, до того, что по телефону можно проигрывать фоновую музыку, в ПМГСМ еще не додумались.
  
  - Алекс! Как ты?
  
  - Отлично, Оливия, а ты?
  
  - Чудесно, просто чудесно. А я думала, ты где-нибудь на Гималаях...
  
  - С чего это вдруг?
  
  - А разве не туда отправляются люди, когда хотят найти себя, - где жутко холодно и совсем нет кислорода? Где на вершине горы сидит маленький старик с длинной бородой, пожевывая травинку и почитывая журнал 'Пипл'?
  
  - Это было в шестидесятые, Оливия. В восьмидесятые ты остаешься дома и отмокаешь в горячей воде.
  
  - Ха!
  
  - Как Эл?
  
  - В своем репертуаре. Все такой же экстраверт. Когда я сегодня уходила, он горбился над доской, что-то бормоча про пакистанскую защиту или еще какой-то наришкайт[52].
  
  Ее супруг, Альберт Д. Брикерман, работал редактором шахматной колонки в 'Таймс'. За пять лет, что мы с ним знакомы, я не слышал от него и десятка слов подряд. Трудно было представить, что у него могло быть общего с Оливией, настоящей 'Мисс Общительность' с тридцатых годов по нынешние восьмидесятые. Но они были женаты уже тридцать семь лет, вырастили четверых детей и вроде как жили душа в душу.
  
  - Так ты в итоге ушла из собеса?
  
  - Да, можешь поверить? Даже таких неподъемных людей, как я, можно снять с насиженного места.
  
  - И что же тебя сподвигло к такому неожиданному решению?
  
  - Знаешь, Алекс, вообще-то я бы спокойно и дальше там оставалась. Да, система прогнила - но какая система сейчас не прогнила? Я уже к этому привыкла. Как к бородавке на роже. Мне хочется думать, что я все равно была там на своем месте - хотя должна тебе сказать, что чем дальше, тем все там становилось печальней и печальней. Полная тоска. Как урезали финансирование, работать вообще стало некому, а народец словно с цепи сорвался. Уже и за социальных работников взялись. У нас одну девушку прямо в центральном офисе зарезали. Теперь в каждом отделении вооруженная охрана. Но какого черта, я ведь выросла в Нью-Йорке! А тут как раз мой племянник, сынишка моей сестры, Стив, закончил медицинский и решил стать психиатром - можешь поверить, еще один спец по душевному здоровью в семье? Это, наверное, такая безопасная форма протеста - папаня-то у него хирург... Короче, мы с ним всегда были близки, и он всегда шутил, что когда начнет работать, то спасет тетю Ливви из этого задрипаного собеса и возьмет к себе. И, не поверишь, все-таки взял. Написал мне письмо, сообщил, что переезжает в Калифорнию, поступает в эту группу и что им нужен социальный работник на постоянку - типа как я на это посмотрю? И вот я здесь, с окнами на пляж, работаю под началом маленького Стиви - естественно, я не называю его так при остальных.
  
  - Просто классно, Оливия. Чувствуется, что ты довольна.
  
  - Еще как довольна! В обеденный перерыв можно на пляж сходить с книжечкой, позагорать... После двадцати двух лет я действительно почувствовала, что живу в Калифорнии! Может, научиться кататься на роликах, как думаешь?
  
  Представив себе, как Оливия, с ее комплекцией примерно как у Альфреда Хичкока, рассекает на роликовых коньках, я невольно расхохотался.
  
  - А-а, насмехаешься! Ну погоди мне! - Она хохотнула. - Ну ладно, хватит автобиографий. Тебе ведь что-то надо?
  
  - Мне нужна кое-какая информация о месте под названием Ла-Каса-де-лос-Ниньос, в Малибу.
  
  - Детском доме Маккафри? Хочешь кого-то туда отправить?
  
  - Нет. Долго рассказывать.
  
  - Послушай, если это действительно такая долгая история, то, может, дашь мне покопаться в документах? Приходи вечерком к нам домой, и я лично тебе все передам. Буду возиться с выпечкой, а Альберт - медитировать над доской. Сто лет тебя уже не видела.
  
  - А что собираешься печь?
  
  - Штрудель и шоколадные бисквитики на скорую руку.
  
  - Обязательно буду. Во сколько?
  
  - Подгребай где-нибудь в районе восьми. Помнишь адрес?
  
  - Не так-то много времени прошло, Оливия.
  
  - Скажешь тоже!.. Послушай, не хочу изображать кумушку, но если у тебя нет подружки, то к нам только что одна молодая дама устроилась, тоже психолог. Очень милая. У вас могут получиться чудесные детки.
  
  - Спасибо, но у меня уже кое-кто есть.
  
  - Обалдеть. Приводи, покажешь!
  * * *
  
  Брикерманы жили на Хейворт-авеню, почти на границе Фэрфакс-дистрикт[53], в маленьком, покрытом бежевой штукатуркой домике с испанской черепичной крышей. На подъездной дорожке стоял громоздкий 'Крайслер' Оливии.
  
  - А мне-то тут что делать, Алекс? - спросила Робин, когда мы подошли ко входной двери.
  
  - Любишь шахматы?
  
  - Не знаю даже, как ходят фигуры.
  
  - Насчет этого не беспокойся. Это из тех домов, где можно не придумывать, что бы такого сказать. Если тебе вообще выпадет шанс поговорить - считай, повезло. Ешь бисквиты. Наслаждайся жизнью.
  
  Я поцеловал ее в щеку и нажал на кнопку звонка.
  
  Дверь открыла Оливия. Практически не изменилась, разве что прибавила несколько фунтов - крашенная хной завивка, розовощекое открытое лицо... Облачена она была в бесформенный балахон с гавайским рисунком, который от ее смеха радостно заколыхался. Раскинув руки, прижала меня к груди, размером и консистенцией напоминающей небольшой диван.
  
  - Алекс! - Отпустив, отодвинула меня на вытянутые руки. - И уже без бороды! Тогда ты был вылитый Лоуренс[54]. А теперь ну чисто студент!
  
  Оливия повернулась и улыбнулась Робин. Я их представил.
  
  - Рада познакомиться. Вам так повезло, он просто замечательный мальчик!
  
  Робин покраснела.
  
  - Заходите!
  
  Дом наполняли сладкие ароматы сдобы. Эл Брикерман, со своими абсолютно белыми волосами и бородой похожий на какого-то библейского пророка, сидел в гостиной, сгорбившись над дорогущей - клен и черное дерево - шахматной доской. Вокруг царил обычный кавардак - книги в шкафах и на полу, старинные безделушки, фотографии детей и внуков, семисвечники, сувениры, всякие мягкие пуфики... Пророк был в старом халате и шлепанцах.
  
  - Эл, пришел Алекс со своей приятельницей.
  
  - Хм, - буркнул он и занес руку над доской, не отводя глаз от фигур.
  
  - Сто лет, сто зим, Эл.
  
  - Хм.
  
  - Он реальный шизоид, - сообщила Оливия, обращаясь к Робин, - но просто динамит в постели!
  
  Она потащила нас в кухню. За сорок лет с момента постройки дома там практически ничего не изменилось: желтая кафельная плитка с красно-коричневыми бордюрчиками, узенькая фаянсовая раковина, подоконники заставлены цветами в горшках... Холодильники и плита были еще более винтажными. Над дверью, выходящей на заднее хозяйственное крыльцо, висела керамическая тарелка с надписью по кругу: 'Как ты можешь парить, как орел, когда кругом одни индейки?'
  
  Оливия заметила, что я на нее смотрю.
  
  - Выходной подарок из собеса. От меня - себе любимой.
  
  Она принесла тарелку шоколадных бисквитов, все еще теплых.
  
  - Хватайте, пока я сама все не слопала. Ужас какой - пухну, как на дрожжах! - Похлопала себя по заду.
  
  - Хорошего человека должно быть много, - заметил я, и Оливия ущипнула меня за щеку.
  
  - М-м! Классно! - сказала Робин.
  
  - Сразу видать даму со вкусом... Ну давайте, садитесь же!
  
  Мы выдвинули стулья и расселись вокруг кухонного стола, поставив перед собой тарелки. Оливия проверила духовку и присоединилась к нам.
  
  - Минут через десять и штрудель подоспеет. Яблоки, изюм и инжир. Последнее - импровизация для Альберта. - Она ткнула большим пальцем в сторону гостиной. - Система засоряется время от времени. Итак, ты хочешь узнать про Каса-де-лос-Ниньос. Конечно, не мое собачье дело, но не скажешь ли зачем?
  
  - Это имеет отношение к кое-какой работе, которую я выполняю для департамента полиции.
  
  - Полиции? Ты?!
  
  Я рассказал ей о недавних событиях, опустив кровавые подробности. Они с Майло уже встречались - и на удивление быстро нашли общий язык, но Оливия не знала, до каких пределов простирается наша дружба.
  
  - Он славный мальчик. Ты должен найти ему славную женщину, как нашел себе. - Она улыбнулась Робин и положила ей добавки.
  
  - Не думаю, что это получится, Оливия. Он - гей.
  
  Это ее не остановило - только немного замедлило.
  
  - Ну и что? Найди ему славного молодого человека!
  
  - У него уже есть.
  
  - Ну ладно... Простите меня, Робин, я постоянно чего-нибудь ляпну. Это все из-за этих часов, которые я провожу с клиентами - когда только слушаю, киваю и говорю 'угу'. А потом прихожу домой, и сами видите, какую глубину диалогового отклика я получаю от принца Альберта. Кстати, Алекс, те вопросы насчет Ла-Каса - это Майло попросил их задать?
  
  - Не совсем. Я следую своим собственным зацепкам.
  
  Оливия посмотрела на Робин.
  
  - Он у нас кто - Филип Марлоу?[55]
  
  Робин бросила на нее беспомощный взгляд.
  
  - Это опасно, Алекс?
  
  - Нет. Просто хочу кое-что проверить.
  
  - Будь поосторожней, понял? - Оливия стиснула мой бицепс. Хватка у нее была как у вышибалы из разгульного кабака. - Проследите, чтоб он не лез на рожон, милочка.
  
  - Постараюсь. Но я не могу его контролировать.
  
  - Понимаю. Эти психологи, они так привыкли всем командовать, что не слушают ничьих советов. Давайте-ка я вам кое-что расскажу про этого красавца. Впервые я увидела его, когда еще интерном его направили в ОСО - чтоб он прочувствовал, каково приходится людям, у которых нет денег. Сразу было видно - способный малый, но вскоре я поняла, что это действительно нечто. Такого башковитого парня в жизни не встречала! Но главная проблема у него была в том, что он слишком требовательно к себе относился, вконец себя загонял. Взваливал на себя вдвое больше любого другого и все равно считал, что бьет баклуши. Меня не удивило, что потом он взлетел, как ракета, - крутые звания, книжки и все такое. Но я очень беспокоилась, что когда-нибудь он просто выдохнется.
  
  - Тут ты не ошиблась, Оливия, - признал я.
  
  - Я думала, он поедет в Гималаи или куда-нибудь в этом духе, - рассмеялась она, по-прежнему обращаясь к Робин. - Чтобы там как следует промерзнуть и по возвращении возблагодарить Калифорнию. А ну-ка берите еще, оба!
  
  - Я уже объелась. - Робин потрогала свой плоский животик.
  
  - Наверное, вы правы - берегите фигуру, раз уж она есть. Лично я всегда была как бочка, мне-то беречь нечего... Скажите-ка мне, деточка, вы любите его?
  
  Робин покосилась на меня. Обняла рукой за шею.
  
  - Люблю.
  
  - Отлично, объявляю вас мужем и женой. А что он сам по этому поводу думает, никого не колышет... - Она встала и подошла к духовке, заглянула в стеклянное окошко. - Еще всего несколько минуточек. По-моему, с инжиром надо пропечь посильней.
  
  - Оливия, так что там насчет Ла-Каса-де-лос-Ниньос?
  
  Она вздохнула, и ее бюст вздохнул вместе с ней.
  
  - Ладно. Ты явно всерьез вздумал изображать полицейского. - Присела к столу. - После твоего звонка я покопалась в своих старых папках и вытащила все, что смогла найти. Хотите кофейку?
  
  - Мне, - подняла руку Робин.
  
  - Я тоже не откажусь.
  
  Она вернулась с тремя дымящимися кружками, сливками и сахаром на фаянсовом подносе с панорамой Йеллоустонского парка.
  
  - Очень вкусно, Оливия, - сказала Робин, пригубив кофе.
  
  - 'Кона'. С Гавайев. Это вот платьишко тоже оттуда. Мой младший сын, Гэбриэл, он сейчас там. Экспорт - импорт. Преуспевает.
  
  - Оливия...
  
  - Да-да, сейчас. Ла-Каса-де-лос-Ниньос. Детский дом, основан в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году преподобным Огастесом Маккафри как прибежище для бездомных детей. Это прямо из их презентационного буклета.
  
  - А буклет у тебя при себе?
  
  - Нет, в офисе. Хочешь, отправлю тебе копию?
  
  - Не заморачивайся. Какого рода дети там содержатся?
  
  - Подвергнувшиеся насилию, беспризорные, сироты, так называемые 'трудные' - сам знаешь, кто к этой категории относится. Когда-то таких отправляли в тюрьмы или в детские колонии комитета по делам несовершеннолетних, но теперь эти места настолько переполнены четырнадцатилетними убийцами, насильниками и грабителями, что их пытаются распихать по обычным приютам или заведениям вроде Ла-Каса. В общем, эти учреждения берут детей, которые больше никому не нужны - тех, кого не пристроить в обычные детские дома или приемные семьи, поскольку у многих серьезные физические и психологические проблемы - ДЦП[56], слепота, глухота, умственная отсталость... Или они уже по возрасту не годятся, чтобы привлечь приемных родителей. У многих матери сидят в тюрьме - в большинстве своем наркоманки и алкоголички. Мы всегда старались передать их в индивидуальные семьи, но часто никто не хочет их брать. Суммирую, дорогой: хронические подопечные суда по делам несовершеннолетних.
  
  - А как подобные места финансируются?
  
  - Алекс, если опираться на местное и федеральное законодательство, то лицензированный оператор может получать из бюджета более тысячи долларов в месяц на одного ребенка - если знает, как все правильно оформить. Дети-инвалиды приносят больше - ты получаешь компенсацию за все специальные медицинские услуги. И, кроме того, я слышала, что Маккафри просто мастер привлекать частные пожертвования. У него обширные связи - возьми хотя бы землю, на которой расположено заведение. Двадцать акров в Малибу, некогда целиком и полностью принадлежавших государству. Во время Второй мировой там размещали интернированных японцев. Потом был трудовой лагерь для впервые судимых - растратчиков, политиков, такого вот рода публики. Он убедил округ сдать ему участок в долгосрочную аренду. На девяносто девять лет за чисто символическую плату.
  
  - Должно быть, умеет разговаривать.
  
  - Умеет. Опыта ему не занимать. Некогда миссионерствовал в Мексике. Я слышала, он там примерно таким же местом управлял.
  
  - Почему же переехал сюда?
  
  - А кто его знает? Может, надоело пить все, кроме обычной воды. Может, соскучился по жареной курятине из 'Кей-Эф-Си' - хотя я слышала, теперь там и таких наоткрывали.
  
  - А что это вообще за место? Приличное?
  
  - Ни одно из этих мест - не сказочная Утопия, Алекс. В идеале это должен быть небольшой домик в пригороде, со штакетником вокруг, клетчатыми занавесочками, зеленой лужайкой, папочкой-мамочкой и собачкой Шариком. В действительности же семнадцать тысяч детей еще только ждут рассмотрения своих дел судом по делам несовершеннолетних в одном только округе Лос-Анджелес. Семнадцать тысяч никому не нужных детей! И они валятся в эту систему быстрее, чем их можно - какое ужасное слово! - обработать.
  
  - Это просто невероятно, - произнесла Робин. Вид у нее был крайне обеспокоенный.
  
  - Мы превращаемся в общество детоненавистников, дорогой. Все больше и больше малолеток становятся жертвами всякого рода насилия и оказываются оставленными без присмотра. Люди заводят детей, а потом передумывают. Родители не хотят брать на себя ответственность за них, так что спихивают их государству - каково слышать это от старого социалиста, Алекс? А аборты? Надеюсь, это тебя не задевает, поскольку я за свободу ничуть не меньше - если даже не больше, - чем любая другая женщина. Да я орала про равные условия оплаты, еще когда Глория Стайнем[57] юношеские прыщи давила! Но давай смотреть правде в глаза: все эти оптовые аборты, которые мы имеем, - всего лишь еще одна форма контроля рождаемости, еще один выход для людей, желающих избежать ответственности. И это все-таки детоубийство в каком-то смысле, разве не так? Хотя, может, это действительно лучше, чем сохранять детей и уже потом пытаться от них избавиться - не знаю...
  
  Оливия вытерла вспотевший лоб и промокнула верхнюю губу бумажной салфеткой.
  
  - Простите меня, что подняла такую муторную тему. - Встала и расправила платье. - Давайте-ка посмотрим, как там наш штрудель.
  
  Вернулась она с дымящимся противнем.
  
  - Только подуйте - горячий.
  
  Мы с Робин переглянулись.
  
  - У вас такой серьезный вид - я что, испортила вам аппетит всей этой полемикой?
  
  - Нет, Оливия. - Я взял ломоть штруделя и откусил кусочек. - Вкуснота! И я с тобой полностью согласен.
  
  Вид у Робин был мрачный. Мы уже обсуждали тему абортов множество раз, но к общему мнению так и не пришли.
  
  - Ответ на твой вопрос: место приличное - по крайней мере, пока я работала в ОСО, никаких жалоб на них не поступало. Все удобства, на вид все чистенько, да и место козырное - большинство этих детишек видели горы только по телевизору. Возят детей на автобусе в государственные школы, когда есть особая нужда. А так у них своя школа, прямо на территории. Сомневаюсь, правда, что кто-то помогает им с домашними заданиями - это вам не сериал 'Папа знает лучше', - но Маккафри поддерживает там порядок, прилагает множество усилий, чтобы привлечь всякие местные сообщества. А это означает, что все происходит на глазах у общественности. Почему тебе так хочется все про этот детский дом вызнать - думаешь, что смерть ребенка была подозрительной?
  
  - Нет. Пока нет никаких причин что-то подозревать. - Я еще немного подумал над ее вопросом. - Думаю, что просто закидываю удочку наугад - вдруг что попадется.
  
  - Хорошо. Только когда ловишь карасей, не нарвись на акулу, дорогой.
  
  Мы вяло пощипывали штрудель. Оливия крикнула в гостиную:
  
  - Эл, хочешь штруделя - с инжиром?
  
  Никакого ответа я не услышал, но тем не менее она положила немного выпечки на тарелку и отнесла туда.
  
  - Славная тетка, - сказала Робин.
  
  - Одна на миллион. И жесткая - палец в рот не клади.
  
  - И умная. Тебе надо послушать ее, когда она советует быть поосторожней. Алекс, будь добр, оставь детективную работу Майло.
  
  - Я позабочусь о себе, не волнуйся. - Я взял ее за руку, но она отдернула ее. Я собрался было что-то сказать, но тут в кухню вернулась Оливия.
  
  - Тот убитый торговец - ты сказал, что он был волонтером в Ла-Каса?
  
  - Да. У него похвальная грамота в кабинете.
  
  - Наверняка он был членом 'Джентльменской бригады'. Это такая затея Маккафри, чтобы привлечь к детскому дому деловое сообщество. Он договорился с крупными предприятиями, чтобы их руководители иногда по выходным работали с детьми на добровольных началах. Насколько со стороны 'джентльменов' это добровольно, а насколько результат давления их боссов, я не знаю. Маккафри выдает им фирменные блейзеры, значки и грамоты с подписью мэра. Собственное руководство их тоже за это как-то поощряет. Наверное, и деткам что-то все-таки перепадает.
  
  Я подумал о Бруно - психопате, работавшем с беспризорными детьми.
  
  - Их как-то предварительно проверяют?
  
  - Все как обычно. Собеседования, тесты-опросники - выбери ответ из трех вариантов и поставь галочку в нужном месте. Сам знаешь, дорогой мой мальчик, чего стоит вся эта мура.
  
  Я кивнул.
  
  - И все же, как я уже сказала, никаких жалоб пока не поступало. Я поставила бы этому месту четверку с минусом. Главная проблема в том, что оно слишком большое, чтобы к детям был какой-то индивидуальный подход. Хорошая приемная семья явно предпочтительней, чем собирать четыреста-пятьсот детей в одном месте, - а как раз примерно столько у него и есть. Если не считать этого, Ла-Каса ничуть не хуже прочих.
  
  - Рад слышать.
  
  Но каким-то извращенным образом я был разочарован. Лучше было бы узнать, что на самом деле это заведение - полная дыра. Хоть как-то привязать его к трем убийствам. Естественно, ничего хорошего для четырехсот детей это не обещало бы. Уж не стал ли я еще одним членом детоненавистнического общества, про которое толковала Оливия? Штрудель вдруг показался на вкус пропитанной сахаром бумагой, а в кухне стало удушающее жарко.
  
  - Желаешь узнать еще что-нибудь?
  
  - Нет. Спасибо.
  
  - А теперь, дорогая, - Оливия повернулась к Робин, - расскажите мне про себя и про то, как вы встретили этого пылкого молодчика...
  * * *
  
  Где-то через час мы откланялись. Я обхватил Робин за плечи. Она не отдернулась, но и не прижалась ко мне в ответ. Мы пошли к машине в молчании столь же неловком, как опорки странника.
  
  В машине я спросил ее:
  
  - Что-то не так?
  
  - Зачем ты меня сюда притащил?
  
  - Просто подумал, что было бы неплохо...
  
  - Неплохо поговорить об убийстве и растлении детей? Алекс, это был не обычный поход в гости!
  
  Я не нашелся что сказать, так что просто завел мотор и отъехал от тротуара.
  
  - Я жутко за тебя беспокоюсь! - воскликнула Робин. - То, что ты описывал, - совершенно отвратительно. Насчет акул она была совершенно права. Ты как маленький мальчик, который болтается на плотике посреди океана. Абсолютно не представляя того, что творится вокруг.
  
  - Я знаю, что делаю.
  
  - Это уж точно. - Она уставилась в окно.
  
  - А что плохого, если я хочу заняться чем-нибудь помимо бултыхания в джакузи и бега трусцой?
  
  - Ничего. Но только почему это не может быть что-нибудь не столь рискованное, как эта твоя игра в Шерлока Холмса? Что-то, в чем ты действительно разбираешься?
  
  - Я быстро учусь.
  
  Робин меня проигнорировала. Мы катили по пустым темнеющим улицам. На лобовое стекло прыскал мелкий дождик.
  
  - Мне не очень-то приятно слушать о людях, которым измолотили лицо в кашу. Или детях, которых неизвестно кто задавил машиной, - произнесла она после паузы.
  
  - Это часть того, что происходит вокруг. - Я махнул на темноту за окном.
  
  - Не надо мне таких частей!
  
  - Выходит, тебя во мне все устраивает лишь до тех пор, пока все красиво и гладко?
  
  - Только давай без мелодрам! А то прямо какая-то 'мыльная опера'.
  
  - Но ведь это правда, так ведь?
  
  - Нет, это не правда - и не пытайся заставить меня оправдываться. Я хочу мужчину, которого изначально встретила, - того, кто удовлетворен собой и не настолько полон рефлексий, чтобы метаться туда-сюда, пытаясь что-то себе доказать. Это меня в тебе и привлекло. А теперь ты просто... просто как одержимый! С тех пор как ввязался в эти свои маленькие интриги, ты уже будто и не со мной. Ты разговариваешь со мной, а сам мыслями где-то в другом месте. Это как я уже тебе говорила - ты словно возвращаешься в старые плохие времена.
  
  В ее словах действительно что-то было. В последние несколько дней я стал просыпаться ни свет ни заря с ощущением тугого беспокойного клубка где-то под ложечкой, старым навязчивым зудом, подталкивающим немедленно встать и заняться делом. Забавно, но мне не хотелось, чтобы это чувство меня отпускало.
  
  - Обещаю тебе, - сказал я, - я буду осторожен.
  
  Робин безнадежно покачала головой, наклонилась вперед и включила радио. На полную громкость.
  * * *
  
  Когда я подрулил к ее двери, она торопливо чмокнула меня в щеку.
  
  - Мне можно войти?
  
  Робин посмотрела на меня долгим взглядом и наконец смиренно улыбнулась:
  
  - О, черт, да почему нет?
  
  Наверху на чердаке я смотрел, как она раздевается в скудной доле лунного света, отпущенной прозрачным люком в крыше. Стояла на одной ноге, расстегивая ремешки сандалии, и ее груди тяжело покачивались. Поворачиваясь в косом тусклом луче, Робин становилась то молочно-белой, то серой, а потом и вовсе невидимой, когда скользнула под простыни. Я потянулся к ней, возбужденный, и подтянул ее руку себе на живот. Она на секунду прикоснулась ко мне, потом убрала пальцы, передвинула их наверх и позволила им устроиться у меня на шее. Я зарылся головой в теплую нору между ее плечом и сладким изгибом у нее под подбородком.
  
  Так мы и уснули.
  
  Утром ее сторона кровати была пуста. Я услышал снизу визг и звон циркулярной пилы и понял, что она уже внизу в мастерской.
  
  Я оделся, спустился по узенькой лестнице и подошел к ней. На Робин были комбинезон на лямках и мужская рабочая рубашка. Рот прикрыт косынкой, глаза в защитных очках. Воздух был полон древесной пыли.
  
  - Я тебе потом позвоню! - прокричал я сквозь пронзительный шум стального диска.
  
  Она на секунду прервалась, махнула мне и сразу же вернулась к работе. Я оставил ее в окружении ее инструментов, ее станков, ее искусства.
  Глава 15
  
  Я позвонил Майло на работу и дал ему полный отчет о своей беседе с Ракель Очоа и связях с Каса-де-лос-Ниньос, включая сведения, которыми меня снабдила Оливия.
  
  - Я впечатлен, - сказал он. - Ты упустил свое истинное призвание.
  
  - Так как думаешь? Не стоит присмотреться к этому Маккафри?
  
  - Не гони лошадей, друг мой. У человека четыре сотни детишек, и один из них погиб в ДТП. Это пока что не повод поднимать бучу.
  
  - Но этот ребенок, на минуточку, был учеником Илены Гутиэрес! Это означает, что она наверняка обсуждала его с Хэндлером. А вскоре после его смерти Бруно вдруг записывается туда в волонтеры. Совпадение?
  
  - Скорее всего, нет. Но ты не понимаешь, как тут у нас все устроено. Я с этим делом в полной заднице. Пока что банковские выписки ничего не дали - все на обоих счетах выглядит вполне кошерно. Мне нужно еще поработать в этом направлении, но в одиночку это потребует времени. Каждый день капитан оглядывает меня с ног до головы с таким видом, будто хочет сказать: 'Ну что, Стёрджис, обкакался?' Я чувствую себя как школьник, который не сделал уроки. Только и жду, когда он снимет меня с этого дела и засадит за какую-нибудь отстойную мелочовку.
  
  - Если все так паршиво, то, полагаю, ты должен просто прыгать от радости при перспективе новой зацепки.
  
  - Верно. Зацепки. А не гипотезы или цепочки хлипких ассоциаций.
  
  - Лично мне они не представляются такими уж хлипкими!
  
  - Просто прикинь: я начинаю вынюхивать насчет Маккафри, у которого связи от делового центра до самого Малибу. Он делает несколько стратегических телефонных звонков - никто не обвинит его в препятствовании правосудию, потому что у меня нет легитимных оснований проводить в отношении его расследование, - и ты и плюнуть не успеешь, как меня выбросят из этого дела пинком под зад.
  
  - Хорошо, - сдался я, - но как насчет той истории с Мексикой? Мужик торчит там несколько лет. А потом вдруг ни стукало ни брякало срывается с места, всплывает в Эл-Эй и становится большой шишкой.
  
  - Повышение социального статуса - это не преступление, а иногда сигара - это просто сигара, доктор Фрейд.
  
  - Блин! Терпеть не могу, когда ты начинаешь язвить в таком вот покровительственном тоне!
  
  - Алекс, прошу тебя. У меня и так жизнь далеко не сахар. Не хватало только, чтоб еще ты всякую фигню сверху грузил.
  
  Похоже, у меня развился настоящий талант отталкивать от себя тех, кто мне близок. А ведь надо было еще позвонить Робин - выяснить, куда ее завели наши вчерашние разговоры...
  
  - Прости. Наверное, я принимаю все слишком близко к сердцу.
  
  Майло не стал спорить.
  
  - Ты проделал отличную работу. Здорово помог. Просто иногда все не складывается, даже когда ты проделываешь отличную работу.
  
  - И как ты намерен поступить? Все бросить?
  
  - Нет. Загляну в прошлое Маккафри - по-тихому. Особенно в мексиканскую часть. Продолжу шебуршить банковские документы Бруно и Хэндлера, а к ним еще и Гутиэрес добавлю. Я даже готов позвонить в управлении шерифа Малибу и получить копию полицейского рапорта на того мальчишку. Как, говоришь, его фамилия?
  
  - Немет.
  
  - Отлично. Это будет достаточно просто.
  
  - Еще что-нибудь от меня надо?
  
  - Что? О! Нет, ничего. Ты проделал суперскую работу, Алекс. Я хочу, чтобы ты знал - я совершенно серьезно. С данного момента я все беру на себя. Почему бы тебе пока слегка не отдохнуть?
  
  - Ладно, - отозвался я без особого энтузиазма. - Но держи меня в курсе.
  
  - Обязательно, - пообещал Майло. - Бывай!
  * * *
  
  Голос на другом конце был женский и очень профессиональный. Он поприветствовал меня с жизнерадостной напевностью джингла из рекламы моющего средства, которая граничила с непристойностью.
  
  - Доброе утро! Ла-Каса!
  
  - Доброе утро. Я хотел бы поговорить с кем-нибудь насчет того, как стать членом 'джентльменской бригады'.
  
  - Минуточку, сэр!
  
  Через двадцать секунд в трубке возник мужской голос:
  
  - Тим Крюгер. Чем могу помочь?
  
  - Мне хотелось бы обсудить вопрос членства в 'джентльменской бригаде'.
  
  - Да, сэр. А какую корпорацию вы представляете?
  
  - Никакую. Я навожу справки как частное лицо.
  
  - О. Понятно. - Голос растерял изрядную долю первоначального дружелюбия. Отклонение от привычного порядка вещей частенько вызывает подобную реакцию - отталкивает, вызывает опаску. - И как к вам можно обращаться?
  
  - Доктор Александер Делавэр.
  
  Наверное, свое дело сделало упомянутое звание, поскольку он опять мгновенно переключился на прежнюю передачу.
  
  - Доброе утро, доктор. Как вы?
  
  - Замечательно, спасибо.
  
  - Вот и отлично. А в какой области вы доктор, да позволено мне будет спросить?
  
  Позволено.
  
  - Детский психолог. В отставке.
  
  - Замечательно. У нас среди волонтеров не так-то много специалистов по психическому здоровью. У меня и у самого диплом советника по вопросам семьи, брака и детей; в Ла-Каса я отвечаю за психологическое тестирование, профилактические обследования и воспитательную работу.
  
  - Могу представить - большинство моих коллег сочло бы это слишком похожим на основную деятельность, - сказал я. - Я тут на какое-то время отходил от дел, но мысль опять поработать с детьми кажется мне весьма привлекательной.
  
  - Просто чудесно. А как вы вышли на Ла-Каса?
  
  - Много о вас наслышан. Знаю, что работаете вы успешно. И организация у вас на высоте.
  
  - Что ж, спасибо, доктор. Мы действительно стараемся в меру сил помогать детям.
  
  - Не сомневаюсь.
  
  - Перспективным 'джентльменам' мы предлагаем групповые ознакомительные туры. Следующее посещение запланировано через неделю от нынешней пятницы.
  
  - Дайте-ка сверюсь с календарем...
  
  Я отошел от телефона, поглазел в окно, сделал с полдюжины приседаний и вернулся.
  
  - Мне очень жаль, мистер Крюгер. Этот день мне не походит. А когда следующий раз?
  
  - Еще через три недели.
  
  - Так долго ждать... Я надеялся, что выйдет пораньше...
  
  Я постарался, чтобы это прозвучало мечтательно-задумчиво и немного нетерпеливо.
  
  - Хм. Знаете, доктор, групповые туры обычно тщательно готовятся, но если вы не против определенной доли импровизации с моей стороны, то я могу устроить вам индивидуальное посещение. Придется, правда, обойтись без видеопрезентации - но, как психолог, вы всю эту мутотень наверняка и так знаете?
  
  - Было бы просто прекрасно.
  
  - Вообще-то, если сегодня днем вы свободны, я могу организовать это прямо не отходя от кассы. Преподобный Гас сегодня тоже здесь - он любит лично встречаться со всеми потенциальными 'джентльменами', а такое не всегда получается, учитывая расписание его поездок. На этой неделе он записывается с Мервом Гриффином, а потом летит в Нью-Йорк на 'Эй-Эм Америка'[58].
  
  Ближайшие планы телевизионной деятельности Маккафри он изложил мне с торжественностью крестоносца, обнаружившего Святой Грааль.
  
  - Сегодня было бы просто отлично.
  
  - Превосходно. В районе трех?
  
  - В три так в три.
  
  - Вы знаете, где мы находимся?
  
  - Приблизительно. Где-то в Малибу?
  
  - В Малибу-Кэньон.
  
  Крюгер объяснил мне, как доехать, после чего добавил:
  
  - Раз уж вы все равно будете у нас, можете заодно заполнить наши тестовые опросники. В таком случае, как ваш, доктор, это скорее формальность, но нам действительно приходится следовать заведенному порядку. Хотя не думаю, что стандартные психологические тесты так уж ценны при проверке душевного здоровья психолога, так ведь?
  
  - Согласен. Мы их пишем, мы же можем и перевернуть там все с ног на голову.
  
  Он послушно рассмеялся, старательно демонстрируя профессиональную солидарность.
  
  - Есть еще вопросы?
  
  - Да вроде все.
  
  - Шикарно. Тогда жду вас к трем.
  * * *
  
  Малибу - это больше образ, нежели географическая точка. Образ, который льется с телевизионных экранов в гостиные по всей Америке, размашисто и ярко разбрызган по белым полотнищам кинотеатров, выгравирован в дорожках долгоиграющих пластинок и красуется на бумажных обложках бесчисленных трешовых книжонок. Это образ бесконечных просторов белоснежного песка и промасленных голых коричневых тел; пляжного волейбола и выгоревших на солнце волос; неспешного соития под одеялом, которое вздымается и опадает в такт волнам, набегающим на песок; миллионодолларовых хибар, которые колеблются на сваях, погруженных в хоть и земную, но не твердь, и готовы пуститься в пляс после любого сильного дождя; спортивных 'Шевроле Корветов', водорослей и кокаина.
  
  Все это действительно есть. Но в ограниченном количестве.
  
  Есть и другое Малибу - Малибу, окруженное каньонами и пыльными грунтовками, что с трудом пробираются между горными хребтами. В этом Малибу нет океана. То немногое количество воды, которое можно тут отыскать, поступает в виде ручейков, которые сочатся через тенистые овражки и исчезают, едва только столбик термометра поднимается до определенной отметки. В этом Малибу есть и несколько домов, расположенных вдоль главной дороги каньона, но остаются еще многие и многие мили дикой первозданной природы. Здесь до сих пор есть пумы, бродящие по наиболее удаленным районам этого другого Малибу, и стаи койотов, которые крадутся в ночи, разживаясь где курицей, где опоссумом, где жирной жабой. Здесь есть тенистые рощицы, где древесные лягушки плодятся так обильно, что вы наступаете на них, думая, что ваша нога покоится на мягкой серой земле - пока та вдруг не приходит в движение. Есть множество змей - ужей, гадюк, гремучников... Есть уединенные ранчо, где люди живут в иллюзии, что вторая половина двадцатого века так и не наступила. Вьючные тропы, обозначенные дымящимися холмиками конского навоза. Козы. Тарантулы.
  
  Есть также множество слухов, окружающих это второе, беспляжное Малибу. О ритуальных убийствах, совершенных сатанистами. О телах, которые никогда не найдут - которые никто никогда и не сможет найти. О людях, которые потерялись здесь во время пеших походов и от которых с тех пор не было ни слуху ни духу. Жуткие истории - но, наверное, столь же правдоподобные, как сюжет 'Пляжных игр'[59].
  
  Я свернул с автострады Пасифик-коуст вверх на Рамбла-Пасифика и тем самым пересек ту невидимую границу, которая отделяет одно Малибу от другого. 'Севиль' легко одолевал крутой подъем. В магнитоле крутилась кассета Джанго Рейнхардта, и звуки цыганского джаза пребывали в полной гармонии с пустотой, что разворачивалась перед ветровым стеклом - извивающимся серпантином шоссе, то заливаемым безжалостным тихоокеанским солнцем, то скрывающимся в тени гигантских эвкалиптов. С одной стороны - пересохшее ущелье; отвесный обрыв в пустое пространство - с другой. Дорога, которая понуждает усталого путника не останавливаться, кормит его обещаниями, которые никогда не сможет сдержать.
  
  Спал я в ту ночь урывками, думая про нас с Робин и видя перед собой лица детей - Мелоди Куинн, бесчисленных пациентов, которых я лечил последние десять лет, мальчишки по фамилии Немет, погибшего всего лишь несколькими милями выше на этой дороге... Что же он успел увидеть в последние секунды свой жизни, гадал я, какой импульс пересек критическое пространство между нервными клетками в самый последний момент перед тем, как огромное железное чудище налетело на него откуда-то из ниоткуда?.. И что вообще привело его на этот унылый участок дороги в темный полуночный час?
  
  А теперь, убаюканный монотонностью поездки, я стал все чаще ловить себя на том, что теряю бдительность - усталость, сковавшая позвоночник, медленно, но верно подбиралась к голове. Приходилось постоянно напоминать себе о необходимости следить за дорогой. Я сделал музыку погромче и опустил все окна в машине. Воздух был чист и свеж, но с легким привкусом горелого - кто-то сжигал за собой мосты?
  
  Со всей этой борьбой за ясность сознания я едва не пропустил дорожный указатель, воздвигнутый округом и объявляющий, что до поворота на Ла-Каса-де-лос-Ниньос осталось две мили.
  
  Сам поворот, скрывающийся за очередным крутым 'языком' дорожного серпантина, тоже можно было запросто проскочить. Дорожка оказалась совсем узенькой - едва разъедутся две машины - и почти полностью скрывалась в тени древесных крон. Полмили она поднималась вверх под совершенно немыслимым углом, способным обескуражить любого, кроме самых упертых любителей пешего туризма. Торговых агентов на своих двоих тут явно не ждали. Идеальное место для лагеря сезонных рабочих, трудовой колонии или прочих видов деятельности, не предназначенных для посторонних глаз.
  
  Подъездная дорожка упиралась в двенадцатифутовой высоты ограду из толстой стальной сетки. 'Ла-Каса-де-лос-Ниньос' - объявляли прикрепленные к ней крупные буквы из полированного алюминия. Справа вздымался щит, на котором какой-то самодеятельный художник изобразил две огромные руки, обнимающие четырех ребятишек - белого, черного, коричневого и желтого. Футах в десяти за оградой виднелась сторожка. Сидящий в ней мужчина в форме записал номер моей машины, после чего обратился ко мне через приделанное к воротам переговорное устройство.
  
  - Чем могу помочь? - Голос в динамике был какой-то жестяной и механический, словно человеческую дикцию разложили на байты, скормили компьютеру и заставили выдать обратно.
  
  - Доктор Делавэр. У меня договоренность на три часа с мистером Крюгером.
  
  Ворота отъехали вбок.
  
  'Севилю' было позволено прокатиться еще чуть-чуть, пока его не остановил оранжево-белый полосатый шлагбаум.
  
  - Добрый день, доктор.
  
  Охранник был молодой, усатый, важный. В такой же темно-серой униформе, как и его взгляд. Заученная улыбка меня не обманула. Он настороженно оглядывал меня с ног до головы.
  
  - Тима вы найдете в административном корпусе. Это прямо вон туда, а потом на развилке налево. Можете оставить машину на стоянке для посетителей.
  
  - Спасибо.
  
  - Да не за что.
  
  Он нажал на кнопку, и полосатая рука шлагбаума взлетела в приветственном жесте.
  
  Административный корпус - приземистое строение суровой военной архитектуры, похоже, служил тем же целям и в те дни, когда здесь содержали интернированных японцев. А вот роспись - ватные облачка на веселеньком голубом фоне - явно была современным творчеством.
  
  В вестибюле, отделанном дешевыми панелями под дуб, обнаружилась лишь какая-то бабулька в бесцветной шерстяной кофте. Я представился и заслужил от нее улыбку, словно послушный внучок.
  
  - Тим сейчас подойдет. Садитесь пока, устраивайтесь поудобней.
  
  Рассматривать тут было особо нечего. Репродукции на стене выглядели так, будто их сперли из какого-то мотеля. Имелось здесь и окно, но исключительно с видом на автостоянку. Вдали за машинами проглядывали густые лесные заросли - эвкалипты, кипарисы, кедры, - но с моего места на стуле были видны только нижние части стволов, слившиеся в сплошную серо-коричневую полоску. Усевшись, от нечего делать я принялся изучать подвернувшийся под руку атлас автомобильных дорог Калифорнии двухгодичной давности.
  
  Ждать пришлось недолго.
  
  Буквально через минуту дверь открылась, и из нее показался молодой человек.
  
  - Доктор Делавэр?
  
  Я встал.
  
  - Тим Крюгер.
  
  Мы обменялись рукопожатием.
  
  Он был невысок, лет двадцати пяти - двадцати восьми, и сложен как борец - крепенький, коренастый, даже слегка перекачанный, хотя и в стратегически важных местах. Лицо у него правильное, но совершенно бесстрастное, будто у куклы Кена, которой не дали как следует затвердеть. Крепкий подбородок, маленькие уши, выдающийся прямой нос той формы, что предвещает курносую горбинку с возрастом, загар человека, много бывающего на открытом воздухе, желтовато-карие глаза под тяжелыми бровями, низкий лоб, почти полностью скрытый густой волной светлых волос... На нем были песочные слаксы, светло-голубая рубашка с коротким рукавом и сине-коричневый галстук. К уголку воротничка прицеплена клипсой карточка: 'Т. Крюгер, магистр гуманитарных наук, зам. директора по воспитательной работе'.
  
  - Я ожидал увидеть кого-нибудь постарше, доктор. Вы ведь вроде сказали, что на заслуженном отдыхе?
  
  - Так и есть. По-моему, надо выходить на заслуженный отдых пораньше, чтобы успеть насладиться всеми его благами.
  
  Крюгер от всего сердца рассмеялся.
  
  - Да, в этом что-то есть... Надеюсь, нашли нас без труда?
  
  - Абсолютно без труда. Вы прекрасно все объяснили.
  
  - Отлично. Тогда можем начать ознакомление, если вы не против. Преподобный Гас где-то на территории. Он подойдет к четырем, чтобы пообщаться с вами.
  
  Он придержал мне дверь.
  
  Мы пересекли автостоянку и ступили на усыпанную гравием дорожку.
  
  - Ла-Каса, - начал Крюгер, - расположен на двадцати семи акрах. Если мы встанем вот здесь, то отсюда будет видно практически всю территорию.
  
  Мы остановились на самом верху подъема, глядя вниз на здания, игровую площадку, извивающиеся среди склонов тропинки и занавес гор на заднем плане.
  
  - Из этих двадцати семи по-настоящему полностью освоены только пять. Остальное - это свободное, ничем не занятое пространство, которое, как мы считаем, очень благотворно для детишек, многие из которых поступили из перенаселенных городских гетто.
  
  Я различил фигурки детей, которые гуляли группами, играли в мяч, сидели поодиночке на траве.
  
  - На севере, - Крюгер указал на простор открытых полей, - то, что мы называем Луг. Сейчас там в основном люцерна и сорняки, но есть планы летом устроить там огород. На юге - Роща. - Он указал на лесок, который я уже видел из окна. - Это охраняемый лесной массив, идеальное место для прогулок наедине с природой. Настоящее дикое царство. Сам-то я с Северо-Запада, и перед тем, как попасть сюда, всегда считал, что самая дикая жизнь в Лос-Анджелесе проистекает на Сансет-Стрип[60].
  
  Я улыбнулся.
  
  - А вон те здания - спальные корпуса.
  
  Крюгер развернулся на каблуках и указал на группу из десяти сборных бараков. Как и административное здание, они были ярко раскрашены - ржавые стальные стены украшали размашистые узоры всех цветов радуги. Смотрелась вся эта эксцентричная мазня и впрямь довольно оптимистично.
  
  Он опять повернулся, и я последовал взглядом за его рукой.
  
  - А это наш бассейн олимпийского размера. Пожертвован 'Маджестик ойл'.
  
  Бассейн зеленовато мерцал - прямоугольная яма в земле, до краев наполненная лаймовым желе. Поверхность воды рассекал единственный пловец, оставляя за собой вспененную дорожку.
  
  - А вон там - медпункт с изолятором и школа.
  
  Я заметил скопление шлакоблочных строений на дальнем конце территории - там, где освоенный участок переходил в Рощу. Крюгер не сказал, что в них.
  
  - Давайте взглянем на жилые корпуса.
  
  Я последовал за ним вниз по склону, впитывая в себя идиллическую панораму. Земли были хорошо ухожены, вокруг кипела жизнь, и чувствовалось, что организация здесь на высоте и все находится под контролем.
  
  Крюгер шел размашистым пружинистым шагом, решительно выставив подбородок, и без передышки сыпал цифрами и фактами. Философию учреждения он описал мне как 'сочетание четкой структуры и незыблемости заведенного порядка с креативной средой, которая способствует здоровому развитию'. О чем бы он ни отзывался - о Ла-Каса, своей работе, преподобном Гасе, детях, - все звучало в решительно позитивном ключе. Единственным исключением оказалась мрачноватая жалоба на 'ряд сложностей в координации оптимального воспитательного процесса с итогами финансово-хозяйственной деятельности учреждения на повседневной основе'. Но даже за этим сдержанным криком души сразу же последовало заявление, подчеркивающее его личное понимание экономических реалий восьмидесятых и повторенная несколько раз оптимистичная хвала системе свободного предпринимательства.
  
  Он был явно хорошо подготовлен.
  
  Интерьер ярко-розового сборного барака оказался не слишком приветливым - холодные белые стены, темный дощатый пол. Спальня была пуста, и наши шаги гулко отдавались внутри. В воздухе витал металлический запашок. Кровати детей представляли собой двухъярусные железные койки, поставленные, как в казарме, перпендикулярно стенам - с тумбочками в ногах и подвесными полками, привинченными к металлической обшивке. Чувствовались попытки как-то приукрасить эту безрадостную картину - кое-кто из детей повесил в изголовье картинки с супергероями из комиксов или персонажами 'Улицы Сезам', - но отсутствие семейных фото или каких-то иных свидетельств недавних интимных человеческих связей разительно бросалось в глаза.
  
  По моим расчетам, в спальню помещалось пятьдесят детей.
  
  - Как же вы поддерживаете порядок при таком количестве воспитанников?
  
  - Это непросто, - признал Крюгер, - но мы вполне справляемся. Используем волонтеров-консультантов из Лос-Анджелесского университета, Нортриджа, других колледжей. Для них это засчитывается как практика, мы же получаем бесплатную помощь. Нам бы и хотелось набрать профессионалов на полную ставку, да финансы не позволяют. Каждый спальный корпус укомплектован двумя штатными воспитателями, которых мы обучаем основам модификации поведения[61] - я надеюсь, у вас нет против этого возражений?
  
  - Нет, если эта методика используется должным образом.
  
  - Золотые слова! Просто не могу с вами не согласиться. Использование аверсивной стимуляции[62] у нас сведено к минимуму, в основном делаем упор на позитивное подкрепление - в частности, используем известную систему поощрения с жетонами[63]. Это требует постоянного надзора, и тут в дело вступаю я.
  
  - А вы, похоже, успешно тут со всем управляетесь.
  
  - Стараюсь. - Он ухмыльнулся с деланой скромностью. - Хотел пойти в докторантуру, да бабла не хватило.
  
  - А где вы учились?
  
  - В Орегонском университете. Там получил диплом магистра, по нынешней специальности. А перед этим - бакалавра по психологии в Джедсон-колледже.
  
  - Я думал, в Джедсоне одни богатеи. - Маленький колледж неподалеку от Сиэтла пользовался репутацией настоящего рая для 'золотой молодежи'.
  
  - Почти так, - ухмыльнулся Крюгер. - Это практически загородный клуб. Я поступил на спортивную стипендию. Легкая атлетика и бейсбол. Но на первом курсе порвал связки и сразу же стал персоной нон грата. - Его глаза на миг потемнели, затуманившись при воспоминании о так и не похороненной несправедливости. - Во всяком случае, мне нравится, чем я занимаюсь, - высокая ответственность, самостоятельное принятие решений...書
  
  Из дальнего конца помещения послышалось какое-то шуршание. Мы оба обернулись туда и увидели, как под одеялом на одной из нижних коек кто-то шевелится.
  
  - Это ты, Родни?
  
  Крюгер подошел к койке и похлопал извивающуюся кучу. Из нее вылез и сел мальчишка, подтягивая одеяло к подбородку. Он был круглощекий, чернокожий и выглядел лет на двенадцать, но точный возраст было невозможно определить, поскольку лицо его носило предательский отпечаток синдрома Дауна: вытянутый череп, плоские черты лица, глубоко посаженные глаза близко друг к другу, скошенный лоб, маленькие уши с приросшей мочкой, торчащий язык... И недоуменно-озадаченное выражение лица, столь типичное для умственно отсталых.
  
  - Привет, Родни, - мягко заговорил Крюгер. - В чем дело?
  
  Я последовал за ним, и парнишка вопросительно посмотрел на меня.
  
  - Всё в порядке, Родни. Это свой. А теперь говори, в чем дело.
  
  - Родни заболел. - Язык у него заплетался.
  
  - Чем заболел?
  
  - Животик болит.
  
  - Хм... Придется сказать доктору, чтобы он тебя посмотрел, когда приедет к нам.
  
  - Нет! - завопил мальчишка. - Ди нада дока!
  
  - Успокойся, Родни! - Крюгер был терпелив. - Если ты заболел, надо обязательно показаться врачу.
  
  - Ди нада дока!
  
  - Хорошо, Родни, хорошо, - успокаивающе проговорил Крюгер.
  
  Протянув руку, он мягко тронул ребенка за макушку. Родни ударился в истерику. Глаза выпучились, подбородок задрожал. Он что-то выкрикнул и так резко отдернулся, что стукнулся затылком о металлический столбик изголовья. Зарылся лицом в одеяло, испуская неразборчивый вой протеста.
  
  Крюгер повернулся ко мне и вздохнул. Выждал, пока мальчишка успокоится, и опять заговорил с ним.
  
  - Про доктора поговорим позже, Родни. Где тебе полагается быть? Где прямо сейчас твоя группа?
  
  - Кушает.
  
  - А ты разве не проголодался?
  
  Мальчишка помотал головой.
  
  - Животик болит.
  
  - Хорошо, но тебе нельзя лежать здесь самому по себе. Либо иди в медпункт - и мы позовем кого-нибудь, чтобы тебя осмотрели, - либо присоединяйся к своей группе в столовой.
  
  - Ди надо дока.
  
  - Хорошо. Не надо так не надо. А теперь давай-ка вставай.
  
  Мальчишка сполз с койки, стараясь держаться от нас подальше. Тут мне стало видно, что он старше, чем я думал. Как минимум шестнадцать - вон даже бородка уже пробивается на подбородке. Он уставился на меня глазами, широко распахнутыми от испуга.
  
  - Будь дружелюбней, Родни. Как мы зарабатываем наши жетоны на вкусности, помнишь?
  
  Мотание головой.
  
  - Ну давай, Родни, пожми мне руку.
  
  Но умственно отсталый был непоколебим. Когда Крюгер шагнул к нему, он отдернулся, прикрыв лицо руками.
  
  Так продолжалось несколько минут - открытое противостояние 'кто кого'. Наконец Крюгер сдался.
  
  - Ладно, Родни, - мягко проговорил он, - на сегодня мы забудем о правилах вежливости, потому что ты заболел. А теперь беги и присоединяйся к группе.
  
  Мальчишка попятился от нас, обойдя койку по широкой дуге. Все еще мотая головой и прикрывая подбородок руками, словно боксер в состоянии грогги, он двинулся прочь. Оказавшись рядом с дверью, быстро развернулся, сорвался с места и наполовину побежал, наполовину заковылял наружу, исчезнув в сиянии дня.
  
  Крюгер повернулся ко мне и криво улыбнулся.
  
  - Это у нас один из самых трудных. Семнадцать лет, а застрял на уровне трехлетнего.
  
  - Похоже, он действительно боится врачей.
  
  - Он еще много чего боится. Как у большинства даунов, у него куча медицинских проблем - кардиология, инфекции, дентальные осложнения... Добавьте сюда совершенно искаженные мыслительные процессы, идущие в этой маленькой голове, и получите общую картину. У вас большой опыт с умственно отсталыми?
  
  - Кое-какой есть.
  
  - Я работал с сотнями таких - и не припомню, чтобы у кого-нибудь из них не было серьезных эмоциональных проблем. Знаете, люди думают, что они точно такие же, как любые другие дети, только замедленные. А это далеко не так.
  
  В голосе его стало проскальзывать раздражение. Я списал это на унижение от проигрыша в экстрасенсорный покер с умственно отсталым мальчишкой.
  
  - Родни проделал долгий путь, - сказал Крюгер. - Когда он поступил сюда, то даже не был приучен пользоваться туалетом. И это после тринадцати усыновлений! - Он покачал головой. - Это действительно печально. Некоторым людям, которым округ отдает сирот, нельзя доверить и воспитание собаки, не говоря уже о детях!
  
  Он выглядел так, будто приготовился разразиться целой речью, но остановился и быстро нацепил обратно улыбку радушного хозяина.
  
  - Многие из детей, которых мы берем, - это случаи малой вероятности усыновления: умственно отсталые, дефективные, по нескольку раз побывавшие в разных приемных семьях или выброшенные на помойку своими собственными родителями. Когда они поступают сюда, у них нет никакого представления о социально приемлемом поведении, гигиене или основных повседневных жизненных умениях. Зачастую приходится начинать с полного нуля. Но мы довольны нашим прогрессом. Один из упомянутых мной студентов даже опубликовал исследование на основе наших результатов.
  
  - Отличная почва для сбора такого рода данных.
  
  - Да. И, если честно, это помогает нам привлекать средства - которые часто оказываются на нуле, доктор, когда вы хотите, чтобы такая огромная структура, как Ла-Каса, продолжала работать без заминки. Пойдемте, - он тронул меня за локоть, - давайте покажу вам остальную территорию.
  
  Мы направились в сторону бассейна.
  
  - Как я слышал, - заметил я, - преподобный Маккафри просто мастер собирать средства на благотворительные нужды.
  
  Крюгер покосился на меня, оценивая мои намерения.
  
  - Да, он такой. Это просто исключительная личность, так что ничего удивительного. И это занимает львиную долю его времени. Но все равно сложно. Знаете, у него был еще один детский дом - в Мексике, но его пришлось закрыть. Там нет государственной поддержки, а состояние частного сектора таково, что даже крестьяне голодают.
  
  Мы уже дошли до края бассейна. В воде отражался лес - черно-зеленый фон, пронизанный яркими изумрудными прожилками. Стоял сильный запах хлорки вперемешку с потом. Одинокий пловец по-прежнему оставался в воде, методично нарезая петли от бортика до бортика - баттерфляйными гребками, требующими немалых мускульных усилий.
  
  - Эй, Джимбо! - позвал Крюгер.
  
  Пловец достиг дальней стенки, поднял голову из воды и заметил машущего ему воспитателя. Практически без усилий заскользил к нам и, подплыв, выскочил из воды чуть ли не по пояс - молодой мужчина разве что немного старше тридцати, бородатый, жилистый. Его пропеченное на солнце тело сплошь покрывали мокрые перепутанные волоски.
  
  - Привет, Тим.
  
  - Доктор Делавэр, это Джим Холстед, наш физрук и главный тренер. Джим - доктор Александер Делавэр.
  
  - Вообще-то ваш единственный тренер. - Холстед говорил низким голосом, исходившим откуда-то из живота. - Пожал бы вам руку, доктор, да я весь мокрый.
  
  - Все нормально, - я улыбнулся.
  
  - Доктор Делавэр - детский психолог, Джим. Он посещает Ла-Каса как перспективный 'джентльмен'.
  
  - Рад познакомиться, док; надеюсь, вы присоединитесь к нам. Красота тут, правда? - Он вытянул длинную коричневую руку к небу.
  
  - Эффектно.
  
  - Джим до этого работал в гетто, - сказал Крюгер. - В 'Мэнуэл артс'[64]. Потом поумнел.
  
  Холстед рассмеялся.
  
  - Далеко не сразу. Я парень не привередливый, но когда какая-то обезьяна вздумала угрожать мне ножом в ответ на просьбу сделать несколько отжиманий, то это решило дело.
  
  - Здесь вам наверняка не приходится с таким сталкиваться, - заметил я.
  
  - Ни в коем случае, - пророкотал он. - Эти малыши просто классные.
  
  - Кстати, напомнил, Джим, - перебил его Крюгер. - Я хотел переговорить с тобой насчет разработки особой программы для Родни Броуссарда. Что-нибудь для развития уверенности в себе.
  
  - Не вопрос.
  
  - Позже загляну.
  
  - Заметано. Не пропадайте, доктор!
  
  Косматое тело обтекаемой торпедой вошло в воду и, как выдра, заскользило над самым дном бассейна.
  
  Мы еще с четверть мили прошли по краю территории. Крюгер показал мне медпункт - белую, без единого пятнышка небольшую комнатку со смотровым столом и кушеткой, сверкающую хромом и пропахшую антисептиками. Она была пуста.
  
  - У нас есть дипломированная медсестра на полставки, которая работает по утрам. По вполне очевидным причинам врач нам не по карману.
  
  Интересно, подумал я, почему 'Маджестик ойл' или какой-то другой благотворитель не может обеспечить нормального терапевта на полную ставку.
  
  - Но нам повезло - есть целый букет врачей-волонтеров, среди которых попадаются очень известные фигуры. Так что то один, то другой регулярно сюда заглядывают.
  
  Пока шли, миновали несколько небольших групп воспитанников в сопровождении старших. Крюгер махал им, но в ответ махали только воспитатели. Дети чаще всего никак не реагировали на наше появление. Как предсказывала Оливия и подтвердил Крюгер, у большинства имелись какие-то бросающиеся в глаза физические или умственные недостатки. Мальчиков, похоже, было втрое больше, чем девочек, и дети в основном были по-латиноамерикански смуглые или чернокожие.
  
  Крюгер сопроводил меня в столовую с высоким потолком и оштукатуренными стенами - безупречно чистую. За стеклянной перегородкой безучастно стояла молчаливая мексиканка с сервировочными щипцами в руке. Еда оказалась типично казенной - нечто вроде рагу из мясного фарша, желе из концентрата и переваренных овощей в густом соусе.
  
  Мы уселись за шаткий столик на тонких ножках, и Крюгер прошел за прилавок в подсобку, откуда вернулся с подносом слоеных плюшек и кофе. Выпечка выглядела выше всяких похвал. Чего-то подобного за стеклом я не заметил.
  
  На противоположной стороне помещения под неусыпным надзором двух студентов-воспитателей пила и ела группка детей. Вообще-то, точнее было бы сказать 'пыталась есть'. Даже издалека было видно, что у них церебральный паралич - одни спастически зажаты, другие непроизвольно подергивают головой и конечностями и с трудом доносят еду со стола до рта. Воспитатели следили за ними и иногда словесно подбадривали. Но физически не помогали, и большая часть заварного крема и желе оказывалась на полу.
  
  Крюгер со смаком впился зубами в шоколадную плюшку. Я взял рулет с корицей, но просто вертел его на тарелке, отщипывая по кусочку. Он налил нам кофе и спросил, нет ли у меня еще вопросов.
  
  - Нет. Все выглядит весьма впечатляюще.
  
  - Супер. Тогда давайте расскажу о 'джентльменской бригаде'.
  
  Крюгер выдал мне заготовленную историю волонтерской группы, напирая на мудрость преподобного Гаса, выразившуюся в подключении к участию в проекте местных корпораций.
  
  - 'Джентльмены' - это зрелые, удавшиеся личности. Для большинства детей это единственная возможность иметь перед глазами стабильную мужскую ролевую модель. Все получили хорошее образование и воспитание - это настоящие сливки общества и как таковые представляют для детей редкостную картину успеха. Это учит наших воспитанников, что стать успешным человеком действительно возможно. Они не только проводят время с детьми здесь, в Ла-Каса, но и забирают их из лагеря - на всякие спортивные мероприятия, в кино, в Диснейленд. И к себе домой на домашние обеды. Это дает детям доступ к образу жизни, которого они никогда не знали. А для успешных взрослых мужчин - это еще одна возможность для самореализации. Наш стандартный волонтерский договор рассчитан на полгода, и шестьдесят процентов подписываются на второй и третий срок.
  
  - А разве для детей это не одно только расстройство - попробовать на вкус хорошую жизнь, которая для них совершенно недостижима? - спросил я.
  
  Крюгер был и к этому готов.
  
  - Хороший вопрос, доктор. Но мы не ставим перед нашими детьми целей, которые для многих действительно могут оказаться недостижимыми. Мы просто хотим, чтобы они почувствовали: единственная вещь, которая их ограничивает, - это их собственный недостаток мотивации. Что они должны научиться сами нести за себя ответственность. Что они могут, образно говоря, дотянуться до небес - кстати, почти таково и название книги, которую написал для детей преподобный Гас. 'Коснись небес'. Там много рисунков, игр, есть страницы с раскрасками. Она посылает им позитивный мессидж.
  
  Все это был не более чем перепев Нормана Винсента Пила[65], изрядно сдобренный гуманистическим психологическим жаргоном. Я обернулся и еще раз посмотрел, как децепешники сражаются с едой. Никакая демонстрация им представителей привилегированного класса не могла привести их к членству в яхт-клубе, приглашению на великосветский бал дебютанток в Сан-Марино или 'Мерседесу' в гараже.
  
  У могущества позитивного мышления тоже имелись свои пределы.
  
  Но у Крюгера имелся собственный сценарий, и он его придерживался. Я не мог не признать, что он чертовски старательно проштудировал все правильные пособия и мог назубок цитировать статистические выкладки, будто всю жизнь только этим и занимался. Это был прекрасный образец рекламной речи, разработанной специально для того, чтобы рука сама потянулась к бумажнику.
  
  - Принести вам что-нибудь еще? - спросил Крюгер, прикончив вторую плюшку. Я едва притронулся к первой.
  
  - Нет, спасибо.
  
  - Тогда давайте возвращаться. Уже почти четыре.
  
  Мы быстро обошли оставшуюся часть территории. Здесь был курятник, в котором две дюжины кур сидели за решеткой, словно голуби в ящике Скиннера[66], привязанная к длинной веревке коза, поедающая пищевые отходы, хомячки, бесконечно гоняющие внутри пластиковых колес, и бассет, лениво гавкавший на темнеющее небо. Меня поставили в известность, что в годы Второй мировой в школе размещалась казарма, а в спортзале - склад. Оба здания были не без вкуса и творческого подхода переделаны в рамках скромного бюджета - кем-то, кто хорошо владел искусством косметического камуфляжа. Я сделал комплимент дизайнеру.
  
  - Это работа преподобного Гаса. Его рукой отмечен каждый квадратный дюйм в этом месте. Выдающийся человек.
  
  Когда мы направились к офису Маккафри, я опять заметил скопление шлакоблочных коробок у края леса. Вблизи уже было хорошо видно, что это четыре строения с бетонными крышами, без окон, наполовину утопленные в землю, как бункеры, с похожими на тоннели наклонными рампами, спускающимися вниз к железным дверям. Крюгер явно не намеревался объяснять, что это такое, так что пришлось спросить.
  
  Оглянувшись через плечо, он небрежно бросил:
  
  - Склады. Давайте поспешим. Пора обратно.
  
  Описав полный круг, мы вернулись к расписанному веселыми облачками административному зданию. Крюгер проводил меня внутрь со словами, что надеется опять увидеть меня здесь и что поднесет бланки для психологического тестирования, пока я беседую с преподобным, после чего вручил меня заботам бабульки-администраторши, которая оторвалась от клавиш 'Оливетти' и ласково предложила немного обождать появления Великого Человека.
  
  Я взял экземпляр 'Форчун' и изо всех сил постарался вызвать в себе интерес к будущему микропроцессоров в инструментальной промышленности, но слова расплывались, превращаясь в студенистые серые капельки. Разглагольствования о будущем всегда производят на меня подобный эффект.
  
  Когда открылась дверь, я едва успел сесть нормально, а не нога на ногу. К пунктуальности тут и впрямь относились со всей серьезностью. Я начал чувствовать себя некой заготовкой - какого рода, не важно, - которую долго влекли по конвейеру, хлопая по ней прессом, чего-то подпиливая, покручивая и подтягивая, пока наконец не выбросили на стол контролера ОТК.
  
  - Преподобный Гас сейчас вас примет, - торжественно объявила бабулька.
  
  Похоже, что настал момент окончательной полировки, решил я.
  Глава 16
  
  Если бы все происходило на улице, он загораживал бы солнце.
  
  Преподобный Гас оказался шести с половиной футов ростом и весил значительно больше трехсот фунтов[67] - грушевидная гора бледной плоти в бежевом костюме, белой рубашке и черном шелковом галстуке шириной с гостиничное полотенце. Его коричневые туфли были размером с небольшие яхты, а руки свисали по бокам, как балластные мешки с песком с аэростата. Он полностью заполнил собой дверной проем. Очки в черной роговой оправе высоко сидели на мясистом носу, который рассекал напополам грузное, как тапиоковый пудинг, лицо. Жировики, родинки и расширенные поры густо усыпали обвисшие щеки. В плоскости носа проглядывало что-то неуловимо африканское - равно как в полных губах, темных и влажных, словно сырая печенка, и густо перепутанных, будто войлок, вьющихся волосах цвета ржавых водопроводных труб. Глаза у него были бледные, почти лишенные цвета. Мне уже доводилось видеть такие глаза раньше. У кефали, уложенной в ящик со льдом.
  
  - Доктор Делавэр, я Огастес Маккафри.
  
  Его рука полностью поглотила мою, потом отпустила. Голос у него оказался на удивление мягким. При его габаритах я ожидал услышать что-нибудь вроде буксирного гудка. То же, что я услышал, звучало на удивление лирично, чуть ли не напевно, с едва заметными баритональными нотками и ленивой южной растяжечкой - Луизиана, предположил я.
  
  - Так что, зайдете?
  
  Я последовал за ним за дверь - словно индус, ведущий слона. Кабинет был большой и светлый, но элегантности в нем оказалось не больше, чем в приемной. Стены отделаны все тем же фальшивым дубом и ничем не украшены, если не считать деревянного распятия над письменным столом - угловатой конструкцией из стали и пластмассы, которая наверняка попала сюда в числе списанного имущества какого-то небогатого госучреждения. Потолок низкий - белые перфорированные квадраты, подвешенные на алюминиевый каркас. За письменным столом виднелась еще одна дверь.
  
  Я сел на один из трех стульев, обитых кожзаменителем. Маккафри утвердился на крутящемся кресле, которое протестующее скрипнуло, сцепил пальцы и наклонился ко мне над столом, который теперь и вовсе казался партой для первоклашек.
  
  - Надеюсь, Тим дал вам исчерпывающее представление и ответил на все ваши вопросы.
  
  - Он был крайне любезен.
  
  - Отлично, - протянул он, разделив это слово на три слога. - Это очень способный молодой человек. Я лично отбираю штатных сотрудников. - Бросил на меня взгляд. - Точно так же, как и волонтеров. Для наших детей мы хотим только самого лучшего.
  
  Откинулся на спинку кресла и сцепил руки на животе.
  
  - Я чрезвычайно польщен, что человек вашего положения подумывает присоединиться к нам, доктор. У нас никогда не было детского психолога в 'джентльменской бригаде'. Тим сказал, что вы на заслуженном отдыхе.
  
  Он весело посмотрел на меня. Становилось ясно, что от меня ждут объяснений.
  
  - Да. Это правда.
  
  - Хм! - Маккафри почесал за ухом, все еще улыбаясь. Выжидая. Я лишь улыбнулся в ответ.
  
  - Знаете, - наконец произнес он, - когда Тим сообщил мне про ваш визит, ваша фамилия показалась мне смутно знакомой, но я никак не мог ее куда-то пристроить. А потом до меня дошло, буквально несколько секунд назад. Это ведь вы вели программу для детей, которые стали жертвами того скандала с детским садиком, так ведь?
  
  - Да.
  
  - Прекрасная работа. Ну и как они теперь, эти дети?
  
  - Довольно неплохо.
  
  - И вы взяли отставку вскоре после окончания программы, так ведь?
  
  - Да.
  
  Огромная башка печально покачалась.
  
  - Просто трагедия. Тот человек совершил самоубийство, если я правильно помню.
  
  - Было дело.
  
  - Трагедия вдвойне. И с малышами так скверно обошлись, и человеческая жизнь пропала втуне - без малейшей надежды на спасение души. Или же, - улыбнулся он, - если использовать более светское определение: без надежды на душевное исцеление. Это ведь практически одно и то же - спасение души и душевное исцеление, как думаете, доктор?
  
  - Пожалуй, действительно можно увидеть некоторое сходство в этих двух понятиях.
  
  - Естественно. Это зависит от того, под каким углом вы смотрите на жизнь. Должен признаться, - он вздохнул, - что временами мне нелегко отойти от моей религиозной подготовки, когда речь заходит о человеческих отношениях. Я должен всеми силами стремиться к этому, конечно, - ввиду глубокого отвращения нашего общества к хотя бы минимальным контактам церкви и государства.
  
  Маккафри не возмущался. Широкая физиономия лучилась спокойствием, питаемым сладким плодом мученичества. Он пребывал в полной гармонии с собой - благодушный, как бегемот, греющийся на солнышке в болотной жиже.
  
  - Как вы считаете, тот человек, который убил себя, мог быть исцелен? - спросил он меня.
  
  - Трудно сказать. Я его не знал. Статистика по излечению хронических педофилов далеко не оптимистична.
  
  - Статистика! - Маккафри поиграл с этим словом, дал ему неспешно скатиться с языка, наслаждаясь звуками своего собственного голоса. - Статистика - это ведь не более чем холодные цифры, так ведь? Без всякого учета личностных особенностей. А потом, Тим поставил меня в известность, причем на математическом уровне, что статистика не применима по отношению к конкретному индивидууму. Он прав?
  
  - Да, это так.
  
  - Когда начинают ссылаться на статистику, мне сразу вспоминается старинный анекдот про одну дамочку из Оклахомы - вы-то в силу возраста не можете этого помнить, но шутки про оклахомцев были в свое время очень популярны, - про мать, которая запросто родила десятерых детишек, но почему-то стала очень переживать, когда забеременела одиннадцатым. Доктор ее спрашивает: что за дела, вы уже десять раз проходили все тяготы беременности и родов, а теперь вдруг так с ума сходите! А она ему и говорит: я прочитала, что каждый одиннадцатый родившийся в Оклахоме ребенок - индеец, и хрен вам я буду растить краснокожего!
  
  Маккафри расхохотался, колыхая животом. Глаза превратились черные щелочки. Очки съехали на кончик носа, и он их поправил.
  
  - Это, доктор, суммирует мои взгляды на статистику. Знаете, большинство детей в Ла-Каса перед поступлением сюда тоже были статистикой - врачебными цифрами в материалах суда по делам несовершеннолетних, учетными номерами собеса, баллами 'ай-кью'... И все эти цифры говорили, что они совершенно безнадежны. Но мы приняли их и не покладая рук работали, чтобы сделать из них маленьких личностей. Меня не волнует, какой у ребенка коэффициент умственного развития по тестам, - я хочу помочь ему отстоять то, что принадлежит каждому человеческому существу по праву рождения: жизненную перспективу, приемлемое здоровье, основной набор материальных благ и, если вы допускаете клерикальные оговорки, также и душу. Поскольку душа есть у каждого из этих детей от первого до последнего - даже у тех, которые функционируют на уровне овоща.
  
  - Я согласен, что лучше не зацикливаться на цифрах.
  
  Его человек, Крюгер, весьма ловко управлялся со статистикой, когда она служила его целям, и я был готов поспорить, что в Лас-Каса давно наловчились при нужде и сами штамповать правильные цифры, благо теперь эту работу можно перепоручить компьютеру.
  
  - Наша главная цель - способствовать преобразованиям. Это в некотором роде алхимия. Вот потому-то самоубийство - любое самоубийство - столь глубоко меня печалит. Поскольку абсолютно любой способен спастись. Тот человек ленился жить в буквальном значении этого слова. Но конечно, - он понизил голос, - лень давно уже стала архетипом современного человека, разве не так, доктор? Давно уже стало модным опускать руки даже при малейшей пародии на усилие. Всем подавай самый простой и самый быстрый выход из положения.
  
  Угу, в том числе и тем, кто уходит на покой тридцати двух лет от роду.
  
  - Чудеса происходят каждый божий день, прямо на этих землях. Дети, от которых все отказались, вновь обретают себя. Малыш, страдающий недержанием, учится контролировать свои позывы. - Он сделал паузу, словно политик, дочитавший речь до ремарки 'Аплодисменты'. - Так называемые умственно отсталые дети учатся читать и писать. Совсем крошечные чудеса, наверное, по сравнению с человеком, гуляющим по Луне, - хотя, может быть, и нет. - Его брови выгнулись, толстые губы разделились, открыв широко расставленные лошадиные зубы. - Естественно, доктор, если вы находите слово 'чудо' неоправданно сектантским, то можете заменить его на 'успех'. Уж это-то слово у большинства американцев явно не вызовет возражений. Успех!
  
  В устах кого-нибудь другого это прозвучало бы дешевым одноразовым пустозвонством, достойным какого-нибудь воскресного проповедника-спекулянта, пускающего фальшивую слезу: 'Да восплачем же все вместе, дети мои!' Но Маккафри был действительно хорош, и его слова несли убежденность человека, выполняющего священную миссию.
  
  - А позволено ли будет спросить, - любезно осведомился он, - почему вы вдруг решили отойти от дел?
  
  - Решил малость сбавить темп, преподобный отец. Настала пора переосмыслить собственные ценности.
  
  - Понимаю. Подобное переосмысление чрезвычайно полезно. Однако я надеюсь, что вы не оставляли свою профессию слишком надолго. Нам нужны хорошие специалисты в вашей области.
  
  Маккафри по-прежнему проповедовал, но теперь совмещал это с тем, что исподволь поглаживал по головке мое профессиональное эго. Теперь становилось ясно, почему всякие шишки большого бизнеса прониклись к нему такой горячей любовью.
  
  - Вообще-то я уже начинаю скучать по работе с детьми, потому-то и решил на вас выйти.
  
  - Превосходно, просто превосходно. Потеря для психологии обернется приобретением для нас. Вы работали в Западном педиатрическом, так ведь? Я вроде помню это из газет.
  
  - Там, и еще у меня была частная практика.
  
  - Первоклассное медучреждение! Мы часто посылаем туда детей, когда требуется вмешательство медицины. Я хорошо знаком со многими тамошними врачами, и многие из них весьма щедры - готовы делиться собой без остатка.
  
  - Это довольно занятые люди, преподобный отец. Вы, должно быть, весьма убедительны.
  
  - Не особо. А вот что я действительно готов признать, так это существование глубинного человеческого стремления давать - природного альтруистического порыва, если хотите. Я знаю, что это полностью идет вразрез с современной психологией, которая сводит представление о порыве к самоудовлетворению, но я полностью убежден в своей правоте. Альтруизм - такая же основа основ человеческой природы, как голод и жажда. Вот вы, к примеру, удовлетворяли собственную альтруистическую потребность в рамках избранной профессии. Но стоило вам прекратить работу, как голод вернулся. И вот, - Маккафри раскинул руки, - вы и здесь.
  
  Он выдвинул ящик стола, вытащил оттуда какой-то буклет и вручил мне. Глянцевая бумага, отличная печать - качество, сделавшее бы честь и квартальному отчету какого-нибудь промышленного конгломерата.
  
  - На шестой странице вы найдете частичный список членов нашего совета.
  
  Я отыскал нужную страницу. Для частичного список оказался довольно длинным - во всю высоту страницы убористым шрифтом. И впечатляющим. Он включал в себя двух членов окружного совета, члена городского совета, мэра, судей, известных филантропов, шишек шоу-бизнеса, адвокатов, бизнесменов и множество докторов медицины, фамилии которых я сразу узнал. Вроде доктора Тоула.
  
  - Все это тоже очень занятые люди, доктор. И все же они находят время для наших детишек. Потому что мы знаем, как пробудить этот внутренний ресурс, как открыть этот живительный источник альтруизма.
  
  Я полистал страницы. Здесь было приветственное письмо губернатора, множество фотографий веселящихся детишек и еще больше фотографий самого Маккафри. Его необъятная туша фигурировала в буклете во всех видах: Маккафри в пиджаке в тончайшую полоску на программе Донахью, Маккафри в смокинге на бенефисе 'Музыкального центра', Маккафри в спортивном костюме с группой своих юных подопечных на параде победителей Специальных Олимпийских игр[68]; Маккафри с телевизионными звездами, видными правозащитниками, кантри-музыкантами и президентами банков...
  
  Где-то на середине буклета я нашел фото Маккафри в помещении, в котором сразу узнал лекционный зал Западного педиатрического. Рядом с ним, сверкая белоснежной шевелюрой, стоял Тоул. С другой стороны виднелся какой-то коротышка с лягушачьей физиономией - приземистый и мрачный, даже когда улыбался. Тип с глазами Питера Лорре с той фотографии, что я видел в кабинете Тоула. Подпись под снимком определяла его как достопочтенного Эдвина Д. Хейдена, надзорного судью суда по делам опеки. Указывалось и событие, на котором было сделано фото, - доклад Маккафри перед медицинским персоналом на тему 'Охрана детства: прошлое, настоящее и будущее'.
  
  - А доктор Тоул тоже принимает большое участие в делах Ла-Каса? - спросил я.
  
  - Он член нашего общественного совета и один из наших приходящих врачей. Вы с ним знакомы?
  
  - Встречались как-то. Чисто случайно. Много о нем наслышан.
  
  - Да, большой авторитет в области бихевиоральной педиатрии. Мы находим его услуги бесценными.
  
  - Нисколько не сомневаюсь.
  
  Маккафри потратил еще с четверть часа, показывая мне свою книгу - отпечатанный в какой-то местной типографии томик в мягкой обложке, полный сахариновых банальностей и первоклассной графики. Я купил один экземпляр, выложив пятнадцать баков - втюхивать он действительно был мастер, Крюгеру у него еще учиться и учиться. Да и обстановка кабинета - как в тех закутках, в которых в больших магазинах продают всякие неликвиды по сниженным ценам - вполне к этому располагала. Кроме того, позитивным мышлением к тому моменту я был уже сыт по горло, и это показалось не слишком-то большой ценой за передышку.
  
  Маккафри принял у меня три пятидолларовые купюры, аккуратно сложил их и демонстративно убрал в ящик для пожертвований на столе. На стенку ящика был наклеен рисунок - важного вида карапуз с глазищами, которые по части размера, трогательности и внутренней незащищенности могли посоревноваться с глазами Мелоди Куинн.
  
  Он встал, поблагодарил меня за приезд и долго тряс мне руку своими огромными лапищами.
  
  - Надеюсь, мы еще увидимся, доктор. Скоро.
  
  Наступила моя очередь улыбнуться.
  
  - Обязательно, преподобный отец.
  
  Бабулька успела приготовиться к моему появлению и, когда я ступил в приемную, тут же всучила мне стопку сколотых степлером брошюр и два остро отточенных мягких карандаша.
  
  - Можете заполнить все это прямо здесь, доктор Делавэр, - ласково предложила она.
  
  Я глянул на часы.
  
  - Ничего себе - не думал, что так надолго тут застряну!.. Придется, наверное, в следующий раз.
  
  - Но... - Она засуетилась.
  
  - Может, дадите мне их с собой? Дома спокойно все заполню и отправлю сюда по почте.
  
  - О нет, я не могу этого сделать! Это же психологические тесты! - Она прижала бумаги к груди. - Правила таковы, что вы должны заполнить их прямо здесь.
  
  - Ну, тогда просто придется заехать еще раз. - Я начал было уходить.
  
  - Подождите... Давайте я посоветуюсь. Спрошу у преподобного Гаса, нельзя ли...
  
  - Он сказал мне, что хочет устроить небольшой перерыв, спокойно помедитировать. Не думаю, что ему понравится, если его побеспокоят.
  
  - Ох! - Бабулька явно не знала, как поступить. - Но мне все равно нужно с кем-нибудь посоветоваться, доктор... Может, схожу поищу Тима?
  
  - Хорошо-хорошо!
  
  Когда она ушла, я незаметно выскользнул за дверь.
  
  Солнце уже почти село. Было то переходное время суток, когда яркая дневная палитра понемногу выскребается насухо, открывая серую подложку, тот неопределенный сегмент сумерек, когда все выглядит немного размытым по краям.
  
  Я подошел к машине с неспокойным сердцем. Провел в Ла-Каса три часа - и узнал разве лишь то, что преподобный Огастес Маккафри - это весьма проницательный хитрован со сверхактивной секрецией харизмы. Он потратил время, чтобы выяснить мою подноготную, и хотел, чтобы я про это знал. Но только параноик мог по праву усмотреть тут что-то зловещее. Да, демонстрируя, как он хорошо подготовлен и информирован, преподобный рисовался, показывал себя. Равно как и хвастаясь обилием друзей на высоких постах. С психологической точки зрения - обычное надувание мускулов. Власть уважает власть, сила притягивает силу. Чем больше своих связей Маккафри сможет показать, тем больше новых связей сможет приобрести. А это - путь к большим деньгам. Это - и коробки для пожертвований с печальноглазыми беспризорниками.
  
  Я вставил ключ в дверь 'Севиля', глядя на обитаемую часть территории. Она выглядела пустой и тихой, как принадлежащая хорошему хозяину ферма, когда вся работа на день закончена. Судя по всему, время ужина - все дети в столовой, воспитатели за ними присматривают, а преподобный Гас краснобайствует, благословляя хлеб насущный.
  
  Я почувствовал себя глупо.
  
  Собрался было открыть дверь, когда на краю лесоподобной Рощи, в нескольких сотнях футов от меня, вдруг что-то промелькнуло. Трудно было судить с уверенностью, но мне показалось, что я вижу борьбу и слышу приглушенные крики.
  
  Я убрал ключи от машины обратно в карман и позволил экземпляру книги Маккафри упасть на гравий. Вокруг больше никого не было видно, не считая охранника в сторожке у ворот, а ему полагалось смотреть в противоположную сторону. Мне требовалось подобраться поближе, оставаясь незамеченным. Я стал осторожно спускаться вниз по склону, наверху которого располагалась автостоянка, по возможности оставаясь в тени зданий. Силуэты вдали двигались, но медленно.
  
  Я прижался к розовой, как фламинго, стене южного спального корпуса и продвинулся настолько, насколько позволяло укрытие. Под ногами чавкала сырая земля, в воздухе витали ароматы гниющих отбросов из ближайшего мусорного контейнера. Кто-то попытался нацарапать на розовой краске слово из трех букв, но проржавевший металл оказался неподходящей поверхностью, и получились лишь косые зазубренные штрихи.
  
  Звуки стали теперь громче и отчетливей, и это определенно были крики боли и страдания - какие-то животные крики, блеющие и жалобные.
  
  Я различил три силуэта - два больших, один значительно меньше. Маленький словно летел прямо по воздуху.
  
  Я придвинулся чуть ближе и выглянул за угол. Прямо передо мной, всего футах в тридцати, проплыли три фигуры, двигаясь вдоль южной границы территории. Они пересекли бетонную площадку возле бассейна и на миг попали в конус света от желтого фонаря-ловушки для насекомых, укрепленного на карнизе здания раздевалки.
  
  И вот тогда-то я и разглядел их - яркий стоп-кадр в лимонном свете.
  
  Маленькая фигурка принадлежала Родни, и летящим по воздуху он казался, потому что его несли, ухватив под мышки. Физрук Холстед и Тим Крюгер крепко держали его на весу, так что его ноги болтались в нескольких дюймах над землей.
  
  Оба были сильными мужчинами, но мальчишка сопротивлялся как мог. Изворачивался, дрыгал ногами, как угодивший в ловушку хорек, разевал рот и издавал бессловесные жалобные крики. Холстед прихлопнул ему рот волосатой ручищей, но ребенок ухитрился вывернуться и заорать опять. Холстед заткнул его еще раз, и все так и продолжалось до тех пор, пока они не вышли из-под фонаря и не пропали из виду - безумное соло на трубе, в котором отчаянные вскрики перемежались приглушенным недовольным бурчанием, стало стихать и окончательно умолкло вдали.
  
  Наступила тишина, и я остался один, спиной к стене, обливаясь потом в клейкой и прилипшей к телу одежде. Жутко хотелось геройски броситься вдогонку - хотя бы для того, чтобы разрушить омертвляющую вялость, которая сковала мне ноги, как быстросохнущий клей.
  
  Но я все равно не смог бы никого спасти. Я был не в своей стихии. Если б я догнал их, то наверняка последовало бы вполне рациональное объяснение происходящего, а стадо охранников быстренько наладило бы меня отсюда, хорошенько запомнив мое лицо, чтобы ворота Ла-Каса больше никогда не открывались при моем появлении.
  
  Этого ни в коем случае нельзя было допустить - хотя бы на данный момент.
  
  Так что я стоял прислонившись к стене и увязнув в тишине, словно в каком-нибудь давно заброшенном мертвом городке, чувствуя тошноту и беспомощность. Я так стискивал кулаки, что они скоро заболели, и вслушивался в сухой настойчивый звук своего собственного дыхания, похожий на шарканье сапог по булыжникам переулка.
  
  Наконец все-таки заставил себя выбросить образ извивающегося мальчишки из головы.
  
  Убедившись, что все тихо и спокойно, я потихоньку проскользнул обратно к машине.
  Глава 17
  
  Когда я позвонил первый раз, в восемь утра, никто не ответил. Через полчаса в Орегонском университете наконец-то начался рабочий день.
  
  - Доброе утро; учебная часть.
  
  - Доброе утро. Это доктор Джин Адлер из Лос-Анджелеса. Я из отделения психиатрии Западного педиатрического центра. В данный момент у нас освободилась ставка консультанта по вопросам детского воспитания. Один из претендентов указал в резюме, что диплом магистра по этой специальности получен как раз в вашем учебном заведении. Мы всегда проверяем предоставленные сведения - таков порядок, - так что нельзя ли получить официальное подтверждение?
  
  - Сейчас переключу вас на Марианну, в архив.
  
  У Марианны был теплый, приветливый голос, но когда я повторил ей свою легенду, она твердо заявила, что необходим письменный запрос.
  
  - Это не проблема, - заверил я, - вопрос только во времени. На должность, на которую претендует этот соискатель, достаточно много претендентов. Мы планировали принять решение в течение сегодняшнего дня. Подтверждение подлинности предоставленных сведений - всего лишь формальность, но этого требует компания, в которой мы страхуем гражданскую ответственность. Если хотите, я могу попросить соискателя самому позвонить вам. Это в первую очередь в его интересах.
  
  - Ну... Наверное, тогда это не проблема. Ведь все, что вам надо знать, это получал ли указанный человек диплом, верно? Больше ничего личного?
  
  - Совершенно верно.
  
  - А кто этот соискатель?
  
  - Джентльмен, которого зовут Тимоти Крюгер. В его резюме указано, что он получил степень магистра четыре года назад.
  
  - Минутку.
  
  Но отсутствовала она как минимум минут десять, и, когда вернулась к телефону, голос у нее был расстроенный.
  
  - Ну, доктор, от ваших формальностей действительно есть толк! За последние десять лет нет никаких записей о выдаче диплома человеку с такими именем и фамилией. У нас действительно отмечено, что Тимоти Джей Крюгер посещал один семестр магистратуры, но профильная специальность у него была не воспитатель, а педагог системы среднего образования, и он ушел после единственного семестра.
  
  - Ясно... Довольно неприятная ситуация. А непонятно, из-за чего он ушел?
  
  - Нет. Разве это теперь имеет значение?
  
  - Нет, думаю, что нет... А вы абсолютно в этом уверены? Мне не хотелось бы подставить под удар карьеру мистера Крюгера...
  
  - В этом нет абсолютно никаких сомнений. - Голос у нее был обиженный. - Я проверила и еще раз перепроверила, доктор, а когда еще уточнила у декана, доктора Гоуди, тот с полной уверенностью подтвердил, что никакой Тимоти Крюгер от нас не выпускался.
  
  - Это весьма любопытно... И определенно проливает новый свет на мистера Крюгера... А вам не трудно еще кое-что проверить?
  
  - Что именно?
  
  - Мистер Крюгер также указал степень бакалавра по психологии в Джедсон-колледже в штате Вашингтон. В ваших записях отражена подобная информация?
  
  - Это может быть в его документах, которые он подавал при поступлении в магистратуру. У нас наверняка есть дубликаты, но не понимаю, зачем вам нужно...
  
  - Марианна, очевидно, мне придется сообщить об этом Государственной экзаменационной комиссии, поскольку тут замешано государственное лицензирование. Мне нужно знать все факты.
  
  - Понимаю. Давайте проверю.
  
  На сей раз она вернулась практически мгновенно.
  
  - Я нашла его копию из Джедсона, доктор. Он действительно получил степень бакалавра, но только не по психологии.
  
  - А в какой области?
  
  Она рассмеялась:
  
  - Драматическое искусство. Он актер.
  * * *
  
  Потом я позвонил в школу, в которой преподавала Ракель Очоа, и вытащил ее из класса. Несмотря на это, она явно была рада меня слышать.
  
  - Привет. Как продвигается расследование?
  
  - Подбираемся все ближе, - соврал я. - А я вот зачем звоню: Илена держала где-нибудь в квартире дневник или подобного рода записи?
  
  - Нет. Дневниками никто из нас не баловался. Никогда.
  
  - Ну а записные книжки, магнитофонные кассеты?
  
  - Кассеты я видела только со всякой музыкой - у нее была магнитола в ее новой машине, - и еще какие-то давал ей Хэндлер, чтобы помочь ей расслабиться. Для сна. А что?
  
  Я проигнорировал этот вопрос.
  
  - А где ее личные вещи?
  
  - Это уж вам лучше знать. Все забрала полиция. Полагаю, они отдали их ее матери. Что вообще происходит? Вы что-то обнаружили или как?
  
  - Ничего особо конкретного. Ничего, о чем можно было бы рассказать. Просто пытаемся свести концы с концами.
  
  - Мне плевать, как вы это сделаете, - просто поймайте и накажите его. То чудовище.
  
  Накопав в себе основательно протухшей фальшивой убежденности, я размазал ее по всему своему голосу.
  
  - Обязательно!
  
  - Не сомневаюсь.
  
  От ее безоглядной веры мне стало неловко.
  
  - Ракель, у меня сейчас материалы по делу не с собой. У вас есть под рукой адрес ее матери?
  
  - Конечно.
  
  Она продиктовала мне название улицы и номер дома.
  
  - Спасибо.
  
  - Вы планируете посетить родственников Илены?
  
  - По-моему, было бы полезно поговорить с ними лично.
  
  В трубке воцарилось молчание. Потом Очоа произнесла:
  
  - Они хорошие люди. Но могут не пустить вас к себе.
  
  - Такое и раньше случалось.
  
  Она рассмеялась:
  
  - По-моему, будет лучше, если я пойду вместе с вами. Я там почти что член семьи.
  
  - А вам не трудно?
  
  - Нет. Я сама хочу помочь. Когда вы туда собираетесь?
  
  - Сегодня днем.
  
  - Отлично. Я сегодня освобожусь пораньше. Скажу, что неважно себя чувствую. Заезжайте к половине третьего ко мне домой. Пишите адрес.
  * * *
  
  Жила она в скромном районе Западного Лос-Анджелеса неподалеку от того места, где в блаженном порыве сливаются автострады Санта-Моника и Сан-Диего, - районе многоэтажек, похожих на коробки из-под печенья и населенных теми, кому Марина-дель-Рей не по карману.
  
  Ее было видно за квартал - она ожидала у бордюра, одетая в кроваво-красную креповую блузку, голубую джинсовую юбку и тисненые ковбойские сапожки. Забравшись в машину, закинула друг на друга смуглые ножки без чулок и улыбнулась.
  
  - Привет.
  
  - Привет. Спасибо, что присоединились.
  
  - Да говорю же, я и сама хочу поехать. Хочу быть полезной.
  
  Я поехал на север в сторону Сансет. По радио играл джаз - что-то несвязное и атональное, с соло на саксофоне, похожим на завывание полицейской сирены, и сбивчивым, как нитевидный пульс перед остановкой сердца, барабанным ритмом.
  
  - Поищите что-нибудь другое, если хотите.
  
  Ракель потыкала в кнопки, покрутила ручку и нашла сладкоголосую рок-станцию. Кто-то пел о потерянной любви и старых фильмах, увязывая все это между собой.
  
  - А что вы хотите у них узнать? - спросила она, откидываясь на спинку сиденья.
  
  - Не рассказывала ли им Илена что-нибудь про свою работу - особенно про того ребенка, который погиб на дороге. Или про Хэндлера.
  
  В глазах у нее было еще множество вопросов, но она их так и не высказала.
  
  - Расспросы про Хэндлера будут особенно чувствительными. Семье не нравилось, что Илена встречается с человеком, который настолько ее старше. И вдобавок, - тут Очоа запнулась, - с 'англо'[69]. В подобных случаях у нас принято просто отрицать все происходящее, даже не признавая его существования. Это особенность культуры.
  
  - В определенной степени это особенность любого человека.
  
  - Может, разве что в определенной степени... У нас, латиноамериканцев, это выражено гораздо сильнее. Частично это католическая вера. А остальное - наша индейская кровь. Как можно выжить в таком Богом забытом краю, в котором мы когда-то жили, без отрицания действительности? Вы улыбаетесь и делаете вид, что он плодородный и изобильный, что там полно воды и еды и что пустыня - это не так уж плохо.
  
  - Так вы думаете, мне дадут от ворот поворот?
  
  - Не знаю. - Ракель сидела, положив руки на колени, как примерная школьница. - Думаю, мне лучше самой начать разговор. Круз - мама Илены - всегда меня любила. Может, я смогу пробиться... Но чудес не ждите.
  
  Уж на этот-то счет она могла совершенно не беспокоиться.
  * * *
  
  Эхо-Парк - это кусок Латинской Америки, перевезенный на пыльные холмистые улицы, которые, подпертые облупившимися бетонными дамбами по обе стороны от бульвара Сансет, вздымаются между Голливудом и центром Лос-Анджелеса. Улицы здесь носят названия вроде Макбет и Макдуф, Боннибрей[70] и Лагуна, но никакой поэзией тут и близко не пахнет. К югу от бульвара они лезут вверх и сразу же ныряют в перенаселенное гетто Юнион-дистрикт. К северу - тоже идут в гору, обтекая небольшой парк с озером посередине, давший название району, и растворяются путаницей пересохших тропинок в неожиданно дикой зеленой глуши, нависающей над стадионом 'Доджерс' и Элизиан-Парком, в котором базируется полицейская академия Лос-Анджелеса.
  
  Покидая Голливуд и вливаясь в Эхо-Парк, Сансет на глазах меняется. Порнотеатры и мотели с почасовой оплатой уступают место винным погребкам и народным аптекам, продающим наряду с целебными травами всякие чудотворные амулеты, магазинчикам пластинок 'дискос латинос', бесконечному ряду ларьков и фургончиков с мексиканской, кубинской и перуанской едой, цитаделям фастфуда всех известных наименований и первоклассным латиноамериканским ресторанам, салонам красоты с витринами, в которых стоят на страже пенопластовые головы в блондинистых синтетических париках, кубинским пекарням, медицинским кабинетам и юридическим консультациям в первых этажах жилых зданий, барам и общественным клубам. Как и во многих бедных районах, эхо-парковая часть Сансет постоянно забита пешеходами.
  
  'Севиль' пробирался сквозь дневное столпотворение, словно косец по заросшему заливному лугу. Атмосфера на бульваре была такой же нетерпеливой и обжигающей, как растопленный жир, плюющийся с раскаленных противней уличных жаровен. Нас окружали местные гопники, щеголяющие самодельными татуировками, пятнадцатилетние мамаши, которые катили пухлых младенцев в шатких колясках, рискующих развалиться на первом же поребрике, пьянчуги в той или иной степени окосения, уличные торговцы наркотиками, иммиграционные адвокаты в накрахмаленных воротничках, отгуливающие увольнительную уборщицы, древние бабульки, торговцы цветами и нескончаемый поток кареглазой детворы.
  
  - Как-то даже слегка не по себе, - заметила Ракель, - вернуться сюда. Да еще на такой шикарной машине.
  
  - А давно вы тут не бывали?
  
  - Тысячу лет.
  
  Она, похоже, была не расположена развивать эту тему, так что я примолк. На Фейрбэнкс-плейс мне было велено свернуть влево. Дом Гутиэресов располагался в конце переулкоподобной загогулины, которая резко забирала вверх и чуть выше предгорья превращалась в грунтовку. Еще четверть мили, и мы остались бы единственными человеческими существами во вселенной.
  
  Я заметил, что у Очоа есть привычка кусать что-нибудь - губы, пальцы, костяшки, - когда она нервничает. Вот и сейчас Ракель буквально вгрызалась в ноготь на большом пальце. Интересно, подумал я, какого рода голод это удовлетворяет.
  
  Ехал я осторожно - места едва хватало для одной машины, - проезжая мимо молодых людей в футболках, которые священнодействовали над старыми машинами со сосредоточенностью жрецов, склонившихся над жертвенником, и детей, облизывающих липкие от леденцов пальцы. Давным-давно улицу усадили вязами, которые разрослись до огромного размера. Их корни взломали тротуар, и сквозь трещины пробивались сорняки. Ветви скребли по крыше машины. Старуха с варикозными ногами, облаченная в лохмотья, катила магазинную тележку, полную воспоминаний, вверх по уклону, достойному Сан-Франциско. Граффити испещряли каждый дюйм свободного пространства, прославляя подвиги местных банд вроде 'Лос Конкистадорес' или 'Черепов Эхо-Парка', а также прелести молодых красоток, хорошо умеющих работать языком.
  
  - Вот тут. - Очоа указала на небольшой каркасный дом, выкрашенный светло-зеленой краской и крытый коричневым толем.
  
  Дворик перед ним представлял собой квадрат серой высохшей земли - впрочем, обрамленный подающими надежды клумбами красных гераней и кустиками оранжевых и желтых маков, похожих на леденцы. Низ дома был выложен камнем, а над входом торчал козырек, отбрасывавший тень на провалившееся крыльцо, на котором сидел какой-то человек.
  
  - Это Рафаэль, старший брат. На крыльце.
  
  Я нашел место для машины по соседству с 'Шевроле' с подложенными под колеса кирпичами. Вывернул колеса к бордюру и убедился, что замок рулевой колонки надежно защелкнулся. Мы вылезли из машины. Пыль спиралями завивалась вокруг наших каблуков.
  
  - Рафаэль! - крикнула Ракель, помахав рукой. Человек на крыльце не спеша поднял взгляд, а потом приподнял и руку - без особого энтузиазма, как мне показалось.
  
  - Я жила тут буквально за углом, - сказала Очоа таким тоном, что это прозвучало как признание. Она провела меня с дюжину шагов вверх, а потом через открытые железные ворота.
  
  Человек на крыльце и не подумал подняться. Он неотрывно смотрел на нас с опасением, любопытством и еще чем-то, что я не сумел распознать. Мужчина был бледный и худой до костлявости, с тем же удивительным смешением латиноамериканских черт лица и светлых волос, как у своей погибшей сестры. Бледные бескровные губы, тяжело набрякшие веки... Он походил на жертву какой-то системной болезни. Белая рубашка с подвернутыми обшлагами обвисала вокруг талии, словно была велика ему на несколько размеров. Черные брюки выглядели так, будто некогда представляли собой часть пиджачной пары какого-то толстяка. Ботинки - тяжелые, тупоносые оксфорды, растрескавшиеся на носках, с вынутыми шнурками и торчащими наружу языками - открывали толстые белые носки. Короткие волосы зачесаны строго назад. Я дал бы ему лет двадцать пять, но у него было лицо старика - изнуренная настороженная маска.
  
  Ракель подошла к нему и легонько клюнула губами в макушку. Он поднял на нее взгляд, но не сдвинулся с места.
  
  - Пр'вет, Роки.
  
  - Рафаэль, как ты?
  
  - Н'рмальн. - Он кивнул, и на миг показалось, что голова скатится у него с плеч. Остановил взгляд на мне. Ему явно было трудно сфокусироваться.
  
  Ракель прикусила губу.
  
  - Мы заглянули повидаться с тобой, Энди и вашей мамой. Это Алекс Делавэр. Он работает с полицией. Он участвует в расследовании уби... дела Илены.
  
  Его лицо отразило тревогу, руки сжались на подлокотниках кресла. А потом, словно подчинившись команде режиссера расслабиться, он ухмыльнулся мне, сполз в кресле еще ниже и, подмигнув, сказал:
  
  - Ага.
  
  Я протянул ему руку. Он озадаченно посмотрел на нее, а потом, будто признав в ней давно потерянную драгоценность, потянулся к ней своей собственной рукой, похожей на костлявую птичью лапу.
  
  Тощее предплечье представляло собой жалкое зрелище - пучок палочек, обернутых землистым пергаментом. Когда наши пальцы соприкоснулись, рукав задрался к локтю, и я увидел следы от уколов. Их оказалось множество. Большинство на вид были старыми - припухшие черные пятнышки, - но некоторые, розовые, выглядели относительно свежими. А один, с капелькой крови по центру, уж точно не представлял собой что-то антикварное.
  
  Его рукопожатие было влажным и немощным. Я отпустил его руку, и она безвольно упала вдоль тела.
  
  - Даров, чувак, - прошелестел он едва слышно. - Приятн' п'знакомиться.
  
  Он опять отвернулся, потерявшись в своем адском полусне. Только тут я услышал какую-то старую мелодию, которая доносилась из дешевого транзистора на полу рядом с его креслом. Крошечная пластмассовая коробочка трещала помехами. Звуковоспроизведение было отвратное - ноты будто пробивались сквозь многие мили жидкой грязи. Рафаэль же внимал ей с восторгом меломана, запрокинув голову. Для него это был Небесный Хор, транслируемый ему напрямую в височные доли.
  
  - Рафаэль, - улыбнулась Ракель.
  
  Он посмотрел на нее, тоже улыбнулся, мотнул головой и окончательно ушел в себя.
  
  Очоа уставилась на него со слезами на глазах. Я шагнул было к ней, но она отвернулась в стыде и гневе.
  
  - Черт бы его побрал!
  
  - И давно он ширяется?
  
  - Много лет. Но я думала, он завязал. Последнее, что я слышала, - это что он завязал! - Она поднесла руку ко рту и покачнулась, словно готовая упасть. Я приготовился ее подхватить, но она тут же выпрямилась. - Подсел по Вьетнаме. Вернулся домой с тяжелой зависимостью. Илена потратила кучу времени и денег, чтобы помочь ему слезть. Он десятки раз пытался и каждый раз скатывался обратно. Но не кололся уже больше года. Илена была так рада. Устроился на работу фасовщиком - в 'Лакиз', на Альварадо.
  
  Ракель с вызовом смотрела на меня, раздувая ноздри. Глаза - как черные лилии, плавающие в соленом пруду, губы трепещут, словно струны арфы.
  
  - Все разваливается...
  
  Она ухватилась за стойку козырька над крыльцом, чтобы устоять на ногах. Я подошел к ней сзади.
  
  - Сочувствую.
  
  - Он всегда был очень ранимый. Тихий, на свидания не ходил, никаких друзей. Порядком ему в жизни досталось. Когда их отец умер, он попытался взять все на себя, стать мужчиной в доме. Традиция говорит, что это обязанность старшего сына. Но ничего не вышло. Никто не воспринимал его всерьез. Только смеялись. Мы все смеялись. Так что он сдался, как будто провалил какой-то последний экзамен. Бросил школу, сидел дома, читал комиксы и смотрел телевизор днями напролет - просто таращился в экран. Когда его призвали в армию, он даже вроде обрадовался. Круз плакала, когда Рафаэль уходил, но он был так счастлив...
  
  Я посмотрел на него. Он сполз в кресле так низко, что уже почти лежал параллельно земле. Окончательно заторчал. Радио умиротворяюще наигрывало 'Твой папа дома'[71].
  
  Ракель отважилась опять бросить на него взгляд, но тут же с отвращением отвернулась. Застыла с выражением благородного страдания на лице - ацтекская девственница, набирающаяся решимости для окончательной жертвы.
  
  Я приобнял было ее за плечи, но Очоа резко вырвалась. Осталась стоять на месте, напряженная и несгибаемая, позволяя себе лишь мизерный рацион слез.
  
  - Хорошенькое начало, - сказала она. Сделав глубокий вдох, резко выдохнула, обдав меня ароматом ментоловой жевательной резинки. Вытерла глаза и повернулась ко мне. - Вы можете подумать, что я способна только хныкать... Ладно, давайте зайдем.
  
  Она так резко распахнула дверь с москитной сеткой, что та звучно брякнула об стену дома.
  
  Мы оказались в тесноватой гостиной, уставленной очень старой, но хорошо ухоженной мебелью. Здесь было тепло и темновато - окна плотно закрыты и завешены пожелтевшими портьерами под пергамент в обрамлении подвязанных по бокам кружевных занавесочек. Кружевные и тоже изрядно пожелтевшие салфеточки красовались на подлокотниках козетки и дивана, обитых темно-зеленым потертым бархатом, который кое-где залоснился и отсвечивал, как перья тропического попугая, и двух плетеных кресел-качалок. Над каминной полкой висела картина с изображением покойных братьев Кеннеди, обернутая черным крепом. Застланные кружевом приставные столики пестрели резными безделушками из дерева и мексиканского оникса. Еще здесь были два торшера с бисерными абажурами и гипсовый Иисус, который корчился в муках на беленой стене по соседству с вполне земным натюрмортом, изображающим соломенную корзину с апельсинами. Другую стену покрывали семейные портреты в вычурных рамках - здесь сразу бросалась в глаза большая выпускная фотография Илены, повешенная выше остальных. По стене прямо под потолком полз паук.
  
  Из-за приоткрытой двери справа выглядывала полоска белого кафеля. Ракель подошла к ней и засунула голову в щель.
  
  - Сеньора Круз?
  
  Щель расширилась, и за ней показалась маленькая полная женщина с кухонным полотенцем в руке. Синее узорчатое платье без пояска, черные волосы с заметной проседью завязаны в узел на затылке и заколоты пластмассовым гребнем 'под черепаху'. В ушах серебряные кольца, красноватые румяна на щеках, подчеркивающие высокие скулы. Кожа на вид нежная и по-детски мягкая, как у тех пожилых женщин, которые в молодости были настоящими красавицами.
  
  - Ракелита!
  
  Она отложила полотенце, вышла к нам, и обе дамы надолго застыли в объятии.
  
  Завидев меня через плечо Ракель, хозяйка дома еще улыбалась. Но ее лицо тут же закрылось, как сейф ломбарда. Женщина вывернулась у нее из рук и кивнула мне.
  
  - Сеньор, - произнесла она со слишком заметной разницей и покосилась на Ракель, вопросительно приподняв одну бровь.
  
  - Сеньора Гутиэрес.
  
  Ракель быстро заговорила с ней по-испански. Я различил слова 'Илена', 'полисья' и 'доктор'. Закончила она с вопросительной интонацией.
  
  Пожилая женщина вежливо слушала, потом покачала головой:
  
  - No.
  
  Некоторые слова на разных языках звучат совершенно одинаково.
  
  Ракель повернулась ко мне:
  
  - Она говорит, что знает не больше, чем уже рассказала полиции.
  
  - А можете спросить ее про того мальчика, про Немета? Об этом они точно ее не расспрашивали.
  
  Очоа повернулась было, чтобы заговорить, но тут же остановилась.
  
  - Может, не будем так гнать? Давайте лучше сначала поедим. Пусть побудет гостеприимной хозяйкой, угостит нас...
  
  Я и в самом деле жутко проголодался, в чем честно и признался. Она передала это сообщение миссис Гутиэрес, которая кивнула и вернулась в кухню.
  
  - Давайте присядем, - предложила Ракель.
  
  Я сел на тесную козетку, а она устроилась в углу дивана.
  
  Сеньора вернулась с печеньем, фруктами и кофе. Спросила что-то у Ракель.
  
  - Она хочет знать, может, вы хотите что-нибудь посущественней? Может, вы хотите домашних чоризо?
  
  - Пожалуйста, скажите ей, что все и так чудесно. Но если вы считаете, что если я соглашусь на чоризо, это поможет разговору, то почему бы и нет?
  
  Ракель заговорила опять. Через несколько секунд передо мной стояла тарелка с приправленными острыми колбасками, рисом, тушеной фасолью и салатом с заправкой из лимонного сока с маслом.
  
  - Muchas gracias, señora. - Я набросился на еду.
  
  Из их разговора я понял немного, но выглядело это как обычная женская болтовня. Обе постоянно прикасались друг к другу, похлопывали друг друга по рукам, поглаживали по щекам. Улыбались и будто бы совершенно забыли о моем присутствии.
  
  А потом вдруг ветер переменился, и смех превратился в слезы. Миссис Гутиэрес выбежала из комнаты, скрывшись в своей кухне, словно в убежище.
  
  Ракель покачала головой:
  
  - Мы говорили про старые времена, когда мы с Иленой были совсем маленькими. Как играли в секретарш в кустах - делали вид, что у нас там есть пишущие машинки и письменные столы. Ей стало трудно про все это слушать.
  
  Я отодвинул тарелку.
  
  - Думаете, нам надо уходить?
  
  - Давайте еще немножко подождем. - Она подлила мне кофе и еще раз наполнила свою чашку. - Так будет более уважительно.
  
  Через дверь с москитной сеткой мне было видно, что светловолосая голова Рафаэля завалилась со спинки кресла набок. Рука упала вниз, так что пальцы скребли землю. Он пребывал где-то там, где нет ни наслаждения, ни боли.
  
  - А про него она рассказывала? - спросил я.
  
  - Нет. Как я уже говорила, проще все отрицать.
  
  - Но как он может сидеть здесь и колоться прямо у нее на глазах, даже не пытаясь это скрыть?
  
  - Она часто из-за этого плакала. Через какое-то время вам приходится смириться с фактом, что все идет не так, как вам хотелось бы. У нее в этом изрядный опыт, поверьте мне. Если вы спросите про него, то она наверняка скажет, что он просто болен. Как будто просто подхватил насморк или корь, и вопрос всего лишь в правильном лечении. Вы когда-нибудь слышали о курандерос?
  
  - О народных целителях? Да. Множество пациентов-латиноамериканцев в нашей больнице прибегали к их услугам наряду с традиционной медициной.
  
  - Знаете, как они действуют? Заботой. В нашей культуре холодная отстраненность профессионала рассматривается просто как отсутствие заботы, поэтому такой человек может с равным успехом как вылечить, так и занести mal ojo - дурной глаз. Сглазить. В распоряжении же курандеро, конечно, нет такой медицинской подготовки или технологий - может, разве что несколько порошков из змей и кореньев. Но он проявляет заботу. Он живет той же жизнью, что и все остальные, он всегда у всех на виду, он добрый, он свой - и любой всегда найдет у него понимание. В некотором роде он больше народный психолог, чем народный врач. Вот потому-то я и предложила вам угоститься - чтобы установить личный контакт. Я сказала, что вы заботливый человек. Иначе она ничего не сказала бы. Вела бы себя вежливо, как полагается хорошо воспитанной даме - Круз у нас старой закалки, - но все равно оттолкнула бы вас.
  
  Она пригубила кофе.
  
  - Вот потому-то полиция ничего и не узнала, когда пришла сюда, вот почему им вообще редко удается узнать что-нибудь в Эхо-Парке, или Западном Лос-Анджелесе, или в Сан-Фернандо. Они слишком уж профессионалы. Не важно, какие у них там хорошие намерения, - мы рассматриваем их просто как бездушных англо-роботов. Вас ведь действительно заботит эта ситуация, Алекс?
  
  - Заботит.
  
  Ракель тронула меня за коленку.
  
  - Круз несколько лет назад водила Рафаэля к курандеро, когда он только начал отстраняться. Тот человек заглянул ему в глаза и сказал, что там пусто. Он сказал ей, что это болезнь души, а не тела. Что мальчика следует отдать церкви - в священники или в монахи, чтобы он нашел там полезную роль для себя.
  
  - Не такой уж плохой совет.
  
  Она опять поднесла чашку к губам.
  
  - Да уж... Некоторые из них - очень мудрые люди. Дошли до всего своим умом. Может, Рафаэль и не стал бы наркоманом, если б она прислушалась. Кто знает... Но она не могла от него отказаться. Меня не удивляет, если она винит себя в том, чем он стал. Да и во всем остальном тоже.
  
  Кухонная дверь открылась. Миссис Гутиэрес вышла к нам с повязанной вокруг руки черной лентой и новым лицом - чем-то большим, чем просто свежий макияж. Суровым лицом человека, приготовившегося противостоять неприятной процедуре полицейского допроса. Уселась рядом с Ракель и что-то шепнула ей по-испански.
  
  - Она говорит, что вы можете задавать вопросы, если хотите.
  
  Я кивнул - как сам надеялся, с видимой признательностью.
  
  - Пожалуйста, скажите сеньоре, что я выражаю свою печаль в связи с ее трагической потерей, а также глубоко благодарен ей за то, что в таком горе она нашла время поговорить со мной.
  
  Пожилая женщина выслушала перевод и показала, что принимает мои слова, кивнув.
  
  - Спросите ее, Ракель, не рассказывала ли Илена когда-нибудь о своей работе. Особенно в течение последнего года.
  
  Когда Ракель заговорила, по лицу пожилой женщины расплылась ностальгическая улыбка.
  
  - Она говорит - только жаловалась, что учителям мало платят. Учебных часов много, а дети доставляют все больше хлопот.
  
  - Какие-то дети в особенности?
  
  Совещание шепотом.
  
  - Нет, в особенности никто. Сеньора напоминает вам, что Илена была не простой учительницей, она помогала детям с проблемами обучаемости. Со всеми трудно приходилось.
  
  Интересно, подумал я, имелась ли какая-то связь между детством, проведенным с братом вроде Рафаэля, и выбором специальности погибшей девушки.
  
  - А она рассказывала что-нибудь про ребенка, который погиб? Про мальчика по фамилии Немет?
  
  Выслушивая вопрос, миссис Гутиэрес печально кивала, потом заговорила:
  
  - Она упоминала про это раз или два. Говорила, что глубоко опечалена этим. Что это настоящая трагедия, - перевела Ракель.
  
  - И больше ничего?
  
  - Невежливо так напирать, Алекс.
  
  - Ладно. Попробуйте тогда другое. Не создалось ли у нее впечатление, что в последнее время у Илены стало больше денег, чем обычно? Она покупала дорогие подарки кому-то в семье?
  
  - Нет. Она говорит, что Илена постоянно жаловалась на нехватку денег. Она была девушкой, которой нравились хорошие вещи. Красивые вещи. Минутку...
  
  Она выслушала пожилую женщину, согласно кивая.
  
  - Это не всегда было им по карману, поскольку семья никогда не была богатой. Даже когда ее муж был еще жив. Но Илена очень много работала. Она сама покупала себе вещи. Иногда в кредит, но никогда не пропускала выплат. У нее ни разу ничего не отобрали за просрочку. Она была девушкой, которой мать может гордиться.
  
  Я приготовился к очередным слезам, но таковых не последовало. Горюющая мать смотрела на меня с выражением холодного мрачного вызова на лице. Словно хотела сказать: 'Попробуй только замарать память моей малышки!'
  
  Я отвернулся.
  
  - Как вы думаете, уместно будет сейчас спросить про Хэндлера?
  
  Прежде чем Ракель успела ответить, миссис Гутиэрес сплюнула. Принялась яростно жестикулировать обеими руками, возвысила голос и, судя по всему, разразилась целой чередой ругательств. Закончила она эту тираду, опять сплюнув.
  
  - Нужно переводить? - спросила Ракель.
  
  - Не утруждайтесь.
  
  Я порылся в голове в поисках новых линий беседы. Обычно мой подход заключается в том, чтобы завести легкий, ничего не значащий разговор, обычную болтовню, а потом незаметно переключиться на прямые вопросы. Я был очень недоволен тем, как грубо и примитивно пришлось действовать в этот раз, но работать с переводчиком - это все равно что проводить хирургическую операцию в садовых рукавицах.
  
  - Спросите ее, не может ли она еще что-нибудь сообщить, что поможет отыскать человека, который... в общем, сами сформулируйте.
  
  Старая женщина выслушала вопрос и горячо ответила.
  
  - Она говорит, что больше ничего. Что мир стал безумным местом, полным демонов. Что лишь демон мог сделать такое с Иленой.
  
  - Muchas gracias, señora[72]. Спросите ее, нельзя ли мне взглянуть на личные вещи Илены.
  
  Ракель спросила ее, и мать глубоко задумалась. Осмотрела меня с головы до пят, вздохнула, поднялась и произнесла:
  
  - Venga[73]. - И повела меня в глубь дома.
  
  Пожитки, накопленные Иленой Гутиэрес за двадцать восемь лет жизни, уместились в несколько картонных коробок, засунутых в угол того, что в этом крошечном домике сходило за хозблок перед черным ходом. На задний двор вела застекленная дверь. Сквозь нее виднелось абрикосовое дерево, сучковатое и корявое, раскинувшее свои увешанные плодами ветви над гнилой крышей гаража на одну машину.
  
  На противоположном конце прихожей располагалась спальня с двумя кроватями - обиталище братьев. С того места, где я присел на пол перед коробками, были видны кленовый комод и полки, сработанные из неструганых досок, подпертых шлакоблоками. На полках - дешевая стереосистема и скромная коллекция пластинок. Верх комода делили между собой блок 'Мальборо' и стопка книжек в бумажных обложках. Одна из кроватей была аккуратно заправлена, другая представляла собой мешанину перепутанных простыней. Между ними располагалась единственная тумбочка с лампой на пластмассовой подставке, пепельницей и экземпляром журнала с полуголыми красотками на испанском языке.
  
  Чувствуя себя несколько неловко от того, что сую нос в чужую жизнь, я придвинул к себе первую коробку и приступил к археологическим изысканиям.
  
  К тому времени, как закончил с тремя коробками, я пребывал в далеко не самом веселом расположении духа. Руки покрылись слоем пыли, а голову переполняли образы погибшей девушки. Пока что не нашлось ничего существенного - лишь разбитые черепки прошлой жизни, которые в таких случаях обычно и выкапываются на поверхность. Одежда, до сих пор хранящая девичий запах, полупустые флаконы с косметикой - напоминания о той, что некогда пыталась скрыть какие-то свои изъяны, стремилась придать ресницам густоту и пышность, а волосам - обещанное рекламой сияние, любила покрывать блеском губы и хорошо пахнуть в нужных местах. Клочки бумаги с напоминаниями купить яйца в 'Вонз' и вино в 'Вендом'; другие криптограммы - квитанции из прачечной, корешки кредитных карточек на бензин; книги - их оказалось множество, в большинстве своем биографии и поэзия; сувениры - миниатюрная укулеле с Гавайев, пепельница из отеля в Палм-Спрингс, лыжные ботинки, почти полный диск противозачаточных таблеток, старые планы уроков, записки от директора школы, детские рисунки с дарственными надписями - и ни одного от мальчика по фамилии Немет.
  
  На мой вкус, это больше напоминало разграбление могил. Теперь я более чем когда-либо понимал, почему Майло так много пьет.
  
  Оставалось еще две коробки. Я взялся за них, работая быстрее, и уже почти закончил, когда воздух заполнил рев мотоцикла, который почти сразу же смолк. Задняя дверь открылась, в фойе послышались шаги.
  
  - Какого хера...
  
  Ему было лет девятнадцать-двадцать - низенькому, мощно сложенному, в пропотевшей коричневой майке, которая показывала всю его внушительную мускулатуру, в заляпанных смазкой штанах цвета хаки и рабочих ботинках, покрытых глубоко въевшейся грязью. Волосы, густые и нечесаные, свисали на плечи, подвязанные на лбу витым кожаным шнурком. У него оказались тонкие, почти нежные черты лица, что он тщетно пытался замаскировать, отпустив усы и бороду. Усы были черные и действительно богатые. Они низко нависали над губами и блестели, как соболиный мех. А вот борода представляла собой разве что скудный треугольничек под подбородком. Он походил на мальчишку, играющего Панчо Вилью[74] в школьной постановке.
  
  На поясе у него висела связка ключей, и эти ключи зазвенели, когда он двинулся ко мне. Руки сжались во внушительные кулачищи, и на меня пахнуло машинным маслом.
  
  Я показал ему свою полицейскую карточку. Он выругался, но остановился.
  
  - Слышь, мужик, ваши тут уже были на прошлой неделе! Мы сказали вам, что ничего не... - Тут он остановился и уставился на содержимое картонных коробок, разбросанное по полу. - Блин, вы во всем этом уже тоже копались! Да я только все обратно упаковал, чтобы в 'Гудвил'[75] отнести!
  
  - Просто повторная проверка, - дружелюбно сказал я.
  
  - Угу, и когда вы научитесь, блин, всё с первого раза делать?
  
  - Я скоро закончу.
  
  - Ты уже закончил, мужик. Вали отсюда.
  
  Я поднялся:
  
  - Дайте мне несколько минут, чтобы все убрать.
  
  - Вали, я сказал! - Он ткнул большим пальцем на заднюю дверь.
  
  - Я пытаюсь расследовать смерть твоей сестры, Энди. Хуже не будет, если ты станешь сотрудничать.
  
  Он подошел еще на шаг. Я заметил, что пятна машинной смазки у него еще и на лбу, и под глазами.
  
  - И никаких тут 'Энди' со мной, мужик. Это мой дом, и здесь я мистер Гутиэрес. И не надо мне гнать всю эту пургу насчет расследования. Вы, ребята, и не думаете ловить того гада, который сделал это с Иленой, потому что вам на это совершенно насрать. Врываетесь в дом, роетесь в личных вещах, обращаетесь с нами как с какими-то холопами... Иди на улицу и ищи того гада, мужик! Будь это Беверли-Хиллз, его давно поймали бы, если б он сделал это с дочерью какого-нибудь богатенького парня!
  
  Его голос надломился, и он умолк, чтобы это скрыть.
  
  - Мистер Гутиэрес, - мягко произнес я, - сотрудничество со стороны родственников может быть очень полезным в таких...
  
  - Эй, мужик, я тебе вроде сказал - родственники ничего про это не знают! Ты думаешь, мы в курсе, что за чокнутый говнюк занимается такими вещами? Ты думаешь, люди в этих краях всегда так себя ведут?
  
  Он пригляделся к моему удостоверению, с трудом прочитал. Два раза, беззвучно шевеля губами, повторил слово 'консультант', прежде чем понял его смысл.
  
  - А-а, мужик, просто не могу поверить! Так ты даже не настоящий коп! Долбаных консультантов - вот кого они сюда присылают! И что такое 'дэ нэ', мужик?
  
  - Доктор наук по психологии.
  
  - Так ты психиатр, мужик, - долбаный мозгоправ, которого сюда послали - думают, тут кто-то чокнулся! Думаешь, что кто-то в этой семье чокнулся, а, мужик? Так?
  
  Он теперь дышал прямо на меня. Глаза у него были мягкие и карие, с длинными ресницами и мечтательные, как у девушки. Такие глаза могут заставить людей сомневаться, могут привести к тому, что парню постоянно приходится изображать из себя крутого мачо.
  
  Я подумал, что у семьи действительно множество проблем, но не стал отвечать на его вопрос.
  
  - Какого хера ты тут делаешь - психами нас хочешь выставить?
  
  Он забрызгал меня слюнями, пока говорил. Где-то в животе у меня воздушным шаром стал раздуваться гнев. Тело машинально приняло боевую стойку - годы занятий карате не прошли даром.
  
  - Это не так, я все могу объяснить. Или и дальше будешь вести себя как свинья?
  
  Я пожалел об этих словах, едва только они вылетели у меня изо рта.
  
  - Свинья?! Блин, мужик, да это ты свинья! - Его голос поднялся на октаву, и он ухватил меня за лацкан пиджака.
  
  Я был готов, но не двинулся с места. Он в трауре, повторял я про себя. Он не отвечает за свои слова.
  
  Я встретился с ним взглядом, и он попятился. Мы оба только и ждали повода, чтобы решить дело на кулачках. Вот вам и достижения цивилизации.
  
  - Пошел вон, мужик. Быстро!
  
  - Антонио!
  
  В коридоре появилась миссис Гутиэрес. За ней виднелась Ракель. При виде ее я вдруг ощутил стыд. Я только что сделал все, чтобы усугубить и без того щекотливую ситуацию. Ну просто блестящий психолог...
  
  - Ма, это ты этого хрена впустила?
  
  Миссис Гутиэрес извинилась передо мной одним взглядом и заговорила со своим сыном по-испански. Под материнским покачиванием пальца и мрачным взглядом он сник.
  
  - Мама, я уже тебе говорил, им насра... - Она остановила его и продолжила вразумлять по-испански. Выглядело это так, что он только оправдывался - мачизм постепенно сменялся импотенцией.
  
  Некоторое время они перебрасывались словами. Потом он перекинулся на Ракель. Она тут же дала ему отпор:
  
  - Этот человек пытается помочь тебе, Энди. Почему бы тебе тоже не помочь ему, вместо того чтобы выгонять?
  
  - Мне не нужна ничья помощь! Мы можем сами о себе позаботиться, как всегда делали!
  
  Она вздохнула.
  
  - Блин! - Он метнулся в свою комнату, появился оттуда с пачкой 'Мальборо' и устроил целый спектакль, прикуривая сигарету и стискивая ее в зубах. На миг исчез за голубым облаком, после чего глаза его опять сверкнули, перемещаясь с меня на мать, на Ракель, потом обратно на меня. Он сдернул с пояса связку ключей и зажал ее между пальцами, словно импровизированный кастет.
  
  - Сейчас я ухожу, чувак. Но когда вернусь, чтобы духу твоего здесь не было!
  
  Он пинком распахнул дверь и выпрыгнул наружу. Мы услышали гром заводящегося мотоцикла и затихающий визг машины, уносящейся прочь.
  
  Миссис Гутиэрес повесила голову и сказала что-то Ракель.
  
  - Она просит прощения за грубость Энди. Он очень расстроен после смерти Илены. Работает на двух работах и испытывает сильное давление.
  
  Я вытянул руку, останавливая извинения.
  
  - Тут не надо ничего объяснять. Я лишь надеюсь, что не вовлек сеньору в ненужные неприятности.
  
  Перевод был явно изобильно-избыточным. Выражение на лице матери красноречиво говорило само за себя.
  
  Я с куда меньшим энтузиазмом перерыл оставшиеся две коробки, и ни на какие новые мысли это меня не навело. Горький привкус от столкновения с Энди так и не проходил. Я испытывал тот род стыда, который вы чувствуете, когда влезаете в то, во что влезать не следует, увидев и услышав больше того, чем вам хотелось, - как ребенок, забредший в родительскую спальню, когда там занимаются любовью, или как пешеход, который отбрасывает пинком лежащий на обочине камень и вдруг замечает что-то слизистое на его обратной стороне.
  
  Я уже видел семьи вроде Гутиэресов раньше; я знаю множество таких Рафаэлей и Энди. Это шаблон: человек-болото и человек-энергия играют свои роли с гнетущей предсказуемостью. Один не способен справиться даже с самим собой - в то время как другой пытается возложить на себя ответственность за все и за всех сразу. Человек-болото - тот вынуждает остальных заботиться о нем, до предела сужая границы собственной ответственности, тихо тащится по обочине жизни, но воспринимается остальными, как... Ну, как болото и воспринимается. Человек-энергия все знает и умеет, не способен сидеть без дела, работает сразу на двух работах - даже на трех, когда того требует ситуация, - всеми силами компенсирует недостаток стараний 'болота', заслуживает восхищение семьи, отказывается гнуться под весом своей ноши, а эмоции держит в узде, хотя и не всегда.
  
  Интересно, подумалось мне, какую роль играла Илена, пока была жива. Была ли она миротворцем, неким посредником? Угодить в перекрестный огонь между человеком-болотом и человеком-энергией может быть рискованно для здоровья.
  
  Я как можно аккуратней запаковал ее пожитки обратно.
  
  Когда мы вышли на крыльцо, Рафаэль по-прежнему пребывал в ступоре. Звук заводящегося 'Севиля' заставил его очнуться и вздернуть голову - он быстро заморгал, словно просыпаясь от плохого сна, с усилием встал и утер нос рукавом. С недоумением посмотрел в нашу сторону. Ракель отвернулась от него, как туристка при виде нищего с проказой. Отъезжая, я заметил проблеск узнавания, осветивший его одурманенное лицо, - а затем еще большее замешательство.
  
  Надвигающаяся темнота немного притушила лихорадочную деятельность на бульваре Сансет, но улицы были по-прежнему полны жизни. Гудели автомобильные гудки, над маревом выхлопных газов звучал беспорядочный смех, из открытых дверей баров гремела музыка уличных музыкантов-марьячи. Одна за другой зажигались неоновые вывески, и огоньки подмигивали на предгорьях.
  
  - Я сам все испортил, - сказал я.
  
  - Нет, вы ни в чем не виноваты. - В том настроении, в каком пребывала Ракель, ободряющие слова явно требовали от нее усилий. Я был благодарен ей за эти усилия, что напрямую и высказал.
  
  - Я серьезно, Алекс. Вы повели себя с Круз очень чутко - теперь я понимаю, почему вы были успешным психологом. Вы ей понравились.
  
  - Это явно не распространяется на всю семью.
  
  Несколько кварталов она сохраняла молчание.
  
  - Вообще-то Энди славный парень - он никогда не входил ни в какие банды, и из-за этого ему частенько приходилось несладко. От него слишком многого ждут. Теперь всё на его плечах.
  
  - Для начала на плечах должна быть голова. Зачем делать все, чтобы ее оттуда снесли?
  
  - Вы правы. Он сам создает себе еще больше проблем - но разве мы все не поступаем так же? Ему всего восемнадцать. Может, он еще повзрослеет.
  
  - Я вот все гадаю, можно ли было как-то получше управиться со всем этим...
  
  Я рассказал ей подробности своей стычки с парнишкой.
  
  - То, что вы назвали его свиньей, ситуации ничем не помогло, но ничем ее и не изменило. Он уже явился готовый к драке. Когда латиноамериканский мужчина настроил себя подобным образом, уже мало что можно сделать. Добавьте к этому алкоголь, и поймете, почему каждый субботний вечер мы забиваем приемные покои больниц жертвами поножовщины.
  
  Я подумал про Илену Гутиэрес и Мортона Хэндлера. До приемного покоя они так и не добрались. Связанные с этим мысли сразу стали цепляться друг за друга, как вагоны поезда. Я позволил себе немного на нем прокатиться, а потом резко затормозил и загнал всю эту вереницу мыслей в темное депо где-то в самой глубине своего подсознания.
  
  Затем оглядел Ракель. Она чопорно сидела на мягкой коже пассажирского кресла, отказываясь отдаться комфорту. Ее тело было неподвижным, но руки нервно теребили край юбки.
  
  - Не проголодались? - спросил я. Когда в чем-то сомневаешься, придерживайся основ.
  
  - Нет. Если хотите, можете остановиться и сами что-нибудь съесть.
  
  - Я все еще чувствую вкус чоризо.
  
  - Тогда просто отвезите меня домой.
  
  Когда я подъехал к ее квартире, уже окончательно стемнело, и улицы были пусты.
  
  - Спасибо, что поехали со мной.
  
  - Надеюсь, это помогло.
  
  - Без вас это была бы полная катастрофа.
  
  - Спасибо. - Ракель улыбнулась и наклонилась ко мне.
  
  Все начиналось, как поцелуй в щеку, но, видно, один из нас или мы оба двинулись, и это превратилось в поцелуй в губы. Потом неуверенное соприкосновение губ, подпитываемое теплом и желанием, быстро созрело до конвульсивного, как укус, алчного взрослого захвата. Мы одновременно двинулись друг к другу - ее руки покоятся у меня на шее, мои руки у нее в волосах, на лице, на пояснице. Наши рты открылись, и языки закрутились в медленном вальсе. Мы тяжело дышали, извиваясь и стараясь теснее прильнуть друг к другу.
  
  Мы терлись друг о друга шеями, словно два подростка, несколько бесконечных минут. Я расстегнул пуговку ее блузки. Она издала горловой звук, захватила мою нижнюю губу зубами, лизнула мне ухо. Моя рука скользила вокруг горячего шелка ее спины, действуя уже по собственному разумению - расстегивая застежку лифчика, захватывая в горсть грудь. Сосок, твердый, как камешек, и влажный, угнездился у меня в ладони. Она опустила руку, тонкие пальцы потянули за молнию на брюках.
  
  Это я был тем, кто это остановил.
  
  - В чем дело?
  
  В такой ситуации нельзя сказать ничего, что не прозвучало бы как банальность или полное идиотство - или как то и другое одновременно. Я выбрал вариант 'одновременно'.
  
  - Прошу прощения. Не принимайте это на личный счет.
  
  Ракель резко выпрямилась на сиденье и принялась торопливо приводить в порядок пуговицы, застежки и волосы.
  
  - А как еще это можно принимать?
  
  - Вы очень привлекательны и желанны.
  
  - Очень!
  
  - Меня тянет к вам, черт побери! Я очень хочу заняться с вами любовью.
  
  - Что же тогда?
  
  - Обязательства.
  
  - Вы ведь не женаты? Вы не ведете себя как женатый.
  
  - Есть и другие обязательства помимо брака.
  
  - Понятно. - Она подобрала сумочку и положила руку на ручку двери. - Человек, по отношению к которому вы чувствуете ответственность, - для нее это имеет значение?
  
  - Да. И, что более важно, это имеет значение для меня.
  
  Ракель разразилась смехом - почти что на грани истерики.
  
  - Простите, - проговорила она, переводя дыхание. - Ну и ситуация! Думаете, я часто этим занимаюсь? Впервые за очень долгое время меня наконец-то хоть кто-то заинтересовал как мужчина. Монашка сорвалась с поводка - и наткнулась на святого...
  
  Она хохотнула. Это прозвучало настолько ломко и болезненно-возбужденно, что мне стало неловко. Я так уже устал постоянно сидеть на принимающем конце линии, по которой кто-то - кто угодно - может в любой момент излить на меня свое чувство разочарования и неудовлетворенности, но, пожалуй, она вполне заслужила момент живительного катарсиса.
  
  - Я далеко не святой, поверьте мне.
  
  Она дотронулась пальцами до моей щеки. По той словно прошлись раскаленными углями.
  
  - Нет, вы просто отличный парень, Делавэр.
  
  - Таким я себя тоже не чувствую.
  
  - Я собираюсь еще раз вас поцеловать, - сказала Ракель, - но пусть на сей раз этот поцелуй останется целомудренным. Таким, каким должен был быть с самого начала.
  
  Так она и поступила.
  Глава 18
  
  Когда я вернулся домой, меня ожидали сразу два сюрприза.
  
  Первым была Робин, в моем обтрепанном желтом купальном халате, которая растянулась на кожаном диване, попивая горячий чай. В очаге пылал огонь, а на стереосистеме крутилась 'Desperado' группы 'Иглс'.
  
  На шее у нее, словно у уличного 'человека-бутерброда', висел плакатик с вырезанной из журнала фотографией Лесси[76].
  
  - Привет, дорогой, - сказала она.
  
  Я перебросил пиджак через спинку стула.
  
  - Привет. А при чем тут собака?
  
  - Это просто такой способ дать тебе знать, что я была сукой и очень об этом сожалею.
  
  - Не о чем тебе сожалеть. - Я убрал плакатик, присел рядом с ней и взял ее руки в свои.
  
  - Я подгадила тебе сегодня утром, Алекс, дала тебе так вот уйти. Я начала по тебе скучать, едва только закрылась дверь. Сам знаешь, каково это, когда начинаешь прокручивать все это в голове: а что, если с ним что-то случится, что, если я никогда опять его не увижу - просто с ума сходишь! Я не могла работать, не могла даже подойти к станкам в таком состоянии. День пошел псу под хвост. Я звонила тебе, но так и не дозвонилась. И вот я здесь.
  
  - Добродетель вознаграждается, - пробормотал я про себя.
  
  - Что-что, милый?
  
  - Ничего. - Любое изложение моих опрометчивых действий сильно пострадало бы в пересказе и выглядело бы либо как грубая надпись в общественном туалете - 'знаешь, детка, я тут по-быстрому потискал другую телку', - либо, что еще хуже, как признание.
  
  Я прилег рядом с ней. Мы обнялись, ласково ворковали, по-детски сюсюкали, гладили друг друга. Я был весь напряжен ниже пояса - частично из-за остаточных явлений сеанса у тротуара с Ракель, но в основном по причине текущего момента.
  
  - В холодильнике два гигантских бифштекса, салат 'Цезарь', бургундское и дрожжевой хлеб, - прошептала Робин, щекоча мне нос мизинцем.
  
  - У тебя ярко выраженный оральный тип личности[77], - прыснул я.
  
  - Это психическое отклонение, доктор?
  
  - Нет. Это замечательно.
  
  - А как насчет этого? И вот этого?
  
  Халат распахнулся. Стоя на коленях, Робин склонилась надо мной, дав ему соскользнуть с плеч. Подсвеченная сзади мерцанием огня, она выглядела как изящная золотая статуэтка.
  
  - Ну давай, милый, - уговаривала Робин, - вылезай из всей этой одежды.
  
  И взяла этот вопрос в собственные руки.
  * * *
  
  - Я правда тебя очень люблю, - сказала она чуть позже. - Даже если у тебя кататония.
  
  Я отказывался двигаться и лежал на полу, раскинув руки и ноги.
  
  - Я замерз.
  
  Робин укрыла меня, встала, потянулась и рассмеялась от удовольствия.
  
  - Как ты можешь после этого прыгать и скакать? - простонал я.
  
  - Женщины сильнее мужчин, - весело объявила она, продолжая танцевать по комнате, напевая под нос и продолжая потягиваться - так, что бугорки мышц бегали по стройным колоннам ее ног, словно пузырьки по плотницкому уровню. Глаза отсвечивали оранжевым бесовским огнем. Когда она двигалась, по всему моему телу пробегала дрожь.
  
  - Продолжай выплясывать в таком духе, и я покажу тебе, кто сильнее.
  
  - Не спеши, большой парень. - Робин тронула меня ногой и тут же отскочила от моих загребущих лап, подвижная, как ртуть.
  * * *
  
  К тому времени, когда стейки были готовы, стряпня миссис Гутиэрес стала уже расплывчатым воспоминанием, и поел я с удовольствием. Мы сидели бок о бок в уголке за кухонным столом, глядя сквозь узорчатый переплет стекла, как на холмах один за другим загораются огоньки - будто маячки далекой поисковой партии. Ее голова лежала у меня на плече. Я обнимал ее за плечи, мои пальцы слепо отслеживали контуры ее лица. Мы по очереди потягивали вино из единственного бокала.
  
  - Я люблю тебя, - сказал я.
  
  - Я тоже тебя люблю. - Она поцеловала меня снизу под подбородок.
  
  Бокал понемногу пустел.
  
  - Ты сегодня занимался расследованием этих убийств, так ведь?
  
  - Да.
  
  Робин подкрепила себя большим глотком и вновь наполнила бокал.
  
  - Не переживай, - сказала она. - Я не собираюсь напрягать тебя по этому поводу. Не буду делать вид, что мне это нравится, но и не стану следить за каждым твоим шагом.
  
  Вместо благодарности я обнял ее.
  
  - В смысле, мне не хотелось бы, чтобы ты обращался со мной подобным образом, так что и сама так поступать по отношению к тебе не собираюсь.
  
  По идее, очередная декларация взаимной свободы должна была меня ободрить, но беспокойство так и осталось висеть в ее голосе, словно муха в янтаре.
  
  - Я сам за собой прослежу.
  
  - Знаю, - откликнулась Робин, слишком уж поспешно. - Ты у нас парень с головой. Вполне можешь и сам о себе позаботиться. - Она передала мне вино. - Если ты хочешь поговорить об этом, Алекс, то я слушаю.
  
  Я замешкался.
  
  - Ну давай же, не томи. Я хочу знать, что происходит.
  
  Я вкратце изложил ей события предшествующих двух дней, закончив рассказ стычкой с Энди Гутиэресом и оставив за скобками десять бурных минут с Ракель.
  
  Она слушала, взволнованная и внимательная, переварила сказанное и сказала мне:
  
  - Могу понять, почему ты не можешь все это просто бросить. Так много всего подозрительного - и никакой связующей нити...
  
  Робин была права. Это был в некотором роде гештальт[78] наоборот - целое оказывалось намного меньше суммы составляющих его частей. Того случайного набора музыкантов - водящих смычками, дующих в трубы, бьющих в барабаны, - которому сильно недоставало дирижера. Но кто, черт побери, я такой, чтобы строить из себя Орманди?[79]
  
  - Когда ты собираешься рассказать Майло?
  
  - А я и не собираюсь. Сегодня утром я с ним уже говорил, и он вообще-то предложил мне заниматься собственными делами, держаться от всего этого подальше.
  
  - Но это же его работа, Алекс. Он знает, как и что надо делать.
  
  - Милая, да Майло просто из штанов выпрыгнет, если я расскажу ему, что побывал в Ла-Каса!
  
  - Но этот бедный ребенок - который умственно отсталый... Разве Майло не мог бы что-нибудь на этот счет предпринять?
  
  Я покачал головой:
  
  - Этого недостаточно. Всему обязательно найдется какое-нибудь пристойное объяснение. У Майло есть и свои подозрения - и я готов поспорить, что они посильней, чем он мне выдает, - но он по рукам и ногам связан правилами и процедурами.
  
  - А ты нет, - тихонько проговорила Робин.
  
  - Не волнуйся.
  
  - Сам не волнуйся! Я не собираюсь пытаться тебя остановить. Я имела в виду то, что сказала.
  
  Я отпил еще вина. Горло сжалось, и вяжущая холодная жидкость подействовала успокаивающе.
  
  Она поднялась и встала у меня за спиной, положив мне руки на плечи. Это был жест поддержки, не слишком отличавшийся от того, что я предложил Ракель всего несколько часов назад. Затем протянула руку вниз и поиграла с гребешком волос, вертикально рассекающим мой живот.
  
  - Я здесь, Алекс, если ты нуждаешься во мне.
  
  - Я всегда в тебе нуждаюсь. Но не для того, чтобы втягивать тебя во всю эту свистопляску.
  
  - Для чего бы ты во мне ни нуждался, я здесь.
  
  Я поднялся со стула и притянул ее к себе, целуя в шею, уши, глаза. Робин откинула голову и подвела мои губы к теплому пульсу у основания горла.
  
  - Пойдем-ка лучше в постель, там поуютней, - сказала она.
  * * *
  
  Я включил радио и настроил его на волну KKGO[80]. Сонни Роллинз[81] извлекал из своего из саксофона какую-то текучую, как жидкость, сонату. Убавив яркость освещения, я откинул покрывало.
  
  Второй сюрприз за вечер лежал как раз там - простой узкий белый конверт без марки, частично прикрытый подушкой.
  
  - Он уже был здесь, когда ты приехала?
  
  Робин успела снять халат и теперь прижимала его к обнаженной груди, словно ища укрытия, будто конверт был живым дышащим захватчиком.
  
  - Вполне мог. Я не заходила в спальню.
  
  Я открыл его ногтем большого пальца и вытащил единственный листок белой бумаги, сложенный пополам. Ни даты, ни адреса, ни какого-либо отличительного логотипа. Просто белый бумажный прямоугольник, заполненный рукописными строчками, которые пессимистично съезжали вниз. Почерк, тесный и корявый, будто курица лапой, был мне хорошо знаком. Я уселся на край кровати и начал читать.
  
   Дорогой доктор!
  
   Пишу в надежде, что вы будете спать в ближайшем будущем в своей собственной постели и получите возможность это прочесть. Я взял на себя смелость отжать вашу заднюю дверь, чтобы войти и доставить сие послание - надо бы вам поставить замочек получше, кстати.
  
   Сегодня днем я был окончательно освобожден от обязанностей по делу Х.-Г. Сеньор капитан считает, что дело только выиграет благодаря вливанию свежей крови - безвкусный выбор слов принадлежит ему, а не мне. У меня есть серьезные сомнения относительно его истинных мотивов, но никаких рекордных детективных показателей я определенно не добился, так что не в том я положении, чтобы открывать по этому поводу дебаты.
  
   Должно быть, вид у меня при этом известии был довольно потрясенный, поскольку он вдруг проявил сочувствие и предложил мне взять отпуск, проявив хорошее знакомство с моим личным делом: зная, что я накопил очень много неиспользованного отпускного времени, он настоятельно рекомендовал мне воспользоваться им хотя бы частично.
  
   Поначалу я был не слишком-то вдохновлен этим предложением, но по зрелом размышлении оно представилось мне просто превосходным. Я уже нашел себе место под солнцем - прелестный маленький оазис под названием Уакатлан, чуть северней Гвадалахары. Кое-какие предварительные изыскания по междугородней связи открыли, что означенный городишко исключительно хорошо подходит для кого-то с моими отпускными интересами, среди коих не последнее место занимают охота и забрасывание удочек.
  
   Рассчитываю отсутствовать два или три дня.
  
   Телефонная связь там работает через пень-колоду - местные ценят уединение. Позвоню, когда вернусь. Привет Страдивариусу (Страдиваретте?), и держись подальше от всяких заморочек.
  
   Всего хорошего, Майло
  
  Я дал прочитать это Робин. Закончив, она отдала мне письмо обратно.
  
  - Так что - его все-таки вышибли из этого дела?
  
  - Да. Наверняка из-за давления извне. Но Майло едет в Мексику явно только для того, чтобы изучить прошлое Маккафри. Похоже, что когда он туда звонил, то выяснил по телефону достаточно, чтобы ему захотелось копнуть поглубже.
  
  - Он едет за спиной своего капитана.
  
  - Должно быть, чувствует, что дело того стоит.
  
  Майло, конечно, храбрый парень, но и отнюдь не святой мученик. Перспектива остаться без пенсии его столь же не вдохновляет, как и любого другого.
  
  - Тогда ты был прав. Насчет Ла-Каса.
  
  Робин забралась под простыню и натянула ее до подбородка. Поежилась, но явно не от холода.
  
  - Да. - Никогда еще собственная правота не казалась мне столь слабым утешением.
  
  Музыка из радиоприемника, которая до сих пор робко шарилась по углам, вдруг отмочила неожиданный пируэт. К Роллинзу присоединился ударник - и теперь вышлепывал тропическую зорю на своих том-томах. В голову сразу полезли всякие каннибалы и лианы, густо переплетенные змеями. Сушеные головы...
  
  - Обними меня.
  
  Я залез под одеяло рядом с ней, поцеловал ее, обнял и вообще постарался никак не выдавать своих чувств. Но все это время мыслями витал где-то совсем далеко, в полном одиночестве на каком-то замороженном куске тундры, выплывающем прямиком в открытое море.
  Глава 19
  
  В ход в вестибюль Западного педиатрического центра украшали мраморные плиты с высеченными на них именами давно почивших благотворителей. Внутри вестибюль был переполнен больными, увечными и обреченными - все варились на медленном огне в бесконечном ожидании, которое представляет собой такую же неотъемлемую часть больниц, как иглы для внутривенных инъекций и плохая еда.
  
  Матери стискивали у своих грудей туго спеленутые свертки, из-под слоев одеял вырывались вопли. Отцы грызли ногти, мудря над страховыми бланками и стараясь не думать о потере своего мужского достоинства, ставшей результатом столкновения с бюрократией. Малышня, способная ходить, ковыляла вокруг, упираясь руками в мрамор, тут же отдергивая их от холода и оставляя за собой грязные сувениры. Громкоговоритель выкликал фамилии, и избранные брели к окошку регистратуры приемного отделения. Голубоволосая дама в зелено-белой полосатой униформе больничного волонтера восседала за справочной стойкой, так же сбитая с толку, как и те, кому ей было поручено содействовать.
  
  В дальнем углу вестибюля дети и взрослые, сидя на пластиковых стульчиках, таращились в телевизор. Тот был настроен на какой-то сериал, действие которого происходило в больнице. У врачей и медсестер на экране были белоснежные, без единого пятнышка, одежды, укладки на головах, безупречные лица и зубы, которые излучали влажные искры, когда эти персонажи в медленных, негромких и рассудительных тонах вели беседы о любви и ненависти, страдании и смерти.
  
  Врачи и медсестры, которые проталкивались через толчею в вестибюле, в большинстве своем куда больше походили на нормальных людей - помятые, раздраженные, с заспанными глазами. Те, что входили, врывались сюда, реагируя на сигналы пейджеров и срочные телефонные звонки. Те, что выходили, проделывали это с проворством сбегающих из тюрьмы заключенных, опасающихся, что в последний момент их перехватит охрана.
  
  На мне был белый халат с больничным пропуском, а в руках портфель, когда автоматические двери разъехались передо мной, а красноносый охранник лет за шестьдесят приветливо кивнул:
  
  - Здравствуйте, доктор.
  
  Войдя в лифт, я спустился в полуподвал вместе с унылой чернокожей парой лет за тридцать и их сыном, чахлым девятилеткой в инвалидном кресле. В бельэтаже к нам присоединилась лаборантка - молодая толстуха с корзиной шприцов, игл, резиновых трубок и стеклянных пробирок, полных рубинового жизненного сиропа. Родители мальчишки в каталке с тоской посмотрели на кровь; ребенок отвернулся к стене.
  
  Об окончании поездки возвестил встряхивающий толчок. Нас изрыгнуло в тускло-желтый коридор. Мои попутчики свернули направо, в сторону лаборатории. Я двинулся в другую сторону, подошел к двери с надписью 'Архив историй болезни', открыл ее и вошел.
  
  Со времени моего ухода здесь практически ничего не изменилось. Мне пришлось повернуться боком, чтобы пролезть в узкий проход, прорезанный в набитых медкартами стеллажах высотой от пола до потолка. Никакого тебе компьютера, никакой попытки привлечь высокие технологии, чтобы привести в связную систему десятки тысяч обтрепанных картонных папок. Больницы - это консервативные институты, и прогресс приветствуют не более, чем собака приветствует чесотку.
  
  В конце прохода маячила серая стена. Вплотную к ней восседала сонного вида молодая филиппинка, читая гламурный журнал.
  
  - Вам чем-нибудь помочь?
  
  - Да. Я доктор Делавэр. Мне нужно достать карточку одного моего пациента.
  
  - Вы могли попросить свою секретаршу позвонить нам, и мы бы вам ее отправили.
  
  Ну конечно. Через две недели.
  
  - Рад это слышать, но мне нужно взглянуть на нее прямо сейчас, а моей секретарши еще нет на месте.
  
  - Как фамилия пациента?
  
  - Адамс. Брайан Адамс.
  
  Помещение было разделено по алфавитному принципу. Я выбрал фамилию, которая направила бы ее в дальний конец, к секции 'А - К'.
  
  - Если вы заполните вот эту форму, я сразу вам ее выдам.
  
  Я заполнил бланк, с поразительной легкостью подделав официальный документ. Девушка даже не удосужилась заглянуть в него и сразу же бросила в разделенный на узкие отсеки металлический ящик. Когда она ушла и скрылась за стеллажами, я метнулся к стороне 'Л - Я', порылся среди 'Н' - и нашел, что искал. Потихоньку сунул это в портфель и вернулся.
  
  Она пришла через несколько минут.
  
  - У меня тут три Брайана Адамса, доктор. Который ваш?
  
  Я сделал вид, будто внимательно изучаю карточки, и выбрал одну наугад.
  
  - Вот этот.
  
  - Если вы подпишете вот тут, - она вытащила еще один бланк, - я разрешу вам забрать ее на сутки.
  
  - В этом нет нужды. Я посмотрю ее прямо тут.
  
  Напустив на себя ученый вид, я пролистал историю болезни Брайана Адамса, одиннадцати лет, принятого для плановой тонзиллэктомии[82] пять лет назад, поцокал языком, покачал головой, накарябал в блокноте несколько бессмысленных пометок и отдал карточку обратно.
  
  - Спасибо. Вы очень помогли.
  
  Она не ответила, уже вернувшись в мир косметического камуфляжа и одежды, разработанной специально для садоинтеллектуалов.
  
  Я нашел пустой кабинет дальше по коридору, прямо рядом с моргом, запер дверь изнутри и сел, чтобы изучить финальные хроники Гэри Немета.
  
  Последние двадцать два часа своей жизни мальчишка провел в палате интенсивной терапии Западного педиатрического - ни секунды из них в сознании. С медицинской точки зрения дело было ясное: безнадежен. Принявший его интерн вел записи аккуратно и скрупулезно, снабдив их ярлыком 'Авто vs. Пешеход', что на причудливом лексиконе медицины делало трагедию похожей на спортивное состязание.
  
  Немет поступил по 'Скорой', весь избитый и переломанный, с пробитым черепом; все функции, кроме основных физиологических, отсутствовали. И все же, чтобы отсрочить неизбежное, были потрачены тысячи долларов и заполнено достаточное количество страниц, чтобы создать медицинскую карту толщиной с телефонный справочник. Я пролистал их: заметки медсестер, с их обязательным учетом принятого и выданного наружу, где живой еще ребенок сократился до кубических сантиметров телесных жидкостей, графики аппаратуры жизнеобеспечения, записи о прогрессе - довольно жестокая шутка, - заключения нейрохирургов и неврологов, нефрологов, радиологов и кардиологов, результаты анализов крови, рентгеновские снимки, сведения о сканировании, шунтировании, наложенных швах, внутривенных вливаниях, парентеральном питании, респираторной терапии и, наконец, вскрытии.
  
  Изнутри к обложке был приколот степлером рапорт шерифа - еще один образец жаргонистического редукционизма. На этом столь же заумно-упрощенном диалекте Гэри Немет именовался 'П' - потерпевший.
  
  'П' был сбит со спины, когда шел по Малибу-Кэньон-роуд незадолго до полуночи. Он был босиком, в пижаме - желтой, педантично отмечалось в рапорте. Следы торможения отсутствовали, что привело оставившего рапорт помощника шерифа к заключению, что удар был значительной силы. Судя по расстоянию, на которое протащило тело, скорость транспортного средства в момент наезда составляла от сорока до пятидесяти миль в час.
  
  Остальное представляло собой чистую канцелярщину, картонную закуску для какого-то центрального компьютера.
  
  Это был крайне депрессивный документ. Ничего в нем меня не удивило. Даже тот факт, что частным педиатром, официально указанным в качестве лечащего врача Гэри Немета и собственноручно подписавшим свидетельство о смерти, оказался Лайонел Уиллард Тоул, доктор медицины.
  
  Я подсунул карточку под стеллаж с рентгеновскими кассетами и направился к лифту. Двое одиннадцатилеток ускользнули из палаты и затеяли параллельные гонки на инвалидных колясках. Они с воплями пронеслись мимо, мотая над собой трубками капельниц, словно лассо, и мне пришлось уклониться, чтобы избежать столкновения.
  
  Я уже потянулся к кнопке лифта, когда меня вдруг окликнули по имени.
  
  - Эй, Алекс!
  
  Это был главврач, который болтал с парой интернов. Оставив их, он двинулся в мою сторону.
  
  - Привет, Генри.
  
  С тех пор как мы последний раз виделись, он набрал несколько фунтов - щеки нависали прямо над воротничком рубашки. Цвет лица у него был нездорово румяный. Из нагрудного кармана торчали три сигары.
  
  - Какое совпадение! - сказал он, протягивая мне пухлую руку. - Я только собирался тебе звонить.
  
  - Да ну? Насчет чего?
  
  - Давай поговорим у меня в кабинете.
  
  Он плотно закрыл дверь и бросился к своему месту за письменным столом.
  
  - Ну как дела, сынок?
  
  - Отлично.
  
  Папа.
  
  - Так-так. - Он вытащил из кармана сигару и мастурбирующими движениями принялся растирать ее целлофановую обертку. - Не собираюсь ходить вокруг да около, Алекс. Ты знаешь, это не мой способ. Всегда выходить вперед и прямо говорить, что у меня на уме, - вот моя философия. Чтобы люди сразу поняли мою позицию.
  
  - Внимательно слушаю.
  
  - Да. Гм. Не буду вертеть и скажу прямо. - Он всем телом подался ко мне - собравшись то ли блевануть, то ли придать своим словам доверительности. - Я тут... Мы тут получили жалобу насчет твоего профессионального поведения.
  
  Он откинулся в кресле в довольном ожидании - будто мальчишка, который поджег петарду и предвкушает момент, когда она наконец бабахнет.
  
  - Уилл Тоул?
  
  Его брови резко взлетели вверх. Никакого 'бабах' не последовало, так что они вновь опустились вниз.
  
  - Так ты в курсе?
  
  - Считайте это обоснованным предположением.
  
  - Да, в общем, ты прав. Он поднял большой шум по поводу гипноза, который ты провел, или еще какой-то подобной фигни.
  
  - Он полон дерьма, Генри.
  
  Его пальцы все так же теребили целлофан. Интересно, подумал я, сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз оперировал.
  
  - Я понимаю твою точку зрения. Однако Уилл Тоул - человек далеко не последний, и его слова не стоит воспринимать как пустую болтовню. Он требует расследования, чего-то вроде...
  
  - Охоты на ведьм?
  
  - Вы ничуть не упрощаете ситуацию, молодой человек.
  
  - Я ничем не обязан Тоулу или кому-то еще. Я в отставке, Генри, или вы забыли? Проверьте, когда я в последний раз получал тут зарплату.
  
  - Я вовсе не хочу сказать...
  
  - А я хочу сказать, что если у Тоула что-то на меня есть, то пусть он все выложит перед советом по здравоохранению. Я в любой момент готов обменяться обвинениями. Гарантирую, что это будет весьма поучительный опыт для всех, кого это касается.
  
  Он вкрадчиво улыбнулся.
  
  - Ты мне нравишься, Алекс. Я тебе все это рассказываю, просто чтобы тебя предостеречь.
  
  - Предостеречь от чего?
  
  - Семья Уилла Тоула пожертвовала сотни тысяч долларов на эту больницу. Они, вполне возможно, оплатили и стул, на котором ты сейчас сидишь.
  
  Я встал.
  
  - Спасибо за предостережение.
  
  Его маленькие глазки затвердели. Сигара сломалась у него в пальцах, рассыпая по столу табачные крошки. Он опустил взгляд на свое потерянное средство релаксации, и на миг мне показалось, что он вот-вот разразится слезами. На кушетке психоаналитика он доставил бы немало веселых минут.
  
  - Ты не настолько независим, как думаешь. Есть еще вопрос твоих больничных привилегий[83].
  
  - Вы хотите сказать, что, поскольку Тоул на меня жалуется, я рискую потерять право практиковать здесь?
  
  - Я хочу сказать: не поднимай волны. Позвони Уиллу, попробуй как-то исправить ситуацию. Он неплохой парень. Вообще-то у вас обоих очень много общего. Он специалист по...
  
  - Бихевиоральной педиатрии. Знаю. Генри, я слышал его строй, и мы не играем в одном оркестре.
  
  - Запомни это, Алекс, - статус психологов среди медицинского персонала всегда был довольно зыбким.
  
  На ум сразу пришел тот его старый спич. Что-то насчет важности человеческого фактора и его сочетания с современными веяниями в медицине. Я уже подумывал, не бросить ли ему его собственные слова в лицо. Но потом посмотрел на это лицо и понял, что все равно без толку.
  
  - Это всё?
  
  У него не нашлось что сказать. Люди его типа редко находят нужные слова, когда беседа выходит за пределы банальностей, двусмысленностей и угроз.
  
  - Хорошего дня, доктор Делавэр, - сказал он.
  
  Я молча удалился, закрыв за собой дверь.
  * * *
  
  Вестибюль уже очистился от пациентов и теперь был заполнен группой посетителей из какой-то женской волонтерской группы. На красивых лицах хорошо одетых дамочек ясно читались старые деньги и хорошее воспитание - подросшие девочки из закрытого университетского клуба. Они восторженно внимали какому-то лакею из администрации, который выдавал им заготовленную байку про то, как больница стоит на передовом крае медицинского и гуманитарного прогресса, кивали и всячески пытались не выдавать, насколько им боязно.
  
  Лакей прогонял что-то на тему, что дети - это ресурс будущего. Все, что мне пришло в тот момент на ум, это что юные кости растут лишь в качестве зерна для чьей-то мельницы.
  
  Я отвернулся и отправился назад к лифту.
  
  Третий этаж больницы вмещал массу административных офисов, скомпонованных в форме опрокинутой буквы 'Т' - отделанных темным деревом и устланных чем-то похожим по цвету и консистенции на лесной мох. Отдел кадров медицинского персонала располагался в самом низу стебелька этой 'Т', в многокомнатном офисе со стеклянными перегородками и видом на Голливудские холмы. Элегантная блондинка за длинным письменным столом была не из тех людей, с которыми я особо жаждал повидаться, но я все-таки подтянул галстук и вошел.
  
  Она подняла взгляд, прикинула - узнавать, не узнавать? - после чего передумала и одарила меня величественной улыбкой. Протянула руку с властной манерой человека, который так долго сидит на одном и том же месте, что полностью проникся иллюзией собственной незаменимости.
  
  - Доброе утро, Алекс.
  
  Ногти у нее были длинные и с таким толстым слоем перламутрового лака, словно на него ушел улов целой флотилии ловцов жемчуга. Я взял ее руку и пожал с той бережностью, к которой та, безусловно, взывала.
  
  - Кора.
  
  - Как славно, что вы зашли. Давненько вас не было видно.
  
  - Да, давно.
  
  - Что, решили вернуться? Я вроде слышала, вы вышли в отставку?
  
  - Нет, не решил. И да, вышел.
  
  - Наслаждаетесь свободой? - Она одарила меня еще одной улыбкой. Да, волосы ее стали еще более блондинистыми, а прическа еще более вульгарной, фигура несколько расплылась, но, упакованная в зеленоватый трикотаж, который устрашил бы кого-нибудь не столь героических пропорций, выглядела она по-прежнему первоклассно.
  
  - Наслаждаюсь. А вы?
  
  - Да вот, как видите - все тем же самым делом занимаюсь. - Кора вздохнула.
  
  - Наверняка потому, что отлично с ним справляетесь.
  
  На мгновение мне показалось, что лесть была ошибкой. Ее лицо посуровело, и на нем появилось несколько новых морщинок.
  
  - Мы-то знаем, - продолжал я, - на ком тут на самом деле все держится.
  
  - Ой, да ладно! - Она притворно отмахнулась наманикюренной ручкой - словно веером, украшенным мелкими ракушками по краям.
  
  - Вот уж точно не на врачах. - Я едва сдержался, чтобы не добавить 'дружочек'.
  
  - Скажете тоже! Просто удивительно - двадцать лет проучились, а здравого смысла... Я всего лишь бессловесный раб на зарплате, хотя и вправду знаю, где тут и что.
  
  - Как-то не могу представить вас в роли рабыни, Кора.
  
  - Ну, я не знаю... - Ресницы, густые и черные, как вороньи перья, целомудренно опустились.
  
  Ей было уже хорошо за сорок, и в безжалостном свете люминесцентных трубок были прекрасно видны все эти года до последнего. Но Кора была неплохо сложена и по-прежнему довольно миловидна - одна из тех женщин, что сохраняют очертания юности, а не текстуру. Когда-то, сто лет назад, она и вовсе казалась мне девчонкой, веселой и упругой, когда мы с ней кувыркались на полу архива с историями болезни. Это был чисто одноразовый перепихон, за которым сразу же последовал взаимный бойкот. А теперь она опять вовсю флиртовала - память очистилась с ходом времени.
  
  - Вас тут не обижают? - спросил я.
  
  - Да вроде жить можно. Хотя сами знаете, что за публика эти врачи.
  
  В ответ я лишь ухмыльнулся.
  
  - Я тут вроде мебели, - сказала Кора. - Если они надумают переезжать в другой офис, то прихватят меня вместе со столами и стульями.
  
  Я оглядел ее тело с ног до головы.
  
  - Не думаю, что кто-нибудь примет вас за мебель.
  
  Кора нервно рассмеялась и смущенно прикоснулась к своим волосам.
  
  - Спасибо.
  
  Вынужденная взглянуть на себя со стороны, она, видно, осталась недовольна увиденным, поскольку быстро переключила внимание на меня.
  
  - Так зачем пожаловали?
  
  - Да вот, подчищаю концы - несколько историй болезни надо закрыть, бумажки кое-какие написать... И с почтой разобраться. Запутался уже, кому отвечал, кому нет... По-моему, я получал извещение о просрочке уплаты больничного сбора.
  
  - Не припомню, чтобы я вам такое посылала - наверное, кто-то из девочек... Меня не было месяц. Ложилась на операцию.
  
  - Жаль это слышать, Кора. Всё в порядке?
  
  - Женские проблемы. - Она улыбнулась. - Они сказали, что все обойдется.
  
  Выражение ее лица говорило, что, по ее мнению, 'они' были низкими лжецами.
  
  - Рад слышать.
  
  Мы сцепились взглядами. На какую-то секунду мне показалось, что Кора опять выглядит лет на двадцать - невинной и подающей надежды. Она повернулась ко мне спиной, словно желая законсервировать этот образ у меня в голове.
  
  - Давайте посмотрю ваше личное дело.
  
  Кора встала, выдвинула ящик черного лакированного канцелярского шкафа и положила на стол синюю папку.
  
  - Нет, - сказала она. - У вас все уплачено. Через пару месяцев получите извещение за следующий год.
  
  - Спасибо.
  
  - Не за что.
  
  Она вернула папку на место.
  
  - Как насчет кофейку? - небрежно спросил я.
  
  Кора посмотрела на меня, потом на часы.
  
  - Перерыв у меня только в десять... Но какого черта, живем только раз, точно?
  
  - Точно.
  
  - Дайте я только загляну в комнату для девочек и немножко освежусь.
  
  Она взбила волосы, подхватила сумочку и вышла из кабинета в туалет на противоположной стороне коридора.
  
  Когда я увидел, что дверь закрылась, то сразу метнулся к канцелярскому шкафу. Ящик, который она выдвигала, был обозначен 'Медперсонал А - Г'. Двумя ящиками ниже я нашел то, что мне требовалось. Находка сразу же полетела в старый портфель.
  
  Когда Кора вышла - взволнованная, розовая, симпатичная и пахнущая пачулями, - я уже ожидал ее возле двери. Подставил ей руку, и она взяла меня за локоть.
  
  За больничным кофе я слушал ее рассказы. Про ее развод - семилетнюю рану, которая никогда не заживет, - дочку-подростка, сводящую ее с ума, наступая ровно на те же грабли, на которые она сама наступала в юности, проблемах с машиной, равнодушии начальства и вообще про то, сколько в жизни всяких несправедливостей.
  
  Это было странное чувство - впервые по-настоящему узнавать женщину, в чье тело ты когда-то входил. Современные ритуалы спаривания - это прежде всего зашифрованная словесная игра, полная недомолвок и недосказанностей, и в ее горестных рассказах было куда больше интимности, чем в банальном раздвигании ног.
  
  Мы расстались друзьями.
  
  - Заскакивай как-нибудь, Алекс.
  
  - Обязательно.
  
  Я пошел к автостоянке, дивясь той легкости, с какой мне удалось нацепить плащ двуличности. Чем я всегда перед собой гордился, так это своей безукоризненной честностью. Но за последние три дня отлично овладел искусством тайной кражи, подглядывания, умалчивания правды, беспардонного вранья и манипулирования чужими эмоциями ради собственной выгоды.
  
  Должно быть, ко всему этому у меня давно был тайный талант.
  
  Я поехал в один уютный итальянский кабачок в Западном Голливуде. Ресторан только что открылся, и я был совсем один в своей кабинке в дальнем углу. Заказал телятину в винном соусе, лингвини с маслом и чесноком на гарнир и бутылку 'Курз'.
  
  Шаркающий официант принес пиво. В ожидании еды я открыл портфель и изучил свою добычу.
  
  Личное дело Тоула состояло из более чем сорока страниц. Большинство из них представляли собой ксерокопии его дипломов, сертификатов и наград. Автобиография представляла собой двадцать страниц бахвальства, практически не подкрепленного научными публикациями - он выступил соавтором одного коротенького доклада, когда был интерном, и с тех пор ничего, - и заполненного в основном ссылками на всякие теле- и радиоинтервью и выступления перед активистами церковных приходов, волонтерами Ла-Каса и других подобных организаций. И все же Тоул был полным клиническим профессором в медицинской школе. Вот вам и недостаток академического рвения!
  
  Официант принес салат и корзинку с хлебом. Одной рукой я подхватил салфетку, другой стал возвращать папку в портфель, как вдруг что-то на первой странице резюме привлекло мое внимание.
  
  В графе 'высшее образование' он указал Джедсон-колледж, Бельвью, штат Вашингтон.
  Глава 20
  
  Приехав домой, я позвонил в 'Лос-Анджелес таймс' и попросил к телефону Неда Бьонди из редакции городских новостей. Бьонди играет там первую скрипку - низенький нервный тип прямо из 'Первой полосы'[84]. Несколько лет назад я лечил его дочь-подростка от нервной анорексии. Журналистская зарплата - в сочетании со склонностью регулярно ставить не на ту лошадь в Санта-Анита - не позволяла ему вовремя оплачивать лечение, но девчонка действительно дошла до ручки, и я не стал муссировать этот вопрос. Ему понадобилось целых полтора года, чтобы закрыть долг. Его дочь успешно оправилась - после того как я несколько месяцев слой за слоем счищал с нее корку самоненавистничества, на удивление окостеневшую для человека всего семнадцати лет от роду. Я хорошо ее помнил: долговязую темненькую девчушку в обтягивающих шортах и футболках, которые лишь подчеркивали скелетоподобное состояние ее тела, - девчушку с пепельным лицом и тонкими, как тростинки, ножками, чьи глубокие, темные периоды задумчивого молчания иногда вдруг перемежались неожиданными всплесками гиперактивности, во время которых она была готова выступить в любом виде олимпийских состязаний на три калории в день.
  
  Я устроил ее госпитализацию в Западный педиатрический, в котором она провела две недели. Это, плюс месяцы психотерапии, наконец-то проняло ее, позволив найти общий язык с матерью, которая была слишком красива, с братом, который был излишне атлетичен, и отцом, который был чересчур остроумен...
  
  - Бьонди.
  
  - Нед, это Алекс Делавэр.
  
  Ему понадобилась секунда, чтобы узнать меня только по имени, без титула.
  
  - Доктор! Как вы?
  
  - Хорошо. Как Энн-Мари?
  
  - Отлично. Заканчивает первый курс в Уитон-колледже - в Бостоне. Пока что в основном на пятерки, хотя из-за нескольких четверок тоже не паникует. Относится к себе по-прежнему слишком сурово, но вроде как понемногу приспосабливается к взлетам и падениям жизни, как вы это называете. Вес стабильно держится - ровно сто два фунта[85].
  
  - Превосходно. Передавайте привет, когда будете с ней разговаривать.
  
  - Обязательно передам. Молодец, что позвонили.
  
  - Ну, вообще-то это нечто большее, чем диспансерное наблюдение.
  
  - Да? - В голосе его появилась лисья острота. У того, кто зарабатывает себе на жизнь, заглядывая за запертые двери, перцептивная вигильность уже на уровне рефлекса.
  
  - Хочу попросить об одной услуге.
  
  - Выкладывайте.
  
  - Сегодня вечером я лечу на север, в Сиэтл. Мне нужно добыть кое-какие академические справки из небольшого колледжа в тамошних краях. Джедсона.
  
  - Эй, это несколько не то, на что я рассчитывал! Я думал, вам нужно пропиарить какую-нибудь книжку в воскресном выпуске или что-нибудь в этом духе... А это звучит серьезно.
  
  - Это и в самом деле так.
  
  - Джедсон... Знаю его. Энн-Мари собиралась поступать туда - мы решили, что маленький колледж будет меньше на нее давить, - но там на тридцать процентов дороже, чем в Уитоне, Риде или Оберлине, и по деньгам они не двигаются. А на что вам их справки?
  
  - Не могу сказать.
  
  - Доктор! - Нед расхохотался. - Пардон за выражение, но вы как та баба - дразните, а не даете. Совать нос не в свои дела - это моя профессия. Потрясите передо мной чем-нибудь странным и интригующим, и у меня тут же встает.
  
  - А с чего вы взяли, что тут есть что-то странное?
  
  - Доктора, которые хотят пролезть в закрытые архивы, - уже само по себе странно. Обычно это к мозгоправам пытаются залезть, если мне память не изменяет.
  
  - Я не могу сейчас вдаваться в подробности, Нед.
  
  - Я хорошо умею хранить секреты, док.
  
  - Нет. Не сейчас. Просто доверьтесь мне. Как раньше.
  
  - Это удар ниже пояса, док.
  
  - Знаю. И не стал бы бить вас под ложечку, если б это не было так важно. Мне действительно нужна ваша помощь. Я тут вроде как напал на что-то - а может, и нет. Если это так, вы будете первым, кто про это узнает.
  
  - Что-то крупное?
  
  Я на секунду задумался.
  
  - Возможно.
  
  - О'кей. - Бьонди вздохнул. - Так чего вы от меня хотите?
  
  - Мне нужна возможность на вас сослаться. Если кто-то позвонит, просто подтвердите мою историю.
  
  - И что за история?
  
  Он выслушал.
  
  - Да вроде все достаточно безобидно. Конечно, - жизнерадостно добавил Нед, - если вы спалитесь, то я наверняка останусь без работы.
  
  - Я буду осторожен.
  
  - Угу. Да ладно - я давно уже мечтаю получить золотые часы от благодарных коллег.
  
  Наступила пауза - словно Бьонди фантазировал, что будет делать после отставки. Очевидно, увиденное ему пришлось не по вкусу, поскольку когда он вновь вернулся на линию, то принялся с новым пылом жаловаться на репортерский приапизм[86]:
  
  - Да я же с ума сойду, гадая, что тут да как! Вы точно не хотите хотя бы намекнуть, что затеваете?
  
  - Увы - не могу, Нед.
  
  - Ну хорошо, хорошо! Ладно, прядите свою пряжу и держите меня в голове, когда свяжете свитер.
  
  - Обязательно. Спасибо.
  
  - Ой, блин, только не надо меня благодарить; мне по-прежнему жутко неловко, что я столько времени с вами расплачивался! Сейчас смотрю на свою малышку - и вижу розовощекую, улыбающуюся молодую даму, настоящую красавицу. Она все еще худовата на мой вкус, но всяко не ходячий труп, как раньше. Она теперь нормальная - по крайней мере, насколько я могу судить. Она теперь умеет улыбаться. Я ваш должник, доктор.
  
  - Держитесь, Нед.
  
  - Вы тоже.
  
  Я повесил трубку. Слова благодарности Бьонди заставили меня на миг усомниться в своевременности похорон моей профессиональной карьеры. Но потом я подумал об окровавленных трупах, и сомнение, не успев даже размять ноги, опять послушно полезло в заднюю дверь катафалка.
  * * *
  
  Потребовалось несколько фальстартов и остановок, чтобы выйти на нужного человека в Джедсон-колледже.
  
  - Отдел общественных связей, миз Доплмайер.
  
  - Миз Доплмайер, это Алекс Делавэр. Я корреспондент 'Лос-Анджелес таймс'.
  
  - Чем могу служить, мистер Делавэр?
  
  - Я готовлю материал про небольшие колледжи на Западе - с упором на учебные заведения, которые не слишком хорошо известны, но тем не менее обеспечивают весьма высокий уровень образования. Клермонт, Оксидентал, Рид и так далее. Мы бы хотели включить в этот перечень и Джедсон.
  
  - О, в самом деле? - Она явно удивилась, словно бы впервые кто-то оценил уровень образования в Джедсоне как весьма высокий. - Это было бы очень хорошо, мистер Делавэр. Буду рада прямо сейчас поговорить с вами и ответить на любые вопросы, которые могут у вас возникнуть.
  
  - Вообще-то это не совсем то, что я задумал. Я нацелен на несколько более личный подход. Мой редактор заинтересован не столько в статистике, сколько, так сказать, в живой картинке. Основной лейтмотив статьи в том, что небольшие колледжи предлагают тот градус личного контакта - я бы даже сказал, интимности, - которого так не хватает в больших университетах.
  
  - Совершенно с вами согласна.
  
  - Так что я лично посещаю кампусы и беседую с персоналом и студентами - набираюсь личных впечатлений. Исповедую, так сказать, импрессионистский подход.
  
  - Прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Хотите, что называется, добавить человечинки.
  
  - Вот именно. Вы просто изумительно выразили мою мысль.
  
  - Я два года проработала в одном специализированном издании в Нью-Джерси.
  
  В глубине души каждого пиарщика прячется журналистский гомункул, нетерпеливо ждущий, когда его выпустят, чтобы оглушительно гаркнуть в ухо всему миру: 'Ура, сенсация, мы первые!'
  
  - А-а, родственная душа...
  
  - Ну, с журналистикой я вообще-то уже рассталась, хотя и в самом деле время от времени подумываю вернуться.
  
  - Это не способ разбогатеть, но эта профессия позволяет мне ощутить, что я действительно живу полной жизнью, миз Доплмайер.
  
  - Маргарет.
  
  - Маргарет. Я планирую сегодня вечером прилететь, и вот подумываю, нельзя ли мне завтра заехать и нанести вам визит.
  
  - Дайте проверю. - Я услышал шуршание бумаги. - Как насчет одиннадцати?
  
  - Отлично.
  
  - Не хотите, чтобы я как-то специально подготовилась?
  
  - Первое, на что мы смотрим, - это что происходит с выпускниками небольших колледжей. Мне было бы интересно послушать про каких-нибудь ваших заметных питомцев. Врачей, адвокатов - такого вот все рода.
  
  - У меня еще не было возможности всесторонне ознакомиться с реестром выпускников - я здесь всего несколько месяцев. Но я поспрашиваю и выясню, кто вам может помочь.
  
  - Буду вам очень признателен.
  
  - Как с вами в случае чего можно связаться?
  
  - Я-то в основном мотаюсь. Но если что, всегда можно передать что-нибудь через моего коллегу в 'Таймс', Эдварда Бьонди.
  
  Я дал ей телефона Неда.
  
  - Очень хорошо. Договорились - завтра в одиннадцать. Колледж расположен в Бельвью, совсем недалеко от Сиэтла. Вы знаете, где это?
  
  - На восточной стороне озера Вашингтон?
  
  Много лет назад, выступая в качестве приглашенного лектора в Вашингтонском университете, я не раз бывал дома у представителя принимающей стороны в Бельвью. Запомнилась эта местность как спальный район верхушки среднего класса - район агрессивно модернистских домов, четко очерченных лужаек и приземистых торговых центров, занятых лавками дорогих деликатесов, антикварными галереями и галантерейными магазинами с заоблачными ценами.
  
  - Совершенно верно. Если поедете из центра, выезжайте по шоссе один-пять на пятьсот двадцатую, которая уходит на понтонный мост Эвергрин-пойнт. Как переедете по мосту на восточный берег, сразу сворачивайте к югу возле парка Фейрвезер и так и поезжайте вдоль берега. Джедсон - в Мейденбауэр-бэй, прямо по соседству с яхт-клубом. Я на первом этаже Креспи-холла. Вы останетесь на обед?
  
  - Пока не знаю. Как время разложится.
  
  И что я найду.
  
  - Я кое-что приготовлю для вас, просто на всякий случай.
  
  - Вы так добры, Маргарет...
  
  - Для собрата-журналиста - все, что угодно, Алекс.
  * * *
  
  Следующей я позвонил Робин. Ей понадобилось девять гудков, чтобы ответить.
  
  - Привет. - Она запыхалась. - У меня большая пила работала, не слышала. Что случилось?
  
  - Мне надо отъехать на пару деньков.
  
  - На Таити, без меня?
  
  - Не столь романтично. В Сиэтл.
  
  - О! Детективная работа?
  
  - Назовем это биографическим исследованием.
  
  Я сообщил ей, что Тоул учился в Джедсоне.
  
  - А ты действительно преследуешь этого типа!
  
  - Это он меня преследует. Когда сегодня утром я был в Западном педиатрическом, Генри Брук перехватил меня в коридоре и продемонстрировал не слишком-то прикрытую версию старого доброго выкручивания рук. Похоже, что Тоул обсуждает мою этику на публике. Постоянно вылезает на поверхность, словно поганка после дождя. У них с Крюгером одна альма-матер - вот потому-то мне и захотелось побольше узнать про увитые плющом залы Джедсона.
  
  - Давай я поеду с тобой.
  
  - Нет. Это чисто деловая поездка. Я возьму тебя в настоящий отпуск, когда все это закончится.
  
  - Ладно, - неохотно произнесла Робин. - Буду скучать по тебе.
  
  - Я тоже буду скучать. Я люблю тебя. Береги себя.
  
  - Ты тоже. Люблю тебя, милый. Пока-пока!
  
  - Пока!
  * * *
  
  Сев на десятичасовой рейс в международном аэропорту Лос-Анджелеса, ровно в 23:25 я уже приземлился в аэропорту Сиэтл-Такома. У стойки 'Хертц' забрал ключи от прокатной 'Новы'. Это, конечно, не 'Севиль', но радиоприемник с FM-диапазоном тут имелся, и кто-то оставил его на волне станции, передающей классическую музыку. Из динамика на приборной панели медленно полилась органная фуга Баха в минорном ключе, и я не стал ее выключать - музыка вполне соответствовала моему настроению. Я подтвердил свою бронь в 'Уэстине', выехал из аэропорта, вырулил на автостраду 'Интерстейт' и направился к центру Сиэтла.
  
  Небо было холодным и твердым, как вороненая сталь пистолета. Через несколько минут после того, как я двинулся в путь, пистолет доказал, что заряжен: выстрелил громом и молнией, и с неба полилась вода. Вскоре уже вовсю бушевал один из этих злобных северо-западных ливней, который превратил многие мили автострады в одну сплошную автомойку самообслуживания.
  
  - Добро пожаловать на тихоокеанский Северо-Запад, - пробормотал я про себя.
  
  По обе стороны дороги непроницаемыми рядами росли сосны, элегантные и пушистые. Освещенные светом звезд рекламные плакаты рекламировали сельские мотели и закусочные, предлагающие 'завтрак лесоруба'. Если не считать длинных лесовозов, стонущих под грузом бревен, я был единственным путешественником на всей дороге. Подумалось, как хорошо было бы сейчас направляться в какую-нибудь уютную бревенчатую избушку: рядом со мной Робин, багажник набит рыболовными снастями и провизией... Я почувствовал внезапный укол одиночества и жаждал человеческого контакта.
  
  Доехал я до центра вскоре после полуночи. Отель 'Уэстин' вздымался передо мной, будто гигантская медицинская пробирка из стекла и стали над темной лабораторией города. Мой номер на семнадцатом этаже оказался вполне приличным, с видом на залив Пьюджет-саунд и порт на западе и озеро Вашингтон и острова на востоке. Стряхнув туфли, я растянулся на кровати - усталый, но слишком взвинченный, чтобы уснуть.
  
  Включив телевизор, застал конец заключительного выпуска новостей по какому-то местному каналу. Ведущий с деревянной челюстью и бегающими глазами совершенно обезличенно излагал события дня, с одинаковым выражением вещая о массовом убийстве в Огайо и о результатах хоккейного матча. Я оборвал его на полуслове, выключил свет, в темноте разделся и таращился на огоньки причала, пока не провалился в сон.
  Глава 21
  
  От прибрежной дороги кампус Джедсона ограждала тысяча ярдов густого, как джунгли, леса. В одном месте лес раздавался, уступая место двум каменным колоннам с высеченными на них римскими цифрами - началу мощеной дороги, ведущей к центру студгородка. Дорога заканчивалась круглым кольцом с рябыми солнечными часами под огромной сосной по центру.
  
  На первый взгляд Джедсон напоминал один из тех маленьких колледжей на Востоке, которые всеми силами стремятся походить на карликовые Гарварды. Здания из выветренного кирпича щеголяли каменными и мраморными карнизами, сланцевыми и медными крышами - построенные в ту эпоху, когда труд был дешев, а замысловатая лепнина, огромные арки, горгульи и богини были в порядке вещей. Даже плющ, что спадал со сланцевых шпилей и облизывал кирпич - фигурно выстриженный, чтобы обойти глубоко утопленные окна с узорчатыми переплетами, - выглядел вполне натурально.
  
  Кампус, оказавшийся совсем крошечным - разве что в половину квадратной мили, изобиловал прячущимися в тени деревьев горками, обсаженными рядами дубов, сосен, ив, вязов и берез, и выложенными мрамором площадками с каменными скамейками и бронзовыми памятниками. Все очень традиционно, пока вы не посмотрите на запад и не увидите стерильные газоны, спускающиеся к гавани частного яхт-клуба за ними. У причалов стояли обтекаемые, с тиковыми палубами посудины от пятидесяти футов и крупнее, увешанные экранами сонаров и радаров и ощетинившиеся пучками антенн: явно двадцатый век, вне всяких сомнений, Восточное побережье.
  
  Дождь перестал, и из-под угольно-серых складок неба выпал желтый треугольник солнечного света. В нескольких милях от гавани армада парусных яхт нарезала воду, похожую на смятую станиоль. Лодки вроде как репетировали какого-то рода церемонию, поскольку все друг за другом огибали один и тот же буй и тут же разворачивали возмутительно яркие спинакеры[87] - оранжевые, пурпурные, алые и зеленые, словно хвостовые перья выводка тропических птиц.
  
  На справочной стойке лежала закатанная в пластик карта, и я сверился с ней, чтобы определить местонахождение Креспи-холла. Проходящие мимо студенты казались довольно тихой публикой - большей частью круглолицые, розовощекие и льноволосые, с цветом глаз в пределах одного и того же спектра, от светло-голубого до темно-синего. Дорогие, но будто откуда-то из эпохи Эйзенхауэра прически. Брюки сплошь с манжетами, на пенни-лоферах действительно сияют пенни, а аллигаторов на рубашках с лихвой хватает на еще один Эверглейдс[88]. Адепт евгеники[89] испытал бы гордость при виде прямых спин, крепких мышц и надменно поджатых губ этих отпрысков фамильных поместий. Я почувствовал себя так, будто умер и угодил прямиком в Арийский Рай.
  
  Креспи-холл оказался трехэтажным ромбоидом с ионическими колоннами из покрытого варикозными венами мрамора. Отдел общественных связей прятался за дверью из красного дерева, обозначенной золотыми трафаретными буквами. Когда я ее открыл, она ощутимо скрипнула.
  
  Маргарет Доплмайер выглядела как одна из тех долговязых костлявых теток, что обречены коротать свой век в девицах. Она попыталась упрятать свое неуклюжее тело в похожий на палатку костюм из коричневого твида, но острые углы так и оставались торчать из него со всех сторон. У нее были лошадиное лицо с крупной челюстью, бескомпромиссные губы и красновато-каштановые волосы с совершенно несочетаемой со всем прочим девчоночьей челочкой. Кабинет был едва ли вместительней салона моей машины - общественные связи явно не относились к основным заботам отцов-основателей Джедсона, - и ей пришлось протискиваться между краем стола и стенкой, чтобы выйти мне навстречу. Этот маневр выглядел бы неуклюже и в исполнении Павловой, ну а Маргарет Доплмайер так и вовсе чуть не рухнула, за что-то запнувшись. Я мысленно пожалел ее, но постарался этого не показывать - выглядела она лет на тридцать пять, а в этом возрасте женщины вроде нее уже выучиваются лелеять уверенность в собственных силах. Способ ничем не хуже других, чтобы справляться с одиночеством.
  
  - Здравствуйте! Вы, должно быть, Алекс.
  
  - Да, это я. Рад познакомиться, Маргарет.
  
  Рука у нее была толстой, твердой и почему-то покрасневшей - то ли от частого заламывания, то ли от частого мытья, даже не знаю.
  
  - Пожалуйста, присаживайтесь.
  
  Я взял стул с реечной спинкой и без особых удобств уселся.
  
  - Кофе?
  
  - Не откажусь. Со сливками.
  
  Позади ее письменного стола стоял небольшой столик с электроплиткой. Она налила кофе в кружку и подала мне.
  
  - Что-нибудь решили насчет обеда?
  
  Перспектива смотреть на нее поверх стола еще целый час меня особо не вдохновляла. Дело было не в ее угловатой фигуре и не в ее суровом лице. Она явно жаждала рассказать мне историю своей жизни, а я был не в настроении забивать голову посторонним материалом. И ответил отказом.
  
  - Может, тогда просто перекусите?
  
  Она придвинула мне поднос с сыром и крекерами, выглядя в роли гостеприимной хозяйки довольно неуклюже. Интересно, подумал я, с чего ее вдруг потянуло в пиар? Библиотечное дело казалось для нее более подходящим занятием. А потом мне пришло в голову, что пиарщик в Джедсоне наверняка сродни тому же библиотекарю - сидячая работа за столом с вырезками и почтой и совсем мало контактов с живыми людьми.
  
  - Спасибо.
  
  Я проголодался, а сыр оказался очень даже ничего.
  
  - Итак. - Она обвела взглядом свой стол, нашла очки и надела их. За стеклами глаза ее стали больше и почему-то мягче. - В общем, вы хотите ощутить дух Джедсона.
  
  - Совершенно верно - хочу его понюхать и попробовать на вкус.
  
  - Это довольно уникальное место. Сама я из Висконсина - училась в Мэдисоне, вместе с еще сорока тысячами студентов. А здесь всего две тысячи. Все друг друга знают.
  
  - Типа как одна большая семья. - Я вытащил блокнот и ручку.
  
  - Да. - При слове 'семья' губы ее недовольно поджались. - Можно сказать и так.
  
  Порывшись в бумагах, она принялась декламировать:
  
  - Джедсон-колледж был основан Джосианом Т. Джедсоном, шотландским иммигрантом, нажившим состояние на шахтах и железных дорогах, в одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году. За три года до того, как был основан Университет Вашингтона, так что на самом-то деле мы - старейшее высшее учебное заведение в городе. Намерением Джедсона было создать на свои средства такой учебный институт, в котором традиционные ценности сосуществовали бы бок о бок с преподаванием основных искусств и научных дисциплин. До настоящего дня основное финансирование колледжа осуществляется благодаря ежегодным выплатам из Джедсоновского фонда, хотя существуют и другие источники.
  
  - Я слышал, плата за обучение здесь довольно высокая.
  
  - Плата, - она нахмурилась, - составляет двенадцать тысяч долларов в год, плюс проживание, регистрация и прочие сборы.
  
  Я присвистнул.
  
  - А у вас есть стипендии?
  
  - Ежегодно выделяются средства на небольшое количество стипендий для заслуживающих того студентов, но какой-либо постоянной программы финансовой поддержки нет.
  
  - Тогда нет и интереса привлекать студентов из более широкой социально-экономической прослойки?
  
  - В принципе нет.
  
  Она сняла очки, отложила заготовленные материалы в сторону и близоруко уставилась на меня.
  
  - Я надеюсь, мы не будем особо углубляться в рассмотрение данного вопроса.
  
  - Почему так, Маргарет?
  
  Она подвигала губами, пробуя несколько невысказанных слов на вкус, и отвергла их все до единого. В конце концов произнесла:
  
  - По-моему, это намечалось как материал, основанный на впечатлениях. Что-то позитивное.
  
  - Такой и будет. Просто стало любопытно.
  
  Я уже тронул некий нерв, и это вряд ли особо пошло на пользу, поскольку сейчас меньше всего мне требовалось напрягать свой источник информации. Но что-то в том напыщенном классовом самодовольстве, которым здесь буквально пропиталось все вокруг, жутко меня раздражало, отчего было трудно оставаться паинькой.
  
  - Понятно.
  
  Она опять надела очки, подхватила свои бумаги, проглядела их и поджала губы.
  
  - Алекс, можно поговорить с вами не под запись - просто как один пишущий человек с другим?
  
  - Конечно. - Я закрыл блокнот и убрал ручку в карман пиджака.
  
  - Даже не знаю, как все это подать... - Она теребила твидовый лацкан, закручивая грубую ткань и опять разглаживая ее. - Эта статья, этот ваш визит - администрация все это особо не приветствует. Как вы уже наверняка догадались по 'великолепию' нашего окружения, пиар - это отнюдь не то, чего в Джедсоне жаждут заполучить любой ценой. После того как вчера поговорила с вами, я рассказала начальству о вашем приезде - думала, что они будут более чем довольны. На самом же деле все оказалось наоборот. Меня отнюдь не похлопали по спине.
  
  Она надула губы, словно ребенок после несправедливо полученного нагоняя.
  
  - Я не намерен создавать вам проблемы, Маргарет.
  
  - Как знать... Как я уже сказала, я здесь новенькая. Они тут всё делают по-другому. Это совершенно другой образ жизни - тихий, консервативный. Есть непреходящее качество этого места.
  
  - А как, - спросил я, - колледж привлекает студентов, не привлекая к себе внимания?
  
  Она пожевала губу.
  
  - Я действительно не хочу в это углубляться.
  
  - Маргарет, это не для записи. Давайте без ненужных обструкций.
  
  - Это не важно, - настаивала она, но ее грудь вздымалась, а в плоских, увеличенных стеклами очков глазах проглядывало сомнение. Внутри ее явно зрел некий конфликт. На этом конфликте я и решил сыграть.
  
  - Тогда о чем переживать? Мы, пишущие, должны быть откровенны хотя бы друг с другом. Цензоров у нас и без того хватает.
  
  Она достаточно надолго задумалась на этими словами. На лице ее ясно отражалось происходящее где-то в голове перетягивание каната, и я не мог не почувствовать себя последней сволочью.
  
  - Я не хочу отсюда уходить, - наконец произнесла Маргарет. - У меня чудесная квартирка с видом на озеро, мои кошки, мои книги... Я не хочу потерять... все потерять. Я не хочу, чтобы пришлось собирать вещички и двигать обратно на Средний Запад. Туда, где на многие мили сплошная плоскость без единого бугорка и при этом никакой перспективы. В общем, вы понимаете.
  
  Ее манеры и тон выдавали внутренний надлом - мне это было хорошо знакомо, поскольку я не раз видел такое у своих бесчисленных пациентов во время психотерапии, прямо перед тем, как начинает рушиться внутренняя защита. Она собиралась дать себе волю, и я был готов ей в этом помочь - чертов манипулятор, вот я кто после этого...
  
  - Вы понимаете, о чем я говорю? - спрашивала она.
  
  И я услышал свой собственный ответ, гладкий, как масло:
  
  - Ну конечно же понимаю!
  
  - Все, что я вам скажу, должно остаться конфиденциальным. Не для печати.
  
  - Обещаю. Я обычный очеркист. Меня не прельщают лавры Вудворда или Бернштейна[90].
  
  На крупном, мягком лице возникла неуверенная улыбка.
  
  - Правда? А вот меня прельщали, давным-давно. После четырех лет в студенческой газете в Мэдисоне я мечтала, что когда-нибудь стану журналистом года. После выпуска целый год ничего не писала - работала официанткой. Я это просто ненавидела. Потом устроилась в собачий журнал, писала всякие ути-пути-пресс-релизы про пуделей и шнауцеров. Этих маленьких тварей приводили в редакцию для фотосессий, и те гадили прямо на ковер. Он весь провонял. Потом так сложилось, что целых два года пришлось освещать профсоюзные собрания и прочие подобные шабаши в Нью-Джерси, и это окончательно выдавило из меня все остатки иллюзий. Теперь мне хочется только одного - покоя.
  
  И снова очки легли на стол. Она закрыла глаза и помассировала виски.
  
  - Если хорошенько задуматься, то только этого хочет любой из нас, - тихонько произнес я.
  
  Маргарет открыла глаза и присмотрелась в моем направлении. Судя по тому, как она щурилась, я наверняка представлялся ей просто размытым пятном. Я постарался выглядеть как заслуживающее доверия размытое пятно.
  
  Она бросила в рот два кусочка сыра и измолола их в пыль своими выдающимися челюстями. Затем произнесла:
  
  - Не думаю, что все это может пригодиться вам для статьи. Особенно если вы задумали что-то хвалебное.
  
  Я выдавил смех.
  
  - Теперь, когда вы меня заинтересовали, давайте не будем останавливаться на полпути.
  
  Маргарет улыбнулась.
  
  - Как коллега с коллегой?
  
  - Как коллега с коллегой.
  
  - Ох, - вздохнула она. - Думаю, большого греха не будет.
  * * *
  
  - Для начала, - растолковала мне Маргарет между двумя большими кусками сыра, - нет, Джедсон не заинтересован в привлечении людей со стороны, и точка. Да, это колледж, но лишь по названию и формальному статусу. А вот что Джедсон представляет собой на самом деле - с функциональной точки зрения, - так это нечто вроде изолятора. Место, в которое привилегированные классы могут на четыре года засунуть своих деток, прежде чем мальчики войдут в папин бизнес, а девочки выйдут замуж за мальчиков, превратятся в образцовых домохозяек и вступят в 'Младшую лигу'[91]. Парни в основном специализируются на бизнесе или финансах, девушки - на истории искусств или домашней экономике. Излишними знаниями тут никто никого не напрягает - на троечку тянут, и ладно. Лишь бы диплом потом можно было всучить. Шибко умные тут никому не нужны. Те, кто посмышленей, могут продолжить учебу в юридической или медицинской школе. Но когда они там отучатся, все равно попадут в ту же обойму.
  
  Говорила она с горечью - серая мышка, описывающая прошлогодний студенческий бал, на котором все время простояла у стенки.
  
  - Средний доход семей, отправляющих сюда своих детей, - больше ста тысяч долларов в год. Только подумайте об этом, Алекс. Все баснословно богаты. Видели причал?
  
  Я кивнул.
  
  - Эти плавучие игрушки принадлежат студентам. - Она сделала паузу, будто так и не могла в это поверить. - Парковка выглядит как пит-стоп Гран-при Монте-Карло. Эти детки носят кашемир и замшу, даже когда собираются поваляться на травке.
  
  Одна из ее грубых шероховатых рук нашла другую и теперь нервно разминала ее. Она так обводила глазами стены крошечного кабинетика, словно те были напичканы подслушивающими устройствами. Интересно, подумал я, с чего ей так нервничать? Ну да, Джедсон - для богатеньких детишек. Стэнфорд тоже начинал с такого и вполне мог кончить схожим застоем, если бы кто-то не решил, что недопуск сюда одаренных евреев, азиатов и прочих людей со смешными фамилиями и высоким ай-кью со временем приведет к академической энтропии.
  
  - Быть богатым - не преступление, - заметил я.
  
  - Дело не только в этом. Вместе с этим идет совершеннейшее равнодушие. Моя хата с краю - ничего не знаю. В Мэдисоне я училась в шестидесятых. Тогда чуть ли не у каждого было чувство социальной причастности. Чуть ли не каждый был активистом. Мы боролись за то, чтобы прекратить войну. Теперь вот люди борются за ядерное разоружение. Университет мог бы стать настоящей оранжереей совести. А на этой почве абсолютно ничего не растет.
  
  Я представил ее пятнадцать лет назад, в мешковатых штанах цвета хаки и свитере, марширующую и выкрикивающую речовки. Радикализм вел заранее проигранную битву с реальной жизнью, разъедаемый изнутри собственным пустословием. Но Маргарет по-прежнему время от времени чувствовала укол ностальгии...
  
  - Это особенно тяжело сказывается на профессорско-преподавательском составе, - продолжала она тем временем. - Я не имею в виду 'старую гвардию'. Я про 'младотурков' - они и вправду так себя называют. Приходят сюда из-за нынешней ситуации на рынке труда, со своим типично академическим идеализмом и либеральными взглядами, и удерживаются от силы два, может, три года. Это отупляет, это полная интеллектуальная деградация - не говоря уже о том, насколько обидно получать пятнадцать тысяч долларов в год, когда один только гардероб любого из студентов стоит куда дороже.
  
  - Вы так говорите, будто имеете к этому непосредственное отношение.
  
  - Кое-какое имею... Был тут один... человек. Мой хороший друг. Он пришел сюда преподавать философию. Умница, выпускник Принстона, настоящий ученый. Это его тоже сожрало. Он постоянно говорил мне об этом, рассказывал, каково это - стоять перед аудиторией и вести лекцию о Кьеркегоре и Сартре и видеть тридцать пар пустых голубых глаз, таращащихся на него в ответ. Уберменш-колледж[92] - так он его называл. Ушел в прошлом году.
  
  Сказано это было с довольно страдальческим видом. Я сменил тему.
  
  - Вы упомянули 'старую гвардию'. Кто это?
  
  - Выпускники Джедсона, которые действительно проявляют интерес к чему-то, помимо делания денег. Которые продолжают учебу в других учебных заведениях, получая более продвинутые степени в гуманитарных науках - чем-нибудь совершенно бесполезном, вроде истории, социологии или литературы, - а потом опять приползают сюда преподавать. Джедсон своих не бросает.
  
  - Насколько я представляю, им должно быть гораздо проще общаться со студентами, раз уж они вышли из той же среды.
  
  - Наверное. Так вот, как раз такие-то и остаются. Большинство из них уже немолоды - в последнее время находится не так много ученых людей, желающих вернуться. Старая гвардия может поредеть. Некоторые из них - вполне достойные люди, вообще-то говоря. У меня такое чувство, будто они всегда были изгоями - почему-то не вписывались в господствующее здесь окружение. Даже в привилегированных кастах есть такие, я полагаю.
  
  Выражение ее лица красноречиво свидетельствовало о том, что ей далеко не понаслышке известно, каково это - оказаться в числе социально отверженных. Должно быть, Маргарет почувствовала, что в любой момент рискует перейти от общих рассуждений на тему общественных несправедливостей к психологическому стриптизу, поскольку сразу же выпрямилась, надела очки и кисло улыбнулась.
  
  - Ну и какие тут могут быть общественные связи, какой пиар?
  
  - Для человека нового вы явно специалист по этому месту.
  
  - Кое-что из этого я сама вижу. Кое-что знаю от других.
  
  - От вашего друга-ученого?
  
  - Да. - Она остановилась и подхватила сумку из кожзаменителя, явно великоватую для дамской. Ей не понадобилось много времени, чтобы обнаружить то, что она искала. - Вот он - Ли, - сказала Маргарет, передавая мне моментальный снимок, на котором она была изображена в компании мужчины чуть ли не на полголовы ниже себя - лысоватого, с густыми пучками темных вьющихся волос над ушами, пышными темными усами, в круглых очках без оправы. На нем были выцветшая голубая рабочая рубаха, джинсы и высокие туристские ботинки. Маргарет Доплмайер была одета в мексиканскую шаль, подчеркивающую ее габариты, мешковатые вельветовые штаны и плоские сандалии. Она обнимала его за плечи, вид имея и материнский, и одновременно по-детски зависимый.
  
  - Он сейчас в Нью-Мехико, работает над книгой. В одиночестве, говорит.
  
  Я отдал ей фото.
  
  - Писателям это часто требуется.
  
  - Да. Мы уже не раз эту тему обсуждали. - Она убрала свою ценность обратно, потянулась было к сыру, но тут же отдернула руку, словно бы внезапно потеряв аппетит.
  
  Я дал молчанию повисеть еще немного, после чего решил резко увести разговор от ее личной жизни.
  
  - Все, что вы говорите, - это крайне интересно, Маргарет. Джедсон сам пополняет собственные ряды, без всякого участия со стороны - это самовозобновляемая система.
  
  Слово 'система' могло быть психологическим катализатором для того, кто флиртовал с левыми. Это дало ей новый толчок.
  
  - Совершенно верно. Процент студентов, родители которых тоже окончили Джедсон, невероятно высок. Готова поспорить, что все эти две тысячи студентов поступают не более чем из пяти-семи сотен семей. В списках, которые я просматриваю, постоянно фигурируют одни и те же фамилии. Вот потому-то, когда вы употребили слово 'семья', я даже вздрогнула. Сразу стало интересно, сколько же вам уже было известно.
  
  - Нисколько, пока я не приехал сюда.
  
  - Ну да. Я слишком много наговорила, так ведь?
  
  - В закрытой системе, - продолжал я гнуть свое, - истеблишмент меньше всего заинтересован в паблисити.
  
  - Естественно. Джедсон - это анахронизм. Он выживает в двадцатом веке, оставаясь маленьким и держась подальше от газетных заголовков. Мне дали инструкции накормить вас, напоить, слегка прогуляться с вами по кампусу, а потом выпроводить вас отсюда - с тем, чтобы писать вам было почти не о чем, а то и вовсе не о чем. Правление Джедсона не хочет светиться в 'Лос-Анджелес таймс'. Они не хотят, чтобы темы вроде компенсационной дискриминации или равных возможностей при приеме на учебу поднимали свои уродливые головы.
  
  - Ценю вашу честность, Маргарет.
  
  На секунду мне показалось, что она вот-вот расплачется.
  
  - Только не подавайте это так, будто я какая-то там святая! Я не такая, и знаю это. При разговоре с вами я вела себя совершенно бесхребетно. Изменнически. Люди здесь - не воплощение зла, и у меня нет никакого права выставлять их на всеобщее обозрение. Они очень добры ко мне. Но я так устала притворяться, мне так надоело часами высиживать на всех этих великосветских чаепитиях с надменными дамами, которые способны весь день проговорить только о рисунке на фарфоре и столовых приборах... У них тут есть спецкурс о столовых приборах, можете себе представить?
  
  Маргарет посмотрела на свои руки, будто не в силах представить, что в них можно взять что-нибудь столь деликатное, как столовый фарфор.
  
  - Моя работа - сплошное притворство, Алекс. Я здесь не более чем почетная почтовая служба. Но я не уйду, - настаивала она, словно споря с невидимым противником. - По крайней мере, пока. Не в этот момент моей жизни. Сейчас я просыпаюсь - и сразу вижу озеро. Могу набрать свежей ежевики, практически не отходя от двери. Я ем ее утром со сливками.
  
  Я ничего не сказал.
  
  - Вы меня сдадите? - спросила она.
  
  - Ну конечно же нет, Маргарет.
  
  - Тогда вам пора идти. Забудьте про включение Джедсона в вашу статью. Здесь нет ничего для человека со стороны.
  
  - Не могу.
  
  Она выпрямилась на стуле.
  
  - Это еще почему? - В голосе у нее прозвучали страх и злость, а в глазах промелькнуло что-то определенно угрожающее. Теперь я вполне мог понять, почему ее любовник в итоге предпочел одиночество. Духовная слепота студенческой массы Джедсон-колледжа явно была не единственной вещью, от которой он сбежал.
  
  Чтобы сохранить открытой нашу линию общения, я ничего не мог ей предложить, кроме правды и шанса почувствовать себя заговорщицей. Собравшись с духом, я выдал ей истинную причину своего визита.
  * * *
  
  Когда я закончил, на лице у Маргарет появилось то собственническо-зависимое выражение, которое я видел на ее фотографии. Я подумывал, не стоит ли по-быстрому ретироваться, но мой стул был в каких-то дюймах от двери.
  
  - Забавно, - произнесла она. - Мне полагалось бы сейчас чувствовать, что меня эксплуатировали, просто использовали. Но я такого не чувствую. У вас честное лицо. Даже ваше вранье звучит вполне добродетельно.
  
  - Я ничуть не добродетельнее вас. Мне просто нужны кое-какие факты. Помогите мне.
  
  - Я была членом СДО[93], знаете ли. Полицейских в те дни мы называли 'свиньями'.
  
  - Нынешние дни - это не те дни, я не полицейский, и мы не рассуждаем об абстрактных теориях и не полемизируем о революции. Это тройное убийство, Маргарет, растление малолетних, а может быть, и кое-что похуже. Это не подрыв существующего строя. Ни в чем не повинных людей рубят на куски, смешивают с мусором. Маленьких детей давят машинами на пустынных горных дорогах.
  
  Она передернулась, отвернулась, провела ненакрашенным ногтем по зубам, а потом опять повернулась ко мне лицом:
  
  - И вы думаете, кто-то из них - джедсоновцев - был за все это ответственен?
  
  Уже сама по себе подобная мысль явно доставляла ей удовольствие.
  
  - По-моему, какое-то отношение к этому имеют как минимум двое из них.
  
  - Почему вы вообще этим занимаетесь? Вы сказали, вы психиатр?
  
  - Психолог.
  
  - Не важно. Что в этом для вас?
  
  - Ничего. Ничего, чему бы вы поверили.
  
  - А вы попробуйте.
  
  - Я хочу, чтобы свершилось правосудие. Только это и не дает мне покоя.
  
  - Я вам верю, - тихо произнесла Маргарет.
  
  Ее не было двадцать минут, а когда она вернулась, то едва удерживала под мышками несколько огромных томов, переплетенных в темно-синюю тонкую кожу.
  
  - Вот нужные выпускные альбомы, если ваши расчеты возраста верны. Я собираюсь оставить вас с ними и поискать личные дела выпускников. Запритесь изнутри, когда я уйду, и никому не открывайте. Я стукну сначала три раза, потом еще два. Это будет наш сигнал.
  
  - Первый, первый, я второй!
  
  - Ха! - Она рассмеялась - и впервые показалась мне почти привлекательной.
  * * *
  
  Тимоти Крюгер соврал насчет того, что был в Джедсоне бедным стипендиатом. Его семья пожертвовала колледжу пару зданий, и даже при поверхностном чтении альбома становилось ясно, что Крюгеры - это Очень Важные Персоны. Часть про его спортивные достижения, однако, оказалась правдой. На его счету числилось несколько побед на соревнованиях по легкой атлетике, бейсболу и греко-римской борьбе. На снимках в альбоме Крюгер очень напоминал человека, с которым я общался несколько дней назад. Вот он берет барьеры, вот бросает копье, а вот и выступает в ролях Гамлета и Петручио в разделе, посвященном секции драматического искусства. У меня складывалось все большее впечатление, что он был далеко не последней личностью в кампусе. Интересно, как его занесло в Ла-Каса-де-лос-Ниньос, да еще и с липовыми документами?
  
  Л. Уиллард Тоул представал на фото молодым блондином вроде Таба Хантера[94] в юности. Примечания под его именем представляли его как президента клуба слушателей подготовительных медицинских курсов и почетного общества любителей биологии, а также как капитана команды гребцов. Звездочка после фамилии вела к сноске, советующей читателю открыть последнюю страницу альбома. Я последовал этой инструкции и наткнулся на фотографию в черной траурной рамке - ту самую, которую видел у Тоула в кабинете, с его женой и сыном на фоне озера и гор. Под фото была подпись:
  
  В память Лайлы Хатчисон Тоул, 1930-1951
  
  и Лайонела Уилларда Тоула-мл., 1949-1951
  
  Под подписью располагались четыре стихотворные строчки:
  Как быстро подступает ночь
  Громадой мрачных туч.
  Но даже в непроглядной тьме
  Покоя светит луч.
  
  Стихотворение было подписано единственной буквой 'С'.
  
  Я как раз перечитывал его, когда в дверь условным стуком постучала Маргарет Доплмайер. Я отодвинул задвижку, и она вошла, держа коричневый конверт. Заперла дверь, зашла за стол, открыла пакет и вытряхнула две учетные карточки размером три на пять дюймов.
  
  - Прямиком из неприкосновенного святилища с личными делами. - Бросила взгляд на одну и передала ее мне. - Вот он, ваш доктор.
  
  Сверху я увидел имя Тоула, написанное изящным почерком. Под ним имелось несколько записей, сделанных разными почерками и чернилами разного цвета. Большинство из них представляли собой какие-то аббревиатуры и цифровые коды.
  
  - Можете растолковать мне всю эту тарабарщину?
  
  Она обошла вокруг стола и села рядом, взяла карточку и изучила ее.
  
  - Тут ничего загадочного. Сокращения - исключительно для экономии места. Пять цифр после фамилии - это код выпускника, для почты, учета, такого рода дел. После этого у нас идет цифра '3', что означает, что он уже третий член семьи, учившийся в Джедсоне. 'Мед' говорит само за себя - это код для рода занятий, а 'С: мед' говорит, что медицина тоже основное занятие семьи. Если б это было судовладение, то было бы 'сдвл', банковское дело - 'бнк' и так далее. 'Б:51' - это год, когда он получил степень бакалавра. 'Бр:/148793' указывает на то, что он был женат на студентке Джедсона, и это перекрестная ссылка на ее личный код. А вот и кое-что интересное - после кода супруги приписана еще и маленькая буковка 'с'. Это означает, что она скончалась. А вот вам и дата смерти - 17.06.51 - она умерла, когда он еще здесь учился. Вы знали про это?
  
  - Знал. А есть какой-нибудь способ разузнать об этом поподробней?
  
  Она на секунду задумалась:
  
  - Можно посмотреть местные газеты за ту неделю, поискать некролог или извещение о похоронах.
  
  - А как насчет студенческой газеты?
  
  - 'Спартанец' - это жалкий горчичник, - Маргарет пренебрежительно скривилась, - но полагаю, что такое событие они должны были осветить. Старые номера есть в библиотеке, на другом конце кампуса. Можем потом туда сходить. Вы думаете, это важно?
  
  Она вся по-девчоночьи раскраснелась, полностью отдавшись нашей небольшой интриге.
  
  - Ничуть не исключено, Маргарет. Я хочу разузнать об этих людях все, что только возможно.
  
  - Ван дер Грааф, - задумчиво произнесла она.
  
  - Это еще что за зверь?
  
  - Профессор Ван дер Грааф, с исторического факультета. Он старейший из 'старой гвардии', пробыл в Джедсоне больше любого, кого я знаю. И вдобавок великий сплетник. Я как-то сидела рядом с ним на одном мероприятии, и прелестный старикан выдал мне все пикантные подробности - кто с кем спит, кто кого подсиживает... короче, всю факультетскую грязь.
  
  - И ему это спускают?
  
  - Ему уже почти под девяносто, и он купается в семейных деньгах. Не женат, наследников нет. Они просто ждут, когда он протянет ноги и оставит все колледжу. Он сто лет уже как в почетной отставке[95]. Сохранил за собой кабинет в кампусе, заперся там от всех, делая вид, будто пишет книги... Я не буду удивлена, если он там и спит. Он знает о Джедсоне больше любого другого.
  
  - И вы думаете, он станет со мной разговаривать?
  
  - Если будет в правильном настроении. Вообще-то я сразу подумала про него, когда вы сказали по телефону, что хотите разузнать про именитых выпускников. Но решила, что слишком рискованно оставлять его наедине с репортером. Никогда не знаешь, что он в очередной момент отчебучит.
  
  Маргарет хихикнула, радуясь тому, что в числе прочих привилегий старика ему досталась и возможность безнаказанно взбунтоваться.
  
  - Конечно, теперь, когда я знаю, что вам надо, - продолжала она, - это просто то, что доктор прописал. Вам только надо выдумать какую-нибудь историю, почему вы хотите поговорить про Тоула, но я не думаю, что это будет особо трудно для такого ловкого человека, как вы.
  
  - Как насчет такого: я корреспондент из 'Новостей мировой медицины'. Зовут меня Билл Робертс. Доктора Тоула выдвигают в президенты Академии педиатрии, и я готовлю материал о его жизненном пути.
  
  - Звучит неплохо. Я прямо сейчас ему позвоню.
  
  Она потянулась к телефону, а я еще раз глянул на регистрационную карточку Тоула. Единственной информацией, которую Маргарет мне не расшифровала, была колонка каких-то цифр с датами, со значком доллара вместо заголовка - наверное, пожертвования колледжу, предположил я. В среднем по десять тысяч долларов в год. Тоул был верным сыном своей альма-матер.
  
  - Профессор ван дер Грааф, - говорила она тем временем в трубку, - это Маргарет Доплмайер из общественных связей... Все нормально, а у вас? Очень хорошо... О, я уверена, мы что-нибудь придумаем, профессор! - Она прикрыла трубку рукой и одними губами проартикулировала: 'В хорошем настроении'. - А я и не знала, что вы любите пиццу, профессор. Нет. Нет, я тоже не люблю анчоусы. Да, я тоже люблю 'Дюзенберги'[96]. Да знаю я, что вы тоже... Да, помню. Дождь ведь лил как из ведра, профессор. Да, буду. Да, обязательно, когда погода наладится. С опущенным верхом. Я прихвачу пиццу.
  
  Она флиртовала с ван дер Граафом больше пяти минут, пока наконец не подошла к вопросу моего визита. Послушала, показала мне сложенные колечком пальцы - типа все о'кей - и вернулась к прежней пустой болтовне. Я подобрал карточку Крюгера.
  
  Он был уже пятым членом семьи, поступившим в Джедсон, а диплом, согласно отметке, получил пять лет назад. Никаких упоминаний о нынешнем роде занятий не имелось, в то время как семья занималась 'стлл', 'сдвл' и 'ндвж'. Указания на семейное положение тоже отсутствовали, равно как и на пожертвования в адрес колледжа. Однако нашлась любопытная перекрестная ссылка. Под пунктом 'РДС-ЧС' был указан Тоул. И наконец, в самом низу карточки обнаружились три большие печатные буквы - 'УДЛ'.
  
  Маргарет положила трубку.
  
  - Он вас примет. Только если я тоже приду - и, цитирую: 'Заодно сделаете мне бодрящий массажик, юная леди. Продлите жизнь живого ископаемого', конец цитаты. Старый распутник! - добавила она с нежностью.
  
  Я спросил ее насчет фамилии Тоула в карточке Крюгера.
  
  - 'РДС-ЧС' - родственники и члены семьи. Очевидно, оба ваших объекта - кузены какого-то рода.
  
  - Почему же тогда и в карточке Тоула это не указано?
  
  - Эту запись, судя по всему, добавили после его выпуска. Старые карточки они, наверное, не поднимают, пишут только на новых. 'УДЛ', однако, - это уже интересней. Это означает, что он был удален из списка выпускников.
  
  - Почему?
  
  - Не знаю. Это не объясняется. И никогда не будет. Какой-то проступок. При прошлом его семьи это должно быть что-то действительно серьезное. Что-то, из-за чего колледж предпочел умыть руки. - Маргарет подняла на меня взгляд. - Становится все интересней и интересней, не так ли?
  
  - Очень.
  
  Она уложила карточки обратно в конверт и заперла его в письменный стол.
  
  - Ну что, пойдем к ван дер Граафу?
  Глава 22
  
  Золоченая клетка лифта подняла нас на пятый этаж увенчанного куполом здания на западной стороне кампуса. Разжав свои челюсти, она выпустила нас в погруженную в тишину круглую ротонду, выложенную мрамором и покрытую слоем пыли. С вогнутого оштукатуренного потолка высоко над головой дудели в рожки теперь уже основательно выцветшие херувимы - мы оказались внутри купола. Каменные стены издавали запах гниющей бумаги. Неоткрывающееся окно с ромбовидным узором переплета разделяли две дубовые двери. Первую, с надписью 'Картографическая библиотека', судя по ее виду, уже сто лет как не открывали. Вторая была никак не обозначена.
  
  Маргарет постучала в необозначенную дверь и, не получив ответа, толкнула ее и вошла. За ней открылась просторная комната с высоким потолком и стрельчатыми, как в соборе, окнами с видом на причал. Каждый свободный дюйм пространства стен занимали книжные шкафы, бессистемно заваленные и заставленные потрепанными томами. Те книги, которым не нашлось места в шкафах, высокими ненадежными стопками балансировали на полу. В центре комнаты стоял похожий на козлы стол с горой рукописей и книг. Огромный глобус на колесиках и старинный письменный стол на львиных лапах были задвинуты в угол. На столе валялись пустая картонка из 'Макдоналдса' и пара скомканных бумажных салфеток с жирными пятнами.
  
  - Профессор? - нерешительно произнесла Маргарет. И тут же мне: - Интересно, куда он запропастился?
  
  - Ку-ку! - Голос донесся откуда-то из-за стола на козлах.
  
  Маргарет вздрогнула, и сумочка выпала у нее из рук. Содержимое рассыпалось по полу.
  
  Из-за покосившейся стопки бумаг с растрепанными краями показалась шишковатая голова.
  
  - Прости, что напугал, дорогуша. - Голова полностью появилась на свет, закинутая в беззвучном смехе.
  
  - Профессор, - с чувством произнесла Маргарет. - Как вам не стыдно!
  
  Она наклонилась, чтобы собрать разлетевшиеся пожитки.
  
  Ван дер Грааф вышел из-под прикрытия стола, застенчиво опустив глаза. До этого момента я думал, что он там сидел. Но когда его голова не приподнялась над столом, я понял, что профессор все время стоял на ногах.
  
  Ростом он не дотягивал даже до пяти футов. Тело у него было обычных габаритов, но переломанное в пояснице - позвоночник изогнут буквой 'S', а изогнутая спина нагружена горбом размером с туго набитый рюкзак. В итоге голова казалась слишком большой для такого тела - морщинистое яйцо, увенчанное редким седым пухом. Двигаясь, он напоминал сонного скорпиона.
  
  На лице у него было написано деланое раскаяние, но огонек в слезящихся голубых глазах говорил гораздо больше, чем безгубый рот с опущенными книзу уголками.
  
  - Тебе помочь, дорогая? - Голос у него был сухой и хорошо поставленный.
  
  Маргарет собрала остатки своих пожитков с пола и засунула их в сумочку.
  
  - Нет, спасибо, профессор. Уже сама справилась. - Она перевела дух и постаралась выглядеть невозмутимо.
  
  - Так не передумала ехать со мной на пикник с пиццей?
  
  - Если вы будете хорошо себя вести.
  
  Он молитвенно сложил перед собой руки.
  
  - Обещаю, дорогая!
  
  - Ну, тогда ладно. Профессор, это Билл Робертс - тот самый журналист, про которого я вам говорила. Билл - профессор Гарт ван дер Грааф.
  
  - Здравствуйте, профессор.
  
  Глянув на меня снизу вверх из-под сонных век, он заметил:
  
  - А вы не похожи на Кларка Кента[97].
  
  - Простите?
  
  - Разве газетные репортеры не должны быть похожи на Кларка Кента?
  
  - А я и не знал, что профсоюз этого требует.
  
  - Меня как-то интервьюировал один репортер после войны... Второй мировой, я должен уточнить, не Первой - все-таки я не настолько древнее ископаемое... Он хотел знать, какое место эта война займет в истории. Так вот выглядел он в точности как Кларк Кент. - Профессор провел рукой по черепу, покрытому старческими пятнышками. - А у вас разве нет очков и всего такого, молодой человек?
  
  - Простите, но глаза у меня пока здоровые.
  
  Он повернулся ко мне спиной и направился к одному из книжных шкафов. В его движениях была какая-то чудная змеиная грация - чахлое тело словно только вихлялось из стороны в сторону, при этом на самом деле продвигаясь вперед. Он медленно влез на приступочку, потянулся вверх, ухватился за том в кожаном переплете, слез вниз и вернулся к нам.
  
  - Вот, гляньте, - сказал он, открывая том, который оказался толстым скоросшивателем с коллекцией комиксов. - Вот кого я имею в виду. - Трясущийся палец ткнул в изображение звездного репортера 'Дейли плэнет', входящего в телефонную будку. - Кларк Кент. Вот этот репортер.
  
  - Я уверена, что мистер Робертс знает, кто такой Кларк Кент, профессор.
  
  - Вот пусть возвращается, когда будет больше похож на него - тогда и поговорим! - рявкнул старик.
  
  Мы с Маргарет обменялись беспомощными взглядами. Она начала было что-то говорить, но тут ван дер Грааф закинул голову и разразился сухим каркающим смехом.
  
  - Обманули дурака на четыре кулака! - Он самозабвенно хохотал, пока веселье не растворилось в хриплом булькающем кашле.
  
  - О, профессор! - ворчливо сказала Маргарет.
  
  Они опять набросились друг на друга, сойдясь в словесном поединке. Я начал подозревать, что отношения у них давно хорошо отлажены. Я стоял в сторонке, чувствуя себя невольным зрителем какого-то фрик-шоу.
  
  - Признайся, дорогая, - говорил ван дер Грааф, - хорошо же я тебя одурачил! - Он ликующе топнул ногой. - Ты решила, что я окончательно впал в маразм!
  
  - Маразм тут, по-моему, ни при чем. - Она фыркнула. - Вы просто гадкий мальчик!
  
  Мои надежды получить достоверную информацию от этого свихнувшегося горбуна угасали с каждой секундой. Я многозначительно откашлялся.
  
  Они остановились и уставились на меня. В уголке сморщенного рта ван дер Граафа скопился пузырек слюны. Руки по-старчески подрагивали. Маргарет, подбоченясь, башней нависала над ним.
  
  - А теперь я хочу, чтобы вы посотрудничали с мистером Робертсом, - сурово сказала она.
  
  Ван дер Грааф бросил на меня недовольный взгляд.
  
  - Ну хорошо, - проныл он. - Но только если ты покатаешь меня вокруг озера на моем 'Дюзи'.
  
  - Я же сказала, что покатаю.
  
  - У меня 'Дюзенберг' тридцать седьмого года, - объяснил он мне. - Просто невероятная тачка. Четыреста хрюкающих жеребцов под сверкающим рубиновым капотом! Хромированные трубы! Топливо жрет, что только заправлять поспевай. Сам я больше водить не могу. А Мэгги - просто негодяйка. Под моим чутким руководством она могла бы с ним справиться. Но она отказывается.
  
  Чопорное слово 'топливо' он произнес с явным удовольствием и аристократическим британским прононсом.
  
  - Профессор ван дер Грааф, была веская причина, почему я вам отказала! Шел дождь, и мне не хотелось садиться за руль машины стоимостью двести тысяч долларов в такую рискованную погоду.
  
  - Пфу! Да я на этой ласточке в сорок четвертом отсюда до Сономы и обратно сгонял! Чихать ей на любые стихийные бедствия!
  
  - Хорошо. Я вас покатаю. Завтра, если мистер Робертс даст хорошую оценку вашему поведению.
  
  - Это я тут профессор! Я выставляю оценки!
  
  Она не обратила на него внимания.
  
  - Мне надо в библиотеку, мистер Робертс. Сами найдете обратную дорогу в мой офис?
  
  - Конечно.
  
  - Тогда увидимся, когда вы закончите. До свидания, профессор.
  
  - Завтра в час. И пусть хоть камни с неба валятся! - крикнул ван дер Грааф ей в спину.
  
  Когда дверь закрылась, он пригласил меня сесть.
  
  - А сам я постою. Не могу найти стула, который мне подходит. Когда я был маленьким, отец позвал столяров и резчиков, пытаясь найти какой-то способ усадить меня поудобней. Ничего не вышло. Хотя они действительно произвели на свет некую завораживающую абстрактную скульптуру. - Он хохотнул и оперся на стол на козлах. - Большую часть жизни я провожу на ногах. Под конец в этом действительно есть преимущество. Ноги у меня просто железные. Кровообращение - как у человека вдвое меня моложе.
  
  Я уселся в кожаное кресло. Наши глаза оказались на одном уровне.
  
  - Эта Мэгги... - продолжал профессор. - Всегда такая грустная. Вот флиртую с ней, стараюсь чуток взбодрить. Ей, похоже, так одиноко большую часть времени...
  
  Он порылся среди бумаг и вытащил фляжку.
  
  - Ирландский виски. В верхнем правом ящике письменного стола - два стакана. Будьте добры, достаньте и передайте мне.
  
  Я отыскал стаканы, которые явно не блистали чистотой.
  
  Ван дер Грааф наполнил каждый примерно на дюйм, не пролив ни капли.
  
  - Держите.
  
  Я посмотрел, как он пригубил виски, и последовал его примеру.
  
  - Как думаете - может, она девственница? Такое вообще возможно в наши дни и в таком возрасте? - Он подошел к этому вопросу как к некой эпистемологической загадке.
  
  - Не могу сказать, профессор. Я с ней всего час как познакомился.
  
  - Просто в голове не укладывается - девственность у женщины ее возраста! И все же восторженно цитировать 'Песнь песней' при ее виде тоже как-то не тянет. - Он отпил еще виски, погрузившись в размышления о сексуальной жизни Маргарет Доплмайер и молча уставившись в пространство.
  
  Наконец сказал:
  
  - А вы терпеливый, молодой человек. Редкое качество.
  
  Я кивнул.
  
  - Я решил, что вы сами перейдете к делу, когда будете готовы, профессор.
  
  - Да, действительно должен признать в себе изрядную толику ребячества. Это привилегия моего возраста и состояния. Вы в курсе, сколько прошло времени с тех пор, как последний раз я прочитал лекцию или написал научную статью?
  
  - Могу предположить, что немало.
  
  - Больше двадцати лет! И с тех пор я торчу здесь, якобы погрузившись в некие заумные научные размышления - хотя на самом-то деле просто бью баклуши. И все же я тут почетный профессор. Вы не считаете, что система, которая терпит такую чушь, попросту абсурдна?
  
  - Возможно, вы действительно заслужили почетную отставку.
  
  - Ба! - Он отмахнулся. - Это больше похоже на смерть. Какой уж тут почет... Признаюсь вам, молодой человек, что я ни разу в жизни ничего не заслужил. Я написал шестьдесят семь статей в научных журналах - и все они, кроме разве что пяти, полное говно. Выступил соредактором в трех книгах, которые никто не читал, и в общем и целом вел жизнь балованного транжиры. Это было чудесно.
  
  Профессор прикончил свой виски и со стуком поставил стакан на стол.
  
  - Меня здесь держат, потому что у меня миллионы долларов в свободном от налогов трастовом фонде, основанном для меня отцом, и они надеются, что я все отпишу им. - Он криво улыбнулся. - Может, отпишу, а может, и не отпишу. Наверное, мне следовало бы осчастливить своей волей какую-нибудь негритянскую организацию - или еще что-нибудь столь же возмутительное... Какую-нибудь группу, борющуюся за права лесбиянок, к примеру. Есть такая клика?
  
  - Наверняка должна быть.
  
  - Да. В Калифорнии-то уж точно[98]. Кстати, о Калифорнии - вы ведь хотите что-то узнать про Уилли Тоула из Лос-Анджелеса, так ведь?
  
  Я повторил свою легенду про 'Новости мировой медицины'.
  
  - Ладно, - вздохнул ван дер Грааф, - если вы так настаиваете, попробую вам помочь. Хотя бог знает, почему кому-то вообще может быть интересен Уилли Тоул, поскольку на территорию этого кампуса никогда еще не ступала нога большего тупицы. Когда я узнал, что он собирается стать врачом, то был просто поражен. Никогда не думал, что у него хватит умственных способностей для чего-то настолько продвинутого. Впрочем, его семья плотно окопалась в медицине - один из Тоулов даже был личным хирургом генерала Гранта по время Гражданской войны... вот вам, кстати, и лакомый кусочек для вашей статьи, - и могу представить, что поступление Уилли на медицинский не стало такой уж сложной задачей.
  
  - Он оказался довольно успешным врачом.
  
  - Это меня не удивляет. Есть разные виды успеха. Один требует сочетания личных качеств, которыми Уилли действительно обладал: настойчивости, отсутствия воображения, врожденного консерватизма. Конечно же хорошее, подтянутое тело и привлекательное, хотя и самое обычное личико тут тоже не повредят. Готов поспорить, что взлетел он по служебной лестнице отнюдь не в силу добродетели быть выдающимся научным мыслителем или исследователем-новатором. Его достоинства более приземленной природы, так ведь?
  
  - У него репутация отличного врача, - настаивал я. - Его пациенты отзываются о нем только в положительном ключе.
  
  - Просто он говорит им в точности то, что они хотят услышать, вне всякого сомнения. Уилли всегда был в этом хорош. Пользовался большой популярностью, президент того, президент сего... Он был моим студентом на курсе по европейской цивилизации - настоящий очаровашка. 'Да, профессор, нет, профессор'. Всегда оказывался рядом, чтобы придержать для меня стул - господи, до чего же я это ненавидел! Не говоря уже о том, что я вообще редко сажусь. - При этом воспоминании ван дер Грааф скривился. - Да, во всем этом был определенный банальный шарм. Люди любят такое во врачах. По-моему, это называется 'врачебный такт'. Естественно, его курсовые работы были в этом плане более показательны, лучше раскрывали его истинную суть. Совершенно предсказуемые, без фактических неточностей - но и без единой собственной мысли; грамматически правильные - но написанные совершенно суконным языком... - Он сделал паузу. - Но это ведь не те сведения, которых вы ждали, так?
  
  Я улыбнулся.
  
  - Не совсем.
  
  - Вы же не сможете это напечатать, верно? - Вид у него был разочарованный.
  
  - Нет. Боюсь, что статья намечается хвалебная.
  
  - Короче - 'полный энергии и творческих устремлений, он уверенной поступью'... Такого вот плана статья затевается? Как говорят в народе, сопли в сахаре? Какая тоска... Вам не скучно, что приходится сочинять такие слюни?
  
  - Иногда. Но жить-то как-то надо. Счета оплачивать.
  
  - Ах, да... Как заносчиво с моей стороны не принимать это во внимание. Мне вот никогда не приходилось оплачивать счета. За меня это делают мои банкиры. У меня всегда было гораздо больше денег, чем я мог придумать, на что их потратить. Это путь к невероятному невежеству. Обычная беда праздных богатеев. Мы просто невообразимо невежественны. И постоянно вырождаемся. Что приводит как к психологическим, так и к физическим отклонениям.
  
  Он улыбнулся, завел руку назад и похлопал себя по горбу.
  
  - Весь этот кампус - настоящий рай для отпрысков праздных, невежественных, вырождающихся богатеев. Включая вашего доктора Уилли Тоула. Он воспитывался в одном из самых рафинированных окружений, какие вы только можете себе представить. Вы в курсе?
  
  - Будучи сыном доктора?
  
  - Да нет же, нет! - Профессор отмахнулся от меня, будто я оказался особо тупым учеником. - Он - один из Двух Сотен. Никогда про них не слышали?
  
  - Нет.
  
  - Залезьте в нижний ящик моего стола и достаньте оттуда старую карту Сиэтла.
  
  Я сделал что было велено. Сложенная в несколько раз карта скрывалась под несколькими старыми экземплярами 'Плейбоя'.
  
  - Давайте сюда, - нетерпеливо потребовал ван дер Грааф. Развернул ее и разложил на столе. - Вот смотрите.
  
  Я наклонился над ним. Его палец указывал на точку где-то на северной стороне карты. На небольшой островок в виде ромба.
  
  - Остров Бриндамур. Три квадратных мили изначально суровой и непривлекательной территории, на которой расположено две сотни усадеб и поместий, способных дать сто очков вперед любым частным владениям, которые только можно найти в Соединенных Штатах. Джосиан Джедсон первым построил там себе дом - нечто монструозное в готическом стиле, - а потом и другие представители его шотландского клана поспешили последовать его примеру. Кое-кто из моих кузенов до сих пор живет там - большинство из нас в той или иной степени родственники, - хотя наш дом отец построил на материке, в Уиндемире.
  
  - Тут его едва видно.
  
  Остров был просто крапинкой в Тихом океане.
  
  - А так и задумано, мой мальчик. На многих более старых картах остров вообще не обозначен. Естественно, сухопутной дороги туда нет. Из городского порта раз в сутки ходит паром, когда позволяют погода и приливы. Бывает, что сообщение на неделю-другую застопоривается. У некоторых обитателей есть частные самолеты и собственные взлетно-посадочные полосы, прямо в их владениях. Но большинство отнюдь не против и дальше пребывать в своей роскошной изоляции.
  
  - И доктор Тоул там вырос?
  
  - Практически наверняка. Правда, на данный момент родовое гнездо уже, скорее всего, продано. Он был единственным сыном, и после переезда в Калифорнию вряд ли был смысл так уж за него держаться - большинство домов там значительно больше, чем вообще полагается быть домам. Просто архитектурные динозавры. Жутко дорого содержать - даже Двум Сотням приходится в наши дни считать деньги. Не у всех такие даровитые предки, какие были у меня. - Он с деланым самодовольством похлопал себя по животу.
  
  - И у вас есть чувство, что воспитание в подобной изоляции каким-то образом сказалось на докторе Тоуле?
  
  - А теперь вы похожи скорее на психолога, молодой человек!
  
  Я улыбнулся.
  
  - Отвечаю на ваш вопрос: почти наверняка. Дети Двух Сотен всегда были невыносимо снобистской публикой - а чтобы заслужить поступление в Джедсон-колледж, требуется просто-таки экстраординарный шовинизм. Всегда были кланово ограничены, эгоцентричны, избалованы - и при этом не слишком-то отмечены в плане интеллекта. У многих имелись ущербные братья и сестры со всякими хроническими проблемами, физическими и психическими - мое замечание насчет вырождения следует воспринимать со всей серьезностью, - и, похоже, зачерствели в своем безразличии к окружающему именно благодаря жизненному опыту, а не отсутствию такового.
  
  - Вы используете прошедшее время. Разве сегодня их нет?
  
  - Молодежи на острове уже практически не осталось. Она распробовала наружный мир на вкус и не склонна возвращаться на Бриндамур - там и вправду довольно уныло, несмотря на закрытые теннисные корты и некое жалкое подобие загородного клуба.
  
  Чтобы оставаться в образе, надо было встать на защиту Тоула.
  
  - Профессор, я не слишком-то хорошо знаю доктора Тоула, но о нем действительно весьма хорошо отзываются. Я уже познакомился с ним, и он вроде бы и в самом деле очень влиятельный человек с сильным характером. Разве не может детство, проведенное в таком окружении, каким вы описываете Бриндамур, наоборот, способствовать развитию личности?
  
  Старик бросил на меня презрительный взгляд.
  
  - Чепуха! Я понимаю, что вы хотите причесать его образ, но от меня вы не получите ничего, кроме правды. Среди публики из Бриндамура никогда не было настоящих личностей. Молодой человек, настоящий нектар для развития личности - это уединение. А у нашего Уилли Тоула никогда не было к нему вкуса.
  
  - Почему вы так говорите?
  
  - Не припомню ни одного случая, чтобы я видел его одного. Он якшался еще с двумя олухами с острова. Все трое расхаживали там, как маленькие диктаторы. Три Главы Государства, как называли их у них за спиной - претенциозные, надутые мальчишки. Уилли, Стю и Эдди.
  
  - Стю и Эдди?
  
  - Да, да, именно так я и сказал. Стюарт Хикл и Эдвин Хейден.
  
  При упоминании этих имен я непроизвольно вздрогнул и старательно попытался придать своему лицу нейтральное выражение, надеясь, что старик не заметил моей реакции. К счастью, он вроде бы не обратил ни на что внимания, все тем же по-старчески хрипловатым голосом продолжая свою лекцию:
  
  - ...Хикл - хилый прыщавый нытик, самый среди них зашуганный - слова от него не услышишь, если оно не одобрено остальными двумя. Хейден тоже не лучше - подлый маленький проныра и подхалим. Я поймал его на списывании на экзамене, и он пытался подкупить меня, чтобы я не поставил двойку, предложив добыть мне какую-то индейскую проститутку якобы особо экзотических талантов - можете себе представить такую наглость, как будто я не могу сам о себе позаботиться в подобных делишках!
  
  Он ненадолго примолк.
  
  - Естественно, я поставил ему 'неуд' и написал резкое письмо его родителям. Ответа не получил - без сомнения, они его даже не прочитали, отъехали проветриться куда-то в Европу. И знаете, что с ним стало?
  
  - Нет, - соврал я.
  
  - Он теперь судья в Лос-Анджелесе. Вообще-то, насколько я понимаю, все трое, знаменитые Главы, в итоге переехали в Эл-Эй. Хикл сейчас кто-то вроде фармацевта - хотел стать врачом, как Уилли, и, насколько мне известно, действительно поступил на медицинский факультет. А вот закончить мозгов не хватило... Судья! - повторил он. - И что это говорит о нашей юридической системе?
  
  Информация лилась ручьем, и, словно бедняк, нежданно получивший большое наследство, я абсолютно не представлял, как ею распорядиться. Мне хотелось сбросить маску и выжать из старика все до последней капли, но надо было помнить о полицейском расследовании - и моих обещаниях Маргарет.
  
  - Наверное, думаете, что я просто злобный старикашка? - просипел ван дер Грааф.
  
  - Мне кажется, вы очень проницательны, профессор.
  
  - Да ну? - Он хитро улыбнулся. - Так что, подбросить вам еще лакомых кусочков?
  
  - Я знаю, что доктор Тоул потерял жену и ребенка несколько лет назад. Можете что-нибудь про это рассказать?
  
  Он уставился на меня, потом подлил себе еще виски и отпил.
  
  - Все это для статьи?
  
  - Все это для того, чтобы оживить портрет, - сказал я. Прозвучало это довольно жиденько.
  
  - Ах да, оживить... Конечно. Ну, произошла трагедия, по-другому не скажешь, а ваш доктор был еще слишком молод, чтобы встретить ее во всеоружии. Он женился на втором курсе, на замечательной девушке из хорошей портлендской семьи. Замечательной, но не из своего круга - у Двух Сотен принято заключать браки исключительно между своими. Их помолвка стала для всех большим сюрпризом. Через шесть месяцев эта девушка родила сына, тогда-то загадка и разрешилась. На некоторое время неразлучная троица вроде как распалась - Хикл с Хейденом отвалились сами по себе, когда Уилли возложил на себя обязанности женатого человека. Потом жена и ребенок погибли, и Главы вновь воссоединились. Я считаю вполне естественным, когда после такой потери человек ищет успокоения в кругу друзей.
  
  - Как это произошло?
  
  Ван дер Грааф заглянул внутрь стакана и опрокинул в рот последние капли.
  
  - Девушка - мать - везла ребенка в больницу. Он проснулся с крупом или еще какой-то такой хворью. Ближайшее отделение экстренной помощи - в Детской ортопедической больнице, в университете. Это были ранние утренние часы, еще темно. Ее машина слетела с моста Эвергрин и упала в озеро. Нашли ее только днем.
  
  - А где был доктор Тоул?
  
  - Учился. Корпел над учебниками всю ночь напролет. Естественно, это вызвало у него чувство вины - он был потрясен, абсолютно раздавлен. Наверняка винил себя, что не поехал с ними и сам не утонул. Знаете, наверное, каким самобичеванием занимаются те, кто потерял близких...
  
  - Действительно, трагедия.
  
  - О да. Она была славная девушка.
  
  - Доктор Тоул держит у себя в кабинете ее фотографию.
  
  - Малый не без сантиментов, выходит?
  
  - Думаю, что так. - Я отпил немного виски. - Значит, после той трагедии он стал больше общаться с друзьями?
  
  - Да. Хотя стоило вам употребить это слово, как я кое-что осознал. По моему разумению, дружба подразумевает взаимную привязанность, некоторую степень взаимного восхищения. Эти же трое всегда выглядели такими мрачными, когда были вместе, - они словно не получали удовольствия от компании друг друга. Я никогда не знал, что их на самом деле связывало, но такая связь действительно существовала. Уилли поступил на медицинский - и Стюарт потащился следом. Эдвин Хейден учился на юрфаке в том же университете. Они обосновались в одном городе. Не сомневаюсь, что вы свяжетесь с остальными двумя, чтобы набрать хвалебных цитат для вашей статьи. Если вообще будет какая-то статья.
  
  Я заставил себя оставаться спокойным.
  
  - Что вы хотите сказать?
  
  - О, по-моему, вы прекрасно понимаете, о чем я, мой мальчик! Я не собираюсь требовать у вас какие-то документы, подтверждающие, что вы тот, кем назвались, - это все равно ничего не доказало бы, - потому что вы представляетесь мне приятным интеллигентным человеком, а сколько у меня здесь бывает народу, с которым я могу так вот запросто поболтать? Сказано достаточно.
  
  - Я ценю это, профессор.
  
  - Еще бы. Уверен, что у вас есть весомые причины расспрашивать меня об Уилли. Уверен, что они слишком скучны, и у меня нет никакого желания про них знать. Я вам помог?
  
  - Вы мне более чем помогли.
  
  Я наполнил оба стакана, и мы вместе выпили, не обменявшись и словом.
  
  - Нет ли у вас желания еще чуть-чуть помочь мне? - спросил я.
  
  - Смотря в чем.
  
  - У доктора Тоула есть племянник. Тимоти Крюгер. Мне интересно, не сможете ли вы и про него что-нибудь рассказать.
  
  Ван дер Грааф трясущимися руками поднес стакан к губам. На лице его сгустились тучи.
  
  - Крюгер! - Эта фамилия прозвучала у него как ругательство.
  
  - Да.
  
  - Кузен. Дальний кузен, не племянник.
  
  - Кузен так кузен.
  
  - Крюгеры. Древний род. Пруссаки, все до единого. Политические воротилы. Могущественное семейство. - Его медоточивость доброго дедушки как рукой сняло, и он выплевывал слова с механической интонацией автомата. - Пруссаки.
  
  Профессор сделал несколько нетвердых шагов, но вдруг замер и уронил руки по бокам.
  
  - Все это явно имеет какое-то отношение к полиции, - произнес он, словно рассуждая вслух.
  
  - Что заставляет вас так думать?
  
  Его лицо потемнело от гнева, и он вздернул кулак над головой - грозный вестник гибельной судьбы.
  
  - Не делайте из меня дурака, молодой человек! Если речь идет о Тимоти Крюгере, то ничего другого и быть не может!
  
  - Да, это действительно часть уголовного расследования. Но я не могу вдаваться в подробности.
  
  - Да ну? Я распустил с вами язык, не пытаясь вызнать ваши истинные намерения. Секунду назад я предполагал, что они просто скучные. Теперь я другого мнения.
  
  - Что в имени Крюгера так пугает вас, профессор?
  
  - Зло, - сказал он. - Зло меня пугает. Вы говорите, что ваши вопросы - это часть уголовного расследования. Откуда мне знать, на чьей вы стороне?
  
  - Я работаю с полицией. Но я не полицейский.
  
  - Терпеть не могу, когда говорят загадками! Либо будьте правдивы, либо убирайтесь к черту!
  
  Я поразмыслил, что же делать.
  
  - Маргарет Доплмайер, - произнес я наконец. - Я не хочу, чтобы она потеряла работу из-за того, что я вам скажу.
  
  - Мэгги? - Он фыркнул. - Не переживайте за нее, я не собираюсь направо и налево кричать, что это она привела вас ко мне. Она совсем повесила нос, ей нужна интрига, чтобы вновь обрести вкус к жизни. Я достаточно много общался с ней, чтобы понять: она изо всех сил цепляется за теорию всемирного заговора. Помашите перед ней чем-то подобным, и она кинется к вам, как форель на мушку. Убийство Кеннеди, неопознанные летающие объекты, кариес - все это результат всеохватного сговора анонимных злых гениев. Не сомневаюсь, что вы это уже поняли и удачно этим воспользовались.
  
  В его устах я выглядел конченым макиавеллистом[99]. Я не стал это оспаривать.
  
  - Нет, - сказал ван дер Грааф. - У меня нет интереса разрушать жизнь Мэгги. Она мой друг. А кроме того, моя преданность данному заведению далеко не слепа. Я терпеть не могу некоторые стороны этого места - моего настоящего дома, если хотите.
  
  - Вроде крюгеров?
  
  - Вроде окружения, которое позволяет процветать крюгерам и иже с ними.
  
  Он пошатнулся, слишком большая голова свесилась набок.
  
  - Выбор за вами, молодой человек. Выкладывайте или проваливайте вон.
  
  И я ему все выложил.
  * * *
  
  - Ничего в вашей истории меня не удивляет, - сказал профессор. - Я не знал ни о смерти Стюарта Хикла, ни о его сексуальных предпочтениях, но ни то ни другое меня ничуть не шокирует. Он был плохим поэтом, мистер Делавэр, очень плохим, - а для плохого поэта не существует никаких границ.
  
  Я припомнил стихотворение на смерть Лайлы Тоул в конце выпускного альбома. Теперь стало ясно, кто такой 'С'.
  
  - Когда вы упомянули Тимоти, я сразу встревожился, поскольку не знал, не работаете ли вы на Крюгеров. Удостоверение, которое вы мне показали, очень похоже на настоящее, но такие штучки легко подделать.
  
  - Позвоните детективу Делано Харди из полицейского дивизиона Западного Лос-Анджелеса. Он скажет вам, на чьей я стороне. - Я очень надеялся, что он не станет ловить меня на слове - черт его знает, как отреагирует Харди.
  
  Ван дер Грааф задумчиво посмотрел на меня.
  
  - Нет, это вряд ли понадобится. Лжец из вас аховый. По-моему, я могу интуитивно понять, когда вы говорите правду.
  
  - Спасибо.
  
  - Не за что. Комплимент напрашивался сам собой.
  
  - Расскажите про Тимоти Крюгера, - попросил я.
  
  Он прищурился на меня, словно гном, сотворенный в голливудской лаборатории спецэффектов.
  
  - Первое, на чем бы я хотел сделать акцент, - это что зло Крюгеров не имеет никакого отношения к богатству. Они вполне могли быть злыми бедняками - насколько я представляю, некогда так оно и было. Если это выглядит, будто я пытаюсь оправдать и сам себя, то так оно и есть.
  
  - Я понимаю.
  
  - Очень богатые - это не зло. Так сказать, большевистская пропаганда наоборот. Это совершенно безобидная публика - полностью замкнутая в своем тесном мирке, скрытная, обреченная на угасание. - Он отступил на шаг, будто отпрянув перед лицом своего собственного пророчества.
  
  Я терпеливо ждал.
  
  - Тимоти Крюгер, - произнес наконец ван дер Грааф, - это просто убийца. Без лишних слов. То, что его так и не арестовали, не осудили и не посадили в тюрьму, никоим образом не умаляет его вины в моих глазах. История берет начало семь... нет, восемь лет назад. Был тут один студент, фермерский паренек из Айдахо. Умница, сложен, как Адонис. Фамилия его была Сэксон. Джеффри Сэксон. Он приехал сюда учиться - первый в своей семье, кто закончил среднюю школу, мечтал стать писателем... Его взяли на спортивную стипендию - гребля, бейсбол, футбол, борьба, - и он ухитрился преуспеть во всем этом, учась на круглые пятерки. В качестве профильного предмета выбрал историю, и я был его научным руководителем, хотя на тот момент уже не преподавал. Мы очень много беседовали - здесь, прямо в этом кабинете. Вести беседы с этим парнишкой было истинным удовольствием. У него имелся настоящий вкус к жизни, истинная жажда знаний.
  
  В уголке одного печального голубого глаза собралась слеза.
  
  - Простите. - Старик вытащил льняной платок и промокнул щеку. - Пыльно тут; пусть уборщицу пришлют, что ли...
  
  Он пригубил виски, и когда вновь заговорил, голос его ностальгически ослаб.
  
  - У Джеффри Сэксона была любознательная, пытливая натура настоящего ученого, мистер Делавэр. Помню, как он впервые появился здесь и увидел все эти книги. Словно ребенок, которого оставили одного в магазине игрушек. Я разрешал ему брать с собой редчайшие антикварные тома - все, начиная от лондонского издания хроник Иосифа[100] до антропологических трактатов. Джеффри жадно поглощал их один за другим. 'Господи, профессор, - говаривал он, - и нескольких жизней не хватит, чтобы изучить хотя бы малую часть того, что стоит знать!' А это первый признак настоящего интеллектуала, на мой взгляд, - способность познать собственную незначительность в отношении всей массы знаний, накопленных человечеством.
  
  Остальные, естественно, считали его деревенщиной, жалким провинциалом. Насмехались над его одеждой, манерами, недостатком изысканности. Джеффри рассказывал мне об этом - я уже стал для него кем-то вроде суррогатного дедушки, - и я заверил его, что он предназначен для куда более благородной компании, чем может предложить Джедсон. Вообще-то я постоянно склонял его перевестись куда-нибудь на Восток - в Йель, Принстон, - где его ждал бы существенный интеллектуальный рост. С его оценками и письмом от меня это вполне могло выгореть. Но Джеффри этого шанса так и не дождался.
  
  Он начал засматриваться на одну юную даму - одну из Двух Сотен, довольно симпатичную, но на самом-то деле совершеннейшую посредственность. Само по себе это не было ошибкой, поскольку и сердцу, и гормонам в этом возрасте не прикажешь. Ошибкой было выбрать особу женского пола, которой уже домогался другой.
  
  - Крюгер?
  
  Ван дер Грааф горько кивнул.
  
  - Тяжко мне сейчас об этом говорить, доктор. Слишком многое приходится вытаскивать обратно.
  
  - Если вам так тяжело, профессор, то я могу уйти и вернуться в какое-нибудь другое время.
  
  - Нет, нет! Это все равно ничего не изменит. - Он сделал глубокий вдох. - В пересказе все сводится к эпизоду из какой-нибудь сопливой 'мыльной оперы'. Джеффри и Крюгер интересовались одной и той же девушкой, открыто это высказывали. Пылали страсти, но вроде все было тихо. Джеффри приходил ко мне и изливал свою тоску. Я вовсю изображал психолога-любителя - от профессоров часто требуется обеспечивать эмоциональную поддержку своим студентам - и, должен признаться, подошел к делу со всей ответственностью. Убеждал его забыть эту девушку, зная, что она собой представляет, и прекрасно сознавая, что в подобном столкновении интересов никакая победа Джеффри не светит. Молодняк Джедсона столь же предсказуем, как почтовые голуби, которые всегда возвращаются в свою голубятню. Так всегда поступали и их предки. Девушке суждено было связать себя узами только с кем-то из своих. Впереди Джеффри ждали куда лучшие вещи, куда более тонкие вещи - целая жизнь возможностей и приключений.
  
  Но он ничего не слушал. Будто рыцарь старых времен, был полностью обуян благородством своей миссии. Победить Черного Рыцаря, спасти прекрасную даму... Полнейшая чушь - но он был натуральный младенец. Невинное дитя.
  
  Ван дер Грааф примолк - у него перехватило дыхание. Лицо приобрело нездоровый зеленоватый оттенок, и я забеспокоился о его здоровье.
  
  - Может, действительно пока прервемся? - предложил я. - Я могу вернуться завтра.
  
  - Ни в коем случае! Я не останусь здесь, в своем одиночном заключении, с ядовитым куском, застрявшим у меня в зобу! - Он прокашлялся. - Я продолжу, а вы сидите и внимательно слушайте.
  
  - Хорошо, профессор.
  
  - А теперь, на чем я там остановился... Ах да, на Джеффри в качестве Белого Рыцаря. Дурачок! Противостояние между ним и Тимоти Крюгером только продолжалось и нагнаивалось. Все остальные подвергли Джеффри остракизму - на Крюгера в кампусе чуть ли не молились, он пользовался огромным авторитетом. Я стал для Джеффри единственным источником поддержки. Направление наших бесед изменилось. Больше никаких интеллектуальных обменов мнениями. Теперь я занимался психотерапией по полной программе - в этом роде деятельности я не слишком-то ловок, но чувствовал, что не могу просто бросить парня. Я был всем, чем он располагал.
  
  Кульминации это достигло на борцовском матче. Оба парня занимались греко-римской борьбой. Оба договорились встретиться поздно ночью, в пустом спортзале, только один на один, и по-мужски разобраться между собой. Сам я не борец - по вполне очевидным причинам, - но все-таки в курсе, что этот спорт четко структурирован, изобилует правилами, а критерии победы четко прописаны. Джеффри нравилась борьба как раз по этой причине - для своего возраста парень отличался высокой самодисциплиной. Он вошел в этот зал живым и здоровым, а покинул его на носилках, с переломом спины и шеи, живой только в растительном смысле этого слова. Через три дня он умер.
  
  - И его смерть списали на несчастный случай, - тихо проговорил я.
  
  - Такова была официальная версия. Крюгер сказал, что оба оказались вовлечены в какую-то сложную серию захватов, и в результате переплетения торсов, рук и ног Джеффри получил серьезную травму. А кто может это оспорить - несчастные случаи нередки на борцовских поединках... В худшем случае все выглядело так, будто два незрелых юнца просто проявили глупую безответственность. Но для тех из нас, кто знал Тимоти, кто понимал всю глубину соперничества между ними, это было далеко не удовлетворительное объяснение. Колледж страстно желал замять случившееся, а полиция была только рада взять под козырек - зачем переть на миллионы Крюгеров, когда есть еще сотни бедных людей, которые совершают преступления?
  
  Я был на похоронах Джеффри - специально слетал в Айдахо. И перед самым отъездом в аэропорт столкнулся с Тимоти в кампусе. Теперь-то я понимаю, что он наверняка сам меня искал. - Губы ван дер Граафа сжались, морщинки вокруг них углубились, словно кто-то затянул шнурком вещевой мешок. - Он нагнал меня возле статуи Основателя. 'Слышал, вы уезжаете, профессор', - бросил он. 'Да, - отозвался я, - вечером улетаю в Бойсе'. 'Сказать последнее прости вашему юному прихожанину?' - спросил он. На лице у него было выражение совершеннейшей невинности, деланой невинности - господи, он же актер, так что мог манипулировать чертами лица по собственной воле! 'А вам-то какое дело?' - спросил я. Он наклонился к земле, подобрал сухую дубовую веточку, надменно ухмыльнулся - такую же ухмылку вы можете видеть на фотографиях охранников нацистских концлагерей, мучающих заключенных, - с хрустом сломал веточку в пальцах и дал ей упасть на землю. А потом рассмеялся.
  
  Никогда в жизни я не был так близок к тому, чтобы совершить убийство, доктор Делавэр! Будь я помоложе, посильнее, надлежащим образом вооружен, я бы сделал это! А так я просто остался стоять, впервые в жизни потеряв дар речи. 'Приятной поездки', - сказал Крюгер и, все так же ухмыляясь, попятился назад. Сердце у меня так колотилось, что я почувствовал приступ головокружения, но как-то ухитрился устоять на ногах. Когда он скрылся из виду, я не выдержал и разрыдался.
  
  Наступила продолжительная пауза.
  
  Когда он более или менее взял себя в руки, я спросил его:
  
  - А Маргарет знает про все это? Про Крюгера?
  
  Он кивнул.
  
  - Я ей все рассказал. Она - мой друг.
  
  Так что несостоявшаяся публицистка оказалась скорее пауком, чем мухой, в конце-то концов.
  
  - И еще один момент - та девушка. Та самая, из-за которой вышел весь сыр-бор. Что с ней стало?
  
  - А вы-то как думаете? - усмехнулся профессор; некоторая старая желчь опять вернулась в его голос. - Она стала избегать Крюгера - и большинство остальных тоже. Они просто боялись его. Ни шатко ни валко отучилась три оставшихся курса, вышла замуж за какого-то банкира и переехала в Спокан. Не сомневаюсь, что сейчас она примерная хаусфрау, возит деток в школу, состоит в женском клубе и под настроение перепихивается с разносчиками.
  
  - И за что было воевать? - медленно проговорил я.
  
  Он покачал головой:
  
  - Абсолютно не за что.
  
  Я глянул на часы. Я провел под куполом чуть более часа - хотя казалось, значительно дольше. Ван дер Грааф за это время вывалил передо мной целый бак всяких отбросов и изрядно покопался в них, но так он историк, они этому обучены. Я чувствовал усталость и напряжение и просто жаждал свежего воздуха.
  
  - Профессор, - произнес я, - не знаю, как вас и благодарить.
  
  - Если вы найдете этой информации хорошее применение, то будем считать, что мы в расчете. - Голубые глаза мерцали, как два газовых огонька. - Попробуйте сами сломать кое-какие веточки.
  
  - Сделаю все возможное. - Я поднялся.
  
  - Я уверен, что провожать вас не надо.
  
  Действительно, выход я нашел сам.
  
  Когда я был уже на полпути к лифту, то услышал, как он кричит мне вслед:
  
  - Напомните Мэгги про наш пикник с пиццей!
  
  Его слова эхом заметались среди гладких каменных стен.
  Глава 23
  
  У некоторых примитивных племен есть поверье: для того чтобы победить врага, недостаточно уничтожить одну лишь его телесную оболочку - нужно также победить и душу. Это верование лежит в корне различных форм каннибализма, которые, как известно, существовали - и все еще существуют - во многих мировых религиях. Вы - это то, что вы едите. Сожрите сердце своей жертвы - и обретете власть над самой ее сущностью. Перемелите пенис своего врага в пыль и проглотите ее - и завладеете его мужским естеством.
  
  Я подумал про Тимоти Крюгера и про парнишку, которого он убил - про то, как он присвоил личность бедного студента на спортивной стипендии, описывая мне себя, - и в идиллическую зелень тихого кампуса решительно вторгся образ жадно облизывающего губы, вгрызающегося в кости дикаря. Поднимаясь на мраморные ступеньки Креспи-холла, я все еще безуспешно пытался выбросить этот образ из головы.
  
  В ответ на мой условный стук послышалось: 'Подождите секундочку!', и дверь открылась. Маргарет Доплмайер впустила меня и заперла дверь.
  
  - Ну что, помог вам чем-нибудь ван дер Грааф? - небрежно спросила она.
  
  - Он мне все рассказал. И про Джеффри Сэксона, и про Тима Крюгера, и про то, что вы были его конфидентом.
  
  Покраснев, она буркнула:
  
  - Только не ждите, что я буду испытывать чувство вины за обман, когда вы проделали то же самое со мной.
  
  - Не буду, - заверил я ее. - Я просто хочу, чтобы вы знали: он мне доверился и все рассказал. Я знаю, что вам было нельзя, пока он сам этого не сделал.
  
  - Рада, что вы это поняли, - чопорно сказала Маргарет.
  
  - Спасибо, что свели меня с ним.
  
  - Была только рада, Алекс. Просто правильно распорядитесь полученной информацией.
  
  Уже второй раз за десять минут я получал подобный наказ. Добавьте к этому схожее задание от Ракель Очоа, и нагрузка получится увесистая.
  
  - Обязательно. Раздобыли вырезки?
  
  - Вот.
  
  Она вручила мне ксерокопию. Смерть Лайлы Тоул и 'Малыша Уилли' удостоилась первой полосы, разделив пространство с репортажем о каком-то студенческом празднике и перепечаткой из 'Ассошиэйтед пресс' на тему опасности сигарет с марихуаной. Я начал ее проглядывать, но копия была смазанная, и текст едва читался. Маргарет заметила, как я напрягаю глаза.
  
  - Оригинал совсем стерся.
  
  - Нет, все нормально.
  
  То, что удалось разобрать, вполне соответствовало рассказу ван дер Граафа - память его не подвела.
  
  - А вот еще материал, несколькими днями позже - про похороны. Эта получше.
  
  Я взял у нее вторую копию и внимательно изучил. На сей раз тема Тоула переместилась на шестую полосу, в рубрику общественной жизни. Отчет о похоронах был крайне слезливым и пестрел громкими именами. Мое внимание привлекла фотография внизу страницы.
  
  Во главе похоронной процессии, сцепив перед собой руки, шел Тоул, осунувшийся и угрюмый. С одной стороны от него виднелся молодой, но столь же похожий на жабу Эдвин Хейден. С другой, чуть поотстав, возвышалась огромная фигура. Опознать этого скорбящего можно было совершенно безошибочно. Черные курчавые волосы, жирная, лоснящаяся физиономия. Очки в массивной оправе, которые я видел несколькими днями раньше, сменили круглые, в тонкой золотой оправе, низко лежащие на мясистом носу.
  
  Это был преподобный Огастес Маккафри в молодые годы.
  
  Я сложил оба листка, засунул их во внутренний карман и сказал:
  
  - Звоните ван дер Граафу.
  
  - Он пожилой человек! Вы не считаете, что уже достаточно...
  
  - Давайте звоните, - перебил я. - Если нет, тогда я сам к нему сбегаю.
  
  Маргарет вздрогнула от моей резкости, но набрала номер. Когда соединение было установлено, она произнесла:
  
  - Прошу прощения, что беспокою, профессор... Это опять он.
  
  Немного послушала, бросила на меня недовольный взгляд и передала мне трубку, держа ее на вытянутой руке.
  
  - Спасибо, - ласково ответил я. И в телефон: - Профессор, мне нужно спросить у вас еще про одного студента. Это очень важно.
  
  - Валяйте. Я на данный момент только 'Мисс ноябрь' семьдесят третьего года внимание уделяю. Кто вас интересует?
  
  - Огастес Маккафри - он тоже был другом Тоула?
  
  - Ой, мамочки! Ну насмешил! Гас Маккафри - студент Джедсона! С его-то чернявой рожей! - Он надолго зашелся в смехе и не сразу сумел отдышаться. - Пресвятая Богородица, нет, юноша! Он здесь никогда не учился.
  
  - Тут передо мной фотография, на которой он на похоронах с Тоулом...
  
  - Такое вполне могло быть, но студентом он не был. Гас Маккафри был... По-моему, их сейчас именуют инженерами по обслуживанию... Короче, Гас был кем-то вроде дворника. Подметал в спальнях, выносил мусор - такого всё плана.
  
  - Что же тогда он делал на похоронах? Он тут прямо за спиной у Тоула - похоже, готов подхватить его, если тот упадет.
  
  - Ничего удивительного. Изначально Маккафри был работником семьи Хикл - у них один из самых больших домов на Бриндамуре. Семейные слуги частенько растут вместе со своими хозяевами - насколько я понимаю, Стюарт взял его с собой в Джедсон, когда поступил сюда. А тот постепенно поднялся по служебной лестнице среди обслуживающего персонала - стал надзирающим над всеми дворниками или кем-то в этом роде. Побег с Бриндамура мог открыть для него совершенно потрясающие возможности... И чем же занимается сейчас толстяк Гас?
  
  - Он священник - возглавляет тот детский дом, про который я вам рассказывал.
  
  - Понятно. Убирает господний мусор, так сказать...
  
  - Так сказать. Можете что-нибудь про него поведать?
  
  - Боюсь, что не могу, честно говоря. У меня не было контактов с работниками колледжа вне профессорско-преподавательского состава - за долгие годы тут выработалась практика делать вид, будто они невидимы. Единственно, я помню, что здоровенный такой был кабан. Неопрятный, наверняка физически сильный, а не исключено, что и вполне башковитый - ваши сведения определенно на это указывают, а я не социальный дарвинист, чтобы на этот счет полемизировать. Но это и вправду все, что я могу вам рассказать. Сожалею.
  
  - Не надо. И последнее: где можно добыть карту острова Бриндамур?
  
  - Насколько я знаю, за пределами окружного архива таковой не имеется... Хотя погодите - одна моя студентка писала курсовую по истории этого места, и вроде там и карта прилагалась. У меня нет копии, но я уверен, что она должна храниться в библиотеке, в разделе курсовых работ. А фамилия студентки... дайте подумать... Кирха? Катехизис? Нет, но тоже что-то церковное... Капеллан. Гретхен Капеллан.
  
  - Еще раз спасибо, профессор. До свидания.
  
  - До свидания.
  
  Маргарет Доплмайер сидела за своим столом, сердито глядя на меня.
  
  - Простите за грубость, - сказал я. - Это и вправду очень важно.
  
  - Все нормально, - отозвалась она. - Я просто подумала, что в свете того, что я для вас сделала, вы могли быть чуточку повежливей.
  
  Собственнический взгляд опять скользнул в ее глаза, словно питон в лагуну.
  
  - Вы правы. Мог бы. Не буду вас больше беспокоить. - Я встал. - Большое спасибо за все.
  
  Я протянул руку и, когда она неохотно протянула свою, пожал ее.
  
  - Вы действительно очень помогли мне.
  
  - Приятно слышать. Вы здесь еще надолго?
  
  Я осторожно разжал пальцы.
  
  - Не очень. - Попятился, улыбнулся ей, нащупал дверную ручку и нажал. - Всего хорошего, Маргарет. Наслаждайтесь своей ежевикой.
  
  Она собралась было что-то сказать, но передумала. Я оставил ее стоять за письменным столом - из уголка рта у нее выглядывал розовый кончик языка, словно пробуя что-то на вкус.
  * * *
  
  Библиотека, как и положено, выглядела сурово и чопорно, а собрание книг и журналов сделало бы честь колледжу куда более серьезных масштабов. Главный зал, занавешенный тяжелым красным бархатом и освещенный огромными окнами, отстоящими на десять футов друг от друга, напоминал внутренность мраморного собора. Дубовые столы для чтения, лампы под зелеными абажурами, кожаные кресла... Единственное, чего не хватало, - так это людей, читающих величественные тома, которыми были уставлены стены от пола до потолка.
  
  Библиотекарем оказался тщедушный молодой человек с короткой стрижкой и тоненькими усиками, обряженный в рубашку в красную шотландскую клетку с желтым вязаным галстуком. Он сидел за справочной стойкой, читая свежий экземпляр 'Артфорума'[101]. Когда я спросил его, где находится отдел студенческих курсовых, библиотекарь поднял на меня взгляд с изумленным видом отшельника, обнаружившего вторжение в свое логовище.
  
  - Вон там. - Он вяло мотнул головой куда-то в южный конец зала.
  
  'Там' обнаружился дубовый картотечный шкаф, и я быстро нашел в перечне работу Гретхен Капеллан. Свой увесистый опус она озаглавила 'Остров Бриндамур: его история и география'.
  
  Курсовые Фредерика Калмерса и О. Уинстона Кастайна были в наличии, но место Гретхен между ними оказалось пустым. Я проверил и еще раз перепроверил каталожный номер, но этот ритуал не принес никакого успеха - исследование про Бриндамур напрочь отсутствовало.
  
  Я вернулся к Шотландской Клетке и был вынужден дважды кашлянуть, прежде чем библиотекарь оторвался от очередного шедевра Билли Ал-Бенгстона[102].
  
  - Да?
  
  - Я ищу одну курсовую работу, но почему-то не могу найти.
  
  - А вы проверили картотеку - она точно включена в перечень?
  
  - Карточка на месте, а самой курсовой нет.
  
  - Как прискорбно... Могу предположить, что она у кого-то на руках.
  
  - А вы не могли бы проверить?
  
  Он вздохнул и с раздражающей медлительностью поднялся со своего кресла.
  
  - Как фамилия автора?
  
  Я дал ему всю необходимую информацию, и библиотекарь чуть ли не с оскорбленным видом зашел за стойку выдачи.
  
  - Остров Бриндамур - жутко унылое место. Почему оно вас так заинтересовало?
  
  - Я приглашенный профессор из Калифорнийского университета, и это часть моего исследования. Я не знал, что потребуются объяснения.
  
  - Ой, что вы, что вы! - быстро отозвался он, засовывая нос в карточки. Вытащил целую стопку и перетасовал ее с ловкостью профессионала из Лас-Вегаса. - Вот. Эта курсовая выдана шесть месяцев назад... Ого, да никак у нас должник?
  
  Я взял карточку. Шедевр Гретхен не пользовался особым вниманием читателей. Перед тем как полгода назад эту курсовую кто-то взял, последний раз ее выдавали на руки в 1954 году, причем самой Гретхен. Наверняка хотела показать детишкам - глядите, крошки, мамочка когда-то была ученым...
  
  - Иногда мы просто не успеваем уследить за должниками. Я прямо сейчас этим займусь, профессор. Кто забирал ее последним?
  
  Я посмотрел на подпись и сообщил ему. Как только имя вылетело у меня из рта, мозг сразу же принялся обрабатывать информацию. Едва эти два слова успели раствориться в воздухе, я уже знал, что поездкой на остров моя миссия будет отнюдь не исчерпана.
  Глава 24
  
  Утренний паром на остров Бриндамур отчаливал в семь тридцать утра.
  
  Побудочный звонок со стойки регистрации ровно в шесть застал меня уже принявшим душ, побритым и смотрящим на мир ясными глазами. Вскоре после полуночи опять полил дождь, набрасываясь на стеклянные стены моего номера. На какой-то миг, похожий на обрывок сновидения, он меня даже разбудил - когда перед тем, как опять уснуть, я был уверен, что слышу грохот копыт кавалерии, несущейся по коридору. Теперь он продолжал идти - и город внизу размылся и расфокусировался, словно внутри грязного аквариума.
  
  Я надел плотные слаксы, кожаную куртку, шерстяной свитер с горлом и прихватил с собой единственный имеющийся у меня плащ - двубортную поплиновую штуковину без подкладки, которая хороша для Южной Калифорнии, но в нынешнем окружении представляла собой весьма сомнительную ценность. Быстро перехватил завтрак - копченый лосось, рогалики, сок и кофе - и в десять минут восьмого направился в порт.
  
  В автомобильной очереди я оказался одним из первых. Очередь быстро двигалась, и вскоре я съехал по аппарели в чрево парома вслед за фольксвагеновским микроавтобусом с наклейкой 'Спасите китов' на заднем бампере. Подчиняясь взмахам руки матроса, одетого в светящийся оранжевый комбинезон, припарковался в двух дюймах от гладкой белой стены автомобильной палубы. Восхождение на два лестничных пролета привело меня на прогулочную палубу. Я прошел мимо сувенирного киоска, табачной лавочки, кафе и полутемного помещения, забитого от стены до стены игральными автоматами. Какой-то официант, сосредоточенно нахмурив брови, в полном одиночестве играл в 'Пэкмена' - квакающая мультяшная голова ловко пожирала пунктирные линии на экране.
  
  Я нашел место с видом на корму, положил сложенный плащ на колени и откинулся в ожидании часовой поездки.
  
  Паром был практически пуст. Несколько таких же пассажиров, как и я, были молоды и одеты для работы: наемная сила с материка, едущая обслуживать усадьбы Бриндамура. Обратный рейс, без сомнения, будет полон рабочим людом совсем иного толка: адвокатами, банкирами и прочими финансистами, направляющимися в расположенные в центре города шикарные офисы и залы для совещаний.
  
  Океан вздымался и опадал, вспениваясь под порывами ветра, который ерошил серо-стальные водяные валы. На море были и суда поменьше, в основном рыболовные шаланды и буксиры, которые словно исполняли какой-то диковинный танец - то вдруг дружно, как по команде, тянулись к небу, то приседали в реверансе, окунаясь по самые мачты. На их фоне паром наверняка представлялся со стороны игрушечной моделью, твердо стоящей на полке у серой стены.
  
  На палубу поднялась группа из шести молодых людей лет двадцати, которые уселись футах в десяти от меня. Светловолосые, с бороденками той или иной степени лохматости, одетые в измятые штаны хаки и серые от грязи джинсы, они передавали по кругу термос с чем-то явно не имеющим отношения к кофе, перешучивались, курили, клали ноги на сиденья и разражались коллективным гоготом, который походил на пьяный закадровый смех. Один из них заметил меня и протянул термос.
  
  - Глотнешь, мужик? - предложил он.
  
  Я улыбнулся и покачал головой. Парень пожал плечами, отвернулся, и веселье продолжилось по новой.
  
  Прогудел гудок парома, палуба вздрогнула от заработавших двигателей, и мы начали двигаться.
  
  На половине пути я подошел туда, где сидели молодые выпивохи, которые наконец-то угомонились. Трое спали, храпя с открытыми ртами, один читал похабный комикс, а еще двое, включая того, что щедро предлагал мне выпить, сидели и курили, загипнотизированные тлеющими кончиками своих сигарет.
  
  - Простите.
  
  Двое курильщиков подняли глаза. Читатель не уделил мне никакого внимания.
  
  - Да? - Щедрая Душа улыбнулся. У него недоставало половины передних зубов - плохая гигиена ротовой полости или взрывной характер. - Извини, братан, суп 'Кэмпбелл' весь вышел. - Он подхватил термос и потряс его. - Так ведь, Дуги?
  
  Его спутник, толстый парень с отвисшими усами и каракулевыми бачками, рассмеялся и кивнул.
  
  - Угу, кончился. Хороший был супчик. Горяченький. Сорок пять градусов.
  
  От всей компашки несло как от винокуренного завода.
  
  - Все нормально. Спасибо за предложение. Просто вот думаю, нельзя ли получить у вас кое-какую информацию про Бриндамур.
  
  Оба парня явно изумились - словно никогда не думали, что могут располагать какой-либо ценной информацией, и даже перешли на 'вы'.
  
  - А чё вас интересует? Жопа мира - и весь сказ, - сказал Щедрая Душа.
  
  - Сто пудов, - согласно кивнул Толстяк.
  
  - Мне нужен один дом на острове, а карту, сколько ни искал, нигде не нашел.
  
  - В том-то и дело, что никаких карт нету. Люди там привыкли прятаться от остального мира. У них там частные копы, которые достанут тебя только за то, что плюнешь не в ту сторону. Мы с Дугом и все эти остальные клоуны едем туда, чтобы поле для гольфа в порядок привести - подровнять, всякий хлам подобрать, подмести, все такое... Закончим вечерком работу - и прямиком обратно на паром. Мы хотим сохранить работу, так что по-другому никак.
  
  - Угу, - толстый снова кивнул, - никаких местных телок, никаких пьянок. Рабочие люди сто лет так поступают - мой старик работал на Бриндамуре до того, как вступил в профсоюз, а я туда мотаюсь, только покуда он и меня туда не пристроит. Тогда в жопу всех этих отшельников. Он мне рассказывал, что у них в те дни даже песня была: 'Бери больше, бросай дальше, а потом беги на пароход'.
  
  Он рассмеялся и хлопнул своего приятеля по спине.
  
  - А что вы хотите найти? - Щедрая Душа прикурил следующую сигарету и засунул ее в неопрятную дыру на месте верхних резцов.
  
  - Дом Хиклов.
  
  - Родственник ихний, что ли? - спросил Дуг. В глазах у него, похожих по цвету на море вокруг и налитых кровью, вдруг промелькнуло туповатое беспокойство - не окажусь ли я тем, кто повернет его слова против него.
  
  - Нет. Я архитектор. Еду просто поглазеть. Мне говорили, что дом Хикла может представлять интерес. Якобы самый большой на острове.
  
  - Скажете тоже, - буркнул он. - Они там все большие. В любой из них весь мой долбаный район влезет.
  
  - Архитектор, говорите? - Физиономия Щедрой Души осветилась интересом. - А долго на такого учиться?
  
  - Пять лет в колледже.
  
  - Забудь! - подколол его толстый. - Ты же у нас полный тупица, Харм. Для начала читать и писать выучись.
  
  - Пошел в жопу, - добродушно отозвался его друг. И мне: - Я тут прошлым летом на стройке работал. Архитектура - это жутко интересно.
  
  - Еще как. Я проектирую в основном частные дома. Вот езжу, подсматриваю новые идеи...
  
  - Классно. Главное, чтоб интерес не пропадал.
  
  - Интерес, интерес... - ворчливо заметил Дуги. - А вот в нашей работе - ни хрена интересного, чувак. Только мусор подбираем... Блин, а вот в этом клубе действительно весело - на прошлой неделе мы с Мэттом пару использованных резинок на поле нашли, прямо возле одиннадцатой лунки! И все это мимо нас, Харм.
  
  - Лично мне такого веселья не надо, - отрезал Щедрая Душа. - Если хотите узнать про дома, мистер, спросите у Рея.
  
  Он повернулся и перегнулся через спящего, чтобы ткнуть локтем малого с комиксами, который уткнулся носом в свое чтиво и ни разу не поднял взгляд. Когда он это сделал, то вид у него был либо как у беспросветно тупого, либо как у сильно одурманенного.
  
  - Э?..
  
  - Рей, дурная твоя башка, вот человек тут спрашивает про дом Хикла.
  
  Парень непонимающе прищурился.
  
  - Рея с кислоты совсем растащило, так до сих пор и не отпустит. - Харм ухмыльнулся, показав гланды. - Ну давай, чувак, где дом Хикла?
  
  - Хикл, - проговорил Рей. - Мой старик когда-то там работал - говорил, жуткое место. Зловещее. Вроде где-то на Шарлемань. Старик обычно...
  
  - Ладно, чувак. - Харм ткнул голову Рея обратно в комикс. - У них вообще чудные названия улиц на этом острове, мистер. Шарлемань[103], Александр, Сулейман...
  
  Завоеватели. Изысканная шуточка сверхбогатеев явно ускользнула от тех, на кого она была нацелена.
  
  - Шарлемань - это в самой глубине острова. Езжайте прямо мимо главной аптеки, мимо рынка, где-то с четверть мили - смотрите внимательней, указатели там частенько не видать из-за деревьев - а потом... дайте подумать... А потом сразу направо, это и будет Шарлемань. А там уже лучше поспрошайте.
  
  - Весьма признателен. - Я полез во внутренний карман, вытащил бумажник, выудил из него пятерку. - Вот вам за труды.
  
  Харм вытянул руку - протестующе, а не чтобы взять деньги.
  
  - Даже не думайте, мистер. Мы ничего такого не сделали.
  
  Дуг, толстый парень, сердито посмотрел на него и хмыкнул.
  
  - Да пошел ты, Дуги, - сказал парень с недостающими зубами. - Чё мы такого сделали, чтобы нам деньги брать?
  
  Несмотря на неухоженные волосы и зону боевых действий во рту, Харм явно обладал умом и определенным чувством собственного достоинства. Он был из тех ребят, которых я не возражал бы иметь на своей стороне, если вдруг припечет.
  
  - Давайте тогда просто проставлюсь.
  
  - Не, - сказал Харм. - Нам больше нельзя, мистер. Нам на это поле через полчаса. Рабочий день начинается, надо быть в форме. А то вот этот пузан если выпьет, то упадет еще, покатится и всех нас задавит.
  
  - Иди на хрен, Харм, - отозвался Дуг, без сердца.
  
  Я убрал деньги.
  
  - Большое спасибо.
  
  - Реально не за что. Вот если будете строить какие-нибудь дома, где профсоюз не при делах, и вам понадобятся надежные крепкие ребята, помните про Хармона Линдквиста. Я есть в справочнике.
  
  - Обязательно.
  * * *
  
  За десять минут до того, как паром подошел к берегу, сквозь густой занавес дождя и тумана проглянул остров - продолговатая, приземистая серая глыба. Если б не куафюра из деревьев, прикрывавшая бо́льшую часть скалистых берегов, выглядел бы он в точности как Алькатрас[104].
  
  Я спустился на автомобильную палубу, забрался за руль 'Новы' и дождался, когда человек в оранжевом махнет мне на выезд. Сцену снаружи словно перенесли сюда прямиком с улиц Лондона. Черных пальто, черных зонтиков и черных шляп вполне хватило бы, чтобы заполнить Пикадилли. Розовые руки сжимали портфели и утреннюю 'Уолл-стрит джорнал'. Глаза смотрели прямо перед собой. Губы сурово поджаты. Когда ворота у подножия трапа открылись, они двинулись сомкнутым строем - каждый человек на своем месте, каждый надраенный черный ботинок поднимается и опадает в такт невидимому барабанщику. Эскадрон рафинированных джентльменов. Джентльменская бригада...
  
  Сразу за портом вокруг высоченного вяза раскинулась маленькая площадь, вокруг которой выстроились несколько торговых и офисных зданий: банк с затемненными стеклами, брокерская контора, три или четыре богатого вида магазина одежды с консервативно одетыми безликими манекенами в витринах, бакалейная и мясная лавки, химчистка, которая служила одновременно местным почтовым отделением, два ресторана - один французский, второй итальянский, сувенирный киоск и ювелирный салон. Все они были закрыты, улицы пусты, и, за исключением стайки голубей, устроивших конференцию под вязом, никаких признаков жизни не наблюдалось.
  
  Следуя указаниям Харма, Шарлемань-лейн я нашел без труда. Через тысячу ярдов от площади дорога сузилась и потемнела, оказавшись в тени папоротников, чертова плюща и кленов. Сквозь стену зелени там и сям проглядывали ворота - литого чугуна или красного дерева, причем последние чаще всего были укреплены стальными пластинами. Ни почтовых ящиков, ни указателей с названиями. Участки, похоже, отстояли на несколько акров друг от друга. Несколько раз я мельком углядел усадьбы за воротами - просторы холмистых газонов, наклонные подъездные дорожки, вымощенные кирпичом или камнем, импозантные величественные дома в различных классических стилях - тюдоровском, регентства, колониальном, подъездные дорожки, уставленные лимузинами - 'Роллс-Ройсами', 'Мерседесами' и 'Кадиллаками', равно как и их более утилитарными четырехколесными родственниками - американскими универсалами с фальшивым деревом на бортах, шведскими 'Вольво', японскими малолитражками. Раз-другой я заметил садовников, трудящихся под дождем, - их бензиновые газонокосилки трещали, словно брызгаясь слюной, и изрыгали дым.
  
  Дорога тянулась еще с полмили - усадьбы становились все больше, дома все дальше отстояли от ворот, - после чего неожиданно уперлась в сплошной ряд кипарисов. Ни ворот, ни вообще чего-то похожего на въезд - просто густые, как лес, заросли тридцатифутовых деревьев, и поначалу мне показалось, что я просто заехал куда-то не туда.
  
  Я натянул плащ, поднял воротник и выбрался из машины. Землю густо усыпали сосновые иголки и мокрые листья. Подойдя к зарослям, я пригляделся сквозь ветки. В двадцати футах впереди, почти полностью скрытая разросшимися перепутанными ветками и мокрой растительностью, проглядывала короткая каменная дорожка, ведущая к деревянным воротам. Деревья высадили, чтобы перекрыть въезд; судя по размеру, им было лет двадцать. Исключив вероятность того, что кто-то озаботился пересадить сюда такое количество взрослых деревьев, я пришел к заключению, что прошло уже порядком времени с тех пор, как здесь имелись хоть какие-то признаки человеческой жизни.
  
  Я протолкался сквозь ветви к воротам и подергал за них. Наглухо заколочены. Хорошенько осмотрел - они представляли собой два массивных щита из соединенных на шпунт досок красного дерева, подвешенных на петлях к кирпичным столбам. От столбов расходилась стальная сетка, увенчанная сверху колючими спиралями. Никаких признаков электричества, так что сетка наверняка не под током. Я нашел опору на мокром камне, пару раз поскользнулся и наконец все-таки ухитрился оседлать верхушку ворот.
  
  Приземлился я в совершенно ином мире. Передо мной расстилались акры пустого пространства - то, что некогда было ухоженным газоном, теперь представляло собой болото, покрытое сорняками, пожухлой травой и обломками камней. Земля в некоторых местах просела, образовав огромные лужи, которые давно застоялись и превратились в оазис для комаров и мошки, назойливо вьющихся над головой. Некогда благородные деревья уменьшились до зазубренных пней и корявых прогнивших остовов, поросших мхом. Усыпавшие землю ржавые автомобильные детали, старые шины, пустые жестянки и бутылки образовывали одну большую, насквозь промокшую свалку. Капли дождя с утробным блямканьем падали на тонкий металл.
  
  Я двинулся дальше по мощеной дорожке. Уложенный 'елочкой' кирпич едва проглядывал сквозь заросли сорняков и толстый слой мха. Там, где на поверхность пробились корни, кирпичи торчали из земли, словно зубы в сломанной челюсти. Отбросив ногой утонувшую в луже полевую мышь, я поспешил к бывшей резиденции клана Хиклов.
  
  Дом представлял собой массивное трехэтажное строение из почерневшего от времени тесаного камня. Я никак не мог представить его себе красивым и нарядным, но некогда он, несомненно, являл собой величественное зрелище - огромный особняк под сланцевой крышей с лепными карнизами и фронтонами, украшенный вычурным орнаментом и опоясанный широкими каменными террасами. За ржавым чугунным литьем перил и решеток парадного крыльца, будто в соборе, возвышались шестифутовые стрельчатые двери, а на самом высоком шпиле красовался флюгер в виде летящей на метле ведьмы. Старая карга моталась под порывами ветра в безопасной дали от всеобщего разорения внизу.
  
  Я поднялся по выщербленным ступенькам. Сорняки добрались до самой двери, которая оказалась наглухо заколочена. Окна тоже были забиты досками и накрепко закрыты на засовы. Несмотря на свои размеры - а возможно, как раз из-за них, - дом производил жалкое впечатление, словно забытая всеми аристократическая вдова, опустившаяся до той степени, что собственная внешность ее больше не волнует, и обреченная коротать свой век в молчаливом одиночестве.
  
  Я продрался сквозь импровизированное заграждение из гнилых досок, сваленных перед крытым въездом. Дом был по меньшей мере ста пятидесяти футов в длину, и у меня ушло порядочно времени, чтобы проверить все окна на первом этаже. Все оказались намертво заколочены.
  
  Задняя часть участка представляла собой еще три акра болота. В гараж на четыре машины, задуманный архитектором как уменьшенная копия главного здания, тоже попасть не удалось - заколочен и заперт. Пятидесятифутовый плавательный бассейн был пуст, если не считать нескольких дюймов грязной коричневой воды, в которой плавали перегнившие органические наносы. О том, что тут некогда имелся зарешеченный розарий с высокой виноградной аркой, свидетельствовали только две покосившиеся колонны из лишенного коры дерева и потрескавшегося камня, поддерживающие птичье гнездо из безжизненных веток. Замшелые каменные скамьи вросли в землю, почерневшие статуи покосились на треснувших пьедесталах - ну просто последний день Помпеи.
  
  Дождь становился все сильнее и холоднее. Я засунул руки в карманы плаща, теперь уже промокший насквозь, и стал оглядываться в поисках укрытия. Понадобились бы инструменты - молоток или ломик, - чтобы проникнуть в дом или гараж, и вокруг не было больших деревьев, под которыми можно было бы спрятаться без риска, что они не завалятся в любой момент. Я торчал на открытом пространстве, как бродяга, застигнутый облавой.
  
  Увидев вспышку света, я весь подобрался, ожидая услышать раскат грома. Его не последовало, и свет мигнул опять. Из-за сильного ливня трудно было понять откуда, но когда свет появился в третий раз, я вроде как взял на него прицел и двинулся в ту сторону. Через несколько чавкающих шагов понял, что исходит он из застекленной оранжереи на задах участка, прямо за разбомбленной садовой аркой. Ее стекла стали непрозрачными от грязи и кое-где покрылись бурыми потеками, но на вид все вроде были целы. Я побежал туда, следуя свету, который мигал, плясал, исчезал, а потом мигал опять.
  
  Дверь в оранжерею была закрыта, но под моей рукой она бесшумно отворилась. Внутри было темно, жарко и кисло, сильно пахло перегноем. По обеим сторонам стеклянного помещения выстроились деревянные столы высотой примерно по пояс. Между ними оставался проход, усыпанный опилками, торфом, мульчей и кучками свежей земли. В углу я заметил набор садовых инструментов - вилы, грабли, лопаты, тяпки...
  
  На столах стояли горшки с изысканными цветами - орхидеями, бромелиями, бегониями всех оттенков, алыми и белыми бальзаминами, - щедро раскинувшимися в полном цвету над своими терракотовыми домиками. Над столами нависала деревянная балка со вбитыми в нее металлическими крюками. С крюков свисали горшки с фуксиями, исходящими пурпуром, зелеными разлапистыми папоротниками и яркими высокими свечками вербейника. Это был просто Эдемский сад в Пустоте Волопаса[105].
  
  В помещении было сумрачно, и гулко отдавался стук дождя, обрушивающегося на стеклянную крышу. Свет, который привлек меня, возник опять - ярче, ближе. Я различил силуэт на другом конце оранжереи - фигуру в желтом плаще с капюшоном, с фонариком в руке. Фигура светила фонариком на растения, отрывая там листочек, тут цветочек, приминая почву, отщипывая сухие ветки, откладывая в сторону распустившиеся цветы.
  
  - Здрасьте, - сказал я.
  
  Фигура вихрем крутнулась на месте, и луч фонарика мазнул по моему лицу. Я прищурился от яркого сияния и поднял руки, чтобы прикрыть глаза.
  
  Фигура придвинулась ближе.
  
  - Кто вы? - требовательно вопросил голос, высокий и испуганный.
  
  - Алекс Делавэр.
  
  Луч опустился. Я начал было делать шаг.
  
  - Стойте там!
  
  Я опустил ногу.
  
  Капюшон отбросили назад. Лицо, которое открылось за ним, было круглым, бледным, плоским, совершенно азиатским - женским, но не женственным. Глаза - два бритвенных прореза в пергаментной коже, рот - лишенный улыбки дефис.
  
  - Добрый день, миссис Хикл.
  
  - Откуда вы меня знаете... что вам надо? - В ее голосе звучала твердость, лишь слегка разбавленная страхом - твердость удачливого беглеца, который знает, что никогда нельзя терять бдительности.
  
  - Просто подумал, не заглянуть ли к вам в гости.
  
  - Мне не нужны гости. Я вас не знаю.
  
  - Разве? Алекс Делавэр - разве это имя вам ни о чем не говорит?
  
  Она не удосужилась соврать, просто ничего не ответила.
  
  - Это как раз мой офис ваш дорогой Стюарт избрал для своей прощальной сцены - или, может, кто-то предпочел сделать это вместо него...
  
  - Я не знаю, о чем вы говорите. Мне не нужна ваша компания. - Ее английский звучал скорее по-британски - четко и лишь с едва уловимым акцентом.
  
  - Может, позвоните дворецкому, чтобы меня выпроводили?
  
  Ее челюсти задвигались, побелевшие пальцы сжали фонарик.
  
  - Вы отказываетесь уходить?
  
  - На улице холодно и сыро. Я был бы благодарен за возможность слегка обсушиться.
  
  - И тогда вы уйдете?
  
  - Тогда я останусь, и мы немного поговорим. Про вашего бывшего супруга и кое-кого из его добрых дружков.
  
  - Стюарт мертв. Нам не о чем говорить.
  
  - Я думаю, нам много о чем есть поговорить. Накопилась куча вопросов.
  
  Она положила фонарик и сложила руки на груди. В этом жесте читался вызов. Любые следы страха улетучились, и ее манера поведения выдавала лишь раздражение человека, которого зря побеспокоили. Это меня озадачило - все-таки к одинокой женщине в пустынном месте пристает какой-то чужой тип, но паники не было.
  
  - Последний раз предлагаю, - сказала она.
  
  - Я не заинтересован раскрывать ваше убежище. Просто позвольте мне...
  
  Хозяйка щелкнула языком.
  
  Большая тень в углу материализовалась в нечто живое и дышащее.
  
  Я увидел, что это, и сразу ощутил слабость в животе.
  
  - Это Отто. Он не любит чужих.
  
  Отто оказался самой большой собакой, какую я до сих пор видел, - немецкий дог размером с упитанного пони, белый с серо-черными пятнами, как у далматинца. Одно ухо частично оторвано. Челюсти черные и мокрые от тягучей слюны. Столь характерная для бойцовых собак полуулыбка-полуоскал, открывающая жемчужно-белые клыки и язык размером с грелку. Свиные глазки казались слишком маленькими для такой огромной башки. Пока они сканировали меня, в них неугасимо горели оранжевые точки.
  
  Должно быть, я шевельнулся, поскольку уши у него встали торчком. Тяжело дыша, Отто посмотрел на свою хозяйку. Та что-то сказала ему воркующим голосом. Он задышал чаще и быстро лизнул ей руку розовым лоскутом языка.
  
  - Приветики, здоровяк, - проговорил я. Слова застревали в горле. Пес с нервным подвыванием зевнул, еще шире распахнув челюсти.
  
  Я попятился, и он выгнул шею вперед. Это был очень мускулистый зверь - от головы до самого подрагивающего крупа.
  
  - А теперь, может, я уже не хочу, чтобы вы уходили, - сказала Ким Хикл.
  
  Я еще немного попятился. Отто выдохнул и издал стонущий звук, исходящий откуда-то глубоко из брюха.
  
  - Я же сказала, что не хочу вас выпускать.
  
  - Как скажете.
  
  Я сделал еще два шажка назад. Детских шажка. Как в каком-то дурацком варианте игры 'умри-замри-воскресни'. Пес сунулся ближе.
  
  - Я просто хотела побыть одна, - сказала Ким. - Чтобы никто меня не беспокоил. Меня и Отто. - Она ласково посмотрела на здоровенную зверюгу. - Вы все про меня выяснили. Вы побеспокоили меня. Как вы меня нашли?
  
  - Вы оставили свое имя на библиотечной карточке в Джедсон-колледже.
  
  Она нахмурилась, обеспокоенная собственной беспечностью.
  
  - Итак, вы на меня охотитесь.
  
  - Нет. Это вышло случайно - просто нашел карточку. И охочусь я отнюдь не за вами.
  
  Ким опять щелкнула языком, и Отто придвинулся еще ближе. Я уже чувствовал исходящий от него тяжелый дух, пропитанный нетерпением.
  
  - Сначала вы, а потом и другие появятся... Задавая вопросы, обвиняя меня, говоря, что я плохая... А я не плохая. Я хорошая женщина, я не обижала детей. Я была хорошей женой больного человека, но сама я не больная.
  
  - Я знаю, - продолжал успокаивать я. - Это была не ваша вина.
  
  Еще щелчок языком. Пес передвинулся на расстояние прыжка. Она управляла им, словно радиоигрушкой. Вперед, Отто. Стоп, Отто. Убить, Отто...
  
  - Нет. Действительно, не моя.
  
  Я отступил назад. Отто крадучись последовал за мной, скребя одной лапой землю и вздыбив короткую шерсть.
  
  - Я пойду, - сказал я. - Нам необязательно сейчас говорить. Это не настолько важно. Вы заслужили свою приватность.
  
  Я болтал, выигрывая время и не сводя глаз с инструментов в углу. Мысленно замерил расстояние до вил, скрытно репетируя ход, который, возможно, придется предпринять.
  
  - Я дала вам шанс. Вы им не воспользовались. А теперь уже слишком поздно.
  
  Она дважды щелкнула языком, и пес прыгнул, налетев на меня размытым пятном рычащей тьмы. Я увидел взмывшие в воздух передние лапы, мокрую голодную оскаленную пасть, оранжевые глаза, поймавшие в прицел беззащитную цель. И все же за какую-то секунду я сделал обманный выпад вправо, упал на колени и метнулся к вилам. Мои пальцы сомкнулись на древке, и я слепо ткнул куда-то вверх.
  
  Он свалился на меня тонной распрямившихся стальных пружин, выбив у меня воздух из легких, неистово скребя лапами и щелкая зубами. Что-то прошло сквозь ткань, потом сквозь кожу куртки, потом сквозь мою собственную кожу. Руку от локтя до плеча охватила боль - пронзающая, тошнотворная. Рукоятка вил выскользнула из пальцев. Я прикрыл лицо рукавом, когда Отто сунулся ко мне своим мокрым носом, пытаясь добраться острыми, как зубья циркулярной пилы, челюстями до моего горла. Я вывернулся, пытаясь нащупать вилы, ухватился за них, потерял, тут же нашел снова. Изо всех сил врезал кулаком ему по макушке. Это было все равно что тузить рыцарские доспехи. Он присел на задних лапах, яростно рыкнул и опять изготовился к прыжку, прильнув к земле. Я перевернул вилы зубцами наверх. Он бросился на меня всем своим весом. Мои ноги подогнулись, и я шлепнулся спиной в грязь. Воздух опять вышел из меня, и я едва оставался в сознании, поглощенный борьбой со вздыбившимся щетиной мехом и стараясь удерживать вилы между нами.
  
  А потом Отто вдруг пронзительно взвизгнул, и в тот же миг я почувствовал, как вилы ударились в кость, проскребли по ней и скользнули глубже, когда я с ненавистью провернул рукоять. Зубцы вил вошли в него, будто теплый нож в масло.
  
  Мы сплелись в единый клубок; язык пса болтался у меня где-то над ухом, роняя на меня слюни, жуткая пасть распахнулась в агонии - в дюйме от того, чтобы отхватить мне кусок лица. Я вложил всю свою силу в вилы, толкая, выкручивая и едва сознавая, что слышу пронзительный женский визг. Отто вдруг тявкнул, как щенок. Зубья вошли на последний дюйм и во что-то уперлись - я уже не мог вонзить их еще глубже, как ни старался. Его глаза широко открылись, словно в гордой обиде, спастически заморгали и закрылись. Конвульсивно подергивающееся тело завалилось на меня. Из пасти хлынул поток крови, заливая мне нос, губы и подбородок. Я поперхнулся, втянув ноздрями теплую соленую жижу. Жизнь покинула пса, и я с трудом выкатился на свободу.
  
  Все это заняло менее чем полминуты.
  
  Ким Хикл посмотрела на мертвого пса, потом на меня - и бросилась к двери. Я кое-как поднялся на ноги, выдернул вилы из бочкообразной груди и заступил ей дорогу.
  
  - Назад! - выдохнул я, с трудом переводя дух. Махнул вилами, с которых разлетелись тягучие струйки крови. Она застыла.
  
  В оранжерее воцарилась тишина. Дождь прекратился.
  
  Молчание нарушил низкий противный треск - из трупа огромного пса прорывались газы. За ними последовала гора фекалий, скатываясь по обмякшим лапам и смешиваясь с мульчей.
  
  Она посмотрела на это и разрыдалась. Потом обмякла и опустилась на пол с безнадежным оцепеневшим видом беженца, перехваченного вражескими солдатами.
  
  Я воткнул вилы в землю и оперся на них. Мне понадобилась целая минута, чтобы перевести дух, и еще две-три, чтобы оценить полученные повреждения.
  
  Плащ был окончательно загублен - порван и пропитался кровью. С некоторым усилием я стащил его и бросил под ноги. Один рукав кожаной куртки тоже оказался распорот. Я снял и ее тоже, после чего закатал рукав свитера. Осмотрел бицепс. Слои ткани предотвратили худший исход, но выглядело все не лучшим образом: три колотые раны в окружении лабиринта ссадин, которые уже начали опухать. Рука плохо двигалась и ныла. Я согнул ее - вроде не сломана. То же самое и с ребрами и другими конечностями, хотя все тело жутко болело. Я осторожно потянулся, используя типовые упражнения для восстановления подвижности, которым выучился у Ярослава. Скоро почувствовал себя получше.
  
  - Отто делали прививки? - спросил я.
  
  Она не ответила. Я повторил вопрос, подкрепив его решительным захватом древка вил.
  
  - Да. У меня есть справки.
  
  - Я хочу на них взглянуть.
  
  - Это правда. Вы можете мне верить.
  
  - Вы только что натравили на меня этого монстра, чтобы он перегрыз мне глотку! В данный момент степень доверия к вам не слишком-то высока.
  
  Женщина посмотрела на мертвое животное и лишь погрузилась в медитативное покачивание, полностью уйдя в себя. Похоже, она была из тех, кто привык к долгому ожиданию. Но я был не в настроении испытывать, кто в этом деле выносливей.
  
  - У вас есть два варианта на выбор, миссис Хикл. Один - сотрудничать, и тогда я оставлю вас в вашем маленьком Уолдене[106]. Или же вы можете усложнить мне задачу, и мне придется проследить за тем, чтобы ваша история попала на первые полосы 'Лос-Анджелес таймс' в разделе городских новостей. Как вам это понравится: 'Вдова Растлителя находит убежище на заброшенном участке'? Поэтично, не правда ли? Десять к одному, что новостные агентства тоже это подхватят.
  
  - Чего вам от меня надо?
  
  - Ответов на вопросы. У меня нет причины - или желания - причинять вам вред.
  
  - А вы правда тот, в чьем офисе Стюарт... погиб?
  
  - Да. Кого еще вы ожидали тут увидеть?
  
  - Никого, - ответила она слишком уж быстро.
  
  - Тоула? Хейдена? Маккафри?
  
  При упоминании каждого из этих имен на лице у нее отражалась все большая боль, словно ей одну за другой ломали кости.
  
  - Я не с ними. Но я хочу знать про них больше.
  
  Ким поднялась с корточек, выпрямилась, подобрала окровавленный плащ и тщательно прикрыла им неподвижную тушу пса.
  
  - Я поговорю с вами, - сказала она.
  Глава 25
  
  В гараже на четыре машины все-таки имелся вход, который ускользнул от моего внимания. У самой земли, скрытое за давно не стриженной голубой елью, пряталось окошко, затянутое мелкой проволочной сеткой, как в курятнике. Женщина присела на корточки, повозилась с парой каких-то стратегически важных проволочек, и сетка отвалилась. Извернувшись, хозяйка дома пролезла внутрь. Я последовал за ней. Я был значительно крупней ее, и это оказалось непросто. Раненая рука задевала за раму, и мне пришлось задержать дыхание, чтобы не вскрикнуть от боли, пока я протискивался внутрь.
  
  Спрыгнув вниз, я оказался в узкой комнате - судя по всему, бывшем картофельном погребе. Сыровато, темно, стены уставлены неглубокими деревянными стеллажами, пол из пористого бетона выкрашен красной краской. Над окном нависал деревянный ставень, зацепленный крючком. Она отстегнула его, и он со стуком захлопнулся. Последовала секунда темноты, и я непроизвольно сжался, приготовившись к какой-нибудь нечестной выходке. Но на меня лишь ностальгически пахнуло керосином - напоминание о подростковой любви при свете костра, - и затеплился дымноватый свет. Она настроила горизонтальные планки ставня так, чтобы внутри стало немного светлее, но снаружи ничего не было видно.
  
  Глаза немного привыкли к полутьме, и стали проявляться подробности. На полу лежал тонкий тюфяк со скатанными на нем постельными принадлежностями. На шатком деревянном столике, который красили и перекрашивали столько раз, что он казался вылепленным из глины, пристроились керосиновая лампа, туристская плитка, жестянки со спиртом для нее и упаковка пластиковой кухонной утвари. В углу - простецкая кухонная раковина, а над ней полочка с пустой банкой из-под варенья, зубной щеткой, зубным порошком, безопасной бритвой и куском хозяйственного мыла. Большинство оставшегося пространства пола занимали деревянные молочные ящики с овальными вырезами-ручками на концах, каких я не видел с самого детства. На ящиках была одна и та же надпись: 'Маслодельня фермера Дела, Такома, Вашингтон. Масло тут вкусней всего, ты отведай-ка его'. Под этим призывом красовалось изображение скучающего вида коровы, в самом низу - телефонный номер с древним двухбуквенным префиксом[107]. Ким немного расчистила пространство, поставив ящики друг на друга в три яруса. Я приметил содержимое некоторых из них - пакеты сублимированных продуктов, консервы, бумажные полотенца, сложенная одежда... Три пары обуви, все на резиновой подошве, аккуратно выстроились в ряд у стены. В потолочную балку из сырого дерева были вбиты металлические крюки. Она повесила на один из них свой плащ и села на стул с прямой спинкой из нелакированной сосны. Я устроился на перевернутом молочном ящике.
  
  Мы посмотрели друг на друга.
  
  При отсутствии конкурирующего раздражителя[108] боль в руке стала брать свое. Я даже зажмурился, и она это заметила. Встала, намочила бумажное полотенце теплой водой, подошла и промокнула рану. Затем порылась в одном из ящиков и извлекла оттуда стерильную марлю, лейкопластырь и перекись водорода. Склонившись надо мной, словно какая-нибудь Флоренс Найтингейл[109], наложила повязку. От меня не ускользнуло безумие ситуации - несколько минут назад она пыталась меня убить, а теперь вот по-матерински хлопочет и разглаживает лейкопластырь. Я оставался по-каратистски настороже, ожидая, что в любой момент она опять войдет в убийственный раж, вонзит пальцы в воспаленную плоть и воспользуется ослепляющей болью, чтобы выцарапать мне глаза.
  
  Но, закончив, хозяйка вернулась на свое место.
  
  - Справки, - напомнил я.
  
  Опять поиски по ящикам. Но недолгие. Она прекрасно знала, где что лежит. Там были счета от ветеринара, справки о прививках от бешенства, свидетельство о регистрации в Кеннел-клубе[110] - полностью пса звали Отто Клаус фон Шулдерхайс от Штудгарт-Мунш и Зигурн-Нарцисса, круто, - а также дипломы двух кинологических школ в Лос-Анджелесе и сертификат, подтверждающий, что Отто прошел дрессировку как бойцовая собака исключительно с целью самообороны. Я отдал ей бумаги.
  
  - Спасибо, - сказала она.
  
  Мы сидели друг напротив друга, как голубки. Я все присматривался к ней, изо всех сил стараясь проникнуться к ней более или менее настоящей ненавистью. Но видел перед собой лишь восточного вида тетку хорошо за сорок, со стрижкой как у китайской куклы, низенькую, желтовато-болезненную, хрупкую, какую-то домашнюю в своей мешковатой рабочей одежде и бедную, как церковная мышь. Она сидела, положив руки на колени, безропотная и покорная. Ненависть так и не пришла.
  
  - И давно вы здесь обитаете?
  
  - Шесть месяцев. Со смерти Стюарта.
  
  - А зачем жить так - почему не в открытую в доме?
  
  - Я подумала, что так лучше прятаться. Все, что мне надо, - это чтобы меня никто не трогал.
  
  На Гарбо[111] она ничуть не походила.
  
  - Прятаться от кого?
  
  Ким уставилась в пол.
  
  - Ну давайте же. Я вас не укушу.
  
  - От остальных. От остальных больных на всю голову.
  
  - Имена.
  
  - Те, которые вы назвали, и еще другие. - Она буквально выплюнула еще с полдюжины фамилий, которые были мне не знакомы.
  
  - Давайте уточним. Под больными вы понимаете растлителей детей - все эти люди растлевают детей?
  
  - Да, да! Я этого не знала. Стюарт мне уже потом рассказал, когда его посадили. Они - волонтеры в детском доме, забирают детишек к себе домой. Делают с ними грязные вещи.
  
  - И в вашем садике тоже?
  
  - Нет! Это только Стюарт. Остальные в садик никогда не приходили. Только в детский дом.
  
  - В Ла-Каса-де-лос-Ниньос. Ваш муж был членом 'джентльменской бригады'.
  
  - Да. Он сказал мне, что вступил туда, чтобы помогать детям. Сказал, что это его друзья туда привлекли. Судья, доктор, все остальные... Тогда я подумала - какой же он молодец, до чего же хороший человек! Своих детей у нас не было, и я гордилась им. Я никогда не знала, чем он на самом деле занимается - и чем в садике занимается, тоже не знала.
  
  Я промолчал.
  
  - Я знаю, что вы сейчас думаете - что все остальные думали. Что я знала все с самого начала. Ну конечно, как же я могла не знать, что мой муж вытворяет в моем собственном доме! Вы обвиняете меня в той же степени, что и Стюарта. Говорю вам, я абсолютно ничего не знала!
  
  Она умоляюще протянула ко мне руки - шафрановые птичьи лапы. Я заметил, что ногти ее обгрызены под корень. На лице застыло отчаянное, одичалое выражение.
  
  - Я не знала, - повторяла она, словно какую-то самобичующую мантру, - я не знала! Он был моим мужем, но я не знала!
  
  Ей требовалось отпущение грехов, но я не был готов к роли исповедника. Сурово молчал и наблюдал на ней с притворной отстраненностью.
  
  - Вы должны представлять, что за брак был у нас со Стюартом, чтобы понять, как он мог творить такое без моего ведома.
  
  Мое молчание говорило: 'Убеди меня'.
  
  Ким склонила голову и начала.
  * * *
  
  - Мы познакомились в Сеуле, - сказала она, - вскоре после войны. Мой отец был профессором лингвистики. Семья у нас была довольно зажиточная, но поддерживала связи с социалистами, а КЦРУ[112] всех их планомерно уничтожало. После войны они совсем распоясались, убивая интеллектуалов и вообще всех, кто не был слепыми рабами режима. Все, чем мы владели, было конфисковано или погублено. Меня спрятали - передали друзьям за день до того, как разбойники из КЦРУ вломились в дом и перерезали горло всем - семье, слугам, даже животным. Потом все стало еще хуже, правительство все туже затягивало гайки. Семья, которая взяла меня к себе, в конце концов испугалась и выбросила меня на улицу. Мне тогда уже исполнилось пятнадцать лет, но я была такая маленькая и худенькая, что выглядела на двенадцать. Я побиралась, питалась объедками. Я... я продавала себя. Мне пришлось. Чтобы выжить.
  
  Она остановилась, посмотрела куда-то мимо меня, собралась с силами и продолжила:
  
  - Когда Стюарт меня нашел, у меня был жар, я заразилась вшами и каким-то венерическим заболеванием, вся покрылась болячками. Это было ночью. Я съежилась под газетами в переулке на задах кафе, куда американские солдаты ходили есть, пить и искать проституток. Я знала, что лучше всего ждать в таких местах, потому что американцы выбрасывали столько еды, что хватило бы накормить целые семьи. Мне было так плохо, что я едва могла пошевелиться, но я часами ждала, заставляя себя не спать, чтобы кошки не добрались до моего ужина первыми. Вскоре после полуночи ресторан закрылся. В переулок вышли солдаты - шумные, пьяные, шатающиеся. Потом - Стюарт собственной персоной, трезвый. Позже я узнала, что он вообще не употребляет алкоголь. Я старалась вести себя тихо, но, наверное, из-за боли вскрикнула. Он услышал, подошел - такой большой, просто великан в военной форме, наклонился надо мной и сказал: 'Не волнуйся, девочка!' Подхватил меня на руки и отнес к себе в квартиру. У него была куча денег - достаточно, чтобы арендовать собственное жилье на базе. Солдаты, когда уходили в увольнительную, гуляли, делали много ненужных детей. Стюарт не имел никакого отношения к такого рода вещам. Ему квартира была нужна, чтобы сочинять стихи. Возиться со своими фотоаппаратами. Оставаться в одиночестве...
  
  Она словно потеряла представление о времени и пространстве, отсутствующе уставившись в темные деревянные стены.
  
  - Он взял вас к себе домой, - напомнил я.
  
  - Целых пять недель он ухаживал за мной. Приводил врачей, покупал лекарства. Кормил меня, купал, сидел на краю кровати, читал мне комиксы - я любила американские комиксы, потому что отец всегда привозил их из своих поездок. 'Сиротка Энни'. 'Терри и пираты'. 'Дэгвуд'. 'Блонди'. И все это Стюарт мне читал - негромким, мягким голосом. Он отличался от всех мужчин, каких я до сих пор встречала. Худой, тихий, как учитель, в этих своих очках, из-за которых его глаза казались такими огромными, будто у какой-то большой птицы...
  
  На шестую неделю я выздоровела. Он лег в постель и занялся со мной любовью. Теперь-то я понимаю, это была часть его болезни - он, должно быть, думал, что я ребенок, и это, наверное, его возбуждало. Но я чувствовала себя женщиной. С годами, когда я действительно стала женщиной, когда на вид я была уже точно не ребенком, он потерял ко мне всякий интерес. Ему обычно нравилось одевать меня как малолетнюю девочку - я маленькая, мне все это впору. Но когда я выросла, увидела мир снаружи, то уже не хотела иметь к этому никакого отношения. Я стала открыто отстаивать свои взгляды, и он отстал. Может, как раз тогда-то его болезнь опять потребовала выхода. Может, - добавила она надломленным голосом, - это была моя вина. Что не удовлетворяла его.
  
  - Нет. Эти проблемы были у него изначально. Вам нет нужды взваливать ответственность на себя, - сказал я, хотя и не совсем искренне. Просто не хотелось, чтобы ее рассказ деградировал до слезливого сеанса самообвинения.
  
  - Ну, не знаю... Даже теперь это кажется таким нереальным. Газеты, статьи про него, про нас... Он был такой добрый человек - мягкий, тихий...
  
  Я уже слышал, как и других совратителей детей рисовали подобными красками. Часто они отличаются исключительно мягкими манерами и естественной способностью устанавливать взаимопонимание со своими маленькими жертвами. Ну, а как же иначе? Детей не заманит небритый людоед в грязной телогрейке. Их потянет к кому-нибудь вроде Дядюшки Уолли из 'Улицы Сезам', который намного милей, чем злые старые мама с папой и другие взрослые, которые их не понимают. К Дядюшке Уолли с его фокусами и невероятной коллекцией бейсбольных карточек с автографами игроков, с замечательными игрушками у него дома, с его мопедами, видеомагнитофонами, фотоаппаратами, чудесными захватывающими книжками...
  
  - Вы должны понимать, как я его любила, - говорила тем временем Ким. - Он спас мне жизнь. Он был американец. Он был богат. Он говорил, что тоже меня любит. 'Моя маленькая гейша' - так он меня называл. Я смеялась и говорила ему: 'Нет, я кореянка, дурачок! Японцы - свиньи!' Но он только улыбался и продолжал называть меня маленькой гейшей.
  
  Мы прожили вместе в Сеуле четыре месяца. Я дожидалась его во время его отлучек с базы, готовила, убирала в доме, приносила ему тапочки. Фактически была ему женой. Когда пришли его бумаги на увольнение, он сказал, что забирает меня с собой в Штаты. Я была на седьмом небе от счастья. Естественно, его семья - а у него оставались только мать и несколько пожилых тетушек - не пожелала бы иметь со мной дела. Стюарту было на это плевать. У него были собственные деньги - трастовый фонд от отца. Мы вместе поехали в Лос-Анджелес. Он сказал, что тут учился - он действительно учился на медицинском, но его отчислили. Он устроился на работу медицинским лаборантом. Ему не было нужды работать - это была работа, которая не приносила много денег, но Стюарт любил ее, говорил, что с ней он всегда занят. Ему нравились всякие аппараты - измерители, тестовые пробирки, - он всегда был рукастый. Отдавал мне всю зарплату, словно это была какая-то мелкая статья доходов, и говорил, чтобы я все потратила на себя.
  
  Так мы прожили вместе три года. Я хотела брака, но никогда об этом не просила. Мне понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к американскому подходу к женщинам - что это не просто собственность, что у них тоже есть права. Стала нажимать на него, только когда захотела детей. Стюарта эта идея несильно вдохновила, но он не стал противиться. Мы поженились. Я старалась забеременеть, но так и не смогла. Ходила по врачам - в университете, Стэнфорде, Майо. Все они сказали, что внутри слишком много рубцов. Я так болела в Корее, что это меня не удивило, но я все равно не сумела с этим смириться. С нынешней позиции я понимаю, что это только к лучшему, что мы не завели малышей. А в то время на этой почве у меня началась депрессия. Я совсем ушла в себя, ничего не ела. Со временем Стюарт уже не мог просто не обращать на это внимания. Он предложил мне пойти учиться. Сказал, что если я люблю детей, то можно работать с ними - стать учительницей или воспитательницей. У него могли быть и собственные мотивы, но Стюарт вроде искренне заботился обо мне - когда я болела или была расстроена, он всегда делал все возможное, чтобы меня утешить.
  
  Я закончила сначала двухгодичный курс, а потом полный курс колледжа - и в конце концов выучилась. Я была хорошей студенткой. - Припомнив эти времена, она улыбнулась. - Очень целеустремленной. Впервые я оказалась один на один с окружающим миром, с другими людьми - до сих пор я была лишь маленькой гейшей Стюарта. Теперь я сама научилась за себя думать. В то же самое время он стал отдаляться от меня. В этом не было ни злобы, ни возмущения, ни обид - по крайней мере, на словах. Он просто стал проводить больше времени со своим фотоаппаратом и своими книгами про птиц - очень любил книги и журналы про природу, хотя никогда не ходил в походы и даже просто гулять-то не любил. Диванный любитель птиц. Диванный человек.
  
  Мы превратились в двух дальних родственников, живущих в одном доме. Никого из нас это не заботило - оба были при деле. Я каждую свободную секунду продолжала учиться и к тому моменту уже знала, что на степени бакалавра не остановлюсь, что хочу получить аттестат на работу с малолетними детьми. Мы оба шли каждый своей дорогой. Порой неделями не виделись. Не было никакого общения, никакого брака. Но и развода тоже - с какой это стати? Мы ведь не ссорились. Существовали по принципу 'живи и давай жить другим'. Мои новые друзья, друзья по колледжу, твердили мне, что такая эмансипированная женщина, как я, должна быть только счастлива иметь мужа, который меня не дергает. Если мне становилось одиноко, я еще глубже уходила в учебу.
  
  Когда я сдала на аттестат, мне дали направления на работу - в различные дошкольные учреждения. Мне понравилось работать с малышами, но я сразу подумала, что могу устроить детсад получше, чем уже видела. Сказала об этом Стюарту, а он ответил: ну конечно, все, чтобы ты только была рада, дорогая, - в своем обычном стиле. Мы купили большой дом в Брентвуде - у него всегда находились деньги на все, что угодно, - и я открыла 'Уголок Ким'. Это было чудесное место, чудесное время. Я наконец-то перестала оплакивать, что у меня нет собственных детей. А он...
  
  Она остановилась, закрыла лицо руками и стала раскачиваться взад и вперед.
  
  Я встал и положил ей руку на плечо.
  
  - Пожалуйста, не надо. Это неправильно. Я натравила на вас Отто, хотела вас убить! - Она подняла ко мне сухое гладкое лицо. - Это-то вы понимаете? Я хотела, чтобы он вас убил. А теперь вы вдруг такой добрый и понимающий... И от этого мне только еще хуже.
  
  Я убрал руку и опять уселся на ящик.
  
  - Зачем вам понадобился Отто, откуда такой страх?
  
  - Я думала, вас послали те, кто убил Стюарта.
  
  - Официально утверждается, что он покончил с собой.
  
  Ким покачала головой:
  
  - Нет. Он не совершал самоубийства. Они сказали, что он был подавлен. Это была ложь. Естественно, поначалу, когда его арестовали, он упал духом. Был унижен и страдал от чувства вины. Но он это преодолел. Это вообще было характерно для Стюарта. Он мог заблокировать реальность так же легко, как засветить рулончик фотопленки. Пуф! - и картинка пропала. За день до того, как ему официально предъявили обвинение, мы разговаривали по телефону. Он был в приподнятом настроении. Его послушать, так арест был лучшим событием, когда-либо случавшимся в его жизни - в нашей жизни. Он был болен, а теперь получит помощь. Мы начнем все заново, как только он выйдет из больницы. Я смогу даже открыть другой детсадик, в другом городе. Он предложил Сиэтл и говорил, что мы можем использовать фамильное поместье - так у меня и возникла мысль приехать сюда.
  
  Я знала, что этого никогда не произойдет. К тому времени я уже решила оставить Стюарта. Но не стала разубеждать его, разрушать его фантазии: да, дорогой, как скажешь. Позже мы еще несколько раз беседовали, и каждый раз на все ту же тему - что наша жизнь станет лучше не бывает. Он не говорил как человек, который собирается вышибить себе мозги.
  
  - Все не так просто. Люди частенько убивают себя сразу после подъема настроения. Сезон самоубийств - весна, чтоб вы знали.
  
  - Возможно. Но я знаю Стюарта, и знаю, что он себя не убивал. Он был слишком поверхностной личностью, чтобы такие вещи, как арест, беспокоили его более или менее долго. Он умел на все закрыть глаза, мог что угодно подвергнуть отрицанию. Он отрицал меня все эти годы, отрицал наш брак - вот потому-то и сумел заниматься всеми этими вещами так, что я про это не знала. Мы были чужими.
  
  - Но вы достаточно хорошо его знаете, чтобы уверенно утверждать, что он не совершал самоубийства.
  
  - Да, - твердо ответила она. - Эта история про липовый телефонный звонок вам, вскрытые замки... Такой замысловатый образ действий не характерен... не был характерен для Стюарта. При всей своей извращенности, он был очень наивным, почти простаком. Он был не из тех, кто разрабатывает планы.
  
  - Чтобы заманить детей в подвал, тоже требовалось планирование.
  
  - Вам необязательно мне верить. Мне все равно. Он причинил зло. Теперь он мертв. А сама я сижу в своем собственном подвале.
  
  Она улыбнулась, но печально и как-то жалобно.
  
  Лампа зашипела, плюясь. Женщина встала, чтобы поправить фитиль и подлить керосину. Когда она опять уселась на место, я спросил ее:
  
  - Кто его убил и почему?
  
  - Остальные. Его так называемые друзья. Чтобы он их не раскрыл. А Стюарт мог. Во время наших последних встреч он делал кое-какие намеки. Говорил что-то вроде: 'Я не один такой больной, Кимми' или 'У этих джентльменов все далеко не так хорошо, как все думают'. Я понимала, что он хочет, чтобы я спросила у него, помогла ему это высказать. Но я не стала. Я была все еще в шоке из-за потери садика, сама сгорала от стыда. Я не хотела ничего слышать про других извращенцев. Обрывала его, меняла тему. Но после того, как его не стало, это пришло ко мне, и я все сложила воедино.
  
  - Не упоминал ли он имена этих других 'больных'?
  
  - Нет. Но что еще он мог иметь в виду? Они приезжали его забрать, оставляли свои большие шикарные машины на подъездной дорожке, одетые в одинаковые спортивные куртки с логотипом Ла-Каса. Когда он уезжал с ними, то был в восторге. У него просто руки дрожали. Возвращался обратно под утро совершенно измотанный. Или на следующий день. Разве не ясно, чем они там занимались?
  
  - Вы никому не рассказывали о своих подозрениях?
  
  - А кто бы мне поверил? Это сплошь могущественные люди - доктора, адвокаты, бизнесмены, этот мерзкий маленький судья Хейден... У меня не было и шанса - у жены извращенца. Для публики я была столь же виновна, как и Стюарт. И не было никаких доказательств - посмотрите, что они сделали с ним, чтобы его заткнуть. Мне пришлось бежать.
  
  - Стюарт когда-нибудь упоминал, что знаком с Маккафри еще по Вашингтону?
  
  - Нет. А это так?
  
  - Да. А что насчет мальчика, которого звали Гэри Немет? Его имя не всплывало?
  
  - Нет.
  
  - А Илены Гутиэрес? А Мортона Хэндлера - доктора Мортона Хэндлера?
  
  - Нет.
  
  - Мориса Бруно?
  
  Она помотала головой.
  
  - Нет. Кто все эти люди?
  
  - Жертвы.
  
  - Тоже жертвы насилия?
  
  - Еще какого насилия. Они мертвы. Убиты.
  
  - О господи!
  
  Ким прижала руки к лицу. От собственного рассказа ее бросило в пот. Пряди черных волос прилипли ко лбу.
  
  - Так что все продолжается, - горько произнесла она.
  
  - Вот потому-то я и здесь. Чтобы положить этому конец. Что еще вы можете рассказать полезного?
  
  - Ничего, я уже все вам рассказала. Это они его убили. Это очень злые люди, которые прячут свои грязные секреты под покровом респектабельности. Я сбежала как раз от них.
  
  Я оглядел убогую комнату.
  
  - И сколько еще вы намерены жить такой жизнью?
  
  - Сколько угодно, если никто меня не отыщет. Остров уединенный, участок скрыт от посторонних глаз. Когда мне надо на материк за покупками, я одеваюсь как уборщица. Никто не обращает на меня внимания. Затариваюсь сразу с запасом, чтобы часто не ездить. Последний раз выбиралась месяц назад. Я живу просто. Цветы - моя единственная слабость. Я вырастила их из семян и луковиц. Они занимают все мое время - поливка, подкормка, подрезка, пересадка... Дни летят незаметно.
  
  - Но насколько тут безопасно? У Тоула и Хейдена здесь тоже есть корни.
  
  - Я знаю. Но их семьи уже не живут тут поколениями. Я проверяла. Я даже ходила к их старым домам. Там сплошь новые лица, новые имена. У них нет причины искать меня здесь. Только если вы меня не выдадите.
  
  - Не выдам.
  
  - В следующую поездку куплю себе пистолет. Подготовлюсь к их появлению. Или опять сбегу и уеду куда-нибудь еще. Я уже к этому привыкла. Воспоминания о Сеуле возвращаются в мои сны. Помогают мне держаться настороже. Мне очень горько слышать про другие убийства, но я не хочу ничего про них знать. Все равно я ничего не могу поделать.
  
  Я встал, и Ким помогла мне надеть куртку.
  
  - Самое забавное, - сказала она, - заключается в том, что это место наверняка принадлежит мне. Как и участок в Брентвуде, и вообще все, что осталось от состояния Хикла. Я - единственная наследница Стюарта, мы написали завещания несколько лет назад. Он никогда не обсуждал со мной финансовые вопросы, так что я не знаю, сколько он оставил, но это должна быть очень существенная сумма. Есть еще облигации на предъявителя, кое-какая недвижимость на побережье по обе стороны от города... Теоретически я богачка. И я на нее похожа?
  
  - А нельзя ли как-нибудь связаться с поверенным по завещанию?
  
  - Поверенный - партнер юридической фирмы Эдвина Хейдена. Насколько мне известно, он тоже из этих. Я могу обойтись и без богатства, если оно означает не более чем роскошные похороны.
  
  Встав на стул, Ким вылезла из окна. Я последовал за ней. Мы пошли в сторону огромного черного дома.
  
  - Вы работали с детишками из моего садика. Как они сейчас?
  
  - Очень даже неплохо. Прогнозы благоприятные. Детский мозг достаточно эластичен.
  
  - Это хорошо.
  
  Через несколько шагов:
  
  - А родители - наверное, они меня ненавидят?
  
  - Некоторые - да. Другие на удивление лояльны и защищают вас. Это даже вызвало раскол в группе. Они с ним справились.
  
  - Я рада. Я часто про них думаю.
  
  Она проводила меня к краю болота, которое прикрывало усадьбу спереди.
  
  - Дальше вы уж сами. Как рука?
  
  - Лучше не шевелить, но вроде ничего серьезного. Жить буду.
  
  Я протянул ей руку, и Ким пожала ее.
  
  - Удачи! - сказала она.
  
  - Вам тоже.
  
  Я стал продираться сквозь сорняки и грязь, замерзший и усталый. Когда же обернулся, ее уже не было.
  * * *
  
  Большую часть обратного пути на пароме я просидел в буфете, попивая кофе и размышляя над тем, что узнал. Вернувшись в отель, позвонил Майло на работу, получил ответ, что его нет на месте, и попробовал набрать его домашний номер. Ответил Рик Сильверман.
  
  - Привет, Алекс. Трещит что-то в трубке... Вы далеко?
  
  - Далеко. В Сиэтле. Майло еще не вернулся?
  
  - Нет. Жду его завтра. Он уехал в Мексику, якобы в отпуск, но мне кажется, что все-таки по работе.
  
  - Так и есть. Он проверяет прошлое одного типа по фамилии Маккафри.
  
  - В курсе. Священника из детского дома. Он сказал, что это вы его на него навели.
  
  - Может, я как-то и подогрел его интерес, но когда заговорил с ним на эту тему, он от меня просто отмахнулся. Он не упоминал, что навело его на мысль туда съездить?
  
  - Дайте подумать... Он вроде говорил, что когда звонил в тамошнюю полицию - это какой-то маленький городок, не помню, как называется, - ему там стали морочить голову. Крутили-вертели, ходили вокруг да около... А потом намекнули, что у них и вправду есть для него что-то сочное, но ему надо приехать с кое-какими деньжатами, чтобы это заполучить. Это меня удивило - я думал, копы сотрудничают друг с другом, - но он сказал, что у них так принято.
  
  - И это всё?
  
  - И это всё. Он приглашал меня присоединиться, но это не слишком-то сообразовывалось с моим графиком - у меня суточное дежурство на носу, а искать подмену - целая история.
  
  - А он как-то давал о себе знать после отъезда?
  
  - Только открытку прислал, из аэропорта Гвадалахары. Старый крестьянин тащит за собой ослика мимо огромного кактуса, на вид пластмассового. На редкость изысканное произведение искусства. Написал: 'Жалко, что тебя на нем нету'.
  
  Я расхохотался.
  
  - Если он все-таки позвонит, передайте, чтобы мне тоже звякнул. У меня есть для него кое-какая информация.
  
  - Будет сделано. Что-нибудь конкретное?
  
  - Нет. Просто пусть позвонит.
  
  - Ладно.
  
  - Спасибо. Не оставляю надежды, что когда-нибудь и не по телефону пообщаемся.
  
  - Аналогично. Может, когда он приедет и все маленько уляжется...
  
  - Будем надеяться.
  * * *
  
  Я разделся и осмотрел руку. Ранки немного кровоточили, но ничего серьезного. Ким Хикл отлично справилась с перевязкой. Я потратил полчаса на упражнения на растяжку и еще немножко на отработку приемов карате, а потом сорок пять минут отмокал в джакузи, почитывая бесплатный гостиничный путеводитель по Сиэтлу.
  
  Позвонил Робин, ответа не получил, оделся и отправился ужинать. Я помнил это место еще по предыдущему приезду - отделанный кедровыми панелями зал, выходящий окнами на озеро Юнион, где отлично жарили лосося на ольховых дровах. Нашел этот ресторан, воспользовавшись собственной памятью и картой, прибыл достаточно рано, чтобы заполучить столик с видом на озеро, после чего подчистую смел большой салат с рокфором, замечательное, кораллового цвета филе лосося, картошку, бобы, корзинку кукурузного хлеба и две бутылки 'Курз'. 'Заполировал' все это домашним черничным мороженым с кофе и с полным животом смотрел, как солнце садится за озеро.
  
  Заглянул в пару книжных магазинов в районе университета, не нашел ничего занимательного или поднимающего настроение и поехал обратно в отель. В вестибюле имелся киоск со всякими настоящими восточными побрякушками. Я заглянул туда, купил зеленые бусы из перегородчатой эмали для Робин и поехал на лифте к себе в номер. В девять позвонил ей еще раз. На сей раз она ответила.
  
  - Алекс! Просто как чувствовала, что это ты!
  
  - Ну как ты, кукла? Я уже звонил пару часов назад.
  
  - Ходила ужинать. В полном одиночестве. Съела омлет на углу, в кафе 'Пеликан' - в одно жало. Представляешь себе это жалкое зрелище?
  
  - Я тоже трескал в одиночестве, миледи.
  
  - Как печально... Возвращайся скорее домой, Алекс, я уже соскучилась.
  
  - Я по тебе тоже соскучился.
  
  - Ну как съездил, продуктивно?
  
  - Очень.
  
  Я посвятил ее в подробности, постаравшись не проговориться про стычку с Отто.
  
  - А ты, похоже, действительно на верном пути. Хотя тебе не кажется, что ты занимаешься не своим делом, раскрывая все эти секреты?
  
  - Не особо, но я не знаю, как это выглядит о стороны.
  
  - А вот я знаю, и поверь мне - несколько диковато, Алекс. Буду только рада, когда Майло вернется и сможет взять все в свои руки.
  
  - Да. Так как у тебя идут дела?
  
  - Ничего даже близко восхитительного. Одна только новость. Сегодня утром мне позвонила глава какой-то новой феминистской группы - чего-то вроде женской торговой палаты. Я ремонтировала этой женщине банджо, она приехала забрать его, и мы разговорились. Это было пару месяцев назад. В общем, она позвонила и пригласила прочитать лекцию в их группе на следующей неделе. Тема - что-то вроде 'Ремесленники женского пола в современном обществе', с подзаголовком 'Творчество знакомится с миром бизнеса'.
  
  - Фантастика. Обязательно приду послушать, если меня туда вообще пустят.
  
  - Даже не смей! Я и так до смерти перепугана. Никогда еще не выступала с речью - я как будто окаменела.
  
  - Не волнуйся. Ты знаешь то, о чем собираешься говорить, у тебя светлая голова, и ты умеешь четко излагать свои мысли. Они в тебя просто влюбятся.
  
  - Это ты так говоришь.
  
  - Да, это я так говорю. Слушай, если ты и вправду так нервничаешь, то могу провести с тобой небольшой сеанс гипноза. Чтобы помочь тебе расслабиться. Это как раз плюнуть.
  
  - Ты думаешь, гипноз поможет?
  
  - Конечно. С твоими воображением и креативностью ты будешь просто шикарным объектом.
  
  - Я слышала твои рассказы, как ты иногда проделывал это со своими пациентами, но никогда не думала просить тебя проделать то же самое со мной.
  
  - Обычно, дорогая, у нас находятся другие способы проводить время вместе.
  
  - Гипноз, - проговорила Робин. - Теперь у меня появился еще один повод для беспокойства.
  
  - Не волнуйся. Это безвредно.
  
  - Совершенно?
  
  - Да. Именно что совершенно, в твоем случае. Единственно, когда можно столкнуться с проблемами, это когда у объекта серьезные эмоциональные конфликты или глубоко угнездившиеся проблемы. В этом случае гипноз может выкопать на поверхность так называемую 'первичную боль'[113] - потребности и чувства, подавленные или отринутые сознанием. В этом случае возможна стрессовая реакция, а частенько и страх. Но даже это может быть полезно. Хорошо подготовленный психотерапевт и беспокойство использует конструктивно - чтобы помочь пациенту его преодолеть.
  
  - А со мной такое не может случиться?
  
  - Определенно нет. Я это гарантирую. Ты самый нормальный человек, какого я пока встречал.
  
  - Ха! Ты слишком долго засиделся на своем 'заслуженном отдыхе'.
  
  - Призываю тебя назвать хотя бы один симптом психопатологии.
  
  - А как насчет чрезмерной сексуальной озабоченности при звуке твоего голоса - непреодолимого желания прикоснуться к тебе, схватить тебя и кое-куда вставить?
  
  - Хм... Похоже, действительно тяжелый случай.
  
  - Тогда поскорей возвращайтесь и предпримите что-нибудь по этому поводу, доктор.
  
  - Вернусь уже завтра. И сразу же приступлю к лечению.
  
  - В какое время?
  
  - Самолет прилетает в десять - значит, ровно через полчаса после указанного времени.
  
  - Черт, а я и забыла - завтра утром мне нужно съездить в Санта-Барбару... Тетя заболела, она в реанимации в Коттедж-центре. Это семейные дела, обязательно надо быть. Если приедешь пораньше, успеем вместе позавтракать перед моим отъездом.
  
  - Я лечу самым ранним рейсом, курочка.
  
  - Пожалуй, я могу все это отложить и подъехать позже.
  
  - Двигай к тете. Вместе можно и пообедать.
  
  - Это может быть довольно поздний обед.
  
  - Поезжай прямо ко мне, и закажем оттуда.
  
  - Хорошо. Постараюсь управиться к восьми.
  
  - Отлично. Скорого выздоровления твоей тете. Я люблю тебя.
  
  - Тоже тебя люблю. Береги себя.
  Глава 26
  
  На следующее утро что-то упорно не давало мне покоя. Это тревожное чувство не оставляло меня и по дороге в аэропорт, и на трапе самолета. Мне никак не удавалось справиться с тем, что притаилось где-то в самом нижнем ящике моего сознания, что постоянно напоминало о себе на фоне подачи синтетической еды, деланых улыбок стюардесс и дурных шуток второго пилота. Чем сильней я старался вывести это на передний край сознания, тем глубже оно проваливалось. Я чувствовал раздражение ребенка, впервые столкнувшегося с китайской ловушкой для пальцев - с виду это вроде нехитрая плетеная трубочка из бумаги, но как вставишь в нее пальцы, то, сколько ни тяни, уже не вытащишь, только сильней затягивается. Так что решил не напрягать мозги, а спокойно откинуться в кресле и ждать, пока разгадка придет ко мне сама собой.
  
  Озарение пришло лишь перед самой посадкой. То, что подспудно копошилось в голове, оказалось нашим вчерашним разговором с Робин. Она спрашивала, не опасен ли гипноз, и я прогнал ей речь о его полной безопасности, если только не будут замешаны латентные конфликты. 'Гипноз может выкопать на поверхность так называемую 'первичную боль' - потребности и чувства, подавленные или отринутые сознанием' - вот были мои точные слова. Извлеки из глубин подсознания эту 'первичную боль', и первой реакцией, скорее всего, окажется страх... Я непроизвольно сжался, когда шасси коснулись полосы. Оказавшись наконец на свободе, я рысью пробежал через зал прилета на улицу, забрал 'Севиль' с долгосрочной стоянки, заплатил основательный выкуп, чтобы его выпустили за шлагбаум, и направился к востоку, к бульвару Сенчури. Калифорнийский комитет по транспорту в своей безграничной мудрости затеял ремонт посреди дороги по обе стороны от аэропорта в разгар утреннего 'часа пик', и, угодив в пробку, я пекся в салоне 'Кадиллака' добрую милю до развязки с автострадой Сан-Диего. Немного проехал по ней в северном направлении и ушел на Санта-Моника-уэст, с которой свернул сразу перед Пасифик-Коуст-хайвей. Поездка вдоль побережья и несколько поворотов привели меня к Палисадам и тому месту, где расстались с жизнью Мортон Хэндлер и Илена Гутиэрес.
  * * *
  
  Дверь в квартиру Бониты Куинн была открыта. Услышав за ней ругань, я вошел. В гостиной стоял какой-то тип, пиная диван в цветочек и что-то бормоча сквозь зубы. Лет за сорок, курчавый, обрюзгший, с желтоватой кожей, обескураженным взглядом и похожей на стальную посудную мочалку козлиной бородкой, отделявшей его первый подбородок от второго; в черных слаксах и светло-голубой нейлоновой рубашке, которая облегала каждую складку и выпуклость его студенистого торса. В одной руке он держал сигарету, стряхивая пепел на ковер, другой яростно скреб за мясистым ухом. Еще раз пнул диван, поднял взгляд, заметил меня и обвел дымящейся рукой крошечную комнатку.
  
  - Ладно, можете приступать.
  
  - Приступать к чему?
  
  - Выносить все это барахло на хрен отсюда - вы что, не грузчик?.. - Он опять посмотрел на меня, на сей раз вприщур. - Не, на грузчика вы вроде не похожи. Прошу прощения. - Он расправил плечи. - Чем могу?
  
  - Я ищу Бониту Куинн и ее дочь.
  
  - Надо же - и я тоже.
  
  - Она пропала?
  
  - Три, блин, дня уже! С хрен знает каким количеством чеков за аренду. У меня жильцы жалуются - никто не отвечает на звонки, мастера не дозваться... Я позвонил ей - не отвечает. Так что сам пришел сюда и обнаружил, что ее нет уже три дня - оставила здесь весь этот хлам и удрала. Чуяло мое сердце! Делаешь кому-нибудь добро, и тебя же и напарят. Каждый раз такая история.
  
  Мужчина затянулся сигаретой, закашлялся и опять присосался к ней. Белки у него были нездорово желтоватые, под настороженными глазами мешками свисала серая дряблая плоть. Он походил на человека, оправляющегося от коронарного тромбоза или готовый в любую секунду его получить.
  
  - Вы откуда, из коллекторского агентства?
  
  - Я один из лечащих врачей ее дочери.
  
  - Да ну? Только врачей мне тут не хватало! Как раз один из ваших и втравил меня во всю эту подлянку с самого начала.
  
  - Тоул?
  
  Его брови полезли вверх.
  
  - Вот как? Вы что, из его офиса? Раз уж вы тут, у меня к вам множество...
  
  - Нет. Я просто его знаю.
  
  - Тогда вы знаете, что он просто в каждой бочке затычка! Вечно сует нос не в свое дело. Хотя, если б моя дражайшая сейчас меня слышала, так просто убила бы. Она любит этого парня. Типа он просто душка с детишками, так что кто я такой, чтобы что-то доказывать? Кстати, а сами-то вы что за врач?
  
  - Психотерапевт.
  
  - У ребеночка были проблемы, угу? Меня это не удивляет. Вечно она где-то, хе-хе, витала! - Он наклонил раскинутые руки, словно крылья планера.
  
  - Так, говорите, это доктор Тоул втянул вас в проблемы с Бонитой Куинн?
  
  - Совершенно верно. До этого мы виделись от силы пару раз. В одной песочнице в детстве не сидели. И в один прекрасный день он ни с того ни с сего вдруг звонит мне и спрашивает, не могу ли я дать работу его пациентке. Он типа слышал, что тут есть вакансия управляющего, и не могу ли я выручить эту даму. Я говорю: 'А опыт-то у нее имеется?' - мы ведь говорим о целом жилом комплексе, не о каком-то там коттеджике! Он говорит, нет, но она научится, у нее ребенок, нужны деньги. Я говорю: 'Послушайте, док, эта вакансия ориентирована на холостяков, работа не подходит для кого-то с ребенком. Да и служебная площадь совсем крошечная'. - Он хмуро посмотрел на меня: - Вы запихали бы сюда ребенка?
  
  - Нет.
  
  - Я тоже. Не надо быть доктором, чтобы понять - не та это ситуация. Я говорю это Тоулу. Все ему объясняю. Говорю, док, эта работа для одиночки. Обычно я беру на эту вакансию какого-нибудь студента из ЛАУ - им теснота не помеха. У меня есть и другие здания, говорю ему. В Ван-Найсе, парочка в Кэнуга-Парке - там больше подойдет для семейных. Дайте, говорю, позвоню своему человечку в Долине, пусть проверит - посмотрим, чем тут можно помочь.
  
  Тоул говорит, мол, нет, нужен именно этот комплекс. Девочка, мол, уже записана в школу в этом районе, переводить ее будет травматично - он доктор, он знает. Я говорю: 'Но, доктор, нельзя, чтобы в таком месте дети шумели! Жильцы в основном холостяки, многие любят поспать подольше'. Он говорит: 'Я гарантирую, что ребенок хорошо воспитан, шуметь не будет'. Я себе думаю: как так, если ребенок не шумит, значит, с ней что-то не то - а тут приходите вы, и все становится ясно.
  
  Я пытался от него отбрыкаться, а он жмет и жмет! Прилип как банный лист. Моей жене он нравится, она меня просто убьет, если я его обломаю, так что я говорю - о'кей. Он назначает мне встречу, показывается с этой теткой и ребенком. Я только глаза выпучил. Прошлым-то вечером я обо всем этом особо не думал - решил, что он просто натягивает эту телку, вот и строит из себя Альберта Швейцера. Я ожидал увидеть что-то классное, с сиськами и прочим. Какую-нибудь фигуристую актрисульку - короче, сами понимаете. Он, конечно, уже мужик немолодой, но классно выглядит, всё при нем, точно? Так вот, входит он с ней и девчонкой, и я думаю: в какой степи он их откопал? Реальные деревенщины. Мать со шрамом на башке, курит больше меня - что само по себе фокус; ребенок, как я уже говорил, явно малость тю-тю, просто пялится в пространство. Хотя тут он не соврал - ни звука. Молчит в тряпку. У меня сразу возникают сомнения, что она справится с этой работой, но что я могу поделать - я уже пообещал. Короче, взял ее все-таки. Ничего плохого сказать не могу - не отлынивала, старательная, хотя училась очень медленно. И никаких жалоб насчет ребенка. В общем, работает она себе потихонечку несколько месяцев, а потом вдруг выкидывает фортель: оставляет мне весь этот хлам и прихватывает с собой, похоже, кусков на пять арендных чеков - теперь надо поднимать всю бухгалтерию, просить жильцов отозвать их и выписать новые... Да еще и прибраться здесь, нанимать кого-то другого... Нет уж, господа, - больше никаких любезных одолжений от Марти! Ни докторам, ни кому-то еще.
  
  Он воинственно сложил руки на груди.
  
  - Не знаете, куда она могла податься? - спросил я.
  
  - Если б знал, то стоял бы тут, калякая с вами?
  
  Он вошел в спальню. Она была столь же унылой, какой я ее запомнил.
  
  - Только посмотрите на это! Ну разве можно в таких условиях растить детей? У меня трое, и у каждого своя комната - у них там телики, книжные шкафы, игровые приставки, всякое такое добро... Как детский ум может расти в таком месте?
  
  - Если она даст о себе знать или вы узнаете, где она, вам не трудно будет позвонить? - Я вытащил свою старую визитку, перечеркнул номер и вписал вместо него домашний.
  
  Он бросил на нее взгляд и засунул в карман. Проведя пальцем по верху комода, показал мне комочки пыли. Брезгливо стряхнул их на пол.
  
  - Фу, какая гадость... Ненавижу грязь. Я люблю, чтобы все было чисто, понимаете? В моих квартирах всегда чистота, я на уборке не экономлю. Здоровье жильцов у меня на первом месте.
  
  - Так позвоните?
  
  - Конечно-конечно. И вы тоже, если что, ладно? Я бы не возражал найти мисс Бониту - получить обратно свои чеки и заодно оторвать ей башку. - Он порылся в кармане, вытащил зажим-крокодил для денег и вынул из него перламутровую визитку, на которой было написано: 'М и М, коммерческая и жилая недвижимость, Мардук И. Минасян, президент'. Внизу - адрес в Сенчури-сити.
  
  - Спасибо, мистер Минасян.
  
  - Марти.
  
  Продолжая инспектировать комнату, выдвигая ящики и покачивая головой, он наклонился, чтобы заглянуть под кровать, которую Бонита Куинн делила со своей дочерью. Что-то там нашел, встал, оглядел находку и сразу бросил в металлическую корзину, куда она со стуком упала.
  
  - Ну и бардак...
  
  Я заглянул в корзину, увидел, что он выбросил, и вытащил оттуда.
  
  Это была 'сушеная голова', которую Мелоди показывала мне в тот день, что мы провели на пляже. Я положил ее на ладонь, и глазки-бусины уставились на меня в ответ, блестящие и злобные. Большая часть синтетических волос выпала, но несколько черных прядок по-прежнему торчали из макушки над оскаленной физиономией.
  
  - Это мусор, - сказал Минасян. - Она вся в пыли. Выбросьте.
  
  Я прикрыл рукой детскую драгоценность, теперь более чем уверенный в том, что гипотеза, выработанная мной в самолете, была правильной. Что нужно действовать быстро. Я положил жутковатую голову к себе в карман, улыбнулся Минасяну и вышел.
  
  - Эй! - крикнул он мне вслед. А потом пробормотал что-то вроде: 'Доктор, а тоже шизик!'
  * * *
  
  Пересмотрев запланированный маршрут, я вырулил обратно на автостраду и направился к востоку, мчась как сумасшедший и надеясь, что дорожный патруль меня не заметит. Конечно, у меня в кармане лежало удостоверение консультанта Департамента полиции Лос-Анджелеса, но я сомневался, что оно меня выручит. Даже полицейским консультантам не позволяется метаться из ряда в ряд на восьмидесяти милях в час.
  
  Мне повезло. Движение оказалось не слишком плотным, гвардейцев асфальта нигде не было видно, и около часа дня передо мной замаячил указатель съезда на Сильвер-лейк. А через пять минут я уже взлетал на крыльцо дома Гутиэресов. Оранжевые и желтые маки поникли, страдая от жажды. На крыльце было пусто. Оно скрипнуло, когда я вступил на него.
  
  Я постучал в дверь. Открыла Круз Гутиэрес, держа в руках вязальные спицы и ярко-розовую пряжу. Мое появление ее, похоже, не удивило.
  
  - Si, señor?
  
  - Мне нужна ваша помощь, сеньора.
  
  - No hablo ingles.
  
  - Прошу вас! Я знаю, что вы понимаете достаточно, чтобы помочь.
  
  Темное круглое лицо было бесстрастно.
  
  - Сеньора, на кон поставлена жизнь ребенка! - Не знаю, на что рассчитывал, но я вложил в эти слова весь пыл, на который был только способен. - Una niña. Семи лет - siete años. Она в опасности, ее могут убить! Muerta - как Илену!
  
  Я дал ей усвоить сказанное. Покрытые старческой 'гречкой' руки крепче сжались вокруг голубых спиц. Она отвернулась.
  
  - И как еще одного ребенка - мальчика по фамилии Немет. Ученика Илены. Он ведь погиб не при несчастном случае, так ведь? Илена знала это. Именно это знание ее и погубило.
  
  Она положила руку на дверь и стала ее закрывать. Я придержал ее, упершись ладонью.
  
  - Я сочувствую вашей потере, сеньора, но, смерть Илены обретет смысл, если только предотвратить дальнейшие убийства. Если только остановить новые смерти. Прошу вас.
  
  Ее руки задрожали. Спицы застучали, как палочки для еды в руках у паралитика. Вязание выпало у нее из рук. Я наклонился, подобрал спицы и откатившийся клубок.
  
  - Вот.
  
  Женщина взяла их и прижала к груди.
  
  - Входите, пожалуйста, - произнесла она по-английски практически без акцента. Я был слишком взвинчен, чтобы садиться, но когда она махнула мне на зеленый бархатный диван, я устроился на нем. Сама хозяйка села напротив меня в выжидательном молчании.
  
  - Для начала, - объявил я, - вы должны понять, что омрачать память Илены - это последнее, что я хочу сделать. Если б на кону не оказались другие жизни, меня здесь вообще не было бы.
  
  - Я понимаю, - сказала она.
  
  - Деньги - они здесь?
  
  Круз кивнула, поднялась, вышла из комнаты и вернулась через несколько минут с сигарной коробкой.
  
  - Держите. - Она передала мне коробку, словно в ней было что-то живое и опасное.
  
  Купюры были крупного достоинства - двадцатки, пятидесятки, сотни, - аккуратно свернутые в рулончики и скрепленные резиновыми кольцами. На глаз в коробке находилось по меньшей мере пятьдесят тысяч долларов, а наверняка и намного больше.
  
  - Забирайте, - сказал я, возвращая коробку.
  
  - Нет, нет. Мне они не нужны. Черные деньги.
  
  - Просто подержите их у себя, пока я не вернусь за ними. Кто-нибудь еще знает - кто-нибудь из ваших сыновей?
  
  - Нет. - Она категорично покачала головой. - Если б Рафаэль узнал, то забрал бы и купил наркоту. Нет. Только я.
  
  - Давно они у вас?
  
  - Илена, она принесла их за день до того, как ее убили. - Глаза матери наполнились слезами. - Я сказала: что это такое, где ты это взяла? А она: не могу сказать тебе, мама. Просто побереги их для меня. Я за ними вернусь. Но она так и не вернулась.
  
  Круз вытащила из рукава платочек с бахромой и промокнула глаза.
  
  - Пожалуйста, возьмите их назад. Припрячьте как следует.
  
  - Только совсем ненадолго, сеньор, хорошо? Это черные деньги. Дурной глаз. Mal ojo.
  
  - Я вернусь за ними, если это то, чего вам хочется.
  
  Она взяла коробку, опять ушла и вскоре вернулась.
  
  - А Рафаэль точно не знал?
  
  - Точно. Узнал бы - и не было бы никаких денег.
  
  Разумно. Наркоманы известны тем, что у них даже разменная монета не задерживается, не говоря уже о целом состоянии.
  
  - И еще один вопрос, сеньора. Ракель сказала мне, что у Илены были какие-то кассеты - пленки с записями. С музыкой и еще какими-то упражнениями на релаксацию, которые ей дал доктор Хэндлер. Когда я осматривал ее вещи, то никаких кассет не нашел. Вы что-нибудь про это знаете?
  
  - Не знаю. Правда, не знаю.
  
  - Кто-нибудь рылся в тех коробках до меня?
  
  - Нет. Только Рафаэль с Антонио, они искали книги, что-нибудь почитать. Policia брала коробки раньше всех. Больше никто.
  
  - А где ваши сыновья сейчас?
  
  Круз встала, внезапно взволнованная.
  
  - Не обижайте их. Они хорошие мальчики. Они ничего не знают.
  
  - Не буду. Я просто хочу с ними поговорить.
  
  Она посмотрела вбок - на стену, покрытую семейными портретами. На своих троих детей, юных, невинных и улыбающихся - мальчишки с короткими стрижками, прилизанными на прямой пробор, в белых рубашках с распахнутым воротом, между ними девчонка в блузке с рюшечками. На выпускной снимок - Илена в квадратной шапочке и мантии, во взгляде усердие и уверенность в себе, готовность завоевать весь мир своими мозгами и обаянием. На мрачную, вручную раскрашенную фотографию своего давно почившего супруга в тугом накрахмаленном воротничке и сером саржевом костюме, торжественно и скованно смотрящего в объектив, - простого работягу, непривычного к суете и суматохе, с которыми принято запечатлевать чью-то личность для потомков.
  
  Круз смотрела на фотографии, и ее губы почти незаметно двигались. Словно генерал, озирающий дымящееся поле битвы, она молча подсчитывала уцелевших.
  
  - Энди на работе, - сказала женщина, после чего назвала мне адрес автосервиса на Фигероа.
  
  - А Рафаэль?
  
  - Про Рафаэля не знаю. Сказал, что пойдет поищет работу.
  
  Мы с ней оба знали, где он. Но для одного дня я достаточно покопался в открытых ранах, так что предпочел придержать язык - только поблагодарил ее и отчалил.
  * * *
  
  Нашел я его, с полчасика покатавшись туда-сюда по Сансет и прилегающим улицам. Он шел к югу по Альворадо, если можно назвать ходьбой спотыкающееся механическое ковыляние, которое влекло его головой вперед, за ногами следом. Держался поближе к домам, отшатываясь к проезжей части, когда у него на пути оказывались люди или какие-то другие препятствия, и быстро возвращаясь в тень магазинных навесов. Несмотря на жару, на нем была фланелевая рубаха с длинным рукавом, свободно болтающаяся над защитного цвета штанами и застегнутая до самого горла. На ногах - высокие кроссовки; шнурки на одной ноге развязались и хлопали по земле. Он выглядел еще более худым, чем мне помнилось.
  
  Я ехал медленно, держась в правом ряду, вне поля его зрения, не обгоняя и не отставая. Раз Рафаэль миновал группу мужчин среднего возраста, судя по виду, торговцев. Они тут же стали тыкать пальцами ему в спину, качать головами и хмуриться. Он не обратил на них внимания, напрочь отрезанный от внешнего мира. Тыкался вперед лицом, как сеттер, учуявший след. Из носу у него постоянно текло, и он утирал его рукавом. Глаза метались из стороны в сторону, пока тело продолжало безостановочно двигаться. Он облизывал губы, шлепал своими тощими ляжками в размеренном ритме, гримасничал, будто что-то напевая, резко дергал головой вверх-вниз. Вел себя якобы спокойно и безмятежно, но никого не мог обмануть. Словно у пьяного, который изо всех сил пытается выдать себя за трезвого, все его старания выглядели преувеличенно, надуманно и совершенно неестественно. Они производили противоположный эффект: Рафаэль походил на голодного шакала, рыскающего в поисках добычи - отчаявшегося, пожираемого изнутри и терзаемого болью снаружи. Его кожа блестела от пота, бледная и призрачная. Люди отшатывались с дороги, когда он пер прямо на них.
  
  Я прибавлял и убавлял газу еще два квартала, после чего наконец подрулил к тротуару и припарковался возле переулка за трехэтажным строением, в первом этаже которого размещался латиноамериканский продуктовый магазинчик, а на двух верхних - квартиры.
  
  Быстрый взгляд назад подтвердил, что Рафаэль движется в том же направлении.
  
  Я вылез из машины и нырнул в переулок, в котором воняло гниющими пищевыми отходами и мочой. Тротуар усыпали пустые и разбитые винные бутылки. В сотне футов находилась погрузочная площадка, пустая, ее стальные двери были закрыты и заперты на засов. По обеим сторонам переулка в нарушение правил было припарковано с десяток машин; выезд перекрывал полутонный пикап, поставленный перпендикулярно стенам. Где-то вдалеке группа уличных музыкантов-марьячи играла 'Cielito Lindo'. Мерзко орал кот. На бульваре крякали автомобильные гудки. Плакал ребенок.
  
  Я высунул голову из-за угла и тут же убрал. Рафаэль был уже в полуквартале. Я приготовился его встретить. Когда он начал переходить переулок, я произнес сценическим шепотом:
  
  - Эй, чувак! У меня есть то, что тебе надо.
  
  Это его остановило. Он посмотрел на меня с великой любовью, думая, что нашел избавление. Для него стало полным сюрпризом, когда я схватил его за костлявую руку, затащил в переулок и проволок несколько футов, пока мы не оказались под прикрытием старого 'Шеви' с облупившейся краской и двумя спущенными шинами. Пришлепнул его спиной к стене. Рафаэль поднял руки, пытаясь защититься, но я силой опустил их вниз и сковал своими. Он попробовал вырваться, но в нем совсем не было силы. Это было все равно что бороться с младенцем.
  
  - Чё те надо, мужик?
  
  - Ответы, Рафаэль. Помнишь меня? Я был у тебя несколько дней назад. Вместе с Ракель.
  
  - Ах да, точно, - отозвался он, но в водянистых глазах с темным ободком читалось одно лишь замешательство. Сопля просочилась у него из ноздри на губу. Он дал ей побыть там некоторое время, после чего высунул язык и попробовал слизнуть ее. - Ну да, помню, точняк, мужик.
  
  Он пробежался взглядом по переулку.
  
  - Тогда ты должен помнить, что я расследую убийство твоей сестры.
  
  - Ну да, точняк. Илена. Херовая история, мужик. - Он произнес это без всякого чувства. Его сестру нарезали на куски - и все, о чем он был способен думать, - это пакетик белого порошка, который можно превратить в дарующее блаженство райское млеко. Я прочитал десятки томов про наркоманов, но только здесь, в этом переулке, окончательно постиг истинное могущество иглы.
  
  - У нее были кассеты, Рафаэль. Где они?
  
  - Эй, мужик, ни хера я не знаю ни про какие кассеты! - Он задергался, пытаясь вырваться. Я опять припечатал его к стене. - Эй, больно же! Дай мне поправиться, и тогда я расскажу тебе про кассеты. Лады, мужик?
  
  - Нет. Мне нужно знать сейчас, Рафаэль. Где они?
  
  - Да говорю же, не знаю! - Он канючил, как трехлетка, залитый соплями и становясь все более неугомонным с каждой секундой. Подскакивал в моем захвате, стуча, как мешок с костями. - Пусти, урод! - выдохнул он, поперхнувшись.
  
  - Твою сестру убили, Рафаэль. Превратили в котлету. Я видел на снимках, на что она стала похожа. Тот, кто сделал это, не спешил. Ей было очень больно. А ты желаешь иметь с ними дело?
  
  - Да не знаю, о чем ты, мужик!
  
  Опять попытки вырваться, опять шлепок о стену. На сей раз Рафаэль обмяк, прикрыв глаза, и на секунду мне показалось, что я его вырубил. Но он опять поднял веки, облизал губы и разразился сухим лающим кашлем.
  
  - Ты ведь вроде уже завязывал, Рафаэль. А потом опять начал ширяться. Сразу после смерти Илены. Откуда ты взял наркотики? За сколько ты ее продал?
  
  - Да ни хера ты не знаешь! - Он спастически трясся. - Пусти! Ничего я не знаю!
  
  - Твоя родная сестра, - напирал я. - И ты продал ее убийцам, чтобы словить кайф...
  
  - Пжалста, мистер. Пустите.
  
  - Нет, пока ты не заговоришь. У меня нет времени долго с тобой валандаться. Мне нужно знать, где пленки. Если сейчас же не расскажешь, я отведу тебя домой, привяжу в углу и оставлю ломаться. Почувствуй, как тебе сейчас хреново, Рафаэль. И прикинь, насколько хреновей будет.
  
  Парень съежился.
  
  - Отдал одному чуваку, - заикаясь, проговорил он.
  
  - За сколько?
  
  - Не за деньги, мужик. За ширево. Он дал мне ширева. На неделю хватило. Хорошее ширево. А теперь пусти. У меня встреча.
  
  - Кто был этот парень?
  
  - Просто какой-то чувак. Англо. Вроде тебя.
  
  - Как он выглядел?
  
  - Не знаю, мужик, не могу соображать нормально.
  
  - В углу, Рафаэль. Привяжу.
  
  - Лет двадцать... пять или шесть. Низенький. Коренастый такой, крепкий. Накачанный. Светлые волосы, на лбу челка, о'кей?
  
  Он описывал Тима Крюгера.
  
  - А он сказал, зачем ему нужны кассеты?
  
  - Он не говорил, мужик, а я не спрашивал. У него было чумовое ширево, ты понял?
  
  - А ты не поинтересовался? Твою сестру прикончили, а ты не поинтересовался, почему какой-то чужой дает тебе дурь за ее кассеты?
  
  - Эй, мужик, я не интересовался и не интересуюсь. Я ничего не думаю. Я просто падаю. Ща совсем упаду. Меня ломает, мужик! Псти!
  
  - А твой брат знает про все это?
  
  - Нет! Он меня убьет, мужик! Ты мне делаешь больно, но он меня просто убьет, поэл? Не говори ему!
  
  - Что было на тех кассетах, Рафаэль?
  
  - Не знаю. Я их не слушал, мужик!
  
  Я из принципа отказывался ему верить.
  
  - В угол. Привяжу. На просушку.
  
  - Там была просто какая-то детская болтовня, мужик, клянусь! Я целиком не прослушивал, но, когда тот чувак предложил мне за них ширева, я немножко послушал перед тем, как отдать. Просто какой-то ребенок говорит с моей сеструхой. Она слушает, потом говорит: рассказывай еще, и он опять говорит.
  
  - Про что?
  
  - Да не знаю я, мужик! Там дальше пошло тяжело, ребенок плачет, Илена плачет, я и выключил. Я не хочу ничего знать.
  
  - Из-за чего они плакали, Рафаэль?
  
  - Не знаю, мужик; типа как кто-то обидел того мальчишку... Илена спрашивает, не обидели ли его, а он говорит, типа да, она плачет, ребенок тоже плачет...
  
  - Что еще?
  
  - Это всё.
  
  Я так тряхнул Рафаэля, что у него стукнули зубы.
  
  - Если хочешь, чтобы я повторил, я могу повторить, мужик, но больше я ничего не знаю! - выкрикнул он, всхлипывая и хватая ртом воздух.
  
  Я подержал его на расстоянии вытянутой руки, потом отпустил. Он недоверчиво посмотрел на меня, скользнул вдоль стены, найдя место между 'Шеви' и ржавым фургоном 'Додж'. Не сводя с меня глаз, вытер нос, пролез между двумя машинами и бросился бежать без оглядки.
  * * *
  
  Я подъехал к бензоколонке на углу Вёрджил и Сансет, заправился и позвонил с таксофона в Ла-Каса-де-лос-Ниньос. Ответила та самая секретарша с оптимистичным голосом. Стараясь говорить с медлительной южной растяжечкой, я попросил ее позвать Крюгера.
  
  - Мистера Крюгера сегодня нет на месте, сэр. Будет завтра.
  
  - Ах да, точно! Он говорил, что у него будет отгул, когда я приеду.
  
  - Ему что-нибудь передать, сэр?
  
  - Черт, нет. Я его старый друг по школе. Мы с Тимом - давние кореша. Меня сюда занесло в командировку - я торговый представитель 'Бекер мэшин уоркс', Сан-Антонио, Техас, - и вот решил воспользоваться случаем, повидаться со стариной Тимом. Он дал мне свой домашний номер, но я его, видать, посеял. А у вас, случайно, нету?
  
  - Мне очень жаль, сэр, но нам не полагается давать личную информацию.
  
  - Да врубаюсь... Но, как я уже говорил, мы с Тимом дружки неразлейвода. Может, позвоните ему домой, скажете, что старина Джефф Сэксон на линии, готов пересечься, но застрял без адреса?
  
  На заднем плане слышался треск телефонов.
  
  - Минутку, сэр.
  
  Когда она вернулась на линию, я спросил у нее:
  
  - Еще не позвонили ему, мэм?
  
  - Нет, я... я сейчас довольно занята, мистер...
  
  - Сэксон, Джефф Сэксон. Если вы позвоните старине Тиму и расскажете ему, что старина Джефф Сэксон в городе, чтобы увидеться с ним, я гарантирую, что он будет просто...
  
  - Ладно, почему бы мне просто не дать вам номер?
  
  Она звучно зачитала семь цифр, судя по первым двум - место было где-то на побережье.
  
  - Огромное спасибо. По-моему, Том говорил мне, что живет где-то рядом с пляжем, - это далеко от аэропорта?
  
  - Мистер Крюгер живет в Санта-Монике. Минут двадцать на машине.
  
  - Ого, неплохо - может, я прямо сейчас заскочу к нему, типа как сюрприз, как думаете?
  
  - Сэр, мне надо...
  
  - Вы часом не знаете его адрес? Говорю же вам, денек сегодня просто сбесишься, авиакомпания потеряла мой чемодан с образцами, и у меня завтра две встречи. По-моему, я убирал записную книжку в портфель, но теперь уже точно не знаю, и...
  
  - Вот вам адрес, сэр.
  
  - Огромное спасибо, мэм. Вы очень помогли. И у вас очень приятный голос.
  
  - Спасибо, сэр.
  
  - Вы сегодня вечером свободны?
  
  - Боюсь, сэр, что нет.
  
  - Попытка не пытка, точно?
  
  - Да, сэр. Всего хорошего, сэр.
  * * *
  
  Я катил к северу уже добрых пять минут, прежде чем услышал какое-то комариное зудение. Тогда-то и понял, что этот звук сопровождал меня с того самого момента, как я отъехал от заправки. В зеркале заднего вида, в некотором отдалении за мной, возник мотоцикл, подергивающийся, словно муха на горячем лобовом стекле. Водитель крутанул ручку газа, и муха выросла в чудище, как в японском фильме ужасов.
  
  Он был уже в двух машинах позади меня и все настигал. По мере того как мотоциклист приближался, я сумел получше его рассмотреть - джинсы, сапоги, черная кожаная куртка, черный шлем с полностью опущенным тонированным забралом, полностью скрывающим лицо.
  
  Он висел у меня на хвосте несколько кварталов. Я перестроился в правый ряд. Вместо того чтобы проскочить мимо, он по-прежнему держался позади, пропустив вперед 'Форд', полный монашек. Через полмили после Лексингтон-авеню монашки свернули на боковую улицу. Я резко прижался к бордюру и внезапно остановился перед закусочной 'Пап'н'Тако'. Мотоцикл пронесся мимо. Я дождался, пока он скроется из виду, обозвал себя параноиком и вылез из 'Севиля'. Еще раз огляделся, не увидел его, купил 'коку', забрался за руль и вновь вырулил на бульвар.
  
  Я уже повернул к востоку на Уэст-Темпл-стрит, направляясь к Голливуд-фривей, когда услышал его снова. Пока удостоверялся в его присутствии через зеркало, проскочил нужный выезд и остался на Темпл, нырнув под мост, образованный развязкой. Мотоцикл оставался за мной. Я поддал газу и проскочил на красный. Он сохранил свою позицию, треща и постреливая. Следующий перекресток был заполнен пешеходами, и мне пришлось остановиться.
  
  Я постоянно следил за ним в боковом зеркале. Он катился ко мне - три фута, уже два, - подъезжая к водительской дверце. Одна рука нырнула за пазуху кожаной куртки. Прямо перед моим бампером молодая мамаша катила через дорогу детскую коляску. Ребенок завывал, мамаша жевала резинку, двигаясь слишком медленно, нога за ногу. В поле зрения зеркала что-то металлически блеснуло. Мотоцикл был уже практически сбоку, почти полностью заполнив собой водительское окно. Теперь я увидел револьвер, уродливую тупорылую штуку, легко скрывающуюся в крупной ладони. Я резко газанул. На жующую резинку мамашу это не произвело никакого впечатления. Она двигалась, как в замедленной съемке, вяло работая челюстями; дитя теперь вопило во всю мощь своих легких. На светофоре продолжал гореть красный, но на поперечной улице его родственник сменился желтым. Самый тормозной светофор в истории дорожного строительства... сколько еще может гореть желтый?!
  
  Рыло револьвера уткнулось в стекло, нацелившись прямо мне в левый висок - черная дыра в бесконечные мили глубиной, обрамленная концентрическим серебристым гало. Мамаша все еще лениво тащила свою грузную тушу через перекресток, прямо перед моим правым передним колесом, пребывая в неведении, что человеку в зеленом 'Кадиллаке' в любую секунду вышибут мозги. Палец на спусковом крючке напрягся. Толстухе оставался какой-то дюйм, чтобы убраться с дороги. Я резко выкрутил руль влево, втопил педаль газа в пол и вылетел по диагонали на перекресток, прямо на встречку. Раскрутил мотор до упора, оставляя длинные полосы резины и слыша дельфийский хор ругани, криков, рявканья автомобильных гудков и визжащих тормозов, и метнулся в первую же боковую улицу, едва избежав лобового столкновения с фургоном канализационной службы, выскочившим мне навстречу.
  
  Узкая улочка жутко петляла и была вся в выбоинах. 'Севиль' - не спортивный автомобиль, и мне пришлось бороться с его довольно неотзывчивой рулевой системой, чтобы сохранять скорость и управляемость в поворотах. Я взлетел на вершину подъема, сильно шмякнулся брюхом и устремился вниз по крутому спуску. За знаком 'Стоп' на перекрестке с бульваром все было чисто, и я проскочил его без остановки. Еще три квартала гонки по горизонтальному покрытию на семидесяти милях в час. Назойливое зудение вернулось, стало громче. Мотоцикл, гораздо более маневренный, быстро настигал.
  
  Дорога уперлась в потрескавшуюся каменную кладку. Влево или вправо? Решение, решение! В каждой частичке моего тела просто бушевал адреналин, зудение теперь превратилось в рев, руки вспотели, соскальзывая с рулевого колеса. Бросив взгляд в зеркало, я увидел, как одна рука мотоциклиста отпустила рог руля и целится из револьвера мне в шины. В последний момент я крутанул руль влево и вдавил педаль газа всем своим весом. Дорога поднималась, пронзая пустые улицы, спиралью ввинчивалась в серые облака смога - просто русские горки, а не улица, распланированная архитектором-берсерком! Мотоциклист, не отставая, мчался позади, при первой же возможности опять сдергивая руку с револьвером с руля, стремясь обрести непоколебимый прицел...
  
  Я постоянно метался из стороны в сторону, выплясывая по дороге и стараясь не подставляться, хотя узость улицы практически не оставляла пространства для маневра. Я знал, что ни в коем случае нельзя бессознательно впасть в регулярный ритм - туда-сюда, туда-сюда, словно заправленный бензином метроном, - поскольку в этом случае мне грозило стать легкой мишенью. Я петлял хаотично, безумно, резко дергая руль, замедляясь и ускоряясь, задевая бордюры и потеряв колпак с колеса, который, кружась, отлетел прочь, словно хромированная фрисби[114]. Подвеска испытывала жестокие удары, и я не знал, сколько она еще продержится.
  
  Мы продолжали подниматься в гору. За очередным поворотом где-то внизу проглянул Сансет. Мы опять оказались в Эхо-Парке, на южной стороне от бульвара. Дорога достигла вершины. Выстрел грохнул так близко, что у 'Севиля' задрожали стекла. Я вильнул, и следующая пуля ушла далеко вбок.
  
  С набором высоты местность заметно менялась - жилые кварталы каркасных домов все чаще сменялись отрезками пыльных пустырей, по которым там и сям были раскиданы убогие хибары. А тут и вовсе ни телефонных столбов, ни автомобилей, ни вообще каких-то признаков человеческого обитания... Ровно то, что надо для убийства среди бела дня.
  
  Подпрыгнув на 'горбушке', мы опять начали разгоняться вниз по склону, и я с ужасом увидел, что на полной скорости лечу прямо в тупик, что я всего в каких-то ярдах от того, чтобы врезаться в кучу земли перед въездом на пустынную стройку. Деваться было некуда - дорога на ней обрывалась, наглухо перекрытая штабелями шлакобетонных блоков, стопками гипрока, штабелями досок и холмиками вынутого экскаватором грунта. Натуральная ловушка! Если лобовое столкновение с горой земли меня не убьет, я завязну тут, как петрушка в заливном желе, безнадежно буксуя на месте, превосходная, пассивная мишень...
  
  Человеку на мотоцикле, судя по всему, пришла в голову точно такая же мысль, поскольку он предпринял серию уверенных действий. Снял руку с револьвером с рукоятки, замедлил ход и подвернул влево, готовый оказаться сбоку от меня, когда мои попытки ускользнуть подойдут к концу.
  
  Я сделал единственный оставшийся ход: ударил по тормозам. 'Севиль' конвульсивно дернулся и неистово пошел юзом, разворачиваясь боком и так шатаясь на амортизаторах, что грозил опрокинуться. Мне нужно было продолжить занос, так что я крутанул руль в противоположную от него сторону. Машину раскрутило, как вертолетные лопасти.
  
  Потом внезапный удар бросил меня поперек сиденья.
  
  На одном из витков мой неуправляемый передок со всей запасенной при вращении энергией ударил в переднее колесо мотоцикла. Более легкое транспортное средство пружинисто отскочило от автомобиля и по широкой дуге взмыло в воздух над горой земли. Я успел заметить, как человек и машина разделились - мотоцикл на миг завис в воздухе, а дрыгающееся тело его седока взлетело еще выше, как пугало, срезанное со своего шеста, - а потом оба, друг за другом, упали, рухнув где-то за пределами видимости.
  
  'Севиль' перестал кружиться, и мотор заглох. Я кое-как выпрямился на сиденье. Воспаленная рука, которой я ударился о панель пассажирской двери, гудела от боли. На стройке - никаких признаков движения. Я потихоньку вылез, притаился за машиной и выждал там, пока в голове не прояснилось, а дыхание не замедлилось. По-прежнему ничего. Высмотрев в нескольких футах от себя толстый деревянный брус, я взял его наперевес и обошел гору грунта по кругу, пригнувшись пониже к земле. Прокравшись на стройку, увидел, что там уже частично уложен фундамент - бетонный прямоугольник, из которого голыми цветочными стеблями торчала стальная арматура. Сразу обнаружились останки мотоцикла - почти не отличимая от мусора гора смятого металла, из которой торчал треснувший ветровой козырек.
  
  Потребовалось еще несколько минут, в течение которых я заглядывал за всякие кучки и штабели, чтобы обнаружить тело. Оно упало в канаву у перекрестья двух бетонных балок, где земля была испещрена следами тракторных гусениц, и валялось рядом со сломанной стеклопластиковой душевой кабиной, полускрытое листами какого-то изолирующего материала.
  
  Непрозрачный шлем был по-прежнему на месте, но он не предполагал защиты от стальной арматурины, которая торчала из огромной рваной дыры в горле мотоциклиста. Штырь вылез аккурат под кадыком, оставив изрядного размера выходную рану. Из нее сочилась кровь, сворачиваясь в густую жижу в земле. Была видна трахея, все еще розовая, но сдувшаяся, истекающая жидкостью. На конце штыря застыли кровавые сгустки.
  
  Я присел на корточки, отстегнул ремешок шлема и попытался стянуть его. Шея была неестественно согнута там, где ее проткнуло арматуриной, и это оказалось сложной задачей. Налегая на шлем, я чувствовал, как сталь скребет по костям позвоночника, хрящам и сухожилиям. Живот содрогнулся от дурноты. Я напрягся, отвернулся, и меня вывернуло в грязь.
  
  С горьком вкусом во рту и полными слез глазами, тяжело и шумно дыша, я вернулся к своему мрачному занятию. Шлем наконец снялся, и непокрытый череп стукнулся о землю. Я уставился сверху вниз на безжизненное бородатое лицо Джима Холстеда, физрука Ла-Каса-де-лос-Ниньос. Губы приоткрытого рта втянулись внутрь, застыли в вечной ухмылке. Сила удара при его финальном свободном падении захлопнула ему челюсти, прикусив язык, и откушенный кончик покоился на волосатом подбородке, словно мясистая личинка какого-то паразита. Открытые глаза закатились, белки налились кровью. Он плакал малиновыми слезами.
  
  Я отвернулся от него и увидел, как солнце отсвечивает от чего-то блестящего в нескольких футах справа от меня. Я подошел туда, увидел револьвер и осмотрел его - хромированный 'тридцать восьмой'. Подобрал, засунул за брючный ремень.
  
  Земля у меня под ногами излучала тепло и вонь чего-то горелого. Свернувшийся гудрон. Токсические отходы. Неразлагаемый неорганический мусор. Поливиниловая растительность. На лицо Холстеда села голубая сойка. Прицелилась клювом к глазам.
  
  Я нашел пыльный брезент, усеянный пятнышками засохшего цемента. Птица вспорхнула при моем приближении. Я укрыл тело брезентом, прижал углы большими камнями и так и оставил.
  Глава 27
  
  Номер дома, которым снабдила меня секретарша, совпадал с огромными стальными цифрами на фасаде желтовато-белой высотки на Оушен, всего в какой-то миле от того места, где убили Хэндлера и Гутиэрес.
  
  Вестибюль представлял собой мавзолей с мраморными полами и зеркалами на стенах. Из обстановки - только диван с белой тканевой обивкой и пара фикусов в плетеных горшках. Верхнюю половину одной из стен занимали ряды бронзовых почтовых ящиков, расположенных в алфавитном порядке. Не понадобилось много времени, чтобы вычислить местонахождение квартиры Крюгера - на двенадцатом этаже. Короткая бесшумная поездка в лифте, обитом серым фетром, - и я вышел в коридор с ярко-синим плюшевым ковром и текстурными обоями.
  
  Обиталище Крюгера располагалось в северо-западном углу здания. Я постучал в ярко-синюю дверь.
  
  Он открыл ее, одетый в беговые шорты и футболку Каса-де-лос-Ниньос, блестящий от пота и пахнущий так, как будто только что упражнялся. Увидев меня, подавил удивление и театральным голосом поздоровался:
  
  - Приветствую, доктор.
  
  А потом заметил у меня в руке револьвер, и бесстрастное, лишенное выражения лицо угрожающе перекосилось.
  
  - Что за...
  
  - А ну-ка назад, - приказал я.
  
  Он попятился в квартиру, и я последовал за ним. Зернистые, маслянисто отсвечивающие низкие потолки. Бледно-бежевые стены, бежевый ковер. Мебели совсем мало, а та, что есть, явно взята напрокат. Если б не стеклянная стена с панорамным видом на залив Санта-Моника, - почти что тюремная камера. Никаких картинок на стенах, не считая единственного, обрамленного в рамку постера с каких-то борцовских соревнований в Венгрии. С одной стороны открытая кухонька, не рассчитанная на серьезную готовку, прихожая - с другой.
  
  Изрядную долю площади гостиной занимало спортивное снаряжение - беговые лыжи и ботинки, пара натертых воском весел, несколько наборов теннисных ракеток, кроссовки, альпинистский рюкзак, футбольный и баскетбольный мячи, лук и колчан со стрелами. На выкрашенном во все тот же бежевый цвет камине стояло с дюжину спортивных кубков.
  
  - А ты активный парень, Тим.
  
  - Какого хрена вам надо? - Желто-карие глаза метались по сторонам, словно шарики за стеклом пачинко[115].
  
  - Где девочка - Мелоди Куинн?
  
  - Не пойму, о чем вы. Уберите эту штуку.
  
  - Ты чертовски хорошо знаешь, где она. Ты и твои дружки, такие же убийцы, похитили ее три дня назад, потому что она - свидетель вашей грязной работы. Вы ее тоже убили?
  
  - Никакой я не убийца! И не знаю никаких девочек по фамилии Куинн. Вы сошли с ума.
  
  - Не убийца? Джеффри Сэксон с этим мог бы не согласиться.
  
  Челюсть у него отвалилась, а потом резко захлопнулась.
  
  - Ты оставил след, Тим.
  
  - Да кто вы, блин, вообще такой?
  
  - Я уже говорил, кто я. Вопрос получше: кто ты такой? Богатенький мальчик, который, похоже, не сумел держаться подальше от неприятностей? Парень, которому нравится ломать ветки перед горбунами и ждать от них слез? Или же просто актер-любитель, который больше всего хорош в роли Джека-потрошителя?
  
  - Не пытайтесь мне это пришить! - Его руки сжались в кулаки.
  
  - Руки вверх! - Я махнул револьвером.
  
  Крюгер очень медленно подчинился, выпрямив свои толстые, коричневые от загара руки и высоко подняв их над головой. Я непроизвольно поднял взгляд, отвлекшись от его ног. Это дало ему возможность сделать ход.
  
  Пинок прилетел ко мне, как бумеранг, угодив в тыльную сторону запястья. Пальцы моментально онемели. Револьвер выпал из руки и с глухим стуком упал на ковер. Мы оба прыгнули за ним и сплелись в единый клубок, нанося друг другу удары руками, ногами, головой. Я уже не обращал внимания на боль и просто кипел от ярости. Мне хотелось его прикончить.
  
  Крюгер был словно сделан из железа. Это было все равно как бороться с подвесным мотором. Я запустил ему пальцы в живот, но не нашел и дюйма отстающей плоти. Ударил его локтем в ребра. Это отбросило его назад, но он тут же пружинисто метнулся обратно и нанес мне удар в челюсть, который вывел меня из равновесия, что позволило ему захватить мою голову в замок, а затем умело удерживать меня на расстоянии, практически лишив возможности действовать руками.
  
  Он хрюкнул и усилил давление. Моя голова была готова взорваться. Зрение размылось. Я беспомощно попытался ударить его. С каким-то странным изяществом Крюгер оттанцевал вне пределов досягаемости, сжимая меня все сильнее. А потом принялся тянуть голову назад. Я понял, что еще чуть-чуть - и моя шея хрустнет. Ощутив родство с Джеффри Сэксоном, собрал все оставшиеся силы и сильно топнул каблуком ему по подъему ступни. Он вскрикнул и рефлекторно отпустил меня, потом попытался возобновить захват, но было уже поздно. Я врезал ему с ноги, так что голова у него завалилась набок, и добавил серию коротких прямых ударов в нижнюю часть живота и пах. Когда он согнулся пополам, ударил ребром ладони туда, где голова соединяется с шеей. Крюгер повалился на колени, но я не стал расслабляться - он был силен и умел. Еще удар с ноги по лицу. Теперь он окончательно упал. Я уткнул ему ногу чуть ниже переносицы. Одно быстрое нажатие, и осколки кости сделают ему лоботомию. Это оказалось излишней предосторожностью. Он вырубился.
  
  В альпинистском рюкзаке я нашел моток толстого нейлонового шнура и связал его, пока он лежал на животе, загнув ему ноги за спину и связав их с другим отрезком шнура, которым аналогичным образом заломил назад руки. Проверил узлы, как следует затянул и оттащил его подальше от любых предметов, которые можно было бы использовать как оружие. Подобрал 'тридцать восьмой' и, держа его в руке, отправился в кухню, где намочил холодной водой полотенце.
  
  После того как несколько минут похлопывания мокрым полотенцем вызвали не более чем полубессознательный стон, я еще раз сходил в кухню, вытащил из посудомойки тяжелую кастрюлю для выпечки, наполнил ее водой и выплеснул ее содержимое ему на башку. Это заставило его очухаться.
  
  - О господи, - простонал Крюгер. Стиснув зубы, попробовал вырваться из пут, как все, оказавшиеся в подобной ситуации, но наконец осознал свое затруднительное положение и осел обратно, тяжело дыша.
  
  Я ткнул ему в ляжку стволом 'тридцать восьмого'.
  
  - Ты любишь спорт, Тим. Тут тебе повезло, потому что тебе разрешат заниматься им в тюрьме. Без упражнений время может тянуться очень медленно. Но я собираюсь задать тебе ряд вопросов, и если ты не дашь мне удовлетворительные ответы, то я буду калечить тебя, постепенно, часть за частью. - Я вдавил холодную сталь в теплую плоть. - После этого твоя нога сгодится лишь на то, чтобы сходить в сортир. Потом я сделаю то же самое с другой ногой. А потом перейду к пальцам, запястьям, локтям... Ты будешь отсиживать срок как овощ, Тим.
  
  Я слышал свои собственные слова, словно их произносил кто-то чужой. До этого дня я не знал, что способен добиваться своего угрозами. Не было повода это выяснить.
  
  - Что вам надо? - Слова вырывались из него, придушенные страхом и стесненные неудобной позой.
  
  - Где Мелоди Куинн?
  
  - В Ла-Каса.
  
  - Где именно в Ла-Каса?
  
  - На складах. Возле леса.
  
  - Это те шлакоблочные бункеры, про которые ты предпочел не говорить, когда проводил со мной ознакомительный тур?
  
  - Угу. Да.
  
  - В котором? Там их четыре.
  
  - В последнем - самом дальнем от первого.
  
  По ковру у меня под ногами расползалось темное пятно. Мой пленник обмочился.
  
  - Господи, - простонал он.
  
  - Давай продолжай, Тим. Пока что ты неплохо справляешься.
  
  Крюгер закивал, словно жаждая похвалы.
  
  - Она еще жива?
  
  - Да. Насколько я знаю. Кузен Уилл... доктор Тоул хотел пока сохранить ее живой. Гас и судья согласились. Я не знаю, надолго ли.
  
  - Ну, а ее мать?
  
  Он прикрыл глаза и ничего не сказал.
  
  - Говори, Тим, иначе твои ноги идут лесом.
  
  - Она мертва. Это сделал парень, которого послали за девчонкой и за ней. Они зарыли ее на Лугу.
  
  Я припомнил открытое пространство на северной стороне Ла-Каса. 'Есть планы летом устроить там огород', - сказал он мне.
  
  - Кто он?
  
  - Один псих. Инвалид - типа как парализованный на один бок. Гас зовет его Эрл. Это ведь что-то вроде графа? Хотя какой из него граф...
  
  Имя не то, которого я ожидал, но описание было верным.
  
  - Почему он это сделал?
  
  - Чтобы оставить как можно меньше концов.
  
  - По приказу Маккафри?
  
  Крюгер промолчал. Я посильнее ткнул стволом. По его ляжке пробежала дрожь.
  
  - Ну да! По его приказу. Эрл никогда не действует по собственному разумению.
  
  - И где сейчас этот чертов Эрл?
  
  Опять колебание. Не задумываясь, я резко ткнул его стволом 'тридцать восьмого' в коленную чашечку. Глаза Крюгера распахнулись от неожиданности и боли. Из них полились слезы.
  
  - О боже!
  
  - Давай без этих религиозных штучек. Просто говори.
  
  - Его уже нет, он мертв. Гас заставил Холстеда от него избавиться. После того как они похоронили эту женщину. Эрл закапывал могилу, а Холстед ударил его лопатой, столкнул к ней и засыпал обоих землей. Они с Гасом потом над этим ржали. Холстед сказал, что когда ударил Графа по башке, то услышал пустой звук. Они вообще так часто прикалывались у парня за спиной - урод, мол, порченый товар...
  
  - Злобный парень этот Холстед...
  
  - Угу. Он такой. - Лицо Крюгера осветилось жаждой угодить. - Он за вами тоже охотится. Вы стали совать нос куда не надо. Гас не знал, сколько девчонка вам рассказала. Советую вам следить за...
  
  - Спасибо, дружок, но Холстед угрозы больше не представляет. Ни для кого.
  
  Крюгер посмотрел на меня. Я ответил на его невысказанный вопрос кивком.
  
  - Господи, - произнес он, окончательно сломленный.
  
  Я не дал ему времени на рефлексию.
  
  - Почему ты убил Хэндлера и Гутиэрес?
  
  - До говорю же, это не я! Это все Холстед с Эрлом. Гас сказал им, что все должно выглядеть как работа сексуального маньяка. Холстед мне потом рассказывал, что Эрлу ничего не пришлось изображать, он по жизни такой - расписал их ножом так, словно кайфовал от этого. Особенно с училкой постарался. Холстед держал, а Эрл орудовал ножом.
  
  Два человека, может и три, сказала Мелоди.
  
  - Ты там тоже был, Тим.
  
  - Нет. Да. Я... я их туда привез. С выключенными фарами. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Я кружил по парковке, а потом решил, что меня могут заметить, так что отъехал в Палисады и вернулся. Они все еще не закончили - помню, как гадал, чего это они так долго возятся. Опять отъехал, еще немного покатался по округе, вернулся, и они как раз выходили. Во всем черном, как демоны. Мне было видно кровь, даже на черном. От них пахло кровью. Они были все в крови. Даже на темном выделялось - ну, понимаете, блестело... Мокрое.
  
  Темные мужчины. Двое, может, и трое.
  
  Крюгер примолк.
  
  - Это не конец истории, Тим.
  
  - Это всё. Они разделись в машине, нож засунули в сумку. Мы зарыли это в одном из каньонов - одежду, сумку, всё. Что осталось, побросали с пирса в Малибу. - Он опять примолк, чтобы перевести дыхание. - Я никого не убивал.
  
  - Они говорили что-нибудь в машине?
  
  - Холстед молчал, как камень. Это меня беспокоило, насколько напряженно он выглядел, потому что он жутко злобный; эта история, что какой-то парень угрожал ему ножом, - полная херня. Его вышибли из 'Мэнуэл артс' за то, что он довольно сильно избил двух учеников. А перед этим выгнали из морской пехоты. Он обожает насилие. Но то, что произошло там, в квартире, даже его зацепило - он молчал.
  
  - Ну, а Эрл?
  
  - Эрл был... совсем другой - как будто он кайфовал, понимаете? Облизывал губы и раскачивался, как аутист. Трещал без умолку, повторял: 'Сука, сука!' каждую секунду. Жутко. Как псих. Наконец Холстед приказал ему на хер заткнуться, и он завопил что-то в ответ - по-испански. Этот парень много говорил по-испански. Холстед тоже заорал на него, и я подумал, что они сейчас друг друга на куски разорвут. Это было все равно как ехать с двумя зверями в клетке. Я их кое-как успокоил, используя имя Гаса - это всегда действовало на Эрла. Я просто не мог дождаться, когда той ночью от них избавлюсь. Типичные психопаты, оба.
  
  - Оставь ученые потуги и расскажи, как вы убили Бруно.
  
  Он посмотрел на меня с возобновившимся страхом.
  
  - А вы вроде всё и так знаете?
  
  - Если я чего-то вдруг не знаю, ты меня в это посвятишь. - Я взмахнул револьвером. - Бруно!
  
  - Мы... они сделали это в ночь после того, как расправились с доктором и училкой. Холстед не хотел брать с собой Эрла, но Гас настоял. Сказал, что вдвоем быстрее управятся. У меня было чувство, что он типа как натравливает их друг на друга. Меня там вообще не было. Холстед сам вел машину. Он же и убивал. Взял бейсбольную биту из кладовки со спортивным инвентарем. Я был там, когда он вернулся и обо всем рассказал Гасу. Они застали этого торгаша за ужином и забили его до смерти прямо за кухонным столом. Эрл доел, что там на тарелке оставалось.
  
  Два убийства списаны на двух мертвецов. Очень ловко. Версия воняла за версту, и я не преминул это высказать.
  
  - Именно так все и было! - встрепенулся Крюгер. - Я не хочу сказать, что совсем уж невинная овечка. Я знал, что они собираются сделать, когда вез их к мозгоправу. Я дал им ключ. Но сам не убивал.
  
  - А где ты взял ключ?
  
  - Кузен Уилл дал. Я не знаю, откуда он у него.
  
  - Ладно. На вопрос 'кто?' мы вроде ответили. А теперь выкладывай, зачем понадобилась вся эта бойня.
  
  - Я предполагаю, вы уже...
  
  - Не хер предполагать.
  
  - Хорошо, хорошо. Это все 'бригада'. Прикрытие для растлителей детей. Мозгоправ и его девчонка про это узнали и начали его шантажировать. Глупо с их стороны было думать, что они так запросто отделаются.
  
  Я припомнил фотографии, которые Майло показывал мне в тот первый день. За свою глупость они поплатились слишком высокой ценой.
  
  Я выгнал кровавые образы из головы и вернулся к Крюгеру.
  
  - Все из этих 'джентльменов' - извращенцы?
  
  - Нет. Только примерно с четверть. Остальные - добропорядочные люди. Так проще все скрыть, если упрятать извращенцев в общей массе.
  
  - И дети ни разу не проговорились?
  
  - Нет, до тех пор нет - мы очень тщательно отбирали тех, кого извращенцы забирали домой: в основном тех, кто не сможет потом ничего рассказать. Умственно отсталых, или не говорящих по-английски, или децепешников... Гас предпочитал сирот, потому что у них нет семейных связей, никто за ними не присматривает.
  
  - Родни - тоже из таких 'избранных'?
  
  - Угу.
  
  - И его страх перед врачами как-то с этим связан?
  
  - Есть такое. Один из этих ненормальных малость грубовато с ним обошелся. Хирург. Гас постоянно предупреждает их, чтобы были с детьми поаккуратней. Он не хочет, чтобы им на самом деле причинили вред - порченый товар теряет в цене. Но это не всегда получается. Эти люди - просто чокнутые, знаете ли.
  
  - Знаю. - Гнев и отвращение мешали смотреть на все прямо. Жутко тянуло влепить ему с ноги прямо в башку, но это было удовольствие, которого я в тот момент не мог себе позволить...
  
  - Я не из этих, - настаивал Крюгер. Звучало это так, будто он хотел убедить прежде всего сам себя. - По-моему, это отвратительно, на самом деле отвратительно.
  
  Я наклонился и ухватил его за горло.
  
  - Ты во всем этом участвовал, гаденыш!
  
  Его лицо стало пурпурным, желтоватые глаза выпучились. Я отпустил его голову, которая упала, ударившись носом в пол. Из ноздрей потекла кровь. Он заизвивался в путах.
  
  - Не вякай на эту тему! Ну да, ты просто выполнял приказы!
  
  - Вы не понимаете! - всхлипнул он. Из-за настоящих слез, смешавшихся с кровавыми усами, на мгновение показалось, что у него заячья губа. Если б не его диплом по драматическому искусству, я бы, наверное, действительно проникся. - Гас подключил меня, когда все остальные - мои так называемые друзья и родственники все до единого - устроили мне обструкцию после той истории с Сэксоном. Можете думать что хотите, но это было не убийство. Это была... трагическая случайность. Сэксон вовсе не был невинной жертвой. Он сам хотел убить меня - это правда.
  
  - Он сейчас не в том положении, чтобы изложить свою точку зрения.
  
  - Блин! Никто мне не верил. Кроме Гаса. Он понимал, каково это - оказаться в подобной ситуации в таком месте. Все думали, что я уже отрезанный ломоть - позор семьи и вся такая фигня. А он отнесся ко мне с уважением. И я постарался соответствовать его ожиданиям - показал все, на что способен, показал, что и без ученой степени можно обойтись. Все было безупречно, в моих руках в Ла-Каса все катилось, как...
  
  - Из тебя вышел бы отличный нацистский штурмовик, Тим. Но в данный момент мне нужны ответы.
  
  - Спрашивайте, - вяло произнес он.
  
  - Давно ли 'бригада' является прикрытием для педофилов?
  
  - С самого начала.
  
  - Точно так же, как в Мексике?
  
  - Точно так же. Там, если его послушать, полиция про все знала. Все, что от него требовалось, - это подмазать несколько рук. Они позволяли ему привозить богатых бизнесменов из Акапулько - японцев, кучу арабов, - чтобы поиграть с детишками. Место называлась 'Христианский дом отца Августина' - или как это там будет по-испански. Достаточно долго все было хорошо, пока не вступил в должность новый комиссар полиции, какой-то дундук, совершенно помешанный на религии, и ему это не понравилось. Гас уверяет, что этот парень выкачал из него тысячи отступных, а потом кинул - все равно закрыл заведение. Гас переехал сюда и основал этот лагерь. Чокнутого Эрла с собой привез.
  
  - Эрл был его прислужником и в Мексике?
  
  - Угу. По-моему, он проделывал всю грязную работу. Таскался за Гасом, словно комнатная собачонка. Этот парень говорил по-испански, как коренной мексикашка, - в смысле, произношение было чистое, но вот что он говорил было полной тарабарщиной - речь идет о повреждении мозга, тут и думать нечего. Робот с развинтившимися гайками.
  
  - Маккафри все равно сделал так, чтобы его убили.
  
  Крюгер попытался пожать плечами, насколько позволяли путы.
  
  - Вам надо знать Гаса. Он холодный, как рыба. Любит власть. Встань у него на пути, и тебе конец. У этих молокососов не было ни шанса.
  
  - Как он сумел так быстро раскрутиться в Эл-Эй?
  
  - Связи.
  
  - Кузен Уилли?
  
  Крюгер замешкался. Я ткнул его стволом.
  
  - Он. Судья Хейден. Кое-кто еще. Один вроде как приводил к другому. Каждый знал по крайней мере еще одного такого же ненормального. Удивительно, сколько вообще таких людей... Кузен Уилл меня удивил, потому как я действительно хорошо его знаю. Всегда казался таким ханжой - святее папы римского. Мне его всегда ставили в пример - добропорядочный, честный кузен-доктор... - Он хрипло хохотнул. - А парень оказался торговцем детьми. - Опять смех. - Хотя не могу сказать, что действительно видел, как он забирает детей домой, - это я составляю расписание и никогда его ни во что не вписывал. Все, что я знаю, - это что он подлатывал пострадавших детей, когда бы мы ни позвали. И все же наверняка он такой же больной, как и остальные, - зачем ему тогда еще целоваться с Гасом?
  
  Не обратив внимание на этот вопрос, я задал свой собственный:
  
  - И долго продолжался этот шантаж?
  
  - Несколько месяцев. Как я уже говорил, мы регулярно проводили среди детей осмотры и опросы, чтобы убедиться, что никто не заговорит. И один раз облажались. Был один мальчишка, сирота - то, что надо. Все думали, что он немой. Господи, он никогда нам и слова не сказал! Мы несколько раз проводили тесты на речь и слух - за все это государство платит, - и все приводило к тому, что речь отсутствует. Мы были абсолютно уверены, но мы ошиблись. Парень еще как говорил! Много чего рассказал той училке. Та всполошилась и донесла об этом кузену Уиллу - он как раз был лечащим врачом этого парнишки. Она не знала, что он сам в этом замешан. А он рассказал Гасу.
  
  И Гас приказал его убить. Убить Гэри Немета.
  
  - И что потом?
  
  - Я... А нам обязательно об этом говорить?
  
  - Еще как, блин, обязательно! Как это произошло?
  
  - Они переехали его пикапом. Вытащили из постели посреди ночи - должно быть, около двенадцати. Там никого нет в этот час. Высадили на дороге, сказали идти. В пижаме. Я запомнил эту пижаму. Желтая, вся в бейсбольных мячиках и рукавицах. Я... я мог бы попробовать все это остановить, но не было бы никакой разницы. Мальчишка знал, и он должен был уйти. Проще некуда. Наверняка как-нибудь потом они и со мной что-нибудь подобное сделали бы. Нельзя было так поступать с маленьким ребенком. Совершенно хладнокровно. Я начал что-то говорить. Гас сжал мне руку. Велел заткнуться. Я хотел закричать во весь голос. Парень шел по дороге, совсем один, осоловелый, как будто спал на ходу. Я замолчал. Холстед залез в пикап, отогнал его дальше по дороге. Я слышал, как он газует из-за поворота. Он вылетел на полной скорости, с включенным дальним светом. Ударил мальчишку в спину - тот так и не понял, что произошло, он почти спал.
  
  Крюгер прервал рассказ, тяжело дыша, и прикрыл глаза.
  
  - Гас тогда сразу же сказал, что надо разобраться и с училкой, но решил подождать, проверить, не рассказала ли она кому-нибудь еще. Отправил следить за ней Холстеда. Тот понаблюдал за ее домом. Ее там не оказалось. Только соседка по комнате. Холстед хотел ее похитить и все из нее выбить, проверить, не знает ли она что-нибудь. А потом увидел, как училка возвращается с каким-то парнем - это был Хэндлер, - чтобы забрать свое барахло. Типа как она переезжает к нему. Холстед сообщил об этом Гасу. Теперь все значительно усложнилось. Они продолжали наблюдать за этими двумя и наконец увидели, как те встречаются с Бруно. Мы знали Бруно - он записался волонтером в Ла-Каса, казался отличным парнем. Очень общительным. Детишки его обожали. В тот момент стало ясно, что он шпион. Теперь надо было заткнуть уже три рта.
  
  А через несколько дней начались звонки. Это был Бруно; он изменил голос, но мы знали, что это он. Сказал, что у него есть кассеты, на которых этот мелкий Немет все рассказывает. Даже проиграл несколько секунд по телефону. Они были любители - не знали, что Гас с самого первого дня держит их на мушке. Довольно жалкая попытка.
  
  Как 'жалкий', описывался следующий сценарий. Сначала на сцене появляется одна хорошая девушка - Илена Гутиэрес, воспитанная в латиноамериканском районе, привлекательная, чуткая. Малость меркантильная, но добросердечная. Одаренный педагог. Разочаровавшаяся в своей работе, 'выгоревшая', она ищет помощи, посещает сеансы психотерапии Мортона Хэндлера, доктора медицины - психопата и психиатра в одном лице. В итоге оказывается в постели Хэндлера, но продолжает рассказывать ему о своих проблемах - одну из наиболее серьезных представляет собой мальчишка, который раньше не говорил и который неожиданно открывается ей и рассказывает жуткие вещи про странных людей, занимающихся с ним плохими вещами. Он открывается мисс Гутиэрес, потому что та проявляет по отношению к нему теплоту и понимание. У нее настоящий дар заставить таких детей проявиться, по словам Ракель Очоа. Дар работать с теми, кто не откликается на попытки всех остальных. Дар, который стоил Илене жизни. Потому что в этой человеческой трагедии Мортон Хэндлер почуял запах поживы. Грязные вещи в высших сферах - что может быть заманчивей?
  
  Естественно, Хэндлер размышляет об открывшихся возможностях, но держит свои планы при себе. В конце концов, может, парнишка все это насочинял. Может, и сама Илена сгущает краски - сами знаете этих женщин, особенно латиноамериканок, - так что он советует ей продолжать слушать, постоянно подчеркивая, какое доброе дело она делает, каким источником поддержки для ребенка является. Выигрывает время.
  
  'Может, надо куда-то сообщить?' - спрашивает она его. 'Подожди, дорогая, будь осторожна, пока не узнаешь больше'. Но ребенок-то взывает о помощи, плохие люди по-прежнему приходят за ним... Илена по своей инициативе связывается с лечащим врачом Гэри. И тем самым подписывает ему смертный приговор.
  
  Когда Илена узнает о смерти ребенка, то подозревает страшную правду; она полностью расклеивается. Хэндлер пичкает ее транквилизаторами, всячески успокаивает. И все это время его психопатический ум делает 'щелк-щелк-щелк', потому что теперь он знает, на чем можно сделать деньги.
  
  Тут вступает Морис Бруно - сотоварищ-психопат, бывший пациент и новый приятель. Настоящий галантный кавалер. Хэндлер подряжает его и предлагает долю в доходах, если тот внедрится в 'джентльменскую бригаду' и выяснит как можно больше. Имена, места, даты. Илена хочет позвонить в полицию. Хэндлер утихомиривает ее усиленной порцией таблеток и усиленной порцией убалтывания. 'От полиции проку не будет, дорогая. Ничего они предпринимать не станут. Знаю по собственному опыту'. Медленно, исподволь он подводит ее к плану шантажа. Это реальный способ их наказать, уверяет он ее. Бей по самому больному месту. Она слушает - такая неуверенная, такая запутавшаяся. Это так нехорошо - получать выгоду от убийства беспомощного маленького мальчика, но опять-таки: обратно его уже не вернешь, а Мортон вроде бы знает, о чем говорит. Его речи звучат весьма убедительно, а потом, есть еще этот 'Датсун 280 Зет-Экс', который она всегда хотела, и все эти наряды, которые она видела на прошлой неделе в витрине 'Неймана-Маркуса'[116]... Ей их никогда не потянуть на те гроши, которые ей платят в школе. И кто, блин, вообще для нее хоть что-нибудь сделал? Действуй в собственных интересах, твердит Мортон, и, может, в этом он и прав...
  
  - Эрл и Холстед стали искать эти кассеты, - говорил Крюгер, - после того, как связали доктора с училкой. Стали пытать их, чтобы те выдали, где их держат, но ничего от обоих не добились. Холстед жаловался Гасу, что все равно их расколол бы, но Эрл слишком уж быстро орудовал ножом. Хэндлер умер, когда тот перерезал ему горло, а девушка уже совершенно ничего не соображала, визжала, и им пришлось чем-то заткнуть ей рот. Она стала задыхаться, и Эрл ее тоже прикончил, когда вдоволь наигрался.
  
  - Но ты в конце концов все-таки нашел кассеты, так ведь, Тимми?
  
  - Да. Она держала их у матери. Я получил их у ее братца-наркота. Использовал ширево как взятку.
  
  - Расскажи поподробней.
  
  - Дело было так. Они пытались прижать Гаса. Он раз-другой им заплатил - большие суммы, потому что я видел большие скрутки денег, - но это только для того, чтобы создать у них ложное чувство уверенности. У них не было шансов с самого начала. Деньги мы так и не вернули, но не думаю, что это имело большое значение. Это была капля в море. А потом деньги Гаса, судя по всему, никогда особо не заводили. Он живет просто, питается дешево. Большие деньги текут рекой каждый день. От правительства - штата и федерального. Частные пожертвования. Не говоря уже о тысячах, которые ему платят извращенцы за свои развлечения. Гас что-то откладывает, но я никогда не видел, чтобы он особо шиковал. Его главная цель - власть, а не хлеб насущный.
  
  - Где сейчас эти кассеты?
  
  - Я отдал их Гасу.
  
  - Да ладно!
  
  - Говорю же, отдал! Он меня за ними послал, а я их раздобыл и принес ему.
  
  - На вид эта коленка довольно крепкая. Жаль будет раздробить ее в костную муку. - Я наступил ему на заднюю часть ляжки и прицелился. Это вынудило его задрать голову, причинив боль самому себе.
  
  - Стойте! Хорошо. Я сделал копию. Пришлось. Для подстраховки. А что, если Гас в один прекрасный день захочет и меня тоже устранить? В смысле, сейчас я его золотой мальчик, но никогда ведь не знаешь наверняка, верно?
  
  - Где они?
  
  - У меня в спальне. Под матрасом, приклеены скотчем.
  
  - Никуда не уходи. - Я убрал ногу.
  
  Крюгер оскалился, как угодившая в сети акула.
  
  Я нашел три непомеченные кассеты там, где он сказал, положил в карман и вернулся.
  
  - Назови мне несколько имен. Извращенцев из 'бригады'.
  
  Он послушно, как ребенок на конфирмации, отбарабанил их. Автоматически. Нервно. Будто не раз это репетировал.
  
  - Еще кто?
  
  - А этих недостаточно?
  
  В его словах был смысл. Крюгер назвал хорошо известного кинорежиссера, заместителя окружного прокурора, одну политическую шишку - кулуарного деятеля, который ухитрялся контролировать все и вся, нескольких корпоративных поверенных. Докторов. Банкиров. Воротил недвижимости. Людей, чьи имена обычно попадают в печать, когда те жертвуют что-нибудь или получают награду за гуманитарные услуги. Людей, чьи имена в реестре поддерживающих избирательную кампанию приносят голоса. Неду Бьонди будет чем занять лос-анджелесскую общественность надолго вперед.
  
  - Ты ведь не собираешься вдруг все это забыть, когда полиция тебя будет расспрашивать, а, Тим?
  
  - Нет! С какой это стати? Может, если буду сотрудничать, это поможет мне выкрутиться?
  
  - Тебе уже не выкрутиться. Смирись с этим. Но по крайней мере, - добавил я, - ты не закончишь в качестве удобрения для огорода Маккафри.
  
  Крюгер поразмыслил над этим. Это, должно быть, непросто - благословлять судьбу, когда веревки впиваются в руки и лодыжки.
  
  - Послушайте, - сказал он. - Я уже вам помог. Помогите и вы мне - договориться с прокуратурой. Я готов сотрудничать - я никого не убивал.
  
  Он наделил меня властью, которой я не обладал. Я тем не менее этим воспользовался.
  
  - Сделаю все, что смогу, - великодушно сказал я, - но многое зависит только от тебя самого. Если девчонку Куинн удастся вызволить живой и невредимой, я замолвлю за тебя словечко. Если нет, то ты в глубокой жопе.
  
  - Тогда отправляйтесь, ради бога! Вытащите ее оттуда! Я не могу дать ей больше одного дня. Уилл пока придержал Гаса, но это ненадолго. С ней тоже произойдет несчастный случай. Ее тело никогда не найдут. Это лишь вопрос времени. Гас уверен, что она слишком много видела.
  
  - Тогда дай мне все необходимые сведения, чтобы я мог спокойно ее оттуда вывести.
  
  Крюгер отвел взгляд.
  
  - Я соврал насчет того, где она. Это не в дальнем здании - это в том, что прямо перед ним. С синей дверью. Металлической. Ключ - в кармане бежевых брюк. Висят в шкафу у меня в комнате.
  
  Я оставил его, порылся в шкафу и вернулся с болтающимся в руке ключом.
  
  - Ты только что выбил сто очков, Тим.
  
  - Я был с вами честен. Просто помогите мне.
  
  - С ней кто-нибудь есть?
  
  - Нет нужды. Уилл держит ее на седативах. В основном она либо в отрубе, либо спит. Они посылают кого-то кормить и убираться за ней. Она привязана к кровати. Комната крепкая, кругом бетон. Вход только один - через дверь. Есть единственное световое окошко, которое они держат открытым. Стоит его закрыть, и тот, кто внутри, через двое суток просто задохнется.
  
  - Появление Уилла Тоула в Ла-Каса не вызовет подозрений?
  
  - Конечно. Я уже говорил - он на круглосуточном дежурстве, на случай если кто-нибудь из 'джентльменов' обойдется с детьми слишком грубо. Обычно там ничего серьезного - ссадины, разрывы... Иногда, когда дети перевозбудятся, он дает им валиум или меллерил или по-быстрому вколет дозу торазина. Ну да, он может показаться там в любое время.
  
  - Отлично. Сейчас ты позвонишь ему, Тим. Скажешь, что у вас как раз такой срочный вызов. Я хочу, чтобы он въехал в Ла-Каса где-то через полчаса после наступления темноты - скажем, в половине восьмого. Напомни, чтобы не опаздывал. И никого с собой не брал. Постарайся, чтоб это звучало поубедительней.
  
  - Я был бы гораздо убедительней, если б мог хотя быть чуть-чуть пошевелиться.
  
  - Работай с тем, что есть. Я в тебя верю. Вспомни уроки актерского мастерства. В роли Билла Робертса ты был совсем не плох.
  
  - А как вы уз...
  
  - Тогда нет, а теперь знаю. Это было обоснованное предположение. Ты ведь учился на актера, тебе и карты в руки. Убийство Хикла тоже было часть роли?
  
  - Древняя история, - сказал Крюгер. - Ну да, это я звонил. А устроить все в вашем офисе было затеей Хейдена. Такие у него представления о шутках. Он редкостный поганец. Больное чувство юмора. Как уже говорил вам, я никого не убивал. Что касается Хикла, то меня там даже не было. Это все Хейден с кузеном Уиллом. Они - и Гас - решили его заткнуть. Та же история. Хикл был членом 'бригады', одним из первых. Но он еще и на свой страх и риск баловался с детишками в детсадике жены. Помню, как после того, как его взяли, все трое разговаривали об этом. Гас разорался. 'Чертов тупой мудак! - вопил он. - Я снабдил этого козла достаточным количеством безволосых писек, чтобы лыбиться до конца жизни, а он идет и устраивает такую тупую поганку!' Насколько я себе это представляю, Хикла всегда рассматривали как слабовольного тупицу, легко поддающегося чужому влиянию - которым легко управлять. Они были уверены, что, стоит ему начать признаваться в том, что он делал в садике, Хикл откроет пасть и все заодно и про них выложит. Его надо было срочно убрать.
  
  А сделали они это так: позвонили ему и сказали, что у них для него хорошие новости. Хикл уже просил Хейдена подергать за кое-какие ниточки в прокуратуре, что уже само по себе показывает, какой он дурак. Я хочу сказать, в то время Хикл был на первых полосах газет. Уже просто знать его было бы поцелуем смерти. Но он все равно позвонил Хейдену и попросил его. Тот сделал вид, будто бы собирается попробовать помочь ему. Через пару дней позвонил, сказал, есть хорошие новости, что он сможет помочь. Они встретились в доме у Хейдена, шито-крыто, никого вокруг. Из того, что я знаю, Уилл подсыпал ему что-то в чай - этот парень вообще не бухал. Что-то, действие чего можно рассчитать по времени и что быстро распадается, следы чего трудно найти, если только вы точно не знаете, что именно искать. Уилл рассчитал дозу - он в этом спец. Когда Хикл вырубился, они перевезли его к вам. Хейден вскрыл замок - он парень рукастый, устраивает шоу с фокусами детишкам в Ла-Каса. Одевается как клоун - клоун Блимбо - и показывает фокусы.
  
  - К черту фокусы. Давай про Хикла.
  
  - Ну да. Они отвезли его туда и инсценировали самоубийство, хотя я не знаю, кто именно спустил курок. Единственная причина, по какой я хоть что-то знаю, - это потому, что я взял на себя часть с Биллом Робертсом, и через несколько дней Гас объяснил мне, зачем все это понадобилось. Он был в одном из тех мрачных настроений, когда он начинает говорить, как будто у него мания величия. 'Не думаешь же ты, что твой кузен-доктор весь из себя такой благородный, мой мальчик? - говорил он. - Я могу поджарить его жопу и жопы других людей одним телефонным звонком'. Он всегда проникается такой ненавистью к богатым, когда припомнит, как сам был бедным и все мы, богатые ребята, помыкали им. В ту ночь, после того, как они убили Хикла, мы сидели у него в кабинете. Он выпил джина и начал вспоминать, как некогда работал на мистера Хикла - отца Хикла - с самого детства. Гас был сирота, и какая-то организация практически продала его Хиклам, как раба. Он говорил, что старый Хикл был настоящим чудовищем. Порочный нрав, любил пинать слуг. Гас рассказывал мне, как он воспринимал это, как держал глаза открытыми, как изучил все грязные семейные тайны - вроде заскоков Стюарта и всего прочего, - собрал их всех до кучи и использовал, чтобы вырваться с Бриндамура и получить работу в Джедсоне. Я помню, как Гас улыбался мне, полупьяный и похожий на самого настоящего сумасшедшего. 'Я рано выучил, - говорил он, - что знание - это сила'. А потом заговорил про Эрла; о том, что парень - порченый товар, но ради него пойдет на все что угодно. 'Он будет жрать мое дерьмо и называть его черной икрой, - говорил он. - Вот это я понимаю - власть'.
  
  В ходе своего рассказа Крюгер выгибал спину, запрокинув голову и напрягая шею. Теперь, утомленный, опять обмяк на полу, лежа в луже высыхающей мочи, убогий и жалкий.
  
  - Полагаю, - сказал он, - что теперь он на всех нас просто отыгрывается.
  
  - Хочешь еще что-нибудь рассказать мне, Тим?
  
  - Ничего больше в голову не приходит. Спрашивайте, я отвечу.
  
  Я видел, как напряжение бегает вверх-вниз по его связанным конечностям, как дрезина по извилистым путям, и держал дистанцию.
  
  На полу в нескольких футах стоял телефонный аппарат. Я придвинул его поближе, держась подальше от его рук, и поднес трубку ему ко рту. Уперев ствол ему в лоб, набрал номер офиса Тоула и отступил.
  
  - Постарайся как следует.
  
  Крюгер действительно постарался. Лично меня он убедил. Я надеялся, что и Тоула тоже. Он дал мне знать, что разговор закончен, выразительно подвигав глазами вверх и вниз. Я повесил трубку и заставил его поговорить по телефону еще раз - с охраной Ла-Каса, чтобы подготовить приезд доктора.
  
  - Ну, как вышло? - спросил Крюгер, когда закончил.
  
  - Бурные продолжительные аплодисменты.
  
  Как ни странно, это вроде ему польстило.
  
  - Скажи-ка, Тим, нос у тебя нормально дышит, не заложен?
  
  Вопрос его не напряг.
  
  - Отлично, - выпалил Крюгер, не задумываясь. - Я никогда не болею.
  
  Он произнес это с привычной бравадой атлета, который убежден, что регулярные тренировки и крепкие мускулы гарантируют бессмертие.
  
  - Хорошо. Тогда это тебя не побеспокоит.
  
  Я запихал ему в рот полотенце, не обращая внимания на взбешенные придушенные звуки из-под махровой ткани. Осторожно отволок его в спальню, опустошил шкаф от всего похожего на инструменты или оружие и запихал его внутрь, втиснув, как тесто в форму, в тесное пространство между стенками.
  
  - Если мы с ребенком выберемся из Ла-Каса целыми и невредимыми, то я сообщу полиции, где тебя искать. Если нет, ты наверняка задохнешься. Хочешь еще что-нибудь мне сказать?
  
  Мотание головой. Умоляющий взгляд. Я закрыл дверцу и придвинул к ней тяжелый комод. Засунул револьвер обратно за пояс, закрыл все окна в квартире, задернул занавески в спальне и закрыл дверь, заблокировав двумя придвинутыми друг за другом креслами. Перерезал телефонный провод кухонным ножом, задернул занавески, стерев вид на океан, и напоследок еще раз оглядел помещение. И, удовлетворенный, вышел за дверь, крепко ее захлопнув.
  Глава 28
  
  'Севиль' ехал, но дергано - результат гран-при с Холстедом. Кроме того, 'Кадиллак' был слишком приметным для моей задачи. Я оставил его на стоянке в Вествуд-Виллидж, прошел пешком два квартала до недорогой прокатной конторы и взял там темно-коричневую японскую малолитражку - одну из этих угловатых коробчонок из формованного пластика, обернутых предположительно металлической скорлупой. Понадобилось пятнадцать минут, чтобы протарахтеть на ней через пробки с одного конца городка на другой. Заехав на парковку 'Буллокса'[117], я убрал ствол в бардачок, запер машину и отправился за покупками.
  
  Купил пару джинсов, толстые носки, туфли на мягкой резиновой подошве, темно-синий свитер с высоким горлом и ветровку того же темного оттенка. Все в магазине было с пластиковыми охранными бирками, и девице за стойкой понадобилось несколько минут, чтобы освободить от них одежду после того, как она приняла деньги.
  
  - Мир прекрасен, - пробормотал я.
  
  - Если вы думаете, что это плохо, то у нас дорогие вещи - кожа, мех - вообще заперты на ключ. Иначе им в момент ноги приделают.
  
  Мы обменялись понимающими вздохами, и после того, как меня поставили в известность, что я, скорее всего, могу находиться под наблюдением, я решил не переодеваться в примерочной кабинке.
  
  К тому моменту, как я вышел обратно на улицу, было всего начало седьмого, но уже стемнело. Оставалось достаточно времени, чтобы слегка перекусить - сэндвич, греческий салат, ванильное мороженое и много-много черного кофе - и посмотреть на беззвездное небо с выгодной точки за передним столом в семейной закусочной на Уэст-Пико. В половине седьмого я расплатился по счету и пошел в туалет ресторана переодеться. Влезая в обновы, заметил на полу сложенный листок бумаги. Подобрал его. Это была копия газетной вырезки про аварию Лайлы Тоул, которую дала мне Маргарет Доплмайер. Попробовал перечитать текст, но опять особо не преуспел. Удалось разобрать лишь что-то про береговую охрану и прилив, но не более. Я убрал вырезку обратно в карман пиджака, разгладил кое-где вставшую колом новую одежду - и был окончательно готов к поездке в Малибу.
  
  В задней части кафе висел таксофон, и я воспользовался им, чтобы позвонить в отдел полиции Западного Лос-Анджелеса. Я подумывал оставить зашифрованное сообщение для Майло, но потом передумал и попросил к телефону Делано Харди. После того как меня продержали на проводе пять минут, мне наконец сообщили, что он уехал на вызов. Я оставил ему зашифрованное сообщение, расплатился по счету и направился в Малибу.
  
  Разогнаться нигде не удавалось, но я построил свое расписание как раз с этим расчетом. Около семи добрался до Рамбла-Пасифика, а через десять минут - до дорожного указателя на Ла-Каса-де-лос-Ниньос. Небо было пустое и темное, как перевернутый бездонный колодец. Где-то далеко в овраге завывали койоты. Вокруг порхали, попискивая, ночные птицы и летучие мыши. Я выключил фары и следующие полторы мили пробирался буквально на ощупь. Это было не особо трудно, но маленькая машинка гулко отзывалась на каждую трещину и выбоину дороги, передавая все волны ударов прямо мне в позвоночник.
  
  За полмили до поворота на Ла-Каса я сделал остановку. Без десяти восемь. На дороге никого, ни единой машины. Молясь, чтобы все так и оставалось, я развернул свою японскую коробчонку поперек дороги, заблокировав обе полосы, - задние колеса обращаются к ущелью, ограничивающему шоссе, передние уперлись в густые кусты с западной стороны. Я сидел в темном салоне со стволом в руке и ждал.
  
  В двадцать три минуты восьмого услышал приближающийся шум мотора. Через считаные минуты в четверти мили от меня на дороге показались прямоугольные фары 'Линкольна'. Я выпрыгнул из-за руля, быстро укрылся в кустах и присел там на корточки затаив дыхание.
  
  Он слишком поздно заметил пустую машину и резко затормозил - колеса 'Линкольна' пошли юзом. Вырубив мотор и оставив фары включенными, ругаясь, вышел в стелящийся по дороге луч. Седые волосы отливали серебром. На нем был черный двубортный блейзер поверх белой рубашки с распахнутым воротом, черные фланелевые брюки и черно-белые туфли для гольфа с кисточками. Ни складочки, ни морщинки.
  
  Он провел рукой по боку маленькой машинки, потрогал капот, что-то буркнул и наклонился к открытой водительской двери.
  
  Вот тогда-то я и выпрыгнул бесшумно на резиновых подошвах, уткнув ствол ему в поясницу.
  
  Исходя из своих вкусов и принципов, я терпеть не могу огнестрельного оружия. А вот мой отец нежно любил его и даже коллекционировал. Первыми были немецкие 'Люгеры', которые он привез домой на память со Второй мировой войны. За ними последовали охотничьи винтовки, дробовики, автоматические пистолеты, которые он находил в ломбардах, старый ржавый 'Кольт 45', злобного вида итальянские пистолеты с длинными рылами и резными рукоятями, вороненые 'двадцать вторые'... Любовно надраенные, они красовались напоказ у него в кабинете, за стеклом витрины из вишневого дерева. Большинство из них были заряжены, и старик игрался с ними, сидя перед телевизором. Подзывал меня, чтобы показать подробности конструкции, красоту украшений; мог часами говорить о начальной скорости пули, сердечниках, калибрах, дульных срезах, особенностях хвата. Запах машинного масла. Аромат горелых спичек, которым были пропитаны его руки. Маленьким ребенком я видел кошмарные сны, как все эти огнестрельные машинки покидают свои насесты, словно домашние животные, ускользнувшие из своих клеток, и начинают жить собственной жизнью, злобно рыча и тявкая.
  
  Один раз у него случилась ссора с моей матерью, громкая и шумная. В гневе он метнулся к витрине и схватил первое, что попалось под руку, - по-тевтонски эффективный 'Люгер'. Наставил на нее. Будто наяву вижу, как она визжит 'Гарри!!!', и он понимает, что делает; в ужасе отбрасывает от себя пистолет, будто ядовитую морскую гадину; тянется к ней, заикаясь, просит прощения. Он никогда так больше не делал, но это воспоминание изменило его, их обоих - и меня, пятилетнего, стоящего с одеялом в руках, полускрытого дверью, наблюдающего за ними. С тех пор ненавижу оружие.
  
  Но в тот момент мне нравилось ощущать в руке 'тридцать восьмой', вмявшийся в блейзер Тоула.
  
  - Залезайте в машину, - шепнул я. - Садитесь за руль и не двигайтесь, иначе я выпущу вам кишки.
  
  Он подчинился. Я быстро обежал вокруг и сел рядом с ним.
  
  - Вы?! - произнес Тоул.
  
  - Заводите мотор. - Я уткнул револьвер ему в бок, грубее, чем требовалось.
  
  Маленькая машинка, прокашлявшись, возродилась к жизни.
  
  - Подгоните ее к самому краю дороги, чтобы водительская дверь была вплотную вон к той скале. Потом заглушите мотор и выбросьте ключи в окно.
  
  Он сделал что сказано, не меняя своего благородного профиля.
  
  Я вылез и приказал ему сделать то же самое. Из-за того, как я заставил его припарковаться, выход с водительского места был перекрыт сорока футами гранита. Тоул выскользнул с пассажирской стороны и стоически недвижимо застыл на краю пустынной дороги.
  
  - Руки вверх.
  
  Он бросил на меня высокомерный взгляд и повиновался.
  
  - Это полное безобразие, - сказал он.
  
  - Воспользуйтесь одной рукой, чтобы достать свои ключи. Аккуратно бросьте их на землю вон туда. - Я указал ему на точку футах в пятнадцати от нас. Не сводя с него ствола, подобрал связку. - Подойдите к своей машине, залезайте на место водителя. Положите обе руки на руль - так, чтобы я их видел.
  
  Я проследовал за ним к 'Линкольну'. Забрался на заднее сиденье, сел прямо за ним и прижал дуло к выемке у него на затылке.
  
  - Вы знаете собственную анатомию, - тихо произнес я. - Одна пуля в medulla oblongata[118], и свет потухнет для вас навсегда.
  
  Он ничего не сказал.
  
  - Вы хорошенько постарались, чтобы извалять в грязи и свою жизнь, и жизни множества других людей. Теперь это обращается против вас. Даю вам шанс частично искупить это. Шанс на сей раз спасти жизнь, а не губить ее.
  
  - Я спас много жизней. Я врач.
  
  - Знаю, вы просто святой целитель... Где вы были, когда нужно было спасти Гэри Немета?
  
  Тоул издал какой-то сухой хриплый звук словно откуда-то изнутри. Но сохранил свое уравновешенное спокойствие.
  
  - Вы уже всё знаете, я полагаю.
  
  - Почти. Ваш кузен Тим может быть разговорчивым при правильных обстоятельствах.
  
  Я выдал ему несколько примеров того, что знал. Он был стоически недвижим, сцепив руки на руле - седовласый манекен, выставленный на магазинную витрину.
  
  - Вы знали мое имя еще до того, как мы познакомились, - сказал я. - По делу Хикла. Когда я позвонил, вы пригласили меня в офис. Чтобы узнать, много ли Мелоди мне рассказала. Тогда я не увидел в этом смысла - занятой педиатр тратит время на то, чтобы просто сидеть и болтать с совершенно незнакомым коллегой... Все, о чем мы говорили, можно было запросто обсудить по телефону. Вы хотели выудить из меня информацию. А потом попытались перекрыть мне кислород.
  
  - У вас репутация настойчивого молодого человека, - сказал Тоул. - Всё стало валиться одно на другое.
  
  - Всё? Вы хотите сказать - трупы?
  
  - Только не надо мелодрам. - Тоул говорил как андроид из Диснейленда: плоско, без модуляций, без единой нотки сомнения в голосе.
  
  - Где уж тут... Я просто напоминаю о целой серии убийств. Мальчишка Немет. Хэндлер. Илена Гутиэрес. Морри Бруно. А теперь еще и Бонита Куинн на пару со старым добрым Ронни Ли.
  
  При упоминании последнего имени доктор слегка, но заметно вздрогнул.
  
  - Смерть Ронни Ли вас особенно беспокоит?
  
  - Мне это имя ничего не говорит. Вот и всё.
  
  - Ронни Ли Куинн. Бывший Бониты. Отец Мелоди. Эр-Эл. Блондин, высокий, похож на психа, с плохой левой стороной. Гемипарез. С южным акцентом это могло звучать, как будто бы он называл его Эрл.
  
  Так что всякие графья действительно оказались ни при чем.
  
  - А-а, - протянул Тоул, довольный, что все опять обрело смысл. - Эрл. Отвратительный малый. Немытый. Помню, что встречался с ним разок-другой.
  
  - Еще один случай предрасположенности на клеточном уровне?
  
  - Если хотите.
  
  - Он был одним из негодяев Маккафри в Мексике, которого тот взял с собой, чтобы прокрутить тут грязное дельце-другое. Эрл наверняка захотел заодно посмотреть на своего ребенка, так что Маккафри разыскал для него Мелоди с Бонитой. А потом вашего преподобного осенило, насколько классно все сходится. Она ведь была не семи пядей во лбу, Бонита, так ведь? Наверняка подумала, что вы Санта-Клаус, когда устроили ее на работу в дом Менасиана.
  
  - Она была очень этому рада, - сказал Тоул.
  
  - Ну да, вы ведь оказали ей грандиозную услугу. Хотя пристроили ее туда, только чтобы получить доступ в квартиру Хэндлера. Она управляющий, у нее есть ключ-вездеход. А потом, когда в следующий раз она приходит к вам с Мелоди на прием, то 'теряет' свою сумочку. Это было легко проделать, у этой дамы и так ветер в голове. Вечно чего-нибудь посеет. Как только вы свистнули ключ, чудовища Маккафри могли войти к Хэндлеру абсолютно в любой момент - поискать кассеты, погромить, порезать... А с бедной Бониты вроде и взятки гладки, если не считать того, что она становится одноразовым товаром и заканчивает в качестве удобрения для урожая цукини в следующем сезоне. Еще один ни на что не годный набор клеток.
  
  - Не предполагалось, что все произойдет таким образом. Этого не было в плане.
  
  - Знаете, как говорят - гладко было на бумаге...
  
  - Вы слишком саркастичны, молодой человек. Я надеюсь, вы не ведете себя таким образом со своими пациентами.
  
  - Ронни Ли приканчивает Бониту - он, наверное, сделал это, потому что Маккафри так ему сказал или, возможно, просто сводил старые счеты. Но теперь Маккафри необходимо избавиться и от Ронни Ли, потому что даже такой демон-злодей может заартачиться при виде смерти своей собственной дочери.
  
  - А вы и впрямь умный, Алекс, - сказал он. - Но сарказм - действительно непривлекательная черта.
  
  - Спасибо за совет. Я знаю, что вы специалист по врачебному такту.
  
  - Вообще-то говоря, да. И горжусь этим. Всегда завязываю раннее взаимопонимание с матерью и ребенком, и не важно, насколько далеко мы отстоим друг от друга в социальном плане. Это первый шаг к обеспечению хорошего лечения. Это то, чему я первым делом наставляю первокурсников, когда читаю вводный курс клинической педиатрии.
  
  - Просто не нахожу слов от восхищения.
  
  - Студенты очень высоко отзываются о моих лекциях. Я превосходный преподаватель.
  
  Я посильнее ткнул 'тридцать восьмым'. Его серебряные волосы разделились, но он даже не вздрогнул. Я чувствовал запах его средства для укрепления волос - гвоздика с лаймом.
  
  - Заводите машину и подъезжайте к обочине. Прямо вон за теми эвкалиптами.
  
  'Линкольн' заворчал, прокатился немного и встал.
  
  - Вырубайте мотор.
  
  - Давайте без грубостей, - сказал он. - Нет нужды пытаться меня запугивать.
  
  - Вырубай, Уилл!
  
  - Доктор Тоул.
  
  - Доктор Тоул.
  
  - А обязательно тыкать этой штукой мне в затылок?
  
  - Здесь я задаю вопросы.
  
  - По-моему, в этом нет необходимости - излишне. Мы не в каком-то дешевом вестерне.
  
  - Это хуже. Кровь настоящая, и никто не встает и не уходит своими ногами, когда рассеивается дым.
  
  - Опять мелодрама. Мало драмы. Странная фраза.
  
  - Хватит уже играть в дурацкие игры, - зло бросил я.
  
  - Играть? А мы играем? Я думал, играют только дети... Прыгают через веревочку, в классики... - Его голос поднялся, стал более пронзительным.
  
  - Взрослые тоже играют, - сказал я. - В очень жестокие игры.
  
  - Игры... Они помогают детям сохранять целостность своего эго. Где же я это читал - у Эриксона? У Пиаже?[119]
  
  Либо Крюгер не был единственным актером в семье, либо происходило что-то, к чему я был совершенно не готов...
  
  - У Анны Фрейд[120], - прошептал я.
  
  - Да. Анна. Замечательная женщина. Был бы рад лично познакомиться, но мы оба настолько занятые люди... Жаль... Эго должно сохранять целостность. Любой ценой.
  
  Минуту он сохранял молчание, затем:
  
  - Эти сиденья надо почистить. Видите, какие пятна на обивке?.. Сейчас хорошие средства для очистки кожи делают. Видел на автомойке.
  
  - Мелоди Куинн, - произнес я, пытаясь вернуть его обратно к действительности. - Нам нужно ее спасти.
  
  - Мелоди. Симпатичная девочка. Красивая девочка - сама как мелодия. Чудесное маленькое дитя. Очень похожа на...
  
  Я говорил с ним, но его продолжало уносить вдаль. С каждой минутой регресс становился все более и более очевиден; его бормотание становилось все более непоследовательным и бессвязным, все более далеким от ситуации, так что под конец Тоул стал просто нести какой-то словесный салат. Он явно испытывал страдания, аристократическое лицо заполнила боль. Ежеминутно повторял фразу: 'Эго должно сохранять целостность', словно некий религиозный постулат.
  
  Мне он был нужен, чтобы проникнуть в Ла-Каса, но в своем нынешнем состоянии Тоул был совершенно бесполезен. Меня стала охватывать паника. Его руки оставались на руле, но сильно дрожали.
  
  - Таблетки, - произнес он наконец.
  
  - Где?
  
  - В кармане...
  
  - Валяйте, - сказал я, не теряя бдительности. - Лезьте в карман и доставайте. Таблетки и ничего другого. Не принимайте слишком много.
  
  - Нет... две таблетки... рекомендованная доза... не больше... никогда... каркнул ворон... никогда...[121]
  
  - Да принимайте же!
  
  Я продолжал держать его под прицелом. Он опустил одну руку за пазуху и вытащил флакончик, ничем не отличающийся от того, что содержал риталин для Мелоди. Осторожно вытряхнул оттуда две таблетки, закрыл крышку и убрал обратно в карман.
  
  - Водички? - как-то по-детски спросил он.
  
  - Принимайте на сухую.
  
  - Я должен... Вот досада.
  
  Он проглотил таблетки.
  
  Крюгер был прав. Дозировки доктор действительно рассчитывал мастерски. Через двадцать минут по моим часам он и выглядел, и говорил значительно лучше. Я подумал о напряжении, которое Тоул испытывал каждый день, поддерживая себя в форме перед общественным взором. Вне всяких сомнений, разговоры об убийствах ускорили ухудшение.
  
  - Глупо было пропустить... дневную дозу. Никогда не забывал.
  
  Пока психоактивные химические вещества овладевали его центральной нервной системой, я озирал его с нездоровым завороженным любопытством, отслеживая изменения в его речи и поведении, отмечая постепенное увеличение периодов концентрации внимания, уменьшение числа нон-секвитуров[122] и восстановление взрослых речевых построений. Это было все равно что заглянуть в микроскоп и наблюдать, как примитивный микроорганизм путем деления превращается в нечто значительно более сложное.
  
  Когда таблетки только начинали действовать, Тоул произнес:
  
  - Я уже сделал много... плохих вещей. Гас заставлял меня делать плохие вещи. Очень неправильные для... для человека моего статуса. Для человека с моим воспитанием.
  
  Я пропустил это мимо ушей.
  
  Постепенно голова его прояснилась. Он повернулся ко мне - настороженный, но на вид неповрежденный.
  
  - Что это было? Торазин? - спросил я.
  
  - Разновидность. Я со своим медикаментозным лечением давно уже сам управляюсь. Перепробовал чуть ли не все производные фенотиазина. Торазин был хорош, но вызывал у меня сильную сонливость. Не смог бы принимать его, работая с больными... Не хотелось бы уронить какое-нибудь дитя... Ну уж нет. Просто жуть - уронить младенца. А это - совсем новое средство, значительно превосходит остальные. Экспериментальное. Производитель присылает. Просто запрашиваешь образцы, добавляешь после фамилии 'доктор медицины', и ничего не надо подтверждать или объяснять. Они более чем рады услужить... У меня приличный запас. Но нельзя забывать про дневную дозу, иначе все в голове перепутывается - что и произошло, не так ли?
  
  - Да. А сколько времени надо, чтобы подействовало?
  
  - Для человека моих габаритов двадцать - двадцать пять минут... Достойный показатель, не правда ли? Принимаешь, оно уходит по пищеводу, ждешь, и картинка на кинескопе постепенно обретает четкость. Жизнь опять становится терпимой. Перестает ранить каждая мелочь... Вот даже сейчас я чувствую, как это действует, - словно мутная вода становится прозрачной, как хрусталь. Так на чем мы остановились?
  
  - Мы разговаривали о грязных играх, в которые извращенцы Маккафри играют с маленькими детьми.
  
  - Я не из этих, - быстро сказал Тоул.
  
  - Знаю. Но вы помогали этим извращенцам надругаться над сотнями детей, уделяли время и деньги Маккафри, подставили Хэндлера, Гутиэрес и Хикла. Вы закормили передозами Мелоди Куинн, чтобы держать ее рот на замке. Почему?
  
  - Теперь все кончено, так ведь? - спросил он с заметным облегчением в голосе.
  
  - Да.
  
  - У меня отберут лицензию для занятий медициной?
  
  - Совершенно верно. Вы разве не думаете, что это только к лучшему?
  
  - Пожалуй, что да, - неохотно согласился Тоул. - Хотя я все равно чувствую, что во мне еще многое осталось, много полезного не сделано.
  
  - У вас еще будет шанс, - заверил я его, понимая, что таблетки далеки от совершенства. - Вас отправят до конца жизни в такое место, где вам не будет грозить стресс. Где не надо заполнять бумажки, выставлять счета, забивать голову прочей рутиной. Где никакой Гас Маккафри не приказывает вам, что надо делать, какую жизнь вести. Где будете только вы сами, и вы будете выглядеть и чувствовать себя отлично, потому что вам позволят и дальше принимать ваши таблетки - и помогать другим людям. Людям, которым нужна помощь. Вы же целитель, вы сможете им помочь.
  
  - Я смогу помочь, - повторил он.
  
  - Совершенно верно.
  
  - Просто как человек человеку. Без всяких обязательств.
  
  - Да.
  
  - Я умею найти подход к больному. Когда я в форме. Когда я не в форме, все путается и все причиняет боль - даже идеи причиняют боль, мысли тоже могут быть болезненными. Я не в лучшем виде, когда такое случается. Но когда все мои функции в норме, в деле помощи людям мне нет равных.
  
  - Я знаю это, доктор. Я знаю вашу репутацию.
  
  Маккафри разглагольствовал при мне про врожденную тягу к альтруизму. Я понял, на чьи кнопки он таким образом уже нажимал.
  
  - Моя признательность Гасу, - сказал Тоул, - не имеет отношения к каким-то сексуальным отклонениям. Это все его связь с другими - со Стюартом и Эдди. Еще когда мы были мальчишками, я уже знал про их... странности. Все мы выросли в практически полной изоляции от внешнего мира, в очень закрытом и отчужденном месте. Нас культивировали, словно орхидеи. Частные уроки по тому и по этому, требования выглядеть как подобает, вести себя как подобает. Иногда я размышляю, не причинила ли нам эта рафинированная атмосфера больше вреда, чем пользы. Посмотрите, что из нас вышло: вот я, с моими приступами, - я знаю, что есть иные определения для такого в наши дни, но предпочитаю не употреблять их; вот Стюарт и Эдди с их странными сексуальными привычками... Они начали баловаться друг с другом как-то летом, когда нам было лет по девять или по десять. Потом - с другими детьми. Маленькими детьми, гораздо более маленькими. Я не придавал этому особого значения - разве что знал, что мне все это не интересно. При том, как нас воспитывали, правильное и неправильное не имело такого значения, как... подобающее и не подобающее. 'Это не подобает, Уилли', - мог сказать отец. Представляю, что было бы, если б отцы Стюарта или Эдди застукали их с малышами, как бы они все это охарактеризовали - как нечто неподобающее. Вроде использования не той вилки за ужином.
  
  Его описание взросления в Бриндамуре на удивление напоминало то, что дал мне ван дер Грааф. В тот момент Тоул напомнил мне шикарную золотую рыбку, которую я видел в аквариуме японского ресторана, - красивую, яркую, искусственно выращенную благодаря мутациям и векам межродственного скрещивания в защищенной среде. Но при этом чахлую, малоподвижную и совершенно не приспособленную к реальностям жизни.
  
  - В этом смысле, в сексуальном, - продолжал он, - я был вполне нормальным. Я женился, стал отцом - у меня родился сын. Вел себя вполне адекватно. Стюарт и Эдди продолжали быть моими приятелями, идя своими извращенными путями. Это было 'живи и давай жить другим'. Они никогда не упоминали про мои... приступы. Я в их жизнь тоже не лез. Стюарт на самом деле был отличный парень - не слишком умный, но вполне порядочный. Жалко, что ему пришлось... За исключением этого своего заскока, он был хорошим парнем. А вот Эдди был... да и остался, совсем другим. Ум острый, но злой. Есть в нем что-то жестокое. Он привычно едок и саркастичен - вот потому-то я и чувствителен к такого рода вещам. Наверное, это все из-за его роста...
  
  - Ваша связь с Маккафри, - подсказал я.
  
  - Коротышки очень часто такие. Вот вы... я вас сейчас не вижу, но припоминаю, что вы вроде как среднего роста. Это верно?
  
  - Пять футов семь дюймов, - устало сказал я.
  
  - Значит, среднего. А я всегда был крупный. Отец был крупный. Это прямо как предсказывал Мендель[123] - крупные горошины, мелкие горошины - чудесная все-таки область генетика, точно?
  
  - Доктор...
  
  - Я много думал о влиянии генов на разные стороны человеческой натуры. На интеллект, к примеру. Либеральная догма заставляет нас верить, что наибольший вклад в умственные способности вносит окружение. Но это слишком эгалитарный[124] посыл, он не выдерживает проверки действительностью. Длинные стручки, короткие стручки... Умные родители - умные дети. Тупые родители - тупые дети. Лично я - гетерозигота[125]. Отец обладал блестящим умом. Мать была ирландская красавица, но совсем простая. Она жила в мире, где такая комбинация образует превосходную хозяйку дома. То, что отец мог выставлять напоказ.
  
  - Ваша связь с Маккафри, - резко сказал я.
  
  - Связь?.. О, ничего серьезней, чем просто жизнь и смерть.
  
  Тоул рассмеялся. Я впервые услышал его смех - и, как я надеялся, в последний. Это была пустая диссонансная нота, вопиющая музыкальная ошибка, взвизгнувшая посреди стройной величавой симфонии.
  
  - Я жил с Лайлой и Уилли-младшим в Джедсоне, на третьем этаже общежития. Стюарт с Эдди делили на двоих комнату на первом. Как женатому студенту, мне предоставили большую площадь - настоящую миленькую квартирку. Две спальни, ванная, гостиная, небольшая кухня. Но ни библиотеки, ни кабинета, так что я занимался за кухонным столом. Лайла превратила ее в жизнерадостное место - салфеточки, украшения, занавесочки, всякие женские штучки. Уилли-младшему совсем недавно исполнилось два годика, как я помню. Это был мой выпускной курс. У меня возникли проблемы с некоторыми предметами, необходимыми для поступления на медицинский, - физикой, органической химией... Я никогда не был вундеркиндом. Однако если я за что-то берусь и ни на что не отвлекаюсь, то могу отлично справиться с чем угодно. Мне отчаянно хотелось поступить на медицинский благодаря собственным заслугам. Мой отец - а до него его отец - были врачами, блестящими студентами. У меня за спиной шутили, что я унаследовал мозги своей матери, равно как и ее внешность, - они думали, что я не слышу, но я-то все слышал. Мне так хотелось показать им, что я могу преуспеть благодаря собственным силам, а не потому, что я сын Адольфа Тоула.
  
  В вечер перед тем, как это случилось, Уилли-младший плохо себя чувствовал, не мог заснуть. Визжал и орал, Лайла жутко устала. Я не обращал внимания на ее просьбы помочь, с головой уйдя в учебу, стараясь закрыться от всего остального. Мне надо было улучшить оценки. Обязательно. Чем больше я волновался, тем трудней мне было на чем-то сосредоточиться. Я пытался справиться с этим, включив некое подобие туннельного зрения.
  
  Лайла всегда была со мной терпелива, но в тот вечер она совсем разбушевалась, перестала владеть собой. Я поднял взгляд и увидел, как она ко мне подходит, ее руки - у нее были тонкие руки, она вообще была изящной женщиной - сжаты в кулаки, рот открыт - полагаю, она что-то орала, глаза полны ненависти. Она казалась мне хищной птицей, которая сейчас метнется на меня и начнет клевать до кости. Я оттолкнул ее. Она упала, ударилась головой об угол бюро - жуткой уродины, антиквариата, который отдала нам ее мать, - и осталась лежать, просто осталась лежать.
  
  Я и теперь вижу все так ясно, как будто бы это случилось вчера. Лайла лежит там недвижимая. Я поднимаюсь со стула, будто во сне, все вокруг шатается, в голове полная путаница. Маленький силуэт приближается ко мне справа, словно мышь, словно крыса. Я пинком отшвыриваю его прочь. Но это не крыса - нет, нет. Это Уилли-младший, который опять лезет ко мне, с плачем зовет мать, бьет меня. Лишь мутно сознавая его присутствие, я опять ударом отбрасываю его, попав в висок. Слишком сильно. Он падает и остается тихо лежать. Не двигается. Сбоку на лице - огромный кровоподтек... Моя жена, мой ребенок погибли от моей руки. Я начинаю искать бритву, хочу порезать запястья, покончить со всем этим...
  
  Потом у меня за спиной - голос Гаса. Он стоит в дверном проеме, огромный, тучный, потный, в рабочей одежде, с метелкой в руках. Дворник, прибирался в общежитии вечером. Я чувствую его запах - нашатырь, пот, моющие жидкости. Он услышал шум и пришел проверить. Смотрит на меня долгим тяжелым взглядом, потом на тела. Становится рядом с ними на колени, щупает пульс. 'Они мертвы', - говорит мне ровным голосом. На секунду мне кажется, что он улыбнулся, и я готовлюсь прыгнуть на него, совершить третье убийство. Потом улыбка сменяется хмуростью. Он думает. 'Сядь', - командует он мне. Я не привык, чтобы мной помыкали или осмеливались помыкать люди его класса, но я ослаб, и меня подташнивает от горя, колени подкашиваются, перед глазами все кружится. Я отворачиваюсь от Лайлы с Уилли, сажусь и закрываю лицо руками. Начинаю плакать. Все больше теряю связь с действительностью... Подступает приступ. Все начинает причинять боль. У меня нет таблеток - не так, как годы спустя, когда я стал врачом. Я всего лишь студент, беспомощный, страдающий.
  
  Гас куда-то звонит. Через несколько минут в комнате появляются Стюарт с Эдди, будто персонажи какой-то ужасной пьесы... Все трое переговариваются между собой, поглядывая на меня, неслышно бормоча. Стюарт подходит ко мне первым. Кладет мне руку на плечо. 'Мы знаем, что это просто несчастный случай, Уилл, - говорит он. - Мы знаем, что ты не виноват'. Я начинаю с ним спорить, но слова застревают у меня в горле... Я мотаю головой. Стюарт успокаивает меня, говорит, что все будет хорошо. Что они обо всем позаботятся. Возвращается к Гасу и Эдди.
  
  Они заворачивают тела в одеяла, велят мне не выходить из комнаты. В самый последний момент решают, что Стюарт должен остаться со мной. Гас с Эдди уносят тела. Стюарт протягивает мне кофе. Я плачу. Плачу так сильно, что в конце концов засыпаю. Позже в тот же вечер они возвращаются и излагают мне историю, которую я должен рассказать полиции. Репетируют ее со мной - такие заботливые друзья. У меня отлично получается. Они говорят мне это. При этом я чувствую некоторое облегчение. По крайней мере, я хоть в чем-то хорош. Хотя бы в актерской игре. Это ведь тоже нужно врачу, чтобы достичь взаимопонимания с пациентом. Дайте зрителям то, что они хотят... Моими первыми зрителями стали полицейские. Потом офицер береговой охраны - друг семьи. Они нашли машину Лайлы. Ее тело все размякло и раздулось, мне необязательно опознавать его, если такое суровое испытание мне не под силу. Обрывки одежды Уилли-младшего нашли в ее стиснутых руках. А его тело унесло. Прилив, объясняет офицер. Они продолжат поиски... Я потрясен и готовлюсь к следующему акту спектакля - соболезнующим знакомым, прессе...
  
  Прилив, подумал я, береговая охрана. Что-то тут...
  
  - Через несколько месяцев меня приняли на медицинский факультет, - продолжал Тоул. - Я переехал в Лос-Анджелес. Стюарт поехал со мной, хотя мы оба знали, что ему никогда не получить диплом. Эдди поступил на юрфак, тоже в Лос-Анджелесе. Главы Государства объединились вновь - так они нас там называли. Три Главы Государства.
  
  У нас начиналась новая жизнь, и ни разу никто не упомянул об услуге, которую они мне оказали. Однако они стали куда более открыты, чем когда-либо, насчет своих сексуальных предпочтений - оставляли отвратительные фотографии там, где я мог их видеть, не беспокоясь чего-либо прятать или скрывать. Они знали, что у меня все равно не хватит духу хоть что-нибудь сказать, даже если я вдруг найду десятилетнего ребенка в своей собственной постели. Теперь нас крепко связала дурная взаимная зависимость друг от друга.
  
  Гас исчез. И вот годы спустя, когда я уже стал врачом, когда я на своем пути к известности и все расхваливают мои чуткость и такт, он появляется у меня в офисе после того, как все пациенты разошлись по домам. Еще больше разжиревший, отлично одетый, уже не дворник. Теперь, шутит Гас, он божий человек. Показывает мне полученный заочно диплом по богословию. Говорит, что пришел просить меня о кое-каких услугах. Получить по старым векселям, как он это сформулировал. Я заплатил ему в тот вечер - и с тех пор продолжал платить в той или иной форме.
  
  - Самое время прекратить платежи, - сказал я. - Давайте не будем приносить ему в жертву Мелоди Куинн.
  
  - Ребенок обречен, судя по тому, как все складывается. Я убеждал Гаса отложить это. Несчастный случай с ней. Уверял его, что нет никаких свидетельств тому, что она видела или слышала что-нибудь. Но он не желает с этим больше затягивать. Что такое еще одна жизнь для такого человека? - Тоул ненадолго примолк. - А что, она действительно представляет для него опасность?
  
  - Вообще-то нет. Она сидела у окна и видела силуэты мужчин. Одного из них опознала как своего отца - она не знала его, но у нее была его фотография. В тот день, когда я подверг ее гипнозу, сразу после сеанса Мелоди спонтанно стала обсуждать его. Показала мне фото и безделушку, которую он ей подарил. Когда у нее начались ночные кошмары, мне надо было сразу догадаться. Я думал, что гипноз ничего в ней не пробудил. Но это было не так. Он вернул ей воспоминания об отце - о том, что она видела, как он прятался за окном перед тем, как войти в квартиру Хэндлера. Она знала, что ее папа сделал что-то ужасное. И пыталась подавить это. Но это вернулось в ее снах.
  
  Все это начало доходить до меня, когда я увидел подсказку, которую она оставила, когда Ронни Ли явился и похитил ее и ее мать. 'Сушеную голову', некогда главную свою драгоценность - символ Папы. Оставить ее означало, что она отказалась от него, пришла к мысли, что Папа - плохой человек, который пришел не в гости, а чтобы причинить вред. Возможно, она видела, как он избивает Бониту, или дело было в той грубой безразличной манере, в которой он с ней разговаривал. Что бы это ни было, ребенок все понял.
  
  С моей нынешней позиции все это представлялось совершенно логичным, но в то время подобные ассоциации были слишком далекими.
  
  - Какая горькая ирония, - говорил тем времени Тоул. - Я прописал риталин, чтобы контролировать ее поведение, - и то же самое предписание вызвало у нее бессонницу, в результате которой она бодрствовала не в то время.
  
  - Ирония, - кивнул я. - А теперь поехали, надо вытащить ее оттуда. Вы должны мне помочь. Когда все закончится, я прослежу, чтобы уж вы-то получили правильное лечение.
  
  Тоул ничего не сказал. Просто сидел, выпрямившись на сиденье и изо всех сил стараясь выглядеть благородно.
  
  - Вы запрашиваете мою помощь?
  
  - Запрашиваю, доктор.
  
  - Запрос принимается.
  Глава 29
  
  Я лежал на полу 'Линкольна', прикрывшись одеялом.
  
  - Мой ствол направлен вам в позвоночник, - сказал я ему. - Я не ожидаю каких-то проблем, но мы недостаточно долго знакомы, чтобыя мог сильно вам доверять.
  
  - Понимаю, - отозвался Толу. - И не обижаюсь.
  
  Он проехал по подъездной дороге Ла-Каса, свернул влево и тихо подрулил к сетчатой ограде. Представился в переговорное устройство, и его впустили. Короткая остановка возле сторожки, обмен любезностями, многократно повторенные 'доктор' и 'сэр' от охранника, и мы оказались на территории.
  
  Тоул поехал к дальней стороне парковочной площадки.
  
  - Остановитесь подальше от фонаря, - прошептал я.
  
  Машина остановилась.
  
  - Теперь все чисто, - сказал он.
  
  Я выбрался из-под одеяла, вылез из машины и махнул ему рукой, чтобы следовал за мной. Мы бок о бок двинулись по тропинке. Воспитатели миновали нас парами, почтительно приветствовали его и шли дальше. Я старался выглядеть как его помощник.
  
  В разгар вечера в Ла-Каса тихо и спокойно. Сквозь деревья просачиваются песни, которые обычно поют у костра. 'Сто бутылок пива'. 'О, Сюзанна'. Детские голоса. Расстроенная гитара. Усиленные микрофоном команды взрослых. Комары и мошка вьются возле фонарей-грибков, вставленных в листву у нас под ногами. Сладковатый запах жасмина и олеандра в воздухе. То и дело веет солью от океана, такого близкого, но невидимого. Справа - серо-зеленое пространство Луга. Довольно симпатичное кладбище... Роща, темная как шоколадная глазурь, - сосновое убежище...
  
  Мы миновали плавательный бассейн, стараясь не поскользнуться на мокром бетоне. Тоул двигался, как древний воитель на свою последнюю битву, - задрав подбородок, руки по швам, маршевым шагом. Я держал 'тридцать восьмой' так, чтобы его можно было быстро достать.
  
  До бункеров мы добрались незамеченными.
  
  - Вот этот, - сказал я. - С синей дверью.
  
  Спустились по рампе. Тугой поворот ключа - и мы оказались внутри.
  
  Строение было разделено на два помещения. В первом, ближе ко входу, оказалось пусто, если не считать единственного складного стульчика, задвинутого под алюминиевый столик. Стены из некрашеных шлакоблоков пахли плесенью. Полы - холодная бетонная плита, как и потолок. Центр его обозначала квадратная черная рана светового люка. Единственный свет шел от единственной лампочки без абажура.
  
  Мелоди обнаружилась во втором помещении, в глубине, на армейской койке, укрытая грубым серо-коричневым одеялом и притянутая кожаными лямками поперек лодыжек и груди. Руки у нее были связаны под одеялом. Дышала она медленно, открыв рот, во сне, повернув голову вбок; ее бледная кожа со следами слез просвечивала в полутьме. Пряди волос свободно свисали вокруг лица. Маленькая, ранимая, потерянная...
  
  В ногах койки стоял пластиковый поднос с так и не съеденной застывшей яичницей, расклякшей жареной картошкой, высохшим латуком с коричневыми кончиками и открытой картонной коробкой молока.
  
  - Развяжите ее. - Я ткнул стволом.
  
  Тоул наклонился над ней, стал на ощупь возиться с узлами в полутьме.
  
  - Чем вы ее напичкали?
  
  - Валиум, большая доза. А сверху еще торазин.
  
  Волшебный эликсир доктора Тоула.
  
  Наконец он ослабил путы и откинул одеяло. На ней были грязные джинсы и красно-белая полосатая футболочка со Снупи на груди. Тоул задрал ее, пропальпировал живот, проверил пульс, потрогал лоб - изображал доктора.
  
  - Худенькая, но в остальном здорова, - объявил он.
  
  - Укройте ее опять. Сможете нести?
  
  - Конечно, - отозвался он раздраженно - как я мог сомневаться в его силах?
  
  - Хорошо, тогда пошли.
  
  Тоул взял ее на руки - Большой Белый Отец, да и только. Девочка испустила вздох, потом содрогнулась и крепко вцепилась в него.
  
  - Держите ее полностью закрытой, когда мы выйдем.
  
  Я повернулся было к двери. Негромкий музыкальный голос у меня за спиной врастяжку произнес:
  
  - Не двигайтесь, доктор Делавэр, иначе потеряете свою долбаную башку.
  
  Я замер на месте.
  
  - Положи девчонку, Уилл. И возьми у него ствол.
  
  Тоул тупо посмотрел на меня. Я пожал плечами. Он осторожно положил Мелоди обратно на койку и укрыл ее. Я отдал ему 'тридцать восьмой'.
  
  - К стене с поднятыми руками, доктор. Обыщи его, Уилл.
  
  Тоул охлопал меня по бокам.
  
  - Поворачивайтесь.
  
  Передо мной, улыбаясь, стоял Маккафри, полностью заполнив собой проем между двумя помещениями, с 'Магнумом' калибра.357 в одной руке и 'Полароидом'[126] в другой. На нем был переливающийся ярко-зеленый комбинезон, украшенный целым набором кармашков и пряжек, и такие же ярко-зеленые туфли из кожзаменителя. В тусклом свете его лицо тоже отсвечивало зеленым.
  
  Он укоризненно поцокал языком.
  
  - Эх, Уилли, Уилли... И какая беда у нас на сей раз приключилась?
  
  Великий врач повесил голову и стал нервно переминаться.
  
  - Не в настроении поболтать, Уилли? Ладно. Поговорим позже. - Бесцветные глаза прищурились. - Прямо сейчас надо с делом разобраться.
  
  - Это и есть ваше представление об альтруизме? - Я показал глазами на обмякшую фигурку Мелоди.
  
  - Заткнись! - рявкнул он. И Тоулу: - Сними с нее одежду.
  
  - Гас... я... Зачем?
  
  - Просто делай что сказано, Уилли.
  
  - Хватит, Гас! - взмолился Тоул. - Мы уже сделали достаточно.
  
  - Нет, болван ты эдакий. Ничего мы достаточно не сделали. У этого самоуверенного проныры есть возможность причинить нам - тебе и мне - кучу неприятностей. У меня уже есть план, как его устранить, но, видать, придется мне проделать всю работу самому.
  
  - План, - усмехнулся я. - Холстед гниет на пустыре со стальным штырем в горле. Он был мелочью, как все ваши остальные рабы.
  
  Маккафри поджал свои толстые губы.
  
  - Последний раз предупреждаю, - сказал он.
  
  - Это ваша специальность, разве не так? - продолжал я, стараясь выиграть время. Я видел, как его массивный силуэт сместился - он старался держать меня в поле зрения. Но из-за темноты это было трудно - равно как и из-за внушительной фигуры Тоула, который, переминаясь под тяжелым взглядом своего хозяина, оказался между нами. - У вас просто дар находить тупиц и неудачников, эмоциональных калек, плохо приспособленных к жизни людей. Такой же дар, как у мух находить дерьмо. Вы целитесь в их открытые раны, запускаете туда жвала, высасываете их досуха.
  
  - Как образно, - певуче отозвался Маккафри, явно с трудом держа себя в узде. Мы находились в тесном помещении, и импульсивность могла дорого обойтись. - Ее одежда, Уилл, - сказал он. - Снимай ее всю.
  
  - Гас...
  
  - Выполняй, сопливый ты кусок дерьма!
  
  Тоул поднял руку к лицу, словно ребенок, защищающийся от удара. Когда такового не последовало, двинулся к ребенку.
  
  - Вы же врач, - сказал я. - Уважаемый терапевт. Не слушайте его...
  
  Быстро - быстрее, чем мне казалось возможным, - Маккафри выступил вперед на открытое место, которое только что освободил Тоул. Хлестнув своим слоновьим рукавом, ударил меня сбоку в голову тяжелым револьвером. Я упал на пол, скула взорвалась от боли, руки сами собой взлетели к лицу, прикрывая его от дальнейшего нападения. Кровь заструилась сквозь пальцы.
  
  - А теперь оставайтесь там, сэр, и держите свой сраный рот на замке.
  
  Тоул снял с Мелоди футболку. Обнажилась впалая бледная грудь, ребрышки - как двойная решетка серо-синих теней.
  
  - Теперь штаны. Трусы. Всё снимай.
  
  - Зачем мы это делаем, Гас? - вопросил Тоул.
  
  До моих ушей, которые были далеки от совершенства - одно надорвано и кровоточило, другое наполняло водянистое эхо, - его речь доносилась словно откуда-то издалека. Интересно, подумалось мне, сможет ли стресс пробиться сквозь биохимический барьер, который он воздвиг вокруг своего поврежденного мозга?
  
  - Зачем? - хохотнул Гас. - Что, не привык видеть такое собственными глазами, а, Уилли? До нынешнего момента ты играл чистенькую роль, наслаждался роскошью расстояния... Ну, без разницы, я сейчас тебе все объясню.
  
  Он презрительно поднял бровь на Тоула, опустил взгляд на меня и опять залился смехом. Звук болезненно отдавался в поврежденном черепе. Кровь продолжала бежать по лицу. В голове все смешалось, будто она свободно болталась на каком-то стебельке. Я почувствовал усиливающиеся тошноту и головокружение, и пол вдруг поднялся мне навстречу. Ужас охватил меня при мысли, не ударил ли он меня достаточно сильно, чтобы вызвать повреждение мозга. Я знал, что субдуральная[127] гематома способна натворить с уязвимым серым желе, которое и делает жизнь стоящей жизни. Отчаянно борясь за силу и четкость мысли, представил свой распятый, вывернутый наизнанку мозг на подносе патологоанатома и попробовал локализовать место ранения. Револьвер проехался по левой стороне головы - доминирующее полушарие, поскольку я правша... Плохо дело. Доминирующая сторона контролирует логические процессы: мышление, анализ, дедукцию - то, без чего я не обходился все тридцать три года своей жизни. Я подумал, как ужасно будет все это потерять, впасть в мутную одурь и неразбериху, а потом вспомнил про двухлетнего Уилли-младшего, который получил такой же удар. Он тоже все это потерял... что могло оказаться милосердием. Поскольку, если б он выжил, повреждение могло привести к непредсказуемым последствиям. Левая сторона, правая сторона... Прилив, отлив...
  
  - Мы сейчас разыграем небольшую постановку, Уилли, - лекторским тоном объявил Маккафри. - Я буду продюсером и режиссером, а ты - моим помощником, поможешь с реквизитом. - Он широко махнул фотоаппаратом. - Звездами шоу станут малютка Мелоди и наш друг доктор Алекс Делавэр. Называться пьеса будет... 'Смерть мозгоправа', с подзаголовком 'Застигнут на месте'. Пьеса с моралью.
  
  - Гас...
  
  - Сюжет таков: доктор Делавэр, выступающий в амплуа злодея, хорошо известен как заботливый, высоко ответственный детский психолог. Однако его коллеги и пациенты даже не подозревают, что его выбор профессии основан отнюдь не на высоком чувстве... альтруизма. Нет, доктор Делавэр выбрал для себя путь детского мозгоправа, только чтобы быть поближе к детишкам. Чтобы получить возможность растлевать их, безнаказанно ласкать их гениталии. Извращенец, лицемер, нижайший из нижайших. Психопат и конченый негодяй.
  
  Маккафри сделал паузу, чтобы посмотреть на меня сверху вниз, хихикая и тяжело дыша. Несмотря на холод, он обильно потел; его очки соскользнули на самый кончик носа. На макушке курчавой головы отсвечивало влажное гало. Я посмотрел на 'тридцать восьмой' в руке у Тоула, прикидывая расстояние между ним и точкой, где я лежал. Маккафри заметил это, покачал головой и одними губами произнес слово 'нет', оскалив зубы.
  
  - С теми же самыми развратными мотивами на уме доктор Делавэр запросил членство в 'джентльменской бригаде'. Посетил Ла-Каса. Мы ему всё показали. Мы подвергли его тестированию, и результаты тестов продемонстрировали, что он недостоин включения в наше почетное братство. Мы отвергли его. Обозленный и расстроенный тем, что ему отказано в пожизненном доступе к безволосым писькам и тоненьким маленьким членам, он еле сдерживается, кипит на медленном огне...
  
  Он прекратил начитывать свой дикторский текст и громко, со всхлипом, перевел дух. Мелоди заворочалась во сне.
  
  - Он кипит на медленном огне, - повторил Гас. - Варится в своем собственном соку. Наконец, когда его больной гнев достигает вершины, как-то вечером он вламывается в Ла-Каса и рыщет по территории, пока не находит жертву. Бедную девочку-сироту, беззащитную, одинокую в общей спальне, потому что она лежит в постели с простудой. Безумец теряет контроль. Насилует ее, буквально разрывая на части, - вскрытие покажет необычайную жестокость, с которой это было проделано, Уилл. Делает фотографии своего жуткого деяния. Отвратительное преступление! Пока девочка кричит, зовет на помощь, мы - я и ты, Уилл, - случайно проходим мимо. Бросаемся на выручку, но слишком поздно. Ребенок уже погиб.
  
  Мы смотрим на кровавую сцену перед нами с ужасом и отвращением. Делавэр, личина которого сброшена, набрасывается на нас с пистолетом в руке. Мы героически боремся с ним, валим на землю, и в процессе убийца получает смертельное ранение. Хорошие парни побеждают, и в Долине вновь воцаряются мир и покой.
  
  - Аминь, - сказал я.
  
  Он не обратил на меня внимания.
  
  - Неплохо, а, Уилл?
  
  - Гас, это не прокатит. - Тоул опять выступил между нами. - Он все знает - и про учительницу, и про Немета...
  
  - Тихо. Все прокатит. Прошлое - лучший предсказатель будущего. Раньше нам все удавалось, удастся и теперь.
  
  - Гас...
  
  - Молчать! Я тебя ни о чем не спрашиваю, я тебе приказываю. Раздевай ее!
  
  Я приподнялся на локтях и заговорил сквозь пронизанные болью, опухшие челюсти, сам не без труда вникая в смысл слов, вылетающих у меня изо рта.
  
  - А как насчет другого сценария? Этот называется 'Большой обман'. Про человека, который думает, будто убил своих жену и ребенка и продал всю свою жизнь шантажисту.
  
  - Заткнись. - Маккафри двинулся ко мне.
  
  Тоул заступил ему дорогу, прицелившись из 'тридцать восьмого' в полакра жира, закутанного в зеленую ткань. Типичный 'мексиканский тупик'[128], прямо как в кино.
  
  - Я хочу услышать, что он скажет, Гас. Все опять путается... Мне плохо. Я хочу, чтобы он объяснил...
  
  - Сами подумайте, - сказал я, стараясь говорить так быстро, как позволяла боль. - Вы когда-нибудь проверяли тело Уилли-младшего на предмет признаков жизни? Нет. А он проверил. Он сказал вам, что мальчик мертв. Что вы убили его. Но тело разве когда-нибудь нашли? Вы на самом-то деле видели тело?
  
  Лицо Тоула сосредоточенно напряглось. Он словно скользил, теряя сцепление с реальностью, отчаянно скреб ногтями, изо всех сил стараясь удержаться.
  
  - Я... я не знаю. Уилли был мертв. Так они сказали. Прилив...
  
  - Может быть. Но подумайте: это была просто золотая возможность. За гибель Лайлы вас в худшем случае обвинили бы в причинении смерти по неосторожности. К домашнему насилию в те годы вообще не относились всерьез. С адвокатами, которых могла нанять ваша семья, вы могли бы запросто отделаться условным сроком. Но от двух смертей - особенно если погиб ребенок - было бы не так просто отделаться. Ему требовалось, чтобы вы поверили в смерть сына - чтобы можно было подцепить вас на крючок.
  
  - Уилл! - угрожающе произнес Маккафри.
  
  - Я не знаю - столько времени...
  
  - Подумайте! Вы ударили его достаточно сильно, чтобы убить? Наверное, нет. Включите мозги. Они у вас неплохие. Раньше вы всё помнили.
  
  - Да, когда-то у меня были хорошие мозги, - пробормотал он.
  
  - Они по-прежнему хорошие! Вспоминайте. Вы ударили маленького Уилли сбоку по голове. По какой стороне?
  
  - Не знаю...
  
  - Уилл, это все брехня. Он пытается запудрить тебе мозги. - Маккафри искал способ меня заткнуть. Но револьвер Тоула поднялся и метнулся к той точке, где у нормального человека должно быть сердце.
  
  - Так с какой стороны, доктор? - требовательно спросил я.
  
  - Я правша, - ответил он, словно впервые открыв для себя этот факт. - Я пользуюсь правой рукой. Я ударил его правой рукой... Я опять это вижу... Он подходит ко мне из спальни. Зовет маму. Подходит справа, бросается ко мне. Я... бью его по правой стороне. Да, по правой стороне.
  
  Боль в голове превратила обычную речь в пытку, но я продолжал нажимать.
  
  - Да. Именно. Думайте! А что, если Маккафри обманул вас - вы не убивали Уилли? Вы ранили его, но он выжил. Какого рода повреждения, какие симптомы могут вызываться травмой правого полушария у развивающегося ребенка?
  
  - Черепно-мозговая травма правого полушария - правая сторона мозга управляет левой стороной тела, - продекламировал Тоул. - Травма правого полушария вызывает дисфункцию левой стороны.
  
  - Замечательно, - поощрил я его. - Сильный удар со стороны правого полушария может вызвать левосторонний гемипарез. Плохая левая сторона.
  
  - Эрл...
  
  - Да. Тело так и не было найдено, потому что ребенок не умер. Маккафри проверил пульс, понял, что он есть, увидел вас в шоке и решил воспользоваться ситуацией, сыграть на вашем чувстве вины. Он завернул в одеяла оба тела, причем ваши дружки ему практически не помогали. Лайлу засунули за руль машины и столкнули с моста Эвергрин. Ребенка забрал Маккафри. Наверняка обеспечил ему какую-то медицинскую помощь, но не самым лучшим образом, потому что уважающий себя врач должен был бы сообщить о происшествии в полицию. А после похорон исчез. Это ваши слова. А исчез он потому, что ничего другого ему не оставалось. У него на руках был малолетний ребенок. Он забрал его с собой в Мексику, черт знает куда, дал ему другое имя - и ваш сын превратился в ту личность, которой неизбежно становится тот, кого воспитывает такое чудовище. Он сделал себе личного робота.
  
  - Эрл... Уилли-младший... - Брови Тоула сошлись на переносице.
  
  - Чушь собачья! С дороги, Уилл! Я приказываю!
  
  - Это правда, - проговорил я сквозь гулкое уханье в голове. - Сегодня перед тем, как принять таблетки, вы сказали, что Мелоди кого-то смутно вам напоминает. Осторожно повернитесь - не выпускайте его из виду! - и хорошенько на нее посмотрите. И скажите почему.
  
  Тоул попятился, не сводя дула револьвера с Маккафри, коротко глянул на Мелоди, а потом пригляделся попристальней.
  
  - Она похожа, - тихо проговорил он, - на Лайлу.
  
  - На свою бабушку.
  
  - Я не мог знать...
  
  Естественно, он не мог! Куинны были бедняками, невеждами, отбросами общества. На клеточном уровне. Его взгляды на генетическое превосходство высшего класса не позволяли ему даже фантазий о связи между ними и своей родословной. А теперь его защита рухнула, и озарения били в его сознание, будто капли кислоты, - и в каждой точке контакта вздувалась болезненная психическая рана. Его сын - убийца, человек, превращенный в ночного хищника. Мертв. Его невестка - интеллектуально ограниченное, беспомощное, жалкое создание. Мертва. Его внучка - маленькая девочка, на которой он отрабатывал свое ремесло и которую закормил медикаментами до ступора. Жива. Но ненадолго.
  
  - Он хочет убить ее. Разорвать на части. Вы сами его слышали. Вскрытие покажет необычайную жестокость...
  
  Тоул повернулся к человеку в зеленом.
  
  - Гас... - всхлипнул он.
  
  - Ну-ну, тише, Уилл, - успокаивающе сказал Маккафри, как малому ребенку. А потом влепил в Тоула из своего 'Магнума'. Пуля вошла тому в живот и вылетела из спины в мелких брызгах крови, кожи и кашемира. Тоул повалился назад, упав на край койки. Грохот выстрела гулко отдавался в бетонной комнате. Как в грозу. Ребенок проснулся и зашелся в крике.
  
  Маккафри машинально ткнул стволом в ее сторону. Я бросился на него и ударом ноги по запястью выбил револьвер. Тот отлетел назад, ко входу в бункер. Толстяк бешено взвыл. Я опять пнул его, в голень. Это было все равно как пинать говяжью тушу. Маккафри попятился в переднюю за револьвером. Я последовал за ним. Он резко развернулся, колыхаясь всем телом. Я врезал ему в поясницу, сложив руки в замок.
  
  Мои кулаки погрузились в жир, как в подушку. Он едва пошатнулся. Его рука была уже в каких-то дюймах от 'Магнума'. Я пинком оттолкнул его, а потом врезал ногой по ребрам, практически без эффекта. Он был чертовски велик и чертовски высок, чтобы удалось провести удар в лицо. Я принялся обрабатывать его ноги и ляжки - и все-таки подсек его.
  
  Он обрушился на пол, как подрубленный баобаб, утянув меня за собой. Рыча, ругаясь, исходя слюной, перекатился поверх меня и схватил обеими руками за горло. Обдавая своим кислым дыханием, стиснул пальцы - мешковатое грузное лицо стало малиновым, рыбьи глазки совсем утонули в мясистых веках. Я изо всех сил старался из-под него выбраться, но не мог даже пошевелиться. Испытал панику, словно внезапно скованный параличом. Он поднажал еще крепче. Я лишь беспомощно отпихивался от него.
  
  Его лицо все темнело. От усилий, подумал я. Малиновый сменился багровым, потом густо-красным, и вдруг - яркий всплеск красок. Курчавые волосы взрывом разлетелись во все стороны. Кровь, яркая и свежая, хлынула у него из носа, ушей, изо рта. Глаза широко раскрылись, неистово моргая. Выражение великой обиды на гротескном лице. Булькающие звуки из-под второго подбородка, укутывающего глотку. Сверху дождем посыпались иголки и треугольнички битого стекла. Его инертная туша прикрыла меня от них.
  
  Световой люк зиял теперь открытой раной. Оттуда высовывалось лицо. Черное, серьезное. Делано Харди. Рядом еще что-то черное - дуло винтовки.
  
  - Держись, консультант, - сказал он. - Ща мы тебя вытащим.
  * * *
  
  - Твоя рожа сейчас пострашней моей, - сказал Майло, стаскивая с меня Маккафри.
  
  - Угу, - отозвался я, силясь артикулировать ртом, в котором будто перекатывались бритвенные лезвия. - Но моя-то через пару дней будет выглядеть получше.
  
  Он ухмыльнулся.
  
  - Мелкая вроде в порядке, - донесся из задней комнаты голос Харди. Он вышел с Мелоди на руках; та вся дрожала. - Цела. Отделалась легким испугом, как пишут в газетах.
  
  Майло помог мне подняться. Я подошел к ней и погладил по волосам.
  
  - Все будет хорошо, детка. - Забавно, как в тяжелые минуты с губ сами собой срываются расхожие банальности.
  
  - Алекс, - пролепетала она. Улыбнулась. - Вы сейчас такой смешной...
  
  Я сжал ее руку, и она опять прикрыла глаза. Сладких снов.
  
  В 'Скорой' Майло стряхнул с ног туфли и сел, как йог, сбоку от моих носилок.
  
  - Мой герой, - сказал я. Получилось что-то вроде 'м-м-милой'.
  
  - Это теперь надолго, приятель. Предоставление 'Кэдди' по первому запросу, ссуды наличными без процентов, даровая терапия...
  
  - Другими словами, - с трудом проговорил я сквозь опухшие челюсти, - все как обычно.
  
  Он расхохотался, похлопал меня по руке и велел заткнуться. Фельдшер 'Скорой' с этим был полностью согласен.
  
  - Этому человеку придется ставить лигатуру, - сказал он. - Ему нельзя разговаривать.
  
  Я начал было протестовать.
  
  - Ш-ш! - угомонил меня фельдшер.
  
  Где-то через полмили Майло посмотрел на меня и покачал головой.
  
  - Ты редкостный счастливчик, дружище. Я вернулся в город лишь полтора часа назад и получил записку от Рика перезвонить тебе. Звякнул тебе домой. Там была Робин, сам понимаешь, в каком настроении - о, нейдет мой рыцарь, нейдет! Ты договорился с ней поужинать в семь, а тебя все нет! Она говорит, что на тебя, старого-обязательного, опаздывать не похоже, и не могу ли я что-нибудь по этому поводу предпринять. Заодно посвятила меня в твои экскурсии - гляжу, ты в мое отсутствие жужжал, как пчелка, так оно? Заскочил к себе в отдел - в выходной, наверное, надо добавить - и получил это загадочное послание насчет Крюгера мелким почерком - Дел Харди тот еще каллиграф, - и еще что-то типа того, что он собирается в Ла-Каса. Поехал к Крюгеру, продрался сквозь твою баррикаду, нашел его увязанного в куль и испуганного до усрачки. Он совсем сдулся, сразу все вывалил, даже вопросов не пришлось задавать - удивительно, что делает небольшая сенсорная депривация![129] Кинул сообщение на пейджер Делу, застал его в машине на Пасифик - где по-прежнему пробки в этот час, из-за всех этих продюсеров и старлеток, которые едут домой, - убедил, что это 'код три' и что надо с сиреной и мигалками валить всю дорогу по обочине. В дело вступили профи, а остальное уже и вспоминать не стоит.
  
  - Я не хотел полномасштабного рейда, - мучительно выдавливал я слова. - Не хотел, чтобы что-нибудь случилось с малышкой...
  
  - Пожалуйста, замолчите, сэр, - вмешался фельдшер.
  
  - Цыц, - тихо проговорил Майло. - Ты сделал великое дело. Спасибо. Хорошо? Только не делай этого снова. Чайник.
  
  'Скорая' остановилась возле приемного покоя больницы Санта-Моники. Я знал это место, потому что прочитал здесь несколько лекций персоналу на тему психологических аспектов травмы у детей. Сегодня, похоже, придется обойтись без лекций...
  
  - Ты как? - спросил Майло.
  
  - Ум-гм.
  
  - Ладно. Пусть теперь за дело берутся белые халаты. А мне пора бежать - буду брать судью.
  Глава 30
  
  Робин только посмотрела на меня - челюсти стянуты лигатурой, под глазами синяки - и ударилась в слезы. Обняла меня, суетилась вокруг и сидела возле койки, потчуя меня супом и газировкой. Так прошел целый день. А потом все-таки дала волю гневу и хорошенько выдала мне за то, что я такой псих и зря рисковал жизнью. Я был не в том положении, чтобы защищаться. Она пыталась не разговаривать со мной целых шесть часов, а потом сдалась, и все стало возвращаться в нормальную колею.
  
  Когда я смог говорить, то позвонил Ракель Очоа.
  
  - Привет, - сказал она. - Смешной какой-то у вас голос.
  
  Я рассказал ей всю историю - вкратце, поскольку разговаривать было еще больно.
  
  Какое-то время она ничего не говорила, а потом тихо произнесла:
  
  - Это были чудовища.
  
  - Да.
  
  Молчание между нами становилось неловким.
  
  - Вы человек принципа, - сказала она наконец.
  
  - Спасибо.
  
  - Алекс... в тот вечер... мы... Я не жалею об этом. Это заставило меня задуматься. Заставило осознать, что мне нужно выйти из дома и найти что-нибудь - кого-нибудь - для себя.
  
  - Не довольствуйтесь ничем, кроме самого лучшего.
  
  - Я... спасибо. Берегите себя. Выздоравливайте поскорее.
  
  - Постараюсь. До свидания.
  
  - До свидания.
  
  Следующим я позвонил Неду Бьонди, который ворвался ко мне в тот же день и интервьюировал до тех пор, пока его не выгнали медсестры. Я целыми днями читал его статьи. Он подошел к делу серьезно, досконально все расписал: мексиканский период Маккафри, убийство Хикла, 'джентльменскую бригаду', - все вплоть до самоубийства Эдвина Хейдена в тот вечер, когда его пытались арестовать. Судья выстрелил себе в рот, пока одевался, чтобы отправиться в отдел полиции вместе с Майло. Это выглядело вполне логичным в свете того, что он сделал с Хиклом, и Бьонди не упустил случая пофилософствовать на эту тему.
  
  Еще я позвонил Оливии Брикерман и попросил ее позаботиться о Мелоди. Через два дня она нашла пожилую бездетную пару в Бейкерсфилде - людей, которых знала и которым доверяла, обладавших большим терпением и пятью акрами для детской беготни. Поблизости жил заслуженный детский психотерапевт, женщина, которую я знал по магистратуре, с большим опытом лечения последствий стресса и тяжелой утраты. Им и была поручена задача помочь девочке склеить обратно треснувшую жизнь.
  
  Через шесть недель после падения Ла-Каса-де-лос-Ниньос мы с Робин встретились с Майло и Риком Сильверманом за ужином в тихом элегантном ресторанчике с дарами моря в Бель-Эйр.
  
  Избранник моего друга оказался парнем, словно сошедшим с рекламы сигарет, - шестифутового роста, широкоплечим, с узкими бедрами, мужественным, с симпатичным лицом, лишь слегка тронутым морщинами, шапкой тугих бронзовых волос и такими же щетинистыми усами. На нем были сшитый на заказ черный шелковый костюм, рубашка в черно-белую полоску и черный вязаный галстук.
  
  - Повезло Майло, - шепнула мне Робин, когда они подходили к нашему столику.
  
  Рядом с ним Стёрджис казался еще более мешковатым, чем обычно, хотя он явно постарался навести марафет, зализав волосы, как мальчишка перед походом в церковь.
  
  Майло всех представил. Мы заказали напитки и познакомились. Рик поначалу вел себя тихо и скрытно. Его нервные руки хирурга обязательно должны были хоть что-нибудь держать - стакан, вилку, палочку для коктейля. Они с Майло обменивались влюбленными взглядами. Один раз я заметил, как они соприкоснулись руками, всего на секунду. По ходу вечера он постепенно открылся и стал говорить о своей работе - о том, что ему нравится и что не нравится в профессии врача. Подали еду. Все заказали лобстера и стейки. Мне пришлось довольствоваться суфле. Мы болтали, прекрасно проводя вечер.
  
  После того как тарелки опустели, перед появлением тележки с десертом и бренди сработал пейджер Рика. Извинившись, он отправился к телефону.
  
  - Если вы, джентльмены, не возражаете, я навещу дамскую комнату. - Робин похлопала по рту салфеткой и поднялась. Я следил за ее покачивающимися бедрами, пока она не исчезла из виду.
  
  Мы с Майло посмотрели друг на друга. Он подобрал кусочек рыбы со своего галстука.
  
  - Привет, дружище, - сказал я.
  
  - Привет.
  
  - А он классный парень, этот Рик. Мне нравится.
  
  - Хотелось бы, чтобы на сей раз надолго... А это трудно - если учесть, какую жизнь мы ведем.
  
  - Вид у тебя счастливый.
  
  - А это действительно так. Во многом мы разные, но у нас есть и очень много общего. У него 'Порше девятьсот двадцать восемь', - сказал он со смехом.
  
  - Поздравляю. Теперь ты настоящий баловень судьбы.
  
  - Все приходит к тем, кто умеет ждать.
  
  Я подозвал официантку, и мы заказали еще выпить. Когда заказ принесли, я спросил:
  
  - Майло, мне надо с тобой кое о чем поговорить. Насчет этого дела.
  
  Он надолго приник к стакану со скотчем.
  
  - И о чем же?
  
  - Хейден.
  
  Его лицо на глазах помрачнело.
  
  - Ты ведь мой мозгоправ - так что этот разговор конфиденциальный?
  
  - Еще лучше. Я твой друг.
  
  - Ладно. - Он вздохнул. - Спрашивай, хотя я и так знаю, о чем ты хочешь спросить.
  
  - То самоубийство. Оно выглядит бессмыслицей сразу по двум причинам. Во-первых, что он из себя представляет. От всех я получаю одну и ту же картину - заносчивый, злобный, саркастичный маленький гаденыш. Самовлюбленный. Ничуть в себе не сомневающийся. Такие типы не убивают себя. Они ищут способы переложить вину на других, будут выкручиваться до последнего. Во-вторых, ты профи. Как же ты прохлопал и дал ему сделать это?
  
  - То, что я рассказал службе внутренней безопасности, это что он все-таки был судьей. Я обращался с ним не как со всеми. Позволил ему переодеться. У себя в кабинете. Они на это купились.
  
  - Расскажи мне об этом. Пожалуйста.
  
  Майло обвел взглядом ресторан. Соседние столики были пусты. Рика с Робин по-прежнему не было. Он залпом допил остатки виски.
  
  - Я отправился за ним сразу после того, как вышел от тебя. Был уже примерно одиннадцатый час. Он жил в одном из этих огромных тюдоровских дворцов в Хэнкок-Парке. Старые деньги. Огромная лужайка. 'Бентли' на подъездной дорожке. Фигурно подстриженные деревья и кустики. Дверной звонок, как из фильмов с Карлоффом[130]. Он сам открыл дверь - совершеннейший хлюпик, метр с кепкой. Странные глаза. Пустые, но просто мороз по коже. Шелковый домашний халат, в руке бренди. Я объяснил ему, зачем пришел. Это его не ничуть не обеспокоило. Вел себя очень пристойно, отстраненно, словно то, из-за чего я там оказался, не имело к нему никакого отношения. А вокруг всякие резные плинтусы, финтифлюшки не финтифлюшки, люстры не люстры - я просто хочу, чтобы ты почувствовал дух этого места. Эдакий Лорд Поместья. Повел меня в свой кабинет на задах. Естественно, дубовые панели, книги в кожаных переплетах от стены до стены - того сорта, что люди коллекционируют, но никогда не читают. Камин с двумя фарфоровыми борзыми, резной письменный стол, все дела...
  
  Я охлопываю его, нахожу пистолет двадцать второго калибра, отбираю. 'Это для защиты по ночам, офицер, - говорит он мне. - Никогда не знаешь, кто постучится к тебе в дверь'. Он смеялся, Алекс, - клянусь, я просто не мог в это поверить! У парня земля рушится под ногами, скоро его засунут на все первые полосы газет как развратителя малолетних - а он смеется!
  
  Я зачитываю ему его права, начинаю перед ним распинаться, а у него на лице скука! Сидит за своим письменным столом, будто я какой-то проситель. Потом сам начинает со мной говорить. Смеется мне в лицо. 'Как забавно, - говорит он, - что за мной по делу вроде этого послали именно вас, копа-педика. Уж вы-то из всех людей должны понимать'. Продолжает в таком духе еще какое-то время, лыбится, намекает, а потом наконец выкладывает все открытым текстом. Мы, мол, одного поля ягоды. Партнеры по преступлению. Извращенцы. Я стою там, слушаю все это - и закипаю, закипаю... А он все смеется, и я вижу, чего он хочет, - сохранять контроль над ситуацией. Так что я тоже беру себя в руки, улыбаюсь в ответ. Насвистываю. Он начинает рассказывать, какие вещи они вытворяли с детишками, словно чтобы возбудить меня. Будто мы дружки по мальчишнику. Меня сейчас наизнанку вывернет, а он ставит меня на ту же доску!
  
  Пока он говорит, то типа как входит в фокус, в психологический фокус, и я вижу его все четче и четче. Будто могу заглянуть за эти жуткие лягушачьи зенки прямо ему в башку. И все, что я там вижу, - темно и плохо. Ничего там нет хорошего. Ничего хорошего не исходит от этого типа. Он конченый. И я начинаю судить судью. Начинаю предсказывать будущее. А он тем временем продолжает о сборищах, которые у них некогда были с детьми - как ему будет их не хватать...
  
  Майло примолк и откашлялся. Взял мой стакан и допил его.
  
  - Я все смотрю сквозь него, в его будущее. И понимаю, что сейчас произойдет. Оглядываю эту огромную комнату. Знаю, что за деньги стоят за этим парнем. Да его же оправдают за невменяемостью, сплавят в какой-нибудь загородный санаторий! Со временем он выкупится оттуда и начнет все по новой. Так что я принял решение. Прямо на месте.
  
  Я обошел его сзади, схватил его пустую маленькую башку и откинул назад. Вытащил 'двадцать второй' и засунул ему в рот. Он вырывался, но куда ему, старому слабаку. Это было все равно как удерживать насекомое, какого-то мерзкого жука. Я зафиксировал его в нужном положении - я видел достаточно криминалистических отчетов, чтобы все выглядело натурально. Сказал: 'Баю-бай, ваша честь' - и спустил курок. Остальное ты знаешь. Лады?
  
  - Лады.
  
  - А теперь как насчет еще выпить? Жутко в горле пересохло.
  Примечания
  1
  
   Имеется в виду газета 'Лос-Анджелес таймс'. - Здесь и далее прим. пер.
  (обратно)
  2
  
   Соотв. 188 см и 100 кг.
  (обратно)
  3
  
   Уильям Клод Дукенфилд, более известный как У. К. Филдс, - американский комик с характерной внешностью.
  (обратно)
  4
  
   Фраза из фильма американского режиссера В. Аллена 'Энни Холл' (1977), сразу же раздерганного на цитаты.
  (обратно)
  5
  
   Дешевая марка наручных часов.
  (обратно)
  6
  
   Джонни 'Дасти' Бейкер (р. 1949) - знаменитый американский бейсболист.
  (обратно)
  7
  
   Эл-Эй - LA, сокращенное название Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  8
  
   Шуточная картина американского художника Чарльза Брэгга. Карикатурный персонаж изображен на ней с подвешенной на палочку морковкой, рядом с лабораторным лабиринтом для крыс и прочими 'орудиями ремесла'.
  (обратно)
  9
  
   Бесконечная американская 'мыльная опера', транслирующаяся на канале Эн-би-си с 1965 г.
  (обратно)
  10
  
   'Равный - равному' (англ. peer counseling) - обмен знаниями и опытом в пределах однородной социальной группы (возрастной, профессиональной и пр.). Какой-либо 'неравный' специалист (руководитель, воспитатель, психолог) может лишь направлять процесс, не навязывая своего мнения.
  (обратно)
  11
  
   Самый длинный сериал в истории американского телевидения, выходил с 1956 по 2010 г. Классика 'мыльной оперы'.
  (обратно)
  12
  
   Начальник Департамента полиции Лос-Анджелеса с 1969 по 1978 г.
  (обратно)
  13
  
   Миз - госпожа... нейтральное обращение к женщине в англоязычных странах. Ставится перед фамилией женщины - как замужней, так и незамужней.
  (обратно)
  14
  
   Главные персонажи картин американской художницы Маргарет Кин - дети с огромными трогательными глазами. Одно время за автора этих работ выдавал себя ее муж Уолтер Кин, и скандал с его разоблачением тоже оказался весьма трогательной историей.
  (обратно)
  15
  
   Фэрра Лени Фосетт (1947-2009) - американская актриса и фотомодель (1947-2009). В 1976 г. снялась в красном купальнике для плаката, который был продан тиражом более 12 млн экз.
  (обратно)
  16
  
   Петер Лорре (1904-1964) - австрийский и американский актер с характерной 'лягушачьей' внешностью.
  (обратно)
  17
  
   Карл Август Сэндберг (1878-1967) - американский поэт, историк, романист и фольклорист.
  (обратно)
  18
  
   Piss-Poor Protoplasm, PPP, - действительно странный жаргонный термин. Американские врачи употребляют его по привычке, не вникая в смысл, - как идиому. Сразу припоминается 'Лекарь поневоле' Мольера - тот и впрямь мог объяснять какие-то проблемы пациента 'плохой протоплазмой'.
  (обратно)
  19
  
   Цитология - раздел биологии, изучающий живые клетки, их строение, функционирование, процессы клеточного размножения, старения и смерти.
  (обратно)
  20
  
   Резкая обличительная речь.
  (обратно)
  21
  
   Шаффлборд - игра на размеченном столе или корте с использованием киев и шайб (в случае корта), и шайб, которые толкаются рукой (в случае настольного варианта); шайба должна остановиться в пределах определенных линий, отмеченных на столе или корте.
  (обратно)
  22
  
   Большой луна-парк в Санта-Кларите, неподалеку от Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  23
  
   Натан Притикин (1915-1985) - американский диетолог, основатель сети 'Центров долголетия'. По современным оценкам, многие его подходы к диетологии оказались ошибочными (достаточно сказать, что сам Притикин покончил с собой как раз из-за проблем со здоровьем). Его центр в Лос-Анджелесе давно закрыт, но в 80-е пользовался большой популярностью.
  (обратно)
  24
  
   Вид тяжелой дистрофии на фоне недостатка белков в пищевом рационе. Болезнь обычно возникает у детей 1-4 лет. Само слово 'квашиоркор' заимствовано из языка коренного населения Ганы и буквально означает 'отвергнутый' (по отношению к ребенку, отлученному от материнской груди после рождения следующего ребенка).
  (обратно)
  25
  
   Джордж Истмен - основатель компании 'Кодак'.
  (обратно)
  26
  
   Прибрежный район Большого Лос-Анджелеса с каналами и внутренней гаванью.
  (обратно)
  27
  
   Старинный джентльменский способ заманить даму к себе домой со вполне определенными целями, ставший расхожей поговоркой. Еще говорят, что настоящий джентльмен отличается тем, что, приглашая даму посмотреть гравюры, действительно показывает ей гравюры.
  (обратно)
  28
  
   Перефразированный старинный девиз почты США: 'Ни снег, ни дождь, ни жара, ни ночной мрак не помешают нашим курьерам доставить вашу посылку вовремя'.
  (обратно)
  29
  
   Выражение появилось после появления в 1980 г. известной карикатуры, изображающей тогдашнего президента США Э. Джексона с индейцами размером с кукол на коленях.
  (обратно)
  30
  
   Блюма Вульфовна Зейгарник (1900-1988) - советский психолог, основательница советской патопсихологии.
  (обратно)
  31
  
   Намек на вопрос: 'Сколько ангелов уместится (или могут танцевать) на кончике иглы?' - пародирующий дискуссии средневековых схоластов. Кстати, диагноза 'маниакально-депрессивный психоз' давно уже не ставят; в нынешней практике используется термин 'биполярное расстройство'.
  (обратно)
  32
  
   Остросюжетный фильм-нуар Джона Хьюстона (1948), снятый по мотивам одноименной пьесы М. Андерсона; в главных ролях - Х. Богарт и Л. Бэкол.
  (обратно)
  33
  
   Знаменитые американские гитаристы.
  (обратно)
  34
  
   Тюрьма строгого режима в штате Калифорния, одна из старейших в США (основана в 1852 г.).
  (обратно)
  35
  
   Дороти Стюарт Хэмилл (р. 1956) - американская фигуристка, олимпийская чемпионка 1976 г., фотомодель.
  (обратно)
  36
  
   'Leave It to Beaver' - американский телевизионный ситком про подростков. Оригинальная версия транслировалась с 1957 по 1963 г., после чего было несколько продолжений. Уолли - предприимчивый младший братишка главного героя Бивера, помогающий старшему устраивать свои сердечные дела.
  (обратно)
  37
  
   Луи Икар (1888-1950) - французский художник и гравер, известный своими гламурными сюжетами.
  (обратно)
  38
  
   Альберт Швейцер (1875-1965) - известный немецкий и французский врач-гуманист и благотворитель.
  (обратно)
  39
  
   Wonderwoman, примерно такой же персонаж, как Супермен, только женского пола.
  (обратно)
  40
  
   Нью-эйдж (новая эпоха или новый век) - это не только направление в поп-музыке, популярное в 80-х, но и нечто вроде религии, адепты которой считают, что мир находится на пороге 'великого преобразования' и наступления новой эпохи, которая должна прийти на смену современной культуре.
  (обратно)
  41
  
   В восточных единоборствах - формализованная последовательность движений, связанных принципами ведения поединка с воображаемым противником.
  (обратно)
  42
  
   Пустыня Мохаве располагается на юге Калифорнии, всего где-то в сотне миль от Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  43
  
   Йозеф Менгеле - нацистский врач, проводивший медицинские опыты на узниках концлагеря в Освенциме.
  (обратно)
  44
  
   Ничего, ноль (исп.).
  (обратно)
  45
  
   Горный регион в центральной части США, популярный у туристов среднего достатка.
  (обратно)
  46
  
   Франсуа Анри 'Джек' Лалэйн (1914-2011) - известный американский автор пособий по фитнесу.
  (обратно)
  47
  
   Фрэнк Ллойд Райт (1867-1959) - знаменитый американский архитектор, основоположник 'органической архитектуры' и сторонник 'воздушных' открытых планировок.
  (обратно)
  48
  
   Диего Ривера (1886-1957) - мексиканский живописец, автор множества монументальных фресок на общественных зданиях.
  (обратно)
  49
  
   Она же перцептивная сенсабилизация - психологический термин, означающий сознательный или бессознательный поиск субъектом какого-либо стимульного события. Проще говоря, настороженность, бдительность.
  (обратно)
  50
  
   В 80-е применялся именно этот термин, который в нынешние времена сменила политкорректная формулировка 'дети с особыми образовательными потребностями'.
  (обратно)
  51
  
   Барри Манилоу (наст. Барри Алан Пинкус; р. 1943) - американский эстрадный певец и композитор; известен также как автор музыкальных позывных-джинглов для радиостанций, озвучки для рекламных роликов и фоновой музыки, использовавшейся в офисных зданиях, на телефонных коммутаторах и т. д.
  (обратно)
  52
  
   Глупость, чушь (идиш).
  (обратно)
  53
  
   По составу населения примерно такой же район Западного Голливуда, как Брайтон-Бич в Нью-Йорке, одна из крупнейших еврейских общин Большого Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  54
  
   Дэвид Герберт Лоуренс (1885-1930) - писатель, эссеист и поэт, классик английской литературы.
  (обратно)
  55
  
   Частный детектив, персонаж романов и рассказов американского писателя Раймонда Чандлера, а также многочисленных фильмов, снятых по их мотивам.
  (обратно)
  56
  
   Детский церебральный паралич.
  (обратно)
  57
  
   Известная американская феминистка (род. 1934).
  (обратно)
  58
  
   Мервин Гриффин (1925-2007) - американский медиамагнат, телеведущий и эстрадный певец, автор телевизионных игр 'Рискни!' (на российском телевидении - 'Своя игра') и 'Колесо Фортуны'; AM America - программа утренних новостей телекомпании Эй-би-си, достаточно быстро снятая с эфира.
  (обратно)
  59
  
   Под этим названием в нашем прокате шла кинокартина Beach Blanket Bingo, живописующая пляжные похождения молодых лоботрясов, один из наиболее 'знаковых' фильмов про 'Золотое Малибу'.
  (обратно)
  60
  
   Достаточно короткий участок длинного (около 36 км) бульвара Сансет, центр ночной жизни Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  61
  
   Этот бихевиористский термин успел основательно запятнать себя уже в 80-е, когда был написан этот роман - в частности, из-за чрезмерного увлечения наиболее жесткими вариантами данной методики в американских тюрьмах. Сейчас если его и употребляют, то с большой осторожностью и многочисленными оговорками.
  (обратно)
  62
  
   Для людей, далеких от бихевиористики, это просто система наказаний в том или ином виде. Хотя рвотное, которое добавляют в водку при лечении алкоголиков, - тоже аверсивный стимул.
  (обратно)
  63
  
   Система, при которой за какой-то желательный для воспитателя поступок ребенок получает не прямое поощрение (конфету, игрушку, поход в кино и пр.), а один или несколько жетонов, которые можно копить и позже потратить на что-то из перечисленного в соответствии с оговоренным 'обменным курсом'.
  (обратно)
  64
  
   Manual Arts High School - одна из старейших школ старших классов в Лос-Анджелесе (основана в 1910 г.). Расположена в проблемном районе, основной контингент учащихся - чернокожие и латиноамериканцы.
  (обратно)
  65
  
   Норман Винсент Пил (1898-1993) - американский писатель и богослов, создатель 'Теории позитивного мышления'.
  (обратно)
  66
  
   Примерно столь же расхожее выражение в определенных кругах, как 'собака Павлова'. Американский психолог-бихевиорист Беррес Скиннер использовал специальный ящик (камеру оперантного обусловливания) для изучения поведения и условных рефлексов у мелких животных и птиц.
  (обратно)
  67
  
   Соотв. 198 см и более 136 кг.
  (обратно)
  68
  
   Олимпийские игры для спортсменов с умственными отклонениями, до 1989 г. проводились исключительно в США. Проигравших на них фактически не бывает - число мест на пьедестале почета соответствует числу участников в том или ином дивизионе.
  (обратно)
  69
  
  Т. е. с человеком белой расы (не обязательно англосаксом).
  (обратно)
  70
  
   В буквальном переводе с гэльского - 'красивый холм'.
  (обратно)
  71
  
   Популярная песенка американской группы Shep and the Limelites, записана в 1961 г.
  (обратно)
  72
  
   Большое спасибо, сеньора (исп.).
  (обратно)
  73
  
   Идем (исп.).
  (обратно)
  74
  
   Один из наиболее харизматичных лидеров крестьянских повстанцев во время Мексиканской революции 1910-1917 гг.
  (обратно)
  75
  
   Благотворительная организация, занимающаяся, в числе прочего, сбором подержанных вещей для неимущих.
  (обратно)
  76
  
   Овчарка-колли, персонаж множества фильмов и сериалов.
  (обратно)
  77
  
   Опять фрейдизм. Намек на 'оральную стадию' развития сексуальности, когда в грудном возрасте область рта наиболее тесно связана и с удовлетворением биологических потребностей, и с получением удовольствия.
  (обратно)
  78
  
   Основное понятие гештальтпсихологии - цельные, не сводимые к сумме своих частей образования сознания.
  (обратно)
  79
  
   Юджин Орманди (1899-1985) - знаменитый американский дирижер венгерского происхождения.
  (обратно)
  80
  
   Одна из самых популярных и долгоживущих FM-радиостанций Лос-Анджелеса, транслирующая в основном музыку в стиле кантри.
  (обратно)
  81
  
   Теодор Уолтер 'Сонни' Роллинз (р. 1930) - американский джазовый музыкант и композитор, одна из самых знаменитых фигур в истории джаза.
  (обратно)
  82
  
   Удаление гланд.
  (обратно)
  83
  
   Для работы в государственной больнице частнопрактикующий врач в США должен получить разрешение (привилегию) и оплатить больничный сбор, который упоминается далее по тексту.
  (обратно)
  84
  
   Изначально бродвейская театральная комедия из репортерской жизни, больше известная по неоднократным экранизациям.
  (обратно)
  85
  
   Чуть больше 46 кг.
  (обратно)
  86
  
   Продолжительная болезненная эрекция.
  (обратно)
  87
  
   Большой пузатый парус для полных курсов (движения с попутным ветром).
  (обратно)
  88
  
   Давным-давно кармашек на передней части туфель-лоферов иногда использовали для хранения мелких монеток для таксофона. Потом это вошло в моду, и производители таких туфель стали намеренно вставлять в них сверкающие 'пенни'. Хотя обувь в принципе довольно консервативная, 'вне моды'. Аллигатор - эмблема дорогого (а особенно в 80-е) бренда 'Лакост'. Эверглейдс - заповедник во Флориде, населенный в основном аллигаторами.
  (обратно)
  89
  
   Евгеника - учение о селекции применительно к человеку, ставшее одной из теоретических основ нацистской идеологии.
  (обратно)
  90
  
   Роберт Вудворт (р. 1943) и Карл Бернштейн (р. 1944) - американские репортеры, прославившиеся журналистским расследованием Уотергейтского скандала.
  (обратно)
  91
  
   'Младшая лига' (англ. Junior League) - женская благотворительная организация в США.
  (обратно)
  92
  
   Т. е. 'колледж сверхчеловеков'. Термин Übermensch, который впервые ввел немецкий философ Фридрих Ницше в своем знаменитом произведении 'Так говорил Заратустра', также широко использовался в идеологии нацизма.
  (обратно)
  93
  
   'Студенты за демократическое общество' - левое политическое движение 1960-х.
  (обратно)
  94
  
   Таб Хантер (наст. Артур Эндрю Кельм; 1931-2018) - американский актер и певец, символ обаятельного и симпатичного 'рубахи-парня'.
  (обратно)
  95
  
   Звание почетного профессора присваивается какому-либо заслуженному преподавателю, который по-прежнему числится в преподавательском составе с сохранением зарплаты, но может работать со студентами по собственному плану или не работать вообще.
  (обратно)
  96
  
   Очень дорогая автомобильная марка начала прошлого века, в некотором роде американский 'Роллс-Ройс'. Последний 'Дюзенберг' был выпущен в 1937 г.
  (обратно)
  97
  
   Персонаж, больше известный как Супермен. В обыденной жизни - безобидный очкарик-репортер в вымышленном городе Метрополисе.
  (обратно)
  98
  
   В 1980-е гг. в США и большинстве других стран к нетрадиционной сексуальной ориентации относились весьма неодобрительно, но Калифорния уже и тогда отличалась довольно широкими взглядами на этот вопрос, пользуясь репутацией рая для представителей сексуальных меньшинств.
  (обратно)
  99
  
   Главная идея итальянского мыслителя Никколо Макиавелли заключалась в том, что цель в политике оправдывает любые средства, в том числе пренебрегающие нормами морали.
  (обратно)
  100
  
   Очевидно, имеется в виду трактат 'Иудейские древности' Иосифа Флавия, в котором изложена история евреев от сотворения мира до Иудейской войны.
  (обратно)
  101
  
   Международный журнал, посвященный проблемам современного искусства, основан в 1962 г.
  (обратно)
  102
  
   Билли Ал-Бенгстон (р. 1934) - американский художник-абстракционист.
  (обратно)
  103
  
   Charle Magne или Charlemagne - французский вариант написания имени Карла Великого, короля франков, короля лангобардов, герцога Баварии и императора Запада.
  (обратно)
  104
  
   Алькатрас - остров-тюрьма в заливе Сан-Франциско.
  (обратно)
  105
  
   Полная пустота в открытом космосе, в которой отсутствуют галактики и даже отдельные звезды.
  (обратно)
  106
  
   Намек на книгу американского поэта и мыслителя Генри Дэвида Торо 'Уолден, или Жизнь в лесу', в которой автор описывает свой собственный опыт выживания в одиночку вдали от цивилизации.
  (обратно)
  107
  
   На старых телефонных аппаратах с дисковым номеронабирателем цифры дублировались буквами, а коды городов и регионов имели буквенные обозначения. Такая практика сохранялась в США до конца 1950-х гг.
  (обратно)
  108
  
   В данном случае того, что могло бы отвлечь от боли (какого-либо занятия, мыслей, другой боли и т. д.).
  (обратно)
  109
  
   Флоренс Найтингейл (1820-1910) - знаменитая британская сестра милосердия. В наши дни сказали бы 'словно Мать Тереза'.
  (обратно)
  110
  
   Самый старый и наиболее признанный международный клуб собаководов, изначально основанный в Великобритании.
  (обратно)
  111
  
   Грета Гарбо (1905-1990) - знаменитая шведская и американская актриса, предпочитавшая вести крайне уединенный образ жизни.
  (обратно)
  112
  
   Корейское центральное разведывательное управление - проамериканская силовая структура, созданная сразу после военного переворота 1961 г. Основной функцией КЦРУ была борьба с северокорейской агентурой и внутренней оппозицией.
  (обратно)
  113
  
   Термин, введенный в оборот американским психологом А. Яновым (1924-2017).
  (обратно)
  114
  
   У нас фрисби известна как просто 'летающая тарелка'. Игрушка получила название от пекарни 'Фрисби пай компани', чьи одноразовые жестяные тарелки для пирогов использовались для подобного развлечения йельскими студентами в 1940-е гг.
  (обратно)
  115
  
   Японская разновидность пинбола с вертикальным игровым полем и множеством стальных шариков.
  (обратно)
  116
  
   Сеть магазинов дорогой дизайнерской одежды.
  (обратно)
  117
  
   Сеть супермаркетов в Лос-Анджелесе.
  (обратно)
  118
  
   Продолговатый мозг (лат.).
  (обратно)
  119
  
   Эрик Хомбургер Эриксон (1902-1994) - немецкий и американский психолог, автор теории стадий психосоциального развития и термина 'кризис идентичности'; Жан Вильям Фриц Пиаже (1896-1980) - швейцарский психолог и философ, известен работами по изучению психологии детей, создатель теории когнитивного развития.
  (обратно)
  120
  
   Анна Фрейд (1895-1982) - британский психолог и психоаналитик австрийского происхождения, младшая дочь основателя психоанализа Зигмунда Фрейда. Считается одним из основателей детского психоанализа.
  (обратно)
  121
  
   Цитата из стихотворения Эдгара По 'Ворон'.
  (обратно)
  122
  
   Нелогичные или бессмысленные замечания (лат.).
  (обратно)
  123
  
   Грегор Иоганн Мендель (1822-1884) - австрийский биолог и ботаник, монах-августинец, один из основоположников современной генетики.
  (обратно)
  124
  
   Уравнительная, имеющая отношение к равноправию.
  (обратно)
  125
  
   Клетка или организм, имеющие в наследственном наборе (генотипе) разные формы того или иного гена.
  (обратно)
  126
  
   Некогда популярный фотоаппарат, сразу печатавший снимки небольшого формата.
  (обратно)
  127
  
   Расположенная между твердой и паутинной оболочками головного мозга.
  (обратно)
  128
  
   Ситуация, в которой ни одна из конфликтующих сторон не может одержать верх, но при этом никто не готов и идти на компромисс, боясь тем самым признать свое поражение. Распространенная сцена в вестернах, когда все персонажи держат друг друга на мушке.
  (обратно)
  129
  
   Частичное или полное лишение органов чувств внешнего воздействия (звуков, запахов, визуальных образов или тактильных ощущений).
  (обратно)
  130
  
   Борис Карлофф (наст. Уильям Пратт, 1887-1969) - звезда черно-белых фильмов ужасов.
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  Глава 23
  Глава 24
  Глава 25
  Глава 26
  Глава 27
  Глава 28
  Глава 29
  Глава 30
  
   Анализ крови (пер. Сергей Михайлович Саксин) (Алекс Делавэр - 2)
  Келлерман Джонатан
  Анализ крови
  
   Как всегда, посвящается Фэй, Джесси и Рейчел, а теперь еще и Илане
  
  Jonathan Kellerman
  
  Blood Test
  
  Глава 1
  
  Я сидел в зале суда и наблюдал за тем, как Ричард Моуди слушает неблагоприятное для себя решение судьи.
  
  По этому случаю Моуди вырядился в костюм из синтетической ткани шоколадного цвета, канареечно-желтую рубашку, галстук-'шнурок' и сапоги из змеиной кожи. Он корчил гримасы, кусал губу и старался встретиться взглядом с судьей, но та 'пересмотрела' его, и он в конечном счете уставился на свои руки. Судебный пристав в углу не отрывал взгляда от Моуди. После моего предостережения он старательно следил за тем, чтобы на протяжении всего заседания супруги Моуди держались подальше друг от друга, и даже дошел до того, что обыскал Ричарда.
  
  Судьей была Диана Севир, деловитая, моложавая для своих пятидесяти лет, пепельная блондинка с сильным, но добрым лицом и мягким голосом. Я еще никогда не видел ее в суде, но много о ней слышал. До поступления на юридический факультет Севир работала в системе социального обеспечения и после десяти лет в суде по делам несовершеннолетних и шести лет гражданских и семейных дел была одной из немногих судей, по-настоящему понимавших детей.
  
  - Мистер Моуди, - сказала Севир, - я хочу, чтобы вы очень внимательно выслушали то, что я вам сейчас скажу.
  
  Моуди принял было воинственную позу, расправив плечи и прищурившись, словно готовясь к драке в баре, однако защитник толкнул его в бок, и он расслабился и натянуто улыбнулся.
  
  - Я заслушала показания доктора Дашхоффа и доктора Делавэра, оба они опытные специалисты и нередко дают заключения для нашего суда. Я переговорила у себя в кабинете с вашими детьми. Сегодня весь день я наблюдала за вашим поведением и слышала ваши беспочвенные обвинения в адрес миссис Моуди. Я выяснила, что вы дали наставление своим детям сбежать от матери, чтобы вы смогли их спасти. - Помолчав, судья подалась вперед. - Сэр, у вас серьезные проблемы с психикой.
  
  Ухмылка исчезла с лица Моуди так же быстро, как и появилась, однако Севир успела ее заметить.
  
  - Очень жаль, что вы находите это смешным, мистер Моуди, потому что на самом деле все очень печально.
  
  - Ваша честь! - вмешался адвокат Моуди.
  
  Судья остановила его, махнув ручкой с золотым пером и корпусом.
  
  - Не сейчас, мистер Деркин. Сегодня я уже наслушалась достаточно словесной шелухи. Я подвожу итог и хочу, чтобы ваш клиент меня выслушал. - Она повернулась к Моуди. - Возможно, ваши проблемы можно исцелить. Я искренне на это надеюсь. У меня нет никаких сомнений в том, что тут не обойтись без психотерапии - в больших объемах. Возможно, потребуется также лечение. Надеюсь, вы получите всю необходимую медицинскую помощь - это нужно вам и вашим детям. Я постановляю: впредь вам запрещается общаться со своими детьми до тех пор, пока я не получу заключение психиатра о том, что вы больше не представляете угрозы для окружающих и себя самого - когда прекратятся угрозы кого-то убить и покончить с собой и вы поймете, что развод - реальность, и сможете помогать миссис Моуди воспитывать детей.
  
  Когда вы достигнете этой точки - а одного только вашего слова, мистер Моуди, будет недостаточно, чтобы меня убедить, - суд обратится к доктору Делавэру с просьбой составить график ограниченных свиданий с детьми, обязательно в присутствии представителей опеки.
  
  Выслушав ее, Моуди резко подался вперед. Судебный пристав мгновенно вскочил с места и бросился к нему. Увидев его, Моуди слабо усмехнулся и опустил плечи. У него по щекам потекли слезы. Достав носовой платок, Деркин протянул его Моуди, после чего заявил протест в связи с посягательством судьи на личную жизнь его клиента.
  
  - Вы вправе подать апелляцию, мистер Деркин, - спокойно промолвила Севир.
  
  - Судья...
  
  Это заговорил Моуди, его бас прозвучал сухо и натянуто.
  
  - В чем дело, мистер Моуди?
  
  - Вы не понимаете... - Он заломил руки. - Мои дети - я же без них жить не могу!
  
  Какое-то мгновение мне казалось, что Севир устроит ему разнос. Однако она посмотрела на него с сочувствием:
  
  - Я вас прекрасно понимаю, сэр. Я понимаю, что вы любите своих детей. Что ваша жизнь разбита вдребезги. Но и вы должны понять - в этом вся суть психиатрического обследования, - что дети не могут быть ответственны ни за чью жизнь. Для ребенка это непосильная ноша. Ваши дети не могут воспитывать вас, мистер Моуди. Это вам нужно научиться воспитывать их. А в настоящий момент вы на это не способны. Вам требуется помощь.
  
  Моуди начал было что-то говорить, но осекся. Он покачал головой, признавая свое поражение, вернул платок своему адвокату и попытался сохранить хоть какие-то крохи собственного достоинства.
  
  Следующие полчаса ушли на решение имущественных вопросов. Мне было незачем слушать споры о дележе скудного скарба Дарлины и Ричарда Моуди, и я уже собрался уходить, однако Мэл Уорти сказал, что хочет переговорить со мной после окончания заседания.
  
  Когда юридическая абракадабра наконец завершилась, судья Севир сняла очки и объявила об окончании слушаний. Повернувшись ко мне, она улыбнулась:
  
  - Если у вас есть время, доктор Делавэр, я хотела бы побеседовать с вами у меня в кабинете.
  
  Улыбнувшись в ответ, я кивнул. Севир попросила присутствующих очистить зал заседаний.
  
  Деркин вывел Моуди под бдительным взглядом судебного пристава.
  
  Мэл болтал ни о чем с Дарлиной, похлопывая ее по пухлому плечу. Собрав документы, он уложил их в один из двух принесенных в суд чемоданов. Мэл Уорти привык все делать досконально, и если другие адвокаты обходились одним тоненьким портфелем, он же привез целые коробки документов на стальной тележке для багажа.
  
  Бывшая миссис Ричард Моуди с лихорадочно раскрасневшимися щеками подняла на него изумленный взгляд и согласно закивала. Свое пышное тело молочницы она втиснула в легкое голубое платье, пенящееся морским прибоем. Такое платье больше подошло бы девушке лет на десять моложе ее, и у меня мелькнула мысль, не путает ли она новообретенную свободу с невинностью молодости.
  
  Мэл был облачен в классический наряд адвоката из Беверли-Хиллз: итальянский костюм, шелковая сорочка, галстук и кожаные штиблеты с кисточками. Длинные волнистые волосы были уложены по последней моде, бородка подстрижена чуть ли не до самого подбородка. Ногти его сияли, зубы блестели, а кожу покрывал загар, приобретенный на пляжах Малибу. Увидев меня, Мэл подмигнул, помахал рукой и напоследок еще раз хлопнул Дарлину по плечу. После чего схватил ее руку обеими руками и проводил до двери.
  
  - Спасибо за помощь, Алекс, - сказал Мэл, вернувшись. На столе еще оставался ворох бумаг, и он принялся их разбирать.
  
  - Пришлось повозиться, - заметил я.
  
  - Согласен. Все некрасивые дела такие. - Мэл произнес это искренне, однако в его голосе прозвучала смешинка.
  
  - Но ты одержал победу.
  
  Мэл оторвался от бумаг.
  
  - Точно. Ну, знаешь, это ведь мое ремесло. Поединок. - Засучив манжету, он бросил взгляд на тоненький золотой диск. - Не стану утверждать, будто я огорчен тем, что отделал этого индюка Моуди.
  
  - Ты полагаешь, он смирится с поражением? Безропотно сдастся?
  
  - Как знать? - пожал плечами Мэл. - Если не смирится, мы пустим в дело тяжелую артиллерию.
  
  За двести долларов в час.
  
  Мэл уложил чемоданы на тележку.
  
  - Послушай, Алекс, тут все было чисто - иначе я бы тебя не пригласил. Для тех дел, что с душком, у меня полно крутых ребят. Все справедливо, разве не так?
  
  - Да, мы поддерживали правую сторону.
  
  - В самую что ни на есть точку. И я еще раз говорю тебе спасибо. Передай от меня наилучшие пожелания леди в судейской мантии.
  
  - Ты думаешь, они ей нужны? - спросил я.
  
  Усмехнувшись, Мэл хлопнул меня по спине:
  
  - Возможно, ей пришелся по душе твой подход. А девчонка не дурна, а? Кстати, у нее никого нет, ты знаешь?
  
  - Старая дева?
  
  - Нет, черт возьми. Разведена. Я вел ее дело.
  
  Кабинет судьи Севир был отделан красным деревом и наполнен ароматом свежих цветов. Она сидела за резным деревянным письменным столом, накрытым стеклом, на котором стояла хрустальная ваза с гладиолусами. На стене у нее за спиной висели фотографии двух нескладных мальчишек-подростков - в футболках, гидрокостюмах, пиджаках и галстуках.
  
  - Моя ужасная пара, - сказала Севир, проследив за моим взглядом. - Один в Стэндфордском университете, другой торгует дровами в Эрроухэде. Вы никому не расскажете, а, доктор Делавэр?
  
  - Никому.
  
  - Пожалуйста, садитесь. - Севир указала на обтянутый бархатом диван. Когда я сел, она сказала: - Извините, если была с вами чересчур резка.
  
  - Ничего страшного.
  
  - Я хотела выяснить, что говорит о психическом состоянии мистера Моуди тот факт, что он носит женское нижнее белье, а вы не дали прижать себя к стенке.
  
  - На мой взгляд, его выбор нижнего белья не имел никакого отношения к праву на опеку.
  
  Севир рассмеялась:
  
  - Мне приходится иметь дело с экспертами-психологами двух типов. Напыщенные самопровозглашенные знаменитости, которые настолько уверены в себе, что считают свое мнение по любому вопросу священным и неприкосновенным, и осторожные вроде вас, которые высказывают суждение только тогда, когда оно тщательно проверено и подтверждено.
  
  - По крайней мере защиту 'Твинки'[1] от меня вы не получите, - пожал плечами я.
  
  - Не в бровь, а в глаз. Как насчет красного вина?
  
  Открыв дверцу шкафчика в тон столу, Севир достала бутылку и два бокала на длинных ножках.
  
  - С удовольствием, ваша честь.
  
  - Здесь я Диана. А вас звать Александр?
  
  - Можно просто Алекс.
  
  Она наполнила бокалы.
  
  - Это замечательное каберне я держу для того, чтобы отмечать окончание особенно противных дел. Если хотите, заряд позитивной энергии.
  
  Я взял предложенный бокал.
  
  - За правосудие! - сказала Севир, и мы пригубили вино.
  
  Вино оказалось замечательным, и я высказал это вслух. Похоже, Севир это порадовало.
  
  Какое-то время мы пили молча. Севир закончила первой и поставила бокал на стол.
  
  - Я хочу поговорить с вами о семействе Моуди. Дело закончено, но у меня из головы не выходят дети. Я ознакомилась с вашим отчетом. Вы хорошо поработали.
  
  - Не сразу, но эти люди открылись передо мной.
  
  - Алекс, как вы думаете, детям будет хорошо?
  
  - Я задавал себе этот же самый вопрос. Мне очень хотелось бы ответить вам 'да'. Все зависит от того, как поведут себя родители.
  
  Севир постучала ногтями по краю бокала.
  
  - Вы думаете, он ее убьет?
  
  Этот вопрос застал меня врасплох.
  
  - Только не говорите, что эта мысль не приходила вам в голову - вы же предупредили судебного пристава и все такое.
  
  - На самом деле я хотел избежать неприятной сцены, - сказал я. - Но соглашусь: да, я думаю, Моуди способен на такое. Он в глубокой депрессии, выведен из равновесия. Когда ему плохо, ведет он себя отвратительно, а так плохо ему еще никогда не было.
  
  - И он носит женские трусики.
  
  - И это тоже, - рассмеялся я.
  
  - Еще вина?
  
  - Конечно.
  
  Поставив бутылку, Севир обвила пальцами ножку бокала - угловатая, привлекательная женщина в годах, не боящаяся показать свои немногочисленные морщины.
  
  - Полный неудачник этот наш мистер Ричард Моуди. И, возможно, убийца.
  
  - Если его охватит жажда кого-нибудь убить, самой очевидной жертвой станет его бывшая жена. И ее приятель - Конли.
  
  - Ну, - сказала Севир, проводя кончиком языка по губам, - к таким вещам нужно относиться философски. Если он ее убьет, то потому, что она трахалась с другим. Тут главное, чтобы Моуди не убил невиновного человека вроде нас с вами.
  
  Трудно было понять, говорит ли она это серьезно.
  
  - Я часто думаю об этом, - продолжала Севир. - Какой-нибудь свихнувшийся неудачник возвращается и вымещает все свои беды на мне. Неудачники упорно не желают взять на себя ответственность за свою жалкую, никчемную жизнь. Вас это никогда не беспокоило?
  
  - Если честно, нет. Когда я работал в клинике, большинство моих пациентов были милые дети из милых семей - никаких намеков на кровавую бойню. А последние два года я отошел от дел.
  
  - Знаю. Я обратила внимание на пробел в вашем резюме. Работа в серьезном заведении, затем пустота. Это случилось до событий в Каса де Лос Ниньос или после?
  
  Меня нисколько не удивило, что ей это известно. Хотя с тех пор прошло уже больше года, заголовки были кричащими, и люди не забыли. У меня осталось свое личное напоминание - восстановленная из обломков челюсть, ноющая к перемене погоды.
  
  - За полгода до того. А потом у меня уже больше не было особого желания снова окунаться во все это.
  
  - Не понравилось быть героем?
  
  - Я даже не знаю, что означает это слово.
  
  - Охотно верю. - Смерив меня оценивающим взглядом, Севир поправила полу мантии. - И вот теперь вы занимаетесь криминалистическими расследованиями.
  
  - В ограниченном объеме. Я соглашаюсь давать консультации только тем прокурорам, которых лично знаю, что существенно сужает поле деятельности. Иногда ко мне напрямую обращаются судьи.
  
  - Кто именно?
  
  - Джордж Ландр, Ральф Сигел.
  
  - Оба отличные ребята. С Джорджем я училась на юрфаке. Заказы вам нужны?
  
  - Вообще-то я за работой не гонюсь. Если ко мне обратятся - замечательно. Если нет - я всегда найду, чем заняться.
  
  - Богатенький мальчик, да?
  
  - Вовсе нет, но я сделал кое-какие неплохие инвестиции, которые по-прежнему приносят доход. Если только меня не засасывает Родео-драйв[2], все в порядке.
  
  Севир улыбнулась:
  
  - Если вам нужна будет подработка, я поговорю с народом. У хороших экспертов-психологов все расписано на четыре месяца вперед, а нам всегда нужны те, кто способен здраво мыслить и изъясняться достаточно простым языком, понятным судьям. Ваше заключение действительно было очень хорошим.
  
  - Спасибо. Если вы ко мне обратитесь, я вам не откажу.
  
  Севир допила второй бокал.
  
  - Очень мягкое вино, не так ли? Оно из крохотной винодельни в долине Напа-Вели. Ей три года, и она до сих пор работает в убыток, но там разливается ограниченное количество очень хороших красных вин.
  
  Встав, она прошлась по кабинету и достала из кармана мантии пачку тонких дамских сигарет и зажигалку. В течение следующих нескольких минут Севир стояла, разглядывая висящие на стене дипломы и сертификаты, глубоко затягиваясь сигаретой.
  
  - Умеют же люди испоганить себе жизнь, вы не находите? - наконец нарушила молчание она. - Вроде нашей мисс Синеглазки Моуди. Милая сельская девушка приезжает за впечатлениями в Лос-Анджелес, устраивается на работу кассиршей в супермаркете, влюбляется в красавца мужчину, носящего кружевные трусики... Я забыла, кто он у нас, строитель?
  
  - Плотник. Работает в киностудии 'Аврора'.
  
  - Точно. Вспомнила. Мастерит декорации. Этот парень - откровенный неудачник, но нашей Синеглазке требуется целых двенадцать лет, чтобы это понять. И вот наконец она освобождается от этого неудачника, и как вы думаете, с кем связывается? С его клоном!
  
  - У Конли более здоровая психика.
  
  - Пусть так. Но вы только поставьте их рядом. Братья-близнецы! Синеглазку просто тянет к такому типу мужчин. Как знать, быть может, Моуди вначале тоже умел очаровывать. Дайте этому Конли несколько лет, и он станет таким же. Сплошные неудачники!
  
  Обернувшись, Севир посмотрела мне в лицо. Ноздри у нее раздулись, рука, держащая сигарету, едва заметно дрожала: алкоголь, эмоции или то и другое вместе.
  
  - Я сама связалась с козлом, Алекс, и мне потребовалось какое-то время, чтобы выпутаться, но я не развернулась и не повторила снова ту же самую хрень при первой возможности. Как тут не задуматься, поумнеют ли женщины когда-нибудь.
  
  - Я так полагаю, Мэл Уорти может не опасаться, что ему придется отказаться от своего роскошного 'Бентли', - заметил я.
  
  - Согласна. Мэл умный мальчик и нашел себе весьма прибыльное ремесло. Кстати, вам известно, что он вел и мой развод?
  
  Я притворился, что впервые об этом слышу.
  
  - Возможно, то, что я вела это разбирательство, является конфликтом интересов, но, по-моему, всем было наплевать, дело выеденного яйца не стоит. Моуди сумасшедший, он дурно влиял на своих детей, и мое решение - первый шаг к тому, чтобы он вернулся на правильный путь. Есть какая-нибудь надежда на то, что он будет лечиться?
  
  - Сомневаюсь. Моуди уверен в том, что с ним все в порядке.
  
  - Разумеется. Ни один по-настоящему спятивший не считает себя таковым. Колбаса боится ножа. Предположим, Моуди не убьет свою жену, вы ведь знаете, что тогда будет?
  
  - Новые судебные заседания.
  
  - Совершенно верно. Этот идиот Деркин будет заявляться сюда через неделю с каким-нибудь новым планом добиться отмены решения. Тем временем Моуди будет и дальше терзать Синеглазку, и если это продлится достаточно долго, дети будут неисправимо испорчены.
  
  Изящной походкой подойдя к столу, Севир достала из сумочки пудреницу и напудрила нос.
  
  - И так до бесконечности. Деркин потащит Синеглазку через все инстанции, та будет блеять и заливаться слезами, но ничего не сможет поделать. - Выражение ее лица стало жестким. - Но мне глубоко наплевать. Через две недели я выхожу из игры. Пора на пенсию. У меня тоже есть кое-какие инвестиции. И одна бездонная яма, куда бесследно исчезают деньги. Маленький виноградник в долине Напа-Вели. - Она усмехнулась. - Ровно через год в это же самое время я буду у себя в погребе дегустировать образцы до тех пор, пока не свалюсь с ног. Если случайно окажетесь в тех краях, обязательно загляните.
  
  - Непременно.
  
  Отвернувшись от меня, Севир заговорила, обращаясь к своим дипломам:
  
  - Алекс, у вас есть подруга?
  
  - Да. Она сейчас в Японии.
  
  - Скучаете по ней?
  
  - Очень.
  
  - Так я и думала, - добродушно улыбнулась Севир. - Всех хороших быстро разбирают. - Она встала, показывая, что аудиенция закончена. - Была рада познакомиться с вами, Алекс.
  
  - Взаимно, Диана. Удачи вам с вином. То, что я попробовал, было замечательным.
  
  - Оно будет становиться только лучше и лучше. Я это чувствую.
  
  Ее рукопожатие было крепким и сухим.
  * * *
  
  Мой 'Севиль' зажарился на открытой стоянке, и я отдернул руку от накалившейся на солнце ручки. В этот самый момент я почувствовал его присутствие и обернулся.
  
  - Прошу прощения, док.
  
  Солнце светило ему в лицо, вынуждая щуриться. Лоб у него блестел от пота, канареечно-желтая рубашка под мышками потемнела до цвета горчицы.
  
  - Мистер Моуди, я сейчас не могу с вами говорить.
  
  - Всего одну секунду, док. Просто позвольте мне поговорить с вами. Выяснить кое-какие важные вопросы. Пообщаться, понимаете?
  
  Слова хлынули из него стремительным потоком. Говоря со мной, Моуди раскачивался на каблуках, стреляя полуприкрытыми глазами из стороны в сторону. За какие-то считаные секунды он улыбнулся, поморщился, покачал головой, почесал кадык и шмыгнул носом. Диссонирующая симфония нервного тика и ужимок. Таким я его еще не видел, но я читал заключение Ларри Дашхоффа и имел представление о том, что происходит.
  
  - Извините. Не сейчас.
  
  Я оглянулся, но на стоянке мы были одни. Здание суда задней стеной выходит на тихий переулок в запущенном районе. Единственным признаком жизни была тощая дворняжка, тычущаяся мордой в некошеную траву на противоположной стороне улицы.
  
  - О, ну же, док! Просто дайте мне высказать пару слов, выяснить кое-какие важные вопросы, как говорят крючкотворы. - Его речь набирала обороты.
  
  Я отвернулся от него, но его сильная загорелая рука сомкнулась у меня на запястье.
  
  - Мистер Моуди, пожалуйста, отпустите меня, - заставляя себя сохранять спокойствие, произнес я.
  
  Моуди ухмыльнулся:
  
  - Послушайте, док, я просто хочу поговорить. Изложить свое дело.
  
  - Никакого дела нет. Я ничем не могу вам помочь. Отпустите мою руку.
  
  Он крепче стиснул мне запястье, однако напряжение никак не отразилось у него на лице. Это было вытянутое лицо, высушенное солнцем, со сломанным приплюснутым носом посередине, тонкими губами и чрезмерно большим подбородком - так накачать челюсти можно, постоянно жуя табак или скрежеща зубами.
  
  Убрав ключи от машины в карман, я попытался разжать пальцы Моуди, сжимающие мне руку, однако его сила была феноменальной. Это также вписывалось в общую картину, если мое предположение соответствовало действительности. Казалось, его рука приварилась к моему запястью, и мне уже становилось больно.
  
  Я оценил свои шансы в драке: мы с Моуди были одного роста и примерно одного веса. Долгие годы обращения с тяжелыми пиломатериалами обеспечили ему некоторое преимущество по части физической силы, однако я в свое время довольно прилежно занимался и помнил несколько приемов. Можно будет с силой наступить ему на ногу, оттолкнуть и уехать прочь, пока он будет корчиться на асфальте... Я со стыдом прервал эти мысли, указав себе на то, что для меня абсурдно драться с Моуди. Этот человек сейчас на взводе, и если кто-то и способен помочь ему снять напряжение, то только я.
  
  Я опустил свободную руку.
  
  - Хорошо. Я вас выслушаю. Но сначала отпустите меня, чтобы я мог сосредоточиться на том, что вы говорите.
  
  Моуди обдумал мои слова, и его лицо растянулось в усмешке. Зубы у него были гнилые, и у меня мелькнула мысль, почему я не обратил на это внимания во время экспертизы, но тогда он был другим - угрюмым и подавленным, все время молчавшим.
  
  Моуди отпустил мою руку. В том месте, где он ее держал, рукав стал грязным и теплым.
  
  - Я вас слушаю.
  
  - Ладно, ладно, ладно. - Голова у него по-прежнему тряслась. - Просто должен поговорить с вами, док, показать, что у меня есть кое-какие планы, объяснить, что эта стерва обвела вас вокруг пальца, как в свое время обвела меня. В доме сейчас плохо, мои мальчишки рассказывают, что этот тип заставляет их вести себя так, как он скажет, а она не вмешивается, говорит, так и надо, так и надо. Ей все по барабану, дети убирают за этим подонком, кто знает, какую грязь он оставляет после себя, он ведь ненормальный, вы это знаете? Он хочет стать хозяином в доме и все такое, а я на это скажу только 'ха-ха', понимаете?
  
  А знаете, отчего я смеюсь, док, а? Чтоб удержаться от слез, вот отчего, чтоб удержаться от слез. По своим малышам. Мальчику и девочке. Мой мальчик рассказал мне, что они спят вместе, он хочет стать папой, стать большой шишкой в этом доме, который я построил вот этими самыми руками!
  
  Он растопырил десять узловатых, покрытых ссадинами пальцев. На безымянных пальцах у него было по серебряному перстню с бирюзой, один в виде скорпиона, другой - свернувшейся кольцами змеи.
  
  - Вы понимаете, док, вы чуете, что я вам хочу сказать? Эти малыши - вся моя жизнь, я несу ношу, я, а не кто-то другой, вот что я сказал судье, этой сучке в черной мантии. Я ее несу. От меня, вот отсюда. - Моуди схватил себя за промежность. - Мое тело было в ее теле, когда она еще была порядочной - она еще может снова стать порядочной, понимаете, я ее беру, учу уму-разуму, наставляю на путь истинный, правильно? Но только когда рядом нет этого Конли, ни за что, ни за что, твою мать. Мои малыши, моя жизнь...
  
  Он остановился, чтобы передохнуть, и я поспешил этим воспользоваться.
  
  - Вы всегда останетесь их отцом, - сказал я, стараясь его успокоить, но без снисходительности. - Никто не сможет у вас это отнять.
  
  - Точно. На все сто точно. Возвращайтесь туда и скажите этой сучке в черном, втолкуйте ей, что к чему. Скажите, что дети должны жить со мной.
  
  - Я не могу.
  
  Моуди обиженно надулся, словно ребенок, которого лишили сладкого:
  
  - Идите к ней. Прямо сейчас.
  
  - Не могу. У вас сейчас стресс. Вы не готовы заботиться о своих детях. Вы страдаете маниакальной депрессией, мистер Моуди, и вам необходимо лечиться. У вас недавно был нервный срыв...
  
  - Я справлюсь, у меня есть план. Раздобыть жилой фургон, раздобыть лодку, забрать детей из этого грязного города, из облаков смога, отвезти их в деревню - ловить форель, охотиться, учить их выживать. Как поет Хэнк-младший[3], сельские ребята выживут. Учить их ворошить вилами навоз и есть на завтрак здоровую пищу, подальше от таких сволочей, как он и она, до тех пор пока она не возьмется за ум, как знать, сколько еще она будет с ним вошкаться, трахаться с ним перед детьми - какой позор!
  
  - Постарайтесь успокоиться.
  
  - Вот, смотрите, я успокоился. - Моуди сделал глубокий вдох и шумно выпустил воздух. Я почувствовал его зловонное дыхание. Он хрустнул пальцами, и серебряные перстни сверкнули на солнце. - Я спокоен, я чист, я готов действовать, я отец, идите и скажите ей!
  
  - Так не получится.
  
  - Это еще почему? - прорычал Моуди, хватая меня за грудки.
  
  - Отпустите меня, мистер Моуди. Мы не сможем говорить, если вы будете так себя вести.
  
  Его пальцы медленно разжались. Я постарался отойти от него подальше, но наткнулся спиной на машину. Мы стояли так близко друг к другу, что впору было танцевать медленный танец.
  
  - Скажи ей! Это ты меня обосрал, мозговед, ты и исправляй!
  
  В его голосе прозвучали угрожающие интонации. В заведенном состоянии психопаты способны наломать дров. В этом они еще хуже шизофреников, одержимых манией преследования. Я понял, что увещеваниями тут ничего не добиться.
  
  - Мистер Моуди, Ричард, вам нужна помощь. Я ничего для вас не сделаю до тех пор, пока вы ее не получите.
  
  Моуди пробормотал что-то бессвязное, брызжа мне в лицо слюной, и нанес сильный удар коленом вверх - классический прием уличной шпаны. Однако я ожидал от него именно этого, поэтому отклонился в сторону, и его колено задело лишь габардин моих брюк.
  
  Промах вывел Моуди из равновесия, и он пошатнулся. Стыдясь того, что мне приходится это делать, я схватил его за локоть и бросил через бедро. Упав навзничь, Моуди пролежал на земле с четверть секунды, затем снова набросился на меня, размахивая руками, словно обезумевшая молотилка. Дождавшись, когда он приблизился вплотную, я присел и ударил его в солнечное сплетение, не слишком сильно, так, чтобы у него только перехватило дыхание. После чего отступил в сторону, чтобы не мешать ему стоять, согнувшись пополам.
  
  - Пожалуйста, Ричард, успокойся и возьми себя в руки.
  
  Вместо ответа Моуди зарычал, шмыгнул носом и попытался схватить меня за ноги. Ему удалось вцепиться в одну штанину, и я почувствовал, что падаю. Самое время вскочить в машину и поскорее дать деру, однако от левой передней двери меня отделял Моуди.
  
  Я подумал было о том, чтобы броситься к правой передней двери, но для этого нужно было повернуться к нему спиной, а безумие придало ему силы и скорость.
  
  Пока я размышлял, Моуди выпрямился и бросился на меня, извергая проклятия. Чувство жалости к нему лишило меня осторожности, и ему удалось хорошенько ткнуть мне кулаком в плечо, отчего я потерял равновесие. Все еще оглушенный, я все-таки успел прояснить взор и увидел продолжение: хук левой, нацеленный точно мне в подбородок. Чувство самосохранения одержало верх над жалостью, я скользнул вбок, перехватил руку Моуди и со всей силы швырнул его на машину. Прежде чем он успел опомниться, я рывком поднял его на ноги и заломил руку за спину, выкручивая сустав. Боль должна была быть адской, однако Моуди не выказал никаких признаков страдания. У психопатов такое случается - в безумной гонке они не обращают внимания на такие мелочи, как боль.
  
  Я что есть силы дал Моуди пинок под зад, и он отлетел прочь. Схватив ключи, я вскочил в машину и рванул с места.
  
  Прямо перед тем как свернуть на улицу, я успел мельком увидеть Моуди в зеркало заднего обозрения. Он сидел на асфальте, обхватив голову руками, раскачиваясь взад и вперед, и, я был уверен, плакал.
  Глава 2
  
  Первым поднялся к поверхности большой черный с желтым японский карп, но вскоре за ним последовали и все остальные, и через считаные секунды все четырнадцать рыбин высовывали из воды свои усатые морды, быстро хватая корм, который я им кидал. Опустившись на корточки рядом с большим валуном, обрамленным ползучим можжевельником и бледно-лиловыми азалиями, я зажал пальцами три гранулы корма у самой поверхности воды. Большой карп, почувствовав запах пищи, колебался мгновение, затем прожорливость взяла верх, и сверкающее мускулистое тело, извиваясь, устремилось к поверхности. Остановившись в считаных дюймах от моей руки, он посмотрел на меня. Я постарался изобразить, что мне можно верить.
  
  Солнце уже клонилось к горизонту, но из-за гряды холмов проникало еще достаточно света, сверкнувшего металлическим блеском в золотистой чешуе, что еще больше усилило контраст с бархатными черными пятнами на спине. Воистину великолепная рыбина.
  
  Внезапно большой карп метнулся вверх, выхватывая гранулы у меня из руки. Я заменил их новыми. К карпу присоединилась красная с белым кохаку, затем серебристый, как лунный свет, огон[4]. Вскоре вся рыба тыкалась мне в пальцы своими ртами, нежными, словно поцелуй ребенка.
  
  Пруд и окружающий его укромный сад были подарком от Робин, преподнесенным в те проникнутые болью месяцы, когда я приходил в себя после сломанной челюсти и всего этого непрошеного общественного внимания. Робин, памятуя о моей любви ко всему восточному, сама предложила это, правильно рассудив, что пруд и сад помогут мне успокоиться во время вынужденного бездействия.
  * * *
  
  Сначала я полагал, что у нее ничего не получится. Мой дом, относящийся к типу сооружений, свойственных южной части Калифорнии, прилепился к горному склону под немыслимым углом. Из этой архитектурной жемчужины открывается живописный вид на три стороны света, однако ровной земли, пригодной для чего бы то ни было, очень мало, и я просто не мог себе представить пространство для пруда.
  
  Но Робин провела кое-какие исследования, обсудила эту идею со своими рукастыми друзьями и связалась с одним невразумительным парнем из Окснарда - внешне настолько заторможенным, что его прозвали Смутным Клифтоном. Парень приехал с бетономешалками, деревянными щитами для опалубки и парой-тройкой тонн долбленого камня и сотворил изящный изгибающийся натуралистичный пруд, с водопадом и каменной стенкой, повторяющей контуры склона.
  
  Сразу же после отъезда Смутного Клифтона материализовался пожилой гном-азиат, украсивший творение невразумительного парня бонсаями, травой, высаженной по всем правилам дзен-буддизма, можжевельником, японским кленом, даурскими лилиям, азалиями и бамбуком. Расставленные в стратегических точках валуны образовали места для созерцательных раздумий, а пятна белоснежного песка намекали на безмятежное спокойствие. Меньше чем через неделю у сада был уже такой вид, будто ему по меньшей мере сто лет.
  
  Можно было встать на террасу, разделявшую два уровня дома, и смотреть на пруд, провожая взглядом рисунок, начерченный на песке ветром, наблюдать за похожими на самоцветы карпами, лениво плавающими в воде. А можно было спуститься в сад и, усевшись у края пруда, кормить рыб, мягко пронзающих водную гладь концентрическими кругами ряби.
  
  Это превратилось в своеобразный ритуал: каждый день перед заходом солнца я бросал корм карпам, размышляя о том, какой хорошей могла бы быть жизнь. С действенностью метода Павлова я учился прогонять из сознания нежелательные образы - смерти, лжи и предательства.
  
  И вот сейчас я слушал журчание водопада, отодвигая в сторону воспоминания о деградации Ричарда Моуди.
  
  Небо потемнело, пестрые рыбки стали серыми, а затем вовсе растворились в черной воде. Я сидел в темноте, удовлетворенный, снимая с себя напряжение от победы над врагом.
  * * *
  
  Когда телефон зазвонил в первый раз, я как раз ужинал и не обратил на него внимания. Через двадцать минут телефон зазвонил опять, и теперь я снял трубку:
  
  - Доктор Делавэр? Это Кэти из телефонной службы. Несколько минут назад вам звонили по срочному делу, я пыталась с вами связаться, но никто не ответил.
  
  - Кто звонил?
  
  - Некий мистер Моуди. Он сказал, что это вопрос жизни и смерти.
  
  - Проклятие!
  
  - Доктор Делавэр!
  
  - Все в порядке, Кэти. Будьте добры, дайте мне его номер.
  
  Кэти продиктовала номер телефона, и я спросил у нее, не показался ли ей странным голос Моуди.
  
  - Он действительно был возбужден. Говорил очень быстро - мне пришлось попросить его говорить помедленнее, иначе я не разбирала слов.
  
  - Ладно. Спасибо за то, что позвонили.
  
  - Был еще один звонок, после обеда. Хотите узнать, в чем дело?
  
  - Всего один? Конечно.
  
  - Вам звонил доктор - так, дайте-ка я правильно прочитаю его фамилию - Мелендрес... нет, Мелен-дес-Линч, через дефис.
  
  А вот это был отголосок из прошлого...
  
  - Он дал мне вот этот номер. - Кэти продиктовала телефон коммутатора, в котором я узнал номер его кабинета в Западной педиатрической клинике. - Сказал, что будет там сегодня до одиннадцати вечера.
  
  Ничего удивительного. Рауль был признанный трудоголик в профессии, где такие встречаются сплошь и рядом. Мне вспомнилось, как я заставал его 'Вольво' на стоянке перед клиникой, как бы рано ни приезжал и как бы поздно ни уезжал.
  
  - Это все?
  
  - Это все, доктор Делавэр. Приятного вам вечера и спасибо за печенье. Мы с девочками прикончили его меньше чем за час.
  
  - Рад, что оно вам понравилось. - Кэти имела в виду коробку весом пять фунтов. - Голод внезапно проснулся?
  
  - Ну что я могу сказать? - хихикнула она.
  
  В телефонной службе работают одни круглые дуры, однако они никогда ничего не путают. Кому-нибудь следует заняться изучением этого феномена.
  
  Перед тем как рассмотреть вопрос, перезванивать ли Моуди, я выпил банку пива. Меньше всего мне хотелось выслушать тираду психопата. С другой стороны, возможно, Моуди успокоился и более благожелательно отнесется к предложению лечения. Поразительно, однако во мне еще осталось достаточно от практикующего врача, и мой оптимизм выходит за грани реальности. Вспоминая о потасовке сегодня днем на стоянке, я чувствовал себя подонком, но будь я проклят, если ее можно было избежать. Обдумав все это, я набрал номер, поскольку был в долгу перед детьми Моуди сделать все от меня зависящее.
  
  Номер, который он оставил, относился к телефонной станции, обслуживающей Сан-Велли - неблагополучный район; а ответивший мне голос принадлежал ночному портье мотеля 'Переночевал и прощай'. Если Моуди стремился подпитать свою депрессию, он выбрал самый подходящий для этого район.
  
  - Мистера Моуди, пожалуйста.
  
  - Секунду.
  
  После долгих щелчков и треска Моуди сказал:
  
  - Да.
  
  - Мистер Моуди, это доктор Делавэр.
  
  - Привет, док. Не знаю, что на меня нашло, просто хотел извиниться, надеюсь, я не слишком вас тряхнул.
  
  - Со мной все в порядке. Как вы?
  
  - О, чудесно, просто чудесно. У меня есть мысли, я должен взять себя в руки. Я это понимаю. Раз все так говорят, пожалуй, в этом должен быть смысл.
  
  - Очень хорошо. Я рад, что вы это поняли.
  
  - О да, о да. Я всё наверстаю, просто нужно какое-то время. Это когда я впервые взял в руки циркулярную пилу, и мастер мне говорит: 'Ричард!' - я тогда был еще мальчишкой, только учился ремеслу, - 'Ричард, не спеши, никуда не торопись, сосредоточься, иначе эта штуковина тебя сожрет'. И он показал мне свою левую руку с обрубком вместо большого пальца и сказал: 'Ричард, учись на чужих ошибках'. - Хрипло рассмеявшись, Моуди откашлялся. - Похоже, порой я учусь на собственных ошибках, а? Как с Дарлиной. Надо было бы прислушаться к ней до того, как она связалась с этим козлом.
  
  Как только речь зашла о Конли, Моуди повысил голос, и я попытался сменить тему.
  
  - Самое главное - что вы это поняли. Вы еще молодой, Ричард. У вас впереди вся жизнь.
  
  - Ага. Ну... человеку столько лет, на сколько он себя чувствует, знаете, а я чувствую себя на все девяносто.
  
  - Сейчас самый тяжелый период - до вынесения окончательного решения. Дальше станет лучше.
  
  - Все так говорят - мой адвокат тоже так говорил, но я в это не верю. Я чувствую себя дерьмово, понимаете, дерьмово по первому разряду.
  
  Он умолк, но я не спешил заполнить паузу.
  
  - Ладно, спасибо за то, что выслушали, теперь вы можете поговорить с судьей и сказать, что я могу забирать детей, взять их с собой на неделю на рыбалку.
  
  Увы! Мой оптимизм оказался не к месту.
  
  - Ричард, я рад, что вы стараетесь разобраться в случившемся, но вы еще не готовы взять на себя ответственность за своих детей.
  
  - Это еще почему, твою мать?
  
  - Вам нужна помощь, чтобы поправить свою психику. Существуют очень эффективные методы лечения. И еще вам нужно выговориться, как вы сейчас выговариваетесь передо мной.
  
  - Вот как? - презрительно фыркнул Моуди. - Если это такие же козлы, как ты, долбаные кретины, гоняющиеся за деньгами, говорить с ними бесполезно! Я заявляю, что разберусь сам со своими проблемами, и не вешай мне лапшу на уши, кто ты такой, твою мать, чтобы говорить мне, когда я смогу увидеться со своими малышами?
  
  - Этот разговор ни к чему не приведет...
  
  - Прав на все сто, мозговед! Слушай меня, и слушай хорошенько: они дорого заплатят, черт возьми, если я не займу место, которое полагается мне как законному отцу...
  
  Он выплеснул целое ведро словесных помоев, и я, послушав его несколько минут, положил трубку, чтобы не испачкаться.
  
  В наступившей на кухне тишине я услышал гулкий стук своего сердца и почувствовал тошнотворный холодок в глубине желудка. Возможно, я потерял чутье - способность врача сохранять дистанцию между собой и теми, кто страдает, чтобы не попасть под психологический град.
  
  Я перевел взгляд на листок с записями. Рауль Мелендес-Линч. Вероятно, он хочет, чтобы я провел для ординаторов семинар о психологических аспектах хронических заболеваний или поведенческом подходе к контролю боли. Что-нибудь аккуратное и академическое, что даст мне возможность спрятаться за слайдами и видеопроектором и снова строить из себя профессора.
  
  В настоящий момент эта перспектива показалась мне в высшей степени привлекательной, и я набрал номер.
  
  Мне ответила запыхавшаяся молодая женщина.
  
  - Лаборатория канцерогенеза.
  
  - Доктора Мелендес-Линча, пожалуйста.
  
  - Он вышел.
  
  - Это доктор Делавэр, меня просили перезвонить.
  
  - Кажется, доктор Мелендес-Линч вернулся в клинику, - сказала женщина, всем своим тоном показывая, что очень занята.
  
  - Будьте добры, вы могли бы соединить меня с оператором пейджинговой связи?
  
  - Если честно, я не знаю, как это делается - я не его секретарша. У нас сейчас в самом разгаре эксперимент, и я должна бежать. Хорошо?
  
  - Хорошо.
  
  Я нажал и вновь поднял рычажок, чтобы позвонить в справочную Западной педиатрической клиники и попросить отправить Раулю сообщение на пейджер. Через пять минут оператор перезвонила и сказала, что он не ответил. Оставив свое имя и номер телефона, я положил трубку, размышляя над тем, что с годами ничего не изменилось. Работа с Раулем дает вдохновение, побуждает к действию, но в то же время приносит глубочайшее разочарование. Пытаться поймать его - все равно что лепить скульптуру из крема для бритья.
  
  Пройдя в библиотеку, я устроился в мягком кожаном кресле с дешевым детективом в руках. Как раз когда я подумал, что сюжет натянутый, а диалоги неестественные, зазвонил телефон.
  
  - Алло.
  
  - Привет, Алекс! - Акцент Рауля растянул это в 'А-али-икс'. - Рад, что ты мне перезвонил. - Как обычно, он тараторил с умопомрачительной скоростью.
  
  - Я пытался дозвониться тебе в лабораторию, но девушка, которая ответила, разговаривала со мной очень строго.
  
  - Девушка? Ах да, должно быть, это Хелен. Моя новая врач-стажер. Светлая голова, окончила Йельский университет. Мы с ней по заказу Национального института здравоохранения проводим исследования процесса образования метастаз. До этого она работала в Нью-Хейвене вместе с Брюэром над созданием синтетических стенок клеток, и еще мы изучали относительную инвазивность различных видов злокачественных опухолей в определенных условиях.
  
  - Очень интересно.
  
  - Это точно. - Рауль помолчал. - Ну да ладно, ты-то как, друг мой?
  
  - Замечательно. А ты?
  
  - Так, сейчас у нас... двадцать один сорок три, а я еще не закончил составлять графики. Это красноречиво говорит о том, как я.
  
  - О, Рауль, ну же, ты это обожаешь!
  
  - Ха! Да, обожаю. Как ты меня обозвал несколько лет назад? Характерная личность типа А.
  
  - А плюс.
  
  - Пусть я умру от инфаркта, но с бумагами у меня все будет в порядке.
  
  И это была не шутка. Отец Рауля, декан медицинского факультета университета Гаваны в докастровскую эпоху, внезапно рухнул как подкошенный на теннисном корте и умер в сорок восемь лет. Самому Раулю оставалось пять лет до этого возраста, и от родителя он унаследовал образ жизни и плохие гены. Когда-то я думал, что его можно изменить, но уже давно оставил все попытки замедлить ту скорость, с какой он себя сжигал. Если не помогли четыре женитьбы, тут уже ничего не поможет.
  
  - Ты получишь Нобелевскую премию, - сказал я.
  
  - И вся она уйдет на алименты! - Рауль нашел свою шутку ужасно смешной. Когда его смех наконец закончился, он сказал: - Алекс, мне нужна одна услуга. Есть тут одно семейство, которое доставляет нам много хлопот - проблемы с нежеланием выполнять наши рекомендации, - и я подумал, может быть, ты с ними поговоришь.
  
  - Конечно, я польщен, но что насчет обычных подходов?
  
  - Обычные подходы только все усугубили, - раздраженно пробормотал Рауль. - Алекс, ты знаешь, какого я высокого о тебе мнения - я никогда не узнаю, почему ты оставил такую блестящую карьеру, но это уже другой вопрос. Те, кого мне присылает служба социального обеспечения, сплошь дилетанты, друг мой. Никчемные дилетанты. Витающие в облаках тупицы, которые должны изучать условия жизни неблагополучных семей, нуждающихся в психологической помощи, а они мнят себя заступниками пациентов. А настоящие специалисты не желают иметь с нами никаких дел, потому что у Бурстина фобия к смерти и он жутко боится слова 'рак'.
  
  - Никакого прогресса, да?
  
  - Алекс, за последние пять лет ровным счетом ничего не изменилось. Только стало еще хуже. Я даже начал прислушиваться к другим предложениям. На прошлой неделе мне предоставили шанс возглавить в Майами целую больницу. Занять должность главного врача. Денег больше, и профессура.
  
  - Обдумываешь?
  
  - Нет. Исследовательские возможности там нулевые, и, подозреваю, меня хотят получить в первую очередь за знание испанского языка, а не блестящий медицинский опыт. Ладно, что ты скажешь насчет просьбы помочь нашему отделению - не забывай, ты по-прежнему формально числишься нашим консультантом.
  
  - Если честно, Рауль, у меня нет желания заниматься психотерапией.
  
  - Да-да, знаю, - нетерпеливо произнес Рауль, - но это не психотерапия. Речь идет всего о нескольких консультациях. Не хочу быть напыщенным, но на карту поставлена жизнь очень больного мальчика.
  
  - Какие именно проблемы ты имел в виду?
  
  - Объяснять это по телефону слишком долго, Алекс. Не хочу показаться грубым, но мне нужно срочно вернуться в лабораторию и посмотреть, как идут дела у Хелен. Мы выращиваем в пробирке злокачественную опухоль из эмбриональных печеночных клеток. Работа очень нудная и требует постоянного внимания. Давай поговорим обо всем завтра - скажем, в девять утра у меня в кабинете? Я закажу, чтобы принесли завтрак, и бланк договора. Мы готовы оплатить твое время.
  
  - Ну хорошо, Рауль, буду у тебя.
  
  - Вот и отлично. - Он положил трубку.
  
  Окончание разговора с Мелендес-Линчем - это очень сильная встряска, резкое переключение на пониженную передачу. Положив трубку, я пришел в себя и задумался над запутанными проблемами маниакального психоза.
  Глава 3
  
  Западная педиатрическая клиника занимает целый квартал района в центре Голливуда, который когда-то считался престижным, но уже давным-давно превратился в пристанище пьяниц, наркоманов, проституток, трансвеститов всех мастей. Этим утром проститутки вышли на работу рано, в расшитых блестками блузках и обтягивающих лосинах, и когда я проезжал на восток по бульвару Сансет, они выходили из переулков, покачивая бедрами, и провожали меня криками. Шлюхи являются такой же неотъемлемой частью Голливуда, как и бронзовые звезды, вмонтированные в тротуары, и я готов был поклясться, что среди накрашенных лиц узнал несколько, которые видел еще три года назад. Всех проституток можно разделить на две группы: рыхлые, полные белые девицы из Бейкерсфилда, Фресно и окрестных ферм, и поджарые, длинноногие черные красотки из центрального Лос-Анджелеса. И все до одной без пятнадцати девять утра уже полны желания приступить к работе. Если когда-нибудь вся наша страна проникнется таким же трудолюбием, у японцев не останется никаких шансов.
  
  Клиника раскинулась на большой территории - приземистые здания из потемневшего от времени кирпича и одна новая башня из железобетона и стекла. Поставив машину на стоянку для персонала, я направился в павильон 'Принцли', современное сооружение.
  
  Отделение онкологии находится на пятом этаже. Кабинки врачей, разделенные перегородками, расположены подковой вокруг поста медсестер. Как заведующий отделением Рауль получил по сравнению с прочими онкологами вчетверо больше пространства, а также некоторую возможность уединиться. Его кабинет находился в конце коридора и был отгорожен двустворчатыми застекленными дверями. Войдя в приемную, я не увидел секретарши и, двинувшись дальше, открыл дверь с табличкой 'НЕ ВХОДИТЬ' и очутился в кабинете.
  
  Рауль мог бы позволить себе просторный кабинет руководителя, но предпочел использовать почти все пространство под лабораторию, и в результате у него остался маленький закуток десять на двенадцать футов. Все здесь оставалось в точности таким, каким я помнил: письменный стол, заваленный кипами писем, медицинских журналов и прочих бумаг, все аккуратно разложено, всё на своих местах. Книги не помещались в шкафу от пола до потолка, и излишки стояли стопками на полу. Одна из полок была заполнена флаконами 'Маалокса'. Выцветшая бежевая занавеска скрывала единственное окно кабинета, расположенное перпендикулярно столу, и открывающийся из него вид на горы.
  
  Этот вид был мне хорошо знаком, поскольку значительную часть времени, проведенного в Западной педиатрической клинике, я просидел, уставившись на облупившиеся буквы надписи 'ГОЛЛИВУД', в ожидании Рауля, который должен был прийти на назначенное им же самим совещание, но начисто о нем забыл, или томился в безделье, пока он был занят бесконечными разговорами по межгороду.
  
  Поискав признаки жизни, я нашел пластиковый стаканчик, наполовину наполненный холодным кофе, и кремовый шелковый пиджак, аккуратно повешенный на спинку кресла. Стук в дверь, ведущую в лабораторию, не дал результатов, и дверь оказалась заперта. Раздвинув занавески, я подождал немного, отправил Раулю сообщение на пейджер и не получил ответа. Мои часы показывали десять минут десятого. Снова начинало накатываться старое чувство нетерпеливого раздражения.
  
  'Подожду еще пятнадцать минут, - сказал я себе, - после чего уйду'. Всему есть свой предел.
  
  Рауль ворвался в кабинет за полторы минуты до последнего срока.
  
  - Алекс, Алекс! - воскликнул он, возбужденно тряся мою руку. - Спасибо за то, что пришел!
  
  Он постарел. Заметно округлившийся животик напирал на пуговицы сорочки. С макушки исчезли последние редкие пряди волос, и темные волны по бокам обрамляли высокую блестящую лысину. Густые усы, в прошлом цвета черного дерева, теперь состояли вперемежку из серых, черных и полностью седых полосок. Одни лишь похожие на кофейные зерна глаза, постоянно в движении, постоянно полные жизни, оставались наполненными неподвластным времени зарядом, напоминающим о горящем внутри пламени. Рауль был невысокого роста, коренастый, и, хотя одежда на нем была дорогая, чувствовалось, что он не придает особого значения своему гардеробу. Сегодня он был в бледно-розовой сорочке, черном галстуке с розовыми часами и кремовых брюках в тон пиджаку на спинке кресла. Его остроносые коричневые кожаные штиблеты были начищены до зеркального блеска. Длинный белый халат, хоть и накрахмаленный и безупречно чистый, был ему велик по крайней мере на один размер. На шее висел стетоскоп, карманы халата раздувались от ручек и бумаг.
  
  - Доброе утро, Рауль.
  
  - Ты уже позавтракал? - Повернувшись ко мне спиной, Рауль быстро провел своими пухлыми пальцами по стопкам бумаг на письменном столе, словно слепой, читающий шрифт Брайля.
  
  - Нет, ты же сказал, что...
  
  - Как насчет того, чтобы сходить в столовую для персонала? Завтрак за счет нашего отделения.
  
  - С удовольствием, - вздохнул я.
  
  - Чудесно, чудесно. - Рауль похлопал себя по карманам, порылся в них и вполголоса выругался по-испански. - Дай я только сделаю пару звонков, и мы...
  
  - Рауль, меня поджимает время. Я буду признателен, если мы сразу займемся делом.
  
  Он посмотрел на меня с большим удивлением:
  
  - Что? Ах да, конечно. Сию минуту. Разумеется.
  
  Бросив последний взгляд на письменный стол, Рауль схватил свежий номер журнала 'Кровь', и мы вышли.
  
  Мы направились по застекленному переходу, соединяющему 'Принцли' с главным зданием. Хотя ноги Рауля были короче моих на добрых четыре дюйма, мне пришлось чуть ли не бежать за ним. А поскольку он говорил на ходу, очень важно было не отставать от него.
  
  - Фамилия этого семейства Своуп. - Рауль повторил ее по буквам. - Мальчишку зовут Хейвуд - или просто Вуди. Ему пять лет. Лимфома, но не болезнь Ходжкина[5], четко локализованная. Очаг в желудочно-кишечном тракте с одним местным ответвлением. Скан на метастазы был просто замечательным - очень чистым. Гистология не лимфобластомная[6], что чудесно, поскольку процесс лечения не лимфобластомных случаев хорошо отлажен.
  
  Мы дошли до лифта. Запыхавшись, Рауль потянул за воротник сорочки и ослабил узел галстука. Двери кабины открылись, и мы молча спустились на первый этаж. В тишине - но не спокойствии, потому что Рауль не мог стоять неподвижно: он барабанил пальцами по стенке кабины, теребил кончик усов, постоянно щелкал кнопкой шариковой ручки.
  
  Коридор первого этажа представлял собой тоннель сплошного шума, кишащий врачами, медсестрами, санитарами и больными. Рауль продолжал говорить, пока я не похлопал его по плечу и не крикнул, что ничего не слышу. Едва заметно кивнув, он ускорил шаг. Стремительно пронесшись через кафетерий, мы оказались в изысканном полумраке столовой для персонала.
  
  За круглым столом сидела группа хирургов и ординаторов; они завтракали и курили, все в зеленом, с висящими на шее словно слюнявчики шапочками. Кроме них в зале больше никого не было.
  
  Рауль провел меня к столику в углу, жестом подозвал официантку и расстелил на коленях льняную салфетку. Взяв пакетик подсластителя, он перевернул его, отчего содержимое с сухим шорохом пересыпалось вниз, словно песок в песочных часах. Повторив это действие с полдюжины раз, Рауль снова заговорил, остановившись только тогда, когда подошедшая официантка приняла заказ.
  
  - Алекс, ты помнишь метод ЦОМП?
  
  - Смутно. Циклофосфамид, э... метотрексат и преднизон, правильно? Что стоит за 'О', я забыл.
  
  - Очень хорошо. Онковин. Мы подправили этот метод для больных с неходжкинскими лимфомами[7]. Метод творит чудеса, особенно в сочетании с введением метотрексата в позвоночный канал и облучением. У восьмидесяти одного процента пациентов рецидив не происходит в течение трех лет и дольше. И это средняя статистика по всей стране - у нас в отделении показатели еще лучше, больше девяноста процентов. Я слежу за увеличивающейся группой детей, которые прожили уже пять, семь лет, и у них все замечательно. Ты только подумай, Алекс! Болезнь, которая всего десять лет назад убивала, по сути дела, каждого ребенка, кто попадал ей в когти, является потенциально излечимой.
  
  Свет у него в глазах вспыхнул еще ярче.
  
  - Фантастика, - сказал я.
  
  - То самое слово - фантастика. Ключом является мультимодульная химиотерапия. Более эффективные препараты в правильном сочетании.
  
  Принесли еду. Рауль положил на тарелку два ролла, нарезал их крошечными кусочками и принялся стремительно отправлять один за другим в рот. Со всем этим он расправился быстрее, чем я успел съесть половину рогалика. Официантка налила кофе, который был внимательно изучен, приправлен сливками, размешан и проглочен залпом. Промокнув губы салфеткой, Рауль стряхнул с усов воображаемые крошки.
  
  - Обрати внимание на то, что я использовал слово 'излечимая'. Никаких робких слов о длительной ремиссии. Мы победили опухоль Вильмса[8], мы победили болезнь Ходжкина. Следующие в очереди неходжкинские лимфомы. Помяни мое слово - они будут побеждены в самом ближайшем будущем.
  
  Третий ролл также был рассечен на части и поглощен. Рауль подозвал официантку и попросил еще кофе.
  
  - На самом деле никакой это не кофе, друг мой, - сказал он, когда та ушла. - Это горячее пойло. Моя мать умела варить кофе. На Кубе мы выбирали лучший. Один слуга, старый негр по имени Хосе, тщательно молол зерна вручную - помол имеет решающее значение, - и мы пили настоящий кофе! - Отпив глоток, Рауль отодвинул чашку, взял вместо нее стакан воды и выпил его залпом. - Приходи ко мне в гости, и я угощу тебя настоящим кофе.
  
  Я вдруг подумал, что, хотя я проработал три года вместе с Раулем и был знаком с ним вдвое дольше, мне никогда не доводилось бывать у него дома.
  
  - Возможно, я как-нибудь соглашусь. Где ты живешь?
  
  - Недалеко отсюда. В кондоминиуме на Лос-Фелис. Одна спальня - квартира маленькая, но для моих потребностей достаточная. Когда живешь один, лишние сложности ни к чему, ты согласен?
  
  - Думаю, ты прав.
  
  - Ты ведь тоже живешь один, так?
  
  - Жил. Но теперь я живу вместе с очаровательной женщиной.
  
  - Хорошо, хорошо. - Черные глаза словно затянуло тучами. - Женщины. Они обогатили мою жизнь. И разорвали ее в клочья. Моя последняя жена Пола живет в огромном особняке в Флинтридже. Другая обосновалась в Майами, а остальные две бог знает где. Хорхе, мой второй сын, говорит, что Нина, его мать, живет в Париже, но она никогда долго не задерживалась на одном месте. - Помрачнев, Рауль постучал ложкой по столу. Затем вспомнил кое-что еще и внезапно просиял. - В следующем году Хорхе поступает на медицинский факультет университета Джонса Хопкинса.
  
  - Поздравляю.
  
  - Спасибо. Блестящая голова, всегда был таким. Летом приезжал ко мне и работал в лаборатории. Я горжусь тем, что вдохновил его. Остальные не такие толковые, кто знает, что из них получится, но матери у них были не такие, как Нина - та играла в оркестре на виолончели.
  
  - Я этого не знал.
  
  Взяв еще один ролл, Рауль разрубил его на части.
  
  - Воду пить будешь? - спросил он.
  
  - Можешь всю выпить, я не буду.
  
  Он выпил еще стакан.
  
  - Расскажи мне о Своупах. Какие у тебя с ними проблемы?
  
  - Худшие, какие только могут быть, Алекс. Они отказываются от лечения. Собираются забрать мальчика домой и подвергнуть бог знает чему.
  
  - Ты считаешь, они последователи холистической теории[9]?
  
  - Возможно, - пожал плечами Рауль. - Они из сельской глубинки, из Ла-Висты, маленького городка у мексиканской границы.
  
  - Знаю те края. Сельское хозяйство.
  
  - Да, точно. Но, что гораздо важнее, сторонники лаэтрила[10]. Глава семьи фермер, выращивает что-то там. Тупой, но всегда стремится произвести впечатление на окружающих. Насколько я понимаю, когда-то чему-то учился - любит вставлять всякие биологические термины. Грузный, лет пятидесяти с небольшим.
  
  - Староват для пятилетнего сына.
  
  - Точно. Матери под пятьдесят - как тут не задуматься, что ребенок получился случайно. Возможно, их сводит с ума чувство вины. Понимаешь - винят себя в том, что у мальчишки рак.
  
  - В этом нет ничего необычного, - согласился я.
  
  Никакие кошмарные сны не стоят рядом с известием о том, что у твоего ребенка рак. И усугубляется все тем, что убитые горем родители корят себя, пытаясь найти ответ на извечный вопрос: 'Почему это случилось со мной?' Этот процесс выходит за рамки рационального мышления. Такое случается с врачами, биохимиками и другими специалистами, уж которые-то должны были знать - мысленное самобичевание, всевозможные 'я мог бы' и 'я должен был'. Через такое проходит большинство родителей. А остальные калечат себе душу...
  
  - Разумеется, в данном случае, - начал рассуждать вслух Рауль, - должно быть какое-то более существенное основание, не так ли? Немолодые яичники - это всегда непредсказуемо. Впрочем, хватит строить догадки, продолжаем. На чем я остановился - ах да, миссис Своуп, Эмма. Серая мышка. Послушная, можно даже сказать, раболепная. Глава семьи - отец. Есть еще один ребенок, дочь, ей девятнадцать лет или около того.
  
  - Давно мальчику поставили диагноз?
  
  - Формально всего пару дней назад. Местный терапевт занялся вздутием живота. Боли на протяжении двух недель, последние пять дней лихорадка. Ухитрившись избежать подозрений - неплохо для сельского врача - терапевт, не доверяя местным специалистам, направил мальчика сюда. Мы провели интенсивные исследования - постоянные медицинские осмотры, анализ крови, остаточное содержание азота в мочевине, мочевая кислота, пункция костного мозга в двух местах, иммунодиагностические маркеры - это обязательно в случае неходжкинской лимфомы. И только два дня назад был поставлен диагноз. Локализованное заболевание без распространения метастазов.
  
  Я пригласил родителей, объяснил им, что прогноз благоприятный, поскольку опухоль не распространилась, они подписали согласие, и мы были готовы приступить к работе. Мальчик недавно перенес инфекционное заболевание, и у него в крови оставался пневмоцистис[11], поэтому мы поместили его в модуль ламинарных[12] воздушных потоков, намереваясь продержать там на протяжении первого курса химиотерапии, после чего проверить, как работает иммунная система. Дело казалось решенным, и тут мне звонит Оджи Валькруа, наш практикант - к нему я перейду через минуту, - и говорит, что родители струхнули.
  
  - Когда ты говорил с ними в первый раз, они колебались, ты не заметил?
  
  - Ничего, Алекс. В этой семье говорит только один отец. Мать молча всхлипывала, я как мог старался ее успокоить. Отец задал много придирчивых вопросов - как я уже говорил, он стремился произвести впечатление, - но в целом оставался очень дружелюбным. Они показались мне интеллигентными людьми, никакими не психами. - Рауль недовольно покачал головой. - После звонка Валькруа я сразу же отправился к ним, решив, что это сиюминутная тревога - знаешь, порой родители, услышав о методах лечения, думают, что мы собираемся истязать их ребенка. И начинают искать что-нибудь попроще, вроде абрикосовых косточек. Если врач не ленится разъяснить им пользу химиотерапии, они, как правило, возвращаются на путь истинный. Но только не Своупы. Они приняли окончательное решение.
  
  Я нарисовал на доске диаграмму вероятностей благоприятного исхода. Как я тебе уже говорил, восемьдесят один процент для локализованной опухоли. Как только опухоль распространится, эта цифра упадет до сорока шести процентов. На родителей это не произвело никакого впечатления. Я задействовал все свое обаяние, упрашивал, умолял, кричал. Они не спорили. Просто отказались. Твердо заявили, что хотят забрать ребенка домой.
  
  Растерзав ролл на кусочки, Рауль разложил их на тарелке полукругом.
  
  - Я закажу яичницу, - объявил он, снова подзывая официантку.
  
  Та приняла заказ и у него за спиной красноречиво показала мне взглядом: 'Я к такому привыкла'.
  
  - Есть какие-нибудь мысли насчет того, почему они так поступили? - спросил я.
  
  - У меня две версии. Во-первых, все обосрал Оджи Валькруа. Во-вторых, родителям отравили мозги 'прикоснувшиеся'.
  
  - Кто?
  
  - 'Прикоснувшиеся'. Это я их так называю. Члены какой-то долбаной секты, обосновавшейся недалеко от тех мест, где живут Своупы. Они боготворят своего гуру по имени Благородный Матфей - так мне сказал работник службы социального обеспечения - и именуют себя 'Прикосновением'. - Голос Рауля наполнился презрением. - Madrе de Dios[13], Алекс, Калифорния становится прибежищем психопатов всего мира!
  
  - А они придерживаются холистических взглядов?
  
  - Если верить работнику службы социального обеспечения - да. Кто бы мог подумать? Я бы скорее назвал их долбаными невежами. Лечат все болезни морковкой, бобами и вонючими травами, которые нужно в полночь бросать через плечо. Кульминация нескольких столетий научного прогресса - добровольный культурный регресс!
  
  - Чем именно занимаются эти 'прикоснувшиеся'?
  
  - Доказать я ничего не могу. Но я точно знаю, что все шло гладко, согласие было подписано, затем двое - мужчина и женщина - навестили родителей, и бац, полная катастрофа!
  
  На столе появились тарелка с яичницей и блюдечко с желтым соусом. Я вспомнил страсть Рауля к голландскому соусу. Полив яичницу соусом, он разделил ее на три равные части. Первой была поглощена средняя, следом за ней та, что справа, и, наконец, исчезла третья. Опять губы салфеткой, опять избавление от воображаемых крошек.
  
  - Какое отношение имеет к этому ваш практикант?
  
  - Валькруа? Возможно, самое непосредственное. Позволь рассказать немного о его характере. На бумаге все выглядит замечательно - доктор медицины, окончил университет Макджилл, он франко-канадец, - ординатура в Майо, год в исследовательской лаборатории университета штата Мичиган. Ему под сорок, он был старше большинства соискателей, поэтому я посчитал его зрелым специалистом. Ха! Во время собеседования передо мной был опрятный, интеллигентный мужчина. Последующие полгода показали, что он на самом деле стареющий лоботряс.
  
  Парень он толковый, но ведет себя как дилетант. Одевается и говорит как подросток, стараясь опуститься до уровня своих пациентов. Родители не могут с ним общаться, и со временем и дети начинают видеть его истинную сущность. Есть и другие проблемы. Валькруа переспал с матерью по крайней мере одного нашего пациента, о чем мне достоверно известно, и я подозреваю, что были и другие. Я устроил ему взбучку, а он смотрел на меня так, будто я сумасшедший, раз беспокоюсь по таким пустякам.
  
  - Чересчур раскрепощенный в этическом плане?
  
  - Валькруа понятия не имеет об этике. Временами мне кажется, что он пьян или наширялся, но мне ни разу не удалось поймать его на обходах. Он всегда подготовлен, у него всегда есть правильный ответ. Но он все равно не врач, а просто хиппи, получивший хорошее образование.
  
  - Как он ладил со Своупами?
  
  - Пожалуй, слишком хорошо. С матерью он подружился, и с отцом, похоже, тоже нашел общий язык, насколько это только возможно. - Рауль заглянул в пустую чашку из-под кофе. - Я не удивлюсь, если он собирался переспать с сестрой Вуди - весьма привлекательная девица. Однако сейчас меня беспокоит другое. - Он прищурился. - Мне кажется, что доктор Огюст Валькруа питает слабость к шарлатанам. На совещаниях он не раз говорил, что нам нужно быть более терпимым к так называемым 'альтернативным подходам к здравоохранению'. Какое-то время он провел в индейской резервации, и на него произвели впечатление тамошние знахари. Мы все обсуждаем статьи в 'Медицинском журнале', а он распространяется о шаманах и порошке из сушеных змеиных шкур. Невероятно. - Рауль поморщился с отвращением. - И когда Валькруа сказал мне, что Своупы отказываются от лечения и забирают сына домой, я не мог избавиться от впечатления, что он злорадствует.
  
  - Ты полагаешь, он поставил тебе подножку?
  
  - Внутренний враг? - Он задумался. - Нет, не в открытую. Я просто думаю, что Валькруа не поддержал программу лечения в той степени, в какой должен был бы. Черт возьми, Алекс, это же не какой-то отвлеченный философский семинар! Речь идет о мальчике с отвратительной болезнью, которую можно лечить и вылечить, но эти люди хотят отказаться от лечения. Это же - убийство!
  
  - Ты мог бы обратиться с этим в суд, - предложил я.
  
  - Я уже обсуждал это с нашим юристом, и он думает, что мы победим, - печально кивнул Рауль. - Но только победа эта будет пирровой. Помнишь дело Чада Грина - у ребенка была лейкемия, родители забрали его из детской клиники Бостона и сбежали в Мексику, чтобы лечить его там лаэтрилом. Средства массовой информации устроили из всей этой истории настоящий цирк. Родителей сделали героями, врачей и клинику выставили злыми волками. В конечном счете, пока шли судебные разбирательства и выносились решения, ребенок так и не получил лечения и умер.
  
  Рауль надавил указательными пальцами на виски. Под кончиками пальцев задергались жилки. Он поморщился.
  
  - Голова болит?
  
  - Только начинает. Я справлюсь. - Рауль шумно втянул воздух. Брюшко затряслось. - Может быть, придется обращаться в суд. Но мне бы хотелось этого избежать. Вот почему я и обратился к тебе, друг мой. - Подавшись вперед, он накрыл мою руку своей. Кожа у него оказалась на удивление теплой и лишь чуточку влажной. - Поговори с ними, Алекс. Воспользуйся всеми ухищрениями, какие у тебя есть. Сострадание, сочувствие - все что угодно. Постарайся заставить их увидеть последствия своих действий.
  
  - Трудная задача.
  
  Убрав руку, Рауль улыбнулся:
  
  - У нас здесь других не бывает.
  Глава 4
  
  Стены в отделении были оклеены солнечными желтыми обоями с танцующими плюшевыми медвежатами и улыбающимися тряпичными куклами. Но больничные запахи, к которым я привык, когда работал здесь, - дезинфицирующие средства, запах человеческих тел, увядающих цветов, - ударил мне в ноздри, напоминая о том, что я здесь посторонний. Хотя в прошлом я уже тысячу раз ходил по этому самому коридору, меня стиснула ледяная тревога, неизбежно порождаемая больницами.
  
  Модули ламинарных воздушных потоков находились в восточном конце отделения за серой дверью без окон. При нашем приближении дверь распахнулась, и в коридор вышла молодая девушка. Закурив, она двинулась было прочь, но Рауль окликнул ее, и она остановилась, обернулась, отставила одну ногу и застыла в такой позе, в одной руке держа сигарету, а другую положив на бедро.
  
  - Сестра, - шепотом объяснил мне Рауль.
  
  Он назвал ее привлекательной, но это было явное преуменьшение.
  
  Девушка была сногсшибательная.
  
  Высокого роста, пять футов и восемь или девять дюймов, тело ухитрялось одновременно быть и женственным, и мальчишеским. Ноги длинные, поджарые, упругие, грудь высокая и маленькая. Девушка обладала лебединой шеей и изящными тонкими пальцами, заканчивающимися выкрашенными алым лаком ногтями. На ней было белое платье из тонкого трикотажного материала, перехваченное серебряным шнурком, подчеркивающим тонкую талию и плоский живот. Мягкая ткань, обтягивающая все выпуклости и изгибы, заканчивалась, не доходя до колен.
  
  Лицо овальное, с волевым подбородком, рассеченным глубокой ямочкой. Широкие скулы и ровная линия нижней челюсти, уши с маленькими мочками. В каждом висело по два тоненьких колечка из кованого золота. Прямые и полные губы выделялись на лице щедрым алым пятном.
  
  Однако самой поразительной была окраска волос.
  
  Длинные, пышные, зачесанные назад с высокого ровного лба, медно-красные. Однако в отличие от большинства рыжих нет веснушек, и лицо не цвета сметаны. Гладкая кожа без изъянов была покрыта темным калифорнийским загаром. Глубоко посаженные глаза горели сквозь густые ресницы черными бриллиантами. Косметики было, пожалуй, многовато, однако брови остались нетронутыми. Пышные и темные, они естественно выгибались, придавая лицу скептическое выражение. На такую девушку, обладающую странным сочетанием простоты и показного блеска, страшно сексуальную без каких-либо усилий с ее стороны, невозможно было не обратить внимания.
  
  - Здравствуйте, - сказал Рауль.
  
  Переступив с ноги на ногу, девушка смерила нас взглядом.
  
  - Здрасьте, - угрюмо буркнула она, с нескрываемой скукой глядя на нас. Словно чтобы подчеркнуть свою незаинтересованность, она уставилась куда-то вдаль и глубоко затянулась.
  
  - Нона, это доктор Делавэр.
  
  Девушка равнодушно кивнула.
  
  - Он психолог, специалист по работе с детьми, больными раком. В прошлом он работал здесь, у нас в отделении.
  
  - Здравствуйте, - послушно произнесла Нона. Голос у нее был тихий, практически шепот, ровный, без модуляций. - Если вы хотите, чтобы он переговорил с моими родителями, их здесь нет.
  
  - Мм... да, именно это я и хотел. Когда они вернутся?
  
  Пожав плечами, девушка стряхнула пепел на пол.
  
  - Они мне не сказали. Спали они здесь, так что скорее всего сейчас они вернулись в мотель, чтобы привести себя в порядок. Может быть, сегодня вечером, может быть, завтра.
  
  - Понятно. А у вас как дела?
  
  - Замечательно. - Уставившись в потолок, она постучала носком ноги.
  
  Рауль поднял было руку, чтобы похлопать Нону по плечу, классический жест всех врачей, однако ее взгляд остановил его, и он поспешно опустил руку.
  
  'Суровая девочка', - подумал я. Впрочем, она сейчас не на пляже загорала.
  
  - Как Вуди? - спросил Рауль.
  
  Этот вопрос привел девушку в бешенство. Все ее стройное тело напряглось, она бросила окурок и раздавила его каблуком. Во внутренних уголках ее черных, словно полночь, глаз навернулись слезы.
  
  - Чертов врач! Почему вы не сказали мне!
  
  Смахнув слезы, Нона развернулась и убежала прочь.
  
  Стараясь не смотреть мне в глаза, Рауль подобрал с пола смятый окурок и выбросил его в пепельницу. Прижав ладонь ко лбу, он глубоко вздохнул и снова поморщился. Должно быть, головная боль была невыносимой.
  
  - Пошли, - сказал он. - Зайдем к нему.
  
  На двери комнаты медсестер висела написанная от руки бумажка, гласящая: 'Добро пожаловать в медицину космической эры'.
  
  Доска на стене была сплошь покрыта приколотыми бумажками: графики дежурств, вырезанные из журналов карикатуры, таблицы приема лекарств, а также подписанная фотография знаменитого бейсболиста с лысым мальчиком в инвалидной коляске. Схватив обеими руками биту, ребенок с восторгом смотрел на бейсболиста, а тот чувствовал себя неуютно среди стоек с капельницами.
  
  Достав из корзины историю болезни, Рауль пролистал ее и, пробурчав что-то себе под нос, нажал на кнопку над столом. Через считаные секунды в комнату просунула голову грузная женщина в белом халате.
  
  - Да... о, здравствуйте, доктор Мелендес. - Увидев меня, она кивнула, завершив этот жест красноречивым вопросительным знаком.
  
  Рауль представил нас. Медсестру звали Эллен Бекуит.
  
  - Хорошо, - сказала она. - Вы нам здесь пригодитесь.
  
  - В прошлом доктор Делавэр возглавлял службу психологической помощи в нашем отделении. Он специалист с мировым именем в области психологических последствий вынужденного карантина.
  
  - О! Замечательно. Рада с вами познакомиться.
  
  Я пожал протянутую мясистую руку.
  
  - Эллен, - сказал Рауль, - когда должны вернуться мистер и миссис Своупы?
  
  - Господи, доктор Мелендес, да откуда ж мне знать? Они провели здесь всю ночь, после чего ушли. Обыкновенно они приходят каждый день, так что и сегодня, думаю, появятся.
  
  Рауль стиснул зубы.
  
  - Спасибо, Эллен, - резко произнес он, - ты нам очень помогла.
  
  Медсестра вспыхнула, и на ее мясистом лице появилось выражение животного, приведенного в незнакомый загон.
  
  - Извините, доктор Мелендес, но родители не обязаны сообщать нам...
  
  - Не бери в голову. Насчет мальчишки никаких новостей?
  
  - Нет, сэр, мы просто ждем... - Увидев выражение лица Рауля, она осеклась. - Мм, я должна поменять белье в третьей палате, доктор Мелендес, так что если у вас больше нет ко мне никаких вопросов...
  
  - Ступай. Но сначала пригласи сюда Беверли Лукас.
  
  Медсестра оглянулась на приколотый к доске график дежурств.
  
  - Она оставила номер своего пейджера, сэр.
  
  - Так отправь ей сообщение, ради всего святого!
  
  Медсестра поспешно вышла.
  
  - И они мнят себя профессионалами! - презрительно пробормотал Рауль. - Хотят работать рука об руку с врачом как равные партнеры! Бред какой-то.
  
  - Ты принимаешь что-нибудь от головной боли? - спросил я.
  
  Мой вопрос застал его врасплох.
  
  - Что... о, все не так плохо, - солгал Рауль, фальшиво улыбаясь. - Изредка принимаю что-нибудь.
  
  - Никогда не пробовал биоэлектронную обратную связь или гипноз?
  
  Он молча покачал головой.
  
  - А надо бы. Помогает. Можно научиться по собственному желанию выполнять вазодилатацию, расширять и сужать кровеносные сосуды.
  
  - Нет времени учиться.
  
  - Научиться этому можно быстро, если пациент мотивирован.
  
  - Да, но...
  
  Его прервал телефонный звонок. Сняв трубку, Рауль рявкнул в нее несколько фраз и положил на место.
  
  - Это была Беверли Лукас, работник службы социального обеспечения. Она сейчас прибудет сюда, чтобы ввести тебя в курс дела.
  
  - Я знаком с Бев. Она проходила здесь практику, когда я работал ординатором.
  
  Протянув руку ладонью вниз, Рауль поводил ею из стороны в сторону.
  
  - Так себе, а?
  
  - А я всегда считал ее весьма толковой.
  
  - Как скажешь, - с сомнением произнес он. - В данном случае от нее не было никакого толку.
  
  - Рауль, возможно, и от меня также не будет никакого толку.
  
  - Ты другой, Алекс. Ты мыслишь как ученый, но можешь общаться с пациентами как гуманист. Очень редкое сочетание. Вот почему я тебя выбрал, друг мой.
  
  Рауль никогда меня не выбирал, но я не стал спорить. Быть может, он просто забыл, как все началось на самом деле.
  
  Несколько лет назад правительство выделило ему грант на изучение медицинской целесообразности изолирования детей с онкологическими заболеваниями в свободной от бактерий среде. 'Среда' поступила от НАСА - пластиковые модули, которые использовались для того, чтобы не позволить возвратившимся на Землю астронавтам заразить остальных людей патогенами из космоса. Модули непрерывно заполнялись воздухом, проходящим через фильтры и поступающим быстрыми ламинарными потоками. Последнее обстоятельство имело очень большое значение, поскольку тем самым исключались 'карманы' турбулентности, где могли бы накапливаться и размножаться бактерии.
  
  Ценность эффективного способа защиты онкологических больных от микробов становится очевидной, если хотя бы немного разбираться в химиотерапии. Многие препараты, убивающие раковые клетки, также ослабляют иммунную систему человека. Нередко пациенты умирают не от самого заболевания, а от инфекций, обусловленных лечением.
  
  Репутация Рауля как исследователя была безупречной, и правительство выделило ему четыре модуля и крупную сумму денег, которой он мог распоряжаться по собственному усмотрению. Рауль собрал обширные статистические данные, разделив детей на две группы, экспериментальную и контрольную; дети из контрольной группы содержались в обыкновенных больничных палатах и пользовались такими обычными защитными принадлежностями, как маски и халаты. Он пригласил микробиологов отслеживать количество микробов. Он получил доступ к мощному компьютеру в Калифорнийском технологическом институте, чтобы проанализировать полученные данные. Он был готов действовать.
  
  И тут кто-то поднял вопрос о психологическом ущербе изоляции для детей.
  
  Рауль пренебрежительно отмахнулся от возможных рисков, однако другие засомневались. В конце концов, рассуждали они, предполагалось подвергать малышей в возрасте от двух лет тому, что можно охарактеризовать только как 'лишение всех чувственных восприятий' - долгие месяцы в пластиковой капсуле, без тактильного контакта с другими человеческими существами, полное отстранение от всех повседневных занятий. Да, конечно, защитная среда, которая, однако, может оказаться губительной. Тут нужно было разобраться.
  
  Я в то время был начинающим психологом, и эту работу предложили мне, поскольку остальные три специалиста не хотели иметь никаких дел с раком. И ни у кого из них не было желания работать с Раулем Мелендес-Линчем.
  
  Я увидел в этом возможность провести интересные исследования и предотвратить эмоциональную катастрофу. Когда я впервые встретился с Раулем и попытался изложить ему свои мысли, он лишь мельком взглянул на меня, рассеянно кивнул и снова погрузился в чтение 'Медицинского журнала'.
  
  После того как я закончил свою речь, Рауль поднял на меня взгляд и сказал:
  
  - Наверное, вам будет нужен кабинет.
  
  Начало вышло не слишком многообещающим, но постепенно Рауль прозрел и увидел всю ценность психологических консультаций. Я уговорил его встроить в каждый модуль окошко и часы. Я теребил его до тех пор, пока он не выбил средства на детского психолога и сотрудника службы социального обеспечения, которые на постоянной основе работали бы с родителями больных детей. Я отхватил солидный кусок компьютерного времени на анализ данных психологических наблюдений. В конечном счете мои усилия принесли плоды. В других клиниках приходилось выпускать пациентов из изоляции из-за психологических проблем, однако у нас дети хорошо адаптировались к лечению. Я собрал горы данных и опубликовал несколько статей и монографию, в соавторстве с Раулем. Открытия в области психологии привлекли в научных кругах больше внимания, чем собственно медицинские проблемы, и к концу трехлетнего периода Рауль, заметно смягчившийся, уже был ярым сторонником психологической помощи.
  
  Мы сдружились, хотя и на относительно поверхностном уровне. Иногда Рауль рассказывал о своем детстве. Его родители, выходцы из Аргентины, бежали из Гаваны на рыбацкой шхуне после того, как Кастро национализировал принадлежавшую им плантацию и почти все их состояние. Рауль гордился семейными традициями врачей-бизнесменов. Все его дядья и почти все двоюродные братья, как он объяснил, были врачами, в том числе среди них были и профессора медицины. (Все благородные джентльмены, за исключением кузена Эрнесто, 'грязного свиньи-коммуниста'. Эрнесто также когда-то был врачом, но 'предал своих родных, бросил профессию ради того, чтобы стать радикалом-убийцей'. И не важно, что 'многие тысячи безмозглых дураков почитают его как Че Гевару'. Для Рауля он всегда оставался презренным кузеном Эрнестом, паршивой овцой в семействе.)
  
  Но какими бы ни были достижения Рауля в медицине, личная его жизнь была полной катастрофой. Он легко очаровывал женщин, но в конечном счете неизменно отталкивал их от себя своим одержимым характером. Четыре из них вытерпели брак с ним, родив ему одиннадцать детей, с большинством из которых он не встречался.
  
  Сложный, тяжелый человек.
  
  И вот сейчас он сидел в пластиковом кресле в убогом маленьком кабинете, пытаясь шутить насчет циркулярной пилы, раздирающей ему черепную коробку.
  
  - Я бы хотел встретиться с мальчиком, - сказал я.
  
  - Разумеется. Если хочешь, могу представить ему тебя прямо сейчас.
  
  Рауль уже приготовился подняться на ноги, но тут в кабинет вошла Беверли Лукас.
  
  - Доброе утро, джентльмены, - сказала она. - Алекс - как я рада тебя видеть!
  
  - Привет, Бев!
  
  Я встал, и мы обнялись.
  
  Беверли выглядела хорошо, хотя и здорово похудела по сравнению с тем, какой я ее помнил. Несколько лет назад она была жизнерадостной, довольно бесхитростной стажеркой, полной энтузиазма. Из тех, кто только в старших классах школы начинает пользоваться косметикой. Сейчас ей должно было быть под тридцать, и обаяние маленькой феи частично превратилось в женскую целеустремленность. Крошечная и светленькая, розовощекая, с длинными волосами соломенного цвета, завитыми плавными волнами. На круглом открытом лице, не тронутом косметикой, доминировали огромные карие глаза. Никаких украшений, одежда самая простая - темно-синяя юбка до колен, красная с голубым блузка с коротким рукавом, дешевые туфли. В руках чрезмерно большая сумочка, которую Бев швырнула на стол.
  
  - Ты в прекрасной форме, - заметил я.
  
  - Бегаю. Теперь перешла на длинные дистанции. - Она напрягла бицепс и рассмеялась.
  
  - Впечатляет.
  
  - Это помогает сосредоточиться. - Она присела на край стола. - Что привело тебя сюда после столь долгого перерыва?
  
  - Рауль хочет, чтобы я помог ему со Своупами.
  
  Выражение лица Беверли резко изменилось, став твердым и прибавив ей на вид несколько лет.
  
  - Удачи тебе, - с деланой любезностью сказала она.
  
  Встав, Рауль принялся читать нравоучение:
  
  - Алекс Делавэр является признанным экспертом в области психологической помощи детям с серьезными...
  
  - Рауль, - перебил его я, - пусть Беверли введет меня в курс дела. А тебе больше нет смысла тратить на меня свое время.
  
  Он посмотрел на часы.
  
  - Да. Конечно. - Затем обращаясь к Беверли: - Расскажите ему вкратце, что к чему, хорошо?
  
  - Разумеется, доктор Мелендес-Линч, - промолвила она.
  
  - Хочешь, чтобы я представил тебя Вуди?
  
  - Не беспокойся, этим займется Бев.
  
  Рауль быстро перевел взгляд с меня на нее, затем снова на свои часы:
  
  - Ну хорошо. Я ухожу. Если буду нужен, позовете.
  
  Сняв с шеи стетоскоп, он вышел, помахивая им в руке.
  
  - Извини, - сказал я, когда мы с Бев остались одни.
  
  - Забудь, ты тут не виноват. Он полный козел.
  
  - За сегодняшнее утро ты уже вторая, кто вывел его из себя.
  
  - До конца дня таких наберется еще немало. Кто был первым?
  
  - Нона Своуп.
  
  - А, она. Злится на весь мир.
  
  - Наверное, ей приходится тяжело, - сказал я.
  
  - Не сомневаюсь, - согласилась Бев, - однако я полагаю, что она была озлоблена на весь мир еще задолго до того, как ее брат заболел раком. Я пыталась установить контакт с ней - со всеми Своупами, но они меня отшили. Разумеется, - с горечью добавила она, - возможно, у тебя получится.
  
  - Бев, я не собираюсь творить чудеса. Рауль позвонил мне в панике, ничего толком не объяснил, а я просто попытался оказать другу услугу, понятно?
  
  - Тебе нужно более разборчиво подходить к выбору друзей.
  
  Я промолчал, чтобы дать ей услышать отголоски собственных слов.
  
  Сработало.
  
  - Ладно, Алекс, извини за то, что вела себя как стерва. Просто с Мелендесом невозможно работать, он слова доброго не скажет, когда ты хорошо поработаешь, а если что-нибудь пойдет наперекосяк, устроит невероятный скандал. Я уже подала заявление о переводе на другую работу, но до тех пор пока мне на замену не найдут какую-нибудь дуру, я буду вынуждена торчать здесь.
  
  - Такую работу долго никто не выдерживает, - заметил я.
  
  - А то я не знаю! Жизнь слишком коротка. Вот почему я занялась бегом - домой я возвращаюсь выгоревшей, а после пары часов напряжения до предела уже чувствую себя заново родившейся.
  
  - Выглядишь ты великолепно.
  
  - Правда? А я начала беспокоиться, не слишком ли похудела. В последнее время я теряю аппетит - проклятие, наверное, я законченная эгоистка, ною по пустякам, в то время как вокруг люди действительно в беде.
  
  - Право поныть даровано нам Всевышним.
  
  - Постараюсь смотреть на все в таком ключе. - Улыбнувшись, Бев достала записную книжку. - Я так понимаю, ты хочешь получить психосоциальный портрет семейства Своупов.
  
  - Не помешало бы.
  
  - Главное слово тут 'странный' - все эти люди с причудами, Алекс. Мать постоянно молчит, отец рта не закрывает, сестра терпеть не может обоих родителей.
  
  - Почему ты так думаешь?
  
  - Нужно видеть, как она на них смотрит. И еще то, что она избегает с ними встречаться. Словно чувствует себя лишней. Когда она здесь, брату особого внимания она не уделяет, приходит когда ей вздумается, то поздно вечером, то ни свет ни заря. По словам ночных дежурных, она просто сидит и смотрит на Вуди - впрочем, тот все равно, как правило, спит. Изредка она заходит в модуль и читает ему книгу, но и только. Отец также мало чем поддерживает ребенка. Ему нравится заигрывать с медсестрами, и, судя по всему, он тот еще ходок.
  
  - Рауль говорил мне то же самое.
  
  - Рауль не полностью лишен проницательности, - язвительно рассмеялась Бев. - А если серьезно, мистер Своуп совсем другой. Крупный, седой, с пивным брюшком и козлиной бородкой. Чем-то похож на Баффало Билла[14], но только с короткими волосами. Он скрывает свои чувства - понимаю, это своеобразная защита, подобное бывает. У его сына обнаружили рак, а он смеется и шутит с медсестрами, старается казаться своим парнем, рассказывает о своем саде и драгоценных растениях, растущих в нем, щедро приправляя свою речь сельскохозяйственным жаргоном. Сам знаешь, что порой случается с такими.
  
  - Внезапный нервный срыв.
  
  - Правильно. Совершенно неожиданно раз - и наповал! Патологическая реакция на горе.
  
  - Получается, психологической поддержки у мальчишки никакой.
  
  - Ты забываешь про мать. Пожалуй, она самый бесправный человек из всех, кого я только видела, - Гарланд Своуп в своих владениях абсолютный монарх, - но мать она хорошая, любящая, заботливая, постоянно обнимает и целует сына, много бывает у него в модуле, без колебаний. Ты же сам знаешь, как часто защитный скафандр пугает родителей. А она прямо-таки сама забралась в него! Медсестры рассказывают, она частенько уходит в угол и плачет, думая, что никто ее не видит, но как только приходит Гарланд, она натягивает на лицо широкую улыбку, и слышно только: 'Да, дорогой! Нет, дорогой!' Все это очень печально.
  
  - Как ты думаешь, почему они хотят забрать ребенка из клиники?
  
  - Я знаю, что Рауль винит во всем людей из 'Прикосновения' - он просто маниакально боится любой холистики, - но твердой уверенности ведь нет. Быть может, во всем виноват он сам. Быть может, он испортил отношения с родителями - описывая процедуру лечения, он бывает очень агрессивным и тем самым отталкивает многих.
  
  - Кажется, Рауль считает, что виноват практикант.
  
  - Оджи Валькруа? Оджи прислушивается только к собственному мнению, но человек он хороший. Один из немногих врачей, кто находит время поговорить по душам с родителями, проявить человеческие качества. Они с Раулем друг друга на дух не переносят, что, в общем-то, объяснимо, если их знать. Оджи считает Рауля фашистом, а тот видит в нем врага, ведущего подрывную деятельность. Скажу тебе прямо, Алекс: работать в этом отделении очень весело.
  
  - А что насчет этих 'прикоснувшихся'? - спросил я.
  
  Бев пожала плечами.
  
  - Ну что я могу сказать? Еще одна кучка заблудших душ. Я о них мало что знаю - таких маргинальных групп сейчас столько, что разобраться в них может только специалист. Пару дней назад двое заглядывали сюда. Мужчина похож на учителя: очки, редкая бородка, нудные манеры, коричневые ботинки. Дама постарше, лет пятидесяти, из тех, кто, вероятно, в молодости был 'горячей штучкой', но с годами все растерял. Взгляд у обоих закостенелый 'мне известна сокровенная тайна вселенной, но тебе я ничего не скажу'. Муниты[15], кришнаиты, эсты[16], 'прикоснувшиеся' - все они на одно лицо.
  
  - Но ты не думаешь, что это они переубедили Своупов?
  
  - Возможно, 'прикоснувшиеся' стали последней каплей, - допустила Бев, - но я никак не могу себе представить, что виноваты во всем они одни. Рауль ищет простые ответы, ищет козла отпущения. Таков его стиль. Большинство врачей такие. Немедленное решение сложных вопросов. - Отвернувшись, она скрестила руки на груди. - Если честно, я устала от всего этого, - тихо добавила она.
  
  Я вернул ее к Своупам:
  
  - Рауль гадает, имеет ли к этому какое-либо отношение возраст родителей. Ты не уловила никаких намеков на то, что рождение мальчика явилось нежелательной случайностью?
  
  - Я не настолько сблизилась с ними, чтобы затрагивать подобные темы. Мне повезло уже в том, что я смогла получить хоть какие-то крохи. Отец улыбался, называл меня 'милочкой' и тщательно следил за тем, чтобы я не оставалась подолгу наедине с его женой и, не дай бог, между нами не завязались отношения. Это семейство заключено в броню. Возможно, у них масса секретов, которые они не хотят разглашать.
  
  Возможно. А может быть, они в ужасе от того, что находятся в незнакомой обстановке вдали от дома с тяжело больным ребенком и не хотят обнажаться перед посторонними людьми. Может быть, им не нравятся социальные работники. Может быть, они просто люди замкнутые. Множество самых разных 'может быть'...
  
  - Что насчет Вуди?
  
  - Очаровашка. Ему плохо с тех самых пор, как он сюда попал, поэтому трудно определить, какой он на самом деле. С виду замечательный ребенок - ну почему страдать приходится именно таким? - Достав платок, Бев высморкалась. - Не могу выносить здешний воздух. Вуди хороший мальчик, послушный и в чем-то пассивный. Всеобщий любимец. Во время процедур он плачет - пункция спинного мозга очень болезненная, - но не вырывается и в целом не доставляет серьезных проблем. - Она умолкла, борясь со слезами. - Это просто преступление - то, что родители забирают его из клиники. Мелендес-Линч мне не нравится, но, черт возьми, в данном случае он прав! Эти люди убьют мальчика из-за того, что мы где-то наломали дров, и это меня просто бесит.
  
  Стукнув своим маленьким кулачком по столу, Бев рывком поднялась на ноги и принялась расхаживать по тесному кабинету. У нее задрожала нижняя губа.
  
  Встав, я обнял ее за плечи, и она уткнулась лицом в тепло моего пиджака.
  
  - Я чувствую себя полной дурой!
  
  - Ты тут ни при чем. - Я крепко прижал ее к груди. - Твоей вины тут нет.
  
  Оторвавшись от меня, Бев вытерла глаза. Когда она совладала с собой, я сказал:
  
  - Я бы хотел повидаться с Вуди.
  
  Кивнув, Бев повела меня в отделение ламинарных воздушных потоков.
  
  Там было четыре модуля, поставленных в ряд, словно купе в пассажирском вагоне, отгороженных друг от друга занавесками, которые можно было задвигать и раздвигать, нажимая на кнопки в модулях. Стенки модулей были из прозрачного пластика, и они внешне напоминали огромные кубики льда размером восемь на восемь футов.
  
  Три куба были заняты. В четвертом хранилась всякая всячина: игрушки, койки, пакеты с одеждой. Внутренняя сторона занавешенной стенки каждого модуля представляла собой перфорированную серую панель - фильтр, сквозь который с шумом проходил воздух. Двери модулей состояли из двух половин, нижние, металлические, были закрыты, верхние, из пластика, распахнуты настежь. Микробы не могли проникнуть внутрь через открытую половину благодаря тому, что воздух выпускался из модуля с большой скоростью. Параллельно всем четырем модулям с обеих сторон проходили коридоры, сзади для посетителей, спереди для медицинского персонала. Доступ в пространство шириной в два фута перед дверью модуля, обозначенное красной полосой на полу, был закрыт. Остановившись у самой полосы перед входом в модуль номер два, я посмотрел на Вуди Своупа.
  
  Мальчик лежал на койке, накрытый одеялом, отвернувшись от нас. В передней стенке модуля были закреплены пластиковые перчатки для обеспечения мануального доступа в стерильную среду. Засунув в них руки, Беверли ласково потрепала мальчика по голове.
  
  - Доброе утро, малыш!
  
  Медленно, с заметным усилием Вуди перевернулся и посмотрел на нас.
  
  - Привет.
  
  За неделю до отъезда Робин в Японию мы с ней сходили на выставку фотографий Романа Вишняка. На снимках была представлена хроника еврейских гетто в Восточной Европе накануне Холокоста. Объектив фотографа запечатлел много детских лиц, испуганных, растерянных. Эти лица не отпускали нас и после того, как мы покинули выставку. Вернувшись домой, мы плакали.
  
  И вот теперь, глядя в большие черные глаза мальчика, заключенного в пластиковую капсулу, я ощутил те же самые чувства, нахлынувшие неудержимой волной.
  
  Лицо Вуди было маленькое и худое, кожа, бледно-прозрачная в искусственном свете, туго обтягивала детские кости. Глаза у мальчика, как и у его сестры, были черные, остекленевшие от лихорадки. Голову венчала густая копна кудрей огненно-рыжего цвета. Химиотерапия, если до нее дойдет дело, безжалостно расправится с этими волосами, оставив жестокое, хоть и временное воспоминание о болезни.
  
  Перестав гладить мальчику голову, Беверли протянула ему руку в перчатке. Крепко сжав ее, Вуди вымученно улыбнулся.
  
  - Как у нас дела сегодня утром, милый?
  
  - Нормально. - Его тихий голос был едва слышен сквозь пластик.
  
  - Вуди, это доктор Делавэр.
  
  При упоминании о моей принадлежности к медицине мальчик вздрогнул и отодвинулся подальше.
  
  - Он не из тех врачей, что делают уколы. Он просто говорит с детьми, как и я.
  
  Это несколько успокоило Вуди, и все же он по-прежнему смотрел на меня с опаской.
  
  - Привет, Вуди, - сказал я. - Можно мне пожать тебе руку?
  
  - Ладно.
  
  Я засунул руку в перчатку, освободившуюся после Беверли. Она оказалась горячей и сухой - я вспомнил, что внутри перчатка обработана тальком. Засунув руку в модуль, я поискал руку Вуди и нашел ее, маленькое сокровище. Подержав, я ее отпустил.
  
  - Вижу, у тебя там есть игры. Какая твоя любимая?
  
  - Шашки.
  
  - Я тоже люблю шашки. Ты много играешь?
  
  - Ну, типа того.
  
  - Должно быть, ты очень смышленый, раз умеешь играть в шашки.
  
  - Ну, типа того. - Намек на улыбку.
  
  - Не сомневаюсь, ты часто выигрываешь.
  
  Улыбка стала шире. Зубы у мальчика были ровные и белые, но десны распухли и воспалились.
  
  - И тебе нравится выигрывать.
  
  - Ага. У мамы я всегда выигрываю.
  
  - Ну а у папы?
  
  Вуди озадаченно нахмурился:
  
  - Папа не играет в шашки.
  
  - Понятно. Но если бы играл, ты, вероятно, у него выигрывал бы.
  
  Мальчик с минуту обдумывал мои слова:
  
  - Да, пожалуй. Папа мало что смыслит в играх.
  
  - С кем ты еще играешь, кроме мамы?
  
  - С Джаредом - но он переехал.
  
  - А кроме Джареда?
  
  - С Майклом и Кевином.
  
  - Это ребята из школы?
  
  - Да. В садик я уже не хожу. В следующем году пойду в школу.
  
  Вуди внимательно слушал меня и отвечал на мои вопросы, но чувствовалось, что он очень слаб. Разговор со мной утомил его, грудь у него вздымалась от усилий.
  
  - Как насчет того, чтобы сыграть партию в шашки?
  
  - Ладно.
  
  - Я могу играть отсюда, в перчатках, а могу надеть скафандр и войти к тебе. Ты как предпочитаешь?
  
  - Не знаю.
  
  - Ну, а я предпочитаю войти к тебе. - Я обернулся к Бев. - Мне помогут надеть скафандр? Я уже давненько этого не делал.
  
  - Конечно.
  
  - Сейчас я вернусь, Вуди.
  
  Улыбнувшись, я отступил от прозрачной стенки. Из соседнего модуля вырвалась громкая рок-музыка. Оглянувшись, я увидел пару длинных коричневых ног, перекинутых через спинку кровати. Чернокожий парень лет семнадцати лежал на застеленной кровати, уставившись в потолок, и дергался в такт звукам, вырывающимся из портативного стереоцентра на ночном столике, не обращая внимания на иглы капельниц, вколотые в обе руки.
  
  - Вот видишь, - повысила голос Бев, перекрывая музыку, - я же говорила тебе. Очаровашка.
  
  - Хороший мальчишка, - согласился я. - Похоже, толковый.
  
  - По словам родителей, он был очень сообразительным. Лихорадка вышибла его из колеи, но ему по-прежнему удается общаться с окружающими. Медсестры его обожают - и вся эта шумиха с отказом от лечения всех огорчила.
  
  - Я сделаю все, что смогу. Давай начнем с того, что отправим меня туда.
  
  Бев вызвала подмогу, и появилась крошечная медсестра-филиппинка с завернутым в коричневую бумагу пакетом с надписью 'СТЕРИЛЬНО'.
  
  - Разуйтесь и встаньте вот сюда, - распорядилась медсестра, ростом с фигу, но очень деловитая.
  
  Она указала на точку у самой красной ленты, обозначающей запретную зону. Тщательно протерев руки дезинфицирующим раствором, медсестра вскрыла упаковку и натянула на руки стерильные перчатки. Изучив перчатки и убедившись в отсутствии изъянов, она извлекла из пакета сложенный скафандр и положила его за красную границу. Ей пришлось немного повозиться с ним - в сложенном состоянии скафандр напоминал большой хлопчатобумажный аккордеон - но в конце концов она отыскала отверстия для ног и предложила мне шагнуть в них. Затем медсестра осторожно взяла скафандр за края и натянула его на меня, закрепив верхнюю тесемку у меня на шее. Из-за своего крошечного роста ей пришлось для этого приподняться на цыпочки, и я чуть присел, чтобы облегчить ей задачу.
  
  - Спасибо! - хихикнула она. - А теперь перчатки - ни к чему не прикасайтесь, пока их не наденете.
  
  Медсестра работала быстро, и вскоре мои руки оказались облачены в медицинский пластик, а рот скрылся за марлевой маской. Головной убор - капюшон, скроенный из той же самой плотной хлопчатобумажной ткани, что и сам костюм, с закрепленным спереди забралом из прозрачного пластика, - был водружен мне на голову и пристегнут к костюму 'липучками'.
  
  - Ну, как вам?
  
  - Очень стильно.
  
  В костюме мне было удушливо жарко, и я понимал, что через считаные минуты, несмотря на быстрые потоки прохладного воздуха в модуле, я промокну насквозь от пота.
  
  - Это наша континентальная модель, - улыбнулась медсестра. - Теперь можете зайти внутрь. Максимум полчаса. Часы вон там. Возможно, все будут заняты и никто вам не напомнит, так что поглядывайте на них и покиньте модуль, когда время подойдет.
  
  - Понятно. - Я повернулся к Бев. - Спасибо за помощь. Есть какие-либо мысли насчет того, когда появятся его родители?
  
  - Ванджи, Своупы говорили, когда придут?
  
  Филиппинка покачала головой.
  
  - Обыкновенно они приходят сюда утром - примерно в это время. Если в ближайшее время они не появятся, тогда не знаю. Я могу оставить им записку, чтобы они с вами связались, доктор...
  
  - Делавэр. Будьте добры, передайте им, что я буду здесь завтра утром в половине девятого, а если они придут раньше, то, пожалуйста, пусть подождут.
  
  - В восемь тридцать вы должны будете их застать.
  
  - Я тебе вот что скажу, - вмешалась Бев. - У меня есть телефон того места, где они остановились, - это какой-то мотель на западной стороне. Я позвоню туда и оставлю сообщение. Если они объявятся сегодня, ты сюда вернешься?
  
  Я задумался. В повестке дня ничего неотложного.
  
  - Конечно. Позвони мне на коммутатор. Там знают, как со мной связаться.
  
  Я продиктовал телефон.
  
  - Хорошо, Алекс. А теперь тебе лучше зайти внутрь, пока ты не подхватил несколько миллионов патогенов за границей. До встречи.
  
  Закинув сумку на плечо, она направилась к двери.
  
  Я шагнул в модуль ламинарных воздушных потоков.
  
  Вуди уселся в кровати, следя за мной.
  
  - Я похож на космонавта, а?
  
  - Я вижу, кто вы такой, - серьезным тоном произнес мальчик, - хотя все выглядят по-другому.
  
  - Это хорошо. А у меня всегда были проблемы с тем, чтобы узнавать людей в этих костюмах.
  
  - Нужно просто присмотреться внимательнее.
  
  - Понятно. Спасибо за совет.
  
  Достав коробку с шашками, я развернул картонную доску на столике, узкой полосой вытянувшемся поперек койки.
  
  - Какими хочешь играть?
  
  - Не знаю.
  
  - Кажется, черные ходят первыми. Хочешь пойти первым?
  
  - Ага.
  
  В шашки Вуди играл не по годам хорошо: думал наперед, просчитывал ходы, мыслил последовательно. Сообразительный мальчуган.
  
  Пару раз я пытался втянуть его в разговор, но он не обращал на меня внимания. И дело было не в робости или невоспитанности. Просто внимание Вуди было полностью сосредоточено на доске, и он не слышал звуки моего голоса. Сделав ход, он откидывался назад на подушки с удовлетворенным выражением серьезного детского лица и произносил голосом, тихим от усталости:
  
  - Так! Ваш ход.
  
  Мы уже были на середине игры, и Вуди припирал меня к стенке, как вдруг он схватился за живот и вскрикнул от боли.
  
  Уложив его на койку, я пощупал ему лоб. Легкий жар.
  
  - Живот болит, да?
  
  Кивнув, мальчик вытер глаза тыльной стороной руки.
  
  Я нажал кнопку. За прозрачным пластиком появилась Ванджи, медсестра-филиппинка.
  
  - Боль в области живота, - сказал я. - Лихорадочное состояние.
  
  Нахмурившись, медсестра исчезла. Вернулась она, держа в руке в перчатке стакан с жидким ацетоминофеном.
  
  - Пожалуйста, поверните поднос сюда. - Она поставила лекарство на полоску нержавейки. - Теперь можете взять его и дать Вуди. Ординатор придет через час, чтобы проверить, как у него дела.
  
  Вернувшись к койке, я одной рукой приподнял мальчику голову, другой поднося ему к губам стакан.
  
  - Открой рот, Вуди. Это снимет боль.
  
  - Хорошо, доктор Делавэр.
  
  - Думаю, тебе сейчас нужно отдохнуть. Ты хорошо играл в шашки.
  
  Вуди кивнул, тряхнув кудрями.
  
  - Ничья?
  
  - Можно так сказать. Хотя в конце ты здорово меня прижал. Можно я приду снова и сыграю с тобой еще одну партию?
  
  - Ага. - Он закрыл глаза.
  
  - А теперь отдыхай.
  
  К тому времени как я вышел из модуля и снял с себя хлопчатобумажный костюм, мальчик уже спал, приоткрыв рот и нежно посасывая мягкую подушку.
  Глава 5
  
  Утром на следующий день я ехал на восток по бульвару Сансет под небом, расчерченным тонкими полосками перистых облаков, и размышлял о снах, снившихся ночью - все тех же пугающих размытых образах, которые терзали меня с тех самых пор, как я впервые начал работать в онкологической клинике. Потребовался целый год, чтобы прогнать этих демонов, однако теперь я гадал, они уходили прочь или же просто таились в моем подсознании, готовые в любой момент появиться снова.
  
  Рауль обитал в безумном мире, и я, помимо воли, посетовал на него за то, что он снова втянул меня в него.
  
  Дети не должны болеть раком.
  
  Никто не должен болеть раком.
  
  Заболевания, относящиеся к владениям членистоногого-убийцы, представляли собой высшую степень гистологического предательства: тело терзало, уродовало, насиловало, убивало себя в неистовом пиршестве коварных обезумевших клеток.
  
  Я вставил в магнитолу кассету в надежде на то, что мелодичные переливы гитары отвлекут мои мысли от пластиковых комнат, лысых детей и одного маленького мальчика с рыжими волосами и красноречивым взглядом 'почему это случилось со мной?' в глазах. Однако у меня перед глазами стояло его лицо и лица всех тех больных детей, с кем мне пришлось иметь дело, вплетающиеся в арпеджио музыки, неуловимые, настойчивые, умоляющие о спасении...
  
  Учитывая то, в каком настроении я пребывал, даже безвкусные рекламные плакаты, возвестившие о въезде в Голливуд, показались благословением.
  
  Последнюю милю бульвара я проехал в подавленном настроении и, поставив 'Севиль' на стоянке для персонала клиники, вошел в здание, опустив голову, чтобы отгородиться от любого вежливого общения.
  
  Поднявшись пешком на четвертый этаж, на котором находилось онкологическое отделение, я направился по коридору и на полдороге услышал шум ссоры. Открытая дверь в палату модулей ламинарных воздушных потоков усиливала звук.
  
  Рауль стоял спиной к модулям, вытаращив глаза и попеременно исторгая быстрые испанские ругательства и крича по-английски на группу из трех человек.
  
  Беверли Лукас прижимала к груди сумочку, словно щит, который не оставался на одном месте, поскольку стиснувшие его руки тряслись. Она смотрела куда-то вдаль поверх облаченного в белый халат плеча Мелендес-Линча, всеми силами стараясь не задохнуться от гнева и унижения.
  
  На широком лице Эллен Бекуит застыло изумленное, проникнутое ужасом выражение человека, застигнутого врасплох во время какого-то тайного запретного ритуала. Казалось, она была готова к покаянию, но не знала точно, в чем ее преступление.
  
  Третьим слушателем был высокий растрепанный мужчина с вытянутым, как у гончей, лицом и раскосыми глубоко запавшими глазами. Под небрежно наброшенным расстегнутым белым халатом виднелись линялые джинсы и дешевая рубашка, когда-то считавшаяся 'психоделической', но сейчас выглядевшая просто безвкусной. Ремень со здоровенной пряжкой в виде индейского вождя впивался в дряблый живот. Большие ступни заканчивались длинными цепкими пальцами. Я их увидел, потому что они, без носков, были засунуты в открытые шлепанцы. Бледное лицо было гладко выбрито. Тронутые сединой темно-русые волосы спадали до плеч. Ожерелье из ракушек обрамляло толстую шею, покрытую складками кожи.
  
  Мужчина стоял бесстрастно, словно в трансе, спокойно взирая на происходящее полуприкрытыми глазами.
  
  Увидев меня, Рауль прервал свою страстную речь.
  
  - Его забрали, Алекс!
  
  Он указал на пластиковую комнату, в которой я меньше двадцати четырех часов назад играл в шашки. Койка была пуста.
  
  - Прямо под носом у этих так называемых 'профессионалов'. - Рауль указал на троицу презрительным взмахом руки.
  
  - Давай поговорим где-нибудь в другом месте, - предложил я.
  
  Чернокожий подросток в соседнем модуле недоуменно таращился на нас сквозь прозрачную стенку.
  
  Рауль пропустил мои слова мимо ушей.
  
  - Они это сделали. Эти шарлатаны. Пришли под видом специалистов по радиотерапии и похитили мальчишку. Разумеется, если бы у кого-нибудь хватило ума заглянуть в медицинскую карту и узнать, назначалась ли пациенту радиотерапия, можно было бы предотвратить это... преступление!
  
  Теперь он обращался только к полной медсестре, и та была на грани слез. Высокий мужчина вышел из транса и поспешил ей на помощь:
  
  - Нельзя требовать от простой медсестры, чтобы она мыслила как полицейский. - В его речи чувствовался едва уловимый налет галльской певучести.
  
  Рауль круто развернулся к нему:
  
  - Вы! Держите при себе свои проклятые замечания! Если бы вы хоть на йоту понимали суть медицины, мы бы скорее всего не попали в эту переделку. Как полицейский! Если это означает проявлять бдительность и заботиться о безопасности пациента, то она, черт возьми, просто обязана мыслить как полицейский! Это вам не индейская резервация, Валькруа! Это болезнь, угрожающая жизни, и курс интенсивного лечения, и нужно использовать голову, дарованную нам Господом Богом, чтобы вмешиваться, делать выводы и принимать решения, ради всего святого! С изолированным модулем нельзя вести себя словно с автовокзалом, куда может прийти любой, назваться кем угодно и выкрасть пациента прямо из-под вашего ленивого, беспечного сопливого носа!
  
  В ответ второй врач с космической улыбкой отбыл обратно в бесконечно далекую галактику.
  
  Рауль сверкнул взглядом, готовый обрушиться на него с кулаками. Тощий чернокожий парень сквозь прозрачный пластик испуганно наблюдал за происходящим широко раскрытыми глазами. Мать, навещающая своего ребенка, лежащего в третьем модуле, долго смотрела, затем задернула занавеску, отгораживаясь от нас.
  
  Взяв Рауля под локоть, я вывел его в комнату медсестер. Там находилась крошечная филиппинка, заполнявшая истории болезни. Бросив на нас всего один взгляд, она схватила бумаги и выскочила из комнаты.
  
  Взяв со стола карандаш, Рауль сломал его между пальцами. Швырнув обломки на пол, он ногой отбросил их в угол.
  
  - Ублюдок! Какая наглость - спорить со мной в присутствии вспомогательного персонала! Я расторгну контракт и избавлюсь от него раз и навсегда! - Он провел ладонью по лбу, пожевал кончик усов и подергал за двойной подбородок так, что кожа порозовела. - Они его забрали. Просто взяли и забрали.
  
  - Что ты намереваешься делать по этому поводу?
  
  - Я намереваюсь разыскать этих знахарей и придушить их голыми руками...
  
  Я снял трубку.
  
  - Хочешь, я позвоню в службу безопасности?
  
  - Ха! Сборище выживших из ума алкоголиков, неспособных без посторонней помощи отыскать свои фонарики...
  
  - Что насчет полиции? Теперь это уже самое настоящее похищение.
  
  - Нет, - быстро ответил Рауль. - Полиция ни черта не сделает, и получится бесплатный цирк для газетчиков. - Найдя карточку Вуди, он полистал ее, шипя от гнева: - Радиотерапия - ну с какой стати я стал бы прописывать рентген ребенку, курс лечения которого еще не определен! Это же чушь какая-то. Никто больше не желает думать. Сплошные автоматы, все до одного!
  
  - Так что ты намереваешься делать по этому поводу? - повторил я.
  
  - Понятия не имею, черт возьми! - признался Рауль, хлопнув картой по столу.
  
  Какое-то время мы угрюмо молчали.
  
  - Они, наверное, уже на полпути к Тихуане, - наконец сказал Рауль, - спешат совершить паломничество в одну из этих проклятых клиник, где лечат лаэтрилом, - ты видел когда-нибудь эти бараки? Грязные кирпичные стены, разрисованные раками. Вот в чем они видят спасение! Глупцы!
  
  - Быть может, они никуда не уехали. Почему бы не проверить?
  
  - Как?
  
  - У Беверли есть телефон мотеля, где они остановились. Можно позвонить и узнать, выписались ли они.
  
  - Сыграть в сыщиков - да, а почему бы и нет?
  
  Зови ее.
  
  - Рауль, будь с ней повежливее.
  
  - Хорошо-хорошо.
  
  Бев о чем-то совещалась вполголоса с Валькруа и Эллен Бекуит. Я подозвал ее, и медсестра бросила на меня взгляд, который обыкновенно припасают для разносчиков чумы.
  
  Я объяснил Бев, что хочу, и та неуверенно кивнула.
  
  Пройдя в комнату медсестер, она набрала номер, старательно не глядя на Рауля. После краткого обмена фразами с дежурным администратором мотеля Бев положила трубку.
  
  - Очень необщительный тип. Сегодня он Своупов не видел, но из мотеля они не выписывались. Машина стоит на месте.
  
  - Если хочешь, - предложил я, - я отправлюсь туда и попробую переговорить с ними.
  
  Рауль сверился со своим ежедневником.
  
  - До трех часов сплошные совещания. Я всё отменю. Поехали!
  
  - Рауль, не думаю, что тебе нужно туда ездить.
  
  - Это же абсурд, Алекс! Я лечащий врач! Это медицинский вопрос...
  
  - Только номинально. Предоставь все мне.
  
  Его густые брови выгнулись, в глазах, похожих на кофейные зерна, зажглась ярость. Рауль начал было что-то говорить, но я его перебил.
  
  - Нельзя исключать вероятность того, - тихо произнес я, - что все это из-за твоего конфликта с родителями.
  
  Рауль уставился на меня, убеждаясь в том, что не ослышался. Побагровев, он сдержал свою ярость и в отчаянии всплеснул руками.
  
  - Ну как ты мог только...
  
  - Я не утверждаю, что это так. Но просто нужно учесть и такую вероятность. Нам нужно, чтобы мальчик вернулся в клинику. Давай повысим вероятность успеха, предусмотрев все возможности.
  
  Рауль был зол как черт, но я дал ему пищу для размышлений.
  
  - Чудесно. А у меня и так дел хватает. Отправляйся один.
  
  - Я хочу захватить с собой Беверли. Она лучше всех знает родителей.
  
  - Чудесно, чудесно. Забирай Беверли. Забирай кого хочешь.
  
  Поправив галстук, Рауль разгладил на халате несуществующие складки.
  
  - А теперь, друг мой, прошу меня простить, - сказал он, изо всех сил стараясь быть вежливым. - Мне нужно спешить в лабораторию.
  * * *
  
  Мотель 'Морской бриз' находился в западном Пико, в окружении дешевых многоквартирных жилых домов, пыльных витрин магазинов и гаражей, рассеченных убогой полоской бульвара там, где Лос-Анджелес признаёт свое поражение перед Санта-Моникой. Двухэтажное здание, покрытое щербатой бледно-зеленой штукатуркой, с покосившимися розовыми чугунными решетками. Тридцать с лишним номеров выходили на заасфальтированный двор и бассейн, наполовину полный зеленой от тины водой. Единственным движением была пелена клубящихся выхлопных газов, поднимавшихся над покрытым подтеками машинного масла асфальтом. Мы остановились рядом с фургоном с номерами штата Юта.
  
  - Не совсем пять звезд, - заметил я, выходя из 'Севиля'. - И далеко от клиники.
  
  Беверли нахмурилась.
  
  - Увидев адрес, я попыталась объяснить это Своупам, но переубедить отца оказалось невозможно. Он заявил, что хочет жить поближе к океану, где воздух чище. Даже пустился в пространные рассуждения о том, что вся клиника должна перебраться на берег, поскольку смог пагубно действует на больных.
  
  Дежурный администратор находился в стеклянной кабинке за покосившейся фанерной дверью. Худой иранец в очках с отсутствующим взглядом человека, регулярно курящего опиум, сидел за обшарпанным столом, листая правила дорожного движения. Один угол занимал вращающийся стеллаж с расческами и дешевыми солнцезащитными очками, в другом приютился столик, заваленный древними каталогами туристических агентств.
  
  Иранец притворился, будто не заметил нас. Я кашлянул с туберкулезным надрывом, и он медленно поднял взгляд.
  
  - Да?
  
  - В каком номере остановилось семейство Своупов?
  
  Окинув нас оценивающим взглядом, иранец решил, что нам можно доверять, и, бросив: 'В пятнадцатом', - вернулся в волшебный мир дорожных знаков.
  
  Перед пятнадцатым номером стоял запыленный коричневый 'Шевроле'-универсал. Если не считать свитера на переднем сиденье и пустой картонной коробки в багажном отделении, машина была пустая.
  
  - Это их машина, - сказала Беверли. - Они постоянно в нарушение правил оставляли ее прямо перед входом клиники. Один раз охранник прилепил на лобовое стекло предупреждение, так Эмма выбежала, истошно вопя, что у нее больной ребенок, и он тотчас же его сорвал.
  
  Я постучал в дверь. Никто не ответил. Постучал сильнее. Ответа по-прежнему не было. В номере имелось одно грязное окно, однако заглянуть внутрь не давали плотные занавески. Я постучал еще раз, и, убедившись в том, что тишина внутри ничем не нарушается, мы вернулись в вестибюль.
  
  - Прошу прощения, - сказал я, - вы не знаете, Своупы у себя?
  
  Летаргическое покачивание головой.
  
  - У вас есть коммутатор? - спросила Беверли.
  
  Оторвавшись от справочника, иранец заморгал.
  
  - Кто вы такие? Что вам нужно? - По-английски он говорил с сильным акцентом, вел он себя крайне неприветливо.
  
  - Мы из Западной педиатрической клиники. Там лечился ребенок Своупов. Нам очень нужно поговорить с ними.
  
  - Я ничего не знаю. - Взгляд иранца снова вернулся к дорожным знакам.
  
  - У вас есть коммутатор? - повторила Бев.
  
  Едва заметный кивок.
  
  - В таком случае, будьте добры, позвоните в номер.
  
  Театрально вздохнув, иранец медленно встал и вышел в дверь в противоположном конце. Минуту спустя он появился опять.
  
  - Там никого.
  
  - Но их машина здесь.
  
  - Послушайте, леди, машины я не знаю. Вам нужен номер - хорошо. Нет - оставьте меня в покое.
  
  - Бев, звони в полицию, - сказал я.
  
  Казалось, иранец успел принять дозу амфетамина, потому что его лицо внезапно оживилось и он принялся яростно размахивать руками:
  
  - Зачем полиция? Что я вам сделал?
  
  - Все в порядке, - заверил его я. - Просто нам нужно поговорить со Своупами.
  
  Иранец вскинул руки.
  
  - Они уходили гулять - я их видел. Уходили туда. - Он указал на восток.
  
  - Маловероятно. С ними больной ребенок. - Я повернулся к Бев. - Я видел телефон на заправке на перекрестке. Звони в полицию и сообщи о подозрительном исчезновении.
  
  Она направилась к двери.
  
  Вскочив из-за стола, иранец поспешил к нам.
  
  - Что вы хотите? Зачем делать мне плохо?
  
  - Послушай, - сказал я, - мне нет никакого дела до того, какие мерзкие игры ведутся в других номерах. Нам нужно поговорить с семьей из пятнадцатого.
  
  Он достал из кармана связку ключей.
  
  - Идем, я вам показываю, их там нет. Тогда вы оставляете меня в покое, хорошо?
  
  - Договорились.
  
  Шелестя мешковатыми штанами, иранец направился через площадку, позвякивая ключами и бормоча себе под нос.
  
  Быстрое движение запястьем - и замок открылся. Дверь застонала, открываясь. Мы шагнули внутрь. Дежурный администратор побледнел, Беверли прошептала: 'О, господи...', - а я постарался унять нарастающее предчувствие беды.
  
  В маленькой темной комнате царил разгром.
  
  Скудные пожитки семейства Своупов были извлечены из трех картонных коробок, которые теперь валялись на одной из двуспальных кроватей смятые. Одежда и личные вещи были разбросаны по всей комнате: лосьон, шампунь и жидкость для снятия лака протекли из разбитых флаконов на протертый ковер вязкими подтеками. Женское нижнее белье безжизненно висело на дешевом торшере. Книги в бумажных переплетах и газеты, разорванные в мелкие клочья, валялись по всему полу словно конфетти. Повсюду были вскрытые банки и пакеты с едой, вывалившееся из них содержимое застыло маленькими кучками. В комнате стоял затхлый запах гнили.
  
  Клочок ковра у кровати был свободен от мусора, однако назвать его чистым было нельзя. На нем расплывалось темно-бурое амебоподобное пятно с полфута в поперечнике.
  
  - О нет! - выдохнула Беверли.
  
  Она покачнулась, теряя равновесие, и мне пришлось ее подхватить.
  
  Достаточно проработать в больнице совсем недолго, чтобы знать вид спекшейся крови.
  
  Лицо иранца стало восково-бледным. Челюсти беззвучно шевелились.
  
  - Пошли. - Взяв за костлявые плечи, я вывел его на улицу. - Теперь точно нужно звонить в полицию.
  * * *
  
  Хорошо иметь знакомого в правоохранительных органах. Особенно когда этот знакомый твой лучший друг и не станет тебя подозревать, если ты заявишь о преступлении. Решив не связываться с '911', я позвонил прямо Майло в управление. Он находился на совещании, но я проявил настойчивость, и его вызвали к телефону.
  
  - Детектив Стёрджис.
  
  - Майло, это Алекс.
  
  - Привет, дружище. Ты вытащил меня с замечательной лекции. Судя по всему, западная сторона в последнее время превратилась в фабрику по производству 'ангельской пыли'[17] - для лабораторий снимают роскошные особняки, перед которыми стоят 'Мерседесы'. Зачем мне нужно все это знать, выходит за рамки моего понимания, но попробуй объяснить это начальству. Ладно, что там у тебя?
  
  Я рассказал вкратце, и голос Майло сразу же стал деловитым.
  
  - Хорошо. Оставайся там. Пусть никто ничего не трогает. Я звоню кому следует. Народу приедет много, так что пусть твоя девушка не пугается. Я посылаю совещание к черту и выезжаю немедленно, но, возможно, меня опередят, поэтому если кто-то начнет напирать на тебя слишком сильно, назови мою фамилию, и от тебя отстанут.
  
  Положив трубку, я вернулся к Беверли. У нее был опустошенный, потерянный взгляд путника, застрявшего без денег в незнакомом месте. Обняв за плечо, я усадил ее рядом с дежурным администратором, который теперь бормотал что-то себе под нос на фарси, несомненно, вспоминая добрые старые дни при аятолле Хомейни.
  
  В конторе имелась кофеварка, и я приготовил три чашки. Иранец взял свою с признательностью, подержал ее в обеих руках и шумно выпил залпом. Беверли поставила свою на стол, а я в ожидании не спеша потягивал кофе.
  
  Через пять минут появились первые мигалки.
  Глава 6
  
  Оба полицейских в форме оказались мускулистыми гигантами: один белый и светловолосый, другой черный как уголь, негативное отображение своего напарника. Быстро опросив нас с Беверли, они занялись вплотную администратором-иранцем. Интуитивно он им сразу же не понравился, и они показали это так, как это обыкновенно делает полиция Лос-Анджелеса - обращаясь с ним подчеркнуто вежливо.
  
  Вопросы по большей части крутились вокруг того, когда иранец видел Своупов в последний раз, какие машины приезжали и отъезжали, как вела себя семья, кто к ним приходил. Если верить иранцу, мотель представлял собой оазис спокойствия, а сам он никогда не видел и не слышал ничего плохого.
  
  Патрульные оцепили территорию вокруг пятнадцатого номера. Вид их машины на стоянке взъерошил кое-кому перышки - я обратил внимание, как в нескольких номерах чуть отодвигались занавески на окнах. Полицейские также это заметили и пошутили насчет того, что нужно вызывать полицию нравов.
  
  На стоянку вкатились еще две белые с черным машины, остановившиеся как бог на душу положит. Из них вышли еще четыре человека в форме, присоединившиеся к первым двум, чтобы вместе курить и о чем-то совещаться. Следом подъехал микроавтобус с экспертами-криминалистами и бронзовый 'Матадор' без специальных знаков.
  
  Мужчине, вышедшему из 'Матадора', было за тридцать; крупный, крепкого телосложения, нескладный, неуклюжий. Его широкое лицо, на удивление лишенное морщин, было осквернено обилием угрей. Густые брови скрывали усталые глаза поразительного ярко-зеленого цвета. Черные волосы, коротко подстриженные по бокам и сзади, сверху поднимались пышной копной, бросая вызов всем известным стилям. Длинная челка падала на лоб непокорно. Неухоженные бакенбарды поднимались до мягких мочек ушей, а одежда состояла из помятого клетчатого хлопчатобумажного пиджака спортивного покроя с чрезмерным обилием бирюзы, темно-синей рубашки, серо-голубого галстука в полоску и светлых панталон, гармошкой накрывающих замшевые туфли.
  
  - Похоже, это легавый, - заметила Беверли.
  
  - Это Майло.
  
  - Ах да, твой друг, - смутилась она.
  
  - Все в порядке, вот такой он есть.
  
  Переговорив с патрульными, Майло достал записную книжку и карандаш, перешагнул через ленту, натянутую перед дверью пятнадцатого номера, и зашел внутрь. Побыв там какое-то время, он вышел, делая заметки.
  
  Затем он направился к конторе дежурного администратора. Поднявшись на ноги, я встретил его у входа.
  
  - Привет, Алекс. - Его здоровенная мягкая лапища стиснула мою руку. - Там полный бардак. Пока не знаю, как все это назвать.
  
  Увидев Беверли, Майло подошел к ней и представился.
  
  - Будете и дальше водиться с этим типом, - он указал на меня, - непременно вляпаетесь в какие-нибудь неприятности.
  
  - Уже вижу.
  
  - Вы никуда не торопитесь? - спросил Майло.
  
  - В клинику я не вернусь, - сказала Бев. - Но в половине четвертого у меня бег.
  
  - Бег? В том смысле, что сердечно-сосудистые упражнения? Точно, я попробовал, но у меня заболело в груди, а перед глазами заплясали образы смерти.
  
  Беверли смущенно улыбнулась, не зная, как к нему относиться. Майло замечательный человек во многих отношениях - нужно только избавиться от первоначального предвзятого мнения.
  
  - Не беспокойтесь, вы освободитесь гораздо раньше. Просто хотел узнать, подождете ли вы, пока я побеседую с мистером... - он сверился с записной книжкой, - Фахирзаде. Много времени это не займет.
  
  - Все в порядке.
  
  Майло вывел администратора на улицу и направился вместе с ним к пятнадцатому номеру. Мы с Беверли остались сидеть молча.
  
  - Это ужасно, - наконец сказала она. - Эта комната. Кровь.
  
  Усевшись прямо, она свела колени вместе.
  
  - С Вуди все будет хорошо, - не слишком убедительно возразил я.
  
  - Надеюсь, Алекс. Очень надеюсь.
  
  Вернулись Майло с иранцем; тот, даже не взглянув на нас, прошел в контору и скрылся в дальнем помещении.
  
  - Крайне ненаблюдательный тип, - сказал Майло. - Но, как мне кажется, он тут ни при чем. Похоже, мотель принадлежит его брату. Сам он по ночам изучает методы администрирования, а днем, вместо того чтобы спать, работает здесь. - Он повернулся к Беверли. - Что вы можете рассказать об этих Своупах?
  
  Та повторила ему то же самое, что я уже слышал в отделении модулей ламинарных потоков.
  
  - Любопытно, - задумчиво промолвил Майло, грызя кончик карандаша. - Значит, это может быть все что угодно. Родители спешно увезли ребенка из города, что, возможно, вовсе не является преступлением, если только клиника не захочет поднимать шум. Вот только если бы действительно все было так, они бы не оставили машину у мотеля. Гипотеза 'Б': работу выполнил последователь религиозного культа, с согласия родителей, что также не является преступлением. Или без согласия, что уже будет добрым старым похищением.
  
  - Что насчет крови? - спросил я.
  
  - Да, кровь. Эксперты говорят, первая группа, резус положительный. Это вам что-нибудь дает?
  
  - Кажется, я видела в истории болезни, - сказала Беверли, - что у Вуди и обоих его родителей первая группа. Насчет резуса не уверена.
  
  - В любом случае это мало что дает. К тому же крови не так уж и много - было бы значительно больше, если бы кого-нибудь застрелили или пырнули ножом...
  
  Увидев выражение лица Беверли, Майло осекся.
  
  - Майло, - сказал я, - у мальчишки рак. Он не смертельно болен - по крайней мере не был по состоянию на вчерашний день. Однако в его случае заболевание непредсказуемое. Оно может распространиться и затронуть крупный кровеносный сосуд, или же перейти в лейкемию. И в первом, и во втором случае возможно внезапное кровотечение.
  
  - Господи... - пробормотал верзила-следователь. - Бедный мальчик!
  
  - Неужели вы ничего не можете сделать? - спросила Беверли.
  
  - Мы сделаем все возможное, чтобы разыскать Своупов, однако, скажу честно, это будет непросто. К настоящему времени они уже могут быть где угодно.
  
  - Но вы разошлете на них ориентировки, да? - настаивала она.
  
  - Этим уже занимаются. Как только Алекс позвонил мне, я связался с полицией Ла-Висты - на самом деле это театр одного актера в лице шерифа по фамилии Хоутен. Сам он еще не видел Своупов, но обещал присматривать. Также он хорошо описал внешне всю семью, и я выложил описание в ориентировку. Предупреждены дорожная полиция, а также управления полиции Лос-Анджелеса, Сан-Диего и всех сколько-нибудь крупных городов между ними. Но у нас нет марки машины, которую нужно искать, нет номерных знаков. Вы ничего не можете предложить в дополнение к сказанному?
  
  Эта искренняя просьба поделиться свежими идеями, начисто лишенная сарказма, застала Беверли врасплох.
  
  - Я... нет, - призналась она. - Мне ничего в голову не приходит. Я просто надеюсь, что вы его найдете.
  
  - Я тоже на это надеюсь - я могу называть вас просто Беверли?
  
  - О, конечно.
  
  - У меня нет никаких блестящих идей на этот счет, Беверли, но я обещаю хорошенько подумать. Ну а если вам что-нибудь придет в голову, свяжитесь со мной. - Майло протянул свою визитную карточку. - Все что угодно, хорошо? А теперь я попрошу кого-нибудь из своих людей подбросить вас домой.
  
  - Алекс мог бы...
  
  Майло сверкнул широкой улыбкой:
  
  - Мне нужно обстоятельно поговорить с Алексом, так что я попрошу кого-нибудь отвезти вас домой.
  
  Подойдя к шестерым полицейским, он выбрал из них самого привлекательного, подтянутого красавца шести футов роста с волнистыми черными волосами и сверкающими зубами, и подвел его к нам.
  
  - Мисс Лукас, это полицейский Фьерро.
  
  - Куда вас, мэм? - спросил тот, прикладывая руку к фуражке.
  
  Беверли назвала адрес в Уэствуде, и полицейский повел ее к патрульной машине.
  
  Когда она уже собиралась садиться в машину, Майло, порывшись в нагрудном кармане, окликнул:
  
  - Эй, Брайан, подожди!
  
  Фьерро остановился, и Майло поспешил к машине. Я последовал за ним.
  
  - Беверли, вам это что-нибудь говорит? - спросил Майло, протягивая ей спичечный коробок.
  
  Она его осмотрела.
  
  - Курьерская служба 'Адам и Ева'? Да. Кто-то из медсестер говорил, что Нона Своуп устроилась в службу доставки. Помню, это показалось мне странным - зачем ей устраиваться на работу, если они в городе лишь временно? - Беверли присмотрелась к коробку внимательнее. - Что это такое, служба девушек по вызову, да?
  
  - Вроде того.
  
  - Я знала, что с этой Ноной нужно держать ухо востро, - сердито произнесла Беверли, возвращая коробок. - Это все?
  
  - Угу.
  
  - В таком случае я бы хотела вернуться домой.
  
  Майло подал знак, Фьерро сел за руль и завел двигатель.
  
  - Настороженная дамочка, - заметил Майло.
  
  - Прежде она была милым, очаровательным созданием, - сказал я. - Работа в онкологической клинике меняет людей до неузнаваемости.
  
  Майло нахмурился.
  
  - В номере полный разгром, - сказал я. - Выглядит очень плохо, да?
  
  - Хочешь услышать мои рассуждения? И да, и нет. Там прошелся человек, который был в ярости. Но что, если это был кто-либо из родителей, взбешенный болезнью ребенка, испуганный, сбитый с толку, забравший мальчика из клиники? Ты работал с теми, кто находился в подобной ситуации. Никогда не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь вот так психанул?
  
  Я отмотал назад несколько лет.
  
  - Гнев есть всегда, - сказал я. - По большей части его стараются выговорить словами. Но иногда он выливается в нечто физическое. У меня на глазах один отец здорово врезал ординатору. А угроз с лихвой. Один тип, потерявший ногу во время несчастного случая на охоте за три недели до того, как у его дочери обнаружили злокачественную опухоль в почках, на следующий день после ее смерти заявился в клинику с парой пистолетов. Обычно взрываются те, кто всё отрицал и сдерживался.
  
  Что полностью соответствовало описанию Гарланда Своупа, данному Беверли. О чем я и сказал Майло.
  
  - Возможно, так оно и произошло, - задумчиво произнес тот.
  
  - Но ты так не думаешь.
  
  Пожатие массивными плечами:
  
  - В настоящий момент я ничего не думаю. Потому что этот город сумасшедший, дружище. С каждым годом убийств все больше, и людей отправляют на тот свет по самым нелепым причинам. На прошлой неделе какой-то старый хрыч вонзил кухонный нож в грудь соседу, поскольку был уверен, что тот губит его томатные кусты смертоносными лучами, выпущенными из пупка. Душевнобольные придурки заходят в дешевые забегаловки и косят подростков, едящих гамбургеры, во имя всего святого! Когда я только начинал работать в убойном отделе, все казалось относительно логичным, даже простым, если честно. Наш улов давали любовь и ревность, деньги, кровная вражда - основные человеческие пороки. Но только не сейчас, compadre[18]. В швейцарском сыре слишком много дырок? Нужно замочить официанта. Сплошной дурдом!
  
  - И это похоже на дело рук сумасшедшего?
  
  - Черт возьми, Алекс, как знать? Мы имеем дело не с точной наукой. Скорее всего выяснится, что это что-нибудь из того, о чем я уже говорил. Один из родителей - вероятно, отец, - хорошенько взглянул на дерьмовые карты, которые ему сдали, и перевернул номер вверх дном. Машину они оставили тут, так что, наверное, она здесь временно.
  
  С другой стороны, я не могу гарантировать, что они не оказались не в том месте не в то время, не столкнулись с каким-нибудь психопатом, который принял их за вампиров с Плутона, пришедших забрать у него печень.
  
  Зажав спичечный коробок большим и указательным пальцами, Майло помахал им, словно крошечным флажком.
  
  - В настоящий момент, - продолжал он, - у нас есть только вот это. Не моя епархия, но я наведаюсь туда и разузнаю, что к чему.
  
  - Спасибо, Майло. Правда об этом деле заставит многих успокоиться. Хочешь, я составлю тебе компанию?
  
  - А почему бы и нет? Я с тобой уже давно не виделся. Если разлука с очаровательной мисс Кастаньей не превратила тебя в несносного пессимиста, возможно, твое общество даже окажется приятным.
  Глава 7
  
  Номер телефона на спичечном коробке был, но адрес отсутствовал, поэтому Майло позвонил в полицию нравов и выяснил его вместе с кое-какой информацией о курьерской службе 'Адам и Ева'.
  
  - Эта контора им известна, - сказал он, сворачивая на Пико и направляясь на восток. - Владелица - некая красотка по имени Джен Рэмбо, занимается понемногу всем, чем попало. Папочка - криминальный авторитет в Сан-Франциско. А Малышка Джен - его гордость и радость.
  
  - Что это, ширма для девочек по вызову?
  
  - Для этого, а также для других дел. В полиции нравов считают, что время от времени курьеры переправляют наркоту, но это лишь побочный приработок - когда нужно сделать кому-нибудь любезность. Есть и вполне законная ерунда - корпоративные вечеринки, вроде дня рождения босса, и тут появляется сочная красотка, раздевается и начинает его обхаживать со всех сторон. По большей части это секс на продажу, в том или ином виде.
  
  - Что проливает новый свет на Нону Своуп, - заметил я.
  
  - Возможно. Ты говорил, она привлекательная?
  
  - Сногсшибательная, Майло. Необычайно.
  
  - То есть она знает, чем ее наградил Создатель, и решает получить с этого какую-либо прибыль, - возможно, это имеет какое-то отношение к делу, но, черт возьми, если хорошенько разобраться, этот город был основан на покупке и продаже человеческих тел, правильно? Девчонка из провинциального городка попадает в сверкающий мегаполис, и у нее голова идет кругом. Такое случается сплошь и рядом.
  
  - Пожалуй, это самый избитый твой монолог, какой я только слышал.
  
  Расхохотавшись, Майло хлопнул ладонью по приборной панели, затем поймал себя на том, что щурится на солнце, и надел зеркальные очки.
  
  - Отлично, настала пора поиграть в легавого. Что скажешь?
  
  - Очень устрашающе.
  * * *
  
  Контора Джен Рэмбо находилась на десятом этаже небоскреба телесного цвета, стоящего на бульваре Уилшир к западу от Баррингтона. В справочнике в фойе значилось около сотни различных предприятий, названия которых по большей части ровным счетом ничего не говорили о роде их деятельности: свободно использовались такие слова, как 'фирма', 'система', 'связь' и 'сеть'. Добрая треть их заканчивалась напоминанием о том, что эти предприятия обладают 'ограниченной ответственностью'. Джен Рэмбо переплюнула всех, окрестив свою торговлю человеческой плотью АО 'Современные сети связи'. А уж если само по себе название и не убеждало кого-то в том, что все это очень респектабельный бизнес, дело завершали бронзовые буквы на тиковой двери и логотип с изображением молнии.
  
  Дверь была заперта, однако Майло заколотил по ней с такой силой, что затряслись стены, и она открылась. Высунувший голову высокий ладно скроенный уроженец Ямайки лет тридцати с небольшим начал было говорить что-то враждебное, но Майло ткнул ему в лицо цвета красного дерева свой значок, и тот прикусил язык.
  
  - Привет, - ухмыльнулся Майло.
  
  - Чем могу вам помочь, офицер? - спросил чернокожий, в знак вызова отчетливо произнося каждый слог.
  
  - Во-первых, ты можешь нас впустить.
  
  Не дожидаясь сотрудничества, Майло навалился на дверь. Застигнутый врасплох, ямаец отступил назад, и мы вошли внутрь.
  
  Прихожая была совсем крошечная, размером со шкаф, но посетители в 'Современные сети связи', судя по всему, приходили не часто. Стены были цвета слоновой кости, а вся обстановка состояла из хромового с винилом письменного стола, на котором стояли электрическая пишущая машинка и телефон, и крохотного табурета за ним.
  
  Стену позади стола украшал плакат, изображающий парочку серферов на Калифорнийском пляже, стоящих в костюмах Адама и Евы. Подпись под ними гласила: 'Отправьте это особенное послание своему особенному человеку'. Ева засунула язык Адаму в ухо, и хотя у того на лице было выражение тупой скуки, фиговый листок заметно топорщился.
  
  Слева от стола была закрытая дверь. Уроженец Ямайки встал перед ней, скрестив руки на груди и расставив ноги, угрюмый часовой.
  
  - Мы хотим поговорить с Джен Рэмбо.
  
  - Ордер у вас есть?
  
  - Господи, - с отвращением пробормотал Майло, - в этом гребаном городе каждый мнит себя в кино. 'Ордер у вас есть?' - с издевкой повторил он. - Как актер третьего плана прямо. А теперь постучи в дверь и скажи ей, что мы здесь.
  
  Ямаец не шелохнулся.
  
  - Ордера нет - вы не войдете.
  
  - Ишь ты, какой он самоуверенный! - присвистнул Майло.
  
  Сунув руки в карманы, он ссутулился и шагнул вперед так, что его нос оказался в каком-то миллиметре от 'эскимосского поцелуя'[19] с ямайцем.
  
  - Грубить незачем, - сказал Майло. - Я знаю, что мисс Рэмбо очень занятая леди, и чистая, будто свежевыпавший снег. В противном случае мы пожаловали бы сюда, чтобы устроить обыск. И вот тогда нам потребовался бы ордер. Мы же хотим просто поговорить с ней. Поскольку ты, похоже, еще не настолько продвинут в юридической грамоте, чтобы понимать разницу, позволь просветить тебя, что никакой ордер не требуется, если один человек просто хочет поговорить с другим.
  
  Ямаец раздул ноздри.
  
  - Итак, - продолжал Майло, - выбор за тобой: ты можешь поспособствовать этому разговору, а можешь и дальше чинить препятствия отправлению правосудия, и в этом случае я нанесу тебе серьезные телесные травмы, не говоря про значительную боль, и арестую за нападение на сотрудника полиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Надевая на тебя наручники, я затяну их так туго, чтобы вызвать гангрену, после чего позабочусь о том, чтобы тебя обыскал садист, а затем прослежу, чтобы тебя бросили в камеру предварительного заключения к полудюжине членов Арийского братства.
  
  Ямаец задумался. Он отступил было от Майло, но тот шагнул следом за ним, дыша ему в лицо.
  
  - Я посмотрю, свободна ли мисс Рэмбо, - пробормотал ямаец и, приоткрыв дверь, просунулся внутрь.
  
  Он тотчас же появился снова, с горящими от бессилия глазами, и дернул головой, указывая на раскрытую дверь.
  
  Мы прошли следом за ним в пустую приемную. Задержавшись перед двустворчатой дверью, ямаец набрал комбинацию на кодовом замке. Послышалось тихое жужжание, и он открыл одну створку.
  
  В кабинете размером с танцевальный зал за металлическим столом с мраморной крышкой сидела темноволосая женщина. Пол был покрыт упругим ковролином цвета сырого цемента. За спиной окно во всю стену, забранное дымчатым стеклом, предлагало расплывчатый вид гор Санта-Моника и долины перед ними. Одна сторона кабинета была отдана фантазиям какого-то декоратора из Западного Голливуда - беспощадные современные кресла, обтянутые розово-лиловой кожей, кофейный столик с плексигласовой столешницей, такой острой, что ею можно было резать хлеб, сервант в стиле ар-деко[20] из красного дерева и шагрени, похожий на тот, который я недавно видел в каталоге аукциона 'Сотбис': тот ушел за цену, превышавшую то, что Майло приносит домой за целый год. Напротив этого пестрого сборища находилась деловая зона: стол для совещаний из красного дерева, черные стеллажи, два компьютера и угол, заполненный фотографическим оборудованием.
  
  Встав спиной к двери, ямаец снова принял позу часового. Он усиленно постарался натянуть на лицо воинственное выражение, однако сквозь сумеречную поверхность кожи просвечивала прихлынувшая кровь.
  
  - Ты можешь идти, Леон, - сказала женщина. Голос у нее был веселый.
  
  Ямаец колебался. Выражение лица женщины стало жестче, и он поспешно вышел.
  
  Оставаясь за столом, женщина не предложила нам сесть. Тем не менее Майло сел, вытянул свои длинные ноги и зевнул. Я сел рядом с ним.
  
  - Леон сказал, что вы вели себя очень грубо, - сказала женщина.
  
  Ей было около сорока, коренастая, с маленькими мутными глазками и короткими пухлыми руками, барабанящими по мрамору. Волосы подстрижены коротко и просто. На ней был сшитый на заказ черный деловой костюм. Гофрированный лиф белой крепдешиновой блузки казался совсем не к месту.
  
  - Вот как, - сказал Майло. - Честное слово, мисс Рэмбо, прошу прощения. Надеюсь, мы не оскорбили его чувства.
  
  Женщина рассмеялась аденоидным рычанием:
  
  - Леон у нас примадонна. Я держу его в качестве декорации.
  
  Достав длинную тонкую черную сигарету, она закурила и, выпустив облачко дыма, проследила, как оно поднялось к потолку. Когда облачко полностью рассеялось, она заговорила:
  
  - Ответы на первые ваши три вопроса следующие: во-первых, это курьеры, а не проститутки. Во-вторых, то, чем они занимаются в свободное время, это их личное дело. В-третьих, да, он мой отец, и мы где-то раз в месяц разговариваем по телефону.
  
  - Я не из полиции нравов, - сказал Майло, - и мне глубоко наплевать на то, если ваши курьерши в конечном счете трахаются с сексуально озабоченными стариками, нюхающими кокаин и постоянно теребящими свои яйца.
  
  - Какая великодушная терпимость с вашей стороны, - холодно произнесла женщина.
  
  - Я этим славлюсь. Живи сам и дай жить другим.
  
  - В таком случае что вам нужно?
  
  Он протянул свою визитную карточку.
  
  - Убойный отдел? - Ее брови слегка взметнулись вверх, однако в целом лицо осталось бесстрастным. - И кого пристукнули?
  
  - Возможно, никого, возможно, сразу нескольких человек. Пока что это подозрительное исчезновение. Семья, живущая на юге, у самой границы. Дочь работала на вас. Нона Своуп.
  
  Женщина сделала глубокую затяжку, и кончик сигареты стал ярко-красным.
  
  - А, Нона. Рыжая красавица. Она подозреваемая или жертва?
  
  - Расскажите, что вам о ней известно, - сказал Майло, доставая записную книжку.
  
  Достав из ящика стола ключ, женщина встала, разгладила юбку и подошла к шкафам. Она оказалась на удивление невысокой - пять футов и один-два дюйма.
  
  - Наверное, мне следовало сыграть круто, правильно? - Вставив ключ в замок, она повернула его. Выдвинулся ящик. - Отказаться выдать вам информацию, завизжать, что мне нужен адвокат.
  
  - Этот сценарий оставьте Леону.
  
  Эта фраза ее развеселила.
  
  - Леон - верный сторожевой пес. Нет, - сказала она, доставая папку. - Мне нет никакого дела до того, что вы будете читать про Нону. Мне нечего скрывать. Она для меня ничто.
  
  Вернувшись за стол, женщина протянула папку Майло. Тот ее раскрыл, и я заглянул ему через плечо. Первой страницей была анкета о приеме на работу, заполненная спотыкающимся почерком.
  
  Полное имя девушки было Аннона Блоссом Своуп. Она указала дату рождения, по которой следовало, что ей только-только исполнилось двадцать лет, и физические данные, соответствующие моим воспоминаниям о ней. В качестве места жительства она назвала адрес на бульваре Сансет - по этому адресу находилась Западная педиатрическая клиника, - не сопроводив его номером телефона.
  
  Глянцевые фотографии восемь на десять дюймов были сделаны в кабинете - я узнал кожаную мебель - и представляли Нону в разнообразных позах, исключительно сексуальных. Черно-белые снимки не могли воздать ей должное, поскольку не передавали ее неповторимую окраску. Тем не менее Нона обладала тем, что профессионалы называют 'породой', и по фотографиям это чувствовалось.
  
  Мы с Майло перебрали снимки: Нона в крохотном бикини, не скрывающем промежность, в бразильском стиле; Нона без лифчика в прозрачной майке и джинсах, сквозь тонкую ткань проступают соски; Нона-кошка в кружевной комбинации с завораживающим взглядом черных глаз.
  
  Майло тихо присвистнул. Я ощутил, как у меня что-то непроизвольно шевельнулось ниже пояса.
  
  - Хороша девчонка, а? - спросила Джен Рэмбо. - Через эти двери проходит много плоти, джентльмены. Нона выделялась из остальных. Я повадилась называть ее Маргариткой, потому что в ней было что-то наивное. Скудный жизненный опыт. Несмотря на это маленькая девочка знала, что к чему, вы меня понимаете?
  
  - Когда были сделаны эти снимки? - спросил Майло.
  
  - В первый же день, когда Нона сюда пришла, то есть неделю назад. Бросив на нее всего один взгляд, я сразу же позвала фотографа. Мы ее отсняли и в тот же день напечатали снимки. Увидев в ней хорошее вложение капитала, я отправила ее в курьерскую службу.
  
  - Заниматься чем конкретно? - уточнил Майло.
  
  - Конкретно - быть курьером. У нас есть несколько основных сюжетов - врач и медсестра, профессор и студентка, Адам и Ева, повелитель и рабыня или наоборот. Старые как мир клише, но средний американский мужчина не может вырваться за рамки клише, даже когда приходит пора буйных фантазий. Клиент выбирает сюжет, мы отправляем нашу парочку, и они доставляют все в виде сообщения - понимаете, что-нибудь вроде 'С днем рождения, Джо Смит, это подарок от ребят, с которыми вы по вторникам вечером играете в покер', и представление начинается. Все строго по закону - веселые шутки, но ничего такого, что нарушает уголовный кодекс.
  
  - И во что это обходится ребятам, с которыми именинник играет в покер?
  
  - Две сотни. Шестьдесят получают курьеры, поровну. Плюс чаевые.
  
  Я быстро произвел в уме нехитрые арифметические подсчеты. Работая неполный день, Нона запросто могла зарабатывать сто долларов, а то и больше. Большие деньги для девушки из провинции, едва достигшей совершеннолетия.
  
  - А что, если клиент готов заплатить больше, чтобы больше увидеть? - спросил я.
  
  Джен Рэмбо пристально посмотрела на меня:
  
  - А я уже гадала, не лишились ли вы дара речи. Как я уже говорила, в свое личное время курьеры вольны заниматься тем, чем пожелают. Как только представление заканчивается, они свободны. Вам нравится джаз?
  
  - Хороший джаз, - уточнил я.
  
  - И мне тоже. Майлз Дэвис, Джон Колтрейн, Чарли Паркер. Знаете, что делает всех их великими? Они умеют импровизировать. И уж не мне отбивать у своих ребят желание импровизации.
  
  Вытряхнув из пачки новую сигарету, она прикурила от той, которая дымилась у нее во рту.
  
  - Это все, чем занималась Нона, так? - спросил Майло. - Участвовала в представлениях.
  
  - Она могла пойти дальше - у меня были большие планы относительно нее. Кино, глянцевые журналы. - Мясистое лицо скривилось в улыбке. - И Нона была послушной - раздевалась не моргнув глазом. Похоже, в глуши они вырастают дикими. - Джен Рэмбо покатала сигарету короткими толстыми пальцами. - Да, у меня были большие планы, но Нона смылась. Отработала неделю и... - Она щелкнула пальцами. - Пшик!
  
  - Она не намекнула, куда отправилась?
  
  - Ни словом. А я не спрашивала. Это не приемная семья. Это бизнес. Я не строю из себя мамашу и не стремлюсь к тому, чтобы ко мне так относились. Плоть приходит и уходит - в нашем городе полно идеальных тел, полагающих, что их задница сделает их богатыми. Одни учатся быстрее других. Большой объем, большая текучка. И все же, - призналась она, - в этой рыжей было что-то.
  
  - Больше о ней никто ничего не знает?
  
  - Мне в голову ничего не приходит. Нона особо не рассказывала о себе.
  
  - А что насчет парней, с которыми она работала?
  
  - С парнем. С одним. Она проработала у меня всего одну неделю. Имени его я так навскидку не вспомню, и у меня нет желания рыться в архивах. Ребята, вам и так задарма достался большой кусок. - Она указала на папку. - Можете оставить это себе, договорились?
  
  - Напрягите свою память, - настаивал Майло. - Это же не так сложно - сколько у вас на конюшне жеребцов?
  
  - Вы удивитесь, - сказала Джен Рэмбо, поглаживая мраморную столешницу. - Встреча закончена.
  
  - Послушайте, - не сдавался Майло, - вы оказали минимальное содействие, и это еще не делает вас добропорядочной гражданкой. На улице жарко, а у вас здесь замечательный кондиционер, отсюда открывается фантастический вид. Зачем потеть в участке, дожидаясь неизвестно сколько своего адвоката? - Он развел руками и по-мальчишески улыбнулся. - Не желаете попробовать еще раз?
  
  Мутные глаза прищурились, лицо стало неприятным, свиноподобным. Джен Рэмбо нажала кнопку, и тотчас же появился Леон.
  
  - С кем в паре работала та рыжая, Своуп?
  
  - С Дугом, - без колебаний ответил тот.
  
  - Фамилия! - отрезала она.
  
  - Кармайкл. Дуглас Кармайкл.
  
  Повернувшись к нам:
  
  - Довольны?
  
  - Досье. - Майло протянул руку.
  
  - Найди, - приказала она, и ямаец достал из шкафа папку. - Пусть они взглянут.
  
  Майло забрал у ямайца папку, и мы направились к двери.
  
  - Эй, подождите! - хрипло окликнула нас Джен Рэмбо. - Он активно работает! Вы не можете забрать его досье!
  
  - Я сниму ксерокопию и вышлю вам оригинал по почте.
  
  Она начала было возражать, но осеклась на полуслове. Когда мы уходили, я слышал, как она орет на Леона.
  Глава 8
  
  Если верить досье, Дуглас Кармайкл проживал в богатой части Венеции[21], рядом с причалом. Майло попросил меня позвонить ему домой из телефона-автомата, пока сам справлялся по рации, есть ли что-нибудь новое о Своупах.
  
  В квартире Кармайкла ответил автоответчик. На заднем плане играла классическая гитара, а сочный баритон произнес: 'Привет, это Дуг', - после чего постарался убедить меня в том, что мое сообщение крайне важно для его эмоционального благополучия. Дождавшись сигнала, я сказал, что крайне важно позвонить детективу Стёрджису в управление полиции Западного Лос-Анджелеса, и продиктовал номер телефона.
  
  Вернувшись в машину, я застал Майло с закрытыми глазами, откинувшим голову на подголовник.
  
  - Есть что-нибудь?
  
  - Я попал на автоответчик.
  
  - Я так и думал. И на этом конце также полный ноль. Своупы не были замечены нигде отсюда до Сан-Исидро. - Зевнув, Майло буркнул что-то себе под нос и завел 'Матадор'. - Едем, - сказал он, выруливая в бурлящий бульон потока машин, направляющийся на запад. - Я не ел с шести утра. Ранний ужин или поздний обед - выбирай.
  
  Мы находились в паре миль от океана, однако мягкий восточный ветерок доносил запах морской соли.
  
  - Как насчет рыбы?
  
  - Не возражаю.
  
  Майло подъехал к крохотному заведению на Оушен у горловины причала, напоминающему столовую тридцатых. Нередко по вечерам, когда наступает пора ужинать, здесь бывает трудно найти место на стоянке, заставленной 'Роллс-Ройсами', 'Мерседесами' и 'Ягуарами'. Столик забронировать заранее нельзя, кредитки не принимаются, но те, кто понимает толк в морской кухне, готовы ждать и не имеют ничего против того, чтобы расплачиваться настоящими деньгами. В обеденный час здесь гораздо свободнее, и нас сразу же усадили за столик в углу.
  
  Майло выпил два стакана лимонада, свежевыжатого, без сахара, а я нянчил бокал пива.
  
  - Стараюсь ограничивать себя, - объяснил Майло, поднимая стакан. - Мною занимался Рик. Читал проповеди и показывал цветные фотографии того, что происходит с печенью.
  
  - Очень хорошо. Какое-то время ты слишком усердствовал. А так, возможно, мы насладимся твоим обществом чуть дольше.
  
  Он буркнул что-то себе под нос.
  
  Официантка, жизнерадостная латиноамериканка, известила нас о том, что у берега был замечен огромный косяк тунца, и сегодня утром первая партия свежего улова была доставлена из Сан-Диего. Мы оба заказали филе на гриле и вскоре уже наслаждались им, вместе с жареной картошкой, парны́ми кабачками и ломтями хлеба с отрубями.
  
  Жадно поглотив половину своей порции, Майло отпил большой глоток лимонада и уставился в окно. За крышами убогих лачуг, стоящих перед просевшей пристанью, проглядывала зеленая полоска океана.
  
  - Ну, как у тебя дела, приятель? - спросил Майло.
  
  - Неплохо.
  
  - Что слышно от Робин?
  
  - Несколько недель назад получил открытку. С видом ночного Токио. Ее кормят и обхаживают. Похоже, этим людям впервые приходится принимать женщину.
  
  - Что именно им от нее нужно? - спросил он.
  
  - Она разработала модель гитары для Билли Орлинза. Он выступил с ней на сцене 'Мэдисон-Сквер-Гарден'. После концерта у него взяли интервью, и он долго распространялся о своем новом инструменте и фантастической женщине, сотворившей его. Американский представитель одного японского концерна прослышал об этом и доложил своему руководству. Там решили запустить гитару в серию под маркой 'Билли Орлинз' и пригласили Робин в Японию, чтобы обсудить детали.
  
  - Возможно, все идет к тому, что она будет тебя содержать, а?
  
  - Возможно, - угрюмо произнес я и знаком попросил официантку принести еще пива.
  
  - Вижу, ты просто счастлив.
  
  - Я рад за Робин, - поспешно произнес я. - Это тот большой прорыв, которого она долго ждала. Просто я безумно скучаю по ней, Майло. Нам еще не приходилось так надолго разлучаться, а я уже успел потерять вкус к одиночеству.
  
  - И это все? - спросил Майло, беря вилку.
  
  Я пристально посмотрел на него:
  
  - Что еще?
  
  - Ну, - сказал он между двумя кусками филе, - возможно, тут я рассуждаю как полный дилетант, доктор, но мне кажется, что эта история с Японией придает новую перспективу вашим - прошу прощения за это слово - отношениям.
  
  - Это еще как?
  
  - А так, что последние пару лет это ведь ты зарабатывал на хлеб, правильно? Робин что-то получает, но вся ваша жизнь - Гавайи, билеты в театр, этот невероятный сад - кто за все платит?
  
  - Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, - начиная терять терпение, сказал я.
  
  - А клоню я к тому, что хоть ты и утверждаешь обратное, у вас, ребята, был традиционный расклад. И вот теперь Робин получила шанс стать большой фигурой, и это может все изменить.
  
  - Я это переживу.
  
  - Не сомневаюсь. Забудь о том, что я завел этот разговор.
  
  - Считай, уже забыл.
  
  Я посмотрел на свою тарелку. Внезапно аппетит полностью пропал. Отодвинув тарелку, я уставился на стаю чаек, кружащих над пристанью в поисках выброшенной рыбы.
  
  - Проницательный ублюдок, - пробормотал я. - Порой мне становится страшно.
  
  Протянув руку, Майло потрепал меня по плечу:
  
  - Послушай, ты не умеешь скрывать свои чувства. По этому худому голодному лицу можно читать, как по книге.
  
  Я положил подбородок на сплетенные руки.
  
  - Все шло так просто и хорошо. Переехав ко мне, Робин сохранила свою студию, мы гордились тем, что оставляем друг другу жизненное пространство. В последнее время мы стали говорить о том, чтобы пожениться, завести детей. Это было замечательно - мы движемся с одинаковой скоростью, решения принимаются вместе. А теперь, - я пожал плечами, - кто знает? - Я отпил большой глоток пива. - Я тебе вот что скажу, Майло: в учебниках психологии этого не пишут, но есть такая вещь, как желание отцовства, и в тридцать пять лет я его почувствовал.
  
  - Знаю, - сказал Майло. - Я тоже его чувствовал.
  
  Я непроизвольно поднял на него взгляд.
  
  - Не удивляйся. Только из того, что этого никогда не произойдет, еще не следует, что я об этом не думаю.
  
  - Как знать. Нравы становятся все более либеральными.
  
  Чуть расслабив ремень, Майло намазал маслом кусок хлеба.
  
  - Не настолько либеральными. - Он рассмеялся. - К тому же мы с Риком не готовы к материнству или как там это назвать. Ты можешь себе представить - я покупаю детское питание, а мой утонченный друг меняет пеленки?
  
  Мы дружно рассмеялись.
  
  - Ладно, - продолжал Майло, - я вовсе не хотел затрагивать больное место, однако этот вопрос вам придется решать. Я его решил. Почти всю свою жизнь я сделал сам. Родители меня даже не подтолкнули. Я работал там и сям, начиная с одиннадцати лет, Алекс. Разносил почту, давал частные уроки, собирал груши, работал на стройке, немного в Управлении торгового флота, затем Сайгон и полиция. Работая в убойном отделе, особо не разбогатеешь, но одинокому мужику вполне хватает. Я был чертовски одинок, но в конце концов мои потребности были удовлетворены. После того как я познакомился с Риком и мы стали жить вместе, все изменилось. Помнишь мой старенький 'Фиат' - настоящее дерьмо. Я ездил исключительно на ржавом хламе. Теперь мы разъезжаем на 'Порше', словно два наркодилера. И дом - на свое жалованье я бы такой ни за что не смог себе позволить. Рик ходит по модным бутикам, выбирает мне то сорочку, то галстук. Мой образ жизни сильно изменился. К лучшему, однако принять это было непросто. Хирурги зарабатывают больше полицейских, так было всегда и так будет, и я наконец с этим смирился. Как тут не призадуматься, через что приходится пройти женщинам, а?
  
  - Точно.
  
  Мне захотелось узнать, столкнулась ли Робин с такой необходимостью перестраиваться, какую только что описал Майло. Была ли внутренняя борьба, которую я, бесчувственный, не заметил?
  
  - По большому счету, - сказал Майло, - лучше, если обе стороны чувствуют себя взрослыми, ты не находишь?
  
  - Я нахожу, Майло, что ты потрясающий друг!
  
  Он скрыл свое смущение, уткнувшись в меню.
  
  - Если я правильно помню, мороженое здесь хорошее, правильно?
  
  - Правильно.
  
  За десертом Майло заставил меня рассказать подробно о Вуди Своупе и онкологических заболеваниях у детей. Он был потрясен, как и большинство людей, узнав, что рак стоит на втором месте среди причин детской смертности, после несчастных случаев.
  
  Особенно его заинтересовал принцип модулей ламинарных потоков, и он задавал мне дотошные, пытливые вопросы до тех пор, пока не иссяк мой запас ответов.
  
  - Долгие месяцы в этой пластиковой коробке, - в тревоге сказал он. - И у детей не едет крыша?
  
  - Нет, если все делать правильно. Необходимо сориентировать ребенка в пространстве и времени, объяснить родным, чтобы они проводили с ним как можно больше времени. Любимые игрушки и одежда стерилизуются и проносятся в модуль, ребенка постоянно чем-нибудь занимают. Ключ к успеху - свести до минимума разницу между домом и больницей - какие-то различия все равно останутся, но будет уже значительно легче.
  
  - Очень интересно. Ты понимаешь, почему я все это выпытываю, да?
  
  - Почему?
  
  - СПИД. Тот же принцип, верно? Пониженная сопротивляемость инфекциям.
  
  - Похоже, но все-таки это разные вещи, - возразил я. - Ламинарные воздушные потоки борются с бактериями и грибами, чтобы защитить ребенка во время лечения. Но утрата иммунитета является временной - после завершения курса химиотерапии иммунная система восстанавливается. А СПИД не проходит, и у больных СПИДом другие проблемы - саркома Капоши[22], вирусные инфекции. На какое-то время модули смогут их защитить, но продолжать так бесконечно нельзя.
  
  - Да, но ты должен признать, картина это потрясающая: вдоль бульвара Санта-Моника тысячи пластиковых кубов, и в каждом тоскует в одиночестве какой-нибудь бедолага. Можно будет брать деньги за вход, собирать средства на поиски лечения. - Майло издал горький смешок. - Плата за грех. - Он покачал головой. - Одного этого достаточно, чтобы стать пуританином. Я слышал жуткие истории, и слава богу, что я однолюб. А Рику достается много дерьма с обеих сторон. На прошлой неделе в приемную привезли типа с изувеченной рукой - подрался в баре. Так вот, он начал выступать на тот счет, что Рик голубой. Возможно, чистая догадка, потому что Рик, в общем-то, не выставляет напоказ свою ориентацию, но он не стал отпираться, когда тот тип спросил, не гомик ли врач, который собирается его лечить. Он не позволил Рику даже притронуться к нему, стал вопить насчет СПИДа - и не важно, что из него кровища рекой текла. И Рик ушел. Но у остальных врачей руки были по локоть в дерьме - субботний вечер, пациентов привозили одного за другим. Вся система дала сбой. В конечном счете все разозлились на Рика. До конца смены он был как прокаженный.
  
  - Бедняга.
  
  - Совершенно верно, бедняга. Лучший на курсе, ординатура в клинике при Стэнфордском университете, и вот сейчас ему достаются все эти помои. Домой Рик вернулся чернее тучи. А самое страшное, черт возьми, накануне он рассказывал мне, что ему не по себе, когда он занимается пациентами-гомосексуалистами - особенно теми, которые поступают с кровотечением. В ту ночь мне пришлось провести ему курс интенсивной терапии, Алекс.
  
  Майло отправил в рот последнюю ложку мороженого.
  
  - Курс интенсивной терапии, - повторил он, смахивая волосы с глаз. - Но, черт возьми, в этом ведь и есть вся суть любви, правильно?
  Глава 9
  
  По дороге обратно в мотель 'Морской бриз' Майло попросил освободить его от этого дела.
  
  - Я больше ничего не могу сделать, - виновато заявил он. - В настоящий момент у нас есть только заявление о якобы пропавших людях, а этого слишком мало.
  
  - Понимаю. Спасибо за то, что приехал.
  
  - Да ладно уж. По крайней мере какое-то разнообразие. Так получилось, что у меня сейчас сплошная рутина. Бандитские разборки - прихлопнули двух мексиканцев, - продавца винного магазина порезали 'розочкой' из битой бутылки, и в довершение просто прелесть - насильник, который гадит своим жертвам на живот, после того как закончит с ними. Нам известно о нападениях по меньшей мере на семерых женщин. И последнюю он не только обгадил.
  
  - Господи...
  
  - Господь не простит этого извращенца. - Нахмурившись, Майло свернул на Соутел в сторону Пико. - Год из года я твержу себе, что я уже повидал самые черные глубины порока, но каждый год подонки доказывают мне, что я ошибался. Пожалуй, мне все же следовало сдать этот экзамен.
  
  Полтора года назад мы с Майло разоблачили известный сиротский приют, под прикрытием которого действовал бордель, снабжавший педофилов, попутно раскрыв несколько убийств. Майло стал героем, и ему предложили сдать экзамен на звание лейтенанта. Не было никаких сомнений в том, что экзамен он сдаст, поскольку у него блестящая голова, а начальство дало ему понять, что город уже готов принять полицейского лейтенанта - гея, если тот только не будет рассказывать о своей ориентации. Майло долго размышлял, но в конце концов отказался.
  
  - Даже не думай, Майло. Для тебя это стало бы настоящим концом. Вспомни, что ты мне как-то сказал.
  
  - Ты это о чем?
  
  - 'Я отказался от Уолта Уитмена[23] не для того, чтобы перебирать бумаги'.
  
  Перед командировкой во Вьетнам Майло поступил в университет штата Индиана на факультет американской литературы, собираясь посвятить свою жизнь педагогике, в надежде на то, что научный мир станет той средой, где будут терпеть его сексуальные предпочтения. Он окончил магистратуру, после чего война сделала его полицейским.
  
  - Только представь себе, - напомнил ему я, - бесконечные совещания с кабинетными крысами, оценка политических последствий того, чтобы справить малую нужду, никакого контакта с улицей.
  
  Вскинув руки, Майло изобразил страдающее лицо:
  
  - Достаточно, меня сейчас вырвет.
  
  - Просто немного терапии отвращения.
  
  Майло свернул на стоянку перед мотелем. Небо потемнело в преддверии сумерек, и в эстетическом плане 'Морской бриз' от этого сильно выиграл. Прочь яркий солнечный свет - и заведение стало выглядеть пригодным для жизни.
  
  Контора была ярко освещена, в окно был виден администратор-иранец, читающий за столом. Мой 'Севиль' одиноко стоял на пустынной стоянке. Полупустой бассейн зиял воронкой.
  
  Остановив 'Матадор', Майло не стал глушить двигатель.
  
  - Ты не держишь на меня зла за то, что я выхожу из игры?
  
  - Ни капельки. Если нет трупа, зачем нужен следователь из убойного отдела?
  
  - Наверное, Своупы вернутся за своей машиной. Я забрал ее на штрафстоянку, так что им придется обратиться к нам, чтобы получить ее обратно. Как только это случится, я дам тебе знать, и у тебя будет возможность с ними поговорить. Но даже если они не объявятся, мы скорее всего выясним, что они вернулись домой, и все будет в порядке. - Осознав, что он сказал, Майло поморщился. - Блин. Где моя голова? Мальчишка.
  
  - Возможно, с ним все будет в порядке. Быть может, родители отвезли его в другую больницу. - Мне хотелось сказать что-нибудь обнадеживающее, однако воспоминания - боль у Вуди, которую я заметил по изменившемуся лицу, пятно крови на ковре в мотеле - подрывали мою веру в счастливый конец.
  
  - Если его не лечить, все будет кончено, правильно?
  
  Я молча кивнул.
  
  Майло уставился в лобовое стекло.
  
  - С таким убийством мне еще не приходилось иметь дело.
  
  Рауль выразил то же самое другими словами. Я сказал Майло об этом.
  
  - И этот Мелендес-Линч не хочет идти юридическим путем?
  
  - Он старался этого избежать. Не исключено, что все закончится судом.
  
  Тряхнув своей большой головой, Майло положил руку мне на плечо:
  
  - Я буду держать уши открытыми. Если что-либо появится, я дам тебе знать.
  
  - Буду тебе очень признателен. И спасибо за все, Майло.
  
  - Я ничего не сделал. В буквальном смысле.
  
  Мы пожали друг другу руки.
  
  - Передай привет нашей предпринимательнице, когда она вернется.
  
  - Передам. Всего наилучшего Рику.
  
  Я вышел из машины. Майло развернулся, чертя лучами фар полосы на щебенке. Отрывистый голос диспетчера по рации создал творение панк-музыки, оставшееся висеть в воздухе и после того, как 'Матадор' уехал.
  
  Я направился на север по Сансет, намереваясь свернуть с него на Беверли-глен и поехать домой. Затем я вспомнил, что дома никого нет. Разговор с Майло о Робин разбередил новые раны, и мне не хотелось оставаться наедине с собственными мыслями. Внезапно до меня дошло, что Рауль еще ничего не знает о том, что мы обнаружили в 'Морском бризе', и рассудил, что сейчас самое время ввести его в курс дела.
  
  Рауль сидел за столом и быстро черкал заметки на полях научной статьи. Я легонько постучал в открытую дверь.
  
  - Алекс! - Рауль поднялся на ноги, приветствуя меня. - Ну, как все прошло? Ты их уговорил?
  
  Я рассказал о том, что мы нашли.
  
  - О господи! - Рауль бессильно рухнул в кресло. - В это невозможно поверить. Просто невозможно.
  
  Шумно выдохнув, он стиснул подбородок руками, затем схватил карандаш и принялся катать его по столу.
  
  - Крови было много?
  
  - Одно пятно дюймов шесть в поперечнике.
  
  - Для кровотечения слишком мало, - пробормотал Рауль, рассуждая сам с собой. - Никаких других жидкостей? Рвоты?
  
  - Я ничего не видел. Сказать трудно. В комнате царил полный разгром.
  
  - Вне всякого сомнения, какой-то варварский ритуал. Говорил я тебе, Алекс, они же сумасшедшие, эти проклятые 'прикоснувшиеся'! Похитить ребенка, после чего оторваться по полной! Холистика - не более чем прикрытие для анархии и нигилизма!
  
  Он перепрыгивал от одного предположения к другому квантовыми скачками, но у меня не было ни желания, ни сил спорить с ним.
  
  - Ну а полиция, что она сделала?
  
  - Следователь, ведущий это дело, мой друг. Он сделал мне одолжение, приехав в мотель. На семейство Своупов разослана ориентировка, шериф в Ла-Висте предупрежден и, если что, даст знать. Эксперты-криминалисты осмотрели комнату и составили протокол. Это всё. Если только ты не собираешься настаивать.
  
  - Этот твой друг - он не из болтливых?
  
  - Не беспокойся, он умеет держать язык за зубами.
  
  - Очень хорошо. Меньше всего нам нужен цирк с участием средств массовой информации. Тебе когда-нибудь приходилось общаться с прессой? Там сплошные идиоты, Алекс, и стервятники! Хуже всего блондинки с телевидения. Скучные, с фальшивыми улыбками, постоянно пытаются всеми правдами и неправдами вытянуть из тебя какое-нибудь вызывающее заявление. Не проходит и недели, чтобы одна из них не старалась заставить меня сказать, что исцеление от рака уже совсем близко. Им нужна мгновенная информация, незамедлительное удовлетворение. Ты можешь себе представить, во что они превратят этот случай?
  
  Рауль быстро перешел от пораженческого настроения к ярости, и избыток энергии буквально вышвырнул его из кресла. Он пересек своей кабинет короткими нервными шагами, колотя кулаком по ладони, лавируя между стопками книг и рукописей, вернулся назад к столу и выругался по-испански.
  
  - Как ты думаешь, Алекс, мне нужно обратиться в суд?
  
  - Сложный вопрос. Ты должен решить, поможет ли мальчишке общественное внимание. Тебе уже приходилось это делать?
  
  - Один раз. В прошлом году у нас была одна девочка, которая нуждалась в переливании крови. Родители ее были последователи 'Свидетелей Иеговы', и нам потребовалось получить судебное предписание на переливания. Но тогда все было по-другому. Родители не воевали с нами. Они заняли вот какую позицию: 'Наша вера не позволяет нам дать вам разрешение, но если нас заставят, мы будем повиноваться'. Они хотели спасти своего ребенка, Алекс, и они были счастливы, когда с них сняли ответственность. Девочка сейчас жива и здорова. И мальчишка Своупов также должен быть живым и здоровым, а не умирать в чулане какого-то шамана!
  
  Сунув руку в карман белого халата, Рауль достал пакетик соленых крекеров, разорвал целлофан и принялся жевать их до тех пор, пока они не закончились. Смахнув крошки с усов, он продолжал:
  
  - Но даже из этого случая пресса попыталась раздуть сенсацию, утверждая, что мы принуждаем родителей-иеговистов. Один канал прислал придурка, выдававшего себя за журналиста, пишущего о проблемах медицины, чтобы тот взял у меня интервью, - вероятно, это был один из тех, кто хотел стать врачом, но завалил все специальные предметы. Он заявился ко мне в кабинет с диктофоном и обратился ко мне по имени, Алекс! Словно мы с ним были давнишними приятелями! Я его выставил, так он представил мое 'никаких комментариев' как признание вины. К счастью, родители послушались нашего совета и также отказались общаться с журналистами. И тогда так называемая 'полемика' быстренько умерла сама собой - поживиться нечем, и стервятники отправились в другое место.
  
  Дверь в кабинет распахнулась, и вошла молодая женщина с журналом в руке. У нее были светло-каштановые волосы, подстриженные 'каре', большие круглые глаза, узкое лицо и капризный рот. Рука, держащая журнал, была бледной, с обгрызенными ногтями. Белый халат спускался ниже колен, а на ногах были мягкие туфли без каблука.
  
  - Ты должен кое-что посмотреть, - глядя сквозь меня на Рауля, сказала женщина. - Это крайне интересно.
  
  Однако отсутствие интонаций в ее голосе опровергало эти слова.
  
  Рауль встал.
  
  - Ты говоришь о новой мембране, Хелен?
  
  - Да.
  
  - Замечательно!
  
  Казалось, Рауль собирался заключить ее в объятия, но в последний момент остановился, вспомнив о моем присутствии. Кашлянув, он представил нас:
  
  - Алекс, познакомься с коллегой, это доктор Хелен Холройд.
  
  Мы обменялись минимальными любезностями. Женщина пододвинулась ближе к Раулю, и в ее карих глазах появился собственнический блеск. Рауль попытался, и безуспешно, прогнать с лица озорное выражение.
  
  Эта парочка так усиленно старалась изобразить платонические чувства, что мне впервые за целый день захотелось улыбнуться. Они спят друг с другом, но это должно оставаться тайной. Вне всякого сомнения, об этом известно всему отделению.
  
  - Мне пора идти, - сказал я.
  
  - Да, понимаю. Спасибо за все. Возможно, я с тобой еще свяжусь, чтобы поговорить об этом. А ты пришли счет моей секретарше.
  
  Когда я направлялся к двери, они смотрели друг другу в глаза, обсуждая проблемы осмотического равновесия[24].
  * * *
  
  По дороге к выходу я завернул в кафетерий, чтобы выпить кофе. Времени было уже за семь вечера, и народу в зале было мало. Высокий мексиканец в синем комбинезоне и марлевой шапочке водил по полу сухой шваброй. Троица медсестер со смехом поедала пончики. Закрыв стаканчик с кофе крышкой, я приготовился уходить, но тут краем глаза заметил какое-то движение.
  
  Это был Валькруа, и он махал рукой, подзывая меня к себе. Я подошел к его столику.
  
  - Не желаете присоединиться ко мне?
  
  - Почему бы нет?
  
  Поставив стаканчик на столик, я пододвинул стул и сел напротив Валькруа. У того на подносе стояли остатки огромного салата и два стакана воды. Он вилкой гонял по тарелке ростки люцерны, похожие на шарики перекати-поля.
  
  Свою психоделическую тенниску Валькруа сменил на черную футболку с портретами рок-музыкантов, а белый халат бросил на соседний стул. Вблизи я разглядел, что его длинные волосы начинают редеть на макушке. Он давно не брился, однако щетина отросла клочками, в основном над верхней губой и на подбородке. Над осунувшимся лицом поработала сильная простуда: Валькруа шмыгал красным носом, глаза у него слезились.
  
  - Есть какие-либо известия о Своупах? - спросил он.
  
  Я уже устал повторять одно и то же, однако он был лечащим врачом и имел право знать правду, поэтому я вкратце все ему рассказал.
  
  Валькруа слушал бесстрастно, в его глубоко заплывших глазах не отразилось никаких чувств. Когда я закончил, он кашлянул и вытер нос салфеткой.
  
  - Почему-то я чувствую потребность объявить вам о своей невиновности, - сказал он.
  
  - Это необязательно, - заверил его я.
  
  Отпив глоток кофе, я поспешно отставил стаканчик, поскольку успел уже забыть, какой он отвратительный на вкус.
  
  В глазах Валькруа появился отрешенный взгляд, и на мгновение мне показалось, что он медитирует, удалившись в свой внутренний мир, как это было во время разноса, учиненного Раулем. Я поймал себя на том, что мои мысли начинают блуждать.
  
  - Знаю, Мелендес-Линч винит в случившемся меня. С тех самых пор как я поступил сюда на практику, он винит меня во всех бедах отделения. Когда вы работали вместе с ним, все было так же?
  
  - Скажем так: мне потребовалось какое-то время, чтобы наладить хорошие рабочие взаимоотношения.
  
  Грустно кивнув, Валькруа отцепил от шарика люцерны несколько ростков и принялся их жевать.
  
  - Как вы думаете, почему Своупы сбежали? - спросил я.
  
  - Понятия не имею, - пожал плечами он.
  
  - Никаких мыслей?
  
  - Никаких. А почему они у меня должны быть?
  
  - У меня сложилось впечатление, что у вас были хорошие отношения со Своупами.
  
  - Кто это вам сказал?
  
  - Рауль.
  
  - Он не заметил бы хорошие отношения, даже если бы они укусили его за задницу.
  
  - Ему казалось, что особенно тесный контакт вы наладили с матерью.
  
  Его розовые пальцы стиснули вилку.
  
  - Перед тем как стать врачом, я работал санитаром, - сказал Валькруа.
  
  - Очень интересно.
  
  - Неужели?
  
  - Санитары вечно жалуются на то, что никто с ними не считается и им мало платят, и грозятся уволиться и поступить в медицинский колледж. Вы первый, кто действительно так поступил.
  
  - Санитары ноют по поводу своей доли, потому что жизнь у них дерьмовая. Однако на нижней ступеньке лестницы можно кое-чему научиться. Например, оценить, как важно беседовать с пациентами и их родственниками. Я поступал так, когда был санитаром, но когда я продолжаю поступать так сейчас, став врачом, это делает меня извращенцем. Причем, что самое любопытное, это извращение достаточно серьезное, чтобы на него обращали внимание. Контакты? Нет, черт возьми. Я был едва знаком с ними. Конечно, я разговаривал с матерью. Я каждый день втыкал в ее сына иголки, прокалывал ему кость и отсасывал костный мозг. Как я мог не разговаривать с ней? - Он уставился в тарелку с салатом. - Мелендес-Линч не может это понять - мое желание предстать человеческим существом, а не бездушной машиной в белом халате. Он сам не потрудился познакомиться со Своупами поближе, но ему даже в голову не приходит, что его отчужденность может быть как-то связана с их... бегством. Я же переступил за рамки дозволенного, поэтому я козел отпущения. - Шмыгнув, он вытер нос и осушил залпом стакан с водой. - Какой прок препарировать все это? Они уехали.
  
  Я вспомнил предположение Майло насчет оставленной на стоянке машины.
  
  - Возможно, они вернутся, - сказал я.
  
  - Будьте серьезны, дружище. Своупы считают, что бежали к свободе. Нет, они не вернутся.
  
  - Свобода очень быстро станет горькой, как только болезнь даст о себе знать.
  
  - Все дело в том, - сказал Валькруа, - что Своупы ненавидели здесь абсолютно всё. Шум, невозможность уединиться, даже стерильную чистоту. Вы ведь работали в отделении модулей ламинарных потоков, правильно?
  
  - Три года.
  
  - Значит, вы знаете, чем кормят лежащих там детей - все переварено, обработано, мертвое.
  
  Это действительно было так. Для больного без нормального иммунитета свежие фрукты или овощи являются потенциальным средством переноса смертоносных микробов, стакан молока становится инкубатором лактобактерий. Соответственно все, что едят находящиеся в пластиковых коробках дети, для начала обработано, затем нагрето и стерилизовано, порой до такой степени, что не остается никаких питательных веществ.
  
  - Мы понимаем, чем это обусловлено, - продолжал Валькруа, - однако многие родители никак не могут взять в толк, почему их тяжело больной ребенок не может вместо отваренной морковки выпить кока-колу и съесть картофельные чипсы и прочую дрянь. Это кажется им чем-то противоестественным.
  
  - Знаю, - согласился я, - но большинство достаточно быстро смиряются с этим, поскольку на карту поставлена жизнь их ребенка. Почему то же самое не может произойти и со Своупами?
  
  - Они из сельской глубинки. Живут там, где воздух чистый и люди сами выращивают себе еду. Для них город - отравленное место. Отец постоянно ругался на то, какой здесь плохой воздух. 'Вы дышите смрадом сточных канав', - повторял он мне при каждой встрече. У него пунктик насчет чистого воздуха и натуральных продуктов. Насчет того, какая же здоровая атмосфера у них дома.
  
  - Недостаточно здоровая, - заметил я.
  
  - Да, недостаточно здоровая. И как отнестись к такому сокрушительному удару по тому, во что свято верил? - Валькруа грустно усмехнулся. - Кажется, в психологии есть специальный термин для обозначения того, когда все вот так летит вверх тормашками.
  
  - Диссонанс сознания.
  
  - Как бы там ни было. Скажите, - он подался вперед, - как поступают те, кто оказался в таком состоянии?
  
  - Бывает, меняют свои верования, бывает, искажают действительность, подстраивая под свои верования.
  
  Откинувшись назад, Валькруа провел рукой по голове и улыбнулся:
  
  - Нужно еще что-либо говорить?
  
  Покачав головой, я снова попробовал кофе. Он остыл, но лучше не стал.
  
  - Все только и говорят что об отце, - сказал я. - А мать кажется его тенью.
  
  - Отнюдь. Если что, из них двоих крепче как раз она. Просто она молчала. Позволяла своему мужу разглагольствовать, в то время как сама находилась вместе с Вуди и делала то, что нужно.
  
  - А что, если за отъездом стоит она?
  
  - Не знаю, - сказал Валькруа. - Я только хочу сказать, что она сильная женщина, а не картонная фигура.
  
  - Что насчет сестры? По словам Беверли, она и родители не очень-то жаловали друг друга.
  
  - Тут я ничего не могу сказать. Она редко бывала в клинике и по большей части молчала. - Высморкавшись, он встал. - Не люблю сплетничать. Сегодня я и так уже слишком много сплетничал.
  
  Схватив свой халат, Валькруа набросил его на плечи, развернулся и ушел, оставив меня одного. Я проводил взглядом, как он шел, шевеля губами, словно читая беззвучную молитву.
  * * *
  
  Когда я вернулся в Беверли-Глен, было уже за восемь вечера. Мой дом находится в конце старой вьючной тропы, забытой городом. Фонарей нет, дорога петляет серпантином, но я знаю каждый поворот наизусть и могу подняться домой вслепую. В почтовом ящике лежало письмо от Робин. Сначала у меня поднялось настроение, но после того как я перечитал его по четвертому разу, нахлынула смутная печаль.
  
  Было уже слишком поздно, чтобы кормить карпов, поэтому я принял горячую ванну, вытерся насухо, надел старый желтый халат и прошел со стаканом бренди в маленькую библиотеку, примыкающую к спальне. Закончив два отчета для суда, я устроился в старом кресле и перебрал стопку книг, которые дал себе слово прочитать.
  
  Первым мне в руки попался альбом фотографий Дианы Арбус, но беспощадные портреты карликов, инвалидов и прочих страдальцев только усилил мою депрессию. Следующие две книги оказались не лучше, поэтому я вышел на балкон с гитарой, устроился так, чтобы мне были видны звезды, и заставил себя поиграть в мажоре.
  Глава 10
  
  На следующее утро я вышел на террасу за газетой и увидел ее, лежащую на земле, похожую на слизняка, распухшую.
  
  Это была дохлая крыса. Шею ее стягивала грубая пеньковая петля. Раскрытые безжизненные глаза смотрели затуманенным взором, шерсть была грязная и спутанная. Две пугающе человекоподобные лапы застыли в молитвенной просьбе. Полуоткрытый рот обнажал передние резцы цвета консервированной кукурузы.
  
  Под трупом лежал листок бумаги. Воспользовавшись 'Таймс', я оттолкнул мертвого грызуна в сторону - тот сперва упорно сопротивлялся, затем, подобно хоккейной шайбе, скользнул в конец террасы.
  
  Письмо было прямиком из старого гангстерского фильма: вырезанные из журнала буквы, наклеенные на бумагу.
  ВОТ ТЕБЕ АЛЧНЫЙ МОЗГОВЕД
  
  Наверное, я бы и сам дошел до правды, но записка сразу поставила все на свои места.
  
  Пожертвовав разделом рекламных объявлений, я завернул крысу и отнес ее в мусорный бак. Затем вернулся в дом и взял телефон.
  
  У секретарши Мэла Уорти оказалась своя секретарша, и мне пришлось проявить настойчивость с обеими, чтобы наконец попасть на него.
  
  Прежде чем я успел что-либо сказать, Мэл спросил:
  
  - Знаю, я тоже получил. У тебя какой раскраски?
  
  - Бурая с серым, с петлей на тощей шее.
  
  - Считай, что тебе повезло. Моя пришла обезглавленная, в коробке. Я из-за нее едва не лишился чертовски привлекательной почтальонши. Она до сих пор отмывает руки. А Дашхофф получил гамбургер с крысой внутри.
  
  Мэл старался обернуть все в шутку, однако по голосу чувствовалось, что он потрясен.
  
  - Я знал, что этот тип псих, - сказал он.
  
  - Как он узнал, где я живу?
  
  - В твоем резюме указан домашний адрес?
  
  - Проклятие! А что получила жена?
  
  - Ничего. В этом есть какой-либо смысл?
  
  - Забудь о смысле. Как нам быть с этим?
  
  - Я уже начал набрасывать предписание Моуди не приближаться к нам ближе, чем на тысячу ярдов. Но, если честно, добиться соблюдения этого будет невозможно. Вот если Моуди схватят с поличным, это уже другое дело, но мы ведь не хотим, чтобы все зашло так далеко, правда?
  
  - Не очень-то ты меня утешил, Малкольм.
  
  - Это демократия, друг мой. - Он помолчал. - Разговор записывается?
  
  - Нет, разумеется.
  
  - Просто проверил на всякий случай. Есть еще один вариант, но он слишком рискованный до тех пор, пока не будет улажен вопрос с разделом имущества.
  
  - Это еще какой?
  
  - За пятьсот долларов Моуди отделают так, что он до конца жизни больше не сможет помочиться без слез.
  
  - Это тоже демократия, а?
  
  - Свободное предпринимательство, - рассмеялся Мэл. - Услуга за вознаграждение. В любом случае это вариант.
  
  - Не делай этого, Мэл.
  
  - Успокойся, Алекс. Я просто рассуждал гипотетически.
  
  - Как насчет полиции?
  
  - И не надейся. У нас нет никаких доказательств того, что это сделал Моуди. Я хочу сказать, нам обоим известно, что это был он, но улик ведь нет, правильно? И никто не станет снимать отпечатки пальцев с крысы, потому как посылать любимым дохлых грызунов не является преступлением. Быть может, - рассмеялся Мэл, - нам следует привлечь Общество охраны животных. Строгое внушение и ночь в кутузке?
  
  - Неужели полиция не может хотя бы поговорить с Моуди?
  
  - Она и без того по горло загружена работой. Если бы все было более конкретно, прослеживалась бы явная угроза, тогда еще может быть. А просто 'Вот тебе, долбаный крючкотвор', боюсь, не подойдет - полицейские сами питают к адвокатам такие же чувства. Конечно, я на всякий случай составлю заявление, но не рассчитывай на помощь ребят в синем.
  
  - У меня есть знакомый в органах.
  
  - Контролеры с платных стоянок не котируются, приятель.
  
  - Как насчет следователя из убойного отдела?
  
  - Это другое дело. Звякни ему. Если хочешь, чтобы я тоже с ним поговорил - без проблем.
  
  - Я и сам справлюсь.
  
  - Замечательно. Дашь мне знать, как все прошло. И еще, Алекс, - прости за нервотрепку.
  
  Похоже, ему не терпелось поскорее закончить разговор. Тот, кто получает три с половиной доллара в минуту, старается не тратить время впустую.
  
  - И еще одно, Мэл.
  
  - Что еще?
  
  - Позвони судье. Если она еще не получила поздравительную посылку, предупреди ее, что она может ее получить.
  
  - Я уже позвонил судебному приставу. Заработал нам с тобой несколько очков.
  
  - Постарайся как можно подробнее описать этого козла, - сказал Майло.
  
  - Мои габариты практически один в один. Скажем, пять футов одиннадцать дюймов, сто семьдесят пять фунтов. Крепко сбитый, накачанная мускулатура. Лицо вытянутое, красноватый загар, какой бывает у строительных рабочих, нос сломанный, подбородок квадратный. Носит индейские украшения - два перстня, по одному на каждой руке. Скорпион и змея. На левой руке пара татуировок. Одевается пестро.
  
  - Цвет глаз?
  
  - Карие. Налитые кровью. Любитель шумных попоек. Волосы темно-русые, зачесанные назад, сальные, как у подростка.
  
  - Похож на бича.
  
  - Он самый и есть.
  
  - И живет он в мотеле 'Переночевал и прощай'?
  
  - По состоянию на два дня назад. Насколько мне известно, он может жить в своей машине.
  
  - У меня есть пара знакомых в управлении Футхилла. Если я смогу уговорить одного из них наведаться к этому Моуди и поговорить с ним, с твоими бедами будет покончено. Его фамилия Фордербранд. У него самый отвратительный запах изо рта из всех, какие ты только нюхал. Пять минут разговора лицом к лицу с ним - и этот козел раскается.
  
  Я рассмеялся, однако на сердце у меня по-прежнему было тяжело.
  
  - Он тебя здорово зацепил, а?
  
  - Ну, мне приходилось начинать утро более приятным способом.
  
  - Если ты сдрейфил и хочешь пожить у меня - не стесняйся.
  
  - Спасибо, но я уж как-нибудь переживу.
  
  - Если передумаешь, дай знать. А тем временем будь осторожен. Возможно, этот Моуди просто козел и шутник, но не мне тебе рассказывать про психов. Держи глаза открытыми, приятель.
  
  Я провел весь день, занимаясь насущными делами и стараясь внешне выглядеть спокойным. Однако на самом деле я пребывал в 'состоянии карате', как я его называю, - характеризующемся повышенным уровнем восприимчивой чувствительности. Все органы чувств на пределе, на грани мании преследования, когда кажется совершенно естественным то и дело озираться вокруг.
  
  Чтобы достичь такого состояния, я избегаю алкоголь и плотную еду, выполняю упражнения на гибкость и подвижность и повторяю до изнеможения приемы - последовательности движений карате. После чего полчаса отдыха с помощью самогипноза.
  
  Я научился этому у своего наставника по единоборствам, чешского еврея по имени Ярослав, который отточил свои навыки самосохранения, спасаясь от нацистов. Я обратился к нему за помощью в первые недели после дела Каса де Лос-Ниньос, когда из-за скобок в челюсти чувствовал себя беспомощным, а кошмарные сны были частыми гостями. Режим, которому обучил меня Ярослав, помог мне исцелить самое главное - голову.
  
  Я повторял себе, что готов ко всему, что припас для меня Ричард Моуди.
  * * *
  
  Я уже одевался, чтобы отправиться ужинать, когда позвонили из телефонной службы.
  
  - Добрый вечер, доктор Делавэр, это Кэти.
  
  - Привет, Кэти.
  
  - Простите за беспокойство, но у меня на линии некая Беверли Лукас. Она говорит, что это срочно.
  
  - Нет проблем. Будьте добры, соедините меня с ней.
  
  - Соединяю. Всего хорошего, доктор Делавэр.
  
  - И вам также.
  
  В трубке послышались щелчки.
  
  - Бев?
  
  - Алекс, нам нужно поговорить.
  
  На заднем плане звучала громкая музыка - электронные барабаны, ревущая гитара и надрывные голоса, от которых замирало сердце. Я едва слышал Бев.
  
  - Что стряслось?
  
  - Не могу говорить здесь - звоню из бара. Ты сейчас очень занят?
  
  - Нет. Откуда ты звонишь?
  
  - Бар 'Единорог'. В Уэствуде. Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой.
  
  Похоже, она была на взводе, однако за всем шумом определить это было трудно. Заведение было мне знакомо - что-то среднее между бистро и дискотекой (наверное, 'биско'?), предназначенное в первую очередь для состоятельных и одиноких. Как-то раз мы с Робин заскочили туда перекусить после кино, но быстро ушли, найдя обстановку откровенно хищной.
  
  - Я сейчас как раз собирался отправиться ужинать, - сказал я. - Не желаешь посидеть со мной где-нибудь?
  
  - Давай здесь. Я закажу столик, и к твоему приезду все будет готово.
  
  Перспектива ужинать в 'Единороге' была не слишком привлекательная - от уровня шума желудочный сок наверняка скиснет, - но все-таки я ответил Беверли, что буду через пятнадцать минут.
  
  Дороги в Уэствуде были запружены, и я опоздал. 'Единорог' представляет собой рай для самолюбования: за исключением пола, все поверхности здесь зеркальные. Свисающие ветви папоротника, с полдюжины поддельных китайских бумажных фонарей, немного деревянной и латунной отделки, однако квинтэссенцией заведения были зеркала.
  
  Справа находился небольшой ресторан, двадцать столиков, застеленных ярко-зеленым дамастом, слева за дрожащим от размеренного ритма стеклом танцплощадка, где под живую музыку извивались пары. Между ними размещался бар. Даже стойка была покрыта зеркальным стеклом, а под ней можно было увидеть выставку модной обуви.
  
  Полутемный бар был заполнен человеческими телами. Я протиснулся сквозь толпу, окруженный утроенными, учетверенными смеющимися лицами, не в силах разобрать, где реальность, а где отражение. Это была самая настоящая комната смеха, черт побери.
  
  Беверли сидела у стойки рядом с широкоплечим детиной в батнике, который попеременно пытался ухаживать за ней, жадно пил светлое пиво и озирал толпу в поисках более перспективного знакомства. Бев невпопад кивала ему, однако чувствовалось, что мысли ее заняты другим.
  
  Я протолкался и подсел к ней. Она смотрела не отрываясь на высокий стакан, наполовину наполненный пенистой жидкостью ядовито-розового цвета, с обилием засахаренных фруктов и бумажным зонтиком. Ее рука рассеянно крутила зонтик.
  
  - Алекс!
  
  Она была в майке лимонного цвета и атласных спортивных трусах в тон ей. Ноги от лодыжки до колена были заключены в желто-белые гетры в тон кроссовкам. На ней было много косметики и много украшений - на работе и к тому, и к другому она всегда подходила консервативно. Лоб опоясывала блестящая повязка.
  
  - Спасибо, что пришел.
  
  Наклонившись, она поцеловала меня в губы. У нее самой губы были теплые. Детина в батнике встал и ушел.
  
  - Наверное, столик уже готов, - сказала Бев.
  
  - Давай проверим.
  
  Я взял ее за руку, и мы вклинились в волны живой плоти. Множество мужских глаз следили за Бев, но та, похоже, этого не замечала.
  
  В ресторане случилась небольшая заминка, поскольку Бев назвала метрдотелю имя 'Люк', а меня об этом не предупредила, но мы все уладили и устроились за столиком в углу.
  
  - Проклятие! - пробормотала Бев. - Все мое веселье осталось в баре.
  
  - Как насчет чашки кофе?
  
  - Ты что, думаешь, я пьяная? - надула губы она.
  
  Язык у нее не заплетался, движения были нормальными. Только зрачки глаз выдавали ее, непрерывно то сужаясь, то расширяясь.
  
  Улыбнувшись, я пожал плечами.
  
  - Ведешь осторожную игру, да? - рассмеялась Бев.
  
  Подозвав официанта, я заказал для себя кофе. Бев выпила бокал белого вина. Казалось, оно не возымело никакого действия. Она держалась как заправская пьяница.
  
  Вернулся официант. Бев предложила мне выбрать первому, пока сама изучала меню. Я остановился на самом простом: салат из шпината и жареная курица, поскольку в модных заведениях кухня, как правило, отвратительная, поэтому я заказал то, что сложно испортить.
  
  Бев еще долго изучала меню, словно это был учебник, наконец радостно подняла голову.
  
  - Я возьму артишоки, - сказала она.
  
  - Горячие или холодные, мэм?
  
  - Мм... холодные.
  
  Записав, официант выжидающе посмотрел на нее. Бев молчала, и тогда он спросил, что еще она будет.
  
  - Это... все.
  
  Покачав головой, официант удалился.
  
  - Я ем много артишоков, потому что, когда бегаешь, теряешь натрий, а в артишоках много натрия.
  
  - Точно.
  
  - На десерт я возьму что-нибудь с бананами, потому что бананы богаты калием. Вместе с натрием организм для равновесия должен получать и калий.
  
  Я знал Беверли как уравновешенную молодую женщину, может быть, чересчур строго относящуюся к себе и склонную к самобичеванию. Сидящая напротив подвыпившая шлюха была мне совершенно незнакома.
  
  Бев что-то говорила о беговых марафонах до тех пор, пока не подали еду. Когда перед ней поставили тарелку с артишоками, она сначала недоуменно уставилась на них, затем начала аккуратно отщипывать лепестки.
  
  Мое блюдо оказалось несъедобным - салат скрипел на зубах, курица подгорела. Я принялся возить ее по тарелке, делая вид, будто ем.
  
  Когда Бев наконец полностью распотрошила артишок и, похоже, успокоилась, я спросил, о чем она хотела поговорить.
  
  - Это все очень трудно, Алекс.
  
  - Если не хочешь, можешь ничего не рассказывать.
  
  - Я чувствую себя... предателем.
  
  - По отношению к кому?
  
  - Проклятие! - Она смотрела куда угодно, только не на меня. - Быть может, это все пустяки и я напрасно раскрываю рот, но у меня из головы не выходит Вуди, и я гадаю, как скоро начнутся метастазы - если они уже не начались, - и я хочу что-нибудь сделать, чтобы не чувствовать себя такой беспомощной, черт возьми.
  
  Кивнув, я ждал. Бев поморщилась.
  
  - Оджи Валькруа знаком с той парой из 'Прикосновения', которая приходила к Своупам, - наконец сказала она.
  
  - Откуда ты знаешь?
  
  - Я видела, как он разговаривал с ними, обращался к ним по именам, и спросила у него. Он сказал, что один раз бывал у них, ему там показалось очень спокойно.
  
  - Он объяснил почему?
  
  - Просто сказал, что его интересуют альтернативные взгляды, и я знаю, что это действительно так, поскольку в прошлом Оджи рассказывал о том, что знакомился и с другими сектами - саентологами, 'Источником жизни'[25], общиной буддистов в Санта-Барбаре. Он канадец и находит Калифорнию просто фантастической.
  
  - Ты не заметила, между ними был какой-либо тайный сговор?
  
  - Нет, я увидела только, что они знакомы.
  
  - Ты сказала, что Валькруа называл 'прикоснувшихся' по именам. Ты их не помнишь?
  
  - Мужчину он называл Гарри или Барри. Имени женщины я не слышала. Ты действительно считаешь, это был какой-то заговор, да?
  
  - Как знать?
  
  Бев поежилась так, словно одежда была слишком тесная. Перехватив взгляд официанта, она заказала банановый ликер. Выпила она его медленно, стараясь показать, что совершенно спокойна, однако на самом деле она была дерганая, возбужденная.
  
  Поставив стакан, Бев украдкой посмотрела на меня.
  
  - Это еще не все, Бев?
  
  Она смущенно кивнула. Когда она заговорила, ее голос прозвучал не громче шепота:
  
  - Наверное, это имеет к делу еще меньшее отношения, но раз уж я начала трепаться, можно выложить всё. У Оджи связь с Ноной Своуп. Не могу точно сказать, когда это началось. Не слишком давно, потому что семья приехала в город всего пару недель назад. - Она принялась нервно теребить салфетку. - Господи, как же дерьмово я себя чувствую! Если бы не Вуди, я бы рта не раскрыла.
  
  - Знаю.
  
  - Я хотела всё рассказать твоему другу-полицейскому прямо там, в мотеле - он показался мне неплохим парнем, - но просто не смогла. Но потом я снова начала думать об этом и больше уже не могла остановиться. Я хочу сказать, если мальчишке можно помочь, а я буду сидеть сложа руки? Но я все равно не хочу обращаться в полицию. Я рассудила, что, если скажу тебе, ты разберешься, как быть.
  
  - Ты поступила совершенно правильно.
  
  - Вот только хотелось бы, чтобы от этого правильного не было так погано. - У нее дрогнул голос. - Мне хочется верить, что я не напрасно все это тебе говорю.
  
  - Я могу только передать твои слова Майло. В настоящий момент он еще даже не уверен в том, что произошло преступление. Похоже, убежден в этом только один Рауль.
  
  - Вот он никогда ни в чем не сомневается! - гневно произнесла Бев. - У него вечно во всем виноваты окружающие. Готов в два счета повесить вину на кого угодно, но с тех пор как здесь появился Оджи, он стал его любимым козлом отпущения. - Она вонзила ногти одной руки в ладонь другой. - И вот теперь я делаю ему только еще хуже.
  
  - Необязательно. Майло может полностью отмахнуться от твоих слов, а может и переговорить с Валькруа. Но ему нет никакого дела до того, что думает Рауль. Не беспокойся, Бев, без вины никто не пострадает.
  
  Для нее это явилось слабым утешением.
  
  - Я все равно чувствую себя предателем. Оджи мой друг.
  
  - Взгляни на все вот с какой стороны: если то, что Валькруа спит с Ноной, имеет какое-то отношение к делу, ты поступила правильно. Если нет - не будет ничего страшного, если он ответит на несколько вопросов. Этого типа никак не назовешь невинной овечкой.
  
  - Что ты хочешь сказать?
  
  - Насколько я слышал, он взял привычку спать с матерями пациентов. Ну, тут для разнообразия сестра. По меньшей мере это неэтично.
  
  - Все это такое лицемерие! - покраснев, бросила Бев. - Не суди других, черт возьми!
  
  Я начал было возражать, но, прежде чем успел понять, что происходит, Бев вскочила на ноги, схватила сумочку и выбежала из ресторана.
  
  Достав бумажник, я бросил на стол двадцатку и поспешил следом за ней.
  
  Бев то быстро шла, то бежала по бульвару Уэствуд на север, навстречу многолюдной толчее вечернего города, размахивая руками словно марширующий солдат.
  
  Догнав, я схватил ее за руку. Лицо у нее было мокрое от слез.
  
  - Проклятие, Бев, в чем дело?
  
  Бев ничего не ответила, но позволила мне идти рядом. Сегодня вечером Уэствуд-Вилледж выглядел особенно в духе Феллини: забросанные мусором тротуары, забитые уличными музыкантами, угрюмыми студентами, группами орущих старшеклассников в не по размеру большой одежде, зияющей дырами, за которую пришлось выложить большие деньги, неформалами в черных кожаных куртках с пустыми взглядами, разинувшими рты приезжими из богатых пригородов и зеваками всех мастей.
  
  Мы шли молча до южной оконечности студенческого городка Калифорнийского университета. На территории городка яркие огни и безумная какофония сменились темнотой тени деревьев и тишиной такой чистой, что мне стало несколько не по себе. Если не считать редких машин, проезжающих мимо, мы остались совсем одни.
  
  Пройдя ярдов сто, я остановил Бев и усадил ее на скамейку на автобусной остановке. Автобус уже перестал ходить, и фонари перед остановкой были погашены. Отвернувшись от меня, Бев закрыла лицо руками.
  
  - Бев...
  
  - Наверное, я спятила, - пробормотала она, - выбежала вот так...
  
  Я попытался было обнять ее, но она скинула со своего плеча мою руку.
  
  - Нет, все в порядке. Дай мне выговориться, раз и навсегда.
  
  Она шумно втянула воздух, готовясь к мучительному испытанию.
  
  - Мы с Оджи... у нас была связь. Все началось вскоре после того, как он поступил в Западную клинику. Оджи показался мне таким непохожим на всех тех мужчин, кого я знала. Чувственным, безрассудно смелым. Я думала, это серьезно. Позволила себе роскошь романтики, а все оказалось дерьмом. Когда ты заговорил о том, что Оджи спит с кем ни попадя, плотина была прорвана, и все нахлынуло неудержимым потоком.
  
  Я вела себя как полная дура, Алекс, потому что Оджи никогда мне ничего не обещал, никогда не лгал и не пытался убедить меня в том, что он не такой, какой на самом деле. Во всем была виновата я сама. Я предпочла видеть его благородным рыцарем. Не знаю, быть может, он просто появился тогда, когда я была готова поверить во все что угодно. Мы с ним спали на протяжении шести месяцев. Тем временем Оджи развлекался со всеми женщинами, какие только ему попадались - медсестрами, врачами, матерями пациентов.
  
  Знаю, что ты думаешь. Оджи аморальный мерзавец. Сомневаюсь, что смогу убедить тебя в этом, но он вовсе не плохой человек, а просто слабый. Он всегда был любящим и нежным. И открытым. Когда я обвинила его, пересказав то, что о нем слышала, Оджи не стал возражать, сказав, что дарит удовольствие и сам получает его взамен. Что тут может быть плохого, особенно если вспомнить всю ту боль, страдания и смерть, с чем нам приходится иметь дело. Он говорил так убедительно, что я даже после этого не перестала встречаться с ним. Мне потребовалось еще много времени, чтобы наконец прийти в себя.
  
  Я полагала, что все это осталось позади, до тех пор как неделю назад не увидела Оджи вместе с Ноной. Я пришла на свидание - тщетная попытка начать что-то новое, закончившаяся полной катастрофой, - в одно небольшое уютное мексиканское заведение недалеко от клиники. Эти двое сидели напротив, забившиеся в маленький темный кабинет. Я с трудом их видела. Они резвились вовсю. Пили коктейли и смеялись. Трогали друг друга языками, словно две ящерицы, черт побери!
  
  Бев остановилась, чтобы передохнуть.
  
  - Мне было очень больно, Алекс. Нона была такая красивая, такая уверенная в себе. Ревность пронзила меня острым ножом. Я еще никогда так не ревновала - я истекала кровью. В свете свечей их глаза были оранжевыми, жуткими. Два вампира. Я сидела вместе с каким-то скучным придурком, страстно желая того, чтобы вечер побыстрее закончился, а эти двое чуть ли не трахались на столике. Это было так мерзко.
  
  У нее затряслись плечи. Поежившись, она обняла себя.
  
  - Итак, теперь ты видишь, почему мне так не хотелось никому говорить об этом. Меня бы посчитали отвергнутой женщиной, которой движет чувство мести. Это очень унизительная роль, а меня уже столько унижали, что хватит до конца жизни. - Бев с мольбой посмотрела на меня. - Каждый норовит откусить от меня кусок, Алекс, и я исчезаю, твою мать! Я хочу забыть его, ее, всех. Но не могу. Из-за этого мальчика.
  
  На этот раз она приняла мое утешение и, положив голову мне на плечо, взяла меня за руку.
  
  - Тебе нужно отдалиться от всего этого, - сказал я, - чтобы получить возможность снова мыслить трезво. Пусть Валькруа нежный и 'честный', в каком-то извращенном смысле, но он никакой не герой. У этого парня серьезные проблемы, и тебе лучше бежать от него куда подальше. Он ведь наркоман, так?
  
  - Да. А ты откуда узнал?
  
  Я решил не повторять подозрения Рауля. Упоминание его имени выведет Бев из равновесия. К тому же у меня были собственные подозрения.
  
  - Я разговаривал с ним вчера вечером. Он постоянно шмыгал носом. Сначала это было похоже на простуду, но затем я подумал про кокаин.
  
  - Оджи здорово подсел на кокаин. А в придачу 'травка' и транквилизаторы. Иногда амфетамины, когда он на дежурстве. По его словам, в медицинском колледже он баловался ЛСД, но, по-моему, это осталось в прошлом. Еще Оджи здорово буха́ет. Я начала много пить, когда общалась с ним, и с тех пор продолжаю. Я знаю, что нужно остановиться.
  
  Я стиснул ей руку.
  
  - Ты заслуживаешь лучшей участи, дорогая.
  
  - Приятно это слышать, - едва слышно промолвила Бев.
  
  - Я так говорю, потому что это правда. Ты умная, привлекательная, у тебя доброе сердце. Вот почему тебе так больно. Пошли ко всем чертям смерть и страдания. Это тебя уничтожит. Точно говорю.
  
  - О Алекс, - всхлипнула Бев, уткнувшись мне в плечо, - мне так холодно!
  
  Я дал ей свой пиджак. Когда прекратились слезы, я проводил ее к ее машине.
  Глава 11
  
  Ни исчезновение Своупов, ни крыса, подброшенная Ричардом Моуди, не попадали под юрисдикцию Майло. В обоих случаях он помог мне чисто по дружбе, и мне совсем не хотелось беспокоить его снова по поводу информации на Валькруа.
  
  Однако то, что рассказала мне накануне Беверли, было крайне тревожно. По утверждению Рауля, врач-канадец вел себя неэтично и был пьяницей, а его близкое знакомство с посетителями из 'Прикосновения' порождало подозрения о существовании сговора по лишению Вуди Своупа лечения. Я чувствовал себя обязанным сообщить Раулю о происходящем, но в то же время не спешил с этим, поскольку он, вне всякого сомнения, пришел бы в бешенство. Прежде чем начнется пиротехника, мне хотелось посоветоваться с профессионалом.
  
  Майло, благослови его господи, похоже, обрадовался моему звонку.
  
  - Все в порядке. Я сам как раз собирался тебе позвонить. Фордебранд отправился в 'Переночевал и прощай', чтобы дыхнуть на Моуди, но, когда он туда приехал, этого козла уже и след простыл. Номер его провонял насквозь - это был бы поединок двух вонючек. Не оставил ничего, кроме оберток от конфет. Полиция Футхилла будет начеку, и то же самое я скажу нашим ребятам, но ты будь осторожен. А еще мне перезвонил этот Кармайкл - тот тип, который работал в курьерской службе вместе с девчонкой Своуп. Я бы, конечно, просто поговорил с ним по телефону, но парень, судя по голосу, был на взводе. Как будто у него что-то есть, но он не спешит это выкладывать. В прошлом у него уже бывали нелады с законом - пару лет назад его задерживали за проституцию. Так что я собираюсь наведаться к нему и поговорить тет-а-тет. Ну а у тебя что стряслось?
  
  - Я поеду вместе с тобой к Кармайклу и расскажу по дороге.
  * * *
  
  Майло впитал информацию о Валькруа, мчась по шоссе Санта-Моника.
  
  - Кто он такой, студент?
  
  - Далеко не студент. Великовозрастный фальш-хиппи. Осунувшееся лицо, дряблое тело - настоящий тюлень.
  
  - О вкусах не спорят. К тому же, может, у него член как у жеребца.
  
  - Сомневаюсь, что влечение сугубо физическое. Этот Валькруа - настоящий стервятник, Майло. Подходит к женщинам, когда те в стрессе, разыгрывает мужчину чувственного и заботливого, дает им то, что может сойти за любовь и понимание.
  
  Приложив палец к носу, Майло шумно втянул воздух.
  
  - И 'нюхач', да?
  
  - Возможно.
  
  - Я тебе вот что скажу: закончив с Кармайклом, мы отправимся в клинику и побеседуем с Валькруа. Я свободен, поскольку это дело с бандой разрешилось наилучшим образом - все во всем сознались. Стрелкам оказалось по четырнадцать лет. Их передадут в управление по делам несовершеннолетних. Поножовщина в винном магазине будет раскрыта со дня на день - Дел Харди разрабатывает одного многообещающего осведомителя. И сейчас главное, что над нами висит, это тот ублюдок, который дрищет на живот своим жертвам. Тут мы надеемся на компьютер.
  
  Майло свернул на Четвертую авеню, поехал на юг до Пико, добрался по ней до Пасифик и продолжил ехать на юг в сторону Венеции. Мы проехали мимо студии Робин - здание без вывески, витрины закрашены белой краской, - но оба не сказали ни слова по этому поводу. По мере приближения к побережью обстановка менялась от нищеты к достатку.
  
  Дом Дуга Кармайкла стоял на пешеходной улице к западу от Пасифик, в квартале от пляжа. Внешне он напоминал выброшенный на берег катер, сплошные надстройки и иллюминаторы, узкий и высокий, вклинившийся в пространство шириной не больше тридцати футов. Снаружи он был отделан зеленовато-голубым сайдингом. Козырек над крыльцом украшала черепица в виде рыбьей чешуи. Под окном висел горшок с розовыми, словно лак для ногтей, геранями. Крохотную лужайку огораживал забор из штакетника. Во входной двери было матовое стекло. Все выглядело чистым и ухоженным.
  
  В такой близости от пляжа этот дом должен был стоить кругленькую сумму.
  
  - Похоже, воплощение в жизнь фантазий неплохо оплачивается, - заметил я.
  
  - По-моему, так было всегда.
  
  Майло позвонил в дверь. Ее тотчас же открыл высокий мускулистый мужчина в рубашке в черную с красным клетку, выцветших джинсах и туфлях с парусиновым верхом, в каких ходят на борту яхты. Сверкнув улыбкой, насыщенной страхом, он представился ('Привет, я Дуг') и пригласил нас в дом.
  
  Он был примерно одних лет со мной. Я ожидал увидеть парня помоложе и был удивлен. Его светлые волосы были специально уложены слоями и высушены феном так, чтобы выглядеть сногсшибательно взъерошенными, рыжевато-светлая окладистая борода была аккуратно подстрижена, глаза были небесно-голубыми, черты лица соответствовали фотомодели, а золотистая кожа была лишена расширенных пор. Стареющий пляжный ловелас, неплохо сохранившийся.
  
  Внутренние перегородки в доме были снесены, чтобы образовать освещенное проникающим сверху солнечным светом единое жилое пространство площадью тысяча квадратных футов. Мебель была из светлого дерева, стены устричного цвета. В воздухе чувствовался аромат лимонного масла. На стенах висели литографии на морскую тему, в одном углу стоял аквариум с соленой водой, другой занимала небольшая, но прекрасно оснащенная кухня, у дальней стены стояла разложенная кровать с хлопчатобумажным матрасом без пружин. Все было аккуратное, с иголочки, на своих местах.
  
  Посреди комнаты пол понижался, и в углублении стоял модульный диван, обитый бутылочно-зеленым бархатом. Мы спустились вниз и сели. Хозяин предложил нам кофе из кофейника, уже стоявшего на столике.
  
  Налив три чашки, он сел напротив нас, продолжая улыбаться, по-прежнему напуганный.
  
  - Детектив Стёрджис... - Кармайкл перевел взгляд с меня на Майло, и тот обозначил себя кивком, - по телефону вы сказали, что это связано с Ноной Своуп.
  
  - Совершенно верно, мистер Кармайкл.
  
  - Должен предупредить вас с самого начала: боюсь, я мало чем смогу вам помочь. Я был почти незнаком с ней...
  
  - Вы вместе с ней несколько раз выполняли курьерские услуги. - Майло достал карандаш и записную книжку.
  
  - Три, от силы четыре раза, - нервно рассмеялся Кармайкл. - Она долго у нас не задержалась.
  
  - Угу.
  
  Отпив глоток кофе, Кармайкл поставил чашку и хрустнул пальцами. У него были руки качка: каждая мышца четко прорисована и исчерчена венами.
  
  - Я не знаю, где она, - сказал он.
  
  - Никто не говорит, что Нона пропала, мистер Кармайкл.
  
  - Мне позвонила Джен Рэмбо и рассказала, в чем дело. Она сказала, вы забрали мое досье.
  
  - Вас это беспокоит, мистер Кармайкл?
  
  - Да, беспокоит. В нем содержатся сведения личного характера, и я не вижу, какое это может иметь отношение к чему бы то ни было.
  
  Он пытался самоутвердиться, однако, несмотря на накачанную мускулатуру, было в нем что-то противоестественно слабое и детское.
  
  - Мистер Кармайкл, по телефону вы разговаривали возбужденно и сейчас также нервничаете. Не хотите сказать нам, в чем дело?
  
  Откинувшись назад, Майло закинул ногу на ногу.
  
  Всегда очень трогательно наблюдать, как физически внушительный человек начинает рассыпаться на части - это все равно что быть свидетелем крушения памятника. Я увидел выражение лица светловолосого мужчины, и мне захотелось очутиться где-нибудь в другом месте.
  
  - Расскажите нам всё, - предложил Майло.
  
  - Это я сам во всем виноват, черт возьми. И вот теперь настало время расплаты.
  
  Встав, Кармайкл сходил на кухню и вернулся с баночкой с таблетками.
  
  - Б-двенадцать. Витамин нужен мне, когда у меня стресс. - Открутив крышку, он вытряхнул три капсулы, проглотил их и запил кофе. - Не надо бы мне употреблять так много кофеина, но он меня успокаивает. Парадоксальная реакция.
  
  - Дуг, что вас тревожит?
  
  - Моя работа в 'Адаме и Еве' была... была тайной. До настоящего времени. Я с самого начала понимал, что риск очень большой, что я могу наткнуться на того, кто меня знает. Как знать, быть может, это добавляло удовольствия.
  
  - Нас не интересует ваша личная жизнь. Только то, что вам известно о Ноне Своуп.
  
  - Но если это куда-нибудь приведет и закончится судом, меня ведь привлекут к ответственности, верно?
  
  - Может и так статься, - подтвердил Майло, - однако до этого еще очень далеко. В настоящий момент мы только хотим разыскать Нону и ее родителей, чтобы спасти жизнь маленькому мальчику.
  
  Далее детектив во всех подробностях поведал о лимфоме Вуди. Он запомнил все, что рассказал ему я, и выложил это прямо в смазливое лицо Кармайклу. Блондин всеми силами старался не слушать, но не преуспел в этом. Он впитал все, и, очевидно, крайне болезненно. Похоже, он был очень чувствительный, и я поймал себя на том, что он мне нравится.
  
  - Господи! Нона говорила, что у нее брат болен, но не уточняла, насколько серьезно.
  
  - Что еще она вам рассказывала?
  
  - Да почти ничего. Честное слово. Она ни о чем ничего не рассказывала. Говорила, что хочет стать актрисой - обычные несбыточные мечты, которые можно услышать от большинства девчонок. Но она не была подавлена, как можно было бы ожидать при больном брате.
  
  Майло сменил тему:
  
  - Какие сценки вы с ней разыгрывали?
  
  Как только разговор вернулся к его работе, Кармайкл снова заметно занервничал. Он сплел пальцы и выкрутил руки. На мускулистых руках вздулись узлы.
  
  - Пожалуй, мне следует связаться с адвокатом, прежде чем мы продолжим.
  
  - Как угодно, - сказал Майло, указывая на телефон.
  
  Вздохнув, Кармайкл покачал головой.
  
  - Нет. Это только еще больше все усложнит. Послушайте, я могу высказать кое-какие мысли насчет того, что представляет собой Нона, если вы за этим пришли.
  
  - Нам это поможет.
  
  - Но это все, что у меня есть. Мысли, не факты. Давайте договоримся, что вы забудете, откуда их получили, хорошо?
  
  - Дуг, - сказал Майло, - нам известно, кто твой отец, и нам известно все про арест, так что кончай юлить, понятно?
  
  Кармайкл стал похож на жеребца в горящей конюшне, готового понестись, невзирая на последствия.
  
  - Да не паникуй ты, - успокоил его Майло. - Нам нет никакого дела до всего этого.
  
  - Никакой я не извращенец, - настаивал Кармайкл. - Раз вы заглянули в мое прошлое, вы должны понимать, как все произошло.
  
  - А то как же. Ты был танцором в 'Ланселоте'. После выступления тебя подцепила одна дамочка из числа зрителей. Разговор зашел о сексе за деньги, а затем она тебя сдала полиции.
  
  - Она меня подставила! Стерва!
  
  'Ланселот' - это заведение с мужским стриптизом в западной части Лос-Анджелеса, обслуживающее женщин, считающих, что эмансипация означает бездумное копирование самых низменных сторон мужского поведения. На клуб уже долгое время жаловались соседи, и пару лет назад на него обратили пристальное внимание полиция и инспекторы противопожарной безопасности. Конец этому положил иск о необоснованных преследованиях со стороны полиции, поданный владельцем.
  
  Майло пожал плечами.
  
  - Так или иначе, папаша тебя вытащил, дело было закрыто, и ты дал слово вести себя хорошо.
  
  - Ага, - с горечью произнес Кармайкл. - Конец истории, так? Вот только все оказалось не так просто. - Голубые глаза вспыхнули огнем. - Отец отобрал у меня мой доверительный фонд - деньги, которые оставила мне мама. Уверен, это было незаконно, однако юрист, занимающийся делами фонда, приятель отца по Калифорнийскому клубу, и не успел я опомниться, как старик прибрал все к своим рукам. И взял меня за яйца. Я словно снова стал подростком, вынужден был на все просить разрешение. Отец заставил меня вернуться в колледж, заявив, что я должен чего-то добиться в жизни. Господи, мне тридцать шесть лет, и я снова сижу за партой! Если я получу хорошие отметки, мне дадут место в нефтяной компании 'Кармайкл ойл'. Какой бред! Ничто не сможет превратить меня в то, чем я не являюсь. Черт возьми, что ему от меня нужно?
  
  Он с мольбой посмотрел на нас, ища поддержки. Интуиция подсказывала мне поддержать его, однако это был не сеанс психотерапии. Майло дал ему остыть, прежде чем продолжил:
  
  - И если отец прознает про то, чем ты сейчас занимаешься, капут, да?
  
  - Проклятие! - Кармайкл почесал бороду. - Я ничего не могу с собой поделать. Мне нравится этим заниматься. Господь наделил меня замечательным телом и красивым лицом, и я настроен на то, чтобы делиться этим с другими. Это все равно что играть на сцене, но только для узкого круга, так что это более интимно. Когда я танцевал в клубе, я чувствовал на себе взгляды женщин. Я им подыгрывал, делал так, как им нравилось. Я хотел довести их до оргазма прямо там. Это было... просто здорово.
  
  - Я уже говорил это твоей хозяйке и повторяю тебе, - сказал Майло. - Нам наплевать на то, кто кого трахает в этом городе. Секс становится проблемой только тогда, когда в процессе него кого-нибудь зарежут, пристрелят или задушат.
  
  Похоже, Кармайкл его не услышал.
  
  - Я хочу сказать, я вовсе не торгую собой, - настаивал он. - Деньги мне не нужны - в хорошую неделю я заколачиваю шестьсот, а то и семьсот долларов.
  
  Он отмахнулся от этих денег небрежным жестом, повинуясь искаженной системе ценностей человека, с рождения привыкшего к роскоши.
  
  - Дуг, - властно заявил Майло, - прекрати защищать себя и выслушай меня: нам нет никакого дела до того, куда ты суешь свой конец. Никто не собирается заново открывать твое дело. Просто расскажи нам про Нону.
  
  Наконец смысл услышанного дошел до Кармайкла. У него на лице появилось такое выражение, какое бывает у ребенка, неожиданно получившего подарок. Я вдруг осознал, что все это время думал о нем как о большом ребенке, поскольку, если не брать в расчет наружную оболочку взрослого мужчины, все остальное в нем было детским, незрелым. Классический случай задержки развития.
  
  - Это самая настоящая барракуда, - начал Кармайкл. - Ее нужно постоянно сдерживать, иначе она становится чересчур агрессивной. В последний раз мы с ней разыгрывали представление на мальчишнике у одного пожилого типа, который женился во второй раз. Сборище мужчин в возрасте, состоятельных, на квартире в Канога-Парке. До нашего приезда они усиленно пили и смотрели порнуху. В тот вечер мы разыгрывали сценку с футболистом и болельщицей. Я был в спортивной форме, а Нона была в обтягивающей майке, коротенькой юбке и кроссовках. Помпончики, на голове два хвостика, все как полагается.
  
  Эти типы были безобидными старыми пердунами. Перед нашим приходом они, вероятно, врали друг другу о своих похождениях, смачно комментировали порнуху, как ведут себя те, кто сильно нервничает. Тут вошли мы, они увидели Нону, и, как мне показалось, кое у кого едва не разорвалось сердце. Нона виляла бедрами, хлопала ресницами, показывала язычок. Мы отрепетировали нашу сценку, но Нона решила удариться в импровизацию. В сценарии говорится, мы немного ласкаем друг друга, обмениваясь двусмысленными фразами - знаете, я, например, спрашиваю у Ноны, как ей нравится моя подача, а она восклицает: 'Я от нее просто балдею, подавай, подавай же скорей!' Кстати, актриса она отвратительная, плоская, без чувств. Но зрители были от нее без ума - наверное, все с лихвой компенсировала ее внешность. В общем, старики пожирали Нону, а она этим упивалась. И это скорее всего навело ее на мысль совсем сорваться с катушек.
  
  Внезапно Нона засунула руку мне в трусы, схватила меня за член, вильнула задом и принялась меня массировать, не переставая извиваться всем телом. Я хотел ее остановить - нам не разрешается отходить от сценария, если только нас не попросят. - Кармайкл неуютно умолк. - И не заплатят. Но я ничего не мог поделать, потому что это испортило бы все наше выступление, и старики были бы в ярости.
  
  Они таращатся на Нону, та что есть силы дергает мой член, а я вынужден улыбаться. Наконец Нона отпустила меня и танцующей походкой приблизилась к тому типу, которого подцепили - пухлому низенькому старичку с длинными ресницами, - и засунула руку ему в трусы. Тут все умолкли. Старикашка побагровел, как свекла, но ничего не сказал, поскольку это выставило бы его тряпкой в глазах его друзей. У него исказилось лицо, но он принужденно улыбнулся. Нона начала ласкать языком ему ухо, поглаживать подбородок. Остальные стали хихикать. Чтобы снять напряжение. Вскоре они уже выкрикивали скабрезные комментарии. Нона была на взводе, как будто ей действительно доставляло удовольствие заводить бедного старика.
  
  Наконец мне удалось увести Нону так, чтобы это не выглядело ссорой. Мы вышли на улицу, и я принялся на нее орать. Нона посмотрела на меня как на придурка, спросила: в чем дело, мы ведь получили щедрые чаевые, разве не так? Я понял, что говорить с ней бесполезно, и не стал настаивать. Мы выехали на шоссе. Я гнал быстро, поскольку мне хотелось побыстрее избавиться от Ноны. И тут вдруг я почувствовал, как она расстегивает мне ширинку. Не успел я опомниться, как мой член уже был снаружи и Нона взяла его в рот. Мы мчимся под семьдесят, а она сосет мой член и требует, чтобы я признался, как мне хорошо. Я ничего не мог поделать, только молился, как бы нас не остановил дорожный патруль - для меня это был бы полный конец. Я просил Нону остановиться, но она не отпускала меня до тех пор, пока я не кончил.
  
  На следующий день я пожаловался Рэмбо, заявил, что впредь никогда не буду работать с Ноной. Та только рассмеялась, сказала, что Нона будет классно смотреться в кино. Затем я узнал, что Нона уволилась, просто ушла, не сказав ни слова.
  
  Рассказ заставил Кармайкла вспотеть. Извинившись, он сходил в ванную, вернулся причесанным и пахнущим лосьоном после бритья. Не успел он сесть, как Майло уже снова начал задавать вопросы:
  
  - У тебя есть какие-либо мысли относительно того, куда Нона уехала?
  
  Кармайкл молча покачал головой.
  
  - Она рассказывала о себе что-либо личное?
  
  - Нет. В ней не было ничего личного. Всё на поверхности.
  
  - Никаких намеков на то, куда она могла направиться?
  
  - Нона даже не говорила, откуда приехала. Как я уже сказал, мы участвовали в трех или четырех сценках, после чего расстались.
  
  - Как Нона вышла на 'Адама и Еву'?
  
  - Без понятия. Все попадают сюда по-разному. Рэмбо сама позвонила мне, увидев мое выступление в 'Ланселоте'. Кто-то узнаёт о фирме от своих знакомых. Рэмбо размещает рекламу в подпольных газетах. Соискателей больше, чем ей требуется.
  
  - Ну хорошо, Дуг, - сказал наконец Майло, вставая, - надеюсь, ты был с нами искренен.
  
  - Честное слово, детектив. Пожалуйста, не втягивайте меня в это дело.
  
  - Я сделаю все возможное.
  
  Мы вышли. Сев в машину, Майло связался с диспетчерской. Никаких важных сообщений не было.
  
  - Итак, какой диагноз в отношении Пляжного мальчика? - спросил он.
  
  - Экспромтом? Проблемы личности, возможно, самолюбование.
  
  - Что это значит?
  
  - У него низкая самооценка, что выражается в одержимом увлечении собственной персоной: мышцы, витамины, постоянное внимание к своему телу.
  
  - По-моему, то же самое можно сказать про половину Лос-Анджелеса, - проворчал Майло, включая зажигание.
  
  Когда мы отъезжали, из дома вышел Кармайкл, в плавках, с доской для серфинга, полотенцем и лосьоном для загара. Увидев нас, он улыбнулся, помахал рукой и направился на пляж.
  * * *
  
  Майло остановился у входа в Западную педиатрическую клинику под запрещающим знаком.
  
  - Ненавижу больницы, - сказал он, когда мы вошли в лифт и поднялись на пятый этаж.
  
  Потребовалось какое-то время, чтобы найти Валькруа. Как выяснилось, он осматривал пациента, и нам пришлось подождать его в маленьком зале для совещаний рядом с ординаторской.
  
  Он появился через пятнадцать минут, бросил на меня взгляд, полный отвращения, и попросил Майло поторопиться, поскольку он занят. Когда детектив начал говорить, Валькруа разыграл целый спектакль, достав историю болезни и начав делать в ней пометки.
  
  Майло опытный следователь и умеет вести допрос, однако с канадцем он застрял на месте. Валькруа как ни в чем не бывало продолжал листать историю болезни, не обращая внимания на вопросы детектива о знакомстве с посетителями из 'Прикосновения' и отношениях с Ноной Своуп.
  
  - Вы закончили?
  
  - Пока что да.
  
  - И что я должен делать, оправдываться?
  
  - Можете начать с объяснения своей роли в исчезновении.
  
  - Это проще простого. Никакой моей роли нет.
  
  - Что связывает вас с той парой из 'Прикосновения'?
  
  - Абсолютно ничего. Я один раз посетил их. И это всё.
  
  - Какова была цель вашего визита?
  
  - Познавательная. Меня интересуют религиозные общины.
  
  - И много вы узнали, доктор Валькруа?
  
  Валькруа усмехнулся:
  
  - Это очень спокойное место. Полицейские им не нужны.
  
  - Как звали тех двоих, кто навестил Своупов?
  
  - Мужчину зовут Барон, женщину - Далила.
  
  - Фамилии?
  
  - Они ими не пользуются.
  
  - И вы навещали 'Прикосновение' всего один-два раза.
  
  - Один раз.
  
  - Хорошо. Мы это проверим.
  
  - Как вам угодно.
  
  Майло смерил практиканта жестким взглядом. Тот презрительно усмехнулся.
  
  - Нона Своуп не говорила вам ничего такого, что могло бы вывести нас на местонахождение ее родителей?
  
  - Мы мало о чем говорили. Мы просто трахались.
  
  - Доктор Валькруа, я настоятельно советую вам сменить свою позицию.
  
  - О, неужели? - Прищуренные глаза превратились в два дефиса. - Вы отрываете меня от работы, чтобы задать дурацкие вопросы о моей личной жизни, и ждете, что моя позиция по отношению к вам будет хорошей?
  
  - В вашем случае профессиональное и личное тесно переплелись.
  
  - Как это проницательно с вашей стороны!
  
  - Это все, доктор Валькруа, что вы хотите нам сказать?
  
  - А что еще вы хотите услышать? Что мне нравится трахать женщин? Хорошо. Нравится, очень. Я это обожаю. Я собираюсь оттрахать в этой жизни столько женщин, сколько смогу, а если есть и загробная жизнь, я надеюсь, что она обеспечит меня бесконечной вереницей теплых, покладистых женщин, чтобы я и там продолжал трахаться. Насколько мне известно, в том, чтобы трахаться, нет никакого преступления, или в Америке успели принять на этот счет новый закон?
  
  - Возвращайтесь к своей работе.
  
  Собрав свои бумаги, Валькруа удалился с мечтательным взглядом.
  
  - Ну и козел, - пробормотал Майло по дороге к машине. - Я бы его и к своей вешалке близко не подпустил.
  
  На лобовом стекле висело предупреждение о неправильной парковке от охраны клиники. Майло его сорвал, скомкал и засунул в карман.
  
  - Надеюсь, он не типичный представитель того, что в наши дни считается врачами.
  
  - Валькруа единственный в своем роде. Здесь он долго не задержится.
  
  Мы направились на запад по Сансет.
  
  - Ты проверишь его слова? - спросил я.
  
  - Я мог бы спросить у 'прикоснувшихся', насколько хорошо они его знают, но если между ними существует какой-то сговор, они солгут. Лучше всего связаться с тамошним шерифом и выяснить, как часто там видели этого шута. В таких маленьких городах от служителей закона ничего не укроется.
  
  - Я знаю одного человека, который может быть знаком с 'Прикосновением'. Хочешь, я с ним поговорю?
  
  - А почему бы и нет? Хуже от этого не будет.
  
  Майло отвез меня домой и задержался на минуту, чтобы посмотреть на карпов. Он зачарованно смотрел на пестрых рыбок, с улыбкой наблюдая за тем, как они устремляются за брошенным кормом. Когда Майло наконец оторвался от этого зрелища, его большое тело показалось мне грузным и медлительным.
  
  - Еще немного - и я останусь здесь до тех пор, пока у меня не поседеет борода.
  
  Мы пожали друг другу руки, Майло помахал мне, развернулся и тяжелой походкой отправился в очередной вечер наблюдения за представителями рода человеческого в худших своих проявлениях.
  Глава 12
  
  Я позвонил профессору Сету Файэкру из Университета штата Калифорния. Мы с ним вместе учились в университете, сейчас он занимался социальной психологией и уже несколько лет изучал различные религиозные культы.
  
  - Привет, Алекс! - как всегда, радостно поздоровался он. - А я как раз вернулся из Сакраменто. Слушания в сенате штата. Какое-то посмешище!
  
  Мы предались воспоминаниям, поделились последними новостями, затем я сказал, почему звоню.
  
  - 'Прикосновение'? Удивлен, что ты вообще слышал о ней. Секта малоизвестная и не занимается вербовкой новых членов. У них есть место под названием 'Пристанище', в прошлом это был монастырь, недалеко от мексиканской границы.
  
  - Что насчет предводителя - Матфея?
  
  - Благородного Матфея. Когда-то давно он был юристом. И называл себя Норман Мэттьюс.
  
  - Чем именно он занимался?
  
  - Не знаю. Но чем-то крутым. Беверли-Хиллз.
  
  Из преуспевающих адвокатов в гуру малоизвестной секты - довольно странная метаморфоза.
  
  - С чего такая крутая перемена образа жизни? - спросил я.
  
  - Не знаю, Алекс. Большинство харизматичных вождей утверждают, что им явилось вселенское видение, обыкновенно после травмы. Что-то вроде гласа в пустыне. Быть может, где-нибудь посреди Мохаве у этого Мэттьюса кончился бензин, и ему явился Господь.
  
  Я рассмеялся.
  
  - Алекс, мне очень хотелось бы что-нибудь добавить. Секта не привлекала к себе особого внимания, потому что она такая небольшая, всего около шестидесяти членов. И, как я уже сказал, они не ищут новообращенных, поэтому скорее всего такой она и останется. Неясно, изменится ли такое положение дел, если увеличится отток. Секта существует всего три или четыре года. Еще один необычный момент заключается в том, что все члены среднего возраста. Секты, вербующие новых членов, в первую очередь охотятся за молодежью. В практическом плане это означает, что можно не опасаться родителей, жалующихся в полицию.
  
  - Секта выступает за холистическую медицину?
  
  - Вероятно. Холистику проповедует большинство подобных общин. Это неотъемлемая часть отказа от общественных ценностей. Но я не слышал, чтобы 'Прикосновение' было одержимо холистикой, если ты это имел в виду. По-моему, члены секты в первую очередь сосредоточены на том, чтобы полностью обеспечивать себя всем необходимым. Сами выращивают еду, изготавливают одежду. Подобно первым утопическим общинам такого рода - 'Онайде', 'Эфрате', 'Новой гармонии'. Можно поинтересоваться, зачем тебе все это понадобилось?
  
  Я рассказал о решении Своупов отказаться от лечения Вуди и последующем исчезновении семьи.
  
  - Сет, как ты думаешь, секта может иметь к этому какое-либо отношение?
  
  - Маловероятно, потому что члены держатся очень замкнуто. Если секта вступит в конфликт с медицинским учреждением, это привлечет к ней ненужное внимание.
  
  - Но двое 'прикоснувшихся' встречались с родителями, - напомнил я.
  
  - Если секта решила заняться подрывной деятельностью, зачем делать это так открыто? Ты говорил, семья живет недалеко от 'Пристанища'?
  
  - Насколько я понял.
  
  - В таком случае, возможно, 'прикоснувшиеся' просто решили установить добрые соседские отношения. В таком маленьком городке, как Ла-Виста, местные жители относятся ко всем странным чужакам с большой подозрительностью. И мудрые чужаки не жалеют сил, чтобы подружиться с ними. Это очень хорошая стратегия выживания.
  
  - Кстати о выживании, - спросил я, - на какие средства существует секта?
  
  - Я так понимаю, на пожертвования членов. С другой стороны, Мэттьюс человек богатый. Не исключено, что он оплачивает все это предприятие ради власти и престижа. Если секта действительно стремится сама обеспечивать себя всем необходимым, расходы будут не такие уж и большие.
  
  - И еще одно, Сет. Почему они называют себя 'Прикосновением'?
  
  - Будь я проклят, если это знаю, - рассмеялся он. - Надо будет поручить эту задачу какому-нибудь дипломнику.
  * * *
  
  Мэл Уорти позвонил ближе к вечеру:
  
  - Похоже, миссис Моуди не получила дохлую крысу, поскольку ей предназначалось кое-что побольше и получше. Сегодня утром она обнаружила выпотрошенную собаку, подвешенную к ручке входной двери за свои внутренности. И еще ублюдок кастрировал бедное животное и засунул яйца ему в пасть.
  
  Я молчал, морщась от отвращения.
  
  - Каков тип, а? В довершение ко всему он позвонил домой, в нарушение постановления суда, поговорил с мальчишкой и убедил его сбежать из дома. Мальчишка послушался, и потребовалось несколько часов, чтобы его найти. Его обнаружили лишь поздно вечером, бродящим по стоянке у торгового центра, в пяти милях от дома. По-видимому, он решил, что отец его заберет и увезет прочь. Никто не появился, и бедный малыш перепугался до смерти. Можно не говорить, что Дарлина сходит с ума от беспокойства. Я звоню, чтобы попросить тебя встретиться с детьми. В первую очередь ради их психического здоровья.
  
  - Они видели собаку?
  
  - Слава богу, нет. Дарлина убрала все до того, как они успели что-либо увидеть. Когда ты сможешь с ними встретиться?
  
  - До субботы я не смогу попасть к себе в кабинет.
  
  Для проведения судебных экспертиз я снимал помещение в Брентонском колледже, однако пользоваться им мог только по выходным.
  
  - Ты можешь встретиться с детьми у меня. Только назови время.
  
  - Ты сможешь привезти их туда через пару часов?
  
  - Будет сделано.
  * * *
  
  Контора 'Трентон, Уорти и Ла-Роза' располагалась на мансардном этаже суперпрестижного здания на пересечении Роксбери и Уилшир. Мэл в дорогущем костюме из камвольной шерсти от Биджана лично встретил меня в комнате ожидания. Он сообщил, что я приму детей у него в кабинете. У меня в памяти сохранился вид просторного помещения, погруженного в полумрак, похожего на пещеру, с огромным бесформенным письменным столом, напоминающим авангардистскую скульптуру, абстрактными картинами на стенах и шкафами, заставленными дорогими - и хрупкими сувенирами. Не лучшее место для сеанса детской психотерапии, но придется довольствоваться тем, что есть.
  
  Я переставил стулья и пододвинул столик, устроив посреди кабинета игровую зону. Достав из сумки альбомы для рисования, цветные карандаши, мелки, перчаточных кукол и складной детский домик, я расставил все это на столе. После чего отправился за детьми Моуди.
  
  Они ждали в библиотеке: Дарлина, Карлтон Конли и дети, одетые как в церковь.
  
  Трехлетняя Эйприл была в платьице из белой тафты и белых кожаных лакированных сандалиях, надетых на гольфы с кружевным верхом. Ее светлые волосы были заплетены в косички, перевязанные лентами. Девочка сонно устроилась на коленях у матери и сосала большой палец, расчесывая струп на коленке.
  
  Ее брат был облачен в белую ковбойскую рубашку, коричневые вельветовые брюки с подвернутыми штанинами, галстук-регат и черные штиблеты. Ему тщательно отмыли лицо и прилизали волосы в неудачной попытке представить его пай-мальчиком. У него был такой жалкий вид, какой только может быть у девятилетнего мальчишки. Увидев меня, он отвернулся.
  
  - Ну же, Рики, будь вежлив с доктором, - с укором промолвила мать. - Поздоровайся, веди себя хорошо. Здравствуйте, доктор Делавэр.
  
  - Здравствуйте, миссис Моуди.
  
  Засунув руки в карманы, мальчишка скорчил гримасу.
  
  Конли, сидевший рядом с Дарлиной, встал и пожал мне руку, смущенно улыбаясь. Судья была права. Если не считать то, что он был значительно выше ростом, он поразительно напоминал мужчину, которого сменил.
  
  - Здравствуйте, доктор, - слабым голосом произнес он.
  
  - Здравствуйте, мистер Конли.
  
  Повернувшись, Эйприл открыла глаза и улыбнулась мне. Во время судебной экспертизы с ней не возникло никаких проблем: девочка была радостной, экспрессивной. Поскольку она была девочка, отец предпочел не обращать на нее внимания, и она оказалась избавлена от его разрушительной любви. Рики был отцовским любимчиком и пострадал за это.
  
  - Привет, Эйприл.
  
  Похлопав ресницами, девочка опустила голову и хихикнула, кокетка от природы.
  
  - Помнишь игрушки, в которые мы играли в прошлый раз?
  
  Кивнув, она снова хихикнула.
  
  - Я их принес. Хочешь снова в них поиграть?
  
  Девочка посмотрела на мать, испрашивая у нее разрешения.
  
  - Не бойся, играй.
  
  Девочка спустилась с материнских коленей и взяла меня за руку.
  
  - А с тобой, Рики, я займусь позже, - обратился я к угрюмому мальчишке.
  
  Я провел с Эйприл двадцать минут, в основном наблюдая за тем, как она передвигает крошечных обитателей игрушечного домика. Ее игра была организованной и структурированной, относительно спокойной. Хотя она и разыграла несколько эпизодов родительских ссор, ей удалось разрешить их, удалив отца, после чего семья продолжала счастливо жить дальше. По большей части построенные ею сценарии излучали надежду и определенность.
  
  Я выяснил, как девочка воспринимает ситуацию в доме, и пришел к выводу, что она понимает происходящее так, как подобает ребенку ее возраста. Папа сердится на маму, мама сердится на папу, поэтому они больше не хотят жить вместе. Эйприл понимает, что она тут ни при чем, и Рики тоже ни в чем не виноват, а Карлтон ей нравится.
  
  Все соответствовало тому, что я узнал в ходе предварительной оценки. Тогда девочка практически не выказала беспокойства по поводу отсутствия отца, а к Конли она уже успела привязаться. Когда я спросил ее о нем, у нее засияло лицо.
  
  - Калтон такой холоший, доктол Алекс. Он водил меня в зоопалк. Мы там видели жилафа. И клокодила. - От живости воспоминаний у нее округлились глаза.
  
  Эйприл продолжала распевать Карлтону дифирамбы, а я молил Бога о том, чтобы циничное пророчество судьи Севир оказалось ошибочным. Мне уже довелось работать с бесчисленным количеством маленьких девочек, пострадавших от испорченных отношений со своими отцами или вообще от отсутствия каких-либо отношений, и я видел, какой вред это нанесло детской психике. Эта очаровательная малышка заслужила лучшей участи.
  
  Понаблюдав за Эйприл достаточно долго и убедив себя в том, что у нее все относительно неплохо, я отвел ее к матери. Девочка приподнялась на цыпочках и протянула мне тоненькие словно зубочистки ручонки. Я наклонился, и она чмокнула меня в щеку.
  
  - До свидания, доктол Алекс.
  
  - До свидания, моя прелесть. Если захочешь еще поговорить со мной, скажи своей маме. Она поможет тебе позвонить мне.
  
  Пообещав мне обязательно сделать это, Эйприл снова укрылась за надежной защитой мягких материнских коленей.
  
  Рики забился в дальний угол и стоял там в полном одиночестве, уставившись в окно. Подойдя к нему, я положил руку ему на плечо и произнес тихим голосом, чтобы услышал только он один:
  
  - Я понимаю, ты очень злишься, что приходится это делать.
  
  Выпятив вперед нижнюю губу, мальчишка напряг шею и скрестил руки на груди. Дарлина вскочила, держа на руках Эйприл, и начала было что-то говорить, но я жестом попросил ее сесть.
  
  - Понимаю, как это тяжело - не видеться с папой, - сказал я.
  
  Рики смотрел прямо перед собой, как морской пехотинец на параде, стараясь изо всех сил выглядеть суровым и угрюмым.
  
  - Я слышал, ты убегал из дома.
  
  Молчание.
  
  - Наверное, это было настоящее приключение.
  
  У него на лице мелькнула тень улыбки и тотчас же исчезла.
  
  - Я знаю, что у тебя сильные ноги, Рики, но пройти пешком пять миль - это ого-го!
  
  Улыбка вернулась и на этот раз задержалась чуть дольше.
  
  - Видел что-нибудь интересное?
  
  - Ага.
  
  - Можешь мне рассказать?
  
  Мальчишка оглянулся на остальных.
  
  - Не здесь, - заверил его я. - Давай пройдем в другую комнату. Там мы сможем рисовать и играть, как в прошлый раз. Договорились?
  
  Рики нахмурился, но последовал за мной.
  
  Кабинет Мэла его поразил, и он несколько раз обошел его, прежде чем остановиться.
  
  - Никогда не видел ничего подобного?
  
  - Видел. В кино.
  
  - Вот как? В каком?
  
  - В том, где плохие люди хотели захватить весь мир. У них тоже был кабинет, с лазерами и тому подобным.
  
  - Это была их штаб-квартира, да?
  
  - Точно.
  
  - Ты считаешь, мистер Уорти плохой человек?
  
  - Так говорит мой папа.
  
  - Он еще про кого-нибудь тебе говорил, что это плохой человек?
  
  Мальчишка смутился.
  
  - Про меня? И мистера Дашхоффа?
  
  - Угу.
  
  - Ты понимаешь, почему твой отец так сказал?
  
  - Он злится.
  
  - Совершенно верно. Он очень злится. Не на вас с Эйприл, а потому что не хочет, чтобы ваша мама с ним развелась.
  
  - Да! - воскликнул мальчишка, и в его голосе прозвучала злость. - Это она во всем виновата!
  
  - Ты имеешь в виду развод?
  
  - Да! Она выставила его вон, а он даже заплатил за дом свои деньги!
  
  Усадив Рики, я пододвинул стул, сел напротив и положил руки на его худенькие плечи.
  
  - Рики, мне очень жаль, что все так плохо. Я понимаю, ты хочешь, чтобы мама и папа помирились. Но этого не случится. Ты помнишь, как они постоянно ссорились?
  
  - Да, но потом они заканчивали ссориться и были счастливы с нами.
  
  - И это было здорово.
  
  - Да.
  
  - Но ссоры становились все хуже и хуже, а счастья совсем не осталось.
  
  Мальчишка молча покачал головой.
  
  - Развод - это ужасно, - сказал я. - Все рушится.
  
  Он отвернулся.
  
  - Рики, нет ничего плохого в том, что ты злишься. Я бы тоже злился, если бы мои родители разводились. Однако убегать из дома нехорошо, потому что с тобой может случиться что-нибудь плохое.
  
  - Папа обо мне позаботится.
  
  - Рики, я знаю, что ты очень любишь своего папу. Так и должно быть. Папа особенный человек. И папа должен иметь возможность встречаться со своими детьми, даже после развода. Надеюсь, придет время, и папа сможет часто встречаться с тобой, водить тебя в разные места, чтобы вам было хорошо вместе. Но сейчас - и это очень печально - папе лучше не видеться с тобой и с Эйприл. Ты понимаешь почему?
  
  - Потому что он болен?
  
  - Правильно. Ты знаешь, что это за болезнь?
  
  Мальчишка задумался над моим вопросом:
  
  - Папа сильно злится?
  
  - Это только одна сторона. Он сильно злится, затем сильно огорчается, затем сильно радуется, и все совершенно внезапно. Иногда без какой-либо причины. Когда папа сильно злится, он может сделать что-нибудь плохое, например с кем-нибудь подраться. И это может быть опасно.
  
  - Ага! Папа всех поколотит!
  
  - Правильно, но это будет опасно для того человека, которого он поколотит. И ненароком может достаться и вам с Эйприл. Понимаешь?
  
  Рики неохотно кивнул.
  
  - Я вовсе не хочу сказать, что твой папа никогда не вылечится. Есть очень хорошие лекарства, они ему помогут. Помогут также и встречи с врачами, такими как я. В настоящий момент твой папа не хочет признать, что ему нужна помощь. Поэтому судья и сказала, что он не может встречаться с вами до тех пор, пока ему не станет лучше. Это его окончательно разозлило, и теперь он считает, что вокруг него одни плохие люди, которые хотят ему навредить. Но на самом деле мы хотим помочь ему. И защитить вас с Эйприл.
  
  Мальчишка долго молча смотрел на меня, затем встал, взял бумагу для рисования и смастерил целую флотилию бумажных самолетиков. В течение следующей четверти часа он в одиночку вел эпическую битву, разрушая целые города, убивая людей тысячами, топая ногами, крича во весь голос, разбрасывая во все стороны разорванную в клочья бумагу, и в конце концов антикварный ковер Мэла был сплошь усеян конфетти.
  
  Затем Рики какое-то время рисовал, однако остался недоволен своими творениями и выбросил их скомканные в мусорную корзину. Я пытался поговорить с ним о побеге из дома, но он упорно отказывался. Я снова завел разговор об опасности, и он слушал меня, не скрывая своей скуки. Когда я спросил, поступит ли он так опять, Рики пожал плечами.
  
  Проводив его обратно, я отвел в кабинет Дарлину. Она была в розовом спортивном костюме и серебристых сандалиях. Ее темные волосы, уложенные в высокую прическу, были щедро спрыснуты лаком. Она потратила много времени на макияж, однако все равно выглядела уставшей, измученной и напуганной. Усевшись, Дарлина достала из сумочки носовой платок и принялась теребить его, перекладывая из руки в руку.
  
  - Понимаю, как вам приходится нелегко, - сказал я.
  
  Из глаз потекли слезы. Носовой платок взметнулся вверх.
  
  - Он сумасшедший, доктор. И дальше становится только хуже. Он не отпустит меня, не совершив какого-нибудь настоящего безумства.
  
  - Как себя чувствуют дети?
  
  - Эйприл прилипчивая - вы сами все видели. За ночь она встает два-три раза и хочет лечь к нам в постель. Но особых проблем с ней нет. Вот Рики - это сплошная головная боль. Постоянно злится, не желает ничего слушать. Вчера он послал Карлтона куда подальше.
  
  - И что ответил Карлтон?
  
  - Пообещал выпороть, если он еще раз так скажет.
  
  Замечательно.
  
  - В настоящий момент Карлтону лучше не связываться с дисциплиной. Начнем с того, что для детей и так большой шок его присутствие в доме. Если вы позволите Карлтону взять все в свои руки, они почувствуют себя брошенными.
  
  - Но, доктор, мальчишка не имеет права говорить такие слова!
  
  - В таком случае, миссис Моуди, вы сами должны с этим разобраться. Для детей очень важно сознавать, что вы с ними. И вы главная.
  
  - Ну хорошо, - без особого воодушевления сказала Дарлина, - я постараюсь.
  
  По ее тону я понял, что она меня не послушает. Решающим стало слово 'постараюсь'. А через пару месяцев Дарлина будет недоумевать, почему оба ее ребенка стали своенравными, капризными и неуправляемыми.
  
  Тем не менее я выполнил свою работу, сказав ей, что обоим детям поможет профессиональная помощь. Я объяснил, что в настоящий момент у Эйприл не наблюдается никаких серьезных проблем, однако ее состояние нестабильное. В ее случае поможет краткий курс психотерапии, призванный в будущем снизить риск возникновения более значительных проблем.
  
  Напротив, Рики лишился душевного равновесия, полон злости и готов снова сбежать из дома. Тут Дарлина перебила меня, заявив, что во всем виноват отец мальчишки, который, если хорошенько подумать, напоминает ей своего собственного отца.
  
  - Миссис Моуди, - сказал я, - мальчику нужно предоставить возможность регулярно выпускать пар.
  
  - Знаете, - ответила она, - они с Карлтоном уже начинают ладить друг с другом. Вчера играли в саду в салки и очень веселились. Уверена, Карлтон окажет на Рики хорошее влияние.
  
  - Замечательно. Однако это не заменит профессиональную помощь.
  
  - Доктор, - сказала Дарлина, - я на мели. Знаете, во что мне обошлись адвокаты? Один сегодняшний визит сюда отнимает у меня последние деньги.
  
  - Есть клиники с плавающими расценками, зависящими от платежеспособности пациентов. Я дам мистеру Уорти несколько телефонов.
  
  - Они далеко расположены? Я по автострадам не езжу.
  
  - Я постараюсь подобрать что-нибудь поближе, миссис Моуди.
  
  - Спасибо, доктор.
  
  Вздохнув, она встала и подождала, когда я открою перед ней дверь.
  
  Проводив взглядом, как она тяжело бредет по коридору, словно старуха, я на какое-то мгновение забыл, что ей всего двадцать девять лет.
  * * *
  
  Я продиктовал свои выводы секретарше Мэла, и та молча напечатала их на стенографической машинке, какими пользуются в суде. После того как секретарша ушла, Мэл достал бутылку выдержанного виски и налил нам по щедрой дозе.
  
  - Спасибо что зашел, Алекс.
  
  - Никаких проблем, но я не уверен, что от этого будет какой-то толк. Дарлина не собирается следовать моим советам.
  
  - Я позабочусь о том, чтобы она им последовала. Скажу, что это очень важно для успеха дела.
  
  Мы пригубили виски.
  
  - Кстати, - сказал Мэл, - судья пока что не получила никаких мерзких сюрпризов - похоже, Моуди сумасшедший, но не дурак. И тем не менее все это дело ее мегаразозлило. Она позвонила окружному прокурору и распорядилась, чтобы тот поручил кому-нибудь со всем разобраться. Прокурор свалил это отделению Футхилла.
  
  - А там ответили, что уже разыскивают Моуди.
  
  - Точно, - удивленно подтвердил Мэл.
  
  Я рассказал ему о звонке Майло Фордебранду.
  
  - Очень впечатляет, Алекс. Еще? - Он вопросительно поднял бутылку.
  
  Я отказался. Отказаться от хорошего виски нелегко, но разговор о Моуди напомнил мне, как важно сохранять ясную голову.
  
  - Так или иначе, полиция Футхилла утверждает, что усиленно разыскивает Моуди, однако есть все основания полагать, что он подался в Анджелес-Крест.
  
  - Замечательно.
  
  Национальный парк Анджелес-Крест представляет собой шестьсот тысяч акров диких лесов, примыкающих к городу с севера. Семейство Моуди проживало в расположенном неподалеку Санлэнде, и для Ричарда эти места должны быть хорошо знакомы - вполне естественно, что он решил спрятаться именно там. Национальный парк - сущий рай для туристов, путешественников, натуралистов и альпинистов, а также для свор нелегальных байкеров, которые гуляют ночи напролет, а днем отсыпаются в пещерах. А еще овраги и ущелья являются излюбленным местом для того, чтобы избавляться от трупов.
  
  Непосредственно перед нашей стычкой на стоянке перед зданием суда Моуди рассуждал о жизни в глухом лесу, несомненно, включая в свои фантазии и детей. Я указал Мэлу на это.
  
  Тот угрюмо кивнул.
  
  - Я настоятельно порекомендовал Дарлине забрать детей и на время уехать из города. У ее родителей ферма недалеко от Дэвиса. Они выезжают сегодня.
  
  - Разве Моуди не догадается, куда они уехали?
  
  - Если выйдет к людям. Надеюсь, какое-то время он собирается поиграть в лесного человека. - Мэл развел руками. - Это лучшее, что я могу сделать, Алекс.
  
  Разговор начинал принимать неприятный оборот. Я встал, и мы пожали руки. В дверях я остановился и спросил, слышал ли Мэл что-либо об адвокате Нормане Мэттьюсе.
  
  - Ты имеешь в виду Неистового Нормана? Старая гвардия. Я раз десять сталкивался с ним в суде. Лучший в Беверли-Хиллз специалист по сложнейшим делам.
  
  - Он занимался разводами?
  
  - Лучший из лучших. Сверхагрессивный, добивался для своих клиентов того, чего те хотели, и не важно, кто при этом оказывался задет. Вел множество голливудских разводов, где на кону стояли большие деньги, и со временем возомнил себя звездой. Очень заботится о своем образе неотразимого меча правосудия: броская одежда, с обеих сторон под руку блондинки, курит пенковую трубку за тысячу долларов, набивая ее отборным табаком.
  
  - В последнее время он больше занимается духовным.
  
  - Да, слышал. Собрал группу каких-то недоумков у границы. Величает себя Великим Блистательным Мессией или что-то в таком духе.
  
  - Благородным Матфеем. Почему он оставил юриспруденцию?
  
  Мэл смущенно усмехнулся.
  
  - Можно сказать, это она его оставила. Это произошло лет пять-шесть назад. Все было в газетах. Удивлен, что ты не помнишь. Мэттьюс представлял жену одного драматурга. Тот тип только что сорвал большой куш - фурор на Бродвее - после десяти лет хлеба без масла. И как раз в этот момент жена нашла себе другого неудачника и смылась. Мэттьюс выбил для нее всё: солидную долю гонорара за пьесу и неплохие проценты за все то, что этот тип должен был выдать за ближайшие десять лет. Процесс широко освещался в прессе, после вынесения вердикта у входа в здание суда должна была состояться пресс-конференция. Мэттьюс и жена направлялись туда, как вдруг из ниоткуда появился муженек с пистолетом двадцать второго калибра. Выстрелил обоим в голову. Жена скончалась на месте, а Мэттьюс выкарабкался после полугода пребывания на грани. Затем он пропал из виду и всплыл только пару лет спустя, уже как духовный наставник. Классическая калифорнийская история.
  
  Поблагодарив его за информацию, я собрался уходить.
  
  - Послушай, - окликнул меня Мэл, - с чего весь этот интерес?
  
  - Ничего существенного. Его имя всплыло в разговоре.
  
  - Неистовый Норман, - усмехнулся Мэл. - Святость через травму головного мозга.
  Глава 13
  
  На следующее утро Майло разбудил меня, постучав в дверь без пятнадцати семь. Небо было серым, словно бродячая кошка. Всю ночь шел дождь, и в воздухе стоял запах мокрой фланели. Ущелье порождало неумолимую промозглую сырость, которая проникла в мои кости, как только я открыл дверь.
  
  Майло был в тонком блестящем черном дождевике, наброшенном поверх мятой белой рубашки, коричневого с синим галстука и коричневых брюк. Подбородок у него синел щетиной, веки устало набухли. На ботинки налипла грязь, которую он счистил о край террасы, перед тем как войти в дом.
  
  - Мы нашли двух Своупов, мать и отца, в каньоне Бенедикт. Убиты выстрелами в голову и в спину.
  
  Майло говорил быстро, смотря мне в лицо. Он прошел мимо меня на кухню, я последовал за ним и поставил на плиту кофе. Пока кофе варился, я сполоснул лицо в раковине на кухне, а Майло отломил здоровенный кусок от батона и принялся его жевать. Мы не обмолвились ни словом до тех пор, пока не уселись за старый дубовый стол и не наказали свои пищеводы большими глотками обжигающего напитка.
  
  - Какой-то старый хрыч с металлоискателем обнаружил трупы около часа ночи. Это состоятельный тип - удалившийся на покой стоматолог. У него большой особняк на въезде в Бенедикт, но ему нравится бродить в темноте, занимаясь изысканиями. Его чуткая хреновина уловила монеты в кармане отца - трупы были закопаны неглубоко. Дождь размыл землю, и наш кладоискатель разглядел в лунном свете часть головы. Беднягу трясло. - Майло удрученно опустил взгляд. - Сигнал поступил другому следователю, но когда установили личности убитых, он вспомнил о моем интересе и позвонил мне. В любом случае он собирался в отпуск и с радостью передал дело мне. Я был там с трех часов ночи.
  
  - Никаких следов Вуди и Ноны?
  
  Майло покачал головой.
  
  - Nada[26]. Мы прочесали ближайшие окрестности. Трупы были обнаружены там, где начинается дорога, поднимающаяся в долину. Бенедикт практически весь застроен, однако на западе каньона осталась небольшая лощина, до которой строители еще не добрались. Это впадина, похожая на блюдце, заросшая кустарником, земля покрыта слоем опавшей листвы толщиной в фут. Ее легко не заметить, если проезжать мимо быстро, поскольку со стороны дороги ее загораживают большие эвкалипты. Мы разбили местность на квадраты и исследовали ее фут за футом. Нам удалось обнаружить еще один труп, но от этого остались одни кости. Патологоанатом говорит, что, судя по форме тазовых костей, это женщина. Пролежала там не меньше двух лет.
  
  Майло сосредоточился на деталях, чтобы избежать эмоционального воздействия убийств. Отпив большой глоток кофе, он потер глаза и поежился:
  
  - Я промок насквозь. Дай я сниму эту кожуру.
  
  Стащив с себя дождевик, он повесил его на спинку стула.
  
  - Вот тебе и солнечная Калифорния, черт возьми, - проворчал Майло. - У меня такое ощущение, будто меня мариновали в банке.
  
  - Хочешь переодеться в сухую рубашку?
  
  - Нет. - Майло потер руки, допил кофе и встал, чтобы налить еще.
  
  - Никаких следов детей, - произнес он, возвращаясь за стол. - И тут возможно несколько вариантов: во-первых, детей не было вместе с родителями, и они не разделили их судьбу. Вернувшись в мотель, они увидели кровь и, перепугавшись, убежали.
  
  - Почему семья не держалась вместе, если они возвращались домой? - спросил я.
  
  - Может быть, Нона повела брата за мороженым. Пока родители собирали вещи.
  
  - Невозможно. Вуди болен.
  
  - Да, я постоянно об этом забываю. Должно быть, подсознательно подавляю эту мысль, а?
  
  - Должно быть.
  
  - Ладно, тогда гипотеза номер два. Семья разделилась, потому что сестра похитила мальчишку. Ты говорил, что, по словам Бев, она недолюбливала своих родителей. И вот во что это вылилось.
  
  - Все, что говорит про Нону Бев, нужно делить на десять, Майло. Нона увела у нее мужчину, которого она любила. Бев ее ненавидит.
  
  - Ты сам говорил мне, что девчонка была в ярости, когда ты с ней встретился, что она набросилась на Мелендес-Линча. А после разговора с Рэмбо и Кармайклом у меня сложилась картина, что Нона очень своеобразная девица.
  
  - Совершенно верно. Похоже, у нее куча проблем. Но зачем ей похищать собственного брата? Все указывает на то, что Нона зациклена на себе и лишена родственных чувств. С братом она не близка. Навещала она его редко, и в основном ночью, когда он спал. То, что ее не было вместе с родителями, объяснить легко. Но вот все остальное не поддается объяснению.
  
  - Да, весело с тобой, - пробормотал Майло. - Когда мне понадобится человек, который со всем соглашается, я обязательно приглашу тебя. - Его лицо раскрылось в огромном зевке. Глотнув достаточно воздуха, он продолжал: - Все, что ты говоришь, приятель, логично, но я должен рассмотреть все варианты. Перед тем как приехать к тебе, я связался с Хоутеном в Ла-Висте. Разбудил беднягу и сказал, чтобы он прочесал весь город в поисках девчонки и ее брата. Шериф расстроился, услышав про родителей, сказал, что уже провел тщательные поиски после моего первого звонка, но согласился повторить.
  
  - В том числе заглянуть и к 'прикоснувшимся'?
  
  - Это в первую очередь. Возможно, Мелендес-Линч был прав с самого начала. Даже если Хоутен вернется с пустыми руками, они очевидные подозреваемые. Я сегодня же направляюсь туда, чтобы лично все проверить. И обязательно поговорить с теми двумя, что навещали Своупов. Пара моих ребят отправятся в клинику, чтобы побеседовать со всеми, кто занимался Своупами. Сделав особый упор на то, чтобы прижать этого козла Валькруа.
  
  Я передал Майло слова Сета Файэкра, оценившего 'прикоснувшихся' как закрытую группу, чурающуюся внимания, добавив рассказ Мэла про расправу над Норманом Мэттьюсом.
  
  - Секта не ищет новообращенных, - подчеркнул я. - Это замкнутый кружок единомышленников. Какие у 'прикоснувшихся' могут быть причины связываться с чужаками?
  
  Пропустив мой вопрос мимо ушей, Майло выразил удивление по поводу личности Благородного Матфея.
  
  - Мэттьюс - гуру? Я всегда гадал, что с ним сталось. Дело я хорошо помню. Все произошло в Беверли-Хиллз, поэтому нас не привлекали. Покинутого мужа заперли в психушке в Атаскадеро, и полгода спустя он выпил стакан стирального порошка. - Он невесело усмехнулся. - Мы называли Мэттьюса 'звездным крючкотвором'. Что тебе известно?
  
  Снова зевнув, Майло отпил кофе.
  
  - Причины? - повторил он. - Быть может, они считали, что им удалось убедить родителей лечить мальчишку так, как они научили, но те передумали и ситуация вышла из-под контроля.
  
  - Уж слишком далеко она вышла, - заметил я.
  
  - Не забывай, о чем я говорил тебе в номере в мотеле. Мир становится все более безумным. К тому же, возможно, когда твой друг-профессор изучал этих сектантов, те стеснялись телекамер, однако это осталось в прошлом. Чудики меняются, как и все остальные люди. Джим Джонс был для всех героем до тех пор, пока не превратился в Иди Амина[27].
  
  - Справедливое замечание.
  
  - А то как же. Я ведь про-фес-си-о-нал.
  
  Майло рассмеялся, однако этот теплый приятный звук быстро сменился тишиной, леденяще-холодной от не высказанных вслух слов.
  
  - Существует и другая возможность, - наконец сказал я.
  
  - Раз уж ты завел об этом речь - да. - Зеленые глаза Майло потемнели. - Дети захоронены где-то в другом месте. Тот, кто это сделал, перепугался и удрал, не успев избавиться от них в Бенедикте. Там полно койотов и разных ползающих тварей. Увидишь в темноте горящие глаза - станет жутко по самое не балуйся.
  
  С тех пор как я узнал об убийствах, у меня болело сердце. Мое внимание колебалось между словами Майло и порожденными ими образами. Но теперь смысл сказанного наконец дошел до меня, и я постарался отгородиться от этого стеной отрицания.
  
  - Майло, ты ведь не прекратишь поиски, правда?
  
  Услышав в моем голосе настойчивость, детектив поднял взгляд:
  
  - Мы прочесываем Бенедикт от бульвара Сансет до долины, Алекс, ходим от дома к дому в надежде на то, что кто-то что-нибудь видел. Но было темно, поэтому на свидетелей надежды мало. Также мы собираемся пройтись по другим каньонам - Малибу, Топанге, Колдуотеру и Лорелу. Около тысячи человеко-часов, которые вряд ли дадут результат.
  
  Я вернулся к теме убийства родителей, поскольку, какой бы страшной она ни была, это было предпочтительнее, чем фантазировать о судьбе Вуди.
  
  - Они были убиты прямо там, в Бенедикте? - спросил я.
  
  - Маловероятно. Крови на земле не было, и мы не смогли найти стреляные гильзы. Конечно, дождь привносит некоторую неопределенность, но в каждом теле по полудюжине пулевых отверстий. Такая пальба должна была произвести много шума, и обязательно осталось бы хоть сколько-нибудь гильз. Их убили где-то в другом месте, Алекс, а затем выбросили в каньоне. Ни отпечатков ног, ни следов колес, но это определенно можно списать на дождь.
  
  Он яростно оторвал от батона кусок своими маленькими острыми зубами и принялся шумно чавкать.
  
  - Еще кофе? - предложил я.
  
  - Нет, благодарю. У меня нервы и так натянуты до предела. - Подавшись вперед, он забарабанил толстыми узловатыми пальцами по столу. - Алекс, извини. Я знаю, что ты очень беспокоишься о мальчишке.
  
  - Это какая-то кошмарная ситуация, - признался я. - Я стараюсь о нем не думать.
  
  И тотчас же словно из духа противоречия в сознании снова всплыло бледное детское лицо. Игра в шашки в изолированном модуле...
  
  - Увидев номер в мотеле, я, если честно, подумал, что Своупы отправились домой, что это внутреннее дело семьи, - угрюмо произнес Майло. - Судмедэксперт по виду трупов предположил, что они были убиты два дня назад. Вероятно, вскоре после того как мальчишку забрали из клиники.
  
  - Задним умом все мы хороши, Майло, - постарался подбодрить его я. - Никто не мог предположить, что все так обернется.
  
  - Правильно. Разреши воспользоваться твоим сортиром.
  * * *
  
  После ухода Майло я постарался взять себя в руки - без особого успеха. У меня дрожали руки, голова гудела. Меньше всего мне сейчас хотелось оставаться наедине со своими страданиями и беспомощностью. Я постарался найти спасение в деятельности. Будь моя воля, я бы поехал в клинику и рассказал про убийства Раулю, однако Майло попросил меня не делать этого. Какое-то время я расхаживал по комнате, затем налил себе кофе, выплеснул его в раковину, после чего схватил газету и раскрыл ее на странице киноафиши. В культурном центре в Санта-Монике утренним сеансом шел документальный фильм об Уильяме Берроузе[28], показавшийся мне достаточно заумным, чтобы вытеснить реальность. Я уже собрался выйти из дома, когда позвонила из Японии Робин.
  
  - Привет, любимый! - сказала она.
  
  - Привет, малыш! Я по тебе соскучился.
  
  - Я тоже по тебе скучаю, дорогой!
  
  Взяв телефон, я сел на кровать, глядя на фотографию в рамке, на которой были запечатлены мы с Робин. Я прекрасно помнил тот день, когда она была сделана. В апреле мы в воскресенье отправились в дендрарий и попросили встретившегося там старичка оказать нам любезность. Несмотря на его трясущиеся руки и заверения в том, что он ничего не смыслит в современных фотоаппаратах, снимок получился великолепным.
  
  Мы обнимали друг друга на фоне царски-пурпурных рододендронов и белоснежных камелий. Робин стояла впереди, спиной к моей груди, мои руки лежали у нее на талии. Она была в обтягивающих джинсах и белой водолазке, подчеркивающей изгибы ее фигуры. Солнце озарило золотисто-каштановым светом ее волосы, длинные и вьющиеся, похожие на бронзовые виноградные кисти. Улыбка ее была широкой и открытой, демонстрирующей белый полумесяц ровных зубов. Лицо влюбленное, живые глаза озорно искрились.
  
  Робин очень красивая женщина, внешне и внутри. Звуки ее голоса причинили мне сладостную боль.
  
  - Я купила тебе шелковое кимоно, Алекс. Серо-голубое, в тон твоим глазам.
  
  - Жду не дождусь его увидеть. Когда возвращаешься домой?
  
  - Где-нибудь через неделю, милый. На фабрике собираются выпустить первую партию инструментов, и руководство хочет, чтобы я их осмотрела.
  
  - Похоже, дела у тебя идут отлично.
  
  - Просто замечательно. А у тебя голос какой-то подавленный. Что-нибудь случилось?
  
  - Нет. Наверное, связь плохая.
  
  - Это точно, малыш?
  
  - Да. Все прекрасно. Я по тебе скучаю, только и всего.
  
  - Ты на меня злишься, да? За то, что я торчу тут так долго?
  
  - Нет. Честное слово. Это очень важно. И ты должна довести дело до конца.
  
  - Ты же понимаешь, я здесь не отдыхаю. Первые два дня меня развлекали, но затем удовольствия закончились и началась работа. С утра до вечера конструкторское бюро и фабрика. И никаких мужчин-гейш, чтобы помочь мне расслабиться вечером!
  
  - Бедняжка!
  
  - Да уж точно. - Робин рассмеялась. - Однако должна признаться, Япония - просто волшебная страна. Очень четкая, очень размеренная. В следующий раз я непременно возьму тебя с собой.
  
  - В следующий раз?
  
  - Алекс, мои работы произвели здесь настоящий фурор. Если 'Билли Орлинз' пойдет хорошо, японцы обязательно захотят еще. Можно будет приехать весной, когда цветет сакура. Ты будешь в восторге. Здесь просто очаровательные сады - такие же, как у нас, но только гораздо больше. И я видела карпов длиной почти пять футов. Квадратные арбузы, суши-бары такие, ты даже не поверишь. Это просто невероятно, дорогой.
  
  - Я уж чувствую.
  
  - Алекс, что стряслось? Не молчи!
  
  - Я говорю.
  
  - Ну же, мне было так одиноко - я сидела в стерильно чистом номере в гостинице, пила чай и смотрела американский телевизионный сериал с японскими субтитрами. И я подумала, что разговор с тобой поможет мне снова почувствовать себя живой. Но мне стало только еще более грустно.
  
  - Извини, малыш. Я тебя люблю и очень тобой горжусь. Я стараюсь изо всех сил быть великодушным и задвинуть в сторону свои эгоистичные мысли. Но, как выясняется, я самый обыкновенный себялюбивый женофоб, напуганный твоими успехами и встревоженный тем, что теперь все будет по-другому.
  
  - Алекс, на самом деле ничто никогда не изменится. Самое драгоценное в моей жизни - это мы. Разве ты сам не сказал мне как-то, что все то, чем мы занимаемся - карьера, достижения, - это лишь мелочи, сглаживающие края? И главное - это наша взаимная близость, которую мы будем крепить всю нашу жизнь? Я тебе тогда поверила. Искренне поверила.
  
  У нее дрогнул голос. Мне страстно захотелось заключить ее в объятия.
  
  - Что ты там говорила про квадратные арбузы? - спросил я.
  
  Мы дружно рассмеялись, и следующие пять минут стали сущим блаженством международной телефонной связи.
  
  Робин пришлось поездить по стране, но теперь она обосновалась в Токио и останется там до возвращения в Штаты. Я записал адрес ее гостиницы и в каком номере она остановилась. На обратном пути Робин собиралась задержаться на день на Гавайях и уже оттуда лететь в Лос-Анджелес. Я в шутку предложил встретить ее в Гонолулу и провести вместе неделю на острове Кауай, но затем мы всерьез обдумали такую возможность. Робин обещала перезвонить, как только окончательно определится с датой отъезда.
  
  - Знаешь, что придает мне силы? - хихикнула она. - Воспоминания о той свадьбе, на которой мы были прошлым летом в Санта-Барбаре.
  
  - Гостиница 'Билтмор', номер триста пятьдесят один?
  
  - Я сейчас завожусь при одной только мысли об этом.
  
  - Прекрати, или у меня весь день будет болеть промежность.
  
  - Очень хорошо. Я тебя не разочарую.
  
  - Поверь, я уже сгораю от нетерпения!
  
  Мы попрощались, и голос Робин пропал.
  
  Я не рассказал ей о том, что замешан в дело Своупов. У нас никогда не было тайн друг от друга, и я не мог избавиться от ощущения, что, умолчав об этом, я совершил предательство. И все же, заверил себя я, я поступил правильно, поскольку это жуткое известие только возложило бы на Робин бремя ненужной тревоги.
  
  Пытаясь загладить чувство вины, я долго говорил по телефону с флористом, договариваясь о том, чтобы отправить на противоположный конец земного шара дюжину кораллово-красных роз.
  Глава 14
  
  Голос, прозвучавший в трубке, был женский, взволнованный и смутно знакомый.
  
  - Доктор Делавэр, мне нужна ваша помощь!
  
  Я напряг память. Пациентка, лечившаяся у меня несколько лет назад, которая взывает ко мне, терзаемая муками нового кризиса? Если так, то обстоятельство, что я ее не узнал, только усилит беспокойство. Надо будет притворяться до тех пор, пока я не вспомню, кто это.
  
  - Чем могу вам помочь? - осторожно спросил я.
  
  - Рауль. У него страшные неприятности.
  
  Есть! Хелен Холройд. Подогретый эмоциями, ее голос звучал по-другому.
  
  - Какие неприятности, Хелен?
  
  - Он в тюрьме, в Ла-Висте!
  
  - Что?
  
  - Я только что разговаривала с ним - ему разрешили один звонок. Голос у него был просто ужасный! Одному богу известно, что с ним сделали! Гений, запертый в камере, словно обыкновенный преступник! О господи, пожалуйста, помогите!
  
  Она была на грани срыва, что нисколько меня не удивило. Ледяные люди нередко замораживают себя, чтобы сдерживать вулканический поток противоречивых бурлящих чувств. Если хотите, впадают в эмоциональную спячку. Но стоит разбить лед - и то, что спрятано внутри, выплеснется наружу потоком раскаленной лавы.
  
  Хелен всхлипнула, ее дыхание участилось.
  
  - Успокойтесь, - сказал я. - Мы во всем разберемся. Но сначала скажите, как все произошло.
  
  Ей потребовалась пара минут, чтобы взять себя в руки:
  
  - Вчера вечером в лабораторию нагрянула полиция. Раулю сообщили, что родители его пациента убиты. Я при этом присутствовала, работала в противоположном углу лаборатории. Похоже, это известие не произвело на Рауля особого впечатления. Он сидел за компьютером, вводил данные и не оторвался от работы, пока полицейские были там. Просто продолжал стучать по клавишам. Я поняла, что-то не так. Такая безучастность совсем не в его духе. Он должен был бы очень огорчиться. После ухода полиции я попыталась поговорить с ним, но он только цыкнул на меня. И потом ушел, просто вышел из клиники, не сказав никому, куда направляется.
  
  - И он поехал в Ла-Висту.
  
  - Да! Должно быть, Рауль думал об этом всю ночь и выехал рано утром, потому что в десять часов он уже был там и с кем-то повздорил. С кем точно, не знаю, долго говорить нам не дали, а Рауль был так возбужден, что я ничего не могла понять из его слов. Я перезвонила в Ла-Висту и поговорила с шерифом, но он ответил, что Рауля задержали, чтобы передать полиции Лос-Анджелеса, у которой есть к нему кое-какие вопросы. Больше шериф мне ничего не сообщил, только сказал, что я могу нанять адвоката, и положил трубку. Он вел себя грубо и бестактно, говорил о Рауле так, словно тот преступник, а поскольку я с ним знакома, это и меня делает преступником! - Хелен шмыгнула носом, вспоминая перенесенное унижение. - Все это было... просто в духе Кафки! Я в полной растерянности, не знаю, как помочь Раулю. Я подумала о вас, так как Рауль говорил, что у вас есть связи в полиции. Пожалуйста, скажите, что мне делать?
  
  - Пока что ничего. Дайте мне сделать несколько звонков, после чего я вам перезвоню. Откуда вы звоните?
  
  - Из лаборатории.
  
  - Никуда не уходите.
  
  - Я редко куда ухожу отсюда.
  
  Майло оказался недоступен, и дежурный отказался сообщить, где он, поэтому я попросил, чтобы меня связали с Делано Харди, который изредка работает в паре с моим другом, и после десятиминутного ожидания меня соединили с ним. Харди - бойкий лысеющий негр, остроумный и вечно улыбающийся. Его мастерское владение винтовкой однажды спасло мне жизнь.
  
  - Привет, док!
  
  - Привет, Дел. Мне нужно поговорить с Майло. Дежурный отвечал очень уклончиво. Разве Майло не вернулся из Ла-Висты?
  
  - Не вернулся, поскольку он туда не ездил. Изменение планов. Мы занимались одним очень горячим делом, и вчера наконец случился прорыв.
  
  - Тот тип, который гадит на живот своим жертвам?
  
  - Он самый. Мы взяли его тепленьким, и Майло в паре с еще одним нашим парнем все утро разыгрывали хорошего и плохого полицейских.
  
  - Поздравляю с успехом. Ты можешь передать Майло, чтобы он перезвонил мне, как только освободится?
  
  - Что стряслось?
  
  Я рассказал.
  
  - Подожди. Я взгляну, когда у него перерыв.
  
  Харди вернулся на линию через несколько минут.
  
  - Майло сказал, что ему нужно еще полчаса. Он тебе перезвонит.
  
  - Огромное спасибо, Дел!
  
  - Пустяки. Да, кстати, я продолжаю раскрывать все тонкости твоего 'Страта'[29].
  
  Харди, как и я, играл на гитаре, был первоклассным музыкантом, в свободное время выступал в любительской группе, исполняющей ритм-энд-блюз. В благодарность за меткую стрельбу я подарил ему коллекционный 'Стратокастер'.
  
  - Рад, что инструмент тебе понравился. Надо будет как-нибудь еще раз сыграть вместе.
  
  - Непременно. Приезжай к нам в клуб и захвати свое 'весло'. А сейчас извини, должен бежать.
  
  Перезвонив Хелен, я сказал ей, что придется немного подождать. У нее дрожал голос, поэтому я решил помочь ей расслабиться, расспросив ее про работу. Как только в ее голос снова вернулся холод, я понял, что все будет хорошо. По крайней мере на какое-то время.
  
  Майло перезвонил через час.
  
  - Долго говорить не могу, Алекс. Мы взяли этого козла с поличным. Студент из Саудовской Аравии, связан с королевским семейством. Дело обещает быть непростым, но будь я проклят, если этому подонку удастся ускользнуть, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью.
  
  - Как вы его взяли?
  
  - Очень хочется сказать, что это явилось плодом блестящей работы полиции. На самом деле он напал на очередную женщину, а у той в сумочке оказалась дубинка. Вдарила ублюдку так, что тот завопил благим матом, затем врезала ему коленом в промежность, после чего позвонила нам. А с виду такая хрупкая! - с восхищением добавил Майло. - У него в квартире мы обнаружили вещи, принадлежащие другим жертвам. Этот тип от возбуждения дрищет в штаны. Допрашивать его то еще удовольствие. Единственная радостная нотка заключается в том, что его козел-адвокат вынужден сидеть здесь и тоже нюхать все это.
  
  - Весело там у вас. Послушай, если ты не можешь сейчас говорить...
  
  - Все в порядке. Я устроил себе небольшой перерыв. Нужно подышать чистым воздухом. Дел сказал мне про твоего кубинца. Я позвонил Хоутену, и тот рассказал, как все было. Похоже, у твоего дружка пылкая натура. Сегодня утром он заявился в этот городишко, словно Гэри Купер[30] на разборку с плохими ребятами. Ввалился к Хоутену и потребовал арестовать людей из 'Прикосновения' за убийство Своупов, заявив, что мальчишка и Нона силой удерживаются в общине. Хоутен ответил, что уже допрашивал их, что я собираюсь приехать туда и допросить их еще раз и что община была подвергнута тщательному обыску. Мелендес-Линч и слушать ничего не хотел, начал оскорблять Хоутена, и тому пришлось выставить его вон. Тогда он вскочил в свою машину и поехал прямиком в 'Пристанище'.
  
  Я застонал.
  
  - Подожди, дальше будет еще лучше. Насколько я понял, у них там на въезде большие железные ворота, запертые на замок. Мелендес-Линч подъехал и стал кричать, чтобы его впустили. Двое 'прикоснувшихся' вышли к нему, чтобы его успокоить, и дело дошло до рукоприкладства. Бóльшая часть повреждений досталась ему. 'Прикоснувшиеся' вернулись в приют, Мелендес-Линч завел двигатель и протаранил ворота. После этого вызвали Хоутена, и тот арестовал Мелендес-Линча за нарушение общественного порядка, хулиганство и бог знает еще за что. По словам Хоутена, он вел себя как ненормальный. Решив, что нам будет интересно с ним побеседовать, шериф запер его в кутузку, предложил пригласить адвоката, от чего тот отказался, и разрешил сделать вошедший в притчу единственный телефонный звонок.
  
  - Невероятно!
  
  Майло рассмеялся:
  
  - Ты так находишь? Если взять Мелендес-Линча, Валькруа и добавить те байки, которые рассказывает мне Рик, я растеряю ту немногую веру в современную медицину, которая у меня еще осталась. Я хочу сказать, эти ребята не внушают ни малейшего доверия.
  
  - Возможно, Своупы рассудили так же.
  
  - Совершенно верно. Если они увидели всю эту ботву, которую мы с тобой сейчас раскрываем, немудрено, что они подались на выход.
  
  - Вот только уйти далеко им не удалось.
  
  - Точно. Как только мы будем уверены в том, что саудит больше не выйдет на улицы, это дело станет для меня первоочередным. Но придется немного подождать, поскольку если мы не уделим должного внимания нашему засранцу, он, не успеем мы и глазом моргнуть, ускользнет к себе в Эр-Рияд.
  
  От слов Майло у меня по спине пробежала холодная дрожь. Человеческая жизнь значила для него очень много, и если бы он надеялся на то, что Вуди и Нона живы, он нашел бы способ агрессивно взяться за их дело, и к черту саудита.
  
  Я с трудом сдержал захлестнувшую меня ярость:
  
  - Когда ты решил, что их нет в живых?
  
  - Что? Господи, Алекс, прекрати заниматься аналитикой! Я еще ни черта не решил. У меня целая армия прочесывает каньоны, я дважды, а то и трижды в день проверяю полицейские сводки. Нет, я не сижу сложа руки. Однако обстоятельства таковы, что в одном случае у меня есть задержанный подозреваемый, а в другом - ровным счетом ничего. Как бы ты расставил на моем месте приоритеты?
  
  - Извини. Я немного погорячился. Просто мне трудно свыкнуться с мыслью, что у этого мальчишки не осталось никакой надежды.
  
  - Понимаю, дружище. - Его тон смягчился. - Я тоже не нахожу себе места. Слишком много времени, проведенного среди крови и подонков. Просто постарайся не принимать все слишком близко к сердцу. В который уже раз.
  
  Я непроизвольно потрогал подбородок.
  
  - Ладно. Что там с Раулем? Мне нужно что-нибудь ответить его подруге.
  
  - А тут нечего говорить. Я сказал Хоутену, что мы не будем иметь ничего против, если он его отпустит. Может быть, этот парень псих, однако в настоящий момент он ни в чем не подозревается. Хоутен говорит, что хочет его выдворить оттуда. С тех самых пор как Мелендес-Линча посадили за решетку, он не перестает делать громогласные заявления, и никому не хочется, чтобы он начал буянить, как только его выпустят на свободу. Если ты считаешь, что сможешь его утихомирить, я передам Хоутену, чтобы он освободил его под твою ответственность. И то, что ты мозговед, существенно упрощает дело.
  
  - Даже не знаю, - сказал я. - Мне приходилось видеть Рауля в ярости, но такого с ним еще не было.
  
  - В общем, решать тебе. Если этот парень не успокоится и не согласится мирно поговорить с адвокатом или тем, кто за ним приедет, ему придется какое-то время провести за решеткой.
  
  Если о задержании Мелендес-Линча станет известно, это нанесет серьезный удар по его профессиональной репутации. Я не знал никого, кто был бы близок к нему, за исключением Хелен Холройд, но она определенно не подходила для того, чтобы вытащить его из Ла-Висты.
  
  - Алекс, меня зовут, - сказал Майло. - Я должен заткнуть нос и снова нырнуть в это дерьмо.
  
  - Ладно, звони шерифу. Скажи, что я приеду туда, как только смогу.
  
  - Вот и отлично. Пока.
  
  Я снова позвонил Хелен и сказал, что договорился об освобождении достопочтенного доктора Мелендес-Линча. Та пространно поблагодарила меня и начала было заливаться слезами, но я не дал ей этого, быстро закончив разговор. Ради ее же блага.
  Глава 15
  
  Вскоре после полудня мой 'Севиль' выехал на автостраду. Первая половина двухчасовой дороги до Ла-Висты представляла собой прямой бросок на юг через промышленное подбрюшье Калифорнии. Я ехал мимо складов и ангаров, огромных автосалонов, угрюмых цехов и заводов, изрыгающих клубы зловонного дыма в небо, заслоненное рекламными плакатами. Включив кондиционер, я держал окна закрытыми, наслаждаясь кассетой с мелодичным блюзом.
  
  После Ирвайна промышленный пейзаж резко сменился на бескрайние зеленые просторы - плодородная земля была исполосована ровными изумрудными рядами помидоров, перца, клубники и кукурузы, орошаемыми равномерно вращающимися поливальными установками. Опустив стекло, я впустил в салон терпкий запах навоза. Вскоре шоссе свернуло ближе к океану, и поля уступили место коттеджным поселкам округа Орандж, далее на многие мили потянулся чахлый кустарник, огороженный колючей проволокой, - федеральные земли, на которых по слухам разместился секретный завод по производству ядерных боеголовок.
  
  Сразу же после Оушенсайда встречный поток машин замедлился до черепашьей скорости: пограничная охрана выставила контрольно-пропускной пункт для отлова нелегальных мигрантов. Пограничники в серых мундирах и шляпах заглядывали в каждую машину, большинство пропускали, но некоторые задерживали для более тщательного досмотра. Со стороны все это напоминало торжественную церемонию, что было совершенно естественно, поскольку регулирование неудержимого потока тех, кто стремится к хорошей жизни, было сродни попытке собирать дождевую воду наперстком.
  
  Через несколько миль я свернул с автострады и поехал на восток по региональному шоссе, стиснутому с обеих сторон заведениями быстрого питания и заправочными станциями самообслуживания, и вскоре оказался на узкой полосе асфальта.
  
  Дорога устремилась вверх, карабкаясь в горы, затянутые бледно-лиловым туманом. Двадцать минут после развилки - и я не встретил ни одной машины. Я проехал мимо гранитной каменоломни, где похожие на богомолов машины вгрызались в землю, извлекая груды камней и почвы, мимо коневодческой фермы, мимо луга с пасущимися коровами, и дальше ничего. Покрытые пылью знаки возвещали о строительстве 'великолепно спланированных поселков' и 'сельских домов', но кроме одного заброшенного участка с недостроенными домиками без крыш это все были безмолвные пустыри.
  
  По мере увеличения высоты растительность становилась все более пышной. Многие акры цитрусовых рощ, скрытых в тени эвкалиптов, и целая миля авокадо предшествовали появлению Ла-Висты. Городок приютился в долине у подножия гор, в окружении лесов, смутно напоминающих альпийские. Один взгляд в сторону - и я бы его пропустил.
  
  Главная улица именовалась Орандж-авеню, и значительная ее часть была отдана просторной площадке, заполненной дремлющими молотилками, комбайнами, бульдозерами и тракторами. Один край площадки занимало длинное приземистое здание со стеклянным фасадом; потрепанная деревянная вывеска над входом сообщала о продаже, аренде и ремонте сельскохозяйственного оборудования и строительной техники.
  
  Тихая улица была расчерчена диагональными 'ребрами' парковочных карманов. Лишь несколько мест было занято пикапами и старенькими седанами. Знак ограничивал скорость пятнадцатью милями в час. Сбросив скорость, я прокатил мимо бакалейной лавки, рынка, кабинета массажиста ('восемь долларов за сеанс, предварительная запись не требуется'), парикмахерской и таверны без окон под названием 'У Эрны'.
  
  Городская ратуша размещалась в двухэтажном кубе из розовых шлакоблоков, стоящем в центре города. Асфальтовая дорожка пересекала ухоженную лужайку, обрамленную высокими финиковыми пальмами, и подходила к двустворчатым бронзовым дверям, распахнутым настежь. Над входом висели выцветшие звездно-полосатый флаг и флаг Калифорнии.
  
  Поставив машину перед зданием, я шагнул в сухой зной и направился к двери. Слева от нее на уровне глаз висела мемориальная табличка с именами жителей Ла-Висты, погибших во Второй мировой войне, установленная в 1947 году. Я вошел в фойе, где стояли две деревянные скамьи и больше ничего. Поискав взглядом указатель, я не нашел его и направился на стук пишущей машинки под гулкие отголоски своих шагов в пустынном коридоре.
  
  В кабинете, заставленном дубовыми шкафами, женщина печатала двумя пальцами на механической машинке. И машинистка, и ее машинка были антикварными. Водруженный на шкаф электрический вентилятор вращался и гнал воздух, отчего у женщины плясали кончики волос.
  
  Я кашлянул. Женщина испуганно подняла на меня взгляд, затем улыбнулась, и я спросил, где мне найти кабинет шерифа. Она показала на лестницу в конце коридора, ведущую на второй этаж.
  
  На втором этаже размещался крохотный зал судебных заседаний, которым, судя по виду, уже давно не пользовались. На желтовато-зеленой штукатурке блестящими черными буквами по трафарету было выведено слово 'ШЕРИФ'. Стрелка под ним указывала направо.
  
  Правоохранительные органы Ла-Висты размещались в маленьком темном кабинете, содержащем два деревянных письменных стола, коммутатор без оператора и молчаливый телетайп. Одну из стен занимала карта округа. Обстановку завершали ориентировки на разыскиваемых преступников и солидно оснащенный оружейный шкаф. В дальней стене имелась стальная дверь с окошком четыре на четыре дюйма, забранным стеклом, армированным проволокой.
  
  Парень в бежевом мундире, сидящий за столом, на вид был слишком молод для служителя закона - розовые щеки, как у бурундука, и невинные карие глаза под темной челкой. Однако больше здесь никого не было, и нашивка над нагрудным карманом указывала, что это помощник шерифа У. Брэгдон. Парень читал журнал по сельскому хозяйству, и, когда я вошел, он бросил на меня взгляд, свойственный всем полицейским, - настороженный, пытливый и недоверчивый.
  
  - Я доктор Делавэр, приехал, чтобы забрать доктора Мелендес-Линча.
  
  У. Брэгдон встал, поправил кобуру на ремне и исчез за стальной дверью. Вернулся он с мужчиной лет пятидесяти с лишним, у которого был такой вид, словно он сошел прямиком с полотна Ремингтона[31].
  
  Маленького роста и кривоногий, мужчина был широкоплечий, крепкого телосложения, а в его походке чувствовалась петушиная дерзость. Его брюки с острыми как бритва стрелками были из той же самой бежевой ткани, что и форма его заместителя, зеленая клетчатая рубашка была застегнута на пуговицы из искусственного жемчуга. Вытянутую голову венчала натянутая абсолютно ровно фетровая шляпа с широкими полями. Намек на тщеславие подкреплялся кроем одежды: рубашка и брюки были ушиты так, чтобы подчеркнуть отличную фигуру.
  
  Волосы под шляпой были темно-русые, коротко подстриженные на узких висках. В угловатых чертах лица чувствовалось что-то птичье. Пышные седые усы с закрученными вниз кончиками буйно распустились под длинным острым носом, напоминающим клюв.
  
  Мой взгляд остановился на его руках, необычайно крупных и толстых. Одна покоилась на рукоятке длинноствольного 'кольта' 45-го калибра, угнездившегося в кобуре ручной работы, другая протянулась вперед для рукопожатия.
  
  - Здравствуйте, доктор, - низким мягким голосом произнес мужчина. - Шериф Раймонд Хоутен.
  
  Его рукопожатие оказалось крепким, однако стискивать мне руку он не стал, - человек, прекрасно сознающий свою силу.
  
  Шериф повернулся к Брэгдону:
  
  - Это Уолт.
  
  Помощник с детским лицом еще раз окинул меня взглядом, после чего вернулся за свой стол.
  
  - Идемте, доктор.
  
  За стальной дверью с крошечным окошком, забранным проволокой, начинался коридор длиной десять футов. Слева была запертая на засов железная дверь, справа находился кабинет шерифа, с высоким потолком, залитый солнечным светом, пропитанный табачным дымом.
  
  Усевшись за старый письменный стол, Хоутен указал мне на потертое кожаное кресло. Сняв шляпу, он швырнул ее на вешалку, сделанную из лосиных рогов.
  
  Достав пачку сигарет, шериф угостил меня, а когда я отказался, закурил, откинулся назад и выглянул в окно. Из большого эркера открывался вид на Орандж-авеню, и шериф проводил взглядом громыхающий по ней грузовик с прицепом. Дождавшись, когда грузовик скроется из виду, он заговорил:
  
  - Вы психиатр?
  
  - Психолог.
  
  Зажав сигарету большим и указательным пальцами, Хоутен глубоко затянулся.
  
  - И вы здесь как друг доктора Линча, а не в профессиональном качестве.
  
  Его тон намекал, что второе было бы более подходящим.
  
  - Совершенно верно.
  
  - Я через минуту провожу вас к нему. Но хочу вас подготовить. У доктора Линча такой вид, будто он упал в комбайн. Мы не имеем к этому никакого отношения.
  
  - Понимаю. Детектив Стёрджис сказал, что он ввязался в драку с членами 'Прикосновения', и ему здорово досталось.
  
  Губы Хоутена, скрытые усами, изогнулись в усмешке.
  
  - Это довольно точно описывает ситуацию. Насколько я понимаю, доктор Линч человек известный, - скептически произнес он.
  
  - Он специалист по детским онкологическим заболеваниям с мировым именем.
  
  Еще один взгляд в окно. Я обратил внимание на висящий на стене за столом диплом. Шериф получил степень бакалавра криминалистики в одном из колледжей штата.
  
  - Рак, - едва слышно произнес он. - У моей жены был рак. Десять лет назад. Он сожрал ее, подобно дикому зверю, а затем убил. Врачи нам ничего не говорили. До самого конца прятались за своим жаргоном.
  
  Его усмешка стала страшной.
  
  - И тем не менее, - продолжал он, - я не припомню, чтобы кто-либо из них хорошо отзывался о докторе Линче.
  
  - Он своеобразный человек, шериф.
  
  - Похоже, у него проблемы с тем, чтобы держать себя в руках. Откуда он, из Гватемалы?
  
  - С Кубы.
  
  - Одно и то же. Латиноамериканский темперамент.
  
  - То, как он вел себя здесь, ему не свойственно. Насколько мне известно, у него никогда не было никаких неприятностей с законом.
  
  - Знаю, доктор. Мы проверили его по компьютеру. Вот почему я готов проявить снисходительность и ограничиться одним штрафом. У меня на него достаточно, чтобы подержать его за решеткой: незаконное вторжение в частную собственность, хулиганство, антиобщественное поведение, сопротивление сотруднику полиции при исполнении обязанностей. Не говоря про ущерб, который он причинил воротам, протаранив их своей машиной. Но окружной судья доберется сюда не раньше зимы, а значит, его нужно отправлять в Сан-Диего. А это уж чересчур сложно.
  
  - Я признателен вам за вашу снисходительность и готов выписать чек в счет оплаты ущерба.
  
  Кивнув, шериф отложил сигарету и снял трубку:
  
  - Уолт, выпиши доктору Линчу штраф и прикинь ущерб, причиненный воротам... Не нужно, доктор Делавэр зайдет и всё оплатит. - Взгляд в мою сторону. - Примешь от него чек, он производит впечатление человека порядочного.
  
  Положив трубку, он повернулся ко мне:
  
  - Сумма получится приличная. Этот человек создал множество проблем.
  
  - Полагаю, его травмировало известие об убийстве Своупов.
  
  - Оно нас всех травмировало, доктор. В нашем городе тысяча девятьсот семь жителей, не считая мигрантов. Все всех знают. Вчера мы приспустили флаг. Когда заболел маленький Вуди, для нас всех это явилось ударом ниже пояса. И вот теперь это...
  
  Солнце, переместившись по небу, затопило кабинет светом. Хоутен прищурился. Его глаза исчезли в складках мелких морщин.
  
  - Почему-то доктор Линч вбил себе в голову, что дети здесь, в 'Пристанище', - неожиданно заявил он.
  
  У меня возникло ощущение, что он меня проверяет, и я ответил ему тем же:
  
  - А вы считаете, что об этом не может быть и речи?
  
  - В самую точку. Эти ребята из 'Прикосновения'... они со странностями, но они не преступники. Когда народ прознал, кто выкупил старый монастырь, поднялось много шума. Я должен был взять на себя роль Уайетта Эрпа[32] и выдворить пришельцев из города. - Шериф устало улыбнулся. - Фермеры не всегда понимают детали происходящих процессов, поэтому мне пришлось взять на себя просветительские обязанности. Когда 'прикоснувшиеся' приехали в город и перебрались в монастырь, здесь был настоящий цирк. Все глазели на них, разинув рты и тыча пальцами.
  
  В тот же самый день я отправился туда и поболтал с мистером Матфеем, преподал ему урок социологии. Сказал, что его ребятам лучше не привлекать к себе внимания, поддерживать местный бизнес, своевременно делать взносы на церковь.
  
  Ту же самую стратегию описал Сет Файэкр.
  
  - Они в наших краях уже три года, и за все это время не получили даже штрафа за превышение скорости. Народ к ним привык. Я наведываюсь к ним, когда пожелаю, поэтому все знают, что никакое колдовство за этими воротами не зреет. 'Прикоснувшиеся' остаются такими же странными, как и в тот день, когда впервые здесь появились. Но и только. Странные, но не преступники. Если бы здесь совершались какие-то правонарушения, я бы об этом знал.
  
  - Есть какая-либо вероятность того, что Вуди и Нона здесь, но где-то в другом месте?
  
  Закурив новую сигарету, шериф холодно посмотрел на меня:
  
  - Эти дети выросли здесь. Играли в полях, гуляли по проселочным дорогам, и с ними не было никаких бед. Одна поездка в ваш большой город - и все изменилось. Маленький город - это как одна семья, доктор. Мы не убиваем друг друга и не похищаем друг у друга детей.
  
  Жизненный опыт должен был бы научить Хоутена, что именно семьи являются тем котлом, в котором варится насилие. Но я ничего не сказал.
  
  - Я хочу, чтобы вы услышали еще кое-что и передали это доктору Линчу. - Шериф встал и остановился перед окном. - Это один огромный телевизионный экран. И представление называется 'Ла-Виста'. Порой это мыльная опера, в другие дни это комедия. Время от времени случаются приключения. Но не важно, что показывают, я смотрю это каждый день.
  
  - Я вас понимаю.
  
  - Я очень на это надеюсь, доктор. - Взяв шляпу, Хоутен водрузил ее на голову. - А теперь давайте посмотрим, как дела у вашего признанного специалиста.
  * * *
  
  Засов в железной двери громким лязгом откликнулся на ключ Хоутена. За дверью тянулись в ряд три камеры. Мне почему-то вспомнились модули ламинарных воздушных потоков. В тюрьме было жарко и душно и воняло немытыми человеческими телами и одиночеством.
  
  - Он в самой дальней, - сказал шериф.
  
  Я прошел следом за ним по коридору без окон.
  
  Рауль сидел на железной скамье, прикрученной к стене, уставившись в пол. Камера была квадратная, семь на семь футов. Обстановка состояла из койки, также прикрученной болтами, накрытой тонким матрасом в грязных пятнах, туалета без крышки и оцинкованного умывальника. Судя по запаху, туалет пребывал не в лучшем состоянии.
  
  Хоутен отпер дверь, и мы вошли в камеру.
  
  Рауль посмотрел на нас одним глазом. Другой почернел и заплыл. Под левым ухом темнела спекшаяся кровь. Рассеченная губа имела цвет сырой говядины. На белой шелковой сорочке, распахнутой, открывающей дряблую волосатую грудь, не хватало нескольких пуговиц. На грудной клетке виднелась сине-черная ссадина, рукав сорочки, оторванный по шву, болтался на одной нитке. У Рауля отобрали ремень, галстук и шнурки, однако самое сильное впечатление на меня произвел вид его штиблет из крокодиловой кожи, покрытых коростой засохшей грязи.
  
  Увидев выражение моего лица, Хоутен сказал:
  
  - Мы хотели привести его в порядок, но он начал буянить, поэтому мы оставили все как есть.
  
  Рауль пробормотал что-то себе под нос по-испански. Хоутен посмотрел на меня с выражением родителя, столкнувшегося с капризом ребенка.
  
  - Доктор Линч, вы свободны, - сказал он. - Доктор Делавэр отвезет вас домой. Свою машину вы можете отвезти в Лос-Анджелес на эвакуаторе за свой счет или оставить, чтобы ее починили здесь. Зэк Пирсолл разбирается в иностранных машинах...
  
  - Я никуда не поеду! - отрезал Рауль.
  
  - Доктор Линч...
  
  - Моя фамилия Мелендес-Линч, и ваши преднамеренные потуги не помнить это нисколько меня не устрашают. Я никуда отсюда не уеду до тех пор, пока не выяснится вся правда.
  
  - Доктор, у вас могут быть очень большие неприятности. Я готов ограничиться одним штрафом, чтобы всем упростить жизнь. Понимаю, вам пришлось перенести стресс...
  
  - Не смейте обращаться со мной снисходительно, шериф! И прекратите покрывать этих шарлатанов-убийц!
  
  - Рауль... - начал было я.
  
  - Нет, Алекс, ты ничего не понимаешь. Эти люди - недоумки с затуманенным сознанием. Древо знаний может расти на пороге их дома, а они не удосужатся сорвать его плоды!
  
  Хоутен зашевелил челюстями, словно стремясь успокоить себя жвачкой.
  
  - Я хочу, чтобы вы немедленно покинули мой город, - тихо произнес он.
  
  - Я никуда не поеду, - упрямо ответил Рауль, вцепившись обеими руками в койку, чтобы продемонстрировать свою непреклонность.
  
  - Шериф, - сказал я, - позвольте переговорить с ним наедине.
  
  Пожав плечами, Хоутен вышел из камеры и запер меня внутри. Он удалился, и когда за ним закрылась железная дверь, я повернулся к Раулю:
  
  - Черт возьми, что с тобой?
  
  - Алекс, не надо читать мне нравоучения! - Вскочив на ноги, он потряс у меня перед лицом кулаком.
  
  Я непроизвольно отступил назад. Уставившись на свою вскинутую руку, Рауль уронил ее и пробормотал слова извинения. Обмякнув, словно у него перерезали жилы, он плюхнулся на скамью.
  
  - Во имя всего святого, что на тебя нашло, - спросил я, - что ты в одиночку решился приехать в это место?
  
  - Я знаю, что дети там, - учащенно дыша, выдавил Рауль. - За этими воротами. Я это чувствую!
  
  - И руководствуясь своими чувствами, ты превратил свой 'Вольво' в танк? Помнишь, когда-то ты называл интуицию лишь 'еще одной формой обмана, какой одурачивают себя недоумки'?
  
  - Это совсем другое дело! Меня не пропустили внутрь! Если уж это не доказывает, что они что-то скрывают, я даже не знаю, что еще нужно! - Он ударил кулаком в ладонь. - Я тем или иным способом проникну внутрь и разнесу все к чертовой матери, пока не найду его!
  
  - Это же безумие! Чем тебя так задели Своупы, что ты превратился в ковбоя, черт побери?
  
  Рауль закрыл лицо руками.
  
  Подсев к нему, я обнял его за плечо. Он был мокрым от пота.
  
  - Вставай, уходим отсюда, - сказал я.
  
  - Алекс, - хрипло промолвил Рауль, учащенно дыша, - онкология - ремесло для тех, кто готов учиться достойно проигрывать. Не любить неудачу, не принимать ее, а страдать с достоинством, как надлежит вести себя больному. Ты знаешь, что я на курсе в университете был первым?
  
  - Меня это нисколько не удивляет.
  
  - Я волен был выбирать, куда идти в ординатуру. Многие онкологи - сливки медицины. И тем не менее каждый день своей жизни нам приходится сталкиваться с неудачей.
  
  Оттолкнувшись от койки, Рауль рывком встал и подошел к решетке. Он провел руками вверх и вниз по неровным ржавым прутьям.
  
  - Неудачи, - повторил он. - Но зато и победы неизмеримо слаще. Спасение и восстановление человеческой жизни. Что может быть более сильной иллюзией всемогущества, Алекс?
  
  - У тебя будет еще много побед, - заверил его я. - И ты сам понимаешь это как никто другой. Помнишь ту речь, которую ты произнес на собрании спонсоров - с демонстрацией слайдов с портретами исцеленных детей? Смирись с этой единственной неудачей.
  
  Резко развернувшись лицом ко мне, Рауль сверкнул глазами:
  
  - У меня есть все основания считать, что мальчишка жив. До тех пор пока я не увижу его тело, я не поверю в обратное!
  
  Я попытался что-то сказать, но он мне не дал:
  
  - Я подался в эту специальность не из-за слезливой сентиментальности - у меня не умерла от лейкемии любимая кузина, моего дедушку не свела в гроб карцинома. Я стал онкологом, потому что медицина - это наука и искусство борьбы со смертью. А рак - это смерть. С самого первого раза, когда я еще студентом увидел в микроскоп эти чудовищные, примитивные клетки, олицетворение зла, мною полностью овладела эта прописная истина. И я понял, какая профессия станет делом всей моей жизни.
  
  Его смуглый высокий лоб покрылся капельками испарины. Похожие на кофейные зерна глаза, мечущиеся по камере, сверкнули.
  
  - Я не подниму руки, сдавшись, - сказал Рауль, излучая непокорность. - Лишь победа над смертью, друг мой, позволяет мельком взглянуть на бессмертие.
  
  Он застрял в собственном неистовом видении мира, и достучаться до него было невозможно. Одержимый и благородный, отрицающий наиболее вероятное: Вуди и Ноны нет в живых, они погребены где-то за городом.
  
  - Предоставь это полиции, Рауль. В самое ближайшее время сюда приедет мой друг. Он во всем разберется.
  
  - Полиция! - презрительно бросил он. - Много хорошего она сделала! Бюрократы и крючкотворы! Посредственные умы с ограниченным видением. Вроде этого глупого ковбоя, шерифа. Почему сейчас здесь нет полиции - для мальчишки каждый день имеет решающее значение! Но им нет никакого дела, Алекс. Для них это лишь статистика. Но не для меня!
  
  Рауль сложил руки на груди, словно ограждая себя от позора тюремного заключения, не сознавая, какой у него нелепый вид.
  
  Я уже давно пришел к выводу, что чрезмерная чувственность может быть смертельно опасной, а чрезмерная проницательность сама по себе штука плохая. Самые живучие - и это доказано исследованиями - те, кого судьба благословила повышенной способностью отрицать. И идти вперед.
  
  Рауль будет идти до тех пор, пока не свалится с ног.
  
  Я всегда считал его слегка чокнутым. Наверное, по сути своей, таким же, как Ричард Моуди, но только более щедро одаренным в интеллектуальном плане, поэтому избыточная энергия направлялась в заслуживающее уважения русло. На благо общества.
  
  Но вот теперь на Рауля свалилось слишком много неудач: Своупы отвергли лечение, а поскольку он жил своей работой, то, с его точки зрения, они отвергли его, что было воспринято как безбожие в худшем своем проявлении. Затем похищение пациента - унижение и потеря контроля. И вот теперь смерть, наивысшее оскорбление.
  
  Неудача лишила Рауля способности мыслить рационально.
  
  Я не мог оставить его здесь, но не знал, как его отсюда вытащить.
  
  Прежде чем мы продолжили разговор, тишину разорвал звук приближающихся шагов. Хоутен заглянул в камеру, сжимая в руке ключи:
  
  - Джентльмены, вы готовы?
  
  - Шериф, мне повезло не больше вашего.
  
  От этой новости морщинки в уголках глаз Хоутена стали глубже.
  
  - Вы предпочитаете остаться у нас, доктор Мелендес-Линч?
  
  - До тех пор пока не найду своего пациента.
  
  - Вашего пациента здесь нет.
  
  - Я в это не верю.
  
  Стиснув губы, Хоутен насупил брови:
  
  - Мне бы хотелось, доктор Делавэр, чтобы вы ушли отсюда.
  
  Повернув ключ в замке, он приоткрыл дверь, внимательно следя за Раулем, пока я протискивался в щель.
  
  - До свидания, Алекс, - с торжественностью мученика произнес онколог.
  
  Хоутен заговорил, отчетливо произнося каждое слово:
  
  - Если вы полагаете, сэр, что тюрьма - это развлечение, вас ждет разочарование. Это я вам обещаю. А пока я приглашу к вам адвоката.
  
  - Я отказываюсь от юридических услуг.
  
  - Тем не менее я приглашу к вам адвоката, доктор. Все то, что будет с вами дальше, пройдет строго по правилам.
  
  Развернувшись, он удалился.
  
  Покидая тюрьму, я еще раз мельком увидел Рауля за решеткой. У меня не было никаких веских оснований чувствовать себя предателем, однако именно так я себя и почувствовал.
  Глава 16
  
  Убедившись, что я его не слушаю, Хоутен позвонил по телефону. Через десять минут появился мужчина в рубашке без пиджака, и шериф шагнул ему навстречу.
  
  - Спасибо за то, Эзра, что так быстро откликнулся на мою просьбу.
  
  - Всегда рад помочь, шериф, - мягким, ровным, мелодичным голосом произнес мужчина.
  
  На вид ему было под пятьдесят: среднего роста, худощавый, сутулый, как это бывает с теми, кто много работает за письменным столом. Маленькая голова была покрыта редкими темными волосами с проседью, зачесанными назад. Оттопыренные уши были заостренные, как у эльфа. Правильные черты лица слишком деликатные, чтобы мужчину можно было считать красивым. Белая рубашка с коротким рукавом, безукоризненно чистая, и, несмотря на жару, на ней не было ни одной складочки. Брюки защитного цвета, казалось, только что выстирали. Мужчина был в очках с восьмиугольными стеклами без оправы, а к нагрудному карману был пристегнут футляр от них.
  
  Похоже, этот человек никогда не потел.
  
  Я встал, и мужчина смерил меня взглядом.
  
  - Эзра, - сказал Хоутен, - это доктор Делавэр, психолог из Лос-Анджелеса. Проделал такой путь, чтобы забрать того типа, о котором я тебе говорил. Доктор, позвольте представить вам мистера Эзру Маймона, лучшего юриста в городе.
  
  Опрятный мужчина мягко рассмеялся.
  
  - Шериф немного преувеличивает, - сказал он, протягивая худую мозолистую руку. - В Ла-Висте я единственный адвокат, и работать мне приходится по большей части не с законами, а с деревом.
  
  - У Эзры питомник фруктовых деревьев на окраине города, - объяснил Хоутен. - Он утверждает, что отошел от юридической практики, но мы тем не менее время от времени обращаемся к нему за помощью.
  
  - С завещаниями и купчими на небольшие участки земли особых проблем не возникает, - сказал Маймон. - Но если дело дойдет до уголовного дела, вам будет лучше пригласить специалиста.
  
  - Все в порядке. - Хоутен покрутил кончик уса. - Это дело не уголовное. Пока что. Просто небольшая проблема, как я говорил тебе по телефону.
  
  Маймон кивнул.
  
  - Расскажите детали, - попросил он.
  
  Слушал он молча и бесстрастно, пару раз с улыбкой повернувшись ко мне. Когда Хоутен закончил, адвокат приложил палец к губам и поднял взгляд в потолок, словно производя вычисления в уме. Через минуту молчаливых размышлений он сказал:
  
  - Дайте мне повидаться со своим клиентом.
  * * *
  
  Маймон провел в камере полчаса. Я попробовал было убить время чтением журнала для полицейских дорожной службы, но быстро обнаружил, что он состоит из подробных фотоотчетов о дорожно-транспортных происшествиях со смертельным исходом, с подробным описанием ужасов. Я не мог себе представить, почему тех, кому приходится ежедневно лицезреть подобные кровавые сцены по долгу службы, могло заинтересовать их фотографическое воспроизведение. Возможно, это позволяло дистанцироваться от них - истинное утешение стороннего наблюдателя. Отложив журнал, я довольствовался тем, что смотрел, как У. Брэгдон читает про выращивание люцерны, подстригая ногти.
  
  Наконец раздался звонок.
  
  - Уолт, сходи за ним, - приказал Хоутен.
  
  Брэгдон ответил: 'Слушаюсь, сэр', - ушел и вернулся с Маймоном.
  
  - Полагаю, - сказал адвокат, - мы сможем достичь компромисса.
  
  - Прокрути, что ты задумал, Эзра.
  
  Мы расселись вокруг стола.
  
  - Доктор Мелендес-Линч - человек в высшей степени интеллигентный, - начал Маймон. - Возможно, излишне настойчивый. Но, на мой взгляд, по своей натуре хороший.
  
  - Эзра, он для меня как заноза в заднице.
  
  - Он проявил чрезмерное рвение в попытке выполнить свой врачебный долг. Но, как известно, Вуди смертельно болен. Доктор Мелендес-Линч считает, что в его силах вылечить мальчика. Для него это попытка спасти человеческую жизнь.
  
  Маймон говорил негромко, но решительно. Он мог бы стать рупором Хоутена, но вместо этого вел себя, как подобает настоящему адвокату. Вряд ли он поступал так ради меня, и это произвело на меня впечатление.
  
  Лицо Хоутена потемнело от гнева:
  
  - Мальчишки здесь нет! И тебе это известно так же хорошо, как мне!
  
  - Мой клиент доверяет только своему опыту. Он хочет убедиться в этом сам.
  
  - Эзра, не может быть и речи о том, чтобы он отправился туда.
  
  - Полностью с вами согласен. От этого будут одни только неприятности. Однако доктор Мелендес-Линч согласился с тем, что 'Пристанище' осмотрит доктор Делавэр. И обещал заплатить штраф и уехать отсюда без проволочек, если наш доктор не найдет ничего подозрительного.
  
  Это простое решение лежало на поверхности. Однако ни Хоутен, ни я до него не додумались. Шериф - поскольку не был склонен идти на уступки. Ну а я, оглушенный фанатизмом Рауля, лишился способности трезво рассуждать.
  
  Хоутен переварил услышанное:
  
  - Я не могу заставить Мэттьюса открыть двери своего заведения.
  
  - Разумеется. Он имеет полное право отказать. И если он так поступит, мы будем искать другое решение.
  
  У этого человека с логикой все было просто замечательно.
  
  - Ну, так как? Вы 'за'?
  
  - Разумеется. Все что угодно, лишь бы был результат.
  * * *
  
  Хоутен прошел к себе в кабинет, а вернувшись, сказал, что Мэттьюс дал добро. Маймон снова отправился в камеру к Раулю, позвонил, Брэгдон его вызволил, и он ушел, сказав шерифу, чтобы тот с ним связался, если возникнет необходимость. Нахлобучив шляпу на голову, Хоутен рассеянно потрогал рукоятку своего 'кольта'. Мы с ним спустились по лестнице, вышли из здания и сели в здоровенный белый 'Эль-Камино' со звездой шерифа на двери. Хоутен завел двигатель, судя по звуку, форсированный, и перед зданием ратуши повернул направо.
  
  В полумиле за городом дорога разделилась надвое. Хоутен повернул направо. Он вел машину быстро и плавно, ускоряясь в поворотах, в которых человек, не знакомый с дорогой, прикоснулся бы к педали тормоза. Дорога сузилась и погрузилась в тень от сомкнувшихся с обеих сторон высоких сосен. Покрышки мчащегося 'Эль-Камино' поднимали облака пыли. Выскочивший на дорогу кролик застыл на мгновение, вздрогнул и стремглав ускакал под защиту высоких деревьев.
  
  Хоутену удалось достать сигарету и закурить, не сбавляя скорость. Он проехал еще две мили, втягивая дым в легкие и обозревая местность вокруг пытливым взглядом полицейского. В конце очередного подъема он резко повернул, проехал сотню футов и затормозил перед двустворчатыми чугунными воротами, выкрашенными черной краской.
  
  Въезд в 'Пристанище' не был обозначен вывеской. По краям ворот торчали колючие комки кактусов. Поток розовых бугенвиллей струился по одному из столбов ворот из необожженного кирпича. Другой обвивал куст шиповника, усеянный багровыми цветками и утыканный шипами. Шериф заглушил двигатель, и нас встретила тишина. А повсюду вокруг сочная таинственная зелень лесов.
  
  Загасив сигарету, Хоутен выбрался из пикапа и решительным шагом направился ко входу. На одной створке ворот был закреплен большой замок, но, когда шериф ее толкнул, она распахнулась.
  
  - Эти ребята любят, чтобы было тихо, - сказал Хоутен. - Дальше пойдем пешком.
  
  В лесу была вырублена тропа, обрамленная гладкими бурыми камнями и тщательно ухоженными клумбами с сочными, мясистыми растениями. Тропа поднималась в гору, и мы быстро двинулись по ней, темп задавал Хоутен. Он не столько шел, сколько бежал, упругие мышцы проступали сквозь обтягивающие брюки, руки ритмично раскачивались. Калифорнийская сойка, пронзительно вскрикнув, выпорхнула из зарослей. Большие мохнатые пчелы тыкались в цветки диких растений. В воздухе пахло луговой свежестью.
  
  Солнце беспощадно пекло открытую тропу. У меня пересохло в горле, я чувствовал, как по спине струится пот. Однако Хоутен по-прежнему оставался как с иголочки. Десять минут пешком привели нас на вершину холма.
  
  - Вот мы и пришли, - сказал Хоутен.
  
  Остановившись, он достал новую сигарету и закурил, прикрывая пламя рукой. Я вытер вспотевший лоб и окинул взглядом раскинувшуюся внизу долину.
  
  Я увидел совершенство, и оно обескуражило меня.
  
  'Пристанище' по-прежнему выглядело как монастырь, с величественным собором и высокими стенами. За стенами собрались здания поменьше, образуя лабиринт внутренних двориков. Колокольню венчало большое деревянное распятие - клеймо, выжженное на лазурном небе. Окна в свинцовых переплетах были огорожены фальшивыми деревянными балконами. Крыши и верх стен защищала от непогоды красная глиняная черепица. Стены, покрытые свежей штукатуркой цвета ванили, сияли ослепительной белизной в тех местах, где на них падал солнечный свет. Было видно, что прилагались значительные усилия, чтобы сохранить затейливую лепнину, украшающую штукатурку.
  
  Быстрый ручей окружал монастырь подобно рву. Через него был перекинут арочный мост, переходящий в вымощенную кирпичом дорожку там, где вновь заявляла о себе твердая земля. Дорожку прикрывала каменная беседка, увитая ласковыми плетями винограда с тяжелыми рубиновыми кистями, проглядывающими сквозь сочную зелень листвы.
  
  Перед монастырем раскинулась небольшая лужайка, скрытая в тени древних раскидистых дубов. Большие деревья, подобно ведьмам, плясали вокруг фонтана, извергающего воду в огромную каменную чашу. Позади тянулись акры возделанных сельскохозяйственных угодий. Я разглядел кукурузу, огурцы, рощи цитрусовых и олив, пастбище для овец и виноградники, однако на этом все не заканчивалось. На земле трудились немногочисленные фигурки в белом. Вдалеке сердитыми осами гудели тяжелые машины.
  
  - Здорово, правда? - спросил Хоутен, снова двигаясь в путь.
  
  - Красиво. Словно из другой эпохи.
  
  Шериф кивнул:
  
  - В детстве я забирался на горы, чтобы хоть одним глазком взглянуть на монахов - они в любую жару носили длинные коричневые рясы. Никогда ни с кем не разговаривали и не имели никаких дел с жителями города. Ворота всегда были заперты.
  
  - Наверное, это прекрасно - вырасти в таком месте.
  
  - Это еще почему?
  
  Я пожал плечами:
  
  - Свежий воздух, свобода.
  
  - Свобода, значит? - Хоутен горько усмехнулся. - Сельское хозяйство - это другое название рабства.
  
  Стиснув зубы, он с неожиданной яростью пнул камень. Почувствовав, что я задел оголенный нерв, я поспешил переменить тему:
  
  - Когда монахи ушли отсюда?
  
  Прежде чем ответить, шериф сделал глубокую затяжку:
  
  - Семь лет назад. Поля заросли. Кустарник, ежевика. Несколько корпораций подумывали о том, чтобы приобрести землю - устроить место отдыха для руководства и все такое, - но все отказались от этого. Постройки совсем неподходящие - комнаты больше похожи на тюремные камеры, отопления нет, с виду церковь, как ни крути. Стоимость перестройки была бы слишком высока.
  
  - Однако для 'Прикосновения' это место подошло идеально.
  
  Хоутен пожал плечами:
  
  - В нашем мире каждый найдет что-нибудь свое.
  
  Входная дверь была скруглена сверху - прочные доски, скрепленные широкими железными полосами. За ней находился трехэтажный вход с белыми стенами и полом из мексиканского камня, освещенный проникающим сверху солнечным светом. Терпкий аромат благовоний говорил сам за себя. Воздух был прохладный, чуть ли не ледяной.
  
  За деревянным столом перед двустворчатыми дверями, также скругленными сверху и скрепленными железными полосами, сидела женщина лет шестидесяти. Над дверями висела деревянная табличка, гласящая: 'Святилище'. Волосы женщины, забранные в хвостик, были стянуты кожаным шнурком. Она была в коротком прямом платье из небеленой холстины, в сандалиях на босу ногу. Лицо ее, обветренное, открытое и приятное, было начисто лишено косметики и других притворств. Руки лежали на коленях. Женщина улыбнулась, вызвав у меня в памяти прилежную школьницу. Любимицу учителя.
  
  - Добрый день, шериф.
  
  - Привет, Мария. Хотелось бы увидеть Благородного Матфея.
  
  Женщина изящно встала. Платье едва доходило ей до колен.
  
  - Он вас ждет.
  
  Она провела нас по длинному коридору слева от святилища, украшенному лишь пальмами в горшках, расставленными через десять шагов друг от друга. Коридор заканчивался дверью, которую женщина открыла перед нами.
  
  Полутемное помещение за дверью с трех сторон было заставлено книжными шкафами. Пол был из сосновых досок. Аромат благовоний усилился. Стола не было, только три простых деревянных стула, расставленных равнобедренным треугольником. В вершине треугольника сидел мужчина.
  
  Высокий, худой, сухопарый, в рубахе и брюках, перехваченных тесемкой, из той же самой небеленой холстины, что и платье Марии. Ноги были босые, но на полу у стула стояли сандалии. Волосы приобрели восковую белизну, приправленную янтарем, свойственную некоторым блондинам, достигшим зрелого возраста, и были коротко подстрижены. Борода была чуть темнее - больше янтаря и меньше снега - и свисала на грудь. Борода роскошно вилась, и мужчина поглаживал ее, словно любимое животное. Лоб был высокий и покатый, и чуть ниже линии волос я разглядел морщину - глубокую впадину, в которую можно было засунуть большой палец. Глаза, спрятанные в глубоких глазницах, имели серо-голубой цвет, такой же, как у меня. Но мне хотелось верить, что мои излучают больше тепла.
  
  - Пожалуйста, садитесь. - Голос был сильный, с металлическими нотками.
  
  - Благородный Матфей, это доктор Делавэр. Доктор, позвольте представить вам Благородного Матфея.
  
  Громкий титул прозвучал нелепо. Я поискал на лице у Хоутена веселье, но он оставался совершенно серьезным.
  
  Благородный Матфей продолжал поглаживать бороду. Он застыл в неподвижной созерцательности, словно человек, который чувствовал себя в тишине уютно.
  
  - Спасибо за содействие, - натянуто произнес Хоутен. - Хочется надеяться, мы проясним это недоразумение и двинемся дальше.
  
  Белая голова опустилась и поднялась в кивке:
  
  - Помогу всем, чем смогу.
  
  - Доктор Делавэр хотел бы задать вам кое-какие вопросы, после чего мы пройдемся по территории.
  
  Благородный Матфей по-прежнему сидел без движения, если не считать поглаживание бороды.
  
  Хоутен повернулся ко мне:
  
  - Вам командовать парадом.
  
  - Мистер Мэттьюс... - начал было я.
  
  - Просто Матфей, пожалуйста. Мы воздерживаемся от титулов.
  
  - Матфей, я не собираюсь лезть в ваши дела...
  
  Он остановил меня взмахом руки:
  
  - Я прекрасно осведомлен о характере вашего визита. Спрашивайте все, что считаете нужным.
  
  - Благодарю вас. Доктор Мелендес-Линч считает, что вы имеете какое-то отношение к тому, что Вуди Своупа забрали из клиники, и последующему исчезновению его родителей.
  
  - Безумие большого города, - сказал гуру. - Самое настоящее безумие.
  
  Он повторил это слово, словно проверяя, подходит ли оно в качестве заклинания.
  
  - Я буду очень признателен, если вы поделитесь своими теориями на этот счет.
  
  Шумно вздохнув, Мэттьюс закрыл глаза, открыл их и заговорил:
  
  - Я ничем не могу вам помочь. Эти люди живут своей жизнью. Как и мы. Мы едва были с ними знакомы. Мимолетные встречи - разминулись друг с другом на дороге, с обязательными улыбками. Раз или два мы покупали у них семена. Летом в первый год нашего пребывания здесь девушка из их семьи работала посудомойкой.
  
  - Временная работа?
  
  - Совершенно верно. Вначале мы еще не были самодостаточными и приглашали поработать местную молодежь. Насколько я помню, эта девушка работала на кухне. Терла, скоблила, готовила печи для использования.
  
  - И какой она была работницей?
  
  Узкая щель улыбки разорвала бороду цвета ваты с карамелью:
  
  - По нынешним меркам мы живем достаточно аскетично. Молодежь это не привлекает.
  
  - Нона была... Нона чересчур живая, - вмешался Хоутен. - Девчонка она неплохая, просто озорная.
  
  Смысл был понятен: с Ноной были сплошные проблемы. Мне вспомнился рассказ Кармайкла о выступлении на мальчишнике. Подобная спонтанность могла стать настоящим испытанием там, где больше всего ценят дисциплину. По всей видимости, Нона приставала к мужчинам. Но я не видел, имеет ли это какое-либо отношение к нашему делу.
  
  - Больше вы ничего не можете добавить?
  
  Мэттьюс уставился на меня. Его взгляд был пристальным, пронизывающим, буквально осязаемым на ощупь. Мне пришлось приложить все силы, чтобы не отвернуться.
  
  - Боюсь, нет.
  
  Хоутен беспокойно заерзал на стуле. Никотиновое голодание. Он потянулся было к пачке сигарет в кармане, но остановился.
  
  - Мне нужно подышать свежим воздухом, - извинился шериф и вышел.
  
  Мэттьюс, казалось, этого даже не заметил.
  
  - Вы почти не были знакомы с этой семьей, - продолжал я. - Однако двое ваших людей навещали Своупов в клинике. Я не ставлю под сомнение ваше слово, однако этот вопрос вам непременно зададут снова.
  
  Он вздохнул:
  
  - У нас были кое-какие дела в Лос-Анджелесе. Это было поручено Барону и Далиле. Мы посчитали, что из соображений вежливости им следует навестить Своупов. Они принесли им свежих фруктов из нашего сада.
  
  - Надеюсь, - улыбнулся я, - не для медицинских целей.
  
  - Нет, - заметно развеселился Мэттьюс. - Для того чтобы их просто съели. И получили удовольствие.
  
  - То есть это был просто визит вежливости.
  
  - В каком-то смысле.
  
  - Что вы имеете в виду?
  
  - Мы не очень общительные. Не умеем вести светские беседы. Визит к Своупам был проявлением доброжелательности, а не частью какого-либо бесчестного замысла. Мы не предпринимали никаких попыток вмешаться в лечение ребенка. Я попросил Бэрона и Далилу присоединиться к нам, так что у вас будет возможность получить дополнительные подробности.
  
  - Я вам очень признателен.
  
  Посреди впадины на лбу Мэттьюса запульсировала жилка. Он развел руками, словно вопрошая: 'И что дальше?' Отрешенное выражение его лица напомнила мне одного знакомого человека. Эта ассоциация побудила меня задать следующий вопрос:
  
  - Врача, который лечил Вуди, зовут Огюст Валькруа. Он говорил, что бывал здесь. Вы его не помните?
  
  Мэттьюс накрутил кончик бороды на длинный палец.
  
  - Один-два раза в год мы проводим семинары по органическому земледелию и медитации. Не для того чтобы обратить в свою веру, а чтобы просветить. Возможно, этот ваш доктор посетил один из семинаров. Я его не помню.
  
  Я описал внешность Валькруа, однако это не помогло.
  
  - В таком случае, пожалуй, это всё. Я благодарен вам за помощь.
  
  Мэттьюс сидел совершенно неподвижно, даже не моргая. В скупом свете помещения зрачки у него расширились так, что остались лишь тонкие ободки бледной радужной оболочки. У него был гипнотический взгляд. Необходимое требование для харизмы.
  
  - Если у вас есть еще какие-либо вопросы, спрашивайте.
  
  - Вопросов больше нет, но мне хотелось бы услышать более подробно про вашу философию.
  
  Мэттьюс кивнул:
  
  - Мы беглецы, спасаемся от прошлой жизни. Мы выбрали новую жизнь с упором на чистоту и трудолюбие. Мы избегаем всего того, что отравляет окружающую среду, и ищем самодостаточности. Мы верим в то, что, меняясь сами, повышаем позитивную энергию во всем мире.
  
  Обычная ерунда. Мэттьюс протараторил все это так, словно давал клятву верности идеологии нью-эйдж[33].
  
  - Мы не убийцы, - добавил Мэттьюс.
  
  Прежде чем я смог что-либо сказать, в комнату вошли двое.
  
  Мэттьюс молча встал и вышел, никак не отреагировав на их появление. Мужчина и женщина сели на свободные стулья. В этой перестановке было что-то механическое, словно люди были взаимозаменяемыми деталями в неком гладко функционирующем устройстве.
  
  Они сели, положив руки на колени - снова примерные школьники, - и улыбнулись с выводящим из себя безмятежным спокойствием новообращенных и тех, кому сделали лоботомию.
  
  Мне же было далеко до спокойствия. Поскольку я узнал обоих, хотя и по разным причинам.
  
  Мужчина, называвший себя Бароном, был среднего роста и худой. Как и у Мэттьюса, волосы у него были коротко подстрижены, а борода осталась неухоженной. Однако в его случае эффект получился не драматичный, а скорее неопрятный. Волосы у него были темно-русые и редкие. Сквозь жидкие бакенбарды просвечивала кожа, а щеки были покрыты мягким пушком - казалось, будто он забыл вымыть лицо.
  
  В университете я знал его как Барри Граффиуса. Он был старше меня, сейчас ему уже стукнуло сорок, но он учился на курс младше, поскольку поступил позже, решив стать психологом после того, как перепробовал практически все остальное.
  
  Граффиус был из состоятельной семьи, его родители преуспели в кинобизнесе, и он был одним из тех богатеньких мальчиков, кто никак не может остановиться на чем-то одном - недостаточная напористость, поскольку он никогда ни в чем не испытывал лишений. По общему убеждению, в университет он попал только благодаря деньгам родителей, но, возможно, оно было предвзятым, - поскольку Барри Граффиус был самым непопулярным студентом на всем факультете.
  
  Я всегда склонен подходить благосклонно к оценке других, однако Граффиуса я презирал. Горластый и вздорный, он постоянно вылезал на семинарах с неуместными цитатами и статистическими данными, нацеленными на то, чтобы произвести впечатление на преподавателей. Граффиус оскорблял однокурсников, издевался над робкими, злорадствовал над промахами других.
  
  И обожал хвалиться своими деньгами.
  
  Большинство из нас с трудом сводили концы с концами, подрабатывали, чтобы получать дополнительные деньги к тем жалким крохам, которые нам платили за должности младших преподавателей. Граффиус же получал наслаждение, приходя на занятия в кожаных и замшевых штиблетах ручной работы, жаловался на счета за ремонт своего 'Мерседеса', сокрушался по поводу непомерных налогов. Еще он выводил из себя постоянным упоминанием имен знакомых знаменитостей, пространно описывал роскошные голливудские вечеринки, предлагая одним глазком взглянуть на блистательный мир, куда нам доступ был закрыт.
  
  Я слышал, что после окончания магистратуры он открыл контору на Бедфорд-драйв, намереваясь обналичить свои богатые связи и стать психотерапевтом звезд.
  
  Теперь я понял, где Граффиус столкнулся с Норманом Мэттьюсом.
  
  Он также меня узнал. Я понял это по тому, как беспокойно заметались его водянистые карие глаза. По мере того как мы смотрели друг на друга, это чувство становилось все более определенным: страх. Страх разоблачения.
  
  Вообще-то прошлое Граффиуса в строгом смысле не являлось секретом. Однако он не хотел, чтобы ему о нем напоминали: для тех, кто мнит себя возрожденным в истинной вере, воспоминание о прошлом сродни эксгумации своего собственного разлагающегося трупа.
  
  Я ничего не сказал, гадая, признался ли Граффиус Мэттьюсу в том, что знаком со мной.
  
  Женщина, значительно старше, тем не менее сохранила привлекательность, несмотря на хвостик и отсутствие косметики, что, похоже, считалось обязательным стандартом у женщин из 'Прикосновения'. Лицо мадонны с кожей цвета слоновой кости, иссиня-черными волосами, тронутыми сединой, и томными цыганскими глазами. Беверли Лукас называла ее 'горячей штучкой, растерявшей былые прелести', но, по-моему, это ужасно несправедливо. Быть может, если бы она знала истинный возраст этой женщины, она бы смягчила свое отношение к ней.
  
  Она выглядела на хорошо сохранившиеся пятьдесят, но я знал, что ей по меньшей мере уже шестьдесят пять.
  
  Она не снималась с 1951 года, года моего рождения.
  
  Дезире Лейн, королева малобюджетных боевиков. Когда я учился в колледже, почему-то возродился интерес к фильмам с ее участием. Я пересмотрел их все: 'Невеста призрака', 'Черная дверь', 'Дикая глушь', 'Тайный воздыхатель'.
  
  Целую вечность назад, еще до того как я отошел от дел, я работал очень много и практически не имел свободного времени. Но одним из немногих удовольствий, которые я себе позволял, был воскресный вечер, проведенный в кровати со стаканом хорошего виски и фильмом с участием Дезире Лейн.
  
  И не важно, кто исполнял роль главного героя; главное - чтобы были крупные планы этих прекрасных коварных глаз и платья, похожего на нижнее белье. Голос, проникнутый томной страстью...
  
  Теперь она не излучала никакой страсти: сидела неподвижно, словно изваяние, в белом платье, с отсутствующей улыбкой. Такая безобидная, черт возьми.
  
  Внезапно мне стало не по себе. Я словно бродил по музею восковых фигур...
  
  - Благородный Матфей сказал, что у вас к нам вопрос, - сказал Барон.
  
  - Да. Я просто хотел услышать подробнее о вашем визите к Своупам. Это помогло бы понять, что произошло, и разыскать детей.
  
  Мужчина и женщина синхронно кивнули.
  
  Я ждал. Они переглянулись. Заговорила женщина.
  
  - Мы хотели поднять им настроение. Благородный Матфей попросил нас взять фрукты - апельсины, грейпфруты, персики, сливы, лучшее, что у нас нашлось. Мы сложили все в корзину, завернув в оберточную бумагу.
  
  Умолкнув, Далила улыбнулась, словно ее рассказ все объяснил:
  
  - Как Своупы отнеслись к вашей любезности?
  
  Она широко раскрыла глаза:
  
  - Обрадовались. Миссис Своуп сказала, что хочет есть. Она съела сливу, сорта 'Санта-Роза', прямо там. Сказала, что она восхитительная.
  
  По мере того как Далила щебетала, лицо Барона становилось все более жестким. Когда она остановилась, он сказал:
  
  - Вы хотите узнать, не пытались ли мы отговорить родителей лечить ребенка.
  
  Он сидел безучастно, однако в его голосе прозвучала тень агрессивности.
  
  - Матфей сказал, что ничего подобного не было. Тема лечения всплывала в разговоре?
  
  - Всплывала, - подтвердил Барон. - Миссис Своуп жаловалась на пластмассовые модули, говорила, что чувствует себя отрезанной от мальчика, что семья оказалась разделена.
  
  - Она не объяснила, что имела в виду?
  
  - Нет. Я предположил, что речь шла о физическом разделении - к ребенку нельзя прикоснуться без перчаток, одновременно в модуле может находиться только один посетитель.
  
  Далила кивнула.
  
  - Очень холодное место, - сказала она. - В физическом и духовном плане.
  
  Чтобы проиллюстрировать свои слова, она зябко поежилась. Кто хоть когда-то был актрисой, ею и остается в душе...
  
  - Своупы считали, что врачи относятся к ним не как к человеческим существам, - добавил Барон. - Особенно этот кубинец.
  
  - Несчастный человек, - сказала Далила. - Когда он сегодня утром попытался проникнуть сюда силой, мне, помимо воли, стало его жалко. Страдает излишним весом, покраснел, как помидор, - у него наверняка повышенное давление.
  
  - На что конкретно жаловались Своупы?
  
  Барон поджал губы.
  
  - Просто на то, что он отгорожен и одинок, - сказал он.
  
  - Они не упоминали врача по фамилии Валькруа?
  
  Далила молча покачала головой.
  
  Снова заговорил Барон:
  
  - Мы почти ни о чем не говорили. Наше посещение было очень кратким.
  
  - Мне хотелось поскорее вырваться из клиники, - добавила Далила. - Там все было таким механическим.
  
  - Мы оставили фрукты и вернулись к себе, - подвел итог Барон.
  
  - Печальная ситуация, - вздохнула Далила.
  Глава 17
  
  Выйдя на улицу, я увидел группу 'прикоснувшихся', сидящих на траве в позе йоги, с закрытыми глазами, сложив ладони вместе, с лицами, сияющими в солнечных лучах. Хоутер курил, прислонившись к фонтану, искоса поглядывая на них. Увидев меня, он уронил окурок, растоптал его и выбросил в глиняную урну.
  
  - Что-нибудь выяснили?
  
  Я покачал головой.
  
  - Как я вам и говорил. - Шериф кивнул на медитирующих, которые начали негромко что-то напевать. - Странные, но безобидные.
  
  Я посмотрел на 'прикоснувшихся'. Несмотря на белые одежды, сандалии на босу ногу и неухоженные бороды, они напоминали участников корпоративного семинара, одного из тех глянцевых псевдопсихотерапевтических мероприятий, которые руководство устраивает для сотрудников с целью повышения производительности труда. Обращенные к небесам лица были средних лет, откормленные, холеные, всем своим видом свидетельствовавшие о предшествующей жизни в достатке и уюте.
  
  Мне описали Нормана Мэттьюса как человека агрессивного и честолюбивого. Пробивного дельца. В образе Благородного Матфея он постарался предстать святым, однако у меня хватило цинизма задаться вопросом, не поменял ли он просто один вид бурной деятельности на другой.
  
  Секта была самой настоящей золотой жилой: предложить преуспевающим бизнесменам и политикам, пресытившимся жизнью, отдохнуть от мирских благ, снять бремя личной ответственности, установить нормы, отождествляющие здоровье и жизненные силы с добродетельностью, после чего пройти с блюдом, собирая пожертвования.
  
  Но даже если все это было аферой, тут никак не просматривались похищение и убийство. Как правильно заметил Сет, меньше всего Мэттьюсу было нужно вторжение в его частную жизнь, будь он хоть пророком, хоть мошенником.
  
  - Давайте взглянем, что к чему, - предложил Хоутен, - и покончим с этим.
  * * *
  
  Мне было разрешено свободно перемещаться по всей территории, открывать любые двери. Крытое куполом святилище выглядело величественным: верхний ряд окон, освещающий хоры, фрески на библейские сюжеты на потолке. Скамьи убрали, и пол был застелен матами. Посреди стоял грубый стол из сосновых досок, и больше внутри ничего не было. Женщина в белом подметала пол и протирала пыль, время от времени прерываясь, чтобы по-матерински нам улыбнуться.
  
  Спальные комнаты действительно представляли собой тюремные камеры - размером не больше той, в которой содержали Рауля, - низкий потолок, толстые стены, холодные, с единственным окном размером с книгу в твердом переплете, забранным деревянной решеткой. Обстановка всех комнат состояла из койки и комода. Комната самого Благородного Матфея отличалась только тем, что в ней дополнительно имелся небольшой книжный шкаф. Его литературные вкусы были эклектические: Библия, Коран, Перлз[34], Юнг, 'Анатомия болезни' Казинса[35], 'Шок будущего' Тоффлера[36], 'Бхагавадгита', а также несколько работ по органическому садоводству и экологии.
  
  Я заглянул на кухню, где на промышленных плитах в котлах варилась похлебка, а в каменных печах выпекался ароматный хлеб. Имелась также библиотека, тематика книг тяготела к здоровью и сельскому хозяйству, и конференц-зал с голыми стенами из кирпича-сырца. И повсюду трудились люди в белом, лучезарно улыбающиеся, дружелюбные.
  
  Мы с Хоутеном прошлись по полям, наблюдая за тем, как 'прикоснувшиеся' ухаживают за виноградниками. Великан с окладистой черной бородой, отложив ножницы, угостил нас свежесрезанной гроздью. Сочные плоды лопались у меня во рту. Я выразил вслух восхищение виноградом, и великан, кивнув, продолжил работу.
  
  Время уже близилось к вечеру, но солнце по-прежнему палило нещадно. У меня разболелась непокрытая голова, и, после того как мы мельком осмотрели овчарню и овощные грядки, я сказал Хоутену, что с меня достаточно.
  
  Развернувшись, мы возвратились к мосту. Я ломал голову, чего добился, ибо поиски в лучшем случае были поверхностными. Не было никаких оснований считать, что дети Своупов здесь. Но если они действительно где-то тут, найти их невозможно. 'Пристанище' окружали сотни акров, преимущественно лесов. Прочесать их можно только с собаками-ищейками. К тому же монастыри строились как укрытия, и здесь запросто может быть подземный лабиринт пещер, потайных комнат и скрытых проходов, обнаружить который сможет только археолог.
  
  Я пришел к выводу, что день был потрачен впустую, но если это хоть как-то поможет Раулю принять действительность, дело того стоило. Но тут до меня вдруг дошло, что означает действительность, и мне отчаянно захотелось спасительного бальзама ее отрицания.
  * * *
  
  Хоутен приказал Брэгдону принести личные вещи Рауля в большом бумажном пакете. В конце концов шериф согласился принять за онколога чек на шестьсот восемьдесят семь долларов в счет уплаты штрафов, и, пока он выписывал квитанции в трех экземплярах, я ходил из угла в угол, горя желанием поскорее тронуться в путь.
  
  Мое внимание привлекла карта округа. Отыскав Ла-Висту, я заметил проселочную дорогу, которая огибала город с востока, позволяя попасть в район из окрестных лесов, минуя оживленный центр. Если это действительно было так, укрыться от бдительного ока Хоутена было значительно проще, чем он думал.
  
  После некоторых колебаний я прямо спросил шерифа об этом. Тот, потеребив в руках листок копирки, продолжил писать.
  
  - Землю выкупила нефтяная компания, заставившая местные власти закрыть дорогу. Ходили разговоры о глубоких залежах, о ждущем за углом богатстве.
  
  - И как, месторождение оказалось богатым?
  
  - Нет. Абсолютно сухо.
  
  Помощник шерифа привел Рауля. Я рассказал о своей поездке в 'Пристанище', добавив, что ничего там не нашел. Рауль выслушал меня с подавленным, побитым видом, не пытаясь возражать.
  
  Обрадовавшись его безучастности, шериф отнесся к нему с чрезмерной вежливостью, заполняя бумаги. Он спросил, как поступить с 'Вольво', и Рауль, пожав плечами, попросил отремонтировать машину, он за все заплатит.
  
  Я вывел его из кабинета, и мы спустились по лестнице.
  * * *
  
  Всю дорогу домой Рауль молчал, сохранив спокойствие даже тогда, когда пухленькая пограничница остановила нас и попросила его предъявить документы. Рауль принял это бесчестие с молчаливой покорностью, чем растрогал меня. Два часа назад он излучал агрессию и рвался в бой. Я гадал, то ли его наконец свалил накопившийся стресс, то ли он подвержен циклическим резким сменам настроения, чего я прежде за ним не замечал.
  
  Я умирал от голода, но у Рауля был такой неопрятный вид, что идти с ним в ресторан было нельзя, поэтому я купил в палатке в Санта-Ане два гамбургера и кока-колу и остановился на обочине рядом с маленьким муниципальным парком. Я дал один гамбургер Раулю и съел второй, наблюдая за тем, как группа подростков играет в бейсбол, торопясь успеть закончить до наступления сумерек. Обернувшись, я увидел, что Рауль спит, а гамбургер так и лежит в обертке у него на коленях. Осторожно взяв гамбургер, я выбросил его в мусорный бак и завел двигатель. Рауль пошевелился, но не проснулся, и к тому времени как я выехал на шоссе, он уже мирно посапывал.
  
  Мы добрались до Лос-Анджелеса к семи часам вечера, когда транспортные потоки на развязках на подъезде к городу уже начали рассасываться. Я свернул на Лос-Фелис, и Рауль открыл глаза.
  
  - Где ты живешь?
  
  - Нет, отвези меня в клинику.
  
  - В таком виде тебе туда нельзя.
  
  - Я должен. Хелен меня ждет.
  
  - Ты ее только напугаешь своим видом. Хотя бы загляни домой и приведи себя в порядок.
  
  - У меня в кабинете есть во что переодеться. Алекс, пожалуйста!
  
  Вскинув руки, я направился к Западной педиатрической клинике. Поставив машину на служебной стоянке, я проводил Рауля до входа.
  
  - Спасибо, - пробормотал тот, глядя себе под ноги.
  
  - Береги себя.
  
  Возвращаясь к своей машине, я увидел Беверли Лукас, выходящую из клиники. Вид у нее был усталый и помятый, непомерно большая сумочка тянула ее к земле.
  
  - Алекс, я так рада тебя видеть!
  
  - Что стряслось?
  
  Беверли огляделась по сторонам, убеждаясь в том, что никто нас не услышит.
  
  - Это Оджи. Он донимает меня с тех самых пор, как твой друг его допрашивал. Во время обхода он все время издевался надо мной, но его остановил дежурный врач.
  
  - Ублюдок!
  
  Беверли покачала головой.
  
  - Хуже всего то, что я его понимаю. Мы с ним были... близки, пусть и недолго. И то, чем мы занимались в кровати, это наше дело.
  
  Я взял ее за плечи.
  
  - Ты поступила абсолютно правильно. Как только ты сможешь взглянуть на все со стороны, непредвзято, это станет очевидно. Не подпускай его к себе!
  
  Беверли вздрогнула от прозвучавшей в моем голосе резкости.
  
  - Я понимаю, что ты прав. С точки зрения здравого смысла. Но Оджи сломался, и мне больно это видеть. Я ничего не могу с собой поделать.
  
  Она заплакала. Из клиники вышли три медсестры и направились в нашу сторону. Я отвел Бев к лестнице, ведущей на второй этаж.
  
  - Что ты имеешь в виду: сломался?
  
  - Оджи ведет себя странно. Пьет и ширяется больше обычного. Он непременно на этом попадется. Сегодня утром он завел меня в конференц-зал, запер дверь и начал приставать. - Смутившись, она опустила взгляд. - Оджи сказал, что я лучшая из всех, кто у него был, и дал волю своим рукам. А когда я его остановила, он был обескуражен. Начал бушевать по поводу Мелендес-Линча, будто тот хочет сделать его козлом отпущения и свалить на него дело Своупов, чтобы выставить его из клиники. Потом Оджи засмеялся - это был ненормальный смех, Алекс, полный злобы. Он сказал, что у него припрятан козырь. И что Мелендес-Линч никогда от него не избавится.
  
  - Он не объяснил, что это такое?
  
  - Я у него спросила. Но Оджи просто рассмеялся и ушел. Алекс, мне страшно! Я сейчас как раз направлялась в общежитие для персонала. Чтобы убедиться в том, что с ним все в порядке.
  
  Я попытался ее отговорить, но Беверли была настроена решительно. У нее безграничные способности испытывать чувство вины. Наступит день, когда она для кого-то станет прекрасным ковриком для ног.
  
  Очевидно, Беверли хотела, чтобы я проводил ее до квартиры Валькруа, и, хоть я и устал, я согласился отправиться вместе с ней на тот случай, если что-то пойдет не так. К тому же, хоть это и маловероятно, вдруг у него действительно припрятан козырь и он выложит его на стол.
  
  Общежитие для персонала находилось через дорогу напротив клиники. Это было сугубо утилитарное здание, три этажа железобетона без изысков над подземной стоянкой. Некоторые окна оживляли горшки с цветами, стоящие на подоконниках или свисающие на плетеных шнурах. Однако несмотря на это здание выглядело тем, чем и являлось на самом деле: дешевой ночлежкой.
  
  У входа дежурил пожилой негр-охранник - в окрестностях участились случаи изнасилований, и обитатели общежития потребовали усилить меры безопасности. Мы предъявили пропуска в клинику, и он открыл дверь.
  
  Квартира Валькруа находилась на втором этаже.
  
  - Это та, что с красной дверью, - указала Беверли.
  
  Стены коридора и все остальные двери были выкрашены в бежевый цвет. Ярко-красная дверь квартиры Валькруа бросалась в глаза кровоточащей раной.
  
  - Маляр-любитель?
  
  Я провел рукой по дереву, неровному, в волдырях. К двери была приклеена страничка из комикса про наркоманов: люди с выпученными глазами глотали таблетки и видели красочные галлюцинации, их безудержные сексуальные фантазии были изображены во всех подробностях.
  
  - Ага.
  
  Беверли постучала в дверь, подождала, постучала снова. Ответа не последовало, и она прикусила губу.
  
  - Быть может, он просто отлучился, - предположил я.
  
  - Нет. Если Оджи не на вызове, он всегда остается дома. В наших отношениях это больше всего меня раздражало. Мы никуда не ходили.
  
  Я не стал напоминать о том, что она сама встретила Валькруа в ресторане в обществе Ноны Своуп. Несомненно, он принадлежал к тем мужчинам, чья прижимистость в том, чтобы отдавать, не уступала алчности в том, чтобы брать. Такой предпримет абсолютный минимум шагов, чтобы проникнуть женщине в чрево. И Беверли с ее заниженной самооценкой оказалась для него настоящим подарком. Так продолжалось до тех пор, пока она ему не надоела.
  
  - Алекс, мне тревожно. Я знаю, что Оджи дома. У него запросто может быть передоз.
  
  Все мои слова не смогли развеять ее беспокойство. В конце концов мы спустились вниз и убедили охранника воспользоваться запасным ключом.
  
  - Даже не знаю, как быть, - пробормотал негр, отпирая красную дверь.
  
  Квартира была превращена в хлев. На потертом ковре валялось грязное постельное белье. Кровать была не заправлена. В пепельнице на ночном столике скопилась гора окурков самокруток с марихуаной. Рядом лежал мундштук в виде пары обнаженных женских ножек. Медицинские справочники и комиксы про наркоманов мирно сосуществовали в бумажном буране, накрывшем пол в гостиной. Раковина на кухне превратилась в болото из грязной посуды, плавающей в мутной воде. Под потолком кружилась муха.
  
  В квартире никого не было.
  
  Беверли прошлась по комнатам, непроизвольно начиная наводить порядок. Охранник вопросительно посмотрел на нее.
  
  - Идем! - неожиданно резко заявил я. - Его здесь нет. Уходим.
  
  Охранник кашлянул.
  
  Застелив кровать, Беверли напоследок обвела взглядом вокруг и вышла.
  
  Когда мы оказались на улице, Беверли спросила, не следует ли позвонить в полицию.
  
  - Ради чего? - спросил я. - Взрослый мужчина покинул свою квартиру. Нас даже слушать не станут. И это будет правильно.
  
  Беверли была обескуражена. Очевидно, ей хотелось и дальше обсуждать эту тему, но я откланялся. Я устал, у меня болела голова, суставы ныли. Похоже, я что-то подхватил. К тому же мои запасы альтруизма полностью иссякли.
  
  Мы молча пересекли улицу и расстались.
  
  К тому времени как я добрался домой, чувствовал я себя уже просто отвратительно: меня знобило, голова раскалывалась от боли, я еле-еле двигался. Светлым пятном стало письмо от Робин с подтверждением того, что она на следующей неделе вылетает из Токио. У одного из руководителей японской фирмы был коттедж на Гавайях, и он предложил Робин им воспользоваться. Робин выражала надежду на то, что я встречу ее в Гонолулу, и рассчитывала на две недели солнца и безмятежного отдыха. Позвонив в почтовую службу, я отправил телеграмму с ответами 'да' по всем пунктам.
  
  Горячая ванна не помогла. Как и виски со льдом и самогипноз. Кое-как спустившись вниз, я покормил карпов, но не стал задерживаться у пруда, чтобы посмотреть, как они едят. Вернувшись в дом, я рухнул в постель с газетой и остальной почтой, поставив на проигрыватель пластинку со спокойной музыкой. Однако я был настолько истощен, что не смог ни на чем сосредоточиться и без борьбы провалился в сон.
  Глава 18
  
  К утру недомогание переросло в полноценный грипп. Я принял лекарство, выпил чай с лимоном и пожалел о том, что рядом нет Робин, которая ухаживала бы за мной.
  
  Оставив для фона включенный телевизор, я проспал весь день, периодически просыпаясь и засыпая вновь. К вечеру я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы добрести до кухни и съесть стаканчик желе. Однако это отняло у меня столько сил, что я скоро снова заснул.
  
  Мне снилось, что я дрейфую в Арктике на льдине, стараясь укрыться от свирепого града в жалкой картонной лачуге. Раз за разом яростные залпы терзали картон, наполняя меня ужасом и ощущением полной беззащитности.
  
  Я проснулся голый, дрожа от холода. Град продолжался. В темноте светились цифры будильника: 23:26. За окном виднелось ясное ночное небо. Град превратился в ружейные выстрелы. Заряды дроби впивались в стену дома.
  
  Скатившись на пол, я распластался ничком, учащенно дыша.
  
  Снова выстрелы. Громкий хлопок, затем звон разбитого стекла. Проникнутый болью крик. Леденящий душу тупой шлепок - как будто арбуз лопнул под ударом кувалды. Заработал двигатель машины. Бегство на колесах.
  
  И тишина.
  
  Я дополз до телефона. Позвонил в полицию. Спросил Майло. Он сменился с дежурства. Тогда Дела Харди. Пожалуйста.
  
  Трубку взял чернокожий детектив. Учащенно дыша, я рассказал ему о кошмарном сне, ставшем явью.
  
  Харди сказал, что свяжется с Майло, и они оба срочно прибудут к моему дому.
  
  Через несколько минут по ущелью разлилось завывание сирен, похожее на рев обезумевших тромбонов.
  
  Накинув халат, я вышел на улицу.
  
  Фасад дома из красного дерева был в нескольких местах расщеплен и усеян оспинками дырок. Одно окно было выбито.
  
  Я почувствовал запах бензина.
  
  На террасе стояли три открытые канистры. Из горловин огромными фитилями торчали свернутые в жгуты тряпки. Маслянистые следы вели до края террасы и заканчивались смазанным пятном. Я заглянул через перила.
  
  В японском саду неподвижно лежал ничком мужчина.
  
  Я спустился вниз как раз тогда, когда к дому подкатили черные с белым машины. Прошел босиком в сад, чувствуя под горящими в лихорадке ступнями холодные камни. Я окликнул мужчину. Тот не отвечал.
  
  Это был Ричард Моуди.
  
  У него было снесено пол-лица. То, что осталось, превратилось в собачий корм. Точнее, в корм для рыб, ибо голова лежала в пруду, и вокруг уже собрались рыбки, которые жадно всасывали окровавленную воду, наслаждаясь новым угощением.
  
  Ощутив прилив тошноты, я попытался их отогнать, однако вид меня уже давно стал для них условным стимулом кормления, и чешуйчатые гурманы с еще большим энтузиазмом набросились на еду. Здоровенный черный с золотом карп наполовину высунулся из воды, чтобы отхватить кусок побольше. Я готов был поклясться, что рыбина ухмыльнулась своим обрамленным бакенбардами ртом.
  
  Кто-то тронул меня за руку. Я вздрогнул от неожиданности.
  
  - Спокойнее, Алекс.
  
  - Майло!
  
  Судя по виду, его подняли с кровати. Блеклая ветровка была накинута поверх желтой тенниски и мешковатых джинсов. Волосы топорщились во все стороны, а зеленые глаза сияли в лунном свете.
  
  - Идем. - Майло взял меня за локоть. - Поднимемся в дом, ты вольешь в себя что-нибудь, после чего расскажешь мне, что произошло.
  * * *
  
  Пока криминалисты возились с техническими деталями убийства, я сидел на старом кожаном диване и пил виски. Шок постепенно проходил; я почувствовал, что по-прежнему болен - у меня нет сил и меня бьет озноб. Виски помог хоть немного согреться. Напротив сидели Майло и Дел Харди. Чернокожий детектив, как всегда, был одет с иголочки, в ладно скроенном темном костюме, розовой рубашке, черном галстуке и начищенных до блеска полуботинках. Надев очки, он делал пометки.
  
  - Внешне все выглядит так, - сказал Майло, - будто Моуди задумал спалить твой дом, однако кто-то выследил его, застал с поличным и вывел из игры. - Он помолчал. - Там ведь был любовный треугольник, так? Как тебе нравится на роль стрелка любовник?
  
  - Он не произвел на меня впечатление человека, способного вести слежку.
  
  - Полное имя, - держа наготове карандаш, спросил Харди.
  
  - Карлтон Конли. Плотник на киностудии 'Аврора'. До того как образовался треугольник, они с Моуди были друзьями.
  
  Харди сделал запись.
  
  - Он переехал к жене?
  
  - Да. Они поселились где-то в Дэвисе. По совету ее адвоката.
  
  - Фамилия адвоката?
  
  - Малькольм Дж. Уорти. Беверли-Хиллз.
  
  - Нужно ему позвонить, - сказал Майло. - Если у Моуди был список, он в нем обязательно присутствовал. Выясни телефон в Дэвисе и узнай, там ничего не произошло? Жена по-прежнему его ближайшая родственница, поэтому ей нужно сообщить. Пусть местная полиция заглянет к ней и внимательно посмотрит на ее лицо - удивится ли она этому известию. И еще позвони судье. Алекс, тебе больше ничего в голову не приходит?
  
  - В этом деле участвовал еще один психолог. Доктор Лоренс Дашхофф. Живет в Брентвуде. Контора в Санта-Монике.
  
  Телефон Ларри я знал наизусть и продиктовал его.
  
  - Что насчет адвоката самого Моуди? - спросил Дел. - Если этот клоун решил, что его дело запороли, он мог и обидеться, ведь так?
  
  - Точно. Фамилия этого типа Деркин. Эмиль, Элтон или что-то в таком духе.
  
  Лицо чернокожего детектива растянулось в усмешке.
  
  - Элридж, - проворчал он. - Подонок представлял интересы моей бывшей жены. Обчистил меня до нитки.
  
  - Что ж, - рассмеялся Майло, - в таком случае ты будешь иметь удовольствие допросить его. Или утешить его вдову.
  
  Пробурчав что-то себе под нос, Харди захлопнул блокнот и ушел на кухню звонить.
  
  Появившийся в дверях криминалист поманил Майло, и тот, потрепав меня по плечу, вышел к нему. Вернулся он через несколько минут.
  
  - Наши эксперты обнаружили следы покрышек, - сказал он. - Широких, гоночных. Тебе это ни о чем не говорит?
  
  - Моуди ездил на пикапе.
  
  - Его тачку уже нашли. Колеса совсем другие.
  
  - Больше ничего в голову не приходит.
  
  - В кузове было еще шесть канистр с бензином, что подтверждает версию со списком. Однако тут начинаются неувязки. Моуди собирался использовать здесь три канистры. Предположим, что он задумал какой-то ритуал мщения, по три канистры на жертву. Если взять за минимум пять жертв - ты, второй мозговед, оба адвоката и судья, - всего получится пятнадцать канистр. Осталось шесть, значит, использовано девять. Не считая тебя, было еще два покушения. Если Моуди собирался поджечь дом своей семьи, это будет уже двенадцать канистр и три предыдущих покушения. Даже если с цифрами ошибка, маловероятно, что тебе за какие-то заслуги полагалось больше бензина, чем остальным. Из всего этого следует, что ты, вероятно, не был первым. Тогда почему стрелок катался за Моуди по всему городу, безучастно смотрел, как тот устроил два или три пожара, рисковал тем, что его засекут, и выжидал третьего дела?
  
  Я задумался.
  
  - Мне на ум приходит только одно, - сказал я. - Здесь место уединенное. Много больших деревьев, стрелку есть где спрятаться.
  
  - Возможно, - скептически заметил Майло. - Мы вплотную займемся покрышками. Убийца на гоночной машине. Броский заголовок. - Он погрыз ноготь, хмуро глядя на меня. - Дружище, у тебя есть враги, о которых я не знаю?
  
  У меня в груди все перевернулось. Майло облек в слова то, что зрело у меня в сознании. Жертвой должен был стать я...
  
  - Только ребята из Каса де Лос-Ниньос, но они за решеткой. На свободе вроде бы никого.
  
  - Система устроена так, что никогда не знаешь, кто на свободе, а кто нет. Мы проверим, не выходил ли кто условно-досрочно. Это также и в моих интересах. - Отпив кофе, Майло откинулся назад. - Алекс, не хочу тебя пугать, но тут нужно помнить вот о чем. Помнишь, ты позвонил мне насчет крысы, а я попросил тебя описать Моуди? Ты сказал, что вы с ним одного роста и телосложения.
  
  Я молча кивнул.
  
  - Ты весь день не выходил из дома, провалялся больной в кровати. Тот, кто приехал, уже когда стемнело, этого не знал. На большом расстоянии легко можно было совершить ошибку.
  
  Майло выждал, прежде чем продолжать.
  
  - Это очень неприятная мысль, но ее нельзя упускать из вида, - чуть ли не виноватым тоном сказал он. - Нутро мне подсказывает, что ребята из Каса тут ни при чем. А что насчет тех клоунов, с которыми ты столкнулся, занимаясь делом Своупов?
  
  Я подумал обо всех тех, с кем встречался за последние два дня. Валькруа. Благородный Матфей и его 'прикоснувшиеся'. Хоутен - у 'Эль-Камино' шерифа широкие покрышки? Маймон. Брэгдон. Кармайкл. Рэмбо. Даже Беверли и Рауль. Никто даже отдаленно не подходил на роль подозреваемого, о чем я и сказал Майло.
  
  - Из всех мне больше всего нравится этот козел-канадец, - сказал тот. - Первоклассный актер.
  
  - Майло, я не вижу его убийцей. Ему не понравилось, что его допрашивали, и он мог затаить на меня обиду. Однако обида - это еще далеко не ненависть, а тот, кто сделал эти выстрелы, жаждал крови.
  
  - Алекс, ты мне говорил, что он наркоман. А эти ребята частенько страдают манией преследования.
  
  Вспомнив слова Беверли про странное поведение Валькруа в последние дни, я повторил их Майло.
  
  - Ну вот, - сказал тот, - типичное безумие наширявшегося.
  
  - Наверное, такое возможно, и все-таки у меня большие сомнения. Я для Валькруа досадная мелочь. К тому же мне он показался трусом, который скорее юркнет в кусты, чем будет действовать. Всемирная любовь в духе хиппи.
  
  - То же самое можно было сказать и про Мэнсона[37]. Какая у него машина?
  
  - Без понятия.
  
  - Мы пробьем ее по базе данных, затем заберем этого типа для обстоятельного разговора. И с остальными также поговорим. Будем надеяться, в конечном счете все сведется к Моуди. По большому счету ненавидеть его было легко.
  
  Встав, Майло потянулся.
  
  - Спасибо тебе за все, Майло.
  
  - Да я ни черта не сделал, - отмахнулся он, - так что благодарить меня не за что. И скорее всего сам я не смогу этим заниматься. Мне придется отправиться в дорогу.
  
  - Куда?
  
  - В Вашингтон. Изнасилование с убийством. Саудиты пригласили одну из лучших фирм, чтобы создать себе хороший образ в глазах общественности. Вкладывают миллионы в рекламу, показывающую их простыми ребятами. А 'подвиги' принца Вонючки снова выставят их врагами. Поэтому на нас сверху оказывают давление, требуя разрешить ему улизнуть из страны, чтобы избежать суда и огласки. Наш департамент не идет на это, потому что преступления были слишком уж мерзкие. Но арабы продолжают давить, а наши политиканы готовы лизать им задницу. - Майло с отвращением тряхнул головой. - На днях заявились два типа в серых костюмах из Госдепа и пригласили нас с Делом на обед. Три мартини и разные деликатесы на деньги налогоплательщиков, затем доверительная болтовня про энергетический кризис. Я дал им высказаться, после чего сунул им в нос фотографии девушки, убитой Вонючкой. Похоже, типы из Госдепа оказались слишком нежными. Их едва не вывернуло на цыпленка в винном соусе. В тот же день я вызвался отправиться в Вашингтон и продолжить обсуждение.
  
  - Хотелось бы на это посмотреть, - сказал я. - Ты и целая комната бюрократов. Когда вылетаешь?
  
  - Не знаю. Мне сообщат. Может, завтра, может, послезавтра. Впервые в своей нищей жизни полечу первым классом. - Он озабоченно посмотрел на меня. - По крайней мере Моуди вышел из игры.
  
  - Ну да, - вздохнул я. - Только хотелось бы, чтобы это случилось как-нибудь иначе.
  
  Я подумал об Эйприл и Рики, о том, каким ударом это для них станет. А если к тому же выяснится, что это Конли прикончил их папашу, трагедия многократно осложнится. От всего этого дела исходило грубое, примитивное зловоние, с которым придется иметь дело еще многим поколениям.
  
  Вернувшийся из кухни Харди доложил о результатах.
  
  - Все могло бы быть и хуже. Половина дома Деркина в дыму. У него и его жены ожоги второй степени и отравление дымом, но жить они будут. У Уорти в доме пожарная сигнализация, так что он заметил все вовремя. Он живет в Палисейдс, большой участок, много деревьев. Пара деревьев сгорела.
  
  Это также означало - много места, где спрятаться. Майло выразительно посмотрел на меня. Харди продолжал:
  
  - Дома́ судьи и Дашхоффа целы и невредимы, так что канистры в машине скорее всего предназначались для них. Я направил патрульные группы проверить места работы всех четверых.
  
  Ричард Моуди окончил свою растерзанную жизнь в пламени извращенной страсти.
  
  Присвистнув, Майло поделился со своим напарником теорией о том, что жертвой должен был стать Делавэр. Харди нашел ее достаточно правдоподобной, что нисколько не улучшило моего настроения.
  
  Поблагодарив меня за кофе, полицейские встали. Харди вышел на улицу, а Майло задержался.
  
  - Если хочешь, можешь оставаться здесь, - сказал он, - поскольку криминалисты будут работать в основном на улице. Но если хочешь перебраться куда-нибудь в другое место, все в порядке. - Это прозвучало скорее как совет, чем как разрешение.
  
  Ущелье было заполнено включенными мигалками, шагами и приглушенными голосами. Пока что здесь было безопасно, но полиция не останется здесь навсегда.
  
  - На пару дней я уеду.
  
  - Если хочешь пожить у меня, предложение по-прежнему в силе. Ближайшие два дня Рик дежурит, так что будет тихо.
  
  Я задумался.
  
  - Спасибо, но мне хочется побыть одному.
  
  Майло сказал, что все понимает, допил кофе и шагнул ко мне:
  
  - Я вижу блеск у тебя в глазах, приятель, и это меня беспокоит.
  
  - Все в порядке.
  
  - Пока что. Мне бы хотелось, чтобы так оставалось и впредь.
  
  - Майло, никаких причин для беспокойства нет. Честное слово.
  
  - Всему виной мальчишка, да? Ты не можешь о нем забыть?
  
  Я молчал.
  
  - Послушай, Алекс, если то, что произошло сегодня ночью, имеет какое-либо отношение к Своупам, у тебя еще больше причин выйти из игры. Я не предлагаю тебе подавить свои чувства, просто ты должен прикрыть себе задницу. - Он осторожно прикоснулся к моей сломанной челюсти. - В прошлый раз тебе повезло. Не испытывай судьбу.
  * * *
  
  Собрав вещи, я сел в машину и уже в пути решил, что поправляться лучше всего будет в гостинице 'Бель-Эр'. И прятаться. Она находилась всего в нескольких минутах от моего дома, тихая, укрытая за высоким забором и густым субтропическим кустарником. Обстановка - розовые наружные стены, сочно-зеленые интерьеры, качающиеся на ветру кокосовые пальмы и пруд с плавающими фламинго - всегда напоминал мне старый легендарный Голливуд: романтика, сладостные грезы и счастливые концы. Все то, чего сейчас осталось так мало.
  
  Я направился на запад по Сансет, повернул на север на Стоун-Каньон-роуд и, проехав мимо огромных поместий, обнесенных высокими заборами, очутился перед входом в гостиницу. В половину второго ночи на стоянке не было ни души; я поставил 'Севиль' между 'Ламборгини' и 'Мазерати', где он смотрелся богатой вдовой в сопровождении двух жиголо.
  
  За стойкой администратора дежурил задумчивый швед, даже не взглянувший на меня, когда я расплатился вперед наличными и назвал свое имя как Карл Юнг. Затем я заметил, что он записал это как 'Карел Янг'.
  
  Сонный портье проводил меня в бунгало с видом на пруд, в подсветке казавшийся огромным аквамарином. Комната оказалась неброской и уютной, с большой мягкой кроватью и массивной темной мебелью сороковых годов.
  
  Забравшись под прохладную простыню, я вспомнил, когда был здесь в последний раз: в июле прошлого года, на двадцать восьмой день рождения Робин. Мы слушали Моцарта в Музыкальном центре, а за концертом последовал ужин в 'Бель-Эр'.
  
  В ресторане царили тишина и полумрак, мы сидели в отдельном кабинете у окна. Между устрицами и телятиной по внутреннему двору величественно прошла видная пожилая женщина в вечернем наряде.
  
  - Алекс, - прошептала Робин, - посмотри... Нет, этого не может быть...
  
  Но это действительно была она. Бетти Дэйвис[38]. Мы не могли даже мечтать о встрече с ней.
  
  Воспоминание о той идеальной ночи помогло приглушить мерзкое послевкусие от этой, совсем не идеальной.
  * * *
  
  Проспав до одиннадцати, я позвонил и заказал в номер свежую малину, омлет с травами, булочки с отрубями и кофе. Еда прибыла в фарфоре и на серебре и оказалась восхитительной. Прогнав из сознания образы смерти, я позавтракал с аппетитом и вскоре снова почувствовал себя человеком.
  
  Я еще поспал, проснулся и в два часа дня позвонил в полицию Западного Лос-Анджелеса. Майло улетел в Вашингтон, поэтому я поговорил с Делом Харди. Тот сообщил, что Конли вычеркнут из списка подозреваемых. Когда Моуди снесли полголовы, он находился в Согусе на ночных съемках нового телесериала. Я отнесся к этому известию спокойно, поскольку никогда не видел в Конли расчетливого убийцу. К тому же я уже убедил себя в том, что именно я должен был стать жертвой стрелка. Принятие на себя этой роли не добавило мне спокойствия, но, по крайней мере, я буду осторожен.
  
  В четыре часа дня я сходил поплавать, в основном ради физических упражнений, а не для удовольствия, после чего вернулся к себе в номер и попросил, чтобы мне принесли вечернюю газету и пиво. Грипп, похоже, отступил. Плюхнувшись в кресло, я открыл пиво и развернул газету.
  
  Сообщение о смерти Валькруа занимало всего два абзаца на двадцать восьмой странице и было озаглавлено 'Врач погиб в автокатастрофе'. Из него я узнал, какого типа, пусть не модели, была у канадца машина ('компакт иностранного производства') до того, как недалеко от причала в Уилмингтоне врезалась в железобетонную опору. Валькруа скончался на месте, его родственники в Монреале уже извещены о трагедии.
  
  Уилмингтон находится на полпути от Лос-Анджелеса к Сан-Диего, если ехать прибрежным шоссе, - унылое скопление складских помещений и доков. Мне захотелось узнать, что делал там Валькруа и в какую сторону направлялся. Он уже бывал в Ла-Висте? Возвращался оттуда и попал в аварию?
  
  Мне вспомнились его хвастливые заверения Беверли о том, что у него припрятан козырь в отношении Своупов. Один за другим посыпались вопросы: авария произошла случайно, вследствие притупленной наркотиками реакции, или же Валькруа решил разыграть своего козыря и поэтому лишился жизни? И что это была за тайна, которую он считал своим спасением? Могла ли она раскрыть убийство Своупов? Или помочь установить местонахождение их детей?
  
  Я крутил это снова и снова до тех пор, пока у меня не разболелась голова, напряженно застыв на краю кресла, шаря наобум, словно слепой, оказавшийся в лабиринте.
  
  И только тогда, когда я сообразил, чего недостает, я смог сосредоточиться на том, что нужно сделать. Если бы я с самого начала посмотрел на дело с профессиональной точки зрения, как психолог, четкое понимание, возможно, пришло бы раньше.
  
  Я был обучен искусству психотерапии, заключающемуся в том, чтобы раскапывать прошлое с целью распутать настоящее и сделать его пригодным для жизни. В каком-то смысле это сродни работе следователя: красться, пригнувшись, по темным закоулкам подсознания. И начинается все с того, чтобы тщательно и подробно выяснить всю предысторию.
  
  Четыре человека умерли неестественной смертью. И если их смерть казалась беспорядочным набором не связанных между собой ужасов, то виной всему было отсутствие такой предыстории. То, что к прошлому отнеслись с недостаточным уважением.
  
  И такое положение дел требовалось срочно исправить. Это уже была не теоретическая задача. На кон были поставлены человеческие жизни.
  
  Я отказался подсчитывать вероятность того, что дети Своупов живы. На данный момент достаточно было того, что она выше нуля. Я мысленно представил себе, уже в сотый раз, мальчишку в пластиковой комнате, беспомощного, полностью зависящего от других, потенциально излечимого, но носящего в себе бомбу с часовым механизмом... Его нужно найти, иначе он умрет в страшных муках.
  
  Злясь на собственную беспомощность, я перешел от альтруизма к самосохранению. Майло настоятельно советовал мне соблюдать осторожность, но, возможно, опаснее всего сидеть на месте.
  
  Кто-то охотится на меня. Рано или поздно появится известие о том, что я остался в живых. Охотник вернется за своей добычей и теперь уже не будет торопиться, чтобы сделать все как надо. Я не хотел, не мог играть в это выжидание, жить жизнью осужденного на смертную казнь.
  
  Меня ждет работа. Исследования. Эксгумация.
  
  Компас указывал на юг.
  Глава 19
  
  Самый большой риск - это кому-то довериться. Однако без доверия ничего невозможно.
  
  В данный момент не стоял вопрос, рисковать или нет. Нужно было определиться с тем, кому можно верить.
  
  Конечно, был Дел Харди, но я не видел, чем сможет помочь он сам или полиция вообще. Это профессионалы, привыкшие иметь дело с фактами. У меня же были смутные подозрения и интуитивный страх. Харди выслушает меня внимательно, поблагодарит за желание помочь, посоветует не беспокоиться, и на том все закончится.
  
  Ответы, в которых я нуждался, мог предоставить только тот, кто знал все изнутри; только человек, знавший Своупов при жизни, мог пролить свет на их смерть.
  
  Шериф Хоутен показался мне честным человеком. Однако подобно многим большим лягушкам в маленьком пруду, он слишком высоко себя ставил. Он один олицетворял закон в Ла-Висте, и любое преступление становилось для него личным оскорблением. Я помнил, как он разозлился, когда я предположил, что Вуди и Нона спрятались где-то в городе. Подобные вещи просто не могут произойти в его владениях.
  
  Подобная отеческая снисходительность порождала примирительный подход к любым проблемам, примером чему было мирное сосуществование города и секты. Плюсом можно было считать то, что это вело к терпимости, минусом - это сужало круг зрения.
  
  Я не мог обратиться за помощью к Хоутену. Он ни при каких обстоятельствах не потерпит расспросов со стороны посторонних, и шумиха с Раулем лишь укрепила его позиции. И я сам не мог просто заявиться в Ла-Висту и завязать разговоры с незнакомыми людьми. Какое-то время городок казался мне запертым сундуком.
  
  Затем я вспомнил про Эзру Маймона.
  
  На меня произвели впечатление простое достоинство и независимость духа. Он ввязался в запутанное дело и через считаные минуты его распутал. Для того чтобы идти наперекор шерифу и представлять интересы смутьяна-чужака, требовалось недюжинное мужество. Маймон отнесся к делу серьезно и выполнил его чертовски хорошо. У него были и твердость характера, и мозги.
  
  Что самое главное, кроме него, у меня больше никого на примете не было.
  
  Я нашел его телефон в справочнике и набрал номер.
  
  Маймон ответил сам.
  
  - Компания 'Редкие фрукты и семена'.
  
  Тот самый негромкий голос, который я запомнил.
  
  - Мистер Маймон, это Алекс Делавэр. Мы встречались в канцелярии шерифа.
  
  - Добрый день, доктор Делавэр. Как дела у доктора Мелендес-Линча?
  
  - Я не видел его с того самого дня. Он был в глубокой депрессии.
  
  - Да. Такие трагические события.
  
  - Именно поэтому я вам звоню.
  
  - Вот как?
  
  Я рассказал о смерти Валькруа, о покушении на свою жизнь, и, выразив убеждение в том, что отгадка никогда не будет найдена без погружения в историю семейства Своупов, закончил откровенной мольбой о помощи.
  
  В трубке последовало молчание, и я догадался, что Маймон взвешивает все 'за' и 'против', точно так же, как и когда Хоутен изложил ему суть дела. Я буквально услышал, как вращаются шестеренки.
  
  - У вас в этом личная заинтересованность, - наконец сказал он.
  
  - Да, это существенный момент. Но есть еще кое-что. Болезнь Вуди Своупа излечима. Если его лечить, он останется жить. И я хочу, если он еще жив, хочу, чтобы его нашли и вылечили.
  
  Снова молчаливые размышления.
  
  - Даже не знаю, чем я смогу вам помочь.
  
  - И я тоже не знаю. Но попробовать стоит.
  
  - Хорошо.
  
  Я рассыпался в благодарностях. Мы согласились, что не может быть и речи о том, чтобы встретиться в Ла-Висте. По причинам, касающимся нас обоих.
  
  - В Оушенсайде есть ресторан под названием 'Анита', где я частенько ужинаю, - сказал Маймон. - Я вегетарианец, а там готовят замечательные блюда без мяса. - Мы можем встретиться там сегодня в девять вечера?
  
  Времени было без двадцати шесть. Даже с учетом самых страшных пробок времени у меня более чем достаточно.
  
  - Буду там.
  
  - Отлично, в таком случае я вам объясню, как найти это место.
  
  Указания, которые он дал, оказались именно такими, как я и ожидал: простыми, понятными, четкими.
  
  Оплатив еще две ночи в 'Бель-Эр', я вернулся в номер и позвонил Мэлу Уорти. На работе его не было, но секретарша согласилась дать номер его домашнего телефона.
  
  Мэл снял трубку после первого гудка. Голос его прозвучал устало и опустошенно.
  
  - Алекс, я пытался дозвониться до тебя весь день!
  
  - Я решил уединиться.
  
  - Прячешься? С какой стати? Он же мертв.
  
  - Долгая история. Послушай, Мэл, я звоню по двум причинам. Во-первых, как к этому отнеслись дети?
  
  - Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить. Чтобы спросить у тебя совет. Какой неприятный оборот, черт возьми! Дарлина не хотела ничего им говорить, но я настоял на том, что она должна сказать им правду. Я потом переговорил с ней, и она сказала, что Эйприл много плакала, задавала вопросы и держала ее за юбку. Разговорить Рики ей не удалось. Мальчишка замкнулся, заперся у себя в комнате и не выходит. Дарлина засыпала меня вопросами, я постарался как мог на них ответить, но это не моя епархия. Такая реакция нормальная?
  
  - Вопрос не в том, нормальная или ненормальная. Этим детям пришлось перенести такую психологическую травму, с какой большинство людей не сталкивается за всю свою жизнь. Когда я обследовал их у тебя в кабинете, я почувствовал, что им нужна помощь, и прямо сказал об этом. Теперь же помощь просто необходима. Проследи за тем, чтобы они ее обязательно получили. А пока присматривай за Рики. Он был крепко привязан к своему отцу. Не исключена попытка самоубийства. Как и поджог. Если в доме есть оружие, избавься от него. Скажи Дарлине, чтобы она внимательно следила за сыном - держала от него подальше спички, ножи, веревки, таблетки. По крайней мере до тех пор, пока мальчишка не пройдет курс психотерапии. А дальше она должна будет делать так, как скажет психолог. А если Рики начнет выражать свою злобу, ей нужно всеми силами сделать так, чтобы он не замкнулся в себе. Даже если мальчишка станет ее оскорблять.
  
  - Я обязательно ей это передам. Мне бы хотелось, чтобы ты осмотрел детей, когда они вернутся в Лос-Анджелес.
  
  - Не могу, Мэл. Я слишком замешан во всем этом.
  
  Я дал ему телефоны двух других психологов.
  
  - Ну хорошо, - неохотно согласился Мэл. - Я передам Дарлине твои слова и прослежу за тем, чтобы она связалась с психологами. - Он помолчал. - Я сейчас смотрю в окно. Мой дом похож на мангал. Пожарные залили все какой-то дрянью, которая якобы борется с запахом, но все равно вонь стоит страшная. Я все гадаю, можно ли было этого избежать.
  
  - Не знаю. Моуди был запрограммирован на насилие. У него все детство прошло в насилии. Ты же помнишь его историю - у его собственного отца был взрывной характер, его убили в драке.
  
  - История повторяется.
  
  - Пусть мальчишкой займутся специалисты, и, может быть, этого больше не произойдет.
  * * *
  
  Побеленные стены ресторана 'Анита' были освещены бледно-лиловыми фонарями и отделаны старым кирпичом. Вход украшала резная деревянная арка. Перед аркой росли карликовые лимонные деревья, и плоды сияли бирюзой в искусственном свете.
  
  Ресторан, что странно, находился в глубине промышленной зоны. С трех сторон его обступили офисные здания с зеркальными стеклами, а с четвертой простиралась огромная автостоянка. Пение ночных птиц смешивалось с отдаленным гулом автострады.
  
  Внутри царил прохладный полумрак. Негромко звучала музыка в стиле барокко. Воздух был насыщен ароматами трав и специй - тмина, майорана, шафрана, базилика. Три четверти столиков были заняты. Посетители по большей части были молодые, стильные, преуспевающие. Они оживленно разговаривали вполголоса.
  
  Дородная светловолосая женщина в крестьянской блузе и вышитой юбке провела меня к столику, за которым сидел Маймон. Тот вежливо привстал и сел только после меня.
  
  - Добрый вечер, доктор.
  
  Одет он был как и прежде: безукоризненная белая сорочка, наглаженные брюки защитного цвета. Очки сползли вниз, и он вернул их на место.
  
  - Добрый вечер. Огромное спасибо за то, что согласились встретиться со мной.
  
  - Вы очень красноречиво изложили свое дело, - улыбнулся Маймон.
  
  К столику подошла официантка, стройная девушка с длинными черными волосами и лицом скульптур Модильяни[39].
  
  - Здесь готовят замечательную чечевицу по-веллингтонски[40], - сказал Маймон.
  
  - Ничего не имею против. - Мне сейчас было не до еды.
  
  Маймон заказал для обоих. Официантка принесла хрустальные стаканы с водой со льдом, ломти цельнозернового хлеба и две крошечные порции овощного паштета, сверхъестественно вкусного. В каждом стакане плавало по ломтику лимона толщиной в бумажный лист.
  
  Намазав паштет на хлеб, Маймон откусил кусок и принялся жевать, медленно и тщательно. Проглотив, он спросил:
  
  - Итак, доктор, чем могу вам помочь?
  
  - Я пытаюсь понять Своупов. Что они собой представляли до болезни Вуди.
  
  - Я был плохо с ними знаком. Они держались замкнуто.
  
  - Это повторяют все, с кем я говорю.
  
  - Ничего удивительного. - Маймон отпил глоток воды. - Я переехал в Ла-Висту десять лет назад. У нас с женой детей не было. Когда она умерла, я оставил юридическую практику и открыл питомник - садоводство было моей первой любовью. Обосновавшись на новом месте, я первым делом связался с владельцами других питомников. По большей части меня принимали радушно. Как правило, садоводы люди вежливые. В нашем деле многое зависит от сотрудничества - кто-то один достает семена редкого вида и раздает их остальным. Так лучше в интересах всех - и в экономическом, и в научном плане. Сорт, вкус которого никто не попробовал, в конечном счете вымирает, как это произошло со многими старыми сортами американских яблонь и груш. Остаются только те, которые получают широкое распространение.
  
  Я ожидал, что Гарланд Своуп примет меня тепло, поскольку он был моим соседом. Мои ожидания оказались наивными. Как-то я заглянул к нему, он встретил меня у ворот, не пригласил войти, вел себя резко, чуть ли не враждебно. Разумеется, я опешил. И дело было не только в недружелюбии - Своуп не выказал никакого желания показать свои работы, в то время как все мы просто обожаем хвалиться своими необыкновенными гибридами и редкими сортами.
  
  Подали еду. Она оказалась удивительно вкусной: чечевица была приправлена интригующими специями и завернута в тонкое тесто. Маймон едва притронулся к ней и, отложив вилку, продолжал:
  
  - Я поспешно ушел и больше не возвращался, хотя наши владения находятся меньше чем в миле друг от друга. В Ла-Висте достаточно других садоводов, заинтересованных в сотрудничестве, и я скоро забыл о Своупе. Примерно через год я оказался на конференции во Флориде, посвященной выращиванию субтропических фруктов из Малайзии. Там я встретил тех, кто знал Своупа, и они объяснили его странное поведение.
  
  Как выяснилось, этот человек только называл себя садоводом. В свое время он был большой фигурой в нашем ремесле, но вот уже много лет ничего не делал. Никакого питомника за воротами у него нет - только старый дом и несколько акров пустоши.
  
  - На какие же деньги жила семья?
  
  - Наследство. Отец Гарланда был сенатором штата, ему принадлежали обширное ранчо и огромное количество земли на побережье. Часть владений он продал государству, остальное подрядчикам. Значительная часть вырученных денег сразу же пропала из-за неудачных инвестиций, но, по-видимому, осталось достаточно, чтобы обеспечить жизнь Гарланду и его семье. - Маймон вопросительно посмотрел на меня. - Это вам как-нибудь помогло?
  
  - Не знаю. Почему Своуп забросил садоводство?
  
  - Собственные неудачные инвестиции. Вы что-нибудь слышали о черимойе?
  
  - В Голливуде есть улица с таким названием. По-моему, это какой-то фрукт.
  
  Маймон вытер губы.
  
  - Совершенно верно. Это фрукт. Тот самый, который Марк Твен назвал 'вкуснейшим из вкуснейших'. И те, кто пробовал черимойю, склонны с ним согласиться. Он растет в субтропиках, его родина - чилийские Анды. Внешне чем-то похож на артишок или большую зеленую клубнику. Кожица несъедобная. Мякоть белая, похожая на заварной крем с обилием крупных твердых семян. Шутят, что боги поместили в плод эти семена, чтобы черимойю ели без ненужной спешки. Едят ее ложкой. Вкус просто фантастический, доктор Делавэр. Сладкий и терпкий, с ароматными обертонами персика, груши, ананаса, банана и цитрусовых, но в целом неповторимый.
  
  Это чудесный фрукт, и, по словам тех, кого я встретил во Флориде, Гарланд Своуп был одержим им. Он считал черимойю фруктом будущего и был убежден в том, что, как только люди ее распробуют, тотчас же возникнет спрос. Своуп мечтал о том, чтобы сделать для черимойи то, что Сэнфорд Доул[41] сделал для ананаса. Даже зашел так далеко, что назвал в честь нее своего первенца - полное латинское название фрукта Annona cherimola.
  
  - Его мечта была реалистичной?
  
  - Теоретически да. Растение очень привередливое, требует умеренных температур и постоянного полива, но в принципе пригодно для выращивания в полосе субтропического климата, проходящей по побережью Калифорнии от границы с Мексикой до округа Вентура. Там, где растет авокадо, может расти и черимойя. Но есть некоторые сложности, к которым я перейду.
  
  Своуп купил землю в кредит. По иронии судьбы значительная ее часть в прошлом принадлежала его отцу. Затем отправился в Южную Америку и привез оттуда молодые деревья. Вырастил саженцы и посадил сад. Деревьям потребовалось несколько лет, чтобы достичь плодоношения, но в конце концов у Своупа был самый большой в штате сад с черимойей. Все это время он разъезжал по штату, рассказывал о фрукте оптовым покупателям, расхваливал то чудо, которое скоро вызреет у него в саду.
  
  Борьба была изнурительная, поскольку вкусы американцев весьма непритязательные. В целом мы потребляем мало фруктов. И то, что мы едим, приобретало известность столетиями. Помидоры когда-то считались ядовитыми, баклажан, полагали, вызывает бешенство. И это только два примера. В действительности существуют буквально сотни восхитительных фруктовых растений, которые могли бы процветать в нашем климате, однако они никому не нужны.
  
  Однако Гарланд Своуп был настойчив, и это дало результаты. Он получил предварительные заказы практически на весь свой будущий урожай. Если бы черимойя пошла, он бы завоевал нишу на рынке деликатесов и стал бы богатым. Разумеется, со временем в игру вступили бы крупные производители, которые прибрали бы все к своим рукам, но на это потребовались бы годы, и даже в этом случае опыт и знания Своупа имели бы высокую стоимость.
  
  Через десять лет после того, как Гарланд Своуп задумал свой грандиозный план, созрел первый урожай, что уже само по себе было большим достижением. В естественной среде обитания черимойю опыляют осы одного-единственного эндемического вида. Чтобы воспроизвести этот процесс, требуется мучительно сложное опыление вручную - пыльца с тычинок одного цветка кисточкой переносится на пестик другого. Также большое значение имеет время суток, поскольку фертильность растения подвержена циклам. Гарланд Своуп ухаживал за своими деревьями так, словно это были младенцы.
  
  Маймон снял очки и вытер их. Глаза у него были черные и немигающие.
  
  - За две недели до сбора урожая случились заморозки, вызванные потоками холодного воздуха со стороны Мексики. В Карибском море бушевали свирепые тропические ураганы, последствием которых явились холода. Большая часть деревьев погибла за одну ночь, а те, что выжили, сбросили все плоды. Были предприняты отчаянные усилия по спасению урожая. Кое-кто из тех, с кем я встретился во Флориде, помогал Своупу. Они рассказали следующее: Гарланд и Эмма бегали по саду с ведрами с горящей травой и одеялами, стараясь укутать деревья, согреть землю, сделать все, чтобы их спасти. Девочка смотрела на родителей и плакала. Своупы сражались трое суток, но все было тщетно. Последним признал поражение Гарланд. - Маймон печально покачал головой. - Долгие годы напряженного труда были перечеркнуты всего за какие-то семьдесят часов. После случившегося Гарланд Своуп отошел от садоводства и превратился в отшельника.
  
  Это была классическая трагедия - мечты, безжалостно растоптанные Судьбой. Агония беспомощности. Беспросветное отчаяние.
  
  Я начинал понимать, чем явилась болезнь Вуди для его родителей.
  
  Онкологическое заболевание у ребенка всегда воспринимается как нечто чудовищное. Любой родитель испытывает щемящее чувство бессилия. Но для Гарланда и Эммы Своупов удар оказался особенно болезненным; их неспособность спасти ребенка воскресила былые неудачи. Быть может, в такой степени, что это стало невыносимо...
  
  - Эта история получила широкую огласку? - спросил я.
  
  - Ее знают все, кто уже какое-то время проживает в наших краях.
  
  - А как насчет Матфея и его 'Прикосновения'?
  
  - Тут я ничего не могу сказать. Они перебрались сюда несколько лет назад. Может быть, знают, может быть, не знают. Вообще-то об этом стараются не говорить.
  
  Улыбкой подозвав официантку, Маймон заказал чайник травяного чая. Та принесла чайник и разлила чай по двум чашкам.
  
  Пригубив чай, Маймон отнял чашку ото рта и посмотрел на меня сквозь пар.
  
  - У вас по-прежнему подозрения относительно 'Прикосновения', - сказал он.
  
  - Даже не могу сказать, - признался я. - На самом деле у секты нет никаких причин это сделать. Но есть в ней что-то нехорошее...
  
  - Что-то неестественное?
  
  - Точно. Все выглядит чересчур запрограммированным. Словно режиссерская постановка того, каким должна быть секта.
  
  - Полностью с вами согласен, доктор. Услышав о том, что Норман Мэттьюс стал духовным лидером, я изрядно повеселился.
  
  - Вы его знали?
  
  - Был о нем наслышан. Все, кто был связан с юриспруденцией, слышали о нем. Мэттьюс представлял собой квинтэссенцию адвоката из Беверли-Хиллз - умный, живой, агрессивный, безжалостный. Ни одно из этих качеств не стыкуется с тем, за что он себя выдает в настоящее время. В то же время, полагаю, история знает и более странные превращения.
  
  - Вчера кто-то пальнул в меня из ружья. Вы можете себе представить Мэттьюса в этой роли?
  
  Маймон задумался.
  
  - Он явил свету все, кроме насилия. Если бы вы мне сказали, что Мэттьюс мошенник, я бы в это поверил. Но убийца... - У него на лице отобразилось сомнение.
  
  Я решил подойти с другой стороны.
  
  - Какие отношения были у Своупов и 'Прикосновения'?
  
  - Никаких, думаю. Гарланд был затворником. Никогда не появлялся в городе. Время от времени я встречал в магазине Эмму или девочку.
  
  - Мэттьюс говорил, что Нона как-то летом работала в 'Прикосновении'.
  
  - Верно. А я и забыл.
  
  Отвернувшись, Маймон принялся крутить в руках баночку нефильтрованного меда.
  
  - Мистер Маймон, простите, если это покажется грубым, но я не представляю себе, как вы могли что-либо забыть. Когда Мэттьюс завел речь о Ноне, шерифу так же стало неуютно, как и вам сейчас. Он вставил замечание насчет того, какая она взбалмошная, словно чтобы закрыть тему. До сих пор вы были откровенны и очень мне помогли. Пожалуйста, говорите всё.
  
  Надев очки, Маймон почесал подбородок, взял было чашку, но передумал.
  
  - Доктор, - ровным тоном произнес он, - вы мне кажетесь человеком честным, и я хочу вам помочь. Но позвольте вам объяснить свое положение. Я прожил в Ла-Висте десять лет, но до сих пор считаюсь чужаком. Я еврей-сефард, последователь великого ученого Маймонида[42]. Моих предков вместе с остальными евреями изгнали из Испании в 1492 году. Они обосновались в Голландии, откуда их также изгнали, затем жили в Англии, Палестине, Австралии и наконец перебрались в Америку. Пятьсот лет непрерывных скитаний впитываются в кровь, подрывая веру во что-либо постоянное.
  
  Два года назад в ассамблею штата от нашего округа выдвигался куклуксклановец. Разумеется, этот человек скрыл свою принадлежность к расистам, однако для многих это не было тайной, так что едва ли можно считать его выдвижение случайностью. Выборы он проиграл, но вскоре после них появились горящие кресты, листовки с антисемитским содержанием и эпидемия расистских надписей на стенах и травля американцев мексиканского происхождения.
  
  Я говорю вам это вовсе не потому, что считаю Ла-Висту рассадником расизма. Напротив, обстановка в городе исключительно толерантная, свидетельством чему является то, как гладко было принято 'Прикосновение'. Однако отношение может измениться очень быстро - мои далекие предки были придворными лекарями испанской королевской семьи, и вдруг им в одночасье пришлось стать беженцами. - Он обхватил чашку руками, словно согревая их. - Чужаку требуется проявлять особую осторожность.
  
  - Я умею хранить тайну, - заверил его я. - Все, что вы мне скажете, останется между нами, если только под угрозой не окажется человеческая жизнь.
  
  Маймон погрузился в очередной раунд молчаливых раздумий. Лицо его оставалось серьезным и неподвижным. Наконец он поднял взгляд и посмотрел мне в глаза.
  
  - Были какие-то неприятности, - сказал он. - Какие именно - не раскрывалось. Зная девушку, предположу, они были сексуального характера.
  
  - Почему?
  
  - За ней слава сексуально распущенной. Я не любитель посплетничать, но в маленьком городке все знают обо всем. В этой девушке всегда было что-то похотливое. Когда ей было еще лет двенадцать-тринадцать, все мужчины оборачивались и смотрели ей вслед. Из нее буквально сочилась энергетика. Мне всегда казалось странным, что она происходит из такой замкнутой, нелюдимой семьи, - казалось, она всасывала в себя сексуальную энергию из окружающих и в конечном счете получила ее столько, что перестала с ней справляться.
  
  - У вас нет никаких мыслей насчет того, что произошло в 'Пристанище'? - спросил я, хотя по рассказу Дуга Кармайкла у меня уже возникла одна гипотеза.
  
  - Я знаю только то, что девушка вдруг перестала работать в секте, а по городу несколько дней ходили слухи и смешки.
  
  - И 'прикоснувшиеся' с тех пор больше не приглашали на работу подростков из города?
  
  - Совершенно верно.
  
  Официантка принесла счет. Я положил на поднос свою кредитную карточку. Поблагодарив меня, Маймон попросил еще один чайник чая.
  
  - Какой Нона Своуп была в детстве? - спросил я.
  
  - У меня самые смутные воспоминания - она была очаровательным существом, рыжие волосы бросались в глаза всегда. Проходя мимо моего дома, всегда здоровалась, очень дружелюбно. Думаю, проблемы начались, когда ей исполнилось двенадцать лет.
  
  - Проблемы какого рода?
  
  - Я вам уже говорил. Сексуальная распущенность. Необузданное поведение. Она связалась с компанией подростков постарше, гонявших на машинах и мотоциклах. Полагаю, все зашло слишком далеко, потому что родители отправили ее в пансион. Я помню это очень хорошо, потому что, когда Гарланд утром отвозил ее на железнодорожную станцию, у него сломалась машина. Прямо посреди дороги, в нескольких ярдах от моего питомника. Я предложил подбросить их на своей машине, но он, разумеется, отказался. Оставил девочку с чемоданом в машине, а сам отправился за пикапом. Она тогда показалась мне печальным ребенком, хотя ей, наверное, было уже четырнадцать. Словно из нее выбили всю дурь.
  
  - Долго она проучилась в пансионе?
  
  - Год. Вернулась она другой - тихой, подавленной. Но по-прежнему не по годам сексуально развитой, только уже в агрессивном плане.
  
  - Что вы хотите сказать?
  
  Вспыхнув, Маймон пригубил чуть теплый чай.
  
  - Она стала хищницей. Как-то раз она зашла ко мне в питомник, в шортах и майке на бретельках. Как гром среди ясного неба. Сказала, что прослышала, будто у меня есть бананы нового сорта, и хочет их посмотреть. Это действительно было так - я купил во Флориде несколько карликовых растений и носил гроздь на рынок похвалиться. Мне показалось странным, почему девушка вдруг заинтересовалась такими вещами, но я тем не менее показал ей растения. Мельком взглянув на них, она улыбнулась - похотливо. Затем наклонилась, откровенно демонстрируя мне свою грудь, сорвала банан и принялась его есть, весьма недвусмысленным образом... - Он смущенно умолк. - Вы должны меня извинить, доктор, мне уже шестьдесят три, я из другого поколения, и мне трудно вести себя в подобных вещах так раскованно, как это сейчас принято.
  
  Я кивнул, выражая сочувствие.
  
  - Выглядите вы значительно моложе.
  
  - Хорошие гены. - Маймон улыбнулся. - В общем, вот и вся история. Девушка сделала из поедания банана целое представление, улыбаясь и говоря мне, как это восхитительно. Затем облизала пальцы и убежала. Это событие здорово подействовало на мои нервы, потому что, несмотря на то что она пыталась меня соблазнить, у нее в глазах была ненависть. Странное сочетание сексуальности и враждебности. Трудно объяснить. - Отпив глоток чая, он спросил: - Это имеет какое-либо отношение к делу?
  
  Прежде чем я успел ответить, вернулась официантка с чеком. Маймон настоял на том, чтобы оставить ей чаевые. Они оказались очень щедрыми.
  
  Мы вышли на стоянку. Ночной воздух благоухал. У Маймона была пружинящая походка мужчины втрое моложе.
  
  Он подошел к пикапу 'Шевроле'. Покрышки обычные. Достав ключи, он спросил:
  
  - Не желаете заглянуть ко мне и посмотреть питомник? Я с удовольствием покажу вам свои самые интересные растения.
  
  Похоже, Маймон соскучился по дружескому общению. Он только что выложил мне массу негатива, скопившегося у него в душе, вероятно, впервые в жизни. Самовыражение легко может войти в привычку.
  
  - С превеликим удовольствием. У вас не будет никаких неприятностей, если нас увидят вместе?
  
  Улыбнувшись, Маймон покачал головой:
  
  - Насколько я слышал, доктор, мы все еще живем в свободной стране. К тому же я живу в нескольких милях к юго-востоку от города. В предгорьях, где сосредоточены основные крупные плантации. Вы поедете следом за мной, но на тот случай если мы потеряем друг друга, я дам вам указания. Мы развернемся под автострадой, поедем параллельно ей, затем свернем на проселочную дорогу - я сброшу скорость, чтобы вы не промахнулись. У подножья гор будет левый поворот на старую заброшенную тропу. Она слишком узкая для грузовиков, а в сильный дождь ее заливает. Однако в это время года она позволит здорово сократить расстояние.
  
  Он говорил еще какое-то время, прежде чем я сообразил, что он описывает ту самую дорогу, которую я увидел на карте в кабинете шерифа. Ту, которая огибает город. Когда я спросил о ней у Хоутена, тот ответил, что дорогу перекрыла нефтяная компания. Вероятно, он рассудил, что заброшенная тропа не заслуживает того, чтобы ее считали полноценной дорогой. А может быть, он солгал.
  
  Размышляя об этом, я сел в 'Севиль'.
  Глава 20
  
  Поворот оказался совершенно неожиданным. Дорогу, помимо того что она не была обозначена, вообще нельзя было назвать дорогой. Просто узкая полоска утрамбованной земли, на первый взгляд просто одна из многих борозд, пересекающих обширные поля. Человек, не знакомый с местностью, проехал бы мимо. Но Маймон вел машину медленно, и я следовал за его габаритными огнями по залитым лунным светом клубничным полям. Вскоре шум автострады затих вдали, и нас окружила ночь, тихая, наполненная свечением мошкары, взлетающей к звездам в отчаянном и безнадежном стремлении достичь тепла далеких галактик.
  
  Вокруг возвышались горы, угрюмые темные громады. Пикап Маймона был старый, и, когда начался крутой подъем вверх, двигатель натуженно загудел. Держась в нескольких длинах машины позади, я въехал следом за ним в такой непроницаемый мрак, что его буквально можно было пощупать.
  
  Мы карабкались вверх на протяжении нескольких миль и наконец достигли плато. Дорога резко взяла вправо. Слева возвышалась большая гора с плоской вершиной, окруженная оградой из проволочной сетки. Наверху возвышались пирамидальные вышки, застывшие, похожие на скелеты. Заброшенные нефтяные разработки. Повернув в другую сторону, Маймон продолжил подъем.
  
  Следующие несколько миль тянулись сплошные сады, непрерывная полоса деревьев, которые можно было узнать лишь по неровным силуэтам листьев, поцелованных светом звезд, - сияющему атласу на фоне черного бархата неба. Судя по аромату, цитрусовые. Затем последовали хозяйственные постройки, дома на участках земли в один акр, прячущиеся в тени раскидистых платанов и дубов. Кое-где светились огоньки.
  
  Маймон включил сигнал поворота за двести футов до того, как свернул налево в открытые ворота. Непримечательная вывеска гласила: 'Компания 'Редкие фрукты и семена''. Маймон остановился перед большим двухэтажным деревянным домом, окруженным широкой верандой. На веранде стояли два кресла и лежала собака. Собака поднялась и ткнулась мордой Маймону в руку. Лабрадор, массивный и невозмутимый, не проявил никакого интереса к моему появлению. Хозяин потрепал его, и он снова задремал.
  
  - Пройдемте за дом, - предложил Маймон.
  
  Мы обошли дом слева. На стене висел электрический щиток. Маймон его открыл, щелкнул выключателем, и последовательно зажглись лампы, следуя четкой хореографии.
  
  То, что открылось моему взору, обладало такой же текстурой и было таким же зеленым, как полотно Руссо[43]. Шедевр под названием 'Вариации на тему зелени'.
  
  Повсюду были деревья и кусты, многие в цвету, все с пышной листвой. Большие росли в кадках емкостью пять и пятнадцать галлонов, некоторые были прикопаны в богатой земле. Маленькие растения и саженцы в торфяных горшках стояли на столах, накрытые сеткой. Позади виднелись три стеклянные теплицы. Воздух представлял собой коктейль мульчи и нектара.
  
  Маймон устроил мне экскурсию. Я и без его помощи узнал многие растения, однако многие разновидности оказались для меня новыми. Здесь были необычные сорта персиков, нектаринов, абрикосов, слив, яблонь и груш. Вдоль забора стояли несколько десятков фиговых деревьев в горшках. Сорвав с одного два плода, Маймон протянул один мне, другой засунул себе в рот. Я никогда не любил свежий инжир, но тут из вежливости съел плод. И не пожалел об этом.
  
  - Ну, что скажете?
  
  - Восхитительно! На вкус прямо сушеный инжир.
  
  Мои слова его обрадовали:
  
  - Челеста. На мой взгляд, самая вкусная, хотя кому-то больше нравится сорт паскуале.
  
  Так продолжалось и дальше: Маймон с нескрываемой гордостью показывал отборные сорта, время от времени предлагая мне попробовать плод. Его фрукты были непохожи на все то, что можно найти на прилавках магазинов: большие, сочные, с яркой окраской, обладающие изысканным вкусом.
  
  Наконец мы подошли к экзотическим видам. Многие растения пылали похожими на орхидеи цветками всевозможных оттенков желтого, розового, красного и лилового цветов. Перед каждой группой стоял воткнутый в землю колышек с табличкой. На табличке были цветные фотографии плода, цветка и листа. Под иллюстрациями аккуратным почерком приводились научное и обиходное названия, а также данные о распространении растения, особенностях ухода за ним и кулинарных свойствах плодов.
  
  Здесь были фрукты, с которыми я был знаком очень туманно: личи, необычные сорта манго и папайи, мушмула, гуава и маракуйя, а также другие, о существовании которых я даже не слышал: сапота, саподилла, мальпигия, ююба, тамаринд, томатное дерево.
  
  Одна секция была отведена кустарникам: виноград, киви, малина всех цветов от черной до золотой. В другой были собраны редкие цитрусы. Я увидел помело размером втрое больше грейпфрута, апельсины сортов моро, сангвинелли и тарокко с мякотью цвета бургундского, гибридные виды тангор и лаймкват, сладкий лайм и цитроны 'пальцы Будды', похожие на человеческую кисть с восемью пальцами.
  
  Теплицы защищали саженцы самых нежных растений в коллекции, те, которые Маймон получил от молодых искателей приключений, исследующих отдаленные тропические районы мира в поисках новых образцов флоры. Правильно варьируя освещенностью, теплом и влажностью, Маймон создавал для каждого растения свой собственный микроклимат, наилучшим образом подходящий для плодоношения. Описывая свою работу, он оживился и начал употреблять узкоспециализированные термины, сопровождая их пространными разъяснениями.
  
  Половина последней теплицы была отдана стеллажам с тщательно подписанными коробками. На столе лежали франкировальная машина, ножницы, скотч и конверты из плотной бумаги.
  
  - Семена, - объяснил Маймон. - Хребет моего бизнеса. Я отправляю их во все уголки земного шара.
  
  Открыв дверь, он провел меня к скоплению небольших деревьев.
  
  - Семейство анноновые. - Приподняв листья ближайшего растения, Маймон показал большой желтовато-зеленый плод, покрытый мясистыми гребешками. - Annona muricata, аннона колючая. А вот эта красная - это Annona reticulate, аннона сетчатая, сорт линдстрём. На этой пока что еще нет плодов, они появятся только в августе, - это Annona squamosa, аннона чешуйчатая, бессеменная бразильская разновидность. Ну а это, - он указал на полдюжины деревьев с опущенными вниз эллиптическими листьями, - это черимойя. В настоящий момент у меня несколько сортов: бут, бонита, пирс, белая, деликатес.
  
  Протянув руку, я потрогал лист. Обратная его сторона была покрыта мелкими волосками. От него исходил запах апельсина.
  
  - Восхитительный аромат, не так ли? - Маймон пошарил в листве. - А вот и плод.
  
  Внешне черимойя совсем не походила на мечту - большой круглый комок, бледно-зеленый, утыканный наростами, напоминающий зеленую сосновую шишку. Я осторожно его потрогал. Твердый и слегка шершавый.
  
  - Пройдем в дом. Я разрежу спелую.
  
  В просторной кухне царила безукоризненная чистота. Холодильник, плита и раковина были покрыты белой эмалью, линолеум на полу был надраен до блеска. Всю середину занимали стол и стулья из дерева сахарного клена. Я выдвинул стул и сел. Здоровенный лабрадор перебрался в дом и посапывал у плиты.
  
  Открыв холодильник, Маймон достал плод черимойи и положил его на стол. Затем он взял две миски, две ложки и нож. Спелый фрукт, покрытый бурыми точками, оказался мягким на ощупь. Маймон разрезал его надвое и положил половинки в миски, кожицей вниз. Белая мякоть цветом и консистенцией напоминала заварной крем.
  
  - А вот и десерт, - сказал Маймон, подцепляя дрожащую массу ложкой. Отправив в рот, он ее съел.
  
  Я поднес ложку к плоду. Она легко погрузилась в мякоть. Достав ее, наполненную заварным кремом, я поднес ко рту.
  
  Вкус оказался бесподобным, воскрешающим в памяти оттенки других фруктов, но отличающийся от всех: сладкий, затем кислый, затем снова сладкий, неуловимо перемещающийся по языку, такой же тонкий и полный, как у лучших конфет. Косточек было в изобилии, похожих на фасоль и твердых как дерево. Досадно, но терпимо.
  
  Мы ели молча. Я наслаждался черимойей, памятуя о том, что она принесла Своупам катастрофу, но не позволяя этим мыслям осквернить свое удовольствие до тех пор, пока в миске не осталась одна пустая зеленая скорлупа.
  
  Маймон ел медленно и закончил только через несколько минут после меня.
  
  - Восхитительно, - сказал я, когда он отложил ложку. - Где можно найти такую прелесть?
  
  - Как правило, в двух местах. На испанских рынках черимойя относительно дешевая, но плоды мелкие и неправильной формы. Если же зайти в элитный магазин, вы заплатите пятнадцать долларов за две черимойи приличных размеров, завернутые в красивую бумагу.
  
  - Значит, ее все-таки выращивают в промышленных масштабах?
  
  - В Латинской Америке и в Испании. В ограниченном объеме в Соединенных Штатах, в основном в окрестностях Карпентерии. Климат там слишком холодный для настоящих тропических растений, но более умеренный, чем здесь у нас.
  
  - Не бывает заморозков?
  
  - Пока что не было.
  
  - Пятнадцать долларов, - произнес я, рассуждая вслух.
  
  - Да. Широкого распространения черимойя не получила - слишком много косточек, слишком клейкая мякоть, люди не любят носить с собой ложку. Никто не придумал способ машинного опыления, поэтому выращивание плодов крайне трудозатратно. Тем не менее этот деликатес имеет своих верных последователей, и спрос превышает предложение. Если бы не Судьба, Гарланд стал бы богатым.
  
  Руки у меня стали липкими от сока черимойи. Я вымыл их в раковине на кухне. Когда я вернулся за стол, лабрадор лежал у ног Маймона, закрыв глаза, и приглушенным ворчанием выражал свое собачье удовлетворение тем, что хозяин гладил ему шерсть.
  
  Безмятежная сцена, однако она наполнила меня беспокойством. Я слишком долго задержался в Эдеме Маймона, в то время как меня ждали неотложные дела.
  
  - Я хочу заглянуть к Своупам. Это одна из ферм, мимо которых мы проехали, поднимаясь сюда?
  
  - Нет. Они живут... жили дальше по дороге. На самом деле это не фермы, а просто наделы, слишком маленькие, чтобы иметь коммерческую ценность. Многие из тех, кто работает в городе, приезжают туда. Там больше свободного пространства, к тому же есть возможность немного заработать, выращивая сезонные плоды - тыквы ко Дню всех святых, зимние дыни для уроженцев Азии.
  
  Вспомнив внезапную злость, прозвучавшую в словах Хоутена, когда он заговорил о сельском хозяйстве, я спросил, работал ли шериф когда-либо на земле.
  
  - В последнее время нет, - неуверенно произнес Маймон. - У Рэя раньше был участок неподалеку. Выращивал хвойные и продавал их перед Рождеством.
  
  - Раньше?
  
  - Он продал его одной молодой паре, после того как потерял свою дочь. Перебрался в меблированные квартиры в квартале от ратуши.
  
  У меня из головы так и не вышла мысль о том, что шериф солгал, чтобы отбить у меня охоту рыскать в этих местах. Я вдруг захотел узнать больше о человеке, олицетворявшем закон в Ла-Висте.
  
  - Он говорил мне, что его жена умерла от рака. А что случилось с дочерью?
  
  Подняв брови, Маймон перестал гладить собаку. Та заерзала и заворчала, требуя продолжения удовольствия.
  
  - Покончила с собой. Лет пять назад. Повесилась на старом дубе, росшем на земле отца.
  
  Он произнес это небрежным тоном, словно в смерти девушки не было ничего удивительного. Я указал ему на это.
  
  - Да, это была трагедия, - сказал Маймон, - но не из тех случаев, когда первоначальной реакцией является полное изумление. Мне всегда казалось, что у Марлы серьезные проблемы. Некрасивая, толстая, невероятно робкая, друзей не было. Все время сидела, уткнувшись в книгу. Насколько я мог видеть, сказки. Я никогда не видел у нее на лице улыбку.
  
  - Сколько ей было, когда она умерла?
  
  - Около пятнадцати.
  
  Если бы Марла осталась жить, сейчас она была бы одних лет с Ноной Своуп. Девочки жили по соседству. Я спросил у Маймона, общались ли они друг с другом.
  
  - Сомневаюсь. В детстве они иногда играли вместе. Но, повзрослев, перестали. Марла держалась замкнуто, а Нона связалась с сомнительной компанией. Трудно было найти двух более непохожих девушек.
  
  Перестав гладить собаку, Маймон встал, убрал со стола и начал мыть посуду.
  
  - Потеря дочери изменила Рэя, - сказал он, выключая воду и беря полотенце для посуды. - И вместе с ним весь город. До смерти Марлы он был заводилой. Выпивал, любил заняться армрестлингом, рассказывал сальные анекдоты. А после того как ее тело сняли с дерева, он стал полностью другим человеком. Ни от кого не принимал сочувствия. Сначала все думали, что это горе, что со временем все пройдет. Однако этого так и не произошло. - Он вытер миску так, что та заблестела. - И мне кажется, Ла-Виста с тех пор стала более сумеречным местом. Как будто все ждут от Рэя разрешения улыбнуться.
  
  Он только что описал массовую ангедонию - потерю радостей жизни. У меня мелькнула мысль, не в этом ли ключ терпимого отношения Хоутена к 'Прикосновению', выпячивающему напоказ свое самоотречение.
  
  Закончив вытирать посуду, Маймон вытер руки.
  
  Я встал.
  
  - Спасибо вам за все, - сказал я, - за то, что уделили мне время, за увлекательную экскурсию и за угощение. Вы здесь создали настоящую красоту. - Я развел руками.
  
  Маймон улыбнулся, принимая похвалу:
  
  - Сотворил это не я. Я же только выставил все напоказ. Мне было приятно беседовать с вами, доктор. Вы замечательно умеете слушать. Вы сейчас собираетесь наведаться в дом к Гарланду?
  
  - Да. Просто посмотреть, что к чему.
  
  - Поезжайте дальше по дороге в том же направлении, в котором мы ехали. Вы проедете с полмили рощ авокадо. Принадлежащих консорциуму врачей из Ла-Джоллы, которые таким образом скрываются от налогов. Затем будет крытый мост через сухое русло. После моста проедете еще четверть мили. Участок Своупов будет слева.
  
  Я еще раз поблагодарил его. Маймон проводил меня до двери.
  
  - Пару дней назад я проезжал мимо, - сказал он. - На воротах висит замок.
  
  - Я хорошо лазаю через заборы.
  
  - Не сомневаюсь. Но помните, что я говорил вам про нелюдимость Гарланда Своупа? Сверху по забору протянута колючая проволока.
  
  - Есть какие-нибудь предложения?
  
  Притворившись, будто он смотрит на собаку, Маймон сказал с деланым равнодушием:
  
  - У меня за домом сарай. Всякое барахло. Поройтесь там, может быть, найдете что-нибудь полезное.
  
  Он отвернулся, и я вышел на улицу.
  
  'Всякое барахло' оказалось набором качественных инструментов, смазанных и в отличном состоянии. Отобрав мощный болтокус и гвоздодер, я отнес их в 'Севиль'. Положив инструмент на пол вместе с фонариком, который я достал из бардачка, я завел двигатель и покатил вперед.
  
  Я оглянулся на ярко освещенный питомник. У меня во рту оставался вкус черимойи. Свет во владениях Маймона погас.
  Глава 21
  
  Отзывы о Своупах я слышал от разных людей, но у меня до сих пор не было связного образа этой разрушенной семьи.
  
  Все находили Гарланда странным - эмоционально неуравновешенным, скрытным, враждебным по отношению к посторонним. Однако для отшельника он казался поразительно общительным: и Беверли, и Рауль описали его как человека самоуверенного и разговорчивого, никак не социального затворника.
  
  Эмма вырисовывалась как безропотное и послушное ничтожество, и только у Оджи Валькруа сложилось о ней иное мнение. Врач-канадец описал ее как женщину сильную и не отверг вероятность того, что именно она подтолкнула Своупов к исчезновению.
  
  В отношении Ноны единодушие было полным. Она была необузданной, гиперсексуальной и раздражительной. И так продолжалось уже давно.
  
  И был еще Вуди, обаятельный мальчик. С какой стороны ни посмотри, невинная жертва. Неужели я обманываю себя, вопреки всему продолжая верить в то, что он еще жив? Отрицаю очевидное, что превратило блестящего врача-онколога в нарушителя общественного порядка?
  
  Я испытывал интуитивное недоверие к Мэттьюсу и 'Прикосновению', однако никаких доказательств, подкрепляющих его, у меня не было. Валькруа посещал секту, и я гадал, действительно ли он бывал там всего один раз, как утверждал. Я неоднократно наблюдал, как он 'проваливается в пустоту', что очень напоминало медитации 'прикоснувшихся'. И вот теперь его нет в живых. Был ли он как-либо связан с 'Прикосновением'?
  
  Внезапно меня осенила еще одна мысль. Мэттьюс говорил, что секта пару раз покупала семена у Гарланда Своупа. Однако если верить Эзре Маймону, Гарланду было нечего продавать. За воротами остались только старый дом и несколько акров пустоши. Мелочь? Возможно. Но зачем был нужен такой обман?
  
  Много вопросов, и все они никуда не ведут.
  
  Это напоминало мозаику-пазл, элементы которой некачественно обработаны. Как упорно я ни старался, конечный результат получался кособоким, что сводило меня с ума.
  
  Проехав по крытому мосту, я сбросил скорость. К владениям Своупов вела разбитая грунтовая дорога, заканчивающаяся ржавыми железными воротами. Створки не были высокими - максимум семь футов - однако их венчала прическа из колючей проволоки, простирающаяся еще на фут, и, как и сказал Маймон, они были скреплены цепью с навесным замком.
  
  Проехав еще сотню футов, я нашел место, где приткнуться. Загнав 'Севиль' как можно дальше в рощицу эвкалиптов, я забрал инструмент и фонарик и вернулся к воротам пешком.
  
  Замок на вид был совершенно новый. Вероятно, его повесил Хоутен. Цепь была стальная, покрытая пластиком. Какое-то мгновение она сопротивлялась болтокусам, затем лопнула, словно переваренная сосиска. Открыв ворота, я скользнул внутрь, закрыл их за собой и закрепил на месте перекусанные звенья, скрывая следы хирургической операции.
  
  Вымощенная щебнем дорожка откликнулась на мои шаги хрустом кукурузных хлопьев. Луч фонарика высветил двухэтажный деревянный дом, на первый взгляд напоминающий тот, в котором жил Маймон. Однако у этого строения просел фундамент, доски растрескались и облупились. Крытая рубероидом крыша в нескольких местах зияла пролысинами, оконные рамы покривились. Наступив на первую ступеньку крыльца, я почувствовал, как дерево прогибается под моим весом. Сухая гниль.
  
  Раздался крик совы. Услышав скрежещущий шелест крыльев, я поднял фонарик, чтобы лучом света поймать большую птицу в полете. Плавный разворот, отчаянная паника жертвы, тонкий писк и снова тишина.
  
  Входная дверь была заперта. Я принялся обдумывать различные варианты взлома замка и вдруг остановился, почувствовав себя преступником. Подняв взгляд на громаду обветшавшего здания, я вспомнил судьбу его обитателей. Причинение дальнейших разрушений показалось мне бессмысленным вандализмом. Я решил попробовать дверь черного входа.
  
  Споткнувшись на оторванной доске, я с трудом удержал равновесие и направился вокруг дома. Не успел я сделать и десяти шагов, как послышался звук. Непрерывный стук падающих капель, ритмичный и мелодичный.
  
  На стене висел электрощиток, там же, где и в доме Маймона. Петли проржавели насквозь, и мне пришлось вскрывать дверцу гвоздодером. Щелкнув тремя тумблерами, я не добился никакого отклика. Четвертый принес свет.
  
  Теплица была всего одна. Я вошел в нее.
  
  Вдоль стеклянных стен тянулись длинные массивные деревянные столы. Лампы сияли тусклым голубоватым светом, отбрасывая молочно-белое зарево на растения, стоящие на толстых прочных досках. На коньке крыши имелись рычаги и блоки, предназначенные для того, чтобы открывать окна для проветривания.
  
  Я сразу же обнаружил источник падающих капель: с балки под крышей свисала примитивная система полива, управляемая допотопным стрелочным таймером.
  
  Маймон ошибся, заявив, что за воротами нет ничего, кроме пустоши. В теплице росло великое множество тварей. Не цветов. Не растений. А именно тварей.
  
  При виде питомника еврея-сефарда я подумал о райских кущах. Сейчас же я видел перед собой преисподнюю.
  
  Великие старания были предприняты для того, чтобы создать эти заросли ботанических чудовищ.
  
  Здесь были сотни роз, которым никогда не суждено попасть в букет. Их цветы, недоразвитые, сморщенные, имели мертвенно-серую окраску. Каждый цветок неправильной формы, с рваными краями, был покрыт слоем плесени. Другие растения ощетинились трехдюймовыми шипами, превратившими стебли в смертоносное оружие. Я не стал задерживаться, чтобы понюхать цветы, однако мне все равно не удалось укрыться от их смрада, едкого, агрессивно-мерзкого.
  
  Рядом с розами росли плотоядные растения. Мухоловка, дионея, росянка, другие, которых я не смог определить. И все они были гораздо крупнее и крепче всего того, что я видел. Зеленые пасти жадно раскрылись. С усиков капал сок. На столе лежал ржавый кухонный нож, а рядом кусок говядины, нарезанный маленькими кусочками. Каждый кубик был облеплен червями, по большей части мертвыми. Одному из жаждущих живой плоти растений удалось склонить свою пасть к столу и заманить приторно-сладкими выделениями белых червей. Рядом стояли другие припасы для плотоядных растений: банка из-под кофе, до краев заполненная высушенными жуками и мухами. Сухая куча зашевелилась. Из нее выбралось живое насекомое, похожее на осу существо с клешнями вместо рта и разбухшим брюшком. Посмотрев на меня, оно расправило крылья и с жужжанием поднялось в воздух. Я проводил его взглядом. Когда существо вылетело в дверь, я подбежал к ней и захлопнул ее. Зазвенели стеклянные панели.
  
  И все это время слышалось размеренное 'кап-кап' из труб под крышей, чтобы обитатели теплицы чувствовали себя привольно...
  
  Меня захлестнуло чувство тошноты, колени подгибались, но я шел дальше. Здесь имелось собрание олеандров-бонсай, истолченные в порошок листья хранились в больших канистрах. Судя по всему, ядовитость гранул проверялась на полевых мышах. От грызунов остались только зубы и кости, облаченные плотью, застывшей в трупном окоченении. Передние лапки были молитвенно сложены в предсмертной агонии. Капельный полив использовался для орошения колоний ядовитых поганок. На каждом горшке имелась надпись: 'Amanita muscaria', 'Boletus miniatolivaceus', 'Helvella esculenta'.
  
  Растения в следующем отделении были свежие и красивые, но такие же смертоносные: болиголов, наперстянка, черная белена. Белладонна. Красавец плющ, обозначенный как метопиум.
  
  Также здесь были и фруктовые деревья. Источающие горький запах апельсины и лимоны, безжалостно обрезанные и искривленные. Яблоня, увешанная отвратительными нарывами, маскирующимися под плоды. Гранат, покрытый липкой слизью. Сливы, кишащие копошащимися червями. Земля была усыпана горами гнилых фруктов.
  
  И так продолжалось все дальше и дальше - зловонная, отвратительная фабрика кошмара. И вдруг нечто совершенно другое.
  
  У дальней стены теплицы в большом глиняном горшке, разрисованном вручную, росло одинокое дерево. Правильной формы, здоровое, бесцеремонно здоровое. На пол теплицы был насыпан земляной холмик, и дерево в горшке стояло на нем, на возвышении, словно предмет поклонения.
  
  Красивое дерево с эллиптическими листьями и плодами, напоминающими кожистые зеленые сосновые шишки.
  * * *
  
  Выйдя на улицу, я жадно глотнул свежий воздух. За теплицей простирался пустырь, заканчивающийся черной стеной леса. Отличное место, чтобы спрятаться. Освещая себе дорогу фонариком, я двинулся между массивных стволов секвой и елей. Землю покрывала мягкая губка перегноя. Мелкие животные разбегались в стороны, напуганные моим вторжением. Двадцать минут поисков не дали никаких следов человеческого присутствия.
  
  Вернувшись в дом, я погасил свет в теплице. Дешевые петли, на которых висел замок, запирающий дверь черного входа, не выдержали одного-единственного рывка гвоздодера.
  
  Я проник в погруженный в темноту дом через кладовку, примыкающую к просторной холодной кухне. Электричество и вода были отключены. Судя по всему, теплица была запитана от своего собственного отдельного генератора. Мне снова пришлось воспользоваться фонариком.
  
  Сырые, заплесневелые комнаты первого этажа были обставлены скудно, на стенах не было ни картин, ни фотографий. Вытертый овальный ковер застилал пол в гостиной. Вокруг него стояли дешевый диван и два алюминиевых складных стула. Обеденный зал был превращен в кладовку, забитую картонными коробками со старыми газетами и вязанками хвороста. Вместо занавесок на окнах висели простыни.
  
  На втором этаже были три комнаты, все три с грубой, шаткой мебелью и железными кроватями. В той, которую занимал Вуди, имелось хоть какое-то подобие веселья: коробка с игрушками рядом с кроватью, на стенах плакаты супергероев, над изголовьем вымпел бейсбольной команды штата.
  
  Шкафчик в комнате Ноны заполняли стеклянные флаконы с туалетной водой и бутылочки с лосьонами. Одежда состояла в основном из джинсов и маек на бретельках. Исключениями были короткая курточка, отделанная мехом, такая, которые одно время любили голливудские проститутки, и два вычурных платья, красное и белое. Ящики были забиты колготками и нижним бельем и источали аромат дешевой отдушки. Но, как и помещения на первом этаже, личное пространство Ноны оставалось эмоционально пустым, не отмеченным никакими личными мелочами. Ни альбомов с фотографиями, ни дневников, ни любовных писем, ни сувениров. В нижнем ящике письменного стола я нашел смятый тетрадный лист, пожелтевший от времени. Он был исписан повторяющейся сотню раз фразой: 'Долбаный Мадронас'.
  
  Спальня Гарланда и Эммы выходила окном на теплицу. Я мысленно представил себе, как они, просыпаясь утром, смотрели на свой рассадник мутаций, согреваясь чувством самоудовлетворения. В комнате стояли две отдельные кровати с тумбочкой между ними. Все свободное пространство пола было отдано картонным коробкам. В одних лежала обувь, в других - полотенца и постельное белье. Но были и такие, в которых не было ничего кроме других картонных коробок. Я открыл шкаф. Гардероб родителей был скудный, неопределенный, лет десять как уже вышедший из моды и склонный к серым и коричневым цветам.
  
  В потолке кладовки имелся небольшой люк на петлях. Отыскав табурет, спрятанный под покрытым плесенью зимним пальто, я пододвинул его и, взобравшись на табурет и вытянув руку, с силой толкнул люк. Люк открылся с медленным гидравлическим шипением, и из отверстия автоматически спустился трап. Подергав его, я убедился в том, что он закреплен прочно, и поднялся наверх.
  
  Чердак занимал все пространство дома и имел площадь не меньше двух тысяч квадратных футов. Он был превращен в библиотеку, но весьма своеобразную.
  
  Вдоль всех четырех стен стояли фанерные книжные шкафы. Из того же самого дешевого материала был сооружен письменный стол. Перед ним стоял складной железный стул. Пол был в опилках. Поискав другой вход, на чердак, я ничего не обнаружил. Маленькие оконца были забраны частыми переплетами. Здесь был доступен только один метод строительства: маленькие доски поднимались наверх через люк и сколачивались уже на месте.
  
  Я провел лучом фонарика по выстроившимся в шкафах книгам. За исключением скопившихся не меньше чем за тридцать лет сборников 'Ридерс дайджест' и одного шкафа, целиком отданного подшивкам 'Нэшнл джиографик', все книги были посвящены биологии, сельскому хозяйству и родственным темам. Сотни рекламных проспектов всевозможных питомников. Стопки каталогов семян и саженцев для доставки по почте. Полная 'Энциклопедия фруктов' в кожаных переплетах, изданная в Англии в 1879 году, иллюстрированная цветными литографиями. Десятки учебников по болезням растений, биологии почвы, лесному хозяйству, генной инженерии. Справочник по деревьям Калифорнии. Подшивка 'Американского садовода'. Копии патентов, выданных изобретателям сельскохозяйственного оборудования.
  
  Четыре полки ближайшего к столу шкафа были заполнены скоросшивателями в синих переплетах, обозначенных римскими цифрами. Я взял том I.
  
  На обложке стояла дата: 1965 год. Внутри восемьдесят три страницы рукописного текста. Почерк автора был неразборчивый - мелкий, неровный, с наклоном влево. Взяв фонарик в одну руку, я другой стал листать страницы и наконец понял, что это такое.
  
  В первой главе вкратце излагался план Гарланда Своупа стать 'Королем черимойи'. Он использовал именно этот термин и даже украшал поля рукописи маленькими изображениями корон. Здесь были перечислены отличительные черты растения и показатели питательной ценности плодов. Раздел заканчивался перечнем эпитетов, которые надлежало использовать, описывая фрукт потенциальным покупателям. Сочный. Насыщенный. Освежающий. Райский. Неземной.
  
  В оставшейся части первого тома и в девяти последующих томах продолжалась разработка той же жилы. На протяжении десяти лет Гарланд написал восемьсот двадцать семь страниц, восхваляющих черимойю, подробно описывая рост каждого растения в своем саду и составляя план по завоеванию рынка. ('Богатство? Слава? Что имеет первостепенное значение? Не важно, я добьюсь и того, и другого'.)
  
  В одной из папок были подколоты счет из типографии и сигнальный экземпляр брошюры с великолепным рекламным текстом и иллюстрированный цветными фотографиями. На одном снимке был изображен Своуп с корзиной, полной экзотических фруктов. В молодости он напоминал актера Кларка Гейбла - высокий, стройный, с темными вьющимися волосами и тонкими усиками. Подпись указывала, что это селекционер с мировым именем, ботаник-исследователь, занимающийся продвижением редких плодовых растений с целью покончить с голодом во всем мире.
  
  Я стал читать дальше. В рукописях приводилось подробное описание экспериментов по скрещиванию черимойи с другими представителями семейства аннониевых. Своуп был доскональным летописцем и старательно фиксировал все возможные климатические и биохимические параметры. В конце концов это направление исследований было заброшено. Окончательный вердикт был беспощаден: 'Ни один гибрид даже отдаленно не напоминает совершенство Annona cherimola'.
  
  Оптимизму резко пришел конец в томе Х. Я увидел газетные вырезки с описанием заморозков, уничтоживших посадки черимойи. Приводились данные об уроне, нанесенном холодными ветрами урожаю сельскохозяйственных культур, с прогнозами роста цен на продовольствие. В газете Ла-Висты вышла статья, посвященная трагедии семейства Своупов. Следующие двадцать страниц были заполнены беспорядочными непристойными каракулями, ручка с такой силой давила на бумагу, что местами рвала ее: перо использовали преимущественно для того, чтобы колоть и рубить.
  
  Затем данные о новых экспериментах.
  
  Я переворачивал страницы, и у меня перед глазами раскрывалось одержимое увлечение Гарланда Своупа уродствами, чудовищами, смертельной отравой. Все началось с теоретических рассуждений о мутациях и беспорядочных гипотезах об их экологической ценности. Где-то в середине одиннадцатого тома следовал леденящий душу ответ на эти вопросы, предложенный Своупом: 'отвратительнейшие мутации совершенно нормальных видов являются свидетельством бесконечной ненависти, питаемой Творцом'.
  
  Постепенно заметки становились все более бессвязными, но при этом все более сложными. Временами корявый почерк Своупа становился неразборчивым, но мне все-таки удавалось понять суть: эксперименты по действию ядов на мышей, голубей и воробьев; тщательный отбор деформированных плодов для генетического культивирования; подавление всего нормального, создание наиболее благоприятных условий для всего ущербного. Подробное описание тщательных, методичных поисков наивысшего садоводческого ужаса.
  
  В искривленном пути, пройденном сознанием Своупа, был и еще один поворот: по первой главе тома XII складывалось впечатление, что он забросил свои жуткие пристрастия и вернулся к работе с аннониевыми, сосредоточившись на виде, о котором не упоминал Маймон: Annonia zingiber. Своуп провел обширные эксперименты по перекрестному опылению, старательно записывая дату и время каждого. Вскоре, однако, это новое направление исследований прервалось описанием работ со смертельно ядовитыми грибами, наперстянкой и диффенбахией. Своуп особенно злорадствовал по поводу нейротоксического действия последней, приводя ее обиходное название 'немой куст', обусловленное парализующим воздействием на голосовые связки.
  
  Эти метания между дорогими сердцу мутациями и новым представителем аннониевых закрепились к середине XIII тома и продолжались до XV тома.
  
  В томе XVI записи приобрели оптимистический тон: Своуп восторженно сообщил о создании 'нового культурного вида'. Затем, так же внезапно, как он появился, zingiber исчез, отброшенный как 'растение, показавшее высокий потенциал роста, но не имеющее других достоинств'. Я напрягал глаза, читая еще сотню страниц безумия, затем наконец отложил папки.
  
  В библиотеке имелось несколько книг, посвященных редким фруктам, по большей части дорогие издания, напечатанные в Азии. Я пролистал их, но не нашел никаких упоминаний об annonaceae zingiber. Озадаченный, я поискал на полках подходящий справочный материал и остановился на толстом потрепанном фолианте под заглавием 'Ботаническая систематика'.
  
  Ответ оказался в самом конце книги. Мне потребовалось какое-то время, чтобы полностью осознать смысл прочитанного. Заключение чудовищное, но абсолютно логичное.
  
  Вместе с прозрением нахлынула клаустрофобия. Мышцы закоченели в напряжении. По спине потекли струйки пота. Сердце бешено застучало, дыхание участилось. Чердак превратился в олицетворение зла, и мне нужно было срочно его покинуть.
  
  Я лихорадочно схватил папки в синем переплете и сложил их в картонную коробку. Захватив коробку и инструмент, я спустился по лестнице, запер спальню и устремился вниз. Шатаясь от головокружения, я сбежал по лестнице и в четыре шага пересек безжизненную гостиную.
  
  Повозившись с замком, я распахнул настежь входную дверь и постоял на сгнившем крыльце, переводя дыхание.
  
  Меня встретила полная тишина. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким.
  
  Не оглядываясь назад, я поспешил бежать отсюда.
  Глава 22
  
  Как и все остальные до этого я не разделял убежденности Рауля в том, что Вуди Своупа похитило 'Прикосновение'. Теперь я уже не был так в этом уверен.
  
  Я не увидел в садах 'Прикосновения' ни одного уродливого растения, из чего следовало, что Мэттьюс солгал, сказав, что покупал семена у Своупов. Эта ложь казалась пустяковой, бессмысленной. Однако закоренелые лжецы обыкновенно ради большей достоверности обильно приправляют свою ложь полуправдой. А что, если гуру придумал случайную мимолетную связь своей секты со Своупами, чтобы скрыть более глубокие отношения?
  
  Эта ложь застряла у меня в голове. Вместе с воспоминаниями о моем первом посещении 'Пристанища', которое, оглядываясь назад, было подозрительно хорошо срежиссировано. Мэттьюс чересчур любезно отнесся к моему незваному вторжению, был слишком покладистым и услужливым. Для такой закрытой секты, как 'Прикосновение', было крайне странно терпеть назойливое любопытство со стороны совершенно постороннего человека.
  
  Так что - радушное гостеприимство означало, что 'Прикосновению' нечего скрывать? Или же секта так надежно спрятала свой секрет, что не было и речи о том, чтобы его обнаружить?
  
  Подумав о Вуди, я позволил себе маленькую надежду: возможно, мальчик еще жив. Но надолго ли? Его организм представляет собой биохимическое минное поле, готовое взорваться в любую минуту.
  
  Если Мэттьюс и его сектанты спрятали мальчишку где-то на своей территории, нужно нагрянуть к ним с новым, неожиданным визитом.
  
  Хоутен добрался до 'Пристанища', проехав через Ла-Висту и сразу же за городом свернув на развилке направо. Мне хотелось остаться незамеченным, и, если я правильно запомнил карту округа, дорога, по которой я сейчас направлялся, пересекала ту, что выходила из города, образуя правый зубец вилки. Выключив фары, я дал газу и вскоре оказался неподалеку от ворот бывшего монастыря.
  
  Снова спрятав 'Севиль' среди высоких деревьев, я приблизился ко входу пешком. Болтокусы торчали за поясом, фонарик лежал в кармане куртки, гвоздодер был засунут в рукав. В грозу у меня не будет никаких шансов.
  
  Мои надежды проникнуть в комплекс незаметно разбились вдребезги при виде сектанта, патрулирующего ворота. Его белые одежды резко выделялись в темноте, свободная блуза развевалась на ветру. На кушаке, которым он был опоясан, висела кожаная сумка.
  
  Я зашел уже слишком далеко, чтобы идти на попятную. План созрел сам собой. Я осторожно двинулся вперед. Вблизи выяснилось, что ворота охранял брат Барон, урожденный Барри Граффиус. Это несказанно меня обрадовало. По своей натуре я чужд насилию, и стыдился того, что мне предстояло сделать. Но Граффиус сполна заслужил то, что его ожидало. Рационалистическое обоснование не избавило меня от чувства вины полностью, но ослабило его до терпимых пределов.
  
  Подстроив свою походку под его шаги, я приблизился к воротам. Положив инструмент на землю, стал ждать, прячась в высоких кустах, но имея возможность видеть Граффиуса сквозь листву. Несколько минут тот расхаживал взад и вперед, затем ублажил меня, остановившись, чтобы почесать спину. Я испустил тихий свист, и Граффиус настороженно встрепенулся, напряженно стараясь отыскать источник звука. Подойдя вплотную к воротам, он высунулся сквозь решетку, принюхиваясь, словно кролик.
  
  Затаив дыхание, я дождался, когда Граффиус снова начнет ходить. Еще одна пауза, на этот раз умышленная, пытливая. Я опять свистнул. Сунув руку за пазуху, Граффиус достал маленький пистолет. Шагнул вперед, направив оружие в сторону звука.
  
  Я подождал, чтобы он еще трижды остановился и прислушался, и лишь затем свистнул опять. Теперь Граффиус выругался и прижался к железным прутьям ворот, беспокойно озираясь по сторонам. Подняв пистолет, он провел им по дуге, словно башенным орудием.
  
  Как только дуло оказалось направлено в противоположную сторону от меня, я набросился на Граффиуса, схватил его за руку, сжимавшую пистолет, и рывком выдернул ее сквозь прутья решетки. Резкое движение вбок, плотью о железо, заставило его вскрикнуть от боли и выронить оружие. Я воткнул кулак ему в солнечное сплетение, а когда он, ахнув, согнулся пополам, применил один простой прием, которому научился у Ярослава. Схватив Граффиуса за шею, я нашел нужное место, надавил и пережал ему сонную артерию.
  
  Удушающий захват сработал быстро. Граффиус обмяк, потеряв сознание. Его тело у меня в руках тотчас же стало тяжелым. Удерживая, я осторожно опустил его на землю. Работать сквозь прутья решетки было трудно, но мне удалось перекатить Граффиуса на спину и ослабить завязки сумки на поясе. Добыча: упаковка мятных таблеток, пакетик с семечками и связка ключей.
  
  Оставив бесчувственному Граффиусу жратву, я забрал ключи и отпер ворота. Забрав свой инструмент и пистолет, я прошел внутрь и запер ворота за собой.
  
  Раздеть Граффиуса оказалось гораздо труднее, чем мне казалось. Снятую с него одежду я использовал, для того чтобы связать ему руки и ноги. К тому времени как я закончил, я уже успел запыхаться. Убедившись в том, что носовые пазухи у Граффиуса свободны, я заткнул ему рот его же собственным носком.
  
  Он скоро очухается, а мне не хотелось, чтобы его обнаружили, поэтому я взвалил его на плечо и унес с открытого места в заросли кактусов. Мягкие растения сминались под ногами, пропитывая холодной влагой мои штанины. Я оттащил Граффиуса туда, где начинался лес, прошел еще несколько ярдов и положил его между двумя деревьями.
  
  Собрав инструмент, я направился в 'Пристанище'.
  * * *
  
  Бледно-янтарный свет пробивался над дверью собора. Распятие словно парило в небе над колокольней. Два сектанта патрулировали вход с десятиминутным интервалом.
  
  Я потратил много времени, чтобы пересечь мост. Двигался я низко пригнувшись, чтобы меня не заметили, укрываясь за толстыми опорами беседки. Справа от главного здания в стене была сводчатая дверь. Выждав подходящий момент, я метнулся к ней, обнаружил, что она не заперта, и прошел внутрь.
  
  Я оказался в одном из многочисленных внутренних двориков, которые видел во время своего предыдущего визита: заросший травой прямоугольник, обрамленный с трех сторон подстриженными миртами. Четвертую образовывала стена церкви. В дальнем конце лужайки стояли солнечные часы с бронзовым циферблатом.
  
  Окна второго яруса были завешены шторами, однако из одного пробивался полумесяц света, побеливший траву. Я постарался заглянуть в окна, но они находились слишком высоко, а в гладких стенах не было никакого упора для ног.
  
  Поискав, на что бы встать, я увидел только солнечные часы. Каменные, массивные, они были слишком тяжелые, чтобы их нести. Вокруг основания обвились корни и ветви. Раскачав часы из стороны в сторону, я освободил их из земляного плена. Старательно подкатив часы к окну, я взобрался на них и заглянул сквозь складки плотной материи.
  
  Просторное помещение, крытое куполом, было ярко освещено, фрески на библейские сюжеты получились красочными до неприличия. Благородный Матфей сидел посредине, на мате, подобрав под себя ноги, совершенно обнаженный. Тело его было тощим, словно у факира, и бледным. Остальные маты лежали по кругу вдоль стен собора. На них сидели на корточках сектанты, полностью одетые, мужчины слева, женщины справа.
  
  Стол из сосновых досок, во время моего первого визита стоявший посредине помещения, теперь был отодвинут назад, за спину гуру. Рядом стоял сектант - чернобородый великан из виноградника. На столе были расставлены красные фарфоровые чаши. Мне захотелось узнать, что в них.
  
  Мэттьюс медитировал.
  
  Паства молча и терпеливо ждала, пока пастырь, закрыв глаза и сложив ладони, пребывал в своем внутреннем мирке. Мэттьюс раскачивался из стороны в сторону, что-то напевая себе под нос, и член у него наливался кровью, поднимаясь вверх. Остальные взирали на распухший орган так, словно это была священная реликвия. Когда эрекция стала полной, Мэттьюс открыл глаза и встал.
  
  Поглаживая себя, он с властным самодовольством обвел взглядом своих последователей.
  
  - Да состоится Прикосновение! - громогласно воскликнул Благородный Матфей.
  
  Женщина лет сорока, полненькая, светловолосая, поднялась на ноги и изящной походкой приблизилась к столу. Чернобородый вставил в чашу золотистую соломинку. Наклонившись, женщина приложила нос к соломинке и с силой вдохнула, втягивая порошок в носовые пазухи.
  
  Судя по всему, кокаин был высшего качества. Он возымел действие немедленно. Застыв на месте, женщина глупо улыбнулась, хихикнула, затем выполнила какое-то танцевальное па.
  
  - Магдалина! - окликнул ее Мэттьюс.
  
  Подойдя к своему повелителю, женщина скинула с себя одежду и осталась совершенно голая. Тело у нее было розовое и пухлое, белые ягодицы были покрыты красноватыми пятнами. Опустившись на колени, женщина взяла член Мэттьюса в рот и принялась его ласкать и облизывать, раскачивая своими грудями из стороны в сторону. Стиснув зубы от наслаждения, Мэттьюс покачивался на пятках. Женщина удовлетворяла его на глазах остальных, пока он наконец не отстранил ее и не приказал жестом удалиться.
  
  Встав, женщина отошла в левую часть собора и остановилась перед мужчинами, опустив руки, совершенно спокойная.
  
  Мэттьюс назвал другое имя:
  
  - Лютер!
  
  Коротышка, лысый и сутулый, с окладистой седой бородой, встал и разделся. По команде он подошел к столу и получил от великана порцию кокаина в нос. Новые сценические указания Мэттьюса привели коротышку и полную женщину в середину помещения. Опустившись на колени, женщина какое-то время усиленно ласкала коротышку, затем улеглась на спину. Лысый коротышка взобрался на нее, и они истово совокупились.
  
  Следующая женщина, которая погрузилась в 'снежок', после чего опустилась на колени перед гуру, была высокая, костлявая, судя по виду, латиноамериканка. В пару ей был назначен румяный тучный мужчина в очках, похоже, в прошлой жизни бывший бухгалтером. Член у него оказался на удивление маленьким, и угловатая женщина, казалось, проглотила его целиком, энергично работая, чтобы его возбудить. Вскоре они присоединились к первой паре в горизонтальном танце на полу собора.
  
  Третьей женщиной была Далила. Ее тело на удивление оставалось молодым, гибким и упругим. Мэттьюс задержал ее у себя дольше, чем первых двух, затем пригласил еще четырех женщин. Они обхаживали его подобно трутням, обслуживающим пчелу-матку. Наконец он отпустил их и назначил им партнеров.
  
  В течение последующих двадцати минут было поглощено кокаина общей стоимостью в целое состояние, и никакого приближающегося перерыва пока что не просматривалось. У меня на глазах люди подходили за второй, третьей дозой, повинуясь приказам Мэттьюса. Как только очередная чаша пустела, великан просто вставлял соломинку в следующую.
  
  На матах корчились переплетенные в объятиях тела. Эта сцена, хоть и сексуальная, была начисто лишена чувственности: ничего спонтанного, бездумный ритуал, строго расписанный, основанный на прихотях одного-единственного человека, одержимого манией величия. Один кивок Мэттьюса - и сектанты покорно валились на маты и начинали совокупляться. Изогнутая бровь - и они учащенно дышали и стонали. Я непроизвольно подумал о червях, слепо копошащихся в кусках мяса в теплице Гарланда Своупа.
  
  Сектанты дружно взревели. Мэттьюс брызнул семенем. Женщины бросились к нему, чтобы начисто все вылизать. Он лег на спину, насытившийся, однако внимание женщин снова его возбудило, и действо продолжилось.
  
  С меня оказалось достаточно. Спустившись с солнечных часов, я бесшумно вернулся к калитке. Часовые приблизились справа, угрюмые, бородатые, ритмично шагающие гуськом друг за другом. Отступив в тень, я дождался, когда они пройдут мимо. Как только часовые завернули за угол, я бегом устремился из внутреннего дворика к скрепленной железными полосами входной двери. Приоткрыв ее, я заглянул в щелочку и убедился в том, что вход не охраняется. Из-за дверей святилища доносилось приглушенное блеяние и ритмичные шлепки плоти о плоть.
  
  Слева находился тупик, заканчивающийся кабинетом Благородного Матфея. Я побежал направо, в спешке едва не споткнувшись о пальму в горшке. Белый коридор был пуст. Я почувствовал себя таким же заметным, как таракан на холодильнике. Если меня обнаружат, я труп: я видел тайник с кокаином. Я понятия не имел, как долго продлится оргия в святилище, а также проходит ли маршрут часовых внутри здания. Скорость имела решающее значение.
  
  Я осмотрел прачечную, кухню, библиотеку, ища потайные проходы, двойные стены, секретные лестницы. И ничего не нашел.
  
  Пользуясь мастер-ключом со связки, которую я забрал у Граффиуса, я бесплодно проверял одно помещение за другим. Где-то на полпути случилась ложная тревога: внезапное движение под одеялом на одной из кроватей. Какое-то щемящее мгновение мне казалось, что мои поиски закончились. Однако тело под одеялом принадлежало взрослому мужчине, толстому и волосатому, лицо его было покрыто пятнами, нос налился краской, мужчина шумно дышал открытым ртом: это был сектант, отлеживающийся с простудой. Пошевелившись в луче света моего фонарика, мужчина громко пукнул и перевернулся на другой бок, бесчувственный к окружающему миру. Я бесшумно вышел.
  
  Следующая комната принадлежала Далиле. Она сохранила старые газетные вырезки, спрятав их на дне ящика под грубым хлопчатобумажным нижним бельем. Если не считать этого, ее спальня была такая же голая, как и все остальные.
  
  Переходя из комнаты в комнату, я проверил еще с десяток келий и наконец оказался в той, которая, насколько я запомнил, принадлежала Мэттьюсу. Дверь не откликнулась ни на один ключ на связке.
  
  Я воспользовался гвоздодером. Длинный засов упорно не желал сдаваться до тех пор, пока дверь не оказалась буквально разбита в щепы. Любой, кто будет проходить мимо, сразу же это заметит. Я скользнул внутрь, чувствуя внутреннее напряжение.
  
  Все внутри было как и прежде. Комната абсолютно такая же, как и остальные, за исключением книжного шкафа. Низкий потолок. Холодная. Стены и пол каменные. Господствующее положение занимала жесткая узкая койка, накрытая грубым серым одеялом.
  
  Скромное жилище того, кто отказался от плотских наслаждений ради своей души.
  
  Аскета. Фальшивого насквозь.
  
  Ибо в этом человеке не было ничего духовного. Всего каких-нибудь несколько минут назад у меня на глазах он осквернил церковь, упиваясь собственной властью, холодный, словно Люцифер. Внезапно мне показалось, будто книги в шкафу смотрят на меня. С издевкой. Правильные книги о религии, философии, этике, морали.
  
  В одном месте сегодня книги уже разоблачили секреты. Быть может, это произойдет еще раз.
  
  Я лихорадочно опустошил полки, изучая каждый том, перелистывая, встряхивая, ища фальшивые переплеты, вырезанные в страницах тайные ниши, написанные на полях шифры.
  
  Ничего. Книги были девственно чистые, переплеты целые, страницы незагнутые, необтрепанные.
  
  Никто никогда не раскрывал ни один том.
  
  Пустой книжный шкаф пошатнулся, сдвинулся на своем основании. Прежде чем он упал, я успел его подхватить. И кое-что заметил.
  
  На полу под шкафом просматривался четкий прямоугольник, чуть светлее остальных плит. Опустившись на корточки, я направил сюда луч фонарика, провел пальцем по краям. Шов. Прямо по камню. Я надавил. Плита чуть пошевелилась.
  
  Методом проб и ошибок я отыскал нужную точку опоры. Наступив на край прямоугольника, я приподнял плиту и вставил в образовавшуюся щель гвоздодер. Приложил давление. Плита поднялась, и я сдвинул ее в сторону.
  
  Отверстие имело в поперечнике около восемнадцати дюймов на фут, четыре фута в глубину. Стенки его были отлиты из цемента. Слишком маленькое для того, чтобы спрятать тело, но более чем достаточное для другой добычи.
  
  Я обнаружил двойные пластиковые пакеты, плотно заполненные порошками цвета ванили и шоколада: белоснежный кокаин и коричневатое вещество, в котором я узнал мексиканский героин. Прочная железная коробка, наполненная клейкой темной резиной - сырой опиум. Несколько фунтов гашиша в обернутых фольгой пакетах размером с кусок мыла.
  
  А в самом низу одинокий конверт из плотной бумаги.
  
  Открыв конверт, я прочитал то, что внутри, и сунул себе за пазуху. Груза теперь у меня было больше, чем в целом железнодорожном составе. Погасив фонарик, я вышел в коридор и посмотрел в обе стороны. Услышал голоса. В конце коридора была дверь на улицу. Я что есть силы устремился к ней и выскочил наружу, с горящими легкими.
  
  Сектанты выходили из святилища, по большей части по-прежнему голые. Добравшись незамеченным до основания фонтана, я спрятался под дубами. Вышел Благородный Матфей в окружении женщин. Одна отирала ему лоб. Другая - Мария, некрасивая, почтенная старушка, сидевшая на входе в день моего первого приезда, - растирала ему шею и теребила член. Не обращая внимания на эти ухаживания, Мэттьюс провел свою паству на лужайку и предложил всем сесть. Шестьдесят человек послушно рухнули на землю, словно сдувшиеся меха. Я находился меньше чем в тридцати шагах от них.
  
  Мэттьюс поднял взгляд на звезды. Пробормотал что-то невнятное. Закрыл глаза и начал напевать без слов. Остальные присоединились к нему. Пение было грубое и атональное - первобытный вой обуянных страстью язычников. Когда оно достигло крещендо, я бросился к мосту и дальше к воротам.
  
  Граффиус лежал в нескольких шагах от того места, где я его оставил, крутясь, как уж на сковороде, пытаясь освободиться. Похоже, дышал он свободно. Я оставил его там, где он лежал.
  Глава 23
  
  Я не нашел то, что искал. Но дневники Своупа и бумаги, которые я забрал в комнате Мэттьюса, были очень красноречивыми. Мне было что показать. Вне всякого сомнения, мое воровство нарушало все правила добычи улик, однако собранного мной было достаточно для того, чтобы колеса закрутились.
  
  Времени уже было за два часа ночи. Я сел за руль 'Севиля', заряженный адреналином и заведенный до предела. Завел двигатель и собрался с мыслями: нужно добраться до Оушенсайда и позвонить Майло, а если он все еще в Вашингтоне, то Делу Харди. Потребуется не так уж много времени, чтобы известить власти, и, если повезет, расследование начнется еще до рассвета.
  
  Теперь было как никогда важно держаться подальше от Ла-Висты. Свернув на заброшенную проселочную дорогу, я покатил в полной темноте. Проехал мимо дома Своупов, мимо питомника Маймона, мимо сараев и цитрусовых садов и уже добрался до плато, когда с запада вдруг появилась другая машина.
  
  Я услышал ее до того, как увидел, - как и у меня, фары у нее были погашены. Лунного света едва хватило, чтобы определить ее марку. 'Корвет' последней модели, темный, возможно, черный, прижавшийся хищным носом к земле. Громкий рев форсированного двигателя. Задний спойлер. Сверкающие литые диски. Но только когда я увидел широкие покрышки, я изменил свой план.
  
  'Корвет' повернул налево. Проскочив перекресток, я повернул направо и поехал следом, держась на достаточном удалении, чтобы меня не было слышно, и стараясь не потерять из виду низкий черный силуэт. Сидевший за рулем дорогу знал прекрасно и вел машину, словно подросток-лихач, резко отпуская сцепление, входя в повороты на пониженной передаче без торможения, ускоряясь с ревом, свидетельствующим о том, что стрелка тахометра приближается к красной зоне.
  
  Асфальт закончился. 'Корвет' пожирал грунтовую дорогу словно полноприводный внедорожник. Подвеска моего 'Севиля' протестующее дребезжала, но я не отставал. Черная машина сбросила скорость у перегороженного въезда к нефтяным вышкам, резко свернула к плоской горе и поехала вдоль нее. Быстро ускорившись, она помчалась, буквально обнимая ограду, отбрасывая на металлическую сетку разрезанную на ячейки тень.
  
  Заброшенные нефтяные поля протянулись на многие мили, безлюдные, словно лунный пейзаж. Земля была испещрена оспинами заполненных жижей кратеров. Из трясины торчали ржавые остовы тракторов и тяжелых грузовиков. Над изуродованной землей поднимались ряды спящих буровых установок, одетых в ажурные башни, создающие обманчивое впечатление городских силуэтов.
  
  'Корвет' был передо мной и вдруг исчез. Я затормозил, быстро, но тихо, и медленно пополз вдоль ограды. В одном месте в ней зияла дыра, достаточная, чтобы проехала машина. Стальная сетка была словно выстрижена огромными ножницами. На земле отпечатались следы широких покрышек.
  
  Въехав за ограждение, я поставил машину позади ржавого крана, вышел и осмотрелся по сторонам.
  
  Покрышки 'Корвета' двумя толстыми гусеницами извивались между выгнутых железных стен: бочки из-под нефти, установленные друг на друга в три ряда, образовывали барьер длиной сотню ярдов. В воздухе стоял смрад дегтя и паленой резины.
  
  Коридор закончился открытым пустырем. На бетонных блоках стоял снятый с колес старый жилой прицеп. Из единственного зашторенного окна пробивалось пятно света. Дверь была из некрашеной фанеры. В нескольких шагах от прицепа застыла приземистая черная машина.
  
  Водительская дверь открылась. Отпрянув назад, я вжался в стену из пустых бочек. Из машины вышел мужчина с четырьмя большими сумками в руках, на пальце связка ключей. Сумки с продуктами он нес так, словно они ничего не весили. Подойдя к двери прицепа, мужчина стукнул один раз, подождал, стукнул быстро три раза, затем еще один раз, и его впустили внутрь.
  
  В прицепе он пробыл полчаса, вышел со здоровенным топором в руке, положил его на переднее сиденье 'Корвета', а сам сел за руль.
  
  После его отъезда я выждал десять минут, затем повторил условный стук. Ответа не последовало, и я постучал еще раз. Дверь открылась. На меня уставились широко раскрытые глаза цвета полуночи.
  
  - Вернулся так скоро...
  
  Прямой широкий рот застыл в изумлении. Девушка попыталась захлопнуть дверь, но я успел вставить в щель ногу. Девушка надавила, но я оказался сильнее и вошел внутрь. Она отшатнулась от меня.
  
  - Вы!
  
  Девушка была прекрасна. Ее глаза горели безумным огнем, огненные волосы были забраны в прическу и заколоты. Выбившаяся прядь подчеркивала изгиб длинной шеи. В ушах висели два тонких кольца. Она была в обрезанных джинсах и белой блузке, не доходящей до талии. Плоский живот был покрыт ровным загаром, стройные ноги имели в длину не меньше мили, заканчиваясь босыми ступнями. Ногти на ногах и руках девушка выкрасила в сочно-зеленый цвет.
  
  Внутри прицеп был разделен на два помещения. Мы находились в тесной желтой кухоньке, пахнущей плесенью. Содержимое одной сумки уже было выложено на стол. Три другие стояли на полу. Порывшись в сушилке для посуды, девушка схватила нож для хлеба с пластмассовой рукояткой.
  
  - Убирайся отсюда, или я тебя зарежу! Клянусь!
  
  - Нона, убери нож, - тихо произнес я. - Я не собираюсь делать тебе больно.
  
  - Брехня! Ты такой же, как и все остальные. - Она стиснула нож обеими руками. Лезвие с зубцами описало неровную дугу. - Убирайся отсюда!
  
  - Я знаю, что тебе пришлось пережить. Выслушай меня.
  
  Нона обмякла. Похоже, она была озадачена. Какое-то мгновение мне казалось, что я ее успокоил. Я сделал шаг вперед, однако ее юное лицо исказилось от боли и ярости.
  
  Шумно вздохнув, девушка набросилась на меня, взмахнув ножом.
  
  Я отступил в сторону, уклоняясь от удара. Нона вонзила лезвие туда, где только что была моя гортань, но нашла только пустоту и, не удержав равновесия, неуклюже подалась вперед. Перехватив ее запястье, я стиснул и тряхнул его.
  
  Нож выпал у нее из руки и с глухим стуком ударился о грязный линолеум. Нона попыталась выцарапать мне глаза своими длинными зелеными ногтями, но я поймал ее за обе руки. Телосложение у нее было нежное, под гладкой мягкой кожей скрывались хрупкие кости, однако ярость придавала ей силы. Она принялась извиваться, лягаясь и плюясь, и ей удалось зацепить мою щеку. С больной стороны. Я почувствовал теплую струйку, щекочущую кожу, затем острое жжение. На пол упали бордовые капли.
  
  Я прижал руки Ноны к телу. Она застыла, глядя на меня с ужасом раненого животного. Вдруг она мотнула головой вперед. Я отпрянул назад, спасаясь от укуса. Вырвавшийся змеей изо рта тонкий язычок поймал кончиком капельку крови. Нона провела им по губам, увлажняя их красным. Натянуто улыбнулась.
  
  - Я выпью тебя до дна, - хрипло произнесла она. - Сделаю все, что ты пожелаешь. Если после этого ты уйдешь отсюда.
  
  - Я пришел не за этим.
  
  - Просто ты не знаешь меня. Я дам тебе почувствовать то, о существовании чего ты даже не догадывался.
  
  Это была фраза из дешевого фильма, но Нона произнесла ее совершенно серьезно, прижимаясь своей промежностью к моей. Лизнув меня еще раз, она разыграла целое представление, глотая кровь.
  
  - Прекрати! - сказал я, отстраняясь от нее.
  
  - О, ну же! - Она снова прильнула ко мне. - Ты классный парень. У тебя такие красивые голубые глаза и густые черные кудри. Готова поспорить, член у тебя такой же миленький, да?
  
  - Нона, хватит.
  
  Надув губки, она продолжала тереться об меня. От ее тела пахло дешевым одеколоном.
  
  - Не сердись, Голубоглазый. Нет ничего плохого в том, чтобы быть большим здоровым парнем с большим толстым членом. Я его уже чувствую. Вот здесь. О да, он огромный. Я с наслаждением с ним поиграю. Возьму его в рот. Проглочу тебя. Выпью до дна. - Она похлопала ресницами. - Я разденусь, и ты поиграешь со мной, пока я буду с тобой заниматься.
  
  Нона снова попыталась меня лизнуть. Высвободив руку, я отвесил ей затрещину.
  
  Она ошеломленно отшатнулась назад, по-детски удивленно уставившись на меня.
  
  - Ты человеческое существо, - сказал я. - А не кусок мяса.
  
  - Я шлюха! - взвизгнула Нона, вцепившись себе в волосы и высвобождая длинные имбирно-рыжие щупальца.
  
  - Нона...
  
  Девушка содрогнулась в ненависти к самой себе и сложила руки в два вопросительных крючка. Однако теперь, нацеленные на ее собственную плоть, они застыли в каких-то дюймах от того, чтобы разорвать до крови это красивое лицо.
  
  Я крепко схватил ее за руки. Какое-то время Нона боролась, осыпая меня грязными ругательствами, затем взорвалась всхлипываниями. Казалось, она вся как-то съежилась, стала меньше. Она долго плакала, уткнувшись мне в плечо. Когда слезы наконец закончились, она бессильно рухнула мне на грудь, немая, обмякшая.
  
  Я усадил ее на стул, вытер лицо салфеткой и другую прижал к своей щеке. Кровотечение прекратилось. Подняв с пола нож, я бросил его в раковину.
  
  Нона сидела, уставившись на стол. Я взял ее за подбородок. Чернильно-черные глаза остекленели и не фокусировались.
  
  - Где Вуди?
  
  - Там, в комнате, - безучастно сказала она. - Спит.
  
  - Покажи.
  
  Нона нетвердо поднялась на ноги. Прицеп был разделен рваной занавеской для душа. Я отдернул ее.
  
  В душном помещении в дальней части прицепа царил полумрак. Обстановка состояла из всякого хлама, купленного на распродажах. Пластиковые стенные панели под березу были покрыты глубокими царапинами. На гвозде криво висел календарь. На дешевом радиоприемнике на дешевом пластиковом столе ярко светились цифры часов. На полу валялись журналы для подростков. Обтянутый синим плюшем диван был раздвинут, превратившись в двуспальную кровать.
  
  Под выцветшим клетчатым одеялом спал Вуди, разметав по подушке медно-рыжие волосы. На тумбочке у изголовья лежали комиксы, игрушечный грузовик, пузырек с таблетками. Витамины.
  
  Дыхание мальчика было ровным, но затрудненным, губы у него распухли и пересохли. Я прикоснулся к его щеке.
  
  - У него жар, - сказал я Ноне.
  
  - Это пройдет, - с вызовом ответила та. - Я даю ему витамин С.
  
  - И как, помогает?
  
  Отвернувшись, она покачала головой.
  
  - Нона, его нужно отвезти в больницу.
  
  - Нет!
  
  Согнувшись пополам, она обхватила руками детскую головку. Прижалась щекой к щеке Вуди, поцеловала его в закрытые глаза. Мальчик улыбнулся во сне.
  
  - Я вызову 'Скорую помощь'.
  
  - Здесь нет телефона! - с ребяческим торжеством объявила Нона. - Вам придется отправиться на поиски. А когда вы вернетесь, нас здесь уже не будет.
  
  - Вуди очень болен, - терпеливо произнес я. - Каждый дополнительный час задержки увеличивает нависшую над ним опасность. Мы поедем вместе, в моей машине. Собирайся.
  
  - Ему сделают больно! - крикнула Нона. - Как и раньше. Воткнут иголки ему в кости! Поместят его в пластмассовую тюрьму!
  
  - Нона, выслушай меня. У Вуди рак. Он может умереть.
  
  Она отвернулась.
  
  - Я вам не верю.
  
  Я взял ее за плечи.
  
  - А ты поверь. Я говорю правду!
  
  - С чего вы так решили? Потому что вам сказал этот полоумный врач? Он ничуть не лучше всех остальных. Ему нельзя верить. - Девушка повела бедром так, как делала это в клинике. - Ну откуда у Вуди может быть рак? Он никогда не курил, не дышал никакой заразой! Он же ребенок!
  
  - У детей тоже бывает рак. Ежегодно эту страшную болезнь выявляют у тысяч малышей. Никто не может сказать, почему они заболевают, но это так. Практически всех их можно лечить, и многие вылечиваются. Вуди один из них. Дай ему шанс.
  
  Нона упрямо нахмурилась.
  
  - В больнице его травят ядом!
  
  - Чтобы победить болезнь, нужны очень сильные лекарства. Я вовсе не говорю, что это безболезненно, но спасти Вуди жизнь может только медицина.
  
  - Это тот полоумный врач попросил вас сказать мне это?
  
  - Нет. Это я говорю тебе от себя. Вы можете не возвращаться к доктору Мелендес-Линчу. Мы найдем другого специалиста. В Сан-Диего.
  
  Мальчик захныкал во сне. Бросившись к нему, Нона стала негромко напевать колыбельную без слов, гладя его по голове. Вуди успокоился.
  
  Нона взяла его на руки и принялась укачивать. Один ребенок нянчит другого. Безупречные черты лица задрожали, снова появились слезы, неудержимым потоком хлынувшие по щекам.
  
  - Если мы придем в больницу, его заберут у меня. Лучше я буду ухаживать за ним здесь.
  
  - Нона, - сказал я, собирая все свое сострадание, - есть вещи, которые не по силам даже матери.
  
  На какое-то мгновение она перестала укачивать мальчика, затем продолжила снова.
  
  - Я только что был в доме твоих родителей. Видел теплицу и читал дневник твоего отца.
  
  Девушка вздрогнула. Она впервые слышала о дневнике. Но, быстро подавив удивление, она притворилась, будто не замечает меня.
  
  Я продолжал негромко:
  
  - Я знаю, что тебе довелось пережить. Все началось после гибели черимойи. У твоего отца скорее всего уже давно было не все в порядке с психикой, но неудача и собственное бессилие его доконали. Он попытался вернуть уверенность в своих силах, разыграв из себя господа бога. Сотворив собственный мир.
  
  Девушка напряглась. Опустив мальчика, она нежно положила его голову на подушку и вышла из комнаты. Я последовал за ней на кухню, поглядывая на нож в раковине. Приподнявшись на цыпочках, Нона взяла бутылку виски с верхней полки шкафчика, налила себе половину кофейной чашки и, изящно облокотившись о стол, выпила залпом. Непривычная к крепким напиткам, она поморщилась и содрогнулась в приступе кашля.
  
  Похлопав по спине, я усадил ее на стул. Она забрала бутылку с собой. Усевшись напротив, я подождал, когда кашель закончится, и продолжал:
  
  - Все началось с различных опытов. Самые причудливые межродственные скрещивания и сложные привои. И поначалу все это оставалось только таким - причудливым. Не происходило ничего преступного до тех пор, пока твой отец не обнаружил, что ты стала взрослой.
  
  Снова наполнив чашку, Нона запрокинула голову назад и вылила виски в горло - пародия на крутость.
  
  Когда-то в ней не было ничего крутого. По воспоминаниям Маймона, милая рыжеволосая девочка, улыбающаяся и дружелюбная. Проблемы начались только тогда, когда Ноне было уже лет двенадцать. Маймон не знал, в чем дело.
  
  А я сразу догадался.
  
  Нона достигла половой зрелости за три месяца до того, как ей исполнилось двенадцать лет. Своуп отметил в дневнике тот день, когда это обнаружил: 'Эврика! Аннона расцвела. Ей недостает духовной глубины, но какое физическое совершенство! Первоклассный подвой...'[44]
  
  Зачарованный переменами в организме дочери, он описывал их терминами ботаники. И пока он наблюдал за ее развитием, на обломках его рассудка сформировался чудовищный замысел.
  
  Какая-то часть Своупа по-прежнему оставалась организованной, дисциплинированной. Способной к аналитическому мышлению, что можно было сказать также и про доктора Менгеле[45]. Совращение девушки было осуществлено с методичностью научного эксперимента.
  
  Первый шаг заключался в том, чтобы лишить жертву всех человеческих качеств. Чтобы оправдать будущее насилие, Своуп переклассифицировал Нону: теперь она уже была не его дочь и даже не человеческое существо. А просто представитель нового экзотического вида. Annona zingiber. Аннона имбирная, рыжая. Пестик, который предстояло опылить.
  
  Далее последовало искажение смысла самого преступления: ежедневные походы в лес позади теплицы были не кровосмешением, а просто новым захватывающим проектом. Подробным изучением межродственного скрещивания.
  
  Своуп изо дня в день жадно ждал возвращения девушки из школы, чтобы взять ее за руку и увести в темноту. Там он расстилал одеяло на земле, мягкой от иголок, не обращая внимания на робкие протесты девочки. На репетицию было потрачено целых полгода - интенсивный курс фелляции - и вот, наконец, проникновение в юное тело, семя, пролитое на землю.
  
  Вечера отводились записи данных: забравшись на чердак, Своуп заносил каждое совокупление в свой дневник, досконально фиксируя все подробности. Обычные исследования.
  
  По записям в дневниках видно, что Своуп держал свою жену в курсе относительно хода экспериментов. Первое время та слабо протестовала, затем смирилась, пассивно соглашаясь с происходящим. Выполняя приказы.
  
  Беременность девочки не была случайностью. Напротив, именно это и было конечной целью Своупа, тщательно просчитанной. Он действовал терпеливо и методично, дожидаясь, когда девочка станет постарше - когда ей исполнится четырнадцать лет - чтобы здоровье зародыша было оптимальным. Старательно расписал менструальный цикл, точно определив срок овуляции. В течение нескольких дней воздерживался от половых отношений, чтобы повысить подвижность спермы.
  
  Все получилось с первой же попытки. Своуп радовался тому, что прекратились месячные, тому, что округлился живот. Был создан новый сорт.
  * * *
  
  Я рассказал Ноне все, что было мне известно, старательно подбирая слова, надеясь выразить свое сочувствие. Девушка слушала с безучастным лицом, потягивая виски до тех пор, пока у нее не начали слипаться глаза.
  
  - Он превратил тебя в жертву, Нона. Использовал, а затем без сожаления выбросил, когда все закончилось.
  
  Она едва заметно кивнула.
  
  - Представляю себе, как тебе было страшно - в таком возрасте вынашивать ребенка. А затем тебя отослали, чтобы роды прошли тайно.
  
  - Долбаные лесбиянки... - заплетающимся языком пробормотала Нона.
  
  - Ты имеешь в виду Мадронас?
  
  - Да, твою мать! Долбаный приют Мадронас для плохих девочек, твою мать! - Уронив голову, она потянулась за бутылкой. - Этой дырой заправляла долбаная жирная лесбиянка. Орала на всех как сумасшедшая. Щипала и драла за уши. Называла нас отбросами. Шлюхами.
  
  Маймону отчетливо запомнился тот день, когда Нону увезли из города. Он красочно расписал, как она стояла посреди дороги с чемоданом, дожидаясь отца. Готовясь понести наказание за чужие прегрешения.
  
  Маймон отметил, что вернулась Нона другой. Тихой, подавленной. Злобной.
  
  И вот сейчас она говорила, тихим запинающимся голосом:
  
  - Было так больно вытолкнуть из себя этого младенца. Я кричала, а мне закрывали рот. Я думала, что разорвусь пополам. А когда все закончилось, мне не дали его в руки. Забрали его у меня. Моего малыша, и они его забрали! Собрав последние силы, я села, чтобы на него посмотреть. Это меня едва не прикончило. У него были рыжие волосы, совсем как у меня. - Она недоуменно тряхнула головой. - Я думала, что, когда вернусь домой, мне отдадут ребенка. Но он сказал, чтобы я даже не думала об этом. Назвал меня ничтожеством. Просто сосудом. Долбаным сосудом. Это он использовал такое слово для влагалища. Я была годна только для того, чтобы трахаться. Сказал мне, что на самом деле я никакая не мать. А она уже вела себя как его мать. Я же была лишь влагалищем. Сосудом, который использовали и выбросили в мусор. Настало время взрослым взяться за дело.
  
  Уронив голову лицом на стол, Нона принялась всхлипывать.
  
  Я растер ей шею, стараясь утешить словами. Даже в таком состоянии она откликнулась на прикосновение мужчины рефлекторно, подняв лицо и одарив меня пьяной призывной улыбкой и подавшись вперед, демонстрируя соски.
  
  Я покачал головой, и Нона пристыженно отвернулась.
  
  Я проникся к ней таким состраданием, что мне стало физически больно. Как психотерапевту мне нужно было сказать ей определенные вещи. Однако сейчас на это не было времени. Мальчишке в соседней комнате нужна помощь. Я был готов забрать его отсюда помимо воли Ноны, но предпочитал по возможности избежать нового насильственного похищения. Ради них обоих.
  
  - Не ты ведь забрала Вуди из клиники, правильно? Ты ведь очень его любишь и не стала бы подвергать такой опасности.
  
  - Вы правы, - с влажными глазами подтвердила Нона. - Это сделали они. Чтобы не позволить мне стать его мамой. Столько лет я позволяла им обращаться со мной как с отбросами. Держалась в стороне, не мешая им воспитывать мальчика. Ничего не говорила ему из страха, что это его напугает. Малышу очень трудно разобраться в таких вещах. И все это время изнутри его подтачивала смертельная болезнь!
  
  Одну щуплую руку она прижала к сердцу, а второй взяла чашку и залпом осушила ее.
  
  - Но когда он заболел, у меня внутри что-то перевернулось. Словно меня подцепили на крючок и потянули за леску. Я должна была вернуть то, что принадлежало мне по праву. Я долго пережевывала это, сидя вместе с Вуди в пластмассовой комнате, глядя на то, как он спит. Мой ребенок. Наконец я решилась. Как-то вечером усадила их в номере в мотеле и сказала, что ложь тянулась слишком долго. И пробил мой час. Я сама должна заботиться о своем ребенке.
  
  Они... он смеялся надо мной. Осадил меня, обозвал дерьмом, сказал, что я ни на что не годна. Долбаный сосуд. Сказал мне убираться ко всем чертям, и так будет всем лучше. Но на этот раз я стояла на своем. Боль у меня внутри была слишком сильной. Я выложила им всё, сказала, что они мерзкие, развратные. Грешники. Сказала, что рак... что болезнь - это божья кара за их прегрешения. И это они ни на что не годны. Я расскажу об этом всем. Врачам, медсестрам. И когда выяснится правда, их вышвырнут вон, а ребенка отдадут его законной маме.
  
  Ее рука, сжимающая чашку, судорожно задрожала. Подойдя к Ноне сзади, я взял ее руку в свою.
  
  - Я имела полное право! - воскликнула она, резко оборачиваясь в поисках подтверждения.
  
  Я молча кивнул, и Нона обмякла, прижимаясь к моей груди.
  
  Во время визита Барона и Далилы в больницу Эмма Своуп пожаловалась на то, что лечение разобщает семью. Сектанты расценили это как беспокойство по поводу физической изоляции, обусловленной модулем ламинарных воздушных потоков. Однако Эмма высказывала вслух тревогу относительно гораздо более серьезного разрыва, угрожающего рассечь семью так же необратимо, как нож гильотины.
  
  Возможно, уже тогда она поняла, что рана слишком глубокая и заживить ее нельзя. И все же они с мужем попытались наложить швы. Чтобы не допустить утечки отвратительного секрета, они забрали ребенка и подались в бега...
  
  - Они тайком выкрали ребенка у меня за спиной! - сказала Нона, стиснув мне руку, вонзая в нее зеленые ногти. В ней снова вскипала ярость. Тонкая пленка пота выступила над полной, сочной верхней губой. - Как самые настоящие воры, твою мать. Она вырядилась врачом-рентгенологом. Натянула маску и халат, прихваченные из корзины с грязным бельем. Они спустили Вуди в подвал на служебном лифте и вышли через запасный выход. Воры! Вернувшись в мотель, я застала там всех троих. Мой ребенок лежал на кровати, такой маленький и беспомощный. А они собирали вещи и шутили насчет того, как легко им удалось все провернуть. Как никто не узнал ее под маской, потому что никто ни разу не взглянул ей в глаза. Во всем виновата клиника. Он распространялся по поводу смога и прочего дерьма. Пытаясь оправдать то, что они сейчас сделали.
  
  Нона предоставила мне шанс. Настало время повторить свою попытку. Убедить ее по доброй воле уйти отсюда, забрав ребенка.
  
  Однако прежде чем я успел что-либо сказать, дверь распахнулась.
  Глава 24
  
  В дверях стоял Дуг Кармайкл, похожий на коммандос из кинобоевика. Его вытянутая вперед рука сжимала двустволку. Другая размахивала здоровенным топором так, словно она была из бальзы. Его черная футболка в сетку не скрывала гипертрофированную мускулатуру. Толстые ноги, испещренные жилками вен и покрытые ковром светлых вьющихся волос, были облачены в обтягивающие белые шорты. Коленные чашечки были выбиты - обычный удел тех, кто увлекается серфингом. Большие грубые ступни были в резиновых пляжных шлепанцах. Светло-рыжая борода аккуратно подстрижена, густо покрытые лаком волосы аккуратно уложены феном.
  
  По сравнению с нашей предыдущей встречей изменились только глаза. В тот день в Венеции они имели цвет безоблачного неба. Сейчас же я заглянул в две черные бездонные дыры: расширенные зрачки окружали тонкие кольца льда. Безумный взор прошелся по прицепу, перейдя от бутылки виски к подвыпившей девушке, затем ко мне.
  
  - Я убью тебя прямо сейчас за то, что ты напоил ее этой отравой!
  
  - Я тут ни при чем. Она пила виски сама.
  
  - Заткнись!
  
  Нона попыталась сесть прямо, но опасно качнулась.
  
  Кармайкл направил двустволку на меня.
  
  - Сядь на пол! К стене, положив руки под себя. Вот так хорошо. А теперь сиди смирно, иначе я сделаю тебе больно. - Повернувшись к Ноне: - Подойди ко мне, сестренка.
  
  Девушка подошла к нему и прислонилась к его туше. Одна могучая рука нежно обняла ее за плечо. Та, что с топором.
  
  - Малышка, он обращался с тобой плохо?
  
  - Нет, все в порядке. Только говорил. Хочет забрать Вуди в клинику.
  
  - А то как же, - презрительно оскалился Кармайкл. - Это у них общая установка. Накачать его отравой и грести лопатой деньги.
  
  Нона подняла на него взгляд.
  
  - Не знаю, Дуг, жар не проходит.
  
  - Ты давала ему витамин С?
  
  - Да, как ты сказал.
  
  - А яблоко?
  
  - Не стал есть. Очень хотел спать.
  
  - Попробуй еще раз. Если Вуди не любит яблоки, здесь есть груши и сливы. И апельсины. - Он кивнул на стоящие на полу сумки. - Всё суперсвежее. Чистая органика, только упакованы. Дай ему фрукты и жидкость, и витамин С, и жар спадет.
  
  - Мальчик в опасности, - вмешался я. - Одними витаминами тут не обойтись.
  
  - Я сказал: заткнись! Ты хочешь, чтобы я прикончил тебя прямо здесь?
  
  - По-моему, он хочет нам добра, - робко заметила девушка.
  
  Кармайкл улыбнулся ей, с искренней теплотой и лишь тенью снисходительности:
  
  - Сестренка, ступай к малышу. Проследи за тем, чтобы он поел.
  
  Нона начала было что-то говорить, но Кармайкл заставил ее замолчать ослепительной белоснежной улыбкой и обнадеживающим кивком. Девушка покорно скрылась за пластиковой занавеской.
  
  Когда мы остались одни, Кармайкл пинком захлопнул входную дверь и встал напротив меня, спиной к столу. Я увидел перед собой два дула его ружья - смертоносную восьмерку.
  
  - Мне придется тебя убить, - спокойно произнес Кармайкл, виновато пожимая плечами. - Ничего личного, понимаешь? Но мы семья, а ты представляешь для нас угрозу.
  
  Меньше всего мне хотелось выразить скептицизм, и, как мне казалось, это у меня получилось. Однако психический радар Кармайкла был настроен так чутко, что сработал непредсказуемо - испорченный аппарат настоящего психопата. Злобно прищурившись, Кармайкл опустил дробовик, целясь в нежную впадину у меня между глазами. Расправив свои здоровенные плечищи, он угрожающе уставился на меня.
  
  - Мы одна семья. И тут нам не нужны никакие анализы крови.
  
  - Разумеется, - согласился я ртом, набитым ватой. - Главное - эмоциональные узы.
  
  Кармайкл пристально посмотрел на меня, убеждаясь в том, что я не говорю с ним снисходительно. Я превратил свое лицо в маску искренности. И заморозил на нем это выражение.
  
  Топор описал дугу, острое лезвие оцарапало пол.
  
  - Вот именно. Главное - это чувства. А наши чувства были выкованы в боли. Мы втроем против всего мира. И наша семья такая, какой должна быть - спасение от всего окружающего безумия. Безопасная гавань. Прекрасная и бесценная. И я должен ее защищать.
  
  У меня не было никакого плана бегства. Пока что я надеялся лишь потянуть время разговорами.
  
  - Понимаю. Ты глава семьи.
  
  Голубые глаза вспыхнули пламенем газовых горелок.
  
  - Единственный. Остальные двое были плохими - одно только название, что родители. Они злоупотребляли своими правами. Пытались разрушить семью изнутри.
  
  - Знаю, Дуг. Сегодня я побывал в доме. Видел теплицу. Прочитал дневники, которые вел Своуп.
  
  Лицо Кармайкла исказилось в страшной гримасе. Вскинув руку, он взмахнул топором, и наточенное лезвие, описав ослепительную параболу, врезалось в стол. Пластик разлетелся вдребезги, весь прицеп содрогнулся. Движение это далось Кармайклу без какого-либо усилия, он даже не пошевелил рукой, сжимающей ружье. За занавеской послышался какой-то шорох, но девушка не появилась.
  
  - Я сейчас собирался уничтожить эту помойную яму, - прошептал Кармайкл, высвобождая лезвие. - Вот этим. Разрубить в щепки всё до последней доски. Разнести на части весь дом. А затем сжечь его дотла. Но, приехав на место, я обнаружил, что замок срезан, и вернулся сюда. И очень хорошо, что все так обернулось.
  
  Шумно втянув воздух, он выпустил его со свистом. Дыхание культуриста, привыкшего 'качать железо'. Натужное, шипящее возбуждением. Поборов страх, я постарался собраться с мыслями: мне нужно переключить внимание Кармайкла на преступления Своупов. Заставить его забыть обо мне.
  
  - Это дурное место, - сказал я. - Трудно поверить, что люди могут быть такими.
  
  - Мне нетрудно, дружище. Я сам пережил все это. Как и сестренка. Мой предок сношал меня, лупил меня и годами твердил, что я полное дерьмо. А эта стерва, которая называла себя моей мамочкой, просто стояла рядом и смотрела на это. Театры разные, спектакль один и тот же. Когда я сказал 'выкованы в боли', я знал, о чем говорю.
  
  Как только Кармайкл заговорил о пережитых издевательствах, многое встало на свои места: задержка в развитии, эксгибиционизм, ненависть и паника, когда он говорил о своем отце.
  
  - Сама судьба свела нас с Ноной, - удовлетворенно улыбнувшись, продолжал он. - В одиночку ни она, ни я не справились бы. Но чудо свело нас вместе. Соединило в семью.
  
  - Давно у вас семья? - спросил я.
  
  - Уже много лет. Я приезжал сюда летом, работал на месторождении, простым рабочим. У старого ублюдка были большие планы насчет этого места. 'Кармайкл ойл' собиралась осквернить землю, перерыть ее вверх дном и выдавить из нее все соки до последней капли. К несчастью, месторождение оказалось сухим, словно сиськи мертвой женщины. - Рассмеявшись, он стукнул обухом по полу. - Я ненавидел эту работу. Она была грязной, унизительной, нудной, но отец меня заставлял. Каждое лето, словно срок на каторге. Я старался удрать при первой возможности, отправлялся бродить по проселочным дорогам, дышать свежим воздухом. Размышляя о том, как расквитаться с отцом.
  
  Однажды, гуляя по лесу, я встретил Нону. Ей было шестнадцать - самое очаровательное создание на свете, она сидела на пеньке и плакала. Увидев меня, она испугалась, но я ее успокоил. А Нона, вместо того чтобы убежать, или заговорить, начала... - Красивое лицо потемнело и исказилось от ярости. - Выбрось это из своей грязной головы, приятель! Я и пальцем ее не тронул. И все то, что я рассказал про минет тебе и тому фараону, это полная брехня. Я просто хотел навести вас на ложный след.
  
  Я молча кивнул. Мне на ум пришло еще одно объяснение этой выдумки: сладостные грезы. Однако пока что сексуальные позывы Кармайкла в отношении девушки, которую он называл своей сестрой, к счастью, оставались подавленными, и я надеялся, что так будет и дальше.
  
  - Именно потому, что я относился к Ноне не так, как другие мужчины, между нами возникло что-то особенное. Вместо того чтобы наброситься на ее тело, я слушал, что она говорит. Дал ей возможность излить свою боль. Поделился с ней своей болью. Все лето мы встречались и разговаривали. То же самое и на следующий год. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду работы на месторождении. Мы узнавали друг друга крупица за крупицей, выясняли, что нам пришлось пройти через одно и то же, осознавали, как мы похожи друг на друга - две половинки одного целого. Мужская и женская составляющие. Брат и сестра, но только больше. Понимаешь, что я хочу сказать?
  
  Я постарался изобразить сочувствие, чтобы он продолжал говорить и дальше:
  
  - У вас сложилась единая личность. Как это иногда бывает у близнецов.
  
  - Точно. Это было прекрасно. Но затем старый подонок закрыл месторождение. Запер все. Я все равно продолжал сюда приезжать. По выходным. В каникулы я проводил здесь по целой неделе. Поселился прямо тут - это был дом сторожа. Я готовил для Ноны. Учил ее саму готовить. Помогал ей делать домашнюю работу. Научил ее водить машину. По вечерам мы долго гуляли. И всегда разговаривали. О том, как хотим убить своих родителей, вырвать с корнем прошлое. Начать все заново, в новой семье. Мы устраивали пикники в лесу. Я хотел брать с собой и малыша, чтобы он тоже был частью нашей семьи. Но эти двое никуда его не отпускали. Нона много говорила о нем, о том, что она собирается заявить о своих правах. Я ее поддерживал, учил ее быть свободной. Мы построили планы на следующее лето. Мы втроем собирались сбежать на какой-нибудь остров. Может быть, в Австралию. Я начал собирать рекламные проспекты, чтобы выбрать лучшее место, и тут малыш заболел.
  
  Нона позвонила мне сразу же, как только приехала в Лос-Анджелес. Она хотела, чтобы я помог ей устроиться в какое-нибудь шоу, но я сказал, что для этого нужны большие связи. К тому же, я уже подготовил номер в 'Адаме и Еве'. Я уговорил Рэмбо позволить нам работать вместе. Все номера проходили гладко как по маслу. Нам не нужно было ничего репетировать, потому что мы прекрасно знали, что думает другой. Это было все равно что работать в паре с самим собой. Мы получали щедрые чаевые, и я оставлял их Ноне.
  
  И тут как-то вечером она позвонила мне в панике. Сказала, что поговорила с ними начистоту, а те выкрали малыша. Если честно, мне с самого начала не нравилось, что его упекли в больницу, но тут я испугался, что они сбегут за границу, спрячут малыша там, где Нона его уже не найдет.
  
  Я поспешил туда и приехал как раз тогда, когда они уезжали. Своуп выходил из номера, когда я распахнул дверь. До того я с ним никогда не встречался, но мне было чертовски хорошо известно, какое он дерьмо. Он начал было что-то говорить, но я врезал ему по морде. Отключил одним ударом. Тут на меня с криками набросилась женщина, и я ей тоже врезал, по голове.
  
  Они лежали на полу, родственные души. Малыш что-то бормотал во сне. Внезапно Нона сорвалась с катушек и начала громить все вокруг. Я утихомирил ее, сказал, чтобы она подождала здесь, и с трудом запихнул обоих в 'Корвет'. Ее засунул назад, его усадил спереди. Отвез их на берег рядом с аэропортом, и когда очередной самолет пролетал низко над головой, прикончил обоих. Затем отвез их в одно знакомое место в каньоне Бенедикт и выбросил там. Эти люди заслужили смерть.
  
  Покрутив топорище, Кармайкл принялся жевать похожие на солому усы.
  
  - Полиция обнаружила там еще одно тело, - сказал я. - Женское.
  
  Я оставил недосказанный вопрос висеть в воздухе.
  
  - Знаю, о чем ты подумал, но нет, - ухмыльнулся Кармайкл. - Я с огромной радостью отправил бы туда свою мамочку, но та имела наглость пару лет назад умереть от инфаркта у себя дома в постели. Это меня жутко разозлило, потому что я уже много лет вынашивал план - для старика также уже приготовлен сценарий, который я как-нибудь воплощу в жизнь. Но мамочке удалось сбежать. И тут мне повезло. Я выполнял номер в 'Ланселоте', и одна старая шлюха в первом ряду буквально вешалась на меня. Запихивала мне в трусы стодолларовые купюры, лизала щиколотки. Как выяснилось, она была врачом. Рентгенологом. Пару месяцев назад развелась и пустилась во все тяжкие. Она заявилась ко мне в гримерку, налакавшись по самые жабры, принялась меня лапать, подавая откровенные сигналы. Меня это вывело из себя, и я уже собирался выставить ее вон. Но когда я зажег свет, я все увидел: она была похожа на старую сучку, как сестра-близнец. То же самое высушенное лицо, задранный нос, избалованные манеры.
  
  Улыбнувшись, я сказал: 'Заходи, милая'. Позволил ей удовлетворить меня прямо в гримерке. Дверь оставалась незапертой, туда мог войти кто угодно. Ей было все равно, она просто задрала юбку и забралась на меня. Потом мы отправились к ней домой, квартира на мансардном этаже на берегу океана. Она снова овладела мной, а когда заснула, я ее задушил. - Он невинно округлил глаза. - Кладбище было выбрано. Теперь оставалось его заполнить.
  
  Прислонив топор к плите, Кармайкл сунул свободную руку в сумку и достал большой персик.
  
  - Хочешь?
  
  - Нет, спасибо.
  
  - Они вкусные. И полезные для здоровья. Кальций, натрий. Много витамина А и С. Замечательная последняя трапеза.
  
  Я молча покачал головой.
  
  - Как тебе угодно.
  
  Откусив большой кусок, Кармайкл слизнул сок с кончиков усов.
  
  - Я не желаю вам с Ноной ничего плохого, - сказал я, тщательно подбирая слова. - Я только хочу помочь вашему младшему братику.
  
  - Каким образом? Накачав его отравой? Я прочитал все о том, что с ним собирались сделать. Именно эта дрянь и вызывает рак.
  
  - Не стану кривить душой и уверять тебя в том, будто эти препараты совершенно безобидные. Они очень сильные - отрава, как ты и сказал. Но только так можно убить злокачественную опухоль.
  
  - По мне все это полное дерьмо. - Кармайкл выставил вперед подбородок. - Нона все рассказала мне про тамошних врачей. Кто поручится, что ты другой?
  
  Доев персик, он выбросил косточку в раковину. Достал из сумки сливу и расправился с ней.
  
  - Пошли, - сказал Кармайкл, поднимая топор. - Вставай. Пора кончать с этим. Жаль, я не прикончил тебя в первый раз, из ружья. Тебе же было бы лучше. Ты бы даже не понял, в чем дело. А теперь тебе придется немного помучиться в ожидании того, когда это случится.
  Глава 25
  
  Я подошел к двери, подчиняясь дулу двустволки, подталкивающему меня в спину.
  
  - Открой дверь медленно и осторожно, - приказал Кармайкл. - Положи руки на затылок и смотри прямо перед собой.
  
  Я повиновался. Тут послышался шорох занавески для душа, голос Ноны.
  
  - Дуг, не надо его убивать.
  
  - Возвращайся обратно. Я сам с этим разберусь.
  
  - Но что, если он прав? У Вуди жар...
  
  - Я сказал, что сам со всем разберусь! - отрезал блондин, внезапно теряя терпение.
  
  Ответ Ноны, который я не услышал, заставил его смягчить тон.
  
  - Извини, сестренка. День выдался тяжелый, и мы все на взводе. Как только я его прикончу, мы займемся малышом, введем ему В12. Я тебе покажу, как сбить жар. Пара недель - и он будет как огурчик, и тогда мы расстанемся. А через месяц я уже буду учить его, как лететь по волне.
  
  - Дуг, я... - начала было Нона.
  
  Я надеялся на то, что девушка продолжит защищать меня, тем самым отвлекая внимание Кармайкла и давая мне шанс внезапно обратиться в бегство. Однако она осеклась на полуслове. За шлепаньем босых ног последовал шорох задвигающейся занавески.
  
  - Шевелись! - приказал Кармайкл, разъяренный намеком на бунт, что было очевидно по удару холодной сталью мне по почкам.
  
  Распахнув дверь, я шагнул в темноту. Смрад химических реактивов в воздухе усилился, массивная плоская гора застилала небо. Огромные ржавые остовы брошенных машин молчаливо и безучастно рассыпались по истерзанной земле. Просто отвратительное место для того, чтобы умереть здесь.
  
  Кармайкл провел меня по коридору, образованному пустыми бочками. Я метал взгляд из стороны в сторону в поисках путей бегства, однако большие черные цилиндры образовывали высокие железные баррикады, беспощадно сплошные.
  
  За несколько ярдов до конца прохода Кармайкл заговорил, предлагая мне выбор:
  
  - Я могу тебя убить, когда ты будешь просто стоять, стоять на коленях или лежать на земле, как я поступил со Своупами. Или, если тебе страшно оставаться неподвижно, ты можешь побежать, заняться физическими упражнениями, чтобы отвлечь мысли от грядущего. Я не скажу, сколько дам тебе шагов, так что ты сможешь притвориться, будто это обыкновенная пробежка. Убедить себя в том, что ты участвуешь в марафоне. Когда я бегаю, мне становится классно. Быть может, и тебе тоже станет классно. Я зарядил крупной дробью, так что ты ничего не почувствуешь. Что-то вроде одного сильного удара.
  
  У меня задрожали колени.
  
  - Ну же, приятель, - с укором произнес Кармайкл, - держись. Умри достойно.
  
  - Моя смерть ничего тебе не даст. Полиция знает, что я здесь. Если я не вернусь, сюда нагрянет спецназ.
  
  - Ничего страшного. Как только ты перестанешь быть помехой, мы отсюда смоемся.
  
  - Перевозить мальчика в таком состоянии нельзя. Вы его убьете.
  
  Двустволка больно ткнула мне в спину.
  
  - Я не нуждаюсь в твоих советах! Я сам позабочусь о своих близких.
  
  Мы молча дошли до устья металлического русла.
  
  - Ну, как ты предпочитаешь? - спросил Кармайкл. - Стоять на месте или бежать?
  
  Передо мной простирались сто ярдов ровного пустыря. Если я побегу, темнота обеспечит некоторое укрытие, но все равно прицелиться в меня будет проще простого. Прямо за пустошью громоздились горы металлического мусора: мятые листы железа, обрывки проволоки, кран, за которым я спрятал свой 'Севиль'. Укрытие недостаточное, но, если я спрячусь среди этого хлама, у меня будет время придумать план...
  
  - Не торопись, - великодушно произнес Кармайкл, упиваясь своей звездной ролью.
  
  Ему уже приходилось разыгрывать эту сцену, и он усиленно работал над тем, чтобы внешне выглядеть спокойным и уверенным в себе. Но я понимал, что на самом деле он нестабильный, словно нитроглицерин, и, если его задеть, он забудет свою роль. Моя задача заключалась в том, чтобы отвлечь его внимание, заставив ослабить бдительность, и бежать. Или напасть. Это была смертельно опасная лотерея - внезапная вспышка ярости запросто может заставить Кармайкла нажать на спусковой крючок. Однако в данной ситуации мне терять было нечего, а мысль покорно смириться с избиением меня нисколько не радовала.
  
  - Ну что, определился?
  
  - Все варианты дерьмовые, Дуг, и ты это прекрасно понимаешь.
  
  - Что?
  
  - Я сказал, что ты полное дерьмо.
  
  Зарычав, Кармайкл развернул меня и, отбросив ружье, схватил за шиворот, сдавив шею. Подняв топор, он угрожающе замахнулся.
  
  - Только пошевелись, и я разрежу тебя, как сыр!
  
  Он пыхтел от злости, его лицо блестело потом. От здоровенного тела исходил хищный запах.
  
  Я изо всех сил ударил его коленом в промежность. Вскрикнув от боли, он непроизвольно разжал руку. Отпрянув назад, я упал на землю и пополз на четвереньках, словно краб, обдирая колени и ладони. Пытаясь выпрямиться, я наступил ногой на что-то круглое. Большую стальную пружину. Она покатилась, я не удержал равновесие и упал на спину.
  
  Кармайкл бросился ко мне, лихорадочно дыша, словно ребенок, впавший в истерику. В лунном свете сверкнуло лезвие топора. На фоне черного неба Кармайкл показался мне неестественно огромным.
  
  Поднявшись на четвереньки, я пополз прочь.
  
  - Больно резвый у тебя язык, - задыхаясь, выдавил Кармайкл. - Никакого класса, никакого стиля. Я дал тебе шанс закончить дело мирно. Постарался быть справедливым, но ты этого не оценил. Теперь тебе будет больно. Я прикончу тебя вот этим. - В подтверждение своих слов он взмахнул топором. - Медленно. Кусок за куском превращу тебя в мусор, не спеша. В конце ты будешь молить о пуле.
  
  Из-за пустых бочек появилась фигура.
  
  - Дуг, положи топор!
  
  На свободное пространство шагнул шериф Хоутен, уверенный, безукоризненно одетый. 'Кольт' 45-го калибра протянулся вперед, подобно никелированному рукопожатию.
  
  - Положи топор, - повторил Хоутен, направляя пистолет в грудь Кармайклу.
  
  - Не мешай, Рэй, - сказал блондин. - Я должен довести до конца то, что мы начали.
  
  - Только не так.
  
  - По-другому нельзя, - настаивал Кармайкл.
  
  Служитель закона покачал головой.
  
  - Я только что говорил по телефону с типом по фамилии Стёрджис из убойного отдела полиции Лос-Анджелеса. Он справлялся о нашем докторе. Похоже, кто-то вчера ночью пальнул в него, но по ошибке пристрелил не того парня. А на следующее утро доктор исчез. Его усиленно ищут. Я рассудил, что он может оказаться здесь.
  
  - Рэй, он пытается разбить мою семью. Ты сам предостерегал меня насчет него.
  
  - Ты все перепутал, мальчик. Я тебе говорил, что доктор спрашивал про заброшенную дорогу, и советовал подыскать себе новое укрытие. А вовсе не убеждал тебя убить этого человека. А теперь брось топор, и мы спокойно все обсудим. - Держа пистолет направленным в грудь Кармайклу, Хоутен повернулся ко мне: - С вашей стороны было чертовски глупо рыскать здесь, доктор.
  
  - Я посчитал, что это будет лучше, чем сидеть неподвижной мишенью. К тому же в прицепе мальчик, нуждающийся в медицинской помощи.
  
  Шериф яростно тряхнул головой:
  
  - Мальчишка умрет!
  
  - Неправда, шериф. Его можно вылечить.
  
  - То же самое мне говорили о моей жене. Я позволил пичкать ее всякой отравой, но в конечном счете рак все равно сожрал ее. - Он снова повернулся к Кармайклу: - Я до определенной точки покрывал тебя, Дуг, но сейчас дело зашло слишком далеко. Положи топор.
  
  Их взгляды скрестились. Воспользовавшись возможностью, я перекатился из зоны действия топора.
  
  Увидев это, Кармайкл замахнулся.
  
  'Сорок пятый' оглушительно выстрелил. Кармайкл отскочил назад, вскрикнув от боли. Он зажал рукой бок, сквозь пальцы проступила кровь. Невероятно, но вторая рука продолжала сжимать топор.
  
  - Ты... меня ранил, - изумленно пробормотал Кармайкл.
  
  - Просто царапина, - бесстрастно заметил Хоутен. - Жить будешь. А теперь, черт возьми, брось топор, парень!
  
  Поднявшись на ноги, я чуть сдвинулся к лежащей на земле двустволке, стараясь держаться так, чтобы блондин не дотянулся до меня топором.
  
  Дверь жилого прицепа распахнулась, проливая на пустырь холодный белый свет. Нона выбежала на улицу, окликая Кармайкла по имени.
  
  - Сестренка, хватай ружье! - крикнул тот.
  
  Это приказание вырвалось сквозь стиснутые болью челюсти. Рука, сжимающая топор, тряслась. Та, которая зажимала рану в боку, блестела красным от запястья до кончиков пальцев. Липкая кровь стекала по костяшкам и капала на землю.
  
  Застыв на месте, девушка широко раскрытыми глазами уставилась на алый цветок, расползающийся на земле под ногами у Кармайкла.
  
  - Ты его убил! - взвизгнула она и, подбежав к Хоутену, принялась колотить его кулаками.
  
  Шериф отстранил ее от себя, не спуская глаз с раненого. На удары Ноны он не обращал внимания. В конце концов Хоутен отпихнул ее прочь, и девушка, не удержавшись на ногах, упала.
  
  Я придвинулся еще чуть ближе к ружью.
  
  Нона поднялась на ноги.
  
  - Ах ты грязный старый козел! - крикнула она шерифу. - Ты должен был нам помогать, но ты его убил!
  
  Хоутен с деревянным лицом смотрел мимо нее. Внезапно Нона бросилась в ноги к Кармайклу.
  
  - Дуг, не умирай! Пожалуйста! Ты мне так нужен!
  
  - Возьми ружье! - заорал тот.
  
  Тупо взглянув на него, Нона кивнула и направилась к оружию. Она находилась к двустволке ближе, чем я, поэтому настал момент действовать. Как только Нона наклонилась, я бросился к двустволке.
  
  Краем глаза увидев меня, Кармайкл развернулся и рубанул мне по руке топором. Я отдернул руку. Кармайкл застонал от боли, но, не обращая внимания на кровоточащую рану, рубанул снова. Лезвие прошло всего в каких-то дюймах от меня.
  
  Присев, Хоутен схватил 'сорок пятый' двумя руками и выстрелил Кармайклу в затылок. На выходе пуля разорвала блондину гортань. Схватившись за шею, Кармайкл хрипло втянул воздух и рухнул на землю.
  
  Подобрав двустволку, девушка со знанием дела взяла ее наизготовку. Она уставилась на распростертое на земле тело. Конечности Кармайкла судорожно дергались, и Нона завороженно смотрела на них до тех пор, пока они не застыли неподвижно. Ночной ветерок развевал ее распущенные волосы, напуганные глаза были влажными.
  
  Кишечник Кармайкла громко исторг скопившиеся в нем газы. Красивое лицо девушки окаменело. Подняв взгляд, она направила оружие на меня, покачала головой и развернулась, целясь в шерифа.
  
  - Ты такой же, как и все остальные! - бросила она ему.
  
  Прежде чем Хоутен успел что-либо ответить, Нона снова переключила свое внимание на труп и начала говорить с ним нараспев:
  
  - Он такой же, Дуг, как и все остальные. Он помогал нам не потому, что он хороший, что он на нашей стороне, как ты наивно полагал. Он поступал так, потому что он долбаный трус. Боясь, что я расскажу о его грязных тайнах.
  
  - Молчи, девочка, - предупредил ее шериф.
  
  Нона пропустила его слова мимо ушей:
  
  - Он трахал меня, Дуг, как и все остальные грязные, злобные старики с их грязными членами и отвислыми мошонками. Когда я еще была маленькой. После того как меня сломало это чудовище. Праведный служитель закона. - Она презрительно фыркнула. - Я дала ему попробовать, и он ухватился обеими руками. И больше не мог остановиться. Это требовалось ему каждый день. У него дома. В его машине. Он подбирал меня, когда я возвращалась домой из школы, и увозил в горы, чтобы там заняться со мной этим. Ну, Дуг, что ты теперь думаешь про нашего старого доброго друга Рэя?
  
  Хоутен крикнул, чтобы она заткнулась. Однако его голосу недоставало убедительности, и он весь как-то обмяк, беспомощно съежился, несмотря на большой пистолет у него в руке.
  
  Всхлипывая, девушка продолжала обращаться к мертвому телу:
  
  - Ты был такой добрым и доверчивым, Дуг... Ты думал, что Рэй наш друг, помогает нам скрываться, так как любит врачей не больше нашего... Потому что он все понимает. Но на самом деле все было не так. Рэй не задумываясь выдал бы нас, если бы я не пригрозила его разоблачить... Рассказать всем, что он меня трахал. И обрюхатил.
  
  Хоутен посмотрел на 'кольт'. У него в голове мелькнула жуткая мысль, но он ее отбросил.
  
  - Нона, не надо...
  
  - Он считает себя отцом Вуди, потому что я так говорила ему все эти годы. - Погладив ружье, Нона хихикнула. - Ну а сейчас, может быть, я говорю правду, а может быть, нет. Может быть, я даже сама не знаю. Мы ведь не проводили анализ крови, чтобы это выяснить, правда, Рэй?
  
  - Ты сумасшедшая! - воскликнул Хоутен. - Тебя посадят в психушку. - Повернувшись ко мне: - Она сумасшедшая, вы ведь это понимаете, да?
  
  - Неужели? - Обвив пальцем спусковой крючок, Нона улыбнулась. - Впрочем, полагаю, ты разбираешься в сумасшедших. В сумасшедших девочках. Какой, например, была маленькая толстая сумасшедшая Марла, которая всегда держалась одна, раскачивалась из стороны в сторону и писала тупые сумасшедшие стихи. Разговаривала сама с собой, делала в трусики, вела себя как ребенок. Это она была сумасшедшая, правда, Рэй? Толстая, уродливая и по-настоящему чокнутая.
  
  - Заткни свой рот...
  
  - Это ты заткни свой, старый ублюдок! - крикнула Нона. - Кто ты такой, твою мать, чтобы учить меня, что делать? Ты трахал меня каждый день, наслаждался этими похотливыми мгновениями и ни на что не жаловался. Вплеснул в меня свое семя и обрюхатил меня. - Она жутко усмехнулась. - Возможно. По крайней мере именно так я сказала сумасшедшей Марле. Видел бы ты выражение ее свинячьих глазок. Я выложила ей все подробности. Рассказала, как ты набросился на меня, а затем умолял продолжить. Шериф! Должно быть, я очень расстроила бедняжку, потому что на следующий день она взяла веревку и...
  
  Взревев, Хоутен двинулся на нее.
  
  Рассмеявшись, Нона выстрелила ему в лицо.
  
  Шериф обмяк, как намоченная оберточная бумага. Подойдя к нему, Нона нажала на спусковой крючок еще раз. Отшатнулась, получив в плечо удар отдачи, но затем выпрямилась и всадила в Хоутена еще один заряд.
  
  Оторвав ее пальцы от оружия, я бросил его на землю между двумя трупами. Нона не оказала никакого сопротивления. Положила голову мне на плечо и обворожительно улыбнулась.
  
  Взяв ее за руку, я отправился искать 'Эль-Камино'. Найти машину Хоутена оказалось нетрудно. Он оставил ее прямо у дыры в ограде. Не спуская с Ноны глаз, я воспользовался полицейской рацией.
  Глава 26
  
  Тихим воскресным днем, ближе к вечеру я стоял на лужайке перед входом в 'Пристанище' и ждал Благородного Матфея. На протяжении последних тридцати шести часов южную половину штата беспрестанно терзали раскаленные ветры, и, хотя уже приближалось время заката, жара упорно отказывалась отступать. Мокрый от пота, одетый не по погоде в джинсы, фланелевую рубашку и кожаный жилет, я жаждал поскорее оказаться в тени старых дубов, окружающих фонтан.
  
  Мэттьюс вышел из главного здания в окружении кокона последователей и, бросив взгляд в мою сторону, жестом предложил им разойтись. Поднявшись на возвышение, они расселись и занялись медитацией. Мэттьюс приблизился ко мне, медленно, размеренно, глядя себе под ноги, словно ища что-то в траве.
  
  Мы оказались лицом к лицу. Не поздоровавшись со мной, Мэттьюс опустился на землю, сложился в позу лотоса и погладил бороду.
  
  - Я не вижу на вашей одежде карманов, - сказал я. - Нет места, чтобы вместить значительное количество наличных. Надеюсь, это не означает, что вы не отнеслись ко мне серьезно.
  
  Не обращая на меня внимания, Мэттьюс сидел, уставившись в пустоту. Я терпел это несколько минут, затем разыграл спектакль, показывая, что начинаю терять терпение.
  
  - Мэттьюс, прекратите этот вздор насчет святого гуру. Пора поговорить о деле.
  
  Муха села Мэттьюсу на лоб, не спеша прошла по краю кратера шрама. Похоже, ему не было до нее никакого дела.
  
  - Изложите свое дело, - негромко произнес он.
  
  - Я полагал, что достаточно ясно сказал все по телефону.
  
  Сорвав стебель клевера, Мэттьюс покрутил его в своих длинных пальцах.
  
  - Да, некоторые вещи. Вы признались в незаконном проникновении на территорию, нападении на брата Барона и грабеже со взломом. Остается неясным, почему у нас с вами должны быть какие-то... дела.
  
  - Однако вы здесь. И слушаете.
  
  Он усмехнулся:
  
  - Я горжусь тем, что всегда стараюсь быть беспристрастным.
  
  - Послушайте, - сказал я, разворачиваясь, чтобы уйти, - последние два дня выдались для меня очень тяжелыми, а терпеть вздор я и в лучшие времена не умел. Я ясно выразился, что мне нужно. Если вам нужно время, чтобы подумать, пожалуйста. Просто добавляйте по тысяче в день в качестве пени за задержку.
  
  - Садитесь, - сказал Мэттьюс.
  
  Усевшись напротив, я подобрал под себя ноги. Земля была горячая, словно сковорода. Зуд у меня в груди и животе усилился. Вдалеке сектанты отвешивали поклоны и обнимались.
  
  Отпустив бороду, Мэттьюс рассеянно провел ладонью по траве.
  
  - В телефонном разговоре вы упомянули значительную сумму, - сказал он.
  
  - Сто пятьдесят тысяч долларов. Тремя частями по пятьдесят тысяч каждая. Первая сегодня, остальные две с шестимесячным интервалом.
  
  Он усиленно постарался изобразить, что находит мои слова занятной шуткой.
  
  - Во имя всего святого, с какой стати я должен заплатить вам такие деньги?
  
  - Для вас это мелочь. Если та партия, которую я видел пару дней назад, для вас обычное дело, вы со своими зомби запихиваете столько себе в нос всего за одну неделю.
  
  - Вы намекаете на то, что мы применяем незаконные наркотики? - насмешливо спросил Мэттьюс.
  
  - Боже упаси! Вне всякого сомнения, вы забрали припасы из тайника и перепрятали их в другое место, и теперь готовы с распростертыми объятиями встретить полицейский обыск. Как это было в тот раз, когда я впервые побывал здесь. Но у меня есть моментальные фотографии с вашего сборища, из которых можно составить отличный альбом старческой порнухи. Дряблые, потрепанные тела, сплетающиеся в порывах страсти. Миски со 'снежком' и соломинки в носах. Не говоря про пару отчетливых снимков тайника у вас в комнате под книжным шкафом.
  
  - Фотографии взрослых людей, по взаимному согласию занимающихся сексом, - повторил Мэттьюс, внезапно переходя на тон профессионального юриста, - миски на столе, содержащие неизвестное вещество. Пластиковые пакеты. В сумме это ничто. На сто пятьдесят тысяч определенно не тянет.
  
  - Сколько будет стоит избежать обвинения в убийстве?
  
  Мэттьюс прищурился, и лицо у него стало волчьим, хищным. Он попытался пересмотреть меня, но это состязание изначально было обречено на проигрыш. Зуд стал невыносимым, и я обрадовался возможности хоть немного отвлечься, глядя на эту жестокую маску.
  
  - Продолжайте, - наконец сказал Мэттьюс.
  
  - Я снял с документа три копии, добавил к каждой по странице разъяснений и положил в разных надежных местах. Вместе с фотографиями и инструкциями прокурорам на случай моей безвременной кончины. А перед этим я несколько раз все перечитал. Очень увлекательно.
  
  Внешне Мэттьюс оставался спокойным, однако его выдала правая рука. Костлявые белые пальцы вцепились в землю и выдрали клок травы.
  
  - Общие слова не имеют никакой ценности, - хрипло прошептал он. - Если у вас есть что сказать, выкладывайте.
  
  - Хорошо, - сказал я. - Давайте вернемся назад на двадцать с небольшим лет. Это было задолго до того, как вы затеяли этот бред с гуру. Вы сидите у себя в кабинете на Кэмден-драйв. Напротив неказистая маленькая женщина по имени Эмма. Она приехала в Беверли-Хиллз издалека, из захолустного городка под названием Ла-Виста, и заплатила вам сто долларов за конфиденциальную юридическую консультацию. По тем временам большие деньги.
  
  История Эммы печальная, хотя вы, несомненно, находите ее третьесортной мелодрамой. Оказавшись в ловушке брака без любви, Эмма решила найти утешение в объятиях другого мужчины. Который дал ей почувствовать то, о существовании чего она даже не догадывалась. Эта связь явилась спасением, райским блаженством. До тех пор пока Эмма не обнаружила, что забеременела от своего любовника. В панике она скрывала беременность сколько могла, а когда это уже стало проявляться внешне, сказала мужу, что ребенок его. Рогатый муж пришел в восторг и решил отпраздновать это знаменательное событие, и, когда он откупорил бутылку шампанского, бедная Эмма едва не умерла от стыда.
  
  Она подумывала об аборте, но побоялась пойти на него. Она молила Бога о выкидыше, но этого не произошло. Вы спрашиваете у нее, рассказала ли она о проблеме своему любовнику, и она приходит в ужас от одной только мысли об этом. Он один из столпов общества, помощник шерифа, на которого возложена обязанность поддерживать закон и порядок. В довершение ко всему он женат, и его собственная жена также беременна. Зачем разрушать сразу две семьи? К тому же он уже давно не объявлялся, подтверждая подозрения Эммы в том, что для него эта связь с самого начала была исключительно плотской. Чувствует ли Эмма себя брошенной? Нет. Она согрешила и теперь расплачивается за это.
  
  По мере того как у нее в чреве зреет зародыш, растет и бремя ее тайны. Эмма живет во лжи восемь с половиной месяцев и больше не может вынести это. В тот день, когда ее мужа нет в городе, она садится на автобус и едет на север, в Беверли-Хиллз.
  
  И вот Эмма сидит в вашем большом роскошном кабинете, чувствуя себя не в своей тарелке, до родов считаные дни, она в смятении, ей страшно. Много бессонных ночей она обдумывала, как ей быть, и наконец приняла решение. Она хочет обрести свободу. Развод, быстрый и легкий, без каких-либо объяснений. Она уедет из города, родит ребенка одна, возможно, в Мексике, отдаст его в приют, после чего начнет новую жизнь вдали от места своего грехопадения. Эмма прочитала о вас на страницах голливудского журнала и рассудила, что вы именно тот, кто ей нужен.
  
  Чем дольше вы ее слушаете, тем очевиднее для вас становится, что о быстром и легком разводе не может быть и речи. Процесс получится долгим и грязным. Само по себе это не остановило бы вас от того, чтобы за него взяться, поскольку именно грязные дела приносят самые жирные гонорары. Но Эмма Своуп не ваша клиентка. Тусклая, бесцветная провинциалка. Что гораздо важнее, от нее не пахнет деньгами.
  
  Вы забрали ее сотню и отговорили прибегать к вашим услугам. Посоветовали обратиться к адвокату из местных. Эмма ушла от вас с красными глазами и большим животом, а вы задвинули дело в архив и забыли о нем.
  
  Много лет спустя вас ранили в голову, и вы решили кардинально изменить свою жизнь. К тому времени у вас имелись связи со многими из тех, кто ворочает большими деньгами, а в Лос-Анджелесе это также означает и наркобизнес. Не знаю, кому первому пришла в голову эта мысль, вам или кому-то еще, но вы принимаете решение зарабатывать мегадоллары в качестве посредника в торговле кокаином и героином. И то, что это занятие преступное, только добавляет привлекательности, поскольку вы считаете себя жертвой системы, которой вы так преданно служили. Да и деньги и власть также значительные.
  
  Для успеха предприятия вам нужно место недалеко от мексиканской границы и хорошее прикрытие. Ваши новые партнеры предлагают маленький аграрный городок к югу от Сан-Диего, Ла-Виста. Они знают, что прямо на окраине города выставлен на продажу старый монастырь. Место тихое и уединенное. Они уже давно нацелились на него, но нужно придумать, как избежать назойливого любопытства местных жителей. Вы смотрите на карту, и что-то щелкает у вас в сознании. Пуля не уничтожила старые воспоминания. Нужно порыться в архивах. Ну, как у меня пока что получается?
  
  - Продолжайте, я вас внимательно слушаю.
  
  Ладонь Мэттьюса была зеленой и влажной от вырванной травы, сжатой в комок.
  
  - Вы проводите небольшие исследования и выясняете, что Эмма Своуп так и не обратилась к другому адвокату. Визит к вам явился единственной вспышкой инициативы в ее робком и покорном существовании. Замкнувшись в себе, Эмма проглотила свою тайну и жила с ней. Родила очаровательную рыжеволосую дочь, которая выросла и стала необузданным подростком. Герой-любовник также здесь, поддерживает правопорядок. Но теперь он уже не помощник шерифа. Он главный начальник. Человек, на которого все смотрят снизу вверх. Такой могущественный, что он определяет эмоциональный тон города. Прибрав его к своим рукам, вы будете вольны делать все, что пожелаете.
  
  На вытянутом бородатом лице не осталось и следа былой спокойной невозмутимости.
  
  - Скользкие людишки со своими вонючими мелкими интригами, - прорычал Мэттьюс. - Пребывают в заблуждении, будто их никчемная жизнь имеет какой-то смысл.
  
  - Вы отправили шерифу копию дела, пригласили его в Беверли-Хиллз для разговора, в глубине души ожидая, что он оставит ваше письмо без ответа или просто пошлет вас к черту. Что могло произойти в худшем случае? Незначительный скандал? Досрочный выход на пенсию? Но шериф прибежал к вам как миленький на следующий день, правильно?
  
  Мэттью рассмеялся вслух. В этих звуках не было ничего приятного.
  
  - Заявился спозаранку, - кивнув, подтвердил он, - в своем нелепом ковбойском наряде. Попытался строить из себя крутого, но сам дрожал как осиновый лист - дурак!
  
  Это воспоминание доставило ему злорадное удовольствие.
  
  - И вы сразу же поняли, - продолжал я, - что задели что-то жизненно важное. Разумеется, только на следующий год, когда девушка пришла работать к вам, вы сообразили, в чем дело, однако вам не требовалось понимать правду, чтобы ее конвертировать.
  
  - Этот деревенщина готов был купиться на любой блеф, - презрительно заметил Мэттьюс.
  
  - Должно быть, - сказал я, - то лето выдалось интересным. Ваша новенькая организация оказалась под угрозой со стороны шестнадцатилетней девушки.
  
  - Нона оказалась настоящей нимфоманкой, - презрительно поморщился Мэттьюс. - Она была падкой на стариков. С самого первого дня, как она попала сюда, до меня стали доходить слухи. Однажды я застал в кладовке, как она берет в рот у шестидесятилетнего пердуна. Оторвал ее от него и вызвал Хоутена. И то, как они посмотрели друг на друга, красноречиво объяснило мне, почему то давнишнее дело превратило его в тряпку. Он трахал собственную дочь, сам того не зная. Я понял, что крепко держу его за яйца. Навсегда. И дальше мне не составило никакого труда заставить его работать на меня.
  
  - Как это оказалось кстати.
  
  - Лучше не придумаешь! - просиял Мэттьюс. - Перед выборами, когда пограничная охрана начинала особо усердствовать, Хоутен отправлялся в Мексику и сам доставлял нам груз. Нет ничего лучше персонального полицейского эскорта.
  
  - Чертовски выгодный расклад, - сказал я. - Такой стóит сохранить любой ценой. На вашем месте я бы посчитал сто пятьдесят тысяч выгодным предложением.
  
  Мэттьюс уселся поудобнее. Воспользовавшись возможностью, я распрямил ноги и скрестил их наоборот. Одна нога успела затечь, и мне пришлось осторожно встряхнуть ее, чтобы восстановить кровообращение.
  
  - До сих пор я слышал одни только предположения, - спокойно произнес Мэттьюс. - Ничего такого, что можно считать товаром.
  
  - Это еще не все. Давайте поговорим о докторе Огюсте Валькруа. Осколок шестидесятых, ярый сторонник свободной морали. Не знаю точно, как вы с ним сошлись, но, вероятно, Валькруа занимался наркотиками в Канаде и был знаком кое с кем из ваших партнеров. Он стал одним из ваших распространителей, взял на себя торговлю в клинике. Какая 'крыша' может быть лучше настоящего врача?
  
  Как я понимаю, Валькруа мог получать товар двумя путями. Иногда он сам приезжал сюда за ним, притворяясь, будто посещает семинар. Когда же это было неудобно, вы отправляли товар ему в Лос-Анджелес. Вот чем занимались там Граффиус и Далила в тот день, когда они навестили Своупов. Визит вежливости после передачи партии наркоты. Несмотря на подозрения Мелендес-Линча, они не имели никакого отношения к нежеланию Своупов продолжать лечение Вуди и последующему похищению мальчика из клиники.
  
  Человек Валькруа был никудышный, но он умел слушать пациентов, заставляя их раскрываться. Эту способность он использовал, чтобы совращать - и исцелять, но крайне редко. У него сложились хорошие отношения с Эммой Своуп - он был единственным, кто видел в ней не пустышку, а сильного человека. Потому что он знал о ней то, что больше не знал никто.
  
  Диагноз рака, поставленный ребенку, способен разбить сложившийся уклад семьи, нарушить прежний характер взаимоотношений. Мне неоднократно доводилось видеть такое. Для Своупов стресс оказался сокрушительным: он превратил Гарланда в напыщенного шута и заставил Эмму раскаяться в прошлом. Несомненно, Валькруа застал ее в особенно уязвимый момент. Вне себя от раскаяния, она выложила свою исповедь, потому что он показался ей сострадательным человеком.
  
  Любой другой посчитал бы это еще одной грустной историей, сохранив ее в себе. Но для Валькруа информация имела другое значение. Вероятно, он наблюдал за Хоутеном и недоумевал, почему тот с такой готовностью выполняет ваши приказания. И он был начисто лишен морали - конфиденциальность для него ничего не значила. Когда его будущее на врачебном поприще начало выглядеть шатким, Валькруа приехал сюда и выложил то, что ему известно, потребовав больший кусок пирога. Вы притворились, будто уступаете, накачали его наркотиками так, что он забылся сном, после чего приказали одному из ваших верных последователей отвезти его в Уилмингтонские доки, на полпути отсюда до Лос-Анджелеса. Второй поехал следом в другой машине. Они подстроили смертельную катастрофу, проследили, чтобы все прошло гладко, и уехали. Техника достаточно простая: вставить доску в распорку между сиденьем и педалью газа...
  
  - Очень близко, - улыбнулся Маттиас. - Мы использовали ветку. Ветку яблони. Чистая органика. Валькруа врезался в стену на шестидесяти милях в час. По словам Барри, после этого он стал похож на омлет с помидорами. - Облизнув усы, Мэттьюс бросил на меня жесткий многозначительный взгляд. - Он быстро сообразил, что к чему, алчная свинья!
  
  - Если это должно было меня запугать - тщетные потуги. Сто пятьдесят тысяч. И ни цента меньше.
  
  Гуру вздохнул.
  
  - Сами по себе сто пятьдесят тысяч - это неприятность, - сказал он. - И терпимая. Но кто сказал, что на этом все прекратится? Я покопался в вашем прошлом, Делавэр. Вы были в своем ремесле одним из лучших, однако в настоящее время работаете лишь от случая к случаю. Несмотря на кажущуюся леность, вы любите жить хорошо. Это меня беспокоит. Ничто не вскармливает алчность так быстро, как значительный разрыв между 'хочу' и 'имею'. Новая машина, пара поездок на дорогие курорты, первый взнос за квартиру в Маммоте - и от ста пятидесяти тысяч ничего не останется. И не успею я опомниться, как вы вернетесь с протянутой рукой.
  
  - Я не жадный, Мэттьюс, просто изобретательный. Если бы ваши исследования были доскональными, вы бы узнали, что я сделал кое-какие выгодные вложения, которые до сих пор приносят неплохие деньги. Мне тридцать пять лет, я твердо стою на ногах, я безбедно жил без ваших денег и могу и дальше жить так до бесконечности. Но мне пришлась по душе мысль обобрать мастера обирать других. Единоразовое предприятие. Когда все сто пятьдесят тысяч окажутся у меня в руках, вы больше никогда меня не увидите.
  
  Мэттьюс задумался:
  
  - Как насчет двухсот тысяч кокаином?
  
  - Об этом не может быть и речи. Я никогда не прикасался к этой дряни. Только наличные.
  
  Поджав губы, он нахмурился:
  
  - А вы крепкий орешек, доктор. У вас есть чутье убийцы - чем я восхищаюсь. Барри ошибался насчет вас. Он сказал, что вы прямая стрела, самоуверенный до тошноты. А на самом деле вы шакал.
  
  - Психологом он был отвратительным. Никогда не понимал людей.
  
  - Как и вы, судя по всему.
  
  Внезапно поднявшись на ноги, Мэттьюс махнул рукой собравшимся на пригорке сектантам. Те дружно встали и двинулись вперед - батальон в белом.
  
  Я резко вскочил.
  
  - Мэттьюс, вы совершаете ошибку! Я предпринял меры предосторожности как раз на такой случай. Если я к восьми вечера не вернусь в Лос-Анджелес, папки вскроют. Одну за другой...
  
  - Ты, козел! - оборвал меня он. - Когда я был адвокатом, я пережевывал таких, как ты, с костями и выплевывал! И запугать мозговедов было проще всего. Я заставил одного надуть в штаны прямо в зале суда. А это был самый настоящий профессор, ничуть не меньше. Твоя дилетантская попытка выкрутить мне руки просто смешна. За считаные минуты я выясню, где находятся все до одной папки. Барри хочет допросить тебя лично. Полагаю, это замечательная мысль - его жажда отмщения не имеет границ. Он мерзкий слизняк и великолепно подходит для этой работы. Это будет очень мучительно, Делавэр. А как только информация окажется у меня в руках, от тебя избавятся. Еще один трагический несчастный случай.
  
  Сектанты приближались, угрюмые, похожие на роботов.
  
  - Мэттьюс, остановите их! Не зарывайте себя глубже!
  
  - Очень мучительно, - повторил Мэттьюс, кивком подзывая своих последователей ближе.
  
  Те образовали вокруг нас круг. Непроницаемые лица мужчин и женщин средних лет. Стиснутые губы. Пустые глаза. Пустые души...
  
  Мэттьюс повернулся ко мне спиной.
  
  - А что, если есть и другие экземпляры? О которых я вам не сказал?
  
  - До свидания, доктор, - презрительно бросил он, выходя из круга.
  
  Остальные расступились, пропуская его, и тотчас же сомкнулись, как только он прошел. Я разглядел в толпе Граффиуса. Его дряблое тело дрожало от восторженного возбуждения. На нижней губе повисли слюни. Когда мы встретились взглядами, губа презрительно выдвинулась вперед.
  
  - Взять его! - приказал он.
  
  Шагнув вперед, чернобородый великан схватил меня за руку. Другой здоровяк, грузный, щербатый, схватил меня за другую руку. Граффиус подал знак, и они потащили меня к главному зданию. Два десятка сектантов последовали за нами, распевая погребальную песнь без слов.
  
  Граффиус бежал рядом со мной, с издевкой похлопывая меня по лицу. Задыхаясь от злорадства, он рассказал мне о празднике, который собирается устроить в мою честь.
  
  - У нас есть новое галлюциногенное средство, Алекс, по сравнению с которым 'кислота' покажется детским аспирином. Я вколю тебе его в вену и добавлю вдогонку метамфетамина. Тебе покажется, будто тебя окунули в ад и вытащили обратно.
  
  Он мог сказать мне еще многое, однако его словоизлияния оборвал внезапный краткий треск выстрелов, разорвавший тишину симфонией гигантских лягушек. Вторая очередь была длиннее - отрыжка крупнокалиберного автоматического оружия, которую ни с чем не спутаешь.
  
  - Это еще что такое, твою мать! - воскликнул Граффиус, и его бакенбарды задрожали, словно волоски, заряженные статическим электричеством.
  
  Процессия остановилась.
  
  Далее все произошло словно в ускоренном воспроизведении.
  
  Небо наполнилось громом. Рев несущих винтов и мигающие огни вспороли сгущающиеся сумерки. Над головой закружили два вертолета. Из одного донесся раскатистый голос, усиленный мегафоном:
  
  - Я агент Федерального управления по борьбе с наркотиками Сигель! Выстрелы были предупредительными. Вы окружены. Освободите доктора Делавэра и лягте на землю лицом вниз!
  
  Приказ повторился. Снова и снова.
  
  Граффиус крикнул что-то бессвязное. Остальные сектанты словно приросли к земле, воздев взоры к небесам, будто первобытные дикари, обнаружившие новое божество.
  
  Вертолеты нырнули вниз, взъерошив крону деревьев.
  
  Агент Сигель продолжал повторять свое приказание. Сектанты не подчинялись - просто потому, что оцепенели от шока.
  
  Один вертолет направил на группу луч мощного прожектора. Свет был ослепительный. Сектанты прикрыли глаза руками, и началось вторжение.
  
  Десятки бойцов в бронежилетах, вооруженные автоматическим оружием, хлынули со всех сторон с бесшумной эффективностью рабочих муравьев.
  
  Одна группа рейдеров материализовалась из-под моста. Через считаные мгновения вторая появилась из-за главного здания, гоня перед собой унылое стадо скованных наручниками сектантов. Третья нагрянула со стороны поля и взяла штурмом собор.
  
  Я попытался высвободиться, но Чернобородый и Щербатый держали крепко, окаменев в кататоническом ступоре. Ткнув в меня пальцем, Граффиус быстро забормотал что-то, словно обезьяна, накачанная амфетаминами. Подбежав ко мне, он замахнулся кулаком. Я лягнул его правой ногой и попал прямехонько в коленную чашечку. Вскрикнув, Граффиус заплясал на одной ноге. Верзилы тупо переглянулись, не зная, как быть. Через мгновение способность принимать решения у них отобрали.
  
  Нас окружили со всех сторон. Бойцы из-под моста образовали концентрическую окружность вокруг кольца сектантов. Это было пестрое сборище - сотрудники УБН, полиция штата, шерифы округа и по крайней мере один полицейский из Лос-Анджелеса, которого я узнал, - однако действовали все четко и слаженно.
  
  Полицейский-латиноамериканец рявкнул, приказывая всем лечь. На этот раз повиновение последовало мгновенно. Верзилы отпустили мои руки, словно это были оголенные провода. Отступив в сторону, я принялся наблюдать за происходящим.
  
  Бойцы заставили сектантов раздвинуть ноги и тщательно обыскали всех, по два человека на каждого задержанного. Тех, кого уже обыскали, заковывали в наручники и отделяли от группы, словно снимая бусинки с нити, зачитывали им права и под дулами автоматов уводили прочь.
  
  За исключением Граффиуса, которого утащили волоком, вырывающегося и кричащего, члены 'Прикосновения' не оказывали никакого сопротивления. Онемевшие от страха, растерянные, они покорно подчинялись полиции и унылой процессией брели в плен в лучах света кружащихся над головой вертолетов.
  
  Массивная дверь в главное здание распахнулась, извергая новый парад пленников и конвоиров. Последним вышел Мэттьюс, в сопровождении целой фаланги полицейских. Он шел как истукан, его губы неистово шевелились. Со стороны это казалось выразительным выступлением в суде, однако гул вертолетов заглушал все звуки. Впрочем, никто все равно его не слушал.
  
  Я проводил взглядом уходящего гуру и, когда вокруг наступило спокойствие, снова ощутил жару. Сняв жилет, я отшвырнул его в сторону и расстегивал рубашку, когда ко мне подошел Майло в сопровождении остролицего мужчины с щетиной на лице. На мужчине под бронежилетом были надеты серый костюм, белая сорочка и черный галстук, и в его движениях сквозила военная выправка. Сегодня утром он показался мне неулыбчивым, но досконально надежным. Представитель УБН старший агент Северин Флеминг.
  
  - Отличное выступление, Алекс! - Мой друг похлопал меня по спине.
  
  - Позвольте вам помочь, доктор, - предложил Флеминг, отстегивая от груди портативный диктофон с радиопередатчиком. - Надеюсь, вам было не слишком неуютно.
  
  - Если честно, зуд был страшный.
  
  - Сожалею. Должно быть, у вас чувствительная кожа.
  
  - Он вообще парень очень чувствительный, Северин.
  
  Улыбнувшись, Флеминг сосредоточился на осмотре диктофона.
  
  - Похоже, все в порядке, - объявил он, убирая устройство в коробку. - Прием в машине был великолепный - у нас первоклассная запись. Рядом сидела прокурор из Министерства юстиции, и, по ее мнению, поле для деятельности будет обширное. Еще раз хочу вас поблагодарить, доктор. Увидимся, Майло!
  
  Пожав нам руки, Флеминг развернулся и ушел, прижимая к груди диктофон, словно новорожденного младенца.
  
  - Что ж, - заметил Майло, - в тебе то и дело раскрываются новые таланты. Голливуд скоро постучит к тебе в дверь.
  
  - Точно, - согласился я, растирая грудь. - Пусть связываются с моим агентом. Встречаемся в ресторане 'Поло'.
  
  Рассмеявшись, Майло расстегнул бронежилет:
  
  - В этой штуковине я чувствовал себя тем парнем с рекламы покрышек 'Мишлен'.
  
  - Вид у тебя был классный.
  
  Мы направились к мосту. Небо потемнело, ветер утих. За воротами заворчали ожившие двигатели. Поднявшись на мост, мы пошли по прохладным камням. Протянув руку, Майло сорвал с плети виноградинку, раздавил ее зубами и проглотил.
  
  - Ты сделал великое дело, Алекс, - сказал он. - Рано или поздно Мэттьюса взяли бы за наркотики. Но доконает его обвинение в убийстве. Если добавить к этому то, что шумиха вокруг Засранца утихла, я скажу, неделя выдалась хорошей.
  
  - Замечательно, - устало согласился я.
  
  Через несколько шагов:
  
  - Дружище, у тебя все нормально?
  
  - Все в порядке.
  
  - Думаешь о мальчишке?
  
  Остановившись, я посмотрел Майло в лицо.
  
  - Тебе нужно срочно вернуться в Лос-Анджелес? - спросил я.
  
  Положив тяжелую руку мне на плечо, он улыбнулся и покачал головой.
  
  - Вернуться назад значит окунуться с головой в бумаги. Это подождет.
  Глава 27
  
  Стоя в стороне, я смотрел сквозь прозрачный пластик.
  
  Мальчик лежал на койке, неподвижный, но неспящий. Мать сидела рядом, практически полностью обезличенная 'скафандром', перчатками и маской. Взгляд ее черных глаз прошелся по модулю, задержался на лице сына, затем вернулся к страницам раскрытой книги у нее в руках. Вуди с трудом поднялся, сказал что-то, она кивнула и поднесла ему ко рту чашку. Это усилие истощило мальчика: он упал на подушку.
  
  - Замечательный малыш, - сказал Майло. - Что говорят врачи о его шансах?
  
  - У него сильная инфекция. Но ему вкачивают через капельницу мощные антибиотики, и врачи полагают, что инфекция отступит. Первичная опухоль увеличилась, она начала давить на диафрагму, что плохо, но пока нет никаких свидетельств новых очагов поражения. Химиотерапия начнется завтра. В целом прогноз по-прежнему благоприятный.
  
  Кивнув, Майло вышел в коридор.
  
  Мальчик заснул. Поцеловав в лоб, мать накрыла его одеялом и снова посмотрела на книгу. Пролистав несколько страниц, она отложила ее и начала наводить в модуле порядок. Покончив с этим, она снова подсела к койке, сложила руки на коленях и неподвижно застыла. В ожидании.
  
  Из комнаты медсестер вышли два судебных пристава. Полный мужчина средних лет и миниатюрная крашеная блондинка. Взглянув на часы, мужчина сказал своей напарнице: 'Пора!' Та подошла к модулю и постучала по пластику.
  
  Нона подняла взгляд.
  
  - Время истекло, - сказала женщина.
  
  Поколебавшись, девушка склонилась к спящему ребенку и крепко его поцеловала. Мальчик пробормотал что-то во сне и перевернулся на другой бок. От этого движения отходящие от капельницы трубки задрожали, бутылочка качнулась. Остановив ее, Нона погладила сына по голове.
  
  - Идем, милая, - сказала судебный пристав.
  
  Девушка выбралась из модуля. Она сняла маску и перчатки и сбросила на пол стерильную одежду, открывая под ней спортивный костюм. На спине была сделанная по трафарету надпись 'СОБСТВЕННОСТЬ ТЮРЬМЫ ОКРУГА САН-ДИЕГО' и порядковый номер. Медно-рыжие волосы Ноны были забраны в хвостик. Золотые кольца исчезли из ушей. Лицо выглядело более худым и взрослым, скулы стали более отчетливыми, глаза запали глубже. Тюремная бледность уже успела притупить блеск ее кожи. Девушка по-прежнему была красивая, но теперь уже чуть увядшая, словно вчерашняя роза.
  
  Ее сковали наручниками - нежно, как мне показалось, - и повели к двери. Когда она проходила мимо меня, наши взгляды пересеклись. Иссиня-черные глаза на мгновение увлажнились и расплавились. Но Нона совладала с собой, высоко вскинула голову и вышла в коридор.
  Глава 28
  
  Я нашел Рауля в лаборатории, сидящим перед компьютером, на котором выводились столбцы цифр и разноцветная диаграмма. Взглянув на страницу распечатки, он пробормотал что-то по-испански, затем повернулся к клавиатуре и снова начал быстро вводить цифры. По мере того как данных становилось больше, полоски диаграммы изменялись. Спертый воздух лаборатории был пропитан едкими испарениями. Приглушенно жужжали и гудели разные навороченные прибамбасы.
  
  - Ты знаешь, - сказал Рауль.
  
  - Да. Она мне сказала.
  
  Он продолжал набирать данные, яростно стуча по клавиатуре. Диаграмма судорожно дергалась.
  
  - Моральные принципы у меня ничуть не лучше, чем у Валькруа. Девчонка заявилась сюда в обтягивающем платьице и доказала это.
  
  Я пришел сюда, намереваясь поддержать Рауля. У меня было что ему сказать. То, что Нону превратили в оружие, в инструмент отмщения, над ней измывались и издевались так, что секс и ненависть неразрывно переплелись у нее в сознании, после чего выпустили в мир слабых мужчин, подобно ракете с головкой теплового наведения. То, что он совершил ошибку, однако это ни в коей мере не умаляло все то хорошее, что он сделал. То, что ему предстоит еще сделать много хорошего. То, что время все вылечит.
  
  Однако все мои слова прозвучали бы впустую. Рауль был человек гордый, и он скинул с себя гордость у меня на глазах. Я видел его растрепанным, обезумевшим, в зловонной тюремной камере, одержимым стремлением во что бы то ни стало найти своего пациента. Его рвение подпитывалось чувством вины, ошибочным убеждением в том, что именно его грех - десять ослепленных похотью минут, в течение которых Нона ненасытно стояла перед ним на коленях, - стал причиной того, что его пациента забрали из клиники.
  
  Я понял, что совершил ошибку, придя сюда. Нашей дружбе пришел конец, и теперь уже не в моих силах поддержать Рауля.
  
  Если спасение для него существует, он должен будет найти его самостоятельно.
  
  Я оставил его уткнувшимся носом в компьютер, ругающим вслух какие-то необъяснимые расхождения в цифрах.
  * * *
  
  Я медленно ехал на восток по Сансет, размышляя о семьях. Майло как-то сказал мне, что для полицейского вызов на семейную ссору - самая страшная штука, ибо именно тут наиболее вероятны внезапные вспышки насилия, приводящие к смертельному исходу. Значительную часть своей жизни я потратил на то, чтобы разбираться в разорванных связях, гноящейся неприязни и замороженных чувствах, характерных для семей, переживающих трудные времена.
  
  Проще всего убедить себя в том, что ничего не поможет. Что кровные узы умертвят душу.
  
  Но я знал, что для полицейского реальность перекошена ежедневной борьбой со злом, а для психотерапевта искажена чрезмерным обилием встреч с безумием.
  
  Есть семьи, которые работают, воспитывают, любят. И именно благодаря им в сердце появляется уголок, где может найти убежище душа.
  
  Вскоре прекрасная женщина встретит меня на тропическом острове. И мы поговорим с ней об этом.
  Примечания
  1
  
  'Твинки' - марка бисквитных пирожных с кремовой начинкой. В 1979 г. в ходе суда над убийцей известного американского политика Харви Милка защита утверждала, что подзащитного (прежде являвшегося сторонником здорового питания) вывело из душевного равновесия, помимо прочих, более серьезных факторов, употребление в последнее время нездоровой пищи, включая эти пирожные. В прессе упоминание выпечки было представлено как основной аргумент защиты и возмутило граждан, и с тех пор защитой 'Твинки' часто называют ходы в судебном разбирательстве, для которых характерна заведомая недобросовестность на грани абсурда.
  (обратно)
  2
  
  Родео-драйв - улица в Беверли-Хиллз, известная тем, что на ней расположены фешенебельные магазины известных торговых домов, которые посещают голливудские звезды.
  (обратно)
  3
  
  Имеется в виду Рэндалл Хэнк Уильямс (р. 1949), американский рок-музыкант, сын легенды кантри Хэнка Уильямса (старшего).
  (обратно)
  4
  
  Кахаку, огон - породы японских карпов кои.
  (обратно)
  5
  
  Лимфома Ходжкина, или лимфогранулематоз - рак лимфатической системы высокой степени злокачественности.
  (обратно)
  6
  
  Бластома - в строгом смысле: злокачественное образование, возникшее из эмбриональных тканей организма.
  (обратно)
  7
  
  Неходжкинские лимфомы, или лимфосаркомы - группа лимфом разной степени злокачественности.
  (обратно)
  8
  
  Опухоль Вильмса, или нефробластома - злокачественная опухоль почек, поражающая детей дошкольного возраста.
  (обратно)
  9
  
  Холистическая медицина - здесь в самом широком смысле: нетрадиционные методы лечения.
  (обратно)
  10
  
  Лаэтрил, или Витамин В17 - торговые названия амигдалина, вещества из косточек персика, абрикоса, миндаля и др., продающегося как онкологическое лекарство, но на самом деле являющегося в лучшем случае вредоносным препаратом, а в худшем - смертельно опасным (из-за высвобождения в организме солей синильной кислоты, цианидов).
  (обратно)
  11
  
  Пневмоцистис - гриб, вызывающий пневмонию у людей с ослабленным иммунитетом.
  (обратно)
  12
  
  Ламинарный поток - равномерный, без турбулентности.
  (обратно)
  13
  
  Матерь Божья (исп.).
  (обратно)
  14
  
  Баффало Билл (Уильям Фредерик Коуди; 1846-1917) - знаменитый американский охотник на бизонов и шоумен, создатель зрелищных постановок из жизни Дикого Запада.
  (обратно)
  15
  
  Муниты - члены секты 'Церковь Объединения', основанной южнокорейским проповедником Мун Сон Мёном.
  (обратно)
  16
  
  Эсты - сторонники практик организации 'Эрхардовские семинары-тренинги' ('ЭСТ'), разработанных американским бизнесменом В. Эрхардом для групповых психологических занятий, призванных 'избавить от груза прошлого': в них широко используются методы психологического давления, ограничения индивидуальных свобод, унижения, из-за чего часты случаи нервных и психических расстройств.
  (обратно)
  17
  
  'Ангельская пыль' - фенилциклидин, наркотик, ранее использовавшийся как препарат для наркоза и выведенный из медицинского обращения по причине крайней токсичности.
  (обратно)
  18
  
  Дружище (исп.).
  (обратно)
  19
  
  'Эскимосский поцелуй' - трение носами.
  (обратно)
  20
  
  Ар-деко - стиль на стыке модерна, неоклассики и авангарда, переживавший бурное развитие в 1920-1940 гг.
  (обратно)
  21
  
  Венеция - здесь: район Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  22
  
  Саркома Капоши - высокозлокачественный рак сосудов и кожи.
  (обратно)
  23
  
  Уолт Уитмен (1819-1892) - крупнейший американский поэт.
  (обратно)
  24
  
  Осмотическое равновесие - одинаковая концентрация растворов с обеих сторон мембраны, достигаемая в результате осмоса, обмена вещества между растворами разной концентрации через эту мембрану.
  (обратно)
  25
  
  'Источник жизни' - коммерческая компания, разрабатывавшая тренинги 'личностного роста и коммуникации', сходные с саентологическими программами и ЭСТ (см. выше).
  (обратно)
  26
  
  Ничего (исп.).
  (обратно)
  27
  
  Джеймс Уоррен Джонс (1931-1978) - проповедник, основатель секты 'Храм народов', последователи которой совершили в 1978 году массовое самоубийство; Дада Уме Иди Амин (1928-2003) - угандийский государственный деятель, президент страны в 1971-1979 годах (после организованного им государственного переворота); создатель одного из самых жестоких диктаторских режимов в Африке, жертвами которого стали от 300 000 до 500 000 человек.
  (обратно)
  28
  
  Уильям Сьюард Берроуз (1914-1997) - один из самых известных американских экспериментальных писателей и контркультурных деятелей.
  (обратно)
  29
  
  'Страт' - сокращенное название гитарной модели 'Стратокастер' компании 'Фендер'.
  (обратно)
  30
  
  Гэри Купер (наст. имя Фрэнк Джеймс Купер; 1901-1961) - американский актер, суперзвезда 'золотого века' Голливуда.
  (обратно)
  31
  
  Фредерик Ремингтон (1861-1909) - американский живописец, скульптор и график, известный своими работами на тему Дикого Запада.
  (обратно)
  32
  
  Уайетт Берри Стрэпп Эрп (1848-1929) - легендарный стрелок эпохи освоения Дикого Запада, герой многочисленных художественных произведений на эту тему.
  (обратно)
  33
  
  Нью-эйдж (англ. New Age, 'новая эра') - общее название самых разных движений, противопоставляющих стандартной западной культуре и вообще цивилизации свои мистические учения и практики слияния с природой.
  (обратно)
  34
  
  Фредерик Саломон Перлз (1893-1970) - немецко-американский психиатр, один из создателей гештальт-терапии, основанной на принципе создания у пациента целостного образа собственной личности.
  (обратно)
  35
  
  Норман Казинс (1915-1990) - американский писатель и общественный активист, один из создателей смехотерапии.
  (обратно)
  36
  
  Элвин Тоффлер (1928-2016) - американский социальный теоретик, исследователь влияния технологий на общество.
  (обратно)
  37
  
  Чарльз Миллз Мэнсон (1934-2017) - глава секты 'Семья', которая совершила в 1969 г. ряд резонансных убийств в Голливуде.
  (обратно)
  38
  
  Бетти Дэйвис (наст. имя Рут Элизабет Дэйвис; 1908-1989) - легендарная американская актриса, уступающая в официальном списке величайших женщин - звезд Голливуда только Кэтрин Хепберн.
  (обратно)
  39
  
  Амедео Клементе Модильяни (1884-1920) - итало-французский живописец и скульптор, чьей характерной особенностью является изображение человеческих фигур с удлиненными пропорциями и лиц с особым 'бесстрастным' выражением.
  (обратно)
  40
  
  Чечевица по-веллингтонски - вегетарианский вариант говяжьей вырезки в слоеном тесте, где место говядины занимают чечевица и грибы.
  (обратно)
  41
  
  Сэнфорд Баллард Доул (1844-1926) - первый и единственный президент Республики Гавайи (1893-1900), под покровительством которого (уже как губернатора Гавайев в качестве территории США в 1900-1903 гг.) была создана 'Гавайская ананасовая компания' его двоюродного брата Джеймса Доула.
  (обратно)
  42
  
  Сефарды - группа евреев, обосабливавшаяся от других еврейских групп на Пиренейском полуострове со времен Римской империи; Моисей Маймонид (Моше бен Маймон; 1135-1204) - видный еврейский средневековый богослов и ученый.
  (обратно)
  43
  
  Возможно, имеется в виду Этьен Пьер Теодор Руссо (1812-1867) - французский живописец, ведущий мастер барбизонской школы, способствовавшей развитию реалистического пейзажа. Также автор мог подразумевать Анри Жюльена Фелиса Руссо (1844-1910) - французского художника, мастера наивного искусства, многие знаменитые полотна которого содержат изображения буйной растительности.
  (обратно)
  44
  
  Подвой - при размножении растений путем прививки - то растение, к чьему стволу прививается часть другого растения, привоя.
  (обратно)
  45
  
  Йозеф Менгеле (1911-1979) - нацистский преступник, врач, проводивший медицинские опыты над узниками концлагеря Освенцим (Аушвиц-Биркенау).
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  Глава 23
  Глава 24
  Глава 25
  Глава 26
  Глава 27
  Глава 28
  Келлерман, Джонатан.
  
  Через край (Алекс Делавэр, ?3)
  
  
   Помилуй, Небеса! Когда я здесь перестать жить
   И этот последний акт
   убогость прости!
  Томас Чаттертон
  ('Чудесный мальчик')
  Последние Куплеты
  24 августа 1770 г.
   Огромное спасибо Майклу Толвину, доктору медицины, гиду.
   ЧЕРЕЗ КРАЙ
   1
  ЭТО был мой первый ночной звонок о кризисной ситуации за три года.
  Тысяча дней без практики, и вот я стою, застыв в темноте, сжимая трубку замедленными от сна пальцами, тошнотворный и сонный, но готовый к действию - мой голос успокаивающе профессионален, даже когда мой мозг изо всех сил пытается найти точку опоры на пути к сознанию.
  С автономной легкостью вхожу в старую роль.
  С другой стороны кровати послышалось движение. Телефон тоже вырвал Робин из сна. Лезвие отфильтрованного кружевом звездного света полоснуло ее лицо, идеальные черты были умиротворенно пустыми.
  'Кто это, Алекс?'
  'Сервис'.
  'В чем дело?'
  'Я не уверен. Иди спать, дорогая, я пойду в библиотеку'.
  Она вопросительно посмотрела на меня, а затем укрылась одеялом.
  Я накинул халат и вышел из спальни. Включив свет и поморщившись от яркого света, я нашел бумагу и карандаш и поднял трубку.
  "Я вернулся."
  'Это похоже на настоящую чрезвычайную ситуацию, доктор. Он дышит очень тяжело и не может ничего сказать. Мне пришлось несколько раз спросить его имя, прежде чем он понял, а потом он прокричал его мне. Я не уверен, но это было похоже на Джимми Кэтмуса или Кадмуса'.
  'Джейми Кадмус'. Произнесение этого имени полностью пробудило меня, словно заклинание. Воспоминания, похороненные полдесятилетия назад, вырвались наружу с ясностью вчерашнего дня. Джейми был тем, кого невозможно забыть.
  'Позовите его', - сказал я.
  Телефонная линия затрещала.
  'Алло, Джейми?'
  Тишина.
  'Джейми? Это доктор Делавэр'.
  Мне было интересно, прошло ли соединение.
  'Джейми?'
  Ничего, затем тихий стон и затрудненное, поверхностное дыхание.
  'Джейми, где ты?'
   Ответом был сдавленный шепот: 'Помогите мне!'
  'Конечно, Джейми. Я здесь, чтобы помочь. В чем дело?'
  'Помоги мне удержаться. Вместе. Вместе. Всё... распадается на части.
  Вонь от этого. Вонючая плоть всех времен года... вонючие язвы... разорванная на части вонючим лезвием...
  До этого я представляла себе его таким, каким видела в последний раз: торжественно несовершеннолетним, голубоглазым, с молочной кожей и черными, блестящими, как шлем, волосами.
  Двенадцатилетний мальчик. Но голос в телефоне был мучительным баритоном, несомненно мужским. Сопоставление визуального и слухового было странным, тревожным - мальчик синхронизировал под фонограмму слова взрослого чревовещателя.
  'Полегче, Джейми. Все в порядке'. Особо стараясь быть нежным: 'Где ты?'
  Снова тишина, затем беспорядочные потоки слов, столь же беспорядочные и отрывистые, как автоматные очереди: 'Хватит мне это говорить! Вечно говоришь мне эту вонь.
  Я слышу, как ты лжешь, рассказывая мне о внезапном взрыве артериального клапана... перья ночной птицы... Я так... - Заткнись! Я наслушался вони! Тьма стала вонять - мастурбирующий хозяин...'
  Словесный салат.
  Он вздохнул, и его голос затих.
  'Я здесь, Джейми. Я остаюсь с тобой'. Когда ответа не последовало, я продолжил: 'Ты что-нибудь принял?'
  'Доктор Делавэр?' Внезапно он стал спокоен, удивленный моим присутствием.
  'Да. Где ты...'
  'Прошло много времени, доктор Д.', - сказал он печально.
  'Да, Джейми. Рад тебя слышать'.
  Нет ответа.
  'Джейми, я хочу помочь тебе, но мне нужно знать, что происходит. Пожалуйста, скажи мне, где ты'.
  Молчание затянулось до неловкой тишины.
  'Ты что-нибудь принял? Сделал что-нибудь, чтобы навредить себе?'
  'Я в адской вони, доктор Д. Адские колокола. Стеклянный каньон'.
  'Расскажи мне об этом. Где находится этот каньон?'
  ' Знаешь !' - прорычал он. ' Они тебе говорили! Они мне все время говорят! Бездна - моча! - стекло и сталь воняли'.
  'Где, Джейми?' - тихо спросил я. 'Скажи мне точно'.
  Его дыхание участилось и стало громче.
  'Джейми...'
   Крик был внезапным, болезненным, шепотом, полным боли.
  'О! Земля вонючая, пропитанная алым... раскрывающиеся губы... Перья вонючие... Они мне так говорили, вонючие лжецы!'
  Я пытался прорваться, но он полностью отступил в свой личный кошмар. Поддерживая жуткий шепот, он вел бессвязный диалог с голосами в своей голове, споря, уговаривая, проклиная демонов, которые грозили поглотить его, пока проклятия не сменились ужасом и бессильными рыданиями. Не в силах остановить галлюцинаторный поток, я переждал его, мое собственное сердцебиение теперь ускорилось, дрожа, несмотря на тепло комнаты.
  Наконец его голос рассеялся в воронке всасывающих вдохов. Воспользовавшись тишиной, я попытался вернуть его обратно.
  'Где стеклянный каньон? Скажи мне точно, Джейми'.
  'Стекло, сталь и мили трубок. Серпантин... Резиновые змеи и резиновые стены...' Более поверхностное дыхание. 'Чертовы белые зомби, отскакивающие тела от стен... игры с иглами...'
  Мне потребовалось некоторое время, чтобы это осознать.
  'Вы в больнице?'
  Он глухо рассмеялся. Звук был ужасный. 'Они называют это так'.
  "Который из?"
  'Каньон Оукс'.
  Я знал это место по репутации: маленькое, уединенное и очень дорогое. Я почувствовал мгновенное облегчение. По крайней мере, он не передозировался в каком-нибудь темном переулке.
  'Как долго вы там находитесь?'
  Он проигнорировал вопрос и снова заплакал.
  'Они убивают меня ложью, доктор Д.! Программируют лазеры боли через нежную плоть! Рассекают кору - высасывают соки, насилуют нежную половую плоть - вонючий кусочек за вонючим кусочком!'
  "ВОЗ-"
  'Они!... пожиратели плоти... белые зомби... мертвецы вылезают из башенного потока дерьма... дерьмовые перья... дерьмовые птицы... из мокрой плоти... Помогите я, доктор Д. - летите сюда, помогите мне удержаться... телепортируйтесь вниз! Засосите меня в другую сферу, чтобы очистить...'
  'Джейми, я хочу помочь тебе...'
  Прежде чем я успела закончить, он снова принялся за свое, его шепот был таким мучительным, как будто его варили заживо. Я плотнее закуталась в халат и попыталась придумать, что сказать, когда он снова приземлится на земле. Подавляя чувство беспомощности, я сосредоточилась на том немногом, что могла сделать: пойти с
   галлюцинации, примите их и попытайтесь успокоить его изнутри.
  Главное было удержать его на линии, не потерять его доверие. Переждать столько, сколько потребуется.
  Это был хороший план, единственно разумный в данных обстоятельствах, но у меня так и не было возможности его реализовать.
  Шепот поднялся по тону, словно отвечая на поворот невидимого циферблата, спиралью поднимаясь все выше и выше, как сирена воздушной тревоги. На вершине спирали раздалось жалобное блеяние, затем крик, ампутированный глухим щелчком, когда линия отключилась.
   2
  НОЧНОЙ ОПЕРАТОР в больнице Canyon Oaks сообщил мне, что входящие звонки будут приниматься только в 8 утра - почти через пять часов. Я назвал свое звание, сказал ей, что это экстренная ситуация, и меня соединили с плоским контральто, которая представилась как супервайзер ночной смены. Она выслушала то, что я сказал, и когда она ответила, часть ее категоричности была приправлена скептицизмом.
  'Как, вы сказали, вас зовут, сэр?'
  'Доктор Алекс Делавэр. А вы мисс...'
  ' Миссис Ванн. Вы наш сотрудник, доктор?'
  'Нет. Я лечил его несколько лет назад'.
  'Понятно. И ты говоришь, он тебе звонил?'
  'Да. Всего несколько минут назад'.
  'Это крайне маловероятно, доктор', - сказала она с некоторым удовлетворением. 'Мистер.
  Кадмус находится на заблокированном телефоне, у него нет доступа к телефону'.
  'Это был он, миссис Ванн, и он был в настоящем бедственном положении. Вы недавно проверяли его комнату?'
  'Нет, я в противоположном крыле больницы'. Пауза. 'Полагаю, я мог бы позвонить туда'.
  'Я думаю, тебе стоит это сделать'.
  'Очень хорошо. Спасибо за информацию, доктор. И спокойной ночи'.
  'Еще один вопрос - как долго он находится в больнице?'
  'Боюсь, мне не разрешено разглашать конфиденциальную информацию пациентов'.
  'Я понял. Кто его лечащий врач?'
  'Наш директор, доктор Мэйнваринг. Но', - добавила она, защищая, - 'в этот час он недоступен'.
  На заднем плане раздались приглушенные звуки. Она долго держала меня на линии, потом вернулась к телефону, голос ее был напряженным, и она сказала, что ей пора идти. Это был второй раз за десять минут, когда меня отключили.
  Я выключил свет и вернулся в спальню. Робин повернулась ко мне и приподнялась на локтях. Тьма превратила медь в ее волосах в странно красивый лавандовый. Ее миндалевидные глаза были полузакрыты.
  'Алекс, что это было?'
  Я села на край кровати и рассказала ей о звонке Джейми и моем разговоре с ночной медсестрой.
  'Как странно'.
  'Это странно '. Я потер глаза. 'Я не слышал ни одного ребенка уже пять лет, и вдруг он звонит и несет какую-то чушь'.
  Я встал и начал ходить.
  'У него были проблемы в те дни, но он не был сумасшедшим. Далеко не сумасшедшим. Его разум был произведением искусства. Сегодня он был в полном беспорядке - параноик, слышал голоса, нес чушь. Трудно поверить, что это тот же человек'.
  Но интеллектуально я понимал, что это возможно. То, что я слышал по телефону, было психозом или каким-то бродяжничеством. Джейми был уже молодым человеком - семнадцати или восемнадцати лет - и статистически созрел как для начала шизофрении, так и для злоупотребления наркотиками.
  Я подошел к окну и облокотился на подоконник. В долине было тихо. Слабый ветерок шевелил верхушки сосен. Я постоял там некоторое время и уставился на бархатистые слои темноты.
  Наконец она заговорила:
  'Почему бы тебе не вернуться в постель, дорогая?'
  Я заполз обратно под простыни. Мы держались друг за друга, пока она не зевнула, и я не почувствовал, как ее тело обмякло от усталости. Я поцеловал ее, откатился и попытался заснуть, но это не сработало. Я был слишком взвинчен, и мы оба это знали.
  'Говори', - сказала она, вложив свою руку в мою.
  'Да тут и говорить-то не о чем. Просто странно было слышать от него такое. А потом еще и холодный прием в больнице. Старухе, с которой я говорила, было все равно. Она была как лед, вела себя так, будто я псих. Потом, пока я ждала, произошло что-то, что ее расстроило'.
  'Вы думаете, это как-то связано с ним?'
  'Кто, черт возьми, знает? Все это так странно'.
  Мы лежали рядом. Тишина начала казаться гнетущей. Я посмотрел на часы: 3:23. Подняв ее руку к губам, я поцеловал костяшки пальцев, затем опустил и отпустил ее. Я оттолкнулся от кровати, подошел к ней, наклонился и накрыл ее голые плечи.
  'Сегодня ночью я не смогу спать. Нет смысла тебя беспокоить'.
  'Будешь читать?' - спросила она, зная мой обычный способ борьбы с бессонницей.
   'Нет'. Я подошла к шкафу и начала выбирать одежду в темноте. 'Думаю, я поеду'.
  Она перевернулась на другой бок и уставилась на него, широко раскрыв глаза.
  Я немного повозился, прежде чем нашел фланелевые брюки, кордованы, водолазку и твидовое спортивное пальто средней толщины Harris. Достаточно профессионально.
  Я тихонько оделась.
  'Ты ведь поедешь туда, в эту больницу?'
  Я пожал плечами.
  'Зов ребенка был криком о помощи. Когда-то у нас были хорошие отношения. Он мне очень нравился. Теперь он разваливается, и, вероятно, я ничего не смогу сделать, но мне будет легче, если я получу хоть какое-то завершение'.
  Она посмотрела на меня, начала что-то говорить и вздохнула.
  'Где это место?'
  'В Западной долине. Двадцать пять минут в этот час. Скоро вернусь'.
  'Будь осторожен, Алекс, хорошо?'
  'Не волнуйся, со мной все будет хорошо'.
  Я снова поцеловал ее и сказал: 'Иди спать'.
  Но когда я переступил порог, она уже бодрствовала.
  Зима пришла поздно в Южную Калифорнию и крепко держалась, прежде чем умереть. Было холодно для ранней весны, и я застегнул пальто, когда вышел на террасу и спустился по ступеням.
  Кто-то посадил ночной жасмин несколько лет назад; он расцвел и разросся, и теперь лощина была наполнена ароматом с марта по сентябрь. Я глубоко вздохнул и на короткое мгновение подумал о Гавайях.
  Seville стояла в гараже рядом с длиннобазной Toyota Робина. Она была покрыта пылью и нуждалась в настройке, но заводилась исправно. Дом стоит на вершине извилистой старой верховой тропы, и требуется некоторое маневрирование, чтобы провести Cadillac по затененным деревьями поворотам без царапины. Но после всех этих лет я могу делать это во сне, и, сдав задом с рывком, я быстро развернулся и начал извилистый спуск.
  Я повернул направо на Беверли Глен Драйв и помчался вниз по склону к Сансет. Наша часть долины - это сельский шик - маленькие дощатые домики на сваях, украшенные вставками из витражного стекла, наклейки на бамперах SAVE THE WHALE на старых Volvo, рынок, специализирующийся на органических продуктах, - но прямо перед
  На закате он превращается в огороженные поместья. На бульваре я повернул направо и направился к шоссе Сан-Диего. Seville промчался мимо северной границы кампуса UCLA, южных ворот Bel Air, гипертрофированных гасиенд на участках за миллионы долларов. Через несколько минут показался путепровод 405. Я направил Seville на въезд и вылетел на шоссе.
  Пара цистерн стонала на медленной полосе, но в остальном все пять полос были моими. Асфальтовое покрытие возвышалось передо мной, пустое и блестящее, наконечник стрелы, направленный в бесконечность горизонта. 405 - это часть артерии, которая пересекает Калифорнию вертикально, идя параллельно океану от Бахи до границы с Орегоном. В этой части штата она пролегает через горный хребет Санта-Моника, и сегодня вечером нагорья, которые были пощажены, мрачно парили, их возвышающиеся, пыльные бедра были покрыты первой в этом сезоне растительной щетиной.
  Асфальт горбился на Малхолланде, затем спускался к долине Сан-Фернандо. Захватывающий вид - пульсирующая радуга далеких огней - появился внезапно, но на семидесяти милях в секунду он растворился. Я повернул направо, выехал на шоссе Ventura Freeway West и увеличил скорость.
  Я промчался через двенадцать миль пригородов долины: Энсино; Тарзана (только в Лос-Анджелесе спальный район мог быть назван в честь человека-обезьяны); Вудленд-Хиллз. Взвинченный и с горящими глазами, я держал обе руки на руле, слишком нервный, чтобы слушать музыку.
  Перед Топангой чернота ночи сдалась взрыву цвета, мерцающему панцирю алого, янтарного и кобальтово-синего. Это было похоже на то, как если бы гигантскую рождественскую елку посадили посреди автострады.
  Мираж это или нет, я резко остановился.
  В тот час по автостраде проезжало немного машин. Но их было достаточно - забитых и неподвижных, бампер к бамперу, - чтобы создать пробку в 4 утра.
  Я посидел некоторое время с работающим на холостом ходу мотором, а затем понял, что другие водители выключили свои двигатели. Некоторые вышли, и их можно было увидеть прислонившимися к багажникам и капотам, курящими сигареты, болтающими или просто смотрящими на звезды. Их пессимизм был подавляющим, и я выключил Seville. Передо мной стоял серебристый Porsche Targa. Я вышел и подошел к нему. Рыжеволосый мужчина лет сорока сидел на водительском сиденье, жуя холодный чубук и просматривая юридический журнал.
  'Простите, не могли бы вы мне объяснить, что происходит?'
   Водитель Porsche поднял глаза от журнала и любезно посмотрел на меня. По запаху вещей это был не табак, которым была заполнена трубка.
  'Авария. Все полосы движения перекрыты'.
  'Как долго вы здесь?'
  Беглый взгляд на Rolex.
  'Полчаса'.
  'Есть ли у вас какие-либо соображения, когда прояснится?'
  'Нет. Это отвратительно'. Он снова сунул трубку в рот, улыбнулся и вернулся к статье о контрактах на морские перевозки.
  Я продолжил идти по левой обочине автострады, мимо полудюжины рядов холодных двигателей. Из-за любопытства движение на противоположной стороне замедлилось до скорости улитки. Вонь бензина усилилась, и мои уши уловили электрический скандирование: несколько полицейских раций лаяли в независимом контрапункте. Еще несколько ярдов, и вся сцена стала видна.
  Огромный грузовик - два транспортных прицепа на восемнадцати колесах - сложился пополам поперек автострады. Один прицеп остался стоять и был расположен перпендикулярно пунктирным белым линиям; другой перевернулся на бок, добрая треть его висела на обочине шоссе. Связь между двумя фургонами представляла собой оторванную веточку скрученной сетки. Под раскинувшимся металлическим каркасом была прижата блестящая красная компактная машина, раздавленная, как использованная пивная банка. В нескольких футах от него стоял более крупный седан, коричневый Ford, его окна были выбиты, а передняя часть была сложена гармошкой.
  Свет и шум исходили от пары крюков и лестниц, полудюжины машин скорой помощи и взвода пожарных и патрульных машин. Полдюжины человек в форме сгрудились вокруг Ford, а странного вида машина, оснащенная на носу огромными щипцами, несколько раз прошлась по его смятой пассажирской двери. Укрытые одеялами тела на носилках загружали в машины скорой помощи. Некоторые были подключены к внутривенным флаконам и с ними обращались осторожно. С другими, завернутыми в мешки для трупов, обращались как с багажом. Из одной из машин скорой помощи раздался стон, несомненно человеческий. Автострада была усеяна стеклом, топливом и кровью.
  Очередь офицеров CHP стояла в строю, постоянно переводя взгляд с бойни на ожидающих автомобилистов. Один из них увидел меня и жестом отвел меня назад. Когда я не подчинился, он двинулся вперед с мрачным лицом.
  'Немедленно возвращайтесь к своей машине, сэр'. Вблизи он был молод и велик, с длинным красным лицом, редкими усами цвета оленя и тонкими, плотно сжатыми губами.
  Его форма была сужена, чтобы продемонстрировать его мускулы, и он носил крошечный, щеголеватый синий галстук-бабочку. На его бейдже было написано BJORSTADT.
  'Как вы думаете, как долго мы здесь пробудем, офицер?'
  Он подошел ближе, держа одну руку на револьвере, жуя антацид и распространяя запах пота и гаультерии.
  'Немедленно возвращайтесь к своей машине, сэр'.
  'Я врач, офицер. Меня вызвали по чрезвычайной ситуации, и мне нужно дозвониться'.
  'Какой врач?'
  "Психолог."
  Ответ, похоже, его не удовлетворил.
  'Какого рода чрезвычайная ситуация?'
  'Мой пациент только что позвонил в кризисной ситуации. Он был склонен к самоубийству в прошлом и находится в группе высокого риска. Важно, чтобы я добрался до него как можно быстрее'.
  'Вы идете к этому человеку домой?'
  'Нет, он госпитализирован'.
  "Где?"
  'Психиатрическая больница 'Каньон-Оукс' - всего в нескольких милях отсюда'.
  'Позвольте мне взглянуть на ваши права, сэр'.
  Я передал его, надеясь, что он не позвонит в больницу. Последнее, что мне было нужно, это разговор между офицером Бьорштадтом и милой миссис Ванн.
  Он изучил лицензию, вернул ее и окинул меня тусклыми глазами, приученными сомневаться.
  'Допустим, доктор Делавэр, я последую за вами в больницу. Вы говорите, что как только мы прибудем, они подтвердят чрезвычайную ситуацию?'
  'Абсолютно. Давайте сделаем это'.
  Он прищурился и подергал себя за усы. 'Какую машину ты водишь?'
  'Семьдесят девять, Севилья. Темно-зеленый с коричневым верхом'.
  медленно проезжайте по обочине. Когда вы доберетесь до этой точки, вы можете остановиться и оставаться на месте, пока я не скажу вам двигаться. Здесь настоящая катастрофа, и мы не хотим больше крови сегодня вечером'.
  Я поблагодарил его и побежал к Севилье. Не обращая внимания на враждебные взгляды других водителей, я въехал в начало очереди, и Бьорштадт помахал мне рукой.
   Через. Сотни сигнальных ракет были установлены, и автострада была освещена, как праздничный торт. Только когда пламя исчезло в моем зеркале заднего вида, я набрал скорость.
  Пригородный пейзаж отступал в Калабасасе, уступая место мягким холмам, усеянным древними корявыми дубами. Большинство крупных ранчо давно были разделены, но это все еще была страна лошадей высшего класса -
  дорогостоящие 'плановые сообщества' за воротами и одноакровые участки, предназначенные для ковбоев выходного дня. Я съехал с автострады, не доезжая до границы округа Вентура, и, следуя стрелке на знаке CANYON
  OAKS PSYCHIATRIC HOSPITAL, свернул на юг через бетонный мост. Проехав мимо заправочной станции самообслуживания, питомника для дерна и христианской начальной школы, я ехал в гору по однополосной дороге пару миль, пока другая стрелка не направила меня на запад. Резкий запах спелого навоза засорял воздух.
  Граница собственности Canyon Oaks была отмечена большим цветущим персиковым деревом, затеняющим низкие, открытые ворота, которые больше предназначались для декора, чем для безопасности. Длинная, извилистая дорожка, окаймленная изгородью из самшита и прикрытая мохнатым эвкалиптом, привела меня на вершину холма.
  Больница была фантазией Баухауса: кубы из белого бетона, собранные в гроздья; много листового стекла и стали. Окружающий чапараль был расчищен на несколько сотен ярдов, изолируя конструкцию и усиливая строгость ее углов. Коллекция кубов была больше в длину, чем в высоту, холодный, бледный питон здания. Вдалеке был черный фон горы, усеянный точками освещения, которые изгибались, как низкие, падающие звезды. Фонарики. Я припарковался на почти пустой парковке и пошел к входу - двойные двери из матового хрома в центре стены из стекла. И заперся. Я нажал на звонок.
  Охранник заглянул в стекло, подошел и высунул голову. Он был среднего возраста и пузатый, и даже в темноте я мог разглядеть вены на его носу.
  'Да, сэр?' Он подтянул брюки.
  'Я доктор Делавэр. Мой пациент - Джеймс Кадмус - позвонил в кризисной ситуации, и я хотел узнать, как он'.
  'А, он'. Охранник нахмурился и впустил меня. 'Сюда, доктор'.
  Он провел меня через пустую приемную, оформленную в безвкусных сине-зеленых и серых тонах и пахнущую мертвыми цветами, повернул налево у двери с надписью 'Отделение С', отпер засов и позволил мне пройти.
  С другой стороны находился незанятый пост медсестер, оборудованный персональными компьютерами и монитором замкнутой телевизионной системы, на котором демонстрировалась видеоовсянка. Охранник прошел мимо поста и продолжил движение направо. Мы вошли в короткий, светлый коридор, испещренный сине-зелеными дверями, каждая из которых была усеяна глазком. Одна дверь была открыта, и охранник указал на нее.
  'Вот, держи, Док'.
  Комната была шесть на шесть, с мягкими белыми виниловыми стенами и низкими плоскими потолками. Большую часть пола занимала больничная кровать, оснащенная кожаными ограничителями. Высоко на одной из стен было одно окно. Оно имело пленочный вид старого оргстекла и было зарешечено стальными столбами. Все
  - от комода до тумбочки - было встроено, прикручено и обито сине-зеленым винилом. На полу лежала скомканная белая пижама.
  В комнате собралось трое людей в накрахмаленных белых одеждах.
  На кровати сидела полная блондинка лет сорока, обхватив голову руками. Рядом с ней стоял крупный, широкий чернокожий мужчина в роговых очках. Вторая женщина, молодая, смуглая, пышнотелая и достаточно красивая, чтобы сойти за младшую сестру Софи Лорен, стояла, скрестив руки на своей пышной груди, на некотором расстоянии от двух других. На обеих женщинах были шапочки медсестер; туника мужчины была застегнута до самого горла.
  'Вот его доктор', - объявил охранник троице взглядов. Лицо толстухи было залито слезами, и она выглядела испуганной. Большой черный прищурил глаза и снова стал бесстрастным.
  Глаза красивой женщины сузились от гнева. Она оттолкнула черного мужчину плечом и потопала. Ее руки были сжаты, а грудь вздымалась.
  'Что это значит, Эдвардс?' - потребовала она контральто, которое я узнал. 'Кто этот человек?'
  Живот охранника уменьшился на несколько дюймов.
  'Э-э, он сказал, что он врач Кадмуса, миссис Ванн, и, э-э, так что я...'
  'Это было недоразумение'. Я улыбнулся. 'Я доктор Делавэр. Мы говорили по телефону...'
  Она посмотрела на меня с удивлением и снова перевела взгляд на охранника.
  'Это закрытая палата , Эдвардс. Она закрыта по двум причинам'. Она одарила его горькой, снисходительной улыбкой. 'Разве нет?'
   'Да, мэм...'
  'Каковы эти причины, Эдвардс?'
  'Э-э, чтобы удержать гагару, чтобы обеспечить безопасность, мэм, и, э-э...'
  'Чтобы пациенты оставались внутри , а посторонние снаружи'. Она сердито посмотрела на него. 'Сегодня вечером ты отбиваешь ноль-на-два'.
  'Да, мэм. Я просто подумал, что раз уж ребенок...'
  'Хватит с тебя размышлений на одну ночь', - резко бросила она.
  'Возвращайтесь на свой пост'.
  Охранник кисло моргнул в мою сторону.
  'Ты хочешь, чтобы я его забрал...'
  'Иди, Эдвардс'.
  Он с ненавистью посмотрел на меня и отшатнулся. Толстая женщина на кровати откинула голову на руки и начала сопеть. Миссис Ванн бросила на нее косой взгляд, полный презрения, захлопала длинными темными ресницами в моем направлении и протянула мне тонкую руку.
  'Здравствуйте, доктор Делавэр'.
  Я поприветствовал его в ответ и попытался объяснить свое присутствие.
  'Вы очень преданный человек, доктор'. Ее улыбка была холодным белым полумесяцем. 'Полагаю, мы не можем винить вас за это'.
  'Я ценю это. Как...'
  'Не то чтобы тебя следовало впускать - Эдвардс за это ответит -
  Но пока вы здесь, я не думаю, что вы причините много вреда. Или пользы, если на то пошло. Она сделала паузу. 'Вашего бывшего пациента больше нет с нами'.
  Прежде чем я успел ответить, она продолжила:
  'Мистер Кадмус сбежал. После того, как напал на бедную мисс Сёртис'.
  Толстая блондинка подняла глаза. Ее волосы были жесткими, платиновыми безе. Лицо под ними было бледным и комковатым, с розовыми пятнами. Ее брови были выщипаны, нависая над маленькими, оливково-серыми, свиными глазами, обведенными красным. Толстые губы, жирные от блеска, напряглись и задрожали.
  'Я зашла проверить его', - она шмыгнула носом, - 'как я делаю каждую ночь.
  Все это время он был таким славным ребенком, поэтому я расстегнула наручники, как я это всегда делаю.
  - дайте мальчику немного свободы, понимаете? Немного сострадания не повредит, правда? Потом массаж - запястья и лодыжки. Что он всегда делает, так это засыпает прямо посреди массажа и начинает улыбаться, как ребенок. Иногда хорошо спит. На этот раз он подпрыгнул совсем сумасшедший, кричал и пускал пену изо рта. Ударил меня в живот, связал меня
  простыней и заткнул мне рот полотенцем. Я думала, он меня убьет, но он просто взял мой ключ и...
  'Достаточно, Марта', - твердо сказала миссис Ванн. 'Не расстраивайся еще больше. Антуан, отведи ее в комнату медсестер и дай ей супа или чего-нибудь еще'.
  Черный мужчина кивнул и вытолкнул толстую женщину за дверь.
  'Частная медсестра', - сказала миссис Ванн, когда они ушли, и это прозвучало как эпитет. 'Мы никогда их не используем, но семья настояла, а когда речь идет о больших деньгах, правила имеют обыкновение нарушаться'. Ее голова покачала, и жесткая кепка зашуршала. 'Она - плавучая. Даже не зарегистрированная, просто LVN. Вы можете видеть, чего она добилась'.
  'Как долго Джейми здесь?'
  Она подошла ближе, коснувшись моего рукава кончиками пальцев. На ее значке была фотография, которая не отдавала ей должного, а под ней - имя: Андреа Ванн, RN
  'Ого, какой ты настойчивый', - лукаво сказала она. 'Что заставляет тебя думать, что эта информация менее конфиденциальна, чем была час назад?'
  Я пожал плечами.
  'Когда мы говорили по телефону, у меня было такое чувство, что ты считаешь меня каким-то чудаком'.
  Холодная улыбка вернулась.
  'И теперь, когда я вижу тебя во плоти, я должен быть впечатлен?'
  Я ухмыльнулся, надеясь, что это было очаровательно. 'Если я выгляжу так, как себя чувствую, то не ожидал бы, что ты будешь выглядеть так же. Все, что я пытаюсь сделать, это найти какой-то смысл в последнем часе'.
  Улыбка стала кривой и в то же время как-то более дружелюбной.
  'Давайте выйдем из отделения', - сказала она. 'Комнаты звукоизолированы, но у пациентов есть сверхъестественная способность понимать, когда что-то происходит, - почти животная черта. Если они поймут, то будут выть и бросаться на стены всю смену'.
  Мы вошли в приемную и сели. Эдвардс был там, жалко шаркая, и она приказала ему принести кофе. Он скривил губы, проглотил еще один галлон гордости и подчинился.
  'На самом деле', - сказала она, отпивая и отставляя чашку, - 'я действительно думала, что ты чудак - у нас их полно. Но когда я тебя увидела, я узнала тебя. Пару лет назад я посетила твою лекцию в Western Peds о детских страхах. Ты хорошо поработала'.
   "Спасибо."
  'У моего собственного ребенка в то время были плохие сны, и я использовал некоторые из ваших советов. Они сработали'.
  'Рад это слышать'.
  Она достала сигарету из пачки в кармане своей формы и закурила.
  'Джейми был к тебе расположен. Он упоминал тебя время от времени. Когда был в ясном сознании'.
  Она нахмурилась. Я интерпретировал это так:
  'Что случалось нечасто'.
  'Нет. Не очень. Как давно вы его видели в последний раз?'
  'Пять лет'.
  'Ты его не узнаешь. Он...' Она остановилась. 'Я не могу сказать больше. Для одной ночи было достаточно нарушений правил'.
  'Справедливо. Можете ли вы сказать мне, как долго он отсутствует?'
  'Полчаса или около того. Санитары в горах с фонариками'.
  Мы сидели и пили кофе. Я спросил ее, какие типы пациентов лечатся в больнице, и она закурила еще одну сигарету, прежде чем ответить.
  'Если вы спрашиваете, часто ли у нас случаются побеги, то ответ - нет'.
  Я сказал, что совсем не это имел в виду, но она меня перебила.
  'Это не тюрьма. Большинство наших отделений открыты - типичный состав: подростки с депрессивными наклонностями, депрессивные пациенты, прошедшие период высокого риска, аноректики, незначительные маньяки, больные болезнью Альцгеймера, наркоманы и алкаши на детоксикации. Отделение C небольшое - всего десять коек, и они редко бывают полностью заняты, - но это создает большую часть наших проблем. Пациенты C непредсказуемы - возбужденные шизофреники с проблемами контроля импульсов; богатые психопаты со связями, которые ускользнули из тюрьмы, зарегистрировавшись на несколько месяцев; наркоманы и кокаинщики, которые зашли слишком далеко и в итоге стали параноиками. Но с фенотиазинами даже они не так уж и капризничают - лучше жить с химией, верно? У нас все под контролем'.
  Снова рассердившись, она встала, поправила кепку и бросила сигарету в холодный кофе.
  'Мне придется вернуться, посмотреть, нашли ли они его. Что-нибудь еще я могу для вас сделать?'
  'Ничего, спасибо'.
  'Тогда желаю вам приятной дороги обратно'.
  'Я хотел бы остаться и поговорить с доктором Мейнварингом'.
   'Я бы этого не делал на вашем месте. Я позвонил ему сразу после того, как мы обнаружили пропажу Джейми, но он был в Редондо-Бич - навещал своих детей.
  Даже если он уехал сразу, это долгая поездка. Ты застрянешь здесь'.
  "Я буду ждать."
  Она поправила кепку и пожала плечами.
  'Как вам будет угодно'.
  Оставшись один, я снова опустился и попытался переварить то, что узнал. Ничего особенного не вышло. Я беспокойно посидел некоторое время, встал, нашел мужской туалет и умылся. Зеркало отразило усталое лицо, но я чувствовал себя полным энергии. Вероятно, работая на резервах.
  Часы в приемной показывали 4:37. Я подумал о Джейми, бродящем в темноте, и меня охватило беспокойство.
  Пытаясь выкинуть его из головы, я откинулся на спинку и прочитал копию больничного еженедельника The Canyon Oaks Quarterly . Заглавная статья была посвящена политике финансирования психического здоровья - много разговоров о HMO, PPO, PRO и DRG. Суть ее заключалась в том, чтобы призвать семьи пациентов лоббировать законодателей и страховщиков, требуя больше денег. Более короткие статьи касались антихолинергического синдрома у пожилых людей - пожилых людей, которых ошибочно диагностировали как старческих из-за психоза, вызванного наркотиками - тонкостей трудотерапии, больничной аптеки и новой программы расстройств пищевого поведения. Вся последняя страница была заполнена эссе Гая Мэйнваринга, доктора медицины, Американского колледжа психиатров, медицинского директора под названием 'Изменение роли психиатра'. В нем он утверждал, что психотерапия имеет относительно небольшую ценность в лечении серьезных психических расстройств и лучше всего оставить ее немедицинским терапевтам. Психиатры, подчеркивал он, были врачами и должны были вернуться в медицинское русло как
  'биохимические инженеры'. Статья закончилась хвалебной песнью современной психофармакологии.
  Я отложил газету и беспокойно ждал полчаса, прежде чем услышал гул двигателя и шипение гравия под резиной. Пара фар светила через стекло, окружавшее передние двери, и мне пришлось прикрыть глаза от яркого света.
  Фары погасли. После того, как мои зрачки привыкли, я различил вафельные контуры решетки радиатора Mercedes. Двери распахнулись, и в машину влетел мужчина.
  Он был пятидесятилетним и худым, с лицом, состоящим из точек и углов. Его волосы были серо-каштановыми и тонкими и зачесаны назад на щедрую макушку. Вдовий пик отмечал центр высокого, широкого лба. Его нос
  был длинным и острым и слегка смещенным; его глаза были беспокойными коричневыми шариками, глубоко посаженными в затененных глазницах. Он был одет в тяжелый серый костюм, который стоил много денег давным-давно, белую рубашку и серый галстук. Костюм болтался свободно, брюки мешком нависали над тусклыми черными оксфордами. Человек, не заботящийся о вычурностях и излишествах, идеально подходящий для здания Баухауса.
  'Кто вы?' Акцент был резким и британским.
  Я встал и представился.
  'А, да. Психолог. Миссис Ванн рассказала мне о звонке Джейми вам. Я доктор Мэйнваринг'.
  Он пожал мне руку энергично, но механически.
  'С твоей стороны было очень любезно проехать весь этот путь сюда, но, боюсь, я не смогу долго с тобой разговаривать. Надо все уладить'. Затем, словно противореча себе, он наклонился ближе. 'Что мальчик сказал по телефону?'
  'Мало что имело смысл. Он был крайне встревожен и, похоже, испытывал слуховые галлюцинации. Практически вышел из-под контроля'.
  Мэйнверинг сделал вид, что слушает, но было очевидно, что ничто из сказанного мной его не удивило.
  'Как долго он находится в таком состоянии?' - спросил я.
  'Довольно давно'. Он посмотрел на часы. 'Печальный случай. Видимо, когда-то он был очень умен'.
  'Он был гением. Зашкаливал'.
  Он почесал нос. 'Да. Сейчас этого не скажешь'.
  'Все настолько плохо?' - спросил я, надеясь, что он скажет больше.
  "Довольно."
  'Он был угрюмым', - вспоминала я, пытаясь завязать диалог. 'Сложный...
  что можно было ожидать, учитывая его интеллектуальный уровень. Но никаких признаков психоза не было. Если бы я что-то предсказал, это была бы депрессия.
  Что спровоцировало срыв? Наркотики?
  Он покачал головой.
  'Внезапная шизофрения. Если бы я понимал этиологический процесс', - он улыбнулся, обнажив зубы англичанина, окрашенные чаем, - 'я бы ждал звонка из Стокгольма'.
  Улыбка быстро исчезла.
  'Я лучше пойду', - сказал он, словно разговаривая сам с собой, - 'посмотрю, не объявился ли он. Я избегал втягивать в это власти - ради семьи. Но если наши люди не найдут его в ближайшее время, мне, возможно, придется вызвать полицию.
   В горах становится довольно холодно, и мы не можем допустить, чтобы он подхватил пневмонию'.
  Он повернулся, чтобы уйти.
  'Вы не возражаете, если я подожду, чтобы увидеть его?'
  'Боюсь, это нецелесообразно, доктор Делавэр, - конфиденциальность и все такое. Я ценю вашу обеспокоенность и сожалею, что вы приехали сюда зря. Но прежде всего нужно уведомить семью, а это может занять некоторое время. Они в Мексике на отдыхе, и вы знаете, какие там телефоны'. Его глаза рассеянно метались. 'Возможно, мы сможем пообщаться позже, как только будут подписаны надлежащие разрешения'.
  Он был прав. У меня не было права - ни юридического, ни профессионального - на крупицу информации о Джейми. Даже моральные прерогативы были неопределенными. Он позвал меня на помощь, но чего это стоило? Он был сумасшедшим, неспособным делать рациональный выбор.
  И все же он был достаточно рационален, чтобы спланировать и осуществить побег, и достаточно цел, чтобы раздобыть мой номер.
  Я посмотрел на Мэйнваринга и понял, что мне придется жить с вопросами. Даже если бы у него были ответы, он бы их не раздавал.
  Он снова взял мою руку и пожал ее, пробормотал что-то извиняющееся и помчался прочь. Он был сердечен, товарищески вежлив и ничего мне не сказал.
  Я стоял один в пустом зале ожидания. Звук шаркающих ног заставил меня обернуться. Эдвардс, охранник, вошел, немного неуверенно.
  Он бросил на меня слабую имитацию взгляда крутого парня и погладил свою дубинку. По выражению его лица было ясно, что он обвиняет меня во всех своих бедах.
  Прежде чем он успел выразить свои чувства словами, я направился к двери.
   3
  Я ПРИШЕЛ ДОМОЙ в пять сорок пять. Робин спала, поэтому я сидел в гостиной и смотрел, как солнце стирает тусклость с серебряного неба. К шести пятнадцати она уже встала и напевала, облаченная в кимоно цвета вина. Я пошел в спальню, и мы обнялись. Она отстранилась и взяла меня за подбородок. Увидев мое небритое лицо и мятую одежду, она недоверчиво посмотрела на меня.
  'Ты все это время не спал!'
  'Я вернулся несколько минут назад'.
  'Ох, дорогая, ты, должно быть, устала. Что случилось?'
  'Когда я добрался туда, его уже не было. Сбежал. Я остался на некоторое время, надеясь, что они его найдут'.
  'Сбежал? Как?'
  'Он вырубил свою медсестру, связал ее и ушел. Вероятно, ушел в предгорья'.
  'Это жутко. Этот ребенок опасен, Алекс?'
  'Он мог бы быть', - неохотно признал я. 'Старшая медсестра намекала на это, не говоря об этом открыто - сказала мне, что палата, в которой он находится, зарезервирована для непредсказуемых пациентов. По телефону он кричал о пожирателях плоти и вонючих лезвиях'.
  Она вздрогнула. 'Надеюсь, они скоро его найдут'.
  'Я уверен, что так и будет. Он не мог уйти слишком далеко'.
  Она начала раскладывать одежду. 'Я собиралась приготовить завтрак, - сказала она, - но если ты устал, я могу перехватить что-нибудь в Венеции'.
  'Я не голоден, но составлю тебе компанию'.
  'Ты уверен? Ты выглядишь ужасно измотанным'.
  'Положительно. Я посплю, когда ты уйдешь'.
  На работу она надела джинсы, рубашку из шамбре, свитер с круглым вырезом и топ-сайдеры, благодаря чему наряд выглядел так же элегантно, как вечернее платье. Ее длинные каштановые волосы имели упругие, мягкие локоны, которые можно получить только от природы. Сегодня утром она распустила их, блестящие локоны падали на нежные плечи; на работе она собирала их под тканевой шапочкой. Все шестьдесят два дюйма ее тела двигались с плавной грацией, которая никогда не переставала привлекать мой взгляд. Глядя на нее, вы никогда не догадались бы, что она была асом с круговой
   видел, но это было частью того, что привлекло меня в ней в первую очередь: сила и мастерство в совершенно женской упаковке, способность ковать красоту среди рева смертоносных машин. Даже покрытая опилками, она была великолепна.
  Она опрыскала себя чем-то цветочным и поцеловала меня в подбородок. 'Ой.
  Вам нужна шлифовка'.
  Обнявшись, мы пошли на кухню.
  'Сядь', - приказала она и принялась готовить завтрак - рогалики, мармелад и кофейник кофе Kona без кофеина. Комната была наполнена солнцем и теплом, вскоре приправленным растущим ароматом кофе.
  Робин расставила два комплекта еды на столешнице из ясеня, которую она соорудила прошлой зимой, а я отнесла еду на подносе.
  Мы сидели друг напротив друга, любуясь видом. На террасе внизу ворковала и клевала семья голубей. Журчание пруда с рыбками было едва слышно. Лицо Робин в форме сердца было слегка накрашено - лишь след тени на глазах цвета старинного красного дерева - оливковая кожа была гладкой и отполированной последними остатками летнего загара. Она быстрыми, уверенными движениями намазала мармелад на половину бублика и предложила мне.
  'Нет, спасибо. Пока только кофе'.
  Она ела медленно и с явным удовольствием, румяная, бодрая и полная энергии.
  'Выглядишь так, будто тебе не терпится уйти', - сказал я.
  'Угу', - ответила она между набитыми губами. 'У меня был важный день. Перенастроила бридж на концертном ящике Пако Вальдеса, закончила двенадцатиструнку и подготовила мандолину к покраске. Я вернусь домой, пропахшая лаком'.
  'Отлично. Обожаю вонючих женщин'.
  Она всегда была трудолюбивой и самостоятельной, но после возвращения из Токио она стала динамо-машиной. Японский музыкальный конгломерат предложил ей прибыльную должность руководителя по дизайну, но после долгих раздумий она отказалась, зная, что предпочитает ремесло массовому производству. Это решение возобновило ее преданность делу, и двенадцатичасовые рабочие дни в венецианской студии стали правилом.
  'Еще не проголодались?' - спросила она, протягивая еще одну половинку бублика.
  Я взял его и рассеянно жевал; на вкус это было похоже на теплую глину для лепки. Я положил его и увидел, как она покачала головой и улыбнулась.
  'У тебя опущены веки, Алекс'.
  "Извини."
   'Не надо. Просто ложись в постель, приятель'.
  Она допила кофе, встала и начала убирать со стола. Я отступил в спальню, по пути снимая с себя одежду. Задернув шторы, я пробрался между простынями и лег на спину. Я несколько минут пялился в потолок, когда она просунула голову.
  'Все еще спишь? Я уже ухожу. Вернусь около семи. Как насчет ужина в ресторане?'
  "Конечно."
  'У меня тяга к индийской кухне. А лак сочетается с цыпленком тандури?'
  'Да, если у вас правильное вино'.
  Она рассмеялась, взбила волосы, подошла и поцеловала меня в лоб. 'Увидимся позже, милый'.
  После того, как она ушла, я поспал пару часов. Я проснулся в заторможенном состоянии, но душ и стакан апельсинового сока заставили меня почувствовать себя получеловеком.
  Одетый в джинсы и рубашку-поло, я пошел в библиотеку, чтобы поработать. Мой стол был завален бумагами. Я никогда не откладывал дела на потом, но я все еще не привык быть занятым.
  Три года назад, в тридцать три, я бежал от выгорания, преждевременно уйдя из практики психолога. Я планировал бездельничать и жить за счет инвестиций бесконечно, но неторопливая жизнь оказалась гораздо более захватывающей - и кровавой - чем я мог себе представить. Год спустя и с реконструированной челюстью я выполз из своей пещеры и начал работать неполный рабочий день - приняв несколько судебных экспертиз по опеке и краткосрочных консультаций. Теперь, хотя я все еще не был готов к долгосрочным терапевтическим случаям, я увеличил свою консультационную нагрузку до такой степени, что снова почувствовал себя рабочим.
  Я оставался за столом до часу, закончив два отчета судьям, затем поехал в Брентвуд, чтобы их напечатать, сделать копии и отправить по почте. Я остановился в одном месте на Сан-Висенте, чтобы съесть сэндвич и выпить пива, и, ожидая, пока принесут еду, позвонил из платного телефона в Canyon Oaks. Я спросил оператора, нашли ли уже Джейми Кадмуса, и она направила меня к начальнику дневной смены, который направил меня в Mainwaring. Его секретарь сказала мне, что он на совещании и будет доступен только ближе к вечеру. Я оставил свой номер телефона и попросил его перезвонить.
  Мой столик был у окна. Я наблюдал, как бегуны в спортивных костюмах павлиньего цвета пыхтели вдоль травянистой разделительной полосы и ковырялись в своем обеде. Оставив большую часть на тарелке, я заплатил по счету и поехал домой.
  Вернувшись в библиотеку, я отпер один из шкафов под книжными полками. Внутри было несколько картонных коробок, набитых файлами бывших пациентов. Потребовалось некоторое время, чтобы найти файл Джейми - я в спешке покинул свой кабинет, и алфавитный порядок был бессистемным - но вскоре он оказался у меня в руках.
  Опустившись на старый кожаный диван, я начал читать. Когда я переворачивал страницы, прошлое материализовалось сквозь дымку данных. Вскоре смутные воспоминания начали обретать форму и очертания; они шумно врывались, как полтергейсты, вызывая шум воспоминаний.
  Я познакомился с Джейми, когда консультировал по исследованию высокоодаренных детей, проводимому в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Женщина, которая управляла грантом, имела пунктик по поводу стереотипа гениальности-безумия: она собиралась его опровергнуть. Проект делал упор на интенсивное академическое стимулирование своих юных участников - работа на уровне колледжа для десятилетних, подростки, получающие докторские степени, - и хотя критики утверждали, что такое суперускорение слишком стрессово для нежных умов, Сарита Флауэрс считала прямо противоположное: скука и посредственность были реальными угрозами благополучию детей. ('Корми мозг, чтобы он оставался в здравом уме, Алекс'.) Уверенная в том, что данные подтвердят ее гипотезу, она попросила меня следить за психическим здоровьем вундеркиндов. По большей части это означало случайные рэп-группы и сеансы консультирования время от времени.
  С Джейми это переросло в нечто большее.
  Я просмотрел свои записи с нашего первого сеанса и вспомнил, как я был удивлен, когда он появился у моей двери, желая поговорить. Из всех детей в проекте он казался наименее открытым, выдерживая групповые обсуждения с отстраненным взглядом на своем бледном круглом лице, никогда не делясь информацией добровольно, отвечая на вопросы пожиманием плечами и уклончивым ворчанием. Иногда его отстраненность простиралась до того, что он зарывался между страницами тома стихов, пока остальные болтали не по годам. Теперь я задавался вопросом, были ли эти асоциальные тенденции предупреждающим знаком грядущих событий.
  Это была пятница - день, который я провел в кампусе. Я изучал данные тестов в своем временном офисе, когда услышал стук, тихий и неуверенный.
  За то время, что мне потребовалось, чтобы добраться до двери, он отступил в коридор и теперь стоял, прижавшись к стене, словно пытаясь уйти в штукатурку. Ему было почти тринадцать, но хрупкое телосложение и детское лицо делали его похожим скорее на десять. Он был одет в сине-красную полосатую рубашку для регби и грязные джинсы, а в руках он сжимал сумку для книг, набитую так, что швы разошлись.
   Он распустился. Его черные волосы были длинными, а челка подстрижена прямо, как у принца Валианта. Глаза были цвета сланца - черника, плавающая в молоке, - и слишком большими для лица, которое было мягким и круглым и не сочеталось с его тощим телом.
  Он переступил с ноги на ногу и уставился на свои кроссовки.
  'Если у вас нет времени, забудьте об этом', - сказал он.
  'У меня полно времени, Джейми. Заходи'.
  Он прикусил верхнюю губу и вошел, напряженно отступив назад, когда я закрыла дверь.
  Я улыбнулся и предложил ему сесть. Офис был маленьким, а выбор ограниченным. По другую сторону стола стоял заплесневелый, изъеденный молью зеленый диван фрейдистского винтажа, а перпендикулярно ему - поцарапанный стул со стальным каркасом. Он выбрал диван, сел рядом со своей сумкой и обнял ее, как любовницу. Я взял стул и оседлал его задом наперед.
  'Что я могу для тебя сделать, Джейми?'
  Его взгляд устремился вдаль, осматривая каждую деталь комнаты, и наконец остановился на таблицах и графиках, загромождавших поверхность стола.
  'Анализ данных?'
  "Это верно."
  'Что-нибудь интересное?'
  'На данный момент это просто цифры. Пройдет некоторое время, прежде чем проявятся закономерности, если они вообще есть'.
  'Не слишком ли это редукционистски, не правда ли?' - спросил он.
  'Каким образом?'
  Он повозился с одним из ремней на сумке для книг. 'Знаете, постоянно нас проверяют, сводят к числам и делают вид, что числа говорят правду'.
  Он наклонился вперед искренне, внезапно став напряженным. Я еще не знал, зачем он пришел, но был уверен, что не для обсуждения исследовательского проекта. Стук в мою дверь потребовал немало смелости, и, без сомнения, за этим последовал прилив амбивалентности. Для него мир идей был безопасным местом, крепостью против навязчивых и тревожных чувств. Я не пытался штурмовать крепость.
  'Как так, Джейми?'
  Одну руку он держал на сумке с книгами, а другой махал, словно вымпелом в шторм.
   'Возьмем, к примеру, тесты на IQ. Вы делаете вид, что результаты что-то значат, что они определяют гениальность или что там еще мы должны быть.
  Даже название исследования редукционистское. 'Проект 160'. Как будто тот, кто не набрал сто шестьдесят баллов по тесту Стэнфорда-Бине, не может быть гением?
  Это довольно отстойно! Все тесты предсказывают, насколько хорошо кто-то будет учиться в школе. Они ненадежны, культурно предвзяты и, согласно моим данным, даже не так уж хороши в прогнозировании - точность тридцать, может быть, сорок процентов.
  Вы бы поставили деньги на лошадь, которая приходила в трети случаев?
  С таким же успехом можно использовать доску Уиджа!'
  'Вы провели некоторое исследование', - сказал я, сдерживая улыбку.
  Он серьезно кивнул.
  'Когда люди что-то делают со мной, мне нравится понимать, что они делают. Я провел несколько часов в психиатрической библиотеке'. Он посмотрел на меня с вызовом. 'Психология - не такая уж наука, не так ли?'
  'Некоторые аспекты менее научны, чем другие'.
  'Знаешь, что я думаю? Психологи, вроде доктора Флауэрса, любят переводить идеи в цифры, чтобы выглядеть более научными и произвести впечатление на людей. Но когда ты так делаешь, ты теряешь суть, - он подергал себя за челку и подыскивал нужное слово, - душу того, что ты пытаешься понять'.
  'Это хороший момент', - сказал я. 'Сами психологи уже давно спорят об этом'.
  Он, казалось, не слышал меня и продолжал объяснять высоким детским голосом.
  'Я имею в виду, что насчет искусства или поэзии? Как можно количественно оценить поэзию? По количеству стихов? По размеру? Сколько слов заканчивается на 'е'? Определит ли это или объяснит Чаттертона, Шелли или Китса? Это было бы глупо . Но психологи думают, что они могут делать то же самое с людьми и придумывать что-то значимое'.
  Он остановился, перевел дух и пошел дальше.
  'Мне кажется, что у доктора Флауэрса фетиш на числа. И машины.
  Она любит свои компьютеры и тахистоскопы. Наверное, хотела бы, чтобы мы тоже были механическими. Более предсказуемыми. - Он потрепал кутикулу. - Может, это потому, что ей самой нужны приспособления, чтобы жить нормальной жизнью. Как ты думаешь?
  'Это теория'.
  Его улыбка была невеселой.
   'Да, я забыл. Вы двое - партнеры в этом деле. Вы должны ее защищать'.
  'Нет. Когда вы, ребята, говорите со мной, это конфиденциально. Тестовые данные - цифры - попадают в компьютер, но все остальное остается снаружи. Если вы злитесь на доктора Флауэрса и хотите поговорить об этом, вперед'.
  Он не спеша это переваривал.
  'Нет, я не сержусь на нее. Я просто думаю, что она грустная женщина. Разве она не была спортсменкой или кем-то в этом роде?'
  'Она была фигуристкой. Выиграла золотую медаль на Олимпиаде шестьдесят четыре'.
  Он молчал и думал, и я знал, что он изо всех сил пытался представить себе превращение Сариты Флауэрс из чемпионки в калеку. Когда он снова заговорил, его глаза были мокрыми.
  'Думаю, это было жестоко - говорить о том, что ей нужны машины и все такое'.
  'Она открыто говорит о своих недостатках', - сказал я. 'Она не будет ожидать, что вы будете притворяться, что их не существует'.
  'Но, черт возьми, я же говорил о редукционизме, а потом сделал то же самое с ней - приклеил к ней ярлык помешанной на гаджетах, потому что она ходит с брекетами!'
  Он впился ногтями одной руки в ладонь другой.
  'Не будьте слишком строги к себе, - мягко сказал я. - Поиск простых ответов - это всего лишь один из способов, с помощью которых мы пытаемся разобраться в сложном мире.
  Вы критически мыслите, и с вами все будет в порядке. Это люди, которые не думают, погружаются в нетерпимость'.
  Это, казалось, принесло некоторое утешение. Его пальцы расслабились и растопырились на выбеленных джинсовых коленях.
  'Это отличное замечание, доктор Делавэр'.
  'Спасибо, Джейми'.
  'Эм, могу ли я спросить вас еще кое-что о докторе Флауэрсе?'
  "Конечно."
  'Я не понимаю ее ситуации - ее физического состояния. Иногда она кажется довольно сильной, почти нормальной. На прошлой неделе я видела, как она сделала пару шагов сама. Но несколько месяцев назад она выглядела совсем плохо.
  Как будто она за одну ночь постарела на много лет и совсем обессилела'.
  'Рассеянный склероз - очень непредсказуемое заболевание, - объяснил я. - Симптомы могут появляться и исчезать'.
  'Есть ли какое-то лечение?'
   'Нет. Пока нет'.
  'Значит, ей может стать хуже?'
  'Да. Или лучше. Нет способа узнать'.
  'Это отвратительно', - сказал он. 'Как будто живешь с бомбой замедленного действия внутри тебя'.
  Я кивнул. 'Она справляется с этим, занимаясь любимым делом'.
  Вода в серо-голубых глазах налилась лужицей. Одинокая слеза скатилась по мягкой щеке. Он смутился, быстро вытер ее рукавом и повернулся, чтобы посмотреть на выцветшую охристую стену.
  Несколько мгновений он молчал, затем вскочил, схватил сумку с книгами и закинул ее на плечо.
  'Ты хотел еще о чем-то поговорить, Джейми?'
  'Нет', - сказал он слишком быстро. 'Ничего'.
  Он пошел к двери. Я последовал за ним и положил руку на его тощее плечо. Он дрожал, как щенок, которого выдернули из помета.
  'Я рад, что вы зашли', - сказал я. 'Пожалуйста, не стесняйтесь делать это снова.
  В любое время'.
  'Конечно. Спасибо'. Он распахнул дверь и поспешил прочь, его шаги слабо разносились по высокому сводчатому коридору.
  Прошло три пятницы, прежде чем он снова появился. Сумка с книгами исчезла. Вместо нее он притащил учебник по аномальной психологии для выпускников, который он пометил в дюжине мест клочками папиросной бумаги.
  Плюхнувшись на диван, он начал перелистывать страницы, пока не наткнулся на потертый клочок бумаги.
  'Сначала, - объявил он, - я хочу спросить вас о Джоне Уотсоне. Насколько я могу судить, этот человек был законченным фашистом'.
  Мы обсуждали бихевиоризм полтора часа. Когда я проголодался, я спросил его, не хочет ли он чего-нибудь поесть, и он кивнул. Мы вышли из офиса и пошли через кампус к Coop. Между набитыми ртами чизбургера и глотками Dr Pepper он поддерживал диалектику, последовательно переходя от темы к теме, нападая на каждую, как будто это был враг, которого нужно победить. Его ум был потрясающим, поразительным в своей способности добывать шлаковые кучи данных и выходить с существенными крупицами. Как будто его интеллект обрел собственную идентичность, независимую от детского тела, в котором он был размещен; когда он говорил, я перестал осознавать его возраст.
  Его вопросы обрушились на меня, быстрые и язвительные, как град. Казалось, он едва успевал усвоить один ответ, как тут же формировалась дюжина новых линий расследования. Через некоторое время я начал чувствовать себя как воскресный отбивающий, столкнувшийся с
  Машина для подачи мяча взбесилась. Он еще несколько минут стрелял, а затем так же внезапно, как и начал, закончил разговор.
  'Хорошо'. Он удовлетворенно улыбнулся. 'Теперь я понял'.
  'Отлично', - сказал я и устало выдохнул.
  Он наполнил половину своей тарелки кетчупом и потащил кучу размокшей картошки фри через алое болото. Запихивая ее в рот, он сказал:
  'Вы довольно умны, доктор Делавэр'.
  'Спасибо, Джейми'.
  'Когда вы были ребенком, вам было скучно в школе?'
  'По большей части. У меня было несколько учителей, которые вдохновляли. Остальные были довольно забываемыми'.
  'Большинство людей. Я никогда толком не ходил в школу. Не то чтобы дядя Дуайт не пытался. Когда мне было пять, он отправил меня в самый снобистский частный детский сад в Хэнкок-парке'. Он ухмыльнулся. 'Через три дня семестра стало ясно, что мое присутствие', - он передразнил напыщенную школьную учительницу, - ' расстраивает других детей '.
  'Могу себе представить'.
  'Они делали упражнения на готовность к чтению - сопоставление цветов, изучение алфавита и тому подобное. Я думал, что это отупляет, и отказался сотрудничать. В качестве наказания они поставили меня в угол одного, что было вовсе не наказанием, потому что мои фантазии были потрясающим развлечением.
  Тем временем, я раздобыл старую книгу в мягкой обложке ' Виноград Wrath , которую кто-то оставил дома. Обложка была действительно интересной, поэтому я взял ее и начал читать. Большая часть была довольно доступной, поэтому я действительно увлекся ею, читал в постели ночью с фонариком, прятал ее в коробке для завтрака и брал с собой в школу. Я тайком прочитывал несколько страниц во время перекуса и когда меня загоняли в угол. Примерно через месяц, когда я был уже на полпути к книге, эта сука-учительница нашла ее.
  Она впала в ярость, вырвала книгу у меня из рук, и я набросилась на нее - била, кусала, настоящая драка. Они позвали дядю Дуайта, и учительница сказала ему, что я гиперактивная, у меня проблемы с дисциплиной, и мне нужна профессиональная помощь. Я вскочила, обвинила ее в воровстве и сказала, что она притесняет меня так же, как притесняли рабочих фермы. Я до сих пор помню, как у них отвисли челюсти - как у роботов, которые сошли с ума. Она сунула мне книгу и сказала: 'Читай!' - как нацистский штурмовик, приказывающий заключенному маршировать. Я прожужжала пару предложений, и
   Она сказала мне остановиться. Вот и все - больше никакого детского сада для Мастера Кадмуса.
  Он высунул язык и слизнул кетчуп с нижней губы. 'В любом случае, вот и все школьные дни'. Он посмотрел на часы. 'Упс. Мне пора вызывать машину'. И с этими словами он уехал.
  После этого визиты по пятницам днем стали регулярными, плавающая игра в кости с идеями в качестве игральных костей. Мы разговаривали в офисе, в читальном зале для выпускников, за фастфудом в Coop и во время прогулок по тенистым дорожкам, которые опутывали кампус. У него не было отца, и, несмотря на опеку дяди, он, казалось, мало понимал, что значит быть мужчиной. Когда я отвечал на бесчисленные вопросы о себе, все они были сформулированы в жадно-наивной манере иммигранта, ищущего крупицы информации о новой родине, я знал, что становлюсь его образцом для подражания. Но расспросы были односторонними: когда я пытался прозондировать его личную жизнь, он менял тему или издавал молниеносную атаку неуместных абстракций.
  Это были плохо определенные отношения, не дружба и не терапия, поскольку последнее подразумевает контракт на помощь, а он еще не признался в существовании проблемы. Да, он был интеллектуально отчужден, но такими были большинство детей на проекте; отчуждение считалось общей чертой тех, кто находился в космическом диапазоне интеллекта. Он не искал помощи, хотел только говорить. И говорить. О психологии, философии, политике, литературе.
  Тем не менее, я никогда не оставлял подозрения, что он появился в ту первую пятницу, чтобы излить душу от чего-то, что его глубоко беспокоило. Я наблюдал его капризность и периодическую тревожность, приступы ухода в себя и депрессии, которые длились днями, замечал внезапный темный взгляд или влажные глаза посреди, казалось бы, нейтрального разговора, острое сжатие горла и непроизвольное дрожание руки.
  Он был проблемным мальчиком, которого, я был уверен, мучил значительный конфликт. Несомненно, он был глубоко зарыт, завернут, как мумия, в тонкий кокон защит, и добраться до сути было бы нелегкой задачей. Я решил выждать время: наука психотерапии - знать, что сказать, искусство - знать, когда это сказать. Преждевременный шаг, и все будет потеряно.
  В шестнадцатую пятницу он прибыл, неся груз книг по социологии, и начал рассказывать о своей семье, подстегнутый, как предполагается, томом о структуре семьи. Как будто читая лекцию по этому тексту, он выплеснул факты, беспорядочно, голосом, лишенным эмоций: Кадмусы 'купались в деньгах'; его дед по отцовской линии построил империю в строительстве и
  Недвижимость в Калифорнии. Старик давно ушел, но люди говорили о нем, как о каком-то боге. Его другие бабушки и дедушки тоже умерли. Как и оба его родителя. ('Почти как проклятие, да? Ты уверен, что хочешь остаться со мной?')
  Его мать умерла при родах; он видел фотографии, но мало что знал о ней. Три года спустя его отец покончил с собой, повесившись. Ответственность за воспитание осиротевшего малыша легла на плечи младшего брата его отца, Дуайта. Это привело к найму череды нянь, ни одна из которых не задержалась достаточно долго, чтобы что-то значить для Джейми. Несколько лет спустя Дуайт женился и стал отцом двух дочерей, и теперь все они были одной счастливой семьей - эта последняя фраза была произнесена с горечью и взглядом, предостерегающим от дальнейших расспросов.
  Самоубийство его отца было темой, которую я был полон решимости в конце концов поднять. Он не проявлял никаких саморазрушительных мыслей или импульсов, но я считал его подверженным повышенному риску самоубийства; меня беспокоила его переменчивость настроения, его крайний перфекционизм, порой нереалистичные ожидания и колеблющаяся самооценка. Когда вы добавляете историю родительского самоубийства, шансы еще больше возрастают; вероятность того, что он решит в один мрачный день подражать отцу, которого он никогда не знал, нельзя игнорировать.
  Кульминационный момент наступил в середине двадцатого сеанса.
  Он любил цитировать поэзию - Шелли, Китса, Вордсворта - и был особенно очарован поэтом по имени Томас Чаттертон, о котором я никогда не слышал. Мои вопросы об этом человеке были отброшены утверждениями, что работа поэта говорит сама за себя. Поэтому я провел небольшое собственное библиотечное исследование.
  Послеобеденное изучение пыльных томов литературной критики выявило несколько интересных фактов: эксперты считали Чаттертона гением, главным поэтом возрождения готики в Англии XVIII века и главным предшественником романтизма, но в свое время его попеременно то игнорировали, то поносили.
  Измученный, трагический персонаж, Чаттертон жаждал богатства и славы, но ему было отказано в том и другом. Разочарованный отсутствием признания его собственных трудов, он совершил крупное литературное мошенничество в 1768 году, создав ряд стихотворений, предположительно написанных монахом пятнадцатого века по имени Томас Роули.
  Но Роули никогда не существовал; он был плодом воображения Чаттертона, его имя было взято с надгробия в церкви Святого Иоанна в Бристоле.
  По иронии судьбы, стихи Роули были хорошо приняты литераторами, и
  Чаттертон пользовался кратковременным, опосредованным восхищением - пока обман не раскрылся и его жертвы не отомстили.
  Отлученный от литературной сцены, поэт был низведен до памфлетов и черной работы и, в конце концов, до попрошайничества за объедками. Был и последний, болезненный поворот: хотя у него не было ни гроша и местные торговцы отказывали ему в хлебе в кредит, голодающий Чаттертон пожаловался великодушному аптекарю на крысиное заражение на его чердаке, и ему выписали мышьяк.
  24 августа 1770 года Томас Чаттертон покончил жизнь самоубийством в возрасте семнадцати лет, приняв яд.
  В следующий раз, когда Джейми процитировал его, я сообщил, что узнал. Мы сидели на краю перевернутого фонтана, который стоял перед зданием психиатрической больницы. День был ясный и теплый, и он снял обувь и носки, чтобы вода стекала по его костлявым белым ступням.
  'Угу', - хмуро сказал он. 'И что?'
  'Ничего. Ты меня заинтересовал, поэтому я его поискал. Он был интересным парнем'.
  Он отошел на несколько футов и уставился в фонтан, ударив каблуком по бетону с такой силой, что кожа покраснела.
  'Что-то не так, Джейми?'
  "Ничего."
  Прошло несколько минут напряженного молчания, прежде чем я снова заговорил.
  'Кажется, ты чем-то рассержен. Тебя не смущает, что я поискал информацию о Чаттертоне?'
  'Нет'. Он с отвращением отвернулся. 'Меня бесит не это. А то, что ты такой самодовольный - думаешь, что понимаешь меня. Чаттертон был гением, Джейми - гений; Чаттертон был неудачником, Джейми - неудачник. Щелк, щелк, щелк. Складываешь все это вместе, как какую-то гребаную историю болезни!'
  Двое проходящих мимо студентов услышали гнев в его голосе и обернулись, чтобы посмотреть. Он не заметил их и прикусил губу.
  'Ты, наверное, волнуешься, что я припасу крысиный яд где-нибудь на чердаке, да?'
  'Нет. Я...'
  'Чушь. Вы, мозгоправы, все одинаковы'. Он скрестил руки на груди, продолжая бить по фонтану. На пятке проросли капельки крови.
  Я попробовал еще раз.
   'Я хотел сказать, что хотел поговорить с вами о самоубийстве, но это не имеет никакого отношения к Чаттертону'.
  'О, правда? И при чем тут это?'
  'Я не говорю, что ты склонен к самоубийству. Но у меня есть опасения, и я бы не справился со своей работой, если бы не поднял их, понятно?'
  'Ладно, ладно. Просто выкладывай'.
  'Ладно', - сказал я, тщательно подбирая слова. 'У всех бывают плохие дни, но ты слишком часто в депрессии. Ты исключительный человек - и я имею в виду не только твой интеллект. Ты чувствителен, заботлив и честен'. Комплименты могли быть пощечинами, судя по тому, как они заставили его вздрогнуть. 'Но ты, кажется, не очень себе нравишься'.
  'Что может понравиться?'
  "Много."
  "Верно."
  'Это часть того, что меня беспокоит - то, как вы себя принижаете. Вы устанавливаете для себя чрезвычайно высокие стандарты, а когда добиваетесь успеха, вы игнорируете успех и немедленно повышаете свои стандарты. Но когда вы терпите неудачу, вы не отпускаете ее. Вы продолжаете наказывать себя, говоря себе, что вы никчемны'.
  'Так в чем же смысл?' - потребовал он.
  'Дело в том, - сказал я, - что вы обрекаете себя на постоянные страдания'.
  Он избегал зрительного контакта. Кровь из его пятки стекала в воду и исчезала в розовом водовороте.
  'Ничто из этого не подразумевается как критика', - добавил я. 'Просто в течение жизни вы столкнетесь с разочарованием - со всеми так бывает - и было бы неплохо знать, как с этим справиться'.
  'Звучит как отличный план', - саркастически сказал он. 'Когда начнем?'
  'Когда захочешь'.
  'Я хочу сейчас , ладно? Покажи мне, как с этим справиться. За три простых урока'.
  'Сначала мне нужно узнать о вас больше'.
  'Ты много знаешь'.
  'Мы много говорили, но я на самом деле вообще ничего не знаю. Не о том, что вас беспокоит или заводит - о ваших целях, ваших ценностях'.
  'Вопрос жизни и смерти, да?'
  'Давайте говорить что-то важное'.
   Он повернулся ко мне, мечтательно улыбаясь.
  'Хотите знать, что я думаю о жизни и смерти, доктор Д.? Я вам скажу.
  Оба отстой. Смерть, наверное, тише.
  Скрестив ноги, он осмотрел окровавленную пятку, словно изучая биологический образец.
  'Нам не обязательно сейчас об этом говорить', - сказал я.
  'Но я хочу! Ты подводил к этому все эти месяцы, да? Это то, о чем все эти приятельские штучки, да? Установление взаимопонимания, чтобы вы могли более эффективно сжимать голову. Так что давай поговорим об этом сейчас, хорошо! Ты хочешь знать, думаю ли я о самоубийстве? Конечно. Один или два раза в неделю'.
  'Это мимолетные мысли или они остаются с вами на какое-то время?'
  'Шесть из одного, полдюжины из другого'.
  'Вы когда-нибудь задумывались о методе?'
  Он громко рассмеялся, закрыл глаза и начал декламировать тихим голосом: Поскольку мы можем умереть лишь однажды, какое это имеет значение , Если веревка или подвязка, яд, пистолет, меч ,
   Медленно прогрессирующая болезнь или внезапный разрыв клапана артериальный в самых благородных частях ,
  Сократить страдания человеческой жизни?
   Хоть причины и разные, но следствие одно и то же Все к одному общему растворению стремится .
  Глаза открылись.
  'У Тома С. на все был ответ, не так ли?'
  Когда я не ответил, он снова рассмеялся, натянуто.
  'Не смешно, доктор Д.? Чего вы хотите, катарсиса и исповеди? Это моя жизнь, и если я решу откланяться, это мое решение'.
  'Ваше решение повлияет на других людей'.
  'Чушь'.
  'Никто не живет в вакууме, Джейми. Люди заботятся о тебе. Я забочусь о тебе'.
  'Из какого учебника ты это вытащил?'
  Крепость казалась неприступной. Я искал клин.
  'Самоубийство - это враждебный акт, Джейми. Ты, как никто другой, должен это понимать'.
  Его реакция была внезапной и экстремальной. Голубые глаза вспыхнули, а голос захлебнулся от ярости. Вскочив, он повернулся ко мне, пронзительно закричав:
  'Мой отец был дерьмом собачьим! И ты тоже, раз его воспитал!'
   Он помахал перед моим лицом дрожащим пальцем, зашипел и побежал босиком через двор. Я подхватил его туфли и носки и побежал за ним.
  Пересекая научный дворик, он повернул налево и исчез в лестничном пролете. Догнать его было несложно, потому что походка была неуклюжей, тонкие ноги стучали друг о друга, как синкопированные палочки для еды.
  Лестница заканчивалась у погрузочной платформы химического корпуса - пустого бетонного прямоугольника, залитого нефтью и затемненного с трех сторон кирпичными стенами.
  Выход был только один - зеленая металлическая дверь. Он попробовал защелку, но она была заперта. Повернувшись, чтобы бежать, он увидел меня и замер, тяжело дыша. Его лицо было белым и заплаканным. Я поставил туфли и подошел.
  "Уходите!"
  'Джейми...'
  "Оставь меня в покое!"
  'Давайте решим это...'
  'Зачем?' - закричал он. 'Зачем беспокоиться?'
  'Потому что я забочусь о тебе. Ты важен для меня, и я хочу, чтобы ты остался рядом'.
  Он разрыдался и выглядел так, будто собирался упасть. Я подошел ближе, обнял его за плечи и обнял.
  'Вы тоже важны для меня, доктор Д.', - он шмыгнул носом в мою куртку. Я почувствовала, как его руки обвились вокруг моей талии, маленькие руки погладили мою спину. 'Вы действительно важны. Потому что я люблю вас'.
  Я напрягся. Это было неправильно, это было худшее, что можно было сделать. Но это было рефлекторно.
  Он вскрикнул и вырвался, на его молодом лице застыла маска ненависти и боли.
  'Вот! Теперь ты знаешь! Я немного педик! Я был им много лет, а теперь я запал на тебя!'
  Шок прошел, и я снова взял себя в руки, готовый к терапии. Я шагнул вперед. Он отпрянул.
  'Уйди, жалкий ублюдок! Оставь меня в покое! Если ты этого не сделаешь, я позову на помощь!'
  'Джейми, давай поговорим...'
   'Помогите!' - завопил он. Звук разнесся эхом по пустоте дока.
  "Пожалуйста-"
  Он снова закричал.
  Я поставила туфли и носки и ушла.
  В течение следующих нескольких недель я неоднократно пытался поговорить с ним, но он избегал меня. Я снова и снова проигрывал эту сцену в голове, размышляя, что я мог бы сделать по-другому, желая волшебства и проклиная ограниченность слов и пауз.
  Чем больше я об этом думал, тем больше я беспокоился о самоубийстве. После долгих раздумий я нарушил конфиденциальность и позвонил его дяде. Знание того, что это было правильным решением, не делало это легче.
  Я проложил себе путь через армию подчиненных и, наконец, добрался до Дуайта Кадмуса в его офисе в Беверли-Хиллз. Представившись, я свел предательство к минимуму, ничего не упомянув о гомосексуальности, а лишь обратившись к своим опасениям за безопасность мальчика.
  Он слушал, не перебивая, и отвечал сухим и размеренным голосом.
  'Хм, понятно. Да, это вызывает беспокойство'. Пауза в размышлениях. 'Есть что-нибудь еще, доктор?'
  'Да. Если у вас в доме есть оружие, разрядите его, спрячьте боеприпасы и уберите их'.
  'Я сделаю это немедленно'.
  'Заприте свои лекарства. Постарайтесь держать его подальше от ножей...'
  "Конечно."
  '...и веревки'.
  Напряженная тишина.
  'Если это все, доктор...'
  'Я хочу еще раз подчеркнуть, насколько важно оказать ему профессиональную помощь. Если вам нужна рекомендация, я с радостью дам вам пару имен'.
  'Спасибо. Я обсужу это с женой и перезвоню вам'.
  Я дал ему свой номер телефона, и он еще раз поблагодарил меня за заботу.
  Я никогда не слышал о нем.
   4
  Я ВЕРНУЛ файл и снова позвонил в Canyon Oaks. Мэйнваринг не вернулся в свой офис, но его секретарь заверила меня, что он получил сообщение.
  В тишине библиотеки мои мысли блуждали. Я знал, что если я буду сидеть достаточно долго, они вернутся, чтобы устроиться в темных местах. Поднявшись, я поискал беспроводной телефон и нашел его в гостиной. С телефоном, прикрепленным к ремню, я вышел на террасу и спустился по лестнице в японский сад.
  Кои лениво плавали, концентрическая радуга. Звук моих шагов привел их к каменистому краю пруда, они жадно глотали и вспенивали воду в предвкушении.
  Я бросил горсть гранул в воду. Рыбы бились и натыкались друг на друга, чтобы добраться до еды. Их чешуя отбрасывала алые, золотые, платиновые и мандариновые искры, бурлящие тела были огненными среди спокойных оттенков сада. Опустившись на колени, я кормил более напористых карпов с руки, наслаждаясь щекотанием их усиков о мою ладонь.
  Когда они насытились, я убрал еду и сел, скрестив ноги, на подушку из мха, настраивая уши на тихие звуки: журчание водопада; тихие поцелуи, которые издавали рыбы, покусывая водорослевую шубу на гладких мокрых камнях, окаймляющих их бассейн; теплый бриз, нежно колыхающий ветви цветущей глицинии. Наступил вечер и окутал сад тенью. Жасмин начал источать свой аромат.
  Я наблюдала, как цвета уступают место контурам, и старалась скрыть свой разум.
  Я уже погрузился в медитативное спокойствие, когда телефон на моем поясе засвистел и запищал.
  'Доктор Делавэр', - ответил я.
  'Довольно официально, Алекс', - произнес молодой голос, прерываемый помехами.
  'Лу?'
  'Ничего другого'.
  'Как дела? Формальность, потому что я ожидал кого-то другого'.
   'Я в восторге. Надеюсь, ты не слишком разочарован'.
  Я рассмеялся. Статика стала громче.
  'Связь слабая, Лу. Откуда ты звонишь, с корабля или с берега?'
   'Корабль. На борту полно потенциальных инвесторов, направляющихся в Теркс и Кайкос, трюм полный тунцов и ваху, и достаточно рома, чтобы ослабить все запреты'.
  Лу Честаре долгосрочно арендовал теплое место в моем сердце. Много лет назад, когда я зарабатывал больше денег, чем знал, что с ними делать, он показал мне, что с ними делать, проведя меня через ряд инвестиций в недвижимость и ценные бумаги, которые позволили бы мне жить комфортно, не работая снова, - если мой образ жизни останется разумным. Он был молодым и агрессивным, чистоплотным, быстро говорящим, голубоглазым, северным итальянцем. В возрасте двадцати семи лет он был описан Wall Street Journal как суперзвезда выбора акций. К тридцати годам он был лидером в крупной инвестиционной фирме и двигался выше. Затем, внезапно, он изменил свой образ жизни, уйдя из корпоративного мира, продав спред в Брентвуде, упаковав молодую жену и ребенка и переехав в северный Орегон, чтобы работать на себя и избранную группу клиентов. Большинство были мегабогаты; некоторых, как я, он оставил из сентиментальных соображений. Теперь он попеременно работал в домашнем офисе в долине Уилламетт и на стофутовой яхте под названием The Incentive .
  Оба были оснащены целыми состояниями в виде компьютерных приспособлений, которые позволяли ему общаться с международной армией биржевых трейдеров по модему.
  'Твое портфолио недавно появилось на экране, Алекс. У меня все помечено, как у дантиста. Пора на полугодовой осмотр'.
  "Как дела?"
  'У вас есть двести восемьдесят тысяч в необлагаемых налогом облигациях со средней доходностью восемь целых семьдесят три процента, что дает годовой доход в двадцать четыре тысячи четыреста сорок, к которому дядя Сэм не может прикоснуться. Девяносто тысяч из них погашаются в течение следующих нескольких месяцев. Обычно это старые облигации с немного более низкой доходностью - в среднем семь целых девять десятых процента. Вопрос в том, хотите ли вы больше муниципальных облигаций или мне дать вам высокодоходные корпоративные облигации или казначейские векселя?
  Они облагаются налогом, но если вы зарабатываете немного, более высокие ставки положат больше баксов в ваш карман. Согласно моим записям, в прошлом году вы заработали сорок две тысячи, занимаясь всякой всячиной. А что в этом году?
  'Я работаю немного больше. Около шести тысяч в месяц'.
  'Брутто или нетто?'
  "Валовой."
  'Какие-нибудь крупные вычеты?'
  "Не совсем."
   'В прошлом году доход от аренды и процентов составил тридцать одну тысячу. Есть ли причины, по которым это должно измениться?'
  'Ничего, насколько я могу предвидеть'.
  'Итак, вы тянете чуть больше сотни тысяч, все еще в здоровом пятидесятипроцентном диапазоне. Если вам не нужна ликвидность или вы не хотите играть в азартные игры, то муни - это то, что вам нужно'.
  'О какой азартной игре вы говорите?'
  'Совершенно новые безрецептурные выпуски, в основном не котирующиеся. У меня есть фирма по лазерной визуализации в Швейцарии, которая выглядит многообещающе, синдикат по переработке лома в Пенсильвании и кое-что прямо по вашей части: предприятие из Каролины, специализирующееся на минах-люках'.
  'Мины-люки?'
  'Еще бы. Эта группа - Psycorp - заключает контракты на услуги в области психического здоровья в средних по размеру сообществах. В основном на Юге и Среднем Западе, но она расширяется. Очень агрессивный маркетинг, и демографические данные выглядят хорошо.
  Там полно сумасшедших, Алекс. Держу пари, ты никогда не думал о себе как о быстрорастущей отрасли'.
  'Думаю, я останусь с облигациями. Какие ставки вы получаете?'
  'У меня есть линия на десять с половиной процентов вещей по номиналу от продажи имущества, но вам придется выйти на долгосрочную перспективу - минимум на тридцать лет. Ваш чистый прирост дохода составит примерно' - я услышал щелчок клавиш на заднем плане - 'две тысячи триста сорок долларов. Не тратьте все в одном месте'.
  'Двойной А?'
  'Они имеют рейтинг A, что все еще соответствует инвестиционному качеству, но я ожидаю повышения до A через несколько месяцев. Я больше не воспринимаю рейтинги так серьезно; службы стали ленивыми. Посмотрите на провал WPPSS - от A до туалета, и они не замечали этого, пока не стало слишком поздно. Лучше всего самому следить за каждой проблемой. Что я и делаю - усердно. Тот, который я задумал для вас, очень кошерный. Консервативный пляжный поселок с большой налоговой базой. Давно назревшее финансирование коммунальных услуг, никаких споров. Хотите присоединиться?'
  'Конечно. Сколько можно получить?'
  'Двести пятьдесят тысяч. Я обязался дать сотню другому человеку. Можешь взять еще пятьдесят'.
  'Дайте мне ровно сто. Девяносто из погашаемых облигаций, и я переведу вам десять тысяч завтра. Орегон или Вест-Индия?'
   'Орегон. Шерри занимается транзакциями, пока меня нет'.
  'Как долго вы планируете отсутствовать?'
  'Неделю, может, и больше. Зависит от рыбалки и от того, сколько времени понадобится богатым людям, чтобы подействовать друг другу на нервы. Кстати, мы получили твою благодарственную записку за кижуча. Хорошая штука, а?'
  'Это был потрясающий лосось, Лу. Мы пригласили друзей и пожарили его, как ты и советовал'.
  'Хорошо. Тебе стоит увидеть голубого тунца, которого мы вытащили. Триста фунтов с мясом, похожим на фиолетовое масло. Передо мной стоит тарелка сашими. Я оставлю тебе немного филе'.
  'Это было бы здорово, Лу'.
  'Ух ты!' - крикнул он. 'Простите, Алекс, какие-то действия по правому борту.
   Господи Иисусе, посмотри на этого монстра! Он отхлебнул чего-то и вернулся на линию, сглотнув. ' Втягивай его, Джимбо! Извините, еще раз .
  У тебя все в порядке?
  'Просто отлично'.
  'Отлично. Тогда мне лучше закончить и пойти очаровывать клиентов'.
  'Пока, Лу. Думай обо мне за крабовыми коктейлями'.
  'Ракушка', - поправил он. 'Маринованная в соке лайма. Съешьте ее, а потом сыграйте Майлза Дэвиса с ракушкой'.
  На линии раздался гудок.
  'Это твой конец или мой?' - спросил он.
  'Моя. Ожидание вызова'.
  'Я отпускаю тебя, Алекс. Роджер, прием и конец'.
  Я нажал кнопку и подключился к ожидающему вызову.
  'Алекс? Это Майло, и мне нужно поторопиться'.
  'Майло! Рад тебя слышать. Что случилось?'
  'Я разговаривал с человеком, который сказал, что знает вас. Парень по имени Джеймс Уилсон Кадмус'.
  'Джейми! Где он?'
  'Так вы его знаете?'
  'Конечно, я знаю. Что...'
  'Он что-то сказал о том, что звонил тебе сегодня утром'.
  'Да, он это сделал'.
  'Во сколько это было времени?'
  'Около трех пятнадцати'.
   'Что он сказал?'
  Он колебался. Майло - мой лучший друг. Я не слышал от него ничего дольше обычного и начал задумываться об этом. При других обстоятельствах я бы приветствовал его звонок. Но тон его голоса был далек от дружелюбия, и я остро осознал, чем он зарабатывает на жизнь.
  'Это был экстренный вызов', - уклончиво ответил я.
  'Он хотел помощи'.
  'С чем?'
  'Майло, что, черт возьми, происходит?'
  'Не могу объяснить, приятель. Увидимся позже'.
  'Подождите-ка, с ребенком все в порядке?'
  Настала его очередь колебаться. Я мог представить, как он проводит руками по своему большому, покрытому шрамами лицу.
  'Алекс', - вздохнул он, - 'мне правда пора идти'.
  Щелкните.
  Так не поступают с другом, и я был напряжен от гнева. Затем я вспомнил дело, над которым он работал, и тревога нахлынула на меня, как токсичный прибой. Я позвонил на его добавочный номер в отделении West LA и, получив отговорки от полицейской бюрократии, не узнал ничего, кроме того, что он находится на месте преступления. Еще один звонок в Canyon Oaks вызвал едва приглушенную враждебность у секретаря Мэйнваринга. Я начинал чувствовать себя изгоем.
  Мысль о том, что Джейми может быть замешан в текущем деле Майло, была тошнотворной. Но в то же время она дала мне некоторое направление. Дело получило много освещения в прессе, и если Майло не расскажет мне, что происходит, возможно, это сделают СМИ.
  Я потянулся к радио и покрутил ручку, настраиваясь на каждую из двух новостных AM-станций по очереди. Ни слова. Дальнейшее вращение не дало ничего, кроме аудиомусора. Теленовости состояли из уложенных феном волос и влажных белых зубов - счастливые разговоры и фальшивые импровизации, перемежаемые солидными порциями убийств и хаоса в специальном выпуске Blue Plate.
  Много ужасов, но не то, что я искал.
  Я увидел утренний выпуск Times , свернутый на столе, и схватил его. Ничего. Я знал двух человек из газеты, редактора шахматного отдела и Неда Бионди из Metro Desk. Я нашел номер репортера в своем Rolodex и набрал его.
  'Док! Как ты, черт возьми?'
  'Отлично, Нед. А как насчет тебя?'
   'Супер. Энн Мари только что поступила в аспирантуру Корнелла. Образование'.
  'Это потрясающе, Нед. В следующий раз, когда будешь с ней говорить, передай ей от меня привет'.
  'Сделаем. Без тебя мы бы не справились'.
  'Она замечательный ребенок'.
  'С моей стороны это не предмет для споров. Итак, какую сенсацию вы мне сегодня поведаете? Последняя была не так уж и плоха'.
  'Никаких сенсаций', - сказал я. 'Только вопросы'.
  'Спрашивайте'.
  'Нед, ты слышал что-нибудь о расследовании дела Лаванды Слэшер?'
  'Ни черта'. Его голос поднялся на ступеньку выше. 'Что-то движется в твою сторону?'
  "Ничего."
  'Просто из любопытства, да?'
  'Что-то вроде того'.
  'Док, - умолял он, - это дело уже месяц как засохло. Если ты что-то знаешь, не сдерживайся. Дразнить мудаков ушло вместе с таблетками'.
  'Я действительно ничего не знаю, Нед'.
  'Угу'.
  'Извините за беспокойство. Забудьте, что я звонил'.
  'Конечно', - раздраженно сказал он. 'У меня в голове полная пустота'.
  'Пока, Нед'.
  'Сайонара, Док'.
  Никто из нас ни на секунду не поверил, что проблема исчезла после разговора.
  Робин пришла домой в прекрасном настроении, приняла душ, надела украшения и переоделась в облегающее маленькое черное платье. Я оделась в бежевый льняной костюм, синюю оксфордскую рубашку в горошек с белым отложным воротником, темно-синий с бордовым галстуком и мокасины из телячьей кожи. Очень стильно, но я чувствовала себя как зомби. Рука об руку мы вышли на террасу и спустились к Seville.
  Она устроилась на пассажирском сиденье, взяла мою руку и сжала ее.
  Подняв руку, она открыла люк и позволила теплому калифорнийскому воздуху обдуть ее лицо. Она была в прекрасном расположении духа, прямо-таки сияя от предвкушения. Я наклонился и поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась и потянулась губами к моим.
  Поцелуй был теплым и долгим. Я собрал всю страсть, которая была в моем распоряжении, но не смог вычеркнуть зов Майло из сознания. Темные, тревожные мысли продолжали выглядывать из пустых уголков моего разума. Я
   с трудом сдерживал их и, чувствуя себя последней вошь из-за своей неудачи, поклялся не портить вечер.
  Я завел двигатель и включил Laurendo Almeida на магнитофоне. Мягкая бразильская музыка заполнила машину, я завел двигатель и попытался вызвать в памяти образы карнавалов и бикини-стрингов.
  Мы обедали в темном, пропитанном шафраном месте в Вествуд-Виллидж, где официантки носили костюмы танцовщиц живота и выглядели такими же индианками, как Мерил Стрип. Несмотря на дешевую театральность, еда была превосходной. Робин пробиралась - изящно, но неумолимо - через чечевичный суп, цыпленка тандури, огурцы в йогуртовой заправке и десерт из сладких молочных шариков, покрытых засахаренной серебряной фольгой. Надеясь, что она не заметит мазохизма, я наказал свое небо экстра-острым карри.
  Я позволил ей говорить большую часть времени и довольствовался кивками и улыбками. Это было продолжением обмана, рожденного поцелуем в машине -
  Я был далеко, но я отодвинул свою вину, рационализируя, что плутовство, зачатое в любви, иногда добрее честности. Если она и видела это, то ничего не говорила, возможно, занимаясь собственной любовной уловкой.
  После ужина мы проехали по Уилширу до пляжа и свернули на шоссе Pacific Coast Highway. Небо было чернильным и беззвездным; океан - холмистый луг черного атласа. Мы ехали в тишине к Малибу, и волны создавали ритм-секцию для Алмейды, пока он извлекал самбу из своей гитары.
  Мы остановились в Merino's, сразу за пирсом. Внутри клуба было дымно от дыма. На угловой сцене группа из четырех человек - барабаны, бас, альт-саксофон и гитара - вышивала Колтрейна. Мы заказали по бренди и слушали.
  Когда сет закончился, Робин взяла меня за руку и спросила, что у меня на уме. Я рассказала ей о звонке Майло, и она серьезно выслушала.
  'У ребенка проблемы', - сказал я. 'Если это как-то связано с Слэшером, то это большие проблемы. Черт возьми, я не знаю, выживший он или подозреваемый.
  Майло не уделил мне ни минуты внимания'.
  'Это не похоже на Майло', - сказала она.
  'Майло уже давно не похож на Майло, - размышлял я. - Помнишь, как он не явился на новогоднюю вечеринку и не позвонил, чтобы объясниться.
  За последние несколько недель я звонил ему на работу и домой, оставил, наверное, с десяток сообщений, но он не ответил ни на один из моих звонков. Сначала я
   думал, что он работает под прикрытием, но потом его лицо было по всему метро, когда нашли последнюю жертву Слэшера. Очевидно, что он отдаляется от нас - от меня'.
  'Возможно, он переживает нелегкие времена', - сказала она. 'Работа над этим делом, должно быть, невероятно напряженная для человека в его положении'.
  'Если он в стрессе, я бы хотел, чтобы он обратился за поддержкой к своим друзьям'.
  'Возможно, он просто не может открыться тому, кто через это не прошел, Алекс'.
  Я отпил бренди и задумался.
  'Возможно, ты прав, я не знаю. Я всегда предполагал, что его гомосексуальность не имеет для него большого значения. Когда наша дружба окрепла, он поднял эту тему, сказал, что хочет прояснить ситуацию, заявил, что смирился с этим'.
  'А что ты ожидала от него услышать, дорогая?'
  В бокале оставалось полдюйма бренди. Я покрутил стебель между пальцами и наблюдал, как жидкость колышется, словно маленькое золотистое море в шторм.
  'Думаете, я был бесчувственным?' - спросил я.
  'Не бесчувственный. Избирательно неосознанный. Разве ты не говорил мне однажды, что люди делают это постоянно, что мы используем свой разум как фильтр, чтобы сохранять здравомыслие?'
  Я кивнул.
  'Ты должен признать, Алекс, это необычно, когда натурал и гей так близки, как вы двое. Я уверен, что есть целые сегменты Майло, которые он держит при себе. Так же, как и ты. Вам обоим пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить отношения, не так ли?'
  "Как что?"
  'Ты когда-нибудь задумывался о том, что они с Риком делают в постели?'
  Я молчала, зная, что она права. Мы с Майло говорили обо всем, кроме секса. Вверх, вниз, вокруг и вокруг темы, но никогда прямо на нее. Это было отрицание первого порядка.
  'Самое смешное, - сказал я, - сегодня днем, когда я просматривал свои заметки о Джейми и спрашивал себя, мог ли я сделать что-то по-другому, я фантазировал о том, как познакомлю его с Майло. Парень - гей, или тогда так думал, и я подумал, не было бы полезно познакомить его со взрослым гомосексуалистом, который хорошо приспособился'. Я нахмурился. 'Довольно чертовски наивен'.
  У меня перехватило горло, и остатки бренди оказались горячими и терпкими.
   'В любом случае, - с горечью сказал я, - эти двое сошлись без какой-либо помощи с моей стороны'.
  Мы проветрили голову прогулкой по пляжу, вернулись в Seville и поехали домой в тишине. Робин положила голову мне на плечо; ноша была утешительной. Было уже за полночь, когда я свернул на север в Беверли-Глен, десять минут спустя я открыл входную дверь.
  Конверт затрепетал на сквозняке и упал на паркет. Я поднял его и осмотрел. Он был доставлен курьерской службой Беверли-Хиллз в 23:00. Внутри была срочная просьба позвонить в юридическую контору Хораса Соузы как можно скорее следующим утром ('Re: J.
  Кадмус') и номер с АТС в центре Уилшира.
  Наконец нашелся кто-то, кто захотел со мной поговорить.
   5
  ВСТАЯ РАНО, я держал газету в руках через минуту после того, как она приземлилась. Внизу первой страницы был тизер - 'ВОЗМОЖНЫЙ ПРОРЫВ В ЛАВАНДЕРЕ
  ДЕЛО СЛЕШЕРА' - но в нем не было никакой новой информации, кроме того, что полиция Лос-Анджелеса, полиция Беверли-Хиллз и департамент шерифа должны были объявить о новых событиях на совместной пресс-конференции позднее в тот же день. Остальное было пережевыванием - устаревшие факты, интервью с все еще болеющими семьями жертв, бесстрастная хронология серийных убийств, которые начались год назад и продолжались с двухмесячной регулярностью.
  Жертвами Слэшера были мальчики-проститутки в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. Большинство из них были сбежавшими из Средней Америки. Все шестеро были задушены лавандовым шелком и изуродованы после смерти. Убийства были совершены в неизвестном месте, тела затем сбрасывались в разных местах по всему городу. Сбрасывание имело западный характер: первый труп был обнаружен в мусорном баке в переулке у бульвара Санта-Моника, в самом сердце Бойстауна, шестой - около пешеходной тропы в государственном парке Уилла Роджерса. Четыре тела были найдены в Западном Голливуде - округе шерифа - последние два в Западном округе Лос-Анджелеса. Географически Беверли-Хиллз был зажат между двумя территориями, как конфета, но его обошли стороной.
  Я отложил газету и позвонил в офис Хораса Соузы. Видимо, это была частная линия, потому что он сам взял трубку.
  'Доктор, спасибо, что вы так быстро перезвонили мне'.
  'Что я могу для вас сделать, мистер Соуза?'
  'Ваш бывший пациент, Джеймс Кадмус, является моим клиентом. Я представляю его в уголовном деле и был бы очень признателен, если бы вы поговорили об этом'.
  'В чем его обвиняют?'
  'Я бы предпочел обсудить этот вопрос лично, доктор'.
  'Хорошо. Я могу быть у вас в офисе через час. Где вы находитесь?'
  'Не беспокойтесь о направлениях, доктор. Я попрошу кого-нибудь забрать вас'.
  В восемь раздался звонок в дверь. Я открыл ее и столкнулся лицом к лицу с шофером в серой ливрее. Ему было около тридцати, он был высоким и поджарым, с
  сильный нос и слабый подбородок. В тени носа проросли густые черные усы, закрывающие большую часть его рта. Его лицо было бледным и свежевыбритым, и имело несколько порезов бритвой вдоль линии подбородка. Его кепка была сдвинута назад так, что она ненадежно покоилась на копне длинных каштановых волос, которые струились по его воротнику. Брюки с атласной отделкой сужались к ковбойским сапогам из бычьей кожи с игольчатыми носами. Его глаза были темными и, на первый взгляд, ленивыми. Но когда они встретились с моими, я ощутил много анализа, несмотря на отсутствие движения.
  'Доктор Делвэр? Я Тулли Антрим, я здесь, чтобы отвезти вас к мистеру Соузе. Я не хотел царапать машину, поэтому припарковал ее немного дальше'.
  Я последовал за ним со своей территории по подъездной дороге, быстро шагая, чтобы поспевать за его широким шагом.
  В ста ярдах над Беверли-Глен был поворот, затененный высокими деревьями. На нем стоял двадцатифутовый Rolls-Royce - блестящий, черный Phantom IV
  лимузин. Я видела фотографию похожего автомобиля в развороте о свадьбе принца Чарльза и леди Ди. Эта машина принадлежала матери жениха.
  Водитель придержал дверь пассажирского салона и, когда я устроился, осторожно закрыл ее, обошел машину и сел на водительское сиденье.
  Машина была достаточно большой, чтобы в ней танцевать. Интерьер был из серого войлока с ощущением кашемира и большого количества дерева, все это безумно рифленое и отполированное до зеркального блеска. Хрустальные вазы с бутонами в серебряных филигранных держателях были прикреплены к ткани за каждой пассажирской дверью. В каждой держалась свежая роза American Beauty. Боковые окна были слегка протравлены цветочным мотивом и частично скрыты откидывающимися бархатными шторами.
  Стеклянная перегородка, разделяющая водителя и пассажира, была закрыта. Запертый в герметичной тишине, я наблюдал, как шофер проделывал ряд пантомим: поправлял кепку, поворачивал ключ зажигания, возился с радио, покачивался в такт тому, что, как я предполагал, было последующей музыкой.
  Rolls плавно повернул к Беверли-Глен. Утренний поток машин из Долины становился плотнее; Антрим проявил мастерство, плавно вписав огромную машину в поток. Он поехал на юг в Уилшир и направился на восток.
  Я откинулся назад, чувствуя себя ребенком среди грандиозного масштаба лимузина. Лохматая голова шофера покачивалась под музыку, которую я не мог слышать. На подлокотнике было несколько кнопок цвета слоновой кости, каждая из которых была помечена крошечной серебряной табличкой.
  Я нажал на ту, на которой было написано ВОДИТЕЛЬ.
  'Да, сэр?' - ответил он, не оглядываясь и не сбиваясь с ритма.
  'Почему бы вам не открыть перегородку? Я бы хотел послушать музыку'.
   'У вас там сзади автоматическая система записи. Управление прямо на подлокотнике. Легко слушать'.
  'Это меня снова усыпит. На что ты настроен?'
  'КМЕТ. ZZ Топ'.
  "Я возьму это."
  'Йоу'. Он нажал кнопку, и стекло отъехало в сторону. Машина была заполнена разрывающим барабанные перепонки рок-н-роллом - техасское трио воспевало девушку с ногами, которая знала, как ими пользоваться. Антрим подпевал плаксивым тенором.
  За песней последовала реклама клиники абортов, которая позиционировала себя как феминистский медицинский центр.
  'Какая-то машина', - сказал я.
  "Ага."
  'Должно быть, это довольно редкое явление'.
  'Возможно. Раньше принадлежал какому-то испанцу, приятелю Гитлера'.
  "Франко?"
  'Это он'.
  'Как он ездит?'
  'Плывите направо, чтобы заполучить большую машину'.
  Van Halen выступили по радио и уничтожили возможность дальнейшего разговора. Мы проехали на красный свет в Рексфорде во время новостного перерыва. Пока он закуривал, я спросил его: 'Это типичное обращение?'
  'Что ты имеешь в виду?'
  'Подвозить людей на лимузинах'.
  'Мистер Соуза говорит мне что-то делать, и я это делаю', - раздраженно сказал он, затем нашел другую рок-станцию и прибавил громкость.
  Мы проехали через Беверли-Хиллз и Miracle Mile и вошли в финансовый район Мид-Уилшир. Здания, выстроившиеся вдоль бульвара, представляли собой колонны из розового и белого гранита в стиле деко, высотой от семи до десяти этажей, построенные в сороковых и пятидесятых годах, когда люди серьезно относились к землетрясениям и сторонились настоящих небоскребов.
  Строение, у которого мы остановились, было старым и меньшим, четыре этажа итальянского свадебного торта с красной крышей, редкий остаток с начала века, когда Уилшир был жилым. Шофер свернул на круговую подъездную дорожку перед особняком и припарковался. Входная дверь представляла собой девятифутовое гнездо горгулий из красного дерева. Справа от нее были два сдержанных латунных
   На первой было написано SOUZA AND ASSOCIATES, A LEGAL CORPORATION. На второй было указано имя Соузы и еще дюжины других юристов.
  Антрим провел меня в арочный зал, украшенный сушеными растениями и западным искусством, по коридору с полом в черно-белую мраморную шахматную доску и через открытые двери небольшого лифта. Он управлял им с помощью старомодного рычага и отпер дверь на четвертом этаже.
  Мы вышли на площадку, устланную ковром из серебристого плюша, наверху винтовой резной лестницы. Высокие, безупречные окна открывали вид на то, что когда-то было регулярными садами, а теперь служило парковкой. Вдалеке виднелись элегантные, тенистые аллеи Хэнкок-парка.
  Шофер поманил меня к двери и провел в прихожую, увешанную более западным искусством. В центре комнаты стоял небольшой письменный стол, пустой. Справа была большая картина маслом с подавленным видом индейца на столь же угрюмой лошади; слева - резная дверь. Он постучал в дверь.
  Мужчина, который ответил, был среднего роста, лет шестидесяти, лысеющий, с широким, массивным телом и большими, толстыми руками. Он был тяжелым, но не толстым, и его низкий центр тяжести предполагал, что его будет трудно опрокинуть. Его черты были широкими и сильными - он был на фотографиях лучше, чем в жизни - его кожа была розовой, как в парилке, а те волосы, которые у него были, были короткими, жесткими и песочного цвета. Он был в рубашке с короткими рукавами. Рубашка была из белого египетского хлопка, с монограммой на кармане и заправленной в темно-синие брюки изысканного покроя. Темно-синие подтяжки обхватывали бочкообразную грудь. Его галстук был приглушенно-синим с желтым узором пейсли; его туфли были такими же блестящими и черными, как Rolls-Royce.
  'Вот и доктор', - сказал Антрим.
  'Спасибо, Тулли', - звучно сказал лысый мужчина, - 'теперь ты можешь идти'. Он шагнул вперед, распространяя легкий цитрусовый аромат, и схватил меня за руку.
  'Доктор Делавэр, я Хорас Соуза. Большое спасибо, что вы пришли в столь короткий срок'.
  'Нет проблем. Как Джейми?'
  Он крепко сжал мою руку и отпустил.
  'Я видел мальчика пару часов назад. Психологически он на самом дне. И это только начало. Как только полиция проведет пресс-конференцию, он перестанет быть Джеймсом Кадмусом и наденет новую личность: Лавандовый Мясник. Монстр месяца'.
  Я испытал внезапное, тонущее чувство, как будто меня сбросили в одну из тех бездонных шахт, которые возникают в плохих снах. Это был не шок, и даже не
   сюрприз; с тех пор как я поговорил с Майло, худший сценарий скользнул в мой мозг и выскользнул из него, как какая-то отвратительная маленькая змея. Но теперь змея появилась нагло, обнажила свои клыки и нанесла удар, убив надежду.
  'Я не могу в это поверить', - только и смог сказать я.
  'Мне самому было трудно в это поверить. Я был на его крестинах, доктор. Он был толстеньким малышом, размером с горсточку'.
  Он размял подбородок большим и указательным пальцами.
  'Я очень беспокоюсь за него, доктор. Он уже некоторое время нестабилен, и как только арест станет публичным, вся оставшаяся связность исчезнет.
  Вы знаете, в какое время мы живем. Общественность жаждет крови. Он станет пищей для линчевателей. Окружной прокурор в процессе подачи заявления по двум пунктам обвинения в убийстве, одно и еще шесть вскоре последуют. Множественное убийство - это особые обстоятельства, которые означают газовую камеру, если с ним не разобраться правильно. Под правильным я подразумеваю организацию, командную работу. Могу ли я рассчитывать на вас в своей команде, доктор?
  'А что, по-твоему, я могу сделать?'
  'Давайте обсудим это. Пожалуйста, заходите'.
  Его святилище представляло собой большую угловую комнату, освещенную французскими дверями и окруженную балконом. На балконе стояли горшки, полные азалий и камелий. Стены были обшиты резными архитектурными панелями, украшенными еще более пограничным искусством - эти картины выглядели как оригинальные Ремингтоны - и увенчаны богато украшенной белой лепниной и куполообразным белым потолком. Пол был из беленого дуба, на котором лежал ковер навахо. В одном углу стоял стол Чиппендейл с фарфоровым чайным сервизом. Остальное было стандартным для дорогостоящего юридического офиса: большой письменный стол; кожаные кресла; десять квадратных футов дипломов, свидетельств, фотографий и молотков на табличках; стеклянная витрина, заполненная антикварными юридическими томами.
  Мужчина примерно моего возраста сидел в одном из кресел, напряженно разглядывая свои ботинки.
  Услышав наши шаги, он обернулся, неуверенно поднялся и поправил галстук.
  Соуза подошел к нему и по-отечески положил руку ему на плечо.
  'Доктор, это мистер Дуайт Кадмус, дядя и опекун мальчика.
  Дуайт, доктор Александр Делавэр'.
  Не показывая никаких признаков узнавания моего имени, Кадмус протянул мне руку, которая была мягкой и влажной. Он был высок и сутул, с редеющими каштановыми волосами и мягкими, побежденными глазами, затуманенными толстыми очками и накрашенными горем. Его черты были правильными, но неопределенными, как скульптура, которую обтерли. Он
   был одет в коричневый костюм, белую рубашку и коричневый галстук. Одежда была дорогой, но выглядела так, будто в ней спали.
  'Доктор', - сказал он, едва взглянув на меня. Затем, необъяснимым образом, он улыбнулся, и я увидел в несмешном изгибе его капризных губ сходство с Джейми.
  'Господин Кадмус'.
  'Сядь, Дуайт', - сказал Соуза, надавливая рукой. 'Отдохни сам'.
  Кадм камнем пошел ко дну.
  Соуза указал на стул. 'Устраивайтесь поудобнее, доктор'.
  Он сел за стол и положил локти на его тисненую кожаную столешницу.
  'Сначала позвольте мне изложить факты, доктор. Если я затрагиваю знакомую тему, пожалуйста, отнеситесь ко мне с пониманием. Вчера, рано утром, Джеймс сбежал из своей больничной палаты. Вскоре после этого он позвонил вам из пустующего конференц-зала. Вы помните время звонка?'
  'Около трех пятнадцати'.
  Он кивнул.
  'Это соответствует отчетам персонала больницы. К сожалению, это не помогает нашему делу с точки зрения временных рамок. В любом случае, последующие попытки найти его на территории оказались безуспешными. Дуайту в Мексику был отправлен звонок, и он с семьей немедленно вылетел обратно. После приземления они связались со мной. Мы провели экстренное совещание с доктором Мэйнварингом, в ходе которого был составлен список мест, которые, как известно, часто посещал Джейми. Были предприняты попытки связаться с каждым по телефону'.
  'Какие локации?'
  'В основном дома знакомых'.
  'Это был короткий список', - сказал Кадм почти шепотом. 'Он давно не любит людей'.
  Наступило короткое, неловкое молчание. Адвокат взглянул на Кадмуса, который не сводил глаз с кончиков своих крыльев.
  'Мы долго боролись с эмоциональными проблемами мальчика',
  объяснил Соуза. 'Это было напряжение'.
  Я сочувственно кивнул.
  'Одной из сторон, с которой мы пытались связаться, был канцлер Беверли-Хиллз Ивар Дигби. Джейми завел с ним дружбу, хотя, по нашему мнению,
   знание того, что это закончилось некоторое время назад'.
  'Проклятый извращенец', - пробормотал Кадм.
  Соуза пристально посмотрел на него и продолжил:
  'Несмотря на то, что отношения прекратились, казалось возможным, что он вернется в дом канцлера. Однако там никто не ответил. Ни один из других звонков также не дал результата. Наконец мы вызвали полицию. Они взяли наш список и посетили каждый адрес. Некоторое время спустя - около восьми утра - мальчик был обнаружен в резиденции канцлера'.
  Соуза остановился и посмотрел на дядю, словно ожидая очередного вмешательства. Кадмус молчал, по-видимому, не замечая нас обоих.
  'Полиция прибыла на кровавое место, доктор. Канцлер был мертв, задушен и многократно зарезан, как и вторая сторона, шестнадцатилетний мужчина-проститутка, известный как Расти Нейлс - настоящее имя Ричард Форд.
  Согласно отчету, тело Ченслера было связано, Форда лежало ничком, а Джейми сидел, скрестив ноги, на полу между двумя трупами, сжимая в руках нож с длинным лезвием и кусок лавандового шелка. Он, казалось, был в трансе, бормоча что-то бессвязное - что-то о разрывах артерий и зомби, - но обезумел при виде офицеров. Потребовалось несколько полицейских, чтобы усмирить его, и его надели на руки, прежде чем увести'.
  Я вспомнил телефонный звонок мальчика, ужасные кадры.
  Соуза продолжал декламировать:
  'Они поместили его в окружную тюрьму, поместили в изолятор и позвонили мне. Я немедленно принялся делать все доступные мне юридические вещи, чтобы помешать расследованию: подал исковое заявление, запрещающее допрос из-за психической недееспособности, выразил протест против отсутствия адекватной медицинской помощи в тюрьме и потребовал освобождения под залог или немедленного перевода в психиатрическое учреждение. Исковое заявление было выполнено - незначительная победа, потому что он в любом случае слишком бессвязен, чтобы его допрашивали. Вопрос медицинского обслуживания был решен путем разрешения доктору Мэйнварингу навестить его и дать ему лекарства под наблюдением. Учитывая побег мальчика и чудовищность обвинений, вы можете себе представить, как был принят запрос на перевод под залог. Он остается в тюрьме, свернувшись в своей камере, как зародыш, немой и не реагирующий'.
  Адвокат откинулся на спинку стула, взял авторучку и зажал ее между указательными пальцами. Как и обещал, он изложил факты с точностью чертежника. Конечным результатом стал чертеж
   Кошмар. Я искал реакцию на лице Дуайта Кадмуса, но нашел лишь арктическую неподвижность.
  Соуза встал из-за стола и поправил одну из чашек в чайном сервизе. Вместо того чтобы вернуться в кресло, он встал спиной к французским дверям, четко очерченным на фоне стекла.
  'Я провел небольшое исследование вашего прошлого, доктор. Ваши научные данные безупречны, у вас репутация честного человека, и у вас впечатляющий опыт работы в зале суда в качестве эксперта-свидетеля...
  хотя я не верю, что хоть что-то из этого было в рамках уголовного процесса'.
  'Верно', - сказал я. 'Я давал показания на судебных процессах Casa de los Niños в качестве важного свидетеля. Мои экспертные показания ограничивались вопросами опеки над детьми и делами о причинении вреда здоровью'.
  'Понятно'. Он задумался на мгновение. 'Если это звучит так, будто я вас проверяю, простите меня. Насколько вы знакомы с понятием безумия?'
  'Я знаю, что это юридическая концепция, а не медицинская или психологическая'.
  'Именно так', - сказал он, явно довольный. 'Обвиняемый может быть полным, буйным сумасшедшим и все равно считаться юридически вменяемым. Основной вопрос - это способность отличать правильное от неправильного. Ослабленная дееспособность диктует отсутствие вины. Мне нужна ваша помощь в построении защиты с помощью тусклого колпачка для Джейми'.
  'Я думал, что законодательный орган отменил показания психиатров в делах с ограниченной ответственностью'.
  Он снисходительно улыбнулся.
  'Шум защиты Твинки? Вовсе нет. Психиатрам и психологам больше не разрешается выступать на трибуне и делать выводы об ограниченной дееспособности, но им разрешено представлять клинические данные, из которых можно сделать эти выводы. Для целей данного дела это различие несущественно'.
  'Несмотря на это', - сказал я, - 'у меня много проблем с концепцией ограниченной дееспособности'.
  'Правда? Что вас в этом беспокоит, доктор?'
  'Во-первых, это требует от нас выйти за рамки нашей подготовки и совершить невозможное.
  - залезть в чью-то голову и реконструировать прошлое. Это не более чем официально одобренные догадки, и дилетанты начинают видеть их насквозь. Вдобавок ко всему, это позволяет слишком многим плохим парням сойти с крючка'.
  Соуза невозмутимо кивнул.
  'Это все очень хорошо, в теории. Но скажите, когда вы говорили с Джейми по телефону, как он звучал?'
  'Возбужденный, сбитый с толку, галлюцинации'.
  'Психически больной?'
  'Я не могу поставить диагноз по телефону, но весьма вероятно'.
  'Я ценю вашу профессиональную осторожность, но поверьте мне, он психопат.
  Тяжелая параноидальная шизофрения. Он болен уже довольно давно. Он слышит голоса, видит видения, у него явный бред, и его состояние неуклонно ухудшается. Доктор Мэйнваринг не обнадеживает относительно прогнозов. Мальчик вышел из-под контроля. Как вы думаете, справедливо ли призвать его к ответу за действия, которые коренятся в таком безумии? Чтобы его считали плохим парнем?
  Ему нужна забота, а не наказание. Защита по невменяемости - его единственная надежда'.
  'Значит, вы предполагаете, что он совершил восемь убийств?'
  Он придвинул ко мне кресло с подголовником и сел так близко, что наши колени почти соприкоснулись.
  'Доктор, мне удалось получить ранний взгляд на все, что полиция записала на бумаге. Временные рамки инкриминируют, а вещественные доказательства ошеломляют. После насильственного побега из Каньон-Оукс он был найден на месте преступления с орудием убийства в руках.
  Его отпечатки пальцев были по всему дому канцлера. И я гарантирую вам, что будут еще доказательства. Они не оступятся в этом. Мы не сможем бороться с фактами. Чтобы уберечь его от смертной казни, наша стратегия должна заключаться в том, чтобы показать, что его психическое состояние ухудшилось до такой степени, что свобода воли стала невозможной'.
  Я молчал. Соуза наклонился так близко, что я мог почувствовать его дыхание.
  'Это не будет рыболовной экспедицией, уверяю вас. Есть надежные медицинские и социальные истории, подтвержденная картина предшествующего ухудшения. Кроме того, генетика на нашей стороне. Его бабушка и его отец...'
  Кадм вскочил со стула.
  'Держись подальше от этого угла, Гораций! Нас и так достаточно протаскают по грязи, чтобы в это ввязываться!'
  Соуза выпрямил свои толстые ноги, встал и повернулся к молодому человеку. Его глаза сверкали гневом, но он говорил тихо.
  'Забудь о приватности на обозримое будущее, Дуайт. Теперь ты публичная личность'.
  'Я не понимаю, почему...'
  Соуза прервал его взмахом руки.
   'Иди домой и отдохни, сынок. Ты пережил колоссальное напряжение'.
  Кадм протестовал, но слабо.
  'Я хочу знать, что происходит. Он мой...'
  'И вы это сделаете. Нам с доктором нужно обсудить технические вопросы.
  Когда мы придем к единому мнению, вы узнаете об этом первыми.
  А теперь иди и поспи. Я попрошу Тулли отвезти тебя домой.
  Конец обсуждения.
  Адвокат подошел к своему столу и нажал кнопку. Через несколько мгновений появился шофер. Соуза отдал приказ, и Кадмус последовал за Антримом к двери.
  Когда мы остались одни, Соуза с сожалением покачал головой. 'Тебе следовало бы знать его отца', - сказал он, 'здоровенный, хрюкающий бык, а не человек. Пережевал жизнь и проглотил ее целиком'. Он помолчал. 'Иногда я думаю, не является ли кровь как богатство, становясь все более разбавленной с каждым новым поколением'.
  Он нажал еще одну кнопку и вызвал подтянутую молодую женщину в женственной версии делового костюма.
  'Чаю, пожалуйста, Вероника. Кофе вам, доктор?'
  'Чай был бы в самый раз'.
  Секретарю:
  'Полный горшок, дорогая'.
  'Конечно, сэр'. Она вынула кувшин из фарфорового чайного сервиза, держа его так, словно это была сахарная вата, и вышла. Соуза проводил ее взглядом, прежде чем снова обратить внимание на меня.
  'Как я уже говорил, нет недостатка в данных, подтверждающих тусклое ограничение. Я не прошу вас рисковать'.
  'У тебя есть Mainwaring', - сказал я. 'Зачем я тебе?'
  'Я воспользуюсь показаниями доктора Мейнваринга, если понадобится, но с ним как свидетелем есть проблемы'.
  'Какого рода проблемы?'
  Он выбирал слова.
  'Во-первых, мальчик сбежал, находясь под его опекой, и это может стать для него хорошей темой для обвинения'.
  Он встал, зацепил пальцы за подтяжки и начал говорить глубоким театральным голосом:
  'Доктор Мэйнваринг, вы только что заявили, что мистер Кадмус не способен отличить добро от зла. Если это так, как же вы позволили ему вырваться на свободу? Чтобы он обезумел и совершил два ужасных убийства?'
   Пауза для драматического акцента, во время которой я буду громко возражать, но ущерб будет нанесен. Присяжные посчитают его неспособным на здравый смысл, и его показания будут работать против нас'.
  Когда я убедился, что представление окончено, я сказал:
  'Вы упомянули 'проблемы' во множественном числе. Что еще?'
  Соуза улыбнулся, словно говоря: 'Ты меня поймал'.
  'За эти годы доктор Мэйнваринг приобрел репутацию защитного психиатра, выдвигающего биологические теории, оправдывающие множество грехов. Эти теории не всегда находили одобрение у других экспертов или присяжных'.
  'Другими словами, он шлюха, которая слишком много раз оказывалась в проигрыше'.
  "Другими словами."
  'Почему же тогда именно он лечил Джейми?' Гнев в моем голосе удивил нас обоих.
  'Ошибки не было, доктор. Он пользуется большим уважением как клиницист. Однако как эксперт по правовым вопросам он оставляет желать лучшего'.
  Секретарша постучала и вошла с чайником. Она налила две чашки и принесла их нам на серебряном подносе, налила сливок Соузе, от которых я отказался, и ушла.
  Адвокат отпил. Хрупкая чашка не подходила его мясистой руке.
  'С другой стороны, вы, доктор Делавэр, могли бы стать ценным сотрудником для нашей команды'.
  'Я польщен, - сказал я, - но это не имеет смысла. У меня нет опыта в уголовных делах, я далек от эксперта по психозам, и я уже говорил вам, что я думаю о защите по невменяемости'.
  Соуза настороженно посмотрел на меня сквозь клубы пара.
  'Я полагаю', сказал он, 'что откровенность необходима'.
  'Без этого нам не о чем больше говорить'.
  'Хорошо. Это откровенность. Во-первых, позвольте мне подчеркнуть, что когда я говорил о том, что проверял вас и узнал, что ваши дипломы были первоклассными, я был честен. Я узнал о вас довольно много: вы получили докторскую степень в двадцать четыре года, написали важный учебник в двадцать девять, могли стать полным профессором в тридцать четыре. Вы были на пике выдающейся карьеры, когда бросили учебу. Мне неоднократно описывали вас как блестящего, но упрямого, часто доходящего до навязчивости. Блеск важен, потому что он означает, что вы можете быстро заполнить пробелы в своих знаниях.
   одержимость мне тоже импонирует, потому что это значит, что если я смогу привлечь тебя на свою сторону, ты будешь чертовски хорошим гладиатором. Но, честно говоря, в моем распоряжении нет недостатка в психиатрической экспертизе, и даже если ты присоединишься к моей команде, я могу призвать других людей усилить твои показания'.
  Он наклонился вперед.
  'Доктор Делавэр, есть и другие факторы, помимо ваших профессиональных качеств, которые имеют отношение к моей стратегии. Во-первых, вы лечили Джейми много лет назад, до того, как он стал психотиком. Я не сомневаюсь, что если я буду сидеть сложа руки, обвинение попытается привлечь вас в свою команду, чтобы вы дали показания о том, что мальчик был в здравом уме и полностью контролировал ситуацию. Они будут использовать ваши показания, чтобы подтвердить свое утверждение о том, что его психоз - это недавняя выдумка; защита невменяемостью, своего рода юридический трюк. Как вы упомянули, неспециалист с подозрением относится к показаниям психиатров, поэтому бремя доказывания ляжет на нас. Мне придется показать, что корни безумия были заложены давно. Вы можете сыграть в этом отношении ценную роль.
  'Во-вторых', - улыбнулся он, - 'у вас есть связи с полицией; вы консультировались с ними. У вас даже есть личные отношения с одним из следователей по этому делу, детективом Стерджисом. Это позволит мне изобразить вас как человека, поддерживающего закон и порядок, упрямца, которого вряд ли удастся обмануть. Если вы считаете, что ваши возможности уменьшились, значит, так оно и есть'.
  Он поставил чашку на блюдце.
  'Проще говоря, доктор Делавэр, я хочу привлечь вас на свою сторону'.
  'Ты говоришь о том, чтобы натравить меня на друга. Зачем мне это делать?'
  'Потому что вы заботитесь о Джейми. Вы выехали в три тридцать утра в ответ на его мольбу о помощи. Несмотря на скептицизм, вы знаете, что он болен, а не злой. И вы не смогли бы жить с собой, если бы он встретил свою смерть, а вы не сделали бы все возможное, чтобы предотвратить ее'.
  'Смерть? В этом штате уже давно никого не казнили'.
  'Да ладно, доктор. Вы ведь не верите, что мальчик выживет в тюрьме, не так ли? Он сумасшедший . Самоубийца. Как я уже говорил, Дуайт стал раздражительным и склонным к саморазрушению в семье. Через несколько недель он найдет способ вскрыть себе вены или повеситься на простыне.
  Я сейчас очень обеспокоен его заключением в тюрьме, но, по крайней мере, Мэйнваринг обеспечивает индивидуальный уход. В Сан-Квентине единственным личным уходом, который он получит, будет ежевечерняя анальная ебля. - Он понизил голос. - Ему нужно в больницу . И я прошу вас помочь мне отправить его туда.
   Я потратил немного времени, чтобы переварить все, что он сказал, а затем сказал ему:
  'Вы поставили меня в трудное положение. Мне нужно об этом подумать'.
  'Это нормально', - быстро ответил он. 'Я не ожидаю, что вы примете решение на месте'.
  'Если я соглашусь работать с вами, мистер Соуза, это должно быть на моих условиях. Я испытываю сильное отвращение к тому, чтобы делать что-то наполовину. Вы просите меня реконструировать образ мыслей Джейми. Чтобы сделать это, мне нужно реконструировать его жизнь, чтобы разобраться в событиях, которые привели к его ухудшению. Я пока не уверен, что это возможно, но если это так, мне понадобится доступ ко всем...
  члены семьи, Mainwaring, все, кого я сочту нужным иметь отношение, и все записи'.
  'Все двери будут открыты для вас'.
  'Будут моменты, когда мои вопросы станут навязчивыми. Из того, что я только что увидел, у Дуайта Кадмуса возникли бы с этим проблемы'.
  'Не беспокойтесь о Дуайте. Просто скажите мне, чего вы хотите и когда вы этого хотите, и я прослежу, чтобы он сотрудничал'.
  'Есть еще кое-что, что следует учесть', - сказал я. 'Даже если я буду работать с вами, я не буду обещать результат. Возможно, я проведу расследование и почувствую, что возможности не были уменьшены'.
  Он кивнул.
  'Я думал об этом, доктор. Конечно, я не хочу, чтобы это произошло, и я уверен, что факты поддержат меня. Но если вы решите, что не можете меня поддержать, единственное, о чем я прошу, - это чтобы вы сослались на конфиденциальность, чтобы обвинение не могло использовать эту информацию'.
  "Справедливо."
  'Хорошо. Тогда могу ли я рассчитывать на твою помощь?'
  'Дайте мне двадцать четыре часа на принятие решения'.
  'Хорошо, хорошо. Конечно, есть вопрос оплаты. Какова ваша плата?'
  'Сто двадцать пять долларов в час, включая телефонные звонки и время в пути от портала до портала. Прямо как у юриста'.
  Он усмехнулся.
  'Так и должно быть. Аванс в десять тысяч долларов будет приемлемым?'
  'Давайте подождем, пока не станет ясно, что мы будем работать вместе'.
  Он встал и пожал мне руку.
  'Мы будем, Доктор, мы будем'.
  Он позвонил в Антрим, ему сказали, что шофер не вернулся из Кадмуса, он позвонил ему в Роллс и дал ему его новый
   Задание. Пока мы ждали, он налил еще чаю. Когда он допил свою чашку, он сказал:
  'Еще одно. Полиция знает о звонке Джейми и, вероятно, захочет допросить вас об этом. Не стесняйтесь обсуждать это с ними. Если вы считаете нужным подчеркнуть психотический аспект разговора, пожалуйста, сделайте это. Я бы предпочел, чтобы вы не говорили о вашем обращении с мальчиком'.
  'Я бы не стал, даже если бы вы не спросили. Наши сеансы были конфиденциальными'.
  Он одобрительно кивнул.
  Когда эти вопросы были решены, разговор перешел в светскую беседу, которая не понравилась ни одному из нас. Наконец шофер появился в дверях с кепкой в руке, материализовавшись внезапно, словно из эфира.
  Соуза проводил меня в приемную. Письменный стол теперь занимал подтянутый молодой секретарь. Он снова поблагодарил меня, приглаживая несуществующие пряди волос на своей блестящей короне, и улыбнулся. Это было похоже на треснувшее яйцо.
  Я последовал за Тулли Антримом из здания, горя желанием поскорее попасть домой. Все разговоры о командах и стратегии достали меня. Мне нужно было о многом подумать, и последнее, что мне хотелось делать, - это играть в игры.
   6
  СОУЗА исследовал меня. Я решил последовать его примеру.
  Я позвонил Мэлу Уорти, адвокату по разводам из Беверли-Хиллз, с которым я работал над несколькими делами об опеке. Мэл был крупным игроком с тенденцией к болтливости, но он также был солидным юридическим талантом, ярким и добросовестным. Что еще важнее, он, казалось, знал всех в Лос-Анджелесе
  Секретарь его секретарши сказала мне, что он ушел на ранний обед. Мне удалось выпросить у нее тот факт, что он в Ma Maison, и позвонить ему туда. Он подошел к телефону, все еще жуя.
  'Вот, Алекс. Что происходит?'
  'Мне нужна информация. Что вы знаете об адвокате по имени Хорас Соуза?'
  'Ты с ним или против него?'
  'Ни то, ни другое, на данный момент. Он хочет, чтобы я был в его команде, цитата конец цитаты'.
  'Его команда - это он сам . И этого более чем достаточно. У него есть куча других парней, работающих под его началом, но он всем заправляет. Если вам нравится побеждать, оставайтесь с Хорасом'. Он на мгновение замолчал и сглотнул. 'Я не думал, что он много занимается семейным правом'.
  'Это уголовное дело, Мэл'.
  'Расширяете свои горизонты?'
  'Я все еще пытаюсь решить. Этот парень натурал?'
  'Есть ли хоть один хороший юрист, честный? Мы - прихвостни. Соуза - ас, давно в бизнесе'.
  'Судя по тому, как он говорил, он долгое время работал с семьей ответчика. Они старые деньги, а не профессиональные преступники. Офис пахнет аристократизмом. Похоже на место для планирования имущества, а не уголовного права'.
  'Соуза - представитель редкой и вымирающей породы - универсал старой школы, который может все. Он - парень из Бейкерсфилда, который всего добился сам - отточил свои навыки в армии, работал на Нюрнбергском процессе, завел много контактов и открыл магазин в конце сороковых. Большой белый дом на Уилшир'.
  'Он все еще там'.
  'Какое-то место, а? Он владеет им и доброй милей бульвара по обе стороны. Парень загружен. Работает, потому что любит это. Я помню его речь перед коллегией адвокатов, он говорил о старых добрых деньках, когда Лос-Анджелес
  был крутой город. Как он мог защищать убийц и насильников в один день, а на следующий день проверять завещание грабителя-барона. Такого больше не увидишь. Для какого дела он хочет, чтобы ты был?
  Я колебался, зная, что он и так читал об этом в газетах, и рассказал ему.
  'Ух ты! Мерзость! Ты станешь знаменитым'.
  'Пощади меня'.
  'Не в настроении для знаменитостей? Все остальные в этом городе настроены'.
  'Я чувствую себя не в своей тарелке. Я никогда не занимался уголовным делом, и я не сторонник ограниченной дееспособности'.
  'Новичок, нервничаешь? Послушай, Алекс, большинство так называемых психиатров - халтурщики и шлюхи. В суде они выглядят такими напыщенными и глупыми, что ты будешь блистать на их фоне. Что касается твоих чувств по поводу тусклого колпака, все, что я могу сказать, - постарайся отложить их в сторону. В первый год после окончания юридической школы я устроился на работу в офис государственного защитника. Надрывался, представляя невероятных негодяев. Девяносто девять процентов были виновны. Если бы их всех абортировали, мир был бы лучше. Это был гребаный зоопарк. Я не говорю, что мне это нравилось - я довольно скоро свалил - но пока я этим занимался, я решил дать этим придуркам лучший шанс, притворился, что они девственные мученики. Я положил свои чувства в одну коробку, свою работу в другую. Черт возьми, гораздо больше, чем девяносто девять процентов этих придурков ушли.
  'Я не могу обещать, что такое распределение по категориям сработает для тебя, Алекс, но ты должен это обдумать. В Национальном архиве под стеклом есть клочок бумаги, который предоставляет каждому право на справедливый суд и компетентную защиту. Вмешиваться в этот процесс не стыдно.
  Хорошо?"
  'Хорошо', - сказал я, желая поскорее закончить разговор. 'Спасибо за ободряющую речь'.
  'Ничего страшного. Пока. Пора возвращаться к салату из утки'.
  В пять часов к моему дому подъехала машина без опознавательных знаков. Из нее вышли двое мужчин: один крупный и грузный, другой невысокий и худой. Сначала я подумал, что крупный - это Майло, но когда они поднялись по ступенькам на террасу, я понял, что он незнакомец.
  Я открыл дверь до того, как они постучали. Они одновременно показали свои удостоверения личности.
  Тот, что побольше, был следователем по расследованию убийств шерифа в центре города по имени Кэлвин Уайтхед. Он был одет в светло-голубой костюм, королевскую синюю рубашку и темно-синий галстук с повторяющимся узором из золотых подков. Цвет его лица был светлым -
  веснушки, карие глаза и грязные волосы, коротко подстриженные и разделенные на пробор справа
   сторона. У него были широкие плечи, маленькая голова, девичьи губы, оттопыренные уши и кислый взгляд спортсмена-старшеклассника, который давно не слышал приветственных возгласов и возмущался этим. Маленький был детективом полиции Беверли-Хиллз по имени Ричард Кэш. Он был смуглый, носил затемненные очки-авиаторы и бежевый костюм итальянского покроя, и у него было лисье лицо, на котором доминировала широкая, безгубая рана рта.
  Я пригласил их войти. Они расстегнули куртки, и я увидел их наплечные кобуры. Уайтхед сел на диван. Кэш сел в кресло и оглядел гостиную.
  'Хорошее место', - сказал он. 'Какие-то проблемы с горкой?'
  "Еще нет."
  "Мой брат - врач, купил себе место в Колдвотер-Каньоне пару лет назад. Последний сильный дождь растопил половину заднего двора".
  'Это очень плохо'.
  'Страховка покрыла большую часть'.
  Уайтхед прочистил горло.
  'Сэр, - сказал он, - мы здесь, чтобы поговорить о предполагаемом преступнике по имени Джеймс Уилсон Кадмус'.
  'Где Майло?' - спросил я.
  Они посмотрели друг на друга.
  'Он сейчас связан', - улыбнулся Кэш.
  'С другими аспектами дела', - добавил Уайтхед.
  'Это дело трех территорий', - объяснил Кэш. 'Мы разделили обязанности'. Он снова улыбнулся и добавил: 'Он сказал передать привет'.
  Я был уверен, что последнее утверждение - ложь.
  Лицо Уайтхеда потемнело от нетерпения. Темп жевания жвачки ускорился. Я задался вопросом, не настало ли время хорошего и плохого копа.
  'Сэр, - сказал он, - мы знаем, что Кадмус звонил вам за несколько часов до своего ареста'.
  'Это верно'.
  'Который час это был, доктор?' - спросил Кэш, доставая ручку и блокнот.
  'Около трех пятнадцати'.
  'Как долго длился разговор?'
  'Примерно десять минут'.
  'О чем вы говорили?'
  'Он говорил, я в основном слушал. Он не говорил много смысла'.
  'Непонятно в чем?' - быстро спросил Уайтхед. У него была неприятная манера заставлять вопросы звучать как обвинения.
   'Ни о чем. Он был взволнован, казалось, у него были галлюцинации'.
  'Галлюцинации', - повторил он, как будто никогда раньше не слышал этого слова.
  'Ты имеешь в виду видение вещей?'
  'Большинство галлюцинаций были слуховыми; казалось, он слышал голоса. Он был убежден, что кто-то хочет его убить. Возможно, он также видел вещи'.
  'Постарайтесь запомнить все, что он сказал, сэр', - властно сказал он.
  Я повторил столько бредней Джейми, сколько смог вспомнить - пожиратели плоти, белые зомби, вонючие лезвия, стеклянный каньон, озабоченность вонью. Кэш строчил, пока я говорил. Когда я дошел до части о разрыве артериального клапана, я понял, что это фраза из стихотворения Чаттертона о смерти, которое он декламировал во время нашего последнего сеанса. Не желая вдаваться в прошлое, я оставил это при себе.
  'Звучит довольно жестоко', - сказал Кэш, просматривая свои записи. 'И параноидально'.
  'Как будто он готовился к чему-то', - согласился Уайтхед.
  'Преднамеренно'.
  'Он был напуган', - сказал я.
  Уайтхед прищурился.
  'Чего?'
  "Я не знаю."
  'Он казался параноиком?'
  'Вы просите поставить диагноз?'
  "Конечно."
  'Тогда ответ: я не знаю. Его врач мог бы рассказать вам больше о его психическом состоянии'.
  'Я думал, он ваш пациент, сэр'.
   ' Это было правильно. Пять лет назад'.
  'Как часто вы его видели с тех пор?'
  'Никогда. Этот телефонный звонок был первым, что я услышал от него'.
  'Угу', - рассеянно сказал он. 'Вы психиатр?'
  "Психолог."
  'И вы не можете сказать, был ли он параноиком или нет?'
  'Он был напуган. Если страх был иррациональным, это могла быть паранойя. Если бы ему было чего бояться, это было бы не оно'.
  'То есть вы говорите, что ему было чего бояться?'
  'Нет. Я говорю, что не знаю'.
  Наличные деньги проникли:
   'Это как наклейка на бампере, Кэл. 'Даже у параноиков есть враги'. Он рассмеялся, но никто к нему не присоединился.
  Уайтхед продолжал настаивать.
  'От чего вы его лечили пять лет назад?'
  'Это конфиденциальная информация пациента'.
  Девичьи губы скривились в тугой цветок цвета печени.
  'Ладно', - сказал он, свирепо улыбаясь. 'Давайте подтвердим. Вы сказали, что он думал, что люди хотят его убить. Какие люди?'
  'Он не сказал'.
  'Как ты думаешь, он имел в виду зомби? Как там сказано, Дик?'
  Кэш перевернул страницу и прочитал вслух:
  'Пожиратели плоти и белые зомби'.
  'Отличное название для фильма, а?' - Уайтхед ухмыльнулся. Когда я не ответил, он продолжил. 'Он что, думал, что эти плотоядные белые зомби - те, кто хочет его достать?'
  'Я не знаю. В то время я думал, что белые зомби могли иметь в виду персонал больницы'.
  'Он что-нибудь говорил о желании отомстить персоналу? За то, что его держали взаперти?'
  Я покачал головой. 'Из ваших вопросов следует, что вы считаете, что он говорил нормально. Это было совсем не так. Его речь была бессвязной. Он даже близко не приблизился к построению цепочки мыслей'.
  'Угу. Он говорил о желании убивать людей?'
  "Нет."
  'Или порезать их вонючим лезвием?'
  'Вонючее лезвие', - поправил Кэш.
  'Какая разница', - сказал Уайтхед. 'Он что, говорил что-то подобное?'
  "Нет."
  'Как вы думаете, что он имел в виду, говоря о пожирателях плоти?'
  "Не имею представления."
  'Угу. Я думаю, - сказал он, - что можно понимать поедание плоти буквально, как если бы негры пожирали миссионеров, или...'
  'Метафорически', - предположил Кэш.
  'Да. Метафорически. Как в сосании члена '. Он сверкнул говно-ухмылкой ребенка, которому сошло с рук ругательство, а затем выжидающе посмотрел на меня.
  Я молчал.
   'Мы знаем', - продолжил он, - 'что Кадм - извращенец. Извращенцы любят говорить о поедании друг друга. Поедание плоти может означать извращенный секс. Это имеет для вас смысл?'
  'Ваша догадка так же хороша, как и моя'.
  'Я надеялся, сэр', - он кисло улыбнулся, - 'что ваш будет лучше'.
  Я не ответил.
  'Как долго вы работаете психиатром, сэр?'
  'Психолог. Около тринадцати лет'.
  'Довольно интересная работа?'
  'Мне это нравится'.
  'Лечить множество людей с сексуальными проблемами?'
  'Нет. Я работаю в основном с детьми'.
  'Дети с отклонениями?'
  'Разные дети'.
  'Где ты учился?'
  'УКЛА'.
  'Отличная школа'.
  "Я согласен."
  'Кто-нибудь из детей, которых вы лечите, совершает жестокие поступки - режет мелких животных, отрывает крылья мухам?'
  'Я не могу говорить с вами о своих делах'.
  'Пойдём на какие-нибудь игры 'Брюинс'?'
  'Время от времени'.
  'А как же Кадмус? Он увлекался спортом?'
  'Откуда я это знаю?'
  'Вы когда-нибудь замечали за ним какие-либо проявления насилия или странности, помимо сексуальных отклонений?'
  'Насколько мне известно, нет'.
  'Ничего подобного не возникало во время лечения?'
  'Это конфиденциально'.
  Он щелкнул жвачкой и выглядел раздраженным.
  'Это расследование убийства, сэр. Мы можем сделать бумажную работу и получить информацию в любом случае'.
  'Тогда тебе придется это сделать'.
  Он покраснел от гнева.
  'Хочешь знать, кого ты защищаешь? Он тех истрепал...'
  'Кэл', - вмешался Кэш, - 'доктор делает только то, что должен'. Он улыбнулся мне поверх тонированных линз. 'Надо играть по правилам. Верно, доктор?'
  На первый взгляд это казалось банальной сценкой, стандартной шуткой про хорошего и плохого копов, но враждебный взгляд, который Уайтхед бросил на другого мужчину, заставил меня задуматься.
  'Ладно', - сказал я, отводя взгляд, чтобы не создавать впечатления товарищества.
  Уайтхед вытащил пачку Juicy Fruit из кармана брюк, развернул две палочки и добавил их к жвачке во рту. Его челюсти издавали тихие влажные звуки.
  'Конечно', - сказал он, холодно и понимающе улыбнувшись. 'По правилам. Скажите, сэр, как давно вы знаете, что он был сексуально извращенцем?'
  Я не ответил.
  Он пристально посмотрел на меня. Затем, внезапно, словно собака, которая писает, чтобы пометить свою территорию, он устроился поудобнее: откинулся назад; раскинул руки вдоль спинки дивана; потянулся и скрестил ноги. Его голени покрылись рыжевато-розовыми волосами.
  'Знаешь, - сказал он, - всегда можно узнать, что пидор режет. Они режут глубже и чаще. Семьдесят, восемьдесят, сто ран на одном теле.
  Как вы думаете, почему, сэр?
  'Я не знаю'.
  'Нет?' - сказал он с притворным разочарованием. 'Я думал, что ты можешь. Один из психиатров, которого я спрашивал об этом, сказал, что это как-то связано с подавленной яростью. Все эти симпатичные мальчики ведут себя мило и нежно, но внутри у них кипящая куча ярости. Поэтому они рубят друг друга на гамбургеры.
  Это имеет смысл для вас?
  'Ни одно правило не может объяснить всю группу'.
  'Угу. Просто подумал, что у тебя может быть свое мнение по этому поводу'.
  Он провел языком по щеке и изобразил раздумье. 'А как насчет Кадма? Видишь ли ты в нем человека, таящего в себе много подавленной ярости?'
  'Как я уже говорил, по телефону диагноз не ставится'.
  'Ты и это говоришь Орасу Соузе?'
  'Мой разговор с мистером Соузой...'
  'Конфиденциально', - передразнил он. 'Вы довольно упрямый парень, сэр'.
  'Это не вопрос упрямства. Это профессиональная этика'.
  'Отношения врача и пациента?'
  "Верно."
   'Но он больше не ваш пациент?'
  "Правильный."
  'Кто же он тогда?'
  'Я не понимаю, о чем вы спрашиваете'.
  Холодная улыбка снова появилась на его лице.
  'Он позвонил тебе, хотя он не твой пациент. Вы друзья или что?'
  "Нет."
  'Значит, звонок был неожиданным?'
  'Я не уверен, почему он позвонил. Может быть, он вспомнил обо мне как о человеке, с которым можно поговорить'.
  'Через пять лет'.
  "Верно."
  'Угу. Скажите, он когда-нибудь упоминал имя Ивара Дигби Канцлера?'
  "Нет."
  'Ричард Эммет Форд?'
  "Нет."
  'Даррел Гонсалес? Мэтью Хигби?'
  "Нет."
  'Рольф Пайпер? Джон Генри Спинола? Эндрю Терренс Бойл? Рэйфорд Банкер?'
  'Ничего из этого'.
  'А как насчет этих: Rusty Nails, Tinkerbell, Angel, Quarterflash?'
  "Нет."
  'Никогда не упоминал ни одного из них?'
  'Ни одного'.
  'Вы знаете, кто эти люди?'
  'Я предполагаю, что они стали жертвами Лавандового Убийцы'.
  'Они жертвы, все верно. Маленького Джимми Кадмуса. Твой бывший пациент."
  Он забрасывал меня вопросами, которые были косвенными и вырванными из контекста, пытаясь сбить меня с толку и установить психологическое доминирование. Я был знаком с этой техникой, поскольку видел, как ее использовал Майло и некоторые из более коварных психотерапевтов. Но в то время как Майло был виртуозом, который извлекал выгоду из сверхъестественной способности казаться глупым и некомпетентным перед
  Двигаясь вперед для убийства, Уайтхед казался действительно неумелым. Его касательные ни к чему не привели, он почти ничему не научился, и теперь он был расстроен.
  'Этот парень, которого ты защищаешь, - сердито сказал он, - позволь мне рассказать тебе, что он сделал. Сначала он задушил их, а затем перерезал им горло от уха до уха. 'Вторая улыбка', как называют это лаборанты. Он одарил их всех прекрасными широкими улыбками. После этого он принялся за глаза. Выдавил их пальцами и превратил в пюре.
  Затем переходим к другим шарам'.
  Он перечислил подробности убийств, становясь все более злым с каждым шокирующим открытием, сверля меня взглядом, словно я держал нож. Я нашел интенсивность его враждебности загадочной. Я не мог ему помочь, потому что не знал почти ничего. Он был убежден, что я отгораживаюсь, и я мог понять его разочарование. Но одно только разочарование не объясняло неприкрытого презрения в его глазах.
  Когда декламация ужасов закончилась, он взял заметки Кэша с коленей у маленького мужчины и медленно их прочитал. Детектив из Беверли-Хиллз выглядел скучающим и начал ерзать, человек-оркестр нарциссических манер -
  разглаживая порез бритвой; разглядывая маникюр; снимая розовые очки, поднося их к свету, плюя на них и любовно протирая их. Затем он встал и прошелся по комнате.
  'Это очень мило', - сказал он, разглядывая коллекцию миниатюр из слоновой кости в рамках. 'Индийские?'
  'Персидский'.
   "Очень хорошо."
  Он осматривал картины, изучал книги на журнальном столике, перебирал обивочную ткань и смотрел на свое отражение в викторианском фацетном зеркале.
  'Отличная комната', - произнес он. 'Вы пользовались услугами декоратора?'
  "Нет."
  'Просто сделал это сам?'
  'С годами'.
  'Ощущение хорошее', - сказал он. 'Последовательно'. Он улыбнулся. Мне показалось, что я уловил насмешку в его словах, но я не был в этом уверен: тонированные линзы хорошо справлялись с маскировкой его эмоций.
  'Хорошо, сэр', - сказал Уайтхед, - 'давайте еще раз обсудим этот телефонный звонок.
  От начала до конца'.
  Это была рутина. Я подумывал протестовать, но знал, что это только усложнит ситуацию. Чувствуя себя ребенком, которого оставили после школы, я подчинился.
  Уайтхед вытащил изо рта кусок омертвевшей десны размером со сливу,
   Завернул его в носовой платок и спрятал в карман. Набив рот новым тампоном, он возобновил допрос.
  Это был отупляющий процесс. Он повторял старые вопросы и подбрасывал пачку новых. Все они варьировались от бессмысленных до неактуальных. Пока мы тащились дальше по дороге в никуда, Кэш продолжал осматривать комнату, несколько раз прерывая, чтобы прокомментировать мой хороший вкус. Уайтхед вел себя так, будто его там не было.
  Я решил, что это не рутина хорошего и плохого копа. Это вообще не рутина.
  Они ненавидели друг друга.
  Без четверти шесть допрос был закончен. Без десяти Робин пришла домой. Когда я представил ее им как свою невесту, их глаза расширились от изумления.
  Внезапно я все понял: антипатию Уайтхеда и его резкие замечания по поводу отклонений; озабоченность Кэша моим внутренним убранством.
  Они решили, что я гей.
  Если задуматься, то это имело некий узколобый смысл: я дружил с гомосексуальным полицейским; я лечил - и проявлял человеческую заботу - о гомосексуальном подростке. У меня был хорошо обставленный дом.
  Используя бессмысленную формулу, которая рассматривала жизнь как простую арифметику, они произвели свои расчеты и пришли к аккуратному ответу: один плюс один равняется 'квир' .
  Пока они возились и готовились уйти, я наполнился гневом. Не из-за того, что меня приняли за гомосексуалиста, а из-за того, что меня классифицировали и обесчеловечили. Я подумал о Джейми. Вся его жизнь была одной категоризацией за другой.
  Сирота. Гений. Неудачник. Извращенец. Теперь они говорили, что он был монстром, а я не знал достаточно, чтобы оспаривать это. Но в тот момент я понял, что не могу уйти от того, чтобы узнать больше.
  Соуза поставил меня перед трудным выбором. Двое полицейских помогли мне принять решение.
   7
  На следующее утро я ПОЗВОНИЛ адвокату и, напомнив ему о своих условиях, согласился работать с ним.
  'Хорошо, доктор', - сказал он, как будто я принял единственное разумное решение в данных обстоятельствах. 'Просто скажите мне, что вам нужно'.
  'Сначала я хочу увидеть Джейми. После этого я составлю полную историю семьи.
  С кого лучше всего начать?'
  'Я самый знающий историк Кадмусов, которого вы только можете найти',
  сказал он. 'Я дам вам обзор, а затем вы сможете поговорить с Дуайтом и кем-нибудь еще, кого выберете. Когда бы вы хотели увидеть мальчика?'
  "Как можно скорее."
  'Хорошо. Я организую это на сегодняшнее утро. Вы когда-нибудь посещали тюрьму?'
  "Нет."
  'Тогда я попрошу кого-нибудь вас встретить и сориентировать. Принесите удостоверение личности, в котором указано, что вы врач'.
  Он дал мне указания и предложил передать гонорар в десять тысяч долларов. Я сказал ему оставить деньги себе, пока не будет завершена моя оценка. Это был символический жест, граничащий с мелочностью, но он заставил меня почувствовать себя менее обремененным.
  Тюрьма округа находилась на улице Боше, недалеко от станции Union Station, в районе к востоку от центра города, который был наполовину промышленным, наполовину трущобным. Дворы грузовиков, склады и механические мастерские делили территорию с круглосуточными поручителями, разваливающимися бараками и пыльными участками пустырей.
  Вход на объект был через подземную парковку. Я нашел место в полумраке рядом с дряхлым белым Chrysler Imperial, испещренным пятнами ржавчины. Две молодые чернокожие женщины в платках и с хомутом вышли из большой машины с торжественными лицами.
  Я последовал за ними по железной лестнице и вошел в небольшой тихий дворик, образованный U-образным пересечением парковки с тюрьмой. На левом плече U была дверь с трафаретной надписью СОБСТВЕННОЕ ПРИЗНАНИЕ
  СУД. Через двор шла короткая полоска грязного тротуара, окаймленная высохшим, пожелтевшим газоном. Большая ель росла с одной стороны газона; с другой пророс саженец ели - чахлый, наклонный и скупо разветвленный - который больше всего напоминал большую елку
   заброшенный ребенок. Дорожка заканчивалась у двойных дверей из зеркального стекла, вмонтированных в высокую, лишенную окон переднюю стену тюрьмы.
  Здание представляло собой исследование в цементной плите - массивное, раскинувшееся, цвета смога. Пространство необработанного, плоского бетона было перечеркнуто сверху бетонными балками на стыке соединения с парковкой. Соединение дало лабиринт прямых углов, столь же жестоко суровых, как монохромный Мондриан, который отбрасывал крестообразные тени на двор. Единственной уступкой орнаменту было нарезание на бетоне параллельных канавок, как будто огромные грабли протащили по цементу, прежде чем он высох.
  Женщины подошли к двойным дверям. Одна из них потянула за ручку, и зеркало раздвинулось. Они провели меня в нелепо маленькую комнату с глянцевыми бледно-желтыми стенами. Полы были покрыты потертым линолеумом. Правую стену украшало пятно потускневших шкафчиков для рук. Синие буквы над шкафчиками предписывали всем, у кого есть огнестрельное оружие, сдать его внутрь.
  Прямо впереди было еще одно одностороннее зеркало, защищающее будку, похожую на будку контролера в кинотеатре. В центре посеребренного стекла находился решетчатый динамик. Под динамиком находился желоб из нержавеющей стали. Справа от будки были ворота из железных прутьев, выкрашенных в синий цвет. Над воротами были нарисованы слова SALLY PORT. За синими прутьями было пустое пространство, за которым скрывалась непрозрачная металлическая дверь.
  Женщины подошли к кабинке. Из динамика раздался рявкающий голос.
  В конце коры стоял вопросительный знак. Одна из женщин сказала:
  'Хоукинс. Ренье П.' Еще один лай вызвал подачу двух водительских прав через желоб. Несколько мгновений спустя прутья скользнули в сторону. Женщины протиснулись внутрь, и синие ворота с грохотом захлопнулись за ними с оглушительной окончательностью. Они молча ждали в окошке для вылазок, перенося вес с бедра на бедро, выглядя слишком уставшими для своего возраста. В ответ на третий лай они передали свои кошельки налево, ответили на еще несколько вопросов и подождали еще немного. Когда задняя металлическая дверь внезапно открылась, в проеме появился мускулистый помощник шерифа в загорелой униформе. Он небрежно кивнул, и женщины последовали за ним в дверь. Когда они исчезли, дверь захлопнулась, достаточно громко, чтобы отозваться эхом. Вся процедура заняла десять минут.
  'Сэр', - рявкнул динамик.
  Я подошел и объявил о себе. Вблизи я мог различить движение по ту сторону стекла, теневые отражения молодых,
  лица с острым взглядом.
  Спикер попросил меня предъявить удостоверение личности, и я бросил в корыто свой больничный значок из Западной педиатрии.
  Минута размышления.
  'Хорошо, доктор. Пройдите в люк'.
  Зона ожидания была размером с гардеробную. На одной стене находился лифт с ключом. Слева были тонированные стеклянные раздвижные окна, установленные над стальным барьером. За стеклом сидели четыре помощника - трое усатых мужчин и одна женщина. Все были светловолосыми и моложе тридцати лет. Мужчины быстро взглянули на меня, прежде чем возобновить изучение копии Hustler . Женщина сидела во вращающемся кресле и разглядывала заусенец. Кабинка была оклеена окружными меморандумами и оснащена панелью электронного оборудования.
  Я беспокойно ждал, зависнув между свободой и тем, что ждало меня по ту сторону металлической двери. Я не был пленником, но на данный момент я был в ловушке, во власти того, кто нажимал на кнопки. Я начал чувствовать беспокойство, предвкушающую тревогу ребенка, привязанного к сиденью на американских горках, неуверенного в своей силе духа и просто желающего, чтобы это закончилось.
  Когда непрозрачная дверь открылась, я увидел молодого испанца в гражданской одежде - бледно-голубая рубашка и сине-зеленый клетчатый галстук под темно-бордовым свитером без рукавов с V-образным вырезом, серые вельветовые брюки, оксфорды из оленьей кожи на креповой подошве. Удостоверение личности с фотографией, прикрепленное к воротнику рубашки, гласило, что он социальный работник. Он был высоким, стройным и длинноногим. Блестящие подстриженные волосы покрывали длинное бледное лицо. Большие, эльфийские уши создавали поразительное сходство с мистером Споком, которое не рассеивалось, когда он говорил: его голос был ровным, таким же бесчувственным, как азбука Морзе.
  'Доктор Делавэр, я Патрик Монтез. Я должен вас сориентировать. Пожалуйста, пройдите со мной'.
  По другую сторону двери был широкий, пустой желтый коридор. Когда мы вошли, один из помощников в стеклянной будке высунул голову и осмотрел коридор в обоих направлениях. Монтез отвел меня к лифту. Мы поднялись на несколько пролетов и вышли в более глянцево-желтый, отделанный синим. Я мельком увидел смятые больничные койки через открытую дверь в конце коридора.
  'Мой кабинет вон там', - сказал он, указывая на другой конец коридора.
  Вдоль стены снаружи офиса тянулась деревянная скамья с планками.
  Двое мужчин в желтых пижамах сидели, сгорбившись, на противоположных концах. Ближайший был коренастым смуглым мексиканцем лет шестидесяти с покрасневшими глазами и осунувшимся лицом.
  Другой был молодым человеком с копной серферских кудрей - загорелый, мускулистый и едва вышедший из подросткового возраста. Его лицо было идеальным для мужской модели, если не считать тиков, из-за которых его черты подпрыгивали, как лягушка Гальвани. Когда мы проходили, алкаш отвернулся. Но блондин повернулся к нам.
  Что-то дикое мелькнуло в его глазах, а рот скривился в рычании.
  Внезапно он напрягся, чтобы подняться. Я быстро взглянул на Монтеза, но он, казалось, невозмутим. Белокурый парень хмыкнул и поднял ягодицы на дюйм от скамьи, прежде чем резко откинуться назад, как будто его грубо заставила опуститься невидимая рука. Затем я увидел кандалы на его запястьях - металлические наручники, прикованные к неподвижным болтам, проходящим через сиденье скамьи.
  Появился помощник с дубинкой в руке. Белокурый мальчик гортанно закричал. Помощник стоял и наблюдал издалека, как заключенный несколько раз ударил спиной о планки, а затем снова опустился, тяжело дыша и беззвучно ругаясь.
  'Входите, доктор', - сказал Монтез, как будто ничего не произошло. Он достал связку ключей, отпер дверь и держал ее открытой.
  Интерьер офиса был стандартным для округа: стулья и стол из серого металла; пробковая доска, пришпиленная слоями официальных документов. Комната была без окон и проветривалась потолочным вентилятором. На столе рядом со столом стоял пышно цветущий плющ дьявола в горшке и полицейский сканер, который шипел и плевался, пока социальный работник не наклонился и не выключил его.
  'Это самая большая тюремная система в мире', - сказал он. 'Официальная максимальная вместимость - пятьдесят тысяч заключенных. Сейчас у нас семьдесят три сотни. В хорошие выходные, когда город действительно погружается в веселье, мы обрабатываем шестнадцать тысяч'.
  Он полез в ящик и достал оттуда пачку леденцов Life Savers.
  'Хочешь?'
  "Нет, спасибо."
  Он положил конфету в рот и пососал ее.
  'Вы психолог?'
  "Верно."
  'Теоретически здесь существуют две параллельные системы: психическое здоровье и содержание под стражей. Мы должны работать вместе. На самом деле психическое здоровье - это гость. Тюрьмой управляет департамент шерифа, и основной упор делается на обработку и содержание преступников. Психиатрическое вмешательство рассматривается как еще один инструмент, позволяющий это сделать'.
  'Разумно', - сказал я.
   Он кивнул.
  'Я начинаю с этой болтовни, потому что мне всегда задают вопросы специалисты по психическому здоровью о нашей философии лечения, методах терапии и прочей полезной ерунде. По правде говоря, это гигантский загон: мы запираем их и работаем над тем, чтобы они были живы и относительно здоровы до суда. Даже если бы у нас было время на психотерапию, я сомневаюсь, что она помогла бы большинству наших ребят. Около пятнадцати процентов имеют серьезные психические расстройства - более слабые, чем пациенты окружной больницы. Настоящие психотики, которые к тому же убийцы, насильники, вооруженные грабители. Если вы включите в этот список обычных амбулаторных социопатов - парней, которых сочли слишком опасными, чтобы отпускать под залог, - утройте эту цифру. А еще есть бездомные и гомеры, которые делают что-то особенно возмутительное и не могут заработать и десяти процентов от залога в семьдесят пять долларов. Большинство из них тоже больные на голову'.
  'Вы лечите их?'
  'Если у заключенного есть частный психиатр, который готов назначать и контролировать дозировку, как Кадмус, он получает лекарства. В противном случае - нет. У нас нет для этого персонала - один временный психиатр, который приходит время от времени, и несколько медсестер на всю тюрьму. У помощников нет квалификации, чтобы с этим справиться'.
  Я задумался о том, что около тысячи психически больных преступников содержатся в тюрьме без лечения, и спросил, какова средняя продолжительность их пребывания в ней.
  'Обычно это дни, а не недели. Опять же, это вопрос обработки; мы должны выселять столько же, сколько и въезжаем, иначе их негде будет разместить. А так у нас заключенные спят на крыше летом и в проходах, когда становится прохладно. Время от времени вы сталкиваетесь с кем-то, кого должны были освободить месяц назад, но не выпустили, потому что документы потерялись, а его адвокат оказался некомпетентным. Многие адвокаты много кричат и подают иски, но они не понимают систему и в итоге создают больше проблем своим клиентам'.
  'Многое, но не все', - сказал я.
  Он улыбнулся и щелкнул зубной резинкой по зубам.
  'Два часа назад сверху пришел приказ провести для вас большую экскурсию. И вот мы здесь. Это должно вам кое-что рассказать о влиянии г-на Соузы'.
  'Я ценю, что вы уделили мне время'.
  'Нет проблем. Дает мне небольшую передышку от бумажной работы'.
   Он прожевал конфету и проглотил ее, взял еще одну из булочки. Наступившую тишину прервал громкий крик, за которым последовало еще несколько. Несколько сильных ударов сотрясли стену позади нас - решетчатую скамейку многократно толкали о штукатурку. Еще крики, метель бегущих шагов, шепот драки, и все было спокойно. Монтез выдержал все это, не пошевелив ни одним мускулом.
  'Марка вернут в тюрьму', - сказал он.
  'Этот светловолосый парень?'
  'Ага. На следующей неделе будет суд. Кажется, все успокоилось. Никогда не знаешь'.
  'Что он сделал?'
  'Съел много фенциклидина и попытался обезглавить свою девушку'.
  'Такого парня не запирают в камере?'
  'Он пришел слишком встревоженным и слишком красивым, чтобы его поместили в тюремный блок, слишком здоровым для лазарета. У нас есть стационарное отделение на тридцать пять палат -
  Изоляторы для заключенных слишком сомнительны для общего содержания - и мы заперли его там, но когда он начал приходить в себя, мы переместили его, чтобы освободить место для кого-то более сумасшедшего, и поместили его в отделение. Пациенты отделения могут передвигаться под наблюдением. Сегодня утром он начал выглядеть немного сумасшедшим, поэтому на него надели наручники. Очевидно, он снова скатывается - довольно типично для пыльника. Его место снова в изоляции, но у нас нет свободных мест, поэтому ему придется отправиться в тюремный блок с круглосуточным запиранием. Если появится пустая комната, его переведут обратно сюда.
  'Похоже на жонглирование', - сказал я.
  'С боевыми гранатами. Но не подумайте, что это халтурная система.
  Общественность хочет, чтобы плохих парней поймали и посадили, но никто не хочет платить за место, где их посадят. Учитывая ситуацию, это, вероятно, самая лучшая система в округе. У вас достаточно жестоких преступников, чтобы заполнить небольшой город, и, несмотря на это, все идет гладко. Возьмем, к примеру, первоначальную обработку. Когда парень приходит, мы должны выяснить, является ли он членом уличной банды или тюремной банды, чтобы знать, куда его посадить. Некоторые банды сосуществуют; другие разрывают друг друга на части на месте. До недавнего времени у нас даже не было компьютера, но ошибки случались редко. Если бы их не было, в коридорах была бы кровь, и в последний раз, когда я проверял, все выглядело довольно желтым'.
  'И синий', - улыбнулся я.
  'Правильно. Цвета школы. Наверное, идея какого-то городского планировщика о том, что успокаивает дикую грудь'. Зазвонил телефон. Он поднял трубку, заговорил о
  переведя Кохрана из номера 7100 в номер 4500, навел справки об абсцессе ноги у Лопеса и Бутилье, нуждающихся в круглосуточном уходе, положил трубку и встал.
  'Если вы готовы, мы можем осмотреть кампус. Затем я отвезу вас к вашему клиенту'.
  Сначала он отвел меня в стационарное отделение - тридцать пять изолированных палат, отведенных для пациентов с серьезными психиатрическими проблемами. Пять из них были помечены как COED и были отведены для женщин, но три из них занимали мужчины.
  Визуальный доступ осуществлялся через сетчатое окно в двери каждой комнаты. Под окном был приклеен клочок бумаги, идентифицирующий заключенного. На некоторых бумагах также были закодированные сообщения.
  Коды, объяснил Монтез, ссылались на характеристики заключенных, которые требовали бдительности персонала: суицидальные наклонности, наркомания, непредсказуемость, умственная отсталость, агрессивность, медицинские отклонения и физические недостатки - как в случае беззубого человека с двумя ампутированными конечностями в первой комнате, которую я видел, который стоял на культях колен и смотрел в пол. В коде говорилось, что он был необычайно взрывным.
  Социальный работник посоветовал мне посмотреть на заключенных, и я это сделал, несмотря на некоторое беспокойство из-за навязчивости. Комнаты были крошечные - шесть на четыре.
  В каждой из них была кровать и стальной комод, и больше ничего. Большинство заключенных лежали на кроватях, завернувшись в спутанные простыни. Несколько человек спали, другие тоскливо смотрели в пространство. В одной из комнат для совместного проживания я увидел чернокожую женщину, сидящую на корточках на комоде. Прежде чем я успел отвести взгляд, наши взгляды встретились, и она вызывающе ухмыльнулась, раздвинула ноги, потянулась и погладила свои половые губы, облизывая губы. Заглянув в другую камеру, я увидел трехсотфунтового белого мужчину, украшенного татуировками, стоящего неподвижно, держа руки над головой, со стеклянными глазами. Рядом с ним угольно-черный юноша с рельефной мускулатурой и бритой головой ходил взад и вперед и безостановочно работал ртом. Звукоизоляция заглушала сообщение, но я прочитал по его губам: Fuckyoufuckmefuckyoufuckme, снова и снова, как катехизис.
  Когда я сказал ему, что я видел достаточно, Монтез вывел меня из отделения и отвел обратно к лифту. Пока мы ждали, я спросил его, почему Джейми не в одной из палат стационара.
  'Его посчитали слишком опасным. Его поместили в блок высокой мощности, о чем я расскажу позже'.
   Лифт приехал, и мы вошли. Монтез набрал номер и поехал, ссутулившись у двери.
  'Что вы думаете на данный момент?' - спросил он.
  'Крепкая штука'.
  'То, что вы только что видели, было 'Хилтоном'. Каждый адвокат хочет, чтобы его клиент оказался в одной из таких комнат, и заключенные всегда притворяются безумцами, чтобы попасть туда, потому что это безопасно - никого не режут и не насилуют - чего нельзя сказать о тюремном блоке'.
  'Семь тысяч претендентов на тридцать пять мест, - размышлял я. - Рынок продавца'.
  'Еще бы. Более эксклюзивно, чем в Гарварде'.
  Когда мы приблизились к центру тюрьмы, тишина, характерная для изолятора, сменилась низким, насекомым гулом. Монтез использовал слово ' кампус' , и, как ни странно, академическая аналогия показалась поверхностно подходящей - широкие, светлые коридоры, кишащие молодыми людьми и бурлящие деятельностью, уровень энергии, напоминающий университет во время недели регистрации.
  Но стены этого колледжа были грязными и пропитаны затхлым мужским смрадом, и не было ничего ясноглазого в его студентах. Мы прошли мимо десятков мужчин с каменными лицами, выдерживая холодные, пронзительные взгляды.
  Заключенные свободно передвигались, а мы находились среди них, без защиты.
  Они стояли поодиночке или небольшими группами, одетые в королевские синие комбинезоны. Некоторые шли целенаправленно, сжимая в руках пачки бумаги. Другие безразлично сидели на пластиковых стульях или ждали в очереди за сигаретами и конфетами. Время от времени можно было увидеть прогуливающегося и наблюдающего помощника в форме, но заключенные значительно превосходили численностью охранников, и я не видел ничего, что могло бы помешать заключенным одолеть своих надзирателей и разорвать их...
  а нас - в клочья.
  Монтес увидел выражение моего лица и кивнул.
  'Я же говорил, что это адская система. Держится на молитвах и плевках'.
  Мы пошли дальше. Это был мир молодых людей. Большинству заключенных было меньше двадцати пяти. Охранники выглядели едва ли старше. Обилие массивных плеч и выпирающих бицепсов. Я знал, что это значит: много трудного времени.
  Качать железо было любимым развлечением на тюремном дворе.
  Заключенные группировались по расовому признаку. Большинство были черными. Я видел много раста-дредов, косичек и бритых черепов, множество
   Блестящие, келоидные ножевые шрамы на смуглой плоти. Вторыми по численности были латиноамериканцы - поменьше, но такие же крепкие, щеголяющие в бандане с помпадурами, дьявольскими козлиными бородками и vato loco- развязностью. Белые были в меньшинстве. По большей части это были байкеры - неповоротливые, бородатые увальни с свиными щеками, серьгами и сальными предплечьями, покрытыми синими татуировками Железного креста.
  Несмотря на их различия, у них было одно общее: глаза . Холодные и мертвые, неподвижные, но пронзительные. Я недавно видел такие глаза, но не мог вспомнить, где именно.
  Монтез отвел меня в блок для заключенных, где большинство камер были пусты - мы только что видели их обитателей, - а затем в круглосуточную камеру, полную диких, изможденных мужчин в желтых пижамах, которые рвали на себе лица и метались, как животные в зоопарке. Один заместитель зеваки злобно наблюдал из стеклянного прямоугольника, подвешенного посередине между двумя ярусами блока. Он увидел нас и отпер дверь.
  Зайдя в кабинку, я почувствовал себя водолазом в клетке с акулами. Душевная музыка звучала из нескольких динамиков. Даже в кабинке было громко. Я вспомнил недавнюю статью в психологическом журнале о влиянии постоянного громкого шума на крыс: грызуны сначала становились возбужденными, а затем впадали в пассивное психотическое состояние. Я посмотрел на расхаживающих людей в желтом и в тысячный раз задумался о связи исследований на животных с состоянием человека.
  Консоль электронного оборудования тянулась вдоль одной стены. Над ней была стойка с двумя дробовиками. Ниже заключенный в комбинезоне цвета хаки водил шваброй по мыльному цементному полу.
  'Попечитель?' - спросил я.
  'Правильно. Все имеет цветовую маркировку. Синий - это основная линия; хаки означает попечителя; попечители транспорта имеют красные повязки; попечители кухни носят белое. Эти парни в желтом - психи. Они никогда не покидают своих камер'.
  'Чем они отличаются от тех, что находятся в стационарном отделении?'
  'Официально их должны меньше беспокоить, но на самом деле это произвол'.
  Заговорил депутат. Он был невысокого роста и коренастый, с табачного цвета военными усами и морщинистым лицом.
  'Если они действительно мотивированы, мы переводим их в стационар, верно, Патрик?'
  Монтес ответил на его смех слабой улыбкой.
  'Он имеет в виду, - пояснил социальный работник, - что им придется сделать что-то возмутительное - откусить палец, съесть фунт собственных экскрементов - чтобы избавиться от блокады'.
  Как по команде, один из заключенных на верхнем ярусе снял пижаму и начал мастурбировать.
  'Никаких костей, Руфус', - пробормотал охранник, 'мы не впечатлены'. Он повернулся к Монтезу и несколько минут болтал о фильмах. Голый заключенный достиг оргазма и эякулировал через прутья. Никто не обратил внимания, и он рухнул на пол, тяжело дыша.
  'В любом случае', сказал Монтез, направляясь к двери, 'посмотри, Дэйв, это не Трюффо, но это хороший фильм'.
  'Будет сделано, Патрик. Куда ты направился?'
  'Отправляем доктора в High Power'.
  Депутат посмотрел на меня с новым интересом.
  'Попробуешь прикрыть одного из этих клоунов?' - спросил он.
  'Я пока не знаю'.
  'Кадм', - сказал Монтес.
  Депутат фыркнул.
  'Вероятно, это не так', - сказал он и нажал кнопку, которая открыла пневматический замок.
  'Это, - сказал Монтез, - вершина в плане плохих парней'.
  Мы стояли перед немаркированной запертой дверью, за которой следили две камеры видеонаблюдения. Слева была комната для допросов адвоката.
  Адвокаты и клиенты сидели друг напротив друга за рядом разделенных столов. Позади них было несколько частных комнат со стеклянными стенами.
  'Высокая мощность зарезервирована для широко освещаемых дел, типов с высоким риском побега и настоящих монстров. Застрелите президента, взорвите банк с людьми в нем или расчлените дюжину младенцев, и вы окажетесь здесь. Там сто пятьдесят камер, и есть лист ожидания. Наблюдение постоянное, а соотношение заключенных и охранников высокое. Безопасность герметична; мы говорим о еде, подсунутой под дверь, стальных дверях и кодах входа, которые меняются случайным образом. Вы не можете войти, но я прикажу его вывести'.
  Он нажал кнопку звонка, и телекамеры с тихим гудением начали вращаться.
  Несколько минут спустя дверь открыл огромный рыжеволосый депутат и подозрительно на нас покосился. Монтез разговаривал с ним почти шепотом. Рыжеволосый послушал и скрылся за дверью, не сказав ни слова.
  'Мы подождем там', - сказал социальный работник, указывая на комнату для допросов. Он провел меня мимо тихих, тайных совещаний, которые прекращались, когда мы проходили мимо, и возобновлялись, когда мы проходили мимо. Адвокаты выглядели такими же бегающими глазами, как и их клиенты. Один из них, изможденный мужчина в полиэстеровом костюме, сидел стоически, пока заключенный напротив него, маленький лысеющий мулат в толстых очках, называл его ублюдком и ругался по поводу habeas corpus.
  'Назначено судом', - сказал Монтез. 'Радостное назначение'.
  Несколько помощников с рациями патрулировали комнату. Монтез помахал одному из них. Он был смуглый, розовощекий, мягкий на вид и преждевременно облысевший. Социальный работник объяснил ему ситуацию, и он уставился на меня, кивнул и отпер одну из стеклянных комнат, прежде чем отступить за пределы слышимости.
  'Есть вопросы?' - спросил Монтез.
  'Всего один, но это немного личное'.
  'Без пота'.
  'Как вы справляетесь с работой здесь полный рабочий день?'
  'Не с чем бороться', - сказал он ровным голосом. 'Я люблю свою работу. Бумажная работа становится немного обременительной, но так было бы в любом другом месте и чертовски скучнее. Здесь ни один день не похож на другой. Я киноман, и мне приходится жить в чистом виде Феллини. Это ответ?'
  'Красноречиво. Спасибо за просвещение'.
  'В любое время'.
  Мы пожали друг другу руки.
  'Подождите здесь, это займет некоторое время', - сказал он, взглянув на лысеющего заместителя.
  'С этого момента о вас позаботится заместитель Зонненшайн'.
  Я стоял снаружи стеклянной комнаты несколько минут, пока Зонненшайн прогуливался по зоне интервью. Наконец он приблизился неловкой, перекатывающейся походкой, как будто его тело было сегментировано и лишь в талии свободно соединено.
  Его большие пальцы были зацеплены за петли ремня, а кобура хлопала по боку. Под редеющими волосами было странно детское лунообразное лицо, и вблизи я увидел, что он был очень молод.
  'Ваш пациент должен быть здесь с минуты на минуту', - сказал он. 'Чтобы пройти через High Power, нужно время'. Он бросил взгляд назад на стеклянную комнату. 'Мне нужно вас обыскать, так что давайте войдем внутрь'.
  Он держал дверь открытой и вошел за мной. Внутри были синий металлический стол и два стула того же цвета, прикрученные к полу. Он попросил меня снять куртку, проверил карманы, провел руками по моему телу,
  Вернул одежду, осмотрел мой портфель и заставил меня расписаться в журнале. Я заметил, что Соуза посетил меня в восемь утра, Мэйнваринг - на час раньше.
  'Теперь вы можете сесть', - сказал он.
  Я так и сделал, и он сел на другой стул.
  'Вы здесь, чтобы попытаться его затмить, верно?' - спросил он.
  'Я поговорю с ним и узнаю'.
  'Удачи', - сказал он.
  Я пристально посмотрел на него, ища сарказм, но не нашел его.
  'Я имел в виду...' Его рация плюнула и оборвала его. Он послушал ее, затем поднес к губам, отбарабанил несколько цифр и сказал, что все готово. Поднявшись, он подошел к двери, упер руки в бока и встал на страже.
  'Ты начал что-то говорить', - напомнил я ему.
  Он покачал головой.
  'Смотрите сами. Сейчас его привезут'.
   8
  СНАЧАЛА я его не видел. Он был погружен в фалангу депутатов, все они были огромными. Рыжеволосый гигант, высунувший голову из двери в блок высокой мощности, повел меня, разглядывая меня и осматривая комнату.
  Когда он дал добро, все остальные вошли, двигаясь синхронно, словно огромный рыжий паук, который медленно раздвигается, открывая закованного в кандалы мальчика.
  Я бы не узнал его, если бы он прошел мимо меня на улице. Он вырос до шести футов, но весил не больше 130 фунтов. Желтая пижама свободно висела на его тощем теле. Половое созревание растянуло его лицо от шарообразного до овального. Черты лица были правильными, но аскетичными, кости резко выдавались под тонким навесом плоти. Его черные волосы были все еще длинными; они свисали на лоб и падали жирными пучками на костлявые плечи. Его кожа была цвета пергамента, оттененного неземными оттенками серо-зеленого. Черная щетина слегка усеивала его подбородок и верхнюю губу.
  Большой, румяный прыщ расцвел на одной впалой щеке. Оба глаза были закрыты. От него исходил кислый запах.
  Депутаты двигались с молчаливой точностью. Мясистые руки оставались сжатыми вокруг палкообразных рук. Одна пара подтолкнула его к столу. Другая усадила его. Наручники на запястьях и лодыжках были закреплены на неподвижном стуле. Это оставило его в неловком положении, но он позволил собой манипулировать с вялой пассивностью марионетки.
  Когда они закончили, рыжий подошел и представился как сержант Кучер.
  'Сколько времени это займет, доктор?' - спросил он.
  'Трудно сказать, пока я не поговорю с ним'.
  'Мы бы предпочли, чтобы вы ограничились максимум одним часом, и мы вернемся за ним через шестьдесят минут. Если вам нужно больше времени, сообщите об этом заранее заместителю Зонненшайну. Он будет прямо снаружи'.
  Зонненшайн нахмурился и кивнул в знак согласия.
  'Есть вопросы?' - спросил Кучер.
  "Нет."
  Он подал сигнал остальным, и они ушли. Зонненшайн вышел последним. Он остался по ту сторону стекла, скрестив руки на груди.
   грудь, расположенная под углом, который позволял ему ясно видеть и стеклянную комнату, и зону интервью. Я повернулся от него к мальчику по другую сторону стола.
  'Привет, Джейми. Это доктор Делавэр'.
  Я всмотрелся в бледное лицо в поисках признаков реакции, но ничего не нашел.
  'Я здесь, чтобы помочь вам', - сказал я. 'Вам что-нибудь нужно?'
  Когда он не ответил, я позволила тишине закипеть. Ничего. Я начала говорить, тихо, успокаивающе - о том, как он, должно быть, напуган, как я рада, что он протянул мне руку, как сильно я хочу помочь.
  Через двадцать минут он открыл глаза. На мгновение я надеялся, что прорвался. Затем я пристально посмотрел на него, и надежда юркнула обратно в свою нору.
  Глаза его были затянуты пленкой и не сфокусированы, белки были грязно-серыми, с красными прожилками. Он смотрел на меня, не видя.
  Струйка слюны сочилась из уголка его рта и стекала по подбородку. Я достал платок и вытер ее, взял его за подбородок и попытался поймать зрительный контакт. Это было бесполезно; его взгляд оставался пустым и безжизненным.
  Опустив руку, я положил ее ему на плечо. Зонненшайн краем глаза уловил это движение. Он развернулся и пристально посмотрел через стекло. Я бросил на него взгляд, показывающий, что все в порядке, и через несколько секунд он расслабился, но не отвел взгляд.
  Джейми остался неподвижен. Его пижама пропиталась потом. Сквозь влажную ткань он казался жестким и холодным; я мог бы прикоснуться к трупу.
  Затем он резко втянул щеки и поджал губы, выдыхая прогорклый воздух. Его голова запрокинулась, и он вздрогнул. Дрожь пробежала от его естества до кончиков моих пальцев, затихла и повторилась. Настолько резким был прилив энергии, что мне пришлось сдержаться, чтобы не отстраниться. Но я уже совершил эту ошибку однажды и не допущу ее снова.
  Вместо этого я усилил давление пальцев. Из глубины его живота раздался рыдающий звук; плечи его вздымались, затем обмякли. Он снова закрыл глаза, а его голова качнулась, прежде чем упасть на стол. Он лежал там, щекой к металлу, с открытым ртом, тяжело и гнусаво дыша. Ничто из того, что я говорил или делал, не разбудило его.
  Он спал в оцепенении. Я наблюдал за ним и чувствовал, как мой дух падает с каждым вздохом его тощей груди. Я был готов к психозу, но ни за что так не регрессировал. Стандартный набор вопросов о психическом состоянии - ориентация
   времени и места, запросы об искаженных мыслительных процессах и спутанных восприятиях - не имели значения. По телефону он ответил, хотя и минимально. Он сказал Майло, что звонил мне; это означало некоторую степень сознания. Теперь он был зомби. Я задавался вопросом, была ли это переходная фаза - тяжелая депрессия, которая иногда следует за шизофреническим всплеском - или что-то более коварное: начало конца.
  Шизофрения - это загадочный набор расстройств. Психиатрия прошла долгий путь с тех пор, как психопатов сжигали как ведьм, но корни безумия остаются запертым ящиком. Психиатры контролируют симптомы шизофрении с помощью лекарств, не понимая на самом деле, почему они работают. Это паллиативное лечение, которое имеет мало общего с излечением. Треть всех пациентов выздоравливают сами. Другая треть положительно реагирует на лекарства и поддерживающую психотерапию. И есть группа несчастных, которые устойчивы к любой форме лечения; что бы ни предпринималось, они неумолимо скатываются к полной психической деградации.
  Я посмотрел на безжизненное тело, распростертое на столе, и задался вопросом, какая группа заявит права на Джейми.
  Была и третья возможность, но она была маловероятной. Его симптомы...
  тремор, слюнотечение, сосание и дуновение носили отпечатки поздней дискинезии, повреждения нервов, вызванного большими дозами антипсихотических препаратов. Расстройство обычно проявляется у пожилых пациентов, лечившихся в течение нескольких лет, но в редких случаях острая дискинезия отмечалась после приема минимального количества препарата. Соуза сказал мне, что Мэйнваринг продолжал давать Джейми лекарства в тюрьме, и я сделал пометку, чтобы узнать больше о препаратах, которые он получал, и уровнях дозировки.
  Он начал громко храпеть. Когда он глубже погрузился в сон, его тело, казалось, отступало от моего прикосновения, становясь вялым, почти жидким, как будто его кости расплавились. Его дыхание замедлилось. Я держала руку на его плече и разговаривала с ним, надеясь, что хоть немного утешения найдет свой путь сквозь ступор.
  Мы оставались так до конца часа. Я отпустил его только тогда, когда подошли сотрудники полиции и отнесли его обратно в камеру.
  Сержант Коохер приказал Зонненшайну вывести меня из тюрьмы.
  'Я понимаю, что ты имел в виду под удачей', - сказал я, пока мы шли. 'Заставить его ответить'.
  "Ага."
   'Как часто он так себя ведет?'
  'Большую часть времени. Иногда он начинает плакать или кричать. Обычно он просто сидит и смотрит, пока не заснет'.
  'Так было с тех пор, как он сюда приехал?'
  'Он был очень взволнован, когда его привезли пару дней назад.
  Как пыльник. Нам пришлось держать его в узде. Но прошло совсем немного времени, и он начал угасать'.
  'Он с кем-нибудь разговаривает?'
  'Я такого не видел'.
  'А как насчет его адвоката?'
  'Соуза? Нет. Он делает все, что отцовски нужно - обнимает его, кормит соком и печеньем. Кадмус его осыпает светом. Полностью от этого отсталый'.
  Мы повернули за угол и чуть не столкнулись с группой заключенных. При виде униформы Зонненшайна они резко отвернулись.
  'Думаю, это пойдет на пользу его делу', - сказал он.
  'Что такое?'
  'Его существо настолько... декомпенсировано'.
  Он заметил мое удивление по поводу использования им технического термина и ухмыльнулся.
  'Специалист по психологии', - объяснил он. 'Еще один год на бакалавриате. Работа здесь меня заинтересовала'.
  'Вы говорите, что он симулирует психоз, чтобы его признали некомпетентным'.
  Он пожал плечами.
  'Вы доктор'.
  'А как насчет вашего мнения? Не для протокола'.
  Он ответил не сразу.
  'Не для протокола - не знаю. С некоторыми клоунами сразу понятно, что они затевают. Как только они сюда приезжают, они начинают разыгрывать представление в стиле Looney Tunes. Только они обычно перебарщивают, потому что необразованны; все, что они знают о психозе, они почерпнули из телевизора и ужастиков.
  Понимаете, о чем я?
  'Конечно. Мания уклонистов от драфта'.
  'Ты понял. Кадмус не вытворяет такого дерьма, но я слышал, что он был своего рода гением, так что, возможно, он просто играет в игру немного умнее'.
  'Вы сказали, что он иногда кричал. Что он говорит?'
  'Ничего. Он просто кричит. Никаких слов. Как олень, которому выстрелили в живот'.
  'Если вы что-то разглядите, не могли бы вы это записать и показать мне, когда я буду здесь в следующий раз?'
  Он покачал головой.
  'Ни за что, Док. Если я сообщу об этом вам, мне придется сообщить об этом окружному прокурору. Если я сделаю это в этом случае, все начнут спрашивать. Через некоторое время я буду делать расследования бесплатно для всех и пренебрегать своей работой'.
  'Хорошо', - сказал я. 'Просто спрашиваю'.
  'В этом нет ничего плохого'.
  'Позвольте мне задать вам еще один вопрос. Вы ведете какой-то журнал - запись поведения заключенных High Power?'
  'Конечно. Отчеты о происшествиях, необычные происшествия. Только крики не являются чем-то необычным. Иногда по ночам это все, что ты слышишь'.
  Мы дошли до лифта и стали ждать его прибытия.
  'Скажи мне, - сказал он, - тебе нравится твоя работа?'
  'Большую часть времени'.
  'Это остается интересным?'
  "Очень."
  'Приятно слышать. Мне очень понравились занятия по психологии, особенно ненормальные вещи, я подумываю пойти учиться в магистратуру или что-то в этом роде.
  Но это гораздо больше школа, тяжелое решение, поэтому я спрашивал психиатров, которые приходят сюда, нравится ли им то, что они делают. Последний раз я спрашивал...
  Другой врач Кадма посмотрел на меня странно, как будто это был вопрос с подвохом, как будто я на самом деле имел в виду это'.
  'Это профессиональный риск', - сказал я. 'Излишняя интерпретация'.
  'Может быть, так и есть, но у меня сложилось впечатление, что он просто не любил копов'.
  Я вспомнил слова Соузы о том, что Мэйнваринг назван экспертом по обороне, и промолчал.
  Прошло несколько секунд.
  'Итак, - сказал Зонненшайн, - вам это действительно нравится'.
  'Не могу придумать ничего, чем бы я хотел заняться с большей охотой'.
  'Отлично'. Он улыбнулся, затем помрачнел. 'Знаешь, проводишь здесь некоторое время, видишь этих ребят и слышишь о том, что они сделали, и тебе хочется понять, как люди становятся такими, понимаешь, о чем я?'
  'Конечно, да'.
  Двери лифта открылись. Мы вошли и спустились в тишине. Когда они снова открылись, он выковал свое лицо в стоическую маску. Я пожелал ему удачи в учебе.
   'Спасибо', - сказал он, выходя и удерживая дверь рукой от закрытия. 'Слушай, я надеюсь, ты разберешься, что происходит с ребенком. Если бы я мог тебе помочь, я бы помог. Но я не могу'.
  Я вошел в люк. За синими прутьями я увидел двух мужчин в комнате для прихожей. Они стояли ко мне спиной, пряча оружие в одном из шкафчиков. Я забрал свое удостоверение личности и вышел, когда они подошли к желобу.
  Одним из них был Кэл Уайтхед. Другой был крупным мужчиной, тоже тяжелым и обвислым, с бледной кожей, густыми черными волосами и поразительно зелеными глазами под лохматыми черными бровями. Волосы были коротко подстрижены сзади и по бокам, за исключением длинных немодных бакенбард, и оставлены густыми на макушке. Волна их пробежала по его лбу. Его лицо было широким с грубыми чертами - выдающийся, с высокой переносицей нос, мясистые уши и полные, мягкие губы - его мальчишество портили шрамы от прыщей, которые изрывали плоть. Его одежда была мешковатой и мятой - коричневая вельветовая куртка с клапанами на пуговицах и полуремнем сзади, коричневые брюки двойной вязки поверх потертых пустынных ботинок, коричневая рубашка из вискозы и галстук цвета горчицы.
  'Эй, это психиатр', - сказал Уайтхед.
  Я проигнорировал его и посмотрел на другого мужчину.
  'Привет, Майло'.
  'Привет, Алекс', - сказал мой друг с явным дискомфортом.
  Неловкое молчание укоренилось и разрослось, наконец прерванное лаем из-за стекла. Майло отцепил от лацкана свое удостоверение LAPD и бросил его в желоб. Уайтхед сделал то же самое со своим удостоверением шерифа.
  'Как дела?' - спросил я.
  'Отлично', - сказал он, глядя на свои ботинки. 'А ты?'
  "Отлично."
  Он закашлялся и отвернулся, проводя большой мягкой рукой по лицу, словно умываясь без воды.
  Неловкое молчание расцвело. Уайтхед, казалось, был удивлен.
  'Эй, док, - сказал он, - как твой пациент? Готов выложить все начистоту и избавить нас от лишних хлопот?'
  Майло поморщился и бросил на меня понимающий взгляд, который тут же погас.
  'Только не говори мне, - съязвил Уайтхед, - что он совсем отключился, да?
  Мочится себе на ногу, ест собственное дерьмо и не может отличить хорошее от плохого'.
   Я начал уходить. Уайтхед встал между мной и дверью.
  'Вчера вам нечего было сказать, мистер. Сегодня вы эксперт'.
  'Успокойся, Кэл', - сказал Майло.
  'Да, я забыл', - сказал Уайтхед, не двигаясь с места. 'Он твой приятель, так что когда он вытворяет дерьмо с тусклой крышкой, это нормально'.
  Дверь в смотровой люк отъехала в сторону.
  'Давай, Кэл', - сказал Майло, и я увидел, как сжались его руки.
  Уайтхед посмотрел на меня, покачал головой, улыбнулся и отступил в сторону. Он развернулся, протопал в порт, и Майло последовал за ним.
  Решетки захлопнулись. Уайтхед немедленно двинулся влево и начал давать советы помощникам в будке. Майло стоял один по другую сторону порта. Прежде чем уйти, я попытался привлечь его внимание, но он сосредоточил свой взгляд на грязном полу и не поднял глаз.
   9
  СТЕЙК СОУЗЫ кровоточил, когда он его резал, образуя розоватую лужу вокруг мяса, которая растеклась и покрыла белую фарфоровую тарелку. Он вставил кусок филе в рот, медленно прожевал, проглотил, вытер губы и кивнул.
  'Он был таким же, когда я увидел его сегодня рано утром', - сказал он.
  'Ошеломляющий'.
  Мы были одни в столовой его юридического здания. В комнате было тихо и тускло, фантазия англофила. Овальный викторианский стол из красного дерева, отполированного до зеркального блеска, тянулся почти во всю длину комнаты, окруженный соответствующими стульями, обитыми цветочной парчой. Огромный каменный камин, освобожденный из какого-то продуваемого сквозняками особняка в Хэмпшире, доминировал на одной стене. Над ним коллекция охотничьих гравюр окружала рамку с геральдическим гербом. Шелковые персидские ковры лежали на темном паркете. Стены были покрыты резными, вощеными, узловатыми сосновыми панелями, увешанными старинными карикатурами Punch и другими сценами охоты. Рифленые пьедесталы в каждом углу поддерживали мраморные бюсты литераторов. Тяжелые шторы из той же парчи, что покрывала стулья, были задернуты над высокими арочными окнами, и единственным источником света была люстра Waterford, подвешенная над центром стола.
  'Один из заместителей сказал мне, что он был взволнован, когда впервые попал в тюрьму, но с тех пор постепенно отходит от дел', - сказал я.
  'Это точная оценка. Вся история была историей ухудшения. Во время его заключения в Каньон-Оукс он демонстрировал длительные периоды ясности сознания - по несколько дней за раз. Любой, кто говорил с ним в эти периоды, задавался вопросом, что он там делал. Он был блестящим мальчиком до... неприятностей, и его способность к языку была чертовски почти внушающей благоговение. Он использовал свой интеллект, чтобы попытаться убедить других, что его несправедливо поместили туда. Он был настолько хорош, что даже я однажды или два раза усомнился в целесообразности этого решения. Но в конце концов, если вы провели с ним достаточно времени, психоз проявился'.
  'Каким образом?'
  'Неуместное слово здесь, перепутанная мысль там. Сочетание тем, не имеющих логической связи друг с другом. Он начинал предложение и заканчивал
   в тишине или добавлять детали, которые не вписывались. Попытки расспросить его об этом вызывали у него острое расстройство, часто до истерики - вскакивание на ноги; выдвижение возмутительных обвинений; крики. В конце концов периоды ясности сознания уменьшились, и он стал более сбитым с толку, менее предсказуемым. Стало невозможно вести с ним нормальный разговор. Глубоко Паранойя - это выражение, которое использовал доктор Мэйнваринг. Теперь, - он покачал головой и вздохнул, - 'судя по всему, стало еще хуже'.
  'Под 'менее предсказуемым' вы подразумеваете 'жестокий'?'
  'Не совсем, хотя, я полагаю, что если бы его не удерживали, он мог бы нанести какой-то ущерб. Он бы вырывался, подпрыгивал, хватался за лицо, рвал на себе волосы. Он мог бы быть слегка агрессивным один или два раза, но до побега он никогда никому не причинял вреда. Никто никогда не считал его убийцей, если вы это имеете в виду'.
  'Сегодня утром он пускал слюни, дрожал и делал сосательные движения ртом. Вы когда-нибудь видели это раньше?'
  'Я заметил это впервые вчера. Конечно, я не был с ним в достаточно близком контакте, чтобы быть уверенным, что он не был таким раньше.
  Что означают эти симптомы?'
  'Я пока не уверен. Мне понадобится подробная запись всего лечения, которое он получил - лекарства, электросудорожная терапия, психотерапия, все'.
  Его брови поднялись.
  'Вы имеете в виду какую-то токсическую реакцию?'
  'На данный момент я не знаю достаточно, чтобы что-то утверждать'.
  'Очень хорошо', - сказал он с некоторым разочарованием. 'Я организую встречу с Мэйнварингом, и он сможет вас просветить. Обязательно дайте мне знать, если почувствуете, что есть какие-то повреждения мозга. Это может оказаться полезным'.
  'Я буду держать вас в курсе'.
  Он посмотрел на нетронутую еду на моей тарелке.
  'Не голодны?'
  'Не сейчас'.
  Поднеся ко рту стакан ледяной воды, он отпил и поставил его на стол, прежде чем заговорить.
  'Тяжесть его состояния заставила меня задуматься, доктор. Изначально я думал подать ходатайство об отсрочке по причине некомпетентности, чтобы предстать перед судом, но решил этого не делать. В то время я считал, что шансы на успех равны нулю. Он был встревожен, но все еще говорил с редкими вспышками
   гениальность; психиатр, поговоривший с ним не вовремя, мог ошибочно предположить, что он симулирует. В случае, когда дело получает широкую огласку, судьи, как правило, играют консервативно; мало у кого из них хватает смелости справиться с шумом и криками, которые наверняка возникнут из-за задержки. Теперь, однако, я не знаю. Если он сохранит этот уровень ухудшения или ему станет хуже, даже психиатры обвинения могут согласиться, что он некомпетентен. Что вы думаете?
  'Вы сами подозревали его в симуляции?'
  Он начал резать очередной кусок мяса, и этот вопрос заставил его замереть с ножом и вилкой и поднять глаза.
  'Нет, не совсем. Я знаю, что он очень болен'.
  'Но не настолько, чтобы не совершить восемь убийств, требовавших тщательного планирования'.
  Он отложил приборы.
  'Вы сразу переходите к сути, не так ли, доктор? Неважно, мне это нравится.
  Да, вы правы. Мы не имеем дело с одним катарсическим взрывом жажды крови; порезы были нанесены с извращенной осторожностью и вниманием к деталям. Это предполагает отстраненность и способность мыслить аналитически, что создает проблему для всей концепции защиты невменяемостью. Но я считаю, что у меня есть способ справиться с этой проблемой, о чем я расскажу позже. В любом случае, каково ваше мнение относительно ходатайства об отсрочке?
  'Что будет означать задержка на практике?'
  'Недобровольное заключение до тех пор, пока его не признают дееспособным, что в данном случае может произойти, если , а не когда. Но будет ли это лучше всего отвечать интересам мальчика? Заключение должно быть в государственной больнице, а такие места - ужасы. Он окажется в отделении для нетрудоспособных, что само по себе может быть смертным приговором. Если я обращусь в суд и защита по поводу ограниченной дееспособности будет успешной, будет больше гибкости в организации его последующего ухода'.
  Я знал, что он имел в виду. Еще одна частная больница, где деньги семьи будут играть важную роль в принятии решений о лечении и выписке. Там Джейми можно будет положить под замок на достаточно долгий срок, чтобы утихла шумиха, а затем тихо выписать амбулаторно под опеку опекунов.
  В моей голове пронесся леденящий душу сценарий. Неужели он станет еще одной психологической бомбой замедленного действия, выпущенной на улицу с небольшим запасом, кроме рецепта на торазин и приема у психотерапевта, потому что какой-то эксперт ошибочно истолковал подавление поведения как существенное
   Улучшение? Если так, то постепенное снижение уровня несоблюдения режима было удручающе предсказуемым - таблетки не проглочены, назначенные встречи не соблюдены - как и его последствия: неумолимое возвращение демонов. Смятение, боль. Ночные прогулки. Внезапные вспышки гнева, подпитываемые параноидальной яростью. Кровь.
  До этого момента я мог вмешиваться в дело Джейми - сидеть напротив него и чувствовать сострадание, - потому что я отмежевался от преступлений, в которых его обвиняли, отрицая возможность того, что он убил восемь человек. Но даже Соуза, казалось, считал его виновным, и, слушая, как он говорит о стратегии и обсуждает гибкость ухода, я столкнулся с последствиями своего участия.
  Если Джейми сделал то, что они сказали, я не хотел гибкости. Я хотел, чтобы его заперли навсегда.
  Что сделало меня отличным экспертом по обороне.
  Мэл Уорти говорил об эмоциональном бальзаме, который получается в результате отсечения чувств, отделения ценностей от действий. Но я не был адвокатом и никогда не смогу им стать. Я наблюдал, как Соуза нарезал кусок стейка и отправлял его в рот, и гадал, как долго я продержусь в его команде.
  'Не знаю', - сказал я. 'Это сложный вопрос'.
  'Ну, доктор', - улыбнулся он, - 'это моя проблема, а не ваша'.
  Он отодвинул тарелку, и нижняя часть его лица на мгновение скрылась за облаком белой ткани.
  'Если хотите, я могу позвонить на кухню и попросить что-нибудь еще - фрукты или кофе?'
  "Нет, спасибо."
  Рядом с кувшином для воды стояла латунная тарелка, наполненная послеобеденными мятными леденцами. Он предложил ее мне и, после того как я отказался, взял себе мятный леденец. Кнопка под краем стола вызвала филиппинскую женщину в черной униформе, которая убрала посуду.
  'Итак', - сказал он, когда она ушла, - 'что бы вы хотели узнать о семье Кадмус?'
  'Начнем с истории опекуна Джейми и значимых отношений в его жизни, включая подробности смерти его родителей'.
  'Ладно', - задумчиво сказал он. 'Чтобы понять все это, лучше всего вернуться на поколение назад и начать с его деда'.
  'Хорошо', - я достал блокнот и ручку.
  'Я встретил Джона Якоба Кадмуса в Германии сразу после войны. Я был юристом, назначенным в Отдел по расследованию военных преступников, а он был
   полевой представитель канцелярии генерал-адъютанта, отвечающий за обработку ублюдков. Он начал войну рядовым пехоты, героически сражался в нескольких крупных сражениях и закончил полковником в возрасте двадцати семи лет.
  Мы подружились, и когда я вернулся в Калифорнию, Черный Джек - его так прозвали из-за его черной ирландской окраски - решил поехать со мной.
  Он был родом из Балтимора, но его корни были неглубоки, а Запад был страной возможностей.
  'Он был провидцем, предвидел послевоенный бэби-бум и нехватку жилья, которую он принесет. В те дни долина Сан-Фернандо была неразвитой - несколько ранчо и садов, некоторые федеральные земли, отведенные под военные базы, которые так и не были построены, остальное - пыль и кустарник. Джек принялся скупать столько земли в долине, сколько мог. Он влез в большие долги, но сумел задержать кредиторов достаточно надолго, чтобы изучить архитектуру и строительство и нанять рабочие бригады. К тому времени, как наступил бум, он построил десятки огромных жилых массивов - тысячи единиц, в основном пятикомнатные бунгало на участках сорок на восемьдесят. Он позаботился о том, чтобы в каждом было фруктовое дерево - апельсин, лимон, абрикос - и дал рекламу по всей стране, продавая калифорнийскую мечту. Дома продавались так быстро, как он мог их поставить, и к тридцати годам он стал миллионером в несколько раз. В конце концов он расширил свою деятельность до коммерческих и промышленных проектов, и к 1960 году Cadmus Construction стала третьей по величине строительной компанией в штате. Когда он умер в шестьдесят седьмом, компания инициировала крупные проекты в Саудовской Аравии, Панаме и половине Европы. Он был великим человеком, доктор'.
  Это была хвалебная песнь мертвецу, и я не был уверен, в чем ее смысл.
  'Каким он был мужем и отцом?' - спросил я.
  Соузу этот вопрос разозлил.
  'Он любил своих мальчиков и был добр к своей жене'.
  Странный ответ. Мое выражение лица отразило это.
  'Антуанетта была проблемной женщиной', - объяснил он. 'Она происходила из состоятельной семьи Пасадены, которая потеряла свои деньги, но сумела сохранить видимость и закрепиться на социальной лестнице. Джек познакомился с ней на благотворительном балу и сразу же был очарован ею. Она была красавицей. Стройная, очень бледная, очень хрупкая, с огромными, печальными голубыми глазами - у мальчика такие же глаза, - но я всегда находил ее странной. Отстраненной, чрезвычайно уязвимой. Я думаю, что именно ее уязвимость привлекла Джека, но вскоре после женитьбы масштаб ее проблем стал очевиден'.
  'Какого рода проблемы?'
   'Такие, которые относятся к вашей компетенции. Сначала это казалось сильной застенчивостью, социальной замкнутостью. Потом стало ясно, что она боялась выходить из дома, боялась самой жизни. Я уверена, что для этого есть технический термин'.
  "Агорафобия."
  'Агорафобия', - повторил он. 'Это была проблема Антуанетты. Тогда, конечно, ее считали физически больной. Слабой конституцией. В качестве свадебного подарка Джек поселил ее в великолепном испанском особняке на Мьюирфилде, с видом на загородный клуб, всего в нескольких кварталах отсюда; теперь он принадлежит пакистанскому хирургу. Устроившись, она больше никогда не покидала это место, даже чтобы осмотреть сады. Фактически, она редко выходила из своей комнаты, весь день проводя в постели, строча стихи на клочках бумаги, потягивая слабый чай, жалуясь на всевозможные боли. У Джека была половина специалистов в городе на гонораре, и каждый из них снабжал ее панацеей и тонизирующими средствами, но ничего из этого не помогало. В конце концов он сдался и просто оставил ее в покое, приняв ее слабость'.
  'Она была достаточно сильна, чтобы рожать детей', - сказал я.
  'Удивительно, не правда ли? Питер - отец Джейми - родился через десять месяцев после свадьбы, в сорок восьмом; Дуайт - годом позже. Джек надеялась, что радости материнства вытащат ее из депрессии, но ей стало хуже, и большую часть обеих беременностей ей пришлось принимать успокоительные. После рождения Дуайта ее отчуждение усилилось, и она отвергла ребенка, отказалась кормить его грудью или даже держать на руках. Все ухудшилось до такой степени, что она заперла дверь и не хотела видеть Питера и Джека. Следующие два года она не выходила из своей комнаты, пила тоники и глотала таблетки, писала стихи и дремала.
  Она кричала во сне, как будто ей снились ужасные кошмары. Затем она начала обвинять всех - Джека, слуг, даже детей - в заговоре против нее, в заговоре с целью убить ее, обычная параноидальная чушь. Когда она перестала есть и стала совершенно скелетообразной, Джек понял, что ее придется поместить в больницу, и задумал отправить ее в какое-то место в Швейцарии. Это должно было остаться тайной, но она могла пронюхать об этом, потому что через неделю она умерла от передозировки одного из своих лекарств; по-видимому, в нем содержался какой-то опиат, и она приняла достаточно, чтобы остановить сердце'.
  'Кто заботился о мальчиках все это время?'
  'Джек нанял гувернанток. Когда они подросли, их отправили в школы-интернаты. Он сделал все, что мог в данных обстоятельствах, доктор,
   Вот почему я ответил на ваш вопрос о том, каким отцом он был, именно так'.
  Я кивнул.
  'В настоящее время считается, что шизофрения - это генетическое заболевание, не так ли?' - спросил он.
  "Это передается по наследству. Вероятно, это сочетание наследственности и окружающей среды".
  'Я рассматриваю Джейми как продукт своих генов. Выдающийся интеллект - это дар Джека. Все остальное - с другой стороны: антисоциальные наклонности, паранойя, болезненная одержимость фантазиями и поэзией. Как он мог вырасти нормальным, будучи обремененным такой химией?'
  Он старался выглядеть сочувствующим, но в его риторике была заученная страсть подготовленной речи.
  Вместо того чтобы ответить на его вопрос, я задал свой собственный:
  'Как отсутствие материнской заботы повлияло на Питера и Дуайта?'
  'Они оказались разными, поэтому сложно выделить какой-то конкретный эффект.
  Дуайт всегда был хорошим мальчиком, стремящимся угодить. Я-тоже. Он рано выбрал золотую середину в жизни и оставался на ней. Питер - другая история.
  Красивый, дикий, всегда проверяющий границы. Он был умным, но никогда не зацикливался на учебе, и Джеку пришлось пожертвовать здание, чтобы он поступил в колледж. После того, как его приняли, он продолжал бездельничать и в конце концов был исключен после трех семестров. Джек должен был быть с ним более строгим, но Питер был его любимцем, поэтому вместо этого он баловал его. Спортивные машины, кредитные карты, ранний доступ к трастовому фонду. Это перерезало хребет мальчику. Сочетание такого типа вседозволенности с бессмыслицей шестидесятых полностью уничтожило его характер'.
  "Наркотики?"
  'Наркотики, алкоголь, беспорядочные половые связи - весь этот контркультурный идиотизм подпитывал естественный гедонизм Питера. В девятнадцать лет у него был Ferrari. Он ездил на нем по бульвару Сансет и подбирал девушек. Однажды ночью он подъехал к топлесс-бару, ему понравилась одна из танцовщиц, он сверкнул улыбкой и бумажником и увез ее в Сан-Франциско. Это было в шестьдесят восьмом, когда хиппи-тусовка там процветала. Они оба сразу же окунулись в это - жили вместе в каком-то заведении в районе Хейт-Эшбери, глотая любые наркотики, которые попадались им под руку, и Бог знает что еще. Пиявки, с которыми они жили, знали, что это хорошая вещь, когда ее видели, и трастовый фонд начал иссякать'.
   Он возмущенно нахмурился.
  'Разве его отец не пытался это остановить?'
  'Конечно, он это сделал. Он заставил меня нанять частных детективов, которые выследили их за несколько дней. Джек прилетел поговорить с Питером и испытал шок всей своей жизни. Мальчик, которого он помнил, был выдающимся внешне, дотошным до тщеславия в отношении одежды и внешнего вида. В Сан-Франциско Джек столкнулся лицом к лицу с существом, которое он едва узнал. Я до сих пор помню его слова: 'Он был похож на чертового мертвого Иисуса, Горация, прямо с чертового креста'. Когда он рассказывал, Питер был грязным, вонючим и истощенным, со стеклянными глазами и невнятной речью. Его волосы были такими же длинными, как у девочки, завязанными в конский хвост, и он носил лохматую, нестриженную бороду. Джек приказал ему вернуться домой, а когда Питер отказался, пригрозил лишить его денег. Питер сказал ему не лезть в чужие дела - сказал это непристойно -
  и они оба подрались. Пиявки вступили в дело, и Джек получил взбучку. Он вернулся в Лос-Анджелес эмоционально разбитым.
  'В конце концов девушка забеременела. Она родила ребенка без медицинской помощи, использовала какую-то диету из коричневого риса и домашние травяные припарки. Это были трудные роды, и после этого она истекла кровью. Каким-то образом ребенок выжил, и Питер достаточно напугался, чтобы отвезти его в больницу. Он страдал от бронхита, кожной сыпи и других инфекций, но в конечном итоге выздоровел'.
  Он покачал головой, вспоминая.
  'И вот так, доктор Делавэр, наш мальчик Джейми появился на свет.
  Не самое благоприятное начало, не правда ли?
  Я прекратил записывать.
  'Как звали мать?'
  'Маргарет Нортон', - рассеянно ответил он, как будто имя и его владелец не имели значения. 'Она называла себя Марго Саншайн. Мы провели небольшое расследование ее прошлого. Сбежавшая из Нью-Джерси. Один родственник: мать, умирающая от алкогольного отравления. Когда Питер увидел ее танцующей голой, ей было семнадцать. Просто еще одна из бесцельных детей, которые дрейфуют здесь. Но она оказалась в нужном месте в нужное время и в итоге стала Кадмусом'.
  'И мертв', - подумал я, держа это в себе.
  Соуза осмотрел свои запонки и продолжил говорить.
  'Из всего этого вы можете понять, почему я считаю, что история поддержит защиту Dim Cap. Посмотрите, что у нас есть: ужасные гены, пренатальное недоедание,
  и родительское злоупотребление наркотиками, которое, безусловно, может привести к какому-то скрытому, врожденному повреждению мозга, не так ли? Добавьте к этому травматические роды, раннюю инфекцию и материнскую депривацию, и это будет длинный список катастроф'.
  'Кто воспитал Джейми?' - спросил я, игнорируя речь.
  'Питер сделал это. Не то чтобы он был создан для этого. Но какое-то время он, казалось, взрослел, выполняя свои обязанности. У Джека были некоторые сомнения относительно отцовства ребенка; но сходство с Питером было поразительным, и когда они вернулись домой, он принял их обоих с распростертыми объятиями, заплатил лучшим врачам, медсестрам и няням, построил сложную детскую. Поначалу казалось, что ребенок сближает Джека и Питера. Они усердно старались развлечь его - нелегкая задача, потому что у него были колики и он постоянно плакал.
  Когда терпение Питера лопнуло, Джек был рядом, чтобы вмешаться. Они были ближе, чем когда-либо. Затем в ноябре шестьдесят девятого Джек заболел.
  Рак поджелудочной железы. Он умер за несколько недель.
  'Мы все были ошеломлены, но сильнее всего пострадал Питер. Он был в шоке, внезапно столкнувшись с колоссальностью своих обязательств. В течение двадцати одного года его отец сглаживал все острые углы для него, но теперь он был предоставлен сам себе. В дополнение к ребенку, ему нужно было управлять бизнесом. Джек был типичным харизматичным лидером, плохо делегирующим полномочия, державшим все в голове или на клочках бумаги. Его дела были в беспорядке, и бедному Питеру пришлось разбираться с этим.
  'В день похорон он пришел ко мне, буквально трясясь от ужаса, размышляя о том, как он собирается управлять компанией и воспитывать младенца, когда он даже не может управлять своей собственной жизнью. Жалкая правда была в том, что он был прав. У него не было деловой головы. Дуайт проявил некоторый талант в этом направлении
  - он изучал бизнес в Стэнфорде, - но ему едва исполнилось двадцать, и я убедил его остаться в университете.
  'Я занялся наймом профессиональных менеджеров, и они реорганизовали компанию на более традиционной основе. На это ушел год. Все это время Питер был не у дел. Он пытался заняться корпоративными делами, но ему было скучно. Мое предложение вернуться в колледж было отвергнуто. В его жизни не было смысла, он впал в депрессию и начал отдаляться от ребенка. История повторялась, и я настоятельно рекомендовал ему обратиться за психиатрической помощью. Он отказался и быстро пошел под откос.
  Я уверен, что он снова начал принимать наркотики. Его глаза стали дикими, и он сильно похудел. Он проводил дни в своей комнате, размышляя, а затем уезжал на одной из своих машин и не возвращался несколько дней'.
   'Как Джейми отреагировал на изменения в своем отце?'
  'Казалось, он развивался независимо от взлетов и падений Питера. С самого начала было очевидно, что он необычайно умен. Он ходил туда-сюда, делая не по годам мудрые замечания, явно направленные на то, чтобы привлечь внимание отца.
  Но вместо того, чтобы очаровать его, эта ранняя развитость напугала Питера, и он отреагировал тем, что отверг Джейми, фактически оттолкнув его физически.
  'Я никогда не был родителем, но я знал, что это может сделать с маленьким ребенком. Я говорил об этом с Питером, но он разозлился и назвал Джейми уродом, сказал, что он 'жуткий'. Он пришел в ярость, говоря об этом, поэтому я отступил из-за страха за безопасность ребенка'.
  'Он всегда был таким непостоянным?'
  'До тех пор - нет. Как и Джек, он был вспыльчивым, ничего серьезного. Но это начало выходить из-под контроля. Мелочи - мелкие неприятности, которые создают дети -
  это бы раздражало более уравновешенного человека, приводило его в ярость. Его приходилось удерживать не раз, чтобы он не набросился на Джейми со сжатым кулаком. Няням было поручено все время внимательно следить за ним. Когда он потерял всякий интерес к отцовству, никто не пытался его отговорить'.
  'Было ли когда-нибудь реальное физическое насилие?'
  'Нет. И как только Питер отказался быть отцом, ребенок оказался в безопасности, потому что отчуждение было абсолютным. Как и его мать, он закрыл дверь в жизнь и стал отшельником. И так же, как и она, он покончил со своими страданиями, покончив с собой'.
  'Как он это сделал?'
  'Повесился. В доме был бальный зал с высокими сводчатыми потолками и толстыми дубовыми перекладинами. Питер встал на стул, перекинул веревку через одну из балок, обмотал ее вокруг своей шеи и отшвырнул стул'.
  'Сколько лет было Джейми, когда это случилось?'
  'Это было в 1972 году, так что ему, должно быть, было около трех лет. Мы оградили его от подробностей. Как вы думаете, он мог вспомнить то далекое прошлое?'
  'Это возможно. Он когда-нибудь говорил об этом?'
  'Только в общих чертах - отсутствие отца, философские вопросы о самоубийстве. Я говорил с Дуайтом и Хизер, и насколько им известно, он никогда не спрашивал о кровавых подробностях и не получал их. Он когда-нибудь упоминал что-нибудь о повешении?'
  'Нет. Он был очень закрыт в личных вопросах. Почему это важно?'
  'Это может быть важно с точки зрения создания защиты. Обстоятельства, окружающие порезы, особенно убийство канцлера, сделали
   мне интересно, как ранние воспоминания влияют на поведение взрослых. Все жертвы были задушены перед тем, как их резали, а Диг Канцлер был найден подвешенным на перекладине. Я не очень верю в совпадения.
  'То есть вы предполагаете, что убийства были символическими актами отцеубийства?'
  'Вы психолог, доктор. Я доверяю вашей интерпретации'.
  'Не повредит ли вашему делу предоставление мотивации для убийств? Сделать преступления более целенаправленными?'
  'Нет, если мотивация окажется нелогичной и психотической. Присяжные
  разум не терпит пустоты. Если нет мотива, он создаст свой собственный. Если я смогу показать, что мальчик - пленник давно похороненных болезненных импульсов, это поможет направить их в мою сторону. В общем, чем больше психологии я смогу привнести в процесс, тем выше наши шансы на успех'.
  Всегда мыслите стратегически.
  Я отложил приглашение сыграть Фрейда и спросил его, кто воспитывал Джейми после самоубийства его отца.
  'Дуайт так и сделал. К тому времени он получил степень магистра делового администрирования и работал в Cadmus Construction в качестве стажера-руководителя. Конечно, физический уход продолжали осуществлять гувернантки и няни, но Дуайт сам пошел навстречу - брал мальчика на прогулки, учил его играть в мяч. Он определенно уделял ему больше внимания, чем Питер когда-либо'.
  'Вы сказали 'гувернантки', во множественном числе. Сколько их было?'
  'Довольно много. Они приходили и уходили потоком. Никто не оставался дольше нескольких месяцев. Он был трудным ребенком, капризным и угрюмым, а его интеллект на самом деле усугублял ситуацию, потому что он знал, как использовать свой язык как оружие запугивания. Несколько женщин ушли в слезах'.
  'Где они жили в этот период?'
  'В доме на Мьюирфилде. Дуайт вернулся домой после окончания учебы - незадолго до смерти Питера. Когда они с Хизер поженились, они продали дом и купили более удобное место поблизости'.
  'Как Джейми приспособился к браку?'
  Впервые за время разговора Соуза заколебался, пусть и на секунду.
  'Полагаю, были трудности - логика подсказывает, что они должны быть, - но внешне все было спокойно'.
  'Как ладили Джейми и Хизер?'
  Еще одна пауза.
  'Насколько я могу судить, все в порядке. Хизер - милая девушка'.
   В течение большей части интервью он рассказывал с авторитетом. Теперь он казался неуверенным. Я прокомментировал это.
  'Это верно', - сказал он. 'Я чувствовал уверенность в Дуайте, и как только он взял на себя управление, моя вовлеченность в личные дела уменьшилась. Он и Хизер находятся в лучшем положении, чем я, чтобы отвечать на вопросы о недавних событиях'.
  "Все в порядке."
  Он позвонил официантке в черном и заказал чай. Она ушла и появилась снова с тележкой, на которой стоял фарфоровый сервиз из его офиса. На этот раз я принял чашку.
  'Кажется, вы', - сказал я между глотками, - 'были чем-то большим, чем просто семейный адвокат'.
  Он поставил чашку и облизнул губы коротким, зеленоватым движением языка. В полумраке его лицо светилось розовым, и я видел, как оно становилось темнее от злости, пока он говорил.
  'Черный Джек Кадмус был лучшим другом, который у меня когда-либо был. Мы вместе прошли трудный путь. Когда он начал покупать землю, он предложил мне пятидесятипроцентный выкуп. Я был осторожен, не верил, что вся эта низина превратится в город, и отказался. Если бы я согласился, я был бы одним из самых богатых людей в Калифорнии. Когда деньги начали поступать, Джек настоял, чтобы я получил значительную сумму в любом случае, утверждая, что я помог ему с юридической стороной этого дела -
  поиски по титулу, составление актов. Это было правдой, насколько это было возможно, но он заплатил мне гораздо больше, чем стоили мои услуги. Эти деньги финансировали создание этой фирмы, покупку этого здания, все, чем я владею, что, не стыжусь сказать, является существенным'.
  Он наклонился вперед, и лучик света от люстры отразился от его обнаженного черепа.
  'Джек Кадмус ответственен за то, кем я являюсь сегодня, Доктор. Такие вещи нельзя забывать'.
  "Конечно, нет."
  Потребовалось несколько секунд, чтобы широкие черты лица вернулись в профессиональный покой. Мой комментарий был невинным - любопытство относительно степени его вовлеченности в клиента. Однако ответ на него вызвал сильную реакцию. Возможно, он не верил, что комментарий психолога может быть невинным. Или, возможно, его раздражало вторжение в его личную жизнь. Казалось, это чрезмерная реакция, но люди, которые зарабатывают себе на жизнь, копаясь в психических отбросах других, часто развивают одержимость личной тайной.
   'Что-нибудь еще?' - спросил он, снова любезно, и я перестала строить догадки.
  'Да. Я хочу узнать больше об Иваре Дигби Канцлере. Газеты описывают его как видного банкира и гей-активиста, но это мало что мне говорит. В вашем офисе Дуайт Кадмус назвал его чертовым извращенцем. Они с Джейми были любовниками?'
  'Мы снова оказались в области, где Дуайт и Хезер могли бы быть более полезны, но я постараюсь описать вещи в общих чертах. Да, были какие-то близкие отношения, но я не знаю, можно ли назвать это любовью'.
  Его рот сморщился, как будто он съел что-то испорченное. 'Педерастия, может быть'.
  'Потому что Джейми был несовершеннолетним?'
  'Потому что все это попахивало эксплуатацией', - сердито сказал он. 'У Дига Чанселлора были другие дела. Ему не нужно было соблазнять впечатлительного, неуравновешенного мальчика. Ради бога, доктор, этот человек был достаточно старым, чтобы быть его отцом. На самом деле Чанселлор и Питер были одноклассниками в военной школе'.
  'Значит, семьи знают друг друга уже давно'.
  'Они были соседями, жили в квартале друг от друга, вращались в одних и тех же социальных кругах.
  Канцлеры - видные специалисты в области бухгалтерского учета и банковского дела. Крупные, дюжие люди - даже женщины крупные. Диг был самым крупным - шесть футов пять дюймов, плечи как гора, любил футбол, сквош, поло. Женился на наследнице из Филадельфийской главной линии. Мужик из мужиков - или так все думали.
  Никто не подозревал, что он был геем, пока не развелся. Потом слухи начали распространяться - отвратительные вещи, которые передаются за руки на коктейльных вечеринках. Они могли бы исчезнуть, но Диг превратил их в факт, вынеся на публику. Появился на одном из тех маршей за права геев, держась за руки с двумя парикмахерами. Это попало на первые полосы газет и было подхвачено телеграфными агентствами'.
  Внезапно я вспомнил фотографию. Она всколыхнула мою память и создала мысленный образ мертвеца: высокий, с квадратной челюстью, исполнительный тип в сером костюме и очках без оправы, марширующий по центру бульвара Санта-Моника, затмевая стройных усатых мужчин по обе стороны. Баннеры на заднем плане. Под фотографией подпись, комментирующая слияние старых денег и новой морали.
  'Выйдя из шкафа, он выставил это напоказ', - с отвращением сказал Соуза. 'Семья была возмущена, поэтому он отделился и основал свой собственный банк...
   Beverly Hills Trust. Создал его, привлекая клиентов из гомосексуального бизнеса; там, знаете ли, много денег. Использовал свое состояние и влияние, чтобы подкупить симпатизирующих политических кандидатов. Купил поместье у киномагната, одного из тех динозавров к северу от Сансет, и позволил использовать его для сбора средств - ACLU, артистическая публика, мужчины-танцоры гоу-гоу и тому подобное'.
  'Он тебе не понравился'.
  Соуза вздохнул.
  'У меня много лет была ложа в Hollywood Bowl. У Дига была ложа в той же секции. Мы неизбежно сталкивались друг с другом на концертах, болтали, обменивались закусками, сравнивали вина. В те дни он щеголял в лучших вечерних нарядах и всегда ходил под руку с молодой леди. Очень галантный. А потом однажды он появился с перекисью водорода и завитыми волосами, с тушью для ресниц и в свободной мантии, как какой-то чертов римский император. Вместо женщины с ним была стайка парней, прямо как с картин Максфилда Пэрриша. Он сердечно поприветствовал меня, протянул руку, как будто ничего необычного не было. Извращенец'.
  Он помешал чай и нахмурился.
  'Заметьте, я ничего не имею против гомосексуалистов, хотя я никогда не буду уверен, что они нормальные. Пусть они не высовываются и занимаются своими делами. Но Канцлер не проявил такой благоразумности. Он рекламировал свои отклонения, эксплуатировал невинных. Проклятый хищник'.
  Он снова покраснел и, казалось, пришел в ярость; на этот раз мне показалось, что я понял, почему.
  'Это должно идеально вписаться в вашу стратегию', - сказал я.
  Перемешивание усилилось, и он резко поднял глаза. Выражение его лица подсказало мне, что моя догадка была точной.
  "Ой?"
  'Вы говорили, что у вас есть способ примирить ограниченные возможности с преднамеренным характером порезов. Выставить Канцлера организатором убийства, а Джейми его жертвой было бы отличным способом этого добиться. Вы могли бы заявить, что Канцлер совершил фактическое убийство, а Джейми был пассивным наблюдателем. Это переложило бы большую часть вины на мертвеца и превратило бы единственное убийство, которое должен был совершить Джейми - убийство Канцлера - в благородный поступок, устранение садистского хищника'.
  Соуза улыбнулся.
   'Очень впечатляет, доктор. Да, я думал в этом направлении.
  Не секрет, что все жертвы Слэшера были убиты в других местах и сброшены по всему городу. Я утверждаю, что убийства произошли в поместье Чанселлора, а Джейми был всего лишь наблюдателем, соблазненным пожилым мужчиной, одурманенным психозом. Мальчик позволил себе быть вовлеченным в течение нескольких месяцев. Несомненно, его вина за то, что он стал свидетелем резни, способствовала его срыву и последующей необходимости госпитализации'.
  'Во время госпитализации порезы прекратились'.
  Он махнул рукой, отвергая этот довод.
  'Мы знаем, что Канцлер был больным человеком. А что, если он был согнут не только в одном направлении, эксгибиционистом, но и гомосексуалистом? Таких людей много. Я утверждаю, что ему нужна была аудитория для его преступлений, и я выбрал Джейми на эту роль.
  У него и у мальчика были извращенные отношения, в этом нет сомнений. Я не буду утверждать, что Джейми совсем невинен. Но именно роль лидера имеет решающее значение.
  Кто вел? Кто заранее спланировал? Могущественный, властный пожилой мужчина или сбитый с толку подросток? Даже побег может сыграть нам на руку. Я поручил следователям искать свидетелей, кого-то, кто видел мальчика той ночью.
  Если мы сможем доказать, что Чанселлор вытащил Джейми из Каньон-Оукс, мы сможем заявить, что он похитил его, чтобы сделать свидетелем еще одной кровавой оргии.
  Привел его домой и убил Ричарда Форда. Но на этот раз Джейми был побежден дикостью увиденного. Они спорили, боролись, и мальчику удалось убить мясника'.
  Когда он привлек меня к защите Джейми, Соуза заставил дело казаться безнадежным. Теперь, всего два дня спустя, он трубил о хорошей психодраме, которая превратила Джейми из монстра в раба разума и, в конце концов, в убийцу драконов. Но я задавался вопросом, насколько он на самом деле уверен в стратегии Свенгали. По-моему, в ней было много дыр.
  'Вы сказали, что Канцлер был очень крупным человеком. Джейми - призрак. Как он мог одолеть его и поднять на перекладину?'
  'Диг был застигнут врасплох', - невозмутимо сказал он, - 'а Джейми был укреплен высвобождением сдерживаемой ярости; я уверен, вы знаете силу адреналина. При наличии правильной точки опоры удивительно, что даже маленький человек может поднять. Я знаю выдающегося физика, который подтвердит это'.
  Выражение его лица побуждало к дальнейшим вопросам.
  'У канцлера было поместье', - сказал я, - 'а это значит, слуги. Порезы были грязными делами. Как он мог скрыть от них такие вещи?'
  'Он нанял дневной персонал - садовников, горничную, повара, - но в доме жил только один мужчина, по совместительству телохранитель и мажордом по имени Эрно Радович. Радович - нестабильный человек, раньше был полицейским, пока его не выгнали из полиции. Я нанимал его один или два раза в качестве следователя, прежде чем понял, какой он нарушитель спокойствия. На самом деле, меня бы не удивило, если бы он был замешан во всем этом, но на данный момент он чист, алиби на ночь убийства у него есть. Кажется, четверг был его выходным. Он уходил утром и возвращался в пятницу к полудню. Спал раз в неделю на лодке, которую пришвартовал в Марине. Он привел женщину, которая сказала, что была с ним весь прошлый четверг. Все это подкрепляет мою теорию, потому что каждая из жертв Слэшера была выброшена в пятницу, рано утром, и, согласно судебно-медицинской лаборатории, убита за несколько часов до этого. В четверг вечером. Теперь мы знаем причину. Если бы Радовича не было, свидетелей бы не было'.
  'Предоставила ли лаборатория судебной экспертизы какие-либо доказательства того, что Ченслер владел ножом?'
  'Насколько мне известно, нет. Но нет и доказательств, что Джейми владел им.
  Ручка была заляпана кровью, чистых отпечатков пальцев не было. В любом случае, вряд ли имеет значение, произошло ли это на самом деле, не так ли? Главное - предоставить присяжным обоснованное сомнение. Заставить их рассмотреть другой сценарий, нежели тот, который представит обвинение'.
  Он пристально посмотрел на меня, ожидая ответа. Когда я не дал никакого ответа, он отвернулся и провел тупым пальцем по краю блюдца.
  'Вы задаете хорошие вопросы, доктор. Ответы на них помогают мне держаться начеку. Что-нибудь еще?'
  Я закрыл блокнот. 'Учитывая историю Джейми, я беспокоюсь о самоубийстве'.
  'Я тоже. Это было одним из первых, о чем я упомянул, когда подал прошение об освобождении в учреждение до суда. Офис окружного прокурора сказал, что в изоляторе High Power круглосуточное наблюдение за самоубийцами и что он безопасен. Судья согласился'.
  'Это правда?'
  'По большей части. Более строгих мер безопасности нигде не найти. Но можно ли вообще предотвратить самоубийство?'
  'Нет', - признал я. 'Если кто-то решителен, он в конце концов добьется успеха'.
  Он кивнул.
   'Сейчас он кажется слишком вялым, чтобы нанести себе вред. Тем не менее, если вы почувствуете какие-либо признаки опасности, пожалуйста, немедленно сообщите мне. Что еще?'
  'Пока ничего. Когда я смогу поговорить с Дуайтом и Хезер Кадмус?'
  'Они уединились с друзьями в Монтесито, избегая прессы.
  Дуайт должен вернуться через пару дней. Хизер планировала остаться подольше. Обязательно ли вам видеть их вместе?
  'Нет. На самом деле, по отдельности было бы лучше'.
  'Отлично. Я все организую и позвоню вам. Мне позвонили в Mainwaring, и я постараюсь назначить вам время для встречи с ним и просмотра записей в течение следующих нескольких дней'.
  "Отлично."
  Мы встали одновременно. Соуза застегнул пиджак и проводил меня из столовой по коридору к входу в здание. Был уже поздний вечер, приближались сумерки, и ротонда была полна безукоризненно одетых молодых мужчин и женщин - сотрудников и вспомогательного персонала, уходящих на работу, оставляя за собой шлейф духов и одеколона, дизайнерские мокасины и шпильки, оставляющие татуировку на клетчатом мраморе. Вид Соузы вызвал рефлекторные улыбки и подобострастные кивки. Он проигнорировал их и вытащил меня из толпы, положил руку мне на плечо и улыбнулся.
  'Придумать стратегию Канцлера было первоклассным мышлением, доктор, как и ваш небольшой допрос. Возможно, вы выбрали не ту профессию'.
  Я высвободился из его хватки и двинулся к двери.
  'Я так не думаю', - сказал я и ушел.
  По дороге домой я остановился в кошерном магазине Pico возле Робертсона и купил провизии: фунт солонины, молодые соленые огурцы, салат из капусты и толстые ломтики ржаного хлеба с тмином. Вечерний трафик был хромовым супом, но я добрался до долины к шести тридцати. Устроившись, я покормил кои, взглянул на почту и пошел на кухню, где приготовил сэндвичи и положил их на блюдо в холодильник. Когда грузовик Робин въехал в гараж, я ждал на террасе с Grolsch в руке. Она пилила и строгала большую часть дня и выглядела уставшей; когда она увидела еду, она обрадовалась.
  После ужина мы сидели в гостиной, закинули ноги на стол и читали ' Таймс' . Я добрался до третьей страницы, прежде чем на меня выскочило лицо Джейми.
  Фотография была портретным снимком, формально постановочным, который выглядел как будто сделанным пару лет назад. Черно-белая фотография сделала его голубые глаза мутными.
  В другом контексте опущенные вниз губы могли бы показаться грустными; в нынешних обстоятельствах они приобрели зловещий оттенок. Статья, сопровождавшая фотографию, описывала его как 'отпрыска семьи, известной в строительной отрасли', и отмечала его 'историю серьезных психиатрических проблем'. В конце абзаца говорилось, что полиция изучает прошлое Ивара Дигби Канцлера. Соуза работал быстро.
   10
  НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО я надел джинсы, рубашку-поло и сандалии, взял портфель и пошел по лощине к UCLA. Дорога была забита машинами - пассажиры ежедневно совершали паломничество из домов в Долине в деловые районы Вест-Сайда. Наблюдая, как они дюйм за дюймом продвигаются вперед, я подумал о Блэк Джеке Кадмусе и задался вопросом, у скольких из них есть фруктовые деревья на задних дворах.
  Я пересек Сансет, продолжил путь на юг по Хилгарду и вошел в кампус в Стратморе. Короткий поход привел меня к северному краю Центра медицинских наук - комплекса кирпичных гигантов, которые, по слухам, вмещали больше коридорного пространства, чем Пентагон. Я потратил впустую большую часть своей юности в этих коридорах.
  Войдя на уровне земли, я сделал привычный поворот направо. Коридор, ведущий в Биомедицинскую библиотеку, был заставлен стеклянными витринами. Экспозиция этого месяца была посвящена истории хирургических инструментов, и я взглянул на набор терапевтического оружия - от грубых каменных трепанов, обнажающих мозговую ткань внутри черепа манекена, до лазеров, пересекающих артериальные туннели.
  Библиотека только что открылась и была еще тихой. К полудню место будет забито студентами-медиками и теми, кто стремится ими стать, лишенными сна ординаторами и мрачными аспирантами, прячущимися за кучами справочных материалов.
  Я сел за дубовый стол, открыл портфель и вытащил том 'Шизофрении' Фиша , который я принес из дома. Это было третье издание, относительно новое, но после двух часов изучения я прочитал мало того, что уже не знал. Отложив книгу в сторону, я отправился на поиски более актуальной информации - рефератов и журнальных статей. Полчаса заглядывания в микрофиши и перетасовки карточек и еще три часа сгорбленности в стопках заставили мои глаза затуманиться, а голову загудеть. Я сделал перерыв и направился к торговым автоматам.
  Сидя во дворике на открытом воздухе, я пил горький кофе, жевал черствый сахарный пончик и осознавал, как мало фактов я нашел в море теорий и домыслов.
  Шизофрения . Это слово означает 'расщепление разума', но это неправильное название. На самом деле шизофрения представляет собой распад разума. Это
   Злокачественное расстройство, рак мыслительных процессов, спутывание и эрозия умственной деятельности. Шизофренические симптомы - бред, галлюцинации, нелогичное мышление, потеря связи с реальностью, странная речь и поведение - воплощают в себе представление неспециалиста о безумии . Они встречаются у одного процента населения практически в каждом обществе, и никто не знает почему.
  Все, от родовой травмы до повреждения мозга, от телосложения до плохого материнства, предлагалось в качестве причины. Ничего не было доказано, хотя многое было опровергнуто, и, как с радостью отметил Соуза, доказательства указывают на генетическую предрасположенность к безумию.
  Течение болезни столь же непредсказуемо, как и вспышка пожара во время бури. Некоторые пациенты переживают единичный психотический эпизод, который больше не повторяется. Другие выздоравливают после серии приступов. Во многих случаях расстройство хроническое, но статическое, а в наиболее тяжелых случаях ухудшение прогрессирует до точки полного срыва.
  Несмотря на всю эту двусмысленность, связь между безумием и убийством очевидна: подавляющее большинство шизофреников безвредны, менее жестоки, чем все остальные из нас. Но некоторые из них потрясающе опасны. Параноики, они набрасываются на внезапные вспышки ярости, часто калеча или убивая тех самых людей, которые больше всего стараются им помочь - родителей, супругов, терапевтов.
  Шизофреники не совершают серийных убийств.
  Садизм, преднамеренность и ритуальное повторение 'лавандовых порезов' были отличительной чертой еще одного обитателя психиатрических джунглей.
  Он - зверь, который ходит прямо. Встретьте его на улице, и он покажется вам нормальным, даже очаровательным. Но он бродит по этим улицам, паразитирующий и с холодным взглядом, преследуя свою жертву под маской вежливости. Правила и предписания, которые отделяют людей от дикарей, его не касаются. 'Поступай с другими так, как тебе, черт возьми, угодно' - вот его кредо. Он пользователь и манипулятор, и у него нет ни сочувствия, ни совести. Крики его жертв в лучшем случае не имеют значения, в худшем - источник удовольствия.
  Он психопат, и психиатрия понимает его еще меньше, чем шизофреника. Симптомы безумия часто можно изменить с помощью лекарств, но для зла нет терапии.
  Безумец или монстр - кем был Джейми?
  Зонненшайн, с присущим копу цинизмом, подозревал последнее. Я знал, что он говорит по собственному опыту, потому что первое, что психопаты часто пытаются сделать после поимки, - это притвориться безумными. Йоркширский потрошитель
   пробовали, как и Мэнсон, Бьянки и Сын Сэма. Все потерпели неудачу, но перед этим обманули нескольких экспертов.
  За эти годы я обследовал немало начинающих психопатов.
  черствые, поверхностные дети, которые издевались над слабыми, поджигали и мучили животных без малейшего раскаяния. Семи-, восьми- и девятилетние дети, которые были просто страшными. Они следовали шаблону, в который Джейми не вписывался; если уж на то пошло, он казался чрезмерно чувствительным, слишком интроспективным для своего же блага. Но насколько хорошо я его на самом деле знал? И хотя декомпенсация, которую я наблюдал в тюрьме, казалась самым далеким от мошенничества, мог ли я быть абсолютно уверен, что я неуязвим для уловок?
  Я хотел верить Соузе, чтобы быть уверенным, что я на стороне хороших парней. Но в этот момент у меня не было ничего, кроме желаемого за действительное и истории семьи Кадмус, которую мне дал адвокат - пропагандистский кусок, который мог быть точным, а мог и нет.
  Настало время домашнего задания. Мне нужно было проникнуть в прошлое, чтобы сфокусироваться на настоящем, провести психологическую аутопсию, которая пролила свет на падение молодого гения.
  Встречи с Кадмусами и Мэйнварингом были через несколько дней. Но здание психологии было коротким спринтом через научный квадрат.
  Я нашел таксофон, набрал номер психиатрического отделения и попросил администратора соединить меня с добавочным номером Сариты Флауэрс. Через семь гудков мне ответил спокойный молодой женский голос.
  'Кабинет доктора Флауэрса'.
  'Это доктор Делавэр. Я бывший коллега доктора Флауэрс. Я случайно оказался в кампусе и хотел бы узнать, могу ли я зайти и поговорить с ней'.
  'Оставшуюся часть дня она занята встречами'.
  'Когда она освободится?'
  'Не раньше завтрашнего дня'.
  'Она, возможно, захочет поговорить со мной до этого. Не могли бы вы связаться с ней и спросить?'
  Голос подозрительно напрягся.
  'Как, вы сказали, вас зовут?'
  'Делавэр. Доктор Алекс Делавэр'.
  'Вы ведь не репортер, не так ли?'
  'Нет. Я психолог. Я был консультантом Проекта 160'.
  Колебание.
  'Хорошо. Я поставлю вас на паузу'.
  Через несколько минут она вернулась, и голос ее звучал обиженно.
  'Она примет тебя через двадцать минут. Меня зовут Карен. Встретимся у лифтов на четвертом этаже'.
  
  * * *
  Она выскочила из-за угла, как раз когда я вышел, высокая и угловатая, в красно-белом платье от Diane von Furstenberg, которое подчеркивало черноту ее кожи. Ее волосы были подстрижены до полудюймового ворса, подчеркивающего крошечные уши и высокие скулы. Овалы из слоновой кости свисали с каждого уха, а браслеты из слоновой кости сегментировали одно черное предплечье.
  
  'Доктор Делавэр? Я Карен. Пройдите сюда'.
  Она провела меня по коридору к двери с надписью 'НАБЛЮДЕНИЕ - НЕ ВХОДИТЬ'.
  БЕСПОКОИТЬ.
  'Вы можете подождать здесь. Она должна выйти через минуту'.
  "Спасибо."
  Она холодно кивнула. 'Извините, что беспокоила вас раньше, но пресса преследует ее с тех пор, как случился случай с Кадмусом. Сегодня утром нам пришлось вызвать охрану кампуса, чтобы выдворить парня из Enquirer '.
  'Не беспокойся об этом'.
  'Хотите кофе или чего-нибудь еще?'
  "Нет, спасибо."
  'Ладно, тогда я пойду'. Она положила руку на дверную ручку, но остановилась, прежде чем повернуть ее. 'Ты ведь тоже здесь из-за Кадма, не так ли?'
  "Да."
  'Какое безумие произошло. Это создало некоторые реальные проблемы для проекта. Она и так находилась в состоянии сильного стресса, а это только усугубляет ситуацию'.
  Не зная, что сказать, я сочувственно улыбнулся.
  'Действительно паршивая вещь', - повторила она, открывая дверь и уходя.
  В комнате было темно. С потолка, который, как и три стены, был покрыт акустической плиткой, свисал микрофон. Четвертая стена представляла собой одностороннее зеркало. Женщина в инвалидной коляске сидела и смотрела сквозь стекло. На коленях у нее лежал планшет, набитый бумагами. Она повернулась ко мне, когда я вошел, и улыбнулась.
  'Алекс', - прошептала она.
   Я наклонился и поцеловал ее в щеку. От нее исходил прохладный, чистый калифорнийский аромат - лосьон для загара и хлорка.
  'Привет, Сарита'.
  'Так рада тебя видеть', - сказала она, взяв мою руку и крепко сжав ее.
  'Я тоже рад тебя видеть'.
  Она сидела в кресле, выпрямившись, одетая небрежно, но официально: в темно-синий пиджак, бледно-голубую шелковую блузку и безупречно белые брюки, которые не могли скрыть иссохшие очертания атрофированных ног.
  'Я закончу через несколько минут', - сказала она и указала на зеркало. С другой стороны была ярко освещенная комната без окон, застеленная линолеумом и выкрашенная в белый цвет. В центре комнаты сидел ребенок перед набором электропоездов.
  Ему было около шести или семи лет, он был одет в джинсы, желтую футболку и кроссовки, пухлый и с щеками бурундука и волосами цвета карамели. Миниатюрная железная дорога была сложной установкой: блестящие вагоны; серебристые рельсы; пейзаж из папье-маше с мостами, озерами и холмами; деревянные депо и семафоры; двухэтажные дома, построенные в масштабе, обрамленные заборами из спичек.
  Ко лбу и черепу мальчика были приклеены несколько электродов с черными кабелями, которые змеились по полу и подключались к монитору электроэнцефалограммы. Машина выдавала медленный, но ровный поток бумаги, украшенный пиками и впадинами линейного графика.
  'Подвинь сиденье', - сказала Сарита, взяв карандаш и сделав пометку.
  Я сидел на складном стуле и наблюдал. Мальчик ерзал, но теперь сидел неподвижно. Раздался низкий гул, и поезд начал плавно катиться по рельсам. Мальчик улыбнулся, широко раскрыв глаза; через несколько мгновений его внимание снова отвлеклось, и он начал беспокойно двигаться и смотреть в сторону.
  Поезд остановился. Мальчик снова посмотрел на локомотив и, казалось, впал в состояние, похожее на транс, лицо неподвижно, руки сложены на коленях. Не было видно никаких переключателей управления, и когда поезд снова тронулся, он, казалось, сделал это сам по себе.
  'Он справляется очень хорошо', - сказала Сарита. 'Выполняет задание пятьдесят восемь процентов времени'.
  'Дефицит внимания?'
  'Тяжелый. Когда он впервые появился, он был везде, просто не мог усидеть на месте. Мать была готова убить ребенка. У меня есть еще дюжина таких же, как он. Мы проводим исследование по обучению детей с АД самоконтролю'.
   'Биологическая обратная связь?'
  Она кивнула.
  'Мы обнаружили, что большинство из них были довольно напряжены, и я подумал, что поезд будет забавным способом научить их расслабляться. Он подключен к монитору ЭЭГ через провод под полом. Когда они переходят в альфа-состояние, поезд едет.
  Когда они выходят, он останавливается. Один ребенок ненавидит поезда, поэтому мы используем магнитофон и музыку. График подкрепления можно запрограммировать так, что по мере того, как они будут становиться лучше, они будут сидеть неподвижно в течение более длительных периодов времени.
  Помимо преимуществ внимания, это позволяет им чувствовать себя более контролируемыми, что должно привести к более высокой самооценке. У меня есть аспирант, который измеряет это для диссертации'.
  На ее наручных часах зазвонил зуммер. Она выключила их, нацарапала несколько заметок, подняла руку и опустила микрофон.
  'Очень хорошо, Энди. Ты сегодня действительно держался'.
  Мальчик поднял глаза и коснулся одного из электродов.
  'Зуд', - сказал он.
  'Я сейчас приду и сниму его. Одну секунду, Алекс'.
  Она повернулась к двери, дернула ее и вкатилась внутрь. Я последовал за ней в коридор. Молодая женщина со старым лицом в топе на бретельках и шортах стояла возле двери без опознавательных знаков, прислонившись к стене. Одна рука крутила прядь длинных темных волос. В другой держала сигарету.
  'Здравствуйте, миссис Грейвс. Мы почти закончили. Энди сегодня выступил великолепно'.
  Женщина пожала плечами и вздохнула.
  'Надеюсь. Сегодня я получил еще один отчет из школы'.
  Сарита посмотрела на нее, улыбнулась, похлопала ее по руке и открыла дверь.
  Подъехав к мальчику, она сняла электроды, взъерошила ему волосы и повторила, что он молодец. Засунув руку в карман пиджака, она достала оттуда миниатюрную игрушечную машинку и протянула ему.
  'Спасибо, доктор Флауэрс', - сказал он, переворачивая подарок пухлыми пальцами.
  'С удовольствием, Энди. Продолжай в том же духе. Хорошо?'
  Но он выбежал из комнаты, поглощенный новой игрушкой, и не услышал ее.
  'Энди!' - резко сказала мать. 'Что ты скажешь доктору?'
  'Я уже это сделал!'
  'Тогда повтори еще раз'.
   'Спасибо', - неохотно.
  'Пока', - сказала Сарита, когда они ушли. Когда они ушли, она покачала головой. 'Там много стресса. Пойдем, Алекс, пойдем в мой кабинет'.
  Комната отличалась от того, что я помнил, спартанской, менее профессорской. Потом я понял, что она изменила ее, чтобы приспособиться к своей инвалидности. Книжные полки, которые когда-то занимали одну стену от пола до потолка, были заменены на низкие пластиковые модули, которые тянулись вокруг трех стен.
  Массивный резной стол, служивший центром комнаты, исчез; на его месте стоял низкий столик, который вписывался в один из углов. Стена за столом когда-то несла десятки фотографий - иллюстрированное эссе о ее спортивной карьере. Теперь она была почти пуста; осталось только несколько снимков. Пара складных стульев стояла у стены. Осталось в основном пустое пространство. Когда въехала инвалидная коляска, пространство исчезло.
  'Пожалуйста', - сказала она, указывая на стулья. Я разложил один и сел.
  Она обошла стол и положила планшет. Пока она проверяла сообщения, я рассматривала фотографии, которые она оставила висеть: сияющий подросток, получающий золотую медаль в Инсбруке; выцветшая и пожелтевшая программа с Ice Capades 1965 года; художественный черно-белый снимок гибкой молодой женщины, скользящей по льду, с длинными светлыми волосами, развевающимися на ветру; обложка женского журнала в рамке, обещающая своим читательницам советы по здоровью и красоте от суперзвезды фигурного катания Сариты.
  Она повернулась, и ее светлые глаза обвели кабинет.
  'Минималистский вид'. Она улыбнулась. 'Дает мне легкий доступ и сохраняет рассудок. С тех пор, как я оказалась в этой штуке, у меня начинается клаустрофобия.
  Зажатый. Так я могу закрыть двери и крутиться как орех.
  Дервишская терапия'.
  Ее смех был гортанным и теплым.
  'Ну что ж, дорогой мальчик, - сказала она, оглядев меня, - время пощадило тебя'.
  'Ты тоже', - автоматически сказал я и тут же почувствовал себя придурком.
  В последний раз я видел ее три года назад на съезде Американской психологической ассоциации. Она восстанавливалась после приступа рассеянного склероза, который сделал ее слабой, но способной ходить с помощью трости. Мне было интересно, как долго она была в инвалидном кресле; судя по ее ногам, она уже давно не стояла прямо.
  Заметив мое смущение, она указала на свои колени и снова рассмеялась.
   'Эй, за исключением этого я все еще первоклассный товар, верно?'
  Я хорошенько ее разглядел. Ей было сорок, но лицо у нее было как у женщины на десять лет моложе. Это было типично американское лицо, солнечное и открытое под копной густых светлых волос, теперь подстриженных под пажа, кожа сильно загорелая и слегка усыпанная веснушками, глаза открытые и бесхитростные.
  "Абсолютно."
  'Лжец', - усмехнулась она. 'В следующий раз, когда у меня будет депрессия, я позвоню тебе за поддержкой и увиливанием от ответа'.
  Я улыбнулся.
  'Итак', - сказала она, становясь серьезной, - 'давайте поговорим о Джейми. Что вам нужно знать?'
  'Когда он впервые начал выглядеть психотическим?'
  'Чуть больше года назад'.
  'Это было постепенно или внезапно?'
  'Постепенно. Коварно, на самом деле. Ты работал с ним, Алекс. Ты помнишь, каким странным ребенком он был. Капризным, враждебным, дерзким. Стратосферный IQ, но он отказывался направлять его в нужное русло. Все остальные были глубоко погружены в учебу. Они прекрасно справляются. Те несколько занятий, которые он начал, он бросил. Незачисление было явным нарушением контракта проекта, и я мог бы бросить его, но не сделал этого, потому что мне было его жалко. Такой грустный маленький мальчик, без родителей, я все время надеялся, что он справится. Единственное, что его, казалось, волновало, была поэзия - чтение, а не письмо. Он был так одержим ею, что я все время думал, что он может в конечном итоге заняться чем-то творческим, но он этого так и не сделал. На самом деле, однажды он бросил поэзию и внезапно заинтересовался бизнесом и экономикой. После этого никуда не выходил без Wall Street Journal и охапки финансовых текстов'.
  'Когда это было?'
  Она задумалась на мгновение.
  'Я бы сказал, около восемнадцати месяцев назад. И это было не единственное изменение, которое он сделал. С тех пор, как я его знал, он был настоящим наркоманом нездоровой пищи. Это была своего рода шутка, как он съедал чипсы из мяса буйвола, если положить на них Cool Whip. Внезапно все, что он хотел, были ростки, тофу, цельные зерна и нефильтрованный сок'.
  'Есть ли у вас идеи, что привело к переменам?'
  Она покачала головой.
  'Я спросил его об этом, особенно об интересе к экономике, потому что я думал, что это может быть положительным знаком, признаком того, что он серьезно относится к своей учебе. Но он просто бросил на меня один из своих взглядов, который он хотел отвести от меня, и ушел. Прошло несколько месяцев, а он так и не зарегистрировался на занятия и ничего не сделал, кроме как зарылся в библиотеку по бизнесу. В тот момент я решил бросить его. Но прежде чем я успел ему сказать, он начал вести себя очень странно.
  'Сначала все было так же, но еще хуже. Более угрюмый, подавленный и замкнутый - до такой степени, что он просто перестал разговаривать. Потом у него начались приступы тревоги: покрасневшее лицо; сухость во рту; одышка; учащенное сердцебиение. Дважды он фактически терял сознание'.
  'Сколько было нападений?'
  'Около полудюжины за месяц. После этого он становился очень подозрительным, осуждающе смотрел на всех и ускользал. Это расстраивало других детей, но они старались относиться к нему с сочувствием. Поскольку он держался особняком, это не создавало такой большой проблемы, как могло бы'.
  Она остановилась, чем-то обеспокоенная, и откинула прядь волос с лица. Ее глаза сузились, а линия подбородка затвердела.
  'Алекс, диагностика никогда не была моей сильной стороной - даже в аспирантуре я держался подальше от безумцев и сосредоточился на поведенческих технологиях.
  но я не слепой. Я не просто занимался своими делами и позволил ему развалиться. Это было не так драматично, как вышло. У ребенка была история нонконформизма, поиска внимания. Я думал, что это временно. Что это само собой ограничится, и он перейдет к чему-то другому'.
  'Он позвонил мне в ту ночь, когда сбежал', - сказал я. 'Яростный психопат.
  Потом я тоже чувствовал себя виноватым. Думал, не упустил ли я чего-то. Это было контрпродуктивно. Мы оба ничего не могли сделать. Дети сходят с ума, и никто не может этого предотвратить'.
  Она посмотрела на меня, затем кивнула.
  'Спасибо за вотум доверия'.
  'В любое время'.
  Она вздохнула.
  'Это не похоже на меня - заниматься самоанализом, но в последнее время я много этим занимаюсь. Вы знаете, как тяжело мне пришлось бороться, чтобы проект продолжался. Скандал с гениальностью и безумием был последним, что мне было нужно, но я получил его в избытке. Ирония в том, что предотвращение плохого пиара было одной из причин, по которой я держал его здесь дольше, чем следовало. Это и то, что я мягкосердечный простак'.
   "Что ты имеешь в виду?"
  'Тот факт, что я оставил его. Как я уже говорил, как раз перед тем, как он начал разваливаться, я решил попросить его покинуть проект. Но когда он начал выглядеть эмоционально хрупким, я отложил решение, потому что боялся, что это может вызвать какую-то драматическую реакцию. Грант на проект был на рассмотрении. Данные были прекрасными, так что с научной точки зрения я был в хорошей форме, но из-за сокращения бюджета политическая чушь летела тяжело и тяжело: зачем давать деньги гениям, когда умственно отсталые больше в них нуждаются? Почему не включили больше чернокожих и латиноамериканцев? Разве вся концепция гениальности не была изначально элитарной и расистской? Все, что мне было нужно, это чтобы Джейми сошел с ума, и газеты это подхватили. Поэтому я пытался переждать, надеясь, что все пройдет. Вместо этого ему стало хуже'.
  'Вас продлили?'
  'Только на один год, что является ерундой, водить меня за нос, пока они не решат урезать финансирование. Это означает, что я не смогу вцепиться зубами во что-то существенное'.
  "Мне жаль."
  'Все в порядке', - сказала она бессердечно. 'По крайней мере, у меня есть время, чтобы раздобыть альтернативные средства. Шансы казались хорошими, пока эта штука не лопнула'. Она горько улыбнулась. 'Фондам не нравится, когда даже один из ваших субъектов кромсает восьмерых'.
  Я вернул разговор к ухудшению состояния Джейми.
  'Что случилось, когда ему стало хуже?'
  'Подозрительность переросла в паранойю. И снова это было постепенно, незаметно. Но в конце концов он стал утверждать, что его кто-то травит, и ворчать о том, что земля отравлена зомби'.
  'Вы помните что-нибудь еще о его заблуждениях? Фразы, которые он использовал?'
  'Нет, только это. Отравление, зомби'.
  'Белые зомби?'
  'Может быть. Это ни о чем не говорит'.
  'Когда он говорил об отравлении, подозревал ли он кого-то конкретно?'
  'Он подозревал всех. Меня. Других детей. Его тетю и дядю. Их детей. Мы все были зомби, все против него. В этот момент я позвонила тете и сказала ей, что ему нужна помощь и он не может продолжать проект. Казалось, это ее не удивило. Она поблагодарила меня и пообещала что-нибудь сделать
  это. Но он все равно появился на следующей неделе, выглядел очень напряженным, бормоча себе под нос. Все держались от него подальше. Большим сюрпризом было, когда он пришел в группу - вероятно, впервые за год. Он тихо просидел половину, а затем вскочил посреди обсуждения и начал кричать. Из того, что он сказал, было похоже, что у него галлюцинации - он слышал голоса, видел сетки'.
  'Какие виды сеток?'
  'Я не знаю. Это слово он использовал. Он держал руку перед глазами, щурился и кричал о чертовых сетках. Это было страшно, Алекс. Я выбежал, вызвал охрану и отвез его в медпункт. Остаток сеанса я провел, успокаивая других детей. Было решено, что мы сохраним весь инцидент в тайне, чтобы не навредить проекту. Я больше его не видел и думал, что на этом все закончилось. До сих пор'.
  'Сарита, насколько вам известно, он когда-нибудь принимал наркотики?'
  'Нет. Он был прямолинейным, немного занудным, на самом деле. Почему?'
  'Галлюцинация решетки. Это типично для ЛСД-трипа'.
  'Я серьезно сомневаюсь в этом, Алекс. Как я уже сказал, он был консервативен, перестраховывался.
  А ближе к концу, когда он уже увлекался здоровой пищей, был одержим своим телом, для него было еще менее разумным отключаться'.
  'Но если бы он принимал допинг', - сказал я, - 'вы могли бы об этом не знать. Это то, о чем дети не говорят со взрослыми'.
  Она нахмурилась.
  'Я так полагаю. Тем не менее, я просто не верю, что он принимал кислоту или какой-то другой наркотик. В любом случае, какая разница? Наркотики не могли сделать его психотиком'.
  'Нет. Но они могли бы довести его до крайности'.
  "Несмотря на это."
  'Сарита, он превратился из проблемного ребенка в маньяка-убийцу. Это чертовски падение с небес на землю, и моя задача - разобраться в этом. Я хотел бы поговорить с другими детьми на проекте, чтобы узнать, знают ли они что-нибудь об этом'.
  'Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали, - сказала она. - Они и так достаточно натерпелись'.
  'Я не собираюсь усугублять стресс. Наоборот, им может стать легче, если они об этом поговорят. Я консультировал их всех в то или иное время, так что это не будет похоже на то, что пришел чужак'.
  'Поверьте мне', - настаивала она, - 'это того не стоит. Они не знают ничего, чего бы я вам не рассказала'.
   'Я уверен, что вы правы, но было бы безответственно с моей стороны не взять интервью у людей, которые были его друзьями на протяжении последних пяти лет'.
  При слове безответственный она поморщилась. Когда она заговорила, ее голос был напряженным и подавленным, но она попыталась скрыть это улыбкой.
  'У него не было друзей, Алекс. Ни в каком реальном смысле. Он был одиночкой. Никто не сближался с ним'.
  Когда я не ответил, она рассеянно пожала плечами.
  'Вам понадобится согласие всех пятерых. Пара еще несовершеннолетних, поэтому родителям тоже придется дать согласие. Я не могу обещать их сотрудничества.
  Это было бы настоящей проблемой за очень маленькую отдачу'.
  'Я пойду на этот риск, Сарита. Бумажной работой займется адвокат защиты, парень по имени Хорас Соуза'.
  Она отвернулась от меня и сложила руки на груди.
  'Я разговаривала с мистером Соузой, - сказала она. - Он настойчивый, манипулятивный человек, с сильным контролем. Думаю, если бы я отказалась, он нашел бы способ меня принудить'.
  'Да ладно, Сарита. До этого не должно дойти'.
  Она выдохнула и развернулась. Колеса кресла издали скрипящие звуки, похожие на щебетание птенца.
  'С тех пор, как появились заголовки, я боролся, чтобы не попасть в центр внимания, но теперь я вижу, что это проигранная битва. Это действительно странно, Алекс, выдерживать испытание за испытанием, чтобы сохранить проект, и только чтобы увидеть, как он вот так заканчивается'.
  'Кто сказал, что это закончилось?'
  'Оно мертво, Алекс. Джейми убил его так же, как и тех парней'.
  Я покачал головой.
  'Я не сомневаюсь, что пресса будет в восторге от его IQ, как и от Леопольда и Лёба. Но ваш настоящий враг - невежество. Народные мифы о гениальности. Если вы заблокируете это и факты не будут раскрыты, люди вернутся к этим мифам. Чем более открыто вы будете говорить об этом, тем больше у вас шансов пережить огласку и донести свое сообщение'.
  Она молчала несколько мгновений.
  'Хорошо', - коротко сказала она. 'Я все устрою. А теперь, если позволите, мне нужно кое-что сделать'.
  'Спасибо, что уделили мне время', - сказал я, вставая.
  Ее рукопожатие было поверхностным; ее прощальная улыбка - механической. Она быстро закрыла за мной дверь, и когда я уходил, я услышал резкий,
   Стонущий звук, резина о винил. Вращение. Снова и снова.
   11
  СОУЗА БЫЛ удивлен моей просьбой.
  'Доктор, все, что вы увидите, - это большая залитая кровью комната, но если вы считаете это необходимым, это можно устроить'.
  'Это было бы полезно'.
  Он сделал достаточную паузу, чтобы я успел подумать, не прервали ли нас.
  'В каком смысле, доктор?'
  'Если он когда-нибудь придет в себя и сможет рассказать об убийствах, я хочу быть как можно более осведомленным о подробностях'.
  'Очень хорошо', - скептически сказал он. 'Я никогда не обращался за помощью к эксперту, но я поговорю с полицией и попрошу их разрешить вам визит'.
  "Спасибо."
  'Если говорить более традиционно, я бы хотел услышать о прогрессе, которого вы достигли в своей оценке'.
  Я дал ему резюме моего интервью с Саритой Флауэрс. Он сразу же ухватился за галлюцинацию сетки и мои вопросы об употреблении наркотиков.
  'Что именно представляют собой эти сетки?'
  'Люди под ЛСД иногда сообщают о том, что видели ярко освещенные разноцветные шахматные узоры. Но Джейми говорил о кровавых сетках, так что это могло быть что-то совершенно другое'.
  'Интересно. Если он действительно видел эти сетки, насколько это значимо?'
  'Вероятно, нет. Хотя зрительные галлюцинации не так распространены при шизофрении, как слуховые нарушения, они случаются. И доктор Флауэрс, казалось, был совершенно уверен, что никогда не принимал наркотики'.
  'Но подобные вещи часто встречаются у потребителей ЛСД?'
  'Да, но не только для них'.
  'Это открывает новые возможности, доктор'.
  'Что канцлер накормил его наркотиками и превратил в робота?'
  'Что-то в этом роде'.
  'Я бы пока не стал продвигать эту теорию. Факты убедительно подтверждают диагноз шизофрении. У шизофреников часто наблюдаются серьезные искажения языка; слова приобретают новые, причудливые определения. Это называется вербальной парафазией. Для него кровавые сетки могли означать 'спагетти'.
  'Мне не нужна научная достоверность, доктор, только предполагаемые возможности'.
   'На данный момент у вас нет даже этого. Нет никаких других указаний на то, что он принимал какие-либо наркотики. Мэйнваринг, должно быть, провел тесты, когда принимал его. Он что-нибудь говорил о злоупотреблении наркотиками?'
  'Нет', - признал он. 'Он сказал, что это был явный случай шизофрении.
  Даже если бы мальчик принял наркотики, они не смогли бы сделать его сумасшедшим'.
  'Это точная оценка'.
  'Я все это понимаю, доктор. Но если вы столкнетесь с другими доказательствами употребления наркотиков - любыми - пожалуйста, немедленно позвоните мне'.
  "Я буду."
  'Хорошо. Кстати, Дуайт сможет принять вас сегодня в три часа дня'.
  'Трех будет достаточно'.
  'Великолепно. Если вы не возражаете, он предпочел бы встретиться в Cadmus Construction. Подальше от любопытных глаз'.
  "Без проблем."
  Он дал мне адрес корпорации в Вествуде и сделал еще одно предложение заплатить мне. Моим первым побуждением было отказаться, но потом я сказал себе, что веду себя по-детски, путая самоотречение с независимостью. Деньги или нет, я был вовлечен в дело и зашел слишком далеко, чтобы повернуть назад. Я сказал ему прислать мне половину гонорара, и он сказал, что выпишет чек на пять тысяч долларов, как только мы закончим телефонный разговор.
  Я прибыл в тюрьму в одиннадцать и прождал в вестибюле сорок пять минут без объяснений. День был жаркий, задымленный, и загрязнение проникло в помещение. Стулья в комнате были жесткими и неудобными. Я забеспокоился и спросил о задержке. Голос из зеркальной кабинки утверждал, что ничего не знает. Наконец, пришла женщина-заместитель, чтобы отвезти меня в блок High Power. В лифте она сказала мне, что накануне был зарезан заключенный.
  'Нам приходится дважды проверять процедуры, и это все замедляет'.
  'Это было связано с бандой?'
  'Я так и предполагаю, сэр'.
  Коренастый чернокожий заместитель по имени Симс занял место у входа в блок High Power. Он провел меня в небольшой кабинет и обыскал меня с удивительно легким прикосновением. Когда я добрался до стеклянной комнаты, Джейми уже был там. Симс отпер дверь, подождал, пока я сяду, прежде чем уйти.
   Оказавшись снаружи, он встал поближе к стеклу и, как и Зонненшайн, незаметно, но внимательно наблюдал за происходящим.
  На этот раз Джейми не спал, напрягаясь и вырываясь из оков.
  Его губы были поджаты, глаза над ними двигались, как пинбольные шарики. Кто-то побрил его, но это была небрежная работа, и темные пятна щетины испещряли его лицо. Его желтая пижама была чистой, но мятой. Резкий запах затхлого тела быстро заполнил комнату, и я задался вопросом, когда они в последний раз купали его.
  'Это снова я, Джейми. Доктор Делавэр'.
  Глаза перестали двигаться, замерли, затем медленно опустились, пока не остановились на мне. Короткая вспышка ясности осветила радужки, как будто молния сверкнула в глазницах, но синева быстро покрылась пленкой и осталась стеклянной. Не слишком-то реагировал, но, по крайней мере, он показывал минимальное осознание.
  Я сказал ему, что рад его видеть, и он вспотел. Капли влаги выступили на его верхней губе и покрыли лоб. Он снова закрыл глаза. Когда веки затрепетали, связки на его шее натянулись.
  "Джейми, открой глаза. Послушай, что я скажу".
  Веки оставались плотно закрытыми. Он вздрогнул, и я ждал других признаков дискинезии. Ничего не появилось.
  'Ты знаешь, где ты?'
  Ничего.
  'Какой сегодня день, Джейми?'
  Тишина.
  'Кто я?'
  Никакого ответа.
  Я продолжал говорить с ним. Он качался и ерзал, но в отличие от движений, которые он демонстрировал во время первого визита, эти, казалось, были намеренными. Дважды он открывал глаза и смотрел на меня мутно, только чтобы быстро закрыть их снова. Во второй раз они остались закрытыми, и он не показал никакой дальнейшей реакции на звук моего голоса.
  Через двадцать минут сеанса я был готов сдаться, когда его рот начал работать, шевелиться, губы были напряжены и вытянуты, как будто он пытался говорить, но не мог. Усилия заставили его сесть прямее, я наклонился ближе.
  Краем глаза я заметил размытое пятно цвета хаки: Симс подошел поближе к стеклу и заглянул внутрь. Я проигнорировал его, сосредоточив внимание на мальчике.
  'Что случилось, Джейми?'
   Кожа вокруг его губ сморщилась и побледнела. Его рот превратился в черный эллипс. Вышло несколько поверхностных выдохов. Затем одно слово, пробормотанное им себе под нос:
  "Стекло."
  'Стекло?' Я приблизилась на несколько дюймов к его рту, ощутив тепло его дыхания.
  'Какое стекло?'
  Сдавленный хрип.
  'Поговори со мной, Джейми. Пошли'.
  Я услышал, как открылась дверь. Голос Симса сказал:
  'Пожалуйста, отойдите назад, сэр'.
  'Расскажи мне о стакане', - настаивал я, пытаясь построить диалог из одного шепчущего слова.
  'Сэр', - решительно сказал Симс, - 'вы слишком близко к заключенному. Отойдите назад'.
  Я подчинился. Одновременно Джейми отступил, сгорбившись и опустив голову; это казалось примитивной защитой, как будто самоуменьшение сделало бы его непривлекательной добычей.
  Симс стоял и смотрел.
  'Все в порядке', - сказал я, оглядываясь через плечо. 'Я буду держаться на расстоянии'.
  Он пристально посмотрел на меня, подождал несколько секунд, прежде чем вернуться на свой пост.
  Я повернулся к Джейми.
  'Что вы имели в виду под стеклом?'
  Голова его оставалась опущенной. Он повернул ее набок, так что она неестественно легла ему на плечо, словно птица, готовящаяся ко сну и прячущая клюв в грудь.
  'В ту ночь, когда ты мне позвонил, ты говорил о стеклянном каньоне. Я думал, это больница. Это что-то другое?'
  Он продолжал физически отступать, умудряясь, несмотря на ограничения, свернуться в эмбриональную незначительность. Он как будто исчезал у меня на глазах, и я был бессилен это остановить.
  'Или вы говорите об этой комнате - стеклянных стенах?'
  Я продолжал пытаться до него дотянуться, но все было бесполезно. Он превратил себя в почти инертный комок - бледная плоть, завернутая в пропитанную потом вату, безжизненная, если не считать слабого колебания впалой груди.
   Он оставался в таком положении до тех пор, пока не вошел Симс и не объявил, что мое время истекло.
  Здание Cadmus Building находилось на Уилшире между Вествудом и Сепульведой, один из тех высоких, зеркальных прямоугольников, которые, кажется, появляются по всему Лос-Анджелесу - нарциссическая архитектура для города, построенного на видимости. Впереди была скульптура из ржавых гвоздей, сваренных вместе, чтобы создать хватательную руку высотой в три этажа. На титульной табличке было написано STRIVING и вина возлагалась на итальянского художника.
  Вестибюль представлял собой свод из черного гранита, кондиционированный до состояния холода. По углам стояли огромные диффенбахии и фикусы в стальных кашпо. Сзади находилась гранитная стойка, за которой прятались двое охранников, один с тяжелой челюстью и седыми волосами, другой едва вышел из подросткового возраста. Они оглядели меня, пока я проверял справочник. Здание было заполнено юристами и бухгалтерами. Cadmus Construction занимал весь пентхаус.
  'Могу ли я вам помочь, сэр?' - спросил старший. Когда я назвал ему свое имя, он попросил предъявить удостоверение личности. Подтвердив его тихим телефонным звонком, он кивнул, и молодой проводил меня до лифтов.
  'Всегда такая строгая охрана?'
  Он покачал головой. 'Только на этой неделе. Надо держаться подальше от репортеров и психов'.
  Он вытащил связку ключей из-за пояса и открыл скоростной лифт, который поднял меня наверх за считанные секунды. Дверь открылась, и меня встретил корпоративный логотип: маленькая красная буква С, угнездившаяся в животе более крупной синей. Приемная была украшена гравюрами Альберса в хромированных рамах и архитектурными моделями в плексигласовых витринах. Там меня ждала стройная брюнетка, и она провела меня через разветвляющийся вестибюль. С одной стороны был бассейн для секретарей - ряды женщин с застывшими лицами, безостановочно стучащих по текстовым процессорам, - с другой стороны были металлические двойные двери с надписью ЧАСТНОЕ. Брюнетка открыла двери, и я последовал за ней по тихому коридору, устланному черным ковром. Кабинет Дуайта Кадмуса находился в конце коридора. Она постучала, открыла дверь и впустила меня.
  'Доктор Делавэр хочет видеть вас, мистер Кадмус'.
  'Спасибо, Джули'. Она ушла, закрыв за собой дверь.
  Это была огромная комната, и он стоял посреди нее, сгорбившись, без пиджака, с закатанными до локтей рукавами рубашки, протирая очки уголком галстука. Внутренние стены были коричневато-серыми
   штукатурка, и с них висели архитектурные визуализации и картина каравана арабов, едущих на верблюдах по высеченной ветром дюне. Внешние стены были из дымчатого стекла от пола до потолка. Я подумал об одном слове, которое прошептал Джейми, поразмыслил и отбросил мысли в сторону.
  Стеклянные стены служили фоном для низкого плоского стола из лакированного розового дерева, столешница которого была завалена чертежами и картонными трубками.
  Перпендикулярно столу располагался большой бар с напитками; напротив него стояла пара кресел, обитых фактурным черным хлопком. На одном из них был накинут пиджак.
  'Устраивайтесь поудобнее, доктор'.
  Я сидел в пустом кресле и ждал, пока он закончит полировку. Солнечный свет окрасил потемневшее стекло в янтарный цвет; город внизу казался медным и далеким.
  Надев очки на нос, он обошел стол и сел во вращающееся кресло, глядя на чертежи и избегая зрительного контакта.
  Волосы у него были особенно редкими на макушке, и он погладил их, словно ища подтверждения, что хоть немного осталось.
  'Могу ли я вам что-нибудь предложить?' - спросил он, глядя на бар.
  "Нет, спасибо."
  Какофония гудящих клаксонов поднялась на двадцать этажей. Он поднял брови, повернулся и уставился вниз на улицу. Когда он снова посмотрел вперед, его выражение было пустым.
  'Что именно я должен для тебя сделать?'
  'Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Джейми, проследили его развитие от рождения до настоящего времени'.
  Он посмотрел на часы.
  'Сколько времени это должно занять?'
  'Нам не обязательно делать это за один присест. Сколько у вас времени?'
  Он провел рукой над чертежами.
  'Всегда мало'.
  Я посмотрел на него с рефлексивным недоверием. Он встретился со мной взглядом и попытался остаться бесстрастным, но его лицо поникло.
  'Возможно, это не совсем правильно. Я не пытаюсь отыграться. Я более чем готов сделать все, что смогу, чтобы помочь. Бог знает, это все, что я делаю с тех пор, как узнал. Пытаюсь помочь. Это был кошмар. Ты делаешь все возможное, чтобы жить определенным образом, чтобы все было организовано. Ты думаешь, что знаешь, где ты находишься, и бац, все летит к чертям в одночасье'.
   'Я знаю, тебе тяжело...'
  'Моей жене тяжелее. Она действительно заботится о нем. Мы оба заботимся', - быстро добавил он, - 'но именно она была дома с ним все время. На самом деле, если вам действительно нужны подробности, она могла бы рассказать вам о нем больше, чем я'.
  'Я тоже планирую с ней поговорить'.
  Он играл с узлом своего галстука.
  'Твое имя мне знакомо', - сказал он, снова опустив взгляд.
  'Мы говорили по телефону пять лет назад', - сказал я.
  'Пять лет назад? О чем конкретно шла речь?'
  Я был уверен, что он ясно помнит этот разговор, но все равно пересказал его. Он прервал меня на полпути.
  'Ага. Да, это возвращается. Ты хотел, чтобы я заставил его пойти к психиатру. Я действительно пытался, говорил с ним об этом; но он боролся изо всех сил, и я не хотел его заставлять. Не в моей природе форсировать события.
  Я решаю проблемы, а не создаю их. Заставлять его что-то делать создавало проблемы в прошлом'.
  'Какого рода проблемы?'
  'Конфликты. Драки. Обиды. У нас с женой две маленькие девочки, и мы не хотим, чтобы они подвергались таким вещам'.
  'Должно быть, это было трудное решение - принудительно его госпитализировать'
  'Жестко? Нет. В тот момент другого пути не было. Ради него'.
  Он встал, подошел к бару и налил себе виски с содовой.
  'Уверен, что я ничего не могу вам принести?'
  'Ничего, спасибо'.
  Он отнес напиток обратно к столу, сел и отпил. Рука, державшая стакан, едва заметно дрожала. Он нервничал и защищался, и я знал, что он попытается найти другой способ отвлечь внимание от интервью.
  Прежде чем он успел что-либо сказать, я начал говорить.
  'Вы начали заботиться о Джейми после смерти вашего брата. Каким он был тогда?'
  Этот вопрос поставил его в тупик.
  'Он был маленьким ребенком', - пожал он плечами.
  'Некоторые маленькие дети легкомысленны, другие раздражительны. Какой темперамент был у Джейми?'
   'Иногда капризный, иногда тихий. Думаю, он много плакал - больше, чем мои девочки, во всяком случае. Главное, что сразу бросалось в глаза, - какой он был чертовски умный. Даже в младенчестве'.
  'Он рано заговорил?'
  'Еще бы'.
  'В каком возрасте?'
  'Господи, как же это было давно'.
  'Постарайся вспомнить'.
  'Давайте посмотрим - это должно было быть меньше года. Может быть, месяцев шесть. Помню, как однажды я был дома на каникулах, и отец с Питером пытались сменить ему подгузник, и эта маленькая штучка запищала и сказала: 'Никакого подгузника'. И я имею в виду , что это не детский лепет. Было странно слышать, как слова исходят от чего-то такого маленького. Отец пошутил насчет 'дай карлику сигару', но я видел, что он был расстроен'.
  'А как же Питер?'
  'Его это тоже беспокоило. Какое отношение все это имеет к сложившейся ситуации?'
  'Мне нужно знать о нем как можно больше. В чем еще он был развит не по годам?'
  "Все."
  'Можете ли вы привести мне несколько примеров?'
  Он нетерпеливо нахмурился.
  'Это как будто он двигался со скоростью семьдесят восемь оборотов в минуту, когда все остальные двигались со скоростью тридцать три и треть. К тому времени, как ему исполнился год, он мог зайти в ресторан и заказать сэндвич. У нас была горничная, которая говорила по-голландски.
  Внезапно он заговорил по-голландски. Бегло , просто слушая ее. Он сам научился читать, когда ему было около трех лет. Это было примерно в то время, когда я забрал его. Однажды вечером я зашел и увидел его с книгой, спросил, хочет ли он, чтобы я ему ее почитал. Он поднял глаза и сказал: 'Нет, дядя Дуайт.
  Я и сам могу это прочесть. Я подумал, что он притворяется, поэтому сказал ему: 'Дай-ка я тебя послушаю'. Конечно, парень умел читать. Лучше, чем некоторые из моих сотрудников.
  К пяти годам он мог взять ежедневную газету и прочитать ее от начала до конца'.
  'Расскажите мне о его обучении'.
  'Я был занят на работе в компании, поэтому отправил его в детский сад. Он сводил с ума учителей. Наверное, потому, что он был намного умнее их. Они ожидали, что он будет делать то же, что и другие дети.
   делал, а его отношение было в основном: 'Ты тупой, иди на хер'. После того, как я женился, моя жена упорно трудилась, чтобы найти ему правильную школу. Она долго искала - посетила много мест, брала интервью у учителей, работала - пока не нашла подходящую. Это был лучший детский сад в Хэнкок-парке, полный хороших детей из хороших крепких семей. Он так много ругался, что его выгнали через два месяца'.
  'За то, что дерзишь?'
  'За то, что он боролся с системой. Он хотел читать книги для взрослых - я не имею в виду порно. Фолкнера, Стейнбека. Они думали, что это сломит других детей, и вы можете понять их точку зрения. Школа - это система. Системы основаны на структуре. Но слишком слабая система - и все разваливается. Ему нужно было сдаться, но он этого не сделал.
  'Когда они попытались установить закон, он ругался, устраивал истерики, пинал учителей по голеням. Кажется, он обозвал одного из них нацистом или что-то в этом роде. В общем, в конце концов им это надоело, и они выгнали его. Можете себе представить, что чувствовала моя жена, после всей этой работы'.
  'Куда он пошел учиться после этого?'
  'Нигде. Мы держали его дома до семи лет, с репетиторами. За один год он самостоятельно выучил латынь, математику за пять лет и всю школьную программу английского языка. Но моя жена указала, что в социальном плане он все еще ребенок. Поэтому мы продолжали пробовать разные школы. Даже одну в Долине для одаренных детей. Он так и не смог приспособиться. Он всегда считал себя умнее всех и отказывался следовать правилам. Мне все равно, какой у тебя IQ, такое отношение никуда тебя не приведет'.
  'То есть он никогда не получал традиционного школьного образования?'
  'Не совсем, нет. Мы бы хотели увидеть его с нормальными детьми, но не получилось'.
  Он откинул голову назад и осушил свой стакан.
  'Это было проклятие'.
  'Что было?'
  'Слишком умен для собственного блага'.
  Я перевернул страницу блокнота. 'Сколько ему было, когда вы поженились?'
  'Мы женаты уже тринадцать лет, так что ему было пять'.
  'Как он отреагировал на брак?'
  'Он был счастлив. Мы позволили ему нести кольца на свадьбе. У Хизер было много маленьких кузенов-мальчиков, которые хотели это сделать, но она настояла на Джейми, сказав, что ему нужно особое внимание'.
   'И они с Хизер хорошо ладили с самого начала?'
  'Конечно. Почему бы и нет? Она замечательная девчонка, отлично ладит с детьми. Она дала ему гораздо больше, чем многие родные матери. Эта штука разрывает ее на части'.
  'Оказал ли уход за таким трудным ребенком стресс на ваш брак?'
  Он взял стакан с виски и покрутил его в ладонях.
  'Вы когда-нибудь были женаты?'
  "Нет."
  'Это отличный институт, вам стоит попробовать. Но чтобы он работал, нужно работать. В колледже я участвовал в гонках на яхтах, и мне кажется, что брак - это как большая лодка. Потратьте время на его поддержание, и это будет нечто, на что стоит посмотреть. Станьте небрежным, и все полетит к чертям'.
  'Вызвал ли Джейми какие-либо дополнительные проблемы с обслуживанием?'
  'Нет', - сказал он. 'Хизер могла бы с ним справиться'.
  'С какими вещами ей приходилось справляться?'
  Он забарабанил пальцами по столу.
  'Должен сказать вам, доктор, эта линия вопросов начинает меня действительно беспокоить'.
  'Каким образом?'
  'Весь ваш подход. Например, как вы только что сказали: 'Каким образом?'
  Готовый. Сценарий. Чувствую себя так, будто лежу на диване и меня анализируют. Не понимаю, какое отношение мой брак имеет к тому, что он попал в больницу вместо тюрьмы'.
  'Вы не пациент, но вы важный источник информации.
  А информация - это то, что мне нужно, чтобы заложить основу для моего отчета. Так же, как вы делаете, когда строите здание'.
  'Да, но мы не копаем фундамент ни на дюйм глубже, чем говорят геологи'.
  'К сожалению, моя область не такая точная, как геология'.
  'Вот что меня в этом беспокоит'.
  Я закрыл книгу.
  'Возможно, сейчас не время для разговоров, мистер Кадмус'.
  'Лучшего не будет. Я просто хочу оставаться в теме'.
  Он скрестил руки на груди и уставился в точку за моим плечом. За стеклами очков его глаза были плоскими, непреклонными, как броня.
   'Есть кое-что, о чем вам нужно помнить', - спокойно сказал я. 'Суд - это зрелище. Психологический эквивалент публичной порки. Как только адвокаты начнут, ни одна сфера жизни Джейми или вашей не будет закрытой. Болезнь вашей матери, отношения между вашими родителями, брак и самоубийство вашего брата, ваш брак - все будет честной игрой для журналистов, зрителей, присяжных. Если это достаточно пикантно, какой-нибудь автор, возможно, даже напишет об этом книгу. По сравнению с этим, это интервью - сущий пустяк. Если вы не можете с этим справиться, у вас большие проблемы'.
  Он покраснел, сжал челюсти, и его рот начал дергаться. Я видел, как его плечи напряглись, а затем опустились. Внезапно он стал выглядеть беспомощным, как ребенок, играющий в переодевание в кабинете руководителя.
  Когда он снова заговорил, его голос был полон ярости.
  'Мы рискуем собой ради этого маленького ублюдка. Год за годом, год за годом. А потом он идет и делает что-то вроде этого'.
  Я встал и пошел к бару. В качестве напитка он использовал Glenlivet, что меня вполне устраивало. Налив себе пару пальцев, я приготовил ему еще один скотч с содовой и принес ему.
  Слишком онемевший, чтобы говорить, он кивнул в знак благодарности и взял стакан. Мы пили молча несколько минут.
  'Ладно', - сказал он наконец. 'Давайте покончим с этим'.
  Мы продолжили с того места, на котором остановились. Он снова отрицал, что воспитание Джейми повлияло на его брак, хотя и признал, что с мальчиком никогда не было легко жить. Отсутствие конфликтов он приписывал терпению и таланту жены с детьми.
  'Она раньше работала с детьми?' - спросил я.
  'Нет, она изучала антропологию. Получила степень магистра и начала работать над докторской. Думаю, она просто от природы'.
  Сменяя тему, я попросил его проследить развитие психоза Джейми.
  Его рассказ был похож на тот, что мне рассказала Сарита Флауэрс: постепенное, но неуклонное погружение в безумие, которое оставалось незамеченным дольше, чем следовало бы, потому что мальчик всегда был другим.
  'Когда вы начали по-настоящему беспокоиться?'
  'Когда он начал становиться действительно параноидальным. Мы боялись, что он что-нибудь сделает с Дженнифер и Николь'.
  'Он когда-нибудь угрожал им или прибегал к физической силе?'
  'Нет, но он начал становиться злым. Критиковать и саркастичным. Иногда он называл их маленькими ведьмами. Это случалось нечасто, потому что он жил в
  наш гостевой домик над гаражом с шестнадцати лет, и мы его почти не видели, но это нас беспокоило'.
  'До этого он жил в вашем доме?'
  'Верно. У него была своя комната с собственной ванной'.
  'Почему он переехал в гостевой дом?'
  'Он сказал, что хочет уединения. Мы обсудили это и согласились; он и так всегда оставался в своей комнате, так что это не было чем-то серьезным'.
  'Но он продолжал приходить в главный дом и приставать к вашим детям?'
  'Иногда, может быть, четыре или пять раз в месяц, в основном, чтобы поесть. В гостевом доме есть кухня, но я никогда не видел, чтобы он готовил. Он рылся в нашем холодильнике, доставал миски с остатками еды и ел стоя у раковины, набрасываясь на еду, как животное. Хизер предложила накрыть ему хороший стол, приготовить ему приличную еду, но он отказался. Позже он стал помешан на здоровом образе жизни, и попрошайничество прекратилось, поэтому мы видели его еще реже, что было благословением, потому что первое, что он делал, когда приходил, было руганью, когда он все ставил на стол. Сначала это просто казалось сопливостью; потом мы поняли, что он сходит с ума'.
  'Что заставило вас это понять?'
  'Как я уже говорил, паранойя. Он всегда был подозрительным ребенком, искал скрытые мотивы во всем. Но это было по-другому. Как только он входил на кухню, он обнюхивал еду, как собака, начинал кричать, что она отравлена, что мы пытаемся его отравить. Когда мы пытались его успокоить, он обзывал нас всякими именами. Он весь краснел, и его глаза становились такими дикими, отсутствующими, он кивал, как будто он находился в другом мире, слушая кого-то, кого там не было. Позже мы узнали от доктора Мэйнваринга, что у него были галлюцинации голосов, так что это все объясняло'.
  'Можете ли вы вспомнить хоть одно имя, которым он вас называл?'
  Он посмотрел с болью.
  'Он говорил, что мы воняем, что мы опустошители и зомби. Однажды он указал пальцем на Дженнифер и Николь и обозвал их зомби. В тот момент мы поняли, что нам нужно что-то делать'.
  'До того, как он впал в психоз, какие отношения у него были с вашими дочерьми?'
  'Когда они были маленькими, на самом деле, довольно неплохо. Ему было десять, когда родилась Дженнифер, двенадцать, когда появилась Никки - слишком стар, чтобы ревновать. Хезер
   поощрял его участвовать в уходе за малышами. Он застегивал подгузник, у него хорошо получалось их рассмешить. Он мог быть креативным, когда хотел, и устраивал для них кукольные представления, придумывал всякие фантастические штуки. Но когда он стал старше - лет в четырнадцать - он потерял интерес. Я знаю, что это беспокоило девочек, потому что до тех пор он уделял им все свое внимание, а теперь он говорил: 'Уйди, оставь меня в покое' - и говорил это не очень вежливо. Но обе они замечательные маленькие девочки - очень популярные, у них полно других дел, - так что я уверен, что они довольно быстро выбросили это из головы. Они избегали его, хотя мы им об этом и не говорили. Но мы все равно беспокоились'.
  'И именно это побудило вас отправить его в больницу'.
  'Вот что заставило нас задуматься об этом. Каплей, которая сломала спину верблюда, стало то, что он уничтожил нашу библиотеку'.
  'Когда это было?'
  Он глубоко вдохнул и выдохнул.
  'Чуть больше трех месяцев назад. Это было ночью. Мы уже легли спать. Вдруг мы начали слышать эти невероятные звуки снизу: крики; вопли; громкий грохот. Хизер позвонила в полицию, а я схватил пистолет и спустился вниз, чтобы проверить. Он был в библиотеке, голый, швырял книги с полок, рвал их, кромсал, орал как маньяк. Это было то, что я никогда не забуду. Я кричал ему, чтобы он остановился, но он смотрел сквозь меня, как будто я был каким-то...
  видение. Затем он начал приближаться ко мне; пистолет его нисколько не смутил.
  Его лицо было красным и опухшим, и он тяжело дышал. Я отступил и запер его. Он снова принялся крушить это место; я слышал, как он крушил и рвал. Некоторые из этих книг были старыми и стоили целое состояние; их оставил мне мой отец. Но я должен был позволить ему уничтожить их, чтобы никто не пострадал'.
  'Как долго он там пробыл?'
  'Может быть, минут пятнадцать. Казалось, что это было часами. Наконец приехала полиция и схватила его. Это было тяжело, потому что он сопротивлялся. Они думали, что он принимает PCP или что-то в этом роде, и вызвали скорую помощь. Они были готовы отвезти его в окружную больницу, но мы говорили с Мэйнварингом за неделю до этого, и мы сказали, что хотим, чтобы он поехал в Каньон-Оукс. Было немного хлопот, но потом появился Хорас - Хизер тоже позвонила ему
  - и все уладил'.
  'Кто направил вас к доктору Мейнварингу?'
  'Гораций. Он работал с ним в прошлом и сказал, что он был первоклассным.
  Мы позвонили ему, разбудили его, и он сказал, чтобы он немедленно приехал. Через час Джейми был отправлен в Canyon Oaks'.
  'На семьдесят два часа ожидания?'
  'Да, но Mainwaring сразу же дал нам знать, что он пробудет там некоторое время'.
  Он посмотрел на свой пустой стакан, затем с тоской на бутылку 'Гленливета' на барной стойке.
  'Остальное, как говорится, - лаконично сказал он, - уже, черт возьми, история'.
  Он охотно отвечал на мои вопросы больше часа и выглядел измотанным. Я предложил уйти и вернуться в другой раз.
  'Чёрт, - сказал он, - день всё равно проигран. Продолжай'.
  Он снова посмотрел на бар, и я сказал ему, чтобы он смело смешал еще один напиток.
  'Нет', - улыбнулся он, - 'я не хочу, чтобы вы подумали, что я какой-то пьяница, и указали это в своем отчете'.
  'Не беспокойся об этом', - сказал я.
  'Нет, все в порядке. Я уже перешел свой лимит. Итак, что вы хотите знать?'
  'Когда вы впервые поняли, что он гомосексуал?' - спросил я, готовясь к очередному приступу оборонительной реакции. К моему удивлению, он оставался спокойным, почти оптимистичным.
  "Никогда."
  'Прошу прощения?'
  'Я никогда не думал, что он гомосексуал, потому что он не гомосексуал'.
  'Он не такой?'
  'Чёрт, нет. Он запутавшийся ребёнок, который понятия не имеет, кто он такой. Даже нормальный ребёнок не может знать, кто он такой в этом возрасте, не говоря уже о сумасшедшем'.
  'Его отношения с Диг Канцлером...'
  'Диг Чанселлор был старым педиком, который любил трахать маленьких мальчиков. Я не говорю, что он не трахал Джейми. Но если он это делал, это было изнасилование'.
  Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения. Я ничего не сказал.
  'Просто еще слишком рано говорить об этом', - настаивал он. 'Ребенок в этом возрасте не может достаточно понять о себе - о жизни - чтобы знать, что он квир, верно?'
  Лицо его сжалось от злобы. Вопрос не был риторическим; он ждал ответа.
  'Большинство гомосексуалистов вспоминают, что с раннего детства чувствовали себя другими', - сказал я, опуская тот факт, что Джейми описывал мне эти чувства много лет назад.
   он связался с Канцлером.
  'Откуда ты это взял? Я в это не верю'.
  'Это постоянно всплывает в научных исследованиях'.
  'Какого рода исследование?'
  'Истории болезни, опросы'.
  'Что значит, они вам говорят, и вы им верите?'
  "По сути."
  'Может быть, они лгут, пытаясь оправдать свою девиантность как нечто врожденное. Психологи ведь не знают, что является причиной странности, не так ли?'
  "Нет."
  'Вот вам и наука. Я доверяю своему носу, а он мне подсказывает, что он запутавшийся ребенок, которого извращенец повел по неверному пути'.
  Я не спорил с ним.
  'Как он познакомился с канцлером?'
  'На вечеринке', - сказал он со странной напряжённостью, снимая очки.
  Внезапно он вскочил на ноги, протирая глаза. 'Полагаю, я ошибался, доктор. Я чувствую себя измотанным. Как-нибудь в другой раз, ладно?'
  Я собрал свои заметки, поставил стакан и встал.
  'Справедливо. Когда будет хорошее время?'
  'Понятия не имею. Позвони моей девушке, она все устроит'.
  Он быстро проводил меня до двери. Я поблагодарил его за уделенное время, и он рассеянно это признал, бросив косой взгляд на бар. Я знал с почти ясновидческой уверенностью, что как только я уйду, он сразу же направится за скотчем.
   12
  FERRARI DINO заглох на Вествуде и Уилшире. Двое пляжных парней среднего возраста в шортах и майках с трудом оттолкнули его к обочине бульвара, игнорируя поднятые вверх пальцы и гудящие гудки, превращая дневной трафик в лужу. Сидя в Seville, я размышлял над интервью с Кадмусом и решил, что оно принесло скудную добычу. Слишком много времени было потрачено на его оборонительную позицию, недостаточно на суть; множество тем даже не были затронуты. Мне было интересно, какие секреты он старается скрыть - те, у кого больше всего нужно скрывать, строят психические крепости - и, не имея готового ответа, я решил поискать другие пути, прежде чем снова к нему подойти.
  Dino наконец добрался до обочины, и автомобильный клубок постепенно распутался. При первой же возможности я повернул налево и срезал боковые улочки Вествуда, пока не добрался до Сансет. Через пять минут я был дома.
  В почтовом ящике вместе с кучей всякого хлама лежал конверт из курьерской службы Беверли-Хиллз. Внутри конверта был чек на пять тысяч долларов и записка с просьбой позвонить Брэдфорду Балчу в офис Соузы.
  Непродуктивное интервью и нули на чеке в совокупности заставили меня почувствовать себя неловко. Я принял предложение Соузы с двойственностью, которая так и не рассеялась. Теперь сомнения поднялись во мне, как река, разлившаяся после дождя.
  Я разработал обоснование для своих интервью: зная прошлое Джейми, я смогу понять его и как-то помочь ему. Я верил в это, когда говорил это, но теперь слова казались пустыми. Хотя история может дать утешение задним числом, сама по себе она редко раскрывает тайну безумия. Я задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь накопить достаточно знаний, чтобы по-настоящему понять его ухудшение, и - что еще важнее - если я это сделаю, то как можно использовать эти знания? Играть в ретропророка, как хотел Соуза? Использовать свою докторскую степень, чтобы прикрыть колдовство налетом науки?
  Даже самый блестящий психиатр или психолог, который отказывается от научной строгости, чтобы вступить в болото спекуляций, называемое ограниченной дееспособностью, может быть выставлен полным идиотом на свидетельском месте прокурором, обладающим лишь средними способностями. Тем не менее, нет недостатка в психиатрах и психологах, готовых подвергнуть себя такому унижению. Некоторые из них - шлюхи, купленные на день, но большинство
   уважаемые мужчины и женщины, которых соблазнили поверить, что они читают мысли. Я всегда считал их показания узаконенным шарлатанством, но теперь я рисковал присоединиться к их рядам.
  Я не мог поклясться и сказать что-то определенное о состоянии Джейми неделю, день или даже минуту назад. Никто не мог.
  Во что, черт возьми, я ввязался?
  Я сразу поняла, как и знала в глубине души с самого начала, что Соуза не получит от меня того, чего хотел. Хотя я ничего ему не обещала, я оставила дверь открытой для сотрудничества, и продолжать притворяться было бы манипуляцией - его тип игры, не мой. Мне скоро придется с этим разобраться, но не сейчас. Я просто не была готова - из-за навязчивости, сентиментальности или чувства вины - уйти от дела, от Джейми.
  Я стоял там, обдумывая свои варианты, складывая и разворачивая чек, пока он не стал похож на абстрактное оригами. Наконец, я достиг своего рода компромисса: я закончу свои интервью, зная все это время, что я работаю на себя, но не возьму деньги. Положив чек обратно в конверт, я пошел в библиотеку и запер его в ящике стола. Когда придет время, я верну его.
  Я внезапно понял, что в доме жарко и душно. Скинув одежду, я надел шорты для бега, распахнул окна и достал из холодильника Grolsch. С бутылкой в руке я позвонил Брэдфорду Балчу, который оказался одним из сообщников Соузы. Он звучал как молодой человек, слишком нетерпеливый, с высоким нервным голосом.
  'Э-э, да, доктор, мистер Соуза просил меня позвонить, чтобы сообщить вам, что полиция одобрила ваш визит в поместье канцлера. Вы все еще хотите пойти?'
  "Да."
  'Хорошо. Пожалуйста, будьте там завтра утром в девять'.
  Он дал мне адрес, поблагодарил за звонок и повесил трубку.
  Я подумал о телефонном звонке. Это был первый раз, когда Соуза не позвонил мне напрямую, и я знал, почему.
  Всю прошлую неделю он ухаживал за мной, как скаут НБА, преследующий молниеносно-рефлекторного восьмифутового подростка: лесть, шоферский Rolls, обед в его личной столовой и, что самое важное, отбрасывание обычной толпы подчиненных и сохранение личной доступности. Он хотел, чтобы я была в его команде, но на его условиях: он был капитаном, и я должна была
   Знай свое место. Мое настойчивое желание увидеть место убийства было проявлением нежелательной независимости, и хотя он согласился, он постарался выразить свое неодобрение, поручив подчиненному доставить сообщение.
  Тонко, но метко. Это дало мне небольшое представление о том, каково это - быть на его плохой стороне.
  Когда смог особенно силен в Южной Калифорнии, местность приобретает иллюзорный вид фотографии, снятой через смазанную вазелином линзу. Небо темнеет до грязно-бронзового цвета, контуры зданий растворяются в дымке, а растительность приобретает зловеще флуоресцентный оттенок.
  Таким было утро, когда я ехал на восток по Сансет к границам Беверли-Хиллз. Даже самые величественные особняки, казалось, мерцали и смягчались в грязной жаре, тающие колонны неаполитанского мороженого, украшенного марципановыми пальмами.
  Поместье Чанселлор располагалось на участке земли стоимостью пять миллионов долларов, на холме к северу от бульвара, с видом на отель Беверли-Хиллз. Шесть футов каменной стены, увенчанной еще тремя футами кованых прутьев, окружали собственность. Пруты заканчивались позолоченными наконечниками стрел, которые выглядели достаточно острыми, чтобы выпотрошить чрезмерно любопытного альпиниста.
  Арочные железные ворота рассекали стену. Они были широко распахнуты и охранялись патрульным в форме Беверли-Хиллз. Я подъехал на 'Севилье' в дюйме от его вытянутой ладони и остановился. Он подошел к водительской стороне и, после того как я назвал ему свое имя, отступил назад и что-то пробормотал в рацию. Мгновение спустя он кивнул и махнул мне рукой, чтобы я проезжал.
  Все, что было сразу видно за воротами, - это крутой изгиб гравийной дороги, затененной стенами бордовых эвгений. Когда я обогнул изгиб, эвгении уступили место низким бордюрам белых солнечных азалий, а дорога выровнялась до широкой буквы S, которая прорезала поднимающуюся полосу изумрудного газона.
  На вершине лужайки возвышался особняк в греческом стиле размером со стадион.
  - мраморные ступени, ведущие к широкой колоннаде; формальный отражающий бассейн, перпендикулярный ступеням; стратегически размещенные скульптуры, все это прославляло мужскую фигуру. Несмотря на смог, место сияло ослепительно белым.
  В ландшафтном дизайне предпочтение отдавалось геометрии, а не спонтанности: круглые клумбы белых роз; стриженые изгороди из бирючины; топиарии с шарами на постаментах; марширующие колонны итальянского кипариса. Это был тот тип вещей, который требовал постоянного внимания, а внимания в последнее время не хватало, о чем свидетельствовали случайные
   побеги, непослушные ветки, увядшие лепестки и сухие пятна, которые казались особенно шершавыми на фоне бархата газона.
  У подножия лестницы были припаркованы черно-белый Plymouth без опознавательных знаков и жемчужно-серая Mazda RX-7. Я подъехал к Mazda, вышел и прошел через открытый двор к белым лакированным двойным дверям. У дверей стояли мужчина и женщина, прислонившись к копии Давида Микеланджело, они смеялись и курили. На женщине была форма BHPD, сшитая по фигуре, на мужчине - пиджак в клетку 'гусиная лапка' поверх черных брюк. Я уловил обрывок разговора ('Да, Стрельцы всегда такие'), прежде чем они услышали меня и обернулись. Глаза мужчины были скрыты очками-авиаторами. Я узнал его: Ричард Кэш, детектив, который приходил ко мне домой с Уайтхедом.
  'Эй, Док', - дружелюбно сказал он, - 'готов к большой экскурсии?'
  'В любое время'.
  'Ладно', - сказал он и потушил сигарету о мраморный пол.
  Повернувшись к женщине-офицеру, которая была молодой и светловолосой, он улыбнулся и пригладил волосы. 'Ладно, Дикси, давай обязательно сделаем это, увидимся позже'.
  'Звучит исключительно, Дик'. Она ухмыльнулась и, заправив выбившуюся прядь волос под шляпу, отдала честь и ушла.
  Кэш заметил ее удаляющуюся фигуру и тихо присвистнул.
  'Обожаю эту позитивную дискриминацию'. Он подмигнул и открыл одну из дверей.
  Мы вошли в сугроб. Все - стены, полы, потолки, даже деревянные элементы - были выкрашены в белый цвет. Не в едва заметный белый, смягченный оттенками коричневого или синего, а в чистый, безжалостный блеск кальцимина.
  'Довольно девственно, а?' - сказал Кэш, проводя меня мимо винтовой лестницы, под мраморной аркой и через яркий, широкий вестибюль, который разделял огромную гостиную от столь же огромной столовой. Мотив молочной ванны продолжался: белая мебель; белый ковер; белый камин; белые фарфоровые вазы, наполненные перьями страуса-альбиноса. Единственными исключениями из ледяных поверхностей были случайные пятна зеркала и хрусталя, но отражения, которые они проецировали, подчеркивали отсутствие цвета.
  'В этом месте тридцать пять комнат', - сказал Кэш. 'Я полагаю, вы не хотите видеть их все'.
  'Там, где это произошло'.
  'Правильно'.
  Фойе заканчивалось стеклянной стеной. Кэш повернул направо, и я последовал за ним в большой атриум, подпираемый колоннадой. За лоджией был акр террасного газона и еще больше подстриженных кустов. Под террасой прямоугольный бассейн олимпийских размеров сверкал бирюзой. Настил вокруг бассейна был из белого мрамора, а на обоих концах стояли голые херувимы. Каждый херувим держал в воздухе урну, наполненную белыми петуниями. На дне бассейна был нарисован белый морской конек, который тянулся к краю собственности и, казалось, плыл в небе. Городской пейзаж внизу был скрыт коричневато-розовым паром.
  'Вот и все', - скучающим голосом сказал Кэш.
  В атриуме не было растений. Комната была с высоким потолком, полом из твердой древесины, выкрашенной в белый цвет, и мебелью из белого ротанга. Несколько стульев были перевернуты, а ножка одного из диванов была сломана.
  С потолка свисали побеленные перекладины. Одну из них пересекала серая отметина шириной в дюйм.
  'Это там, где была завязана веревка?'
  'Угу'.
  Белые стены были испещрены ржавыми пятнами, которые повторялись на глянцевом полу в пятнах Роршаха и точечных брызгах. Столько крови. Везде. Как будто прачка вошла со шваброй, полной ее, и расплескала ее с энтузиазмом. Кэш посмотрел, как я это принимаю, и сказал:
  'Наконец-то хоть какой-то цвет, да?'
  На полу был нарисован контур человеческого тела, но вместо белого мела использовался черный жирный карандаш. Внешние периметры контура были заляпаны ржавчиной. Особенно большое темное пятно располагалось ниже следа от веревки. Пятна крови усеивали перекладину. Даже в этом высушенном состоянии пятна вызывали ужасающие образы.
  Я пошёл вперёд. Кэш удержал меня рукой.
  'Смотри, никаких прикосновений'. Он улыбнулся. Звездные вспышки света отражались от его очков.
  Рука пахла брютом.
  Я отстранился.
  В задней части атриума были раздвижные стеклянные двери. Одна была слегка приоткрыта, но из лоджии не проникало ни единого дуновения ветра. В комнате пахло затхлостью и металлом.
  'Все это произошло здесь?' - спросил я.
  "По сути."
   'Были ли где-нибудь еще обыски?'
  'Угу, но это запрещено'.
  'Что-нибудь взяли?'
  Он снисходительно улыбнулся.
  'Это не было кражей со взломом'.
  'Откуда взялась веревка?'
  'Один из спасателей в бассейне'.
  'Какие виды оружия использовались?'
  'Вещи с кухни: мясницкий нож; шампур для мяса; тесак. Немного фиолетового шелка добавлено для веселья. Адская мокрая сцена'.
  'Множественные раны?'
  'Угу'.
  'То же самое, что и в других убийствах Слэшера?'
  Тонкие губы Кэша раздвинулись. Его зубы были косметически идеальными, но в пятнах никотина.
  'Хотел бы обсудить это с тобой, но не могу'.
  Я еще немного поглядел на комнату, затем позволил своему взгляду блуждать сквозь стеклянные двери. Мертвые листья и лепестки петунии с коричневыми краями плавали на поверхности бассейна. Где-то вдалеке каркнула ворона.
  Кэш достал сигарету и закурил. Он небрежно уронил спичку на пол.
  'Что насчет этого?' - спросил он.
  Я кивнул.
  Я поехал домой, спустился в сад, сел на покрытый мхом камень и покормил кои. Шум водопада погрузил меня в трансоподобное оцепенение - альфа-состояние, как у одного из гиперактивных бегунов поезда Сариты Флауэрс.
  Некоторое время спустя звук человеческих голосов вывел меня из этого состояния.
  Шум доносился со стороны дома. Я поднялся на половину террасы - достаточно высоко, чтобы смотреть вниз, но все еще вне поля зрения.
  Майло и еще один мужчина разговаривали. Я не мог разобрать, что они говорили, но их позы и выражение лиц говорили, что это не была дружеская беседа.
  Другому мужчине было около сорока, он был глубоко загорелым, среднего роста и крепкого телосложения. Он носил дизайнерские джинсы и глянцевую черную ветровку поверх футболки телесного цвета, которая почти успешно имитировала голую кожу.
  Волосы у него были жесткие и темные, коротко подстриженные по-военному. Густая, густая борода
   покрывали две трети его лица. Волосы на подбородке были седые, остальная часть бороды рыжевато-коричневая.
  Мужчина что-то сказал.
  Майло ответил.
  Мужчина усмехнулся и сказал что-то еще. Он переместил руку к своей куртке, и Майло двинулся с невероятной 'быстротой'.
  Через секунду мужчина упал на живот, с коленом Майло в пояснице. Детектив ловко отдернул его руки назад и надел на него наручники, похлопал его по земле и вытащил гравитационный нож и отвратительного вида пистолет.
  Майло поднял оружие и что-то сказал. Мужчина выгнул спину, поднял голову и рассмеялся. Он поцарапал рот, спускаясь вниз, и смех вырвался сквозь окровавленные губы.
  Я спустился вниз, быстро пробежал через сад и вышел к входу в дом.
  Человек на земле все еще смеялся. Когда он увидел меня, он засмеялся еще сильнее.
  'Эй, доктор Делавэр, посмотрите на эту чертову жестокость полиции!'
  Его борода была пурпурной от крови, и когда он говорил, он испускал мелкие розовые брызги. Вытягивая шею, чтобы посмотреть на Майло, он насмехался:
  'Ох, милая, какая ярость!'
  'Беретта девять-два-шесть', - сказал Майло, игнорируя его и рассматривая пистолет.
  'Шестнадцать раундов. Рассчитываешь на перестрелку, Эрни?'
  'Это зарегистрировано и законно, педик'.
  Майло сунул оружие в карман и вытащил свой табельный .38. Встав, он рывком поднял бородатого мужчину на ноги.
  'Не подходи, Алекс', - сказал он и вонзил револьвер в почки мужчины.
  'Алекс?' - хихикнул мужчина. 'Как уютно. Он тоже один из них?'
  'Двигайся', - рявкнул Майло. Держа одну руку на загривке мужчины, а другую на его оружии, он подтолкнул своего пленника вниз по склону. Я последовал за ним на несколько шагов сзади.
  На развороте стояли две машины: бронзовый Matador без опознавательных знаков Майло и серый RX-7, который я видел у дома канцлера. Глаза Майло обшарили окрестности, затем остановились на эвкалипте. Удерживая .38 вжатым в крестец бородатого мужчины, он прижал его к стволу дерева, лицом
   вперед и пинал его по внутренней стороне ступней, пока они не разошлись. Затем он расстегнул наручники и ударил мужчину по руке о дерево.
  'Обними его', - приказал он.
  Мужчина обнял эвкалипт, а Майло снова надел на него наручники и сунул руку в карман его джинсов.
  'О, это божественно', - рассмеялся мужчина.
  Достав связку ключей от машины, Майло подошел к RX-7 и отпер водительскую дверь.
  'Незаконный обыск', - закричал мужчина.
  'Подайте жалобу', - сказал Майло, втискивая свое большое тело в спортивную машину. После нескольких минут рытья он вышел с пустыми руками и пошел к задней части. Открыв хэтчбек, он поднял полку для хранения и вытащил жесткий кейс. Он поставил его на землю и отпер.
  Внутри находился разобранный 'Узи'.
  'Обычный арсенал, Эрни. Если будешь это скрывать, вляпаешься в дерьмо'.
  'Идите вы на хер. Это на имя господина канцлера. Он получил одобрение от этих ублюдков'.
  'Канцлер был помешан на оружии?'
  'Нет, придурок. Он хотел первоклассной защиты'.
  'Что ты ему и дал'.
  'Иди на хер, Фрутфлай'.
  Майло натянуто улыбнулся.
  'Если бы я был тобой, я бы беспокоился о своем анальном сфинктере, Эрни. Сегодняшнюю ночь ты проведешь за решеткой, а мы оба знаем, как ведут себя бывшие жандармы в тюрьме'.
  Мужчина стиснул челюсти. Глаза его были дикими.
  Майло взял оружие и запер его в багажнике 'Матадора'.
  Затем он сел на переднее сиденье и вызвал подкрепление.
  Мужчина начал рычать. Он посмотрел на меня и рассмеялся.
  'Ты свидетель, Алекс . Я просто пришел поговорить с тобой, а Фрутфлай ударил меня кулаком в лицо'.
  Майло вышел из машины и сказал ему заткнуться. Мужчина ответил потоком ругательств. Я попытался поговорить со своим другом.
  'Майло...'
   Он поднял руку, чтобы заставить меня замолчать, достал блокнот и начал писать. Мгновение спустя черно-белый автомобиль с мигающими огнями промчался по холму и резко остановился. Вторая патрульная машина последовала за ним через несколько секунд. Двое патрульных выскочили из первой машины, один из второй. Все трое держали руки на кобурах. Майло помахал им и дал указания. Пока он говорил, они посмотрели на человека, прикованного наручниками к дереву, и кивнули. Мужчина начал ругаться. Один из полицейских подошел и встал рядом с ним.
  Заключенный начал смеяться и издеваться над своим охранником, который оставался бесстрастным.
  Конференция прервалась. Второй патрульный присоединился к тому, что охранял бородатого мужчину. Вместе они отстегнули наручники, освободили его руки, завели их за спину, снова надели на него наручники и толкнули его в заднюю часть 'Матадора'. Один из них сел рядом с ним. Майло подождал, пока они усядутся, затем скользнул через переднее сиденье. Оставшийся офицер направился ко мне. Он был молодым и смуглым, с сильным раздвоенным подбородком. На его значке было написано 'Дежарден'.
  'Я хотел бы выслушать ваши показания, сэр'.
  'Рассказывать особо нечего'.
  'Как скажете, сэр'.
  Я рассказал ему то немногое, что знал, и спросил, что происходит.
  'Небольшое беспокойство, сэр'.
  Он повернулся, чтобы уйти.
  'Кто этот парень с бородой?' - спросил я.
  'Плохой парень', - сказал он и ушел.
  Майло вышел из 'Матадора'. Полицейские вытащили бородатого мужчину из машины и пересадили его в одну из черно-белых. Один из полицейских сел с ним на заднее сиденье, другой сел за руль. Майло отдал Дежардену конфискованное им оружие, а молодой офицер положил его в багажник своей черно-белой машины, закрыл его и сел на водительское сиденье. Оба водителя завели двигатели и уехали.
  Дорога внезапно затихла. Майло прислонился к 'Матадору', глубоко вздохнул и провел руками по лицу.
  'Что, черт возьми, это было?' - спросил я.
  'Его зовут Эрно Радович, и он первоклассный псих'.
  'Телохранитель канцлера?'
  'Да', - сказал он удивленно.
   'Орас Соуза упомянул его имя. Сказал, что он нестабилен'.
  'Это преуменьшение. Он следовал за тобой от дома канцлера. Я его увидел и пошел с тобой'.
  'Ты там был? Я тебя не видел'.
  'Я припарковался за углом. Радович все еще подозреваемый, и я за ним присматриваю'.
  'Когда вы звонили, он сказал, что пришел поговорить со мной. Что он хотел?'
  'Как бы там ни было, он утверждает, что расследует убийство Ченслера самостоятельно и хочет выудить у вас информацию о ребенке'.
  'Он должен знать, что я не стану с ним разговаривать'.
  'Алекс, с этим парнем логика не вяжется. Я знаю его уже давно. Он был полицейским, мы учились в одном классе в академии.
  Даже будучи кадетом, он был помешан на Джоне Уэйне, использовал свой пистолет как член. Как только он вышел на улицы, он стал катастрофой, которая только и ждала своего часа - пять смертельных случаев за семь лет, целая куча других пограничных нападений. Все черные. Его посадили в отдел нравов, и он избивал проституток. Дали ему работу в офисе, и он оттолкнул начальство. Он никому не был нужен, поэтому его переводили из одного отделения в другое. Западный Лос-Анджелес был его последней остановкой; он провел там три месяца в отделе записей, прежде чем его выгнали по психическому расстройству. В тот день, когда он появился, он взялся за мое дело и так и не вышел из него - надушенные записки в моем шкафчике, адресованные детективу Тинкербелл, и тому подобное дерьмо'.
  'Звучит странно - работать на такого человека, как Канцлер'.
  'Не совсем. Я всегда считал его латентным. Может, он связался с этим, и это взорвало ему мозг. Это только одна из причин, по которой мы так пристально за ним следим. В любом случае, он опасен. Если увидите его, держитесь подальше'.
  'Какова предполагаемая причина расследования им этого дела?'
  'Он говорит, что из лояльности к Канцлеру, ваш парень, Соуза, собирается очернить имя босса, и он хочет сохранить правду. Но кто, черт возьми, знает? Помимо того, что он сумасшедший, этот парень еще и известный лжец. Может, он прикрывает свою задницу, потому что знает, что мы все еще заинтересованы в нем, или, может, он просто плывет по миру фантазий, играя в детектива. Раньше он был частным детективом - после того, как его выгнали из полиции, он выпросил себе лицензию -
  и до того, как Канцлер принял его и сделал город более безопасным местом, он выполнял некоторую работу для юристов. Но он не продержался на этом. Слишком чертовски непостоянен, использовал мускулы вместо манер. Вы заметили, как он все время смеялся?
   Я кивнул.
  'Он делает это, когда злится. Странно'. Он постучал себя по голове. 'Там не все в порядке с проводкой, Алекс. Ты знаешь об этом больше, чем я. Главное - держись подальше. Я подал достаточно бумаг, чтобы удержать его за решеткой на пару дней, но в конце концов он выйдет. Так что будьте осторожны'.
  'Я тебя слышу'.
  'Я знаю, что ты делаешь это - прямо сейчас. Но мы оба знаем, что у тебя есть эта склонность становиться навязчивым и забывать о таких мелочах, как личная безопасность. Понятно?'
  Он бросил на меня кислый взгляд и открыл дверь 'Матадора'.
  'Куда ты идешь?' - спросил я.
  'Вернулся на работу', - ответил он, отводя взгляд.
  'Вот так, да?'
  Он пожал плечами, сел в машину и закрыл дверь. Окно было опущено, и я просунулся в проем.
  'Майло, что, черт возьми, с тобой происходит? Прошел месяц, а я ничего от тебя не слышу. Я пытаюсь дозвониться до тебя, а ты не отвечаешь на мои звонки. Насколько я знаю, ты заполз в какую-то пещеру и завалила вход камнем.
  А теперь появляешься ты, арестовываешь какого-то маньяка на моей территории и играешь в игру 'это все, что нужно для работы'.
  'Я не могу об этом говорить'.
  'Почему бы и нет?'
  'Мы работаем по разные стороны дела Кадмуса. Даже просто показаться с тобой - это табу. Если бы Радович не был таким взрывным уродом, я бы вызвал помощь и кто-нибудь другой его арестовал'.
  'Может быть, и так, но это не объясняет, почему вы были отрезаны от внешнего мира до того, как я занялся этим делом'.
  Он пожевал губу и вставил ключи в зажигание. Включив радио, он послушал, как оно издает полицейские звонки, прежде чем выключить его.
  'Это сложно', - сказал он.
  'У меня есть время'.
  Он вытянул запястье, взглянул на свои часы Timex, затем уставился в лобовое стекло.
  'Я действительно не могу здесь оставаться, Алекс'.
  'Тогда в какое-нибудь другое место. Где нас не заметят'. Он улыбнулся.
  'Плащ и кинжал, да?'
  'Чего бы это ни стоило, мой друг'.
   Глядя на приборную панель, он нервно хлопал себя по бедрам, отбивая барабанную дробь. Прошло несколько секунд.
  'Есть одно местечко', - наконец сказал он, - 'возле аэропорта, на Авиации. 'Золотой орел'. Сидишь, напиваешься и слушаешь, как пилоты болтают с диспетчерской. Буду там в девять'.
  Первой моей мыслью было: коктейль-бар, он сошел с рельсов.
  'Увидимся там', - сказал я.
  Он завел 'Матадора', и я протянул руку. Он посмотрел на него, как на какой-то редкий экземпляр. И вдруг его кадык дернулся, и он протянул обе свои большие мягкие лапы, крепко сжал мои пальцы и отпустил. Через минуту его уже не было.
   13
  GOLDEN EAGLE был одноэтажной трапециевидной шоколадной лепниной на унылом промышленном участке, заполненном складами и цепными автостоянками. Зал приземлился в тени путепровода San Diego Freeway, так близко к взлетно-посадочным полосам LAX, что рев реактивных самолетов заставлял стаканы над баром дрожать и звенеть, как клавиши на вибрафоне. Несмотря на местоположение, место прыгало.
  Суть трюка заключалась в слуховом вуайеризме: мягкие гарнитуры, прикрепленные к бокам каждого шестиугольного стола, позволяли пассажирам подслушивать разговоры в кабине, а стена из зеркального стекла открывала боковой вид на взлетно-посадочную полосу.
  Я приехал туда в девять и обнаружил, что место темное и задымленное. Все столики были заняты; Майло не было ни за одним из них. Бар представлял собой сосновый полукруг, покрытый слоем эпоксидной смолы толщиной в дюйм и обитый винилом цвета колбасы. Улыбающиеся продавцы подползали к нему, пили, ели начос и бросали реплики стюардессам на остановке. Официантки в микроплатьях цвета лосося и сетчатых чулках с швами пробирались сквозь толпу, высоко подняв подносы. В углу комнаты находилась небольшая фанерная сцена. Посередине сидел худой мужчина средних лет в зеленом костюме Келли, рубашке цвета лайма с открытым воротом и лакированных туфлях-оксфордах цвета бычьей крови с наборным каблуком, настраивая электрогитару. Рядом стояли микрофон и усилитель. На усилителе был синтезатор ритма; Перед ним - картонная табличка с надписью 'МНОГОЧИСЛЕННЫЕ НАСТРОЕНИЯ СЭММИ ДЕЙЛА', выполненной каллиграфическим позолоченным шрифтом.
  Сэмми Дейл носил козлиную бородку и темный парик, который немного съехал набок, и выглядел так, будто ему было больно. Он закончил настройку, отрегулировал ритм-бокс, пока тот не издал ритм румбы, и сказал что-то неразборчивое в микрофон. Восемь тактов спустя он напевал пародию на латиноамериканскую версию
  'Нью-Йорк, Нью-Йорк' шепчущим баритоном.
  Я отступил в угол бара. Бармен выглядел как студент-подмастерье. Я заказал себе 'Чивас' и, когда он принес его, дал ему пять долларов на чай и попросил как можно скорее найти мне столик.
  'Спасибо. Конечно. У нас сегодня вечером будет пара кемперов, но тот, вон там, скоро должен освободиться'.
  "Большой."
  Я получил столик в девять пятнадцать. Майло появился десять минут спустя, в бежевых джинсах, ботинках-пустынниках, коричневой рубашке-поло навыпуск и смелом клетчатом спортивном пальто. Он осмотрел комнату, словно ища подозреваемого, нашел меня и поплелся ко мне. Официантка последовала за ним, как минога за окунем.
  'Извините, что опоздал', - сказал он, опускаясь в кресло. 747-й заходил на низкую посадку, и зеркальное стекло вибрировало и заливалось светом. За соседним столиком черная пара в наушниках показывала на самолет и улыбалась.
  'Могу ли я вам что-нибудь предложить?' - спросила официантка.
  Он задумался на мгновение.
  'Бифитер и тоник, полегче с тоником'.
  'G and t, Beef, low t', - пробормотала официантка, строча. Глядя на мой полупустой стакан, она улыбнулась.
  'Еще один для вас, сэр?'
  "Нет, спасибо."
  Она поспешила уйти и быстро вернулась с напитком, картонной подставкой и миской начос. Майло поблагодарил ее, съел горсть чипсов и выудил из стакана дольку лайма. Задумчиво пососав ее, он поднял брови, съел мякоть, положил кожуру в пепельницу и проглотил половину напитка.
  'Радович пробудет там максимум сорок восемь часов'.
  'Спасибо за совет'.
  'В любое время'.
  Мы пили молча. Волны барной болтовни заполнили комнату, безликие, как белый шум. Сэмми Дейл, необъяснимым образом запрограммировав ритм-бокс на медленный вальс, пел о том, что делает все по-своему.
  'Он серьезный подозреваемый?' - спросил я.
  'Вы находитесь в лагере врагов, - сказал он, слабо улыбнувшись, - и я не должен с вами брататься, не говоря уже о том, чтобы разглашать подробности расследования'.
  'Забудь, что я спросил'.
  'Нет', - сказал он, допивая свой напиток и заказывая еще один. 'Нет ничего, чего бы Соуза уже не знал. Кроме того, я не хочу, чтобы ты создавал ложную надежду на то, что Кадмус невиновен и гонится за Радовичем, поэтому я скажу тебе: нет, он не серьезный подозреваемый; Кадмус по-прежнему наш главный человек. Но Радович достаточно сумасшедший, чтобы мы хотели следить за ним, по крайней мере, как за соучастником. Хорошо?'
   "Хорошо."
  Он встретился со мной взглядом, затем уставился на столешницу.
  'Чего я не могу понять, - сказал он, - так это как вы позволили втянуть себя в занятие дим-кепом'.
  'Я ни к чему не привязан. Я собираю факты без обязательств'.
  'О, да? Говорят, Соуза считает тебя ценным свидетелем - на сумму в десять тысяч'.
  'Где ты это услышал?' - сердито спросил я.
  'Офис окружного прокурора. Не удивляйтесь так, новости по таким делам распространяются быстро.
  Они притащили меня на днях и выкачали из меня информацию о тебе, были совсем не рады, когда я сказал им, что ты не подлец. Не то чтобы мое слово остановит их от попыток выставить тебя последней шлюхой, если ты дашь показания.
  Я сообщил ему о своем намерении вернуть деньги.
  'Очень благородно. Но ты не начнешь благоухать, пока не закончишь это дело'.
  'Я не могу этого сделать'.
  "Почему нет?"
  'Профессиональное обязательство'.
  'Да ладно, Алекс, когда ты в последний раз видел этого ребенка? Пять лет назад? Сколько ты ему должен?'
  'Я мог бы добиться большего с ним пять лет назад. Я хочу быть уверен, что сейчас я делаю все возможное'.
  Он наклонился вперед, нахмурившись. В скудном свете гостиной его цвет лица казался призрачным.
  'Довольно абстрактно, приятель. И чистое дерьмо. Ты никогда в жизни не делал работу наполовину. К тому же, кем бы он ни был тогда, сейчас он плохой парень, и что бы ты ни делал, это не изменится'.
  'Другими словами, вы уверены, что он виновен'.
  'Да, черт возьми', - ответил он с полным ртом льда.
  Принесли второй напиток. Глядя, как он его осушил, я понял, насколько измотанным он выглядит.
  'Кстати, об уходе из дела', - сказал я, - 'почему ты этого не сделал? Работать с парой гомофобов вроде Уайтхеда и Кэша не может быть смешно'.
  Он горько рассмеялся.
  'Как будто у меня есть выбор'.
   'Я думал, у вас гибкий график заданий'.
  'Так было раньше, когда Дон Миллер был у власти. Но Миллер умер пару месяцев назад'.
  Его лицо обвисло, и он попытался скрыть его за своим стаканом. Я знал, что он любил своего капитана, жесткого, но терпимого человека, который признавал его способности как детектива и не позволял его гомосексуализму встать у него на пути.
  "Что случилось?"
  'Он упал на двенадцатой лунке в Ранчо-парке. Засоренные артерии, возможно, некоторое время болела грудь, но он никому не говорил об этом'. Он покачал головой. 'Сорок восемь лет, остались жена и пятеро детей'.
  'Это ужасно. Мне жаль это слышать, Майло'.
  'Многие люди сожалели. Этот человек был принцем. Чертовски невнимательно с его стороны так рано уйти. Засранец, которым его заменили, - кусок мусора по имени Сирил Трапп. Раньше он был самым большим пьяницей, наркоманом и шлюхой в Ramparts Division. Потом он нашел Иисуса и стал одним из тех возрожденных ублюдков, которые считают, что все, кто с ним не согласен, заслуживают газовой камеры. Он публично высказал мнение, что педики - моральные грешники, так что, само собой разумеется, он меня обожает'.
  Он запрокинул голову и выпил последние капли джина.
  Когда мимо проходила официантка, он помахал ей рукой и заказал третью порцию.
  'Было бы не так уж плохо, если бы он открыто об этом заявлял - старая добрая честная враждебность. Я мог бы тихонько подать на перевод на основании личного конфликта и, может быть, проскочить. Мне нравится работать в Западном Лос-Анджелесе, и это не сотворит чудес с моим личным делом, но я мог бы с этим справиться. Но перевод не удовлетворил бы Траппа. Он хочет, чтобы я уволился из полиции, и точка. Поэтому он применяет тонкий подход - психологическую войну. Разыгрывает вежливую игру и использует график дежурств, чтобы сделать мою жизнь невыносимой'.
  'Плохие случаи?'
   'Пидорные дела!' Он поднял свой большой кулак и с силой ударил им по столу.
  Черная пара оглянулась. Я улыбнулся, и они вернулись к своим наушникам.
  'Последние два месяца', - продолжал он тихим голосом, начиная невнятно говорить,
  'У меня не было ничего, кроме гей-порезов, гей-стрельбы, гей-топтаний, гей-изнасилований. Пидор DOA, звоните Стерджису, приказ капитана. Мне не потребовалось много времени, чтобы увидеть закономерность, и я сразу же запротестовал. Трапп отложил Библию, улыбнулся,
   и сказал, что понимает, что я чувствую, но мой опыт слишком ценен, чтобы его терять. Что я специалист . Конец обсуждения.'
  'Это не звучит так уж тонко', - сказал я. 'Почему бы вам все равно не подать заявление на перевод?'
  Он нахмурился.
  'Это не так просто. Трапп манипулировал этим, так что то, что я делаю в постели, стало проблемой. Как только он получит кусок этого, он не отпустит, и мне придется либо выступить публично, либо продолжать есть это. Без сомнения, чертов ACLU с удовольствием поможет мне, но я не хочу быть заголовком. Дело не в том, что я отрицаю то, кем я являюсь...
  Знаешь, я уже давно это проработала, но я никогда не была из тех, кто демонстрирует нижнее белье на публике'.
  Я вспомнил, что он когда-то рассказывал мне о своем детстве, каково это было расти застенчивым, большим, толстым мальчиком в рабочей семье на юге Индианы, сыном отца-мачо, младшим из пяти шумных братьев-мачо. Хотя внешне он был одним из них, он знал, что он другой, и с ужасом осознавал это с шести лет. Секрет грыз его, как ленточный червь, но когда он слышал, как его братья презрительно шутят о феях и педиках, он понимал, что его раскрытие будет означать катастрофу - возможно, как подсказывало его юное воображение, даже смерть. Поэтому он смеялся над шутками, доходил до того, что отпускал некоторые свои собственные, внутренне бурля, но выживая. Рано узнавая ценность частной жизни.
  'Я это знаю, - сказал я, - но мне кажется, что альтернатива не слишком хороша'.
  'Да, так говорит Рик. Он хочет, чтобы я самоутвердился, устроил драку. Но сначала я должен понять, что я чувствую по поводу всего этого.
  Чтобы облегчить себя. Это ведь терапевтические разговоры, да? Он ходил к психотерапевту; теперь он хочет, чтобы я пошла с ним. Я сопротивлялась, так что это серьезная проблема между нами'.
  'Если ты настолько несчастен', - сказал я, - 'то терапия могла бы быть полезной'.
  Официантка подошла с его напитком. Он забрал его у нее прежде, чем она успела его поставить. Как только она отошла, он начал глотать, и когда он опустил стакан, большая часть напитка исчезла.
  'Сомневаюсь', - сказал он, сглотнув. 'Все разговоры в мире не изменят фактов: быть полицейским и быть геем несовместимы в этом тысячелетии. Я знал, что это будет тяжело, когда я пошел в полицию, и я заключил с собой договор, что независимо от того, что произойдет, я выйду оттуда с неповрежденным достоинством. И было много испытаний моей решимости - фашистские инструкторы, оскорбительные
   придурки вроде Радовича. В основном это было холодное молчание. Десять лет жесткой социальной изоляции. Последние несколько лет в отделе убийств были лучшими, потому что отношение Миллера просачивалось в солдаты, и я получал уважение за хорошую работу - а это все, что меня волнует. Мне было бы наплевать, даже если бы они пригласили меня на двойное свидание. Но с тех пор, как всем заправляет Трапп, пришло время спустить собак на Майло.
  Третий напиток исчез.
  'Вот черт, - он сонно улыбнулся, - что в глубине души я сам скрытый гомофоб. Покажите мне парня в женском платье или разодетого, как Королева Мая, и моя инстинктивная реакция - о, нет! Помнишь тот марш солидарности с геями в Западном Голливуде прошлым летом? Мы с Риком пошли и постояли в сторонке, слишком трусливые, чтобы присоединиться к шоу. Это было чертово шоу уродов, Алекс.
  Парни с хвостами, приклеенными к задницам, парни с полудюжиной носков, заклепок в их спортивных штанах или дилдо, висящими поверх штанов, парни в милых коротких шортиках и колготках, парни с фиолетовыми волосами и зелеными бородами. Можете ли вы представить себе феминисток или черных, одетых как идиоты, чтобы высказать свою политическую точку зрения?
  Он огляделся в поисках официантки.
  'И это тот же чертов эксгибиционизм, когда дело касается убийств.
  Когда геи трахаются друг с другом, они должны делать это более извращенно и кроваво, чем кто-либо другой. Я выдал один визг, когда на теле было сто пятьдесят семь ножевых ранений. Подумайте об этом. Кожи осталось, наверное, столько, что хватило бы на почтовую марку. Парень, который это сделал, весил девяносто семь фунтов и был похож на Питера Пэна. Жертвой был его любовник, и он рыдал, как ребенок, потому что скучал по нему. Потом был один случай, когда какой-то шутник взял горсть кровельных гвоздей, сжал кулак, засунул его другому парню в задницу, отпустил и крутил, пока бедняга не разорвался и не истек кровью. Я мог бы рассказать вам еще много чего, но вы поняли. Это чертов туалет , и Трапп засовывает мою голову в него, не смывая, день за днем.
  Он поймал взгляд официантки и помахал ей рукой.
  'Еще один, сэр?' - с сомнением спросила она.
  'Нет'. Он неровно улыбнулся. 'Мне нужны витамины. Принеси мне двойную отвертку'.
  'Да, сэр. Вам все еще ничего, сэр?'
  'Я выпью чашечку кофе'.
  Он подождал, пока она ушла, прежде чем продолжить.
   'Евангелие от Траппа в том, что я могу понять этот туалет, потому что я в нем плаваю. Даже если он был искренен, это полная чушь. Как будто свидетели должны знать, что мне нравятся парни, и открываться мне. Правильно.
  Когда я вхожу, у них в глазах появляется подозрительный взгляд , и они замолкают, как и с любым другим полицейским. Что я должен сделать, начать интервью с объявления своих сексуальных предпочтений - разрезать себя во имя выполнения этой чертовой работы?'
  Принесли кофе и отвертку. Я отпил, и он поднял свой стакан.
  Прежде чем поднести его к губам, он виновато посмотрел на меня.
  'Да, я знаю. Не говоря уже о шести банках пива, которые я припрятал на ужин'.
  Я молчал.
  'Какого черта, я меньшинство из одного человека, я имею право. Ура'.
  К тому времени, как он закончил отвертку, его голова начала заваливаться. Он потребовал другую и бросил ее обратно одним махом. Когда он поставил стакан, его руки тряслись, а глаза были пронизаны алыми нитями.
  'Ну, - сказал я, вставая и бросая на стол несколько купюр, - давай уйдем отсюда, пока ты еще можешь ходить'.
  Он сопротивлялся, утверждая, что только начал, и начал напевать одноименную мелодию, но мне наконец удалось вытащить его из Golden Eagle на ночной воздух. На парковке было темно и пахло реактивным топливом, но это было приятное изменение после пьяной влажности зала.
  Он шел с преувеличенной осторожностью пьяного, и я боялся, что он упадет.
  Мысль о том, чтобы поднять и тащить 230 фунтов пьяного детектива, не вызывала у меня восторга, и я был благодарен, когда мы добрались до Seville. Проведя его к пассажирской стороне, я открыл дверь, и он, спотыкаясь, ввалился внутрь.
  'Куда?' - спросил он, вытягивая ноги и зевая.
  'Давайте прокатимся'.
  'Персиковый'.
  Я открыл окна, завел двигатель и выехал на шоссе 405.
  север. Движение было слабым, и не потребовалось много времени, чтобы попасть на 90-ю, но к тому времени, как я съехал в Марина-дель-Рей, он уже спал. Я проехал по Минданао-Уэй, проехал пару фешенебельных торговых центров и повернул к гавани. Ветер был влажным и соленым и доносил лишь легкий смрад. Флотилия прогулочных судов молча покачивалась на глянцевой черной воде, мачты были столь же многочисленны, как тростник на болоте. Луна разбивалась о поверхность залива кремовыми осколками.
   Резкий порыв ветра ворвался в машину. Майло открыл глаза и выпрямился, кряхтя. Он посмотрел в окно и повернулся ко мне, озадаченный.
  'Эй', - сказал он голосом, все еще хриплым от алкоголя, - 'я думал, что предупреждал тебя быть осторожнее'.
  "О чем ты говоришь?"
  'Это страна Радовича, приятель. У этого ублюдка старый Chris Craft пришвартован в одном из слипов'.
  'О, да', - вспомнил я, - 'Соуза что-то об этом упоминал'.
  Он качнулся вперед, пахнув потом и джином.
  'И вы просто случайно оказались здесь, да?'
  'Не впадай в паранойю, Майло. Я думал, морской бриз прояснит твой одурманенный мозг'.
  'Извините', - пробормотал он, снова закрывая глаза, - 'я привык проверять свою спину'.
  'Это ужасный способ жить'.
  Он сумел пожать плечами, а затем внезапно его вырвало. Я взглянул и увидел, как он согнулся от боли и держался за живот. Я быстро съехал на обочину и затормозил 'Севилью'. Подбежав к пассажирской стороне, я открыл дверь как раз вовремя. Он повалился вперед, покачнулся, задергался и его несколько раз вырвало. Я нашел коробку салфеток в бардачке, схватил пачку и, когда стало ясно, что он уже все сделал, вытер ему лицо.
  Измученный и тяжело дыша, он поднялся, откинул голову назад и вздрогнул. Я закрыл дверь и вернулся на водительское сиденье.
  'Я испортил твою краску?' - хрипло спросил он.
  'Нет, ты промахнулся. Чувствуешь себя лучше?'
  Он застонал в ответ.
  Я развернул машину, нашел бульвар Линкольна и поехал на север через Венецию в Санта-Монику. Он сухо закашлялся, опустился на сиденье и уронил голову на грудь. Через несколько мгновений он снова заснул, храпя ртом.
  Я медленно ехал по улицам, скользким от прибрежного тумана, вдыхая океанский воздух и собираясь с мыслями. Было уже за двенадцатый, и, за исключением бродяг, бездомных и мексиканских посудомоек, покидающих темные закусочные, тротуары были пустынны. Повернув направо на Монтану, я нашел круглосуточную палатку с пончиками, встроенную в пустую асфальтовую стоянку, светящуюся Эдвард Хоппер
   желтый и воняющий подслащенным салом. Подъехав поближе, я оставил Майло дремать, вышел и купил огромную чашку черного кофе у прыщавого парня с Walkman.
  Когда я принес его обратно в машину, Майло сидел, волосы были растрепаны, веки опущены от усталости. Он взял чашку, держал ее обеими руками и пил.
  'Допивай', - сказал я. 'Я хочу вернуть тебя Рику целой и невредимой'.
  Он воздвиг стоический фасад, а затем позволил ему рухнуть.
  'Рик в Акапулько', - сказал он. 'Пробыл там пару недель'.
  'Раздельные отпуска?'
  'Что-то вроде того. Я вел себя как сукин сын, и ему нужно было от меня уйти'.
  'Когда он вернется?'
  От кофе клубами поднимался пар, окутывая его лицо и скрывая выражение лица.
  'Это открытый вопрос. Я ничего от него не слышал, кроме одной открытки, в которой говорилось о погоде. Он в отпуске из отделения неотложной помощи и у него накопилось много баксов, так что теоретически это может занять много времени'.
  Он опустил лицо и отпил.
  'Надеюсь, все получится', - сказал я.
  'Да. Я тоже'.
  Мимо с сейсмическим грохотом проехал бензовоз, оставив после себя тишину.
  За прилавком магазина пончиков прыщавый парень проверял фритюрницы, одновременно напевая под музыку своего плеера.
  'Если тебе когда-нибудь понадобится кто-то, с кем можно поговорить', - сказал я, - 'обязательно позвони. Незачем снова быть чужим'.
  Он кивнул.
  'Я ценю это, Алекс. Я знаю, что я впал в спячку. Но одиночество - забавная вещь: сначала оно причиняет боль, а потом ты привыкаешь к нему. Я возвращаюсь домой после дня, когда все говорят со мной, и звук другого человеческого голоса раздражает , и все, чего я хочу, - это тишина'.
  'Если бы я работал с Кэшем и Уайтхедом, я бы тоже хотел тишины'.
  Он рассмеялся.
  'Ужасная парочка? Пара суперзвезд'.
  'Они думали, что я гей, потому что я твой друг'.
  'Классический случай ограниченного мышления. Вот почему ни один из них никогда не будет стоить много как детектив. Извините, если они вас беспокоили'.
   'Они были не такими уж плохими', - сказал я, - 'более неэффективными, чем что-либо еще. Я просто не понимаю, как вы можете с ними работать'.
  'Как я уже говорил, есть ли у меня выбор? Нет, на самом деле все не так плохо, как могло бы быть. Уайтхед - болван и антигей, но он против всего
  -Евреи, чернокожие, женщины, защитники природы, вегетарианцы, мормоны, PTA
  - так что трудно принять это на свой счет. Вдобавок ко всему он держится на расстоянии, вероятно, боясь подхватить СПИД. Деньги были бы не так уж плохи, если бы его волновало что-то, кроме погони за киской и оттачивания загара'.
  'Настоящий трудоголик, да?'
  'Дики-пу? О, да. Не знаю, слышали ли вы когда-нибудь об этом, но пару лет назад полиция Беверли-Хиллз проводила этот финансируемый из федерального бюджета проект по поимке торговцев кокаином, которые поставляли его кинозвездам. Кэш работал над этим под прикрытием. Они купили ему гардероб у Джорджио, сдали в аренду 'Экскалибур' и жилье в Трусдейле, вручили ему жирный счет для расходов и сделали его Королем Дерьма, независимым продюсером. Шесть месяцев он ходил на вечеринки, трахался со старлетками и покупал кокаин. В конце концов они арестовали пару мелких дельцов, и даже это дело было отклонено из-за провокации. Настоящий триумф правоохранительных органов. Когда все закончилось, Кэш получил возможность оставить себе одежду, но все остальное ушло. Возвращение на землю было травмирующим. Он уже попробовал что-то сладкое, и теперь это вырвали у него изо рта. Настоящая работа стала казаться ему пожизненным заключением, поэтому он справился с этим, став золотым кирпичом. Половину времени парень даже не на работе. Предположительно, он опрашивает источники, разрабатывает зацепки, но он всегда возвращается немного темнее с машиной, полной песка, так что мы знаем об этом, верно? Даже когда он появляется, все, о чем он говорит, это сценарий, над которым он работает, - настоящая детективная штука. Уоррен Битти любит это, понимаете, но они просто ждут, когда их агенты соберутся вместе, чтобы заключить сделку, бла-бла-бла.
  'Похоже на блюз Лос-Анджелеса'.
  'Ты понял'.
  Он говорил ясно и казался бодрым, поэтому я завел машину и направился обратно на юг. Разговор о Кэше вызвал ассоциацию с залитой кровью комнатой, которую он показал мне сегодня утром.
  'Мы можем поговорить об этом деле?' - спросил я.
  Он был удивлен резким поворотом разговора, но быстро взял себя в руки. Допивая остатки кофе, он смял чашку и
   перебрасывал его из руки в руку.
  'Как я уже говорил, никаких следственных подробностей. Да и о чем тут говорить?'
  'Открыть-закрыть, да?'
  'Достаточно близко, чтобы ответить на мои молитвы'.
  'Вас это не беспокоит?'
  'Что, успех? Конечно, но я учусь с этим справляться'.
  'Я серьезно, Майло. Полдюжины убийств, которые целый год ставили полицию в тупик, внезапно раскрылись сами собой. Тебе не кажется это странным?'
  'Такое случается'.
  'Не очень часто и не в серийных убийствах. Разве не является для серийных убийц большой частью кайфа прятки, игры с властями? Они могут давать намёки и дразнить полицию, но они делают всё возможное, чтобы избежать обнаружения. И многие из них - Джек Потрошитель, Зодиак, Душитель Грин-Ривер - убивают годами и никогда не попадают в руки'.
  'Но многие из них так делают, приятель'.
  'Конечно, из-за невезения или неосторожности - как Бьянки и Йоркширский Потрошитель. Но они не сидят просто так, держа нож, и не ждут, когда их схватят. Это не имеет смысла'.
  'Разрезать людей на куски тоже не имеет смысла, но это случается
  - чаще, чем вам хотелось бы знать. Теперь, можем ли мы сменить тему?
  'Есть еще кое-что, что меня беспокоит. Ничто в истории Джейми не указывает на садизм или психопатию. Он глубоко психопат, слишком запутался, чтобы планировать и осуществлять эти порезы'.
  'Вы снова становитесь абстрактными', - сказал он.
  'Мне все равно, как вы его диагностируете; главное - доказательства'.
  'Позвольте мне задать вам еще один вопрос. До того, как вы его арестовали, у вас были какие-то другие зацепки по поводу порезов?'
  'Вы, должно быть, шутите'.
  'А ты?'
  'Какая разница, если бы у нас было четыреста зацепок? Дело раскрыто'.
  'Пошути. Что это были за люди?'
  'Забудь, Алекс. Это как раз то, во что я не хочу ввязываться'.
  'У защиты есть доступ к следственным записям. Я могу получить их от Соузы, но я бы предпочел услышать их от вас'.
   'О, да? Почему это?'
  'Потому что я тебе доверяю'.
  'Я польщен', - прорычал он.
  Мы ехали молча.
  'Ты настойчивый ублюдок, - сказал он наконец, - но ты не пытаешься изменить меня, поэтому я не буду пытаться изменить тебя. Если я скажу тебе, ты откажешься?'
  "Конечно."
  'Ладно. Нет, у нас не было никаких зацепок, о которых можно было бы говорить. В таком деле вы получаете массу информации - люди сдают своих соседей или бывших любовников. Все это тупик. Самое близкое, что мы получили к чему-то ценному, было то, что трое из жертв были замечены уходящими с байкерами, прежде чем они исчезли. Теперь не волнуйтесь. Я сказал 'ближайшее' только потому, что мы все сопоставляли, и байкеры появлялись трижды в разное время. Но если вы знаете Бойстаун, вы знаете, что это не такая уж большая проблема; любителей кожи там полно, и цыплята проделывают по десять-пятнадцать трюков за ночь, так что они обязательно взаимодействуют с какими-нибудь крутыми парнями. Тем не менее, будучи послушными государственными служащими, мы вышли на тротуар, проверили все кожаные бары и остались ни с чем.
  Удовлетворен?"
  'Какие байкеры?'
  'Байкеры. Разгильдяи на чоппере . Ни имен, ни цветов, ни клубных удостоверений, ни физических описаний. Все сошло на нет, потому что ответственные лица не разъезжали всю ночь на 'Харлеях', Алекс. Они кромсали и душили симпатичных мальчиков в уединении большого белого дома в Беверли-Хиллз. Понятно?'
  "Все в порядке."
  Мы вернулись в 'Золотой орел' незадолго до полуночи.
  'На чем ты ездишь?'
  'Порше. Он там'.
  Белый 928 был зажат между двумя японскими компактами в дальнем углу парковки, сверкая, как кусочек лунного света. Молодая пара любовалась им, и когда я подъехал к заднему бамперу, они подняли глаза.
  'Хорошие колеса', - сказал мужчина.
  'Да', - сказал Майло, высунувшись из окна, - 'преступления окупаются'.
  Пара переглянулась и поспешила прочь.
  'Нехорошо пугать граждан', - сказал я.
  'Надо защитить чертовы колеса доктора Рика' .
   'Думайте об этом как о положительном знаке', - сказал я. 'Вы не оставляете машину стоимостью пятьдесят тысяч с тем, кого не планируете больше видеть'.
  Он это обдумал.
  'Залог отношений, да?'
  "Конечно."
  Он положил руку на дверную ручку.
  'Рад был увидеть тебя, Майло', - сказал я.
  'То же самое. Спасибо за плечо и держись подальше от неприятностей'.
  Мы пожали друг другу руки, и он вышел из Seville, подтянул джинсы и пошарил по звенящим карманам в поисках ключей от машины. Достав позолоченный набор, он оглянулся на Porsche и улыбнулся.
  'Или, по крайней мере, алименты'.
   14
  Когда я вернулся домой, было двенадцать двадцать, но Робин еще не спал, был в футболке поверх ничего и читал в постели.
  'После того, как ты ушел, я вернулась в магазин', - объяснила она. 'Звонил Rockin' Billy из Нью-Йорка; он приезжает в город и хочет еще одну гитару на заказ'.
  Я поцеловал ее в макушку, разделся и скользнул к ней.
  'Еще фрукты? Что это было в прошлый раз - манго?'
  'Шестиструнная папайя'. Она рассмеялась. 'Для альбома Tropical Dreams. Нет, на этот раз он пошел по пути высоких технологий. На следующей неделе он выпускает песню под названием 'Buck Rogers Boogie' и хочет, чтобы у него был цельный корпус в форме лучевого ружья, чтобы брать его с собой в турне - хромированная краска, светодиодные индикаторы, интерфейс синтезатора, все необходимое'.
  'Ах, искусство!'
  'Это антиискусство, что еще веселее. Иногда, когда я нахожусь в середине одной из его работ и начинаю чувствовать себя глупо, я представляю, что Марсель Дюшан сидит в углу мастерской и одобрительно кивает'.
  Теперь настала моя очередь смеяться.
  'Я хотел бы увидеть, как все будет готово', - сказал я, - 'рискнуть жизнью и сыграть несколько аккордов'.
  'Приходи, когда Билли заберет. Тебе может понравиться с ним познакомиться.
  Несмотря на свою внешность, он не типичный выгоревший рокер. Скорее длинноволосый бизнесмен на самом деле.'
  'Может, мне стоит познакомиться с этим парнем. Ты проводишь с ним достаточно времени'.
  'Не волнуйся, дорогая, он не в моем вкусе. Слишком худой'. Она стала серьезной.
  'Как Майло?'
  Я ей рассказал.
  'Бедняга', - сказала она. 'В глубине души он такой мягкотелый. Разве мы не можем что-то сделать для него?'
  'Он знает, что может прийти к нам, но я думаю, что он какое-то время будет действовать в одиночку. И, кроме того, собираться вместе неловко, пока мы работаем по разные стороны дела Кадмуса'.
  'Это ужасно. Сколько еще тебе придется этим заниматься?'
  "Я не знаю."
   Уклончивый ответ поднял ее брови. Она посмотрела на меня и не стала ничего говорить.
  'Кстати, - сказала она, - на службу поступил звонок от Хораса Соузы. Он настоял на том, чтобы оставить сообщение лично, поэтому я его приняла.
  Он очаровательный старый козел, не правда ли?
  'Я никогда не видел его при таком освещении'.
  'О, но он такой, дорогая. Очень учтивый, очень старомодный. Как доброжелательный дядюшка. Некоторые женщины выбирают такой тип'.
  'Для меня он просто манипулятор и расчетливый. Все, что он делает, оформлено в терминах стратегии, победы в игре'.
  'Да, я это понимаю', - сказала она. 'Но разве вы не хотели бы, чтобы кто-то вроде него защищал вас, если бы вы попали в беду?'
  'Полагаю, да', - ворчливо сказал я. 'Чего он хотел?'
  'Доктор Мэйнваринг может принять вас завтра в десять. Если вы ему не позвоните, он решит, что все в порядке'.
  'Хорошо, спасибо'.
  Она приподнялась и посмотрела мне в глаза. Мягкие, душистые локоны коснулись моей щеки.
  'Бедный Майло', - снова сказала она.
  Я молчал.
  'Ты раздражен, Алекс?'
  'Нет. Просто устал'.
  'Не слишком устала, я надеюсь'. Кончик ее языка коснулся моей нижней губы. По моему телу пробежала волна удовольствия.
  'Никогда не устаю', - сказал я и обнял ее.
  При свете дня высокие бетонные стены больницы Каньон-Оукс были серыми, как больничная койка, которая по милости темноты стала белой. Они возвышались, словно надгробия, из зеленых холмов.
  Мэйнваринга не было в его офисе в десять, и его секретарь намекнула, что его отсутствие было преднамеренным. Она провела меня в небольшую читальную комнату в конце коридора и вручила мне карту Джейми.
  'Доктор сказал сначала прочитать это. Он будет готов к тому времени, как ты закончишь'.
  Комната была бледной и без окон, обставленной черным виниловым диваном с пуговицами, приставным столиком из эрзац-дерева и алюминиевой настольной лампой. Пепельница на столе была заполнена окурками. Я сел и открыл карту.
   Записи Мэйнваринга о ночи первой госпитализации Джейми в Каньон-Оукс были подробными и щепетильными. Пациент был описан как возбужденный, сбитый с толку, склонный к физическому насилию и не реагирующий на оценку психического состояния психиатра. Было отмечено, что его перевозила машина скорой помощи в сопровождении полиции.
  Мэйнваринг провел общее неврологическое обследование, которое не выявило никаких признаков опухолей мозга или других органических аномалий, хотя он включил приложение, подчеркивающее, что отсутствие сотрудничества со стороны пациента сделало комплексную оценку невозможной. Были составлены планы по КТ и ЭЭГ. Анализы на употребление наркотиков исключили наличие ЛСД, фенциклидина, амфетаминов, кокаина или опиатов. У мистера Дуайта Кадмуса и миссис были взяты психиатрические и медицинские истории болезни.
  Хизер Кадмус, законные опекуны, в присутствии адвоката Хораса Соузы. История болезни была ничем не примечательна. Психиатрическая история задокументировала картину прогрессирующего ухудшения психического состояния, включая бред преследования и вероятные слуховые галлюцинации в сочетании с доказательствами преморбидного шизоидного или пограничного типа личности. Рабочий диагноз был 'шизофреническое расстройство со смешанными чертами (параноидный тип, DSM#295.3x, возможно, переходящее в недифференцированный тип, DSM#295.6x)', для чего Мэйнваринг прописал госпитализацию и начальный курс хлорпромазина - общее название торазина - по сто миллиграммов перорально, четыре раза в день.
  К отчету о приеме были приложены копии полицейского отчета и судебных документов, подтверждающих право больницы на принудительное содержание мальчика в течение семидесяти двух часов и последующее долгосрочное заключение, а также компьютерная томография, проведенная через два дня после поступления консультирующим нейрорадиологом, которая подтвердила отсутствие органической патологии. Рентгенолог рассказал - с едва скрываемым раздражением - о том, как трудно было проводить сканирование из-за агрессивного поведения пациента, и заявил, что проведение ЭЭГ нецелесообразно, пока пациент не станет более послушным. Тест мозговых волн вряд ли принесет большую пользу, добавил он, поскольку пациент был явно психотическим, а записи ЭЭГ у психотиков были неубедительными. Кроме того, пациент уже принимал лекарства; это полностью аннулировало бы обследование. Он поблагодарил Мэйнваринга за направление и подписал дело. В следующей записке Мэйнваринг поблагодарил рентгенолога за консультацию, согласился с его выводами и рекомендациями и отметил, что
  Тяжесть психоза у пациента 'требовала немедленного проведения химиотерапевтического лечения до проведения энцефалографического мониторинга'.
  После этого записи значительно поредели. Мэйнваринг навещал Джейми один или два раза в день, но содержание этих контактов не было зафиксировано. Замечания психиатра были краткими и описательными - 'пациент стабилен, без изменений' или 'повышенная галлюцинаторная активность', - за которыми следовали распоряжения скорректировать дозировку лекарств. По мере того, как я читал дальше, становилось ясно, что реакция Джейми на лекарства была неравномерной, а корректировки были частыми.
  В течение короткого периода после поступления он, казалось, положительно реагировал на торазин. Психотические симптомы уменьшились как по частоте, так и по тяжести, и дважды Мэйнваринг зафиксировал, что 'короткий разговор с пациентом' был возможен, хотя он не уточнил, о чем они говорили с Джейми. Вскоре после этого, однако, произошел острый рецидив, Джейми стал очень возбужденным и набросился на него физически.
  Мэйнваринг увеличил дозировку и, когда состояние мальчика ухудшилось вместо улучшения, продолжал ее постоянно увеличивать, ища 'оптимальную поддерживающую дозу'.
  При дозе в четырнадцать сотен миллиграммов в день последовал еще один период улучшения, хотя на этом уровне лекарств пациент был вялым и сонным, и прогресс оценивался по отсутствию непредсказуемого поведения, а не по связности. Затем наступил еще один внезапный рецидив; на этот раз галлюцинации были более 'яркими', чем когда-либо прежде, пациент был настолько агрессивным, что были предписаны постоянные ограничения. Мэйнваринг прекратил прием торазина и перешел на другие фенотиазиновые транквилизаторы - галоперидол, тиоридазин, флуфеназин. С каждым препаратом колебательная картина повторялась. Сначала Джейми, казалось, становился седативным, периоды затишья варьировались от нескольких дней до одной-двух недель за раз. Затем, без предупреждения, он стал неуправляемо возбужденным, параноидальным и сбитым с толку. Ближе к концу записей начали появляться повторяющиеся движения губ, языка и туловища - симптомы поздней дискинезии, похожие на те, что я заметил в тюрьме. Помимо того, что он не реагировал на лекарства благоприятно, у него развивались токсические реакции на них.
  Это был сбивающий с толку цикл, и в какой-то момент разочарование Мэйнваринга проявилось в его резкой прозе. Столкнувшись с последним рецидивом, он предположил, что Джейми страдает от крайне нетипичного психоза, возможно, связанного с каким-то видом эпилептического расстройства - 'тонкой лимбической аномалией, которая могла бы
  не может быть выявлено компьютерной томографией'. Тот факт, что дискинезия развилась так быстро, писал он, подтверждает идею ненормальной нервной системы, как и странная реакция пациента на фенотиазины. Ссылаясь на журнальные ссылки, он отметил сообщения об успехе в других нетипичных случаях с помощью противосудорожных препаратов. Подчеркивая, что такое лечение носит экспериментальный характер, он предложил пробную дозу карбамазепина, противосудорожного препарата, после получения письменного согласия опекунов и проведения ЭЭГ. Но прежде чем это произошло, Джейми снова поправился, став более спокойным и послушным, чем он был с момента поступления, и снова смог общаться короткими предложениями. Вместе с этим пришла значительная эмоциональная депрессия, но это посчитали менее важным, чем отсутствие психотических симптомов. Мэйнваринг был доволен и оставил его на том же лекарстве.
  Через два дня он сбежал.
  Заметки медсестер не очень помогли. Выделительные функции, данные о питании, потребление жидкости и температура были добросовестно записаны в журнале ввода-вывода. Медсестры описывали Джейми либо как 'не реагирующего', либо
  'враждебно'. Только М. Сёртис, дипломированный ветеринарный врач, сказал что-то позитивное, записав его редкие улыбки и с гордостью отметив, что он ценит ежевечерний массаж спины, весело и полно, курсивом, изобилующим буквами I с точками в виде пузырьков .
  Однако ее оптимизм неизменно срывался записями, которые следовали в следующую смену, и игнорировался выводами дежурной медсестры А. Ванн, RN, которая ограничивалась показателями жизнедеятельности и избегала комментариев.
  Когда я закрыл карту, дверь открылась, и вошел Мэйнваринг. Он так точно рассчитал время, что я задался вопросом, не наблюдают ли за мной. Встав, я осмотрел комнату на предмет скрытой камеры. Ни одной не было видно.
  'Доктор Делавэр', - сказал он и пожал мне руку. Он был одет в длинное белое пальто поверх белой рубашки, черный галстук, твидовые брюки и черные замшевые оксфорды.
  Его пугливые карие глаза ярко светились на худом волчьем лице, когда он осматривал меня с головы до ног.
  'Доброе утро, доктор Мэйнваринг'.
  Он посмотрел на карту в моей руке.
  'Я надеюсь, вы смогли расшифровать мой почерк'.
  'Нет проблем', - сказал я, протягивая ему папку. 'Это было очень познавательно'.
  'Хорошо. Стараемся быть основательными'.
  'Я был бы признателен за фотокопию для моих файлов'.
   'Конечно. Я отправлю его вам по почте'. Он попятился к двери, открыл ее и держал приоткрытой. 'Несмотря на тщательность, я предполагаю, что у вас есть вопросы'.
  "Несколько."
  'Хорошо. Пойдем в мой кабинет'.
  Короткая прогулка привела нас к двери с его именем на ней. Комната была памятником беспорядку, заваленная бумагами и книгами и хаотично обставленная. Он снял стопку журналов со стула с прямой спинкой, бросил их на пол и предложил мне сесть. Маневрируя за простым деревянным столом, он сел, наклонился вперед и потянулся к круглой стойке для трубок, частично скрытой стопками счетов-фактур. Вытащив кожаный мешочек из кармана пальто, он выбрал бульдог-бриар, наполнил его и провел ритуал зажигания, утрамбовки и повторного зажигания. Через несколько мгновений комната заволоклась едким дымом.
  'Итак, - сказал он, говоря по душам, - полагаю, мы будем координировать наши отчеты'.
  Я не думал о сотрудничестве и уклонился от прямого ответа, сказав, что это сложный случай и что я далек от возможности что-либо сообщить.
  'Понятно. Вы работали со многими шизофрениками, доктор?'
  'Это не моя специальность'.
  Он затянулся трубкой и выпустил едкий шлейф. Проследив за дымом, поднимающимся к потолку, он опустил глаза, затем поднял губы, пока они не образовали широкую косую улыбку.
  'Ну, тогда, - сказал он, - что же вы хотели бы узнать?'
  'Из карты ясно, что Джейми был бессвязным в течение большей части своей госпитализации. Но вы зафиксировали несколько ясных периодов, во время которых он мог поддерживать разговор. Мне было бы интересно узнать, о чем он говорил'.
  'Эм-гм. Что-нибудь еще?'
  'Вы записали как слуховые, так и зрительные галлюцинации. Как вы думаете, это имеет значение? И во время галлюцинаторных периодов как он описывал то, что слышал и видел?'
  Он задумчиво переплел пальцы. Ногти у него были длинные, почти женские, покрытые прозрачным лаком.
  'Итак, - сказал он, - в основном вас интересует контент . Могу я спросить, почему?'
   'Это могло бы пролить свет на то, что происходило у него в голове'. Это был ответ, которого он ожидал, и безгубая улыбка снова появилась.
  'Очевидно, - сказал он, - что мы действуем с совершенно разных теоретических позиций. Поскольку мы будем работать вместе, лучше всего, чтобы я выложил карты на стол. Вы предлагаете классический психодинамический подход: проблемы людей вызваны бессознательными конфликтами. Интерпретируйте содержание их бредней, чтобы вывести бессознательное в сознание, и все получится само собой'. Тьфу-тьфу-тьфу. 'Что, я полагаю, очень хорошо в случаях незначительных расстройств адаптации. Но совсем не относится к шизофрении. Психозы, доктор Делавэр, по сути, являются физиологическими явлениями - химическим дисбалансом в мозге. То, что говорит пациент , находясь в муках этого дисбаланса, имеет очень мало, если вообще имеет, клинического значения'.
  'Я не предлагаю нам психоанализировать каждый нюанс', - сказал я, - 'и я уважаю данные о биологии шизофрении. Но, несмотря на то, что они увязают в шаблонах, психотики так же индивидуальны, как и все остальные: у них есть чувства. И конфликты. Не повредит узнать как можно больше о Джейми как о личности'.
  'Комплексный подход?'
  'Просто тщательный'.
  'Очень хорошо', - сказал он несколько раздраженно, - 'давайте продолжим. Что именно вы хотели узнать? Ах, да, зрительные и слуховые галлюцинации, я думаю, что это необычно? Статистически - да. Клинически - нет. Нетипичная картина была отличительной чертой этого случая с самого начала. Вы предполагаете злоупотребление галлюциногенами?'
  'Это очевидная разница'.
  'Конечно, это так, но это исключено. Признаю, что когда его привезли, у меня сложилось первое впечатление, что он наркоман. Дядя и тетя не знали об употреблении наркотиков, но это меня не впечатлило; вряд ли можно было ожидать, что мальчик расскажет им о таких вещах. Однако тесты были явно отрицательными'.
  Трубка погасла. Он использовал миниатюрную ложечку на своем инструменте для трубок, чтобы вычерпать верхний слой пепла, утрамбовать и снова зажечь.
  'Нет', сказал он, 'боюсь, это не случай злоупотребления наркотиками. Диагноз шизофрении твердый. Хотя зрительные галлюцинации необычны при психозе, они не являются чем-то неслыханным, особенно в сочетании со слуховыми нарушениями. Что приводит меня к важному моменту. Мальчик был типичным
  бессвязно и трудно понять. Казалось, он слышал и видел вещи, но я не мог с уверенностью утверждать, что это так. Все это вполне могло быть слуховым'.
  'Что он, по-видимому, видел и слышал?'
  'Вернулся к содержанию, а?' Он вынул трубку изо рта и играл с ней достаточно долго, чтобы я задался вопросом, не тянет ли он время. Наконец он нахмурился и заговорил. 'Честно говоря, я не помню точно, что он сказал'.
  'Соуза рассказал мне, что вначале он казался довольно резким, утверждая, что это обязательство было ошибкой, и был весьма убедителен в этом'.
  'Да, конечно', - поспешно сказал он. 'Сначала возникла обычная параноидальная мысль: кто-то хотел его убить; он был не более сумасшедшим, чем кто-либо другой.
  Затем это перешло в дикие обвинения и невнятное бормотание о ядах и ранах - земля кровоточит, подобная чушь. Учитывая диагноз, ничего необычного. И вообще не имеет отношения к лечению'.
  'А проблемы со зрением?'
  'Визуальная часть была связана с цветом. Казалось, он видел яркие цвета, с особым акцентом на красном'. Он слабо улыбнулся. 'Я полагаю, это можно было бы интерпретировать как кровавые образы - что его поле восприятия было залито кровью. В свете того, что развилось, это вряд ли было бы удивительным'.
  'Периоды ясности', - повторил я. 'О чем он говорил?'
  Он покачал головой.
  'За исключением периода сразу после госпитализации, ясный - это преувеличение. Минимально отзывчивый было бы точнее. Если бы я использовал термин разговор , то это было бы в очень ограниченном смысле. Подавляющее большинство времени он был недоступен - аутистически замкнут. Когда лекарство подействовало, он смог ответить на простые вопросы, на которые можно было бы ответить 'да' или 'нет'. Но он никогда не мог разговаривать'.
  Я вспомнил звонок Джейми в экстренной ситуации. Он проявил инициативу, чтобы связаться со мной, и, как только мы соединились, смог сообщить свое местонахождение. Хотя большая часть его речи была беспорядочной, он сохранял связность в нескольких отдельных предложениях. Далеко не нормально, но гораздо больше, чем просто ответить 'да' или 'нет'. Я поднял этот вопрос перед Мэйнварингом, но он остался невозмутим.
  'Во время последней ремиссии он начал становиться более вербальным. Это возродило мою надежду, что последнее лекарство будет правильным'.
  'Вы лечите его этим же средством сейчас?'
   Он нахмурился.
  'В некотором смысле. В тюрьме нет никого, кто был бы квалифицирован, чтобы контролировать его реакцию, поэтому мне приходится быть крайне консервативным в отношении дозировки. Это не лечение в истинном смысле, просто лоскутное одеяло, и модель неравномерной реакции снова проявилась'.
  'Это могло бы объяснить то, что я увидел, когда навестил его. В первый раз он едва спал и проявлял признаки поздней дискинезии. Во второй раз он казался немного более бодрым и менее неврологически нарушенным'.
  Психиатр прочистил горло.
  'Я хотел бы предложить', - мягко сказал он, - 'чтобы вы избегали таких терминов, как бдительность и относительная ясность , и чтобы вы даже не предполагали понятие добровольного употребления наркотиков. Такого рода вещи могут только сыграть на руку обвинению и размыть картину, которую мы пытаемся нарисовать'.
  'Снижение дееспособности, вызванное параноидальной шизофренией'.
  'Именно так. Это достаточно сложное предложение для понимания неспециалистом, без введения ненужных усложнений'.
  'По веской причине', - подумал я и воздержался от ответа. Он уставился на меня, затем начал перебирать бумаги на своем столе.
  'Есть что-нибудь еще, доктор?' - спросил он.
  'Да. Заметки мисс Сёртис показались мне более позитивными, чем у кого-либо ещё.
  Видите ли вы в ней точного репортера?
  Он откинулся назад и положил ноги на стол. В подошве одного из его крыльев была дырка.
  'Миссис Сёртис относится к тем благонамеренным, материнским типам, которые пытаются компенсировать недостаток интеллекта и образования, лично вовлекаясь в жизнь своих пациентов. Другие медсестры смотрели на нее с недоумением, но она не представляла для них никакой проблемы. Я не был рад ее работе, но семья была расстроена и считала, что индивидуальная забота важна, и я не мог представить, чтобы она причиняла много вреда. Оглядываясь назад, возможно, я был слишком снисходителен'.
  Или впечатлены значками доллара.
  Его челюсти сжались, когда он жевал трубку. Он пытливо посмотрел на меня, требуя подтверждения того, что он не ошибся с делом.
  'Значит, вы не очень верите в ее достоверность'.
  'Она нянька', - резко сказал он, 'не профессионал. Теперь, если это все...'
  'Еще одно. Я хотел бы поговорить с миссис Ванн'.
   'Миссис Ванн больше нет с нами'.
  'Ее уволили из-за побега?'
  'Вовсе нет. Она ушла по собственному желанию, всего несколько дней назад'.
  'Она сказала почему?'
  'Только то, что она была здесь пять лет и хотела сменить обстановку. Я была разочарована, но не удивлена. Это сложная работа, и очень немногие выдерживают так долго. Она прекрасная медсестра, и мне жаль, что я ее потеряла'.
  'То есть ты не винишь ее в том, что произошло'.
  Его брови соединились, образовав на лбу сетку морщин.
  'Доктор Делавэр, это начинает походить на допрос. У меня сложилось впечатление, что вы пришли сюда, чтобы получить образование, а не для того, чтобы устроить мне перекрестный допрос'.
  Я извинился за то, что наступил слишком резко. Но, похоже, это его не смягчило.
  Вытащив трубку изо рта, он перевернул ее вверх дном и сердито ударил ею по краю пепельницы. Небольшое облачко серой пыли поднялось, затем опустилось, оставив на беспорядке бумаги пленку сажи.
  'Возможно, вы не осознаете масштабности нашей задачи', - сказал он.
  'Убедить двенадцать неподготовленных людей в том, что мальчик не был ответственен за свое поведение, будет нелегким делом. Вопрос вины - еще одна неуместность, которая будет нам мешать. Мы - эксперты-свидетели, а не судьи.
  Зачем продолжать отвлекаться?'
  'С моей точки зрения, не совсем понятно, что относится к делу, а что является отклонением от темы'.
  'Поверьте мне', - сказал он с видимым раздражением, - 'проблемы не так уж и сложны. У мальчика развилась шизофрения из-за плохой генетики. Болезнь парализовала его мозг и, следовательно, уничтожила его так называемую свободную волю. Он был запрограммирован на катастрофу с рождения, он был такой же жертвой, как и люди, которых он убил. Это не домыслы; это основано на медицинских данных - факты говорят сами за себя. Однако из-за невежества обывателя было бы полезно дополнить аргумент социологическими и психологическими теориями. Именно на это, я настоятельно рекомендую, вам следует направить свою энергию'.
  'Спасибо за предложение'.
  'Вовсе нет', - небрежно сказал он. 'Я предоставлю вам эту карту в течение нескольких дней.
  А теперь позвольте мне вас проводить.
  Мы встали и вышли из кабинета. Коридоры больницы были тихими и пустыми. В передней приемной сидела хорошо одетая пара, держась за руки.
   и уставилась в пол. На коленях женщины лежал нераспечатанный номер Vogue .
  Сигарета свисала с губ мужчины. Они подняли глаза на звук наших шагов и, увидев Мэйнваринга, с надеждой посмотрели вверх, как на божество.
  Психиатр помахал рукой, сказал: 'Одну минуту' и подошел поприветствовать их. Пара встала, и он энергично пожал им руки. Я подождал несколько мгновений, пока закончится разговор, но когда стало ясно, что о моем присутствии забыли, я незаметно проскользнул в дверь.
   15
  Я обедал в кафе в Шерман-Окс и мысленно прокручивал в голове интервью с Мэйнварингом. Несмотря на всю свою фармакологическую экспертизу, он не дал мне никаких сведений о Джейми, как о человеке. Это, без сомнения, не обеспокоило бы его вообще, если бы это привлекло его внимание. Он был самопровозглашенным инженером-биохимиком, не проявлявшим особого интереса ни к одному организму выше клеточного уровня. Много лет назад его бы сочли экстремистом, но теперь он был в курсе событий, идущим в ногу с новой волной в психиатрии - любовной связью с биологическим детерминизмом в ущерб проницательности. Часть мотивации, стоящей за сдвигом, была обоснованной; психотерапия сама по себе оказалась минимально полезной при лечении психоза, а препараты добились замечательного, хотя и непредсказуемого, симптоматического контроля.
  Но отчасти это было также политическим (утверждая себя в качестве врачей, психиатры могли дистанцироваться от психологов и других немедицинских терапевтов), а также экономическим (страховые компании неохотно платили за столь неоднозначные услуги, как разговорная терапия, но без проблем возмещали расходы на анализы крови, сканирование мозга, инъекции и другие медицинские процедуры).
  В психологии тоже были свои инженеры - поведенческие технологи, такие как Сарита Флауэрс, которые избегали беспорядочных раздражителей, таких как чувства и мысли, и рассматривали человеческое состояние как набор вредных привычек, нуждающихся в скиннеровском спасении.
  Любая из этих точек зрения была своего рода туннельным зрением, ad extremeum , слепым поклонением всему, что можно было бы количественно оценить, в сочетании с преждевременным самовосхвалением и черно-белым взглядом на мир. Но в середине было много серого пространства, и пациент мог там потеряться.
  Мне было интересно, случилось ли то же самое с Джейми.
  Придя домой в два часа, я позвонил Соузе и попросил его назначить встречу с Мартой Сёртис.
  'А, Марта, добрая женщина. Я позвоню в регистратуру, где она работает, и посмотрю, смогу ли я с ней связаться. Хотите что-нибудь сообщить, доктор? Я не прошу выводов, только ощущения того, куда вы направляетесь'.
  'Пока ничего. Я все еще задаю вопросы'.
   'Понятно. Когда вы считаете себя достаточно подготовленным, чтобы написать отчет?'
  'Трудно сказать. Может быть, через неделю или около того'.
  'Хорошо, хорошо. В конце месяца мы пойдем в суд на предварительное слушание. Я бы хотел, чтобы к тому времени мой арсенал был полностью укомплектован'.
  'Я сделаю все, что смогу'.
  'Да, я уверен, что вы это сделаете. Кстати, мы ранее говорили о возможности некоего наркотического опьянения. Вы пришли к каким-либо выводам по этому поводу?'
  'Доктор Мэйнваринг был непреклонен в том, что наркотики не имеют никакого отношения к состоянию Джейми, и он считал, что даже повышение такой вероятности повредит защите Dim Cap'.
  'Мэйнваринг не адвокат. Если я смогу доказать, что Ченслер подсунул мальчику наркотики, это не только не повредит, но и поможет'.
  'Как бы то ни было, никаких доказательств злоупотребления наркотиками нет. Симптомы, которые я заметил, вероятно, были поздней дискинезией - реакцией на лекарства.
  Он начал показывать их в Каньон-Оукс. Это нетипичная реакция после краткосрочного лечения, но Мэйнваринг чувствует, что он нетипичный шизофреник'.
  'Нетипично', - подумал он вслух. 'Правильно сформулированное, это может сыграть нам на руку, сделать нас менее зависимыми от прецедента. Очень хорошо, продолжайте расследование и дайте мне знать, если что-то еще всплывет. Кстати, у вас есть что-нибудь запланированное на сегодня?'
  "Нет."
  'Отлично. Хизер прилетела вчера вечером из Монтесито, села на вертолет в полночь, чтобы избежать прессы. Дети остались, так что если хотите поговорить с ней, сейчас самое время'.
  "Конечно."
  'Тогда, скажем, в пять часов?'
  'Пять было бы вполне достаточно'.
  'Отлично. Я знаю, что вы найдете ее превосходной молодой женщиной. Кстати, мне очень понравилось общаться с вашим Робином'.
  Его слова были любезны, но что-то в его тоне выдавало скрытое развратное настроение. Ничего, за что можно было бы ухватиться; тем не менее, я почувствовал, как мой живот сжался.
  'Она потрясающая', - сказал я.
  'Вполне. Молодец, доктор'.
  Он дал мне адрес дома Кадмуса и весело расписался.
   Хэнкок-парк пахнет старыми деньгами.
  В Беверли-Хиллз неограниченный бюджет при отсутствии хорошего вкуса часто приводил к появлению причудливых архитектурных излишеств: замки с башнями, покрытые фактурой псевдовиллы, разноцветные постмодернистские чудовища и безвкусные имитации Тары, каждая из которых стоила миллионы и соревнулась за аплодисменты на одном-единственном квартале, усеянном пальмами.
  Четыре мили к востоку, в Хэнкок-парке, чем тише, тем лучше. Есть некоторое разнообразие стилей - тюдоровский, георгианский, регентский, средиземноморский - но они ненавязчиво сочетаются друг с другом. Очень тихо, очень величественно. По большей части дома больше, чем их шумные собратья в Беверли-Хиллз, остатки времени, когда в порядке вещей было много слуг. Они самодовольно сидят за обширными, острыми как нож газонами, вдали от широких, затененных кленом улиц. Ландшафт сдержанный: одинокая величественная сосна на лужайке, тисовые изгороди и изредка всплеск цветочных лепестков. Универсалы с деревянными бортами, седаны Volvo и Mercedes нейтральных оттенков заполняют подъездные пути.
  Как и в случае с большинством жилых районов Лос-Анджелеса, улицы города-призрака пусты, за исключением отдельных колясок, которые толкают няни в униформе, или молодых матрон в перманентном прессе, держащих на руках малышей с платиновыми волосами. Несколько евреев и азиатов переехали сюда, но по большей части Хэнкок-парк по-прежнему остается страной WASP. И хотя некоторые из самых отвратительных улиц города окружают этот район, а преступность там выше, чем кто-либо хочет признать, Хэнкок-парк остается анклавом недооцененного богатства.
  Cadmus House находился на Джун-стрит к северу от Беверли, недалеко от Los Angeles Country Club, двухэтажного кирпичного здания в стиле Тюдор, кирпичи и контрастные элементы из камня и дерева которого были выкрашены в бежевый цвет. Усеянная клевером дорожка из плитняка разделяла лужайку. По обе стороны стоял охранник, одетый в ту же серую форму, что и люди в вестибюле Cadmus Construction. Но эти охранники были вооружены пистолетами и дубинками. Причина их присутствия была очевидна: толпа репортеров толпилась на тротуаре. Когда один из них двинулся к дому, вперед выступил охранник. Репортеры продолжали пытаться, а охранники продолжали реагировать, любопытный менуэт. В стороне, под навесом, стоял Rolls-Royce Соузы, упершись носом в высокие кованые ворота. Рядом с гигантской машиной стоял Талли Антрим, который вел замшу по ее блестящим бокам, не сводя глаз с улицы. Он увидел Seville и жестом велел мне притормозить у Phantom.
  Репортеры подглядели за обменом, и когда я повернул на подъездную дорогу, они амебоподобно хлынули вперед. Охранники подняли ноги и пошли направо
   за ними. Воспользовавшись отвлекающим маневром, один из журналистов, молодой человек в очках и коричневом вельветовом костюме, бросился к входной двери.
  Антрим двигался быстро. За три длинных шага он оказался рядом с репортером.
  Еще один шаг - и он оказался между мужчиной и дверью. Он посмотрел на журналиста и приказал ему уйти. Репортер поспорил с ним. Антрим покачал головой. Репортер внезапно двинулся, и правая рука шофера метнулась и попала ему в солнечное сплетение. Молодой человек побледнел, образовал мучительную букву О ртом и схватился за живот в агонии. Антрим сильно толкнул его, и он отшатнулся. К этому времени один из охранников добрался до места происшествия и вытащил все еще задыхающегося журналиста с территории.
  Я наблюдал за всем этим из машины, с потоком кричащих лиц, прижатых к окнам, и ручными магнитофонами, размахивающими в поле моего зрения. Когда человек в коричневом костюме, спотыкаясь, направился к своей машине, он что-то крикнул своим коллегам, заставив их завыть от ярости на Антрима и охранников. Но в то же время они отошли от Seville, и я воспользовался возможностью, чтобы выскочить из машины и броситься за Rolls. Антрим увидел меня и подскочил. К тому времени, как репортеры перестали кричать и поняли, что происходит, он взял меня за руку, выхватил связку ключей и отпер кованые ворота.
  'Ебаные придурки', - пробормотал он и не слишком-то нежно протолкнул меня вперед.
  Репортеры двинулись к лимузину, напрягая силы, чтобы рассмотреть его возвышающееся шасси. Охранники последовали за ними, и визг противостояния стал громче.
  Антрим подвел меня к боковому входу и постучал. Рядом с дверью было небольшое занавешенное окно. Занавески раздвинулись, выглянуло лицо, занавески закрылись, и дверь открылась. С другой стороны стоял пузатый охранник.
  'Это врач, которого она ждала', - сказал Антрим, проталкиваясь мимо него.
  Охранник коснулся приклада своего пистолета и строго сказал: 'Проходите', пытаясь сохранить иллюзию власти.
  Я последовал за шофером через большую кухню цвета заварного крема. В центре комнаты стоял стол, покрытый клетчатой тканью. На столешнице были разбросаны фонарик, термос, два обернутых в пластик ветчины
  сэндвичи и экземпляр National Enquirer . На одном стуле висела серая форменная куртка. Антрим толкнул качающуюся дверь, и мы прошли через кладовую дворецкого и столовую с темными панелями, оснащенную латунными настенными бра. Резкий поворот налево привел к куполообразному вестибюлю. В задней части зала находилась резная дубовая лестница. Сверху лестницы доносился рев пылесоса.
  Он провел меня через холл и вниз по двум ступенькам в большую гостиную цвета устрицы, устланную бежевым шерстяным ковром. Плотные шторы были задернуты на каждом окне, оставляя две настольные лампы единственным источником освещения.
  Комната была дорого обставлена: жесткие диваны, обитые тусклым грибным дамасским шелком; пара стульев в стиле королевы Анны с такой же обивкой; тонкие ножки столов Chippendale, пахнущих лимонным маслом. В углу стоял рояль Steinway черного дерева. На стенах висели второсортные английские натюрморты и пейзажи в рамах из красного дерева, их краски выцвели до благородной неясности. Над потухшим камином нависала известняковая каминная полка. На ней была единственная нелепость комнаты: коллекция примитивных скульптур - полдюжины приземистых лиц с раскосыми глазами, высеченных из грубого серого камня.
  На диване сидела женщина. Она стояла, когда я вошел, высокая и худая, как модель.
  'Добрый день, доктор Делавэр', - сказала она тонким девчачьим голосом.
  'Я Хезер Кадмус'. Антриму: 'Спасибо, Талли. Теперь можешь идти'.
  Шофер уехал, и я направился к ней.
  Я знала, что она близка к возрасту мужа, но выглядела на десять лет моложе. Ее лицо было длинным, бледным и без морщин, сужающимся к острому, твердому подбородку. За исключением намека на подводку для глаз, она не пользовалась никакой косметикой. Ее волосы были каштановыми, подстриженными до плеч, закрученными на концах и подстриженными в перышки челкой, покрывающей высокий, плоский лоб. Под челкой были большие, круглые серые глаза. Перпендикулярно им был тонкий, но сильный нос, слегка вздернутый, ноздри слегка втянуты - лицо дебютантки, вымытое, породистое и по-девичьи красивое. Картину повседневного богатства дополнял ее наряд: розовая оксфордская рубашка с воротником на пуговицах, угольно-шерстяная юбка А-силуэта, плоские коричневые мокасины из оленьей кожи, никаких украшений, за исключением одного обручального кольца с бриллиантами. Ее руки были тонкими и узкими, с длинными, заостренными пальцами. Она протянула руку, и я ее пожал.
  'Приятно познакомиться, миссис Кадмус'.
  'Хизер, пожалуйста', - сказала она тем же странно звенящим голосом. 'Не хочешь ли ты сесть?' Она снова устроилась, но осталась на краю дивана.
  Сохраняя прямую осанку, она расправила юбку и скрестила ноги в лодыжках. Я сел в одну из королевы Анны и попытался проигнорировать дискомфорт.
  Она нервно улыбнулась и сложила руки на коленях. Через мгновение у входа в комнату появилась горничная-латиноамериканка в черной униформе.
  Хизер кивнула ей, и они быстро поговорили на испанском.
  'Могу ли я вам что-нибудь принести, доктор?'
  'Ничего, спасибо'.
  Она отпустила служанку.
  Сквозь занавески с улицы доносились приглушенные крики. Повернувшись на звук, она поморщилась.
  'Возвращаться было рано. Они осадили дом.
  Я просто благодарен, что моим детям не придется это видеть. Они и так уже столько всего пережили'.
  'Твой муж сказал мне, что Джейми был с ними очень груб', - сказала я, доставая блокнот.
  'Он был', - тихо сказала она.
  'Они всего лишь маленькие девочки, и он так их напугал', - ее голос сорвался.
  'Я не могу перестать беспокоиться о том, как все это повлияет на них. А стресс у моего мужа невероятный'.
  Я сочувственно кивнул.
  'Пожалуйста, не поймите меня неправильно', - сказала она. 'Я очень переживаю за Джейми.
  Одна только мысль о том, что с ним случилось,... невыносима'. 'Насколько я понимаю, вы с ним были очень близки'.
  'Я... я так думала. Я думала, что поступила с ним правильно. Теперь я ни в чем не уверена'.
  Ее голос снова дрогнул, а одна из рук, лежавших на коленях, схватила клок шерсти и сжала его до тех пор, пока костяшки пальцев не побелели.
  'Хизер, мне нужно задать несколько вопросов, которые могут расстроить. Если сейчас неподходящее время, я могу вернуться'.
  'О, нет, я в порядке. Пожалуйста, делай то, что должен'.
  'Ладно. Начнем с того времени, как вы поженились. Джейми было пять.
  Как он отреагировал на ваше появление в семье?
   Она вздрогнула, словно вопрос ранил ее, затем задумалась, формулируя свой ответ.
  'Это был трудный период для всех нас. За одну ночь я превратилась из одинокой девушки в мачеху. Это ужасная роль, полная злых коннотаций.
  Не таким я себя видел в двадцать четыре. Я думал, что готов, но нет'.
  'Какие проблемы были?'
  'Чего и следовало ожидать. Джейми очень ревновал моего мужа к вниманию, что было понятно - Дуайт был для него больше отцом, чем кто-либо другой. И тут внезапно появился я. Он воспринял меня как своего соперника и сделал все возможное, чтобы попытаться устранить меня. С точки зрения ребенка это, должно быть, было логичным'.
  'Что он сделал?'
  'Оскорбил меня, отказался возражать, заставил поверить, что меня нет рядом. Он мог использовать свой интеллект, чтобы быть довольно жестоким, но я понимал, что это исходит от страха, и был полон решимости терпеть. Я нарастил толстую кожу и уперся пятками.
  В конце концов он принял мое присутствие, и через некоторое время мы достигли точки, когда могли разговаривать. Дуайт был тесно связан с компанией, а я оставался дома; это означало, что я выполнял большую часть родительских обязанностей. В итоге мы довольно много разговаривали. Не то чтобы большая часть разговоров была на очень личном уровне - он был одиночкой и держал свои чувства при себе; после того, как у меня появились собственные дети, я понял, насколько он был скрытен на самом деле - но время от времени он даже доверял мне'.
  Она остановилась и посмотрела на свои руки, которые сжимали ее юбку, как когти. Затем она сделала глубокий вдох и осознанно расслабила их.
  'Ввиду того, что произошло, я знаю, что это звучит не очень хорошо, доктор, но в то время я думал, что у меня все отлично'.
  Ее нижняя губа задрожала, и она отвернулась. Свет от одной из ламп создавал ауру вокруг ее профиля, придавая ей вид камеи в натуральную величину.
  'Он когда-нибудь говорил с вами о гомосексуализме?'
  Ее муж отреагировал на проблему гомосексуализма с гневом и отрицанием, но она оставалась внешне невозмутимой.
  'Нет. К тому времени, как он - как говорится, 'вышел'? - он уже проводил большую часть времени с Диг-Канцлером и мало общался с нами'.
  'Как вы думаете, Канцлер как-то причастен к его каминг-ауту?'
   Она задумалась над этим.
  'Я полагаю, он мог бы облегчить нам путь, послужив образцом для подражания. Но если вы спрашиваете, согнул ли он прямую ветку, то нет, я в это не верю'.
  'Значит, вы действительно считаете его гомосексуалистом?'
  Вопрос удивил ее.
  'Конечно, это так'.
  'Ваш муж думает совершенно иначе'.
  'Доктор', - вздохнула она, - 'мой муж очень хороший человек. Трудолюбивый, преданный отец. Но он также может быть очень упрямым. Когда ему в голову приходит идея, даже нелогичная, его невозможно сдвинуть с места. Он очень любит Джейми; до недавнего времени он думал о нем как о сыне. Мысль о том, что он сексуально ненормален, - это то, с чем он просто не может смириться'.
  Ввиду гораздо более суровой реальности Джейми, я задавался вопросом, почему сексуальные наклонности мальчика так сильно вырисовывались в атаке на защитную систему Кадмуса. Но сейчас не было смысла поднимать эту тему.
  'Когда ты понял, что он гей?' - спросил я.
  'Я подозревал это некоторое время. Однажды, когда я присматривал за горничной, которая убиралась в его комнате, я наткнулся на гомосексуальную порнографию. Я знал, что если скажу Дуайту, будет взрыв, поэтому я просто выбросил фотографии и надеялся, что это временное явление. Но несколько недель спустя он заменил то, от чего я избавился, и добавил в коллекцию. Это заставило меня понять, что у него действительно была проблема. После этого я начал складывать все воедино: как он никогда не интересовался спортом или играми с другими мальчиками; как он избегал девочек. Мы довольно активны в обществе, и у него не было недостатка в возможностях познакомиться с молодыми девушками, но когда мы делали предложения или пытались познакомить его с кем-то, он злился и уходил. После того, как он начал встречаться с Диг, мои подозрения подтвердились'.
  'Как он познакомился с канцлером?'
  Она закусила губу и выглядела смущенной.
  'Нам действительно нужно в это вникать? Это очень... деликатный вопрос'.
  'Это обязательно выяснится на суде'.
  Она наклонилась вперед и взяла платиновый портсигар с журнального столика. Рядом с ним была зажигалка, которую я поднял. К тому времени, как она вставила в губы сигарету с фильтром, у меня уже был готов огонь.
  'Спасибо', - сказала она, откидываясь назад и выпуская кружевную струйку дыма. 'Я бросила два года назад. Теперь выкуриваю по полпачки в день'.
   Я ждал, пока она докурит треть сигареты. Положив то, что осталось, на край хрустальной пепельницы, она продолжила:
  'Вы уверены... что это станет достоянием общественности?'
  'Боюсь, что так. Даже если обвинение не поднимет этот вопрос, отношения между Джейми и Канцлером, скорее всего, станут ключевой частью защиты'.
  'Да', - мрачно сказала она. 'Гораций говорил нам об этом. Полагаю, он знает лучше всех'. Она затянулась и отложила сигарету. 'Если хочешь знать, они встретились здесь. На званом ужине. Это было деловое мероприятие, черный галстук, открытие нового проекта компании. Банк Дига инвестировал в него, как и несколько других учреждений. Идея Дуайта состояла в том, чтобы собрать всех инвесторов вместе, чтобы продемонстрировать единство и начать все с правильной ноги. Все началось как прекрасный вечер - кейтеринг от Perino's, шампанское, оркестр и танцы. Моим девочкам разрешили не спать и побыть маленькими хозяйками. Джейми, конечно, тоже пригласили, но он всю ночь просидел в своей комнате, читая. Я это хорошо помню, потому что я заказала для него комплект вечернего платья в качестве сюрприза. Когда я вручила ему его, он отказался даже смотреть на него'.
  'Значит, он так и не вступил в партию?'
  'Ни секунды. Диг, должно быть, поднялся наверх, и каким-то образом они столкнулись друг с другом и начали разговаривать. Посреди вечеринки их нашел Дуайт. Он поднялся, чтобы принять аспирин, и увидел, как они оба сидят на кровати Джейми и читают стихи. Он был возмущен. Все прекрасно знали о вкусах Дига... Дуайт чувствовал, что он злоупотребляет нашим гостеприимством. Он немедленно вмешался и проводил его вниз - вежливо, но твердо. Это испортило ему вечеринку, хотя он и сделал хорошее лицо. В тот вечер мы говорили об этом, и он признался, что его тоже давно беспокоит сексуальная ориентация Джейми. Может, это было наивно, но в тот момент мы оба все еще чувствовали, что он был запутавшимся подростком, который может пойти в любую сторону, и что Диг был последним человеком в мире, который ему нужен. Мы молились, чтобы из этой случайной встречи ничего не вышло, но, конечно, так и вышло.
  Сразу же. На следующее утро, после того как Дуайт ушел на работу, Диг забрал Джейми, и они исчезли вместе на весь день. То же самое произошло и на следующий день. Вскоре Джейми проводил больше времени в доме Дига, чем здесь. Мой муж был в ярости - вдвойне, потому что он винил себя за первую встречу. Он хотел поехать к Дигу и утащить Джейми, но я убедила его, что это принесет больше вреда, чем пользы'.
   'Каким образом?'
  'Я не хотела, чтобы все перешло в физическую форму. Мой муж был в хорошей форме, но Диг был огромным мужчиной. Он занимался с отягощениями. И я боялась, как Джейми отреагирует, если его подвергнуть сомнению'.
  'Вы беспокоились о насилии?'
  'Нет. Не тогда. Только то, что он стал грубым и с ним стало невозможно жить'.
  'Ухудшение психического состояния началось до или после его встречи с Канцлером?'
  'Гораций спросил меня о том же, и я напрягала голову, пытаясь вспомнить. Но сложно сказать точно. Это не было похоже на то, как если бы он был обычным мальчиком, который вдруг начал вести себя странно. Он никогда не был похож на других детей, поэтому перемены были более постепенными. Все, что я могу сказать, это было примерно в то время, когда Диг начал проявлять к нему интерес'.
  'Вы или ваш муж когда-нибудь обсуждали Джейми с Канцлером?'
  'Ни слова. Мы страдали молча'.
  'Это, должно быть, сильно осложнило ваши отношения с канцлером'.
  'Не совсем. Единственные отношения, которые когда-либо существовали, были деловыми'.
  'Это продолжалось?'
  Серые глаза тлели от гнева, и румянец поднялся на ее щеках. Тонкие мышцы ее челюсти дрожали, и когда она заговорила, ее голос повысился.
  'Доктор, если вы предполагаете, что мы отступили, чтобы положить больше мелочи в свои карманы, позвольте мне заверить вас...'
  'Я ничего подобного не предполагал, - вмешался я. - Просто пытался получить представление о том, как отношения с Канцлером повлияли на семью'.
  'Как это повлияло на нас? Это разорвало нас на части. Но нет, мы не разорвали деловые связи. Вы не собираетесь сворачивать многомиллионный проект, от которого зависят тысячи людей из-за личных проблем. Если бы это было так, ничего в этом мире никогда бы не было сделано'.
  Она достала сигарету и яростно затянулась. Я дал ей немного времени, чтобы остыть. Когда она закончила курить, она потушила ее, погладила волосы и выдавила улыбку.
  'Простите меня', - сказала она. 'Это было очень трудно'.
  'Нечего прощать. Это сложные вопросы'.
  Она кивнула. 'Пожалуйста, продолжайте'.
   'Ваш муж все еще винит себя за то, что произошло между Джейми и Чанселлором?'
  'Да. Я пытался объяснить ему, что это бы произошло так или иначе, что гомосексуальность - это врожденное, это не то, что можно уговорить, но, как я уже говорил, он очень упрямый человек'.
  Корни отрицания Кадмуса стали яснее, и я понял, почему поднятие вопроса об отношениях Джейми с Ченслером положило конец моему интервью с Дуайтом.
  'Его охватывает чувство вины, - добавила она, - до такой степени, что я начинаю беспокоиться о его здоровье'.
  Я вспомнил, как жадно он смотрел на бутылку Glenlivet, и догадался, о какой проблеме со здоровьем она беспокоилась. Сменив тему, я спросил:
  'Насколько вам известно, Диг Канцлер употреблял наркотики?'
  'Как я уже сказал, я не очень хорошо его знал, поэтому не могу сказать вам наверняка. Но интуитивно я бы сказал нет. Как и многие из них, он был одержим своим телом - вегетарианство, органическая пища, поднятие тяжестей; этот человек был олицетворением здоровья, невероятно мускулистый. Он повлиял на Джейми до такой степени, что тот не стал есть у нас дома. Поэтому я не могу себе представить, чтобы он загрязнял себя'.
  На первый взгляд ее слова звучали логично, но на самом деле это не имело особого смысла: самые ярые помешанные на здоровье люди имели привычку делать исключения, когда дело касалось кокаинового кайфа или оргазма от амилнитрата.
  'А как насчет Джейми? Ты знаешь, что он принимает наркотики?'
  'Когда он начал вести себя странно, я задумался об этом. На самом деле, это было первое, о чем я подумал'.
  'Почему это?'
  'Его поведение было похоже на действие ЛСД или фенциклидина, а может быть, даже на реакцию на слишком большую дозу'.
  Разговор о наркотиках казался неуместным из ее патрицианских уст. Она увидела мое удивление и улыбнулась.
  'Я работаю волонтером в наркологическом реабилитационном центре, спонсируемом Junior League. Это дом на полпути и консультационный центр для подростков, пытающихся избавиться от тяжелых наркотиков. Мы создали его после того, как первая леди обратилась с призывом к гражданскому участию. Я проводила там пять часов в неделю в течение последних восемнадцати месяцев, и это было очень познавательно. Не то чтобы я была наивной в отношении наркотиков - я училась в Стэнфорде в шестидесятых - но с шестидесятых все стало намного хуже. Истории, которые рассказывают некоторые дети, невероятны: десятилетние дети
  на героине; дизайнерских наркотиках; рожденных наркоманами. Это заставило меня осознать масштаб проблемы. Вот почему, когда Джейми начал вести себя странно, я запаниковал и позвонил одному из консультантов в центре. Она согласилась, что это могли быть галлюциногены, но сказала, что нельзя упускать из виду возможность какого-то психического расстройства. К сожалению, я услышал только часть о наркотиках и отключил остальное'.
  Она остановилась, внезапно смутившись.
  'То, что я вам сейчас скажу, может показаться глупым, но вы должны понять, что он разваливался на части, и я была напугана за всю семью'.
  'Продолжайте, пожалуйста. Я уверен, что это совсем не глупо'.
  Она покаянно наклонилась вперед.
  'Я превратился в шпиона, доктор. Я пристально следил за ним, выискивая явные признаки, когда думал, что он не смотрит, - осматривал его зрачки, тайком проверял его руки на наличие следов от игл. Несколько раз я пробирался в его комнату и разбирал ее в надежде найти шприц, таблетку или порошок - все, что я мог бы проанализировать в центре. Все, что я нашел, - это еще больше его грязных фотографий. Однажды я даже одолжил пару его трусов, думая, что по ним можно сделать след мочи. В конце концов я ничего не нашел, и его состояние продолжало ухудшаться. Я наконец понял, что это, должно быть, психическое заболевание'.
  Она достала из портсигара еще одну сигарету, передумала и положила ее на стол.
  'Я потерял много сна, размышляя, имело ли бы значение, если бы я поймал его раньше. Доктор Мэйнваринг заверил нас, что шизофрения была генетически запрограммирована и возникла бы с лечением или без него. Что вы думаете?'
  'Шизофрения не похожа на рак. Реакция на лечение больше связана с индивидуальной биологией, чем с тем, как быстро вы начинаете. Вам не за что чувствовать себя виноватым'.
  'Я это ценю', - сказала она. 'Правда. Есть что-то еще, что вы хотели бы узнать?'
  'Прежде чем он доверился тебе, ты сказал...'
  'Нечасто'.
  'Я понимаю. О чем он говорил в те редкие моменты?'
   'Боли, страхи, неуверенность. Обычные беды детства. Он интересовался своими родителями и прошел через период, когда он чувствовал, что они отвергли его. Я пытался поддержать его, укрепить его чувство собственного достоинства'.
  'Как много он о них знал?'
  'Вы имеете в виду, какие они были люди? Да практически все.
  Сначала я замалчивал некоторые грубые моменты, но он видел, что я уклоняюсь от ответа, и продолжал давить на меня. Я подумал, что лучше быть честным. Тот факт, что они употребляли наркотики, действительно его беспокоил, и это еще одна причина...
  Теперь, когда я мыслю рационально, я не верю, что он мог что-либо предпринять'.
  'Знал ли он подробности самоубийства своего отца?'
  'Он знал, что Питер повесился, да. Он хотел знать, почему, что, конечно, является вопросом без ответа'.
  'Какие чувства он выразил по этому поводу?'
  'Это его взбесило. Он сказал, что самоубийство было ужасным поступком, и что он ненавидит своего отца за то, что он разрушил себя. Я пытался сказать ему, что Питер не сделал этого, чтобы причинить ему боль, что он действовал только из-за огромной внутренней боли. Я также подчеркивал хорошие стороны его родителей - каким очаровательным и красивым был Питер, какой талант у его матери как танцовщицы. Я хотел, чтобы он чувствовал себя хорошо по отношению к своим корням и к себе'.
  Издав грубый звук, наполовину смех, наполовину рыдание, она резко вдохнула и промокнула глаза.
  Я подождал, пока она успокоится, прежде чем продолжить.
  'Я хотел бы услышать о его поведении в детстве'.
  'Конечно. Что бы вы хотели узнать?'
  'Начнем со сна. Он хорошо спал в детстве?'
  'Нет. Он всегда был беспокойным и его легко было разбудить'.
  'Были ли у него частые кошмары, ночные страхи или эпизоды лунатизма?'
  'Иногда снились плохие сны, ничего необычного. Но за несколько месяцев до госпитализации он начал просыпаться с криком.
  Доктор Мэйнваринг сказал, что это ночные кошмары, вероятно, связанные с какой-то неврологической проблемой'.
  'Как часто это происходило?'
  'Несколько раз в неделю. Это одна из причин, по которой мы позволили ему переехать в гостевой дом; шум пугал девочек. Я предполагаю, что они продолжали или
   стало хуже после того, как он съехал, но я не могу сказать наверняка, потому что он был вне пределов слышимости'.
  'Он когда-нибудь говорил что-нибудь, когда кричал?'
  Она покачала головой.
  'Только стоны и вопли'. Она вздрогнула. 'Ужасно'.
  'Он когда-нибудь мочился в постель?'
  'Да. Когда мы поженились, он мочился в постель. Я перепробовала все, чтобы помочь ему остановиться - взятки, ругань, звонок и автомат с прокладками - но ничего не помогало. Когда ему было девять или десять, это прекратилось само собой'.
  'А как насчет поджога?'
  'Никогда', - сказала она в недоумении.
  'Как он ладил с животными?'
  'Животные?'
  'Домашние животные. Ему они нравились?'
  'У нас никогда не было собак или кошек, потому что у меня аллергия. В библиотеке был аквариум с тропическими рыбами, на которые он любил смотреть.
  Вы это имеете в виду?
  'Да. Спасибо'.
  Она продолжала казаться озадаченной, и я знала, что мои вопросы кажутся несвязными. Но я задала их не просто так. Ночное недержание мочи у детей распространено и само по себе не считается патологией. Но ночное недержание мочи, поджоги и жестокость к животным составляют прогностическую триаду: дети, у которых проявляются все три симптома, с большей вероятностью разовьют психопатические модели поведения во взрослом возрасте, чем те, у кого их нет. Это статистический феномен, и далеко не железный, но на него стоит обратить внимание, когда вы имеете дело с серийным убийством.
  Я закончила историю развития и попросила ее просмотреть срыв Джейми. Ее рассказ совпадал с рассказом ее мужа, за одним исключением: она описала себя как человека, который хотел получить психиатрическую помощь для Джейми много лет назад, но был остановлен отказом Дуайта. Характерно, что она последовала за неявной критикой своего мужа, восхваляя его как супруга и отца и оправдывая его сопротивление благонамеренным упрямством. Когда она закончила, я поблагодарила ее и закрыла свой блокнот.
  'Это все?' - спросила она.
  'Если только ты не хочешь мне сказать что-то еще'.
  Она колебалась.
  'Есть одна вещь. До недавнего времени я никому об этом не рассказывал, потому что не был уверен, поможет ли это Джейми или навредит ему. Но вчера я говорил с Горацием, и он сказал, что это может быть полезно в плане установления того, что Dig Chancellor оказывал пагубное влияние. Он также попросил меня полностью сотрудничать с вами, так что, полагаю, мне следует это сделать'.
  'Я бы не стал делать ничего, что могло бы навредить Джейми, если это то, о чем ты беспокоишься'.
  'После встречи с тобой я понял, что это правда. Он звонил тебе, когда ему было больно, так что ты, должно быть, был значимым человеком в его жизни'.
  Она поднесла руку ко рту и прикусила внутреннюю поверхность пальца.
  Я ждал.
  'У меня было платье', - сказала она, - 'вечернее платье из лавандового шелка. Однажды я поискала его в шкафу, но оно исчезло. Я спросила о нем горничную, проверила в химчистке. Их записи показали, что его забрали, но его нигде не было. Я была очень расстроена в то время, но в конце концов я забыла об этом. Затем, однажды ночью, когда Дуайта не было в городе, а я сидела и читала в постели, я услышала, как хлопнула дверца машины и послышался смех из задней части дома. Снаружи моей спальни есть балкон с видом на улицу. Я вышла на него и увидела Дига и молодую девушку, что было совершенно бессмысленно. Он припарковал свою машину на заднем подъезде и сидел в ней с работающим двигателем. Я могла сказать, что это был Диг, потому что машина была кабриолетом с опущенным верхом - один из тех маленьких классических Thunderbirds - и свет над гаражом падал прямо ему в лицо. Девушка стояла у пассажирской двери, как будто только что вышла. Она была дешевой - обесцвеченная блондинка, много бижутерии - и на ней было мое платье. Она была выше меня, и на ней оно выглядело как мини-платье. Я была в ярости на Джейми за то, что он украл его и отдал такой безвкусной маленькой бродяжке. Это казалось таким злонамеренным поступком. Я стояла на балконе и смотрела, как они смеются и разговаривают, а потом девушка наклонилась, и они поцеловались'.
  Она замолчала. В одно мгновение она схватила сигарету, от которой ранее отказалась, сунула ее в рот и взяла зажигалку, прежде чем я успел до нее добраться. Ее руки дрожали, и потребовалось несколько попыток, прежде чем она извлекла пламя. С грохотом поставив зажигалку, она жадно затянула сигарету, задерживая дым в легких, прежде чем выпустить его. Сквозь дым я увидел, что ее глаза наполнились слезами.
   Она позволила им перелиться через край, и вода потекла по ее щекам тонкими ручейками.
  'Они снова поцеловались', - хрипло сказала она. 'Затем девушка отстранилась и посмотрела на свет. В этот момент я поняла, что это была вовсе не девушка. Это был Джейми, в парике, на высоких каблуках и в моем лавандовом платье. Он выглядел гротескно, омерзительно, как нечто из дурного сна. Мне становится плохо, когда я говорю об этом'.
  Как будто для иллюстрации, у нее случился короткий приступ кашля. Я поискал коробку с салфетками и увидел одну, сделанную из перегородчатой эмали, на маленьком столике возле пианино. Я вытащил салфетку и протянул ей.
  'Спасибо'. Она шмыгнула носом, вытирая глаза. 'Это ужасно, я думала, что уже выплакала все свои слезы'.
  Я похлопал ее по запястью и сказал, что все в порядке. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжить, а когда она это сделала, ее голос был слабым.
  'Я просидела всю ночь, напуганная и измученная. На следующий день Джейми собрал чемодан и отвез его в Dig's. После того, как он ушел, я бросилась в гостевой дом и стала искать платье, желая разорвать его в клочья и сжечь. Как будто таким образом я могла уничтожить воспоминание. Но его там не было. Он забрал его с собой. Как часть какого-то... приданого'.
  'Вы когда-нибудь говорили с ним о краже?'
  'Нет. Какой был бы смысл?'
  У меня не было ответа на этот вопрос.
  'Когда это произошло?' - спросил я.
  'Более года назад'.
  До того, как началась резка лаванды.
  Она прочитала мои мысли.
  'Некоторое время спустя начались убийства. Я так и не связала это. Но когда они забрали его у дома Дига и я узнала, в чем его обвиняют, это было для меня как удар. Мысль о том, что мое платье будет использовано таким образом...'
  Она замолчала и бросила сигарету в пепельницу, не погасив ее.
  'Хорас говорит, что трансвестизм мог бы дополнить картину серьезного психического расстройства. Он также считал важным тот факт, что платье было доставлено в Dig's: это показало бы, что убийства произошли там, и что Диг был вдохновителем. Но он хотел услышать, что вы скажете'.
   Все это, казалось, меркло по сравнению с одним существенным фактом: она привела еще одно доказательство, связывающее Джейми - и, по ассоциации, Канцлера - с Лавандовыми Слэшингами. Логика Соузы начинала сбивать меня с толку.
  'Разве я был неправ, когда поднял этот вопрос, доктор?'
  'Нет, но на данный момент я бы не стал продолжать'.
  'Я надеялась, что ты это скажешь', - сказала она с облегчением.
  Я убрал свой блокнот и встал. Мы обменялись любезностями и начали выходить из комнаты. Она успокоилась и снова стала любезной хозяйкой. Выходя, я снова заметил резьбу на каминной полке и подошел, чтобы рассмотреть ее поближе. Подняв одну из голов - полулягушачье, получеловеческое лицо, увенчанное каким-то шлемом с перьями, - я осмотрел ее.
  Плотный и бесстрастный, грубо сработанный, но мощный, излучающий мощное чувство вневременности.
  'Мексиканская?'
  'Центральная Америка'.
  'Вы подобрали его во время полевых работ?'
  Она была удивлена.
  'С чего вы взяли, что я когда-либо занимался полевыми работами?'
  'Мистер Соуза сказал мне, что вы антрополог. И ваш испанский язык превосходен. Я играл в детектива и предположил, что вы изучали испаноязычную культуру'.
  'Гораций преувеличивал. После окончания университета я получил степень магистра антропологии, потому что не знал, чем еще себя занять'.
  'Культурный или физический?'
  'Понемногу и того, и другого. Когда я встретил Дуайта, все это отошло на второй план.
  Без сожалений. Создание дома - это то, чего я действительно хочу'.
  Я почувствовал, что она ищет подтверждения.
  'Это важная работа', - сказал я.
  'Я рад, что кто-то это понимает. Дом - это все. У большинства детей в центре не было домашней жизни. Если бы она была, они бы никогда не попали в беду'.
  Она произнесла это с фальшивой бравадой, рожденной отчаянием. Ирония, казалось, ускользнула от нее. Я оставил свои мысли при себе и сочувственно улыбнулся.
  'Нет', - сказала она, глядя на резьбу в моей руке.
  'Я получила их, когда была маленькой девочкой. Мой отец был на дипломатической службе в Латинской Америке, и я выросла там. До двенадцати лет я была полностью двуязычной. Это может звучать бегло, но на самом деле мой испанский довольно заржавел'.
   Я заменил камень на каминной полке.
  'Почему бы вам снова не воспользоваться боковой дверью? Эти стервятники все еще там'.
  Мы вернулись по пути моего входа и прошли через кухню. Плотный охранник сидел за столом и читал Enquirer . Увидев Хизер, он встал и сказал: 'Мэм'. Она проигнорировала его и проводила меня до двери. Вблизи от нее пахло мылом и водой. Мы пожали руки, и я поблагодарил ее за уделенное время.
  'Спасибо, доктор. И, пожалуйста, простите мне потерю контроля. Знаете, - она улыбнулась, положив одну руку на узкое бедро, - я действительно боялась вашего визита, но на самом деле я чувствую себя лучше, поговорив с вами'.
  "Я рад."
  'На самом деле гораздо лучше. Было ли это полезно с точки зрения помощи Джейми?'
  'Конечно', - солгал я. 'Все, чему я учусь, помогает'.
  'Хорошо'. Она подошла ближе, словно делясь секретом. 'Мы знаем, что он совершил ужасные вещи и не должен разгуливать по улицам. Но мы хотим, чтобы его поместили туда, где он будет в безопасности и где о нем будут заботиться. Пожалуйста, доктор Делавэр, помогите нам доставить его туда'.
  Я улыбнулся, пробормотал что-то, что можно было ошибочно принять за согласие, и ушел.
   16
  Я ПРИШЛА домой в семь и забрала сообщение от Сариты Флауэрс, которое пришло два часа назад: Если я все еще хочу, я могу встретиться с субъектами Проекта 160 в восемь утра следующего дня. Пожалуйста, подтвердите. Я позвонила в центр сообщений отдела психического здоровья и сделала это. Робин приехала в семь сорок, и мы приготовили ужин из остатков еды. После этого мы вынесли корзину с фруктами на террасу и жевали их, глядя на звезды. Одно привело к другому, и мы рано легли спать.
  На следующее утро я встал в шесть и через час отправился в кампус. Стая голубей собралась на ступенях здания психологии. Они кудахтали, клевали и пачкали цемент, блаженно не подозревая об опасностях внутри: подвальные лаборатории, заполненные камерами с ящиками Скиннера. Самая настоящая тюрьма для голубей.
  Дверь в кабинет Сариты была заперта. Карен услышала мой стук и появилась из-за угла, скользя, как принцесса ибо. Она нахмурилась и протянула мне два листка бумаги, скрепленных вместе.
  'Вам ведь не понадобится доктор Флауэрс, не так ли?'
  'Нет. Только студенты'.
  'Хорошо. Потому что она связана с данными'.
  Мы поднялись на лифте на два этажа в групповую комнату. Она отперла дверь, повернулась на каблуках и ушла.
  Я огляделся. За пять лет место не изменилось: те же желчно-зеленые стены, инкрустированные плакатами и карикатурами; те же провисшие диваны из комиссионного магазина и столы, покрытые пластиковым шпоном. Два высоких, затянутых пылью окна, вмонтированные в проволоку, доминировали на одной из стен. Я знал, что через них будет вид на погрузочную платформу химического корпуса, на лоскут маслянистого асфальта, где я вручил Джейми его туфли и позволил ему выгнать меня из своей жизни.
  Я сел на один из диванов и осмотрел скрепленные скрепками бумаги. С характерной для себя тщательностью Сарита подготовила машинописное резюме достижений своих подопечных.
  ПАМЯТКА
   Кому: А. Делавэр, доктор философии.
  От: С. Флауэрс, д-р философии, директор
  Тема: СТАТУС ДОСТИЖЕНИЙ ПРЕДМЕТОВ ПРОЕКТА 160
  Предисловие: Как вы знаете, Алекс, шестеро детей в возрасте от десяти до четырнадцати лет были приняты в проект осенью 1982 года. Все, кроме Джейми, участвовали до лета 1986 года, когда Гэри Ямагучи бросил учебу, чтобы заняться карьерой художника. В то время Гэри было восемнадцать, и он закончил три года обучения на степень бакалавра по психологии в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Его последняя оценка показала IQ по Стэнфорду-Бине 167 и вербальные/количественные навыки на уровне постдокторантуры. Попытки связаться с ним по поводу участия в сегодняшней встрече не увенчались успехом. У него нет телефона, и он не ответил на открытку, отправленную на его последний известный адрес.
  Вы будете выступать на следующие темы:
  1. Фелиция Блокер: сейчас ей пятнадцать лет, она учится на последнем курсе Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и должна получить степень бакалавра.
  по математике в конце этого года. Ее приняли в докторантуру во многих университетах, и она склоняется к Принстону. В прошлом году она получила премию Хоули-Декмана за достижения в области математики в бакалавриате. Текущий балл по шкале IQ Бине в Стэнфорде: 188. Вербальные навыки на уровне постдокторантуры: количественные навыки, выходящие за рамки любой известной шкалы оценок.
  2. Дэвид Кронгласс: Сейчас ему девятнадцать лет, и он получил степень бакалавра по физике и степень магистра по физической химии в Кал. Тех. Он вошел в десятку лучших на национальном уровне по тесту M-CAT для поступления в медицинскую школу. Он планирует поступить на совместную программу MD-Ph.D.
  программа в Чикагском университете следующей осенью. Текущий балл IQ SB: 177. Вербальные навыки на уровне постдокторантуры: количественные навыки, выходящие за рамки любой известной шкалы оценок.
  3. Дженнифер Ливитт: Сейчас ей семнадцать лет, и она аспирантка первого года обучения по психобиологии в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Она опубликовала три научных статьи в рецензируемых журналах, две из которых она написала как единственный автор. Она подумывает поступить в медицинскую школу после получения степени доктора философии и проявляет большой интерес к психиатрии. Текущий балл IQ SB: 169. Вербальные и количественные навыки на уровне постдокторантуры.
  4. Джошуа Марчиано: сейчас ему восемнадцать лет, и он учится на последнем курсе Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, где он должен получить совместные степени бакалавра по русскому языку и политологии. Он создал компьютерную программу, которая проводит одновременный анализ тенденций продольных изменений в экономике, мировом здравоохранении и международных отношениях, и ведет переговоры о ее продаже Всемирному банку. Его приняли в многочисленные аспирантские программы, и он планирует взять годичный отпуск для стажировки в Государственном департаменте перед началом аспирантуры в Школе международных отношений имени Кеннеди в Гарварде, где он будет получать докторскую степень, а затем степень в области права. Самый последний SB IQ
  Оценка: 171. Вербальные и количественные навыки на постдокторском уровне.
  Впечатляющий синопсис, достойный заявки на грант и, учитывая цель моего визита, неоправданно подробный, даже для Сариты. Но истинное послание меморандума проскальзывало между строк: Джейми был случайностью, Алекс. Посмотри, что я сделал с остальными .
  Дверь распахнулась, и вошли двое молодых людей.
  Дэвид, которого я помнил невысоким и мягким, превратился в лайнбекера - рост шесть футов и три дюйма, вес около двух тридцати фунтов, в основном мускулы. Его рыжие волосы были уложены в новомодную стрижку ежиком - коротко подстрижены сверху с длинной челкой цвета солнца на затылке - и он отрастил достаточно светлых волос, чтобы образовать вислые усы и бороду на подбородке. Он носил круглые очки без оправы, мешковатые брюки цвета хаки, черные кроссовки с отделкой Day-Glo green, клетчатую рубашку с жадным воротником, расстегнутую на шее, и ленту кожаного галстука, которая заканчивалась на несколько дюймов выше его пояса. Его рука сжимала мою, как паровой замок.
  'Здравствуйте, доктор Д.'
  Джош вырос до долговязого среднего размера, миловидность кумира подростков затвердела до мужественной внешности: блестящие черные кудри, подстриженные в аккуратную шапочку, бахрома из тяжелых ресниц над большими карими глазами, квадратный подбородок, сильный и идеально расщепленный, кожа, казалось, была без пор. Он был одет в стиле преппи: фланелевые брюки с манжетами, грязные баксы, воротник рубашки на пуговицах, выглядывающий из-под темно-бордового свитера с круглым вырезом. Я помнил его как одно из тех счастливчиков, наделенных внешностью, мозгами и обаянием, и, казалось, лишенных неуверенности в себе, но этим утром он выглядел напряженным.
  Он выдавил улыбку и сказал: 'Рад снова тебя видеть'. Улыбка померкла. 'Жаль, что приходится делать это при таких обстоятельствах'.
  Дэвид кивнул в знак согласия. 'Непостижимо'.
  Я попросил их сесть, и они сели напротив меня.
  'Это непостижимо', - сказал я. 'Я надеюсь, вы, ребята, сможете мне помочь разобраться в этом'.
  Джош нахмурился. 'Когда доктор Флауэрс сказал нам, что вы хотели встретиться с нами, чтобы узнать больше о Джейми, мы поняли, как мало мы о нем знали, как сильно он решил дистанцироваться от группы'.
  'Это вышло за рамки дистанцирования', - сказал Дэвид, опускаясь ниже и вытягивая ноги. 'Он исключил нас. Дал ясно понять, что ему не нужны ни люди в целом, ни мы в частности'. Он погладил усы и нахмурился.
  'Это не значит, что мы не хотим ему помочь, просто мы, вероятно, плохой источник информации'.
  'Единственный, с кем он когда-либо разговаривал, был Гэри, - сказал Джош, - и то случалось редко'.
  'Жаль, что Гэри здесь не будет', - сказал я.
  'Его уже давно нет', - сказал Дэвид.
  'Есть ли у вас идеи, где я могу его найти?'
   Они обменялись неловкими взглядами.
  'Он съехал из родительского дома прошлым летом. Последнее, что мы слышали, он шатался по центру города'.
  'Доктор Флауэрс сказал, что у него появился интерес к искусству. Это перемена, не так ли?'
  'Вы бы его не узнали', - сказал Джош.
  Я помнил Гари как аккуратного, тихого мальчика-сансея, перфекциониста со страстью к инженерии и городскому планированию. Его хобби было строительство тщательно спроектированных мегасообществ, а личное прозвище Сариты для него было Маленький Баки Фуллер. Я задавался вопросом, какие изменения принесло время, но прежде чем я успел об этом спросить, дверь открылась, и в комнату вошла невысокая девушка с вьющимися волосами. Она держала в одной руке большую тканевую сумку, а в другой - свитер и казалась смущенной. Нерешительно, она уставилась себе под ноги, затем смущенно пошла ко мне. Я встал и встретил ее на полпути.
  'Привет, доктор Делавэр', - застенчиво сказала она.
  'Привет, Фелиция. Как дела?'
  'У меня все хорошо', - пропела она. 'А как у тебя дела?'
  'Отлично. Спасибо, что пришли'.
  Я поняла, что понизила голос и разговариваю с ней особенно нежно, словно с испуганным ребенком, и именно такой она и выглядела.
  Она села в стороне, подальше от мальчиков. Положив сумочку на колени, она почесала подбородок и осмотрела свои туфли. Потом она начала ёрзать.
  Она была самым молодым и не по годам развитым субъектом проекта и единственным, кто напоминал стереотип гения. Маленькая, с мечтательными глазами и робкая, она обитала в эфирном мире числовых абстракций. В отличие от Джоша и Дэвида, она мало изменилась. Была капля роста -
  до пяти футов, возможно, - и некоторые признаки физической зрелости - пара подающих надежды почек, заявляющих о себе под белым хлопком ее блузки, лоб, покрытый пятнами прыщей. Но в остальном она все еще выглядела по-детски, бледное лицо широкое и невинное, курносый нос седлал очки с толстыми линзами, из-за которых ее глаза казались далекими. Ее вьющиеся каштановые волосы были лишены стиля и связаны в свободный хвост, ее короткие конечности были покрыты затяжными слоями детского жира. Интересно, что появится первым, ее докторская степень.
  или завершение полового созревания.
  Я попытался установить зрительный контакт, но она уже достала спиральный блокнот и зарылась в него носом. Как и Джейми, она была одиночкой, но в то время как его отстраненность была рождена гневом и горечью, ее была продуктом постоянной умственной деятельности. Она была добродушной и стремилась угодить, и хотя ее попытки быть общительной обычно прерывались тенденцией дрейфовать в полётах теоретической фантазии, она отчаянно хотела общаться.
  'Мы только что говорили о Гэри', - сказал я.
  Она подняла глаза, как будто собираясь что-то сказать, затем вернулась к своей книге. Мальчики начали тихо переговариваться друг с другом.
  Я посмотрел на часы. Десять минут девятого.
  'Мы подождем Дженнифер еще несколько минут, а затем начнем'.
  Джош извинился, чтобы позвонить, а Дэвид встал и начал кружить по комнате, щелкая пальцами и напевая фальшиво. Через минуту пришла Дженнифер, запыхавшаяся и извиняющаяся.
  'Привет, Алекс!' - сказала она, подпрыгивая и целуя меня в щеку.
  'Привет, Джен'.
  Она отступила назад, окинула меня взглядом и сказала:
  'Ты выглядишь точно так же!'
  'Нет, ты этого не сделаешь', - улыбнулся я.
  Она подстригла свои длинные волосы в мальчишеский боб и осветлила их с грязно-желтого до рыжевато-золотистого цвета. Тяжелые пластиковые подвески свисали с ее ушей, обрамляя скуластое лицо гамина. На ней был свободный небесно-голубой топ, скроенный как серапе и срезанный не по центру, чтобы открыть одно голое плечо. Под топом была облегающая джинсовая мини-юбка, которая открывала длинные, стройные ноги, сужающиеся к пластиковым босоножкам на каблуках. Ее полудюймовые ногти на руках были блестящими розовыми, ногти на ногах были такими же; ее кожа была цвета кофе с большим количеством сливок. На первый взгляд, просто еще одна калифорнийская зайка в торговом центре, гонящаяся за трендами.
  'Надеюсь, что нет', - сказала она и села на складной стул. 'Ну,'
  сказала она, оглядывая комнату: 'По крайней мере, я здесь не последняя'.
  'Подумай еще раз', - Дэвид ухмыльнулся и пошёл за Джошем.
  'Извините', - сказала она, притворяясь, что съёжилась. 'Я проверяла работы и застряла с одной, которую было невозможно прочитать'.
  'Не беспокойся об этом'.
  Мальчики вернулись. По комнате пронеслись потоки нервного каламбурного шепота, за которым последовала тишина. Я посмотрел на четыре молодых, торжественных лица и начал.
   'Приятно снова видеть вас всех. Доктор Флауэрс вкратце рассказал мне о том, чем вы занимаетесь, и это впечатляет'.
  Обязательные улыбки. Приступай к делу, Алекс .
  'Я здесь, потому что меня попросили принять участие в защите Джейми, и часть моей работы - собирать информацию о его психическом состоянии. Вы те люди, с которыми он проводил свои дни в течение четырех из последних пяти лет, и я подумал, что вы можете вспомнить что-то, что могло бы пролить свет на его срыв. Но прежде чем мы начнем, позвольте мне сказать, что я знаю, что все это должно быть очень расстраивающим для вас. Так что если кто-то хочет поговорить об этом, пожалуйста, не стесняйтесь'.
  Молчание продолжалось. Удивительно, но Фелиция была той, кто его нарушила:
  'Я думаю, очевидно', - сказала она почти шепотом, - 'что мы все крайне расстроены тем, что произошло - на многих уровнях. Мы сопереживаем и сочувствуем Джейми, но в то же время пугает тот факт, что мы провели с ним четыре года. Были ли мы в опасности в течение всего этого времени?
  Можно ли было принять какие-то меры предосторожности, чтобы предотвратить то, что произошло? Могли ли мы, его коллеги, что-то сделать? И, наконец, более эгоцентричный вопрос: его преступления повысили риск негативной огласки проекта и угрожают разрушить нашу жизнь. Не знаю, как вас, но меня постоянно преследовали репортеры'.
  Джош покачал головой.
  'Моего домашнего номера нет в справочнике'.
  'Также и у меня', - сказала Дженнифер. 'В лабораторию доктора Аустерлица поступило несколько звонков, но он сказал им, что я за границей'.
  'Я в деле, и они занимались моим делом три дня подряд', - сказал Дэвид. 'В основном таблоиды, очень низкопробные материалы. Отказ не имел особого эффекта -
  они продолжали перезванивать, поэтому я начала отвечать им на латыни, и это сработало'. Фелиции: 'Попробуй в следующий раз'.
  Она нервно хихикнула.
  'Вы прекрасно все обобщили', - сказал я ей. 'Мы можем обсудить любой или все поднятые вами пункты. Есть какие-нибудь предпочтения?'
  Пожимания плечами и взгляды вниз. Но я не собирался так просто это отпускать.
  Они были гениями, но все же подростками, захваченными всем нарциссизмом и фантазиями о бессмертии, которые пришли с этой территорией. Снова и снова им напоминали об их умственных дарах, говорили, что они могут
   справляться со всем, что преподносит жизнь. Теперь случилось то, что разбило их всемогущество. Это должно было быть травмирующим.
  'Ну, тогда', - сказал я. 'Я начну вот с чего: считаете ли вы, что могли бы что-то сделать, чтобы предотвратить то, что случилось с Джейми, и если да, чувствуете ли вы себя виноватым из-за этого?'
  'Это не совсем чувство вины', - сказала Дженнифер, - 'но я задаюсь вопросом, могла ли я сделать больше'.
  'Каким образом?'
  'Не знаю. Я уверен, что я был первым, кто заметил неладное.
  Возможно, я мог бы действовать раньше и оказать ему помощь'.
  Никто ей не возражал.
  'Он всегда меня завораживал', - объяснила она, - 'потому что он был настолько погружен в себя, по-видимому, независим от других людей, но при этом так очевидно несчастен в глубине души. Несколько раз, когда я пыталась поговорить с ним, он отшивал меня, очень грубо. Сначала я была обижена, но потом захотела понять его. Поэтому я пошла искать в книгах по ненормальной психологии что-то, что соответствовало бы его поведенческим моделям. Шизоидная личность казалась идеальной. Шизоиды неспособны устанавливать отношения, но это их не беспокоит. Они - человеческие острова. Ранние психоаналитики считали их прешизофрениками, и хотя более поздние исследования показали, что большинство из них не становятся психотиками, они все равно считаются уязвимыми'. Она остановилась, смутившись. 'Вам не нужно слышать это от меня'.
  'Пожалуйста, продолжайте'.
  Колебание.
  'Правда, Джен'.
  'Ладно. В любом случае, я обнаружил, что наблюдаю за ним, выискивая признаки психоза, но не особо ожидая их найти. Поэтому, когда он действительно начал проявлять симптомы, это меня потрясло'.
  'Когда это было?'
  'За несколько месяцев до того, как доктор Флауэрс попросил его уйти. До этого был период, когда он казался более замкнутым, чем обычно, - что, как я узнал позже, может быть предпсихотическим паттерном, - но первый раз, когда я действительно увидел, как он делает что-то откровенно странное, было где-то за три или четыре месяца до его ухода. Во вторник. Я уверен в этом, потому что вторник был моим свободным днем, и я занимался в читальном зале. Это было ближе к вечеру, и я был там один. Он вошел, отошел в угол, повернулся лицом к стене и начал бормотать себе под нос. Затем бормотание стало громче, и я
   можно было сказать, что он параноик и спорит с кем-то, кого там нет'.
  'Ты помнишь, что он сказал?'
  'Он был расстроен из-за этого воображаемого человека, обвиняющего его - или ее - в попытке причинить ему боль, в распространении кровавых перьев. Сначала я подумал, что он сказал
  'дым', но затем он использовал это слово снова несколько раз. Перья. Он также часто повторял слово вонь , использовал его как существительное: Воображаемый человек был полон вони; земля была полна вони. Это было захватывающе, и я хотел остаться и послушать; но он напугал меня, поэтому я ушел оттуда. Он не заметил моего ухода. Я не думаю, что он вообще знал о моем присутствии'.
  'Было ли в галлюцинациях что-нибудь о зомби или стеклянных каньонах?'
  Она побарабанила пальцами по коленям и задумалась. ''Стеклянные каньоны' кажутся знакомыми'. Она подумала еще немного. 'Да, определенно. Помню, тогда я подумала, что это больше похоже на поэзию, чем на галлюцинацию. Почти нетронутое. Наверное, поэтому сначала это не осозналось. Откуда ты это знаешь, Алекс?'
  'Он позвонил мне в ночь своего побега. У него были галлюцинации, и он использовал фразы, идентичные тем, которые вы только что упомянули. Одной из вещей, о которых он говорил, был стеклянный каньон, из которого ему нужно было сбежать. На днях я навестил его в тюрьме, и он несколько раз сказал 'стекло'.
  'Как он выглядел?' - спросил Джош.
  'Плохо', - сказал я.
  'Поэтому, - сказала Дженнифер, - похоже, что в содержании галлюцинаций есть некая последовательность'.
  "Некоторый."
  'Не может ли это указывать на то, что галлюцинации как-то связаны с серьезным кризисом или конфликтом?'
  По словам доктора медицины Гая Мэйнваринга, это не так.
  'Это возможно', - сказал я. 'Знает ли кто-нибудь из вас о каком-либо событии в его жизни, которое было бы связано с перьями или вонью?'
  Ничего.
  'А как насчет зомби или стеклянных каньонов?'
  Они покачали головами.
  'Я видела, как он разговаривал сам с собой', - сказала Фелиция, 'но я никогда не подходила достаточно близко, чтобы услышать, что он говорит. Он пугал меня, поэтому всякий раз, когда я видела,
   он пришел, я сразу ушел. Один раз я заметил, что он плакал.'
  Она обхватила себя руками и уставилась на свои колени.
  'Кто-нибудь из вас говорил об этом доктору Флауэрсу?' - спросил я.
  'Не сразу', - сказала Дженнифер. 'Вот что меня беспокоит; я должна была это сделать.
  Но когда я увидел его два дня спустя, он казался более нормальным. Он даже поздоровался. Поэтому я подумал, что это могло быть единичным случаем, может быть, реакцией на наркотики. Но через несколько дней он снова сделал это - галлюцинировал и становился возбужденным. В этот момент я пошел прямо в офис Сариты, но ее не было в городе. Я не знал, кому звонить - я не хотел навлекать на него неприятности
  - поэтому я подождал до конца выходных и рассказал ей. Она поблагодарила меня и сказала, что знает о его проблемах, и мне следует держаться от него подальше. Я хотел обсудить это с ней, но она отмахнулась от меня, что в то время показалось мне довольно холодным. Позже я понял, что это было из-за конфиденциальности'.
  'Я собиралась ей рассказать, но не сказала', - сказала Фелиция, сдерживая слезы. 'Я боялась, что он сделает, если узнает'.
  'Я заметил, что он тоже разговаривает сам с собой', - сказал Джош. 'Несколько раз. Я знал, что что-то не так, и теперь понимаю, что должен был что-то сказать, но у него уже были проблемы из-за того, что он не зарегистрировался на занятия, и я подумал, что это может ухудшить его положение'. Он сделал паузу и отвел взгляд. 'Я знаю, что в ретроспективе это звучит как отговорка на четыре плюса, но именно таковы были мои рассуждения в то время'.
  'Моя очередь', - сказал Дэвид. 'Я ни черта не видел, он всегда вызывал у меня мурашки. Глубоко. Поэтому я старался избегать его. Первое, что я заметил, было то, что он начал психовать в группе'.
  'Это было ужасно', - сказала Дженнифер, и остальные кивнули в знак согласия.
  'То, как он кричал и весь покраснел, какой у него был взгляд. Мы не должны были допустить, чтобы это зашло так далеко'.
  Атмосфера в комнате стала мрачной. Я тщательно подбирал слова, зная, что успешный подход должен апеллировать как к их интеллекту, так и к их эмоциям.
  'Практически все, с кем я говорил об этом деле, поглощены чувством вины, - сказал я, - без оправдания. Человек деградировал, и никто не знает почему. С научной точки зрения психоз - это по-прежнему гигантская трагическая черная дыра, и ничто не заставляет людей чувствовать себя более беспомощными, чем неразрешенная трагедия. Мы все хотим чувствовать контроль над своей судьбой, и когда происходят события, которые лишают нас этого чувства контроля, мы ищем ответы, ищем смысл - наказывая себя 'я должен был' и 'я мог бы'.
  Факт в том, что ничего из того, что ты сделал или не сделал, не заставило Джейми сойти с ума. И не имело значения, рассказал ли ты об этом доктору Флауэрсу или нет, потому что шизофрения так не работает'. И я повторил заверения, которые я дал Хизер Кадмус накануне.
  Они слушали и усваивали информацию, четыре превосходные системы обработки данных.
  'Хорошо', - сказал Дэвид. 'Это имеет смысл'.
  'Я понимаю, что вы говорите, но я не чувствую себя лучше', - сказала Фелиция. 'Полагаю, потребуется некоторое время, чтобы эмоционально интегрировать информацию'.
  'Можем ли мы перейти к чему-нибудь другому?' - спросила Дженнифер, разглядывая свои ногти.
  Никто не возражал, поэтому я сказал 'конечно'.
  'Это было у меня на уме уже некоторое время', - сказала она. 'После того, как его арестовали, я пошла в библиотеку и прочитала все, что могла, о серийных убийцах.
  Это удивительно скудная литература, но все, что я нашел, указывало на то, что такие убийства совершаются садистскими социопатами, а не шизофрениками. Я знаю, что некоторые авторитеты считают, что социопаты на самом деле тонко завуалированные психотики
  -Клекли писал, что они носят маску здравомыслия, но обычно они не декомпенсируются и не становятся психотиками, не так ли?
  'Обычно нет'.
  'Значит, это не имеет смысла, не так ли?'
  'Возможно, он совершил убийства до того, как у него наступила декомпенсация', - предположил Джош.
  'Ни в коем случае', - сказала она. 'Убийства начались примерно через полгода после того, как он покинул проект, и к тому времени он уже был довольно далеко. А последние два произошли после того, как он сбежал из психушки. Если, конечно, у него не было какой-то ремиссии'. Она обратилась ко мне за ответом.
  'Он действительно представлял собой схему рецидива и ремиссии', - сказал я. 'Вы описали кое-что из этого: вел себя параноидально и дезориентированно в один день и был в состоянии поздороваться два дня спустя. Но ваше замечание о том, что психопаты редко, если вообще когда-либо, превращаются в психотиков, является хорошим. Я никогда не замечал ничего садистского или психопатического в его натуре, как и никто из тех, с кем я говорил до сих пор.
  Кто-нибудь из вас это сделал?
  'Нет', - сказал Джош. 'Он был асоциальным и грубым, но в нем не было ничего жестокого. Если на то пошло, его совесть была слишком развита'.
  'Почему ты так говоришь?'
  'Потому что после того, как он говорил или делал что-то неприятное, он всегда задумывался.
  Он не стал извиняться, но было видно, что он расстроен'.
   'Он не очень себе нравился, - сказала Фелиция. - Он казался обремененным жизнью'.
  Пока мальчики кивали в знак согласия, Дженнифер нетерпеливо ёрзала.
  'Давайте вернемся к делу', - сказала она. 'Кажется очевидным, что есть существенное несоответствие между его диагнозом и тем, в чем его обвиняют. Кто-нибудь серьезно рассматривал возможность того, что он не совершал порезов? Или это просто один из тех случаев, когда выбирают козла отпущения и продолжают терпеть?'
  Ее лицо наполнилось негодованием. И надеждой, которую я пожалел, что ее пришлось погасить.
  'Несмотря на противоречия, Джен, доказательства убедительно указывают на то, что он был причастен к убийствам'.
  'Но...'
  'Я вообще не вижу никаких противоречий', - сказал Дэвид. 'Попробуйте эту гипотезу для сравнения: он был психопатом, а его парень, Канцлер, был психопатом, который манипулировал им, заставляя убивать людей. Вуаля, вот вам и ваше несоответствие'.
  Я выпрямился.
  'Что привело вас к этому?'
  'Никаких блестящих выводов'. Он пожал плечами. 'Этот парень приезжал и забирал Джейми. Это было ужасно странно, но он имел большое влияние на Джейми'.
  'В каком смысле странный?'
  'Физически и поведенчески. Он был большим - накачанным, как Шварценеггер - и одевался как банкир, но его волосы были завиты и окрашены в блонд, он пользовался тушью и блинчатым макияжем, и пах и двигался как женщина'.
  'Ты хочешь сказать, - вставила Дженнифер, - что он был геем. Большое дело'.
  'Нет', - настаивал Дэвид. 'Гей - это одно. Это было нечто большее. Он был... бросающимся в глаза. Театральным. Расчетливым. Я не могу понять, почему, но он казался тем, кому нравится манипулировать другими'. Он помолчал и посмотрел на меня. 'Это имеет смысл?'
  'Конечно. Почему, по-вашему, он оказал большое влияние на Джейми?'
  'Каждому, кто видел их вместе, было очевидно, что идет крупное поклонение герою. Джейми не любил людей. Черт, он возвел скрытность в ранг изящного искусства. Но как только Канцлер входил в дверь, он загорался и начинал болтать, как резус'.
   'Это правда', - сказал Джош. 'Изменение было замечательным. И после того, как Джейми встретил его, он полностью изменил свою интеллектуальную ориентацию. От поэзии к бизнесу и экономике, вот так'. Он щелкнул пальцами.
  'Канцлер даже заставил его провести для него исследование', - добавил Дэвид,
  'погружаясь в книги, к которым он раньше никогда бы не прикоснулся'.
  'Какие книги?'
  'Экономика, я полагаю. Я никогда не смотрел внимательно. Мне тоже это скучно'.
  'Я наткнулся на него однажды в стеллажах деловой библиотеки', - сказал Джош. 'Когда он заметил меня, он закрыл свои книги и сказал мне, что он занят.
  Но я видел, что он составлял диаграммы и колонки. Выглядело так, будто он исследовал рейтинги ценных бумаг - акций и облигаций'.
  'Сводит с ума'. Дэвид улыбнулся. 'Если бы Канцлер мог заставить его это сделать, убийство было бы проще простого'.
  'Это действительно безвкусно', - резко сказала Дженнифер. Бородатый парень бросил на нее взгляд с выражением 'а-а-а-а' и пожал плечами.
  'Что ты думаешь о теории Дэвида, Джен?' - спросил я.
  'Полагаю, это имеет смысл', - сказала она без энтузиазма. 'Концептуально это может подойти'.
  Я ждал, что она скажет что-то еще. Когда она не сказала, я продолжил.
  'Несколько минут назад вы упомянули, что у него могла быть реакция на наркотики. Чем он увлекался?'
  Холодный поток тишины ворвался в комнату. Я улыбнулся.
  'Меня не интересует ваша личная жизнь, люди'.
  'Наша личная жизнь не является проблемой', - сказал Джош. 'Это касается кого-то, кого здесь нет'.
  Потребовалось время, чтобы это осознать.
  'Гэри пристрастился к наркотикам?' - спросил я.
  'Я уже говорил, что вы его не узнаете'.
  'Прошлым летом он претерпел множество изменений, - сказала Дженнифер. - Здесь это чувствительная тема'.
  'Почему это?'
  Дэвид цинично рассмеялся. 'Сверху послышался голос, что любое обсуждение господина Ямагучи - плохой пиар. Два из шести случаев истерики не сулят ничего хорошего для продления гранта'.
  'Меня тоже не интересует пиар', - сказал я. 'Или домогательства к Гэри. Но если он подсадил Джейми на наркотики, мне нужно об этом знать'.
  'У нас нет доказательств', - сказал Джош.
   'Обоснованных предположений будет достаточно'.
  'Я дам тебе свой', - сказала Дженнифер. 'Когда Гэри решил перестать быть хорошим мальчиком, он серьезно подсел на наркотики - спиды, кислоту, кокаин, депрессанты, наркотики.
  Он провел большую часть прошлого года в состоянии блиц. Это был первый раз в его жизни, когда он когда-либо бунтовал, и он переборщил, как новообращенный; каждый раз, когда он накуривался, это было космическим откровением, все остальные просто должны были попробовать. У Джейми не было друзей, но Гэри был ближайшим приближением. Оба они были аутсайдерами, и когда они не оскорбляли друг друга, они любили забиться в угол и насмехаться над остальными из нас. Само собой разумеется, что Гэри подсадил Джейми на что-то'.
  Джош выглядел смущенным.
  'Что это?' - спросил я.
  'Я увидел что-то, что указывало на то, что они были ближе, чем это. Однажды, когда Канцлер забрал Джейми из библиотеки, Гэри тоже появился и ушел с ними. На следующий день я услышал, как он поддразнивает Джейми, говоря, что он маленький мальчик из гарема Канцлера'.
  'Гэри гей?' - спросил я его.
  'Я никогда так не думал, но кто знает?'
  'Как Джейми отреагировал на насмешки?'
  'У него просто был какой-то сумасшедший, дезориентированный взгляд, и он ничего не сказал'.
  'Мне нужно поговорить с Гэри', - сказал я. 'Где я могу его найти?'
  На этот раз ответ был более откровенным.
  'Я видел его пару месяцев назад', - сказал Дэвид. 'Торговал травой в Северном кампусе. Он стал панком и был очень враждебен, хвастался тем, как он свободен, пока все остальные из нас работают на доктора Флауэрса. Он сказал, что живет на чердаке в центре города с кучей других художников и собирается устроить выставку в одной из галерей'.
  'Каким видом искусства он увлекался?'
  Все пожимают плечами.
  'Мы никогда ничего этого не видели', - сказал Дэвид. 'Вероятно, из жанра одежды императора'.
  'Алекс, - сказала Дженнифер, - ты хочешь сказать, что наркотики могли быть как-то связаны с нервным срывом Джейми?'
  'Нет. На данный момент я недостаточно знаю, чтобы что-то сказать'.
  Это была явная подстава, и она ее не удовлетворила. Тем не менее, она не настаивала. Вскоре после этого я закончил встречу и поблагодарил их за уделенное время.
   Фелиция и мальчики быстро ушли, а Дженнифер осталась позади, достала пилочку для ногтей и демонстративно подпилила ногти.
  'Что случилось, Джен?'
  Она отложила доску и подняла глаза.
  'Ничто из этого не имеет смысла. Концептуально'.
  'Что именно вас беспокоит?'
  'Вся идея Джейми как серийного убийцы. Он мне не нравился, и я знаю, что у него были серьезные проблемы: но он просто не подходит под профиль'.
  У человеческого животного есть извращенный способ сопротивляться попыткам втиснуть его в аккуратные, предсказательные пакеты вроде психологических профилей. Я не говорил ей об этом; еще несколько лет учебы, и она сама все поймет. Но вопросы, которые она подняла во время обсуждения, вышли за рамки теоретизирования и совпали с моими собственными.
  'Значит, вам не нравится сценарий Дэвида?'
  Она покачала головой, и пластиковые серьги закачались.
  'Что им манипулировал Канцлер? Нет. Джейми, возможно, и равнялся на Канцлера, но он был индивидуалистом, не из тех, кого можно было запрограммировать. Я просто не могу рассматривать его как пешку'.
  'А что, если психоз ослабил эту индивидуальность и сделал ее более уязвимой?'
  'Психопаты охотятся на слабовольных, с низкой самооценкой и расстройствами личности, не так ли? Не на шизофреников. Если бы Джейми был психотиком, он был бы слишком непредсказуем для программирования, не так ли?'
  Она была умна и целеустремленна, ее вопросы подпитывались юношеским возмущением.
  'Вы поднимаете хорошие вопросы', - сказал я ей. 'Хотел бы я иметь возможность на них ответить'.
  'О, нет', - сказала она. 'Я и не жду этого. Психика - слишком неточная наука, чтобы давать шаблонные ответы'.
  'Вас это беспокоит?'
   ' Меня это беспокоит? Это то, что меня в этом интригует '.
  Карен увидела, как я иду к кабинету Сариты, и возмущенно подошла ко мне, ее язык тела выражал воинственность.
  'Я думал, ты сказал, что она тебе не понадобится'.
  'Всплыло несколько вещей. Это не займет много времени'.
  'Возможно, я смогу вам с ними помочь'.
  'Спасибо, но нет. Мне нужно поговорить с ней напрямую'.
   Ее ноздри раздулись, а полные губы сжались. Я направился к двери кабинета, но она преградила мне путь своим телом. Затем, после кратчайшего мгновения молчаливой враждебности, она грациозно скользнула прочь, повернулась и ушла.
  Сторонний наблюдатель ничего бы не заметил.
  Мой стук был встречен визгом и скрежетом резиновых колес по винилу, затем дверь распахнулась наружу. Сарита подождала, пока я войду, затем сама закрыла ее. Откинувшись назад, она остановилась у стола, заваленного компьютерными распечатками.
  'Доброе утро, Алекс. Встреча была полезной?'
  'Они проницательные дети'.
  'Не правда ли? - Она улыбнулась по-матерински. - Они так прекрасно развились. Великолепные экземпляры'.
  'Это должно доставить вам огромное удовлетворение'.
  'Это так'.
  Зазвонил телефон. Она подняла трубку, сказала 'да' и 'угу' несколько раз и положила трубку, улыбаясь.
  'Это Карен дала мне понять, что она сказала тебе, что я занят, но ты все равно пробрался сюда силой'.
  'Она очень заботливая, не правда ли?'
  'Преданная. Что в наши дни встречается крайне редко'. Она развернула стул. 'На самом деле она замечательная молодая женщина. Очень умная, но выросла в Уоттсе, бросила школу в одиннадцать лет, сбежала и пять лет жила на улице, делая то, что нам с тобой и не снилось.
  Когда ей было шестнадцать, она взяла себя в руки, вернулась в вечернюю школу и получила диплом средней школы за три года. Затем она прочитала статью о проекте, подумала, что это может быть возможностью получить больше образования, и пришла однажды утром, попросив пройти тестирование. Ее история была захватывающей, и она действительно казалась сообразительной, поэтому я согласилась. Она сдала высокие тесты
  - в районе сорока пяти - но, конечно, недостаточно высоко, чтобы соответствовать требованиям.
  Тем не менее, она была слишком хороша, чтобы ее отпускать, поэтому я нанял ее в качестве научного сотрудника и зачислил ее сюда в качестве студентки-заочницы. Она тянет три с половиной и хочет пойти в юридическую школу в Боалте или Гарварде. Я не сомневаюсь, что она справится'. Она снова улыбнулась и смахнула несуществующую ворсинку с лацкана. 'Итак, что я могу для вас сделать?'
  'Я хочу связаться с Гэри Ямагучи, и мне нужен его последний адрес'.
  Ее улыбка умерла.
   'Я дам тебе это, но это не поможет. Он дрейфует уже полгода'.
  'Я знаю. Я сделаю все, что смогу'.
  'Хорошо', - холодно сказала она. Резко повернувшись, она рывком распахнула картотечный шкаф и вытащила папку. 'Вот. Перепишите это'.
  Я вытащил свой блокнот. Прежде чем я его открыл, она торопливо продиктовала адрес на Пико около Гранд, к западу от центра города - мрачный, бедный район, который обслуживал нелегальных иммигрантов и бездомных людей, предлагая меню из гниющих трущоб, швейных мастерских и обшарпанных баров. За последний год несколько художников и потенциальных художников незаконно обустроили жилые помещения в промышленных лофтах, пытаясь создать Сохо-Уэст. Пока что Лос-Анджелес не купился на это.
  "Спасибо."
  'Чего ты ожидаешь получить от разговора с ним?' - потребовала она.
  'Просто пытаюсь создать как можно более полную базу данных'.
  'Ну, вы не уедете далеко, используя...'
  Телефон зазвонил снова. Она схватила его и резко сказала: 'Да!'. Пока она слушала ответ, раздражение сменилось удивлением, которое быстро переросло в шок.
  'О, нет. Это ужасно. Когда... да, он здесь. Да, я ему скажу'.
  Она положила трубку.
  'Это был Соуза, звонивший из тюрьмы. Джейми пытался покончить с собой сегодня рано утром, и он хочет, чтобы ты приехал как можно скорее'.
  Я вскочил на ноги и убрал блокнот.
  'Насколько сильно он ранен?'
  'Он жив. Это все, что я знаю'.
  Она повернулась ко мне и начала говорить что-то извиняющееся и примирительное, но я двигался слишком быстро, чтобы услышать ее.
   17
  ЕГО перевели в одну из палат для стационарных больных, которую Монтез показал мне во время моего осмотра тюрьмы. Три помощника, один из них Зонненшайн, стояли на страже у двери. Я посмотрел в окно в двери и увидел его лежащим лицом вверх на кровати, голова была закутана в окровавленные бинты, паучьи конечности были скованы мягкими наручниками. Капельница для внутривенного вливания капала в сгиб одной руки. Посреди газового тюрбана было мясистое пятно - несколько квадратных дюймов лица, избитого и опухшего. Он спал или был без сознания, его пурпурные веки были закрыты, потрескавшиеся губы безжизненно приоткрыты.
  Соуза стоял рядом с невысоким бородатым мужчиной лет тридцати с небольшим. Адвокат был одет в костюм цвета оружейного металла из необработанного шелка, который напомнил мне доспехи. Увидев меня, он подошел и сердито сказал:
  'Он неоднократно и с силой бросался на стену своей камеры'.
  Он бросил сердитый взгляд на депутатов, которые ответили ему каменными взглядами.
  'Переломов костей или видимых внутренних повреждений нет, но большая часть повреждений пришлась на голову, и доктор Платт подозревает сотрясение мозга.
  Его в любую минуту перевезут в окружную больницу'.
  Платт ничего не сказал. Он был одет в мятый белый халат поверх джинсов и рабочую рубашку и нес черную кожаную сумку. К его лацкану был прикреплен значок округа, удостоверяющий его как дежурного невролога. Я спросил его, насколько плохо все выглядит.
  'Трудно сказать', - тихо сказал он. 'Особенно с психотическим наложением. Я приехал по вызову, и у меня не так много инструментов.
  Его рефлексы выглядят в порядке, но с травмами головы никогда не знаешь, что может случиться. Мы будем наблюдать за ним в течение следующих нескольких дней, и, надеюсь, тогда у нас будет более ясная картина'.
  Я снова посмотрел в окно. Джейми не двинулся с места.
  'Вот вам и безопасность', - сказал Соуза достаточно громко, чтобы услышали депутаты.
  'Это придает вещам совершенно новый оттенок'.
  Он вытащил из портфеля миниатюрный диктофон и продиктовал подробности попытки самоубийства голосом из зала суда. Подойдя к помощникам, он взглянул на их значки и продиктовал их имена в машину, произнося каждое с преувеличенной выразительностью. Если они и были напуганы, то не показывали этого.
   'Что в капельнице?' - спросил я Платта.
  'Просто питание. Мне он показался довольно кахектичным, и я не хотел, чтобы он обезвоживался, особенно если будет внутреннее кровотечение'.
  'Похоже, его избили основательно'.
  'О, да. Он сильно ударился об эту стену'.
  'Отвратительный способ покончить с собой'.
  'Должно быть'.
  'Часто видите подобное?'
  Он покачал головой.
  'В основном я занимаюсь реабилитацией - глубокой мышечной ЭМГ. Но врач, который обычно принимает вызовы из тюрьмы, сейчас в декретном отпуске, так что я его замещаю. Она много чего видит, в основном передозировки от лечащего врача'.
  'Этот парень никогда не принимал наркотики'.
  'Так они говорят'.
  В коридоре раздались шаги. Пара санитаров скорой помощи вошла с носилками. Один из помощников открыл дверь в комнату, вошел и появился через мгновение, беззвучно пробормотав слово 'хорошо' . Второй помощник последовал за ним обратно. Зонненшайн остался снаружи, и когда наши взгляды встретились, он слегка кивнул. Второй помощник высунул голову и сказал санитарам и Платту войти. Санитары отнесли носилки к порогу и, извиваясь, сумели втащить их на полпути в комнату. Соуза подошел ближе к двери, сердито глядя на него. Я последовал за ним. После нескольких минут рывков и подъемов они отсоединили капельницу, скатили безвольное тело Джейми с кровати на носилки и снова поставили капельницу. Тишину нарушила четкая симфония изгибов и щелчков.
  Один из них поднял бутылку с капельницей и сказал: 'Готов, когда будешь готов'.
  Платт кивнул. 'Давайте катиться'. Другой сопровождающий и два помощника двинулись вперед и подняли носилки. Голова Джейми покачивалась, как лодка в неспокойных водах.
  'Я провожу своего клиента до машины скорой помощи', - сказал Соуза. Никто не спорил. Мне: 'Мне нужно с вами посоветоваться. Пожалуйста, встретьтесь со мной у входа в тюрьму через десять минут'.
  Я сказал, что буду там и буду смотреть, как его увозят.
  Когда мы остались одни, Зонненшайн поднял одну бровь и сказал мне идти с ним. Он неторопливо прошел по главному коридору и повел меня к лифту с ключом. Заключенные в желтых пижамах сидели, сгорбившись, на решетчатых
   скамейки, сканируя нас. Оперный крик раздался из-за угла. В палате пахло рвотой и дезинфицирующим средством.
  Поворот ключа Зонненшайна, и двери лифта скрежещущим движением открылись. Он поставил машину на экспресс, и она спустилась в подвал. Еще один щелчок ключа задержал ее там. Он прислонился к стене купе и положил руки на бедра. Глядя на меня, он изо всех сил старался напрячь свое лунообразное лицо, скрывая свое беспокойство за завесой враждебности.
  'Мне не следовало бы открывать рот, а если вы меня процитируете, я назову вас лжецом', - сказал он.
  Я кивнул в знак понимания.
  'Все еще хотите знать, что он говорит, когда выходит из себя?'
  "Да."
  'Ну, когда он сегодня утром психанул, он кричал об отравленной земле и кровавых перьях. Остальное время это были в основном стоны и стенания. Однажды он заговорил о том, что он негодяй или что-то в этом роде'.
  'Жалкий поступок?'
  'Может быть. Да. Это важно?'
  'Это его термин для обозначения самоубийства'.
  'Хм'. Он неловко улыбнулся. 'Тогда, полагаю, он был очень плох сегодня утром'.
  'Когда он начал наносить себе вред?'
  'Крики и вопли начались около шести. Я подошел проверить, и он успокоился и, казалось, задремал. Затем, примерно через десять минут, я услышал этот стук - как будто по дыне ударили кувалдой - и подбежал. Он метался, мотая головой вперед и назад, как будто хотел сбросить ее с плеч и разбить о стену. Стук . Вся задняя часть его черепа превратилась в месиво. Нам потребовалось четверо из нас, чтобы связать его. Настоящий беспорядок'.
  'Это что, обычная практика на High Power?'
  'Отрицательно. Это можно увидеть только у новичков, которые прилетают на чем-то. Как только они достигают High Power, они остаются чистыми. Как я уже говорил, всегда есть кто-то, кто пытается выглядеть психом, но не до такой степени, чтобы это приводило к сильной боли'.
  Он выглядел обеспокоенным. Я знал, что его тревожит, и вынес это на поверхность.
  'Ты все еще думаешь, что он притворяется?'
   Вытерев лоб рукой, он потянулся за ключом и повернул его. Шестерни лифта с шумом включились, и кабина начала подъем.
  'Вы хотели знать, что он сказал, поэтому я вам рассказал. Это все, что я могу сказать'.
  Лифт остановился на уровне земли, и двери открылись в люк камбуза.
  'Шаг вперед, сэр', - сказал он, провожая меня. Я сделал это, и он попятился в лифт.
  'Спасибо', - тихо сказал я, глядя прямо перед собой и едва шевеля губами.
  'Хорошего вам дня, сэр', - сказал он, дотронувшись до приклада своего пистолета.
  Я повернулся. Его лицо было неподвижной маской, постепенно суженной закрывающимися дверями. Я смотрел на него, пока он не исчез.
  Соуза ждал снаружи входа. Увидев меня, он посмотрел на часы и сказал: 'Приходи'.
  Мы быстро прошли на парковку и спустились по лестнице. Внизу стоял Rolls, и Антрим держал одну дверь открытой. Когда мы устроились, он закрыл ее, сел спереди и молча направился к выходу.
  Казалось, большая машина парит над землей, словно темный левиафан, бродящий по тенистому бетонному рифу.
  'Давайте пообедаем', - сказал адвокат. После этого он, казалось, был не в настроении для разговора и занялся тем, что сверился с серией желтых блокнотов, затем взял трубку автомобильного телефона, набрал номер и выкрикнул приказы на юридическом языке в микрофон.
  Модные рестораны были на западе, пентхаусы окружали финансовый район в центре города и предлагали виды на город и обеды с тремя мартини. Но Rolls двинулся в другую сторону, пересекая Skid row и въезжая на периферию Восточного Лос-Анджелеса. Антрим ехал быстро и плавно, свернул на изрытую колеями боковую улицу и резко вильнул на узкую парковку, затененную четырехэтажными складами. В задней части парковки стоял старый мобильный дом Jetstream на блоках. Его гофрированные бока были побелены, а крыша была украшена плющом. Сквозь листья возвышалась расписанная вручную деревянная вывеска с надписью ROSA'S MEXICAN
  КУХНЯ, граничащая с двумя сомбреро.
  Антрим остался у машины, а мы с Соузой пошли в ресторан пешком.
  Внутри было тесно и жарко, но чисто. Вдоль внешней стены стояло шесть кабинок из красного дерева, три из которых занимали группы мексиканских
   рабочие. Иллюминаторы были задрапированы ситцевыми шторами, а над дверью мигала вывеска Dos Equis. Кухня была открыта для осмотра, отделенная от столовой деревянной стойкой высотой по пояс. За ней усатый толстяк в футболке, накрахмаленном фартуке и синей бандане стоически потел над духовками, паровыми столами и фритюрницами. В одном углу сидела такая же полная женщина, читающая La Мнение за посеребренным регистром.
  Кафе наполнилось ароматом перца чили и свиного жира.
  Женщина увидела, что мы вошли, и быстро встала. Ей было лет семьдесят, у нее были блестящие черные глаза и белые волосы, заплетенные на макушке.
  'Мистер Эсс', - сказала она и взяла Соузу за обе руки.
  'Привет, Роза, Менудо сегодня?'
  'Нет, нет, извините, все кончилось. Но куриная энчилада очень вкусная'.
  Мы подплыли к одной из пустых кабинок. Меню не было. Соуза расстегнул пиджак и откинулся на спинку.
  'Я возьму суп альбондигас', - сказал он, - 'две энчиладас - одну с курицей, одну со свининой, чили рельено, фрихолес и рис, а также кувшин ледяной воды'.
  'Очень хорошо. А вы, сэр?'
  'У вас есть салат из говядины?'
  'Лучшие в городе', - сказала Соуза. Женщина сияла.
  'Салат из говядины и 'Карта Бланка'.
  Она кивнула в знак одобрения и передала заказ повару. Он вручил ей поднос, она принесла его на стол и выложила его содержимое: тарелку с синими кукурузными лепешками, слегка поджаренными, и блюдо в форме лодочки, в котором лежал кусок масла. Соуза протянул мне тарелку и, когда я отказался, взял лепешку, быстро намазал ее маслом, сложил и съел третью. Он ритмично жевал, глотал и отпил воды.
  'Поскольку вы не едите, - сказал он, - возможно, вы могли бы дать мне краткое изложение ваших выводов'.
  Я так и сделал, но клинические подробности случая его, похоже, не заинтересовали.
  Когда я заметил это, он тяжело вздохнул и намазал маслом еще одну лепешку.
  'Как я уже говорил, характер дела изменился. Я уже начал агрессивно добиваться отсрочки суда по причине некомпетентности.
  То, что произошло сегодня утром, наглядно демонстрирует, что округу нельзя доверять в плане обеспечения безопасности мальчика, и я чувствую себя гораздо более уверенно в вопросе обеспечения содержания под стражей в частном учреждении'.
  'Несмотря на известность дела?'
   'К счастью для нас, в этом городе нет недостатка в насильственных преступлениях, и эта история уже попала на первые страницы. Вчера Times опубликовала небольшую статью на странице двадцать седьмой. Сегодняшняя газета ничего не напечатала. Я ожидаю, что попытка самоубийства снова привлечет к этому внимание на некоторое время, но затем можно ожидать периода затишья, пока стервятники четвертой власти будут пировать новой падалью'.
  Роза принесла суп с фрикадельками, ледяную воду и мою Carta Blanca. От жары в кафе я вспотел, а пиво обдало мой язык ледяным взрывом. Соуза проглотил ложку дымящегося супа без видимого дискомфорта.
  'Вопрос в том, доктор, чувствуете ли вы себя комфортно, помогая в реализации этой стратегии?'
  'Я еще не закончил оценку...'
  'Да, я понимаю. Ваша скрупулезность достойна восхищения. Но начали ли вы формировать мнение относительно компетентности?'
  'Я планирую дождаться поступления данных, прежде чем формировать какое-либо мнение'.
  "Хм."
  Он снова сосредоточился на супе, отхлебнул и смаковал его, осушил миску и собрал последние капли куском тортильи.
  Еду подали на тяжелом белом мексиканском фарфоре - тарелка для него и тарелка для меня.
  'Наслаждайтесь, доктор', - и он принялся за дело.
  Мы ели молча, окруженные смехом. Салат был превосходным, полоски мяса нежными и слегка пикантными, овощи твердыми и свежими в лимонно-перцовой заправке. Специи и жар вызвали капли влаги на моем лбу, и я почувствовал, как моя рубашка начала прилипать. Соуза решительно пробрался сквозь гору пережаренных бобов, съел большую часть фаршированного чили и осушил кувшин с водой. Роза быстро наполнила его.
  Когда от чили остался только пар и несколько зерен риса, он отодвинул тарелку в сторону. Роза принесла тарелку с засахаренными кусочками кактуса. Я попробовал один и нашел его слишком резиновым. Соуза откусил один крепкими, тупыми зубами, откусывая кусочки, пока все конфеты не закончились. Он вытер рот и посмотрел прямо на меня.
  'То есть вы совершенно не представляете, куда приведет вас ваша оценка?'
  'Нет, не совсем. Когда я его видел, он не казался компетентным, но его история - это чередование ремиссий и рецидивов, так что невозможно знать
   каким он будет завтра'.
  'Завтра меня не касается. Вы бы сегодня подписались под заявлением о том, что в тех двух случаях, когда вы пытались взять у него интервью, он был некомпетентен?'
  Я думал об этом.
  'Полагаю, что да, если формулировка была достаточно консервативной'.
  'Вы можете сами это сформулировать'.
  "Все в порядке."
  'Хорошо, с этим разобрались'. Он съел еще одну конфету. 'Итак, что касается ограниченной дееспособности, я прав, предполагая, что вы решили отказаться?'
  'Я планировал провести дополнительную оценку...'
  'Доктор Делавэр', - улыбнулся он, - 'в этом больше нет необходимости. Если все пойдет по плану - а учитывая возмутительную халатность тюремного персонала, я уверен, что так и будет, - пройдет некоторое время, прежде чем он предстанет перед судом.
  Хотя я знаю, насколько неоднозначно вы относитесь к защите по невменяемости, и не хотел бы испытывать вашу совесть, вы сможете принять участие в защите в то время'.
  Я сделал большой глоток пива.
  'Другими словами, - сказал я, - вы нашли других экспертов-свидетелей, которые не разделяют моей двойственности'.
  Он приподнял одну бровь и слизнул кусочек сахара с губы.
  'Пожалуйста, не обижайтесь', - сказал он слащаво. 'Моя обязанность - сделать все возможное, чтобы помочь своему клиенту. Когда мы договорились работать вместе, я принял ваши условия, но это не помешало мне общаться с другими врачами'.
  'Кто у тебя?'
  'Чапин из Гарварда и Доннелл из Стэнфорда'.
  'Они осмотрели Джейми?'
  'Пока нет. Однако, судя по моему описанию дела, они уверены, что будет объявлено о закрытии'.
  'Ну, тогда, я думаю, это ваши ребята'.
  'Я хочу сказать, что я - и семья Кадмус - ценим все, что вы сделали, как в терапевтическом, так и в оценочном плане. Хизер сказала мне, что общение с вами подняло ей настроение, и это немалый подвиг, учитывая, через что ей пришлось пройти'.
  Он подозвал Розу, дал ей двадцатку и десятку и сказал оставить сдачу себе. Она благодарно захихикала и почистила его пиджак метелкой.
   Вернувшись в лимузин, он протянул руку и похлопал меня по плечу.
  'Я уважаю вас как принципиального человека, доктор, и надеюсь, что между нами нет неприязни'.
  'Вовсе нет'. Я вспомнил слова, которые однажды сказал Мэл Уорти. 'Ты воин, и ты делаешь все возможное, чтобы выиграть войну'.
  'Именно так. Спасибо, что посмотрели'. Он полез в портфель и вытащил большую чековую книжку.
  'Сколько еще я тебе должен?'
  'Ничего. На самом деле, я верну первые пять тысяч'.
  'Пожалуйста, не делайте этого. Это нарушит график бухгалтерского учета моей фирмы, но, что еще важнее, это лишит нашу ассоциацию профессионализма, если она когда-либо попадет под проверку; суд не доверяет всему, что не оплачено'.
  'Извините. Мне неудобно это брать'.
  'Затем пожертвуйте их в вашу любимую благотворительную организацию'.
  'У меня есть идея получше. Я отправлю ее тебе, а ты пожертвуешь ее в свою любимую благотворительную организацию'.
  'Очень хорошо', - сказал он, и его широкие черты лица исказились от гнева, прежде чем снова обрести вынужденное спокойствие.
  Небольшая победа, но она пришлась как раз вовремя.
  Антрим поехал обратно в тюрьму. Стеклянная перегородка была закрыта, и по движению его головы я понял, что он слушает музыку. Соуза увидел, что я смотрю на него, и улыбнулся.
  'Свободный дух. Но этот человек - превосходный механик'.
  'Он должен быть таким, чтобы поддерживать это'.
  'О, да. Это и многое другое'.
  Он снова взял телефон, позвонил в офис и записал свои сообщения. Ни одно из них не было достаточно важным, чтобы заслужить его внимания, и он поручил секретарю передать их Брэдфорду Балчу.
  'Еще одно, - сказал он, положив трубку, - и я упоминаю об этом только в качестве формальности. Теперь, когда вы больше не занимаетесь этим делом, вы понимаете, что, будучи моим консультантом, вам запрещено обсуждать это с кем-либо'.
  'Я понимаю это', - холодно сказал я.
  'Да, я знаю, что ты делаешь', - сказал он, записывая в желтом блокноте. Я разглядел свое имя среди каракулей.
  Мы добрались до парковки тюрьмы. Роллс въехал и проехал, пока не остановился рядом с моим Севиль.
   'Что ж, доктор, было очень приятно', - сказал Соуза, схватив мою руку и сжав ее.
  Я уклончиво улыбнулся.
  'Я хотел бы спросить вас об одном, мистер Соуза'.
  "Что это такое?"
  'Как вы думаете, Джейми убил всех этих людей?'
  Он отпустил мою руку, откинулся на море серого войлока и сделал пальцами палатку.
  'Это не тот вопрос, на который я могу ответить, доктор Делавэр'.
  'Почему это?'
  'Это просто не имеет отношения к моей роли адвоката, и даже мысль об этом помешала бы мне в исполнении моих обязанностей'.
  Он снова улыбнулся мне и отвернулся. Шофер подошел и открыл дверь. Я вышел. Прежде чем я добрался до двери своей машины, лимузин исчез.
  Я положил свой атташе и потянулся. Это был первый раз в жизни, когда меня уволили. Как ни странно, это было чертовски приятно.
   18
  Я ВЫЕЗЖАЛ со стоянки и размышлял о своем увольнении. Соуза выудил меня из моря экспертов, используя двойную приманку лести и профессиональной ответственности: я был жизненно важен для дела из-за моего предыдущего обращения с Джейми и моей показной гениальности. Теперь, получив первую возможность, он отшвырнул меня назад, как какого-то недомерка, наполнив свое ведро более существенной добычей. Я не должен был удивляться. Мы на самом деле не ладили; хотя мы были внешне сердечны, между нами было несомненное напряжение. Он был человеком, который процветал за счет манипуляции, скульптором поведения, а я оказался не слишком податливым и, таким образом, расходным материалом. В конце концов, у него были Чапин из Гарварда, Доннелл из Стэнфорда - оба полные профессора, хорошо опубликованные и уважаемые.
  Неважно, что у них не было проблем с обеспечением защиты невменяемости перед обследованием пациента. Они были тем типом экспертов, которые процветали в системе Соузы.
  Я не жалел, что покинул его команду, но я сожалел, как мало я узнал о Джейми. Дело породило гораздо больше вопросов, чем ответов. Единственной проблемой, которая была близка к достижению консенсуса, был его психоз.
  Все, кроме Зонненшайна, согласились, что он сумасшедший, и даже заместитель шерифа смягчил свой цинизм, увидев, какой ущерб нанес себе мальчик. Но преступления, в которых его обвиняли, не были преступлениями психопата, как заметил аспирант первого года обучения. Быстрый ответ Соузы возложил вину - не без некоторого обоснования - на мертвеца. Фактически, и его опекуны, и его коллеги считали, что Ивар Дигби Канцлер оказал большое влияние на жизнь Джейми. Этот человек направил его от сонетов к ценным бумагам, от колы к росткам. Но распространилось ли это влияние на серийные убийства, было далеко не ясно.
  При более близком рассмотрении даже диагноз шизофрении не был свободен от путаницы: болезнь протекала нетипично, и реакция Джейми на лекарства была непоследовательной. Кроме того, у него были некоторые, хотя и незначительные, доказательства употребления наркотиков. Сарита Флауэрс и Хизер Кадмус были уверены, что он никогда не принимал наркотики. Но Проект 160
  Дети думали иначе. Что касается Мэйн-Уоринга, то это не имело значения, а несоответствия можно было объяснить незначительным повреждением мозга.
   Возможно, психиатр был прав, но он никогда не проводил комплексного неврологического обследования. И его отсутствие интереса к чему-либо, кроме уровней дозировки, а также его небрежное составление диаграмм ослабили мою уверенность в его суждениях.
  Затем возник вопрос об истории семьи Кадмус - родословной, пропитанной психопатологией. Имело ли сходство в упадке Антуанетты, Питера и Джейми смысл? Было ли связывание Чанселлора примитивной попыткой символического отцеубийства? Дуайт Кадмус, безусловно, заслуживал второго интервью.
  Были и другие, с кем я хотел поговорить. Гэри Ямагучи и медсестры - восторженная мисс Сёртис и язвительная миссис Ванн. Контраст между двумя женщинами был еще одной загвоздкой: частная медсестра описала Джейми более позитивно, чем кто-либо другой. И все же именно на нее он напал в ту ночь, когда сбежал. Андреа Ванн считала его опасно неуравновешенным, но это не помешало ей оставить сестринский пост отделения C без персонала в ту ночь. А теперь она уволилась.
  Слишком много вопросов, недостаточно ответов. И избитый, безумный молодой человек, которому суждено прожить свои дни в кошмарном мире.
  Соуза вычеркнул меня прежде, чем я успел во всем этом разобраться.
  Пока я размышлял, 'Севиль' поплыл в сторону района Юнион, недалеко от адреса Гэри, который мне дала Сарита.
  Соуза напомнил мне о моих этических обязательствах. Я не мог обсуждать свои выводы ни с кем, но это не помешало мне провести дальнейшую оценку - как свободный агент.
  Здание стояло в центре квартала, расшитое на уровне улицы ромашковой гирляндой дремлющих алкашей. Бутылки, банки и собачье дерьмо превратили мое продвижение по тротуару в спазматический балет. Двери были из ржавого железа, покоробленные и вмятые, и вделаны в осыпающийся кирпичный фасад бывшей фабрики, как свищ. Полоса бетона пересекала кирпич. На ней было вырезано PELTA THREAD COMPANY, 1923. Буквы были испещрены голубиными крапинками и потрескались. Справа от двери были две кнопки. Рядом с каждой кнопкой было отверстие для адресной наклейки. Первая была незаполненной; вторая обрамляла заклеенную скотчем полоску бумаги с надписью R. Bogdan. Я нажал обе кнопки, но не получил ответа, попробовал дверь и обнаружил, что она заперта. Проехав по переулку, я увидел задний вход, идентичный тому, что был спереди, но он тоже был заперт. Я сдался и пошел домой.
  Пришла карта Джейми 'Каньон-Оукс'. Я запер ее в своем столе и достал чек Соузы. Я надписал адрес и проштамповал конверт, запечатал чек внутри, сбегал к ближайшему почтовому ящику и бросил его в щель. В три тридцать позвонили из службы доставки, чтобы доставить сообщение от Робина: Билли Орлеанс приехал в город пораньше и будет в студии до пяти. После того, как он уйдет, мы могли бы поужинать вместе. Я переоделся в джинсы и водолазку и поехал в Венецию.
  Жилье Робин - это немаркированная витрина на Пасифик-авеню, недалеко от гетто Оуквуд. Снаружи все покрыто граффити банды, а окна забелены. Годами она жила наверху, в мансарде, которую сама спроектировала и построила, и использовала первый этаж как мастерскую. Опасное расположение для кого угодно, не говоря уже об одинокой женщине, но это было утверждением независимости. Теперь место было тревожным, и она делила со мной кровать, и я спал намного лучше.
  Оба парковочных места позади магазина были заняты белым лимузином Lincoln с затемненными окнами, гангстерскими белыми стенами и телевизором.
  антенна на задней палубе. Триста фунтов крепкого телохранителя прислонились к борту машины - пятидесятилетний, с загорелой мордой бульмастифа, песчано-седыми волосами и белыми усами зубной щеткой. Он был одет в белые брюки на шнурках, сандалии и красную майку без рукавов, натянутую так, что вот-вот лопнет. Руки, скрещенные на груди, были цвета и ширины ветчины Вирджинии.
  Я остановился и стал искать место, где можно было бы покинуть Seville. Изнутри студии доносились глубокие, пульсирующие волны звука.
  'Привет, сэр', - весело сказал телохранитель, 'вы друг-психоаналитик?'
  "Это я."
  'Я Джеки. Мне сказали быть начеку. Просто оставь машину здесь с ключами, и я присмотрю за ней для тебя'.
  Я поблагодарил его и вошел в мастерскую через заднюю дверь. Как всегда, в студии пахло хвойной смолой и опилками. Но грохот электродрелей и пил сменился другой стеной шума: громоподобными аккордами и кричащими высокими частотами, резонирующими от каждой балки и доски.
  Я прошел в заднюю часть, где хранились тестовые усилители, и увидел Робин, в пыльном фартуке поверх рабочей одежды и в накладных наушниках, наполовину зарывшихся в ее кудри, наблюдающую, как тощий мужчина нападает на серебристую блестящую электрогитару с цельным корпусом в форме ракеты. С каждым ударом медиатора инструмент загорался и искрился, а когда мужчина нажимал кнопку около
  В мосту раздался звук, похожий на звук космического модуля, покидающего стартовую площадку. Гитара была подключена к двум усилителям Mesa Boogie и выкручена на максимальную громкость. Когда худой человек водил пальцами вверх и вниз по грифу, она визжала и ревела. Между струнами прямо над грифом была зажата тлеющая сигарета. Окна дрожали, и уши мои чувствовали, как будто они вот-вот начнут кровоточить.
  Робин увидела меня и помахала рукой. Не в силах услышать ее, я прочитал по ее губам и разобрал 'Привет, дорогая', когда она подошла поприветствовать меня. Худой мужчина погрузился в свою музыку, закрыл глаза и продолжал некоторое время, прежде чем заметил меня. Затем его правая рука отдохнула, и студия превратилась в похоронную. Робин снял амбушюры. Отключив гитару, мужчина вынул сигарету, сунул ее в рот, затем нежно положил инструмент в подставку с зажимом и ухмыльнулся.
  "Поразительнй."
  Он был примерно моего возраста, с впалыми щеками, бледный и с тощими чертами лица, с крашеными черными волосами, подстриженными в длинную косу. Он носил сине-зеленый кожаный жилет поверх впалой, безволосой груди и малиновые парашютные штаны. Маленькая розовая татуировка синела на одном костлявом плече. Его туфли были на высоком каблуке и подходили к брюкам. Пачка Camel наполовину торчала из одного из карманов жилета. Он вытащил сигарету, тлевшую между губ, потушил ее, вытащил пачку, вытащил новую и закурил.
  'Билли, это Алекс Делавэр. Алекс, Билли Орлеан'.
  Рокер протянул длинную мозолистую руку и улыбнулся. Ногти на его правой руке были оставлены длинными для щипков пальцами. В один из его верхних резцов был вставлен бриллиант.
  'Привет, Алекс. Главный врач, да? Мы могли бы использовать тебя в дороге, учитывая нестабильное психическое состояние группы'.
  Я улыбнулся в ответ. 'Моя специальность - дети'.
  'Как я уже сказал, мы могли бы использовать тебя в дороге, группа болтает всякую ерунду'.
  Обращаясь к Робину: 'Это потрясающе, Mizz Wonderhands. Поиграй немного с ведущим звукоснимателем, чтобы получить больше удара в высоких регистрах, но в остальном - идеально. Когда ты сможешь подготовить его к взлету?'
  'Как четверг?'
  'Отлично. Я лечу в Сан-Франциско навестить родителей, а потом возвращаюсь сюда на концерт Friday Forum. Я пошлю Джеки или кого-нибудь из роуди забрать его. А теперь самое интересное'. Он расстегнул один из отсеков на штанах-парашютах и вытащил пачку стодолларовых купюр.
   'Грязь и нажива', - сказал он, отрывая около тридцати и протягивая их Робину. Это не сильно изменило размер пачки. 'Это делает это?'
  'Ты дал мне на триста больше', - сказал Робин, пересчитывая и протягивая три купюры.
  'Оставь себе. Перфекционизм трудно найти, а списание мне не помешает'. Он взвесил пачку и переложил ее из одной руки в другую.
  'Не показывайте это в этом районе', - сказал Робин.
  Он рассмеялся и убрал деньги.
  'Это было бы безвкусно, не правда ли?'
  'Я больше думал об опасности'.
  'О. Да, я так думаю'. Он пожал плечами. 'Ну, вот почему у меня есть Джеки.
  Он пуленепробиваемый. Быстрее локомотива. Ест заклепки на завтрак. Я нанял его после истории с Джоном Ленноном. Я нервничал, как и многие другие. Думаю, он раньше ломал ноги для мафии или чего-то в этом роде, но пока что все, что ему пришлось сделать для меня, - это напустить на себя сердитый взгляд'.
  Робин выписал ему квитанцию, и мы пошли к двери.
  'Приятно познакомиться, Алекс'.
  Он взял руки Робина и поцеловал их.
  'Содержите их в хорошем состоянии. На сегодняшнем рынке визуальные эффекты - это все. Мне понадобится еще много предметов искусства'. Улыбка, сияющая бриллиантами. 'Ну, отправляемся в Сан-Франциско
  и воссоединение с доктором и миссис Орнштейн'.
  Я кое о чем подумал.
  'Билли', - спросил я, - 'ты вырос в Сан-Франциско?'
  'Вообще-то, это Атертон', - сказал он, назвав одно из дорогих заведений недалеко от города.
  'Вы были вовлечены в события в районе Хейт-Эшбери?'
  Он рассмеялся.
  'Когда все это происходило, я был хорошим маленьким ботаном, который хотел стать ортодонтом, как папа. Я провел шестидесятые, заучивая учебники по биологии. Зачем?'
  'Я пытаюсь разузнать о людях, которые жили в городской коммуне на Хайт'.
  Он покачал головой.
  'Это не моя тема, но я могу сказать, кто может ее знать. Роланд Оберхайм
  - Ролли О. Он продюсер, раньше играл на бас-гитаре в Big Blue Nirvana.
  Помните их?
  'Я так думаю. Ситары на фоне тяжелого бэк-бита?'
   'Правильно. И поп-индуизм. Они пару раз пробились в топ, потом заболели раком эго и распались. Ролли был одним из шутников Кена Кизи, сильно сидел на кислоте, называл себя Капитаном Трипсом. Он знал всех на Хайте. Теперь он живет здесь, дает независимые концерты. Я могу связать тебя, если хочешь'.
  'Я был бы вам признателен'.
  'Хорошо. Я позвоню ему сегодня вечером и перезвоню тебе. Если я забуду, позвони мне и напомни. У Робина есть все мои номера'.
  'Сделаю. Спасибо'.
  Он взъерошил волосы и ушел.
  Мы с Робином переглянулись.
  'Зажигаем, Билли Орнштейн?' - сказали мы одновременно.
  На следующее утро я вернулся в здание на Пико. На этот раз дверь была приоткрыта. Я прислонился к ней и вошел.
  Меня встретил пролет широких сосновых ступеней и аромат песто. Наверху лестницы была темнота и слабые мускулистые очертания двух доберманов, откинувшихся назад, казалось, невосприимчивых к моему присутствию.
  'Привет, ребята', - сказал я и поднялся на одну ступеньку. Доберманы вскочили на ноги, гортанно рыча. Тяжелая цепь тянулась от каждой из их шей к верхним столбам лестницы, слишком длинная, чтобы быть удобной.
  Собаки оскалили зубы и начали реветь. Я не могу сказать многого об их тоне, но дуэт был полон эмоций.
  'Кто это? Что вам нужно?'
  Голос был громкий и женский, раздававшийся откуда-то из-за доберманов. Услышав его, собаки затихли, и я крикнул:
  'Я ищу Гэри Ямагучи'.
  Между двумя собаками появилась фиолетовая груша, увенчанная тертой морковью.
  'Ладно, пирожки, это хорошие мальчики', - проворковала груша. Собаки покорно опустились и лизнули пару рук. 'Да, милашки, да, сахарные пельмени, маме нравится, когда вы начеку'.
  Раздался слабый щелчок, и над лестницей зажглась голая лампочка.
  Груша стала молодой женщиной - чуть за тридцать, пышнотелой, в фиолетовом муумуу. Ее волосы были спутаны хной, ее бледный макияж был нанесен кельмой. Она положила руки с ямочками на широкие бедра и самоуверенно покачивалась.
  'Что тебе от него нужно?'
   'Меня зовут Алекс Делавэр. Я консультировал его много лет назад, и мне нужно поговорить с ним о другом моем пациенте, который был одним из его друзей'.
  'Консультировал? Вы терапевт?'
  "Психолог."
  Она засветилась.
  'Я люблю психологов. Мои первые два мужа были психологами. Вы поженились?'
  'Да', - солгал я, стараясь быть проще.
  'Неважно, ты все равно можешь подняться'.
  Я колебался, глядя на доберманов.
  'Не волнуйся', - засмеялась она, - 'они не съедят тебя, пока я им не скажу'.
  Я осторожно поплелся вверх, чувствуя, как от предвкушения покалывают лодыжки.
  Лестница заканчивалась на большой площадке. Слева была расколотая дверь; справа - открытый дверной проем. Из дверного проема доносились сильные запахи базилика.
  'Миссис Рэнди Богдан', - сказала женщина, отдавая честь. 'С двумя 'е '. Мы коротко пожали друг другу руки. 'Проходите, доктор Алекс Психолог'.
  Она проковыляла через дверной проем. Внутри было три тысячи квадратных футов студии. Стены были выкрашены в насыщенный лососевый цвет. На одной из них висела линейная экспозиция панцирей морских черепах, отполированных до блеска; другие были голыми. Пол был покрыт черным лаком; потолки с застекленными окнами представляли собой беспорядок из открытых воздуховодов, выкрашенных в ярко-розовый цвет. Мебель была эклектичной, продуманное сочетание деко, современности и счастливой случайности: серые китайские вазы; столики из люцита; розовые обморочные кушетки с серо-коричневыми трубами; высокий шкаф из черного дерева, инкрустированный абалоне; грубая каменная садовая урна, наполненная шелковыми амариллисами; много пустого пространства. Очевидно, повседневная, очень дорогая.
  Центром студии была огромная промышленная кухня, из нержавеющей стали и безупречно чистая. Стеллажи с медными кастрюлями висели на железной рейке.
  Столы были сделаны из кованого металла со вставками из мрамора для раскатывания теста.
  Котлы и сковородки кипели на девятиконфорочной плите Wolf. Запах базилика был почти ошеломляющим. Рэнди с двумя 'е' вошла туда, подняла крышки и заглянула в котлы. Один или два раза она понюхала и попробовала, затем вытряхнула капельку чего-то в то, что она варила. Я взяла розовую атласную карточку из стопки на углу: CATERING BY RANDEE и биржа Beverly Hills.
  'Это служба приема звонков', - сказала она, облизывая палец. 'Для занятий.
  Кишки операции находятся прямо здесь, простите за грубость'.
  'Гэри жил по соседству?'
   'Угу', - рассеянно сказала она, что-то ища на прилавке, весело ругаясь, пока не нашла. Она подняла это - листок бумаги, который она принялась читать вслух: 'Для вечеринки в Малибу мистера и миссис.
  Честер ('Чет') Ламм. Холодный зимний суп из дыни, салат из гусятины с малиновым уксусом, сладкое зобное железо и трюфели, кнели из щуки и раков, почерневшая курица с крошечными розовыми перцами ze leetle, всегда чи-чи паста песто, конечно, и в довершение всего слегка запеченный козий сыр и смелый огуречно-ананасовый сорбет. Какая мешанина -
  Довольно чертовски ужасно, да? Но для новых-новых зверей грубость - это класс'.
  Я рассмеялся. Она рассмеялась в ответ, ее груди закачались.
  'Знаешь, что бы я хотел готовить? Бургеры. Бур-б-ер-геры.
  Жирная домашняя картошка фри, хороший честный салат - никакого радиккьо, никакого эндивия, только старый добрый айсберг 'Сезар Чавес'.
  "Звучит отлично."
  'Ха! Попробуйте продать это по сотне за голову'.
  Она воткнула вилку в кастрюлю, и зубцы вылезли наружу, опутанные розовыми макаронами.
  'Вот, попробуй'.
  Я наклонился над стойкой и открыл рот. Вино было приправлено базиликом до горечи.
  'Отлично', - сказал я.
  'Абсолютно. Дама умеет готовить'.
  Она предложила мне другие образцы. Даже в голодном состоянии этот опыт не был бы желанным. Но после плотного завтрака, который я разделил с Робином, это было просто оскорбительно.
  После очередных фальшивых похвал с моей стороны и ее самопоздравлений мне удалось заставить ее заговорить о Гэри.
  'Да, он жил здесь вместе с кучей других чудаков'.
  'Жил?'
  'Всё верно. Прошедшее время. Кто-то вломился вчера вечером и разгромил всё, а потом сбежал. Довольно типично для района, поэтому у меня дома стоит сигнализация. Я был на вечеринке в A and M records, вернулся домой около часа и обнаружил, что их дверь полностью выбита. Моя сигнализация не сработала, но я позвонил родителям и всё равно одолжил Нуреева и Барышникова. Для страховки. Они настоящие убийцы - в прошлом году они устранили
   родительство от будущего грабителя - и я оставляю дверь открытой, надеясь, что уроды, которые это сделали, вернутся, чтобы я могла выпустить своих милашек на свободу'.
  'Когда эти... уроды вернулись домой?'
  'Около двух. Это их обычный график: спать до полудня; попрошайничать перед Biltmore; вернуться домой и веселиться до утра. Я слышал их, заглядывал в дверь и видел, как они расходились. Ваш консультант выглядел довольно напуганным'.
  'Есть идеи, куда он пошел?'
  'Нет. Там было племя, которое жило там на свободе - одно из фриков
  'Отцы владеют зданием - входят и выходят. Они бродят вокруг, откладывая все, считая себя très bohemian'.
  'Художники?'
  'Если они художники, то на плите - высокая кухня. Нет, это маленькие дети, играющие в нигилистов. Панковские штучки, понимаешь: жизнь бессмысленна, так что я припаяю шипы к волосам и буду колоться спидом, пока папа платит за квартиру. Я прошел через то же самое в колледже, а ты?'
  Днем я учился в колледже, а по ночам работал.
  Вместо ответа я задал другой вопрос.
  'Они были сильно увлечены скоростью?'
  'Я так и предполагаю. Разве не этим увлекаются панки?'
  Она убавила огонь на одной из горелок. Я вспомнил, как Гэри хвастался Джошу, и сказал:
  'Он сказал кому-то, что собирается устроить выставку в одной из галерей в центре города. Есть идеи, в какой именно?'
  Она поднесла палец к губам и облизнула кончик.
  'Да, он мне тоже это сказал. Однажды вечером мы проходили мимо на лестничной площадке, и он оскорбил мою еду - вот какой он засранец. Я сказал ему засунуть свою маленькую голову Будды себе в задницу, даже если это означало бы наклониться вбок. Ему это понравилось. Улыбнулся и дал мне листовку на эту так называемую выставку; он был одним из кучи других уродов, показывающих свой мусор в месте под названием 'Пустоты будут пустотами'. Я сказал: 'Потрясающе, придурок, но для меня ты все равно просто маленький сопливый урод'.
  Ему это тоже понравилось; сказал что-то непристойное'. Она покачала головой. 'Ты можешь себе представить, как это делать с одним из этих маленьких уродов? Фу'.
  Я спросил ее, сколько детей жило в студии.
  'Там был он, его маленькая подружка, блондинка типа Valley Girl, на вид не больше четырнадцати; Ричард Богатый Малыш, сын домовладельца; его крошка, плюс разные прихлебатели. Последнюю неделю или около того были только Ямагучи и
   блондинка, потому что Ричард куда-то уехал в отпуск, а прихлебатели уехали с ним. Чего ты вообще от него ждешь?
  "Информация."
  'Не рассчитывай на это. Ребенок не хочет помогать другим'.
  Я сказал ей, что она, вероятно, права, и поблагодарил ее за то, что она позволила мне подняться.
  'Вы не возражаете, если я осмотрю его квартиру?'
  'Почему меня это должно волновать?'
  'Вы не могли бы держать Нуриева и Барышникова на расстоянии, пока я это делаю?'
  'Конечно. Они все равно очень милые'.
  Я ушёл, а она крикнула мне вслед:
  'Ради твоего же блага я надеюсь, что у тебя заложенность носа'.
  Ее прощальный выстрел был более чем напыщенным. Студия пахла как неухоженный сортир. Большая часть пространства представляла собой беспорядок из прогорклой одежды, запекшейся еды и отвратительных пятен. Туалет был забит, и коричневатая грязь вылилась на некрашеный дощатый пол. Мебель, если ее можно так назвать, была сколочена из фанеры и козел. Тот, кто вломился, перевернул и разбил большую ее часть. На верстаке, похожем по форме, стояли ацетиленовая горелка, набор шаблонов и форм, рыбьи кости, обезглавленная кукла Барби с головой, лежащей на боку, и обугленные куски пластика. Один угол студии был отведен под шестифутовые стопки газет, размокших и заплесневелых, другой - под коллекцию тараканов - коробок из-под печенья и пустых банок из-под газировки. Я пошарил вокруг несколько секунд, но ничего не нашел, прежде чем вонь настигла меня.
  Я вышел, чтобы получить еще базилика, крикнул 'до свидания' и чопорно прошел между доберманами. Они ухмылялись и рычали, но не двигались, пока я спускался по лестнице. Оказавшись снаружи, я жадно вдохнул; даже смог пах приятно.
  Когда я отпирал 'Севилью', чья-то рука легла мне на плечо. Я резко развернулся и столкнулся лицом к лицу с одним из пьяниц, чернокожим мужчиной, чья рваная одежда была настолько грязной, что сравнялась с его кожей. Границы между тканью и плотью были неразличимы, и он напоминал какое-то голое пернатое пещерное существо.
  Глазные яблоки у него были цвета прогорклого масла, радужки - тусклые и безжизненные.
  Ему было где-то между сорока и восьмидесяти, беззубый, сгорбленный и истощенный, с впалым лицом, покрытым щетинистой бородой. Его голова была покрыта засаленной лыжной шапочкой, надетой на уши. К ней была прикреплена одна из тех милых значков I LOVE LA с сердечком вместо слова love .
   Хлопнув руками по коленям, он рассмеялся. Его дыхание было смесью муската и перезрелого сыра. Я поморщился; это было утро обонятельной пытки.
  'Ты урод', - хихикнул он.
  'Спасибо', - сказал я и отошел.
  'Нет, чувак, ты действительно уродлив'.
  Я повернулся, и рука снова легла мне на плечо.
  'Хватит', - раздраженно сказал я, отталкивая его.
  Он засмеялся громче и немного потанцевал.
  'Ты урод! Ты урод!'
  Я повернул ключ в двери. Он подошел ближе. Я сжал ноздри.
  'Ты уродлив, ты уродлив. Ты еще и богат'.
  О, Боже, какое утро. Я полез в карман и отдал ему мелочь, какую нашел. Он осмотрел ее и сонно улыбнулся.
  'Ты настоящий урод! Ты настоящий богатый! У меня есть кое-что для тебя, если у тебя есть кое-что для меня'.
  Он дышал на меня, не показывая никакого желания уходить. Нас игнорировали другие пьяницы, уже запертые в алкогольном оцепенении. Пара мексиканских парней прошла мимо и рассмеялась. Он наклонился ближе, хихикая. Я мог бы оттолкнуть его в сторону, но он был слишком жалок, чтобы с ним справиться.
  'Чего ты хочешь?' - устало спросил я.
  'Ты ищешь этого маленького японца с гвоздями в сене, да?'
  'Откуда ты это знаешь?'
  'Ты уродлив, но ты не умен'. Он постучал по своей тощей груди. 'Грязный пирог, он будет умным'.
  Он торжественно протянул ладонь - парализованный кусок мокко, расчерченный черными линиями.
  'Ладно, Мадпи', - сказал я, доставая бумажник и вытаскивая пятерку.
  'Что ты хочешь мне сказать?'
  'Блин', - сказал он, хватая купюру и пряча ее среди бесформенных контуров своих лохмотьев, - 'на которые можно купить песню и танец. Ты уродлив и богат, так почему же ты не отдаешь должное Мадпи?'
  Спустя десять долларов и немного поторговавшись, он выпалил:
  'Сначала ты пришел вчера, потом ты вернулся, вынюхивая и шпионя. Но ты не единственный. Есть и другие белые парни, которые тоже ищут япошку. Уродливые, но не такие, как ты. Они действительно уродливые. Выпоротые уродливой палкой'.
  'Сколько их было?'
  'Доза'.
  'Доза?'
  'Лежите в пикантных разговорах ... Уно, доза , ты понимаешь?'
  "Два."
  'Хорошо'.
  'Когда это было?'
  'Ночью может быть полная луна, может быть полумесяц'.
  "Вчера вечером?"
  'Похоже, так оно и есть'.
  'Как вы можете быть уверены, что они искали японского мальчика?'
  'Мадпи сидит сзади, в темноте, выпивая, ты понимаешь, а они проходят мимо, говорят, что вот-вот наберется немного остроты. Потом они заходят, вскрывают эту штуку и выходят позже, говоря: 'О, дерьмо, о, блядь'.
  Он рассмеялся, прочистил горло и выпустил струю мокроты в сторону бульвара.
  'Как они выглядели?'
  'Уродливые', - рассмеялся он. 'Как два белых мальчика'.
  Еще десять перешли из рук в руки.
  'Один худой, другой пухлый, понимаешь? Они носят
  черная кожа.'
  'Байкеры?'
  Он посмотрел на меня с тупым непониманием.
  'Мотоциклисты?' - надавил я. 'Как Ангелы Ада?'
  'Кажется, да'.
  'Они ездили на мотоциклах?'
  'Может быть', - пожал он плечами.
  'Вы не видели, на чем они ехали?'
  'Мадпи скрывается; они нацисты, понимаешь?'
  'Мадпи, помнишь ли ты что-нибудь еще о них - насколько они были высокими, как они разговаривали?'
  Он мрачно кивнул.
  'Безусловно'.
  "Что это такое?"
  'Они уродливые'.
  Я нашел телефонную будку около Маленького Токио и позвонил Майло. Его не было дома, и я оставил сообщение. Половина телефонной книги висела на цепочке в
   стенд. К счастью, это была вторая половина, и я нашел Voids Will Be Voids, указанную на Los Angeles Street, к югу от швейного района. Я позвонил в галерею и получил записанное сообщение, аденоидный мужчина презрительно сообщил слушателю, что место откроется только в 4:00 вечера. Оставалось шесть часов. Я легко пообедал суши и направился в главную Публичную библиотеку на Пятой улице. К 12:30 я сидел за просмотрщиком микрофильмов, щурясь и вращая диски. Потребовалось некоторое время, чтобы организоваться, но вскоре после этого я нашел то, что хотел.
   19
  БРАК мисс Антуанетты Хоуз Симпсон из Пасадены с полковником Джоном Джейкобом Кадмусом из Хэнкок-парка был главной темой светских страниц Los Angeles Times от 5 июля 1947 года . Восторженное описание свадьбы, которая состоялась в розовом саду недавно построенного 'ванильно-окрашенного особняка', сопровождалось официальным портретом сказочной пары - жених высокий, с густыми усами и квадратной челюстью; невеста на десять лет моложе, с волосами цвета воронова крыла и нежностью Ренуара, прижимающая к скромной груди букет белых чайных роз и гипсофилы. Среди шаферов были городской советник, сенатор и различные отпрыски. Шафер, майор Хорас А. Соуза, эсквайр, сопровождал подружку невесты, сестру Люси, которую, как жеманно выразился автор, он недавно сопровождал на балу дебютанток в Лас-Флорес.
  С самого начала было очевидно, что отношения между Соузой и семьей Кадмус выходят за рамки профессионализма, что не редкость для очень богатых людей и их приближенных. Но до сих пор ничто не указывало на романтическую связь. Соуза ощетинился, когда я поднял эту тему, и я задался вопросом, не отреагировал ли он на что-то большее, чем просто нарушение частной жизни. Возможно, на что-то личное, например, на неразделенную любовь.
  Получив еще несколько катушек микрофильмов, я поискал дополнительные материалы о нем и Люси. Поиски поначалу ни к чему не привели, ни один из них не упоминался в печати, пока не появилась статья в июне 1948 года и не подтвердила мою догадку: объявление о свадьбе Люси в Ньюпорте, Род-Айленд, с доктором Джоном Арбетнотом из Нью-Йорка и Ньюпорта, Род-Айленд.
  Я позволил себе на мгновение насладиться тем, что успешно сыграл роль кабинетного детектива, а затем напомнил себе, что любовная жизнь Соузы не имеет никакого отношения к тому, почему я здесь. Нужно было воскресить дух: дух другой девочки Симпсон, теневой, измученной фигуры. Донор, по словам адвоката, какой-то дефектной ДНК, пронизывающей хромосомы Джейми.
  Возвращаясь назад, я просмотрел фильмы, чтобы найти что-нибудь об Антуанетте. Неудивительно, что ничего не предвещало психоза: весеннее объявление о помолвке и, до этого, ожидаемая шумиха, связанная с вечеринками по случаю каминг-аута, благотворительными балами и тем типом
   сопровождаемый альтруизм считался модным среди порядочных молодых леди из привилегированных классов.
  Но нечто неожиданное всплыло в описании от сентября 1946 года о полуночной группе на яхте, которая отплыла из Сан-Педро и неторопливо плыла к Каталине.
  Круиз был организован в пользу раненых ветеранов войны, 'веселая, торжественная вечеринка, включающая знаменитую континентальную кухню шеф-повара Романа Галле из Santa Barbara Biltmore и бодрые звуки Freddy Martin Band'. Список гостей был взят прямо из голубой книги Лос-Анджелеса, и среди гуляк была 'прекрасная мисс Антуанетта Хоуз Симпсон, танцующая всю ночь напролет в объятиях своего обожаемого кавалера, майора Горация А. Соузы, эсквайра, недавно вернувшегося с европейского фронта'.
  Заинтригованный, я продолжил копать и придумал еще три статьи, в которых будущая миссис Кадмус спаривалась с Соузой. Все они были написаны летом 46-го, и, судя по затаенному тону репортера, пара была серьезной: держась за руки в круге победителей в Санта-Аните; наслаждаясь ужином с шампанским в Hollywood Bowl; выдерживая августовскую жару, наблюдая за приливом из кондиционированного зала Albacore Club. Но с уходом лета, по-видимому, угас и роман, поскольку Антуанетта не была связана в печати с другим мужчиной до своей помолвки с Джеком Кадмусом несколько месяцев спустя.
  Безответная любовь, совсем другого рода.
  Итак, отношения Соузы с Кадмусами были более запутанными, чем я себе представлял. Мне было интересно, что превратило его из поклонника в зрителя.
  Было ли соревнование за руку дамы, или Джек Кадмус просто переступил через угли умершего романа? То, что Соуза был шафером Кадмуса, указывало на отсутствие злобы. Но это не означало, что не было никакого поединка. Возможно, его поклонение Джону Кадмусу заставило его победу казаться законной; действительно победил лучший мужчина. Такого рода рационализация лучше всего работала в контексте низкой самооценки, и тот Соуза, которого я встретил, казался каким угодно, но только не скромным. Тем не менее, за четыре десятилетия многое могло измениться, и я не мог исключить возможность того, что когда-то давно адвокат был помешан на воронах.
  Теперь он возвысил Джека Кадмуса до богоподобного статуса, а Антуанетту назвал жалким неудачником, биологически ответственным за психоз внука и, как следствие, за его преступления. Была ли эта оценка результатом незаживающей раны, или Соуза достаточно спрятал свою боль, чтобы быть
  Цель? Я некоторое время ходил вокруг да около, прежде чем сдался. Как бы я это ни поворачивал, это звучало как древняя история, не имеющая никакого прямого отношения к бедственному положению Джейми.
  Я загрузил зрителя катушками более позднего выпуска. Как и ожидалось, на страницах светской хроники не было ничего сказано о союзе Питера Кадмуса и Маргарет Нортон, известной как Марго Саншайн. Однако брак Дуайта с бывшей Хезер Палмер привлек некоторое внимание, даже несмотря на то, что свадьба состоялась в Пало-Альто. Невеста могла похвастаться некоторой родословной: ее мать была стойким сторонником DAR, а ее покойный отец был видным дипломатом, служившим в Колумбии, Бразилии и Панаме, где новая миссис
  Кадмус родился. Ничего, чего бы я уже не знал.
  Я вернул микрофильмы и вышел из библиотеки в три сорок пять.
  Движение в центре города, всегда вязкое в этот час, застыло в статические полосы стали. Строительные бригады в оранжевых жилетах разрывали улицы
  - у какого-то подрядчика был друг в мэрии - и знаки объезда были разложены на асфальте с садистской хаотичностью. Проехать полмили до Лос-Анджелес-стрит заняло сорок минут, и к тому времени, как я добрался туда, я был напряжен и враждебен. Я полагал, что это правильное отношение для конфронтации с искусством новой волны.
  Voids Will Be Voids представлял собой одноэтажный магазин, выкрашенный в матово-черный цвет, на котором стихии оставили водянисто-серые полосы. Его вывеска была упражнением в дисграфии - тесные черные буквы на бирюзовых фанерных окнах, покрытых инеем от грязи. Другие здания в квартале были дисконтными магазинами одежды, и галерея, похоже, служила той же цели до дней художественного просвещения. Большинство магазинов были закрыты или закрывались, затемненные фасады скрывались за гармошкообразными решетками. Несколько оставались открытыми, заманивая охотников за скидками стойками с вещами низкого качества, которые засоряли тротуар. Я припарковал Seville на стоянке U-Pay, бросил пару долларов в прорезь и вошел.
  Место было продуманной попыткой антиэстетики. Пол был грязным линолеумом, липким и усеянным выброшенными окурками. Воздух наполнял затхлый запах одежды и тмина. Потолок был низким и был забрызган чем-то, что выглядело как испорченный творог. Предполагаемое произведение искусства висело беспорядочно и криво на неокрашенном гипсокартоне, освещенное сверху голыми флуоресцентными трубками, которые заставляли некоторые части отражательно блестеть, скрывая другие. Дешевые стереодинамики издавали что-то, похожее на брачный танец робота - синтезированные писки и визги на
   меняющийся металлический барабанный бой. В заднем правом углу сидел мужчина за школьной партой, рисовал и резал газету. Он проигнорировал мой вход.
  Материал на стенах был грубым и подлым. Несомненно, какой-нибудь художественный критик нашел бы его изначально сырым и пульсирующим яркой юношеской враждебностью, но на мой неискушенный взгляд он был именно таким, как и предполагал Дэвид Кронгласс: из жанра одежды императора.
  Некто по имени Скрото создал набор примитивных карандашных рисунков.
  фигурки из палочек и неровные линии. Развитость на уровне четырех лет, но ни один четырехлетний ребенок, которого я когда-либо встречал, не изображал с радостью групповое изнасилование и увечья. Рисунки были нарисованы на дешевой целлюлозной бумаге, такой тонкой, что карандаш прорвался в нескольких местах - часть сообщения, без сомнения
  - но рамы были совсем другой историей: богато украшенные, резные, позолоченные, музейного качества.
  Вторая коллекция включала неряшливо выполненные акриловые портреты мужчин с булавочными головками, идиотскими выражениями лиц и огромными пенисами в форме салями. Художница называла себя Салли Вадор Дели и использовала крошечный зеленый огурец для буквы l . Рядом с мужчинами с салями была скульптура, состоящая из алюминиевого прута, взятого из столбовой лампы, украшенного скрепками и скобами, и озаглавленная 'Рабочая этика' . За ней висел огромный покрытый шеллаком коллаж из рецептов, вырезанных из журналов супермаркетов и откровенно гинекологических разворотов Hustler .
  Работы Гэри Ямагучи были на заднем плане. Теперь он называл себя Гариш, и его искусство состояло из серии картин с использованием кукол Барби и Кена, а также других разнообразных предметов, заключенных в аморфные камни из прозрачного пластика.
  На одном из них изображена типично американская пара, сидящая в полости тела сгнившей рыбы, кишащей личинками, и называлась она ' Давайте поедим сегодня вечером в Джаптауне': Сашими Трашими . На другой были изображены две пары кукол, сидящих обезглавленными в красном кабриолете, четыре головы аккуратно выстроены на капоте, картонное грибовидное облако заполняло черный креповый фон. Двойная дата и Тяжелый Ласки: Хиросима-Нагасаки . В третьем Барби придали азиатскую внешность - черный парик гейши, косые линии вокруг глаз - и одели в кимоно из алюминиевой фольги. Она сидела, раздвинув ноги, на краю кровати, курила и читала книгу, не обращая внимания на внимание уставшего от боя рта Кена к соединению ее пластиковых бедер. Ох, Lookie-Lookie! Kabookie Nookie!
  Но это был последний и самый большой кусок - кусок люцита размером в два квадратных фута.
  - это привлекло мое внимание. В нем Гари построил сцену из спальни подростка шестидесятых в миниатюре: куски бумаги для записей толщиной в один дюйм стали помадой-
   запятнанные любовные письма; треугольные куски фетра превратились в футбольные вымпелы; крошечная марка Beatles служила постером. На полу валялись пузырьки с таблетками размером с напёрсток, крошечные фотографии Барби и непропорционально большая потрескавшаяся кожаная книга, на которой было нацарапано 'Дневник' лавандовым жирным карандашом.
  Среди всего этого беспорядка был центральный элемент: кукла Кен, висящая на балке из палочек от мороженого, с петлей на шее. Красная краска использовалась для имитации крови, и ее было много. Кто-то считал, что простое повешение слишком хорошо для Кена; игрушечный нож торчал из живота куклы.
  Маленькие розовые руки сжимали его ручку. Если кто-то не понял, у ног трупа сворачивалась куча кровавых внутренностей. Кишечник был сделан из резиновой трубки и покрыт чем-то, что имитировало слизь. Эффект был пугающе реальным.
  Название, присвоенное этому самовыражению, было 'О, дорогая, круглоглазая Хара-Кири: отвратительный поступок' . Цена: 150 долларов.
  Я отвернулась и подошла к мужчине за школьной партой. У него были короткие темные волосы с полосками бордового и электрически-синего по бокам, эльфийские уши, в которые были вставлены английские булавки, и жесткое, голодное акулье лицо, на котором доминировали узкие, пустые глаза. Ему было около тридцати - слишком старо для подростковой бунтарской игры - и я задавалась вопросом, во что он играл, прежде чем обнаружил, что в Лос-Анджелесе странный вид может скрыть множество плохих намерений.
  Он рисовал треугольники и перечеркивал их, продолжая игнорировать меня.
  'Меня интересует один из ваших художников', - сказал я.
  Грунт.
  'Кричаще'.
  Фырканье.
  'Тебе нужно поговорить с владельцем. Я просто сижу здесь и наблюдаю за этим местом', - это был насмешливый голос в телефонном сообщении.
  'Кто владелец?'
  'Доктор из Энсино'.
  'Когда он придет?'
  Апатичное пожимание плечами, прерываемое зевком.
  "Никогда."
  'Он вообще никогда не приходит?'
  'Нет, чувак. Это как... хобби'.
  Или налоговое списание.
  'Я нечасто здесь бываю', - сказал я, - 'поэтому буду признателен, если вы позвоните ему и скажете, что я хотел бы купить одну из картин Гариша'.
  Он поднял глаза, уставился и потянулся. Я заметил старые следы от игл на его руках.
  'Тот, где есть сцена самоубийства', - продолжил я. 'The Wretched Act . Я бы тоже хотел поговорить с художником'.
  'Живописные картины'. Он ухмыльнулся. Его рот был зоной бедствия, нескольких зубов не хватало, а те немногие, что остались, были сколотыми и коричневыми. 'Это жизнь , чувак.
  Это мусор . Никаких картинок'.
  'Как скажешь. Перезвони, пожалуйста?'
  'Не должен. Он все время как будто в операционной'.
  'А как насчет оплаты наличными и дополнительной сотни в качестве комиссии?' Я достал свой кошелек.
  Тут он помрачнел.
  'Да, конечно. Наличные за мусор'. Он изобразил апатию, но глаза его оживились от предвкушения, и он протянул грязную руку. 'Если ты так сильно этого хочешь, то это твое за двести пятьдесят'.
  'Разговор с Гаришем - часть сделки. Найди его для меня, и мы в деле'.
  'Это Voids', - ныл он, - 'а не какая-то там чёртова афера с пропавшими без вести'.
  'Приведите его к шести, и комиссия увеличится до ста пятидесяти'.
  Он облизнул губы и постучал карандашом по столу.
  'Думаешь, ты сможешь меня купить, а, чувак?'
  'Я на это ставлю'.
  'Пытаетесь поместить меня в свою картину , мистер Костюм?'
  Я проигнорировал его и притворился безразличным.
  'Я могу найти его и без тебя, - сказал я, - но я хочу увидеть его сегодня. Если ты сможешь это устроить, сто пятьдесят - твои'.
  Полосатая голова покачивалась и покачивалась.
  'Какого хрена я должен знать, где он?'
  'Вы выставляете его вещи на консигнацию. Если я куплю вещь, вы будете должны ему его долю. Что-то мне подсказывает, что вы время от времени общаетесь'.
  Он последовал этому, нахмурив брови. Интересно, как часто он что-нибудь продавал.
  'Приведи его сюда к шести', - сказал я. 'Скажи ему, что Алекс Делавэр хочет купить Поступай, как отвратительно, и поговори с ним'.
  Он покачал головой.
  'Никаких сообщений, чувак. Я не могу вспомнить все это'.
  'Делавэр', - медленно сказал я, - 'как в штате. Он меня знает'.
  Он пожал плечами, сдаваясь, и я ушел, зная, что он поборется за деньги.
  В углу парковки стояла телефонная будка. Дверь была сорвана, а шум транспорта заглушал гудок, я закрыл одно ухо и набрал свой номер телефона. Единственным сообщением, представлявшим интерес, был обратный звонок от Майло.
  Я связался с ним как раз в тот момент, когда он уезжал в окружную больницу.
  'Слышал, твой сын неплохо постарался', - сказал он.
  'Это было отвратительно. Он, должно быть, был невероятно подавлен'.
  'Вина может сделать это с тобой', - сказал он, но его красноречие было напускным, и он смягчил голос. 'О чем ты думаешь, Алекс?'
  Я рассказал ему о том, как байкеры ворвались в квартиру Гэри.
  'Угу. И ты это услышал от алкаша'.
  'Он был умнее, чем казался'.
  'Эй, я не критикую. Часть моей лучшей информации исходит от сокоголовых'. Пауза. 'То есть ты связываешь это с тем, что я тебе рассказывал о жертвах Слэшера, тусовавшихся с байкерами'.
  'Это действительно кажется совпадением'.
  'Алекс, этот парень Ямагучи - панк, да?'
  "Верно."
  'Это означает десять к одному, что он употребляет опасные наркотики, вроде клея и 'спид'.
  Байкеры-преступники являются одним из основных источников превышения скорости в этом штате.
  Они называют это чудачеством. Не нужно большого интеллекта, чтобы это состряпать, что как раз попадает в сферу интересов этих негодяев. Ямагучи, вероятно, покупал у них и не заплатил вовремя'.
  'Он торговал', - сказал я.
  'Даже лучше. Это была сорванная сделка. Кожаные парни, как правило, предпочитают жестокое возмездие обязательному арбитражу'.
  'Хорошо', - сказал я, - 'я просто подумал, что ты должен знать'.
  'Ты был прав, что позвонил, и если ты вспомнишь что-то еще, не стесняйся дать сигнал - если, конечно, Соуза не выйдет из себя из-за твоего братания с врагом'.
  Я подумывал рассказать ему о The Wretched Act, но знал, что это можно было бы отбросить как не более чем концепцию убийства псевдохудожника, почерпнутую из газет. Вместо этого я сказал:
  'Сегодня утром Соуза меня уволил'.
   'Ты больше не нужен, да?'
  'Такова общая картина'.
  'Разумно. Состояние ребенка ухудшается с момента ареста, а с попыткой самоубийства, вероятно, достаточно, чтобы поддержать постановление о временной недееспособности. При достаточном количестве колебаний дело может так и не дойти до суда'.
  'Что за нерешительность?'
  'Бумажные игры. Одна задержка за другой'.
  'Как долго это может продолжаться?'
  'Продолжайте платить такому парню, как Соуза, и он придумает, как отсрочить восход солнца. Все, что ему нужно сделать, это держать ребенка подальше от глаз общественности, пока всем не станет плевать на это дело. Отличная система, не правда ли?'
  "Потрясающий."
  'Не унывай, приятель. Совершенно очевидно, что Кадмус не должен разгуливать по улицам.
  По крайней мере, так у него будут мягкие стены'.
  'Да. Думаю, да'.
  'В любом случае, теперь, когда мы не по разные стороны баррикад, как насчет ужина и занимательной беседы?'
  Его голос был бодрым, и я молча предположил.
  'Два или четыре?'
  'Э-э, четыре'. Пауза. 'Он звонил, и он вернется завтра'.
  'Я рад за тебя, Майло'.
  'Да, я знаю. Спасибо за плечо, когда оно мне было нужно'.
  'В любое время'.
  Я вернулся в Voids Will Be Voids как раз перед наступлением темноты. Когда Stripehead увидел меня, он вскочил и начал нервно мотать головой.
  'Все готово?' - спросил я.
  Он указал на пустое место на стене, где раньше висела картина 'Несчастный случай' .
  'Кто-то пришел после того, как ты ушел, и перебил твою ставку, чувак'.
  'Я думал, мы договорились'.
  'Эй, чувак, свободное предпринимательство...'
  'Кто его купил?'
  'Какой-то костюм'.
  'Вы можете добиться большего'.
  'Вот именно, мужик. Я никогда не смотрю на их лица'.
   'Сколько он заплатил?'
  'В чем разница? Тебе нравится такое дерьмо, возьми еще'.
  Я мог бы это сделать, но покупка скульптуры была всего лишь уловкой, чтобы добраться до ее создателя. А Stripehead все еще был моей единственной связью с Гэри.
  'Все в порядке. Мы все еще в деле по другому вопросу?'
  'Конечно'. Ладонь открыта. 'Двести'.
  'Один пятьдесят к цене скульптуры. Поскольку ты меня обманул, цена снижается до одного двадцати пяти'.
  Он скривился, засунул руки в карманы и принялся мерить шагами комнату. Обещание временного изобилия усилило его аппетит к химическому сну.
  'Бля, нет. Сто пятьдесят'.
  Я достал из кошелька три полтинника, одну отдал ему, а две удержал.
  'Когда я его увижу, ты поймешь все остальное'.
  Выругавшись, он схватил деньги и вернулся к своему столу.
  'Подожди здесь. Я скажу тебе, когда придет время'.
  Он вернулся к своим каракулям, а я провел десять ошеломляющих минут, гуляя по галерее. На второй взгляд ничего не выглядело лучше. Наконец он встал, сделал знак и провел меня через заднюю дверь через складское помещение в темнеющий переулок. Вытерев нос рукавом, он протянул руку.
  "Давать."
  'Где Гэри?'
  'Он скоро будет здесь, мужик'.
  'Тогда тебе скоро заплатят '.
  'Ты иди', - прошипел он, но отступил и встал в тени.
  Я огляделся. Переулок представлял собой полосу рваного асфальта, усеянного перевернутыми, переполненными мусорными баками. Земля была усеяна мусором, а выбоины, полные сточных вод, застояло блестели. Еще больше вони. Я вспомнил, как Джейми использовал это слово, и задался вопросом, какой вид распада подпитывал его видения.
  Через несколько секунд за одним из мусорных контейнеров послышалось движение и скребущиеся звуки грызунов.
  Две тени скользнули по задним стенам зданий, затем вышли на открытое пространство. Голая лампочка над задней дверью галереи выплевывала на асфальт треугольник холодного света. Тени стояли вдали от нее, но поглощали достаточно света, чтобы казаться трехмерными.
   Большим из двоих был Гэри. Его густые черные волосы были сострижены, за исключением центральной полосы ирокеза, окрашенной в аквамариновый цвет. Кровельные гвозди были приклеены к полосе и жестко покрыты лаком, создавая высокий, зазубренный петушиный гребень.
  Он носил кольчужный жилет поверх голого тела и грязные черные джинсы с дырками, заправленные в черные пластиковые резиновые сапоги. Ржавое лезвие бритвы, свисающее со стальной цепи, образовывало ожерелье, которое опиралось на его грудину, а серьга с перьями тянулась к одной доле. Его пояс был куском веревки, и на нем висел складной нож. Я помнил его как сильно близорукого, но очков у него не было. Мне было интересно, носил ли он контактные линзы или физическая коррекция противоречила его новому набору ценностей?
  Девочке рядом с ним было не больше пятнадцати, и она была крошечной - четыре фута десять или одиннадцать. У нее было капризное, курносое, кукольное лицо, покрытое прыщами и увенчанное шваброй Медузы цвета борща. Ее лицо было напудрено белой пудрой, а вокруг глаз были подведены темные круги, но плохая жизнь начала протаптывать собственные тени. У нее был неправильный прикус, из-за которого ее губы были слегка приоткрыты; ее помада была черной, и сквозь чернильную плоть сиял серебристый блеск ортодонтии. Мне было интересно, ищет ли ее все еще тот, кто заплатил за брекеты.
  Несмотря на наряд и нарочитую попытку напустить на себя угрюмость, оба выглядели мягкими и невинными, Гензель и Гретель, развращенные ведьмой. 'Ладно, мужик?'
  нажал Stripehead.
  Я протянул ему пару пятидесятидолларовых купюр, и он поспешил обратно в дом.
  'Гари?'
  'Да?' Его голос был тихим и ровным, таким же бесстрастным, как музыка, гремевшая внутри галереи.
  С кем-то другим я бы попытался наладить контакт, используя светскую болтовню и воспоминания, подслащенные временем. Но старый Гэри и я никогда не имели много общего друг с другом, а существо передо мной явно не имело аппетита к болтовне.
  'Спасибо, что пришли. Я хочу поговорить с вами о Джейми'.
  Он скрестил руки на груди, и кольчуга зазвенела.
  Я сделал шаг вперед, и он отступил. Но его отступление было прервано, когда он споткнулся в колее и качнулся назад. Девушка схватила его за руку и не дала ему упасть. Как только он стабилизировался, она держала его, защищая. Вблизи я увидел, что его глаза были напряжены и расфокусированы. Никаких контактных линз.
  'Чего ты хочешь?' - спросил он. Голая лампочка подсвечивала шипы в его волосах.
  'Вы знаете, в каких он бедах'.
  'Да', - невозмутимо ответил он.
  'Его адвокат попросил меня оценить его психическое состояние. Но я также пытаюсь - лично - понять, что произошло'.
  Он уставился на размытое пятно, которым было мое лицо, молчаливое и бесстрастное. Его интонации и манеры были механическими, как будто его личность вырезали, вставили в синтезатор и выкинули как нечто лишь частично органическое. С ним никогда не было легко разговаривать, а панковская броня была еще одним слоем, который нужно было снять. Я продолжил, без особой надежды на успех.
  'Остальные на проекте говорили, что вы были друзьями, что он говорил с вами больше, чем с кем-либо из них. Вы помните, что он говорил или делал что-то, что могло бы иметь отношение к тому, что произошло?'
  "Нет."
  'Но вы двое разговаривали'.
  "Да."
  "О чем?"
  Он пожал плечами.
  'Не помнишь?'
  'Это прошлое. Вымерло'.
  Я попробовал прямой подход.
  'Вы создали скульптуру, которая сочетает в себе элементы самоубийства его отца и порезов лаванды'.
  'Искусство подражает жизни', - продекламировал он.
  'Ты назвал его 'The Wretched Act' , Гэри. Это выражение Джейми использовал для описания самоубийства'.
  "Да."
  'Почему? Что все это значит?'
  Слабая улыбка скользнула по его губам и тут же исчезла.
  'Искусство говорит само за себя'.
  Девушка кивнула и крепче прижалась к нему.
  'Он гений', - сказала она, и я впервые заметил, какие они оба худые.
  'Иногда, - сказал я, - гениев не ценят в свое время. Какой процент от каждой продажи дает вам Voids?'
   Он сделал вид, что не услышал вопроса, но в глазах девушки мелькнуло что-то похожее на голод.
  Начиная чувствовать себя мини-фондом, я полез в свой кошелек и отсортировал несколько купюр. Если Гэри и увидел деньги, он предпочел их проигнорировать. Но девушка протянула руку и взяла их, осмотрела и сунула за пояс. Это не гарантировало сотрудничества ни в коем случае, но, возможно, они использовали часть из них на еду.
  'Гэри', - спросил я, - 'Джейми принимал наркотики?'
  "Да."
  Этот небрежный ответ сбил меня с толку.
  "Откуда вы знаете?"
  'Он споткнулся'.
  'Как под кислотой?'
  "Да."
  'Вы когда-нибудь видели, как он принимает кислоту?'
  "Нет."
  'То есть вы просто делаете вывод из его поведения'.
  Он коснулся перьевой бахромы своей серьги.
  'Я знаю, что такое спотыкаться', - сказал он.
  'Доктор Флауэрс и другие были уверены, что он нормальный'.
  'Это андроиды низкого уровня'.
  'Можете ли вы рассказать мне что-нибудь еще о его употреблении наркотиков?'
  "Нет."
  'Вы когда-нибудь видели, чтобы он принимал что-то, кроме кислоты?'
  "Нет."
  'Как вы думаете, он это сделал?'
  "Да."
  'Что именно?'
  'Скорость. Снотворное. Свинья'.
  'ФЦП?'
  "Да."
  'И вы думаете, что он принял эти наркотики из-за своего поведения?'
  'Да'. Скучно.
  'Гари, как ты думаешь, он способен убить всех этих людей?'
  Он разразился хриплым, неистовым смехом, таким же внезапным и тревожным, как удар ножом в темноте. Девушка вопросительно посмотрела на него, затем присоединилась.
  'В чем шутка, Гэри?'
   'Это был глупый вопрос'.
  'Почему это?'
  'Он способен убить?' Он снова рассмеялся. 'Он способен дышать?'
  'Они одинаковые?'
  'Конечно. Одно может быть таким же простым, как и другое. Это все часть интерфейса человек-зверь'.
  Девушка снова кивает.
  'Можете ли вы мне еще что-нибудь рассказать?'
  "Нет."
  Он слегка кивнул ей, и они повернулись, чтобы уйти. Я попробовал еще раз.
  'Я сегодня заезжал к тебе. Кто-то сказал мне, что парни, которые все порвали, были байкерами - один толстый, другой тощий'.
  Я ждал ответа, но его не было.
  'Не знаете, кто это может быть?'
  "Нет."
  'А как насчет тебя?' - спросил я девушку.
  Она покачала головой и надула губы, но в ней проступил страх.
  'У тебя проблемы?'
  'Интерфейс человек-зверь', - повторила она. 'Мы все деградируем обратно к слизи'.
  Они отвернулись от меня.
  'Куда ты идешь?' - крикнул я. 'На случай, если мне снова понадобится поговорить с тобой?'
  Гари остановился и медленно повернулся, двигаясь осторожно, чтобы избежать видимости дисбаланса. В слабом свете переулка его лицо сияло плоско, бледно и мрачно.
  'Мы переезжаем в Миддлвилл, США', - продекламировал он. 'Я найду работу на сборочной линии Ford, балансируя дверные панели на универсалах. Слит присоединится к родительскому комитету. У нас будет три малыша. Каждый день Слит будет готовить мне обед с термосом и упаковкой печенья Oreo. Мы будем смотреть телевизор
  и умрем во сне'.
  Он застыл среди мусора. Затем, в ярости, он схватил девушку за руку и потащил ее за собой, скрываясь из виду.
   20
  КОГДА я пришел домой, Робин уже был на кухне и готовил салат 'Цезарь'.
  Она вытерла руки и подарила мне анчоусно-чесночный поцелуй.
  'Привет. Сегодня звонил менеджер Билли и сказал, что Роланд Оберхайм может встретиться с вами завтра в три. Я оставил адрес на вашей тумбочке'.
  'Отлично', - безразлично сказал я. 'Поблагодари его от меня, когда увидишь его в следующий раз'.
  Она вопросительно посмотрела на меня.
  'Алекс, потребовались некоторые усилия для настройки. Ты мог бы проявить немного энтузиазма'.
  'Ты прав. Извините'.
  Она вернулась к салату.
  'Тяжёлый день?'
  'Просто прогулка по городскому болоту'. И я дал ей сжатую версию последних десяти часов.
  Она выслушала, не говоря ни слова, а затем сказала:
  'Гари звучит очень обеспокоенным'.
  'Он перешел из одной крайности в другую. Пять лет назад он был таким же прямым и послушным, как и все. Энергичный, компульсивный работник.
  Теперь, когда он взбунтовался, вся энергия была направлена на нигилизм'.
  'Судя по тому, как вы описали эти скульптуры, похоже, что в нем все еще много компульсивности. Такая работа требует тщательного планирования'.
  'Думаю, это правда. Сцены были задуманы для шока, но они были упорядоченными - почти ритуальными'.
  'Это так типично для Японии. В прошлом году, когда я был в Токио, я видел выставку уличных танцев этих японских молодежных банд, которые одеваются как гризеры пятидесятых. Их называют zoku - племена. Есть несколько соперничающих групп, и каждая из них застолбила свою территорию в парке Ёёги в воскресенье днем.
  Они нападают, как капюшоны в черной коже, глумятся и позируют, ставят гетто-бластеры с кассетными деками и танцуют под записи Бадди Холли. Это шокирует старшее поколение, в чем, конечно, и заключается вся идея. Но если присмотреться, то можно увидеть, что в этом нет ничего спонтанного.
  Все танцы - каждое движение и жест - строго отрепетированы.
  У каждой банды свой распорядок дня. Никаких отклонений, ни следа индивидуальности.
  Они превратили бунт в синтоистский ритуал'.
  Я вспомнил прощальный монолог Гэри о Миддлвилле. Оглядываясь назад, он показался мне напевом.
  Она вытащила из миски лист романо и попробовала его, затем отошла, чтобы выжать еще лимона в салат. Я сел за кухонный стол, закатал рукава и уставился на столешницу. Она немного повозилась.
  Потянувшись за бутылкой вустерширского соуса, она спросила:
  "Тебя что-то еще беспокоит, Алекс? Ты выглядишь обремененным".
  'Я просто подумал, как странно, что состояние двоих из шести детей, участвовавших в проекте, ухудшилось настолько серьезно'.
  Она обошла стойку и села напротив меня, подперев подбородок руками.
  'Возможно, состояние Гэри на самом деле не ухудшилось', - сказала она. 'Возможно, он просто переживает один из подростковых периодов самоопределения, и в следующий раз, когда вы его увидите, он будет зачислен в Cal Tech'.
  'Я так не думаю. В нем был какой-то фатализм, который пугал...
  Как будто ему действительно было все равно, жить или умереть. И вялость эмоций, которая выходила за рамки бунта'. Я устало покачал головой. 'Робин, мы говорим о двух мальчиках с ошеломляющим интеллектом, которые выпали из жизни'.
  'Что подтверждает старый миф о гениальности и безумии'.
  'Согласно учебникам, это миф. И всякий раз, когда кто-то исследовал это, выдающийся интеллект, похоже, коррелирует с лучшей, а не худшей эмоциональной адаптацией. Но субъекты в этих исследованиях имели IQ в диапазоне от ста тридцати до ста сорока пяти - люди достаточно блестящие, чтобы преуспеть, но не настолько отличающиеся, чтобы не вписаться.
  Дети из Проекта 160 - это другая порода. Трехлетний ребенок, который может переводить с греческого, - это отклонение. Шестимесячный ребенок, который бегло говорит по-английски, как Джейми, - это просто страшно . В Средние века считалось, что гении одержимы демонами. Мы гордимся тем, что мы просветленные, но исключительные умственные способности все еще пугают нас. Поэтому мы изолируем гениев, отталкиваем их. Именно это и произошло с Джейми. Его собственный отец считал его каким-то монстром. Он пренебрегал им и бросал его. Няни приходили и уходили. Его дядя и тетя на словах признают все, что они для него сделали, но было очевидно, что они возмущены тем, что на них взвалили его бремя.
  Она слушала, темные глаза были печальны. Я продолжал говорить, думая вслух.
  'Кто-то однажды сказал, что история цивилизации - это история гениев: одаренный ум творит, а все остальные подражают. И есть много вундеркиндов, которые вырастают в великолепных взрослых. Но многие другие выгорают в молодом возрасте. Решающим фактором, похоже, является то, какую поддержку ребенок получает от своих родителей. Чтобы вырастить вундеркинда, требуется исключительная чуткость.
  Некоторым детям везет. Джейми просто не повезло. Мой голос сорвался. 'Конец лекции'.
  Она сжала мою руку.
  'Что на самом деле случилось, милая?'
  Я молчал несколько долгих мгновений, а затем выдавил из себя слова.
  'Когда он появился у меня на пороге пять лет назад, это было потому, что он жаждал папочки. Время, которое мы провели вместе, должно быть, создало иллюзию, что он наконец нашел папочку. Каким-то образом это превратилось в романтическую любовь, и когда он выразил ее, я отвергла его. Это был поворотный момент.
  Если бы все было сделано правильно, это могло бы привести к более счастливому концу'.
  'Алекс, тебя застали врасплох. Никто не мог отреагировать иначе'.
  'Моя подготовка должна была держать меня начеку'.
  'Вы были внештатным консультантом, а не директором проекта. А как насчет ответственности Сариты Флауэрс? Двое из шести этих детей были в шоке - разве это не говорит о качестве ее лидерства?'
  'Сарита больше инженер, чем психолог - она не претендует на сверхчувствительность. Вот почему она наняла меня , чтобы я следил за их эмоциональной адаптацией. Но я был слишком чертовски оптимистичен, управляя своими маленькими рэп-группами и обманывая себя, что все под контролем'.
  'Ты слишком строга к себе', - сказала она, отпуская мою руку, вставая и возвращаясь к салату. Вытащив из холодильника два стейка, она занялась молчаливой рутиной отбивания и маринования, пока я наблюдал.
  'Алекс', - наконец сказала она, - 'Джейми был встревожен задолго до начала проекта. Минуту назад ты назвал некоторые причины этого. Просто нелогично думать, что один инцидент мог так сильно изменить ситуацию.
  Ты погрузился во весь этот ужас и потерял перспективу. Соуза оказал тебе услугу, когда отпустил тебя. Воспользуйся этим'.
  Я посмотрел на нее. Она была торжественна, глаза тяжелые от беспокойства. Какой я был веселый парень.
   'Возможно, ты права', - сказал я, скорее из уважения к ее чувствам, чем из внутренней убежденности.
  Я провела большую часть следующего утра, обзванивая больницы и регистры медсестер. Марты Сёртис нигде не было, но Андреа Ванн записалась в девятый регистр, в который я позвонила. Я поговорила с регистратором, который передал меня директору, мужчине по имени Таббс с пожилым голосом, оттененным легким карибским акцентом. Когда я спросила его о ее нынешнем адресе, вся живость исчезла из его речи.
  'Кто вы, сэр?'
  'Доктор Гай Мэйнваринг'. Высокомерно. 'Медицинский директор больницы Каньон Оукс в Агуре'.
  Значимая пауза.
  'О, да', - сказал он, внезапно подобострастно. Нет смысла отталкивать потенциального клиента. 'Я бы с удовольствием помог вам, доктор, но мы должны защищать конфиденциальность наших регистраторов'.
  'Я все это понимаю, - нетерпеливо сказал я, - но дело не в этом.
  Миссис Ванн работала у нас до недавнего времени - я полагаю, она указала это в своем заявлении'.
  Не имея перед собой бумаг, он пробормотал: 'Да, конечно'.
  'Наш отдел кадров сообщил нам, что ей положена дополнительная оплата за неиспользованный отпуск. Мы отправили чек ей домой, но он вернулся с пометкой 'адресат неизвестен, пересылки нет'. Мой секретарь звонил в ваше агентство по этому поводу на прошлой неделе, и кто-то обещал ей перезвонить, но никто этого не сделал'.
  'Мне нужно это проверить...'
  'В любом случае я решил позвонить сам, чтобы избежать бюрократической волокиты'.
  'Конечно. Вам тоже нужен номер телефона, доктор?'
  'Это может быть полезно'.
  Он поставил меня на удержание и вернулся через минуту.
  'Доктор, миссис Ванн зарегистрировалась у нас на прошлой неделе, и мы нашли для нее две работы поплавкового типа. Но она так и не ответила на наши звонки, и с тех пор мы ничего о ней не слышали'.
  'Типично', - вздохнул я. 'Умная, способная женщина, но она склонна к непредсказуемым отклонениям'.
  'Приятно это знать'.
   'Абсолютно. Теперь об этом адресе'. Я зашуршал бумагами. 'По нашим записям она живет в Колфаксе в Северном Голливуде'.
  'Нет, она есть у нас в списке в Panorama City'. И он дал мне необходимую информацию.
  Номер телефона был отключен.
  До бедной части Долины было двадцать пять минут езды по автостраде. Адрес, который дал мне Таббс, находился на Канталуп-стрит, в квартале трехэтажных многоквартирных домов в стиле калифорнийских пятидесятых - дешево построенных ромбовидных зданий, окрашенных в нетипичные цвета. Здание, которое я искал, было лимонно-желтым текстурным покрытием, испещренным блестками. Вход без ворот в середине здания открывал U-образный двор, построенный вокруг бассейна.
  Зеленые готические буквы выстроились в CANTALOUPE ARMS, что вызвало ряд образов, от которых у меня закружилась голова. Впереди была скудная клумба суккулентов, сквозь которые прорастал безжизненный гипсовый фонтан. Цементная дорожка прорезала растения к входу.
  Никакого справочника не было, но справа от входа находилась панель с латунными почтовыми ящиками. Большинство ячеек были помечены, ни одна с именем Ванн. Те, что принадлежали блокам семь и пятнадцать, были пусты. Я вышел во двор и рассмотрел их поближе.
  Каждая квартира имела вид на бассейн, который был почковидным и облачным, и свой собственный вход. Двери были окрашены в оливково-зеленый цвет, а хлипкие на вид оливковые железные перила тянулись вдоль обоих верхних проходов.
  Седьмой блок находился на первом этаже, на полпути к северной стороне U. Я постучал в дверь, но ответа не получил. Взгляд сквозь занавески открыл маленькую пустую гостиную, а по другую сторону фанерной перегородки - кухоньку без окон. Никаких признаков жилья. Я поднялся по лестнице на один пролет до пятнадцатого.
  На этот раз мой стук вызвал отклик. Дверь открылась, и оттуда сонно выглянула и улыбнулась невысокая, миловидная блондинка лет двадцати пяти.
  У нее было острое кошачье лицо, она носила обтягивающие промежность шорты для бега и махровую майку, натянутую на отвислых грудях. Ее соски были размером с коктейльную луковицу. Через открытую дверь доносился бриз крепких духов и кофе и мягкий припев песни Барри Манилоу. За одним белым плечом я увидел красный бархатный диван и кованые железные журнальные столики.
  На стене висела карта зодиака в рамке и дешевая картина маслом
   лежащая обнаженная фигура, имеющая некоторое общее сходство с женщиной в двери.
  'Привет', - хрипло сказала она, 'ты, должно быть, Том. Ты немного рановато, но это круто'.
  Она придвинулась ближе и одной рукой погладила мой бицепс.
  'Не стесняйтесь, - призвала она. - Заходите, и давайте веселиться'.
  'Извините', - улыбнулся я, - 'ошибся номером'.
  Рука ее опустилась, а лицо ее окаменело и постарело на десять лет.
  'Я ищу Андреа Ванн', - объяснил я.
  Она отступила назад и потянулась к двери. Я выбросил ногу вперед и не дал ей закрыться.
  'Какого черта...' - сказала она.
  'Подождите секунду'.
  'Слушайте, мистер, у меня свидание'. Хлопнула дверца машины, и она подпрыгнула.
  'Это может быть он. Давай, убирайся отсюда к черту'.
  'Андреа Ванн. Медсестра. Темноволосая, симпатичная'.
  Она прикусила губу.
  'Большие сиськи и маленький темноволосый ребенок?'
  Я вспомнил, что Ванн рассказывала мне о том, как мои лекции помогли ей справиться с проблемами сна у ее ребенка.
  'Совершенно верно', - сказал я.
  'Внизу'.
  'Какое подразделение?'
  'Не знаю, один из тех, что на той стороне'. Она указала на север пальцем с длинным ногтем. Шаги эхом разнеслись по пустому двору. Блондинка запаниковала и прислонилась к двери. 'Да ладно, это он. Не портите мне день, мистер'.
  Я отступил назад, и дверь закрылась. Когда я направился к лестнице, из них поднялся мужчина - молодой, худой, бородатый, в джинсах и синей рабочей рубашке с биркой 'Том' на одном нагрудном кармане. Он нес что-то в бумажном пакете, и когда мы проходили мимо, он избегал моего взгляда.
  Я вернулся в семь, снова уставился на пустую гостиную и размышлял, что делать, когда позади меня раздался пронзительный голос. 'Чем могу помочь?'
  Я повернулся и увидел старую женщину в розовом стеганом халате и сетке для волос соответствующего оттенка. Волосы под сеткой были оловянной шапочкой, которая подчеркивала седину ее лица. Она была невысокой и худой с кривым
   рот, упругие щеки, сильный раздвоенный подбородок и голубые глаза, которые смотрели на меня с подозрением.
  'Я ищу миссис Ванн'.
  'Вы семья?'
  'Просто друг'.
  'Достаточно хороший друг, чтобы заплатить ее долги?'
  'Сколько она тебе должна?'
  'Она не платила аренду три месяца подряд. Отмазывалась от меня оправданиями о задержке алиментов, больших счетах за лечение ребенка и всей этой грустной музыке. Мне следовало сказать 'не обращай внимания', но вместо этого я уделил ей время. Вот тебе и благодарность'.
  'Сколько получается за три месяца?'
  Она поправила край сетки для волос и подмигнула.
  'Ну, честно говоря, я получил депозит за последний месяц и страховой депозит, который должен был быть больше, чем есть, но все равно остается сумма за полтора месяца.
  - семьсот пятьдесят. Ты в здравом уме, что ли, выдумать такую сумму?
  'Ого', - сказал я, - 'это ставит нас в одну лодку. Она заняла у меня довольно много денег, и я пришел сюда, чтобы попытаться их забрать'.
  'Отлично'. Она фыркнула. 'Ты мне очень поможешь'. Но в ее глазах мелькнуло чувство товарищества.
  'Когда она ушла?'
  'На прошлой неделе. Выскользнула среди ночи, как вор. Я увидела ее только потому, что было поздно и ревел гудок, поэтому я вернулась, чтобы посмотреть, что происходит. Она была там, разговаривала с какими-то никчемными людьми, нажимая на гудок, как будто ничего не имело значения. Она увидела меня, вся испугалась и виновато посмотрела и умчалась. Что меня действительно съело, так это то, что машина была новой. Она избавилась от своей старой кучи и купила одну из тех блестящих маленьких 'Мустангов'. У нее были деньги на это, но не было, чтобы заплатить мне. Насколько она за тебя?'
  'Много', - простонал я. 'Есть идеи, куда она пошла?'
  'Дорогая, если бы я это знала, разговаривала бы я с тобой?' Я улыбнулась.
  'Кто-нибудь из других жильцов ее знает?'
  'Нет. Если ты ее друг, то ты должен быть единственным. За те шесть месяцев, что она была здесь, я ни разу не видел, чтобы она ни с кем не разговаривала или принимала гостей. Конечно, она работала по ночам и спала днем, так что это могло быть частью этого. И все же я всегда задавался вопросом, не было ли с ней чего-то не так. Такая симпатичная девушка никогда не общается'.
   'Вы знаете, где она работала, когда ушла?'
  'Нигде. Я заметил это, потому что ее обычным распорядком было отвести ребенка в школу, потом вернуться и проспать день, забрать ребенка домой и отправиться на работу. Ситуация с ключом от машины, что, если вы меня спросите, является чертовски плохим способом воспитания детей, но они все делают это в наши дни. Пару раз она просила меня присмотреть за ребенком; время от времени я давал ему печенье. Пару недель назад все изменилось. Ребенок начал оставаться дома, внутри с ней. Она уходила посреди дня и брала его с собой. Сначала я думал, что он заболел, но он выглядел довольно хорошо, как мне кажется. Они просто отдыхали, я думаю.
  С ее безработицей я должен был заподозрить, что не получу своих денег. Но ведь это то, что получаешь за излишнюю доверчивость, верно?
  Я сочувственно кивнул.
  'Чёрт возьми, мне всегда нравилась эта девчонка. Тихая, но стильная. Сама растит ребёнка. Даже деньги не лишили бы меня сна - хозяин толстый кот, он выживет, - но вот враньё я не выношу. Использование'.
  'Я понимаю, что ты имеешь в виду'.
  'Да', - продолжила она, уперев руки в бока. 'Это та яркая маленькая машинка, которая все еще гложет меня'.
  Я ехал обратно по автостраде, размышляя о внезапном отъезде Андреа Ванн. Тот факт, что она зарегистрировалась в агентстве Таббса сразу после увольнения, указывал на ее намерение остаться в городе. Но что-то случилось, что заставило ее паковать чемоданы посреди ночи. Было ли это связано с Джейми, было неясно; не было недостатка в стрессах, которые могли заставить мать-одиночку уехать из города. Единственный способ убедиться - поговорить с этой леди, а я понятия не имел, как ее найти.
  Я съехал на Лорел Каньон и поехал на юг в Голливуд. Место работы Роланда Оберхейма было на Ла Бреа, к югу от бульвара Санта Моника, небольшое двухэтажное офисное здание, обшитое елочкой из кедра.
  Первый этаж занимала студия звукозаписи. Отдельный вход вмещал лестницу на второй этаж, который занимали три развлекательных концерна: Joyful Noise Records ('дочерняя компания Christian Musical Network'); The Druckman Group: Professional Management; и, в конце зала, отделанного пробковыми панелями, Anavrin Productions, R. Oberheim, Pres.
  Anavrin suite был комнатой ожидания и бэк-офисом. Первый был тихим и украшен двадцатилетними психоделическими плакатами, рекламирующими
  Big Blue Nirvana на концерте в разных залах по всей стране. Пространство между ними было занято рамочными PR-фотографиями групп с угрюмыми лицами, о которых я никогда не слышал. Девушка, сгорбившись за столом, была одета в ярко-розовый виниловый комбинезон. У нее были короткие, измученные волосы и тяжелые челюсти, которые ритмично двигались, когда она читала Billboard под аккомпанемент двигающихся губ.
  Когда я вошел, она подняла на меня глаза с удивлением, словно я был первым человеком, которого она увидела за весь год.
  'Доктор Алекс Делавэр здесь, чтобы осмотреть мистера Оберхайма'.
  'Ладно-а'. Она отложила журнал, выпрямилась и сделала несколько усталых шагов в кабинет. Открыв дверь без стука, она крикнула:
  'Ролли, тебя хочет видеть какой-то парень по имени Алекс'.
  В ответ послышалось невнятное бормотание, и она указала большим пальцем в сторону офиса и сказала: 'Г'ван'.
  Задняя комната была маленькой, темной и без окон, с фактурными стенами цвета умбры, дубовым полом, единственной мебелью было полдюжины декоративных подушек, окрашенных в технике тай-дай.
  Оберхайм присел на корточки в позе йоги на одном из них, положив руки на колени и покуривая коническую сигарету с гвоздикой. Над его головой на стене висела единственная золотая пластинка, создавая странный эффект ореола. Остальной декор состоял из психоделических постеров, коврика из козьей шкуры и большого кальяна, который заполнял один угол. На полках-скобах стояли стопки пластинок и современная стереосистема. Поцарапанный бас Fender лежал на ковре.
  'Мистер Оберхайм, я Алекс Делавэр'.
  'Ролли О.' Он махнул рукой в сторону пола. 'Отдыхай'.
  Я присела на корточки напротив него.
  'Курить?'
  "Нет, спасибо."
  Он глубоко затянулся сигаретой и задержал дым. В конце концов из нее вытекла тонкая, горькая струйка, которая мерцала и делала его лицо похожим на желе, прежде чем раствориться.
  Само лицо было не из приятных глаз: грубое, с подбородком и открытыми порами, с маленькими, опущенными вниз глазами, обрамляющими розовую луковицу носа. Подбородок был испещрен шрамами, рот над ним скрывался под свисающей щеткой седых усов. Он был лысым как яйцо, за исключением тонкой седеющей челки, которая шла от виска до плеча. На нем была выцветшая черная футболка Big Blue Nirvana с крылатым логотипом гитары и синие хирургические штаны.
   Рубашка была слишком тесной и слишком маленькой, обнажая волосатую трубку кишечника, которая опоясывала его талию. Небольшая кожаная сумка для хранения вещей висела на шнурках брюк.
  Он осмотрел меня, прищурившись сквозь дым.
  'Друг Билли, да?'
  'Скорее знакомый. Моя невеста делает ему гитары'.
  'О, да', - прогрохотал он, - 'космические корабли, леденцы на палочке и шестиструнные дилдо, верно?'
  'Я пока не видел никаких дилдо', - ухмыльнулся я.
  'Ты сделаешь это, чувак. Вот как это происходит. От сути, переходим к стилю. Играем на дилдо, ломаем платину. Билли - крутой бизнесмен, он знает, где это'.
  Он кивнул головой в знак согласия.
  'Факт в том, что даже у сегодняшнего стиля нет стиля. Два аккорда на синтезаторе и куча грязных слов. Не то чтобы я против грязи - я отыграл свою долю грязных концертов - но чтобы грязь имела смысл, она должна куда-то идти, понимаете? Нести историю. Она недостаточно хороша, чтобы шокировать бабушку'.
  Он помассировал живот и принял еще одну дозу гвоздики.
  'В любом случае, неважно, что все это. С Билли все в порядке; мальчик может спуститься, когда захочет'. Он закашлялся. 'Так твоя леди строит эти игрушки, да? Должно быть, интересная леди'.
  "Она."
  'Может быть, мне стоит купить себе одну из этих штук в четырехструнной модели'.
  Он изобразил, что держит бас, и водил пальцами по воображаемому грифу.
  'Бум-да-бум, чакка-бум, чакка-бум. Большой старый мохнатый дилдо с тяжелым звуком снизу. Что думаешь?'
  'У этого есть возможности'.
  'Конечно. Надо было устроить такой в 'Cow Palace' в шестьдесят восьмом'. Он начал напевать нелепым фальцетом. 'Бум-бум-да-бум. Вот он я, мама, подписанный, запечатанный, доставленный и х-х-х. Разве ты не видишь, как корчатся маленькие девочки-бопперы?'
  Он докурил сигарету и потушил ее в керамической пепельнице.
  'Мягкотелый, да?'
  "Это верно."
  'Знаете Тима Лири?'
  'Я встретил его однажды на съезде. Много лет назад, когда я был студентом'.
  'Что ты думаешь?'
   'Интересный парень'.
  'Человек - гений. Пионер сознания, мать его'.
  Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения. Я уклончиво улыбнулся. Он снова скрестил ноги и скрестил руки на груди.
  'Итак, Александр Благодарный, что ты хочешь знать?'
  'Билли сказал, что ты знаешь всех на Хайт'.
  'Преувеличение', - он просиял, - 'но не огромное. Это была напряженная сцена, одна большая семья, зыбкие границы. Ролли был выбран в качестве одного из пап'.
  'Я пытаюсь узнать все, что смогу, о двух людях, которые жили на Хайт в шестьдесят шестом. Питере Кадмусе и Маргарет Нортон. Ее также звали Марго Саншайн'.
  Я надеялся, что эти имена вызовут у меня случайные воспоминания, но его улыбка погасла, а румянец стал гуще.
  'Ты говоришь о мертвых людях, чувак'.
  'Вы знали их лично?'
  'Какая связь, чувак?'
  Я объяснил свою связь с Джейми, умолчав о том, что меня уволили.
  'Да. Я должен был знать. Читал о ребенке в газетах. Очень отвратительное дерьмо. Чего ты хочешь? Узнать, употребляли ли его родители кислоту, чтобы можно было списать это на искривленные хромосомы, верно? Еще больше охоты на ведьм и безумия от косяка. Йоу, Джо Маккарти'.
  'Мне это не интересно. Я просто хочу узнать, какими они были...
  как человеческие существа - чтобы я мог лучше его понять'.
  "Какими они были? Они были прекрасны. Часть прекрасного времени".
  Он взял пачку сигарет с гвоздикой, уставился на нее, отбросил в сторону и вытащил из своей сумки косяк. Он с любовью и медленно закурил, закрыл глаза, вдохнул облако марихуаны и улыбнулся.
  'Мертвые люди', - сказал он через некоторое время. 'Услышав их имя, я вытаскиваю тяжелые ассоциации. Проецирую флэшбэки на старом церебровидео'. Он покачал головой. 'Не знаю, хочу ли я в это вдаваться'.
  'Вы были близки с ними?'
  Он посмотрел на меня, как на умственно отсталого.
  'Не было близкого и далекого. Каждый был каждым. Одно большое коллективное сознание. А-ля Юнг. Мирное. Прекрасное. Никто никого не ограбил, потому что это было бы все равно, что оторвать кусок собственной кожи'.
  Летом между первым и вторым курсами колледжа я устроился на работу в Сан-Франциско, играл на гитаре в танцевальной группе в Mark Hopkins. Flower Power был в расцвете, и я несколько раз посещал фармакологический базар, который хиппи высекли из гетто Хейт-Эшбери. Улицы Хейта представляли собой сумасшедшее одеяло из социальных изгоев, живущих на грани: байкеры с детскими лицами, шлюхи, сутенеры и другие разношерстные шакалы. Бульон, приправленный нестабильными ингредиентами, который часто выкипал в насилие, разговоры о мире и любви - иллюзия, вдохновленная наркотиками.
  Но я не стал оспаривать воспоминания Оберхайма и спросил его, как называлась группа, в которой жили Питер и Марго.
  'Они раньше тусовались с племенем под названием Swine Club. Прекрасная компания голов, жили в старом месте прямо у Эшбери и устраивали бесплатные концерты в парке. Они доставали овощи из мусорных контейнеров, готовили большие партии риса и раздавали его бесплатно , мужик. Всем . Большие вечеринки. Бе-инс. Nirvana постоянно выступала там. Как и Big Brother и Quicksilver and the Dead.
  Праведные джемы на весь день, которые заставляли это место качаться . Весь мир был там. Даже Ангелы были крутыми. Люди вставали, срывали с себя одежду и танцевали . Маленькая Марго была самой дикой. У нее было змеиное тело, понимаешь?
  Он вдохнул, и четверть косяка засветилась. Когда он наконец выдохнул, ничего не вышло, кроме пароксизма сухого кашля. После того, как он прекратился, он облизнул усы и улыбнулся.
  'Что за парень был Питер?' - спросил я.
  'Стоун-бьюти. Мы называли его Питером Кадом. Потому что он был праведным крутым парнем - Эррол Флинн, гребаный мушкетер, понимаете? Мрачный, дикий и прекрасно опасный. Готовый ко всему, мужик. Сильно склонный к риску'.
  'На какой риск он пошел?'
  Он нетерпеливо махнул рукой.
  'Игры в голову. Свесив одну ногу со скалы и повиснув, исследуя внешние пределы сенсориума. Пионер экстрасенсорики. Как доктор Тим'.
  Он задумался об этом и затянулся.
  'Марго тоже увлекалась играми?'
  Он блаженно улыбнулся.
  'Марго была мягкой. Красивой. Сильно отдавала и делилась. Она могла танцевать всю ночь под барабан и тамбуру. Как цыганка, мистическая
  и волшебный'.
  Он выкурил еще два больших косяка, прежде чем проявил признаки опьянения, говоря без умолку, пока дудел. Но это были разговоры о наркотиках, слабо связанные и бессвязные. О концертах, которые состоялись два десятилетия назад, о дефиците высококачественного наркотика, потому что 'полиция разума' отравила поля паракватом, о схеме по сбору оригинального состава Big Blue Nirvana, чтобы спланировать возвращение ('Кроме Дога, чувак. Он гребаный юрист из MGM. Держись подальше от этого шума').
  Сны о каннабисе, которые мне ничего не сказали.
  Я терпеливо сидел, пытаясь выудить хоть крупицы информации о Питере и Марго, но он лишь повторял, что они прекрасны, а затем переходил к более самодовольным размышлениям о старых добрых временах, за которыми следовали возмущенные тирады о бессердечности современной музыкальной сцены.
  'Сто гребаных долларов, чтобы увидеть Duran Duran в обществе, где тяжелые блюзовые мужчины с праведными взглядами питаются из мусорных баков. Пиздец '.
  Третий косяк вылетел. Он открыл рот и проглотил таракана.
  'Ролли, ты помнишь что-нибудь о том, как отец Питера навещал его?'
  "Неа."
  'А как насчет беременности Марго? Есть какие-нибудь воспоминания об этом?'
  'Просто она была больна, мужик. Она пыталась встать и потанцевать, но через пару секунд становилась вся зеленовато-бледная и ее начинало тошнить. Обидно'.
  'Как они с Питером отнеслись к беременности?'
  'Чувствуешь?' - начал бормотать он, и голова его сонно опустилась.
  'Эмоционально. Они были рады этому?'
  'Конечно'. Его веки затрепетали и закрылись. 'Это было счастливое время. За исключением войны и дерьма, которое Эль Би Джей все время пытался вытащить, все было гребаным смехом'.
  Подавив вздох, я сделал дальний удар.
  'Вы сказали, что 'Ангелы' тусовались на концертах, которые давал 'Свиной клуб'.
  "Да. Они были крутыми. Это было до того, как Джаггер устроил эту хрень с Альтамонтом".
  'Были ли у Питера или Марго какие-то особые отношения с 'Ангелами' или другими байкерами?'
  Он зевнул и покачал головой. 'Никаких особенных отношений. Все были любящими. Равными'.
  'Они тусовались с байкерами?'
  'Ух-ух'.
  Он засыпал, и мне нужно было задать ему один вопрос. Тот, над которым я размышлял весь последний час.
  'Ролли, ты описал Питера как человека с настоящей жаждой жизни...'
  'Он жил, чтобы жить , мужик'.
  'Ладно. Но через несколько лет он покончил с собой. Что могло к этому привести?'
  Это его разбудило. Он открыл глаза и сердито посмотрел на меня.
  'Самоубийство - это чушь , чувак'. Его голова покачивалась, как у игрушечной собачки на заднем сиденье внедорожника.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Такого не бывает', - заговорщически прошептал он. 'Грёбаная выдумка. Истеблишмент использует это как ярлык, чтобы выставить рокеров и святых отшельников в невыгодном свете. Дженис, Джими, Моррисон, Медведь. Дженис не покончила с собой; она умерла от боли бытия. Джими не покончил с собой; правительство подстрелило его каким-то напалмом, потому что он знал слишком много правды, и они хотели заткнуть ему рот. Моррисон и Медведь даже не умерли. Насколько я знаю, Бадди Холли с ними. Они, вероятно, тусуются где-то на греческих островах. Самоубийство - это чушь, чувак. Такого не бывает'.
  'Питер...'
  'Питер не покончил с собой, мужик. Он умер в игре в голову. Как я тебе и говорил'.
  'Что это за игра в головоломки?'
  'Экстази-трип. Исследование границ'.
  'Расскажите мне об этом подробнее'.
  'Конечно'. Он пожал плечами. 'Почему бы и нет? Он играл в нее все время. Раздевайся, забирайся на стул, делай петлю из шелковой веревки и надевай ее себе на шею. Наваливай на нее свой вес, чтобы она была тугой, и гладь его член, пока он не кончит. Он был чем-то вроде стона, как Иисус в экстазе'.
  Он провел коротким языком по губам и изобразил диалект уличных негров: 'Он говорил, что давление усиливает удовольствие '.
  Он бормотал, почти бессвязно, но я внимательно слушал. Он описывал явление, известное как эротизированное повешение или аутоэротическая асфиксия, один из самых загадочных сексуальных извращений, специально разработанный для тех, кто считает флирт со смертью улучшением оргазма.
  Эротизированные любители мастурбируют, пока веревка или другой обвязочный материал сдавливает их сонные артерии, постепенно увеличивая давление так, что в момент
  кульминация, артерии полностью перекрываются. Некоторые используют сложные системы блоков, чтобы подтянуться к петле. Другие сворачиваются в причудливые изгибы. Как бы это ни делалось, это странная игра и опасная: если мастурбатор теряет сознание до того, как снимает веревку, или располагается таким образом, что освобождение становится невозможным или неоправданно задерживается, смерть от удушья неизбежна.
  'Игра, понимаешь?' - улыбнулся Оберхайм. 'Ему нравилось играть в игры. И однажды он проиграл. Но это круто'.
   21
  Я ОСТАВИЛ его храпящим в его офисе, вялый памятник самопоглощенности: интервью было туманным и неупорядоченным, но я выудил еще один кусочек психопатологии Кадмуса: Питер был эротизированным повесой, его смерть, весьма вероятно, была извращенной случайностью. Я задался вопросом, знал ли Соуза об игре в повешение все это время, и решил, что, вероятно, нет; в его руках эти знания были бы использованы стратегически, как доказательство того, что сексуальные извращения, как и психические расстройства, передавались в семье.
  Пока я ехал на север по Ла-Бреа, я думал о том, как подавлен я был с Робин, и понял, что Оберхайм не единственный, у кого проблемы с самопоглощением. Я был так поглощен этим делом и чувством вины, которое оно раскрыло, что пренебрег ею, используя ее как резонатор, не думая о том, что ей самой может потребоваться немного внимания.
  Решив загладить свою вину, я сделал поворот на три оборота на заправке на Фаунтин, поехал на юг в Уилшир и направился на запад, в Беверли-Хиллз.
  До закрытия магазинов оставалось около часа, и, припарковавшись на городской парковке на Беверли-Драйв, я провела его как победитель игрового шоу на гулянке, купив антикварную кружевную блузку в бутике на Canon, духи и мыло для ванны в Giorgio, кварту шоколадного мороженого с малиной Früsen Glädje, огромную корзину для гурманов в Jurgensens, медную сковороду, которую она хотела, в Davis-Sonoma, дюжину коралловых роз, украшенных кожаным папоротником и гипсофилой. Это было не решение, а лишь начало в правильном направлении.
  Лавируя среди моря 'Мерседесов', я выехал из района с высокой арендной платой и сделал еще одну остановку - на рыбном рынке недалеко от Оверленда.
  прежде чем отправиться домой. Когда я приехал туда в шесть тридцать, грузовика Робин нигде не было видно, а она оставила сообщение в службе, что будет дома в семь сорок пять.
  'Есть еще один, доктор', - сказал оператор службы. 'Хотите?'
  "Конечно."
  'В три позвонила Дженнифер Ливитт. Она оставила два номера'.
  Я скопировал их на клочке бумаги. Один был университетским расширением; другой - обменом округа Фэрфакс. Мне было любопытно, что Дженнифер хотела
   но не настолько любопытно, чтобы нарушить мои планы. Сделав мысленную заметку позвонить ей позже вечером, я положил клочок в карман.
  Отнеся подарки в спальню, я разложил их на кровати. Переодевшись в джинсы и поношенную вельветовую рубашку, я пошел на кухню, включил стереосистему Джо Пасса, накинул на талию фартук и принялся готовить ужин: закуску из крупных шампиньонов, фаршированных чесноком и панировочными сухарями; салат из салата-латука, перца и китайского зеленого лука; графин заправки из эстрагона; жареное филе норвежского лосося с каперсами; свежая стручковая фасоль, слегка смазанная маслом; и бутылка совиньон блан - чистого белого вина из виноградника одной судьи, с которой я когда-то встречался. Früsen Glädje подавали на десерт.
  Она вошла в дверь как раз в тот момент, когда я заправлял салат. Я взял ее пальто и портфель, провел ее на кухню, усадил за стол и принес таз и чашку, чтобы она могла помыть руки.
  'Уф!' - широко улыбнулась она. 'Чему я всем этим обязана?'
  Заставив ее замолчать поцелуем, я откупорил бутылку, налил вина и подал на стол грибы вместе с поленом закваски.
  'Алекс, это потрясающе!'
  'Вольфганг Пак, ешь свою душу'.
  Мы ели медленно и спокойно, почти не разговаривая.
  'Вкусно', - сказала она, отодвигая тарелку.
  'Готовы к десерту?'
  Она застонала и похлопала себя по животу.
  'Можем ли мы немного подождать?'
  'Конечно. Иди отдохни, пока я убираюсь'.
  'Позвольте мне помочь вам', - сказала она, вставая. 'Мне нужно передвигаться'.
  'Хорошо, но сначала иди в спальню и принеси мне более прохладную рубашку'.
  'Конечно, дорогая'.
  Она вернулась, прижимая кружевную блузку к груди и улыбаясь, как ребенок.
  'Детка', - сказала она.
  Мы двинулись навстречу друг другу, обнялись и не расставались до конца вечера.
  
  * * *
  На следующее утро, после того как она ушла в магазин, я повесил джинсы, и клочок с номерами Дженнифер выпал. Подняв трубку, я
  
   набрал номер университета. Медленный баритон сообщил мне, что я позвонил в психобиологическую лабораторию. На заднем плане раздавался шум голосов.
  'Это доктор Делавэр, перезваниваю Дженнифер Ливитт'.
  "ВОЗ?"
  'Доктор Делавэр'.
  'Нет, кому ты звонишь?'
  'Дженнифер Ливитт', - произнесла я по буквам.
  'Ох. Э-э, одну секунду'. Он положил трубку и выкрикнул ее имя, вернувшись на линию еще более вялым, чем прежде. 'Э-э, нет, ее здесь нет'.
  'Когда вы ее ждете?'
  'Не знаю. Э-э, мы как раз в процессе, так что почему бы тебе, э-э, не позвонить позже'.
  'Можете ли вы оставить ей сообщение?'
  'Ну, я действительно не...'
  "Спасибо."
  Я повесил трубку и набрал номер АТС Фэрфакса. Ответила приветливая женщина.
  'Миссис Ливитт?'
  "Да?"
  'Это доктор Делавэр. Я работал с Дженнифер в проекте 160...'
  'О, да, доктор. Дженнифер очень хотела поговорить с вами. Она просила передать вам, что ее не будет целый день. Она и Дэнни - это ее парень -
  уехали в Ла-Хойю. Но она должна вернуться сегодня вечером. Где она может с вами связаться?
  Я дал ей свой домашний номер телефона и поблагодарил.
  'С удовольствием, доктор. Дженнифер всегда говорила о вас прекрасные вещи. Она была такой юной, когда попала в проект, и вы действительно помогли ей адаптироваться'.
  'Приятно слышать'.
  'Теперь она сама станет врачом. Разве это не чудесно?'
  'Вы, должно быть, очень гордитесь'.
  'О, мы есть, Доктор. Мы есть'.
  Я немного убрался, покормил кои, попрактиковал ката карате, пробежал три мили и долго лежал в ванне. Утренняя почта содержала обычное
   хлам вместе с повесткой о вызове в суд в качестве эксперта-свидетеля по делу об опеке, которое я считал давно решенным, но дата слушания была через месяц, поэтому я подал ее.
  Все это было залогом мирного утра, но тот факт, что кто-то перебил мою цену за The Wretched Act, продолжал лезть мне в голову. Voids Will Be Voids был каким-то хирургическим уклонением от налогов, вряд ли предполагалось, что это будет шумное предприятие, но внезапно клиенты начали бороться за определенную скульптуру. Чем больше я думал об этом, тем меньше она мне нравилась.
  Было только полдвенадцатого, за несколько часов до открытия галереи, но у меня было время, поэтому я поехал обратно в центр города в надежде увидеть Stripehead поблизости. Его нигде не было видно, а в галерее было темно, поэтому я отправился на обед в Чайнатаун.
  Набитый димсамами живот, я вернулся в два. Voids все еще был закрыт, но я заметил свою добычу, роющуюся в тряпках на вешалке перед одним из магазинов одежды. К тому времени, как я припарковался и подошел к нему сзади, он выбрал пару брюк-стрейч из искусственной тигровой шкуры, полиэтиленовую майку и белую рубашку JC Penney на очень больших пуговицах.
  'Привет', - тихо сказал я.
  Он подпрыгнул и бросил одежду на тротуар. Я поднял ее и отряхнул. Кореец, владелец магазина, подозрительно уставился из дверного проема. Stripehead впитал подозрение и передал его мне.
  'Чего ты хочешь, мужик?'
  'Я хочу немного больше заниматься бизнесом'.
  'Дела начинаются в четыре часа'. Он сделал вид, что осматривает майку.
  'Меня не интересует искусство. Только информация'.
  'Тогда позвони в это чертово справочное бюро'.
  Кореец вышел и встал рядом с нами. 'Купить или посмотреть?' - потребовал он.
  Прежде чем Полосатый успел презрительно ответить, я сказал:
  'Купить. Сколько?'
  Кореец назвал цифру. Я предложил ему половину, и мы сошлись на двух третях. Полосатый посмотрел недоверчиво, затем протянул мне одежду.
  'Оставьте их себе', - сказал я. 'Счастливого Рождества'.
  Он направился к галерее, а я остался с ним.
  'Ты еврей или что-то в этом роде?' - спросил он.
  'Нет. Почему?'
  'Ты ведешь дела как китаец или еврей, и ты точно не китаец'.
   "Пожалуйста."
  "Хм?"
  "Неважно."
  Мы дошли до Пустоты. Он стоял спиной к железной решетке, сжимая в руках одежду, словно боясь, что тот, кто дал, вдруг отнимет.
  'Я хочу знать, кто купил The Wretched Act'.
  'Я же говорил тебе, мужик. Какой-то костюм'.
  'Как назывался костюм?'
  'Он не назвал имени'.
  'А как насчет квитанции?'
  'Он хотел купить еду за наличные, как и вы'.
  'Расскажи мне, как он выглядел'.
  'Я же говорил тебе, мужик, я не смотрю на...'
  Двадцатка под носом остановила его на полуслове.
  'Пятьдесят', - попробовал он.
  Я сердито забрал деньги обратно.
  'Забудьте об этом. У меня есть друг в полиции. Когда я уйду отсюда, я позвоню ему и подам жалобу на мошеннические методы ведения бизнеса'.
  'Эй, чувак, я ничего не сделал'.
  'Может быть, а может и нет. Но когда они бросят на тебя один взгляд, настанет время личного досмотра'.
  Я повернулся, чтобы уйти. Тощие пальцы удержали меня.
  'Эй, мужик, я просто пытался быть справедливым. Другой костюм заплатил мне пятьдесят за молчание, похоже, тебе стоит сделать то же самое'.
  Я отцепил его руку и пошел.
  'Иди на хуй, мужик! Ладно, ладно! Двадцать'.
  Я остановился и обернулся.
  'Сначала давайте послушаем, что вы скажете'.
  'У него был чертовски большой рот'.
  'Мне нужно описание, а не оценка личности'.
  'Ладно, погоди. Посмотрим. Он был белый. И загорелый. Как какой-то педик, который сидит перед солярием весь день'.
  'Какой рост?'
  'Как ты, но тяжелее'.
  "Толстый?"
  'Мышцы'.
  'А что с его волосами?'
   'Низкий. Как какой-то педик, который весь день поднимает тяжести и прихорашивается'.
  "Что еще?"
  Он исказил лицо, пытаясь вспомнить.
  'У него была борода. Да. Вот именно, чувак'.
  'Какого цвета?'
  "Темный."
  В своей запутанной манере он дал хорошее описание Эрно Радовича.
  'Он сказал, зачем ему эта скульптура?'
  'Нет, он, э-э, конечно. Он сказал, что ему нравится искусство'.
  Я показал ему еще двадцать и сказал:
  'Давай. Выпусти это'.
  'Эй, мужик, я не хочу из-за этого вляпаться в дерьмо. Он был настоящим мудаком'.
  'Он никогда не узнает'.
  Он оглядел улицу, затем снова посмотрел на деньги.
  'Когда ты был здесь в первый раз, он пришел сразу после того, как ты ушел. Спросил, чем ты занимаешься. Я сказал: 'Эй, мужик, это Voids, а не какое-то информационное бюро'. Потом у него на лице появилось странное выражение, и он достал немного наличных, поэтому я сказал ему, что никогда тебя раньше не видел, ты просто хотел купить хлам. Я показал ему, какой именно хлам, и он поднял цену. Вот и все, мужик. Ладно?'
  Майло сказал мне позвонить ему, если телохранитель покажет свое лицо. Я пошел в телефонную будку на парковке и набрал его номер на станции West LA.
  Его не было дома, поэтому я спросил Дела Харди, его случайного напарника. Потребовалось некоторое время, чтобы найти черного детектива, и когда он подошел к телефону, он был запыхавшимся.
  'Док', - пропыхтел он.
  'Привет, Дел. Ты в порядке?'
  'Аэробика... программа управления стрессом... приказы начальства...
  мрут как мухи... потеряем... много хороших людей'.
  'Майло тоже в этом замешан?'
  'Должен быть... но он продолжает... придумывать оправдания. Как будто пытается раскрыть преступления'.
  Я рассмеялся.
  'Я хотел бы поговорить с ним, когда он вернется. Это не срочно, просто что-то об Эрно Радовиче'.
   Он выдохнул, и его голос стал напряженным.
  'Эта расистская свинья? Он снова пристает к тебе?'
  'Не совсем так. Но у меня есть основания полагать, что он следил за мной'.
  'У тебя какие-то проблемы?'
  'Вовсе нет. Как я уже сказал, это не чрезвычайная ситуация'.
  "Ладно. В любом случае, Майло сегодня не приходил. Думаю, он уехал по вызову.
  Но он должен позвонить в течение часа, и я прослежу, чтобы он получил сообщение. Между тем, если вы снова увидите этого ублюдка, шныряющего поблизости, позвоните мне за счет абонента'.
  'Спасибо, Дел'.
  Я поехал домой, вытащил стопку психологических журналов и приготовился наверстать упущенное в чтении. Я только что погрузился в статью о психологическом развитии недоношенных детей, когда позвонили из службы.
  'Хорошо, вы дома', - сказал оператор. 'У меня на линии сержант Майкл Стерджис. Это уже третий раз, когда он звонит'.
  'Пожалуйста, соедините его'.
  'Конечно, доктор. Продолжайте, сэр. Доктор на связи'.
  'Алекс?' Связь была прерывистой, но в голосе Майло отчетливо слышалась настойчивость.
  'Что случилось?' - спросил я.
  'Дел сказал, что ты хочешь поговорить о Радовиче. Продолжай'.
  Я рассказал ему о том, что телохранитель следил за мной и покупал Жалкий поступок .
  'Скульптура?'
  'Больше, чем просто скульптура, Майло. Она сочетает в себе элементы смерти отца Джейми и убийства Канцлера. Радович заплатил за нее большие деньги.
  Возможно, вам захочется спросить его об этом, как только вы его найдете'.
  Ответа не было, только треск и щелчки.
  'Майло?' - спросил я, гадая, не отключили ли нас.
  'Мы нашли его', - тихо сказал он. 'Он лежит в нескольких футах от того места, где я стою, выпотрошенный, как рыба'.
  "Вот дерьмо."
  'Подождите, вот еще что. У нас есть очевидец поножовщины. В деле участвовали двое парней. Байкеры. Один тощий, другой - настоящая бочка сала'.
  'Иисус. Где это произошло?'
  'Рядом с каньоном Биттер, недалеко от шоссе Антилоп-Вэлли. Нам нужно поговорить, Алекс. Скоро'.
   'Назовите это'.
  'Уайтхед и Кэш все еще здесь, отбивают мясо, но через пару минут они разойдутся. Я вызвался заняться бумажной работой, так что я пробуду здесь некоторое время. Ехать сорок минут, плюс-минус десять в каждую сторону. Выезжайте через час, чтобы никого не обогнать на шоссе; это открытая дорога, и каждая машина видна. Знаете, как сюда добраться?'
  'Четыре-ноль-пять на север?'
  'Правильно. Оставайтесь на ней после слияния с пятью, затем сверните на восток на четырнадцатую, в сторону Ланкастера и Мохаве. Вы проедете каньон Соледад, Агуа Дульсе и акведук Лос-Анджелеса. Каньон Биттер находится в нескольких милях от Палмдейла. Шоссе прорезает высокую пустыню, и съезд с дороги приведет вас на тысячу футов. Здесь чертовски безлюдно, так что не пугайтесь. Просто продолжайте ехать, пока не увидите старую станцию Texaco. Мясной фургон, скорее всего, будет там. Вы не сможете его не заметить'.
   22
  СЕВЕРНЫЙ край Долины начал истекать кровью в пустые участки сразу за Сан-Фернандо. Когда я свернул на шоссе Antelope Valley, путевые столбы готовой цивилизации - Colonial Kitchens, Carrows, Dennys, Pizza Huts - исчезли, и просторы все более сырой местности скользнули в поле зрения: низкие песчаниковые холмы, выжженные добела под стерней из креозота и полыни, приземистые и жалкие на далеком черном фоне гор Сан-Габриэль; длинные полосы разоренного гравийного карьера; чапараль, все еще обожженный пожарами прошлого лета; внезапные вспышки ярких канареечно-желтых полевых цветов.
  Как и предсказывал Майло, шоссе было почти пустым: пять бесплодных полос, пересечённых съездами, ведущими к каньонам, которые тянулись вдоль границы округа до его упадка: Пласерита, Соледад, Буке - чьи ржаво-голубые камни украшали патио и спа-салоны многих домов мечты в Лос-Анджелесе - Васкес, Агуа-Дульсе.
  Поворот на Биттер-Каньон был резким, резкий спуск, который вывел Севилью на узкую, извивающуюся асфальтовую дорогу, окаймленную валунами и изредка потрепанными ветром деревьями. Здесь, в низинах, склоны холмов были изъеденными водой и скалистыми, одеяло из загорелых и красных тонов, омытое скромными оттенками лаванды и синего. Небо было затянуто тяжелыми серыми слоистыми облаками, и время от времени луч солнца пробивался сквозь потертое пятно в тумане, бросая поразительный розоватый прожектор на любимый участок скалы.
  Невероятная красота, жестоко мимолетная.
  Станция Texaco находилась в пятнадцати милях от дороги, возникая из небытия, прямо из временной дыры. Пара довоенных насосов стояла посреди предательски изрытого грязью и гравием двора, напротив односекционного белого каркасного гаража аналогичной винтажности. В отсеке стоял зеленый Plymouth 39 года с пузырчатой задней частью.
  К гаражу примыкала хижина, служившая офисом, ее грязные окна были завалены кипами бумаги. В нескольких ярдах от дороги находилось каркасное кафе с двумя старинными дисками Coca-Cola по обе стороны выцветшей вывески SAL'S и флюгером в виде кукарекающего петуха на крыше из рубероида.
  Петух стоял в высокомерной позе, не двигаясь в неподвижном воздухе пустыни.
  Кафе выглядело так, будто в нем давно не было посетителей, но вокруг него расположился целый парк служебных автомобилей. Я остановил Seville между
   знакомый бронзовый Матадор и передвижной криминалистический лабораторный фургон и вышли.
  Северный угол двора был оцеплен веревкой, прикрепленной к импровизированным столбам. К веревке были прикреплены жетоны полиции Лос-Анджелеса. Внутри оцепленной зоны техники наклонялись и сидели на корточках, орудуя скребками, подкожными инъекциями, щетками и гипсовым материалом. Некоторые работали над жемчужно-серым RX-7, другие - над областью вокруг машины. На земле неподалеку лежал кусок в форме сосиски, завернутый в мешок для трупов. В нескольких футах от мешка пятно цвета чалой рыбы раскинуло свои щупальца по земле. Китаец в темном костюме навис над телом, говоря в портативный кассетный диктофон.
  Скорая помощь округа была припаркована прямо за лентой, ее двигатель все еще работал. Из пассажирской двери скорой помощи вышел санитар в форме и огляделся. Наконец его взгляд остановился на Майло, который прислонился к одному из бензоколонок, делая записи в своем блокноте.
  "Хорошо?"
  Мой друг что-то сказал китайцу, тот поднял глаза и кивнул.
  "Хорошо."
  Дежурный подал сигнал рукой, и второй дежурный вышел со стороны водителя и распахнул задние двери. Материализовались носилки.
  Через несколько секунд тело было небрежно поднято и с глухим стуком помещено в заднюю часть автомобиля. Скорая помощь уехала, оставив после себя небольшую пыльную бурю.
  Майло увидел меня и убрал блокнот. Он стряхнул пыль с лацкана и положил тяжелую руку мне на плечо.
  'Что случилось?' - спросил я.
  'Около восьми утра Радович устроил драку с двумя байкерами прямо там и был изрезан'. Он указал на пятно крови. 'Из того, что видел наш свидетель, похоже, что это была заранее спланированная встреча, чтобы провернуть какую-то грязную сделку. Но сделка провалилась'.
  Я посмотрел на пятно, затем на пустые седые холмы.
  'Зачем ехать сюда?'
  'Это то, что мы пытаемся выяснить. Смотритель парка должен приехать с минуты на минуту.
  Может быть, он сможет пролить на это свет'.
  Он вытащил из кармана пачку мятных леденцов и предложил мне одну. Я взял ее, и мы оба подсластили дыхание.
  'Как я понимаю', сказал он, 'одна из сторон знала местность, другая нет, и станция использовалась как ориентир. Который, при нормальных условиях
  обстоятельства, было бы отличной идеей, потому что место обычно пустует. Станция, грязная ложка там и пятьдесят акров по обе стороны дороги принадлежат старику по имени Скаггс, который живет в Ланкастере и редко открывается. Я только что закончил интервьюировать его, и он рассказал мне, что сорок лет назад в нескольких милях от дороги была армейская база, а кафе было 'заведением для прыжков' - открытая эстрада, отличные стейки, нелегальный выпивоха. Но сегодня мы говорим о городе-призраке'.
  Прикрыв глаза рукой, он посмотрел на солнечный свет и оглядел местность, словно ища подтверждения своей оценке.
  'Из того, что я могу понять, он считает кафе символом своей жены; ее звали Сэл. Когда они были в бизнесе, он заправлял машину, пока она готовила. Она умерла в шестьдесят седьмом, и он так и не смог с этим справиться. Поэтому, когда он начинает думать о ней и становится совсем тоскливым, он едет вниз, садится за стойку и предается воспоминаниям. Что и произошло вчера вечером. Это была двадцатая годовщина ее смерти. Он достал их свадебный альбом и весь расплакался. Когда он больше не мог этого выносить, он набросил какую-то одежду, схватил альбом и кварту Jack Daniel's, поехал, заперся и напился. Он немного запутался во времени, но считает, что приехал около одиннадцати и задремал около часа. В восемь его разбудили крики. Сначала он подумал, что это дурной сон от выпивки, но потом его голова прояснилась, и он понял, что там кто-то есть. Он выглянул в окно, увидел, что происходит, и присел за стойкой. Бедный старик был так напуган, что просидел там три часа, прежде чем кому-то позвонить'.
  Он взглянул на старый 'Плимут'.
  'Это его машина. Никто ее не видел, потому что он припарковал ее в гараже и запер дверь'.
  'Ему повезло'.
  Он покачал головой.
  'Это не было случайностью. Мы нашли кусок резинового шланга, прикрепленный к выхлопной трубе. Само собой разумеется, мы будем следить за его здоровьем.
  Он далек от идеального очевидца, но достаточно хорош, чтобы обновить мою веру в Бога'.
  'Что он увидел?'
  'К тому времени, как он проснулся, все уже стало отвратительно. Радович и байкеры кричали друг на друга. Скаггс не уверен, но он думает, что парни в кожаных джинсах что-то сказали о том, что Радович не выполняет свою часть
  сделка, и Эрно ответил в своей обычной милой манере: рассмеялся, обругал их и поднял кулаки. В этот момент события развивались довольно быстро.
  Толстый байкер, должно быть, моргнул неправильно, потому что Радович ударил его, сбил с ног кулаком в живот и быстрым ударом под переносицу.
  Скаггс говорит, что он упал легко, как 'мягкий мешок дерьма'. Но тощий был другой историей. Когда он увидел своего приятеля, лежащего вот так, он вытащил цепь и нож и принял уличную стойку. Радович полез в карман - мы нашли еще одну Beretta на теле - но Тощий был слишком быстр. Он накинул цепь на шею Радовича, дернул его к себе и шагнул прямо вперед с ножом. Судмедэксперт осмотрел раны и сказал, что был нанесен необратимый ущерб: был прямой удар, который пронзил печень, и несколько порезов сверху вниз. А также порез горла, который, похоже, был нанесен уже после его смерти - ваш основной удар уличного бойца. После этого Тощий оживил Толстяка, и они разделились. Скаггс услышал, как завелся двигатель, но он спрятался, поэтому не увидел машину.
  'Одно транспортное средство? Вы ожидали бы два велосипеда'.
  'Старик утверждает, что слышал только один звук, а специалисты обнаружили только один набор неучтенных следов шин, так что, похоже, они нанесли двойной удар по одному вертолету.
  Романтично, да?'
  Он провел рукой по лицу и уставился на свои ботинки.
  'Я сам осмотрел тело, Алекс. Он был полностью выпотрошен. Ты знаешь, что я чувствовал по отношению к этому парню, но это все равно не выход'.
  Мы начали уходить от места преступления, смещаясь к обочине и держась параллельно ей. В грязи лежал большой болт, и Майло пнул его. Стая ворон поднялась, каркая над далекой вершиной холма.
  'Расскажите мне подробнее о скульптуре, которую он купил', - попросил он.
  'Тяжелый кусок прозрачного люцита, внутри которого отлиты всевозможные игрушки, создающие живописную картину'.
  'Вы сказали, висит кукла Кена?'
  'Из петли, с ножом в животе. Что действительно привлекло мое внимание, так это название. The Wretched Act . Это фраза, которую Джейми использовал для описания самоубийства'.
  'И художник - еще один из тех гениев из университета'.
  "Верно. Парень по имени Гэри Ямагучи. По словам остальных, это был самый близкий друг Джейми. Его видели уходящим с Джейми и Канцлером".
   'Расскажите мне подробнее об игрушках внутри пластика'.
  Я понял, что не так уж внимательно рассмотрел скульптуру.
  Сосредоточившись, я попытался вспомнить детали сцены.
  'Это был побег из спальни подростка. Футбольные вымпелы, дневник, миниатюрные пузырьки с таблетками - пустые - игрушечный нож, поддельная кровь'.
  Он нахмурился.
  'Это не похоже на то, за что стоит делать ставки. Что-нибудь еще?'
  'Давайте посмотрим - несколько фотографий Барби, постер Элвиса, любовные письма'.
  'Какие любовные письма?'
  'Миниатюры. Кусочки бумаги толщиной в один дюйм, на которых повсюду написано 'Я люблю тебя'.
  'И все это для того, чтобы принарядить Кена с ножом в животе, а?' Он покачал головой. 'Искусство'.
  Мы немного погуляли.
  'Байкеры, - сказал я, - они постоянно появляются'.
  'Угу'.
  'Разве это не добавляет новый состав участников к делу Слэшера?'
  'Это усложняет ситуацию, но если вы имеете в виду, помогает ли это Кадмусу, то ответ - нет. Все может сводиться к тому, что в маленьком клубе Канцлера и Кадмуса было на два члена больше, чем мы думали. Что имеет смысл - мы так и не нашли никого, кто видел бы Канцлера, разъезжающего по Бойстауну, а такой парень, как он, был бы чертовски заметен. Он был руководителем, привыкшим делегировать случайные поручения. Так что он мог послать байкеров, чтобы они поймали симпатичных мальчиков и привели их в особняк, а затем позволили им остаться на вечеринку'.
  'Это означает, что его могли убить байкеры'.
  'Мы нашли нож в руке Кадма. Что это делает его невинным свидетелем?'
  'Психопатичный наблюдатель'.
  "Тогда почему его тоже не убили? Ты лезешь в чужие дела, Алекс".
  'Возможно', - сказал я, - 'но какое отношение ко всему этому имеет Радович?'
  'Возможно, он узнал, что происходит, во время своих выходных, и когда он попытался шантажировать байкеров, ситуация вышла из-под контроля'.
  'Тогда почему он следил за мной? И почему он так хотел купить The Wretched Act?'
  Он вздохнул.
  'Послушайте, я не говорю, что все было именно так. Просто это чертовски сложно и далеко не облегчение для Кадмуса'. Он стиснул челюсти и глубоко вздохнул. 'Может быть, Радович действительно пытался очистить
   Имя канцлера - даже у придурков бывают вспышки альтруизма - и он подумал, что ты можешь знать что-то полезное, потому что ты был терапевтом Кадмуса. Или, может быть, его мотивы были нечисты, и он подумал, что ты мог бы дать ему немного грязи по той же причине.
  'Я не лечил Джейми пять лет'.
  'Откуда он мог это знать? А что, если Кадмус болтал о том, какой ты замечательный врач, а Радович думал, что ты все еще в деле?'
  Я вспомнил, что Андреа Ванн сказала мне в ту первую ночь в Каньон-Оукс: Джейми говорил обо мне с теплотой. Когда он был в ясном сознании.
  'Это все равно не объясняет, почему байкеры разграбили дом Гэри'.
  'Хочешь, чтобы я сыграл Ответчика? Ладно. Ямагучи тоже был членом клуба по резке'.
  Мой разум восстал при мысли о том, что еще одному члену 'Проекта 160' предъявлено обвинение в убийстве.
  'Это смешно'.
  'Почему? Ты сам сказал, что его видели уходящим с Канцлером и Кадмусом'.
  'Если бы он был убийцей, он бы не афишировал это в скульптуре'.
  'Такое случалось. Несколько лет назад один из британских авторов детективов убедительно доказал, что художник по имени Сикерт - Джек-потрошитель.
  Парень рисовал картины, которые были чертовски близки к некоторым сценам убийств. И из того, что вы мне рассказали о Ямагучи, рациональность - не его сильная сторона. Стреляйте достаточно быстро, и старая кора головного мозга начнет выглядеть как швейцарский сыр.
  'Когда я его увидел, он был настроен враждебно, но он был рационален...'
  'Дело в том, Алекс, что я мог бы стоять здесь и строить теории весь день, что было бы отличной игрой для любителей детективов. Но без доказательств все это превращается в чушь собачью . Байкеры, Кадмус, снова байкеры. Чертовы американские горки. А от американских горок меня всегда мутит'.
  Он ускорил шаг и засунул руки в карманы.
  'Что меня действительно огорчает, - сказал он, - так это то, что мы уже чертовски хорошо поработали над этими придурками. Потратили недели на изучение десятков зацепок и выслушивание жемчужин мудрости Уайтхеда. Посетили все садомазохистские бары в Лос-Анджелесе и увидели столько кожи, что хватило бы на обивку всего штата. Мы даже вытащили пару парней из-под прикрытия - парней, которых Narco потратили много времени, чтобы внедрить в преступные банды. И все впустую'.
   'Теперь у вас есть физическое описание, к которому можно приступить'.
  'Что? Один толстый, один тощий? По какой-то причине - несомненно социологической - эти придурки, как правило, делятся на две категории: гордосы отвратительные или анорексики-фрики. Толстые и худые исключают ровно ноль процентов населения'.
  'Старик их видел. Не мог ли он рассказать больше?'
  'Конечно. Толстый был лысым - или, может быть, у него были очень короткие волосы - с большой или, может быть, средней бородой, которая была либо черной, либо каштановой. У тощего были длинные волосы, прямые, волнистые или кудрявые, и усы - нет, пусть это будут усы и борода'. Он с отвращением вздохнул. 'Очевидцы, как известно, неточны, когда дело касается описания внешности, а этот - восьмидесятилетний депрессивный старик, выходящий из сильного опьянения. Я даже не уверен, что он слышал хоть один из разговоров, о которых сообщил. Мне нужно что-то весомое, Алекс. Я отдал приказ Тихоокеанскому дивизиону спуститься к Марине и выбросить лодку Радовича. Может быть, мы даже найдем скульптуру и узнаем, что она набита изумрудами. Или кокаином'.
  'Прямо как в кино'.
  'Эй', - он ухмыльнулся, - 'это Лос-Анджелес. Всё возможно, верно?' Ухмылка исчезла. 'Я хочу поговорить с Ямагучи. Где я могу его найти?'
  'Он бродит по центру города. Я добрался до него через галерею, но мне показалось, что он собирается покинуть Лос-Анджелес. Возможно, его уже нет'.
  Он достал свою книгу и записал имя Гэри и адрес Voids Will Be Voids. Я кое-что придумал.
  'С ним была маленькая светловолосая девочка, которая выглядела так, словно когда-то о ней кто-то заботился'.
  "Имя?"
  'Он назвал ее Слит'.
  'Отлично. Я проверю с Juvie. Давайте вернемся. Я хочу сделать пару звонков'.
  Мы развернулись и пошли обратно к кафе. Когда мы дошли до 'Матадора', Майло сел и начал говорить по радио. Пока я ждал, я заглянул внутрь кафе. Маленький, сморщенный человек в клетчатой фланелевой рубашке и комбинезоне стоял за стойкой, протирая хромированную крышку мокрой тряпкой. Табуреты у стойки были грибами на хромированных ножках с красными кожаными верхушками. Инертные часы с кукушкой 'Шварцвальд' висели на узловатой сосновой стене, рядом с третьесортной картиной маслом озера Тахо. Напев кантри-музыки - Джордж
   Джонс сетовал, что его кровь может запустить перегонный куб, вытекший из дешевого транзисторного радиоприемника.
  Музыку заглушили звуки двигателя с севера. Я обернулся и увидел, как джип, казалось, проплыл над горизонтом. Он ускорился и замедлился у кордона. Водитель уставился на криминалистов, затем остановился перед кафе, выключил мотор и вышел. На джипе была эмблема Департамента парков, а мужчина был в форме рейнджера. Ему было лет сорок, он был худой и загорелый, с благородными чертами лица, круглыми очками в металлической оправе и бородой Эйба Линкольна. Пряди желтых волос выбивались из-под полей его шляпы Смоки-Медведя. Затылок у него был цвета стейка тартар.
  'Сержант Стерджис?' - спросил он.
  'Это он там'.
  'Билл Сарна'. Он протянул руку, твердую и сухую, как сыромятная кожа.
  'Алекс Делавэр'.
  "Сержант?"
  'Консультант'.
  Это его озадачило, но он улыбнулся. Я посмотрел на Майло.
  'Он должен уйти через минуту'.
  Он взглянул на открытую дверь кафе.
  "Я пойду посмотрю, как дела у Асы. Заходи, когда будешь готов".
  Он снял шляпу и вошел в 'Сэл'.
  Несколько минут спустя мы присоединились к нему у стойки. Внутри было больше третьесортных пейзажей, больше атмосферы временной деформации: полка, полная стекла времен Депрессии; календарь компании по производству инструментов и штампов, датированный 1967 годом, настенное меню со стейком и яйцами по $1,95 и кофе за никель. Паутина завешивала каждый угол. Место пахло затхлостью и плесенью, как в мавзолее.
  'Привет, джентльмены', - прохрипел старик. Он много двигался, не достигая многого - метался, расхаживал, оттирал несуществующие пятна, похлопывал, вытирал. Лицо у него было впалое, наследие нескольких лет беззубости; его гиперактивность казалась театральной, шарадой, призванной прикрыть место лоском жизненной силы.
  Сарна встал. Он и Майло представились.
  'Хотел бы предложить вам, ребята, кофе или что-нибудь в этом роде, - сказал старик, - но я немного расслабился с провизией'.
  'Ничего страшного, Аса', - сказал рейнджер. 'В следующий раз'.
   'Еще бы. Куриный жареный стейк и печенье на пахте с фасолью и кофе из цикория. Может, в следующий раз?'
  'Конечно'. Сарна улыбнулся. 'С нетерпением жду'. Он положил руку на плечо Скаггса, сказал ему, чтобы он беречь себя, и вывел нас из кафе.
  'Как у него дела?' - спросил Майло.
  'Достаточно хорошо для восьмидесяти трех'.
  'А как насчет свидетеля?'
  Рейнджер надел шляпу и поправил ее.
  'Иногда он немного теряется в мечтах'.
  'Потрясающе. Он уже пытался покончить с собой?'
  Сарна выглядела удивленной.
  "До?"
  Когда Майло рассказал ему о шланге вокруг выхлопной трубы, его лицо помрачнело. Безусая борода делала его похожим на старейшину амишей.
  'Для меня это новость. Я всегда думал о нем как о солидном старике со слишком большими воспоминаниями. Что касается того, насколько он качественный свидетель, я не могу сказать'.
  'У него есть семья?'
  'Насколько мне известно, нет'.
  'С кем я могу поговорить, чтобы навестить его?'
  'В баптистской церкви есть группа пожилых людей, но, насколько мне известно, Аса неверующий. Если хочешь, я могу поспрашивать'.
  'Я был бы признателен, Билл'.
  На дороге техники начали собираться. 'Мой капитан сказал, что это было отвратительно', - сказал Сарна, наблюдая. 'Байкер режет?'
  Майло кивнул.
  'У нас каждый год бывает несколько таких случаев, в основном в Анджелес Крест. Какой клуб в этом участвовал?'
  'Мы не знаем. Скаггс не смог распознать никаких цветов'.
  'А что насчет жертвы?'
  'Жертва не была байкером'.
  'Хм. Это тревожно. Большинство наших звонков - это результат того, что эти индюки нажрались и накурились и набросились друг на друга.
  Но в большинстве случаев они держались подальше от натуралов. Надеюсь, это не начало чего-то. Вам нужна помощь с поиском?
  'Нет, спасибо. Поиски окончены. Мы послали ребят во все стороны несколько часов назад, но они ничего не нашли. Позже техники сказали нам, что следы шин
   указал назад на шоссе'.
  'Это значит, что они могли направиться в один из северных каньонов или обратно в город. Когда это произошло?'
  'Около восьми утра'.
  'Тогда уже слишком поздно что-либо с этим делать. Аса дал вам какое-нибудь физическое описание?'
  'Один был толстый, другой - тощий. Какие клубы здесь катаются?'
  'Крупные - Angels, Mongols, Satan's Disciples, а также куча мелких стай, которые приходят и уходят. Они, как правило, располагаются в округе Футхилл - Туджанга, Санленд - и используют парковую зону для вечеринок'.
  'Это парковая зона?'
  'Нет. Изначально он принадлежал армии. Затем он был передан в частную собственность. Но время от времени мы все равно патрулируем здесь. Окружающие каньоны были выделены под рекреационное развитие, и если у вас нет карты, границы сложны. Если вы спрашиваете, является ли это центром байкерской активности, то это не так'.
  'Что за криминальные дела здесь происходят?'
  'В Биттер-Каньоне конкретно? Не так уж много. Время от времени мы натыкаемся на тело, которое было убито в другом месте и сброшено. А еще есть обычные мелочи - подростки пьют, браконьеры добывают черепах. Ничего серьезного'.
  'Я веду к следующему', - сказал Майло. 'Наша жертва могла быть замешана в шантаже. Убийство могло произойти из-за неудачного взяточничества. Можете ли вы придумать хоть одну причину, по которой кто-то мог проделать весь этот путь сюда, чтобы вести дела?'
  Сарна снял очки и задумался.
  'Просто чтобы это было подальше от любопытных глаз. Это чертовски тихое место, Майло. Никакого туризма, потому что это не так красиво, как некоторые другие места.
  Озеро впечатляет, но оно недоступно для рыбалки или занятий водными видами спорта.
  В последнее время движение немного оживилось из-за электростанции.
  геодезисты, архитекторы, строители - но даже их очень мало'.
  'Какая электростанция?' - спросил я.
  'Гидроэлектростанция'.
  'Из озера?'
  Майло с любопытством посмотрел на меня, но не перебил.
   'Это больше, чем озеро', - сказал Сарна. 'Биттер-Каньон на самом деле не каньон вовсе. Это заполненный водой вулканический кратер, окруженный пологими горными стенами и питаемый подземными ручьями. Именно ручьи имеют значение, потому что вы получаете постоянное пополнение. Оценки составляют миллиарды галлонов. Неиспользованные'. Он перешел к лекции и наслаждался ею. 'Существует десятилетний план с двумя долгосрочными целями: использовать воду для получения достаточного количества энергии, чтобы удовлетворить потребности северной долины, и создать аварийный резервуар для контроля засухи, который будет связан с акведуком'.
  'Похоже, спокойные дни закончились'.
  'Как только строительство начнется. Это огромное начинание - сорок пять миллионов долларов только на завод и еще двадцать пять миллионов на город, который должен вырасти вокруг него. Они говорят об этом уже много лет. Несколько лет назад он получил пинка под зад, когда у нас была засуха, и все модные рестораны перестали подавать воду к ужину. Потом наконец пошли дожди, и все успокоилось. Они возродили его около двух лет назад, но потребовалось немало закулисных интриг, чтобы протащить выпуск облигаций для его финансирования'.
  'Экологов?' - спросил я.
  'Нет. Как я уже сказал, за исключением самого озера, которое мало кто видит, здесь не очень красиво, а местные жители больше заинтересованы в рабочих местах, чем в сохранении креозота. Но возник конфликт интересов, на разрешение которого ушло некоторое время; компания, владевшая землей, была главным претендентом на строительство завода'.
  'Кадмус Констракшн?'
  'Верно', - сказал он удивленно. Затем он посмотрел на нас с внезапным пониманием. 'Полицейские из отдела убийств из Западного Лос-Анджелеса. Это дело, да?'
  'Билл', - сказал Майло, заговорщицки наклонившись вперед, - 'мы пока не знаем.
  И мы были бы признательны, если бы этот разговор сохранился в тайне'.
  Рейнджер провел линию поперек губ.
  "Запечатанный."
   'Muchas gracias', - улыбнулся мой друг. 'Эти строительные типы, которые тут проезжали, куда они идут?'
  'На северо-восточном краю кратера. Это единственное место, откуда можно увидеть все озеро. Они стоят там и чертят планы'.
  'Они когда-нибудь спускаются к самому озеру?'
  'Нет. Это двухдневный спуск для опытного альпиниста. С крючьями и веревкой'.
  'А как насчет того, чтобы вы дали нам указания, чтобы мы могли посмотреть сами?'
  'На чем ты ездишь?'
  Майло указал на Матадора.
  Рейнджер покачал головой.
  'Забудьте об этом, если вам не хочется идти пешком. Дорога заканчивается за четыре мили до смотровой площадки. Это местность для внедорожников. Я отвезу вас на джипе'.
  Мы мчались на юг по постепенно ухудшающейся дороге, езда резала кости, вид через оконные створки джипа был горизонтальной полосой призрачно-бледной скалы, бесконечной и инертной. Но Сарна заставила ее ожить, дав названия кустарнику - мускатный орех, медовый мескит, кроличий кустарник - направив наши глаза к редким оазисам активности - стая птиц, пирующих на кусте горькой вишни, ящерица-аллигатор, снующая по колючкам веерной пальмы - восхваляя красоту одинокой, опустошенной временем сосны-копалки, описывая дикость суровой зимы в высокогорной пустыне и стойкость тех существ, которые выживают.
  Во время всего этого Майло сидел, развалившись на сиденье и кивая в нужный момент, а его мысли были сосредоточены на ином виде дикости.
  Переход с асфальта на грунт заставил шасси джипа вибрировать, как тетива. Грязь превратилась в песок, и наши колеса подняли пыльную бурю. Сарна, казалось, воспринял это как вызов, поддерживая скорость и играя с передачами вместо торможения. Мы с Майло держались за свои сиденья.
  Мы поднялись и пробрались сквозь кустарник, затем снова поднялись.
  Вспомнив, что Майло говорил о американских горках, я оглянулся и увидел его: с закрытыми глазами, плотно сжатыми губами и бледно-зеленым лицом.
  Джип продолжал подниматься. Сарна дал последний газ, и мы рванули наверх, прежде чем достичь затененного плато. Он остановился, включил стояночный тормоз и выскочил.
  'Последний отрезок пути нам придется преодолеть пешком'.
  Мы вышли и встали лицом к роще сосен. Большинство деревьев были мертвы
  - полые серые корпуса с зазубренными, сухими шипами вместо ветвей, некоторые срубленные, другие неправдоподобно наклоненные из пересохшей земли. Живые выглядели не намного лучше. Пространство между их стволами заполняли обжигающие глаза вспышки серо-белого света, и нам пришлось смотреть вниз.
   Сарна нашел тропу среди деревьев. Мы последовали за ним, по щиколотку в лиственной пыли, осторожно переступая через хрупкие веретена мертвых ветвей. Однажды Майло зацепился штаниной и ему пришлось остановиться, чтобы освободиться. Он все еще выглядел больным, но цвет его лица вернулся к норме.
  За деревьями была поляна, и по мере того, как мы приближались к ней, серо-белый свет становился невыносимо интенсивным. Мы шли, прихрамывая, к открытой местности, прикрывая глаза руками. Сарна остановилась вдоль покатого песчаного края, испещренного случайными насыпями камней. А за краем - раскаленный добела свет.
  'В это время дня трудно что-либо увидеть', - сказал рейнджер. 'Но если мы встанем там, то, вероятно, сможем получить достаточно тени. Будьте осторожны, земля резко наклонена'.
  Он привел нас к укрытию одной из скальных форм, куче валунов, увенчанной нависающей песчаниковой полкой. Мы стояли под полкой и смотрели наружу.
  Озеро было опалом, вставленным в позолоченную солнцем землю. Его поверхность была такой же блестящей, как хрустальное зеркало, настолько статичной, что казалась искусственной. Один шаг из тени превращал его в ослепительный диск свечения, как быстро понял Майло.
  'Иисус', - сказал он, прикрывая лицо и возвращаясь в укрытие.
  Сарна опустил поля шляпы и кивнул.
  'Заходящее солнце падает на скалы под углом, который вызывает чертовски сильную рефракцию. Это еще одна причина, по которой сюда приезжает мало людей'.
  'Это как чертов лист зеркального стекла', - сказал Майло, протирая глаза.
  'Так же думали испанцы. Они назвали его Эль-Каньон Видрио, что позже было опошлито до Горького каньона. Какой позор, не думаете? Потому что, помимо того, что он намного красивее, испанское название точное'.
   'Видрио', - сказал Майло.
  'Конечно', - сказал рейнджер. 'Стеклянный каньон'.
   23
  САРНА ВЫСАДИЛ НАС у кафе, и Майло провел еще полчаса, разговаривая с Асой Скаггсом, болтая о пустяках и пытаясь выяснить, не помнит ли он, что видел кого-то, кто соответствовал описанию Джейми, Чанселлора или Гэри в недавнем прошлом. Старик перестал тереть холодную сковородку и задумался, почесывая голову и посасывая беззубые десны.
  'Ямагуч - это ведь японское имя, да?'
  "Это верно."
  'Раньше в лагере для переселенцев недалеко от Мохаве были япошки'.
  'Во время Второй мировой войны?'
  'Еще бы. Позже их выпустили и отправили в армию, и я слышал, что они неплохо справились - крепкие маленькие обезьянки'.
  'Я недавно немного задумался, мистер Скаггс'.
  'Хм. Нет, с тех пор япошек не видел. Хотя в городе их полно. Возле улицы Сан-Педро. Теперь ее называют Маленький Токио. У меня в городе есть дама, Альма Бахман, которая любит ездить туда и есть сырую рыбу. Говорит, что так она чувствует себя моложе, что не имеет особого смысла, не так ли?'
  'Не так уж много', - сказал Майло.
  'Вы ведь хорошо помните те дни, мистер Скаггс, не правда ли?' - спросил я.
  'Во время войны и сразу после?'
  'Еще бы'.
  'Вы помните человека, который купил военную базу?'
  'Мистер Черный Джек Кадмус? Трудно его забыть. Вот это был джентльмен, таких больше не увидишь. Держал себя как король.
  Красивая одежда, вплоть до гетр. Иногда он подъезжал посмотреть на озеро и останавливался, чтобы заправиться и помыть окна. Я помню машину.
  Двадцать семь Bugatti. Сорок один Royale, тот, что с большим моноблочным рядным восьмицилиндровым двигателем и двухкамерным карбюратором. Черный как смоль и большой, как автобус.
  Он отреставрировал его в Италии и переправил. То, как эта штука была собрана, требовало разобрать весь двигатель, если нужно было поработать с клапанами. Одно только обслуживание стоило столько, что хватило бы на содержание полудюжины семей в течение года, но таким был этот человек. Высокий стиль, только лучшее для него. Время от времени, когда я менял масло или проверял шины, он приходил сюда, садился прямо там, где сидишь ты. Выпей чашечку кофе и шоколадку
   ролл - этот человек любил шоколад. Сэл говорил, что он мог бы стать кинозвездой с этими черными волосами и белыми зубами'.
  'Он когда-нибудь кого-нибудь брал с собой?'
  'Нет. Все в одиночку. Ездил на Bugatti так далеко, как мог, а потом гулял пару часов. Я говорю это, потому что иногда он возвращался весь в пыли, и я подшучивал над ним. 'Залез и натворил дел, полковник Кадмус?' С ним можно было так разговаривать; у него было чувство юмора. А он улыбался и отвечал: 'Общаюсь с природой, Аса. Возвращаюсь к основам'.
  Старик подмигнул и понизил голос.
  'Я никогда не спрашивал его об этом, но, по-моему, он был там и писал стихи'.
  'Почему это?'
  'Он носил с собой эту маленькую книжку и одну из тех причудливых перьевых ручек с золотым наконечником. Однажды, когда я мыл окна, он оставил ее открытой на сиденье. Я быстро взглянул, и она была изложена в таких маленьких абзацах, как стихи. Когда он увидел, что я смотрю, он очень быстро ее закрыл.
  Наверное, не хотел, чтобы меня считали неженкой'.
  Майло улыбнулся.
  'Как выглядела книга?' - спросил я.
  'Маленький, кожаный'.
  'Черная кожа?'
  "Темноватый, вот все, что я помню. Может быть, черный".
  'Вы когда-нибудь читали, что было внутри?'
  'Нет. Никогда не подходил так близко'.
  'Но вы почти уверены, что это было похоже на поэзию'.
  'Еще бы. Чего еще настоящему мужчине было бы стыдно?'
  Мы вышли из кафе. Криминалисты уехали, и на дороге было тихо, как на кладбище.
  'К чему ты клонишь?' - спросил Майло. 'К поэзии и всему такому'.
  'Книга, которую описал Скаггс, совпадает с книгой в 'Отверженных' 'Действуй', - сказал я, - 'что, теперь, когда я об этом думаю, не вяжется с остальной частью скульптуры. Все остальное в сцене было уменьшено, но книга была полного размера. Совершенно непропорционально. Вдобавок ко всему, она больше походила на антиквариат, чем на дневник подростка. Гэри нацарапал на ней 'Дневник' лавандовым цветом, но это была небрежная работа - совершенно не в его стиле.
  Он компульсивный, Майло. Во всех остальных произведениях он старался быть точным.
   Ястреб поднялся над темнеющими холмами и начал кружить. Майло уставился на него.
  'Я знаю', сказал я, 'в этом мире есть тысячи черных книг. Но 'стеклянный каньон' было одной из любимых фраз Джейми, когда он галлюцинировал. Он использовал ее в ту ночь, когда позвонил мне; это значит, что это место было у него на уме. Обычно вы могли бы отмахнуться от этого, потому что он психотик, а многие эксперты, включая Мэйнваринга, не придают большого значения психотической речи. Но Радовича убили здесь. Это совпадение?'
  Майло провел руками по лицу, поморщился и прочистил горло.
  'Давайте вернемся на минуту назад', - сказал он. 'Когда-то старик Кадмус ездил сюда - к стеклянному каньону - гулял по окрестностям и писал стихи в черной книге. Сорок лет спустя его внук - который помешан на поэзии и галлюцинирует о стеклянных каньонах - обворовывает своего парня и его курицу и раскрывает дело о серийном убийстве. Затем телохранитель парня покупает панк-скульптуру, чтобы завладеть черной книгой, использует ее, чтобы шантажировать двух байкеров, и за свои хлопоты его убивают'.
  Он посмотрел на меня.
  'Достаточно, чтобы у тебя заболела голова, не так ли?'
  Он подошел к Matador, сел и закрыл дверь. Я наблюдал, как он взял радиоприемник и говорил в него несколько минут, кивая и откидывая волосы с глаз. Затем он повесил трубку и вылез из машины, выглядя озабоченным.
  'Тихоокеанский дивизион только что начал обыск лодки Радовича. Кто-то уже был там и хорошо ее выбросил. Они оставили оружие, ножи и пачку денег, которые он спрятал в основании рулевого колеса. А также электродрель, кучу пластиковой крошки и пыли и остальные игрушки от скульптуры - парень, с которым я говорил, был в восторге от хари-кари Кена - но никакой черной книги. По словам Скаггса, ничего не переходило из рук в руки между Радовичем и байкерами, что само по себе не убедило бы меня в чем-либо. Но тот факт, что люди потрудились ограбить лодку, означает, что они все еще искали. Так что либо они ее нашли, либо Радович спрятал ее где-то хитро, и она все еще здесь'.
  Внезапный порыв холодного воздуха подул с юга. Майло затянул галстук, и мы оба застегнули пиджаки. Небо потемнело до угольно-черного цвета с пятнами индиго и коралла. Ястреб превратился в слабый черный полумесяц, затем исчез. А вокруг - первобытная тишина.
   'Я прямо вижу это', - сказал Майло. 'Золотые арки будут там, прямо рядом с Taco Bell, который будет соседствовать с Ye Olde Bitter Canyon Souvenir Shoppe - остроумными открытками и пластиковыми моделями электростанции.
  Прогресс'.
  Я увлекся его образами, визуализируя высокие бетонные башни, нагло выступающие из низких, молчаливых холмов, модульные когти сборного города, душащие одиночество. Затем я вспомнил кое-что, что мне сказала Хезер Кадмус.
  'Майло, Джейми и Чанселлор встретились на вечеринке, которую устроил Дуайт Кадмус для людей, стоящих за строительным проектом Кадмуса. Это была крупномасштабная сделка, и Чанселлор был крупным инвестором. Интересно было бы узнать, что это был за проект, не так ли? И какова была точная природа участия Чанселлора'.
  Его глаза расширились от интереса.
  'Очень', - он сцепил руки на затылке и подумал вслух.
  'Это означает получение доступа ко всем финансовым отчетам канцлера.
  Что, помимо того, что это было бы серьезной процедурной проблемой, поскольку вызвало бы боли в груди у многих важных персон, пришлось бы сделать через Дики Кэша...
  Банк канцлера в Беверли-Хиллз. Учитывая уровень трудолюбия Кэша, рассчитывайте как минимум на месяц. И если он в деле, то и Уайтхед тоже должен быть.
  Вместе со всеми нашими так называемыми начальниками, что в случае Траппа является грубой неточностью. Ты же встречал этих ребят, Алекс. С их точки зрения, дело Слэшера раскрыто. Они будут очень воодушевлены, когда займутся этим'.
  'Убийство Радовича их не беспокоит?'
  'Радович - никчемный человек, три F: найди это, подпиши это, к черту это'. Сказал Чарминг Кэл Дики, когда мне не полагалось его слушать: 'Пидору повезло. Это было быстрее СПИДа. Хар-хар'.
  Он поморщился. 'Должно быть приятно быть таким бетонным, а? Раскладывай все по аккуратным маленьким ячейкам'.
  'Я думаю, что смогу узнать о проекте, не вынося его на публику', - сказал я.
  Когда я рассказал ему, как это сделать, он был доволен.
  'Хорошо. Сделай это. Если что-то получишь, мы будем копать глубже'.
  Он посмотрел на часы.
  'Лучше возвращаться'.
  'Еще одно', - сказал я. 'Я знаю, что вы убеждены в виновности Джейми, но не помешало бы рассмотреть и другие альтернативы'.
  'У тебя есть несколько, брось их мне'.
   'Во-первых, кто-то должен был бы повнимательнее присмотреться к больнице Canyon Oaks. В ту ночь, когда Джейми сбежал, за стойкой никого не было. Возможно, такая некомпетентность типична, а может и нет. У медсестры, которая там работала, накопилось много долгов. Она уволилась вскоре после ареста Джейми и уехала из города на новенькой машине'.
  Он слабо улыбнулся.
  'Занимались расследованием?'
  "Немного."
  'Как ее зовут?' - спросил он, доставая блокнот.
  'Андреа Ванн. Она разведенная и путешествует с маленьким мальчиком'. Я дала ему адрес в Панорама-Сити.
  'Какую машину она купила?'
  'Мустанг'.
  'Я проведу трассировку регистрации, посмотрим, что получится. Что-нибудь еще?'
  'Мэйнваринг. У него репутация человека сговорчивого, когда дело касается денег. Неплохой выбор, если вы хотите спрятать кого-то, не задавая вопросов. Он нарушил правила, позволив Кадмусам привести свою собственную няньку. Может, он нарушил еще несколько'.
  'Ты поговорил с парнем. Ты что-нибудь подозрительное заметил?'
  'Нет', - признал я. 'Его обращение не было особенно креативным, но оно было адекватным'.
  'Что бы вы сделали, чего не сделал он?'
  'Я бы больше говорил с Джейми, попытался бы получить представление о том, что происходит у него в голове, - что не значит, что мне бы это удалось. Но Мэйнверинг даже не пытался. У Джейми были постоянные галлюцинации. За несколько месяцев до того, как его поместили в больницу, он говорил то же самое, что и в ту ночь, когда позвонил мне. Кто-то более непредвзятый мог бы заинтересоваться этим'. Я сделал паузу. 'Или, может быть, Мэйнверинг знал и решил это скрыть'.
  Майло поднял брови.
  'Теперь ты говоришь о заговоре, мой друг'.
  'Просто выбрасываю вещи'.
  'Давайте вернемся к этим постоянным галлюцинациям. О чем говорил Кадмус, кроме стеклянных каньонов?'
  часто употреблял слово 'вонь' . Земля воняла и кровоточила.
  Вонь. Кровавые перья. Белые зомби. Игры с иглами'.
  Он подождал несколько мгновений.
   "Что-нибудь еще?"
  'Это самые повторяющиеся элементы'.
  'Что-нибудь из этого имеет для вас значение?'
  'Теперь, когда я знаю об этой электростанции, я предполагаю, что в ней может быть и экологический подтекст - истекающая кровью земля, вонь как символ загрязнения'.
  'Каким образом сюда вписываются 'игры с иголками'?'
  'Игры с иглами и мили трубок', - вспоминал я. 'Когда я впервые это услышал, я подумал, что он выражает свой страх перед лечением. Конечно, тогда я думал, что 'стеклянный каньон' означает больницу'.
  'А как насчет 'перьев' и 'зомби'?'
  "Я не знаю."
  Он подождал некоторое время, прежде чем спросить:
  'И это всё?'
  Когда я кивнул, он убрал блокнот.
  'Не знаю', - сказал я, - 'может быть, Мэйнваринг прав, и я преувеличиваю. Может быть, это просто бред, который ни черта не значит'.
  'Кто знает?' - сказал Майло. 'За эти годы я научился уважать твою интуицию, приятель. Но я не хочу вызывать никаких нереалистичных ожиданий. Ты еще далек от того, чтобы вернуть девственность Кадмусу'.
  'Забудьте о девственности. Я бы согласился на правду'.
  'Уверены в этом?'
  "Не совсем."
  Когда я вошел в дверь, Робин озорно улыбнулся мне.
  'Милое юное создание по имени Дженнифер звонит каждые полчаса'.
  Я поцеловал ее и снял куртку.
  'Спасибо. Я позвоню ей после ужина'.
  'На ужин пицца и салат из Angelino's. Она такая милая, как кажется?'
  'Абсолютно. Она тоже бывшая... студентка. И ей семнадцать лет'.
  Сделав вид, что считает на пальцах, она сказала:
  'Меньше, чем в два раза моложе тебя'.
  'Это мрачная мысль'.
  Она подошла и потерлась носом о мое ухо.
  'Это ничего. Я все равно буду любить тебя, когда ты станешь старой и седой'. Она коснулась моих волос. 'Седее'.
   'Ого, спасибо'.
  'Так скажи мне, все твои бывшие ученики называют тебя Алексом с таким же восторженным интересом?'
  'Только милые'.
  'Свинья'.
  Она укусила ухо.
  'Ой'.
  Она отстранилась, смеясь.
  'Я ставлю пиццу в духовку и принимаю ванну, пока она греется.
  Вот номер Дженни-пу. Почему бы тебе не позвонить ей, Алекс , а когда ты достаточно разогреешься, не присоединиться ко мне?
  Протянув мне номер, она удалилась.
  Я набрал номер и попал на миссис Ливитт.
  'О, вы ее только что разминулись! Но она должна вернуться через пару часов'.
  'Я попробую позже'.
  'Пожалуйста, сделайте это, доктор. Я знаю, что она хочет поговорить с вами'.
  Я услышал шум воды в ванне. Мне нужно было сделать еще один звонок, и я пошел в библиотеку и пролистал Rolodex.
  Неуверенный, ухаживает ли Лу Сестар за толстыми котами на The Incentive или вернулся в поместье Willamette Valley, я набрал номер яхты и получил записанное сообщение с просьбой позвонить в Орегон. Номер Willamette был еще одной записью, сообщающей мне, что это нерабочее время, но что в случае чрезвычайной ситуации г-н
  До Cestare можно было дозвониться через код пейджера. Я набрал код и был подключен к дошкольному голосу.
  'Привет, это Брэндон Сестаре. Кто это, пожалуйста?'
  'Привет, Брэндон. Меня зовут Алекс. Могу ли я поговорить с твоим отцом?'
  'Вы клиент?'
  'Да. Меня зовут Алекс'.
  "Привет, Алекс."
  'Привет. Твой отец там?'
  'Он в ванной'.
  'А как насчет твоей мамы?'
  'Она кормит грудью Хиллари'.
  'О. Сколько тебе лет, Брэндон?'
  'Пять с половиной'.
  'Вы умеете писать?'
  'Просто печатаю'.
   'Если я назову свое имя по буквам, можешь ли ты напечатать его на листке бумаги и отдать его своему отцу, когда он выйдет из ванной?'
  'Да. Дай мне кусочек...'
  Конец его предложения был прерван голосом Лу ('Кто там, Бран?...
  Спасибо, тигр... Нет, все в порядке, я поговорю с ним.... Что?... Нет, у тебя нет... Брэндон, это не обязательно. У меня есть... ладно, ладно, не расстраивайся, конечно, позволь мне ему объяснить').
  Честаре подошел к стойке, посмеиваясь.
  'Это Лу, Алекс. Брэндон настаивает на том, чтобы записать твое имя'.
  'Поставьте его', - рассмеялся я.
  Мальчик вернулся и спросил: 'Что это за буквы?'
  Я продиктовал свое имя, и он прочитал его мне.
  'Отлично, Брэндон. А теперь, пожалуйста, передай это своему отцу?'
  'Да. Он здесь'.
  'Спасибо. Пока'.
  "Пока."
  'Привет еще раз', - сказал Честар.
  'У вас добросовестный персонал, Лу'.
  'Тренируйте их молодыми. Что происходит?'
  'Мне нужна информация о недавнем выпуске облигаций. Электростанция Bitter Canyon'.
  'Хорошие облигации, но в вашем портфеле достаточно долгосрочных активов'.
  'Я не заинтересован в покупке, просто хочу узнать некоторые детали'.
  'Какие подробности?'
  'Некоторая предыстория вопроса. Кто в это вложился по-крупному'.
  Внезапно в его голосе послышалась настороженность.
  'Зачем вам это знать?'
  'Это связано с делом, над которым я работаю'.
  Это заставило его на мгновение замолчать.
  'Какое отношение имеет психология к электростанции?'
  'Я не имею права в это вмешиваться, Лу'.
  'Вы знаете что-то об этой проблеме, что мне следует знать?'
  'Нет. Я...'
  'Потому что я достаточно увлекаюсь этим, чтобы обжечься, если что-то пойдет не так. Если есть хоть малейший нюанс проблемы, я хочу знать об этом. Прямо сейчас'.
  'Это шаткий вопрос?'
  'Чёрт, нет. Это рейтинг ААА, застраховано MBIC'. Он помолчал. 'Но такими же были облигации Washington Power. Весь этот чёртов инвестиционный бизнес основан на вере. И, учитывая провалы последних нескольких лет, не так уж много нужно, чтобы поколебать веру. Если вдруг начнутся продажи Bitter Canyon, я хочу быть во главе очереди. Итак, какое у вас к этому отношение?'
  'Я не могу тебе сказать, Лу'.
  'Я в это не верю! Ты звонишь мне домой, чтобы выудить из меня информацию, а потом отказываешься сказать, почему. Алекс, мы с тобой...'
  'Лу, это не имеет никакого отношения к финансам. Я не слышал ничего, даже намекающего на то, что облигации в беде. Факт в том, что я ни черта об этом не знаю.
  Меня интересуют люди, которые за этим стоят'.
  'Какие люди?'
  'Ивар Дигби Канцлер. Беверли-Хиллз Траст. Семья Кадмус. Любые связи между ними'.
  'О, этот случай'.
  'Этот случай.
  'Какое отношение вы к этому имеете?'
  'Консультант по вопросам обороны'.
  'Не виновен по причине невменяемости?'
  'Что-то вроде того'.
  'Из того, что я слышал, у тебя работы невпроворот. Парень должен быть совсем сумасшедшим'.
  'Вы узнали это из Wall Street Journal?'
  'Финансовый гений. Каждый раз, когда крупная корпорация замешана в чем-то грязном, мы, финансовые типы, ставим себе задачу оценить последствия'.
  "И?"
  'И общее мнение таково, что воздействие нулевое. Если бы ребенок контролировал корпорацию и планировал превратить озеро в гигантскую джакузи, то, возможно, было бы о чем беспокоиться. Но в его состоянии это вряд ли вероятно, не так ли?'
  "Едва ли."
  'Что-то не так, Алекс?'
  'Нет. О канцлере...'
  'Гей как лезвие, но умный парень и чертовски крутой парень - правильное сочетание креативности, осторожности и смелости . Beverly Hills Trust - это
  один из самых сильных небольших банков на Западном побережье. Канцлер хорошо заботился о своих вкладчиках. Провел достаточно умных сделок, чтобы обойти крупных парней по процентным ставкам, не перенапрягаясь. Заработал деньги старомодным способом: унаследовав их и поливал, пока они не выросли красивыми и высокими. Если вы достаточно богаты, вам может сойти с рук симпатия к молодым парням и ношение теней для век. Что еще вы хотите узнать?
  'Был ли он вовлечен в организацию сделки по Биттер-Каньону?'
  'Скорее всего. Как смазчик. Он имел дело с Кадмусами в течение многих лет и имел большое влияние на ребят из Water and Power, так что его влияние могло быть только благотворным. Но его основное участие было тогда, когда дело дошло до покупки. BHT был крупным покупателем первых краткосрочных сериалов.
  Я это помню, потому что к тому времени, как предложение вышло, все сериалы были раскуплены. Мне было любопытно, кто их получил, и я провел небольшое исследование.
  Он также купился на долгосрочную перспективу. Давайте я перейду к телефону у компьютера и введу данные'.
  Он поставил меня на паузу и вернулся через минуту.
  'Ладно. Я звоню прямо сейчас. Облигации Bitter Canyon Consolidated System Power Revenue Bonds, серия 1987 года - вот они. Это облигация штата, а не муниципальная, потому что муниципалитета Bitter Canyon пока нет. Мы говорим о семидесяти пяти миллионах долларов дохода - пятнадцать тысяч лотов облигаций по пять тысяч долларов по номиналу. Восемнадцать миллионов были в сериях со сроком погашения с 1988 по 2000 год, смещенными к концу; остальные в долгосрочной перспективе: одна треть - двадцатилетние; одна треть - двадцатипятилетние; и одна - тридцатилетние.
  По девятнадцать миллионов каждая'.
  'Какова была поддержка канцлера?'
  'Подождите секунду. У меня это есть в другом файле. Хорошо, вот оно. Это не совсем точно, потому что, возможно, была какая-то подпольная торговля, но это довольно близко. По моим данным, BHT скупила десять миллионов серийных облигаций, включая самые короткие сроки, которые были самыми желанными, и еще десять на длительные сроки. Это через банк.
  Канцлер, возможно, купил больше для себя лично, но отследить это будет сложно'.
  Я подсчитал в уме.
  'Более четверти от общей суммы. Разве это не крупная покупка для небольшого банка?'
  'Конечно. Это также нетипично для любого банка, чтобы так сильно вовлекаться в долгосрочные перспективы, особенно учитывая тенденцию к снижению рынка облигаций за последние несколько десятилетий. Но Канцлер был известен как человек, который
  покупал агрессивно, когда верил во что-то. Несомненно, он рассчитывал продать с наценкой на вторичном рынке'.
  'Как он получил такую большую долю?'
  'Кадмусы и правительство дали ему внутреннюю тропу, потому что крупная покупка BHT была взаимовыгодной. Когда опытный инвестор демонстрирует такую уверенность в вопросе, это повышает общий уровень энтузиазма'.
  'Куда делось остальное?'
  'Серийные выпуски были равномерно распределены между несколькими крупными финансовыми учреждениями: другими банками; сберегательными и кредитными организациями; брокерскими домами; страховыми компаниями. Как и здоровая часть долгосрочных обязательств, с небольшим запасом для нескольких независимых наблюдателей, таких как ваш покорный слуга'.
  'Похоже, это горячая тема'.
  'Раскаленное. К концу периода приема заказов все это исчезло. Какое это имеет отношение к защите ребенка Кадмуса?'
  'Вероятно, ничего. Позвольте мне задать вам еще один вопрос: может ли предыдущее согласие канцлера на покупку большого количества облигаций повлиять на одобрение самого выпуска?'
  'Как гарантия? Конечно. Если бы изначально были проблемы с осуществимостью проекта, не помешало бы заранее заручиться поддержкой крупного поставщика доходов от проекта. Но с Биттер-Каньоном все было не так, Алекс. Причина, по которой это было острой проблемой, заключалась в том, что эта сделка была выгодной со всех сторон. Семья Кадмус владела землей со времен войны. Они купили ее за бесценок у армии и могли позволить себе продать ее обратно с очень существенной скидкой и все равно получить колоссальную прибыль. Эта прибыль, в свою очередь, позволила им сделать очень конкурентоспособную заявку на строительство завода. И я имею в виду очень высокую . Это позволило процентной ставке по облигациям выйти на полпункта к пункту выше рыночной. В наши дни это чертовски много, и поскольку все прогнозируют более низкие ставки в обозримом будущем, премия может быть сочной'.
  'Одна рука моет другую'.
  'Именно так. Это заставляет мир вращаться'.
  'Я слышал, что было некоторое противодействие. Вопросы о конфликте интересов'.
  'Ничего существенного. Некоторые другие строительные компании пытались поднять шум, но он заглох в задних комнатах. Большинство из них были недостаточно крупными, чтобы собрать проект такого размера. Две компании, которые были, не смогли даже близко подойти к конкурентоспособным ставкам. Выдвижение возражений повысило бы риск общественного возмущения из-за раздувания расходов - в чем они все виновны
   - и крупных задержек. Окружающие муниципалитеты и DWP хотели, чтобы проект был одобрен быстро, и оказывали давление, чтобы ускорить процесс. Быть воспринятым как обструкционист было бы большой ответственностью, с политической точки зрения'.
  'Создавайте волну и забудьте о будущих контрактах'.
  'Немного тоньше, но общую идею вы уловили.
  Политически говоря, это была легкая улица, Алекс - никаких кричащих о священном кактусе типов из Sierra Club, высоких уровнях местной безработицы. Будет много улыбающихся лиц, когда они начнут работу'.
  'Когда это должно произойти?'
  'В начале следующего года. Точно по графику'.
  'И смерть канцлера не оказала никакого воздействия?'
  'Почему это должно быть так? Конечно, люди будут смотреть, кто возглавит банк. Если это идиот, вы увидите медленный, устойчивый поток изъятий - ничего внезапного, потому что все пострадают в результате набега. Но это внутренняя проблема, которая не имеет никакого отношения к Bitter Canyon. Или к облигациям'.
  'Что может повлиять на проект?'
  'Ничто не меньше, чем ваш основной акт Бога - всегда приятно обвинить Его, когда что-то идет не так, не так ли? Озеро испаряется за одну ночь; Cadmus Construction становится социалистическим и преобразуется в фабрику макраме - мне не нравится тон этого разговора. К чему ты клонишь, Алекс?'
  'Я не знаю, Лу. Я действительно не знаю'.
  'Слушай, я не хочу показаться истеричным, но позволь мне объяснить свою позицию. В целом я держусь подальше от облигаций. И для себя, и для управления портфелями. Исторически они не очень хорошо себя зарекомендовали, и в лучшем случае ты защищаешь свои фланги. Но у меня есть некоторые клиенты, которые настаивают на них: консерваторы вроде тебя и дураки, которые настолько богаты, что обманывают себя, что у них достаточно денег. Поэтому я слежу за хорошими выпусками и быстро покупаю. Это случается нечасто, но Bitter Canyon был одним из таких случаев, и я вложился в них много. Пока что я осчастливил этим многих людей. Но если все пойдет наперекосяк, эти же люди будут очень недовольны. Убийственно недовольны. Неважно, что в прошлом году я был Мидасом. Одна ошибка, и я так же популярен, как Арафат в Бнай Брит. Все эти годы харизмы, выстраивающейся из пресловутого дерьма'.
  'Как я уже сказал, Лу, я ничего не слышал. Если узнаю, я тебе позвоню'.
  'Ты делай это', - яростно сказал он. 'Собирай. Двадцать четыре часа в сутки'.
   24
  Я ДОБРАЛСЯ до кампуса в семь утра следующего дня. Хотя здание психушки было заперто, боковая дверь была открыта, как и обещала Дженнифер.
  Лаборатория находилась на два этажа ниже уровня земли, в конце мрачного коридора, сразу за общежитием для животных, где пахло крысиным кормом и навозом. Когда я туда вошел, она ждала в комнате без окон, сидя за серым металлическим столом, окруженным стопками книг, фотокопиями журнальных статей и блокнотом желтой юридической бумаги. Плакат Эдварда Гори украшал заднюю стену. Слева был черный лабораторный стол, чей глянец потускнел от многих лет порезов скальпелем; справа - бараки клеток. На столе лежал открытый набор для вскрытия и катушка электродной нити. Клетки были полны активности - темные, продолговатые размытые пятна с белыми полосами, снующие из стороны в сторону: крысы в капюшонах.
  Они казались особенно беспокойными, прерывая свои упражнения только для того, чтобы почесаться, пощебетать, пососать носики своих бутылок с водой или погрызть прутья в знак протеста против бесчеловечности человека по отношению к крысам. Некоторые из них пожертвовали собой ради науки, их головы были увенчаны розовыми колпачками парафина. Я знал, что под воском была открытая мозговая ткань, стратегически поврежденная. Из центра каждого колпачка тянулся дюйм нити - электродного выводного провода - который дрожал при каждом движении черепа, в котором он находился.
  'Алекс'. Она быстро поднялась, словно испугавшись. В ответ на движение пискнула крыса.
  Она была одета во все черное: объемный свитер; обтягивающие джинсы; высокие каблуки-сапоги. Ее рыжеватые волосы были влажными после душа; ее лицо было свежевымыто. Черные пластиковые треугольники свисали с ее ушей. Ее пальцы джиттербагнули на столешнице. Драматичная и очень привлекательная молодая леди. Меньше чем в два раза моложе меня.
  'Доброе утро, Дженнифер'.
  'Спасибо, что пришли. Я знаю, что вчера вечером я был не слишком откровенен. Я не хотел обсуждать это по телефону, потому что это очень сложно'.
  'Если вы знаете что-то, что может помочь Джейми, я весь внимание'.
  Она нервно отвернулась.
  'Я не... я, возможно, преувеличил. На данный момент все это концептуально'.
  Я сел, и она последовала моему примеру.
   'О чем ты думаешь?' - спросил я.
  'Помните, я говорил, что его психическое ухудшение интриговало меня некоторое время? Ну, поднятые вами моменты кристаллизовали эту интригу: отсутствие психопатии; противоречие между его предполагаемым психическим состоянием и профилем серийного убийцы; визуальные галлюцинации; вопросы об употреблении наркотиков. Я долго думал об этом и продолжал ходить по кругу. Это сводило с ума'.
  Взяв со стола ручку, она использовала ее как дирижерскую палочку, задавая ритм своей речи.
  'Затем я понял, что двигался в обратном направлении, пытаясь приспособить факты - данности - к непроверенной гипотезе: что он был и психопатом , и серийным убийцей. Главное было выбросить все это и начать с нуля. Концептуально. Выдвинуть альтернативные гипотезы и проверить их'.
  'Какие альтернативы?'
  'Все перестановки. Начнем с убийцы, но не психопата .
  Джейми - садист, убийственный психопат, который симулирует шизофрению, чтобы избежать ответственности за свои преступления. Это тактика, которую раньше использовали серийные убийцы - Хиллсайдский душитель, Сын Сэма - полностью в характере манипулятивной натуры психопата. Но из того, что я читал, это не очень хорошо работает, не так ли?
  'Нет, не имеет', - сказал я. 'Присяжные с подозрением относятся к показаниям психиатров.
  Однако обвиняемый, столкнувшийся с неопровержимыми доказательствами, все равно может рискнуть'.
  'Но Джейми мог бы избежать ареста изначально, Алекс. Нет причин, по которым кто-то настолько умный - учитывая предположение, что он не психотик - позволил бы поймать себя с поличным, а затем положился бы на стратегию с низкой отдачей. Кроме того, психоз не был чем-то, что он просто накинул на себя, как свитер. Его состояние ухудшалось задолго до ареста. Ты же не думаешь, что он притворялся, не так ли?'
  'Нет', - сказал я. 'Он слишком долго страдал, и стало еще хуже. В тот день, когда я говорил с вами, ребята, он бросился на стены своей камеры и получил сотрясение мозга. Это было кроваво. Даже тюремный охранник, который был уверен, что он симулирует, передумал, когда увидел это'.
  Она повернула голову в сторону клеток, увидела, как крыса просовывает морду сквозь прутья, и поморщилась.
  'Это ужасно. Я читал об этом в газете, но там не было никаких подробностей.
  Как он?'
   'Не знаю. Меня отстранили от дела, и с тех пор я его не видел'.
  Это ее удивило. Прежде чем она выразила удивление словами, я сказал:
  'В любом случае, вам не нужно убеждать меня, что он не психопат.
  Какова ваша следующая гипотеза?'
   'Психотик, но не убийца . Проблема зрительных галлюцинаций остается, как и общая проблема злоупотребления наркотиками. Но и то, и другое можно объяснить возможностью того, что он был шизофреником и употреблял наркотики'.
  "Одновременно?"
  'Почему бы и нет? Я знаю, что употребление наркотиков не вызывает шизофрению, но разве не известно, что это доводит некоторых людей - пограничных типов - до крайности? Джейми никогда не был хорошо приспособлен - по крайней мере, с тех пор, как я его знаю. Так разве он не мог бросить кислоту или PCP и устроить себе бродяжнический трип, который ослабил границы его эго и вызвал психотический срыв, а затем продолжить принимать наркотики после этого?'
  'Джен, по словам почти всех, он был противником наркотиков. Никто никогда не видел, чтобы он что-то принимал'.
  'А что с Гэри? Ты его нашел?'
  'Да, и он сказал, что Джейми был пользователем. Но он сделал вывод об этом из поведения Джейми и признал, что никогда не видел его в состоянии опьянения'.
  'По крайней мере, этот вопрос все еще остается открытым', - настаивала она.
  'Большая проблема с гипотезой номер два', - сказал я, - 'не имеет ничего общего с употреблением наркотиков или психозом. Если он не убийца, как он оказался с ножом в руке?'
  Она колебалась.
  'Вот тут-то и начинается немного теории'.
  "Хорошо."
  'А что, если его подставили? Это решило бы сразу несколько концептуальных проблем. Вопрос был в том, как . И как только я встал на этот путь, он привел меня к третьей альтернативе, которая, как я думаю, лучше всего подходит, поскольку устраняет все несоответствия: он не убийца и не настоящий шизофреник.
  И место преступления, и его психическое расстройство являются результатом психобиологической манипуляции'.
  "Значение?"
  'Химический контроль сознания, Алекс. Психологическое отравление. Кто-то использовал галлюциногены, чтобы свести его с ума. И подбросил его к месту убийства, когда он был под кайфом'.
   'Это квантовый скачок', - сказал я.
  Она потянулась через стол и схватила меня за руку.
  'Я знаю, это звучит неправдоподобно, но просто выслушайте меня'.
  Прежде чем я успел ответить, она ушла.
  'Концепция на самом деле не такая уж и странная. Разве область психоделических исследований не развивалась именно потому, что психиатры искали препараты, которые могли бы симулировать шизофрению? Фактически, до того, как был придуман термин 'психоделик' , ЛСД, псилоцибин и мескалин назывались психотомиметиками; они имитируют психоз. И пока хиппи не дали ему дурную славу, ЛСД считался чудодейственным препаратом для исследований, потому что он обладал способностью создавать внешне вызванную модель психоза. Психотерапевты начали принимать его, чтобы узнать, что переживают их пациенты, а фармакологи изучали молекулярную структуру, чтобы распознать нейробиологическ...' Она остановилась, посмотрела на наши руки и отстранилась, смутившись, затем попыталась скрыть это, переставив свои книги.
  'О чем я говорю? - сказала она. - Ты все это знаешь'.
  'Дженнифер, я не думаю, что твоя теория надуманна - как теория. На самом деле, наркотики были в глубине моего сознания с тех пор, как я впервые оказался втянут в это дело. Потому что я искал способ оправдать Джейми. Поэтому ничто не сделает меня счастливее, чем узнать, что он жертва, а не мучитель.
  'К сожалению', - продолжил я, - 'как только вы выходите за рамки теории, возникают серьезные проблемы. В ту ночь, когда его отправили в Каньон-Оукс, его проверили на ЛСД, фенциклидин и другие уличные наркотики, и результаты оказались отрицательными'. Если верить Мэйнварингу. 'И хотя между наркотической интоксикацией и шизофренией есть сходство, вы не хуже меня знаете, что это далеко не эквивалентные состояния. Наркотические трипы более стереотипны и визуально разрушительны. Шизофрения в первую очередь слуховая...'
  'Но у Джейми были зрительные галлюцинации'.
  Возможно , у него были - у некоторых шизофреников - но большинство его расстройств были слуховыми. Он слышал голоса. Это гораздо больше соответствует психозу. И его ухудшение было хроническим. Наркотические трипы, как правило, непродолжительны. Кто-то должен был бы фактически насильно кормить его ЛСД, чтобы он оставался таким сумасшедшим. Вам бы просто понадобилась капельница'.
  'Что можно было бы сделать в больнице'.
  'Но не в тюрьме'.
   Она молчала, но не смутилась. Оторвав лист бумаги от блокнота, она начала писать.
  'Я составляю список всех ваших возражений. Что еще?'
  'Ладно. Даже если мы сможем доказать, что он был под кайфом в ночь убийства Канцлера, есть вещественные доказательства, связывающие его с шестью другими порезами. Был ли он под кайфом и подброшен во время всех этих убийств? А потом возникает вопрос его побега. Как он добрался до дома Канцлера из Каньон-Оукс? Даже если он был под кайфом, можно было бы ожидать, что у него остались какие-то воспоминания о той ночи'.
  Она просмотрела свои записи, затем подняла глаза.
  'Что вы подразумеваете под вещественными доказательствами?'
  'Я не знаю подробностей', - сказала я, забыв упомянуть лавандовое платье Хизер Кадмус.
  'Если это отпечатки пальцев, их можно снять и перенести. Все остальное еще менее надежно. Я читал о судебной биологии, и она далеко не так научна, как думает большинство людей. Два эксперта могут исследовать одни и те же вещественные доказательства и прийти к диаметрально противоположным выводам. Так же, как и психология'.
  Я улыбнулся.
  'Что касается побега, - сказала она, - а что, если это был вовсе не побег?
  Предположим, кто-то подстроил это как побег, а затем вытащил его из больницы и бросил в Чанселлорсе?
  Я подумал о новом Mustang Андреа Ванн и задумался об этом. Но если побег был похищением, почему ему разрешили позвонить мне?
  'Теперь', - сказала она, возвращаясь к своим записям, - 'вопрос неравноценности между наркотическими трипами и психозом. То, что вы говорите, верно в отношении ЛСД и большинства распространенных галлюциногенов. Но это не исключает и некоторые другие наркотики, которые вызывают долгосрочные расстройства и искажают слуховое восприятие'.
  'И его легко вводить скрытно', - добавил я. 'Перорально или инъекционно.
  И вряд ли будет проверяться на регулярной основе. Вы говорите о совершенном психотомиметике'.
  Она с энтузиазмом покачала головой.
  "Точно!"
  'Есть какие-нибудь предложения?'
  'Нет. Я думал, ты знаешь'.
   'Ничего не приходит в голову', - сказал я. 'Но я не эксперт в психофармакологии'.
  'Это вопрос, поддающийся исследованию', - сказала она, глядя мне в глаза. 'У меня есть время.
  А ты?"
  Я задумался на мгновение.
  'Конечно', - сказал я.
  "Большой!"
  Мы прошли на юг через научный квартал к медицинскому центру. Было семь тридцать, и кампус начал заполняться: пыхтящие бегуны; озабоченные аспиранты; студенты-медики и студенты-практиканты, обремененные сумками с книгами и неуверенностью в себе. Это было одно из тех утр, которые тянут людей обратно в Лос-Анджелес
  Несмотря на безумие, воздух, омытый океаном и терпко-прохладный под глубоким синим небом. Дженнифер закуталась в серапе и оживленно заговорила.
  'Сначала я подошел к этому вопросу с чисто когнитивной точки зрения.
  Можно ли запутать чей-то разум, используя чисто психологические приемы?'
  'Промывание мозгов?'
  'Да, но неустанно - вплоть до тяжелого психоза. Как то, что Шарль Буайе пытался сделать с Ингрид Бергман в 'Газовом свете' . Но это киношные штуки. В реальной жизни это не сработает; стресса самого по себе недостаточно. Я имею в виду, подумайте о самом большом стрессе, который может пережить человек - нацистские концентрационные лагеря, верно?' Ее веки опустились и закрылись на мгновение.
  'Мой отец провел свою юность в Освенциме, и многие его друзья выжили. Я говорил с ними об этом. Эта травма повлияла на них на всю жизнь -
  тревожность, депрессия, физические проблемы - но никто из них на самом деле не сошел с ума . Папа подтверждает это. Единственные люди, которых он помнит с психотическими симптомами, были те, кто был психотиком, когда они попали в лагерь. Это соответствует данным?
  'Да. И с клиническим опытом. За эти годы я видел тысячи детей и семей, находящихся в невероятном стрессе, и не могу вспомнить ни одного случая психоза, вызванного стрессом. Люди - существа на удивление устойчивые'.
  Она обдумала это, а затем сказала:
  'И все же довольно легко вызвать психотическое поведение у крыс и обезьян с помощью стресса. Доктор Гейлорд показал это. Электрифицируйте полы их клеток, не позволяйте им сбежать, бейте их током через случайные промежутки времени, и они просто сворачиваются
   Вставайте, испражняйтесь и отступайте. Делайте это достаточно долго, и они никогда не восстановятся'. Она остановилась и задумалась на мгновение. 'Люди намного сложнее, не так ли? Как организмы'.
  'Да', - улыбнулся я. 'Как организмы'.
  Мы прошли остаток пути молча, прибыли в Биомедицинскую библиотеку за пять минут до открытия и заполнили время, выпив кофе из торгового автомата на открытом дворе. Прогулка усилила цвет лица Дженнифер, придав пыльно-розовый румянец поверхности ее загорелой кожи. Молодая кожа, свободная от притоков, вытравленных опытом. Ее волосы высохли и мерцали на солнце. Ее глаза подражали небу.
  Она отложила книги, держала чашку обеими руками и оживленно болтала между глотками. С каждым восклицанием она приближалась ко мне, касаясь моей руки осторожными, стремительными прикосновениями, словно проверяя поверхность горячего утюга. Несколько студентов-мужчин заметили ее, затем взаимодействие между нами. Мне показалось, что я видел, как некоторые из них ухмыльнулись.
  'Пошли', - сказал я, взглянув на часы и выбросив чашку с кофе в мусорное ведро.
  Мы вошли в библиотеку сразу за двумя студентами-стоматологами, несущими коробки с костями, и обнаружили пустой дубовый стол возле стойки с периодическими изданиями.
  'Как ты собираешься это сделать?' - спросила она.
  'Давайте сядем и составим список соответствующих тем, разделим их между собой, пробежимся по каждой из них в карточном каталоге, затем перейдем к стопкам и выявим самые перспективные. Сначала мы можем провести общее сканирование и принести что-нибудь определенное'.
  'Звучит неплохо. А как насчет использования компьютера для более свежих вещей?'
   'Медлайн?'
  'И Psych Abstracts . Я думаю, у них есть и Chemical Abstracts онлайн'.
  'Конечно. Берите его туда, куда вас приведут ссылки'.
  'Отлично, у вас есть учетная запись факультета? Они не будут проводить поиск без гарантии оплаты'.
  'Нет, моя преподавательская встреча на другом конце города. Но они уже проводили любезное выставление счетов через педиатрическое отделение. Назовите меня по имени, и если у вас возникнут какие-либо проблемы, я с ними поговорю'.
  Мы составили список, разделили его, договорились встретиться в одиннадцать тридцать, а затем разошлись - соответственно возрасту: она направилась прямиком к компьютерам, а я провел
  час листания картотеки и записи номеров телефонов, прежде чем войти в двенадцатиэтажное хранилище данных, известное как BioMed Stacks.
  Мой поиск начался с раздела психиатрии и продолжился через неврологию и психобиологию. По мере того, как я сосредотачивался на темах, ссылки становились все более эзотерическими и всеобъемлющими. К концу двух часов я просмотрел множество документов и мало что узнал.
  Как заметила Дженнифер, психоделические исследования начались как попытка воспроизвести психоз, и статьи с тридцатых по пятидесятые годы были, по большей части, сухими трактатами, озабоченными молекулярной структурой и пронизанными осторожным оптимизмом относительно будущих выгод для исследований шизофрении. Я наткнулся на описание Хоффманом синтеза ЛСД и другие знаковые ссылки, но ни в одном из них не рассматривался вопрос преднамеренного психологического отравления.
  В шестидесятые годы научный климат изменился. Я тогда был студентом колледжа, слишком поглощенным учебой, чтобы отвлекаться на биохимические развлечения.
  Но я помнил, как Лири, Альперт и другие начали придавать наркотикам философские, религиозные и политические свойства, и какой поток наркомании, подхватившей моду, последовал, когда их слушали не те люди.
  Статьи шестидесятых годов вернули эти воспоминания - хроники трагедий, изложенные в деловой прозе клинических случаев: бродяги, выпрыгивающие из окон десятого этажа в распростертых полетах икарийского всемогущества, бегающие голыми по автостраде, варящие свои руки в чанах с кипящей водой, оргия самоуничтожения.
  Пока психиатры и психологи занимались разработкой методов лечения отравлений наркотиками, представления о научной ценности исчезли.
  Хотя угроза постоянного психоза у психически здоровых пользователей была поднята, исследована и в конечном итоге отвергнута, галлюциногены считались особенно опасными для пограничных личностей и других людей с
  'слабые границы эго'. Чаще всего в качестве виновника называли ЛСД, но были и другие: амфетамины, барбитураты и психоделик под названием ДМТ, который называли 'кайфом' бизнесмена в обеденное время, поскольку он обеспечивал внезапный, интенсивный трип продолжительностью от сорока пяти минут до двух часов.
  Две вещи, связанные с ДМТ, привлекли мое внимание: иногда обеденный перерыв длился дольше, чем ожидалось - известны случаи, когда аномальные плохие трипы длились четыре или пять дней - и, в отличие от ЛСД, его эффекты усиливались - интенсифицирулись - приемом торазина и других фенотиазиновых транквилизаторов. Я
  вспомнил неровную реакцию Джейми на лекарства, схему подъемов и падений, которая озадачила и расстроила Мэйнваринга, и задался вопросом, не могло ли потенцирование быть причиной этого. Если бы его отравили чем-то вроде ДМТ, торазин сделал бы его еще более сумасшедшим, а не более ясным.
  Но ДМТ был слишком непредсказуемым для того типа расчетливого контроля над разумом, который предлагала Дженнифер.
  Я продолжил читать и нашел статьи о гашише, псилоцибине, мескалине и необычной смеси, сочетающей их оба с ЛСД и ДМТ, известной как STP. Одна из частей, которая меня заинтриговала, была подборкой историй болезни исследовательской группы из Медицинской школы Калифорнийского университета в Сан-Франциско, в которой STP описывалась как 'биохимическая русская рулетка' и отмечалось, что это был наркотик для вечеринок, который предпочитали банды мотоциклистов-незаконников. Но это увлечение было кратковременным, поскольку коктейль оказался слишком нестабильным даже для зверей в коже.
  Опять байкеры. Я долго это обдумывал, ничего не придумал.
  В сноске к обзору 1968 года упоминается препарат под названием 'Сернил' - кратковременный анестетик, разработанный Парком и Дэвисом для полевого использования военными, но от которого отказались, поскольку при передозировке он вызывал симптомы психиатрических расстройств.
  Интоксикация сернилом может напоминать острую шизофрению, вплоть до слуховых галлюцинаций. Но, по словам автора обзора, его эффекты были настолько пугающими - часто создавая иллюзию смерти от утопления и других ужасов - что он не верил, что у него есть большой потенциал для злоупотребления. Десять лет спустя сернил будет известен в основном по своим уличным названиям - боров, кристалл, DOA, ангельская пыль, PCP - и станет основным рекреационным наркотиком городских гетто. Вот вам и пророчество.
  PCP был одним из первых, о чем я подумал, услышав искаженную речь Джейми по телефону и узнав о его симптомах, которые включали некоторые классические реакции PCP: внезапное возбуждение и спутанность сознания вплоть до насилия, паранойю, слуховые галлюцинации и период спада глубокой депрессии. PCP можно было принимать перорально, и его действие длилось от нескольких часов до нескольких недель. Но, как и в случае с DMT, этот диапазон был непредсказуем.
  Вдобавок ко всему, реакции PCP были сильно дозозависимыми: небольшие дозы могли вызвать онемение или эйфорию; умеренные дозы - анальгезию. Психоз, вызванный передозировкой, мог быстро перейти в кому и смерть, а разница между токсичными и летальными уровнями в крови была ничтожно мала.
  Это означает, что постоянная диета с использованием PCP может с такой же легкостью убить кого-то.
   как сделать его сумасшедшим. Слишком нестабильный, чтобы рассчитывать на него в программе рассчитанного психологического отравления.
  И была еще одна проблема с PCP, о которой я говорил Дженнифер: Mainwaring не обнаружила его в крови Джейми.
  Если верить психиатру.
  Если он не мог, то какая была альтернатива? Сценарий злого доктора, целителя, использующего свои навыки для создания безумия? Это имело поверхностную привлекательность.
  Решая проблему расчета дозировки; 'биохимический инженер' мог знать, как регулировать уровни лекарств с точностью, необходимой для контроля над разумом. Но после этого все развалилось. Ведь Мэйнваринг появился на сцене задолго до того, как состояние Джейми начало ухудшаться. И даже если он был вовлечен до этого, какой мотив мог у него быть, чтобы отравить своего пациента?
  В голове пронесся диссонирующий коллаж: панк-скульптуры, черные книги, электростанции и кровавые рулоны лавандового шелка. Я услышал, как Майло ворчит: 'Еще один заговор, приятель?', и понял, что позволил интеллектуальным размышлениям семнадцатилетнего подростка - пусть и блестящего - втянуть меня в игру в угадайку.
  'Интеллектуальные упражнения для ленивых, - подумал я, глядя на стопку книг передо мной. - Пустая трата времени'.
  Но я все равно продолжил читать. И доказал, что ошибался.
  Я нашел две многообещающие ссылки. То, что поначалу казалось поверхностным намеком на психологическое отравление в шведской статье о химическом оружии, привело меня в ботанический раздел стеллажей в поисках монографии МакАллистера и др. из Стэнфордского университета. Но книга отсутствовала. Я спустился на лифте на первый этаж и направился к стойке регистрации на тот случай, если ее выдали и вернули, но еще не поставили на полку. Библиотекарем был крепкий чернокожий квотербек, который потратил пять минут на то, чтобы пробивать на компьютере и перелистывать страницы, прежде чем вернуться, покачав головой.
  'Извините, сэр. Это не было проверено. Это значит, что, вероятно, это циркулирует в библиотеке. Иногда люди относят книги к ксероксам и оставляют их там'.
  Я поблагодарил его и обыскал территорию вокруг машин, но не нашел. Попытка обнаружить один том в таком огромном месте, как BioMed, сделала старую игру в иголку в стоге сена легкой, поэтому я отправился на поиски второго источника, спустившись по лестнице на самый нижний уровень стеллажей, на четыре этажа под землей.
   Я оказался в затхлом углу подвала, окруженный металлическими шкафами от пола до потолка, забитыми старинными томами - коллекциями, которые считались мало относящимися к высокотехнологичной медицине и были изолированы, как дряхлые старики.
  Это был библиоморг, тихий и тусклый, потолок представлял собой клубок открытых труб, стены были покрыты плесенью и ржавчиной. Из одной из труб медленно капала вода, а у основания одного из шкафов собралась лужа воды; некоторые книги размягчились и свернулись от влаги.
  Многие тома были иностранными: латинскими, немецкими или французскими. Большинство были с загнутыми уголками. Мне пришлось прищуриться, чтобы разглядеть выцветшие заголовки на выветренных корешках.
  Наконец я нашел то, что искал, и отнес это в читальный зал.
  Книга была переплетена в плотный белый холст, потемневший от времени до цвета кофе с молоком. Это был том семидесятилетней давности, размером с художественную книгу, заполненный толстыми страницами изящного шрифта и вставками из пергамента, украшенными раскрашенными вручную гравюрами.
   Таксономия и ботаника Phantastica и Euphorica: Продукты Поиск наркотических алкалоидов среди примитивных растений. Автор: Осгуд Шиннерс-Ври, MBE, AB, AM, Ph.D., D.Sc., профессор ботаники и ботанической химии Оксфордского университета, научный сотрудник Британского музея.
  Я перешел к введению. Текст был напыщенным и немного оборонительным, поскольку профессор Шиннерс-Ври пытался оправдать десятилетие скитаний по джунглям в поисках изменяющих сознание трав.
  'История человеческих экспериментов с растительной средой с целью манипулирования сенсориумами так же стара, как и само человечество', - писал он. 'Но только в этом столетии наука разработала методы для выяснения химических свойств видов, которые я классифицировал как phantastica , для блага человечества. Такие преимущества заключаются в первую очередь в лечении слабоумия и других нервных и психических заболеваний, но, несомненно, будут накапливаться и другие'.
  Первая глава представляла собой историю колдовства в средневековой Европе.
  Тезис Шиннерс-Ври заключался в том, что ведьмы были искусными аптекарями, которые использовали свои таланты для 'нездоровой коммерции' - женщины-фармакологи, продававшие свои услуги 'менее моральным членам высших классов'.
  Нанятые знатью для отравления политических и личных врагов, ведьмы готовили отвары, содержащие:
  Фантастиканты алкалоидной природы, включая, но не ограничиваясь, беленой черной (Hyoscyamus niger) и различными производными белладонны (Atropa belladonna) . Эти
  Флора обладает способностью имитировать приступы замешательства и безумия, которые длятся от нескольких дней до нескольких недель и в больших концентрациях смертельны. Высококвалифицированная старуха могла быть уверена, что смешает алкалоиды в своем вареве с такой точностью, что результат употребления был весьма предсказуем: временное замешательство, продолжительное слабоумие или смерть - все было в ее распоряжении.
  Таким образом, ведьма Средневековья была не более чем умным химиком, хотя она поощряла ложные приписывания демонической силы, чтобы создать ауру всемогущества. То же самое можно сказать о шаманах и жрецах вуду Гаити и других островов Карибского моря. Психические и физические расстройства, вызванные их так называемыми заклинаниями, являются не более чем опьянением, достигаемым посредством хитрого использования алкалоидов.
  Во второй главе Шиннерс-Ври описал свои путешествия в Латинскую Америку и отметил, что 'необычайно высокая концентрация изменяющих сознание растений является местной для Нового Света. Ги-и-ва дождевик микстеков, священный гриб, известный как теонанкатль (божественная плоть) ацтеков, древесный гриб юримагуа в Перу, колдовское зелье аяуаска, которое сапаро перегоняют из лозы банистериопсиса , как описано Вильявисенсио (1858) -
  можно сказать, что все они производят алкалоидные экссудаты, химически схожие с теми, что получены из Atropa belladonna . Все они являются Фантастикантами, все достойны дальнейшего изучения.
  'Я, однако, решил сосредоточить свое внимание на конкретном источнике белладонны: дурмане древесном, в частности подроде бругмансия , из-за его уникальных вегетативных свойств. Оставшаяся часть этого тома будет посвящена этой цели'.
  Я пролистал иллюстрации - яркие и подробные изображения кустарников и небольших деревьев, все с широкими листьями, поникающими трубчатыми белыми или желтыми цветами и крупными, гладкими, похожими на стручки плодами - и перешел к третьей главе.
  Как сказал бесстрашный профессор С.В., 'Бругмансия является архетипическим Фантастикантом, как потому, что употребление ее различных частей вызывает поведенческие состояния, которые странным образом имитируют симптомы острой деменции и других психических заболеваний, так и из-за степени человеческого контроля, который может осуществляться над ее эффектами'.
  Человеческий контроль . Я читаю дальше, сердце колотится:
  Такой контроль обусловлен тем, что кусты бругмансии склонны к спонтанным и быстрым мутациям, и эти мутации можно легко распространить, воткнув кусочек стебля во влажную землю. Процесс настолько прост, что, в принципе, даже недалекий ребенок мог бы справиться с этой задачей.
  Я обнаружил в долинах под Высокими Андами преобладание странно деформированных 'рас' этого вида, некоторые из которых настолько деформированы, что всякое сходство с родительским растением исчезло. Примечательно, что у каждого есть уникальные и предсказуемые свойства Фантастикантов, вызванные, без сомнения, мельчайшими химическими изменениями. Использование этих рас не свойственно одному племени. Чибча, Чоко, Кечуа и Хиваро - лишь некоторые из примитивных
  которые стали экспертами в его применении. (Вопросы личной безопасности не позволили связаться с несколькими другими.)
  Индейцы используют эти 'гонки' весьма специфично. Одна из них предназначена для дисциплинирования непослушных детей, которых заставляют пить зелье из семян, измельченных в воде. Затем следуют слуховые нарушения, во время которых появляются давно умершие предки и увещевают детей.
  Другой, как полагают, открывает существование сокровищ, зарытых в могилах; еще один - готовит воинов к битве, показывая им изуродованные лица тех, кого им предстоит убить.
  Хотя я и не был свидетелем этого лично, мне рассказывали, что одно из самых диких племен использует 'расу' b. aurea для отравления жен и рабов погибших воинов, чтобы они без сопротивления согласились быть похороненными заживо вместе со своими хозяевами.
  'Расы' различаются по силе, и шаманы каждого племени прекрасно знают, какие из них слабые, а какие сильные. Что самое замечательное, так это степень изощренности, с которой эти так называемые примитивы способны манипулировать человеческим разумом посредством избирательного применения опьяняющих алкалоидов.
  Я отложил книгу, чувствуя холод и тошноту. Чуть больше года назад я ступил в оранжерею ужасов - ужасных клонов, плод мести одного безумца судьбе. И вот я снова здесь, противостою Природе в ее самом извращенном проявлении. Мои мысли прервали шаги. Я увидел, как Дженнифер, неся охапку книг, спускается по лестнице и направляется к той секции, где я нашел книгу Шиннерса-Ври.
  'Привет', - сказал я, и она подпрыгнула, руки рефлекторно разлетелись, книги посыпались на пол. Она положила руку на сердце и повернулась ко мне, бледная и с широко открытыми глазами.
  'Ох'. Глубокий вдох. 'Алекс. Ты меня напугал'.
  'Извините', - сказал я, вставая и подходя к ней. 'С вами все в порядке?'
  'Хорошо', - поспешно сказала она.
  Я наклонился и собрал книги.
  'Глупо с моей стороны так нервничать', - сказала она. 'Просто здесь внизу жутко'. Нервный смех. 'Как будто мы первые люди, которые спустились сюда за долгое время'.
  'Вероятно, так оно и есть', - сказал я. 'Что вы ищете?'
  'Старая книга по ботанике. Я кое-что нашел, и это первоисточник'.
  'Пойдем со мной', - сказал я и повел ее в каморку. Положив книги, я поднял большой холщовый том.
  'Это оно?'
  Она взяла его и полистала толстые страницы.
  "Да!"
  'Вас, случайно, не привлекла к этому ссылка в антропологической монографии из Стэнфорда? МакАллистер и др., 1972?'
  Она удивленно посмотрела на меня, затем вытащила из стопки на столе тонкую книжку, открыла ее и прочла:
  'Использование травянистых антихолинергических алкалоидов для поддержания общественного порядка: ритуалы бругмансии у индейцев долины Сибундой, Южная Колумбия. Макаллистер, Левин и Палмер. Как вы узнали?'
  'Сноска в статье о химическом оружии. А как насчет вас?'
  'Перекрестная ссылка из антропологического журнала об обрядах захоронения заживо. Удивительно'.
  'Великие умы, движущиеся в одном направлении'.
  Мы перешли из каморки к большому столу. Она слушала, как я резюмировал книгу Шиннерса-Ври, затем подняла монографию МакАллистера и сказала:
  'Стэнфордская группа повторила шаги Шиннерса-Ври, Алекс. Использовала его книгу и отправилась в долину Сибундой в поисках культов галлюциногенов.
  МакАллистер был профессором; двое других были аспирантами, работавшими под его руководством. Когда они приехали, то обнаружили, что все практически не изменилось с тех пор, как их описал Шиннерс-Ври: несколько небольших, малоизвестных племен, живущих в джунглях у подножия Анд, клонирующих бругмансию и использующих ее для каждого аспекта своей жизни - религии; медицины; обрядов полового созревания. Правительство Колумбии планировало строительство шоссе, которое грозило уничтожить джунгли и искоренить племена, поэтому они поспешили собрать свои данные.
  'Левин занимался биохимическими различиями между клонами. Он обнаружил, что психотомиметическим ингредиентом во всех них был какой-то антихолинергический алкалоид - очень похожий на атропин и скополамин. Но его анализ не смог выявить мельчайшие различия между клонами, и я так и не нашел никаких его дальнейших публикаций, так что его исследования могли сойти на нет.
  'Палмер была более культурно ориентирована. И гораздо более продуктивна; книга - ее магистерская диссертация. Как вы думаете, они поставили ее имя последним, потому что она была женщиной?'
  'Меня это не удивит'.
  'Слава богу за феминизм. В любом случае, ее исследование было подробным описанием того, как антихолинергические препараты использовались для социального контроля. Ее главная гипотеза заключается в том, что для индейцев наркотики заняли место Бога. В разделе обсуждения она предполагает, что все религии имеют свои истоки в психоделических переживаниях. Довольно радикальная штука. Но главное, Алекс, это
   что эти индийцы точно знали, какой клон использовать, чтобы вызвать именно тот симптом, который они хотели. Это доказательство того, что это возможно'.
  'Отравление атропином', - сказал я. 'Современное ведьмино зелье'.
  'Точно!' - взволнованно сказала она. 'Антихолинэргические препараты блокируют действие ацетилхолина в синапсе и нарушают нервную передачу. Вы можете основательно испортить кого-то, используя их. И психиатр не подумает регулярно их проверять, не так ли?'
  'Нет, если только их не оскорбляли на улице. Вы сталкивались с чем-то подобным?'
  'Нет, и я прочесала психофарм-индексы. В малых дозах атропин и скополамин являются релаксантами, и они используются в безрецептурных лекарствах - средствах от сна; зельях от аллергии; тех маленьких пластырях, которые вы прикладываете за ухом, чтобы бороться с морской болезнью. Но много лет назад их прописывали в более высоких концентрациях, и были серьезные проблемы с побочными эффектами. Скополамин давали женщинам во время родов, чтобы помочь им забыть о боли. Они смешивали его с морфином и называли это сумеречным сном.
  Однако это нанесло вред плоду и вызвало у некоторых пациентов психотические приступы.
  Атропин использовался при болезни Паркинсона как спазмолитик. Он уменьшал тремор, но пациенты начинали становиться псевдосенильными - забывчивыми, сбитыми с толку и параноидальными - настоящая проблема, пока не были разработаны синтетические препараты с более мягкими побочными эффектами'.
   Псевдостарость . Это напомнило мне что-то - тень воспоминания, - но она промелькнула в моем сознании, как пескарь, и спряталась за камнем.
  'А на рубеже веков, - продолжила она, - существовало нечто, называемое противоастматическими сигаретами, - белладонна, смешанная с табаком.
  Расширил бронхиолы, но слишком много вдохов, и это вызвало серьезные истерики: бред, галлюцинации и глубокую потерю памяти . Что еще один важный момент: антихолинергические препараты разрушают память. Если бы Джейми был под кайфом, вы могли бы поднять его, опустить, манипулировать им, как марионеткой. Спросите его об этом на следующий день, и он бы забыл обо всем этом'.
  Она остановилась, перевела дух и открыла блокнот.
  'Еще кое-что', - сказала она, быстро перелистывая страницы. 'Я нашла эту песенку о симптомах отравления белладонной и переписала ее'.
  Она протянула мне книгу, и я прочитал вслух:
  'Безумный, как шляпник, сухой, как кость, красный, как свекла, и слепой, как камень'.
  'Сухость во рту и приливы', - сказал я. 'Парасимпатические эффекты'.
  'Да! И когда я это прочитал, я вспомнил тот день, когда Джейми был весь взволнованный в группе. И другие разы, когда я видел, как он сходил с ума. Алекс, во время каждой серии он был очень красным! Красный как свекла! Тяжело дышал! Я уверен, что упоминал об этом'.
  'Ты сделал'. И Сарита Флауэрс тоже. И Дуайт Кадмус, описывающий ночь, когда Джейми разнес его библиотеку. Я сосредоточился и впитал точные слова: красный и опухший и тяжело дышащий .
  Глядя на собранные ею книги, я спросил:
  'Есть ли что-нибудь о взаимодействии лекарств?'
  Она достала толстый красный том и протянула его мне.
  Я открыл раздел о противопаркинсонических препаратах и просмотрел его. Предупреждение для врачей находилось в середине параграфа о противопоказаниях и было помещено в черный прямоугольник: Антихолинергические препараты усиливаются торазином .
  Назначение большинства стандартных антипсихотических транквилизаторов может оказаться вредным, даже смертельным, для пациентов с болезнью Паркинсона и других лиц, которым был назначен атропин или одно из его производных, вызывая расстройство нервной системы и сильную делирию и псевдобезумие. Псевдостарость .
  Это освободило пескаря и позволило мне поймать его в сеть: мусор, который я подобрал в первую ночь в вестибюле больницы - The Canyon Oaks Ежеквартальный выпуск - опубликовал статью об антихолинергическом синдроме у пожилых людей - ошибочной диагностике старческого слабоумия, вызванного лекарственным психозом.
  Если Джейми действительно отравили производными белладонны, то препарат, который Мэйнваринг влил ему под видом лечения, погрузил его в рукотворный ад. Сценарий со злым доктором выглядел все лучше и лучше.
  Я отложил книгу и постарался выглядеть спокойным.
  'Это оно, не так ли?' - сказала Дженнифер.
  'Подходит', - сказал я, - 'но для этого понадобятся клоны бругмансии . Где бы вы могли раздобыть что-то подобное?'
  'От человека, который побывал в джунглях, - сказала она, - до того, как их прочесали бульдозеры. Ботаник или исследователь'.
  Я взял монографию Стэнфорда и просмотрел ее. В конце текста было несколько страниц фотографий. Одна из них привлекла мое внимание.
  Это была каменная резьба, идол, используемый в галлюциногенном обряде погребения. Я присмотрелся к нему повнимательнее: присевшая жаба с лицом щелевидной
   человек, пернатый шлем на грубо вытесанной голове. Грубый, но странно мощный.
  Не так давно я видел нечто подобное.
  Быстро перейдя к началу монографии, я прочитал имена авторов: Эндрю Дж. Макаллистер, Рональд Д. Левин, Хизер Дж. Палмер.
  Хизер Дж. Палмер . Имя из газетной вырезки. Июньская свадьба в Пало-Альто. Мать невесты была ярой сторонницей DAR. Ее покойный отец, дипломат, служил в Колумбии, Бразилии и Панаме, где родилась невеста.
  Будущая миссис Дуайт Кадмус все-таки занималась полевыми работами.
   25
  'ТЕТЯ', - сказал Майло. 'Иисус. Это дело - чертова раковая опухоль. Каждый раз, когда ты оборачиваешься, она распространяется куда-то еще'.
  Он согрел руки о кружку с кофе, откусил кусок рогалика и вернулся к чтению монографии Макаллистера.
  Дожди начались ближе к вечеру, набирая силу с яростной поспешностью, любезно предоставленной тропическим штормом, занесенным вглубь страны. В последний раз, когда он обрушился так сильно, каньоны превратились в соус из помадки, а в океан смыло здоровенный кусок Малибу. Несмотря на внешнюю хрупкость - возвышающийся, как фламинго, на сваях и невероятно консольно возвышающийся над склоном холма - мой дом выдержал все предыдущие натиски. Но это не помешало мне запастись мешками с песком и фантазировать о ковчегах, когда каждый новый слой воды шлепал по сайдингу из красного дерева. Снаружи долина, казалось, тает, и меня пронзила меланхолия и это особое калифорнийское чувство мимолетности.
  Молния расколола небо, и гром зааплодировал. Майло читал, пока я ерзал.
  'Эта бругмансия - отвратительное дерьмо', - сказал он, вглядываясь в страницы. 'Его можно поддеть разными способами - чаем, супом, едой, сигаретами'.
  'Некоторые препараты могут впитываться через кожу', - сказал я. 'Далее будет раздел о припарках'.
  'Замечательно. И тетя в этом эксперт'. Он нахмурился и хлопнул рукой по столу так сильно, что кружка заплясала. 'Платить шарлатану, чтобы тот взорвал мозг ребенка. Очень холодно. Как думаешь, он на каком-то уровне понимал, что происходит? Все эти разговоры о зомби?'
  'Одному Богу известно'.
  'Господи, Алекс. Ненавижу семейные дела. Чистейшее дерьмо, и чем богаче семья, тем хуже она пахнет. По крайней мере, бедняки делают это честно - ругаются друг на друга, хватают Ремингтон со стойки и палят. Этим засранцам из высшего общества даже не хватает смелости проявить свои собственные страсти. Наверное, делегируют свои испражнения. 'Граймс, посрать, пожалуйста'. 'Да, 'Мадам'. Он покачал головой и сделал большой глоток кофе.
  'Помимо отсутствия утонченности, - сказал я, - стрельба из 'Ремингтона' еще и приводит к тому, что вас поймают'.
   Он поднял глаза.
  'Да, я знаю. До сих пор нет никаких весомых доказательств. Втирай это'.
  'Они искали книгу повсюду?'
  'Нет', - прорычал он. 'Мы использовали волонтеров из Института Брайля, позволили им пару минут постучать по палубе своими маленькими белыми тростями и закончили. Что вы думаете?'
  'Простите , сержант'.
  'Хмф', - пробормотал он и вернулся к книге, фальшиво напевая:
  'Дождливые дни и понедельники всегда расстраивают меня'.
  'Сегодня четверг'.
  "Что бы ни."
  Я пошла на кухню, чтобы выпить еще чашечку кофе. Сидя на подоконнике и попивая, я ждала, когда ливень стихнет. Когда его не стало, я все равно надела плащ, надела на голову старую ковбойскую шляпу и спустилась в сад, чтобы проверить кои.
  Гравий вокруг пруда рассыпался, и азалии покорно поникли. Но уровень воды был в добрых шести дюймах от перелива, и рыбы, казалось, наслаждались собой, игриво покачиваясь в турбулентности, клюя набитую дождем поверхность воды, создавая кинетические радуги, которые сверкали во мраке. Увидев меня, они бросились вперед и принялись объедать моховой камень, ударяясь и перемалываясь в неистовстве толстых, мокрых многоцветных тел. Я вытащил несколько гранул из кормовой банки и бросил их туда.
   'Приятного аппетита , ребята'. Я пересек сад, чтобы заглянуть под дом: грязно, но невредимо, только небольшая эрозия. Некоторые мешки с песком намокли.
  Я вытащил их из-под дождя и начал складывать, когда услышал голос Майло:
  'Телефон, Алекс'.
  Сняв обувь, я поднялся обратно на террасу. Он держал трубку в одной руке, монографию в другой.
  'Какой-то парень, который утверждает, что он твой брокер. Очень быстро говорит'.
  Я взял телефон.
  'Алло, Алекс? Лу. Что-нибудь хочешь рассказать мне об облигациях Bitter Canyon?'
  Я взглянул на Майло. Он сидел сгорбившись, подперев подбородок рукой, погруженный в главу об обрядах и заклинаниях.
   'Еще нет. Дай мне пару...'
  'Не парься, Алекс. Я уже выгрузил его. После того, как мы поговорили, я пошел копать и обнаружил, что из Беверли-Хиллз сочится тонкая струйка. Никаких крупных продаж, только несколько разрозненных лотов тут и там, но определенно были какие-то тихие продажи. Это может ничего не значить, но опять же, может. В любом случае, я выхожу'.
  'Лу, я...'
  'Не волнуйся, Алекс. Я продал с хорошей премией и получил вкусный краткосрочный прирост капитала. Мои клиенты довольны, а моя харизма осталась невредимой. Если она рухнет, я буду выглядеть как Никодим; если нет, мы все равно неплохо справились.
  Так что спасибо вам, доктор.
  "За что?"
  'Информация. Я знаю, что ты ничего не мог сказать, но нюансов было достаточно.
  Рынок на этом работает'.
  'Как скажешь. Рад помочь'.
  'Слушай, я заправляюсь на Incentive и направляюсь к тебе по пути в Кабо-Сан-Лукас. Собираюсь поискать белого морского окуня и позднего хода альбакора, плюс ходят слухи, что тутуава вернулась. Я буду пришвартовываться в Марина-дель-Рей на пару дней, улаживая кое-какие дела с клиентом. Как насчет того, чтобы я позвонил тебе, и мы пообедаем?'
  'Конечно, Лу', - рассеянно сказал я. 'Это было бы здорово. Слушай, могу я задать тебе технический вопрос...'
  'Вот для этого я здесь'.
  'Не о финансах. О лодках'.
  Майло перестал читать.
  'Если вы хотите купить, я знаю человека, у которого есть очень чистый тридцатифутовый бостонский китобой. Ситуация с наследством...'
  'На рынке нет', - сказал я, затем посмотрел на ливень. 'Пока'.
  'Что тогда?'
  'Лу, если бы ты хотел что-то спрятать на лодке, где бы ты это положил?'
  'Зависит от лодки. У Incentive полно всяких уголков и щелей, весь этот тик. Если будет достаточно деревянных деталей, можно выдолбить отсек практически в любом месте'.
  'Нет, я имею в виду, что даже профессионалы не смогли бы его найти'.
  'Профи?'
  'Полиция'.
   Майло поднял глаза и уставился на меня.
  'Алекс', - сказал Честар, - 'что, черт возьми, ты задумал?'
  'Я ничего не задумал. Считайте это теоретическим вопросом'.
  Он тихонько свистнул.
  'Каким-то косвенным образом это связано с Биттер-Каньоном, не так ли?'
  'Это может быть так'.
  Тишина.
  'Насколько большую вещь вы пытаетесь скрыть?'
  'Скажем, пять на восемь дюймов'.
  'Насколько толстый?'
  'Дюйм'.
  'Такой маленький, да? На минуту ты заставил меня забеспокоиться, что ты ввязываешься во что-то преступное. Перевозка кокаина и так далее. Но даже кокаин не стоил бы контрабанды в таком маленьком количестве... если, конечно, это не частная заначка и ты...'
  'Лу', - терпеливо сказал я, - 'Я не контрабандист наркотиков. Где бы ты спрятался...'
  'Пять на восемь на один ? Посмотрим, ты пробовал морское сито?'
  "Что это такое?"
  'В моторной лодке мы ведь говорим о вонючем горшке, не так ли?'
  Я поднес руку к динамику и спросил Майло:
  'Лодка Радовича моторизованная?'
  Он кивнул.
  "Да."
  'В моторизованной лодке морская вода используется для охлаждения двигателя. Морской фильтр - это, по сути, труба, которая проходит через лодку, подавая воду в двигатель и очищая ее от мусора. У вас есть люки с обоих концов. Если бы я действительно не хотел, чтобы что-то было найдено, я бы использовал тот, что в корпусе.
  Вам придется плыть под водой, чтобы спрятать его. Эта вещь скоропортящаяся?'
  "Да."
  'Можно ли использовать на кухне? Животное, растительное, минеральное?'
  Я рассмеялся.
  'В любом случае', - сказал он, - 'я бы завернул его во что-нибудь, чтобы защитить, открутил бы люк фильтра, вставил бы его туда , закрыл и забыл бы об этом. Похоже на то, что вы ищете?'
  'Может быть. Спасибо, Лу'.
  'Не думай об этом. Мы - брокерская контора полного цикла. О, и еще кое-что, Алекс'.
  "Что это такое?"
  'Брэндон передает привет. Ты убедил его, что он руководитель'.
  'Привет, Брэндон'.
  Я повесил трубку. Надо мной стоял Майло.
  'Ну и что?' - сказал он.
  'Знаете ли вы хорошего водолаза?'
  
  * * *
  Ветер налетал резкими, холодными порывами, разделенными зловещими моментами ледяной тишины. Самые сильные порывы сгибали мачты меньших парусников, заставляя их бич-пилить и танцевать. Воздух был смесью трюмной воды, бензина и сладкого прибрежного воздуха, слегка подсоленного.
  
  'К вечеру это должно сдуться', - сказал Майло, туго закутываясь в желтый дождевик и обнимая себя. Его бледное лицо порозовело от холода, а глаза покраснели и слезились. В дождевике он стал похож на большого школьника. 'Мы можем подождать. Тебе не обязательно делать это сейчас'.
  Человек в мокром костюме посмотрел на пристань. Пепельные небеса окрасили воду в глубокий, сероватый оттенок. Серый с пенистыми белыми пятнами. Волны, похожие на акульи плавники, отбрасывали пятнистые блики горохово-зеленого цвета, когда они поднимались, достигали пика и катились к внезапному краху. Человек некоторое время наблюдал за этим, глаза с белыми ресницами были прищурены, молодое веснушчатое лицо было неподвижным и неподвижным.
  'Все в порядке, сержант', - сказал он. 'Я видел и похуже'.
  Он потер руки, проверил баллоны, осмотрел сумку с инструментами, висящую на его грузовой сумке, и подошел к хлипкому алюминиевому перилу.
  Другой дайвер вылез из каюты и перевернулся. Его лицо было таким же молодым: выступающий подбородок, серые глаза, курносый нос.
  'Готов, Стив?' - спросил он.
  Первый мужчина ухмыльнулся и сказал: 'Давайте сделаем это'.
  Они сдвинули свои маски вниз, перелезли через перила, ухватились и скрутили свои тела, такие же гладкие и черные, как тюлени-быки. Не говоря ни слова, они перешли, пронзив кожу воды и исчезнув.
  'Новички Тихоокеанского дивизиона', - сказал Майло. 'Мачо-серферы'.
  Мы стояли на носу лодки Радовича, пятнадцатилетней Крис Крафт с надписью Sweet Vengeance , выбитой позолотой, ее стекловолокно было тусклым и потрескавшимся, ее наклонная палуба была покрыта рыбьей чешуей, грязью и черными водорослями и остро нуждалась в ремонте. Оснащение палубы было разобрано. Некоторые не были заменены. Рыбацкий стул лежал на боку. Несколько болтов закатились в угол. Гниющая лента водорослей плавала в углубляющейся луже мутной воды.
  Дверь в каюту была оставлена открытой, открывая тесный интерьер, сделанный клаустрофобным из-за беспорядочных комков одежды и стопок картонных коробок. Лодка была разобрана.
  'Похоже, специалисты по шрифту Брайля поработали основательно', - сказал я.
  'О, да', - сказал Майло. 'Собаки и все такое'. Он вытащил носовой платок, высморкался и посмотрел на воду. Внезапно пощечина ветра подняла волны, и лодка накренилась. Мы оба схватились за поручень, чтобы удержаться. Палуба была скользкой и скользкой, и мне пришлось бороться, чтобы удержаться на ногах.
  Ноги Майло выскользнули из-под него, а колени подогнулись. Падение казалось неизбежным, но он напрягся, перенес вес на пятки и боролся, чтобы удержаться в вертикальном положении. Когда ветер стих, он ругался, и его лицо начало зеленеть.
  'Terra firma', - слабо сказал он. 'Прежде чем я вытащу свою похлебку'.
  Мы осторожно сошли с лодки и стали ждать на причале, мокрые, но крепкие.
  Майло глубоко вздохнул и уставился на разгневанную гавань. Сорокафутовое судно покачивалось, как игрушки для ванны. Цвет его лица оставался бледным, с оливковым оттенком.
  'Ты в порядке?'
  Он надул щеки, выдохнул и покачал головой.
  'Укачивание. У меня это с детства. Я потеряла хватку, как только мы поднялись на борт. Последний кувырок стал последней каплей'.
  'А как насчет Драмины?'
  'Драмамин ухудшает ситуацию'.
  'Есть пластыри, которые можно прикрепить за ухо. С добавлением скополамина'.
  "Очень смешно."
  'Нет, я серьезно. Антихолинергики - отличные желудочные релаксанты. Это одно из их законных применений'.
  "Я передам."
  Мгновение спустя:
   'Эти пластыри продаются по рецепту или без рецепта?'
  'Рецепт. Но вы можете получить антихолинергические препараты без рецепта, если это то, о чем вы спрашиваете - снотворные и противоотечные'.
  'Можно ли накопить достаточно безрецептурных препаратов, чтобы отравить кого-то?'
  'Я сомневаюсь. В таблетках есть и другие ингредиенты, многие из них в гораздо более высоких концентрациях. Как адреналин в противоотечных средствах. Слишком много - и сердце не выдержит. Запас с достаточным количеством антихолинергических средств, чтобы вызвать психоз, будет настолько перегружен адреналином, что убьет жертву в первую очередь.
  И даже если бы вы знали достаточно химии, чтобы извлечь то, что вам нужно, это не дало бы вам желаемого эффекта. У Джейми наблюдалось прогрессирование симптомов, которые со временем менялись: он был сонным, когда это требовалось, и возбуждался по сигналу. Мы говорим о сконструированном психозе, Майло.
   Изготовленный по индивидуальному заказу в соответствии с потребностями отравителя. Чистый атропин или скополамин не могли дать вам такой контроль. Если его и отравили, то чем-то странным. В комбинациях'.
  'Дизайнерские наркотики'.
  "Точно."
  Он поднял воротник и начал раскачиваться на каблуках. Я заметил, что его цвет вернулся: сила интеллектуального отвлечения. После нескольких минут молчания он сказал:
  'Я возвращаюсь к машине, снова попробую позвонить в округ. Житель, с которым я говорил, звучал резко, но я хочу связаться с главным парнем'.
  Он ушел длинными, целеустремленными шагами, оставив меня одного на пристани. В сотне футов от меня находилась морская заправочная станция с мини-маркетом сразу за насосами. Я купил плохой кофе и глазированный пончик, зашел под навес, потягивал и ел, наблюдая, как большая сверкающая яхта наполняет свои баки. Двадцать минут спустя Майло вернулся с блокнотом в руке. Он посмотрел на Sweet Vengeance .
  "Ничего?"
  'Пока нет. Как дела у Джейми?'
  'Все еще в ступоре. Это было серьезное сотрясение мозга. Кажется, нет никаких серьезных повреждений мозга, но еще слишком рано говорить. Ввиду отравления, анализ крови все еще в лаборатории, должен вернуться через пару часов. Я попросил их поторопиться, но, видимо, это занимает время по техническим причинам. Главный парень - невролог по имени Платт, кажется, очень хорошо разбирающийся в этом деле - был довольно скептически настроен по отношению ко всей идее атропинового психоза. Сказал, что несколько случаев, которые он видел, были у пациентов с болезнью Паркинсона, и даже они были редки, потому что
   Теперь они используют другие препараты. Он никогда не слышал, чтобы это делалось намеренно. Но он также сказал, что если тесты окажутся положительными, у них есть кое-что, что может вытащить его из этого состояния относительно быстро'.
  Он поднял блокнот, прикрыл его от дождя и прочитал:
  'Антилирий. Он разблокирует повреждения, нанесенные атропином, и очищает нервные окончания. Но это сильная штука сама по себе, и ребенок довольно избит, чтобы рисковать без химического подтверждения. Пока они отправляют его на неофициальную детоксикацию. Единственными посетителями были Соуза, тетя и дядя; Мэйнваринг не был там четыре или пять дней. Они пытаются следить, не выдавая виду, и не видели ничего подозрительного, но если эта штука настолько всасывается, Платт признал, что она все равно может просочиться. Он сказал, что лучшее, что они могут сделать в это время, это тщательно регистрировать и продолжать брать кровь. Он лично занимается всеми лекарствами ребенка'.
  Он посмотрел на часы. 'Сколько прошло, сорок минут?'
  'Ближе к получасу'.
  'Там отвратительно. Говорят, акулам нравится такая погода. Разжигает хищные соки'.
  'У них было достаточно воздуха как минимум на час. Больше, если они такие опытные, как кажутся'.
  'О, они опытные, это точно. Хансен - тот, у которого большой подбородок -
  подрабатывает инструктором по подводному плаванию. Стив Пеппер был чемпионом Гавайев по серфингу. Я рад, что они это сделали, но они все равно сумасшедшие, чтобы туда выходить. - Он откинул прядь волос с лица. - Порывистость юности, да? Кажется, у меня было это однажды, но не могу вспомнить, когда это было. Кстати, можно ли рассчитывать на то, что твоя маленькая подруга Дженнифер будет молчать обо всем этом?
  'Абсолютно. Для нее это началось как интеллектуальная забава в сочетании с настоящим состраданием к Джейми, но когда реальность осозналась, она была довольно напугана'.
  'Надеюсь, она останется такой. Потому что если это окажется отравлением, мы имеем дело с серьезным злом'.
  'Я внушил ей это'.
  Поверхность воды всплыла с всплеском. Появилась одна голова, затем другая. Маски были откинуты назад; рты распахнулись.
  'Йоу! Сержант!
  'Мы получили это, сэр!'
  Водолазы поднялись на палубу, сняли ласты и ловко выпрыгнули из лодки. Хансен что-то протянул Майло.
   'Люк корпуса был запаян, - сказал он, - поэтому нам пришлось его поддеть, что заняло некоторое время, потому что одна из отверток сломалась. Но как только мы это сделали, это было проще простого. Стив просунул руку, и вуаля. Он был зажат примерно на шесть дюймов вверх, так что сетчатый фильтр все еще был открыт. Похоже, пластик сохранил его сухим'.
  Майло осмотрел посылку в своих руках. Книга выглядела целой, завернутой в слои прозрачных тефлоновых пакетов, которые были запаяны. Слово ' Дневник' , нацарапанное лавандовым цветом, было видно сквозь пластик.
  'Отличная работа, джентльмены. Я уведомлю вашего вахтенного командира.
  В письменной форме."
  Оба мужчины ухмыльнулись.
  'В любое время, сержант', - сказал Пеппер, стуча зубами. Хансен похлопал его по спине.
  'А теперь иди разогревайся'.
  'Да, сэр'.
  Они побежали трусцой.
  'Давай', - сказал Майло. 'Я хочу, чтобы лаборатория посмотрела на это. Потом мы найдем тихое место для чтения'.
   26
  СКУЧАЮЩИЙ дежурный сержант открыл дверь комнаты для допросов и сказал Майло, что у него звонок. Он ушел, чтобы ответить, а я взял черную книгу и начал читать.
  То, что старик Скаггс считал поэзией, на самом деле было сборником импрессионистских заметок, версией журнала Блэк Джека Кадмуса. Записи варьировались от неполных предложений до нескольких страниц вдохновенной прозы; в некоторые дни он не писал ничего. Почерк был размашистым и наклонным назад, настолько витиеватым, что граничил с каллиграфией.
  Он был наиболее выразителен, когда писал о покупке земли и управлении ею: как он выпросил триста акров сада у фермера из Сан-Фернандо по выгодной цене, очаровав его жену, 'сказав ей, что пирог был лучшим, что я когда-либо ел, и похвалив ребенка. Она наклонилась к деревенщине, и мы заключили сделку тем же днем'; максимальное количество бунгало, которые можно было построить на пустынном участке в восточной части Долины; наиболее экономичный способ подачи воды на его проекты; мексиканский бригадир, который знал, где взять дешевую рабочую силу.
  Для сравнения, его личной жизни уделялось мало внимания в тех разделах, которые я читал: его женитьба, рождение сыновей и даже начало ухудшения психического состояния его жены чаще всего сводились к описанию в одном предложении.
  Единственным исключением стал бессвязный анализ его отношений с Соузой, датированный августом 1949 года:
  Как и я, Хорас вытащил себя из сточной канавы. У нас, людей, которые всего добились сами, есть чем гордиться. Дайте мне одного грубияна на сотню этих цыпочек из Калифорнийского клуба, которые сосали свои карманные деньги прямо из маминой груди; старик Туанетт был одним из них, и посмотрите, как быстро он скатился вниз, когда ему пришлось иметь дело с реальным миром! Но я думаю, что опыт восхождения на вершину также оставляет у нас некоторые шрамы, и я не уверен, что старый Хорас научился жить со своими.
  Его проблема в том, что он слишком чертовски голоден - слишком чертовски настойчив! Он слишком серьезно отнесся к делу с Туанетт. Она сказала мне, что он не понял; она никогда не думала о нем больше, чем как о приятеле. А потом бежать как дворняга к рыбоподобной Люси, только чтобы она бросила его к врачу! Он улыбается все это время, как хороший маленький джентльмен, но меня это беспокоит. Я знаю, он всегда думал, что я должен был включить его в качестве полноправного партнера. Но адвокатура...
  даже хороший адвокат - просто не ставит тебя в один ряд с человеком, который все думает и идет на риск! Даже после войны я продолжаю превосходить его по рангу.
   Так что я понял, что в глубине души он должен ненавидеть меня, и я думаю, как это рассеять. Я не хочу рвать связи; он первоклассный маневрер и хороший друг в придачу. Просить его стать крестным отцом Питера было тем, что высокомерные люди назвали бы любезным жестом с вашей стороны, но в конечном итоге это баксы. Так что, возможно, я добавлю к его посылке в Уилшире в качестве бонуса, это первоклассно, но у меня будет гораздо больше вскоре, когда состоится сделка в Спринг-Сент. Небольшая благотворительность, замаскированная под благодарность, может иметь большое значение. Нужно держать Х. на месте, но также заставить его чувствовать себя важным. Теперь бы он только связался с хорошей девушкой - желательно такой, которая не имеет ко мне никакого отношения!
  Майло вернулся, его зеленые глаза светились от волнения.
  'Это был Платт. Анализы крови положительны на антихолинергические препараты. Много. Он был потрясен, хотел узнать, когда можно будет написать об этом в медицинском журнале'.
  Он сел.
  'Так что теперь', - улыбнулся он, - 'у нас есть больше, чем просто теория'.
  'Когда Джейми дадут Антилириум?'
  'Определенно не сегодня, возможно, не завтра. Травма головы все усложняет; трудно понять, какая часть ступора вызвана сотрясением мозга, а какая - наркотиками. Они хотят, чтобы он окреп, прежде чем они дадут его нервной системе еще один толчок'.
  Он посмотрел на книгу в моих руках.
  'Узнали что-нибудь?'
  'Пока что взгляды Джека Кадмуса и Соузы на их отношения не совпадают'.
  'Да, ну, такое иногда случается, не так ли?'
  Он протянул руку, и я отдала ему дневник.
  'Теперь, когда у нас есть метод, было бы неплохо укрепить мотив, прежде чем я позову Уайтхеда и его банду. Как далеко вы продвинулись?'
  'Девятое августа сорок девятого года'.
  Он нашел это место, вернулся на несколько страниц назад, немного почитал и поднял глаза.
  'Высокомерный сукин сын, не так ли?'
  'Шрамы человека, добившегося всего сам'.
  Двадцать минут спустя он нашел первую запись о Биттер-Каньоне.
  'Ладно, поехали - двенадцатое октября 1950 года: 'Я в выгодном положении на базе в Биттер-Каньоне, потому что Хорнбург пришел ко мне, а не наоборот. Это значит, что армия хочет быстро от нее избавиться, и они знают, что я могу быстро раздобыть денег. Но почему? Судя по тому, как Хорнбург разбрасывался всякой ерундой типа 'Приветствую, товарищи', он попытается меня подставить
  Играя на моем чувстве патриотизма. Когда он это сделает, я обращусь против него.
  Спросите его, не имеет ли награжденный герой права на справедливое отношение со стороны своего дяди Сэма.
  Если он продолжит дружить, я спрошу его, чем он занимался на войне; Хорас проверил все вокруг и сказал, что он был простаком из Вест-Пойнта, который всю свою службу толкал газеты в Билокси, штат Миссисипи'.
  Майло перевернул страницу.
  'Посмотрим, теперь он занят чем-то другим - офисным зданием в центре города... ему придется дать кому-то взятку, чтобы получить отклонение от зонирования...
  ладно, вот еще раз. 'Хорнбург повел меня на экскурсию по базе. Когда мы приблизились к озеру, мне показалось, что он немного нервничает, хотя, возможно, это из-за жары и света. Вода - как гигантская линза; когда солнце падает на нее определенным образом, она ослепляет - чертовски невыносимо - а такой слабохарактерный человек, как Хорнбург, привык, чтобы его баловали. Пока мы ехали, его челюсть все время хлопала; этот человек, может, и полковник, но болтает как баба.
  Выдал мне всю песню и танец о потенциале для развития: дома; отели, может быть, даже поле для гольфа и загородный клуб. Я позволил ему продолжить, а затем сказал: 'Похоже на райский сад, Стэнтон'. Он кивнул, как болван. 'Тогда почему' - я улыбнулся - 'армия так чертовски хочет избавиться от этого?' Он оставался гладким, как сливки, лепетал о необходимости отдать землю из-за ограничений Конгресса и бюджетных проблем мирного времени.
  Что является большим количеством тарабарщины, потому что армия делает то, что ей, черт возьми, нравится - черт, они говорят, что Айк будет следующим президентом, так что все может стать только лучше. Так что вся ситуация заслуживает внимания'.
  Майло наклонился вперед и заглянул в дневник.
  'Снова в офисное здание'. Он нахмурился, проведя указательным пальцем по пожелтевшим страницам. 'Взятка сработала... Вот кое-что о жене. Их пригласили на вечеринку в Huntington Sheraton, а она стояла в углу и ни с кем не разговаривала. Это его взбесило... Да ладно, Bitter Canyon, где ты... Разве мне не повезло, что на этом все закончилось?'
  Он молча просматривал сентябрь и октябрь, время от времени останавливаясь, чтобы процитировать отрывок вслух. Цитаты рисовали Джека Кадмуса как квинтэссенцию грабителя-барона - безжалостного, целеустремленного и самовлюбленного -
  с редкими впадками в сентиментальность. Чувства мужчины к жене представляли собой сочетание ярости, недоумения и сострадания. Он признавался ей в любви, но с презрением относился к ее слабостям.
  Назвав свой брак 'мертвее Гитлера', он описал особняк на
   Мьюирфилд называли 'проклятым склепом' и ругали врачей Антуанетты, называя их
  'Шарлатанов с образованием в Гарварде, которые одной рукой хлопают меня по спине, а другой лезут в мой карман. Все, что они могут предложить, - это идиотские ухмылки и жаргон'. Он избежал эмоциональной пустоты, приняв работу, посредничество и заключение одной сделки за другой, играя в покер с высокими ставками, известный как большой бизнес, с почти эротическим рвением.
  'Ага, вот и снова', - сказал Майло. 'Среда, пятнадцатое ноября:
  'Я поймал Хорнбурга и проклятую армию США за хвост! После множества телефонных блефов я согласился приехать на еще одну экскурсию по базе.
  Когда я прибыл, Хорнбург предпринял жалкую попытку поиграть мускулами - сообщил, что на некоторое время будет занят инвентаризацией боеприпасов, и попросил своего водителя покатать меня на джипе. Насколько я мог судить, ничего особенного не происходило; место выглядело пустым. Затем мы проехали мимо группы деревянных бунгало на восточной стороне, и из-за зданий вышагнула группа военных, все напряженные и смертельно серьезные. Похоже на эскорт, поэтому я присмотрелся, и когда я увидел, кого они охраняют, я чуть не выпрыгнул из джипа и не вцепился ему в горло.
  'Этот злой маленький проныра Кальтенблад! Мы быстро пронеслись, так что я увидел его всего на секунду, но я бы узнал это лицо где угодно - видит Бог, я смотрел на него достаточно раз! Он был в нашем списке для Нюрнберга, но мы его так и не поймали - всегда казалось, что он на шаг впереди. Это заставило меня заподозрить, что проклятые цыганские пижоны похитили его, чтобы использовать для грязной работы, но вопросы на эту тему вызывали обычную тираду, засекреченную.
  А теперь доказательства!
  ''Чертовски несправедливо отпускать этого мерзавца после всех причиненных им страданий, но нет смысла поднимать шум, война окончена. С другой стороны, нет ничего плохого в том, чтобы использовать его, чтобы надавить на Хорнбурга, не так ли? Потому что, если то, что я думаю, правда, то нервозность и все это рвение продать базу имеют большой смысл. Однако я не решил вываливать это на него сегодня. Просто отложил это для использования''.
  'Вы когда-нибудь слышали об этом Кальтенблуде?' - спросил Майло.
  Я покачал головой.
  Он задумался на мгновение.
  'Центр Симона Визенталя следит за этими придурками. Я позвоню им, как только закончу это'. Он вернулся к дневнику. 'О, черт, еще одно отступление. Теперь он обменивается землей с кучкой индейцев из Палм-Спрингс. Старый Черный Джек был везде'. Он нетерпеливо переворачивал страницы.
   'Ладно, - сказал он несколько минут спустя, - похоже, настало время для решающего сражения.
  Двадцать девятое ноября: 'За обедом в моем офисе я натравил Кальтенблуда на Хорнбурга. Сказал ему, что если ласка на базе, то я знаю, какая грязная работа там творилась, и чертовски хорошо понимаю, почему они хотят это место снести. Сначала он мямлил и бормотал, но когда я сказал ему, что мы можем либо заключить честную сделку, либо позволить газетам копаться, он сознался.
  Как я и думал, они спасли шею ублюдка, привезли его на частном военном транспорте и устроили ему лабораторию на базе. Маленькому проныре было все равно, для кого он делал свои грязные дела - для У. Сэма или Шикльгрубера. Он просто пошел своей дорогой и оставил после себя тонны ядовитого мусора, который, после того как я надавил на него некоторое время, Хорнбург признался, что они закопали под землей. Он настаивал, что это было сделано безопасно, в металлических канистрах, под надзором Инженерного корпуса, но я не доверяю этим йеху, повидав множество беспорядков, которые они создали. Так что, насколько я могу судить, это место стоит на мине. Одно землетрясение или Бог знает что еще, и яд может вытечь в озеро или подняться под землю. Лоховая сделка, если я когда-либо о ней слышал! Думаю, они выбрали меня в качестве лоха, потому что я покупал больше и быстрее, чем кто-либо другой, и они думали, что я схвачу его, не задавая вопросов. Ха! К тому времени, как я покинул этот офис, именно они оказались неудачниками, и я получил все, о чем просил:
  'A. Земля по такой низкой цене, что она граничит с бесплатной. Каждый чертов квадратный фут, кроме того, что я отложил немного для Скаггса, потому что его жена чертовски хорошо готовит, и он отлично справляется с Bugatti. B. Они снабжают меня подписанными и заверенными геологическими отчетами, в которых говорится, что место девственно чистое. C. Вся документация о грязной работе Кальтенблуда уничтожена до самого Вашингтона. D. Сам ласка должен быть устранен каким-то санитарным способом, на всякий случай, если у него появятся большие идеи и он начнет тявкать. Хорнбург утверждал, что это была их идея с самого начала, он изжил себя, но я не успокоюсь, пока не увижу его фотографию с пенни на веках.
  'Итак, как только все это произойдет, я буду владеть Биттер-Каньоном бесплатно и чисто. Не похоже, что я могу что-то с ним сделать на данный момент, но это был подарок, так что я могу позволить себе подождать. Может быть, когда-нибудь я найду способ его очистить, или, может быть, его можно будет использовать как-то иначе, например, для хранения или свалки. Если нет, я могу просто оставить его себе, использовать как частное убежище.
  Поведение Туанетт выталкивает меня все больше и больше, и, несмотря на всю гнилость под ней, в этом месте есть какая-то мрачная красота - как и сама Туанетт! В любом случае, за то, что я заплатил, я могу позволить себе отпустить его
   неиспользуемый, и, в конце концов, разве расточительность не является верным признаком того, что человек действительно добился успеха?''
  'Отравленная земля', - сказал я. 'Перья. Джейми все это время говорил разумно'.
  'Слишком много здравого смысла для его же блага', - сказал Майло, вставая. 'Я собираюсь принять это решение'.
  Он ушел и вернулся через четверть часа, держа клочок бумаги между большим и указательным пальцами.
  'Люди в Визентале сразу его узнали. Господин доктор профессор Вернер Кальтенблуд. Глава нацистского отдела химического оружия, эксперт по отравляющим газам. Его должны были осудить в Нюрнберге, но он исчез, и о нем больше ничего не было слышно. Что могло бы иметь смысл, если бы армия выполнила свою сделку с Блэк Джеком'.
  'Блэк Джек потребовал бы этого'.
  'Правда. Так что этот придурок определенно мертв. Исследователь, с которым я говорил, сказал, что он все еще в активном файле, считается одним из крупных, кто сбежал. Он надавил на меня, чтобы узнать, что я знаю, но я отгородился от него туманными обещаниями. Если это когда-нибудь разрешится, возможно, я смогу их сдержать'.
  Он начал кружить по комнате.
  'Электростанция, построенная на тоннах ядовитого газа', - сказал я. 'Теперь у вас есть мотив'.
  "О, да. Семьдесят пять миллионов долларов. Интересно, как этот парень заполучил дневник".
  'Это могло произойти случайно. Он был ненасытным читателем, любил рыться в старых книгах. В ту ночь, когда его отправили в Каньон-Оукс, он разнес библиотеку своего дяди, что могло означать, что он уже что-то там находил и теперь ищет снова'.
  'Сорок лет был похоронен среди лимитированных изданий?'
  'Почему бы и нет? После смерти Питера Дуайт стал главным наследником Черного Джека.
  Предположим, он унаследовал книги старика, но так и не удосужился их просмотреть? Он не произвел на меня впечатления библиофила. Если бы он и Хизер наткнулись на дневник, они бы его уничтожили. Он был нетронут, потому что никто не знал о его существовании. Пока Джейми не нашел его и не понял, насколько он взрывоопасен. Канцлер заинтересовал его бизнесом и финансами, заставил его заниматься исследованием ценных бумаг. Он должен был знать, насколько сильно Beverly Hills Trust инвестировал в выпуск Bitter Canyon, и он пошел прямо к Канцлеру и сказал ему, что купил много потенциально
   бесполезная бумага стоимостью в двадцать миллионов долларов, которую нельзя было продать, не привлекая нежелательного внимания'.
  Майло перестал ходить, чтобы послушать. Теперь он стоял, прижав одну ладонь к столешнице, другой потирая глаза, переваривая.
  'Ваш базовый сценарий вымогательства/ликвидации', - тихо сказал он. 'С кучей дополнительных нулей. Канцлер сталкивается с дядей Дуайтом, рассказывая ему то, что он узнал из дневника. Может быть, дядя знал о газе, может быть, нет. В любом случае Канцлер раздражается, чтобы избавиться от этих облигаций, и требует, чтобы дядя выкупил их обратно. Дядя упирается; Канцлер угрожает вынести их на публику. Поэтому они организуют выкуп. Он должен быть постепенным, тайным, чтобы избежать проверки. Может быть, Канцлер даже добавляет проценты, чтобы компенсировать боль и страдания'.
  'Или требует более высокую цену'.
  'Правильно'. Он немного подумал, а потом сказал:
  'Быстрый Говорун сказал вам, что облигации продаются медленно, что может означать, что дядя позволяет небольшому количеству вернуться на рынок, но, как и Канцлер, он может позволить себе отпустить лишь немного. Это подвергает его двойному риску - строить завод на всем этом газе и платить за него самому'.
  'Крепкое сжатие', - сказал я.
  Майло кивнул. 'Также поджимает время. Дядя не может продолжать выкупать эти облигации, не начав в конце концов дурно пахнуть в корпоративных бухгалтерских книгах. Он ищет выход, ловит себя на мысли, как была бы прекрасна жизнь, если бы Канцлера и ребенка не было на свете. Рассказывает о своих проблемах женушке, которая является экспертом по выведению людей из себя травами, и они придумывают план, который устранит все их проблемы: разрезать Канцлера и подставить ребенка для убийства'.
  Он остановился, подумал и продолжил:
  'Вы понимаете, что это не значит, что ребенок никого не убивал. Просто он мог быть под воздействием наркотиков, когда это сделал'.
  'Верно. Но это говорит кое-что о виновности. Его подставили, Майло.
  Ребенок с расстройством медленно, с изысканной осторожностью переступал через край, пока не был готов к закрытой палате. После госпитализации отравление продолжилось; Кадмусы нашли себе врача, который ради доллара был готов на все, включая нарушение собственных правил, чтобы позволить частной медсестре работать там. Десять против одного, настоящая работа Сёртиса заключалась в приеме ежедневной дозы. Под наблюдением Мэйнваринга'.
   'Сёртис', - пробормотал он, записывая в блокноте. 'Как ее звали?'
  'Марта с буквой е . Если ее вообще так зовут. Ни один из медсестер никогда о ней не слышал. Она исчезла на следующий день после того, как он вырвался.
  Как и Ванн, которая просто случайно отошла от своего стола. Все это отвратительно, Майло. Ему дали вырваться, затем отвели в дом канцлера и...'
  "И?"
  'Я не знаю'. Перевод: Я не хочу об этом думать.
  Он отложил блокнот и сказал, что выследит обеих медсестер.
  'Может быть, нам даже повезет'.
  'Может быть', - мрачно ответил я.
  'Эй, не перенапрягай свои железы эмпатии'. Мягко: 'В чем проблема, все еще думаешь о вине и невиновности?'
  'Не так ли?'
  'Не тогда, когда я могу этого избежать. Мешает выполнять работу', - улыбнулся он.
  'Конечно, это не значит, что вы, цивилизованные люди, не должны этого делать'.
  Я встал, прижал ладони к зеленым стенам комнаты для допросов. Штукатурка была мягкой, словно ослабевшей от впитывания слишком большого количества лжи.
  'Я надеялся, что найдется способ доказать его полную невиновность', - сказал я. 'Показать, что он никого не убивал'.
  'Алекс, если выяснится, что он находился под невольным воздействием наркотиков, он не увидит ни дня в тюрьме'.
  'Это не невинность'.
  'Но это так, вроде как. Есть что-то, что называется защитой бессознательности
  - относится к преступникам, которые совершают преступления, не осознавая, что они делают: лунатики; эпилептики в припадках; жертвы черепно-мозговых травм; люди с промытыми химическими веществами. Его почти никогда не используют, потому что доказать его еще сложнее, чем тупой колпак; настоящие неосознанные преступления - чертовски редки. Единственная причина, по которой я об этом знаю, - это старик, которого я арестовал несколько лет назад. Задушил свою жену во сне после того, как его врачи облажались с его лекарствами и нарушили его схемы. Это было добросовестно, подкреплено реальными медицинскими данными, а не просто психологическими штучками - без обид. Даже окружной прокурор купился на это. Они отпустили его на предварительном слушании. Свободен и вменяем. Невиновен. Соуза обязательно на это ухватится.
  'Говоря о Соузе', сказал я, 'есть еще кое-что, что следует учесть. Он был тем, кто нашел Мэйнваринг. И Сёртис. Что, если он в этом замешан и
   вся защита - обман?'
  'Тогда зачем ему вызывать вас и подвергать это тщательному досмотру?'
  У меня не было ответа на этот вопрос.
  'Слушай, Алекс, мне нравится общий настрой того, что мы придумали. Но это не значит, что мы хоть немного приблизились к пониманию того, что произошло на самом деле.
  Есть много вопросительных знаков. Как дневник попал от Канцлера к Ямагучи? Как Радович узнал, что его нужно искать? Почему он следовал за вами? И где фигурируют Толстый и Тощий? И как насчет всех остальных жертв Слэшера? Я уверен, что смогу придумать еще несколько, если вы дадите мне немного времени. Дело в том, что я не могу позволить себе сидеть и строить догадки, не могу продолжать ковбойствовать в этом деле долго, не подсказав Уайтхеду и остальным. И прежде чем я это сделаю, я бы предпочел что-то более весомое, чем старые книги, чтобы подкрепить свои слова.
  "Такой как?"
  'Признание'.
  'Как вы планируете этого добиться?'
  'Честный путь. Путем запугивания'.
   27
  ШТОРМ ПРОДОЛЖАЛ бушевать, обрушиваясь на береговую линию и облачая ее в погребальные одежды тумана. Шоссе Pacific Coast Highway было закрыто для нерезидентов за Топангой из-за оползней и плохой видимости. Дорожный патруль был наготове, устанавливая блокпосты и проверяя удостоверения личности. Майло схватил магнитный маячок с приборной панели, открыл окно и ударил им по крыше Matador. Вернув промокшую руку на руль, он вырулил на обочину и проплыл мимо скопления дорогих багги.
  Он затормозил по команде капитана CHP, принял участие в ритуальном обмене полицейскими шутками и поехал дальше. Когда мы выехали на шоссе, шины Matador забуксовали и занесло, прежде чем они обрели сцепление. Он сбавил скорость, прищурился и проследил за задними фарами BMW с номерными знаками, гласящими, что это HALS TOY. Полицейское радио изрыгало длинную череду катастроф: фатальные аварии на автострадах Голливуда и Сан-Бернардино; сломанный грузовик, перегородивший перевал Кауэнга; смертоносный прибой, подвергающий опасности то, что осталось от пирса Санта-Моники.
  'Проклятый город, как избалованный ребенок', - прорычал он. 'Как только что-то перестает быть прекрасным, оно разваливается'.
  Слева был океан, бурлящий и черный: справа - южный край гор Санта-Моника. Мы проехали через участок шоссе, который два года назад был опустошен оползнями, склоны холмов были ободраны, как бычок на бойне. Искусство и химия пришли на помощь: оголенная земля была сохранена под огромной оболочкой розовато-коричневого стекловолокна - своего рода trompe l'oeil топография, используемая на съемочных площадках, с формованными бороздами и имитацией кустарника. Решение Диснейленда, синтетически идеальное.
  Дом находился в двух милях от Малибу, на неправильной стороне шоссе Pacific Coast Highway, отделенный от песка и моря четырьмя полосами асфальта. Это было небольшое ранчо пятидесятых годов, одноэтажное здание из белой текстурированной штукатурки под низкой плоской композитной крышей, входная сторона была покрыта использованным кирпичом, единственные ландшафтные клумбы ледяных растений, которые обнимали поднимающуюся асфальтовую подъездную дорожку. К дому был пристроен двойной гараж. Там, где должен был быть газон перед домом, был весь залитый маслом бетон.
   Впереди стоял горохово-зеленый седан Mercedes. Сквозь его запотевшие от дождя окна промелькнул белый свет - халат врача, накинутый на пассажирское сиденье.
  'Думаю, я неплохо справился', - сказал Майло, припарковавшись недалеко от дома и выключив двигатель, - 'но сделай мне одолжение и держи ухо востро. На случай, если он попытается завалить меня техническими штуками'.
  Мы вышли и бросились к входной двери. Звонок был неисправен, но стук Майло вызвал быстрый отклик - кусочек тонкого лица сквозь едва приоткрытую дверь.
  "Да?"
  'Полиция, доктор Мэйнваринг. Сержант Стерджис, Западное отделение Лос-Анджелеса. Я думаю, вы знаете доктора Делавэра. Можем ли мы войти?'
  Взгляд Мэйнваринга перескакивал с Майло на меня и обратно на Майло, наконец остановившись где-то посередине толстого туловища моего друга.
  "Я не понимаю-"
  'С радостью объясню, сэр', - улыбнулся Майло, - 'если бы мы могли просто выйти из этого муссона'.
  "Да, конечно."
  Дверь распахнулась. Мы вошли, и он попятился, уставившись на нас, нервно улыбаясь. Без своего белого халата и статуса он был далеко не впечатляющим: сутуловат средних лет мужчина, недоедающий и переутомленный, с волчьим лицом, усеянным дневной белой щетиной, руки сжимались и разжимались по бокам. Он был одет в громоздкий серый свитер рыбака поверх мятых брюк из оливкового твила и потертые домашние тапочки. Тапочки были низко вырезаны и открывали мраморно-белую плоть с синими прожилками.
  Интерьер дома был затхлым и настолько лишенным стиля, что стал психологически невидимым: квадратная белая гостиная, заполненная безвкусной мебелью, которая, казалось, была поднята нетронутой из витрины универмага; стены были увешаны морскими пейзажами и ландшафтами, которые можно купить за фунт. За полуоткрытой дверью в задней части комнаты находился длинный темный коридор.
  Соседняя столовая была переделана в офис, ее стол был завален тем же беспорядком, который я помнил по святилищу Мэйнваринга в Каньон-Оукс. Вставленный в рамку снимок двух грустных детей -
  мальчик семи или восьми лет, девочка на два года старше - прислонились к стопке медицинских журналов. На столе стояла еда: восковая коробка апельсинового сока, тарелка печенья и полуобглоданное яблоко, потемневшее от окисления.
   На полу лежал один из тех роботизированных игрушек - реактивный самолет, - который трансформируется в три других объекта, если им манипулировать маленькими ловкими пальцами. За обеденной зоной находилась фисташково-зеленая кухня, все еще резонирующая с капустой и вареным мясом, приготовленными вчера вечером. Фуга Баха для органа лилась из стереосистемы Montgomery Ward.
  'Устраивайтесь поудобнее, джентльмены', - сказал Мэйнваринг, указывая на хлопчатобумажный диван, по цвету и текстуре напоминающий застывшую овсянку.
  'Спасибо', - сказал Майло, снимая дождевик.
  Психиатр принял это и мой Лондонский туман, посчитав их больными.
  'Позвольте мне их повесить'.
  Он пронес одежду через полуоткрытую дверь в зал и скрылся в темноте на достаточно долгое время, чтобы Майло успел занервничать. Но через мгновение он вернулся, закрыв за собой дверь.
  'Могу ли я принести вам что-нибудь? Кофе или печенье?'
  'Нет, спасибо, док'.
  Психиатр посмотрел на печенье на столе, задумался на мгновение, затем сел, сложив запасную раму в коричневое вельветовое кресло. Выбрав шиповник из стойки на журнальном столике, он упаковал его, зажег, потянулся и откинулся назад, выдыхая горький синий дым.
  'Итак, что я могу для вас сделать, сержант?'
  Вытащил блокнот. Майло глупо ухмыльнулся.
  'Полагаю, это переключатель для кого-то вроде тебя, а? Я делаю заметки, пока ты говоришь'.
  Мэйнверинг улыбнулся с легким оттенком нетерпения.
  'Позвольте мне прояснить некоторые детали, доктор. Имя'.
  "Парень."
  'Как Фоукс, да?'
  Улыбка стала снисходительной.
  'Да, сержант'.
  "Второе имя."
  'Мартин'. Он вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая тайного знака взглядом или другого доказательства товарищества. Я отвернулся.
  Майло положил блокнот на колено и принялся что-то писать.
  'Гай Мартин Мэйнваринг... ладно... а вы ведь психиатр, да?'
  'Это верно'.
  'Это значит, что вы берете на десять баксов в час больше, чем доктор Делавэр, верно?'
  Глаза Мэйнваринга сузились от враждебности, когда он снова посмотрел на меня, не уверенный, в какую игру играют, но внезапно осознавший, что я в другой команде. Он молчал.
  'Акцент британский, да?'
  "Английский."
  'Где ты учился? В Британии?'
  'Я учился в Университете Сассекса', - четко процитировал психиатр.
  'После получения моей степени МБ...'
  'МБ?'
  'Это английский эквивалент MD-'
  'Что означает буква B?'
  "Холостяк."
  'То есть вы бакалавр медицины, а не врач?'
  Психиатр вздохнул.
  'Это так называется, сержант, но это эквивалент американской докторской степени по медицине'.
  'О. Я думал, в Британии врачей называют мистерами'.
  'К врачам нехирургического профиля обращаются 'доктор', к хирургам - 'господин'.
  Одна из наших забавных маленьких традиций'.
  'Чем вы пользуетесь здесь, в Америке?'
  'МД Чтобы избежать той путаницы, которую вы только что испытали'. Когда Майло ничего не ответил, он добавил: 'Все это вполне законно, сержант'.
  'Смущение, это верно. Наверное, было бы проще, если бы я просто называл тебя Парнем, а?'
  Мэйнверинг прикусил трубку и яростно затянулся.
  'Вы рассказывали мне о том, что вы сделали после того, как получили свою... МБ, доктор'.
  'Мне предоставили место резидента в больнице Модсли в Лондоне, а затем назначили на должность лектора на кафедре психиатрии'.
  'Чему вы учили?'
  Мэйнверинг посмотрел на детектива, как на глупого ребенка.
  'Клиническая психиатрия, сержант'.
  'Что-нибудь конкретное?'
   'Я инструктировал персонал дома по комплексному ведению пациентов. Моей специализацией было лечение основных психозов. Биохимические аспекты поведения человека'.
  'Проводить какие-либо исследования?'
  'Некоторые. Сержант, я действительно должен спросить...'
  'Я спрашиваю, потому что доктор Делавэр провел много исследований, и когда он об этом говорит, мне это всегда интересно'.
  'Я уверен, что так и есть'.
  'Итак, в чем заключалось ваше исследование?'
  'Лимбическая система. Это часть нижнего мозга, которая связана с эмоциональным...'
  'Как вы это изучали - исследовали мозг людей?'
  'Иногда'.
  'Живые мозги?'
  'Трупы'.
  'Это мне кое-что напоминает', - сказал Майло. 'Был такой парень, Коул; его казнили в прошлом году в Неваде; он впадал в ярость и душил женщин. Убивал где-то в возрасте от тринадцати до тридцати пяти лет. После того, как он умер, какой-то врач поднял его мозг, чтобы изучить его, посмотреть, сможет ли он найти что-нибудь, что объяснило бы поведение этого парня. Это было некоторое время назад, и я не слышал, нашел ли он что-нибудь. Об этом было написано в каком-нибудь медицинском журнале?'
  'Я действительно не знаю'.
  'Что вы думаете? Можно ли взглянуть на мозг и сказать что-нибудь о преступных наклонностях?'
  'Истоки любого поведения находятся в мозге, сержант, но это не так просто, как просто смотреть...'
  'И что вы сделали с этими трупными мозгами?'
  "Делать?"
  'Как вы их изучали?'
  'Я провел биохимические анализы гомогенизированных...'
  'Под микроскопом?'
  'Да. На самом деле я нечасто использовал человеческие мозги. Моими обычными объектами были млекопитающие высшего уровня - приматы'.
  'Обезьяны?'
  'Шимпанзе'.
   'Вы считаете, что, изучая мозг обезьян, можно многое узнать о человеческом мозге?'
  'В пределах. С точки зрения когнитивной функции - мышления и рассуждения -
  мозг шимпанзе значительно более ограничен, чем его человеческий аналог. Однако...
  'Но ведь мозги некоторых людей тоже ограничены, верно?
  'К сожалению, это правда, сержант'.
  Майло просмотрел свои записи и закрыл блокнот.
  'Итак, - сказал он, - вы настоящий эксперт'.
  Мэйнверинг с напускной скромностью опустил взгляд и протер трубку краем свитера.
  'Каждый старается изо всех сил'.
  Мой друг повернулся ко мне.
  'Вы были правы, доктор Д. Он тот человек, с которым стоит поговорить'. Возвращаемся к Мэйнварингу:
  'Я здесь для небольшого медицинского образования, доктор. Экспертная консультация'.
  'Относительно чего?'
  'Наркотики. Как они влияют на поведение'.
  Мэйнверинг напрягся и бросил на меня резкий взгляд.
  'В связи с делом Кадмуса?' - спросил он.
  "Возможно."
  'Тогда, боюсь, я не смогу вам помочь, сержант. Джеймс Кадмус - мой пациент, и любая информация, которой я обладаю, является конфиденциальной'.
  Майло встал и подошел к обеденному столу. Он взял фотографию двух детей и осмотрел ее.
  'Милые дети'.
  "Спасибо."
  'Эта девушка чем-то похожа на тебя'.
  'На самом деле они оба похожи на свою мать. Сержант, обычно я был бы рад помочь, но у меня ошеломляющий объем работы, так что если...'
  'Домашнее задание, да?'
  'Прошу прощения?'
  'Вы взяли выходной, чтобы поработать дома'.
  Мэйнваринг пожал плечами и улыбнулся.
  'Иногда это единственный способ справиться с бумажной работой'.
  'Кто заботится о пациентах, когда вас нет?'
  'У меня в штате три превосходных психиатра'.
   Майло вернулся в гостиную и сел.
  'Как доктор Джибути?' - спросил он.
  Мэйнверинг попытался скрыть свое удивление за завесой дыма.
  'Да', - сказал он, выдыхая. 'Доктор Джибути. И доктора Клайн и Бибер'.
  'Я знаю его имя, потому что, когда я позвонил в больницу, чтобы поговорить с вами, меня соединили с дежурным психиатром, которым оказался доктор Джибути. Очень хороший парень. Он что, иранец?'
  'Индиец'.
  'Он сказал, что тебя не было четыре дня'.
  'У меня была жуткая простуда'. Словно иллюстрируя это, он шмыгнул носом.
  'Что вы для этого делаете?'
  'Аспирин, жидкости, покой'.
  Майло щелкнул пальцами и ухмыльнулся: 'О, черт!'
  'Вот и всё, да? На минуту я подумал, что могу узнать медицинскую тайну'.
  'Я бы хотел предложить вам один, сержант'.
  'А как насчет куриного супа?'
  'На самом деле, я вчера вечером сварил горшок. Благородное паллиативное средство'.
  'Давайте поговорим о наркотиках', - сказал Майло. 'На теоретическом уровне'.
  'Правда, сержант, я уверен, вы знаете, что моя позиция свидетеля защиты мистера Кадмуса исключает возможность обсуждения его дела с полицией'.
  'Это не совсем так, доктор. Только ваши разговоры с Кадмусом, ваши заметки и ваш итоговый отчет находятся под запретом. А как только вы дадите показания в суде, даже они станут предметом честной игры'.
  Мэйнваринг покачал головой.
  'Не будучи адвокатом, я не могу оценить обоснованность этого утверждения, сержант. В любом случае, мне нечего предложить в виде теоретических рассуждений. Каждое дело должно оцениваться по его собственным достоинствам'.
  Майло внезапно наклонился вперед и хрустнул костяшками пальцев. Звук заставил Мэйнваринга вздрогнуть.
  'Вы могли бы позвонить Соузе', - сказал детектив. 'Если он решит быть честным, он признает мою правоту и скажет вам сотрудничать. Или он может посоветовать вам отмалчиваться, пока он толкает достаточно бумаг, чтобы задержать меня, - чтобы не выглядеть простаком; юристы любят играть в силовые игры. Тем временем вы будете терять время: вас вынесут из этого прекрасного теплого дома; вынудят совершить длительную поездку в такую погоду; вы будете сидеть в уродливой комнате в West LA
  станция; охлаждайте свои пятки, пока Соуза и окружной прокурор бросаются пятидесятидолларовыми словами
   друг на друга. Все за счет ваших бумаг. И после того, как все закончится, скорее всего, вам все равно придется со мной разговаривать'.
  'С какой целью, сержант? В чем смысл всего этого?'
  'Полицейское дело', - сказал Майло, снова открывая блокнот и записывая в нем.
  Мэйнверинг с силой вцепился зубами в трубу.
  'Сержант', - сказал он сквозь стиснутые зубы, - 'я действительно считаю, что вы пытаетесь меня запугать'.
  'Далеко не так, док. Просто пытаюсь показать вам ваши варианты'. Психиатр сердито посмотрел на меня.
  'Как ваши этические принципы позволяют вам участвовать в подобном безобразии?'
  Когда я не ответил, он встал и подошел к телефону, стоявшему на столике. Он поднял трубку и набрал три цифры, прежде чем положить ее.
  'Что именно вы хотите знать?'
  'Как различные наркотики влияют на поведение'.
  'На теоретическом уровне?'
  "Верно."
  Он снова сел.
  'Какое поведение, сержант?'
  "Психоз."
  'Мы с доктором Делавэром уже это обсуждали, и я уверен, он вам рассказал'. Набрасывается на меня: 'Какого черта вы преследуете мертвую проблему?'
  'Это не имеет никакого отношения к доктору Делавэру', - сказал Майло. 'Как я уже сказал, это дело полиции'.
  'Тогда почему он здесь?'
  'Как технический консультант. Вы бы предпочли, чтобы он подождал в другой комнате?'
  Это предположение, похоже, встревожило психиатра.
  'Нет', - он побежденно отпрянул. 'В чем разница на данный момент?
  Просто продолжай в том же духе'.
  'Отлично. Давайте немного поговорим об ЛСД, док. Он симулирует шизофрению, не так ли?'
  'Не очень эффективно'.
  'Нет? Я думал, что это довольно хороший психотомиметик'.
  Использование этого эзотерического термина вызвало у Мэйнваринга недоумение.
  'Только в исследовательских целях', - сказал он.
  Майло выжидающе посмотрел на него и вскинул руки.
   'Это трудно объяснить в кратком обсуждении', - сказал он. 'Достаточно сказать, что образованный человек никогда не спутает отравление ЛСД с хроническим психозом'.
  'Я готов получить образование', - сказал Майло.
  Мэйнверинг начал было протестовать, затем расправил плечи, прочистил горло и заговорил педантичным тоном.
  'Диэтиламид лизергиновой кислоты', - нараспев произнес он, - 'вызывает острую, довольно стереотипную психотическую реакцию, которая когда-то заставила некоторых исследователей рассматривать его как привлекательный инструмент для изучения. Однако клинически его эффекты существенно отличаются от симптомов хронической шизофрении'.
  'Что вы подразумеваете под 'значительно'?'
  'Интоксикация ЛСД характеризуется яркими визуальными искажениями - множеством цветов, часто темно-зеленых или коричневых; резкими изменениями форм или размеров знакомых предметов - и непреодолимой бредом всемогущества. ЛСД
  Пользователи могут чувствовать себя огромными, богоподобными, способными на все. Вот почему некоторые из них выпрыгивают из окон, убежденные, что могут летать. Когда галлюцинации случаются при шизофрении, они, как правило, слуховые. Шизофреники слышат голоса, мучаются ими. Голоса могут быть спутанными и нечеткими или совершенно отчетливыми. Они могут увещевать пациента, оскорблять его, говорить ему, что он никчемный или злой, приказывать ему совершать странные поступки. Хотя чувства всемогущества могут существовать при шизофрении, они обычно то усиливаются, то ослабевают по отношению к сложной параноидальной системе. Большинство шизофреников чувствуют себя никчемными, пойманными в ловушку, незначительными. Находящимися под угрозой. Он откинулся назад и закурил, пытаясь выглядеть профессионально, но безуспешно. 'Что-нибудь еще, сержант?'
  'Я видел людей, принимавших ЛСД, которые что-то слышали, - сказал Майло. - И много тех, кто был довольно параноидальным'.
  'Это правда', - сказал Мэйнваринг. 'Но при злоупотреблении ЛСД слуховые нарушения, как правило, вторичны по отношению к зрительным. И довольно часто субъективно положительны. Пациент сообщает об улучшении ощущений: музыка звучит полнее, слаще. Однообразные звуки приобретают более насыщенные тембры. Паранойя, о которой вы говорите, типична для неприятного опыта приема ЛСД - так называемого bum trip. Однако большинство реакций на ЛСД воспринимаются как положительные. Расширяющие сознание. Что резко контрастирует с шизофренией, сержант'.
  'Никаких счастливых безумцев?'
  'К сожалению, нет. Шизофрения - это болезнь, а не состояние удовольствия.
  Шизофреник редко испытывает удовольствие. Напротив, его мир
  мрачно и ужасающе; его страдания, интенсивные - личный ад, сержант. И до развития биологической психиатрии этот ад часто был постоянным'.
  'А как насчет PCP?'
  'Кадмуса проверяли на это. Как и на ЛСД'.
  'Мы не говорим о Кадме, помнишь?'
  Мэйнваринг побледнел, моргнул и попытался вернуть себе педагогическую отчужденность. Его губы сжались, и вокруг них образовалось белое кольцо.
  'Да, конечно. Именно поэтому я не хотел обсуждать это
  -'
  'Как это холодно?'
  Белое кольцо расширилось, а затем исчезло, когда психиатр заставил свое лицо расслабиться.
  'Намного лучше, спасибо'.
  'Думаю, это потому, что я не слышал, как ты шмыгаешь носом с того первого раза. Четыре дня, говоришь?'
  'Три с половиной. Симптомы почти исчезли'.
  'Это хорошо. В такую погоду нужно быть осторожнее. Избегайте стресса'.
  'Абсолютно', - сказал Мэйнваринг, пытаясь найти в лице детектива скрытый смысл. Майло ответил пустым взглядом.
  'Могу ли я вам еще чем-то помочь, сержант?'
  'Мы говорили о PCP', - сказал Майло.
  'Что бы вы хотели узнать об этом?'
  'Для начала, насколько хорошо это имитирует шизофрению'.
  'Это чрезвычайно сложный вопрос. Фенциклидин - это увлекательное средство, очень плохо изученное. Несомненно, основным местом его действия является вегетативная нервная система. Однако...'
  'Это сводит людей с ума, не так ли?'
  "Иногда."
  "Иногда?"
  'Это верно. Люди сильно различаются по своей чувствительности. Некоторые заядлые наркоманы испытывают эйфорию; другие становятся остро психотичными после одной дозы'.
  'Пихотический в смысле шизофреник?'
  'Все не так просто, сержант'.
  'Я умею справляться со сложностями'.
   'Очень хорошо'. Мэйнваринг нахмурился. 'Чтобы разумно обсуждать шизофрению, нужно помнить, что это не единое заболевание. Это набор расстройств с различными сочетаниями симптомов. Реакции на умеренные дозы PCP наиболее близки к типу, который мы называем кататонией -
  нарушения осанки и речи. Но даже кататония делится на подтипы'.
  Он остановился, словно ожидая, когда его слова кристаллизуются. Надеясь, что он сказал достаточно.
  'Продолжай', - сказал Майло.
  'Я пытаюсь подчеркнуть, что фенциклидин - сложный препарат со сложными, непредсказуемыми реакциями. Я наблюдал пациентов, у которых проявлялись мутизм и гримасы ступорозной кататонии, других, у которых проявлялась восковая каталепсия классической кататонии - они становились человеческими манекенами. Те, с кем вы, скорее всего, вступите в контакт, демонстрируют симптомы, которые жутко напоминают возбужденную кататонию: психомоторное возбуждение; обильная, но бессвязная речь; разрушительное насилие, направленное против себя и других'.
  'А как насчет параноидальной шизофрении?'
  'У некоторых пациентов большие дозы фенциклидина могут вызывать слуховые галлюцинации параноидального характера. Другие реагируют на злоупотребление высокими дозами с таким видом грандиозности и гиперактивности, что приводит к ложному диагнозу униполярного аффективного психоза - мании , говоря простым языком'.
  'Мне кажется, это чертовски сильный психотомиметик, док'.
  'Абстрактно. Но само по себе это бессмысленно. Все широко употребляемые наркотики потенциально являются психотомиметиками, сержант. Амфетамины, кокаин, барбитураты, гашиш. Даже марихуана может вызывать психотические симптомы при употреблении в достаточной дозировке. Именно поэтому любой психиатр, который стоит своих денег, будет внимательно наблюдать за своим пациентом и проверять его историю употребления наркотиков и наличие наркотиков в организме в качестве дифференциального диагноза до установления диагноза шизофрении'.
  'Такого рода проверка является обычной?'
  Мэйнваринг кивнул.
  'То есть вы говорите, что хотя реакции на лекарства могут имитировать шизофрению, врача будет трудно обмануть'.
  'Я бы не заходил так далеко. Не все врачи разбираются в психоактивных веществах. Неопытный наблюдатель - хирург, врач общей практики, даже ординатор психиатрической клиники, не знакомый с наркотиками -
   'Возможно, он ошибочно примет наркотическое опьянение за психоз. Но не сертифицированный психиатр'.
  'Ты именно такой и есть'.
  "Правильный."
  Майло встал с дивана, смущенно улыбаясь. 'Так что, похоже, я лаял не на то дерево, а?'
  'Боюсь, что так, сержант'.
  Он подошел и посмотрел на Мэйнваринга, убрал блокнот и начал протягивать руку. Но как только психиатр начал отвечать, он отдернул ее и почесал голову.
  'Еще один момент', - сказал он. 'Этот рутинный скрининг, он включает антихолинергические препараты?'
  Трубка во рту Мэйнваринга задрожала. Он придерживал ее одной рукой, затем вынул ее и сделал вид, будто изучает табак внутри.
  'Нет', - сказал он. 'С чего бы это?'
  'Я провел небольшое собственное исследование', - сказал Майло. 'Обнаружил, что производные атропина и скополамина использовались для того, чтобы сводить людей с ума. Южноамериканскими индейцами, средневековыми ведьмами'.
  'Классическое зелье белладонны?' - небрежно сказал Мэйнваринг. Теперь обе руки тряслись.
  'Ты понял'.
  'Интересная концепция'. Трубка погасла, и понадобилось три спички, чтобы ее снова разжечь.
  'Не правда ли?' - улыбнулся Майло. 'Когда-нибудь видели?'
  'Принудительная интоксикация атропином? Нет'.
  'Кто сказал что-то о принуждении?'
  'Я... мы говорили о ведьмах. Я предполагал, что ты...'
  'Я имел в виду любую форму атропиновой интоксикации. Видели когда-нибудь?'
  'Не было много лет. Это бывает крайне редко'.
  'Вы никогда не проводили никаких исследований и не писали об этом?'
  Психиатр задумался.
  'Насколько я помню, нет'.
  Майло взглядом дал мне сигнал.
  The Canyon Oaks Quarterly была статья , - сказал я, - о важности скрининга пожилых пациентов на антихолинергические препараты, чтобы не ошибиться с диагностикой старческого психоза'.
   Мэйнваринг прикусил губу и выглядел огорченным. Он погладил мундштук своей трубки и ответил тихим, дрожащим голосом.
  'А, да. Это правда. Многие из органических противопаркинсонических средств содержат антихолинергические средства. Новые препараты чище в этом отношении, но некоторые пациенты не реагируют на них. Когда используются органические средства, медицинское управление может стать сложным. Статья была задумана как небольшое продолжение обучения для наших источников направлений. Мы пытаемся делать что-то вроде этого...'
  'Кто это написал?' - спросил Майло, глядя на психиатра.
  'Доктор Джибути сделал это'.
  'Он сам по себе?'
  "По сути."
  "По сути?"
  'Я прочитал ранний черновик. Он был основным автором'.
  'Интересно', - сказал Майло. 'Кажется, у нас есть небольшое расхождение. Он говорит, что вы сотрудничали. Что изначальная идея была вашей, хотя большую часть текста написал он'.
  'Он любезен'. Мэйнваринг ехидно улыбнулся. 'Преданность соратника. В любом случае, зачем суетиться из-за небольшого...'
  Майло сделал шаг вперед, так что психиатру пришлось вытянуть шею, чтобы посмотреть на него, упер руки в бока и покачал головой.
  'Док, - тихо сказал он, - как насчет того, чтобы прекратить болтать чушь?'
  Мэйнваринг повозился с трубкой и выронил ее. Пепел и угли рассыпались по ковру. Он наблюдал, как они тлеют, а затем гаснут, поднял глаза с виноватым ужасом ребенка, застигнутого за мастурбацией.
  'Я понятия не имею...'
  'Тогда позвольте мне объяснить вам. Всего пару часов назад у меня была встреча с целой группой специалистов в окружной больнице. Профессора медицины. Неврологи, токсикологи, куча других врачей. Эксперты, такие же, как вы. Они показали мне отчеты лабораторных исследований. Анализы на наркотики. Объяснили все так, что даже коп мог понять. Похоже, Джеймса Кадмуса систематически травили антихолинергическими препаратами. Долгое время. В то время, когда он находился под вашим наблюдением. Профессора были в ужасе от того, что врач делает такое с пациентом. Более чем готовы были дать показания. Они даже хотели подать жалобу в судмедэкспертизу. Я удержал их'.
  Мэйнваринг беззвучно пошевелил губами. Он поднял трубку и направил ее, как пистолет.
   'Это все чушь. Я никого не травил'.
  'Профессора думали иначе, Гай'.
  'Тогда они чертовски неправы!'
  Майло дал ему немного поразмыслить, прежде чем снова заговорить.
  'Расскажите о вашей клятве Гиппократа', - сказал он.
  'Я вам говорю, я никого не травил!'
  'Профессора считали, что вы подсовывали ему это каждый раз, когда давали ему лекарства. Это было не только незаметно, но и имело дополнительную выгоду: похоже, торазин и другие лекарства, которые вы ему давали, усиливали действие антихолинергических препаратов. Они называли это потенцированием . Эквивалент массивной передозировки'.
  'Вы поместили его на фармакологические американские горки', - сказал я. 'Электрохимические свойства его нервных окончаний постоянно менялись. Вот почему он демонстрировал такую странную реакцию на лекарства: в один день успокаивался, а на следующий терял контроль. Когда его тело было свободно от антихолинергических средств, антипсихотики делали свою работу должным образом. Но в присутствии атропина они превращались в яды, что также могло объяснить преждевременную позднюю дискинезию. Разве одна из основных теорий о TD не заключается в том, что она вызвана холинергической блокадой?'
  Мэйнваринг снова выронил трубку, на этот раз намеренно. Он запустил обе руки в волосы и попытался вжаться в кресло. Его лицо было белым и влажным, как вареная пикша; глаза лихорадочно пылали от страха. Под тяжестью свитера его грудь неглубоко двигалась.
  'Это неправда, - пробормотал он. - Я никогда его не травил'.
  'Ладно, значит, какой-то подставной человек сделал фактическую дозировку', - сказал Майло. 'Но ты эксперт. Ты всем заведовал'.
  'Нет! Клянусь! Я даже не подозревал, пока...'
  Он остановился, застонал и отвернулся.
  'До каких пор?'
  "Недавно."
  'Как давно?'
  Мэйнваринг не ответил.
  Майло повторил вопрос, более резко. Мэйнваринг замер.
  'Мы зашли в тупик, Док?' - прогремел детектив. Никакого ответа.
  'Ну, Гай', - сказал Майло, расстегивая куртку, чтобы показать наплечную кобуру и теребя наручники, висевшие на поясе, - 'похоже, это ты...
  время-имеют-право-хранить-молчание. Несомненно, вы хотите притворяться, пока не поговорите с адвокатом. Сделайте себе одолжение и найдите того, у кого есть серьезный криминальный опыт'.
  Мэйнверинг закрыл лицо руками и сгорбился.
  'Я не сделал ничего преступного', - пробормотал он.
  'Тогда ответь на мой чертов вопрос! Как давно ты знаешь об отравлении?'
  Психиатр сел, побледнев.
  'Клянусь, я не имел к этому никакого отношения! Только после того, как он уже сбежал, у меня появились подозрения. После моей встречи с Делавэром. Он продолжал давить на меня по поводу злоупотребления наркотиками, приставал ко мне по поводу галлюцинаторного содержания, идиосинкразической реакции на фенотиазины. В то время я отмахнулся от всего этого, но это был такой загадочный случай, что я начал думать - в частности, о проблеме злоупотребления наркотиками, задаваясь вопросом, может ли быть в этом какая-то заслуга...'
  'Куда привели тебя твои размышления?' - спросил Майло.
  'Вернемся к медицинской карте Кадма. Когда я ее перечитал, я начал замечать вещи, которые должен был заметить раньше...'
  'Подождите!' - сердито сказал я. 'Я прочитал эту карту. Три раза. В ней не было ничего, что указывало бы на отравление атропином'.
  Мэйнверинг вздрогнул и сцепил пальцы, словно в мольбе.
  'Ладно, ты прав. Это не... не график. Это был... взгляд в прошлое.
   Воспоминания . То, что я не записал, - то, что я должен был записать.
  Несоответствия. Несоответствующие симптомы. Отклонения от нормы. Покраснение, дезориентация, спутанность сознания. Синдром преждевременной тардивности. Я только что написал статью об антихолинергическом синдроме, и она прошла прямо у меня под носом. Я чувствовал себя полным идиотом. ЭЭГ в самом начале могла бы мне помочь. Атропин вызывает смешанную быструю и медленную активность мозговых волн, снижение альфа-частот, увеличение дельта- и бета-частот. Если бы я увидел такую картину, я бы ее уловил, знал бы, что это значит, с самого начала. Но ЭЭГ
  так и не сделали; чертов рентгенолог заартачился. Ты прочитай карту, Делавэр; она там есть. Расскажи ему о заартачливости рентгенолога, продолжай'.
  Я отвернулась от него, пытаясь подавить отвращение, и сосредоточила взгляд на морском пейзаже, изображенном настолько грязно, что Кармел на нем выглядела уродливо.
  'Парень', - презрительно сказал Майло, - 'я правильно расслышал? Ты пытаешься сказать мне, что тебя - эксперта, сертифицированного императорского болвана - одурачили?'
   'Да', - прошептал Мэйнваринг.
  'Это чушь', - сказал я.
  Взглядом Майло велел мне отступить. Он наклонился так, что его нос оказался в дюйме от носа Мэйнваринга. Психиатр попытался отстраниться, но его остановила спинка кресла.
  'Ладно', сказал детектив, 'давайте на минутку остановимся на этом. Допустим, вас обманули'.
  'Это унизительно, но это пр...'
  'Ты думаешь, что такое невежество принесет тебе счастье?' - прорычал Майло.
  'Вы только что признались, что поняли это после того, как поговорили с Делавэром. Вы знали об этом больше недели! Какого черта вы ничего не сказали?
  Как вы могли позволить этому ребенку продолжать испытывать такие страдания?'
  Он помахал блокнотом перед лицом Мэйнваринга. 'Сильные страдания, мрачные и ужасающий , чертов частный ад? Почему вы его не остановили!
  'Я... я собирался. Взял время, чтобы сформулировать... спланировать, как это сделать'.
  'О, Господи, опять чушь', - с отвращением сказал Майло. 'Сколько они тебе заплатили, Гай?'
  "Ничего!"
  'Чушь'.
  Дверь в коридор открылась, и в комнату вошла женщина.
  Молодая, смуглая, подчеркнуто пышнотелая в огненно-красной водолазке и узких джинсах. Медно-карие глаза, прикрытые длинными черными ресницами. Скульптурные скулы и полные темные губы молодой Софи Лорен.
  'Это не чушь', - сказала она.
  'Андреа!' - сказал Мэйнваринг с внезапно возобновившейся энергией. 'Не вмешивайся. Я настаиваю!'
  'Я не могу, дорогая. Больше нет'.
  Она подошла к креслу, встала рядом с психиатром и положила руку ему на плечо. Ее пальцы разжались, и Мэйнваринг вздрогнул.
  'Он не трус, - сказала она. - Совсем нет. Он пытается защитить меня.
  Я Андреа Ванн, сержант. Я та, за кого они заплатили.
  Допрос Майло был самым грубым из всех, что я когда-либо видел.
  Она взяла его не дрогнув, сидя на краю дивана, выпрямившись и стоически, руки сложены неподвижно на коленях. Каждый раз, когда Мэйнваринг пытался
   вмешаться от ее имени, она заставила его замолчать стальной улыбкой. В конце концов он сдался и ушел в задумчивое молчание.
  'Проверьте это еще раз', - потребовал детектив. 'Кто-то оставляет пять тысяч долларов наличными в вашей квартире вместе с запиской, в которой говорится, что вам дадут еще пять, если вы покинете свой пост в определенную ночь и не будете задавать вопросов'.
  "Это верно."
  'Для вас подобные вещи - обычное дело'.
  'Далеко не так. Это было нереально, как выигрыш в лотерею. Первая удача за много лет. Меня беспокоило, что кто-то вломился в мой дом, и я знал, что деньги были грязными; но я был чертовски беден и устал от этого. Поэтому я взял их, сменил замок и не поднял ни звука'.
  'И разорвал записку'.
  'Порвал его и смыл в унитаз'.
  'Очень удобно'.
  Она ничего не сказала.
  'Помнишь что-нибудь о почерке?' - спросил Майло.
  'Это было напечатано'.
  'А как насчет бумаги?'
  Она покачала головой.
  'Единственная бумага, на которую я смотрел, была зеленой. Пятидесятидолларовые купюры. Две пачки по пятьдесят в каждой. Я пересчитал их дважды'.
  'Держу пари, что так и было. Ты когда-нибудь останавливался настолько, чтобы задуматься, почему кто-то хотел, чтобы ты покинул отделение в ту ночь?'
  'Конечно, я это сделал. Но я заставил себя перестать задаваться вопросами'.
  Майло повернулся к Мэйнварингу.
  'Как бы ты это назвал, Гай? Подавление? Отрицание?'
  'Я был жадным', - сказал Ванн. 'Ладно? Я увидел знаки доллара и заблокировал все остальное. Отключил мозг. Это то, что ты хочешь услышать?'
  'Я хочу услышать правду'.
  'Именно это я тебе и давал'.
  'Ладно', - сказал Майло и занялся записями.
  Она пожала плечами и спросила, можно ли ей закурить.
  'Нет. Когда вы решили снова включить свой мозг?'
  'После того, как Джейми арестовали за убийство, я понял, что вляпался во что-то серьезное. Я испугался - действительно испугался. Я справился с этим, оскорбив себя и сохранив спокойствие'.
   "Что?"
  'Я продолжал говорить себе, что я идиот, что позволил тревоге помешать удаче. Снова и снова, как под гипнозом, пока я не успокоился. Я хотел получить вторые пять тысяч, чувствовал, что заслужил их'.
  'Конечно, почему бы и нет? Честная оплата за честную ночную работу'.
  'Теперь послушайте', - сказал Мэйнваринг. 'Вы...'
  'Все в порядке, Гай', - сказал Ванн. 'Он не может сделать все еще хуже, чем есть'.
  Майло поманил Мэйнваринга большим пальцем.
  'Как давно у вас с ним что-то происходит?'
  'Почти год. В следующий вторник у нас годовщина'.
  'С годовщиной. Планы на свадьбу?'
  Она и психиатр обменялись многозначительными взглядами. Его глаза были мокрыми.
  "Было."
  'Тогда зачем все эти сопли и стоны о бедности? Скоро ты стала бы женой врача. До тех пор он мог бы дать тебе денег в долг'.
  'Парень такой же нищий, как и я'. Она оглядела обшарпанную комнату. 'Как думаешь, жил бы он так, если бы не был нищим?'
  Майло повернулся к Мэйнварингу.
  'Это правда? И не вешай мне лапшу на уши, я могу проверить твои финансы за полдня'.
  'Давай. Нечего проверять. Я в полном дерьме'.
  'Плохие инвестиции?'
  Психиатр горько усмехнулся.
  'Худшее. Гнилой брак'.
  'Его жена - злая сука', - выплюнула Андреа Ванн. 'Очистила их совместные счета, арестовала его заработок, забрала детей и всю мебель и сняла особняк из двенадцати комнат в Редондо-Бич - пять тысяч долларов в месяц плюс коммунальные услуги. Затем она подала заявление, полное злобной лжи, заявила, что он неподходящий отец, и лишила его возможности видеться с ребенком.
  Ему необходимо пройти полное психиатрическое обследование, чтобы увидеть своих детей!'
  'Был', - поправил Мэйнваринг. 'Теперь это не имеет значения, Энди'.
  Она набросилась на него.
  "Не будь таким пораженцем, Гай! Мы все испортили, но никого не убили!"
  Он сник под жаром ее слов, кусал костяшки пальцев и смотрел в ковер.
  'Давайте вернемся к делу', - сказал Майло. 'Вы говорите, что вторые пять тысяч пришли через неделю'.
  'Пять дней', - сказала она. 'То же самое, что и в те два раза, когда ты спрашивал. История не изменится при пересказе, потому что она правдива'.
  'А Гай, вот, ничего об этом не знал'.
  'Абсолютно ничего. Я не хотела втягивать его в это, не хотела ставить под угрозу его борьбу за опеку. Мой план был отложить деньги на черный день, чтобы мы могли начать все заново. Я собиралась сделать ему сюрприз, когда мы поженимся'.
  'А что насчет 'Мустанга' в этой заначке?'
  Она опустила голову.
  'Сколько это стоило?'
  'Две тысячи аванс, остальное по мере выплат'.
  Майло вытащил листок бумаги и протянул ей.
  'Это ваш кредитный договор?'
  'Да. Как...'
  'Вы зарегистрировали его на свое имя, но дилеру сказали, что вы Пэт Деметер. Указали адрес в Барстоу. Сколько из этих платежей вы планировали сделать?'
  Она с вызовом подняла глаза, цвета и тепла подогретые, как глинтвейн.
  'Ладно, сержант, вы изложили свою точку зрения. Я лживая девчонка с этикой...'
  'Кто такой Пэт Деметер?'
  'Мой бывший муж! Змея. Избил меня, украл все мои деньги и засунул себе в нос. Пытался превратить меня в кокаиновую шлюху и угрожал покалечить Шона, когда я отказалась. Я говорю вам это не для того, чтобы вызвать ваше сочувствие, сержант. Но и не тратьте его на него. Когда они придут к нему за той машиной, это даже не будет искуплением того, что он сделал со мной!'
  'Деметра - твоя фамилия по мужу?' - бесстрастно спросил Майло.
  'Да. Первое, что я сделала после развода, - это поменяла имя обратно.
  Не хотел, чтобы что-то напоминало мне об этом мерзавце'.
  'Где твой сын?'
  Она посмотрела на него с ненавистью.
  'Вы добрая душа, не правда ли, сержант Стерджис?'
  "Где он?"
  'С родителями'.
  'Где с родителями?'
   'В Визалии - да, я знаю, ты можешь получить адрес. Они хорошие люди.
  Не втягивайте их в это'.
  'Почему ты его отослал?'
  'Я испугался'.
  'Потому что Кадм был арестован'.
  'Нет. Есть еще кое-что, если бы вы просто позволили мне это выговорить!'
  "Продолжать."
  У нее перехватило дыхание.
  'Это было после того, как пришла вторая выплата. Тот, кто принес ее, снова проник в квартиру. Через новый замок - засов, который должен был быть защищен от взлома. Они положили деньги на крышку унитаза, оставив дверь широко открытой. Это было... презрительно. Как будто кто-то хотел дать мне понять, какой я расходный материал. Я поехал прямо в школу Шона, забрал его и отвез к другу, вернулся в квартиру и собрал вещи...'
  'Сам по себе?'
  'Да. Там было не так уж много', - она ждала следующего вопроса.
  'Продолжай', - сказал Майло.
  'Я дождался темноты, чтобы положить вещи в машину. Когда я уже собирался уезжать, эти двое парней появились из ниоткуда, по обе стороны машины, дергая за дверные ручки, говоря, что хотят поговорить со мной, пытаясь силой пробраться внутрь. Я едва успел ее закрыть'.
  'Как они выглядели?'
  'Scuzzy. Байкеры-аутло. Я знаю этот тип, потому что их много вокруг Барстоу, и в те несколько раз в жизни, когда Пэт работал, он заправлял бензином на заправке, где они обычно тусовались'.
  'Узнаете этих двоих?'
  "Нет."
  'Как они выглядели?'
  'Тот, что сидел на пассажирской стороне, был толстым и бородатым. Тот, что был рядом со мной, был волосатым животным. Небритый, с большими усами. Большие руки - по крайней мере, они казались большими, прижатыми к стеклу. Странные, мертвые глаза'.
  'Цвет глаз? Татуировки? Особые приметы?'
  'Без понятия. Было темно, и все, о чем я мог думать, это как бы убраться оттуда. Они колотили в стекло, раскачивали машину, рычали. Я попытался выехать задним ходом, но они припарковали свой вертолет у моего заднего бампера. Это был большой мотоцикл, и я боялся, что меня заклинит и я окажусь в ловушке. Поэтому я закричал и нажал на гудок, и миссис Кромарти - хозяйка - вышла.
   У волосатого был молоток; он собирался разбить окно. Но миссис
  Кромарти продолжал кричать: 'Что происходит?' и приближаться. Это их спугнуло. Как только они ушли, я уехал оттуда. Я ездил несколько часов, прежде чем убедился, что за мной не следят, наконец, забрал Шона и приехал сюда, к Гаю'.
  'Кто был абсолютно потрясен всем происходящим'.
  'На самом деле, да. Когда он сказал вам, что его одурачили, он был честен. Только после того, как я рассказал ему о деньгах, он начал что-то подозревать. Мы не святые, сержант, но мы не те люди, за которыми вы охотитесь'.
  'И кто это может быть?'
  'Семья, конечно. Это они наняли ту корову Сёртис, чтобы она дала ему яд'.
  'Откуда вы знаете, что она это сделала?'
  'Она имела к нему ежедневный доступ'.
  'Так же поступили и другие. Включая тебя и Гая'.
  'Мы этого не делали. У нас не было на то причин'.
  'Бедность - чертовски сильный мотиватор'.
  'Если бы нам заплатили, зачем бы мы там оставались?'
  Майло не ответил.
  'Сержант', - сказала Андреа Ванн, - 'не было никакой логической причины, по которой Марта Сёртис была там. Она была странной, плохо обученной. Гай принял историю семьи о желании индивидуального ухода, потому что люди в такой ситуации испытывают сильный стресс, и он проявил сострадание, но...'
  Детектив повернулся к Мэйнварингу:
  'Сколько они вам заплатили, чтобы вы ее впустили?'
  'Две тысячи'.
  "Наличные?"
  "Да."
  'Дядя передал его тебе лично?'
  'Через адвоката. Соуза'.
  'Эти люди неприлично богаты', - сказал Ванн. 'Такие, как они, правят миром, манипулируя людьми. Разве вы не видите, что они манипулировали нами?'
  Майло нахмурился.
  'Теперь вы жертвы, да?'
  Она попыталась сцепиться с ним взглядом, но сдалась и вытащила пачку сигарет. Майло дал ей закурить и начал мерить шагами комнату. Снаружи
   раздались сладкие, жидкие тона симфонии стальных барабанов - капли дождя застенчиво танцевали на полых оштукатуренных стенах. Когда он снова заговорил, то обратился к Мэйнварингу.
  'Как я понимаю, Гай, ты в дерьме, и тебя вот-вот смоют. Если ты солгал, что не участвовал, гарантирую, что узнаю и арестую тебя за покушение на убийство и соучастие в убийстве. Но даже если ты говоришь мне правду, ты по уши в халатности и во всем, в чем обвиняют врачей, которые позволяют травить своих пациентов. Надеюсь, ты умеешь строгать или работать за кассовым аппаратом или что-то в этом роде, потому что медицинская практика тебе точно не светит. Не говоря уже об отцовстве'.
  'Ублюдок!' - прошипел Ванн.
  'То же самое касается и тебя', - сказал Майло. 'Больше никаких RN; прощай, Мустанг. И если старый Пэт когда-либо имел виды на опеку над маленьким Шоном, у него скоро появится такая возможность'.
  Она подавила крик ярости.
  'Черт возьми, не вмешивай ее в это!' - крикнул Мэйнваринг. Майло улыбнулся.
  'Как, черт возьми, я могу это сделать, Гай, если она сама в этом преуспела?'
  Мэйнверинг посмотрел на Ванна, и остатки самообладания у него рухнули.
  Его рот начал дрожать, и слезы, которые скопились в его глазах, переполнили его и потекли по небритым щекам. Она подбежала к нему и обняла его, и он начал рыдать. Это была жалкая сцена, от которой мне захотелось исчезнуть. Я посмотрел на своего друга, чтобы проверить, повлияло ли это на него, и подумал, что заметил что-то - проблеск сочувствия, промелькнувший на изуродованном участке его лица. Но это не продлилось долго - если вообще когда-либо существовало.
  Он наблюдал за ними с беспристрастностью, сурово следил за тем, как они делятся своими страданиями, а затем сказал:
  'С другой стороны, может быть, я могу что-то сделать'.
  Они отстранились и с мольбой уставились на него.
  'Я не говорю о спасении, вы понимаете. Просто небольшой контроль ущерба.
  Сотрудничество в обмен на запечатанные записи. И я не гарантирую, что смогу это осуществить, нужно согласовать это с начальством. Плюс, даже если мы заключим сделку, я сомневаюсь, что ты сможешь остаться в Калифорнии. Понимаешь?
  Тупые кивки.
  'Но если ты поможешь мне получить то, что я хочу, я сделаю все возможное, чтобы все было достаточно тихо, чтобы ты мог начать в другом месте. Хочешь обсудить это, это нормально'.
  'Мы не хотим', - сказала Андреа Ванн. 'Просто скажите нам, чего вы хотите'.
  Майло по-отечески улыбнулся.
  'Вот это, - сказал он, - я называю позитивным настроем'.
   28
  Это была маленькая, унылая комната, заполненная скучающими, потными людьми, и к ночи воздух в ней стал спертым.
  Уайтхед дремал в грязном синем кресле, босиком, с открытым ртом, на стене за его головой висела скомканная пластина жевательной резинки. Кэш сидел на пластиковом столе, рядом с лампой, абажур был наполовину разорван, основание представляло собой безголовый золотой женский торс, экстравагантно пышногрудый и с белыми веснушками там, где краска облупилась с штукатурки. Он выкурил сигарету до окурка и добавил ее в кучу в золотой пепельнице-гребешке.
  Майло сгорбился на краю кровати, в ногах, попивая диетическую колу и читая свои заметки. Я сидел, скрестив ноги, у изголовья, спиной к золотой стене, пытаясь, без особого успеха, вникнуть в последний выпуск Consulting and Clinical Psych .
  На первый взгляд кровать казалась естественным местом для укладывания: калифорнийский королевский водяной матрас, покрытый ярко-бирюзовым вельветовым покрывалом, таким обширным, что он фактически заполнял комнату. Но другие детективы позаботились о том, чтобы сохранять дистанцию в течение часов ожидания.
  Видеооборудование было установлено на туалетном столике с липкой деревянной текстурой.
  Перед ним сидел технический сержант по имени Гинзбург, лысый, усатый, с бычьей шеей и плечами под стать. Проверив и перепроверив каждый переключатель и ручку, он удовлетворился холодным кофе и книгой математических головоломок. Мусорное ведро было переполнено пустыми пенопластовыми стаканчиками, контейнерами из-под соуса тако, скомканными салфетками и вощеной бумагой, смазанной до прозрачности. Недоеденный буррито застыл рядом с видеомонитором.
  На экране была показана комната по соседству: номер 'Шехерезада' в Studio Love Palace. Номер был не более чем комнатой, обставленной так же, как и тот, в котором мы находились, за исключением кровати, покрытой алым атласом, на которой лежал серый человек. Но такого рода гипербола казалась уместной во дворце, который был не более чем облупленным автопарком, грязным маленьким убежищем недалеко от Вентуры, в восточной части Studio City, забытого пальца Долины, который тянется к банке с печеньем под названием Голливуд. Вывеска на крыше рекламировала ФИЛЬМЫ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ и ЭРОТИЧЕСКИЕ
  МАССАЖ, первый пример - канал пип-шоу на телевизоре, второй - вибратор, прикрепленный к кровати. Оба работали от монет;
  Кэш испробовал оба варианта и признал их неудовлетворительными ('Это можно назвать массажем? Примерно так же энергично, как ручная работа трупа' и 'Посмотри на это, Кэл. Этот парень - наркоман, а у нее шрамы и пизда, по которой можно проехать на грузовике. Не смог заплатить мне, чтобы я трахнул ее по доверенности').
  На мониторе произошло внезапное движение: Мэйнваринг встал с кровати, прошелся взад-вперед и приблизился к стене, разделяющей комнаты. Он облизнул губы и уставился на висящее растение, в котором находилась скрытая линза.
  'Черт возьми', - сказал Гинзбург. 'Опять он. Я же говорил ему этого не делать'.
  Кэш потянулся и зевнул.
  'Может быть, мне стоит пойти туда и напомнить ему'.
  Майло посмотрел на часы. 'Нет', - сказал он. 'Слишком близко для комфорта'.
  Кэш взглянул на тонкие золотые часы.
  'Что, восемь тридцать? Это должно произойти в девять четыре пять'.
  'Давайте действовать наверняка. На всякий случай'.
  Кэш посмотрел на Гинзбурга, который вернулся к своим головоломкам, затем снова на Майло.
  'Как угодно. Но если он продолжит это делать, я пойду туда и надру ему задницу'. Как по команде, Мэйнваринг вернулся к кровати и лег, закрыв глаза рукой. Одна из его ног виляла, как хвост щенка. Кэш некоторое время наблюдал за ним, а затем сказал: 'Сколько мы здесь уже, пять часов?'
  'И восемнадцать минут', - сказал Гинзбург.
  Кэш снова посмотрел на Мэйнваринга, а затем спросил Майло: 'Как ты думаешь, каковы шансы, что это сработает?'
  'Кто, черт возьми, знает?'
  'Надо научиться жить в условиях неоднозначности', - сказал Гинзбург.
  'Да, конечно', - детектив из Беверли-Хиллз закурил еще одну сигарету.
  'Не могли бы вы охладить его дымом?' - сказал Гинзбург. 'Это место пахнет раком'.
  'Блядь', - сказал Кэш, зайдя в ванную и закрыв за собой дверь. Майло усмехнулся.
  'Ничто не сравнится с вынужденной близостью, да, Ленни?'
  Гинзбург кивнул, поднял буррито, посмотрел на него и бросил в мусорку. Он приземлился с таким стуком, что Уайтхед открыл глаза.
  'Где Дик?' - сонно спросил он.
  'В Джоне', - сказал Гинзбург. 'Отбивание'.
   Лоб Уайтхеда наморщился. Он встал, положил в рот две пластинки жвачки, начал жевать и подошел к телевизору. Пошарив в карманах, он вытащил целую ладонь мелочи.
  'Блин, все по пятаку. У кого-нибудь есть четвертаки?'
  Гинзбург проигнорировал его. Милон достал три монеты.
  'Сделайте потише', - сказал он, передавая их.
  'Пришло время?' - спросил Уайтхед.
  'Пока нет. Но давайте действовать наверняка'.
  Уайтхед посмотрел на часы, пробормотал: 'Восемь тридцать четыре' и бросил четвертаки в щель на телевизоре. Через несколько секунд начался цикл под названием ' Любовь в джунглях' : дерганая, ручная панорама комнаты, обшитой фанерными панелями, за которой последовал длинный план обнаженной черной пары, извивающейся на кушетке в такт ритм-и-фанковому биту. Камера пьяно приблизилась к искаженным лицам, пальцам, разминающим соски, затем серия гинекологических крупных планов, которые показали, что мужчина был исключительно хорошо одарен.
  'Вот так', - с отвращением сказал Уайтхед, но не отрывал глаз от экрана.
  Дверь в ванную открылась, и оттуда вышел Кэш, застегивая ширинку.
  'Доброе утро', - сказал он Уайтхеду, который рассеянно кивнул. Затем Кэш посмотрел фильм и снова устроился на краю стола, чтобы посмотреть.
  В девять десять зазвонил телефон. Гинзбург поднял трубку, сказал несколько раз 'Да' и повесил трубку.
  'Это был Оуэнс перед 7-Eleven на Ланкершиме. Может, это ничего и не значит, но два негодяя на Harley Hog только что повернули на восток на Вентуре. Один из них был свиньёй'.
  'Ладно ', - сказал Майло. Он проверил затемняющие шторы, чтобы убедиться, что свет не просачивается. Кэш подошел к телевизору и выключил звук, погасив на средней ноте звуки тяжелого дыхания и сочувственный скрежет астматического саксофона. Он наблюдал несколько секунд, объявил женщину на экране свиньей и отстранился. Уайтхед продолжал смотреть на немые изображения, работая челюстями, затем понял, что он единственный вуайерист, и неохотно выключил телевизор. Он вытащил свой .38 и осмотрел ствол.
  Гинзбург сидел прямо и возился со своими машинами.
  Кэш подошел и посмотрел на Мэйнваринга.
  'Крутой придурок', - сказал он, - 'лежать там вот так'.
  'Не ставьте на это', - сказал Гинзбург. 'Посмотрите на эту ногу'.
  Двадцать пять минут прошли без происшествий. Импульс, начавшийся с телефонного звонка от Оуэнса, начал рассеиваться. Через три четверти часа он исчез, и на комнату опустилось цепенеющее облако оцепенения. Я обнаружил, что меняющиеся уровни возбуждения истощают, но Майло предупреждал меня об этом. ('Трэпп впечатлен вашим хорошим гражданством -
  цитата: 'Первый психотерапевт, о котором я когда-либо слышал, который не был плаксой-розовым' конец цитаты-
  так что я, наверное, смогу это устроить. Но это скучно, Алекс. Мы говорим о смерти мозга.")
  Девять сорок пять наступили и прошли бесшумно.
  'Думаешь, они покажутся?' - спросил Кэш. 'Думаешь, это они?'
  'Что случилось, - сказал Гинзбург, - у тебя есть дела?'
  Детектив из Беверли-Хиллз ткнул себя большим пальцем в грудь и ответил жалобным нытьем.
  ' У меня всегда что-то идет вниз, мой друг. Что-то сладкое и пушистое , ты врубаешься?'
  'Да, конечно', - угрюмо сказал Гинзбург.
  'Эй! Что тебя гложет?'
  Гинзбург покачал головой и взял книгу с головоломками. Он постучал кончиком карандаша по зубам и начал строчить.
  Кэш пробормотал что-то неразборчивое и вернулся на свое место на конце стола. Вытащив сигарету, он закурил и выпустил дым в сторону монитора. Если Гинзбург и заметил, то виду не подал.
  'Эй, Дик', - сказал Уайтхед, пережевывая пищу, - 'как продвигается сценарий?'
  'Очень хорошо. Они рассматривают это в MGM. Серьёзно'.
  'О, да? Кто-нибудь хочет сыграть тебя?'
  'Может быть, Пачино, может быть, Де Ниро'.
  'Правильно', - пробормотал Гинзбург, сдерживая смешок.
  Кэш стряхнул пепел в сторону монитора. 'Что случилось, Ленни, детка, ты ревнуешь...'
  'Заткнись!' - прошептал Майло, указывая на дверь. С другой стороны доносились звуки: след шарканья; намёк на царапанье; мышиный писк тихо опускающегося каблука. Короткий, как удар сердца, но для бдительности, неслышный.
  Все глаза устремлены на монитор.
  Раздался стук в дверь номера 'Шехерезада'. Динамик на туалетном столике превратил его в пустой лай, Мэйнваринг сел, глаза
   кошмар во всем мире.
  Еще один стук.
  'Давай, ответь, придурок', - прошептал Кэш.
  Психиатр поднялся на ноги и уставился в камеру, словно ожидая спасения.
  'О, нет', - пробормотал Гинзбург. 'Время мокрых штанов'.
  'Если он не ответит, - прошептал Майло, - пойдем и арестуем их'.
  'За что?' - спросил Уайтхед. 'Бродить? Нам нужен разговор'.
  'Все лучше, чем отпустить их'.
  Следователь шерифа поморщился и стал жевать быстрее.
  'Вылезай, черт возьми', - призвал Гинзбург. 'Ты в это веришь? Эта хрень переходит в линзовый гипноз'.
  Мэйнваринг продолжал смотреть. Третий стук заставил его двигаться. Он подошел к двери, открыл ее и был отброшен назад, словно порывом шторма. Спотыкаясь и спотыкаясь, он приземлился на кровать, запыхавшийся и напуганный.
  Дверь закрылась. В комнату вошли две темные фигуры. На долю секунды на экране промелькнули размытые очертания волосатого лица, а затем оно потемнело, прежде чем его успели обработать в уме; байкеры отвернулись от камеры.
  Гинзбург повозился, отдалив объектив и наделив черноту текстурой и контуром: засаленная кожа, грязные джинсы. Слева - лысая голова на вершине тяжелого холма, напичканного излишками плоти, шея, поддерживающая ее, сегментирована, как рулет из ростбифа. В дюймах справа - поджарое, худое телосложение, увенчанное волокнистыми темными волосами под кепкой Марлона Брандо. Оба байкера держали руки на бедрах. Лицо Мэйнваринга было бледным пучком, плавающим в пространстве между их локтями.
  Камера уловила отблески металла: худой держал нож параллельно ноге, толстый чертил крошечные круги цепью.
  'Ох-ох', - сказал Майло. 'Сейчас будет хреново. Давайте займем позицию'. Он подскочил, подбежал к двери и вытащил свой .38. Осторожно открыв дверь, он высунул голову, посмотрел в обе стороны и тихо закрыл ее. 'Чисто.
  Велосипед в конце двора, возле аллеи. Я собираюсь выпустить воздух, затем вернуться и остаться у их двери'.
  Кэш подошел и встал рядом с Майло. Уайтхед подошел к соединительной двери и размял каждую ногу. Оба мужчины вытащили свое оружие.
   'Ладно, придурок', - говорил Скинни, угрожающе продвигаясь вперед.
  'Что это за идея продать что-то?'
  'Я уже обсуждал это с Хизер Кадмус', - сказал Мэйнваринг.
  Оба байкера рассмеялись. От этого движения толстяк затрясся, как желе. Мягкий , сказал старик Скаггс. Как мягкий мешок дерьма .
  'Тот же сигнал?' - спросил Кэш.
  Майло кивнул.
  'Давайте все равно попробуем провести инкриминирующий разговор, за которым последует безопасный язык тела. Мы хотим, чтобы они опустили оружие, чтобы избежать захвата заложников или рефлекторного удара. Но если они хотя бы приблизятся к тому, чтобы порезать его, прибегните к отвлекающему маневру: стучите по стенам и выбегайте с криками. Мы с Кэлом одновременно выломаем обе двери'. Он вытянул шею, чтобы взглянуть на экран. 'Где лезвие, Ленни?'
  'Все еще внизу, рядом с ним', - сказал Гинзбург. 'Я бы хотел, чтобы они повернулись, чтобы я мог сфотографировать их лица'.
  'Я ушел', - сказал Майло, открывая дверь и бесшумно выскальзывая. Кэш закрыл ее за ним и занял его место.
  Мэйнваринг оперся на локти. Толстый байкер сделал шаг вразвалку и толкнул его вниз.
  'Они просто толкнули его', - спокойно сказал Гинзбург. Кэш и Уайтхед напряглись. 'Он выглядит нормально. Тот, что с ножом, проводит ногтем по краю лезвия, это может быть предвестником - нет, он держит его прижатым, похоже, он просто играет с ним. Толстяк все еще размахивает цепью'.
  'Я задал тебе вопрос, тупица', - сказал Тощий. Динамик на видеомагнитофоне исказил его голос, но он звучал смутно знакомо. Мне хотелось взглянуть на его лицо. Пока он говорил, его голова покачивалась, открывая мочку уха и кончики усов за копной волос. Но это было все.
  'Давай, придурок, повернись и скажи 'сыр', - призвал Гинзбург, положив указательный палец на круглую красную кнопку.
  'Тебе не будет пользы, если ты мне навредишь', - сказал Мэйнваринг с внезапной силой. 'Моя информация надежно заперта и сопровождается инструкциями передать ее в полицию, если я не вернусь домой к назначенному часу. Миссис Кадмус это знает'.
  'Хар', сказал Тощий. Он посмотрел на Толстого, который одобрительно хихикнул. 'Миссис.
  Кадмус много чего знает'.
  'Бинго', - сказал Кэш. 'Продолжай говорить, ублюдок'.
   'Тогда, полагаю, мы можем продолжить работу', - спокойно сказал Мэйнваринг и сел.
  'Я беру все обратно', - прошептал Гинзбург. 'У парня есть яйца'.
  'Тогда, полагаю, мы можем продолжить дело', - воскликнул Фэт, подражая английскому акценту Мэйнваринга высоким, пронзительным голосом. Он сделал ложный выпад в сторону психиатра, как будто собираясь снова его столкнуть, затем отступил и захихикал, повернувшись в процессе и открыв свое лицо. Гинзбург начал быстро нажимать на красную кнопку, щелкая неподвижные фотографии с видеокассеты и показывая их на разделенном экране. Он нажал на рычаг, и лицо Фэта стало огромным: пулевидная голова, выбритая наголо; кустистые черные брови; неровные, свиные черты под массивной черной бородой.
  'Я рад, что у нас есть взаимопонимание', - сказал Мэйнваринг.
  Толстый переложил цепь из одной руки в другую и снова рассмеялся.
  'Ты веришь в эту чушь?' - спросил он своего напарника. Его голос был все еще высоким.
  - что было так нелепо для его массивного тела, - и я начал задаваться вопросом, была ли это его естественная манера говорить.
  Тощий согнул правую руку.
  'Ого', - сказал Гинзбург, - 'он держит лезвие в ладони. Протягивает его'.
  'Пальма - это чушь', - сказал Кэш. 'Киноподобные штуки. Хочешь кого-то порезать - хватаешь рукоять и рубишь. Я только что сказал им это в MGM'.
  Уайтхед посмотрел на соединительную дверь, затем на свою правую ногу.
  'И что теперь?' - спросил он.
  'Без изменений'.
  'Видишь это?' - сказал Скинни. 'Его зовут Пигстикер. Не связывайся с нами.
  Мы превратим тебя в чертову летнюю колбасу'.
  'Сейчас зима', - рассмеялся Фэт. 'Как насчет горячей пастрами?'
  'Нет', - сказал его напарник, 'у этого ублюдка не так уж много жира. Разрежь его, и ничего, кроме сухих костей и дерьма'.
  'Чем ближе к кости, тем слаще мясо', - сказал Фэт. 'Вкусно'.
  'Тут вы правы'.
  'Интересно, как его пальцы ног режут. Как масло, думаешь?'
  'Нет. Слишком тощий. Хотя, может, с кусачками'.
  'Вы принесли резаки?' - взволнованно спросил Жирный.
  'Нет. Просто Старый Пигстикер'.
  Мэйнваринг затаил дыхание.
  'Есть что сказать, придурок?' - спросил Скинни.
   'Миссис Кадмус...'
  "Что касается миссис Кадмус, то ты труп. Она дала нам карто бланко, чтобы мы делали с тобой все, что нам вздумается".
  'Да', - улыбнулся Фэт, поглаживая бороду. 'Мы могли бы нарезать тебя кубиками, ломтиками или соломкой. Прямо как в Veg-o-matic'.
  'И лишиться своей информации?' - спросил Мэйнваринг, и его голос начал дрожать.
  Тощий переместился на правую сторону кровати, в нескольких дюймах от психиатра, нож все еще лежал в его руке. Именно тогда я смог хорошенько его разглядеть.
  'Это Антрим', - сказал я. 'Шофер Соузы'.
  'Ты уверен?' - спросил Кэш.
  'Сто процентов'.
  'Тихо', - сказал Гинзбург. 'Возможно, это оно'.
  Антрим опустил нож так, чтобы он был направлен в пах Мэйнваринга.
  'Приготовьтесь', - сказал Гинзбург.
  'А как насчет того', - сказал Антрим, - 'чтобы ты лишился своих орехов?'
  Мэйнваринг посмотрел на него безучастно, затем резко ударил его кроличьим кулаком, попав в запястье Антрима. Нож полетел.
  Антрим взвыл от боли и бросился на психиатра. Жирный издал пронзительный вопль и нырнул в схватку.
  А дальше последовало полицейское шоу, написанное фанатом скорости.
  'Сейчас!' - крикнул Гинзбург, вставая на ноги. Одной рукой он манипулировал кнопками управления камерой, другой бил по стене. Его рот был широко открыт, и он выл: 'Стой! Полиция!', как банши.
  Одновременно Кэш распахнул дверь, схватил револьвер обеими руками и выскочил наружу, а Уайтхед одним ударом ноги разнес соединительную дверь в щепки и ворвался в апартаменты 'Шехерезада'.
  Я сидел там, неподвижный, наблюдая за всем этим на мониторе: Фэт и Антрим избивают невидимого Мэйнваринга; лица внезапно подняты в панике; нырок за ножом. Двери ломаются; Майло вваливается в комнату с пистолетом наготове, топает нащупывающей рукой и кричит: 'Стой, ублюдки!
  Бросай нож! Бросай его! Бросай нож! Бросай нож! Бросай его! На землю! На землю!'
   Антрим отступил. Кэш достал нож, завернул его в носовой платок и бросил в карман. Уайтхед сделал подкат на Жирного. Майло рывком поднял Антрима на ноги, пристегнул его наручниками к столбику кровати и связал ему ноги пластиковыми стяжками.
  Уайтхед все еще пытался скатить Жирного с Мэйнваринга, стоная от усилий. Кэш присоединился к нему. Они вдвоем изо всех сил тянули Жирного за руки, пытаясь поднять его в вертикальное положение. Не имея возможности надеть на него наручники, потому что руки не могли обхватить его тучное тело, они потребовали больше пластиковых стяжек.
  Мэйнваринг сел, весь в крови и синяках. Улыбаясь от удовлетворения.
  'Встань, блядь', - выдохнул Кэш, все еще борясь с Жирным. 'Блядь...
  родео... событие'.
  Жир извивался в их руках, дергался, визжал, скрежетал зубами, плевался в лицо Уайтхеда. Следователь шерифа импульсивно ударил, сильно ударив по лицу жирного. Сбив бороду наискось. Пронзительный вопль.
  'А?' - сказал Уайтхед, срывая накладные волосы. 'Что за...'
  'И ресницы тоже купи', - сказал Кэш.
  Густая черная бахрома исчезла.
  'Аааа!' - закричало голое лицо, рыхлое, свиное и андрогинное. Нога в сапоге топнула по ковру, и слезы потекли по пухлым щекам.
  'Кто ты, черт возьми?' - спросил Кэш .
  'Аааа!' - Жирный засопел и защелкал зубами, как дикий кабан в капкане, оскалил зубы и попытался откусить одно из ушей Уайтхеда. Он отпрянул и снова ударил его.
  'Сделаешь ей больно еще раз, и я тебя убью', - завыл Антрим, бившийся в заточении. 'Сделаешь ей больно еще раз, и я...'
  'Заткнись нахуй!' - закричал Уайтхед. 'Что, черт возьми, здесь происходит?'
  'Аааа!' - воскликнула безволосая мордашка.
  'Сделай ей больно снова...' Майло сунул платок в рот Антриму.
  'Ааааа!'
  'Это странно', - сказал Гинзбург, вытирая лоб.
  Я встал и прошел через разбитый дверной проем.
  Мэйнваринг был в ванной, промокая раны влажной мочалкой. Уайтхед стоял на страже у Антрима. Майло разговаривал по телефону,
  а Кэш все еще смотрел на безволосую женщину, выглядя тошнотворно, и наполовину требовал, наполовину умолял: 'Что ты? Что ты, черт возьми, такое?'
  'Ее зовут Марта Сёртис', - сказал я. 'Она была няней Джейми'.
  В комнате стало тихо.
  Марте Сёртис каким-то образом удалось сделать реверанс.
  'Здравствуйте, доктор Делавэр', - сладко сказала она. Хлопая ресницами, лоснящееся лицо было в пятнах клея и прядях накладных волос. 'Как приятно снова вас видеть'.
   29
  МИЛО НАКОЛОЛ МОЛОДУЮ КАРТОФЕЛЬКУ, обвалял ее в масле и съел. Он прикончил одну отбивную из филе ягненка, а три других заполнили его тарелку. Я проглотил кубик филе-миньон и запил его глотком Grolsch.
  Было 10:30 вечера, и мы были последними посетителями закусочной. Но бар спереди был забит в три ряда и резонировал от спаривающихся звуков.
  'Уильям Тулл Бонни', - сказал он, вытирая лицо. 'Как в Билли Кид.
  Утверждает, что он прямой потомок. Использовал Антрим как псевдоним, потому что это было имя отчима Билли'.
  Он посмотрел на остатки своего джина с тоником, подумал о повторном заказе и вместо этого повернулся к своему стакану с водой, который он осушил. Вытащив листок бумаги из нагрудного кармана, он развернул его. Он наклонился вперед, прищурился и прочитал в тусклом свете стеклянной свечи.
  'Как только мы его идентифицировали и ввели его данные в компьютер, он просто продолжал печатать и печатать. Это просто абстракция, ваша базовая американская история успеха.
  Родился в Месилье, Нью-Мексико, мама - пьяница, папа неизвестен. Прогуливался с первого дня. Пьяный и нарушивший общественный порядок в одиннадцать лет - как вам такой ранний возраст? Вандализм, поджог, череда нападений несовершеннолетних и грабежей. Куча предполагаемых изнасилований и по крайней мере одно убийство - нанесение увечий индийской девушке - которое никто не мог доказать, но все знали, что он совершил. Это было в шестнадцать лет. Воспитывался в округе до восемнадцати лет. Год отбывал наказание, приехал в Калифорнию, через месяц попался за покушение на убийство - порез в баре в округе Керн - провел год в окружной тюрьме, получил дополнительный срок за нападение на охранника и прочее плохое поведение, попал в какую-то реабилитационную программу, где выучился на автомеханика, получил работу смазчика, когда вышел, потерял ее за избиение босса. Пойман за череду вооруженных ограблений и нападений. В аспирантуре в Соледад, где он связался с Арийским братством, он впитал в себя часть философии двухколесного транспорта.
  После освобождения был членом преступной банды под названием 'Упыри' недалеко от Фресно, арестован за убийство второй степени - убийство в ходе бандитской войны - дело прекращено по формальным причинам, поднятым его адвокатом, Хорасом Соузой, Esquire'.
  Он перевернул газету.
  'Теперь о прославленной Марте Сёртиз, она же Вильгельмина Сёртис, она же Билли Мэй Соррелл, она же Марта Соррел, она же Сабрина Череп'.
   'Сабрина Череп?'
  'Как в черепе. Название банды - она была мамой гулей. Социальная история похожа на историю Антрима - наркотики, выпивка и отрывание ног у маленьких животных -
  За исключением того, что она прошла кучу психиатрического лечения и избежала тюремного заключения, будучи взрослой. Один арест за нарушение общественного порядка, дело прекращено.
  Единственная причина, по которой я смог что-то на нее раздобыть, заключалась в том, что у окружного прокурора Фресно есть досье на 'Упырей', в котором она занимала видное место: ей нравилось причинять людям боль'.
  'Она настоящая медсестра?'
  'О, да. Когда она вышла из молодежного лагеря, какой-то федеральный грант оплатил ее обучение в однодневной операции, и она получила LVN. Когда Ghouls не тусовались, она подрабатывала в домах престарелых. Покинула последний из-за подозрения в краже наркотиков, но никаких обвинений предъявлено не было. Потом она исчезла. Оказалось, что они с Антримом жили в хижине в Туджунге. Застряли посреди сотни акров леса, принадлежащего Соузе.
  Птицы, пчелы, наружная сантехника, переносной телевизор и много хлама. Место было хлевом. Я видел его сегодня утром. В одном углу был шкаф из ДВП -
  Накрахмаленные белые платья с одной стороны, вонючая черная кожа с другой. Два ящика внизу, забитые театральным гримом, бородами, усами, накладными волосами, какими-то очень льстивыми журналами S и M'.
  'Очаровательно', - сказал я.
  'Да. И романтично тоже'. Он холодно рассмеялся, потянулся за мятным желе и приготовил еще одну баранью отбивную для операции. 'Антрим сдался, как только мы остались с ним наедине. Сказал, что будет сотрудничать, если мы будем с ней помягче; он и так всю ножевую работу сделал. Мы сказали ему, что есть пределы гибкости, которую можно проявить в таких случаях, и, кроме того, именно она отравила ребенка. Этот придурок начал плакать - ты в это веришь?'
  Он покачал головой и доел кусок мяса до потери сознания.
  'В любом случае, через час у нас была вся история, включая фотографии.
  Он закопал их под половицами хижины вместе со своими записями.
  Все это часть его страхового полиса'.
  Он показал мне снимки перед ужином. История, которую они рассказали, была знакомой. Но игроки были удивительными.
  'Планируете их использовать?' - спросил я.
  'Не понимаю, зачем нам это нужно на данном этапе. Но они действительно помогают прояснить ситуацию, не так ли? Дайте делу немного контекста. Теперь нам нужны лишь некоторые цифры. Которые наш гость должен быть в состоянии предоставить'. Он выстрелил в
   Timex выпал из-под его наручников. 'Еще двадцать минут, если он будет пунктуален.
  Давайте закончим'.
  Восемнадцать минут спустя дверь в бар открылась, и оттуда хлынули шумные волны разговоров. Когда она закрылась, в дверном проеме стоял худой молодой человек, застывший в тишине, глаза яростно моргали за очками в золотой оправе, пока они привыкали к полумраку столовой. Он был одет в темный костюм и галстук, которые смешивались с мрачными панелями, и нес большой атташе-кейс, который казался протезным продолжением его правой руки.
  'Похоже на нашего мальчика', - сказал Майло, встал и проводил новичка к нашему столу. Пока он шел, мужчина положил обе руки на чемодан и нёс его осторожно, как будто в нём находилось что-то живое и возбудимое.
  'Мистер Балч, это доктор Алекс Делавэр. Алекс, мистер Брэдфорд Балч.
  Эсквайр'.
  Рука Балча была тонкой и холодной. Я отпустил ее и сказал:
  'Мы говорили по телефону'.
  Адвокат выглядел озадаченным.
  'Вы позвонили мне, чтобы договориться о посещении поместья Канцлера'.
  'А, это', - сказал он и поджал губы. Воспоминание о том, как его использовали в качестве мальчика на побегушках, было неприятным на вкус. 'Почему он здесь?' - спросил он Майло.
  'Консультант'.
  Балч отнесся ко мне с недоверием.
  'Я думал, вы работаете на мистера Соузу', - сказал он.
  'Я был. Больше нет'.
  'Зачем ты здесь? Проверить меня психологически?'
  'Мы сделали все необходимые проверки', - сказал Майло. 'Присаживайтесь и приступим к делу'.
  'Сержант, - сказал Балч, - я настаиваю, чтобы мы говорили наедине'.
  'Ваша настойчивость была должным образом отмечена', - ответил Майло, протягивая стул. 'Присаживайтесь'.
  'Я серьезно, сержант...'
  'Балч', - вздохнул Майло, - 'у тебя большие проблемы, и я позволяю тебе брать гораздо больше, чем ты даешь. Так что не трать мое время на силовые игры, ладно?'
  Балч покраснел, и его глаза опустились на пол. Он резко опустился в кресло, перекинул чемодан на колени и обнял его. Вблизи он выглядел очень молодым - щеки как яблоки, волосы песочного цвета, короткие и аккуратно разделенные пробором, с веточкой вихра на конце пробора. Его одежда
   были дорогими и традиционными, но немного плохо сидели - воротник на пуговицах был на полразмера больше, шелковый репсовый галстук чуть-чуть не по размеру. Казалось, он заперт в них, как мальчик, которого заставили стать мужчиной.
  'Пить?' - спросил Майло.
  Адвокат чопорно нахмурился.
  'Я просто хочу поскорее покончить с этим и убраться отсюда'.
  'Конечно', - сказал Майло. 'Это должно быть щекотно для тебя'.
  'Щекотно? Это нарушение этики. Нарушение конфиденциальности. Если это когда-нибудь всплывет, мне конец. Повезет, если найду работу помощником юриста'.
  'Нет причин, по которым это должно было выйти наружу'.
  'Это ты так говоришь'. Тонкие наманикюренные пальцы играли с застежками атташе.
  'Это тяжело', - согласился Майло. 'Проклят, если сделаешь, проклят, если не сделаешь'.
  'Послушайте', сказал Балч, 'откуда я мог знать, что подпись подделана? Г-н
  Соуза поручился за это. Миссис Кадмус была там'.
  Взгляд Майло стал жестче.
  'Никто не ожидал, что ты будешь читать мысли', - сказал он. 'Просто следуй чертовым правилам нотариуса: никакой печати, если ты лично не засвидетельствуешь подпись'.
  'Но не было абсолютно никаких оснований подозревать подделку', - без страсти настаивал Балч. 'В трасте было обычное положение о некомпетентности в психическом плане: перевод средств обратно опекуну по письменному запросу.
  Учитывая психическое состояние бенефициара, для г-на это было вполне логично.
  Кадмус, чтобы активировать его'.
  'Для блага ребенка, верно?' - спросил Майло.
  'Были приложены документы, подтверждающие некомпетентность', - сказал Балч.
  'Это не было нелогичным', - повторил он.
  'Не нелогично', - согласился Майло. 'Просто мошенничество'.
  'Я об этом не знал'.
  'Я верю в это', - сказал Мило. 'Ты был небрежен, а не крив. Вот почему я даю тебе возможность покаяться'.
  Балч выглядел больным.
  'Вся эта история с нотариусом была занозой в заднице', - сказал он. 'Идея Соузы.
  Он сказал, что трастовый и имущественный человек должен быть нотариусом, чтобы все упорядочить. Я посчитал, что это больше подходит для секретаря. Я должен был настоять'.
  'Надо слушаться босса, да?'
  'Дерьмо', - пробормотал адвокат и посмотрел на опустевший джин-тоник Майло.
   'Вы уверены, что не хотите выпить?' - спросил детектив.
  'Нет, ой, почему бы и нет? Танкерей со льдом и изюминкой'.
  Майло исчез в баре и вернулся с напитком. Ослабив галстук, Балч быстро бросил его обратно.
  'Это Никсон разрушил положение нотариусов, не так ли?' - сказал Майло.
  'Пожертвовать все это ради налоговых вычетов, завысить стоимость - откуда нотариус мог знать, что он будет нести ответственность. Я имею в виду, это был президент, большой босс'. Он улыбнулся. 'Кажется, у боссов есть способ обмануть маленького человека, а?'
  Балч ощетинился, явно обиженный тем, что его охарактеризовали как маленького человека. Он помешал лед в своем стакане и спросил:
  'Я хочу знать, как вы об этом узнали'.
  'Маленькая пташка с большими ушами'.
  Адвокат немного подумал, а потом застонал.
  'О, черт. Шофер. Он был там все время, ждал, чтобы отвезти миссис Кадмус домой. Я никогда не предполагал, что он обращает внимание на то, что происходит. Должен был, этот парень всегда производил на меня впечатление подлеца - сколько вы ему заплатили, сержант?'
  Майло проигнорировал вопрос.
  'Черт', - сказал Балч, готовый расплакаться.
  'Подумай об этом так, - утешительно сказал Майло. - В этом есть и положительная сторона.
  Вы первый в фирме, кто узнал о скором упадке босса. Это дает вам фору на рынке труда. Где вы учились?
  'Пенн'.
  'Лига плюща. У тебя не должно быть никаких проблем'.
  Балч выпрямился и постарался выглядеть достойно.
  'Со мной все будет в порядке, сержант. Мы можем приступить к делу?'
  'Конечно. Передай вещи; как только я удостоверюсь, что все на месте, мы пожмем руки, как джентльмены'.
  'Прежде чем я что-либо передам, я хочу получить ваши заверения, что мое имя никогда не всплывет ни в одной части вашего расследования. И что никто никогда не узнает, откуда вы взяли документы'.
  'Дело слишком сложное, чтобы я мог обещать вам что-то большее, чем то, что я сделаю все возможное'.
  'Этого недостаточно', - отрезал Балч.
  Майло поднял баранью кость и стал ее грызть.
   'А как же честь бойскаута?' - спросил он, перекрестившись.
  'Чёрт возьми, я серьёзно, сержант!'
  Майло положил одну ладонь на стол и наклонился поближе, размахивая костью, как ятаганом. Его брови нахмурились, а свеча высветила жир на его губах, создав совершенно угрожающее лицо, пирата, вынюхивающего добычу.
  'Я тоже, советник', - сказал он. 'Абсолютно серьезно. А теперь откройте это чертово дело'.
   30
  Идти рядом с Антримом было все равно, что носить кобру вместо галстука. Тот факт, что он сотрудничал, был особенно неутешительным; я знал, на что он способен в момент ярости. Но его присутствие было важной частью установки, и я зашел слишком далеко, чтобы повернуть назад.
  Решение использовать его - и меня - было принято после трех часов встреч за закрытыми дверями. Майло пришел ко мне домой и рассказал мне об этом.
  'Мы заставили его позвонить и сказать, что все улажено, но это лишь вопрос времени, когда они поймут, что его арестовали. Их деньги означают мобильность: Learjet; счета в Швейцарии; виллы на островах, которые не подлежат экстрадиции - посмотрите на Веско, который все еще там, игнорирует правительство. Это значит, что если мы не будем действовать быстро, мы рискуем потерять крупную рыбу'.
  "Чего ты хочешь от меня?"
  Он сказал мне и заверил меня, что не стоит чувствовать себя под давлением. Я рассмотрел альтернативы, оценил риски, подумал о кризисном звонке в 3 часа ночи и обо всем, что произошло с тех пор, и спросил:
  'Когда вы хотите это сделать?'
  "Сегодня вечером."
  Они вывели Антрима из камеры тем вечером. Вымыли его, накормили и принесли ему кофе. Обменяли его тюремный комбинезон на полный комплект ливреи. Отвезли его в хижину в лесу. И когда раздался звонок, он отреагировал с удивительным апломбом, учитывая кольцо больших, злых мужчин, окружавших его. Удивительно, пока не понимаешь, что он был машиной для убийств, в чьей извращенной схеме отсутствовал канал для беспокойства или сомнений в себе.
  За одним исключением: непостижимая уязвимость, когда дело касается толстой, безволосой женщины.
  На самом деле за рулем Rolls сидел полицейский. Высокий, худой, усатый мужчина, который в темноте был похож на Антрима, словно его близнец. Но в двух кварталах от нашего места назначения он свернул в тупик Хэнкок-парка, припарковался и вышел. Через несколько секунд шофер материализовался из-за ствола большого клена, в руках двух людей в штатском.
  Не закованный и не связанный. Они подвели его прямо к открытой двери машины,
   блокируя любой побег. Отпустил его и наблюдал, как он скользнул за руль.
  'Ведите машину осторожно', - сказал Майло, лежа на полу салона, уперев дуло своего .38 в спинку водительского сиденья. 'Один промах, и мисс Черепу придется несладко'.
  'Йоу', - небрежно сказал шофер. Он направил большую машину в сторону Уилшира, сделал быстрый поворот налево, проехал сотню футов и снова повернул, плавно вплывая на кольцевую подъездную дорожку. Серебристый Mercedes 380
  уже был там.
  'Хорошо?' - спросил он. 'Мне выйти?'
  'Да', - сказал Майло. 'Помни, все глаза обращены на тебя'.
  Антрим заглушил двигатель, вышел и придержал для меня дверь, как всегда верный слуга. Я вышел, и мы вместе пошли к зданию. Он казался расслабленным. Я наблюдал за его руками, его ногами, темными глазами, которые двигались, как навозные жуки, снующие по песчанику.
  Мы подошли к крыльцу. Дверь открылась, и усы Антрима изогнулись вверх в улыбке. У меня перехватило горло: кобра извивалась?
  Из дома вышел мужчина и встал на верхнюю ступеньку, зажав дверь рукой, чтобы она оставалась открытой.
  До тех пор, несмотря на доводы Майло, все это казалось ненужным куском производства для сцены с проходом. Но когда я увидел Соузу, я понял, что по-другому и быть не могло.
  'Добрый вечер, доктор', - раздраженно сказал он. Он был одет в вечернюю одежду, которая делала его похожим на упитанного пингвина: черный шелковый смокинг; накрахмаленная белая вечерняя рубашка, прошитая крошечными золотыми заклепками; галстук-бабочка и кушак сливового цвета; лакированные туфли, блестящие, как расплавленная смола.
  'Добрый вечер', - улыбнулся я.
  'Надеюсь, это так срочно, как вы сказали. У Кадмус и меня сегодня вечером важное общественное мероприятие'.
  'Так и есть', - сказал я, все еще не сводя глаз с Антрима и размышляя, прочитает ли он свои строки или попробует импровизировать в последнюю минуту.
  Тишина не могла длиться дольше секунды, но она казалась вечной. Антрим отступил. Позади меня. Я хотел повернуться, чтобы увидеть его лицо, оценить его намерения. Но я не мог рисковать, намекая Соузе на что-то необычное. Поэтому вместо этого я посмотрел на адвоката, искал в его глазах впитывание молчаливого сообщения. Увидел только бледно-коричневый. Но где же была кобра...
   'Э-э, мистер Соуза'.
  Мое тело напряглось.
  'Что случилось, Талли?'
  'В машине мало бензина. Хочешь, я заправлю?'
  Браво.
  'Иди вперед', - сказал Соуза. 'Возвращайся через полчаса, чтобы отвезти нас в 'Билтмор'.
  Антрим коснулся козырька своей кепки, развернулся и пошел к Роллсу. Соуза толкнул дверь пальцами.
  'Пойдем', - нетерпеливо сказал он.
  Внутри здания юридической конторы было тенисто и холодно, мраморный пол усиливал каждый стук блестящих ботинок Соузы. Он прошел под винтовой лестницей к задней части особняка, двигаясь быстро для человека его возраста и телосложения. Я последовал за ним мимо юридической библиотеки и копировальной комнаты и подождал, пока он распахнет резные двойные двери.
  Обшитые панелями стены столовой казались плотью в мягком свете, каждый узел был спиральным черным глазом. Каменный камин вмещал плюющийся мандариновый огонь, который, судя по виду поленьев, горел уже некоторое время.
  Переносной китайский палисандровый бар катили рядом с овальным викторианским столом, на котором стояли графины из граненого хрусталя и стаканы в серебряной оправе. Ледяные грани подхватывали свет огня и подмигивали ему призматически. Столешница излучала полированное сияние, как лагуна на закате. Шелковый ковер мерцал, как переливающийся мох. Очень элегантно. Смертельно тихо.
  Кадмы сидели рядом друг с другом, по одну сторону стола.
  Соуза занял свое место во главе группы и жестом пригласил меня встать напротив них.
  'Добрый вечер', - сказал я.
  Они подняли взгляды достаточно долго, чтобы произнести замороженные приветствия, затем притворились, что очарованы своими напитками. Комната была сладкой от горящего кедра, тяжелой от отголосков ослабленных разговоров. Соуза предложил мне выпить, но я отказался. Пока он наливал себе бурбон, я смотрел через стол.
  Дуайт выглядел плохо, изможденный стрессом. За две недели с тех пор, как я его видел, он похудел. Его смокинг расползся, а плечи ссутулились под каким-то невидимым грузом. Он снял очки и положил их на стол; кожа под глазами была дряблой, тусклой, смазанной от усталости.
  Рядом с очками стоял пустой стакан. Пленка, покрывавшая его бока, говорила, что он был пустым недолго. Один из графинов был в пределах досягаемости.
   Между ним и стаканом виднелась череда мокрых волдырей: капли пролитого спиртного.
  Хизер все еще выглядела по-девчачьи. Ее волосы были высоко уложены, открывая длинную фарфоровую шею, окруженную бриллиантовым колье. Уши были маленькими, тонкими, эльфийскими. Карат сине-белого бриллианта украшал каждую мочку. На ней было платье из темно-синего шифона. Ее руки были белыми завитками, покрытыми прозрачными рукавами. Между колье и декольте был молочный треугольник груди, слегка веснушчатый и изборожденный едва заметным намеком на декольте. Полоски румян над ее скулами придавали ее чертам фрейлины смутно лихорадочный оттенок. Над ее обручальным кольцом было кольцо с грушевидным сапфиром цвета глаз новорожденного. Ее стакан выглядел нетронутым, наполненным чем-то розовым и сверкающим.
  'Это должно быть чем-то важным', - сказал Дуайт, его речь была вязкой из-за алкоголя.
  'Милый', - сказала Хизер голосом маленькой девочки, нежно касаясь его руки.
  'Нет', - сердито сказал он. 'Разве мы недостаточно натерпелись?'
  Она улыбнулась мне, как бы извиняясь, и убрала пальцы с его рукава. Он потянулся за графином и налил себе двойную порцию. Она смущенно отвернулась, когда он осушил свой бокал.
  Соуза, казалось, проигнорировал этот обмен репликами. Теперь он приблизился, прочистил горло и сказал:
  'Доктор, что это за медицинские разработки, на обсуждении которых вы так настаивали?'
  'Это больше, чем просто события', - с энтузиазмом сказал я. 'Я думаю, что решил все ваши проблемы. Доказал, что Джейми был невиновен - по крайней мере, в юридическом смысле'.
  'Правда?' Миллиметр улыбки, миля презрения.
  'Да. Я попросил врачей в окружной больнице провести несколько лабораторных тестов, чтобы подтвердить это, но я считаю, что его отравили классом препаратов, называемых антихолинергическими. Они нарушают нервную передачу и вызывают именно тот тип психотических симптомов, которые он демонстрировал. Если я прав, он был бы не более ответственен за свои действия, чем сомнамбула. Конечно, вы могли бы использовать это, чтобы вытащить его'.
  'Отравлен?' - спросил Дуайт. Он уставился на меня с болезненным интересом, с таким страдальческим взглядом, который приличествует балаганным уродам и комикам, умирающим на сцене. Затем он поднес свой напиток к губам и с отвращением фыркнул.
  Жена заставила его замолчать, приложив палец к губам.
   'Продолжайте, пожалуйста, доктор', - сказал Соуза. 'Как вы пришли к этой интригующей гипотезе?'
  'Слишком много вещей не сходилось. Порезы не были работой психотика. И психиатрическая история Джейми была загадочной, даже для шизофреника. У него были симптомы, типичные для хронического психоза в один день, атипичные на следующий, резкие переходы между ясностью сознания и бредом. В ту ночь, когда он позвонил мне, он смог поговорить, когда я увидел его вскоре после этого, он был недоступен - ступорозный. Его реакция на торазин тоже была странной: вверх и вниз, как на американских горках. И у него развились преждевременные неврологические реакции на его лекарства, то, что обычно наблюдается у пациентов, которые лечились годами. Чем больше я думал об этом, тем более токсичным это звучало; что-то, какое-то чужеродное вещество, сводило его нервную систему с ума. Я поднял этот вопрос с доктором.
  Мэйнваринг, но отказался от этого, потому что он заверил меня, что проверил Джейми на все распространенные наркотики. Но потом - после того, как я покинул вашу команду, г-н Соуза
  - Я не мог перестать думать о том, насколько все казалось неправильным. Не в порядке. Я начал задаваться вопросом, есть ли какой-то другой класс препаратов, на который Мэйнваринг не проверял - что-то, о чем врач обычно не думает, потому что этим редко злоупотребляют. Я пытался позвонить Мэйнварингу, чтобы поговорить с ним об этом, но не смог до него дозвониться. На самом деле, я начал думать, что он, возможно, избегает меня - возможно, по вашей просьбе, мистер Соуза. Но сегодня я позвонил в Каньон Оукс, и его секретарь сказала, что она не слышала от него ничего уже несколько дней и начала беспокоиться. Он связывался с вами?
  'Нет', - сказал Соуза. 'Возможно, он взял пару выходных. Импульсивно'.
  'Он не показался мне импульсивным человеком, но, возможно, так оно и было.
  В любом случае, я провел небольшое исследование самостоятельно. Сейчас нет нужды вдаваться в технические аспекты, но достаточно сказать, что я придумал группу химикатов, которые идеально подходят - антихолинергические алкалоиды. Атропин, скополамин, экстракты белладонны. Вы, возможно, слышали о них.
  Хизер посмотрела на меня с восхищением, словно студентка, влюбленная в своего профессора, и покачала головой.
  'Смутно', - сказал Соуза.
  'Их широко использовали в Средние века, чтобы...'
  'Средние века', - сказал Дуайт. 'Это полная чушь. Психологическая чушь.
  Кто, черт возьми, мог его отравить?'
  'Прошу прощения за тон моего мужа', - сказала Хезер, 'но его точку зрения вполне понятна. Как, черт возьми, и почему кто-то мог захотеть отравить Джейми
   с этими... антиколами...'
  'Холинергики'. Я улыбнулся. 'Этого я не знаю. Полагаю, этим займется полиция. Но в то же время, если лабораторные тесты дадут результаты, у нас есть способ снять Джейми с крючка. И помочь вернуть его в нормальное состояние!
  Потому что если ему дали белладонну, то есть противоядие, препарат под названием Антилириум, который может обратить ее действие вспять!'
  'Это было бы что-то', - сказал Соуза. 'Эти тесты. Кто их проводит?'
  'Невролог, который ухаживает за Джейми. Саймон Платт'.
  'И вы просто позвонили ему и попросили, чтобы он ими управлял?'
  Я улыбнулся, пожал плечами и изобразил на лице свою лучшую мальчишескую улыбку.
  'Я сказал ему, что у меня есть твое разрешение. Я знаю, что это немного необычно, но, учитывая серьезность вопроса - угрозу рассудку Джейми и его жизни - я не думал, что ты будешь возражать. И, пожалуйста, не нападай на Платта за то, что он не уточнил это у тебя. Мы с ним знаем друг друга; мы оба преподаватели медшколы. Так что он поверил мне на слово'.
  Соуза скрестил руки на своей бочкообразной груди, строго посмотрел на меня и позволил себе добродушную улыбку.
  'Я восхищаюсь вашей находчивостью и преданностью делу, - сказал он, - но не вашим пренебрежением к правилам'.
  'Иногда', - я улыбнулся, - 'правила нужно немного нарушить, чтобы добраться до истины'. Глядя на часы: 'Результаты уже должны быть готовы. У меня есть номер пейджера Платта, если хочешь ему позвонить'.
  'Да', - сказал адвокат, вставая. 'Думаю, что да'.
  'О, да ладно, Гораций', - сказал Кадмус. 'Ты не воспринимаешь это всерьез'.
  'Дуайт', - строго сказал Соуза, - 'доктор Делавэр может быть прав, а может и нет.
  И хотя он перешел профессиональные границы, очевидно, что он сделал это, потому что заботится о Джейми. Самое меньшее, что мы можем сделать, это расследовать его теорию. Ради мальчика'. Он улыбнулся мне. 'Номер, пожалуйста'.
  Я вытащил клочок бумаги и протянул ему. Он схватил его и пошел к дверям. Распахнул их и столкнулся лицом к лицу с Майло и Ричардом Кэшем. А за ними - море синей униформы.
   31
  ВЫСОКОЕ ГОРДОСТЬ МОЖЕТ БЫТЬ КОМФОРТНОЙ, вера в то, что ты - цветок ума, растущий из навозной кучи глупости, уютный кусочек эмоциональной изоляции. Но это рискованное заблуждение, ведущее к неподготовленности, внезапному отсутствию равновесия, когда реальность рушится и ум уже недостаточно хорош.
  Именно такого рода головокружение заставило Соузу покачнуться при виде полиции, его адвокатская самоуверенность рассыпалась, как старый сыр. Но его выздоровление было быстрым, и через несколько мгновений его черты восстановились в величественную маску, такую же холодную и неподвижную, как один из мраморных бюстов, которые доминировали в углах комнаты.
  'Что происходит, сержант?' - спросил он Майло.
  'Свободные концы', - сказал детектив. Он нес большой портфель, и он вошел, потянулся к реостату в дверном проеме и повернул его. По мере того, как мощность росла, комната была раздета догола, превращена из тихого, частного мира в четыре стены, заполненные дорогими клише, каждая царапина, сбой и выцветшее пятно признавали свое существование под бессердечным потоком накаливания.
  Кэш вошел и закрыл дверь, оставив людей в форме снаружи. Он снял очки, сложил их, поправил галстук и окинул комнату оценивающим взглядом, остановив взгляд на гравюре над камином.
  'Керриер и Айвз', - сказал он. 'Отлично'. Майло расположился позади Соузы, а детектив из Беверли-Хиллз подошел и встал позади Кадмусов, совершая по пути тактильную экскурсию, пытливые пальцы ласкали полированные контуры мрамора, фарфора, твердой древесины и позолоты, прежде чем остановиться на нижнем крае пиджака.
  Кадмусы отреагировали на вторжение характерным образом: Дуайт потемнел от недоумения и раздражения, Хезер держалась прямо и неподвижно, внешне сохраняя самообладание, как королева выпускного бала. Я видел, как она рискнула бросить быстрый взгляд на Соузу, а затем тут же перевела внимание на дрожащий профиль мужа. Пока она наблюдала за работой его челюстей, одна изящная рука взлетела и легла на его рукав. Казалось, он этого не заметил.
  'Гораций', - сказал он. 'Что это?'
  Соуза заставил его успокоиться, приподняв бровь, снова посмотрел на Майло и указал на графины.
  'Я бы предложил вам, джентльмены, выпить, но я знаю, что это запрещено правилами'.
  'Если у тебя есть простая газированная вода, я возьму немного', - сказал Майло. 'А ты, Дик?'
  'Сода - это хорошо', - сказал Кэш. 'Со льдом, с изюминкой'.
  'Да, конечно', - сказал Соуза, улыбаясь, чтобы скрыть свою обиду, и разливая напитки.
  Детективы взяли их и нашли места. Майло плюхнулся между мной и Соузой, поставив свой портфель на пол рядом с моими ногами. Кэш придвинулся к Хизер. Он окинул ее драгоценности голодным взглядом, перевел свой пристальный взгляд на ее припухлость груди. Она сделала вид, что не заметила, но, пока он продолжал смотреть, попала в плен к крошечному, рефлекторному извиванию. Дуайт заметил движение и повернул голову. Кэш вызывающе встретил его взгляд, затем спрятал свою ухмылку в пузырях. Дуайт в ярости отвернулся, посмотрел на часы и уставился на меня.
   'Ты вызвал их, не так ли, Делавэр? Разыграл героя, не поставив нас в известность из-за какой-то дурацкой теории'. Он надел очки и рявкнул на Соузу: 'Хорас, завтра первым делом я хочу, чтобы ты подал иск о врачебной ошибке против этого...'
  'Дуайт', - тихо сказал Соуза, - 'по одному делу за раз'.
  'Хорошо. Главное, чтобы вы знали, где я стою'. Он свысока посмотрел на Майло. 'Нам нужно скорее убираться отсюда, офицер. В 'Билтморе' состоится крупный сбор средств, и я на возвышении'.
  'Поцелуемся сегодня вечером', - сказал Майло.
  Дуайт недоверчиво уставился на него.
  'Подождите секунду...'
  'На самом деле', - добавил Кэш, - 'попрощайся со всеми сегодняшними вечерами'.
  Ногти Дуайта впились в подставку под прибор. Он начал подниматься.
  'Садитесь, сэр', - сказал Кэш.
  'Дорогой', - сказала Хизер, слегка надавливая на рукав мужа. 'Пожалуйста'.
  Дуайт опустился. Ледяные контуры, которые гнев начертал на его лице, начали таять по краям, смягчаясь до состояния слякоти под натиском страха.
  'Хорас, - сказал он, - о чем, черт возьми, они говорят?' Соуза попытался успокоить его добродушной улыбкой.
   'Сержант', - сказал он Майло, - 'я представляю законные интересы мистера и миссис Кадмус. Конечно, если есть какой-то вопрос, который нужно обсудить, вы можете обсудить его со мной и позволить им выполнить свои общественные обязательства'.
  Майло не притронулся к своей газировке. Он поднял ее, прищурился, словно проверяя на наличие испорченности, и поставил на место.
  'Извините', - сказал он. 'Это было бы нарушением правил'.
  'Боюсь, я не понимаю', - холодно сказал адвокат.
  Вместо ответа Майло встал, открыл двери и отошел в сторону, пока молодой офицер в форме вкатывал видеомонитор на подставке. На мониторе был рекордер Betamax. И монитор, и рекордер питались от аккумуляторной батареи.
  'Установите его там', - сказал Майло, указывая на дальний конец стола. Офицер подчинился, работая быстро и грамотно. Закончив, он дал Майло пульт дистанционного управления и спросил, есть ли что-нибудь еще.
  'Пока ничего, Фрэнк. Держись рядом'.
  'Да, сэр'.
  Дуайт следил за установкой с озадаченным выражением лица.
  Теперь он наполнил свой стакан скотчем и осушил его. Его жена наблюдала, как он пьет, позволив себе мимолетный взгляд отвращения. Быстро стерев его, она вытащила белый шелковый платок из своей вечерней сумочки, промокнула губы и прижала его, прикрывая нижнюю часть лица. Серые глаза, видневшиеся над шелком, были неподвижны, но расширены от интереса. Но не у ее мужа, потому что, когда он снова заговорил, они не смогли его понять.
  'Это чертовски возмутительно', - сказал он, пытаясь звучать авторитетно. Но его голос повысился, подкрепленный тревогой.
  Майло нажал кнопку, и монитор загорелся, нажал еще раз, и лента начала крутиться. Экран заполнился серией цифр - коды файлов LAPD
  - который сменился средним планом небольшой желтой комнаты, в которой не было никакой мебели, за исключением металлического стола и стула.
  На столе стояла пепельница и стопка фотографий Polaroid. На стуле сидел Тулли Антрим, одетый в синий комбинезон, с украдкой глядящий на него, сигарета тлела между пальцами одной руки. Другая рука лежала плашмя на столе, широкая, в шрамах, заканчивающаяся тупыми кончиками пальцев, увенчанными грязными ногтями. В правом верхнем углу снимка была темная размытая тень смутно человеческих пропорций: чей-то затылок.
  Антрим взял сигарету и затянулся. Выпустил дым через ноздри, посмотрел в потолок. Что-то уловил краем глаза. Кашлянул и потянулся.
  'Ладно, Тулли', - сказала тень голосом Майло. 'Давайте пройдемся по этому вопросу еще раз. Кто был первым?'
  Антрим взял фотографию и согнул ее.
  "Вот этот."
  'Вы только что опознали Даррела Гонсалеса'.
  "Что бы ни."
  'Вы никогда не знали его имени?'
  "Неа."
  'Вы знали его под каким-нибудь другим именем?'
  "Неа."
  'Маленький Д? Тинкербелл?'
  Антрим затянулся и покачал головой. 'Никогда ничего подобного не слышал'.
  'Где вы с ним познакомились?'
  'Бойстаун'.
  'Где в Бойстауне?'
  Антрим оскалил зубы, удивлённый.
  'Я думаю, это было около Лараби. Недалеко от Санта-Моники. Это то, что я сказал в первый раз?'
  'Расскажи мне о пикапе', - попросил Майло.
  Антрим зевнул.
  "Снова?"
  "Снова."
  'Йоу. Мы мотались по Бойстауну в поисках кого-нибудь, кого можно было бы оторвать. Такой паршивый, отключённый, так что не будет никаких проблем посадить его в фургон, понимаете? Нашли этого, договорились о цене, и он забрался'.
  'И что потом?'
  'Затем мы покатались, накачали его транквилизаторами, поиграли с ним и засунули его в фургон'.
  'Ты и Череп?'
  Что-то дикое появилось в глазах Антрима. Он вытащил сигарету изо рта, растер ее о стол и наклонился вперед, руки искривились в когти, нижняя челюсть выдвинута прогнатически.
   'Я же говорил тебе раньше', - процедил он сквозь зубы, - 'я все это сделал, мужик. Она только водила. Понял?'
  Майло сказал: 'Угу', и посмотрел на свои ногти. Он подождал, пока Антрим расслабится, прежде чем задать следующий вопрос.
  'Как ты его убил?'
  Антрим кивнул в знак одобрения вопроса.
  'Сначала я его немного порезал', - беспечно сказал он. 'Потом я использовал шелк, чтобы задушить его; затем я его еще немного порезал - таков был мой приказ, чтобы он выглядел как псих. После этого я его бросил'.
  "Где?"
  'Какая-то аллея от Санта-Моники. Около Citrus, я думаю'.
  'Почему там?'
  'Таков был приказ - между этой улицей и этой улицей'.
  'Какие улицы?'
  'Ла-Бреа и Хайленд'.
  'Это была ваша зона сброса отходов?'
  "Ага."
  'Было ли так во всех убийствах?'
  'Ага. Только улицы менялись для каждого'.
  Майло достал карту, развернул ее перед Антримом и указал.
  'Эти точки - то место, где мы нашли тела, Тулли. Цифры обозначают последовательность убийств: одно - первое, два - второе и так далее.
  Вы сбросили их с востока на запад'.
  Антрим кивнул.
  "Почему?"
  'Таков был приказ'.
  'Есть идеи почему?'
  Покачав головой.
  'Никогда не спрашивал', - сказал он, закуривая еще одну сигарету.
  'Вы когда-нибудь задумывались, почему?'
  "Неа."
  Майло убрал карту и сказал:
  'А как же кровь?'
  'Что скажете?'
  'Кровь в фургоне. Как ты с этим справился?'
  'У нас были брезентовые покрытия. То, что не отмывалось, мы сжигали позже. Металл мы поливали шлангом. Это не было большой проблемой'.
   'Кто был вторым?'
  Антрим осмотрел фотографии, выбрал пару.
  'Один из них выглядит примерно одинаково'.
  'Продолжай искать. Посмотрим, сможешь ли ты вспомнить'.
  Антрим опустил лицо, пожевал усы и высунул язык, сосредоточившись. Копна волос упала ему на лоб.
  'Йоу', - сказал он, бросив одну фотографию на стол и помахав другой.
  'Вот этот. Тот, что побольше'.
  Майло рассмотрел снимок.
  'Вы только что опознали Эндрю Терренса Бойла'.
  'Как скажете, шеф'.
  'Вы тоже не знали его имени?'
  'Нет. Не знаю ни одного из их имен, кроме негра'.
  'Рэйфорд Бункер'.
  'Не то имя. Квотерфлэш'.
  'Откуда ты это знаешь?'
  Антрим улыбнулся.
  'Он был наглым типом, понимаешь? Все хвастался, хлопал ресницами и пел: 'Я Куортерфлэш, я горячая вспышка. Я отсосу твой мусор за деньги'. Что-то в этом роде'. Антрим неодобрительно посмотрел, затянулся сигаретой. 'Настырный мелкий ниггер-педик. Я порезал его больше, чем других, прежде чем придушил. Чтобы преподать ему урок, понимаешь, о чем я?'
  Послышался звук царапанья, двигалась рука. Майло закончил писать и спросил:
  'Кто был номером три?'
  Антрим просмотрел стопку фотографий.
  'Этот. Я помню веснушки. Он был похож на ребенка'.
  'Рольф Пайпер', - сказал Майло. 'Ему было шестнадцать'.
  Антрим пожал плечами. 'Как скажешь'.
  Так продолжалось некоторое время, Майло задавал вопросы, Антрим небрежно излагал механику убийства. Затем допрос начал углубляться в подробности: даты; время; оружие; одежда жертв.
  'Кто-нибудь из них боролся, Талли?'
  "Неа."
  'Никто из них вообще не сопротивлялся?'
  'Слишком зонирован'.
  'На что нацелены?'
   'Снотворное, гашиш, вино. Да что угодно'.
  'Кто из них пил вино?'
  'Не помню'.
  'Подумай немного'.
  Прошла минута. Антрим вытер нос рукавом.
  'Придумаешь что-нибудь?'
  "Неа."
  'Что ты делал потом, Талли?'
  "После?"
  'После того, как ты их бросил'.
  'Прибрано. Как я и сказал'.
  "Где?"
  'В хижине'.
  "Который из?"
  'Ты там был'.
  'Все равно расскажи мне'.
  'В Тухунге. Прошло мимо Ла-Туны'.
  'Кому принадлежит домик?'
  'Соуза'.
  Адвокат вздрогнул при упоминании своего имени, но остался отстраненным, сцепив руки перед собой. Дуайт повернулся и дико уставился на него, но Соуза проигнорировал его.
  'Орас Соуза?' - спросил Майло. 'Адвокат?'
  "Это верно."
  'Орас Соуза сдал его вам в аренду?'
  'Нет. Мы жили там бесплатно'.
  "Почему это?"
  'Это было частью сделки. Помнишь?' Антрим облизнул губы и оглядел комнату. Скучно.
  'Хочешь пить, Талли?'
  'Сухость во рту. Все эти разговоры'.
  'Как насчет чашечки кофе?'
  'У тебя есть суп?'
  'Кажется, в одном из торговых автоматов есть суп'.
  'Какого рода?'
  'Я думаю, это куриный суп. Хочешь?'
  Антрим задумался.
   'Нет овощей?' - спросил он.
  'Я могу проверить. А если там только курица?'
  Антрим обдумывал свой выбор.
  'Тогда я выпью обычный стакан воды'.
  Майло отошел от камеры. Антрим справился с одиночеством, закрыв глаза и задремав в своем кресле. Через несколько минут Майло вернулся и протянул ему бумажный стаканчик.
  'Никакого супа, Тулли. Вот вода'.
  'Это круто', - сказал Антрим, шумно сглотнув. Он поставил пустую чашку на стол с довольным выдохом.
  'Хотите еще?' - спросил Майло.
  "Неа."
  'Ладно, давай вернемся к делу. Ты сказал, что после того, как выкинул тела, вы с Черепом убрались. Как?'
  'Облил фургон водой из шланга, сжег все, что требовалось сжечь'.
  'Где вы сжигали?'
  'Та старая яма для барбекю возле домика. Та, которую я тебе показывал'.
  'А что после уборки? Что вы делали потом?'
  Антрим выглядел озадаченным.
  'Тебя что-то смущает, Талли?'
  'Нет. Трудно вспомнить'.
  'Почему это?'
  'Мы ничего не делали потом. Иногда мы ели, иногда мы парировали. В зависимости от обстоятельств, понимаете?'
  'Вы ели и парировали после того, как бросили их'.
  'Ага. Однажды - после негра - мы поехали в центр города и посмотрели фильм'.
  'Где был театр?'
  'Вне весны. Где-то в районе Пятой, я думаю'.
  'Вы взяли фургон?'
  'Нет. Боров'.
  'Твой Харлей?'
  "Верно."
  'Какой фильм ты смотрел?'
  'Какой-то гребаный фильм - 'Грязные разговорчики', 'Грязные разговоры '. Что-то вроде того'.
  'Хорошо', - сказал Майло. 'Что-нибудь еще ты хочешь мне рассказать об убийствах?'
   Антрим задумался.
  'Просто это не было чем-то личным', - сказал он.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Мы не знали этих педиков. Мы просто делали свою работу, вот и все'.
  'Выполнять приказы?'
  "Ага."
  Экран потемнел, и появился другой набор цифр. Когда комната появилась в поле зрения, Кэш и Уайтхед были в ней, стояли в стороне и делали заметки.
  'Дата - четверг, десятое декабря 1987 года. Это четвертое из серии интервью с подозреваемым Уильямом Туллом Бонни, также известным как Уильям Антрим, относительно его участия в серии убийств, подробности которых были перечислены в предыдущей записи. Настоящее интервью проводится в Паркер-центре. Г-н Бонни был проинформирован о своих правах и подтвердил свое понимание таковых.
  Ему неоднократно предлагали право проконсультироваться с адвокатом, и он каждый раз отказывался. Он был обследован психиатром и признан психически дееспособным для участия в принятии решений, касающихся его защиты. Он дал письменное согласие на эти интервью и на их видео- и аудиозапись. Какие-нибудь комментарии, г-н Бонни?
  'Вы все сказали, шеф'.
  'И вы все еще не хотите адвоката?'
  'Ни за что. Меня в это втянул адвокат, да?'
  'Мистер Антрим, если вы передумаете, немедленно сообщите нам, и вам будет предоставлен адвокат'.
  'Я не буду. Давайте покончим с этим'.
  Майло продолжал декламировать:
  'На допросе присутствуют заместитель шерифа округа Лос-Анджелес Кэлвин У. Уайтхед и детектив-сержант Ричард А. Кэш из полицейского управления Беверли-Хиллз'. При упоминании своего имени Кэш коснулся лба указательным пальцем и слегка отдал честь. 'Я детектив-сержант Майло Б. Стерджис из полицейского управления Лос-Анджелеса, Западное отделение Лос-Анджелеса'.
  Антрим казался более оживленным, чем в предыдущей записи, меняя позу. Позируя. Он закурил сигарету, провел пальцами по волосам и улыбнулся. Притворяясь перед камерой.
  'Хорошо, Талли', - сказал Майло, - 'в предыдущих интервью вы рассказали нам, как и когда вы убили Даррела Гонсалеса, Мэтью Алана Хигби, Рольфа Пайпера, Джона Генри Спинолу, Эндрю Терренса Бойла и Рэйфорда Антуана Банкера'.
  'Это они'.
  'Теперь давайте поговорим о двух других убийствах. Ричард Эммет Форд и Ивар Дигби Чанселлор'.
  'Конечно', - сказал Антрим. 'Что ты хочешь знать?'
  'Всё', - прорычал Уайтхед.
  Антрим посмотрел на него, затем снова на Майло, как бы спрашивая: 'В чем его проблема?' Он вытащил сигарету и сунул ее в рот.
  Майло зажег для него и сказал:
  'Почему бы вам не начать с самого начала?'
  'Было много начинаний'.
  "Такой как?"
  'Работа началась, когда мы забрали ребенка из больницы, когда начались обрезки...'
  'О каком ребенке вы говорите?'
  'Малыш Кадмус. Тот, кого заперли'.
  'Джеймс Кадмус'.
  "Верно."
  'Начнем с него', - сказал Майло.
  'Йоу. Я поехал в больницу...'
  'Когда?' - спросил Уайтхед.
  'Я не знаю, когда это было - где-то четыре-пять недель назад?'
  'Какой сегодня был день недели?' - спросил Кэш.
  "Четверг."
  'Откуда вы это знаете?' - потребовал Уайтхед.
  'Все они происходили по четвергам'.
  'Почему это?'
  'Таков был приказ. Выходи в четверг и закуривай'.
  'Вы не спросили почему?' - скептически спросил Уайтхед.
  Антрим покачал головой.
  'Почему бы и нет?' - настаивал следователь шерифа.
  Антрим прищурился и ухмыльнулся.
  'Просто выполняю свою работу, шеф'.
  Уайтхед выглядел так, будто только что проглотил кислое молоко. Сложив руки на груди, он уставился на Антрима и презрительно фыркнул.
   'В чем дело?' - спросил Антрим, выглядя обиженным. 'Я дал тебе то, что ты хочешь, а ты все еще продолжаешь лезть в мое дело'.
  Уайтхед наклонился над ним.
  'Ты дерьмо, Тулли. Мне, возможно, придется тусоваться с тобой, но мне не обязательно любить твой запах'.
  Нижняя челюсть Антрима выскочила вперед. Одна рука сжалась в кулак. Он зажал ее другой, словно усмиряя бешеное животное. Его лицо застыло, глаза ядовито сверкнули.
  'Давай', - подбадривал Уайтхед, кивая головой. 'Сделай мой день'.
  Кэш и Майло уставились на него.
  'Мерзость', - сказал Уайтхед.
  Антрим плюнул на землю и повернулся спиной ко всем трем детективам.
  'Верни меня обратно', - сказал он.
  Никто не ответил.
  'Ну же, Талли', - сказал Майло через некоторое время.
  'Забери меня обратно, мужик. Я больше не хочу говорить'.
  'Я что-то не то сказал?' - издевался Уайтхед.
  Экран на секунду потемнел. Когда он снова загорелся, Майло был один с Антримом, который сидел, сгорбившись, за столом и что-то черпал из миски. Он отхлебнул, вытер рот и положил ложку. Пепельница была переполнена окурками. Рядом стояла банка Pepsi.
  Майло повторил свою речь, заставил Антрима повторить свой отказ проконсультироваться с адвокатом, а затем спросил:
  'Готов, Талли?'
  'Йоу. Просто убери отсюда этого тупого ублюдка, мужик. Он заходит, я падаю'.
  'Ладно, Тулли. Будем только ты и я, ладно?'
  'У этого тупого ублюдка есть свое отношение . Кто-нибудь когда-нибудь почистит его чертовы часы'.
  'Еще супа?' - спросил Майло.
  'Нет, спасибо. Продолжайте'.
  'Мы говорили об убийствах Ричарда Эммета Форда и Ивара Дигби Чанселлора. Вы рассказывали мне, как вы ехали в больницу, чтобы забрать Джеймса Кадмуса из больницы. Какая это была больница?'
  'Ореховая ферма, где он был. В Агуре'.
  'Помнишь имя?'
  'Каньон Оукс'.
   "Продолжать."
  'Я выехал туда около двух'.
  'Утро или вечер?'
  'AM Я приехала туда поздно. Автострада была забита, какая-то авария. У меня в фургоне был сканер, поэтому я услышала об этом, вышла в Канога-парке и поехала по улицам. Потребовалось некоторое время, чтобы найти безопасное место для парковки, но я его нашла. Потом я подождала. План состоял в том, чтобы Череп вколол ребенку что-то, что отключит его голову, но все равно позволит ему ходить. Таким образом, она могла бы вывести его и отвести прямо к фургону. Когда она вошла в комнату, он выглядел так, как будто спал, поэтому она сняла ремни, прежде чем сделать ему укол. Но как только она уколола его, он испугался и выдернул иглу. Ударил ее по голове и вырубил. Всего на минуту, но к тому времени, как она проснулась, его уже не было. Она пошла искать его и нашла в одном из конференц-залов, разговаривающим по телефону с психоаналитиком'.
  'Какой психиатр?'
  "Делавэр."
  'Откуда вы знаете, что это был доктор Делавэр?'
  'Она услышала, как он зовет его по имени. Казалось, он пытается позвать на помощь. Поэтому она встала сзади, обхватила его за шею и снова ввела ему иглу. Сильно. Но, должно быть, в ней было слишком много вещества или что-то в этом роде, потому что он полностью отключился, и ей пришлось вытаскивать его оттуда. Я увидел, как она приближается, выскочил и перекинул его через спину. Он был мертвым грузом - тощий, но тяжелый, понимаете, о чем я? Потребовалось некоторое время, чтобы затащить его в фургон, всего с кляпом во рту и связанным, но в конце концов я это сделал. Убрался оттуда к черту'.
  'Ты и Череп?'
  'Нет. Только я. Она встретила меня позже. Возле дома канцлера'.
  'Когда это было?'
  'Когда она меня встретила?'
  'Когда ты покинул Каньон Оукс'.
  'Может быть, около половины четвертого'.
  'А когда она с вами познакомилась?'
  'Может быть, около половины пятого'.
  'Как Черепу удалось вытащить его так, чтобы никто не заметил?'
  'Никого не было рядом. Суке, которая была за главного, заплатили, чтобы это произошло. Десять штук - пять шиллингов с пятью пенсами. Я знаю, потому что я приносил ей хлеб
   место."
  'Что это за сучка?'
  'Ванн. Настоящая пизда. Она обращалась со Скаллом как с дерьмом'. Он закрыл глаза на секунду, мечтательно улыбнулся. 'У нас были планы на нее'.
  'Куда вы пошли после того, как покинули территорию больницы?'
  'Назад в Лос-Анджелес'
  'Где-нибудь конкретно?'
  'Бойстаун'.
  'Вы помните свой маршрут?'
  'Да. На шоссе все еще были пробки, поэтому я свернул на боковые улицы в Резеду, вернулся и сошел в Лорел. Доехал до Санта-Моники и повернул налево'.
  "Восток."
  "Ага."
  "Продолжать."
  'Я прочесывал Санта-Монику и подобрал шлюху - Форд'.
  'Где ты его нашел?'
  'Угол улицы возле Вестерн'.
  'Что ты с ним делаешь?'
  'То же самое, что и другие: уговорили наличными, заманили его, накачали наркотиками и задушили'.
  'Насмерть?'
  'Нет. Просто без сознания. Потом я заткнул ему рот, связал и спрятал рядом с Кадмусом', - рассмеялся Антрим.
  'Что смешного?' - спросил Майло.
  'Я водил этот грузовик с мясом, для колбасной компании в Верноне. Возил свиные туши. Это было примерно то же самое'.
  'Куда вы пошли после того, как связали Форда?'
  'К канцлеру'.
  'Помнишь этот маршрут?'
  "Санта-Моника до Сансет, на запад в Беверли-Хиллз до отеля, затем на север и вверх по дороге. Большое белое место за стенами".
  'Где был Череп?'
  'Переулок рядом с Доэни. Я ее подобрал'.
  'Что вы сделали, когда приехали туда?'
  'Место было заперто, электрические ворота. У нас был план, чтобы попасть внутрь - часть заказов. Там был ящик с сигнализацией. Пришлось нажимать кнопку кучу раз
   прежде чем Канцлер ответил. Он звучал как будто не в себе, как будто только что проснулся.
  Сказал: 'Кто это?', и Череп ответил детским голосом...'
  'Детский голос?'
  'Да. Как шестнадцатилетняя. Впечатление, понимаешь? У нее талант к таким вещам', - добавил он с гордостью, - 'как у Багза Банни, Минни Перл, Элвиса. Тебе бы ее послушать'.
  'Я обязательно это сделаю', - сказал Майло. 'Что она сказала Канцлеру?'
  'Она сказала ему, что она подруга Джейми, что у них случился несчастный случай, и он был там с ней, сильно раненый. Было слышно, как Канцлер весь напрягся, тяжело дыша по громкоговорителю. Он сказал, что сейчас спустится.
  Он вытащил тело Кадма из фургона и положил его перед воротами.
  Череп сдал назад квартал, медленно ехал; в Беверли-Хиллз нельзя парковаться на ночь, и мы не хотели привлекать к себе внимания. Я подождал в стороне от ворот. Через несколько минут я услышал, как приближается Канцлер. Ворота открылись, и он вышел в этом педиковом халате. Когда он увидел Кадмуса, он закричал. Я набросился на него, сильно ударил и задушил.
  - чтобы вырубить его, как Форд. Потом Череп проехал мимо на фургоне, и я погрузил в него Канцлера и Кадмуса. Связал Канцлера и выехал через ворота. Закрыл их и оттащил всех к дому. Он был тяжелый.
  Антрим потянулся, вытащил сигарету и закурил, довольный, словно вознаграждая себя за хорошо проделанную работу. Когда он не проявил намерения говорить что-либо еще, Майло спросил: 'Что ты сделал, когда поднялся туда?'
  'Затащили их всех в дом'.
  Антрим пускал кольца дыма в потолок.
  'И что потом?'
  'Накачали Кадма, задушили Форда и Ченслера шелком, разрезали их на куски и подвесили Ченслера к потолку'.
  'Зачем вы его повесили?'
  'Таков был приказ. Свяжите его веревкой для бассейна и поднимите наверх.
  Крутая работа, мужик. Он был большой'.
  'А как насчет положения его рук?'
  'Что?'
  'То, как вы расположили его руки после того, как повесили его. Это тоже было частью приказа?'
  'А, это. Да, это было так. Свяжите его и обхватите руками то, что осталось от его члена'.
  'Есть идеи почему?'
   'Нет', - сказал Антрим. 'Может быть, это была его идея шутки'.
  'Чья идея?'
  'Соуза. Хотя я никогда не видел, чтобы он много шутил'.
  Майло выключил монитор и оглядел стол. Дуайт стал белым, как простыня. Хезер продолжала использовать платок как вуаль. Соуза сидела бесстрастно, как индеец из табачной лавки.
  'Есть ли какие-нибудь комментарии?' - спросил его Майло.
  'Ни в коем случае'.
  'Гораций', - сказал Дуайт дрожащим голосом. 'То, что он сказал...'
  'Это полная чушь', - выплюнул Соуза. 'Талли всегда был нестабильным, склонным к диким фантазиям. Я знал это, когда нанимал его, но мне было его жаль, и я мог держать его в узде. До сих пор'.
  Дуайт посмотрел на Майло.
  'Он заслуживает большого доверия', - спокойно сказал детектив. 'Он знает детали, которые мог знать только преступник или наблюдатель. Вещественные доказательства подтверждают его слова на сто процентов. Марта Сёртис все это проверяет независимо'.
  'Дуайт', - успокаивающе сказал Соуза, - 'это абсурд. Пародия, которая будет исправлена. В то же время я настоятельно советую вам, как вашему адвокату - и другу - не говорить больше ни слова'.
  'Он не может выступать в качестве адвоката в этом деле', - сказал Майло. 'Он подозреваемый'.
  'Он тоже не очень-то и друг', - протянул Кэш.
  Хизер сбросила вуаль и коснулась щеки мужа кончиками пальцев.
  'Дорогой, - сказала она, - послушай Горация'.
   'Дорогая', - передразнил Кэш. 'Это хорошо'.
  'Не разговаривай так с моей женой', - сказал Дуайт.
  Кэш презрительно посмотрел на него, повернулся к Майло и улыбнулся. 'Богатые люди',
  сказал он. 'Засунь их в дерьмо по самые подбородки, и они подумают, что это ванна красоты'.
  'Хорас, - сказал Дуайт, - что, черт возьми, происходит?'
   'Я расскажу вам, что происходит', - сказал Майло. И он встал, взял свой портфель и пошел с ним к дальнему концу стола.
  'На первый взгляд, это сложно, - сказал он, - но если разобраться, то мы имеем дело с очередной грязной семейной ссорой. Мыльная опера. Доктор Делавэр, вероятно, мог бы назвать вам психологические причины этого, но я буду придерживаться фактов'.
   Он открыл портфель, вытащил какие-то бумаги и разложил их на столе.
  'Я никогда не знал твоего отца', - сказал он Дуайту, - 'но из того, что я узнал, он производит впечатление человека, который любит простоту'. Он поднял пачку бумаг. 'Возьмите, к примеру, это завещание. Имущество такого размера, и вы можете подумать, что все может быть сложным. Но нет, у него было два сына; он разделил все ровно пополам - почти. Пятьдесят один процент твоему брату, сорок девять тебе'. Он помолчал. 'Наверное, это казалось несправедливым, да? Особенно когда ты был таким послушным ребенком, а Питер был таким ненормальным'.
  'Отец в конце концов изменил бы завещание', - рефлекторно сказал Дуайт. Как будто это была хорошо отрепетированная фраза. 'Если бы он прожил достаточно долго'.
  'Тише', - сказал Соуза.
  Майло улыбнулся. 'Думаю, ты можешь продолжать говорить себе это, если тебе от этого станет лучше'.
  Хизер отпустила вуаль. Лицо за шелком было напряжено от гнева.
  Схватив мужа за рукав, она сказала:
  'Не отвечай ему, дорогая. Не позволяй себя унижать'.
  'Его уже достаточно унижали', - сказал Майло. 'И не мной'.
  Она отпустила рукав и не ответила. Ее молчание заставило Дуайта опустить голову и посмотреть на нее.
  'Мне нужно знать, что происходит', - слабо сказал он.
  Она избегала его взгляда и отвернулась. Вечерняя сумочка лежала перед ней, и она погрузила пальцы в ее блестящие складки и начала яростно их разминать.
  'В любом случае', - сказал Майло Дуайту, - 'нет смысла гадать о том, что могло бы произойти. Дело в том, что твой отец не прожил достаточно долго, чтобы что-то изменить, и Питер в итоге получил львиную долю. Что могло бы стать настоящей катастрофой, даже несмотря на всю твою тяжелую работу и помощь Верного Друга Горация. Потому что в какой-то момент, если бы он захотел, Питер мог бы захватить компанию, продать ее чужаку, разорить ее, что угодно. К счастью для тебя, он был любезен умереть преждевременно'.
  Дуайт поднял палец и указал им на Майло. 'Если ты полагаешь, что я считал смерть брата удачей, то ты проклят...'
  'Успокойся', - сказал детектив. 'Я ничего не предлагаю - только ты знаешь, что ты об этом думаешь. Давайте придерживаться доказательств'. Он отложил бумаги, которые держал в руках, и достал другие. 'Как завещание Питера. Так же просто, как у папы - все переходит к единственному
   наследник, Джеймс. Хотя есть одна забавная вещь. Все остальные документы семьи Кадмус, которые я смог найти, были составлены Souza and Associates. Но этим занимался юрист из Сан-Франциско по имени Сеймур Черескин'.
  'Один из хиппи-приятелей Питера', - сказал Дуайт. 'Длинные волосы и борода, одет в оленьи шкуры и бусы'.
  'Теперь он профессор права', - сказал Майло. 'В Калифорнийском университете в Беркли. И он ясно помнит, как составлял завещание. Особенно все то давление, которое на него оказал Соуза, чтобы он этого не делал. Даже до такой степени, что ему предложили пять тысяч долларов в качестве поощрения'.
  Дуайт посмотрел на Соузу.
  'Для нашей фирмы имело смысл заняться этим', - сказал адвокат. 'Акции Питера были переплетены с активами корпорации и вашими, Дуайт. Я хотел сохранить последовательность. Чтобы избежать катастрофы. Черескин был похож на Чарльза Мэнсона. Кто знал, что он сделает?'
  'Он выпускник Гарварда', - сказал Майло.
  'В те дни это не имело большого значения, сержант. Я беспокоился, что он выкинет какой-нибудь хиппи-трюк'.
  'Он говорит по-другому. Что он ясно дал понять, что собирается сделать, и изложил это вам. Даже отправил вам копию. Но вы продолжали давить.
  Прилетел лично, чтобы опереться на него. У него было четкое ощущение, что вы полностью контролируете ситуацию'.
  'Это смешно. Питера уже не раз обманывали сомнительные типы, а я просто пытался защитить его от него самого'.
  'Благородно с вашей стороны', - сказал Майло, снова изучая документ. 'Мой юридический консультант сказал мне, что Черескин проделал отличную работу, очень прямолинейно и разумно'.
  'Это была грамотная работа', - сказал Соуза.
  'Просто', - повторил Майло. 'Наследство было оформлено как безотзывный трастовый фонд для Джейми, а его дядя был опекуном. Выплаты должны были начаться с восемнадцати лет и продолжаться до тридцати пяти. В тридцать пять лет - полная передача права собственности. Стандартные пункты о расточительстве и плохом здоровье. Черескин даже рекомендовал, чтобы вы стали попечителем из-за связи с корпоративными делами. Так что, полагаю, ваши опасения были напрасны, да? Если, конечно, вы не имели в виду что-то другое'.
  "Такой как?"
  "Кому ты рассказываешь."
  'Сержант', - сказал Соуза, - 'вы ворвались сюда и испортили нам вечер под предлогом раскрытия жестких фактов. Но все, что мы услышали до сих пор, - это нудные пересказы и грубые намеки'.
  'Ну и дела', - сказал Майло. 'Извините за это'.
  'Нам обоим жаль', - сказал Кэш.
  Соуза откинулся назад, постарался казаться непринужденным и добился успеха. Он откинулся еще дальше, и свет отбросил блестящие белые тигровые полосы на розовую поверхность его головы.
  'Вперед', - сказал Майло. 'После смерти Питера его завещание было утверждено, и маленький ребенок стал основным владельцем Cadmus Construction. Что вы об этом думаете, мистер Кадмус?'
  'Чертовски хорошо!' - сухо сказал Дуайт. 'Это семейный бизнес. Он должен поддерживать семью'.
  'Я понимаю это', - сказал Майло. 'Но разве тебя не беспокоило, что после всей твоей работы ты снова оказался на втором месте? Что однажды Джейми сможет ввалиться и отобрать у тебя все?'
  Дуайт пожал плечами.
  'Я думал об этом, когда он был молодым, и решил, что мы перейдем этот мост, когда доберемся до него'.
  'Как мило с его стороны сойти с ума и пересечь реку ради тебя'.
  "Что вы говорите?"
  'Пункт о нездоровье', - сказал Майло. 'В случае умственной недееспособности контроль возвращается опекуну - вам. Месяц назад вы заставили Соузу ввести его в действие. Вы дали себе стопроцентный контроль над семейным состоянием'.
  'Я ничего подобного не делал!'
  'Вы уверены в этом?'
  'Конечно, я уверен'.
  Майло вернулся к портфелю и достал еще один листок бумаги.
  'Вот. Взгляните на это'.
  Он передал его Дуайту, который прочитал его, разинув рот.
  'Я никогда раньше этого не видел', - сказал он.
  'Там есть ваша подпись. Нотариальное заверение и все такое'.
  'Я вам говорю, я этого никогда не подписывал'.
  Теперь настала очередь Майло откинуться на спинку кресла.
  Дуайт продолжал смотреть на документ, словно надеясь, что он сам все объяснит.
  Наконец он положил его на место, покачал головой и оглядел комнату.
   'Я подписала твое имя', - тихо сказала Хизер.
  "Что!"
  'Чтобы избавить тебя от хлопот, дорогая. Это был всего лишь вопрос времени, когда это придется сделать'.
  'Ты сделал это, не спросив меня?'
  'Я знала, что тебе будет тяжело. Я пыталась избавить тебя от боли'.
  Дуайт покачал головой в недоумении.
  'Как вы это нотариально заверили?'
  Она прикусила губу.
  'Верный друг Гораций настоял на том, чтобы один из его соратников сделал это', - сказал Майло. 'Для твоего же блага, конечно'.
  Дуайт бросил взгляд на Соузу, затем посмотрел на жену, словно увидел ее впервые.
  'Что происходит, Хизер?'
  'Ничего, милый', - напряженно ответила она. 'Пожалуйста, перестань ему отвечать.
  Разве вы не видите, что он пытается сделать?'
  'Ничего подобного сюрпризу, а?' - сказал Майло. 'Не уходи. У меня еще есть'.
  'Тогда выкладывай все к черту', - сказал Дуайт.
  'Эй', сказал Майло, 'я не виню тебя за то, что ты злишься. Если бы я был на твоем месте, я бы тоже злился. Ты надрываешься, чтобы компания продолжала работать, а пятьдесят один процент прибыли достается брату-плейбою, который и пальцем не пошевелил, чтобы заработать себе на жизнь. Потом он умирает, и все эти деньги переходят к его ребенку, которого тебе приходится растить'.
  'Я не был ни в чем застрял', - сказал Дуайт. 'Он был семьей'.
  'Звучит хорошо', - сказал Майло. 'Как отнеслась к этому твоя жена?'
  Хизер с ненавистью посмотрела на Майло.
  'В конце концов, - продолжил детектив, - воспитание этого ребенка не могло быть пикником - слишком умен для собственного блага, сквернослов, асоциален. И в довершение всего - гей. Когда он начал тусоваться с Канцлером, это, должно быть, было время 'где я ошибся', а?'
  'Вы должны знать о таких вещах, сержант', - сухо сказал Соуза.
  'И все же, - продолжал Майло, - все это можно было бы стерпеть. Но не его угрозы разорить вас в финансовом отношении'.
  Понимание распространилось по лицу Дуайта, словно злокачественная сыпь.
  'Я не понимаю, о чем ты говоришь', - сказал он дрожащим голосом.
  'Конечно, ты делаешь. Та же старая история - играл честно и попался на удочку невезения. Ты пошел в проект Bitter Canyon, думая, что это сделка всей жизни. Папаша оставил огромный участок земли, готовый к застройке.
  Милая ситуация, если она когда-либо была. Вы могли бы продать землю государству достаточно дешево, чтобы сделать выигрышную ставку на строительство и все равно получить огромную прибыль. Это как играть в блэкджек с самим собой - вы не могли проиграть. Дигби Канцлер тоже думал, что это мило. Купил большую часть облигаций по номиналу и приготовился загребать прибыль. Представьте, что он почувствовал, когда узнал, что вложился в отравляющий газ'.
  'Согласно имеющимся у меня отчетам, эта земля была чистой', - сказал Дуайт.
  'Не было никакой возможности узнать'.
  'Перестаньте болтать, - яростно сказал Соуза. - Нет нужды защищаться'.
  'Нет, не было никакой возможности узнать', - посочувствовал Майло. 'Как я уже сказал, не повезло. И если бы Джейми не нашел старый дневник твоего отца, никто бы не узнал. Но он нашел и рассказал Канцлеру. Который и прижал'.
  Дуайт горько рассмеялся.
  'Так вот что это было', - сказал он. 'Дневник. Я и не знал, что отец его вел'.
  'Откуда, по словам канцлера, он получил эту информацию?'
  "Он-"
  'О, ради Бога', - с отвращением сказал Соуза.
  Дуайт посмотрел на адвоката с предубеждением. Поиграл своими очками и сказал:
  'Он сказал, что раздобыл какие-то старые деловые записи. Не скажу, как, но я подозревал Джейми, потому что он был тряпичным - всегда совал нос туда, куда не следовало бы. Когда я попросил Дига предоставить доказательства, он вручил мне ксерокопию описания хранилища газа, сделанного отцом. Затем он потребовал, чтобы я выкупил его облигации по более высокой цене. Я сказал ему, что он сумасшедший. Он пригрозил, что выйдет на публику, если я откажусь, пообещал, что разрушит компанию. Я попытался его обмануть, сказал, что никогда этого не сделает, потому что это сломает и его, но он сказал, что подаст в суд за мошенничество и выиграет. Что он привлечет Джейми в качестве соистца, и суд распустит корпорацию и присудит им активы.
   Их , как будто они были женаты. Он был безжалостным, извращенным ублюдком'.
  'Кто еще знал о сжатии?' - спросил Майло.
  Дуайт пристально посмотрел на Соузу.
  'Хорас так и сделал. Я пошел к нему за советом, как с этим справиться. Сказал ему, что мы еще не начали копать и есть время выехать'.
  'Что он вам посоветовал?'
  'Этот выход нанесет компании непоправимый ущерб. Он сказал, чтобы мы продолжали, как будто ничего не произошло. Что он найдет выход, но я должен начать платить в это время'.
  'А ты?'
  "Да."
  "Как долго?"
  'Примерно год'.
  'Как часто производились выплаты?'
  'Ничего обычного. Диг позвонил, и мы поменялись'.
  'Наличные за облигации?'
  "Это верно."
  'Как происходили транзакции?'
  'У меня было несколько счетов в его банке. Мы встретились в его офисе, я подписал квитанцию о снятии денег, и он забрал ее оттуда'.
  'А как насчет облигаций?'
  'Они попали в мой банковский сейф'.
  'Наверное, было больно', - сказал Майло.
  Дуайт поморщился.
  'Ближе к концу стало еще хуже', - сказал он. 'Он продолжал требовать, чтобы я покупал все больше и больше'.
  'Кто знал об этом, кроме Соузы?'
  "Никто."
  'Никто в корпорации?'
  'Нет. Это был личный счет'.
  'А как насчет твоей жены?'
  "Нет."
  'Такое важное дело, и вы не обсудили это с ней?'
  'Я занимаюсь финансами в семье. Мы никогда не говорим о бизнесе'.
  'Когда вы решили избавиться от канцлера?'
  Дуайт вскочил со стула. 'Я ни черта об этом не знаю!'
  Он отступил от стола, опрокинув стакан. Прижавшись к обшитой панелями стене, он повернул голову из стороны в сторону, словно ища путь к спасению. Кэш выглядел многозначительно
   на Майло, который коротко покачал головой. Детектив из Беверли-Хиллз остался на месте, но его глаза были бдительны.
  'Почему бы тебе не сесть?' - предложил Майло.
  'Все, что я сделал, это поддался шантажу', - сказал Дуайт. 'Меня эксплуатировали. Я не имел ничего общего ни с чем другим'.
  'Два человека угрожают разрушить твою жизнь. И вдруг один из них мертв, а другой заперт в люке-мине. Довольно удобно'.
  Дуайт на мгновение замолчал. Затем он странно улыбнулся и сказал:
  'Я решил, что мне полагается удача'.
  Майло посмотрел на него и пожал плечами.
  'Чёрт, - сказал он, - если ты можешь с этим жить, то и я смогу'. Вытащив из портфеля магнитофон, он поставил его на стол. Щелчок переключателя вызвал шипение белого шума и поверх него звук телефонного звонка. На третьем гудке трубку сняли.
  'Привет', - раздался знакомый голос.
  'Это Талли, мистер Соуза'.
  'Привет, Тулли'.
  'Просто позвонил, чтобы сказать, что все прошло идеально'.
  'Я рад это слышать'.
  'Да, двух зайцев одним выстрелом. Шлюха - Ванн - жила с Мэйнварингом. Мы позаботились о них обоих'.
  'Нет нужды вдаваться в подробности, Талли'.
  'Хорошо, мистер Соуза. Просто хотел, чтобы вы знали, что все было чисто - голыми руками, без оружия...'
  'Достаточно', - резко бросил Соуза.
  Тишина.
  'Спасибо за звонок, Тулли. Ты молодец'.
  'Что еще вы хотите, чтобы я сделал, мистер Соуза?'
  'Сейчас нет. Почему бы тебе не взять пару дней отпуска? Расслабься, отдохни'.
  'Мне бы отдохнуть, мистер Соуза. У меня костяшки пальцев болят'. Слабый смех.
  'Я уверен, что это так, мой мальчик. Я уверен, что это так'.
  'До свидания, мистер Соуза'.
  "До свидания."
  Майло выключил диктофон.
  'Ты проклятый ублюдок', - сказал Дуайт и начал двигаться к Соузе. Кэш вскочил, схватил его за руки и удержал.
  'Успокойся', - сказал он и повел Дуайта к дальней стороне стола, к видеоэкрану. Твердой рукой на тяжелом плече он вдавил его в кресло. Оставаясь на ногах, он занял позицию бдительности позади разъяренного мужчины.
  Дуайт погрозил Соузе кулаком и сказал: 'Ублюдок'.
  Соуза ошеломленно посмотрел на него.
  'Есть ли какие-нибудь комментарии?' - спросил Майло у адвоката.
  Соуза покачал головой.
  'Хотите адвоката, прежде чем мы продолжим?'
  'Вовсе нет. Однако я бы не отказался от мартини. Могу я сделать один?'
  'Как хочешь', - сказал Майло.
  'Кто-нибудь еще хочет выпить?' - спросил Соуза.
  Никто не ответил, поэтому он улыбнулся и наклонился к переносному бару, медленно смешивая джин и вермут. Вытащив оливку из серебряного блюда, он бросил ее в напиток, наблюдая, как она пузырится, и сел обратно. Сделав небольшой глоток, он провел языком по губам, олицетворяя довольство.
  'Черт тебя побери, Хорас', - прохрипел Дуайт. 'Какого черта...'
  'Ой, заткнись', - сказал Соуза. 'Ты утомляешь'.
  ' Почему - это довольно банально', - сказал Майло. 'Деньги, власть, обычные вещи.
  Это то , как это нас сбило с толку. Пока мы не узнали об особых талантах миссис Кадмус в отношении наркотиков'.
  Новая волна ужаса прокатилась по лицу Дуайта. Он уставился через стол на жену, умоляя об отказе. Вместо этого она опустила вуаль и бросила на него вызывающий взгляд холодного презрения.
  'Когда у тебя впервые возникла эта идея?' - спросил ее Майло. Она проигнорировала его, и он продолжил:
  'Как я вижу, ты долго ненавидел Джейми. Мечтал от него избавиться. Когда Соуза рассказал тебе о маленькой зацепке Канцлера, вы оба решили, что пришло время действовать'.
  Рот Хизер задрожал, и она, казалось, собиралась что-то сказать. Затем Соуза прочистил горло, и она повернулась к нему. Взгляд, который они обменялись, возобновил ее сопротивление, и ее глаза сузились и затвердели, потемнев до цвета грозовых облаков. Сидя выше, она не дрогнув, встретила взгляд Майло, глядя сквозь него, как будто он
  не существовало. Весь обмен занял секунду, но Дуайт не упустил этого. Он издал низкий, задыхающийся звук и обмяк в кресле.
  'Расскажи о своих двух зайцах', - сказал Майло. 'Ты, вероятно, думал убить их обоих сразу, но решил, что это будет выглядеть слишком мило, возможно, заставит нас шпионить за семейным состоянием. Не говоря уже о суде по наследственным делам и налоге на наследство. Но убийство Канцлера и выставление Джейми психопатом-убийцей дали бы Мужу доступ к деньгам без всяких этих хлопот. Через год Джейми мог бы умереть в тюрьме или в палате какой-нибудь больницы; в тот момент это не имело бы особого значения. Пару лет спустя Муж мог бы попасть в несчастный случай - может, даже сойти с ума и убить себя, потому что такие вещи у нас в семье, не так ли? Оставив тебя со всем этим'.
  Хизер презрительно рассмеялась. Соуза сказал: 'Смешно'.
  Майло кивнул мне.
  'Если кто и знал, как свести кого-то с ума, так это ты', - сказал я ей и дал краткое изложение ее диссертационного исследования. Казалось, декламация ее не затронула. Но по оцепенелому, болезненному взгляду на лице Дуайта было ясно, что он никогда не удосужился узнать об академических усилиях своей жены, никогда не видел в ней ничего, кроме как послушную помощницу.
  'Вы сделали это тонко', - сказал я. 'Травили его медленно в течение года клонами белладонны, подсыпая наркотики в его еду, его молоко, его ополаскиватель для рта, его зубную пасту. Постепенно увеличивая дозировки. Ваши знания органических антихолинергических средств позволили вам выбрать наркотики и смешать их, чтобы вызвать именно тот тип симптомов, который вам был нужен - возбуждение в один день, депрессия в другой. Паранойя, слуховые галлюцинации, зрительная путаница, ступор - вы научились создавать все это у индейцев в джунглях. А если вам хотелось чего-то другого, всегда был случайный преследователь синтетического вещества - ЛСД, фенциклидин, амфетамин.
  Волонтерство в наркологическом реабилитационном центре дало вам доступ к уличным наркотикам. Полиция нашла двух детей - пока - которые признались в продаже вам наркотиков'.
  Она быстро моргнула. Ничего не сказала.
  'О, Боже', - сказал Дуайт. Кэш внимательно за ним наблюдал.
  'Психологическая история Джейми облегчила вам задачу', - продолжил я.
  'Он никогда не был хорошо приспособлен, поэтому никто не удивился бы, если бы он сошел с ума. Вы довели его до точки тяжелого психоза и поместили его в больницу. Canyon Oaks был выбран, потому что Соуза знал, что Мэйнварингом можно манипулировать с помощью денег. И вы не теряли времени, принимая
  Это преимущество. Марта Сёртис была привлечена в качестве частной медсестры, и она взяла на себя отравление - по вашему указанию. Тем временем Мэйнваринг лечил то, что он считал шизофренией, фенотиазинами, которые в сочетании с антихолинергическими средствами еще больше отравляли нервную систему Джейми. Сёртис говорит, что она давала вам ежедневный отчет о его состоянии. Когда дела становились слишком серьезными, вы отстраняли ее. Когда он начинал выглядеть лучше, он получал еще один удар. Даже его арест и заключение в блоке High Power не положили этому конец. Сёртис должен был откланяться, но кто-то другой взял на себя управление. Кто-то, у кого была веская причина часто его навещать. Кто-то, кто мог сидеть с ним в течение длительного времени, не привлекая излишнего внимания. По-отечески обнимал его за плечо, давал ему глотки сока. Кто-то, кто должен был быть его защитником.
  Я сердито посмотрел на Соузу.
  'Абсурд', - сказал он. 'Дикие домыслы'.
  Хизер кивнула в знак согласия, но рассеянно, словно повторяя сказанное наизусть.
  'Вы двое - отличная пара', - сказал я, сосредоточившись на Соузе. 'Пока она работала над Джейми, ты заставил Антрима совершить Лавандовые Порезы. Эти семь мальчиков были человеческими жертвами, выбранными наугад, выброшенными как мусор.
  Они умерли, чтобы вы могли выставить Канцлера и Джейми сексуальными убийцами, заставить смерть Канцлера выглядеть как испорченная вечеринка. Каждая деталь была спланирована и обдумана заранее. Тела были сброшены в западном направлении, которое изменилось, когда был убит Канцлер, - чтобы создать впечатление, что цепь была разорвана. Порезы были нанесены в четверг, потому что Канцлера нужно было убить в четверг - в ночь, когда его телохранитель был в отъезде. Вы даже предоставили удавку, которая уличила бы Джейми: полоски, вырезанные из лавандового платья Хизер, которое она постаралась мне сказать, что он украл.
  Все шло по плану, пока Джейми не удалось нокаутировать Сёртиса и не вызвать меня'.
  'Доктор Делавэр', - презрительно усмехнулся Соуза, - 'вы слишком льстите себе, испытывая чувство собственной важности'.
  'Не совсем', - сказал я. 'Я знаю, что я был всего лишь еще одной пешкой. Вы знали, что я был терапевтом Джейми, вам сказали, что он хорошо обо мне отзывался, и вы не были уверены, выпалил ли он что-то важное той ночью. Поэтому вы решили привлечь меня. Вы даже использовали эти самые слова - 'Я хочу привлечь вас, доктор', - играя со мной. Потому что это ваш взгляд на жизнь, на игру.
  Один большой турнир с расходными игроками. Когда я согласился присоединиться к вашему
   Команда, вы подчеркнули, что все, что я узнаю, будет конфиденциальным, якобы для защиты Джейми, но на самом деле для защиты вас самих'.
  'Я просто напомнил вам об устоявшихся этических принципах', - сказал Соуза. 'Принципы, которые вы грубо нарушили'.
  'Вы водили меня за нос', - продолжал я, - 'пока не убедились, что я не знаю ничего компрометирующего. Затем вы меня уволили. Самое смешное, что, наняв меня, вы нажили себе новые неприятности - Эрно Радовича'.
  Упоминание имени телохранителя заставило глаза Дуайта округлиться. Кэш внимательно посмотрел на него.
  'Мы никогда не узнаем, почему Радович решил в этом разобраться', - сказал я.
  'Возможно, это была преданность его боссу. Скорее всего, он подслушал, как Джейми и Чанселлор говорили о Биттер-Каньоне, заподозрил, что это может быть как-то связано с убийством Чанселлора, и решил узнать достаточно, чтобы надавить на себя. Он, возможно, даже знал о дневнике, искал его, но не смог найти. Когда вы наняли меня, он провел проверку биографических данных, выяснил, что я был психотерапевтом Джейми, и заподозрил то же, что и вы: что я был посвящен в секретную информацию. Поэтому он начал следить за мной, и я привел его - невольно - к дневнику. Когда он прочитал его, он понял, что напал на что-то серьезное, и позвонил Дуайту, потребовал денег и дал ему понять, что он настроен серьезно, устроив выплату по дороге в Биттер-Каньон. Дуайт позвонил вам, и вы отправили Антрима и Сёртиса заняться этим делом'.
  'Это сговор с целью совершения убийства', - сказал Майло Дуайту, который избегал пристального внимания, закрыв лицо руками. 'Что ты подумал, когда узнал, что Радовича выпотрошили, Дуайт? Еще одна удача?'
  Нет ответа.
  Тишина тянулась как ириска. Соуза прервал ее.
  'Сержант', - сказал он, отставляя мартини, 'это было интригующе. Теперь мы можем идти?'
  "Идти?"
  'Уйти. Уйти. Выполнить наши социальные обязательства'.
  Майло скрыл свое недоверие за сердитым смехом.
  'Это все, что ты можешь сказать?'
  'Вы же не ожидаете, что я отнесусь к этому серьезно?' - спросил адвокат.
  'Не впечатлило, да?'
  'Вряд ли. Вы приходите сюда со своими атрибутами и своим батальоном и представляете слабо связанную смесь бредней, гипотез и диких домыслов, то есть дело, по которому я мог бы добиться отклонения на предварительном слушании'.
  'Понятно', - сказал Майло и зачитал ему его права.
  Соуза слушал, одобрительно кивая, как школьный учитель, проводящий устный экзамен, оставаясь невозмутимым даже после того, как Майло завел ему руки за спину и надел на него наручники. Именно тогда до меня дошла вся степень его возмущения.
  Я не должен был удивляться, потому что это кипело внутри него сорок лет: боль и унижение от жизни в тени другого мужчины. От потери женщины из-за него, только чтобы увидеть, как она атрофируется и умирает, от того, что он бежит как дворняжка к своей сестре, только чтобы снова быть отвергнутым. От тоски по полному партнерству и необходимости довольствоваться символическими наградами. От постоянного оттеснения на вторую скрипку.
  Черный Джек Кадмус понимал, к чему могут привести подобные вещи, и это его беспокоило.
   'Поэтому я решил, что в глубине души он меня ненавидит, - написал он, - и я размышляя, как его рассеять'. Его решение было циничным и эгоистичным: 'Немного благотворительности, замаскированной под благодарность, может иметь большое значение.
  Нужно поставить Х. на место, но при этом дать ему почувствовать свою значимость'.
  Но в конце концов именно Соуза сам его рассеял, защищаясь от своих чувств, проституируя себя эмоционально, обожествляя человека, которого он бессознательно презирал, и поклоняясь ему покорно, сохраняя обожание даже после смерти: Верный Слуга Гораций, без собственной семьи, всегда доступный для кризисов, которые, казалось, поражали Кадмусов, как какая-то болезненная аллергия на жизнь. На круглосуточном вызове, всегда готовый служить.
   Формирование реакции Фрейд назвал это: принятие благородных поступков, чтобы скрыть гноящиеся импульсы. Это была сложная защита, которую нужно было поддерживать, как идти по канату задом наперед. И это стало modus operandi взрослой жизни Соузы.
  Но его гнев, когда я спросил его о его связи с семьей Кадмус, был свидетельством того, что затирка по краям его обороны начала ослабевать. Смягченная жаром сдерживаемой ярости.
  Разъеденный временем, возможностями и доступностью другой женщины Кадма. Освобождение его страстей превратило его в убийцу, жизнь
   грабитель чудовищных размеров, но, как и все уроды, он избегал своего отражения.
  Теперь зеркало было перед его глазами, и он отступил за стену отрицания. Прекрасное равнодушие , которым гордилась бы Мария Антуанетта.
  Майло закончил читать и перевел взгляд с Хизер на Дуайта.
  'Эни мини мини', - сказал Кэш, прочитав его мысли.
  Прежде чем он сделал свой выбор, дверь открылась, и вошел Кэл Уайтхед, одетый в костюм бутылочно-зеленого цвета с белыми лацканами и держащий в руках блестящий футляр из кожи ящерицы, ручка которого была обернута в прозрачный пластик и снабжена биркой.
  Умудряясь жевать жвачку и одновременно улыбаться. Поставив кейс на стол, он сказал: 'Почему у всех такие вытянутые лица?'
  'Просто заканчиваю', - сказал Майло. 'Господин Соуза не впечатлен нашим делом'.
  'Тск-тск', - сказал Уайтхед. 'Может, это поможет'.
  Он надел пластиковые хирургические перчатки, вытащил из кармана бирку с ключом и вставил ее в замок чемодана. 'Ты очень уверенная в себе леди', - сказал он Хезер, - 'оставив это прямо в ящике своего комода, спрятанное под всеми этими красивыми шелковыми трусиками. Прямо рядом с твоей диафрагмой'.
  Поворот запястья открыл футляр. Внутри был толстый лавандовый бархат. В бархате образовалось двадцать шестиугольных углублений.
  В каждом из них находилась небольшая хрустальная банка, удерживаемая на месте бархатным ремешком, содержащая сероватые и коричневатые порошки и более грубые вещества, которые, казалось, были сушеными листьями и веточками. К крышке футляра были привязаны небольшая фарфоровая ступка и пестик, фарфоровая тарелка, три металлических шприца для подкожных инъекций и платиновая зажигалка.
  'Самые красивые работы, которые я когда-либо видел', - сказал Уайтхед. 'Очень женственно'.
  Хизер снова подняла вуаль. Уставился на вечернюю сумочку. Соуза посмотрел на потолок, по-видимому, не замечая этого. В камине потрескивало полено.
  'Все еще не впечатлен?' - спросил Уайтхед с притворной обидой, которая внезапно превратилась в настоящее раздражение. Он полез в куртку и вытащил стопку фотографий.
  'Детектив Уайтхед', - сказал Майло, но прежде чем он успел закончить предложение, следователь шерифа разложил фотографии, как колоду карт, и начал сдавать. Сначала Соузе, который их проигнорировал, затем Хизер,
   которая взглянула на нее и издала мучительный стон, булькающий, грубый звук из глубины живота, настолько первобытный и мучительный, что он граничил с невыносимой болью.
  Разрывая картинки парализованными руками, она смогла только согнуть их. Снова застонав, она опустила голову так, что ее лоб оказался на уровне края стола, и ее начало рвать.
  'Что это?' - резко спросил Дуайт.
  'Ты тоже хочешь их увидеть?' - спросил Уайтхед.
  'Кэл', - многозначительно сказал Майло.
  Уайтхед отмахнулся от него взмахом руки. 'Конечно, почему бы и нет?'
  И он бросил горсть перед Дуайтом, который схватил их, осмотрел и начал сильно дрожать.
  Я понимала реакцию, потому что видела фотографии: зернистые черно-белые снимки, сделанные тайком через дверные щели и за кружевными занавесками, но достаточно четкие, чтобы нанести вред - Хизер и Соуза занимаются любовью. В его кабинете она лежит животом на его резном столе, юбка задрана на узких бедрах, безмятежная и скучающая, пока он качает, щурясь, ухмыляясь, сзади. В его спальне, на кровати с балдахином, она берет его в рот, широко раскрыв глаза, одна паучья рука сжимает мясистую ягодицу. На заднем сиденье Роллса, двуспинное чудовище извивается среди беспорядка поспешно расстегнутой одежды. И так далее. Графическая хроника супружеской неверности, отвратительная, но обладающая вкрадчивым очарованием грубой порнографии.
  Его страховой полис Антрим назвал фотографии. Отвратительная коллекция, собранная за двухлетний период. Осуществимая, потому что он был слугой, а слуги были психологически невидимы. Так же, как его присутствие было проигнорировано во время фальшивого нотариального заверения трастового фонда, так и его голодные, тюремные глаза были проигнорированы в пылу гона.
  У Хизер снова началась сухая рвота.
  Дуайт встал и погрозил ей пальцем.
  'Ты чертова шлюха!' - крикнул он через стол. 'Чертова лживая шлюха!'
  Эпитеты заставили ее выпрямиться. Она шатаясь поднялась на ноги.
  Глаза дикие, щеки в пятнах румян, волосы торчат на одну сторону, пальцы нащупывают сумочку-клатч. Рыдает. Тяжело дышит, на грани гипервентиляции.
  'Двуличная сука', - выплюнул Дуайт, грозя ей кулаком.
  'Спокойно', - сказал Кэш, положив руку ему на плечо.
   'Ты, - сказала Хизер, всхлипывая и глотая воздух. - У тебя... хватает... наглости... читать мне... проповеди...'.
  'Двуличная шлюха!' - взревел он. 'Вот спасибо, которое я получаю. Сука ебаная'.
  'Кто ты такой... чтобы... судить?' - закричала она, поднимая руки и скрючивая пальцы в когти.
  Он поднял снимок. 'Я убиваю себя ради тебя, и это моя благодарность!'
  'Я тебе ничего...не должен'.
  Он потянулся через стол, взял графин и выплеснул виски ей в лицо.
  Она стояла там, вся мокрая, дрожа, беззвучно шевеля губами.
  'Достаточно', - сказал Майло.
  'Давай', - сказал Кэш, удерживая Дуайта. 'Успокойся'.
  'Чертова фригидная шлюха!' - закричал Дуайт, размахивая руками.
  Она взвыла и вытащила что-то из сумочки. Маленький блестящий револьвер, не больше дерринджера. Посеребренный, с гравировкой. Почти игрушечный.
  Взяв его двумя руками, она направила его на мужа.
  Три полицейских пистолета специального назначения 38-го калибра мгновенно вылетели и направились на нее.
  'Опусти пистолет', - сказал Майло. 'Опусти его'.
  'Ты червяк', - сказала она Дуайту, все еще борясь за контроль.
  'Подождите секунду', - слабо сказал он и отступил на шаг.
  'Какая наглость с твоей стороны... читать мне проповеди. Ты червь'. Никому конкретно не обращаясь: 'Он червь. Больной червь'.
  Пистолет дрогнул.
  'Положи его. Сейчас же', - сказал Майло.
  'Давай, Хезер', - сказал Дуайт, вспотевший и прижав одну руку к груди в тщетной попытке самозащиты. 'Прекрати. Не нужно...'
  'Ох', - рассмеялась она. 'Теперь он напуган. Теперь он хочет это остановить. Бесхребетный, кастрированный червь'. Никому конкретно не обращаясь: 'Он евнух. И убийца к тому же'.
  'Пожалуйста', - сказал Дуайт.
  'Как еще назвать того, кто нашел своего брата... своего собственного брата... душившего насмерть... играющего в повешение и душившего насмерть... душившего? Кто это видел и не зарезал собственного брата?
  Кто позволил ему так умереть? Задушить... как бы это назвать?
  'Я бы назвал это довольно низким', - сказал Уайтхед, положил свой .38 на стол и небрежно прошёл между ней и Дуайтом. Улыбаясь, жуя.
   Майло тихо выругался. Кэш держал руку с пистолетом прямо, а другую положил на голову Дуайта и приготовился столкнуть его на землю.
  'Не пытайся спасти его, - сказала Хизер. - Я убью и тебя'.
  Денежные средства заморожены.
  'Опусти пистолет', - сказала она.
  Кэш покачал головой. 'Не могу этого сделать'.
  Отказ, похоже, ее не смутил.
  'Червь', - прорычала она. 'Напивается и признается мне. 'Я убил своего брата, я убил своего брата'. Ревёт, как младенец. 'Надо исправить это, приняв его сына. Надо поступить правильно с Джейми'. Она повысила голос до пронзительного крика. 'Кто вырастил этого маленького ублюдка, ты? Кто терпел его издевательства, его злобные уста? Он был твоим покаянием, но меня распяли'.
  Она выровняла пистолет.
  'Давай, маленькая леди'. Уайтхед улыбнулся. 'Оружие не для красивых маленьких леди'.
  'Заткнись', - сказала она, пытаясь выглянуть из-за его громоздкого тела. 'Я хочу червя'.
  Уайтхед от души рассмеялся.
  'Сейчас, сейчас', - сказал он.
  'Заткнись', - сказала она громче. Уайтхед раздраженно наморщил лоб.
  Выдавил улыбку.
  'Ну, давай, дорогая. Все эти жесткие разговоры хороши для телевидения, но мы ведь не хотим никаких проблем сейчас, не так ли?'
  'Заткнись, идиот!'
  Лицо Уайтхеда сморщилось от гнева. Он шагнул вперед.
  'А теперь прекратите нести чушь, леди...'
  Она вопросительно посмотрела на него и выстрелила ему в рот. Нацелила пистолет на Дуайта, но была сражена громом. Пуля за пулей поражали ее стройное тело, разрывая его, ударяя его. Дымные дыры пронзили ее платье, синий шифон покраснел от влаги, затем почернел, когда она пошла ко дну.
  Двери в столовую распахнулись. Всплеск синего. Униформа, вооруженные дробовиками. Испуганные взгляды, выпавшие лица. Майло, объясняющий им, когда он бросился осматривать распростертое тело Уайтхеда. Вызов скорой помощи. Лай статики. Гул процедуры. Наличные, тихие, пепельные, передающие Дуайта паре офицеров. Убирающий пистолет в кобуру. Ослабляющий галстук. Дуайт, смотрящий на труп своей жены. На алые брызги на вощеной сосне
   Обшивка. Лужа крови, непристойно блестящая на столе. Падает в обморок. Утаскивают.
  Соуза все это просидел, молча, отстраненно. Две пары рук взяли его за подмышки и подняли. Он оглядел бойню, цокнул языком.
  'Пошли', - сказал один из полицейских.
  'Одну секунду, молодой человек'. Повелительный тон в его голосе заставил полицейского остановиться.
  "Что?"
  'Куда ты меня ведешь?'
  'В тюрьму'.
  'Я знаю это'. Раздражённо. 'В какой тюрьме?'
  "Графство."
  'Отлично. Прежде чем мы уйдем, я хочу, чтобы вы позвонили за меня. Мистеру Кристоферу Хаузеру. Из Hauser, Simpson и Bain. Номер на карточке в моем бумажнике. Сообщите ему, что место нашего завтрака изменилось. Из California Club в County Jail. И скажите ему, чтобы он принес блокнот и бумагу. Это будет рабочая встреча. У вас все это есть?'
  'Конечно', - сказал полицейский, закатив глаза.
  'Тогда повтори мне. Просто для уверенности'.
   32
  ЧЕРЕЗ ТРИ НЕДЕЛИ ПОСЛЕ АРЕСТА СОУЗЫ Гэри Ямагучи и Слит (урожденная Эмбер Линн Данцигер) были найдены в Рино частным детективным агентством, нанятым родителями девочки. Они жили в заброшенном трейлере на окраине города, существуя на подачки и ее заработки в качестве подработки в Burger King. По возвращении в Лос-Анджелес ее отпустили к родителям, а Гэри взяли под стражу в качестве важного свидетеля. Когда Майло спросил его о дневнике, он проявил то же роботизированное безразличие, которое он показал мне в переулке за Voids. Но пребывание в окружной тюрьме и слайд-шоу тел жертв Slasher, предоставленное коронером, сделали его несколько более сговорчивым.
  'Как он это рассказывает', - сказал Майло по телефону, - 'Джейми позвонил ему и попросил встретиться примерно за месяц до того, как его посадят. Они встретились в Sunset Park, напротив отеля Beverly Hills. День был жаркий, но Джейми был в плаще. Ямагучи сказал, что он похож на уличного сумасшедшего - грязный, шатающийся, разговаривающий сам с собой. Они сели на скамейку, и он начал бессвязно рассказывать о своей книге, которая была настолько важна, что его могли убить за нее. Затем он вытащил ее из своего пальто, сунул в руки Ямагучи и сказал, что он его единственный друг, что его миссия - сохранить книгу в безопасности. Прежде чем Ямагучи успел что-либо сказать, он убежал.
  'Ямагучи решил, что все это параноидальный бред, сказал, что подумывал выбросить книгу в ближайший мусорный бак. Вместо этого - он не может сказать почему - он взял ее с собой, сунул в ящик и забыл о ней. После того, как Джейми был заключен в тюрьму, он задался вопросом, было ли что-то в этой истории, но недостаточно, чтобы исследовать ее. После того, как Чанселлор был убит, он вытащил ее и начал читать. Но он утверждает, что нашел ее скучной и бросил после первых нескольких страниц. Именно тогда, говорит он, он решил использовать ее.
  Для искусства. Джейми рассказал ему о самоубийстве своего отца, и он соединил это со сценой убийства и вставил в скульптуру. Казалось, он считал это забавным, что-то о смерти как источнике всякого настоящего искусства'.
  'Он так и не прочитал книгу до конца?'
  'Если он это сделал, то он не понял сути Биттер-Каньона, потому что никогда не пытался его использовать'.
  'Он бы этого не сделал', - сказал я. 'Он воображает себя нигилистом. Гордится своей апатией'.
  Майло на мгновение задумался.
  'Да, возможно, ты прав. Когда я спросил его, считает ли он, что книга может быть важна, когда он упаковывает ее в пластик, он ехидно улыбнулся и сказал, что это неуместный вопрос. Когда я надавил на него, он сказал, что надеется, что это потому, что идея того, что кто-то повесит ее на стену, не зная, что у него есть, была уморительной. Затем он наговорил кучу дерьма о том, что искусство и плохие шутки - это одно и то же. Я спросил его, поэтому ли улыбается Мона Лиза, но он просветил меня. Странный парень, но, насколько я могу судить, он не имеет никакого отношения ни к чему из этого, поэтому я отпустил его'.
  'Есть ли какие-нибудь указания на то, почему Джейми спрятал книгу от Канцлера?' - спросил я.
  "Неа."
  'Я думал, - сказал я, - что они могли поссориться. Джейми хотел использовать дневник, чтобы остановить строительство, и когда он увидел, что Канцлера волнует только спасение собственной шкуры, он забрал его и оставил на хранение у Гэри. Потому что Гэри был нигилистом и никогда бы не воспользовался им'.
  Наступило долгое молчание.
  'Может быть', - сказал Майло. 'Если бы Джейми был достаточно рационален, чтобы сложить все это воедино'.
  'Вы, наверное, правы. Это было принятие желаемого за действительное. К тому времени он был уже совсем запутанным'.
  'Не настолько запутался, чтобы не позвать на помощь'.
  Я ничего не сказал.
  'Эй', - сказал Майло, - 'это был твой повод прочесть что-нибудь о несокрушимости человеческого духа'.
  'Считайте, что это прочитано'.
  'Считайте, что вы это услышали'.
  После того, как он повесил трубку, я закончил завтракать, позвонил в службу и сказал им, где я буду. Было три сообщения, два от людей, которые хотели мне что-то продать, и просьба позвонить судье Высшего суда, человеку, которого я уважал. Я позвонил в его палату, и он попросил меня проконсультировать по предстоящему делу о разводе известного режиссера и известной актрисы.
  По словам режиссера, актриса была кокаиновой фричкой на грани психоза. По словам актрисы, режиссер был продажным, жестоким и ярым педофилом. Ни один из них не хотел свою пятилетнюю дочь; оба
   были настроены так, что другой не получит опеку. Актриса тайно увезла ребенка в Цюрих, и, возможно, я смогу слетать туда за ее счет, чтобы провести интервью.
  Я сказал ему, что это звучит как беспорядок худшего сорта: пылающий нарциссизм в сочетании с достаточным количеством денег, чтобы заплатить адвокатам, чтобы они держали беспорядок в течение долгого времени. Он грустно рассмеялся и согласился, но добавил, что, по его мнению, мне было бы интересно, потому что я люблю волнение. Я поблагодарил его за то, что он подумал обо мне, и вежливо отказался.
  В девять часов я спустился в сад, чтобы покормить кои. Самый большой из карпов, крепкий золотисто-черный кин-ки-уцури , которого Робин назвала Сумо, сосал мои пальцы, и я погладил его блестящую голову, прежде чем подняться обратно в дом. Оказавшись внутри, я выпрямился, включил несколько ламп и собрал ручную кладь. Затем я позвонил Робин в ее студию и сказал, что уезжаю.
  'Удачного полета, милая. Когда мне ждать твоего возвращения?'
  'Поздно вечером или завтра утром, в зависимости от того, как пойдут дела'.
  'Позвони мне и дай знать. Если сегодня вечером, я подожду. Если нет, я останусь здесь допоздна и закончу мандолину'.
  'Конечно. Я позвоню в шесть'.
  'Береги себя, Алекс. Я люблю тебя'.
  "Тоже тебя люблю."
  Накинув вельветовый спортивный плащ, я взял ручную кладь, вышел на террасу и запер за собой дверь. К половине одиннадцатого я уже подъезжал к аэропорту Бербанка.
   33
  БОЛЬНИЦА РАСПОЛОЖИЛАСЬ на мысе с видом на океан, укрытая акрами нефритово-зеленого клевера, который катился и падал в туман Монтерея. Это был образец сдержанной архитектуры, карамельного цвета бунгало, хаотично разбросанные вокруг двухэтажного административного здания, комплекс, испещренный каменными дорожками и цветочными клумбами, наполовину затененный раскидистыми ветвями прибрежного живого дуба. Кинжальные острия красной черепичной крыши вторгались в кобальтовое небо, такое чистое, что граничило с нереальным. На стыке земли и неба одинокая искривленная сосна Монтерея царапала небеса. Под ее наклонным стволом пятна желтого и синего люпина текли, как пятна краски по наклонному зеленому холсту.
  Поездка из Кармела была тихой, нарушаемой только шипением океана, пыхтением арендованной Мазды и редким, пугающим ревом наполненного похотью морского льва. Я вспомнил последний раз, когда был там с Робином. Мы приехали как туристы, на неделю весной, делая то, что туристы делают на полуострове Монтерей: посещение аквариума, ужины с морепродуктами под звездами; разглядывание витрин антикварных магазинов; ленивые занятия любовью на хрустящей, иностранной кровати. Но теперь, сидя на скамейке из красного дерева у края обрыва, вглядываясь сквозь изъеденные солью алмазы цепной сетки, пока Тихий океан пенился, как теплый эль, эти семь дней казались древней историей.
  Я обернулся, посмотрел назад в сторону бунгало и увидел только незнакомцев вдалеке, людей, похожих на овец, бабушек Мозес, сидящих, прогуливающихся, полулежащих на локтях, которые исчезали в клевере. Разговаривающих, отвечающих, отвергающих, игнорирующих. Играющих в настольные игры и бросающих фрисби. Тупо смотрящих в пространство.
  Пляж внизу был блестящим и белым, полосатым отступающим приливом, усеянным черепаховой бригадой холмообразных камней. Между камнями были зеркальные приливные бассейны, пузырящиеся дыханием пойманных существ, усаженные дендритами зостеры. Горизонтальная разведка пеликана нарушила тишину. Внезапно спикировав, скрежеща большими крыльями, птица нацелилась на зеркало, разбила его и победно поднялась с клювом, полным извивающихся движений, прежде чем уплыть в сторону Японии.
  Через пятнадцать минут молодая женщина в джинсах и красном халате привела ко мне Джейми. Она была блондинкой с косами, с круглым задумчивым лицом фермерской девушки, и нарисовала красные маргаритки на своем значке медсестры фломастером.
  Она держала его за руку, как будто он был ее постоянным парнем, неохотно отпустила, усадила его рядом со мной и сказала, что вернется через полчаса.
  'Пока, Джеймс. Веди себя хорошо'.
  'Пока, Сьюзен', - его голос был хриплым.
  Когда она ушла, я поздоровался.
  Он повернулся ко мне и кивнул. Прищурился на солнце.
  От него пахло шампунем. Его волосы были коротко подстрижены, а на верхней губе проросли зачатки усов. На нем была темно-бордовая рубашка Izod, такая новая, что на ней виднелись складки, серые спортивные штаны и кроссовки без носков. Одежда мешком на нем лежала. Его лодыжки были тонкими и белыми.
  'Здесь красиво', - сказал я.
  Он улыбнулся. Коснулся пальцем носа. Медленно, словно выполняя тест на координацию.
  Прошло несколько минут.
  'Мне нравится сидеть прямо здесь', - сказал он. 'Затеряться в тишине'.
  'Я понимаю почему'.
  Мы наблюдали, как стая чаек клюёт камни. Вдыхал соленый воздух. Он скрещивал и распрямлял ноги. Положил руки на колени и уставился на океан. Две чайки подрались из-за чего-то съедобного.
  Они пинались и визжали, пока слабейший не отступил. Победитель отскочил на несколько ярдов и пировал.
  'Ты хорошо выглядишь', - сказал я.
  "Спасибо."
  'Доктор Леви сказал мне, что вы чувствуете себя превосходно'.
  Он встал и схватился за сетчатую ограду. Сказал что-то, что потонули в волнах. Я встал и встал рядом с ним.
  'Я вас не расслышал', - сказал я.
  Он не ответил. Просто держался за забор и неуверенно покачивался. 'Я чувствую себя довольно хорошо', - сказал он через некоторое время.
  'Ачи'.
  "Вам больно?"
  'Приятная боль. Как... хороший ночной сон после напряженного дня'.
  Несколько мгновений спустя:
  'Вчера я прогулялся'.
   Я ждал большего.
  'С Сьюзан. Один раз... может, два... ей пришлось меня поддерживать. В целом, мои ноги были в порядке'.
  'Это здорово'. Сначала неврологи не были уверены, что ущерб, нанесенный его нервной системе, будет постоянным. Но он быстро восстановил функции, и сегодня утром мне сказали, что оптимизм необходим.
  Минута молчания.
  'Сьюзан мне очень помогает. Она... сильный человек'.
  'Кажется, она тебя очень любит'.
  Он посмотрел на воду и заплакал.
  "Что это такое?"
  Он продолжал плакать, отпустил забор, споткнулся и снова сел на скамейку. Вытер лицо руками, закрыл глаза. Слезы потекли.
  Я положил руку ему на плечо. Коснулся выступающей кости, прикрытой едва заметным слоем кожи.
  'В чем дело, Джейми?'
  Он поплакал еще немного, взял себя в руки и сказал:
  'Люди относятся ко мне хорошо'.
  'Вы заслуживаете хорошего обращения'.
  Он опустил голову, поднял ее и начал медленно двигаться вдоль края скалы, делая небольшие, осторожные шаги, держась за ограждение для поддержки. Я остался рядом с ним.
  'Это... сбивает с толку', - сказал он.
  'Что такое?'
  'Доктор Леви сказал мне, что я звонил вам. За помощью. Я не помню этого', - добавил он извиняющимся тоном. 'И вот вы здесь. Как будто... ничего не произошло между этим'.
  Он отступил от края, повернулся и пошел в сторону бунгало, вытянув руки для равновесия, двигаясь медленно, осторожно, как человек, привыкающий к ложной конечности. Я пошел вместе с ним, заставляя себя замедлиться, утопая по щиколотку в клевере.
  'Нет', - сказал он. 'Это неправда. Много чего произошло, не так ли?'
  'Да, так и есть'.
  'Ужасные вещи. Люди исчезли. Исчезли'.
  Он сдержал еще больше слез, посмотрел прямо перед собой и пошел дальше. Перед бунгало, в двухстах ярдах, была площадка для пикника,
   столы и скамейки из красного дерева, столы в тени полосатых зонтиков.
  С одной из скамеек поднялась красная фигура и помахала рукой. Джейми помахал в ответ.
  'Привет, Сьюзен', - сказал он, хотя она его не слышала.
  'Это нормально, - сказал я, - для того, кто прошел через то, что вам приходится переживать, быть в замешательстве. Дайте себе время переориентироваться'.
  Он слабо улыбнулся.
  'Похоже, вы разговаривали с доктором Леви'.
  'Доктор Леви - очень умная женщина'.
  'Да'. Пауза. 'Она сказала мне, что вы друзья'.
  'Она была ординатором в психиатрии, когда я был аспирантом. Мы вместе были в кризисной команде. Ты в надежных руках'.
  Он кивнул.
  'Она собирает меня заново', - тихо сказал он и направился к кипарисовой роще.
  Мы прошли мимо пары среднего возраста, сидевшей на одеяле с девушкой лет восемнадцати. Девушка была пухленькой и носила бесформенную, бесцветную блузку. У нее было болезненно красивое лицо, на котором доминировали пустые глаза, и длинные темные волосы, которые она вязала, используя пальцы как спицы - обматывая, скручивая, отпуская, начиная все заново. Ее отец был в темном костюме и галстуке и сидел спиной к ней, читая Миченера за темными очками. Ее мать смущенно подняла глаза, когда мы проходили мимо.
  Мы прошли через поляну среди деревьев, в прохладную тенистую чашу, окруженную ветвями, устланными сухими листьями. Джейми нашел пень и сел на него. Я прислонился к стволу.
  'Ты нашел мне доктора Леви', - сказал он. 'Это странно'.
  "Как же так?"
  Он прочистил горло и отвернулся, смутившись.
  'Теперь ты в безопасности', - сказал я. 'Можно разговаривать. Или нет'.
  Он задумался. Облизнул губы языком.
  'Я звал тебя, и ты откликнулся. Ты помог'.
  Его недоверие было печальным. Я ничего не сказал.
  'Раньше, если мне нужен был врач, дядя Дуайт обычно...' - он остановил себя. 'Нет, это было бы нелогично, не так ли?'
  "Нет."
  Он оглядел колонны стволов деревьев и сказал:
  'Здесь слишком холодно. Можем ли мы еще немного прогуляться?'
  "Конечно."
   Мы молча поднялись по лужайке к больнице. Он попытался засунуть руки в карманы, но ноги подкосились, и он начал падать. Я взял его за руку и удержал в вертикальном положении.
  'Давайте отдохнем', - сказал я.
  "Хорошо."
  Он сложил себя, как шезлонг, и позволил опустить себя на газон.
  Снова дотронулся до носа и сказал:
  'У меня получается лучше'.
  'Ты выздоравливаешь'.
  Несколько минут спустя:
  'Они все меня ненавидели', - сказал он. Сугубо, без жалости к себе.
  Но в его глазах была пытка, и я знала, о чем он спрашивал: что я сделал, чтобы заставить их чувствовать себя так?
  'Это не имело к тебе никакого отношения, - сказал я. - Они обесчеловечили тебя, чтобы оправдать то, что они с тобой сделали'.
  'Исчез', - сказал он недоверчиво. 'Прямо с экрана. Так трудно поверить'. Вытащив из клевера одуванчиковую шелуху, он провел ею по губам, неловко потер ее между кончиками пальцев и наблюдал, как шелковистые нити плывут в небо.
  'Это я. Плыву сквозь космос без... швартовки'.
  'Тебе это нравится?'
  'Это свобода. Иногда'.
  'А в остальное время?'
  'Это ужасно', - сказал он с внезапной страстью. 'Заставляет меня хотеть быть...
  Под землей. Плотно упаковано. Понимаете, о чем я?
  'Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду'.
  Он громко выдохнул, закрыл глаза, откинулся назад и согрел лицо на солнце. Его лоб стал мокрым от пота, хотя обрыв был охлажден океанским бризом. Широко открыв рот, он зевнул.
  "Усталый?"
  'Они пичкают меня едой. Красное мясо на завтрак. Оно делает меня... тупым'.
  Несколько мгновений спустя:
  'Они очень добры ко мне'.
  'Я рад. Доктор Леви сказал мне, что ты стал лучше спать'.
  'Немного. Когда боли не приходят'.
  'Боли от воспоминаний?'
  "Да."
   'Они звучат грубо. Как плохие сны'.
  'Может быть, так оно и есть. Я не знаю'.
  'Они, должно быть, довольно пугающие'.
  Он посмотрел вниз, и его зрачки расширились, черный цвет вторгся в синеву.
  'Я могу просто лежать там. Ничего не делать. И что-то -
  что-то темное... и уродливое всплывает в моем мозгу... прорывается в сознание'.
  'Что это за темная штука?'
  'Вот именно, не знаю. Иногда кажется, что это... мусор. Что-то гнилое. Зловонное. Сгусток мусора. Могу поклясться, что чувствую какой-то запах, но когда пытаюсь сосредоточиться, запаха вообще нет. Это имеет смысл?'
  Когда я кивнул, он продолжил.
  'Несколько ночей назад мне показалось, что это тень монстра - друга...
  Джек Потрошитель прячется за грязной каменной стеной. Звучит... безумно, не правда ли?
  'Нет', - заверил я его. 'Не имеет. Есть еще какие-нибудь изображения?'
  'Не знаю... может быть. Это определенно уродливо. Настойчиво... царапает внутреннюю поверхность моего лба, но... прячется. Таится. Может быть, это насекомое, я не знаю. Я не могу его схватить. Так раздражает'.
  'Как слово, вертящееся на языке?'
  Он кивнул.
  'Это сводит с ума. У меня голова раскалывается'.
  'Перенапряжение мозга' - так это назвала Дебора Леви. 'Есть тонна подавленных материал борется, чтобы протолкнуть преждевременно. Когда он пытается его заставить, он получает сильные головные боли, которые не дают ему спать по ночам. Он называет их памятью боли. Я сказал ему, что это способ его тела сказать: 'Сбавь обороты', что он ему нужно задавать темп, а не подгонять его. Он все еще очень скомпрометирован, Алекс.
   Его анализы крови чистые, но, насколько нам известно, он все еще может быть токсичен в какой-то момент. Субклинический уровень. Не говоря уже обо всем дерьме, через которое он прошел.
  'Что ты думаешь?' - спросил он.
  'Это нормально для твоей ситуации', - сказал я. 'Это пройдет'.
  'Хорошо', - сказал он, заметно успокоившись. 'Я ценю твое мнение'.
  Красное пятно двигалось по периферии: Сьюзен снова поднималась со скамейки.
  Стою в ожидании.
  'Доктор Д., - сказал он, - что со мной будет? Потом. После того, как меня подлатают?'
   Я немного подумала, прежде чем ответить, - достаточно долго, чтобы подобрать слова, но не настолько, чтобы заставить его встревожиться.
  'Я знаю, что этот вопрос сейчас кажется непреодолимым, но когда придет время уходить, он станет управляемым. Может быть, даже ответит сам на себя'.
  Он посмотрел на меня с сомнением.
  'Представьте себе текст по исчислению', - сказал я. 'Откройте его в середине, и он будет непонятным. Начните с начала и постепенно продвигайтесь, а когда вы достигнете того же места в середине, он просто проскользнет мимо'.
  'Вы хотите сказать, что это будет... простое... пошаговое развитие?'
  Я покачал головой.
  'Далеко не так. Будут постоянные трудности. Времена, когда вы, кажется, застряли и вообще не двигаетесь. Но если вы пойдете в разумном темпе -
  'Цените себя, заботьтесь о себе, позволяйте себе получать помощь - вы справитесь с трудностями. Вы удивитесь, насколько хорошо вы справляетесь'.
  Он слушал, но нервно. Как человек, который хотел мороженого, а ему предложили сельдерей.
  'Ты все еще помнишь мой номер?' - спросил я.
  Он автоматически назвал семь цифр, а затем выглядел изумленным, как будто заговорил на незнакомом языке.
  'Позвони мне, если захочешь поговорить', - сказал я. 'Доктор Леви говорит, что все в порядке. Когда закончишь здесь, мы встретимся, что-нибудь спланируем. Хорошо?'
  'Это было бы... мне бы этого хотелось... я буду с нетерпением этого ждать'.
  Сьюзен начала идти к нам. Он увидел ее и встал. Протянул руку.
  'Рад был тебя видеть', - сказал он.
  Я пожала руку, отпустила ее и обняла его. Услышала резкий вдох, подавленный всхлип, звук потерявшегося ребенка, находящего знакомый указатель. Затем два прошептанных слова:
  "Спасибо."
   Джонатан Келлерман, чьи бестселлеры были напечатаны тиражом более двух миллионов экземпляров, переведены на множество иностранных языков и удостоены премий Эдгара и Энтони, получил широкое признание как современный мастер психологического триллера.
  Родился в Нью-Йорке в 1949 году, вырос в Лос-Анджелесе, окончил Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и получил степень доктора философии по клинической психологии в Университете Южной Калифорнии, где в настоящее время является клиническим доцентом педиатрии в Медицинской школе. До получения докторской степени Келлерман работал карикатуристом, иллюстратором, редактором, учителем и музыкантом.
  За время своей карьеры психолога он стал одним из основателей и руководителем психосоциальной программы в Детской больнице Лос-Анджелеса, возглавлял психологическую консалтинговую фирму, проводил исследования в области поведенческой медицины и приобрел национальную репутацию авторитета в области детского стресса.
  В дополнение к 'Анализу крови', 'Когда ломается ветка' и 'За гранью ' доктор
  Келлерман написал две научно-популярные книги и более сотни научных статей, глав, обзоров и рефератов в области психологии. Его короткие рассказы и эссе публиковались в Alfred Журнал 'Хичкок Мистери', журнал 'Лос-Анджелес ' , Лос-Анджелес 'Таймс' и 'Ньюсуик' .
  Он живет в Южной Калифорнии со своей женой, писательницей Фэй Келлерман, и тремя детьми и в настоящее время работает над крупным криминальным романом.
  
  
  
  Надеемся, вам понравилось читать эту электронную книгу Scribner.
  Подпишитесь на нашу рассылку и получайте обновления о новых выпусках, скидках, бонусном контенте и других замечательных книгах от Atheneum и Simon & Schuster.
  НАЖМИТЕ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ
  или посетите наш сайт, чтобы зарегистрироваться на
  eBookNews.SimonandSchuster.com
  
  Структура документа
    Титульный лист
    Страница авторских прав
    Преданность
    Содержание
    Глава 1
    Глава 2
    Глава 3
    Глава 4
    Глава 5
    Глава 6
    Глава 7
    Глава 8
    Глава 9
    Глава 10
    Глава 11
    Глава 12
    Глава 13
    Глава 14
    Глава 15
    Глава 16
    Глава 17
    Глава 18
    Глава 19
    Глава 20
    Глава 21
    Глава 22
    Глава 23
    Глава 24
    Глава 25
    Глава 26
    Глава 27
    Глава 28
    Глава 29
    Глава 30
    Глава 31
    Глава 32
    Глава 33
    Об авторе
  Молчаливый партнер (Алекс Делавэр, ?4)
  
  
  
  
   Если бы богатые могли нанимать бедных, чтобы они умирали за них, бедные жили бы очень неплохо.
  -Идишская поговорка
  
  1
  Я всегда ненавидел вечеринки и при обычных обстоятельствах никогда бы не пошел на ту, что в субботу.
  Но моя жизнь была в беспорядке. Я ослабил свои стандарты. И шагнул в кошмар.
  В четверг утром я был хорошим врачом, сосредоточенным на своих пациентах и решившим не позволять собственному мусору мешать работе.
  Я не спускал глаз с мальчика.
  Он еще не дошел до той части, где он отрывал головы куклам. Я наблюдал, как он снова подбирал игрушечные машинки и продвигал их навстречу друг другу в неизбежном столкновении.
  'Ках!'
  Звонкий удар металла о металл заглушил визг видеокамеры, прежде чем он умер. Он отшвырнул машины в сторону, словно они обожгли ему пальцы. Одна из них перевернулась и закачалась на крыше, как пойманная черепаха. Он потыкал ее, затем посмотрел на меня, спрашивая разрешения.
  Я кивнул, и он схватил машины. Перебирая их в руках, он осматривал блестящие шасси, крутил колеса, имитировал звуки работающих двигателей.
  'Вум вум. Ках'.
  Чуть больше двух, крупный и крепкий для своего возраста, с такой плавной координацией, которая предвещала спортивный героизм. Светлые волосы, черты мопса, изюм-
  цветные глаза, которые напоминали мне снеговиков, янтарные пятна веснушек на носу и пухлые щеки.
  Сын Нормана Роквелла: таким сыном гордился бы любой добропорядочный американский отец.
   Кровь его отца была ржавым пятном на центральном разделителе где-то на шоссе Вентура.
  'Вум ках!'
  За шесть сеансов он был так близок к тому, чтобы говорить. Я размышлял об этом, размышлял о некоторой тупости в глазах.
  Второе столкновение было внезапным, более сильным. Его концентрация была интенсивной.
  Куклы скоро придут.
  Его мать подняла глаза со своего места в углу. Последние десять минут она читала одну и ту же страницу книги в мягкой обложке под названием Will Yourself Успешно! Любое притворство небрежности было выдано языком ее тела.
  Она сидела высоко и напряженно в кресле, почесывала голову, растягивала длинные темные волосы, словно пряжу, и продолжала наматывать и раскручивать их вокруг пальцев. Одна из ее ног выстукивала непрерывный ритм четыре-четыре, посылая рябь, которая пробегала вверх по мягкой плоти бледной голени без чулок и исчезала под подолом ее сарафанчика.
  Третий удар заставил ее вздрогнуть. Она опустила книгу и посмотрела на меня, усиленно моргая. Совсем немного некрасиво - такие взгляды расцветают в старшей школе и быстро увядают. Я улыбнулся. Она резко опустила голову и вернулась к своей книге.
  'Ках!' Мальчик хрюкнул, взял по машинке в каждую руку, ударил ими друг о друга, как тарелками, и отпустил при ударе. Они покатились по ковру в противоположных направлениях. Тяжело дыша, он поплелся за ними.
  'Ках!' Он поднял их и с силой бросил вниз. 'Вум! Ках!'
  Он повторил эту процедуру еще несколько раз, затем резко отбросил машины в сторону и начал осматривать комнату голодными, стремительными взглядами.
  Ищу кукол, хотя всегда оставляю их в одном и том же месте.
  Проблемы с памятью или просто отрицание? В этом возрасте можно было только делать выводы.
  Именно это я и сказал Мэлу Уорти, когда он описал случай и попросил о консультации.
  
   'Вы не получите веских доказательств'.
  'Даже не пытаюсь, Алекс. Просто дай мне что-то, с чем я смогу работать'.
   'А как же мать?'
   'Как и следовало ожидать, беспорядок'.
   'Кто с ней работает?'
   'Никто, на данный момент, Алекс. Я пытался заставить ее увидеть кого-то, но она отказался. В то же время, просто сделай свое дело для Даррена и если немного Терапия для мамы происходит в процессе, я не буду возражать.
   Бог знает, ей это нужно - чтобы что-то подобное случилось с кем-то, кого она любит. возраст."
   'Как вообще вы оказались втянуты в дело о травме?'
  'Второй брак. Отец был моим мастером на все руки. Я разводил как одолжение. Она была другой женщиной и вспоминала меня с нежностью.
   На самом деле, я раньше много занимался частными расследованиями. Приятно вернуться в него. Так скажите мне, как вы относитесь к работе с таким молодым человеком?'
   'У меня были и помоложе. Насколько он вербальный?'
   'Если он и говорит, я этого не слышал. Она утверждает, что до аварии он был сложив несколько слов вместе, но у меня не сложилось впечатления, что они экономили плата за обучение в Cal Tech. Если бы вы могли доказать потерю IQ, Алекс, я мог бы перевести в доллары'.
  'Мал...'
   Он рассмеялся в трубку. 'Я знаю, я знаю, мистер... извините, доктор'.
   Консерватор. Я далек от того, чтобы...
   'Приятно пообщаться, Мэл. Пусть мать позвонит мне, чтобы договориться встреча."
  '-попытка неправомерно повлиять на эксперта-свидетеля. Однако, пока вы Проанализировав ситуацию, вы можете попытаться представить, как это будет. как для нее, растить ребенка самой, без образования, без денег. Живя с эти воспоминания. Я только что получил фотографии аварии - они почти заставили меня потерять мой обед. Здесь есть глубокие карманы, Алекс, и они заслуживают того, чтобы их окунулся в.'
  
  'Да!' Он нашел кукол. Трое мужчин, женщина, маленький мальчик. Маленькие, из мягкого пластика и розовые, с безобидными, бесхитростными лицами, анатомически правильными телами и съемными конечностями. Рядом с ними еще пара машин, больше первых двух, одна красная, одна синяя. На заднем сиденье синей было установлено миниатюрное детское автокресло.
  Я встал, настроил видеокамеру так, чтобы она была направлена на стол, затем сел на пол рядом с ним.
  Он взял синюю машину и расставил кукол в знакомой последовательности: один мужчина за рулем, другой рядом с ним, женщина за водителем, ребенок в автокресле. Красная машина была пуста. Одна кукла-мужчина осталась на столе.
  Он хлопал руками и дергал себя за нос. Держа синюю машину на расстоянии вытянутой руки, он отвернулся от нее.
  Я похлопал его по плечу. 'Все в порядке, Даррен'.
  Он вдохнул, выдохнул воздух, поднял красную машину и поставил обе машины на пол, на расстоянии двух футов друг от друга, решетка к решетке. Сделав еще один глубокий вдох, он надул щеки и издал крик, затем со всей силы ударил их друг об друга.
  Пассажир-мужчина и женщина вылетели и приземлились на ковер.
  Кукла-мальчик обвисла в своей упряжи, опустив голову.
  Его внимание привлекла кукла-водитель - лежащая поперек переднего сиденья, ее полет был ограничен одной ногой, застрявшей в рулевом колесе. Пыхтя, мальчик изо всех сил пытался ее вытащить. Дергал и крутил, начал хрюкать от разочарования, но в конце концов сумел освободить ее. Он отвел ее от своего тела, осмотрел ее пластиковое лицо и оторвал ей голову. Затем он положил ее рядом с маленьким мальчиком.
  Я услышал вздох из другого конца комнаты и обернулся. Дениз Беркхальтер нырнула обратно за книгу.
  Не обращая внимания на ее реакцию, мальчик отпустил безголовое тело, поднял куклу-женщину, обнял ее, положил на землю. Затем он вернулся к куклам-мужчинам -
  обезглавленный водитель и пассажир на переднем сиденье. Подняв их над головой, он бросил их в стену, наблюдал, как они ударились, а затем упали.
  Он посмотрел на ребенка, сгорбившегося на сиденье, и поднял голову рядом с ним. Покатав ее под ладонью, он отбросил ее в сторону.
  Он шагнул к кукле-мужчине, которую не передвинули - водителю другой машины, - сделал еще шаг, замер, затем отступил.
   В комнате было тихо, если не считать гудения камеры. Перевернутая страница. Он стоял неподвижно несколько мгновений, затем его охватил всплеск гиперактивности, такой яростный, что он наэлектризовал комнату.
  Хихикая, он раскачивался взад-вперед, ломал руки и размахивал ими в воздухе, отплевываясь и плюясь. Он бегал из одной стороны комнаты в другую, пиная книжные полки, стулья, стол, шаркая по плинтусам, царапая стены и оставляя маленькие жирные пятна на штукатурке. Его смех поднялся до высоты, прежде чем смениться грубым лаем, за которым последовал поток слез. Бросившись на пол, он некоторое время метался, затем свернулся в эмбриональном клубке и лежал, посасывая большой палец.
  Его мать осталась сидеть за книгой.
  Я подошла к нему и подхватила на руки.
  Его тело было напряжено, и он сильно жевал большой палец. Я держал его на коленях, говорил ему, что все в порядке, что он хороший мальчик. Его глаза открылись на мгновение, затем закрылись. Молочно-сладкое дыхание смешивалось с не неприятным запахом детского пота.
  'Хочешь пойти к маме?'
  Сонный кивок.
  Она все еще не двигалась. Я сказал: 'Дениз'. Ничего. Я повторил ее имя.
  Она положила книгу в сумочку, повесила сумочку на плечо, встала и взяла его.
  Мы вышли из библиотеки и пошли к передней части дома. К тому времени, как мы дошли до двери, он спал. Я держал дверь открытой. В комнату врывался прохладный воздух.
  Нежное лето, которое грозило стать жарче. Издалека доносился звук моторизованной газонокосилки.
  'Хочешь задать мне какие-нибудь вопросы, Дениз?'
  "Неа."
  'Как он спал на этой неделе?'
  "Одинаковый."
  'Шесть или семь кошмаров?'
  'Примерно. Я не считал - мне все равно придется?'
  'Было бы полезно знать, что происходит'.
  Никакого ответа.
  'Юридическая часть оценки закончена, Дениз. У меня достаточно информации для мистера Уорти. Но Даррен все еще борется - совершенно нормально, учитывая то, что он пережил'.
   Никакого ответа.
  'Он проделал долгий путь, - сказал я, - но он пока не смог сыграть роль... другого водителя. В нем еще много страха и злости.
  Это помогло бы ему выразить это. Я бы хотел увидеть его еще раз'.
  Она посмотрела в потолок.
  'Эти куклы', - сказала она.
  'Я знаю. Тяжело смотреть'.
  Она прикусила губу.
  'Но это полезно для Даррена, Дениз. Мы можем попробовать, чтобы ты подождала снаружи в следующий раз. Он готов к этому'.
  Она сказала: 'Сюда идти далеко'.
  'Плохое движение?'
  'Ямы'.
  'Сколько времени у вас это заняло?'
  'Час и три четверти'.
  От Туджанги до Беверли Глен. Сорок минут езды по автостраде. Если вы могли бы справиться с автострадами.
  'Наземные улицы забиты?'
  'Угу. А у вас тут извилистые дороги'.
  'Я знаю. Иногда, когда...'
  Вдруг она отступила. 'Почему ты делаешь себя таким труднодоступным, живя здесь! Если ты хочешь помогать людям, почему ты делаешь это таким чертовски трудным!'
  Я подождал немного, прежде чем ответить. 'Я знаю, что это было тяжело, Дениз. Если вы предпочитаете встретиться у мистера Уорти...'
  'О, забудь!' И она выбежала за дверь.
  Я наблюдала, как она несла сына по палубе и вниз по лестнице. Его вес заставлял ее ковылять. Ее неуклюжесть заставляла меня броситься вниз и помогать ей. Вместо этого я стояла там и наблюдала, как она борется. Она наконец добралась до арендованной машины, усердно работая, чтобы открыть заднюю дверь одной рукой. Низко наклонившись, она сумела запихнуть безвольное тело Даррена в сиденье машины. Захлопнув дверь, она обошла вокруг к водительской стороне и распахнула переднюю дверь.
  Вставив ключ в зажигание, она опустила голову к рулевому колесу и оставила ее там. Она сидела так некоторое время, прежде чем включить двигатель.
  
  Вернувшись в библиотеку, я выключил видеокамеру, вынул кассету, пометил ее и начал свой отчет, работая медленно и с еще большей точностью, чем обычно.
  Попытка предотвратить неизбежное.
  Несколько часов спустя проклятая штука была закончена; вытесненный из роли помощника, я снова стал тем, кому нужна помощь. Оцепенение накатило на меня, столь же неизбежное, как прилив.
  Я подумывал позвонить Робину, но решил не звонить. Наш последний разговор был каким угодно, но не триумфальным - едкая вежливость в конце концов была сведена на нет глубинными бомбами обиды и гнева.
  
  '... свобода, простор - я думал, мы уже прошли это'.
  'Ну, я так и не вышел за рамки свободы , Алекс'.
  "Если вы понимаете, о чем я."
  'Нет, на самом деле нет'.
  'Я просто пытаюсь понять, чего ты хочешь, Робин'.
  'Я объяснял это снова и снова. Что еще я могу сказать?'
  'Если вам нужно пространство, то между нами его двести миль.
  Чувствуете себя более удовлетворенным?'
  'Вопрос не в исполнении'.
  'Тогда что же?'
  'Прекрати, Алекс. Пожалуйста'.
  'Что остановить? Хотите разобраться?'
  'Прекратите меня допрашивать. Вы звучите так враждебно'.
  'Как я должен звучать, неделя растянулась на месяц? Где конечная точка?'
  'Я... я хотел бы ответить на этот вопрос, Алекс'.
  'Потрясающе - бесконечное зависание. И какой был мой большой грех? Слишком вовлекаться? Ладно, я могу это изменить. Поверьте мне, я могу быть холодным как лед. В
   'Тренируясь, я научился отстраняться. Но если я отстранюсь, десять к одному меня обвинят в мужском равнодушии'.
  'Перестань, Алекс! Я всю ночь не спала с Аароном. Я не могу сейчас с этим справиться'.
  'С чем справиться?'
  'Все твои слова. Они летят в меня, как пули'.
  'Как мы можем что-то решить без слов?'
  'Сейчас мы ничего не придумаем, так что давайте отложим это в сторону.
  До свидания."
  "Робин-"
  'Скажи 'до свидания', Алекс. Пожалуйста. Я не хочу вешать трубку'.
  'Тогда не надо'.
  Тишина.
  'Прощай, Робин'.
  'Прощай, Алекс. Я все еще люблю тебя'.
  Дети сапожника ходят босиком.
  Психотерапевт задыхается от своих слов.
  
  Плохое настроение набрало силу и обрушилось на меня со всей силой.
  Помогло бы наличие кого-то, с кем можно поговорить. Мой список доверенных лиц был чертовски коротким.
  Робин наверху.
  Потом Майло.
  Он был с Риком на рыбалке в горах Сьерра. Но даже если бы его плечо было свободно, я бы не плакал на нем.
  С годами наша дружба приобрела определенный ритм: мы говорили об убийствах и безумии за пивом и крендельками, обсуждали состояние человека с апломбом пары антропологов, наблюдающих за колонией диких бабуинов.
  Когда ужасы накапливались слишком сильно, Майло ныл, а я слушал. Когда он съезжал с катушек, я помогал ему вернуться к этому.
  Печальный коп, поддерживающий психоаналитик. Я не был готов поменяться ролями.
  
  На обеденном столе скопилась почта за неделю. Я избегал ее открывать, страшась поверхностных ласк заигрываний, купонов и схем быстрого счастья. Но в тот самый момент мне нужно было привязать свой разум к мелочам, освободиться от опасностей самоанализа.
  Я отнес стопку в спальню, подтащил мусорную корзину к кровати, сел и начал сортировать. Внизу стопки лежал конверт цвета буйволовой кожи. Плотная льняная бумага, обратный адрес Холмби Хиллз, тисненый серебряный шрифт на заднем клапане.
  Богатый для моей крови. Высококлассный рекламный ход. Я перевернул конверт, ожидая компьютерную этикетку, и увидел свое имя и адрес, напечатанные экстравагантной серебряной каллиграфией. Кто-то потратил время, чтобы сделать это правильно.
  Я проверил почтовый штемпель - десять дней. Открыл конверт и вытащил пригласительную открытку цвета буйволовой кожи, с серебряной рамкой, еще больше каллиграфии: УВАЖАЕМЫЙ ДОКТОР ДЕЛАВЭР,
  ВАС СЕРДЕЧНО ПРИГЛАШАЕМ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ
  УВАЖАЕМЫЕ ВЫПУСКНИКИ И ЧЛЕНЫ
  УНИВЕРСИТЕТСКОЕ СООБЩЕСТВО НА ВЕЧЕРИНКЕ В САДУ И
  КОКТЕЙЛЬНЫЙ ПРИЕМ В ЧЕСТЬ
  ДОКТОР ПОЛ ПИТЕР КРУЗЕ,
  БЛЭЛОК ПРОФЕССОР ПСИХОЛОГИИ И
  РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕКА.
  ПОСЛЕ НАЗНАЧЕНИЯ НА ДОЛЖНОСТЬ
   ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КАФЕДРЫ ПСИХОЛОГИИ
  СУББОТА, 13 ИЮНЯ 1987 ГОДА, ЧЕТЫРЕ ЧАСА ДНЯ
  ЖАВОРОНОК
  ДОРОГА ЛА МАР
  ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ 90077
  RSVP, ОТДЕЛЕНИЕ ПСИХОЛОГИИ
  Крузе в качестве председателя. Наделенное кресло, высшая награда за исключительную ученость.
  Это не имело смысла; этот человек был кем угодно, только не ученым. И хотя прошли годы с тех пор, как я имел с ним дело, не было никаких оснований полагать, что он изменился и стал порядочным человеком.
  В те дни он был обозревателем и любимцем ток-шоу, вооруженным необходимой практикой Беверли-Хиллз и набором трюизмов, выраженных на псевдонаучном жаргоне.
  Его колонка ежемесячно появлялась в разделе 'Женская' в супермаркете.
  журнал - своего рода одноразовое издание, которое печатает статьи о новейшей чудодейственной диете, за которыми следуют рецепты шоколадного торта с помадкой, и сочетает призывы 'быть собой' с тестами на сексуальный IQ, призванными заставить любого, кто их проходит, почувствовать себя неполноценным.
  Профессор с большими деньгами. Он лишь еле заметно притворялся, что проводит исследования - что-то связанное с человеческой сексуальностью, но так и не принесло ни капли данных.
  Но от него не ожидали академической продуктивности, потому что он не был членом штатного факультета, а всего лишь клиническим сотрудником. Один из десятков практиков, ищущих академического статуса через связь с университетом.
  Сотрудники время от времени читали лекции по своим специальностям - в случае Круза это был гипноз и манипулятивная форма психотерапии, которую он называл
   Динамика коммуникации - и служили терапевтами и руководителями аспирантов клинической психологии. Отличный симбиоз, он освободил 'реальный'
  профессоров для подачи заявок на гранты и проведения заседаний комитетов, а также для получения разрешений на парковку для ассоциированных членов, приоритетных билетов на футбольные матчи и допуска в факультетский клуб.
  От этого к профессору Блэлоку. Невероятно.
  Я вспомнил, как в последний раз видел Круза - года два назад. Случайные прохожие на территории кампуса, мы делали вид, что не замечаем друг друга.
  Он шел к зданию психушки, весь в твидовых штанах, налокотниках и дымящемся шиповнике, студентка у каждого локтя. Выпуская на волю глубину, при этом быстро схватывая чувства.
  Я посмотрел на все эти серебряные надписи. Коктейли в четыре. Да здравствует шеф.
  Вероятно, это как-то связано с Холмби-Хиллз, но назначение все равно не поддается пониманию.
  Я проверил дату вечеринки - через два дня - затем перечитал адрес в конце приглашения.
   Жаворонок . Очень богатые люди крестили свои дома, как будто они были их детьми.
  La Mar Road, без номеров. Перевод: Нам всем принадлежит, крестьяне .
  Я представил себе, что будет через два дня: громоздкие машины, слабые напитки и тупые шутки, разносящиеся по зеленым газонам.
  Не мое представление о веселье. Я выбросил приглашение в мусорку и забыл о Крузе. Забыл о старых деньках.
  Но не надолго.
   Глава
  2
  Я плохо спал и проснулся с солнцем в пятницу. Поскольку пациентов не было, я погрузился в хлопоты: отправить видео Даррена Мэлу, закончить другие отчеты, оплатить и отправить счета, покормить кои и вычистить сеткой мусор из их пруда, убрать дом до блеска. Это заняло до полудня и оставило остаток дня открытым для погружения в страдания.
  У меня не было аппетита, я попробовал бегать, не смог избавиться от стеснения в груди и сдался через милю. Вернувшись домой, я так быстро выпил пиво, что у меня заболела диафрагма, запил еще одним и понес упаковку из шести бутылок в спальню. Я сидел в нижнем белье и смотрел, как по телевизору плывут картинки
  экран. Мыльные оперы: страдающие люди с идеальным внешним видом. Игровые шоу: регрессирующие люди с реальным внешним видом.
  Мой разум блуждал. Я уставился на телефон, потянулся к трубке.
  Отступил.
  Дети сапожника...
  
  Сначала я думал, что проблема как-то связана с бизнесом - с отказом от мира высоких технологий ради тяжелой и плохо оплачиваемой жизни ремесленника.
   Музыкальный конгломерат Токио обратился к Робин с предложением адаптировать несколько ее гитар в прототипы для массового производства. Она должна была составить спецификации; армия компьютеризированных роботов сделает все остальное.
  Они привезли ее в Токио первым классом, поселили в номере-люкс отеля 'Окура', накормили ее суши и сакэ, отправили домой, нагруженную изысканными подарками, пачками контрактов, напечатанных на рисовой бумаге, и обещаниями прибыльной консультационной работы.
  Несмотря на все эти настойчивые предложения, она отвергла их, так и не объяснив почему, хотя я подозревал, что это как-то связано с ее корнями.
  Она выросла единственным ребенком беспощадного перфекциониста-краснодеревщика, который поклонялся ручной работе, и бывшей танцовщицы, которая озлобилась, играя Бетти Крокер, и не поклонялась ничему. Папина дочка, она использовала свои руки, чтобы понять мир. Выдержала колледж, пока не умер ее отец, затем восхваляла его, бросив учебу и занимаясь ручной работой в мебели. Наконец, она нашла свой идеальный слух как мастер по изготовлению гитар, формовав, вырезая и инкрустируя индивидуальные гитары и мандолины.
  Мы были любовниками два года, прежде чем она согласилась жить со мной. Даже тогда она держалась за свою венецианскую студию. Вернувшись из Японии, она начала сбегать туда все чаще. Когда я спросил ее об этом, она сказала, что ей нужно наверстать упущенное.
  Я принял это. Мы никогда не проводили так много времени вместе. Два упрямых человека, мы упорно боролись за независимость, двигаясь в разных мирах, сливаясь время от времени - иногда это казалось случайным - в страстном столкновении.
  Но столкновения становились все реже и реже. Она начала ночевать в студии, ссылаясь на усталость, отклоняя мои предложения забрать ее и отвезти домой. Я был достаточно занят, чтобы не думать об этом.
  Я ушел из детской психологии в возрасте тридцати трех лет после передозировки человеческого несчастья, жил комфортно за счет инвестиций в недвижимость Южной Калифорнии. В конце концов я начал скучать по клинической работе, но продолжал сопротивляться запутанности долгосрочной психотерапии. Я справлялся с этим, ограничиваясь судебными консультациями, направленными адвокатами и судьями - оценками опеки, травматическими случаями с участием детей, одним недавним уголовным делом, которое научило меня кое-чему о генезисе безумия.
  Краткосрочная работа, с небольшим или отсутствующим последующим наблюдением. Хирургическая сторона псих.
  Но этого достаточно, чтобы я почувствовал себя целителем.
  Послепасхальное затишье оставило мне время - время, проведенное в одиночестве. Я начал понимать, как сильно мы с Робин отдалились друг от друга, и задавался вопросом, не упустил ли я что-то. Надеясь на спонтанное исцеление, я ждал, когда она придет в себя. Когда она не пришла, я загнал ее в угол.
  Она отмахнулась от моих опасений, внезапно вспомнила что-то, что забыла в студии, и ушла. После этого я видела ее еще реже. Телефонные звонки в Венецию включали ее автоответчик. Визиты были раздражающе неудовлетворительными: обычно ее окружали музыканты с грустными глазами, державшие в руках искореженные инструменты и поющие то одну, то другую форму блюза. Когда я заставала ее одну, она использовала рев пил и токарных станков, шипение распылителя, чтобы заглушить дискурс.
  Я стиснул зубы, отступил, сказал себе быть терпеливым. Адаптировался, создавая себе большую нагрузку. Всю весну я оценивал, писал отчеты и давал показания как демон. Обедал с адвокатами, застревал в пробках. Заработал кучу денег, и мне не на кого было их потратить.
  С приближением лета мы с Робином стали вежливыми незнакомцами. Что-то должно было произойти. В начале мая это произошло.
  Воскресное утро, полное надежд. Она пришла домой поздно вечером в субботу, чтобы забрать старые наброски, и осталась ночевать у меня, занимаясь со мной любовью с решимостью рабочего, которая меня пугала, но это было лучше, чем ничего.
  Проснувшись, я потянулся через кровать, чтобы прикоснуться к ней, но почувствовал только перкаль.
  Звуки доносились из гостиной. Я выскочил из кровати, нашел ее одетой, с сумочкой на плече, направляющейся к двери.
  'Доброе утро, детка'.
  'Доброе утро, Алекс'.
  "Уход?"
  Она кивнула.
  'Куда спешить?'
  'Много дел'.
  "В воскресенье?"
  'Воскресенье, понедельник, неважно'. Она положила руку на дверную ручку.
  'Я сделал сок - в холодильнике есть кувшин'.
  Я подошел к ней, положил руку ей на запястье.
  'Останься еще немного'.
  Она отстранилась. 'Мне правда пора идти'.
   'Давай, передохни'.
  'Мне не нужна передышка, Алекс'.
  'Хотя бы остаться на некоторое время и поговорить'.
  "О чем?"
  "Нас."
  'Тут не о чем говорить'.
  Ее апатия была вынужденной, но она все равно нажала на мою кнопку. Месяцы разочарования сжались в несколько мгновений пылкого монолога: Она была эгоистичной. Самовлюбленной. Как она думала, что это такое - жить с отшельником? Что я сделал, чтобы заслужить такое отношение?
  Затем подробный список моих добродетелей, всех высоких услуг, которые я оказал ей с того дня, как мы встретились.
  Когда я закончил, она поставила сумку и села на диван.
  'Ты прав. Нам действительно нужно поговорить'.
  Она смотрела в окно.
  Я сказал: 'Я слушаю'.
  'Я пытаюсь собраться с мыслями. Слова - это твое дело, Алекс. Я не могу конкурировать с тобой на этом уровне'.
  'Никому не нужно ни с кем соревноваться. Просто поговори со мной. Расскажи, что у тебя на уме'.
  Она покачала головой. 'Я не знаю, как это выразить, чтобы не обидеть'.
  'Не беспокойся об этом. Просто выпусти это наружу'.
  'Как скажете, доктор'. Потом: 'Извините, это просто очень тяжело'.
  Я ждал.
  Она сжала руки, разогнула их и развела. 'Осмотри эту комнату - мебель, произведения искусства - все в точности так, как было в первый раз, когда я увидела ее. Идеально, как на картинке - твой идеальный вкус. Пять лет я была пансионером'.
  'Как ты можешь так говорить? Это твой дом'.
  Она хотела ответить, но покачала головой и отвернулась.
  Я вошел в поле ее зрения, указал на ясеневый стол на козлах в столовой. 'Единственная мебель, которая что-то для меня значит, это ... '
  Потому что ты его построил'.
  Тишина.
   'Скажи только слово, и я измельчу все на спички, Робин. Начнем с нуля. Вместе'.
  Она закрыла лицо руками, посидела так некоторое время и, наконец, подняла глаза, наполнив их слезами. 'Дело не в декорировании интерьера, Алекс'.
  'О чем он ?'
  ' Ты . Какой ты человек. Подавляющий. Всепоглощающий. Дело в том, что ты никогда не думал спросить, хочу ли я чего-то другого - есть ли у меня собственные идеи'.
  'Я никогда не думал, что подобные вещи имеют для тебя значение'.
  'Я никогда не намекал, что это так - это я тоже, Алекс. Принимая, идя на поводу, вписываясь в твои предвзятые представления. Между тем, я жил во лжи -
  считаю себя сильным и самодостаточным'.
  'Ты сильный '.
  Она рассмеялась без радости. 'Это была папина фраза: Ты сильная девочка, красивая сильная девочка. Он злился на меня, когда моя уверенность в себе ослабевала, кричал на меня и говорил мне снова и снова, что я отличаюсь от других девочек. Сильнее их. Для него сильная значила использовать свои руки, творить.
  Когда другие девочки играли с Барби, я училась загружать ленточную пилу. Шлифовала костяшки пальцев до кости. Создавала идеальное соединение под углом. Быть сильной . Годами я верила в это. И вот я здесь, наконец-то хорошенько смотрюсь в зеркало, и все, что я вижу, - это еще одна слабая женщина, живущая за счет мужчины'.
  'Имеет ли Токийская сделка какое-либо отношение к этому?'
  'Токийская сделка заставила меня остановиться и задуматься о том, чего я хочу от жизни, заставила меня осознать, как я далек от этого, насколько я всегда был кому-то обязан'.
  'Детка, я никогда не хотел тебя ограничивать...'
  'Вот в чем проблема! Я младенец - чертов младенец! Беспомощный и готовый к тому, чтобы меня вылечил доктор Алекс!'
  'Я не считаю тебя пациентом, - сказал я. - Ради Бога, я люблю тебя'.
  'Любовь', - сказала она. 'Что бы это, черт возьми, ни значило'.
  'Я знаю, что это значит для меня'.
  'Тогда ты просто лучше меня, ладно? В этом и суть проблемы, не так ли! Доктор Совершенство. Доктор философии, решатель проблем. Внешность, мозги, обаяние, деньги, все эти пациенты, которые думают, что ты Бог'.
   Она встала, прошлась по полу. 'Чёрт возьми, Алекс, когда я впервые тебя встретила, у тебя были проблемы - выгорание, все эти сомнения в себе. Ты был смертным , и я могла заботиться о тебе . Я помогла тебе пройти через это, Алекс. Я была одной из главных причин, по которой ты выкарабкался, я знаю, что была'.
  'Ты был, и ты мне все еще нужен'.
  Она улыбнулась. 'Нет. Теперь ты в порядке, мой дорогой. Идеально настроен. И мне больше ничего не остается делать'.
  'Это безумие. Я был несчастен, не видя тебя'.
  'Временная реакция', - сказала она. 'Справишься'.
  'Вы, должно быть, думаете, что я довольно поверхностен'.
  Она прошла еще немного, покачала головой. 'Боже, я слушаю себя и понимаю, что все сводится к ревности, не так ли? Глупая, детская ревность. То же самое я чувствовала к популярным девушкам. Но я ничего не могу с собой поделать - у тебя все под контролем. Все организовано в аккуратную маленькую рутину: пробежать три мили, принять душ, немного поработать, обналичить чеки, поиграть на гитаре, почитать свои журналы. Трахать меня, пока мы оба не кончим, а потом заснуть, ухмыляясь. Ты покупаешь билеты на Гавайи, мы едем в отпуск. Появляешься с корзинкой для пикника, мы едем на обед. Это конвейер, Алекс, где ты нажимаешь на кнопки, и Токио научил меня тому, что мне не нужен конвейер. Самое безумное, что это прекрасная жизнь. Если я позволю тебе, ты будешь заботиться обо мне вечно, превратишь мою жизнь в идеальный, приукрашенный сон. Я знаю, что многие женщины убили бы за что-то подобное, но это не то, что мне нужно'.
  Наши взгляды встретились. Я почувствовал укол и отвернулся.
  'О, Боже', - сказала она, - 'Я делаю тебе больно. Я просто ненавижу это'.
  'Я в порядке. Просто иди'.
  'Вот и все, Алекс. Ты замечательный человек, но жизнь с тобой начала меня пугать . Я на грани исчезновения. Ты намекал на брак. Если бы мы поженились, я бы потерял еще больше себя. Наши дети стали бы видеть во мне кого-то скучного, неинтересного и озлобленного.
  Тем временем, папа будет в большом мире, совершая подвиги. Мне нужно время, Алекс, передышка. Чтобы разобраться во всем.
  Она направилась к двери. 'Мне пора идти. Пожалуйста'.
  'Берите столько времени, сколько вам нужно', - сказал я. 'Все пространство. Только не перебивайте меня'.
  Она стояла, дрожа, в дверях. Подбежала ко мне, поцеловала в лоб и ушла.
   Через два дня я пришел домой и нашел на столе из ясеня записку: Дорогой Алекс,
  Уехал в Сан-Луис. У кузины Терри родился ребенок. Собираюсь ей помочь, вернусь примерно через неделю.
  Не надо меня ненавидеть.
  Любовь,
  Р
   Глава
  3
  В одном из дел, над которым я только что закончил работать, пятилетняя девочка оказалась заложницей в ожесточенной битве за опеку над ней между голливудским продюсером и его четвертой женой.
  Родители, которых подталкивали к войне адвокаты, работающие на гонорар, в течение двух лет не могли прийти к соглашению. Наконец судья почувствовал отвращение и попросил меня дать рекомендации. Я провел оценку состояния девочки и попросил назначить другого психолога для обследования родителей.
  Консультантом, которого я рекомендовал, был бывший одноклассник по имени Ларри Дашофф, острый диагност, чью этику я уважал. Мы с Ларри оставались друзьями на протяжении многих лет, обменивались рекомендациями, иногда встречались за обедом или играли в гандбол. Но как друг он относился к категории случайных людей, и я был удивлен, когда он позвонил мне в 10 вечера в пятницу.
  'Доктор Д.? Это доктор Д.', - крикнул он, как обычно, бодро. На заднем плане раздался ураган шума - визг шин и выстрелы из ревущего телевизора
  конкурируя с чем-то, что напоминало школьный двор во время перемены.
  'Привет, Ларри. Что случилось?'
  'Дело в том, что Бренда в юридической библиотеке готовится к курсу по деликтам, а все пять монстров в моем распоряжении'.
  'Радости родительства'.
   'О, да'. Уровень шума возрос. Тонкий голосок заскулил: 'Папа! Папа!
  Папочка!"
  'Одну секунду, Алекс'. Он положил руку на телефон, и я услышал, как он сказал:
  'Подожди, пока я закончу говорить по телефону. Нет , не сейчас. Подожди . Если он тебя беспокоит, просто держись от него подальше . Не сейчас , Джереми, я не хочу этого слышать. Я говорю по телефону. телефон, Джереми . Если ты не остынешь, это не какао-поппсы и двадцать минут не ложись спать! '
  Он снова на связи. 'Я мгновенно стал поклонником терапии отвращения, Д. К черту Анну Фрейд и Бруно Беттельгейма. Они оба, вероятно, заперлись в своих кабинетах, чтобы писать свои книги, пока кто-то другой воспитывал их детей. У старой Анны вообще были дети? Думаю, она оставалась замужем за папой. В любом случае, первым делом в понедельник я пошлю за полудюжиной кнутов для скота. По одному для каждой из них и один, чтобы засунуть себе в задницу за то, что я подтолкнул Бренду вернуться в школу. Если Робин когда-нибудь придумает что-то вроде этого, быстро меняйте тему'.
  'Я обязательно это сделаю, Ларри'.
  'Ты в порядке, Д.?'
  'Просто немного устал'.
  Он был слишком хорошим терапевтом, чтобы не знать, что я сдерживаюсь. Слишком хорошим, также, чтобы продолжать эту тему.
  'В любом случае, Д., я прочитал ваш отчет о беспорядках в Фезербо и согласен во всех отношениях. С такими родителями, что действительно принесло бы пользу ребенку, так это сиротство. За исключением этого, я согласен, что какое-то половинчатое соглашение о совместной опеке, вероятно, является наименее ужасным выходом. Хотите сделать ставки на шансы, что это сработает?'
  'Только если я могу сделать ставку на понижение'.
  'Ни за что'. Он снова извинился, крикнул кому-то, чтобы тот выключил телевизор. Никакого согласия не последовало. 'Люди действительно облажались, не так ли, Д.? Как вам такое важное озарение после тринадцати лет работы в качестве исследователя разума?
  Никто больше не хочет работать ни над чем - Бог знает, я не любитель поваляться на пляже, и Бренда тоже. Если мы смогли выдержать все эти годы, то любой сможет'.
  'Я всегда считал вас идеальной парой'.
  'Каждый миг рождается один человек'. Он усмехнулся. 'Мы говорим об итальянском браке
  - mucho passione, mucho screamo. В конечном итоге, она терпит меня из-за моих эротических способностей'.
   'Вот так?'
  ' Вот так? ' - передразнил он. 'Д., это прозвучало чертовски нелепо, не дотягивает до твоего обычного уровня искрометного остроумия. Ты уверен, что в порядке?'
  'Я в порядке. Правда'.
  'Если ты так говоришь. Ну, ладно, перейдем к главной причине моего звонка. Получить приглашение на большую вечеринку Круза?'
  'Оно украшает дно моей мусорной корзины - оно достаточно блестящее?'
  'Далеко нет. Не планируете идти?'
  'Ты, должно быть, шутишь, Ларри'.
  'Не знаю. Это могло бы быть забавно в каком-то mondo bizarro -стиле - посмотреть, как живет другая половина, постоять в сторонке, отпуская едкие аналитические комментарии и подавляя свою буржуазную зависть'.
  Я вспомнил кое-что. 'Ларри, ты ведь был некоторое время научным ассистентом Круза?'
  ' Пока нет , Д. Всего один семестр - и да, я защищаюсь.
  Этот парень был подлецом. Мое оправдание в том, что я был на мели - только что женился, корпел над диссертацией, а моя стипендия от NIMH закончилась в середине семестра'.
  'Давай, признавайся, Ларри. Это была выгодная работа. Вы, ребята, сидели весь день и смотрели грязные фильмы'.
  'Нечестно, Делавэр. Мы исследовали границы человеческой сексуальности'. Он рассмеялся. 'На самом деле, мы сидели весь день и смотрели, как студенты смотрят грязные фильмы. О, эти распущенные семидесятые...
  Сможете ли вы сегодня избежать наказания за это?
  'Трагическая утрата для науки'.
  'Катастрофично. По правде говоря, Д., это была полная чушь. Крузу это сошло с рук, потому что он привлёк деньги - частный грант - на изучение влияния порнографии на сексуальное возбуждение'.
  'Он что-нибудь придумал?'
  'Важнейшие данные: фильмы о сексе возбуждают студентов второго курса колледжей'.
  'Я знал это, когда был на втором курсе'.
  'Ты поздно созрел, Ди'.
  'Он опубликовал?'
  'Где? Пентхаус ? Нет, он использовал результаты, чтобы ходить на ток-шоу и агитировать за порно как за здоровый сексуальный выход, и так далее, и так далее. Затем, в 'напряженные восьмидесятые', он сделал полный разворот - якобы, он
   'переанализировал' свои данные. Начал выступать с речами о порнографии, пропагандирующей насилие над женщинами'.
  'Наш новый руководитель отдела - человек порядочный'.
  "Ах, да."
  'Как он забрался так высоко, Ларри? Он был помощником на неполный рабочий день'.
  'Помощь на неполный рабочий день с постоянными связями'.
  'Имя на вкладе - Блэлок?'
  'Ты понял. Старые деньжата - сталь, железные дороги - одна из тех семей, которая получает пенни каждый раз, когда кто-то к западу от Миссисипи дышит'.
  'Какая связь у Круза?'
  'Как я слышал, у миссис Блэлок был проблемный ребенок, Круз был его терапевтом. Должно быть, все стало лучше, потому что мама вливала деньги в отдел в течение многих лет - при условии, что Круз будет ими управлять. Его повысили, дали все, что он хочет. Его последнее желание - стать главой отдела, так что, вуаля , время для вечеринки'.
  'Продается право собственности', - сказал я. 'Я не знал, что дела обстоят настолько плохо'.
  'Это плохо и даже хуже, Алекс. Я все еще читаю лекции по семейной терапии, так что я достаточно вовлечен в работу отдела, чтобы знать, что финансовое положение отстойное. Помните, как они раньше навязывали нам чистые исследования, смотрели свысока на все, что хоть отдаленно имело прикладное значение? Как Рэтман Фрейзер постоянно говорил нам, что 'релевантно' - ругательное слово? Наконец-то это их настигло.
  Никто не хочет финансировать гранты на изучение рефлекса моргания у декортикированных лобстеров. Вдобавок ко всему, набор в бакалавриат резко упал - психология больше не модная специальность. Сейчас все, включая моего старшего, хотят быть специалистами по бизнесу, прокладывать свой путь к здоровью и счастью с помощью внутренней торговли.
  Что означает сокращение бюджета, увольнения, пустые классы. У них заморозка найма на девятнадцать месяцев - даже полные профессора уткнулись носом в пол. Круз приносит деньги Блэлоку, он может есть постоянную должность на завтрак. Как сказал мой старший: Деньги говорят, папа. Чушь уходит. Черт, даже Фрейзер запрыгнул в вагончик. Последнее, что я слышал, он занимался продажей по почте кассет для бросающих курить'.
  'Вы шутите'.
  'Я не шучу'.
  'Что Фрейзер знает о том, как бросить курить? О чем-либо человеческом ?'
  'С каких это пор это важно? Ну, такова ситуация. Теперь о субботе. Мне удалось завтра за три часа выдать все пять кексов.
  Я мог бы использовать это время, чтобы качать железо, смотреть игру или делать что-то еще, не менее захватывающее, но идея нарядиться и насытиться бесплатными напитками и изысканными блюдами в каком-нибудь развлекательном заведении в Холмби-Хиллз показалась мне совсем неплохой'.
  'Напитки наверняка будут отвратительными, Ларри'.
  'Лучше, чем то, что я пью сейчас. Разбавленный яблочный сок. Похоже на мочу.
  Это все, что осталось в доме - я забыл сходить за покупками. Я два дня пичкал детей сахарными хлопьями'. Он вздохнул. 'Я в ловушке, Д. Мы говорим о терминальной лихорадке в каюте. Приходи на эту чертову вечеринку и обменяйся со мной циничными колкостями на пару часов. Я буду RS-Вице-президентом за нас обоих.
  Приведи Робин, выстави ее напоказ и дай бог богатым пердунам понять, что не все можно купить за деньги'.
  'Робин не сможет приехать. Он уехал из города'.
  "Бизнес?"
  "Ага."
  Пауза.
  'Слушай, Д., если ты связан, я пойму'.
  Я задумался на мгновение, вспомнил еще один одинокий день и сказал:
  'Нет, я свободен, Ларри'.
  И приведите шестеренки в движение.
   Глава
  4
  Холмби Хиллз - самый дорогой район в Лос-Анджелесе, крошечный уголок мегабогатства, зажатый между Беверли-Хиллз и Бель-Эйр. Финансово, в световых годах от моего района, но всего в миле или около того на юг.
  На моей карте дорога Ла Мар находится в самом центре района, это извилистая тупиковая нить, заканчивающаяся холмами, возвышающимися над Лос-Анджелесом.
  Country Club. Недалеко от Playboy Mansion, но я не думал, что Хефа пригласили на эту вечеринку.
  В четыре пятнадцать я надел легкий костюм и отправился пешком. На Сансет было оживленное движение - серферы и поклонники солнца возвращались с пляжа, зеваки направлялись на восток, сжимая карты в руках, к домам звезд. Через пятьдесят ярдов в Холмби-Хиллз все стало тихим и пасторальным.
  Владения были огромными, дома скрывались за высокими стенами и воротами безопасности, а сзади располагались небольшие леса. Только едва заметный контур шиферного фронтона или испанской черепичной башни, парящей над зеленью, намекал на жилье. Это и флегматичный гул невидимых бойцовых собак.
  La Mar появился из-за поворота, полоса однополосного асфальта, идущая вверх по склону, врезанная в стену из пятидесятифутового эвкалипта. Вместо городского уличного знака, к одному из деревьев над эмблемами трех охранных компаний и красно-белым значком Bel Air Patrol была прибита лакированная сосновая плита. На плите были выжжены простые буквы LA MAR.
   ЧАСТНЫЙ. НЕТ ВЫХОДА. Легко пропустить на сорока милях в час, хотя синий Rolls-Royce Corniche промчался мимо меня и без колебаний врезался в него.
  Я проследил за выхлопными газами 'Роллса'. Двадцать футов вглубь, два столба из полевого камня, прибитые еще одним предупреждением ЧАСТНАЯ ДОРОГА, вросли в восьмифутовые каменные стены, увенчанные тремя футами кованого железа с золотыми украшениями. Железо было переплетено двадцатифутовыми секциями лоз - английский плющ, маракуйя, жимолость, глициния. Контролируемое изобилие, маскирующееся под что-то естественное.
  За стенами виднелось серо-зеленое полотно - еще один пятиэтажный эвкалипт.
  Через четверть мили листва стала еще гуще, дорога темнее и прохладнее.
  Насыпи мха и лишайника запятнали полевой камень. Воздух был влажным и ментолово-чистым. Птица робко щебетала, затем прекратила свою песню.
  Дорога изгибалась, выпрямлялась и открывала свою конечную точку: возвышающуюся каменную арку, запечатанную коваными воротами. Десятки автомобилей выстроились в ряд, двойной ряд хрома и лака.
  Когда я приблизился, я увидел, что разделение было целенаправленным: сверкающие роскошные автомобили в одной очереди; компакты, универсалы и подобный плебейский транспорт в другой. Во главе автомобилей мечты стояло безупречно белое купе Mercedes, одна из тех кастомных работ с форсированным двигателем, защитой бампера и спойлерами, позолотой и номерным знаком с надписью PPK
  Кандидат наук.
  Парковщики в красных куртках прыгали вокруг недавно прибывших автомобилей, словно блохи на летней шкуре, распахивая двери и кладя ключи в карманы. Я направился к воротам и обнаружил, что они заперты. Сбоку на столбе стояла акустическая система.
  Рядом с динамиком находились клавишная панель, слот для ключей и телефон.
  Один из красномордых увидел меня, протянул ладонь и сказал: 'Ключи'.
  'Нет ключей. Я пошел пешком'.
  Глаза его сузились. В руке он держал большой железный ключ, прикованный цепью к прямоугольнику лакированного дерева. На дереве была выжжена надпись: FR. GATE.
  ' Мы паркуемся', - настаивал он. Он был смуглый, толстый, круглолицый, с пушистой бородой и говорил со средиземноморским акцентом. Его ладонь дрогнула.
  'Машины нет', - сказал я. 'Я шел пешком'. Когда его лицо осталось пустым, я изобразил пальцами, что иду.
  Он повернулся к другому камердинеру, невысокому, тощему черному парню, и что-то прошептал. Оба уставились на меня.
   Я взглянул на верхнюю часть ворот и увидел золотые буквы: SKYLARK.
  'Это дом миссис Блэлок, верно?'
  Никакого ответа.
  'Университетская вечеринка? Доктор Круз?'
  Бородатый пожал плечами и потрусил к жемчужно-серому Кадиллаку. Черный парень шагнул вперед. 'Есть приглашение, сэр?'
  'Нет. А он необходим?'
  'Ну-у-у', - он улыбнулся, казалось, напряженно размышляя. 'У вас всех нет машины, у вас всех нет приглашения'.
  'Я не знал, что нужно брать с собой ни то, ни другое'.
  Он цокнул языком.
  'Необходима ли машина в качестве залога?' - спросил я.
  Улыбка исчезла. 'Вы все ходили?'
  "Это верно."
  'Где вы все живете?'
  'Недалеко отсюда'.
  'Сосед?'
  'Приглашенный гость. Меня зовут Алекс Делавэр. Доктор Делавэр'.
  'Одну минуту'. Он подошел к будке, снял трубку и заговорил.
  Положив трубку, он снова сказал: 'Одну минуту' и побежал открывать двери белого длинномерного 'Линкольна'.
  Я подождал, осмотрелся. Что-то коричневое и знакомое привлекло мое внимание: действительно жалкая машина, отодвинутая на обочину дороги, подальше от остальных.
  На карантине.
  Легко понять, почему: шершавый универсал Chevy дряхлого винтажного образца, покрытый ржавчиной и комковатыми пятнами грунтовки. Его шины нуждались в воздухе; его задний отсек был забит свернутой одеждой, обувью, картонными коробками, контейнерами из-под фастфуда и мятыми бумажными стаканчиками. На заднем стекле была желтая ромбовидная наклейка: МУТАНТЫ НА БОРТУ.
  Я улыбнулся, а затем заметил, что драндулет был установлен таким образом, что не давал возможности выехать. Чтобы его освободить, пришлось бы передвинуть десяток машин.
  Модно одетая худая пара среднего возраста вылезла из белого Линкольна, и бородатый камердинер проводил их к воротам. Он вставил большой ключ в щель, набрал код, и одна железная дверь распахнулась. Проскользнув, я последовал за парой на покатый подъезд, вымощенный черным кирпичом
   в форме рыбьей чешуи. Когда я проходил мимо него, парковщик сказал: 'Эй', но без энтузиазма и не предпринял никаких попыток остановить меня.
  Когда ворота за ним закрылись, я указал на 'Шевроле' и сказал:
  'Этот коричневый универсал - позвольте мне рассказать вам кое-что о нем'.
  Он подошел к кованому железу. 'Да? Что?'
  'Эта машина принадлежит самому богатому парню на этой вечеринке. Обращайтесь с ней хорошо - он известен тем, что дает огромные чаевые'.
  Он повернул голову и уставился на универсал. Я пошёл.
  Когда я оглянулся, он играл на музыкальных машинках, создавая поляну вокруг 'Шевроле'.
  В сотне ярдов от ворот эвкалипт уступил место открытому небу над газоном, подстриженным до стерни, как на поле для гольфа. Трава была обрамлена шомпольными колоннами стриженого итальянского кипариса и клумбами многолетников. Внешние пределы территории были сравнены бульдозерами с холмами и долинами.
  Самые высокие холмы находились в самых дальних уголках участка и были увенчаны одинокими черными соснами и калифорнийскими можжевельниками, подрезанными так, чтобы они выглядели продуваемыми ветром.
  Рыбья чешуя горбилась. С гребня доносились звуки музыки - струнная группа играла что-то барочное. Когда я приблизился к вершине, я увидел высокого старика в ливрее дворецкого, идущего мне навстречу.
  'Доктор Делавэр, сэр?' Его акцент был где-то между лондонским и бостонским; черты лица были мягкими, великодушными и мешковатыми. Его дряблая кожа была цвета консервированного лосося. Пучки кукурузных рылец окружали загорелый на солнце купол. Белая гвоздика украшала его петлицу.
  Дживс, вышедший из центрального кастинга.
  "Да?"
  'Я Рэми, доктор Делавэр, просто пришел за вами, сэр. Пожалуйста, простите за неудобства, сэр'.
  'Нет проблем. Думаю, парковщики не подготовлены к работе с пешеходами'.
  Мы перешагнули через гребень. Мой взгляд был устремлен к горизонту.
  К дюжине пиков зеленой медной черепичной крыши, трем этажам белой штукатурки и зеленых ставней, колонным портикам, балконам с балясинами и верандам, арочным дверям и фрамужным окнам. Монументальный свадебный торт, окруженный акрами зеленой глазури.
  Перед особняком располагались регулярные сады: гравийные дорожки, кипарисы, лабиринт из самшитовых изгородей, известняковые фонтаны, зеркальные пруды, сотни клумб.
   роз, таких ярких, что они казались флуоресцентными. Участники вечеринок, сжимая бокалы на длинных ножках, прогуливались по дорожкам и любовались посадками. Любовались собой в зеркальной воде бассейнов.
  Дворецкий и я молча шли, взбивая гравий. Солнце палило, густое и теплое, как тающее масло. В тени самого высокого фонтана сидела группа размером с филармонию мрачных, официально одетых музыкантов. Их дирижер, молодой, длинноволосый азиат, поднял палочку, и музыканты заиграли послушного Баха.
  Струнные дополнялись звоном стекла и басом разговора. Слева от садов огромное патио из плитняка было заполнено круглыми белыми столами, затененными желтыми брезентовыми зонтиками. На каждом столе стоял центральный элемент из тигровых лилий, фиолетовых ирисов и белых гвоздик. Желто-белая полосатая палатка, достаточно большая, чтобы вместить цирк, укрывала длинный белый лакированный бар, обслуживаемый дюжиной барменов, которые работали не покладая рук.
  Около трехсот человек сидели за столиками и пили. Половина этого количества заполнила бар. Официанты сновали с подносами напитков и канапе.
  'Да, сэр. Могу ли я предложить вам выпить, сэр?'
  'Содовая вода подойдет'.
  'Простите, сэр'. Рэми расширил шаг, пошел впереди меня, исчез в толпе бара и появился через несколько мгновений с заиндевевшим стаканом и желтой льняной салфеткой. Он вручил их мне как раз в тот момент, когда я вышел на террасу.
  'Вот, пожалуйста, сэр. Еще раз извините за неудобства'.
  'Нет проблем. Спасибо'.
  'Хотите чего-нибудь поесть, сэр?'
  'Сейчас ничего'.
  Он слегка поклонился и ушел. Я стоял один, потягивая газировку, и высматривал в толпе дружелюбное лицо.
  Вскоре стало очевидно, что толпа разделилась на две отдельные группы, что напоминало социологический раскол, возникший в результате двухрядного расположения автомобилей.
  В центре внимания были крупные богачи, скопище лебедей.
  Загорелые и грациозные, в консервативных нарядах от кутюр , они приветствовали друг друга поцелуями в щеки, тихо и сдержанно смеялись, пили не спеша и не слишком сдержанно и не обращали внимания на этнически разнообразную компанию, сидевшую в стороне.
  Университетские люди были сороками, напряженными, бдительными, переполненными нервной болтовней. Они рефлекторно собирались в тесные маленькие клики, разговаривая за ладонями и бросая взгляды. Некоторые были нарочито гладкими в готовых костюмах и вечерних платьях для особых случаев; другие считали обязательным одеваться попроще. Несколько человек все еще глазели на свое окружение, но большинство довольствовалось наблюдением за ритуалами лебедей со смесью необузданного голода и аналитического презрения.
  Я допил половину своей газировки, когда по патио прошла волна...
  через оба лагеря. Пол Круз появился вслед за ним, ловко прокладывая себе путь через Town and Gown. Маленькая, миловидная серебристо-светловолосая женщина в черном платье без бретелек и на трехдюймовых каблуках висела у него на руке. Ей было чуть больше тридцати, но она носила волосы, как королева выпускного бала - прямые, до талии, концы пышно завиты. Платье облегало ее, как слой смолы. На шее у нее было бриллиантовое колье.
  Она не сводила глаз с Круза, который ухмылялся и работал со своей аудиторией.
  Я хорошенько рассмотрел нового заведующего кафедрой. К этому времени ему, должно быть, было около шестидесяти, он боролся с энтропией с помощью химии и хорошей осанки. Его волосы все еще были длинными, сомнительного оттенка кукурузно-желтого цвета, подстриженными в стиле серфера новой волны, с клапаном на одном глазу. Когда-то он напоминал мужчину-модель с грубоватой красотой, которая хорошо смотрится на фотографиях, но теряет что-то при переносе на реальность. И его приятная внешность все еще была на виду. Но его черты опустились; линия подбородка казалась слабее, грубость растворилась во что-то мягкое и смутно развратное. Его загар был таким глубоким, что он выглядел пережаренным. Это ставило его в один ряд с богатой толпой, как и его сшитый на заказ костюм. Костюм был легким, как перышко, но явно твидовым и с заплатками на рукавах - почти сопливая уступка академичеству. Я наблюдал, как он сверкнул ртом, полным белых шапочек, пожал руки мужчинам, поцеловал дам и перешел к следующей группе доброжелателей.
  'Ловко, да?' - раздался голос за моей спиной.
  Я обернулся и посмотрел на двести фунтов квадратной муки со сломанным носом и густыми усами, упакованной в круглую банку длиной пять футов и пять дюймов, завернутую в коричневый клетчатый костюм, розовую рубашку, черный вязаный галстук и потертые коричневые пенни-лоферы.
  'Привет, Ларри'. Я протянул руку, но увидел, что обе его руки заняты: в левой - стакан пива, в правой - тарелка куриных крылышек, яичных рулетиков и частично обглоданные реберные кости.
   'Я был у роз', - сказал Дашофф, - 'пытаясь понять, как они заставляют их так цвести. Наверное, удобряют их старыми долларовыми купюрами'.
  Он поднял брови и кивнул в сторону особняка. 'Милый маленький коттедж'.
  "Уютный."
  Он посмотрел на проводника. 'Это Нарахара, вундеркинд . Бог знает, сколько он стоит'.
  Он поднес кружку ко рту и выпил. Бахрома пены покрыла нижнюю половину его усов.
  'Budweiser', - сказал он. 'Я ожидал чего-то более экзотического. Но, по крайней мере, оно полной крепости'.
  Мы сели за пустой столик. Ларри с усилием скрестил ноги и сделал еще один, более глубокий глоток пива. От этого движения его грудь раздулась, а пуговицы пиджака натянулись. Он расстегнул его и откинулся назад. К его поясу был прикреплен бипер.
  Ларри почти такой же широкий, как и высокий, и он ходит вразвалку; разумное предположение - ожирение. Но в плавках он такой же твердый, как замороженная говяжья туша - любопытная смесь гипертрофированных мышц с прожилками сала, единственный парень ниже шести футов, который играл в защите за Университет Аризоны. Однажды, еще в аспирантуре, я наблюдал, как он выжимает в два раза больше своего веса в университетском спортзале, не тяжело дыша, а затем завершает это отжиманиями на одной руке.
  Он провел тупыми пальцами по волосам из стальной шерсти, вытер усы и наблюдал, как Круз очаровывает, прокладывая себе путь сквозь толпу. Маршрут нового начальника отдела привел его ближе к нашему столу - достаточно близко, чтобы наблюдать за механикой светской беседы, но слишком далеко, чтобы слышать, о чем идет речь. Это было похоже на просмотр пантомимы. Что-то под названием Party Games .
  'Ваш наставник в прекрасной форме', - сказал я.
  Ларри глотнул еще пива и протянул руки. 'Я же говорил тебе, что я влип , Д. Работал бы на самого дьявола - дешёвый Фауст'.
  'Нет нужды объяснять, доктор'.
  'Почему бы и нет? Меня все еще бесит, что я на вечеринке по поводу дерьма'. Еще пива. 'Весь семестр впустую. Круз и я практически не общались друг с другом...
  Я сомневаюсь, что мы сказали хотя бы десять предложений за все время. Он мне не понравился, потому что я
   Он думал, что он поверхностный и фальшивый. И он возненавидел меня, потому что я был мужчиной.
  - все его остальные помощники были женщинами'.
  'Тогда почему он нанял вас?'
  'Потому что его объектами исследования были мужчины, и они вряд ли бы расслабились, смотря грязные фильмы в окружении кучки женщин, делающих заметки.
  Вряд ли они ответят на те вопросы, которые он задавал, - как часто они дрочили, их самые частые фантазии о мастурбации. Делали ли они это в общественных туалетах? Как часто и с кем они трахались, сколько времени им требовалось, чтобы кончить. Каково было их глубоко укоренившееся первобытное отношение к печени в банке'.
  'Границы человеческой сексуальности', - сказал я.
  Он покачал головой. 'Грустно то, что это могло бы быть ценным. Посмотрите на все клинические данные, которые предоставили Мастерс и Джонсон. Но Круз не был серьезен в сборе данных. Он как будто просто следовал за всем этим'.
  'Разве агентство, выдавшее грант, не заботилось об этом?'
  'Никакого агентства. Это были частные лохи - богатые порно-фрики. Он обещал сделать их респектабельными, дать академическое одобрение их хобби'.
  Я повернулся и посмотрел на Крузе. Блондинка в черном платье покачивалась на шпильках.
  'Кто эта женщина с ним?'
  ' Миссис К. Вы не помните? Сюзанна?'
  Я покачал головой.
  'Сьюзи Стрэддл? О ней говорят в департаменте?'
  'Наверное, я проспал'.
  'Ты, должно быть, был в коме , D. Она была знаменитостью в кампусе. Бывшая порноактриса, получила прозвище за то, что была... гибкой. Круз познакомился с ней на какой-то голливудской вечеринке, когда проводил 'исследования'. Ей не могло быть больше восемнадцати или девятнадцати лет. Он бросил ради нее свою вторую жену... или, может, третью - кто следит? Зачислил ее в университет на факультет английского языка. Думаю, она продержалась три недели. Звонок еще не звонил?'
  Я покачал головой. 'Когда это было?'
  '74-й'.
  'В 1974 году я был в Сан-Франциско - в Лэнгли Портер'.
  'О, да, ты работала в две смены - стажировка и диссертация в один и тот же год.
  Ну, Д., твоя ранняя развитость могла оставить тебя на рынке труда
  на год раньше, чем все остальные из нас, но ты пропустил Сьюзи. Она действительно должна была стать чем-то. Я на самом деле работала с ней - в течение недели. Круз назначил ее в кабинет, делать секретарскую работу. Она не умела печатать, портила файлы. Милая девочка, на самом деле. Но довольно простая.
  Награжденный и супруга подошли ближе. Сюзанна Круз плелась за мужем, словно пригнанная к рельсам. Она выглядела хрупкой, с костлявыми плечами, тугой жилистой шеей, разделенной пополам бриллиантовым колье, почти плоской грудью, впалыми щеками и острым подбородком. Ее руки были стройными, но жилистыми, костлявые кисти заканчивались длинными, тонкими пальцами. Ее ногти были длинными и покрыты красным лаком. Они вцепились в рукав ее мужа, впиваясь в твид.
  'Должно быть, это настоящая любовь', - сказала я. 'Он был с ней все эти годы'.
  'Не думайте, что это полезная моногамия. Круз имеет репутацию первоклассного ловеласа, а Сьюзи славится своей терпимостью'. Он прочистил горло.
   'Покорный'.
  "Буквально?"
  Он кивнул. 'Помнишь те вечеринки, которые Круз устраивал у себя в каньоне Мандевиль в первый год, когда он присоединился к факультету? О, да, ты был во Фриско'. Он остановился, съел яичный рулет и задумался. 'Подожди, я думаю, они все еще продолжались в 75-м. Ты вернулся к 75-му, да?'
  'Выпускник', - сказал я. 'Работаю в больнице. Я встречался с ним однажды. Мы не понравились друг другу. Он бы меня не пригласил'.
  'Никто не был приглашен , Алекс. Это были дни открытых дверей. Во всех смыслах этого слова'.
  Он хлопнул меня по подбородку. 'Ты бы, наверное, все равно не пошел, потому что ты был хорошим мальчиком, таким серьезным. На самом деле, я сам так и не прошел дальше двери. Бренда бросила взгляд на то, как они размазывают пол маслом Wesson, и вытащила меня оттуда. Но люди, которые пошли, говорили, что это были оргии плюс четыре, если ты мог выдержать трах других мозгоправов.
   О! Калькутта! встречает Б. Ф. Скиннера - какая пугающая идея, а? И Сьюзи Стрэддл была одной из главных достопримечательностей - связанная, запряженная, в наморднике и выпоротая'.
  'Откуда вы все это знаете?'
  'Сплетни в кампусе. Все знали - это не было секретом. Тогда никто не думал, что это так уж странно. Домикробные дни - сексуальная свобода, освобождение ид, расширение границ сознания и т. д. Даже радикальные либералы в нашем классе считали, что Круз был на переднем крае
  что-то значимое . Или, может быть, им просто нравилось доминировать.
  с философской точки зрения было приемлемо высечь Сьюзи, потому что она удовлетворяла какую-то свою собственную потребность'.
  'Круз занимается поркой?'
  'Все так делали. Это была настоящая бандитская сцена - она была равноправной жертвой порки. Вот, посмотрите на нее, как она держится за него изо всех сил.
  Разве она не кажется покорной? Вероятно, пассивно-зависимая личность, идеальный симбиотический вариант для такого наркомана власти, как Круз'.
  Мне она показалась испуганной. Придерживаясь мужа, но оставаясь на заднем плане. Я наблюдал, как она шагнула вперед и улыбнулась, когда к ней обратились, а затем отступила. Откинула длинные волосы, проверила ногти. Ее улыбка была плоской, как наклейка, ее темные глаза неестественно яркие.
  Она двигалась так, что солнце попадало на бриллиантовое колье и разбрасывало искры. Я подумал о собачьем ошейнике.
  Круз резко повернулся, чтобы взять чью-то руку, и его жена потеряла равновесие. Вытянув руку для поддержки, она схватила его за рукав и сжала его крепче, обхватив его собой. Он продолжал мять ее голое плечо, но при всем внимании, которое он ей уделял, она могла бы быть свитером.
   Любовь. Что бы это ни значило.
  'Низкая самооценка', - сказал Ларри. 'Нужно быть униженным, чтобы трахаться на пленке'.
  'Полагаю, что так'.
  Он осушил кружку. 'Пойду за добавкой. Могу я вам что-нибудь предложить?'
  Я поднял свой наполовину полный стакан содовой. 'Все еще работаю над этим'.
  Он пожал плечами и пошел в бар.
  Крузы отошли от нашего стола к столу, заполненному сороками. Шипение светской болтовни; затем он рассмеялся глубоким, самодовольным звуком.
  Он что-то сказал аспиранту-мужчине, пожал ему руку, одновременно скользя взглядом по его красивой жене. Сюзанна Круз продолжала улыбаться.
  Ларри вернулся. 'Ну, - сказал он, устраиваясь, - как у тебя дела?'
  "Большой."
  'Да, я тоже. Вот почему мы здесь без наших женщин, да?'
  Я потягивал газировку и смотрел на него. Он поддерживал зрительный контакт, но был занят куриным крылышком.
   Взгляд терапевта. Беременный от беспокойства.
  Подлинная забота, но я не хотел в этом участвовать. Внезапно мне захотелось сбежать.
  Быстрая пробежка обратно к большой каменной арке, прощание с Гэтсбилендом.
  Вместо этого я залез в свой собственный мешок с психоделическими приемами. Отвечал вопросом на вопрос.
  'Как дела у Бренды на юридическом факультете?'
  Он прекрасно понимал, что происходит, но все равно ответил: 'Десять процентов лучших в классе второй год подряд'.
  'Ты должен ею гордиться'.
  'Конечно. Только впереди еще целый год. Проверьте меня в то же время в следующем году и посмотрите, функционирую ли я по-прежнему'.
  Я кивнул. 'Я слышал, что это гнилая процедура'.
  Его ухмылка утратила свою теплоту. 'Все, что производит юристов, должно быть таковым, не так ли? Как превращение филе в дерьмо. Моя любимая часть - когда она приходит домой и устраивает мне перекрестный допрос о доме и детях'.
  Он вытер рот и наклонился ближе. 'Одна часть меня понимает это
  - она умная, умнее меня, я всегда ожидала, что она займется чем-то другим, нежели домашними делами. Она была той, кто сказал 'нет', ее собственная мать работала полный рабочий день, отдавала ее няням, она возмущалась этим.
  Она забеременела во время нашего медового месяца, через девять месяцев у нас родился Стивен, потом все остальные, как последствие. Теперь, внезапно, ей нужно найти себя. Клара Дарроу.'
  Он покачал головой. 'Проблема во времени. Вот я, наконец-то добрался до точки, когда мне не нужно торопиться с рекомендациями. Партнеры надежны, практика в основном идет сама собой. Ребенок пойдет в первый класс в следующем году, мы могли бы взять отпуск, попутешествовать. Вместо этого она отсутствует двадцать часов в день, пока я играю роль мистера Мамочки'.
  Он нахмурился. 'Будь осторожен, мой друг, хотя с Робин, вероятно, все будет по-другому, она уже сделала карьеру, может быть, готова остепениться'.
  Я сказал: 'Мы с Робином расстались'.
  Он уставился на меня, покачал головой, снова. Потер подбородок и вздохнул.
  'Блин, извини. Как давно это было?'
  'Пять недель. Временный отпуск, который, казалось, просто растянулся'.
  Он осушил свое пиво. 'Мне очень жаль. Я всегда думал, что вы идеальная пара'.
   'Я тоже так думал, Ларри'. Мое горло сжалось, а грудь горела. Я был уверен, что все смотрят на меня, хотя, когда я оглянулся, никого не было. Только Ларри, глаза мягкие, как у спаниеля.
  'Надеюсь, все получится', - сказал он.
  Я уставился в свой стакан. Лед растаял, превратившись в кашу. 'Думаю, я выпью чего-нибудь покрепче'.
  Я протиснулся сквозь толпу у бара и заказал двойной джин с тоником, который был чуть меньше одинарного. По пути обратно к столу я столкнулся лицом к лицу с Крузом. Он посмотрел на меня. Его глаза были светло-карими с зелеными крапинками, радужки необычно большими. Они расширились - я был уверен, узнавая - затем отвели взгляд и сфокусировались где-то за моим плечом. Одновременно он выбросил вперед руку, крепко сжал мою, накрыл ее своей другой и повел нашими руками вверх и вниз, восклицая: 'Как здорово, что ты смог прийти!' Прежде чем я успел ответить, он использовал рукопожатие как рычаг, чтобы протиснуться мимо меня, развернув меня на полпути, прежде чем отпустить свою хватку и двинуться дальше.
  Политиканские делишки. Мной умело манипулировали.
  Снова.
  Я обернулся и увидел, как его стройная спина удаляется, а за ней - мерцающая серебристая полоса волос его жены, колышущаяся в контрасте с ее узким, тугим задом.
  Они вдвоем прошли несколько шагов, прежде чем их взяла за руки высокая, красивая женщина средних лет.
  Стройная и безупречно собранная в коктейльном платье из заварного кремового цвета из шелка, с корсажем из белой розы и стратегически размещенными бриллиантами, она могла бы быть первой леди любого президента. Ее волосы были каштановыми, с оловянными акцентами, зачесаны назад и связаны в шиньон, который венчал длинное лицо с полным подбородком.
  Ее губы были тонкими и изогнутыми в полуулыбке.
  Улыбка выпускника школы. Генетическая уравновешенность.
  Я услышал, как Круз сказал: 'Привет, Хоуп. Все просто прекрасно'.
  'Спасибо, Пол. Если у тебя есть минутка, я хотел бы тебя познакомить с некоторыми людьми'.
  'Конечно, дорогая'.
  Обмен звучал отрепетированным, лишенным тепла и исключившим Сюзанну Крузе. Все трое покинули патио, Крузе и Первая леди бок о бок, бывшая Сюзи Стрэддл следовала за ними, как служанка. Они
   направился к группе лебедей, греющихся в отраженном свете одного из бассейнов. Их прибытие было возвещено прекращением болтовни и опусканием бокалов. Было нажато много плоти. Через несколько секунд все лебеди увлечённо слушали Круза. Но женщина в жёлтом, казалось, скучала.
  Даже обидчивый.
  Я вернулся к столу, сделал большой глоток джина. Ларри поднял свой стакан и коснулся моего.
  'Выпьем за старомодных девушек, Ди. Пусть они живут долго, мать их'.
  Я осушил остатки джина и пососал лед. Я не ел весь день, почувствовал легкое гудение и потряс головой, чтобы прочистить ее. Движение вывело на поверхность заварно-желтый след.
  Первая леди отошла от Круза. Она оглядела территорию, сделала несколько шагов, остановилась и мотнула головой в сторону желтого пятна на газоне.
  Выброшенная салфетка. Официант бросился ее поднимать. Как капитан на носу фрегата, каштановолосая женщина прикрыла глаза рукой и продолжила осматривать территорию. Она скользнула к одной из клумб с розами, подняла цветок и осмотрела его. Другой официант с ножницами тут же оказался рядом с ней. Мгновение спустя цветок оказался у нее в волосах, и она двинулась дальше.
  'Это наша хозяйка?' - спросил я. 'В бледно-желтом платье?'
  'Понятия не имею, Ди. Не совсем мой круг общения'.
  'Круз назвал ее Надеждой'.
  'Тогда это она. Хоуп Блэлок. Весна вечная'.
  Через мгновение он сказал: 'Вот это хозяйка. Заметили, что нас всех держат снаружи, никто не заходит в дом?'
  'Как собаки, которых не приучили ходить в дом'.
  Он рассмеялся, поднял одну ногу со стула и издал неприличный звук губами. Затем он наклонил голову в сторону соседнего стола. 'Говоря о дрессировке животных, обратите внимание на толпу с лабиринтами и электродами'.
  Восемь или девять аспирантов сидели вокруг мужчины лет шестидесяти. Студенты предпочитали вельвет, джинсы и простые хлопковые рубашки, гладкие волосы и очки с проволочной оправой. Их наставник был сутулым, лысым и носил подстриженную белую бороду. Его костюм был цвета грязи, на пару размеров больше, чем нужно. Он окутывал его, как монашеская ряса. Он говорил без остановки и много тыкал пальцем. У студентов были стеклянные глаза.
  'Сам крысолюд', - сказал Ларри. 'И его веселая банда крысолюдов.
  Вероятно, речь идет о чем-то сексуальном, вроде корреляции между дефекацией, вызванной электрошоком, и напряжением стимуляции после экспериментально вызванной фрустрации частично подкрепленной реакции избегания, приобретенной в ходе широко разнесенных испытаний. У гребаных белок'.
  Я рассмеялся. 'Похоже, он похудел. Может, он еще и записи для похудения делает'.
  'Нет. Сердечный приступ в прошлом году - вот почему он отказался от должности заведующего отделением и передал это Крузу. Записи начались сразу после этого. Чертов лицемер. Помните, как он раньше унижал студентов-клиницистов, говорил, что мы не должны считать наши докторские степени профсоюзным билетом для частной практики? Какой мудак. Вы бы видели рекламу, которую он запускал для своего маленького рэкета против курения'.
  'Куда они побежали?'
  'Дрянные журналы. Один квадратный дюйм черно-белой картинки в конце, вместе с рекламой военных школ, схемами 'набить конверты и разбогатеть' и 'восточными друзьями по переписке'. Единственная причина, по которой я узнал об этом, заключается в том, что один из моих пациентов послал за ней и принес кассету, чтобы показать мне. 'Используйте поведенческий подход, чтобы бросить курить', имя Ратмена прямо на пластике, вместе с этой безвкусной мимеографической брошюрой, перечисляющей его академические полномочия. Он на самом деле рассказывает эту чертову штуку, Д., этим напыщенным монотонным голосом. Пытается казаться сострадательным, как будто все эти годы работал с людьми, а не с грызунами'. Он бросил на меня отвращение. 'Профсоюзные билеты'.
  'Он зарабатывает какие-нибудь деньги?'
  'Если это так, то он точно не тратит их на одежду'.
  У Ларри зазвонил пейджер. Он снял его с пояса, поднес к уху на мгновение. 'Сервис. Извините, Ди'.
  Он остановил официанта, попросил ближайший телефон и направился к большому белому дому. Я наблюдал, как он шел по английским садам, затем встал, заказал еще один джин с тоником и стоял у бара, выпивая его и наслаждаясь анонимностью. Я начал чувствовать себя комфортно нечетко, когда услышал что-то, что вызвало внутреннюю тревогу.
  Знакомые тона, интонации.
  Голос из прошлого.
   Я сказал себе, что это воображение. Затем я снова услышал голос и оглядел толпу.
  Я видел ее через несколько пар плеч.
  Толчок машины времени. Я попытался отвести взгляд, но не смог.
  Шэрон как всегда великолепна.
  Я знала ее возраст без подсчетов. Тридцать четыре. День рождения в мае. 15 мая - как странно все еще помнить...
  Я подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть: зрелость, но не умаление красоты.
  Лицо из камеи.
  Овальное, тонкокостное, с четко очерченным подбородком. Волосы густые, волнистые, черные и блестящие, как икра, зачесанные назад с высокого, безупречного лба, ниспадающие на квадратные плечи. Молочно-белый цвет лица, не по моде застенчивый. Высокие скулы мягко очерчены, нарумянены естественным образом монетами пыльно-розового цвета. Маленькие, близко посаженные уши, по одной жемчужине в каждом. Черные брови, выгнутые над широко расставленными темно-синими глазами. Тонкий, прямой нос, мягко расширяющиеся ноздри.
  Я вспомнил ощущение ее кожи... бледной, как фарфор, но теплой, всегда теплой. Я вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть.
  На ней было темно-синее льняное платье длиной до колен, с короткими рукавами и свободного покроя. Неудачная маскировка: контуры ее тела боролись с ограничениями платья и победили. Полная, мягкая грудь, осиная талия, пышный изгиб бедер, сужающихся к длинным ногам и скульптурным лодыжкам. Ее руки были гладкими белыми стеблями. На ней не было колец или браслетов, только жемчужные гвоздики и соответствующая нить оперных жемчужин, которые оседлали ее грудь. Синие туфли-лодочки на среднем каблуке добавляли дюйм к ее пяти с половиной футам. В одной руке была синяя сумочка в тон. Другая рука гладила ее.
  Обручального кольца нет.
  Ну и что?
  Если бы Робин был рядом со мной, я бы обратил на это внимание.
  По крайней мере, так я пытался убедить себя.
  Я не мог оторвать от нее глаз.
  Она положила глаз на мужчину - одного из лебедей, достаточно старого, чтобы быть ее отцом. Большое квадратное бронзовое лицо, изборожденное глубокими швами. Узкие, бледные глаза, коротко подстриженные волосы цвета железных опилок. Хорошо сложенный, несмотря на свой возраст, и идеально сидящий в двубортном синем блейзере и серых фланелевых брюках.
  Странно мальчишеский - один из тех молодых мужчин старшего возраста, которые заполняют лучшие клубы и курорты и способны уложить в постель молодых женщин, не подвергаясь
   хихикает.
  Ее любовник?
  Какое мне было до этого дело?
  Я продолжал смотреть. Романтика, похоже, не была тем, что подпитывало ее внимание.
  Они оба были в углу, и она спорила с ним, пытаясь убедить его в чем-то. Едва шевеля губами и напрягая вид, чтобы выглядеть непринужденно. Он просто стоял там, слушая.
  Шэрон на вечеринке; это не вписывалось. Она ненавидела их так же, как и я.
  Но это было давно. Люди меняются. Бог знал, что это применимо к ней.
  Я поднес бокал к губам, наблюдая, как она дергает за мочку уха, - некоторые вещи остались прежними.
  Я подполз поближе, наткнулся на мягкий ляжку матроны и получил сердитый взгляд. Бормоча извинения, я протиснулся вперед. Толпа пьющих была непреклонна. Я протиснулся сквозь нее, ища выгодную позицию для вуайериста...
  восхитительно близко, но безопасно вне поля зрения. Говорю себе, что это просто любопытство.
  Вдруг она повернула голову и увидела меня. Она порозовела от узнавания, и ее губы приоткрылись. Мы сцепились друг с другом. Как будто танцевали.
   Танцы на террасе. Гнездо огней вдалеке. Невесомый, бесформенный...
  Я почувствовал головокружение, врезался в кого-то еще. Еще извинения.
  Шэрон продолжала смотреть прямо на меня. Мужчина с короткой стрижкой смотрел в другую сторону, задумчиво глядя на меня.
  Я отступил еще дальше, был поглощен толпой и вернулся к столу, задыхаясь, сжимая свой стакан так крепко, что у меня болели пальцы. Я считал травинки, пока не вернулся Ларри.
  'Звонок был по поводу ребенка', - сказал он. 'Она и ее маленькая подружка подрались. Она истерит и настаивает, чтобы ее забрали домой. Мать другой девочки говорит, что у них обеих истерика - они переутомились. Мне нужно забрать ее, Д. Извините'.
  'Нет проблем. Я готов уйти сам'.
  'Да, оказалось довольно напыщенно, не так ли? Но, по крайней мере, я смог взглянуть на вестибюль La Grande Maison - достаточно большой, чтобы кататься на коньках. Мы занимаемся не тем делом, D'.
  'Какой бизнес правильный?'
  'Выйдите замуж в молодом возрасте, а остаток жизни проведите, тратя деньги попусту'.
   Он оглянулся на особняк, окинул взглядом территорию. 'Слушай, Алекс, было приятно тебя увидеть - небольшое мужское парное объединение, разрядка враждебности.
  Как насчет того, чтобы встретиться через пару недель, поиграть в бильярд в факультетском клубе и поглотить холестерина?'
  'Звучит здорово'.
  'Отлично. Я тебе позвоню'.
  'Жди с нетерпением, Ларри'.
  Поддавшись влиянию лжи, мы покинули вечеринку.
  Он рвался ехать, но предложил отвезти меня домой. Я сказал, что лучше пройдусь пешком, подождал с ним, пока бородатый парковщик принес ему ключи. Универсал Chevy был переставлен для быстрого выезда. И вымыт. Парковщик держал дверь открытой и выплюнул полный рот 'сэров', ожидая, пока Ларри устроится поудобнее. Когда Ларри вставил ключ в зажигание, парковщик осторожно закрыл дверь и протянул ладонь, улыбаясь.
  Ларри посмотрел на меня. Я подмигнул. Ларри ухмыльнулся, поднял окно и завел двигатель. Я прошел мимо машин, услышал хрип двигателя 'Шевроле', за которым последовали ругательства на каком-то средиземноморском языке. Затем грохот и визг, когда фургон набрал скорость. Ларри промчался мимо, вытянул левую руку и помахал.
  Я прошел несколько ярдов, когда услышал, что кто-то зовет. Не придавая этому значения, я не сбавил шаг.
  Затем звонок стал громче и четче.
  "Алекс!"
  Я оглянулась через плечо. Темно-синее платье. Вихрь черных волос. Длинные белые ноги бегут.
  Она догнала меня, грудь ее вздымалась, верхняя губа покрылась капельками пота.
  'Алекс! Это действительно ты. Я не могу в это поверить!'
  'Привет, Шэрон. Как дела?' Доктор Уитти.
  'Все отлично'. Она коснулась уха, покачала головой. 'Нет, ты единственный человек, перед которым мне не нужно притворяться. Нет, я не была в порядке, совсем нет'.
  Легкость, с которой она вошла в круг общения, непринужденное стирание всего, что было между нами, усилили мою защиту.
  Она подошла ближе. Я почувствовал запах ее духов - мыла и воды с оттенком свежей травы и весенних цветов.
  'Мне жаль это слышать', - сказал я.
  'О, Алекс'. Она положила два пальца мне на запястье. Пусть они там и останутся.
   Я почувствовал ее жар, меня тряхнуло приливом энергии ниже талии. Внезапно я стал твердым как камень. И взбешенным этим. Но живым, впервые за долгое время.
  'Так приятно тебя видеть, Алекс'. Этот голос, сладкий и сливочный. Полуночные глаза сверкали.
  'Рада тебя видеть'. Вышло густо и настойчиво, совсем не похоже на то равнодушие, к которому я стремился. Ее пальцы прожигали дыру в моем запястье. Я отстранил ее, сунул руки в карманы.
  Если она и чувствовала отвержение, то не показывала этого, просто опускала руку и продолжала улыбаться.
  'Алекс, так забавно, что мы вот так столкнулись - чистое экстрасенсорное восприятие.
  Я давно хотел тебе позвонить.
  "О чем?"
  Треугольничек кончика языка скользнул между ее губами и слизал пот, который я так жаждал. 'Некоторые проблемы, которые... возникли. Сейчас не самое подходящее время, но если бы ты мог найти время поговорить, я был бы тебе благодарен'.
  'О каких вопросах нам придется говорить после всех этих лет?'
  Ее улыбка была четвертью луны белого света. Слишком немедленно. Слишком широко.
  'Я надеялся, что ты не будешь сердиться после всех этих лет'.
  'Я не сержусь, Шэрон. Просто озадачен'.
  Она потерла мочку уха. Ее пальцы метнулись вперед и задели мою щеку, прежде чем упасть. 'Ты хороший парень, Делавэр. Ты всегда был таким. Будь здоров'.
  Она повернулась, чтобы уйти. Я взял ее за руку, и она остановилась.
  'Шэрон, мне жаль, что у тебя дела идут не очень хорошо'.
  Она рассмеялась, прикусила губу. 'Нет, на самом деле нет. Но это не твоя проблема'.
  Даже когда она это сказала, она приблизилась, продолжала приближаться. Я понял, что тяну ее к себе, но только с самым слабым давлением; она позволила себя затянуть.
  В тот момент я понял, что она сделает все, что я захочу, и ее пассивность вызвала во мне странную смесь чувств. Жалость. Благодарность. Радость от того, что я наконец-то нужен.
  Тяжесть между ног стала гнетущей. Я отпустил ее руку.
  Наши лица были в дюймах друг от друга. Мой язык напрягся, как змея в банке.
   Незнакомец, говорящий моим голосом, сказал: 'Если это так много для тебя значит, мы можем встретиться и поговорить'.
  'Это очень много значит для меня', - сказала она.
  Мы договорились встретиться за обедом в понедельник.
  Глава
  5
  В тот момент, когда она скрылась за воротами, я понял, что это была ошибка. Но я не был уверен, что сожалею об этом.
  Вернувшись домой, я связался со своей службой поддержки, надеясь на звонок от Робина, который заставит меня пожалеть об этом.
  'Ваш борт чист, доктор Делавэр', - сказала оператор. Мне показалось, что я уловил жалость в ее голосе, и я сказал себе, что становлюсь параноиком.
  Той ночью я уснул с головой, полной эротических образов. Где-то в ранние утренние часы мне приснился мокрый сон. Я проснулся липким и раздраженным и знал, не думая об этом, что собираюсь прервать свидание с Шэрон. Не желая этого, я проделал все как обычное утро - принял душ, побрился, выпил кофе, надиктовал отчеты, убил еще пару часов на подшивку и просмотр журналов. В полдень позвонил Мэл Уорти и попросил меня зарезервировать среду для дачи показаний по делу Даррена Беркхальтера.
  'Работаешь в воскресенье, Мэл?'
  'Бранч', - сказал он. 'Жду столик. Зло никогда не отдыхает; хорошие парни тоже. По ту сторону будет семь адвокатов, Алекс. Настройте свой детектор бреда как следует'.
  'Почему армия?'
  'Множественные карманы. Страховая компания другого водителя назначила двух своих крутых парней из центра города; поместье посылает еще одного. Пьяный, который их протаранил, был довольно успешным строительным подрядчиком - есть
   замешаны некоторые деньги. Я рассказал вам о тормозах, что дает нам рупор автопроизводителя и того, кто представляет дилера, который обслуживал машину. Ресторан, который подал ему напитки, составляет шесть. Добавьте к этому окружного прокурора, потому что мы заявляем о недостаточном освещении и недостаточном количестве конусов вокруг канавы, и вы получаете семь в общей сложности .
  Запуганы?'
  'А мне стоит?'
  'Нет. Важно качество, а не количество, верно? Мы сделаем это в моем офисе, получим небольшое преимущество домашней базы. Я начну с того, что зачитаю ваши квалификации, и, как обычно, один из них прервет его, прежде чем он станет слишком шумным, и оговорится о вашей компетентности. Вы уже делали это раньше; вы знаете, что все это должно быть установлением фактов, вежливо, но я буду рядом, чтобы прикрыть вашу задницу, если все начнет становиться отвратительным. Страховые парни, вероятно, дадут самый большой пинок - их ответственность очевидна, и им есть что терять. Я подозреваю, что вместо того, чтобы атаковать вашу информацию как таковую, они поставят под сомнение обоснованность ранней детской травмы как концепции - является ли это научным фактом или просто ерундой психиатров. И даже если это так, насколько долговечен ущерб?
  Можете ли вы доказать, что травматический опыт в возрасте восемнадцати месяцев на всю жизнь испортит жизнь бедного маленького Даррена?'
  'Я никогда не говорил, что смогу'.
  'Я знаю это, и ты это знаешь, но, пожалуйста, будь более деликатным в среду. Главное, что они не смогут доказать, что с ним все будет в порядке. И если дело дойдет до суда, поверь мне, я сделаю так, чтобы бремя доказательства ляжет на них . Присяжные будут очень жалеть милого маленького ребенка, который проснулся после сна в машине и увидел, как голова его отца пролетает над задним сиденьем и приземляется прямо рядом с ним. Видеозапись ваших сессий была прекрасным ходом, Алекс. Ребенок выглядит удивительно уязвимым. В ситуации суда я бы показал каждую секунду отснятого материала - все эти гипертрофированные вещи - вместе с полароидными снимками с места аварии. Ничто так не вызывает сочувствия, как окровавленная голова, а?'
  'Ничего подобного'.
  ' Присяжные поверят в эту концепцию, Алекс. Они не увидят, как этот ребенок может снова стать нормальным - и давайте посмотрим правде в глаза, может ли кто-нибудь из нас гарантировать, что что-то подобное когда-нибудь заживет? Другая сторона это знает. Они уже выдвинули намеки на предложения об урегулировании - ерунда за копейки. Так что вопрос только в том, сколько и как скоро. Твоя работа будет заключаться в том, чтобы сказать все как есть,
   но не будьте слишком академичны. Просто придерживайтесь старой линии 'в меру моих психологических знаний', и все будет в порядке. Мой актуарий работает сверхурочно, хочу подцепить этих ублюдков так крепко, что они будут платить аренду Даррена в доме престарелых'.
  Он помолчал и добавил: 'Это справедливо, Алекс. Жизнь Дениз разрушена. Это единственный способ для кого-то вроде нее победить систему'.
  'Ты белый рыцарь, Мэл'.
  'Что-то тебя гложет?' - в его голосе слышалась искренняя обида.
  'Нет, все хорошо. Просто немного устал'.
  'Ты уверен?'
  "Я уверен."
  Он ничего не сказал в течение минуты. 'Ладно, просто пока мы общаемся'.
  'Мы прекрасно общаемся, Мал. Качество, а не количество'.
  Он помолчал немного, а затем сказал: 'Отдыхай и береги себя, док. Я хочу, чтобы ты был в отличной форме, когда будешь иметь дело с семью гномами'.
  
  Я позвонил Шарон сразу после полудня. Мне ответила машина - мой год для них.
  ('Здравствуйте, это доктор Рэнсом. Меня сейчас нет на месте, но мне очень интересно получить ваше сообщение....')
  Даже на пленке звук ее голоса вызвал воспоминания... ощущение ее пальцев на моей щеке.
  Мне сразу же захотелось избавиться от нее, я решил сделать это сейчас . Я ждал номер экстренного пейджера, который терапевты обычно включают в конце своих записей. Но она его не упомянула.
   Бип.
  Я сказал: 'Шэрон, это Алекс. В понедельник не смогу. Удачи'.
  Коротко и ясно.
  Доктор Сердцеед.
  Час спустя ее лицо все еще стояло у меня перед глазами, бледная, прекрасная маска, то появляющаяся, то исчезающая из моего сознания.
  Я попытался прогнать этот образ, но добился лишь того, что он стал еще ярче.
  Я предался воспоминаниям, сказал себе, что я похотливый придурок,
  позволяя своей маленькой голове думать за мою большую. Тем не менее, я погрузилась глубже в воспоминания, ограниченные временем, и начала задаваться вопросом, правильно ли я поступила, отменив свидание.
  В один из дней, в надежде обменять одну прекрасную маску на другую, я позвонил в Сан-Луис-Обиспо. Ответила мать Робина.
  "Да?"
  'Это Алекс, Розали'.
  'О. Привет'.
  'Робин там?'
  "Нет."
  'Ты знаешь, когда она вернется?'
  'Она где-то. С друзьями'.
  "Я понимаю."
  Тишина.
  'Ну, как дела у малышки, Розали?'
  "Отлично."
  'Хорошо, тогда. Пожалуйста, передайте ей, что я звонил'.
  "Все в порядке."
  " 'Пока."
  Щелкните.
  Привилегия иметь тещу без необходимости оформлять документы.
  
  В понедельник я с трудом продирался через утреннюю газету, надеясь, что продажность и низость международной политики выставят мои проблемы в тривиальном свете. Это оказалось эффективным, пока я не закончил газету. Затем вернулось это старое чувство пустоты.
  Я покормил рыбок, помыл, спустился к навесу, завел Seville и поехал в South Westwood за продуктами. Где-то между замороженными продуктами и консервами я понял, что моя корзина пуста; я вышел из супермаркета, ничего не купив.
  В квартале от рынка был многозальный кинотеатр. Я выбрал фильм наугад, заплатил скидку за раннюю покупку и сел пониже на свое место
  вместе с хихикающими парами подростков и другими одинокими мужчинами. Шоу было низкосортным триллером, не украшенным ни связным диалогом, ни сюжетом. Я вышел посреди пропитанной потом любовной сцены между героиней и лихим психопатом, который собирался попытаться порезать ее на посткоитальный десерт.
  На улице было темно. Еще один день побежден. Я запихнул в глотку бургер из фастфуда, направился домой, а потом вспомнил, что газета временно оказала терапевтический эффект.
  Вечер. Новое издание. Слепой торговец торговал им с обочины на Уилшир. Я остановился, купил газету, расплатился долларовой купюрой, не дожидаясь сдачи.
  Вернувшись домой, я позвонил на свою службу - безликий автоответчик для старого Алекса не нужен.
  Сообщений тоже нет.
  Разделся до трусов, взял с собой в постель газету Times и чашку растворимого кофе.
  Медленный новостной день; большая часть вечернего выпуска была перепевом утреннего выпуска. Я наелся афер и уловок. Обнаружил, что мои глаза затуманиваются. Идеально.
  Затем меня резко вернула к реальности история на странице 20.
  Даже не история, а просто заполнение: пара дюймов колонки рядом с новостной статьей о социологической структуре южноамериканских огненных муравьев.
  Но заголовок привлек мое внимание.
  СМЕРТЬ ПСИХОЛОГА ВОЗМОЖНОЕ САМОУБИЙСТВО
   Мора Бэннон
  Штатный писатель
  (ЛОС-АНДЖЕЛЕС) Источники в полиции сообщили, что смерть местного психолога, найденная этим утром в ее доме в Голливуд-Хиллз, вероятно, наступила в результате огнестрельного ранения, нанесенного ею самой. Тело 34-летней Шэрон Рэнсом было обнаружено этим утром в спальне ее дома в Николс-Каньоне. По-видимому, она умерла где-то в воскресенье вечером.
   Рэнсом жила одна в доме на Джалмия Драйв, который также служил офисом. Уроженка Нью-Йорка, она получила образование и стажировку в Лос-Анджелесе, получила докторскую степень в 1981 году. Ближайших родственников не обнаружено.
  Воскресный вечер. Всего через несколько часов после того, как я ей позвонил.
  Что-то холодное и вонючее, как канализационный газ, поднялось в моем животе и забурлило в горле. Я заставил себя прочитать статью еще раз. И еще раз.
  Пара дюймов столбца. Наполнитель... Я думал о черных волосах, голубых глазах, синем платье, жемчуге. Это замечательное лицо, такое живое, такое теплое.
  Нет, ты единственный человек, перед которым мне не нужно притворяться . Нет, я не притворялся. было хорошо, совсем нет.
  Крик о помощи? Подразумеваемая близость разозлила меня. Она не дала мне увидеть ее такой, какой она была?
  Она не выглядела такой уж расстроенной.
  И почему я? Что она увидела в этом быстром взгляде через плечо незнакомцев, что заставило ее подумать, что я тот, к кому стоит обратиться?
  Большая ошибка... старый Алекс, зацикленный на своих потребностях, мягких белых бедрах и пышной груди.
   Нет, я не в порядке. Совсем нет.
   Мне жаль это слышать.
  Выдача торгового автомата с эмпатией.
  Я ее подтянул, не давая и половины дерьма. Наслаждалась чувством силы, когда она плыла ко мне, пассивная.
   Если это так много для тебя значит, мы можем встретиться и поговорить... и позволь мне отыметь твои уши.
   Это очень много для меня значит.
  Я вырвал страницу из бумаги, скомкал ее и швырнул через всю комнату.
  Закрыв глаза, я попытался позволить себе заплакать. За нее, за себя, за Робин. За семьи, которые распались, за мир, который рушится. За маленьких мальчиков, которые видели, как умирают их отцы. За любого в мире, кто, черт возьми, заслуживал этого.
  Слезы не текли.
  Дождитесь звукового сигнала.
   Нажмите на курок.
   Глава
  6
  Позже, когда шок немного прошел, я понял, что однажды я ее уже спасал. Возможно, она помнила об этом, сконструировала собственную фантазию о машине времени.
  Осень 74-го. Мне было двадцать четыре, я был недавно получившим докторскую степень, захваченным новизной звания 'доктор', но все еще бедным, как студент.
  Я только что вернулся в Лос-Анджелес из Института Лэнгли Портера в Сан-Франциско, чтобы начать стажировку в Западной педиатрической больнице. Должность сопровождалась ошеломляющим названием: Постдокторант Национального института психического здоровья по клинической психологии и развитию человека, совместно назначенный в больницу и ее аффилированную медицинскую школу. Моя работа заключалась в лечении детей, обучении интернов, проведении исследований и написании одной-двух статей, соавтором которых мог бы стать главный психолог.
  Моя зарплата составляла 500 долларов в месяц, и Налоговая служба только что объявила эту сумму налогооблагаемой.
  Осталось едва достаточно, чтобы покрыть аренду и коммунальные платежи за унылую холостяцкую квартиру на Оверленд-авеню, еду в простой упаковке, одежду со скидкой, книги из секонд-хенда и постоянное жизнеобеспечение умирающего Nash Rambler. Не было покрыто восьмилетнее накопление студенческих кредитов и долгов, слишком долго поданных в разделе 'Разное'. Несколько банковских кредиторов с удовольствием напоминали мне ежемесячно.
  Чтобы заработать дополнительные деньги, я брался за ночные концерты, играя на гитаре в танцевальных группах, так я с трудом сводил концы с концами в Сан-Франциско. Нерегулярная работа с нерегулярной оплатой и вся еда в баре, которую я мог получить между выступлениями. Я также позволял
   Кафедра психологии университета знает, что ее выдающийся выпускник готов к внештатным преподавательским заданиям.
  Департамент игнорировал меня до тех пор, пока однажды днём в ноябре один из секретарей не вызвал меня в больницу.
  'Доктор Делавэр, пожалуйста'.
  'Это доктор Делавэр'.
  'Элис Делавэр?'
  "Алекс."
  'О. Здесь написано Элис. Я думала, ты женщина'.
  'В последний раз, когда я проверял, этого не произошло'.
  'Думаю, нет. В любом случае, я знаю, что это короткий срок, но если вы будете свободны в восемь вечера, мы могли бы использовать вас'.
  'Использовать подальше'.
  'Разве вы не хотите услышать, о чем идет речь?'
  "Почему нет?"
  'Хорошо, нам нужен кто-то для руководства курсом 305А - клинической практикой для аспирантов первого и второго года обучения. Профессора, который им руководит, вызвали из города, и ни одна из обычных замен недоступна'.
  Время чистки стволов. 'Мне кажется, это хорошо'.
  'Хорошо. У тебя ведь есть лицензия, да?'
  'Не раньше следующего года'.
  'О. Тогда я не уверен... Подожди'. Через мгновение: 'Хорошо. Поскольку у тебя нет лицензии, оплата составляет восемь долларов в час вместо пятнадцати и подлежит удержанию. И сначала тебе придется заполнить кое-какие документы'.
  'Ты вывернул мне руку'.
  'Простите?'
  "Я буду там."
  
  Теоретически клинический практикум - это связующее звено между книжным обучением и реальным миром, способ познакомить будущих терапевтов с практикой психотерапии в благоприятной среде.
  В моей альма-матер этот процесс начался рано: в течение первого семестра аспирантам-клиническим психологам назначались пациенты - студенты, направленные из консультационной службы кампуса, и бедные люди, ищущие бесплатного лечения в университетской клинике. Студенты ставили диагноз и лечились под наблюдением преподавателя. Раз в неделю они представляли свой прогресс или его отсутствие коллегам и преподавателям. Иногда все оставалось на интеллектуальном уровне. Иногда это переходило на личный уровень.
  Psych 305A проводился в чердачном помещении без окон на третьем этаже особняка Тюдоров, где размещалась клиническая программа. Комната была лишена мебели, выкрашена в серо-голубой цвет и устлана ковром из грязного золотого ворса. В одном углу лежала пара бит с пенопластовой подкладкой - те, что предоставляются консультантами по бракам для хорошей чистой драки. В другом были сложены остатки разобранного полиграфа.
  Я опоздал на пять минут, 'какая-то бумажная работа' оказалась горой форм. Семь или восемь студентов уже были на месте. Они сняли обувь и расположились у наклонных стен, читая, болтая, куря, дремля. Игнорируя меня. В комнате пахло грязными носками, табаком и плесенью.
  В основном это были люди постарше, закаленные на вид - беженцы из шестидесятых в серапе, выцветших джинсах, свитерах, индийских украшениях. Несколько человек носили деловую одежду. Каждый из них выглядел серьезным и обремененным -
  Студенты-отличники, размышляющие о том, стоило ли это того.
  'Привет, я доктор Делавэр'. Я позволил названию сорваться с языка с восторгом и некоторой виной, чувствуя себя самозванцем. Студенты оглядели меня, не слишком впечатленные. 'Алекс', - добавил я. 'Доктор Круз не сможет прийти, поэтому я беру на себя обязанности сегодня вечером'.
  'Где Пол?' - спросила женщина лет двадцати с небольшим. Она была невысокого роста, с преждевременно поседевшими волосами, в бабушкиных очках, сжатым, неодобрительным ртом.
  'За городом'.
  'Голливуд не за городом', - сказал крупный бородатый мужчина в клетчатой рубашке и комбинезоне, покуривая датскую трубку произвольной формы.
  'Вы один из его помощников?' - спросила седовласая женщина. Она была привлекательна, но выглядела зажатой, с сердитыми, нервными глазами; пуританка в синих джинсах, она оценивала меня нагло, с видом, готовым осудить.
  'Нет, я никогда его не встречал. Я...'
   'Новый преподаватель!' - провозгласил бородатый мужчина, словно раскрывая заговор.
  Я покачал головой. 'Недавний выпускник. Кандидат наук. В июне прошлого года'.
  'Поздравляю'. Бородатый мужчина молча хлопнул в ладоши. Несколько других последовали его примеру. Я улыбнулся, присел на корточки и принял позу лотоса возле двери. 'Какова ваша обычная процедура?'
  'Представление дела', - сказала чернокожая женщина. 'Если только у кого-то нет кризиса, который нужно преодолеть'.
  'А кто-нибудь?'
  Тишина. Зевота.
  'Хорошо. Чья очередь выступать?'
  'Моя', - сказала чернокожая женщина. Она была коренастой, с афро, нарисованным хной, окружавшим круглое шоколадное лицо. На ней было черное пончо, синие джинсы и красные виниловые сапоги. На коленях у нее лежала большая дорожная сумка. 'Аврора Богардус, второй год. На прошлой неделе я представила случай девятилетнего мальчика с множественными тиками. Пол сделал предложения. У меня есть некоторые дальнейшие действия'.
  "Вперед, продолжать."
  'Для начала, ничего не помогло. Ребёнку становится хуже'. Она достала из саквояжа карту, пролистала её и вкратце рассказала мне историю болезни, затем описала свой первоначальный план лечения, который казался хорошо продуманным, хотя и безуспешным.
  'Это вводит нас в курс дела', - сказала она. 'Есть вопросы, ребята?'
  Последовали двадцать минут обсуждения. Предложения студентов подчеркивали социальные факторы - бедность семьи и частые переезды, тревогу, которую ребенок, вероятно, испытывал из-за отсутствия друзей.
  Кто-то заметил, что для мальчика принадлежность к черному цвету кожи в расистском обществе стала серьезным стрессовым фактором.
  Аврора Богардус выглядела с отвращением. 'Я думаю, я хорошо это знаю.
  Между тем, мне все еще приходится иметь дело с этими проклятыми тиками на поведенческом уровне.
  Чем больше он дергается, тем больше все на него злятся'.
  'Тогда каждому нужно научиться справляться с этим гневом', - сказал бородатый мужчина.
  'Отлично и здорово, Джулиан', - сказала Аврора. 'В то же время, пока ребенок подвергается остракизму, мне нужны действия'.
  'Система оперантного обусловливания-'
   'Если бы ты был внимателен, Джулиан, ты бы только что услышал, что твоя система оперантного обусловливания не работает. Как и манипуляция ролями, о которой Пол говорил на прошлой неделе'.
  'Какого рода манипуляция ролями?' - спросил я.
  'Измените программу. Это часть его подхода к терапии -
  Динамика общения. Встряхните структуру семьи, заставьте их изменить свои властные позиции, чтобы они были открыты для нового поведения'.
  'Каким образом заставить их измениться?'
  Она устало посмотрела на меня. 'Пол заставил меня проинструктировать родителей и братьев и сестер, чтобы они тоже начали дергаться и трястись. Преувеличенно. Он сказал, что как только симптом станет частью семейной нормы, он перестанет иметь для мальчика ценность бунтаря и выпадет из его поведенческого репертуара'.
  'Почему это?'
  Она покачала головой. 'Это его теория, не моя'.
  Я ничего не сказал, сохраняя на лице выражение любопытства.
  'Ладно, ладно', - сказала она. 'По мнению Пола, симптомы - это сообщения. Поскольку тиковое сообщение больше не будет уникальным, ребенку придется найти какой-то другой способ справиться со своим бунтом'.
  Это прозвучало необдуманно, потенциально жестоко и заставило меня задуматься о докторе Поле Крузе. 'Понятно'.
  'Эй, я тоже думала, что это чушь', - сказала Аврора. 'Скажу это Полу на следующей неделе'.
  'Конечно, так и будет', - сказал кто-то.
  'Посмотрите на меня'. Она закрыла карту и положила ее обратно в сумку. 'Тем временем этот бедный мальчик трясется и дергается, а его самооценка катится в пропасть'.
  'Вы думали о синдроме Туретта?' - спросил я.
  Она отклонила вопрос, нахмурившись. 'Конечно. Но он не ругается'.
  'Не все пациенты с синдромом Туретта это делают'.
  'Пол сказал, что симптомы не соответствуют типичной картине синдрома Туретта'.
  'Каким образом?'
  Еще один усталый взгляд. Ее ответ занял пять минут и был серьезно испорчен. Мои сомнения относительно Круза возросли.
  'Я все еще думаю, что вам следует рассмотреть синдром Туретта', - сказал я. 'Мы недостаточно знаем об этом синдроме, чтобы исключить атипичные случаи. Мой совет - направьте мальчика к детскому неврологу. Может быть показан галоперидол'.
  'Старая медицинская модель', - сказал Джулиан. Он набил трубку и снова ее раскурил.
  Аврора двигала челюстями, словно жуя.
  'Что ты сейчас чувствуешь?' - спросил ее один из мужчин. Он был узкоплечим и худым, с ржавыми волосами, завязанными в хвост, и свисающими, рваными усами. Он был одет в мятый коричневый вельветовый костюм, рубашку на пуговицах, очень широкий репсовый галстук и грязные кроссовки и говорил мягким, музыкальным голосом, пропитанным сочувствием. Но елейным, как исповедник или ведущий детского шоу. 'Поделись с нами своими чувствами, Аврора'.
  'О, Боже'. Она повернулась ко мне: 'Да, я сделаю то, что ты говоришь. Если медицинская модель - это то, что нужно, пусть так и будет'.
  'Кажется, ты расстроена', - сказала седовласая женщина.
  Аврора повернулась к ней. 'Давайте прекратим это дерьмо и пойдем дальше, ладно?'
  Прежде чем Седые Волосы успел ответить, дверь открылась. Все глаза устремились вверх.
  Все взгляды стали жесткими.
  Красивая черноволосая девушка стояла в дверях, держа в руках охапку книг. Девушка, не женщина - она выглядела по-девичьи, могла быть студенткой, и на мгновение я подумал, что она пришла не по адресу.
  Но она вошла в комнату.
  Первой моей мыслью было искажение времени: у нее была темная, израненная красота, как у актрисы в одном из тех черно-белых фильмов-нуар , которые показывают поздно вечером , где добро и зло размываются, визуальные образы борются за контроль под извилистую джазовую партитуру, и все заканчивается неоднозначно.
  На ней было облегающее розовое трикотажное платье с белой окантовкой, разделенное пополам белым кожаным поясом, розовые туфли-лодочки на среднем каблуке. Ее волосы были накручены и уложены, каждая прядь на месте, блестела. Ее лицо было напудрено, накрашено тушью, ее губы были накрашены влажным розовым блеском. Платье доходило до колен. Нога, которая виднелась, была стройной, обтянутой прозрачным нейлоном. Ее украшения были из настоящего золота, ее ногти были длинными и накрашенными - оттенок лака был идентичен цвету платья, но ровно на один оттенок темнее.
  И духи - аромат, пронизывающий затхлость комнаты: мыло и вода, свежая трава и весенние цветы.
  Все изгибы и выпуклости, фарфоровая белизна и пыльная роза, безупречно соединенные вместе. Почти болезненно неуместны в этом море денима и преднамеренного
   серость.
  'Сьюзи Кримчиз', - пробормотал кто-то.
  Она услышала это и поморщилась, огляделась в поисках места, чтобы сесть. Никаких свободных мест. Никто не двигался. Я отодвинулся в сторону, сказал: 'Сюда'.
  Она уставилась на меня.
  'Он доктор Делавэр', - сказал Джулиан. ' Алекс . Он выдержал обряды и ритуалы этого отделения и вышел, по-видимому, невредимым'.
  Она мимолетно улыбнулась, села рядом со мной, подогнула ноги. Обнажилась белая полоска бедра. Она стянула платье вниз по коленям. Ткань обтянула ее грудь и подчеркнула ее полноту.
  Глаза у нее были большие и яркие, темно-синие, настолько темные, что зрачки сливались с радужками.
  'Извините, я опоздала', - сказала она. Сладким, кремовым голосом.
  'Итак, что еще нового?' - сказал Седые Волосы.
  'Есть ли еще какие-нибудь дополнения?' - спросил я.
  Никто не ответил.
  'Тогда, я думаю, мы можем перейти к новому материалу'.
  'А как же Шэрон?' - спросил Понитейл, ухмыляясь новоприбывшему. 'Ты ничем не поделилась с нами за весь семестр, Шэрон'.
  Черноволосая девушка покачала головой. 'У меня действительно ничего не готово, Уолтер'.
  'Что готовить? Просто выберите случай, дайте нам воспользоваться вашей мудростью'.
  'Или, по крайней мере, мудрость Пола', - сказал Джулиан.
  Смешки, кивки в знак согласия.
  Она потянула себя за мочку уха и повернулась ко мне, ища успокоения.
  Шутка о Крузе помогла объяснить напряжение, сопровождавшее ее появление. Какими бы ни были его терапевтические навыки в манипулировании ролями, этот руководитель позволил своей группе быть отравленной фаворитизмом. Но я была нанятой помощницей, а не тем, кто должен был с этим разбираться.
  Я спросил ее: 'Вы выступали хоть раз в этом семестре?'
  'Нет', - встревожился.
  'Есть ли у вас какое-либо дело, которое вы могли бы обсудить?'
  'Я... я так думаю'. Она посмотрела на меня скорее с жалостью, чем с обидой: ' Ты делаешь мне больно, но это не твоя вина '.
  Немного потрясенный, я сказал: 'Тогда идите, пожалуйста'.
   'Единственная, о ком я мог бы рассказать, - это женщина, с которой я встречаюсь уже два месяца.
  Она девятнадцатилетняя студентка второго курса. Первичное тестирование показывает, что все показатели у нее в пределах нормы, а шкала депрессии MMPI немного завышена. Ее парень - выпускник. Они познакомились на первой неделе семестра и с тех пор встречаются. Она сама обратилась в консультационный центр из-за проблем в их отношениях...
  'Какого рода проблемы?' - спросил Седые Волосы.
  'Нарушение коммуникации. Вначале они могли разговаривать друг с другом. Позже все начало меняться. Теперь они совсем плохи'.
  'Будьте конкретнее', - сказал Седые Волосы.
  Шэрон подумала. 'Я не уверена, что ты...'
  'Они трахаются ?' - спросил Уолтер с хвостиком.
  Шарон покраснела и посмотрела вниз на ковер. Старомодный румянец
  - Я не думал, что она еще существует. Несколько студентов выглядели смущенными за нее. Остальные, казалось, наслаждались этим.
  'Они?' - надавил Уолтер. 'Блядь?'
  Она закусила губу. 'У них есть отношения, да'.
  "Как часто?"
  'Я действительно не вел записей...'
  'Почему бы и нет? Это может быть важным параметром...'
  'Подожди', - сказал я. 'Дай ей шанс договорить'.
  'Она никогда не кончит', - сказал Седой Волос. 'Мы уже это проходили -
  'Терминальная оборона. Если мы не противостоим ей, не обрезаем ее там, где она растет, мы будем топтаться на месте всю сессию'.
  'Нечего тут конфронтировать, - сказал я. - Пусть она выложит факты. Потом мы их обсудим'.
  'Правильно', - сказал Седой Волос. 'Еще один мужчина-защитник услышал от тебя - ты пробуждаешь это в них, принцесса Шарон'.
  'Полегче, Мэдди', - сказала Аврора Богардус. 'Пусть она говорит'.
  'Конечно, конечно', - Седые Волосы сложила руки на груди, откинулась назад, сердито посмотрела и стала ждать.
  'Продолжай', - сказал я Шэрон.
  Она сидела молча, отстраненная от ссоры, как родитель, пережидающий ссору между братьями и сестрами. Теперь она продолжила с того места, где остановилась. Спокойная. Или на грани?
   'Произошёл сбой в общении. Пациентка говорит, что любит своего парня, но чувствует, что они отдаляются друг от друга. Они больше не могут говорить о вещах, которые раньше могли обсуждать'.
  'Например?' - спросил Джулиан сквозь облако дыма.
  'Почти все'.
  ' Все? Что есть на завтрак? Фарш или картофель?'
  'В данный момент, да. Произошел полный крах...'
  ' Поломка ', - сказала Мэдди. 'Ты использовал это слово три раза, не объяснив, что ты имеешь в виду. Попробуй прояснить, а не пересказывать '.
  разбивку слов '.
  'Ситуация ухудшилась', - сказала Шэрон, и ее слова прозвучали как вопрос.
  Мэдди рассмеялась. 'Потрясающе. Это делает все предельно ясным'.
  Шэрон понизила голос. 'Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, Мэдди'.
  Мэдди с отвращением покачала головой и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь: 'Зачем тратить время на эту ерунду?'
  'Поддерживаю предложение', - сказал кто-то.
  Я сказал: 'Давайте придерживаться дела. Шэрон, почему эта девушка чувствует, что все сломалось?'
  'Мы обсуждали это на нескольких сессиях. Она утверждает, что не знает.
  Сначала она думала, что он потерял интерес и встречается с другой женщиной. Он отрицает это - он проводит с ней все свое свободное время, поэтому она думает, что он говорит правду. Но когда они вместе, он не разговаривает и, кажется, злится на нее -
  или по крайней мере она так чувствует. Это произошло внезапно, стало хуже'.
  'А что-нибудь еще произошло в то время?' - спросил я. 'Какое-то стрессовое событие?'
  Еще один румянец.
  'Они начали заниматься сексом в то время, Шэрон?'
  Кивнуть. 'Примерно тогда'.
  'Были ли сексуальные проблемы?'
  'Трудно сказать'.
  'Чушь', - сказала Мэдди. 'Было бы легко узнать, если бы ты выполнил свою работу как следует'.
  Я повернулся к ней и спросил: 'Как бы ты получила такую информацию, Мэдди?'
   'Будьте реалистами , установите контакт', - она отметила каждую фразу пальцем.
  'Знайте конкретные защиты клиента - будьте готовы к защитной ерунде и смиритесь с ней. Но если это не сработает, конфронтируйте и оставайтесь с этим, пока клиент не поймет, что вы настроены серьезно. Затем просто сделайте это - поднимите эту тему , ради Христа. Она встречается с этой женщиной уже два месяца.
  Она уже должна была все это сделать'.
  Я посмотрел на Шэрон.
  'Я', - сказала она, все еще смущенная. 'Мы говорили о ее защите. Это займет время. Есть проблемы'.
  'Конечно', - сказал Джулиан.
  ' К черту все проблемы', - провозгласила Мэдди. 'Скажи слово на букву 'С', дорогая.
  В следующий раз будет легче'.
  Рассеянный смех. Шэрон, казалось, восприняла это спокойно. Но я не спускал с нее глаз.
  'Поделитесь с нами проблемами', - убеждал Уолтер, ухмыляясь и поигрывая своим хвостиком.
  'Они... она недовольна', - сказала Шэрон.
  'Она придет ?' - спросил Джулиан.
  'Я так не думаю'.
  'Не думаете?'
  'Нет. Нет, не она'.
  'Тогда что ты делаешь, чтобы помочь ей приехать?'
  Она снова прикусила губу.
  'Говори громче', - сказала Мэдди.
  Руки Шэрон начали дрожать. Она переплела пальцы вместе, чтобы скрыть это.
  'Мы... мы говорили о том, как... уменьшить ее беспокойство, расслабить ее'.
  'О, Боже, вините женщину ', - сказала Мэдди. 'Кто сказал, что это ее проблема? Может, это он ? Может, он растяпа. Или недоношенный'.
  'Она говорит, что он... в порядке. Это она нервничает'.
  'Вы делали глубокую мышечную релаксацию?' - спросила Аврора. 'Систематическая десенсибилизация?'
  'Нет, ничего такого структурированного. Ей все еще трудно об этом говорить'.
  'Интересно, почему', - сказал Джулиан.
  'Мы просто работаем над тем, чтобы сохранять спокойствие', - сказала Шэрон. Это прозвучало как самоописание.
   'Трудно сохранять спокойствие, когда речь идет о первобытных проблемах', - успокаивал Уолтер. 'Они занимались оральным сексом?'
  'А, да'.
  ' Э-э , каким образом?'
  Она снова посмотрела на ковер. 'Как обычно'.
  'Я не знаю, что это значит, Шэрон'. Он посмотрел на остальных. 'Кто-нибудь из вас знает?'
  Организованные улыбки и покачивание головой. Хищная стая. Я представлял их себе полноценными терапевтами через несколько лет. Страшно.
  Шэрон смотрела в пол, ведя руками безуспешную борьбу.
  Я думал о вмешательстве, размышлял, не нарушает ли это нормы группы. Решил, что мне все равно, если это так. Но излишняя защита навредит ей больше в долгосрочной перспективе.
  Пока я размышлял, Уолтер спросил: 'Какой вид орального секса?'
  'Я думаю, мы все знаем, что такое оральный секс', - сказал я.
  Его брови поднялись. 'Мы? Интересно. А кто-нибудь из вас задается вопросом?'
  'Это чушь', - сказала Аврора. 'Слишком много дел'. Она встала, подняла саквояж и вышла из комнаты. За ней быстро последовали еще трое или четверо.
  Дверь хлопнула. Наступила напряженная тишина. Глаза Шэрон были влажными, а мочка уха была алой.
  'Давайте перейдем к чему-нибудь другому', - сказал я.
  'Давайте не будем!' - закричала Мэдди. 'Пол говорит, что нет запретных приемов - какого черта она должна быть исключением?' Казалось, ее гнев поднял ее с пола.
  'Какого черта ее спасают каждый раз, когда она переходит в защитный режим и отгораживается от нас!' Шэрон: 'Это реальность , дорогая, а не какая-то чертова игра в женское общество'.
  ' Ебаная игра женского общества была бы не так уж и плоха', - размышлял Джулиан. Он демонстративно посасывал свою трубку.
  'Отвали', - сказал я.
  Он улыбнулся, словно не слыша меня, потянулся и снова скрестил ноги.
  'Извини, Алекс, никаких отступлений', - сообщил мне Уолтер. 'Правила Пола'.
  Слеза скатилась по щеке Шэрон. Она вытерла ее. 'Они делают то, что обычно'.
  "Значение?"
  "Сосание."
   'Ага', - сказал Уолтер. 'Вот теперь мы куда-то движемся'. Он протянул руки ладонями вверх, пальцы согнуты. 'Давай, продолжай'.
  Жест показался развратным. Шэрон тоже это почувствовала. Она отвернулась от него и сказала: 'Вот и все, Уолтер'.
  'Тск, тск', - сказал Джулиан, поднимая профессорскую трубку. 'Давайте операционализируем.
  Она его сосет ? Или он ее сосет ? Или они перешли на взаимное сосание, старый крендель шесть-девять?
  Руки Шарон взлетели к лицу. Она закашлялась, чтобы не заплакать.
  ' Камилла ', - сказала Мэдди. 'Что за чушь'.
  'Хватит', - рявкнул я.
  Лицо Мэдди потемнело. 'Еще один авторитарный отец, которого я услышал'.
  'Полегче', - сказал кто-то. 'Всем успокоиться'.
  Шэрон встала на ноги, подхватила книги, сражаясь с ними, все ее белые ноги и шуршащий нейлон. 'Мне жаль, пожалуйста, извините меня'. Она схватилась за дверную ручку, повернула ее и выбежала.
  Уолтер сказал: 'Катарсис. Может быть прорывом'.
  Я посмотрел на него, на всех них. Увидел улыбки стервятников, самодовольство. И что-то еще - проблеск страха.
  'Занятия окончены', - сказал я.
  
  Я догнал ее как раз в тот момент, когда она вышла на тротуар.
  'Шэрон?'
  Она продолжала бежать.
  'Подождите секунду. Пожалуйста'.
  Она остановилась, держась ко мне спиной. Я шагнул вперед. Она посмотрела вниз на тротуар, затем на небо. Ночь была беззвездной. Ее волосы слились с ней так, что было видно только ее лицо. Бледная, плавающая маска.
  'Мне жаль', - сказал я.
  Она покачала головой. 'Нет, это была моя вина. Я вела себя как ребенок, совершенно неподобающе'.
  'Нет ничего неуместного в том, чтобы не хотеть, чтобы тебя избили.
  Они просто кучка. Мне следовало бы держать ситуацию под контролем, следовало бы видеть, что происходит'.
   Она наконец-то посмотрела ему в глаза. Улыбнулась. 'Все в порядке. Никто не мог увидеть'.
  'И так все время?'
  "Иногда."
  'Доктор Круз одобряет?'
  'Доктор Круз говорит, что мы должны противостоять нашим собственным защитным системам, прежде чем сможем помогать другим'. Тихий смех. 'Полагаю, мне еще есть куда стремиться'.
  'С тобой все будет в порядке', - сказал я. 'В долгосрочной перспективе подобные вещи не имеют значения'.
  'Как мило с вашей стороны, доктор Делавэр'.
  "Алекс."
  Улыбка стала шире. 'Спасибо, что заглянул ко мне, Алекс. Думаю, тебе лучше вернуться в класс'.
  'Урок окончен. Ты уверена, что с тобой все в порядке?'
  'Я в порядке'. Она перенесла вес с одного бедра на другое, пытаясь крепче ухватиться за книги.
  'Давай я помогу тебе с этим'. Что-то в ней пробуждало во мне Ланселота.
  Она сказала: 'Нет, нет, все в порядке', но не помешала мне взять книги.
  'Где твоя машина?'
  'Я иду пешком. Я живу в общежитии. Кертис Холл'.
  'Я могу отвезти тебя в Кертис'.
  'Это действительно не обязательно'.
  'С удовольствием'.
  'Ну, тогда, - сказала она, - мне бы этого хотелось'.
  Я отвез ее в общежитие, назначил встречу на следующую субботу.
  
  Она ждала на обочине, когда я приехал за ней, в желтом кашемировом свитере, черно-желтой клетчатой юбке, черных гольфах и мокасинах. Она позволила мне открыть для нее дверцу машины. В ту секунду, когда моя рука коснулась руля, ее рука оказалась на нем, теплая и твердая.
  Мы поужинали в одном из дымных, шумных заведений, где подают пиво и пиццу, которые есть в каждом кампусе колледжа, - лучшее, что я мог себе позволить. Заняв угловой столик, мы смотрели мультфильмы 'Дорожный бегун', ели и пили, улыбались друг другу.
   Я не мог оторвать от нее глаз, хотел узнать о ней больше, чтобы создать невозможную, мгновенную близость. Она снабжала меня крупицами информации о себе: ей был двадцать один год, она выросла на Восточном побережье, окончила небольшой женский колледж, приехала на запад учиться в аспирантуре. Затем она перевела разговор на аспирантуру. Академические вопросы.
  Вспомнив намеки других студентов, я спросил о ее связи с Крузом. Она сказала, что он был ее научным руководителем, и это прозвучало неважно. Когда я спросил, какой он, она ответила, что он динамичный и креативный, а затем снова сменила тему.
  Я бросил это, но остался любопытным. После того отвратительного сеанса я расспросил о Крузе, узнал, что он был одним из клинических сотрудников, новичком, который уже заслужил репутацию ловеласа и привлекателя внимания.
  Не тот наставник, которого я бы счел подходящим для кого-то вроде Шэрон. С другой стороны, что я действительно знал о Шэрон? О том, что было правильным для нее?
  Я пытался узнать больше. Она ловко уклонялась от моих вопросов, все время переводя фокус на меня.
  Я испытал некоторое разочарование, на мгновение понял гнев других студентов. Затем я напомнил себе, что мы только что встретились; я был настойчив, ожидал слишком многого слишком рано. Ее поведение предполагало старые деньги, консервативное, защищенное происхождение. Именно такое воспитание, которое подчеркивало бы опасности мгновенной близости.
  Но было еще то, как она гладила мою руку, открытая привязанность ее улыбки. Совсем не играя в недотрогу.
  Мы говорили о психологии. Она знала свое дело, но продолжала считаться с моими высшими знаниями. Я чувствовала настоящую глубину под внешностью Сьюзи Кримчиз. И еще кое-что: приятность. Женственная любезность , которая приятно удивила меня в тот век женского гнева из четырех букв, маскирующегося под освобождение.
  Мой диплом гласил, что я был доктором разума, мудрецом в двадцать четыре года, великим арбитром отношений. Но отношения все еще пугали меня. Женщины все еще пугали меня. С подросткового возраста я закрепил за собой режим учебы, работы, еще больше учебы, пытаясь вытащить себя из чистилища 'синих воротничков' и ожидая, что человеческий фактор встанет на место вместе с моими карьерными целями.
  Но новые цели продолжали появляться, и в свои двадцать четыре года я все еще тянул время, моя социальная жизнь ограничивалась случайными встречами и обязательным гимнастическим сексом.
  Мое последнее свидание было больше двух месяцев назад - короткое злоключение с симпатичной блондинкой-стажером по неонатологии из Канзаса, которая пригласила меня на свидание, когда мы стояли в очереди в кафетерий в больнице. Она предложила ресторан, сама заплатила за еду, пригласила себя в мою квартиру, тут же растянулась на диване, проглотила таблетку куалюда и разозлилась, когда я отказался ее принять. Через мгновение раздражительность была забыта, и она была голой, ухмыляясь и указывая на свою промежность: 'Это Лос-Анджелес , Бастер. Ешь киску'.
  Два месяца.
  И вот я здесь, сижу напротив скромной красавицы, которая заставила меня почувствовать себя Эйнштейном и вытирала рот, даже когда он был чист. Я впитывал ее. В свете свечи в бутылке кьянти в той пиццерии все, что она делала, казалось особенным: отвергала пиво ради 7-Up, смеялась как ребенок над неудачами Хитрого Койота, накручивала на палец пряди горячего сыра, прежде чем зажать их между идеально белыми зубами.
  Вспышка розового языка.
  Я создал для нее прошлое, от которого веяло высокой чувствительностью WASP: летние дома, котильоны, дебютные балы, охота. Десятки женихов...
  Ученый во мне обрезал мои фантазии посередине: полная догадка, шишка. Она оставила тебе пустые места - ты заполняешь их слепыми догадками.
  Я сделал еще одну попытку узнать, кто она. Она ответила мне, не сказав ни слова, и заставила меня снова говорить о себе.
  Я поддался дешёвым утехам автобиографии. Она сделала это легко. Она была первоклассным слушателем, подперев подбородок костяшками пальцев, уставившись на меня своими огромными голубыми глазами, давая понять, что каждое произнесённое мной слово было монументально важным . Играя с моими пальцами, смеясь над моими шутками, откидывая волосы так, чтобы свет падал на её серьги.
  В тот момент я был даром Божьим для Шэрон Рэнсом. Это было лучше, чем что-либо еще, что я мог вспомнить.
  Без всего этого ее внешность могла бы меня зацепить. Даже в этом шумном месте, кишащем пышными молодыми телами и душераздирающими лицами, ее красота была магнитом. Казалось очевидным, что каждый проходящий мужчина останавливался и
   лаская ее визуально, женщины оценивая ее с яростной остротой. Она не осознавала этого, оставалась сосредоточенной на мне.
  Я услышал, как я открылся, заговорил о вещах, о которых не думал годами.
  Какие бы проблемы у нее ни были, она бы их решила как психотерапевт.
  
  С самого начала я хотел ее физически с силой, которая меня потрясла. Но что-то в ней - хрупкость, которую я чувствовал или воображал - удерживало меня.
  Полдюжины свиданий оставались целомудренными: пожатия рук и поцелуи на ночь, полный нос этих легких, свежих духов. Я ехал домой опухший, но странно довольный, существующий за счет воспоминаний.
  Когда мы направлялись в общежитие после нашего седьмого вечера вместе, она сказала: 'Не высаживай меня пока, Алекс. Заедь за угол'.
  Она направила меня в темный, затененный переулок, примыкающий к одной из спортивных площадок. Я припарковался. Она наклонилась, выключила зажигание, сняла обувь и перелезла через сиденье в заднюю часть Rambler.
  'Пойдем', - сказала она.
  Я последовал за ней, радуясь, что помыл машину. Сел рядом, обнял, поцеловал ее в губы, глаза, сладостное местечко под шеей. Она вздрогнула, изогнулась. Я коснулся ее груди. Чувствовал, как колотится ее сердце. Мы поцеловались еще немного, глубже, дольше. Я положил руку ей на колено. Она вздрогнула, бросила на меня взгляд, который, как я подумал, был страхом. Я поднял руку. Она положила ее обратно, между колен, зажала меня в мягкие, жаркие тиски. Затем она раздвинула ноги. Я пошел исследовать, вверх по колоннам из белого мрамора. Она была распластана, запрокинула голову назад, глаза были закрыты, дышала ртом. Нижнего белья не было. Я закатал ее юбку, увидел щедрую дельту, мягкую и черную, как соболь.
  'О, Боже', - сказал я и начал доставлять ей удовольствие.
  Она удерживала меня одной рукой, другой тянулась к моей молнии. Через секунду я был свободен, указывая в небо.
  'Иди ко мне', - сказала она.
  Я повиновался.
   Глава
  7
  Пока Майло не было в городе, моим единственным контактом в полиции был Делано Харди, щеголеватый черный детектив, который иногда работал напарником Майло. Несколько лет назад он спас мне жизнь. Я купил ему гитару, классический Fender Stratocaster, который отреставрировал Робин. Было ясно, кто кому должен, но я все равно позвонил ему.
  Дежурный в West LA сказал мне, что детектив Харди не будет до следующего утра. Я раздумывал, стоит ли ему звонить домой, но знал, что он семейный человек, всегда старающийся выкроить больше времени для своих детей, и оставил ему сообщение, чтобы он позвонил мне.
  Я подумал о ком-то, кто не возражал бы против того, чтобы его вызвали домой. Нед Бионди был одним из тех журналистов, которые жили ради истории. Когда я с ним познакомился, он был репортером-журналистом в метро, с тех пор дослужился до заместителя редактора, но время от времени умудрялся втиснуть историю.
  Нед был мне должен . Я помог обратить вспять падение его дочери к почти смертельному исходу от анорексии. Он потратил полтора года, чтобы заплатить мне, а затем увеличил свой личный долг, наживившись на паре громких историй, которые я ему подсказал.
  Вскоре после 9 вечера я дозвонился до него дома в Вудленд-Хиллз.
  'Док. Я собирался тебе позвонить'.
  "Ой?"
  'Да, только что вернулась из Бостона. Энн-Мари передает привет'.
   'Как у нее дела?'
  'Все еще худее, чем хотелось бы, но в остальном отлично. Осенью она пошла в школу социальных работников, устроилась на работу на неполный рабочий день и нашла нового парня, чтобы заменить ублюдка, который ее бросил'.
  'Передай ей от меня наилучшие пожелания'.
  'Сделаю. Что случилось?'
  'Я хотел спросить вас о сегодняшней финальной истории. Самоубийство психолога, страница...'
  'Двадцать. Что скажете?'
  'Я знал эту женщину, Нед'.
  'О, боже. Это паршиво'.
  'Есть ли в этом что-то большее, чем то, что вы напечатали?'
  'Никаких причин для этого не было. Это была не совсем горячая новость. На самом деле, я думаю, мы узнали об этом по телефону из полицейской связи - никто на самом деле не выезжал на место происшествия. Есть что-то, что вы знаете, о чем я должен рассказать?'
  'Вообще ничего. Кто такая Мора Бэннон?'
  'Просто ребенок - студент-стажер. На самом деле, подруга Энн-Мари. Она учится семестр по программе 'Работа', немного здесь, немного там. Она была той, кто настоял на этой статье - наивный ребенок, думал, что сюжет о самоубийстве шри... психолога заслуживает освещения в печати. Те из нас, кто знаком с реальным миром, были менее впечатлены, но мы позволили ей засунуть его в компьютер, просто чтобы сделать ее счастливой. Оказывается, Первый Отдел в конечном итоге использует его как наполнитель - ребенок в восторге.
  Хотите, чтобы она вам позвонила?
  'Если она хочет мне что-то рассказать'.
  'Сомневаюсь, что она это делает'. Пауза. 'Док, эта дама - вы ее хорошо знали?'
  Моя ложь была рефлекторной. 'Не совсем. Просто я был шокирован, увидев имя человека, которого я знал'.
  'Должно быть', - сказал Нед, но его тон стал настороженным. 'Вы сначала позвонили Стерджису, я полагаю'.
  'Его нет в городе'.
  'Ага. Послушай, док, я не хочу быть бесчувственным, но если в этой леди есть что-то, что могло бы прояснить историю, я был бы готов об этом услышать'.
  'Ничего нет, Нед'.
  'Ладно. Извините, что подглядываю - сила привычки'.
   'Все в порядке. Скоро увидимся, Нед'.
  
  В одиннадцать тридцать я прогулялся в темноте, пробираясь по лощине к Малхолланду, слушая сверчков и ночных птиц. Когда я вернулся домой час спустя, зазвонил телефон.
  "Привет."
  'Доктор Делавэр, это Иветт к вашим услугам. Я рад, что застал вас. Двадцать минут назад вам позвонила жена из Сан-Луис-Обиспо. Она оставила сообщение, хотела убедиться, что вы его получили'.
  Твоя жена . Пощечина-на-солнечный ожог. Они делали одну и ту же ошибку годами. Когда-то это было забавно.
  'Какое сообщение?'
  'Она в пути, с ней будет трудно связаться. Она свяжется с вами, когда сможет'.
  'Она оставила номер?'
  'Нет, она этого не сделала, доктор Делавэр. Вы кажетесь уставшим. Слишком много работали?'
  'Что-то вроде того'.
  'Будьте здоровы, доктор Делавэр'.
  "И тебе того же."
   На ходу. Трудно достать . Должно было быть больно. Но я почувствовал облегчение, освобождение.
  С субботы я почти не думал о Робин. Заполнил свои мысли Шэрон.
  Я чувствовал себя прелюбодеем, мне было стыдно, но я был взволнован.
  Я заполз в кровать и обнял себя, чтобы уснуть. В два сорок пять утра я проснулся, возбужденный и зудящий. Накинув немного одежды, я поплелся к навесу и поехал по Севилье. Я поехал на юг к Сансет, направился на восток через Беверли-Хиллз и Бойстаун, к западной оконечности Голливуда и каньона Николс.
  В тот час даже Стрип был мертв. Я держал окна открытыми, позволяя резкому холоду грызть мое лицо. В Фэрфаксе я повернул налево, проехал на север и свернул на Голливудский бульвар.
   Упомяните бульвар большинству людей, и неизбежно на ум придет один из двух образов: старые добрые времена китайцев Граумана, Аллея звезд, премьеры в черных галстуках, залитая неоном ночная сцена. Или улица, как она есть сегодня - скользкая и порочная, обещающая беспорядочное насилие.
  Но к западу от этой сцены, сразу за Ла-Бреа, Голливудский бульвар демонстрирует другое лицо: милю жилого района, усаженного деревьями, - прилично сохранившиеся многоквартирные дома, старые величественные церкви и лишь слегка потускневшие двухэтажные дома, возвышающиеся над ухоженными покатыми газонами.
  Глядя вниз на это пятно пригорода, можно увидеть часть горного хребта Санта-Моники, который извивается через Лос-Анджелес, словно кривой позвоночник. В этой части Голливуда горы, кажется, угрожающе выступают вперед, надавливая на хрупкую дерму цивилизации.
  Каньон Николс начинается в паре кварталов к востоку от Фэрфакса, полторы полосы извилистого асфальта, питающего северную сторону бульвара и идущего параллельно сухой летом воде. Маленькие деревенские дома стоят за водой, скрытые зарослями кустарника, добраться до которых можно только по самодельным пешеходным мостикам. Я проехал мимо конечной станции Департамента водных ресурсов и энергетики, освещенной высокими дуговыми лампами, которые давали резкий свет. Сразу за терминалом находилась болотистая местность района контроля за наводнениями, огороженная сеткой-рабицей, затем более крупные дома на более ровной земле, редко разбросанные.
  Что-то дикое и быстрое перебежало дорогу и нырнуло в кусты. Койот? В старые времена Шэрон говорила, что видела их, хотя я никогда не замечал ни одного.
  Старые времена.
  Какого черта я надеялся добиться, эксгумируя их? Проезжая мимо ее дома, как какой-то мечтательный подросток, надеющийся мельком увидеть свою возлюбленную?
  Глупый. Невротик.
  Но я жаждал чего-то осязаемого, чего-то, что убедило бы меня, что она когда-то была настоящей. Что я настоящий. Я поехал дальше.
  Николс повернул направо. Прямая дорога свернула в Джалмия Драйв и сжалась до одной полосы, еще больше потемнела под пологом деревьев. Дорога дернулась, нырнула, наконец, без предупреждения уперлась в тупик с бамбуковыми стенами, прорезанный несколькими крутыми подъездными путями. Тот, который я искал, был отмечен белым почтовым ящиком на колышке и белыми решетчатыми воротами, которые провисли на столбах.
   Я съехал на обочину, припарковался, заглушил двигатель и вышел. Прохладный воздух. Ночные звуки. Ворота были незаперты и хлипкие, не более преграда, чем много лет назад. Подняв их, чтобы не поцарапать цемент, я огляделся, никого не увидел. Распахнул ворота и проехал. Закрыв их за собой, я начал подниматься.
  По обеим сторонам подъездной дорожки были посадки веерной пальмы, райской птицы, юкки и гигантского банана. Классический калифорнийский ландшафт пятидесятых.
  Ничего не изменилось.
  Я поднялся наверх, не тронутым, удивленный отсутствием какого-либо полицейского присутствия. Официально полиция Лос-Анджелеса рассматривала самоубийства как убийства, и бюрократия департамента действовала лениво. Так скоро после смерти дело наверняка было открыто, а бумажная работа только началась.
  Должны были быть предупреждающие плакаты, оцепление места преступления, какой-то маркер.
  Ничего.
  Затем я услышал взрыв зажигания и гул мощного автомобильного двигателя. Громче. Я нырнул за одну из пальм и вжался в растительность.
  Белый Porsche Carrera появился из-за верхней части подъездной дороги и медленно съехал на низкой передаче с выключенными фарами. Машина проехала в нескольких дюймах, и я разглядел лицо водителя: топорообразное, сорокалетнее, с узкими глазами и странно пятнистой кожей. Широкие черные усы раскинулись над тонкими губами, создавая резкий контраст с высушенными феном белоснежными волосами и густыми белыми бровями.
  Такое лицо нелегко забыть.
  Сирил Трапп. Капитан Сирил Трапп, отдел убийств на западе Лос-Анджелеса. Босс Майло, бывший заядлый пьяница с гибкой этикой, теперь возродившийся к религиозному ханжеству и лютой ненависти ко всему ненормальному.
  За последний год Трапп сделал все возможное, чтобы измотать Майло - гей-полицейский был настолько нестандартным, насколько это вообще возможно. Закоснелый, но не глупый, он вел свое преследование с тонкостью, избегая намеренных нападок на геев. Вместо этого он выбрал назначение Майло 'специалистом по сексуальным преступлениям' и назначал его на каждое убийство гомосексуалистов, которое всплывало в Западном Лос-Анджелесе.
  Это изолировало моего друга, сузило его жизнь и погрузило его в бурлящую ванну крови и расчлененки: мальчики-проститутки, уничтоженные и разрушающие. Трупы
   гнили, потому что водители морга не приехали забирать их, опасаясь заразиться СПИДом.
  Когда Майло пожаловался, Трапп настаивал, что он просто использовал специальные знания Майло о 'девиантной субкультуре'. Вторая жалоба привела к тому, что в его личном деле появился отчет о неподчинении.
  Проталкивание вопроса означало бы выход на слушания в советах и найм адвоката - Ассоциация милосердия полиции не стала бы вмешиваться в это дело. И неослабевающее внимание СМИ, которое превратило бы Майло в 'Крестоносца-гея-полицейского'. К этому он не был - и, вероятно, никогда не будет - готов. Поэтому он проталкивал весла через грязь, работая не покладая рук и снова начав пить.
  Porsche исчез в конце подъездной дороги, но я все еще слышал, как его двигатель пульсирует на холостом ходу. Затем скрип открывающейся двери автомобиля, мягкие шаги, скрежет ворот. Наконец Трапп уехал - так тихо, что я понял, что он катится по инерции.
  Я подождал несколько минут и вышел из листвы, размышляя о том, что я увидел.
  Капитан, проверяющий обычное самоубийство? Капитан Западного Лос-Анджелеса, проверяющий самоубийство в Голливудском дивизионе? Это вообще не имело смысла.
  Или визит был чем-то личным? Использование Porsche вместо немаркированного автомобиля как раз на это намекало.
  Трапп и Шэрон замешаны? Слишком гротескно, чтобы об этом думать.
  Слишком логично, чтобы отмахнуться.
  Я продолжил прогулку, поднялся к дому и постарался не думать об этом.
  Ничего не изменилось. Те же высокие берега плюща, такие высокие, что, казалось, они поглощают сооружение. Та же круглая бетонная плита вместо газона. В центре плиты, приподнятая круглая клумба, обрамленная лавовым камнем, вмещала пару возвышающихся кокосовых пальм.
  За пальмами - приземистый одноэтажный дом - серая штукатурка, фасад без окон и плоский, защищенный фасадом из вертикального решетчатого дерева и помеченный большими адресными цифрами. Крыша была скатной, почти плоской и покрытой белой галькой. Сбоку был отдельный навес для машины.
  Ни машины, ни признаков жилья.
  На первый взгляд, уродливая работа. Одна из тех 'современных' структур, которые распространились по послевоенному Лос-Анджелесу, плохо старея. Но я знал, что там была красота
   Внутри. Бассейн свободной формы на вершине скалы, который огибал северную сторону дома и создавал иллюзию, что вода вытекает в космос. Стеклянные стены, которые открывали захватывающий вид на каньон, ничем не прерываемый.
  Дом произвел на меня большое впечатление, хотя я осознал это лишь годы спустя, когда пришло время покупать собственное жилье, и я обнаружил, что меня тянет к похожей экологии: уединенность на вершине холма, дерево и стекло, сочетание внутреннего и внешнего пространства и геологическая непостоянность, характерные для жизни в каньоне Лос-Анджелеса.
  Входная дверь была незаметной - просто еще одна часть решетчатого фасада. Я попробовал. Заперто. Огляделся еще немного и заметил кое-что другое - табличку, прикрепленную к стволу одной из пальм.
  Я подошел поближе и прищурился. Достаточно звездного света, чтобы разглядеть буквы:
  ДЛЯ ПРОДАЖИ.
  Компания по недвижимости с офисом на Северном Вермонте, в районе Лос-Фелис. Ниже еще одна вывеска, поменьше. Имя и номер продавца. Микки Мехрабиан .
  На рынке раньше тело было холодным.
  Несмотря на то, что самоубийство было обычным, это было самое быстрое утверждение завещания в истории Калифорнии.
  Если только дом не принадлежал ей. Но она мне сказала, что принадлежит.
  Она мне много чего рассказала.
  Я запомнил номер Микки Мехрабиана. Когда я вернулся в 'Севилью', я записал его.
   Глава
  8
  На следующее утро я позвонил в агентство недвижимости. Микки Мехрабиан была женщиной с голосом Лорен Бэколл, с легким акцентом. Я записался на просмотр дома на одиннадцать, провел следующий час, думая о том, как я увидел его в первый раз.
   Хочу тебе кое-что показать, Алекс.
  Сюрприз, сюрприз. У нее их было полно.
  
  Я ожидал, что она будет завалена поклонниками. Но она всегда была доступна, когда я приглашал ее на свидание, даже в самый последний момент. И когда кризис пациента заставлял меня прервать свидание, она никогда не жаловалась. Никогда не подталкивала и не давила на меня, чтобы я взял на себя какие-либо обязательства - наименее требовательный человек, которого я когда-либо знал.
  Мы занимались любовью почти каждый раз, когда были вместе, хотя никогда не проводили вместе ночь.
  Сначала она отпросилась ко мне, хотела сделать это на заднем сиденье машины. После того, как мы познакомились несколько месяцев назад, она смягчилась, но даже когда она делила со мной кровать, она обращалась с ней так, будто это было заднее сиденье...
  никогда полностью не раздеваясь, никогда не засыпая. После пробуждения несколько
   несколько раз, выходя из собственного посткоитального оцепенения и обнаруживая ее сидящей на краю кровати, полностью одетой, и дергающей себя за ухо, я спрашивал ее, что ее беспокоит.
  'Ничего. Я просто беспокойный - всегда был. Мне трудно спать нигде, кроме своей кровати. Ты сердишься?'
  'Нет, конечно нет. Могу ли я что-нибудь сделать?'
  'Отвези меня домой. Когда будешь готов'.
  Я приспособился к ее потребностям: гон и бег. Часть остроты моего удовольствия была снята, но достаточно осталось, чтобы заставить меня вернуться за добавкой.
   Ее удовольствие - его отсутствие - терзало мой разум. Она совершала страстные движения, энергично двигаясь, подпитываемая энергией, в которой я не был уверен, что она была эротичной, но она так и не кончила.
  Не то чтобы она была невосприимчива - она легко увлажнялась, всегда была готова, казалось, наслаждалась этим актом. Но кульминация не входила в ее планы.
  Когда я закончил, она что-то мне дала, но не себя.
  Я прекрасно понимал, что это неправильно, но ее сладость и красота - волнение от обладания этим существом, которое, я был уверен, хотели все, - поддерживали меня.
  Конечно, это подростковая фантазия, но часть меня не так уж и далеко вышла из подросткового возраста.
  Ее руки вокруг моей талии было достаточно, чтобы я возбудился. Мысли о ней просачивались в праздные моменты и заполняли мои чувства. Я отбросил свои сомнения.
  Но в конце концов это начало меня доставать. Я хотел отдавать столько же, сколько получал, потому что я действительно заботился о ней.
  Вдобавок ко всему, конечно, мое мужское эго требовало подтверждения.
  Я был слишком быстр? Я работал над выносливостью. Она выезжала на мне, неутомимая, как будто мы участвовали в каком-то спортивном соревновании. Я пытался быть нежным, но ничего не добился, переключился и сделал кусок пещерного человека. Экспериментировал с позициями, бренчал на ней, как на гитаре, работал над ней и под ней, пока с меня не капал пот, а тело не ныло, опускался на нее со слепой преданностью.
  Ничего не помогло.
  Я вспомнил сексуальные запреты, которые она спроецировала на практике. Случай, который загнал ее в тупик: сбой в общении. Доктор Круз говорит, что мы нам придется столкнуться с нашими собственными защитными системами, прежде чем мы сможем помочь другим.
  Атака на ее защиту довела ее до слез. Я изо всех сил пытался найти способ общаться, не сломав ее. Мысленно собранный и
   отбросил несколько речей, прежде чем наконец придумать монолог, который показался мне минимально обидным.
  Я решил произнести это слово, пока мы лежали, растянувшись на заднем сиденье 'Рамблера', все еще соединенные, моя голова лежала на ее груди, одетой в свитер, а ее руки гладили мои волосы.
  Она продолжала гладить меня, слушая, затем поцеловала и сказала: 'Не беспокойся обо мне, Алекс. Со мной все в порядке'.
  'Я хочу, чтобы вам тоже понравилось'.
  'О, Алекс, я люблю это'.
  Она начала покачивать бедрами, увеличивая меня, затем обхватила меня руками, пока я продолжал разбухать внутри нее. Она заставила мою голову опуститься, задушила мой рот своим, сжимая давление своего таза и своих рук, беря на себя управление, заключая меня в тюрьму. Выгибаясь и глотая, вращаясь и отпуская, увеличивая темп, пока удовольствие не выдавилось из меня длинными, судорожными волнами. Я вскрикнул, восхитительно беспомощный, почувствовал, как мой позвоночник раздробился, мои суставы высвободились из своих гнезд. Когда я замер, она снова начала гладить мои волосы.
  Я все еще стоял прямо, снова начал двигаться. Она выкатилась из-под меня, расправила юбку, достала пудреницу и поправила макияж.
  'Шэрон...'
  Она приложила палец к моим губам. 'Ты так добр ко мне', - сказала она.
  "Замечательный."
  Я закрыл глаза, отвлекся на несколько мгновений. Когда я их открыл, она смотрела куда-то вдаль, как будто меня там не было.
  С той ночи я потерял надежду на идеальную любовь и принял ее эгоистично.
  Она вознаградила меня за мою послушность преданностью и покорностью, хотя формировать ее приходилось мне.
  Терапевт во мне знал, что это неправильно. Я использовал рационализацию терапевта, чтобы развеять свои сомнения:
  Тужиться бесполезно: она изменится, когда будет готова.
  Наступило лето, и моя стипендия закончилась. Шэрон закончила первый год обучения в аспирантуре с высшими оценками по всем квалификационным экзаменам. Я только что сдала экзамен на лицензию и получила работу в Western Pediatric осенью. Время праздновать, но никаких доходов до осени. Тон писем кредиторов стал угрожающим. Когда представилась возможность заработать реальные деньги, я ею воспользовалась: восьминедельный концерт танцевальной группы
   в Сан-Франциско, играем по три сета за вечер, шесть ночей в неделю в Mark Hopkins. Четыре тысячи, плюс комната и питание в мотеле на Ломбард-стрит.
  Я попросил ее поехать со мной на север, нарисовал видения завтрака в Саусалито, хорошего театра, Дворца изящных искусств, похода на гору Тамалпаис.
  Она сказала: 'Я бы с удовольствием, Алекс, но мне нужно кое-что сделать'.
  'Какие вещи?'
  'Семейный бизнес'.
  'Проблемы дома?'
  Она быстро ответила: 'О, нет, все как обычно'.
  'Это мне ни о чем не говорит', - сказал я. 'Я понятия не имею, что такое 'обычно', потому что ты никогда не рассказываешь о своей семье'.
  Нежный поцелуй. Пожимание плечами. 'Они просто семья, как и любая другая'.
  'Дай угадаю: они хотят вернуть тебя в цивилизацию, чтобы познакомить с местными отпрысками'.
  Она рассмеялась, снова поцеловала меня. ' Отпрыски? Вряд ли'.
  Я обнял ее за талию, потерся носом. 'О, да, теперь я это вижу.
  Через несколько недель я возьму газету и увижу твою фотографию на страницах светской хроники, ты помолвлена с одним из тех парней с тремя фамилиями и карьерой в инвестиционном банке'.
  Это заставило ее хихикнуть. 'Я так не думаю, моя дорогая'.
  'И почему это?'
  'Потому что мое сердце принадлежит тебе'.
  Я взял ее лицо в свои руки, посмотрел в ее глаза. 'Правда, Шэрон?'
  'Конечно, Алекс. Что ты думаешь?'
  'Мне кажется, за все это время я не очень хорошо тебя узнал'.
  'Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой'.
  'Это все еще не очень хорошо'.
  Она потянула себя за ухо. 'Ты мне действительно дорог, Алекс'.
  'Тогда живи со мной, когда вернемся. Я найду себе жилье побольше и получше'.
  Она поцеловала меня, так глубоко, что я подумал, что это знак согласия. Затем она отстранилась и сказала: 'Все не так просто'.
  "Почему нет?"
  'Все просто... сложно. Пожалуйста, давайте не будем сейчас об этом говорить'.
  'Хорошо', - сказал я. 'Но подумай об этом'.
   Она лизнула меня под подбородок и сказала: 'Вкусно. Подумайте об этом'.
  Мы начали обниматься. Я прижал ее к себе, зарылся в ее волосы, в ее плоть. Это было похоже на ныряние в чан со сладкими сливками.
  Я расстегнула ее блузку и сказала: 'Я действительно буду скучать по тебе. Я уже скучаю по тебе'.
  'Это мило', - сказала она. 'Мы повеселимся в сентябре'.
  Затем она начала расстегивать мою ширинку.
  
  В десять сорок я вышел на встречу с агентом по недвижимости. Мягкое лето наконец-то начало увядать, уступая высоким восьмидесятым температурам и воздуху, пахнущему выхлопными газами. Но Николс-Каньон все еще выглядел свежим - омытым солнцем, наполненным звуками кантри. Трудно поверить, что Голливуд - мошенники и гики - был всего в нескольких ярдах.
  Когда я подъехал к дому, решетчатые ворота были открыты. Подъехав на Seville к дому, я припарковал его рядом с большим бордовым Fleetwood Brougham с хромированными колесами, телефонной антенной на задней палубе и номерными знаками с надписью SELHOUS.
  Из машины вышла высокая смуглая брюнетка. Лет сорока пяти, аэробно-крепкая и стройная в узких кислотно-вареных джинсах, сапогах на высоком каблуке и блузке с круглым вырезом из черной замши, украшенной стразами. Она несла сумочку из змеиной кожи, носила большую бижутерию из оникса и стекла и шестиугольные синие солнцезащитные очки.
  'Доктор? Я Микки'. Широкая автоматическая улыбка расплылась под очками.
  'Алекс Делавэр'.
  'Это доктор Делавэр?'
  "Да."
  Она поправила очки на лоб, посмотрела на слой грязи на Севилье, затем на мою одежду - старые вельветовые брюки, выцветшую рабочую рубашку, гуарачи.
  Проведя со мной ментальный Дан и Брэдстрит: Говорит, что он врач, но Город полон художников-хулиганов. Водит Кадди, но ему восемь лет. Еще один фальшивая собака? Или кто-то, у кого она когда-то была и он ее потерял?
  'Прекрасный день', - сказала она, держась одной рукой за дверную ручку, все еще изучая, все еще настороженно. Встреча со странными мужчинами в горах должна была дать женщине частые
  пауза.
  Я улыбнулся, постарался выглядеть безобидным, сказал: 'Красиво', и посмотрел на дом. При дневном свете дежавю было еще сильнее. Мой личный кусочек города-призрака. Жутковато.
  Она приняла мою молчаливую оценку за неудовольствие и сказала: 'Изнутри открывается потрясающий вид. Это действительно очаровательно, великолепный костяк - я думаю, его спроектировал один из учеников Нейтры'.
  "Интересный."
  'Оно только что вышло на рынок, доктор. Мы даже не давали рекламу - как вы вообще узнали об этом?'
  'Мне всегда нравился Николс-Каньон', - сказал я. 'Друг, который живет неподалеку, сказал мне, что он доступен'.
  'О. Какой же ты врач?'
  "Психолог."
  'Берешь выходной?'
  'Полдня. Один из немногих'.
  Я посмотрел на часы и попытался сделать вид, что занят. Это, кажется, успокоило ее.
  На ее лице снова появилась улыбка. 'Моя племянница хочет стать психологом. Она очень умная девочка'.
  'Это потрясающе. Удачи ей'.
  'О, я думаю, мы сами творим свою удачу, не так ли, Доктор?'
  Она вытащила ключи из сумочки, и мы пошли к решетчатой входной двери. Она открывалась в небольшой дворик - несколько растений в горшках, стеклянные колокольчики, которые я помнил, свисающие с перемычки, безмолвные в жарком, неподвижном воздухе.
  Мы вошли внутрь, и она начала свою хорошо отрепетированную и задорную речь.
  Я делал вид, что слушаю, кивал и говорил 'Угу' в нужные моменты, заставлял себя следовать, а не вести; я знал это место лучше, чем она.
  В салоне пахло жидкостью для чистки ковров и дезинфицирующим средством для сосны.
  Сверкающе чистый, очищенный от смерти и беспорядка. Но мне он показался скорбным и отталкивающим - черный музей.
  Передняя часть дома представляла собой единую открытую зону, охватывающую гостиную, столовую, кабинет и кухню. Кухня была ранней резней в стиле деко: шкафы цвета авокадо, столешницы из пластика кораллового цвета с закругленными краями и уголок для завтрака, покрытый коралловым винилом, спрятанный в углу. Мебель была из светлого дерева, синтетических пастельных тканей и паучьих черных железных ножек -
   Что-то вроде послевоенной реактивной штуки, которая выглядит готовой к взлету. Стены из фактурной бежевой штукатурки были увешаны портретами арлекинов и безмятежными морскими пейзажами. Книжные полки на кронштейнах были забиты томами по психологии. Те же самые книги.
  Безликая, безжизненная комната, но эта безликость устремляла взгляд на восток, к стене из стекла, настолько чистого, что она казалась невидимой. Панели из листового стекла, разделенные раздвижными стеклянными дверями.
  С другой стороны была узкая терраса, выложенная терраццо, обрамленная белыми железными перилами; за перилами открывался вид - и вдумчивый - на каньоны, вершины, голубое небо, летнюю листву. 'Разве это не нечто', - сказала Микки Мехрабиан, разводя руками, словно панорама была картиной, которую она нарисовала.
  'Действительно что-то'.
  Мы вышли на террасу. У меня закружилась голова, вспомнился вечер танцев, бразильские гитары.
   Хочу тебе кое-что показать, Алекс.
  Конец сентября. Я вернулся в Лос-Анджелес раньше Шерон, на 4000 долларов больше платежеспособности, и был чертовски одинок. Она уехала, не оставив адреса или номера телефона; мы даже открыткой не обменялись. Мне следовало бы разозлиться, но она была всем, о чем я думал, пока ехал по побережью.
  Я направился прямо в Curtis Hall. Консультант этажа сказала мне, что она выписалась из общежития и не вернется в этом семестре. Ни адреса для пересылки, ни номера.
  Я уехал, разгневанный и несчастный, уверенный, что я был прав: ее соблазнили вернуться к Хорошей Жизни, забаловали богатыми парнями, новыми игрушками. Она никогда не вернется.
  Моя квартира выглядела унылее, чем когда-либо. Я избегал ее, проводил как можно больше времени в больнице, где трудности моей новой работы помогали мне отвлечься. Я взял на себя полную нагрузку из листа ожидания, вызвался работать в ночную смену в отделении неотложной помощи. На третий день она появилась в моем офисе, выглядя счастливой, почти лихорадочно от восторга.
  Она закрыла дверь. Глубокие поцелуи и объятия. Она издавала звуки о том, что скучает по мне, позволяла моим рукам бродить по ее изгибам. Затем она отстранилась, покраснев и смеясь. 'Свободна на обед, доктор?'
  Она отвезла меня на парковку больницы, к блестящему красному кабриолету - новенькому Alfa Romeo Spider.
  'Нравится?'
   'Конечно, это здорово'.
  Она бросила мне ключи. 'Ты водишь'.
  Мы пообедали в итальянском ресторане на Лос-Фелис, послушали оперу и съели канноли на десерт. Вернувшись в машину, она сказала: 'Есть кое-что, что я хочу тебе показать, Алекс', и направила меня на запад, в каньон Николс.
  Когда я подъехал к серому дому с крышей из гальки, она сказала:
  'И что ты думаешь, Док?'
  'Кто здесь живет?'
  "С уважением."
  'Вы его арендуете?'
  'Нет, это мое !' Она выскочила из машины и побежала к входной двери.
  Я был удивлен, обнаружив, что дом обставлен, и еще больше удивлен устаревшим видом пятидесятых годов. Это были дни, когда органика была королем: землистые тона, самодельные свечи и батики. Весь этот алюминий и пластик, плоские, холодные цвета казались деклассированными, мультяшными.
  Она скользила, излучая гордость за владение, трогала и выпрямлялась, отдергивала шторы и открывала стеклянную стену. Вид заставил меня забыть об алюминии.
  Далеко не студенческая берлога. Я подумал: договоренность. Кто-то подготовил для нее это место. Кто-то достаточно старый, чтобы покупать мебель в пятидесятых.
   Круз? Она так и не прояснила их отношения...
  'И что ты думаешь, Док?'
  'Действительно что-то. Как ты это провернул?'
  Она была на кухне, разливала 7-Up по двум стаканам. Надулась. 'Тебе не нравится'.
  'Нет, нет, я знаю. Это фантастика'.
  'Твой тон голоса говорит мне об обратном, Алекс'.
  'Мне просто интересно, как ты с этим справился. Финансово'.
  Она театрально нахмурилась и ответила голосом Маты Хари: ' Я... тайная жизнь '.
  "Ага."
  'О, Алекс, не будь таким угрюмым. Я же не с кем не спал , чтобы заразиться'.
  Это меня потрясло. Я сказал: 'Я не имел в виду, что ты это сделал'.
  Ее улыбка была злой. 'Но это приходило тебе в голову, милый принц'.
   'Никогда'. Я посмотрел на горы. Небо было бледно-голубым над горизонтом розовато-коричневого цвета. Еще одна цветовая гамма пятидесятых.
  'Мне ничего не приходило в голову', - сказал я. 'Я просто не был готов. Я не видел и не слышал тебя все лето - а теперь еще и это'.
  Она протянула мне газировку и положила голову мне на плечо.
  'Это великолепно', - сказал я. 'Не так великолепно, как ты, но великолепно. Наслаждайся'.
  'Спасибо, Алекс. Ты такой милый'.
  Мы постояли там некоторое время, потягивая. Затем она отперла раздвижную дверь, и мы вышли на террасу. Узкое белое пространство, нависающее над отвесным обрывом. Как будто ступаешь на облако. Из каньонов поднимался меловой запах сухой щетки. Вдалеке виднелась вывеска HOLLYWOOD, провисшая, раскалывающаяся, рекламный щит для разбитых мечтаний.
  'Там еще есть бассейн', - сказала она. 'С другой стороны'.
  'Хочешь искупаться голышом?'
  Она улыбнулась и облокотилась на перила. Я коснулся ее волос, засунул руку под свитер и помассировал ей позвоночник.
  Она издала довольный звук, прислонилась ко мне, протянула руку и погладила мою челюсть.
  'Думаю, мне следует объяснить', - сказала она. 'Просто это связано'.
  'У меня есть время', - сказал я.
  'Ты правда?' - спросила она, внезапно взволнованная. Она обернулась, держала мое лицо в своих руках. 'Тебе не обязательно возвращаться в больницу прямо сейчас?'
  'До шести только встречи. Мне в восемь в отделение неотложной помощи'.
  'Отлично! Мы можем посидеть здесь немного и полюбоваться закатом. Потом я отвезу тебя обратно'.
  'Ты собиралась объяснить', - напомнил я ей.
  Но она уже зашла внутрь и включила стерео. Заиграла медленная бразильская музыка - нежные гитары и сдержанная перкуссия.
  'Веди меня', - сказала она, возвращаясь на террасу и обнимая меня руками.
  'В танце мужчина должен быть лидером'.
  Мы покачивались вместе, живот к животу, язык к языку. Когда музыка закончилась, она взяла меня за руку и провела через короткий холл в свою спальню.
  Еще больше беленой, стеклянной мебели, столбовая лампа, низкая, широкая кровать с квадратным беленым изголовьем. Над ней два узких, высоких окна.
   Она сняла туфли. Когда я скинул свои, я заметил кое-что на стенах: грубые детские рисунки яблок. Карандаш и мелок на овсяной целлюлозной бумаге. Но в стеклянной рамке и в дорогом паспарту.
  Странно, но я не стал долго размышлять об этом. Она задернула плотные шторы на окнах, погрузив комнату во тьму. Я почувствовал запах ее духов, почувствовал, как ее рука обхватила мой пах.
  'Иди', - сказала она - бестелесным голосом - и ее руки с удивительной силой легли мне на плечи. Она навалилась на меня и опустила на кровать, забралась на меня и крепко поцеловала.
  Мы обнялись и покатились, занимались любовью полностью одетые. Она, сидящая, прислонившись спиной к изголовью, широко расставив и резко подтянув ноги, обхватив руками колени. Я, стоя на коленях перед ней, словно в молитве, пронзаю ее, одновременно сжимая верхний край изголовья.
  Тесное положение на заднем сиденье. Когда все закончилось, она выскользнула из-под меня и сказала: 'Сейчас я объясню. Я сирота. Оба моих родителя умерли в прошлом году'.
  Мое сердце все еще колотилось. Я сказал: 'Мне жаль...'
  'Они были замечательными людьми, Алекс. Очень обаятельные, очень любезные и сведущие '.
  Бесстрастный способ говорить о своих умерших родителях, но горе может принимать разные формы. Важно то, что она говорила , открывалась.
  'Папа был арт-директором одного из крупных издательств в Нью-Йорке', - сказала она. 'Мама была дизайнером интерьеров. Мы жили на Манхэттене, на Парк-авеню, и у нас было жилье в Палм-Бич и еще одно на Лонг-Айленде
  -Саутгемптон. Я была их единственной маленькой девочкой.
  Последняя фраза была произнесена с особой торжественностью, как будто отсутствие братьев и сестер было честью высшего ранга.
  'Они были активными людьми, много путешествовали сами по себе. Но меня это не беспокоило, потому что я знала, что они меня очень любят. В прошлом году они были в Испании, на отдыхе недалеко от Майорки. Они ехали домой с вечеринки, когда их машина сорвалась с обрыва'.
  Я взял ее на руки. Она чувствовала себя свободной и расслабленной, она могла говорить о погоде. Не в силах прочитать ее лицо в темноте, я прислушивался к запинкам в ее голосе, быстрому дыханию, каким-то признакам печали. Ничего.
  'Мне так жаль тебя, Шэрон'.
   'Спасибо. Это было очень тяжело. Вот почему я не хотела говорить о них - это было слишком тяжело. Умом я понимаю, что это не лучший способ с этим справиться, что держать это в себе приводит только к патологической скорби и повышает риск всевозможных симптомов. Но аффективно я просто не могла об этом говорить. Каждый раз, когда я пыталась, я просто не могла'.
  'Не давите на себя. Каждый идет в своем темпе'.
  'Да. Да, это правда. Я просто объясняю тебе, почему я не хотел говорить о них. Почему я и сейчас не хочу, Алекс'.
  "Я понимаю."
  'Я знаю, что ты делаешь это'. Глубокий поцелуй. 'Ты так подходишь мне, Алекс'.
  Я вспомнил, как скованно мы только что занимались любовью. 'Я?'
  'О, Боже, да. Пол...' Она остановилась.
  'Пол что?'
  "Ничего."
  'Пол меня одобряет?'
  'Это не так, Алекс. Но да. Да, он любит. Я всегда говорю о том, какой ты замечательный, а он говорит, что рад, что я нашла кого-то, кто так хорош для меня. Ты ему нравишься'.
  'Мы никогда не встречались'.
  Пауза.
  'Ему понравилось то, что я рассказал ему о тебе'.
  "Я понимаю."
  'Что случилось, Алекс?'
  'Похоже, вам с Полом есть о чем поговорить'.
  Я почувствовал, как ее рука потянулась и схватила меня. Она нежно сжала, размяла. На этот раз я не ответил, и она опустила пальцы, позволив им лечь на мою мошонку.
  'Он мой научный руководитель, Алекс. Он курирует мои дела. Это значит, что нам нужно поговорить'. Нежное поглаживание. 'Давайте больше не будем обсуждать его или кого-либо еще, ладно?'
  'Хорошо. Но мне все еще интересно, откуда взялся этот дом'.
  'Дом?' - удивленно сказала она. 'О. Дом. Наследство, конечно.
  Он принадлежал им. Моим родителям. Они оба родились в Калифорнии, жили здесь, прежде чем вернуться на Восток - до того, как я родилась. Я была их единственной маленькой девочкой, так что теперь он мой. Потребовалось время, чтобы оформить наследство, было так много бумажной волокиты. Вот почему я не смогла поехать с тобой в Сан-Франциско - я
  пришлось все прояснить. В любом случае, теперь у меня есть дом и немного денег.
  есть трастовый фонд, управляемый на Востоке. Вот как я получил Alfa. Я знаю, это немного показушно, но я думал, что это мило. Что вы думаете?
  'Это восхитительно'.
  Она продолжала рассказывать о машине и о местах, куда мы могли бы на ней поехать.
  Но все, о чем я мог думать, было: дом. Мы могли бы жить здесь вместе. Я теперь зарабатывал хорошие деньги, мог бы платить за коммунальные услуги - оплачивать все расходы.
  'Теперь у тебя гораздо больше места', - сказал я, покусывая ее ухо. 'Хватит для двоих'.
  'О, да. После общежития я с нетерпением жду возможности потянуться. И ты можешь навещать меня здесь, в любое время, когда захочешь. Мы весело проведем время, Алекс'.
  
  '...приличного размера, особенно по сегодняшним меркам'.
  Микки Мехрабиан набирала обороты.
  'Огромный потенциал декоратора, сказочный поток, и в цену включена вся мебель. Некоторые из этих предметов действительно классика деко - вы можете оставить их себе или продать. Все тип-топ. Это место - настоящая жемчужина, доктор'.
  Мы осмотрели кухню и прошли через короткий вестибюль, который вел в спальни. Первая дверь была закрыта. Она прошла мимо нее. Я открыл ее и вошел.
  'О, да', - сказала она. 'Это была главная спальня'.
  Запах шампуня/дезинфицирующего средства здесь был сильнее, смешанный с другими промышленными запахами: аммиаком очистителя для стекол, укусом малатиона инсектицида, щелочным мылом. Токсичный коктейль. Шторы были сняты; остался только клубок шнуров и шкивов. Вся мебель исчезла. Ковер был поднят, обнажив паркетный пол, испорченный гвоздями. Два высоких окна открывали вид на верхушки деревьев и линии электропередач. Но никакого ветерка, никакого разбавления химической ванны.
  Никаких рисунков яблок.
   Я услышал жужжание. Она тоже его услышала. Мы оба оглянулись в поисках источника, нашли его немедленно:
  Рой мошек кружит в центре комнаты, одушевленное облако, границы которого меняются амебоподобно.
   Точное определение места.
  Несмотря на попытки смыть ауру смерти, насекомые знали-
  почувствовали своими примитивными комариными мозгами - именно то, что произошло в этой комнате. На том самом месте.
  Я вспомнил, что мне сказал Майло. Женщины убивают на кухне и умереть в спальне.
  Микки Мехрабиан увидел выражение моего лица и принял его за брезгливость.
  'Открытые окна в это время года', - сказала она. 'Никаких проблем с этим. Есть мотивированный продавец, чрезвычайно гибкий. Я уверена, что у вас не возникнет проблем с включением любых ремонтов или корректировок в качестве непредвиденных расходов во время эскроу, доктор'.
  'Почему он или она продает?'
  Снова появилась широкая улыбка. 'Нет, он или она - это оно , на самом деле. Корпорация.
  Они владеют большим количеством недвижимости и регулярно ее передают'.
  'Спекулянты?'
  Улыбка застыла. 'Это скверное слово, доктор. Инвесторы'.
  'Кто здесь сейчас живет?'
  'Никто. Арендатор недавно съехал'.
  'И занял кровать'.
  'Да. Только мебель в спальне принадлежала ей - я думаю, это была женщина'. Она понизила голос до заговорщического шепота. 'Вы знаете Лос-Анджелес, люди приходят и уходят. Теперь давайте посмотрим на другие спальни'.
  Мы вышли из комнаты смерти. Она спросила: 'Вы живете один, доктор Делавэр?'
  Мне пришлось подумать, прежде чем ответить. 'Да'.
  'Тогда вы сможете использовать одну из спален в качестве кабинета или даже для приема пациентов'.
   Пациенты . По данным газеты, Шэрон принимала здесь своих пациентов.
  Я задавался вопросом о людях, которых она лечила. Какое влияние могла оказать на них ее смерть.
   Потом я поняла, что в ее жизни есть кто-то еще. Кто-то, на кого это окажет колоссальное влияние.
  Мой разум заработал вовсю. Мне хотелось выбраться оттуда.
  Но я позволил Микки показать мне окрестности, позволил ее болтовне пройти сквозь меня некоторое время, прежде чем посмотрел на часы и сказал: 'Ой, мне пора идти'.
  'Как вы думаете, вы сделаете предложение, доктор?'
  'Мне нужно время, чтобы подумать об этом. Спасибо, что показали мне это'.
  'Если вам нужен сайт для просмотра, у меня есть и другие объявления, которые я могу вам показать'.
  Я постучал по часам. 'С удовольствием, но сейчас не могу'.
  'Почему бы нам не назначить встречу на другой день?'
  'Даже времени нет', - сказал я. 'Я позвоню тебе, когда освобожусь'.
  'Хорошо', - холодно сказала она.
  Мы вышли из дома, и она заперла его. Мы молча пошли разъединять Кадиллаки. Прежде чем она успела открыть дверь своего Флитвуда, какое-то движение привлекло наше внимание. Шелест листвы - роющие животные?
  Из зелени выскочил мужчина и побежал прочь.
  'Простите ! ' - крикнула Микки, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, ее странные фантазии оживают.
  Бегун оглянулся, уставился на нас, споткнулся, упал и снова поднялся.
  Молодой. Растрепанные волосы. Дикие глаза. Рот открыт, как будто в безмолвном крике.
  Испугался, или разозлился, или и то, и другое.
   Пациенты ...
  'Эти ворота', - сказал Микки. 'Его нужно починить. Лучшая безопасность - нет проблем'.
  Я посмотрел на бегуна, крикнул: 'Держись!'
  'Что это? Ты его знаешь?'
  Он набрал скорость, исчез за поворотом на подъездной дорожке. Я услышал, как завелся двигатель, побежал сам, к концу подъездной дорожки. Добрался туда как раз в тот момент, когда старый зеленый пикап отъехал от обочины. Шестерни скрежетали, хаотично виляли, ехали слишком быстро, петляли. На двери были какие-то буквы, нарисованные белой краской, но я не мог их разобрать.
  Я побежал обратно к машине, сел в нее.
  'Кто это?' - спросил Микки. 'Ты его знаешь?'
   "Еще нет."
   Глава
  9
  Мне удалось догнать его, включить фары и посигналить. Он проигнорировал меня, мчался по всей дороге, виляя, ускоряясь. Потом еще больше скрежета передач, когда он пытался переключиться. Грузовик застрял на нейтральной передаче, замедлился до инерции, двигатель заработал, когда он подал газ, не выключая сцепление. Он резко ударил по тормозам, полностью остановился. Я остался сзади, мог видеть его через заднее стекло грузовика, как он боролся, дергал.
  Грузовик заглох. Завелся, снова заглох. Он начал ехать накатом, набирая скорость на спуске, затем тормозил, скользил, снижая скорость до ползания.
  У огороженного болота он отпустил руль и вскинул руки вверх.
  Грузовик занесло, он вильнул и направился прямо к сетчатому ограждению.
  Он ударился, но не сильно - даже не помял крыло. Я остановился позади него. Шины крутились некоторое время; затем двигатель заглох.
  Прежде чем я успел вылезти из машины, он выскочил из грузовика, шатаясь, руки висели, как у гориллы, в одной руке была бутылка. Я запер машину. Он был прямо рядом со мной, пиная шины Seville, нажимая обеими руками на мою дверь. Бутылка была пуста. Gatorade. Он поднял ее, как будто собирался разбить мое окно, выпустил ее и выронил из руки. Он проследил за ее падением, сдался, посмотрел на меня. Его глаза были водянистыми, опухшими, с алыми кругами.
  'Я... убью твою... задницу, мужик'. Невнятная речь. Театральные гримасы.
  'Какого хрена... преследуешь меня?'
  Он закрыл глаза, пошатнулся, упал вперед, ударился лбом о крышу машины.
   Мозгоповрежденная позиция пожизненного пьяницы. Но его жизнь была не такой уж долгой - сколько ему было, двадцать два или двадцать три?
  Он пнул машину, схватился за ручку двери, промахнулся и споткнулся. Чуть больше ребенка. Мордашка детеныша бульдога. Невысокий - пять футов четыре дюйма или пять дюймов - но сильный на вид, с покатыми плечами и толстыми, загорелыми руками. Рыжие волосы, до плеч, жесткие, нечесаные. Тонкие усы и борода цвета ворса. Прыщи на лбу и щеках. На нем была футболка с пятнами пота, обрезанные шорты, теннисные туфли без носков.
  'Блядь, мужик', - сказал он и почесал подмышку. Руки у него были тупые, в шрамах и струпьях, покрытые грязью.
  Он покачнулся на пятках, в конце концов полностью потерял равновесие и приземлился на зад.
  Он оставался так некоторое время. Я скользнул по сиденью и вышел из Seville с пассажирской стороны. Он наблюдал за мной, не двигаясь, и снова закрыл глаза, словно не имея сил держать их открытыми.
  Я подошел к его грузовику. Тридцатилетний Ford, в плохом состоянии. На двери шатающимися белыми буквами было написано DJ RASMUSSEN, CARPENTRY AND FRAMING. Под ним почтовый ящик в Ньюхолле. В кузове грузовика были две лестницы, ящик для инструментов, пара одеял, отягощенных металлическими деталями.
  Внутри было полно пустых бутылок - еще больше Gatorade, Southern Comfort, несколько марок винного охладителя.
  Я положил ключ в карман, снял крышку распределителя зажигания и вернулся туда, где он все еще сидел.
  'Ты диджей?'
  Взгляд стеклянный. Вблизи от него пахло брожением и рвотой.
  'Что ты там делал?'
  Нет ответа.
  'Вы отдавали последние почести? Доктору Рэнсому?'
  Глазурь быстро растаяла. Верный путь.
  'Я тоже', - сказал я.
  'Иди на хуй'. А затем гнилостная отрыжка, заставившая меня отступить. Он пробормотал, попытался пошевелить рукой, не смог. Закрыл глаза, казалось, ему было больно.
  Я сказал: 'Я был ее другом'.
  Отрыжка и бульканье. Казалось, он готов вырвать. Я сделал еще пару шагов назад, подождал.
   Непродуктивная сухая рвота. Глаза открылись, уставились в пустоту.
  'Я был ее другом', - повторил я. 'А ты?'
  Он застонал. Его рвало.
  'Диджей?'
  'О, чувак... ты...' Он замолчал.
  "Что?"
  'Ебать... мою... голову'.
  'Я не пытаюсь, - сказал я. - Просто пытаюсь понять, почему она умерла'.
  Еще больше стонов.
  Он провел языком по губам, попытался сплюнуть, но в итоге пустил слюни.
  'Если бы она была для тебя больше, чем просто другом, тебе было бы сложнее', - сказал я.
  'Потеря психотерапевта может быть подобна потере родителя'.
  'Иди на хуй'.
  'Она была твоим врачом, Диджей?'
  'Иди на хуй!' После нескольких попыток ему удалось подняться на ноги, он подошел ко мне и навалился на меня.
  Обмякший, как куча тряпок, руки громоздкие, но мертвые от выпивки, не держащие удара. Я легко остановил его, приложив руку к груди. Взял его за руку и усадил обратно.
  Я показал ему кепку и ключи.
  'Эй, чувак... что за...'
  'Ты не в форме, чтобы водить. Я оставлю их у себя, пока ты не покажешь мне, что ты в порядке'.
  'Иди на хуй'. Меньше убежденности.
  'Поговори со мной, диджей, и я исчезну из виду'.
  'О чем...?'
  'О том, что ты пациент доктора Рэнсома?'
  Преувеличенное покачивание головой. 'Э-э-э... не... сумасшедший'.
  'Какая у вас с ней связь?'
  'Боль в спине'.
  'Сильная боль?'
  'Больно... чертова работа'. Вспомнив, он закусил губу.
  'Доктор Рэнсом помогал вам справиться с болью?'
  Кивнуть. 'И... после...' Он сделал слабую попытку достать ключи. 'Отдай мне мое дерьмо!'
  'После чего?'
   'Отдай мне моё дерьмо, мужик!'
  'После того, как она помогла тебе справиться с болью, что потом?'
  ' Пошла ты! ' - закричал он. Связки на его шее вздулись; он яростно бил, промахивался, пытался встать, не мог оторвать задницу от земли.
  Я нажал кнопку. Это заставило меня задуматься.
  ' Ни хрена после этого! Ни хрена!' Он замахал руками, выругался, попытался встать и сломался.
  'Кто направил вас к доктору Рэнсому, диджей?'
  Тишина.
  Я повторил вопрос.
  'Иди на хуй'.
  'Возможно, есть и другие пациенты, которые чувствуют себя так же плохо, как и ты, диджей'
  Он болезненно улыбнулся, затем слабо покачал головой. 'Угу-угу'.
  'Если мы сможем узнать, кто их направил, мы сможем их выследить. Помогите им'.
  'Нет... бля... ингвей'.
  'Кто-то должен связаться с ними, диджей'
  'Я... Ты какой-то... гребаный Робин Гуд?'
  'Друг', - сказал я. 'Психолог, как и она'.
  Он огляделся, как будто впервые обратил внимание на окружающую обстановку. 'Где я?'
  'На обочине дороги. Прямо за домом доктора Рэнсома'.
  'Ты кто, блядь, Робин Гуд какой-то?'
  'Друг. Кто тебя к ней направил, диджей?'
  'Доктор'.
  'Какой врач?'
  'Кармен'.
  'Доктор Кармен?'
  Он хихикнул. 'Кармен... доктор'.
  'Врач Кармен?'
  Кивок.
  'Кто такая Кармен?'
  'Иди на хуй'.
  'Как зовут врача Кармен?'
  Еще несколько повторений, прежде чем он сказал: 'Бев... Хиллз Жид... Вайн...'
  Я не был уверен, называл ли он мне имя или просил выпить. 'Вино?'
   'Доктор Вайнфу-ук'.
  'Что-нибудь делаешь? Вейн Штейн ? Вейнберг ?​
  'Сад, расти, расти, расти'.
  'Вайнгарден? Доктор Вайнгарден?
  'Большой... болтливый еврей'.
  Он согнулся, упал и лег на бок.
  Я подтолкнул его. Мертвый для мира. Списав номер почтового ящика на двери грузовика, я поискал среди бутылок в кабине, нашел одну, которая была наполовину полной, и опорожнил ее. Затем я выпустил воздух из двух шин, снял одно из одеял с кузова грузовика, спрятал ключи под оставшимися двумя, спрятал крышку распределителя в нижнем отделении его ящика для инструментов. Решив, что если он сможет со всем этим разобраться, он будет достаточно трезвым, чтобы вести машину. Затем я накрыл его одеялом и оставил его спать.
  Я уехал, говоря себе, что воспользуюсь почтовым ящиком, чтобы связаться с ним через несколько дней. Поощряйте его найти нового терапевта.
  Бог знал, что ему нужна помощь. Сквозь алкогольный туман был большой потенциал для насилия - один из тех крепко сжатых, сваренных под давлением молодых быков, которые позволяют всему накаляться до мучительного уровня, а затем сдувают его без предупреждения кулаками, кастетами, лезвиями, цепями и пистолетами.
  Не совсем типичный пациент частной практики. Где его взяла Шерон? Скольких других, подобных ему, она вылечила? И сколько хрупких личностей были на грани разрушения, потому что ее больше не будет рядом, чтобы скреплять их?
  Я вспомнил внезапную ярость Расмуссена, когда я спросил, что случилось после окончания обезболивающего.
  Ужасное предчувствие, которое я не мог оправдать, но которое отказывалось исчезать, заключалось в том, что его отношения с Шэрон вышли за рамки лечения.
  Что-то достаточно сильное, чтобы вернуть его в ее дом. Поиск? Чего?
  По стопам Траппа...
  Она могла спать с ними обоими? Я понял, что думал о том же самом о старом шейхе на вечеринке. О Крузе много лет назад.
  Может быть, я увлекся - проецировал. Предполагая сексуальные связи, которых не было, потому что моя собственная связь с ней была плотской.
  Как сказал бы Майло: Ограниченное мышление, приятель.
  Но каким бы ограниченным оно ни было, я не мог от него избавиться.
  
  Я вернулся домой в час тридцать, нашел сообщения от Моры Бэннон, студентки-репортера, и детектива Делано Харди. Когда я звонил, Дел была на другой линии, поэтому я вытащил телефонный справочник и поискал доктора Вайнгардена в Беверли-Хиллз.
  Было два человека с таким именем: Айзек на Бедфорд-Драйв и Лесли на Роксбери.
  Айзек Вайнгарден ответил на свой собственный телефонный звонок. Он звучал как старик, с мягким, добрым голосом и венским акцентом. Когда я узнал, что он психиатр, я был уверен, что он мой человек, но он отрицал, что знает Шарон или Расмсуссена.
  'Вы кажетесь расстроенным, молодой человек. Могу ли я что-нибудь сделать?'
  "Нет, спасибо."
  Я позвонил в офис Лесли Вайнгарден. Администратор сказала: 'Доктор сейчас принимает пациента'.
  'Не могли бы вы передать ему, что речь идет о докторе Шэрон Рэнсом'.
  ' Он - это она . Подожди'.
  Я слушал Мантовани несколько минут. Потом: 'Доктора нельзя беспокоить. Она сказала взять ваш номер, и она вам перезвонит'.
  'Не могли бы вы мне сказать, имеет ли в виду доктор Вайнгарден доктора Рэнсома?'
  Неуверенность. 'Понятия не имею, сэр. Я просто передаю то, что мне сказал доктор'.
  В два пятнадцать позвонил Дель Харди.
  'Привет, Дел. Как дела?'
  'Занят. С наступлением этой жары станет еще занятее. Что я могу для вас сделать?'
  Я рассказал ему о Шэрон, о встрече с Сирилом Траппом. О быстрой продаже дома.
  'Трапп, а? Интересно'. Но он не звучал заинтересованно. Хотя он был одним из немногих детективов, сердечных с Майло, эта дружелюбность не переросла в дружбу. Трапп был обузой, которой он не хотел делиться.
  'Nichols Canyon - это подразделение Hollywood', - сказал он. 'Так что я даже не знаю, кто там работает. При той нагрузке, которая у нас есть, все подразделения стараются быстро справиться с рутинными делами, делают много дел по телефону'.
   'Так быстро?'
  'Обычно нет, - сказал он, - но никогда нельзя знать наверняка'.
  Я ничего не сказал.
  Он спросил: 'Вы говорите, что она была вашей подругой?'
  "Да."
  'Полагаю, я могу задать несколько вопросов'.
  'Я был бы очень признателен, Дел. В газете говорится, что никаких членов семьи не нашли. Но я знаю, что у нее есть сестра-близнец. Я познакомился с ней шесть лет назад'.
   Я была их единственной маленькой девочкой . Еще один сюрприз.
  "Имя?"
  'Шерли, с двумя 'е'. Она была инвалидом, жила в пансионе в Глендейле. Южный Бренд, примерно в миле от Галереи'.
  'Название места?'
  'Я был там только один раз и никогда не замечал этого'.
  'Я проверю'. Он понизил голос. 'Слушай, насчет Траппа.
  Капитан не стал бы заниматься каким-то некрасивым самоубийством. Так что его пребывание там, вероятно, было чем-то личным - может быть, связанным с недвижимостью. Некоторые парни въезжают в недвижимость, пытаются купить ее подешевле. Не в хорошем вкусе, но вы знаете, как это бывает.
  'Дональд Трамп с места преступления', - сказал я.
  Он рассмеялся. 'Ты понял. Еще одна возможность - жертва была богатой?'
  'Она пришла из денег'.
  'Тогда это может быть оно', - сказал он с облегчением. 'Кто-то нажал несколько кнопок; сверху пришло указание замолчать, быстро прояснить. Трапп раньше работал в Голливудском дивизионе - может, кто-то это помнил, просил об одолжении'.
  'Персонализированное обслуживание?'
  'Происходит постоянно. Главное в богатстве - иметь то, чего больше никто не может иметь, верно? В наши дни любой может купить 'Мерседес' в рассрочку.
  Наркотики, шмотки, то же самое. Но уединение - вот главная роскошь в этом городе'.
  'Ладно', - сказал я. Но мне было интересно, кто нажал на кнопки. Сразу же вспомнился старый шейх на вечеринке. Не было возможности продолжить разговор с Делом, поэтому я снова поблагодарил его.
  'Не упоминай об этом', - сказал он. 'Что-нибудь слышно от Майло в последнее время?'
  'Нет. А ты? Думаю, он должен вернуться в понедельник'.
   'Ни слова. В расписании дежурств указано, что он должен вернуться в офис в понедельник. Зная Майло, это значит, что он будет в городе в субботу или воскресенье, будет ходить туда-сюда, ругаться. И не слишком рано, насколько я могу судить. Паразиты уже вовсю разгуливают'.
  После того, как он повесил трубку, я поискал в 'Желтых страницах' дом престарелых на Саут-Брэнд, но ничего не нашел. Через несколько минут позвонил Мэл Уорти, чтобы напомнить мне о завтрашнем допросе. Казалось, он беспокоился о моем душевном состоянии, все время спрашивал, все ли у меня в порядке.
  'Я в порядке', - сказал я ему. 'Перри Мейсон не смог меня одолеть'.
  'Мейсон был слабаком. Берегитесь этих страховщиков. Кстати, Дениз определенно говорит, что больше никаких сеансов для Даррена. Она хочет сама со всем разобраться. Но это не для протокола. Что касается другой стороны, то ребенок будет проходить лечение до конца своей жизни. И даже дольше'.
  'Как дела у Даррена?'
  'Примерно то же самое'.
  'Убеди ее продолжить лечение, Мэл. Если она захочет кого-то другого, я дам ей направление'.
  'Она довольно решительна, Алекс, но я продолжу стараться. Между тем, я больше озабочен тем, чтобы помочь ей положить еду на стол. Чао '.
  Следующие пару часов я готовился к даче показаний, но меня прервал телефонный звонок.
  'Доктор Делавэр? Мора Бэннон? LA Times ?'
  На вид ей было лет тринадцать, у нее был высокий голос с легкой шепелявостью и новоанглийским акцентом, а свои высказывания она превращала в вопросы.
  'Здравствуйте, мисс Бэннон'.
  'Нед Бионди дал мне твой номер? Я так рад, что застал тебя - интересно, сможем ли мы встретиться?'
  'С какой целью?'
  'Вы знали доктора Рэнсом, да? Я подумал, может быть, вы могли бы дать мне некоторую информацию о ней?'
  'Не думаю, что смогу вам помочь'.
  'О?' - ее голос звучал удрученно.
  'Я не видел доктора Рэнсома много лет'.
  'О. Я просто подумал... Ну, вы знаете, я пытаюсь дать общую картину, установить некий контекст? Для профиля? Это такая странная вещь,
   психолог убивает себя таким образом - мужчина кусает собаку, понимаете? Людям было бы интересно узнать, почему'.
  'Узнали ли вы что-нибудь новое, помимо того, что написали в своей первой статье?'
  'Нет, не звонил, доктор Делавэр. Есть ли что-то еще, что нужно выяснить? Потому что если есть, я бы, конечно, был рад узнать об этом. Я думаю, что полиция что-то от меня скрывает. Я звонил им несколько раз, но никто не перезвонил'. Пауза. 'Я не думаю, что они воспринимают меня всерьез'.
   Конфиденциальность, высшая роскошь .
  'Я бы хотел вам помочь, - сказал я, - но мне действительно нечего добавить'.
  'Мистер Бионди сказал...'
  'Если я заставил мистера Бионди поверить в обратное, мне жаль, мисс Бэннон'.
  'Хорошо', - сказала она. 'Но если вы что-то узнаете, пожалуйста, дайте мне знать?'
  'Я сделаю все возможное'.
  'Спасибо, доктор Делавэр'.
  Я откинулся на спинку кресла, уставился в окно и почувствовал, как надвигается одиночество.
  Несчастье любит компанию - чем больше несчастье другого парня, тем лучше компания. Я позвонил в справочную Newhall и попросил номер на DJ
  Расмуссен. Нет в списке. Думая о своей единственной другой связи с молодым пьяницей, я позвонил в офис доктора Лесли Вайнгардена.
  'Я как раз собиралась вам звонить', - сказала регистраторша. 'Врач может принять вас после своего последнего пациента, около шести'.
  'Мне действительно не нужна встреча. Просто хотел поговорить с ней по телефону'.
  'Я говорю вам то же, что она сказала мне, мистер Делавэр'.
  'Шести будет достаточно'.
   Глава
  10
  Здание Лесли Вайнгардена представляло собой трехэтажное здание федерального значения из красного кирпича с известняковым карнизом и лесно-зелеными навесами, расположенное в самом сердце медицинского района Беверли-Хиллз. Интерьер был отделан золотисто-дубовыми панелями, зелено-розовым ковром. В справочнике было указано несколько десятков арендаторов: доктора медицины, дантисты, несколько докторов наук.
  Одна из докторских диссертаций привлекла мое внимание: KRUSE, PP SUITE 300. Логично -
  это был диванный ряд. Но много лет назад у него был другой адрес.
  Кабинет Лесли Вайнгарден находился на первом этаже, ближе к задней части здания. На табличке с ее именем были указаны ее специализации: внутренняя медицина и проблемы женского здоровья. Ее приемная была маленькой и оформлена в бюджетном стиле - бело-серая мини-печатная бумага, мягкие белые хлопковые стулья и столы в стиле датского модерна, россыпь художественных репродукций, горшечная шеффлера в соломенной корзине. Пациентов не было, но остатки дневного трафика были очевидны: обертки от жвачек, пустая бутылка из-под аспирина и использованная пилочка для ногтей на журнальном столике, журналы, разложенные на стульях.
  Я постучал в стеклянную перегородку, подождал несколько секунд, прежде чем она отъехала в сторону. Выглянула испаноговорящая женщина лет пятидесяти. 'Чем могу помочь?'
  'Доктор Делавэр. У меня назначена встреча с доктором Вайнгарденом'.
  'Я дам ей знать, что ты здесь'.
  Я ждал полчаса, листая журналы, размышляя, не было ли в них колонки Пола Круза. В шесть тридцать дверь во внутренний
   Открылся офис, и из него вышла симпатичная женщина лет тридцати.
  Она была миниатюрной, очень стройной, с короткими, блестящими волосами и худым, внимательным лицом.
  На ней были серебряные серьги, белая шелковая блузка, плиссированные брюки из серо-голубого габардина и серые замшевые туфли. На шее у нее висел стетоскоп. Под ним была тяжелая золотая цепь. Черты лица были тонкими и правильными, глаза миндалевидные и темно-карие. Как у Робин. На ней было мало косметики. В этом не было необходимости.
  Я встал.
  'Мистер Делавэр? Я доктор Вайнгарден'. Она протянула мне руку, и я пожал ее. Ее кости были крошечными; ее хватка была твердой и сухой. Она положила обе руки на бедра. 'Что я могу для вас сделать?'
  'Вы направляли пациентов к психологу по имени Шэрон Рэнсом. Не знаю, слышали ли вы, но она умерла, покончила с собой в воскресенье. Я хотел поговорить с вами о ней. О том, как связаться с этими пациентами'.
  Никаких следов шока. 'Да, я читал газету. Каковы ваши отношения с ней и ее пациентами?'
  'В основном личное, немного профессиональное', - я протянул ей свою визитку.
  Она осмотрела ее. 'Вы тоже психолог. Тогда это доктор . Делавэр. Би сказала мне, что мистер '. Она положила карточку в карман. 'Вы были ее психотерапевтом?'
  Вопрос меня удивил. 'Нет'.
  'Потому что она точно в этом нуждалась'. Нахмурился. 'Откуда столько беспокойства о ее пациентах?'
  'Я сегодня столкнулся с одним из них. Ди-джей Расмуссен. Он дал мне твое имя'.
  Это заставило ее вздрогнуть, но она ничего не сказала.
  'Он был пьян', - сказал я. 'Пьяный в стельку, совсем не в себе. У меня есть подозрение, что он изначально был неуравновешенным, а теперь у него риск какого-то срыва. Может быть, насилия. Потерять психотерапевта - это как потерять родителя.
  Мне было интересно, сколько ее других...
  'Да, да, конечно. Я все это понимаю. Но я все еще не понимаю, что вас беспокоит. Какое участие вы во всем этом принимаете?'
  Я думал о том, как лучше всего ответить. 'Отчасти это, наверное, чувство вины.
  Мы с Шэрон хорошо знали друг друга - еще в аспирантуре. Я не видел ее много лет, случайно столкнулся с ней на вечеринке в прошлую субботу. Она казалась чем-то расстроенной, спросила, может ли она поговорить со мной. Мы договорились о свидании. Я передумал и отменил его на следующий день. В ту ночь она покончила с собой. Я
   Думаю, я все еще задаюсь вопросом, мог ли я это остановить. Я бы хотел предотвратить еще больше горя, если смогу'.
  Она потрогала свой стетоскоп и уставилась на меня. 'Это ведь правда, да?
  Вы ведь не работаете на какого-то мошенника-юриста, правда?
  'Зачем мне это?'
  Она улыбнулась. 'Итак, вы хотите, чтобы я связалась со всеми пациентами, которых я могла ей направить?'
  'И расскажите мне о других источниках рекомендаций, которые вам известны'.
  Улыбка похолодела. 'Это было бы сложно, доктор Делавэр. Это совсем не лучшая идея - не то чтобы было так много направлений, в любом случае. И я понятия не имею, кто еще ее направлял. Хотя мне их, конечно, жаль'.
  Она остановилась, как будто подыскивала слова. 'Шэрон Рэнсом была... Она и я... Ну, ты мне сначала скажи. Почему ты прервал свидание с ней?'
  'Я не хотел с ней связываться. Она... Она была сложной женщиной'.
  'Она, конечно, была'. Она посмотрела на часы, вынула стетоскоп. 'Ладно, я позвоню и проверю, как ты. Если ты та, за кого себя выдаешь, мы поговорим. Но сначала мне нужно поесть'.
  Она оставила меня в комнате ожидания, вернулась через несколько минут и сказала: 'Хорошо', не глядя на меня.
  Мы прошли квартал до кофейни на Брайтоне. Она заказала сэндвич с тунцом на ржаном хлебе и травяной чай. Я подвигал резиновую яичницу по тарелке.
  Она ела быстро, без церемоний. Заказала на десерт горячее мороженое с помадкой и съела половину, прежде чем отодвинуть тарелку.
  Вытерев рот, она сказала: 'Когда мне сказали, что кто-то звонит по поводу Шэрон, честно говоря, я напряглась. Она доставляла мне проблемы.
  Мы давно не работали вместе'.
  'Какого рода проблемы?'
  'Одну секунду'. Она позвала официантку и попросила налить еще чаю. Я заказал кофе. Счет принесли вместе с напитками.
  Я взяла. 'За мой счет'.
  'Покупка информации?'
  Я улыбнулся. 'Ты говорил о проблемах, которые она создала'.
  Она покачала головой. 'Боже мой. Я не знаю, хочу ли я ввязываться в это'.
   'Конфиденциально', - пообещал я.
  'Юридически? То есть, ты мой психотерапевт?'
  'Если вам так будет удобнее'.
  'Вы говорите как настоящий психоаналитик. Да, мне от этого становится легче. Мы тут говорим о щекотливой теме - этических проблемах'. Ее взгляд стал жестче. 'У меня не было возможности предотвратить это, но попробуйте рассказать об этом присяжным по делу о врачебной халатности. Когда мошенник завладевает чем-то подобным, он возвращается в историю болезни и нападает на каждого врача, который когда-либо проходил мимо пациента в холле'.
  'Последнее, о чем я думаю, - это разжигание судебного иска', - сказал я.
  'И последнее, о чем я думаю'. Она хлопнула рукой по столу так сильно, что солонка подпрыгнула. 'Чёрт возьми! Она меня обманула. Одна мысль о ней сводит меня с ума. Мне жаль, что она умерла, но я просто не могу чувствовать никакой скорби. Она использовала меня'.
  Она отпила чай.
  'Я познакомился с ней только в прошлом году. Она вошла, представилась и пригласила меня на обед. Я знал, чем она занимается - спешит с рекомендациями. В этом нет ничего плохого. Я работаю в клинике всего чуть больше года, и мне пришлось поработать подхалимом. И мое первое впечатление о ней было очень позитивным. Она была умной, красноречивой, казалось, у нее все под контролем. Ее резюме выглядело потрясающе - много разнообразного клинического опыта. Плюс, она была здесь, в здании - всегда выгодно давать перекрестные рекомендации. Почти все мои пациенты - женщины, большинству из них было бы комфортнее с женщиной-терапевтом, поэтому я подумал: 'Почему бы и нет, попробовать'. Единственное, что меня смущало, - она была такой красивой, что я задавался вопросом, не угрожает ли это некоторым женщинам. Но я сказал себе, что это сексистское мышление, и начал отправлять ей рекомендации - слава богу, не так уж много. Это небольшая практика'.
  'Ее кабинет был на третьем этаже? У доктора Круза?'
  'Это она. Только его там никогда не было, только она, одна. Она водила меня туда один раз - крошечное место, просто комната ожидания размером с почтовую марку и один консультационный кабинет. Она была психологом-ассистентом Круза или что-то в этом роде, у нее был номер лицензии'.
  'Сертификат ассистента'.
  'Как скажешь. Все было кошерно'.
  Психологический ассистент. Временная должность, направленная на предоставление опыта новым кандидатам наук под руководством лицензированного психолога.
  Шэрон получила докторскую степень шесть лет назад и уже давно имела право на
   Полная лицензия. Я удивлялся, почему она ее не получила. Что она делала шесть лет.
  'Круз написал ей это потрясающее рекомендательное письмо', - сказала она. 'Он был преподавателем в университете, поэтому я решила, что это что-то значит. Я действительно ожидала, что все получится. Я была поражена, когда этого не произошло'.
  'У тебя все еще есть это резюме?'
  "Нет."
  'Помнишь что-нибудь еще из этого?'
  'Точно то же, что я тебе сказал. Почему?'
  'Пытаюсь отступить. Как она тебя обманула?'
  Она бросила на меня острый взгляд. 'Ты хочешь сказать, что не понял?'
  'Я бы предположил, что это было сексуальное насилие - сон с ее пациентами. Но большинство ваших пациентов - женщины. Она была лесбиянкой?'
  Она рассмеялась. 'Гей? Да, я понимаю, что ты можешь так подумать. Честно говоря, я не знаю, кем она была. Я выросла в Чикаго. Ничто в этом городе меня больше не удивляет. Но нет, она не спала с женщинами - насколько я знаю. Мы говорим о мужчинах . Мужьях пациенток. Парнях. Мужчины не пойдут на терапию без подталкивания. Женщины должны делать все - получать направление, записываться на прием. Мои пациенты просили меня о направлениях, и я отправила полдюжины Шэрон. Она отблагодарила меня тем, что переспала с ними'.
  'Откуда вы узнали?'
  Она выглядела с отвращением. 'Я вела свои книги, проверяя плохие долги и неявки, и заметила, что большинство женщин, чьих мужей я ей посылала, не платили или не держали свои последующие. Это было как больной палец, потому что, кроме них, мои сборы были превосходны, мой процент возвратов близок к идеальному. Я начала звонить, чтобы узнать, что случилось.
  Большинство женщин не хотели со мной разговаривать, некоторые даже вешали трубку. Но две из них разговаривали. Первая дала мне по полной программе. Кажется, ее муж видел Шэрон несколько сеансов - что-то связанное со стрессом на работе. Она научила его расслабляться, вот и все. Через несколько недель она позвонила ему и предложила повторный сеанс. Бесплатно. Когда он появился, она попыталась соблазнить его, очень настойчиво - она разделась, ради Бога, прямо там, в офисе. Он ушел от нее, пошел домой и рассказал жене. Она была в ярости, кричала, что мне должно быть стыдно за себя
  за то, что связалась с такой коварной, аморальной стервой. Вторая была хуже. Она просто плакала и плакала'.
  Она потерла виски, достала из сумочки таблетку аспирина и запила ее чаем.
  'Невероятно, не правда ли? Бесплатные повторные визиты . Я все еще жду, когда же все изменится - в смысле, увидимся в суде. Я из-за этого потерял много сна'.
  'Мне жаль', - сказал я.
  'Не так уж и жаль, как мне. А теперь ты говоришь мне, что Расмуссен совсем сошел с ума.
  Большой."
  'Он был одним из них?'
  'О, да, настоящий принц. Его девушка - та, которая только что плакала. Один из моих пациентов, не слишком искушенных, с неопределенными психосоматическими жалобами
  - ей нужно было внимание. Я узнал ее немного, и она начала рассказывать о нем - как он слишком много пил, принимал наркотики, третировал ее. Я провел много времени, консультируя ее, пытаясь показать ей, какой он неудачник, заставить ее бросить его. Конечно, она этого не сделала. Один из тех пассивных типов с жестоким отцом, который продолжает тусоваться с суррогатными матерями папы. Потом она сказала мне, что этот бродяга получил травму на работе, у него болит спина, и он думает подать в суд. Это его адвокат посоветовал ему обратиться к психиатру - я знал такого? Я подумал, что это шанс помочь ему с головой, и отправил его к Шэрон, рассказал ей все о его других проблемах. Боже, она ему помогла. Как вы с ним познакомились?
  'Сегодня утром он был у нее дома'.
  'У нее дома? Она так дернула свой домашний адрес? Что за идиотка'.
  'У нее там был офис'.
  'О, да - в газете об этом упоминалось. Это имеет смысл, на самом деле, потому что она переехала из этого здания сразу после того, как я поговорил с ней по поводу мошенничества. Есть диагноз Расмуссена?'
  'Какое-то расстройство личности. Возможны агрессивные наклонности'.
  'Другими словами, смутьян. Потрясающе. Он - самое слабое звено, женоненавистник с низким контролем импульсов. И у него уже есть мошенник.
  Замечательный."
  'Он не подаст в суд за сексуальные домогательства', - сказал я. 'Мало кто из мужчин подаст. Слишком неловко'.
  'Лобовая атака на старый мачизм? Я очень надеюсь, что вы правы. Пока никто не предпринял никаких шагов. Но это не значит, что они не сделают этого. И даже если я избавлен от юридических проблем, она уже стоила мне многого с точки зрения моей репутации - один пациент облил грязью десятерых других. И никто из тех, кто бросил, не заплатил мне за уже проделанную работу - мы говорим о солидных четырехзначных суммах только в лабораторных гонорарах. Я недостаточно устоялся, чтобы безболезненно распрощаться с такой потерей - здесь, на Вест-Сайде, переизбыток врачей. Где вы работаете?'
  'Здесь, на Вест-Сайде, но я работаю с детьми'.
  'Ох', - она забарабанила ногтями по краю чашки. 'Я, наверное, звучу для тебя довольно корыстно, а? Вот ты, говоришь об альтруизме, опрашиваешь пациентов, вся эта хорошая Гиппократова чушь. А я беспокоюсь только о том, чтобы прикрыть свою задницу. Но я не ищу себе оправданий, потому что если я не прикрою свою задницу, никто другой этого за меня не сделает. Когда я приехала из Северо-Западного, чтобы пройти стажировку в Harbor General, я встретила лучшего парня в мире, вышла за него замуж три недели спустя. Сценарист, проводил исследования в больнице для мини-сериала. Бац, любовь с первого взгляда. Внезапно у меня появился дом в Плайя-дель-Рей, пока смерть не разлучит нас. Он сказал, что его заводит то, что я врач, и поклялся, что никогда меня не бросит. Два года спустя он меня бросил.
  Опустошил наш банковский счет и поехал в Санта-Фе с какой-то шлюхой. Мне потребовалось два года, чтобы выбраться из этого'.
  Она заглянула в чашку, словно ища цыганские листья. 'Я слишком много работала, чтобы зайти так далеко и увидеть, как какая-то нимфоманка все испортила, так что нет, я не буду звонить, чтобы допрашивать кого-либо из мужчин, которых она трахнула. Они большие мальчики - они справятся. Вероятно, уже превратили это в завоевание, убедив себя, что они горячие жеребцы. Вы тоже оставьте это в покое, доктор Делавэр.
  Пусть она будет похоронена'.
  Она повысила голос. Люди пялились. Она заметила это и понизила голос.
  'Как вообще кто-то вроде него становится терапевтом? Неужели вы не проводите никаких проверок?'
  'Недостаточно', - сказал я. 'Как она отреагировала, когда вы ей противостояли?'
  'Странно. Просто посмотрела на меня с этими большими синими глазами, вся невинная, как будто она не знала, о чем я говорю, а потом начала с угу-угу, как будто она пыталась играть со мной в терапевта . Когда я закончил, она сказала,
  'Извините' и просто ушла. Никаких объяснений, ничего. На следующий день я видела, как она выносила коробки из офиса'.
   'Как ее руководитель, Круз нёс за неё юридическую ответственность. Вы с ним говорили?'
  'Я пытался. Наверное, звонил ему раз двадцать. Я даже подсовывал сообщения под дверь. Он так и не ответил. Я очень разозлился, думал подать жалобу. В конце концов, я решил, что это хорошо, и просто бросил это'.
  'Его имя все еще есть в справочнике офиса. Он практикует здесь?'
  'Как я уже сказал, я никогда его не видел. А когда я искал его, я поговорил с уборщиком, и он сказал, что никогда его не видел. Десять против одного, что Круз подстроил это для нее . Она, вероятно, тоже его обманывала'.
  'Почему ты так говоришь?'
  'Потому что трахать мужчин было ее коньком, да? Это было то, что она делала .
  Вероятно, она обманом получила докторскую степень'.
  Я думал об этом, терялся в мыслях.
  Она сказала: 'Вы ведь не собираетесь продолжать этот разбор полетов, не так ли?'
  'Нет', - сказал я, принимая решение в тот момент. 'То, что вы мне рассказали, представляет все в ином свете. Но мы должны что-то сделать с Расмуссеном. Он - бомба замедленного действия'.
  'Пусть он себя взорвет - и все, скатертью дорога'.
  'А что, если он причинит вред кому-то другому?'
  'Что вы вообще можете сделать, чтобы предотвратить это?'
  У меня не было ответа.
  'Слушай', - сказала она, - 'я хочу выразиться предельно ясно. Я хочу уйти - освободиться от всего мусора, от беспокойства. Понял?'
  "Понятно."
  'Я очень надеюсь, что вы имеете это в виду. Если вы используете что-либо из сказанного мной, чтобы связать меня с ней, я буду отрицать, что говорил это. Файлы всех пациентов, которых она принимала, были уничтожены. Если вы упомянете мое имя, я подам на вас в суд за нарушение конфиденциальности'.
  'Успокойся', - сказал я. 'Ты высказал свою точку зрения'.
  'Я очень на это надеюсь'. Она выхватила чек из моих рук и встала.
  'Я сам заплачу, спасибо'.
  Глава
  11
   Бесплатные повторные визиты . Это вернуло мне то, что я так старался забыть.
  По дороге домой я задавался вопросом, скольких мужчин Шерон сделала жертвой, как долго это продолжалось. Теперь мне было невозможно представить себе мужчину в ее жизни, не предполагая плотской связи.
  Трапп. Шейх. Диджей Расмуссен. Все жертвы?
  Я особенно задавался вопросом о Расмуссене. Был ли он все еще связан с ней на момент ее смерти? Это могло бы объяснить, почему потеря так сильно ударила по нему. Почему он напился до беспамятства, совершил паломничество в ее дом.
  Встреча с другим паломником: мной.
   Как вообще кто-то вроде него может стать терапевтом? люди проводят какие-либо проверки?
  Я не вычеркивал ее из своей жизни, долго оправдывал это, говоря себе, что я был молод и наивен, слишком зелен, чтобы знать что-то лучшее. И все же три дня назад я был взвинчен и готов снова ее увидеть. Готов начать... что?
  Тот факт, что я нарушил свидание, был слабым утешением. Что бы случилось, если бы она позвонила, дернула голосом, сказала мне, какой я замечательный парень? Смог бы я устоять перед необходимостью?
  Отвергла возможность услышать о своей 'проблеме', а может быть, даже решить ее?
  У меня не было честного ответа. Что многое говорило о моем суждении.
  И мое психическое здоровье.
  Я впал в подрывающие самооценку сомнения, которые, как я думал, разрешились во время моей тренировочной терапии: Что дало мне право формировать жизни других людей, когда я не мог наладить свою собственную жизнь? Что сделало меня авторитетом для чужих детей, когда я никогда не воспитывал своего собственного ребенка?
  Доктор Эксперт. Кого я, черт возьми, обманывал?
  Я вспомнила улыбку доброй матери моего терапевта по тренингу, Ады Смолл. Мягкий голос. Бруклинский акцент. Мягкие глаза. Безусловное принятие; даже жесткие послания смягчались добротой...
   ... твоя сильная потребность всегда держать все под контролем, Алекс. Это не совсем плохо вещь, но в какой-то момент нам придется ее изучить....
  Ада провела меня долгим путем; мне повезло, что меня назначили к ней. Теперь мы были коллегами, перенаправлялись, обсуждали пациентов; прошло много времени с тех пор, как я общался с ней как с пациентом. Смогу ли я когда-нибудь снова показать ей свои шрамы?
  Шэрон не так повезло с заданием. Пол Питер Круз.
  Наркоман власти. Порнограф. Равноправный хлыст. Я мог только представить, какова была его учебная терапия. И все же она оставалась с ним долгое время после окончания учебы, оставалась его помощницей, вместо того чтобы получить лицензию.
  Выполняя ее грязную работу в арендованном им пространстве. Это говорило о ней не меньше, чем о нем, и мне пришлось задаться вопросом, кто же командовал в их отношениях.
  Эксплуататоры. Жертвы.
  Но ее последней жертвой стала она сама. Почему?
  Я заставил себя перестать думать об этом, втолкнул в свой разум лицо Робина. Неважно, как все обернется, то, что у нас было когда-то, было реальным.
  Вернувшись домой, я позвонил в Сан-Луис-Обиспо.
  "Привет."
  'Привет, Робин'.
  "Алекс? Мама сказала, что ты звонил. Я пытался дозвониться до тебя несколько раз".
  'Только что пришел. У нас с мамой состоялся очаровательный разговор'.
  'О. Она доставила тебе много хлопот?'
  'Ничего необычного. Главное, как она к тебе относится?'
  Она рассмеялась. 'Я с ней справлюсь'.
  'Ты уверен? Ты кажешься измученным'.
  'Я вымотан, но это не имеет к ней никакого отношения. Аарон оказался крикуном - Терри не спал всю ночь. Я подменял ее - никогда не был
  так измотана в своей жизни'.
  'Хорошо. Может быть, ты затоскуешь по старым добрым временам и вернешься'.
  Тишина.
  'В любом случае', - сказал я, - 'я просто подумал, что позвоню и узнаю, как у тебя дела'.
  'Я держусь. Как дела, Алекс?'
  'Просто шикарно'.
  "Действительно?"
  'Вы поверите полуденди?'
  'Что случилось, Алекс?'
  "Ничего."
  'Звучит так, будто вас что-то тяготит'.
  'Ничего, - сказал я. - Просто неделя выдалась не очень удачной'.
  'Мне жаль, Алекс. Я знаю, что ты был терпелив...'
  'Нет', - сказал я, - 'это не имеет к тебе никакого отношения'.
  'О?' - сказала она, и в ее голосе прозвучала скорее обида, чем облегчение.
  'Кто-то, кого я знал в школе, покончил жизнь самоубийством'.
  'Какой ужас!'
  "Да, это."
  'Вы хорошо знали этого человека?'
  Это заставило меня задуматься. 'Нет', - сказал я, - 'не совсем'.
  'И все же, - сказала она, - слышать подобные вещи очень неприятно'.
  'Как насчет того, чтобы сменить тему?'
  'Конечно, я что-то не так сказал?'
  'Нет, ничего. Мне просто не хочется в это ввязываться'.
  'Хорошо', - сказала она.
  'В любом случае, я тебя сейчас отпущу'.
  'Я никуда не тороплюсь'.
  "Хорошо."
  Но мы не нашли больше тем для разговора, и когда я повесил трубку, я почувствовал себя опустошенным. Я заполнил пустоту воспоминаниями о Шэрон.
  
  В ту вторую осень мы остались любовниками, в некотором роде. Когда мне удавалось до нее дозвониться, она всегда говорила 'да', всегда говорила приятные вещи, стимулируя
   Кусочки академических знаний, которыми можно поделиться. Она шептала мне на ухо, гладила мою спину, раздвигала для меня ноги с легкостью, с которой она наносила помаду, настаивая, что я ее парень, единственный мужчина в ее жизни. Но достучаться до нее было проблемой.
  Она редко бывала дома и никогда не оставляла никаких зацепок о своем местонахождении.
  Не то чтобы я изводил себя, пытаясь найти ее. Больница отвела мне пятьдесят часов в неделю, и я брал частных пациентов по ночам, чтобы накопить на первоначальный взнос на собственный дом. Я был занят решением чужих проблем и игнорировал свои собственные.
  Пару раз я заезжал к ней без предупреждения, подъезжая к Джалмии, только чтобы обнаружить, что серый дом заперт, а навес для машины пуст. Я оставил попытки, ездил, не видя ее пару недель. Но однажды поздно вечером в субботу, застряв в пробке на Сансет после мучительного вечера с родителями безжалостно изуродованного новорожденного, я обнаружил, что мне нужно плечо, на котором можно поплакать. Как голубь, я повернул на север, к Голливудскому бульвару, и свернул в каньоне Николс. Когда я подъехал к подъездной дорожке, там стояла Alfa Romeo.
  Входная дверь была не заперта. Я вошел.
  Гостиная была ярко освещена, но пуста. Я позвал ее по имени. Никакого ответа.
  Повторил. Ничего.
  Я проверил ее спальню, наполовину ожидая найти ее с другим мужчиной. наполовину желая этого.
  Но она была там, одна, сидела на кровати, скрестив ноги, совершенно голая, с закрытыми глазами, словно медитируя.
  Я входил в ее тело так много раз, но это был первый раз, когда я увидел его раздетым. Она была безупречна, невероятно богата. Я сдержался, чтобы не прикоснуться к ней, прошептал: 'Шэрон'.
  Она не двинулась с места.
  Я задавался вопросом, не занимается ли она каким-то самогипнозом. Я слышал, что Круз был мастером гипноза. Давал ли он ей частные уроки?
  Но она выглядела скорее пораженной, чем очарованной - нахмурившись, дыша быстро и поверхностно. Ее руки начали дрожать. Я заметил что-то в правой.
  Небольшой черно-белый снимок, старомодного типа, с пилообразными краями.
  Я подошла поближе и посмотрела на нее. Две маленькие красивые черноволосые девочки, примерно двух-трех лет. Однояйцевые близнецы с кудряшками Ширли Темпл,
   сидят рядом на деревянной садовой скамейке, чистое небо и темные, задумчивые гранитные горы на заднем плане. Открыточные горы, достаточно идеальные, чтобы стать фоном для фотографа.
  Близнецы выглядели торжественно и позировали. Слишком торжественно для своего возраста. Они были одеты в одинаковые ковбойские костюмы - краги, бахрома, стразы - и держали одинаковые рожки мороженого. Точные копии друг друга, за исключением одной маленькой детали: одна девочка сжимала рожок в правой руке, другая - в левой.
  Зеркальные близнецы.
  Черты их лиц были четкими, гипертрофированно зрелыми.
  Черты лица Шэрон, умноженные на два.
   Я была их единственной маленькой девочкой.
  Сюрприз, сюрприз.
  Я поднял на нее глаза, коснулся ее голого плеча, ожидая обычного тепла.
  Но она была холодной и сухой, странно неорганической.
  Я наклонился и поцеловал ее в затылок. Она подскочила, вскрикнула, как будто ее укусили. Ударив кулаками, она упала на кровать, широко расставив ноги в беспомощной карикатуре на сексуальное приветствие, тяжело дыша, уставившись на меня.
  'Шэрон...'
  Она смотрела на меня, как на монстра. Ее рот открылся в безмолвном крике.
  Снимок упал на пол. Подняв его, я увидел что-то написанное на обороте. Одно предложение, написанное сильным почерком.
   S и S. Молчаливые партнёры.
  Я перевернул фотографию и снова посмотрел на близнецов.
  'Нет!' - закричала она, вскочив и бросившись на меня. 'Нет, нет, нет!
  Дай, дай! Мое, мое! Дай!'
  Она потянулась за фотографией. Ее ярость была абсолютной, адская трансформация. Ошеломленный, я бросил ее на кровать.
  Она схватила его, прижала к груди, встала на четвереньки и поползла назад, пока не оказалась у изголовья кровати. Ее свободная рука ударила по воздуху между нами, определяя нейтральную зону. Ее волосы были спутаны, как у Медузы. Она встала на колени, покачнулась и затряслась, ее большие груди подпрыгивали.
  'Шэрон, в чем дело...'
  'Вперед! Вперед!'
   "Мед-"
  'Уходи! Уходи! Уходи! Уходи! Уходи!'
  Пот лился из нее, струился по телу. На снегу ее кожи поднимались ярко-розовые пятна, как будто она горела изнутри.
  'Шэрон...'
  Она зашипела на меня, потом заскулила и свернулась как эмбрион, прижимая снимок к сердцу. Я наблюдала, как он поднимался и опускался с каждым тяжелым вдохом.
  Сделал шаг вперед.
  'Нет! Убирайся! Убирайся!'
  Взгляд ее глаз был убийственным.
  Я выбежал из комнаты, выбежал из дома, чувствуя головокружение, тошноту и чувство, будто меня ударили кулаком в живот.
  Уверен, что все, что у нас было, закончилось.
  Не знаю, хорошо это или плохо.
   Глава
  12
  В среду утром я вернулся в Беверли-Хиллз, в пентхаусы Trenton, Worthy и La Rosa. Ожидая дачи показаний в конференц-зале с панелями из розового дерева, обклеенном абстрактным искусством и обставленном кожаными креслами цвета масла и столом из дымчатого стекла в форме футбольного мяча.
  Мэл сидела рядом со мной, неряшливо модная в неструктурированном серебристом шелковом костюме, пятидневной щетине и волосах до плеч. Позади нас была доска на палисандровом мольберте и багажная полка с чемоданом из телячьей кожи - Мэл превосходила всех остальных портфелей. Напротив стола сидела репортер-юрист со стенографической машинкой. Вокруг нее было восемь - а не семь - адвокатов.
  'Страховая компания прислала троих', - прошептал мне Мал. 'Те первые трое'.
  Я посмотрел на троицу. Молодые, в полосатых костюмах, траурные.
  Их представителем был крупный, преждевременно облысевший парень лет тридцати по имени Моретти. У него был мясистый подбородок с ямочкой, широкие плечи и обаяние инструктора по строевой подготовке. Один из секретарей Мэла подавал кофе и сладкие булочки, и пока мы ели, Моретти не преминул сообщить мне, что он был специалистом по психологии в Стэнфорде. Он перечислял имена известных профессоров, безуспешно пытался вовлечь меня в деловые разговоры и наблюдал за мной поверх края своей кофейной чашки острыми карими глазами.
  Когда я представил свой отчет, он придвинулся к краю стула. Когда я закончил, он был первым, кто заговорил. Остальные юристы подчинялись ему. Как
   любая волчья стая выбрала своего главного убийцу и была рада сидеть сложа руки, позволяя ему наносить первые раны.
  Он напомнил мне, что я юридически обязан говорить правду, как будто я в суде, что я даю показания под страхом наказания за лжесвидетельство. Затем он вынул из своего портфеля стопку фотокопий статей толщиной с телефонную книгу и устроил представление, сложив бумаги на столе, перетасовывая, сортируя и выравнивая углы. Подняв верхнюю статью, он сказал: 'Я хотел бы вам кое-что прочитать, доктор'.
  "Конечно."
  Он улыбнулся. 'Я действительно не спрашивал разрешения, доктор'.
  'Я на самом деле не собирался этого делать'.
  Улыбка исчезла. Мэл подтолкнул меня под стол. Кто-то кашлянул. Моретти попытался пристально на меня посмотреть, затем надел восьмиугольные очки без оправы, прочистил горло и начал читать. Он закончил абзац, прежде чем повернуться ко мне. 'Знакомо, доктор?'
  "Да."
  'Вы помните источник?'
  'Это введение к статье, которую я опубликовал в The Journal of Педиатрия в 1981 году. Летом 81-го, если не ошибаюсь. Август'.
  Он изучил дату, но не стал ее комментировать. 'Вы помните суть этой статьи, доктор?'
  "Да."
  'Не могли бы вы нам это вкратце пересказать?'
  'В статье описывается исследование, которое я проводил с 1977 по 1980 год, когда я работал в Западной детской больнице. Исследование финансировалось Национальным институтом психического здоровья и было разработано с целью изучения влияния хронических заболеваний на психологическую адаптацию детей'.
  'Это было хорошо спланированное исследование, доктор?'
  'Я так думаю'.
  'Вы так считаете. Расскажите нам, что вы сделали в этом хорошо продуманном исследовании - будьте конкретны в своей методологии'.
  'Я провел несколько тестов психологической адаптации для выборки больных детей и контрольной группы здоровых детей. Группы были сопоставлены по социальному классу, семейному положению родителей и размеру семьи.
  Существенной разницы между группами не было'.
  'Нет существенной разницы ни по одному из показателей психологической адаптации?'
   'Это верно'.
  Моретти посмотрел на юридического репортера. 'Он говорит быстро. Ты это запомнил?'
  Она кивнула.
  Вернемся ко мне: 'Для тех из нас, кто не знаком с психологическим жаргоном, уточните, что означает отсутствие существенной разницы '.
  'Группы были статистически неразличимы. Средние баллы по этим показателям были схожи'.
  "Средний?"
  'Медиана - отметка в пятьдесят процентов. Математически это лучшая мера типичности'.
  'Да, конечно, но что все это значит ?'
  'У детей с хроническими заболеваниями могут возникнуть некоторые проблемы, но болезнь не обязательно делает их невротиками или психотиками'.
  'Подождите минутку', - сказал Моретти, похлопывая по стопке бумаг. 'Я не вижу здесь упоминаний о каких-либо проблемах, доктор. Вашим основным выводом было то, что больные дети были нормальными'.
  'Это правда. Однако...'
  'Вы пишите это прямо здесь, доктор'. Он поднял статью, перевернул страницу и ткнул в нее пальцем. 'Прямо здесь, в Таблице три. 'Оценки тревожности по Спилбергеру, оценки самооценки по Розенбергу, оценки корректировки по Ахенбаху были все' - и я цитирую дословно - ' в пределах нормы '. Проще говоря, эти дети были не более нервными, неуверенными, плохо приспособленными или невротичными, чем их здоровые сверстники, не так ли, доктор?'
  'Это начинает звучать спорно', - сказал Мал. 'Мы здесь, чтобы найти факты'.
  'В лучшем случае - квазифакты', - сказал Моретти. 'Это психология, а не наука'.
  ' Вы процитировали статью, советник', - сказал Мал.
  'Отчет вашего свидетеля, похоже, противоречит его собственной опубликованной работе, советник'.
  'Хотите, я отвечу на ваш вопрос?' - спросил я Моретти.
  Он снял очки, откинулся назад и слегка улыбнулся. 'Если сможешь'.
  'Прочитайте раздел обсуждения', - сказал я. 'Последние три абзаца особенно. Я перечисляю несколько проблемных областей, с которыми хронически больным детям приходится сталкиваться на протяжении всей жизни - боль и дискомфорт, нарушение школьных занятий из-за лечения и госпитализации, изменения в организме, вызванные как
   'болезнь и лечение, социальное отторжение, чрезмерная опека со стороны родителей. В целом дети хорошо справляются с этими проблемами, но проблемы все равно есть'.
  'Раздел обсуждения', - сказал Моретти. 'Ага. Место, где исследователи сбрасывают свои догадки. Но ваши собственные данные - ваша статистика говорит об обратном.
  Серьёзно, доктор...
  'Другими словами', - вмешался Мал, поворачиваясь ко мне, - 'то, что вы говорите, доктор...
  Делавэр, заключается в том, что больные дети и дети, получившие травму, сталкиваются с постоянным потоком проблем - жизнь для них мучительна - но некоторые способны с этим справиться'.
  "Да."
  Мэл обвел взглядом стол, избегая Моретти, устанавливая мгновенный зрительный контакт с каждым из других адвокатов. 'Нет причин наказывать ребенка за то, что он хорошо справляется, не так ли, джентльмены?'
  'Кто здесь свидетель?' - резко спросил Моретти, размахивая распечаткой.
  'Нет причин наказывать ребенка за то, что он справляется со своей травмой', - сказал Мал.
  ' Травма? ' - спросил Моретти. 'В этой статье нет ничего о травмированных детях ', - сказал Моретти. 'Это хронически больные дети...
   хронический , в смысле долгосрочный. Даррен Беркхалтер - это одноразовая сделка. У него нет постоянной боли или физических изменений, с которыми нужно было бы справляться. Он был бы даже менее уязвим для проблем, чем кто-то с хронической инвалидностью'.
  Он позволил себе широко улыбнуться.
  Для него это было всего лишь игрой. Я подумал о маленьких мальчиках, устраивающих соревнования по мочеиспусканию в подворотнях, и сказал: 'Хорошее замечание, мистер Моретти. Хронически больные и травмированные дети очень отличаются. Вот почему я задавался вопросом, почему вы изначально процитировали статью'.
  Несколько других адвокатов улыбнулись.
  'Туше', - прошептал мне на ухо Мал.
  Один из других страховых юристов шептал на ухо Моретти. Главный человек не был доволен тем, что услышал, но он выслушал бесстрастно, а затем отложил перепечатку в сторону.
  'Хорошо, доктор, давайте поговорим о всей концепции ранней детской травмы . Насколько я понимаю, ваш вывод заключается в том, что Даррен Беркхальтер останется эмоционально травмированным на всю жизнь из-за своего присутствия во время автомобильной аварии'.
  'Ты неправильно понял', - сказал я. Моретти покраснел. Мал поднял брови и тихонько свистнул.
   'Итак, доктор...'
  'Я действительно сказал, мистер Моретти, что во время моего осмотра у Даррена Беркхальтера проявились классические симптомы травмы для ребенка его возраста.
  Проблемы со сном, кошмары, фобии, агрессивность, гиперактивность, истерики, периоды повышенной цепкости. По словам его матери и воспитателя, до аварии у него не было ни одного из этих видов поведения. Разумно предположить, что они были связаны с аварией -
  хотя я не могу доказать это с помощью точных данных . Неясно, перерастут ли эти проблемы в хроническую инвалидность, хотя риск высок, если психотерапия не будет продолжена. Кроме того, Даррен отстает в развитии речи и языка - его показатели отстают от средних на несколько месяцев. Насколько это связано с травмой, судить невозможно, но об этом стоит подумать, когда думаешь о будущем этого ребенка'.
  'Определенно судить невозможно ', - сказал Моретти. 'Изучив литературу в вашей области, я пришел к выводу, что интеллект в первую очередь определяется генетически. Лучшим предиктором IQ ребенка является IQ его отца - Кац, Дэш и Элленберг, 1981'.
  'IQ этого отца больше никогда не будет проверен', - сказал Мал.
  'Вместо этого я попросил миссис Беркхальтер пройти тест на IQ, но вы отклонили эту просьбу, мистер Уорти'.
  'У нее и так достаточно стресса, советник'.
  'Неважно', - сказал Моретти. 'Выводы все еще можно сделать из того, что мы знаем об этих людях. Ни мистер, ни миссис Беркхальтер не закончили среднюю школу.
  Оба бросили учебу , работали на черных работах. Это указывает на генетический потенциал этой семьи ниже среднего. Я бы не ожидал, что Даррен будет средним. А вы, доктор Делавэр?
  'Это вряд ли так просто', - сказал я. 'Родительский IQ предсказывает детский IQ лучше, чем большинство других факторов, но это все еще не очень хороший предиктор, объясняющий менее двадцати процентов дисперсии. Кац, Дэш и Элленберг подчеркивают это в своем последующем исследовании 1983 года. Один из пяти, г-н Моретти.
  Не очень хорошие шансы на ставку'.
  'Вы игрок, доктор?'
  'Нет. Вот почему я взялся за это дело'.
  Репортер улыбнулся.
  Моретти повернулся к Мэлу. 'Консультант, я бы посоветовал вам дать этому свидетелю консультацию по поводу надлежащего поведения'.
   'Считайте, что вам дали совет, доктор Делавэр', - сказал Мэл, борясь с усмешкой. Он сверкнул манжетами и изучил свой Rolex. 'Можем ли мы продолжить?'
  Моретти снова надел очки и просмотрел какие-то бумаги. 'Доктор.
  Делавэр', - сказал он, затем сделал паузу, словно ожидая остроты. 'Да ладно, доктор Делавэр. Вы же не хотите сказать, что если бы не несчастный случай, Даррен Беркхальтер, как ожидалось, стал бы физиком-ядерщиком, не так ли?'
  'Никто не знает, кем бы стал Даррен или кем он станет ', - сказал я. 'Сейчас факты таковы, что после необычно тяжелой психологической травмы его речь ниже среднего, и он испытывает сильный стресс'.
  'Какой была его речь до аварии?'
  'Его мать сообщает, что он начал говорить. Однако после травмы...'
  'Его мать', - сказал Моретти. 'И вы основываете свои выводы на том, что она вам говорит'.
  'Вместе с другими вкладами'.
  'Например, ваше интервью с его воспитателем в детском саду'.
  "Такой как."
  'Его учитель - ваш эксперт-свидетель?'
  'Она казалась очень надежной и хорошо понимала Даррена. Она сообщила, что родители были очень вовлечены, очень любящими. Его отец, в частности, проявлял интерес к его...'
  'Да, давайте поговорим о его отце. У Грегори Джо Беркхальтера было криминальное прошлое. Вы знаете об этом, доктор?'
  'Да, я такой. Осуждение за мелкую кражу, несколько лет назад'.
  'Мелкое воровство и кража, доктор. Он сидел в тюрьме'.
  'В чем смысл?' - спросил Мал.
  'Дело в том, г-н Уорти, что ваш эксперт , основываясь на мнении человека, который не был бы признан экспертом в суде, хочет доказать, что этот отец был основным источником интеллектуальной стимуляции для этого ребенка, отсюда и крупные материальные и эмоциональные потери из-за смерти отца. Этот отец был преступником, минимально образованным...'
  'Мистер Моретти', - сказал я, - 'вы считаете, что только образованные родители достойны скорби?'
  Он проигнорировал меня. '... в то время как, по сути, данные, относящиеся к рассматриваемому случаю, указывают на социально и эмоционально обеднённого...'
   Он продолжал некоторое время, набирая громкость и скорость, довольно пылая боевой страстью. Мал тоже был вовлечен в поединок, готовясь к ответному удару.
  Еще больше мочи. И правда, будь она проклята. Это начало меня действительно доставать, и я вмешался, повысив голос, чтобы меня было слышно сквозь поток юридической лексики: 'Г-н.
  Моретти, ты классический пример того, как недостаток знаний может быть опасен'.
  Моретти приподнялся со своего места, спохватился, затем снова сел и оскалил зубы. 'Защищаетесь, доктор?'
  'Это должно было быть собранием по установлению фактов. Если вы хотите услышать, что я скажу, хорошо. Если вы хотите играть в игры эго, я не буду тратить свое время'.
  Моретти цокнул языком. 'Мистер Уорти, если это предзнаменование его поведения в зале суда, у вас большие неприятности, советник'.
  Мал ничего не сказал. Но он нацарапал в своем блокноте: Создал ли я монстр? а затем накрыл его рукой.
  Моретти это не упустил: 'Есть ли что-нибудь, что мы должны зафиксировать в протоколе, советник?'
  'Просто рисую', - сказал Мал и начал рисовать обнаженную женщину.
  'Мы говорили о детской травме', - сказал я Моретти. 'Хотите, чтобы я затронул эту тему, или я уже закончил?'
  Моретти попытался изобразить удивление. 'Вы можете высказаться, если у вас есть что добавить к вашему отчету'.
  'Поскольку вы сделали ошибочные выводы из моего отчета, мне есть что добавить.
  Даррен Беркхалтер страдает от посттравматической стрессовой реакции, которая может перерасти в долгосрочные психологические проблемы. Краткосрочная игровая терапия и консультирование матери привели к некоторому снижению симптомов, но показано гораздо большее лечение'. Другим юристам: 'Я не говорю, что долгосрочные психологические проблемы неизбежны, но и не исключаю их. Ни один разумный эксперт не станет этого делать'.
  'О, ради Бога, - сказал Моретти, - этому ребенку два года'.
  'Двадцать шесть месяцев'.
  'Та же разница. На момент аварии ему было восемнадцать месяцев .
  Вы говорите мне, что будете готовы пойти в суд и дать показания под присягой о том, что в возрасте двадцати шести лет на него мог оказать психологическое воздействие несчастный случай, произошедший с ним, когда он был младенцем?
   'Именно это я вам и говорю. Травматическая сцена, такая яркая и кровавая, похороненная в его подсознании...'
  Моретти фыркнул. 'Как выглядит подсознание , доктор? Я никогда его не видел'.
  'Тем не менее, у вас он есть, мистер Моретти. Как и у меня, и у всех остальных в этой комнате. Проще говоря, подсознание - это психическое хранилище. Часть нашего разума, куда мы помещаем переживания и чувства, с которыми не хотим иметь дело. Когда наша защита падает, хранилище опрокидывается, и часть хранимого материала выплескивается наружу - сны, фантазии, кажущееся иррациональным или даже саморазрушительное поведение, которое мы называем симптомами. Подсознание реально, мистер Моретти. Это то, что заставляет вас мечтать о победе . Большая часть того, что побудило вас стать юристом'.
  Это его достало. Он старался сохранять спокойствие, но его глаза дергались, ноздри открывались, а рот сжимался так, что сморщился.
  'Спасибо за эту проницательность, доктор. Пришлите мне счет, хотя, судя по тому, сколько вы берете с мистера Уорти, я не знаю, могу ли я себе позволить вас. А пока давайте остановимся на несчастном случае...'
  ' Слово 'несчастный случай' не может точно описать то, что пережил Даррен Беркхальтер.
   'Катастрофа' было бы точнее. Мальчик дремал в своей машине до момента столкновения. Первое, что он увидел, когда проснулся, была отрубленная голова его отца, пролетевшая над передним сиденьем и приземлившаяся рядом с ним, черты лица все еще дергались'.
  Несколько адвокатов поморщились.
  'Она не упала прямо ему на колени на несколько дюймов', - сказал я. 'Даррен, должно быть, подумал, что это какая-то кукла, потому что он попытался поднять ее. Когда он отдернул руку и увидел, что она покрыта кровью - увидел, что это на самом деле было - он впал в истерику. И оставался в истерике целых пять дней, мистер.
  Моретти, кричащий 'Папа!', совершенно потерявший контроль'.
  Я сделал паузу, чтобы образ дошел до меня. 'Он знал, что происходит, мистер.
  Моретти - он разыгрывал это в моем офисе каждый раз, когда был там. Он явно достаточно стар, чтобы сформировать прочную память. Я приведу вам статистику по этому поводу , если хотите. И эта память не исчезнет просто потому, что вы этого хотите.
  'Воспоминание, которое вы сохраняете живым, заставляя его переживать его снова и снова', - сказал Моретти.
  'То есть вы утверждаете, - сказал я, - что психотерапия делает его хуже. Что мы должны просто забыть об этом или сделать вид, что этого не было'.
  - Двойное туше, - прошептал Мэл.
  Моретти выпучил глаза. 'Это ваша позиция, которая находится под пристальным вниманием, доктор. Я хочу, чтобы вы подкрепили все эти ранние разговоры о травме данными '.
  'Я был бы рад'.
  У меня была своя стопка статей, я вытащил их, привел ссылки, выдал цифры и прочитал несколько маниакальную лекцию о развитии памяти у детей и их реакциях на катастрофы и травмы. Я использовал доску, чтобы суммировать свои выводы.
  'Обобщения', - сказал Моретти. 'Клинические впечатления'.
  'Вы бы предпочли что-то более объективное?'
  Он улыбнулся. 'Это было бы здорово'.
  "Потрясающий."
  Секретарь включил видеомонитор, вставил кассету в видеомагнитофон, приглушил свет и нажал кнопку 'ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ'.
  Когда все закончилось, наступила мертвая тишина. Наконец, Моретти ухмыльнулся и сказал:
  'Планируете вторую карьеру в кинобизнесе, доктор?'
  'Я видел и слышал достаточно', - сказал один из других адвокатов. Он закрыл портфель и отодвинул стул от стола. Несколько других сделали то же самое.
  'Еще вопросы?' - спросил Мал.
  'Нет', - сказал Моретти. Но он выглядел бодрым, и я ощутил укол неуверенности в себе. Он подмигнул и отдал мне честь. 'Увидимся в суде, доктор'.
  Когда все ушли, Мал хлопнул себя по колену и немного потанцевал.
  'Прямо в кишках , абсолютно красиво. Я должен получить их предложения сегодня днем'.
  'Я привел более веские доводы, чем предполагал', - сказал я. 'Ублюдок добрался до меня'.
  'Я знаю, ты была прекрасна', - он начал собирать свои бумаги.
  'А как насчет прощальной речи Моретти?' - спросил я. 'Он выглядел довольным, что отправился в суд'.
  'Чистая чушь. Спасает лицо перед своими партнёрами. Он может быть последним, кто согласится, но поверьте мне, он согласится . Какой-то придурок, а? Имеет репутацию настоящего злобного адвоката, но вы его здорово разнесли - ваша маленькая шутка о подсознании была прямо в точку, Алекс'.
  Он покачал головой с ликованием. 'Бог знает, как сильно ему пришлось сжать сфинктер, чтобы не обосраться прямо там и тогда'. И большая часть того, что мотивировало ' Тебе стать юристом' . Я тебе этого не говорил, но отец Моретти был известным психиатром в Милуоки, много занимался судебной экспертизой. Моретти, должно быть, ненавидел его, потому что у него действительно слабость к психиатрам - вот почему ему поручили этого'.
  'Стэнфорд, психолог', - сказал я. 'Бла-бла-бла-бла-бла'.
  Мал поднял руку в притворном ужасе. 'Парень, ты действительно стал мерзким ублюдком, не так ли?'
  'Просто устал от дерьма'. Я пошёл к двери. 'Не звони мне какое-то время, ладно?'
  'Эй, не пойми меня неправильно, Алекс. Я не унижаю тебя. Мне это нравится, я имею в виду, мне это действительно нравится '.
  'Польщен', - сказал я. И я оставил его с его триумфами и его расчетами.
  
  Когда я вернулся домой, телефон звонил. Я поднял трубку одновременно с оператором, услышал голос Дела Харди, который спрашивал доктора.
  Делавэр. Я взломал трубку и сказал оператору, что я ее возьму.
  'Я узнал немного', - сказал он. 'В Голливуде мне не особо помогли, но я поговорил с одним из коронеров. Вы в настроении слушать такие вещи?'
  "Вперед, продолжать."
  'Итак, во-первых, время смерти - между восемью вечера и тремя утра.
  Воскресенье. Вторая причина смерти. Пуля двадцать второго калибра в мозг. Она прошла прямо в кору головного мозга и отскочила там, как это делает малокалиберная пуля, нанеся большой ущерб. Третья причина - в ее организме было большое количество алкоголя и барбитуратов - пограничная смертельная доза. Коронер также обнаружил несколько старых шрамов между пальцами ног, которые выглядели как следы. Вы когда-нибудь замечали, что эта леди употребляет тяжелые наркотики?
  'Нет', - сказал я. 'Но это было давно'.
  'Да. Люди меняются. Это то, что держит нас занятыми'.
  'Передозировка и пуля', - сказал я.
  'Серьезность намерений', - сказал Дел. 'Особенно для женщины, хотя если бы она действительно хотела быть уверенной, то съесть пистолет было бы правильным решением,
  Прямо в продолговатый мозг, уничтожает автономную систему и останавливает дыхание. Но большинство людей этого не знают, они смотрят телевизор, думают, что висок прострелен...' Он остановился. 'Извините'.
  'Все в порядке', - сказал я. 'С таким количеством уныния в ее организме, не будет ли она слишком сонной, чтобы стрелять?'
  'Не сразу', - сказал Дел. 'А вот и самое интересное: коронер сказал мне, что их офис быстро обработал дело, по приказу босса - в это время года они обычно обрабатывают его в среднем за шесть-восемь недель. Они также получили приказ не обсуждать это ни с кем'.
  'К чему вся эта секретность?'
  'У патологоанатома сложилось четкое впечатление, что это дело богатых людей, которые должны были максимально запутать ситуацию и держать ее в тайне'.
  'Департамент передал информацию в прессу'.
  'Контролируемая информация', - сказал Дел. 'Стратегическое мышление. Если вы ничего не говорите о чем-то, и кто-то узнает, что вы что-то утаиваете, они тут же начинают думать о заговоре. Говорить им, чего вы хотите, безопаснее, вы выглядите открытыми и искренними. Не то чтобы тут можно было много рассказать
  -чистое самоубийство, никаких доказательств преступления. Что касается комбинации наркотиков и пистолета, у патологоанатома было два сценария: A, она смешала выпивку и наркотики, чтобы покончить с собой, затем передумала и захотела покончить с этим быстрее или, может быть, более драматично, и пошла за пистолетом. Мне это понятно - самоубийство - это послание, верно? Вы, ребята, научили нас этому - последнее заявление миру.
  Люди могут быть очень разборчивы в том, как это выразить, не так ли?'
  'Правильно. Что такое Б?'
  'Она использовала наркотики и выпивку, чтобы снизить свои запреты, набраться смелости, чтобы застрелиться. Когда она чувствовала себя достаточно расслабленной, она нажимала на курок. Как ни посмотри, конечный результат один и тот же'.
  'Она оставила записку?'
  'Нет. Многие люди этого не делают. Верно?'
  "Верно."
  'Как сказал тот канадский парень, McWhatsisname, средство само по себе может быть посланием'.
  'Кто детектив, ведущий это дело?' - спросил я.
  'Парень по имени Пинкли только вчера уехал в отпуск на Гавайи'.
  "Удобный."
  'Я бы не стал устраивать из-за этого переполох', - сказал Дел. 'Отпуски планируются заранее. Пинкли - серьезный серфер, он раньше соревновался на национальном уровне. Он ездит каждый год примерно в это время, чтобы поймать крупных серферов в Уайамеа. Я позвонил в Голливуд и подтвердил это - график дежурств был составлен несколько месяцев назад'.
  'Кто сменил Пинкли?'
  'Нечего брать на себя, Док. Дело закрыто'.
  'А как насчет того, что Трапп сейчас у нее дома?'
  Он понизил голос. 'Я сказал, что узнал немного , помнишь? Это не включало в себя то, что я зашел в кабинет моего капитана и дал ему третью степень'.
  'Хорошо, извини'.
  'Извинения не нужны. Просто нужно быть осторожным'.
  'Что-нибудь еще, Дел?'
  Пауза. ' Насколько хорошо, вы сказали, вы ее знали?'
  'Прошло шесть лет с тех пор, как я видел ее в последний раз'.
  'Достаточно хорошо, чтобы знать, что она не была никакой монахиней?'
  'Достаточно хорошо'.
  'Ладно. Если бы вы были ближайшим родственником или мужем, я бы вам этого не рассказывал. Это строго не для протокола. Мой источник в Голливуде говорит, что по станции ходит слух, что когда они поднялись к ней домой, один из техников нашел порнофильм, спрятанный под матрасом - ничего сложного, просто цикл. Но цикл с ней . Она могла бы быть врачом, но у нее были и другие таланты'.
  Я затаила дыхание.
  'Док?'
  'Петля все еще в комнате для хранения вещественных доказательств, Дел?'
  'Не все попадает в комнату для хранения вещественных доказательств'.
  "Я понимаю."
  'Такие дела, как это, лучше для леди. Что лучше, хранить эту чертову штуку в ящике с нижним бельем какого-нибудь полицейского, доставать ее раз в месяц для частных просмотров, или позволить газетам заполучить ее
  - 'Doctor Had Secret Life'? Ты знаешь, что они с этим сделают. Я имею в виду, что этот цикл не был диснеевским'.
  'Что там было?'
  'То, что вы себе представляете'.
  'Не могли бы вы рассказать подробнее, Дел?'
   'Ты действительно хочешь это услышать?'
  "Вперед, продолжать."
  Он вздохнул. 'Ладно. Мне сказали, что это одна из тех вещей, которые делают врач и пациент. Знаете, осмотр превращается в секс? Она была пациентом, какой-то парень был врачом'. Пауза. 'Это все, что я знаю. Я этого не видел'.
  'Она оставила что-нибудь еще, например, истории болезни пациентов?'
  'Я не спрашивал'.
  'А как насчет быстрой продажи ее дома?'
  'После закрытия дела не будет причин не продавать'.
  'Ей принадлежал дом?'
  'Я этого не проверял'.
  'А как насчет сестры-близнеца? Кто-нибудь нашел ее?'
  'Никакой Ширли Рэнсом в наших файлах, что ничего не значит - она не была преступницей. Но у DMV ее тоже не было'.
  'Они бы этого не сделали. Она не смогла бы водить машину'.
  'Как скажешь. Поиск наследников - не наше дело, док. Какой бы адвокат ни проверял завещание, ему пришлось бы нанять кого-то частного. И отвечая на ваш следующий вопрос, нет, я не знаю, кто это'.
  'Хорошо', - сказал я. 'Спасибо за уделенное время'.
  'Нет проблем. Рад отдать. Когда оно у меня будет'.
  Это был вежливый способ сказать: 'Не беспокой меня больше '.
   Глава
  13
  Порно-цикл.
  'Исследования' Круза.
   Исследование границ человеческой сексуальности.
  Ларри посмеялся над этим, но смущенно. Работа на Круза была этапом его карьеры, который он явно хотел забыть. Теперь ему снова напомнят об этом. Я позвонил в его офис в Брентвуде, используя частную линию, которая обходила его автоответчик.
  'У меня пациент', - сказал он вполголоса. 'Перезвонить вам без четверти час?'
  Он это сделал ровно в 2:45, что-то жуя и разговаривая между укусами.
  'Уже соскучился по мне, Д.? О чем ты думаешь?'
  'Шэрон Рэнсом'.
  'Да, я читал об этом. О, Боже, я забыл - вы двое были парой когда-то давно, не так ли?'
  'Она была на вечеринке, Ларри. Я столкнулся с ней, когда ты пошел звонить. Я разговаривал с ней за день до ее смерти'.
  'Господи. Она выглядела подавленной?'
  'Немного ниже. Она сказала, что дела идут не очень хорошо. Но ничего серьезного, ничего, что могло бы вызвать тревогу. Но мы с тобой оба знаем, сколько это стоит'.
  "Да, старая профессиональная интуиция. Можно также использовать доску Уиджа".
   Тишина.
  'Шэрон Рэнсом', - сказал он. 'Нереально. Она была великолепна'.
  'Все еще был'.
  'Нереально', - повторил он. 'Я не видел ее со школы, никогда не сталкивался с ней на собраниях или съездах'.
  'Она жила в Лос-Анджелесе'
  'Таинственная леди. Она всегда излучала что-то подобное'.
  'Она работала над порнопроектом, Ларри?'
  'Когда я там был, этого не было. Почему?'
  Я рассказал ему о том, что она была помощницей Круза. О петле.
  'Добро пожаловать в Hollyweird', - сказал он. Но он не казался удивленным, и я это прокомментировал.
  'Вот почему я не удивлен, Ди. Может быть, кто-то другой, но не она'.
  'Почему это?'
  'Честно говоря, я всегда считал ее странной'.
  'Каким образом?'
  'Ничего выдающегося, но что-то в ней было не так - словно прекрасная картина висела хаотично'.
  'Ты мне ничего не сказал'.
  'Если бы я сказал тебе, что, по моему мнению, твоя девушка - сомнительная личность, ты бы выслушал меня спокойно и сказал: 'Ого, спасибо, Лар'?'
  "Неа."
  'Нет, это верно. Наоборот , ты бы очень разозлился, наверное, никогда больше со мной не разговаривал. Нет, нет, детки, дядя Ларри держит рот закрытым. Первое правило терапии: если не уверен, ничего не говори. И я не был уверен. Я не ставил ей официальный диагноз - это было просто впечатление. К тому же, ты, кажется, наслаждался ею, и я не видел, чтобы ты на ней женился'.
  "Почему нет?"
  'Она просто не производила впечатления человека, готового выйти замуж'.
  'Какой она вам показалась?'
  'Такого рода, который ты держишь на привязи и разрушаешь свою жизнь, Д. Я думал, ты слишком умен для этого. И я был прав, не так ли?'
  Пауза. Он сказал: 'Позвольте мне задать вам вопрос, и не обижайтесь: она была хороша в постели?'
  'Не совсем', - сказал я.
  'Проделал все шаги, но не в восторге?'
  Я был поражен. 'Что заставляет тебя так говорить?'
  'Разговоры о петле заставили меня понять, кого она мне напоминает: порноактрис, которых Круз снимал в своих фильмах. Я познакомился с ними, когда работал на него. Все эти девушки источали сексуальную привлекательность, вели себя так, будто могли высосать кровь из камня. Но у вас возникало ощущение, что это просто лоск, что-то, что смывалось вместе с их макияжем. Чувственность не была неотъемлемой частью их личностей - они знали, как отделить свои чувства от своего поведения'.
  'Раскол', - сказал я. 'В смысле, пограничный?'
  'Именно так. Но не поймите меня неправильно. Я не говорю, что Шэрон была пограничной, или даже что все актрисы были такими. Но у нее и у всех них были некоторые пограничные качества. Я вообще прав?'
  'В точку', - сказал я. 'У нее были типичные пограничные качества. Все эти годы я так и не смог сложить их воедино'.
  'Не обсирай себя, Ди. Ты спал с ней - страдая от тяжелой слепоты к писькам. Я бы тем более не ожидал, что ты будешь ставить ей диагноз. Но я не удивлен, что она сняла фильм о трахе'.
  Пограничное расстройство личности. Если бы Шэрон заслужила этот диагноз, я бы заигрывал с катастрофой.
  Пограничный пациент - кошмар терапевта. В годы обучения, до того как я решил специализироваться на детях, я лечил их больше, чем мне положено, и усвоил это на собственном горьком опыте.
  Или, скорее, я пытался их лечить. Потому что пограничные люди никогда не становятся лучше. Лучшее, что вы можете сделать, это помочь им двигаться по инерции, не втягиваясь в их патологию. На первый взгляд они выглядят нормальными, иногда даже сверхнормальными, занимаясь напряженной работой и преуспевая. Но они постоянно балансируют на грани между безумием и здравомыслием, неспособные строить отношения, неспособные достичь понимания, никогда не освобождающиеся от глубокого, разъедающего чувства никчемности и ярости, которая неизбежно перерастает в саморазрушение.
  Они хронически депрессивные, решительно зависимы, компульсивно разведены, живущие от одной эмоциональной катастрофы к другой. Прыгающие в кровати, промывающие желудок, прыгающие с автострады и сидящие на скамейках с грустными глазами, с руками, зашитыми как футбольные мячи, и психическими ранами, которые никогда не зашить. Их эго столь же хрупки, как сахарная вата, их психика непоправимо
   фрагментарно, как пазл, в котором отсутствуют важные части. Они играют роли с готовностью, преуспевают в том, чтобы быть кем угодно, но не собой, жаждут близости, но отталкивают ее, когда находят. Некоторые из них тяготеют к сцене или экрану; другие играют более тонкими способами.
  Никто не знает, как и почему пограничник становится пограничником. Фрейдисты утверждают, что это из-за эмоциональной депривации в течение первых двух лет жизни; биохимики винят неисправную проводку. Ни одна из школ не утверждает, что может им помочь.
  Пограничные ходят от терапевта к терапевту, надеясь найти волшебную пулю от сокрушительного чувства пустоты. Они обращаются к химическим пулям, поглощают транквилизаторы и антидепрессанты, алкоголь и кокаин. Принимают гуру и торгашей небесами, любого харизматичного урода, обещающего быстрое избавление от боли.
  И они в конечном итоге отправляются на временные каникулы в психиатрические палаты и тюремные камеры, выходят оттуда в хорошем настроении, вселяя всем надежду. До следующего разочарования, реального или воображаемого, до следующего погружения в саморазрушение.
  Чего они не делают, так это не меняются.
  Ада Смолл однажды говорила со мной об этом - единственный раз, когда я, насколько я помню, услышал гнев в ее голосе:
  Держись от них подальше, Алекс, если хочешь чувствовать себя компетентным. Они сделают Ты каждый раз выглядишь глупо. Ты будешь работать над тем, чтобы наладить отношения, месяцами, даже лет, наконец, думаете, что вы поняли это и готовы к некоторой проницательной работе, может быть, стоит предпринять какие-то реальные изменения, и они через минуту от вас уйдут.
   Вы обнаружите, что задаетесь вопросом, что вы сделали не так, задаетесь вопросом, правильно ли вы поступили в нужную профессию. Это будете не вы - это они. Они могут выглядеть потрясающе в один момент вы оказываетесь на краю обрыва.
  На уступе.
  Больше, чем у любого другого психиатрического пациента, у пограничных пациентов можно было рассчитывать на попытку самоубийства. И на успех.
  'Раньше я сидел и болтал с актрисами', - рассказывал Ларри.
  'Узнал немного некоторых из них и начал понимать их - их распущенность, как они делали то, что делали. С точки зрения пограничного человека, распущенность может быть наполовину достойной адаптацией, идеальным разделением - один мужчина для дружбы, другой для интеллектуального стимулирования, третий для секса. Разделение, разделение, разделение, аккуратно и чисто. Если вы не можете достичь близости, это, конечно, лучше, чем быть одиноким. Разделение - это также отличный способ отрезать себя от секса на пленку и позволить парням кончать вам на лицо. Просто еще одна работа. Я имею в виду, как еще
   А можно было бы сделать это, а потом пойти домой, приготовить макароны с сыром и разгадать кроссворд? Девочки признались, сказали, что когда они были на камере, это было похоже на то, будто они смотрели на кого-то другого'.
  'Диссоциация', - сказал я.
  'Совершенство'.
  Я думал о всей фрагментации в жизни Шэрон. О рутинном, в конечном счете бесстрастном способе, которым она занималась любовью. О нежелании жить со мной, с кем-либо еще. О бесстрастии, с которым она говорила о своих умерших родителях.
  Пойти в профессию помощи и соблазнить своих пациентов. Окончить, но так и не получить лицензию. В ту ужасную ночь я нашел ее с фотографией близнеца.
   Я их единственная маленькая девочка.
  Ложь.
  Петля.
  Встречаюсь с таким мерзавцем, как Круз.
  'Ларри, Круз когда-нибудь снимал своих учеников?'
  'Вы думаете, он заставил ее сняться в этом фильме?'
  'Это логично. Он был ее руководителем. Он увлекался порно'.
  'Я так полагаю. За исключением того, что это были не циклы - это были получасовые полнометражные фильмы, цветные, с полным звуком. Предполагалось, что это будут супружеские пособия для пар с сексуальной дисфункцией, псевдодокументальные фильмы с отказом от ответственности в начале и какой-то парень, который звучит как Орсон Уэллс, закадровый голос, пока камера наезжает на вставку. Кроме того, Круз использовал актеров и актрис.
  Плюсы. Я никогда не видел студента в его вещах'.
  'Возможно, там было что-то, чего вы не увидели'.
  'Я уверен, что так и было. Но есть ли у вас какие-либо указания на то, что он ее снимал?'
  'Нет. Просто интуиция'.
  'Что вы знаете об этой петле, кроме того, что она в ней была?'
  'Предполагается, что это способ соблазнения врача и пациента. Человек, который мне это описал, сам этого никогда не видел, и с тех пор это исчезло'.
  'Так что, по сути, вы говорите информацию из третьих рук - старая телефонная игра. Вы знаете, как такие вещи улучшаются, когда их рассказывают. Может, это была даже не она'.
  "Может быть."
  Пауза. 'Хочешь попробовать узнать?'
  "Как?"
   ' Возможно , мне удастся раздобыть копию. Старые контакты из исследовательского проекта'.
  'Не знаю', - сказал я.
  'Да', - сказал он. 'Это было бы немного отвратительно - забудьте, что я об этом упомянул.
  Ой, у меня только что загорелся свет. Пациент в зале ожидания. Что-нибудь еще на уме?
  Я боролся со своими чувствами. Любопытство - нет, скажи как есть, Делавэр: вуайеризм - сцепилось в борьбе со страхом узнать еще более отвратительные истины.
  Но я сказал: 'Попробуй раздобыть фильм'.
  'Ты уверен?'
  Я не был, но я услышал, как сказал 'да'.
  'Хорошо', - сказал он. 'Я свяжусь с вами, как только узнаю'.
  
  Вчерашний разговор с Робин - моя раздражительность, то, как все сошло на нет - все еще терзали меня. В четыре я позвонил ей. Ответил последний человек, с которым я хотел бы поговорить.
  "Да?"
  'Это я, Розали'.
  'Её здесь нет'.
  'Когда вы ждете ее возвращения?'
  'Она не сказала'.
  'Хорошо. Пожалуйста, скажите ей...'
  'Я ничего ей не говорю. Почему бы тебе просто не уйти? Она не хочет быть с тобой. Разве это не очевидно?'
  'Все станет ясно, когда я услышу это от нее, Розали'.
  'Слушай, я знаю, что ты должен быть умным и все такое, но ты не такой умный, как ты думаешь. Ты и она думаете, что вы уже взрослые, что вы все поняли, что вам не нужно слушать чьих-либо советов. Но она все еще мой ребенок, и мне не нравится, когда ею помыкают'.
  'Ты думаешь, я ее помыкаю?'
  'Если обувь подходит , мистер. Вчера, после того как она поговорила с вами, она была вся унылая весь оставшийся день, как она бывало, когда была ребенком
   и не смогла добиться своего. Слава богу, позвонили друзья, может, она наконец-то сможет хорошо провести время. Она хороший ребенок, ей не нужны такие страдания.
  Так что почему бы вам просто не забыть об этом?'
  'Я не собираюсь ничего забывать. Я люблю ее'.
  ' Буллпаки . Слова'.
  Я стиснул зубы. 'Просто передай ей сообщение, Розали'.
  'Сделай свою грязную работу сам'.
  Слэм.
  Я сидела там, напряженная от ярости, чувствуя себя отрезанной и беспомощной. Злилась на Робин за то, что она позволила себя защищать, как ребенка.
  Потом я остыла и поняла, что Робин понятия не имела, что ее защищают, не имела причин ожидать, что ее мать будет ее защищать. У них двоих никогда не было близких отношений. Папа позаботился об этом. Теперь Розали пыталась восстановить свои материнские права.
  Мне было жаль Розали, но это лишь отчасти успокаивало мой гнев. И я все еще хотел поговорить с Робином, разобраться во всем. Какого черта это оказалось таким сложным?
  Телефон был неподходящим способом. Нам нужно было время наедине, правильная обстановка.
  Я позвонил в две авиакомпании, чтобы узнать расписание рейсов в Сан-Луис. В обоих случаях записанные сообщения поставили меня на удержание. Когда зазвонил дверной звонок, я повесил трубку.
  Звонок раздался снова. Я подошел к двери, посмотрел в глазок и увидел знакомое лицо: большое, широкое и бугристое, почти мальчишеское, если не считать угревых ямок на щеках. Жесткие черные волосы, слегка седеющие, подстриженные не по моде коротко вокруг ушей и шеи и оставленные длинными на макушке, с кудрявыми волосами в стиле Кеннеди, падающими на низкий квадратный лоб и бакенбарды, которые достигали основания мясистых мочек ушей. Большой нос с высокой переносицей, пара поразительно зеленых глаз под лохматыми черными бровями. Бледная кожа, теперь покрытая ярко-розовым слоем загара. Нос, красный и шелушащийся. Все уродливое сборище, хмурое.
  Я открыл дверь.
  'На четыре дня раньше, Майло? Жаждет цивилизации?'
  'Рыба', - сказал он, проигнорировав вопрос и протянув металлический ящик со льдом.
  Он уставился на меня. 'Ты выглядишь ужасно'.
  'Ого, спасибо. Ты сам похож на клубничный йогурт. Размешанный снизу'.
   Он поморщился. 'Все чешется. Вот, возьми. Мне нужно почесаться'.
  Он толкнул мне сундук. Тяжесть заставила меня отступить. Я отнес его в дом и поставил на кухонный стол. Он последовал за мной и плюхнулся на стул, вытянув длинные ноги и проведя руками по лицу, словно умываясь без воды.
  'Ну', - сказал он, разводя руками. 'Что ты думаешь? Чертовы Аберкромби и Итч, а?'
  На нем была красно-черная клетчатая рубашка, мешковатые брюки цвета хаки, ботинки на резиновой подошве и жилет рыбака цвета хаки с дюжиной отделений на молнии. В одном из карманов висели приманки для форели. На поясе болтался рыболовный нож в ножнах. Он немного поправился - должно быть, набирал 230 фунтов - и рубашка была тесной, пуговицы напрягались.
  'Потрясающе', - сказал я.
  Он зарычал и ослабил шнурки на ботинках. 'Рик', - сказал он. 'Он заставил меня пойти за покупками, настоял, чтобы мы превзошли всех'.
  'У вас получилось?'
  'О, да. Мы были такими чертовски крутыми, что это пугало рыбу до чертиков.
  Маленькие присоски выпрыгивали прямо из реки и приземлялись на наших сковородках с дольками лимона во рту'.
  Я рассмеялся.
  'Эй', - сказал он, - 'мужик все еще помнит, как. В чем дело, парень? Кто умер?'
  Прежде чем я успел ответить, он вскочил, открыл сундук и достал оттуда две большие форели, завернутые в пластик.
  'Дайте мне сковородку, масло, чеснок и лук - нет, извините, это элитная семья - шалот . Дайте мне шалот . Есть пиво?'
  Я достал из холодильника Grolsch, открыл и дал ему.
  'Будешь меня успокаивать?' - спросил он, запрокинув голову и отпивая из бутылки.
  'Не сейчас'. Я отдал ему сковороду и нож и вернулся, чтобы порыться в холодильнике, который был почти пуст. 'Вот масло. Никакого лука-шалота. И чеснока тоже, только это'.
  Он посмотрел на увядшую половину луковицы Бермудских островов в моей руке. Взял ее и сказал:
  'Тск, тск, поскользнулся, доктор Суав. Я сообщаю о вас в Foodie Patrol'.
  Он взял лук, разрезал его пополам, и тут же его глаза заслезились. Отстранившись и потирая их, он сказал: 'А еще лучше, мы играем
   Охотники и собиратели. Я ловлю, ты готовишь.
  Он сел и занялся пивом. Я поднял форель и осмотрел ее. Она была выпотрошена и вычищена, мастерски.
  'Неплохо, да?' - сказал он. 'Выгодно брать с собой хирурга'.
  'Где Рик?'
  'Хочет немного поспать, пока может. Ему предстоит двадцать четыре часа в отделении неотложной помощи, потом двадцать четыре часа отдыха и снова субботняя ночная смена - выстрелы и злонамеренные глупости. После этого он начал ходить в бесплатную клинику, чтобы консультировать больных СПИДом. Ну и парень, а? И вдруг я живу со Швейцером'.
  Он улыбался, но голос его был полон раздражения, и я задался вопросом, не переживают ли они с Риком еще один трудный период. Я надеялся, что нет. У меня не было ни сил, ни желания с этим справиться.
  'Как вам отдых на природе?' - спросил я.
  'Что я могу сказать? Мы устроили настоящий бойскаутский поход - мой отец был бы очень горд. Нашли великолепное место у реки, ниже по течению от бурной воды. В последний день нашего там пребывания мимо проплыло каноэ, полное руководителей: банкиры, компьютерные жокеи - вы знаете этот тип. Играют так прямолинейно круглый год, что как только они уезжают из дома, то сходят с ума и превращаются в полных идиотов? В общем, эти йеху несутся вниз по течению, пьяные и громче звукового удара, замечают нас, спускают штаны и показывают нам луну'.
  Он злобно усмехнулся. 'Если бы они только знали, на кого наезжают, а? Время паники на съезде Республиканской партии'.
  Я рассмеялся и начал жарить лук. Майло пошел к холодильнику, взял еще пива и вернулся с серьезным видом.
  'Здесь ничего нет', - сказал он. 'Что происходит?'
  'Мне нужно сходить по магазинам'.
  'Угу'. Он полез под рубашку и почесал грудь. Прошагал по кухне и спросил: 'Как там прекрасная мисс Кастанья?'
  'Работаю усердно'.
  'Угу', - он продолжал ходить.
  Лук стал прозрачным. Я добавила в сковороду еще масла и положила туда форель. Она зашипела и зашипела, а запах свежей рыбы наполнил комнату.
  'А', - сказал он. 'Нет ничего лучше, чем друг дома на кухне. А окна вы тоже моете?'
   'Почему ты вернулся так рано?' - спросил я.
  'Слишком много первозданной, нетронутой красоты - не вынесу. Удивительно, сколько всего узнаешь о своей жалкой сущности в глуши. Кажется, мы оба - городские наркоманы. Весь этот чистый воздух и спокойствие, и нас трясет'. Он отпил еще пива, покачал головой. 'Ты же знаешь, как мы - браки, заключенные на небесах, пока мы не проводим слишком много времени вместе.
  Но хватит о сладких муках отношений. Как форель?
  'Почти готово'.
  'Будьте осторожны, не пережарьте'.
  'Хочешь сделать это сам?'
  'Обидчивый, обидчивый'.
  Я дал ему полторы форели и положил половину рыбы на свою тарелку, затем наполнил два стакана ледяной водой и подал их на стол. У меня где-то была бутылка белого вина, но оно не было охлажденным. К тому же, мне не хотелось пить, а последнее, что было нужно Майло, - это еще больше алкоголя.
  Он посмотрел на воду, как будто она была загрязнена, но все равно выпил ее. Доев форель за несколько минут, он посмотрел на мою несъеденную еду.
  'Хочешь?' - сказал я.
  'Не голодны?'
  Я покачал головой. 'Я поел как раз перед тем, как ты зашел'.
  Он долго на меня смотрел. 'Ладно, передай'.
  Когда половина форели исчезла, он сказал: 'Ладно, расскажи мне, что, черт возьми, тебя беспокоит?'
  Я подумывал рассказать ему о Робине. Вместо этого я рассказал ему о Шэрон, выполнив свое обещание Лесли Вайнгарден и оставив в стороне терпеливые соблазны.
  Он слушал, не комментируя. Встал, полез в холодильник за десертом и нашел яблоко, которое он уничтожил в четыре укуса.
  Вытирая лицо, он сказал: 'Трапп, а? Ты уверен, что это был он?'
  'Его трудно не узнать с его белыми волосами и кожей'.
  'Да, кожа', - сказал он. 'Какая-то странная болезнь. Я описал ее Рику, и он дал мне название, но я его забыл. Аутоиммунное состояние...
  тело атакует само себя, высасывая пигмент. Никто не знает, что его вызывает, но в случае с Траппом у меня есть теория: в Засранце так много яда, что его собственная система не может его выносить. Может, нам повезет, и он полностью исчезнет.
   'Что вы думаете о его присутствии в доме?'
  'Кто знает? Я бы не хотел ничего больше, чем получить что-нибудь на мошонку, но это не кричит о преступлении. Может быть, он и ваш покойный друг занимались этим, и он вернулся, чтобы убедиться, что не оставил никаких улик.
  Подло, но не подлежащее обвинению'. Он покачал головой. 'Если она с ним трахалась, то , должно быть, она была сумасшедшей'.
  'А как насчет быстрой продажи дома?' - спросил я. 'А сестра-близнец?
  Я знаю, что она существует - существовала - потому что я встретил ее шесть лет назад. Если она еще жива, она будет наследницей Шэрон'.
  'Шесть лет - это долгий срок, Алекс. И кто сказал, что ее не нашли?
  Del был прав - это дело юристов. Конечно, конечно, это попахивает укрывательством, но это не значит, что укрываемое - что-то пикантное, приятель. Такие вещи - обычное дело, когда имеешь дело с дорогой публикой. Только в прошлом месяце у нас в Бель-Эйр была кража произведений искусства. Французский импрессионизм на тринадцать миллионов долларов пропал, вот так'. Он щелкнул пальцами. 'Это сделал личный повар и свалил в Монако. Мы подали документы; семья наняла частную помощь. Они вернули картины; несколько месяцев спустя повар попал в аварию с кипятком.
  'И говоря о несчастных случаях, в апреле прошлого года дочь-подросток
  'известный производитель' в Палисейдс разозлился на горничную за то, что она выбросила один из ее журналов, засунул бедной женщине руку в мусоропровод. Прощай, пять пальцев, но горничная передумала подавать иски. Ушел на пенсию пораньше - десять тысяч за палец - и вернулся в Гватемалу. А еще есть ведущий ток-шоу - его все знают, чертовски остроумный и обаятельный парень. Его игра - напиваться и отправлять женщин в больницу. Телеканал добавляет два миллиона в год к его зарплате за устранение ущерба. Вы когда-нибудь читали об этом хоть слово? Вы когда-нибудь видели это в шестичасовых новостях? Богатые люди в неловких ситуациях, Алекс. Замять это под ковер и не допустить суда. Это происходит постоянно'.
  'То есть вы говорите, забудьте обо всем этом'.
  'Не так быстро, Одинокий Рейнджер. Я не говорил, что забуду это . Я займусь этим. Но по эгоистичным причинам - ради шанса что-то получить на Траппа. И есть одна вещь в истории фильма, которая действительно привлекает мой интерес - Харви Пинкли, парень, который принял вызов. Он был одним из парней Траппа, когда тот был в Голливуде. Первоклассный подхалим'.
  'Дел говорил так, будто с ним все в порядке'.
   'Дел его не знал. Я знал. К тому же, Дел хороший парень, но наши отношения в последнее время немного охладели'.
  'Ведомственная политика?'
  'Проблемы в браке - его жена доставляет ему огорчения. Он уверен, что она уходит. Это сделало его асоциальным'.
  'Мне жаль это слышать'.
  'Я тоже. Он был единственным в дивизионе, кто когда-либо обращался со мной по-человечески. И не поймите меня неправильно - мы не рвем друг другу глотки. Но он не собирается выдавать себя - ни за кого. В любом случае, сейчас самое время для небольшого внеклассного сбора информации. Мне не нужно отчитываться до понедельника, а Рик будет либо работать, либо спать все выходные'.
  Он встал, прошелся. 'Праздные руки делают дьяволу работу, парень. Я далек от того, чтобы искушать Сатану. Только не жди ничего драматического, ладно?'
  Я кивнул, отнес посуду в раковину и начал мыть.
  Он подошел и положил мне на плечо большую, пухлую руку.
  'Вы смотрите вниз. 'Признайтесь, Доктор. Этот друг был больше, чем просто друг'.
  'Давным-давно, Майло'.
  'Но судя по тому, как ты выглядишь, когда говоришь о ней, это не такая уж древняя история. Или есть что-то еще в той страшной штуке, которую ты называешь своим разумом?'
  'Ничего, Майло'.
  Он убрал руку. 'Обдумай одну вещь, Алекс. Ты готов услышать больше грязи о ней? Потому что, из того, что мы уже знаем, как только мы начнем копать, это будет не время зарытых сокровищ'.
  'Нет проблем', - сказал я, стараясь казаться равнодушным.
  'Угу', - сказал он. И пошел за еще одним пивом.
   Глава
  14
  Когда он ушел, моя беспечность испарилась. Сколько еще грязи я хотел бы встретить, когда я никогда не понимал того, что уже знал?
   Бесплатные повторные визиты.
  За мной тоже следили.
  
  Сцена с фотографией близнецов оставила меня в растерянности, в боли, неспособной сосредоточиться на работе. Через три дня я начала звонить ей, но ответа не получила.
  Четыре дня спустя я собрался с духом и вернулся в дом на Джалмии.
  Никого нет дома. Я спросил на кафедре психушки, мне сказали, что она временно в отпуске. Никто из ее профессоров не беспокоился о ее отсутствии.
  Ей уже приходилось брать отпуск - 'семейные дела' - всегда компенсировала работу, была отличницей. Мне посоветовали поговорить с ее руководителем, доктором.
  Крузе.
  Когда Круз не ответил на звонки в течение недели, я нашел адрес его офиса и поехал туда. Здание было пятиэтажным из анодированной стали и бронзированного стекла на Сансет около Доэни, с гранитным вестибюлем и бордовым ковром, с шумным французским рестораном, который выходил в кафе на первом этаже. В справочнике был указан странный состав арендаторов: около
   третьи психологи и психиатры, остальные разные кинопроблемы
  - производственные компании, агенты, публицисты, персональные менеджеры.
  Номер Круза был на верхнем этаже. Его дверь была заперта. Я встал на колени, открыл почтовый ящик и заглянул внутрь. Темнота. Я встал и огляделся.
  Еще один номер занимал остальную часть этажа - компания под названием Creative Image Associates. Его двойные двери также были заперты.
  Я прикрепил записку под табличкой Круза, указав свое имя и номер телефона, и попросил его связаться со мной как можно скорее по поводу SR. Затем я снова подъехал к дому на Джалмиа.
  Пятно от масла на навесе высохло, листва увяла. Почтовый ящик был забит корреспонденцией как минимум за неделю. Я просмотрел обратные адреса на конвертах. Весь хлам. Ничего, указывающего на то, куда она ушла.
  На следующее утро, прежде чем отправиться в больницу, я вернулся в психиатрическое отделение и взял домашний адрес Круза из профессорско-преподавательского состава.
  Пасифик Палисейдс. Я поехал туда тем вечером и сидел, ожидая его.
  Конец ноября, как раз перед Днем благодарения. Лучшее время года в Лос-Анджелесе. Небо только что потемнело от голубого Эль Греко до светящегося олова, разбухая от дождевых облаков и сладкая от электричества.
  Дом Круза был большим, розовым и испанским, на частной дороге от каньона Мандевиль, всего в нескольких минутах езды от прибрежного шоссе и высоких, бьющих приливов осени. Улица была узкой и тихой, близлежащие владения были размером с поместье, но планировка Круза была открытой, без высоких стен или ворот.
  Психология была к нему благосклонна. Дом был изящным, с двумястами футами благоустроенного сада с каждой стороны, украшенный верандами, крышами Монтерей, выточенными вручную деревянными решетками, окнами в свинцовых переплетах. Южную сторону лужайки затеняла прекрасно искривленная черная сосна - гигантский бонсай. Пара бразильских орхидей усыпала свежепосеянную ржаную траву фиолетовыми цветами. Полукруглая подъездная дорожка, выложенная мавританской плиткой, прорезала перевернутую букву U через траву.
  В сумерках зажглись цветные уличные фонари и осветили ландшафт. Никаких машин, ни звука. Еще больше уединения каньона. Сидя там, я вспомнил дом на Джалмии - влияние хозяина? - подумал об истории наследства Шэрон и снова задался вопросом, не подставил ли ее Круз.
   Я также задавалась вопросом, что случилось с другой маленькой девочкой на фотографии.
  Он появился вскоре после восьми, управляя черным, в тонкую золотую полоску, двухместным Mercedes с опущенным верхом. Он рванул по подъездной дорожке.
  Вместо того чтобы открыть дверь, он перекинул через нее ноги. Его длинные желтые волосы были идеально развеваемы; пара зеркальных солнцезащитных очков свисала с золотой цепочки на шее. У него не было портфеля, только маленькая, похожая на кошелек сумка из телячьей кожи, которая подходила к его ботинкам. На нем было серое кашемировое спортивное пальто, белая шелковая водолазка и черные брюки. Черный шелковый платок с алой отделкой выглядывал из его нагрудного кармана.
  Когда он направился к своей входной двери, я вышел из Rambler. Звук хлопнувшей двери заставил его обернуться. Он уставился на меня. Я подбежал к нему и вошел в искусственный свет.
  'Доктор Круз, я Алекс Делавэр'.
  Несмотря на все сообщения, мое имя не вызвало никаких признаков узнавания.
  'Я друг Шэрон Рэнсом'.
  'Привет, Алекс. Я Пол'. Полуулыбка. Голос у него был низкий, грудной, модулированный, как у диск-жокея.
  'Я пытаюсь ее найти', - сказал я.
  Он кивнул, но не ответил. Молчание затянулось. Я почувствовал себя обязанным говорить.
  'Она не была дома больше двух недель, доктор Круз. Мне было интересно, знаете ли вы, где она'.
  'Ты заботишься о ней', - сказал он, словно отвечая на вопрос, который я не задавал.
  "Да."
  'Алекс Делавэр', - сказал он.
  'Я звонил вам несколько раз. Оставлял сообщения в вашем офисе'.
  Широкая улыбка. Он тряхнул головой. Желтые волосы откинулись назад, затем упали на лоб. Он достал ключи из сумочки.
  'Я бы с радостью помог тебе, Алекс, но не могу'. Он направился к двери.
  'Пожалуйста, доктор Круз...'
  Он остановился, повернулся, посмотрел через плечо, мельком взглянул на меня и снова улыбнулся. Но это прозвучало как кислая усмешка на его губах, как будто от одного моего вида ему стало плохо.
   Ты нравишься Полу... Ему нравится то, что я ему о тебе рассказала.
  'Где она, доктор Круз?'
   'Тот факт, что она вам ничего не сказала, о чем-то говорит, не так ли?'
  'Просто скажи мне, все ли с ней в порядке. Она возвращается в Лос-Анджелес или уехала навсегда'.
  'Мне жаль, - сказал он. - Я не могу с вами ни о чем говорить. Терапевтическая конфиденциальность'.
  'Вы ее психотерапевт?'
  'Я ее руководитель. В отношениях руководства заложено нечто большее, чем немного психотерапии'.
  'Если вы сообщите мне, все ли с ней в порядке, это не нарушит конфиденциальность'.
  Он покачал головой. И тут с его лицом произошло что-то странное.
  Верхняя половина оставалась всецело пристальным взглядом - густые светлые брови и бледно-карие глаза с зелеными искорками, которые сверлили меня с интенсивностью Свенгали. Но от носа вниз он стал вялым, рот скривился в глупой, почти клоунской ухмылке.
  Две личности на одном лице. Причудливое, как карнавальное шоу, и вдвойне тревожное, потому что за этим скрывалась враждебность, желание высмеивать. Доминировать.
  'Скажи ей, что я забочусь о ней ', - сказал я. 'Скажи ей, что бы она ни делала, что я все равно забочусь'.
  'Хорошего вечера', - сказал он. Затем он пошел в свой дом.
  Час спустя, вернувшись в свою квартиру, я был в ярости, полный решимости вымести ее и ее дерьмо из своей жизни. Месяц спустя я обосновался в одиночестве и сокрушительной рабочей нагрузке, умудряясь притворяться довольным достаточно хорошо, чтобы поверить в это самому, когда она позвонила. Одиннадцать вечера Я только что вернулся домой, уставший как собака и голодный. Когда я услышал ее голос, моя решимость растаяла, как старая жижа под новым солнцем.
  'Я вернулась. Извините, я все объясню', - сказала она мне. 'Встретимся у меня дома через час. Я все исправлю, обещаю'.
  Я принял душ, надел чистую одежду, поехал в Николс-Каньон, готовый задавать трудные вопросы. Она ждала меня у двери в огненно-красном трикотажном платье с глубоким вырезом, которое едва ее вмещало. В ее руке был бокал с чем-то розовым и пахнущим клубникой. Он заслонял ее духи - никаких весенних цветов.
  Дом был ярко освещен. Прежде чем я успел заговорить, она втянула меня внутрь и прижалась своим ртом к моему, просунув язык между моих зубов и удерживая нас связанными, крепко прижав одну руку к моему затылку. Ее
   Дыхание было резким от алкоголя. Я впервые видел, как она пила что-то, кроме 7-Up. Когда я прокомментировал это, она рассмеялась и швырнула стакан в камин. Он разбился и оставил розовые следы улиток на стене.
  'Клубничный дайкири, дорогая. Думаю, у меня тропическое настроение'. Ее голос был хриплым, пьяным. Она снова поцеловала меня, сильнее, начала волнообразно двигаться по мне. Я закрыл глаза, погрузился в пьянящую сладость поцелуя. Она отодвинулась от меня. Я открыл глаза, увидел, как она стягивает красное платье, трясясь и облизывая губы. Шелк зацепился за ее бедра, поддался после рывка, затем упал на пол, просто тонкая оранжевая лента. Она отошла от меня, дала мне взглянуть на нее: без бюстгальтера, в черном поясе для чулок, сетчатых чулках и туфлях на высоком каблуке.
  Она провела руками по своему телу.
  В абстрактном смысле это была комедия категории X, Фредерик из Голливуда, пасквиль. Но она была какой угодно, но не абстрактной, и я стоял там, завороженный.
  Я позволил ей раздеть меня отточенным образом, что одновременно и возбудило, и напугало меня.
  Слишком ловкий.
  Слишком профессионально.
  Сколько еще раз?
  Сколько еще мужчин? Кто научил ее...
  К черту это. Мне было все равно - я хотел ее. Она держала меня в своей руке, мяла, покусывала.
  Мы снова обнялись, голые. Ее пальцы путешествовали по моему телу, царапая, оставляя рубцы. Она положила мою руку между своих ног, оседлала мои пальцы, поглотила их.
  'Ммм', - сказала она, снова отступая назад, делая пируэты и выставляя себя напоказ.
  Я потянулся к выключателю. Она сказала: 'Нет. Пусть будет ярко . Я хочу это видеть , видеть все '.
  Я понял, что шторы были открыты. Мы стояли перед стеклянной стеной, освещенной сверху, давая бесплатное шоу Голливуду.
  Я выключил свет.
  'Облажался', - сказала она и встала на колени передо мной, ухмыляясь. Я запустил пальцы в ее волосы, был поглощен, закручен назад в водовороте удовольствия.
  Она отстранилась, чтобы перевести дух, и сказала: 'Давай, свет . Я хочу это увидеть '.
   'В спальне', - выдохнул я. Подняв ее на руки, я понес ее по коридору, пока она продолжала целовать и гладить меня. Свет в спальне горел, но высокие окна обеспечивали уединенность.
  Я положил ее поверх одеяла. Она открылась, как книга, на любимой странице. Я забрался сверху.
  Она выгнула спину и подняла ноги в воздух. Вставила меня в себя и покачала бедрами, держа меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы она могла смотреть на поршневое слияние нашей плоти.
  Когда-то она была замужем за скромностью; потом случился быстрый развод...
  'Ты во мне, о Боже'. Она ущипнула себя за соски, потрогала себя, убедившись, что я наблюдаю.
  Она оседлала меня, вытащила меня, взяла меня в руки, потерла меня по лицу, скользнула между грудей, обернула меня в мягкую путаницу своих волос. Затем залезла под меня, сильно потянула вниз и провела языком по моему анусу.
  Мгновение спустя мы уже стояли вместе, прижавшись спиной к стене.
  Затем она поставила меня у изножья кровати и села на меня, глядя через мое плечо в зеркало над комодом. Не удовлетворившись этим, она оттолкнула меня от себя и потащила в ванную. Я сразу понял, почему - высокие, зеркальные аптечки на двух стенах, зеркала, которые можно было выдвигать и наклонять, для боковых видов, видов сзади. Устроив свою сцену, она села на холодную плитку стойки, дрожа и покрываясь мурашками, снова посадила меня в себя, метнула взгляд.
  Мы оказались на полу в ванной, она присела надо мной на корточки, трогала себя, прочерчивая вагинальную дорожку вверх и вниз по моей груди, а затем снова пронзила себя.
  Когда я закрыл глаза, она вскрикнула: 'Нет!' и рывком открыла их. Наконец она потеряла себя в удовольствии, широко открыла рот, тяжело дышала и хрюкала. Всхлипнула и закрыла лицо.
  И пришел.
  Я взорвался секунду спустя. Она высвободилась, сильно лизнула меня и продолжила двигаться, швырнув себя на плитку, используя меня эгоистично, кончая во второй раз.
  Мы поплелись обратно в спальню и уснули в объятиях друг друга, при этом свет все еще был включен. Я спал, проснулся, чувствуя себя одурманенным.
  Она не была в постели. Я нашел ее в гостиной, волосы заколоты, одета в узкие джинсы и майку - еще один новый образ. Сидит в кресле-качалке
   выпивая еще один клубничный дайкири и читая психологический журнал, не подозревая о моем присутствии.
  Я наблюдала, как она опускает палец в напиток, вытаскивает его, покрытый розовой пеной, и облизывает.
  'Привет', - сказал я, улыбаясь и потягиваясь.
  Она посмотрела на меня. Выражение ее лица было странным. Плоским. Скучным. Затем оно накалилось и стало уродливым.
  Презрительный.
  'Шэрон?'
  Она поставила напиток на ковер и встала. 'Ладно', - сказала она. 'Ты получил то, что хотел, мерзкий ублюдок. А теперь убирайся отсюда нахрен. Убирайся нахрен из моей жизни - убирайся ! '
  Я оделся торопливо, небрежно, чувствуя себя таким же стоящим, как короста. Промчался мимо нее, из дома в Rambler. Дрожащими руками я завел машину и помчался по Джалмии.
  Только вернувшись на Голливудский бульвар, я нашел время перевести дух.
  Но дышать было больно, как будто меня отравили. Мне вдруг захотелось уничтожить ее. Вымыть ее токсин из своей крови.
  Я закричала.
  Размышляя об убийстве, я мчался по темным улицам, опасный, как пьяный водитель.
  Я добрался до Сансет, проехал мимо ночных клубов и дискотек, улыбающихся лиц, которые, казалось, насмехались над моим собственным несчастьем. Но к тому времени, как я добрался до Доэни, моя ярость сменилась грызущей печалью. Отвращением.
  Вот и все - больше никаких заморочек.
  Вот это было оно .
  
  Воспоминания бросили меня в холодный пот.
   Последующие визиты.
  Она тоже последовала за собой. С таблетками и пистолетом.
   Глава
  15
  В четверг утром я позвонил в университетский офис Пола Круза, не зная толком, что я ему скажу. Его не было; секретарь факультета понятия не имел, когда он вернется. Я нашел его личный кабинет в телефонной книге. У него их было два: один на Сансет и тот, который он арендовал для Шэрон. Ни в одном из них не ответили. Та же старая песня - я стал виртуозом в ее исполнении. Я подумал о том, чтобы снова позвонить в авиакомпанию, мне не нравилось иметь дело с еще большим количеством телефонных оскорблений. Мои мысли прервал стук в дверь - посыльный с чеком от Trenton, Worthy and La Rosa и двумя большими подарочными посылками, тоже от юридической фирмы.
  Я дал ему чаевые и после того, как он ушел, открыл пакеты. В одном был ящик Chivas Regal, в другом - ящик Moët & Chandon.
  Совет для меня. Пока я размышлял, почему, зазвонил телефон.
  'Оно дошло туда?' - спросил Мал.
  'Минуту назад'.
  'Эй-эй! Идеальное время или что? Не пей всё в одном месте'.
  'За что чаевые, Мэл?'
  'Семизначная сумма - вот почему. Все эти юридические таланты собрались вместе и решили поделить'.
  'И Моретти тоже?'
  'Особенно Моретти. Страховая компания вкладывает большую часть.
  Он позвонил через пару часов после твоего депо, даже не удосужился сыграть жестко.
   чтобы получить. После того, как он упал, остальные рухнули, как домино. Дениз и маленький Даррен только что выиграли в лотерею, Доктор.
  'Я рад за них. Постарайтесь, чтобы им обоим оказали помощь'.
  ' Богатство должно помочь, но, конечно, я буду ее подталкивать. Кстати, после того, как мы договорились о цифре, Моретти попросил ваш номер. Он был очень впечатлен'.
  'Польщен'.
  'Я отдал его ему'.
  'Он зря тратит время'.
  'Я так и думал. Но не мне было говорить ему, чтобы он засунул это. Сделай сам. Думаю, тебе понравится новое'.
  
  В час дня я вышел и снова попытался зайти в продуктовый магазин. В продуктовом отделе моя тележка столкнулась с тележкой, которую толкала высокая женщина с каштановыми волосами.
  'Ой, извините', - я высвободился, отошел в сторону и подошел к помидорам.
  'Мне самой жаль', - весело сказала она. 'Иногда здесь становится как на автостраде, не правда ли?'
  Рынок был почти пуст, но я сказал: 'Конечно'.
  Она улыбнулась мне ровными белыми зубами, и я присмотрелся. Конец тридцати или хорошо сохранившиеся первые сорок, густая копна темных волос, окружавшая округлое, красивое лицо. Курносый нос и веснушки, глаза цвета неспокойного моря. На ней были короткие джинсовые шорты, которые рекламировали длинные, загорелые, ноги бегуна, и лавандовая футболка, которая делала то же самое для высокой, острой груди. Вокруг одной лодыжки была тонкая золотая цепочка. Ее ногти были длинными и серебряными; те, что на указательных пальцах, были инкрустированы алмазной крошкой.
  'Что ты об этом думаешь?' - спросила она, протягивая мне дыню. 'Слишком твердая, чтобы быть спелой?'
  'Нет, я так не думаю'.
  'В самый раз, а?' Широкая улыбка, одна нога согнута и покоится на другой. Она потянулась, и футболка поднялась, обнажив плоский бронзовый живот.
  Я повертел дыню в ладонях и постучал по ней пару раз.
  'В самый раз'. Когда я вернул его, наши пальцы соприкоснулись.
   'Я Джули'.
  "Алекс."
  'Я тебя уже здесь видел, Алекс. Ты ведь покупаешь много китайских овощей, да?'
  Выстрел в темноте - и промах - но зачем заставлять ее чувствовать себя плохо? 'Конечно'.
  'Обожаю этот бок-чой', - сказала она, взвешивая дыню. Положив ее в корзину, она обратила внимание на половину ананаса, завернутого в пластик.
  'Ммм, сегодня все выглядит таким вкусным и спелым. Ммм'.
  Я положила в пакет несколько помидоров, выбрала кочан салата и пучок зеленого лука и поехала прочь.
  'Адвокат, да?'
  Я улыбнулся и покачал головой.
  'Эм, давайте посмотрим... архитектор'.
  'Нет, я психолог'.
  'Вы правда? Я люблю психологов. Мой мне очень помог'.
  'Это здорово, Джули'. Я начала отталкивать тележку. 'Приятно было познакомиться'.
  'Слушай, - сказала она. - Я придерживаюсь этой очищающей диеты с одним приемом пищи в день, только обед
  -много сложных углеводов-а я еще не пробовал. Я голоден.
  Тут в квартале есть паста-бар. Не хочешь присоединиться ко мне?
  'С удовольствием, Джули, но я не могу. Спасибо'.
  Она ждала, что я сделаю шаг. Когда я не сделал этого, ее лицо вытянулось.
  'Ничего личного', - сказал я. 'Просто неподходящее время'.
  'Конечно', - сказала она и резко отвернулась. Когда я уходил, я услышал, как она пробормотала:
  'Все милые - педики'.
  
  В шесть пришел Майло. Несмотря на то, что он должен был вернуться на станцию только в понедельник, он был одет по-рабочему - потертый костюм из сирсакера, рубашка, которую можно было стирать и носить, отвратительный галстук, ботинки для пустыни.
  'Провел весь день за расследованием', - сказал он, налив себе пива и заметив, что я молодец, что пополнил свои шкафы. 'Голливудский отдел, коронер, зал записей, строительство и безопасность. Твоя леди-док - проклятый призрак. Мне бы очень хотелось узнать, что, черт возьми, происходит'.
   Он сел за кухонный стол. Я устроился напротив него и ждал, пока он допьет пиво.
  'Как будто ее никогда не обрабатывали ни через какую систему', - сказал он. 'Мне пришлось прятаться в Голливуде, притворяться, что я смотрю на что-то другое, пока я проверял наличие какого-либо файла на нее. Ничего. Ни на бумаге, ни в центральном компьютере. Я даже не смог выяснить, кто сделал звонок в ночь ее смерти или кто его принял. У коронера тоже ничего - ни отчета о вскрытии, ни журнала холодильных камер, ни свидетельства о смерти, ни выписки. Я имею в виду, есть сокрытие и есть сокрытие, но это уже из области сумеречной зоны'.
  Он провел рукой по лицу.
  'Один из патологоанатомов, - сказал он, - это парень, которого Рик знал по медицинской школе.
  Обычно мне удаётся заставить его поговорить со мной неофициально, дать мне результаты до того, как он напишет окончательный отчёт, порассуждать о вещах, которые он не может изложить в письменном виде. Я думал, он хотя бы даст мне копию отчёта. Ни за что. Он устроил большую историю, показав мне, что отчёта не было , дал понять, что я не должен просить о каких-либо одолжениях в этом вопросе'.
  'Тот же патологоанатом, с которым говорил Дел?'
  'Нет. Это был Итатани. Я сначала поговорил с ним, и это было то же самое. Решение было жестким и тяжелым в этом вопросе. Признаюсь, я заинтригован'.
  'Возможно, это было не самоубийство'.
  'Есть ли основания так думать?'
  'Она разозлила многих людей'.
  "Такой как?"
  Я рассказала ему о соблазнениях пациентов, не упоминая имени Лесли Вайнгарден.
  'Прекрасно, Алекс. Почему ты не дал мне знать об этом сразу?'
  'Конфиденциальный источник. Я не могу предоставить вам больше подробностей'.
  'Иисусе'. Он встал, прошелся, снова сел. 'Ты просишь меня вырыть тебе яму, но не даешь мне лопату. Иисусе, Алекс'. Он пошел за еще одним пивом. 'Достаточно плохо вернуться в Реалитивилль, да еще и крутить колеса целый день'.
  'Я не хотел отправлять вас в погоню за несбыточными вещами'.
  'Га-га-га'.
   Затем он махнул рукой. 'Нет, кого я обманываю - я не делал этого для тебя.
  Я сделал это для себя. Трапп. И я все еще не думаю, что здесь есть какой-то большой детектив. Рэнсом покончила с собой. Она была неадекватной - то, что вы мне только что сказали, подтверждает это.
  На уступе . Я кивнул. 'Узнал что-нибудь о сестре-близняшке?'
  ' Ничего . Еще один призрак. Ширли Рэнсом нет ни в одном из наших файлов или в чьих-либо еще. Если бы вы назвали название той больницы, в которой вы ее видели, мы могли бы поискать в файлах о передаче бизнеса и банкротстве. Но даже в этом случае отслеживание отдельных пациентов было бы очень маловероятным'.
  'Я не могу придумать этого, потому что я никогда этого не знал, Майло. А как насчет проверки файлов Medi-Cal?'
  'Вы сказали, что Рэнсом богат. Зачем ее сестре Medi-Cal?'
  ' Родители были богаты, но это было много лет назад. Деньги заканчиваются. И еще...'
  'Кроме того', - сказал он, - 'со всей ее ложью ты не знаешь, чему верить'.
  Я кивнул.
  'Лгала она, приятель. Например, о владении домом Джалмии. Место оформлено на корпорацию, как и сказал агент по недвижимости. Управляющая компания Western Properties, принадлежащая холдинговой компании, принадлежащей ссудо-сберегательной компании, принадлежащей Magna Corporation.
  Думаю, на этом все и заканчивается, но я бы не стал в этом поклясться'.
  'Магна', - сказал я. 'Разве это не компания Лиланда Белдинга?'
  'Был, пока не умер. Понятия не имею, кому он сейчас принадлежит'. Он отпил пива. 'Сам старый безвольный миллиардер. Теперь такого парня можно увидеть в делах. Но его похоронили... сколько? Пятнадцать лет назад?'
  'Что-то вроде того. Разве его смерть не оспаривалась?'
  'Кто? Тот парень, который написал эту книгу-обман? Он покончил с собой после того, как ее разоблачили, что является довольно верным признаком того, что ему было чего стыдиться. Даже фанатики заговоров не поверили в это. В любом случае, кто бы им ни владел, корпорация продолжает существовать - клерк сказал мне, что это один из крупнейших землевладельцев к западу от Миссисипи, тысячи участков. Дом Рэнсома оказался одним из них. С таким арендодателем понятно, почему продажа была быстрой'.
  Он допил пиво и встал, чтобы взять третью.
  'Как твоя печень?' - спросил я.
   'Прекрасно. Мам '. Он сделал вид, что жадно пьет. 'Ладно, так на чем мы остановились?
  Magna, Medi-Cal файлы на сестру. Хорошо, я думаю, что стоит попытаться найти ее, хотя я не знаю, что, черт возьми, нам даст ее нахождение. Насколько она была инвалидом?
  "Очень."
  'Она могла говорить?'
  "Нет."
  'Потрясающе'. Он вытер пену с губ. 'Я хочу взять интервью у овощей, я пойду в салат-бар. Я собираюсь подъехать к Джалмии и поговорить с соседями. Может быть, кто-то из них звонил и что-то о ней знает'.
  'О ней и Траппе?'
  'Это было бы здорово'.
  Он пошел в гостиную, включил телевизор, закинул ноги и посмотрел вечерние новости. Через несколько мгновений он уснул. А я вспоминал черно-белый снимок и думал, несмотря на то, что он сказал, о Ширли Рэнсом. Я пошел в библиотеку и позвонил Оливии Брикерман.
  'Привет, дорогой', - сказала она. 'Я только что пришла и начала ухаживать за принцем Альбертом'.
  'Если я застану тебя за чем-то...'
  'Что? Чернослив и овсяные отруби - это что-то ? Подожди секунду, я буду с тобой'.
  Когда она снова взяла трубку, то сказала: 'Вот, на сегодня с ним позаботились'.
  'Как дела у Эла?'
  'Все еще душа компании'.
  Ее муж, гроссмейстер и бывший редактор раздела шахмат в Times , был седовласым мужчиной с белой бородой, похожим на ветхозаветного пророка, и, как известно, мог по несколько дней не разговаривать.
  'Я держу его рядом для бурного секса', - сказала она. 'Ну, как дела , красавчик?'
  'Отлично, Оливия. А как насчет тебя? Тебе все еще нравится частный сектор?'
  'На самом деле, сейчас я чувствую себя заброшенным в частный сектор.
  Ты помнишь, как я попал в эту крутую компанию? Сын моей сестры, Стив, психиатр, хотел спасти меня от ада госслужбы и
   устроили меня координатором по льготам? Некоторое время все было хорошо, ничего особо стимулирующего, но платили хорошо, никаких пьяниц, блюющих на мой стол, и я мог ходить на пляж во время обеда. Затем, внезапно, Стиви устраивается в какую-то наркологическую больницу в Юте . Он подсел на лыжи; теперь это его религия. 'Надо идти со снегом, тетя Ливви'. Это говорит доктор медицины. Йель. Парень, который его заменил, настоящий юц, очень холодный, считает, что социальные работники на ступеньку ниже секретарей. У нас уже есть трения. Так что если вы услышите, что я ушел на пенсию навсегда, не удивляйтесь. Хватит обо мне. Как у тебя дела?'
  "Отлично."
  'Как Робин?'
  'Отлично', - сказал я. 'Занят'.
  'Я жду приглашения, Алекс'.
  "На днях."
  'В один из этих дней, а? Просто убедись, что ты завяжешь узел, пока я еще функционирую и могу этим наслаждаться. Хочешь услышать ужасную шутку? Что хорошего в болезни Альцгеймера?'
  "Что?"
  'Каждый день ты встречаешь новых людей. Разве это не ужасно ? Мне это рассказал юц. Думаешь, в этом был какой-то скрытый посыл?'
  "Вероятно."
  'Вот что я думаю. Сукин сын'
  'Оливия, мне нужна услуга'.
  'А я-то думал, что ты охотишься за моим телом'.
  Я подумал о теле Оливии, которое напоминало тело Альфреда Хичкока, и не смог сдержать улыбки.
  'И это тоже', - сказал я.
  'Большой разговор! Что тебе нужно, красавчик?'
  'У вас все еще есть доступ к файлам Medi-Cal?'
  'Шутишь? У нас есть Medi-Cal, Medicare, Short-Doyle, Workmen's Comp, CCS, AFDC, FDI, ATD - все файлы, которые вы можете себе представить, алфавитный суп.
  Эти ребята - серьезные выставители счетов, Алекс. Они знают, как выжать все соки из претензии. Ютц вернулся в школу после ординатуры и получил степень магистра делового администрирования'
  'Я пытаюсь найти бывшую пациентку. Она была инвалидом, нуждалась в хроническом уходе и была госпитализирована в небольшой реабилитационный центр в Глендейле - на Саут-стрит
   Брэнд. Этого места больше нет, и я не могу вспомнить название. Звонки какие-нибудь напоминают?
  'Brand Boulevard? Нет. Многих мест больше не существует. Все становится корпоративным - эти умные парни просто продались какому-то конгломерату из Миннеаполиса. Если она полностью нетрудоспособна, это будет ATD. Если частично и она работала, она могла бы быть на FDI'.
  'ATD', - сказал я. 'Может, она тоже на Medi-Cal?'
  'Конечно. Как зовут этого человека?'
  'Ширли Рэнсом, с двумя 'е'. Тридцать четыре года, день рождения в мае. 15 мая 1953 года'.
  'Диагноз?'
  'У нее было множество проблем. Основные диагнозы, вероятно, были неврологические'.
  'Наверное? Я думал, она твоя пациентка'.
  Я колебался. 'Это сложно, Оливия'.
  'Понятно. Ты же не собираешься снова влипнуть в неприятности?'
  'Ничего подобного, Оливия. Просто тут есть некоторые проблемы с конфиденциальностью. Извините, я не могу вдаваться в подробности, и если это слишком хлопотно...'
  'Перестань быть такой паинькой. Ты же не просишь меня совершить преступление'. Пауза. 'Правда?'
  "Верно."
  'Хорошо, с точки зрения получения данных, наш онлайн-доступ ограничен пациентами, которые лечатся в Калифорнии. Если ваша мисс Рэнсом все еще лечится где-то в штате, я должен быть в состоянии предоставить вам информацию немедленно. Если она уедет из штата, мне придется подключиться к главному файлу в Миннесоте, и это займет время, может быть, даже неделю. В любом случае, если она получает государственные деньги, я дам вам адрес'.
  'Так просто?'
  'Конечно, все есть в компьютере. Мы все в чьем-то списке. Какой-то юц с гигантским мэйнфреймом записал, что мы с тобой ели на завтрак сегодня утром, дорогая'.
  'Конфиденциальность - последняя роскошь', - сказал я.
  'Вы должны в это поверить, - сказала она. - Упакуйте это, продайте это, заработайте миллиард'.
   Глава
  16
  В пятницу утром я забронировал субботний рейс в Сан-Луис на Sky West. В 9:00 утра позвонил Ларри Дашофф и сказал, что нашел копию порно-цикла.
  'Я ошибался. Круз сделал это - должно быть, это был какой-то личный удар. Если вы все еще хотите посмотреть, у меня полтора часа между пациентами', - сказал он. 'С полудня до половины второго. Встретимся здесь, и мы посмотрим дневной сеанс'.
  Он прочитал адрес Беверли-Хиллз. Время переворачивать камень. Я чувствовал себя тошнотворным, нечистым.
  'Д.?'
  'Встретимся там'.
  Адрес был на North Crescent Drive, в Beverly Hills Flats - дорогой прерии, простирающейся от бульвара Санта-Моника до Сансет и от Доэни на запад до отеля Beverly Hilton Hotel. Дома в Flats варьируются от двухкомнатных 'сносок', которые не будут выделяться в рабочем квартале, до особняков, достаточно больших, чтобы загнать в угол эго политика. Сноски стоят полтора миллиона.
  Когда-то тихий, уютный район врачей, дантистов и представителей шоу-бизнеса, Флэтс стал хранилищем очень новых, очень кричащих иностранных денег сомнительного происхождения. Все эти легкие деньги принесли с собой манию строительства памятников, не ограниченную традициями или вкусом, и, как я
  проехал по Кресент, половина сооружений, казалось, находилась на разных стадиях строительства. Конечные продукты могли бы сделать Диснею честь: башенный замок из серого камня без рва, но с теннисным кортом, псевдомавританская мини-мечеть, итальянско-голландский трюфель, дом с привидениями Haute Gingerbread, постмодернистская фантазия свободной формы.
  Универсал Ларри был припаркован перед горохово-зеленым псевдофранцузским псевдо-таунхаусом эпохи Регентства с оттенками Ramada Inn: блестящие оштукатуренные стены, многочисленные мансарды, зелено-серые полосатые навесы, жалюзи на окнах, оливковая отделка. Газон представлял собой два квадрата плюща, разделенные бетонной дорожкой. Из плюща проросли побеленные гипсовые скульптуры - обнаженные херувимы, Слепое Правосудие в агонии, копия Пьеты, взлетающий карп. На подъездной дорожке стоял парк автомобилей: ярко-розовый T-bird 57 года; два Rolls-Royce Silver Shadows, один серебристый, один золотой; и темно-бордовый Lincoln Town Car с красным виниловым верхом и логотипом известного дизайнера на тонированных стеклах.
  Я припарковался. Ларри помахал и вышел из 'Шевроле'. Он увидел, что я смотрю на дом, и сказал: 'Довольно изысканно, да, Д.?'
  'Кто эти люди?'
  'Их зовут Фонтейн - Гордон и Шанталь. Они заработали свои деньги на садовой мебели где-то на Среднем Западе - пластиковых ремнях и трубчатых алюминиевых штучках. Продали за целое состояние несколько лет назад, переехали в БХ и вышли на пенсию. Они много жертвуют на благотворительность, раздают индеек ко Дню благодарения на Skid Row, производят впечатление доброжелательных бабушек и дедушек - какими они и являются.
  Но они любят порно. Черт возьми, они его почти боготворят. Это те частные спонсоры, о которых я тебе рассказывал, те, кто финансировал исследования Круза.
  'Хорошие простые люди, а?'
  'Они действительно такие, D. Не увлекаются садомазохизмом или детскими штучками. Просто старый добрый натурал на пленке - они утверждают, что это омолодило их брак, могут стать прямо-таки евангельскими. Когда Круз готовил свое исследование, он услышал о них и обратился к ним за финансированием. Они были так рады, что кто-то наконец-то расскажет миру о терапевтических преимуществах эротики, что раскошелились без суеты - должно быть, отдали пару сотен тысяч. Можете себе представить, что они почувствовали, когда он сменил пластинку и начал играть для сторонников цензуры. И они все еще в ярости. Когда я позвонил, Гордон вспомнил меня как помощника Круза и сообщил, что, по их мнению, Круз - отброс общества. Я имею в виду, что он действительно испытал катарсис . Когда он остановился, чтобы сделать
  'Дыхание, я ясно дал понять, что я не большой поклонник Круза, и рассказал ему, что мы искали. Он успокоился и сказал, конечно, заходите. Я думаю, что идея помочь нам действительно воодушевила его. Как и все фанаты, они любят выпендриваться'.
  'Какую причину вы ему назвали, почему он хочет посмотреть фильм?'
  'То, что звезда умерла, мы были старыми друзьями, и мы хотели помнить ее за все, что она сделала. Они читали об этом, думали, что это будет шикарный мемориал'.
  Вернулось грязное ощущение 'Подглядывающего Тома'.
  Ларри прочитал мое лицо и спросил: 'Не холодно ли тебе?'
  'Это кажется... отвратительным'.
  'Конечно, это отвратительно. Как и хвалебные речи. Если вы хотите отменить это, я пойду туда и скажу им'.
  'Нет', - сказал я. 'Давайте сделаем это'.
  'Постарайся не выглядеть таким измученным', - сказал он. 'Один из способов, которым я получил доступ, - это сказать им, что ты симпатизируешь их хобби'.
  Я скосила глаза, ухмыльнулась и тяжело вздохнула. 'Как это?'
  'Оскаровского калибра'.
  Мы подошли к входной двери - массивной плите, выкрашенной в глянцевый оливковый цвет.
  'За зеленой дверью', - сказал Ларри. 'Очень тонко'.
  'Вы уверены, что у них есть петля?'
  'Гордон сказал определенно. Он также сказал, что у них есть что-то еще, что может нас заинтересовать'.
  Он позвонил в колокольчик, и он издал первые несколько нот 'Болеро', затем дверь распахнулась. В дверях стояла филиппинская горничная в белой униформе, миниатюрная, лет тридцати, в очках, волосы собраны в пучок.
  "Да?"
  'Доктор Дашофф и доктор Делавэр хотят осмотреть мистера и миссис Фонтейн'.
  'Да', - сказала служанка. 'Войдите'.
  Мы вошли в двухэтажную ротонду с пасторальной фреской: голубое небо, зеленая трава, пушистые овцы, тюки сена, пастух, играющий на свирели в тени раскидистого платана.
  Перед всем этим аграрным блаженством сидела голая женщина в шезлонге - толстая, средних лет, седая, с шершавыми ногами. Она держала карандаш в одной руке, книгу кроссвордов в другой, не признавая нашего входа.
  Служанка заметила, что мы уставились на нее, и постучала костяшками пальцев по седой голове.
   Пустой.
  Скульптура.
  'Оригинал Ломбардо', - сказала она. 'Очень дорогой. Вот такой'. Она указала вверх. С потолка свисало что-то похожее на мобиль Колдера. Вокруг него были развешаны рождественские лампочки - самодельная люстра.
  'Много денег', - сказала служанка.
  Прямо перед нами была лестница с изумрудным ковром, которая спиралью уходила влево. Пространство под лестницей заканчивалось высокой китайской ширмой. Другие комнаты также были загорожены ширмами.
  'Пойдем', - сказала служанка. Она повернулась. Ее униформа была без спины и с глубоким вырезом, ниже ягодичной щели. Много голой коричневой кожи. Ларри и я посмотрели друг на друга. Он пожал плечами.
  Она развернула часть китайской ширмы, провела нас через двадцать футов и еще одну перегородку. Ее походка перешла в плавный шаг, и мы последовали за ней на полпути по коридору к зеленой металлической двери. На стене была замочная скважина и клавиатура. Она сложил одну руку другой, набрала пятизначный код, вставила ключ, повернула его, и дверь отъехала в сторону. Мы вошли в небольшой лифт с мягкими, стегаными стенами из золотой парчи, увешанными миниатюрами из слоновой кости - сценами из Камасутры . Нажатие кнопки, и мы спустились. Мы втроем стояли плечом к плечу. От горничной пахло детской присыпкой. Она выглядела скучающей.
  Мы вышли в маленькую темную прихожую и последовали за ней через покрытые лаком двойные двери.
  С другой стороны находилась огромная комната с высокими стенами и без окон - площадью не менее трех тысяч квадратных футов, отделанная панелями из черного лакированного дерева, тихая, прохладная и едва освещенная.
  Когда мои глаза приспособились к темноте, я смог различить детали: книжные шкафы с латунными решетками, столы для чтения, карточные каталоги, витрины и библиотечные лестницы, все в одинаковой отделке из черного дерева. Над нами плоский потолок из черной пробки. Ниже темные, устланные коврами полы. Единственный свет исходил от банкирских ламп с зелеными абажурами на столах. Я услышал гул кондиционера. Увидел потолочные разбрызгиватели, дымовые извещатели. Большой барометр на одной из стен.
  Комната, предназначенная для хранения сокровищ.
   'Спасибо, Роза', - раздался гнусавый мужской голос с другого конца комнаты. Я прищурился и увидел человеческие очертания: мужчина и женщина сидели рядом за одним из дальних столиков.
  Служанка поклонилась, повернулась и ушла. Когда она ушла, тот же голос сказал: 'Маленькая Рози Рамос - она была настоящим талантом в шестидесятых.
   PX Mamas. Ginza Girls. Выберите одну из колонки X'.
  'Хорошую помощь так трудно найти', - прошептал Ларри. Вслух он сказал: 'Привет, люди'.
  Пара встала и пошла к нам. В десяти футах от нас их лица обрели ясность, словно киноперсонажи, выходящие из наплыва.
  Мужчина был старше, чем я ожидал, - семьдесят или около того, невысокий и дородный, с густыми прямыми белыми волосами, зачесанными назад, и щекастым лицом Ксавье Кугата. Он носил очки в черной оправе, белую рубашку гуаябера поверх коричневых брюк и коричневые мокасины.
  Даже без обуви женщина была на полфута выше. Под пятьдесят, стройная и с тонкими чертами лица, с элегантной осанкой, рыжими волосами под пуделя с завитком, который выглядел естественно, и светлой, веснушчатой кожей, которая легко покрывается синяками. Ее платье было цвета лайма из тайского шелка с принтом дракона и воротником-стойкой.
  На ней были украшения из яблочного нефрита, тонкие черные чулки и черные балетки.
  'Спасибо, что приняли нас', - сказал Ларри.
  'С удовольствием, Ларри', - сказал мужчина. 'Давно не виделись. Извините, теперь я доктор Дашофф, не так ли?'
  'Доктор философии', - сказал Ларри. 'Навалено выше и глубже'.
  'Нет, нет', - сказал мужчина, грозя пальцем. 'Ты это заслужил - гордись'.
  Он пожал руку Ларри. 'Множество терапевтов следят за Лос-Анджелесом. У тебя все в порядке?'
  'О, Горди, не будь таким прямолинейным', - сказала женщина.
  'У меня все хорошо, Гордон', - сказал Ларри. Повернувшись к ней: 'Привет, Шанталь.
  Много времени."
  Она сделала реверанс и протянула руку. 'Лоуренс'.
  'Это доктор Алекс Делавэр, мой старый друг и коллега. Алекс, Шанталь и Гордон Фонтейн'.
  'Алекс', - сказала Шанталь, снова приседая. 'Очарована'. Она взяла мою руку в обе свои. Ее кожа была горячей, мягкой и влажной. У нее были большие карие глаза и подтянутая линия подбородка. Ее макияж был толстым, почти
   меловой, но не мог скрыть морщин. И была боль в глазах -
  Когда-то она была просто сногсшибательна, и до сих пор привыкала думать о себе в прошедшем времени.
  'Приятно познакомиться, Шанталь'.
  Она сжала мою руку и отпустила ее. Ее муж оглядел меня и сказал: 'У вас фотогеничное лицо, доктор. Вы когда-нибудь играли?'
  "Нет."
  'Я спрашиваю только потому, что, кажется, каждый в Лос-Анджелесе когда-то делал это'. Жене: 'Красивый мальчик, дорогая'. Он обнял ее за плечо. 'Твой тип, не правда ли?'
  Шанталь холодно улыбнулась.
  Гордон сказал мне: 'Она питает слабость к мужчинам с вьющимися волосами'. Проведя рукой по своей прямой прическе, он поднял ее и обнажил голую голову.
  'Как у меня раньше было. Правда, дорогая?'
  Он положил шиньон и поправил его. 'Ну, Ларри рассказал тебе о нашей маленькой коллекции?'
  'Только в общих чертах'.
  Он кивнул. 'Знаешь, что говорят о приобретении искусства, которое само по себе является искусством? Это полная чушь, но для того, чтобы приобретать что-то осмысленное, требуется определенная решимость и... щегольство , и мы работали как черти, чтобы добиться этого'. Он развел руками, словно благословляя комнату.
  'То, что вы здесь видите, было создано за два десятилетия и, я вам не скажу, сколько долларов'.
  Я знала свою реплику: 'Я бы с удовольствием это увидела'.
  Следующие полчаса были потрачены на экскурсию по черной комнате.
  Каждый жанр порнографии был представлен в поразительном количестве и разнообразии, каталогизирован и маркирован с точностью Смитсона. Гордон Фонтейн скакал вперед, руководя с жаром, используя ручной модуль дистанционного управления для включения и выключения света, запирания и отпирания шкафов. Его жена держалась позади, втискиваясь между Ларри и мной, много улыбаясь.
  'Наблюдайте'. Гордон выдвинул ящик с гравюрами и развязал несколько папок с эротическими литографиями, узнаваемыми без прочтения подписей: Дали, Бердслей, Гросс, Пикассо.
  Мы перешли к стеклянной витрине, оборудованной сигнализацией, где хранилась старинная английская рукопись, написанная от руки на пергаменте и освещенная изображениями совокупляющихся крестьян и резвящихся сельскохозяйственных животных.
  'До Гуттенберга', - сказал Гордон. 'Чосеровские апокрифы. Чосер был очень сексуальным писателем. В старших классах этому никогда не учат'.
  Другие ящики были заполнены эротическими зарисовками из Италии эпохи Возрождения и японского искусства - акварелями куртизанок в кимоно, переплетающихся со стоическими мужчинами с собранными на макушке волосами, тянущими преувеличенно сексуальное снаряжение.
  'Сверхкомпенсация', - сказала Шанталь. Она подтолкнула меня под руку.
  Нам показали экспозиции талисманов плодородия, эротических деревянных дощечек, супружеских пособий, старинного нижнего белья. Через некоторое время мои глаза начали затуманиваться.
  'Их носили девочки Бренды Аллен', - сказал Гордон, указывая на комплект пожелтевшего шелкового нижнего белья. 'А эти красные - из борделя в Новом Орлеане, где Скотт Джоплин играл на пианино'. Он погладил стекло. 'Если бы они только могли говорить, а?'
  'У нас есть и съедобные', - сказала Шанталь. 'Вон там, в холодильной камере'.
  Мы пронеслись мимо еще большего количества сексуальных приспособлений, коллекций непристойных вечеринок и новинок, похабных пластинок и того, что Гордон провозгласил 'лучшей в мире коллекцией дилдо. Шестьсот пятьдесят три экземпляра, джентльмены, со всего мира. Все мыслимые материалы, от дерева обезьяньего стручка до резной слоновой кости'.
  Рука коснулась моего зада. Я сделал четверть оборота, увидел улыбку Шанталь.
  'Наша библиотека ', - сказал Гордон, указывая на стену с книжными полками.
  Трактаты большого формата с позолоченным обрезом, переплетенные в кожу; современные книги в твердом и мягком переплете; тысячи журналов, некоторые из которых все еще запечатаны и упакованы в термоусадочную пленку, с обложками, не оставляющими места для воображения.
  Грандиозно опухшие мужчины, залитые семенем, широкоглазые женщины. Названия вроде Double-Fucked Stewardess и Orifice Supplies .
  Фонтейны, похоже, знали многих моделей лично и обсуждали их с почти родительской заботой. ('Это Джонни Стронг - он вышел на пенсию пару лет назад и продает ценные бумаги в Тибуроне'. 'Смотри, Горди, вот Лори Рут Слоан, сама 'Молочная королева'. Мне: 'Она вышла замуж за деньги. Ее муж - настоящий фашист и больше не позволяет ей самовыражаться').
  Я постарался выглядеть сочувствующим.
  'Вперед, - сказал Гордон, - к оружию сопротивления '.
  Щелчок пульта дистанционного управления заставил один из книжных шкафов отъехать назад.
  За ней была матово-черная дверь, которая распахнулась по нажатию Гордона. Внутри
  был большой свод/проекционный зал. Две стены были заставлены стойками с пленочными бобинами в металлических контейнерах и видеокассетами. Три ряда черных кожаных кресел, по три кресла в ряду. На задней стене был установлен сверкающий массив проекционного оборудования.
  'Это самые чистые отпечатки, которые вы когда-либо видели', - сказал Гордон. 'Каждый важный откровенный фильм, когда-либо снятый, все переведены в видеокассетный дубликат.
  Мы также очень стараемся сохранить оригиналы. Наш реставратор - первоклассный специалист - двадцать лет в одном из студийных архивов, еще десять в Американском институте кино. А наш куратор - известный кинокритик, имя которого должно остаться неназванным, - он прочистил горло, - из-за отсутствия хребта.
  'Впечатляет', - сказал я.
  'Мы надеемся, - сказала Шанталь, - пожертвовать его крупному университету. Когда-нибудь'.
  'Под 'одним днем' она подразумевает то, что это произойдет после того, как меня не станет', - сказал Гордон.
  'О, тише, Горди. Я иду первым'.
  'Ни за что, дорогая. Ты не оставишь меня одного с моими воспоминаниями и моей рукой'. Он помахал мясистой ладонью.
  'О, давай, Горди. Ты сам справишься'.
  Гордон похлопал ее по руке. Они обменялись ласковыми взглядами.
  Ларри посмотрел на часы.
  'Конечно', - сказал Гордон. 'Я на пенсии - я забыл о цейтноте. Ты хотел увидеть петлю Шоны'.
  'Шона, кто?' - спросил я.
  'Шона Блю. Это имя использовала Красотка Шэрон в своем репортаже'.
  'Мы всегда называли ее Красоткой Шэрон', - сказала Шанталь, - 'потому что она была такой милой, практически безупречной. Шона Блю была ее псевдонимом '.
  Она покачала головой. 'Как грустно, что ее больше нет - и это самоубийство'.
  'Вы находите это удивительным?' - спросил я.
  'Конечно, - сказала она. - Уничтожить себя - как ужасно'.
  'Насколько хорошо вы ее знали?'
  'Совсем не хорошо. Кажется, мы виделись с ней только один раз - я прав, Горди?'
  'Только один раз'.
  'Сколько фильмов она сняла?'
  'Тот же ответ', - сказал Гордон. 'Только один, и это не было коммерческим начинанием. Это должно было быть сделано в образовательных целях'.
  То, как он сказал 'предположительно' , заставило меня спросить: 'Похоже, у тебя есть сомнения?'
  Он нахмурился. 'Мы вложили деньги, основываясь на том, что это было образовательно. Фактическое производство было поручено этому первоклассному таракану PP Kruse'.
  'Пи-пи', - сказала Шанталь. 'Как кстати'.
  'Он утверждал, что это часть его исследования', - сказал Гордон. 'Рассказал нам, что одна из его студенток согласилась сняться в эротическом фильме в рамках своей курсовой работы'.
  'Когда это было?'
  'Семьдесят четыре', - сказал он. 'Октябрь или ноябрь'.
  Вскоре после того, как Шэрон поступила в аспирантуру, этот ублюдок оказался быстрым работником.
  'Это должно было быть частью ее исследования', - сказал Гордон. 'Мы же не вчера родились, мы думали, что это довольно слабо, но Круз заверил нас, что все это на высоте, показал нам формы, одобренные университетом.
  Он даже привел Шерон, чтобы мы познакомились здесь, в нашем доме - это был единственный раз. Она казалась очень живой, очень Мэрилин - вплоть до волос. Она подтвердила, что все это было частью ее курсовой работы'.
  'Мэрилин', - сказал я. 'Как Монро'.
  'Да. Она излучала то же самое невинное, но в то же время эротическое качество'.
  'Она была блондинкой?'
  'Платина', - сказала Шанталь. 'Как солнечный свет на чистой воде'.
  'У той Шэрон, которую мы знали, были черные волосы', - сказал Ларри.
  'Ну, я не знаю об этом', - сказал Гордон. 'Круз, возможно, лгал о том, кто она такая. Он лгал обо всем остальном. Мы открыли ему наш дом, предоставили ему свободный доступ к нашей коллекции, а он развернулся и использовал это, чтобы потакать голубоносым'.
  'Он выступил с речью перед церковными группами', - сказала Шанталь, топнув ногой. 'Стоял там и говорил ужасные вещи о нас - называл нас извращенцами, сексистами. Если есть хоть один мужчина, который не сексист, так это мой Горди.
  'Он не назвал наших имен', - добавила Шанталь, - 'но мы знали, что он имел в виду нас'.
  'Его собственная жена была порнозвездой', - сказал я. 'Как он объяснил это церковным группам?'
  'Сьюзи?' - сказал Гордон. 'Я бы не назвал ее звездой - адекватный стиль, но строго второй ящик. Полагаю, он всегда мог заявить, что спас ее от
  жизнь греха. Но ему, вероятно, никогда не приходилось объяснять. У людей короткая память. После того, как она вышла за него замуж, Сьюзи перестала работать, исчезла из виду. Вероятно, он превратил ее в послушную маленькую домохозяйку - он из тех, знаете ли. Одержимый властью.
  Это перекликалось с тем, что Ларри сказал на вечеринке. Энергетический наркоман.
  'Вперед', - сказал Гордон. Он пошел в конец комнаты и начал возиться с проекционным оборудованием.
  'Круз только что был назначен главой психологического факультета', - сказал я.
  'Скандально', - сказала Шанталь. 'Можно подумать, кто-то должен знать лучше'.
  'Можно подумать', - сказал я.
  'Всем по команде', - крикнул Гордон сзади. 'Всем удобно устроиться'.
  Ларри и я заняли передние места; Шанталь села между нами. Комната почернела; экран стал мертвенно-белым.
  ' Проверка ', - объявил он. 'В главных ролях покойная мисс Шона Блю и покойный мистер Майкл Старбак'.
  Экран заполнился танцующими ворсинками, за которыми последовали мерцающие цифры обратного отсчета. Я сидел неподвижно, затаив дыхание, и говорил себе, что был идиотом, что пришел. Затем передо мной поплыли черно-белые изображения, и я потерялся в них.
  Звуковой дорожки не было, только жужжание проектора нарушало тишину. Надпись, похожая на белую машинописную надпись на зернистом черном фоне, гласила:
  ПРОВЕРЯТЬ
  В ГЛАВНОМ РОЛИ
  ШОНА БЛЮ
  МИККИ СТАРБАК
  ТВОРЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ АССОЦИАЦИЯ ПРОИЗВОДСТВА
  Креативный образ. Имя на двери. Соседи Круза в офисе на бульваре Сансет. Не сосед, в конце концов, а два лица доктора К...
   РЕЖИССЕР
  ПЬЕР ЛЕ ВУАЙЕР
  Неровный черно-белый обзор смотрового кабинета врача - старомодного типа, с эмалированными приборами, деревянным столом для осмотра, офтальмологической таблицей, ситцевыми шторами и квадратом из шести дипломов в рамках на стене.
  Дверь открылась. Вошла женщина.
  Камера преследовала ее, долгое время фиксируя покачивания ее ягодиц.
  Молодая, красивая и хорошо обеспеченная, с длинными волнистыми платиново-русыми волосами. Она была одета в облегающее, с глубоким вырезом трикотажное платье, которое едва ее удерживало.
  Фильм черно-белый, но я знала, что платье цвета пламени.
  Мерцающий крупный план увеличил красивое, надутое лицо.
  Лицо Шэрон. Несмотря на парик, сомнений нет.
  Я чувствовал себя больным и раскаивающимся. Уставился на экран, как ребенок на раздавленного жука.
  Камера отъехала. Шэрон сделала пируэт, посмотрела в зеркало и взбила волосы. Затем быстрый зум - еще больше надутых губ, большие глаза, устремленные на зрителя.
  Скучновато мне.
  Полный кадр, переход к ягодицам, серия быстрых переходов ото рта к рукам и груди.
  Дрянная, самая дешевая из дешевых. Но извращенно волшебная - она вернулась к жизни, была там, улыбаясь и маня - бессмертие, зачатое в свете и тени. Мне пришлось сдержать себя, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к ней. Внезапно захотелось выдернуть ее из экрана, вернуть назад во времени. Спасти ее.
  Я схватился за подлокотники. Сердце колотилось, наполняя уши, как зимний прилив.
  Она лениво потянулась и облизнула губы. Камера приблизилась так близко, что ее язык напоминал гигантского морского слизняка. Еще крупные планы: мокрые белые зубы. Целеустремленный наклон вперед, сверкающее декольте. Лунный кратер-скейп сосков. Руки гладят грудь, щиплют.
  Она извивалась, выставляла себя напоказ, явно наслаждаясь положением в центре внимания.
   Пусть будет ярко. Я хочу это видеть. Увидеть все.
   Я подумал об угловых зеркалах, начал потеть. Наконец, сосредоточение на зыбкости и беспощадном зумировании помогло вернуть ее к чему-то двухмерному.
  Я выдохнул, закрыл глаза, решив сохранить чувство отстраненности.
  Прежде чем я успел выдохнуть воздух, что-то упало мне на колено и застряло там. Рука Шанталь. Я посмотрел на нее краем глаза. Она смотрела прямо перед собой, слегка приоткрыв рот.
  Я ничего не делал, надеялся, что она не будет исследовать. Позволил своим глазам снова упереться в экран.
  Шэрон исполняла медленный, извилистый стриптиз, сняв с себя черный пояс для чулок, сетчатые чулки и туфли на высоком каблуке - пародия на 'Фредерика из Голливуда', - трогая себя, сгибаясь, раздвигаясь и разминая, играя на камеру.
  Я наблюдал за движением ее рук. Чувствовал их .
  Но что-то было не так. Что-то с руками - не в порядке.
  Чем больше я пытался понять, что это было, тем дальше оно отдалялось: время китайской головоломки с пальцами. Я прекратил попытки, сказал себе, что оно само придет ко мне.
  Камера приобрела гинекологический вид, двигаясь вверх дюйм за дюймом.
  Шарон, лежавшая сейчас на смотровом столе, ласкала себя, глядя на свою промежность.
  Камера качнулась к дверной ручке, вращаясь. Дверь открылась. Высокий, смуглый, широкоплечий мужчина вошел с планшетом. Ему было за тридцать, в длинном белом халате, с налобным фонариком и стетоскопом. Узкое, голодное лицо - опущенные вниз глаза, сломанный нос, тонкие широкие губы, пятичасовая щетина. Глаза были дергаными, как у мошенника в полном разгаре. Он намазал волосы жиром до блеска и разделил их по центру. Тонкие усы карандашом тянулись по всей длине его верхней губы.
  Классический жиголо встречается с тупой блондинкой.
  Он уставился на Шэрон, поднял брови и сделал гримасу перед камерой.
  Она указала на свою промежность и сделала страдальческое выражение лица.
  Почесав голову, он сверился со своим планшетом, затем отложил его и вынул стетоскоп. Он встал над ней, согнул колени и просунул голову между ее ног, тыкая, зондируя. Поднял глаза, пожал плечами.
  Она подмигнула в камеру, наклонила его голову вниз и изогнулась по команде.
  Он подошел, притворился, что задыхается. Она снова толкнула его вниз. Остальное было предсказуемо - крупный план его эрекции в брюках, она
   прижимая его к себе, она посасывала пальцы одной из своих рук.
  Она оттолкнула его, расстегнула молнию. Его брюки упали до щиколоток. Она сняла пальто. Он был без рубашки, на нем был только галстук. Она тянула галстук, пока он не завис. Взял его орально, широко раскрыв глаза и глотая.
  Когда он встал на стол и взобрался на нее, пальцы Шанталь начали паучьим шагом подниматься по моему бедру. Я положил на них руку, препятствуя дальнейшему продвижению, дружески сжал и нежно положил их ей на колени. Она не издала ни звука, не пошевелила ни одним мускулом.
  Комично быстрые смены поз. Крупные планы их лиц, искаженных. Он что-то говорит - подавая ей сигнал - серия быстрых толчков, отход, молочное доказательство кульминации летит в воздухе.
  Она достала немного из своего живота, облизнула пальцы. Снова подмигнула в камеру.
  Пустой экран.
  Осмотр превратился в плотской. Последующие визиты...
  Я чувствовала себя подавленной, злой. Грустной.
  К счастью, в комнате по-прежнему было темно.
  'Ну что ж', - наконец сказал Гордон, - 'вот оно'.
  Шанталь быстро встала, оправила платье. 'Извините, у меня есть кое-что по делу'.
  'Все в порядке, дорогая?'
  'Все отлично, дорогуша'. Она поцеловала его в щеку, сделала реверанс и сказала: 'Приятно снова тебя видеть, Лоуренс. Приятно было познакомиться, доктор Делавэр'. Она вышла из хранилища.
  'Покойный Микки Старбак', - сказал я. 'Как он умер?'
  Гордон все еще смотрел на путь отхода своей жены. Мне пришлось повторить вопрос.
  'Передозировка кокаина, несколько лет назад. Бедный Микки хотел пробиться в обычные фильмы, но не смог - ужасная дискриминация в отношении откровенных звезд. В итоге он стал водителем такси. Чувствительная душа, действительно прекрасный молодой человек'.
  'Два актера, два самоубийства от передозировки', - сказал Ларри. 'Звучит как проклятие'.
  'Чушь', - резко сказал Гордон. 'Откровенные фильмы - это как любой другой аспект шоу-бизнеса. Хрупкие эго, нестабильность, большие взлеты, большие падения. Некоторые люди не могут справиться'.
  'Продюсерская компания?' - спросил я. 'Creative Image Associates - тень Круза?'
  Гордон кивнул. 'Защита. Глупо с моей стороны не учуять чего-то гниющего, когда он это настраивал - если он действительно получил одобрение университета, зачем нужна была тень? Когда я увидел готовый продукт, я точно знал, что он сделал, но я не стал его обвинять - он был доктором, экспертом. В то время я считал его гениальным, провидцем. Я решил, что у него была на то причина'.
  'Что он сделал?'
  'Сядь обратно, и я тебе покажу'. Он вернулся в дальнюю часть хранилища, комната снова погрузилась в темноту, и на экране начался другой фильм.
  У этого фильма не было названия, не было актеров, только зернистое, дерганое действие, операторская работа еще более любительская, чем в первом фильме, но, очевидно, он послужил источником вдохновения.
  Обстановка: кабинет врача, та же мебель, тот же квадрат дипломов в рамочках.
  Звезды: великолепная женщина с волнистыми светлыми волосами, длинноногая, сложенная, но на несколько дюймов ниже Шэрон, кости тоньше, лицо немного полнее. Похожа настолько, что может быть близнецом Шэрон.
  Близнец. Ширли. Нет, это невозможно. Ширли, которую я встретил, была калекой в детстве...
  Если бы Шэрон сказала правду.
   Большое 'если'.
  Фильм номер два развивался в темпе 'Кистоун Копс': стриптиз, взъерошивание волос, высокий смуглый мужчина, входящий в дверь.
  Крупный план: сорокалетний, блестящие волосы, тонкие усы. Белый халат, стетоскоп, планшет.
  Грубое сходство с покойным Микки Старбаком, но ничего выдающегося.
  И никакой ухмылки. Этот доктор, казалось, выказывал искреннее удивление при виде голой блондинки, лежащей с раздвинутыми ногами на столе.
  Никаких смещений контекста. Неподвижная камера, общие планы и редкие крупные планы, которые, казалось, были меньше озабочены эротикой, чем идентификацией актеров.
  О нем.
  Блондинка встала и потерлась об доктора. Показалась, пощипала соски, встала на цыпочки и лизнула его шею.
  Он покачал головой и указал на часы.
  Она прижала его к себе и прижала бедрами.
  Он снова начал отстраняться, но потом ослабел - словно что-то оттаяло.
  Позволил себя ласкать.
   Она переехала.
  Затем та же последовательность, что и в фильме Шэрон.
  Но по-другому.
  Потому что это не было постановкой. Этот врач не играл.
  Никакого ограбления перед камерой, потому что он не знал, что там есть камера.
  Она опустилась перед ним на колени.
  Камера сфокусировалась на его лице.
  Настоящая страсть.
  Они лежали на столе.
  Камера сфокусировалась на его лице.
  Он растворился в ней, она контролировала его.
   Камера сфокусировалась на его лице.
  Скрытая камера.
  Документальный фильм - настоящий подглядывающий фильм. Я закрыл глаза, думал о чем-то другом.
  Белокурая красавица трудится как профессионал.
  Близнец Шэрон, но из другого времени. Его прическа 'люцерна' и усы-карандаш подлинные.
  Современный ...
  'Когда это было сделано?' - крикнул я Гордону.
  '1952', - сказал он сдавленным голосом, словно негодуя на то, что его прервали.
  Доктор брыкался и скрежетал зубами. Блондинка махала им как флагом. Подмигнула в камеру.
  Пустой экран.
  'Мать Шэрон', - сказал я.
  'Я не могу этого доказать', - сказал Гордон, возвращаясь в переднюю часть комнаты. 'Но с таким сходством она должна была быть, не так ли? Когда я встретил Красотку Шэрон, она напомнила мне кого-то. Я не мог вспомнить кого, я не видел этот фильм уже давно - годы. Это довольно редкий, настоящий коллекционный экземпляр.
  Мы стараемся не подвергать его ненужному износу'.
  Он остановился в ожидании.
  'Мы признательны, что вы нам его показали, мистер Фонтейн'.
  'С удовольствием. Когда я увидел готовое изделие Крузе, я понял, кого она мне напомнила. Крузе, должно быть, тоже это понял. Мы предоставили ему полный доступ ко всей нашей коллекции, и он провел много времени в хранилище. Он обнаружил
   Фильм Линды и решил его подражать. Мать и дочь - интригующая тема, но он должен был быть правдивым об этом'.
  'Знала ли Шэрон о первом фильме?'
  'Этого я вам сказать не могу. Как я уже сказал, я встречался с ней только один раз'.
  'Кто эта Линда?' - спросил Ларри.
  'Линда Ланье. Она была актрисой - или, по крайней мере, хотела ею быть. Одна из тех симпатичных молодых штучек, которые заполонили Голливуд после войны - и до сих пор ею, я полагаю.
  Я думаю, что она получила контракт на одной из студий, но на самом деле она никогда не работала'.
  'Не тот талант?' - сказал Ларри.
  'Кто знает? Она не задержалась достаточно долго, чтобы кто-то узнал. Эта студия принадлежала Лиланду Белдингу. В итоге она стала одной из его тусовщиц'.
  'Безнадежный миллиардер', - сказал я. 'Корпорация Magna'.
  'Вы оба слишком молоды, чтобы помнить', - сказал Гордон, - 'но он был славным парнем в свое время, человеком эпохи Возрождения - аэрокосмическая промышленность, вооружение, судоходство, горное дело.
  И фильмы. Он изобрел камеру, которой пользуются до сих пор. И пояс без шимми, основанный на конструкции самолета'.
  Я спросил: 'Под тусовщицей ты подразумеваешь проститутку?'
  'Нет, нет, скорее хостесс. Он устраивал много вечеринок. Владение студией давало ему легкий доступ к красивым девушкам, и он нанимал их в качестве хостесс. Синеносые пытались сделать из этого что-то, но они так ничего и не смогли доказать'.
  'А как же доктор?'
  'Он был настоящим врачом. Фильм тоже был настоящим - vérité почти ошеломляет, не правда ли? Это оригинальная копия, единственная оставшаяся'.
  'Где ты это взял?'
  Он покачал головой. 'Тайна производства, доктор. Достаточно сказать, что она у меня уже давно, и она мне дорого обошлась. Я мог бы сделать копии и вернуть все свои первоначальные инвестиции, но это открыло бы шлюзы для многократного воспроизведения и подорвало бы историческую ценность оригинала, а я отказываюсь изменять своим принципам'.
  'Как звали доктора?'
  "Я не знаю."
  Ложь. Будучи фанатиком и вуайеристом, он не успокоился бы, пока не выведал бы все подробности о своем сокровище.
  Я сказал: 'Фильм был частью шантажа, не так ли? Доктор был жертвой'.
  "Нелепый."
  'Что же еще? Он не знал, что его снимают'.
  'Голливудская шутка', - сказал он. 'Старый Эррол Флинн сверлил глазки в стенах своих ванных комнат, использовал скрытую камеру, чтобы снимать своих подружек на унитазе'.
  'Безвкусица', - пробормотал Ларри.
  Лицо Гордона потемнело. 'Мне жаль, что вы так считаете, доктор Дашофф. Все это было в духе веселья'.
  Ларри ничего не сказал
  'Неважно', - сказал Гордон, подойдя к двери хранилища и удерживая ее открытой. 'Я уверен, что вам, джентльмены, пора возвращаться к своим пациентам'.
  Он провел нас через черную комнату к лифту.
  'Что случилось с Линдой Ланье?' - спросил я.
  'Кто знает?' - сказал он. Затем он начал лепетать о связи между культурными нормами и эротикой и продолжал лекцию, пока мы не вышли из его дома.
   Глава
  17
  'Никогда не видел его таким', - сказал Ларри, когда мы снова оказались на тротуаре.
  'Его система убеждений подвергается нападкам', - сказал я. 'Ему нравится думать о своем хобби как о чем-то безобидном, вроде коллекционирования марок. Но вы не используете марки для шантажа'.
  Он покачал головой. 'Было странно смотреть на Шэрон, но вторая часть была чем-то другим - настоящим злом. Этот бедный парень трахается, пока он дебютирует в кино'.
  Еще один мотнул головой. 'Шантаж. Черт, это становится все страньше и страньше, Д. Чтобы сделать все хуже, мне сегодня утром позвонил старый брат по студенческому обществу. Парень, которого мы с Брендой знали по колледжу, тоже стал психотерапевтом - поведенческим терапевтом, имел огромную практику в Финиксе. Трахал свою секретаршу, она заразила его триппером; он передал его своей жене, и она выгнала его, начала поливать его грязью по всему городу, разрушила практику.
  Пару дней назад он зашел в дом, вышиб ей мозги, а потом и себе. Это не так уж много говорит о нашей профессии, не так ли? Умей сдавать тесты, пиши диссертацию, и ты выпускник. Отправь чек, продли свою лицензию. Никто не проверяет на психопатологию'.
  'Возможно, у психоаналитиков правильная идея', - сказал я. 'Заставлять своих кандидатов проходить долгосрочный анализ, прежде чем им позволят пройти квалификацию'.
  'Да ладно, Д. Подумай обо всех аналитиках, которых ты встречал, которые были полными чудаками.
  И у всех нас были свои тренинговые терапии. Кто-то может быть пролечен до инь-ян и все равно оставаться гнилым человеком. Кто знает, может быть, мы
   подозреваю с самого начала. Я только что прочитал эту статью, исследование психологов
  и истории семей психиатров. У многих из нас были матери, страдавшие тяжелой депрессией'.
  'Я тоже это прочитал'.
  'Мне это подходит', - сказал он. 'А вам?'
  Я кивнул.
  'Видишь ли, вот и все. В детстве нам приходилось заботиться о своих мамах, поэтому мы научились быть гипервзрослыми. Потом, когда мы вырастаем, мы ищем других депрессивных людей, о которых нужно заботиться, - это само по себе неплохо, если мы проработали все наше личное дерьмо. Но если мы этого не сделаем... Нет, простого ответа нет, Д. Пусть покупатель, черт возьми, будет осторожен'.
  Я проводил его до универсала. 'Ларри, мог ли фильм Шэрон иметь какое-то отношение к исследованию Круза?'
  'Сомневаюсь'.
  'А что насчет университетских форм, которые видел Гордон?'
  'Ложь', - сказал он. 'И нелогично - даже тогда ни один университет не стал бы так рисковать. Круз показал ему какую-то чушь; Гордон поверил в нее, потому что хотел. Кроме того, Круз никогда не утруждал себя использованием каких-либо форм для чего-либо - у него и у кафедры была взаимная апатия. Они забрали хлеб, который он принес, дали ему подвальную лабораторию, которой никто не пользовался, и не хотели знать, чем он занимается. По сравнению со всеми экспериментами по обману, которые проводили социальные психологи, его вещи казались безобидными'. Он остановился, выглядел обеспокоенным. 'Какого черта он хотел, снимая ее вот так?'
  'Кто знает? Единственное, что приходит мне на ум, - это какая-то радикальная терапия. Работа над грехами матерей'.
  Он подумал об этом. 'Да. Может быть. Такого рода странности были бы как раз по его части: полный контроль над жизнью пациента, марафонские сеансы, регрессивный гипноз - сломать защиту. Если в процессе она узнает, что ее мама - дурочка, он сделает ее уязвимой'.
  'А что, если она узнала, потому что Круз рассказал ей?' - спросил я. 'У него был доступ к пленочному хранилищу Фонтейнов, он мог просматривать его и обнаружить петлю Линды Ланье. Ее сходство с Шэрон было поразительным -
  он собрал это вместе. Затем он исследовал Ланье, узнал некоторые неприятные подробности -
  может быть, даже о шантаже. Шэрон рассказала мне какую-то фальшивую историю о богатых, утонченных родителях. Похоже, она пряталась от реальности. Круз мог
  показал ей фильм, когда она была под гипнозом, использовал его, чтобы полностью ее сломать, полностью подчинить своему контролю. Затем он предложил ей способ, которым она могла бы справиться с травмой, сделав свой собственный фильм -
  катарсическая ролевая игра'.
  'Ебаный ублюдок', - сказал он. Затем: 'Она была умной девочкой, Ди. Как она могла на это купиться?'
  'Умный, но облажался - те пограничные характеристики, о которых мы говорили. И вы сами мне рассказывали, насколько убедителен был Круз - у него были радикальные либералы, которые считали, что бить свою жену - это что-то благородное. Это были женщины, которых он знал не понаслышке . Он был руководителем Шэрон, ее терапевтом по обучению, и она осталась с ним после того, как получила докторскую степень, в качестве его ассистента. Я никогда не понимал отношений между ними, но я знал, что они были напряженными. Фильм был снят вскоре после того, как она приехала в Лос-Анджелес, а это значит, что он дурачил ее с самого начала'.
  'Или, может быть, - сказал он, - он знал ее раньше'.
  "Может быть."
  'Терапия плюс сперма-выстрелы'. Он выглядел мрачным. 'Наш уважаемый глава отдела - настоящий принц'.
  'Как вы думаете, следует ли ознакомить университет с его методами?'
  'Немного поигрался в доносительство?' Он потрепал свои усы. 'Бренда говорит, что законы о клевете чертовски запутаны. У Круза есть деньги
  - он мог бы годами держать нас в суде - и неважно, как все обернется, нас бы в процессе разгребли. Вы готовы к чему-то подобному?
  "Я не знаю."
  'Ну, я не такой. Пусть университет сам занимается своей чертовой детективной работой'.
  'Пусть покупатель будет осторожен?'
  Он взялся за дверную ручку, выглядел раздраженным. 'Слушай, Д., ты уже почти на пенсии, сам себе хозяин, у тебя полно времени, чтобы бегать и смотреть грязные фильмы. У меня пятеро детей, жена в юридической школе, высокое кровяное давление и ипотека в придачу. Прости, что не хочу играть в Кролика-крестоносца, ладно?'
  'Ладно', - сказал я. 'Успокойся'.
  'Я стараюсь, поверьте мне, но реальность продолжает сдавливать мои яйца'.
  Он сел в машину.
  'Если я что-то сделаю, - сказал я, - то не буду вмешивать тебя в это'.
   'Хорошая идея'. Он посмотрел на часы. 'Надо ехать. Не могу сказать, что это было противно, но это определенно было по-другому'.
  
  Два фильма. Еще одна ссылка на мертвого миллиардера.
  И один кинопродюсер-любитель, выдающий себя за целителя.
  Я поехал домой, полный решимости добраться до Круза до того, как на следующий день отправлюсь в Сан-Луис. Решив, что этот ублюдок поговорит со мной, так или иначе. Я снова позвонил в его офис. По-прежнему никто не отвечал. Я собирался позвонить в его университетский обмен, когда зазвонил телефон.
  "Привет."
  'Доктор Делавэр, пожалуйста'.
  "Говорящий."
  'Доктор Делавэр, это доктор Лесли Вайнгарден. У меня кризис, и я подумал, что вы могли бы мне помочь'.
  Ее голос звучал напряженно.
  'Какого рода кризис, доктор Вайнгарден?'
  'В связи с нашим предыдущим разговором', - сказала она. 'Я бы предпочла не обсуждать это по телефону. Не могли бы вы зайти в мой офис сегодня днем?'
  'Дайте мне двадцать минут', - сказал я.
  Я сменил рубашку, надел галстук, позвонил в службу спасения, и мне сказали, что звонила Оливия Брикерман.
  'Она просила передать вам, что система вышла из строя, доктор', - сказал оператор.
  'Что бы это ни значило. Она попытается достать тебе то, что ты хочешь, как только все снова поднимется'.
  Я поблагодарил ее и повесил трубку. Назад в Беверли-Хиллз.
  
  Две женщины сидели в зале ожидания и читали. Ни одна из них не выглядела в хорошем настроении.
   Я постучал в стеклянную перегородку. Администратор подошел и впустил меня.
  Мы прошли несколько смотровых комнат, остановились у двери с надписью ЧАСТНОЕ и постучали. Секунду спустя она приоткрылась, и Лесли выскользнула. Она была идеально накрашена, каждая волосинка на месте, но выглядела изможденной и испуганной.
  'Сколько там пациентов, Би?'
  'Всего пара. Но один из них надоедливый'.
  'Скажите им, что возникла чрезвычайная ситуация - я приеду к ним, как только смогу'.
  Би ушла. Лесли сказала: 'Давай отойдем от двери'.
  Мы двинулись по коридору. Она прислонилась к стене, выдохнула, связала руки.
  'Жаль, что я все еще не курила', - сказала она. 'Спасибо, что пришли'.
  "Как дела?"
  'Диджей Расмуссен. Он мертв. Его девушка внутри, полностью разваливается.
  Она вошла полчаса назад, как раз когда я вернулся с обеда, и сломалась в комнате ожидания. Я быстро доставил ее сюда, до того как пришли другие пациенты, и с тех пор я с ней связан. Я сделал ей укол валиума внутримышечно - десять миллиграммов. Это, казалось, успокоило ее на какое-то время, но потом она снова начала разваливаться. Все еще хочешь помочь? Думаешь, ты можешь что-то сделать, поговорив с ней?
  'Как он умер?'
  'Кармен - девушка - сказала, что он много пил последние несколько дней. Больше, чем обычно. Она боялась, что он будет груб с ней, потому что это было его обычным поведением. Но вместо этого он расплакался, впал в глубокую депрессию, начал говорить о том, какой он плохой человек, обо всех ужасных вещах, которые он сделал. Она попыталась поговорить с ним, но он только становился все хуже, продолжал пить. Рано утром она проснулась и нашла на его подушке тысячу долларов наличными, а также несколько личных фотографий их двоих и записку со словами 'Прощай'. Она вскочила с кровати, увидела, что он достал свое оружие из шкафа, но не смогла его найти. Потом она услышала, как заводится его грузовик, и побежала за ним. Грузовик был полон оружия, и он уже начал пить - она чувствовала запах от него. Она попыталась остановить его, но он оттолкнул ее и уехал. Она села в свою машину и последовала за ним.
  Они живут в Ньюхолле, там, по-видимому, много каньонов и извилистых дорог. Он гнал и петлял, перевалив за девяносто. Она не могла
   не отставала и пропустила поворот. Но она вернулась, осталась с ним и увидела, как он перевалил через насыпь. Грузовик перевернулся, приземлился на дне и взорвался. Прямо как в телевизоре, сказала она.
  Лесли грызла ноготь.
  'Знает ли об этом полиция?'
  'Да. Она позвонила им. Они задали ей несколько вопросов, взяли показания и сказали идти домой. По ее словам, они не выглядели особо обеспокоенными. Ди-джей был известен в округе как нарушитель спокойствия, имел историю вождения в нетрезвом виде. Она утверждает, что слышала, как один из них пробормотал: 'Чертовы улицы теперь безопаснее'. Это все, что я знаю. Вы можете помочь?'
  "Я постараюсь."
  Мы вошли в ее личный кабинет - небольшой, заставленный книгами, меблированный сосновым письменным столом и двумя стульями, украшенными симпатичными постерами, растениями, сувенирными кружками, фотокубами. В одном из кресел сидела полная молодая женщина с плохим цветом лица. На ней была белая блузка-сорочка, коричневые обтягивающие брюки и сандалии на плоской подошве. Ее волосы были длинными и черными, со светлыми прядями и растрепанными; ее глаза были красными и опухшими. Увидев меня, она отвернулась и закрыла лицо руками.
  Лесли сказала: 'Кармен, это доктор Делавэр. Доктор Делавэр, Кармен Сибер'.
  Я сел на другой стул. 'Привет, Кармен'.
  'Кармен, доктор Делавэр - психолог. Вы можете поговорить с ним'.
  И с этими словами Лесли вышла из комнаты.
  Молодая женщина держала лицо скрытым, не двигалась и не говорила. Через некоторое время я сказал: 'Доктор Вайнгарден рассказал мне о DJ, мне очень жаль'.
  Она начала рыдать, ее сгорбленные плечи вздрагивали.
  'Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, Кармен? Тебе что-нибудь нужно?'
  Еще больше рыданий.
  'Я встречал Диджея однажды', - сказал я. 'Он показался мне очень проблемным человеком'.
  Поток слез.
  'Тебе, должно быть, было тяжело жить с ним, пить. Но даже так ты ужасно скучаешь по нему. Трудно поверить, что его больше нет'.
  Она начала покачиваться, схватившись за лицо.
  'О, Боже!' - вскрикнула она. 'О, Боже! О, Боже, помоги мне! О, Боже!'
  Я похлопал ее по плечу. Она вздрогнула, но не отстранилась.
  Мы сидели так некоторое время, она взывала к божественной помощи, я впитывала ее горе, подпитывала ее маленькими кусочками сочувствия. Давала ей салфетки и чашку воды, говорила, что это не ее вина, что она сделала все, что могла, никто не смог бы сделать лучше. Что нормально чувствовать, нормально страдать.
  Наконец она подняла глаза, вытерла нос и сказала: 'Ты хороший человек'.
  "Спасибо."
  'Мой папа был хорошим человеком. Он, знаешь, умер'.
  "Мне жаль."
  'Он ушел давно, когда я был в детском саду, ну, знаешь. Я вернулся домой с вещами, которые мы сделали на День благодарения - ну, знаешь, бумажными индейками и шляпами пилигримов - и я видел, как его увезли на машине скорой помощи'.
  Тишина.
  'Сколько тебе лет, Кармен?'
  "Двадцать."
  'За двадцать лет вам пришлось многое пережить'.
  Она улыбнулась. 'Я так думаю. А теперь Дэнни. Он был, знаешь, тоже милым, хотя и становился подлым, когда выпивал. Но в глубине души он был милым. Он не доставлял мне никаких хлопот, возил меня по разным местам, доставлял мне, знаешь, всякие штуки'.
  'Как долго вы знаете друг друга?'
  Она подумала. 'Года два. Я водила этот фургончик для общественного питания - знаете, фургончик для тараканов. Проезжала мимо всех этих строительных площадок, знаете, и Дэнни работал на одной из них, делал каркасы'.
  Я кивнул в знак одобрения.
  'Он любил буррито', - сказала она. 'Знаешь, мясо и картошка, но без фасоли...
  бобы заставили его гудеть, что сделало его, знаете ли, злым. Я думал, что он был довольно милым, поэтому я давал ему бесплатные продукты; босс никогда не знал. Потом мы начали, знаете ли, жить вместе.'
  Она посмотрела на меня, как ребенок.
  Я улыбнулся.
  'Я никогда, никогда не думал, что он действительно это сделает'.
  'Убить себя?'
  Она покачала головой. Слезы потекли по ее прыщавым щекам.
  'Говорил ли он раньше о самоубийстве?'
  'Когда он напивался и напивался, он начинал твердить, что жизнь - отстой, и лучше умереть, он собирался это сделать.
   Когда-нибудь, скажи всем это слово на букву 'f'. А потом, когда он повредил спину - знаешь, какая боль, без работы - он был совсем подавлен. Но я никогда не думала...' Она снова сломалась.
  'Не было возможности узнать, Кармен. Когда человек решает покончить с собой, его невозможно остановить'.
  'Да', - сказала она, глотая воздух. 'Ты не мог остановить Дэнни, когда он принял решение, это точно. Он был настоящим крутым парнем, настоящим, ты знаешь, упрямым. Я пыталась остановить его сегодня утром, но он просто продолжал, как будто он меня не слышал, просто весь такой взвинченный и, ты знаешь, мчался вперед, как летучая мышь из... ада'.
  'Доктор Вайнгарден сказал, что он рассказал о некоторых плохих вещах, которые он совершил'.
  Она кивнула. 'Он был довольно расстроен. Сказал, что он, знаете ли, тяжкий грешник'.
  'Знаете, из-за чего он был расстроен?'
  Пожимание плечами. 'Знаешь, он раньше ввязывался в драки, избивал людей в барах...
  Ничего серьезного, но он действительно покалечил некоторых людей'. Она улыбнулась. 'Он был маленьким, но, знаете ли, очень крепким. Задиристым. И он любил покурить травку и выпить, что делало его очень задиристым - но он был хорошим парнем, понимаете. Он не сделал ничего плохого'.
  Желая узнать, какая у нее поддержка, я спросил ее о семье и друзьях.
  'У меня нет семьи', - сказала она. 'У Дэнни тоже. И у нас не было никаких, знаете ли, друзей. Я имею в виду, что мне было все равно, но Дэнни не нравились люди
  - может быть, потому что его папаша все время его бил, и это сделало его злым на весь мир. Вот почему он...'
  'Он что?'
  'Уничтожил его'.
  'Он убил своего отца?'
  'Когда он был ребенком - самооборона! Но копы устроили ему разнос -
  они отправили его в CYA, знаете ли, пока ему не исполнилось восемнадцать. Он вышел и занялся своими делами, но у него не было друзей. Все, что ему нравилось, это я и собаки...
  у нас есть два помесных ротвейлера, Дэнди и Пако. Он им очень понравился. Они плакали весь день, что-то плохое по нему пропустили'.
  Она долго плакала.
  'Кармен', - сказал я, - 'тебе сейчас нелегко. Поможет, если будет с кем поговорить. Я хотел бы свести тебя с врачом, психологом
   как я."
  Она подняла глаза. 'Я могла бы поговорить с тобой'.
  'Я... я обычно не занимаюсь такой работой'.
  Она поджала губы. 'Это из-за хлеба, да. Ты ведь не берешь Medi-Cal, да?'
  'Нет, Кармен. Я детский психолог. Я работаю с детьми'.
  'Хорошо, я понимаю', - сказала она скорее с грустью, чем с гневом. Как будто это была последняя несправедливость в жизни, полной их.
  'Человек, к которому я хочу вас порекомендовать, очень приятный и очень опытный'.
  Она надула губки и потерла глаза.
  'Кармен, если я поговорю с ней о тебе и дам тебе ее номер, ты позвонишь?'
  'А ее?' Она яростно покачала головой. 'Ни в коем случае. Мне не нужна никакая леди-врач'.
  'Почему это?'
  'У Дэнни была женщина-врач. Она с ним издевалась'.
  'С ним связались?'
  Она плюнула на пол. 'Ты знаешь, трахаешь его. Он всегда говорил: 'Чушь, Кармен, мы никогда этого не делали'. Но он возвращался, знаешь, после встречи с ней, и у него был этот, знаешь, взгляд в глазах, и от него пахло любовью...
  отвратительно. Я не хочу об этом говорить. Не хочу ни одной женщины-врача в любом случае.
  'Доктор Вайнгарден - леди'.
  'Это другое'.
  'Доктор Смолл, человек, к которому я хочу вас отправить, тоже другой, Кармен.
  Ей за пятьдесят, она очень добрая, никогда не сделает ничего нечестного'.
  Она выглядела неубежденной.
  'Кармен, я сам ее видел'.
  Она не поняла.
  'Кармен, она была моим врачом'.
  'Ты? Зачем?'
  'Иногда мне тоже нужно поговорить. Всем нужно. Теперь обещай мне сходить к ней однажды. Если она тебе не понравится, я найду тебе кого-нибудь другого'. Я вытащил карточку со своим номером обмена и отдал ей.
  Она закрыла его одной рукой.
  'Я просто не думаю, что это правильно', - сказала она.
   'Что не так?'
  'Она его трахает. Врач должен, знаете ли, знать лучше'.
  'Вы абсолютно правы'.
  Это ее удивило, как будто впервые кто-то с ней согласился.
  'Некоторым врачам не следует быть врачами', - сказал я.
  'Я имею в виду, - сказала она, - я могла бы подать в суд или сделать что-то в этом роде'.
  'Не на кого подавать в суд, Кармен. Если ты говоришь о докторе Рэнсом, она мертва.
  Она тоже покончила с собой'.
  Ее рука взлетела ко рту. 'О, Боже, я не... Я имею в виду, я, ты знаешь, хотела, чтобы это произошло, но я не... Теперь это... о, Боже'.
  Она перекрестилась, сжала виски, уставилась в потолок.
  'Кармен, это не твоя вина. Ты жертва'.
  Она покачала головой.
  'Жертва. Я хочу, чтобы вы это поняли'.
  'Я... я ничего не понимаю'. Слезы. 'Это все слишком, знаешь... слишком... я этого не понимаю'.
  Я наклонился вперед, почувствовал запах ее страданий. 'Кармен, я останусь здесь с тобой столько, сколько тебе нужно. Хорошо? Хорошо, Кармен?'
  Кивок.
  Прошло полчаса, прежде чем она взяла себя в руки, а когда вытерла глаза, к ней, похоже, вернулось и некоторое достоинство.
  'Вы очень любезны', - сказала она. 'Я в порядке. Теперь вы можете идти'.
  'А как насчет доктора Смолла - психотерапевта, к которому я хочу вас послать?'
  "Я не знаю."
  'Только один раз'.
  Вялая улыбка. 'Ладно'.
  "Обещать?"
  "Обещать."
  Я взял ее за руку, подержал ее на мгновение, затем подошел к стойке регистрации и сказал Би присмотреть за ней. Я использовал телефон в пустом смотровом зале, чтобы позвонить Аде.
  Оператор ее службы сообщила мне, что она собирается начать сеанс.
  'Это чрезвычайная ситуация', - сказал я, и меня соединили.
  'Алекс', - сказала Ада. 'Что случилось?'
  'У меня есть молодая женщина в кризисе, которую я хотел бы, чтобы вы осмотрели как можно скорее. Это не выборочное направление, Ада - она на Medi-Cal и все, что угодно
   но проницательная. Но когда я расскажу вам подробности, я думаю, вы согласитесь, что важно, чтобы ее увидели'.
  "Скажи мне."
  Когда я закончил, она сказала: 'Какой ужас. Ты был прав, что позвонил, Алекс. Я могу остаться и увидеть ее в семь. Она сможет приехать к этому времени?'
  'Я прослежу, чтобы она это сделала. Большое спасибо, Ада'.
  'С удовольствием, Алекс. У меня пациентка ждет, так что я не могу задерживаться'.
  'Я понимаю. Спасибо еще раз'.
  'Нет проблем. Я позвоню тебе, как только увижу ее'.
  Я вернулся в личный кабинет и дал номер Кармен.
  'Все улажено', - сказал я. 'Доктор Смолл примет вас сегодня в семь вечера'.
  "Хорошо."
  Я сжал ее руку и ушел, перехватив Лесли между смотровыми кабинетами, и рассказал ей о своих планах.
  'Как она тебе нравится?' - спросила она.
  'Довольно хрупкая, и она все еще смягчена шоком. Следующие несколько дней могут стать действительно плохими. У нее нет никакой поддержки. Для нее очень важно видеться с кем-то'.
  'Разумно. Где находится кабинет этого терапевта?'
  'Брентвуд. Сан-Висенте около Баррингтона'. Я дал ей адрес и время приема.
  'Идеально. Я живу в Санта-Монике. Я уйду из офиса около шести тридцати. Я сам ее туда отвезу. До тех пор мы с ней понянчимся'. Минутное колебание. 'Этот человек, о котором вы говорите, хорош?'
  'Лучшая. Я сам ее видел'.
  Это откровение успокоило Кармен, но вызвало раздражение у ее врача.
  'Калифорнийская честность', - сказала она. Затем: 'Господи, извини. Ты был очень любезен, приехав сюда без предупреждения - просто я стала полным циником. Я знаю, что это нездорово. Мне нужно добиться того, чтобы я снова смогла доверять людям'.
  'Это тяжело', - сказал я, думая о собственном рушащемся чувстве доверия.
  Она поиграла с сережкой. 'Слушай, я правда хочу поблагодарить тебя за то, что ты пришел сюда. Скажи мне, сколько ты заплатишь, и я выпишу чек прямо сейчас'.
  'Забудь', - сказал я.
   'Нет, я настаиваю. Я предпочитаю платить по факту'.
  'Ни за что, Лесли. Я никогда не ожидал, что мне заплатят'.
  'Ты уверен? Я просто хочу, чтобы ты знал, что я не сторонник эксплуатации'.
  'Я и не подозревал, что ты такой'.
  Она выглядела неловко. Вынула стетоскоп и передала его из руки в руку.
  'Я знаю, что в первый раз, когда вы были здесь, я звучал довольно корыстно, просто для себя. Все, что я могу сказать, это то, что это действительно не я. Я действительно хотел позвонить этим пациентам, продолжал мысленно перебирать это. Я не виню себя в смерти Расмуссена - он был бомбой замедленного действия. Это был лишь вопрос времени. Но это заставило меня понять, что я должен взять на себя ответственность, начать действовать как врач. Когда я оставил вас с Кармен, я подошел к телефону и начал звонить. Я дозвонился до нескольких женщин. Они звучали нормально, сказали, что их мужчины тоже в порядке, и я надеюсь, что это правда. На самом деле, все прошло лучше, чем я думал - они были менее враждебны, чем в первый раз. Может, мне удалось дозвониться, я не знаю. Но, по крайней мере, я установил контакт. Я постараюсь, пока не дозвонюсь до всех, и пусть все сложится как получится'.
  'Как бы там ни было, вы поступаете правильно'.
  'Это стоит многого', - сказала она с внезапной интенсивностью. Затем она смутилась и взглянула на дверь одного из смотровых кабинетов. 'Ну, мне пора идти, постараюсь удержать пациентов, которые у меня есть. Спасибо еще раз'.
  Колебание.
  Она встала на цыпочки, поцеловала меня в щеку. Застигнутый врасплох, я повернул голову, и наши губы соприкоснулись.
  'Это было глупо', - сказала она.
  Прежде чем я успела ей сказать, что это не так, она пошла к следующему пациенту.
   Глава
  18
  Когда я добрался до университета, было около пяти. Здание психиатрической больницы пустело, и в офисе кафедры осталась только одна секретарша. Я направился прямо к списку преподавателей и пролистал его, не спрашивая ее комментариев. Может, дело было в вельветовой куртке. Круз уже был указан в справочнике как председатель; номер его кабинета был 4302. Я записал его домашний адрес - то же самое место в Пасифик Палисейдс.
  Я пробежал четыре пролета, внезапно почувствовав, что ко мне вернулась энергия; впервые за долгое время я почувствовал себя наполненным целью, праведным от гнева.
  Ничто так не очищает душу, как враг.
  Его кабинет находился в конце длинного белого коридора. Резные двойные двери из красного дерева заменили обычную фанеру департамента. Пол перед дверью был устлан брезентом, покрытым опилками. Изнутри доносились звуки пиления и ударов.
  Двери были разблокированы. Я вошел в приемную и увидел рабочих, укладывающих паркетную плитку и забивающих молдинги из красного дерева, других на лестницах, красящих стены в насыщенный, глянцевый бордовый цвет. Латунные настенные бра вместо верхнего флуоресцентного освещения, кожаное кресло, все еще обернутое в пластик.
  В воздухе пахло паленым деревом, клеем и краской. Транзисторный радиоприемник на полу ревел в стиле кантри.
  Один из рабочих увидел меня, выключил свою пилу и сошел с табурета. Ему было около тридцати, среднего роста, но крепкого телосложения,
   с огромными плечами. Бандана вытекала из заднего кармана его грязных джинсов, а на нем была бейсболка с погнутым козырьком поверх черных вьющихся волос.
  Его черная борода побелела от пыли, как и его волосатые руки Попая. Его пояс для инструментов был набит инструментами и висел низко на узких бедрах, звеня, когда он расхаживал.
  'Профессор Круз?' - сказал он высоким мальчишеским голосом.
  'Нет, я его ищу'.
  'Чёрт, разве мы не все такие. Ты знаешь, где его можно найти, скажи ему, чтобы он приезжал сюда, быстро. Пришли некоторые приборы, которые не соответствуют спецификациям. Я не знаю, передумали ли они снова или что, но мы не можем продвинуться дальше, пока кто-нибудь не прояснит ситуацию, а босс не уйдёт из офиса, чтобы выполнить другую работу'.
  Я спросил: 'Когда вы видели его в последний раз?'
  Он вытащил бандану и вытер лицо.
  'На прошлой неделе, когда мы составляли планы, делали черновую работу и ванную. Мы вернулись только вчера, потому что не было материалов. Все были в растерянности, потому что предполагалось, что это будет срочная работа. Теперь есть другие проблемы. Они постоянно меняют свое мнение о том, чего хотят'.
  'Кто они ?'
  'Круз и его жена. Она должна была встретиться с нами час назад и все обсудить, но так и не появилась. Они тоже не отвечают на телефонные звонки. Босс возвращается из Палм-Спрингс, он будет в ярости, но я не знаю, что, черт возьми, мы должны делать, пока клиент не появился'.
  'Вы не работаете в университете?'
  'Мы? Черт, нет. Chalmers Interiors, Пасадена. Это индивидуальная работа - перекладка плитки в ванной, кессонный потолок в большом офисе, много дерева, антикварная мебель, персидские ковры, фальшивый камин с мраморной полкой'. Он потер указательный палец о большой. 'Большие деньги'.
  'Кто платит?'
  'Они - Крузы. Стоимость плюс, почасовая оплата. Можно было бы подумать, что они появятся'.
  'Можно подумать'.
  Он сунул бандану обратно в карман. 'Легко пришло, легко ушло, да?
  Не знал, что профессора так хороши. Ты тоже?
   'Да, но не здесь. В Кросстауне'.
  'Лучшая футбольная команда Кросстауна', - сказал он. Он снял шляпу, почесал голову и широко улыбнулся. 'Ты здесь шпионишь для другой стороны?'
  Я улыбнулся в ответ. 'Просто ищу доктора Круза'.
  'Ну, если увидишь его, скажи ему, чтобы он связался, иначе завтра мы будем в другом месте. У нас всего полдня работы для бригады из двух человек. Босс не захочет брать на себя обязательства'.
  'Я сделаю это, мистер...'
  'Родригес. Хиль Родригес'. Он поднял с пола кусок дерева и коротким карандашом нацарапал на нем свое имя и номер. 'Я тоже работаю фрилансером - сушу, маляр, штукатурю. Могу починить все, что не имеет компьютера. А если у вас есть билеты на футбол, которые вы хотите продать, я с радостью их у вас заберу'.
  Движение на Сансет было плотным. Въезд в Бель-Эйр со стороны Стоун-Каньона был перекрыт дорожными работами, что еще больше усугубило ситуацию, а солнце садилось за Палисейдс, когда я добрался до дома Круза. То же время дня, что и в первый раз, когда я был там, но не было бирюзового неба; на этот раз оно было нежно-голубым, невинно тающим в морских облаках.
  После того, что мне рассказал Родригес, я ожидал увидеть пустую подъездную дорожку. Но перед домом были припаркованы три машины: кастомизированный белый Mercedes с номерами PPK PHD, который я видел на вечеринке, восстановленный синий Jaguar E-type с номерами SSK и старая Toyota цвета горохового супа.
  Я прошел мимо них, постучал во входную дверь, подождал, постучал еще раз, громче, затем нажал на звонок.
  Я слышал звон; любой внутри тоже должен был его услышать. Но никто не ответил. Затем я посмотрел вниз и заметил кучу почты на крыльце, мокрую и покоробленную. Увидел кованый почтовый ящик, набитый журналами и корреспонденцией.
  Я позвонил еще раз, огляделся. С одной стороны был полузакрытый дворик, засаженный многолетниками и вьющейся бугенвиллией. Он заканчивался круглыми воротами из выветренных деревянных досок.
  Я подошел к воротам, толкнул их. Они открылись. Я прошел через них и пошел к задней части участка, вдоль южной стороны дома, прошел под деревянной беседкой и оказался на большом заднем дворе - мягкий валик
   газон, бордюры из высоких деревьев, цветники произвольной формы, каменный бассейн со спа-салоном, окруженный водопадом, ниспадающим стеклянной пеной.
  Я услышал щелчок. Двор был залит мягким, красочным светом, а бассейн светился сапфировым светом. Таймеры.
  Внутри дома не было света, но розовая лампочка, подсоединенная к березе, освещала патио с тентом из затеняющей ткани и полом из мексиканской плитки. Несколько групп стильной мебели из тика. Крем для загара на столе, скомканные банные полотенца на некоторых стульях, выглядящие так, будто они лежали там уже какое-то время. Я учуял запах плесени. Потом что-то посильнее. Купание прервалось...
  Одна из французских дверей была открыта. Достаточно широко, чтобы вонь выливалась наружу. Достаточно широко, чтобы войти.
  Я прикрыл нос и рот платком, просунул голову достаточно далеко, чтобы увидеть розовый кошмар. Используя платок, я нащупал выключатель, нашел его.
  Два тела, распростертые на пустынном берберском ковре, едва узнаваемы как человеческие, если бы не одежда, прикрывающая то, что осталось от их торсов.
  Я поперхнулся, отвернулся, увидел высокие потолки с балками и мягкую мебель.
  Со вкусом. Хороший декоратор.
  А затем снова возвращаемся к ужасу...
  Я уставился на ковер. Пытался потеряться в этой чертовой штуке. Хорошая ткань. Безупречная. За исключением чернеющих пятен...
  На одном из тел был надет купальник-майлот с розовыми цветами. На другом - некогда белые шорты Speedo и гавайская рубашка цвета павлина с узором из красных орхидей.
  Яркая ткань выделялась на фоне клейкой, коричневато-зеленой плоти. Лица заменили куски маслянистого, кратерного мяса. Мясо покрыто волосами - светлыми волосами. На обоих. Волосы на бикини-трупе светлее, гораздо длиннее. С коричневой коркой на концах.
  Я снова подавился, прижал платок ко рту и носу, задержал дыхание, почувствовал, что задыхаюсь, и отступил от трупов.
  Снова на улице, на террасе.
  Но даже когда я отступал, мой взгляд был прикован к французским дверям, к концу комнаты, к выложенному плиткой лестничному пролету.
  Задняя лестница. Изогнутые железные перила.
   На верхней лестнице еще одна гниющая куча.
  Розовое домашнее платье. Что-то похожее на темные волосы. Еще больше гниения, еще больше черных пятен, сочящихся вниз по ступенькам, словно какая-то зловредная игрушка-пружинка.
  Я повернулся и побежал мимо бассейна, по упругой траве к клумбе с ночными цветами, все неземные голубые и лиловые. Нагнулся и понюхал их аромат.
  Сладко. Слишком сладко. У меня скрутило живот. Я попытался вызвать рвоту, но не смог.
  Я побежал вдоль дома, обратно во двор, через лужайку перед домом.
  Пустая дорога, тихая дорога. Весь этот ужас, но не с кем им поделиться.
  Я вернулся в 'Севилью', сел в машину, вдыхая запах смерти. Пробуя ее на вкус.
  Наконец, хотя вонь осталась со мной, я почувствовал, что могу ехать, и направился на юг по Мандевилю, затем на восток по Сансет. Хотелось машины времени, чего угодно, что могло бы повернуть время вспять.
  Верните его назад...
  Но готов довольствоваться крепкой сигарой, телефоном и дружелюбным голосом.
   Глава
  19
  Я нашел аптеку и телефонную будку в Брентвуде. Майло взял трубку после первого гудка, выслушал меня и сказал: 'Я знал, что была причина, по которой я вернулся домой пораньше'.
  Двадцать минут спустя он подъехал к Мандевилю и Сансет и последовал за мной к месту убийства.
  'Оставайся там', - сказал он, и я ждал в 'Севилье', затягиваясь дешевой панателой, пока он обходил сзади. Через некоторое время он появился снова, вытирая лоб. Он сел на пассажирское сиденье, вытащил сигару из кармана моей рубашки и закурил.
  Он выпустил несколько колечек дыма, затем начал принимать мои показания, холодно и профессионально. Проведя меня через мое открытие тел, он отложил свой блокнот и спросил: 'Зачем ты пришел сюда, Алекс?'
  Я рассказал ему о порнографических циклах, смертельном несчастном случае с диджеем Расмуссеном, о всплеске имени Лиланда Белдинга.
  'Большую часть текста пронизывает рука Круза'.
  'Не так уж много осталось от руки', - сказал он. 'Тела там уже давно'. Он убрал блокнот. 'Есть какие-нибудь рабочие предположения о том, кто это сделал?'
  'Расмуссен был взрывным типом', - сказал я. 'Убил своего отца. Последние несколько дней он говорил о том, что он грешник, что он сделал что-то ужасное.
  Это могло быть оно'.
  'Зачем ему убивать Круза?'
  'Я не знаю. Может быть, он винил Круза в смерти Шэрон - он был патологически привязан к ней, сексуально вовлечен'.
  Майло задумался на некоторое время. 'Что ты там трогал?'
  'Выключатель, но я воспользовался носовым платком'.
  "Что еще?"
  'Ворота... Я думаю, это все'.
  'Думай усерднее'.
  'Это все, что я могу придумать'.
  'Давайте пройдем по вашим следам'.
  Когда мы закончили, он сказал: 'Иди домой, Алекс'.
  "Вот и все?"
  Взгляните на свои Timex. 'Криминалисты должны быть здесь с минуты на минуту. Идите. Исчезните до начала вечеринки'.
  'Майло...'
  'Давай, Алекс. Дай мне сделать эту чертову работу'.
  
  Я уехал, все еще ощущая привкус разложения сквозь привкус табака.
  Все, к чему прикасалась Шэрон, обращалось в смерть.
  Как исследователь разума, я поймал себя на мысли, что задаюсь вопросом, что сделало ее такой. Какая ранняя травма. И тут меня осенило: как она вела себя в ту ужасную ночь, когда я нашел ее с фотографией близнеца. Дергалась, кричала, падала и в итоге сворачивалась в позе эмбриона. Так похоже на поведение Даррена Беркхальтера в моем офисе. Реакции на ужас в его жизни, которые я заснял на видео, а затем прокрутил для полной комнаты адвокатов, не заметив связи.
  Ранняя детская травма.
  Давным-давно она мне это объяснила. Сопроводила это проявлением нежной, любящей доброты. Оглядываясь назад, хорошо поставленное проявление. Еще один акт?
  Это было лето 81-го, отель в Ньюпорт-Бич, кишащий участниками съезда психологов. Коктейльный зал с видом на гавань -
  Тонированные панорамные окна, красные флокированные стены, стулья на роликах. Темно и пусто, пахнет вчерашней вечеринкой.
   Я сидел в баре, глядя на воду, наблюдая, как острые как кинжалы яхты процарапывают поверхность выдувного стекла пристани для яхт. Потягивая пиво и поедая сухой сэндвич, вполуха прислушиваясь к придиркам бармена.
  Он был невысоким, пузатым латиноамериканцем с быстрыми руками и медным индийским лицом. Я наблюдал, как он чистил стаканы, словно машина.
  'Худшее, что я когда-либо видел, без сомнения, да, сэр. Теперь, ваши продавцы...
  Страхование, компьютеры, что угодно - ваши продавцы - серьезные пьяницы. Ваши пилоты тоже.
  'Утешительная мысль', - сказал я.
  'Да, ваши продавцы и ваши пилоты. Но вы, психи? Забудьте об этом.
  Даже учителя, которые были у нас прошлой зимой, были лучше, и они не были такими уж крутыми. Посмотрите на это место. Мертвое.'
  Открутив бутылку с молодым луком, он слил сок и высыпал жемчужные шарики в поднос. 'Сколько вас, ребята, в этом заведении?'
  'Несколько тысяч'.
  'Несколько тысяч'. Он покачал головой. 'Посмотрите на это место. Что это, вы все слишком заняты анализом других людей, вам не разрешают развлекаться?'
  'Может быть', - сказал я, размышляя о том, насколько скучным был съезд. Но съезды всегда были такими. Единственная причина, по которой я посетил этот, - это то, что меня попросили выступить с докладом о детском стрессе.
  Прочитав доклад и ответив на неизбежные пустячные вопросы, я решил немного побыть в одиночестве перед возвращением в Лос-Анджелес, где мне предстояло дежурить в ночном дежурстве в подростковом отделении.
  'Может, вам, ребята, стоит заняться самообразованием, приятель? Проанализируйте, почему вам не нравится веселиться'.
  'Хорошая идея'. Я положил немного денег на стойку и сказал: 'Возьми одну за мой счет'.
  Он уставился на счета. 'Конечно, спасибо'. Закурив сигарету, он налил себе пива и наклонился вперед.
  'В любом случае, я за то, чтобы жить и давать жить другим. Кто-то не хочет веселиться, ладно. Но хотя бы зайдите и закажите что-нибудь, понимаете, о чем я? Черт, не пейте - анализируйте . Но заказывайте и оставляйте чаевые. Оставьте что-нибудь для рабочего человека'.
  'За рабочего человека', - сказал я и поднял свой стакан. Я поставил его пустым.
  'Добавить, Док? За счет заведения'.
   'Я возьму колу'.
  'Вот так. На подходе ром и кола, рому конец, веселью конец'.
  Он поставил напиток на бар и собирался сказать что-то еще, когда дверь в гостиную открылась и впустила шум вестибюля. Его взгляд метнулся в дальнюю часть комнаты, и он сказал: 'Боже мой'.
  Я оглянулся через плечо и увидел женщину в белом. Длинноногая, стройная, облако черных волос. Стояла возле сигаретного автомата, мотая головой из стороны в сторону, словно разведывая чужую территорию.
  Знакомо. Я повернулся, чтобы лучше рассмотреть.
  Шерон. Определенно Шерон. В сшитом на заказ льняном костюме, с соответствующей сумочкой и туфлями.
  Она увидела меня и помахала мне рукой, как будто у нас была назначена встреча.
  "Алекс!"
  И вдруг она оказалась рядом со мной. Мыло и вода, свежая трава...
  Она села на табурет рядом со мной, скрестила ноги и натянула юбку ниже колен.
  Бармен подмигнул мне. 'Выпить, мэм?'
  'Севен-Ап, пожалуйста'.
  'Да, мэм'.
  После того, как он передал ей напиток и спустился вниз, она сказала: 'Ты отлично выглядишь, Алекс. Мне нравится твоя борода'.
  'Экономит время по утрам'.
  'Ну, я думаю, это красиво'. Она отпила, поиграла своей мешалкой. 'Я все время слышу о тебе хорошее, Алекс. Раннее назначение, все эти публикации.
  Я прочитал довольно много ваших статей. Многому научился из них.
  'Рад это слышать'.
  Тишина.
  'Я наконец-то закончила учебу', - сказала она. 'В прошлом месяце'.
  'Поздравляю, доктор'.
  'Спасибо. Мне потребовалось больше времени, чем я думал. Но я увлекся клинической работой и не занялся написанием диссертации так усердно, как следовало бы'.
  Мы сидели в тишине. В нескольких футах от нас бармен насвистывал 'La Bamba' и возился с измельчителем льда.
  'Рада тебя видеть', - сказала она.
  Я не ответил.
   Она коснулась моего рукава. Я смотрел на ее пальцы, пока она их не убрала.
  'Я хотела тебя увидеть', - сказала она.
  'А что насчет?'
  'Я хотел объяснить...'
  'Нет нужды ничего объяснять, Шэрон. Древняя история'.
  'Не для меня'.
  'Разница во мнениях'.
  Она придвинулась ближе, сказала: 'Я знаю, что облажалась', - сдавленным шепотом. 'Поверь мне, я знаю. Но это не меняет того факта, что после всех этих лет ты все еще со мной. Хорошие воспоминания, особые воспоминания. Положительная энергия'.
  'Избирательное восприятие', - сказал я.
  'Нет'. Она придвинулась ближе, снова коснулась моего рукава. 'У нас были замечательные времена, Алекс. Я никогда не откажусь от этого'.
  Я ничего не сказал.
  'Алекс, как мы... это закончилось. Я была ужасна. Ты должен был подумать, что я псих, - то, что произошло, было психом. Если бы ты только знал, сколько раз я хотела позвонить тебе, объяснить...'
  'Тогда почему ты этого не сделал?'
  'Потому что я трусиха. Я убегаю от вещей. Это мой стиль - ты видел это, когда мы впервые встретились, на практике'. Ее плечи поникли: 'Некоторые вещи никогда не меняются'.
  'Забудь. Как я и сказал, древняя история'.
  'У нас было что-то особенное, Алекс, и я позволил этому разрушиться'.
  Ее голос остался мягким, но стал жестче. Бармен взглянул. Мое выражение лица вернуло его взгляд к работе.
  ' Разрешил ?' - спросил я. 'Это звучит довольно пассивно'.
  Она отшатнулась, как будто я плюнул ей в лицо. 'Ладно', - сказала она. ' Я уничтожила его.
   Я был сумасшедшим. Это было сумасшедшее время в моей жизни - не думайте, что я не пожалел об этом тысячу раз'.
  Она потянула себя за мочку уха. Ее руки были гладкими и белыми. 'Алекс, встреча с тобой сегодня была не случайностью. Я никогда не хожу на съезды и не собиралась идти на этот. Но когда я получила брошюру по почте, я случайно заметила твое имя в программе и внезапно захотела увидеть тебя снова. Я посетила твою лекцию, стояла в конце зала. То, как ты говорила, - твоя человечность. Я подумала, что у меня может быть шанс'.
  'Шанс для чего?'
   'Чтобы быть друзьями, похороните обиды'.
  'Считайте, что их похоронили. Миссия выполнена'.
  Она наклонилась вперед так, что наши губы почти соприкоснулись, схватила меня за плечо и прошептала: 'Пожалуйста, Алекс, не будь мстительным. Дай мне показать тебе'.
  В ее глазах были слезы.
  'Покажи мне что?' - спросил я.
  'Другая сторона меня. То, что я никогда никому не показывал'.
  
  Мы дошли до входа в отель и стали ждать парковщиков.
  'Разные вагоны', - сказала она, улыбаясь. 'Чтобы вы могли сбежать в любое время, когда захотите'.
  Адрес, который она мне дала, находился на южной стороне Глендейла, в нижней части города, заполненной стоянками подержанных автомобилей, разваливающимися, посуточным жильем, комиссионными магазинами и засаленными ложками. В полумиле к северу от Брэнда строилась Галерея Глендейла - полированный кирпичный памятник джентрификации, - но здесь слово 'бутик' все еще было французским.
  Она приехала раньше меня, сидела в маленькой красной 'Альфе' перед одноэтажным коричневым оштукатуренным зданием. Место напоминало тюрьму - узкие посеребренные окна, запертые на засовы и решетки, входная дверь - плита из матовой стали, никакого ландшафта, кроме одного жаждущего дерева ликвидамбара, которое отбрасывало тонкие тени на крышу из рубероида.
  Она встретила меня у двери, поблагодарила за то, что я пришел, затем нажала кнопку звонка в центре стальной двери. Несколько мгновений спустя ее открыл коренастый, угольно-черный мужчина с короткими волосами и бородой-штопорообразным подбородком. Он носил бриллиантовую серьгу-гвоздик в одном ухе, светло-голубую форменную куртку поверх черной футболки и джинсов. Когда он увидел Шэрон, он сверкнул улыбкой в золотом пиджаке.
  'Добрый день, доктор Рэнсом', - его голос был высоким и нежным.
  'Добрый день, Элмо. Это доктор Делавэр, мой друг'.
  'Приятно познакомиться, сэр'. Шэрон: 'Она вся принарядилась и готова к встрече с вами'.
  'Это здорово, Элмо'.
  Он отошел в сторону, и мы вошли в зал ожидания, застеленный линолеумом цвета бычьей крови и обставленный оранжевыми пластиковыми стульями и зелеными столами.
   сбоку был офис с надписью РЕЦЕПЦИЯ и окном из квадрата желтоватого люцита. Мы прошли мимо него и подошли к другой стальной двери с надписью НЕТ
  ВХОД. Элмо выбрал ключ из тяжелой связки и откинул защелку.
  Мы вошли в яркость и столпотворение: длинная, высокая комната с окнами со стальными ставнями и флуоресцентным потолком, который излучал холодный, плоский имитационный дневной свет. Стены были покрыты листами изумрудно-зеленого винила; воздух был горячим и прогорклым.
  И везде движение. Случайный балет.
  Десятки тел, дергающихся, качающихся, спотыкающихся, изуродованных Природой и удачей. Конечности заморожены или зажаты в бесконечном, атетоидном спазме.
  Вялые, слюнявые рты. Согнутые спины, сломанные позвоночники, ушибленные и отсутствующие конечности. Искривления и гримасы, рожденные разрушенными хромосомами и сбитыми с пути нейронными путями, и становящиеся еще более жестокими из-за того, что эти пациенты были молоды - подростки и молодые люди, которые никогда не познают прелестей ложного бессмертия юности.
  Некоторые из них сжимали ходунки и измеряли свой прогресс в миллиметрах. Другие, сжавшиеся, как гипсовые статуи, брыкались и боролись с ограничениями инвалидных кресел. Самые грустные из них ссутулились, дряблые, как беспозвоночные, в высоких повозках и металлических тележках, которые напоминали огромные детские коляски.
  Мы прошли мимо моря остекленевших глаз, неподвижных, как пластиковые пуговицы.
  Мимо бессмысленных лиц, глядящих из кожаного убежища защитного шлема, мимо зрителей с пустыми лицами, невозмутимыми даже малейшим проблеском сознания.
  Галерея уродств - жестокая демонстрация всего, что может пойти не так с тем ящиком, в котором обитают люди.
  В углу комнаты консольный телевизор с кроличьими ушами транслировал игровое шоу на максимальной громкости, вопли участников соревновались с бессловесной болтовней и зачаточными воплями пациентов. Единственными, кто наблюдал, были полдюжины санитаров в синих куртках. Они проигнорировали нас, когда мы проходили мимо.
  Но пациенты заметили. Как будто намагниченные, они устремились к Шэрон, начали собираться вокруг нее, кружась и ковыляя. Вскоре мы были окружены. Санитары не двинулись с места.
  Она полезла в сумочку, достала коробку с жевательными резинками и начала раздавать конфеты. Одна коробка опустела, появилась другая. Потом еще одна.
  Она раздавала и другую сладость, целуя деформированные головы, обнимая чахлые тела. Называя пациентов по имени, говоря им, как хорошо они выглядят. Они соревновались за ее благосклонность, умоляли о леденцах, кричали в экстазе, прикасались к ней, как будто она была волшебством.
  Она выглядела счастливее, чем когда-либо, - совершенство. Принцесса из сказки, правящая королевством уродов.
  Наконец, когда леденцы закончились, она сказала: 'Вот и все, народ. Мне пора'.
  Ворчание, нытье, еще несколько минут похлопываний и стисков. Пара санитаров вышла вперед и начала загонять пациентов. Наконец нам удалось отъехать. Возобновление хаоса.
  Элмо сказал: 'Они, конечно, любят тебя'. Шэрон, казалось, не слышала.
  Мы втроем прошли в конец большой комнаты, к двери с надписью ИНПАЦИЕНТСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ и защищённой железной решёткой-гармошкой, которую Элмо отпер. Ещё один поворот ключа, дверь открылась и закрылась за нами, и всё затихло.
  Мы прошли по коридору, покрытому тем же ярко-зеленым винилом, прошли мимо пары пустых палат, пропахших болезнью и отчаянием, мимо двери с сетчатым окном, через которое можно было видеть нескольких крепких мексиканских женщин, трудящихся на душной промышленной кухне, еще одного зеленого коридора и, наконец, стальной таблички с надписью 'ЧАСТНОЕ МЕСТО'.
  С другой стороны - новая обстановка: плюшевый ковер, мягкое освещение, оклеенные обоями стены, ароматный воздух и музыка - 'Битлз' в интерпретации сонного струнного оркестра.
  Четыре комнаты с пометкой ЧАСТНЫЕ. Четыре дубовые двери, снабженные латунными глазками.
  Элмо открыл один из них и сказал: 'Хорошо'.
  Комната была бежевого цвета и увешана литографиями французских импрессионистов. Больше плюшевого коврового покрытия и мягкого освещения. Дубовые панели и дубовые карнизы обрамляли потолок. Хорошая мебель: антикварный шифоньер, пара крепких дубовых стульев. Два больших арочных окна, зарешеченных и заполненных непрозрачным стеклянным блоком, но занавешенных ситцевыми оттяжками и кружевом. Вазы со свежесрезанными цветами стратегически расставлены. Место пахло лугом. Но я не обращал внимания на штрихи декоратора.
  В центре комнаты стояла больничная кровать, покрытая жемчужно-розовым одеялом, которое было натянуто на шею темноволосой женщины.
  Кожа у нее была серо-белая, глаза огромные и темно-синие - того же цвета, что и у Шэрон, но затянутые пленкой и неподвижные, устремленные прямо в потолок. Волосы черные и густые, разбросанные по пухлой, отделанной кружевом подушке. Лицо, которое они обрамляли, было изможденным, пыльно-сухим, неподвижным, как гипсовый слепок. Рот ее был зияющим - черная дыра, усеянная зубами-штифтами.
  Слабое движение толкнуло одеяло. Неглубокое дыхание, затем ничего, затем повторное возгорание, возвещенное писком сжимаемой игрушки.
  Я изучал ее лицо. Не столько лицо, сколько его набросок - анатомические леса, лишенные украшений плоти.
  И где-то среди руин, сходство. Намек на Шэрон.
  Шэрон держала ее на руках, прижимала к себе и целовала ее лицо.
  Писк.
  На вращающемся столике рядом с кроватью стояли кувшин и стаканы, черепаховая расческа и набор кистей с соответствующими маникюрными инструментами. Помада, салфетки, косметика, лак для ногтей.
  Шэрон указала на кувшин. Элмо наполнил стакан водой и передал ей, затем ушел.
  Шарон поднесла край стакана к губам женщины. Часть воды капнула вниз. Шарон вытерла бледную плоть, поцеловала ее.
  'Так приятно тебя видеть, дорогой', - сказала она. 'Элмо говорит, что у тебя все отлично'.
  Женщина осталась пустой, как яичная скорлупа. Шэрон ворковала с ней и качала ее. Одеяла соскользнули, обнажив безвольный кусочек тела, завернутый в розовую фланелевую ночную рубашку, сжатый, жалкий - слишком хрупкий, чтобы быть жизнеспособным. Но дыхание продолжалось...
  'Ширли, у нас посетитель. Его зовут доктор Алекс Делавэр. Он хороший человек. Алекс, познакомься с мисс Ширли Рэнсом. Моя сестра. Мой близнец. Мой молчаливый партнер'.
  Я просто стоял там.
  Она погладила женщину по волосам. 'Клинически она глухая и слепая - минимальное функционирование коры головного мозга. Но я знаю, что она чувствует людей, имеет некое подсознательное понимание своего окружения. Я чувствую это - она испускает небольшие вибрации.
  Чтобы почувствовать их, нужно настроиться на них, нужно фактически установить с ней контакт'.
  Она взяла мою руку и положила ее на холодный, сухой лоб.
   Обращаясь к Ширли: 'Разве это не правда, дорогая? Ты ведь знаешь, что происходит, не так ли ? Ты сегодня довольно напеваешь .
  'Скажи ей что-нибудь, Алекс'.
  'Привет, Ширли'.
  Ничего.
  'Вот, - сказала Шэрон. - Она напевает'.
  Она не перестала улыбаться, но в глазах у нее были слезы. Она отпустила мою руку, обратилась к сестре: 'Алекс Делавэр , дорогая. Тот, о котором я тебе рассказывала, Ширл. Такой красивый, не правда ли? Красивый и хороший'.
  Я ждал, пока она разговаривала с женщиной, которая не могла слышать. Пела, болтала о моде, музыке, рецептах, текущих событиях.
  Затем она откинула одеяло, закатала розовую ночную рубашку, обнажив куриные ребра, палочные ноги, острые колени, дряблую, серую как замазка кожу - остатки женского тела, столь жалко изможденного, что мне пришлось отвести взгляд.
  Шерон осторожно перевернула сестру, ища пролежни. Разминая, поглаживая и массируя, сгибая и разгибая руки и ноги, вращая челюстью, осматривая за ушами, прежде чем снова ее накрыть.
  Укрывшись одеялом и подперев подушку, она сотню раз провела по волосам Ширли черепаховой щеткой, вытерла ее лицо влажной мочалкой, нанесла на впалые щеки косметику и румяна.
  'Я хочу, чтобы она была настолько женственной, насколько это возможно. Для ее морального духа. Для ее женственного образа себя'.
  Она подняла одну вялую руку, осмотрела ногти, которые были на удивление длинными и здоровыми. 'Они выглядят прекрасно, Ширл'. Повернувшись ко мне: 'У нее такие здоровые! Они растут быстрее, чем мои, Алекс. Разве это не смешно?'
  
  Позже мы сидели в Alfa, и Шарон немного поплакала. Затем она начала говорить, тем же ровным голосом, которым она говорила много лет назад, рассказывая мне о смерти своих родителей:
  'Мы родились абсолютно идентичными. Точные копии друг друга - в смысле, нас никто не мог отличить друг от друга'. Она рассмеялась. 'Иногда мы не могли отличить друг от друга самих себя'.
   Вспомнив фотографию двух маленьких девочек, я сказала: 'Одно отличие: зеркально идентичны'.
  Это, кажется, ее встряхнуло. 'Да. Это - она левша, я правша. И наши завитки волос идут в противоположных направлениях'.
  Она отвернулась от меня и постучала по деревянному рулевому колесу 'Альфы'.
  'Странное явление, зеркально-отражающие монозиготы - с научной точки зрения. С точки зрения биохимии это вообще не имеет смысла. Учитывая идентичную генетическую структуру у двух индивидуумов, не должно быть никаких различий, верно? Не говоря уже о перестановке полушарий мозга'.
  Она мечтательно посмотрела на него и закрыла глаза.
  'Спасибо большое, что пришли, Алекс. Это действительно очень много для меня значит'.
  "Я рад."
  Она взяла меня за руку. Ее рука дрожала.
  Я сказал: 'Продолжай. Ты говорил о том, насколько вы похожи'.
  'Точные копии', - сказала она. 'И неразлучны. Мы любили друг друга с нутром. Жили друг для друга, делали все вместе, истерически плакали, когда кто-то пытался нас разлучить, пока, наконец, никто не пытался. Мы были больше, чем сестры - больше, чем близнецы. Партнеры. Психические партнеры -
  разделяя сознание. Как будто каждый из нас мог быть целым только в присутствии другого. У нас были свои языки, два из них: разговорный и один, основанный на жестах и тайных взглядах. Мы никогда не прекращали общаться - даже во сне мы тянулись и касались друг друга.
  И у нас были одинаковые интуиции, одинаковые восприятия'.
  Она остановилась. 'Возможно, это звучит странно для тебя. Трудно объяснить это тому, у кого никогда не было близнеца, Алекс, но поверь мне, все эти истории, которые ты слышишь о синхронности ощущений, - правда. Они, безусловно, были правдой для нас.
  Даже сейчас я иногда просыпаюсь среди ночи с болью в животе или судорогой в руке. Я звоню Элмо и узнаю, что у Ширли была тяжелая ночь'.
  'Это не звучит странно. Я уже слышал это раньше'.
  'Спасибо, что сказал это'. Она поцеловала меня в щеку. Потянула за мочку уха.
  'Когда мы были маленькими, у нас была замечательная совместная жизнь. Мама и папа, большая квартира на Парк-авеню - все эти комнаты, шкафы и гардеробные. Мы любили прятаться - любили прятаться от мира. Но нашим любимым местом был летний домик в Саутгемптоне. Имущество принадлежало нашей семье на протяжении поколений. Акры травы и песка. Большой старый
   Чудовище с белой черепицей, скрипучими полами, разваливающейся плетеной мебелью, пыльными старыми крючковатыми коврами, каменным камином. Он стоял на вершине утеса, который возвышался над океаном и в нескольких местах спускался к воде. Ничего элегантного - просто несколько измученных старых сосен и смолистых дюн. Пляж изгибался в форме полумесяца, весь широкий, мокрый и полный носиков моллюсков. Там был причал с пришвартованными к нему гребными лодками - он танцевал на волнах, шлепая по всему этому покоробленному дереву. Это пугало нас, но в хорошем смысле
  - мы с Ширл любили пугаться.
  'Осенью небо всегда было такого замечательного серого оттенка с серебристо-желтыми пятнами, куда пробивалось солнце. А пляж был полон мечехвостов, раков-отшельников, медуз и нитей водорослей, которые выносило на берег огромными клубками. Мы бросались в эти клубки, заворачивались в них, все скользкие, и представляли себя двумя маленькими принцессами-русалочками в шелковых платьях и жемчужных ожерельях'.
  Она остановилась, закусила губу, сказала: 'С южной стороны участка был бассейн. Большой, прямоугольный, с синей плиткой, на дне были нарисованы морские коньки. Мама и папа так и не решили, хотят ли они крытый или открытый бассейн, поэтому они пошли на компромисс и построили над ним домик у бассейна
  - белая решетка с раздвижной крышей и дьявольским плющом, пронизывающим решетку. Мы часто пользовались ею летом, становясь солеными в океане, а затем смывая ее в пресной воде. Папа научил нас плавать, когда нам было по два года, и мы быстро научились - пристрастились к этому, как маленькие головастики, говорил он.
  Еще одна пауза, чтобы перевести дух. Долгая пауза, которая заставила меня задуматься, закончила ли она. Когда она снова заговорила, ее голос был слабее.
  'Когда лето закончилось, никто не обращал особого внимания на бассейн. Смотрители не всегда чистили его как следует, и вода становилась зеленой от водорослей, источая вонь. Нам с Ширл было запрещено туда ходить, но это только делало его еще более привлекательным. Как только мы освобождались, мы бежали прямо туда, заглядывали через решетку, видели всю эту липкую воду и представляли, что это лагуна, полная монстров. Ужасных монстров, которые могли подняться из грязи и напасть на нас в любой момент. Мы решили, что этот запах исходит от монстров, заполняющих воду своими выделениями - какашками монстров'. Она улыбнулась и покачала головой.
  'Довольно отвратительно, да? Но ведь именно такие фантазии и впадают в фантазию дети, чтобы справиться со своими страхами, верно?'
  Я кивнул.
  'Единственная проблема, Алекс, заключалась в том, что наши монстры материализовались'.
  Она вытерла глаза, высунула голову в окно и глубоко вздохнула.
  'Извините', - сказала она.
  "Все нормально."
  'Нет, это не так. Я пообещала себе, что выдержу'. Еще более глубокий вдох. 'Это был холодный день. Серая суббота. Поздняя осень. Нам было по три года, мы носили одинаковые шерстяные платья с толстыми вязаными леггинсами и новенькие лакированные туфли, которые мы умоляли маму позволить нам носить при условии, что мы не поцарапаем их песком. Это были наши последние выходные на острове до весны. Мы остались дольше, чем следовало
  - дом плохо отапливался, и холод просачивался прямо с океана, такой резкий холод Восточного побережья, который проникает прямо в кости и остается там. Небо было настолько забито дождевыми облаками, что было почти черным-
  имел тот самый запах старого пенни, который исходит от прибрежного неба перед штормом.
  'Наш водитель уехал в город, чтобы заправить машину и настроить ее перед возвращением в город. Остальная часть прислуги была занята закрытием дома. Мама и папа сидели на веранде, завернувшись в шали, и пили последний мартини. Мы с Ширл слонялись из комнаты в комнату, распаковывали то, что было упаковано, расстегивали то, что было застегнуто, хихикали, поддразнивали и просто путались под ногами. Уровень нашего озорства был особенно высок, потому что мы знали, что не вернемся еще некоторое время, и были полны решимости выжать из этого дня все веселье.
  Наконец, прислуга и мама насытились нами. Они укутали нас в теплые пальто, надели галоши поверх новых ботинок и отправили с няней собирать ракушки.
  'Мы побежали на пляж, но прилив поднялся и смыл все ракушки, а водоросли были слишком холодными, чтобы с ними играть. Няня начала флиртовать с одним из садовников. Мы улизнули, направившись прямиком к домику у бассейна.
  'Ворота были закрыты, но не заперты - замок лежал на земле. Один из смотрителей начал осушать и чистить бассейн - по всей палубе были щетки, сети, химикаты и комки водорослей - но его там не было. Он забыл запереть их. Мы пробрались внутрь. Внутри было темно -
  только квадраты черного неба, проникающие через решетку. Грязная вода всасывалась через садовый шланг, который выходил в гравийный отстойник.
  Примерно три четверти от него остались - кислотно-зеленые, пузырящиеся и воняющие сильнее, чем когда-либо, сернистый газ, смешанный со всеми химикатами,
  смотритель вывалил. Наши глаза начали гореть. Мы начали кашлять, затем разразились смехом. Это было действительно чудовищно - нам понравилось!
  'Мы начали притворяться, что монстры вылезают из гука, начали гоняться друг за другом вокруг бассейна, визжать и хихикать, корчить рожи монстров, двигаясь все быстрее и быстрее и доводя себя до безумия - гипнотического состояния. Все расплылось - мы видели только друг друга.
  'Бетонный настил был скользким от всех этих водорослей и мыльной пены от химикатов. Наши галоши были скользкими, и мы начали скользить по всему месту. Нам это тоже нравилось, мы притворялись, что находимся на катке, пытались намеренно скользить. Мы отлично проводили время, потерявшись в моменте, сосредоточившись на своем внутреннем я - как будто мы были одним целым. Мы кружились и кружились, ухая, поскальзываясь и скользя. И вдруг я увидел, как Ширл сильно заскользила и продолжала скользить, увидел ужасное выражение на ее лице, когда она вскинула руки, чтобы удержать равновесие. Она позвала на помощь. Я знал, что это не игра, и побежал, чтобы схватить ее, но упал на задницу и приземлился как раз в тот момент, когда она издала ужасный крик и нырнула ногами вперед в бассейн.
  'Я встал, увидел ее руку, торчащую наружу, ее пальцы сгибались и разгибались, бросился на нее, не смог дотянуться, начал плакать и звать на помощь. Я снова споткнулся, снова упал на задницу, наконец поднялся на ноги и побежал к краю. Руки не было. Я закричал ее имя - это привлекло няню. Как она выглядела - удивление, ужас, когда она ушла под воду -
  осталась со мной, а я продолжала кричать, пока няня спрашивала меня, где она.
  Я не мог ответить. Я впитал ее, стал ею. Я знал, что она тонет, чувствовал, как задыхаюсь и задыхаюсь, чувствовал вкус гнилой воды, забивающей мой нос, мой рот и мои легкие!
  'Няня трясла меня, била по лицу. Я задыхался, но каким-то образом мне удалось указать на бассейн.
  'Потом появились мама и папа, кто-то из прислуги. Няня прыгнула. Мама кричала: 'Мой малыш, о, мой малыш!' и кусала пальцы - они забрызгали кровью всю ее одежду. Няня билась, выныривая, задыхаясь, вся в грязи. Папа сбросил туфли, сорвал куртку и нырнул. Грациозное нырнуло. Через мгновение он вынырнул с Ширли на руках. Она была безвольной, вся в грязи, бледной и мертвой. Папа попытался сделать ей искусственное дыхание. Мама все еще тяжело дышала - ее пальцы были в крови. Няня лежала на земле, сама выглядя мертвой. Служанки рыдали. Смотрители
   пялились. На меня, подумал я. Они обвиняли меня! Я начал выть и царапать их. Кто-то сказал: 'Выведите ее', и все потемнело'.
  Рассказывая эту историю, она вспотела. Я дал ей свой носовой платок. Она взяла его без комментариев, вытерлась и сказала: 'Я проснулась на Парк-авеню. Это было на следующий день; кто-то, должно быть, дал мне успокоительное.
  Мне сказали, что Ширли умерла, ее похоронили. Больше о ней ничего не говорили. Моя жизнь изменилась, опустела, но я не хочу об этом говорить. Даже сейчас; я не могу об этом говорить. Достаточно сказать, что мне пришлось перестроить себя. Научиться быть новым человеком. Партнером без партнера. Я приняла это, жила в своей голове, вдали от мира. В конце концов я перестала думать о Ширли - сознательно перестала. Я шла по накатанной, была хорошей девочкой, получала хорошие оценки, никогда не повышала голос. Но я была пуста - мне чего-то не хватало. Я решила стать психологом, чтобы узнать, почему. Я переехала сюда, встретила тебя, начала жить по-настоящему. Потом все изменилось - мама и папа умерли. Мне пришлось вернуться на Восток, чтобы поговорить с их адвокатом. Он был милым. Красивый, отеческий мужчина - я смутно помнила его по вечеринкам. Он отвел меня в русскую чайную и рассказал мне о моем трастовом фонде, о доме, много говорил о новом обязанности , но не вышел и не сказал, что это такое. Когда я спросил его, что он имел в виду, он выглядел обеспокоенным, потребовал чек.
  'Мы вышли из ресторана, прошлись по Пятой авеню, мимо всех прекрасных магазинов, которые мама всегда любила. Мы молча прошли несколько кварталов, а потом он рассказал мне о Ширли. Что она не умерла, была в коме, когда папа вытащил ее из бассейна, и осталась такой -
  поврежденная, с минимальным мозговым функционированием. Все то время, что я думал, что она мертва, она жила в учреждении в Коннектикуте. Мама была идеальной леди, очень благородной, но она не была сильной, не могла справиться с невзгодами.
  'Адвокат сказал, что он знал, что это должно было стать шоком, ему было жаль, что мне солгали, но мама и папа чувствовали себя лучше. Теперь, однако, их не стало, и поскольку я была ближайшей родственницей, Ширли была моей юридической ответственностью.
  Не то чтобы это должно было меня обременять. Он - юридическая фирма - возьмет на себя ее опеку, будет управлять всеми финансами, управлять ее трастовым фондом, чтобы ее медицинские расходы продолжали оплачиваться. Не было абсолютно никакой необходимости
   чтобы я нарушил свою жизнь. У него были бумаги, которые я должен был подписать, и обо всем этом позаботились.
  'Я наполнилась гневом, на который не знала, что способна, начала кричать на него прямо там, на Пятой авеню, требуя встречи с ней. Он пытался отговорить меня, сказал, что мне следует подождать, пока пройдет шок. Но я настояла. Мне нужно было увидеть ее прямо сейчас. Он вызвал лимузин. Мы поехали в Коннектикут. Место было большим и красивым - старый каменный особняк, ухоженные газоны, большая солнечная веранда, медсестры в накрахмаленных униформах, врачи с немецким акцентом.
  Но ей нужно было больше, чем это - ей нужен был ее партнер. Я сказал адвокату, что она вернется со мной в Калифорнию, чтобы подготовить ее к путешествию в течение недели.
  'Он снова попытался отговорить меня от этого. Сказал, что видел подобное раньше - чувство вины выжившего. Чем больше он говорил, тем злее я становился, бедняга.
  И поскольку я достиг совершеннолетия, у него не было выбора. Я вернулся в Лос-Анджелес
  чувствуя себя праведной с целью - я больше не была просто очередной аспиранткой, попавшей в рутину, я была женщиной с миссией. Но в тот момент, когда я вошла в свою комнату в общежитии, чудовищность всего обрушилась на меня. Я поняла, что моя жизнь никогда не будет прежней, никогда не будет нормальной. Я справлялась с этим, оставаясь занятой, отдавая распоряжения адвокату, переезжая в дом, подписывая бумаги.
  Убеждая себя, Алекс, что я контролирую ситуацию. Я нашла это место - снаружи оно выглядит не очень, но они действительно относятся к ней по-особенному. Элмо - фантастическая, полностью ориентированная на индивидуальный подход'.
  Она поднесла мою руку к своей щеке, затем положила ее себе на колени и крепко сжала.
  'Теперь ты, Алекс. Твой вход в этот беспорядок. Ночь, когда ты застал меня с фотографией в руках, была вскоре после того, как Ширли улетела - какая работа, просто вытащить ее из самолета и посадить в фургон. Я не спала несколько дней, была взвинченной и уставшей. Фотография была в коробке с другими семейными документами; она была в сумочке у мамы в день ее смерти.
  'Я начала смотреть на это, провалилась в это, как Алиса в яму. Я пыталась все интегрировать, вспомнить хорошие дни. Но так злилась, что меня обманули, что вся моя жизнь была обманом - каждое мгновение окрашено ложью. Мне стало плохо, Алекс. Тошнота. Мой живот вздымалось. Как будто фотография запечатлела меня - пожирала меня, как бассейн поглотил Ширли. Я испугалась, оставалась в таком состоянии несколько дней - я висел на волоске, когда ты вошла.
   'Я никогда не слышал тебя, Алекс. Пока ты не встал надо мной. И ты казался злым - осуждающим меня. Не одобряющим. Когда ты поднял фотографию с пола и осмотрел ее, это было так, как будто ты вторгся в меня - прорвался в мою личную боль. Я хотел, чтобы боль была только моей - хотел чего-то только для себя. Я просто выдохся. Мне так жаль'.
  Я ответил на пожатие ее руки. 'Все в порядке'.
  'Следующие пару недель были ужасными, просто кошмаром. Я беспокоилась о том, что я сделала с тобой и собой, но, честно говоря, я была слишком истощена, чтобы что-то с этим сделать, и чувствовала себя виноватой, потому что не могла заставить себя больше беспокоиться об этом. Мне пришлось со многим справиться: со злостью на родителей за то, что они мне лгали, со скорбью из-за их потери, со злостью на Ширли за то, что она вернулась такой израненной, за то, что она не смогла ответить на мою любовь. В то время я не осознавала, что она вибрирует, пытаясь общаться со мной. Так много перемен сразу, Алекс. Как путаница перекрещивающихся проводов под напряжением, прожигающих мой мозг. Мне помогли'.
  'Крузе'.
  'Несмотря на то, что ты о нем думаешь, он помог мне, Алекс. Помог мне снова собраться. И он сказал мне, что ты придешь искать меня, что дало мне понять, что ты заботишься. Я заботилась о тебе - вот почему я наконец заставила себя сойтись с тобой, хотя Пол и сказал, что я не готова. И он был прав. Я вела себя как нимфоманка, потому что чувствовала себя никчемной, неконтролируемой, чувствовала, что должна тебе что-то. Ведя себя как секс-бомба, я чувствовала себя ответственной, как будто я выходила из своей личности и принимала новую.
  Но только на короткое время. Позже, пока ты спал, я презирал то, что я сделал, презирал тебя. Я навалился на тебя, потому что ты был там.
  Она отвернулась. 'И потому что ты был хорошим. Я разрушила то, что у нас было, потому что не могла выносить доброту, Алекс. Я не чувствовала, что заслуживаю доброты. И после всех этих лет я все еще жалею об этом'.
  Я сидел там, пытаясь все это осознать.
  Она наклонилась и поцеловала меня. Постепенно поцелуй стал жарче и глубже, и мы прижались друг к другу, ощупывая, наши языки танцевали. Затем мы оба отстранились.
  'Шэрон...'
  'Да, я знаю', - сказала она. 'Не снова. Как ты мог знать, что будешь в безопасности?'
  "Я-"
   Она приложила палец к моим губам.
  'Нет смысла объяснять, Алекс. Древняя история. Я просто хотел показать тебе, что я не такой уж плохой'.
  Я молчал, не говорил, что пришло мне на ум. Что, может быть, мы могли бы начать снова - медленно. Осторожно. Теперь, когда мы оба выросли.
  Она сказала: 'Я тебя отпущу'.
  Мы уехали на разных машинах.
  
  Вернувшись из дома Круза, я сидел в своей гостиной с выключенным светом и перелистывал его снова и снова. Парк-авеню, Саутгемптон, лето.
  Мама и папа. Мартини в веранде. Изящные картонные фигурки.
  Но отвратительный маленький обрывок целлулоида сказал, что Мамочка была какой угодно, но не благородной. Девушка с вечеринки богатого мужчины, которая занималась любовью на пленке, вероятно, использовала это для шантажа.
   Вся моя жизнь была обманом - каждое мгновение было окрашено ложью.
  Я подумал о Ширли Рэнсом. Растительная. Писк . Интересно, была ли хоть часть этой истории правдой.
  Если она любила своего близнеца, как она могла покончить с собой, бросить беспомощного калеку?
  Если только Ширли тоже не умерла.
   С и С, молчаливые партнёры.
  Пара маленьких девочек, красивых, с черными волосами. Горы на заднем плане. В противоположных руках рожки мороженого.
  Зеркальные близнецы. Она левша, я правша .
  Внезапно я понял, что именно беспокоило меня в этом порноцикле - несоответствие, которое возникло на кончике моего сознания и засело у меня под кожей.
  Шэрон была правшой, но в фильме, поглаживая и разминая, она отдавала предпочтение левой руке.
   Будучи секс-бомбой, я чувствовала себя ответственной. Как будто я выходила из своей личность и вхождение в чужую личность.
  Примеряете новую личность?
  Левая рука. Синестра . Зловещий. Некоторые примитивные культуры считали его злым.
  Надеваю светлый парик и становлюсь плохой девочкой... левшой и зловещей девочкой.
  Внезапно что-то в истории об утоплении обеспокоило меня - то, что не беспокоило меня шесть лет назад, когда я хотел ей верить: детали, яркие образы.
  Слишком сложно для трехлетнего ребенка. Слишком много для запоминания малышом.
  Отработанная деталь. Или хорошо отрепетированная ложь? Была ли она натренирована? Улучшилась ли ее память?
  Как в гипнозе.
  Как Пол Круз, мастер-гипнотизер. Кинорежиссер-любитель. Профессиональный мошенник.
  Теперь я был уверен, что он знал достаточно, чтобы заполнить множество пробелов. Умер с этим знанием. Ужасно, кроваво, забрав с собой еще двух человек.
  Больше, чем когда-либо, мне хотелось узнать, почему.
  Глава
  20
  Чувствуя себя зараженным, носителем какой-то страшной болезни, я отменил свой рейс в Сан-Луис, включил телевизор и создал себе электронную компанию.
  Убийства Крузе были главной темой новостей в одиннадцать часов вечера, дополненной масштабными кадрами с мини-камеры в прямом эфире из дома убийств и вставленными фотографиями Пола и Сюзанны в лучшие дни. Третья жертва была идентифицирована как Лурдес Эскобар, двадцати двух лет, уроженка Сальвадора, работавшая горничной у Крузе. На ее фотографии была изображена молодая женщина с открытым лицом, заплетенными черными волосами и темными, тающими глазами.
  'Невинная жертва', - произнес репортер, понизив голос и сочась иронией. Она бежала от суеты и нищеты родной земли, движимая мечтой о лучшей жизни, только чтобы встретить насильственную смерть среди соблазнительной роскоши Города Ангелов...
  Подобное философствование означало, что он мало что знал.
  Я переключался между каналами, жаждущий фактов. Все три выпуска новостей были идентичны по стилю и отсутствию содержания: репортеры обращались к ведущим, а не к аудитории, громко размышляя, стал ли один из пациентов Круза убийцей, или это был просто очередной случайный LA
  кровопускание.
  Я впитывал прогнозы о набегах на оружейные магазины, голодных бойцовых собак. Репортер приложил ладонь к уху и сказал: 'Одну минуту. Сейчас мы получим заявление от полиции'.
   Камера переместилась на Сирила Траппа, прочищающего горло. Его рубашка была TV
  синий. Его белые волосы блестели, как стальной шлем. Под прожекторами его пятнистая кожа была цвета грязных простыней. Его усы извивались, когда он жевал щеку. Установив зрительный контакт с камерой, он зачитал подготовленное заявление, в котором обещал, что все следственные ресурсы полицейского управления Лос-Анджелеса будут мобилизованы для раскрытия этих жестоких убийств. Натянутая улыбка и покачивание головой. Он сказал: 'Это все, что я имею право разглашать на данный момент', и ушел.
  Репортер сказал: 'Вот и все, Кит и Келли. Прямой репортаж с места происшествия...'
  Я выключил телевизор, задумался о присутствии Траппа на месте преступления, подождал, пока Майло позвонит и расскажет мне. Когда он не позвонил к часу, я разделся и скользнул под одеяло, с пересохшим ртом и настолько напряженным, что нёбо ныло. Я попытался глубоко дышать, но вместо того, чтобы расслабиться, довел себя до состояния широко раскрытых глаз гиперосознания. Обняв подушку, как любовник, я попытался заполнить голову приятными образами. Ничего не пришло. Наконец, незадолго до рассвета, мне удалось погрузиться в сон.
  На следующее утро я позвонил Майло на станцию и мне сказали, что он все еще в отпуске. В его доме никто не ответил.
  Я взял утреннюю газету. В отличие от смерти Шарон, убийства Круза были восприняты как серьезные новости - заголовок, кричащий ДОКТОР И
  Баннер 'УБИТЫЙ СУПРУГ' красовался в верхней половине страницы 3. Подпись принадлежала штатному автору по имени Дейл Конрад, имя которого я узнал, поскольку в прошлом он освещал истории из области поведенческой науки, но обычно делал это небрежно.
  Статья Круза не была исключением. Несмотря на все эти дюймы колонок, Конрад не нашел ничего об убийствах, что не было бы освещено в вчерашних передачах. Большая часть статьи была биографической информацией о Крузе. На момент смерти ему было шестьдесят, вдвое больше его жены, которую статья описывала только как бывшую актрису. Его родиной был Нью-Йорк; его происхождение было финансовым. Он был назначен офицером в Корее, прикрепленным к подразделению психологической войны, получил докторскую степень в университете на юге Флориды и, с помощью связей в обществе и своей колонки советов, создал прибыльную практику в Палм-Бич, прежде чем переехать в Калифорнию. Его недавнее назначение на должность главы
  Его предшественник, профессор Милтон Фрейзер, был отмечен как потрясенный бессмысленной смертью уважаемого коллеги.
  Смерть Лурдес Эскобар была упомянута в последнем абзаце: 'Также было обнаружено тело экономки...'
  Я отложил газету. Нью-Йорк, старые деньги, связи в обществе...
  напоминающее фальшивый фон, который Шэрон создала для себя.
  Была ли это полная выдумка? Неудавшаяся старлетка-мать или нет, она жила как богатая девчонка - шмотки, машина, дом. Возможно, Линда Ланье вышла замуж за деньги - фантазия девушки по вызову сбылась.
  Или, возможно, она получила его другим путем. Передав своей дочери отборный кусок недвижимости на склоне холма, когда-то принадлежавший умершему миллиардеру, который нанял ее. Все еще переданный в собственность корпорации этого миллиардера и выставленный на продажу на следующий день после смерти Шэрон.
  Слишком много вопросов. Голова начала болеть.
  Я оделся, нашел блокнот и пару ручек и вышел из дома.
  Пройдя по лощине, я пересек Сансет и вошел в северную часть университетского городка. Было одиннадцать двадцать, когда я прошел через двери научной библиотеки.
  Я направился прямо в раздел справочных материалов, поиграл с MELVYL
  компьютеризированный индекс и обнаружил в фондах библиотеки две книги о Лиланде Белдинге.
  Первый том был 1949 года под названием 'Десять магнатов' . Второй был 'The Basket-Case Billionaire Симана Кросса. Удивленный, так как я думал, что все экземпляры книги отозваны, я записал номера телефонов, начал искать что-нибудь на Ланье, Линду, но ничего не нашел.
  Я отошел от компьютера и провел небольшое низкотехнологичное исследование - два часа, перелистывая страницы тома за томом 'Индекса периодических изданий'. Здесь тоже ничего о Линде Ланье, но более сотни статей о Лиланде Белдинге, охватывающих период с середины тридцатых до середины семидесятых. Я выбрал, как я надеялся, репрезентативную дюжину ссылок, затем поднялся на лифте к стеллажам и начал искать источники. К половине третьего я уже устроился в читальном зале на четвертом этаже, окруженный стопками журналов в переплетах.
  Самые ранние статьи о Белдинге были в журналах аэрокосмической промышленности, написанных, когда магнату было еще немного за двадцать. В них Лиланд
   Белдинга приветствовали как технического и финансового гения, мастера-конструктора самолетов и сопутствующего оборудования с тремя патентами на каждый год его жизни. В каждом из них использовалась одна и та же фотография, рекламный снимок, приписываемый Л.
  Belding Industries: молодой изобретатель сидит в кабине одного из своих самолетов в очках и шлеме, его внимание приковано к приборной панели.
  Красивый мужчина, но холодный на вид.
  Огромное богатство Белдинга, его раннее развитие, мальчишеская внешность и застенчивость сделали его естественным героем СМИ, и тон самых ранних популярных журнальных статей был благоговейным. Одна статья назвала его самым завидным холостяком 1937 года. Другая назвала его самым близким к тому, чтобы Америка стала наследным принцем.
  Довоенный очерк в журнале Collier's подытожил его путь к славе: он родился в богатой семье в 1910 году, был единственным ребенком наследницы из Ньюпорта, штат Род-Айленд, и техасского нефтяного разведчика, ставшего джентльменом-скотоводом.
  Еще одно официальное корпоративное фото. Белдинг, казалось, боялся камеры, стоя, рукава рубашки закатаны до локтей, большой гаечный ключ в одной руке, рядом с гигантским куском чугунного оборудования. К тридцати годам он приобрел монашеский вид - высокий лоб, чувствительный рот, толстые очки, которые не могли скрыть интенсивность круглых темных глаз. Современный Мидас, согласно статье, олицетворяющий лучшее из американской изобретательности в сочетании с добрым старым трудолюбием. Хотя Белдинг родился с серебряной ложкой во рту, он никогда не позволял ей потускнеть; он предпочитал двадцатичасовой рабочий день и не боялся испачкать руки. У него была фотографическая память, он знал сотни своих сотрудников по имени, но не терпел дураков, не питал терпения к легкомыслию 'коктейльной толпы'.
  Его идиллическая жизнь единственного сына жестоко оборвалась, когда оба его родителя погибли в автокатастрофе, возвращаясь после вечеринки на арендованную виллу на испанском острове Ибица, к югу от Майорки.
  Другой слой. Я перестал читать, попытался что-то в этом осмыслить. Когда не смог, я продолжил читать.
  На момент аварии Белдингу было девятнадцать, он был студентом последнего курса Стэнфорда, специализировавшимся на физике и инженерии. Он бросил колледж, вернулся в Хьюстон, чтобы управлять семейным нефтяным бизнесом, и немедленно расширил производство оборудования для бурения нефтяных скважин, используя конструкции, которые он разработал в качестве студенческих проектов. Год спустя он диверсифицировался в
  тяжелая сельскохозяйственная техника, брал уроки полетов, показал себя прирожденным и легко получил квалификацию пилота. Он начал посвящать себя строительству самолетов. В течение пяти лет он доминировал в аэрокосмической промышленности, наводнив эту область техническими инновациями.
  В 1939 году он объединил свои активы в Magna Corporation (корпоративный пресс-релиз: '... если бы мистер Белдинг окончил Стэнфорд, он бы получил диплом с отличием ') и переехал из Техаса в Лос-Анджелес, где построил корпоративную штаб-квартиру, завод по сборке самолетов и частную взлетно-посадочную полосу на участке площадью 1500 акров в пригороде Эль-Сегундо.
  Слухи о публичном размещении акций заставили быков и медведей обратить на это внимание. Но предложение так и не было реализовано, и Уолл-стрит пожалела об этом вслух, назвав Ли Белдинга ковбоем, который в итоге откусил больше, чем мог прожевать.
  Белдинг не стал комментировать ситуацию и продолжил расширять свою деятельность - в сфере судоходства, железных дорог, недвижимости и строительства.
  Он получил контракт на строительство пристройки к Министерству труда в Вашингтоне, округ Колумбия, построил дешевое жилье в Кентукки, военную базу в Неваде, а затем выступил против мафии и профсоюзов, чтобы создать Casbah - самое большое и помпезное казино, когда-либо затмившее солнце Лас-Вегаса.
  К своему тридцатилетию он увеличил свое наследство в тридцать раз, был одним из пяти самых богатых людей в Америке, и определенно самым скрытным, отказывающимся от интервью и избегающим публичных мероприятий. Пресса простила его; игра в недотрогу только сделала его лучшим копирайтером и дала им больше свободы.
  Конфиденциальность, последняя роскошь...
  Только после Второй мировой войны медовый месяц между Америкой и Лиландом Белдингом начал портиться. Пока страна хоронила своих мертвецов, а трудящиеся сталкивались с неопределенным будущим, левые журналисты начали указывать на то, что Белдинг использовал войну, чтобы стать миллиардером, укрывшись в своем пентхаусе в штаб-квартире Magna.
  Последующее расследование показало, что в период с 1942 по 1945 год активы Magna Corporation увеличились в четыре раза благодаря успешному участию в торгах по тысячам государственных оборонных контрактов: Magna была основным поставщиком для вооруженных сил бомбардировщиков, систем наведения самолетов, зенитного оружия, танков и полугусеничных транспортных средств, даже продовольственных пайков и формы для военнослужащих.
  Термины вроде 'барон-грабитель', 'спекулянт' и 'эксплуататор рабочего человека' начали появляться в редакционных статьях, комментаторы утверждали, что Ли Белдинг был 'брать, ничего не давать', самовлюбленный скряга, лишенный малейшего лоска патриотического духа. Один писатель указал, что он никогда не жертвовал на благотворительность, не дал ни копейки на кампанию по выпуску военных облигаций.
  Вскоре последовали слухи о коррупции - намеки на то, что все эти контракты были выиграны не за счет самой низкой цены. К началу 1947 года намеки превратились в обвинения и обрели достаточно оснований, чтобы Сенат США обратил на них внимание. Был создан подкомитет, которому было поручено расследовать происхождение военных прибылей Лиланда Белдинга и разобраться во внутренних механизмах Magna Corporation. Белдинг проигнорировал шумиху, обратил свои таланты на кино, купил студию и изобрел ручную кинокамеру, которая обещала произвести революцию в отрасли.
  В ноябре 1947 года подкомитет Сената провел публичные слушания.
  Я нашел краткое изложение событий в деловом журнале.
  Консервативная точка зрения, никаких картинок, мелкий шрифт и сухая проза.
  Но недостаточно сухо, чтобы скрыть пикантный характер главного обвинения против Белдинга:
  Что он был не столько капитаном промышленности, сколько высококлассным сутенером.
  Следователи комитета утверждали, что Белдинг изменил шансы на контрактные ставки, устраивая 'дикие вечеринки' для чиновников Военного совета, государственных закупочных агентов, законодателей. Эти тусовки проходили в нескольких уединенных домах на Голливудских холмах, купленных Magna Corporation специально как 'места для вечеринок', и включали 'мальчишники', лившуюся выпивку, потворство 'марихуане', а также обнаженные танцы и плавание легионов 'молодых женщин с распущенными моральными устоями'.
  Эти женщины, которых называли 'профессиональными тусовщицами', были начинающими актрисами, выбранными человеком, управлявшим студией Белдинга, 'бывшим консультантом по управлению' по имени Уильям Хоук 'Билли' Видал.
  Слушания продолжались более полугода; затем постепенно то, что обещало быть пикантной историей, начало увядать. Подкомитет оказался неспособным предоставить свидетелей печально известным сторонам, за исключением конкурентов Белдинга по бизнесу, которые давали показания с чужих слов и сминались на перекрестном допросе. А сам миллиардер отказался от повесток для дачи показаний, ссылаясь на угрозу национальной безопасности, и его поддержало Министерство обороны.
   Билли Видал действительно появился - в компании высокооплачиваемых юридических талантов. Он отрицал, что его главная роль заключалась в обеспечении женщин для Лиланда Белдинга, называл себя успешным консультантом по управлению киноиндустрией из Беверли-Хиллз до встречи с Белдингом и представил документы, подтверждающие это.
  Его дружба с молодым магнатом началась, когда они оба были студентами Стэнфорда, и он восхищался Ли Белдингом. Но он отрицал свою причастность к чему-либо незаконному или безнравственному. Легион свидетелей поддержал его. Видал был уволен.
  Когда компания Magna отклонила повестки с требованием предоставить бухгалтерскую отчетность, опять же по соображениям национальной безопасности, а Министерство обороны и Госдепартамент поддержали Белдинга, комитет зашел в тупик и прекратил свое существование.
  Сенаторы спасли лицо, вынеся мягкий выговор Лиланду Белдингу, отметив его неоценимый вклад в национальную оборону, но посоветовав ему быть более осторожным в будущем с ведением записей. Затем они поручили сотрудникам составить отчет о своих выводах и проголосовали за прекращение существования комитета. Циники предположили, что в связи с обвинением в том, что члены Конгресса были в партийном списке Белдинга, весь процесс был просто очередным примером того, как лисы охраняют курятник. Но к этому времени никого это не волновало; теперь страна созрела для оптимизма, намеревалась восстановиться и была полна решимости провести чертовски хорошее десятилетие. Если несколько добросердечных негодяев позволили себе немного роскошной жизни, пусть так и будет.
  Площадки для вечеринок. Связь с кино. Фильмы для мальчишников. Мне хотелось узнать больше о проводнике Bashful Belding в быструю жизнь.
  Прежде чем я успел вернуться в раздел индекса, чтобы поискать что-нибудь о Уильяме Хоуке Видале, из потолочного динамика раздалось объявление о том, что библиотека закрывается через пятнадцать минут. Я собрал свои две книги и столько непрочитанных периодических изданий, сколько смог унести, направился прямиком к копировальным аппаратам и провел следующие десять минут, скармливая десятицентовики. Затем я спустился вниз и использовал свою факультетскую карточку, чтобы взять книги. Вооружившись своими сокровищами, я отправился домой.
   Глава
  21
  Перед моим навесом был припаркован белый VW Rabbit, загораживая дорогу к Севилье.
  Молодая женщина, прислонившись к нему, читала книгу.
  Увидев меня, она вскочила.
  'Привет! Доктор Делавэр?'
  "Да."
  'Доктор Делавэр? Я Мора Бэннон? Из Times ? История доктора Рэнсома? Я хотела бы узнать, могу ли я поговорить с вами - всего на минутку?'
  Она была высокой и тощей, лет двадцати, с длинным, веснушчатым лицом, которое требовало доработки. Она носила желтые спортивные штаны и белые кроссовки. Ее прическа под пажа была окрашена в оранжевый цвет с розовыми оттенками, того же цвета, что и ресницы вокруг ее светло-карих глаз. У нее был заметный перекус с шириной зубочистки между верхними резцами.
  Книга в ее руке была 'Эхо во тьме ' Уомбо , и она пометила ее в нескольких местах желтыми бирками. Ее ногти были обгрызены и обрублены.
  'Как вы узнали, где я живу, мисс Бэннон?'
  'У нас, репортеров, свои методы'. Она улыбнулась. Это заставило ее выглядеть лет на двенадцать.
  Увидев, что я не улыбаюсь в ответ, она сказала: 'В газете есть досье на тебя. Несколько лет назад? Когда ты участвовал в поимке тех растлителей малолетних?'
   Уединение, последняя роскошь . 'Понятно'. По крайней мере, Нед Бионди не играл быстро и вольно.
  'Прочитав вырезки о вас, я поняла, что вы преданный человек', - сказала она. 'Тот, кто не любит чушь? А чушь - это то, что мне дают'.
  'Кто?'
  'Мои боссы. Все. Сначала они говорят мне забыть историю Рэнсома.
  Теперь, когда я прошу осветить убийства Круза, они отдают это этому слабаку Дейлу Конраду - я имею в виду, что этот парень никогда не покидает своего стола. У него примерно столько же энергии, сколько у ленивца на кваалюде. Когда я попытался связаться с мистером Бионди, его секретарь сказала мне, что он уехал из города - в Аргентину , на какие-то курсы испанского языка . Затем она дала мне задание продолжить историю о дрессированной лошади - в Анахайме ?
  Откуда-то со стороны долины дул мягкий, теплый ветерок. Он шевелил ярлычки в ее книге.
  'Интересное чтение?' - спросил я, держа свои книги так, что их названия были скрыты.
  'Увлекательно. Я хочу быть писателем криминальных романов - проникнуть в суть добра и зла? Поэтому мне нужно погрузиться в вопросы жизни и смерти. Я решил, что выберу лучшее - этот человек был полицейским, у него был солидный опыт. А люди в этом были такими странными - внешне респектабельными, но совершенно сумасшедшими. Как люди в этом деле?'
  'Какой случай?'
  ' Случаи , на самом деле. Доктор Рэнсом? Доктор Круз? Два психолога умирают на одной неделе - два психолога, которые были связаны друг с другом. Если они были связаны при жизни, может быть, и в смерти? Это означает, что Рэнсома могли убить, не думаете?'
  'Как они были связаны?'
  Она сделала озорной жест. 'Да ладно, доктор Делавэр, вы же знаете, о чем я говорю. Рэнсом был одним из студентов Круза. Более того - лучшим студентом. Он был председателем ее докторского комитета'.
  'Откуда ты это знаешь?'
  'Источники. Да ладно, доктор Делавэр, перестаньте жеманничать. Вы выпускник той же программы. Вы знали ее , так что, скорее всего, вы знали и его тоже, верно?'
  'Очень тщательно'.
   'Просто делаю работу. А теперь, пожалуйста, поговорите со мной? Я не откажусь от этой истории'.
  Мне было интересно, что она на самом деле знает и что с ней делать.
  'Хотите кофе?' - спросил я.
  'У вас есть чай?'
  Оказавшись внутри дома, она сказала: 'Ромашка, если она у тебя есть', и тут же начала осматривать обстановку. 'Хорошо. Очень по-лос-анджелесски'.
  "Спасибо."
  Ее взгляд метнулся к стопке бумаг и нераспечатанной почты на столе, и она принюхалась. Я понял, что место приобрело затхлый, нежилой запах.
  'Жить одной?' - спросила она.
  'На данный момент'. Я пошёл на кухню и спрятал свои исследовательские материалы в шкафу, приготовил ей чашку чая, а себе чашку растворимого кофе, поставил всё это на поднос со сливками и сахаром и принёс в гостиную. Она полусидела-полулежала на диване. Я сел напротив неё.
  'На самом деле', - сказал я, - 'к тому времени, как доктор Круз приехал в университет, я уже был за пределами кампуса. Я окончил его годом ранее'.
  'Два месяца назад', - сказала она. 'Июнь 74-го. Я тоже нашла твою диссертацию'. Она вспыхнула, поняла, что выдала свои 'источники', и попыталась оправиться, строго взглянув на него. 'Я все еще готова поспорить, что ты его знала'.
  'Вы читали диссертацию Рэнсома?'
  'Просмотрел'.
  'О чем это было?'
  Она подбросила свой чайный пакетик, наблюдая, как темнеет вода в ее чашке. 'Почему бы тебе не ответить на некоторые мои вопросы, прежде чем я отвечу на твои?'
  Я подумал о том, как выглядели Крузы после смерти. Лурдес Эскобар.
  Диджей Расмуссен. Нагромождение тел. Связи с большими деньгами. Смазка полозьев.
  'Мисс Бэннон, не в ваших интересах продолжать это дело'.
  Она поставила чашку. 'Что это должно значить?'
  'Задавать неправильные вопросы может быть опасно'.
  'Ого, - сказала она, закатив глаза. - Я в это не верю. Сексистский протекционизм?'
  'Сексизм тут ни при чем. Сколько вам лет?'
  'Это не имеет значения!'
   'Но с точки зрения опыта это так'.
  'Доктор Делавэр', - сказала она, вставая, - 'если вы собираетесь только покровительствовать мне, я ухожу отсюда'.
  Я ждал.
  Она села. 'К вашему сведению, я работаю репортером уже четыре года '.
  'В твоей студенческой работе?'
  Она покраснела, на этот раз сильнее. Пока-пока, веснушки. 'Я хочу, чтобы вы знали, что в студенческой жизни было много тяжелых историй. Из-за одного из моих расследований два продавца книжного магазина были уволены за хищение'.
  'Поздравляю. Но мы сейчас говорим о совершенно другом уровне. Нехорошо было бы отправить тебя домой в Бостон в коробке'.
  'О, да ладно ', - сказала она, но в ее глазах был страх. Она скрыла его за негодованием. 'Полагаю, я ошибалась на счет тебя'.
  'Полагаю, что так'.
  Она пошла к двери. Остановилась и сказала: 'Это отвратительно, но неважно'.
  Готова к действию. Я лишь раззадорил ее аппетит.
  Я сказал: 'Возможно, вы правы - насчет связи между смертями. Но на данный момент у меня есть только догадки - ничего стоящего обсуждения'.
  'Догадки? Ты шпионил за собой ! Зачем?'
  'Это личное'.
  'Ты был в нее влюблен?'
  Я выпил кофе. 'Нет'.
  'Тогда что же тут личного?'
  'Вы очень любопытная молодая леди'.
  'Соответствует правилам, доктор Делавэр. И если это так опасно, почему вам разрешено шпионить?'
  'У меня есть связи в полиции'.
  'Связи с полицией? Смешно. Копы - те, кто покрывают. Я узнал - через свои связи - что они устроили полный Уотергейт по Рэнсом. Все судебные записи исчезли - как будто ее никогда и не было'.
  'Моя связь другая. Вне мейнстрима. Честно'.
  'Тот гей из дела о растлении малолетних?'
  Это застало меня врасплох.
  Она выглядела довольной собой. Пескаря, счастливо плавающего среди барракуд.
   Я сказал: 'Может быть, мы сможем сотрудничать'.
  Она одарила меня чем-то вроде жесткой, понимающей улыбки. 'А, время почесать спину. Но зачем мне иметь с этим дело?'
  'Потому что без сделки вы ничего не добьетесь - это обещание. Я раскопал некоторую информацию, которую вы никогда не сможете получить, материал, который бесполезен для вас в его нынешнем виде. Я собираюсь заняться этим. У вас будут исключительные права на все, что я придумаю - если обнародование не будет опасным для нашего здоровья'.
  Она выглядела возмущенной. 'О, это просто здорово! Здорово, что большой сильный храбрец отправляется на охоту, но скво должна оставаться в вигваме?'
  'Либо бери, либо нет, Мора', - я начала убирать чашки.
  'Это отвратительно', - сказала она.
  Я помахал на прощание. 'Тогда иди делай свое дело. Посмотрим, что из этого выйдет'.
  'Ты загоняешь меня в угол и пытаешься использовать свою власть'.
  'Хотите стать автором детективов? Я предлагаю вам шанс - не гарантию - получить детективную историю. И прожить достаточно долго, чтобы увидеть ее в печати. Ваша альтернатива - мчаться вперед, как Нэнси Дрю, в этом случае вас либо уволят и отправят домой на суперэкономном рейсе, либо отправят обратно в багажном отсеке в том же физическом состоянии, что и Крузы и их горничная'.
  'Служанка', - сказала она. 'О ней никто не говорит'.
  'Это потому, что она расходный материал , Мора. Нет денег, нет связей...
  человеческий мусор - прямиком в компостную кучу'.
  'Это грубо'.
  'Это не подростковая детективная фантазия'.
  Она постукивала ногой и грызла ноготь большого пальца.
  'Изложите это в письменной форме?' - спросила она.
  'Что изложить в письменном виде?'
  'Что у нас есть сделка? Контракт? У меня есть первоочередное право на твою информацию?'
  'Я думал, вы журналист, а не адвокат'.
  'Правило первое: прикрывайте свою задницу'.
  'Неправильно, Мора. Правило первое - никогда не оставлять следов'.
  Я отнес поднос на кухню. Зазвонил телефон. Прежде чем я успел до него дотянуться, она уже взяла трубку в гостиной. Когда я вернулся, она держала телефон и улыбалась. 'Она повесила трубку'.
   'Кто такая 'она'?'
  'Женщина. Я сказал ей подождать, я тебя достану. Она сказала, забудь, голос был сердитый'. Милая улыбка. 'Ревнивый'. Пожимание плечами. 'Извини'.
  'Очень стильно, Мора. Полное отсутствие манер входит в вашу профессиональную подготовку?'
  'Извините', - сказала она, на этот раз глядя так, словно она говорила серьезно.
   Женщина . Я указал на дверь. 'До свидания, мисс Бэннон'.
  'Слушай, это было действительно грубо. Мне жаль '.
  Я подошел к двери и придержал ее открытой.
  'Я сказал, что мне жаль'. Пауза. 'Ладно. Забудь о контракте. Я имею в виду, если я не могу доверять тебе, то и листок бумаги ничего не стоит, не так ли? Так что я тебе доверюсь'.
  'Я тронут'. Я повернул дверную ручку.
  'Я говорю, что пойду вместе с вами'.
  Я спросил: 'Время почесать спинку?'
  'Ладно, ладно, что ты хочешь взамен?'
  'Три вещи. Во-первых, обещание отступить'.
  "Как долго?"
  'Пока я не скажу тебе, что это безопасно'.
  'Неприемлемо'.
  'Хорошего дня, Маура'.
  'Блядь! Что тебе надо!'
  'Прежде чем мы продолжим, давайте внесем ясность', - сказал я. 'Никаких вторжений, никакого подслушивания, никаких милых штучек'.
  'У меня получилось с первого раза'.
  'Кто ваш контакт в коронере? Человек, который рассказал вам о пропавшем файле'.
  Она была в шоке. 'Почему вы думаете, что он - или она - у коронера?'
  'Вы упомянули данные судебной экспертизы'.
  'Не стоит слишком многого из этого предполагать', - сказала она, изо всех сил стараясь выглядеть загадочно. 'В любом случае, я ни за что не раскрою свои источники'.
  'Просто убедитесь, что он или она остынет. Для личной безопасности'.
  "Отлично."
  "Обещать?"
  ' Да! Это было Два?'
   'Один-Б. Второй - расскажи мне все, что ты узнал о связи между Рэнсомом и Крузом'.
  "Точно то, что я вам сказал. Диссертация. Он был ее руководителем. У них был общий офис в Беверли-Хиллз".
  "Вот и все?"
  "Вот и все ."
  Я изучал ее достаточно долго, чтобы решить, что верю ей.
  Она спросила: 'Сколько будет три?'
  'О чем была диссертация?'
  'Я же сказал, что только бегло просмотрел'.
  'Из того, что вы просмотрели'.
  'Это было что-то о близнецах - близнецах и множественных личностях, и, я думаю, это было о целостности эго . Она использовала много жаргона'.
  'Три - сделай мне ксерокопию'.
  'Ни в коем случае. Я не твой секретарь'.
  'Справедливо. Верните его туда, где вы его нашли - вероятно, в библиотеку по психологии и образованию в университете - и я сделаю свою собственную копию'.
  Она вскинула руку. 'О, черт, я завтра отвезу ксерокс'.
  'Никаких заходов', - напомнил я ей. 'Отправляйте по почте - экспресс'.
  Я записал свой номер Fed-Ex и дал ей. Она вклеила его между страницами книги Уомбо.
  'Чёрт, - сказала она. - Ты что, такой авторитарный со своими пациентами?'
  Я сказал: 'Вот и все. Мы в деле'.
  'По крайней мере, ты . Я ничего не получил, кроме обещаний'.
  Она скривила лицо. 'Вы лучше зайдите ко мне, доктор'.
  Делавэр. Потому что так или иначе я получу историю'.
  'Когда я узнаю что-то, заслуживающее внимания, вы будете первым человеком, которому я позвоню'.
  'И еще кое-что', - сказала она, уже наполовину выйдя за дверь. 'Я не подросток, черт возьми. Мне двадцать один. По состоянию на вчерашний день'.
  'С днем рождения', - сказал я. 'И еще много-много всего'.
  
  После того, как она уехала, я позвонил в Сан-Луис-Обиспо. Робин ответила.
  'Привет, это я', - сказал я. 'Это был ты несколько минут назад?'
   'Как ты вообще догадался?'
  'Человек, поднявший трубку, сказал, что на другой линии была сердитая женщина'.
  'Человек?'
  'Какой-то малолетний репортер, который пристает ко мне с просьбой об интервью'.
  'Ребенок, которому двенадцать?'
  'Малыш двадцати одного года. Кривые зубы, веснушки, шепелявость'.
  'Почему я тебе верю?'
  'Потому что я святой. Рад слышать от тебя. Хотел позвонить - каждый раз, когда вешаю трубку, жалею о том, как обернулся разговор. Придумываю все правильные слова, но уже слишком поздно'.
  'Я тоже так чувствую, Алекс. Разговаривать с тобой - все равно что ходить по минному полю. Как будто мы смертоносные ингредиенты - их нельзя смешать, не взорвавшись'.
  'Я знаю', - сказал я. 'Но я должен верить, что так быть не должно. Так было не всегда'.
  Она ничего не сказала.
  'Да ладно, Робин, раньше было хорошо'.
  'Конечно, было - многое было замечательно. Но всегда были проблемы.
  Может, они все были моими - я все это держала в себе. Мне жаль'.
  'Обвинять бесполезно. Я хочу сделать это лучше, Робин. Я готов над этим работать'.
  Тишина.
  Затем она сказала: 'Вчера я зашла в папин магазин. Мама сохранила его в том виде, в котором он был, когда он умер. Не инструмент, который не на своем месте, как в музее. Мемориал Джозефа Кастаньи. Она такая - никогда не отпускает, никогда ни с чем не имеет дела . Я заперлась, просто сидела там часами, вдыхая запах лака и опилок, думая о нем. Потом о тебе. Как вы похожи: доброжелательные, теплые, но доминирующие - такой сильный, что ты берешь верх. Алекс, ты бы ему понравился. Был бы конфликт - два быка скребутся и фыркают, - но в конце концов вы двое смогли бы посмеяться вместе'.
  Она сама посмеялась, а потом заплакала.
  'Сидя там, я понял, что часть того, что привлекло меня в тебе, было это сходство - насколько ты был похож на папу. Даже физически: вьющиеся волосы, голубые глаза. Когда он был моложе, он был красивым, такой же тип привлекательности, как у тебя. Довольно глубокое понимание, да?'
   'Иногда трудно увидеть такие вещи. Бог знает, я упустил много очевидных вещей'.
  'Полагаю, так. Но я не могу не чувствовать себя глупо. Я имею в виду, вот я говорю и говорю о независимости и установлении своей личности, обижаюсь на тебя за то, что ты сильный и доминирующий, и все это время я хотел , чтобы обо мне заботились, хотел, чтобы у меня был папочка ... Боже, я так сильно скучаю по нему, Алекс, и я скучаю по тебе тоже, и все это складывается в одну большую боль'.
  'Возвращайся домой', - сказал я. 'Мы можем это уладить'.
  'Я хочу, но не хочу. Я боюсь, что все вернется к тому, что было раньше'.
  'Мы сделаем это по-другому'.
  Она не ответила.
  Неделю назад я бы подтолкнул. Теперь, когда призраки тянут меня за пятки, я сказал: 'Я хочу вернуть тебя прямо сейчас, но ты должен сделать то, что правильно для себя. Не торопись'.
  'Я очень ценю, что ты это сказал, Алекс. Я люблю тебя'.
  "Тоже тебя люблю."
  Я услышал скрип, обернулся и увидел Мило. Он отдал честь и поспешно ретировался из кухни.
  'Алекс?' - сказала она. 'Ты еще там?'
  'Кто-то только что вошел'.
  'Маленькая мисс Торчащие Зубы?'
  'Большой мистер Стерджис'.
  'Передай ему мою любовь. И скажи, чтобы он держал тебя подальше от неприятностей'.
  'Будет сделано. Будь здоров'.
  'Ты тоже, Алекс. Я серьезно. Я скоро позвоню. Пока'.
  " 'Пока."
  Он был в библиотеке, листал мои книги по психологии, делая вид, что ему интересно.
  'Здравствуйте, сержант'.
  'Высшая лига, упс', - сказал он. 'Извините, но чертова дверь была открыта.
  Сколько раз я тебе об этом говорила?
  Он напоминал старую овчарку, которая намочила коврик. Внезапно мне захотелось только одного - развеять его смущение.
  'Никакого секрета', - сказал я. 'Временная разлука. Она в Сан-Луис-Обиспо.
  Мы решим. В любом случае, вы, наверное, уже поняли, да?
  'У меня были подозрения. Ты выглядела так, будто тебя обыграли. И ты не говорила о ней так, как обычно'.
  'Так сказал детектив'. Я подошел к своему столу и начал бесцельно разбирать бумаги.
  Он сказал: 'Надеюсь, вы, ребята, справитесь. Вы двое были хороши'.
  'Постарайся избегать прошедшего времени', - резко сказал я.
  'Опять упс. Mea culpa. Миа Фэрроу'. Он бил себя в грудь, но выглядел искренне смущенным.
  Я подошел к нему и похлопал по спине. 'Забудь об этом, большой парень. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Например, об убийстве. Я сегодня ходил копать, наткнулся на кое-какие интересные вещи'.
  'Доктор Снуп?' - сказал он тем же покровительственным тоном, который я использовал с Морой.
  'Библиотека, Майло. Не совсем боевое дежурство'.
  'С тобой все возможно. В любом случае, ты мне расскажешь свое, я тебе свое. Но не с пересохшим ртом'.
  Мы вернулись на кухню, выпили пару кружек пива и открыли упаковку кунжутных хлебных палочек. Я рассказал ему о фантазиях детства Шэрон
  - общественное прошлое Восточного побережья, напоминавшее прошлое Круза, сиротство, напоминавшее прошлое Лиланда Белдинга.
  'Как будто она собирает фрагменты историй других людей, чтобы создать свою собственную, Майло'.
  'Ладно', - сказал он. 'Кроме того, что она - отъявленная лгунья, что это значит?'
  'Вероятно, серьезная проблема с идентичностью. Исполнение желаний - возможно, ее собственное детство было наполнено насилием или заброшенностью. То, что у нее был близнец, тоже сыграло в этом свою роль. И связь с Белдингом - это больше, чем просто совпадение'.
  Я рассказал ему о вечеринках War Board. 'Уединенные дома на Голливудских холмах, Майло. Тот, что на Джалмии, подходит под это описание. Ее мать работает в сфере вечеринок. Тридцать пять лет спустя Шэрон живет в домике'.
  'Так что ты говоришь? Старый Корзинщик был ее отцом?'
  'Это, конечно, объяснило бы сокрытие информации на высоком уровне, но кто знает? То, как она извратила правду, заставляет меня сомневаться во всем'.
  'Полицейское мышление', - сказал он.
  'Я проверил пару книг о Белдинге, в том числе 'Миллиардер-корзинщик' . Может быть, что-то из этого будет полезным'.
   'Эта книга была мошенничеством, Алекс'.
  'Иногда в мошенничестве есть доля правды'.
  Он пожевал хлебную палочку и сказал: "Может быть. А как ты ее нашел? Я думал, что эту чертову штуку отозвали".
  'Я спросил об этом библиотекаря. Судя по всему, крупные библиотеки получают предварительные экземпляры; приказ об отзыве распространялся только на книжные магазины и коммерческих дистрибьюторов. В любом случае, он был там зарыт с 73-го года, очень мало выдач'.
  'Редкое проявление хорошего вкуса со стороны читающей публики', - сказал он.
  "Что-нибудь еще?"
  Я рассказал о своей встрече с Морой Бэннон.
  'Думаю, мне удалось убедить ее отступить, но у нее есть источник в коронере'.
  'Я знаю, кто это'.
  'Вы шутите'.
  'Нет. Твой рассказ проясняет кое-что. Несколько дней назад один студент-медик третьего курса из Южной Каролины проходил через офис коронера.
  Задавал слишком много вопросов о недавних самоубийствах, похоже, рылся в файлах. Мой источник рассказал мне об этом. Он беспокоился, что это был кто-то из города, шпионящий вокруг'.
  'Он все еще шпионит?'
  'Нет, ротация окончена, девчонка ушла. Наверное, просто парень, который ищет секса в стиле белого рыцаря от Лоис Лейн-младшей. В любом случае, ты правильно сделал, что охладил ее пыл. Все это становится все страннее и страннее, и дело в шляпе. Вчера в доме Круза Трапп появляется до прибытия бригады по расследованию преступления, весь в злых улыбках, желая узнать, как я поймал звонок, когда официально все еще в отпуске. Я сказал ему, что приду пораньше в комнату для сбора, работал за своим столом, разбирая какие-то документы, когда поступил анонимный звонок с сообщением о нечестной игре по адресу Круза.
  Полная чушь, новичка бы не обманули. Но Трапп не стал этого делать, просто поблагодарил меня за инициативу и сказал, что дальше он все возьмет на себя'.
  Майло зарычал, хрустнул костяшками пальцев. 'Этот придурок меня похитил '.
  'Я видел его в новостях'.
  'Разве это не демонстрация? Чушь, дополненная бредом. И еще: говорят, что Трапп продвигает версию сексуального маньяка. Но эти женщины не были расположены так, как жертвы сексуальных убийств, которых я когда-либо видел - никаких раздвинутых ног или сексуальных поз, никакой переодетой одежды. И, насколько мне известно, мой коронер
   Источник может сказать, что, судя по состоянию тел, удушения или увечий не было'.
  'Как они умерли?'
  'Избит и расстрелян - не разберешь, что было раньше. Руки связаны за спиной, одна пуля в затылок'.
  "Исполнение."
  'Это мое рабочее предположение'.
  Он выместил свой гнев на хлебной палочке, хрустя и стряхивая крошки с рубашки. Затем он допил свое пиво и пошел за новым из холодильника.
  'Что еще?' - спросил я.
  Он сел, запрокинул голову и влил себе в горло пиво.
  'Время смерти. Гниение - не точная наука, но для того, чтобы столько гнили разложилось в кондиционируемом помещении, даже при открытой двери, эти тела должны были лежать там какое-то время. Было вздутие газа, шелушение кожи и потеря жидкости, то есть дни, а не часы. Четыре-десять дней - это теоретический диапазон моего источника.
  Но мы знаем, что в прошлую субботу на той вечеринке Крузы были живы, так что это сужает срок до четырех-шести дней'.
  'Это значит, что их могли убить либо после смерти Шэрон, либо до нее'.
  'Верно. И если это было раньше , то возникает определенный сценарий, уродливый, подтверждающий вашу теорию о Расмуссене. Я звонил в отделение шерифа Ньюхолла по поводу него. Они хорошо его знали: отвратительный пьяница, хронический смутьян, очень вспыльчивый, несколько арестов за нападения, и он убил своего отца - избил его до смерти, а затем застрелил. Теперь мы знаем, что он ладил с Рэнсом, но не как с равным, верно? Он был серьезным неадекватным, вероятно, имел половину ее IQ.
  Она манипулировала им, играла с его головой. Допустим, у нее были серьезные претензии к Крузу, и она рассказала об этом Расмуссену. Ей даже не пришлось бы говорить прямо - типа пойти и убить ублюдка . Просто намекнуть, пожаловаться на то, как Круз причинил ей боль - может, использовать гипноз. Ты сказал, что она знает гипноз, верно?
  Я кивнул.
  'Так что она могла бы использовать это, чтобы смягчить Расмуссена. Выуживая себе киску белого рыцаря, он пошел и сыграл Лорда Верховного Палача'.
  'Он снова убил своего отца', - сказал я.
   'Ах, вы, мозгоправы'. Его улыбка померкла. 'Служанка и жена погибли, потому что оказались не в том месте и не в то время'.
  Он замолчал. Тишина перенесла меня в другое место.
  'В чем дело?'
  'Видеть в ней заказчика убийств'.
  'Это всего лишь сценарий', - сказал он.
  'Если она была такой холодной, почему она покончила с собой?'
  Он пожал плечами. 'Я думал, ты сможешь это исправить'.
  'Я не могу. У нее были проблемы, но она никогда не была жестокой'.
  'Трахать всех этих пациентов не было актом благотворительности'.
  'Она никогда не была откровенно жестокой'.
  'Люди меняются'.
  'Я знаю это, но я просто не могу видеть в ней убийцу, Майло. Это не укладывается в голове'.
  'Тогда забудь об этом', - сказал он. 'В любом случае, это все теоретическая чушь. Я могу раскрутить тебя на десять таких же за столько же минут. И это все, на что мы собираемся пойти, учитывая состояние доказательств - слишком много вопросов без ответа. Например, есть ли записи телефонных разговоров, связывающие Расмуссена с Рэнсомом между смертью Крузов и ее смертью? Из Ньюхолла в Голливуд - платный звонок.
  Обычно это было бы легко отследить, но когда я попытался, записи были изъяты и опечатаны, любезно предоставленные моими работодателями. И кто сообщил о смерти Рэнсома в первую очередь? Обычно, если бы я хотел это узнать, я бы просто заглянул в ее файл, но нет никакого чертового файла. Любезно предоставленные моими работодателями.
  Он встал, потер лицо рукой и прошелся по кухне.
  'Я подъехал к ее дому сегодня утром, хотел поговорить с ее соседями, узнать, звонил ли кто-нибудь из них. Я даже выяснил, кто живет по ту сторону каньона, и навестил их, чтобы узнать, видели ли они что-нибудь, слышали ли что-нибудь, может быть, гляделку с телескопом. Ничего. Два из четырех домов в Эркюль-де-Саке были пусты - хозяева уехали из города. Третий принадлежит этой свободной художнице, старой девчонке, которая пишет детские книги, затворнице, с сильным артритом.
  Она хотела помочь. Проблема в том, что из ее дома не видно, что происходит в Рэнсоме, - только подъездная дорога. По сути, оттуда не видно ничего хорошего.
  'Архитектура для вечеринок', - сказал я.
  'Хм', - сказал он. 'В любом случае, из своего сада художница могла видеть, как кто-то приходил и уходил. Случайные посетители - женщины и мужчины, в том числе
   Расмуссен - пришел и ушел примерно через час'.
  'Пациенты'.
  'Она так и предполагала. Но все это прекратилось примерно полгода назад'.
  'В то же время ее застали спящей со своими пациентами'.
  'Может быть, она решила уйти на пенсию. Кроме Расмуссена - она держалась за него. Он продолжал приходить, нечасто, но вплоть до месяца назад художница вспомнила, что видела зеленый грузовик. Она также описала парня, похожего на Круза, - он оставался дольше, по несколько часов за раз, но она видела его всего один или два раза. Что ничего не значит. Она не может хорошо ориентироваться - это могло быть чаще. Еще одна интересная вещь - фотография Траппа не зафиксировалась. Это значит, что он, вероятно, не был одним из парней Рэнсома. И если этот ублюдок расследовал дело, он так и не потрудился поговорить с соседом - даже не сделал элементарного. Итог: Слаймбол участвует в сокрытии. А я отстранен от дела. Черт возьми, Алекс, у меня от этого надпочечники болят'.
  'Есть и другие вопросы', - сказал я. 'Ваш сценарий основан на какой-то враждебности между Шэрон и Крузом. У нее были проблемы - она сказала мне об этом на вечеринке. Но ничто не указывает на то, что они были с Крузом. На момент своей смерти она все еще была зарегистрирована как его помощница. Она появилась на вечеринке в его честь , Майло. Я видел, как она спорила с тем старшим парнем, о котором я вам рассказывал. Но я понятия не имею, кто он'.
  'Что еще?' - сказал он.
  'Есть много других факторов, которые следует учитывать: Белдинг, Линда Ланье, шантажируемый врач, кто бы он ни был. И Ширли, пропавшая близняшка - я позвонила Оливии Брикерман, пыталась получить доступ к файлам Medi-Cal. Компьютер сломался. Я надеюсь, что скоро что-то произойдет'.
  'Почему ты все еще настаиваешь? Даже если ты ее найдешь, ты не сможешь с ней поговорить'.
  'Может быть, я смогу найти кого-то, кто знает ее - знал их обеих. Я не верю, что мы когда-нибудь поймем Шэрон, не узнав больше о Ширли, об отношениях между ними двумя. Шэрон воспринимала Ширли больше, чем просто сестру - они были психологическими партнерами, половинками целого.
  У близнецов могут возникнуть проблемы с идентичностью. Шэрон выбрала эту тему - или что-то похожее - для своей докторской диссертации. Десять против одного, что она писала о себе'.
  Это заставило его задуматься.
   'Вынести сор из избы и получить докторскую степень? Это считается кошерным?'
  'Вовсе нет. Но ей удалось обойти много вещей'.
  'Ну, - сказал он, - иди вперед, ищи своего близнеца. Только не ожидай слишком многого'.
  'А как насчет тебя?' - спросил я.
  'У меня осталось еще полтора дня, прежде чем Трапп заперетит меня на какое-нибудь новое лакомое задание. Поскольку мы имеем дело с вещами тридцатипятилетней давности, на ум приходит кто-то, кто мог бы нас просветить.
  Кто-то, кто был рядом в те дни. Проблема в том, что он непредсказуем, и мы не совсем хорошие приятели'.
  Он встал, хлопнул себя по бедру. 'Какого черта, я попробую, позвоню тебе завтра утром. А пока продолжай читать эти книги и журналы.
  Дядя Майло проведет для тебя внеплановую контрольную работу, когда ты меньше всего этого ожидаешь'.
   Глава
  22
  Остаток дня я провел, получая степень магистра в Лиланде Белдинге, начав с того, на чем остановился, - с упадка слушаний в Сенате.
  Сразу после выговора миллиардер бросился в кинобизнес, переименовав свою студию в Magnafilm, написав сценарии, сняв и спродюсировав ряд боевых саг с участием суровых героев-индивидуалистов, которые бросали вызов истеблишменту и выходили победителями. Все они были раскритикованы критиками как механические и пресные. Зрители воздержались.
  В 1949 году он купил голливудскую отраслевую газету, уволил кинокритика и установил своего собственного подхалима. Купил ряд кинотеатров и заполнил их своей продукцией. Еще больше потерь. В 1950 году он ушел в более глубокое уединение, чем когда-либо, и я нашел только одну ссылку, охватывающую следующие два года: патентную заявку Magna на армированный алюминием корсет, который подавлял выпуклости, но усиливал покачивание. Устройство, разработанное для актрисы со склонностью к полноте, продавалось как Magna-Corsair. Американские женщины не пошли на это.
  В конце 1952 года он появился, внезапно новый человек - публичный Лиланд Белдинг, посещающий премьеры и вечеринки, приглашающий старлеток в Ciro's, Trocadero, Mocambo. Продюсирующий новую серию фильмов - безвкусные комедии, полные двусмысленности.
  Он переехал из своей 'монастырской' квартиры в штаб-квартире Magna в поместье в Бель-Эйр. Построил себе самый мощный в мире частный самолет,
   обитый леопардовой кожей и отделанный панелями из старинного орехового дерева, взятого из старинного французского замка, который он превратил в руины.
  Он скупал работы старых мастеров грузовиками, перебил цену Ватикана за религиозные сокровища, награбленные в Палестине. Скупил скаковых лошадей, жокеев, тренеров, целый ипподром. Бейсбольную команду. Целый пассажирский поезд, который он превратил в передвижную площадку для вечеринок. Он приобрел парк автомобилей, сделанных на заказ: Duesie, Cords, Packards и Rolls-Royce. Три крупнейших в мире бриллианта, аукционные дома, полные антикварной мебели, еще больше казино в Вегасе и Рино, ассортимент домицилиев, простирающихся от Калифорнии до Нью-Йорка.
  Впервые в жизни он начал жертвовать на благотворительность - по-крупному, нарочито. Жертвовал больницы и научно-исследовательские институты, при условии, что они будут названы его именем и укомплектованы им. Он устраивал роскошные балы в поддержку оперы, балета, симфонии.
  Все это время он собирал гарем: актрисы, наследницы, балерины, королевы красоты. Самый завидный холостяк наконец-то вступил в свои права.
  На первый взгляд, радикальная смена личности. Но автор Vogue , сообщая о вечеринке, которую Белдинг устроил для Метрополитен-музея, описал миллиардера как 'стоящего в стороне, неулыбчивого и беспокойного, наблюдающего за празднествами, а не участвующего в них. Он выглядел, в этих, безусловно, циничных глазах, как маленький потерянный мальчик, запертый в комнате, полной конфет
  - так много конфет, что он потерял аппетит к сладкому'.
  Учитывая все эти вечеринки, я ожидал найти что-нибудь о Уильяме Хоуке Видале. Но не было ничего, даже снимка, что указывало бы на то, что бывший 'консультант по управлению' участвовал в метаморфозе своего босса. Единственным упоминанием Видала в начале пятидесятых была цитата в деловом журнале относительно ранней разработки нового истребителя-бомбардировщика. Цитата, приписываемая 'У. Хоуку Видалу, старшему вице-президенту и руководителю операций Magna'.
  Один мужчина превращается из бизнесмена в плейбоя. Другой меняет процесс на противоположный. Как будто Белдинг и Видал сидели на психических качелях.
  Смена идентичностей.
  Затем, в начале 55-го, все это прекратилось.
  Белдинг отменил гала-концерт для Общества борьбы с раком, полностью исчез из виду. Затем началось то, что один журнал назвал 'величайшим рытьем
  распродажа в истории'. Особняки, автомобили, драгоценности и другие атрибуты княжеского потребления были проданы - с большой прибылью. Даже киностудия -
  по прозвищу Магнафлоп - заработал миллионы на росте стоимости недвижимости.
  Пресса гадала, какой будет новая 'фаза' Белдинга. Но ее не было, и когда стало ясно, что исчезновение стало постоянным, освещение событий становилось все более отрывочным, пока к середине шестидесятых ни Белдинг, ни Магна не упоминались нигде, кроме как в финансовых и технических журналах.
  Шестидесятые: Освальд. Руби. Хоффман и Рубин. Стокли и Рэп. Недостатка в актерах, готовых раздеться перед камерой, не было. Никого не волновал богатый отшельник, который когда-то снимал плохие фильмы.
  В 1969 году было сообщено о смерти Лиланда Белдинга 'где-то в Калифорнии после продолжительной болезни'. В соответствии с завещанием холостяка-миллиардера группа бывших руководителей Magna взяла на себя руководство Magna, а пост председателя совета директоров перешел к Уильяму Хоуку Видалу.
  И это было все. До 1972 года, когда бывший репортер и литературный халтурщик по имени Симэн Кросс выпустил книгу, утверждая, что это несанкционированная биография Лиланда Белдинга. По словам Кросса, миллиардер инсценировал свою смерть, чтобы достичь 'истинного мира'. Теперь, после семнадцати лет медитации в одиночестве, он решил, что ему есть что сказать миру, и выбрал Кросса в качестве своего Пипса, предоставив сотни часов интервью для предполагаемой книги, прежде чем внезапно изменить свое решение и отменить проект.
  Кросс все равно продолжил и закончил книгу, назвав ее 'Миллиардер-корзинщик' и получив 'солидный шестизначный аванс'. За свою очень короткую жизнь книга произвела фурор.
  Не мое это. Я тогда не обратил на это особого внимания. Но сейчас я это съел, не отложил, пока не доел.
  Тезис Кросса состоял в том, что личная трагедия начала пятидесятых годов - трагедия, которую Белдинг отказывался обсуждать, но которая, по мнению Кросса, была романтической
  - погрузили молодого миллиардера в маниакальную фазу плейбоя, за которой последовал серьезный психический срыв и несколько лет выздоровления в частной психиатрической больнице. Человек, который оттуда вышел, был 'фобическим, параноидальным, самовлюбленным приверженцем странной личной философии, сочетающей восточную религию, воинствующее вегетарианство и индивидуализм Айн Рэнди, доведенный до крайности'.
  Кросс заявил о многочисленных визитах в дом Белдинга, герметично запечатанный геодезический купол где-то в пустыне, который миллиардер никогда не покидал. Способ передвижения был драматичным: Кросса везли, всегда с завязанными глазами, всегда посреди ночи, на вертолетную площадку менее чем в часе езды от Лос-Анджелеса - подразумевался Эль-Сегундо - затем его везли на самолете к куполу около двух часов и увозили домой до рассвета.
  Купол был описан как оборудованный компьютеризированной панелью связи, с помощью которой Белдинг мог контролировать свои международные деловые интересы, регулировать системы очистки воздуха и воды (разработанные корпорацией Magna для НАСА), автоматическую уборку пылесосом и химическую дезинфекцию окружающей среды, а также сложную сеть труб, клапанов, трубок и желобов, по которым поступала почта, сообщения, стерильная еда и напитки, а также выходили отходы.
  Никому, кроме Белдинга, не разрешалось находиться внутри купола; не разрешалось делать фотографии или зарисовки. Кросс был вынужден проводить интервью из кабины на колесах, установленной так, чтобы она упиралась в панель громкоговорителей на куполе.
  'Мы общались, - писал он, - с помощью двусторонней микрофонной системы, которой управлял Белдинг. Когда он хотел, чтобы я его увидел, он предоставлял мне вид через прозрачное пластиковое окно - панель, которую он мог затемнить нажатием кнопки. Он использовал эту затемняющую панель, нередко, чтобы наказать меня за неправильный вопрос. Он отвлекал свое внимание, пока я не извинялся и не обещал вести себя хорошо'.
  Как бы странно это ни было, самой странной частью истории было описание Белдинга Кроссом:
  Истощенный до размеров почти Освенцима, с бородой, с длинными, спутанными седыми волосами, доходящими до середины спины, спутанные хрустальные ожерелья свисали с его плетеной шеи, и огромные хрустальные кольца на каждом пальце. Ногти этих пальцев были отполированы до блестящего черного цвета, заострены в виде точек и казались почти двухдюймовыми в длину. Цвет его кожи был жутким зеленовато-белым. Его глаза за толстыми розовыми линзами выпячивались экзофтальмически и никогда не переставали двигаться, метаясь из стороны в сторону и моргая, как у жабы, охотящейся на мух.
   Но больше всего меня тревожил его голос - плоский, механический, полностью лишенный эмоций. Голос, лишенный человечности. Даже сейчас я содрогаюсь, когда думаю об этом.
  Поза Кросса на протяжении всей книги была болезненной зачарованностью. Он не мог скрыть своей антипатии к миллиардеру, но и оторваться от нее он не мог.
  [он писал] Белдинг время от времени прерывал наши сеансы, чтобы пожевать сырых овощей, выпить обильное количество стерилизованной воды, затем присел, чтобы помочиться и испражниться, на виду у автора этой статьи, в медный горшок, который он держал на алтаре, похожем на платформу. Как только горшок простоял на алтаре ровно пятнадцать минут, он снимал его и выбрасывал через эвакуационный желоб. Во время процесса выделения на его изможденном, хищном лице появлялось самодовольное, почти религиозное выражение, и хотя он отказывался обсуждать этот ритуал, мое рефлексивное впечатление было: самопоклонение, логическая кульминация жизни необузданного нарциссизма и власти.
  Вторая половина книги была довольно скучной: рассуждения о слабости общества, способного создать такого монстра, как Белдинг, расшифровки рассуждений Белдинга о смысле жизни - едва внятная смесь индуизма, нигилизма, квантовой физики и социального дарвинизма, включая обвинения в адрес 'умственных и моральных карликов, обожествляющих слабость'.
  Биография завершилась заключительным всплеском редакционных комментариев: Лиланд Белдинг олицетворяет все недостатки капиталистической системы.
  Он является гротескным результатом концентрации слишком большого богатства и слишком большой власти в руках одного крайне склонного к ошибкам и извращенного человека. Он является императором потворства своим желаниям, фанатичным мизантропом, который рассматривает другие формы жизни как не более чем потенциальные источники
  Бактериальная и вирусная инфекция. Он озабочен собственным телом на корпускулярном уровне и не хотел бы ничего больше, чем прожить свои дни на планете, лишенной всякой животной и растительной жизни, за исключением тех организмов, которые необходимы для поддержания того, что осталось от жалкой жизни некоего Лиланда Белдинга.
  'Миллиардер из корзины' был тщательно охраняемым секретом издательской индустрии, застигнув врасплох даже корпорацию Magna, привлек огромное внимание после публикации и мгновенно взлетев на вершину списка бестселлеров документальной прозы. Была достигнута рекордная продажа книги в мягкой обложке. Magna не теряя времени подала в суд на Кросса и его издателей, заявив, что книга была мистификацией и клеветой, предъявив медицинские и юридические документы, доказывающие, что Лиланд Белдинг действительно умер, за много лет до того, как Кросс заявил, что разговаривал с ним. Репортеров отвезли на могилу в штаб-квартире компании; тело было эксгумировано и подтверждено как принадлежащее Белдингу. Издатель Кросса занервничал и попросил автора предоставить свои данные.
  Кросс успокоил их и провел дерзкую пресс-конференцию, рядом с ним был его редактор, перед общественным хранилищем в Лонг-Бич, Калифорния, где он спрятал тридцать коробок с записками, многие из которых, как предполагалось, были подписаны и датированы Лиландом Белдингом. Камеры жужжали, он отпирал хранилище, открывал коробку за коробкой, только чтобы обнаружить, что каждая из них была набита записками, не имеющими отношения к Белдингу.
  В панике он продолжил поиски, извлекая старые студенческие сочинения, налоговые декларации, стопки переплетенных газет, списки покупок - обломки жизни, которая вскоре должна была быть разрушена.
  Ни слова о Белдинге. Ужас Кросса был запечатлен крупным планом, когда он кричал о заговоре. Но когда полицейское расследование пришло к выводу, что никто, кроме писателя, не входил в хранилище, а его редактор призналась, что на самом деле никогда не видела предполагаемых записок, доверие к Кросу испарилось.
  Его издатели, столкнувшись с публичным унижением и законным противником, достаточно богатым и достаточно сильным, чтобы обанкротить их, быстро уладили дело: они разместили полностраничные объявления в крупных газетах с извинениями перед Magna Corporation и памятью о Лиланде Белдинге. Немедленно прекратили дальнейшую публикацию и отозвали все тома, отправленные в магазины и оптовикам. Вернули аванс за мягкую обложку пластинки издательству в мягкой обложке.
   Издатели тогда подали в суд на Кросса, требуя вернуть ему аванс плюс проценты плюс штрафные убытки. Кросс отказался, нанял адвокатов, подал встречный иск.
  Издательский дом подал уголовную жалобу за мошенничество и искажение фактов в окружной суд Нью-Йорка. Кросс был арестован, боролся с экстрадицией и проиграл, был отправлен обратно на Восток и заключен на пять дней в тюрьму на острове Райкерс. В течение этого времени он утверждал, что был избит и гомосексуально изнасилован. Он пытался продать свой рассказ об этом испытании нескольким журналам, но никто не заинтересовался.
  Освобожденный под залог, он был найден неделю спустя в комнате многоквартирного дома на улице Ладлоу в Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка, с головой в духовке, запиской на полу, в которой он признавал, что книга была вымыслом, дерзким обманом. Он пошел на риск, полагая, что Magna будет слишком застенчива в плане публичности, чтобы бросить ему вызов, не хотел никому навредить и сожалел о любой боли, которую он причинил.
  Еще больше смертей.
  Я обратился к журналам, ища освещение мистификации, нашел длинную статью в Time , полную фотографии Кросса, закованного в кандалы, в полицейском участке. Рядом был снимок Уильяма Хоука Видала.
  Председателя Magna сфотографировали спускающимся по ступенькам зала суда с широкой улыбкой на лице и пальцами одной руки, сложенными в форме победной буквы V.
  Я знал это лицо. Большое, квадратное и сильно загорелое. Узкие бледные глаза, несколько светлых волосков, оставшихся в коротко подстриженных волосах.
  Лицо загородного клуба.
  Лицо, на пятнадцать лет моложе, того мужчины, которого я видел с Шэрон на вечеринке. Старый шейх, которого она пыталась в чем-то убедить.
   Глава
  23
  На следующее утро я добрался до Майло и рассказал ему то, что узнал.
  Он помолчал, а потом сказал: 'У меня урок истории на одиннадцать. Может, мы еще подтянем концы'.
  Он приехал в десять минут одиннадцатого. Мы сели в 'Севилью', и он направил меня на восток по Сансет. Даже на Стрипе бульвар был по-воскресному пуст. Только редкая группа завсегдатаев бранчей и легкомысленных рокеров сгорбилась в уличных кафе, смешавшись с кокаиновыми шлюхами, девочками по вызову и мальчиками по вызову, пытающимися стряхнуть с себя остатки прошлой ночи.
  'Здорово', - сказал Майло. Он вытащил сигару, сказал: 'Ты снова заставил меня начать', закурил и выпустил мыльный дым в окно.
  'Что это? Панамское?'
  'Трансильванский'. Он с энтузиазмом запыхтел. Через несколько секунд машина запотела.
  Мы проехали мимо La Brea, мимо Western. Больше никаких кафе, только киоски с фастфудом, ломбарды, дисконтные магазины и более темные тона кожи. Из окна доносился смех и транзисторная музыка, приправленная всплесками испанского. Семьи прогуливались по бульвару - родители, достаточно молодые, чтобы быть детьми, выстраивали выводки черноволосых херувимов.
  'Вот это да', - сказал я.
  Он кивнул. 'Сливки общества - я имею в виду это. Бедняги отдают все, чем владеют, проклятым койотам , их насилуют, грабят и обдирают, когда они пытаются перебраться через забор. А потом мы обращаемся с ними как с паразитами и отправляем
  'их обратно, как будто эта чертова страна не была построена на иммиграции - черт, если бы мои предки не спрятались на пароходе и не пробрались через Канаду, я бы копал картошку где-нибудь в графстве Корк'. Он задумался об этом. 'Видел открытки с графством Корк. Может, лучше?'
  Мы проехали через Больничный ряд, который тянулся между Эджмонтом и Вермонтом, проехали мимо Western Peds, где я провел большую часть своей жизни.
  'Куда мы идем?' - спросил я.
  'Просто продолжай ехать'. Он затушил сигару в пепельнице. 'Слушай, есть еще кое-что, что я должен тебе сказать. После того, как я вчера тебя оставил, я поехал в Ньюхолл и поговорил со старушкой Расмуссена - Сибер'.
  'Как ты ее нашел? Я так и не назвал тебе ее имени'.
  'Не волнуйся, твоя добродетель нетронута. Шерифы Ньюхолла взяли у нее показания по поводу аварии. Я узнал адрес оттуда'.
  'Как у нее дела?'
  'Кажется, она хорошо поправилась - у нее уже есть другой парень, который с ней живет. Тощий Казанова с наркоманскими глазами и грязными руками, подумал, что я нападаю, и уже почти вылетел из окна, прежде чем я его успокоил'.
  Он потянулся, зевнул. 'В общем, я спросил ее, много ли Расмуссен работал в последнее время. Она сказала, что нет, из-за своего нрава он слишком много попадал в неприятности. Никто не хотел его в их бригаду. Она поддерживала их обоих последние шесть месяцев в работе с тараканами. Потом я поднял вопрос о тысяче баксов, которую он оставил ей на подушке, и она чуть не обмочила штаны. Несмотря на то, что шерифы отдали ей деньги, она боится, что я их конфискую - то, что от них осталось. Скорее всего, Джанки загреб большую часть себе в руку.
  'Я успокаиваю ее, говорю, что если она будет сотрудничать, то может оставить себе и все остальное . Она смотрит на меня так, как будто говорит: 'Откуда ты узнала обо всем остальном?' Бинго. Я говорю, сколько это было, Кармен? Признавайся. Она мямлит и мямлит, пытается играть в недотрогу - делает все возможное, но у нее действительно нет особой воли, и в конце концов она просто выпаливает все: Диджей недавно разбогател, швырялся деньгами, покупая дорогие детали для своего грузовика. Она не совсем уверена в точной сумме - понимаешь? Но она нашла, знаешь, еще четыреста в одном из его, знаешь, носков'.
  'Как давно это было недавно?'
  'Пару недель назад. По крайней мере за неделю до того, как все начали умирать'.
  Я продолжал ехать мимо района Сильверлейк и парка Эхо к западной окраине центра города, где из переплетения автомагистралей и переулков возвышались небоскребы, сверкающие серебром и бронзой на фоне покрытого грязью неба.
  'Если бы речь шла о наличных за убийство, - сказал он, - вы знаете, что это значит.
  Преднамеренность - кто-то планировал этот контракт. Подстраивал его'.
  Он сказал мне повернуть налево на безымянный переулок, который поднимался к северу от Сансет и проходил между двумя участками стройматериалов. Мы проехали мимо мусорных контейнеров, забитых до краев, разрисованных граффити задних стен, куч фанерных отходов, поврежденных оконных сеток и изрубленных упаковочных ящиков. Еще четверть мили, и мы петляли по потрескавшемуся асфальту через заросшие сорняками участки. Позади некоторых участков стояли односкатные хижины, которые, казалось, вот-вот рухнут. Переулок поворачивал и превращался в грязь. Через пятьдесят ярдов он заканчивался у стены из шлакоблоков. Слева еще больше мертвой травы; справа от нее вид на автостраду с высоты птичьего полета.
  'Парк', - сказал Майло.
  Мы вышли. Даже на такой высоте движение ревело от развязки.
  Стена из блоков была увенчана колючей проволокой. В блок была врезана круглая деревянная дверь, ободранная временем и стихиями. Ни замка, ни ручки. Только ржавый металлический шип, вставленный в дерево. Вокруг него был обмотан кожаный ремешок. На ремешке висел старый, ржавый коровий колокольчик.
  Над дверью красовалась вывеска на плитке: 'УЛИЦА ОСКАРА УАЙЛЬДА'.
  Я посмотрел на колючую проволоку и спросил: 'Где орудийные башни?'
  Майло нахмурился, поднял камень и ударил по колокольчику. Раздался глухой стук.
  Вдруг с другой стороны стены послышался нарастающий поток звуков животных. Собаки, кошки - их было много. И грохот скотного двора: кудахтанье домашней птицы.
  Козье блеяние. Животные приближались, становились громче - настолько громкими, что они почти заглушали звук автострады. Козы были громче всех. Они заставили меня вспомнить обряды вуду, и у меня зашевелился затылок.
  'Не говори, что я никогда не водил тебя куда-нибудь интересного', - сказал Майло.
  Животные скреблись по ту сторону стены. Я чувствовал их запах.
  Майло крикнул: 'Привет'.
  Ничего. Он повторил приветствие, ударил в колокольчик несколько раз.
   Наконец, плаксивый, хриплый голос неопределенного пола сказал: 'Прекрати свою чертову воду. Кто там?'
  'Майло'.
  'Ну и что? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Разбил этот чертов Мутон Ротшильд?'
  'Открытие двери было бы хорошим началом'.
  'Разве это не было бы просто...'
  Но дверь все же распахнулась. В дверях стоял старик, одетый только в мешковатые белые трусы-боксеры, красный шелковый шарф на шее и длинное ожерелье из ракушек пука, покоившееся на безволосой груди. За ним подпрыгивала, визжала и поднимала пыль армия четвероногих: десятки собак неопределенной родословной, пара потрепанных в боях котов, а на заднем плане куры, гуси, утки, овцы, несколько черных нубийских коз, которые лизали пыль и пытались пожевать наши манжеты.
  'Успокойся', - сказал Майло, шлепнув его.
  Старик сказал: 'Вниз, тихо', без энтузиазма. Он прошел через отверстие, закрыл за собой дверь.
  Он был среднего роста и очень худой, но дряблый, с жилистыми руками и узловатыми, варикозными ногами, узкой, обвисшей, бабушкиной грудью и выпирающим животом. Его кожа была загорелой до цвета бурбона и имела маслянистый блеск. Волосы на голове представляли собой редкий белый пушок, как будто он покрыл свою голую макушку клеем, а затем окунул ее в вату. У него был слабый подбородок, большой нос-клюв и узко посаженные глаза, которые так сильно щурились, что казались запечатанными. Мохнатые белые усы Фу Манчу спускались по бокам его рта, продолжаясь за линию подбородка и свисая на дюйм.
  Он оглядел нас, нахмурился и плюнул на землю.
  Ганди с гастритом.
  'Добрый день, Эллстон', - сказал Майло. 'Приятно видеть, что ты в своем обычном хорошем настроении'. Звук его голоса заставил собак взвыть.
  'Тихо. Ты их расстраиваешь - как всегда'. Старик подошел ко мне и уставился, проводя языком по внутренней стороне щеки, почесывая голову. От него исходила странная смесь запахов: детский зоопарк, французский одеколон, ментоловая мазь.
  'Неплохо', - сказал он наконец, - 'но Рик был симпатичнее'.
  Он коснулся моего плеча. Я невольно напрягся. Его взгляд стал жестче, и он снова плюнул.
   Майло подошел ко мне поближе. 'Это доктор Алекс Делавэр. Он мой друг'.
  'Еще один врач?' Старик покачал головой и повернулся ко мне. 'Скажи мне одну вещь, Кёрли: какого черта вы, высококлассные медики, нашли в таком уродливом, неотёсанном уроде, как он?'
  'Друг', - сказал Майло. 'В смысле друг . Он натурал, Эллстон'.
  Старик поднял безвольное запястье и принял жеманную позу.
  'Конечно, он такой, дорогая'. Старик взял меня под руку. 'Какой вы врач , доктор Алекс?'
  "Психолог."
  'Ох', - он быстро отстранился, высунул язык и изобразил малинку.
  'Мне не нравится такой тип людей, которые всегда анализируют и осуждают'.
  'Эллстон', - сказал Майло, - 'ты наговорил мне по телефону достаточно дерьма, у меня больше нет желания. Если хочешь помочь, прекрасно. Если нет, тоже прекрасно, и мы оставим тебя играть фермера Джона'.
  'Какой грубый ублюдок', - сказал старик. Мне: 'Он чертовски грубый ублюдок. Полный злости. Потому что он до сих пор не принял себя таким, какой он есть, и думает, что сможет со всем этим справиться, играя в полицейского '.
  Глаза Майло сверкнули.
  Старик широко раскрыл глаза в ответ. Левая радужная оболочка была голубой, правая - молочно-серой с катарактой.
  'Тск, тск, наш бедный жандарм расстроен. Задел за живое, Комок? Хорошо. Единственный раз, когда ты выглядишь получеловеком, это когда ты злишься. Когда ты становишься чертовски настоящим '.
  'Мне не нравится твой тип', - передразнил Майло. 'Всегда анализирует, всегда судит'. Мне: 'Хватит этого дерьма. Давай разойдемся'.
  'Как хочешь', - сказал старик, но в голосе его слышалось беспокойство. Упрямый ребенок, который слишком далеко зашел в своих отношениях с родителями.
  Мы направились обратно к машине. С каждым шагом собаки лаяли все громче.
  Старик закричал: 'Тупой болван! Никакого терпения! Никогда его не было'.
  Майло проигнорировал его.
  'Так уж получилось, Комок, что предмет твоего расследования - тот, с кем я хорошо знаком. Я на самом деле встречался с этим крысиным ублюдком'.
  'Правильно', - сказал Майло через плечо. 'И ты трахнул Джин Харлоу'.
  'Ну, может быть, я тоже так сделал'. Мгновение спустя: 'А мне-то какая польза?' Старик повысил голос, чтобы его было слышно сквозь голоса животных.
   Майло остановился, пожал плечами, повернулся. 'Добрая воля?'
  'Ха!'
  'Плюс сотня за ваше время. Но забудьте об этом'.
  'Самое меньшее, что ты мог сделать, черт возьми, - закричал старик, - это быть вежливым!'
  'Я пытался, Эллстон. Я всегда пытаюсь'.
  Старик стоял, уперев руки в бока. Его боксерские шорты развевались, а волосы развевались, как нити сахарной ваты.
  'Ну, ты не старался достаточно сильно! Где было представление? Правильное, вежливое представление?' Он потряс кулаком, и его дряблая плоть заплясала.
  Майло зарычал и повернулся. 'Знакомство сделает тебя счастливым?'
  'Не будь ослом, Стерджис. Я уже давно не стремился к счастью.
  Но это, черт возьми, может меня успокоить '.
  Майло выругался себе под нос. 'Давай', - сказал он мне. 'Еще одна попытка'.
  Мы пошли обратно. Старик отвернулся от нас, пошевелил челюстями и изо всех сил старался сохранить достоинство. Мешали боксеры.
  'Эллстон', сказал Майло, 'это доктор Алекс Делавэр. Алекс, познакомься с мистером Эллстоном Кротти'.
  'Неполный', - фыркнул старик.
  ' Детектив Эллстон Кротти'.
  Старик протянул руку. 'Детектив первого класса Эллстон Дж. Кротти, младший. Департамент полиции Лос-Анджелеса, Центральный отдел, на пенсии'. Мы пожали друг другу руки. Он ударил себя в грудь. 'Вы смотрите на туза Центрального отдела нравов, доктор Керли. Приятно познакомиться с вами, черт возьми'.
  
  Животные следовали за нами, словно направляясь к Ковчегу. Самодельная дорожка из шпал и цементных квадратов, окаймленная неухоженными живыми изгородями и больными на вид карликовыми цитрусовыми деревьями, привела нас к небольшому, покрытому асфальтом дому с широким крыльцом, заваленным коробками и старыми деталями машин. Рядом с домом на блоках стояло древнее купе Dodge. Здание выходило на ровный пол-акра грязного двора, огороженного проволочной сеткой. По двору шагали еще козы и домашняя птица. В задней части участка находился ветхий курятник.
   Запах скотного двора усилился. Я огляделся. Никаких соседей, только небо и деревья. Мы были на вершине холма. На севере виднелись покрытые смогом намеки на вершину горы. Я все еще мог слышать автостраду, обеспечивающую басовую линию для высокочастотного кудахтанья кур.
  Прислоненный к одному из столбов забора мешок с кормовой кукурузой. Кротти засунул туда руку, бросил горсть зерна во двор и наблюдал, как птицы возятся.
  'Чертовы жадные ублюдки', - сказал он и дал им еще.
  Старая ферма Макдональда на окраине городских джунглей.
  Мы поднялись на крыльцо.
  'Это все чертовски незаконно', - с гордостью сказал Кротти. 'Нарушает все чертовы законы о зонировании в книгах. Но мои товарищи ниже по холму - все нелегалы, живущие в некодифицированных лачугах. Обожаю свои свежие яйца и ненавижу власти - черт возьми, если они собираются стучать. Я плачу их маленьким детям за уборку курятника, два доллара в час - больше зеленых, чем они когда-либо увидят. Они думают, что я какой-то чертовски великий белый отец'.
  'Большая белая акула', - пробормотал Майло.
  "Что это такое?"
  'Некоторые из этих малышей очень сообразительны'.
  'Ну, я не знаю, но они знают, как работать своими маленькими попками, поэтому я им плачу. Все они думают, что я самая лучшая чертова штука со времен нарезного хлеба. Их мамочки такие благодарные, они приносят мне еду, завернутую в алюминиевую фольгу - они любят алюминиевую фольгу. И хорошая еда, никакого дерьма фастфуда - менудо и сладкие тамале, которые вы могли себе позволить на Альварадо, пока корпоративные фрики не захватили власть'.
  Он толкнул сетчатую дверь, вошел в дом и захлопнул ее. Майло поймал ее. Мы вошли.
  Дом был маленьким и неосвещенным, забитым до отказа всяким хламом, так что едва хватало места, чтобы пройти. Мы медленно пробирались мимо стопок старых газет, башен из картонных коробок и ящиков из-под фруктов из необработанного дерева, кучи одежды, пианино, окрашенного серой грунтовкой, трех гладильных досок с коллекцией радиочасов в разной степени разборки. Мебель, которая умудрялась сосуществовать с беспорядком, была дешевой, темного дерева и мягких стульев, обтянутых чехлами для салфеток и салфеток. Угощение из комиссионного магазина.
  Пол был из сосны, серого, вытоптанного цвета, в нескольких местах растрескавшийся от сухой гнили.
  На каминной полке над замурованным камином стояли фарфоровые статуэтки, большинство из которых
   их сколотые или отсутствующие конечности. Часы на каминной стене показывали 'Кока-кола'. Они были заморожены в семь пятнадцать.
  'Сядь', - сказал Кротти. Он отряхнул газеты с кресла и опустился. Облако пыли поднялось и опустилось, как роса.
  Мы с Майло убирали диван со сломанными пружинами, создав собственную пыльную бурю.
  Кротти прочистил горло. Майло вытащил бумажник и протянул ему несколько купюр. Старик пересчитал их, развернул веером, сжал пальцами. 'Ладно, давайте сделаем это быстро. Белдинг. Лиланд, А. Капиталистическая свинья, слишком много денег, никакой морали, латентный педик'.
  Я спросил: 'Почему ты так говоришь?' и услышал стон Майло.
  Кротти повернулся ко мне. 'Потому что я чертов эксперт по латентности, вот почему, доктор психологии. У вас может быть диплом, но у меня есть опыт'.
  Он ухмыльнулся и добавил: 'Практический опыт'.
  'Давайте остановимся на Белдинге', - сказал Майло.
  Кротти проигнорировал его: 'Позволь мне сказать тебе, Кёрли, одно я знаю: это латентно.
  Тридцать лет я, черт возьми, жил в этой поездке'.
  Майло зевнул и закрыл глаза.
  ' Он чертовски скучен', - сказал Кротти. 'Если кто-то и должен слушать, так это он. Черт, можно подумать, что кто-то в его положении искал бы меня, вставал на колени у моих ног и умолял бы о моей накопленной мудрости. Но нет, как мне вообще встретиться с этой шишкой? Полумертвой в отделении неотложной помощи, милый Рик массирует мне сердце, возвращая меня к жизни. И тут появляется эта шишка, вся в стиле Драгнета, смотрит на часы и хочет узнать, когда Рик уходит на смену. Чертова Красавица и Чудовище'.
  Он повернулся к Майло, погрозил пальцем. 'Ты всегда был бесчувственным. Я исчезал, а ты мог думать только о своем члене'.
  'Не говори, что это опасно для жизни, Эллстон. У тебя было расстройство желудка. Газы. Слишком много менудо, недостаточно клетчатки'.
  'Так ты говоришь'. Мне: 'Тебе нелегко, психоаналитик. Сидеть рядом с тобой - это огромная чертова работа, тебе понадобятся годы, чтобы преодолеть верхний слой отрицания'.
  'Белдинг', - сказал Майло. 'Или отдай хлеб'.
  'Белдинг', - повторил Кротти. 'Капиталист. Порочный. Потому что он был латентным. Я знаю, что это делает с человеком'. Он встал, оглядел группу
   коробок на полу, опустился на колени перед одной из них и пошарил в ней обеими руками.
  'Вот и всё', - сказал Майло.
  Кротти достал коричневый тканевый альбом, перелистал страницы, вытер лоб, затем сел рядом со мной и указал пальцем.
  "Там."
  Кончик его пальца покоился рядом с фотографией молодого человека в полицейской форме.
  Черно-белые, с зубчатыми краями, как у Шэрон и Ширли.
  Молодой человек был в полицейской форме, стоял рядом с патрульной машиной на улице, вымощенной пальмами. Черты лица были тонкими, почти девичьими, глаза большими и круглыми. Невинными. Густые, волнистые темные волосы с пробором посередине, ямочка на правой щеке. Симпатичный мальчик - легко покрывающееся синяками лицо молодого Монти Клифта.
  'Глом это', - сказал Кротти и указал на другую фотографию на странице. Тот же мужчина в гражданской одежде, стоящий рядом с Dodge, который я только что видел на подъездной дорожке. Он был одет в спортивную одежду и обнимал за талию девушку.
  Она носила лифчик и шорты, была стройной. Ее лицо было исцарапано шариковой ручкой.
  'Я тогда был куском говядины', - сказал Кротти. Он выдернул книгу, захлопнул ее и бросил на пол.
  'Эти фотографии были сделаны в 45-м. Я только что уволился с флота дяди Сэма, заслужил награды на Тихом океане, считал себя даром Божьим женщинам и все время говорил себе, что те маленькие эпизоды на борту с коком - потной шведской фрикаделькой - были просто плохим сном. Неважно, что делать это с ним было так, как должна чувствоваться любовь, и все слабаки, которых я прибил, получали больше удовольствия, чем я'.
  Он похлопал себя по груди. 'Я был таким же милым, как Мэри Пикфорд, но пытался убедить себя, что я чертов Гэри Купер. Так какая же работа может быть лучше для сверхкомпенсирующего мачо, чем носить синее и носить большую дубинку?'
  Он рассмеялся. 'В тот день, когда я получил документы об увольнении, я подал заявление в полицию. В тот день, когда я закончил академию, я думал, что я король гетеросексуальных жеребцов. Быть буч-блю решило бы все мои проблемы. Начальство взглянуло на меня и точно знало, куда меня отправить. Туалетная приманка в парке Макартура, пока все местные педики не сделали меня, затем я стал охранником в гей-баре в Голливуде. Я был великолепен, поймал больше педиков, чем любая другая приманка. Получил повышение, был назначен в отдел нравов, провел следующие десять лет своей жизни, поймав еще больше педиков - поймав
   я сам , выпивая его каждую ночь. Я стал детективом в рекордные сроки, но был не более чем чертовой приманкой - зацелованным столькими жалкими сосунками, что мои губы начали грубеть. Порок любил меня. Я был их чертовым секретным оружием, хлопая ресницами, разгоняя частные вечеринки в горах, вызывая шумных черно-подпалых в цветных районах - это давало другим свиньям шанс сломать несколько подгузников.
  Он потянулся, схватил меня за воротник, широко открыл здоровый глаз. Он вспотел и, казалось, побледнел, хотя в тусклом свете было трудно сказать наверняка.
  'Знаешь, почему я был таким чертовски хорошим, Кёрли? Потому что в глубине души я не вел себя так, как будто хлопнул, бац, вышел в переулок, и тут появляются другие свиньи из Vice со своими дубинками и палками. Еще один мясной фургон, полный хвороста, отправляется в окружную тюрьму, черно-синий, блевавший кровью. Время от времени кто-нибудь из них вешался в своей камере. Ребята из Vice говорили: 'Скатертью дорога, меньше бумажной волокиты'. Я смеялся громче всех, выпивал быстрее всех'.
  Его усы дрожали. 'Десять лет я был соучастником нападений и убийств геев, ни разу не задумавшись, почему я каждый вечер иду домой, выворачиваю свои кишки наружу и пью джин до тех пор, пока не почувствую, что моя печень шипит'.
  Он отпустил мой воротник. Майло смотрел в другую сторону, уставившись в пространство.
  'Я ел себя, вот почему', - сказал Кротти. 'Пока я не отправился в отпуск на юг - в Тихуану. Пересек границу в поисках приключений, напился в кантине , наблюдая, как осел забирается на женщину, споткнулся и попросил таксиста отвезти меня в публичный дом. Но таксист не поддался на уговоры. Отвез меня в паршивое местечко на окраине города.
  Картонные стены, выкрашенные в бирюзовый цвет, куры за дверью и внутри.
  Двадцать четыре часа спустя я понял, кто я, понял, что я в ловушке. Я не знал, как из нее выбраться'.
  Он сложил и развернул деньги, наконец скомкал их в кулаке. 'Нет смелости для быстрого самоубийства, я продолжал выливать соус. Только через год - в феврале - эта возможность появилась. Кто-то подтолкнул Vice к большому вечеру на Кауэнге - любители абсента и танцующие мальчики, сладкий джаз-бэнд, все в женском костюме, курящие косяк. Я приплыл в матроске с вырезом-лодочкой, в красном шарфе - в этом чертовом шарфе. В течение тридцати секунд я бы
   поймал рыбу - симпатичный блондин, в прикиде Лиги плюща, с румяными щеками.
  Вывела его на улицу, убедилась, что дверь открыта, дала ему поцеловать меня, потом стояла там, пытаясь не заплакать, пока его избивали. Они разнесли все вдребезги, разнесли этот чертов дом , а я просто сидела в сторонке, получила только похвалу за бюст блондина'.
  Он остановился, снова вытер лоб. 'Рано утром следующего дня я пришел, чтобы обработать бумаги на него, но их уже не было, как и его. Я разозлился, проверил, узнал, что он сын городского советника, чемпиона по легкой атлетике, выпускника средней школы, студента второго курса Гарварда, BMOC. Кредитное плечо . Я уволился с почетным увольнением, полной пенсией и еще кучей наличных на ' инвалидность '. Белокурый парень вернулся в Бостон, женился на деньгах, завел четверых детей, управлял банком. Я купил El Rancho Illegalo, здесь, узнал о себе, попытался отменить десять лет, помогая другим -
  давая мудрость тем, кто ее принимает'. Он бросил взгляд на Майло, который его проигнорировал, затем повернулся ко мне. 'Счастливый конец, да, доктор Психология?'
  'Полагаю, что так'.
  'Тогда ты ошибаешься , потому что в этот самый момент этот блондин лежит на кровати в санатории в Альтадене, умирая от СПИДа, чертов скелет. Умирает в одиночестве, потому что жена и четверо детей прервали его, как непристойный телефонный звонок. Я узнал об этом через сеть, виделся с ним.
  На самом деле, я видел его вчера и менял ему чертовы подгузники .
  Майло прочистил горло. Кротти повернулся к нему.
  'Не дай Бог тебе ввязаться в эту сеть, Комок. Может, протянешь руку помощи кому-нибудь. Убей себя за то, что ты признался, что обжигаешь свою печень, потому что не знаешь, кто ты'.
  'Белдинг', - сказал Майло, доставая свой блокнот. 'Вот о чем мы здесь и поговорим'.
  'А', - с отвращением сказал Кротти.
  Некоторое время никто не говорил.
  'Мистер Кротти, - сказал я, - как вы думаете, почему Белдинг был латентным?'
  Старик кашлянул, махнул рукой. 'А, черт его знает.
  Может, он и не был. Может, я полный дерьмо. Одно я могу вам сказать: он не был жеребцом, несмотря на то, как газеты раскручивали его отношения со всеми этими актрисами. Я встречался с ним. На вечеринке. Он нанимал полицейских для охраны вне службы. А иногда и не совсем вне службы - департамент был к нему по-крупному, целуя его богатую задницу до тех пор, пока она не заблестела'.
   'Будьте конкретны', - сказал Майло.
  'Да, конечно. Ладно, однажды, должно быть, в 49 или 50 году, меня вытащили из дела о растлении малолетних и назначили на одну из его тусовок в Бель-Эйр - приоритеты, да? Большое благотворительное мероприятие, полный оркестр, все лучшие люди гудят и шаркают, много женской плоти, много раздевалок.
  Но Стад Белдинг только и делал, что наблюдал за всеми остальными. Вот кем он был - наблюдателем. Как какая-то чертова камера на ножках. Помню, я подумал, какой он холодный ублюдок - подавляющий. Скрытый'.
  'Именно это вы имели в виду, когда говорили о встрече с ним?'
  'Да. Мы пожали друг другу руки, окей?'
  'Почему ты назвал его жестоким?' - спросил я.
  'Я называю убийство жестоким'.
  'Кого он убил?' - спросил Майло.
  Кротти вытер лоб и закашлялся. 'Тысячи людей, Лумп - все те, кого бомбили его чертовы самолеты'.
  Майло выглядел с отвращением. 'Спасибо за политический комментарий. Хотите что-нибудь еще рассказать о Белдинге?'
  'Я тебе много чего рассказал'.
  'А как насчет его напарника Видаля?'
  'Билли-сутенер? Он тоже был на той вечеринке. Очень обходительный. Хорошие зубы.
  Превосходно выглядящие зубы'.
  'Что-нибудь еще, помимо здоровья зубов?'
  'Он должен был быть тем, кто поставлял Белдингу девушек'.
  'А как насчет партий Военного совета?' - спросил Майло. 'Те, по которым Белдинг расследовался. Департамент осуществлял охрану на них?'
  'Меня бы это не удивило. Как я уже сказал, департамент был за ним'.
  'Назовите имена', - сказал Майло, держа карандаш наготове.
  'Это было чертовски давно, Лумп'.
  'Слушай, Эллстон, я заплатил сотню не для того, чтобы получить то, что можно получить в раздевалке'.
  Кротти улыбнулся. 'Парень в твоей ситуации, Лумп, ничего не получит в раздевалке'.
  Майло провел рукой по лицу. На его подбородке образовался узел.
  'Ладно, ладно', - сказал Кротти. 'Двое, которые, я уверен, были в кармане у Белдинга, были парой дерьма по имени Хаммел и ДеГранцфельд. Работали в Ad-Vice, когда я пришел, - как головорезы. Вскоре после этого Хаммел был переведен
   на должность шофера начальника. Год спустя он стал лейтенантом в Ньютонском дивизионе, что было чертовски удачным выбором, потому что он был расистской свиньей, ходил на Мэйн-стрит и избивал цветных шлюх до полусмерти. Носил перчатки из свиной кожи - говорил, что хочет избежать инфекции'.
  'Откуда вы знаете, что он и другой парень были ребятами Белдинга?'
  'Это было очевидно по тому, как быстро они продвигались вверх, не заслуживая этого...
  Они были связаны. И оба всегда хорошо одевались, хорошо ели.
  У ДеГранцфельда был большой дом в Альгамбре, лошади, садовые земли. Не нужно было быть Шерлоком, чтобы понять, что они были в чьем-то кармане'.
  'Много карманов, кроме Белдинга'.
  'Дай мне, черт возьми, закончить, Лумп. Позже они оба уволились из полиции и пошли работать в Белдинг, где им платили, наверное, в шесть раз больше, и они получали столько взяток, сколько могли съесть'.
  'Имена', - сказал Майло, записывая.
  ' Royal Hummel. Виктор ДеГранцфельд - мы его называли Липкий Вики.
  Он был грубияном и подлецом, слишком трусливым, чтобы прибегнуть к физическому насилию, но таким же садистом, как Хаммел. Когда он работал в отделе нравов, он был главным сборщиком, координировал сборы со всех букмекеров и сутенеров в центре города. Когда Хаммел переехал в Ньютон, он перевел туда ДеГранцфельда командиром дневной смены. Закадычные друзья, возможно, сами были парой латентных. Позже их обоих выбрали на должность руководителей Metro Narcotics - это было в начале пятидесятых, была большая наркотическая паника, и отдел знал, что может получить увеличение финансирования, устраивая крупные облавы'.
  'Ладно', - сказал Майло. 'Давайте поговорим о домах, которыми владел Белдинг, - о тусовочных домиках. Знаете, где они находились?'
  Кротти рассмеялся. 'Платки для вечеринок? Разве это не мило? Где ты это придумал, Комок? Платки для вечеринок . Это были трах- папки - все их так называли,
  потому что именно для этого их использовал мистер Лиланд Белдинг. Привозил туда больших шишек, имел конюшню шлюх, готовых чистить свои трубы, пока они не будут готовы расписаться на любой чертовой пунктирной линии. И нет, я не знаю никаких мест. Никогда не получал приглашений на эти вечера.
  Он встал, обошел стену коробок и прошел через дверной проем, который, как я предположил, был кухней.
  Майло сказал: 'Жаль, что вам пришлось услышать историю его жизни'.
  'Ничего страшного. Было интересно'.
  'Не после тысячного раза'.
   'Ты меня полишь грязью?' - Кротти вышел из кухни и сердито посмотрел на нас, держа в одной руке стакан воды, а другую сжав в кулак.
  'Нет', - сказал Майло. 'Просто любуюсь декором'.
  'Ха!' Старик разжал свободную руку, показав полную ладонь таблеток.
  'Витамины', - сказал он и проглотил немного. Он запил их, поморщился, проглотил еще немного и потер живот. 'Я начинаю уставать. Убирайся отсюда к черту и дай мне немного отдохнуть'.
  'Счет еще не открыт', - сказал Майло.
  'Сделайте это быстро'.
  'Есть еще пара имен для тебя. Актриса по имени Линда Ланье, по слухам, одна из шлюх Белдинга. И какой-то доктор, которого она подставила в мальчишнике - дай ему физическое описание, Алекс'.
  Пока я это делал, Кротти побледнел и поставил стакан на ящик. Вытер лоб, как будто потерял равновесие и положил руки на спинку изъеденного молью дивана. Он надул щеки.
  Майло сказал: 'Давайте, Эллстон'.
  'Зачем ты роешься в куче ненужных писем, Лумп?'
  Майло покачал головой. 'Ты знаешь правила'.
  'Конечно, конечно. Иди сюда и пожми меня, а потом брось мне несколько крошек'.
  'За сотню можно купить много денег', - сказал Майло, но вытащил кошелек и дал старику еще денег.
  Кротти выглядел удивленным. Он уставился на счета.
  'Линда Ланье', - сказал Майло. 'И доктор в фильме'.
  'В отношении Белдинга?' - спросил Кротти.
  'В отношении чего угодно. Выкладывай, Эллстон. А потом мы оставим тебя мечтать о твоем шведе'.
  'Ты должен знать такие сны', - сказал Кротти. Он посмотрел в пол, потер усы, скрестил ноги. 'Линда Ланье. Ну, ну, ну.
  Все идет по кругу, не так ли? Как и мой маленький светловолосый банкир и все остальное в этом чертовом мире'.
  Он выпрямился, встал, подошел к серому пианино, сел и взял пару нот. Инструмент был сильно расстроен. Он извлек диссонансный буги-вуги левой рукой, случайные высокие ноты правой.
  Затем, так же внезапно, как и начал, он остановился и сказал: 'Это ужасно странно, Комок. Если бы я не знал лучше, я бы начал использовать такие слова, как судьба - а не
   что я хотел бы, чтобы ты была в моей судьбе'. Он сыграл несколько тактов медленного блюза, опустил руки по бокам. 'Ланье и доктор - ты говоришь, они сделали это на пленке?'
  Майло кивнул и указал на меня. 'Он это видел'.
  'Она была прекрасна, не правда ли?'
  Я сказал: 'Да, она была'.
  'Давай, - сказал Майло, - выкладывай ' .
  Кротти слабо улыбнулся. 'Я солгал, Комок. Когда ты спросил меня, что Белдинг - убийца. Я схитрил с этой политической ерундой, потому что не знал, за каким уличным котом ты гоняешься. На самом деле я имел в виду буквально, но я не хотел в это ввязываться - ничего, что я мог бы когда-либо доказать'.
  'Тебе не нужно ничего доказывать, черт возьми', - сказал Майло. 'Просто скажи мне, что ты знаешь'. Он отсортировал еще несколько купюр. Кротти схватил их.
  'Ваш доктор, - сказал он, - очень похож на человека по имени Нейрат.
  Дональд Нейрат, доктор медицины: 'Вы описали его с точностью до буквы, Кёрли, и я знаю, что у него и Линды Ланье были отношения'.
  'Откуда ты это знаешь?' - спросил Майло.
  Кротти выглядел не в своей тарелке.
  'Давай, Эллстон'.
  'Ладно, ладно. Одним из моих заданий, когда я не ловил педиков, была работа в Scraper Club - нелегальные аборты. В те дни у девушки, попавшей в беду, было три пути: вешалка в переулке, мясник в белом халате или добросовестный медик, подрабатывающий за большие деньги.
  Нейрат был одним из добросовестных врачей - многие врачи так делали. Но это все равно было преступлением класса А, что означало отличный потенциальный доход для отделения.
  'Была одобренная группа абортариев - мы называли ее Scraper Club - может быть, около двадцати врачей, разбросанных по всему городу, уважаемые ребята с устоявшейся практикой. Они отчисляли процент от своих гонораров в обмен на защиту Vice и гарантию того, что любого, кто не входил в клуб, быстро и жестко арестуют. И это сработало. Был один парень, остеопат из Долины, который пытался вклиниться в бизнес одного из одобренных парней, беря за выскабливание вдвое меньше. Через неделю после того, как он начал, они арестовали его - используя женщину-полицейского, которая как раз оказалась беременной. В залоге отказано, посадили в окружную камеру с суровыми условиями. Пока он был под арестом, его офис подожгли, и кто-то напугал его дочь, когда она шла домой из школы'.
   'Красиво', - сказал Майло.
  'Так оно и было тогда, Лумп. Ты уверен, что сейчас стало намного лучше?'
  'Вы уверены, что этот Нейрат был членом клуба?'
  'Я знаю это наверняка, потому что я забрал деньги из его офиса. Большой шикарный люкс на Уилшире около Вестерн'. Он остановился, уставившись на Майло. 'Верно, я тоже играл в сумочника. Не самое любимое мое чертово задание, но у меня было достаточно дел, чтобы беспокоиться о какой-то копеечной выплате за то, что должно было произойти в любом случае. Черт, сегодня ребенок может зайти в клинику и выйти оттуда ни с чем через полчаса. Так в чем же дело, верно?'
  Майло сказал: 'Продолжай говорить'.
  Кротти бросил на него кислый взгляд. 'Мы занимались своими делами после закрытия, никого вокруг. Я поднимался на лифте в его офис, убеждался, что я один, стучал кодовым словом в дверь. Когда я входил, никто из нас не разговаривал...
  притворяясь, что этого не происходит. Он вручал мне конверт из манильской бумаги; я делал поверхностный подсчет и уходил'.
  'Каким врачом он был?'
  'Акушер. Какая ирония, а? Нейрат дает, Нейрат забирает'.
  'А что насчет него и Ланье?'
  'Однажды вечером, после того как я забрал добычу, я пошел в один китайский ресторан, чтобы выпить немного му-гу и рисового вина, прежде чем вернуться. Я сидел в дальней кабинке, когда вошел Нейрат с этим платиново-блондинистым блюдом. Было темно; они меня не заметили. Она держала его под руку - они выглядели довольно уютно. Они сели за столик в другом конце комнаты, сели близко друг к другу, довольно оживленно разговаривая. Старая рутина 'часть на стороне', за исключением того, что это блюдо выглядело действительно элегантно, не бродяжничало. Несколько минут спустя она встала, чтобы пойти в дамскую комнату, и я хорошо разглядел ее лицо. Вот тогда я ее узнал - с вечеринки Белдинга. На ней было черное платье -
  Никакой спинки, очень мало спереди, много норковой отделки. Из-за норки я представлял ее как богатую девчонку. Она застряла в моем сознании, потому что была великолепна, действительно великолепна. Идеальное лицо, восхитительное тело. Но элегантная. Классная.'
  Он перевел взгляд на меня. 'Я не лишен чувств к женщинам, доктор.
  Психология. Вероятно, ценит вид гораздо больше, чем большинство гетеросексуалов'.
  'Что еще?' - спросил Майло.
   'Больше ничего. Они выпили по паре коктейлей, поворковали, а затем ушли - несомненно, в какой-то мотель. Ничего особенного. А потом, примерно через год, лицо блюда оказалось во всех газетах. И чем больше я узнаю об этом, тем больше мне становится любопытно'.
  Он снова закашлялся, почесал живот. 'Была эта наркоторговля, много стрельбы. Ее убили вместе с каким-то парнем, который оказался ее братом. Газеты выставили их обоих крупными торговцами наркотиками. Она была контрактным игроком студии Белдинга - не сняла ни одного фильма, и, как предполагалось, это было веским доказательством того, что это было просто прикрытие. Неважно, что большинство игроков никогда не работали, а она была тусовщицей - ни слова об этом в печати. Брат тоже работал на студии, в качестве захвата. Оба они мелкие картофелины. Тем не менее, они умудрялись платить аренду за эту очень шикарную квартиру на Фонтане - десять комнат - владели шикарной машиной, жили чертовски дорого. Газеты подняли об этом большую шумиху, подробно рассказывая о ее мехах и драгоценностях, о том, как они вдвоем проделали долгий путь ради пары техасских крекеров - потому что они такими и были. Ее настоящее имя было Юлали Джонсон. Брат был противным мелким негодяем по имени Кейбл, привыкшим давить на мелких букмекеров и нападать на уличных проституток, но так и не зашедшим слишком далеко...
  все мелкое. Не совсем твои крупные торговцы, а, Комок? Но департамент скормил это газетам, и газеты съели это как конфеты. На территории нашли H на триста тысяч - чертовски много по тем временам. Джон Кью. Публика купилась на это.
  'Ты этого не сделал'.
  'Черт, нет. Никто, толкающий столько героина к югу от Фресно, не делал этого без связей с мафией - Коэном или Драгной. И уж точно не парой техасских крэкеров, которые появились из ниоткуда. Я проверил список брата -
  Пьяный и хулиганский, непристойное поведение, воровство, силовые приемы. Грошовые ставки. Никаких связей с кем-либо - никто на улице никогда не видел его с травкой в кармане. Все это плохо пахло. А тот факт, что Хаммел и ДеГранцфельд стреляли, делал это вонь до небес'.
  'Зачем ты проверял, Эллстон?'
  Кротти улыбнулся. 'Всегда ищешь рычагов, Комок, но это было слишком страшно. Я не хотел к этому прикасаться. И все равно это застряло у меня в зобу. А теперь ты снова это мутишь - разве это не мило'.
  'Ну как все прошло?' - спросил Майло.
  'Кто-то якобы по телефону сообщил Metro Narc об огромном тайнике в Fountain pad. Хаммел и ДеГранцфельд ответили на звонок, принесли пару
   черно-белые отправились на подмогу, но оставили униформу ждать снаружи, пока они проверят помещения. На западном фронте все тихо, а потом бах-бах-бах. Врываются униформы. Оба Джонсона расстреляны на полу гостиной; Хаммел и Де Гранцфельд подсчитывают этот гигантский запас наркотиков. По версии Департамента, они постучали в дверь, были встречены недружественным огнем, выбили дверь и запрыгнули внутрь, стреляя из пушек. Мило, да? Тусовщица и мелкий бродяга, сражающиеся с наркоторговцами'.
  'Есть ли комиссия по расследованию стрельбы?' - спросил Майло.
  'Очень смешно, Комок'.
  'Даже если женщину застрелят? Джон Кью обычно брезгует этим'.
  'Это был 53-й год, лихорадка Маккарти, пик наркотической паники. Джон Кью был параноиком по поводу торговцев наркотиками на каждом школьном дворе. А департамент выставил Ланье большой плохой девчонкой, чертовой невестой Сатаны . Хаммел и Стики Вики не только не были расследованы, они мгновенно стали героями -
  мэр прикрепил к ним ленточки'.
   Это был 53-й год . Как раз перед тем, как Лиланд Белдинг превратился в плейбоя.
  Год рождения Шэрон и Ширли.
  'У Линды Ланье остались дети?' - спросил я.
  'Нет', - сказал Кротти. 'Я бы это запомнил. Такие вещи попали бы в газеты - человеческий интерес и все такое. Зачем? Вы заставили членов семьи отомстить?'
  'Кому отомстить?' - спросил Майло.
  'Белдинг. На этом фальшивом бюсте было написано его имя'.
  'Почему ты так говоришь?'
  'Хаммель и ДеГранцфельд были его парнями; Ланье была его тусовщицей...
  Поддержка этого места на Фонтане была бы для нас с вами подобно тому, как если бы мы с вами бежали на обед. В процессе расспросов я узнал, что Ланье могла быть не просто тусовщицей - она, как известно, заходила в личный кабинет Белдинга на территории студии, оставалась там пару часов и уходила счастливой. Это то, что знали офисные парни , но об этом не было ни строчки в печати. Я думаю, у них было что-то вроде этого, она серьезно оскорбила Белдинга, и ему пришлось от нее избавиться.
  'Как обиделся?' - спросил Майло.
  'Кто знает? Может, она навязалась из-за чего-то. Может, ее глупый брат напал не на того парня'.
   'Врач - Нейрат - мог быть ее папиком', - сказал Майло.
  Кротти покачал головой. 'У Нейрата были проблемы с деньгами. Его жена была заядлой игроком; он время от времени увлекался акулами - вот почему он вообще начал подрабатывать. И еще кое-что: здание Ланье на Фонтане принадлежало Белдингу'.
  Мы с Майло переглянулись.
  Кротти сказал: 'Этот ублюдок когда-то владел половиной Лос-Анджелеса'.
  'Нейрат был акушером', - сказал я. 'Может быть, Линда Ланье наблюдалась у него по профессии'.
  'Беременна?' - спросил Кротти. 'Оказывают отцовское давление на Белдинга? Конечно, почему бы и нет?'
  Майло спросил: 'Как скоро после стрельбы Хаммел и ДеКактам-там ушли?'
  'Вскоре, может, через пару месяцев. И это при том, что их обоих похвалили и повысили в должности. А теперь расскажите мне поподробнее о фильме, в котором снимались Ланье и Нейрат'.
  'Скетч про доктора и медсестру', - сказал я. 'Доктор не знал, что его снимают'.
  'Больше силы', - сказал Майло. 'Брат?'
  'Может быть', - сказал Кротти.
  'Зачем им было давить на Нейрата?'
  'Кто знает? Может, клуб 'Скряблер', может, проблемы жены с азартными играми. И то, и другое могло испортить его репутацию - у него была светская практика, милые пухлые матроны из Хэнкок-парка, ожидающие своего часа'.
  'Он все еще здесь?'
  "Кто знает?"
  'А как насчет Хаммела и ДеГранцфельда?'
  'ДеГранцфельд умер через пару лет после переезда в Неваду. Роман с замужней женщиной, муж был вспыльчивым. Насколько мне известно, Хаммел все еще в Вегасе. Одно можно сказать наверняка: у него все еще есть влияние в отделе, или, по крайней мере, было пару лет назад'.
  'Как же так?' - спросил Майло.
  'У него был племянник, настоящий фашист-ублюдок, любил выпивку, чуть не вылетел из академии, задиристый сукин сын - чертов чип старого блока. Он был замешан в том скандале с ограблением в Голливудском дивизионе несколько лет назад, в высшей степени подходящий для Совета по правам или того хуже. Но ничего,
   кроме перевода в Ramparts. И вдруг парень - возрожденный христианин, повышен до капитана, Западный Лос-Анджелес... Он остановился, уставился на Майло, ухмыльнулся, как ребенок рождественским утром.
  'Вот в чем дело'.
  'Что?' - невинно спросил Майло.
  "Ламп, хитрый ты барсук. Ты ведь собираешься достать эту сволочь, да? Наконец-то сделай доброе дело".
   Глава
  24
  После этого Кротти проявил заботу, предложив нам кофе и пирожные, но мы поблагодарили его и отказались, оставив его стоять в дверях под колокольчиком, в окружении своих животных.
  'Злой старик', - сказал я, когда мы вернулись в машину.
  'Бухгалтерия', - сказал Майло. 'Он изливает ее с тех пор, как у него положительный результат теста'.
  "Ой."
  'Да. Эти таблетки не были витаминами - это какая-то схема укрепления иммунитета, которую он получил через свою сеть. Он победил гепатит несколько лет назад, думает, что если он будет достаточно подлым, то победит и это'. Пауза. 'Вот почему я ему потакал'.
  Потребовалось некоторое время, чтобы развернуть Seville в переулке. Когда мы проехали пару миль по Сансет, Майло сказал: 'Трапп. Отдает старые долги своему дяде'. Через мгновение: 'Надо выяснить, что он чинит'.
  'Может быть, убийство, инсценированное как самоубийство?'
  'Вы постоянно возвращаетесь к этому, и было бы неплохо. Но где доказательства?'
  'Белдинг и Магна были опытными мастерами в маскировке убийств'.
  'Белдинг мертв'.
  'Магна продолжает жить'.
  'Что? Какой-то корпоративный заговор? Старый хромированный и стеклянный пугало'.
  'Нет', - сказал я, 'это всегда люди. Все всегда сводится к людям'.
   Несколькими кварталами позже он сказал: 'Убийства Круза не были представлены иначе, как убийства'.
  'Трудно сделать это с тремя телами, поэтому Трапп использует версию об убийстве на сексуальной почве. И, возможно, убийство Круза не было частью плана - если это сделал Расмуссен, как мы предполагали'.
  Лицо Майло стало жестким. Мы прошли мимо Vine. Голливуд наконец-то встал с постели. В кинотеатре Cinerama Dome показывали фильм Спилберга, и очереди растянулись на весь квартал. Еще через несколько кварталов были сплошные мотели с почасовой оплатой и нервные проститутки, делающие ставку на одиночество и чистую кровь.
  Майло посмотрел на них, отвернулся, откинулся на спинку сиденья и сказал:
  'Я бы выпил'.
  'Для меня это рановато'.
  'Я не говорил, что хочу . Я сказал, что могу использовать . Описательное утверждение'.
  "Ой."
  Когда мы остановились на красный свет в Ла-Сьенеге, он сказал: 'Что вы думаете о теории Кротти? Ланье и ее брат выжимают Белдинга и Нейрата?'
  'Кажется, эта петля подставила Нейрата'.
  'Петля', - сказал он. 'Где, говорят, эти порно-фрики ее взяли?'
  'Они этого не сделали. Просто сказали, что это дорого'.
  'Держу пари', - сказал он. Затем: 'Давайте сделаем небольшое отступление, посмотрим, сможем ли мы заставить их быть немного более откровенными'.
  Я доехал до Беверли-Хиллз и повернул налево на Кресент. Улицы были пусты; люди, которые сносят дома за 2 миллиона долларов, чтобы построить дома за 5 миллионов долларов, как правило, остаются внутри, чтобы играть со своими игрушками.
  Мы подъехали к зеленому чудовищу Фонтейнов и вышли из машины.
  Окна были закрыты ставнями. Пустая подъездная дорога. Никакого ответа на звонок Майло.
  Он попробовал еще раз, подождал несколько минут, прежде чем вернуться к машине.
  Я сказал: 'В прошлый раз здесь было четыре машины. Они не просто вышли позавтракать'.
  Прежде чем он успел ответить, наше внимание привлек грохот из соседнего дома. Плотный темноволосый мальчик лет одиннадцати катался на скейтборде вверх и вниз по подъездной дорожке, лавируя между тремя 'мерседесами'.
   Майло помахал ему. Мальчик остановился, выключил свой Walkman и уставился на нас.
  Майло сверкнул своим золотым значком, и парень пнул доску и поехал в нашу сторону. Он повернул ручку на передних воротах, проехал и промчался.
  'Привет', - сказал Майло. Мальчик посмотрел на значок.
  'Коп из Беверли-Хиллз?' - сказал он с сильным акцентом. 'Йоу, чувак'.
  У него была черная колючая прическа и круглое лицо, похожее на масло. Его зубы были обрамлены пластиковыми скобками. Немного черного пушка покрывало его щеки. Он был одет в красную нейлоновую майку с надписью SURF OR DIE и шорты с красными цветами, доходившие до колен. Его доска была черного графита и покрыта наклейками. Он крутил колеса и все время улыбался нам.
  Майло убрал значок и спросил: 'Как тебя зовут, сынок?'
  'Парвизхад, Биджан. Шесть классов.
  'Приятно познакомиться, Биджан. Мы пытаемся найти людей по соседству. Видели их в последнее время?'
  'Мистер Гордон. Конечно'.
  'Верно. И его жена'.
  'Они ушли'.
  'Куда пропал?'
  "Путешествие."
  'Поездка куда?'
  Мальчик пожал плечами. 'Они берут чемодан - Vuitton'.
  'Когда это было?'
  'Суббота'.
  'Суббота - вчера?'
  'Конечно. Они уезжают, забирают машины. На большом грузовике. Два Роллс-Ройса, гангстерский Линкольн с белыми стенами и радикальный T-Bird'.
  'Они поместили все машины в большой грузовик?'
  Кивок.
  'На грузовике было имя?'
  Непонимающий взгляд.
  'Буквы', - сказал Майло. 'На боку грузовика. Название компании-эвакуатора?'
  'А. Конечно. Красные буквы'.
   'Вы помните, что было в письмах?'
  Качание головой. 'Какое у них дело? Кокаиновый ожог? Киллер?'
  Майло сдержал улыбку, наклонился и приблизил свое лицо к лицу мальчика. 'Извини, сынок, я не могу тебе этого сказать. Это секретно'.
  Еще больше недоумения.
  'Секретная информация, Биджан. Секретно'.
  Глаза мальчика загорелись. 'А. Секретная служба. Вальтер ППК. Бонд. Чеймс Бонд'.
  Майло серьезно посмотрел на него.
  Мальчик присмотрелся ко мне. Я прикусила губу, чтобы сохранить серьезное выражение лица.
  'Скажи мне, Биджан', - сказал Майло. 'Во сколько в субботу увезли машины?'
  Мальчик жестикулировал рукой, казалось, ему было трудно подобрать слова.
  'Ноль семь ноль ноль час'.
  'Семь утра?'
  'Доброе утро, конечно. Отец идет в офис, я привожу ему Марка Кросса'.
  'Марк Кросс?'
  'Его портфель', - предположил я.
  'Конечно', - сказал парень. 'Кожа наппа. Стиль представительский'.
  'Вы принесли отцу его портфель в семь утра и увидели, как машины мистера Гордона увозят на грузовике. Значит, ваш отец тоже это видел'.
  "Конечно."
  'Твой отец сейчас дома?'
  'Нет. Офис'.
  'Где его офис?'
  'Город веков'.
  'Как называется его бизнес?'
  'Par-Cal Developers', - сказал мальчик, добровольно оставив номер телефона, который Майло записал.
  'А как же твоя мать?'
  'Нет, она не видит. Спит. Все еще спит'.
  'Кто-нибудь, кроме тебя и твоего отца, видел это?'
  "Нет."
  'Биджан, когда увезли машины, были ли там мистер Гордон и его жена?'
  'Просто мистер Гордон. Очень зол на машины'.
   "Злой?"
  'Всегда, из-за машин. Однажды я бросил Сполдинг, ударил Роллс-Ройс, он разозлился, закричал. Всегда злился. Из-за машин'.
  'Кто-то повредил одну из его машин, пока ее увозили?'
  'Нет, конечно нет. Мистер Гордон прыгает вокруг, кричит красным людям, говорит осторожно, осторожно, идиот, не царапай. Всегда сердится из-за машин'.
  'Красные люди', - сказал Майло. 'Люди, которые увезли машины, были одеты в красную одежду?'
  'Конечно. Как команда пит-стопов. Инди Файв Хундред'.
  'Комбинезон', - пробормотал Майло, записывая.
  'Двое мужчин. Большой грузовик'.
  'Ладно, хорошо. Ты молодец, Биджан. А теперь, после того, как машины увезли на грузовике, что случилось?'
  'Мистер Гордон, идите в дом. Выходите с Миссис и Рози'.
  'Кто такая Рози?'
  'Горничная', - сказал я.
  'Конечно', - сказал мальчик. 'Рози несет Виттоны'.
  'Ви-твит - чемоданы'.
  'Конечно. И одну длинную сумку для самолета. Не Vuitton - может быть, Gucci'.
  'Хорошо. А что случилось потом?'
  'Такси приехало'.
  'Ты помнишь цвет такси?'
  'Конечно. Синий'.
  'Такси компании Беверли-Хиллз', - написал Майло.
  'Все садитесь в такси', - сказал мальчик.
  'Все трое?'
  'Конечно. И Vuitton и один, может быть, Gucci в багажнике. Я выхожу и машу, но они не машут в ответ'.
  Майло расписался на одном из Nike мальчика, дал ему визитку и листок из своего блокнота LAPD. Мы помахали ему в ответ и оставили кататься взад-вперед по пустому кварталу.
  Я снова влился в движение на восточной стороне парка Сансет. Парк был заполнен туристами, толпившимися вокруг изогнутых фонтанов, прятавшимися под деревьями флосса. Я сказал: 'Суббота. Они разошлись на следующий день после того, как были обнаружены убийства Круза. Они знали достаточно, чтобы бояться, Майло'.
   Он кивнул. 'Я позвоню в таксомоторную компанию, попробую выяснить, кто переместил машины, - может, я смогу отследить их таким образом. Проверьте почту, не оставили ли они переадресацию - маловероятно, но кто знает. Позвоните и отцу ребенка, хотя я сомневаюсь, что он заметил столько же, сколько старый Биджан. Ребенок был сообразительным, не правда ли?'
  'Вы можете поспорить на своего Ральфа Лорена', - сказал я. И впервые за долгое время мы рассмеялись.
  Но все быстро прошло, и к тому времени, как мы добрались до дома, мы оба были подавлены.
  'Чёртов случай', - сказал Майло. 'Слишком много людей погибло, слишком давно'.
  'Видаль все еще жив', - сказал я. 'Выглядит чертовски крепким, на самом деле'.
  'Видал', - проворчал Майло. 'Как его там Кротти называл - Билли-сутенер?
  Оттуда до председателя правления. Крутой подъем'.
  'Острые шипы обеспечат сцепление', - сказал я. 'И несколько голов, на которые можно наступить'.
   Глава
  25
  Моим планом на понедельник утром было вернуться в библиотеку и поискать больше информации о Билли Видале и аресте Линды Ланье. Но в 8:20 к двери подошел человек из Fed-Ex с одной посылкой. Внутри была книга размером со словарь в темно-зеленом кожаном переплете. Записка, прикрепленная резинкой к обложке, гласила: 'Вот.
  Я придерживался своей стороны. Надеюсь, ты сделаешь то же самое. МБ'
  Я взял книгу в библиотеке, прочитал титульный лист: БЕЗМОЛВНЫЙ ПАРТНЕР: КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ И ДИСФУНКЦИЯ ЭГО В СЛУЧАЕ
  МНОЖЕСТВЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ, МАСКИРУЮЩАЯСЯ ПОД ПСЕВДОБЛИЗНАНИЕ. КЛИНИЧЕСКИЙ
  И ПОСЛЕДСТВИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ.
  к
  Шарон Джин Рэнсом
  Диссертация, представленная
  ФАКУЛЬТЕТ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ
   В рамках частичного выполнения
  Требования к получению степени
  ДОКТОР ФИЛОСОФИИ
  (Психология)
  Июнь 1981 г.
  Я открыл страницу посвящения.
  Ширли и Джасперу, которые значили для меня больше, чем они могли себе представить, и Полу, который искусно вел меня от тьмы к свету.
  Джаспер?
  Друг? Любовник? Еще одна жертва?
  В разделе 'Благодарности' Шэрон еще раз выразила свою благодарность Крузу, а затем кратко выразила признательность другим членам своего комитета: профессорам Сандре Дж. Романски и Милтону Ф. Фрейзеру.
  Я никогда не слышал о Романски, предполагал, что она могла прийти на кафедру после того, как я ушел. Я вытащил свой справочник Американской психологической ассоциации и нашел ее в списке консультантов по общественному здравоохранению в больнице в Американском Самоа. В ее биографии упоминалась годичная работа приглашенным лектором в университете в течение учебного года 1981-1982. Ее назначение было на женские исследования, с кафедры антропологии. В июне 81-го она была новенькой докторской степенью. Двадцати шести лет - на два года моложе Шэрон.
  'Внешний член', разрешенный в каждом комитете, обычно выбирается кандидатом за легкий характер и отсутствие глубоких знаний в области исследований.
  Я мог бы попытаться отследить ее, но справочник устарел на три года, и не было никакой гарантии, что она не переехала куда-то еще.
  К тому же, был лучший источник информации, расположенный ближе к дому.
  Трудно поверить, что Ратмен согласился сидеть в комитете. Прочный экспериментатор, Фрейзер всегда презирал все, что хоть немного
   ориентированная на пациента и рассматривающая клиническую психологию как 'уязвимое место поведенческой науки'.
  Он был заведующим кафедрой во время моего студенчества, и я вспомнил, как он продвигал 'крысиное правило' - требующее от всех аспирантов провести целый год исследований на животных, прежде чем выдвигаться на соискание степени доктора философии. Факультет проголосовал против этого, но требование, чтобы все докторские исследования включали эксперименты - контрольные группы, манипуляции переменными - было принято. Исследования случаев были категорически запрещены.
  Однако именно так звучало это исследование.
  Мой взгляд упал на последнюю строку на странице:
  И глубокая благодарность Алексу, который
  даже в его отсутствие продолжает
  вдохнови меня.
  Я перевернул страницу так резко, что она чуть не порвалась. Начал читать документ, который дал Шэрон право называть себя доктором.
  Первая глава продвигалась очень медленно - мучительно полный обзор литературы по развитию идентичности и психологии близнецов, переполненный сносками, ссылками и жаргоном, о котором упоминала Мора Бэннон. Я предполагал, что репортер-студент не продвинулся дальше.
  Во второй главе описывается психотерапия пациентки Шэрон по имени Дж., молодой женщины, которую она лечила в течение семи лет и чья 'уникальная патология и идеативность процессов обладают структурными и функциональными, а также интерактивными характеристиками, которые пересекают многочисленные диагностические границы, ранее считавшиеся ортогональными, и демонстрируют значительную эвристическую и педагогическую ценность для изучения развития идентичности, размывания границ эго и использования гипнотических и гипнагогических регрессивных техник в лечении идиопатических расстройств личности'.
  Другими словами, проблемы Дж. были настолько необычными, что они могли бы поведать терапевтам о том, как работает разум.
  J. была описана как молодая женщина в возрасте около двадцати лет, из высшего класса. Образованная и умная, она приехала в Калифорнию, чтобы продолжить карьеру в неуказанной профессии, и представилась
  Шэрон на лечение из-за низкой самооценки, депрессии, бессонницы и чувства 'пустоты'.
  Но больше всего тревожили те вещи, которые Дж. называла 'потерянными часами'. В течение некоторого времени она просыпалась, словно от долгого сна, и обнаруживала себя в одиночестве в странных местах - бродящей по улицам, припаркованной на обочине дороги в своей машине, лежащей в постели в дешевом гостиничном номере или сидящей за стойкой унылой кофейни.
  Корешки билетов и квитанции об аренде автомобиля в ее сумочке свидетельствовали о том, что она летала или ездила в эти места, но она не помнила, как это делала. Никаких воспоминаний о том, что она делала в течение периодов, которые, как показала проверка календаря, составляли три или четыре дня. Как будто из ее жизни украли целые куски.
  Шэрон правильно диагностировала эти временные искажения как 'состояния фуги'. Подобно амнезии и истерии, фуга является диссоциативной реакцией, буквальным отщеплением психики от тревоги и конфликта. Диссоциативный пациент, столкнувшись со стрессовым миром, сам выбрасывается из этого мира и улетает в любое количество побегов.
  При истерии конфликт переносится на физический симптом -
  псевдопаралич, слепота - и у пациента часто проявляется белле indifférence : апатия по отношению к инвалидности, как будто это происходит с кем-то другим. При амнезии и фуге происходит реальный побег и потеря памяти. Но при фуге стирание кратковременно; пациент помнит, кем он был до побега, полностью в контакте, когда выходит из этого состояния. То, что происходит между ними, остается загадкой.
  Дети, подвергающиеся насилию и пренебрежению, рано учатся отгораживаться от ужасов и, вырастая, становятся подвержены симптомам диссоциативного расстройства.
  То же самое относится к пациентам с раздробленной или размытой идентичностью.
  Нарциссы. Пограничники.
  К тому времени, как Дж. появилась в кабинете Шэрон, ее приступы бегства стали настолько частыми - почти один раз в месяц, - что она начала бояться выходить из дома и принимала барбитураты, чтобы успокоить нервы.
  Шэрон собрала подробную историю, прощупывая ранние травмы. Но Дж. настаивала, что у нее было сказочное детство - все блага цивилизации, мирские, привлекательные родители, которые лелеяли и обожали ее до того дня, как они погибли в автокатастрофе.
  Все было замечательно, настаивала она; не было никакой рациональной причины, по которой у нее были эти проблемы. Терапия будет короткой - просто настройка
  и она была бы в идеальном рабочем состоянии.
  Шэрон отметила, что этот тип крайнего отрицания соответствовал диссоциативному паттерну. Она посчитала неразумным противостоять Дж., предложила шестимесячный испытательный период психотерапии и, когда Дж. отказалась брать на себя такие обязательства, согласилась на три месяца.
  J. пропустила свой первый прием, и следующий. Шэрон попыталась позвонить ей, но номер телефона, который ей дали, был отключен. В течение следующих трех месяцев она не слышала от J., полагая, что молодая женщина передумала. Затем однажды вечером, после того как Шэрон приняла своего последнего пациента, J. ворвалась в кабинет, рыдая и оцепеневшая от транквилизаторов, умоляя, чтобы ее приняли.
  Шэрон потребовалось некоторое время, чтобы успокоить ее и выслушать ее историю: убежденная, что смена обстановки - это все, что ей действительно нужно ('сознательное бегство', - прокомментировала Шэрон), она села на самолет в Рим, ходила по магазинам на Виа Венето, обедала в прекрасных ресторанах, прекрасно проводила время, пока не проснулась несколько дней спустя на грязной венецианской улочке, в порванной одежде, полуголая, в синяках и ссадинах, с лицом и телом, покрытыми засохшей спермой. Она предположила, что ее изнасиловали, но не помнила о нападении. Приняв душ и одевшись, она забронировала следующий рейс обратно в Штаты, поехала из аэропорта в офис Шэрон.
  Теперь она поняла, что ошибалась и что ей действительно нужна помощь.
  И она была готова сделать все, что потребуется.
  Несмотря на это озарение, лечение не проходило гладко. Дж. была двойственно настроена по отношению к психотерапии и то боготворила Шэрон, то оскорбляла ее. В течение следующих двух лет стало ясно, что двойственность Дж. представляла собой 'основной элемент ее личности, нечто фундаментальное для ее натуры'. Она представляла собой два различных лица: нуждающуюся, уязвимую сироту, умоляющую о поддержке, наделяющую Шэрон божественными качествами, забрасывающую ее лестью и подарками; и раздутую от ярости, сквернословящую девчонку, которая утверждала: 'Тебе на меня насрать. Ты занимаешься этим только для того, чтобы навязать мне какую-то гигантскую гребаную силу'.
  Хороший пациент, плохой пациент. Дж. стал более легко переключаться между ними, и к концу второго года терапии переключения происходили несколько раз в течение одного сеанса.
  Шэрон усомнилась в своем первоначальном диагнозе и рассмотрела другой: синдром множественной личности, редчайшее из расстройств, предельная диссоциация. Хотя Дж. не проявляла двух отдельных личностей, ее смены
   у нее было ощущение 'скрытого множественного синдрома', и жалобы, которые привели ее к терапии, были заметно похожи на те, которые предъявляют множественные пациенты, не знающие о своем состоянии.
  Шэрон проконсультировалась со своим руководителем - уважаемым профессором Крузом.
  и он предложил использовать гипноз в качестве диагностического инструмента. Но Дж. отказалась от гипноза, уклонилась от потери контроля. Кроме того, она настаивала, что чувствует себя прекрасно, уверена, что почти полностью вылечилась. И она действительно выглядела намного лучше; фуги уменьшились, последний 'побег' произошел три месяца назад. Она освободилась от барбитуратов, у нее была более высокая самооценка.
  Шэрон поздравила ее, но поделилась своими сомнениями с Крузом. Он посоветовал подождать и посмотреть.
  Две недели спустя J. прекратила терапию. Пять недель спустя она вернулась в кабинет Шарон, похудевшая на десять фунтов, снова на лекарствах, пережив семидневную фугу, которая оставила ее в пустыне Мохаве, голую, с конченным бензином в машине, пропавшей сумочкой и пустым флаконом из-под таблеток в руке. Казалось, что все достижения были уничтожены. Шарон была оправдана, но выразила 'глубокую печаль из-за регресса J.'.
  И снова был предложен гипноз. Дж. отреагировал гневом, обвинив Шэрон в 'жажде контроля над разумом... Ты просто завидуешь, потому что я такая сексуальная и красивая, а ты высохшая старая дева. Ты не сделала мне ни хрена хорошего, так с чего ты взяла, что просишь меня передать тебе свой разум?'
  Дж. выбежала из кабинета, заявив, что она покончила с 'этим дерьмом - пойду искать себе другого психоаналитика'. Три дня спустя она вернулась, обдолбанная барбитуратами, покрытая корками и загорелая, раздирающая кожу и рыдающая, что 'на этот раз она действительно облажалась', и была готова сделать все, чтобы остановить внутреннюю боль.
  Шэрон начала гипнотическое лечение. Неудивительно, что Дж. оказалась превосходным субъектом - гипноз сам по себе является диссоциацией. Результаты были драматичными, почти мгновенными.
  J. действительно страдал синдромом множественной личности. В трансе проявились две личности: J. и Яна - идентичные близнецы, точные физические копии друг друга, но психологически полярные противоположности.
  'J.' персона была воспитанной, ухоженной, достигала больших успехов, хотя и склонялась к пассивности. Она заботилась о других людях и, несмотря на необъяснимые отсутствия из-за фуги, умудрялась отлично выступать в
  'профессия, ориентированная на людей'. У нее был 'старомодный' взгляд на секс и романтику - она верила в настоящую любовь, брак и семью, абсолютную верность -
  но призналась, что вела сексуальную жизнь с мужчиной, который ей был очень дорог.
  Однако эти отношения закончились из-за вмешательства ее второго 'я'.
  'Яна' была столь же откровенна, сколь сдержанна Дж. Она предпочитала тонированные парики, открытую одежду и яркий макияж. Не видела ничего плохого в том, чтобы 'трубить дурь, время от времени глотать депрессант', и любила пить... клубничный дайкири. Она хвасталась тем, что она 'сучка, живущая сегодняшним днем, королева хоп-то, настоящая Juicy Lucy, завернутая в чертову ленту Town and Country, отчего то, что внутри, становится еще жарче'. Она наслаждалась беспорядочным сексом, рассказала о вечеринке, во время которой она приняла куаалюд и переспала с десятью мужчинами подряд за одну ночь. Мужчины, смеялась она, были слабыми, примитивными обезьянами, которыми движет их похоть. 'Сексуальная пизда - это все. С одним из них я могу получить столько, сколько захочу'.
  Ни один из 'близнецов' не признавал существование другого. Шэрон считала их существование решающим сражением за эго пациента. И, несмотря на склонность Яны к драматизму, именно воспитанный Дж., похоже, одержал победу.
  J. занимала около 95 процентов сознания пациентки, служила ее публичной идентификацией, носила ее имя. Но 5 процентов, на которые претендовала Яна, были корнем проблем пациентки.
  Яна вмешивалась, предположила Шарон, в периоды сильного стресса, когда защитная система пациента была слабой. Фуги были короткими периодами, когда она действительно 'была' Яной. Делала вещи, которые Дж. не могла примирить со своим образом себя как 'идеальной леди'.
  Постепенно, под гипнозом, Яна появлялась все чаще и в конце концов начала описывать, что происходило в течение 'потерянных часов'.
  Фугам предшествовало настойчивое стремление к полному физическому побегу, почти чувственное давление сбежать. Вскоре последовали импульсивные путешествия: пациентка надевала парик, надевала 'праздничную одежду', запрыгивала в машину, выезжала на ближайшую автостраду и бесцельно ехала, часто сотни миль, без маршрута, 'даже не слушая музыку, только звук собственной горячей крови, перекачиваемой через нее'.
  Иногда машина 'возила' ее в аэропорт, где она использовала кредитную карту, чтобы забронировать рейс наугад. В других случаях она оставалась в дороге. В любом случае, поездки обычно заканчивались развратом: экскурсией в Сан-Франциско, которая достигала кульминации в трехдневной оргии 'нюхания метамфетамина и праведной групповой
  щупает кучку Ангелов в парке Золотые Ворота'. Поедание таблеток на дискотеке в Манхэттене, за которым следует глотание героина в тире в Южном Бронксе. Оргии в разных европейских городах, свидания с изгоями и 'уличные пикапы'.
  И 'праведный грув кожи'. Создание порнографического фильма
  "где-то во Флориде. Трахаюсь и сосу как суперзвезда".
  'Вечеринки' всегда заканчивались вызванным наркотиками отключением сознания, во время которого Яна отступала, а Дж. просыпалась, не осознавая всего, что сделала ее 'близнец'.
  Эта способность к расщеплению была сутью проблемы пациента, решила Шэрон, и она выбрала ее целью для терапевтического нападения. Эго Дж. должно было быть интегрировано, 'близнецы' должны были сближаться все больше и больше, в конечном итоге столкнуться друг с другом, достичь своего рода сближения и слиться в одну полностью функционирующую личность.
  Потенциально травмирующий процесс, признала она, не подкрепленный большим количеством клинических данных. Очень немногие терапевты утверждали, что действительно интегрировали множественные личности, поэтому прогноз изменений был плохим. Но Круз поддержал ее, поддержав ее теорию о том, что, поскольку эти множественные личности были идентичными 'близнецами', они разделяли 'психическое ядро' и могли поддаться слиянию.
  Во время гипноза она начала знакомить Дж. с небольшими фрагментами Яны: краткие отрывки из поездок по шоссе, указательный столб или гостиничный номер, о которых упоминала Яна. Экспозиции нейтрального материала затвором камеры, которые можно было легко снять, если тревога пациента поднималась слишком высоко.
  J. хорошо это перенесла - никаких внешних признаков тревоги, хотя она не отреагировала ни на один материал Яны и не подчинилась постгипнотическому внушению Шарон вспомнить эти детали. Следующий сеанс был идентичен: никаких воспоминаний, никакой реакции вообще. Шарон попробовала снова. Ничего. Сеанс за сеансом. Пустая стена. Несмотря на предыдущую внушаемость пациентки, она была совершенно непослушной. По-видимому, решив, что 'близнецы' никогда не встретятся.
  Удивленная силой сопротивления пациента, Шэрон задумалась, не ошибалась ли она, полагая, что близнецовость облегчает интеграцию. Возможно, все было наоборот: тот факт, что Дж. и Яна были физически идентичны, но психологически зеркально противоположны, усилил их соперничество.
  Она начала изучать психологию близнецов, особенно однояйцевых, проконсультировалась с Крузом, а затем пошла другим путем: продолжила гипнотизировать пациента.
  но отступая от попыток интеграции. Вместо этого она приняла более дружескую роль, просто болтая с пациенткой на, казалось бы, безобидные темы: сестры, близнецы, однояйцевые дети. Проведя Дж. через бесстрастные обсуждения - действительно ли существует особая связь между близнецами, и если да, то какова ее природа? Каков наилучший способ воспитания близнецов в детстве? Насколько поведенческое сходство между однояйцевыми детьми обусловлено наследственностью, насколько генетикой?
  'Езда с сопротивлением', - назвала она это. Тщательно отмечая язык тела и речевые интонации пациента, синхронизируя с ними свои собственные движения.
  Использование скрытого сообщения в соответствии с теорией динамики коммуникации доктора П. П. Круза.
  Это продолжалось еще несколько месяцев; на первый взгляд, не более чем болтовня двух друзей. Но пациентка отреагировала на смену стратегии, глубже, чем когда-либо, погрузившись в гипноз. Проявив такую глубокую внушаемость, что у нее развилась полная анестезия кожи к зажженной спичке, в конечном итоге подстроив свое дыхание к ритму речи Шэрон.
  Выглядит готовым к прямому предложению. Но Шэрон так и не предложила его, просто продолжала болтать.
  Затем, во время пятьдесят четвертого сеанса, пациентка спонтанно вошла в роль Яны и начала описывать бурную ночь, которая произошла в Италии, - вечеринку на частной вилле в Венеции, населенную странными, ухмыляющимися персонажами и подпитываемую рекой выпивки и обильными дозами наркотиков.
  Сначала просто очередная история оргии Джаны, каждая похотливая деталь рассказана с наслаждением. Затем, в середине истории, что-то еще.
  'Там моя сестра', - сказала Яна, пораженная. 'Чертова зефирка вон в том углу, в этом уродливом нелакированном кресле'.
  Шэрон: 'Что она чувствует?'
  "Испугалась. Напугана до чертиков. Мужчины сосут ее соски - голые, волосатые.
  Бабуины - они роятся вокруг нее и втыкают в нее всякие штуки'.
  Шэрон: 'Вещи?'
  "Их вещи. Их мерзкие вещи. Они причиняют ей боль и смеются, а тут еще и камера".
  Шэрон: 'Где камера?'
  'Там, на другой стороне комнаты. Я - о, нет, я держу его, я хочу все увидеть, свет горит. Но ей это не нравится. Но я
   Я все равно ее снимаю. Я не могу остановиться'.
  Когда она продолжила описывать сцену, голос Яны дрогнул и задрожал. Она описала Дж. как 'точно такую же... выглядящую точно как я, но, знаете, более невинную. Она всегда была более невинной. Они действительно нападают на нее. Я чувствую...'
  Шэрон: 'Что?'
  "Ничего."
  Шэрон: 'Что ты почувствовала, Яна? Когда ты увидела, что происходит с твоей сестрой?'
  'Ничего'. Пауза. 'Плохо'.
  Шэрон: 'Очень плохо?'
  'А... немного плохо'. Злое выражение лица. 'Но это была ее собственная чертова вина!
  Не совершай преступления, если не можешь отсидеть срок, верно? Она не должна была идти, если не хотела играть, верно?
  Шэрон: 'У нее был выбор, Яна?'
  Пауза. 'Что ты имеешь в виду?'
  Шэрон: 'Был ли у Дж. выбор идти на вечеринку?'
  Долгое молчание.
  Шэрон: 'Яна?'
  'Да. Я тебя услышал. Сначала я подумал: да, конечно, она сказала - у каждого есть выбор. Потом я...'
  Шэрон: 'Что, Яна?'
  'Я не знаю - я имею в виду, что я действительно ее не знаю. Я имею в виду, что мы совершенно одинаковые, но в ней есть что-то такое, что... я не знаю. Это как будто мы...
  Я не знаю - больше, чем сестры. Я не знаю, как правильно сказать, может быть, часть - Забудь.
  Пауза.
  Шэрон: 'Партнеры?'
  Яна, вздрогнув: 'Я сказала, забудь, хватит этого дерьма! Давайте поговорим о чем-нибудь веселом, о том, что я делала на этой чертовой вечеринке'.
  Шэрон: 'Хорошо. Что ты делал ?'
  Яна, озадаченная; после долгого молчания: 'Я не... помню. О, это, наверное, было скучно в любом случае - любая вечеринка, на которую она шла, должна была быть скучной'.
  Дверь открылась; Шэрон сдержалась, чтобы не толкать ее дальше. Она позволила Яне болтать дальше, подождала, пока весь ее гнев не рассеется, затем закончила сеанс, уверенная, что произошел прорыв. Впервые
   раз за более чем три года, J. позволила близнецам сосуществовать. И предложила новую подсказку: слово 'партнер' , похоже, имело сильную эмоциональную нагрузку. Шэрон решила заняться этим, подняла этот вопрос в следующий раз, когда загипнотизировала J.
  'Что это, доктор? Что вы только что сказали?'
  Шэрон: 'Партнеры. Я предположила, что вы с Яной - нечто большее, чем просто сестры. Или даже близнецы. Возможно, вы партнеры. Психологические партнеры'.
  Ж. задумался, замолчал, начал улыбаться.
  Шэрон: 'Что смешного, Дж.?'
  'Ничего. Полагаю, ты прав - обычно так и есть'.
  Шэрон: 'Но имеет ли это смысл для тебя ?'
  'Полагаю, что так, хотя если она и мой партнер, то она определенно молчаливая. Мы никогда не разговариваем. Она отказывается разговаривать со мной'. Пауза. Ее улыбка становится шире. 'Молчаливые партнеры. Каким делом мы занимаемся?'
  Шэрон: 'Дело в жизни'.
  Дж., удивленно: 'Полагаю, что да'.
  Шэрон: 'Хотите поговорить об этом подробнее? О том, как быть молчаливым партнером?'
  J.: 'Не знаю. Думаю, да... Может, и нет. Нет. Она такая грубая и неприятная, я просто не могу выносить ее присутствие рядом. Давайте сменим тему, если вы не против'.
  J. не появилась на следующем сеансе, или на следующем. Когда она, наконец, появилась снова, два месяца спустя, она казалась собранной, утверждала, что ее жизнь идет отлично, ей просто нужна настройка.
  Шэрон возобновила гипнотерапию, продолжила попытки получить 'близнецов'.
  встретиться. Еще пять месяцев разочарования, в течение которых Шэрон начала думать о себе как о неудачнице, размышляла, не могли ли бы потребности Дж. лучше удовлетворить другие терапевты, 'более опытные, возможно, мужчины'.
  Но Круз призвал ее продолжать, посоветовав еще больше полагаться на невербальную манипуляцию.
  Еще месяц статус-кво, и Дж. снова исчезла. Пять недель спустя она материализовалась, ворвалась в кабинет, когда Шэрон принимала другого пациента, обозвала ту женщину 'гребаной слабачкой', сказала ей: 'Твои проблемы ничего не значат', и выгнала ее из кабинета.
   Несмотря на попытку Шэрон взять ситуацию под контроль, другая пациентка выбежала в слезах. Шэрон сказала Дж. никогда больше так не делать. Дж. превратилась в Яну и обвинила Шэрон в том, что она 'злая и эгоистичная пизда. Ты гребаная манипуляторша, которая хочет забрать все, чем я владею, все, чем я являюсь. Все, что ты хочешь сделать, это высосать из меня всю кровь!' Пригрозив подать на Шэрон в суд и погубить ее, она выбежала из кабинета.
  И не вернулся.
  Конец лечения. Время для размышлений несостоявшегося терапевта.
  Раздел обсуждений на сто страниц. Сто страниц понедельничного утреннего квотербекинга. Конечный пункт: осознание Шэрон того, что ее попытка примирить Дж. и Яну была обречена на провал с самого начала, потому что 'близнецы' были 'непримиримыми психическими врагами; триумф одного требовал смерти другого - психологической смерти, но такой, которая должна была быть настолько яркой, настолько решительной, что это могла быть буквальная кончина'.
  Теперь она поняла, что вместо того, чтобы стремиться к интеграции, ей следовало бы работать над укреплением идентичности хорошего Дж., объединиться с хорошим близнецом, чтобы уничтожить 'деструктивную, вопиюще неуравновешенную Яну'.
  'В психике этой молодой женщины нет места', - заключила она, - 'для любого типа партнера, не говоря уже о конфликтных, молчаливых партнерах, представленных расщеплениями ее личности. Природа человеческой идентичности такова, что дело жизни - это, должно быть, одинокий процесс. Иногда одинокий, но обогащенный силой и удовлетворением, которые исходят от самоопределения и полностью интегрированного эго.
  'Мы рождаемся в одиночестве, в одиночестве мы умираем'.
  
  Чертовски серьезное дело. Если когда-либо было такое дело.
  Я знал Дж. Я занимался с ней любовью, танцевал с ней на террасе.
  Я знала, что Яна тоже видела, как она швыряла клубничный дайкири в камин, выпутывалась из платья цвета пламени и делала со мной все, что хотела.
  Глава о психологии близнецов, однако Шэрон ни разу не призналась в печати, что у нее есть близнец. Ее собственный молчаливый партнер.
  Отрицание?Обман?
   Автобиография.
  Она углубилась в собственную измученную психику, создала фальшивую историю болезни и выдала ее за докторское исследование.
  Прорабатываем это. Какая-то авангардная терапия?
  Прямо как в порно-цикле.
  Круз был ее председателем.
  Там воняло Крузе.
  А как же Ширли? Настоящий молчаливый партнер. Неужели Шэрон бросила ее в молчаливом, темном мире?
  И кто, черт возьми, такой этот 'Джаспер'?
   И огромная благодарность Алексу, который даже в свое отсутствие продолжает вдохновлять мне.
  Сдержанная, пассивная, женственная 'Дж.' Старомодные взгляды на секс и романтику... хотя она была сексуально активна с мужчиной, который был ей очень дорог... отношения закончились после вмешательства Яны.
  Я взвесил диссертацию. Четыреста с лишним страниц душещипательной псевдоучености. Ложь.
  Как, черт возьми, ей это сошло с рук?
  Я думал, что знаю способ это выяснить.
   Глава
  26
  Прежде чем уйти, я позвонил в офис Оливии.
  'Извини, дорогая, система все еще не работает. Может быть, к концу дня'.
  'Хорошо, спасибо. Я позвоню тебе позже'.
  'Еще один момент - та больница, которую вы искали в Глендейле? Я разговаривал с подругой, которая раньше работала в Glendale Adventist. Она сказала, что на Брэнде есть место под названием Resthaven Terrace, которое недавно закрылось. Она консультировала их, занимаясь управлением Medi-Cal'.
  'Закрыт полностью?'
  'Так сказала Арлин'.
  'Где я могу связаться с Арлин?'
  'Сент-Джонс, Санта-Моника. Помощник директора социальных служб. Арлин Меламед'.
  Она дала мне номер и сказала: 'Тебе очень хочется найти эту Ширли, не так ли?'
  'Это сложно, Оливия'.
  'Оно всегда с тобой'.
  Я позвонил в офис Арлин Меламед и использовал имя Оливии, чтобы дозвониться до ее секретаря. Через несколько секунд женщина с сильным голосом сказала: 'Миссис.
  Меламед.'
  Я представился и сказал ей, что пытаюсь разыскать бывшего пациента, который лечился в Рестхейвен-Террас.
  'Когда лечили, доктор?'
   'Шесть лет назад'.
  'Это было до меня. Я начал там работать только год назад'.
  'У этой пациентки были множественные нарушения, ей требовался хронический уход. Она вполне могла оказаться там год назад'.
  "Имя?"
  'Ширли Рэнсом, две 'е' в имени Ширли'.
  'Извините, ничего не напоминает - не то чтобы это что-то значило. Я не занимался никакой работой по делу, просто перекладывал бумаги. В какой палате она была?'
  'Одна из частных комнат - в задней части здания'.
  'Тогда я, конечно, не смогу вам помочь, доктор. Я работал только с делами MediCal, пытаясь привести в порядок систему выставления счетов'.
  Я на мгновение задумался. 'У нее был помощник, мужчина по имени Элмо.
  Черный, мускулистый'.
  'Элмо Кастельмейн'.
  'Ты его знаешь?'
  'После закрытия Resthaven он пришел работать ко мне в Adventist. Очень хороший человек. К сожалению, у нас были проблемы с бюджетом, и нам пришлось его уволить.
  - у него не было достаточно формального образования, чтобы удовлетворить кадровый вопрос'.
  'Вы знаете, где он сейчас работает?'
  'После увольнения он устроился на работу в дом престарелых в районе Фэрфакса. Понятия не имею, там ли он еще'.
  'Вы помните название этого места?'
  'Нет, но подождите. Он в моей записной книжке. Он был таким милым человеком, что я планировал поддерживать с ним связь на случай, если что-то случится. А, вот оно: Элмо Кастельмейн, сады короля Соломона, Эдинбург-стрит'.
  Я записала адрес и номер и спросила: 'Госпожа Меламед, когда закрылся Resthaven?'
  'Шесть месяцев назад'.
  'Что это было за место?'
  'Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду'.
  'Кто этим управлял?'
  'Корпорация. Национальная компания под названием ChroniCare - они владели цепочкой подобных мест по всему Западному побережью. Выглядело шикарно, но они так и не смогли организовать управление Resthaven'.
  'Клинически?'
  'Административно. Клинически они были адекватны. Не лучшие, но и далеко не худшие. С точки зрения бизнеса это место было катастрофой. Их система выставления счетов была в полном беспорядке. Они наняли некомпетентных канцелярских работников, даже близко не подошли к возврату большей части денег, которые им должно было государство. Меня пригласили, чтобы разобраться с этим, но это было невыполнимое задание. Поговорить было не с кем - головной офис находился в Эль-Сегундо; никто никогда не отвечал на звонки. Казалось, что их действительно не заботит получение прибыли'.
  'Куда делись пациенты после закрытия?'
  'В других больницах, я полагаю. Я уволился еще до этого'.
  'Эль Сегундо', - сказал я. 'Вы не знаете, принадлежали ли они более крупной корпорации?'
  'Меня бы это не удивило', - сказала она. 'В наши дни все так'.
  Я поблагодарил ее, позвонил своему брокеру Лу Честаре в Орегон и подтвердил, что ChroniCare является дочерней компанией Magna Corporation.
  'Но забудь о покупке, Алекс. Они никогда не выходили на биржу. Magna никогда этого не делает'.
  Мы немного поболтали, затем я отключился и позвонил в King Solomon Gardens.
  Администратор подтвердила, что Элмо Кастельмейн все еще работает там. Но он был занят с пациентом и не мог подойти к телефону прямо сейчас. Я оставила ему сообщение с просьбой позвонить мне по поводу Ширли Рэнсом и отправилась в кампус.
  Я добрался до офиса Милтона Фрейзера к двум часам. Карточка с часами работы на двери была пуста. Стук не вызвал никакого отклика, но дверь была не заперта. Я открыл ее и увидел Ратмена, одетого в жесткий твидовый костюм и полуочки без оправы, сгорбившегося над своим столом, который желтым фломастером подчеркивал разделы рукописи. Шторы на окнах были частично опущены, что придавало комнате землистый оттенок. Борода Фрейзера была растрепана, как будто он ее ковырял.
  Мое 'Здравствуйте, профессор' вызвало у него хмурый взгляд и взмах руки, который мог означать все, что угодно, от 'Заходите и убирайтесь отсюда к черту'.
  Стул с жесткой спинкой стоял напротив стола. Я сел и ждал, пока Фрейзер продолжал подчеркивать, используя неловкие рубящие движения. Стол был завален еще большим количеством рукописей. Я наклонился вперед и прочитал название той, что была сверху. Глава учебника.
  Он редактировал; я выжидал. В офисе были бежевые стены, около дюжины дипломов и сертификатов, двухъярусные металлические книжные полки над потрескавшимися
   Виниловый пол. Никакого индивидуального дизайна интерьера для этого начальника отдела. На одной из полок выстроилась коллекция стеклянных стаканов - мозги животных, плавающие в формальдегиде. В помещении пахло старой бумагой и мокрыми грызунами.
  Я ждал долго. Фрейзер закончил одну рукопись, взял другую из стопки и начал работать над ней. Он сделал еще несколько желтых пометок, покачал головой, покрутил бороду, не показывая никакого намерения останавливаться.
  'Алекс Делавэр', - сказал я. 'Выпуск 74-го'.
  Он резко сел, уставился на меня, поправил лацканы. Его рубашка съёжилась, галстук был ужасом, нарисованным вручную, достаточно древним, чтобы снова войти в моду.
  Он изучал меня. 'Хм. Делавэр. Не могу сказать, что я помню'.
  Ложь, но я пропустил это мимо ушей.
  'Я думал, ты студент', - сказал он. Как будто это объясняло его игнорирование меня. Снова взглянув на рукопись, он добавил: 'Если ты ищешь должность в качестве коллеги, то придется подождать. Я никого не принимаю без предварительной записи.
  Крайний срок издателя'.
  'Новая книга?'
  Покачивание головой. 'Пересмотренное издание ' Парадигм '. Слэш, переворот.
   Парадигмы обучения позвоночных . Тридцать лет его претензия на известность.
  'Десятое издание', - добавил он.
  'Поздравляю'.
  'Да, ну, я полагаю, поздравления уместны. Однако почти жалеешь, что связал себя новым изданием, когда становится очевидной обременительность задачи - резкие требования коммерчески мотивированных издателей включать новые главы, независимо от отсутствия строгости, с которой они получены, или последовательности, с которой они представлены'.
  Он хлопнул по стопке глав. 'Вынос всего этого хлама показал мне, насколько низко упали стандарты. Американский психолог, получивший образование после 1960 года, не имеет ни малейшего представления о правильном дизайне исследования и не умеет строить грамматически правильные предложения'.
  Я кивнул. 'Проклятый стыд, когда стандарты падают. Начинают происходить всякие странные вещи'.
  Он поднял глаза, раздраженный, но прислушиваясь.
  Я сказал: 'Странные вещи, вроде неквалифицированного искателя внимания, ставшего главой отдела'.
  Маркер замер в воздухе. Он попытался пристально посмотреть на меня, но его зрительный контакт был нечетким. 'Учитывая обстоятельства, это исключительно грубое замечание'.
  'Это не меняет фактов'.
  'Что именно у вас на уме, доктор?'
  'Как Крузу удалось обойти все правила'.
  'Это крайне дурной вкус. Что вас во всем этом беспокоит?'
  'Называйте меня обеспокоенным выпускником'.
  Он цокнул зубами. 'Любые ваши жалобы на профессора Круза стали бессмысленными из-за его безвременной кончины. Если, как вы утверждаете, вы действительно беспокоитесь о состоянии кафедры, вы не будете отнимать мое время или время кого-либо еще на пустяковые личные дела. Мы все ужасно заняты - вся эта ужасная история сильно нарушила порядок вещей'.
  'Я готов поспорить, что так и есть. Особенно для тех членов факультета, которые рассчитывали на все эти деньги Блэлока. Смерть Круза поставила всех вас под угрозу'.
  Он положил маркер, стараясь сохранить неподвижность руки.
  Я сказал: 'Поскольку у вас выбили почву из-под ног, я понимаю, почему вам пришлось выпускать десятое издание'.
  Двигаясь скованно, как робот, он откинулся на спинку стула, пытаясь выглядеть непринужденно, но выглядя подавленным. 'Ты думаешь, что ты такой умный мальчик, не так ли? Всегда думал. Всегда проносишься через все
  - 'заниматься своим делом'.
  'А я уж думал, ты не помнишь'.
  'Ваша грубость всколыхнула мою память, молодой человек. Теперь я вас отчетливо помню - не по годам развитый трехлетний мужчина . Если вы не знаете, я был против того, чтобы вы закончили раньше, даже несмотря на то, что вы выполнили свои требования. Я чувствовал, что вам нужна выдержка. Зрелость. Очевидно, что само по себе течение времени не решило эту проблему'.
  Я переместился на край стула, взял желтый маркер и положил его. 'Проблема, профессор, не в моей зрелости. Проблема в плачевном состоянии вашей этики. Продажа отдела тому, кто больше заплатит. Сколько заплатил Круз, чтобы вы ушли и позволили ему взять на себя управление? Это была единовременная сумма или ежемесячные взносы? Чек или кредитная карта? Или он принес вам наличные в простой коричневой сумке?'
  Он побледнел, начал подниматься со стула, снова опустился и погрозил мне дрожащим пальцем. 'Следи за языком! Не будь грубым!'
  ' Crass ', - сказал я, - 'это быстрая, почтовая схема отказа от курения, нацеленная на рынок неудачников. Какую научную строгость вы проявили, чтобы придумать это?'
  Он открыл рот и закрыл его, подвигал головой и плечами так, что одежда, казалось, поглотила его. 'Ты не понимаешь ситуации, Делавэр. Ни капельки'.
  'Тогда просветите меня. Какова была отдача?'
  Он отвернулся, уставился на тысячу книг, сделав вид, что изучает корешок одного из томов.
  'Если вы забиты', - сказал я, - 'дайте мне заправить ваш насос. Круз финансировал вашу маленькую попытку свободного предпринимательства - все деньги на рекламу, печать, изготовление лент. Либо его собственные деньги, либо он привлек миссис Блэлок. Сколько это вышло - десять тысяч? Пятнадцать? Он потратил больше на свой летний гардероб. Но для вас это был бы крупный венчурный капитал'.
  Он ничего не сказал.
  'Без сомнения, именно он изначально предложил аферу', - сказал я. 'Реклама на последней странице журнала, где была его колонка'.
  Снова наступила тишина, но он побледнел.
  'Добавьте к этому непрекращающийся поток денег от Блэлока на ваши научные исследования, и это была бы выгодная сделка для вас обоих. Больше никаких подхалимов ради грантов или притворства, что вы имеете к ним отношение. А Круз получил постоянную должность, мгновенную респектабельность. Чтобы избежать сплетен и мелкой зависти, он, вероятно, организовал некоторое финансирование и для других членов факультета. Все вы, скрупулезные исследователи, плыли бы по течению - занимаясь своими делами. Хотя я подозреваю, что остальная часть старшего персонала была бы удивлена, узнав, сколько Круз вам отчислил - получилось бы потрясающее совещание персонала, не так ли, профессор?'
  'Нет', - слабо сказал он. 'Нечего стыдиться. Мой режим для курильщиков основан на здравых поведенческих принципах. Получение частных пожертвований на исследования - давняя традиция. Учитывая состояние нашей национальной экономики, это, безусловно, волна будущего'.
  'Ты никогда не был тем, кто смотрит в будущее, Фрейзер. Круз засунул тебя в него'.
  "Зачем ты это делаешь, Делавэр? Нападаешь на департамент? Мы тебя сделали".
  'Я не говорю о департаменте. Только о тебе. И Крузе'.
   Он сделал жевательные движения губами, как будто пытаясь произнести нужное слово. Когда он наконец заговорил, его голос был слабым. 'Вы не найдете здесь никакого скандала. Все было сделано по надлежащим каналам'.
  'Я готов проверить эту гипотезу'.
  "Делавэр-"
  'Я провел утро за чтением увлекательного документа, Фрейзер. 'Безмолвный партнер. Кризис идентичности и дисфункция эго в случае множественной личности' и т. д. Звонок в колокол?'
  Он выглядел совершенно озадаченным.
  'Докторская диссертация Шэрон Рэнсом, доктора философии. Представлена на кафедру в качестве частичного выполнения. И одобрена - вами. Единичное исследование случая, ни капли эмпирического исследования - явное нарушение всех правил, которые вы протолкнули. Вы подписали свою подпись под этой чертовой штукой. Как ей это сошло с рук? Сколько Круз заплатил вам за то, чтобы вы так далеко зашли?'
  'Иногда, - сказал он, - делаются скидки'.
  'Это вышло за рамки дозволенного. Это было мошенничество'.
  'Я не понимаю, что именно...'
  'Она писала о себе . О своей собственной психопатологии . Замаскировала это под историю болезни и выдала за исследование. Как вы думаете, что бы сделал с этим Совет регентов? Не говоря уже об этическом комитете Американской психологической ассоциации. Time и Newsweek '.
  То, что осталось от его самообладания, рассыпалось, и цвет его лица стал плохим. Я вспомнил, что Ларри сказал о сердечном приступе, и подумал, не слишком ли я надавил.
  'Иисусе Боже', - сказал он. 'Не продолжай в том же духе. Я не знал - это заблуждение. Уверяю тебя, это больше никогда не повторится'.
  'Правда. Круз мертв'.
  'Пусть мертвые покоятся , Делавэр. Пожалуйста!'
  'Все, что мне нужно, - это информация', - тихо сказал я. 'Дайте мне немного правды, и вопрос закрыт'.
  'Что? Что ты хочешь знать?'
  'Связь между Рэнсомом и Крузом'.
  'Я не знаю многого об этом. Это правда, клянусь. Только то, что она была его протеже'.
  Я вспомнил, как вскоре после прибытия Шэрон Круз снял ее на камеру.
   'Он привез ее с собой, не так ли? Спонсировал ее заявку'.
  'Да, но...'
  'Откуда он ее привез?'
  'Откуда бы он ни был, я полагаю'.
  'Где это было?'
  "Флорида."
  'Палм-Бич?'
  Он кивнул.
  'Она тоже была из Палм-Бич?'
  "Не имею представления-"
  'Мы могли бы узнать это, проверив записи ее заявления'.
  'Когда она закончила учёбу?'
  '81 год'.
  Он поднял трубку, позвонил в отдел и прошептал несколько приказов. Мгновение спустя он нахмурился, говоря: 'Вы уверены? Проверьте еще раз'. Тишина. 'Ладно, ладно'. Он повесил трубку и сказал: 'Ее файл исчез'.
  'Как удобно'.
  "Делавэр-"
  'Позвоните в регистрационную службу'.
  'Все, что у них было, - это ее стенограмма'.
  'В стенограммах перечислены ранее посещенные учреждения'.
  Он кивнул, набрал номер, поздоровался с клерком и подождал. Затем он использовал желтый маркер, чтобы написать что-то в колонке рукописи, и повесил трубку. 'Не Флорида. Лонг-Айленд, Нью-Йорк. Место под названием Forsythe Teachers College'.
  Я воспользовался его бумагой и ручкой, чтобы это скопировать.
  'Кстати, - сказал он, - ее оценки были превосходными - и в бакалавриате, и в магистратуре. Безупречные пятерки. Никаких признаков чего-либо, кроме исключительной учености. Она вполне могла бы поступить и без его помощи'.
  'Что еще вы о ней знаете?'
  'Зачем вам все это знать?'
  Я уставился на него и ничего не сказал.
  'Я не имел к ней никакого отношения', - сказал он. 'Круз был тем, кто имел к ней личный интерес'.
   'Насколько личное?'
  'Если вы предполагаете что-то... коррумпированное, то я об этом не знаю'.
  'Почему я должен так предполагать?'
  Он колебался, выглядел отвратительно. 'Не секрет, что он был известен определенными... наклонностями. Драйвами'.
  'Были ли эти действия направлены на Шэрон Рэнсом?'
  'Нет, я... Это не те вещи, на которые я обращаю внимание'.
  Я ему поверил. 'Думаешь, эти поездки помогли ей получить одни пятерки?'
  'Абсолютно нет. Это просто...'
  'Как ему удалось ее туда затащить?'
  'Он не устроил ее. Он спонсировал ее. Ее оценки были идеальными . Его спонсорство было просто дополнительным фактором в ее пользу - ничего необычного.
  Преподавателям всегда разрешалось спонсировать абитуриентов'.
  'Штатный преподаватель', - сказал я. 'Когда клинические ассистенты имели такое влияние?'
  Долгое молчание. 'Я уверен, ты знаешь ответ на этот вопрос'.
  'Все равно расскажи мне'.
  Он прочистил горло, словно собираясь плюнуть. Выплюнул одно слово:
  " Деньги ."
  'Деньги Блэлока?'
  'Как и его собственные - он был из богатой семьи, вращался в том же кругу общения, что и миссис Блэлок и ей подобные. Вы знаете, как редки такие контакты среди ученых, особенно в государственном университете. Его считали больше, чем просто еще одним клиническим сотрудником'.
  'Клинический сотрудник, прошедший подготовку по ведению психологической войны'.
  "Извините?"
  'Неважно', - сказал я. 'Значит, он был твоим мостом между городом и мантией'.
  'Это верно. В этом нет ничего постыдного, не правда ли?'
  Я вспомнил, что Ларри сказал о том, что Круз лечил одного из детей Блэлок. 'Была ли его единственная связь с миссис Блэлок социальной?'
  'Насколько мне известно. Пожалуйста, Делавэр, не делайте из всего этого ничего зловещего и не привлекайте ее . Департамент был в тяжелом финансовом положении; Круз привез с собой значительные средства и пообещал использовать свои связи, чтобы получить щедрое пожертвование от миссис Блэлок. Он выполнил это обещание. Взамен мы предложили ему неоплачиваемую должность'.
   'Неоплачиваемый в плане зарплаты. Он получил лабораторные помещения. Для своих исследований порнографии. Настоящая академическая строгость'.
  Он вздрогнул. 'Это было не так просто. Факультет не сдался просто так, как шлюха. Потребовались месяцы , чтобы подтвердить его назначение. Старший преподавательский состав бурно обсуждал это - было значительное сопротивление, не последним из которых было мое собственное. Человеку катастрофически не хватало академических полномочий. Его колонка в этом грубом журнале была положительно оскорбительной. Однако...'
  'Однако в конце концов целесообразность победила'.
  Он скручивал волосы бороды, заставляя их потрескивать. 'Когда я услышал о его... исследовании, я понял, что допустить его было ошибкой в суждении, но ее невозможно исправить, не создав негативной рекламы'.
  'И вместо этого вы назначили его начальником отдела'.
  Он продолжал играть со своей бородой. Несколько ломких белых волосков упали на стол.
  'Возвращаемся к диссертации Рэнсома', - сказал я. 'Как она прошла проверку в департаменте?'
  'Круз пришел ко мне с просьбой отменить экспериментальное правило для одной из его студенток. Когда он сказал мне, что она планирует представить исследование случая, я сразу же отказался. Он был настойчив, указал на ее безупречную академическую успеваемость. Сказал, что она необычайно искусный клиницист - чего бы это ни стоило
  - и что случай, который она хотела представить, был уникальным и имел серьезные исследовательские последствия'.
  'Насколько серьезно?'
  'Можно опубликовать в крупном журнале. Тем не менее, ему не удалось меня переубедить. Но он продолжал давить, ежедневно приставал ко мне, заходил в мой кабинет, прерывал мою работу, чтобы отстаивать свою позицию. Наконец, я сдался'.
   Наконец . Как в наполнителе казны. Я спросил: 'Когда ты прочитал диссертацию, ты пожалел о своем решении?'
  'Я думал, что это чушь, но ничем не отличается от любого другого клинического исследования.
  Психология должна была остаться в лаборатории, верная своим научным корням, и ей никогда не разрешалось выходить во всю эту плохо определенную лечебную чушь. Пусть психиатры возятся в этой глупости'.
  'Вы понятия не имели, что это автобиографично?'
  'Конечно, нет! Как я мог? Я никогда ее не встречал, кроме одного раза, на ее устном экзамене'.
   'Должно быть, это был сложный экзамен. Круз, ты - его штамп. И внешний член: Сандра Романски. Помнишь ее?'
  'Ни в малейшей степени. Знаете, в скольких комитетах я заседаю? Если бы у меня было хоть малейшее подозрение о какой-либо непорядочности, я бы занял твердую позицию...
  Вы можете на это рассчитывать'.
  Обнадеживает.
  Он сказал: 'Я был лишь косвенно вовлечён'.
  'Насколько внимательно вы его прочитали?' - спросил я.
  'Совсем не до конца', - сказал он, словно ухватившись за смягчающие обстоятельства.
  'Поверь мне, Делавэр, я едва просмотрел эту чертову штуку!'
  
  Я спустился в офис департамента, сказал секретарю, что работаю с профессором Фрейзером, убедился, что файл отсутствует, и позвонил в справочную службу Лонг-Айленда, чтобы узнать номер колледжа Форсайт. Администрация подтвердила, что Шэрон Джин Рэнсом посещала школу с 1972 по 1975 год. Они никогда не слышали о Поле Питере Крузе.
  Я позвонил в свою службу, чтобы узнать сообщения. Ничего от Оливии или Элмо Кастельмейна. Но звонили доктор Смолл и детектив Стерджис.
  'Детектив сказал, не звоните ему, он вам перезвонит', - сказала мне оператор.
  Она хихикнула. ' Детектив . Вы ввязываетесь во что-то захватывающее, доктор'.
  Делавэр?"
  'Вряд ли', - сказал я. 'Все как обычно'.
  'Ваша обычная работа, вероятно, гораздо более спешка по сравнению с моей, доктор Делавэр.
  Хорошего дня."
  Один сорок три. Я подождал семь минут и позвонил Аде Смолл, рассчитывая застать ее между пациентами. Она взяла трубку, сказала: 'Алекс, спасибо, что так быстро перезвонили. Та молодая женщина, которую вы мне рекомендовали, Кармен Сибер?
  Она пришла на два сеанса, а на третий не пришла. Я звонил ей несколько раз, наконец, мне удалось дозвониться до нее домой, и я попытался поговорить с ней об этом. Но она заняла оборонительную позицию, настаивала, что с ней все в порядке, и ей не нужна дополнительная терапия'.
  "С ней все в порядке, все в порядке. Связалась с наркоманом, наверное, отдала ему все свои деньги".
  'Откуда ты это знаешь?'
  'Из полиции'.
  'Понятно'. Пауза. 'Ну, в любом случае спасибо за рекомендацию. Мне жаль, что не получилось'.
  'Это я должен извиняться. Ты оказал мне услугу'.
  'Все в порядке, Алекс'.
  Я хотел спросить ее, пролила ли Кармен свет на смерть диджея Расмуссена, но знал, что лучше не нарушать конфиденциальность.
  'Я попробую позвонить ей на следующей неделе', - сказала она, - 'но я не оптимистична. Мы с тобой оба знаем о силе сопротивления'.
  Я подумал о Дениз Буркхальтер. 'Все, что мы можем сделать, это попытаться'.
  'Правда. Расскажи, Алекс, как у тебя дела?'
  Я ответил слишком быстро: 'Просто денди. Почему?'
  'Если я не в своей тарелке, пожалуйста, простите меня. Но оба раза, когда мы говорили в последнее время, вы звучали... напряженно. Напряженно. На полной мощности'.
  Фраза, которую я использовала в терапии, чтобы описать быстрое мышление, которое охватывало меня в периоды стресса. То, что Робин всегда называла гиперпространством . И сумела вытащить меня из ...
  'Просто немного устала, Ада. Я в порядке. Спасибо, что спросила'.
  'Я рад это слышать'. Еще одна пауза. 'Если тебе когда-нибудь понадобится что-то выбросить, ты знаешь, я здесь для тебя'.
  'Да, Ада. Спасибо и береги себя'.
  'Ты тоже, Алекс. Береги себя'.
  Я направился к северной части кампуса, остановившись, чтобы выпить чашечку кофе в торговом автомате, прежде чем войти в научную библиотеку.
  Возвращаюсь к Периодическому индексу. Я ничего не нашел о Уильяме Хоуке Видале, кроме деловых цитат до судебного процесса Basket-Case Billionaire . Я вернулся назад и нашел статью Time о слушаниях в Военном совете Сената под названием 'Голливуд встречается с округом Колумбия на фоне слухов о скандале' - статью, которую я пропустил, отбирая материалы Belding.
  Видал только что впервые выступил перед комитетом, и журнал пытался подробнее рассказать о его прошлом.
  Фотография головы показывала его с меньшим количеством морщин, густыми светлыми волосами. Ослепительная улыбка - хорошие зубы, которые помнил Кротти. И умник
  глаза. Видал был описан как 'светский человек, который использовал проницательность, связи и более чем каплю обаяния, чтобы получить прибыльную должность консультанта в киноиндустрии'. Источники в Голливуде предположили, что именно он убедил Лиланда Белдинга заняться кинобизнесом.
  Оба мужчины учились в Стэнфорде. Будучи студентом второго курса, Видал был президентом мужского клуба, к которому также принадлежал Белдинг. Но их связь, как считалось, была случайной: будущий миллиардер избегал организаций, никогда не посещая ни одного клубного мероприятия.
  Их рабочие отношения были закреплены в 1941 году: Видал был назначен
  'посредник' в коммерческой сделке между Belding и Blalock Industries, которая поставляла военную сталь Magna Corporation по сниженной ставке.
  Видал познакомил Лиланда Белдинга с Генри Эбботом Блэлоком; он был в идеальном положении, чтобы сделать это, поскольку Блэлок был его шурином, женатым на сестре Видала, бывшей Хоуп Эстес Видал.
  Видалы были описаны как последние потомки старой, почтенной семьи - родословная Мэйфлауэр , но скудное состояние. Генри Блэлок, уроженец Лондона, сын трубочиста, был принят в Синую книгу после его женитьбы на Хоуп в 1943 году; имя Видал все еще источало социальный статус.
   Time задавался вопросом, изменят ли все это нынешние проблемы брата Билли с Сенатом.
  Билли и Хоуп, брат и сестра. Это объяснило присутствие Видала на вечеринке, но не его отношения с Шэрон. Не то, о чем они говорили...
  Я поискал еще упоминания о Блэлоках, ничего не нашел о Хоупе, некоторые деловые ссылки на Генри А. Его состояние было заработано на стали, железных дорогах и недвижимости. Как и Лиланд Белдинг, он владел всем этим, никогда не выходил на публику. В отличие от Белдинга, он оставался в стороне от заголовков.
  В 1953 году он умер в возрасте пятидесяти девяти лет от инсульта во время сафари в Кении, оставив скорбящую вдову, бывшую Хоуп Эстес Видал. Пожертвования в Фонд сердца вместо цветов ...
  Никаких упоминаний о потомстве. Что с ребенком, которого лечил Круз? Вышла ли вдова замуж снова? Я продолжал листать индекс, нашел одну запись, датированную шестью месяцами после смерти Генри Блэлока: продажа Blalock Industries корпорации Magna за неуказанную сумму, по слухам, выгодная сделка. Снижение активов Блэлока было отмечено и приписано неспособности адаптироваться к
  меняющиеся реалии, в частности растущая важность трансконтинентальных авиаперевозок.
  Намек был ясен: самолеты Белдинга помогли сделать поезда Блэлока устаревшими. Затем Магна спикировала и скрылась с добычей.
  Хотя, судя по виду жилья Хоуп Блэлок, эти поживы были существенными. Я задавался вопросом, не играл ли брат Билли роль 'посредника'
  снова позаботился о том, чтобы ее интересы были защищены.
  Еще час перелистывания не принес ничего. Я подумал, где еще поискать, спустился на первый этаж и спросил библиотекаря-справочника, есть ли в фондах стека социальные регистры. Она поискала информацию и сказала, что 'Голубая книга Лос-Анджелеса' хранится в специальных коллекциях, которые закрылись на день.
  Мои мысли скатились на нижние ступени социальной лестницы, еще одна история брата и сестры. Я остался в справочном разделе, пытаясь найти газетные отчеты о задержании Линды Ланье.
  Это оказалось сложнее, чем я думал. Из всех местных газет индексировалась только Times , и то только с 1972 года. Индекс New York Times брал начало в 1851 году, но не содержал ничего о Линде Ланье.
  Я пошел к газетным стопкам на втором этаже - ряды ящиков и ряды микрофиш-машин. Показал свою факультетскую карточку, заполнил формы, собрал катушки.
  Эллстон Кротти датировал бюст 1953 годом. Если предположить, что Линда Ланье была матерью Шэрон, то она должна была быть жива во время рождения Шэрон.
  -15 мая - что еще больше сузило круг поиска. Я прокрутил свой путь через весну
  '53, начиная с Times и продолжая Herald, Mirror и Daily Новости в резерве.
  На поиски статьи ушло больше часа. 9 августа. The Times , никогда не любившая криминальные истории, поместила ее в середину первой части, но другие газеты поместили ее на первой странице, сопроводив пурпурной прозой, фотографиями убитых 'торговцев наркотиками' и убивших их полицейских.
  Статьи перекликались с рассказом Кротти, за исключением его цинизма. Линда Ланье/Юлали Джонсон и ее брат, Кейбл Джонсон, главные 'торговцы героином', открыли огонь по детективам Metro Narc, совершившим налет, и были убиты ответным огнем. В ходе одной 'молниеносной операции' детективы Роял Хаммел и
  Виктор ДеГранцфельд положил конец одной из самых хищных наркогруппировок в истории Лос-Анджелеса.
  На фотографиях детективы ухмылялись и стояли на коленях возле связок белого порошка. Хаммел был широким и мускулистым, в светлом костюме и широкополой соломенной шляпе. Мне показалось, что я уловил намек на Сирила Траппа в его топорообразной челюсти и узких губах. ДеГранцфельд был грушевидной формы, с усами и узкими глазами, носил двубортный костюм в меловую полоску и темную шляпу Stetson. Он выглядел неловко, как будто улыбка была навязана.
  Мне не нужно было изучать фотографию Линды Ланье/Юлали Джонсон, чтобы узнать блондинку-бомбу, которая соблазняла доктора Дональда Нейрата, как я наблюдал. Фотография была высокого качества, профессиональная студийная работа - своего рода продуваемая ветром, глянцевая поза с лицом в три четверти, которую предпочитают будущие актрисы для рекламных портфолио.
  Лицо Шэрон в платиновом парике.
  Кейбл Джонсон был увековечен на фотографии в окружной тюрьме, на которой он был изображен подлым, плохо выбритым неудачником с опущенными глазами и сальной прической в стиле 'утиная задница'. Глаза были ленивыми, но им удавалось излучать жесткую, кричащую о выживании яркость. Проницательность, а не абстрактный интеллект. Тот, кто преуспеет в краткосрочной перспективе, снова и снова будет спотыкаться о раздутое чувство собственного достоинства и неспособность откладывать вознаграждение.
  Его криминальное прошлое было названо 'обширным' и включало аресты за вымогательство - попытку выжать деньги из некоторых мелких прохожих в Восточном Лос-Анджелесе.
  букмекеры - пьянство в общественных местах, нарушение общественного порядка, воровство и кража. Грустная, но мелочная литания, ничего, что поддерживало бы ярлык газет, навешиваемый на него и его сестру как на 'высшую лигу наркоторговцев, безжалостных, утонченных, но из-за их смерти, обреченных на то, чтобы наводнить город нелегальными наркотиками'.
  Анонимные источники в полиции утверждали, что Джонсоны были связаны с 'мексиканскими мафиозными элементами'. Они выросли в пограничном городе Порт-Уоллес на юге Техаса, 'неблагополучной деревушке, известной сотрудникам правоохранительных органов как точка ввоза коричневого героина', и явно переехали в Лос-Анджелес с намерением продвигать это вещество среди школьников Брентвуда, Пасадены и Беверли-Хиллз.
  В рамках своего плана они получили работу на неназванной киностудии, Кейбл в качестве помощника, Линда в качестве контрактного игрока, рыскающего по второстепенным ролям. Это обеспечило прикрытие для 'наркоторговли в киносообществе, сегменте
   население давно известно своей страстью к запрещенным наркотикам и нонконформистским личным привычкам'. Оба были известны как любители 'левых вечеринок, которые также посещали известные коммунисты и попутчики'.
  Наркотики и большевизм, главные демоны пятидесятых. Достаточно, чтобы сделать расстрел прекрасной молодой женщины приемлемым - достойным восхищения.
  Я пропустила через машинку еще несколько катушек. Ничего, что связывало бы Линду Ланье с Лиландом Белдингом, ни слова о подушечках для вечеринок.
  И ничего о детях. Поодиночке или парами.
   Глава
  27
  Старые истории, старые связи, но нити запутывались, даже переплетаясь, и я не приблизилась к пониманию Шэрон - как она жила и почему она, как и многие другие, умерла.
  В 22:30 позвонил Майло и добавил путаницы.
  'Ублюдок Трапп не терял времени, завалив меня снегом', - сказал он. 'Реорганизация мертвого досье - чистая муть. Я прогуливал, стер телефонное ухо.
  У твоей девчонки Рэнсом была сильная аллергия на правду. Никаких записей о рождении в Нью-Йорке, никаких Рэнсомов на Манхэттене - ни на Парк-авеню, ни в других дорогих почтовых индексах - вплоть до конца сороковых. То же самое и с Лонг-Айлендом: Саутгемптон - тесное маленькое сообщество; местные жандармы говорят, что Рэнсомов нет в телефонной книге, ни один Рэнсом никогда не жил ни в одном из больших поместий'.
  'Она там училась в колледже'.
  "Форсайт. Не прямо там - рядом. Как ты узнал?"
  'Через ее университетскую стенограмму. Как вы узнали?'
  'Социальное обеспечение. Она подала заявление в 71-м, указала колледж в качестве своего адреса. Но это первый раз, когда ее имя где-либо появляется - как будто ее не существовало до этого'.
  'Если у тебя есть какие-то связи в Палм-Бич, Флорида, попробуй там, Майло. Круз практиковал там до 75-го. Когда он переехал в Лос-Анджелес, он взял ее с собой'.
   'Угу. Я опередил тебя. Я нашел на него кучу бумаг. Родился в Нью-Йорке - на Парк-авеню, если быть точным. Большая квартира, которую он продал в
  '68. В переводе недвижимости указан адрес в Палм-Бич, и я позвонил туда. С этими департаментами богатых городов нелегко иметь дело - они очень защищают местных жителей. Я сказал им, что Рэнсом стал жертвой ограбления -
  Мы забрали ее вещи, хотели вернуть ей. Они ее искали.
  Ни слова , даже шепота, Алекс. Так что Круз с ней где-то в другом месте связался. И говоря о Крузе, он не был тем крутым психотерапевтом, которого ты описала. Я погладил свой источник в IRS, получил доступ к налоговым декларациям парня.
  Его практика приносила доход всего в тридцать тысяч в год - при сто баксов в час это всего пять или шесть часов в неделю. Не совсем ваш занятый психоаналитик. Еще пять тысяч приносила писанина. Остальное, еще полмиллиона , было инвестиционным доходом: акции голубых фишек и дивиденды от облигаций, недвижимость и небольшое деловое предприятие под названием Creative Image Associates.
  'Голубые фильмы'.
  'Он указал ее как 'производителя и изготовителя материалов для медицинского образования'. Он и его жена были единственными акционерами, объявили об убытках в течение пяти лет, а затем закрылись'.
  'Какие годы?'
  'Дай-ка подумать, у меня вот здесь: с 74-го по 79-й'.
  Последний год обучения Шэрон в колледже и первые четыре года обучения в аспирантуре.
  'Все сводится к тому, Алекс, что он богатый парень, живущий за счет наследства.
  Балуюсь'.
  'Вмешиваться в жизни людей, - сказал я. - Армия научила его психологической войне'.
  'Как бы это ни было важно. Когда я был медиком, я насмотрелся на психологическую войну армии. По большей части, бесполезная чушь. Вьетконговцы над этим посмеялись - рекламные агентства делают это лучше. В любом случае, суть в том, что Рэнсом предстает как обычная фантомная леди с богатым покровителем. По всем практическим соображениям она могла бы свалиться с неба в 1971 году'.
  'Мартини в веранде'.
  "Что это такое?"
  'Ничего важного', - сказал я. 'Вот еще одна возможность. Я посмотрел газетные репортажи о наркооблаве Ланье/Джонсона. Линда и ее брат были из Южного Техаса - места под названием Порт-Уоллес. Может, там есть записи'.
   'Может быть', - сказал он. 'Есть ли в газетах что-то, о чем Кротти нам не рассказал?'
  'Просто в дополнение к теме наркотиков, была поднята тема Красной угрозы...
  Джонсоны якобы ходили на вечеринки с подрывниками. Учитывая настроение в стране, это гарантировало бы общественную поддержку перестрелки.
  К Хаммелю и ДеГранцфельду относились как к самым ценным игрокам'.
  'Дядя Хаммел', - сказал он. 'Я звонил в Вегас. Он все еще жив, все еще работает на Magna - начальник службы безопасности в Casbah и двух других казино, которыми владеет компания. Живет в большом доме в лучшей части города. Плата за грех, а?'
  'Еще одна вещь для размышления', - сказал я. 'Билли Видал и Хоуп Блэлок - брат и сестра. Видал организовал сделки между мужем Блэлок и Белдинг. После смерти мужа Блэлок Magna выкупила ее долю по дешевке. После смерти Белдинг Видал стал председателем Magna. Миссис Блэлок финансировала Круза - предположительно, потому что он лечил одного из ее детей. Но, похоже, у нее нет детей'.
  'Иисусе', - сказал он. 'У тебя никогда не возникало чувства, Алекс, что мы играем в чужую игру по чужим правилам? На чужом чертовом стадионе?'
  Он согласился провести расследование в Техасе и попросил меня быть осторожнее, прежде чем повесить трубку.
  Я хотел снова позвонить Оливии, но было уже около одиннадцати, и ей с Альбертом уже пора спать, поэтому я подождал до девяти утра следующего дня, позвонил в ее офис и мне сказали, что миссис Брикерман сегодня утром приехала в Сакраменто по делам и скоро должна вернуться.
  Я попытался связаться с Элмо Кастельмейном в King Solomon Gardens. Он снова был на смене, был занят с пациентом. Я сел в Seville и поехал в район Фэрфакс, на Эдинбург-стрит.
  Дом престарелых был одним из десятков приземистых двухэтажных зданий, выстроившихся вдоль узкой, безлесной улицы.
  В King Solomon Gardens не было никаких садов, только одна финиковая пальма с пухлым стволом, высотой с крышу, слева от двойных стеклянных входных дверей. Здание было белым с текстурным покрытием, отделанным в цвет электрик. Пандус, покрытый синим Astroturf, служил вместо ступеней. Цемент был положен там, где должен был быть газон, выкрашен в больничный зеленый цвет и обставлен складными стульями. Старики сидели, в солнцезащитных козырьках, платках и поддерживающих шлангах, обмахиваясь веером, играя в карты, просто глядя в пространство.
   Я нашел парковочное место на полпути к дому и возвращался обратно, когда заметил на другой стороне улицы коренастого чернокожего мужчину, толкавшего перед собой инвалидную коляску.
  Я ускорил шаг и смог рассмотреть его получше. Белая форменная туника поверх синих джинсов. Никакой бороды-штопора, никаких сережек. Макушка головы, уступающая почти полной лысине; коренастое тело, более мягкое. Лицо более рыхлое, с двойным подбородком, но то, которое я помнил по Рестхейвену.
  Я перешел улицу, догнал. 'Мистер Кастельмейн?'
  Он остановился, оглянулся. В инвалидном кресле сидела пожилая женщина. Она не обратила на него никакого внимания. Несмотря на жару, на ней был свитер, застегнутый на шею, и индейское одеяло на коленях. Ее волосы были тонкими и ломкими, окрашенными в черный цвет. Ветер продувал их, обнажая белые участки кожи головы.
  Казалось, она спала с открытыми глазами.
  'Это я'. Тот же высокий голос. 'А теперь, кто ты?'
  'Алекс Делавэр. Я оставил тебе сообщение вчера'.
  'Это мне не особо помогает. Я все еще не знаю тебя лучше, чем десять секунд назад'.
  'Мы встретились много лет назад. Шесть лет назад. На Рестхейвен Террас. Я пришел с Шэрон Рэнсом. Навестил ее сестру Ширли?'
  Женщина в кресле начала шмыгать носом и хныкать. Кастельмейн наклонился, погладил ее по голове, вытащил из джинсов салфетку и промокнул ей нос. 'Ну, ну, миссис Липшиц, все в порядке, он придет за вами'.
  Она надулась.
  'Ну же, миссис Липшиц, дорогая, твой кавалер придет, не волнуйся'.
  Женщина подняла лицо. Оно было с острыми чертами, беззубое, морщинистое, как выброшенная хозяйственная сумка. Глаза были бледно-карими и густо накрашенными. Ярко-красный след помады был размазан по сморщенной трещине рта. Где-то за складкой и морщинами, маской косметики, сияла искра красоты.
  Ее глаза наполнились слезами.
  'О, миссис Липшиц', - сказал Кастельмейн.
  Она подтянула одеяло ко рту и начала жевать грубую ткань.
  Кастельмейн повернулся ко мне и тихо сказал: 'Они достигают определенного возраста, они никогда не могут согреться, независимо от погоды. Никогда не получают полного удовлетворения любого рода'.
   Миссис Липшиц вскрикнула. Ее губы некоторое время шевелились, пытаясь произнести слово, и, наконец, сложили его: 'Вечеринка!'
  Кастельмейн встал на колени рядом с ней, откинул одеяло от ее рта и накрыл ее им. 'Ты собираешься пойти на эту вечеринку, дорогая, но ты должна быть осторожна, чтобы не испортить макияж всеми этими слезами. Хорошо?'
  Он положил два пальца под подбородок старухи и улыбнулся. 'Ладно?'
  Она посмотрела на него и кивнула.
  "Хорошо-о. И мы сегодня выглядим прекрасно, дорогая. Все накрашены и рвутся в путь".
  Старуха подняла сморщенную руку, обхватив ее толстой черной рукой.
  'Вечеринка', - сказала она.
  'Конечно, будет вечеринка. И ты такая красивая, Клара Селия Липшиц, что будешь королевой этой вечеринки. Все красавчики выстроятся в очередь, чтобы потанцевать с тобой'.
  Поток слез.
  'Ну же, СиСи, хватит об этом. Он приедет, отведет тебя на вечеринку - ты должна выглядеть как можно лучше'.
  Труднее выговорить: 'Поздно'.
  'Немного опоздала, Клара Селия. Наверное, он попал в пробку - ну, вы знаете, вся эта пробка, о которой я вам рассказывала. Или, может быть, он заехал в цветочный магазин, чтобы купить вам красивый корсаж. Красивый розовый корсаж с орхидеями, как будто он знает, что вы его любите'.
  "Поздно."
  'Совсем немного', - повторил он и продолжил толкать стул. Я пошла следом.
  Он начал петь тихо, нежным тенором, таким высоким, что он граничил с фальцетом.
  'Теперь С., СиСи Райдер. Давай посмотрим , детка, что ты наделала ...'
  Музыка и повторяющееся трение шин кресла о тротуар задали колыбельный ритм. Голова старухи начала болтаться.
  '... СиСи Липшиц, посмотрите, что вы натворили...'
  Мы остановились прямо напротив Кинга Соломона. Кастельмейн посмотрел в обе стороны и подтолкнул кресло через бордюр.
  '... ты заставила всех красивых парней полюбить тебя... и вот теперь пришел твой мужчина '.
  Миссис Липшиц спала. Он подтолкнул ее по зеленому цементу, обменявшись приветствиями с другими стариками, добрался до подножия пандуса
   и сказал мне: 'Подожди здесь. Я буду с тобой, как только закончу'.
  Я стоял вокруг, втянулся в разговор с толстой талией старика с одним здоровым глазом и в фуражке ветерана-военнослужащего, который утверждал, что сражался с Тедди Рузвельтом в Сан-Хуан-Хилл, затем ждал, воинственно, как будто ожидая, что я усомнюсь в нем. Когда я этого не сделал, он начал читать лекцию о политике США в Латинской Америке и был полон сил, десять минут спустя, когда Кастельмейн снова появился.
  Я пожал старику руку и сказал ему, что это было познавательно.
  'Умный мальчик', - сказал он Кастельмейну.
  Дежурный улыбнулся. 'Это, вероятно, означает, мистер Кантор, что он не был с вами не согласен'.
  'В чем тут несогласие? Эмес есть Эмес , надо держать этих пинок в узде, а то они печень твою сожрут'.
  ' Главное - нам пора идти, мистер Кантор'.
  'Так кто же тебя останавливает? Иди. Гей авеk '.
  Мы пошли обратно по зеленому цементу.
  'Как насчет чашечки кофе?' - предложил я.
  'Не пей кофе. Давай прогуляемся'. Мы повернули налево на Эдинбург и прошли мимо еще большего количества стариков. Мимо запотевших окон и запахов готовящейся еды, сухих газонов, затхлых дверных проемов.
  'Я вас не помню', - сказал он. 'Не как конкретного человека. Я помню, что доктор Рэнсом приходил с мужчиной, потому что это произошло только один раз'.
  Он оглядел меня. 'Нет. Не могу сказать, что я помню, что это был ты'.
  'Я выглядел иначе', - сказал я. 'Борода, длинные волосы'.
  Он пожал плечами. 'Может быть. В любом случае, что я могу для тебя сделать?'
  Равнодушно. Я понял, что он не слышал о Шэрон, стиснул зубы и сказал:
  'Доктор Рэнсом умер'.
  Он остановился, поднес обе руки к лицу. 'Умер? Когда?'
  'Неделю назад'.
  "Как?"
  'Самоубийство, мистер Кастельмейн. Об этом писали в газетах'.
  'Никогда не читай газет - получай достаточно плохих новостей просто от жизни. О, нет -
  Такая добрая, замечательная девушка. Не могу поверить.'
  Я ничего не сказал.
  Он продолжал качать головой.
  'Что толкнуло ее так низко, что ей пришлось пойти и сделать что-то подобное?'
  'Именно это я и пытаюсь выяснить'.
  Глаза у него были влажные и налитые кровью. 'Ты ее мужчина?'
  'Я был, много лет назад. Мы не виделись долгое время, встретились на вечеринке. Она сказала, что ее что-то беспокоит. Я так и не узнал, что именно.
  Через два дня ее не стало'.
  'О, Господи, это просто ужасно'.
  "Мне жаль."
  'Как она это сделала?'
  'Таблетки. И выстрел в голову'.
  'О, Боже. Это не имеет никакого смысла, кто-то красивый и богатый делает что-то подобное. Весь день я кручусь вокруг старых - они угасают, теряют способность что-то делать для себя, но они держатся, и только воспоминания поддерживают их. А потом кто-то вроде доктора Рэнсома все это выбрасывает'.
  Мы продолжили идти.
  'Это просто бессмыслица', - повторил он.
  'Я знаю', - сказал я. 'Я подумал, что вы могли бы помочь мне разобраться в этом'.
  'Я? Как?'
  'Рассказав мне то, что вы о ней знаете'.
  'То, что я знаю', сказал он, 'немного. Она была прекрасной женщиной, всегда казалась мне счастливой, всегда хорошо ко мне относилась. Она была предана своей сестре - такого не увидишь. Некоторые из них начинают с благородных чувств, чувствуют себя виноватыми за то, что увезли любимого человека, клянутся Богом, что будут навещать его все время, заботиться обо всем . Но через некоторое время, не получая ничего взамен, они устают, начинают приходить все реже и реже. Многие из них полностью исчезают. Но не доктор Рэнсом - она всегда была рядом с бедной Ширли.
  Каждую неделю, как по часам, в среду днем, с двух до пяти. Иногда два или три раза в неделю. И не просто сидеть - кормить, чинить и любить эту бедную девочку и ничего не получать взамен.
  'Кто-нибудь еще навещал Ширли?'
  'Ни одной, за исключением того раза, когда она пришла с тобой. Только доктор Рэнсом, как часы. Она была лучшей семьей для одного из тех людей, которых я когда-либо видел, отдававших, а не получавших. Я наблюдал, как она делала это неуклонно до того дня, когда я ушел'.
  'Когда это было?'
   'Восемь месяцев назад'.
  'Почему ты ушёл?'
  'Потому что они собирались меня отпустить. Доктор Рэнсом предупредила меня, что это место закроют. Сказала, что ценит все, что я сделал для Ширли, и сожалеет, что не может взять меня с собой, но что Ширли продолжит получать хороший уход. Она сказала, что я сделал много для нее. Затем она дала мне полторы тысячи долларов наличными, чтобы показать, что она имеет в виду то, что имеет. Это показывает, какая она на самом деле. Ей нет смысла так низко падать'.
  'Поэтому она знала, что Resthaven закроется'.
  'И она была права. Пару недель спустя все остальные получили бланки писем, розовые извещения. Уважаемый сотрудник . Мой друг работал в отделениях
  - Я предупреждал ее, но она мне не поверила. Когда это произошло, она не получила никакого уведомления, никакого выходного пособия, просто прощай, Чарли, мы банкроты. Вышли из бизнеса, и ты тоже.
  'Есть ли у вас какие-либо соображения, куда доктор Рэнсом отвез Ширли?'
  'Нет, но поверьте мне, это должно было быть где-то в хорошем месте - она любила эту девочку, обращалась с ней как с королевой'. Он остановился, помрачнел. 'Когда она мертва, кто позаботится о бедняжке?'
  'Я не знаю. Я понятия не имею, где она. Никто не знает'.
  'О, Господи. Это начинает звучать печально'.
  'Я уверен, что с ней все в порядке', - сказал я. 'У семьи есть деньги - она много о них говорила?'
  'Для меня она этого не сделала'.
  'Но вы знали, что она богата'.
  'Она платила по счетам в Рестхейвене, ей это было необходимо. Кроме того, любой мог сказать, что у нее есть деньги, просто взглянув на нее - по тому, как она одевалась и держалась. Она врач'.
  'Доктор Рэнсом оплачивал счета?'
  'Вот что было написано в самом верху диаграммы: все финансовые Корреспонденцию следует направлять доктору Рэнсому '.
  'Что еще было в карте?'
  'Все записи о терапии - физиотерапия, физиотерапия. Какое-то время доктор Рэнсом даже вызывал логопеда, но это была пустая трата времени - Ширли и близко не могла говорить. То же самое и с учителем по Брайлю. Доктор Рэнсом перепробовала все. Она любила эту девочку - я просто не могу представить, как она разрушает себя и бросает бедняжку'.
  'Была ли в карте история болезни?'
  'Просто некоторые ранние материалы и краткое изложение всех проблем, составленных доктором Рэнсомом'.
  'Есть ли какие-нибудь записи о рождении?'
  Он покачал головой.
  'Были ли другие врачи задействованы в лечении Ширли?'
  'Просто доктор Рэнсом'.
  'Нет врачей?'
  'Как ты думаешь, кем она была?'
  'Она была психологом. Она сказала вам, что она доктор медицины?'
  Он задумался на некоторое время. 'Если подумать, то нет, она этого не сделала. Но то, как она взялась за дело Ширли, выписывая распоряжения терапевтам, я просто принял это как должное'.
  'У Ширли наверняка были физические жалобы. Кто ими занимался?'
  'Можно было бы подумать, что она так и сделает, но забавно то, что, если бы не все ее проблемы, она была действительно здорова, у нее было хорошее сильное сердце, хорошее кровяное давление, чистые легкие. Все, что вам нужно было сделать, это перевернуть ее, накормить, сменить ей подгузник, сделать ей постуральный дренаж, и она бы жила вечно'. Он посмотрел на небо, покачал головой. 'Интересно, где она, бедняжка'.
  'Доктор Рэнсом когда-нибудь рассказывал об аварии?'
  Его брови изогнулись. 'Что это за случайность?'
  'Утопление, которое стало причиной всех проблем Ширли'.
  'Теперь ты меня потерял'.
  'Она утонула, когда была маленьким ребенком. Доктор Рэнсом рассказал мне об этом, сказал, что это стало причиной повреждения мозга Ширли'.
  'Ну, я не знаю, потому что то, что она мне сказала, было совершенно другим - бедная девочка родилась такой'.
  'Родился слепым, глухим и калекой?'
  'Верно, все верно. 'Множественные врожденные уродства'. Бог знает, я видел это достаточно часто, отрываясь от резюме доктора Рэнсома'.
  Он покачал головой. 'Множественные врожденные уродства'. Бедняжка изначально была такой, никаких шансов'.
  
   Было около полудня. Я подъехал к ближайшей заправке и позвонил Оливии из платного телефона в офис. Мне сообщили, что миссис Брикерман вернулась из Сакраменто, но сегодня ее в офисе не будет. Я позвонил на ее домашний номер, дождался десяти гудков и уже собирался повесить трубку, когда она, затаив дыхание, взяла трубку.
  'Алекс! Я только что прилетел. Буквально. Из аэропорта. Провел утро, завтракая с помощниками Сената и пытаясь заставить их дать нам больше денег. Какая кучка - если у кого-то из них когда-либо была идея, они ее давно продали. Дешево'.
  'Не хочу беспокоить вас', - сказал я, - 'но мне интересно, если...'
  'Система была восстановлена. Да, так и есть, с сегодняшнего утра. И просто чтобы показать тебе, как сильно я тебя люблю, я использовал мэйнфрейм отделения Сакраменто, чтобы прогнать твою Ширли Рэнсом. Извините, ничего. Я нашел человека с таким именем, с таким же написанием. Но в файлах Medi-Cal. Дата рождения 1922, а не
  '53'.
  'У вас есть ее адрес?'
  'Нет. Ты мне сказал в 53-м, я не думал, что тебя заинтересует пенсионерка'.
  'Разумно', - сказал я.
  'Вам интересно ?'
  'Я мог бы быть... если бы это не было слишком...'
  'Ладно, ладно. Дай-ка я переоденусь в этот деловой костюм и позвоню в офис, попробую заставить свою помощницу преодолеть ее компьютерофобию. Это займет некоторое время. Как мне с тобой связаться?'
  'Я звоню из телефона-автомата'.
  'Чушь плаща и кинжала? Алекс, что ты задумал?'
  'Выкапываем кости'.
  'Фу. Какой у тебя номер?'
  Я прочитал ей это.
  'Это мой район. Откуда вы звоните?'
  'Заправочная станция на Мелроуз возле Фэрфакса'.
  'О, ради Бога, ты же в двух минутах! Приходи и посмотри, как я играю в детектива, работающего в сфере высоких технологий'.
  Дом Брикерманов был небольшим, недавно выкрашенным в белый цвет, с испанской черепичной крышей. Узкие клумбы петуний были посажены вдоль подъездной дорожки, на которой стоял гигантский Chrysler New Yorker Оливии.
   Она оставила дверь незапертой. Альберт Брикерман был в гостиной, в халате и тапочках, уставившись на шахматную доску. Он хмыкнул в ответ на мое приветствие. Оливия была на кухне, жарила яичницу, одетая в белую блузку с оборками и темно-синюю юбку 18-го размера. Ее волосы были окрашены хной, щеки пухлые и румяные. Ей было чуть за шестьдесят, но ее кожа была гладкой, как у девушки. Она обняла меня, прижала к мягкой груди.
  'Что ты думаешь?' Она провела руками по юбке.
  'Очень по-деловому'.
  Она рассмеялась, убавила огонь под яйцами. 'Если бы мой папа-социалист мог видеть меня сейчас. Ты веришь, что в моем возрасте меня, брыкающуюся и кричащую, втащили во все эти яппи-щенячьи дела?'
  'Просто продолжайте говорить себе, что вы работаете в системе, чтобы изменить ее'.
  'О, конечно'. Она указала мне на кухонный стол. Разложила яйца, расставила тарелки с ржаными тостами и нарезанными помидорами, наполнила кружки кофе. 'Я думаю, у меня есть еще год, может, два. Потом попрощаюсь со всей ерундой и отправлюсь в серьезное путешествие - не то чтобы принц Альберт когда-либо сдвинулся с места, но у меня есть подруга, которая потеряла мужа в прошлом году. Мы планируем посетить Гавайи, Европу, Израиль. Все дела'.
  'Звучит здорово'.
  'Звучит здорово, но тебе не терпится сесть за компьютер'.
  'Когда вам удобно'.
  'Я сейчас позвоню. Монике понадобится некоторое время, чтобы войти в систему'.
  Она позвонила своему помощнику, дала указания, повторила их и повесила трубку.
  'Скрестите пальцы. А пока давайте поедим'.
  Мы оба были голодны и молча ели. Как раз когда я начал есть вторую порцию яиц, зазвонил телефон.
  'Ладно, Моника, все в порядке. Да. Наберите SRCH, все заглавные буквы. Хорошо. Теперь наберите заглавную M, тире, заглавную C, заглавную R, затем дважды кнопку RETURN. CAL.
  CAL, также все заглавными буквами, четыре три пять шесть тире ноль ноль девять. Хорошо. Затем заглавное LA тире заглавное W тире один тире два три шесть. Хорошо? Попробуйте еще раз.
  Я подожду... хорошо. Теперь нажмите RETURN еще раз, затем HOME
  кнопка... Под семеркой... Нет, удерживайте кнопку управления, пока вы это делаете - на левой стороне клавиатуры, CTRL. Да, хорошо. Что теперь появляется на экране? Хорошо. Хорошо, теперь введите следующее имя.
   Выкуп, как при похищении... что? Ничего, забудь. ВЫКУП.
  Запятая. Ширли. С двумя 'е' на конце, вместо 'ey'. ШИРЛИ... Ладно, хорошо. Что идет?... Ладно, держи его там, Моника. Я возьму карандаш, а ты скажешь мне дату рождения и адрес.
  Она начала писать. Я встал, прочитал через ее плечо: Рэнсом, Ширли. Дата рождения: 1/1/22
   Сельская трасса 4, Уиллоу Глен, Калифорния, 92399.
  'Хорошо, спасибо, Моника'.
  Я сказал: 'Спроси ее о Джаспере Рэнсоме'.
  Она вопросительно посмотрела на меня и сказала: 'Моника, не очищай пока экран. Набери ADD SRCH. Подожди, пока снова замигает подсказка... Поняла?
  Хорошо, теперь Рэнсом, то же имя, что и раньше, запятая Джаспер... Нет. Дж ....
  Хорошо. Джаспер. Хорошо... Это так? Хорошо, дай мне дату рождения.
  Она написала: дата рождения 25.12.20. Адрес тот же .
  'Еще раз спасибо, Моника. Еще много дел осталось?... Тогда выезжай пораньше.
  Увидимся завтра. - Она повесила трубку. - Два старых Рэнсома по цене одного, дорогая.
  Она снова посмотрела на бумагу и указала на даты рождения. 'Новый год и Рождество. Мило. Какова вероятность этого? Кто эти люди?'
  'Не знаю', - сказал я. 'Уиллоу Глен. Есть карта штата?'
  'Нет нужды', - сказала она. 'Я там была. Это в глуши - округ Сан-Бернардино, недалеко от Юкайпы. Когда дети были маленькими, я водила их туда собирать яблоки'.
  'Яблоки?'
  'Яблоки, дорогая. Маленькие красные круглые штуки? Держи доктора подальше? Почему сюрприз?'
  'Я не знал, что там растут яблоки'.
  'Раньше они были. А потом мы однажды приехали туда, и там ничего не осталось - все места для пикника закрылись, деревья погибли и умирают. Мы говорим о глуши, Алекс. Там ничего нет. Кроме Мисс Новый год и Мистера Рождество'.
   Глава
  28
  Автострада Сан-Бернардино пронесла меня, словно горошину в ружье, мимо пригородных размытых промышленных парков, тик-так-жилых комплексов и автостоянок, шире, чем некоторые небольшие города. Сразу за Помоной и окружной ярмарочной площадью пейзаж сменился ранчо, яйцеводческими фермами, складами и грузовыми дворами. Параллельно южной стороне автострады тянулись железнодорожные пути. Товарные вагоны Cotton Bowl и Southern Pacific неподвижно стояли на рельсах. Задняя треть поезда представляла собой сетчатые отсеки, забитые блестящими маленькими японскими седанами. Короткий всплеск архитектурного пыла мимо Клермонта, а затем все затихло.
  Я ехал по пустым, выжженным солнцем холмам, мимо небольших ферм и ранчо, пологих полей люцерны, лошадей, вяло пасущихся на жаре. Съезд с Юкайпы сузился до одной полосы, которая шла вдоль кладбища тракторов. Я замедлился и проехал мимо вереницы алюминиевых трейлеров, вывешенных как 'Большой торговый центр', заброшенной хижины с тако и заколоченного магазина с вывеской 'Очень редкие антикварные вещи'.
  Уиллоу Глен разделил счет на дорожном знаке с Библейским колледжем в двадцати милях к югу и государственным сельскохозяйственным складом. Стрелка направления направила меня через крытый мост на прямую как бритва дорогу, которая пролегала через большее количество сельскохозяйственных угодий - цитрусовые и авокадовые плантации, ветхие конюшни и неухоженные поля. Широкие плиты пустого коричневого пространства прерывались трейлерными парками, крытыми жестью джук-джойнтами и шлакоблочными церквями, и окружали гранитные драпировки гор Сан-Бернардино.
  Горы вдали теряли цвет от сыромятного до лавандово-серого, верхние пики сливались с жемчужной дымкой неба. Тепло просачивалось из низин, смягчая контуры сосен, цеплявшихся за склоны гор, создавая бахромчатые силуэты, напоминающие чернила, сочащиеся на промокательной бумаге.
  Дорога Willow Glen Road материализовалась как левое ответвление бульвара, остановка в глуши, резкий крюк мимо расколотого знака, рекламирующего свежие продукты и 'Jumbo Turkey Ranch', давно пустующего. Асфальтовое покрытие извивалось и поднималось к горам, затем вверх в них. Воздух становился прохладнее, чище.
  Через десять миль появилось несколько яблоневых садов: недавно вспаханных небольших участков, окруженных каркасными домами и окруженных колючей проволокой и ветрозащитными ивами, деревья были низко подстрижены с широкими развилками для ручного сбора. Шары размером с вишню выглядывали из-под полога листьев шалфея. Урожай, казалось, собирали еще добрых два месяца. Самодельные знаки на кольях, вбитых в обочину дороги, приветствовали толпу сборщиков, но, похоже, фруктов было недостаточно, чтобы обеспечить больше, чем день беспорядочного сбора. По мере того, как дорога поднималась выше, заброшенные сады начали доминировать в пейзаже - большие, пыльные участки, заполненные мертвыми деревьями, некоторые из которых были срублены, другие обструганы до безветвистых серо-белых шипов.
  Асфальт заканчивался у двух столбов размером с телефонный столб, окаймленных значками Торговой палаты и клуба обслуживания. Цепь, свисающая между столбами, поддерживала знак с надписью WILLOW GLEN VILLAGE. POP.
  432.
  Я остановился, посмотрел за знак. Деревня, казалось, была не более чем крошечным деревенским торговым центром, затененным ивами и соснами, с пустой парковкой перед ним. Деревья расступались в дальнем конце парковки, и дорога продолжалась как спрессованная грязь. Я въехал, припарковался и вышел в чистое, сухое тепло.
  Первое, что привлекло мое внимание, была большая черно-белая илама, щипавшая сено в небольшом загоне. За загоном стоял узкий каркасный дом, выкрашенный в амбарный красный цвет и отделанный белым. Вывеска над дверью гласила: WILLOW GLEN FUN CENTER AND PETTING ZOO. Я поискал человеческое жилье, но не увидел ни одного. Помахал ламе и получил в ответ взгляд жвачного животного.
   Несколько других зданий, все маленькие, все деревянные, с черепичной крышей, неокрашенные и соединенные друг с другом дощатыми переходами. HUGH'S
  РАЙ РЕЗЧИКА ПО ДЕРЕВУ. АНТИКВАРНЫЙ МАГАЗИН 'ЗАЧАРОВАННЫЙ ЛЕС'. БАБУШКА
  СОКРОВИЩА, ПОДАРКИ И СУВЕНИРЫ. Все плотно закрыто.
  Земля была устлана сосновыми иголками и ивовыми листьями. Я прошел по ней, все еще ища компанию, заметил вспышку белого и струю дыма, поднимающуюся из-за мастерской резчика по дереву. Низко висящие ветви закрывали вид. Я прошел мимо них, увидел ряд потрепанных временем деревянных будок, соединенных вместе под одной, совершенно новой красной крышей. Когда я приблизился, воздух стал сладким - тяжелая сладость меда, смешанная с привкусом яблок. Деревья отступили, и я оказался на яркой поляне.
  На одном из стендов была надпись APPLE PRESS & CIDERY, на другом - CLOVER.
  МЕД. Но сладкий дымок шел из соседнего дома, из секции с зелеными ставнями, обозначенной как GOLDEN DELICIOUS CAFÉ. DEEP DISH PIE. COBBLER. Фасад кафе представлял собой побеленные доски и витражи -
  Окна украшены черными ветвями, розово-белыми цветами, зелеными, красными и желтыми яблоками. Дверь была открыта. Я вошел.
  Внутри все было безупречно и побелено - пикниковые столы и скамейки, белый потолочный вентилятор, рециркулирующий горячий, медовый воздух, стойка с пластиковой столешницей и три белых стула из Naugahyde, подвесные растения, старый латунный кассовый аппарат и мимеографический плакат, рекламирующий астролога из Юкайпы. Молодая женщина сидела за стойкой, пила кофе и читала учебник биологии. За ее спиной сквозное окно открывало вид на кухню из нержавеющей стали.
  Я сел. Она подняла глаза. Девятнадцати или двадцати лет, с резко вздернутым носом, коротко подстриженными вьющимися светлыми волосами и большими темными глазами. Она носила белую рубашку и черные джинсы, была стройной, но хипповой. Значок зеленого яблока на ее рубашке гласил ВЕНДИ.
  Она улыбнулась. Ровесница Моры Бэннон. Менее искушенная, без сомнения, но в чем-то старше репортера.
  'Привет. Что я могу вам предложить?'
  Я указал на ее чашку с кофе. 'Как насчет этого, для начала'.
  'Конечно. Сливки и сахар?'
  'Черный'.
  'Вам нужно меню?'
   "Спасибо."
  Она протянула мне пластифицированный прямоугольник. Выбор меня удивил. Я ожидал бургеры и картофель фри, но в списке было дюжина основных блюд, некоторые из них были сложными, с отсылкой к nouvelle , каждое из которых было помечено буквами, указывающими на соответствующее вино: C для Chardonnay, JR для Johannesburg Riesling. На обороте меню была полная винная карта - высококачественные французские и калифорнийские винтажи, а также яблочное вино местного производства, описанное как 'легкое и фруктовое, похожее по аромату и вкусу на Sauvignon blanc'.
  Она принесла кофе. 'Что-нибудь поесть?'
  'Как насчет обеда сборщика яблок?'
  'Конечно'. Она повернулась ко мне спиной, открыла холодильник, а также различные ящики и шкафы, немного повозилась, положила на стойку столовые приборы и льняную салфетку и подала блюдо с идеально нарезанными яблоками и толстыми ломтиками сыра, украшенными мятой.
  'Вот, пожалуйста', - сказала она, добавив цельнозерновую булочку и масло, вылепленное в виде цветов. 'Козий сыр действительно хорош, его делает семья басков недалеко от Лома-Линды. Органически выкормленные животные'.
  Она ждала.
  Яйца Оливии все еще сидели у меня в желудке. Я откусил маленький кусочек. 'Потрясающе'.
  'Спасибо. Я изучаю презентацию еды в колледже, хочу когда-нибудь открыть свое собственное заведение. Я могу использовать работу здесь как часть своего независимого обучения'.
  Я указал на учебник. 'Летняя школа?'
  Она поморщилась. 'Выпускные. Тесты - не моя специальность. Еще кофе?'
  'Конечно', - я отхлебнул. 'Как-то тихо сегодня'.
  'Каждый день. В сезон сбора урожая, с сентября по январь, к нам по выходным приезжает несколько туристов. Но это не так, как раньше. Люди знают о сборе черешни в Бомонте, но мы не получили большой огласки. Раньше так не было - деревня была построена в 1867 году; люди возвращались домой с корзинами бушелей 'Спартанцев' и 'Джонатанов'. Но городские жители пришли и скупили часть земли. За ней не следили'.
  'По пути наверх я видел мертвые сады'.
  'Разве это не печально? Яблокам нужна забота - как детям. Все эти врачи и юристы из Лос-Анджелеса и Сан-Диего купили сады за налоги, а потом просто оставили их умирать. Мы пытались - моя семья и я - снова запустить это место. Orange County Register может опубликовать статью о нас - это было бы
   конечно, помогите. Тем временем мы готовим джем и мед, начинаем делать заказы по почте. Плюс я готовлю для рейнджеров и комиссаров Агги, проезжающих мимо, занимаюсь своим независимым исследованием.
  Вы из государства?
  'Нет', - сказал я. 'Что с Иламой?'
  'Седрик? Он наш - моей семьи. Это наш дом за его загоном - наш деревенский дом. Мама и мои братья сейчас там, планируют зоопарк. К следующему лету у нас будет полноценный зоопарк для животных.
  Займите маленьких детей, чтобы родители могли заняться шопингом. Седрик - кукла. Папа получил его в обмен - он врач, у него мануальная практика в Юкайпе.
  Там мы и живем большую часть времени. Проезжал этот цирк - цыгане или что-то в этом роде, в этих расписных фургонах, с аккордеонами и магнитофонами. Они устроились на одном из полей, передавали шляпу. Один из мужчин растянул спину, занимаясь акробатикой. Папа его вылечил, но парень не мог заплатить, поэтому папа взял Седрика в обмен. Он любит животных.
  Потом у нас возникла идея зоопарка для животных. Моя сестра изучает животноводство в Калифорнийском политехническом университете. Она собирается им управлять'.
  'Звучит здорово. Ваша семья владеет всей деревней?'
  Она рассмеялась. 'Я бы хотела ... Нет, только дом, ручку Седрика и эти задние лавки. Передние лавки принадлежат другим людям, но они нечасто встречаются. Бабушка - из сувенирного магазина - умерла прошлым летом, и ее семья еще не решила, что они хотят делать. Никто не верит, что Терри собираются изменить Уиллоу Глен, но мы, конечно, попробуем'.
  'На знаке населения было написано четыре тридцать две. Где все остальные?'
  'Я думаю, что это число велико, но есть и другие семьи - несколько фермеров; остальные работают в Юкайпе. Все находятся на другой стороне деревни.
  Вам придется проехать'.
  'Мимо деревьев?'
  Еще один смех. 'Да. Трудно увидеть, не так ли? Подстроено так, чтобы заманивать людей в ловушку'. Она посмотрела на мою тарелку. Я сожрал в ответ, отодвинул ее, не доев наполовину. Ее это не смутило. 'Как насчет глубокой тарелки? Я испекла ее всего двадцать минут назад'.
  Она выглядела такой нетерпеливой, что я сказал: 'Конечно'.
  Она положила передо мной большой кусок теста, подала ложку и сказала:
  'Он такой густой, это лучше, чем вилка'. Затем она снова наполнила мою чашку кофе и снова подождала.
   Я положила в рот ложку пирога. Если бы я была голодна, он был бы великолепен: тонкая, сладкая корочка, хрустящие кусочки яблока в легком сиропе, с оттенком корицы и хереса, еще теплый. 'Это потрясающе, Венди. У тебя блестящее будущее как шеф-повара'.
  Она просияла. 'Ну, спасибо большое, мистер. Если хотите еще кусочек, я отдам его вам за счет заведения. У меня так много, что мои братья-свиньи просто сложат его, не поблагодарив меня, в любом случае'.
  Я похлопал себя по животу. 'Посмотрим, как я с этим справлюсь'.
  Когда я с трудом проглотил еще несколько кусков, она сказала: 'Если вы не государство, что привело вас сюда?'
  'Ищу кого-то'.
  "ВОЗ?"
  'Ширли и Джаспер Рэнсом'.
  'Что вы от них хотите?'
  'Они родственники моего друга'.
  'Каким образом это связано?'
  'Я не уверен. Может быть, родители'.
  'Не может быть очень близким другом'.
  Я отложила ложку. 'Это сложно, Венди. Ты знаешь, где я могу их найти?'
  Она колебалась. Когда ее глаза встретились с моими, они были жесткими от подозрения.
  'В чем дело?' - спросил я.
  'Ничего. Я просто хочу, чтобы люди были честны'.
  'Почему вы думаете, что я там не был?'
  'Приехал сюда и рассказал, что Ширли и Джаспер, возможно, чьи-то родители, проделал весь этот путь только для того, чтобы передать привет'.
  "Это правда."
  'Если бы вы имели хоть какое-то представление о том, кто...' Она остановилась, сказала: 'Я не собираюсь быть немилосердной. Скажем так, я никогда не знала, что у них есть родственники - за те пять лет, что я здесь живу. И никаких гостей'.
  Она посмотрела на часы и постучала пальцами по столешнице. 'Вы закончили, мистер? Потому что мне пора закрывать, больше заниматься'.
  Я отодвинул тарелку. 'Где находится Rural Route Four?'
  Она пожала плечами, подошла к прилавку и взяла книгу.
  Я встал. 'Проверьте, пожалуйста'.
  'Ровно пять долларов'.
   Я дал ей пятерку. Она взяла ее за уголок, избегая моего прикосновения.
  'Что такое, Венди? Почему ты расстроена?'
  'Я знаю, кто ты'.
  'Кто я?'
  'Банковский парень. Хочет лишить права выкупа оставшуюся часть деревни, как ты сделал с Хью и бабушкой. Пытаешься уговорить всех остальных владельцев права собственности, скупить все по дешевке, чтобы превратить это в какой-нибудь проект по строительству кондоминиума или что-то в этом роде'.
  'Ты отлично готовишь, Венди, но как детектив ты не слишком хороша. Я не имею никакого отношения ни к каким банкам. Я психолог из Лос-Анджелеса. Меня зовут Алекс Делавэр'. Я вытащил из кошелька удостоверение личности: водительские права, лицензию психолога, карточку преподавателя медшколы. 'Вот, посмотри сама'.
  Она сделала вид, что ей скучно, но принялась изучать бумаги. 'Ладно. Ну и что? Даже если ты тот, за кого себя выдаешь, что ты здесь делаешь?'
  'Моя старая подруга, еще один психолог по имени Шэрон Рэнсом, недавно умерла. Она не оставила близких родственников. Есть некоторые указания на то, что она связана с Ширли и Джаспером Рэнсом. Я нашла их адрес, подумала, что они захотят поговорить'.
  'Как умерла эта Шэрон?'
  'Самоубийство'.
  Это заставило ее лицо побледнеть. 'Сколько ей было лет?'
  "Тридцать четыре."
  Она отвернулась и занялась столовыми приборами.
  'Шэрон Рэнсом', - сказал я. 'Слышал о ней?'
  'Никогда. Никогда не слышал, чтобы у Джаспера и Ширли были дети, и точка. Вы ошибаетесь, мистер'.
  'Может быть', - сказал я. 'Спасибо за обед'.
  Она крикнула мне вслед: 'Весь Уиллоу-Глен - это сельский маршрут номер четыре. Проедьте мимо школы примерно милю. Там старый заброшенный пресс. Поверните направо и продолжайте идти. Но вы зря тратите время'.
  Я выехал из деревни, преодолел пятьдесят ярдов выбоин, прежде чем грязь выровнялась и появился знак СЕЛЬСКАЯ МАРШРУТ 4. Я проехал мимо еще нескольких садов и нескольких усадеб, украшенных раскидистыми деревянными домами и огороженными низкими решетками, затем мимо флага на шесте, отмечающего двухэтажное каменное здание школы в форме пакета из-под молока, расположенное посреди затененной дубами листвы.
   Ковровое покрытие детской площадки. Детская площадка перетекала в лес, лес в гору. Вдоль дороги стояли почтовые ящики с именами: RILEY'S U-PICK AND
  ТЫКВЫ (ЗАКРЫТО.) ЛЕЙДЕКЕР. БРОВАРД. САТКЛИФФ ...
  Я проехал мимо заброшенного яблочного пресса, прежде чем осознал это, сдал назад и съехал на обочину дороги. Издалека он выглядел как металлолом: гофрированные стальные борта, изъязвленные ржавчиной и прогнувшиеся внутрь, лишь бахрома рубероида крыши, обнажающая почерневшие от времени стропила, сорняки высотой по шею, тянущиеся к свету. Вокруг здания была затопленная земля, усеянная запчастями, сухостоем и сорняками, которые достигли солнца и превратились в летнюю солому.
   Поверните направо и продолжайте идти . Я не увидел ни дороги, ни входа, вспомнил недоверие Венди и подумал, не повела ли она меня не туда.
  Я оставил двигатель включенным и вышел. Четыре часа, но солнце все еще лило, и через несколько мгновений я вспотел. Дорога была тихая. Мой нос уловил запах скунса. Я заслонил глаза рукой, огляделся и, наконец, увидел лысое пятно в сорняках - едва заметный контур тропы, идущей вдоль пресса. Блестящая впадина в соломе, где резиновые шины наконец-то победили путаницу.
  Я думал о том, чтобы пойти пешком, не зная, как далеко мне нужно идти. Возвращаясь к машине, я сдал назад, пока не нашел углубление на обочине и не нырнул носом в затопленное поле.
  Seville не очень хорошо перенесла сельскую поездку; она скользила и заносилась на скользкой соломе. Наконец, я набрала немного сцепления и смогла выбраться на тропу. Я подтолкнула машину вперед, мимо пресса, в океан сорняков. Впадина превратилась в грунтовую тропу, и я набрала скорость, пересекла широкое поле. В дальнем конце была роща плакучих ив. Между кружевными листьями деревьев, намеки на металл - еще больше гофрированных зданий.
  Ширли и Джаспер Рэнсом не производили впечатления гостеприимных людей.
  Венди считала маловероятным, что они когда-либо были родителями, но остановила себя, прежде чем объяснить почему.
  Не желая быть 'немилосердным'.
  Или она боялась?
  Возможно, Шэрон сбежала от них - сбежала из этого места - по веской причине, создав фантазии о чистом и идеальном детстве, чтобы отгородиться от реальности, слишком ужасной, чтобы с ней столкнуться.
  Я задавался вопросом, во что я ввязываюсь. Позвольте моей фантазии Джаспера/Шерли проплыть мимо: гигантские сельские мутанты, беззубые и с косыми глазами, в грязных комбинезонах, окруженные стаей слюнявых, клыкастых дворняг, и приветствующих мое прибытие картечью.
  Я остановился, прислушался к собакам. Тишина. Приказав себе держать старое воображение под контролем, я дал газу 'Севильи'.
  Когда я добрался до ив, там не было места для машины, чтобы въехать. Я выключил зажигание, вышел, прошел под свисающими ветвями и через рощу. Услышал журчание воды. Голос, напевающий немелодично.
  Затем мы добрались до места обитания Джаспера и Ширли Рэнсом.
  Две хижины на небольшом участке земли. Пара крошечных примитивных зданий, обшитых неровно нарезанным деревом и крытых жестью. Вместо окон - листы вощеной бумаги. Между хижинами находился деревянный сарай с полумесяцем в двери. Между сараем и одной из хижин была натянута веревка для сушки белья. Выцветшая одежда была приколота к пеньке.
  За уборной находился бак с водой на металлических распорках, рядом с ним - небольшой электрогенератор.
  Половина участка была засажена яблонями - около дюжины молодых саженцев, подвязанных и помеченных. Женщина стояла и поливала их садовым шлангом, подсоединенным к баку с водой. Вода сочилась между ее пальцев, создавая впечатление, что она протекает, подпитывая деревья собственной телесной жидкостью. Вода разбрызгивалась по земле, оседала грязевыми завихрениями, превращаясь в грязевой суп.
  Она меня не слышала. Шестидесятилетняя, приземистая и очень невысокая - четыре фута восемь или девять дюймов - седые волосы, подстриженные под пажа, и плоские; рыхлые черты лица. Она прищурилась, рот открыт, подчеркивая низко отвислую челюсть. Из подбородка проросла копна бакенбард. На ней был цельный халат из синей набивной ткани, напоминавший простыню. Нижний край был неровным. Ноги у нее были бледные и толстые, мягкие, как пудинг, и небритые. Она схватилась за шланг обеими руками, как будто это была живая змея, и сосредоточилась на капающей воде.
  Я сказал: 'Привет'.
  Она повернулась, прищурилась несколько раз, одновременно поднимая шланг. Вода брызнула на ствол одного из деревцев.
  Улыбка. Бесхитростная.
  Она неуверенно помахала рукой, как ребенок, встречающий незнакомца.
  'Привет', - повторил я.
   'Алло'. Ее произношение было плохим.
  Я подошла ближе. 'Миссис Рэнсом?'
  Это ее озадачило.
  'Ширли?'
  Несколько быстрых кивков. 'Это я. Ширли'. От волнения она выронила шланг, и он начал крутиться и плеваться. Она попыталась схватить его, не смогла, поймала струю воды прямо в лицо, вскрикнула и вскинула руки. Я вытащила грязную резиновую катушку, согнула ее, вымыла и вернула ей.
  'Спасибо'. Она потерла лицо плечом халата, пытаясь его высушить. Я достал чистый носовой платок и промокнул ей лицо.
  'Спасибо, сэр'.
  'Шерли, меня зовут Алекс. Я друг Шэрон'.
  Я приготовился к излиянию горя, получил еще одну улыбку. Ярче.
  'Красотка Шэрон'.
  Мое сердце заныло. Я выдавил из себя слова, почти задохнувшись от настоящего времени. 'Да, она красивая'.
  ' Моя Шэрон... письмо... хочешь его увидеть?'
  "Да."
  Она посмотрела на шланг, казалось, погрузившись в раздумья. 'Подожди'. Медленно, неторопливо она отступила от саженцев и направилась к резервуару с водой. Ей потребовалось много времени, чтобы закрыть кран, еще больше времени, чтобы аккуратно свернуть трубку на земле. Когда она закончила, она с гордостью посмотрела на меня.
  'Отлично', - сказал я. 'Хорошие деревья'.
  'Красиво. Яблоко. Мизз Лейдерк подарила их мне и Джасперу. Детское дерево'.
  'Вы сами их посадили?'
  Хихик. 'Нет. Гейб-ил'.
  'Гавриил?'
  Кивните. 'Мы очень хорошо заботимся'.
  'Я уверена, что ты это делаешь, Ширли'.
  "Да."
  'Могу ли я увидеть это письмо от Шэрон?'
  "Да."
  Я последовал за ее плоскостопием в одну из хижин. Стены были из неокрашенного гипсокартона с разводами от воды; пол - фанера; потолок - голые балки. Для разделения пространства использовалась перегородка из ДСП.
   Одна половина была хозяйственной зоной - небольшой холодильник, электрическая плита, старая стиральная машина с роликами. Рядом с холодильником стояли коробки со стиральным порошком и инсектицидом.
  С другой стороны была комната с низким потолком, на полу лежал оранжевый ковер для внутреннего и наружного использования. Белая чугунная кровать, накрытая армейским одеялом, почти заполняла все пространство. Одеяло было плотно заправлено, с военными углами. У одной стены стоял электрический обогреватель. Солнце лилось внутрь, золотистое и нежное, через вощеные бумажные окна. В углу стояла метла. Она послужила на славу: место было безупречно.
  Единственной другой мебелью был небольшой комод из необработанной сосны. Наверху стояла коробка с мелками, а также несколько карандашей, стертых до кусков, и листы целлюлозной бумаги, аккуратно сложенные и придавленные камнем. На верхнем листе был рисунок. Яблоки. Примитивно. Детски.
  'Это ты нарисовала, Ширли?'
  'Джасп. Он хорошо рисует'.
  'Да, он здесь. Где он сейчас?'
  Она вышла из хижины, указала на уборную. 'Делаю'.
  "Я понимаю."
  'Рисует очень хорошо'.
  Я кивнула в знак согласия. 'Письмо, Ширли?'
  'Ох'. Она улыбнулась шире, ударив себя кулаком по голове. 'Я забыла'.
  Мы вернулись в спальню. Она открыла один из ящиков комода.
  Внутри были аккуратно упорядоченные стопки одежды - больше тех же самых выбеленных вещей, которые я видела на бельевой веревке. Она просунула одну руку под одежду, достала конверт и протянула его мне.
  С отпечатками пальцев, обработано до тонкости ткани. Почтовый штемпель, Лонг-Айленд, Нью-Йорк, 1971. Адрес написан большими печатными буквами: Г-Н И МИССИС ДЖАСПЕР РЭНСОМ
  СЕЛЬСКИЙ МАРШРУТ 4
  УИЛЛОУ ГЛЕН, КАЛИФОРНИЯ
  Внутри был один лист белой канцелярской бумаги. На бланке было написано: КОЛЛЕДЖ УЧИТЕЛЕЙ ДЛЯ ЖЕНЩИН ФОРСАЙТ
  ПОМЕСТЬЕ ВУДБЕРН
  ЛОНГ-АЙЛЕНД, Нью-Йорк 11946
  Для текста были использованы те же печатные буквы: ДОРОГИЕ МАМА И ПАПА:
  Я ЗДЕСЬ В ШКОЛЕ. ПОЛЕТ НА САМОЛЕТЕ БЫЛ ХОРОШИМ. ВСЕ РАДУЮТСЯ
  МНЕ ОЧЕНЬ ПРИЯТНО. МНЕ НРАВИТСЯ, НО Я ОЧЕНЬ СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ.
  ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ПОЧИНИТЬ ОКНА ДО ТОГО, КАК ПОЙДУТ ДОЖДИ. ОНИ
  МОЖЕТ ПРИЙТИ РАНЬШЕ, ТАК ЧТО, ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. ПОМНИ, КАК ТЫ НАМОК
  В ПРОШЛОМ ГОДУ. ЕСЛИ ВАМ НУЖНА ПОМОЩЬ, МИССИС ЛЕЙДЕКЕР ПОМОЖЕТ. ОНА СКАЗАЛА, ЧТО
  ПРОВЕРИМ, ВСЕ ЛИ У ВАС В ПОРЯДКЕ
  ПАПА, СПАСИБО ЗА ПРЕКРАСНЫЕ РИСУНКИ. Я СМОТРЕЛ НА НИХ, КОГДА ЛЕТЕЛ В САМОЛЕТЕ. ДРУГИЕ ЛЮДИ ВИДЕЛИ ИХ И ГОВОРИЛИ, ЧТО ОНИ
  КРАСИВО. ДОСТАТОЧНО ХОРОШО, ЧТОБЫ СЪЕСТЬ. ПРОДОЛЖАЙ РИСОВАТЬ И ПРИСЫЛАЙ МНЕ ЕЩЕ. МИССИС.
  LEIDECKER ПОМОЖЕТ ВАМ ОТПРАВИТЬ ИХ МНЕ.
  Я СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ. БЫЛО ТЯЖЕЛО УЕЗЖАТЬ. НО Я ХОЧУ СТАТЬ УЧИТЕЛЕМ
  И Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ТОЖЕ ЭТОГО ХОТИТЕ. ЭТО ХОРОШАЯ ШКОЛА. КОГДА Я СТАНУ УЧИТЕЛЕМ, Я ВЕРНУСЬ И БУДУ ПРЕПОДАВАТЬ В УИЛЛОУ ГЛЕН. Я ОБЕЩАЮ
  ПИШИТЕ. БЕРЕГИТЕ СЕБЯ.
   ЛЮБОВЬ,
   ШАРОН
   (ВАША ЕДИНСТВЕННАЯ МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА)
  Я сунул письмо обратно в конверт. Ширли Рэнсом смотрела на меня, улыбаясь. Прошло несколько секунд, прежде чем я смог заговорить.
  'Это прекрасное письмо, Ширли. Прекрасное письмо'.
  "Да."
  Я вернула ей его. 'У тебя есть еще?'
  Она покачала головой. 'У нас было. Много. Прошли сильные дожди, и - бац'. Она замахала руками. 'Все смоется', - сказала она. 'Куклы. Игрушки.
  Бумаги. Она указала на окна из вощеной бумаги. 'Дождь идет'.
  'Почему бы вам не поставить стеклянные окна?'
  Она рассмеялась. 'Мизз Лейдерк говорит, что стекло, Ширли. Стекло - это хорошо. Крепко.
  Попробуй. Джасп скажи нет, нет. Джасп любит воздух.
  'Миссис Лейдекер, похоже, хороший друг'.
  "Да."
  'Она тоже была подругой Шэрон?'
  'Учитель', - она постучала себя по лбу. 'Очень умный'.
  'Шэрон тоже хотела стать учителем', - сказал я. 'Она пошла в школу в Нью-Йорке, чтобы стать учителем'.
  Кивнул. 'Четыре сета колледжа'.
  'Колледж Форсайта?'
  Кивнуть. 'Далеко'.
  'После того, как она стала учителем, она вернулась сюда, в Уиллоу Глен?'
  'Нет. Слишком умно. Кальфурна'.
  'Калифорния?'
  'Да. Далеко'.
  'Она писала тебе из Калифорнии?'
  Обеспокоенный взгляд. Я пожалел о вопросе.
  "Да."
   'Когда вы в последний раз слышали о ней?'
  Она укусила палец, скривила рот. 'Крисмус'.
  'Прошлым Рождеством?'
  'Да'. Без убеждения.
  Она говорила о письме шестнадцатилетней давности так, словно оно пришло сегодня.
  Думал, что Калифорния - это какое-то далекое место. Мне стало интересно, умеет ли она читать, и я спросил ее:
  'Рождество было давно?'
  "Да."
  Что-то еще на комоде привлекло мое внимание: уголок синего кожзаменителя под рисунками яблок. Я вытащил его. Сберегательная книжка из банка в Юкайпе. Она, казалось, не возражала против моего вторжения. Чувствуя себя грабителем, я все равно открыл книгу.
  Несколько лет транзакций по неизменной схеме: депозиты наличными в размере 500 долларов США первого числа каждого месяца. Изредка снятие средств. Переходящий остаток в размере 78 000 долларов США и немного мелочи. Счет находился в доверительном управлении Джаспера Рэнсома и Ширли Рэнсом, соарендаторов. Попечитель Хелен А.
  Лейдекер.
  'Деньги', - сказала Ширли. Гордая улыбка.
  Я положил книгу обратно туда, где ее нашел.
  'Шерли, где родилась Шэрон?'
  Взгляд озадаченный.
  'Ты ее родила? Она вышла из твоего живота?'
  Смеется.
  Я услышал шаги и обернулся.
  Вошел мужчина. Он увидел меня, подтянул штаны, поднял брови и поплелся к жене.
  Он был не намного больше ее - чуть выше пяти футов - и примерно ее возраста. Лысеющий, практически без подбородка и с очень большими, очень мягкими на вид голубыми глазами. Мясистый нос прорезался между глазами, затеняя выступающую верхнюю губу. Его рот был слегка приоткрыт. У него было всего несколько пожелтевших зубов.
  Лицо Энди Гампа, покрытое тонкими белыми волосами, напоминающими мыльную пленку.
  Его плечи были такими узкими, что короткие руки, казалось, вырастали из шеи.
  Руки его свисали по бокам и заканчивались пухлыми ладонями с растопыренными пальцами. Он носил белую футболку на несколько размеров больше, чем ему нужно, серую рабочую
  Штаны завязаны шнурком вокруг талии, высокие кеды. Штаны отглажены. Ширинка расстегнута.
  'О, Джасп', - сказала Ширли, прикрывая рот рукой и указывая пальцем.
  Он выглядел озадаченным. Она хихикнула и расстегнула ему молнию, игриво похлопала его по щеке. Он покраснел, опустил глаза.
  'Привет', - сказал я, протягивая руку. 'Меня зовут Алекс'.
  Он меня проигнорировал. Казалось, он был занят своими кроссовками.
  'Мистер Рэнсом... Джаспер...'
  Ширли вмешалась. 'Не слышу. Ничего. Не говори'.
  Мне удалось поймать его взгляд и одними губами произнести слово 'привет' .
  Пустой взгляд.
  Я снова протянул руку.
  Он бросил кроличий взгляд по сторонам.
  Я повернулся к Ширли. 'Не могли бы вы передать ему, что я друг Шэрон?'
  Она почесала подбородок, задумалась, а потом закричала на него:
   'Он знает Шарон! Шарон! Шарон!'
  Глаза маленького человечка расширились и отвернулись от меня.
  'Пожалуйста, передай ему, что мне нравятся его рисунки, Ширли'.
  ' Рисунки! ' - закричала Ширли. Она изобразила грубую пантомиму движущегося карандаша. ' Ему нравится рисовать крылья! Рисовать крылья! '
  Джаспер поморщился.
  ' Рис-крылья! Глупый Джасп! ' Еще движения карандашом. Она взяла его за руку и указала на стопку бумаг на комоде, затем повернула его и указала на меня.
  'Рисунки!'
  Я улыбнулся и сказал: 'Они прекрасны'.
  'Ухх'. Звук был низким, гортанным, натужным. Я вспомнил, где я слышал что-то подобное. Рестхейвен.
  ' Расправь крылья! ' - все еще кричала Ширли.
  'Все в порядке', - сказал я. 'Спасибо, Ширли'.
  Но теперь она выступала по собственному сценарию. ' Рисунки! Вперёд!'
   Иди! Она толкнула его плоские ягодицы. Он выбежал из хижины.
  'Рисунок Джаспа на побегушках', - сказала Ширли.
  'Отлично. Ширли, мы говорили о том, где родилась Шэрон. Я спросил тебя, вышла ли она из твоего живота'.
  'Глупая!' Она посмотрела вниз и натянула ткань платья на живот. Погладила мягкий выступ. 'Нет ребенка'.
  'Тогда как она стала твоей маленькой девочкой?'
  Одутловатое лицо озарилось, глаза засияли лукавством.
  'Подарок'.
  'Шэрон была подарком?'
  "Да."
  'От кого?'
  Она покачала головой.
  'Кто подарил ее тебе?'
  Покачивание головой усилилось.
  'Почему ты мне не можешь сказать?'
   "Не мочь!"
  'Почему бы и нет, Ширли?'
   'Не могу! Секрет!'
  'Кто сказал тебе держать это в секрете?'
  ' Не могу ! Секрет. Ищи-рут! '
  У нее изо рта шла пена, и она выглядела готовой расплакаться.
  'Хорошо', - сказал я. 'Хорошо хранить тайну, если ты это обещал'.
  'Секрет'.
  'Я понимаю, Ширли'.
  Она шмыгнула носом, улыбнулась, сказала: 'Ой-ой, пора пить воду' и вышла.
  Я последовал за ней во двор. Джаспер только что вышел из другой хижины и шел к нам, сжимая в руках несколько листов бумаги. Он увидел меня и помахал ими в воздухе. Я подошел, и он сунул их мне. Еще яблоки.
  'Отлично, Джаспер. Прекрасно'.
  Ширли сказала: 'Пора поливать', - и взглянула на шланг.
  Джаспер оставил дверь другой хижины открытой, и я вошел.
  Единое неразделенное пространство. Красный ковер. Кровать стояла в центре, с балдахином и покрытой кружевной простежкой. Ткань была покрыта зеленовато-черной плесенью и прогнила насквозь. Я коснулся кусочка кружева. Оно превратилось в пыль между моими пальцами. Изголовье и каркас балдахина были грязными от окисления и источали горький запах. Над кроватью, на гвозде, криво вбитом в гипсокартон, висел постер Beatles в рамке.
  - увеличенный вариант альбома 'Rubber Soul'. Стекло было в полосах и
   потрескавшийся и засиженный мухами. У противоположной стены стоял комод, покрытый еще большим количеством гнилых кружев, флаконов духов и стеклянных фигурок. Я попыталась поднять бутылку, но она прилипла к кружеву. По верху комода тянулась дорожка муравьев. Несколько мертвых чешуйниц лежали среди бутылок.
  Ящики были деформированы и их было трудно открыть. Верхний был пуст, если не считать еще больше насекомых. То же самое и со всеми остальными.
  Из дверного проема послышался звук. Там стояли Ширли и Джаспер, держась друг за друга, словно испуганные дети, переживающие бурю.
  'Ее комната', - сказал я. 'Точно такая, какой она ее оставила'.
  Ширли кивнула. Джаспер посмотрел на нее и повторил ее жест.
  Я пытался представить себе Шэрон, живущую с ними. Воспитанную ими. Мартини в веранде ...
  Я улыбнулся, чтобы скрыть свою печаль. Они улыбнулись в ответ, также скрывая - рабскую тревогу. Ждали моей следующей команды. Мне так много хотелось спросить их, но я знал, что получил столько ответов, сколько когда-либо смогу. Я видел страх в их глазах, искал нужные слова.
  Прежде чем я их нашел, дверной проем был заполнен плотью.
  Он был не намного старше ребенка - семнадцати или восемнадцати лет, все еще пушистый и с детским лицом. Но огромный. Шесть футов пять дюймов, двести девяносто, может быть, тридцать, с детской полнотой, с розовой кожей и короткой шеей, шире его лунообразного лица.
  Его волосы были подстрижены в светлый ежик, и он пытался, без особого успеха, отрастить усы. Его рот был крошечным и капризным, глаза наполовину скрывались за румяными щеками, большими и круглыми, как софтбольные мячи. На нем были выцветшие джинсы и очень-очень большая черная ковбойская рубашка с белым кантом и перламутровыми пуговицами. Рукава были закатаны настолько, насколько это было возможно - до середины розовых предплечий, толстых, как мои бедра. Он стоял позади Рэнсомов, потея, выделяя тепло и запах раздевалки.
  'Кто ты?' Его голос был гнусавым, но не до конца перешел в мужественность.
  'Меня зовут Алекс Делавэр. Я друг Шэрон Рэнсом'.
  'Она здесь больше не живет'.
  'Я знаю это. Я приехал из...'
  'Он тебя беспокоит?' - потребовал он у Ширли.
  Она вздрогнула. - Привет, Гейб-угорь.
  Парень смягчил тон и повторил вопрос, как будто привык к этому.
  Ширли сказала: 'Ему нравятся рисунки Джаспа'.
   'Габриэль', - сказал я, - 'я не собираюсь причинять...'
  'Мне все равно, что вы собираетесь делать. Эти люди... особенные. К ним нужно относиться по-особенному'.
  Он опустил огромную лапу на плечи каждого из Рэнсомов.
  Я спросил: 'Твоя мать - миссис Лейдекер?'
  'И что из этого?'
  'Я хотел бы поговорить с ней'.
  Он сжал плечи, и его глаза стали щелками. Если бы не его размер, это выглядело бы комично - маленький мальчик, играющий в мачизм. 'При чем тут моя мама?'
  'Она была учительницей Шэрон. Я была подругой Шэрон. Есть вещи, о которых я хотела бы с ней поговорить. Вещи, которые не следует обсуждать в этой компании. Я уверена, вы понимаете, что я имею в виду'.
  Выражение его лица говорило о том, что он прекрасно понял, что я имел в виду.
  Он немного отошёл от двери и сказал: 'Маму тоже не нужно расстраивать'.
  'Я не собираюсь ее расстраивать. Просто разговариваю'.
  Он подумал немного и сказал: 'Хорошо, мистер, я отведу вас к ней. Но я буду там все время, так что не думайте'.
  Он полностью вышел из дверного проема. Солнечный свет вернулся.
  'Давайте, ребята', - сказал он Джасперу и Ширли. 'Вам следует вернуться к тем деревьям и убедиться, что каждое из них хорошенько промокнет'.
  Они посмотрели на него. Джаспер протянул ему рисунок.
  Он сказал: 'Отлично, Джасп. Я добавлю это в свою коллекцию'.
  Затем мужчина-ребенок низко наклонился и погладил по голове ребенка-мужчину.
  Ширли схватила его за руку, и он легонько поцеловал ее в лоб.
  'Береги себя, слышишь? Продолжай поливать эти деревья, и скоро мы сможем что-то собрать вместе, ладно? И не разговаривай с незнакомцами'.
  Ширли кивнула с серьезным видом, затем хлопнула в ладоши и захихикала. Джаспер улыбнулся и дал ему еще один рисунок.
  'Еще раз спасибо. Продолжай в том же духе, Рембрандт'. Мне: 'Давай'.
  Мы начали уходить. Джаспер побежал за нами, хрюкая. Мы остановились. Он дал мне рисунок, отвернулся, смущенный.
  Я поднял его слабый подбородок рукой, одними губами произнес: 'Спасибо'.
  переговаривая так же, как и мальчик. Ухмылка Джаспера говорила, что он понял. Я держал
   протянул мне руку. На этот раз он ее слабо потряс и удержал.
  'Да ладно, мистер', - сказал Габриэль. 'Оставьте их в покое'.
  Я похлопал маленького человека по руке и отцепил ее, последовал за Габриэлем к ивам, подбегая, чтобы не отставать. Прежде чем ступить под плакучие зеленые ветви, я оглянулся и увидел их двоих, рука об руку, стоящих посреди их грязного участка. Они смотрели нам вслед, как будто мы были исследователями...
  конкистадоры отправлялись в некий дивный новый мир, который они никогда не надеялись увидеть.
   Глава
  29
  Он припарковал большой отреставрированный мотоцикл Triumph позади Seville.
  Два шлема, один карамельно-красный, другой звездно-полосатый, свисали с руля. Он надел красный, забрался на мотоцикл и завел его.
  Я спросил: 'Кто тебе сказал, что я здесь? Венди?'
  Он провел рукой по щетине на макушке и попытался пристально на меня посмотреть.
  'Мы заботимся друг о друге, мистер'.
  Он дал газу, вызвал пыльную бурю в сухих сорняках, затем сделал вилли и уехал. Я запрыгнул в Seville, погнался за ним так быстро, как только мог, потерял его из виду за заброшенным прессом, но нашел его секунду спустя, направился обратно в деревню. Я прибавил скорость, догнал. Мы проехали почтовый ящик, на котором была его фамилия, и продолжили ехать до школы, где он еще больше сбавил скорость и подал сигнал направо. Он вылетел на подъездную дорожку, объехал игровую площадку, остановился у ступенек школы.
  Он поднялся по лестнице, перепрыгивая через три. Я последовал за ним, заметил деревянную табличку возле входа.
  ШКОЛА УИЛЛОУ ГЛЕН
  СОЗДАН В 1938 ГОДУ
  КОГДА-ТО ЧАСТЬ РАНЧО БЛЭЛОК
  Буквы были грубоваты и выжжены на дереве. Тот же стиль на знаке, обозначающем La Mar Road, частную дорогу в Холмби-Хиллз. Когда я остановился, чтобы это рассмотреть, Габриэль добрался до вершины лестницы, распахнул дверь и позволил ей захлопнуться за собой. Я подбежал, поймал ее и вошел в большую, просторную классную комнату, в которой пахло краской для пальцев и карандашной стружкой. На ярко окрашенных стенах висели плакаты по охране труда и технике безопасности, рисунки мелками. Никаких яблок.
  На трех стенах висели доски, под путеводителями по каллиграфии Палмера. Американский флаг свисал над большими круглыми часами, показывавшими время 4:40.
  Напротив каждой доски стояло около десяти деревянных школьных парт - старомодного типа, с узкими столешницами и чернильницами.
  Стол партнеров был обращен ко всем трем группам сидений. За ним сидела светловолосая женщина с карандашом в руках. Габриэль стоял над ней, что-то шепча. Увидев меня, он выпрямился и прочистил горло. Женщина положила карандаш и подняла глаза.
  На вид ей было лет сорок с небольшим, с короткими волнистыми волосами и широкими квадратными плечами. Она носила белую блузку с короткими рукавами. Ее руки были загорелыми, мясистыми, заканчивающимися изящными ладонями с длинными ногтями.
  Габриэль что-то прошептал ей.
  Я сказал: 'Привет' и подошел ближе.
  Она стояла. Шести футов или около того, и старше, чем предполагало первое впечатление - около сорока или начала пятидесяти. Белая блузка была заправлена в коричневую льняную юбку длиной до колен. У нее была тяжелая грудь, тонкая, почти зауженная талия, которая подчеркивала ширину ее плеч. Под загаром был слой румянца - намек на тот же коралловый тон, который покрывал ее сына, как некий вечный солнечный ожог. У нее было длинное, приятное лицо, подчеркнутое тщательно нанесенным макияжем, полными губами и большими, светящимися, янтарными глазами. Ее нос был выдающимся, ее подбородок раздвоенным и твердо поставленным. Открытое лицо, сильное и обветренное.
  'Здравствуйте', - сказала она без теплоты. 'Что я могу сделать для вас, сэр?'
  'Я хотел поговорить о Шэрон Рэнсом. Я Алекс Делавэр'.
  Услышав мое имя, она изменилась. Она сказала: 'О', - более слабым голосом.
  'Мама', - сказал Габриэль, взяв ее за руку.
  'Все в порядке, дорогая. Возвращайся в дом и дай мне поговорить с этим мужчиной'.
  'Ни за что, мама. Мы его не знаем'.
  'Все в порядке, Гейб'.
   'Мо-ом'.
  'Габриэль, если я говорю тебе, что все в порядке, значит, все в порядке. А теперь, будь любезен, возвращайся в дом и займись своими делами. Старые спартанцы позади тыквенной грядки нуждаются в обрезке. Еще много кукурузы нужно очистить, а тыквенные лозы нужно подвязать'.
  Он хмыкнул и злобно на меня посмотрел.
  'Иди, Гэби', - сказала она.
  Он убрал руку с ее руки, бросил на меня еще один взгляд, затем вытащил связку ключей и, что-то бормоча, вышел.
  'Спасибо, дорогой', - крикнула она перед тем, как дверь закрылась.
  Когда он ушел, она сказала: 'Мы потеряли мистера Лейдекера прошлой весной. С тех пор Гейб пытается заменить ему отца, и я боюсь, что он стал слишком опекающим'.
  'Хороший сын', - сказал я.
  'Замечательный. Но он все еще ребенок. Когда люди впервые его видят, они ошеломлены его размерами. Они не понимают, что ему всего шестнадцать. Я не слышал, как завелся его мотоцикл. А вы?'
  "Нет."
  Она подошла к окну и крикнула: 'Я сказала домой , Габриэль Лейдекер. Подопри эти лозы к тому времени, как я вернусь, или это будет для тебя занавеской, малыш'.
  Снизу доносились протестующие звуки. Она стояла в окне, уперев руки в бока. 'Такой ребенок', - сказала она с любовью. 'Наверное, это моя вина - я была намного строже с его братьями'.
  'Сколько у вас детей?'
  'Пять. Пять мальчиков. Все женились и разъехались, кроме Гэби. Подсознательно я, наверное, хочу оставить его незрелым'.
  Она крикнула: 'Беги!' и помахала рукой в окно. До нас доносился гул 'Триумфа'.
  Когда снова наступила тишина, она пожала мне руку и сказала: 'Я Хелен Лейдекер. Извините, что не поприветствовала вас как следует. Гейб не сказал мне, кто вы и чем занимаетесь. Просто какой-то незнакомец из города ошивается у дома Рэнсомов и хочет поговорить со мной'. Она указала на школьные парты. 'Если вы не против одной из них, пожалуйста, садитесь'.
  'Навевает воспоминания', - сказал я, протискиваясь за сиденье в первом ряду.
   'О, правда? Ты учился в такой школе?'
  'У нас было больше одной комнаты, но обстановка была схожей'.
  'Где это было, доктор Делавэр?'
  Доктор Делавэр . Я не назвал ей свой титул. 'Миссури'.
  'Я со Среднего Запада', - сказала она. 'Я родом из Нью-Йорка. Если бы кто-то сказал мне, что я окажусь в маленькой сонной деревушке вроде Уиллоу Глен, я бы посчитала это уморительным'.
  'Где в Нью-Йорке?'
  "Лонг-Айленд. Хэмптонс - не богатая часть. Мои люди обслуживали праздных богачей".
  Она вернулась за стол и села.
  'Если вы хотите пить, - сказала она, - сзади есть холодильник с напитками, но, боюсь, у нас есть только молоко, шоколадное молоко или апельсиновый сок'. Она улыбнулась, снова помолодев. 'Я повторяла это так много раз, что это неизгладимо запечатлелось в моей памяти'.
  'Нет, спасибо', - сказал я. 'Я плотно пообедал'.
  'Венди прекрасно готовит, не правда ли?'
  'И замечательная система раннего оповещения'.
  "Как я уже сказал, доктор Делавэр, это сонная деревушка. Все знают всё обо всех".
  'Включает ли это знание Ширли и Джаспера Рэнсома?'
  'Особенно они. Им нужна особая доброта'.
  'Особенно сейчас', - сказал я.
  Ее лицо сжалось, словно внезапно разделанное на филе. 'О, боже', - сказала она и открыла ящик стола. Достав вышитый носовой платок, она промокнула глаза. Когда она снова повернулась ко мне, горе сделало их еще больше.
  'Они не читают газет, - сказала она, - едва ли могут прочитать букварь. Как я им скажу?'
  У меня не было ответа на этот вопрос. Я устал искать ответы. 'У них есть другая семья?'
  Она покачала головой. 'Она была всем, что у них было. И я. Я стала их матерью. Я знаю, что мне придется с этим смириться'.
  Она прижала платок к лицу, как припарку.
  'Прошу меня извинить', - сказала она. 'Я так же трясусь, как в тот день, когда прочитала об этом...
   Это был ужас. Я просто не могу в это поверить. Она была такой красивой, такой живой'.
   'Да, была'.
  'По сути, я была той, кто ее вырастил. А теперь ее нет, она стерта. Как будто ее никогда и не было. Такая чертова, уродливая трата. Думая об этом, я злюсь на нее. Что несправедливо. Это была ее жизнь. Она никогда не просила того, что я ей давал, никогда... О, я не знаю!'
  Она отвернулась. Ее макияж начал течь. Она напомнила мне парадную платформу на следующее утро.
  Я сказал: 'Это была ее жизнь. Но она оставила многих людей в горе'.
  'Это больше, чем горе', - сказала она. 'Я только что прошла через это. Это хуже. Я думала, что знаю ее как дочь, но все эти годы она, должно быть, носила в себе столько боли. Я понятия не имела - она никогда этого не выражала'.
  'Никто не знал', - сказал я. 'Она никогда толком не показывалась'.
  Она вскинула руки и позволила им упасть, как мертвым грузам. 'Что могло быть настолько ужасным, что она потеряла всякую надежду?'
  'Я не знаю. Вот почему я здесь, миссис Лейдекер'.
  'Хелен'.
  "Алекс."
  'Алекс', - сказала она. 'Алекс Делавэр. Как странно встретить тебя после всех этих лет. В каком-то смысле я чувствую, что знаю тебя. Она рассказала мне все о тебе - как сильно она тебя любила. Она считала тебя единственной настоящей любовью всей своей жизни, хотя и знала, что из-за твоей сестры у них ничего не получится. Несмотря на это, она так глубоко восхищалась тобой за то, как ты посвятил себя Джоан'.
  Должно быть, она восприняла потрясение на моем лице как боль и посмотрела на меня с сочувствием.
  'Джоан', - сказал я.
  'Бедняжка. Как она?'
  'Примерно то же самое'.
  Она грустно кивнула. 'Шэрон знала, что ее состояние никогда не улучшится. Но даже несмотря на то, что твоя преданность Джоан означала, что ты никогда не сможешь полностью посвятить себя кому-либо другому, она восхищалась тобой за это. Если на то пошло, я бы сказала, что это усилило ее любовь к тебе. Она говорила о тебе, как будто ты был святым. Она чувствовала, что такая семейная преданность в наши дни была такой редкостью'.
  'Меня вряд ли можно назвать святым', - сказал я.
   'Но ты хороший человек. И это старое клише по-прежнему актуально: их трудно найти'. На ее лице появилось отсутствующее выражение. 'Мистер Лейдекер был одним из них. Молчаливый, упрямый голландец, но с золотым сердцем. У Гейба есть часть этой доброты - он добрый мальчик. Я только надеюсь, что потеря отца в столь юном возрасте не ожесточит его'.
  Она встала, подошла к одной из досок и сделала несколько беглых движений тряпкой. Казалось, эти усилия ее истощили. Она вернулась на свое место, поправила бумаги и сказала: 'Это был год потерь. Бедные Ширли и Джаспер. Я так боюсь им об этом рассказать. Это моя собственная вина. Я изменила их жизни; теперь эти перемены привели к трагедии'.
  'Нет причин винить тебя...'
  'Пожалуйста', - мягко сказала она. 'Я знаю, что это не рационально, но я ничего не могу поделать с тем, что чувствую. Если бы я не вмешивалась в их жизнь, все было бы иначе'.
  'Но не обязательно лучше'.
  'Кто знает', - сказала она. Глаза ее наполнились слезами. 'Кто знает'.
  Она посмотрела на часы на стене. 'Я просидела здесь весь день, проверяя работы. Мне бы действительно не помешала разминка'.
  "Я тоже."
  Когда мы спускались по ступенькам школы, я указал на деревянную вывеску.
  'Ранчо Блэлок. Разве они не занимались судоходством или чем-то в этом роде?'
  'Сталь и железные дороги. Это никогда не было настоящим ранчо. В двадцатые годы они конкурировали с Southern Pacific за железнодорожные линии, соединяющие Калифорнию с остальной частью страны. Они обследовали Сан-Бернардино и Риверсайд для внутреннего маршрута и скупили большую часть обоих округов
  - целые деревни за раз. Они заплатили большие деньги, чтобы отобрать землю Уиллоу Глен у фермеров, выращивающих яблоки, которые занимали ее со времен Гражданской войны. Результатом стал огромный участок, который они называли ранчо. Но они никогда ничего не выращивали и не выращивали на нем, просто обнесли его забором и выставили охрану. И железная дорога так и не была построена - Депрессия. После Второй мировой войны они начали продавать некоторые из небольших участков обратно частным лицам. Но несколько больших участков были скуплены другой корпорацией'.
  "Который из?"
  Она погладила себя по волосам. 'Какой-то авиационный концерн - тот, которым управляет этот сумасшедший миллиардер Белдинг'. Она улыбнулась. 'И это, доктор Делавэр, ваш урок истории Калифорнии на сегодня'.
   Мы вошли на игровую площадку, прошли мимо качелей и горок, направились к лесу, покрывающему подножие гор.
  'Магна все еще владеет здесь землей?' - спросил я.
  'Его много. Но они не продают. Люди пытались. По сути, это делает Уиллоу Глен захолустным пятнышком. Большинство старых семей сдались, продались богатым врачам и юристам, которые используют сады для налоговых списаний и разрушают их - закрытые ирригационные линии, никакой обрезки или удобрения. Большинство из них даже не удосуживаются приехать и собрать урожай. В некоторых местах земля стала твердой и сухой, как цемент. Те немногие фермеры, которые остались, стали подозрительными и недоверчивыми - они убеждены, что все это часть заговора с целью разрушить все, чтобы городские жители могли скупить то, что осталось, по дешевке и построить кондоминиумы или что-то в этом роде'.
  'Венди тоже так думала'.
  'Ее родители - новички, действительно довольно наивные. Но ими надо восхищаться за попытку'.
  'Кому принадлежит земля, на которой живут Джаспер и Ширли?'
  'Это земля Магны'.
  'Это общеизвестно?'
  'Мистер Лейдекер рассказал мне, а он вряд ли был сплетником'.
  'Как они там оказались?'
  'Никто не знает. По словам г-на Лейдекера, я тогда здесь не жил
  - они появились в магазине, чтобы купить продукты в 1956 году - тогда еще был магазин. Когда люди пытались заговорить с ними, Джаспер махал руками и хрюкал, а она хихикала. Было очевидно, что они были отсталыми - детьми, которые никогда не вырастут. Преобладающая теория заключается в том, что они сбежали из какого-то учреждения, может быть, отошли от автобуса и оказались здесь случайно. Люди помогают им, когда это необходимо, но в целом никто не обращает на них особого внимания. Они безобидны'.
  'Кто-то о них заботится', - сказал я. 'Пятьсот долларов в месяц'.
  Она бросила взгляд, словно засунула руку в банку с печеньем. 'Прошу прощения'.
  'Я видел их банковскую книжку. Она лежала на комоде'.
  'На комоде? Что мне делать с этими двумя? Я столько раз говорила им, чтобы они спрятали эту книгу, пыталась уговорить их оставить ее у меня. Но они думают, что это какой-то символ свободы, и не расстаются с ней. Они могут быть очень упрямыми, когда хотят. Джаспер, особенно.
  Вы видели эти вощеные бумажные окна на их лачугах? После всего этого
  годами он все еще отказывается устанавливать стекло. Бедняжка Ширли замерзает зимой. Гейб и я должны принести вниз горы одеял, и к концу сезона они покрываются плесенью так, что их невозможно восстановить. Холод, похоже, не беспокоит Джаспера. Бедняжку нужно заставить зайти в дом из-за дождя'.
  Она покачала головой. 'На комоде. Не то чтобы кто-то из местных мог причинить им вред, но это большие деньги для рекламы. Особенно для двух беззащитных невинных'.
  'Кто это отправляет?' - спросил я.
  'Я так и не смог узнать. Он приходит, как по часам, первого числа каждого месяца, отправленный с центрального склада в Лос-Анджелесе. Простой белый конверт, напечатанный адрес, без обратного адреса. У Ширли нет четкого представления о времени, поэтому она не может сказать, как давно она его получает, только то, что это было давно. Был человек - Эрнест Халверсон - который доставлял почту, пока не вышел на пенсию в 1964 году. Он думал, что помнит конверты, приходящие еще в 1956 или 197 году, но к тому времени, как я с ним разговаривал, у него было несколько инсультов, и его память была неидеальной. Все остальные старожилы давно ушли'.
  'Всегда было пятьсот?'
  'Нет. Раньше было три, потом четыре. После того, как Шэрон уехала в колледж, их стало пять'.
  'Вдумчивый благодетель', - сказал я. 'Но как можно было ожидать, что они будут распоряжаться такими деньгами?'
  'Они не могли. Они жили как животные, пока мы не начали заботиться о них. Ходили в город каждые пару недель с двумя-тремя двадцатидолларовыми купюрами, пытались купить продукты - они понятия не имели, как давать сдачу или сколько стоят вещи. Люди здесь честные; они никогда не пользовались выгодой'.
  'Разве не было любопытства, откуда они берут деньги?'
  'Я уверен, что так и было, но жители Уиллоу Глена не суют нос в чужие дела. И никто не понимал, сколько денег они копят. Пока Шэрон не обнаружила это...
  тысячи долларов, сваленных под матрасом или просто валявшихся в ящике. Джаспер использовал несколько купюр для художественных проектов - рисовал усы на лицах, складывал их в бумажные самолетики'.
  'Сколько лет было Шэрон, когда она сделала это открытие?'
  'Почти семь. Это был 1960 год. Я помню этот год, потому что у нас были необычайно сильные зимние дожди. Эти хижины изначально были построены для хранения, с тонкой цементной подушкой под ними, и я знал, что они сильно пострадают, поэтому
   Мы пошли - мистер Лейдекер и я. Конечно, это было ужасно.
  Их участок был наполовину затоплен, болотист, грязь стекала, как расплавленный шоколад. Вода продырявила вощеную бумагу и лилась внутрь. Ширли и Джаспер стояли по колено в грязи, испуганные и совершенно беспомощные. Я не увидел Шэрон, пошел искать ее и нашел ее в ее хижине, стоящей на кровати, завернутой в одеяло, дрожащей и кричащей что-то о зеленом супе. Я понятия не имел, о чем она говорит. Я обнял ее, чтобы согреть, но она продолжала кричать о супе.
  'Когда мы вышли на улицу, мистер Лейдекер с широко открытыми глазами показывал на клочки зеленой бумаги, застрявшие в грязи и смытые потоком. Деньги, много денег. Сначала я подумал, что это игрушечные деньги - я подарил Шэрон несколько настольных игр, - но это было не так. Они были настоящими. Вместе с мистером Лейдекером нам удалось спасти большую часть - мы повесили мокрые купюры над очагом, чтобы высушить их, положили в коробку из-под сигар и сохранили. Первым делом, как закончились дожди, я отвез Ширли и Джаспера в Юкайпу и открыл банковский счет. Я расписываюсь за все, немного вынимаю на расходы, слежу за тем, чтобы они откладывали остальное. Мне удалось научить их немного элементарной математике, как составлять бюджет, как давать сдачу. Как только они наконец что-то узнают, они обычно могут это запомнить. Но они никогда по-настоящему не поймут, что у них есть...
  довольно кругленькая заначка. Вместе с Medi-Cal и Social Security, им двоим должно быть комфортно до конца их дней'.
  'Сколько им лет?'
  'Понятия не имею, потому что их нет. У них нет документов, они даже не знали своих дней рождения. Правительство тоже никогда о них не слышало.
  Когда мы подавали заявления на социальное обеспечение и Medi-Cal, мы оценили их возраст и указали даты рождения'.
   Мисс Новый год и мистер Рождество.
  'Вы подали заявление, когда Шэрон уехала учиться в колледж'.
  'Да. Я хотел охватить все стороны'.
  'Как вы узнали дату рождения Шэрон?'
  'Мы с ней решили, что это будет, когда ей было десять лет, - улыбнулась она. - Четвертого июля.
  Ее декларация независимости. Я указал 1953 год. Я получил действительно точное определение ее возраста от врача, к которому я ее водил - рентгеновские снимки костей, зубы, рост и вес. Ей было где-то между четырьмя и пятью годами'.
  Мы с ней праздновали разные дни рождения. 15 мая. 15 мая 1975 года. Редкий шопинг на ужин, танцы и занятия любовью. Еще одна выдумка. Я
   интересно, что символизирует эта дата.
  'Есть ли вероятность, - спросил я, - что она была их биологическим ребенком?'
  'Маловероятно. Врач осмотрел их всех и сказал, что Ширли почти наверняка бесплодна. Так откуда же она взялась, верно? Некоторое время я жила с кошмаром, что она была чьим-то похищенным ребенком. Я поехала в Сан-Бернардино и проверила документы за шесть лет со всей страны, нашла пару случаев, которые казались возможными, но когда я проследила их, то узнала, что оба этих ребенка были убиты. Так что ее происхождение остается туманным. Когда вы спрашиваете об этом Ширли, она просто хихикает и говорит, что Шэрон им отдали'.
  'Она сказала мне, что это секрет'.
  'Это просто игра с ней - игра в тайны. Они на самом деле как дети'.
  'Какая теория о том, как они ее заполучили, наиболее распространена?'
  'На самом деле нет ни одного. Заметьте, доктор не был абсолютно уверен, что Ширли не сможет забеременеть - 'крайне маловероятно', как он это выразил. Так что я полагаю, что все возможно. Хотя сама идея о том, что две бедняжки, как эта, могут произвести на свет нечто столь изысканное,...' Она замолчала. 'Нет, Алекс, я понятия не имею'.
  'Шэрон, должно быть, интересовалась своими корнями'.
  'Вы бы ожидали, что она будет такой, не так ли? Но она никогда не занималась поиском своей идентичности. Даже в подростковом возрасте. Она знала, что отличается от Ширли и Джаспера, но она любила их, принимала вещи такими, какие они есть. Единственный конфликт, который я когда-либо видела, был летом перед ее отъездом в колледж. Это было действительно тяжело для нее - она была взволнована, напугана и ужасно виновата из-за того, что бросила их. Она знала, что делает огромный шаг, и все уже никогда не будет прежним'.
  Она остановилась, наклонилась, подняла дубовый лист и повертела его между пальцами. Небо между деревьями темнело. Не страшась городских огней, звезды прожигали дырочки в черноте.
  'Когда Шэрон была здесь в последний раз?' - спросил я.
  'Давным-давно', - сказала она, и это прозвучало как признание. 'Как только она ушла, ей было очень больно возвращаться. Это может показаться бессердечным, но ее ситуация была уникальной'.
  Мы пошли дальше. Окна классной комнаты светились в темноте: прямоугольники цвета масла. Мы не ушли далеко, ходили кругами.
   'Ее последний визит, - сказала она, - был в 1974 году. Она только что окончила колледж, была принята в аспирантуру и переезжала в Лос-Анджелес. Я устроила для нее небольшую вечеринку у себя дома. Мистер Лейдекер и мальчики были в накрахмаленных белых рубашках и подходящих галстуках, а я купила новые наряды для Ширли и Джаспера. Шэрон приехала прекрасно выглядящей, настоящая картина. Она привезла подарки для всех нас: набор деревянных шашек ручной работы для Ширли и коробку цветных карандашей из Англии для Джаспера. Она также подарила им выпускную фотографию - полную шапочку и мантию с почетной кисточкой'.
  'Я этого не видел в хижине'.
  'Нет, каким-то образом они умудрились это потерять. Так же, как и деньги. Они никогда не знали, что у них было, и до сих пор не знают. Вы можете понять, почему Шэрон не было здесь места. Это чудо, что она выжила до того, как я ее нашел'.
  'Ширли показала мне письмо. Как часто она писала?'
  'Не регулярно - какой смысл? Они же малограмотны.
  Но она звонила мне регулярно, чтобы узнать, как у них дела. Она действительно заботилась о них'.
  Она выбросила листок. 'Ей было так тяжело - пожалуйста, поймите это.
  Она действительно боролась с тем, чтобы вырваться; чувство вины было почти непреодолимым. Я сказала ей, что она поступает правильно. Какая альтернатива? Застрять навсегда в роли сиделки?' Она остановилась. 'Ох. Мне так жаль. Это было безрассудно'.
  На мгновение я был озадачен ее смущением.
  'Джоан', - сказал я.
  'Я думаю, что ваша преданность прекрасна'.
  Я пожал плечами. Доктор Ноубл. 'Я доволен своим выбором'.
  'Да. Шэрон сказала, что ты такой. И это то, что я имею в виду. Она должна была сделать свой собственный выбор. Она не могла быть связана каким-то странным поворотом судьбы'.
  'Когда она рассказала тебе о Джоан?'
  'Примерно через шесть месяцев после выпускного - ее первый год в аспирантуре. Она позвонила, чтобы спросить о Ширли и Джаспере, но она звучала обеспокоенно. Я мог сказать, что у нее на уме что-то другое. Я спросил, хочет ли она встретиться, и, к моему удивлению, она согласилась. Мы встретились за обедом в Редлендсе. Она выглядела как настоящая профессиональная женщина, идеально ухоженная, зрелая. Но грустная - голубой ангел. Я спросил ее, почему. Она сказала, что встретила мужчину своей мечты, потратила много времени на описание твоих достоинств. Я сказал, похоже,
   Он идеален - почему такое вытянутое лицо? Потом она рассказала мне о Джоан, как из-за нее у нас ничего не получится'.
  'Она рассказала вам, что стало причиной проблем Джоан?'
  'Утопление? О, да. Как ужасно, и ты, маленький мальчик, наблюдаешь'.
  Она коснулась моей руки в жесте утешения. 'Она поняла, Алекс. Она не была озлоблена или рассержена'.
  'И это все, что ее беспокоило?'
  'Это все, о чем она говорила'.
  'Когда вы видели ее в следующий раз?'
  Она закусила губу. 'Никогда. Это был последний раз. Она продолжала звонить.
  Но все реже и реже. Полгода спустя звонки прекратились. Но мы получили открытки на Рождество, пакеты 'Фрукт месяца'. Она выдавила слабую улыбку. 'Все, кроме яблок'.
  Через несколько ярдов она сказала: 'Я поняла. Хотя я и помогла ей избавиться от старой жизни, я все еще была ее частью. Ей нужно было сделать полный разрыв.
  Спустя годы, когда она получила докторскую степень, она прислала мне приглашение на ее выпускной. Она добралась до вершины, наконец, почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы восстановить связь'.
  'Ты пошёл?'
  "Нет. Он прибыл поздно - на следующий день после церемонии. Почтовая путаница, это постоянно случается на сельской дороге".
  Никакая почтовая путаница не помешала ежемесячным денежным выплатам Рэнсомам. Я ничего не сказал.
  'Все эти годы, - сказала она, - я чувствовала, что понимаю ее. Теперь я понимаю, что обманывала себя. Я едва знала ее'.
  Мы пошли к желтым окнам. Я спросил: 'Как вы с Шэрон на самом деле познакомились?'
  'Моя старая личность благодетеля и назойливого человека заявляет о себе. Это было вскоре после моей женитьбы, сразу после того, как мистер Лейдекер привез меня сюда в 1957 году'.
  Она покачала головой, сказала: 'Тридцать лет', и больше ничего.
  Я сказал: 'Переезд из большого города в Уиллоу-Глен, должно быть, оказался для тебя довольно шокирующим'.
  'О, это было. После колледжа я получил должность преподавателя в частной школе в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена - дети богатых. Ночами я работал волонтером в USO - там я и встретил мистера Лейдекера. Он был в
   армия, прохождение курсов в Сити-колледже по милости дяди Сэма. Однажды ночью он пришел в зал, выглядя совершенно несчастным. Мы завязали разговор.
  Он был очень красив, очень мил. Так отличался от быстрых, поверхностных мужчин, с которыми я сталкивалась в городе. Когда он говорил о Виллоу Глен, он заставлял это звучать как рай. Он любил эту землю - его корни здесь глубоки. Его семья приехала из Пенсильвании во время Золотой лихорадки. Добрались до Виллоу Глен и остановились на Голден Делишес - он всегда так говорил. Два месяца спустя я вышла замуж, стала учительницей в одноклассной школе'.
  Мы дошли до каменного здания. Она посмотрела на небо. 'Мой муж был молчаливым человеком, но он умел рассказывать истории. Он прекрасно играл на гитаре и пел как сон. Мы прожили вместе хорошую жизнь'.
  'Звучит замечательно', - сказал я.
  'О, так оно и было. Я полюбил это место. Люди здесь солидные и порядочные; дети почти трогательно невинны - даже больше, чем до того, как у нас появилось кабельное телевидение. Но всегда приходится идти на компромиссы. Когда-то давно я воображал себя интеллектуалом - не то чтобы я им был, но мне нравилось посещать поэтические чтения в Гринвич-Виллидж, посещать художественные галереи, слушать концерты духовых инструментов в Центральном парке. Мне нравилась вся городская сцена. Нью-Йорк тогда был прекрасным местом. Чище, безопаснее. Идеи, казалось, вырывались прямо с тротуаров'.
  Мы были внизу лестницы классной комнаты. Свет сверху лился на ее лицо, зажигал пламя в ее глазах. Ее бедро задевало мое.
  Она быстро отошла и взъерошила волосы.
  'Уиллоу Глен - это культурная пустыня', - сказала она, поднимаясь. 'Я состою в четырех книжных клубах, подписываюсь на двадцать ежемесячных периодических изданий, но поверьте мне, это не замена. Вначале я заставила мистера Лейдекера отвезти меня в Лос-Анджелес на филармонию, в Сан-Диего на Шекспировский фестиваль в Old Globe. Он сделал это без жалоб, он был добрым. Но я знала, что он ненавидит это
  - он никогда не бодрствовал ни в одном представлении - и в конце концов я перестал его заставлять это делать. Единственная пьеса, которую я видел за эти годы, это та, которую я написал сам - рождественское представление, которое ставили дети. 'God Rest Ye Merry Gentlemen' под аккомпанемент моих фальшивых ударов по фортепиано'.
  Она рассмеялась. 'По крайней мере, детям это нравится - они здесь не очень-то искушенные. Дома упор делается на зарабатывание на жизнь.
  Шэрон была другой. У нее был жадный ум, она просто любила учиться'.
  'Удивительно', - сказал я, - 'учитывая ее домашнюю жизнь'.
   'Да, действительно удивительно. Особенно если учесть, в каком она была состоянии, когда я впервые ее увидел. То, как она расцвела, было чудом. Я чувствую себя привилегированным, будучи частью этого. Неважно, как все обернется'.
  Она сдержала слезы, толкнула дверь и быстро пошла к своему столу.
  Я наблюдала, как она убиралась.
  'Как', - повторил я, - 'вы двое на самом деле встретились?'
  'Сразу после того, как я сюда приехал, я постоянно слышал, как мои ученики говорили о семье
  'дебилы' - их термин, не мой - живущие за старым заброшенным прессом для сидра. Двое взрослых и маленькая девочка, которая бегала голышом и болтала как обезьяна. Сначала я думала, что это просто школьная фантазия, из тех, что любят выдумывать дети. Но когда я упомянула об этом мистеру Лейдекеру, он сказал: 'О, конечно. Это Джаспер и Ширли Рэнсом. Они слабоумные, но безвредные'. Просто пожал плечами, старая деревенская идиотка. 'А как насчет ребенка?' - спросила я. 'Она тоже слабоумная? Почему ее не зачислили в школу? Ей сделали прививку? Кто-нибудь потрудился провести ей приличный осмотр или позаботился о том, чтобы она получала надлежащее питание?' Это заставило его остановиться и задуматься, и на его лице появилось обеспокоенное выражение. 'Знаешь, Хелен',
  он сказал: 'Я никогда об этом не думал'. Ему было стыдно - такой уж он был человек.
  'На следующий день после школы я поехал по дороге, нашел пресс и отправился на их поиски. Все было именно так, как описали дети: Tobacco Road. Эти жалкие лачуги - и они были намного хуже, пока мы их не отремонтировали. Никакого водопровода, электричества или газового отопления, вода из старого ручного насоса с бог знает какими организмами в нем. До того, как мы снабжали деревья, был просто сухой участок земли. Ширли и Джаспер просто стояли там, улыбались мне, следовали за мной по пятам, но не выказывали ни малейшего протеста, когда я зашел в их лачугу. Внутри меня ждал первый сюрприз. Я ожидал хаоса, но все было вымыто щелочным мылом, в чрезвычайно хорошем состоянии - вся одежда аккуратно сложена, кровати, на которых можно было прыгать десятицентовиком. И эти двое очень старательно относятся к своей гигиене, хотя и пренебрегают своими зубами'.
  'Хорошо обученный', - сказал я.
  'Да. Как будто кто-то вдалбливал им основы - что подтверждает теорию учреждения. К сожалению, эта подготовка не распространялась на уход за детьми.
  Шерон была грязной, ее великолепные черные волосы были такими пыльными, что казались загорелыми, все спуталось и запуталось в репейниках. Когда я впервые увидел ее, она была в одном из
   ивовые деревья, присевшая на ветке, голая как сойка, с чем-то блестящим в руках. Смотрит вниз этими огромными голубыми глазами. Действительно, похожа на маленькую обезьянку. Я попросила Ширли спустить ее. Ширли позвала ее...
  'Назвали ее по имени?'
  'Да. Шерон. Что нам не пришлось импровизировать. Ширли продолжала звать, умоляя ее спуститься, но Шерон игнорировала ее. Было ясно, что родительской власти нет, они не могли ее контролировать. Наконец, после того как я притворился, что игнорирую ее, она сбежала вниз, держалась на расстоянии и смотрела на меня. Но не боялась - наоборот, она, казалось, была действительно рада увидеть новое лицо. Затем она сделала то, что действительно застало меня врасплох. Блестящая штука, которую она держала, была открытой банкой майонеза. Она засунула в нее одну руку, вытащила большой комок и начала есть. Мухи учуяли его и начали ползать по ней. Я забрал банку. Она закричала, но не слишком громко
  - она жаждала дисциплины. Я обнял ее. Ей это, кажется, понравилось.
  От нее дурно пахло, она была похожа на одного из тех диких детей, о которых можно услышать.
  Но, несмотря на это, она была совершенно великолепна - это лицо, эти глаза.
  'Я усадила ее на пенек, подняла банку с майонезом и сказала: 'Это едят с тунцом или ветчиной. А не отдельно'. Ширли слушала. Она начала хихикать.
  Шэрон поняла намек, рассмеялась и провела жирными руками по волосам.
  Потом она сказала: 'Мне это нравится само по себе'. Ясно как божий день. Это меня потрясло. Я тоже предполагал, что она отсталая, что у нее мало или совсем нет речи. Я внимательно посмотрел на нее и увидел что-то - быстроту в ее глазах, в том, как она реагировала на мои движения. Определенно что-то наверху. У нее также была очень хорошая координация: когда я прокомментировал, какая она прекрасная альпинистка, она покрасовалась передо мной, забралась на дерево, сделала колесо и стойку на руках.
  Ширли и Джаспер смотрели и хлопали в ладоши. Для них она была игрушкой.
  'Я спросила их, могу ли я взять ее с собой на несколько часов. Они согласились без колебаний, хотя никогда не встречались со мной. Никакой связи между родителями и детьми, хотя они были явно в восторге от нее, много целовали и обнимали ее перед тем, как мы ушли'.
  'Как Шэрон отреагировала на то, что ее увезли?'
  'Она была недовольна, но и не сопротивлялась. Особенно ей не нравилось, когда я пыталась ее укрыть - одеялом. Забавно, что как только она привыкла к одежде, ей больше не нравилось ее снимать - как будто нагота напоминала ей о том, какой она была'.
   Я ответил: 'Уверен, так оно и было', и подумал о любви на заднем сиденье.
  'Она на самом деле стала настоящей модницей - корпела над моими журналами и вырезала те, которые ей нравились. Она никогда не любила брюки, только платья'.
  Платья пятидесятых.
  Я спросил: 'Каково было, когда вы впервые привезли ее домой?'
  'Она позволила мне взять ее за руку и забралась в машину, как будто она уже ездила в ней раньше. Во время поездки я пытался поговорить с ней, но она просто сидела там, глядя в окно. Когда мы подъехали к моему дому, она вышла, присела и испражнилась на подъездной дорожке. Когда я ахнул, она, казалось, искренне удивилась, как будто делать такие вещи было совершенно нормально. Было очевидно, что никаких ограничений не было. Я завел ее в дом, посадил на унитаз, вымыл, расчесал колтуны - в этот момент она начала кричать как резаная. Затем я одел ее в одну из старых рубашек мистера Лейдекера, усадил и накормил нормальным ужином. Она ела как лесоруб. Встал со стула и снова начал приседать. Я оттащил ее в ванную, принял решение. Это было начало. Она знала, что я заботился'.
  'Но она говорила бегло?'
  'Это было странно, неровно. Иногда она выплескивала целые фразы, а потом не могла описать что-то простое. В ее знании мира были огромные пробелы. Когда она расстраивалась, она начинала хрюкать и показывать, как Джаспер. Но не на каком-либо языке жестов - меня обучали американскому языку жестов, и ни она, ни Джаспер его не знали, хотя с тех пор я немного его научила. У него есть свой собственный примитивный язык - когда он вообще пытается общаться. Вот в такой среде она жила до того, как я ее нашла'.
  'Отсюда и докторская степень', - сказал я.
  'Я же говорила, что это чудо. Она научилась удивительно быстро. Четыре месяца упорной тренировки, чтобы она заговорила как следует, еще три, чтобы научить ее читать. Она была готова к этому, пустой стакан, ожидающий, когда его наполнят. Чем больше времени я проводила с ней, тем яснее становилось, что она не только не отсталая, но и одаренная. Очень одаренная'.
  И ранее образованная. Тем, кто научил ее машинам, целым фразам... а затем пробивал дыры в ее знаниях о мире.
   Хелен замолчала, прижала руку ко рту, глубоко дыша. 'Все зря'.
  Она посмотрела на часы на стене. 'Извините, мне пора идти. Я подвезла Гейба. Он купил мне шлем на свои деньги...'
  Как я мог отказаться? Бедняжка, наверное, вне себя, подозревает бог знает что.
  'Я буду рад вас подвезти'.
  Она помедлила, а потом сказала: 'Хорошо. Дай мне пару минут, чтобы закрыть'.
   Глава
  30
  Ее дом был большим, с остроконечной крышей и прожекторным освещением, щедро украшенным белыми пряниками, и стоял в стороне от дороги за половиной акра цветущего сада. Мотоцикл Гейба был припаркован возле крыльца, рядом со старым грузовиком Chevy и Honda Accord. Она провела меня к боковой двери, и мы вошли через кухню. Гейб сидел за столом, спиной к нам, лущил кукурузу и слушал громкую рэп-музыку на гетто-бластере, не намного меньшем, чем Honda. Початки кукурузы были навалены до подбородка. Он работал медленно, но верно, покачиваясь в такт музыке.
  Она поцеловала его в макушку. Он бросил на нее взгляд, полный сочувствия и страдания. Когда он увидел меня, его горе сменилось гневом.
  Она убавила громкость на динамике.
  Он спросил: 'Что с ним ?'
  'Не будь грубым, Габриэль! Папа учил тебя лучшему'.
  Упоминание об отце сделало его похожим на маленького, потерянного ребенка. Он надулся, поднял початок кукурузы, оторвал шелуху и лениво разорвал шелк.
  Его мать сказала: 'Доктор Делавэр - гость. Вы останетесь на ужин, доктор?'
  Мне не нужна была еда, но я жаждал фактов. 'Будьте рады', - сказал я.
  "Большое спасибо."
  Гейб пробормотал что-то враждебное. Музыка была все еще достаточно громкой, чтобы заглушить его слова, но не его смысл.
   'Убери и накрой на стол, Габриэль. Возможно, питание восстановит твои манеры'.
  'Я поела, мама'.
  'Что ты ел?'
  'Куриный пирог, оставшийся картофель, стручковая фасоль, тыквенный хлеб'.
  'Весь тыквенный хлеб?'
  Детская ухмылка. 'Ага'.
  'А на десерт?'
  'Мороженое'.
  'Оставить немного для мамы-сладкоежки?'
  Ухмылка померкла. 'Извините'.
  'Все в порядке, милый', - сказала она, взъерошив ему волосы. 'Мне нужно подстричься...
  Ты оказал мне услугу'.
  Он протянул руки над кучей кукурузы и умоляюще посмотрел на нее.
  'Посмотрите, сколько я сделал. Могу ли я сегодня остановиться?'
  Она скрестила руки, попыталась выглядеть строгой. 'Ладно. Завтра продолжишь остальное. А как насчет домашнего задания?'
  'Сделал это'.
  'Всё это?'
  'Да, мэм'.
  'Хорошо. Вы свободны под залог'.
  Он встал, бросил на меня взгляд, который говорил: 'Не оставляй меня с тобой одного', и сделал вид, что хрустнул костяшками пальцев.
  'Я же говорил тебе, Габриэль, не делай этого. Ты испортишь себе руки'.
  "Извини."
  Она снова его поцеловала. 'А теперь иди'. Он дошел до двери и сказал: 'А, мам?'
  "Что это такое?"
  'Могу ли я пойти в город?'
  'Это зависит от того, что вы собираетесь там делать'.
  'Звонил Рассел и Брэд. В Sixplex в Редлендсе идет фильм'.
  "Который из?"
   'Лучший стрелок'.
  'Кто за рулем?'
  'Брэд'.
   'Ладно, только это не Рассел в его навороченном джипе...
  Достаточно одного промаха. Ясно ли я выражаюсь, молодой человек?
  'Да, мэм'.
  'Ладно. Не предавай моего доверия, Гейб. И будь дома к одиннадцати'.
  'Спасибо'. Он неуклюже вышел, настолько счастливый от свободы, что забыл бросить на меня сердитый взгляд.
  
  Столовая была большой и темной, и запах лаванды проникал через оклеенные обоями стены. Мебель была старой, резной из черного ореха. Тяжелые шторы скрывали окна, а выцветшие семейные портреты в старинных рамах висели в пустых пространствах - иллюстрированная история клана Лейдекеров на разных стадиях развития. Хелен когда-то была красива, ее внешность подчеркивала щедрая улыбка, которая, возможно, никогда не будет воскрешена. Ее четверо старших сыновей были лохматыми жердями, похожими на нее. Их отец был желтобородым, бочкообразным предшественником Гейба, который начал жизнь как лысый, розовый, косящий шар из сала. Шэрон не была ни на одной из фотографий.
  Я помогал накрывать на стол фарфором, серебром и льняными салфетками, заметил на полу, рядом с посудным шкафом, футляр для гитары.
  'Господин Лейдекер', - сказала она. 'Сколько бы раз я ни просила его убрать его, он всегда оказывался там. Он играл так хорошо, что я действительно не возражала.
  Теперь я просто оставляю это там. Иногда мне кажется, что это музыка, по которой я скучаю больше всего'.
  Она посмотрела так подавленно, что я сказал: 'Я играю'.
  'А ты? Тогда, конечно'.
  Я открыл футляр. Внутри лежал старый Gibson L-5, винтаж тридцатых годов, обитый синим плюшем. Идеальное состояние, инкрустации не повреждены, дерево свежеотполировано, позолота на струнодержателе и колках блестит, как новая. От нее исходил тот запах мокрой кошки, который появляется у старых инструментов. Я поднял ее, провел по открытым струнам, настроил.
  Она вернулась на кухню и крикнула: 'Идите сюда, чтобы я могла послушать'.
  Я принес гитару, сел за стол и наиграл несколько джазовых аккордов, пока она готовила курицу, картофельное пюре, кукурузу, фасоль и свежие овощи.
   лимонад. У гитары был теплый, насыщенный тон, и я сыграл 'La Mer', используя жидкую цыганскую аранжировку Джанго.
  'Очень красиво', - сказала она, но я мог сказать, что джаз - даже теплый джаз -
  не ее дело. Я переключился на перебор, сыграл что-то мелодичное и деревенское в до-мажоре, и ее лицо помолодело.
  Она принесла еду на стол - огромные количества. Я убрал гитару. Она усадила меня во главе, сама расположилась справа от меня и нервно улыбнулась.
  Я занял место мертвеца, чувствовал, что от меня чего-то ждут, какой-то протокол, который я никогда не смогу освоить. Это и то, как церемонно она наполнила мою тарелку, настроили меня на меланхолию.
  Она играла со своей едой и наблюдала за мной, пока я заставлял себя есть. Я съел столько, сколько мог, делал комплименты между укусами и ждал, пока она уберет посуду и принесет яблочный пирог, прежде чем сказать:
  'Выпускная фотография, которую потеряли Рэнсомы. Шэрон дала тебе одну?'
  'А, это', - сказала она. Ее плечи поникли, а глаза увлажнились. Я почувствовал себя так, словно бросил тонущего выжившего обратно в ледяную воду. Прежде чем я успел что-либо сказать, она вскочила и скрылась в коридоре.
  Она вернулась с фотографией размером восемь на десять дюймов в бордовой бархатной рамке, протянула ее мне, словно передавая причастие, и встала надо мной, пока я ее изучал.
  Шарон, сияющая, в малиновой шапочке и мантии с золотой кисточкой и косой на плече, ее черные волосы длиннее, струятся по плечам, ее лицо сияет, без изъяна. Воплощение американской студенческой женственности, глядящей вдаль с юношеским оптимизмом.
  Представляете себе радужное будущее? Или просто идея фотографа из кампуса о том, что гордые родители хотели бы видеть на своих каминных полках?
  В нижнем левом углу фотографии видна надпись листовым золотом.
  ЕФЕГИЙЦЫ, ВЫПУСК 74 ГОДА
  КОЛЛЕДЖ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ ДЛЯ ЖЕНЩИН ФОРСАЙТ
  ЛОНГ-АЙЛЕНД, НЬЮ-ЙОРК
   'Твоя альма-матер?' - спросил я.
  'Да'. Она села, прижала фотографию к груди. 'Она всегда хотела быть учителем. Я знала, что Форсайт был для нее подходящим местом. Строгий и достаточно защитный, чтобы смягчить ее шок от выхода в мир
  -семидесятые были тяжелым временем, и она вела уединенную жизнь. Ей там нравилось, она училась на одни пятерки, окончила школу с отличием '.
  Лучше, чем Лиланд Белдинг... 'Она была очень умной', - сказал я.
  'Она была блестящей девочкой, Алекс. Не то чтобы некоторые вещи не были трудными в самом начале - например, приучение к туалету и все социальные вещи. Но я просто уперлась и держалась - хорошая практика для того, когда мне придется тренировать своих мальчиков. Но все интеллектуальное она впитывала как губка'.
  'Как ваши мальчики ладили с ней?'
  'Никакого соперничества между братьями и сестрами, если вы это имеете в виду. Она была нежной с ними, любящей, как какая-то замечательная старшая сестра. И она не угрожала, потому что она уходила домой каждый вечер - поначалу это было тяжело для меня. Я так хотела удочерить ее, сделать ее полностью моей и позволить ей вести нормальную жизнь. Но по-своему Ширли и Джаспер любили ее, и она тоже любила их. Было бы неправильно разрушить это, неправильно лишить этих двоих единственной драгоценности, которой они владели. Каким-то образом им подарили драгоценность.
  Моя работа заключалась в том, чтобы полировать ее, охранять ее. Я учила ее быть леди, приносила ей красивые вещи - красивую кровать с балдахином, но держала ее там, с ними'.
  'Она никогда не проводила с тобой ночь?'
  Она покачала головой. 'Я отправила ее домой. Так было лучше всего'.
  Годы спустя, со мной, она отправила себя домой. У меня проблемы со сном где угодно, только не в собственной постели . Ранние модели... ранняя травма...
  'Она была счастлива просто так, как все было, Алекс. Она процветала . Вот почему я никогда не обращалась в органы власти. Какой-нибудь социальный работник из города приехал бы, посмотрел бы на Ширли и Джаспера и засунул бы их в учреждение на всю оставшуюся жизнь, а Шэрон отдали бы в приемную семью. Бумажная работа и бюрократия - она бы проскользнула между щелей.
  Мой способ был лучшим'.
  ' Summa cum laude', - сказал я, постукивая по фотографии. 'Похоже, так оно и есть'.
  'Ее было приятно учить. Я интенсивно занимался с ней, пока ей не исполнилось семь лет, а затем записал ее в свою школу. Она так хорошо училась, что опережала своих одноклассников, готовая к занятиям в третьем классе. Но ее социальные навыки
   были еще слабы - она была застенчива с детьми своего возраста, привыкшая играть с Эриком и Майклом, которые были еще младенцами'.
  'Как другие дети относились к ней?'
  'Сначала как диковинка. Было много жестоких комментариев, но я сразу же положил им конец. Она так и не стала по-настоящему общительной, не была тем, кого можно назвать популярной, но она научилась общаться, когда это было необходимо. Когда они стали старше, мальчики начали замечать ее внешность. Но она не увлекалась такими вещами, в основном ее волновали хорошие оценки. Она хотела стать учителем, чего-то добиться. И она всегда была во главе класса - это было не только мое предубеждение, потому что, когда она пошла в Юкайпу в среднюю и старшую школу, она постоянно получала круглые пятерки, включая курсы с отличием, и ее баллы по SAT были одними из самых высоких в школе. Она могла поступить куда угодно, ей не нужен был я для поступления в Форсайт. А так ей дали полную стипендию плюс стипендию'.
  'Когда она передумала становиться учителем?'
  'Начало ее последнего года обучения. Она специализировалась на психологии. Учитывая ее прошлое, можно было понять, почему она интересуется человеческой природой - без обид. Но она никогда ничего не говорила о том, что на самом деле станет психологом, пока не пошла на День карьеры в Университете Лонг-Айленда -
  Представители разных профессий сидели за столами, раздавали литературу и консультировали студентов. Там она встретила психолога, профессора, который произвел на нее большое впечатление. И, по-видимому, она произвела на него впечатление. Он сказал ей, что она станет прекрасным психологом, был настолько непреклонен в этом, что даже предложил стать ее спонсором. Он переезжал в Лос-Анджелес, гарантировал ей поступление в аспирантуру, если она этого захочет. Для нее это был настоящий стимул - увидеть себя врачом'.
  'Как звали этого профессора?'
  'Она мне этого никогда не рассказывала'.
  'Ты никогда ее не спрашивал?'
  'Она всегда была скрытным человеком, говорила мне то, что хотела, чтобы я знал.
  Я понял, что худший способ что-либо от нее получить - это спросить.
  Как насчет пирога?'
  'Я бы с удовольствием, но я уже сыт'.
  'Ну, я съем немного. Мне хочется чего-нибудь сладенького. Мне просто очень хочется этого сейчас'.
  
  Я не узнал ничего больше за полчаса фотоальбомов и семейных анекдотов. На некоторых снимках была Шерон - гибкая, улыбающаяся, красивая как ребенок, очаровательная как подросток, мать мальчиков. Когда я прокомментировал их, Хелен ничего не сказала.
  К девяти часам между нами установилась неловкость: как два ребенка, которые зашли дальше, чем следовало, на первом свидании, мы отстранялись. Когда я поблагодарил ее за уделенное время, она с нетерпением ждала, когда я уйду. Я выехал из Уиллоу Глен в пять часов и вернулся на трассу 10 сорок пять минут спустя.
  Моими попутчиками по автостраде были полуприцепы, перевозившие продукцию, платформы, загруженные образцами деревьев и сеном. Я начал чувствовать логику и попытался послушать музыку. Это сделало меня еще более сонным, и я съехал около Фонтаны, на стоянку комбинированной станции самообслуживания Shell и круглосуточной стоянки для грузовиков.
  Внутри были потертые серые прилавки, красные виниловые кабинки, заклеенные клейкой лентой, вращающиеся стойки с игрушками для автострад и жесткая, тяжелая тишина. Пара водителей с широкими спинами и один бродяга с запавшими глазами сидели за прилавком.
  Игнорируя взгляды через плечо, я занял угловую кабинку, которая создавала иллюзию уединения. Худая официантка с пятном от портвейна на левой щеке наполнила мою чашку жидким кофеином промышленной крепости, и я заполнил свой разум бурей вопросов.
  Шерон, Королева Обмана. Она поднялась, буквально, из грязи, сделала
  'что-то от нее самой' во исполнение мечты Хелен Лейдекер о Пигмалионе.
  Эта мечта была окрашена эгоизмом - желанием Хелен пережить свои городские интеллектуальные фантазии через Шэрон. Но от этого не менее искренняя.
  И она совершила поразительное преображение: дикий ребенок был приручен.
  Выточенный и отшлифованный в образец учености и хорошего воспитания. Лучший в классе. Summa cum laude.
  Но Хелен никогда не получала всех частей головоломки, не имела ни малейшего представления о том, что происходило в течение первых четырех лет жизни Шэрон. Формирующие годы, когда замешивается раствор идентичности, закладывается и закаляется основа характера.
   Я снова подумал о той ночи, когда я нашел ее с фотографией молчаливого партнера. Голая. Возвращаясь к дням до того, как Хелен нашла ее.
  Мне все время приходила на ум истерика двухлетнего мальчика.
  Ранняя травма. Блокировка ужаса.
  Какой ужас для Шэрон?
  Кто воспитывал ее первые три года жизни, сблизив Линду Ланье и Хелен Лейдекер?
  Не Рэнсомы - они были слишком скучны, чтобы научить ее разбираться в машинах.
  О языке.
  Я вспомнила, как они вдвоем смотрели вслед Гейбу и мне, когда мы покидали их грязный участок. Их единственный сувенир отцовства - письмо.
   Твоя единственная маленькая девочка.
  Она использовала ту же фразу, чтобы обозначить другую пару родителей. Бонвиваны Ноэля Коварда, которые никогда не существовали - ни в Манхэттене, ни в Палм-Бич, ни в Лонг-Айленде, ни в Лос-Анджелесе
  Мартини в веранде.
  Окна из вощеной бумаги.
  Их разделяет галактическая пропасть - невозможный прыжок между желаемым за действительное и мрачной реальностью.
  Она пыталась преодолеть этот разрыв ложью и полуправдой. Создавая личность из фрагментов жизней других людей.
  Теряете себя в этом процессе?
  Ее боль и стыд, должно быть, были ужасны. Впервые после ее смерти я позволил себе по-настоящему пожалеть ее.
  Фрагменты.
  Фрагмент Парк-авеню из знатного Круза.
  История сироты, потерявшей ребенка в автокатастрофе, взятая из биографии Лиланда Белдинга.
  Женственная манера поведения и любовь к эрудиции от Хелен Лейдекер.
  Без сомнения, она сидела у ног Хелен, впитывая истории о том, как
  'праздные богачи' вели себя в Хэмптоне. Пополнили ее знания, как студентка Форсайта, прогуливаясь мимо закрытых входов раскинувшихся пляжных поместий. Собирая мысленные образы, как кусочки сломанной ракушки - образы, которые позволили ей нарисовать мне слишком яркую картину шоферов и носиков моллюсков, двух маленьких девочек в домике у бассейна.
  Ширли. Джоан.
  Шэрон Джин.
  Она переворачивала историю об утонувшей близняшке одним образом для Хелен, другим - для меня, лгая тем, кого она якобы любила, с такой же легкостью, с какой расчесывала волосы.
  Псевдоблизнецы. Проблемы идентичности. Две маленькие девочки едят мороженое.
  Зеркальные близнецы.
  Псевдомножественная личность.
  Элмо Кастельмейн был уверен, что 'Шерли' родилась калекой, а это означало, что она не могла быть одним из детей, которых я видел на фотографии с зубчатыми краями. Но он полагался на информацию, предоставленную Шэрон.
  Или лжет сам. Не то чтобы были какие-то причины сомневаться в нем, но у меня выработалась аллергия на доверие.
  И что было сказать, что калека действительно была близнецом? Родственником какого-либо рода? У них с Шэрон были общие физические черты - цвет волос, цвет глаз - которые я приняла как доказательство сестринства. Приняла то, что Шэрон рассказала мне о Ширли, потому что в то время не было причин не делать этого.
  Ширли. Если ее вообще так звали.
   Ширли, с двумя "е" . Шэрон сделала акцент на двух "е". Названа в честь приемной матери.
  Еще больше символизма.
  Джоан.
  Еще одна игра разума.
   Все эти годы , сказала Хелен, я чувствовала, что понимаю ее. Теперь я понимаю, что обманывал себя. Я едва ее знал.
  Добро пожаловать в клуб, Тич.
  Я знала, что то, как жила и умерла Шэрон, было запрограммировано чем-то, что произошло до того, как Хелен обнаружила, что она объедается майонезом.
  Ранние годы...
  Я пил кофе, исследовал тупиковые переулки. Мои мысли переместились к Даррену Беркхалтеру, к голове его отца, приземлившейся на заднее сиденье, как какой-то чертов пляжный мяч...
  Ранние годы.
  Незаконченное дело.
  Мэл записал на свой счет еще одну победу: он получит новый Мерседес, а Даррен вырастет богатым ребенком. Но все деньги мира не могли стереть этот образ из головы двухлетнего ребенка.
   Я думал обо всех нерожденных, больных детях, которых я лечил. Крошечные тела, брошенные в жизненный шторм со всей самоопределенностью одуванчиковой шелухи.
  Мне вспомнились слова одного пациента, горькое прощание некогда уверенного в себе человека, который только что похоронил своего единственного ребенка: ' Если Бог существует, док, у него, черт возьми, отвратительное чувство юмора'.
  Может быть, в годы становления Шэрон доминировала какая-то дурацкая шутка? Если да, то кто был этим комиком?
  Девушка из маленького городка по имени Линда Ланье была половиной биологического уравнения; кто предоставил остальные двадцать три хромосомы?
  Какой-нибудь голливудский приживала или любитель матрасов на одну ночь? Акушер, подрабатывающий после работы, чтобы свести концы с концами? Миллиардер?
  Я сидел в том кафе и долго думал об этом. И все время возвращался к Лиланду Белдингу. Шэрон выросла на земле Магны, жила в доме Магны. Ее мать занималась любовью с Белдингом - офисные парни знали это.
  Мартини в его веранде?
  Но если Белдинг ее породил, почему он ее бросил? Сдал Рэнсомам в обмен на права на самовольное проживание и бумажные деньги в немаркированном конверте.
  Двадцать лет спустя - дом, машина.
  Воссоединение?
  Признал ли он ее наконец? Создал ли наследника? Но он должен был умереть за шесть лет до этого.
  А как насчет его другого наследника - еще одного маленького любителя мороженого?
  Двойное оставление?Два пятна грязи?
  Я обдумал то немногое, что знал о Белдинге: одержимый машинами, точностью. Отшельник. Холодный.
  Достаточно ли он холоден, чтобы подставить мать своих детей?
  Гипотетически. Уродливо. Я уронил ложку. Грохот нарушил тишину стоянки грузовиков.
  'Ты в порядке?' - спросила официантка, стоя надо мной с кофейником в руке.
  Я подняла глаза. 'Да, конечно, я в порядке'.
  Выражение ее лица говорило, что она уже слышала это раньше. 'Еще?' Она подняла горшок.
  'Нет, спасибо'. Я сунул ей деньги, встал и вышел со стоянки грузовиков. Не было никаких проблем с тем, чтобы не заснуть всю дорогу до Лос-Анджелеса.
   Глава
  31
  Я вернулся домой сразу после полуночи, накачанный адреналином и пьяный от загадок. Майло редко ложился спать раньше часа. Я позвонил ему домой. Рик поднял трубку, демонстрируя ту странную, сонную бдительность, которую врачи скорой помощи приобретают после многих лет на передовой.
  'Доктор Сильверман'.
  'Рик, это Алекс'.
  'Алекс. Ой. Который час?'
  'Двенадцать десять. Извините, что разбудил'.
  'Ладно, не парься'. Зевок. 'Алекс? Который час, кстати?'
  'Двенадцать десять, Рик'.
  Выдох. 'О. Да. Я это вижу. Подтверждено люминесцентным циферблатом'. Еще один зевок. 'Только час назад пришел, Алекс. Двойная смена. Пара часов простоя, прежде чем начнется следующая. Должно быть, задремал'.
  'Кажется, это разумная реакция на усталость, Рик. Спи дальше'.
  'Нет. Надо принять душ, поесть. Майло нет. Застрял на ночном дежурстве'.
  'Ночное дежурство? Он давно этого не делал'.
  'Некоторое время не приходилось. Старшинство. Вчера Трапп изменил правила. Свинья'.
  'Это ямы'.
  'Не волнуйся, Алекс, большой парень отомстит. Он много ходит, у него такой взгляд - полупитбуль, полупитбуль'.
  'Я знаю одного. Хорошо, я попробую позвонить ему на вокзале. На всякий случай, пожалуйста, оставьте ему сообщение, чтобы он мне перезвонил'.
  "Сделаю."
  'Спокойной ночи, Рик'.
  'Доброе утро, Алекс'.
  Я позвонил в West LA Detectives. Ответивший полицейский звучал более сонно, чем Рик. Он сказал мне, что детектив Стерджис отсутствует, и понятия не имеет, когда он вернется.
  Я лег в постель и наконец задремал. Я проснулся в семь, размышляя о том, каков прогресс Траппа в деле об убийствах Крузе. Когда я вышел на террасу за газетами, Майло был там, развалившись в шезлонге, читая спортивный раздел.
  Я сказал: 'А как насчет 'Доджерс', приятель?' Голос был чужим, хриплым и грубым.
  Он опустил газету, посмотрел на меня, затем на долину. 'Какая армия разбила лагерь у тебя во рту?'
  Я пожал плечами.
  Он глубоко вздохнул, все еще любуясь видом. 'Ах, хорошая жизнь. Я покормил твою рыбу - могу поклясться, что у той большой, черно-золотой, растут зубы'.
  'Я тренировал его на акульей прикормке. Как жизнь в ночном дежурстве?'
  'Прекрасно'. Он встал и потянулся. 'Кто тебе сказал?'
  "Рик. Я звонил тебе вчера вечером, разбудил его. Похоже, Трапп снова вышел на тропу войны".
  Он хмыкнул. Мы вошли в дом. Он приготовил себе миску хлопьев Cheerios и молока, встал у стойки и безостановочно поглощал хлопья, прежде чем остановиться, чтобы перевести дыхание.
  'Дай мне салфетку. Да, это обычное веселье - работать в сумеречной зоне. Бумажная работа по делам, которые ребята из PM удобно забывают закончить обрабатывать, много DUI и передозировок. Ближе к концу смены большинство звонков - чушь, все говорят и двигаются очень медленно - плохие парни и хорошие парни. Как весь проклятый город на куаалюде. Я поймал двух DB, оба из которых оказались случайными. Но, по крайней мере, мне удалось проверить несколько гетеросексуальных трупов'. Он улыбнулся. 'Мы все гнием одинаково'.
  Он подошел к холодильнику, достал банку апельсинового сока, налил мне стакан, а коробку оставил себе.
  Я спросил: 'Чему я обязан таким удовольствием?'
   'Время показывать и рассказывать. Я ехал домой, слушая сканер, когда на частоте Беверли-Хиллз появилось что-то интересное -
  звонок о взломе на Норт-Кресент-драйв'.
  Он прочитал адрес.
  'Дом Фонтейнов', - сказал я.
  'Green Mansions, само собой. Я свернул, чтобы взглянуть. Угадайте, кто оказался детективом? Наш старый приятель Дики Кэш - думаю, он еще не продал свой сценарий. Я наплел ему немного байки о том, что это может быть связано с убийством по горячим следам в Брентвуде, и узнал основные детали: взлом произошел где-то в ранние утренние часы. Сложная работа -
  там была высокотехнологичная система безопасности, но нужные провода были перерезаны, и компания по сигнализации так и не поймала твит. Единственная причина, по которой кто-то заметил, это то, что сосед заметил открытую дверь в задний переулок рано утром
  - наш маленький друг, играющий Чеймса Бонда, без сомнения. Кэш впустил меня в дом. Действительно хороший вкус, эти двое - в главной спальне есть фреска с большими, розовыми, слюнявыми губами. Список пропавших вещей довольно типичен для этого района - немного фарфора и серебра, пара широкоэкранных телевизоров, стереооборудование. Но много действительно дорогих вещей осталось: еще три телевизора, драгоценности, меха, лучшее серебро, все это легко сбыть. Не так уж много добычи после всей этой перерезки проводов. Дики был заинтригован, но не склонен был что-либо предпринимать в связи с отсутствием жертв, тем фактом, что они не были достаточно вежливы, чтобы оставить пересылку в его отделе.
  'А как насчет музея в подвале?'
  Он провел рукой по лицу. 'Дики не знает ни о каком музее, и как бы я ни чувствовал себя виноватым, я не просветил его. Он показал мне лифт, но не было ни ключа, ни кода доступа для его управления - его также не было в списке компании, которая устанавливала сигнализацию. Но если они когда-нибудь туда спустятся, десять против одного, это место будет похоже на Помпеи после большой лавовой вечеринки'.
  'Связываю концы с концами', - сказал я.
  Он кивнул. 'Вопрос в том, кто?'
  'Есть ли у вас идеи, где сейчас Фонтейны?'
  'Багамы. Отец Биджана был не слишком полезен. У Beverly Hills Cab была запись только о том, что они отвезли их в аэропорт. Но мне удалось отследить компанию по хранению автомобилей и через них туристическое агентство. Билет первого класса, из Лос-Анджелеса в Майами, то же самое в Нассау. После этого они продолжали двигаться, но агент не мог или не хотел сказать, куда. У меня не было возможности настоять на своем.
  Я предполагаю, что это один из небольших отдаленных островов - плохие телефонные линии, ромовые напитки, названные в честь птиц и обезьян, банки, которые заставляют швейцарцев выглядеть любопытными. Такая среда, где кто-то с деньгами может оставаться в уюте долгое время'.
  Он допил сок, затем съел хлопья, поднес миску к губам и выпил молоко.
  'Где ты вообще была?' - спросил он. 'И о чем ты мне вчера вечером звонила?'
  Я рассказал ему то, что узнал в Уиллоу Глен.
  'Странно', - сказал он, - 'очень странно. Но я не слышу никаких преступлений - если только ее не похитили в детстве. Я что-то упустил?'
  Я покачал головой. 'Я хочу обсудить с тобой несколько идей'.
  Он снова наполнил миску. 'Беги'.
  'Скажем, Шэрон и ее близнец были результатом романа между Лиландом Белдингом и Линдой Ланье - тусовочной истории, которая зашла дальше обычного. По словам Кротти, он выделял ее; она ходила к нему в офис.
  Линда держала беременность в секрете, потому что боялась, что Белдинг заставит ее сделать аборт'.
  'Откуда она могла это знать?'
  'Возможно, она знала, что он не любит детей, а может, она сделала обоснованное предположение - Белдинг был холодным человеком, избегал отношений. Последнее, чего бы он хотел, - это наследник, которого он не планировал. Пока понятно?'
  "Продолжать."
  'Кротти увидел Ланье и Дональда Нейрата вместе - играющих в ку-ку.
  Что, если Нейрат был ее врачом и любовником - они встречались на профессиональном уровне, а потом отношения зашли еще дальше'.
  'Тема цикла'.
  'Этот цикл был карикатурой на их отношения, сжатой для потомков'.
  Он откинулся назад, отложил ложку. 'Она начинает как тусовщица с Белдингом, идет дальше. Начинает как пациентка с Нейратом, идет дальше'.
  'Она была красива. Но более того. Опытная соблазнительница - в ней должно было быть что-то особенное, чтобы Белдинг выделил ее среди всех остальных девушек с вечеринок. Как ее гинеколог, Нейрат был одним из первых, кто узнал бы о ее беременности - возможно, первым . Если бы он был глубоко эмоционально увлечен ею, то известие о том, что она носит ребенка от другого мужчины, могло бы его разозлить и вызвать ревность. А что, если бы он предложил сделать аборт, а она
  отказался? Тогда он пригрозил рассказать Белдингу. Линда оказалась припертой к стене. Она рассказала брату, и в его голове вымогателя созрел план: соблазнить Нейрата на съемках. Получить рычаг. Кейбл работал на студии, имел доступ к оборудованию. Ему не составило бы труда это организовать'.
  Майло долго обдумывал это, а потом сказал: 'А Кейбл, будучи подлецом, придумал, как подзаработать на этой сделке - продал копию цикла какому-то коллекционеру'.
  Я кивнул. 'Гордон Фонтейн или кто-то другой, кто в конце концов продаст ему это. Годы спустя Пол Круз натыкается на это, видит сходство с Шэрон и ему становится любопытно. Но это слишком. Давайте на мгновение остановимся на Линде. Когда ее беременность становится очевидной, она уезжает из города, рожает - близнецов - где-то между весной и летом 53-го. Теперь она считает, что можно смело сказать Белдингу: аборт плода - это одно, а отказ от двух очаровательных девочек - это другое. Может быть, брат Кейбл укрепит ее уверенность в себе...
  Видения долларовых знаков будут плясать перед его глазами. Линда наносит визит Белдингу, показывает ему девочек, излагает свое требование: сделай из меня честную женщину или выложи достаточно денег, чтобы дети, дядя Кейбл и я могли жить долго и счастливо'.
  Майло кисло посмотрел. 'Похоже на тот тип глупых афер, которые всегда пытаются провернуть неудачники. Тупая история, которую вы собираете по кусочкам после того, как они оказываются на плите'.
  'Это было глупо. Джонсоны были игроками на мелочь. Они серьезно недооценили угрозу, которую они представляли для Белдинга, и его отсутствие сострадания. Близнецы были его единственными наследниками. Все его состояние было поставлено на карту - чудовищная потеря контроля для человека, привыкшего быть хозяином своей судьбы. Этот человек не верил в разделение богатства, никогда не выводил свой бизнес на биржу. Он не потерпел бы, чтобы хоть один беззаботный день вернулся, чтобы преследовать его. Пока Линда говорила с ним, колеса начали вращаться. Но он этого не показывал - напустил на себя счастливое лицо, разыгрывал гордого папу.
  Выразил свою добрую волю, поселив их всех в том пентхаусе на Фонтане. Купил им машину, меха, драгоценности, мгновенный доступ к Хорошей Жизни.
  И все, что он попросил взамен, это чтобы они держали детей в секрете, пока не наступит подходящий момент, чтобы вынести это на публику - купив себе немного времени. Джонсоны подчинились, пара деревенщин в свином раю. Вплоть до дня своей смерти. И близнецы оставались секретом'.
  'Холодно', - сказал Майло.
  'Но это имеет смысл, не так ли? Хаммел и ДеГранцфельд были парнями Белдинга. Детективы по борьбе с наркотиками, в идеальном положении, чтобы организовать фальшивую облаву на наркоторговцев. Финансируемые Белдингом, они могли раздобыть много героина. Они оставили униформу снаружи, зашли в квартиру одни, чтобы организовать перестрелку, обустроить место преступления. Но избавление от Линды и Кейбла решило только часть проблемы Белдинга. Он все еще был застрял с двумя маленькими детьми, которых не хотел. Даже при самых благоприятных обстоятельствах растить близнецов - это вызов. Для такого человека, как Белдинг, эта перспектива была бы подавляющей - гораздо страшнее, чем проектировать пояса или скупать компании. Поэтому он прибегнул к привычке - откупился . И его сделка с Рэнсомами оказалась намного дешевле, чем любая, которую ему пришлось бы заключить с Линдой и Кейблом. То же самое было с близнецом Шэрон и какой-то другой парой'.
  Какая-то другая грязь. Никакой Хелен Лейдекер. Другая девушка, которая в итоге станет калекой, или...
  'Подставил мать своих детей, чтобы ее ограбили, а потом продал их. Очень холодно'.
  'Он был холодным человеком, Майло, мизантропом, который предпочитал машины людям. Он никогда не был женат, никогда не развивал нормальных привязанностей, в конечном итоге стал отшельником'.
  'Согласно книге-мистификации'.
  'По мнению всех. Симен Кросс просто приукрасил реальность. И вы знаете, детей постоянно бросают. По гораздо меньшей причине. В Casa de los Niños их было полно'.
  'Почему Рэнсомы?' - спросил он. 'Какая связь может быть у миллиардера с такими людьми?'
  'Может быть, и нет. Когда я говорю, что Белдинг делал эти вещи, я не имею в виду буквально. Он, вероятно, никогда не пачкал руки, имел какого-то посредника, вроде Билли Видала, который занимался этим - это была его специальность: снабжать людей для нужд Белдинга. Где посредник их находил, кто знает? Но их отсталость была бы плюсом, а не минусом. Они были бы пассивными, послушными, не склонными к жадности или задаванию вопросов. Они мыслят конкретно, упрямы - хорошо хранят секреты. Или забывают. Я был в этом на примере вчерашнего дня. Вдобавок ко всему, они были анонимными - никто из них даже не знал своих дней рождения; ни одно правительственное учреждение не имело никаких записей о них. Так было до 1971 года, когда Шэрон уехала в колледж, а Хелен Лейдекер решила
  им нужна была дополнительная защита, и она взяла на себя обязательство подать заявление на Medi-Cal и Social Security. Если бы она этого не сделала, я бы никогда их не нашел'.
  Майло сказал: 'Если бы Рэнсом не назвал калеку в честь Ширли'.
  'Да. И я не утверждаю, что понимаю это - она была полна странных символов. Но как бы то ни было, дать ребенка Ширли и Джасперу было равносильно стиранию личности этого ребенка. Возможно, Белдинг даже не ожидал, что она выживет. Но Хелен Лейдекер обнаружила ее, обучила ее, отправила ее в мир'.
  'Отправляемся в Крузе'.
  'Круз пошёл на День карьеры в LIU под предлогом альтруизма.
  Но он был хищником - развратником и наркоманом власти, всегда рыскающим в поисках новых последователей. Может быть, его привлекла внешность Шэрон, а может, он увидел петлю Линды Ланье и был поражен сходством. В любом случае, он включил харизму, заставил ее говорить о себе, увидел, как уклончиво она говорила о своем происхождении, и еще больше заинтриговался. Эти двое были идеальной парой для контроля над разумом: она, вылепленная Хелен, без настоящих корней. Он, жаждущий играть Свенгали'.
  'Джим Джонс и банда Kool-Aid'. Большое лицо Майло потемнело от гнева.
  'На уровне один на один', - сказал я. Он встал и принес пиво.
  Пока он пил, я сказал: 'Он взял ее под свое крыло, Майло. Убедил ее, что она станет отличным психологом - ее оценки делали это реалистичным - привез ее с собой в Калифорнию, устроил в аспирантуру, назначил себя ее консультантом. Он курировал ее дела, что всегда подразумевает некоторую терапию.
  Он превратил это в интенсивную терапию. Для Круза это означало странные коммуникации, гипнотические манипуляции. Как и многие люди с запутанной идентичностью, она была прекрасным объектом гипноза. Его властная роль в их отношениях увеличила ее восприимчивость. Он регрессировал ее возраст, обнажил ранние детские воспоминания, которые интриговали его еще больше. Какая-то ранняя травма, о которой она не знала на сознательном уровне - может быть, даже что-то о Белдинге. Круз начал шпионить'.
  'И снимать фильмы'.
  Я кивнул. 'Обновленная версия цикла ее матери - часть
  'терапия'. Круз, вероятно, представил ей это в терминах возвращения ее к ее корням - к материнской любви. Его игра контролировала ее - создавала одну ее часть, разрушая другую. Используя гипноз, он мог внушить
   амнезия, держать ее сознательно неосознанной. В конечном итоге узнать о ней больше, чем она сама знала. Он скармливал ей части ее собственного подсознания расчетливыми кусочками, держал ее зависимой, неуверенной. Психологическая война. Неважно, что вы видели во Вьетнаме, он был экспертом. Затем, когда пришло время, он выпустил ее на Белдинг'.
  'Большой хлеб, большой контроль'.
  'И я думаю, я точно знаю, когда это произошло, Майло. Летом 75-го.
  Она исчезла без объяснений на два месяца. В следующий раз, когда я ее увидел, у нее была спортивная машина, дом, чертовски комфортный образ жизни для аспирантки без работы. Моей первой мыслью было, что Круз ее держит. Она знала это, даже пошутила об этом, рассказала мне историю о наследстве - которая, как мы теперь знаем, была чушь. Но, может быть, в каком-то смысле в этом была доля правды. Она предъявила претензии на свое право рождения. Но это сыграло с ней злую шутку, обострило ее проблемы с идентичностью. В тот раз, когда я застал ее за рассматриванием фотографии близнеца, она была в каком-то трансе, почти в кататонии. Когда она поняла, что я стою там, она сошла с ума. Я был уверен, что мы закончили. Потом она позвонила мне, попросила приехать и набросилась на меня, как нимфоманка. Годы спустя она делала то же самое со своими пациентами
  -пациенты, с которыми ее познакомил Круз. Она так и не получила лицензию, осталась его помощницей, работала в офисах, за которые он платил аренду'.
  Я почувствовал, как растет моя собственная ярость. 'Круз был в состоянии помочь ей, но все, что сделал этот ублюдок, это играл с ее головой. Вместо того, чтобы лечить ее, он заставил ее написать свой собственный случай как фальшивую историю болезни и использовать ее для своей диссертации.
  Вероятно, его идея шутки - пренебрежение правилами'.
  'Одна проблема', - сказал Майло. 'К 75-му году Белдинг уже давно умер'.
  'Может быть, и нет'.
  'Кросс признался, что солгал'.
  'Майло, я не знаю, что правда, а что нет. Но даже если Белдинг был мертв, Магна продолжала жить. Много денег и власти, чтобы высосать. Допустим, Круз надавил на корпорацию. На Билли Видала'.
  'Почему они позволили ему избежать наказания на протяжении двенадцати лет? Почему они позволили ему жить?'
  'Я обдумывал это и до сих пор не могу найти ответ. Единственное, что я могу придумать, это то, что у Круза также было что-то на сестру Видаля, что-то, что они не могли рисковать раскрыть. Она наделила его профессорством, поставила его заведующим кафедрой. Мне сказали, что
   была благодарность - он лечил ее ребенка, но в некрологе ее мужа не было упоминания о детях. Может быть, она снова вышла замуж и родила детей - я собирался проверить это до того, как узнал о Виллоу Глен'.
  'Возможно', - сказал Майло, - 'дело с Блэлоком - это просто прикрытие: Видал использует свою сестру как ширму, а реальная выгода исходит от Магны'.
  'Возможно, но это все равно не объясняет, почему ему так долго позволяли все это делать'.
  Он встал, прошелся, выпил пива, выпил еще.
  'Итак', - сказал я, - 'что ты думаешь?'
  'Я думаю, что у вас что-то есть. Я также думаю, что мы можем никогда не докопаться до сути. Люди тридцать лет в могиле. И все зависит от того, будет ли Белдинг папочкой. Как, черт возьми, вы собираетесь это проверить?'
  "Я не знаю."
  Он еще немного походил и сказал: 'Давайте вернемся на секунду к настоящему.
  Почему Рэнсом покончила с собой?'
  'Возможно, это было горе по поводу смерти Круза. А может, это было не самоубийство. Я знаю, что доказательств нет - я просто предполагаю'.
  'А как насчет убийств Крузе? Как мы уже говорили, Расмуссен - не совсем корпоративный киллер'.
  'Единственная причина, по которой мы обратили внимание на Расмуссена, заключалась в том, что он рассказывал о совершении ужасных вещей примерно в то время, когда были убиты Крузы'.
  'Не только это', - сказал он. 'У этого придурка была история насилия, он убил собственного отца. Мне понравилась вся эта психологическая чушь, которую ты выдал - снова и снова убивать папу'.
  'Перефразируя эксперта, это не доказательства, приятель. Учитывая историю Расмуссена, ужасные вещи могут означать что угодно'.
  'Ебаный крендель', - сказал он. 'Кругом и кругом'.
  'Есть человек, который мог бы нам все прояснить'.
  'Видаль?'
  'Жив и здоров в Эль Сегундо'.
  'Ладно', - сказал Майло. 'Давайте просто ввалимся в его кабинет и объявим мальчику на побегушках у помощника его секретаря, что мы хотим аудиенции у большого босса...
  Дружеская беседа об отказе от детей, шантаже, претензиях на наследство, множественных убийствах'.
  Я развел руками и пошел за пивом.
   'Не обижайся, - крикнул он мне вслед. - Я не пытаюсь испортить твой парад, просто стараюсь, чтобы все было логично'.
  'Я знаю, я знаю. Это просто чертовски раздражает'.
  'Как она умерла или что она делала, когда была жива?'
  'Оба, сержант Фрейд'.
  Он нарисовал пальцем счастливое лицо на инее своего стакана.
  'Еще кое-что. Фото близнецов - сколько лет девочкам на нем?'
  'Около трех'.
  'Так что их не могли разлучить с рождения, Алекс. То есть либо об обоих заботился кто-то другой, либо обоих отдали Рэнсомам.
  Так что же, черт возьми, случилось с сестрой?'
  'Хелен Лейдекер никогда не упоминала о второй девушке, живущей в Уиллоу Глен'.
  'Ты ее спрашивал?'
  "Нет."
  'Не подняли вопрос о фотографии?'
  'Нет. Она казалась...'
  "Честный?"
  'Нет. Это просто не пришло в голову'.
  Он ничего не сказал.
  'Ладно', - сказал я, - 'завалите меня на допросе первокурсников'.
  'Легко', - сказал он. 'Просто пытаюсь получить ясную картину'.
  'Если получишь, поделись со мной. Черт возьми, Майло, может, на этой чертовой фотографии были даже не Шэрон и ее сестра. Я уже не знаю, что, черт возьми, реально'.
  Он дал мне понервничать, а затем сказал: 'Предлагать тебе все это бросить было бы глупо, я полагаю'.
  Я не ответил.
  'Прежде чем предаваться самоуничижению, Алекс, почему бы просто не позвонить той Лейдекер? Спросите ее о фотографии, и если вы получите странную реакцию, это будет намеком на то, что она не была Честной Энни.
  Что может означать большее сокрытие - например, если близнец был ранен при подозрительных обстоятельствах, и она пытается кого-то защитить'.
  'Кто? Рэнсомы? Я не считаю их насильниками'.
  'Не насильники - пренебрегатели. Вы сами сказали, что они не подходят на роль родителей, едва справляются с одним ребенком. С двумя было бы невозможно.
   А что, если они отвернутся в неподходящий момент и с одним из близнецов случится несчастный случай?'
  'В смысле утонуть?'
  'Как в'.
  Голова кружилась. Зубрил всю ночь, все еще путался...
  Майло наклонился и похлопал меня по плечу. 'Не волнуйся. Даже если мы не сможем довести это до суда, мы всегда сможем продать это в кино. Покажи Дики Кэшу, как это делается'.
  'Позвоните моему агенту', - сказал я.
  'Пусть ваши люди позвонят моим людям, и давайте съедим булочку с отрубями'.
  Я выдавил из себя улыбку. 'Вы уже проверили записи о рождении в Порт-Уоллесе?'
  'Пока нет. Если вы правы, что Ланье едет домой рожать, то родной город был бы идеальным местом - если она никогда не читала Томаса Вулфа. Как насчет того, чтобы позвонить туда и посмотреть, что получится? Начните с Торговой палаты и узнайте названия всех больниц, которые работали в 53-м. Если вам повезет и у них сохранится информация, немного лжи выведет ее из них - скажите, что вы какой-то бюрократ. Они сделают все, чтобы избавиться от вас. Если ничего не получится, обратитесь в окружной регистратор'.
  'Позвоните Хелен; позвоните в Порт-Уоллес. Есть еще задания, сэр?'
  'Эй, хочешь поиграть в сыщика, развивай вкус к скучным вещам'.
  'Безопасные вещи?'
  Он нахмурился. 'Черт возьми , Алекс. Вспомни, как выглядели Крузы и девушка Эскобара. И как быстро Фонтейны умчались в Коконат Кантри. Если ты прав хотя бы на десятую часть, то мы имеем дело с людьми с очень длинными руками'.
  Он сделал круг большим и указательным пальцами, отпустил палец, словно смахивая пылинку. 'Пуф. Жизнь хрупка - это то, что я усвоил из курса философии на первом курсе. Оставайтесь дома; держите двери закрытыми. Не берите конфеты у незнакомцев'.
  Он сполоснул миску, поставил ее в сушилку. Отсалютовал и начал уходить.
  'Куда ты направляешься?'
  'Мне нужно кое-что уточнить'.
  'Что-то, что удерживало тебя от звонка в Порт-Уоллес? Преследование дикого Траппа?'
  Он сердито посмотрел на меня.
   Я сказал: 'Рик заверил меня, что ты его поймаешь'.
  'Рик должен заниматься тем, что кромсает людей ради развлечения и выгоды. Да, я целюсь в мошонку, нашел слабое место. Помимо прочих своих достоинств, он имеет склонность к женщинам несовершеннолетнего толка'.
  'Насколько несовершеннолетний?'
  'Подросток-подростковый юнец. Когда он вернулся в Голливудский дивизион, он был вовсю в разведчиков полиции - заслужил ведомственную благодарность за общественную службу, выходящую за рамки бла-бла. Частью этой службы было предоставление личного руководства некоторым из наиболее симпатичных молодых девушек-разведчиков'.
  'Как вы это узнали?'
  'Классический источник: недовольный бывший сотрудник. Женщина-офицер, латиноамериканка, на пару лет младше меня в академии. Она работала в Голливудской комнате доказательств, взяла отпуск, чтобы родить ребенка. После того, как она вернулась, Трапп сделал ее жизнь такой невыносимой, что она выбрала стрессовую инвалидность и уволилась. Несколько лет назад я столкнулась с ней в центре города, в день ее последнего слушания. Ломая голову в поисках зацепки для Траппа, я вспомнила. Она действительно его ненавидела. Я нашла ее и навестила. Она замужем за бухгалтером, у нее толстый маленький ребенок, хороший двухэтажный дом в Сими-Вэлли. Но даже после всех этих лет разговоры о Траппе заставляли ее выпучивать глаза. Он лапал ее, отпускал расистские комментарии - о том, как мексиканские девушки теряют девственность до того, как у них появляются молочные зубы, что на самом деле означает подхалимство - все это с акцентом тио тако'.
  'Почему она не сообщила об этом, когда это произошло?'
  ними происходит ? Страх. Запугивание. Тогда город не верил в сексуальные домогательства. Подача жалобы означала бы раскрытие всей ее сексуальной истории для внутренних расследований и прессы, а она была известна своей тусовкой. В эти дни ее сознание возросло. Она понимает, как сильно ее обманули, и сидит в большом количестве ярости. Но она никому об этом не говорила - уж точно не мужу. После того, как она выложила все, она заставила меня поклясться, что я не буду втягивать ее ни во что, так что у меня есть знания, которые я не могу использовать.
  Но если я найду подтверждение, то этого ублюдка можно считать исчезнувшим'.
  Он направился к двери. 'И вот на этом, мой друг, я решил сосредоточить свое внеклассное внимание'.
  "Удачи."
  'Да. Я поработаю со своей стороны; может, все сложится, и мы встретимся в Глоккаморре. А пока следите за своим тылом'.
  'Ты тоже, Стерджис. Твой не устойчив к ожогам'.
  
  Я получил номер Хелен Лейдекер из справочной Сан-Бернардино. Ответа нет. Разочарованный, но облегченный - мне не понравилось проверять ее честность - я нашел атлас США и нашел Порт-Уоллес, Техас, в самой южной части штата, к западу от Ларедо. Слабое черное пятнышко на техасской стороне Рио-Гранде.
  Я позвонил оператору, чтобы узнать код города Южный Техас, набрал 512.
  информации и запросил Торговую палату Порт-Уоллеса.
  'Одну секунду, сэр', - раздался протяжный ответ, за которым последовали щелчки и несколько компьютерных писков. 'Такого списка нет, сэр'.
  'Есть ли в Порт-Уоллесе какие-либо правительственные учреждения?'
  'Я проверю, сэр'. Щелчок. 'Почтовое отделение Соединенных Штатов, сэр'.
  'Я возьму это'.
  'Ждите ответа, сэр'.
  Я позвонил на почту. Там тоже не ответили. Взглянул на часы. Здесь восемь утра, там на два часа позже. Может, они верили в неспешную жизнь.
  Я позвонил снова. Ничего. Вот и все мои задания. Но дел было еще много.
  
  В научной библиотеке был единственный список для Нейрата, Дональда. 1951 год
  Книга о фертильности, опубликованная университетским издательством и размещенная в биомедицинской библиотеке на территории кампуса. Дата и тема совпадают, но было трудно сопоставить абортиста с автором чего-то столь ученого.
  Тем не менее, я отправился в BioMed, проконсультировался с Index Medicus и нашел две другие статьи о фертильности, написанные в 1951 и 1952 годах Дональдом Нейратом с адресом в Лос-Анджелесе. Медицинская ассоциация округа Лос-Анджелес
   В каталоге есть фотографии участников. Я нашел фото 1950 года и перевернул его до буквы N.
  Его лицо бросилось мне в глаза, зализанные волосы, тонкие усы и выражение лица, словно он сосёт лимон, как будто жизнь обошлась с ним плохо. Или, может быть, это было из-за того, что он жил слишком близко к краю.
  Его офис был на Уилшир, как раз там, где его поставил Кротти. Член Американской медицинской ассоциации, образование в первоклассной медицинской школе, отличная стажировка и ординатура, академическая должность в школе, которая меня свободно наняла.
  Два лица доктора Н.
  Еще одно раздвоение личности.
  Я поспешил к стеллажам BioMed, нашел его книгу и две статьи. Первая была отредактированным сборником современных исследований фертильности. Восемь глав других врачей, последняя - Нейрата.
  Его исследования включали лечение бесплодия инъекциями половых гормонов для стимуляции овуляции - революционное дело в период, когда человеческая фертильность оставалась медицинской загадкой. Нейрат подчеркнул это, перечислил предыдущие методы лечения как необдуманные и в целом безуспешные: биопсии эндометрия, хирургическое расширение тазовых вен, имплантация радиоактивного металла в матку, даже долгосрочный психоанализ в сочетании с транквилизаторами для преодоления 'тревожности, блокирующей овуляцию, возникающей из-за враждебной идентификации матери и дочери'.
  Хотя исследователи начали устанавливать связь между половыми гормонами и овуляцией еще в 1930-х годах, эксперименты ограничивались животными.
  Нейрат пошел еще дальше, введя полудюжине бесплодных женщин гормоны, полученные из яичников и гипофизов женских трупов.
  Сочетание инъекций с режимом измерения температуры и анализами крови для точного определения времени овуляции. После нескольких месяцев повторных процедур три женщины забеременели. У двух случились выкидыши, но одна выносила здорового ребенка до срока.
  Подчеркивая, что его выводы являются предварительными и должны быть воспроизведены с помощью контролируемых исследований, Нейрат предположил, что гормональная манипуляция обещает надежду бездетным парам и должна быть опробована в широких масштабах.
   Статья 1951 года была сокращенной версией главы книги. Та, что из
  '52 было письмом в редакцию в ответ на статью '51, написанным группой врачей, которые жаловались на то, что лечение людей Нейратом было преждевременным, основанным на ненадёжных данных, а его выводы были испорчены плохим дизайном исследования.
  Медицинская наука, подчеркивалось в письме, мало знала о влиянии гонадотропных гормонов на общее состояние здоровья. Помимо того, что Нейрат не помогал своим пациентам, он вполне мог подвергать их опасности.
  Он ответил ответом из четырех абзацев, который сводился к следующему: цель оправдывает средства. Но он не опубликовал больше.
  Фертильность и аборты.
  Нейрат дает; Нейрат забирает.
  Власть на опьяняющем уровне. Жажда власти маячила как движущая сила многих жизней, которые соприкоснулись с жизнью Шэрон.
  Я очень хотел поговорить с доктором Дональдом Нейратом. Искал его в текущем справочнике округов и ничего не нашел. Я продолжал возвращаться. Его последняя запись была 1953.
  Очень насыщенный год.
  Я искал некрологи в журнале Американской медицинской ассоциации . Некролог Нейрата был в выпуске от 1 июня 1954 года. Он умер в августе предыдущего года в возрасте сорока пяти лет по неуказанным причинам во время отпуска в Мексике.
  В том же месяце, в том же году, что и Линда Ланье и ее брат Кейбл.
  Эффекты гонадотропных гормонов...
  Опередил свое время.
  Кусочки начали вставать на свои места. Новый взгляд на старую проблему -
  невероятно, но это объясняло так много других вещей. Я подумал о чем-то другом, о другой части головоломки, требующей решения. Вышел из BioMed и направился в северную часть кампуса. Бегу, чувствую легкость ног, впервые за долгое время.
  
  Комната специальных коллекций находилась в подвале исследовательской библиотеки, в конце длинного тихого коридора, который отпугивал случайных посетителей. Небольшая, прохладная, с контролируемой влажностью, обставленная темными дубовыми столами для чтения, которые
   соответствовали приподнятым панелям на стенах. Я показал свою факультетскую карточку и бланк заявки библиотекарю. Он отправился на поиски и вскоре вернулся со всем, что я хотел, вручил мне два карандаша и блокнот линованной бумаги, а затем вернулся к изучению своего учебника химии.
  Там же находились еще двое, склонившиеся над чем-то для серьезного изучения: женщина в платье из батика, рассматривающая старую карту с помощью увеличительного стекла, и толстый мужчина в синем пиджаке, серых брюках и шейном платке, переключающий свое внимание с фолианта с гравюрами Одюбона на ноутбук.
  По сравнению с этим, мой собственный материал для чтения был невыразительным. Стопка маленьких книг в синем переплете. Выдержки из LA Social Register.
  Тонкая бумага и мелкий шрифт. Аккуратно упорядоченные списки загородных клубов, благотворительных гала-вечеров, генеалогических обществ, но в основном список Правильных Людей: адреса, номера телефонов, родовые мелочи. Самопоздравление для тех, чье увлечение игрой 'мы-они' не закончилось в старшей школе.
  Я довольно быстро нашел то, что хотел, переписал имена, соединил все точки, пока истина или что-то чертовски близкое к ней не начало обретать форму.
  Ближе и ближе. Но все еще теоретически.
  Я вышел из комнаты, нашел телефон. У Хелен Лейдекер по-прежнему никто не отвечал. Но в Порт-Уоллесе, Техас, ответил сонный мужской голос.
  'Бразертонс'.
  'Это почта?'
  'Почта, снасти и наживка, маринованные яйца, холодное пиво. Назовите свою игру, мы в игре'.
  'Это мистер Бакстер, Бюро записей штата Калифорния, отделение в Лос-Анджелесе'.
  'Лос-Анджелес? Какова ситуация с землетрясением?'
  'Шаткий'.
  Надсадный смех. 'Что я могу сделать для вас, Калифорния?'
  'Мы получили заявку от определенной партии на определенную государственную должность.
  -должность, которая требует полной проверки биографических данных, включая подтверждение гражданства и записи о рождении. Сторона, о которой идет речь, потеряла свое свидетельство о рождении, утверждает, что родилась в Порт-Уоллесе'.
  'Проверка биографических данных, да? Звучит довольно... скрытно'.
  'Мне жаль, мистер Брозертон...'
   'Диб. Лайл Диб. Бразертон умер'. Усмехнулся. 'Слил мне эту кучу вместо покерного долга, за три месяца до своей смерти. Он посмеялся последним'.
  'Я не имею права раскрывать подробности этой позиции, г-н.
  Диб'.
  'Нет проблем, Кэл, я бы с удовольствием помог своему коллеге-госслужащему, но не могу,
  потому что у нас нет свидетельств о рождении в Порт-Уоллесе - ничего особенного, кроме лодок для ловли креветок, черных мух и мокрых задниц, и иммиграционной службы, играющей в херню по всей реке. Рекорды в Сан-Антонио растут
  - вам лучше проверить там'.
  'А как насчет больниц?'
  'Только один, Кэл. Это не Хьюстон. Изящное место, которым управляют баптистские натуропаты - не уверен, что они вообще законны. Они обслуживают в основном мексиканцев'.
  'Они проводили техобслуживание в 53-м?'
  "Ага."
  'Тогда я сначала попробую туда. У тебя есть номер?'
  'Конечно'. Он дал мне его и сказал: 'Ваша партия, о которой идет речь, родилась здесь, да? Это действительно маленький клуб. Как называется эта партия?'
  'Фамилия - Джонсон; имя матери - Юлали. Она также могла быть Линдой Ланье'.
  Он рассмеялся. 'Юла Джонсон? Родилась в 1953 году? Разве это не шутка, вы, ребята, все скрываете и все такое? Между тем, это общеизвестно. Черт, Калифорния, тебе не нужны никакие официальные записи для этого - это знаменито'.
  'Почему это?'
  Он снова засмеялся и рассказал мне, а затем добавил: 'Вопрос только в том, о какой партии ты говоришь?'
  'Не знаю', - сказал я и повесил трубку. Но я знал, где узнать.
   Глава
  32
  Те же стены из булыжника, покрытые виноградной лозой, и ментоловый воздух, тот же длинный тенистый участок за деревянной табличкой. На этот раз я ехал - Лос-Анджелес
  законно. Но тишина, одиночество и осознание того, что я собираюсь сделать, заставили меня почувствовать себя нарушителем.
  Я подъехал к воротам и позвонил домой по телефону на стойке. Ответа нет. Я попробовал еще раз. Ответил мужской голос с середины Атлантики:
  'Резиденция Блэлок'.
  'Миссис Блэлок, пожалуйста'.
  'Кто, как мне сказать, звонит, сэр?'
  'Доктор Алекс Делавэр'.
  Пауза. 'Она ждет вас, доктор Делавэр?'
  'Нет, но она захочет меня увидеть, Рэми'.
  'Простите, сэр, она не...'
  'Скажи ей, что это касается подвигов маркизы ди Орано'.
  Тишина.
  'Хочешь, я произнесу это по буквам, Рэми?'
  Нет ответа.
  'Ты все еще со мной, Рэми?'
  'Да, сэр'.
  'Конечно, я мог бы вместо этого поговорить с прессой. Они всегда любят истории, вызывающие человеческий интерес. Особенно те, в которых есть серьезная ирония'.
  'В этом нет необходимости, сэр. Одну минуту, сэр'.
   Через несколько мгновений ворота раздвинулись. Я вернулся в машину и поехал по дорожке из рыбьей чешуи.
  Крыши особняка цвета яри-дигри были золотыми на вершинах, куда попадал солнечный свет. Освобожденная от палаток территория выглядела еще более обширной. Фонтаны выбрасывали опаловые брызги, которые истончались и рассеивались, все еще образуя дуги. Бассейны внизу были мерцающими эллипсами жидкой ртути.
  Я припарковался перед известняковыми ступенями и поднялся на огромную площадку, охраняемую скульптурными львами, лежащими, но рычащими. Одна из двойных входных дверей была открыта. Рэми стоял, держа ее, весь с розовым лицом, в черной сарже и белом льне.
  'Сюда, сэр'. Никаких эмоций, никаких признаков узнавания. Я прошел мимо него и вошел.
  Ларри сказал, что вестибюль был достаточно большим, чтобы кататься на коньках. Там мог бы поместиться хоккейный стадион: три этажа из белого мрамора, богато украшенные лепниной, каннелюрами и эмблемами, подкрепленные двойной резной лестницей из белого мрамора, которая бы затмила Тару. Люстра размером с концертный зал висела на позолоченном кессонном потолке. Полы были из белого мрамора, инкрустированного бриллиантами черного гранита и отполированного до стекла. Портреты в позолоченных рамах колониальных типов с диспептическим видом висели между колоннами из точно плиссированных рубиновых бархатных драпировок, подвязанных сзади мясистым золотым шнуром.
  Рэми свернул направо с плавностью лимузина на ногах и провел меня вниз по длинной, тусклой портретной галерее, затем открыл еще одну пару двойных дверей и провел меня в жаркую, яркую веранду - световой люк от Тиффани, образующий крышу, одна стена из скошенного зеркала, три из стекла, выходящего на бесконечные лужайки и невозможно корявые деревья. Пол был из малахита и гранита в узоре, который заставил бы остановиться Эшера.
  Здоровые на вид пальмы и бромелиевые растения сидели в китайских фарфоровых горшках. Мебель была шалфейной и бордовой плетеной с темно-зелеными подушками и стеклянными столешницами.
  Хоуп Блэлок сидела на плетеном диване. В пределах ее досягаемости находился бар на колесах, в котором стояли графины и хрустальный кувшин, покрытый матовым матовым стеклом.
  Она не выглядела такой же крепкой, как ее растения, носила черное шелковое платье и черные туфли, без макияжа и украшений. Она собрала свои волосы в каштановый пучок, который блестел, как полированное дерево, и рассеянно поглаживала их, когда она
   сидела на самом краешке дивана, едва касаясь задом ткани, словно бросая вызов гравитации.
  Она проигнорировала мое появление, продолжая смотреть сквозь одну из стеклянных стен. Скрестив лодыжки, одна рука на коленях, другая сжимала коктейльный бокал, наполовину наполненный чем-то прозрачным, в котором плавала оливка.
  'Мадам', - сказал дворецкий.
  'Спасибо, Рэми'. Ее голос был гортанным, с оттенком меди. Она махнула дворецкому рукой, махнула мне на стул.
  Я сел напротив нее. Она встретилась со мной взглядом. Ее цвет лица был цвета переваренных спагетти, покрытого тонкой сеткой морщин. Ее аквамариновые глаза могли бы быть красивыми, если бы не редкие ресницы и глубокие серые глазницы, которые выделяли их, как драгоценные камни в грязном серебре. Морщины нахмуривания пролегли у ее рта. Ореол постменопаузального пушка окружал ее ненапудренное лицо.
  Я посмотрел на ее стакан. 'Мартини?'
  'Хотите плюхнуться, доктор?'
  "Спасибо."
  Неправильный ответ. Она нахмурилась, коснулась пальцем кувшина и поставила точку на инее. 'Это водка-мартини', - сказала она.
  'Это будет хорошо'.
  Напиток оказался крепким и очень сухим, от него у меня заболело нёбо.
  Она подождала, пока я проглотил, прежде чем сделать глоток, но сделала это долго.
  Я сказал: 'Хорошая веранда. У вас во всех домах такие есть?'
  'Какой вы врач?'
  "Психолог."
  Я бы сказал, знахарь. 'Ну конечно. И чего же ты хочешь?'
  'Я хочу, чтобы вы подтвердили некоторые мои теории относительно истории вашей семьи'.
  Кожа вокруг ее губ побелела. 'История моей семьи? Какое тебе до этого дело?'
  'Я только что вернулся из Уиллоу Глен'.
  Она поставила стакан. От ее неустойчивости стакан загремел о столешницу.
  'Уиллоу Глен', - сказала она. 'Я думаю, что раньше у нас там была земля, но теперь нет. Я не вижу...'
  'Пока я был там, я встретил Ширли и Джаспера Рэнсома'.
  Ее глаза расширились, зажмурились и снова открылись. Она сильно, натужно моргнула, словно надеясь, что сможет заставить меня исчезнуть. 'Я уверена, что не понимаю, о чем ты говоришь'.
  'Тогда почему вы согласились встретиться со мной?'
  'Меньшее из двух зол. Вы упоминаете мою дочь, делаете вульгарные угрозы о том, что пойдете в прессу. Люди нашей станции постоянно подвергаются преследованиям. Нам следует знать, какие беспочвенные слухи распространяются'.
  'Безосновательно?' - спросил я.
  'И вульгарно'.
  Я откинулся назад, скрестил ноги и отпил. 'Тебе, должно быть, было тяжело',
  Я сказал. 'Прикрывал ее все эти годы. Палм-Бич. Рим. Здесь'.
  Ее губы сложились в букву О. Она начала что-то говорить, покачала головой, снова помахала мне рукой и бросила взгляд, который говорил, что я - нечто, что горничная забыла подмести. 'Психологи. Хранители секретов'. Наглый смех. 'Сколько вы хотите? Доктор '.
  'Меня не интересуют ваши деньги'.
  Громкий смех. 'О, всем интересны мои деньги. Я как мешок с кровью, облепленный пиявками. Вопрос только в том, сколько крови получит каждый из них'.
  'Трудно думать о Ширли и Джаспере как о пиявках', - сказал я. 'Хотя, полагаю, со временем ты смог перевернуть ситуацию и увидеть себя жертвой'.
  Я встал, осмотрел одну из бромелиевых. Серо-зеленые полосатые листья. Розовые цветы. Я коснулся лепестка. Шелк. Я понял, что все растения были.
  'На самом деле', сказал я, 'они оба добились довольно многого.
  Гораздо лучше, чем ты когда-либо ожидал. Как долго, по-твоему, они продержатся, живя там, в грязи?
  Она не ответила.
  Я сказал: 'Наличные в конверте для тех, кто не знает, как давать сдачу. Грязный участок, две хижины и давайте надеяться на лучшее? Очень щедро.
  Как и другой подарок, который вы им дали. Хотя в то время, я полагаю, вы не рассматривали его как подарок. Скорее как бросовую вещь. Как старую одежду в вашу любимую благотворительную организацию.
  Она вскочила на ноги, потрясла кулаком, который дрожал так сильно, что ей пришлось сдерживать его другой рукой. 'Кто ты, черт возьми , такой ! И что ты делаешь?
   хотеть!"
  'Я старый друг Шэрон Рэнсом. Также известна как Джуэл Рэй Джонсон. Шэрон Джин Блэлок. Выбирайте'.
  Она снова опустилась. 'О, Боже'.
  'Близкий друг', - сказал я. 'Достаточно близкий, чтобы заботиться о ней, чтобы хотеть понять, как и почему'.
  Она опустила голову. 'Этого не может быть. Не снова'.
  'Это не так. Я не Круз. Я не собираюсь эксплуатировать ваши проблемы, миссис Блэлок. Мне нужна только правда. С самого начала'.
  Покачав сияющей головой. 'Нет. Я... Это невозможно - неправильно с твоей стороны это сделать'.
  Я встал, взял кувшин и наполнил ее стакан.
  'Я начну', - сказал я. 'А ты заполняй пробелы'.
  'Пожалуйста', - сказала она, подняв глаза, и внезапно превратилась в бледную старуху.
  'Все кончено. С этим покончено. Ты, очевидно, знаешь достаточно, чтобы понять, как я страдал'.
  'У тебя нет патента на страдания. Даже Круз страдал...'
  "О, пощадите меня! Некоторые люди пожинают то, что сеют!"
  Судорога ненависти пробежала по ее лицу, а затем закрепилась на нем, изменяя его, разрушая его, словно какой-то паралич духа.
  'А как же Лурдес Эскобар, миссис Блэлок? Что она посеяла?'
  'Мне это имя не знакомо'.
  'Я и не ожидала, что ты будешь такой. Она была служанкой Крузов. Ей было двадцать два года. Она просто оказалась не в том месте не в то время и в итоге стала похожа на собачий корм'.
  'Это отвратительно! Я не имею никакого отношения к чьей-либо смерти'.
  'Вы привели колеса в движение. Пытаетесь решить свою маленькую проблему. Теперь она наконец-то решена. Тридцать лет спустя'.
  'Стой!' Она задыхалась, прижав руки к груди.
  Я отвернулся, потрогал шелковую пальмовую ветвь. Она театрально вздохнула, увидела, что это не работает, и успокоилась, тихо тлея.
  'У тебя нет права, - сказала она. - Я не сильная'.
  'Правда', - сказал я.
  'Правда! Правда - и что потом ?'
  'А потом ничего. Потом я уйду'.
   'О, да', - сказала она. 'О, да, конечно, как и твой... тренер. С пустыми карманами. И сказки становятся былью'.
  Я подошел ближе, уставился на нее сверху вниз. 'Никто меня не обучал', - сказал я. 'Ни Круз, ни кто-либо другой. И позвольте мне рассказать вам сказку.
  'Жила-была молодая женщина, красивая и богатая - настоящая принцесса. И как у принцессы в сказке, у нее было все, кроме того, чего она хотела больше всего'.
  Еще одно сильное, вынужденное моргание. Когда она открыла глаза, что-то позади них умерло. Ей понадобились обе руки, чтобы поднести стакан к губам, поставить его пустым. Еще одна доливка. Вниз по люку.
  Я сказал: 'Принцесса молилась и молилась, но ничего не помогало. Наконец, однажды ее молитвы были услышаны. Как по волшебству. Но все пошло не так, как она думала. Она не смогла справиться со своей удачей. Пришлось принимать меры '.
  Она сказала: 'Он рассказал тебе все, чудовище... Он обещал мне... Черт бы его побрал!'
  Я покачала головой. 'Мне никто ничего не сказал. Информация была для поиска. В некрологе вашего мужа за 1953 год детей не указано. Ни в одной из записей в Синей книге - до следующего года. Затем две новые записи: Шэрон Джин. Шерри Мари'.
  Руки на груди. 'О Боже'.
  Я сказал: 'Наверное, это расстраивало такого человека, как он, из-за отсутствия наследников'.
  ' Он! Мужик , но его семя было сплошной водой!' Она сделала большой глоток мартини. 'Не то чтобы это помешало ему обвинить меня'.
  'Почему вы двое не усыновили ребенка?'
  'Генри и слышать об этом не хотел! 'Блэлок по крови, моя девочка!' Ничто другое не подходило!'
  'Его смерть создала возможность', - сказал я. 'Брат Билли увидел это и воспользовался моментом. Когда он появился через несколько месяцев после похорон и сказал вам, что у него есть для вас, вы подумали, что ваши молитвы были услышаны.
  Время было идеальным. Пусть все думают, что старый Генри наконец-то проявил себя - в полной мере. Завещал тебе не одну, а двух прекрасных маленьких девочек'.
  'Они были прекрасны', - сказала она. 'Такие крошечные, но уже прекрасные. Мои собственные маленькие девочки'.
  'Вы их переименовали'.
   'Прекрасные новые имена', - сказала она. 'Для новой жизни'.
  'Где, по словам твоего брата, он их взял?'
  'Он этого не сделал. Просто их мать оказалась в трудной ситуации и больше не могла о них заботиться'.
  Тяжелые времена. Самые тяжелые. 'Тебе не было любопытно?'
  'Абсолютно нет. Билли сказал, что чем меньше я знаю - чем меньше любой из нас знает - тем лучше. Таким образом, когда они станут старше и начнут задавать вопросы, я смогу честно сказать, что я не знаю. Я уверен, что вы не одобряете этого, доктор. Вы, психологи, проповедуете евангелие открытого общения - все пускают кровь друг на друга. Я не вижу, чтобы общество стало лучше от вашего гнусного вмешательства'.
  Она снова осушила свой стакан. Я был готов с кувшином.
  Когда она допила большую часть жидкости, я спросил: 'Когда все стало портиться?'
  "Плохой?"
  'Между девочками'.
  Она закрыла глаза, откинула голову на подушку. 'Сначала все было прекрасно - точно как мечта, ставшая явью. Это были подставки для книг , такие идеальные. Идеальные голубые глаза, черные волосы, розовые щеки - пара маленьких кукол из бисквита. Я попросила свою швею сшить им десятки одинаковых нарядов: крошечные платьица и чепчики, сорочки и пинетки - их ножки были такими крошечными, пинетки были не больше напёрстка. Я съездила за покупками в Европу, привезла самые прекрасные вещи для детской: целую коллекцию настоящих кукол из бисквита, настенные покрытия с ручной печатью, пару изысканных колыбелей Людовика XIV. В их спальне всегда сладко пахло свежесрезанными цветами и саше, которые я сама приготовила'.
  Она опустила руки, позволив стакану наклониться. Струйка жидкости потекла по стенке и забрызгала каменный пол. Она не двинулась с места.
  Я прервал ее размышления. 'Когда начались неприятности, миссис Блэлок?'
  'Не приставайте ко мне, молодой человек'.
  'Сколько им было лет, когда конфликт стал очевиден?'
  'Рано... Я точно не помню'.
  Я смотрел и ждал.
  'Ох!' Она погрозила мне кулаком. 'Это было так давно! Как, черт возьми, я могу помнить? Семь, восемь месяцев - я не знаю! Они бы
   только что начали ползать и везде залезать - сколько лет детям, когда они это делают?'
  'Семь, восемь месяцев звучит правильно. Расскажи мне об этом'.
  'Что тут рассказывать? Они были идентичны, но настолько различны, что конфликт был неизбежен'.
  'Чем отличается?'
  'Шерри была активной, доминирующей, сильной - телом и духом. Она знала, чего хочет, и шла к этому, не принимая 'нет' в качестве ответа'. Она улыбнулась. Удовлетворенно. Странно.
  'Какой была Шэрон?'
  'Увядший цветок - эфемерный, далекий. Она сидела и играла с чем-то одним снова и снова. Никогда ничего не требовала. Никогда не знаешь, что у нее на уме. Они вдвоем определили свои роли и играли их до конца - лидер и последователь, как в небольшой пьесе. Если им обеим хотелось немного конфеты или игрушки, Шерри просто подходила, подбрасывала Шерон и забирала ее. В самом начале Шерон сопротивлялась, но так и не победила, и вскоре она поняла, что так или иначе Шерри победит'.
  Опять эта странная улыбка. Аплодирую этому триумфу.
  Улыбка, которую я так часто видел на лицах неэффективных родителей, воспитывающих крайне неуравновешенных, агрессивных детей.
   Он такой агрессивный, такой тигр . Улыбнись.
  Она избила маленькую девочку по соседству, действительно избила ее, бедняжку .
  Улыбка.
   Он настоящий задира, мой мальчик. Однажды у него будут серьезные проблемы .
  Улыбка.
  Улыбка 'делай как чувствую, а не как говорю'. Легитимация издевательств. Разрешение сбивать с ног, царапать, царапать, колотить и, превыше всего, побеждать .
  Тип нестандартного ответа гарантированно заставит терапевта хмыкать и отмечать в таблице 'ненадлежащее воздействие'. И зная, что лечение будет нелегким.
  'Бедняжку Шэрон действительно избили', - сказала миссис Блэлок.
  'Что вы с этим сделали?'
  'Что я мог сделать? Я пытался убедить их - сказал Шерон, что ей нужно посмотреть Шерри в лицо, быть более уверенной в себе. Я недвусмысленно сообщил Шерри, что так себя вести не должна молодая леди. Но
   В тот момент, когда я уходил, они возвращались к шрифту. Я действительно верю, что это была небольшая игра между ними. Сотрудничество'.
  В этом она была права, но она неправильно поняла игроков.
  Она сказала: 'Я давно перестала винить себя. Их характеры были предопределены, запрограммированы с самого начала. В конце концов Природа торжествует. Вот почему ваша область никогда не будет иметь большого значения'.
  'Было ли что-то позитивное в их отношениях?'
  'О, я полагаю, они любили друг друга. Когда они не ссорились, были обычные объятия и поцелуи. И у них был свой собственный маленький бессмысленный язык, который никто другой не понимал. И несмотря на соперничество, они были неразлучны - Шерри лидировала, Шэрон плелась сзади, принимая на себя ее удары. Но всегда - ссоры. Соревнование за все'.
   Странное явление, зеркальные монозиготы... при наличии идентичных генетическая структура не должна иметь никаких различий вообще....
  'Шерри всегда побеждала', - говорила она. Улыбка. 'К двум годам она стала настоящей маленькой педанткой, маленьким режиссером, указывая Шэрон, где стоять, что говорить, когда говорить. Если Шэрон не смела слушать, Шерри набрасывалась, шлепала, пинала и кусала. Я пыталась разлучить их, запрещала им играть друг с другом, даже нашла им отдельных нянь'.
  'Как они отреагировали на разлуку?'
  'Шерри устраивала истерики, крушила вещи. Шэрон просто забивалась в угол, словно в трансе. В конце концов, им всегда удавалось проскользнуть обратно и снова наладить связь. Потому что они нуждались друг в друге. Они не были полноценными друг без друга'.
  'Молчаливые партнёры', - сказал я.
  Никакой реакции.
  'Я всегда была аутсайдером', - сказала она. 'Это была нехорошая ситуация, ни для кого из нас. Они довели меня до безумия. Избежать наказания за причинение вреда сестре было нехорошо для Шерри - это ранило и ее. Возможно, даже больше, чем Шэрон - кости могут срастись, но однажды травмированный разум, похоже, никогда не встанет на место'.
  'Были ли у Шэрон на самом деле сломаны кости?'
  'Конечно, нет!' - сказала она, словно обращаясь к идиоту. 'Я говорила образно'.
  'Насколько серьезными были ее травмы?'
   'Это не было насилием над детьми, если вы об этом. Ничего такого, из-за чего нам пришлось бы вызывать врача - клочья вырванных волос, укусы, царапины. К двум годам Шерри уже знала, как поставить противный синяк, но ничего серьезного'.
  'До утопления'.
  Стакан в ее руке начал дрожать. Я наполнил его, подождал, пока она его осушила, держа кувшин под рукой. 'Сколько им было лет, когда это случилось?'
  'Чуть больше трех. Наше первое лето вместе'.
  "Где?"
  'Мое место в Саутгемптоне'.
  'Отмели'. Первый пункт в списке, который я только что прочитал в социальной сети: Skylark в Холмби-Хиллз. Le Dauphin в Палм-Бич. Безымянная квартира в Риме.
  Ее настоящие дети.
  'Еще одна веранда', - сказал я. 'Решетчатый домик у бассейна'.
  Мое знание потрясло ее еще больше. Она с трудом сглотнула. 'Ты, кажется, все знаешь. Я действительно не вижу необходимости...'
  'Далеко не все'. Налейте еще. Я улыбнулся. Она посмотрела на меня с благодарностью.
  Стокгольмский синдром в исполнении Бузера. 'Пей до дна'.
  Она выпила, вздрогнула, выпила еще и сказала: 'За славную, славную правду'.
  'Утопление', - сказал я. 'Как это произошло?'
  "Это был последний день каникул. Ранняя осень. Я был наверху, в своей веранде...
  Я люблю веранды - слияние с природой. Во всех моих домах были веранды. Та, что в Шолс, была лучшей, скорее павильоном, на самом деле, в староанглийском стиле, удобная и теплая. Я сидела там, глядя на Атлантику - это более интимный океан, Атлантика, не правда ли?
  "Определенно."
  'По сравнению с Тихим океаном, который такой... нетребовательный. По крайней мере, я всегда так считал'.
  Она подняла стакан, прищурилась и отпила водки.
  Я спросил: 'Где были девушки?'
  Она крепче сжала стекло, повысила голос: 'Ах, где же были девочки! Играли, чем еще занимаются маленькие девочки! Играли на пляже! С няней - толстым английским пудингом! Я оплатила ей проезд из Ливерпуля, отдала ей свои лучшие старые платья, прекрасные апартаменты. Она пришла с рекомендациями, шлюха. Кокетничала с Рэми, с наемной прислугой - со всем, что было в брюках. В тот день она хлопала ресницами перед смотрителем
   и отвела взгляд от девочек. Они пробрались в домик у бассейна - решетчатый домик у бассейна - который должен был быть заперт, но не был. Головы катились в тот день. Они катились'.
  Она осушила свой стакан, тихонько рыгнула и выглядела подавленной.
  Я сделал вид, что не заметил, и спросил: 'И что случилось потом?'
  'И тут - наконец - пудинг понял, что они ушли. Пошла искать их, услышала смех из домика у бассейна. Когда она пришла туда, Шерри стояла у края бассейна, хлопая себя по коленям. Смеясь. Идиот спросил, где Шэрон. Шерри указала на бассейн. Глупый пудинг оглянулся и увидел, что одна рука торчит из воды. Она прыгнула в воду, сумела вытащить Шэрон. Бассейн был грязным - его можно было слить до весны. Они оба стали скользкими - так и надо было шлюхе'.
  'А Шерри продолжала смеяться', - сказал я.
  Она отпустила стакан. Он скатился по ее коленям, ударился о каменный пол и разбился. Осколки образовали влажную мозаику, похожую на драгоценные камни, которая заворожила ее.
  'Да, смеюсь', - сказала она. 'Такое веселье. Через все это'.
  'Насколько серьезно пострадала Шэрон?'
  'Вовсе не серьезно. Просто ее гордость. Она наглоталась воды, этот тупой хрен повозился с ней, и она вырвала все это. Я приехал как раз вовремя, чтобы увидеть это - вся эта коричневая вода выплеснулась из нее. Отвратительно'.
  'Когда вы поняли, что это не был несчастный случай?'
  'Шерри подошла к нам, стуча себя по груди и говоря: 'Я ее толкаю'.
  Вот так: 'Я ее толкаю', как будто она этим гордилась. Я думала, что она шутит, отгоняя свой страх, сказала Рэми, чтобы он увел ее, дал ей теплого молока и мягкого печенья. Но она сопротивлялась, начала кричать: 'Я ее толкаю! Я ее толкаю!' - приписывая себе заслугу! Потом она вырвалась от него, подбежала к тому месту, где лежала Шэрон, и попыталась пнуть ее - перевернуть ее обратно в бассейн'.
  Покачивание головой.
  Улыбка.
  'Позже, когда Шэрон стало лучше, она подтвердила это. 'Шерри, толкни меня'. И на спине у нее был синяк. Маленькие следы от костяшек пальцев'.
  Она с тоской уставилась на жидкость на полу. Я налил немного мартини в другой стакан и протянул ей. Глядя на мизерную порцию, она нахмурилась, но выпила, а затем лизнула ободок с видом ребенка, пренебрегающего правилами поведения за столом.
   'Она хотела сделать это снова, прямо передо мной. Хотела, чтобы я это увидел .
  Вот тогда я поняла, что это... серьезно. Они не могли... должны были... разлучиться. Не могли быть вместе, никогда больше'.
  'Входит брат Билли'.
  'Билли всегда хорошо обо мне заботился'.
  'Почему выкуп?'
  'Они работали на нас - на Билли'.
  "Где?"
  'В Палм-Бич. Застилаю постели. Убираюсь'.
  'Откуда они взялись изначально?'
  "Место. Рядом с Эверглейдс. Один из наших знакомых - очень хороший врач - принимал слабоумных, учил их честному труду, как быть хорошими гражданами. Знаете, если их правильно обучить, они становятся лучшими работниками".
   Все вымыто щелочным мылом... вся одежда аккуратно сложена, кровати, на которых можно было бы подбросить монету... как будто кто-то их этому обучил основы давным-давно.
  Живя около болот. Вся эта грязь. Они бы чувствовали себя как дома на своем клочке земли. Зеленый суп...
  'Доктор и Генри были приятелями по гольфу', - говорила она. 'Генри всегда считал обязательным нанимать Фредди - доктора - идиотов для работы на земле, сбора фруктов, повторяющихся дел. Он считал, что наша гражданская обязанность - помогать'.
  'И вы помогли им еще больше, когда отдали им Шэрон'.
  Она пропустила сарказм, ухватилась за рационализацию. 'Да! Я знала, что у них не может быть детей. Ширли была... исправлена. Фредди исправил их всех, для их же блага. Билли сказал, что мы дадим ей - им - величайший подарок, который кто-либо может дать, и в то же время решим нашу проблему'.
  'Каждый выходит победителем'.
  'Да. Именно'.
  ' Зачем это нужно было делать?' - спросил я. 'Почему бы не оставить Шэрон дома и не отправить Шерри на какое-нибудь лечение?'
  Ее ответ звучал отрепетированно. 'Шерри нуждалась во мне больше. Она была действительно нуждающейся - и время подтвердило это'.
  Два потомка в Синей книге, с 1954 по 1957 год. После этого только один.
   Мои догадки превратились в факты, части наконец-то сложились. Но это меня мутило, как плохая новость о диагнозе. Я ослабил галстук, стиснул челюсти.
  'Что ты сказал своим друзьям?'
  Нет ответа.
  'Что она умерла?'
  "Пневмония."
  'Были ли похороны?'
  Она покачала головой. 'Мы дали понять, что хотим, чтобы все было конфиденциально. Наши желания были учтены. Вместо цветов пожертвования в Planned Parenthood
  - были пожертвованы тысячи долларов'.
  'Еще победители', - сказал я. Мне захотелось немного ее прояснить.
  Вместо этого я надела маску терапевта, притворилась, что она пациентка. Приказала себе быть понимающей, не осуждающей...
  Но даже когда я улыбалась, ужас оставался со мной. В итоге, просто еще один тошнотворный, отвратительный случай насилия над детьми, психопатология, подпитывающая жестокость: слабая, зависимая женщина, презирающая свою слабость, проецирующая эту ненависть на ребенка, которого она считала слабым. Видящая в злобе другого ребенка силу. Завидующая ей, подпитывающая ее:
   Так или иначе, Шерри должна была победить.
  Она запрокинула голову назад, пытаясь высосать пищу из пустого стакана. Я похолодел от ярости, почувствовал холод в костях.
  Даже сквозь дымку опьянения она уловила это. Ее улыбка исчезла. Я поднял кувшин. Она подняла одну руку, готовая отразить удар.
  Я покачал головой, налил себе еще мартини. 'Чего ты надеялся добиться?'
  'Мир', - едва слышно сказала она. 'Стабильность. Для всех'.
  'Ты понял?'
  Нет ответа.
  'Ничего удивительного', - сказал я. 'Девочки любили друг друга, нуждались друг в друге.
  Они разделили свой собственный мир, который создали. Разделив их, вы разрушили этот мир. Шерри пришлось бы стать хуже. Намного хуже'.
  Она посмотрела вниз и сказала: 'Она выбросила это из головы'.
  'Как вы это сделали?'
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Механика перевода. Как именно вы это сделали?'
   'Шэрон знала Ширли и Джаспера - они играли с ней, были добры к ней. Они ей нравились. Она была счастлива, когда уходила с ними'.
  'Куда отправляетесь?'
  'В походе по магазинам'.
  'Это никогда не кончится'.
  Рука снова поднялась в обороне. 'Она была счастлива! Лучше бы ее не били!'
  'А как же Шерри? Какое объяснение она получила?'
  'Я... я сказала ей, что у Шэрон...' Она утопила остаток предложения в водке.
  Я спросил: 'Ты сказал ей, что Шэрон умерла?'
  'Что она попала в аварию и не вернется'.
  'Какой несчастный случай?'
  'Просто случайность'.
  'В том возрасте, когда Шерри была в том возрасте, она бы предположила, что утопление стало причиной смерти ее сестры'.
  'Нет, невозможно - смешно. Она видела, как Шэрон выжила - это было несколько дней спустя!'
  'В том возрасте все это не имело бы значения'.
  'О, нет, вы не можете обвинить меня в... Нет! Я не... никогда бы не сделал ничего столь жестокого по отношению к Шерри!'
  'Она все время спрашивала о Шэрон, не так ли?'
  'Некоторое время. Потом она перестала. Выкинула это из головы'.
  'А кошмары ей тоже перестали сниться?'
  Выражение ее лица говорило мне, что все мои годы учебы не прошли даром.
  'Нет, эти... Если ты все знаешь, зачем ты заставляешь меня проходить через это?'
  'Вот еще кое-что, что я знаю: после того, как Шэрон ушла, Шерри была в ужасе - страх разлуки - это первобытный страх в три года. И ее страх продолжал расти. Она начала набрасываться, становиться более жестокой. Начала вымещать это на тебе'.
  Еще одна хорошая догадка. 'Да!' - сказала она, горя желанием стать жертвой. 'Она закатила самые ужасные истерики, которые я когда-либо видела. Больше, чем истерики - истерики, животные истерики. Не давала мне ее держать, пинала, кусала, плевала в меня, крушила вещи - однажды она вошла в мою спальню и намеренно сломала мне
   любимая ваза Тан. Прямо передо мной. Когда я ее отругала, она схватила маникюрные ножницы и потянулась к моей руке. Мне нужно было наложить швы!'
  'Что вы сделали с этой новой проблемой?'
  'Я начал более серьезно думать о ее происхождении, ее... биологии. Я спросил Билли. Он сказал мне, что ее родословная не была... выбором. Но я отказался отчаиваться из-за этого, сделал ее улучшение своим главным проектом. Я подумал, что смена обстановки может помочь. Я закрыл этот дом, забрал ее с собой в Палм-Бич. Мое место там... спокойное. Редкие пальмы, прекрасные большие эркеры - одно из лучших у Эддисона Мизнера. Я подумал, что атмосфера - ритм волн - успокоит ее'.
  'Между ней и Уиллоу Гленом пара тысяч миль', - сказал я.
  'Нет! Это не имело никакого отношения к делу. Шэрон исчезла из ее жизни'.
  'Она была?'
  Она уставилась на меня. Заплакала, но без слез, словно пересохший колодец, которому не из чего черпать.
  'Я сделала все, что могла', - наконец сказала она сдавленным голосом. 'Отдала ее в лучший детский сад - самый лучший. Я сама туда ходила. У нее были уроки танцев, верховая езда, школа обаяния, катание на лодке, юниорский котильон. Но все без толку. Она не ладила с другими детьми; люди начали говорить. Я решила, что ей нужно больше моего индивидуального внимания, посвятила себя ей.
  Мы отправились в Европу'.
  Еще несколько тысяч миль. 'До твоего места в Риме'.
  'Мое ателье', - сказала она. 'Генри подарил мне его, когда я изучала искусство. По дороге мы совершили грандиозное турне - Лондон, Париж, Монте-Карло, Гштаад, Вена. Я купила ей милый набор миниатюрных чемоданов, чтобы они соответствовали моим, заказала для нее совершенно новый гардероб - даже маленькую шубу с подходящей шляпой. Она любила наряжаться. Она могла быть такой милой и очаровательной, когда хотела. Красивая и уравновешенная, прямо как королевская особа. Я хотела, чтобы она познакомилась с лучшими вещами в жизни'.
  'Чтобы компенсировать свое происхождение '.
  'Да! Я отказывался видеть в ней неисправимую. Я любил ее!'
  'Как прошла поездка?'
  Она не ответила.
  'На протяжении всего этого вы когда-нибудь думали о ее воссоединении с Шэрон?'
  'Это... пришло мне в голову. Но я не знал как. Я не думал, что это будет лучше...
  Не смотри на меня так! Я делал то, что считал лучшим!'
  'Вы когда-нибудь думали о Шэрон, о том, как у нее дела?'
  'Билли давал мне отчеты. Она была в порядке, все было просто замечательно. Они были милыми людьми'.
  'Они есть . И они чертовски хорошо справились с ее воспитанием, учитывая, с чем им пришлось работать. Но вы действительно ожидали, что они выживут?'
  'Да, я это сделала! Конечно, я это сделала. За кого ты меня принимаешь! Она процветала !
  Для нее это было лучшим выходом'.
  Майонез из банки. Окна из вощеной бумаги. Я сказал: 'До прошлой недели'.
  'Я... я не знаю об этом'.
  'Нет, я уверен, что ты бы этого не сделал. Давайте вернемся к Шерри. Учитывая ее социальные проблемы, как она училась в школе?'
  'Она сменила десять школ за три года. После этого мы пользовались услугами репетиторов'.
  'Когда вы впервые отвезли ее в Крузе?'
  Она посмотрела на свой пустой стакан. Я отмерил еще один дюйм. Она осушила его. Я спросил: 'Сколько ей было лет, когда он начал ее лечить?'
  "Десять."
  'Почему вы не обратились за помощью раньше?'
  'Я думал, что смогу во всем разобраться сам'.
  'Что заставило вас изменить свое мнение?'
  'Она... причинила боль другому ребенку на дне рождения'.
  'Как больно?'
  'Зачем тебе это знать? Ой, ладно, какая разница? Я и так уже раздет! Они играли в 'приколи хвост ослику'. Она промахнулась и разозлилась - она ненавидела проигрывать. Сорвала с глаз повязку и воткнула булавку в зад маленького мальчика - именинника. Ребенок был негодником; родители были нувориши, карьеристы, совершенно безмозглые. Они сделали из мухи слона, пригрозили вызвать полицию, если я не отведу ее к кому-нибудь'.
  'Почему вы выбрали Крузе?'
  'Я знал его в обществе. Мои люди знали его людей на протяжении поколений.
  У него был прекрасный дом недалеко от моего с прекрасным офисом на первом этаже. С отдельным входом. Я думал, он будет сдержанным.'
  Она рассмеялась. Пьяным, резким смехом. 'Кажется, я не очень-то склонна к... предвидению, да?'
  'Расскажите мне о лечении'.
  'Четыре сеанса в неделю. Сто двадцать пять долларов за сеанс.
  Оплата за десять сеансов вперед'.
  'Какой диагноз он вам поставил?'
  'Он мне его так и не дал'.
  'А как насчет целей лечения? Методов?'
  'Нет, ничего подобного. Он только сказал, что у нее серьезные проблемы...
  проблемы характера - и нуждалась в интенсивной терапии. Когда я попыталась задать вопросы, он ясно дал понять, что все, что происходило между ними, было конфиденциальным . Мне было запрещено вмешиваться вообще. Мне это не нравилось, но он был врачом. Я предполагала, что он знал, что делал. Я держалась совершенно в стороне, заставила Рэми отвезти ее на прием'.
  'Круз ей помог?'
  'В начале. Она приходила домой от него и была спокойна -
  почти слишком спокойно'.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Сонная. Сонная. Теперь я знаю, что он ее гипнотизировал. Но какие бы преимущества это ни принесло, они не продлились долго. Через час или два она стала той же старой Шерри'.
  'Что это значит?'
  'Вызывающее поведение, сквернословие. Этот ужасный характер - все еще ломает вещи.
  За исключением тех случаев, когда она чего-то хотела - тогда она могла быть самой очаровательной куколкой в мире. Сладкой как сахар, настоящей актрисой. Она знала, как подстраивать людей под свои нужды. Он научил ее делать это еще лучше. Все время, когда я думала, что он помогает ей, он учил ее, как манипулировать'.
  'Вы когда-нибудь рассказывали ему о Шэрон?'
  'Он не позволил мне ничего ему рассказать'.
  'Если бы он это сделал, вы бы ему сказали?'
  'Нет. Это было... в прошлом'.
  'Но в конце концов ты ему рассказал'.
  'Не раньше, чем позже'.
  'Насколько позже?'
  'Годы. Она была подростком - четырнадцать или пятнадцать. Он позвонил мне поздно ночью, застал меня врасплох. Ему нравилось это делать. Внезапно он полностью изменил свою мелодию. Внезапно мне стало необходимо участвовать. Приходите, чтобы пройти оценку . Пять лет в никуда, и теперь
  он хотел, чтобы я лежала на диване! Я не хотела принимать в этом участия - к тому времени я уже поняла, что это бесполезно, ее личность не изменится. Она была пленницей своих... генов. Но он не принимал 'нет' в качестве ответа, продолжал звонить мне, изводить меня. Забегал поболтать, когда я принимала гостей. Отводил меня в сторону на вечеринках и говорил, что мы с ней... как он это назвал?... диада . Деструктивная диада . Два человека на психологических качелях, пытающихся сбить друг друга с ног. Ее поведение влияло на мое; мое - на ее. Чтобы она перестала делать все эти ужасные вещи, нам нужно было выровнять наше общение, найти эмоциональный гомеостаз или что-то в этом роде. Я чувствовала, что он просто хотел контролировать меня, и я не собиралась сдаваться. Но он был как... муштра. Продолжал в том же духе, просто не сдавался. И все же я смогла устоять'. Гордая улыбка. 'Потом все стало намного хуже, и я сдался'.
  'Хуже в каком смысле?'
  'Она начала делать... подростковые вещи'.
  'Убегаешь?'
  'Исчезала. На несколько дней - совершенно без предупреждения. Я посылала за ней Рэми, но он редко ее находил. Потом, откуда ни возьмись, она приползала обратно, обычно среди ночи, вся растрепанная, грязная, плачущая, обещая никогда больше так не делать. Но она всегда это делала'.
  'Она рассказывала о том, где была?'
  'О, на следующее утро она хвасталась, рассказывала мне ужасные истории, чтобы заставить меня страдать - о том, как она перешла мост и направилась в цветную часть города, и тому подобное. Я никогда не знала, насколько ей верить - не хотела верить ни во что из этого. Позже, когда она стала достаточно взрослой, чтобы водить, она уехала на одной из моих машин и исчезла. Недели спустя счета по кредитным картам и штрафы за нарушение правил дорожного движения начали поступать, и я узнала, что она шаталась по всему
  - Джорджия, Луизиана, скучные городки, о которых я никогда не слышал. Что она там делала, одному Богу известно. Однажды она поехала на Марди Гра и вернулась домой выкрашенная в зеленый цвет. Я в конце концов отобрал у нее водительские права, когда она испортила мою любимую машину - прекрасный старый Bentley, выкрашенный в сиреневый цвет, с травлеными стеклами.
  Подарок Генри мне на наше десятилетие. Она загнала его в океан, просто оставила там и ушла. Но ей всегда удавалось найти связку ключей, и она снова уезжала.'
  Так или иначе, Шерри одержала бы победу.
  Теперь никакой улыбки.
   Я вспомнил, что Дел рассказывал мне о следах от уколов: 'Когда она начала употреблять наркотики?'
  'Когда ей было тринадцать, Пол прописал ей транквилизаторы'.
  'Он не был доктором медицины и не имел права выписывать лекарства'.
  Она пожала плечами. 'Он дал ей эти лекарства. Рецептурные транквилизаторы'.
  'А как насчет уличных наркотиков?'
  'Не знаю. Полагаю, да. Почему бы и нет? Ничто не могло помешать ей делать то, что она хотела'.
  'Как часто Круз виделась с ней в этот период?'
  'Когда она решила пойти. Он выставлял мне счет, даже если она не приходила'.
  'Каков был официальный график?'
  'Без изменений - четыре сеанса в неделю'.
  'Вы когда-нибудь задавали ему вопросы? Спросите, почему годы лечения не улучшили ее состояние?'
  'Он... к нему было трудно подойти. Когда я наконец подняла этот вопрос, он очень разозлился, сказал, что она непоправимо расстроена, никогда не будет нормальной, что ей нужно будет лечиться всю жизнь, чтобы просто поддерживать . И что это была моя вина
  - Я слишком долго ждал, чтобы привести ее, не мог ожидать, что загоню драндулет в гараж и получу Роллс-Ройс. Затем он снова начинал, давя на меня, чтобы я пришел на оценку. Ей становилось все хуже и хуже.
  Он меня сломал - я согласилась с ним поговорить'.
  'А что насчет?'
  'Обычная ерунда. Он хотел узнать о моем детстве, снились ли мне сны по ночам, почему я вышла замуж за Генри. Что я чувствую . Он всегда говорил тихим монотонным голосом, у него в офисе были блестящие вещи - маленькие игрушки, которые двигались взад-вперед. Я знала, что он делал - пытался меня загипнотизировать. Все в Палм-Бич знали, что он делал такие вещи. Он делал это на вечеринках, на балу Planned Parenthood - заставлял людей крякать как уток ради развлечения. Я решила не сдаваться. Это было трудно - его голос был как теплое молоко. Но я боролась с этим, говорила ему, что не понимаю, какое отношение все это имеет к Шерри. Он продолжал давить. Наконец я выпалила, что он зря тратит время, она даже не моя, а продукт плохих генов какой-то шлюхи. Это заставило его перестать бубнить, и он странно посмотрел на меня'.
  Она вздохнула, закрыла глаза. 'Мое сердце сжалось. Пытаясь ему сопротивляться, я сказала слишком много, дала ему как раз то, что ему было нужно, чтобы высосать из меня всю кровь'.
  'Вы никогда не говорили ему, что ее удочерили?'
   'Я никому не рассказывал - с того дня, как я ее заполучил'.
  'Как он отреагировал, узнав об этом?'
  'Сломал пополам свою трубку. Ударил рукой по столу. Схватил меня за плечи и встряхнул. Сказал, что я зря тратил его время все эти годы и сильно навредил Шерри. Сказал, что я не заботился о ней, был ужасной матерью, эгоистичным человеком - мои коммуникации были извращенными . Моя скрытность сделала ее такой, какая она есть! Он продолжал в том же духе, нападая на меня! Я была в слезах, пыталась выйти из кабинета, но он стоял в дверях и преграждал мне путь, продолжая оскорблять меня. Я пригрозила закричать. Он улыбнулся и сказал: 'Давай, к завтрашнему дню весь Палм-Бич будет знать'.
  Шерри бы знала. Как только я выходила за дверь, он звонил ей, рассказывал, как я лгала ей. Это сломало меня. Я знала, что это будет последней каплей между нами. Я умоляла его не рассказывать, умоляла его сжалиться. Он улыбнулся, вернулся за стол и закурил еще одну трубку. Просто сидел, пыхтя и глядя на меня, как на мусор. Я хныкала, как ребенок. Наконец, он сказал, что передумает при условии, что я буду честной с этого момента...
  полностью открыт . Я... я ему все рассказал'.
  'Что именно вы ему сказали?'
  'Что отец неизвестен, мать - шлюха, которая вообразила себя актрисой. Что она умерла вскоре после рождения ребенка'.
  'Ты так и не рассказал ему о Шэрон'.
  'Нет, нет'.
  'Вы не беспокоились, что Шерри ему расскажет?'
  'Как она могла сказать ему то, чего не знала? Это было у нее в голове - я уверен в этом, потому что она никогда об этом не упоминала, а когда злилась, то бросала мне в лицо все остальное'.
  'А что, если бы она случайно открыла старую Синюю книгу?'
  Она покачала головой. 'Она не любила книги, не читала - так и не научилась хорошо читать. Какая-то преграда, которую репетиторы не смогли преодолеть'.
  'Но Круз все равно узнал. Как?'
  "Не имею представления."
  Но я это сделал: День карьеры в колледже, обнаружение его бывшего пациента. Обнаружение, что это был вовсе не его бывший пациент, а его копия, зеркальное отражение...
  Она говорила: 'Он годами пускал мне кровь, чудовище. Надеюсь, он корчится в вечном аду'.
  'Почему брат Билли не исправил это для тебя?'
  'Я... я не знаю. Я сказал Билли. Он всегда говорил мне иметь терпение'.
  Она отвернулась от меня. Я налил еще мартини, но она не стала его пить, просто держала свой стакан и выпрямлялась. Ее глаза закрылись, а дыхание стало поверхностным. Терпимость пьяницы, но она скоро отключится. Я формулировал свой следующий вопрос для максимального воздействия, когда дверь распахнулась.
  Двое мужчин вошли в веранду. Первым был Сирил Трапп в белой рубашке-поло, отутюженных дизайнерских джинсах, Topsiders и черной куртке Members Only. California Casual выдавало напряжение на его покрытом белыми пятнами лице и револьвер из синей стали в правой руке.
  Второй мужчина держал руки в карманах, осматривая комнату опытным взглядом пит-босса. Постарше, лет шестидесяти, высокий и широкий - крупные кости, подбитые твердым жиром. На нем был костюм цвета оленьей кожи в стиле вестерн, коричневая шелковая рубашка, галстук-шнурок, собранный большой застежкой дымчато-топазового цвета, сапоги цвета арахисового масла из ящерицы и соломенная ковбойская шляпа. Цвет его кожи соответствовал цвету сапог. На сорок фунтов тяжелее Траппа, но та же острая челюсть и тонкие губы. Его глаза остановились на мне. Его взгляд был взглядом натуралиста, изучающего какой-то редкий, но отвратительный образец.
  'Мистер Хаммел', - сказал я. 'Как дела в Вегасе?'
  Он не ответил, только пошевелил губами, как это делают люди, носящие зубные протезы.
  'Заткнись', - сказал Трапп, направив пистолет мне в лицо. 'Заложи руки за голову и не двигайся'.
  'Твои друзья?' - спросил я Хоуп Блэлок. Она покачала головой. Ее глаза были наэлектризованы страхом.
  'Мы здесь, чтобы помочь вам, мэм', - сказал Хаммел. Его голос был басом- профундо из пустошей , огрубевшим от дыма, выпивки и пустынного воздуха.
  Вошел Рэми, весь в безупречной черной сарже и накрахмаленной белизне. 'Все в порядке, мадам', - сказал он. 'Все в порядке'. Он посмотрел на меня с напряженной яростью, и я понял, кто вызвал отряд головорезов.
  Трапп шагнул вперед, взмахнул револьвером. 'Убери руки за спину'.
  Я двигался недостаточно быстро, чтобы угодить ему, и оружие оказалось у меня под носом.
  Хоуп Блэлок ахнула. Рэми подошел к ней.
  Трапп немного надавил на ствол. Глядя на весь этот металл, я пробежал глазами. Я рефлекторно напрягся. Трапп наклонился сильнее.
  Royal Hummel сказал: 'Легко'. Он обошел меня сзади. Я услышал, как щелкнул храповик, почувствовал холодный металл вокруг запястий.
  'Не слишком ли туго, сынок?'
  'Идеально. Дядя Рой'.
  'Заткнись нахрен', - сказал Трапп.
  Хоуп Блэлок поморщилась.
  Хаммел сказал: 'Полегче, КТ', и похлопал меня по затылку. Его прикосновение беспокоило меня больше, чем пистолет. 'Закрой глаза, сынок', - сказал он, и я повиновался. Давление револьвера сменилось чем-то тугим и эластичным вокруг моей головы. Оно так туго затянуло мне глаза, что я не мог их открыть.
  Сильные руки схватили меня под мышки. Меня подняли так, что только носки моих ботинок касались пола, и понесло вперед, словно воздушного змея на встречном ветру.
  Это был очень большой дом. Меня долго тащили, прежде чем я услышал, как открылась дверь, и почувствовал горячий воздух на лице.
  Трапп рассмеялся.
  'Что?' - спросил дядя, растянув слово до двух слогов.
  'Как мы поймали этого шутника. Это сделал чертов дворецкий'.
   Глава
  33
  Они обыскали меня, конфисковали часы, ключи и кошелек и посадили в машину, от которой пахло новизной.
  'Успокойся, сынок', - сказал Хаммел, усаживая меня на заднее сиденье и снимая наручники. Он захлопнул дверь. Я услышал, как он обошел машину и подошел к передней части; затем заработал двигатель - приглушенно, словно у меня заложили уши.
  Я откинул повязку на дюйм и осмотрел салон: затемненные окна, пропускающие лишь слабый свет. Черная стеклянная перегородка, изолирующая задний отсек. Камера, обшитая серым винилом - жесткие сиденья, нейлоновое ковровое покрытие, тканевая крыша. Никакого потолочного освещения. Никаких украшений вообще, никаких намеков на марку или модель. Простой стиль американского седана среднего размера эконом-класса - базовая модель Dodge, Ford или Olds, но с изюминкой: никаких дверных ручек. Никаких пепельниц или ремней безопасности. Никакого металла вообще.
  Я провел руками по дверям, пытаясь найти какую-нибудь скрытую защелку. Ничего.
  Сильный стук по перегородке не вызвал никакого отклика. Сан-Квентин на колесах.
  Мы начали двигаться. Я снял повязку. Сверхпрочная черная резинка, без этикетки. Она уже воняла страхом в моем поту. Я услышал шорох гравия, приглушенный, как зажигание. Звукоизоляция.
  Я прижался лицом к окну, видел только свое отражение в темном стекле. Мне не нравилось, как я выглядел.
  Мы набрали скорость. Я почувствовал это так же, как вы чувствуете ускорение в лифте - толчок в животе. Отрезанный от мира, я мог слушать только свой страх; я мог бы быть в склепе.
   Внезапный поворот заставил меня скользнуть по сиденью. Когда машина выпрямилась, я пнул дверь, затем ударил ее с силой каратэ-ногой. Не поддавался. Я колотил в окна до боли в руках, атаковал перегородку. Даже намека на вибрацию не было.
  Я понял, что буду там столько, сколько они захотят. Моя грудь сжалась. Любой дорожный шум, который пропускала звукоизоляция, заглушался биением моего сердца.
  Они ограбили меня чувственно; ключ был в том, чтобы вернуть себе ориентиры. Я искал ментальные указатели; единственное, что осталось, было время. Но часов не было.
  Я начал считать. Тысяча один. Тысяча два. Устроился поудобнее для поездки.
  
  Примерно через сорок пять минут машина остановилась. Левая задняя дверь открылась. Хаммель низко наклонился и заглянул внутрь. На нем были зеркальные солнцезащитные очки, а длинноствольный хромированный Кольт .45 держал параллельно ноге.
  За ним был цементный пол. Темно-сероватая темнота. Я чувствовал запах автомобильных паров.
  Он поднял другую руку к паху и расстегнул шорты. 'Время перевода, сынок. Придется снова надеть на тебя наручники. Наклонись вперед'.
  Никакого упоминания о том, что я снял повязку. Я засунул ее за сиденье и сделал то, что он просил, хороший маленький заключенный. Надеясь, что послушание купит мне привилегию зрения. Но в тот момент, когда мои руки были связаны, резинка пошла дальше.
  Я сказал: 'Куда мы идем?' Глупый вопрос. Беспомощность делает с тобой вот что.
  'На прогулку. Давай, КТ, поторопимся'.
  Хлопнула дверь. Голос Траппа сказал: 'Давайте переместим эту индейку'. Забавно.
  Мгновение спустя я почувствовал запах Арамиса, услышал жужжащий шепот его голоса у своего уха.
  'Это сделал чертов дворецкий. Разве это не улет, педик?'
  'Тск, тск', - сказал я. 'Нецензурная брань для возрожденного'.
  Внезапная боль, как от укуса пчелы, за ухом: щелчок пальцем. 'Заткнись на...'
  ' CT ', сказал Хаммел.
  "Все в порядке."
  Двойной захват. Шаги разносятся эхом. Авто дымит сильнее.
   Подземная парковка.
  Двадцать два шага. Остановитесь. Подождите. Механический гул. Скрежет шестерёнок, что-то скользит, заканчивается лязгом.
  Дверь лифта.
  Толчок вперед. Задвижка захлопнулась. Щелчок. Быстрый подъем. Еще один толчок. На улице жара, вонь бензина такая сильная, что я чувствую ее вкус.
  Еще цемента. Громкий свист, становящийся громче. Очень громкий.
  Бензин... Нет, что-то покрепче. Запах аэропорта. Реактивное топливо. Вжух Вжух . Порывы прохладного воздуха прорезают жару.
  Пропеллеры. Медленное пыхтение, набирающее скорость. Ротор вертолета.
  Они тащили меня вперед. Я думал о Симене Кроссе, которого с завязанными глазами везли на посадочную полосу меньше чем в часе езды от Лос-Анджелеса. Доставили на купол Лиланда Белдинга. Где-то в пустыне.
  Шум ротора становился оглушительным, путая мои мысли. Порывы турбулентности били меня по лицу, приклеивали одежду к телу.
  'Здесь ступенька', - крикнул Хаммел, надавливая мне под локоть, толкая меня, поднимая. 'Поднимайся, сынок. Вот так - хорошо'.
  Поднимаюсь. Шаг, два шага. Мама, можно мне... Полдюжины, еще больше.
  'Продолжай', - сказал Хаммел. 'Теперь остановись. Выдвинь ногу вперед. Вот так. Хороший мальчик'. Положи руку мне на голову, надавливая вниз. 'Пригнись, сынок'.
  Он усадил меня в ковшеобразное сиденье и пристегнул. Дверь хлопнула. Уши заложило. Уровень шума немного снизился, но остался громким. Я услышал заикание радио, новый голос спереди: мужской, по-военному ровный, что-то говорил Хаммелю. Хаммел ответил. Планирование. Их слова заглушил ротор.
  Мгновение спустя мы взлетели с волной, которая подпрыгнула и ударила меня, как мяч для патинко. Вертолет качнулся, снова поднялся, обрел устойчивость.
  Подвешенный в воздухе.
  Я снова вспомнил о стремительном падении знаменитости Симэна Кросса на смерть.
  Пропавшие заметки в общественном хранилище. Книги отозваны. Заперты, изнасилованы.
  Пора отправлять голову в духовку.
   Если вы правы хотя бы на десятую часть, то мы имеем дело с людьми с очень длинные руки....
  Вертолет продолжал подниматься. Я боролся с дрожью, изо всех сил стараясь представить, что это аттракцион E в Диснейленде.
  Вверх, вверх и прочь.
  
  По моим неторопливым подсчетам, мы летели уже больше двух часов, когда из передней части кабины послышались новые радиошумы, и я почувствовал, как вертолет начал снижаться.
  Еще больше радио-заиканий. Одно различимое слово: 'Роджер'.
  Мы пошли на посадку. Я вспомнил, что где-то читал, что скорость вертолетов составляет от 90 до 125 узлов. Если мои подсчеты были близки к точным, это означало поездку на 200-250 миль. Я мысленно начертил круг с Лос-Анджелесом в центре. От Фресно до Мексики в продольном направлении. От пустыни Колорадо куда-то через Тихий океан по оси восток-запад.
  В трех направлениях нет недостатка в пустыне.
  Еще один резкий спуск. Через несколько мгновений мы достигли твердой земли.
  'Гладко', - сказал Хаммел. Через несколько секунд я почувствовал его дыхание, горячее и мятное, на своем лице, услышал, как он хрюкнул, ослабляя ремень.
  'Нравится поездка, сынок?'
  'Неплохо', - сказал я, одолжив чужой голос - какой-то дрожащий тенор Милктоста. 'Но фильм вонял'.
  Он усмехнулся, взял меня за руку, вывел из вертолета и повел вниз.
  Я споткнулся пару раз. Хаммель поддерживал меня в вертикальном положении и двигал, не сбиваясь ни на полшага.
  Старый марш 'Отвали!' - он, вероятно, использовал его на тысяче пьяных в Вегасе.
  Мы шли медленно-считали четыреста. Воздух был очень жаркий, очень сухой. Тишина.
  'Оставайся здесь', - сказал он, и я услышал топот его удаляющихся копыт, а затем - тишину.
  Я стоял там, без охраны, пока не досчитал до трехсот. Еще триста.
  Десять минут. Предоставлен самому себе.
  Еще через пять минут я начал сомневаться, вернется ли он.
  Еще три, и я надеялся, что это так.
  Его уход означал, что побег будет глупостью. Я попытался представить, где я нахожусь - на краю пропасти? Играю в мишень в конце стрельбища?
  Или просто брошенный где-нибудь в глуши упакованный в подарочную упаковку завтрак для скорпионов и канюков.
  Некролог Дональда Нейрата пришел мне на ум... по неуказанным причинам во время отпуска в Мексике.
  Может, Хаммель блефовал. Я подумывал о переезде. Неуверенность сковала мои суставы. Я был человеком, стоящим одной ногой на мине, неподвижность - мой пожизненный приговор.
  Я стоял там, считая, потея, пытаясь удержаться. Терпя каплю патоки времени, замедленного страхом. Наконец я заставил себя сделать один шаг вперед - шажок ребенка. Мама, можно мне? Пожалуйста?
  Твердая земля. Никаких фейерверков.
  Еще один шаг. Я выставил одну ногу по медленной дуге, проверяя - никаких растяжек -
  Я медленно продвигался вперед, когда где-то позади меня раздался электрический визг.
  Остановись и иди. Скули, перестань скулить.
  Гольф-кар или что-то вроде того. Приближается. Шаги.
  'Милый маленький танец, сынок', - сказал Хаммел. 'Нам бы не помешал дождь'.
  Он посадил меня в тележку. У нее были неглубокие сиденья и не было крыши. Мы ехали под палящим солнцем около пятнадцати минут, прежде чем он остановился, вытащил меня и провел через вращающиеся двери в здание, кондиционированное до холода.
  Мы прошли еще через три двери, каждая из которых открывалась после серии щелчков, затем быстро повернули направо, прошли еще тридцать шагов и вошли в комнату, пахнущую дезинфицирующим средством.
  'Оставайтесь свободными, и никто вас не обидит', - сказал он.
  Множество шагов пронеслось вперед. Наручники снялись. Несколько пар рук сковали мои руки и ноги, подперели мою голову, запрокинули ее назад. Пальцы заполнили мой рот, засунули мне под язык. Я задохнулся.
  С меня сняли одежду. Руки пробежали марафон по моему телу, взъерошили волосы, исследовали подмышки, отверстия - ловко, быстро, без намека на похотливый интерес. Затем меня снова одели, застегнули на пуговицы и молнию, и все это за пару минут.
  Меня провели через еще две щелкнувшие двери и усадили в большое, глубокое кресло - кожаное, пахнущее дубильными веществами.
  Дверь закрылась.
  К тому времени, как я снял повязку, их уже не было.
   Комната была большой, темной, обставленной в стиле 'нео-дом на пастбище': дощатые стены, ковры навахо на состаренном сосновом полу, люстра в виде тележного колеса, свисающая с балочного потолка собора, набор кресел из коровьей кожи, натянутой на каркас из оленьих рогов, масляные картины во всю стену с изображением усталых ковбоев и бронзовые фигурки с изображением необъезженных лошадей.
  В центре комнаты стоял большой письменный стол с кожаной столешницей и ножками-лапами.
  За ним от пола до потолка тянулась настенная экспозиция кремневых ружей и гравированных старинных ружей.
  За столом сидел Билли Видал, с яркими глазами и щеткой, квадратной челюстью и идеально сшитый. Его загар цвета крепкого чая прекрасно оттенял водолазка цвета слоновой кости под белым кашемировым V-образным вырезом. Никакого ковбойского костюма для председателя Magna; он был отполирован до блеска, как на поле для гольфа в Палм-Бич. Его руки лежали на столе, ухоженные, гладкие, как у младенца.
  'Доктор Делавэр, спасибо, что пришли'.
  Его голос не соответствовал всему остальному - хриплое, прерывистое карканье, прерывающееся между словами.
  Я ничего не сказал.
  Он посмотрел прямо на меня бледными глазами, некоторое время удерживал взгляд, затем сказал: 'Это был ледокол, который провалился'. Его последние слова сошли на нет, синхронизировавшись с губами. Он прочистил горло, издав более ларингитный шепот. 'Извините за любые причиненные вам неудобства. Казалось, другого выхода не было'.
  'Есть ли другой способ для чего?'
  'Чтобы организовать беседу между нами'.
  'Все, что вам нужно было сделать, это спросить'.
  Он покачал головой. 'Проблема была во времени. До недавнего времени я не был уверен, что нам стоит встречаться. Я обсуждал этот вопрос с тех пор, как вы начали задавать вопросы'.
  Он кашлянул, постучал себя по кадыку. 'Но сегодня, когда ты навестил мою сестру, ты принял решение за меня. Все нужно было сделать быстро и осторожно. Так что еще раз, я извинюсь за то, как тебя сюда привезли, и надеюсь, мы сможем оставить это в прошлом и двигаться дальше'.
  Я все еще чувствовал натирание от наручников на запястьях, вспоминал полет на вертолете, сдерживал страх, ожидая Хаммела и его гольф-кар, засунув пальцы себе в задницу.
   Милый маленький танец, сынок . Я знал, что моя ярость ослабит меня, если я позволю ей взять верх.
  'К чему перейдем?' - спросил я, улыбаясь.
  'Наша дискуссия'.
  'Чего?'
  'Пожалуйста, доктор, - прохрипел он, - не тратьте драгоценное время на скромничество'.
  'У тебя мало времени, да?'
  'Очень даже'.
  Еще один матч в гляделки. Его взгляд не дрогнул, но глаза потеряли фокус, и я почувствовал, что он где-то в другом месте.
  'Тридцать лет назад', - сказал он, - 'у меня была возможность стать свидетелем атомного испытания, проведенного совместно корпорацией Magna и армией США. Праздничное мероприятие, только по приглашениям, в пустыне Невада. Мы провели ночь в Лас-Вегасе, устроили замечательную вечеринку и уехали до восхода солнца.
  Бомба взорвалась как раз в тот момент, когда небо посветлело - сверхмощный восход солнца. Но что-то пошло не так: внезапное изменение ветра, и все мы подверглись воздействию радиоактивной пыли. Армия заявила, что риск заражения невелик - никто не задумывался об этом до тех пор, пока пятнадцать лет назад не начали появляться раковые заболевания. Три четверти присутствовавших в то утро мертвы. Несколько других неизлечимо больны. Для меня это лишь вопрос времени'.
  Я посмотрел на его упитанное лицо, на всю эту сияющую бронзовую кожу, и сказал: 'Ты выглядишь здоровее, чем я'.
  'Я звучу здоровым?'
  Я не ответил.
  'На самом деле, - сказал он, - я здоров . Пока что. Низкий уровень холестерина, отличные липиды, сердце сильное, как доменная печь. Несколько опухолей в пищеводе удалили хирургическим путем в прошлом году, никаких признаков распространения'. Он оттянул воротник водолазки, обнажив ярко-розовый, сморщенный шрам.
  'У меня нежная кожа, появляются келоидные рубцы. Как вы думаете, стоит ли мне прибегать к пластической хирургии?'
  'Это решать вам'.
  'Я думал об этом, но это кажется такой глупой самонадеянностью. Рак обязательно вернется. По иронии судьбы, лечение включает в себя облучение. Не то чтобы лечение имело какое-то большое значение для кого-либо из остальных'.
  Он откинул воротник на место. Постучал по кадыку.
  'А как насчет Белдинга?' - спросил я. 'Он был разоблачен?'
   Он улыбнулся, покачал головой. 'Лиланд был защищен. Как всегда'.
  Продолжая улыбаться, он открыл ящик стола, достал оттуда маленькую пластиковую бутылочку и впрыснул себе в горло какой-то распыленный спрей. Он сделал пару глубоких глотков, поставил бутылочку обратно, откинулся в кресле и улыбнулся шире.
  Я спросил: 'Что вы хотите обсудить?'
  'Вопросы, которые, кажется, вас интересуют. Я готов удовлетворить ваше любопытство при условии, что вы перестанете переворачивать камни. Я знаю, что ваши намерения благородны, но вы не осознаете, насколько разрушительными вы можете быть'.
  'Я не вижу, как я могу усилить разрушения, которые уже произошли'.
  'Доктор Делавэр, я хочу покинуть эту землю, зная, что было сделано все возможное, чтобы смягчить удары некоторых людей'.
  'Такие, как ваша сестра? Разве не из-за того, что вы ее подкладывали, все это произошло, мистер?
  Видал?'
  'Нет, это неверно, но вы же видели только часть картины'.
  'И ты мне все это покажешь?'
  'Да'. Кашель. 'Но вы должны дать слово, что прекратите расспрашивать, дайте всему, наконец, успокоиться'.
  'Зачем притворяться, что у меня есть выбор?' - сказал я. 'Если я не дам вам то, что вы хотите, вы всегда можете меня раздавить. Так же, как вы раздавили Симена Кросса, Юлали и Кейбла Джонсона, Дональда Нейрата, Крузов'.
  Он был удивлен. 'Ты веришь, что я уничтожил всех этих людей?'
  'Ты, Магна, какая разница?'
  'А. Корпоративная Америка как воплощение Сатаны'.
  'Только эта конкретная корпорация'.
  Его смех был слабым и хриплым. 'Доктор, даже если бы у меня был интерес... раздавить вас, я бы этого не сделал. Вы приобрели определенную... ауру грации'.
  "Ой?"
  'О, да. Кто-то глубоко заботился о тебе. Кто-то милый и добрый...
  дорогой нам обоим'.
  Не настолько дорогая, чтобы помешать ему стереть ее личность.
  Я сказал: 'Я видел, как кто-то разговаривал с тобой на вечеринке. Она что-то хотела от тебя. Что?'
  Бледные глаза закрылись. Он прижал пальцы к вискам.
   Я сказал: 'От Холмби Хиллз до Уиллоу Глен. Пятьсот долларов в месяц в немаркированном конверте. Не похоже, чтобы она была так уж дорога тебе'.
  Он открыл глаза. 'Пятьсот? Это то, что тебе сказала Хелен?' Он снова хрипло рассмеялся, откатился на своем стуле назад, положил ноги на стол. На нем были черные шелковые вельветовые брюки, коричневые килти из овчины и носки с узором в ромбик. Подошвы туфель были начищены, без следов, как будто они никогда не касались земли.
  'Ладно', - сказал он. 'Хватит ерничать. Расскажи мне, что ты думаешь, что знаешь, - и я исправлю твои заблуждения'.
  'То есть ты узнаешь, сколько неприятностей я могу тебе причинить, а затем действуешь соответственно'.
  'Я понимаю, как вы могли так смотреть на это, доктор. Но на самом деле я стремлюсь к профилактическому образованию - дать вам полную картину, чтобы у вас больше не было необходимости создавать проблемы'.
  Тишина.
  Он сказал: 'Если мое предложение вас не устроит, я немедленно отправлю вас обратно домой'.
  'Каковы мои шансы добраться туда живым?'
  'Сто процентов. Если не считать стихийных бедствий'.
  'Или Бог, притворяющийся корпорацией Magna'.
  Он рассмеялся. 'Я постараюсь это запомнить. Что же это тогда, доктор? Выбор за вами'.
  Я был в его власти. Пойти вместе означало узнать больше. И выиграть время. Я сказал: 'Давайте, просветите меня, мистер Видал'.
  'Отлично. Давайте сделаем это как джентльмены, за ужином'. Он что-то отодвинул на столешницу. Стена с оружием наполовину повернулась, открыв проход размером со шкаф с сетчатой дверью, которую он открыл для свежего воздуха.
  Мы вышли на длинное крытое патио, поддерживаемое серо-коричневыми колоннами из точеного дерева и вымощенное мексиканской плиткой цвета ржавчины. Толстостенные бугенвиллеи, укорененные в глиняных горшках, обвивали колонны и поднимались на крышу, где они распространялись. Соломенные корзины с ослиным хвостом и нефритовым растением свисали со стропил. Большой круглый стол был покрыт небесно-голубым дамаском и накрыт на двоих: глиняные блюда, столовые приборы из кованого серебра, хрустальные кубки, центральный элемент из сушеных трав и цветов. Он был уверен в моем 'выборе'.
   Мексиканец-официант появился из ниоткуда и протянул мне стул. Я прошел мимо него, пересек патио и вышел на открытый воздух. Положение солнца говорило о приближении сумерек, но полуденная жара была сильной.
  Я отступил достаточно далеко от здания, чтобы охватить его целиком: длинные, низкие, одноэтажные, фактурные стены из псевдоглинобитного кирпича, окна, отделанные тем же серо-коричневым деревом, что и колонны. Дорожки из плитняка прорезали полосу через акр или два газона, окаймленного желтой газанией. За травой была сухая пыль и пустой загон для лошадей. За загоном еще больше пыли, мили ее, монотонность цвета бисквита, нарушаемая только пучками алоэ и юкки, и пятнами пепельной тени, словно нарисованными по номерам.
  И за всем этим - источник теней: гранитные горы.
  Величественные, с черными вершинами, острые, как ножи, на фоне сапфирового неба. Открыточные горы, настолько идеальные, что могли бы стать фоном для фотографа.
  Мой взгляд скользнул вниз, к определенному месту на лужайке, выискивая деревянную садовую скамейку. Ничего. Но моя память все равно поместила ее там.
  Место для позирования.
  Две маленькие девочки в ковбойских костюмах едят мороженое.
  Я оглянулся на Видаля. Он сел, развернул салфетку, что-то сказал официанту, пока его бокал наполнялся вином.
  Официант рассмеялся, наполнил мой стакан и ушел.
  Бывший Билли Сутенер протянул руку к моему стулу.
  Я снова взглянул на горы, теперь видел только камень и песок. Игра света и тени на неодушевленной поверхности.
  Все воспоминания стерты.
  Видал поманил его.
  Я вернулся на террасу.
   Глава
  34
  Он ел яростно, одержимо, как безупречно воспитанная кобра. Он нападал на свою еду, резал ее на мелкие кусочки и разминал до состояния пюре перед тем, как проглотить.
  Гуакамоле демонстративно перемешивается официантом у стола, используя грубую каменную ступку и пестик. Салат из дикой зелени и маринованного лука.
  Домашние кукурузные лепешки, свежевзбитое масло, стейки из рыбы-меч на гриле, шесть видов сальсы, свиная корейка в каком-то сладком, пикантном соусе. Шардоне и Пино Нуар, о которых он постарался мне сообщить, были разлиты в поместье на винодельне Sonoma, которой управляет Magna, исключительно для собственного потребления.
  Пару раз я видел, как он морщился после глотания, и задавался вопросом, какая часть его удовольствия была вкусовой, а какая - признательностью за то, что его рот все еще функционирует.
  Он принял вторую порцию свинины, прежде чем заметил мою нетронутую еду.
  'Вам это не нравится, доктор?'
  'Я бы предпочел получать образование, чем есть'.
  Улыбка. Кости. Пюре. Человеческий Veg-O-Matic.
  'Где мы?' - спросил я. 'Мексика?'
  'Мексика, - сказал он, - это состояние души. Кто-то остроумно сказал это однажды, хотя я не могу вспомнить, кто именно, - вероятно, Дороти Паркер.
  Она сказала столько остроумных вещей, не правда ли?
  Разрезать, жевать. Глотать.
   Я спросил: 'Почему Шэрон покончила с собой?'
  Он опустил вилку. 'Это конечная точка, доктор. Давайте продолжим в хронологическом порядке'.
  'Продолжайте идти'.
  Он выпил вина, поморщился, закашлялся, продолжил есть, отпил еще. Я посмотрел на пустыню, которая темнела до мареново-коричневого цвета. Ни звука, ни птицы в небе. Может, животные что-то знали.
  Наконец он отодвинул тарелку и постучал вилкой по столу. Появился мексиканский официант вместе с двумя грузными черноволосыми женщинами в длинных коричневых платьях. Видаль что-то быстро сказал на испанском. Стол убрали, и каждому из нас подали оловянную миску зеленого мороженого.
  Я попробовал. Приторно-сладко.
  'Кактус', - сказал Видал. 'Очень успокаивает'.
  Он долго возился с десертом. Официант принес кофе с анисом. Видаль поблагодарил его, отпустил и промокнул губы.
  'Хронологический порядок', - сказал я. 'Как насчет того, чтобы начать с Юлали и Кейбл Джонсон'.
  Он кивнул. 'Что ты о них знаешь?'
  'Она была одной из тусовщиц Белдинга; он был мелким мошенником. Пара провинциальных мошенников, пытающихся пробиться в Голливуд. Не совсем из высшей лиги наркоторговцев'.
  Он сказал: 'Линда - я всегда знал ее как Линду - была изысканным созданием. Необработанный алмаз, но физически притягательный - то неосязаемое, что нельзя купить ни за какие деньги. В те дни нас окружали красавицы, но она выделялась, потому что отличалась от остальных - менее циничной, определенной податливостью'.
  "Пассивность?"
  'Я полагаю, кто-то в вашей сфере деятельности посчитал бы это недостатком. Я видел в этом ее легкий характер, чувствовал, что она была той женщиной, которая могла бы помочь Лиланду'.
  'Помочь ему в чем?'
  'Стань мужчиной. Лиланд не понимал женщин. Он замирал, когда находился рядом с ними, не мог... выступать. Он был слишком умен, чтобы не заметить иронию - все эти деньги и власть, самый завидный холостяк страны и все еще девственник в сорок. Он не был физическим человеком, но у каждого чайника есть своя точка кипения, и разочарование мешало его работе. Я знала, что он никогда не решит эту проблему сам. На мои плечи легло
   найти... проводника для него. Я объяснил ситуацию Линде. Она была сговорчива, поэтому я организовал, чтобы они были вместе. Она была больше, доктор Делавэр, чем просто тусовщицей .
  Я сказал: 'Сексуальные услуги за плату. Звучит как что-то другое'.
  Он отказался обижаться. 'Все имеет свою цену, доктор. Она просто делала тридцать лет назад то, что сегодня сделала бы сексуальная суррогатная мать'.
  Я сказал: 'Вы выбрали ее не только из-за ее личности'.
  'Она была прекрасна', - сказал он. 'Вероятно, стимулировала'.
  'Я не это имел в виду'.
  'О?' Он отпил кофе, сказал: 'Тепловатый', и трижды постучал ложкой по столу. Официант появился из темноты со свежим кофейником. Мне было интересно, что еще там спрятано.
  Он выпил дымящуюся жидкость, выглядел так, будто кто-то влил ему в горло кислоту. Прошло несколько мгновений, прежде чем он попытался заговорить, и когда он это сделал, мне пришлось наклониться вперед, чтобы услышать: 'Почему бы тебе не сказать мне, к чему ты клонишь?'
  'Ее бесплодие', - сказал я. 'Ты выбрал ее, потому что думал, что она неспособна рожать детей'.
  'Ты очень умный молодой человек', - сказал он, затем снова поднес чашку к губам и спрятался за облаком пара. 'Лиланд был очень брезгливым человеком - это было частью его проблемы. Отсутствие необходимости беспокоиться о мерах предосторожности было очком в ее пользу. Но это был незначительный фактор, немного беспорядка, с которым можно было бы справиться'.
  'Я думал о чем-то более запутанном', - сказал я. 'Наследник, рожденный вне брака'.
  Он выпил еще кофе.
  Я спросил: 'Почему вы решили, что она не может забеременеть?'
  'Мы проверили биографию всех девушек, провели полное медицинское обследование. Наше исследование показало, что Линда несколько раз беременела в юности, но выкидыши случались почти сразу после зачатия. Наши врачи сказали, что это был какой-то гормональный дисбаланс. Они объявили ее неспособной к деторождению'.
  Животноводство наоборот. Я спросил: 'Как она справилась со старым Лиландом?'
  'Она была великолепна. После нескольких сеансов он стал новым человеком'.
  'Каковы были его чувства к ней?'
   Он поставил чашку. 'Лиланд Белдинг не чувствовал, доктор. Он был настолько механичен, насколько это вообще возможно для человека'.
  Мне вспомнились слова Эллстона Кротти: ' Как будто на меня надели какую-то чертову камеру'. ноги. Помню, я подумал, какой он холодный ублюдок .
  'Даже если так, - сказал я, - у пациентов и суррогатных матерей обычно возникает некая эмоциональная связь. Вы хотите сказать, что между ними ничего не возникло?'
  'Именно это я и говорю. Это было похоже на репетиторство - изучение французского языка.
  Лиланд принял ее в своем кабинете; когда они закончили, он принял душ, оделся и продолжил свои дела, а она пошла по своим. Я знал его лучше, чем кто-либо другой, и это было не так уж много - я никогда не чувствовал, что имею доступ к его мыслям. Но я предполагаю, что он видел в ней еще одну из своих машин - одну из самых эффективных. Это не значит, что он ее презирал. Машины были тем, чем он восхищался больше всего'.
  'А как насчет ее чувств к нему?'
  Мгновение паузы. Мимолетный взгляд боли. 'Без сомнения, она была впечатлена его деньгами и властью. Женщины тянутся к власти - они простят в мужчине все, кроме беспомощности. И она также увидела его беспомощную сторону. Поэтому я могу себе представить, что она смотрела на него со смесью благоговения и жалости, как врач мог бы смотреть на пациента с редкой болезнью'.
  Он теоретически формулировал свои слова. Но страдальческий взгляд продолжал прорываться сквозь обаятельный фасад.
  Я понял тогда, что Линда Ланье стала для него больше, чем просто девушка из гарема на задании. Знал, что не могу к этому прикоснуться.
  'Их соглашение было чисто деловым', - сказал он.
  'Было уютно, пока не вмешался брат Кейбл'.
  Фасад скатился еще на одну ступеньку. 'Кейбл Джонсон был подлым. Когда они с Линдой были подростками, он продавал ее местным мальчишкам за деньги - ей было четырнадцать или пятнадцать. Вот как она беременела все эти разы. Он был чистой воды мерзостью'.
  Один сводник проклинает другого.
  Я спросил: 'Почему вы не учли его как фактор риска, когда выбирали Линду в качестве суррогатной матери?'
  'О, я так и сделал, но я думал, что риск уже преодолен. В то время, когда я нанял Линду, Джонсон сидел в окружной тюрьме за кражу - ему грозило пребывание в исправительном учреждении как рецидивисту. Он был без гроша в кармане, не в состоянии был внести залог в десять долларов из ста долларов. Я добился его свободы, получил
   ему работу в Magnafilm с завышенной зарплатой. Идиоту даже не пришлось появляться на работе - чек был отправлен по почте на его меблированные комнаты. Все, что от него требовалось, - это держаться от нее подальше. Очень щедрое соглашение, не правда ли?
  'Не идет ни в какое сравнение с частью состояния Белдингов'.
  'Дурак', - сказал он. 'Не было ни малейшего шанса получить хоть пенни, но он был заядлым преступником, не мог перестать мошенничать'.
  'Появляется Дональд Нейрат, доктор медицины, эксперт по фертильности и талоны на питание'.
  'Боже мой, - сказал Видал. - Ты сам доскональный исследователь'.
  'Был ли Нейрат замешан в схеме вымогательства?'
  'Он утверждал, что нет, сказал, что они представились как супружеская пара...
  Бедные, бездетные мистер и миссис Джонсон. Он настаивал, что его не обманули, что он почувствовал что-то неладное в них и отказался взять ее в качестве пациентки. Но Джонсон каким-то образом убедила его'.
  'Ты знаешь как', - сказал я. 'Торговля. Порно-цикл в обмен на гормональное лечение для Линды'.
  'Еще больше грязи', - сказал он.
  Я сказал: 'И все же Нейрат знал слишком много. Тебе пришлось прикончить его где-нибудь в Мексике - недалеко отсюда, я готов поспорить'.
  'Доктор, доктор, вы слишком много мне доверяете. Я никогда никого не прикончил . Дональд Нейрат приехал сюда добровольно, чтобы предоставить информацию.
  Он был должен ростовщикам, надеялся на оплату. Я отказался. На обратном пути у него сломалась машина - или так мне сказали. Он умер от переохлаждения -
  пустыня быстро наносит ущерб. Как медик, он должен был быть более подготовленным'.
  Я спросил: 'Вот как вы связали его со схемой Кейбла?'
  'Нет. Линда пришла ко мне и сказала, что больше не может работать с Лиландом.
  С запиской 'кому-это-может-иметь-отношение', написанной на бланке Нейрата. В ней он утверждал, что она подхватила какую-то вагинальную инфекцию. Сначала я ничего не заподозрил. Все выглядело добросовестно. Я дал ей выходное пособие в размере десяти тысяч долларов и пожелал ей всего наилучшего. Позже, конечно, я все это сложил воедино'.
  'Как Белдинг отреагировал на ее уход?'
  'Он не сделал этого. К тому времени он уже чувствовал себя уверенно, проверяя свою новообретенную уверенность на других женщинах. На всех, на кого он мог наткнуться.
  В конце концов он начал этим щеголять'.
   Превращение Белдинга из затворника в плейбоя. Время подходящее.
  'Что произошло дальше?'
  'Почти год спустя Кейбл Джонсон позвонил мне. Сообщил, что мне лучше встретиться с ним, если я знаю, что будет хорошо для Лиланда. Мы встретились в каком-то безвкусном отеле в центре города, Джонсон был пьян и злорадствовал, как главный пес, расхаживал с важным видом, очень гордый собой. Он сказал мне, что Линда родила детей Лиланда. Он отвез ее в Техас, чтобы сделать это; теперь они вернулись, и 'настало время'.
  Видал поднял чашку кофе, подумал и поставил ее на стол. 'О, он думал, что он умный. Все просчитал. Похлопал меня по плечу, как будто мы старые друзья, предложил дешевый джин из грязной бутылки. Распевал грубые лимерики и говорил, что теперь Джонсоны и Белдинги станут родственниками . Потом он сказал мне подождать, вышел из комнаты и вернулся через несколько минут с Линдой и своими маленькими подарками '.
  'Три подарка', - сказал я.
  Он кивнул.
  Тройняшки. Все эти гормональные манипуляции, которые делают странные вещи с яйцеклеткой, увеличивая вероятность многоплодной беременности. Сегодня это общепринятое медицинское знание, но Нейрат опередил свое время.
  'Единственная претензия Порт-Уоллеса на славу', - сказал я. 'Джуэл Рэй, Джана Сью. И бедная Джоан Дикси, родившаяся слепой, глухой, парализованной'.
  'Жалкое создание', - сказал он. 'Какое-то повреждение мозга - место, куда он притащил Линду, было примитивным. Джоан чуть не умерла при рождении'. Он покачал головой, закрыл глаза. 'Она была такой крошечной - не больше кулака. Это было чудо, что она выжила. Линда носила ее в корзине, все время ворковала с ней, массировала ее конечности. Притворялась, что ее подергивания были сознательными движениями. Притворялась, что она нормальная'.
  'Брезгливому человеку было бы трудно это вынести'.
  ' Все трое вызывали у него отвращение. Он всегда презирал детей; сама мысль о тройняшках делала его больным. Он был инженером высшей пробы - привыкшим к машинным спецификациям, точности. Он абсолютно не терпел ничего, что отклонялось от его ожиданий. Конечно, уродства Джоан были дополнительным оскорблением - намеком на то, что он принимал участие в создании чего-то дефектного. Я знал его, знал, как он отреагирует. Я хотел скрыть все это от него, решить все по-своему. Но Кейбл хотел всего и прямо сейчас.
   Родня . У Линды был ключ от офиса Лиланда. Она пошла туда однажды ночью, когда он работал допоздна, и принесла детей'.
  Он покачал головой. 'Бедная, глупая девчонка, полагая, что их вид разожжет его отцовскую гордость. Он выслушал ее, сказал ей то, что она хотела услышать. Как только она ушла, он позвонил мне и приказал мне приехать
  'сеанс решения проблем'. Не то чтобы он хотел моего участия - он пришел к решению: все они должны быть устранены. Навсегда. Я должен был стать ангелом смерти'.
  'Младенцев должны были убить?'
  Он кивнул.
  'Вся подлость навязана мертвецу, - сказал я. - Какой-то хороший штурмовик выполнил приказ'.
  Он выпил, кашлянул, вытащил из кармана пузырек и прыснул себе в горло.
  'Я спас этих младенцев', - сказал он. 'Только я мог это сделать; только у меня было достаточно доверия Лиланда, чтобы не согласиться с ним и избежать наказания. Я сказал ему, что детоубийство абсолютно исключено. Если это когда-нибудь выплывет наружу, он будет погублен - Магна будет погублена'.
  'Прагматичный подход'.
  'Единственное, что он понял. Я указал, что младенцев можно отдать на усыновление таким образом, что любая связь с ним будет навсегда скрыта. Что он может составить новое завещание, специально исключающее любых кровных родственников, известных или неизвестных, из наследования ни цента. Сначала он не хотел этого слышать, продолжал настаивать, что единственный выход - это 'недвусмысленный вариант'. Я сказал ему, что выполнил его поручения, не задавая вопросов, но я уйду, прежде чем выполнить это. И если эти младенцы умрут, я не могу гарантировать свое молчание. Он был готов устранить и меня?
  'Это его разозлило - и шокировало. С самого детства никто не говорил ему 'нет'. Но он уважал меня за то, что я ему противостояла, и в конце концов согласился на мой план'.
  'Отличный план', - сказал я. 'Включая утешительный приз для твоей сестры'.
  'Это было сразу после смерти Генри. Она погрузилась в глубокую депрессию...
  вдовство, бездетность. С момента похорон жила в уединении. Я думала, что рождение девочек сотворит с ней чудеса. А она не изобретательная женщина. Никогда не спросит, откуда они взялись, никогда не захочет узнать'.
   'Была ли Джоан включена в сделку?'
  'Нет. С этим Хоуп не справилась бы. Корпорация приобрела санаторий в Коннектикуте, и Джоан поместили туда. Она получила прекрасный уход. В процессе мы узнали об управлении здравоохранением, в итоге скупив несколько других больниц'.
  'Новые имена, новые жизни', - сказал я. 'За исключением Джонсонов. Это ты или Белдинг придумали версию о наркоторговце?'
  'Это... это не должно было произойти так, как произошло'.
  'Я уверен, что Линде и Кейблу было бы приятно это узнать'.
  Он попытался заговорить. Ничего не вышло. Распылил горло, подождал и издал мягкие тона, сухие, как предсмертный хрип.
  'Никогда не предполагалось, что Линда будет... частью этого. Она не должна была там быть, должна была пойти за покупками. Она не представляла никакой угрозы.
  Если бы ее брата не было на пути, с ней можно было бы разобраться. Я бы с ней разобрался. Но ее машина не работала; она звонила, чтобы вызвать такси, когда все начало происходить. Кейбл схватил ее, мерзость, использовал ее как щит . Ее застрелили случайно'.
  'Ни в коем случае', - сказал я. 'Она бы не позволила отобрать у нее детей без шума. Она должна была умереть. Вы либо знали это с самого начала, либо решили не видеть этого, когда устанавливали бюст. Этот блестящий люкс на Фонтане...
  Все эти драгоценности, меха, машины - должны были усыпить бдительность ее и Кейбла, заставив их думать, что Белдинг соглашается на их условия. Но они оба были мертвы в тот момент, когда она вошла в его кабинет с этими младенцами'.
  'Вы ошибаетесь. Доктор Делавэр. Я все организовал'.
  'Тогда давайте предоставим вам преимущество и предположим, что кто-то изменил вашу договоренность'.
  Он схватился за край стола. Взгляд его глаз пересилил загар, одежду, все это культивируемое очарование.
  'Нет', - прохрипел он. 'Это была ошибка. Ее убил ее братец-идиот...
  используя ее так, как он это делал всегда'.
  'Может быть, он и сделал это. Но Хаммел и ДеГранцфельд в любом случае убили бы ее по приказу Белдинга. Он был доволен проделанной ими работой и наградил их работой в Вегасе'.
  Он долго молчал. Что-то - неужели это было реальностью? - казалось, съедало его, пожирало изнутри. Он смотрел сквозь меня.
  Назад в другое время.
   'Чепуха', - сказал он.
  'Вы отец?' - спросил я.
  Еще одно долгое молчание. 'Я не знаю'. Затем: 'У меня и Лиланда одинаковая группа крови: первая положительная. Как и у тридцати девяти процентов населения'.
  'В настоящее время существуют точные тесты'.
  'Какой в этом смысл?' Его голос повысился, надломился и замер. 'Я спас их. Поместил в хороший дом. Этого было достаточно'.
  'Не для Шэрон. Она оказалась голой, ела майонез из банки.
  Еще один план пошел не так?
  Он закрыл глаза, поморщился, становясь старше с каждой секундой. 'Это было ради блага их обоих'.
  'Мне так сказали'.
  'Шерри была пугающим ребенком. Я видела в ней признаки насилия с того времени, как она научилась ходить. Это меня беспокоило. Я задавалась вопросом о дурном семени - Джонсоны произошли от длинного ряда негодяев. В конце концов стало ясно, что Хоуп не сможет справиться с ними обоими. Шэрон подвергалась преследованиям...
  избитые. Это неуклонно обострялось. Что-то нужно было делать. Когда Шерри попыталась утопить ее, я понял, что время пришло. Но Лиланд не мог об этом узнать. Он совершенно забыл о них, не упоминал ни слова с момента перевода. Я знал, что он расценит любое изменение в планах как доказательство того, что мой способ справиться с ситуацией не работает. Настаивал бы на том, чтобы сделать это по-своему'.
  'Что ты ему сказал?'
  'Что Шэрон случайно утонула. Это его вполне устраивало'.
  Губы у него задрожали. Он прикрыл рот наманикюренной рукой, чтобы скрыть потерю контроля.
  'Зачем изгонять Шэрон?' - спросил я. 'Почему не Шерри?'
  'Потому что Шерри была той, за кем надоело следить - она была неуравновешенной, заряженным пистолетом. Оставлять ее там без присмотра было слишком рискованно - для них обоих'.
  'Это не единственная причина', - сказал я.
  'Нет. Хоуп хотела, чтобы так было. Она чувствовала себя ближе к Шерри, чувствовала, что Шерри нуждается в ней больше'.
  'Наказать жертву', - сказал я. 'Из особняка в грязный клочок земли. Два умственно отсталых человека в качестве смотрителей'.
  'Они были хорошими людьми', - сказал он. Он начал кашлять и, не в силах остановиться, мотал головой из стороны в сторону, задыхаясь. Его глаза наполнились слезами, и ему пришлось держаться за стол для поддержки.
  Наконец он смог заговорить, но так тихо, что мне пришлось наклониться вперед, чтобы услышать:
  'Хорошие люди. Они работали на меня. Я знал, что им можно доверять. Предполагалось, что эта договоренность будет временной - способ выиграть время для Шэрон, пока я не придумаю что-то другое'.
  'Способ стереть ее личность', - сказал я.
  'Ради нее !' - его шепот был резким и настойчивым. 'Я бы никогда не сделал ничего, что могло бы причинить ей вред'.
  Рука ко рту, снова. Неконтролируемый кашель. Он приложил шелковый платок к губам, что-то в него сплюнул.
  'Простите', - сказал он. Затем: 'У нее было лицо матери'.
  'Тоже самое и Шерри'.
  'Нет, нет. У Шерри были черты лица. Но не лицо'.
  Мы долго молчали. Затем, внезапно, словно вырываясь из сентиментального оцепенения, он сел, щелкнул пальцами. Официант принес ему стакан ледяной воды и ушел. Он выпил, прочистил горло, дотронулся до кадыка, с трудом сглотнул. Выдавил улыбку, но выглядел истощенным, побежденным. Человек, который плыл по жизни в первом классе, только чтобы узнать, что круиз зашел в тупик.
  Я пришла сюда, ненавидя его, готовая разжечь свою ненависть. Но мне захотелось обнять его.
  Затем я подумал о куче трупов и сказал: 'Твой временный план стал постоянным'.
  Он кивнул. 'Я продолжал искать другой путь, какое-то другое решение.
  Тем временем Ширли и Джаспер справлялись с работой просто великолепно - просто поразительно.
  Затем Хелен открыла для себя Шэрон, сделала ее своей протеже, начала ее прекрасно формировать. Я решила, что ничего не может быть лучше этого. Я связалась с Хелен; мы достигли соглашения'.
  'Хелен заплатили?'
  'Не деньгами - она и ее муж были слишком горды для этого. Но были и другие вещи, которые я мог для них сделать. Стипендии для ее детей, отмена плана по продаже корпоративных земель в Уиллоу Глен для застройки. Более тридцати лет Magna гарантировала покупку любого
   сельскохозяйственные излишки и компенсировать любые потери ниже определенного уровня. Не только для Хелен - для всего города'.
  'Платить им за то, чтобы они не выращивали яблоки', - сказал я.
  'Американская традиция', - сказал он. 'Вы должны попробовать мед и сидр Wendy's. Наши сотрудники их обожают'.
  Я вспомнил жалобу Хелен:
   Они не будут продаваться... Для всех намерений и целей, которые сохраняют Уиллоу Глен пятнышко в заводи.
  Сохраняя Ширли, Джаспера и их подопечных вдали от посторонних глаз...
  'Насколько много знает Хелен?' - спросил я.
  'Ее знания очень ограничены. Ради нее'.
  'Что станет с Рэнсомами?'
  'Ничего не изменится', - сказал он. 'Они продолжат жить прекрасной простой жизнью. Вы видели какие-нибудь признаки страдания на их лицах, доктор? Они ни в чем не нуждаются, по стандартам большинства людей их можно было бы считать обеспеченными. Хелен заботится о них. До ее появления я заботился'.
  Он позволил себе улыбнуться. Самодовольно.
  'Хорошо', - сказал я, - 'вы Мать Тереза. Так почему же люди продолжают умирать?'
  'Некоторые люди, - сказал он, - заслуживают смерти'.
  'Похоже на цитату председателя Белдинга'.
  Нет ответа.
  Я спросил: 'А как же Шэрон? Разве она заслужила смерть за то, что пыталась узнать, кто она такая?'
  Он стоял, смотрел на меня сверху вниз. Вся неуверенность в себе исчезла, снова Человек Во Власти.
  'Слова могут передать лишь ограниченное количество информации', - сказал он. 'Пойдем со мной'.
  Мы направились к пустыне. Он направил фонарик на землю, высветив изрытую почву, млекопитающие кусты кустарника, кактус сагуаро, тянущийся к небу.
  Примерно через полмили луч остановился на небольшом, обтекаемом автомобиле из стекловолокна - гольф-каре, который я представлял себе во время поездки с Хаммелем. Темная краска, каркас безопасности, шишковатые внедорожные шины. Наклоненная вперед буква 'М' на двери.
  Он сел за руль и жестом пригласил меня сесть. Никаких повязок на глаза для этой поездки. Мне либо доверяли, либо я был обречен. Он щелкнул несколькими переключателями. Фары. Вой электродвигателя. Еще один щелчок, и гул стал чаще.
   Мы двигались вперед с удивительной скоростью, вдвое быстрее, чем темп бамперной машинки, которую взял Хаммель - садист. Быстрее, чем я считал возможным для электрической машины. Но, с другой стороны, это была территория высоких технологий. Патентное ранчо.
  Мы ехали больше часа, не обмениваясь ни словом, проплывая по полосам меловой пустоши. Воздух был все еще жарким и становился благоухающим, мягким травянистым запахом.
  Видаль много кашлял, когда машина взбивала облака мелкой глинистой пыли, но он продолжал рулить с легкостью. Гранитные горы были слабыми карандашными отметками на черной строительной бумаге.
  Он щелкнул еще одним переключателем, и появилась луна - гигантская, молочно-белая и привязанная к земле.
  Вовсе не луна, а гигантский мяч для гольфа, подсвеченный изнутри.
  Геодезический купол, около тридцати футов в диаметре.
  Видал подъехал к нему и припарковался. Поверхность купола представляла собой белые пластиковые шестиугольные панели, обрамленные трубчатым белым металлом. Я поискал кабинку, которую описал Симен Кросс, ту, в которой он сидел, общаясь с Белдингом. Но единственным входом в здание была белая дверь.
   'Миллиардер-неудачник', - сказал я.
  'Глупая книжонка', - сказал Видал. 'Лиланд вбил себе в голову, что его нужно записать в хронику'.
  'Почему он выбрал Кросса?'
  Мы вылезли из тележки. 'Понятия не имею - я же говорил, что он никогда не пускал меня в свою голову. Я был за границей, когда он затеял эту сделку.
  Позже он передумал и потребовал от Кросса сложить палатку в обмен на наличные. Кросс взял деньги, но продолжил работу над книгой.
  Лиланд был очень недоволен'.
  'Еще одна миссия по поиску и уничтожению'.
  'Все было урегулировано законно - через суд'.
  'Взлом его шкафчика для хранения вещей не совсем вписывался в систему. Вы использовали тех же ребят для взлома Фонтейна?'
  Выражение его лица говорило, что на это не стоит отвечать. Мы пошли.
  Я спросил: 'А как насчет самоубийства Кросса?'
  'Кросс был слабовольным, не мог справиться'.
  'Вы утверждаете, что это было настоящее самоубийство?'
   "Абсолютно."
  'Если бы он не покончил с собой, вы бы оставили его в живых?'
  Он улыбнулся и покачал головой. 'Как я уже говорил вам, доктор, я не давлю людей. К тому же, Кросс не представлял угрозы. Ему никто не верил'.
  Дверь была белой и бесшовной. Он положил руку на ручку, посмотрел на меня и позволил посланию дойти до меня:
  Кросс отравил колодец, когда дело дошло до историй Лиланда Белдинга.
  Никто мне не поверит. Такого дня никогда не было.
  Я посмотрел на купол. Звездный свет заставил его мерцать, как гигантская медуза.
  Пластиковые панели источали запах новой машины. Видаль повернул ручку.
  Я вошел. Дверь за мной закрылась. Через мгновение я услышал, как повозка уехала.
  Я огляделся вокруг, ожидая увидеть экраны, консоли, клавиатуры, клубок электронных макарон в стиле Флэша Гордона.
  Но это была просто большая комната, внутренние стены которой были обшиты белым пластиком. Остальное можно было бы взять из любого пригородного дома. Ковер цвета льда. Дубовая мебель. Консольный телевизор. Стереокомпоненты наверху шкафа для пластинок. Сборный книжный шкаф и соответствующая ему корзина для журналов. Эффективная кухня сбоку. Растения в горшках. Образцы в рамках.
  Рисунки яблок.
  И три кровати, расположенные параллельно друг другу, как в двухъярусной комнате. Или палате: первые две были больничными установками с кнопочным управлением положением и хромированными поворотными столами.
  Ближайший был пуст, если не считать чего-то на подушке. Я присмотрелся. Это был игрушечный самолет - бомбардировщик, выкрашенный в темный цвет, с наклоненной вперед буквой 'М' на двери.
  Во втором - калека лежала под веселым одеялом. Неподвижная, с открытым ртом, в черных волосах кое-где виднелись седые пряди, но в остальном она не изменилась за шесть лет с тех пор, как я видел ее в последний раз. Как будто инвалидность так овладела ее телом, что сделала ее нестареющей. Она сделала глубокий всасывающий вдох и выдохнула с писком.
  В воздухе витает аромат духов, запах мыла и воды, свежей травы.
   Глава
  35
  Шэрон сидела на краю третьей кровати, сложив руки на коленях. Улыбка, тонкая, как салфетка, украсила ее губы.
  На ней было длинное белое платье, застегивающееся спереди. Волосы расчесаны, пробор посередине. Никакого макияжа, никаких украшений. Глаза фиолетовые в свете купола.
  Она ерзала под моим взглядом. Длинные пальцы. Руки гладкие, как масло.
  Грудь напрягается под платьем. Шелк. Дорого, но напоминало форму медсестры.
  'Привет, Алекс'.
  На вращающемся столе Ширли Рэнсом лежали салфетки, грелка, аспиратор слизи, кувшин для воды и пустой стакан. Я поднял стакан, покрутил его между ладонями и поставил.
  'Пойдем', - сказала она.
  Я сел рядом с ней и сказал: 'Воскресла, как Лазарь'.
  'Никогда не уходил', - сказала она.
  'Кто-то другой'.
  Она кивнула.
  Я спросила: 'Красное платье? Клубничный дайкири?'
   "Ее."
  'Спишь со своими пациентами?'
  Она сдвинулась так, что наши бока соприкоснулись. ' Её . Она хотела причинить мне боль, не заботясь о том, что она причиняет боль другим в процессе. Я ничего не знал, пока
  отмены начали сыпаться потоком. Я не мог этого понять. Все шло так хорошо - в основном краткосрочные случаи, но я всем нравился. Я позвонил им. Большинство из них отказались со мной разговаривать. Пара жен сели, полные ярости, угроз. Это было похоже на дурной сон. Потом Шерри рассказала мне, что она сделала. Смеясь. Она жила у меня, взяла ключ от моего офиса и сделала копию. Использовала его, чтобы залезть в мои файлы, выбрала тех, которые показались мне милыми , предложила им бесплатные повторные визиты и... сделала их, а затем бросила . Так она выразилась. Когда я достаточно успокоился, я спросил ее, почему . Она сказала, что ее черт побери, если она позволит мне играть в доктора и командовать ею.
  Она положила руку мне на бедро. Ее ладонь была мокрой. 'Я знал, что она меня ненавидит, Алекс, но я никогда не думал, что она зайдет так далеко. Когда мы только встретились, она вела себя так, будто любит меня'.
  'Когда это было?'
  'Второй год аспирантуры. Осень'.
  Я удивился и спросил: 'Не лето ли?'
  'Нет. Осень. Октябрь'.
  'Какой семейный бизнес помешал вам поехать в Сан-Франциско?'
  'Терапия'.
  'Проведение или получение?'
  'Моя терапия'.
  'С Крузом'.
  Кивните. 'Это было решающее время. Я не мог уйти. Мы разбирались с проблемами... Это действительно было семейное дело'.
  'Где вы остановились?'
  'Его дом'.
  Я пошёл туда, искал её и видел, как лицо Круза разделилось надвое...
   Хорошего дня ...
  'Это было довольно интенсивно', - сказала она. 'Он хотел отслеживать все переменные'.
  'У вас не было проблем со сном?'
  'Я... Нет, он мне помог. Расслабил меня'.
  "Гипноз."
  'Да. Он готовил меня - к встрече с ней. Он думал, что это будет процесс исцеления. Для нас обоих. Но он недооценил, насколько много ненависти
   остался'.
  Она оставалась спокойной, но давление ее руки усилилось. 'Она притворялась, Алекс. Ей было легко - она училась актерскому мастерству'.
   Некоторые тяготеют к сцене и экрану ... 'Интересный выбор карьеры', - сказал я.
  'Это была не карьера, а просто интрижка. Как и все остальное. Сначала она использовала это, чтобы сблизиться со мной, затем снова, чтобы нацелиться на то, что, как она знала, было для меня дороже всего: на тебя; затем, годы спустя, на мою работу. Она знала, как много значила для меня моя работа'.
  'Почему вы не получили лицензию?'
  Она потянула себя за мочку уха. 'Слишком много... отвлекающих факторов. Я не была готова'.
  'Мнение Пола?'
  'И мой'.
  Она прижалась ко мне. Ее прикосновение было обременительным.
  'Ты единственный мужчина, которого я когда-либо любила, Алекс'.
  'А как насчет Джаспера? И Пола'.
  Упоминание имени Круза заставило ее вздрогнуть. 'Я имею в виду романтическую любовь.
   Физическая любовь. Ты единственный, кто когда-либо был внутри меня.
  Я ничего не сказал.
  'Алекс, это правда. Я знаю, ты подозревал что-то, но Пол и я никогда не были такими. Я была его пациенткой - спала с пациенткой, как инцест. Даже после того, как терапия прекращается'.
  Что-то в ее голосе заставило меня отступить. 'Ладно. Но давайте не будем забывать Микки Старбака'.
  "ВОЗ?"
  'Ваш коллега. Осмотр '.
  'Его так звали? Микки? Все, что я знал о нем, это то, что он был актером, которого Пол лечил от кокаиновой зависимости. Вернулся во Флориду. Я никогда не был во Флориде'.
   "Ее?"
  Она кивнула.
  Я спросил: 'Кто ее выбрал?'
  'Я знаю, как это выглядит, но Пол подумал, что это может быть лечебным'.
  'Радикальная терапия. Прорабатываем'.
  'Тебе придется рассматривать это в контексте, Алекс. Он работал с ней годами без особого успеха. Ему нужно было что-то попробовать'.
   Я отвернулся, огляделся. Крючковатый коврик на синем ковре.
  Сэмплеры, извергающие трюизмы. Нет места лучше дома.
  Космический корабль домашний. Как будто инопланетяне налетели на охоту за образцами, разграбили Среднюю Америку ее клише.
  Когда я обернулся, она улыбалась. Сияющая улыбка. Слишком сияющая. Как глазурь перед растрескиванием.
  'Алекс, я понимаю, как странно все это должно звучать для тебя. Трудно подвести итог стольким годам всего за несколько минут'.
  Я улыбнулся в ответ, давая волю своему замешательству. 'Это подавляет - динамика
  - как все это сочетается'.
  'Я сделаю все возможное, чтобы прояснить ситуацию'.
  'Я был бы вам признателен'.
  'С чего бы вы хотели, чтобы я начал?'
  'С самого начала это место кажется таким же хорошим, как и любое другое'.
  Она положила голову мне на плечо. 'В этом-то и проблема. На самом деле нет начала', - сказала она тем же бестелесным голосом, которым много лет назад говорила о смерти своих 'родителей'. 'Мои первые годы - это размытое пятно. Мне рассказывали о них, но это как будто слышишь историю о ком-то другом.
  Вот в чем была суть терапии тем летом. Пол пытался разблокировать меня'.
  'Возрастная регрессия?'
  'Возрастная регрессия, свободные ассоциации, упражнения Гештальта - все стандартные техники. Я сама использовала их с пациентами. Но ничего не помогало. Я ничего не могла вспомнить. Я имею в виду, что интеллектуально я понимала защитный процесс, знала, что подавляю, но это мне здесь не помогло '. Она положила мою руку себе на живот.
  'Как далеко в прошлое вы можете вспомнить?' - спросил я.
  'Счастливые времена. Ширли и Джаспер. И Хелен. Дядя Билли сказал мне, что вы встречались с ней вчера. Разве она не исключительный человек?'
  'Да, она есть'. Вчера . Казалось, что прошли века. 'Она знает, что ты жив?'
  Она вздрогнула, как от укуса. Сильный рывок за мочку. 'Дядя Билли сказал, что он позаботится об этом'.
  'Я уверен, что он это сделает. О чем вы с ним говорили на вечеринке?'
  ' Она ... Она снова навязывалась мне - приходила в любое время, будила меня, кричала и ругалась, или забиралась ко мне в постель и
   терзает меня, пытается сосать мою грудь. Однажды я поймал ее с ножницами, когда она пыталась отрезать мне волосы. В другие разы она приходила обдолбанная или пьяная от своего дайкири, блевала везде, теряла контроль над мочевым пузырем на ковре. Я все время менял замки; она всегда находила способ попасть внутрь. Она ела таблетки, как конфеты'.
   Старые шрамы между пальцами ног . 'Она что, кололась?'
  'Она раньше, много лет назад. Я не знаю, может, она снова начала - кокаин, спидболы. За эти годы она, должно быть, передозировала по крайней мере дюжину раз.
  У меня был один из врачей дяди Билли, который был на связи двадцать четыре часа в сутки, просто чтобы промыть ей желудок. К дню вечеринки ее состояние совсем ухудшилось, и она пыталась утащить меня за собой. Она все время говорила, что мы будем вечными соседями. Я был напуган, просто не мог больше этого выносить. Поэтому я попросил дядю Билли заняться этим. Даже после всего, через что она заставила меня пройти, было тяжело знать, что ее посадят. Поэтому, увидев тебя там на вечеринке, я действительно поднял себе настроение. Неделю назад я был в доме Пола, и Сюзанна делала каллиграфию для приглашений. Я увидел твое имя в списке, почувствовал такой прилив чувств к тебе.
  Она взяла мою руку и провела ею вниз к своему лобку. Я почувствовал тепло, тяжесть, мягкую сетку лобковых волос сквозь шелк.
  'Я надеялась, что ты придешь', - сказала она. 'Пару раз проверяла, ответил ли ты на приглашение, но ты этого не сделал. Поэтому, когда наши глаза встретились, я не могла в это поверить.
  Судьба. Я знала, что должна попытаться наладить контакт. Она поцеловала меня в щеку. 'И вот ты здесь. Привет, незнакомец'.
  'Привет'. Я сидел и позволял ей целовать меня еще немного, запускать пальцы в мои волосы, прикасаться ко мне. Терпел и целовал в ответ, и знал, каково это - шлюхи. Пот выступил у меня на лбу. Я вытер его рукавом.
  Она спросила: 'Хочешь воды?' Встала и налила мне воды из кувшина Ширли.
  Я использовал это время, чтобы прочистить голову. Когда она вернулась, я спросил: 'Пол лечил тебя от чего-то, кроме разблокировки прошлого?'
  'На самом деле это не началось как настоящая терапия - просто клиническое наблюдение, обычные вещи о том, как мои чувства и стиль общения влияют на мою работу. Но когда мы вникли, он смог увидеть, что у меня были... проблемы с идентичностью, плохое чувство себя, низкая самооценка. Я чувствовала себя неполноценной. И виноватой'.
  'В чем виноват?'
   'Все. Оставить Ширли и Джаспера - они такие милые . Я действительно заботилась о них, но никогда не чувствовала, что принадлежу им. И Хелен. Хотя она, по сути, вырастила меня, она не была моей матерью - между нами всегда была стена. Это сбивало с толку'.
  Я кивнул.
  'В тот первый год аспирантуры, - сказала она, - было много давления, от меня ожидали, что я действительно буду помогать другим людям. Это меня пугало - вот почему я сломалась на практике. Думаю, в глубине души я соглашалась с тем, что говорили другие, и чувствовала себя самозванкой'.
  'Поначалу все так думают'.
  Она улыбнулась. 'Вечный психотерапевт. Таким ты был в ту ночь. Моя опора. Когда я увидел твое имя в списке вечеринки, я, наверное, подумал, что история может повториться'.
  Я спросил: 'До того, как вы встретили Шерри, до того, как вы узнали о ней, вы когда-нибудь мечтали о том, чтобы у вас был близнец?'
  'Да, все время, когда я был ребенком. Но я никогда не придавал этому большого значения. Я был из тех детей, которые фантазировали обо всем на свете '.
  'Был ли один повторяющийся образ-близнец?'
  Кивнуть. 'Девушка моего возраста, которая выглядела точь-в-точь как я, но была уверенной, популярной, напористой. Я назвала ее Большой Шэрон, хотя она была точно моего размера, потому что ее личность маячила . Пол сказал, что я считаю себя тщедушной.
  Незначительно. Большая Шерон оставалась за кулисами, но на нее всегда можно было рассчитывать, когда дела шли плохо. Годы спустя, когда я пошел на свой первый курс психологии, я узнал, что такие вещи были нормальными - дети все время так делают. Но я делал это даже в подростковом возрасте, даже в колледже . Я смущался этого, боялся, что буду говорить во сне, и мои соседи по комнате подумают, что я странный. Поэтому я предпринял сознательные усилия, чтобы избавиться от Большой Шерон и, наконец, повзрослеть. В конце концов, мне удалось подавить ее существование. Но она вышла под гипнозом, когда Пол проводил зондирование. Я начал говорить о ней. Потом с ней. Пол сказал, что она мой партнер. Мой молчаливый партнер, бродящий где-то на заднем плане. Он сказал, что у каждого есть такой - именно это Фрейд и имел в виду, говоря об эго, ид, суперэго. Что это нормально, что она...
  она была не более чем еще одной частью меня. Это было очень позитивное сообщение'.
  'А осенью он решил познакомить тебя с твоими настоящими молчаливыми партнерами'.
  Она напряглась. Стеклянная улыбка снова овладела ее лицом.
   'Да. К тому времени время уже пришло'.
  'Как он это устроил?'
  'Он позвал меня в свой кабинет, сказал, что хочет мне что-то сказать. Что мне лучше сесть - это может быть травматично. Но это определенно будет значительным, опытом роста. Затем он загипнотизировал меня, дал мне рекомендации по глубокому расслаблению мышц, трансцендентному спокойствию. Когда я был совсем расслаблен, он сказал мне, что я один из самых счастливых людей в мире, потому что у меня есть настоящий молчаливый партнер - на самом деле два партнера. Что я один из трех. Тройняшек '.
  Она повернулась ко мне лицом, взяла обе мои руки в свои. 'Алекс, все эти чувства неполноценности - попытка заполнить пустоту Большой Шерон
  - было моим подсознанием, не позволяющим мне забыть, несмотря на подавление. Тот факт, что я смог поговорить с Большим Шэроном на терапии, был для него знаком того, что я достиг более высокого уровня, был готов войти в контакт со своей идентичностью как одной трети целого'.
  'Какие чувства вы испытали, узнав об этом?'
  'Сначала было чудесно. Волна счастья нахлынула на меня - я был опьянен радостью. Потом вдруг все стало холодным и темным, и стены начали сжиматься'.
  Она обняла меня и крепко прижала к себе.
  'Это было нереально, Алекс - невероятно ужасно. Как будто кто-то наступил мне на грудь, раздавив меня. Я был уверен, что сейчас умру. Я попытался закричать, но не издал ни звука. Попытался встать и упал, начал ползти к двери. Пол поднял меня, держал, все время говорил мне на ухо, говоря, что все в порядке, что нужно дышать медленно и глубоко, сделать дыхание ритмичным, это просто приступ тревоги. Наконец мне удалось это сделать, но я не чувствовал себя нормально. Все мои чувства были забиты . Я был готов взорваться . Затем что-то вырвалось из глубины меня - ужасный крик, громче, чем я когда-либо кричал раньше. Крик кого-то другого - он был не похож на меня.
  Я попыталась отстраниться от этого, сесть в кресло терапевта и смотреть, как кричит кто-то другой. Но это была я, и я не могла остановиться. Пол зажал мне рот рукой. Когда это не сработало, он ударил меня по лицу. Сильно. Было больно, но приятно, если вы можете это понять. Чтобы обо мне заботились'.
  'Я понимаю', - сказал я.
  Она сказала: 'Спасибо' и снова поцеловала меня.
  'И что потом?'
   'Затем он держал меня, пока я не успокоилась. Растянул меня на полу и позволил мне лежать там, погрузив меня в более глубокий гипноз. Затем он велел мне открыть глаза, полез в карман рубашки - я до сих пор его вижу: на нем была красная шелковая рубашка - и протянул мне снимок. Две маленькие девочки. Я и еще одна я.
  Он сказал посмотреть на обороте, он что-то там написал. Я посмотрел: S и S, Silent Partners . Он сказал, что это мой катехизис, моя исцеляющая мантра. А фотография была моей иконой - он достал ее для меня, чтобы я ее сохранила. Когда я сомневаюсь или встревожена, я должна использовать ее, впасть в нее. Затем он сказал мне впасть в нее тут же и начал рассказывать мне о другой девушке. Что ее зовут Шерри.
  Она была его пациенткой много лет, задолго до того, как он встретил меня. Когда он увидел меня в первый раз, он подумал, что это она. Встреча с нами обоими была чудом -
  чудесная карма - и его целью в жизни с тех пор было воссоединить нас в функционирующую единицу. Семью'.
  'Как долго он скрывал от вас ее существование?'
  'Только недолго. Он не мог рассказать мне о ней, пока она не согласилась. Она была его пациенткой - все было конфиденциально'.
  'Но чтобы заставить ее согласиться, он должен был рассказать ей о вас '.
  Она нахмурилась, словно решая сложную головоломку. 'Это было по-другому.
  У нас была супервизионная терапия - он рассматривал меня как коллегу по профессии, думал, что я справлюсь. Это должно было где-то начаться, Алекс. Разорвать круг'.
  Я сказал: 'Конечно. Как она отреагировала, узнав о тебе?'
  'Сначала она отказывалась ему верить, даже после того, как он показал ей копию фотографии. Утверждала, что это была фотоуловка, и долго не могла принять тот факт, что я существую. Пол сказал мне, что ее воспитывали без любви, у нее были проблемы с установлением связи. Оглядываясь назад, я понимаю, что он предупреждал меня с самого начала. Но я была не в том состоянии, чтобы рассматривать негативную информацию. Все, что я знала, это то, что моя жизнь изменилась - волшебным образом. Тройняшки , пустой сосуд, заполненный '.
  'Два из трех', - сказал я.
  'Да, через мгновение я это понял и спросил о моем другом партнере. Он сказал, что мы зашли достаточно далеко, закончил сеанс. Затем он подал мне травяной чай и легкий ужин, заставил Сюзанну сделать мне массаж, отвез меня домой и сказал, чтобы я примерил свою новую личность'.
  'Домой', - сказал я. 'Кто дал тебе дом?'
  'Пол сделал это. Он сказал мне, что это его арендная недвижимость, которой никто не пользуется, и он хочет, чтобы я жил в ней - мне нужно новое место для моей новой жизни.
   Этот был идеален для меня, гармоничен и синхронизирован с моими вибрациями'.
  'То же самое и с машиной?'
  'Моя маленькая Альфа - разве это не милая машина? Она окончательно сломалась в прошлом году. Пол сказал, что купил ее для Сюзанны, но она не может научиться водить с механической коробкой передач.
  Он сказал, что после всего, что я пережил, я заслужил немного веселья в своей жизни, поэтому он дал мне его. Конечно, только позже я узнал, что он служил проводником, но он действительно все собрал, так что в каком-то смысле все исходило от него'.
  'Я это понимаю', - сказал я. 'Что случилось, когда ты вернулся домой?'
  'Я был измотан. Сеансы отняли у меня много сил. Я лег в постель и уснул как младенец. Но той ночью я проснулся в холодном поту, в панике, с очередным приступом тревоги. Я хотел позвонить Полу, но был слишком тряским, чтобы набрать номер телефона. Наконец мне удалось успокоиться, но к тому времени мое настроение изменилось - я был действительно подавлен, не хотел ни с кем разговаривать. Это было похоже на падение головой вперед в бездонный колодец - бесконечное падение. Я залез под одеяло, пытаясь сбежать. Три дня я не одевал, не ел и не вставал с кровати. Просто сидел и смотрел на этот снимок. На третий день ты нашел меня. Когда я увидел тебя, я сошёл с ума. Мне жаль, Алекс. Я потерял контроль'.
  Она коснулась моей щеки.
  'Не волнуйся', - сказал я. 'Давно забыто. Что случилось после того, как я ушел?'
  'Я оставалась в таком состоянии некоторое время. Некоторое время спустя - я действительно не уверена, сколько времени прошло - Пол пришел посмотреть, как у меня дела. Он вымыл меня, одел и отвез к себе. В течение недели я ничего не делала, только отдыхала, оставалась в своей... в комнате там. Потом у нас был еще один сеанс, еще более глубокий гипноз, и он рассказал мне о разделении'.
  'Что он тебе сказал?'
  'Что нас отдали на усыновление сразу после рождения и разлучили в три года, потому что Шерри все время пыталась причинить мне боль. Он сказал, что так справляться не следует, но у нашей приемной матери были свои проблемы, и она не могла справиться с нами обоими. Шерри ей нравилась больше, поэтому меня отдали'.
  Она старалась говорить небрежным голосом, но в ее глазах появилось что-то грубое и холодное.
  'Что это?' - спросил я.
  'Ничего. Просто ирония. Она всю жизнь прожила как принцесса, но душа ее была нищей. Мне в итоге повезло'.
   'Вы когда-нибудь встречались с миссис Блэлок?'
  'Нет. Даже на вечеринке. Почему я должен? Она была для меня именем, даже не лицом. Чья-то чужая мать'.
  Я уставился на пластиковые стены купола и ничего не сказал. Позвольте моим глазам отдохнуть на шелухе в соседней грядке.
  'Когда Пол рассказал вам о партнере номер два?'
  'Третий сеанс, но рассказывать было особо нечего. Все, что он знал, это то, что она родилась инвалидом и была помещена в какое-то учреждение'.
  'Кто-то тебя просветил. Дядя Билли?'
  "Да."
  'Красивый адвокат по отцовской линии?'
  'После всех этих лет, помнишь? Удивительно'. Пытаясь казаться довольным, но нервным. 'На самом деле, дядя Билли всегда хотел стать юристом. Он даже подал документы в юридическую школу, но застрял на других делах и так и не поступил'.
  'Когда он появился на горизонте?'
  'Второй раз Пол отправил меня домой. Может быть, через неделю после того, как мы... расстались.
  Мне стало намного лучше, я взглянул на вещи со стороны. Раздался звонок в дверь.
  Там стоял пожилой мужчина с красивой улыбкой. С конфетами, цветами и бутылкой вина. Он сказал, что он брат женщины, которая меня выдала, - он извинился за это, сказал, что я не должен ее ненавидеть, хотя он поймет, если я это сделаю. Что она была неадекватным человеком, но он всегда заботился обо мне. И как дядя, и как посланник моего отца'.
  Она посмотрела на пустую кровать. 'Потом он сказал мне, кто мой отец'.
  Я спросил: 'Каково было узнать, что ты наследник Лиланда Белдинга?'
  'Не так странно, как можно было бы подумать. Конечно, я слышал о нем, знал, что он гений и богат, и было странно узнать, что мы родственники. Но он умер, ушел, никаких шансов на какую-либо связь. Меня больше беспокоили живые связи'.
  Она не ответила на вопрос. Я пропустил его мимо ушей. 'Как дядя Билли смог найти тебя?'
  'Пол проследил мои корни и нашел его . Он сказал, что хотел встретиться со мной много лет, не был уверен, что сказать или сделать, и держался подальше из страха сделать что-то не так. Теперь, когда кот был вытащен из мешка, он хотел, чтобы я услышал все из первоисточника.
  'Я сказала ему, что знаю о Шерри, и мы немного поговорили о ней - я могла сказать, что он ее не любит, но он не давил, и я не бросала ему вызов. Я хотела узнать о своей другой сестре, о моих корнях. Мы сидели там и пили вино, и он рассказал мне все - как мы трое были детьми от любви мистера Белдинга и актрисы, которую он очень любил, но не мог жениться по социальным причинам. Ее звали Линда. Она умерла от осложнений при родах. Он показал мне фотографию. Она была очень красивой'.
  'Актриса', - сказал я. Когда она не отреагировала, я сказал: 'Ты похожа на нее'.
  'Это настоящий комплимент', - сказала она. 'Мы тоже были детьми-чудотворцами...
  Недоношенная, крошечная при рождении, и, как ожидается, не выживет. Линда заболела, у нее был сепсис, но она никогда не переставала думать о нас, молиться за нас. Она дала нам имена всего за несколько минут до своей смерти. Яна, Джоан и Джуэл Рэй - это я. И хотя мы все выжили, у Джоан было множество уродств. Несмотря на то, что мистер Белдинг был богат и влиятелен, он не мог воспитывать ее - или кого-либо из нас. Он был болезненно застенчив - на самом деле боялся людей, особенно детей. По словам дяди Билли, немного страдал агорафобией. Поэтому дядя Билли отдал нас на усыновление своей сестре. Он думал, что она окажется лучшей матерью, чем она есть. Все эти годы и он, и мистер Белдинг чувствовали себя ужасно виноватыми за то, что отпустили нас.
  'Я сказал ему, что Пол собирается организовать встречу с Шерри, и он сказал, что знает. Затем я спросил, может ли он организовать встречу с Джоан'.
  'Значит, он и Пол работали вместе'.
  'Они сотрудничали. Он уклонялся от разговора о Джоан, но я продолжала давить на него, и в конце концов он сказал мне, что она где-то в Коннектикуте. Я сказала, что хочу ее увидеть. Он сказал, что в этом нет смысла - она была серьезно инвалидом, у нее не было сознания, о котором можно было бы говорить. Я сказала, что не только хочу ее видеть, но и хочу быть с ней, заботиться о ней. Он сказал, что это невозможно - ей требуется постоянный уход, и что я должна сосредоточиться на своем образовании. Я сказала, что она часть меня. Я никогда больше не смогу сосредоточиться на чем-либо другом, если она не будет со мной. Он подумал об этом, спросил, могу ли я немного отдохнуть от школы, и я согласилась. Мы поехали прямо в частный аэропорт, запрыгнули в корпоративный самолет до Нью-Йорка, а затем на лимузине до Коннектикута. Я знаю, он думал, что ее внешний вид изменит мое мнение. Но это только придало мне больше решимости. Я легла рядом с ней в кровать, обняла ее, поцеловала. Почувствовала ее вибрации. Когда он это увидел, он согласился перевезти ее сюда. Корпорация купила Рестхейвен и создала
  отдельное крыло для нее. Я общался с санитарами, лично выбрал Элмо. Она стала частью моей жизни. Я действительно полюбил ее. Я любил и других пациентов - я всегда чувствовал себя как дома с дефективными. Если бы мне пришлось все пережить заново, я бы посвятил всю свою жизнь работе с ними'.
   Дома . Единственный настоящий дом, который она знала, был поделен с двумя умственно отсталыми людьми. Учебное пособие, но она его не понимала.
  Я сказал: 'И вы изменили ее имя'.
  'Да. Новое имя символизирует новую жизнь. И Яне, и мне дали имена на букву С; я подумала, что у Джоан тоже должно быть имя. Чтобы вписаться'.
  Она встала, села рядом с сестрой и потрогала ее впалые щеки.
  'Она будет вечной', - сказала она. 'Она была константой в моей жизни. Настоящее утешение'.
  'В отличие от твоего другого партнера'.
  Опять этот холодный взгляд. 'Да, в отличие от нее'. Потом улыбка. 'Ну, Алекс, я в дерьме. Мы много чего успели'.
  'Есть еще кое-что, если вы не возражаете?'
  Пауза. Впервые с тех пор, как я ее знаю, она выглядела измученной. 'Нет, конечно, нет. Что еще ты хотел бы узнать?'
  Их было много, но я смотрел на ее улыбку: прилипла к ней, не будучи ее частью - как грим клоуна. Слишком широкая, слишком яркая. Продром - раннее предупреждение чего-то. Я упорядочил свои мысли, сказал: 'История, которую ты мне рассказал о том, как я стал сиротой - несчастный случай на Майорке. Откуда это взялось?'
  'Фантазия', - сказала она. 'Полагаю, принятие желаемого за действительное'.
  'Желание чего?'
  'Романтика'.
  'Но судя по тому, как вы ее рассказываете, настоящая история ваших родителей довольно романтична.
  Зачем приукрашивать?'
  Она побледнела. 'Я... я не знаю, что тебе сказать, Алекс. Когда ты спросил меня о доме, эта история выплеснулась наружу - просто полилась из меня. Имеет ли это значение после всех этих лет?'
  'Вы действительно не знаете, откуда это взялось?'
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Это идентично тому, как умерли родители Лиланда Белдинга'.
  Она стала призрачной. 'Нет, этого не может быть...' И снова эта стеклянная улыбка.
  'Как странно. Да, я понимаю, почему это тебя заинтриговало'.
  Она подумала, потянула себя за ухо. 'Может быть, Юнг был прав. Коллективное бессознательное - генетический материал, передающий образы, а также физические черты. Воспоминания. Возможно, когда вы спросили меня, мое бессознательное включилось. Я вспоминала его. Восхваляла его'.
  'Возможно', - сказал я, - 'но мне на ум приходит кое-что другое'.
  "Что это такое?"
  'Это было что-то, что Пол сказал вам под гипнозом, а затем предложил вам забыть. Что-то, что всплыло в любом случае'.
  'Нет. Я... не было никаких предположений об амнезии'.
  'А если бы они были, вы бы их помнили?'
  Она встала, стиснула руки и прижала их к бокам.
  'Нет, Алекс. Он бы этого не сделал'. Пауза. 'А если бы он это сделал? Это было бы только для того, чтобы защитить меня'.
  'Я уверен, что вы правы', - сказал я. 'Простите за кабинетный анализ.
  Профессиональный риск'.
  Она посмотрела на меня сверху вниз. Я взял ее за руку, и она расслабилась.
  'В конце концов, - сказал я, - он ведь рассказал тебе об утоплении, а это было весьма эмоционально насыщенное событие'.
  'Утопление', - сказала она. 'Да. Он мне это сказал. Я это отчетливо помню'.
  'И ты мне сказала. И Хелен'. Крутя и поворачивая правду, как дерево на токарном станке.
  'Да, конечно. Вы были теми людьми, с которыми я чувствовал себя близким. Я хотел, чтобы вы оба знали'.
  Она отстранилась, села на противоположный конец кровати. В замешательстве.
  Я сказал: 'Это, должно быть, был ужасный опыт, быть запертым под водой, когда кто-то пытается тебя убить. Особенно в таком возрасте. Первобытный возраст'.
  Она повернулась ко мне спиной. Я слушал аритмичное шипение и писк дыхания Ширли.
  "Алекс?"
  "Да?"
  'Как ты думаешь, ложь - это... комбинация элементов?' Ее голос был пустым, мертвым, как у жертвы пыток. 'Вымысел в сочетании с подавленной правдой? Что когда мы лжем, то на самом деле мы берем правду и меняем ее временной контекст - переносим ее из прошлого в настоящее?'
   Я сказал: 'Это интересная теория'. Затем: 'Если ты готов, я хотел бы услышать о том, как вы с Шерри наконец встретились'.
  'Через пару дней после того, как дядя Билли навестил меня, Пол пришел и сказал, что она готова'.
  'Возвращаемся к себе домой'.
  'Да. Он поместил меня в моей комнате и сказал мне медитировать, обязательно хорошо выспаться. На следующее утро он привел меня в гостиную. Все было уставлено большими мягкими подушками и тусклым освещением. Он сказал мне подождать и ушел. Через мгновение он появился снова. С ней.
  'Когда я ее увидел, меня словно пронзил электрический разряд по позвоночнику. Я не мог пошевелиться.
  Она, должно быть, переживала то же самое, потому что мы оба просто долго смотрели друг на друга. Она выглядела точь-в-точь как я, только она покрасила волосы в платиновый блонд и носила сексуальную одежду. Мы начали улыбаться - в один и тот же момент. Потом мы начали хихикать, потом громко смеяться, вскинули руки и побежали друг к другу - это было похоже на то, как будто мы врезались в зеркало. Несколько минут спустя мы уже разговаривали так, будто были лучшими друзьями всю жизнь.
  'Она была забавной и милой - совсем не такой, как описывал Пол. Не эгоистичной или избалованной, как намекал дядя Билли. Было очевидно, что она не очень образована, что меня удивило, потому что я знал, что она выросла в богатстве. Но она была умной. И хорошо воспитанной - ее осанка, то, как она скрещивала ноги. Она сказала мне, что учится на актрису, уже снялась в одном фильме. Я спросил ее, как называется фильм, но она просто рассмеялась и сменила тему. Она хотела знать все о аспирантуре, все о психологии, сказала, что так гордится, что я собираюсь получить докторскую степень. Мы действительно поладили, обнаружив, что нам нравится одна и та же еда, мы пользуемся одной и той же зубной пастой, ополаскивателем для рта и дезодорантом. Замечая маленькие общие манеры'.
  'Вот так?' - я потянул себя за мочку уха.
  'Нет', - рассмеялась она. 'Боюсь, это все я'.
  'Она рассказывала о своей домашней жизни?'
  'В первый раз было не так много - мы действительно не хотели говорить ни о чем, кроме нас самих . И ей еще не сказали о Джоан - Пол сказал, что она не готова к этому. Поэтому мы сосредоточились только на нас двоих. Мы просидели в той комнате весь день. Первый раз, когда у меня появился намек на что-то негативное, был, когда мы заговорили о мужчинах. Она сказала мне, что у нее было много мужчин, так много, что она потеряла счет. Она прощупывала меня - хотела узнать, одобряю ли я или
   не одобряла. Я не осуждала, но сказала ей, что я однолюбка. Сначала она отказывалась в это верить, а потом сказала, что надеется, что он чертовски хороший мужчина.
  Вот тогда я и рассказал ей все о тебе. На мгновение в ее глазах появился страшный взгляд - хищный. Голодный. Как будто она ненавидела меня за то, что я ее любил. Но потом он так быстро исчез, что я подумал, что мне это почудилось. Если бы я знал лучше, я бы защитил тебя, поверь мне, Алекс. Защитил нас.
  'Когда все стало плохо?'
  Ее глаза увлажнились. 'Вскоре после этого, хотя я не осознавала этого в то время. Мы должны были пойти за покупками вместе, но она не появилась. Когда я вернулась в дом Пола, он сказал мне, что она собрала свои вещи и уехала из города, никому не сказав. Что это ее шаблон - она не могла контролировать свои импульсы.
  Не волнуйтесь, это не моя вина. Она наконец вернулась, две недели спустя, в ужасном состоянии - в синяках, сонливая, неспособная вспомнить ничего, что произошло, кроме того, что она оказалась в баре в Рино. С этого момента так и было - зашла, выпала. Состояния бегства, злоупотребление наркотиками'.
  'Яна. Твоя диссертация'.
  Это ее потрясло.
  Я сказал: 'Я прочитал это. Мне было интересно - вы. Чья это была идея?'
  'Все началось как шутка. Я только что пережила тяжелый месяц с ней - пара передозировок, много словесных оскорблений. И я была под давлением, мне нужно было придумать тему диссертации или подать заявку на продление в отделе - мое второе. Я выплескивала Полу мысли о том, как сильно она меня расстраивает, как тяжело мне приходится. Что мне было бы легче быть ее терапевтом, чем ее сестрой. Он посмеялся над этим, сказал, что быть ее терапевтом тоже нелегко. Мы говорили о потере контроля, которая возникает при общении с такими людьми. Потом он спросил, почему бы мне не поставить себя на место терапевта - как способ установить некое чувство контроля в отношениях - и не записать все это'.
  'Прорабатываю это'.
  'Пол сказал, что она должна мне это'.
  'Похоже, Пол тоже на нее злился'.
  'Он был расстроен - все эти годы, а ей становилось все хуже.
  Ухудшение. К концу она стала совершенно параноидальной, почти психотической'.
  'Паранойя по поводу чего?'
  'Все. В последний раз, когда она вернулась - когда она разрушила мою практику - она была убеждена, что я собираюсь ее заполучить, что я раскрываю ее
   личные секреты моим пациентам, унижая ее. Это исходило от ее собственной боли, но она проецировала ее на меня - обвиняя меня, как она делала это много лет назад'.
  'Расскажи мне об этом'.
  'Это было давно, Алекс'.
  'Я все равно хотел бы услышать об этом'.
  Она немного подумала, пожала плечами и улыбнулась. 'Если это так важно для тебя'.
  Я улыбнулся в ответ.
  Она сказала: 'Это случилось после того, как она вышла замуж - за итальянского дворянина, маркиза по имени Бенито ди Орано, с которым ее познакомила мать. На десять лет моложе ее, обходительный, красивый, наследник какой-то обувной компании - еще одна импульсивная вещь - они были знакомы всего неделю, прилетели в Лихтенштейн и устроили гражданскую церемонию. Он купил ей Lamborghini, перевез ее на свою виллу с видом на Испанскую лестницу. Мы с Полом надеялись, что она наконец остепенится. Но Бенито оказался садистом и наркоманом. Он избил ее, накачал наркотиками, отвез в семейный палаццо в Венеции, накачал наркотиками и отдал своим друзьям - в качестве подарка на вечеринке. Когда она проснулась, он сказал ей, что аннулировал брак, потому что она была мусором, а затем выгнал ее. Буквально.
  'Она приползла обратно в Штаты, как червь, ворвалась в мой кабинет посреди сеанса, крича и воя, и умоляя меня помочь ей. Я позвонил Полу. Мы оба пытались успокоить ее, убедить ее признать себя. Но она не сотрудничала, и она не представляла явной и реальной опасности, так что мы ничего не могли сделать, юридически. Она ушла, проклиная нас обоих. Несколько дней спустя она снова стала прежней Шерри - сквернословила, глотала таблетки, снова была в дороге, постоянно в движении. Время от времени я слышал от нее - звонки посреди ночи, открытки, которые пытались быть дружелюбными. Один или два раза я даже ездил в аэропорт, чтобы увидеть ее между самолетами. Мы болтали, выпивали, делали вид, что между нами все в порядке.
  Но ее ярость не утихла. В следующий раз, когда она вернулась в Лос-Анджелес, чтобы погостить, она снова сблизилась со мной, а затем начала свои последующие визиты . Боже, я любила свою работу, Алекс. Все еще скучаю по ней'.
  'Что привело к обострению ситуации?'
  'Вечеринка. Она любила вечеринки так же, как я их ненавидел. Но Пол хотел, чтобы я был на этой - приказал ей держаться подальше. Она спорила, закатила истерику. Он сказал
  ей, что мы оба не можем пойти, и я буду той единственной. Это было для психологов. Только для профессионалов. Особый случай для него, и он не хотел, чтобы его испортили ее выходки. Это вывело ее из себя - она напала на него, попыталась ударить его ножницами. Это был первый раз, когда она когда-либо применяла к нему силу. Он одолел ее, дал ей большую дозу барбитуратов и запер в ее комнате. В субботу вечером, сразу после вечеринки, он выпустил ее. Сказал мне, что она выглядела спокойной, была на самом деле приятной -
  раскаяние. Прости и забудь'.
  'Как вы провели вечеринку?' - спросил я. 'Встречались с друзьями миссис Блэлок'.
  'Для них я была Шерри - улыбающейся и выглядящей сексуально. Это было не так уж и сложно -
  в ней не было много сущности. Для всех этих психов я была собой. Эти две группы вообще не смешивались, и в основном я оставалась с дядей Билли'.
  Сороки и лебеди...
  'Прости и забудь', - сказал я. 'Но она не сделала ни того, ни другого'.
  Она уставилась на меня. 'Неужели нам нужно идти дальше, Алекс? Это так уродливо. Она ушла из моей жизни - из наших жизней. И у меня есть шанс начать все заново'.
  Она поднесла мою руку к губам. Облизнула костяшки пальцев.
  'Трудно начинать без завершения', - сказал я. 'Завершение. Для нас обоих'.
  Она вздохнула. 'Для тебя', - сказала она. 'Только для тебя. Потому что ты так много для меня значишь'.
  'Спасибо. Я знаю, это трудно, но я правда думаю, что так будет лучше'.
  Она сжала мою руку. 'Я получила твое сообщение в воскресенье. Я была разочарована, но по твоему голосу я поняла, что это не прощание. Ты нервничала, оставила линии открытыми'.
  Я не спорил.
  'Поэтому я думала, звонить ли тебе или подождать, пока ты позвонишь мне, чтобы назначить другую дату. Я решила подождать, дать тебе возможность двигаться в своем собственном темпе.
  Ты была в моих мыслях весь день, и когда раздался стук в мою дверь, я подумал, что это ты . Но это была она. Вся в крови. И смеющаяся. Я спросил ее, что случилось - она попала в аварию? С ней все в порядке?
  И тогда она рассказала мне. Смеясь. Что она сделала - ужас этого - и она смеялась!'
  Шэрон разрыдалась, ее начало сильно трясти, она согнулась пополам и схватилась за голову.
  'Она не сама это сделала', - сказал я. 'Кто ей помог?'
   Она еще немного встряхнулась.
  'Это был диджей Расмуссен?'
  Она подняла глаза, вся в слезах, с открытым ртом. 'Ты знала Диджея?'
  'Я встретил его'.
  'Встретил его? Где?'
  'У тебя дома. Мы оба думали, что ты умер. Мы пришли туда, чтобы отдать последний долг'.
  Она разодрала лицо. 'О, Боже, бедный, бедный ДиДжей. Пока она не рассказала мне, что она... что они сделали, я и не знала, что он был одним из ее... завоеваний'.
  'Он был единственным, за кого она держалась, - сказал я. - Самый уязвимый. Самый жестокий'.
  Она застонала и выпрямилась, поднялась на ноги и начала кружить по комнате, сначала медленно, как лунатик, а потом все быстрее и быстрее, так сильно дергая себя за мочку уха, что я подумал, что она ее оторвет.
  'Да, это был ДиДжей. Она смеялась, когда рассказывала мне это, смеялась над тем, как она заставила его сделать это - с помощью наркотиков, выпивки. Ее тела. В основном ее тела.
  Я никогда не забуду, как она это сказала: 'Я сделала его , поэтому он сделает их' . Смеясь, всегда смеясь, над всей этой кровью , над тем, как Пол и Сюзанна умоляли.
  И бедная Лурдес, такая милая, уходила, когда они поймали ее спускающейся по лестнице. Воскресенье было ее выходным - она осталась допоздна, чтобы помочь убраться в доме. Смеясь над тем, как она связала их, наблюдая, как ДиДжей сделал это - с помощью бейсбольной биты и пистолета. Он все время думал, что это я делал это для него - я использовала его.
  Она подбежала и опустилась на колени. 'Вот что ее больше всего забавляло, Алекс! Что он никогда не знал правды - все время думал, что делает это для меня !'
  Она схватила меня за рубашку, притянула к себе, к своей груди. 'Она сказала, что это тоже делает меня убийцей. Что если уж на то пошло, то мы одно целое!'
  Я помог ей подняться, затем опустил ее обратно на кровать. Она легла, свернувшись в позе эмбриона, широко раскрыв глаза, обхватив руками свое туловище, словно смирительную рубашку.
  Я похлопал ее, погладил, сказал: 'Она была не ты. Ты была не она'.
  Она расцепила руки и обняла меня. Притянула меня к себе, осыпала мое лицо поцелуями. 'Спасибо, Алекс. Спасибо, что сказал это'.
  Медленно, нежно я отстранилась, продолжая похлопывать. Со словами: 'Давай. Выкладывай'. Подсказка терапевта...
  Она сказала: 'Затем ее смех стал безумным - странным, истеричным. Внезапно она полностью перестала смеяться, посмотрела на меня, потом на себя, на всю кровь, и начала срывать с себя одежду. Сильно падая.
  Осознавая, что она сделала: уничтожив Пола, она уничтожила себя. Он был всем для нее, самым близким отцом, которого она когда-либо видела. Она нуждалась в нем, зависела от него, а теперь его не стало, и это была ее вина. Она развалилась на части, прямо у меня на глазах. Декомпенсируя. Рыдая - теперь не играя, а в настоящих слезах - просто причитая, как беспомощный младенец. Умоляя меня вернуть его, говоря, что я умная, я врач, я смогу это сделать.
  'Я мог бы ее успокоить. Как я делал это много раз прежде.
  Вместо этого я сказала ей, что Пол никогда не вернется, что это ее вина, что ей придется заплатить, никто не сможет защитить ее от этого, даже дядя Билли. Она посмотрела на меня так, как я никогда раньше не видела - испугалась до смерти. Как приговоренная. Снова начала умолять меня вернуть Пола. Я повторила, что он мертв. Повторяла это слово снова и снова. Мертв.
  Мертвая. Мертвая. Она пыталась прийти ко мне за утешением. Я оттолкнул ее, сильно ударил ее, один, два раза. Она отступила от меня, споткнулась, упала, полезла в сумочку и достала фляжку с дайкири. Выпила ее, пуская слюни и плача, позволяя каплям стекать по ее подбородку. Затем высыпались ее таблетки. Она набрала их горстями, начала глотать. Останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы посмотреть на меня - бросая мне вызов остановить ее, как я делал это много раз прежде. Но я не остановился. Она шатаясь, вошла в мою спальню, все еще неся свою сумочку - совершенно голая, но с сумочкой она выглядела такой... жалкой.
  'Я последовала за ней. Она достала что-то еще из сумочки. Пистолет. Маленький позолоченный пистолет, который я никогда раньше не видела. Моя новая игрушка , - сказала она. Нравится?
   Взял его на Родео-драйв, мать его. Сегодня сломал . Потом она направила его на меня, сжала палец на курке. Я был уверен, что умру, но не стал умолять, просто сохранял спокойствие, посмотрел ей прямо в глаза и сказал: 'Давай, пролей еще немного невинной крови. Стань еще грязнее, никчемный кусок дерьма'.
  'И тут на ее лице появилось странное выражение. Она сказала: 'Прости, напарник', приставила пистолет к виску и нажала на курок'.
  Тишина.
  'Я просто сидел там, глядя на нее некоторое время. Наблюдая, как она истекает кровью, как ее душа покидает ее. Интересно, куда она направляется. Потом я позвонил дяде Билли.
  Обо всем остальном он позаботился сам'.
  У меня заболела грудь. Я понял, что задержал дыхание, и выдохнул.
  Она лежала там, постепенно расслабляясь, становясь мечтательной. 'И это все, что есть, моя дорогая. Конец. И начало. Для нас'.
  Она села, пригладила волосы, расстегнула верхнюю пуговицу платья и наклонилась вперед. 'Теперь я очищена. Свободна. Готова для тебя, Алекс - готова отдать тебе все, отдать себя так, как я никогда никому не отдавала.
  Я так долго ждал этого момента, Алекс. Никогда не думал, что он наступит.
  Она потянулась ко мне.
  Теперь настала моя очередь встать и пройтись.
  'С этим придется многое уладить', - сказал я.
  'Я знаю, дорогая, но у нас есть время. Все время мира. Я наконец-то свободна'.
  'Свободен', - сказал я. 'И богат. Я никогда не считал себя содержаном'.
  'О, но вы не будете. Я на самом деле не наследница. В завещании мистера Белдинга говорится, что деньги остаются в корпорации'.
  'И все же', - сказал я, - 'когда всем заправляет дядя Билли, учитывая его отношение к тебе, жизнь наверняка будет довольно роскошной'.
  'Нет, так быть не должно. Мне это не нужно. Деньги никогда не были важны для меня - ни сами по себе, ни ради вещей, которые на них можно купить. Это было ее фишкой. Когда она узнала, кто она, она взбесилась, начала кричать на дядю Билли, обвиняла его в том, что он ее ограбил, и грозилась подать на него в суд. Такая жадность - у нее и так было больше, чем нужно. Она даже пыталась заставить меня пойти с ней, но я отказался. Это действительно сделало ее злой'.
  'Насколько далеко она зашла в своих угрозах?'
  'Недалеко. Дядя Билли сумел ее успокоить'.
  "Как?"
  'Понятия не имею. Но давай больше не будем говорить о ней. Или о деньгах, или о чем-то негативном. Я здесь, с тобой. В этом чудесном месте, где никто не сможет нас найти или испачкать. Ты, я и Ширли. Мы создадим семью, будем вместе навсегда'.
  Она подошла ко мне, приоткрыв губы для поцелуя.
  Я держал ее на расстоянии вытянутой руки.
  'Все не так просто, Шэрон'.
   Ее глаза расширились. 'Я... я не понимаю'.
  'Есть проблемы. Вещи, которые не имеют смысла'.
  'Алекс'. Слезы. 'Пожалуйста, не играй со мной в игры, не после того, что я пережил'.
  Она попыталась оттолкнуть меня. Я крепко ее держал.
  'О, Алекс, пожалуйста, не делай этого со мной. Я хочу прикоснуться к тебе, хочу, чтобы ты обнял меня!'
  'Шерри убивает Круза', - сказал я. 'Дело было не в вечеринке - это могло стать последней каплей, но она планировала это, расплачиваясь с диджеем Расмуссеном по крайней мере за две недели до этого. Тысячи долларов. Подготавливая его к большой работе'.
  Она ахнула, изменила свои движения, пытаясь освободиться от моей хватки. Но я все еще держал ее крепко.
  'Нет', - сказала она. 'Нет, я в это не верю! Как бы плоха она ни была, это неправда!'
  'Это правда, все верно. И ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой'.
  'Что ты имеешь в виду?' И вдруг ее лицо - это безупречное лицо - стало уродливым.
  Уродливый от ярости. Эмпатический провал ...
  'Я имею в виду, что ты это подстроил. Посадил семена. Отправил ей диссертацию шестилетней давности и подтвердил ее худшие опасения'.
  Глаза ее стали дикими. 'Иди к черту'.
  Она извивалась, пытаясь освободиться.
  'Ты знаешь, это правда, Шэрон'.
  'Конечно, это неправда. Она не читала. Она была глупой, глупой девчонкой, не любила книги! И ты глупый, раз даже говоришь что-то подобное!'
  'Это одна из книг, с которой она бы с трудом справилась. Потому что ты готовил ее к этому - используя те же методы, которые Круз использовал на тебе. Словесные манипуляции, гипнотические внушения. То, что ты внушал ей, пока она была под воздействием, а затем приказал ей забыть - о Крузе и тебе, о том, что он больше тебя любит. Она была на грани с самого начала, но ты подтолкнул ее к этой грани. Печально то, что ты сам оказался там первым'.
  Она зарычала, превратила пальцы в когти и попыталась вонзить ногти в мои руки. Мы боролись, тяжело дыша. Мне удалось схватить оба ее запястья одной рукой, а другой крепко ее удерживать.
  'Отпусти меня, ублюдок! Ой, ты делаешь мне больно! Да пошел ты, отпусти!'
  'Сколько времени понадобилось, Шэрон? Чтобы сломать ее, настроить против Пола?'
  'Я этого не делал! Ты сумасшедший! Зачем мне это делать?'
  'Чтобы навести порядок. Освободиться. Избавиться от человека, который, как вы наконец поняли, манипулировал вами вместо того, чтобы помогать вам. Что заставило вас сломаться?
  Найти их двоих? Наверху, в ее комнате, занимающихся тем, чем они, вероятно, занимались годами? Или, может быть, она рассказала тебе об этом, когда ты ее загипнотизировал. Инцест. Худший вид. Папа трахает ее. Он был и твоим папой тоже.
  И, делая это, я обманываю тебя'.
  'Нет! Нет, нет, нет, нет! Ты, слизняк, ты, лживый гребаный ублюдок! Нет!
  Заткнись! Пошел вон, блядь, кусок дерьма!
  Грязь лилась из нее, как я слышал, лилась из ее сестры. Взгляд на ее лице, на лице девушки в огненном платье, ненавидящей меня. Убийственный.
  Я сказал: 'Двух зайцев одним выстрелом, Шэрон. Натрави Шерри на Круза, а потом жди, когда она придет за тобой. Ты планировала это месяцами - по крайней мере, полгода. Именно тогда ты сказала Элмо найти другую работу. Ты знала, что Рестхейвен закрывается, потому что Рестхейвен был чем-то, что дядя Билли создал для Ширли, и ты забирала Ширли оттуда. В твой новый дом. Ты, я и Ширли - это три. Новое партнерство'.
  'Нет, нет! Это безумие, ты с ума сошла! У нее был диджей...
  опасный, жестокий, ты сам так сказал. Двое против одного! Я был бы сумасшедшим, если бы подверг себя такой опасности!
  Она боролась одной рукой, наконец, всадила гвоздь и рванула вниз. Я почувствовал боль, влажность, оттолкнул ее от себя, сильно. Она отлетела назад, задняя часть ее ног ударилась о кровать, и она растянулась. Задыхаясь. Рыдая. Беззвучно ругаясь.
  Я сказал: 'ДиДжей не представлял для тебя никакой угрозы. Потому что все это время он думал, что это ты его зарабатываешь, ты заплатил ему за убийство Круза. Шерри не могла рисковать испортить это, сказав ему, что его обманули, и заставив его наброситься на нее. Она должна была сама о тебе позаботиться. Думала, что сможет тебя удивить. Но у тебя было преимущество. Она попала прямо в твою ловушку, и ты был готов. С твоим позолоченным двадцатидвухкалиберным'.
  Она пинала ногами в воздухе, махала руками. Истерика. Ранняя травма.
  Плохие гены...
  'Блядь... ублюдок... ебучий мудак...'
  'Сначала ты ее застрелил', - сказал я. 'Затем ты влил ей в глотку наркотики и выпивку. Хороший криминалистический анализ мог бы показать, что она проглотила все
   после ее смерти, но судебно-медицинской экспертизы никогда не будет, потому что дядя Билли позаботился об этом. Как и обо всем остальном'.
  'Ложь, всё ложь, ты, блядь!'
  'Я так не думаю, Шэрон. А теперь у тебя есть все. Наслаждайся'.
  Я отступил от нее.
  'Вы ничего не сможете доказать', - сказала она.
  'Я знаю', - сказал я. И дошел до двери.
  Булькающий, ревущий звук - единственное, что я мог себе представить, это переполняющаяся выгребная яма - раздался из глубины ее тела. Она схватила стакан с водой, который принесла мне, отвела руку назад и бросила его в меня.
  Если бы он попал, он бы нанес ущерб. Я пригнулся. Он отскочил от пластиковой стены, приземлился на ковер с неэффективным стуком.
  'Твоя правая рука', - сказал я. 'По крайней мере, я наконец-то уверен, в какую сторону зеркала я смотрю'.
  Она резко опустила взгляд на свою руку и уставилась на нее так, словно она предала ее.
  Я ушёл. Пришлось долго идти в темноте, прежде чем я перестал слышать её крики.
   Глава
  36
  Я услышал багги прежде, чем увидел его, жужжание ночной бабочки, доносившееся откуда-то слева от меня. Затем фары пронеслись по пустыне, словно тюремный прожектор, омывая меня, останавливая дугу, сохраняя меня, как образец в янтаре.
  Через несколько мгновений он был рядом со мной.
  'Входите, доктор'. Скрип Видаля. Только он, на водительском сиденье.
  Когда я сел, он провел фонариком по крови на моей руке. Воздух пустыни высушил ее до темно-бордового цвета.
  'Поверхностно', - сказал я.
  'Мы позаботимся об этом, когда вернемся'.
  Безразлично.
  'Ты все слышал', - сказал я.
  'Необходимо постоянное наблюдение', - сказал он. 'Ей нужна забота, наблюдение.
  Вы сами это видели'.
  'Ты большой поклонник показа и рассказа', - сказал я. 'Возьмешь Шерон к Джоан, надеясь, что это ее отговорит. Выставишь Шерон напоказ для меня, надеясь, что она заткнет мне рот'.
  Он начал водить машину.
  'Почему вы думаете', - спросил я, - 'что вы добьетесь большего успеха?'
  'Можно только попытаться', - сказал он.
  Мы пересекли пустыню. Появилось больше звезд, заливая землю ледяным светом. Остекленяя ее.
   Я спросил: 'Когда умер Белдинг?'
  "Много лет назад."
  'Сколько лет назад?'
  'До того, как девушки воссоединились. Важна ли точная дата?'
  'Это было в Симэн Кросс'.
  'Дело ведь не в Кроссе, да?'
  'Какой диагноз?' - спросил я.
  'Болезнь Альцгеймера. До того, как врачи дали нам это, мы называли это просто старостью. Постепенное, отвратительное угасание'.
  'Должно быть, это было тяжким бременем для корпорации'.
  'Да', - сказал он, - 'но с другой стороны, у нас было время подготовиться. Были ранние признаки - забывчивость, рассеянное внимание, - но он всегда был эксцентричным. Его причуды скрывали это некоторое время. Связь с Кроссом была первым, что заставило меня обратить на это внимание - это было совершенно не в его характере.
  Лиланд всегда был одержим своей личной жизнью, ненавидел журналистов любого рода. Изменение привычек указывало на что-то серьезно неладное'.
  'Как в период плейбоя, предшествовавший его срыву'.
  'Более серьезно. Это было постоянно. Органично. Теперь я понимаю, что он, должно быть, чувствовал, что его разум ускользает, и хотел быть увековеченным'.
  Я сказал: 'То, что описал Кросс - длинные волосы и ногти, алтарь, открытая дефекация. Значит, это правда. Симптомы'.
  'Эта книга - мошенничество, - сказал он. - Выдуманный мусор'.
  Мы поехали дальше.
  Я сказал: 'Удобно, что Белдинг умер тогда. Это избавило его - и тебя - от противостояния с Шэрон и Шерри'.
  'Очень редко Природа действует благосклонно'.
  'Если бы Она этого не сделала, я уверен, ты бы что-нибудь придумал. Теперь он может оставаться для нее благосклонной фигурой. Она никогда не узнает, что он хотел ее убить'.
  'Как вы думаете, принесут ли ей эти знания пользу, окажут ли они терапевтическое воздействие?'
  Я не ответил.
  'Моя роль в жизни, - сказал он, - решать проблемы, а не создавать их. В этом смысле я целитель. Так же, как и вы'.
  Аналогия оскорбила меня меньше, чем я мог себе представить. Я сказал: 'Забота о других - это ведь твоя фишка, не так ли? Белдинг - все, от его сексуальной жизни до его публичного имиджа, и когда с этим стало трудно справляться,
  когда он начал ходить на ночную жизнь, вы были там, чтобы взять на себя исполнительную ответственность. Ваша сестра, Шерри, Шарон, Уиллоу Глен, корпорация...
  Разве это не тяготит тебя время от времени?'
  Мне показалось, что я увидел, как он улыбнулся в темноте, и я был уверен, что он коснулся своего горла и поморщился, словно ему было слишком трудно говорить.
  Через несколько миль он спросил: 'Вы приняли решение, доктор?'
  "О чем?"
  'О дальнейшем расследовании'.
  'На мои вопросы были даны ответы, если вы это имеете в виду'.
  'Я имею в виду, будете ли вы продолжать ворошить события и разрушать то, что осталось от жизни очень больной молодой женщины?'
  'Жизнь не очень', - сказал я.
  'Лучше, чем любая альтернатива. О ней хорошо позаботятся', - сказал он.
  'Защищена. И мир будет защищен от нее'.
  'А что будет после того, как тебя не станет?'
  'Есть люди', - сказал он. 'Компетентные люди. Линия командования.
  Все уже решено'.
  'Линия подчинения', - сказал я. 'Белдинг был ковбоем, у него никогда не было ковбоя. Но когда он умер, все стало по-другому. Некому было штамповать патенты, приходилось нанимать креативных людей, реорганизовывать корпоративную структуру. Это делало Magna более уязвимой для внешних атак - приходилось укреплять свою базу власти. Держать под каблуком всех трех дочерей Белдинга было большим шагом в этом направлении. Как вам удалось заставить Шерри отступить от ее юридических угроз?'
  'Все очень просто', - сказал он. 'Я провел ее по корпоративному штабу...
  наш научно-исследовательский центр, самое высокое из высокотехнологичных предприятий. Сказал ей, что я был бы счастлив уйти в отставку и позволить ей управлять всем
  - она могла бы стать новым председателем Magna, нести ответственность за пятьдесят две тысячи сотрудников, тысячи проектов. Одна эта мысль ужасала ее - она не была интеллектуальной девушкой, не могла свести баланс чековой книжки.
  Она выбежала из здания. Я догнал ее и предложил альтернативу'.
  "Деньги."
  'Больше, чем она смогла бы потратить за несколько жизней'.
  'Теперь ее нет', - сказал я. 'Больше нет нужды платить'.
  'Доктор, у вас крайне наивный взгляд на жизнь. Деньги - это средство, а не цель. И корпорация выжила бы - выживет , со мной или без меня, или с кем-то еще. Когда вещи достигают определенного размера, они становятся постоянными. Можно вычистить озеро, но не океан'.
  'Какой конец ?'
  'Ритм. Баланс. Поддержание всего в рабочем состоянии - определенная экология , если хотите'.
  Через несколько минут: 'Вы так и не ответили на мой вопрос, доктор'.
  'Я не буду ничего раздувать. Какой в этом смысл?'
  'Хорошо. А как насчет твоего друга-детектива?'
  'Он реалист'.
  'Молодец он'.
  'Ты все равно собираешься меня убить? Пусть Роял Хаммел сделает свое дело?'
  Он рассмеялся. 'Конечно, нет. Как забавно, что вы все еще видите во мне Аттилу Гунна. Нет, доктор, вам ничего не угрожает. Какой в этом смысл ?'
  'Во-первых, я знаю ваши семейные тайны'.
  'Возвращение Симэна Кросса? Еще одна книга ?'
  Еще больше смеха. Он перешел в кашель. Через несколько миль в поле зрения появилось ранчо, идеальное и нереальное, как декорации к фильму.
  Он сказал: 'Говоря о Рояле Хаммеле, я хочу, чтобы вы кое-что знали. Он больше не будет работать в службе безопасности. Ваши комментарии о смерти Линды заставили меня немного задуматься - удивительно, что может сделать свежий взгляд. Роял и Виктор были профессионалами. С профессионалами не должно происходить несчастных случаев. В лучшем случае они были небрежны. В худшем... Вы дали мне проницательность в конце жизни, доктор. За это я вам многим обязан'.
  'Я теоретизировал , Видал. Я не хочу, чтобы на моей совести была чья-то кровь, даже кровь Хаммеля'.
  'О, ради Бога, пожалуйста, перестаньте быть мелодраматичным, молодой человек! На карту не поставлена ничья кровь . У Ройала просто новая работа. Чистить наши курятники. Каждый день нужно выгребать несколько тонн гуано. Он уже в годах, у него слишком высокое давление, но он справится'.
  'А что, если он откажется?'
  'О, он этого не сделает'.
  Он направил машину на пустой загон для скота.
  'Ты отдал Крузу фотографию молчаливого партнера', - сказал я. 'Девочек сфотографировали там'.
   'Удивительные вещи, которые можно откопать на старых чердаках'.
  'Почему?' - спросил я. 'Почему ты позволил Крузу продолжать так долго?'
  'В какой-то момент, до недавнего времени, я верил, что он помогает Шэрон - помогает им обоим. Он был харизматичным человеком, очень красноречивым'.
  'Но он пускал кровь твоей сестре до того, как встретил Шэрон. Двадцать лет шантажа - игр разума'.
  Он поставил коляску на холостой ход и посмотрел на меня. Все очарование исчезло, и я увидела в его глазах ту же холодную сырость, которую только что увидела у Шэрон. Гены... Коллективное бессознательное...
  'Будь что будет, доктор. Будь что будет'.
  Он быстро поехал, остановил машину и припарковался.
  Мы вышли и пошли к патио. Двое мужчин в темной одежде и лыжных масках стояли в ожидании. Один держал темный кусок резинки.
  'Пожалуйста, не пугайтесь', - сказал Видал. 'Это произойдет, как только это будет безопасно для нас обоих. Вас доставят в целости и сохранности. Постарайтесь насладиться поездкой'.
  'Почему я не чувствую уверенности?'
  Еще один смех, сухой и натянутый. 'Доктор, это было возбуждающе. Кто знает, может, мы встретимся снова когда-нибудь - на другой вечеринке'.
  'Я так не думаю. Я ненавижу вечеринки'.
  'По правде говоря, - сказал он, - я и сам устал от них'. Он стал серьезным. 'Но если у нас есть хоть малейший шанс встретиться лицом к лицу, я был бы признателен, если бы вы меня не признавали. Сослались на профессиональную конфиденциальность и сделали вид, что мы никогда не встречались'.
  'Нет проблем'.
  'Спасибо, доктор. Вы вели себя как джентльмен. Что-нибудь еще?'
  'Лурдес Эскобар, горничная. Настоящая невинная жертва'.
  'В связи с этим была выплачена компенсация'.
  'Чёрт возьми, Видал, деньги не всё могут исправить!'
  ничего не исправит ', - сказал он. 'Если вам от этого станет легче, то за то время, что она жила в Штатах, половину ее семьи уничтожили партизаны. Та же смерть, никакой компенсации. Тех, кто выжил, пытали, их дома сожгли дотла. Им выдали иммиграционные документы, привезли сюда, открыли бизнес, дали землю.
   По сравнению с самой жизнью, конечно, слабовато, но лучшее, что я могу предложить. Есть еще предложения?
  'Было бы неплохо добиться справедливости'.
  'Есть ли какие-либо предложения по улучшению отправления правосудия?'
  Мне нечего было сказать.
  'Ну, тогда, - сказал он, - могу ли я что-нибудь для вас сделать ?'
  'На самом деле, есть небольшая услуга. Договоренность'.
  Когда я рассказал ему, что это такое и как именно я хочу, чтобы это было сделано, он так рассмеялся, что у него начался приступ кашля, от которого он согнулся пополам.
  Он достал носовой платок, вытер рот, сплюнул и снова засмеялся.
  Когда он стянул платок, шелк оказался испачкан чем-то темным.
  Он попытался заговорить. Ничего не вышло. Люди в черном переглянулись.
  Наконец он снова обрел голос. 'Превосходно, доктор', - сказал он. 'Великие умы движутся в одном направлении. Теперь давайте займемся этой рукой'.
   Глава
  37
  Меня высадили в университетском городке. Сняв повязку, я пешком пошёл домой. Оказавшись дома, я понял, что не могу там находиться, бросил некоторые вещи в сумку и позвонил на телефонную станцию, чтобы сказать, что уезжаю на пару дней, чтобы придержать звонки.
  'Есть ли у вас номер для переадресации, доктор?'
  Никаких активных пациентов или ожидающих неотложных случаев. Я сказал: 'Нет, я проверю'.
  'Настоящий отпуск, да?'
  'Что-то вроде того. Спокойной ночи'.
  'Разве вы не хотите отслеживать сообщения, которые уже есть на вашей доске?'
  "Не совсем."
  'Ладно, но есть один парень, который сводит меня с ума. Звонил три раза и нагрубил, когда я не дал ему твой домашний номер'.
  "Как его зовут?"
  'Сэнфорд Моретти. Похоже на адвоката - говорит, что хочет, чтобы ты поработал над его делом или что-то в этом роде. Все пытался сказать мне, что ты действительно хотел бы услышать от него'.
  Мой ответ рассмешил ее. ' Доктор Делавэр! Я не знал, что вы используете такой язык'.
  Я сел в машину и уехал, обнаружил, что направляюсь на запад, и оказался на Оушен Авеню, недалеко от Пико. Недалеко от пирса Санта-Моники, который закрылся на ночь и потемнел до рифленого нагромождения крыш над
   солома изогнутых свай. Недалеко от (вульгарного) Тихого океана, но в этом квартале нет OC VU. Морской бриз ушел; океан пах как мусор.
  На улице располагались бары с полинезийскими названиями, где можно было выпить пива и выпить, а также мотели 'день-неделя-месяц', которые автоклуб обходил стороной.
  Я зарегистрировался в месте под названием Blue Dreams - двенадцать коричневых, покрытых солью дверей, расставленных вокруг парковки, остро нуждающейся в обновлении покрытия, неоновые трубки на вывеске VACANCY потрескались и пустели. На стойке регистрации сидел бледный байкер с висящей серьгой-распятием в ухе, сделав мне одолжение, приняв мои деньги, занимаясь любовью с куском жареного сома и разглядывая рекламу California Raisins. Автоматы по продаже конфет и презервативов стояли бок о бок в вестибюле, от которого сводило плечи, рядом с карманным диспенсером для расчесок и размышлениями Уголовного кодекса Калифорнии о воровстве и обмане владельца гостиницы.
  Я снял комнату на южной стороне, заплатив за неделю вперед. Девять на девять, вонь инсектицида - здесь никаких мошек - единственное узкое, затянутое пленкой окно, выставляющее напоказ кусок кирпичной стены, ставший лиловым от отраженного уличного света, разномастная мебель под дерево, узкая кровать под покрывалом, выстиранным до пуха цвета посудомойки, платное телевидение, прикрученное к полу. Четвертак в щели для оплаты принес час шипучего звука и желтушных тонов кожи. В кармане было три четвертака. Я выбросил два в окно.
  Я лег на кровать, выключил телевизор и прислушался к шуму. Басовые удары из музыкального автомата в соседнем баре, такие громкие, что казалось, будто кого-то швыряют об стену в размере две четверти; злой смех и обрывки уличной болтовни на английском, испанском и тысяче неразборчивых языков, записанный смех из телевизора в соседней комнате, смыв воды в туалете, шипение крана, треск движения, хлопанье дверей, автомобильные гудки, разрозненные резкие звуки, которые могли быть выстрелами или ответными выстрелами или звуком аплодисментов двух рук. И в дополнение ко всему этому - доплеровский гул автострады.
  Симфония Overland. За несколько мгновений я лишился двенадцати лет.
  Комната была парилкой. Я оставался внутри три дня, питаясь пиццей и колой из заведения, которое обещало доставлять и горячее, и холодное, и лгало об этом. По большей части я делал то, чего так долго избегал. Отталкивался, преследуя недостатки других, набрасывая плащи на грязевые ямы. Самоанализ. Такое чопорное слово для глубоких погружений черпака в источник души. Черпак был острым и зазубренным.
   Три дня я переживала все это: ярость, слезы, напряжение настолько нутряное, что мои зубы стучали, а мышцы грозили впасть в тетанию. Одиночество, которое я бы с радостью заглушила болью.
  На четвертый день я чувствовал себя истощенным и спокойным, гордился тем, что не принял это за излечение. В тот же день я вышел из мотеля, чтобы нанести визит: пробежать квартал до стойки с газетами на тротуаре. Оставшийся четвертак в люке, и вечерний выпуск был моим, крепко зажатым под мышкой, как порнография.
  Внизу слева на первой странице, с изображением.
  КАПИТАН ПОЛИЦИИ ЛАБОРАТОРИИ ОБВИНЯЕТСЯ В СЕКСУАЛЬНЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ
  ОТСТАВКА ЗА НЕПРАВОМЕРНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
   Мора Бэннон
  Штатный писатель
  Капитан полиции Лос-Анджелеса, обвиняемый в сексуальных отношениях с несколькими несовершеннолетними девушками-скаутами при исполнении служебных обязанностей, сегодня подал в отставку после того, как дисциплинарный совет полиции рекомендовал его увольнение.
  Комиссия из трех членов Совета по правам приказала немедленно уволить Сирила Леона Траппа, 45 лет, и рекомендовала ретроактивную потерю всех пенсий, льгот и привилегий полиции Лос-Анджелеса. В соответствии с тем, что и адвокат Траппа, и представитель полиции описали как урегулирование путем переговоров, Трапп согласился зарегистрироваться в качестве сексуального преступника, отказаться от апелляции на решение совета, подписать заявление о согласии никогда больше не работать в правоохранительных органах и выплатить 'существенную финансовую компенсацию, включая полную плату за медицинское и психиатрическое лечение' своим жертвам, которых, как подозревают, было более дюжины. Взамен не предъявляются никакие уголовные обвинения, альтернатива, которая теоретически
   могли бы включать обвинения в изнасиловании несовершеннолетнего, злоупотреблении наркотиками, сексуальном насилии над несовершеннолетними и множественных правонарушениях.
  Преступления, в которых Трапп не признал себя виновным, имели место в течение пятилетнего периода, в течение которого он служил сержантом в Голливудском отделении департамента, и, возможно, продолжались, когда он был лейтенантом в отделении Рэмпартс и в Западном Лос-Анджелесе, где в прошлом году он был повышен до капитана после внезапной смерти от сердечного приступа предыдущего капитана Роберта Л. Роджерса.
  В Голливуде имя Траппа также всплыло в связи со скандалом со взломом, в ходе которого полицейские разбили задние окна магазинов и складов во время патрулирования, включив сигнализацию, а затем уведомили диспетчера полиции, что они занимаются вызовом. Офицеры приступили к разграблению помещений, используя полицейские машины для вывоза краденого, а затем подали ложные отчеты о взломе. Никаких обвинений против Траппа, которого прокуроры в то время характеризовали как 'сотрудничающего свидетеля', предъявлено не было.
  Что касается текущего дела, Трапп обвинялся в заманивании женщин-скаутов в свой офис под предлогом предложения 'профессиональной ориентации'.
  потчевали их пивом, вином, 'готовыми, консервированными коктейлями' и марихуаной перед сексуальными домогательствами. Обвинения в ласках были выдвинуты в тринадцати случаях, при этом фактический половой акт, как полагают, имел место по крайней мере с семью девочками в возрасте от 15 до 17 лет. Хотя Совет по правам отказался уточнить, что привело к расследованию Траппа, источник в полиции сообщает, что одна из жертв испытала эмоциональные проблемы из-за домогательств, была доставлена на консультацию и рассказала своему терапевту о случившемся. Затем терапевт сообщил в Департамент социальных служб, который связался с полицией Лос-Анджелеса
  Подтверждение обвинений было получено от нескольких других жертв. Однако ни одна из девушек не пожелала давать показания в суде, что привело окружную прокуратуру к выводу, что успешное уголовное преследование Траппа 'маловероятно'.
   Когда было высказано предположение, что урегулирование представляет собой пощечину человеку, которого могли приговорить к существенному тюремному сроку, председатель совета, коммандер Уолтер Д. Смит, сказал: 'Департамент хочет ясно дать понять, что не потерпит сексуального насилия любого рода со стороны любого офицера, независимо от его ранга. Однако мы также чувствительны к эмоциональным потребностям жертв и не могли заставить этих девушек получить психологическую травму, давая показания. Сегодняшние действия совета гарантируют, что этот офицер никогда больше не будет работать в правоохранительных органах и потеряет каждый цент, заработанный им в качестве полицейского. Для меня это звучит как довольно выгодная сделка'.
  Адвокат Траппа, Тэтчер Фристон, отказался разглашать планы своего клиента на будущее, сказав лишь, что опальный офицер, как 'ожидается, покинет штат, а может быть, и страну, чтобы работать в сельском хозяйстве'.
  Трапп всегда интересовался птицеводством. Теперь, возможно, у него появится шанс попробовать это'.
  Я перечитал его еще раз, вырвал из газеты и сложил в бумажный самолетик. Когда я наконец посадил самолетик в туалете, я покинул мотель.
  Я пошел домой, чувствуя себя новым жильцом, если не новым человеком. Я сидел за своим столом, готовый продираться через накопившиеся бумаги, когда раздался стук в дверь.
  Я открыл. Вошел Майло, на лацкане коричневого костюма, пропахшего дымом из полицейского жетона, с полицейским удостоверением личности, он сердито посмотрел на меня из-под черных бровей, его большое лицо было хмурым.
  'Где, черт возьми, ты был?'
  "Вне."
  'Где?'
  'Я не хочу сейчас вдаваться в подробности'.
  'Все равно займись этим'.
  Я не говорил.
  Он сказал: 'Иисус! Ты должен был сделать несколько звонков - сделать все безопасно, помнишь? Вместо этого ты исчез. Неужели ты ничему не научился!'
   'Прости, мама'. А потом, увидев выражение его лица: 'Я сделал все безопасно, Майло. А потом я исчез. Я оставил сообщение с моей службой'.
  'Правильно. Очень утешительно'. Он ущипнул себя за нос. 'Доктор Делавэр будет отсутствовать пару дней '. Расщипнуть:
  'Куда, дорогая?' - Щипок. 'Он не сказал'.
  Я сказал: 'Мне нужно было уехать. Я в порядке. Я никогда не был в опасности'.
  Он выругался, ударил себя кулаком в ладонь, попытался воспользоваться своим ростом, нависая надо мной. Я вернулся в библиотеку, и он последовал за мной, глубоко засунув руку в карман пальто и вытащив скомканный листок газеты.
  Когда он начал разворачивать его, я сказал: 'Я уже видел'.
  'Держу пари, что так и было'. Он оперся на стол. 'Как, Алекс? Какого хрена ?'
  'Не сейчас', - сказал я.
  'Что, вдруг пришло время поиграть в прятки?'
  'Я просто не хочу сейчас в это вдаваться'.
  'Пока-пока, Сирил', - сказал он в потолок. 'Впервые в жизни желания сбываются - как будто у меня есть этот чертов джин. Проблема в том, что я не знаю, как он выглядит, кого или что тереть'.
  'Неужели нельзя просто принять удачу? Расслабиться и наслаждаться?'
  'Мне нравится зарабатывать свое состояние'.
  'Сделайте исключение'.
  "Не могли бы вы?"
  "Я надеюсь, что это так."
  'Да ладно, Алекс, что, черт возьми, происходит? В одну минуту мы говорим о теории, в следующую - Трапп по уши в дерьме, а катера режут газы'.
  'Трапп - это очень маленькая часть', - сказал я. 'Я просто не хочу сейчас рисовать всю картину'.
  Он уставился на меня, пошел на кухню и вернулся с пакетом молока и черствым бубликом. Отломив кусок бублика и запив его, он наконец сказал: 'Временная передышка, приятель. Но когда-нибудь - скоро - мы устроим себе небольшую посиделку'.
  'Нечего тут присаживаться, Майло. Как мне однажды сказал эксперт, никаких доказательств, ничего реального'.
  Он еще некоторое время смотрел на нее, прежде чем его лицо смягчилось.
  'Ладно', - сказал он. 'Я понял. Никакого аккуратного завершения. Дело о синих яйцах правоохранительных органов: Вы нацелились на любовную связь с Маленькой Мисс Справедливость, нашли
   'Ты не смог пройти весь путь. Но, черт возьми, ты справлялся с такими вещами в старшей школе, должен уметь справляться и сейчас, когда ты уже взрослый'.
  'Я дам тебе знать, когда вырасту'.
  'Пошел ты, Питер Пэн'. Потом: 'Как дела, Алекс? Серьёзно'.
  "Хороший."
  'Учитывая все обстоятельства'.
  Я кивнул.
  'Вы выглядите так, - сказал он, - как будто вы много о чем размышляли'.
  'Просто настраиваю систему... Майло, я ценю твою заботу, ценю все, что ты для меня сделал. Сейчас мне бы очень хотелось побыть одному'.
  'Да, конечно', - сказал он.
  "Увидимся позже."
  Он ушел, не сказав больше ни слова.
  
  Робин пришла домой на следующий день, в платье, которое я никогда раньше не видела, и с видом первоклассницы, готовой выступить перед классом. Я приняла ее объятия, а затем спросила, что заставило ее вернуться.
  'Ты не рад меня видеть', - сказала она.
  'Я. Ты застала меня врасплох'. Я отнес ее чемодан в гостиную.
  Она сказала: 'Я все равно думала спуститься'. Просунув свою руку под мою. 'Я скучала по тебе, очень хотела поговорить с тобой вчера вечером и позвонила. Оператор в службе сказала, что ты уехал, никому не сказав, куда и на какое время. Она сказала, что ты звучал по-другому, устало и сердито - 'ругался как дальнобойщик'. Я волновалась'.
  'Время благотворительности', - сказал я, отступая назад.
  Она посмотрела на меня, как будто впервые.
  Я сказал: 'Извините, но в данный момент я не тот мужчина, который вам нужен'.
  'Я зашла слишком далеко', - сказала она.
  'Нет. Просто мне пришлось много думать. Давно пора'.
  Она сильно моргнула, ее глаза увлажнились, и она отвернулась. 'Дерьмо'.
  Я сказала: 'Часть из этого связана с тобой, большая часть - нет. Я знаю, что ты хочешь обо мне заботиться, знаю, что это важно для тебя. Но сейчас я к этому не готова, не могу принять это так, чтобы дать тебе то, чего ты хочешь'.
  Она сгорбилась и села на диван.
  Я сел напротив нее и сказал: 'Это не гнев говорит. Может быть, отчасти и так, но не все так просто. Есть некоторые вещи, которые мне нужно проработать для себя.
  Мне нужно время'.
  Она моргнула еще немного, изобразив улыбку, которая выглядела такой болезненной, словно она вырезала ее на своей плоти. 'Кто я такая, чтобы жаловаться на это?'
  'Нет, - сказал я, - речь не о мести. Мстить не за что - в конце концов, ты оказал мне услугу'.
  'Рада угодить', - сказала она. Слезы потекли, но она сдержала их. 'Нет, я этого не сделаю - ты заслуживаешь лучшего. Не совершай преступления, если не можешь отсидеть срок, ладно?'
  Я протянул руку. Она покачала головой, прикусила губу.
  'Был еще один мужчина', - сказала она. 'Ничего серьезного - старая любовь из колледжа, кофе и пироги. Я пресекла это в зародыше. Но это было так близко. Я все еще чувствую, что предала тебя'.
  Я сказал: 'Я тоже тебя предал'.
  Она тихо застонала и закрыла глаза. 'Кто?'
  'Бывшая любовь из колледжа'.
  'Она... Ты все еще...'
  'Нет, это не так, никогда не было так. Она захватила мою голову, а не мой член. Теперь она ушла навсегда. Но это изменило меня'.
  Она дошла до конца комнаты, сложила руки на груди и некоторое время молчала. Потом: 'Алекс, что с нами будет?'
  'Не знаю. Счастливый конец был бы хорош. Но мне предстоит пройти долгий путь, прежде чем я смогу быть вам полезен - кому бы то ни было'.
  'Ты мне нравишься такой, какая ты есть'.
  'Ты мне тоже', - сказал я так автоматически, что мы оба рассмеялись.
  Она повернулась ко мне. Я протянул руку. Она вернулась, посмотрела на меня. Мы коснулись, слились, начали раздевать друг друга без слов, упали на диван и занялись любовью там. Занялись сексом. Компетентный, бесшовный союз, рожденный практикой и ритуалом, настолько бесшовный, что граничил с кровосмесительным.
   Когда все закончилось, она села и сказала: 'Это ведь не так-то просто, не правда ли?'
  Я покачал головой. 'Что в этом стоящего?'
  Она отстранилась от меня, встала и встала перед панорамным окном.
  Освещенная сзади, обнаженная, кудри свисают по спине, словно гроздь винограда.
  'В магазине, вероятно, царит полный бардак', - сказала она. 'Сообщения просунуты под дверь, все эти отложенные заказы'.
  'Давай, - сказал я. - Делай то, что нужно'.
  Она повернулась, побежала ко мне, легла на меня, рыдала на моей груди. Мы оставались вместе, щека к щеке, пока не наступило беспокойство, а затем разошлись.
  
  Шарон. Круз. Крысочеловек. Даже Ларри. У нас с тобой проблем хватит на учебник.
  Оставшись снова один, я подумал о своих, обо всех незаконченных делах. Я справился с ними, выбрав легкий путь: нашел номер в своем Rolodex и набрал его.
  Четвертый звонок: 'Алло?'
  'Миссис Беркхальтер? Дениз? Это доктор Делавэр'.
  'О, привет'.
  'Если сейчас неподходящее время...'
  'Нет, нет, это... Я... Забавно, я как раз о тебе думала. Даррен все еще, э-э, много плачет'.
  'Некоторого из этого можно ожидать'.
  'На самом деле', - сказала она, - 'он стал больше плакать. Много. С тех пор, как он видел тебя в последний раз. И не спит, и не ест как следует'.
  'Что-нибудь изменилось с тех пор, как я видел тебя в последний раз?'
  'Только деньги - хотя я пока их не чувствую. Они не настоящие. Я имею в виду, мистер.
  Уорти говорит, что это может занять месяцы. Тем временем мы все еще получаем банковские письма, а страховая компания моего мужа все еще тянет свои чертовы ... Почему я так продолжаю? Это не то, о чем вы хотите услышать.
  'Я хочу услышать все, о чем ты хочешь мне рассказать'.
  Пауза. 'Мне правда жаль. За то, как я наговорил тебе гадостей'.
   'Это нормально. Ты через многое прошел'.
  'Разве это не правда? С самого первого дня...' Ее голос сорвался. 'Я все время говорю о других вещах, а меня трясет от того, что мой ребенок плачет, кричит и бьет меня, не хочет знать меня так, как раньше. А между тем, все ждут. Никого нет рядом. Я не знаю, что делать, я просто не понимаю, почему все это происходит'.
  Еще одна пауза, на этот раз моя. Терапевтическая.
  Она втянула воздух.
  Я сказал: 'Мне жаль, Дениз. Я хотел бы избавить тебя от боли'.
  'Возьми, засунь в мешок и брось в канализацию', - сказала она. 'Забери у всех'.
  'Вот это было бы здорово'.
  'Да'. Небольшой смех. 'Что мне делать, Док? С Дарреном'.
  'Он играл так же, как играл в моем офисе?'
  'Вот в чем дело', - сказала она. 'Он не хочет. Я даю ему машины и говорю, что делать, но он просто смотрит на них и начинает кричать'.
  'Если вы хотите привезти его, я буду рад его увидеть', - сказал я. 'Или если ехать слишком долго, я могу порекомендовать вам кого-то поближе'.
  'Нет, нет, это все... Это не так уж далеко. Что мне еще делать целый день, кроме как ехать?'
  'Тогда, конечно, приезжай', - сказал я. 'Я могу увидеть тебя завтра, первым делом'.
  'Да, это было бы здорово'.
  Мы договорились о встрече.
  Она сказала: 'Вы хороший человек. Вы действительно знаете, как помочь человеку'.
  Это достаточно меня подбодрило, чтобы сделать второй звонок.
  
  Без пяти двенадцать. Перерыв на обед.
  'Доктор Смолл'.
  'Привет, Ада. Это Алекс. Браун-бэг?'
  'Творог и фрукты', - сказала она. 'Битва за выпуклость. Слушай, я рада, что ты позвонил. Я пыталась дозвониться до Кармен Сибер, но ее линия была отключена, и нет никаких записей о новом'.
  'Дело не в ней, - сказал я. - Дело во мне'.
   Ее терапевтическая пауза.
  Проклятые штуки работали. Я сказал: 'Много всего накопилось. Я подумал, если ты считаешь, что мне будет уместно зайти...'
  'Я всегда рада тебя видеть, Алекс', - сказала она. 'У тебя есть какие-то опасения по поводу уместности этого?'
  'Вовсе нет. Нет, это неправда. Думаю, да. Между нами все изменилось. Трудно выскользнуть из роли коллеги, признать свою беспомощность'.
  'Ты совсем не беспомощен, Алекс. Просто достаточно проницателен, чтобы знать, что ты не неуязвим'.
  'Проницательно', - рассмеялся я. 'Далеко не так'.
  'Ты звонил, не так ли? Алекс, я понимаю, о чем ты говоришь - смена ролей должна казаться шагом назад. Но я определенно не вижу этого таким образом'.
  'Я ценю ваши слова'.
  'Я говорю это, потому что это правда. Однако, если у вас есть сомнения, я могу направить вас к кому-то другому'.
  'Начать сначала? Нет, я бы этого не хотел'.
  'Хотите ли вы немного времени, чтобы все обдумать?'
  'Нет, нет. Я могу просто нырнуть, прежде чем придумаю способ снова укрепить свою защиту'.
  'Ладно, тогда решено. Дай-ка я проверю свою книгу'. Звук перелистываемых страниц. 'А как насчет завтра в шесть? В офисе будет тихо - ты не столкнешься ни с кем, кого порекомендовал'.
  'Шесть было бы здорово, Ада. Увидимся'.
  'Я с нетерпением жду этого, Алекс'.
  'Я тоже. Пока'.
  "Алекс?"
  "Да?"
  'То, что вы делаете, очень хорошо'.
   Это для Боба Элиаса.
   Особая благодарность
  Стив Рубин, Беверли Льюис,
  Стюарт Венер,
  Дэвид Афтергуд и Эл Кац
   КНИГИ ДЖОНАТАНА КЕЛЛЕРМАНА
  ВЫМЫСЕЛ
  РОМАНЫ АЛЕКСА ДЕЛАВЭРА
   Чувство вины (2013)
   Жертвы (2012)
   Тайна (2011)
   Обман (2010)
   Доказательства (2009)
   Кости (2008)
   Принуждение (2008)
   Одержимость (2007)
   Унесенные (2006)
   Ярость (2005)
  Терапия (2004)
   Холодное сердце (2003)
   Книга убийств (2002)
   Плоть и кровь (2001)
   Доктор Смерть (2000)
   Монстр (1999)
   Выживает сильнейший (1997)
   Клиника (1997)
   Интернет (1996)
   Самооборона (1995)
   Плохая любовь (1994)
   Дьявольский вальс (1993)
  Частные детективы (1992)
   Бомба замедленного действия (1990)
   Молчаливый партнёр (1989)
   За гранью (1987)
   Анализ крови (1986)
   Когда ломается ветвь (1985)
   ДРУГИЕ РОМАНЫ
   Настоящие детективы (2009)
   'Преступления, влекущие за собой смерть' (совместно с Фэй Келлерман, 2006) 'Искаженные ' (2004)
   Двойное убийство (совместно с Фэй Келлерман, 2004) Клуб заговорщиков (2003)
  Билли Стрейт (1998)
   Театр мясника (1988)
  ГРАФИЧЕСКИЕ РОМАНЫ
   Интернет (2013)
   Молчаливый партнёр (2012)
  ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
   With Strings Attached: Искусство и красота винтажных гитар (2008) Savage Spawn: Размышления о жестоких детях (1999) Helping the Fearful Child (1981)
   Психологические аспекты детского рака (1980) ДЛЯ ДЕТЕЙ, ПИСЬМЕННО И ИЛЛЮСТРИРОВАНО
  Азбука странных созданий Джонатана Келлермана (1995) Папа, папочка, можешь ли ты дотронуться до неба? (1994)
   Продолжайте читать отрывок из
  ЧУВСТВО ВИНЫ
  Джонатан Келлерман
  Опубликовано Ballantine Books
   ГЛАВА
  1
  Все мое!
  Дом, жизнь, растущая внутри нее.
  Муж.
  Холли закончила свой пятый круг по задней комнате, которая выходила во двор. Она остановилась, чтобы перевести дух. Ребенок - Эйми - начал давить на ее диафрагму.
  С тех пор, как счет был закрыт, Холли совершила сотню кругов, воображая.
  Люблю каждый дюйм этого места, несмотря на запахи, впитавшиеся в девяностолетнюю штукатурку: кошачья моча, плесень, перезрелый овощной суп. Старый человек.
  Через несколько дней начнется покраска, и аромат свежего латекса похоронит все это, а веселые цвета замаскируют удручающий серо-бежевый цвет десятикомнатного сна Холли. Не считая ванных комнат.
  Дом был кирпичным фасадом в стиле Тюдор на участке в четверть акра на южной окраине Чевиот-Хиллз, построенный, когда строительство должно было длиться долго, и украшенный молдингами, панелями, арочными дверями из красного дерева, полами из дуба с радиальным распилом. Паркет в милом маленьком кабинете, который должен был стать домашним офисом Мэтта, когда ему нужно было принести работу домой.
  Холли могла бы закрыть дверь и не слышать ворчания Мэтта о клиентах-идиотах, неспособных вести приличные записи. Тем временем она бы сидела на удобном диване, прижимаясь к Эйми.
  Она узнала пол ребенка на анатомическом УЗИ в четыре месяца, сразу же решила, как его назвать. Мэтт еще не знал.
   Он все еще привыкал ко всей этой истории с отцовством.
  Иногда она задавалась вопросом, не видит ли Мэтт сны в числах.
  Опираясь руками на подоконник из красного дерева, Холли прищурилась, чтобы не видеть сорняки и мертвую траву, и изо всех сил пыталась представить себе зеленый, усыпанный цветами Эдем.
  Трудно себе это представить, ведь все пространство занимает гора стволов деревьев.
  Пятиэтажный платан был одним из пунктов продаж дома, с его стволом толщиной с масляную бочку и густой листвой, которая создавала угрюмую, почти жуткую атмосферу. Творческие силы Холли немедленно включились, визуализируя качели, прикрепленные к этой парящей нижней ветке.
  Эйми, хихикая, подбежала и закричала, что Холли - лучшая мамочка.
  Две недели спустя, во время сильного, несезонного ливня, корни платана поддались. Слава богу, монстр покачнулся, но не упал. Траектория полета привела бы его прямо к дому.
  Было составлено соглашение: продавцы - сын и дочь старухи - заплатят за то, чтобы чудовище срубили и вывезли, пень измельчили в пыль, почву выровняли. Вместо этого они сэкономили, заплатив лесозаготовительной компании только за то, чтобы срубить платан, оставив после себя огромный ужас сухостоя, который занял всю заднюю половину двора.
  Мэтт сошел с ума, пригрозил сорвать сделку.
   Аннулировать . Какое отвратительное слово.
  Холли успокоила его, пообещав уладить ситуацию, она позаботится о том, чтобы они получили надлежащую компенсацию, и ему не придется с этим иметь дело.
   Хорошо. Главное, чтобы ты действительно это сделал .
  Теперь Холли уставилась на гору дров, чувствуя себя обескураженной и немного беспомощной. Часть платана, как она предполагала, можно было бы свести на дрова. Фрагменты, листья и свободные куски коры она могла бы сгрести сама, может быть, сделать компостную кучу. Но эти массивные колонны...
  Ну, ладно; она разберется. А пока надо было иметь дело с кошачьей мочой, перезрелым супом, плесенью и запахом старухи.
  Миссис Ханна прожила в этом доме пятьдесят два года. И все же, как запах человека проникает сквозь рейки и штукатурку? Не то чтобы Холли имела что-то против стариков. Хотя она и не знала слишком многих.
  Должно же быть что-то, что поможет вам освежиться, когда вы достигнете определенного возраста, - специальный дезодорант.
   Так или иначе, Мэтт остепенится. Он придет в себя, он всегда так делал.
  Как и сам дом. Он никогда не проявлял интереса к дизайну, и вдруг он увлекся современным . Холли обошла кучу скучных белых коробок, зная, что Мэтт всегда найдет причину сказать 'нет', потому что это было его коньком.
  К тому времени, как дом мечты Холли материализовался, его уже не волновал стиль, его интересовала только хорошая цена.
  Сделка была одним из тех волшебных событий, которые происходят с невероятной скоростью, когда все звезды выстраиваются в ряд и твоя карма идеально складывается: старая леди умирает, жадные детишки хотят быстрых денег и связываются с Колдвеллом, где случайно знакомятся с Ванессой, а Ванесса звонит Холли до того, как дом будет выставлен на продажу, потому что она задолжала Холли большую сумму, и все эти ночи напролет они уговаривали Ванессу спуститься с катушек, выслушивая ее непрерывный перечень личных проблем.
  Добавьте к этому крупнейший за последние десятилетия спад на рынке недвижимости и тот факт, что Холли была маленькой мисс Скрудж, работающей по двенадцать часов в день в качестве пиар-труженика с тех пор, как одиннадцать лет назад окончила колледж, а Мэтт был еще скупердяем, плюс он получил повышение, плюс то IPO, в которое они смогли инвестировать от одного из технических приятелей Мэтта, окупилось, и у них как раз хватило на первоначальный взнос и на то, чтобы претендовать на финансирование.
   Мой!
  Включая дерево.
  Холли пришлось повозиться с неуклюжей старой латунной ручкой - оригинальная фурнитура!
  распахнула перекошенную французскую дверь и вышла во двор. Пробираясь через полосу препятствий из срубленных веток, пожелтевших листьев и рваных кусков коры, она добралась до забора, отделявшего ее собственность от соседей.
  Это был ее первый серьезный взгляд на беспорядок, и он оказался даже хуже, чем она думала: лесозаготовительная компания самозабвенно пилила, позволяя кускам падать на незащищенную землю. Результатом стала целая куча дыр - кратеров, настоящая катастрофа.
  Возможно, она могла бы использовать это, чтобы пригрозить крупным судебным иском, если они не вывезут все и не уберут как следует.
  Ей понадобится адвокат. Тот, кто возьмет это на себя в качестве гарантии... Боже, эти дыры были уродливы, из них прорастали толстые, червивые массы корней и отвратительный...
  ищу гигантскую занозу.
  Она опустилась на колени у края самого большого кратера, потянула за корни. Не поддавалось.
  Перейдя в яму поменьше, она вытащила только пыль.
  У третьей дыры, когда ей удалось вытащить кучку более мелких корней, ее пальцы наткнулись на что-то холодное. Металлическое.
  Зарытое сокровище, ай-ай-ай, пиратская добыча! Разве это не справедливость!
  Смеясь, Холли откинула землю и камни, открыв пятно бледно-голубого цвета. Затем красный крест. Еще несколько взмахов, и вся верхняя часть металлической штуковины показалась в поле зрения.
  Ящик, похожий на банковский сейф, но большего размера. Синий, за исключением красного креста в центре.
  Что-то медицинское? Или просто дети закапывают неизвестно что в заброшенном контейнере?
  Холли попыталась сдвинуть коробку. Она затряслась, но держалась крепко. Она покачала ее взад-вперед, добилась некоторого прогресса, но не смогла освободить эту чертову штуковину.
  Потом она вспомнила, пошла в гараж и достала древнюю лопату из кучи ржавых инструментов, оставленных продавцами. Еще одно нарушенное обещание - они обещали полностью убраться, оправдываясь тем, что инструменты все еще пригодны для использования, они просто пытались быть вежливыми.
  Как будто Мэтт когда-нибудь пользовался садовыми ножницами, граблями или ручным кромкорезом.
  Вернувшись к яме, она втиснула плоский конец лопаты между металлом и землей и немного надавила на рычаг. Раздался скрип, но ящик лишь немного сдвинулся с места, упрямый дьявол. Может, ей удастся открыть крышку и посмотреть, что внутри... нет, застежка была крепко зажата землей. Она еще немного поработала лопатой, то же отсутствие прогресса.
  Раньше она бы выложилась по полной. Когда она занималась зумбой дважды в неделю и йогой раз в неделю, бегала по 10 км и ей не приходилось отказываться от суши, карпаччо, латте или шардоне.
   Все для тебя, Эми .
  Теперь каждая неделя приносила все большую усталость, все, что она принимала как должное, было испытанием. Она стояла там, переводя дыхание. Ладно, время для альтернативного плана: вставив лопату вдоль каждого дюйма краев коробки, она выпустила серию маленьких, резких рывков, работая методично, осторожно, чтобы не напрягаться.
  После двух заходов она начала снова, едва надавила на лопату, как левая сторона ящика подскочила, и он вылетел из ямы и
   Холли отшатнулась, потеряв равновесие.
  Лопата выпала из ее рук, поскольку она обеими руками пыталась удержать равновесие.
  Она почувствовала, что падает, но заставила себя не падать и сумела устоять на ногах.
  На волосок от смерти. Она хрипела, как астматик-домосед. Наконец она достаточно оправилась, чтобы вытащить синюю коробку на землю.
  Никакого замка на защелке, только засов и петля, проржавели насквозь. Но остальная часть коробки позеленела от окисления, а заплатка, протертая через синюю краску, объяснила это: бронза. Судя по весу, твердая. Это должно было чего-то стоить само по себе.
  Набрав полную грудь воздуха, Холли принялась дергать засов, пока не освободила его.
  'Вот и все', - сказала она, поднимая крышку.
  Дно и стенки коробки были выстелены коричневой газетой.
  В гнезде обрезков лежало что-то, завернутое в пушистую ткань - одеяло с атласной каймой, когда-то синее, а теперь выцветшее до коричневато-бледно-зеленого цвета.
  Фиолетовые пятна на атласной каёмке.
  Что-то, что стоит завернуть. Захоронить. Взволнованная, Холли вытащила одеяло из коробки.
  Сразу же почувствовал разочарование, потому что то, что находилось внутри, не имело серьезного веса - ни дублоны, ни золотые слитки, ни бриллианты огранки 'роза'.
  Положив одеяло на землю, Холли взялась за шов и развернула его.
  Существо, находившееся под одеялом, ухмыльнулось ей.
  Затем оно изменило форму, о Боже, и она вскрикнула, и оно развалилось у нее на глазах, потому что все, что удерживало его вместе, было натяжением одеяла-обертки.
  Крошечный скелет, теперь представляющий собой россыпь отдельных костей.
  Череп приземлился прямо перед ней. Улыбка. Черные глазницы безумно пронзительны .
  Два крошечных зуба на нижней челюсти, казалось, были готовы укусить.
  Холли сидела там, не в силах ни пошевелиться, ни дышать, ни думать.
  Раздался писк птицы.
  На нее навалилась тишина.
  Кость ноги откатилась в сторону, словно сама по себе, и она издала бессловесный вопль страха и отвращения.
   Это не обескуражило череп. Он продолжал смотреть . Как будто он что-то знал.
  Холли собрала все свои силы и закричала.
  Продолжал кричать.
   ГЛАВА
  2
  Женщина была блондинкой, хорошенькой, бледной и беременной.
  Ее звали Холли Раш, и она сидела, сгорбившись, на вершине пня дерева, одного из дюжины или около того массивных, отпиленных цепной пилой сегментов, занимающих большую часть запущенного заднего двора. Тяжело дыша и держась за живот, она зажмурила глаза. Одна из карточек Майло лежала между ее правым большим и указательным пальцами, скомканная до неузнаваемости. Во второй раз с тех пор, как я приехал, она отмахнулась от помощи от парамедиков.
  Они все равно торчали вокруг, не обращая внимания на униформу и команду коронера. Все стояли вокруг и выглядели лишними; нужен был антрополог, чтобы понять это.
  Майло сначала позвонил в скорую помощь. 'Приоритеты. В остальном, похоже, нет никакой чрезвычайной ситуации'.
  'Остальное' представляло собой набор коричневых костей, которые когда-то были скелетом младенца, разбросанных по старому одеялу. Это был не случайный бросок, общая форма напоминала крошечное, разрозненное человеческое тело.
  Открытые швы на черепе и пара прорезываний зубов на нижней челюсти дали мне предположение о четырех-шести месяцах, но моя докторская степень не по той науке, чтобы делать такие пророчества. Самые маленькие кости - пальцы рук и ног - были не намного толще зубочисток.
  Глядя на бедняжку, мне стало больно смотреть на глаза. Я обратил внимание на газетные вырезки под одеялом.
   Под одеялом лежала пачка газетных вырезок 1951 года, выстилающая синюю металлическую коробку длиной около двух футов. Газета называлась LA Daily News , прекратившая свое существование в 1954 году. Наклейка на боку коробки гласила: СОБСТВЕННОСТЬ ШВЕЦИИ
  БОЛЬНИЦА И ЛЕЧЕБНИЦА BENEVOLENT, 232 CENTRAL AVENUE, ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ, учреждение, которое, как только что подтвердил Майло, закрылось в 1952 году.
  Уютный, приземистый дом в тюдоровском стиле, выходящий фасадом во двор, выглядел старше, вероятно, он был построен в двадцатые годы, когда Лос-Анджелес во многом сформировался.
  Холли Руш заплакала.
  Снова подошел фельдшер. 'Мэм?'
  'Я в порядке...' С опухшими глазами, с волосами, подстриженными в небрежный боб и взъерошенными нервными руками, она сосредоточилась на Майло, как будто впервые, повернулась ко мне, покачала головой и встала.
  Сложив руки на своем занятом животе, она сказала: 'Когда я смогу получить обратно свой дом, детектив?'
  'Как только мы закончим обработку, мисс Руш'.
  Она снова посмотрела на меня.
  Майло сказал: 'Это доктор Делавэр, наш консультант-психолог'.
  'Психолог? Кто-то беспокоится о моем психическом здоровье?'
  'Нет, мэм. Мы иногда вызываем доктора Делавэра, когда...'
  'Спасибо, но я в порядке'. Вздрогнув, она оглянулась туда, где нашла кости. 'Так ужасно'.
  Майло спросил: 'Как глубоко был закопан ящик?'
  'Не знаю - не глубоко, я смог его вытащить, не так ли? Вы же не думаете, что это настоящее преступление, не так ли? Я имею в виду новое. Это историческое, не для полиции, верно? Дом был построен в 1927 году, но он мог быть там и раньше, раньше на этой земле были бобовые поля и виноградники; если бы вы раскопали район - любой район - кто знает, что вы бы нашли'.
  Она положила руку на грудь. Казалось, она боролась за кислород.
  Майло сказал: 'Может быть, вам стоит присесть, мэм?'
  'Не волнуйся, обещаю, со мной все в порядке'.
  'Как насчет того, чтобы вас осмотрели врачи скорой помощи?'
  'Меня уже осматривал настоящий врач, вчера, мой акушер-гинеколог, все идеально'.
  'На каком этапе вы находитесь?'
   'Пять месяцев'. Ее улыбка была холодной. 'Что может быть не в порядке?
  У меня шикарный дом. Хотя ты его обрабатываешь . Она хмыкнула.
  'Это их вина, все, чего я хотел, это чтобы они избавились от дерева. Если бы они не сделали это небрежно, этого бы никогда не произошло'.
  'Предыдущие владельцы?'
  'Ханна, Марк и Бренда, это была их мать, она умерла, они не могли дождаться, чтобы обналичить... Эй, вот кое-что для вас, детектив...
  Извините, как, вы сказали, вас зовут?
  'Лейтенант Стерджис'.
  'Вот что, лейтенант Стерджис: старушке было девяносто три года, когда она умерла, она жила здесь долгое время, в доме до сих пор пахнет ею.
  Так что она могла бы легко... это сделать'.
  'Мы рассмотрим этот вопрос, мисс Руш'.
  'Что именно означает обработка?'
  'Зависит от того, что еще мы найдем'.
  Она полезла в карман джинсов и достала телефон, который сердито ткнула в него. 'Давай, отвечай уже - о, я тебя поймала. Наконец-то. Слушай, мне нужно, чтобы ты зашла... в дом. Ты не поверишь, что произошло... что?
  Нет, я не могу, хорошо, как только закончится встреча... нет, не звони, просто приходи'.
  Она повесила трубку.
  Майло спросил: 'Твой муж?'
  'Он бухгалтер'. Как будто это все объясняло. 'Так что такое обработка?'
  'Нашим первым шагом станет привлечение нескольких собак для обнюхивания, в зависимости от того, что они найдут, возможно, подземного сонара, чтобы проверить, не зарыто ли там что-нибудь еще'.
  'Иначе?' - сказала Холли Раш. 'Почему должно быть что-то еще?'
  'Нет причин, но нам нужно действовать тщательно'.
  'Вы говорите, что мой дом - кладбище? Это отвратительно. Все, что у вас есть, - это старые кости, нет никаких оснований думать, что есть что-то еще'.
  'Я уверен, что ты прав...'
  'Конечно, я прав, я владею этим местом. Домом и землей'.
  Рука порхала по ее животу. Она массировала. 'Мой ребенок развивается отлично'.
  'Это здорово, мисс Руш'.
   Она уставилась на Майло, тихонько пискнула. Глаза ее закатились, рот отвис, она откинулась назад.
  Мы с Майло оба поймали ее. Ее кожа была сырой, липкой. Когда она обмякла, парамедики бросились к ней, выглядя странно довольными.
   Я же говорил кивает. Один из них сказал: 'Это всегда упрямые.
  Дальше мы сами разберемся, лейтенант.
  Майло сказал: 'Конечно, так и будет', и пошёл звать антрополога.
  
   Что дальше?
   Ваш список чтения?
  Откройте для себя ваш следующий
  отличное чтение!
  Получайте персонализированные подборки книг и последние новости об этом авторе.
  Зарегистрируйтесь сейчас.
  
  Структура документа
    Титульный лист
    Авторские права
    Содержание
    Глава 1
    Глава 2
    Глава 3
    Глава 4
    Глава 5
    Глава 6
    Глава 7
    Глава 8
    Глава 9
    Глава 10
    Глава 11
    Глава 12
    Глава 13
    Глава 14
    Глава 15
    Глава 16
    Глава 17
    Глава 18
    Глава 19
    Глава 20
    Глава 21
    Глава 22
    Глава 23
    Глава 24
    Глава 25
    Глава 26
    Глава 27
    Глава 28
    Глава 29
    Глава 30
    Глава 31
    Глава 32
    Глава 33
    Глава 34
    Глава 35
    Глава 36
    Глава 37
  Бомба замедленного действия (Алекс Делавэр, ?5)
  
  
  
   ' И он высказал мнение, что тот, кто может сделать двух початки кукурузы или две травинки, растущие на участке земли где раньше рос только один, заслуживал бы лучшего от человечества, и оказать более важную услугу своей стране, чем вся раса политиков, вместе взятых ' .
  -ДЖОНАТАН СВИФТ
   1
  Возвращаемся в школу.
  Он пробуждает воспоминания об испытаниях, которые мы прошли или провалили.
  Понедельник. Звонок Майло прервал тяжелый, серый ноябрьский день, который наконец-то перешел в дождь.
  Он сказал: 'Включи телевизор'.
  Я взглянул на часы на столе. Чуть позже двух сорока - время ток-шоу. Дисплей с катодным уродом. 'Что? Монахини, которые убивают, или домашние животные с экстрасенсорными способностями?'
  'Просто включи его, Алекс', - его голос был жестким.
  'Какой канал?'
  'Выбирайте сами'.
  Я щелкнул пультом. Звук появился раньше изображения. Рыдания и всхлипы. Затем лица. Маленькие лица, их было много. Глаза широко раскрыты от недоумения и ужаса. Хрупкие тела, укрытые одеялами и сжатые вместе на полу большой комнаты. Блестящие деревянные полы и белые как мел линии ворот. Спортзал.
  Камера наехала на маленькую черноволосую девочку в белом платье с рукавами-фонариками, когда она принимала пластиковый стаканчик с чем-то красным. Ее руки дрожали; напиток расплескивался; ложное пятно крови растеклось по белому хлопку. Камера задержалась, наслаждаясь изображением. Маленькая девочка разрыдалась.
  Плакал пухлый мальчик лет пяти-шести. Мальчик рядом с ним был постарше, может, восьми. Смотрел прямо перед собой и кусал губу, напрягаясь для мачо.
  Еще больше лиц, море лиц.
  Я осознал мягкий голос комментария - рассчитанные звуковые фрагменты, чередующиеся со стратегическими паузами. Поглощенный визуальными эффектами, я позволил словам пройти сквозь меня.
  Камера переключается на скользкий от дождя асфальт, на акры. Приземистые здания цвета плоти забрызганы розовым там, где дождь проник сквозь штукатурку. Голос за кадром продолжал гудеть, и камера стала безумной - шквал визуальных срезов, таких кратких, что они граничили с подсознательным: в бронежилетах,
   Полицейские SWAT в бейсболках притаились на крышах, замерли в дверных проемах и что-то бормотали в портативные рации. Желтая лента, ограждающая место преступления. Штурмовые винтовки; блеск телескопических прицелов; мегафоны. Группа мрачных мужчин в темных костюмах совещается за барьером из патрульных машин. Полицейские фургоны.
  Отъезжаем. Полицейские пакуются и уезжают. Затем внезапный широкий кадр - что-то в черном пакете с застежкой-молнией увозят под дождем.
  Обладатель мягкого голоса появился на экране. Песочного цвета, GQ
  тип в плаще Burberry и ярко-синем галстуке с узлом-крэнч.
  Пальто было мокрым, но лак для волос держался. Он сказал:
  'Информация все еще поступает, но, насколько мы можем судить, в деле участвовал только один подозреваемый, и этот человек был убит. Здесь мы видим, как увозят тело, но личность не разглашается...'
  Увеличить изображение черного мешка, мокрого и блестящего, как тюленья кожа. Стоические техники морга, которые, возможно, выносили мусор. Мешок подняли и погрузили в один из фургонов. Хлопок двери. Крупный план репортера, щурящегося от ливня, играющего бесстрашного военного корреспондента.
  '... Подводя итог, начальная школа Натана Хейла в районе Оушен-Хайтс на западе стала местом снайперского обстрела, который произошел примерно сорок минут назад. О погибших или раненых не сообщается, за исключением снайпера, который, как сообщается, мертв и остается неопознанным. Точные обстоятельства смерти до сих пор неизвестны. Предыдущие слухи о ситуации с заложниками оказались ложными. Однако тот факт, что депутат Законодательного собрания штата Сэмюэл Массенгил и член городского совета Гордон Лэтч находились в школе во время стрельбы, подстегнул сообщения о том, что могла иметь место попытка убийства. Лэтч и Массенгил были по разные стороны конфликта относительно перевозки детей из неблагополучных районов города в малонаселенные школы на западе и планировали телевизионные дебаты, хотя в настоящее время нет никаких указаний на то, была ли стрельба связана с...'
  'Ладно', - сказал Майло. 'Вы поняли'.
  Пока он говорил, я заметил его стоящим за открытой дверью одной из патрульных машин, прикрывая ухо рукой, прижимая динамик радио к губам. Фигура на заднем плане, слишком далеко, чтобы разглядеть его черты.
  Но его массивная фигура и клетчатая спортивная куртка выдавали его.
  'Алекс?' - сказал он, и я наблюдал, как он чешет голову на экране. Странное сопоставление - телефон-видение. Оно исчезло, когда камера вернулась к мокрому пустому школьному двору. Секунда пустого экрана, станция
   идентификация, обещание возобновления 'нашего обычного программирования'
  затем последовала реклама операции по снижению веса.
  Я выключил телевизор.
  'Алекс? Ты еще там?'
  'Все еще здесь'.
  'Все эти дети - это настоящий беспорядок. Мы могли бы использовать вас. Я дам вам указания. Используйте мое имя с униформой на командном пункте.
  Ocean Heights находится недалеко от вашего места. Вы должны быть в состоянии сделать это за, сколько? пятнадцать, двадцать минут?
  'Что-то вроде того'.
  'Ну ладно? Все эти дети - если на ком-то и есть твое имя, так это на этом'.
  "Хорошо."
  Я повесил трубку и пошёл за зонтиком.
   2
  Район Ocean Heights примыкает к западной части Пасифик-Палисейдс и выглядит неловко, как прыщ на подбородке девушки с обложки.
  Задуманный аэрокосмической корпорацией как жилищный массив для орд инженеров и техников, импортированных в Южную Калифорнию во время бума после спутника, район был создан путем сноса бульдозерами липовых рощ, захоронения каньонов и проведения радикальной хирургии на нескольких вершинах гор. То, что получилось, было кусочком Диснея:
  'Спланированное сообщество' с ровными, широкими, обсаженными магнолиями улицами, идеально квадратными газонами, одноэтажными ранчо-домами на участках в четверть акра и мелкими соглашениями о праве собственности, запрещающими 'архитектурные и ландшафтные отклонения'.
  Корпорация давно исчезла, ее разрушило плохое управление.
  Если бы он сдавал дома в аренду, а не продавал их, он все еще мог бы быть в бизнесе, потому что мания захвата земли в Лос-Анджелесе подняла цены в Ocean Heights до шестизначной отметки, и участок превратился в убежище для представителей высшего среднего класса, жаждущих соленого воздуха, приправленного Норманом Роквеллом. Ocean Heights не одобряет неухоженную, септик-и-домашнего-наркотика атмосферу соседнего Топанги, смотрит вниз, как вдовствующая тетушка, на пляжное покрывало распущенности Малибу. Но вид с обрывов часто туманен.
  Туман, как и самоуспокоенность, кажется, оседает и остается.
  Указания Майло были точными, и даже под дождем поездка прошла быстро - рывок по Сансет, поворот на боковую улицу, которую я никогда раньше не замечал, три мили по стеклянной дороге каньона, которая имела репутацию пожирающей гуляк. Год засухи закончился недельным несезонным осенним ливнем, и горы Санта-Моники зазеленели так же быстро, как редис, выращенный в домашних условиях. Обочины дороги представляли собой сплетение лиан и виноградных лоз, полевых цветов и сорняков - хвастливое изобилие. Природа наверстывала упущенное время.
  Вход в Ocean Heights был отмечен смертью этого хвастовства: недавно вымощенная аллея, разделенная пополам разделительной полосой травы и затененная магнолиями, настолько точно подобранными по контуру и размеру, что они могли быть клонированы из одной и той же зародышевой клетки. Уличный знак гласил:
   ESPERANZA DRIVE. Под ним был еще один знак: белый, с синей окантовкой, неброский, объявляющий Ocean Heights охраняемым сообществом.
  Дождь набрал силу и забрызгал мое лобовое стекло. Через полмили показался полицейский командный пункт: козлы, перегораживающие улицу, домино из черно-белых патрульных машин, батальон полицейских в желтых халатах, создающих видимость виновности-пока-не-доказанной-невиновности пограничников Железного занавеса. Что-то еще подпитывало образ контрольно-пропускного пункта: группа примерно из дюжины женщин, все латиноамериканки, все мокрые и обезумевшие, пытающихся пересечь ограждения, встречая стоическое сопротивление со стороны полицейских. Кроме этого, улица была пуста, ставни на окнах с ромбовидными стеклами опущены, цветные панельные двери заперты на засов, единственным движением было дрожание цветов и кустарников под натиском воды.
  Я припарковался и вышел. Ливень обрушился на меня, как холодный душ, когда я направился к баррикаде.
  Я услышала, как женщина закричала: ' Mi nino! ' Ее слова были подхвачены остальными. Хор протестов поднялся и смешался с шипением дождя.
  'Еще немного, дамы', - сказал полицейский с детским лицом, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.
  Одна из женщин крикнула что-то по-испански. Ее тон был оскорбительным. Молодой полицейский вздрогнул и посмотрел на офицера рядом с ним - постарше, плотного телосложения, с седыми усами. Кататонический-все еще.
  Молодой полицейский повернулся к женщинам. 'Просто подождите', - сказал он, внезапно разозлившись.
  ' Ми нино! '
  Седые Усы все еще не двигались, но его взгляд остановился на мне, когда я приблизился. Третий полицейский сказал: 'Мужчина идет'.
  Когда я оказался на расстоянии плевка, Серые Усы отдал честь прямой рукой, показывая мне линии на своей ладони. Вблизи его лицо было мокрым и опухшим, пронизанным венами и потертым до цвета стейка с кровью.
  'Больше не надо, сэр'.
  'Я здесь, чтобы увидеть детектива Стерджиса'.
  Упоминание имени Майло заставило его сузить глаза. Он оглядел меня с ног до головы.
  "Имя."
  'Алекс Делавэр'.
  Он наклонил голову на одного из патрульных, который подошел и встал на стражу у барьера. Затем он подошел к одному из черно-белых, сел в него и заговорил по рации. Через несколько минут он вернулся, попросил показать удостоверение личности, внимательно изучил мои водительские права и уставился на меня.
   посмотри на меня еще немного, прежде чем сказать: 'Продолжай'.
  Я вернулся в Seville и рванул вперед. Двое полицейских расчистили пространство размером с машину между козелками. Испаноговорящие женщины ринулись туда, автоматически, как вода в канализацию, но были остановлены движущейся синей линией. Некоторые женщины начали плакать.
  Седые Усы махали мне рукой. Я подъехал к нему, открыл окно и сказал: 'Есть ли причина, по которой они не могут поехать к своим детям?'
  'Продолжайте, сэр'.
  Я поехал дальше, выдерживая строй осуждающих взглядов.
  Начальная школа Натана Хейла находилась еще в восьми кварталах от Эсперансы - асфальтовое покрытие и плоть, напоминающие мне те кадры, которые я только что видел в метро. Три пустых школьных автобуса были припаркованы у обочины, вместе с фургонами скорой помощи и несколькими разбросанными машинами прессы.
  Главное здание было раскидистым и с серой крышей, окаймленным изгородью из подокарпуса высотой по пояс. Входная дверь была тыквенно-оранжевого цвета. Двое полицейских охраняли ее из-за кордона из желтой полицейской ленты.
  Еще больше приветственных жестов, неодобрительных взглядов и проверок радиосвязи, прежде чем сетчатые ворота на территорию школы были разблокированы, и меня направили в обход школы.
  По пути я заметил еще один ленточный кордон, обернутый вокруг небольшого строения, похожего на сарай, с окнами из проволочной сетки, примерно в семидесяти футах от главного здания. Над дверью висела табличка: ОБОРУДОВАНИЕ.
  Криминалисты становились на колени и наклонялись, измеряя, соскребая, делая снимки, промокая насквозь за свои усилия. За ними, как выжженная пустыня, тянулся почерневший от дождя школьный двор, пустовавший, если не считать отдаленной гальванизированной геометрии гимнастического комплекса 'джунгли'. Одинокая женщина-репортер в красном плаще делилась своим зонтиком с высоким молодым офицером. То, что происходило между ними, казалось скорее флиртом, чем передачей информации. Они остановились, когда я проходил мимо, - ровно настолько, чтобы решить, что я не заслуживаю освещения в печати и не опасен.
  Задние двери представляли собой двойные тонированные стекла над тремя бетонными ступенями.
  Они распахнулись, и Майло вышел, одетый в стеганое оливково-серое пальто поверх клетчатой спортивной куртки. Все эти слои - и вес, который он набрал, заменяя еду выпивкой, - делали его огромным, медвежьим. Он не замечал меня, уставился в землю, водя руками по своему бугристому лицу, словно умываясь без воды. Его голова была непокрыта, его черные волосы капали и висели. Выражение его лица говорило о ранении
   медведь.
  Я сказал: 'Привет', и он резко поднял глаза, словно его грубо разбудили.
  Затем его зеленые глаза загорелись, как светофоры, и он спустился по лестнице. На его пальто были большие деревянные бочкообразные пуговицы, свисающие с петель. Они покачивались, когда он двигался. Его галстук был серым из искусственного шелка, с пятнами воды, черным. Он свисал криво на животе.
  Я предложил ему свой зонтик. Он не прикрывал его почти. 'Трудности с прохождением?'
  'Нет', - сказал я, - 'но у кучи матерей проблемы. Вам, ребята, не помешал бы тренинг чувствительности. Считайте это моей первой консультацией'.
  Гнев в моем голосе удивил нас обоих. Он нахмурился, его бледное лицо было мертвенно-бледным в тени зонтика, оспины на его щеках выделялись, как булавочные отверстия в бумаге.
  Он огляделся, заметил копа, болтающего с репортером, и помахал рукой. Когда коп не ответил, он выругался и поплелся прочь, сгорбившись, словно атакующий захват, направляющийся для разгрома.
  Через мгновение патрульный выбежал со двора, раскрасневшийся и пристыженный.
  Майло вернулся, тяжело дыша. 'Готово. Мамочки уже в пути, в сопровождении полиции и всего остального'.
  'Преимущества власти'.
  'Да. Просто зовите меня Генералиссимус'.
  Мы двинулись обратно к зданию.
  'Сколько детей в этом участвует?' - спросил я.
  'Пару сотен, от детского сада до шестого класса. Мы поместили их всех в спортзал, парамедики проверяли на шок или травмы - слава богу, ничего. Учителя отвели их обратно в классы, пытаясь сделать все, что они могут, пока вы не дадите им план'.
  'Я думал, что в школьной системе есть люди, которые справляются с кризисами'.
  'По словам директора, у этой школы есть проблемы с получением помощи от школьной системы. Естественно, я подумал о вас'.
  Мы добрались до ступеней, где нас укрыл навес.
  Майло остановился и положил мне на плечо тяжелую руку. 'Спасибо, что приехал, Алекс. Это чертовски ужасно. Я думал, что никто не справится лучше тебя. Я не знаю, какой у тебя график и смогут ли они тебе платить, но если ты хотя бы сможешь заставить их начать с правильной ноги...' Он прочистил горло и снова потер лицо.
  Я сказал: 'Расскажи мне, что случилось'.
  'Похоже, подозреваемый проник на территорию школы до ее открытия.
   открыли, либо перелезли через них, либо прошли сквозь них (некоторые ворота были оставлены незапертыми), прошли в складское помещение, на котором висел изящный замок, и остались там'.
  'Никто не пользуется сараем?'
  Он покачал головой. 'Пусто. Раньше там хранилось спортивное оборудование. Теперь все это барахло хранится в главном здании. Подозреваемый оставался там до полудня, пока дети не высыпали на перемену. Лэтч и Массенгил со своими людьми появились к половине первого, и тогда началась стрельба. Учителя начали заталкивать детей обратно в здание, но это была настоящая толпа. Массовая истерия. Все падали друг на друга'.
  Я оглянулся на склад. 'По телевизору сказали, что никто не пострадал'.
  'Просто подозреваемый. Навсегда'.
  'Спецназ?'
  Он покачал головой. 'Все было кончено еще до того, как сюда прибыл спецназ. Один из парней Латча сделал эту работу. Парень по имени Алвард. Пока все остальные ныряли в укрытие, он ворвался в сарай, выбил дверь и разыграл Рэмбо'.
  'Телохранитель?'
  'Я пока не уверен, кто он'.
  'Но он был вооружен'.
  'Многие люди в политике такие'.
  Мы поднялись по ступенькам. Я еще раз оглянулся на сарай. Из одного из сетчатых окон открывался прекрасный вид на главное здание.
  'Это мог быть тир', - сказал я. 'Близорукий снайпер?'
  Он хрюкнул и толкнул дверь. Внутри здания было тепло, как в духовке, и пахло смешанными ароматами меловой пыли и мокрой резины.
  'Сюда', - сказал он, поворачивая налево и ведя меня по ярко освещенному коридору, увешанному детскими рисунками, нарисованными пальчиковыми красками и мелками, и плакатами по охране труда и технике безопасности с ухмыляющимися антропоморфными животными. Линолеум на полу был цвета глины и испещрен грязными отпечатками обуви. Пара полицейских патрулировала. Они приветствовали Майло жесткими кивками.
  Я сказал: 'В выпуске новостей сказали, что Лэтч и Массенгил собираются провести дебаты перед камерой'.
  'Это не было так задумано. Видимо, Массенгил имел в виду сольную пресс-конференцию. Планировал произнести речь о вмешательстве правительства в семейную жизнь, использовать школу в качестве фона, все
   автобусная штука.'
  'Школа знает о его планах?'
  'Нет. Никто здесь не имел ни малейшего представления о том, что он спустится. Но люди Лэтча узнали об этом, и Лэтч решил сам спуститься и противостоять ему. Импровизированные дебаты'.
  'В итоге камеры стали лучше видеть', - сказал я.
  Двери из коридора были выкрашены в тот же тыквенно-оранжевый цвет.
  Все они были закрыты, и, когда мы проходили мимо, сквозь лес доносились звуки: приглушенные голоса, деловая соната полицейского радио, что-то похожее на плач.
  Я спросил: 'Как вы думаете, настоящей целью были Лач или Массенгил?'
  'Пока не знаю. Версия об убийстве заставила ребят из антитеррористического отдела примчаться из центра города. Прямо сейчас они опрашивают обоих сотрудников. Пока политическая версия возможна, они за главного - то есть я собираю информацию и передаю ее им, чтобы они могли ее засекретить, а затем отказываются позволить мне взглянуть на нее на том основании, что она засекречена. Преимущества власти, ха-ха'. Он издал пустой смешок.
  'Вдобавок ко всему, из Вествуда только что звонили из ФБР , хотели знать все обо всем и угрожали назначить одного из своих людей консультантом ' .
  Он напел несколько тактов из песни 'Send in the Clowns' и удлинил шаг.
  'С другой стороны', - сказал он, - 'если это ваш обычный, заурядный южнокалифорнийский психопат-убийца, охотящийся на невинных младенцев, то никому из этих ублюдков будет наплевать, потому что психопат мертв - никакой ценности для заголовка - и ваш покорный слуга получит бумажную волокиту. Старые добрые привилегии власти'.
  Он остановился у двери с надписью PRINCIPAL, повернул ручку и толкнул. Мы вошли в приемную - два дубовых стула с прямыми спинками и стол секретаря, неубранный. Справа от стола была дверь с коричневой пластиковой выдвижной табличкой с надписью LINDA OVERSTREET, ED. D. белым цветом. Майло постучал и толкнул ее, не дожидаясь ответа.
  Стол в заднем офисе был отодвинут к стене, создав открытое пространство, в котором разместились Г-образный диван песочного цвета, журнальный столик с плиткой наверху и два обитых кресла. Растения в керамических горшках заполняли углы. Рядом со столом находился стеллаж высотой по пояс, заполненный книгами, тряпичными куклами, пазлами и играми. На стенах висели акварели ирисов и лилий в рамках.
  Женщина встала с дивана и сказала: 'Детектив Стерджис. Здравствуйте,
   снова."
  По какой-то причине я ожидал увидеть кого-то среднего возраста. Ей было не больше тридцати. Высокая - пять футов восемь или девять дюймов - длинноногая, с высокой талией и стройная, но с сильными плечами и полными бедрами, которые расширялись ниже узкой талии. Ее лицо было длинным, худым, очень красивым, с чистым, светлым цветом лица, румяными щеками и тонкими чертами, увенчанными густой шевелюрой светлых волос до плеч. Ее рот был широким, губы немного скупыми. Ее линия подбородка была четкой и резко изогнутой, как будто нацеленной на точку, но заканчивающейся квадратным раздвоенным подбородком, что придавало ей немного решимости. На ней был темно-серый свитер с воротником-хомут, заправленный в джинсовую юбку длиной до колен. Никакого макияжа, кроме легкого прикосновения теней для век. Ее единственным украшением была пара квадратных черных костюмных сережек.
  'Как и было обещано', - сказал ей Майло, - 'доктор Алекс Делавэр. Алекс, доктор.
  Оверстрит - здешний босс'.
  Она мимолетно улыбнулась ему и повернулась ко мне. Благодаря ее росту и каблукам мы почти смотрели друг другу в глаза. Ее глаза были круглыми и большими, окаймленными длинными, почти белыми ресницами. Радужки были непримечательного оттенка коричневого, но излучали интенсивность, которая привлекла мое внимание и удерживала его.
  'Рада познакомиться с вами, доктор Делавэр'. У нее был мягкий голос, смягченный каким-то южным акцентом. Она протянула руку, и я взял ее. Длинные пальцы и узкие, не оказывая никакого давления. Мне было интересно, как кто-то с такими покорными руками, таким голосом конкурсантки красоты, будет справляться с руководящей должностью.
  Я поздоровался. Она высвободила руку и расчесала челку.
  'Спасибо, что приехали так быстро', - сказала она. 'Какой кошмар'.
  Она снова покачала головой.
  Майло сказал: 'Простите, доктора', - и направился к двери.
  'Увидимся позже', - сказал я ему.
  Он отдал честь.
  Когда он ушел, она сказала: 'Этот человек добрый и мягкий', - как будто собираясь поспорить.
  Я кивнул. Она сказала: 'Сначала дети его боялись, боялись с ним разговаривать - его размер. Но он действительно хорошо с ними обращался. Как хороший отец'.
  Это заставило меня улыбнуться.
  Ее цвет лица стал еще ярче. 'В любом случае, давайте приступим к работе. Расскажите мне, что я могу сделать, чтобы помочь детям'.
  Она взяла блокнот и карандаш со своего стола. Я сел на короткую секцию
   Г-образного дивана и устроилась перпендикулярно мне, скрестив ноги.
  Я спросил: 'Проявляет ли кто-нибудь из них признаки явной паники?'
  "Такой как?"
  'Истерия, затрудненное дыхание, гипервентиляция, неконтролируемый плач?'
  'Нет. Сначала были слезы, но они, похоже, успокоились. По крайней мере, в последний раз, когда я смотрел, они казались успокоенными - удивительно. Мы вернули их в классы, и учителям было поручено сообщать мне, если что-то случится. Никаких звонков за последние полчаса, так что, полагаю, отсутствие новостей - это хорошие новости'.
  'А как насчет физических симптомов - рвоты, мочеиспускания, потери контроля над кишечником?'
  'У нас было несколько мокрых штанов в младших классах. Учителя справились с этим осторожно'.
  Я проверил на наличие симптомов шока. Она сказала: 'Нет, парамедики уже прошли через это. Сказали, что они в порядке. Удивительно хорошо, кавычки - это нормально? Чтобы они выглядели так хорошо?'
  Я спросил: 'Что они понимают в произошедшем?'
  Она выглядела озадаченной. 'Что ты имеешь в виду?'
  'Кто-нибудь на самом деле сел и объяснил им, что там был снайпер?'
  'Учителя сейчас этим занимаются. Но они должны знать, что произошло. Они слышали выстрелы, видели, как полиция толпилась на территории кампуса'.
  Ее лицо исказилось от гнева.
  Я спросил: 'Что это?'
  Она сказала: 'Что кто-то мог так с ними поступить. После всего, что им пришлось пережить. Но, может быть, именно поэтому они справляются с этим нормально. Они привыкли, что их ненавидят'.
  'Что с автобусами?'
  'Эта штука с автобусами. И весь мусор, который из этого вылился. Это был брак, заключенный в аду'.
  'Из-за Массенгила?'
  Еще больше гнева.
  'Он не помог. Но, без сомнения, он говорит от имени своих избирателей.
  Ocean Heights считает себя последним оплотом англосаксонской респектабельности. До недавнего времени местные жители считали образовательные противоречия шоколадными или овсяными печеньями на распродаже выпечки. Это нормально, но иногда реальность просто должна поднять свою уродливую голову'.
  Она побарабанила пальцами и сказала: 'Когда ты вошел, ты
   заметили, какой большой был двор?
  Я этого не сделал, но кивнул.
  Она сказала: 'Это огромный кампус для такого маленького района, потому что тридцать пять лет назад, когда была построена школа, земля была дешевой, Ocean Heights должен был процветать, и кто-то, вероятно, получил выгодный контракт на строительство. Но процветание так и не произошло, и школа так и не смогла работать на полную мощность. Пока бюджет не рухнул в семидесятых, никто не обращал особого внимания на такие вещи. Кто бы жаловался на маленькие классы? Но ресурсы начали иссякать, Совет начал проверять численность учащихся, эффективное распределение ресурсов и все такое. Большинство белых школ переживали падение переписи, но Хейл был настоящим городом- призраком . Дети первоначальных домовладельцев выросли. Жилье стало настолько дорогим, что лишь немногие семьи с маленькими детьми смогли переехать.
  Те, кто мог позволить себе жить здесь, могли также позволить себе отправлять своих детей в частные школы. Результатом стала вместимость классов для девятисот учеников, а посещали их всего восемьдесят шесть детей. Тем временем на Ист-Сайде дела шли как по маслу - пятьдесят, шестьдесят на класс, дети сидели на полу. Логичным казалось то, что Совет так странно называет 'модулированным перераспределением'. Слово на букву 'Б'. Но полностью добровольно и в одну сторону. Приводили детей из неблагополучных районов, местных никто не вывозил'.
  'Как долго это продолжается?'
  'Это наш второй год. Сто детей в первом семестре, еще сто во втором. Даже при этом место все еще было городом-призраком. Но местные жители чувствовали себя переполненными. Шестьдесят из восьмидесяти шести отставших были немедленно переведены в частные школы. Все остальные ушли в середине семестра. Можно было подумать, что мы импортируем чуму'.
  Она покачала головой. 'Я могу понять людей, желающих изолироваться, всю эту идею школы по соседству. Я знаю, что они, должно быть, чувствовали себя вторгшимися. Но это не оправдывает того, насколько отвратительно все стало. Предполагаемые взрослые стоят за воротами, размахивают плакатами и издеваются над детьми.
  Называя их грязевиками, мокроспинами. Паразиты .
  Я сказал: 'Я видел это по телевизору. Это было ужасно'.
  Она сказала: 'Во время летних каникул нас осквернили - расистские граффити, разбитые окна. Я пыталась заставить Совет прислать несколько специалистов по психическому здоровью, кого-то, кто мог бы посредничать с обществом перед началом нового учебного года, но все, что я получила, - это докладные записки и контрдокладные. Хейл - пасынок, которого они обязаны кормить, но не хотят признавать'.
  'Как дети отреагировали на всю эту враждебность?'
  'Очень хорошо, на самом деле. Они чертовски стойкие, благослови их бог. И мы работали над этим. В прошлом году я регулярно встречалась с каждым классом, говорила им о терпимости, уважении различий между людьми, праве на свободу слова, даже если это неприятно. Я заставляла учителей играть в игры и делать что-то для повышения самооценки. Мы продолжали вдалбливать им, какие они хорошие. Какие они смелые. Я не психолог, но психология была моей второстепенной специальностью, и я думаю, что я справилась, по крайней мере, сносно'.
  Я сказал: 'Похоже, это правильный подход. Может быть, поэтому они сейчас так хорошо справляются'.
  Она отмахнулась от комплимента, и ее глаза увлажнились. 'Это не значит, что все было идеально - далеко не идеально. Они чувствовали ее - ненависть. Пришлось. Несколько семей сразу же забрали своих детей из программы автобусных перевозок, но большинство выдержали, и через некоторое время все, казалось, успокоилось. Я действительно думала, что этот семестр идет хорошо. Надеялась, что добрые люди из Оушен-Хайтс наконец-то поняли, что кучка маленьких детей не собирается насиловать их дочерей и угонять их скот. Или, может быть, им просто стало скучно - это место - столица Апатии. Единственные другие проблемы, которые заставляют их двигаться, - это морское бурение нефти в радиусе пятидесяти миль и все, что связано с ландшафтным дизайном. Поэтому я убедилась, что наши кустарники хорошо подстрижены'. Короткая горькая улыбка. 'Я уже начала думать, что мы наконец-то сможем сосредоточиться на образовании. Потом Массенгил идет и все это выкапывает - у него всегда были особые чувства к нам. Наверное, потому что он местный. Живет в Сакраменто, но держит здесь дом для юридических целей. Очевидно, он рассматривает нас как личный репей в заднице'.
  Она ударила себя по ладони. Ее глаза сверкали. Я изменил свою оценку ее способности справляться с властью.
  'Вот урод', - сказала она. 'Если бы я знала, что он сегодня планирует шоу собак и пони, я бы...'
  Она нахмурилась и постучала карандашом по запястью.
  Я спросил: 'Что?'
  Она помедлила, а затем снова невесело улыбнулась. 'Я собиралась сказать, что встретила бы его у ворот с заряженным ружьем'.
   3
  Она посмотрела в свой блокнот, поняла, что ничего не написала, и сказала: 'Хватит болтать. Какой у тебя план?'
  'Первым шагом будет установление взаимопонимания с детьми. И учителями. Ваше представление меня и объяснение того, кто я, поможет этому.
  Во-вторых, я сосредоточусь на том, чтобы побудить их выразить свои чувства по поводу произошедшего - разговаривая, играя, рисуя'.
  'Индивидуально или группами?'
  'Группы. Класс за классом. Это эффективнее и терапевтичнее -
  Открыться будет легче, если есть поддержка сверстников. Я также буду искать детей с высоким риском - тех, кто особенно легко возбудим, у кого были проблемы с тревожностью или кто пережил потерю или необычайно высокий уровень стресса в течение последнего года. Некоторым из них может потребоваться индивидуальное внимание. Учителя могут помочь, выявив их'.
  'Нет проблем', - сказала она. 'Я знаю большинство из них сама'.
  'Другой важной задачей, возможно, самой сложной, будет убедить родителей не задерживать своих детей в школе на длительное время'.
  'Что расширено?'
  'Больше, чем день или два. Чем раньше они вернутся, тем легче им будет приспособиться'.
  Она вздохнула. 'Ладно, мы этим займемся. Что вам нужно из оборудования?'
  'Ничего особенного. Какие-то игрушки - кубики, фигурки. Бумага и карандаш, глина, ножницы, клей'.
  'У нас все это есть'.
  'Мне понадобится переводчик?'
  'Нет. Большинство детей - около девяноста процентов - латиноамериканцы, но все они понимают английский. Мы много работали над этим. Остальные - азиаты, включая некоторых недавних иммигрантов, но у нас нет никого в штате, кто говорил бы на камбоджийском, вьетнамском, лаосском, тагальском или каком-либо другом языке, так что они довольно быстро освоились'.
  'Старый плавильный котел'.
  'Э-э-э, запрещенная фраза', - сказала она. 'Бог-памятка приказывает нам
  использовать салатницу '. Она подняла палец и прочитала: 'Каждый ингредиент сохраняет свою целостность, как бы вы его ни перемешивали'.
  Мы вышли из ее кабинета и вышли в коридор. Остался только один полицейский, лениво патрулирующий.
  Она сказала: 'Хорошо. А что насчет вашего гонорара?'
  Я сказал: 'Мы можем поговорить об этом позже'.
  'Нет. Я хочу, чтобы все было честно с самого начала - ради тебя. Совет школы должен одобрить частных консультантов. Это занимает время, проходит через все каналы. Если я предоставлю ваучер без предварительного одобрения, они могут использовать это как предлог, чтобы не платить тебе'.
  Я сказал: 'Мы не можем ждать одобрения. Главное - как можно скорее добраться до детей'.
  'Я понимаю это, но я просто хочу, чтобы вы знали, с чем имеете дело. Кроме того, даже если мы пойдем по всем каналам, наверняка возникнут трудности с получением компенсации. Совет, вероятно, заявит, что у него есть ресурсы, чтобы выполнить эту работу самостоятельно; поэтому нет никаких оснований для привлечения кого-либо со стороны'.
  Я кивнул. 'То же самое они устраивают с родителями детей-инвалидов'.
  'У тебя все получится'.
  'Не беспокойся об этом'.
  'Я беспокоюсь обо всем. Это моя работа', - сказала она. Большая часть мягкости в ее глазах растаяла.
  Я сказал: 'Все в порядке. Правда'.
  'Вы понимаете, что речь идет о потенциальной халяве?'
  'Я понимаю. Это нормально'.
  Она посмотрела на меня. 'Зачем ты это делаешь?'
  'Это то, чему я научился в школе'.
  В ее глазах было недоверие. Но она пожала плечами и сказала: 'Кто я такая, чтобы смотреть на дареного коня?'
  Мы пошли к первому классу. Дверь в конце коридора распахнулась. Плотная группа из девяти или десяти человек вывалилась и ринулась в нашу сторону.
  В центре группы был высокий седовласый мужчина лет шестидесяти, одетый в серый костюм из акульей кожи, который можно было купить для вечеринки по случаю победы Эйзенхауэра. Его лицо было жилистым и ястребиным над длинной плетеной шеей - нос-клюв, белые усы щеточкой, поджатый рот, глаза, спрятанные в злобном прищуре. Он поддерживал энергичный темп, ведя головой вперед, качая локтями, как скороход. Его приспешники шептались с ним, но он, казалось, не слушал.
   Группа проигнорировала нас и пронеслась мимо.
  Я сказал: 'Похоже, у уважаемого члена законодательного собрания закончились слова'.
  Она закрыла глаза и выдохнула. Мы продолжили идти.
  Я спросил: 'Что вы знаете о снайпере?'
  'Просто то, что он мертв'.
  'Это начало'.
  Она резко повернулась. 'Начало чего? '
  'Справиться со страхами детей. Тот факт, что он мертв, поможет'.
  'Вы собираетесь сразу же рассказать им кровавые подробности?'
  'Я буду с ними честен. Когда они будут к этому готовы'.
  Она выглядела сомнительной.
  Я сказал: 'Главное для них - извлечь какой-то смысл из безумной ситуации. Чтобы сделать это, им понадобится как можно больше точной информации. Фактов. О плохом парне - представленных на их уровне, как можно скорее. Разум не терпит пустоты. Без фактов они забьют себе голову фантазиями о нем, которые могут быть намного хуже реальности'.
  'Как вы думаете, сколько реальности им нужно усвоить?'
  'Ничего кровавого. Основы. Имя снайпера, возраст, как он выглядит... выглядел. Крайне важно, чтобы они видели в нем человека.
   Разрушимый. Ушел навсегда. Даже с фактами некоторые из самых молодых не смогут понять необратимость его смерти -
  они недостаточно зрелые, в плане развития. А некоторые из старших могут регрессировать из-за травмы - временно 'забывать', что мертвые люди не возвращаются к жизни. Поэтому они все уязвимы для фантазий о возвращении плохого парня. О том, как он вернется, чтобы снова забрать их. Взрослые жертвы преступлений проходят через это - после того, как проходит первоначальный шок. Это может привести к кошмарам, фобиям, всевозможным посттравматическим реакциям. У детей риск выше, потому что дети не проводят четкой границы между реальностью и фантазией. Вы не можете исключить риск проблем, но, разбираясь с заблуждениями сразу, вы минимизируете его'.
  Я остановился. Она мрачно смотрела на меня, ее карие глаза были непоколебимы.
  'Я хочу, - сказал я, - чтобы они поняли, что этот ублюдок действительно уничтожен. Что он не какой-то сверхъестественный призрак, который будет преследовать их'.
  'Ублюдок' заставил ее улыбнуться. 'Ладно. Только бы это не напугало их еще больше...' Она остановилась. 'Извините. Вы, очевидно, знаете об этом гораздо больше, чем я. Просто они
   Я так долго переживала столько всего, что стала оберегать себя'.
  'Ничего страшного', - сказал я. 'Приятно видеть, что кто-то заботится'.
  Она это проигнорировала. Этот определенно не любил комплиментов.
  'Я ничего не знаю об этом ублюдке ', - сказала она. 'Никто его не видел. Мы только слышали выстрелы. Потом началась большая паника...
  крича и толкаясь. Мы пытались запихнуть детей обратно в здание, не давая им высовываться. Мы бежали так быстро и так далеко, как только могли, стараясь никого не затоптать. Никто даже не знал, что все кончено, пока из сарая не вышел этот парень Алвард, размахивая своим оружием, как ковбой после большого выстрела. Когда я впервые его увидел, это меня напугало - я подумал, что это снайпер. Потом я его узнал - я видел его в группе Латча. И он улыбался, говоря нам, что все кончено.
  Мы были в безопасности'.
  Она вздрогнула. 'Прощай, страшилище'.
  Одинокий патрульный наклонил голову в сторону нашего разговора. Он был молод, красив, угольно-черен, перманентно отпрессован.
  Я подошел к нему и сказал: 'Офицер, что вы можете рассказать мне о снайпере?'
  'Я не имею права разглашать какую-либо информацию, сэр'.
  'Я не репортер, - сказал я. - Я психолог, которого детектив Стерджис вызвал для работы с детьми'.
  Не впечатлен.
  'Мне было бы полезно, - сказал я, - иметь как можно больше фактов. Так я смогу помочь детям'.
  'Я не имею права ничего обсуждать, сэр'.
  'Где детектив Стерджис?'
  'Я не знаю, сэр'.
  Я вернулся к Линде Оверстрит.
  Она слышала этот разговор. 'Бюрократия', - сказала она. 'Я пришла к выводу, что это биологическое побуждение'.
  Дальше по коридору открылась дверь, из которой вышла еще одна группа.
  В этом фильме речь шла о мужчине лет сорока, среднего роста и крепкого телосложения. У него было круглое, веснушчатое лицо под копной темных волос с проседью, как у ранних Битлз, которые закрывали его лоб. Его одежда была типичной для младшего факультета: твидовый спортивный пиджак цвета овсянки, мятые брюки цвета хаки, черно-зеленая клетчатая рубашка, красный вязаный галстук. Он носил круглые очки в черепаховой оправе, такие, которые британская служба здравоохранения раньше выдавала бесплатно. Они сидели на носу, которым гордился бы французский бульдог. Остальные черты его лица были слишком мелкими для его лица - сжатыми, почти женственными. Я вспомнил старые фотографии, которые видел
   его. Длинноволосый и бородатый. Растительность на лице делала его более старым, двадцать лет назад.
  Академический имидж был подкреплен людьми, окружавшими его:
  Молодые, с яркими глазами, словно студенты, соперничающие за внимание любимого профессора. Каждый из них был торжественен на выпускном экзамене, но группа умудрялась излучать почти праздничную неистовость.
  Круглолицый человек заметил нас и остановился.
  'Доктор Оверстрит. Как у всех дела?'
  'Настолько хорошо, насколько можно ожидать, советник Лэтч'.
  Он подошел к нам. Сотрудники отступили. За исключением одного грузного, туповатого, рыжеволосого мужчины примерно возраста Лэтча, никто не был старше двадцати пяти. Чисто выбритая компания, одетая для успеха.
  Лэтч сказал: 'Могу ли я что-нибудь сделать, доктор Оверстрит? Для детей?
  Или ваши сотрудники?'
  'А как насчет вызова Национальной гвардии для защиты?'
  На его лице промелькнула короткая улыбка предвыборного плаката, а затем он стал серьезным.
  'Что-нибудь менее... воинственное?'
  'На самом деле, - сказала она, - нам бы не помешала некоторая информация'.
  'Какого рода информация?'
  'О снайпере. Кем он был, какова была его мотивация. Доктор Делавэр будет работать с детьми. Ему нужно знать как можно больше, чтобы ответить на их вопросы'.
  Он, казалось, впервые меня заметил, протянул руку и крепко сжал мою. 'Гордон Лэтч'.
  'Алекс Делавэр'.
  'Приятно познакомиться, Алекс. Вы психолог? Психиатр?'
  "Психолог."
  'Из школьного совета?'
  Прежде чем я успел ответить, Линда сказала: 'Доктор Делавэр - частный врач, рекомендованный полицией. Он специалист по детскому стрессу'.
  Голубые глаза Лэтча сфокусировались за его очками социального обеспечения. 'Ну, вся сила тебе, и спасибо, что ты приехал в такой короткий срок, Алекс. Это был ужас - невероятно. Слава богу, все получилось так, как получилось'.
  Он оглянулся на своих сотрудников, некоторые из них кивнули. 'Каков ваш план игры - по отношению к детям?'
  Я вкратце пересказал ему то, что сказал Линде.
  Он взял паузу, чтобы переварить это. 'Звучит как раз в точку', - сказал он. 'Я когда-то был вовлечен в вашу сферу - специализировался на психологии в Беркли. Кризисное консультирование, общественное психическое здоровье, первичная и
   вторичная профилактика. У нас было место в Окленде. Попытка вернуть психически больных в общество. Назад в добрые старые времена, когда гуманизм не был ругательным словом'.
  'Я так слышал'. Как и любой, кто читал газеты.
  'Другие времена', - сказал он, вздыхая. 'Более мягкие и добрые. То, что произошло сегодня, лишь подчеркивает, как далеко мы зашли. Черт, какая трагедия!'
  Линда спросила: 'Что вы можете рассказать нам о снайпере, советник Лэтч?'
  'Боюсь, не так уж много. Мы и сами не знаем многого. Полиция, как обычно, ужасно молчалива'.
  Она сказала: 'Мистер Алвард наверняка что-то знает. Если он в состоянии, возможно, он сможет нас просветить'.
  Лэтч снова оглянулся через плечо. 'Бад? Подойди сюда, пожалуйста'.
  Рыжеволосый мужчина поднял розоватые брови и шагнул вперед.
  На нем был коричневый костюм, белая рубашка, однотонный коричневый трикотажный галстук, у него была такая чрезмерно развитая верхняя часть тела, что требовался индивидуальный пошив.
  Этот костюм был снят с вешалки и висел на нем, как брезент. Его руки свободно свисали по бокам, большие, бледные, с медным налетом. Его волосы были туго завиты, и он носил их близко к голове. У него была мясистая, выдающаяся челюсть и ленивые янтарные глаза, которые оставались прикованными к его боссу.
  'Советник?' Вблизи от него пахло сигаретным дымом.
  'Бад, эти добрые люди хотят узнать о снайпере. Что ты можешь им рассказать?'
  'Пока ничего', - сказал Алвард. У него был мягкий, мальчишеский голос. 'Извините.
  Приказ полиции. - Он прижал палец к губам.
  Лэтч сказал: 'Совсем ничего, Бад?'
  'ATD выразился по этому поводу совершенно ясно, советник'.
  Лэтч повернулся к нам. 'Антитеррористический отдел. Вы можете помнить их пару лет назад. Милые ребята, которые тратили деньги налогоплательщиков на слежку за невинными налогоплательщиками? С тех пор мы заставили их навести порядок, так что, полагаю, нам придется позволить им делать свое дело, на данный момент. И они были непреклонны в том, чтобы держать все в тайне, пока не будут уверены, что у них есть общая картина. Бад сейчас едет в центр города, чтобы сделать официальное заявление. Если нам всем повезет, вскоре после этого все прояснится'. Алварду: 'Бад, как только ты получишь зеленый свет в отношении информационного потока, убедись, что эти хорошие ребята получат все, что захотят.
  Немедленно. Понятно?
  'Еще бы', - сказал Альвард.
   Лэтч кивнул. Альвард вернулся к группе.
  'Слава богу за Бада', - сказал Лач достаточно громко, чтобы услышала группа. Кто-то похлопал Алварда по спине. Рыжеволосый мужчина казался невозмутимым. Стоял с остальными, но не с кем-то из них. На его лице застыло отстраненное выражение - дзенское спокойствие, словно он перенесся в другое место, в другое время. Ни намека на то, что он провел свой обеденный перерыв, застрелив кого-то.
  'Ладно, друзья мои', - сказал Лач, отступая назад. 'Это был длинный день, который не собирается заканчиваться. Доктор Оверстрит, если вам что-то понадобится, обойдите бюрократическую волокиту и идите прямо ко мне. Я говорю серьезно. Давайте наведем порядок, раз и навсегда. Доктор Делавэр, похоже, дети в надежных руках, но вы тоже можете связаться со мной, если я смогу что-то сделать'.
  Он полез в карман пиджака, достал из кожаного чехла визитки и отдал их нам. Двуручное пожатие руки Линды, затем моей, и он исчез.
  Линда скомкала карточку. Ее лицо напряглось.
  Я спросил: 'В чем дело?'
  'Вдруг он стал мистером Помощником', - сказала она, - 'но прошлой весной, когда дети проходили через ад, я пыталась получить его помощь. Оушен-Хайтс - часть его округа, хотя я уверена, что он не получил здесь слишком много голосов. Я думала, что из-за его репутации, всех тех гражданских прав, которыми он занимался, он приедет, поговорит с детьми, покажет им, что кто-то с властью на их стороне. Хотя бы для того, чтобы использовать это для связей с общественностью. Я, должно быть, звонила в его офис полдюжины раз. Даже не перезвонил'.
  'Он приехал сегодня. Чтобы сразиться с Массенгилом'.
  'Какой-то скрытый мотив, без сомнения. Они все одинаковые'. Она покраснела. 'Послушай меня. Ты, должно быть, думаешь, что я квадратный шарострел'.
  'Вполне возможно, что так оно и есть, - сказал я, - но мне придется изучить вас при более оптимальных обстоятельствах, чтобы прийти к выводу по этому вопросу'.
  Она открыла рот, а затем рассмеялась. Полицейский в коридоре сделал вид, что не слышит.
  Класс был большим и светлым и наполненным непривычной тишиной. Только дождь нарушал тишину, хлеща по окнам в настойчивом ритме мойки машин. Двадцать пар глаз уставились на меня.
   Я сказал: 'Я из тех врачей, которые не делают уколы. Я также не смотрю детям в глаза или уши'. Пауза. 'Я говорю с детьми и играю с ними. Вы ведь любите играть, не так ли?'
  Несколько морганий.
  'В какие игры вам нравится играть?'
  Тишина.
  'А как насчет мяча? Кто-нибудь из вас любит играть в мяч?'
  Кивает.
  'Гандбол?'
  Азиатский мальчик со стрижкой под суповую миску сказал: 'Бейсбол'.
  'Бейсбол', - сказал я. 'На какой позиции ты играешь?'
  'Поле. Футбол, футбол и баскетбол тоже'.
  'Прыжки через скакалку', - сказала девочка.
  'Пицца-вечеринка', - сказал азиатский мальчик.
  'Это настольная игра', - объяснила учительница. Стильная чернокожая женщина лет сорока с лишним, она с готовностью уступила мне свою парту, отодвинула стул в угол и села, сложив руки, как наказанный ученик. 'У нас тут в классе есть такая. У нас много настольных игр, не так ли, класс?'
  'Мне нравится быть грибами', - сказал азиатский мальчик.
  'Перец', - сказал другой мальчик, худощавый, с длинными волнистыми волосами.
  'Острый перец. Муй кальенте! '
  Смеется.
  Я сказал: 'Хорошо. В какие еще настольные игры ты любишь играть?'
  ' Шашки ' .
  ' Желоба и лестницы! '
  ' Шашки! '
  'Я уже это сказал !'
  ' Китайские шашки!'
  ' Ты китаец!'
  'Ни за что. Я вьетнамец !'
  ' Память! '
  'Мне тоже нравится играть', - сказал я. 'Иногда ради развлечения, а иногда чтобы помочь детям, когда они напуганы или обеспокоены'.
  Возвращение тишины. Учитель заерзал.
  'Сегодня произошло что-то очень страшное', - сказал я. 'Прямо здесь, в школе'.
  'Кого-то убили', - сказала девушка с ямочками на щеках и кожей кофейного цвета.
  'Анна, мы этого не знаем ', - сказала учительница.
  'Да', - настаивала девушка. 'Была стрельба. Это значит убийство ' .
   Я сказал: 'Вы уже слышали стрельбу'.
  Она горячо кивнула. ' Угу . На моей улице. Бандиты проезжают мимо и стреляют по домам. Это означает убийство.
   Мой папа так сказал. Однажды у нас в гараже была дырка от пули. Вот так'. Она измерила расстояние между большим и указательным пальцами.
  'Моя улица тоже', - сказал мальчик с короткой стрижкой, лицом эльфа и ушами летучей мыши.
  'Чувак погиб. Мертв. Бум-бум-бум. Лицо Инны'.
  Учитель выглядел больным.
  Несколько мальчиков начали изображать стрельбу, используя пальцы вместо пистолетов и привставая со своих мест.
  'Звучит пугающе', - сказал я.
  Мальчик засмеялся и выстрелил в девочку. Она сказала: ' Прекрати ! Ты тупой! '
  Мальчик обругал ее по-испански.
  ' Рамон! ' - сказал учитель. 'Теперь ты просто успокойся. Давайте все успокоймся, класс'. Ее взгляд на меня говорил: ' Где ты получил свою степень?'
  Я сказал: 'Играть в стрельбу весело, потому что это заставляет нас чувствовать себя сильными. Владельцами - хозяевами своей жизни. Но когда это происходит на самом деле, когда кто-то действительно стреляет в нас, это не слишком смешно, не так ли?'
  Качает головами. Мальчики, которые смеялись больше всех, внезапно стали выглядеть самыми испуганными.
  Я спросил: 'Как вы, ребята, понимаете, что произошло сегодня?'
  'Какой-то чувак стрелял в нас', - сказал азиатский мальчик.
  'Транх', - сказал учитель. 'Мы этого не знаем'.
  'Да, он стрелял в нас, мисс Уильямс!'
  'Да, Тран. Он стрелял ', - сказала она. 'Но мы не знаем, в кого он стрелял. Он мог стрелять в воздух'. Взгляд на меня для подтверждения.
  'Он стрелял в нас ', - настаивал Тран.
  Я спросил: 'Кто-нибудь из вас знает, что с ним случилось?'
  'Его подстрелили?' - спросила девушка по имени Анна.
  'Верно. Его подстрелили, и он мертв. Так что он не может причинить тебе вреда. Не может ничего тебе сделать'.
  Пока они это оценивали, наступила тишина.
  Мальчик по имени Рамон спросил: 'А как же его друзья, чувак?'
  'Какие друзья?'
  'А вдруг он домашний парень, а другие домашние парни вернутся и снова нас расстреляют?'
  'Нет причин думать, что он домашний парень', - сказал я.
  'А что, если он укуренный, мужик?' - спросил Рамон. 'Или чоло ' .
  'Кто он?' - спросила другая девушка, пухленькая, с черными волосами от Ширли Темпл.
   локоны и дрожь в голосе.
  Двадцать лиц в ожидании.
  Я сказал: 'Я пока не знаю. Никто не знает. Но он ушел. Навсегда.
  Тебе от него ничего не угрожает'.
  'Нам следует убить его снова! ' - сказал Рамон.
  'Да! Убейте его! Застрелите его из двадцатидвухкалиберного!'
  'С Узи!'
  'Засунь ему лицо в пиццу, чтобы он больше не дышал!'
  'Засунь ему лицо в ка-ка! '
  Учительница начала что-то говорить. Я остановил ее взглядом.
  'Как еще ты мог причинить ему вред?'
  'Убейте его!'
  'Разрежьте его и скормите Панчо - это моя собака!'
  'Стреляй в него, бум, яйца в жопу!'
  ' Ай, лос кохонес! '
  Смех.
  'Бум!'
  'Разрежь его, измельчи и скорми моей собаке!'
  'У тебя нет собаки, Марта!'
  'Сделай так! У меня есть настоящий злой питбуль, и он тебя съест! '
  Я сказал: 'Застрели его, зарежь его, положи его лицом вниз. Похоже, вы, ребята, совсем сошли с ума'.
  'Да, мужик', - сказал Рамон. 'Что ты думаешь, мужик? Он попытается убить нас, мы убьем его в ответ!'
  'Мы не можем его убить', - сказала пухленькая девушка.
  'Почему это?' - спросил я.
  'Потому что он большой. Мы всего лишь дети. У нас нет оружия'.
  'Это глупо', - сказал Тран. 'Мы не можем убить его, потому что он уже мертв!'
  'Убейте его снова! ' - крикнул кто-то.
  'Узнай, где он живет', - сказал Рамон, - 'и уничтожь его чертов дом! '
  Учитель сказал: 'Язык!'
  Пухленькая девчонка не выглядела успокоенной. Я спросил: 'В чем дело?'
  'На самом деле, - сказала она, - мы не можем ничего не делать. Мы дети. Если люди хотят быть с нами все время подлыми, они могут это сделать'.
  'Дорогая, никто не хочет с тобой обижаться', - сказала учительница.
  Пухленькая девушка посмотрела на нее.
  'Ты всем нравишься, Сесилия', - сказала учительница. 'Всем нравишься ты'.
  Пухленькая девочка покачала головой и заплакала.
   К тому времени, как я закончил, дождь стих. Я зашел в офис Линды Оверстрит, но он был заперт, и никто не ответил на мой стук.
  Когда я вышел из здания, я увидел Майло во дворе, около оцепленного склада. Он разговаривал с худым темноволосым мужчиной в хорошо сшитом синем костюме. Он заметил меня и помахал мне рукой.
  'Алекс, это лейтенант Фриск, антитеррористическое подразделение. Лейтенант, доктор Алекс Делавэр, клинический психолог, который будет работать с детьми'.
  Фриск осмотрел меня и спросил: 'Как дела, доктор?' - тоном, давшим мне понять, что ему все равно.
  "Отлично."
  'Рад это слышать', - он сверкнул манжетой на запястье и взглянул на свой Rolex.
  Он был молод и загорел, темные волосы были завиты в аккуратную шапочку, и носил усы, которые долго подстригались. Синий костюм был дорогим, рубашка Turnbull & Asser или подделка. Галстук, который делил его пополам, был из тяжелого шелка с узором из танцующих синих параллелограммов на фоне темно-бордового. Его глаза соответствовали параллелограммам; они никогда не переставали двигаться.
  Он повернулся к Майло и сказал: 'Я дам вам знать. Добрый день, доктор'.
  Он ушел.
  'Элегантный костюмер', - сказал я. 'Похож на телеполицейского'.
  'Молодой человек на пути к успеху', - сказал Майло. 'Магистр государственного управления из Южной Каролины, хорошие связи, D-3 к тридцати годам, повышение до грабежей три года спустя'.
  'Он берет дело на себя?'
  'Вы только что услышали - он даст мне знать'.
  Мы прошли через школьный двор.
  'Итак', - сказал он, - 'как все прошло на самом деле?'
  'Неплохо, правда. Мне удалось встретиться ненадолго со всеми классами.
  Большинство детей, похоже, реагируют нормально'.
  "Значение?"
  'То есть много беспокойства, немного злости. Это злость, которую я пытался обуздать - заставить их чувствовать себя более контролируемыми. Я сказал учителям связаться с родителями и подготовить их к возможной потере аппетита, проблемам со сном, психосоматическим проблемам, навязчивости, некоторой школьной фобии. Некоторым детям может потребоваться индивидуальное лечение, но групповой подход должен сработать для большинства из них. Важно было быстро добраться до них - вы молодец'.
  Он спросил: 'Что вы думаете о госпоже Директор?'
  'Злющая леди'.
  'Техасская леди', - сказал он. 'Дитя копа - папа был рейнджером, приносил работу домой. Она знает эту сцену наизусть'.
  'Она мне ничего об этом не говорила'.
  'Зачем ей это? С тобой она, наверное, говорила о чувствах ' .
  Я сказал: ' Ее главное чувство сейчас - это гнев. Большая его часть кипит под поверхностью. Он накапливался с тех пор, как она сюда попала - она имела дело с большим количеством дерьма и получала очень мало поддержки. Она рассказала вам о вандализме?'
  Он нахмурился. 'Да. Впервые об этом услышал. Школьный совет сообщил об этом напрямую в центр города - дальше этого дело не пошло'.
  'Плохой пиар?' - спросил я.
  'Без мыслей'.
  'Похоже, школа оказалась втянута в политику с тех пор, как туда привели детей. Думаете, снайперская стрельба была политической?'
  'Кто знает?'
  'У Лэтча или Массенгила есть какие-нибудь теории? О том, что они сами стали целями?'
  'Я не знаю', - сказал он. 'Кенни Фриск и ребята из ATD провели все допросы. Секретно, за закрытыми дверями. После этого Кенни выходит и сообщает остальным из нас, пеонов, что официальная политика - молчание. Все пресс-релизы должны исходить от ATD. Информационные нарушения будут строго пресекаться'.
  Я искал на его лице признаки гнева. Все, что я увидел, была большая белая маска.
  Через несколько шагов он сказал: 'Хотя политикам повезло, что они не болтают языком'.
  'Пока что Лэтч, кажется, подчиняется', - сказал я. 'Я столкнулся с ним в коридоре, когда он уходил. Попытался получить от него какую-то информацию и получил зип'.
  Он повернул голову и посмотрел на меня. 'Какого рода информация?'
  'Какое-то базовое описание снайпера. Кем он был. Что-нибудь осязаемое. Дети должны сформировать образ своего врага'. Я повторил обоснование, которое дал Линде и Гордону Лэтчу. 'Они уже задают вопросы, Майло. Это повысило бы мою эффективность, если бы я мог ответить на некоторые из них'.
  Он сказал: 'Просто основы, да? Кем он был ' .
  Я кивнул. 'Конечно, любые подробности, которые вы мне расскажете, будут полезны.
  Если не считать 'информационного нарушения'.
  Он не улыбнулся. 'Подробности. Ну, первое, что я могу вам сказать, это то, что вы действуете на основе ложной предпосылки'.
   "Что это такое?"
  'Это был не он. Это была она ' .
   4
  Ресторан был тусклым и псевдоанглийским: коллекции кружек и геральдических щитов, выставленные на грубо фактурных серых стенах, мишени для дартса в 'Ye Olde Pub Room', множество потертых перекладин, жирный, сладковатый запах жареного мяса. Катакомбный беспорядок маленьких обеденных залов. Почтительный метрдотель позаботился о том, чтобы наш был пуст.
  Майло поднял взгляд от своей стейка, отложил нож, достал что-то из кармана пальто и положил на стол.
  Лист белой бумаги, сложенный вдвое. В центре была фотокопия водительских прав.
  Фотография была темной и размытой. Молодое женское лицо, овальное, неулыбчивое. Немного слабоватый подбородок. Тонкая шея. Белая блузка. Темные прямые волосы, коротко подстриженные. Прямая челка, нависающая над изогнутыми бровями.
  Я искал в чертах лица что-то, напоминающее о насилии.
  Глаза выглядели немного тусклыми. Угрюмыми. Тяжелые веки, мелкие, как дождевые лужи. Но это могло быть из-за плохого качества копии или усталости от ожидания в очереди в DMV. Кроме этого, ничего.
  Среднестатистическое. Лицо, которое вы никогда не заметите.
  Я прочитал данные удостоверения личности.
  ХОЛЛИ ЛИНН БУРДЕН
  1723 ЮБИЛЕЙНЫЙ ДР
  ОУШЕН ХАЙТС, Калифорния 90070
  ПОЛ: Ж ВОЛОСЫ: КОРИЧНЕВЫЕ ГЛАЗА: ГОЛУБЫЕ
  HT: 5-05 WT: 117 DOB: 12-12-68
  RSTR: КОРР ЛИНЗА
  'Местная девчонка', - сказал я.
  'Очень местный. Этот адрес в пяти кварталах от школы'.
  'Джубило Драйв. По-испански 'радость'. И я думаю, Эсперанса означает
  'надеяться.' "
  "Плюс, Шерлок. Ты уловил закономерность. Улица рядом с Belleza Court в Джубило. "Красота". Какой-то оптимистичный городской планировщик".
   'Испанофил-градостроитель', - сказал я. 'Полагаю, местные жители не разделяют его дух'.
  'Эй', сказал он, 'названия улиц - это одно, а позволить им жениться на твоей сестре - совсем другое'.
  Я снова рассмотрела фотографию, перечитала информацию. 'Что вы знаете о ней?'
  'То, что вы видите перед собой. Фриск говорит, что ATD будет проверять известных сообщников - просматривать их подрывные файлы, чтобы увидеть, всплывет ли ее имя. Когда он ушел от нас, он направлялся к ней домой'.
  'Девятнадцать лет', - сказал я и отдал ему бумагу. Он сложил ее обратно и убрал.
  'А теперь забудь, что ты это видел, Алекс. Мне даже не положено иметь копию'.
  "Почему нет?"
  'Официальный документ ATD'.
  'Как ты это получил?'
  Он пожал плечами и начал пилить свой стейк. 'После того, как парни с печати закончили, Фриск обозначил один из офисов как 'центр сбора данных'. Там были спрятаны все улики, и я просто случайно зашел туда, когда он как раз решил пописать. Там как раз оказался этот ксерокс, который все время шептал: 'Включи меня, большой мальчик'.
  Ты же знаешь, как я всегда любила мягкие прикосновения'.
  'К чему вся эта одержимость секретностью, Майло? Как только Фриск дала тебе свое имя, ты мог бы получить лицензию сам. Черт, я мог бы получить ее сам ' .
  'Так работает ATD - это происходит из-за того, что они слишком много времени проводят в Вашингтоне. Департамент отправляет их туда - и в рай ФБР в Квантико. Семинары. Дружба с уродами плаща и кинжала. Делает их невыносимыми. Но таковы правила - нет смысла сопротивляться без какой-либо выгоды. Кроме того, не должно пройти много времени, чтобы все стало легче. Только вопрос времени, когда все дело станет достоянием общественности'.
  "Сколько?"
  'Если в чьих-то файлах не обнаружится ничего интересного о покойной мисс Берден, Фриск планирует опубликовать ее имя в прессе завтра около полудня. Как только это произойдет, вы сможете сказать своим детям, что пугало выглядит как их дружелюбная соседская няня'.
  'Как он собирается в это время остановить прессу?'
  'Старомодный способ: ложь. 'Извините, дамы и господа, окончательной идентификации не будет, пока не будет проведено вскрытие'. Что почти правда - она действительно прошла
   пара пуль в лицо. Но вы все равно могли сказать, что это то же самое лицо, что и на лицензии'.
  Я представил себе молодое, невыразительное лицо, опухшее, продырявленное, кровоточащее; выкинул эту картину из головы и сказал: 'В любом случае, около полудня должно получиться. Я встречаюсь с детьми в час'.
  'Отлично. Но если по какой-то причине Фриск не стал публичным, то и ты не станешь, ладно? У меня и так достаточно проблем без утечек, которые выводят меня на столь раннем этапе игры'.
  'Какие неприятности?'
  'Как обычно'. Выражение его лица говорило: 'Смени тему'.
  Мы ели некоторое время. Мои мысли все время возвращались к фотографии на водительском удостоверении.
  'Девушка-снайпер', - сказал я. 'Трудно поверить'.
  'Женское движение за равноправие, Алекс', - сказал он с набитым ртом. 'Они пытаются догнать нас в дивизионе мудаков'.
  'Тогда им еще предстоит долгий путь', - сказал я. 'Я помню окружную тюрьму - посещение Джейми Кадмуса в отделении для жестоких психушек. Меня поразило то, что у них было двадцать комнат для мужчин, только две отведены для женщин, и эти две редко использовались для женщин.
  Какой процент насильственных преступлений совершается женщинами?'
  'Меньше десяти', - сказал он. 'Но статистика становится интересной, когда вы смотрите на возрастную структуру - жестокие преступники моложе восемнадцати лет. Уровень для мужчин все еще намного выше, чем для женщин, но общий уровень для мужчин падает, в то время как для женщин он растет. Разрыв сокращается. И даже без цифр я бы знал, что что-то происходит, Алекс. На улицах. Я чувствую это - правила поведения рушатся. Может, девушки Мэнсона сломали лед, я не знаю...
  Писклявый и другой, который нападает на Форда, этих придурков из SLA. Теперь бандиты начали использовать женщин в качестве курков... курков . Они считают, что суды будут мягче относиться к психопаткам в платьях, и они правы. Пока. Тем временем все больше и больше Бонни хотят быть Клайдами.
  Он отрезал большой кусок стейка и засунул его в рот.
  'Чёрт, - сказал он, всё ещё жуя, - самое отвратительное, что я видел в этом году, это как какая-то стенографистка в Мар Виста трахает своего парня китайским тесаком. Жаркое из брошенного любовника. Звоните в Frugal Gourmet'.
  Я посмотрел на филе на вилке и отложил его.
  ' Приятного аппетита ', - сказал он.
  "Спасибо."
  'Конечно', сказал он, 'прялке еще предстоит долгий путь. У нас за плечами тысячи лет опыта. Целые баки
   Тестостерон. Но они работают над этим - вся эта чертова культура меняется. Женщины-рестлеры, девушки, качающие железо, колющиеся стероиды, грязные разговоры. Черт, ты когда-нибудь видел, чтобы женщины до недавнего времени показывали знаки внимания водителям грузовиков на автостраде? Они чувствуют себя лучше, приятель.
  Я снова попробовал съесть стейк.
  'Превосходно, да?' - сказал он, делая еще один глоток.
  "Основной."
  'Частные акции. Руководство меня знает'. Он похлопал себя по животу. 'Что значит любить меня. Большие чаевые и это рай для холестерина'.
  Он обмакнул кусок мяса в соус для стейков. 'Не поймите меня неправильно, я не имею ничего против прекрасного пола. Просто говорю так, как я это вижу'.
  "Я знаю это."
  'Да, ну, иногда люди предполагают, понимаешь?'
  'Я отказался от предположений на время Великого поста'.
  Он проглотил еще один гигантский кусок стейка. Мясо было кроваво-сырым, и немного сока стекало по его подбородку. Он промокнул его. 'Я когда-нибудь говорил тебе, что у меня когда-то была девушка?'
  "Никогда."
  'Ага. Школьные годы'.
  'Я не удивлен'.
  'Нет? Что, черт возьми, должно тебя удивить?'
  'А как насчет честного политика?'
  Его смех был резким. 'Да, найди одного, посади его в клетку рядом с кондором'.
  Я сказал: 'Зачем беспокоиться?'
  Он снова засмеялся.
  'Есть ли какие-либо признаки того, что девушка Берден целилась в Латча или Массенгила?'
  'Старая добрая демократия участия?'
  'Я серьезно, Майло. Если бы я мог сказать детям, что они не были целями, это облегчило бы мне работу'.
  'Тогда, конечно же, идите и скажите им'.
  'Нет', - сказал я. 'Если я это говорю, я хочу, чтобы это было правдой'.
  'Тогда извините', - сказал он. 'Ничего конкретного вам не скажу. Она не оставила никакого политического послания на месте преступления, насколько мне известно. Пока не звонили маргиналы, выражающие солидарность, а Фриск сказал, что не узнал ее имени в своих подрывных списках, хотя, как я уже сказал, они прогонят ее через программное обеспечение. Может, он что-нибудь обнаружит у нее дома - какой-нибудь дневник или манифест сумасшедшего. Между тем, все, что у нас есть, - это одна мертвая девушка и множество вопросительных знаков'.
   Он задумался на мгновение. 'Если бы она пыталась заполучить кого-то из них, я бы предположил, что это был Массенгил. Похоже, никто, кроме инсайдеров Латча, не знал, что их мальчик будет там'.
  'Пресса знала'.
  Он покачал головой. 'Угу. Только о Массенгиле. Это я подтвердил, поговорив с репортерами. Приглашение пришло от сотрудников Массенгила сегодня утром. Предполагалось, что это будет персональное шоу.
  Лэтч не объявлял о своем прибытии. Идея была в том, чтобы застать противника врасплох'.
  'Как Лэтч узнал, что Массенгил будет там?'
  'Как только об этом узнает пресса, не составит труда узнать об этом и любому другому, не правда ли?'
  Я спросил: 'Кто-нибудь?'
  'Любой, кто в сарафанном радио. Фриск делает свою работу правильно, это первое, что он проверит о ней. Может быть, она когда-то работала на Массенгил или Лэтч. Или знала кого-то, кто работал. Никто из персонала не узнал ее имени, но она могла быть низкого уровня...
  набивка конвертов, что угодно. Какая-то кроткая маленькая девчонка на побегушках, с которой они обращались как с дерьмом, никогда не тратила время, чтобы заметить. Она глотает это некоторое время, а затем уходит. Никто не замечает, что она ушла. Тем временем она тлеет, строя планы мести. Соответствует профилю массового убийцы. С другой стороны, может быть, политическое совпадение - Лэтч и Массенгил не имели к этому никакого отношения. Может быть, все, что она хотела сделать, это убить детей, и вмешалась более крупная игра.
  'Местная девчонка делает плохо', - сказал я. 'Интересно, училась ли она в Хейле'.
  'Месть за плохую успеваемость?'
  'Есть что-нибудь более понятное?'
  'На самом деле я не знаю', - сказал он. 'Пока что это ваше самое что ни на есть бессмысленное преступление - в отличие от всех настоящих разумных преступлений, которые мы совершаем'.
  'Были ли там репортеры, когда началась стрельба?'
  Он покачал головой. 'Нет. Пресс-конференция была созвана только в час. Массенгил появился за полчаса до этого, ходил по двору, 'наблюдая'. Лэтч зашел к нему через несколько минут'.
  Я сказал: 'Если Лэтч намеревался затмить Массенгил, почему бы не прибыть, когда СМИ уже были на месте? Сделать эффектное появление'.
  'Мы тоже об этом думали. По словам Фриск, объяснение Лача было в том, что его целью было не противостоять Массенгилу, а обезвредить его. Он давал Массенгилу шанс отменить все это до того, как появятся камеры'.
   'Святой Гордон'.
  'Да, а я Мать Тереза. Думаю, его настоящим намерением было напугать Массенгила, хорошенько его вывести из себя. Массенгил имеет репутацию человека с коротким запалом - пару лет назад он подрался с другим политиком, любит орать на задир, сталкиваться лицом к лицу. Лэтч, вероятно, решил, что за полчаса он сможет довести парня до апоплексического удара к тому времени, как это покажут СМИ. По-настоящему выставить его придурком. Потом началась стрельба и смягчила их маленькую драму'.
  'Один из детей сказал мне, что это похоже на войну', - сказал я.
  'Откуда он знает?'
  'Она. Из Камбоджи'.
  'О. Скажу тебе одно, старый Холли не был сторонником войны. Винтовка была Remington Seven-hundred Classic. Затвор продольно-скользящий, с оптическим прицелом. Девять фунтов, разобранная - одна из самых тяжелых, которые они делают, сильная отдача. Не женское ружье. Такое просто так не возьмешь, бум и надеешься поразить цель'.
  'Даже с прицелом?'
  'Прицеливание и наведение не были бы проблемой, Алекс.
  Держаться за эту чертову штуку было бы неправильно. Согласно лицензии, она весила меньше ста двадцати фунтов. И она не набрала ничего с тех пор, как подала на нее заявку. Я видел тело - худое, без мышц. Если у нее не было достаточно практики, она могла бы также взять с собой пушку, чтобы стрелять по мышам. Женщины преуспевают в стрельбе, они подбираются близко и используют удобный маленький пистолет. Не то чтобы пистолет был бы особенно полезен в ситуации снайперской стрельбы.
  'В лицензии также были указаны корректирующие линзы. Она носила очки?'
  "Ага. В одного из них попала пуля, стекло вошло прямо в глазницу. Как шрапнель".
  'Сколько выстрелов она сделала, прежде чем Альвард ворвался в сарай?'
  'Похоже, три из шести выстрелов - хотя, если послушать учителей и детей, у нее был пулемет; это был обычный блиц. Но паника сделает это, увеличит масштабы. И часть того, что они слышали, вероятно, было выстрелами Алварда - он всадил в нее восемь пуль'.
  'Вот тебе и профессионал', - сказал я, вспомнив спокойствие рыжеволосого мужчины.
  'Бывший коп?'
  'Нет. Фриск сказал, что это какой-то бывший военный коммандос'.
  'Непросто нанять такого крутого парня, как Лэтч'.
  'Нет, если Лэтч прагматик. Это как та старая наклейка на бампер, которая
   раньше было на половине шкафчиков в академии: 'Ограбили? Позовите хиппи'. Лэтч может изрыгать фразу о любви и сострадании, но когда дело дойдет до спасения его задницы, он не наймет Сезара Чавеса'.
  'Как Альвард попал в сарай?'
  'Та же задняя дверь, которую использовал Берден. Она оставила ее незапертой - я же говорил, что она не профи. Он обошел дом сзади, вошел и - бац'.
  Я снова подумал о лице на водительских правах. Наложил сетку крови и стекла на тусклое лицо.
  'Что это?' - спросил Майло.
  "Ничего."
  'Боже мой, боже мой. Тебе ее жаль , да?'
  "Не совсем."
  'Не правда ли? ' Он цокнул языком. 'Господи, Алекс, ты становишься сентиментальным? Я думал, что уже поднял твое сознание'.
  Я сказал: 'Все это жалко, Майло. Девушка, запертая с винтовкой, с которой она не может справиться, - Бог знает, что у нее в голове'.
  "Так?"
  'Поэтому, я думаю, было бы лучше, если бы плохой парень был еще хуже'.
  Он положил вилку и уставился на меня. 'О, она могла быть очень плохой. Нет, спасибо ей, она не была такой уж плохой. Просто представьте себе пару удачных выстрелов - пару этих милых маленьких детей, которые ловят пули из винтовки...'
  'Хорошо', - сказал я, - 'я понял'.
  'Хорошо', - сказал он, комкая салфетку. 'Возьми и сохрани. В такой ситуации нужно сохранять старые приоритеты. А теперь, как насчет десерта?'
   5
  Я вернулся домой к восьми, ответил на звонки, сделал документы и домашние дела, а затем провел полчаса с новым приобретением: беговой лыжной машиной. Настоящее орудие пыток, которое оставило меня мокрым от пота. В душе я все думал о перепуганных детях и злых няньках. Вот вам и аэробное очищение.
  В девять я посмотрел новости на одном из местных каналов. Расстрел Натана Хейла был главной новостью: видеозаписи плачущих детей, за которыми следовало официальное заявление полиции Лос-Анджелеса, сделанное лейтенантом Кеннетом Фриском. Человек из ATD был красноречив и непринужден с камерами, уклоняясь от вопросов; его дизайнерские шмотки и усы, фотогеничность реквизиторской. Полицейский нового поколения. Много стиля, очень мало сути.
  Вооруженные немногими фактами и нуждаясь в том, чтобы растянуть трансляцию, новостники показали больше файловых клипов: фрагмент о драке в здании штата Массенгил, годом ранее, с членом законодательного собрания из северной части штата по имени ДиМарко. Поединок состоялся в палатах законодательного органа, двое из них вели словесную перепалку -
  некая эзотерическая проблема, связанная с округами, подвергшимися джерримендерингу.
  Massengil вышел из этого без единой царапины; DiMarco получил кровавую губу. Камера показала, как проигравший прижимает к губам красный платок, затем последовали кадры, снятые сегодня: DiMarco покидает свой офис в Сакраменто. Когда его спросили о характере Massengil и о том, как, по его мнению, это связано со снайперской стрельбой, он упустил возможность отомстить, сказал, что сейчас было бы неразумно комментировать, сел в свою государственную машину и уехал. Осмотрительность или сдержанность проигравшего.
  Затем последовала ретроспектива Гордона Лэтча - быстрая, сжатая история, которую может передать только телевизионный фотомонтаж, начиная с двадцатилетнего фильма: Лэтч, волосатый и с ясными глазами, марширует с Марио Савио в Беркли, выкрикивает лозунги, его арестовывают в Народном парке. Смена плана - свадьба в стиле хиппи в парке Золотые Ворота с бывшей Мирандой Брэндедж. Невеста, единственный ребенок киномагната, бывший аспирант по истории искусств в Беркли, бывший
   Молодая республиканская модница, запрограммированная на 'Преднамеренное преуменьшение' и 'Юниорскую лигу', была одета в одежду с узором 'тай-дай'.
  Лэтч быстро ее радикализировал. Ее регулярно арестовывали вместе с ним, она бросила школу, жила в роскошной нищете на Телеграф-авеню. Для прессы ирония была непреодолимой: в голливудских кругах Фриц Брэндедж долгое время считался криптофашистом - главным инициатором черного списка эпохи Маккарти и страстным разрушителем профсоюзов. СМИ освещали свадьбу его дочери так, словно это были тяжелые новости. Лэтч играл перед камерами, наслаждаясь своей ролью Первого радикала. Вскоре после свадьбы он отвез Миранду в Ханой, записал сообщения для Вьетконга, призывая солдат покидать свои посты. Телесети были там с открытыми микрофонами. Лэтчи вернулись в Соединенные Штаты, возглавив список десяти самых ненавистных, получив угрозы смерти и возможное судебное преследование за подстрекательство к мятежу.
  Они уединились на ранчо, принадлежащем старику.
  Где-то на севере. Люди удивлялись, почему Фриц дал им убежище. Правительство решило не преследовать их в судебном порядке. Ходили слухи, что Фриц зовет маркеры. Лэтч и Миранда не появлялись на публике в течение пяти лет, пока Фриц не умер, а затем появились, наследники состояния. Свежеподстриженные и зрелые. Извиняющиеся за Ханой, самопровозглашенные 'демократические гуманисты', жаждущие работать в системе.
  Переезд в Западную часть Лос-Анджелеса, еще пара лет добрых дел.
  - активизм в защиту окружающей среды, продукты для бездомных, благотворительные лагеря для обездоленной молодежи - и Лэтч был готов к избирательному процессу: место в городском совете освободилось из-за гибели в автокатастрофе любимого действующего сенатора с хорошо скрытой проблемой с алкоголем и отвращением к делегированию полномочий. Никакого назначенного преемника, внезапный вакуум, заполненный Лэтчем. И несколько щедрых денежных переводов из бывшего поместья Брэндеджа в партийную казну.
  Единственные протесты против назначения Лэтча исходили от ветеранов.
  группы. Лэтч встретился с ними, съел ворону, сказал, что он вырос, у него есть видение города, которое выходит за рамки партийной политики. Он баллотировался против символической оппозиции. Полки студентов колледжей ходили от двери к двери в округе, раздавая прихватки и говоря о чистом воздухе. Лэтч победил, произнес благодарственную речь, которая звучала совершенно посредственно. Миранда, казалось, была довольна тем, что принимала политические чаепития.
  Я заметил, что она хорошо фотографирует. Стоя на коленях на пляже, она соскребает смолу с маслянистого пеликана.
  Конец монтажа. Ведущий сделал обзор расовой напряженности в Хейле в двух предложениях. Еще кадры плачущих детей. Обеспокоенные родители.
   Длинный вид на пустой школьный двор.
  В конце истории было интервью с дородным, седобородым психологом по имени Доббс, которого выставили экспертом по детскому стрессу, которого школьный совет нанял для работы с детьми. Это привлекло мое внимание.
  На Доббсе был костюм-тройка, который выглядел так, будто был соткан из измельченной пшеницы, и он поигрывал тяжелой на вид цепочкой часов, пока говорил. На его лице было много рыхлой плоти, и он часто поджимал губы, что делало его похожим на резиновую маску Санты, которая скисла. Он использовал доморощенный жаргон, от которого у меня закружилась голова, много говорил о кризисном вмешательстве и моральных ценностях - ему было что сказать о том, как общество утратило свои моральные устои. Я все ждал, что он покажет обложку книги.
  Телефон прервал его речь.
  'Доктор Делавэр?'
  "Говорящий."
  'Это Линда Оверстрит. Вы дали мне этот номер, поэтому я решила, что можно его использовать'.
  'Конечно, Линда. Что случилось?'
  'Вы случайно не смотрели новости?'
  'Сейчас на экране'.
  'Итак, вы видели его - Доббса'.
  'Во всей своей твидовой красе'.
  'Он лжет, поверьте мне. Никто его ни в чем не вызывал. Я знаю, потому что я говорил с Советом сегодня днем, и они еще не успели включиться в работу'.
  "Что происходит?"
  'Я не знаю. Я знаю, что у Доббса есть связи в Совете. Поэтому он, вероятно, предполагал, что они дадут ему добро, и просто пошел вперед сам по себе'.
  'Какие связи?'
  'Пару лет назад, после одного из землетрясений, он представил очень скользкое предложение Совету: бесплатное вмешательство в кризисные ситуации в нескольких школах, включая ту, где я проходил обучение. На самом деле он в конечном итоге сделал так, что заставил своих помощников проводить компьютерные тесты для детей и раздавать брошюры. Ничего практического. Пару недель спустя некоторые родители начали получать телефонные звонки с информацией о том, что тесты показали, что их дети страдают от серьезных эмоциональных проблем. Им настоятельно рекомендовали привести детей на индивидуальную терапию. Те, кто сопротивлялся, получили
   последующие звонки, письма, не такое уж тонкое давление. Самое смешное, что все те, кого отслеживали, жили в дорогих почтовых индексах'.
  'Бедные становятся еще беднее, а богатые получают терапию?'
  'Да. Правление получило несколько жалоб на навязчивую рекламу, но в целом они были довольны Доббсом, потому что он не стоил им ни цента, и они получили отзывы от некоторых родителей детей, которые прошли лечение, которые сказали, что это было полезно'.
  'Его полномочия на должном уровне?'
  'Насколько мне известно'.
  'Подождите секунду. Я проверю'.
  Я пошёл в библиотеку, взял справочник Американской психологической ассоциации и снова подключился.
  'Как его имя?'
  'Лэнс'.
  Я пролистал до D, нашел биографию Доббса, доктора Лэнса Л. , и просмотрел ее. Родился в 1943 году, доктор философии. 1980 год, образовательный консультант в колледже, получившем грант на землю на Среднем Западе. Стажировка и постдокторская подготовка в наркологическом реабилитационном центре в Сакраменто. Государственная лицензия в 1982 году.
  Директор Cognitive-Spiritual Associates, Inc. с 1983 года. Два адреса: Западный Лос-Анджелес и Уиттиер.
  'Выглядит достойно', - сказал я.
  'Возможно, но если всю работу делают помощники, то в чем проблема, если он сам квалифицирован? Я вижу в нем саморекламщика - того, кто любит видеть себя на экране'.
  'Это Лос-Анджелес', - сказал я. 'Люди требуют большего , чем их пятнадцать минут славы'.
  Она рассмеялась. 'То есть ты не злишься?'
  'Почему я должен быть таким?'
  'Ты делаешь работу, он берет на себя заслуги. Мне кажется, я трачу половину своего времени на то, чтобы иметь дело с эго, наступая на мозоли. Думаю, я к этому чувствителен'. 'Мои мозоли чувствуют себя хорошо'.
  'Хорошо', - сказала она. 'Я просто хотела прояснить ситуацию. Если появятся люди Доббса, я разберусь'.
  'Спасибо. И спасибо за звонок'.
  "Конечно."
  Тишина.
  Я спросил: 'Как дела в школе?'
  'Хорошо, как и ожидалось'. Ее голос дрогнул. 'Я только начинаю осознавать, как близко мы все подошли... какой же все это беспорядок'.
   'Как дела ?'
  'О, я выживу. Что меня действительно беспокоит, так это дети. Я поговорил с несколькими учителями, и отзывы, которые я получил о ваших занятиях, были положительными'.
  "Я рад."
  'Как они выглядят, по-вашему, эти дети?'
  'Боятся. Но ничего ненормального. Что воодушевляет, так это то, что они, кажется, способны это выразить. Вы и учителя, очевидно, хорошо поработали за последние два года'.
  'Чего конкретно они боятся?'
  'Самые младшие обеспокоены разлукой с родителями, поэтому вы можете заметить некоторую школьную фобию и возросшее количество прогулов с их стороны. Старшие больше говорили о боли и страданиях - пытались представить, каково это - быть застреленным. Некоторые обсуждают смерть. Также начинает выходить гнев, что хорошо. Гнев и страх несовместимы у детей - одно вытесняет другое. Если они смогут обуздать свой гнев и сфокусировать его, это поможет им чувствовать себя более контролируемыми в долгосрочной перспективе'.
  'Гнев лечит, да?' - сказала она. 'Может, мне стоит попробовать'.
  'Возможно', - сказал я. 'Хотя, честно говоря, у взрослых страх-гнев не так однозначен'.
  'Цифры. Почему жизнь должна быть простой? Что-нибудь еще, что мне следует знать?'
  'Я составил список из примерно двадцати детей, которые кажутся очень хрупкими. Я буду следить за остальными. Любой из детей с высоким риском, которые все еще будут выглядеть шаткими в течение следующих нескольких дней, потребует индивидуального внимания, и я захочу встретиться с их родителями'.
  'Когда вам нужны родители?'
  'А как насчет пятницы?'
  'Я первым делом утром попрошу Карлу заняться этим'.
  'Спасибо. Как у вас идут дела с родителями - убеждаете их отправить детей обратно?'
  'Пока все хорошо. Я уже проходил через это, с развозкой, так что большинство из них доверяют мне. Но нелегко сказать им, что мы обеспечили безопасное место для обучения их детей. Мы продолжим развозить'.
  "Удачи."
  'Спасибо. Я видел, как вы сегодня уходили с детективом Стерджисом. Узнали что-нибудь новое о снайпере?'
  Вспомнив предупреждение Майло, я уклонился от ответа. 'Полиция пока не знает многого. Ожидайте, что скоро узнаете больше'.
  'Похоже на старую полицейскую перетасовку'.
   Это напомнило мне то, что Майло рассказывала мне о своем отце.
  'Думаю, ты об этом знаешь'.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Детектив Стерджис сказал мне, что ты сын полицейского'.
  'Он?' - сказала она, внезапно похолодев. 'Да, это правда. Ну, хорошего вечера, и еще раз спасибо'.
  'Увидимся завтра, Линда'.
  'Может, и нет', - сказала она. 'Я буду бегать по всему дому. Если что-то понадобится, спроси Карлу. Спокойной ночи'.
  "Спокойной ночи."
  Я положила телефон на подставку. Холодок остался. Майло ничего не говорил о том, что она щепетильна в отношении своего прошлого. Я задумалась об этом. Но ненадолго. Слишком много других вещей у меня на уме.
  Утро вторника было кристально чистым - как раз та погода, которая щекочет нос и щекочет нёбо, которую Лос-Анджелес получает после шторма. Я проверил утреннюю газету на предмет новостей о стрельбе, ничего не нашел и просмотрел телевизор и новостные радиостанции. Просто пересказ. Я ответил на звонки, закончил пару отчетов об опеке над детьми, работая до полудня, когда я сделал перерыв на сэндвич с перченой говядиной и пиво.
  Вспомнив предсказание Майло, я снова включил телевизор, переключил каналы. Игровые шоу. Мыльные оперы. Рекламные ролики о профессиональном обучении. Я уже собирался выключить его, когда пресс-конференция прервала один из сериалов.
  Лейтенант Фриск. Его загар, зубы и перманент делали его более похожим на копа из мыльной оперы, а конференция казалась продолжением сериала, очередной сценой по сценарию.
  Он поправил галстук, улыбнулся, а затем принялся вручать Холли Линн Берден ее собственную порцию славы, произнося ее имя, повторяя его, произнося по буквам, добавляя дату ее рождения, тот факт, что она жила в Оушен-Хайтс и, как предполагалось, имела проблемы с психикой.
  'Все указывает на то, - сказал он, - что мисс Берден работала в одиночку, и никаких доказательств ее политической принадлежности или заговора обнаружено не было, хотя в настоящее время мы все еще ведем расследование'.
  'Что у вас есть в качестве мотива?' - спросил репортер.
  'На данный момент нет'.
  'Но вы сказали, что у нее были проблемы с психикой'.
  "Это правда."
  'Какие у нее были проблемы?'
  'Мы все еще изучаем это', - сказал Фриск. 'Извините, я не могу сейчас сказать ничего более конкретного'.
  'Лейтенант, она стреляла в детей или это было покушение?'
  'Мы все еще собираем данные по этому вопросу. Это все, ребята, на данный момент. Скоро свяжемся с вами, как только у нас будет больше информации'.
  Возвращаемся к мыльной опере: коктейльная вечеринка, полная красивых людей, с изысканными прическами и изысканной кухней, но пронизанная тревогой.
  Я завязал галстук и надел пиджак. Пора в школу.
  Я прибыл в Хейл в 12:45 - обеденный перерыв, но двор был пуст. Седой мужчина в потрепанной одежде ходил взад-вперед по тротуару перед школой. Он нес десятифутовый крест и носил сэндвич-плакат с надписью 'ИИСУС - ГОСПОДЬ' спереди, НЕТ РАЯ
  WITHOUT REDEMPTION на обороте. Полицейский средних лет стоял у входа в ворота, наблюдая за ним. Синяя форма, но не LAPD. Я подошел достаточно близко, чтобы прочитать знаки различия на его рукаве. Школьная полиция. Я назвал ему свое имя, он сверил его со списком в планшете, попросил удостоверение личности
  проверка и отпер ворота.
  Человек с крестом прошаркал полквартала. Теперь он повернулся и крикнул: 'Отпустите детей!' хриплым голосом. Школьный полицейский посмотрел на него, как на лужу блевотины, но не двинулся с места. Человек с крестом продолжил свой марш.
  Я вошел во двор. Сарай все еще был обернут клейкой лентой. Несмотря на хорошую погоду, над территорией висело чувство запустения - уныние в сочетании с напряжением, как пауза между раскатами грома. Может быть, это была пустота, отсутствие детского смеха. Или, может быть, просто мое воображение. У меня уже было такое чувство раньше... на смертном одре.
  Я отбросил это и зашел к секретарю Линды Оверстрит. Карла была молоденькой, маленькой и эффективной. У нее была прическа в стиле панк и улыбка, которая говорила, что жизнь - это большая шутка.
  Я пошла в первый класс. Вчера там было два десятка учеников; сегодня я насчитала девять. Учительница, бледная молодая женщина, только что закончившая обучение, выглядела побежденной. Я ободряюще улыбнулась ей, пожалев, что у меня нет времени сделать больше. Когда я заняла ее место в передней части класса, она извинилась, села сзади и начала читать книгу.
   Модель прогулов повторялась в каждом втором классе - по крайней мере половина детей осталась дома. Многие из тех, кого я пометил как группу высокого риска, были среди отсутствующих. Дилемма терапевта: те, кому больше всего нужна помощь, бегут от нее дальше всего.
  Я сосредоточилась на помощи, которую могла предложить, пошла на работу по восстановлению взаимопонимания, дала детям время проветриться, затем познакомила их с их пугалом: назвала им имя Холли Берден, рассказала несколько фактов, которые я знала о ней. Они скептически отнеслись к идее женщины-снайпера. Многие из самых маленьких детей продолжали называть ее 'он'.
  Я заставил их нарисовать ее, вылепить из глины, построить из кубиков.
  Разорви ее, разбей ее, избей ее, сотри ее. Убей ее снова и снова.
  Кровь и стекло...
  Все это время я продолжал говорить и успокаивать.
  Так продолжалось до тех пор, пока на одном из уроков в четвертом классе упоминание имени Холли Берден не заставило учительницу побледнеть. Женщина лет пятидесяти по имени Эсме Фергюсон, она была высокой, квадратнолицей обесцвеченной блондинкой, сильно накрашенной, консервативно одетой. Она вышла из класса и не вернулась. Некоторое время спустя я заметил ее в коридоре, догнал и спросил, знала ли она Холли Берден.
  Она глубоко вздохнула и сказала: 'Да, доктор. Она была отсюда'.
  'Из Оушен-Хайтс?'
  'От Хейла. Она была здесь ученицей . Я учила ее. Я преподавала в шестом классе. Она училась в моем шестом классе. Много лет назад'.
  'Что ты помнишь о ней?'
  Подведенные брови поднялись. 'Да ничего, правда'.
  'Совсем ничего?'
  Она закусила губу. 'Она была... странной. Вся семья странная'.
  'В каком смысле странный?'
  'Я действительно не могу... Об этом слишком сложно говорить, доктор. Слишком много всего происходит одновременно. Пожалуйста, извините меня. Мне нужно вернуться в класс'.
  Она отвернулась от меня. Я отпустил ее, вернулся к своей работе. Поговорить о странной девчонке. Попытаться объяснить безумие детям.
  Безумие, как оказалось, было чем-то, что эти дети легко схватывали. Они любили слово 'сумасшедший' , казалось, наслаждались им, в красочных обсуждениях ненормальных людей, которых они знали. Их взгляд на психические заболевания был перекошен в сторону крови и кишок: бродяги с мокрыми мозгами, которые режут друг друга в переулках из-за бутылки красного зелья; гебефренические женщины-мешочницы, идущие перед автобусами; пускающие слюни растлители; визжащие юнцы, сходящие с ума от PCP и крэка. Случайные всплески
   психотической поэзии в угловом мини-маркете.
  Я откинулся назад, выслушал все это, попытался спрятаться за объективностью терапевта. Через пару часов мир, в котором они жили, начал меня подавлять.
  Раньше, работая с травмированными детьми, я всегда старалась поместить травмирующее событие в контекст. Изолируя катастрофу как некую жуткую жестокость. Но глядя в понимающие глаза этих детей, слушая их переживания, я слышала, как колеблюсь, и мне пришлось вложить в голос нотку уверенности.
  Моим последним классом в этот день была шумная компания шестиклассников, чей учитель не появился. Я выпустил измотанного заместителя на условно-досрочное освобождение и собирался начать, когда дверь открылась и вошла молодая латиноамериканка. У нее были взъерошенные, покрытые матовым лаком волосы, она была одета в обтягивающее трикотажное алое платье и такие же ногти длиной в дюйм. Ее улыбка была глянцевой, а лицо - широким и счастливым. В одной руке она несла огромный портфель, в другой - красную сумочку.
  'Привет, дети', - объявила она. 'Я доктор Мендес! Как у вас дела сегодня?'
  Дети посмотрели на нее, потом на меня. Ее взгляд последовал за их взглядом.
  'Привет', - сказала она мне. 'Я доктор Мендес. Я клинический психолог.
  А вы, должно быть, мистер...?'
  Я протянул руку. ' Доктор Делавэр. Я тоже клинический психолог'.
  Ее улыбка померкла.
  'Эм...' - сказала она, все еще глядя на мою руку. Сумочка выпала из ее руки.
  Дети начали смеяться. Она наклонилась - неловко из-за узкого платья - и подняла его. Они засмеялись еще сильнее.
  Я сказал: 'Подождите минутку, ребята', и попросил ее выйти в коридор. Я закрыл дверь. Она уперла руки в бока и сказала: 'Ладно, что происходит?'
  'Хороший вопрос, доктор Мендес'.
  'Я здесь, чтобы провести с ними терапию - от нападок'.
  'Я тоже. Я делаю это со вчерашнего дня'.
  'Я не понимаю', - сказала она в замешательстве.
  'Меня вызвали из полиции'.
  'Чтобы провести расследование?'
  'Чтобы помочь'.
  'Это вообще не имеет смысла', - сказала она.
  Я спросил: 'Вы работаете с доктором Доббсом?'
  Она достала гравированную визитку и протянула ее мне.
   ПАТРИЦИЯ МЕНДЕС, MA COGNITIVE-SPIRITUAL ASSOCIATES, INC.
  Два адреса: на Олимпийском бульваре в Западном Лос-Анджелесе и в Уиттиере.
  Четыре номера телефона. Мелкий шрифт внизу идентифицировал ее как психологического помощника Лэнса Л. Доббса, доктора философии, и дал номер его лицензии.
  Я вернула ей его и сказала: 'Вы согласовали это с директором? Она должна прояснить ситуацию'.
  'Её не было дома. Но я здесь по поручению школьного совета...
  Они на самом деле всем заправляют, понимаете, а не полиция'.
  Я ничего не сказал.
  Из-за портфеля плечи ее провисли. Она опустила его на пол.
  Я сказал: 'Я думаю, вам в любом случае следует поговорить с директором'.
  'Ну', - она сложила руки на груди, - 'я знаю только то, что мне сказали'.
  'Извините, что вы потратили время, придя сюда'.
  Она нахмурилась, задумалась. 'Послушай, я здесь только для того, чтобы делать свою работу. Ты не могла бы пойти в другой класс?'
  'Эти дети многое пережили. Им нужен комфорт рутины. Предсказуемость'.
  'Я могу это обеспечить', - сказала она.
  'Врываясь прямо в разгар моего сеанса? Подстраивая их под свою повестку дня?'
  Она напряглась, но улыбнулась. 'Кажется, ты исходишь из враждебного места. Собственничество'.
  'И, похоже, вы исходите из обманчивого положения, мисс Мендес.
  Выдавать себя за врача, имеющего только степень магистра. Притворяться психологом, будучи ассистентом'.
  Она открыла рот, закрыла его и снова открыла. 'Та... это просто формальность. В следующем году я стану доктором философии'.
  'Тогда в следующем году ты скажешь правду'.
  'Если вы намекаете, что есть что-то...'
  'Сколько классов вы уже посетили?'
  "Семь."
  'Разве никто не говорил, что я там был?'
  'Они не... Я...'
  'Ты ведь не потратил время на разговор с ними, не так ли? Просто залетел, отработал свою часть и улетел'. Я посмотрел на портфель.
  'Что там? Брошюры?'
  'Вы очень враждебный человек', - сказала она.
   Из класса поднялась волна смеха. Затем удар...
  перевернутая мебель.
  Я сказал: 'Слушай, было весело, но мне пора идти. Пока ты не свяжешься с директором и не прояснишь ситуацию, пожалуйста, держись подальше от детей. Ради их же блага'.
  'Ты не можешь мне приказывать...'
  'И, пожалуйста, дважды подумайте, прежде чем выдавать себя за кого-то другого. Коллегия медицинских экспертов будет недовольна'.
  'Это угроза?'
  'Просто дельный совет'.
  Она попыталась выглядеть крутой, но потерпела сокрушительное фиаско. 'Это моя работа', - сказала она, почти умоляя. 'Что я должна делать?'
  'Проконсультируйтесь с директором'.
  'Ты все время это говоришь', - сказала она.
  'Это все еще хорошая идея', - сказал я, поворачивая дверную ручку. Звук с другой стороны становился громче.
  'Минуточку', - сказала она. 'Вы двуязычны?'
  "Нет."
  'Тогда как же вы собираетесь им помочь?'
  'У них хороший английский'.
  'Мне этого не говорили'.
  'Тогда вас ввели в заблуждение. И не только одним способом'.
  Небо темнело, когда я выходил со двора. Я увидел Линду Оверстрит прямо за воротами, разговаривающую с человеком с крестом. Пытающуюся что-то ему объяснить. Он уставился на тротуар, затем резко поднял голову и, казалось, упал в обморок.
  Она отступила. Он двинулся к ней, встал с ней нос к носу, грозя пальцем. Она попыталась возразить; он перебил ее, жестикулируя еще более дико. Она наконец сдалась, повернулась к нему спиной и ушла. Он открыл беззубую черную дыру рта и начал кричать - что-то грубое и бессвязное.
  Она добралась до ворот, прежде чем заметила меня, пожала плечами, как будто говоря 'что я могу сделать', остановилась и подождала, пока я ее догоню. На ней было черное льняное платье, простого покроя, подходящее для траура. Но контраст с ее светлыми волосами и светлой кожей придавал оттенок непреднамеренного гламура.
  'Приобретаешь религию?' - спросил я.
  Она поморщилась. 'Старый сумасшедший придурок. Он появился сегодня рано утром,
   кричать о блуднице Вавилона, страдать с детьми, вся эта прочая чушь. Я пытался объяснить ему, что детям не нужно больше никаких помех, но это как разговаривать с цементом - у него в голове эта кассета, он продолжает ее крутить'.
  'А как насчет школьного полицейского?'
  'Видите его где-нибудь?' - спросила она, указывая на неохраняемые ворота.
  'Ушел в три, не останется ни минуты. И не так уж много пользы, когда он здесь , стоит с планшетом. Заявляет, что не уполномочен иметь дело со Старым Криком, пока тот только болтает - право на свободу слова и все такое. Он дает мне урок гражданственности'.
  Крестоносец завыл громче.
  'Что это, фаза луны?' - сказала она. 'Заставляет их выползать из дерева? Говоря о ползучих тварях, ты уже нажил себе врага'.
  'Мисс Красное Платье?'
  Она кивнула. 'Она ворвалась в мой кабинет, вся в слезах, и заявила, что ты ее унизил '. Она драматично помахала рукой. 'Что же произошло на самом деле?'
  Я ей рассказал.
  Она сказала: 'Тебе это действительно нужно, не так ли? Попробуй помочь нам и впутайся во всю эту политическую чушь'.
  'Я могу принимать его в малых дозах', - сказал я. 'Вопрос в том, как вы его переносите?'
  Она вздохнула. 'Иногда я думаю. В любом случае, не беспокойся о ней. Я сказала ей не возвращаться, пока я не увижу нужные формы - дала ей пачку для заполнения. Если будет звонок от Совета, я разберусь с этим так, как они справляются с неприятностями - проигнорирую их, отложу, раздам пургу с меморандумами. К тому времени, как они соберутся на совещание и решат, что делать, ты, вероятно, закончишь и уйдешь отсюда, а с детьми все будет в порядке. Как у них дела?'
  'Те, кто пришел, чувствуют себя хорошо', - сказал я.
  Ее лицо вытянулось. 'Да, пятьдесят восемь процентов отсутствуют, а уши все еще горят. Мне бы хотелось думать, что я была убедительна, но давайте посмотрим правде в глаза, как я могу с чистой совестью сказать им, что все будет хорошо?' Она покачала головой. Мне показалось, что я увидела, как задрожали ее губы, но она скрыла их гримасой.
  'Разве это не было бы чем-то, если бы они наконец победили из-за чего-то вроде этого?' - сказала она. 'Какие-то сумасшедшие? В любом случае, не позволяй мне задерживать тебя'.
  'Вы собираетесь уходить или заходить?'
   'Выходи. Я прямо там', - она указала на белый Ford Escort через дорогу.
  Я проводил ее до машины. Она открыла машину и положила туда свой портфель.
  Я сказал: 'Я думаю, директору школы выделили бы отдельное парковочное место'.
  'Обычно директор так делает. Но вся территория по-прежнему закрыта по приказу полиции. Никакой парковки, никакого пешеходного движения. Нам пришлось оставить детей дома на обед и перемену - не то чтобы они прямо-таки просились обратно'.
  'Важно, чтобы они вернулись', - сказал я, - 'чтобы уменьшить свои страхи перед двором. Как долго, по словам полиции, его нужно было закрыть?'
  'Они этого не сделали. Сегодня здесь вообще никого не было, никто не собирал улики или что-то в этом роде, так что я не вижу смысла - в смысле, что там еще можно выяснить? Думаю, мне лучше это проверить. А пока желаю вам приятного вечера'.
  Я открыл дверцу машины.
  'Джентльмен', - сказала она, садясь. 'Как мило'.
  Я искал на ее лице сарказм, увидел только усталость. Черное платье задралось. Очень длинные белые ноги...
  'Береги себя', - сказал я, закрывая дверь. 'Увидимся завтра'.
  'Слушай, - сказала она, - я собираюсь куда-нибудь поужинать. Ничего особенного, но я бы не отказалась от компании'.
  Она покраснела, отвернулась, вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Двигатель Escort ожил с плохо отрегулированным рычанием, рыгнул и, наконец, заглох. Когда он перешел на холостой ход, я сказал: 'Я бы тоже не отказался от компании'.
  Она покраснела еще сильнее. 'Э-э, только одно - ты ведь не замужем или что-то в этом роде, да?'
  'Нет', - сказал я. 'Ни женат, ничего'.
  'Возможно, мой вопрос покажется вам странным'.
  Прежде чем я успел ответить, она сказала: 'Просто я предпочитаю, чтобы все было четко, и стараюсь избегать неприятностей'.
  'Хорошо', - сказал я.
  Ее смех был ломким. 'Не то чтобы это работало слишком хорошо до сих пор'.
   6
  Я последовал за ней в место, которое она выбрала, на Бродвее в Санта-Монике. Салат-бар 'ешь сколько хочешь' с таким количеством продуктов, что хватило бы на экспозицию окружной ярмарки, морепродукты на гриле, много древесного дыма, ленивые вентиляторы, репродукции Альфонса Мухи на обшитых панелями стенах, опилки на полу. Ничего действительно хорошего или действительно плохого, бюджетные цены.
  Мы приготовили салаты и отнесли их в дальний столик. Линда с энтузиазмом поела, вернулась за добавкой. Когда она доела вторую миску, она откинулась назад, вытерла рот и выглядела смущенной.
  'Хороший обмен веществ', - сказала она.
  'Вы много занимаетесь спортом?'
  'Ни фига себе - видит Бог, моим бедрам это не помешало бы'.
  Я думал, что ее бедра выглядят хорошо, но держал это при себе. 'Считайте, что вам повезло'.
  Принесли основные блюда, и мы принялись за еду, не разговаривая, наслаждаясь тишиной, словно мы старые друзья, и используя тишину для расслабления.
  Через несколько минут она сказала: 'Что ты думаешь о снайпере, ведь он девушка и все такое?'
  'Это застало меня врасплох. Кстати, одна из ваших учительниц - миссис
  Фергюсон - сказала мне, что знает ее. Учила ее в шестом классе'.
  'Обучал ее в Хейле?'
  Я кивнул.
  'Старая добрая Эсме. Она мне ничего не сказала - в порядке вещей.
  Но если кто и помнит, так это она. Она здесь уже много лет, и она местная. Все остальные из нас - недавно переведенные. Или 'саквояжники', как нас называли. Что еще она могла сказать о ней?'
  'Просто она была странной. У нее была странная семья'.
  'В каком смысле странный?'
  'Она не стала вдаваться в подробности. Не хотела об этом говорить'.
  'Ферг имеет тенденцию быть перегруженным - немного викторианским', - сказала она.
  'Для нее странность могла означать что угодно... использование неправильной вилки за ужином.
  Но я поговорю с ней, посмотрю, что смогу узнать'.
  'А как насчет стенограмм?' - спросил я. 'Вы можете их посмотреть?'
   'Возможно, есть какие-то старые записи, но я не уверен. Перед тем, как мы начали привозить детей с Ист-Сайда, место было очищено. Большинство файлов перевезли в центр города. Завтра проверю'.
  'Как долго вы работаете в Hale?'
  'С прошлого года - они привезли меня с автобусами. Первое назначение после постдокторского испытательного срока. Думаю, они чувствовали, что я создаю проблемы, хотели побыстрее от меня избавиться и решили, что нескольких месяцев в Хейле будет достаточно'.
  Я сказал: 'Это чертовски хорошее начало'.
  Она ухмыльнулась. 'Обманула их и выдержала. Слишком молода и глупа, чтобы знать лучше'.
  'То же самое произошло и со мной, когда я начинал', - сказал я. 'Мне предложили очень сложную работу сразу после стипендии - работать с детьми, больными раком. К двадцати семи годам я руководил программой для двух тысяч пациентов, руководя персоналом из дюжины человек. Испытание за испытанием, но, оглядываясь назад, я рад, что сделал это'.
  'Рак. Как удручающе'.
  'Иногда это было так. Но также и воодушевляюще. У многих детей наступила ремиссия. Некоторые излечились - с каждым годом их становилось все больше. В итоге мы много занимались реабилитацией - помогали семьям справляться, уменьшали боль, консультировали братьев и сестер - проводили клинические исследования, которые можно было применить практически сразу. Это было приятно: видеть, как твои теории воплощаются в жизнь.
  Быть полезным в краткосрочной перспективе. Я действительно чувствовал, что делаю что-то хорошее, вношу вклад'.
  'Двадцать семь. Боже. Сколько тебе было, когда ты получил докторскую степень?'
  "Двадцать четыре."
  Она тихонько присвистнула. 'Вундеркинд, а?'
  'Нет, просто одержимый. Я поступил в колледж в шестнадцать, продолжал настаивать'.
  'Мне это кажется ложной скромностью', - сказала она. 'На самом деле, мне тоже было шестнадцать, когда я начала. Но в моем случае это действительно не было большой проблемой. Маленькая школа в Техасе - любой, у кого был свободный английский и половина мозга, пропускал'.
  'Где в Техасе?'
  'Сан-Антонио'.
  Я сказал: 'Хороший город. Я был там лет десять назад, консультировал медшколу. Прокатился по реке, впервые поел овсянку, купил себе пару ботинок'.
  'Помни Аламо', - сказала она, крепко сжимая чашку с кофе.
  Больше холода. Время свернуть на другую дорогу.
  Я сказал: 'Итак, вот мы здесь, пара не по годам развитых детей. Наслаждаемся
   плоды успеха'.
  'О, да', - сказала она, все еще напряженная. 'Разве это не шутка?'
  'Что заставило вас принять решение прекратить преподавание и вернуться к защите докторской диссертации?'
  'Я мог бы дать вам все эти высокопарные объяснения, но, по правде говоря, я был не очень хорошим учителем - не хватало терпения. Мне было трудно иметь дело с теми, кто не был умен. Я имею в виду, я мог бы посочувствовать им абстрактно. Но я скрежетал зубами, ожидая, когда они дадут правильный ответ'. Пожимает плечами. 'Не слишком сострадательно, да?'
  'Достаточно сострадателен, чтобы переключать передачи'.
  'Какой у меня был выбор? - сказала она. - Либо это, либо стать ведьмой и идти домой, ненавидя себя каждую ночь. А у тебя, с другой стороны, должно быть тонны терпения'.
  'С детьми - да. С остальным миром - не всегда'.
  'Так почему же вы больше не занимаетесь терапией? Детектив Стерджис сказал мне, что вы на пенсии. Я ожидал увидеть старика'.
  'Я прекратил заниматься этим несколько лет назад и до сих пор не вернулся - долгая история'.
  'Я бы хотела это услышать', - сказала она.
  Я дал ей сокращенную версию последних пяти лет: Casa de Los Niños, смерть и деградация. Передозировка человеческих страданий, отчисление, жизнь на инвестиции в недвижимость, сделанные во время калифорнийского бума конца семидесятых. Затем искупление: упущенные радости альтруизма, но нежелание заниматься долгосрочной терапией, компромисс - ограничение себя ограниченными по времени консультациями, судебными направлениями от адвокатов и судей.
  'И копы', - сказала она.
  'Всего один коп. Мы с Майло старые друзья'.
  'Я могу это понять - у вас обоих есть этот... жар. Интенсивность.
  Хочется чего-то большего, чем просто плыть по течению, - она снова смущенно рассмеялась.
  'Как вам такой уличный психоанализ, док?'
  'Я приму комплименты любым доступным мне способом'.
  Она рассмеялась и сказала: 'Инвестиции в недвижимость, да? Тебе повезло. Не знаю, что бы я делала, если бы мне не приходилось работать. Я имею в виду, что иногда я действительно презираю свою работу. Может быть, я бы выбрала Club Med на полный рабочий день'.
  'Ваша нынешняя работа не может быть слишком легкой для вашего терпения'.
  'Правда', - сказала она, - 'но теперь я хотя бы могу закрыть дверь, разозлиться, наорать во весь голос, швырнуть что-нибудь - Карла терпима. Я просто не хотела срываться перед детьми - вымещать на них злость.
  И еще, то, о чем вы говорили, шанс что-то сделать , быть
  эффективное - в больших масштабах - это привлекательно. Я имею в виду, если я могу ввести что-то системное, что-то, что действительно работает, я влияю на пару сотен детей одновременно. Но что я действительно ненавижу, так это знать, что должно быть сделано, знать, как это сделать, и иметь все эти глупые препятствия на своем пути'.
  Она покачала головой и сказала: 'Я действительно ненавижу бюрократов. А потом иногда я сажусь, смотрю на весь этот хлам на своем столе и понимаю, что я одна из них'.
  'Вы когда-нибудь думали заняться чем-то другим?'
  'Что, и вернуться в школу? Нет, сэр. Мне уже двадцать девять.
  Приходит время, когда нужно просто успокоиться и закусить удила'.
  Я вытер лоб. 'Двадцать девять? Уф. Готовы к старому креслу-качалке на крыльце'.
  'Иногда я чувствую, что мне это не помешает', - сказала она. 'Посмотрите, кто говорит...
  ты не намного старше'.
  'На восемь лет старше'.
  'Эй, дедушка, затяни бандаж и передай Геритол'.
  Официантка подошла и спросила, хотим ли мы десерт. Линда заказала клубничный торт. Я выбрал шоколадное мороженое. Оно было на вкус меловым, и я отодвинул его в сторону.
  'Нехорошо? Возьми это'.
  Потом она снова покраснела. Судя по интенсивности ее цвета, она могла бы предложить мне голую грудь. Я вспомнил, как она отмахивалась от комплиментов, считал ее боязливой близости, недоверчивой - лелеющей какую-то рану. Моя очередь в анализе тротуара. Но с другой стороны, почему бы ей не быть сдержанной? Мы едва знали друг друга.
  Я взял кусочек торта, не столько из-за голода, сколько из-за нежелания отвергнуть ее.
  Она сняла большую часть взбитых сливок со своего торта, съела клубнику и сказала: 'С тобой легко общаться. Как так получилось, что ты не замужем?'
  'Есть одна женщина, которая могла бы ответить вам на этот вопрос', - сказал я.
  Она подняла глаза. На ее нижней губе была крошка торта. 'О, извини'.
  'Нет причин извиняться'.
  'Нет, мне правда жаль. Я не хотел совать нос в чужие дела.... Ну, конечно, я хотел, не так ли? Именно это я и делал. Совал нос в чужие дела. Я просто не понимал, что сую нос в чужие дела'.
  'Все в порядке', - сказал я. 'Почти зажило. У всех есть свои больные места'.
  Она не клюнула на приманку. 'Развод - это так отвратительно', - сказала она. 'Обычно, как коричневые воробьи, но так же отвратительно'.
  'Никакого развода', - сказал я. 'Мы никогда не были женаты, хотя могли бы
  ну, были.'
  'Как долго вы были вместе?'
  'Чуть больше пяти лет'.
  "Мне жаль."
  'У вас нет причин извиняться за это'.
  Я поняла, что мой тон был резким - раздражение от того, что я так откровенно рассказала.
  Напряжение заполнило пространство между нами, как воздушный шар. Мы занялись десертом, давая ему постепенно сдуться.
  Когда мы закончили, она настояла на отдельных чеках и заплатила наличными. 'Ну, доктор Алекс Делавэр', - сказала она, убирая кошелек, 'это было поучительно, но мне нужно вернуться домой и заняться бумагой. Вы зайдете завтра?'
  'В то же время, на той же станции'.
  Мы стояли. Она взяла мою руку в обе свои. То же самое мягкое, покорное прикосновение, так не похожее на все остальное в ней. Ее глаза были мягкими угольками, горящими.
  'Я действительно хочу поблагодарить вас', - сказала она. 'Вы очень хороший человек, и я знаю, что я не всегда самый простой человек в мире'.
  'Я тоже не всегда Джо Меллоу'.
  Лицом к лицу. Напряженная тишина. Я хотел поцеловать ее, удовлетворился тем, что проводил ее до машины и наблюдал за движением ее бедер и ног, когда она садилась в нее. Когда она уехала, я понял, что мы больше говорили о себе, чем о снайпинге.
  Но один, вернувшись в Севилью, мысли о снайперской стрельбе продолжали вторгаться. Я купил вечерний финал в 7-Eleven около Баррингтона, поехал в Вествуд и на север через деревню и просмотрел первую страницу, пережидая красный свет на перекрестке Хилгард и Сансет.
  Две фотографии - одна из них - склад, озаглавленная 'SNIPER'S LAIR', другая - портрет Холли Линн Берден - разделили центр вверху. Справа заголовок в 64 пункта кричал: 'SNIPER FIRE BREAKS OUT AT
  ШКОЛА. ЗАЩЕЛКА ПОМОЩНИКА КОНЧАЕТ ЭТО. ДЕТИ НА ИГРОВОЙ ПЛОЩАДКЕ БЕГУТ
  В ПАНИКЕ. ЖЕНЩИНА-СНАЙПЕР УБИТА СОТРУДНИКОМ СОВЕТНИКА.
  Фотография головы выглядела так, будто ее взяли из школьного ежегодника: белый воротничок поверх темного свитера, нитка жемчуга, накрахмаленная поза. То же лицо, что я видел на ксерокопии водительских прав, но моложе, немного детского пухлости смягчает края. Более длинные волосы, закинутые на плечи. Очки в темной оправе, та же угрюмая тусклость за ними.
   Загорелся зеленый свет. Кто-то посигналил. Я отложил газету и влился в хромированную волну на Сансет. Движение было медленным, но настойчивым.
  Вернувшись домой, я начал читать, бегло просматривая краткий пересказ событий и замедляя темп, когда дошел до биографии стрелка.
  Холли Берден прожила все девятнадцать лет своей жизни в доме на Джубило Драйв, деля его со своим отцом, Махлоном Берденом, которому было пятьдесят шесть лет,
  'вдовец и работающий не по найму технический консультант'. Содержание допроса отца в полиции не было обнародовано, и он отказался общаться с прессой, как и его брат, тридцатилетний Говард Берден из Энсино.
  Из 'записей школьного совета' газета узнала о том, что Холли посещала школу Хейл, но не процитировала Эсме Фергюсон или кого-либо еще, кто ее помнил.
  Будущий снайпер поступила в близлежащую государственную среднюю школу, а затем в среднюю школу Пасифик Палисейдс, где ей пришлось бросить учебу, не доучившись один семестр до получения диплома.
  Консультанты по вопросам образования с трудом ее помнили, но консультанту в средней школе удалось найти выписки из оценок, показывающие, что она была плохой ученицей и 'не принимала участия во внеклассных мероприятиях'. Те немногие преподаватели, которые ее вообще помнили, описывали ее как тихую, незаметную. Один учитель английского языка вспомнил, что у нее было
  'мотивационные проблемы, не была ориентирована на учебу или соревнование', но не участвовала в коррекционных программах. Не выпускница, которой можно похвастаться, но никто не уловил ни малейшего намека на серьезное психическое расстройство или насилие.
  Соседи 'по тихой, обсаженной деревьями улице в этом богатом районе Вест-Сайд' были гораздо более общительны. Говоря анонимно, они описали Берденов, père et fil e , как 'недружелюбных, скрытных'; 'не вовлеченных в сообщество, они держались сами по себе'.
  Мэлон Берден был охарактеризован как 'какой-то изобретатель - некоторые считают его эксцентричным'; Холли была названа 'странной девчонкой, которая целыми днями слонялась по дому, обычно внутри - она никогда не выходила на солнце, была белой как привидение'. 'Никто на самом деле не знал, чем она занималась - она бросила учебу, не ходила в школу и не занималась никакой работой'. 'Ходили слухи, что она больна. Может, это было психическое расстройство'.
  Репортер использовал это , возможно, как мост к следующему фокусу статьи: догадки о состоянии психики Холли Берден, предложенные обычной группой экспертов, готовых вещать без выгоды от данных. Видным среди догадчиков был 'доктор Лэнс Л. Доббс, клинический психолог и директор Cognitive-Spiritual Associates of West Los
  Анджелес, специалист по психологическому влиянию детского стресса, нанятый школьным советом для лечения юных жертв в школе'.
  Доббс назвал погибшую девочку 'вероятной антисоциальной шизоидной личностью или социопатом - это тип аномального характера, который создается, а не рождается', и продолжил ругать общество за 'неудовлетворение потребностей духовного роста своей молодежи'. Он описал свой план лечения как 'комплексную и систематическую программу кризисного вмешательства, включая использование двуязычных терапевтов. Мы уже начали работать с жертвами и добились отличных результатов.
  Однако, основываясь на предыдущем опыте, мы прогнозируем серьезные реакции со стороны некоторых молодых людей. Их придется лечить более интенсивно'.
  Никогда-никогда не бывало.
  Статья завершалась биографией юбиляра.
  Дэррил 'Бад' Алвард, сорок два года, числится 'главным административным помощником' советника Гордона Лэтча. Больше, чем просто телохранитель, если только это не способ Лэтча получить дорогостоящие мускулы в городскую платежную ведомость. И мускулы, похоже, были тем, чем был Алвард: бывший инструктор морской пехоты, коммандос, бодибилдер, эксперт по боевым искусствам. Все это соответствовало сдержанной, мачо-позе, которую я видел вчера.
  Что не подходило, так это то, что этот крипто-солдат работал на кого-то с политической родословной Лэтча. Видимо, Лэтча уже спрашивали об этом раньше, и он объяснил это, сославшись на 'взаимное взаимопонимание между Бадом и мной, особенно в вопросах охраны окружающей среды'.
  Я отложил газету в сторону.
  Бросаем камешки: кто, что, как.
  Никаких 'почему'.
  Я позвонил в свою службу для сообщений. Обычная рутина, за исключением просьбы позвонить в офис депутата Сэмюэля Массенгила, сопровождаемая двумя номерами - один местный, другой с кодом города 916. Сакраменто.
  Из любопытства я позвонил по номеру в Лос-Анджелесе и получил записанное сообщение, в котором депутат Массенгил выражал желание быть полезным своим избирателям, а затем список других офисов и номеров, по которым можно получить многие 'муниципальные и окружные услуги', избежав таким образом контакта с депутатом Массенгилом.
  Наконец, гудок. Я оставил свое имя и номер и пошел спать с головой, полной вопросов.
   7
  В восемь тридцать утра следующего дня мне позвонила женщина со смехом в голосе. Она представилась как Бет Брамбл, исполнительный помощник депутата Сэмюэля Массенгила. 'Спасибо, что перезвонили, доктор'.
  'Исполнительный помощник', - сказал я. 'Коллега Бада Алварда?'
  Пауза. 'Не совсем, доктор Делавэр'.
  'У тебя нет черного пояса?'
  Еще одна пауза, короче. 'Я никогда не встречал психиатра с чувством юмора'.
  'Я психолог'.
  'А. Может быть, это все объясняет'.
  'Что я могу для вас сделать, мисс Брамбл?'
  'Депутат Массенгил хотел бы встретиться с вами'.
  'С какой целью?'
  'Я действительно не знаю, доктор. Он сегодня днем летит обратно в Сакраменто на голосование и был бы рад, если бы вы могли присоединиться к нему сегодня утром за кофе'.
  'Я полагаю, речь идет о школе Хейла'.
  'Можно с уверенностью предположить', - сказала она. 'Какое время для вас хорошее?'
  'Я не уверен, что он есть. Моя работа с детьми конфиденциальна'.
  'Депутат парламента это прекрасно знает'.
  'Меньше всего я хочу вмешиваться в политику, мисс Брамбл'.
  'Уверяю вас, доктор, никто не собирается вас развращать'.
  'Но вы понятия не имеете, о чем идет речь'.
  'Нет, извините, я правда не знаю - просто передаю сообщение. В девять тридцать будет слишком рано?'
  Приглашение меня заинтриговало, но оно плохо пахло; инстинкт подсказывал мне держаться подальше. Учитывая характер Массенгила, ситуация была щекотливой. Отвергни его, и он, возможно, выместит еще больше своей злобы на школе. Потом еще вопрос моего любопытства....
  Я сказал: 'В девять тридцать нормально. Где?'
  'Наш районный офис находится на Сан-Висенте. В Брентвуде'.
   Она дала мне адрес и поблагодарила за сотрудничество. После того, как она повесила трубку, я понял, что смех покинул ее голос в самом начале разговора и больше не возвращался.
  Синяя пластиковая табличка с государственной печатью виднелась прямо над цифрами адреса, наполовину скрытая листьями тощего гибискуса. Здание было каким угодно, но не внушительным, в нем не было ничего даже отдаленно напоминающего правительственное. Два этажа белой штукатурки модерн, отделанной кирпичом песочного цвета и зажатой между большим медицинским зданием со стеклянным фасадом и мини-торговым центром, главной достопримечательностью которого был салон замороженного йогурта. Стройные люди в спортивных костюмах входили и выходили из салона, больше озабоченные тонусом тела, чем лучшим управлением.
  Перед зданием была зона эвакуации. Я повернул за угол, въехал в переулок и припарковался на месте для посетителей. Толкнув железные ворота, я вышел на свежий воздух - в базовую обстановку садового офиса: полдюжины апартаментов на каждом этаже, каждый со своим входом, расположенных под прямым углом вокруг джунглей из банановых растений, бамбука и папоротника парагус.
  Окружной офис занимал два номера на первом этаже здания, его соседями были страховой брокер, художник-график, турагент и издатель технических руководств. Дверь в первый номер гласила, что мне следует воспользоваться дверью во второй. Прежде чем я успел подчиниться, она распахнулась, и в сад вышла женщина.
  Ей было около тридцати, с иссиня-черными волосами, зачесанными назад и завязанными в тугой пучок, полным лицом, ледяными серо-зелеными глазами, мясистым ртом и десятью фунтами лишнего веса во всех нужных местах. На ней был сшитый на заказ черный костюм, который щеголял весом, белая шелковая блузка и черный галстук-шнурок, завязанный огромным дымчатым топазом. Юбка костюма заканчивалась у ее колен. Ее шпильки были длинными и достаточно острыми, чтобы нанести серьезные телесные повреждения.
  'Доктор Делавэр? Я Бет Брамбл'. Ее улыбка была яркой и долговечной, как вспышка фотоаппарата. 'Вы не зайдете? Член Ассамблеи свободен'.
  Я подавил желание спросить, была ли Ассамблеистка такой же легкой и последовал за ней внутрь. Она покачивалась, когда шла - более щеголяя -
  и провел меня в приемную. Мягкая, бесхребетная музыка лилась из невидимого динамика. Мебель была винтажной, как в мотеле на шоссе - под дерево и майлар, нарочито экономная. Стены были цвета лайма и щербета
   На травяной ткани висели несколько размытых морских гравюр и репродукций Роквелла. Но большую часть вертикального пространства занимали фотографии, десятки из них, в черных рамках: Массенгил развлекал иностранных высокопоставленных лиц, вручал трофеи, держал в руках официальные прокламации, переполненные каллиграфией, сжимал хромированные новаторские лопаты, совершал банкетный обход в окружении залитых алкоголем, одетых в смокинги, пожирателей резиновых цыплят. И общался с людьми : старики в инвалидных колясках, пожарные с закопченными лицами, дети в костюмах на Хеллоуин, талисманы спортивных команд, одетые как животные с гипертиреозом.
  Она сказала: 'Он любимый человек. Двадцать восемь лет представляет этот округ'.
  Это прозвучало как предупреждение.
  Мы резко повернули налево, подошли к двери с надписью ЧАСТНАЯ. Она постучала один раз, открыла ее, отступила назад и провела меня внутрь. Когда дверь закрылась, она ушла.
  Офис был маленьким и бежевым, на грани потертости. Массенгил сидел за простым, потертым столом из орехового дерева. Серый пиджак был накинут на серый металлический картотечный шкаф. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и галстук. Стол был защищен листом стекла и пуст, за исключением двух телефонов, блокнота и стеклянной банки с леденцами в целлофановой упаковке. На стене позади него висели еще фотографии и диплом - сорокалетняя степень инженера из государственного колледжа в Центральной долине.
  Перпендикулярно столу стоял жесткий коричневый диван с деревянными ножками.
  На нем сидел человек, дородный, с белой бородой. Лицо дряблое, цвет лица румяный.
  Санта-Клаус с несварением желудка. Прямо как по телевизору. Еще один жилетный костюм, на этот раз тяжелый, лоденово-зеленый, собранный на плечах. Блестящая золотая цепочка для часов и брелок, с которыми он играл. Из-под кончиков жилета выпирал отцеживающий мух дынный живот. Его рубашка была желтой с накрахмаленным отложным воротником; галстук, зеленый пейсли, завязанный огромным виндзорским узлом. Он продолжал играть с цепочкой, избегая моего взгляда.
  Массенгил встал. 'Доктор Делавэр, Сэм Массенгил. Спасибо, что зашли'. Его голос был тонким, как благотворительный суп, громче, чем нужно. Мы пожали друг другу руки. Его был большим, твердым от мозолей, и он сжал мои пальцы слишком крепко для товарищества, которое он пытался изобразить.
  Человек, склонный к излишествам, хотя это не касалось моды. Его рубашка была постирана и изношена с распродажи, его галстук был буйством пудрово-голубого цвета
  орлы, парящие в бежевом полиэстеровом небе. Короткие рукава открывали руки, слишком длинные даже для его вытянутого тела, тощего, но узловатого от мускулов и скрученного белыми волосами. Руки, выточенные ручным трудом. Лицо, покрытое пятнами от солнца и морщинистое, как сухофрукты. Одна сторона белых усов, похожих на зубную щетку, была длиннее другой, как будто он брился с закрытыми глазами. Он выглядел на каждый день своего возраста, но крепким и подтянутым. Раздвигающий рельсы? Я не мог представить, как он бегает трусцой с йогуртовой толпой.
  Он снова сел и продолжил меня разглядывать.
  Я сказал: 'Я не думал, что нас будет трое, депутат'.
  'Да, да. Это ваш уважаемый коллега, доктор Лэнс Доббс. Доктор Доббс, доктор Делавэр'.
  'Я видел доктора Доббса по телевизору'.
  Доббс слабо улыбнулся и кивнул, не сделав попытки встать или пожать руку.
  Я спросил: 'Что я могу для вас сделать, депутат?'
  Массенгил и Доббс обменялись взглядами. 'Присаживайтесь, ладно?'
  Я сел на стул напротив стола. Доббс поменял позу, чтобы лучше меня разглядеть, и коричневый диван заскрипел.
  Массенгил поднял стеклянный колпак. 'Конфеты?'
  'Нет, спасибо'. Никаких признаков обещанного кофе.
  'А ты, Лэнс?'
  Доббс взял банку, схватил несколько конфет, развернул одну зеленую и положил ее между губ. Он издал влажные звуки, поворачивая ее между языком и губами. Глядя мимо меня на Массенгил. Ожидая. Я подумал о мягком, избалованном ребенке, привыкшем к родительской защите.
  Словно повинуясь сигналу, Массенгил прочистил горло и сказал: 'Мы ценим, что вы приехали так скоро, доктор'.
  'Все в интересах хорошего правительства, депутат'.
  Он нахмурился, обменялся взглядом с Доббсом. Доббс съел еще одну конфету и сделал боковое движение глазами - какой-то сигнал. Я начал задумываться об их отношениях. Кто был родителем.
  Массенгил сказал: 'Ну, нет смысла тянуть. Очевидно, речь идет о трагедии в школе. Прошло уже несколько дней, не так ли, доктор?'
  'Да, так и есть, депутат'.
  'Теперь мы знаем, что вы работали с этими детьми. Что прекрасно, как есть, абсолютно прекрасно'. Улыбка, которая выглядела так, будто ей было больно. 'Итак, как именно вы оказались вовлечены?'
   'Полиция попросила меня принять участие'.
  'Полиция'. Еще одна улыбка. Фото-калибр. Я заключил ее в черную рамку. 'Понятно, понятно. Не знал, что полиция занимается такими вещами'.
  'Что это за штука, депутат?'
  'Обращение к специалистам. Вмешательство в вопросы социального обеспечения.
  Вы есть в каком-то официальном списке направления в полицию?
  'Нет. Один из детективов - мой друг. Я уже работал с травмированными детьми. Он думал...'
  'Один из детективов', - сказал Массенгил. 'Я большой друг полиции, вы знаете. Лучший друг, который у них есть в Сакраменто, на самом деле. Закон о преступности нужно продвигать, я первый, к кому приходит начальник полиции. Шериф округа тоже'.
  Он повернулся к Доббсу, снова подсказанный легким кивком. 'Итак. Детектив направил вас. Какой детектив это может быть?'
  'Детектив Стерджис. Майло Стерджис. Он новый D-3 - новый старший детектив в отделе грабежей и убийств в Вестсайде'.
  'Стерджис', - сказал он, задумавшись. 'А, да, большой, тяжелый парень с плохой кожей. Они не пустили его, когда проводили допрос'. Горло прочистилось. Еще один обмен взглядами. Пауза.
  Мне сказали, что он сексуальный человек, хотя по его виду этого не скажешь'.
  Он ждал объяснений. Когда я ничего не объяснил, Доббс издал тихий, довольный звук, как будто я вел себя предсказуемо.
  'Ну, - сказал Массенгил, - так он и есть?'
  'Он кто?'
  'Хома сексуал '.
  'Член Ассамблеи, я не думаю, что сексуальная жизнь детектива Стерджиса...'
  'Не нужно юлить. Сексуальная жизнь Стерджиса общеизвестна в полицейском управлении. Довольно много негодования - со стороны коллег
  - относительно его продвижения по службе. Его пребывание в Департаменте в первую очередь, со всеми болезнями и сопутствующими опасностями'.
  Мои ногти впивались в подлокотники кресла. 'Еще что-нибудь, депутат? Мне пора в школу'.
  'А, школа. Как дела у этих ребят?'
  "Отлично."
  'Это хорошо'. Он наклонился вперед, положил руки на стол, пальцы тупые и растопыренные, ногти желтые. 'Позвольте мне спросить вас об этом прямо.
  Ты тоже?
  'Один что?'
   'Хома сексуал '.
  'Член Ассамблеи, я не...'
  'Дело в том, доктор, что все в полном беспорядке, если говорить об обществе. Я думаю, мы все можем с этим согласиться, верно? Моя обязанность - следить за тем, чтобы дела не стали еще хуже, чем они уже есть. Мы живем в безумном мире - панки стреляют в избранных государственных служащих, большое правительство навязывает людям альтернативный образ жизни, перевозит детей, как продукты из грузовиков. Проталкивает теории из слоновой кости, не подкрепленные реальным жизненным опытом. Никого не делает счастливым ни на одном конце - ни людей, ни молодежь. Вы, работая по своей специальности, должны знать об этом все, хотя должен сказать, что мне кажется, что люди по вашей специальности чаще всего забывают о реальности, добиваются того и этого, быстрого решения здесь, быстрого решения там. Вызывая еще большую эрозию'.
  Он поднял стеклянный колпак, погладил его и сказал: ' Эрозия. Это важное слово - почва может многому нас научить. Потому что, если все свести к минимуму, мы говорим об эрозии стандартов. Границ. Постепенная, но крайне пагубная , как и при эрозии почвы. Все сводится к этому. Сохранение или эрозия - что остается, что уходит.
  Это мой округ, сынок, моя ответственность. Почти тридцать лет это была моя ответственность. Я летаю туда-сюда между этим местом и Сакраменто три раза в неделю, пользуясь самолетами так же, как другие люди пользуются автомобилями, потому что мир, в котором мы живем, огромен, этот округ - часть этого мира, за которую я отвечаю, и я должен его охватить, знать, что происходит в каждой его части. И когда я вижу изменения, которые мне не нравятся - эрозию - я вмешиваюсь'.
  Он сделал паузу для драматического эффекта, словно Цицерон из дешевой лавки.
  Доббс сказал: 'Сэм...'
  'Подожди минутку, Лэнс. Я хочу, чтобы доктор здесь знал... откуда я пришел'. Еще одна широкая улыбка. 'Как тебе это на твоем современном жаргоне? Откуда я пришел . А откуда я пришел - это позиция профессиональной ответственности за мой округ, желание... потребность знать, не нарушаются ли стандарты, не размываются ли границы еще больше. Желание точно знать, кто здесь главный'.
  'Ответственный за что?'
  'Системы. Системы влияния. Образовательные системы. Психиатрические Системы лечения . Все, что влияет на впечатлительные молодые умы'.
  Доббс улыбнулся и сказал: 'Доктор Делавэр, учитывая то, что пережили дети,
  'Поскольку им пришлось пройти через это, нам, очевидно, необходимо убедиться, что они получают оптимальное лечение'.
  "Мы?"
  'Мы', - сказал Массенгил. 'Моя команда ' .
  'Доктор Доббс - часть вашей команды?'
  Еще одна вспышка зрительного кода Морзе.
  'Он в команде', - хвастаясь, сказал Массенгил, но его слова прозвучали странно оборонительно. 'Вместе с множеством других хороших людей'.
  Доббс сказал: 'Я много работал с персоналом Ассамблеи
  - семинары по менеджменту'.
  'Еще бы', - сказал Массенгил слишком быстро. 'Первоклассная штука'. Он загнул пальцы. ' Основы характера. Пути к лидерству'.
  Духовный рост в служении душе ' .
  Доббс улыбнулся, но выглядел настороженно, словно преподаватель драматического искусства, наблюдающий за выступлением ненадежной инженю.
  Массенгил сказал: 'Мы все извлекли пользу из вклада доктора Доббса -
  весь персонал. Так что, видите ли, мы не против вашей работы как таковой, насколько это касается. Но нам просто нужно знать, кто ее делает.
  Лэнс - тот, кого мы знаем и кому доверяем, потому что он понимает реальный мир, реалии района. Реальную жизнь и ее духовные основы. Вот почему его попросили лечить тех детей после землетрясения, вот почему он исключительно квалифицирован для лечения этих молодых людей'. Широкая улыбка. 'А теперь вы внезапно вмешались, что прекрасно, пока это не произошло - мы ценим ваш энтузиазм и сердечно благодарим вас. Но мы не знаем, кто вы, каково ваше прошлое '.
  Я предоставил ему свои академические документы, используя полную форму.
  Он вполуха слушал и гладил стеклянный колпак. 'Звучит хорошо, сэр. Но вы так и не ответили на главный, важный вопрос'.
  Я сказал: 'Я гей? Нет, не гей. Но детектив Стерджис - мой друг...
  Как вы думаете, есть ли у меня риск заразиться этим?'
  Складки вокруг глаз сузились, как порезы от бумаги, а пальцы сжались на столешнице. Царапая стекло, отбеливая ороговевшие ногти. Но он продолжал улыбаться, показывая эти коричневые зубы. 'Неизвестно, что можно поймать в наши дни, верно? В конечном итоге, мы все гонимся за одним и тем же, не так ли?'
  "Что это такое?"
  'Убрать беспорядок. Поступить правильно с этими молодыми людьми. Позаботиться о том, чтобы они стали хорошими гражданами. Я уверен, что вы хотите этого так же, как и мы, не так ли, Доктор?'
   'Сейчас', - сказал я, - 'меня меньше интересует обучение их основам гражданственности, чем помощь им в том, чтобы спать по ночам'.
  Его улыбка померкла.
  Доббс сказал: 'Все, что говорит депутат Массенгил, это то, что ценности имеют решающее значение при работе с этими детьми - любыми детьми. Поддержание порядка'.
  'Какой приказ?'
  'Система ценностей. Быть открытым и честным со своей личной системой ценностей - это необходимость в клинической работе, которой слишком часто пренебрегают. Детям нужна такая безопасность. Знание того, что их близкие верят во что-то. Конечно, вы не будете не согласны'.
  Массенгил сказал: 'Давайте перейдем к сути, Док. Мы очень ценим все, что вы сделали. Я уверен, что вы отлично начали, с точки зрения психологии. Но с этого момента люди Лэнса возьмут на себя управление. Так, как это и предполагалось изначально'.
  Я сказал: 'Я не могу согласиться с этим, депутат. Прерывание и начало с кем-то новым только еще больше запутает детей...
  ослабить то чувство безопасности, которое они восстановили'.
  Он рывком махнул головой. 'Не беспокойся об этом. Я уверен, Лэнс сможет это исправить'.
  'Абсолютно', - сказал Доббс. 'Если вы используете стандартный режим вмешательства в кризис, то не должно быть никаких проблем с переходом от одной фигуры привязанности к...'
  Я сказал: 'Да ладно, доктор. Последнее, что нужно детям, - это лишние ненужные перемены'.
  Прежде чем он успел ответить, я встал и посмотрел на Массенгила.
  'Господин депутат, если вы действительно заинтересованы в их благополучии, не вмешивайте свою политику в их жизнь и дайте мне выполнять свою работу'.
  Массенгил положил руки на подлокотники кресла, втянул воздух и ссутулил плечи, словно готовясь подняться.
  Но он остался на месте, и все напряжение отразилось на его лице, сжимая и темнея его, словно мясо, превращенное в пеммикан на солнце.
  ' Политика , а? Как будто это какое-то грязное слово? Как будто это преступление - хотеть служить Богу и стране? У меня есть новости для тебя, молодой человек. Люди больше не хотят слышать эту развратную болтовню. Они уважают компетентность, опыт, знают, кто их лидеры, где находится основа'. Он погрозил мне пальцем. 'Если политика так тебе противна, позволь мне кое-что тебе сказать. Твой гомосексуальный друг получил повышение из-за политики. Он позвал тебя
  'из-за политики. И весь этот бардак начался в первую очередь из-за политики - эти дети и агитаторы, стоящие за ними, делают осознанный выбор, чтобы привнести политику в свою жизнь каждое утро, когда они садятся в автобус из Бойл-Хайтс и едут на запад! Так что если вы хотите поговорить о политике, давайте поговорим обо всей чертовой картине!'
  Я сказал: 'Меня это не волнует. Меня волнует только то, как помочь им справиться с тем, что в них стреляют'.
  'Это не они. Я! Я был целью. Из-за того, за что я выступал. Поставлен под прицел каким-то злобным радикальным панком, пытающимся разрушить границы!'
  'Это то, что вы сказали ATD?'
  Он на мгновение заколебался, посмотрел на Доббса, затем снова на меня.
  'То, что я знаю, это мое дело. Сохранение и эрозия. Дело в том, что пора бы кому-то взяться за эту школу и все исправить. Это место - не что иное, как открытая рана на лице района, социальный эксперимент в ущерб стабильности. Я пытаюсь говорить об этом прямо и меня чуть не расстреливают хладнокровно. Вот в тебя и стреляют!' Он тяжело дышал, и его пальцы оставляли мокрые следы на стекле.
  Доббс сказал: 'Сэм. Член Ассамблеи'. Он сделал слабое покачивающее движение одной рукой, затем опустил ее, как фокусник, отстраняющий помощника. Массенгил снова устроился и выдохнул.
  'Хорошо, доктор', - сказал Доббс. 'Давайте сделаем акцент на сотрудничестве, а не на конфронтации. Работайте вместе. Я был бы рад включить вас в свою программу'.
  Все улыбаются.
  Я вспомнил, что Линда рассказывала мне о его землетрясении.
  'программа' и покачал головой. 'Это было бы бессмысленно, доктор Доббс.
  Я хорошо прохожу лечение; дети хорошо реагируют. Просто нет смысла все усложнять'.
  Улыбка задержалась, но стала снисходительной. 'Вы уверены, что это не говорит ваше эго, доктор?'
  'Не эго', - сказал я. 'Просто здравый смысл'.
  'Противоречие в терминах, если оно когда-либо было, доктор Делавэр. Если бы здравый смысл был общепринятым, мы бы оба были не у дел, не так ли?
  То же самое касается и хороших ценностей'.
  'Ценности', - сказал я. 'Как правда в рекламе?'
  Он поджал губы. Прежде чем он успел их включить, я повернулся к Массенджилу и сказал: 'Вчера в школе я встретил одного из учеников доктора Доббса
  Персонал, раздающий кассеты. Выдает себя за психолога и утверждает, что у нее нет докторской степени. Два нарушения государственного делового кодекса, депутат. Как вам такое за эрозию ?
  Массенгил посмотрел на Доббса.
  Доббс рассмеялся и сказал: 'Пикаюн, Сэм. Технический момент. Пэтти Мендес - хорошая девчонка, но зеленая. Пока не очень разбирается во всей этой бюрократической волоките, которую нам впаривают. Доктор Делавэр был с ней довольно груб. Я поговорил с ней, вправил ее'.
  Массенгил на мгновение уставился на него, а затем снова перевел взгляд на меня. 'Ты слышал это. Давайте не будем делать из мухи слона'.
  'А как насчет того, чтобы вернуться на правильный путь?' - мягко сказал Доббс.
  'Правильно', - сказал Массенгил. 'Я хочу, чтобы Лэнс был вовлечен. Так или иначе. Просто и ясно'.
  Я посмотрел на Доббса. Самодовольный. Контролирующий. Внезапно я понял.
  Все эти перекрёстные взгляды, сигналы руками.
  Связь между ними выходила за рамки семинаров по менеджменту.
  У них было нечто более глубокое.
  Что-то с оттенком родительско-детских отношений.
  Это объясняло странную оборонительную реакцию Массенгила, когда я спросил его о том, что Доббс входит в его команду.
   Мы все, весь персонал, выиграли.
  Все мы. Не только я.
  Пациент и терапевт? Основа общества, обнажающего свою психику перед Санта-Клаусом?
  Почему нет?
  Психотерапия под видом семинаров по менеджменту была бы изящным прикрытием, легитимизирующим присутствие Доббса в офисе Массенгила и избавляющим Массенгила от похода к врачу. Духовный рост на службе души... исследование разума, замаскированное под 'мозговой штурм'. Счета можно было бы отмыть среди офисных счетов....
  Тонкий голос Массенгила вернул меня в настоящее. Произносит еще одну речь. Еще больше тарабарщины о ценностях...
  Я сказал: 'Господа, если это все, я уже в пути. И я рассчитываю закончить то, что начал, без дальнейших помех'.
  'Ты совершаешь большую ошибку', - сказал Массенгил. 'Чертовски большую ошибку'.
  'Нет, ты ', - сказал я достаточно громко, чтобы удивить всех нас троих. 'Последняя из серии ошибок. Например, использование школы - эксплуатация тех молодежь - для продвижения собственных планов. Зацикленность на тривиальной ерунде
   когда есть столько важных проблем, с которыми нужно разобраться. И если вы правы, что вы цель, вы сделали гораздо хуже - вы привлекли убийцу в этот двор, подвергли этих детей смертельной опасности'.
  Массенгил вскочил и обошел стол. 'Ты, сопливый педик!' Пена собралась в уголках его рта. Капли ее летели, когда он говорил, и одна из них осела на его галстуке.
  Доббс выглядел огорченным. 'Сэм!' - сказал он, с трудом вставая на ноги и пытаясь удержать старика. Но Массенгил был силен для своего возраста и подпитывался яростью. Они двое неловко боролись мгновение.
  Затем Доббс резко сказал: 'Сэм!', и Массенгил перестал сопротивляться.
  Он сердито посмотрел на меня из-за покатого плеча Доббса.
  'Громкий сопля'.
  Доббс повернулся и бросил на меня взгляд, словно говорящий: 'Посмотри-ка, что ты натворил'.
  Я сказал: 'У вас очень нетактичный характер, депутат'.
  Массенгил сказал: 'Не волнуйся, Лэнс. Он вышел. Ты в деле. Даю слово. Все просто и ясно'.
  Я сказал: 'Член Ассамблеи, вот что просто и ясно: малейшая попытка помешать моему лечению, и я сразу же отправлюсь в прессу. У них не так много фактов о самой стрельбе, и можете быть уверены, они будут в восторге, если узнают пикантный ракурс...
  политическое вмешательство'.
  Массенгил рванулся вперед. 'Теперь ты просто...' Доббс удержал его, но сам бросил на меня угрожающий взгляд.
  Я пошёл к двери. 'Такие сочные, что они пускают слюни, депутат. Врачи, которые не являются врачами, программа 'кризисного вмешательства', которая так и не началась, несмотря на вдохновенные короткие телевизионные речи доктора Доббса. Непрограмма, за которую ваш офис уже заплатил. Звучит как плохая фискальная политика в лучшем случае, многократное мошенничество в худшем. Кто-то захочет узнать, почему - почему связь между вами и доктором Доббсом настолько сильна, что вы готовы зайти так далеко. По крайней мере, будет проведено этическое расследование. Вы знаете, как такие вещи становятся, когда набирают обороты. Так что давайте посмотрим, посчитают ли эти голодные новостники это пустяком'.
  Краска отхлынула от лица Массенгила. Лицо Доббса застыло. Он взял брелок для часов и начал его сильно тереть.
  Я повернулся к ним спиной и ушел.
  Бет Брамбл стояла возле офиса и курила длинную розовую сигарету с серебряным наконечником.
  'Все прошло хорошо?' - сказала она, улыбаясь. Сдерживая смех.
   'Персиковый восторг'. Мои челюсти ныли от напряжения, а голос охрип.
  Она перестала улыбаться и оглянулась на дверь кабинета.
  'Не волнуйся. С ним все в порядке', - сказала я. 'Все еще любимый'.
   8
  Хорошая демонстрация крутизны, но когда я шел к 'Севилье', меня охватил гнев. Я нашел телефон-автомат возле йогуртницы и позвонил Майло. Его не было, и я оставил сообщение, чтобы он позвонил. Я вошел внутрь, купил чашку кофе, выпил ее и налил себе еще, стоя у стойки. Много разговоров о пульсе. Мой был учащенным.
  Я вышла оттуда и поехала в школу, ехала медленно, пытаясь успокоиться, и приехала чуть раньше одиннадцати, все еще взволнованная и не готовая встретиться с детьми.
  Я припарковался, сделал глубокий вдох и вышел из машины. И школьный полицейский, и крестоносец ушли. Когда я шел к воротам, по улице медленно проехала машина. Серебристо-серая компактная.
  Honda Accord нуждается в мойке, кузов в ямках и шрамах, покрытие не намного блестит больше, чем грунтовка. Но один из примеров калифорнийского кастомного стиля привлек мое внимание: блестящие черные окна, которые обвили машину, как электроизоляционная лента, делая тусклую краску еще более тусклой. Окна, которые, казалось бы, были бы уместны в удлиненном лимузине.
  Маленькая серая машина остановилась, чтобы пропустить меня, задержалась и продолжила движение еще квартал, прежде чем повернуть налево. Я вошел на территорию школы.
  Линда была в своем офисе, за стопкой бумаг. Увидев меня, она повернулась, встала и улыбнулась. На ней была синяя рубашка оксфорд на пуговицах, юбка цвета хаки, коричневые ботинки на разумных низких каблуках. Та часть ноги, которая виднелась, была гладкой и белой. Ее волосы были зачесаны назад и закреплены на висках черепаховыми заколками, открывая маленькие, близко посаженные уши, украшенные крошечными золотыми гвоздиками.
  'Привет. Ты рано', - сказала она, отодвигая в сторону какие-то бумаги.
  'Выбился из графика'.
  Глубоко дышал я или нет, в моем голосе все еще слышалась ярость.
  Она спросила: 'Что это?'
  Я рассказал ей о конфронтации с Массенджилом и Доббсом, опустив часть о сексуальной ориентации Майло.
  'Ублюдки', - сказала она и села обратно. 'Пытаются нажиться на
   трагедия'.
  Я сел напротив нее.
  'Вот что получаешь, если ведешь себя как хороший парень', - сказала она.
  'Еще полчаса назад я не был таким уж славным парнем. Когда Массенгил начал на меня давить, стало жарко. Надеюсь, я не сделал тебе хуже'.
  'Не беспокойся об этом', - ее голос звучал устало.
  'Какой ущерб он может нанести?'
  'Ничего в ближайшее время, кроме как поднять больше шума - что маловероятно после стрельбы'. Она на мгновение задумалась. 'Думаю, он мог бы попытаться испортить школьный бюджет, когда он будет обсуждаться в следующем году в Сакраменто. Но ему было бы трудно нацелиться конкретно на Хейла.
  Так что не беспокойся об этом. Просто продолжай делать свое дело'.
  'Он странный', - сказал я. 'Он действительно грубоват, совсем невежлив'.
  'А чего вы ожидали? Государственного деятеля?'
  'Некоторая изысканность - лоск. Он этим занимается уже двадцать восемь лет.
  Вдобавок к грубости у него еще и скверный нрав. Удивительно, что он так долго продержался'.
  'Он, наверное, знает, кого нужно ударить, а кого нужно подлизаться...
  В этом и заключается вся суть, не так ли? И за двадцать восемь лет он починил множество выбоин. Кроме того, грубость на краях, вероятно, здесь работает хорошо - вся эта ковбойская штука'.
  'У него должно быть что-то, - сказал я. - На последних двух выборах у него не было оппозиции. Я знаю, потому что я избиратель.
  Я постоянно оставляю это место пустым'.
  'Я тоже избиратель. Я пишу в Alfred E. Newman'.
  Я улыбнулся.
  Она сказала: 'Можем ли мы стать соседями, сэр?'
  'Я живу в Беверли-Глен'.
  'Беверли Глен и где?'
  'К северу от Сансет, по направлению к Малхолланду'.
  'Ммм, там очень красиво', - сказала она. 'Это не по мне. У меня есть только маленькая хижина возле Вествуда и Пико'. Озорная улыбка.
  'Полагаю, ни у кого из нас, лояльных избирателей, нет больших шансов добиться ремонта своих выбоин'.
  'Лучше научиться самому замешивать асфальт', - сказал я. 'Или подлизываться к доктору.
  Доббс'.
  'Кстати, - сказала она, взяла что-то со стола и протянула мне.
   Это была кассета, белый пластик с черными буквами, которые размазались. Название было СОХРАНЕНИЕ ЯСНОГО РАЗУМА, ВОЗРАСТЫ 5-10.
  Авторские права 1985 г., Лэнс Доббс, доктор философии, Cognitive-Spiritual Associates, Inc.
  'Вот что раздавала Маленькая Мисс Фальшивый Док перед тем, как ты ее вырубил', - сказала она. 'Я конфисковала все, взяла одну домой и прослушала ее вчера вечером. Насколько я могу судить, это сводится к промыванию мозгов. Буквально. Доббс продолжает о том, как плохие мысли делают детей грустными и злыми. Затем он говорит им представить, как их мамы вынимают их мозги и тщательно моют их мылом и водой, пока они не станут чистыми, все плохие мысли не исчезнут, и не останутся хорошие, чистые, блестящие мысли. Мне это кажется фальшивым. Может ли что-то подобное быть полезным?'
  'Сомнительно', - сказал я. 'Подобные методы использовались с хронически больными людьми - позитивное мышление, управляемые образы, попытки заставить их сосредоточиться от своего дискомфорта. Но обычно таких пациентов сначала проверяют и консультируют - поощряют выражать свои чувства, прежде чем они попытаются очистить голову. Это то, что нужно нашим детям прямо сейчас. Разгрузиться'.
  'То есть вы говорите, что это может им навредить, заблокировать?'
  'Если они восприняли это слишком серьезно. Это также может вызвать проблемы с чувством вины, если они начнут рассматривать свой страх и гнев как 'плохие'. Для детей ' плохие ' означает, что они плохо себя вели'.
  'Чертовы шарлатаны', - сказала она, пристально глядя на кассету.
  'Было ли на пленке что-то, что могло бы заинтересовать ребенка?'
  'Я не слышала', - сказала она. 'Просто какая-то нелепая музыка на заднем плане и Доббс бубнит, как какой-то елейный гуру. Очень низкий бюджет'.
  'Тогда, вероятно, риск невелик. Дети не будут сидеть там достаточно долго, чтобы получить травму'.
  'Надеюсь, что так'.
  'Малый бюджет', - сказал я. 'Точно как внутренняя отделка Массенгила. Я понимаю, почему ему это понравилось - быстрое решение, без возни с чем-то психологически угрожающим. И внешне экономически эффективно - двести детей лечатся одновременно.
  Доббс, вероятно, мог бы организовать какой-нибудь компьютерный тест, показывающий, что у детей все отлично; затем они вдвоем устраивают пресс-конференцию и становятся героями'.
  Я положил кассету в карман. 'Я возьму ее домой и послушаю'.
  Она сказала: 'Что действительно меня терзает, так это горе, которое мы испытываем, пытаясь получить финансирование на психическое здоровье от законодательного органа. Они всегда
   требуя исследований результатов, доказательств эффективности, страниц статистики. А потом такой мерзавец, как Доббс, лезет в правительственную грудь с такой ерундой'.
  'Это потому, что у этого урода есть свой особый подход'.
  "Что?"
  'Я не могу быть уверен, но готов поспорить, что он терапевт Массенгила'.
  Она опустила подбородок и подняла брови. 'Старый хвастун в анализе? Да ладно. Ты только что сказал, что он не пойдет ни на что психологически угрожающее'.
  'Он бы не стал. Доббс, вероятно, формулирует это в неугрожающем ключе...
  Нетерапевтическая терминология. Тренинг мышечной релаксации, эффективность управления. Или даже что - то квазирелигиозное - один из семинаров имел отношение к душе'.
  'Встать на колени и проявить эмоции?'
  'Что бы это ни было, я почти уверен, что между ними что-то происходит'. Я рассказал ей, что видел в общении Доббса и Массенгила, о намеках и скрытых взглядах. 'Когда я намекнул на то, что хочу раскрыть природу их отношений, Массенгил чуть не потерял печенье'.
  'О, боже', - сказала она. 'Вот очаровательный образ для тебя'. Она приложила палец к губам. 'Интересно, какой излом он выпрямляет'.
  'Возможно, это контроль над собой или облегчение какого-то симптома, связанного со стрессом, например, гипертонии. Доббс, казалось, привык его успокаивать, и Массенгил его слушался. Как будто они вместе тренировались'.
  'Низшая лига Иглтона', - сказала она, покачав головой. 'Не слишком ли хорошо это будет смотреться с хорошими ребятами из Оушен-Хайтс, не так ли?'
  'Отсюда и прикрытие семинара', - сказал я. 'И дополнительные выплаты Доббсу за осмотрительность - как рекомендации после землетрясения. И записи.
  На сколько вы хотите поспорить, что офис Массенгила заплатил за них? За небольшую инвестицию Массенгил покупает шанс выйти из всего этого благоухающим. Он и Доббс не могли знать, что я доберусь туда первым - после того, как Доббс уже начал общаться с прессой. Потенциал скандала есть. По крайней мере, Массенгил будет выглядеть чертовым дураком.
  Она покачала головой. 'Та же старая история. Можно было бы подумать, что я к этому привыкну.
  Надеюсь, все это не слишком вас огорчило'.
  Я понял, что разговоры об этом высосали из меня весь гнев. 'Не волнуйся. Я видел и похуже. В любом случае, я здесь, чтобы работать.
  Сколько детей пришло?'
   'Немного больше, чем вчера, но этого недостаточно. Со многими родителями не удалось связаться по телефону в рабочее время. Карла и я попробуем еще раз сегодня вечером'.
  Я заметил, как она устала, и сказал: 'Приятно видеть, что ты не озлобилась'.
  Она осмотрела кутикулу. 'Что можешь, то и делаешь'.
  Я сказал: 'Я вижу, что школьный охранник ушел'.
  'Должно быть, мы в безопасности, да?'
  'Вы не чувствуете себя в безопасности?'
  'На самом деле, я так думаю. Я действительно верю, что Массенгил довел ситуацию до критической точки.
  Худшее уже позади'.
  Выражение ее лица не вязалось с ее словами. Я спросил: 'Что же тогда?'
  Она открыла ящик, достала конверт из плотной бумаги и протянула его мне.
  Внутри было три листа бумаги, один в синюю линейку и вырванный из спиральной тетради, остальные - дешевая белая канцелярская бумага, без пометок. Сообщение на одном из белых листов было напечатано на машинке на старом руководстве; другой был написан от руки очень темными карандашными печатными буквами.
  Лист в синюю линейку был покрыт красным курсивом, похожим на птичьи царапины.
  Разные руки, одно и то же сообщение:
  ЛЮБИТЕЛЬ ШИПОВ!!! Идите на хуй, дворняги-расовосмешанцы!!!
  ТВОЙ ДЕНЬ РАСПЛАТЫ СКОРО. РАСКАИВАЙСЯ ИЛИ ГОРИ ВМЕСТЕ СО ВСЕМИ
  НИГГЕРСКИЕ ТИПЫ В ЧЁРТОМ НИГГЕРСКОМ АДУ...
   НЕЛЕГАЛЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ В БИНЕРЛЕНД. БОЛЬШЕ НЕТ КРАЖИ РАБОЧИХ МЕСТ
   ОТ АМЕРИКАНСКИХ ТРУДЯЩИХСЯ ЛЮДЕЙ... БЕЛЫХ ЛЮДЕЙ
   ФРОНТ ОСВОБОЖДЕНИЯ .
  Она сказала: 'Раньше я регулярно пила такие пойла, но теперь это прекратилось. Думаю, это возвращает воспоминания о том, как тяжело все было в начале'.
  'Вы сообщили в полицию?'
  Она кивнула. 'Я позвонила тому детективу из террористического отряда - Фриску.
  Он заставил меня прочитать ему все это по телефону, сказал, что пришлет кого-нибудь забрать письма. Но он не звучал слишком торопливо...
  На самом деле, немного скучно. Мне было все равно, что я оставил там свои отпечатки пальцев или что Карла выбросила конверты. Я спросил его о том, чтобы вернуть охранника на дежурство, хотя бы на время. Парень был не очень хорош, но лучше, чем ничего, верно? Фриск сказал, что охранника предоставил школьный округ, и это не в его компетенции, но, похоже, беспокоиться не о чем - преступник действовал в одиночку. Я спросил его, что насчет подражателей, и он сказал, что это крайне маловероятно.
  'Вы рассказали ему о крестоносце?'
  'Старый Элайджа? Вот как я его себе представляю - сумасшедший пророк, спустившийся с холмов. Я об этом упомянул, но Фриск сказал, что он ничего не может сделать, если только индейка не нарушит закон или если я не пойду в суд и не получу запретительный судебный приказ. Кстати, сегодня утром он снова появился
  - Илия. Кричит через забор об аде и погибели. Я вышел к нему и сказал, что он хорошо поработал здесь - все слышали это слово. Затем я спросил, могу ли я почитать ему Библию. Он ухватился за это, перешел к чему-то из Иеремии, смерти и разрушению Святого Храма. Вы бы видели нас двоих, декламирующих на тротуаре. После того, как мы закончили, я сказал ему, что он должен проверить Голливудский бульвар - там много нуждающихся духов, жаждущих спасения. Он назвал меня женщиной доблести, благословил меня и ушел, распевая песни'.
  Когда я перестал смеяться, я сказал: 'Кризисное вмешательство. У вас есть талант, доктор'.
  'Правильно. Все время, пока я тешил самолюбие этого идиота, на самом деле мне хотелось дать ему хорошего пинка под зад'.
  'Есть ли новости от Фриск о том, когда детям разрешат вернуться во двор?'
  'С утра им разрешено. Когда он сказал, что беспокоиться не о чем, с точки зрения безопасности, я спросил его об освобождении двора. Он сказал: 'О, да, конечно, продолжайте'. Он явно забыл об этом - для него не проблема, что нам пришлось держать двести детей взаперти. Мы не говорим о проявлении образцовой чувствительности'.
  Я спросил: 'Он что-нибудь еще мог сказать о стрельбе?'
  'Не благословенная вещь. И я спросил'.
  'Вы рассказали ему о том, что Фергюсон знаком с девчонкой Берден?'
  Она кивнула. 'Он сказал, чтобы она позвонила ему - тот же скучающий тон. Оказывая мне большую услугу. Старая Эсме заболела, поэтому я позвонила ей домой и передала сообщение. Пока она была на линии, я спросила ее, что она помнит о девушке. Оказалось, что нет
  много: Холли была одиночкой, не очень умной, имела тенденцию отсутствовать на уроках, испытывала трудности с обучением. Но у нее была одна крупица сплетен - у девушки был черный парень. Старая Эсме понизила голос, когда она это сказала. Как будто меня это волновало. Как будто это действительно имело значение сейчас. Она также сказала, что у отца репутация немного странного человека. Работает из своего дома, какой-то изобретатель - никто точно не знает, как он себя обеспечивает. Между прочим, я порылся в наших старых записях и ничего на нее не нашел. Очевидно, все старые записи были доставлены в центр города. Я позвонил в центр города, и они сообщили мне, что проводится ручной поиск ее стенограмм; все, что было связано с ней, было секретной информацией, приказом полиции.
  'Парень', - сказал я.
  'Вы думаете, это имеет значение?'
  'Не то чтобы он был черным. Но если отношения были относительно недавними, он мог бы рассказать нам что-то о душевном состоянии Холли. Сказал ли Фергюсон что-нибудь еще о нем, кроме того, что он черный?'
  'Только это. С большой буквы Б. Когда я ничего не сказал по этому поводу, Эсме начала издавать гриппозные звуки, и я повесил трубку'.
  'Почему-то я чувствую, что она не твой любимый человек'.
  'Я уверен, что это взаимно. Она - мудак, выжидающий своего часа до пенсии. Я бы не рассчитывал получить от нее какие-либо сведения о девушке Берден или о чем-то еще'.
  Я спросил: 'Кстати, Алвард или кто-нибудь еще из офиса Латча уже звонил?'
  "О чем?"
  'Vis-à-vis информационный поток', - сказал я напыщенным голосом. 'Мы, хорошие люди, должны были получить все, что хотели, как только полиция дала зеленый свет, верно?'
  'Обещания, обещания'.
  'Не то чтобы это имело значение, на данный момент. На самом деле, лучше бы он держался подальше. Детям не нужно больше политического вмешательства'.
  'Взрослые тоже', - сказала она.
  В коридоре раздался полуденный звонок, достаточно громкий, чтобы заставить вибрировать стены офиса. Я встал. 'Время исцелять молодые умы'.
  Она проводила меня до двери. 'Что касается общения с родителями, я не знаю, хватит ли нам времени в пятницу. А как насчет понедельника?'
  'В понедельник было бы неплохо', - сказал я.
  'Хорошо. Мы будем продолжать звонить. Я хочу, чтобы ты знал, что я действительно ценю все, что ты делаешь'.
  Она выглядела избитой.
   Мне захотелось обнять ее. Вместо этого я улыбнулся и сказал:
  'Вперед. Non il egitimati carborundum. '
  'А, вдобавок ко всему, этот человек еще и латыньист. Извините, профессор. Я испанский брал'.
  Я сказал: 'Надпись на древнеримской гробнице: Не позволяй ублюдкам измотать тебя'.
  Она откинула голову назад и рассмеялась. Я держал этот звук в голове, пока шел в класс.
   9
  Дети встретили меня с энтузиазмом, свободно разговаривая. Я заставил младших построить копии сарая из кубиков, манипулировать фигурками, представляющими Холли Берден, Алварда, учителей, самих себя. Разыгрывая стрельбу снова и снова, пока не наступила скука и видимая тревога не уменьшилась. Старшие ученики хотели знать, что заставило Холли Берден стать плохой, заставило ее ненавидеть их. Я заверил их, что она не нацелилась на них, была невменяемой, неконтролируемой. Сожалел, что у меня было мало, чем это подтвердить.
  Шестиклассник спросил: 'Что свело ее с ума?'
  'Никто не знает'.
  'Я думал, это твоя работа - знать, что сводит людей с ума'.
  Я сказал: ' Пытаюсь узнать. Мы еще многого не понимаем в безумии'.
  'У меня сумасшедшая тетя', - сказала девочка.
  'Она получила это от тебя', - сказал мальчик рядом с ней.
  И они ушли....
  Я вышел из последнего класса измотанным, но с чувством выполненного долга, хотел поделиться этим чувством с Линдой и скрасить ее день. Но ее кабинет был заперт, и я покинул школу.
  Когда я садился в 'Севилью', я заметил, как из-за угла вывернула и приблизилась машина.
  Медленно. Серебристо-серая Хонда. Грязная. Черные окна.
  Он подъехал ко мне и остановился.
  Я заблокировал Seville. Honda осталась на месте, двигатель работал на холостом ходу, а затем внезапно тронулась с места.
  Я резко повернулся и различил четыре цифры и три буквы номера лицензии. Удержал информацию в голове, пока не смог достать ручку и бумагу из портфеля и записать ее.
  А потом я сидел и пытался это понять.
  Какое-то запугивание?
  Или просто любопытный местный житель, высматривающий перевозчиков?
  Я вспомнил расистские измышления, которые мне показала Линда, и задался вопросом:
   здесь может быть связь.
  Я оглянулся на территорию школы, седеющую в осенних сумерках.
  Горстка учеников осталась во дворе, ожидая, когда их заберут, играя под бдительным оком помощника учителя. Школьные автобусы уехали, увозя детей из пригородов обратно на злые улицы -
  но какие улицы были более подлыми?
  Я наблюдал, как резвятся дети, наслаждаясь своим недавно освобожденным школьным двором.
  Прятки.
  Кикбол. Классики.
  Теряя себя в текущей игре.
  Так что доверять было больно.
  Я посмотрел вверх и вниз по улице, прежде чем выехать. Ехал домой слишком быстро и все время поглядывал в зеркало заднего вида.
  Первое, что я сделал, войдя в дом, - снял трубку и набрал номер отдела убийств и ограблений Западного Лос-Анджелеса.
  На этот раз был новый D-Three.
  'Привет, Алекс. Получил твое сообщение, пытался позвонить. Прямо сейчас какое-то безумие
  - 'Странные вещи происходят, Майло. Давай поговорим'.
  'Конечно. Позже', - сказал он голосом, давшим мне понять, что он не один.
  'Позвольте мне уладить несколько вопросов, и я вам отвечу'.
  Он позвонил в колокольчик незадолго до семи и, действуя по рефлексу, пошел прямо на кухню. Я остался на кожаном диване, наблюдая за сводкой новостей.
  Ничего нового о стрельбе: только крупные планы фотографии Холли Берден в ежегоднике, официальный отчет школьного совета о том, что 'подробный и обширный ручной поиск школьных записей за несколько лет' подтвердил ее посещение и окончание начальной школы Натана Хейла, но не выявил никаких новых идей. Затем еще больше психиатрических предположений, включая одну теорию о том, что она вернулась в Хейл, чтобы отомстить за какое-то воображаемое оскорбление. Когда его попросили рассказать подробности, психиатр возразил, заявив, что он говорит теоретически - в терминах 'классической психодинамической мудрости'. Доббс снова появился в сегменте, который выглядел заранее записанным. Поглаживая свой брелок для часов, все еще рассказывая о своей программе лечения в Хейле, взрывая
  'общество'. Интересно, как долго он будет продолжать этот фарс.
  Мило вернулся с комической грушей во рту, одной из дюжины посланных
  мне каждый год в качестве подарка от благодарного пациента, ныне живущего в Орегоне.
  Он чавкнул. 'Приятно видеть, что ты снова покупаешь хорошую здоровую пищу'.
  'Все для тебя', - сказал я. 'Питание для растущего мальчика'.
  Он похлопал себя по животу и сел, нахмурившись.
  Камера отодвинулась от резинового лица Доббса. Психолог поглаживал бороду, на лице у него было грустное, ханжеское выражение -
  отчасти плакальщица, отчасти торгаш.
  Майло фыркнул и начал напевать 'Jingle Bells'.
  Я сказал: 'Да, сходство поразительное , но этот парень не святой'.
  'Лучше будь осторожен. Он знает, непослушный ты или хороший'.
  Высказывания Доббса о духовности превратились в рекламу.
  Майло вытянул ноги и сказал: 'Ладно, ты обещал мне странное. Пора делать'.
  Я начал со встречи с Массенджилом и Доббсом.
  Он сказал: 'Я не знаю, что из этого можно назвать странным , Алекс.
  Похоже на старую добрую политику, как обычно: этот придурок считает, что школа - его территория, хочет, чтобы его сын был в курсе всего, что там происходит. Вам нужно думать так же, как эти ребята, - их наркотик - власть. Вы нарушили. Конечно, он обидится'.
  'И что мне с этим делать?'
  'Ни черта. Что он может тебе сделать?'
  'Не так уж много', - сказал я, - 'но он может что-нибудь с тобой сделать.
  Он говорил о том, что ваше повышение вызвало негодование'.
  'Я дрожу', - сказал Майло и пошевелил рукой. 'Но в одном он прав. Войска недовольны моим восхождением по административной лестнице. Одно дело терпеть педика; совсем другое - выполнять его приказы . Хуже того, другие D-3 начинают нервничать из-за моего 'подхода к работе'. Большинство из них - обычные офисные жокеи, отбивающие время. Мое желание работать на улицах делает их похожими на коматозных слизняков, которыми они и являются. Единственный другой парень, который остается активным, - это D-3 из отдела убийств в Западной долине. Но он возрожденный, не любит извращенцев, так что у него нет потенциала для сближения. И все же, нет смысла ссать и ныть, верно? Не совершай преступления, если не можешь взломать слизь. Кроме того, избавиться от меня будет больше проблем, чем пользы - Департамент - как один из тех динозавров с мозгами размером с горошину. Его невозможно сдвинуть с места, но очень легко обойти, если смотреть под ноги. Так что не беспокойтесь обо мне, делайте свою работу и забудьте об этом'.
  'Это именно то, что сказала Линда'.
   Он ухмыльнулся. ' Линда? Мы же по имени, ху-ху'.
  'Вниз, Ровер'.
  ' Линда. Все эти пушистые светлые волосы, южный акцент. Но задиристый -
  дает ей привлекательное преимущество. Совсем не плохой выбор, приятель. В любом случае, тебе пора возвращаться в социальный ритм'.
  'Никто не сделал выбора ' .
  'Угу'. Он издавал грубые звуки. ' Линда. Муй ленда. '
  'Как Рик?'
  'Хорошо. Не меняй тему'.
  Я сказал: 'Именно это я и собираюсь сделать'. Я рассказал ему о серебристой 'Хонде'. Он выглядел не впечатленным.
  'Что он сделал, кроме того, что остановился на несколько минут?'
  'Ничего. Но время было странным. Он был там, когда я приехал, проезжал мимо, когда я уезжал'.
  'Может, кто-то считает тебя милым, Алекс. Или, может быть, это просто кто-то из местных, разыгрывающий параноидальную банду, проверяющий район на предмет незнакомцев, думая, что ты чудак'.
  'Может быть'.
  'Если вам станет легче, - сказал он, - дайте мне номер лицензии'.
  Я так и сделал, и он это скопировал.
  'Обслуживание с улыбкой', - сказал он. 'Могу ли я еще что-то сделать для вас?'
  Я сказал: 'Массенгил, похоже, был уверен, что он был целью. Ты слышал что-нибудь, подтверждающее это?'
  'Ничего - не то чтобы Фриск открыл мне свои файлы. Может, старый простак что-то знает, но более вероятно, что у него раздутое чувство собственного достоинства, он думает, что его действительно стоит пристрелить. Или, может, он параноик, и Санта его от этого лечит'.
  Он съел еще грушу, сказал: 'К этому хорошо подойдет немного молока', и пошел за ним. Он вернулся, попивая из пакета.
  'Тебе следует знать еще кое-что', - сказал я и рассказал ему о письме с оскорблениями.
  'Обычные клопы', - сказал он. 'Жаль, что ей приходится через это проходить'.
  'Она сказала, что Фриск не восприняла это слишком серьезно'.
  'По правде говоря, Алекс, с таким мусором мало что можно сделать. А вот если выяснится, что девчонка Берден была связана с какой-нибудь расистской группировкой, тогда все будет по-другому'.
  'А сказала бы тебе Фриск, если бы это было так?'
  'Не раньше, чем он надел свой костюм от Джорджио, улыбнулся в камеру и рассказал об этом прежде всего жителям мегаполиса. Но есть вероятность, что если она
   был очень политизирован, он бы уже знал. У ATD все компьютеризировано, они бы перешли на ее известных сообщников, и я бы услышал это через старую внутриведомственную систему передачи слухов'.
  'Можете ли вы рассказать мне что-нибудь новое о ней , Майло? Дети спрашивают'.
  'Я узнал кое-что из своего источника в коронере, но сомневаюсь, что эта информация вам поможет. Она была одета в черное...
  джинсы, свитер, обувь, все, вплоть до нижнего белья'.
  'Похоже на костюм коммандос'.
  'Или сумасшедшая ниндзя. Или ее вкус в моде сводился к простому черному и веренице пуль. Или, может быть, она просто не хотела, чтобы ее видели в темноте
  - кто черт его знает? Что еще - да, она была чиста, в плане наркотиков и выпивки, нетронутая девственница, в отличном физическом здоровье до перфорации. Содержимое желудка показало, что она съела около шести накануне вечером. В сарае был бумажный стаканчик с мочой.
  Химический состав мочи намекал на то, что она провела там некоторое время ночью, потягивая и ожидая. Похоже на то, что ты хочешь рассказать детям?
  Я покачал головой. 'Я тоже кое-чему научился. У нее был черный парень'.
  Он поставил пакет молока. 'О, да? Где ты это услышал?'
  'Одна из учительниц в Hale живет по соседству, учила ее много лет назад. Она рассказала Линде о парне, а Линда рассказала мне.
  Линда рассказала об этом Фриску, но он не проявил к этому никакого интереса, как и к гневному письму'.
  Он провел рукой по лицу. 'Парень, да? Действующий или бывший?'
  'Вот что я хотел узнать. Если он недавно, он мог что-то знать, верно? Но учитель никогда не говорил'.
  'Не так уж и активен, - сказал он. - Нетронутая девственная часть. Есть название?'
  'Нет. Как раз то, что я тебе сказал'.
  'Ну', сказал он, 'межрасовые отношения - это не преступление. Официально'.
  Я вспомнила о гневном письме. Сучьи расовые миксеры. 'Даже случайные межрасовые знакомства считались бы уголовным преступлением в Оушен-Хайтс, штат Майло. Это значит, что она могла бы получить за это много общественного наказания
  - отвратительные комментарии, остракизм или что-то похуже. И это также подразумевает, что она была кем угодно, но только не расисткой - вряд ли бы стала стрелять в этих детей'.
  'Если только у нее с парнем не случился отвратительный разрыв, и она не начала
   негодование по отношению ко всем меньшинствам'.
  'Возможно', - сказал я. 'Вот более вероятный сценарий: что, если столкновение лицом к лицу с местным расизмом радикализировало ее и настроило против кого-то, кого она считала расистом. Расистской авторитетной фигуры'.
  'Массенгил?'
  'Возможно, у нее и Массенгила даже была какая-то конфронтация перед стрельбой. Он никогда в этом не признается. Ты бы видел, как он отреагировал, когда я обвинил его в том, что он привел убийцу в школу, Майло. Это определенно задело его за живое. С его характером даже незначительная конфронтация с ней могла бы обернуться неприятностями. Добавьте к этому ее историю психологических проблем... Кстати, откуда Фриск взяла это?'
  Он с отвращением покачал головой. Я решил прекратить вызывать чувство бессилия.
  'В любом случае', - сказал я, - 'смешайте эти элементы, и вы получите нечто потенциально взрывоопасное. Это объяснило бы, почему Массенгил был так уверен, что именно он был предполагаемой целью'.
  Майло подумал и сказал: 'Думаю, это осуществимо, но удачи в доказательстве этого'.
  Я сказал: 'Ты не думаешь, что стоит поговорить с парнем?
  Проверяете известных сообщников?
  'Конечно. Но возможно, Фриск уже это сделал'.
  'Он не сказал об этом Линде'.
  'Он бы этого не сделал. Парень бы отказался от оргазмов, если бы они давали ему преимущество'.
  'Побеждает тот, кто умрет, сохранив больше всего секретов?'
  'Ты понял'.
  'Должно быть, с ним очень здорово работать'.
  'О, да. Как кнут для простаты. Кстати, как зовут этого учителя?'
  'Эсме Фергюсон. Она преподает в четвертом классе. Сегодня утром она сказала, что заболела. Ее домашний номер вы можете узнать у Линды'.
  Он записал имя. 'Ей есть что еще сказать о покойной мисс Берден?'
  'Паршивая ученица, привыкла отвлекаться на занятиях, не слишком общительная. Соответствует тому, что соседи рассказали газетам о том, что она торчала дома весь день'.
  'Как', - сказал он, 'она могла познакомиться с черным парнем, если все свое время проводила просто дома? В том районе'.
  'Хороший вопрос'.
   Он закрыл блокнот, положил его обратно в карман. 'Единственный хороший вопрос, мой друг, это тот, на который можно ответить'.
  "Глубокий."
  'Да. Кто-то глубокий сказал это - Хайдеггер, Кришнамурти. Или, может быть, это был Харпо Маркс. Писк-писк'.
  Он прикончил грушу двумя свирепыми укусами и опустошил пакет молока.
  'Больше похоже на Zeppo', - сказал я. 'Хотите десерт?'
   10
  После того, как он ушел, я прослушал белую кассету. Содержимое не было таким, что могло бы заинтересовать школьника: синтезированная музыка арфы, которая звучала так, будто ее записали под водой, и Доббс говорил тем приторно-сладким, покровительственным тоном, который используют люди, которые не очень любят детей, когда разговаривают с ними.
  Суть сообщения была в 'Игре в страуса' - очистите мозги, сотрите реальность, чтобы заставить ее уйти. Поп-психология во всей ее поверхностной красе; Фрейд перевернулся бы в гробу. Б. Ф. Скиннер не нажал бы кнопку вознаграждения.
  Я выключил магнитофон, вытащил кассету и швырнул двухочковый в ближайшую мусорную корзину, размышляя, сколько Доббс брал за кассету. Сколько копий он сбыл государству через счет расходов Массенгила.
  Зазвонил телефон. Я взял трубку на кухне.
  'Привет, Алекс, это я'.
  Голос, который когда-то меня успокаивал, а потом резал. Впервые за несколько месяцев я его услышал.
  'Привет, Робин'.
  Она сказала: 'Я работаю допоздна, жду, пока высохнет лак. Просто хотела узнать, как у тебя дела'.
  'У меня все хорошо. А как насчет тебя?'
  Давайте послушаем его блестящий ответ.
  Она сказала: 'У меня тоже все в порядке'.
  'Сжигаете полуночное масло?'
  'The Irish Spinners только что прилетели в город на концерт в McCabes. Авиакомпания повредила кучу их инструментов, и я занимаюсь их ремонтом'.
  'Ой', - сказал я, представив, как моя старая гитара Martin разлетелась в щепки.
  'Экстренная операция'.
  'Я чувствую себя хирургом. Бедняги были в отчаянии и околачивались у магазина, оглядываясь через мое плечо. В конце концов я их прогнал. Так что теперь они остаются снаружи на парковке, расхаживают и заламывают руки, как родственники, ожидающие
   прогноз'.
  'Каков прогноз?'
  'Нет ничего, что нельзя было бы исправить с помощью горячего клея и искусного сращивания.
  А ты? Чем ты занимался?
  'Также ремонтные работы'. Я рассказал ей о снайперской стрельбе, о моих занятиях с детьми.
  'О, это. Алекс, эти бедные маленькие дети. Как они?'
  'На удивление хорошо'.
  'Неудивительно. Они в надежных руках. Но разве не было другого психолога, который говорил об этом по телевизору?'
  'Он ограничил себя в разговорах. Что, конечно, к лучшему'.
  'Он меня тоже не впечатлил. Слишком болтливый. Повезло детям, что они тебя заполучили'.
  'На самом деле', - сказал я, - 'главная причина, по которой они справляются относительно хорошо, заключается в том, что они выросли в обстановке насилия и видели много ненависти'.
  'Как грустно... Что ж, я думаю, это здорово, что ты ввязываешься в это дело, используя свои таланты'.
  Тишина.
  'Алекс, я все еще много думаю о тебе'.
  'Я тоже о тебе думаю'. Как можно меньше.
  'Я... я тут подумал - как думаешь, уже настал момент, когда мы могли бы как-нибудь собраться вместе, поговорить? Как друзья?'
  "Я не знаю."
  'Я понимаю, что я нападаю на вас с этой стороны. Просто я думал о том, насколько редка дружба - между мужчинами и женщинами.
  Часть того, что у нас было , была дружбой. Лучшая дружба. Почему мы должны это потерять? Почему нельзя сохранить эту часть?'
  'Имеет смысл. С точки зрения интеллекта'.
  'Но не эмоционально?'
  "Я не знаю."
  Снова тишина.
  'Алекс, я не буду тебя задерживать. Просто береги себя, ладно?'
  'Ты тоже', - сказал я. Затем: 'Оставайся на связи'.
  'Вы это имеете в виду?'
  'Конечно', - сказал я, не понимая, что имею в виду.
  Она пожелала детям в Хейле всего наилучшего и повесила трубку.
  Я не спал и смотрел плохие фильмы, пока меня не сморил сон, где-то после полуночи.
   Ветры Санта-Аны прибыли в темноте. Я проснулся на диване и услышал, как они визжат в лощине, высасывая влагу из ночи. Глаза были словно от песка, а одежда была перекручена вокруг меня. Не потрудившись снять ее, я добрался до спальни, заполз под одеяло и рухнул.
  Восход солнца принес славное утро четверга, небеса вычищены и отполированы до идеальной дельфтской синевы, деревья и кустарники покрыты светящейся рождественской зеленью. Но вид через французские двери имел резкое, холодное совершенство компьютерного Старого Мастера. Я чувствовал себя вялым, одурманенным остатками сна. Запутанные гиперактивные образы засели в моем подсознании, как рыболовные крючки. Слишком много боли, чтобы выдернуть их; время играть в страуса.
  Я потащился в душ. Пока я вытирался полотенцем, позвонил Майло.
  'Проверил номера Honda. Машина 83 года, зарегистрирована на New Frontiers Technology, Limited. Почтовый ящик в Вествуде. Звонки не звонят?'
  'Новые рубежи', - сказал я. 'Нет. Похоже на какое-то высокотехнологичное предприятие - что имело бы смысл, если бы водитель был одним из местных'.
  'Как скажешь. А пока, я подумал, что тебе, возможно, будет интересно узнать, что в эту субботу у меня назначена встреча с миссис Эсме Фергюсон. Ее резиденция , в два. Чай и сочувствие, мизинцы вытянуты'.
  'Я думал, что Фриск проводит все собеседования'.
  'У него есть право первого голоса, но он так и не позвонил ей. Он почти готов закрыть дело. Судя по всему, в чьих-либо файлах не всплыло ничего политического по Бердену - никаких судимостей, даже штрафа за парковку. Никаких забавных телефонных звонков, которые можно было бы отследить из ее дома в какое-либо другое место, никакой работы в Massengil's или Latch's. Поэтому они считают это безумным делом и готовы подать его как решение. Разве не приятно, когда все идет гладко?'
  К десяти вернулись в Хейл. Несколько десятков детей вышли на двор на утреннюю перемену, бегали, лазали, прятались, искали. Асфальт сверкал, как гранит под ничем не омраченным солнцем.
  Я закончил групповые занятия к полудню, оставив остаток дня для индивидуальных оценок детей, которых я пометил как группу высокого риска. После пары часов оценки я решил, что пятеро из них будут в порядке; остальные могли бы пройти индивидуальное лечение.
  Проведя еще пару часов за игровой терапией, поддерживающим консультированием и тренингом по релаксации, я заглянул в кабинет Линды. Карла разбирала кучу форм. Ее панк-до был
   закутанная в синюю бандану, она выглядела лет на двенадцать.
  'Доктор Оверстрит в центре города', - сказала она. 'На встрече'.
  'Бедный доктор Оверстрит'.
  Ее улыбка казалась менее беззаботной, чем обычно.
  'Кто-нибудь из людей доктора Доббса был здесь?' - спросил я.
  'Нет, но это сделал кто-то другой', - она засунула палец в рот и сделала жест, показывающий, что мне заткнули рот.
  "ВОЗ?"
  Она мне рассказала.
  "Где?"
  'Вероятно, один из классов - ваша догадка так же хороша, как и моя'.
  Мне не пришлось гадать. Я услышал музыку, когда шел по коридору.
  Неловкие попытки воспроизвести блюзовые риффы на губной гармошке с покоробленными язычками.
  Я толкнул дверь класса и увидел около дюжины учеников пятого класса, которые выглядели тише, чем когда-либо.
  Гордон Лэтч сидел на столе, скрестив ноги в позе йога, пиджак снят, галстук ослаблен, рукава закатаны до запястий. В одной руке он держал хроматическую губную гармошку, другая гладила его серо-коричневую копну волос.
  Позади него стоял Бад Алвард, одетый в мешковатый костюм угольного цвета, спиной к доске, скрестив руки на массивной груди, с бесстрастным лицом.
  Он был первым, кто меня заметил. Затем Лач повернулся, улыбнулся и сказал:
  'Доктор Делавэр! Заходите и присоединяйтесь к вечеринке'.
  Учительница сидела в конце класса, делая вид, что оценивает работы. Одна из младших, только что закончившая обучение, тихая, с тенденцией к неуверенности. Она посмотрела на меня и пожала плечами. В классе стало тихо. Дети смотрели на меня.
  Лэтч сказал: 'Эй, ребята', поднес губную гармошку к губам и продул несколько тактов 'О, Сюзанна'. Альвард притопнул одной ногой с крыловидным кончиком, сосредоточившись. Как будто поддержание ритма требовало больших усилий. Лэтч закрыл глаза и подул сильнее. Затем он остановился, широко улыбнувшись детям. Некоторые из них поежились.
  Я подошел к столу.
  Лэтч опустил губную гармошку и сказал: 'Мы с Бадом подумали, что будет полезно зайти. Дайте этим ребятам шанс задать вопросы'. Полуподмигивание, понизив голос: 'В отношении нашего предыдущего обсуждения'.
  "Я понимаю."
  'Принес и LD', - сказал он, взвешивая губную гармошку. Возвращаясь к
   перед детьми он изобразил жест чирлидера, играя на губной гармошке.
  'Ребята, что означает аббревиатура LD?'
  Шорох с сидений. Детское бормотание.
  'Правильно', - сказал Лач. 'Маленький Дилан'. Тук, вдох, тук. 'Старый ЛД
  здесь, у меня он был еще с Беркли - это колледж на севере, недалеко от Сан-Франциско, ребята. Кто-нибудь из вас знает, где находится Сан-Франциско?
  Ничего.
  Лэтч сказал: 'У них там было гигантское землетрясение давным-давно. И большой пожар тоже. У них там большой Чайнатаун и мост Золотые Ворота. Кто-нибудь из вас слышал о мосте Золотые Ворота?'
  Добровольцев нет.
  'В любом случае, старый LD - мой маленький доверенный музыкальный приятель. Он помог мне пережить несколько долгих дней - дней с кучей домашней работы.
  Ты ведь знаешь о домашнем задании, не так ли?
  Несколько кивков.
  Альвард поднял одну ногу и осмотрел подошву своего ботинка.
  Лэтч сказал: 'Итак. Хотите что-нибудь услышать ?'
  Тишина.
  Альвард расцепил руки и позволил им свободно висеть.
  Лач сказал: 'Совсем ничего?'
  Мальчик сзади сказал: 'Бон Джови. 'Живущий молитвами'.
  Лэтч щелкнул языком пару раз, попробовал несколько нот на губной гармошке и отодвинул ее от губ, покачав головой. 'Извини, амиго, это не в моем репертуаре'.
  Я сказал: 'Советник, могу ли я поговорить с вами минутку? Наедине'.
  'Конфиденциально, да?' Подражая детям, он понизил голос до театрального шепота: 'Звучит довольно загадочно, да?'
  Несколько детей ответили дрожащими улыбками; большинство же оставались невозмутимыми.
  У доски Алвард снова скрестил руки на груди и переводил взгляд с вида из окна на точку на задней стене, поверх голов детей. Скучающий и настороженный одновременно.
  Я прочистил горло.
  Лэтч взглянул на свои наручные часы и сунул губную гармошку в карман рубашки. 'Конечно, доктор Делавэр, давайте поговорим'. Полное подмигивание. 'Держитесь там, ребята'.
  Он встал со стола, перекинул пиджак через плечо и направился ко мне. Я придержал для него дверь, и мы вышли в коридор. Алвард молча последовал за нами, но остался в дверях класса. Латч коротко кивнул ему, и рыжеволосый мужчина
   закрыл дверь, снова принял позу Секретной службы, скрестив руки на груди, и оглядел коридор, словно рефлексивный сторожевой пес.
  Лэтч прижался спиной к стене и согнул одну ногу. Губная гармошка провисла в кармане. Линзы его очков социального обеспечения были кристально чистыми, глаза за ними беспокойными. 'Хорошая группа детей', - сказал он.
  "Да, они."
  'Кажется, они справляются со всем довольно хорошо'.
  'Это тоже правда'.
  'Хотя мне кажется', - сказал он, - 'что они немного недостигнуты - не знают, где находится Сан-Франциско, мост Золотые Ворота. Система их подводит, ей еще долго придется идти, прежде чем она сделает все правильно'.
  Я ничего не сказал.
  Он сказал: 'Итак. О чем ты думаешь, Алекс?'
  Я сказал: 'При всем уважении к вашим намерениям, советник, было бы лучше дать мне знать, когда вы в следующий раз соберетесь зайти'. Он казался озадаченным. 'Почему это важно для вас?'
  'Не я. Они. Чтобы все было предсказуемо'.
  "Как же так?"
  'Им нужна последовательность. Им нужно чувствовать более сильное чувство контроля над своей средой, а не получать больше сюрпризов'.
  Он поднял очки одной рукой и потер переносицу другой. Я заметил, что кожа за веснушками была румяной, с бронзовым оттенком; после снайперской стрельбы он немного позагорал.
  Когда очки были на месте, он сказал: 'Возможно, мы перепутали сигналы, Алекс, но я думал, что это именно то, чего ты хотел.
  Именно то, что вы сказали, что хотели в нашу первую встречу. Точная информация - информация из первых рук. Обходя бюрократическую волокиту. Нас с Бадом полиция очистила с точки зрения информационного потока, так что я подумал, почему бы и нет?
  'Я имел в виду что-то более организованное', - сказал я.
  Он улыбнулся. 'Проходишь по каналам?'
  'Это не всегда плохая идея'.
  'Нет, конечно, нет. Дело в том, Алекс, что это на самом деле не было запланировано.
  Хотите верьте, хотите нет, но мы, государственные служащие, иногда бываем спонтанны'.
  Ухмыляясь. Он подождал, пока я улыбнусь в ответ, а затем сказал: 'Произошло следующее: мы с Бадом были буквально по соседству. Проезжая
  Закат по пути со встречи в Палисейдс - держим застройщиков под контролем. Дайте этим ребятам полную свободу действий, и все побережье превратится в торговый центр в течение месяца. Это были адские пару часов, но мы вышли из этого лучше, чем когда пришли, и я был довольно доволен своей работой - так бывает не всегда. Поэтому, когда Бад упомянул, что мы подъезжаем к Оушен-Хайтс, я сказал себе: а почему бы и нет? Я думал вернуться сюда как можно скорее, как только полиция нас оправдает, но я был слишком занят невыполненными делами - расследование отбросило меня на пару дней. Все действительно навалилось. Но я чувствовал себя плохо из-за того, что не сдержал своего слова. Поэтому я сказал ему, чтобы он отключился и использовал время с пользой'.
  'Я понимаю, советник...'
  "Гордон."
  'Я понимаю то, что ты хотел сделать, Гордон, но, учитывая все, что пришлось пережить этим детям, лучше все координировать'.
  'Координация, да?' Его голубые глаза перестали двигаться и стали жесткими.
  'Почему я вдруг чувствую себя так, будто снова в школе? Меня вызывают в кабинет директора?'
  'Это не то, что я имел в виду...'
  'Координируйте', - сказал он, отводя взгляд от меня и издавая короткий, жесткий смех, который отдавался в его груди и затихал, прежде чем достигал его горла. 'Проходите по каналам. Это именно то, что мы говорим налогоплательщикам, когда они подходят к микрофону в палатах Совета и просят нас о чем-то, чего мы не собираемся им давать'.
  Я спросил: 'Каков именно твой план, Гордон?'
  Он повернулся ко мне. 'Мой план? Я же только что сказал тебе, что его нет'.
  'Итак, каковы ваши намерения в отношении детей?'
  'Моим намерением , - сказал он, - было сломать лед с небольшой помощью LD, а затем ответить на их вопросы. Дать им шанс закидать меня всем, чем они хотят. Дать им шанс узнать, что система может работать на них, время от времени. Дать им возможность узнать от Бада, каково это - быть героем. Моим намерением было выслушать их чувства и поделиться своими - каково это - быть под огнем. Тот факт, что мы все в этом вместе - нам лучше объединиться, иначе планета в беде. Я как раз собирался начать это, когда вы вошли'.
  Обойдя упрек, я спросил: 'Ты собирался делать это на каждом занятии?'
  'Конечно. Почему бы и нет?'
  'Чтобы сделать это тщательно, может потребоваться довольно много времени. Несколько дней.
   СМИ обязательно узнают, что вы здесь. Как только они это сделают, мы рискуем вызвать еще больше волнений'.
  'Со СМИ можно справиться', - быстро сказал он. 'Моя единственная цель - защитить маленьких ребят'.
  'От чего?'
  'Не что, Алекс. Кого. Пользователей. Людей, которые не задумываясь используют их в личных целях'.
  Он подчеркнул последние три слова и сделал паузу, бросив понимающий взгляд на Альварда, который оставался невозмутимым.
  'Самое печальное, - сказал он, - то, что им пришлось пережить здесь...
  то, что они видели в политическом процессе, - они рискуют вырасти циничными. Невовлеченными. Что не сулит ничего хорошего для нас как общества, не так ли? Мы говорим о стагнации, Алекс. В той степени, в которой такие вещи берут верх в больших масштабах, мы действительно в беде. Так что, я думаю, я хочу, чтобы они увидели, что у политики может быть и другая сторона. Что нет необходимости стагнировать или сдаваться.
  От эрозии к стагнации. Моя вторая доза политической риторики за столько же дней.
  Я спросил: 'Другая сторона, отличная от той, которую представляет депутат Массенгил?'
  Он улыбнулся. 'Я не буду вас обманывать. Мое мнение о депутате Массенгиле общеизвестно. Этот человек - динозавр, часть эпохи, которая должна быть давно забыта. И тот факт, что он в этом замешан, заставил меня по-особенному взглянуть на эту ситуацию. Этот город меняется - весь штат. Мир меняется . Наступает новая эпоха трансмировой близости, которую не остановить. Мы неразрывно связаны с Латинской Америкой, с Тихоокеанским побережьем. Дни ковбоев прошли, но у Сэма Массенгила нет видения, чтобы представить это'. Пауза. 'Он создал вам еще какие-нибудь проблемы?'
  "Нет."
  'Ты уверен? Не стесняйся дать мне знать, Алекс. Я позабочусь, чтобы ты не оказался в центре событий'.
  'Я ценю это, Гордон'.
  Он откинул куртку вперед и надел ее. Погладил волосы.
  'Итак', - сказал он, улыбаясь, - 'должно быть, это работа, приносящая удовлетворение'.
  "Это."
  'Я заметил, что есть еще один психолог, который много выступает перед СМИ. Парень с бородой'.
  'Лэнс Доббс. Пока что он ограничил свое участие разговорами'.
  'Вы хотите сказать, что он на самом деле здесь не был?' Возмущение, насмешка или
   в противном случае.
  'Нет, Гордон, он не приходил. Приходила одна из его помощниц, но я убедил доктора Доббс, что слишком много поваров испортят бульон, и с тех пор она не возвращалась'.
  'Понятно', - сказал он. 'Это, конечно, правда - слишком много поваров. Это правда и во многих других отношениях'.
  Я не ответил.
  Он сказал: 'Итак. Вы чувствуете, что все уладили. С доктором Доббсом'.
  "Все идет нормально."
  'Отлично. Молодец'. Он помолчал, коснулся кармана губной гармошки. 'Ну, удачи и побольше сил тебе'.
  Старое двуручное рукопожатие и кивок Алварду. Рыжеволосый мужчина отошел от двери и разгладил лацканы. Изнутри класса доносились крики и смех, голос молодого учителя, напряженный от разочарования, пытался быть услышанным сквозь шум.
  Латч повернулся ко мне спиной. Они вдвоем начали уходить.
  Я спросил: 'Планируешь вернуться, Гордон?'
  Он остановился и опустил брови, словно размышляя над вопросом космических масштабов. 'Ты дал мне пищу для размышлений, Алекс. Я действительно тебя услышал. О том, как сделать это правильно. Координировать. Так что позволь мне перекинуть это туда-сюда, проверить свой календарь и вернуться к тебе'.
  Я подождал, пока коридор опустеет, затем последовал за ними на почтительном расстоянии, добрался до двери и наблюдал, как они пересекают двор, не обращая внимания на играющих там детей. Затем они покинули территорию, сели в черный Chrysler New Yorker, за рулем которого был Алвард, и уехали.
  Никакие другие машины не выехали за ними. Никакой свиты молодых скупердяев, никаких признаков СМИ. Так что, возможно, история, рассказанная в округе, была подлинной. Но мне было трудно поверить в это. Нетерпеливый ответ Лэтча на мой вопрос о Массенгиле, его вопросы о Доббсе убедили меня, что его планы были не альтруистическими.
  И время было слишком удачным, так скоро после моего вызова в офис Массенгила. Не то чтобы вчерашний визит был общеизвестным. Но Лэтч уже показал доступ к маршруту Массенгила - в день снайперской стрельбы. Готовы к битве на камеру.
  Теперь эти двое были потенциальными героями. Пара акул, борющихся за зубастую опору в подбрюшье трагедии. Интересно, как долго это будет продолжаться.
  Политика как обычно, я предположил. Это напомнило мне, почему я бросил учебу
   академической медицины.
  Я вышел из школы и попытался выкинуть из головы все мысли о политике на достаточно долгое время, чтобы поужинать. Проезжая почти наугад, я оказался на бульваре Санта-Моника и остановился в первом попавшемся мне месте, где можно было легко припарковаться, в кофейне около Двадцать четвертой улицы. Кто-то начал украшать дом на праздники - пластиковая пуансеттия на каждом столике; окна, покрытые матовым налетом и расписанные омелой; олени с кривыми зубами и несколько голубых менор. Хорошее настроение не распространилось на еду, и я оставил большую часть своего сэндвича с ростбифом на тарелке, заплатил и ушел.
  Было темно. Я сел в Seville и выехал со стоянки. Движение было слишком плотным для поворота налево, поэтому я направился на запад. Фары другой машины заполнили мое зеркало заднего вида. Я не придал этому большого значения, пока через несколько кварталов я снова не повернул направо, и огни не исчезли со мной. Я поехал в Sunset.
  Все еще фары. Я мог это сказать, потому что левая мигала.
  Узко расположенные лучи. Маленькая машина. Компактная машина. Слишком темно, чтобы определить цвет или марку.
  Я присоединился к восточному потоку на бульваре. Каждый раз, когда я смотрел в зеркало, фары смотрели на меня, как пара желтых глаз без зрачков.
  Я поймал красный свет на Банди. Фары приблизились. На ближайшем углу была заправка, тип доэмбарго...
  просторный участок, полнофункциональные насосы, платный телефон.
  Я покатился вперед. Фары последовали моему примеру. Когда замигал желтый свет для движения с севера на юг, я покатился две секунды, затем резко повернул на подъездную дорожку и продолжал ехать, пока не добрался до таксофона.
  Машина с мигающей фарой завелась и поехала через перекресток. Я последовал за ней, вникая в детали, которые мог заметить.
  Коричневая Toyota. Двое впереди. Женщина-пассажир, подумал я. Водителя я не видел. Голова пассажира повернулась в сторону водителя.
  Разговаривают друг с другом. Даже не взглянув в мою сторону.
  Я отругал себя за паранойю, вернулся на Сансет и поехал домой. Оператор на моем обслуживании выдал мне кучу сообщений - одно от Майло, остальные все деловые. Я перезвонил, дозвонился до одного работающего допоздна адвоката, кучи автоответчиков и дежурного сержанта в отделе грабежей и убийств, который сказал мне, что детектив Стерджис отсутствует, и нет, он понятия не имеет, о чем был звонок. Я взял трубку
   почта, переоделся в шорты, кроссовки и футболку и отправился на ночную пробежку. Санта-Анас вернулись, стали мягче; я бежал по ветру, чувствовал себя парящим в воздухе.
  Я вернулся через час и сел у пруда с рыбами, не в силах различить кои, как что-то большее, чем пузырьки на черной поверхности воды. Но слушая их, слушая песню водопада, мой разум начал проясняться.
  Я побыл там еще немного, затем вернулся в дом, готовый к настоящему времени. Я подумал о том, чтобы позвонить Линде, попытался убедить себя, что мои мотивы были исключительно профессиональными, затем понял, что у меня нет ее домашнего номера. Как и у Information. Я воспринял это как предзнаменование, устроился на еще одну ночь в одиночестве.
  Девять часов. Вечерние новости на местном канале; я становился наркоманом трагедий. Я открыл Grolsch, откинулся назад и щелкнул пультом.
  Трансляция началась с извержения обычного международного беспорядка, за которым последовал пулеметный поток местных криминальных историй: ограбление с использованием бронированного фургона сберегательно-кредитного отделения в Ван-Найсе, один охранник убит, другой в критическом состоянии. Курильщик крэка из Пакоймы, который сошёл с ума и зарезал своего восьмилетнего сына мясницким ножом. Пятилетнюю девочку выхватили из ее двора в Санта-Крусе.
  Жесткая конкуренция; ничего похожего на снайперскую стрельбу Хейла.
  Я высидел десять минут пернатых вещей, которые выдают за журналистику человеческих интересов в Лос-Анджелесе. Главной темой сегодняшнего вечера был миллионер-уролог из Ньюпорт-Бич, который выиграл в лотерею и поклялся, что его образ жизни не изменится. Затем последовали кадры новой Королевы Роз, открывающей торговый центр в Альтадене.
  Весёлая беседа между ведущими.
  Погода и спорт.
  Раздался звонок в дверь. Наверное, Майло пришел, чтобы лично рассказать мне, по какому поводу он звонил.
  Я открыл дверь, устремив взгляд вверх, на уровень Майло ростом шесть футов и три дюйма. Но глаза, которые смотрели в ответ, были на добрых девять дюймов ниже. Налитые кровью серо-голубые глаза за очками в прозрачной пластиковой оправе. Налитые кровью, но такие яркие и сосредоточенные, что они, казалось, пронзали стекло, доминируя над небольшим треугольным лицом. Бледный цвет лица, казавшийся желтоватым из-за света от насекомых над дверью. Рот плотно сжат.
  Маленький, тонкий нос с узкими ноздрями, обрамляющими нелепый луковичный кончик. Тонкие каштаново-серые волосы, развевающиеся на ночном ветру. Невзрачный
   лицо поверх загорелой ветровки, застегнутой до шеи.
  Мой взгляд упал на его руки. Бледные и с длинными пальцами, сжимающие друг друга.
  'Доктор Делавэр. Я полагаю'. Гнусавый голос. Ни следа легкомыслия. Избитая, отрепетированная фраза... Нет, более надуманная.
   Запрограммировано.
  Я заглянул через его плечо. Внизу, на стоянке, стояла серебристо-серая 'Хонда' с затемненными окнами.
  Я вдруг понял, что он уже давно там стоит. Волосы на моей шее встали дыбом, и я положил руку на дверь и сделал шаг назад.
  'Кто ты и чего ты хочешь?'
  'Меня зовут Бэрден', - сказал он, и это прозвучало как извинение.
  'У моей дочери... С ней случились... неприятности. Она... Я уверен, ты знаешь'.
  'Да, мистер Берден'.
  Он вытянул перед собой обе руки, сцепив их вместе, словно в них было что-то драгоценное или смертоносное. 'Что я... Я хотел бы поговорить с вами, доктор Делавэр, если вы могли бы уделить мне время'.
  Я отступил назад и впустил его.
  Он огляделся вокруг, все еще заламывая руки, его взгляд метался по гостиной, словно фокусник на бильярде.
  'У вас очень хороший дом', - сказал он. Затем он заплакал.
   11
  Я впустил его и усадил на кожаный диван. Он всхлипывал без слез некоторое время, издавая сухие, задыхающиеся звуки, спрятал лицо в руках, затем поднял глаза и сказал: 'Доктор...'
  Потом ничего.
  Я ждал.
  Его очки съехали на нос. Он поправил их. 'Я... Могу ли я воспользоваться вашими... услугами?'
  Я указал ему коридором в ванную, пошел на кухню, сварил крепкий кофе и принес его обратно вместе с чашками и бутылкой ирландского виски. Я услышал, как смыл туалет. Через несколько минут он вернулся, сел, сложил руки на коленях и уставился в пол, словно запоминая узор на моей Бухаре.
  Я вложил ему в руки чашку кофе и протянул бутылку виски.
  Он покачал головой. Я подлил себе в напиток, сделал большой, горячий глоток и откинулся на спинку кресла.
  Он сказал: 'Это... Спасибо, что впустили меня в свой дом'.
  Голос у него был гнусавый, похожий на гобой.
  'Я сожалею о вашей утрате, мистер Берден'.
  Он прикрыл лицо рукой и подвигал ею из стороны в сторону, словно пытаясь стряхнуть дурной сон. Рука, державшая чашку, сильно дрожала, и кофе выплеснулся через края на ковер. Он открыл лицо, поставил чашку, стукнув ею по стеклянной поверхности, схватил салфетку и полез вытирать.
  Я коснулся его локтя и сказал: 'Не беспокойся об этом'.
  Он отстранился от контакта, но позволил мне взять из его руки мокрую салфетку.
  'Извините... Это... Я не хотел вмешиваться'.
  Я взяла салфетку на кухню, чтобы дать ему больше времени собраться. Он встал и прошелся по комнате. Я слышала его шаги из кухни. Быстрые, аритмичные.
  Когда я вернулся, его руки снова лежали на коленях, а глаза были устремлены на ковер.
  Медленно прошла минута, потом другая. Я пил кофе. Он просто сидел
  там. Когда он не сделал попытки заговорить, я спросил: 'Что я могу сделать для вас, мистер Берден?'
  Он ответил прежде, чем последнее слово вылетело из моих уст. ' Проанализируй ее. Узнай правду и скажи им, что они неправы'.
  'Сказать кому?'
  ' Они. Полиция, пресса, все они. Они бредят. Говорят, что она стреляла в детей , это был какой-то смертоносный монстр ' .
  'Мистер Берден...'
  Он яростно покачал головой. ' Послушай меня! Поверь мне! Она ни за что на свете не могла бы... сделать что-то подобное. Она ни за что не стала бы использовать оружие - она ненавидела мою... Она была пацифистка. Идеалистка. И никогда не любила детей ! Она любила детей!'
  Я представил себе финальную сцену в сарае. Ее логово. Черная одежда, винтовка, чашка с мочой.
  Он покачал головой и сказал: 'Это невозможно'.
  'Почему вы пришли ко мне, мистер Берден?'
  'Для анализа ', - сказал он с легким нетерпением. ' Психо-
  Анализ. Это ведь ваша специальность, не так ли? Детская мотивация, мыслительные процессы развивающегося организма. И, несмотря на свой возраст, Холли была ребенком. Психологически. Поверьте, я должен знать. Это бы поставило ее в сферу вашей профессиональной компетенции, не так ли? Я прав?
  Когда я не ответил сразу, он сказал: 'Пожалуйста, доктор. Вы ученый, глубокий человек - это должно быть как раз по вашей части. Я знаю, что сделал правильный выбор'.
  Он начал перечислять названия исследований, которые я опубликовал в научных журналах. Статьи десятилетней давности. В идеальном хронологическом порядке. Когда он закончил, он сказал: 'Я провожу свои исследования, доктор. Я дотошен.
  Когда что-то имеет значение, это единственный выход'.
  Печаль исчезла с его лица, сменившись надменной улыбкой - отличник, ожидающий похвалы.
  'Как вы меня нашли, мистер Берден?'
  'После того, как я поговорил с полицией, мне стало ясно, что они не ищут правды, у них предвзятые мнения. Просто ленивые, озабоченные тем, чтобы все закончить. Поэтому я начал наблюдать за школой, надеясь узнать что-то - что угодно. Потому что ничего из того, что они мне говорили, не имело смысла. Я записывал номерные знаки всех, кто входил и выходил с территории школы, и сверял их со своими файлами. Ваши списки были перепроверены с несколькими моими списками'.
  'Ваши списки?'
  Гобой сыграл пару длинных нот, близких к смеху. 'Не будь
   встревожен - ничего зловещего. Списки - это мое дело. Мне следовало упомянуть об этом в начале. Списки рассылки. Прямая почтовая реклама.
  Прикладная демография. Данные, которые можно вызвать по роду занятий, почтовому индексу, семейному положению - любому количеству переменных. Вы были в списке специалистов по психическому здоровью. Подкласс 1B: доктора наук, клинические психологи. Но вы не были тем психологом, который общался со СМИ, утверждая, что он лечил детей. Мне стало любопытно. Я провел более глубокое расследование. То, что я узнал, вселило в меня надежду.
  'Мои журнальные статьи дали вам надежду?'
  'Ваши статьи были хороши - научно обоснованы. Относительно жесткая методология для очень мягкой науки. Это показало мне, что вы основательный мыслитель - не какой-то там чиновник, который просто плывет по течению. Но что действительно воодушевило меня, так это данные, которые я получил из непрофессиональной прессы -
  газетные статьи. Дело Каса де Лос Ниньос. Скандал с Кадмусом.
  Вы, очевидно, человек, который ищет истину целенаправленно, не убегает от проблем. Я хорошо разбираюсь в людях. Я знаю, что вы тот человек, который мне нужен.
  Еще больше гордыни отличника. И еще кое-что: улыбка охотника.
  Куда делось горе? Жуткий маленький человечек.
  Я сказал: 'Говоря по правде, как насчет того, чтобы показать удостоверение личности. Просто для полноты картины'.
  'Конечно. Всегда стоит быть дотошным'. Он достал дешевый бумажник и вытащил из него водительские права, карточку социального страхования и несколько кредитных карт. Фотография на правах имела угрюмый, угрюмый вид, который напомнил мне мертвую девушку. Я взглянул на кредитные карты, все золотые, все на имя Мэлона М. Бердена. Вернулся к фотографии на правах и еще немного поразглядывал ее.
  'Я знаю, о чем вы думаете, - сказал он, - но по большей части она была похожа на свою мать'.
  Я вернул ему удостоверение личности.
  'Она также унаследовала врожденную доброту своей матери', - сказал он.
  'Сострадание ко всему живому. Все это - пародия...
  Ты должен мне помочь'.
  'Мистер Берден, что именно, по вашему мнению, я могу для вас сделать?'
  'Проведите психобиографию. Жизнь и времена Холли Линн Берден'. Упоминание ее имени заставило его взгляд на мгновение дрогнуть; затем он затвердел от намерения. 'Примените те же инструменты науки, которые вы применяете в своих исследованиях, и станьте постоянным экспертом по моей маленькой девочке - по тому, что заставляло ее тикать. Копайте так глубоко, как вам нравится. Будьте беспощадны в своих вопросах. Сделайте все возможное, чтобы добраться до корня этого
   бардак. Узнайте правду, доктор Делавэр.
  Я не торопился с ответом. Он не сводил с меня глаз.
  'Похоже, вы говорите о двух разных вещах, мистер Берден.
  Реконструкция жизни вашей дочери - то, что известно как психологическая аутопсия. И оправдание ее. Одно может не привести к другому'.
  Я ждал взрыва. А получил я лишь улыбку охотника.
  'О, так и будет, доктор Делавэр. Так и будет. Отец знает'.
   Отец знает. Мать знает. Сколько раз я это уже слышал.
  'Тебе следует знать кое-что', - сказал я. 'Ты, очевидно, не доволен тем, как полиция справляется с ситуацией, но именно полиция вызвала меня'.
  'Если только вы не собираетесь лгать, чтобы сделать их счастливыми, меня это не волнует'.
  'Еще кое-что. Я не могу обещать вам конфиденциальность. Наоборот. Моя первая преданность - детям в Хейле. Моя главная цель - помочь им справиться с тем, что произошло, и я не могу позволить чему-либо отвлечь меня от этого. Если бы я узнал что-то негативное о Холли и раскрытие этого послужило бы терапевтической цели, я бы раскрыл.
  Неприятные вещи могут стать достоянием общественности'.
  'Я не боюсь правды, доктор Делавэр. Надежные данные никогда меня не пугают'.
  Хвастовство. Я думала, что он следит за мной из-за затемненных окон. Использует свои 'файлы', чтобы вторгнуться в мою личную жизнь. Использует слезы, чтобы проникнуть в мой прекрасный дом.
  Взять на себя роль пациента, чтобы сыграть роль терапевта?
  Независимо от его мотивации, мной манипулировали. Я сделал еще один глоток кофе с добавкой и испытал волну легкомыслия. Алкоголь или странность момента?
  Я поставила чашку, откинулась на спинку стула, скрестила ноги и стала его разглядывать.
  Попытался восстановить объективность, выйти из круга скорби и сочувствия, который он спровоцировал у меня на пороге.
  'Я полностью принимаю ваши непредвиденные обстоятельства', - сказал он. 'Вы мне поможете?'
  Он наклонился вперед на диване. Глаза у него были сухие.
  Одна часть меня - захваченный домохозяин - хотела, чтобы он убрался оттуда. Но я обнаружил, что размышляю над его предложением. Потому что то, что он мне предлагал, было именно тем, чего я всем хотел.
  Шанс понять женщину-призрак. Возможность добыть немного информации, которая может ускорить выздоровление детей в
  Хейл.
   Копайте так глубоко, как вам хочется. Не жалейте вопросов.
  Учитывая недавность его трагедии, его неспособность в тот момент противостоять тому, что на самом деле произошло в сарае, - эта клятва мало что значила. Он мог начать с ответов на мои вопросы, а в итоге увидеть во мне врага. Но где-то посередине я вполне мог бы чему-то научиться.
  По какой цене?
  Я сказал: 'Дайте мне время подумать об этом'.
  Это ему не понравилось; он дернул за молнию своей ветровки, расстегнул и застегнул куртку и продолжал смотреть на меня, словно ожидая, что я передумаю.
  Наконец он сказал: 'Это все, о чем я могу просить, доктор'.
  Он встал. Вытащил дешевый бумажник. Он протянул мне белую визитку.
  НЬЮ ФРОНТЬЕРС ТЕХНОЛОДЖИ, ООО
  МАХЛОН М. БЁРДЕН, ПРЕЗИДЕНТ
  Под его именем был написан номер телефона с АТС в Пасифик-Палисейдс.
  Он сказал: 'Это частная линия, она есть у очень немногих людей. Звоните мне круглосуточно. Скорее всего, завтра большую часть времени меня не будет в офисе - в центре города, в Паркер-центре. Пытаюсь заставить полицию выдать... ее тело. Но я буду принимать сообщения'.
  Его подбородок задрожал, а лицо начало обвисать. Стараясь не смотреть на него, я проводил его до двери.
  Я все еще думала о нем, когда позвонил Майло.
  'У меня есть ремонт на твоей Honda', - сказал он. 'New Frontiers Tech - это компания отца Бердена'.
  'Я знаю', - рассказал я ему о визите.
  'Он просто так к вам заглянул?'
  'Просто так'.
  'Выследили вас по номерным знакам?'
  'Вот что он сказал'.
  'Вы чувствуете, что он был опасен?'
  'Не совсем. Просто странно'.
  'В каком смысле странный?'
   'Расчетливый. Манипулирующий. Но, может быть, я слишком строга к нему.
  Парень прошел через ад. Господь знает, что я не вижу его в лучшей форме'.
  'Мне кажется, он пробудил ваше профессиональное любопытство'.
  'В некоторой степени'.
  'Несколько. Это значит, что ты собираешься принять его предложение?'
  'Я думаю об этом. Будут проблемы, если я это сделаю?'
  'Лично меня это не беспокоит, Алекс, но ты уверен, что хочешь влезть глубже?'
  'Если я могу узнать что-то, что поможет детям, я это сделаю. Я ясно дал ему понять, что моя главная преданность - им. Никакой конфиденциальности.
  Он принял это'.
  'Он принимает это сейчас. Но посмотрите на состояние ума этого парня. Жесткое отрицание: он все еще утверждает, что она невиновна. Что происходит, когда реальность ударяет его? Что происходит после того, как вы входите, делаете свое дело и выходите, придя к выводу, что его маленькая девочка была чокнутой с кровью в мозгу?
  Как вы думаете, как он это воспримет?
  'Я подняла эту возможность в разговоре с ним'.
  "И?"
  'Он сказал, что готов рискнуть'.
  'Правильно. Он также сказал тебе, что это его винтовку она взяла с собой в тот сарай?
  Видимо, этот парень коллекционирует оружие, и она украла один из его предметов коллекционирования. Как вы думаете, что это делает с его способностью здраво мыслить об этом?
   Она ненавидела мой ...
  'Когда ты это узнал?'
  'Совсем недавно'. Пауза. 'Источники в баллистической лаборатории'.
  Он выругался. Я не мог понять, насколько его негодование было вызвано необходимостью получать факты о расследовании из вторых рук, насколько - возможностью работать с Мэлоном Берденом.
  'Итак, - сказал я, - ты говоришь, что мне следует отказать ему?'
  ' Я говорю тебе , что делать? Прочь эту мысль. Я просто хочу, чтобы ты хорошенько об этом подумал'.
  'Именно это я и делаю, Майло'.
  'Пока он был у вас, вы спрашивали его о его парне?'
  'Я ни о чем его не спрашивал. Не хотел с ним общаться, пока не буду уверен, как к этому отнестись'.
  'Похоже, ты уже помолвлен, приятель. Вопрос только в том, когда свадьба?'
   'Что тебя беспокоит, Майло?'
  'Ничего. О, черт, я не знаю. Может, это идея, что ты работаешь на другую сторону'.
  'Не для. С. '
  'Та же разница'.
  'Что вообще ставит его на другую сторону?'
  'Хорошие парни и плохие парни. Знаете более значимое различие?'
  ' Он не нажимал на курок, Майло. Он просто ее зачал'.
  'Она была чокнутой. Откуда это взялось?'
  'Что, вина за деторождение?'
  Долгое, неловкое молчание.
  'Да, да, я знаю', - сказал он. 'Где мое молоко человеческого сострадания к нему - он тоже жертва. Просто я позвал тебя помочь детям. Пытался сделать что-то позитивное среди всего этого дерьма. Думаю, я не хочу видеть, как тебя используют - чтобы обелить то, что она сделала'.
  'Это было бы невозможно. То, что она сделала, неизгладимо , Майло'.
  'Да. Ладно, извини. Не хотел тебя подводить. Просто был потрясающий день. Только что вернулся с очередного места преступления. Убийство малыша'.
  "Вот дерьмо."
  'Чистое дерьмо. Двухлетняя жертва. Мамин парень наедается льдом и пылью и бог знает чем еще, использует ребенка для отработки ударов. Соседи слышали, как ребенок весь день воет, две недели назад позвонили в Службу защиты. На прошлой неделе приезжали социальные работники, оценили, написали 'высокий риск', рекомендовали удалить из дома. Но они еще не успели обработать это'.
  "Иисус."
  'Переработка', - сказал он. 'Разве вам это не нравится? Как колбаса. Дерьмо в мясорубку, выходит с другого конца, помеченное и завернутое. Не могу дождаться, чтобы увидеть, что принесет завтрашний день. Какую новую партию мусора нужно будет переработать ' .
   12
  Я обдумывал предложение Бердена, не придя ни к какому выводу, проснулся в пятницу утром, все еще думая об этом. Я отложил это в сторону и поехал в школу, чтобы поработать с теми, кто, как я был уверен, был хорошими парнями.
  Я мог сказать, что я делаю успехи: дети, казалось, скучали, и значительная часть каждого занятия была потрачена на свободную игру. Большая часть дня была потрачена на индивидуальную работу с детьми из группы высокого риска. У некоторых все еще были проблемы со сном, но даже они казались более уравновешенными.
  Дела идут замечательно.
  Но каковы будут долгосрочные последствия?
  К четырем часам я сидел в пустом классе и думал об этом.
  Осознавая, насколько плохо моя подготовка подготовила меня к работе, которую я выполнял, как мало информации могла предложить стандартная психология о влиянии травматического насилия на детей. Возможно, мой опыт мог бы быть полезен другим - другим жертвам и целителям, которые наверняка скоро материализуются в мире, становящемся все более психопатичным. Я решил вести подробные клинические записи, все еще писал в пять, когда в комнату заглянул уборщик со шваброй и ведром и спросил, как долго я планирую там находиться. Я собрал свои вещи и ушел, пройдя мимо кабинета Линды. Рабочее место Карлы было темным, но во внутреннем кабинете горел свет.
  Я постучал.
  "Войдите."
  Она сидела за своим столом и читала, слегка сгорбившись, и выглядела сосредоточенной.
  Я спросил: 'Зубрежка?'
  Она отложила книгу, развернулась и махнула рукой в сторону дивана в форме буквы L. На ней было трикотажное платье цвета слоновой кости, тонкая золотая цепочка, белые чулки с едва заметным волнистым узором, проходящим по ним вертикально, и белые туфли на среднем каблуке.
  'Я хотела спросить, не зайдете ли вы ко мне', - сказала она. 'Слышала, у нас вчера были гости'.
  'О, да', - сказал я. 'Настоящая ванна в молоке человеческого
   доброта."
  'Господи. И это все продолжается'.
  Она повернулась к столу и достала что-то из ящика. Белая кассета. 'Еще три коробки с этими вещами пришли сегодня утром по заказной почте. Карла не знала, что это такое. Она расписалась за всю эту ерунду'.
  'Только записи, без людей?'
  'Просто записи. Но из офиса Доббса позвонили, чтобы подтвердить доставку. Карла разносила памятки по классам, и я ответил на звонок'.
  'Прикрытие задницы', - сказал я. 'Почтовая регистрация - доказательство для любых государственных аудиторов, что он выполнил свой контракт и имеет право на каждую копейку, которую ему заплатил Массенгил'.
  'Вот что я и подумал. Я попросил поговорить с ним напрямую, и они его соединили. Yahoo был весь такой милый и легкий. Хотел узнать, как поживают бедные малыши. Вещи. Он, вероятно, видит в них вещи. Уверял меня, что он на связи круглосуточно в случае чрезвычайных ситуаций. Я буду спать намного лучше, зная это'.
  'И, несомненно, этот телефонный звонок будет зарегистрирован как профессиональная консультация и за него будет выставлен счет'.
  'Он позаботился о том, чтобы я знала о вас, и он посовещался ', - сказала она.
  'Что вы двое были единодушны в отношении клинических вопросов. Он одобряет ваши методы, доктор - разве это не делает ваш день?'
  'Похоже, он хочет пойти на компромисс', - сказал я. 'Мы не раскрываем его маленькую аферу, даем ему заработать несколько баксов на записях, и он отступает'.
  'Как вы к этому относитесь?'
  Я подумал об этом. 'Я смогу с этим жить, если это значит, что он останется вне игры'.
  'Я тоже могу', - сказала она. 'Кем это нас делает?'
  'Реалисты'.
  'Фу'. Она махнула рукой. 'Я отказываюсь тратить время на грязные дела. Как тебе дети?'
  'На самом деле очень хорошо', - я дал ей отчет о ходе работ.
  Она кивнула. 'Я слышала то же самое от родителей, с которыми мы говорили по телефону. Определенно меньше беспокойства. Это помогло мне убедить многих из них отправить своих детей обратно, так что вы сделали действительно доброе дело'.
  "Я рад."
  'Сначала, заметьте, они были настроены скептически. Сбиты с толку тем, что делают дети - рисуют снайпера, рвут ее, злятся. Всегда есть этот импульс защитить, попытаться замять дело. Но
   Результаты говорят сами за себя. Я выстроил по крайней мере пару десятков матерей на вашу встречу в понедельник'.
  'Есть еще кое-что, о чем тебе следует знать', - сказал я. 'Еще один визит'. Я рассказал ей о Махлоне Бердене.
  'Как странно - вот так неожиданно'.
  'Так и было, но он очень напряжен. Он убежден, что Холли невиновна, хочет, чтобы я провел психологическую аутопсию, показал миру, что ею двигало. Каким-то образом это приведет к доказательству ее невиновности'.
  Не колеблясь, она сказала: 'Я думаю, ты должен это сделать. Это прекрасная возможность'.
  'Возможность для чего?'
  'Обучение. Понимание того, что пошло не так, - что заставило ее тикать'.
  'Я не уверен, что мне удастся придумать что-то существенное, Линда'.
  'Что бы ты ни придумал, это будет больше, чем у нас есть сейчас, верно? И чем больше я об этом думаю - теперь, когда шок прошел - тем страннее все это кажется. Девочка , Алекс. Что, черт возьми, могло заставить ее сделать что-то подобное? В кого она стреляла? СМИ практически отказались от этого. Полиция нам ничего не сказала. Если ее отец готов поговорить с тобой, почему бы не заняться этим?
  Может быть, вы сможете узнать о ней что-то - какой-то предупреждающий знак, - который поможет предотвратить повторение чего-то подобного'.
  Я сказал: 'Его готовность заставить меня провести ее психологическую эксгумацию вызвана сильным отрицанием, Линда. Как только его защита рухнет, он, скорее всего, изменит свое мнение. Если я начну придумывать то, что он не одобрит, он, скорее всего, положит конец всему этому'.
  'Ну и что? А пока ты учишься всему, чему можешь'.
  Я не ответил.
  Она спросила: 'В чем проблема?'
  'Моя главная преданность - детям. Я не хочу, чтобы меня считали сторонником плохих парней'.
  'Я бы не беспокоился об этом. Ты заслужил свои нашивки здесь'.
  'У Майло, детектива Стерджиса, есть сомнения по этому поводу'.
  'Конечно, он это делает. Типичное мышление копа - менталитет бункера'.
  Прежде чем я успел ответить, она сказала: 'Ну, неважно, что кто-то думает, в конечном итоге это должно быть твое решение. Так что делай то, что считаешь лучшим'.
  Она отвернулась, отложила ленту и начала расправлять
   бумаги на ее столе.
  Холод...
  Я сказал: 'Я склоняюсь к тому, чтобы сказать ему 'да'. Я планирую дать ему знать на выходных'.
  'Ах, выходные', - сказала она, все еще выпрямляясь. 'Не могу поверить, что эта неделя действительно заканчивается'.
  'Есть ли у вас занятой человек в очереди?'
  'Просто обычная суета. Домашние дела, время TCB'.
  Я сказал: 'Как насчет того, чтобы на время забыть о делах?'
  Она изогнула брови, но не посмотрела на меня.
  'Позвольте мне быть более точным', - сказал я. 'Ранний ужин - скажем, через полчаса. Где-нибудь в тихом месте с хорошо укомплектованным баром. Все разговоры о работе запрещены. Привнесите немного элегантности в нашу в остальном однообразную жизнь'.
  Она посмотрела на свое платье, коснулась одного колена. 'Я не совсем одета для элегантности'.
  'Конечно. Дай мне телефон, и я забронирую столик прямо сейчас'.
  Брови выгнулись еще выше. Она тихонько усмехнулась и повернулась ко мне. 'Парень, который берет на себя ответственность?'
  'Когда что-то стоит того, чтобы за него взяться'. Это прозвучало как строчка. Я сказал: 'Эй, детка, какой у тебя знак зодиака?'
  Она рассмеялась громче и дала мне трубку.
  Ей потребовалось некоторое время, чтобы организовать свои вещи, написать записки и напоминания. Я использовал это время, чтобы зайти в офис Карлы и позвонить, чтобы узнать сообщения. Два человека, которые поступили в колледж в шестнадцать, не в силах отказаться от роли послушного ребенка.
  Наконец, мы вышли из здания. Она все еще выглядела напряженной, но она взяла меня под руку.
  Сторожу не терпелось закрыть территорию школы и начать выходные, поэтому она выехала на Escort на улицу и припарковалась прямо у ворот. Мы сели в Seville и направились на запад. Выбранный мной ресторан находился на оживленном участке Ocean Avenue напротив утесов, с которых открывается вид на рождение Pacific Coast Highway. Французский, но дружелюбный, чистый белый декор и крыльцо с брезентом и кирпичной стеной по пояс, которая позволяла обедать на открытом воздухе, отделяя толпу на тротуаре. Мы приехали туда к шести пятнадцати. Несколько бездомных конкурировали с парковщиками за территорию. Я отдал несколько долларов и получил от парковщиков неодобрительные взгляды.
   Мы сидели в баре еще двадцать минут, прежде чем нас проводили в место под навесом. К восьми тридцати люди, ожидающие крупной сделки, подъедут на арендованных мерседесах и дизайнерских джипах, которые могли бы напугать Паттона, но в этот час мы открывали это место.
  На другой стороне улицы скалы венчала роща кокосовых пальм.
  Сквозь перекрещенные стволы больших деревьев небо было трапециевидным кроваво-красным с прожилками цвета морской волны, разбавляясь до кованой меди у горизонта. Пока мы потягивали напитки, оно становилось темнее до индиго. Я наблюдал за игрой света и тени на лице Линды. Она заколола волосы. Несколько тонких золотистых прядей выбились у затылка. Они поймали последние намеки дневного света и сияли, как электрическая нить.
  Я сказал. 'Разве это не лучше, чем TCBing?'
  Она кивнула, подперла подбородок рукой и посмотрела на закат. Длинная изящная шея. Профиль Грейс Келли.
  Подошел официант, зажег свечу на столе и назвал блюда дня.
  На кухне, должно быть, было слишком много крольчатины, потому что он постоянно предлагал какое-то рагу из зайца по-провансальски.
  Она улыбнулась ему, сказала: 'Извините, но я просто не могла есть Bugs', и выбрала жареного белого морского окуня. Я заказал стейк в соусе из перца и бутылку Божоле нуво.
  Мы пили и не разговаривали много. Потребовалось много времени, чтобы нас обслужили.
  Когда принесли еду, она принялась за еду с тем же аппетитом, что и в первый раз.
  Первый раз. Наш второй ужин. Несмотря на это, несмотря на все эти разговоры в ее офисе, я мало что знал о ней.
  Я поймал ее взгляд и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, но выглядела озабоченной.
  'Что это?' - спросил я.
  "Ничего."
  'Надеюсь, не на работе'.
  'Нет, нет, совсем нет. Это прекрасно'.
  'Но у тебя еще что-то на уме?'
  Она провела пальцем по ножке бокала. 'Наверное, я пытаюсь понять, свидание ли это'.
  'Вы хотите, чтобы это было так?'
  Она погрозила мне пальцем. 'Теперь ты говоришь как психоаналитик ' .
  'Ладно', - сказала я, выпрямляясь и прочищая горло. 'Возвращаемся к парню, который берет на себя ответственность. Это свидание , детка. А теперь будь хорошей девочкой и ешь свой
   рыба."
  Она отдала честь и положила руку на стол. Длинные, изящные пальцы, которые я накрыл своими.
  Она глубоко вздохнула. Даже в тусклом свете я видел, как ее цвет стал глубже. 'Я действительно довольно сыта. Как насчет того, чтобы пропустить десерт?'
  Время бежало; к тому времени, как мы вернулись в машину, было уже почти девять. Она закрыла глаза, откинула голову назад и вытянула ноги.
  Затем снова тишина.
  Я сказал: 'Как насчет того, чтобы прокатиться?' и, когда она кивнула, направился на север по Ocean и свернул на съезд, ведущий вниз к Pacific Coast Highway. Я вставил Пэта Метени в магнитофон и поехал по медленной полосе до самого западного Малибу, сразу за границей округа Вентура. Горы с одной стороны, океан с другой - мимо каньона Деккер, очень мало свидетельств человеческого вмешательства. Я добрался до Пойнт-Мугу, прежде чем меня начало клонить в сон. Я посмотрел на Линду. Свет от приборной панели был едва достаточно сильным, чтобы я мог разглядеть ее черты.
  Но я видел, что ее глаза закрыты, а на лице сияет довольная детская улыбка.
  Часы на машине показывали десять пятнадцать. Дорожный знак гласил, что мы почти в Окснарде. Я вспомнил последний раз, когда ехал этим путем. В Санта-Барбару с Робином. Я развернул машину, выкинул Метени, скормил Сонни Роллинзу на палубе и поехал обратно в Лос-Анджелес, слушая, как волшебный саксофон превращает 'Just Once' во что-то трансцендентное.
  Когда я остановился на светофоре в Сансет-Бич, Линда пошевелилась и моргнула.
  Я сказал: 'Доброе утро'.
  Она села. 'Боже мой! Я что, уснула на тебе?'
  'Как пресловутый младенец'.
  'Как грубо. Извините ' .
  'Не за что извиняться. Твое спокойствие передалось и мне'.
  "Который сейчас час?"
  'Десять минут двенадцатого'.
  'Невероятно, я только что потеряла два часа'. Она выпрямилась и пригладила волосы. 'Не могу поверить, что я просто отключилась'.
  Я похлопал ее по запястью. 'Никакого пота. В следующий раз я просто ожидаю полной бодрости'.
  Она уклончиво рассмеялась и сказала: 'Думаю, тебе лучше отвезти меня обратно, чтобы забрать мою машину'.
  Загорелся зеленый свет. Я выехал на Сансет, добрался до ухоженных магнолий Оушен-Хайтс как раз перед полуночью.
   Холодный, густой туман поселился. Эсперанса Драйв была тиха и окутана сокрушительной тьмой. Ни души на улице; алмазные окна ранчо были черными, как обсидиан, низковольтное свечение ландшафтных прожекторов потускнело до янтарных пятен.
  Лишь нескольким светящимся кнопкам дверного звонка удалось пробиться сквозь пар, оранжевые диски, преследовавшие нас, - целый батальон крошечных глаз циклопа.
  Мое лобовое стекло запотело, и я включил дворники. Они лениво царапали стекло, и я почувствовал, как мои веки опустились.
  Линда сказала: "Никогда не была здесь в этот час. Здесь так жутко... пусто".
  Я сказал: 'LA, но больше', и медленно поехал к школе. Когда мы приблизились к месту, где она оставила свою машину, я увидел кое-что. Еще два глаза. Красные радужки. Задние фонари. Еще одна машина, припаркованная посреди улицы.
  Туман стал гуще; я не мог видеть на десять футов впереди себя. Я включил дворники на полную мощность, но лобовое стекло продолжало покрываться каплями влаги и запотевать на фоне ритма четырех-четырех. Я снизил скорость, подъехал ближе, увидел движение сквозь дымку - маниакальное размытое движение, пойманное моими фарами. Затем резкая музыка: тупая перкуссия, за которой последовало соло бьющегося стекла.
  'Эй', - сказала Линда, - 'что за... это моя машина!'
  Еще больше ударов и сокрушений. Хруст и скрежет металла о металл.
  Я нажал на газ и помчался вперед. Движение. Яснее, но не отчетливо. Человеческое движение. Шаги поверх шуршания дворников. Затем еще один взревел двигатель. Я открыл окно и закричал: 'Что, черт возьми, происходит!'
  Завизжали шины, а задние фонари превратились в крошечные точки, прежде чем исчезнуть в тумане.
  Я загнал Seville на парковку и сидел там, тяжело дыша. Я слышал, как дыхание Линды обгоняло мое. Она выглядела напуганной, но попыталась выйти. Я схватил ее за запястье и сказал: 'Подожди'.
  'О, Господи Иисусе'.
  Я выключил дворники. Мы пережили злую минуту, потом другую.
  Убедившись, что мы одни, я вышел из машины.
  Холодная тихая улица. Туман пах озоном.
  Улицу усеивали бусины стекла, блестевшие на влажном асфальте, словно тающий град.
  Я посмотрел вверх и вниз по Эсперансе. Вдоль ряда ранчо, все еще темно.
  Тишина затянулась и стала абсурдной. Ни намека на движение,
   ни одного пожелтевшего окна, ни малейшего скрипа любопытства.
  Несмотря на шум, Оушен-Хайтс крепко спал. Или делал вид, что спит.
  Линда вышла из 'Севильи'. Мы осмотрели ее 'Эскорт'. Лобовое стекло маленькой машины было выбито. Окна со стороны водителя тоже. Капот был продавлен и изрешечен трещинами, которые представляли собой необработанный металл по краям. Пузыри защитного стекла покрывали поверхность и скапливались в углублениях.
  'О нет', - сказала она, схватив меня за руку и указывая пальцем.
  Еще один вид нападения: некогда белая крыша превратилась в циклон, испачканный красной и черной краской из баллончика.
  Абстрактное искусство: извивающийся, капающий портрет ненависти.
  Аннотация, за исключением одного четкого фрагмента представления.
  На водительской двери красовалась черная свастика, нанесенная и перекрашенная для пущего эффекта, диагональная жестокость которой была очевидна даже в тумане.
   13
  Ее руки слишком тряслись, чтобы вставить ключ в замок, поэтому я открыл дверь в школу. Ей удалось найти свет в коридоре и включить его, и мы пошли в ее кабинет, откуда я позвонил Майло. Он ответил, и голос его был сонным. Когда я рассказал ему, что произошло, он сказал: 'Подожди здесь'.
  Он приехал через полчаса. Тридцать минут молчания с моей рукой на плечах Линды, чувствуя жесткость ее тела, затем наблюдая, как она отстраняется, ходит, перебирает бумаги, возится со своими волосами. Когда вошел Майло, она взяла себя в руки, поблагодарила его за то, что он пришел, но казалась холодной.
  Что-то про копов...
  Если Майло и заметил это, то виду не подал. Он расспрашивал ее с той мягкостью, которую я видела у него с детьми-свидетелями, затем убрал свой блокнот и сказал: 'Извините, что вам пришлось через это пройти'.
  'Итак, что еще нового?' - сказала она.
  Он встал. 'Я воспользуюсь твоим телефоном и приведу сюда ребят из отдела печати, но это займет некоторое время. Так что почему бы вам двоим не пойти домой.
  У меня есть вся необходимая информация'.
  Она сказала: 'Никаких отпечатков. Это не очередной медийный цирк'.
  Майло посмотрел на меня, затем снова на нее. 'Доктор Оверстрит, мы на территории, где ничего не слышно - если кто-то через дорогу видел, что произошло, он не покажется. И даже если нам удастся найти честного человека, скорее всего, он не увидел ничего стоящего из-за тумана. Так что снятие отпечатков пальцев с машины - это наш единственный шанс куда-то попасть'.
  'Они использовали ломы или что-то вроде ломов. Какова вероятность снять какие-либо отпечатки с машины?' - сказала она.
  'Слим', - признал он. 'Если только они не поскользнулись и не коснулись машины. Но без отпечатков у нас ничего нет - можно обо всем забыть'.
  'Вот чего я хочу, детектив Стерджис. Забыть об этом'.
  Майло почесал нос. 'Ты хочешь сказать, что не хочешь выдвигать обвинения?'
  Я сказал: 'Линда...'
   Она сказала: 'Именно это я и говорю. Дети уже достаточно натерпелись. Мы все через это прошли. Последнее, что нам нужно, - это еще один испуг, еще больше внимания'.
  Я сказал: 'Линда, если есть какая-то опасность, не думаешь ли ты, что дети и их родители должны знать об этом?'
  'Никакой опасности нет - это просто еще один мусор, который у нас был с самого начала. Снайперская стрельба снова вытащила нас на свет, и выполз еще один таракан. И будут другие - звонящие, отправляющие письма. Пока не найдут кого-то еще, к кому можно придраться. Так какой смысл рекламировать это? Никого не поймают, и еще больше детей будут напуганы и бросят учебу. Именно этого они и хотят'.
  Смелая речь, но к концу ее речь стала прерывистой, она почти задыхалась и впивалась ногтями в подлокотник дивана так сильно, что я услышала шорох ткани.
  Я посмотрел на Майло.
  Он спросил: 'Вы сохранили какие-нибудь письма с оскорблениями?'
  "Почему?"
  'В маловероятном случае, если мы когда-нибудь найдем кусок дерьма, который разбил вашу машину, возможно, мы сможем сопоставить отпечаток с одним из почтовых отправлений и добавить федеральное обвинение к его горю. Вы удивитесь, насколько противными могут быть эти почтовые инспекторы'.
  Она сказала: 'Я же говорила, что не хочу выносить это на публику'.
  Майло вздохнул. 'Я понимаю это, и я обещаю вам, что никакого официального расследования не будет. Вот почему я сказал 'в маловероятном случае' - 'почти невозможном' было бы точнее. Но предположим, что преступник возвращается - воодушевленный тем, что ему это сошло с рук. И предположим, что кто-то поймает его на месте преступления. Вы же не говорите, что хотите, чтобы мы его отпустили, не так ли?'
  Она уставилась на него, открыла ящик стола и вытащила стопку конвертов, перевязанных бечевкой.
  'Вот', - сказала она, протягивая ему книгу. 'Вся моя коллекция. Я собиралась подарить ее Смитсоновскому институту, но она вся твоя. Приятного чтения'.
  'Кто еще, кроме вас и вашего секретаря, прикасался к содержимому?'
  'Только мы. И доктор Делавэр'.
  Майло улыбнулся. 'Полагаю, мы можем его исключить'.
  Она не ответила.
  'Есть ли что-нибудь, куда можно это положить?' - спросил он.
  'Всегда рада угодить, детектив'. Она открыла еще один ящик, нашла конверт для служебной почты и бросила в него пачку. Майло
   взял его.
  Я сказал: 'А как насчет какой-нибудь защиты, Майло? Усиление патрулирования'.
  Они оба повернулись ко мне, затем обменялись понимающими взглядами. Коп и ребенок копа. Я чувствовал себя новым иммигрантом, который не знает языка.
  Он сказал: 'Я могу заставить патрульную машину проехать мимо раз в смену, Алекс, но вряд ли это что-то изменит'.
  Она сказала ему: 'Извините, что привела вас сюда. Если бы я думала рационально, я бы вас не беспокоила'.
  'Не беспокойтесь', - сказал он. 'Если вы передумаете или вам нужно будет подать отчет в страховую, дайте мне знать. Я могу подсунуть вам кое-какие бумаги, может быть, это ускорит процесс. А пока давайте отбуксируем вашу машину'.
  'Если он еще на ходу, я сам отвезу его домой'.
  Я сказал: 'Вы, должно быть, шутите'.
  'Почему бы и нет?' - сказала она. 'Повреждения, скорее всего, коснулись всего корпуса. Если он покатится, то поедет домой. Завтра я позвоню в свою страховую компанию и закажу, чтобы его оттуда отбуксировали. Округ оплатит аренду - одно из преимуществ госслужащего'.
  'Линда, без лобового стекла ты замерзнешь'.
  'Свежий воздух. Я выживу'.
  Она порылась в сумочке и достала ключи.
  Я посмотрел на Майло. Он пожал плечами и сказал: 'Nolo contendere'.
  Мы втроем вышли из офиса, Линда шла на несколько шагов впереди, никто не разговаривал.
  Снаружи улица была по-прежнему тихой и казалась более сырой, отстойником для дымки. 'Эскорт' выглядел как кусок мусорной скульптуры. Линда села через пассажирскую дверь. Когда она ее закрыла, она издала нездоровый, дребезжащий звук, и несколько осколков стекла упали на улицу и зазвенели, как колокольчики.
  Мы с Майло стояли рядом, пока она вставляла ключ в зажигание. Маленькая машина зашипела и зарычала, и на мгновение я подумал, что это механическое повреждение. Потом я вспомнил, что так она звучала, когда я услышал ее в первый раз.
  Она продолжала пытаться. Майло сказал: 'Смелая леди'.
  Я спросил: 'Ты думаешь, это правильный способ справиться с этим?'
  'Она жертва. Это ее выбор, Алекс'.
  'Я не об этом спрашивал'.
  Он провел рукой по лицу. 'На самом деле, она, вероятно, права.
  Она знает, как все работает, знает, что мы никогда не поймаем этих придурков.
   Все, что она купит, - это больше камер и места для печати'.
  'Эскорт' завелся, затем заглох и заглох.
  Я сказал: 'Хорошо. Извините, что вызвал вас по пустякам'.
  'Забудь. Я все равно был беспокойным'.
  Я вспомнил его сонливость по телефону, но ничего не сказал. Он достал свой брелок и начал размахивать им, как лассо. Посмотрел на свастику, затем на ряд темных домов.
  'В прекрасное время мы живем, Алекс. Неделя национального братства'.
  Это мне кое-что напомнило. 'Как прошла твоя встреча с Фергюсоном?'
  'Ничего драматического. Позвоните мне завтра, и я вам все объясню.
  А пока идите и исполняйте свой гражданский долг'.
  "Что это такое?"
  'Убедитесь, что доктор Блонди вернется домой целым и невредимым'.
  Он похлопал меня по плечу и поплелся к своей машине. Как раз когда он уезжал, двигатель Escort заглох. Линда дала ему газу. Я подошел к разбитому окну.
  'Я провожу тебя домой, Линда'.
  'Спасибо, но я в порядке, это действительно не обязательно'. Ее лицо было залито слезами, но она пыталась изобразить жесткий вид - почти комично серьезный. Рука на руле была напряженной и призрачно-белой. Я коснулся ее. Она нажала на педаль газа еще несколько раз. Escort издал звук, похожий на звук старика, прочищающего горло.
  Я сказал: 'У вас может быть поврежден радиатор, что-то неочевидное. Последнее, что нам нужно, это чтобы вы где-то застряли'.
  Она посмотрела на меня. Множество тонких светлых волос выбились. Тушь потекла, оставив разводы, как у грустного клоуна.
  Я коснулся ее щеки. 'Да ладно, зачем нужны друзья?'
  Она снова посмотрела на меня, начала что-то говорить, закрыла глаза и кивнула.
  Я последовал за ней на восток по Сансет, затем на юг, мимо затемненных киношатров заброшенного, замусоренного Вествуд-Виллидж, до самого Пико и постмодернистского излишества Вестсайдского павильона. Неподалеку от Оверленд-авеню, где я жил в унылой квартире в дни нищего студента.
  Эскорт лязгал - никаких задних фонарей, одна фара - оплавленные куски стекла и пятна краски. Свастика заставила меня вспомнить разбитую нацистскую штабную машину. Но, несмотря на свой жалкий вид, развалина двигалась достаточно быстро, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы не отставать от нее
  когда она сделала ряд резких поворотов вниз по переулкам. Она остановилась у жилого комплекса в конце тупика.
  Здание было монолитно-некрасивым, четыре этажа текстурного покрытия персикового цвета, с трубчатыми железными перилами цвета морской волны и ровно столько ландшафта, сколько требовалось для соблюдения законов о зонировании. Вдалеке раздавался низкий рев: сквозь ветви истощенного перечного дерева шоссе Сан-Диего представляло собой безумное световое шоу.
  Крутой подъезд вел к подземной парковке, заблокированной аква-зелеными воротами. Она вставила карточку в щель, и ворота отъехали в сторону.
  Оставив карту на месте, она проехала. Я нажал на карту, чтобы ворота оставались открытыми, забрал ее и последовал за ней. Гараж был полупустым, и я нашел место рядом с ней.
  'Дом, милый дом', - сказала она, выходя. Волосы ее были взъерошены, щеки румяные. Она потрогала их. 'Ах, бодрящие пары. Что-то есть в езде на открытом воздухе'.
  'Я вас провожу'.
  Она сказала: 'Если вы настаиваете', но раздражения в ее голосе не было.
  Мы прошли через гараж, поднялись по лестнице в вестибюль, который был удручающе мал, меблирован единственной мягкой скамейкой и огнетушителем и оклеен обоями из зеленой фольги с узором из серебристого бамбука.
  'Я на третьем этаже', - сказала она и нажала кнопку лифта.
  Лифт был размером с чулан. Когда двери закрылись, мы обнаружили, что стоим близко друг к другу. Бока соприкасаются. Чувствуя дыхание друг друга.
  Ее духи. Мой лосьон после бритья. Все это с налетом горькой гормональной сущности стресса.
  Она посмотрела в пол. 'Вот это свидание, а?'
  'Только не говори, что я никогда не водил тебя в интересные места'.
  Она рассмеялась, затем разразилась громкими, судорожными рыданиями и забилась в угол лифта. Я обнял ее и привлек к себе. Она положила голову мне на плечо, спрятав лицо. Я поцеловал ее в макушку. Она еще немного поплакала. Я прижал ее крепче.
  Она подняла глаза, слегка приоткрыв рот. Я вытер ей лицо. Ее щеки были заморожены.
  Лифт остановился и двери открылись.
  'В дальнем конце', - пробормотала она.
  Мы шли по коридору, отделанному зеленой пленкой и пахнущему плесенью, обе ее руки обнимали меня за талию.
  Внутри, место было сладким от ее духов. Гостиная была маленькой и квадратной, с устричными стенами, растениями в горшках, тиком и полированными-
  Хлопковая мебель, ковровое покрытие квартирного класса с золотыми полосками, разлинованное пылесосом. Все аккуратно упорядочено и смазано лимоном. Я усадил ее на кушетку с узором в ворсистую сине-розовую полоску, положил ее ноги на соответствующий пуфик и снял обувь. Она закрыла глаза одной рукой и откинулась.
  Кухня была крошечной и выходила в обеденную зону размером шесть на шесть футов, в которой едва помещался мясницкий стол с толстыми ножками. Кофемашина Mr. Coffee, стопка фильтров и банка колумбийского темного кофе стояли на стойке рядом с немаркированной доской с надписью ЧТО НУЖНО СДЕЛАТЬ.
  Я заварил пару чашек и наполнил две кружки LA ZOO.
  зебра и коала - я выбрала их из ассортимента, висящего на складной стойке рядом с телефоном.
  Когда я вернулся в гостиную, она сидела и смотрела на меня с ошеломленным видом, ее волосы все еще развевались на ветру.
  Я налил ей кофе, убедился, что она крепко держит чашку, прежде чем сесть напротив нее.
  Она приблизила губы к краю чашки, вдохнула кофейный пар и выпила.
  Я спросил: 'Могу ли я вам что-нибудь еще предложить?'
  Она подняла глаза. 'Подойди ближе. Пожалуйста'.
  Я сел рядом с ней. Мы выпили, осушили кружки.
  'Еще?' - спросил я.
  Она поставила кружку на журнальный столик, сказала: 'О, Господи, что же дальше?' и снова положила голову мне на плечо.
  Я обнял ее. Она вздохнула. Я потерся носом о ее волосы, пригладил их. Она повернула голову так, что ее рот коснулся моего - едва заметный контакт - затем повернулась в другую сторону и прижалась губами к моим, сначала неуверенно, потом сильнее. Я почувствовал, как они поддаются. Ее язык был горячим и насыщенным, как мокко, он исследовал мои зубы, скользил по моему языку, нажимал на него, дразнил его.
  Не разрывая поцелуя, я поставила свою чашку. Сцепившись, мы обнялись, крепко сжав друг друга.
  Она вздрогнула и погладила меня по затылку. Я помассировал ее плечи, позволил своим рукам опуститься ниже, пробежаться по выступам ее позвоночника, по тонким контурам ее тела. Она поцеловала меня сильнее, издала гортанные настойчивые звуки. Я коснулся мягких бедер. Колена. Она повела меня выше. Я почувствовал внутреннюю часть ее бедра, гладкую, прохладную и твердую сквозь нейлон. Она приподнялась, стянула вниз свои колготки, обнажив одну длинную белую ногу. Я коснулся ее. Голая плоть. Мягче, прохладнее.
  Потом волна тепла. Она покраснела, вздрогнула сильнее. Ее руки ушли
   Моя шея и полезла за ширинкой. Еще неуклюже, глаза закрыты. Потом она нашла меня.
  Глаза ее широко раскрылись. Она сказала: 'О, Боже', - перевела дух и опустилась.
  Она внимала мне, как будто молилась. Когда чувства стали слишком интенсивными, я оторвал ее от себя, поцеловал ее в губы, взял ее на руки, встал и отнес в спальню.
  Сине-черная тьма, лишь намек на лунный свет, проникающий сквозь жалюзи квартирного уровня. Узкая латунная кровать, покрытая чем-то, что ощущалось как атлас.
  Мы легли, обнялись, соединились, все еще частично одетые, и станцевали горизонтальный медленный танец, все время целуясь и двигаясь вместе, как будто мы были партнерами уже долгое время.
  Она пришла очень быстро, неожиданно, крича, дергая меня за волосы так сильно, что корни болели. Я сдерживался, стиснув зубы. Я отпустил и почувствовал, как мои пальцы на ногах сжались.
  Она долго тяжело дышала, прижимая меня к себе. Потом она сказала:
  'О, Боже, я не могу поверить, что делаю это'.
  Я приподнялся на локтях. Она с силой потянула меня вниз, обхватила руками мою спину и сжала меня так крепко, что я едва мог дышать.
  Мы снова начали целоваться, мягче. Утонули в этом. Потом она отстранилась, задыхаясь. 'Фух. Ладно. Мне нужно... дышать'.
  Я скатился, отдышался. Я был весь мокрый от пота, моя одежда скрутилась и сковала движения.
  Она села. Мои глаза привыкли к темноте, и я увидел, что ее глаза все еще закрыты. Она потянулась за спину и расстегнула молнию на платье, вытащив руки из рукавов и позволив ткани рухнуть вокруг нее. Я разглядел изгибы ее плеч. Белые.
  Маленькие кости, но крепкие. Вкусные выпуклости на каждой. Я поцеловал их. Она тихонько вскрикнула, откинула волосы с лица и откинулась назад на ладонях. Я расстегнул ее лифчик, освободил ее груди, маленькие, но тяжелые. Взвесил их, поцеловал. У нее были крошечные соски, гладкие и твердые, как галька в пруду.
  Мы разделись и залезли под одеяло.
  У нее был голодный рот. Линия пуха, которая делила пополам ее живот от пупка до лобка. И эти бедра, выступающие, почти перпендикулярные маленькой, узкой талии. Я схватил их и размял, почувствовал движение жидкости под кожной оболочкой, тепло и жизненную силу. Ее руки снова были теплыми. Она потянула меня на себя. Большой, мягкий,
   приветливые бедра, убаюкивающие меня в мягкой жидкой сердцевине.
  И снова она закончила первой, подождала меня с мечтательным, довольным выражением лица, а когда я закончил, уснула, крепко прижимая меня к себе.
  Погружаясь все глубже и глубже в сон, она продолжала обнимать меня за талию, положив голову мне на шею и тихонько посапывая мне на ухо.
  Совсем не похоже на Робина, который всегда заканчивал дружеским, крепким поцелуем, а затем откатывался, зевая, нуждаясь в том, чтобы потянуться. Нуждаясь в пространстве...
  Робин, с каштановыми кудрями и миндалевидными глазами. Крепкое тело, сильные руки рабочего, мускусные, спортивные удовольствия...
  Этот. Этот незнакомец... мягкий, с длинным стеблем и белый, как калла, почти безвольный в покое.
  Но эта нуждалась во мне, она крепко держала меня во сне.
  Одна рука у меня в волосах, другая обхватила меня за талию.
  Держись изо всех сил.
  Мягкая тюрьма.
  Я лежала, не двигаясь, и окидывала взглядом комнату.
  Белая мебель, принты на стенах. Пара чучел животных на комоде. Флаконы духов на зеркальном подносе. Книги в мягкой обложке.
  Цифровые часы, показывающие 1:45 утра.
  Машина с форсированным двигателем промчалась тремя этажами ниже. Линда дернулась, и ее дыхание остановилось, затем участилось, но она продолжала крепко спать.
  Я услышал другие звуки. Где-то в здании спускали воду в туалете. Еще одна машина. Затем низкий гул, глубокий и постоянный, как григорианский хорал. Панихида по шоссе. Одинокий звук. Много лет назад я научился воспринимать его как колыбельную....
  Она прижалась ближе. Одна из моих рук была между ее ног, прекрасно зажатая. Другая опустилась на стебель ее шеи. Я почувствовал пульс, медленный и сильный.
  Я одним пальцем откинул одеяло и взглянул на наши тела, прижавшиеся друг к другу. Они были почти одинаковой длины, но ее тело было намного легче, мягче и безволосее.
  Натюрморт с солью и перцем на узкой кровати в квартире.
  Я поцеловал ее в щеку. Она сжала меня крепче, впилась ногтями в мою грудную клетку и перекинула одну ногу через мою.
  Я задавался вопросом, во что я ввязался.
   14
  На следующее утро я проснулся один, вдыхая запах шампуня. Ванная комната излучала влажное тепло, когда я проходил мимо. Она сидела за разделочным столом, одетая в черное кимоно с рисунком в виде цветущей вишни. Ее волосы были мокрыми и зачесаны назад. Вода потемнела до цвета ирисок. Ее лицо было бледным и вымытым. Коралловые ракушки торчали из ее ушей. Перед ней стояла нетронутая чашка апельсинового сока. Без всякого макияжа она могла бы сойти за студентку колледжа.
  Я сказал: 'Доброе утро, Тич'.
  'Привет'. Ее улыбка была осторожной. Она плотнее запахнула халат. Несколько квадратных дюймов груди, которые я мог видеть, были белыми, покрытыми румянцем. Я подошел к ней сзади и поцеловал ее в затылок. Ее кожа пахла лосьоном. Она прижала голову к моему животу и покатала ее взад и вперед. Я коснулся ее щеки, сел.
  Она спросила: 'Что я могу вам предложить?'
  'Просто сок. Я сам его принесу'.
  'Вот, возьми мой'. Она протянула мне стакан. Я выпил.
  Она сказала: 'Итак'.
  "Так."
  Я посмотрел в сторону кухни. 'Я заметил, что твоя доска пуста. Какие планы на сегодня?'
  Она покачала головой, выглядя озабоченной.
  'Что-то не так?'
  Она снова покачала головой.
  'Что случилось, Линда?'
  'Ничего. Все хорошо'. Широкая улыбка.
  'Ладно', - я выпил сок.
  Она встала и начала приводить в порядок гостиную, которая в этом не нуждалась. Волосы свисали по спине, мокрой простыней развеваясь на черном шелке. Ноги были босые, узкие, с изогнутыми пальцами, ногти накрашены розовым лаком, хотя на руках ногти не были накрашены.
  Тайное тщеславие. Женщина, которая ценила уединение.
  Я подошел к ней и обнял ее. Она не сопротивлялась, но и не сдавалась.
   Я сказал: 'Я знаю. Так много и так быстро'.
  Она коротко и сердито рассмеялась. 'Долгое-долгое время я притворялась, что у меня нет потребностей. А теперь приходишь ты, и я внезапно превращаюсь в комок потребностей. Это слишком похоже на слабость'.
  'Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Для меня это тоже было давно'.
  Она резко обернулась и всмотрелась в мое лицо, выискивая ложь.
  ' Правда ?'
  "Да."
  Она еще некоторое время смотрела на меня, затем схватила мое лицо обеими руками и поцеловала меня так крепко, что я почувствовал, как кружусь.
  Когда мы оторвались, она сказала: 'О, Господи, все знаки опасности мигают'. Но она взяла мою правую руку и прижала ее к своей левой груди, над сердцебиением.
  После этого она набрала мне ванну, встала на колени на коврик и потерла мне спину мочалкой. Слишком покорно на мой вкус, но она настояла.
  Примерно через минуту я сказал: 'Почему бы тебе не зайти?'
  'Нет', - она коснулась своих все еще мокрых волос. 'Я уже вся промокла'.
  Она продолжала тереть. Я закрыл глаза. Она начала напевать что-то в мажорной тональности. Я понял, что ее голос был чем-то особенным
  -сладкий, с контролируемым резонансом. Натренированные трубы. Я прислушался внимательнее. Она загудела громче.
  Когда она замолчала, я сказал: 'У вас действительно замечательный голос'.
  'О, да, настоящая дива'.
  Я открыл глаза. Она выглядела сердитой.
  'Вы когда-нибудь занимались пением профессионально?'
  'О, конечно - Метрополитен, Карнеги-холл, Супердоум был полностью распродан. Но тяга к классу была чертовски сильной. Дай мне шампунь'.
  Напряжение в ее голосе дало мне понять, что я затронул еще один нерв. Сколько опасных зон на пути к познанию ее? Устав отступать, я спросил: 'Как давно это было?'
  'Древняя история'.
  'Не может быть слишком древним'.
  'Студенческие дни. Это достаточно древнее время'.
  'Я тоже занимался музыкой в колледже'.
  'Правда?'
  'По ночам играл на гитаре, чтобы выжить'.
  'Гитара'. Ее губы опустились. 'Как мило'.
  Холод.
  Я спросил: 'Еще одна опасная зона, Линда?'
  'Что... о чем ты говоришь?'
   'Когда я приближаюсь к определенным темам - теперь к полиции, теперь к музыке - начинают мигать знаки 'Посторонним вход воспрещен'.
  'Не будь глупой'. Она указала на бутылку с шампунем. 'Ты хочешь, чтобы я сделала тебе прическу или нет?'
  Я дала ей бутылочку. Она намылилась. Закончив, она протянула мне полотенце и вышла из ванной.
  Я вытерся полотенцем, оделся и пошел в спальню. Она сидела у туалетного столика, накладывая тени для век. Выглядела несчастной.
  Я сказал: 'Извините. Забудьте'.
  Она начала расчесывать волосы. 'Полицейского звали Армандо Бонилья. Мондо. Полиция Сан-Антонио, новичок в патрульной машине. Мне было всего двадцать, когда я его встретил, он был на третьем курсе Техасского университета. Ему было двадцать два, он был сиротой. Из старой мексиканской семьи, но он едва говорил по-испански. Один из тех латиноамериканских ковбоев, которых можно увидеть в Техасе. Он носил волосы длиннее, чем того требовало управление, проводил ночи, играя в группе. Гитара'.
  Она покачала головой. 'Старая добрая гитара. Должно быть, это в моей карме, да?'
  Ее смех был горьким.
  'Шестиструнная гитара и педальный стил. Летающие пальцы, самоучка - он был прирожденным. Остальные трое парней в группе тоже были копами. Еще больше латинских ковбоев. Они знали друг друга с шестого класса, вступили в Департамент, чтобы иметь что-то стабильное, но группа была их первой любовью. Magnum Four. Фантазии о контрактах на запись, но никто из них не был достаточно амбициозен или агрессивен, чтобы добиться этого, и они так и не вышли за рамки баров. Вот как я встретил их... встретил его. Любительский вечер в местечке недалеко от Аламо; они были домашней группой. Папа был скрипачом по воскресеньям, все время подталкивал меня к музыке. Подталкивал меня петь. Традиционное кантри, вестерн-свинг - то, что ему нравилось. Я знал каждую песню Боба Уиллса ноту в ноту к тому времени, как мне исполнилось восемь.
  'Той ночью он затащил меня туда, а потом заставил встать и петь.
  Пэтси Клайн. 'Я разваливаюсь на части'. Я так нервничала, что мой голос надломился. Я звучала ужасно. Но конкуренция была слабой, и я пришла первой -
  подарочный сертификат на пару ботинок и приглашение присоединиться к группе.
  Они были в стиле кантри-рок - Eagles, Родни Кроуэлл, старые вещи Бадди Холли. Мондо сделал крутую 'La Bamba', надев это огромное сомбреро и с этим сильным испанским акцентом, хотя он не знал, что означают все эти слова.
  'Они переименовали группу в Magnum Four and Lady Derringer. Я начала увлекаться выступлениями. Можно было бы подумать, что папа будет в восторге - музыка плюс куча копов. Но ему не нравилось, что они были мексиканцами - хотя он никогда не признавался в этом. В
  В Сан-Антонио большой миф заключается в том, что коричневые и белые живут вместе в гармонии, но это не то, что происходит, когда языки развязываются за обеденным столом. Поэтому вместо того, чтобы просто выйти и сказать это, он ворчал о том, какой мусор мы играем, как поздно я возвращаюсь домой с концертов, воняя выпивкой и дымом. Мондо пытался общаться с ним на уровне полицейского - папа работал в том же департаменте, стал сержантом, прежде чем его приняли в рейнджеры. Но это ничего не изменило. Он холодно отнесся к Мондо. Сказал мне, что парни - никчемные панки, маскирующиеся под блюстителей порядка, совсем не похожие на честных ковбоев его времени. Больше всего его бесило то, что он втянул меня в это изначально. Чем больше он меня доставал, тем решительнее я становился. Ближе к Мондо, который был действительно милым и наивным под всем этим мачо-позированием. В конце концов, у нас с папой случилась большая ссора - он ударил меня по лицу, и я собрала вещи и переехала из дома в квартиру с Мондо и двумя парнями из группы. Папа перестал со мной разговаривать, полный развод. Месяц спустя - сразу после Рождества - мы с Мондо обручились'.
  Она остановилась, закусила губу, встала и начала ходить взад-вперед перед кроватью.
  'Примерно через месяц после помолвки его сняли с униформы и дали какое-то тайное задание, о котором он не мог говорить. Я предполагал, что это был Dope или Vice, или, может быть, что-то из внутренних расследований, но что бы это ни было, это изменило нашу жизнь. Он работал по ночам, спал днем, отсутствовал по неделе. Группа развалилась. Без него все было бы ничто. Я использовал дополнительное время для учебы, но другие ребята впали в депрессию, начали больше пить - плохие флюиды. Mondo тоже начал пить. И курить травку, чего он никогда раньше не делал. Он отрастил волосы еще длиннее, перестал бриться, носил потрепанную одежду, не принимал регулярно душ - как будто криминальная составляющая передалась ему. Когда я подколол его, он сказал, что это часть работы - он просто играет роль. Но я видел, что он действительно втянулся, и я задавался вопросом, вернется ли все как было.
  'Вот я, двадцатилетняя, одинокая, напуганная тем, во что ввязалась, неспособная - и не желающая - вернуться к папе. Поэтому я проглотила свою гордость, смирилась со всем, чего хотел Мондо - а на самом деле это было не так уж много. Его почти никогда не было рядом. Затем, в начале февраля, он притащился среди ночи, грязный и вонючий, разбудил меня и объявил, что съезжает. Что-то действительно большое, новое задание - он уедет как минимум на месяц, может, дольше. Я
   начала плакать, пыталась заставить его рассказать мне, что происходит, но он сказал, что это работа, мне не нужно знать - ради себя я не должна знать. Затем он поцеловал меня в щеку - бесстрастный поцелуй, как будто мы были братом и сестрой - и ушел. Это был последний раз, когда я его видела. Два дня спустя он попал в наркотический ожог и был застрелен вместе с другим новичком. Другой парень выжил, но был овощем. Мондо повезло - он умер до того, как упал на пол. Это был большой провал
  - дилеры и наркоманы, и копы, переодетые дилерами и наркоманами, ведут войну на этой наркофабрике в баррио. Четверо плохих парней тоже были убиты. Газеты назвали это бойней, раздули шумиху о том, как плохо эти двое были подготовлены к заданию. Ягнята на заклание'.
  Она обхватила себя руками, села на угол кровати, вне досягаемости.
  'После этого я развалилась, плакала днями, не ела и не спала. И тут на помощь пришел старый добрый папа, который буквально отнес меня домой. Он посадил меня в гостиной, играл на своих старых 78-дюймовых гитарах и играл на скрипке для своей маленькой девочки, как в старые времена. Но я не могла с этим справиться и стала очень враждебной к нему, раздражительной, необузданной. Раньше он никогда бы этого не потерпел - он бы отхлестал меня, даже в моем возрасте. Но он просто сидел и терпел, покорный. Это меня пугало. Но больше всего я злилась. Разгневанная жизнью. Оскорбленная Богом.
  И тут меня начали беспокоить вопросительные знаки. Почему Мондо бросили в то, к чему он не был готов?
  'Похороны сделали все еще хуже - все эти салюты и ура-ра речи о доблести. Я поехал к месту захоронения в одной машине с командиром Мондо и потребовал рассказать, что случилось. Этот ублюдок был старым другом отца, все еще считал меня ребенком, и он покровительствовал мне. Но когда я появился в его офисе на следующий день и начал настойчиво, он потерял терпение - как и положено отцу - и сказал мне, что, поскольку мы с Мондо никогда не были официально женаты, а просто жили вместе , у меня нет никаких прав на какую-либо информацию или что-либо еще, и я не должен думать, что могу подать иск на пенсию Мондо.
  'Я пошла домой, рыдая. Папа выслушал, возмутился и стал защищать меня, и сказал, что разберется с этим сукиным сыном. На следующий день пришел командир, держа под мышкой Whitman's Sampler для меня, бутылку Wild Turkey для папы. Все извинялись, называли меня Мисс Линдой и Красоткой - папино ласковое имя для меня, когда я была маленькой. Сидели в гостиной и говорили о том, как напряжение от трагедии сказывается на всех нас, какой замечательный парень был Мондо.
  Папаша кивает, как будто они с Мондо были лучшими друзьями. Затем
   Командир вручил мне конверт. Внутри было десять стодолларовых купюр - деньги, которые для меня собрали другие копы. Дав мне понять, не говоря ни слова, что даже если у меня нет законных прав, он предоставляет их мне. Я сказал ему, что мне не нужны деньги, только правда.
  Затем они с папой посмотрели друг на друга и начали говорить тихими, успокаивающими голосами об опасностях работы, о том, что Мондо был настоящим героем. Командир сказал, что Мондо выбрали для работы под прикрытием, потому что он был первоклассным, имел отличные рекомендации. Если бы только был какой-то способ повернуть время вспять. Папа присоединился, рассказывая мне обо всех близких ситуациях, которые у него были, о том, какой напуганной и храброй была мама, когда она была жива. Как мне нужно быть храброй, продолжать жить своей жизнью. 'Через некоторое время это начало работать. Я смягчилась, поблагодарила командира за то, что он пришел. Начала выпускать свои чувства - горевать.
  Наконец-то смогу отложить это в сторону. Сосредоточиться на том, что я собираюсь делать с оставшейся частью своей жизни. Казалось, все идет так хорошо, как и ожидалось, пока примерно через месяц мне не позвонил Руди - один из других парней из группы - и не попросил меня встретиться с ним в ресторане в пригороде возле Хилл-Кантри. Он казался напряженным, не сказал мне, в чем дело, только то, что это важно. Когда я приехал, он выглядел ужасно - истощенный, бледный. Он сильно похудел.
  Он сказал, что уходит из Департамента и уезжает из штата.
  - в Нью-Мексико или Аризону. Я спросил его, почему. Он сказал, что слишком опасно оставаться здесь, что после того, что сделали с Мондо, он никогда никому не доверится в этом чертовом Департаменте. Я сказал, что, черт возьми, ты несешь. Он огляделся - он был действительно нервным, как будто боялся, что за ним будут следить. Затем он сказал: 'Я знаю, что это сразит тебя наповал, Линда, но ты была его дамой. Ты имеешь право знать'. Затем он сказал мне, что узнал, что Мондо не сняли с патруля из-за его отличной работы. На самом деле все было наоборот: у него была плохая репутация - выговоры за субординацию, длинные волосы, пограничный испытательный срок, низкие рейтинги компетентности. Ему давали опасные задания в качестве одолжения кому-то'.
  Она остановилась, коснулась живота. 'Господи, даже после всех этих лет это меня достает'.
  'Твой отец'.
  Тупой кивок. 'Он и его старый приятель, командир. Они подставили его, поставили в ситуацию, с которой он, как они знали, не справится. Как будто бросишь новобранца в джунгли - рано или поздно, ты знаешь, что случится. Ягненок на заклание. Чертовски близко к преднамеренному
   убийство, сказал Руди, но ничего, что кто-либо мог бы доказать. Одно лишь знание этого подвергало его опасности, поэтому он и убирался из города.
  'Он вышел из кофейни, все время оглядываясь через плечо. Я уехала примерно на девяносто оборотах - чувствуя себя вне своего тела, онемев, как игрок в собственном кошмаре. Когда я пришла домой, папа сидел в гостиной. Скрипал. Ухмылялся. После одного взгляда на мое лицо он опустил смычок - он знал. Я начала кричать на него, бить его. Он отреагировал очень спокойно. Он сказал: 'Красавчик, что сделано, то сделано. Нет смысла волноваться'. Я просто посмотрела на него, как будто увидела его впервые.
  Чувствуя тошноту, желая блевать, но решительно настроенная, чтобы он не увидел меня слабой. Я выхватила скрипку из его рук - старую чехословацкую, которую он действительно любил. Он покупал и обменивал их годами, пока не нашел хранителя. Он попытался схватить ее, но я была слишком быстрой для него. Я держала ее за головку колка и разбила ее о каминную полку. Продолжала разбивать, пока она не превратилась в щепки. Потом я сбежала из того дома и не возвращалась. С тех пор я с ним не разговаривала, хотя пару лет назад мы снова начали обмениваться рождественскими открытками. Он снова женился - один из тех мужчин, которым нужна женщина рядом.
  Какая-то девчонка из Хьюстона, вдвое моложе его. Она получит его пенсию и дом, в котором я вырос, и она будет ухаживать за его старыми костями.
  Она закрыла глаза и потерла виски. 'Копы и гитары'.
  Я ответил: 'Давным-давно'.
  Она покачала головой. 'Девять лет. Боже. Давно не испытывала особого интереса к музыке - даже фонографа нет - и вот я тут напеваю тебе и играю гейшу, а тебя я едва знаю'.
  Прежде чем я успел ответить, она сказала: 'Я тоже не имела никаких дел с копами , пока не случилась эта неприятность'.
  Но я вспомнила, что она упоминала Майло, что она дочь рейнджера. Толкая дверь, приоткрываю ее на щель.
  'Может быть, настало время перемен, Линда'.
  Слеза скатилась по ее щеке. Я придвинулся ближе, чтобы иметь возможность обнять ее.
   15
  Через некоторое время она встала и сказала: 'Есть кое-какие дела, о которых мне нужно позаботиться. Скучные дела - походы по магазинам, уборка. Я слишком долго это откладывала'.
  'Что вы планируете сделать с транспортом?'
  'Я справлюсь'. Беспокойный. Смущенный этим.
  Я сказал: 'Мне тоже нужно кое-что уладить. О прелестях холостяцкой жизни'.
  "Ах, да."
  Мы вышли из спальни и пошли к входной двери, не касаясь друг друга. Я открыл дверь и вышел в зеленый коридор. Тишина выходного дня. Запах плесени казался сильнее. Газеты лежали перед несколькими дверями. Заголовок был что-то про Афганистан.
  Она сказала: 'Спасибо. Вы были чудесны'.
  Я взял ее за подбородок и поцеловал в щеку. Она дала мне свой рот и язык и схватила меня на мгновение, затем отстранилась и сказала:
  'Выходи, пока я не втащил тебя обратно'.
  'Это угроза или обещание?'
  Она улыбнулась, но так мимолетно, что я задался вопросом, не почудилось ли мне это.
  'Понимаешь, мне просто нужно...'
  "Дышать?"
  Она кивнула.
  'Ничто так не оживляет, как дыхание', - сказал я. 'Неужели приглашение на свидание завтра вечером снизит уровень кислорода?'
  Она рассмеялась, и ее влажные волосы резко тряхнули. 'Нет'.
  'Тогда как насчет завтра? В восемь вечера заглянем в пару художественных галерей, потом поужинаем'.
  'Это было бы здорово'.
  Мы пожали руки, и я ушел, чувствуя странную смесь меланхолии и облегчения. Несомненно, она считала меня мистером Чувствительным. Но я был счастлив иметь немного собственного передышки.
  Вернувшись домой, я позвонил Майло.
  Он спросил: 'Как у нее дела?'
  'Совладание'.
  'Звонил вам час назад. Дома никого нет. Должно быть, была длительная консультация'.
  'Боже, вы, должно быть, детектив или что-то в этом роде'.
  'Эй, я рад за тебя. Вы двое такие милые вместе - настоящие Кен и Барби'.
  'Спасибо за благословение, папа. Чему ты научился в Фергюсоне?'
  'Старая добрая Эсме? Это было весело. Она напомнила мне о тех учителях, которые у меня были раньше - больше о том, какие строки нужно пропустить, чем о том, что на самом деле написано в сочинении. В ее доме был этот постоянный запах лизола - я чувствовал, что загрязняю его просто своим присутствием. Фарфоровые пудели на очаге, маленькие группы миниатюрных собачек в стеклянных витринах. Но ничего живого. Она заставила меня оставить обувь у двери - слава богу, я носил носки без дырок. Но при всей ее опрятности у нее был противный маленький ум.
  Учебная фанатичка в придачу. Сначала она прощупала почву несколькими хитрыми комментариями о том, как меняется город, как вторгаются мексиканцы и азиаты, а когда я не стал спорить, она действительно начала рассказывать, как цветные и другие чужаки все испортили. Слушая ее, школа была обычным младшим Гарвардом, битком набитым гениальными белыми детьми.
  Изысканные семьи. Потрясающий школьный дух, потрясающие внеклассные мероприятия. Все ее звездные ученики стремятся к большему и лучшему. Она показала мне коллекцию открыток 'Дорогой учитель'. Самой последней было десять лет'.
  'Что она сказала о последней выдающейся выпускнице?'
  'Холли была очень скучной ученицей - совершенно незапоминающейся. Странная девушка
  - вся семья была странной. Клановая, недружелюбная, никакой гордости за владение домом. Тот факт, что никто толком не знает, чем зарабатывает на жизнь Берден-старший, ее раздражает. Она продолжала спрашивать меня об этом, не поверила мне, когда я сказал, что понятия не имею, что такое New Frontiers Tech. Это леди, которая придерживается конформизма, Алекс.
  Похоже, Берденс нарушил слишком много правил'.
  'Поведенческие ниггеры', - сказал я.
  Он помолчал. 'Ты всегда умел перевернуть фразу'.
  'Чем Холли была странной?'
  'Не ходила в школу, не работала, редко выходила из дома, за исключением ночных прогулок - пряталась, как называла это Фергюсон. Сказала, что видела ее несколько раз, когда она выходила подрезать цветы. Холли пряталась, глядя на тротуар'.
  'Старая Эсме подрезает цветы по ночам?'
  'Дважды в день. Это что-то говорит тебе о ней ?'
   'Холли всегда пряталась одна?'
  'Насколько ей известно'.
  'А как же твой парень?'
  'Похоже, она преувеличивала, называя его парнем. Просто цветной парень, с которым Холли разговаривала несколько раз. В представлении старой Эсме это подразумевает блуд, но поскольку мы знаем, что Холли была девственницей, они могли просто поговорить. Или что-то среднее. Эсме сказала, что парень работал в местном продуктовом магазине в прошлом году, но она его давно не видела. Мальчик-упаковщик и доставка. Она всегда нервничала, впуская его в свой дом - угадайте почему. Она не знала о нем многого, только то, что он был Очень Большой И Черный.
  Но люди склонны преувеличивать свои страхи, поэтому я бы не стал делать большие ставки на 'большие''.
  Я сказал: 'Перцептивная бдительность. Узнал о ней из социальной психологии'.
  ' Я узнал об этом, опрашивая очевидцев. В любом случае, я даже не смог вытянуть из нее полное имя. Она думала, что его первое имя было Исаак или Якоб, но не была уверена. Что-то похожее на еврейское. Она нашла забавным, что у цветного мальчика может быть еврейское имя. Это побудило ее снова заговорить о том, что происходит в этом мире. Я все ждал, что она перейдет к педикам, но она просто бубнила о глупостях, пока я не обнаружил, что смотрю на пуделей'.
  'Похоже на одинокую леди'.
  'Трижды разведенная; мужчины - звери. Она, наверное, разговаривает с чертовыми пуделями. Я наконец выбралась оттуда и зашла в бакалейную лавку
  - в местечке под названием 'Динвидди', - чтобы узнать что-нибудь побольше о мальчике, но магазин был закрыт'.
  'Планируете вернуться?'
  "В конце концов."
  'А как насчет сегодня?'
  'Конечно, почему бы и нет? Не то чтобы это привело к чему-то из ряда вон выходящему. Но Рик сейчас занимается добрыми делами в бесплатной клинике. Если я останусь, то в итоге буду стирать'.
  Или слишком много пьёте.
  Я спросил: 'Час, обед за мой счет?'
  'Сейчас уже час. Но забудь про обед. Пока мы на рынке, я могу схватить яблоко, как Пэт О'Брайен, обходящий патруль. Всегда хотел так сделать. Будь настоящим копом'.
  Несмотря на свой пессимизм, Майло прибыл на работу одетым в серый костюм,
   Белая рубашка, красный галстук, блокнот в кармане. Он направил меня на улицу под названием Abundancia Drive, которая проходила через центр Ocean Heights и заканчивалась на небольшой городской площади, построенной вокруг безлесного круглого участка газона. Рукописный знак - такой, какие можно увидеть в небольших парках Мейфэра в Лондоне - обозначал участок как Ocean Heights Plaza. Трава была голой, за исключением белой садовой скамейки в стиле Лютьенса, прикрученной цепью к земле рядом с надписью NO SOBS, NO
  ВЕЛОСИПЕДЫ предупреждение.
  Кольцевая часть участка была занята деловыми учреждениями. Самым заметным был одноэтажный банк из красного кирпича, выполненный в ретро-колониальном стиле, с колоннами, фронтонами и известняковыми кашпо, полными герани. Остальные магазины также были из красного кирпича. Красный кирпич и пряники достаточно милые для тематического парка.
  Я нашел место для парковки перед химчисткой. Золотые готические буквы были обязательны для фасадов магазинов. Добро пожаловать в дом смешанных метафор. Фикусы, низко подрезанные и подстриженные так, чтобы выглядеть как грибы, росли из круглых металлических решеток, встроенных в тротуар, расположенных так, чтобы насаждения выходили на каждый второй магазин.
  Магазины представляли собой классический деревенский микс. Галантерея для обоих полов, и каждый из них питает слабость к Ральфу Лорену. Ye Olde Gift Emporium и Card Shoppe. Аптека Элвина с каменной ступкой и пестиком над голландскими дверями. Медицинское здание, которое могло бы сойти за мастерскую Санты. Ювелирная/часовая мастерская Арно из Старого Света.
  Европейская пекарня Janeway. Импортные колбасы и мясные деликатесы Steuben. Кафе Ocean.
  Магазинчик деликатесов и поставщиков Динвидди представлял собой двухэтажное предприятие с деревянными панелями цвета лесной растительности и кремовой овальной вывеской над входом с надписью 'EST. 1961'.
  Калифорнийская древность.
  Панорамное окно было обрамлено зеленым молдингом и доминировало над соломенным рогом изобилия, из которого вываливался искусственный поток сверкающих, крупных продуктов. Еще больше фруктов было выставлено в деревянных ящиках, покрытых старомодными нарисованными этикетками. Каждое яблоко, груша, апельсин и грейпфрут были отполированы до блеска и были индивидуально уложены в темно-синий креп.
  'Похоже, ты выбрал правильное место для ладони', - сказал я.
  Внутри было шумно и чисто, охлаждалось деревянными вентиляторами, звучала серенада Muzak. ИЗЫСКАННЫЕ ЕДЫ спереди. Отдел спиртных напитков, достаточно большой, чтобы опьянить весь район. Продукты питания были сложены до самых стропил, все аккуратно упорядочено, широкие проходы
  обозначены деревянными надписями, окрашенными в тот же темно-зеленый цвет.
  Две женщины в зеленых фартуках неустанно работали у антикварных латунных кассовых аппаратов, подключенных к компьютерным сканерам. В каждой очереди стояло по три-четыре покупателя. Никто не разговаривал. Майло подошел к одному из касс и сказал: 'Привет. Где владелец?'
  Кассирша была молодая, пухленькая и светловолосая. Не поднимая глаз, она сказала: 'В задней части'.
  Мы прошли мимо МАКАРОН и ХЛЕБНЫХ ИЗДЕЛИЙ. Рядом с витриной с МОЛОЧНЫМИ ПРОДУКТАМИ находилась зеленая деревянная панельная дверь с латунным замком, свисающим с открытой засова. Майло толкнул ее, и мы вошли в короткий темный зал, холодный, как холодильник, пропитанный запахом старого салата и наполненный шумом генератора. В конце была еще одна дверь с надписью ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ.
  Майло постучал и открыл ее, открыв небольшой офис без окон, обшитый панелями из искусственной сучковатой сосны и обставленный старым столом из красного дерева и тремя красными стульями Naugahyde. Стол был завален бумагами. Медные весы служили пресс-папье для стопки толщиной в дюйм. На стенах висели различные коммерческие календари, а также пара выцветших охотничьих гравюр и фотография в рамке приятной на вид, слегка полноватой брюнетки, стоящей на коленях рядом с двумя седовласыми, румяными мальчиками дошкольного возраста. На заднем плане виднелась гладь озера, поросшая соснами. Мальчики изо всех сил пытались удержать удочку, на которой болталась здоровая на вид форель.
  Очевидный генетический источник пигментации детей сидел за столом. Чуть за тридцать, розовокожий, с тонкими, почти альбиносными волосами, коротко подстриженными и разделенными на пробор справа. У него были широкие, мясистые плечи, шишка сломанного носа над густыми усами цвета и консистенции старого сена. Глаза у него были большие, цвета странного серо-коричневого, и у него был бассет-вис. Он был одет в синюю рубашку из тонкого сукна на пуговицах и красно-синий репсовый галстук под зеленым фартуком. Рукава рубашки были закатаны до локтей. Его предплечья были бледными, безволосыми, толстыми, как у Попая.
  Он отложил калькулятор, оторвался от стопки счетов и устало улыбнулся. 'Весы и меры? Мы прошли только на прошлой неделе, джентльмены'.
  Майло показал ему свое полицейское удостоверение. Улыбка блондина померкла, и он несколько раз моргнул, словно заставляя себя проснуться.
  'О'. Он встал и протянул руку. 'Тед Динвидди. Что я могу для тебя сделать?'
  Майло сказал: 'Мы здесь, чтобы поговорить о снайперской стрельбе в начальной школе Хейла,
   Мистер Динвидди'.
  'О, это. Ужасно'. Его содрогание казалось невольным и искренним. Он моргнул еще пару раз. 'Слава богу, никто не пострадал'.
  'Никто, кроме Холли Берден'.
  'О, да. Конечно. Конечно'. Он снова поморщился, сел и отодвинул в сторону свои бумаги.
  'Бедная Холли, - сказал он. - Трудно поверить, что она могла пойти и сделать что-то подобное'.
  'Насколько хорошо вы ее знали?'
  'Как и любой другой, я думаю. Что вообще ничего не значит. Она приходила сюда со своим отцом. Я говорю о годах назад, когда она была совсем маленькой девочкой. Сразу после смерти ее мамы. Когда мой отец был жив'. Он сделал паузу и коснулся весов. 'Я обычно упаковывал и проверял после школы и по субботам. Холли обычно стояла за ногами отца и выглядывала, а затем отступала. Очень застенчивая. Она всегда была немного нервным ребенком. Тихая, как будто она находилась в своем собственном маленьком мире. Я пытался поговорить с ней - она никогда не отвечала. Иногда она брала бесплатную конфету, если ее отец разрешал ей. Большую часть времени она игнорировала меня, когда я предлагал. И все же ничего не было...'
  Он посмотрел на нас. 'Извините. Пожалуйста, садитесь. Могу я предложить вам кофе? У нас есть новая европейская обжарка, которая варится перед нами в пробном котле'.
  'Нет, спасибо', - сказал Майло.
  Мы сидели в красных креслах.
  Майло спросил: 'Есть ли какие-нибудь более свежие впечатления о ней?'
  'Не совсем', - сказал Динвидди. 'Я не видел ее много. Обычно это были клиенты доставки. Пару раз я видел ее бродящей по улицам, и она выглядела какой-то... отстраненной'.
  'Отстранённый от чего?'
  'Ее окружение. Внешний мир. Не обращает внимания на то, что происходит. То, что вы видите у творческих людей. У меня есть сестра, которая является писателем - очень успешным сценаристом. Она начинает заниматься продюсированием. Эмили всегда была такой, фантазировала, была в своем собственном мире. Мы подшучивали над ней, называли ее Космическим Кадетом. Холли была сумасшедшей, но в ее случае, я не думаю, что это было творчество'.
  'Почему это?'
  Бакалейщик поерзал на стуле. 'Я не хочу говорить плохо о покойнике, но, в общем-то, Холли была не очень умной. Некоторые дети называли ее отсталой - хотя, вероятно, она ею не была. Просто тупой, немного ниже среднего. Но в ее семье это было особенно тяжело - остальные
   Бердены были все довольно интеллектуальны. Ее отец просто блестящий
  - работал на правительство как какой-то высококлассный ученый или математик. Мама тоже, я думаю. И Говард -
  ее брат был отличником в учебе'.
  'Похоже, вы хорошо знали эту семью'.
  'Нет, не совсем. В основном я просто разносил продукты или ходил туда на репетиторство. От Говарда. Он был математическим гением, просто блестяще справлялся с числами. Мы были в одном классе, но он мог бы научить этому. Многие дети обращались к нему за помощью. Ему все давалось легко, но у него действительно была слабость к математике'. Он задумчиво посмотрел. 'Он на самом деле застрял в том, что любил, стал кем-то вроде статистика. У него отличная должность в страховой компании в Долине'.
  Майло спросил: 'Когда ты сказал, что вы с ним учились в одном классе, это было в Натан Хейл?'
  Динвидди кивнул. 'Все дети в те дни ходили в Хейл.
  Все было по-другому. - Он засуетился с узлом галстука. - Не обязательно лучше, заметьте. Просто по-другому.
  Я спросил: 'Как же так?'
  Он еще немного поерзал и понизил голос. 'Слушай, я работаю здесь, живу здесь, прожил здесь всю свою жизнь - это прекрасный район во многих отношениях, прекрасное место для воспитания детей. Но люди здесь притворяются, что ничего никогда не изменится. Что ничего никогда не должно меняться. И это не слишком реалистично, не так ли?' Пауза. 'Когда стоишь за кассой, или занимаешься доставкой, или тренируешь Малую лигу, это как бы дает тебе возможность наблюдать - ты слышишь всякие вещи - отвратительные вещи от людей, которых ты считал приличными, от людей, с которыми играют твои дети и пьет кофе твоя жена'.
  'Расистские комментарии?' - спросил Майло.
  Динвидди с болью посмотрел на него. 'Это не значит, что здесь хуже, чем где-либо еще - расизм довольно распространен в нашем обществе, не так ли?
  Но когда это твой собственный район... тебе просто хочется, чтобы он был лучше'.
  Довольно распространенное явление в нашем обществе.
  Это прозвучало как фраза из учебника.
  Майло спросил: 'Как вы думаете, связано ли это - местные расовые предрассудки - со снайперской стрельбой?'
  'Нет, не знаю', - быстро сказал Динвидди. 'Может быть, если бы это был кто-то другой, вы могли бы установить связь. Но я не вижу, чтобы Холли была расисткой. Я имею в виду, чтобы быть расисткой, нужно быть политической, по крайней мере, в какой-то степени, не так ли? А она не была. По крайней мере, насколько я знаю.
   Как я уже сказал, она не слишком хорошо осознавала свое окружение'.
  'Какие политические взгляды были у ее семьи?'
  'Понятия не имею, были ли они вообще', - быстро сказал он. Его рука снова метнулась к галстуку, и он моргнул несколько раз подряд. Мне было интересно, не было ли в этом обсуждении чего-то, что выводило его из себя.
  'Правда, джентльмены, я просто не вижу никакой политической связи', - сказал он. 'Я искренне верю, что все, что сделала Холли, исходило из ее внутренней стороны - ее собственных проблем. Что-то интрапсихическое'.
  'Психические проблемы?' - спросил Майло.
  'Она, должно быть, сошла с ума, чтобы сделать что-то подобное, вы не считаете?'
  Я спросил: 'Помимо 'сумасшедшего' состояния, проявляла ли она когда-нибудь признаки других психических проблем?'
  'Этого я вам сказать не могу', - сказал Динвидди. 'Как я уже сказал, я давно ее не видел. Я просто рассуждал теоретически'.
  Майло спросил: 'Когда вы увидели ее гуляющей по району, это было ночью или днем?'
  'День. Я говорю всего пару раз. Я ехал, чтобы доставить товар, а она шла по улице, как-то неуверенно шаркая, уставившись на тротуар. Вот что я имел в виду под 'ошалевшей'.
  'Что еще вы можете рассказать нам о семье, что может иметь отношение к стрельбе?'
  Динвидди подумал. 'Не совсем, детектив. Они никогда не были по-настоящему общительны. Маршировали под свой собственный барабан, но в целом они были порядочными людьми. Вы можете определить характер человека, когда проверяете его продукты. Когда он был жив, у моего отца была система классификации людей - Ворчуны, Скряги, Придиры, Выжиматели Помидоров'. Смущенная улыбка расползлась под усами. 'Что-то вроде 'мы-они'.
  Это случается в каждой профессии, верно? Не рассказывай об этом моим клиентам, иначе я обанкротлюсь'.
  Майло улыбнулся и провел пальцем по губам.
  Динвидди сказал: 'Это забавно. Когда я был моложе, я слышал, как мой отец приходил домой и ворчал, и думал, что он был нетерпимым, просто не понимал людей. Я специализировался на социологии в колледже, у меня были всевозможные теории и объяснения того, почему он стал таким мизантропом, что на самом деле ему нужно было больше внутреннего удовлетворения от своей работы. И вот я здесь, делаю ту же работу, что и он, и обнаруживаю, что использую те же ярлыки'.
  Я сказал: 'Какой из ярлыков твоего отца ты бы применил к
   Бремя?'
  'Никаких, на самом деле. С ними было легко иметь дело, они никогда не жаловались, всегда сразу платили по счетам наличными. У мистера Бердена всегда были наготове щедрые чаевые, хотя он не был любителем разговоров. Он всегда казался чем-то занятым, занимаясь своими делами'.
  'Еще один космический?' - сказал Майло.
  'Не как Холли. С ним всегда чувствовалось, что он погружен в свои мысли.
  Думая о чем-то важном. С Холли это просто казалось - не знаю - ступором. Как будто она отдалялась от реальности. Но если это заставляет ее звучать как какая-то опасная психопатка, то это совсем не то, что я имею в виду. Она была бы последним человеком, от которого я ожидал бы чего-то жестокого. Напротив, она была робкой, настоящей мышкой'.
  Майло спросил: 'Когда умерла ее мать?'
  Динвидди коснулся своих усов, затем рассеянно постучал кончиком пальца по языку. 'Давайте посмотрим. Я думаю, Холли было четыре или пять лет, так что это было около пятнадцати лет назад'.
  'От чего она умерла?'
  'Какое-то заболевание желудка, я думаю. Опухоли или язвы или что-то еще - я не уверен. Единственная причина, по которой я помню, что это был желудок, - она покупала много антацидов, действительно запасалась ими. Что бы это ни было, это не должно было быть смертельным, но она легла на операцию и не вышла. Говард был очень напуган - все мы были. Это был первый раз, когда кто-то в классе потерял родителя.
  Мы были в старшей школе - на втором курсе. Говард никогда не был большим тусовщиком, но после смерти мамы он действительно отстранился, бросил шахматный клуб и клуб дебатов, набрал много веса. Он продолжал получать хорошие оценки - для него это было как дышать - но он отрезал себя от всего остального'.
  Я спросил: 'Как отреагировала Холли?'
  'Не могу сказать, что помню что-то конкретное. Но она была совсем маленькой, так что я предполагаю, что она была подавлена'.
  'Значит, вы не можете сказать, была ли ее рассеянность вызвана смертью матери?'
  'Нет, - он остановился, улыбнулся. - Эй, это больше похоже на психоанализ, чем на работу полиции. Я не знал, что вы, ребята, занимаетесь такими вещами'.
  Майло поманил меня большим пальцем. 'Этот джентльмен - известный психолог. Доктор Алекс Делавэр. Он работает с детьми в Хейле.
  Мы пытаемся составить картину произошедшего'.
  'Психолог, да?' - сказал Динвидди. 'Я видел по телевизору интервью психолога о детях. Плотный парень, большая белая борода'.
   'Планы изменились', - сказал Майло. 'Доктор Делавэр - тот самый'.
  Динвидди посмотрел на меня. 'Как они? Дети'.
  'Делаем все настолько хорошо, насколько можно ожидать'.
  'Это очень приятно слышать. Я отправляю своих детей в частную школу'.
  Виноватый взгляд. Качание головой. 'Никогда не думал, что буду это делать'.
  'Почему это?'
  Еще один рывок за узел галстука. 'По правде говоря', - сказал он, - 'раньше я был довольно радикальным'. Смущенная усмешка. 'За Ocean Heights, во всяком случае. Это значит, что я голосовал за демократов и пытался убедить отца бойкотировать столовый виноград, чтобы помочь фермерам. Это было тогда, когда последнее, что я хотел делать, - это управлять продуктовым магазином. Моей настоящей целью было делать то, что делаете вы, доктор. Терапия. Или социальная работа.
  Что-то в этом роде. Я хотел работать с людьми. Папа считал, что это мягкая работа - полное унижение. Сказал, что в конце концов я вернусь в реальный мир. Я решил доказать ему, что он неправ, работал волонтером - с детьми-инвалидами, призывниками Job Corps, агентствами по усыновлению. Стал Большим Братом для ребенка из Восточного Лос-Анджелеса. Потом папа умер от сердечного приступа, не оставив никакой страховки, только это место, а мама была не в состоянии им управлять, поэтому я вмешался. Не хватило одного семестра до моей степени бакалавра. Это должно было быть временным. Я так и не вышел'.
  Его бровь нахмурилась, а глаза опустились ниже. Я вспомнил его комментарий о Говарде Бердене, задумчивый взгляд: Он действительно застрял с тем, что он любил. ...
  'В любом случае, - сказал он, - это все, что я могу рассказать вам о Берденах. То, что произошло в Хейле, было настоящей трагедией. Одному Богу известно, что мистеру Бердену больше ничего не нужно. Но, надеюсь, время залечит раны'. Он посмотрел на меня, ища подтверждения.
  Я сказал: 'Надеюсь'.
  'Может быть', - сказал он, - 'люди даже чему-то научатся из всего этого. Я не знаю'.
  Он взял калькулятор и нажал на кнопки.
  'Еще одно, мистер Динвидди', - сказал Майло. 'Есть молодой человек, который работает или работал у вас, занимается доставкой. Айзек или Джейкоб?'
  Толстые плечи Динвидди напряглись, и у него перехватило дыхание. Он выдохнул мгновение спустя, медленно, намеренно. 'Айзек. Айк Новато. Что с ним?'
  'Новато', - сказал Майло. 'Он испанец? Нам сказали, что он черный'.
  'Черный. Светло-черный. Что это... какое отношение он имеет ко всему этому?'
   'Нам сказали, что он дружит с Холли Берден'.
  'Дружелюбно?' Плечи сгорбились еще сильнее и пожали.
  Майло спросил: 'Он все еще работает на тебя?'
  Бакалейщик посмотрел на нас. 'Едва ли'.
  'Знаете, где мы можем его найти?'
  'Его будет трудно найти где-либо, детектив. Он мертв, кремирован. Я сам развеял прах. С пирса в Малибу'.
  Взгляд Динвидди был сердитым, непреклонным. Наконец он отвернулся, опустил глаза на стол, взял бланк заказа, бросил на него непонимающий взгляд и отложил в сторону.
  'Забавно, что ты не знаешь', - сказал он. 'Это я должен тебе рассказать.
  Хотя, полагаю, нет, учитывая размеры этого города, все убийства, которые вы получаете. Ну, он был одним из них, джентльмены. В сентябре прошлого года. Застрелен, предположительно, в результате ожога от наркотиков, где-то в Южном Централе.
  'Предположительно?' - сказал Майло. 'У тебя есть сомнения?'
  Динвидди помедлил, прежде чем ответить. 'Думаю, все возможно, но я серьезно в этом сомневаюсь'.
  'Почему это?'
  'Он был прямолинейным человеком - просто не был наркоманом. Я знаю, что копы считают всех гражданских наивными, но я достаточно много работал с несовершеннолетними правонарушителями, чтобы быть хорошим судьей. Я пытался рассказать об этом полиции, но они так и не удосужились приехать сюда и поговорить со мной о нем лицом к лицу. Я узнал об убийстве только потому, что, когда он не появлялся на работе два дня подряд, я позвонил его домовладелице, и она рассказала мне, что произошло, сказала, что приезжала полиция, сказала ей, что это наркота. Я узнал от нее имя детектива, который вел это дело. Я позвонил ему, сказал, что я работодатель Айка, вызвался приехать в участок и дать информацию. Его отношение было не совсем восторженным. Пару недель спустя он перезвонил мне, спросил, не хочу ли я приехать и опознать тело.
  'Формальность' - его слова - чтобы он мог прояснить это. Было очевидно, что для него это была просто рутинная стрельба в гетто - еще один номер дела.
  Что меня действительно удивило, когда я приехал, так это то, что сам детектив был черным. По телефону он не казался черным. Смит.
   Морис Смит. Юго-восточный дивизион. Знаете его?
  Майло кивнул.
  'Классическая ненависть к себе', - сказал бакалейщик. 'Направить всю эту ярость против себя. Все угнетенные группы рискуют этим. Меньшинства, занимающие официальные должности, действительно уязвимы. Но в случае Смита это может помешать ему выполнять свою работу'.
   'Зачем ему понадобилось, чтобы вы опознали тело?'
  'У Айка не было семьи, которую кто-либо мог бы найти'.
  'А как насчет хозяйки?'
  Динвидди снова пожал плечами и погладил усы. 'Она довольно старая. Может, она не выдержала стресса. Почему бы вам не спросить Смита?'
  'Что еще вы можете рассказать нам о Novato?'
  'Первоклассный ребенок. Умный, обаятельный, быстро учится, не доставляет никаких хлопот.
  Всегда готов сделать больше, чем требует долг, и поверьте мне, в наши дни это редкость'.
  'Как вы его наняли?'
  'Он ответил на объявление, которое я разместил на доске объявлений в центре занятости колледжа Санта-Моники. Он проходил там курсы, на неполный рабочий день.
  Ему нужно было работать, чтобы содержать себя. Всеамериканская трудовая этика, именно то, что превозносил отец'. Серые глаза сузились.
  'Конечно, папа никогда бы не нанял Айка'.
  Я спросил: 'У вас возникли какие-то проблемы, когда он работал здесь?
  Учитывая описанные вами взгляды'.
  'Не совсем. Люди примут чернокожих на относительно низких должностях'.
  Майло спросил: 'Его заявление о приеме на работу все еще у вас в деле?'
  "Нет."
  'Помнишь его адрес?'
  'Венеция. Одна из пронумерованных улиц, Четвертая авеню или Пятая, я думаю. Хозяйку звали Грюнберг'.
  Майло записал. 'А как насчет фотографии?'
  Динвидди помедлил, открыл ящик, достал цветной снимок и протянул его Майло. Я вытянул шею и взглянул на него. Групповое фото.
  Динвидди, два кассира у входа и высокий, долговязый молодой человек цвета мокко позировали перед рынком, махая руками. Все были в зеленых фартуках.
  У Айка Новато были светло-каштановые курчавые волосы, коротко подстриженные, полные губы, миндалевидные глаза и римский нос. Сутулая осанка того, кто рано достиг полного роста. Большие, неловкие на вид руки, застенчивая улыбка.
  'Это было сделано на 4 июля прошлого года', - сказал Динвидди. 'Мы всегда устраиваем большую вечеринку для местных детей. Безопасное и разумное празднование. Бесплатные конфеты и газировка вместо фейерверков. Один из родителей принес камеру и забрал ее'.
  Майло спросил: 'Могу ли я это одолжить?'
  Динвидди сказал: 'Полагаю, так. Вы хотите сказать, что есть какая-то связь между Айком и тем, что произошло в школе?'
   'Именно это мы и пытаемся выяснить', - сказал Майло.
  'Я этого не вижу', - сказал Динвидди.
  Я спросил: 'Были ли какие-то проблемы с тем, что он занимался доставкой? С тем, что он приходил в дома людей?'
  Правая рука Динвидди сжалась в кулак. На массивном предплечье появились холмы мышц и сухожилий. 'Сначала было несколько комментариев. Я их игнорировал, и в конце концов они прекратились.
  Даже закоренелый расист мог бы увидеть, какой он порядочный парень'. Он сжал другую руку. 'Запиши себе один жалкий балл за правду и справедливость, а?
  Но в то время я думал, что делаю что-то важное - отстаиваю позицию. А потом он идет к Уоттсу и получает пулю. Мне жаль, но это все еще злит меня. Все это было удручающе'.
  'Есть ли еще какие-то причины, по которым он оказался в Уоттсе?' - спросил Майло.
  'Вот что имел в виду детектив Смит. Улица, где его застрелили, была печально известным наркопритоном - зачем бы ему еще там быть, кроме как для заключения сделки? Но у меня все еще есть сомнения. Айк не раз говорил мне, как сильно он ненавидит наркотики, как наркотики уничтожили его народ.
  Может быть, он приехал туда, чтобы поймать наркоторговца'.
  'Его люди, - сказал Майло. - Думали, у него нет семьи'.
  'Я говорю в общем, детектив. Черная нация. И ваш Смит - тот, кто сказал мне, что никакой семьи нет. Он сказал, что они проверили отпечатки пальцев Айка по всем полицейским файлам - пропавшие дети, что угодно
  - и ничего не нашлось. Сказал, что Айк подал заявление на получение своей карточки социального обеспечения всего за несколько месяцев до того, как начал работать на меня. У них не было никаких записей о каком-либо предыдущем адресе. Он сказал мне, что это будет ситуация Поттерс-Филд, если никто не придет и не заберет тело'. Вздрогнул. 'Поэтому я отвез его домой'.
  'Что мальчик рассказал вам о своем прошлом?'
  'Не так уж много. У нас не было продолжительных обсуждений - это была рабочая ситуация. У меня сложилось впечатление, что у него хорошее образование, потому что он был довольно красноречив. Но мы никогда не вдавались в подробности. Название игры здесь - суета, суета, суета'.
  'Вы никогда не просили у него рекомендаций?'
  'Он приехал из колледжа - там их проверяют. И его хозяйка сказала, что он надежный'.
  'Вы разговаривали с хозяйкой дома после его смерти?'
  'Только один раз. По телефону. Я спросил ее, знает ли она что-нибудь о его семье. Она тоже ничего не знала. Поэтому я обо всем позаботился. Сделал все, что мог. Я подумал, что кремация будет... не знаю, чище.
  Экологично. Это то, чего я хочу для себя'.
   Он поднял руки и позволил им лечь на стол. 'И это все, что я могу вам сказать, джентльмены'.
  Майло спросил: 'Какие отношения были между ним и Холли?'
  'Отношения?' Динвидди поморщился. 'Ничего романтического, если ты об этом. Он был на совершенно ином уровне, чем она. Интеллектуально. Между ними не было бы ничего общего'.
  'Нам сказали, что он ее парень'.
  'Значит, вас дезинформировали', - сказал Динвидди, обрывая слова. 'Оушен-Хайтс - это столица мира с болтливой речью - слишком много мелочных людей со слишком большим количеством свободного времени. Все, что вы здесь услышите, принимайте с емкостью соли. Йодированной или нет'.
  Майло сказал: 'Нам сообщили , что Айк и Холли разговаривали'.
  Рука Динвидди поднялась к галстуку и ослабила его. 'Айк мне сказал, - сказал он, - что когда он приходил к ней домой, они иногда заводили разговор. Он сказал, что ей одиноко.
  Он пожалел ее и уделил время тому, чтобы она почувствовала себя хорошо - он был таким ребенком. Она начала готовить для него вещи
  - молоко и печенье. Пытался удержать его там. Что было очень необычно для Холли - она никогда не хотела ни с кем разговаривать. Я сказал Айку, насколько это необычно, и предупредил его'.
  'О чем?' - спросил Майло.
  'Сексуальная штука, она начинает влюбляться в него. Вы знаете, какие фантазии у людей о черных - вся эта гиперсексуальная чушь. Сложите черное и белое вместе, и все решат, что это что-то грязное.
  Добавьте к этому тот факт, что Холли не была психологически нормальной, и риск неприятностей определенно был поводом для беспокойства. По мнению Айка, он просто был дружелюбным - как вы бы поступили с нуждающимся ребенком. Но я мог видеть, что она увидела в его дружелюбии больше, чем он предполагал.
  Приставала к нему, получала отказ и кричала об изнасиловании. Поэтому я посоветовала ему быть осторожнее. Ради всех нас'.
  'Он тебя послушал?'
  Динвидди покачал головой. 'Он думал, что я зря беспокоюсь, уверял меня, что нет никакой опасности, что что-то случится...
  Холли так и не стала соблазнительной. Что все, чего она хотела, - это друг. Что я мог на это сказать? Что он должен был отвергнуть ее? Потому что она была белой?
  Что бы это ему сказало?'
  Никто из нас не ответил. Динвидди продолжал говорить тихим, размеренным голосом, как будто не замечая нашего присутствия. 'Однажды я ехал домой, выполняя доставку, которая проходила мимо дома Бердена, и увидел двух
  из них впереди. Айк держал стопку книг, а Холли смотрела на него снизу вверх, как будто он был кем-то вроде старшего брата. Они с Говардом никогда не были близки. Айк смотрел на нее более по-братски, чем Говард когда-либо. Я помню, как подумал, как странно это выглядит - белый ребенок и черный ребенок на самом деле общаются. В Оушен-Хайтс.
  Это мог быть плакат о толерантности. Потом я подумал, как глупо , что что-то столь простое может быть странным'.
  Он нажал кнопку на калькуляторе и принялся изучать выпавшее число, словно это была головоломка.
  'Они были просто парой детей', - сказал он. 'Пытались прожить жизнь. А теперь их обоих нет. А у меня есть специальное предложение на спаржу'.
   16
  Он проводил нас через рынок. Торговля замедлилась, и пухлая кассирша стояла без дела. Я подняла большое желтое яблоко с его блинной подставки и протянула ей вместе с долларовой купюрой. Прежде чем она успела открыть кассу, Динвидди сказал: 'Забудь об этом, Карен', и вынул купюру из ее пальцев. Возвращая ее мне, он сказал: 'За счет заведения, доктор Делавэр. А вот и для вас, детектив'.
  'Не могу принимать подарки', - сказал Майло. 'В любом случае спасибо'.
  'Тогда вот два для доктора Делавэра'. Улыбаясь, но напряженно. Я поблагодарил его и взял фрукт. Он придержал для нас дверь и встал на тротуаре, рядом с фикусовым грибом, глядя нам вслед, пока мы уезжали.
  Я ехал по Абундансии и подъехал к знаку 'стоп'. На каждом яблоке была маленькая золотая наклейка. Майло снял свою, прочитал и сказал: 'Фиджи. Ху-ха, берегись, Гоген'.
  Я сказал: 'Это был Таити'.
  Он сказал: 'Не придирайся', откусил, прожевал, проглотил. 'Немного самонадеян, но тонкий нюх и текстура. Эти ребята из Ocean Heights точно знают, как жить'.
  Я сказал: 'Давайте послушаем за хорошую жизнь', поднял свое яблоко, как тост, и откусил. Хрустящее и сладкое, но я все время ждал, что из него вылезет червяк.
  Я ехал по пустым, идеальным улицам. На следующем знаке остановки Майло сказал: 'Итак. Что ты думаешь об El Grocero?'
  'Расстроен. Любит думать о себе как о рыбе, выброшенной на берег, но чувствует себя виноватым из-за того, что держит свои жабры влажными'.
  'Знаю это чувство', - сказал Майло, и я пожалел о легкомыслии своего замечания.
  Он знал, о чем я думаю, рассмеялся и надел мне наручники на руку. 'Не волнуйся, приятель. Это привилегированное положение - быть со стороны и смотреть на все это'.
  Я свернул на Эсперансу, и в поле зрения появились конформистские магнолии. 'Похоже, парень оказался не парнем'.
  'Может быть, а может и нет. Если бы у этого парня из Новато были романтические отношения с Холли, он бы не рассказал об этом боссу'.
  'Правда', - сказал я. 'Так что все, что мы действительно знаем о нем, это то, что он и
   Холли говорила несколько раз. И что он мертв. Что в плане...
  извините за выражение - понимание Холли может быть уместным. Если Айк много значил для нее, его смерть могла бы столкнуть ее с края.
  'Травма приводит к играм с винтовками?'
  'Конечно. Потеря могла быть особенно травматичной для кого-то с ее историей - ранняя смерть матери. Она закрылась от мира. Замкнулась в себе. Я работала с пациентами, которые потеряли родителя в молодом возрасте и не получили помощи. Когда вы не скорбите, печаль просто сидит и гноится. Вы перестаете доверять, учитесь ненавидеть мир. Холли была одиночкой. Если бы Айк был первым человеком, который действительно попытался установить с ней связь, он мог бы стать замещающим родителем - Динвидди сказала, что она смотрела на него снизу вверх, как на старшего брата. Скажем так, он вернул ей доверие, вытащил ее из своей раковины. Затем он умирает.
  Жестоко. Это запускает весь мусор, на котором она сидела пятнадцать лет. Она взрывается. Пока понятно?
  'Столько же смысла, - сказал он. - Ты знаешь лучше меня'.
  Я проехал мимо еще одного квартала зеленых лужаек. Несколько человек вышли, выгуливали собак, мыли машины. Я подумал о машине Линды, вспомнил туман и ужас, окутавшие Ocean Heights прошлой ночью. Разбитое стекло, крючковатый крест.
  Какие еще демоны прятались, приседая и хихикая за окнами с ромбовидными стеклами?
  Майло смотрел в окно и жевал. Полицейское наблюдение, сила привычки. Картины продолжали всплывать в моей голове. Уродливые возможности.
  Когда он на мгновение отвернулся, я сказал: 'А что, если Холли и Айк не просто болтали? А что, если бы они занялись философскими рассуждениями - о гнилом состоянии мира, несправедливости, бедности, расизме. Учитывая уединенную жизнь Холли, опыт такого человека, как Айк, стал бы для нее настоящим откровением - мог бы действительно изменить ее. Именно это и произошло в шестидесятые, когда белые дети из пригородов поступили в колледж и впервые столкнулись со студентами из числа меньшинств. Мгновенная радикализация. Кто-то другой мог бы направить это конструктивно -
  Волонтерская работа, альтруизм. Но Холли была уязвима из-за всего этого одиночества, злости и недоверия. Это классический профиль одинокого убийцы, Майло. Она могла бы видеть себя мстительницей Айка. Победа над Массенгилом - символом расизма - могла бы показаться благородной'.
  'Побеждая', - сказал Майло. 'Звучит довольно по-средневековому. Может, она просто хотела стрелять в детей'.
  'Каковы были ее мотивы для этого?' - спросил я. 'У нас нет никаких признаков того, что она возмущалась их присутствием'.
   'Слушай, Алекс, ты говоришь о вероятной сумасшедшей. Кто знает, какие у нее были причины так поступить? Кто знает, какие безумные мысли на самом деле приходили ей в голову? Если разобраться, что ты вообще о ней знаешь?'
  'Да ничего особенного', - ответил я, внезапно почувствовав себя одним из рассуждающих телевизионных экспертов.
  Я выехал из Ocean Heights, направился обратно по извилистой дороге каньона к Sunset. Майло сказал: 'Не дуйся', и снова стал смотреть в окно.
  На бульваре я спросил: 'Все еще отвечаете на вопросы или полицейский участок сегодня закрыт?'
  'Вопросы о чем?'
  'Убийство Новато. То, как Динвидди говорил о нем. Что-нибудь из этого вас интригует?'
  Он повернулся и посмотрел на меня. 'Что в этом должно меня заинтриговать?'
  'Просто казалось, что Динвидди проявил много... страсти, когда обсуждал Айка. Действительно напрягся, стал эмоциональным. Он занял оборонительную позицию, когда отрицал, что Холли и Айк были любовниками. Это могла быть ревность. Может быть, между ним и Айком было что-то большее, чем просто рабочие отношения'.
  Майло закрыл глаза и издал короткий, усталый смешок.
  'Так бывает', - сказал он с озорной улыбкой. Затем он провел рукой по лицу. 'Да, я и сам так думал - этот парень действительно стал ужасно праведным. Но если бы было что-то сексуальное, не думаешь ли ты, что он был бы осторожен и не признался бы нам? Я имею в виду, сколько фиджийских яблок, по-твоему, он бы продал, если бы добрые люди из Оушен-Хайтс заподозрили его в этом ?'
  'Правда', - сказал я. 'Так что, возможно, его эмоциональность была результатом именно того, что он сказал, - либеральной вины. И все же, картина, которую он нарисовал для Новато, была немного странной, не думаете ли вы? Черный парень с латинским именем, приехал откуда-то 'с востока', но никому не сказал откуда. Поселился в Венеции, поступил в колледж в Санта-Монике, устроился на работу в Whitebread Heaven, отлично справился с этой работой, вызвал некую страсть у своего работодателя, завел дружбу с девушкой, с которой никто не разговаривал, а затем был снесен в Уоттсе. Вскоре после этого эта девушка достала свой пистолет и сама была снесена ветром'.
  Майло молчал.
  Я сказал: 'Конечно, я всего лишь рядовой любитель-гражданский. Теоретизирую. Профи... тот парень с Юго-Востока - Смит - не думал, что это странно,
   все."
  Майло спросил: 'Что я говорил о том, чтобы дуться?' Но он выглядел обеспокоенным.
  Я спросил: 'Вы действительно знаете Смита?'
  'Небрежно'.
  "И?"
  'Не самый худший следователь в мире'.
  'Но не самый лучший'.
  Майло передвигал свою массу, пытаясь устроиться поудобнее, хмурясь, когда не мог. 'Мори Смит - среднестатистический человек', - сказал он. 'Как и большинство людей на большинстве работ. Тратит время и мечтает о Небесах Виннебаго. По справедливости, такое место, как Юго-Восточный дивизион, сделает это с вами, даже если вы начнете с решимости стать Суперкопом. Больше трупов за одну жаркую неделю, чем мы видим за шесть месяцев. Неважно, что кто-то говорит, такие цифры изменят ваше отношение к святости жизни - так же, как это делает война'.
  'NAACP уже давно это говорит'.
  'Нет, это не расизм. Ладно, может быть, отчасти и так. Но на самом деле все сводится к контексту : один ДБ из ста - это не то же самое, что один из ста - мне все равно, насколько чисто твое сердце.
  И DB в Крэк-Элли просто не будет заслуживать такого же ухода, как DB в Стоун-Каньоне'.
  'Это означает, что расследование Смита могло быть поверхностным'.
  'То, что чернокожего парня застрелили в плохом черном районе, держа в своих горячих маленьких ручках пакетик с камнем, не слишком-то интригует'.
  'Мы не знаем, что Новато что-то нес'.
  'Да. Ну, я думаю, я могу сделать несколько звонков и выяснить это'.
  Он скрестил руки на груди.
  Я спросил: 'Готовы к обеду?'
  'Нет, чертово яблоко меня накормило. Сложные углеводы. Кому нужно больше?'
  Я держал рот закрытым.
  Минуту спустя он сказал: 'Скажу вам, чего бы я действительно хотел. Высокого, холодного, пожирающего печень Джонни Блэка или его разумную копию. Вместо этого я сделаю эти телефонные звонки и займусь этой чертовой стиркой. Как вы, ребята, это называете - репрессиями?'
  'Сублимация'.
  'Сублимация. Ага. Подбрось меня до твоего дома. Пойду домой и сублимирую'.
  Мне не понравилась резкость в его голосе, но выражение его лица предостерегло
   дебаты.
  К тому же мне нужно было сделать свой собственный звонок.
   17
  Сообщение на автоответчике Мэлона Бердена представляло собой десятисекундную камерную музыку, за которой следовала отрывистая фраза 'Оставьте свое сообщение' и три коротких гудка.
  Я сказал: 'Это Алекс Дела...'
  Щелчок. 'Здравствуйте, доктор. Что вы решили?'
  'Я готов изучить возможности, мистер Берден'.
  "Когда?"
  'Сегодня у меня есть время'.
  'Доктор, у меня нет ничего, кроме времени. Назовите место и время'.
  'Час. Твой дом'.
  'Идеально'. Странное слово, учитывая его обстоятельства.
  Он дал мне адрес, который я уже знал, и дал подробные указания.
  'Час', - сказал он. 'Жду с нетерпением'.
  Никакой гордости за владение. Я ожидал чего-то вопиющего извращенного -
  неряшливый - на 1723 Jubilo. Но на первый взгляд дом был таким же, как и все остальные в квартале. Одноэтажное ранчо, стены обшиты алюминием, чтобы напоминать дерево, окрашены в зеленовато-серый цвет штормового моря. Оконные рамы и входная дверь были такими же серыми
  - ах, первое отклонение, монохромное заявление на фоне соседних домов с их тщательно контрастными цветовыми схемами.
  Я припарковался, начал замечать другие проступки. Небольшой газон, подстриженный и аккуратно обрезанный, но на полтона бледнее, чем изумрудный, подпитываемый разбрызгивателем, всех остальных на блоке. Несколько тонких пятен в траве, которые грозили поднять правонарушение до уровня тяжкого преступления.
  Никаких цветников. Только пояс из стелющегося можжевельника, отделяющий траву от дома. Никаких деревьев - ни карликовых цитрусовых, ни авокадо, ни березовых тройчаток, украшавших газоны других домов.
  Гештальт: строгий, но едва ли чудаковатый. Ocean Heights было легко оскорбить.
  Входная дверь была слегка приоткрыта. Я все равно позвонил,
   подождал, затем вошел в вестибюль, устланный ковром из фальшивого персидского ковра. Передо мной была компактная квадратная гостиная с белыми стенами, плоским потолком и окантовкой из навязчиво витиеватой полосы карниза в виде яйца и дротика. Ковер был из зеленой шерсти, безупречной, но тонкой, как газон, и выглядел примерно тридцатилетней давности. Мебель была похожей винтажной, дерево было окрашено в цвет бычьей крови, стулья и диваны были простеганы и обиты хризантемовым принтом, который кричал о весне , со складками и обшиты прозрачным пластиком, обтягивающим презерватив. Все сочеталось, каждая деталь была расставлена с точностью выставочного зала. Ансамбль . Я был уверен, что все это было куплено в одно и то же время.
  Я прочистил горло. Никто не ответил. Я подождал и отдался фантазии. Молодая пара в воскресенье делает покупки в каком-то пригородном универмаге - Sears или его аналоге. Запах попкорна, звон лифтовых звонков. Один ребенок на буксире - мальчик. Родители встревожены, экономят деньги, но полны решимости что-то приобрести. Мебель, бытовая техника, мягкие рулоны коврового покрытия. Кухонная утварь, посуда, все новенькие, оптимистичные слова, которые нужны, чтобы заполнить настоящий роскошный дом 50-х: Pyrex, нержавеющая сталь, винил, Formica, вискоза, нейлон. Стопки квитанций. Гарантии. Еще больше обещаний. Шопинг, достойный победителя игрового шоу...
  Все эти мечты сведены к ансамблю, статичному, как музейный экспонат.
  Я сказал: 'Алло?'
  Белая кирпичная каминная полка обрамляла камин, который был слишком чист, чтобы когда-либо использоваться. Никакого экрана, подставок или инструментов. Верх каминной полки был таким же голым, как стены. Белые стены, пустые, как гигантские листы девственной почтовой бумаги.
  tabula rasa к домашней жизни...
  Напротив гостиной находилась столовая, размером в две трети ее.
  Зубчатый молдинг. Еще больше зеленого ковра, еще больше стен с бумагами для записей. Шкафчик для посуды с отделкой из ореха пекан, соответствующий буфет. Пара сувенирных тарелок на одной из полок шкафа. Плотина Гранд-Кули. Диснейленд. Остальные полки пусты. Овальный стол, окруженный восемью стульями с прямыми спинками, обшитыми пластиком, и увенчанный коричневой подушкой, занимал большую часть пола. Сквозной проход с раздвижными деревянными дверцами был прорезан в стене за изголовьем стола, открывая вид на желтую кухню.
  Я подошел и заглянул. Тридцатилетний холодильник и плита, покрытые желтым фарфором. Никаких магнитов или напоминаний на холодильнике.
  Никаких запахов готовящейся еды.
   Там был дверной проем, ведущий в заднюю часть дома. На пороге была прикреплена записка.
  Д-Р Д.: В СЗАДИ. МБ
  За запиской - неосвещенный коридор с закрытыми дверями. Белое пространство, переходящее в серый цвет. Я подошел ближе, различил звуки музыки. Струнный квартет. Гайдн.
  Я направился к нему, проследовал направо по коридору и подошел к последней двери. Музыка была достаточно громкой и четкой, чтобы быть живой.
  Я повернул ручку, вошел в большую комнату с высоким потолком, доски и поперечные балки были выкрашены в белый цвет. Темный паркетный пол. Три стены из светлых березовых панелей; четвертая - ряд раздвижных стеклянных дверей, выходящих на небольшой задний двор, который в основном представлял собой цементную подъездную дорожку.
  Серебристо-серая 'Хонда' стояла перед гаражными воротами из гофрированного алюминия.
  Стекло придавало комнате вид помещения-снаружи. То, что риелторы называли ланаи, в те дни, когда они торговали тропическими мечтами. То, что стало, в этот век быстротечности и супружеских разломов, семейной комнатой.
  Комната семьи Бёрден была большой, холодной и лишенной мебели.
  Лишенный почти всего, за исключением стереооборудования на шестизначную сумму, сложенного в банке у одной из березовых стен. Черные матовые корпуса, черные стеклянные приборные панели. Циферблаты и цифровые индикаторы пищат зеленым, желтым, алым и газово-пламенным синим.
  Осциллоскопические синусоиды. Колеблющиеся столбы жидкого лазера.
  Точки отражающегося света.
  Усилители и предусилители, тюнеры, графические эквалайзеры, усилители басов, высокочастотные осветители, фильтры, катушечный магнитофон, пара кассетных дек, пара вертушек, проигрыватель компакт-дисков, проигрыватель лазерных дисков. Все это подключено с помощью спутанного кабеля к расположению Стоунхенджа из черных, обтянутых тканью колонок динамиков. Восемь обелисков, расставленных по всей комнате, достаточно больших, чтобы проецировать хэви-метал группу на трибуны бейсбольного стадиона.
  На средней громкости заиграл струнный квартет.
  Три четверти квартета. Партии скрипки и альта.
  Малон Берден сидел на табурете без спинки в центре комнаты, держа в руках виолончель. Играл на слух, глаза закрыты, покачиваясь в темпе, тонкие губы сжаты, как будто для поцелуя. На нем была белая рубашка, темные брюки, черные носки, белые парусиновые теннисные туфли. Рукава рубашки были засучены
   Небрежно локти. Седая щетина покрывала подбородок, а волосы выглядели неопрятными.
  По-видимому, не замечая моего присутствия, он продолжал играть, пальцы занимали позиции вдоль доски из черного дерева, надавливая вниз, дрожа от вибрато. Плавно проводя смычком по струнам в ласковом прикосновении конского волоса.
  Он так идеально контролировал громкость, что звучание виолончели идеально сочеталось с записанными звуками, воспроизводимыми динамиками.
  Человек и машина. Человек как машина.
  Для моих ушей он был хорош, симфонического качества или близко к этому. Но меня оттолкнула стерильная театральность всего этого.
  Я был здесь, чтобы эксгумировать, а не чтобы мне пели серенады. Но я выслушал его, все ждал, что он допустит ошибку - какой-нибудь изъян в темпе или кислый тон, который оправдал бы вторжение.
  Он продолжал играть идеально. Я выдержал целое движение. Когда пьеса была закончена, он держал глаза закрытыми, но согнул смычковую руку и сделал глубокий вдох.
  Прежде чем я успел что-либо сказать, началась следующая часть, открывающаяся арпеджированным соло первой скрипки. Берден улыбнулся, словно встретил старого друга, и приготовил смычок.
  Я сказал: 'Мистер Бёрден'.
  Он открыл глаза.
  Я сказал: 'Очень красиво'.
  Он бросил на меня пустой взгляд, и его лицо дернулось. К нему присоединилась вторая скрипка. Затем альт. Он оглянулся на колонные колонки, как будто зрительный контакт с их тканевыми лицами мог каким-то образом предотвратить неизбежное - предотвратить то, что он начал.
  Настал момент для виолончели. Музыка лилась, изысканная, но незаконченная. Тревожащая. Как красивая женщина без совести.
  Берден бросил последний взгляд сожаления, затем встал, положил виолончель в футляр, затем смычок. Из кармана брюк вытащил маленький черный модуль дистанционного управления.
  Одно нажатие кнопки.
  Переход в черный цвет.
  Тишина опустошила комнату не только от музыки. Впервые я заметил, что березовые панели на самом деле были чем-то вроде фотопечатной фанеры. Царапины на твердой древесине выделялись резко, как келоидные рубцы. Раздвижная стеклянная дверь давно не чистилась. Сквозь мутные стекла вид на бетон и траву был удручающим.
   Семейный номер без семьи.
   Он сказал: 'Я играю каждый день без пропусков. Сосредоточьтесь на технически сложных произведениях'.
  'Ты играешь очень хорошо'.
  Кивните. 'Однажды у меня были амбиции зарабатывать этим на жизнь. Но это не очень хорошая жизнь, если только вам не очень повезло. Я никогда не рассчитывал на удачу'.
  Произнесено с большей гордостью, чем с горечью. Он подошел к стереосистеме.
  'Я верю в систематичность, доктор Делавэр. Это мой главный талант, на самом деле. Я не очень силен в плане инноваций, но я знаю, как все совмещать. Создавать системы. И использовать их оптимально'.
  Он погладил оборудование, затем начал читать лекцию по каждому из компонентов. Выжидание тактики задержки было одним из моих талантов. Я просто стоял и слушал.
  '... вы, возможно, спрашиваете себя, зачем два кассетных проигрывателя?
  Этот', - указал он, - 'обычная магнитная лента, а этот - DAT. Цифровое аудиотрекинг. Современное искусство. Изобретатели надеются конкурировать с компакт-дисками, хотя я пока не уверен. Тем не менее, качество звука впечатляет. У меня был прототип за целый год до того, как он появился на рынке. Он довольно хорошо взаимодействует с остальной частью системы. Иногда это проблема: компоненты будут соответствовать индивидуальным спецификациям, но не будут хорошо сочетаться с другими членами системы. Как инструмент, который был настроен на себя без учета остального оркестра.
  Приемлемо только в очень ограниченном контексте. Главное - подходить к жизни с точки зрения дирижера. Целое больше своих частей'.
  Он двигал рукой, словно размахивая дубинкой.
  Я дала ему дозу терапевтического молчания.
  Он погладил черное стеклянное лицо и сказал: 'Я полагаю, вам будет интересно узнать о нашем происхождении - происхождении Холли'.
  'Это было бы хорошим началом'.
  "Пойдем со мной."
  Мы прошли по коридору. Он открыл первую дверь слева, и мы вошли в комнату с белыми стенами и единственным окном, закрытым серыми шторами. Шторы были задернуты. Свет исходил от тонкой хромированной галогенной лампы в углу. Ковровое покрытие было продолжением зеленого, которое я видел в гостиной.
  По размеру и расположению я предположил, что когда-то это была главная спальня. Он переделал ее в кабинет: одна стена с раздвижными зеркальными дверцами шкафа, а напротив трех других - белый шкаф из пластика Formica
  Модули расположены в форме буквы U, полки сверху, шкафы снизу, черное рабочее пространство Formica зажато между ними. Полки были заполнены коробками с дискетами, компьютерными руководствами, руководствами по программному обеспечению, сменными блоками жестких дисков, канцелярскими принадлежностями, офисными принадлежностями и книгами - в основном справочными работами. Одна целая стена была отдана под телефонные справочники - сотни из них. Обычные, только для бизнеса, что-то под названием Cole Reverse , сборники почтовых индексов и рукописный том под названием ZIPS: SUBANALYS.
  Стены за столешницами были увешаны удлинителями - непрерывная полоса электрических розеток, каждая из которых была подключена к чему-то прочным черным кабелем: три рабочих места с ПК, каждое с секретарским креслом из матовой стали и черного винила, резервным аккумулятором, лазерным принтером и телефонным модемом. Еще десять многоканальных телефонов, пять из которых подключены к большему количеству модемов и факсов, остальные - к автоответчикам; три автоматических номеронабирателя; огромный ксерокс для пакетного копирования, утопленный в один из шкафов, видна только верхняя половина его громоздкого шасси; меньший настольный копировальный аппарат, автоматический чекописатель, электронный почтовый счетчик. Другие аппараты я не смог опознать.
  Комната гудела, гудела и мигала, телефоны звонили дважды, прежде чем вступали в действие автоответчики. Факсы выбрасывали листы бумаги с нерегулярными интервалами, каждый лист аккуратно падал в мусорную корзину. Компьютерные мониторы отображали янтарные ряды букв и цифр, сгруппированных в группы по четыре и пять - непонятную серию буквенно-цифровых кодов, которые двигались по экрану крошечными шагами, как автомобили в пробке.
  Неровный электромагнитный кинезис, который изо всех сил пытался имитировать жизнь.
  Берден выглядел гордым - по-отечески гордым. Его одежда сливалась с комнатой. Черно-белый камуфляж.
  Именно здесь он исчез.
  'Мой нервный центр', - сказал он. 'Средоточие моих предприятий'.
  'Списки рассылки?'
  Он кивнул. 'А также маркетинговые консультации для других корпораций - демографический таргетинг. Дайте мне почтовый индекс, и я расскажу вам много о человеке. Дайте мне почтовый адрес, и я пойду гораздо дальше - буду предсказывать тенденции. Это привело меня к этому'.
  Еще один жест дирижера: он выдвинул ящик, достал буклет и протянул его мне.
  Плотная бумага. Глянцевая. Название ярко-желтыми компьютерными буквами: New Frontiers Technology, Ltd. на черном баннере.
  Под заголовком нарочито мускулистый темноволосый мужчина, голый выше пояса и одетый в желтые штаны Spandex, оседлал нагруженный счетчиком тренажер. Провода тянулись от оборудования к желтому поясу вокруг его талии и к соответствующей повязке. Его дельтовидные мышцы, грудные мышцы и бицепсы были гипертрофированными мясными фигурками. Вены вздулись, как будто черви зарылись под его кожей; каждая капля пота выделялась стекловидным барельефом. Его улыбка говорила, что боль - это высший кайф. За ним, похоже сложенная блондинка в желтом боди и сцеплении пояса и повязки на голове создавала марафонское размытие на беговом лыжном тренажере - мало чем отличающемся от того, что был у меня дома. Провода и головной убор делали их похожими на кандидатов на электрошок.
  Я перевернул страницу. Каталог почтовых заказов. Одно из тех яппи-поглаживающих дел, которые, казалось, приходили по почте каждый день. Я думал, что я помнил, как выбросил это.
  Вы были в списке специалистов по психическому здоровью.
  Я купил свой лыжный станок по каталогу. Но не этот...
  Берден смотрел на меня, гордый как никогда. Ждал. Я знал, чего от меня ждут. Почему бы и нет? Это часть работы.
  Я просмотрел каталог.
  На внутренней обложке было письмо из двух абзацев над цветной фотографией красивого широкоплечего мужчины лет тридцати пяти. У него были волнистые волосы, роскошные моржовые усы и подстриженная борода - мужчина Schweppes в расцвете сил. На нем была розовая рубашка на пуговицах с идеальным воротником, синий фуляр и подтяжки из седельной кожи, и он был сфотографирован в клубной обстановке: комната с панелями из красного дерева, кожаное кресло с высокой спинкой, резной кожаный стол. На столе стояли старинные песочные часы, латунные морские инструменты, банкирская лампа с синим абажуром и хрустальная чернильница. На заднем плане висели баронские портреты маслом. Я почти чувствовал запах сургуча.
  Под письмом стояла подпись перьевой ручкой, сложная и неразборчивая. Подпись под фотографией идентифицировала его как Грегори Граффа, эсквайра, главного консультанта New Frontiers Technology, Limited, со штаб-квартирой в Гринвиче, Коннектикут. Письмо было кратким, но дружелюбным, в какой-то степени нравоучительным. Восхваляющим достоинства витаминов, упражнений, сбалансированного питания, самообороны и медитативного расслабления.
  То, что Графф назвал 'Нью Эйдж Актуализация Жизни для Сегодняшних Стремящихся Мужчин и Женщин'. Второй абзац был питчем для Новых Продуктов этого месяца, предлагаемых со специальной скидкой для тех, кто заказал заранее. На титульном листе была форма заказа с
   Номер 800 и заверения в том, что 'специалисты по закупкам' готовы ответить на звонки круглосуточно.
  Каталог был разделен на разделы, отмеченные страницами с синими вкладками. Я открыл первый. 'Тело и душа'. Ассортимент железных штуковин, которые могли бы гордиться инквизицией, продемонстрированный скульптурной парой на обложке, за которым следовали нирвана-нострумы для послеистощения: массажное масло, очистители воздуха, волновые машины, имитаторы белого шума, маленькие черные коробочки, которые обещали изменить атмосферу в любом доме, сделав ее стимулирующей 'медитацию альфа-волн'. Электрический 'Тибетский колокол гармонии, воссоздающий тот, что был разработан столетия назад в Гималаях, чтобы улавливать уникальные гармонии и обертоны высотных ветровых потоков'.
  Раздел два назывался 'Красота и баланс'. Органическая косметика, печенье и конфеты с высоким содержанием клетчатки, маленькие желтые бутылочки с бета-каротином в порошке, капсулы с лецитином, пчелиная пыльца, цинковые леденцы, кристаллы для очистки воды, аминокислотные комплексы, что-то новое под названием 'NiteAfter 100'
  якобы восстанавливающий физиологический ущерб, нанесенный 'тремя смертельными 'П': загрязнением, обжорством и вечеринками'. Таблетки для крепкого сна, для бодрого пробуждения, для повышения 'личной силы во время деловых встреч и деловых обедов'. Минеральная смесь, якобы 'восстанавливающая психофизиологический гомеостаз и повышающая индивидуальное спокойствие' - предположительно, во время походов в туалет.
  Далее последовало 'Стиль и содержание'. Одежда и аксессуары из экзотических шкур и матовой стали. Программируемый, самоблокирующийся и открывающийся
  'Портфель с мозгом'; псевдоантикварная экипировка, 'созданная для XXI века и далее'; предварительно потертые куртки летчиков; разогревающие костюмы Mega-Sweat Personal Sauna - симфония из нейлона, латекса, тефлона, пуха, наппы и кашемира.
  Четвертым было 'Access и Excel', что, казалось, переводится как 'чудища', без которых мир до сих пор прекрасно обходился. Голосовые стартеры для автомобилей, самоохлаждающиеся рукавицы для духовки, моторизованные ломтерезки для бубликов, замшевые чехлы для микроволновок, все, что можно было бы монограммировать за скромную дополнительную плату. Я пробежался и собирался закрыть каталог, когда мое внимание привлекло название последнего раздела: 'Жизнь и конечности'.
  Исследование паранойи, связанной со стилем. Подслушивающие устройства, скрытые диктофоны, детекторы телефонных разговоров, инфракрасные камеры и бинокли для
  'превращаем ночь вашего противника в ваш день'. Блокировка конфиденциальности для обычных телефонов. Телефоны с прямой связью в красном цвете 'горячей линии' ('Управляйте Ma Bell. Говорите только тогда, когда хотите и с тем, с кем хотите').
  Полиграфические 'стрессметры', замаскированные под транзисторные радиоприемники, которые обещали 'расшифровывать и оцифровывать двойные и множественные значения в сообщениях других людей'. Модификаторы голоса, активируемые звуком шагов собачьи записи ('Выбирайте из 345D. Доберман, 345S. Эльзасская овчарка или 345R. Ротвейлер'). Сверхтонкие уничтожители бумаги, помещающиеся в кейс. Фотоаппараты, похожие на ручки.
  Радиоприемники, похожие на ручки. Пакеты с обезвоженной 'Кухней выживания'. Повторение кристаллов, очищающих воду. Когда я добрался до швейцарского армейского ножа New Age с графитовой рукояткой и мини-хирургическим набором, я закрыл каталог.
  'Очень интересно', - я протянул его Бёрдену.
  Он покачал головой. 'Оставьте его себе, доктор. Мои поздравления. Вы получаете его уже пять месяцев, но еще ничего не заказали. Возможно, более пристальный взгляд изменит ваше мнение'.
  Каталог отправился в карман моей куртки.
  Я сказал: 'Довольно эклектичная коллекция'.
  Он ответил со всей нерешительностью быка-родео, выпущенного из стойла. 'Мое детище. Я был в армии сразу после Кореи. Криптография, декодирование и компьютерные технологии - младенчество компьютерного века. После увольнения я отправился в Вашингтон, округ Колумбия, и работал в Бюро переписи населения. Мы только начинали компьютеризацию - старые времена неуклюжих мэйнфреймов и карт IBM. Там я встретил свою жену. Она была очень умной женщиной. Математик. Степень магистра. Я самоучка, так и не закончил среднюю школу, но в итоге стал ее наставником. За все эти годы работы со статистикой и демографическими моделями мы получили хорошее представление о перемещении масс населения, тенденциях, о том, как люди в разных регионах и социальных слоях отличаются в своих покупательских привычках. Предсказательная сила переменных по месту жительства. Когда появились почтовые индексы, это было прекрасно - такое упрощение. А теперь новые субкоды делают это еще проще'.
  Он сел в одно из секретарских кресел, сделал полуоборот и развернулся обратно.
  'Прелесть этого, доктор, информационного века, в том, что все можно делать так просто. Когда я ушел с государственной службы, я адаптировал свои знания к миру бизнеса. Учитывая мои прекрасные навыки набора текста в сочетании с программированием, я сам себе корпорация -
  даже не нужен секретарь. Всего несколько бесплатных линий, несколько внештатных операторов, работающих на домашних станциях, и несколько частных печатников в разных местах по всей стране. Я взаимодействую со всеми ними по модему. Никаких расходов на инвентаризацию или складирование -
  потому что нет вообще никакого инвентаря. Потребитель получает каталог и делает свой выбор. Операторы принимают заказ, немедленно передают его производителю. Производитель отправляет продукт напрямую потребителю. После подтверждения доставки производитель выставляет счет на розничную наценку - мой гонорар за содействие'.
  'Электронный посредник'.
  'Да. Совершенно верно. Продвинутый уровень моих технологий позволяет мне быть чрезвычайно гибким. Я могу добавлять и удалять продукты в зависимости от показателей продаж, изменять текст и производить узконаправленные рассылки в течение двадцати четырех часов. Я даже начал экспериментировать с автоматизированной системой оператора - предварительно записанные сообщения в сочетании с голосовыми паузами: лента ждет, пока потребитель закончит говорить, а затем отвечает на идеально модулированном, грамматически правильном английском языке без региональных различий. Так что однажды мне, возможно, вообще не понадобятся сотрудники. Идеальное кустарное производство'.
  'Кто такой Графф?'
  'Модель. Я нашла его через нью-йоркское агентство. Вы заметите, что он назначен главным консультантом - должность, которая бессмысленна с юридической точки зрения. Я президент и главный исполнительный директор. Я просмотрела сотни фотографий, прежде чем выбрать его. Мои маркетинговые исследования показали мне именно то, что я искала: молодая жизненная сила в сочетании с авторитетом - борода очень хорошо подходит для последнего, если она короткая и аккуратная. Усы подразумевают щедрость. Фамилия Графф была выбрана, потому что состоятельные потребители уважают все тевтонское - считают это эффективным, умным и надежным. Но только до определенного момента. Имя вроде Гельмута или Вильгельма не подошло бы. Слишком немецкое. Слишком иностранное. 'Грегори' имеет высокие баллы по шкале симпатии. Чисто американское. Грег. Он один из парней с тевтонскими корнями. Отличный спортсмен, самый умный парень в округе - но тот, кто вам нравится. Мои исследования показывают, что многие люди предполагают, что у него есть высшее образование - обычно юридическое или MBA. Рубашка на пуговицах говорит о стабильности; галстук - о достатке; а подтяжки придают изюминку - креативность. Это человек, в которого вы верите инстинктивно. Агрессивный и целеустремленный, но не враждебный, надежный, но не скучный. И обеспокоенный. Гуманистичный. Гуманизм важен для моих целевых потребителей - они чувствуют себя щедрыми. Дважды в год я даю им возможность пожертвовать один процент от общей суммы покупки в благотворительные организации.
  Грегори - отличный сборщик средств. Люди лезут в карманы. Я думаю о том, чтобы дать ему франшизу'.
   'Звучит очень продуманно'.
  'О, это так. И очень прибыльно'.
  Подчеркивая последнее слово, он дал мне понять, что имел в виду мегабаксы. Магнат кустарного промысла.
  Это не вязалось с потертым ковром, тридцатилетней мебелью, грязной Хондой. Но я встречал и других богатых людей, которые не хотели этого показывать. Или боялись это показывать и прятались за фасадом Just Plain Folks.
  Сейчас он скрывал что-то еще.
  Я сказал: 'Давайте поговорим о Холли'.
  Он выглядел удивленным. 'Холли. Конечно. Тебе еще что-то нужно обо мне знать?'
  Откровенный нарциссизм меня сбил с толку. Я думал, что его самопоглощение - способ отсрочить болезненные вопросы. Теперь я не был уверен.
  Я сказал: 'Уверен, у меня будет много вопросов обо всех членах вашей семьи, мистер Берден. Но сейчас я хотел бы увидеть комнату Холли'.
  'Ее комната. Имеет смысл. Абсолютно'.
  Мы вышли из офиса. Он открыл дверь напротив.
  Еще больше стен из почтовой бумаги. Два окна, закрытые жалюзи. Тонкий матрас лежал на полу, параллельно низкой деревянной раме кровати. Матрас был разрезан в нескольких местах, тик оторван, пена вычерпана горстями. Смятый комок белой простыни лежал свернутый в углу. Рядом лежала подушка, которая также была разрезана и лежала в луже кусков пены. Единственной другой мебелью был прессованный деревянный комод с тремя ящиками под овальным зеркалом. Зеркальное стекло было запачкано пальцами. Ящики комода были выдвинуты.
  Часть одежды - хлопковое нижнее белье и дешевые блузки - осталась внутри. Другая одежда была снята и свалена на полу. На комоде стояло пластиковое радио с часами. Его задняя стенка из биверборда была снята, а сам он был выпотрошен, части разбросаны по дереву.
  'Награды от полиции', - сказал Берден.
  Я посмотрел сквозь беспорядок, увидел разреженность, которая существовала до вторжения полиции. 'Что они взяли с собой?'
  'Ничего. Они охотились за дневниками, за любыми письменными записями, но она никогда ничего не вела. Я им это все время говорил, но они просто заходили и грабили'.
  'Они сказали, что вам разрешено его чистить?'
  Он потрогал свои очки. 'Не знаю. Полагаю, что да'. Он наклонился и поднял с пола кусок пены. Покрутил его между пальцами и немного выпрямился.
  'Холли раньше делала большую часть уборки. Дважды в год я приносил
   профессиональная бригада, но она делала это все остальное время. Ей это нравилось, она была очень хороша в этом. Думаю, я все еще ожидаю, что она ... войдет прямо с тряпкой для пыли и начнет убираться.'
  Его голос дрогнул, и он быстро пошел к двери. 'Прошу прощения. Можете ждать столько, сколько захотите'.
  Я отпустил его и снова сосредоточился на комнате, пытаясь представить себе это место таким, каким оно было, когда Холли была жива.
  Не с чем работать. Эти белые стены - никаких гвоздей или кронштейнов, ни единого отверстия или темного квадрата. Молодые девушки обычно использовали свои стены как гипсовые блокноты. Холли никогда не вешала картину, никогда не прикрепляла вымпел, никогда не смягчала свою жизнь рок-постерами-бунтарями или календарными образами.
  О чем она мечтала?
  Я продолжал искать какие-либо следы личного отпечатка, но ничего не нашел.
  Комната напоминала камеру, подчеркнуто пустую.
  Понимал ли ее отец, что это неправильно?
  Я вспомнил заднюю комнату, пустую, если не считать его игрушек.
  Его собственное убежище, холодное, как ледник.
  Пустота как семейный стиль?
  Дочь - уборщица, служанка магната, занимающегося фермерским хозяйством?
  Комната начала сужаться. Она тоже это чувствовала? Живя здесь, спив здесь, чувствуя, как ее жизнь проплывает мимо?
  Айк - любой, кто заботился, кто находил время заботиться - мог бы считаться освободителем. Прекрасный принц.
  Что сделала с ней его смерть?
  Несмотря на то, кем она стала, и что она сделала , я сочувствовал ей.
  Я услышал голос Майло в глубине своей головы. Становясь ленивым на мне, приятель?
  Но мне хотелось верить, что если бы Майло приехал сюда, он бы тоже что-то почувствовал.
  Дверь в шкаф была приоткрыта. Я открыл ее и заглянул.
  Яд/аромат камфары. Еще одежды - немного, в основном повседневный трикотаж, футболки, свитера, пара курток. Карманы были разрезаны, подкладка изодрана. Выцветшие цвета.
  На полу еще кучи одежды.
  Качество по выгодной цене. Дочь магната.
  Над вешалкой для одежды были две полки. На нижней были две игры. Candy Land. Желоба и лестницы.
  Дошкольные развлечения. Она перестала играть в шесть лет?
  Кроме этого, ничего. Никаких книг, никаких журналов для фанатов, никаких чучел
   Животные или кружки с напечатанными глупыми фразами. Никаких прозрачных пластиковых вещей, которые сыпались снегом, когда их переворачиваешь.
  Я закрыла дверь шкафа и повернулась к разгромленной комнате, пытаясь представить, как она выглядела до прихода полиции. Ущерб сделал ее более человечной.
  Детская кроватка и комод. Глухие стены. Радио.
  Слово cel продолжало мигать.
  Но я видел тюремные камеры, которые выглядели более привлекательно.
  Это было хуже. Карательное.
   Одиночное заключение.
  Мне пришлось уйти оттуда.
   18
  Берден вернулся в свой кабинет, сидя за одним из компьютерных рабочих мест. Я выкатил одно из секретарских кресел в центр комнаты и сел. Он быстро печатал вслепую в течение нескольких мгновений, прежде чем поднять глаза, сухие.
  'Итак. Какой следующий шаг, доктор?'
  'У Холли, похоже, не было особых интересов'.
  Он улыбнулся. 'А, комната. Ты думаешь, я ее изолировал. Из-за каких-то скрытых мотивов'.
  Именно так я и думал, но сказал: 'Нет. Просто пытаюсь получить представление о том, как она жила'.
  'То, как она жила. Ну, это было не так , поверьте мне. Хотя я могу понять, что вы так думаете. Я читала о детской психологии. Так что я знаю все теории жестокого обращения с детьми. Изоляция назначенной жертвы, чтобы максимизировать контроль. Но это не имело никакого отношения к нам. Даже отдаленно. Это не значит, что мы... мы были социальными бабочками. Как семья или по отдельности. Наши удовольствия всегда были уединенными. Чтение, хорошая музыка. Холли любила музыку. Я всегда поощряла обсуждения текущих событий, различные культурные дебаты. Говард, мой первенец, увлекался этим. Холли - нет. Но я всегда старалась предоставлять те же самые вещи, которые, казалось, нравились другим детям.
  Игрушки, игры, книги. Холли никогда не проявляла никакого интереса ни к чему из этого. Она ненавидела читать. Большую часть времени игрушки оставались в коробке'.
  'Чем она развлекалась?'
  'Веселье'. Он растянул слово, как будто оно было иностранным. 'Веселье. Ради развлечения она разговаривала сама с собой, создавала фантазии. И она была изобретательна, я признаю это. Могла взять кусок веревки, камень или ложку с кухни и использовать их как реквизит. У нее было потрясающее воображение - генетическое, без сомнения. Я очень изобретателен. Однако я научился направлять его.
  Продуктивно'.
  'Она этого не сделала?'
  'Она просто фантазировала, но не пошла дальше'.
  'О чем были ее фантазии?'
  'Понятия не имею. Она была демоном уединения, любила закрывать
  'Дверь плотно закрыта, даже когда она была совсем маленькой. Просто сидит на полу или на кровати, разговаривает и бормочет. Если я подталкиваю ее подышать свежим воздухом, она выходит на задний двор, устраивается на траве и начинает делать то же самое'.
  Я спросил: 'Когда она была младше, она раскачивалась взад-вперед или пыталась причинить себе вред?'
  Он улыбнулся, как хорошо подготовленный студент. 'Нет, доктор. Она не была аутисткой - даже отдаленно. Если бы вы заговорили с ней, она бы ответила - если бы ей захотелось. Не было никакой эхолалической речи, ничего психотического. Она была просто очень самодостаточной. С точки зрения развлечения. Она сама себе создавала веселье ' .
  Я наблюдал за постоянно мигающими телефонами и самосменяющимися компьютерными изображениями. Его веселье.
  'И она никогда не вела никакого дневника?'
  'Нет. Она ненавидела бумагу - выбрасывала все. Ненавидела беспорядок, была помешана на аккуратности. Наверное, еще один пример генетики. Я признаю себя виновной в такой точности'.
  Он улыбнулся, и на его лице не было ни капли вины.
  Я сказал: 'Я видел только две игры в ее шкафу. Куда делись все игрушки и книги?'
  'Когда ей было тринадцать, она устроила генеральную уборку, вынесла из комнаты все, кроме радиоприемника и одежды, и сложила это в холле - очень аккуратно. Когда я спросила ее, что она делает, она настояла, чтобы я избавилась от этого. Конечно, я так и сделала. Отдала это в Goodwill. С Холли не было споров, когда она приняла решение'.
  'Она не хотела ничего взамен того, от чего избавилась?'
  'Ничего. Она была вполне довольна ничем'.
  'Ничего, кроме желобов, лестниц и страны сладостей'.
  'Да. Эти'. Дрожь на долю секунды. Я поймал его, как будто это был мотылек.
  'Сколько ей было лет, когда она получила эти две игры?'
  'Пять. Их купила ей на пятый день рождения мама'.
  Он снова вздрогнул, выдавил улыбку. 'Видите ли, у нас уже есть понимание. Что вы об этом думаете? Попытка с ее стороны цепляться за прошлое?'
  Его тон был клиническим, отстраненным - классический интеллектуал. Пытался превратить интервью в беседу между коллегами.
  Я сказал: 'Я не большой любитель интерпретаций. Давайте поговорим о ее отношениях с матерью'.
  'Фрейдистский подход?'
   Стараясь, чтобы голос не прозвучал резко, я сказал: 'Основательно, мистер Берден'.
  Он ничего не сказал. Слегка повернувшись, он постучал пальцами по клавиатуре. Я ждал, наблюдая, как буквы и цифры на мониторе ползут по автостраде.
  'Итак', - наконец сказал он, - 'я полагаю, это то, что люди в вашей области назвали бы активным слушанием? Стратегическое молчание. Сдерживание, чтобы заставить пациента раскрыться?' Он улыбнулся. 'Я тоже об этом читал'.
  Я говорил с нарочитым терпением. 'Мистер Берден, если вам это неприятно, мы можем не продолжать'.
  'Я хочу продолжить!' Он резко, неловко сел, и его очки съехали на нос. К тому времени, как он поправил их, он снова улыбался. 'Вы должны извинить мое... полагаю, вы бы назвали это сопротивлением. Все это было... очень трудно'.
  'Конечно, так и есть. Вот почему нет смысла охватывать все сразу. Я могу вернуться в другой раз'.
  'Нет, нет, лучшего времени не будет'. Он отвернулся от меня, снова коснулся клавиатуры. 'Могу ли я предложить вам что-нибудь? Сок? Чай?'
  'Ничего, спасибо. Если то, что я поднял, слишком сложно для вас сейчас обсудить, может быть, есть какая-то тема, которую вы хотели бы обсудить?'
  'Нет, нет, давайте придерживаться курса. Стиснуть зубы. Ее мать. Моя жена.
  Элизабет Уайман Берден. Родилась в 1930, умерла в 1974 году'. Он запрокинул голову назад, уставился в потолок. 'Исключительная женщина. Дедуктивная, интуитивная и чрезвычайно талантливая - музыкально талантливая. Она была очень искусна в игре на виоле да гамба. Говард играл на современной виоле, казалась весьма многообещающей, но бросила это занятие. Я помогал Элизабет развивать ее способности. Она прекрасно дополняла меня'.
  Он скривил рот, словно подыскивая нужное выражение, и остановился на сожалении. 'Холли была совсем не похожа на нее, на самом деле. Совсем не похожа на меня, на самом деле. Мы оба, Бетти и я, очень умны. Это не хвастовство, просто описательное утверждение. Как пара, мы были интеллектуально ориентированы. Как и Говард. Я рано увидел, что у него есть дар к математике, и интенсивно занимался с ним - не коррекционным репетиторством; он всегда был отличным учеником. Дополнительное репетиторство, чтобы он не опустился до уровня государственной школьной системы - не был стянут к самому низкому общему знаменателю'.
  'Школа не отвечала его потребностям?'
  'Далеко нет. Я уверен, что ваш опыт показал вам, что вся система ориентирована на посредственность. Говард преуспел на том, что я
  дал ему, остался на математическом пути. Он дипломированный актуарий, сдал все десять экзаменов с первого раза, что почти неслыханно. Самый молодой человек в штате, который это сделал. Тебе следует поговорить с ним о Холли, узнать его точку зрения. Вот, я дам тебе его номер. Он живет в Долине.
  Он повернулся к своему столу, достал из ящика небольшой листок бумаги и что-то нацарапал на нем.
  Я убрал его.
  Он сказал: 'Говард исключительно умен'.
  'Но Холли не была хорошей ученицей?'
  Он покачал головой. 'Когда она получила тройки с минусом, это было из-за учительской благотворительности'.
  'В чем была проблема?'
  Он колебался. 'Я мог бы наплести вам байку о плохой мотивации, скуке на занятиях, о том, что она никогда не находила свою нишу. Но правда в том, что она просто была не очень умной. IQ восемьдесят семь. Не отсталая, но нижняя граница нормы'.
  'Когда вы ее обследовали?'
  'В семь лет. Я сделал это сам'.
  ' Вы ее проверили?'
  'Это верно'.
  'Какой тест?' - спросил я, ожидая получить какой-то быстрый и простой опросник, взятый из книги по саморазвитию.
  'Шкала интеллекта Векслера для детей. Это тест по выбору, не так ли? Наиболее широко проверенный?'
  'Тест Векслера - превосходный тест, мистер Берден, но для его правильного проведения и оценки требуется значительная подготовка'.
  'Не волнуйтесь', - сказал он с внезапным воодушевлением. 'Я тренировался. Внимательно прочитал руководство и вызубрил ряд статей по теме в психологических журналах. Затем я практиковался на Говарде - он освоился как рыба в воде. Набрал один сорок девять, верхнюю десятую процента, я думаю'.
  'Векслер не должен продаваться неспециалистам. Как он у вас оказался?'
  Хитрая улыбка. 'Вы ведь не думаете подавать жалобу, доктор?'
  Я небрежно скрестил ноги, улыбнулся в ответ и покачал головой.
  'Вы, должно быть, очень находчивы'.
  'На самом деле, - сказал он, - это было до боли просто. Я заполнил бланк заказа в конце одного из журналов по психологии, отправил деньги, поставил после своего имени степень доктора философии, вложил визитку из своего бизнеса
  в то время - 'Демография, Инкорпорейтед. Прикладные социальные исследования'. Должно быть, это звучало достаточно психологически для компании, потому что через неделю тест пришел, бандеролью'.
  Выставляя напоказ свою двуличность. Но тогда почему тот, кто зарабатывает на жизнь продажей тибетских колокольчиков гармонии и персональных таблеток силы, должен избегать корыстных уловок?
  'Я отлично справился с тестированием', - сказал он. 'Более тщательно, чем любой школьный психолог. И я потрудился дважды ее перепроверить. В возрасте девяти и одиннадцати лет. Результаты были почти идентичными.
  - восемьдесят семь и восемьдесят пять. Никаких выдающихся дефицитов или выраженных сильных сторон, никакого дисбаланса между вербальными и исполнительскими баллами. Просто общая тупость. Моя теория заключается в том, что она перенесла какую-то внутриутробную травму, которая повлияла на ее центральную нервную систему. Возможно, из-за преклонного возраста ее матери - Бетти было тридцать девять, когда она забеременела. В любом случае, должно было быть какое-то повреждение мозга, не так ли? Все могло быть хуже, если бы не наша уникальная ситуация'.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Учитывая среднюю наследственность, она вполне могла бы стать действительно отсталой. С Бетти и мной в качестве родителей, она получила генетический импульс до уровня Тупой Нормы'.
  Я спросил: 'У вас есть ее профиль тестирования?'
  'Нет. Я выбросил все это много лет назад. Какой был бы в этом смысл?'
  'Вы когда-нибудь консультировались со специалистом по поводу ее проблем с обучением?'
  'Сначала я дал школе шанс что-то придумать - увидел обычный набор прихлебателей госслужбы.
  Консультанты, учителя специального образования, кто угодно. Холли не вписывалась ни в одну из их классификационных групп - слишком умная для обучаемых умственно отсталых, слишком тупая для обычного класса, никаких проблем с дисциплиной или управлением, которые бы квалифицировали ее как образовательно неполноценную. У них были конференции - эти типы любят проводить конференции. Сидели там и говорили со мной свысока на своем жаргоне - думали, что смогут спрятаться за жаргоном, потому что у меня не было диплома после моего имени.
  'Сохранятся ли какие-либо записи этих конференций?'
  'Нет. Я потребовал, чтобы они их уничтожили. Я работаю в информационном бизнесе. Я знаю, как записи могут возвращаться, чтобы преследовать. Они пытались протестовать - какое-то глупое регулирование - но я победил. Чистая сила личности. Они были такой безвольной кучей, такими скучными сами по себе.
  Бесконечные разговоры, никаких действий. Я рано понял, что я сам по себе; любое значимое исправление должно происходить дома. Поэтому я
   Я умыл руки от них. То же самое я чувствую и по отношению к этому полицейскому Фриску. Вот почему я взял на себя инициативу позвонить тебе. Я знаю, что ты другой.
  Второе негативное упоминание школы. Я спросил: 'Вы обсуждали свои чувства по поводу школы с Холли?'
  Он одарил меня долгим взглядом. Изучающим. Озаренным нежеланным пониманием.
  'Доктор, вы пытаетесь сказать, что я посеял в ее сознании ненависть?'
  'Я пытаюсь понять, как она относилась к школе'.
  'Она ненавидела это. Должно быть, ненавидела. Для нее это было символом неудачи. Все эти годы некомпетентности и бесчувственности. Как еще она могла себя чувствовать?
  Но она не собиралась никого убивать из-за этого'.
  Он презрительно рассмеялся.
  Я спросил: 'Какие меры по исправлению положения вы предприняли?'
  'Уделял ей личное внимание - когда она его принимала. Садился с ней каждый вечер после ужина и проводил ее через домашнее задание. Пытался заставить ее сосредоточиться, пытался подкупить ее - то, что вы бы назвали оперантным обусловливанием. Это не сработало, потому что она на самом деле ничего не хотела. В конце концов я довел ее навыки чтения и уровень математики до точки, когда она могла функционировать в реальном мире - простые инструкции и вычисления, дорожные знаки. Ее не интересовало -
  или способный к каким-либо высшим абстракциям'.
  'Какова была ее концентрация внимания?'
  'Вполне нормально для вещей, которые ее интересовали - уборка и выпрямление, прослушивание поп-музыки по радио и танцы под нее, когда она думала, что никто не смотрит. Но не для вещей, которые ее не интересовали. Но разве это не относится к кому-либо другому?'
  'Танцы', - сказал я, пытаясь представить это. 'Значит, у нее с физической координацией все в порядке?'
  'Адекватно. А это все, что нужно для танцев, которые они делают сегодня'. Он взмахнул руками и сделал гротескное лицо. 'Мы с Бетти танцевали серьезно. Давно забытые барочные и классические терпихоры - гавоты, менуэты. Шаги, которые действительно требовали виртуозности.
  Мы были прекрасной парой'.
  Неизбежно возвращаясь к самопоздравлениям. Чувствуя, что мне нужна толстая веревка, чтобы тянуть все обратно к Холли, я спросил: 'Ты когда-нибудь думала о лекарствах - риталине или чем-то подобном?'
  'Не после того, как я прочитал о последствиях длительного употребления амфетамина.
  Задержка роста. Анорексия. Возможное повреждение мозга. Последнее, что было нужно Холли, - это еще большее повреждение мозга. К тому же, она не была гиперактивной...
   Скорее вялый, на самом деле. Предпочитаю спать допоздна, валяться в постели. Я рано встаю'.
  'Были ли у нее периоды эмоциональной депрессии?'
  Он отмахнулся от этого, махнув рукой. 'Настроение у нее было хорошее. Ей просто не хватало энергии. Сначала я думал, что это может быть связано с питанием - что-то связанное с уровнем сахара в крови или щитовидной железой. Но все ее анализы крови были в норме'.
  Анализы крови. Наполовину ожидая, что он ответит, что сам проколол ей вену, я спросил: 'У вашего семейного врача были какие-то предположения, когда он дал вам результаты?'
  'У меня никогда не было семейного врача. Он мне никогда не был нужен. Я отвезла их обоих, Говарда и Холли, в Службу общественного здравоохранения на анализ крови.
  За их прививки тоже. Сказал тамошним госслужащим, что подозреваю какую-то заразную инфекцию. Это их обязанность проверять такие вещи, поэтому они были вынуждены это сделать. Я подумал, что могу получить что-то обратно за свои налоговые доллары'.
  Подлинное ликование от притворства. Насколько из того, что он мне рассказал о чем-либо, можно было поверить?
  'Кто лечил их детские болезни? Куда вы их возили, когда у них была температура и им требовались антибиотики?'
  'Они были очень здоровыми детьми, у них редко поднималась высокая температура. В те несколько раз, когда это случалось, я сбивал ее аспирином, жидкостями - именно то, что сказал бы мне врач. Пару раз им требовался пенициллин, они получали его в Службе здравоохранения. Корь их обошла стороной. Ветрянку и свинку я лечил по книгам -
  Настоящие медицинские книги. Настольный справочник врача. Я умею читать инструкции не хуже любого врача.
  'Самодостаточность', - сказал я.
  'Именно так. В некоторых кругах это все еще считается стоящим'.
  Расхваливание своих достижений заставило его персону мистера Пиперса полностью исчезнуть. Он выглядел воинственным, раскрасневшимся, каким-то образом больше, крепче. Петух-бентам раздувался, когда он осматривал скотный двор в поисках соперников.
  Меняя тему, я сказал: 'Между Холли и Говардом большая разница в возрасте'.
  'Одиннадцать лет. И да, она была незапланированным ребенком. Но не нежеланным . Когда Бетти узнала, что беременна, она была удивлена, но счастлива. И это говорит о многом, потому что она не была здоровой женщиной - кровоточащие язвы, синдром раздраженного кишечника. Я не знаю, знакомо ли вам это, но она страдала от проблем с метеоризмом, очень сильной хронической боли. Тем не менее, она держалась как солдат, кормила Холли одиннадцать месяцев - ровно столько времени мы
   отведено Говарду. Она была прекрасной матерью, очень терпеливой'.
  'Как ее смерть повлияла на Холли?'
  'Я полагаю, что довольно серьезно'.
  "Предполагать?"
  'Предположим. С Холли невозможно было узнать, что она на самом деле чувствовала по какому-либо поводу, потому что она не разговаривала и не очень хорошо выражала свои мысли'.
  'Она была на похоронах?'
  'Да, она это сделала. Я попросил одного из служителей морга присматривать за ней в комнате рядом с часовней во время службы и когда мы пошли к могиле. После этого я сел с ней и объяснил, что произошло. Она уставилась на меня, ничего не сказала, немного поплакала, а затем ушла. На лужайку. Посидеть. Пофантазировать. Я позволил ей сделать это некоторое время, а затем отвез ее домой. Пару раз я слышал, как она плачет ночью, но когда я вошел, она остановилась, откатилась и отказалась обсуждать это со мной'.
  'Как вы объяснили ей, что произошло?'
  'Я сказала ей, что ее мать была очень больна. Она знала это - она видела, как Бетти слегла в постель. Я сказала, что она пошла в больницу лечиться от болей в животе, но врачи были глупы и совершили ошибки, и они убили ее своей глупостью, и нам придется продолжать без нее и быть сильными. Что мы все еще семья и будем продолжать как семья'.
  'Смерть вашей жены наступила из-за врачебной халатности?'
  Он посмотрел на меня так, словно я был в диапазоне 'тупой нормы'. 'У женщины было нелетальное состояние, доктор. Она истекла кровью на операционном столе, в присутствии полной хирургической бригады'.
  'Вы добивались этого законным путем?'
  Он резко и насмешливо рассмеялся. 'Я поговорил с парой адвокатов, но они не взялись за это дело. Предположительно, оно было недостаточно четким, учитывая ее предыдущую историю болезни. По правде говоря, у них было более чем достаточно травм. Они не хотели ставить свои гонорары на то, что требовало настоящего исследования. Полагаю, я мог бы найти какого-нибудь охотника за скорой помощью, чтобы он взялся за это, но в то время у меня были другие мысли. Двое детей, которых нужно было вырастить, бизнес, которым нужно было управлять - тогда я занимался только прямой почтовой рассылкой, все еще пополняя свои списки. Гораздо более трудоемко, чем сегодня. Поэтому мне потребовалась вся моя энергия для этого'.
  'Должно быть, это было трудное время для вас'.
  'Не совсем. Я систематически нападал на это, держал все организованным.
   Говард остался на прямой дороге'. Он остановился. 'И все же, полагаю, то, как сложилась Холли, отчасти было моей виной'.
  'Почему ты так говоришь?'
  'У меня впечатляющий набор интеллектуальных навыков и талантов, но мне не удалось донести их до нее - заставить ее заняться какой-то целенаправленной программой. Она упорно отстранялась от меня, а я позволял ей это, потому что не хотел быть жестоким. Так что, возможно, я был слишком добр'. Он пожал плечами. 'Конечно, задним числом всегда можно оправдаться, не так ли?'
  Наслаждение фальшивыми признаниями.
  Несмотря на мою неприязнь к скоропалительным диагнозам, диагностическая метка постоянно приходила мне в голову:
  Нарциссическое расстройство личности. Патологический эгоизм.
  Это подходило. Даже с тем, как он выбрал зарабатывать на жизнь. Красота и Баланс. Доступ и Excel. Каталог был гимном нарциссизму. Я готов был поспорить, что он поставил свое детище выше своих детей. Поставил себя выше всех и всего.
  Я попыталась представить, каково было бы быть одним из его детей, и мое сочувствие к Холли поднялось на еще одну ступень.
  'Итак', сказал он, 'кажется, у нас все хорошо. Чем еще я могу вам помочь, доктор?'
  'Как ладили Говард и Холли?'
  'Очень хорошо - никаких драк'.
  'Они много общались друг с другом?'
  'Не так уж много. Говард был занят своими делами - учебой, внеклассными кружками, - а Холли оставалась в своей комнате. Это не значит, что он ее не любил - он всегда беспокоился о ней, хотя и был немного сбит с толку'.
  'Как он держится?'
  'Как солдат'.
  'Он женат?'
  'Конечно. У него большой дом в Энсино, к югу от бульвара. Одна прекрасная дочь, сообразительная как гвоздь. Они все держатся, как солдаты.
  Посетите их, посмотрите сами. Вам действительно стоит это сделать, теперь, когда я об этом думаю. Поговорите с Говардом.
  Звучит срочно.
   Пойди поговори с моим умным ребенком. Тот, который вышел хорошим.
  Я спросил: 'А как же друзья?'
  'Холли? Нет, у нее не было никаких. Когда она была совсем маленькой, я помню, как к нам приходили несколько соседских детей. Они делали
   'Шумели и мешали мне работать, и мне пришлось выгнать их на улицу. Но в конце концов это прекратилось. Холли не очень любила групповые игры'.
  'Когда это прекратилось?'
  Он задумался. 'Ты хочешь, чтобы я сказал, что все изменилось после смерти ее матери, да? Но что касается ситуации с друзьями, боюсь, я не могу быть столь определенным. На самом деле, я почти уверен, что у нее не было товарищей по играм задолго до смерти Бетти. Она сама не была товарищем по играм, любила уходить одна и оставлять своих маленьких гостей в беде'.
  'А когда она стала старше? У нее были школьные друзья?'
  'Ни одного. Ей не нравилось ничего, связанное со школой, она хотела бросить учебу, когда ей было пятнадцать, надоедала мне, чтобы я разрешил ей сдать экзамен на эквивалентность. Я знала, что она его провалит, и отказывалась, но она продолжала - она могла быть довольно упрямой, когда что-то решала. Наконец, когда ей было шестнадцать, я согласилась. Она сдала. И провалила'.
  'Ее это беспокоило?'
  'Не совсем. Никто из нас не был удивлен. Я заставил ее продержаться в Пали до окончания учебы - по крайней мере, получить диплом. Не то чтобы она его заслужила, но дураки просто продолжали ее пропускать. Типичный подход госслужбы - идти по пути наименьшего сопротивления'.
  'Чем она занималась после окончания школы?'
  'Оставалась дома. Слушала ее радио - поп-музыку и ток-шоу. Она могла крутить его двадцать четыре часа в сутки. Я поручала ей домашние дела: выпрямление, уборка, простая бумажная работа.
  Ей нравилось делать что-то для меня'.
  Бесплатная помощь с проживанием. Удобно. Какое-то мужское представление о жене. 'У нее были какие-то недавние знакомства? После окончания учебы?'
  'Как она могла? Она никуда не ходила'.
  Я сказал: 'Мне сказали, что она дружит с курьером из магазина Dinwiddie's Market. Айзеком Новато'.
  Он стиснул зубы и подвинулся вперед на своем стуле. 'Откуда вы узнали об этой предполагаемой дружбе?'
  'Мне сказали, что это кто-то, кого она знала, их видели разговаривающими'.
  'Разговаривали. Ну, это возможно. Мальчик доставлял нам продукты домой. Каждую неделю. Холли впустила его и дала ему чаевые, так что, полагаю, они могли разговаривать в рамках сделки. Что еще вы слышали?'
  'Вот и все'.
  'Это так? Ну, я сомневаюсь, что они были друзьями. Не то чтобы это было так
   'Беспокойтесь, если бы они были. Не сомневаюсь, вы знаете, что он черный. В отличие от других в этом районе - в этой стране - я считаю, что раса не имеет значения. Я сужу о человеке по его достижениям, а не по концентрации меланина в его коже'.
  Учитывая это кредо, мне стало интересно, как он судил о своей дочери.
  Он сказал: 'Кажется, вы настроены скептически'.
  "Нисколько."
  'В этом доме к Новато относились прилично. Можете смело его спросить'.
  'Это невозможно', - сказал я. 'Он мертв'.
  'Мертв?' Шок заморозил его лицо, постепенно оттаивая, но не полностью, оставив отстраненный взгляд в глазах. Первая реакция, которую я видел у него, и которая, я был уверен, была спонтанной.
  'Когда он умер?'
  'В сентябре прошлого года'.
  'Сентябрь. Если подумать, я не помню, чтобы я его видел какое-то время'.
  'Проявляла ли Холли какие-либо признаки расстройства в то время?'
  'Расстроен? Нет, я не заметил. Как он умер?'
  'Его убили'.
  'О, боже мой. Кем?'
  'Это не раскрыто. Полиция считает, что это была какая-то неудачная сделка по продаже наркотиков'.
  'Полиция... Они думают, что тут есть какая-то связь с Холли?'
  'Нет. Это просто всплыло, когда они отследили ее бывших знакомых'.
  'Знакомые', - сказал он. 'Одно я могу вам гарантировать, что Холли не имела никакого отношения к наркотикам'.
  'Я уверен, что она этого не сделала'.
  'Она также не имела никакого отношения к стрельбе по детям'. Пауза.
  'А что, если она... во что-то вляпалась? Если Новато втянул ее во что-то'.
  "Такой как?"
  'Какая-то коррупция'.
  Он закрыл глаза. Наступило долгое молчание, и его лицо потеряло выражение; скрывая свою самопоглощенность. Один из лазерных принтеров изверг бумагу. Часть ее упала на пол. Он проигнорировал ее, наконец, открыл глаза.
  'Что-нибудь еще?' - спросил он, все еще озабоченно.
  'Полиция сказала, что это она взяла с собой в школу вашу винтовку. Она умела стрелять?'
  "Вовсе нет. Она ненавидела оружие. Моя коллекция огнестрельного оружия была единственной
   часть дома, которую она отказалась убирать. Так что вся эта теория - чушь'.
  'Ее нашли с винтовкой'.
  'Это не делает ее убийцей. Ее могли заманить туда, убедив взять с собой 'Ремингтон'.
  Полет желаемого за действительное, достаточно быстрый, чтобы у меня пошла носом кровь. Я спросил: 'Как заманил?'
  'Я не знаю. Пока. Но эта ситуация с Новато дает мне пищу для размышлений. Возможно, кто-то из его друзей по банде имел к этому какое-то отношение'. 'Нет никаких доказательств, что он был связан с бандами'.
  'В этом городе наркотики означают банды'.
  Снова долгое молчание.
  Я спросил: 'Когда вы заметили пропажу винтовки?'
  'Я не видел, но это ничего не значит. Я редко смотрел коллекцию...
  Я потерял к этому интерес'.
  'Где вы храните коллекцию?'
  Он встал и вывел меня обратно в коридор. Дверь рядом с комнатой Холли открывалась в глубокий кедровый шкаф, уставленный стойками для оружия по трем стенам. Стойки были пусты. Пол был пропылесосен. В помещении пахло машинным маслом и тусклостью.
  'Полиция забрала все это', - сказал он. 'Каждую часть. Для анализа. Я должен скоро получить это обратно. Но можете быть уверены, что это потребует много борьбы с бюрократической волокитой'.
  Я насчитал восемь слотов на каждой из трех стоек. 'Хорошая коллекция'.
  'Все длинноствольное оружие. По большей части антиквариат. Кремневые ружья. Черный порох. В нерабочем состоянии. Я купил все это в качестве инвестиции, когда увольнялся со службы. Старому армейскому знакомому нужны были быстрые деньги. Они оказались весьма неплохими инвестициями, хотя я так и не потрудился продать, потому что, честно говоря, мне не нужны деньги'.
  Подумав о плохой стрельбе Холли, я спросил: 'А как насчет 'Ремингтона'?'
  'Что скажете?'
  'Это тоже был предмет коллекционирования?'
  'Нет, просто обычный Ремингтон. Легальный и зарегистрированный'.
  'Для охоты?'
  Он покачал головой. 'Раньше охотился, но с детства не охотился. Я был отличным стрелком - в армии получил ленточки меткого стрелка, - но я
   не было причин продолжать это дело. Винтовка была для личной защиты'.
  Я спросил: 'Были ли у вас какие-либо столкновения с преступностью, которые побудили вас вооружиться?'
  Это его позабавило. 'Нет, это была унция профилактики. Там, где я вырос - в сельском Висконсине - оружие является частью любого дома, как соль, мясо и масло. Несомненно, вы выступаете за контроль над оружием'.
  'Почему ты так говоришь?'
  'Быть либералом - большинство людей, занимающихся вопросами психического здоровья, либеральны, не так ли?
  Упрямые верующие в изначальное благо человечества. В любом случае, я не извиняюсь за то, что храню оружие, и предположение, что я каким-то образом виноват в том, что произошло, абсурдно. Кроме того, Холли никогда ни в кого не стреляла - никогда не будет, никогда не сможет. Она не умела обращаться с огнестрельным оружием. Вот почему все, что они говорят, не имеет смысла. Если только она не была развращена.
  'В ночь перед стрельбой, - спросил я, - вы слышали, как она вышла из дома?'
  'Нет', - сказал он. 'Я ложусь спать рано. Я очень крепко сплю'.
  'Есть ли в доме сигнализация?'
  'Да', - сказал он. 'Хотя вы заметите, что в прихожей нет пульта управления. Моя система гораздо более тонкая'.
  'Холли знала, как им управлять?'
  'Конечно. Ее не посадили'.
  'И она выключила его перед тем, как уйти?'
  'Будильник так и не сработал, так что, очевидно, она это сделала. Но она снова его включила - он был установлен, когда я проснулся. Я понятия не имел, что она ушла'.
  'Это было типично для нее, когда она ушла ночью?'
  'Уходить ночью было нетипично'.
  'Мистер Берден, Холли видели гуляющей по окрестностям ночью'.
  Более искреннее удивление. 'Ну... она могла выходить время от времени - прогнать кошку или подышать воздухом. Но в целом она оставалась в своей комнате. У нее было все, что ей было нужно, прямо здесь'.
  Взгляд его был яростным. Он посмотрел на часы. 'Полагаю, на сегодня все'.
  Утверждение, а не вопрос.
  Я сказал: 'Конечно'.
  Он проводил меня до двери.
  'Ну', - сказал он, 'как у нас дела? Что ты думаешь?'
  'У нас все хорошо'.
   Он схватил меня за рукав. 'Она была невинна, поверьте мне. Наивна. IQ восемьдесят семь. Вы, как никто другой, знаете, что это значит. У нее не было интеллектуальных способностей плести интриги. И насилие не было в ее природе - я не воспитывал ее так. У нее не было причин стрелять в кого-то. Уж точно не в детей'.
  'Была ли у нее причина стрелять в политика?'
  Он раздраженно покачал головой. 'Я не могу не чувствовать, доктор, что вы все еще не понимаете, кем она была, как она жила. Она никогда не читала газет, никогда не интересовалась политикой, текущими событиями или внешним миром. Она долго спала, слушала радио, танцевала, убиралась в доме. Мыла его до блеска. В положенное время она готовила нам обоим простые блюда - холодную еду. Я готовил всю еду, когда это требовалось. Ей нравился ее распорядок дня. Она находила в нем утешение'.
  Он снял очки, поднес их к свету у входа и посмотрел через них.
  'Без нее все будет не так. Теперь я буду делать все это для себя'.
  За то время, что я там провел, солнце село, и я вышел в темноту. Это усилило ощущение того, что я был далеко долгое время. Побывал на другой планете.
  Неспокойный человек. Портрет дочери, который он нарисовал, был мрачным. Но поучительным.
  Жизнь в камере.
  Разговаривает сама с собой.
  Чистим все до блеска.
  Она не страдала аутизмом, но некоторые аспекты ее поведения имели аутичный оттенок: погруженность в себя до такой степени, что это указывало на психическое расстройство.
  Создавая свой мир. Каков отец, такова и дочь.
  Но он пожелал своей изоляции. Направил ее прибыльно. Предприниматель Нового Века.
  Неужели она заключила себя в пузырь, чтобы оказаться в ловушке внутри? Жертва генетического оскорбления? Экологическая катастрофа? Какая-то непредвиденная комбинация того и другого?
  Или она по собственной воле переняла образ жизни отца?
  Была ли она способна к свободе воли?
  Ей нравилось делать что-то для меня.
  Если бы поставщик гаджетов изготовил себе устройство для уборки дома
   робот - эффективный, механический, как какая-то дорогая игрушка из его каталога? Приспособил ее недостатки и патологии к своим нуждам?
   Я прочитала литературу по детской психологии... знаю все теории жестокое обращение с детьми... Ее не посадили в тюрьму. ...
  Слишком быстро схватили?
  Или я просто позволил клиническим догадкам взять надо мной верх, потому что он не был приятным человеком?
  Я напомнила себе, что он жертва, и хотела почувствовать больше сочувствия, а не обиды, которая росла во мне во время моего заключения в этом холодном, пустом доме.
  Я поняла, что думаю о нем, а не о Холли. Меня захватил его нарциссизм.
  Я заставил себя вернуться к основной теме.
  Каковы бы ни были ее мотивы, из темной почвы интервью вырисовался образ Холли Линн Берден.
  Ранняя детская потеря.
  Подавленный гнев.
  Спутанность сознания.
  Низкий уровень интеллекта.
  Низкий уровень достижений.
  Низкая самооценка.
  Социальная изоляция.
  Молодая женщина без внешней жизни и с потоком неизведанных фантазий, циркулирующих в ее голове.
  Тёмные фантазии?
  Внести родительское отношение, которое принижало власть. Принижало все школы, и одну школу в частности.
  Добавьте капельку новой дружбы, жестоко прерванной насилием.
  Похороненная ярость, которая прорастает снова. И растёт.
  Ночные прогулки.
  Оружие в шкафу.
  Махлон Берден не смог бы придумать лучшего портрета массового убийцы, даже если бы я ему его продиктовал.
  Профиль бомбы замедленного действия, тикающей.
   19
  Я вернулся в темный, пустой дом. За последние несколько месяцев - месяцев после Робина - я упорно трудился, чтобы научиться считать это успокаивающим. Упорно трудился под опекой доброго, сильного терапевта по имени Ада Смолл. Всегда добросовестный ученик, я приложил все усилия, чтобы оценить ценность одиночества - исцеления и покоя, которые могут прийти от умеренных доз самоанализа. Не так давно мы с Адой договорились перерезать пуповину.
  Но этим вечером одиночество казалось слишком похожим на одиночное заключение. Я включил много света, настроил стерео на KKGO и выкрутил громкость, хотя джаз, который гремел, был чем-то вроде новой волны сопрано-саксофона в режиме душераздирающего крика как формы искусства. Все, что угодно, кроме тишины.
  Я все время думал о своей встрече с Берденом. О его меняющихся лицах во время интервью.
  Его переменчивое отношение к дочери.
  Вступительное выражение скорби было выражено, но слезы быстро высохли в святилище его компьютерной утробы, и за ними последовали лишь поверхностные причитания: теперь я буду делать все это для себя.
  Возможно, он обсуждал потерю уборщицы.
  Я снова сказал себе не судить. Этот человек прошел через ад. Что может быть хуже смерти ребенка? Добавьте к этому то, как она умерла - публичный позор и коллективную вину, которые даже такой человек, как Майло, быстро приписал - и кто мог бы обвинить его в том, что он отступил, собрав все психологическое оружие, которое было у него в распоряжении?
  Я позволил этому оправданию устояться некоторое время.
  Его поведение все еще беспокоило меня. Отстраненность, когда он говорил о ней.
   Уровень интеллекта в диапазоне 'нормальный' ...
  Как будто ее слабости, ее неспособность проявить себя были для него личным оскорблением.
  Я представил себе герб семьи Берден. Скрещенные мушкеты над полем из отличных оценок.
  Мужчина привык поступать по-своему. Она нарушила его чувство организованности, оскорбила его систему.
  Использовать ее для уборки дома. Готовить холодную еду.
  Какое-то наказание? Или просто эффективное распределение ресурсов?
  Но в то же время, вопреки всякой логике, он заявлял о ее невиновности.
  Нанять меня для... чего? Психологического обеления?
  Что-то не сходилось. Я сидел и боролся с этим. Наконец, сказал себе перестать брать работу на дом. Когда-то давно я хорошо следовал этому изречению. Когда-то давно жизнь казалась проще....
  Внезапно музыка стала оглушающей. Я понял, что заблокировал ее.
  Теперь я едва мог выдержать это и пошёл переключать станции. Как только я коснулся ручки настройки, саксофонист умолк, и включилось какое-то волшебство гитары Стэнли Джордана. Хорошее предзнаменование. Пора выкинуть из головы все мысли о семье Берден.
  Но мой разум ничем не отличался от разума любого другого человека: он не терпел пустоты. Мне нужно было что-то, чтобы заполнить это пространство.
  Позвони Линде. Потом я вспомнил ее беспокойство. Ей нужно было дышать.
  Я на собственном горьком опыте усвоил, что не стоит собираться в толпу.
  Я понял, что голоден, пошел на кухню и достал яйца, грибы и лук. Джордан уступил место Спайро Гире, который
  'Встряхни ее'. Я разбил яйца, нарезал овощи в темпе. Обращая внимание, чтобы сделать все правильно.
  Я поджарил омлет, поел, почитал психологические журналы и час занимался бумажной работой, затем встал на лыжный тренажер и представил, что пересекаю заснеженный луг в Норвегии. В середине фантазии сквозь дымку пота проступило бородатое лицо Грегори Граффа, призывающее меня работать усерднее. Он перечислил список совершенно новых продуктов, которые могли бы максимизировать мою производительность. Я послал его на хер и фыркнул.
  Я вышел через полчаса, мокрый и готовый погрузиться в горячую ванну. Зазвонил телефон.
  Майло спросил: 'Ну и как все прошло?'
  'Никаких больших сюрпризов. Она была девочкой с кучей проблем'.
  'Проблемы с убийствами?'
  'Ничего столь явного'. Я кратко изложил ему то, что рассказал мне Берден.
  Он сказал: 'Похоже, она прожила прекрасную жизнь'. Мне показалось, что я уловил сочувствие в его голосе. 'Это все, что отец знает о Новато?'
   'Вот что он говорит. Ты узнаешь что-нибудь новое?'
  'Позвонил Мори Смиту в Southeast. Он вспомнил дело - сказал, что оно все еще не раскрыто, одно из многих. Он не работал над ним активно, потому что не появилось никаких зацепок. Определенно, было что-то от того отношения, которое перенял Динвидди - просто еще один наркоман. Он немного проснулся, когда я сказал ему, что это может быть связано с чем-то на Вест-Сайде, и он согласился встретиться со мной завтра за обедом и забрать файл. Я также получил адрес хозяйки дома - Софи Грюнберг.
  Он помнил ее довольно живо. Сказал, что она старая коммунистка, очень враждебно настроенная к полиции, все время спрашивала его, как он может выносить то, что он черный казак. Это звучало так заманчиво, что я подумал, что зайду к ней завтра утром'.
  'Хотите прокатиться?'
  'Не знаю', - сказал он. 'Пинко хорошо общаются с психиатрами?'
  'Да, черт возьми. Маркс и Фрейд играли вместе каждый вторник в Vienna Lanes. Фрейд получал забастовки; Маркс их провоцировал'.
  Он рассмеялся.
  'Кроме того', - сказал я, - 'почему ты думаешь, что она найдет общий язык с белым казаком?'
  'Не просто казак, батюшка. Это член преследуемого меньшинство ' .
  'Планируешь надеть свою лавандовую форму?'
  'Если вы наденете боа из перьев'.
  'Пойду покопаюсь на чердаке. Во сколько?'
  'Как насчет девяти?'
  'Как насчет этого?'
  Он приехал в восемь сорок, за рулем немаркированного Ford, который я никогда раньше не видел. Адрес Софи Грюнберг был на Четвертой авеню, к северу от Роуз. Короткая прогулка до пляжа, но это не Малибу. Утро было холодным, солнце, словно грабитель, пряталось за грязной грядой истощенных, полосатых облаков, но пешеходы с цинковыми носами уже топали по Роуз, направляясь к океану.
  Бизнес-микс на Роуз провозгласил 'Изменяющийся район'. В Венеции это означало, что бизнес идет как обычно; этот район никогда не переставал меняться. Дизайнерские гастрономы, кафе-мороженое и модные забегаловки делили тротуар с прачечными, пунктами обналичивания чеков, барами для серьезного употребления спиртного и разваливающимися двориками-бунгало, которые могли быть освобождены под пристальным вниманием иммиграционной службы. Майло повернул направо на Четвертую
   и проехал квартал.
  Дом представлял собой одноэтажный дуплекс, расположенный бок о бок на участке шириной тридцать футов. Окна были закрыты железными решетками безопасности, которые выглядели совершенно новыми. Стены были оштукатурены белой штукатуркой с красной деревянной отделкой под композитной крышей цвета кирпича. Передняя лужайка была крошечной, но достаточно зеленой, чтобы удовлетворить требования Ландшафтного комитета Ocean Heights, и поддерживалась большим прорастающим растением юкки и узловатой клумбой ледяных растений. Карликовые розы айсберга выстроились вдоль бетонной дорожки, которая разветвлялась к паре крылец. Две двери также были из красного дерева. Медные буквы обозначали их как 'A' и 'B'.
  Белая керамическая табличка с надписью 'САНДЕРС' была прибита прямо под буквой 'А'. Блок B был отмечен кое-чем еще: белым плакатом, приклеенным к двери, с надписью 'ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ'.
  НАГРАДА!!! жирными черными буквами. Под этим фоторепродукция старой женщины - лицо бурундука, сморщенное, как мякоть грецкого ореха, окруженное курчавой аурой белых волос. Серьезное лицо, граничащее с враждебностью. Большие темные глаза.
  Ниже приведен абзац в машинописном тексте:
  СОФИ ГРЮНБЕРГ, В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ВИДЕЛАСЬ 27.09.88, В 20:00, В
  ОКРЕСТНОСТИ СИНАГОГИ БЕТ ШАЛОМ, 402 1/2
  ПРОГУЛКА ПО ОКЕАНСКОМУ БЕРЕГУ. В СИНЕ-ФИОЛЕТОВОМ ОДЕЖДЕ
  ПЛАТЬЕ С ЦВЕТОЧНЫМ РИСУНКОМ, ЧЕРНЫЕ ТУФЛИ, В РУКАХ БОЛЬШАЯ СИНЯ
  СУМКА ИЗ СОЛОМЫ.
  Дата рождения: 5-13-16
  Высота: 4′11″
  ВЕС: ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО 94 ФУНТА.
  СОСТОЯНИЕ ПСИХИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ И ЗДОРОВЬЯ: ОТЛИЧНОЕ
  ПОДОЗРЕВАЕТСЯ НЕЧЕСТНАЯ ИГРА
  НАГРАДА В РАЗМЕРЕ 1000,00 ДОЛЛАРОВ БЫЛА ПРЕДЛОЖЕНА ЗА
  ИНФОРМАЦИЯ, КОТОРАЯ ДАЕТ ИНФОРМАЦИЮ О МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ГОСПОЖИ
  СОФИ ГРЮНБЕРГ. ЛЮБОЙ, ОБЛАДАЮЩИЙ ТАКИМ
  ИНФОРМАЦИЯ ДОЛЖНА СВЯЗАТЬСЯ С БЕТ ШАЛОМ
  СИНАГОГА.
  Адрес синагоги был указан внизу страницы вместе с номером телефона с префиксом 398.
   Я сказал: 'Двадцать седьмого сентября. Когда был убит Новато?'
  'Двадцать четвертое'.
  "Совпадение?"
  Майло нахмурился и постучал в дверь блока B, ударив по ней достаточно сильно, чтобы дерево задребезжало. Никакого ответа. Он позвонил в звонок. Ничего. Мы прошли в блок A и попробовали там. Снова тишина.
  'Давайте попробуем обойти сзади', - сказал он. Мы заглянули в небольшой дворик, благоустроенный фиговым деревом и еще чем-то. Гараж был пуст.
  Вернувшись на тротуар, Майло скрестил руки на груди, затем улыбнулся маленькому мексиканскому мальчику через дорогу, который вышел поглазеть. Мальчик убежал. Майло вздохнул.
  'Воскресенье', - сказал он. 'Чертовски давно я не проводил воскресенье в церкви. Думаю, я смогу получить частичные баллы за синагогу?'
  Он поехал по Роуз к Пасифик, проехал пару кварталов на юг и свернул прямо на переулок, который шел параллельно Паломе. Солнца все еще не было, но улицы и тротуары были движущимся мясным рынком; даже пешеходные переходы были забиты.
  Машина без опознавательных знаков медленно пробиралась сквозь толпу, прежде чем свернуть на платную парковку на Speedway. Дежурный был филиппинцем с волосами до пояса, в черной майке поверх велосипедных штанов цвета электрик и пляжных сандалиях. Майло заплатил ему, затем показал ему значок и сказал припарковать Ford там, где мы могли бы быстро его вытащить. Дежурный сказал 'да, сэр', поклонился и уставился на нас, когда мы уезжали, глазами, полными любопытства, страха и негодования. Чувствуя взгляд в спину, мне это не нравилось, я смаковал крошечный вкус того, каково это - быть полицейским.
  Мы пошли к Ocean Front Walk, пробираясь мимо уличных торговцев, торгующих солнцезащитными очками и соломенными шляпами, которые могли прослужить выходные, и стендов, продающих этническую фастфуд сомнительного происхождения. Толпа была густой, как на распродаже: многопоколенческие латиноамериканские племена, шаркающие алкаши, которые выглядели так, будто их вручную окунули в грязь, бормочущие психопаты и ретро-хиппи, затерявшиеся в наркотическом тумане, одетые в поло высококлассные роллеры-панки с прической петухов, разнообразные красавцы, проверяющие пределы антинаготы, и ухмыляющиеся, таращащие глаза туристы из Европы, Азии и Нью-Йорка, вне себя от радости, что наконец-то нашли настоящий Лос-Анджелес
  Кинетическая человеческая скульптура, лоскутное одеяло, сшитое из каждого оттенка кожи от альпийской ванили до горько-сладкой помадки. Саундтрек: полиглот-рэп.
   Я сказал: 'Салатница'.
  'Что?' - спросил Майло, стараясь перекричать шум.
  'Просто бормочу'.
  'Салатница, а?' Он посмотрел на пару на роликовых коньках. Смазанные торсы. Набедренная повязка из шкуры зебры и больше ничего на мужчине, микробикини и три кольца в носу на женщине. 'Передай заправку'.
  Разбитые парковые скамейки вдоль западной стороны набережной были забиты собраниями бездомных. За скамейками была полоса газона, засаженного давным-давно пальмами, которые выросли гигантскими. Стволы деревьев были побелены на три фута выше уровня земли, чтобы обеспечить защиту от животных, четвероногих и других, но никто не купился на это: стволы были изуродованы, изуродованы и изрыты, перекрещены граффити. За газоном - пляж. Еще больше тел, блестящих, полуголых, опьяненных солнцем. Затем - тупое платиновое лезвие ножа, которое должно было быть океаном.
  Синагога Бейт Шалом представляла собой одноэтажное здание с желтовато-коричневой штукатуркой в центре, утопленное под деревянной табличкой с еврейскими надписями. Над табличкой находился стеклянный круг с изображением свинцовой звезды Давида. Над арочными окнами по обе стороны от дверного проема парили одинаковые звезды. Окна были зарешечены. С севера к зданию примыкал трехэтажный центр реабилитации наркоманов. С юга располагался узкий кирпичный жилой дом с двумя витринами на первом этаже. Одно помещение было пустым и зарешеченным. Другое было занято сувенирным магазином под названием CASH TALKS, THE REST WALKS.
  Мы прошли к передней части синагоги. Внутри входной ниши на стене был приклеен плакат, идентичный тому, который мы только что видели на двери Софи Грюнберг. Ниже находилась небольшая доска объявлений в стеклянном корпусе: гофрированная черная поверхность с подвижными белыми буквами, информирующая религиозных любознательных о времени богослужений по будням и в субботу. Проповедью недели была 'Когда хорошие вещи случаются с плохими людьми'; проповедник, раввин Дэвид Сандерс, Массачусетс
  Я сказал: 'Сандерс. Блок А'.
  Майло хмыкнул.
  Двери были украшены парой замков с засовами и какой-то кнопочной системой безопасности, но когда Майло повернул ручку, дверь поддалась.
  Мы вошли в небольшую прихожую с линолеумным полом, заполненную разношерстными книжными шкафами и единственным деревянным приставным столиком. Бумажная тарелка с печеньем, банки с газировкой, бутылка виски Teacher's и стопка бумаги
  чашки стояли на столе. Деревянная панельная дверь была помечена как СВЯТИЛИЩЕ. Рядом с ней, на металлической подставке, стояла помятая коричневая кожаная коробка, наполненная черными атласными тюбетейками. Майло взял тюбетейку и надел ее себе на голову. Я сделал то же самое. Он толкнул дверь.
  Святилище было размером с хозяйские апартаменты в перестроенном Беверли-Хиллз - скорее часовню, если честно. Светло-голубые стены были увешаны картинами маслом с библейскими сценами, дюжина рядов скамеек из светлого дерева граничила с каждой стороны центрального прохода, покрытого линолеумом, на котором лежала потертая персидская дорожка. Проход завершался большим подиумом, обращенным к еще одной шестиконечной звезде и увенчанным бахромой из синего бархата. За подиумом находилась плиссированная бархатная занавеска, обрамленная двумя креслами с высокими спинками, обитыми тем же синим плюшем. Над подиумом свисал конус из красного стекла, освещенный. Пара высоких тонких окон в передней части комнаты пропускала узкие лучи пыльного света. Задняя часть была погружена в полумрак. Мы с Майло стояли там, наполовину скрытые им. Воздух был теплым и затхлым, напоминавшим кухонные ароматы.
  За трибуной стоял светлокожий бородатый мужчина лет тридцати, держа перед собой открытую книгу, и обращался к аудитории из четырех человек в первом ряду, все пожилые. Один мужчина и три женщины.
  'Итак, мы видим', - сказал он, опираясь на локти, - 'истинная мудрость Этики Отцов заключается в способности танаим - раввинов Талмуда - рассматривать нашу жизнь в перспективе, поколение за поколением. Учить нас, что важно, а что нет. Ценности.
  'Кто богат?' - спрашивают раввины. И они отвечают: тот, кто доволен своей долей. Что может быть глубже? 'Без манер нет учености. Без учености нет манер'. 'Чем больше мяса, тем больше червей'. У него был мягкий, ясный голос. Четкая дикция. Какой-то акцент - я предполагаю, австралийский.
  'Черви - о, боже, это правда', - сказал единственный студент-мужчина, используя руки для выразительности. Он сидел среди женщин. Все, что я мог видеть, - это лысая голова, покрытая белыми прядями, и ермолка, как и та, что была на мне, над короткой толстой шеей. 'Черви все время - все, что у нас есть сейчас, это черви, то, как мы позволяем обществу быть'.
  Женщины одобрительно шептались.
  Бородатый мужчина улыбнулся, посмотрел на свою книгу, смочил большой палец языком и перевернул страницу. Он был широкоплеч и имел розовощекое детское лицо, которое грязно-белокурая борода не могла украсить. На нем была рубашка с короткими рукавами в сине-белую клетку и черная бархатная тюбетейка, которая скрывала большую часть его тугих светлых кудрей.
   'Всегда одно и то же, раввин', - сказал лысый. 'Усложнение, усложнение вещей. Сначала вы создаете систему. Чтобы сделать что-то хорошее.
  До тех пор ты в порядке. Мы всегда должны стремиться делать добро.
  Иначе в чем смысл, верно? Что отличает нас от животных, верно? Но потом возникает проблема, когда вмешивается слишком много людей, и система берет верх, и внезапно все работают на благо системы , а не наоборот. И тогда у вас появляются черви. Много мяса, много червей. Чем больше мяса, тем больше червей'.
  'Сай, я думаю, раввин имеет в виду что-то другое', - сказала полная женщина справа. У нее были пушистые синие волосы и тяжелые руки, которые тряслись, когда она использовала их для акцентирования. 'Он говорит о материализме. Чем больше глупостей мы собираем, тем больше проблем у нас появляется'.
  'На самом деле, вы оба правы', - сказал блондин примирительным тоном. 'Талмуд подчеркивает добродетель простоты. Г-н
  Моргенштерн говорит о процедурной простоте; миссис Купер - о материальной простоте. Когда мы усложняем вещи, мы все дальше отдаляемся от нашей цели на этой планете - от приближения к Богу. Именно поэтому Тал...
  'То же самое произошло с IRS, раввин', - сказала женщина с тонким птичьим голосом и шапкой крашеных черных волос. 'Налоги. Налоги должны были быть для людей. Теперь люди для налогов.
  То же самое с социальным обеспечением. Мойше Капойр. 'Поворот запястья. 'Вверх дном'.
  'Совершенно верно, миссис Штейнберг', - сказал молодой раввин. 'Часто...'
  'Социальное обеспечение тоже', - сказал г-н Моргенштерн. 'Они делают вид, что социальное обеспечение - это то, что мы крадем, молодые щенки, поэтому они не должны получать новый BMW каждый год. Сколько лет я работал и вносил вклады, как часы, до того, как BMW стали вражескими самолетами? Теперь они делают вид, что я хочу благотворительности, хлеба из их ртов. Кто, по их мнению, испек им хлеб изначально?
  С деревьев упало?
  Молодой раввин начал комментировать, но его заглушило обсуждение системы социального обеспечения. Он, казалось, принял это с привычным благодушием, перевернул еще одну страницу, прочитал, наконец поднял глаза, увидел нас и выпрямился за трибуной.
  Он поднял брови. Майло слегка кивнул в знак подтверждения.
  Раввин сошел с трибуны и направился к нам. Высокий, сложенный как атлет, с уверенным шагом. Его ученики - достаточно взрослые, чтобы быть его
  бабушки и дедушки - повернули головы и последовали его примеру. Они увидели нас.
  В синагоге воцарилась тишина.
  'Я раввин Сандерс. Могу ли я вам помочь, джентльмены?'
  Майло показал значок. Сандерс осмотрел его. Майло сказал: 'Извините, что прерываю, раввин. Когда вы закончите, мы хотели бы поговорить с вами'.
  'Конечно. Могу ли я спросить о чем?'
  'Софи Грюнберг'.
  Детское личико напряглось, словно от боли. Ребенок в кабинете врача, ожидающий иглы. 'У вас есть новости для нас, офицер?'
  Майло покачал головой. 'Просто вопросы'.
  'О', - сказал Сандерс, выглядя как заключенный, которому отложили наказание, но не смягчили его.
  'Что?' - спросила одна из женщин впереди. 'Что это?'
  'Копы', - сказал Моргенштерн. 'Я всегда могу сказать. Я прав?' Если смотреть спереди, он был толстым, с рыхлыми чертами лица, лохматыми бровями и мясистыми рабочими руками, которыми он размахивал, когда говорил.
  Я улыбнулась ему.
  Он сказал: 'Я всегда могу сказать. Эти ермолки сидят там так, будто готовы улететь'.
  Четыре лица уставились на нас. Квартет старинных масок, потрепанных временем, но укрепленных опытом.
  Раввин Сандерс сказал: 'Эти господа действительно сотрудники полиции, и они здесь, чтобы задать вопросы о Софи'.
  'Вопросы', - сказала полная женщина, миссис Купер. Она носила очки, белый свитер, застегнутый на шею, и нитку жемчуга. Синие волосы были аккуратно завиты. 'Зачем еще вопросы, сейчас?'
  'Все, что мы получили от полиции, - это вопросы', - сказал махающий рукой Моргенштерн. 'Никаких ответов - никакого мяса, куча червей. Сколько времени прошло? Сколько, полтора месяца?'
  Женщины кивнули.
  'Как думаешь, есть шанс?' - сказала миссис Стейнберг, черноволосая женщина. Волосы были подстрижены челкой и коротко подстрижены. Лицо под ними было белым как мел и тонким, и когда-то было красивым. Я представил ее в хоре Ревущих двадцатых, делающей высокие удары ногами. 'Хотя бы маленький шанс, что она все еще жива?'
  'Тише, Роуз', - сказала миссис Купер. 'Всегда есть надежда. Кайн айнхорех, пу-пу-пу. - Ее нежное лицо задрожало.
  Моргенштерн посмотрел на нее с преувеличенным презрением. 'Что это за айнхорех , дорогая? Дурной глаз? Суеверие
  - глупое предубеждение. Нужно иметь рациональность, рациональный ум.
  Диалектика, Гегель и Кант - и, конечно же, Талмуд, извините, раввин, - он хлопнул себя по запястью.
  'Перестань шутить, Сай. Это серьезно', - сказала черноволосая женщина. Она посмотрела на нас с болью. 'Неужели она жива, офицеры? После всего этого времени?'
  Пять лиц, ожидающих ответа.
  Майло сделал шаг назад. 'Я хотел бы надеяться на это, мэм', - сказал он. Сандерсу: 'Мы можем вернуться и обсудить это позже, раввин'.
  'Нет, все в порядке', - сказал Сандерс. 'Мы как раз собирались закончить.
  Если вы подождете минутку, я сейчас подойду к вам.
  Он вернулся за трибуну, сказал еще несколько слов о ценностях и правильной перспективе, отпустил класс и вернулся к нам.
  Старики собрались у входа в синагогу, сбившись в кучу и обсуждая что-то.
  'Люди, впереди вас ждут закуски', - сказал Сандерс.
  Толпа загудела, потом распалась. Женщины отступили, и г-н.
  Моргенштерн вышел вперед, назначенный квотербек. Он был не выше пяти футов и трех дюймов, массивный и крепкий на вид. Игрушечный грузовик в рабочих брюках цвета хаки и белой рубашке под серым свитером-жилетом.
  'У вас есть вопросы', - сказал он, - 'может быть, мы сможем на них ответить. Мы ее знали'.
  Сандерс посмотрел на Майло.
  Майло сказал: 'Конечно. Мы будем признательны за любую информацию'.
  Моргенштерн кивнул. 'Хорошо, что вы согласились', - сказал он, 'потому что мы проголосовали за это - люди высказались. Это следует уважать'.
  Мы снова собрались у трибуны. Майло встал перед ней. Сандерс сел и вытащил из кармана вересковую трубку.
  'Тск, тск, раввин', - сказала женщина, которая еще не говорила. Широкая кость, никакого макияжа, волосы цвета стали, завязанные в пучок.
  'Я не буду зажигать, госпожа Синдовски', - сказал раввин.
  'Лучше бы ты ничего с этим не делал. Зачем тебе проблемы на губах? Больше мяса, больше червей, да, раввин?'
  Сандерс покраснел и улыбнулся, взял трубку в руку и с вожделением потрогал ее, но в рот не положил.
  Майло сказал: 'Я хочу быть с вами честным. Мне нечего вам сказать нового о миссис Грюнберг. На самом деле, я не расследую ее дело, и я пришел сюда только потому, что ее исчезновение
   может быть связано с другим случаем. И я не могу вам ничего сказать о нем'.
  'Такая сделка', - сказал Моргенштерн. 'Вы, должно быть, веселы на блошиных рынках'.
  'Именно так', - сказал Майло, улыбаясь.
  'Что мы можем для вас сделать, офицер?' - спросил раввин Сандерс.
  'Расскажите мне о миссис Грюнберг. Все, что вы знаете о ее исчезновении'.
  'Мы уже все рассказали полиции', - сказала миссис Купер. 'Она была здесь, ушла, и все. Пуф. Ушла'. Тяжелые руки заколыхались.
  'Через пару дней полиция согласилась поговорить с нами и прислала детектива, который задавал вопросы. Он подал заявление о пропаже человека и обещал поддерживать с нами связь. Пока ничего'.
  'Это потому, - сказал Моргенштерн, - что у них ничего нет. У них что-то было, разве этот человек не будет здесь просить нас снова это повторить?
  Как они дадут вам то, чего у них нет?'
  Майло спросил: 'Вы помните имя детектива, который вел расследование?'
  'Какое расследование?' - спросил Моргенштерн. 'Он составил отчет - вот и все'.
  'Механ', - сказал раввин. 'Детектив Механ из Тихоокеанского отделения'.
  'Из какого ты подразделения?' - спросил Моргенштерн.
  'Западный Лос-Анджелес', - сказал Майло.
  Моргенштерн подмигнул и сказал: 'Деталь шелковых чулок, да? Много угнанных BMW'.
  Раввин Сандерс сказал: 'Детектив Механ сделал больше, чем просто подал отчет. Он осмотрел ее... дом Софи. Я знаю, потому что я впустил его. Мы, моя семья и я, были - являемся - ее арендаторами. Мы живем бок о бок, храним ключи друг друга. Детектив Механ зашел в ее квартиру и не нашел никаких доказательств совершения какого-либо преступления. Все было в порядке.
  Он также проверил ее банк и выяснил, что она не снимала крупные суммы в последнее время. И она не просила почтовое отделение задерживать или пересылать почту. Поэтому ему показалось, что она не планировала отправляться в путешествие. Он подумал, что она могла где-то потеряться'.
  'Невозможно', - сказала миссис Стейнберг. 'Она знала Венецию как свои пять пальцев. Она никогда не заблудится. Верно?'
  Кивает.
  'Правда, но кто знает?' - сказала миссис Купер. 'Все может случиться'.
  Уязвимые взгляды. Долгое молчание.
  'Ага', - сказал Моргенштерн. 'Все догадки. Включая банковские дела...
  вы меня спрашиваете, это ничего не значит. Софи была хитрой - она никогда
   говорила всем, что она думала или делала. Никогда никому не доверяла-
  особенно капиталистические банкиры. Так сколько же она будет держать на банковских счетах? Большие деньги? Или просто нарришкейт мелочь?
  Может быть, она хранила свои крупные суммы денег где-то в другом месте'.
  'Где бы это могло быть?' - спросил Майло.
  'Я не знаю', - сказал Моргенштерн. 'Она никому не сказала, ты думаешь, она мне сказала бы? Я просто предполагаю, как и ты. Может быть, в доме, под кроватью, кто знает? У нее были свои идеи. Может быть, она копила, ожидая следующей революции. Так что, может быть, она взяла это и ушла, и ты не отличишь ничего от ничего, проверив в любом банке!'
  Старик покраснел.
  Майло сказал: 'Значит, вы не знаете наверняка, что она хранила дома крупные суммы наличных денег'.
  Я знал, о чем он думает: 'Крутишка'.
  'Нет, нет', - сказал Моргенштерн, 'я ничего не знаю. Что ставит меня в один клуб со всеми остальными. Она не была личным человеком, понимаете, о чем я? Не показывала, что она думала или делала. Так что я просто говорю, что проверка банков ничего не значит, если говорить о логическом, рациональном мышлении. Человек может оставить наличные и просто решить уйти - я прав?'
  Майло сказал: 'Ты прав'.
  'Он бросает мне кость', - сказал Моргенштерн. Но он выглядел довольным.
  Миссис Синдовски спросила: 'Рассказать ему о фотографиях?'
  'О', - сказал раввин, выглядя обеспокоенным.
  'Какие фотографии?' - спросил Майло.
  'Детектив Механ отправился в морг и сфотографировал всех... пожилых граждан, которые были... любых неопознанных жертв, которые соответствовали возрасту Софи. Он принес их мне, чтобы я посмотрел. Он разослал несколько бюллетеней, позвонил в несколько других полицейских управлений - Лонг-Бич, округ Ориндж - и спросил, есть ли у них какие-нибудь неопознанные... люди.
  Ни одна из них не была Софи. Слава Богу.
  Четыре эха: 'Слава Богу '.
  Сандерс сказал: 'Справедливости ради, он, казалось, был дотошен - детектив Механ. Но после того, как прошло три недели, а она так и не появилась, он сказал нам, что есть предел тому, что он может сделать. Не было никаких доказательств совершения какого-либо преступления. Выбор был в том, чтобы ждать или нанять частного детектива. Мы говорили об этом - детектив - сделал несколько звонков в агентства. Это очень дорого. Мы попросили Еврейскую федерацию рассмотреть вопрос о финансировании. Они не одобрили бы детектива,
  но они согласились на вознаграждение'.
  'Для этих скряг это мелочь', - сказал Моргенштерн.
  Майло спросил: 'Можете ли вы назвать хоть одну причину, по которой она могла бы просто уйти?'
  Пустые взгляды.
  'В этом-то и суть', - сказала миссис Стейнберг. 'У нее не было бы причин уезжать. Она была здесь счастлива - почему бы ей просто уйти?'
  'Счастлива?' - сказала миссис Синдовски. 'Вы когда-нибудь видели ее улыбку?'
  'Я хочу сказать, Дора, - сказала миссис Стейнберг, - что после всего этого времени нам, возможно, следует предполагать худшее'.
  'Фу', - сказал Моргенштерн, потрясая толстым кулаком. 'Вечно с мраком и гибелью. Цыпленок Цыпа. Смог падает'.
  'Я пережила многое', - сказала миссис Штейнберг, выпрямляясь, - 'я знаю, как обстоят дела'.
  'Жил?' - спросил Моргенштерн. 'А что я делал? Висел на стене, как картина маслом?'
  Майло посмотрел на миссис Стейнберг. 'Помимо того, сколько времени ее не было, есть ли у вас основания предполагать худшее?'
  Все глаза были устремлены на черноволосую женщину. Она выглядела неуютно. 'Это просто не имеет смысла. Софи была не из тех, кто бродит без дела. Она была очень... обычным человеком. Привязанной к своему дому, к своим книгам. И она любила Венецию - она жила здесь дольше, чем любой из нас. Куда бы она пошла?'
  'А как насчет родственников?' - спросил Майло. 'Она когда-нибудь упоминала кого-нибудь?'
  Раввин Сандерс сказал: 'Единственная семья, о которой она говорила, были ее братья и сестры, убитые нацистами. Она много говорила о Холокосте, о зле фашизма'.
  Г-жа Синдовски сказала: 'Она много говорила о политике, и точка'.
  'Скажи чистую правду', - сказал Моргенштерн. 'Она была красной'.
  'И что?' - сказала миссис Купер. 'Это что, какое-то преступление в этой свободной стране, Сай? Выражение политических взглядов? Не выставляйте ее преступницей'.
  'Кто сказал, что это преступление?' - парировал Моргенштерн. 'Я только констатирую факты. Чистую правду. Какой она была, такой она и была. Красная, как помидор'.
  'Кем это меня делает?' - сказала миссис Купер.
  'Ты, моя дорогая?' - сказал Моргенштерн. 'Скажем, розовый'. Улыбка.
  'Когда вы взволнованы, возможно, подойдет приятный оттенок фуксии'.
  'А-а', - сказала полная женщина, поворачиваясь к нему спиной и складывая руки на груди.
  Майло сказал: 'На плакате написано, что она исчезла где-то здесь. Как
   это произошло?'
  'У нас был вечерний прием', - сказал раввин. 'Пару недель спустя после Рош ха-Шана - еврейского Нового года. Пытаюсь...'
  'Пытаюсь возродить дух сообщества', - вмешалась миссис Синдовски, словно читая учебник. 'Начнем действовать, ладно, раввин?'
  Сандерс улыбнулся ей, затем повернулся к Майло. 'Миссис Грюнберг появилась, но вскоре ушла. Это был последний раз, когда ее видели. Я предположил, что она ушла домой. Когда почта начала скапливаться у ее двери, я забеспокоился. Я использовал свой ключ, вошел в ее квартиру и увидел, что ее нет. Я вызвал полицию. Спустя сорок восемь часов детектив Механ согласился приехать'.
  'А в последний раз вы ее видели на вечеринке около восьми?'
  'Восемь, восемь тридцать', - сказал Сандерс. 'Это только оценка - вечеринка началась в семь тридцать и закончилась в девять. Ее не было в течение последних получаса. Мы пододвинули стулья и обсудили. Так что она ушла где-то до восьми тридцати. Никто точно не знает'.
  'Она приехала на машине или пришла пешком?'
  'Пешком. Она не водила машину, любила ходить пешком'.
  'Здесь стало трудно ходить по ночам', - сказал Майло.
  'Хорошо, что вы заметили', - сказал Моргенштерн. 'Дни тоже не такие уж чудесные'.
  'Она бы не беспокоилась об этом?'
  'Она, конечно, должна была это сделать', - сказала миссис Стейнберг. 'Со всеми этими негодяями и подонками, которые ошиваются вокруг, захватывая район - со всеми этими наркотиками. Мы раньше наслаждались пляжем. Вы приходите сюда в будни, офицер, и вы не увидите нас загорающими, как раньше. Все мы раньше гуляли, плавали - вот почему мы переехали сюда. Это был рай. Теперь, когда мы выходим ночью, мы берем машину, группой. Припарковываем ее на Спидвее и идем в синагогу , маршируя, как батальон солдат. В хорошую летнюю ночь, на позднем закате, может быть, мы совершим более длинную прогулку. Все вместе - как группа.
  Даже тогда мы нервничаем. Но Софи никогда ни в чем таком не участвовала. Она не была приверженцем. Она жила здесь долгое время, не хотела признавать, что все изменилось. С ней нельзя было разговаривать - она была упрямой. Она ходила так, будто ей принадлежал весь район'.
  'Она любила гулять', - сказал Сандерс. 'Для упражнений'.
  'Иногда, - сказал Моргенштерн, - физические упражнения не так уж и полезны для здоровья'.
  Миссис Купер нахмурилась, глядя на него. Он подмигнул ей и улыбнулся.
   Майло сказал: 'Рабби, ты жил рядом с ней. Каково было ее душевное состояние в последние несколько дней перед исчезновением?'
  'Последние несколько дней?' - сказал Сандерс. Он покрутил трубку в ладони.
  'По правде говоря, она, вероятно, была очень расстроена'.
  "Вероятно?"
  'Она не из тех, кто открыто выражает эмоции. Она держалась особняком'.
  'Тогда почему вы говорите, что она была расстроена?'
  Сандерс колебался, сначала посмотрев на своих учеников, затем на Майло.
  'Было преступление', - сказал он. 'Кто-то, кого она знала'.
  'Какое преступление ?' - спросил Моргенштерн. ' Скажи это. Убийство. Наркотики и оружие, все такое. Какой-то черный парень, которому она сдавала квартиру. Его подстрелили из-за наркотиков'. Он прищурился, и его брови сошлись, как спаривающиеся гусеницы. 'Ага! Это тот большой секрет, о котором ты не можешь нам рассказать, верно?'
  Майло спросил: 'Ты что-нибудь об этом знаешь?'
  Тишина.
  Г-жа Синдовски сказала: 'Точно то же самое мы услышали от раввина. У нее был арендатор; его застрелили'.
  'Никто из вас его не знал?'
  Покачивание головами.
  'Я знала о нем, но не о нем ', - сказала миссис Купер.
  'Что ты знал?'
  'Что она взяла к себе квартиранта. Однажды я видела его на маленьком мотоцикле, когда он ехал домой. Симпатичный мальчик. Очень большой'.
  'Было много разговоров', - сказал Моргенштерн.
  'Что за разговор?' - спросил Майло.
  'Черный ребенок - что ты думаешь? Она подвергала себя опасности'.
  Моргенштерн осуждающе посмотрел на женщин. Они, казалось, были смущены. 'Все милы и либеральны, - сказал он, - пока дело не дошло до того, чтобы засунуть рот туда, где лежат деньги. Но Софи была Красной - это было как раз то, что она могла сделать. Ты думаешь, он втянул ее в какие-то неприятности, парень? Хранил свои деньги на наркотики в доме - они пришли за ними и забрали ее ?'
  Майло сказал: 'Нет. Никаких доказательств этому нет'.
  Моргенштерн заговорщически подмигнул ему. 'Никаких доказательств, но вы приходите и задаете вопросы. Сюжет закручивается, а, мистер'.
  Полицейский? Больше мяса, больше червей.
  Мило задал еще несколько вопросов, решил, что им больше нечего предложить, и поблагодарил их. Мы ушли, вернув наши тюбетейки в
   кожаный ящик на выходе, прошелся по Ocean Front и выпил чашку кофе в киоске с терияки. Майло бросил взгляд на алкашей, тусовавшихся у киоска, и они отошли, словно сброшенная мертвая кожа. Он отхлебнул, пробегая взглядом вверх и вниз по пешеходной улице, позволяя ему остановиться на синагоге.
  Через несколько мгновений все четверо стариков вышли из здания и пошли вместе, Моргенштерн во главе. Батальон пожилых людей. Когда они скрылись из виду, Майло бросил свою чашку кофе в мусорку и сказал: 'Пошли'.
  Засовы на дверях синагоги были заперты. Стук Майло привел Сандерса к двери.
  Раввин надел поверх рубашки серый пиджак, держал во рту трубку, так и не зажженную, и держал в руках большую темно-бордовую книгу с мраморными обложками.
  'Еще немного вашего времени, раввин?'
  Сандерс держал дверь открытой, и мы вошли в прихожую. Большая часть печенья исчезла, и осталось только две банки газировки.
  'Могу ли я вам что-нибудь предложить?' - спросил Сандерс. Он сунул книгу в один из шкафов.
  'Нет, спасибо, раввин'.
  'Вернёмся ли мы в святилище?'
  'Все в порядке, спасибо. Мне просто интересно, есть ли что-то, что вам было неудобно обсуждать перед вашими учениками'.
  'Ученики', - улыбнулся Сандерс. 'Они научили меня гораздо большему, чем я их. Это всего лишь работа на неполный рабочий день. По будням я преподаю в начальной школе в районе Фэрфакс. По выходным я провожу службы, по воскресеньям даю уроки, иногда провожу общественные вечера'.
  'Похоже, график плотный'.
  Сандерс пожал плечами и поправил ермолку. 'Пятеро детей. Лос-Анджелес - дорогой город. Так я познакомился с Софи - миссис.
  Грюнберг. Найти доступное жилье невозможно, особенно с детьми. Люди в этом городе, похоже, не любят детей. Г-жа
  Грюнберг вообще не возражала, хотя она была не очень... бабушкоподобной. И она была очень разумной в вопросе арендной платы.
  Она сказала, что это потому, что у нас - у меня и моей жены - были идеалы, она уважала нас за них. Хотя сама она не имела никакого отношения к религии. Марксизм был ее верой. Она действительно была невозрожденной коммунисткой'.
  'Она вообще довольно открыто высказывает свои политические взгляды?'
  'Если бы ее спросили, она бы высказала свое мнение. Но она не пошла на то, чтобы высказать их добровольно - она не была общительной женщиной. Довольно
   Напротив. Держалась особняком.'
  'Не столяр?'
  Сандерс кивнул. 'Я пытался вовлечь ее в синагогу, но она не проявляла никакого интереса к религии, была совсем не общительной. Честно говоря, она не была самым популярным человеком. Но другие заботятся о ней.
  Они все заботятся друг о друге. Хотели залезть в свои карманы, чтобы нанять частного детектива. Но никто из них не может себе этого позволить - все они на пенсии. Детектив Механ сказал мне, что это, вероятно, будет пустой тратой денег, поэтому я отговорил ее, пообещав снова принести это в Федерацию. Ее исчезновение действительно напугало их -
  их бьет по лицу их собственная беспомощность. Вот почему я рад, что ты вернулся, когда их не было. Разговор об Айке мог только расстроить их еще больше. Это то, о чем ты хочешь поговорить, не так ли?
  'Почему детектив Механ посчитал это пустой тратой времени?'
  Сандерс опустил взгляд и прикусил губу. 'Он сказал мне - а я им этого не говорил - что это выглядит нехорошо. Тот факт, что она не планировала уходить, означал, что есть большая вероятность, что она столкнулась с нечестной игрой. Тот факт, что ее квартира была в порядке, означал, что это произошло на улице - когда она шла домой. Он сказал, что если бы она потерялась и ушла или у нее случился инсульт, она бы появилась через три недели. Так или иначе. Он сказал, что частные детективы могут находить людей, но от них мало толку в обнаружении тел'.
  Он поднял глаза. Голубые глаза по-прежнему. Зажав трубку в зубах, он укусил ее так сильно, что челюсти сжались, а борода встала дыбом.
  Майло сказал: 'Она твоя домовладелица. Есть ли ипотека на здание?'
  Сандерс покачал головой. 'Нет, она владеет им свободно и чисто - уже несколько лет. Детектив Механ узнал об этом, когда проверил ее финансы'.
  'А как насчет других счетов, которые приходят? Кто их оплачивает?'
  'Я так и делаю. Выходит не так уж много - только коммунальные платежи. Я также собираю всю ее почту. То, что выглядит как счет, я открываю и оплачиваю. Я знаю, что это не совсем законно, но детектив Механ заверил меня, что все будет в порядке'.
  'А как насчет вашего чека за аренду?'
  'Я открыл счет с процентами, положил туда октябрьские и ноябрьские чеки. Это показалось мне лучшим решением, пока мы не узнаем... что-нибудь'.
  'Где вы храните ее почту, раввин?'
   'Прямо здесь, в синагоге, под замком'.
  'Я хотел бы это увидеть'.
  Он сказал: 'Конечно', положил трубку в карман пиджака и пошел в святилище. Мы наблюдали, как он открыл шкафчик позади трибуны и вытащил два конверта из манильской бумаги, которые он принес и передал Майло. На одном было написано СЕНТ/ОКТ.; на другом - НОЯБРЬ.
  Майло спросил: 'И это все?'
  'Вот оно'. Грустный взгляд.
  Майло открыл конверты, вынул содержимое и разложил их на выступе книжного шкафа. Он осмотрел каждое письмо.
  В основном листовки и массовая почтовая рассылка с компьютерным адресом. Жильцы появляются чаще, чем их имена. Несколько счетов за коммунальные услуги, которые были открыты и помечены как Оплачено , с указанием дат платежей.
  Сандерс сказал: 'Я надеялся, что там будет что-то личное, что даст нам подсказку. Но она не была очень... связана с внешним миром'. Его детское лицо стало грустным. Засунув одну руку в карман, он шарил, пока не нашел свою трубку.
  Майло засунул почту обратно в конверты из манильской бумаги. 'Есть ли что-то еще, что ты хочешь мне сказать, раввин?'
  Сандерс потер нос чашечкой трубки.
  'Только одно', - сказал он. 'И детектив Механ подал отчет об этом, так что у вас должна быть запись об этом где-то. Старики тоже этого не знают - я не видел смысла им рассказывать. Через несколько дней после ее исчезновения - это был вторник; это случилось где-то на выходных - в дом ворвались грабители. В оба наших дома. Моя семья и я были за городом, на школьном отдыхе в городе. Детектив Механ сказал, что это, вероятно, был наркоман, который искал вещи на продажу. Трус: он следил за домом - следил за нами -
  подождал, пока мы уедем, и переехал'.
  'Что было взято?'
  'Насколько я могу судить, у Софи он забрал телевизор, радио, посеребренный самовар и несколько недорогих украшений. У нас и того меньше - у нас нет телевизора. Все, что он от нас получил, - это столовые приборы, ритуальную коробку для специй и подсвечник, а также магнитофон, который я использую для преподавания иврита. Но он устроил беспорядок. Оба блока были в беспорядке - еда вытащена из холодильника и разбросана, ящики открыты, бумаги разбросаны. Детектив Механ сказал, что это признаки неорганизованного ума. Незрелость - подростки или кто-то под действием наркотиков'.
  'Какова была точка входа?'
   'Через задние двери. С тех пор я поставил новые замки и решетки на окна. Теперь мои дети смотрят через решетки'.
  Он покачал головой.
  'Материальная потеря была незначительной, - сказал он, - но чувство нарушения
  - и ненависть. То, как была разбросана еда, казалось таким злобным.
  И что-то еще... что делало это... личным'.
  'Что это, раввин?'
  'Он - наркоман или кто там - писал на стенах. Красной краской, которую он взял из гаража, - той же самой красной краской, которой я неделю назад красил окна. Она напоминала кровь. Ненавистнические вещи - антисемитизм. Сквернословие - мне пришлось закрывать глаза своим детям. И еще кое-что, что я нашел очень странным: помните Джона Кеннеди!
  Несколько восклицательных знаков после слова Кеннеди. Что не имеет никакого логического смысла, не так ли? Кеннеди был антирасистом. Но детектив Механ сказал, что если бы он был помешан на наркотиках, то нельзя было бы ожидать, что он будет иметь смысл. Так что, я полагаю, это все объясняет'.
  Он нахмурился и еще немного пожевал трубку.
  Майло спросил: 'Тебе не нравится это объяснение?'
  'Это не так', - сказал Сандерс. 'Это... ничего осязаемого. Просто чувство, которое было у моей жены и у меня. С Айка. С Софи. Как будто мы в опасности - кто-то там, намеревающийся причинить нам вред. Несмотря на замки и решетки. Не то чтобы там когда-либо кто-то был, когда я на самом деле смотрел, так что, я полагаю, это нервы. Я говорю себе, что такова Америка - учись к этому привыкать. Но моя жена хочет, чтобы мы вернулись в Окленд. Это Новая Зеландия. Там все было по-другому'.
  'Как долго вы находитесь в Лос-Анджелесе?'
  'Только с июля. До этого мы жили в Лейквуде, штат Нью-Джерси. Я учился там в семинарии, имел возможность посетить Нью-Йорк, так что, полагаю, я должен был быть готов к городской жизни. Но в Калифорнии я ожидал, что все будет более... расслабленно'.
  'Термин отложен , раввин. К сожалению, по большей части это фасад'.
  'Кажется, да'.
  'После взлома у вас и вашей семьи были еще какие-нибудь проблемы?'
  'Ничего, слава богу'.
  Майло полез в карман пальто, достал фотографию, которую он сделал у Динвидди, и поднес ее к детскому лицу раввина.
  'Да, это Айк', - сказал Сандерс. 'Его смерть как-то связана с Софи?'
   'Насколько нам известно, ничего, раввин. Что вы можете мне о нем рассказать?'
  'Совсем немного. Я его едва знал. Мы прошли мимо друг друга несколько раз - и все'.
  'Как долго он жил здесь, прежде чем его убили?'
  Сандерс покачал головой. 'Не знаю. У меня такое чувство, что это было уже давно'.
  'Почему это?'
  'У них - у него и Софи - были... комфортные отношения. Как будто они прижились друг к другу'.
  'Они хорошо ладят?'
  'Похоже на то'. Сандерс вставил трубку в рот, а затем вынул ее.
  'На самом деле, они довольно много спорили. Мы могли слышать это через стены. Честно говоря, она была сварливой старушкой. Но у них с Айком, похоже, были определенные... не отношения - я бы назвал их непринужденными. Он делал для нее работу по дому, занимался садом, приносил ей продукты - по-моему, он работал в продуктовом магазине. И тот факт, что он жил с ней, прямо в ее квартире, подразумевал бы большое доверие, не так ли?'
  'Есть ли у нее причины не доверять ему?'
  Сандерс покачал головой. 'Нет, я совсем не это имел в виду. Расовый вопрос не имеет для меня никакого личного значения. Но это необычно. У стариков был плохой опыт общения с чернокожими мужчинами - они склонны их бояться. Не то чтобы были какие-то причины бояться Айка. Из тех немногих контактов, которые у меня были с ним, он показался мне очень хорошим парнем. Вежливый, приятный.
  Единственное, что я нашел в нем необычным, - это его интерес к Холокосту'.
  'В каком смысле необычный?'
  'Тот факт, что он вообще этим интересовался. Кто-то его возраста, не еврей - это не обычный интерес, вы не согласны? Хотя, полагаю, жизнь с Софи сделала это не таким уж необычным. Это была ее любимая тема - она могла передать ее Айку'.
  'Откуда вы знаете, что он был в этом заинтересован?'
  'Из-за одного случая прошлым летом, примерно через неделю после того, как мы переехали. Я столкнулся с ним в гараже. Я распаковывал коробки, а он только что въехал на своем мотороллере. Он нес огромную охапку книг и уронил их. Я помог ему их поднять. Я заметил название - что-то о происхождении нацистской партии. Я открыл его и увидел на экслибрисе, что он из Центра Холокоста - на Пико, в Западном Лос-Анджелесе. Как и другие, которые я подобрал. Я спросил его, пишет ли он школьную газету, и он улыбнулся
   и сказал, что нет, это был личный исследовательский проект. Я предложил ему помощь, если он в ней нуждается, но он просто снова улыбнулся и сказал, что у него есть все, что ему нужно. Я подумал, что это необычно, но я был рад. Что кто-то его возраста проявил интерес. Большинство людей его возраста понятия не имеют, что произошло пятьдесят лет назад'.
  'О чем они с миссис Грюнберг спорили?'
  'Не споры, в смысле ссоры. Когда я сказал дебаты, я имел в виду дискуссии'.
  'Громкие обсуждения?'
  'Оживленные дискуссии, но мы не могли разобрать слов - мы не слушали. Зная Софи, я бы предположил, что это политика'.
  'Есть ли у вас какие-либо соображения относительно политических взглядов Новато?'
  'Никаких'. Сандерс задумался на мгновение. 'Офицер, вы подозреваете политическую связь с... тем, что произошло?'
  'Никаких доказательств этого, раввин. Как на миссис Грюнберг повлияла смерть Новато?'
  'Как я уже говорил, я предполагал, что она расстроена. Но я не видел ее реакции, потому что она оставалась в своем блоке и не выходила из него после того, как все произошло. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было странно - она обычно выходила во двор, развешивала белье или гуляла по району. Я узнал об убийстве только потому, что другой полицейский - чернокожий мужчина, имени которого я не помню - пришел к дому и задал мне несколько вопросов. Об Айке. Он употреблял наркотики? Я рассказал ему, насколько мне известно. С кем он общался? Я никогда никого не видел. Потом он спросил меня о Софи. Она употребляла наркотики? Покупала ли она дорогие вещи, которые, казалось, не могла себе позволить?
  Я посмеялся над этим. Но когда он - черный детектив - рассказал мне, зачем он пришел, я перестал смеяться. После того, как он ушел, я пошел в квартиру Софи и постучал в дверь. Она не ответила. Я не хотел нарушать ее частную жизнь, поэтому оставил ее одну. Я попытался на следующий день, но она все еще не ответила. Я начал беспокоиться - со старым человеком может случиться все, что угодно - но я решил подождать некоторое время, прежде чем использовать свой ключ.
  Вскоре после этого я увидел, как она вышла и направилась в сторону Роуз-авеню.
  Выглядит злой. Очень мрачной. Я пошла за ней, попыталась поговорить с ней, но она только покачала головой и продолжила идти. В следующий раз я увидела ее здесь, в синагоге. Она пришла на вечеринку. Учитывая ее состояние, это меня удивило. Но она держалась особняком, избегая людей.
  Ходит по комнате, оглядывается, трогает стены, сиденья. Как будто видит все это впервые'.
  'Или последний', - сказал Майло.
  Глаза Сандерса расширились. Он держал трубку двумя руками, как будто она внезапно стала тяжелой.
  'Да, ты права', - сказал он. 'Это могло бы быть так. Видеть его в последний раз. Прощаться'.
   20
  Когда мы вернулись на парковку, Ford находился в положении легкого выезда.
  Филиппинский дежурный остановил движение на Спидвее, чтобы выпустить нас. Майло не ответил на любезность.
  Я сказал: 'Свастики на машинах, послания ненависти на стенах. Что ты думаешь?'
  Он сказал: 'Я думаю, что мир - доброе и сострадательное место', и подтолкнул машину через толпу пешеходов. Сегодня пешеходы не были настроены на сотрудничество. Майло выругался, медленно продвигаясь вперед, но его сердце не было в этом.
  Я сказал: 'Вспомни Кеннеди'. Это не имеет особого смысла. Если только это не было предупреждением, а не данью уважения. Например, помни, что случилось с Кеннеди, - мы и тебя достанем'.
  'Кто кого предупреждает?'
  Я сказал: 'Не знаю', и замолчал.
  Он улыбнулся. 'Начинаешь видеть зло повсюду? Похоже на точку зрения блюстителя порядка'.
  'Кстати, этот Механ - хороший полицейский?'
  "Очень хороший."
  'Как вы думаете, они со Смитом когда-нибудь обменивались мнениями?'
  Он бросил на меня острый взгляд. 'Что это, Совет по надзору за деятельностью полиции?'
  'Просто интересно'.
  'Интересно, что? Знает ли одна рука осьминога, что делает другая? Обычно нет. Но что, если бы Механ и Смит объединили свои усилия? К чему бы они пришли в итоге? Двойные тупики'.
  Я сказал: 'Наркотиков могло бы их куда-то привести. Смит думал в этом направлении - раввин сказал, что он спрашивал, был ли Грюнберг замешан в наркотиках. Не то чтобы это казалось вероятным'.
  "Почему нет?"
  'Маленькая старая дурацкая бабуля? Она точно не вела тот образ жизни'.
  'Алекс, Смит, скорее всего, просто ловил рыбу - работал с тем, что у него было, что в данном случае было близко к нулю. Но так, как все обернулось, никого не устранишь. Все деньги, которые можно заработать - это
  Там сумасшедшие мелодии. Мы видим старушек, паковающих свои чулки с этим добром; людей, обнимающих милых маленьких младенцев, флажки набиты белым порошком; калек, использующих фальшивые конечности. И профиль Грюнберг не противоречит чокнутой бабуле - у нее были радикальные политические взгляды, что означает, что она, возможно, не так уж и неохотно боролась с истеблишментом. Она держится особняком, не любит компанию и спит с Новато - каким-то парнем из ниоткуда, без документов, без прошлого, и он живет с ней в одном блоке. Чернокожий парень. Даже для Венеции это странно - вы видели, как другие старики так думали. А потом, всего через несколько дней после того, как его прикончили, она ушла. Может, он тоже был коммунистом - в этом и была их связь. Может, у них двоих были какие-то политические дела. Черт, может, именно туда уходили деньги.
  'Деньги на дело?'
  'Хочешь порассуждать - я порассуждаю'.
  Я думал об этом, пока он боролся с рулем и, наконец, вернулся к Pacific. 'Майло, если Грюнберг была вовлечена в наркоторговлю, она могла кого-то разозлить и сбежать от страха. Или, может быть, люди, которых она боялась, добрались до нее первыми. Что, если бы у нее возникли проблемы с денежным потоком или потоком наркотиков, и кто-то вломился к ней домой, чтобы их собрать?'
  'Возможно', - сказал он. 'Но еще одна вещь, которую вам следует учитывать, заключается в том, что наркоманы - это главные авантюристы. Плакаты могли подсказать им, что ее больше нет; ее место было пусто, идеальная цель. Суть в том, что все это просто пустые слова - мы ни черта не знаем'.
  Квартал спустя я сказал: 'Могла ли Холли быть связана с ними...
  Кабала Грюнберга и Новато?'
  ' Каббала? Старушка, мальчик-разносчик и умственно отсталый ребенок, который не числится ни в чьем списке подрывных элементов? Не такая уж это и кабала'.
  'Она не была умственно отсталой...'
  'Ладно, просто глупо. Разница та же'.
  'Я не говорил, что это была компетентная клика. Двое из них мертвы, а один пропал без вести. Но, возможно, стрельба Холли в Массенгиле была политически мотивирована'.
  'Если бы она стреляла в Массенгила'.
  "Если."
  Майло сделал короткую остановку на бульваре Вашингтона.
  'Слишком странно, Алекс. Голова болит'. Он заехал на заправку самообслуживания с мини-маркетом в конце парковки. Я ждал в Форде, пока он покупал упаковку аспирина. Прежде чем вернуться к машине, он
  подошел к телефону-автомату и оставался там некоторое время, глотая таблетки, скармливая четвертаки и разговаривая, прижав трубку к подбородку.
  Делаю два звонка.
  Когда он вернулся, он сказал: 'Механ уехал из города на две недели'.
  'В отпуске никто не знает, где находятся его файлы, они мне перезвонят'.
  'Кому был звонок второй раз?'
  Он посмотрел на меня. 'Какой сыщик ! Я пытался связаться с Центром Холокоста, хотел оставить сообщение для кого-то, кого я там знаю. У меня есть запись, они закрыты по воскресеньям'.
  'Верно', - сказал я. 'Они знают тебя. Ты помог им выследить того нацистского ученого, которого защищала армия'.
  'Старый добрый Вернер Кальтенблуд, президент Клуба ядовитых газов.
  Ублюдок все еще жив в Сирии, живет как королевская особа, не раскаивается. У меня есть более свежая связь с Центром. В прошлом году кто-то нарисовал свастику на стене здания музея, которое они строят. Не мое обычное дело, но они позвонили мне из-за Кальтенблуда. Потом это попало в новости, и начальство взялось за дело. ATD.'
  'Фриск?'
  'Нет. Тот же придурок, что был до него, но все та же старая история: телевизионщики и политики произносят речи - Гордон Лэтч, на самом деле'.
  'А как насчет Массенгила?'
  'Нет. Не его округ'.
  'Возможно, это тоже не входит в сферу его интересов'.
  'Может быть. Это был настоящий цирк, Алекс. ATD играли в 'Я шпион' , задавали много умных вопросов, заполняли кучу бумаг, но они так и не потрудились провести наблюдение. На следующей неделе были разбиты окна и поджог в одном из трейлеров на стройплощадке. Мы так и не узнали, кто это сделал. Вот вам и вся моя репутация. Но, может быть, у меня все еще осталось достаточно доброй воли, чтобы они оглянулись и попытались вспомнить что-то об этом парне из Новато. Что-то большее, чем его библиотечная карточка'.
  Он повернул налево на Вашингтон, двигаясь параллельно Марине. Здесь другая публика. Белые брюки, темный загар и агрессивные маленькие иномарки. Бульвар был застроен новыми постройками - в основном невысокими дизайнерскими офисными зданиями, украшенными напоминаниями об архитектурном наследии, которого никогда не существовало, и ресторанами в морской тематике, украшенными BRUNCH! и HAPPY HOUR!
  баннеры.
  'Красиво, да?' - сказал Майло. 'Хорошая жизнь царит'.
   Он проехал пару кварталов, свернул на улицу, которая заканчивалась тупиком через квартал. Небольшие дома, на разных стадиях джентрификации. Машины выстроились вдоль улицы, людей не было. Он припарковался перед гидрантом, оставил мотор включенным, вышел и открыл багажник.
  Он вернулся с дробовиком в руках. Прикрепил его к приборной панели стволом вверх и вывел машину на улицу.
  Я спросил: 'Куда?'
  'В не столь красивом месте'.
  Он вернулся на Вашингтон, выехал на шоссе Marina Freeway, переключился на 405, некоторое время боролся с пробкой в аэропорту и съехал на шоссе Imperial Highway в восточном направлении. Граничит со съездом широкие серые участки отгрузочных терминалов, импортно-экспортных компаний и таможенных брокеров, а также четырехэтажный склад самообслуживания, похожий на коробку, в которой привозят офисное здание. Красный свет остановил нас на перекрестке La Cienega и Imperial, и мы переждали его, уставившись на колоссальную усеченную громаду незаконченного шоссе Century Freeway: стофутовые бетонные ноги динозавра, поддерживающие шестиполосную плиту, которая заканчивалась в воздухе и была окаймлена вьющимися стальными венами - грязная ампутация.
  Появилась зеленая стрелка, и Майло повернулся. Местность резко ухудшилась до блока одноэтажных зданий на сухой пыльной площадке. Бильярдная, винный магазин и бар с рекламой 'обнаженных танцоров на столе', все обшито фанерой и забито граффити. Даже грех не мог процветать здесь.
  Но кварталом позже появились признаки возрождения. Мотели с понедельной оплатой, автомагазины, автосалоны, магазины париков и обшарпанные квартиры. Несколько прекрасно сохранившихся церквей, пара торговых центров. Раскинувшийся кампус Юго-Западного колледжа. И для цвета - Golden Arches и его радужные клоны - модульные заведения быстрого питания, такие чистые и нетронутые, что их, возможно, забросил в этот район всего несколько минут назад какой-нибудь неуклюжий аист-франчайзи.
  Майло сказал: 'Выбираем живописный маршрут'.
  Я сказал: 'Давно я здесь не был'.
  'Не знал, что ты когда-либо был здесь. Большинство людей с белой кожей никогда не находят такой возможности'.
  'Аспирантура', - сказал я. 'Первый год. Я был научным сотрудником в программе Head Start, пытаясь улучшить навыки чтения у детей из гетто.
  Я заинтересовался одним из детей - очень умным мальчиком по имени Эрик. Я навещал его пару раз дома - я до сих пор могу
   Представьте себе это место. Он жил на Будлонге, около 103-й улицы. Красивое здание, совсем не то, что я ожидал от этого района. Мать овдовела, отца подстрелили во Вьетнаме. Бабушка помогала - место было опрятным как булавка. И мама, и бабушка оказывали на Эрика огромное давление, чтобы он получил пятерки, стал врачом или юристом'.
  'Сколько ему было лет?'
  "Пять."
  Майло присвистнул. 'Долгий путь до медшколы'.
  'К счастью, у него хватило на это мозгов'.
  'Что с ним случилось?'
  'Я следил за ним пару лет - телефонные звонки, рождественские открытки.
  Он все еще получал отличные оценки. И у него начали появляться сильные боли в животе. Я собирался ехать в Сан-Франциско на стажировку. Направил мать к хорошему педиатру и в общественный центр психического здоровья. После этого мы просто потеряли связь. Сейчас он был бы уже в студенческом возрасте. Удивительно.
  Понятия не имею, что с ним случилось. Полагаю, это делает меня типичным поверхностным благодетелем, а?
  Майло ничего не сказал. Я заметил, что он ехал быстрее обычного.
  Две руки на руле. По мере того, как мы мчались на восток, деловые заведения становились меньше, грустнее, жалче, и я заметил определенную последовательность в их распределении: пункты обналичивания чеков, ребрышки, дворцы ногтей, винные магазины. Множество винных магазинов. Худые смуглые мужчины развалились у грязных оштукатуренных стен, держа бумажные пакеты, куря, глядя в пространство. Несколько женщин в шортах и бигуди прохаживались мимо и ловили свистки. Но в основном улицы были пустынны - это было все общее между Южным Централом и Беверли-Хиллз. Через четверть мили даже винные магазины не могли проехать. Фанерные витрины стали такими же обычными, как стекло. Кинотеатры, превращенные в церкви, превратились в свалки. Пустыри. Импровизированные автомобильные кладбища.
  Целые кварталы мертвых зданий, затеняющие случайного тряпичника или бродячего ребенка. Еще больше молодых людей, пресыщенных временем, изголодавшихся по надежде. Ни одного белого лица в поле зрения.
  Майло повернул налево на Бродвее, проехал до 108-й улицы и повернул направо.
  Мы прошли мимо огромной крепости из коричневого кирпича без окон.
  'Юго-восточный дивизион', - сказал он. 'Но мы не встретимся с ним там'.
  Он проехал еще несколько миль, через тихие жилые кварталы крошечных, безликих бунгало. Охряные, розовые и бирюзовые фактурные пальто конкурировали с сердитым черно-дневным путаником бандитских каракулей.
  Грязные газоны были окружены листами сетки-рабицы. Недоедающие собаки рылись в мусоре, выстилающем бордюры. Быстрый поворот
   вывели нас на 111-ю. Другая привела нас в переулок с потрескавшимся асфальтом, вдоль которого чередовались гаражные ворота и еще больше сетки-рабицы.
  Группа чернокожих мужчин в возрасте около двадцати лет слонялась по середине переулка. Когда они увидели приближающийся к ним Ford, они вызывающе уставились на него, затем неторопливо отошли и скрылись в одном из гаражей.
  Майло сказал: 'Строго говоря, это не Уоттс - это дальше на восток.
  Но разница та же самая'.
  Он выключил двигатель, положил ключи в карман и расстегнул ружье.
  'Вот где это произошло', - сказал он. 'Новато. Хотите остаться в машине - не стесняйтесь'.
  Он вышел. Я сделал то же самое.
  'Раньше это место было главным переулком крэка', - сказал он, оглядываясь вверх и вниз, держа в одной руке дробовик. 'Потом его прибрали - одна из тех вещей, которые делают соседские группы. Потом снова стало плохо. Зависит от того, на какой неделе вы здесь'.
  Его глаза продолжали двигаться. В оба конца переулка. К гаражным воротам. Я проследил за его взглядом и увидел осколки и щепки от пулевых отверстий в штукатурке и дереве - злокачественные угри среди граффити. На земле боролись заросли сорняков, мусора, использованных презервативов, целлофановых упаковок, пустых спичечных коробков, дешевого ювелирного блеска обрезков фольги. Воздух вонял собачьим дерьмом и разложившейся едой.
  'Скажи мне, - сказал Майло. - Ты можешь придумать хоть какую-нибудь причину, по которой он мог бы сюда приехать, кроме как ради наркотиков?'
  Звук мотора автомобиля с северного конца переулка заставил нас обоих обернуться. Майло поднял дробовик и держал его обеими руками.
  Что-то похожее на еще один без опознавательных знаков. Матадор. Шалфейно-зеленый.
  Майло расслабился.
  Машина прижалась носом к Форду. Из нее вышел человек примерно моего возраста, среднего роста и подтянутый, очень смуглый, чисто выбритый, со средней афро. На нем был серый в полоску костюм банкира, белая рубашка на пуговицах, красный шелковый галстук и блестящие черные крылышки. Квадратный подбородок и прямая спина, очень красивый, но, несмотря на хорошую осанку, уставший на вид.
  Майло сказал: 'Мори'.
  'Майло. Поздравляю с повышением'.
  "Спасибо."
  Они пожали друг другу руки. Смит посмотрел на меня. Его лицо было прекрасно выбрито и благоухало хорошим одеколоном. Но его глаза были
   усталые и налитые кровью под длинными густыми ресницами.
  Майло сказал: 'Это доктор Алекс Делавэр. Он психиатр, которого пригласили поработать с детьми в школе Хейл. Он был тем, кто обнаружил связь между девушкой Берден и вашим парнем. Я был консультантом отдела в течение многих лет, но никогда не ездил вместе с ними. Я подумал, что Юго-Восток может быть поучительным'.
  'Доктор', - сказал Смит. Его пожатие было очень крепким, очень сухим. Майло: 'Если ты хотел быть поучительным, почему ты не дал ему его собственное ружье?'
  Майло улыбнулся.
  Смит достал пачку 'Мальборо', закурил и сказал: 'Ну ладно'.
  Майло спросил: 'Где именно это произошло?'
  'Насколько я помню', - сказал Смит, 'как раз там, где вы припарковались. Трудно вспомнить, учитывая, сколько тут перестрелок. Я принес файл - подожди'.
  Он вернулся к своей машине, открыл пассажирскую дверь, наклонился и вытащил папку. Передавая ее Майло, он сказал: 'Не показывай снимки врачу, если не хочешь потерять консультанта'.
  'Настолько плохо?'
  'Дробовик, с близкого расстояния - вы знаете, что это делает. Он, должно быть, поднял руки в защитном рефлексе, потому что их разорвало на куски - я говорю о конфетти. Лицо было... как от дробовика. К тому времени, как прибыли парни с места преступления, в нем едва осталось достаточно крови.
  Но он был наркоманом, это точно. Кокаин, выпивка и транквилизаторы...
  обычная ходячая аптека'.
  Майло пролистал папку, его лицо было бесстрастным. Я подошел ближе и посмотрел вниз. Листы бумаги. Куча машинописной полицейской прозы. Пара фотографий, приклеенных сверху. Живой цвет. Долгосрочные снимки места преступления и крупные планы чего-то, лежащего лицом вверх на грязном асфальте.
  Что-то рваное и мокрое, что когда-то было человеком.
  У меня скрутило живот. Я отвернулась, но изо всех сил старалась сохранять внешнее спокойствие.
  Смит наблюдал за мной. Он сказал: 'Я думаю, вы, ребята, видите эту ерунду - медицинская школа и все такое'.
  'Он доктор философии', - сказал Майло.
  'Доктор философии', - сказал Смит. 'Доктор философии'. Он протянул руку в сторону переулка. 'Есть какие-нибудь идеи о философии такого места?'
  Я покачал головой и улыбнулся. Пока Майло читал, Смит продолжал проверять переулок. Меня поразила тишина этого места - болезненная, надуманная
  Тишина, как в морге. Без пения птиц или движения, гула торговли или разговоров. Я развлекался постъядерными фантазиями.
  Затем внезапно вторгся шум со всей шокирующей и резкой силой вооруженного грабителя: крик и вибрация сирены скорой помощи издалека, за которыми последовали пронзительные человеческие крики - отвратительный дуэт домашнего насилия - откуда-то поблизости. Смит бросил неприязненный взгляд, взглянул на дробовик Майло, расстегнул пиджак и коснулся рукоятки револьвера, лежавшего в его наплечной кобуре. Затем снова наступила тишина.
  'Ладно. Посмотрим. А, вот токсикология', - сказал Майло, перелистывая страницы. 'Да, парень определенно поджарился'.
  'Фри-фри', - сказал Смит, принюхиваясь. 'Зачем бы еще ему здесь быть?'
  Майло сказал: 'Мне интересно одно, Мори. Парень живет в Венеции. Ocean Front - это аптека сама по себе, зачем вообще сюда приезжать?'
  Смит задумался на мгновение и сказал: 'Может быть, ему не нравился бренд, который они продавали на местном рынке. Люди сейчас так делают - становятся разборчивыми. Бизнесмены, с которыми мы имеем дело сейчас, занимаются упаковкой и маркировкой. Сухой лед, Sweet Dreams, Medellin Mouton - выбирайте свой яд. Или, может быть, он сам был бизнесменом - продавал, а не покупал, приехал сюда, чтобы забрать что-то, чего не могли предложить ребята в Венеции'.
  'Может быть', - сказал Майло.
  'А зачем еще?' - сказал Смит. 'В любом случае, не теряй из-за этого слишком много сна.
  Если я трачу время, пытаясь переубедить наркоманов и мокрых голов, то могу с тем же успехом прибить ногу к полу и бегать кругами весь день, - он затянулся сигаретой.
  Майло сказал: 'Да, я видел твою статистику в последнем отчете'.
  'Мрачно', - сказал Смит. 'Совершенно нецивилизованно'.
  Он курил и кивал, постукивал кончиком крыла и продолжал смотреть вверх и вниз по переулку. Тишина вернулась.
  Майло вернул ему файл. 'О нем не так много информации - никаких прошлых судимостей, никакой истории, никакой семьи'.
  'Призрак оперы', - сказал Смит. 'Сосунок появился прямо из ниоткуда, никаких файлов на него нигде нет. Что соответствует тому, что он был бизнесменом-любителем. Они становятся хитрыми. Организованными. Покупают фальшивые бумаги, много переезжают, прячутся за слоями, как это делают корпорации. У них даже есть дочерние компании. В других городах, других штатах. Новато сказал своей хозяйке, что он откуда-то с востока - это так конкретно
   как я попал. Она забыла, где именно. Или не хотела помнить.
  'Думаешь, она лгала?'
  'Может быть. Она была чем-то вроде того, эта - ярая коммунистка, не любила копов, не стеснялась говорить об этом. Быть с ней было словно вернуться в шестидесятые, когда мы были врагами. До того, как ' Полиция Майами' стала модной'.
  Смит посмеялся над собственным остроумием, закурил и сказал: 'Приятно быть модным, правда, Майло? Отнеси это в банк, попробуй получить кредит'.
  Майло спросил: 'Она тебе что-нибудь сказала? '
  'Диддли. Я еле удержался, чтобы она впустила меня в свой дом. Она была очень нахальной. На самом деле назвала меня казаком - спросила, каково это - быть черным казаком. Как будто я был каким-то предателем расы.
   Тебе удалось что-нибудь от нее получить?
  'Не мог', - сказал Майло. 'Она ушла. Исчезла через четыре дня после того, как Новато был сбит. С тех пор ее никто не видел и не слышал'.
  Удивление расширило усталые глаза Смита. Он спросил: 'Кто ведет дело?'
  'Хэл Механ из Pacific. Он в отпуске, вернется через две недели.
  Насколько я могу судить, он сделал обычные вещи о пропавших людях, выяснил, что она не упаковала вещи и не забрала деньги из банка. Следил за ней пару недель и сказал ее друзьям нанять частного детектива или забыть об этом.
  Сказала соседке, что на улице творится что-то неладное'.
  Смит затопал быстрее. 'Механ знает о Новато?'
  'Друзья говорят, что рассказали ему'.
  Смит сказал: 'Хм', - его глаза были полузакрыты.
  Майло сказал: 'Да, я знаю, он мог бы тебе сказать. Должен был. Но в конечном итоге ты ничего не потерял. Он зашел в тупик, перешел на более зеленые пастбища. Соседка сохранила свою почту - я только что ее просмотрел. Не так уж много, просто хлам и несколько счетов'.
  Смит продолжал выглядеть встревоженным. 'Кто эти ее друзья?
  Никто в округе, похоже, не знал о ней многого. Единственный, кто хоть что-то знал, был парень по соседству, какой-то английский раввин. Это он спас почту?
  Майло кивнул. 'Только что поговорил с ним. Друзьями были несколько стариков, которых она знала по храму. Больше знакомые, чем друзья. По их словам, она была необщительной, держалась особняком'.
  'Это правда', - сказал Смит. 'Чувак, это был какой-то маленький старый боевой топор'.
  'Они также сказали, что у нее нет семьи. То же самое, что и у Новато'.
  Смит сказал: 'Думаешь, это что-то значит?'
  'Кто знает?' - сказал Майло. 'Может быть, это была компания, любящая несчастье.
  Двое одиночек находят друг друга'.
   Смит сказал: 'Черный парень и старая белая женщина? Какая-то компания. Или, может быть, эти двое что-то затеяли, а? Когда я ходил туда по делу Новато, увидел, насколько она враждебна и радикальна, как она даже не хотела, чтобы я заходил внутрь , я расспрашивал о том, не замешана ли она в наркотической истории. Спросил соседей о людях, которые приходят и уходят в странное время, о припаркованных снаружи шикарных машинах...
  обычное дело. Никто ничего не знал.
  'Никто больше не делает этого', - сказал Майло. 'Есть еще одна вещь, которую вы должны знать. Через несколько дней после ее смерти кто-то ограбил ее дом.
  Раввин тоже. Брал мелочь, все крушил, писал гадости на стенах'.
  'Какую гадость?'
  'Антисемитский. И что-то о воспоминании о Джоне Кеннеди, в красной краске, которую они украли из гаража. Это перекликается с чем-то из бандитской ерунды, что вы видели?'
  Смит сказал: 'Кеннеди? Нет. Есть какая-то панк-группа - Dead Kennedys. Это все, что приходит на ум'. Он подумал. 'Если они получили краску прямо там, не похоже, что они приехали красить'.
  'Это мог быть просто наркоман-оппортунист', - сказал Майло. 'Придурок попался на кайф от вторжения и получил художественное вдохновение'.
  Смит кивнул. 'Как дерьмо'. Мне: 'Эти парни вламываются в дома, крадут вещи и сваливают груз на пол. Или на кровать.
  Что вы об этом думаете, с психологической точки зрения? Или с философской?
  'Поездка во власть', - сказал я. 'Запретный плод. Оставьте подпись, которую кто-то запомнит. Так же, как те, кто эякулирует. Или съедает всю еду в холодильнике'.
  Смит кивнул.
  'В любом случае', - сказал Майло, - 'просто подумал, что ты должен знать обо всем этом'.
  'Спасибо', - сказал Смит. 'Что касается наркоты, я прогнал Новато через NCIC, файлы с кличкой, DEA, позвонил всем толковым наркоторговцам в Департаменте, а также ребятам шерифа. Ничего. У этого парня не было имени в бизнесе'.
  'Может быть, он был новичком', - сказал Майло. 'Пытался кого-то задеть, и это его убило'.
  'Новичок', - сказал я. 'Новато. Я почти уверен, что это по-испански
  'новичок'.
  Они оба посмотрели на меня.
  Я сказал: 'Латинское имя у черного парня. Это может быть псевдоним'.
  'Эль Новато, а?' - сказал Смит. 'Ну, это не прозвище, по крайней мере, не одно из тех, что у нас есть в деле. Думаю, это может быть псевдоним'. Он
   проговаривал и делал акцент на испанском. 'Эль Новато. Что-то вроде Эль Вато Локо. Звучит как что-то из Бойл-Хайтс, но этот бро был черным'.
  'Осталось ли что-нибудь отпечатать от пальцев?' - спросил Майло.
  Смит покачал головой. 'Ты видел фотографии'.
  'Как вы его опознали?'
  'Кошелек в кармане. У него были водительские права - вот и все - и визитка с места работы, из какого-то продуктового магазина. Я позвонил его боссу, спросил, есть ли родственники, которых нужно уведомить. Он сказал, что не знает ни одной. Позже, когда никто не забрал тело, я снова позвонил боссу, сказал, что если он хочет, то может забрать его и похоронить достойно'.
  'Я тоже с ним говорил', - сказал Майло. 'Он его кремировал'.
  'Полагаю, это достойные похороны', - сказал Смит. 'Не имеет большого значения, так или иначе, когда ты такой, не так ли?'
  Еще крики из переулка. Те же двое людей, ругающиеся друг с другом словами.
  Смит сказал: 'Я, вероятно, вернусь в ближайшем будущем, заберу одно из их тел. Хотите узнать что-нибудь еще о Новато?'
  Майло сказал: 'Это все, что приходит на ум, Мори. Спасибо'.
  'Что касается меня, Майло, то скатертью дорога. Если он был бизнесменом, принимавшим допинг, и его укол замедлил его бизнес, я еще больше счастлив. Одним куском дерьма меньше, за которым нужно следить'.
  Смит выронил сигарету и затушил ее каблуком.
  'Насколько хорошо девчонка Берден знала Новато?'
  'Их видели разговаривающими друг с другом. Возможно, это ничего не значит. Я просто следую за цепочкой, куда бы она ни вела. Если связь окажется, я вам позвоню'.
  'Да', - сказал Смит. 'Это было бы очень мило. А пока, как насчет того, чтобы ты вспоминал меня, когда откроется список West LA. Я подал заявку в прошлом году - вакансий не было. Не отказался бы перебраться на цивилизованную территорию. Немного передохнуть между убийствами. Твое повышение, ты мог бы как-то повлиять на него, верно?'
  'Такого рода вещи решаются на более высоком уровне, - сказал Майло, - но я сделаю все возможное'.
  'Оценю это. Не помешала бы немного цивилизации'.
  'Значит, он был наркоманом', - сказал я, когда Смит уехал. 'Вот вам и экспертиза Динвидди'.
  'Принятие желаемого за действительное, - сказал Майло, - творит странные вещи со старым
   коэффициент суждения'.
  На обратном пути он избегал улиц, выехав на шоссе Harbor Freeway и проехав через развязку в центре города в Западную часть города. Никто из нас не говорил много. Майло, казалось, жаждал уйти.
  Я добрался до квартиры Линды в восемь. Она подошла к двери в черной шелковой блузке, серых джинсах и черных ковбойских ботинках. Ее волосы были уложены и закреплены серебряным гребнем. На ней были большие серебряные серьги-кольца, румяна, подчеркивающие ее скулы, больше теней для век, чем я видел раньше, и сдержанный взгляд, который пробивался сквозь ее улыбку. Я тоже чувствовал это - сдержанность, почти застенчивость. Как будто это было первое свидание: все, что произошло две ночи назад, было фантазией, и нам нужно было начать с нуля.
  Она сказала: 'Привет, как раз вовремя', взяла меня за руку и повела внутрь.
  На журнальном столике стояла бутылка шабли и два бокала, а также блюда с нарезанными сырыми овощами, крекерами, соусом и кубиками сыра.
  Она сказала: 'Просто глоток перед ужином'.
  'Выглядит отлично'. Я сел. Она села рядом со мной, налила вина и сказала: 'Как насчет тоста?'
  'Посмотрим. В последнее время все было довольно безумно. Так что насчет: скуки'.
  'Слышу, слышу'.
  Мы чокнулись и выпили.
  Она сказала: 'Итак... что нового?'
  Ей было что рассказать: Мэлон Берден в своей естественной среде обитания, Новато и Грюнберг. Разбитые автомобили. Неонацисты в пригороде, наркопритон...
  Я сказал: 'Давайте немного отдадим дань уважения тосту'.
  Она засмеялась и сказала: 'Конечно'.
  Мы поели овощей, еще немного выпили.
  'У меня есть кое-что, чтобы показать тебе', - сказала она, встала и пересекла комнату в сторону своей спальни. Джинсы подчеркивали ее фигуру. У сапог были очень высокие каблуки, и они сделали с ее походкой что-то, что убедило меня в том, что две ночи назад все было по-настоящему.
  Она вернулась с бумбоксом. 'Удивительно, какой звук можно получить от одного из них'.
  Она поставила его на журнальный столик рядом с едой. 'Принимает кассеты и компакт-диски'.
  Она, словно ребенок рождественским утром, включила управление.
   аккумулятор, нажал кнопку EJECT и протянул мне выскользнувший компакт-диск.
  Кенни Джи: Силуэт.
  Она сказала: 'Я знаю, что тебе нравится джаз - саксофон. Поэтому я подумала, что это может быть правильным. Так?'
  Я улыбнулся. 'Это здорово. Это было очень мило с твоей стороны'. Я вставил диск обратно и нажал PLAY.
  Нежные звуки сопрано наполнили маленькую квартиру.
  Она сказала: 'Эмм, это мило', и села обратно. Мы слушали.
  Через некоторое время я обнял ее. В течение короткого мертвого времени между первым и вторым разрезами на диске мы поцеловались. Нежно, сдержанно - намеренное сдерживание, которое было взаимным.
  Она отстранилась и сказала: 'Рада тебя видеть'.
  'Рада тебя видеть'. Я коснулась ее лица, провела по линии подбородка. Она закрыла глаза и откинулась назад.
  Мы застыли в прекрасной инерции. Кенни Джи сделал свое дело. Казалось, это была личная серенада. После четвертого удара мы заставили себя подняться и уйти.
  Мы пошли в галереи, осматривая новые места на Ла-Бреа, рассматривая много плохого искусства, несколько экспериментов, которые увенчались успехом. Последняя галерея, которую мы посетили, была совершенно новой и неожиданной - старые вещи, от LA
  Стандарты. Работы начала двадцатого века на бумаге. Я нашел то, что хотел и мог себе позволить: боксерскую гравюру Джорджа Беллоуза, одну из второстепенных. Я упустил возможность купить одну из того же издания на аукционе в прошлом году. После некоторых раздумий я купил ее и упаковал в упаковку, чтобы ехать.
  'Нравятся бои?' - спросила она, когда мы вышли из галереи.
  'Не во плоти. Но на бумаге это создает хорошую композицию'.
  'Папа брал меня с собой, когда я была маленькой. Я ненавидела это, все эти хрюканья и кровь. Но я слишком боялась ему сказать'. Она пригладила волосы, закрыла глаза. 'Я звонила ему сегодня'.
  'Как все прошло?'
  'Проще, чем я думал. Его... жена ответила. Она была довольно крутой.
  Но он на самом деле казался счастливым, услышав от меня. Приятным - почти слишком приятным. Старым. Не знаю, потому ли, что прошло так много времени, или он действительно так постарел. Он спросил меня, когда я вернусь в гости. Я ходила вокруг да около, не дала ему прямого ответа. Даже если бы я хотела вернуться, сейчас происходит так много всего другого. Кстати, я подтвердила группу твоих родителей на завтра.
   Должно быть много народу... - Она остановилась. - Ах, тост. Да здравствует скука.
  'Забудьте о тостах, если вам так хочется'.
  'Мне не хочется', - сказала она и обняла меня за талию.
  Мы добрались до машины. Я положил распечатку в багажник и поехал в место на Мелроуз: североитальянская кухня, места внутри и снаружи на террасе.
  Ночной бриз был добрым - своего рода ласковое тепло, которое заставляет людей двигаться в Лос-Анджелес, несмотря на фальшь и безумие, - и мы выбрали улицу. Маленькие кружевные деревья в соломенных горшках отделяли патио от тротуара. Белые решетчатые перегородки были установлены вокруг групп столов, создавая иллюзию приватности.
  Официантом оказался недавний выпускник актерских курсов с волосами, завязанными в хвостик, который играл роль Заботливого официанта. Он зачитывал, казалось, бесконечный список специальных предложений с высокомерием выпускника курсов по запоминанию.
  Освещение было настолько тусклым - всего одна закрытая свеча на каждом столе...
  что нам пришлось наклониться вперед, чтобы разобрать меню. Мы уже проголодались и заказали антипасто, салаты из морепродуктов, два вида телятины и бутылку воды Pellegrino.
  Разговор завязался легко, но мы остались верны тосту. Когда принесли еду, мы сосредоточились на еде. Solicitous подкатил тележку с десертами к столу, и Линда выбрала монументальное блюдо из крема и лесного ореха, которое выглядело так, будто для его выпечки требовалось разрешение на строительство. Я заказал лимонное мороженое. Когда она доела половину теста, она стерла крем с губ и сказала: 'Думаю, я справлюсь с реальностью.
  Ничего, если мы откажемся от клятвы против скуки?
  "Конечно."
  'Тогда расскажи мне о доме девочки Берден. Каким был ее отец? Ты можешь рассказать об этом?'
  'В плане конфиденциальности? Да. Одним из условий, которые я ему поставил, было то, что все, что я узнаю, может быть передано вам, детям или полиции. Но я не узнал ничего сногсшибательного. Просто подтвердил то, что подозревал'.
  "Как же так?"
  Я рассказал ей о своем визите. Она сказала: 'Боже, он звучит как настоящий придурок'.
  'Он другой, это точно'.
  'Разное'. Она улыбнулась. 'Да, это гораздо профессиональнее, чем придурок ' .
  Я рассмеялся.
  Она сказала: 'Видите, почему я не стану хорошим терапевтом? Слишком
   осуждающий. Как вы это делаете, не давая чувствам встать на пути?'
  'Это не всегда легко', - сказал я. 'Особенно с таким человеком, как он.
  Во время интервью я понял, что он мне не нравится, и решил держать это в центре своего внимания. Что вы и делаете. Осознавайте свои собственные чувства. Будьте бдительны. Ставьте благополучие пациента на первое место, а себя оставляйте на заднем плане. Как аккомпаниатор'.
  'Вы считаете его своим пациентом?'
  'Нет. Он скорее... консультирующий клиент. Таким, каким был бы суд при оценке опеки. Не то чтобы я мог сказать ему то, что он хочет услышать: что она невиновна. Если на то пошло, она довольно точно соответствует профилю массового убийцы. Так что, по моим ощущениям, меня, вероятно, скоро уволят. Такое уже случалось'.
  Она положила в рот половинку лесного ореха и прожевала. Некоторое напряжение...
  интенсивность вернулась на ее лицо.
  Я спросил: 'Что это?'
  'Ничего. Ох, черт, я просто продолжаю думать о своей машине. Это была первая вещь, которую я купил себе, когда у меня появились деньги. Она выглядела такой грустной, когда ее увезли. Говорят, она будет жить, но операция займет не меньше месяца. А пока у меня есть аренда. Если повезет, район не будет беспокоить меня, когда придет время делить'.
  Она водила вилкой по тарелке с десертом. 'Меня постоянно беспокоит: почему именно мой маленький драндулет? Он был припаркован на улице вместе со всеми остальными. Откуда они знали, кому он принадлежит?'
  'Вероятно, кто-то видел вас в нем'.
  'Значит, кто-то за мной следил? Преследовал меня?'
  'Нет', - быстро сказал я. 'Сомневаюсь, что мы говорим о чем-то столь сложном. Скорее всего, кто-то заметил вас, узнал, что вы связаны со школой, и решил вычеркнуть'.
  Оппортунизм. Я понял, почему это слово пришло мне на ум. Вся эта подверженность политике. Уродство.
  'Так вы думаете, это был кто-то местный?' - спросила она.
  "Кто знает?"
  'Тупые панки, - сказала она. - Я не позволю им доминировать над моей жизнью'.
  Через мгновение она сказала: 'И какой мой следующий шаг? Начать таскать пистолет?' Она улыбнулась. 'Может, это не такая уж плохая идея. Как я уже говорила, я меткий стрелок'.
  'Надеюсь, я останусь с тобой на хорошей стороне'.
  Она рассмеялась, посмотрела на то, что осталось от ее десерта. 'Хочешь что-нибудь из этого? Я сыта'.
  Я отказался, потребовал счет и заплатил Solicitous. Когда мы встали из-за стола, я заметил одновременное движение за столом по другую сторону решетки. Как будто мы сидели рядом с зеркалом. Синхронность была настолько сильной, что я на самом деле взглянул еще раз, чтобы убедиться, что это не так. Но это были двое других людей - смутные очертания мужчины и женщины. Я не придал этому значения, когда мы направились к машине, но когда я отъехал от обочины, другая машина выехала прямо за нами и осталась у нас на хвосте. Я почувствовал, как сжалась моя грудь, а затем вспомнил похожую фантазию, которая была у меня всего несколько дней назад. Паранойя, которая заставила меня съехать с Sunset на заправку.
  Коричневая Toyota. Похоже, это были два человека. Пара.
  Поглощенные друг другом. Теперь еще одна пара, прямо за нами, но по расстоянию фар эта машина была больше. Седан среднего размера. Никакого мерцания.
  Ладно. Определенно не та же машина. Ничего странного в том, что две пары вышли из ресторана в одно и то же время. И путь в эту сторону по Мелроуз был логичным маршрутом для тех, кто жил к западу от Хэнкок-парка.
  Полегче, Делавэр.
  Я посмотрел в зеркало заднего вида. Фары. Те же самые? Из-за бликов я не мог разглядеть, кто внутри.
  Смешно. Я позволил всем этим разговорам о заговорах и контрзаговорах вскружить мне голову.
  'Что случилось?' - спросила Линда.
  'Неправильно? Ничего'.
  'Вдруг ты весь напрягся. Плечи все свело'.
  Последнее, что я хотел сделать, это подпитывать ее беспокойство. Я сознательно расслабился, попытался выглядеть более непринужденно, чем я себя чувствовал. Еще раз мельком взглянул в зеркало заднего вида. Другой набор фар, я был почти уверен. Караван фар, растянувшийся на кварталы. Типичная пробка на выходных в Мелроузе...
  'Что случилось, Алекс?'
  'Ничего. Правда'. Я свернул с Мелроуз на Сполдинг и повернул терапевтическую перемычку: 'А ты? Все еще думаешь о машине?'
  'Признаю, я немного нервничаю', - сказала она. 'Может, нам стоило придерживаться обещания не скучать'.
  'Не волнуйся', - сказал я. 'Я могу заставить тебя снова заскучать, очень быстро'. Я прочистил горло и заговорил плаксивым, педагогическим тоном: 'Давайте поговорим об образовательной теории. Тема дня - кхм, учебная программа
  корректировка. Макро- и микропеременные различных современных текстовых предложений, которые способствуют большему, кхм, участию учащихся при сохранении постоянного размера класса, бюджетных факторов и, кхм, соотношения цемента и асфальта на окружающих игровых площадках в прототипе пригородной школы, как определено -
  'Хорошо, я тебе верю!'
  '-Закон Харрамфа-Пшоу о принудительном образовании 1973 года-'
  'Хватит!' Она громко смеялась.
  Я посмотрел в зеркало. Фар нет. Протянул руку через сиденье и коснулся ее плеча. Она придвинулась ближе, положила руку мне на колено, потом убрала ее. Я положил ее обратно.
  Она засмеялась и сказала: 'И что теперь?'
  "Усталый?"
  'Больше похоже на проводное'.
  'Хочешь помочь мне повесить картину?'
  'Что-то вроде 'приходите и посмотрите мои гравюры'?'
  'Та же общая идея'.
  "Хм."
  'Хмм, что?'
  'Хм, да'.
  Я сжал ее плечо, поехал домой, чувствуя себя расслабленным. За исключением двух десятков раз, когда я посмотрел в зеркало заднего вида.
  'Мне нравится все в этом месте', - сказала она, растягиваясь на кожаном диване и распуская волосы. 'Вид, пруд - все просто, но вы многое с ним сделали. Ощущается больше, чем есть на самом деле. Как долго вы здесь живете?'
  'Почти семь лет'.
  'Здесь это практически делает тебя поселенцем'.
  'У меня сзади обоз', - сказал я, держа в руках мехи.
  'Как это выглядит?'
  'Чуть левее'. Она встала. 'Вот, я подержу. Вы посмотрите сами'.
  Мы поменялись местами.
  Она спросила: 'Что ты думаешь?'
  "Идеальный."
  Я измерил, забил гвоздь, повесил гравюру, выровнял раму. Мы вернулись к дивану и посмотрели на нее.
  'Хорошо', - сказала она. 'Это хорошее место для этого'.
   Я поцеловал ее без ограничений. Ее руки обвились вокруг меня. Мы сцепились до потери дыхания. Ее рука легла на мою ширинку. Нежно сжимая. Я начал расстегивать ее блузку, расстегнул две пуговицы, прежде чем она сказала: 'Ого', и подняла руку.
  'Что-то не так?'
  Она покраснела, и ее глаза блестели. 'Нет, ничего... Просто... каждый раз, когда мы собираемся вместе, мы просто делаем это? Бам? '
  'Нет, если ты не хочешь'.
  Белые ресницы трепетали, как пух. Она взяла мое лицо в свои руки. 'Ты действительно такой рыцарский?'
  'Не совсем. Но все эти разговоры о том, что ты меткий стрелок, меня беспокоят'.
  Она рассмеялась. И так же быстро стала серьезной. 'Я просто не хочу, чтобы это было... легко пришло, легко ушло. Как и все остальное в этом городе'.
  'Это тоже не для меня'.
  Она выглядела неуверенной, но поцеловала меня снова. Глубоко. Я втянулся.
  Она поежилась.
  Я отступил. Она притянула меня ближе, прижала к себе. Мое сердце колотилось. Или, может быть, это было ее.
  'Ты хочешь меня', - сказала она, словно изумляясь собственной силе.
  "Ах, да."
  Прошло мгновение. Я едва слышал журчание пруда.
  'О, какого черта', - сказала она и убрала руку.
   21
  Я слышал, как она встала на следующее утро в шесть. Она уже оделась и пила кофе за кухонным столом, когда я пришел через полчаса.
  'Синий понедельник', - сказала она.
  'Чувствуете себя подавленным?'
  'На самом деле, ни капли'. Она посмотрела в окно. 'Очень люблю этот вид'.
  Я наполнил чашку и сел.
  Она посмотрела на часы. 'Когда будешь готова, я отвезу тебя обратно к себе. Хочу пораньше в школу, назначь родителям сегодняшнюю группу'.
  'Сколько вы ожидаете?'
  'Около двадцати. Довольно много испаноговорящих. Я могу быть вашим переводчиком, но это значит, что сначала мне нужно будет убраться со своего стола'.
  "Звучит отлично."
  'Как вы думаете, вам понадобится больше одного сеанса?'
  'Вероятно, нет. Я буду доступен для индивидуальных последующих консультаций'.
  "Большой."
  Мы оба говорили о делах, обходя стороной личные темы, словно это было мертвое животное посреди дороги.
  Я выпил еще немного кофе.
  Она спросила: 'Хочешь позавтракать?'
  'Нет. А ты?'
  Она покачала головой. 'Как насчет проверки на случай непредвиденных обстоятельств? Я неплохо готовлю завтраки - ничего 'Кордон Блю', просто домашняя честность и большое количество'.
  'Я с нетерпением жду возможности заставить вас это доказать'.
  Ее улыбка была внезапной, белой, ослепительной.
  Мы пожали друг другу руки. Я отвез ее домой.
  Во время поездки она много смотрела в окно, и я почувствовал, что она все больше отдаляется - подтверждение ее способности заботиться о себе. Поэтому я высадил ее перед ее домом, сказал, что увижу ее в одиннадцать, заправил Seville и воспользовался платным телефоном на станции, чтобы
   позвоните в мою службу по поводу сообщений, которые я забыл ответить вчера.
  Только одно, от Махлона Бердена, который напомнил мне позвонить его сыну и повторил рабочий номер Говарда Бердена.
  Сразу после девяти я позвонил в Энсино.
  Женский голос произнес: 'Пирс, Слоан и Мардер'.
  'Говард Берден, пожалуйста'.
  Ее тон стал настороженным. 'Одну минуту'.
  Другой женский голос, громче и гнусавее: 'Офис Говарда Бердена'.
  'Я хотел бы поговорить с мистером Берденом'.
  'Кто, как мне сказать, звонит?'
  'Доктор Делавэр'.
  'Могу ли я спросить, в чем дело, доктор?'
  'Личное дело. Меня направил отец мистера Бердена'.
  Нерешительность. 'Одну минуту'.
  Она отсутствовала, как мне показалось, долгое время. Потом: 'Мне жаль.
  Мистер Берден на совещании.
  'Есть ли у вас какие-либо соображения, когда он освободится?'
  'Нет, не знаю'.
  'Я дам вам свой номер. Пожалуйста, попросите его позвонить мне'.
  'Я передам сообщение'. Холодный тон. Дать мне знать, что перезвонят, было так же вероятно, как мир во всем мире. Я думал, что понимаю ее защитную реакцию.
  'Я не из прессы', - сказал я. 'Его отец очень хочет, чтобы я поговорил с ним. Вы можете позвонить мистеру Бердену-старшему и подтвердить это'.
  'Я передам ему сообщение, сэр'.
  Еще один блокпост на въезде в Оушен-Хайтс. Когда я увидел пару патрульных машин, мои руки стали влажными.
  Но на этот раз полицейских было меньше, чем в день снайперского выстрела - всего двое черно-белых и столько же полицейских в форме, стоящих посреди улицы, болтающих друг с другом и выглядящих расслабленными.
  Они отказались отвечать на мои вопросы и задали несколько своих. Я долго объяснял, кто я такой, ожидая, пока они позвонят в школу и уточнят у Линды. С ней не удалось связаться. Наконец, после того, как я показал им свою лицензию психолога и карточку факультета медшколы и назвал имя Майло, мне разрешили пройти.
  Прежде чем вернуться к машине, я попробовал еще раз. 'Так что происходит?'
  Полицейские выглядели одновременно удивленными и раздраженными.
   Один из них сказал: 'Показ начался, сэр'. Другой указал большим пальцем в сторону 'Севильи' и сказал: 'Лучше поторопиться'.
  Я уехал, ускоряя Эсперансу. Школа была окружена машинами, и мне пришлось припарковаться дальше, чем в квартале. Еще больше полицейских машин, а также безликие седаны, которые могли быть без опознавательных знаков, фургоны СМИ, по крайней мере три белых ультра-растянутых Мерседеса. И зрители
  - несколько местных жителей, стоящих перед своими домами. Некоторые выглядели кислыми - напускная покорность пикников, на которых напали муравьи. Но другие, казалось, были довольны, словно ждали парада.
  Я пошёл дальше, гадая, что их вывело. Что значит 'время шоу'. И тут я услышал это, когда приблизился к территории школы. Неумолимый барабанный бой. Синтезаторные трели поверх шагающего баса.
  Звуки карнавала. Рок-н-ролльный карнавал. Я удивлялся, почему Линда ничего мне не сказала.
  Прямо напротив входа в школу, местный житель стоял, перекрывая тротуар. Плотный пожилой мужчина в клетчатых брюках мадрас и белой рубашке для гольфа Ban-Lon, курил сигарету и стряхивал пепел на тротуар. Стряхивая в сторону школы. Когда я приблизился, он остановился и уставился. Прищуривание от сухого льда, цвет лица как у сырой свинины.
  'Доброе утро', - сказал я. 'Что за шум?'
  Он посмотрел на меня, щелкнул и сказал: 'Какой-то певец '. Тон его голоса говорил о том, что он поставил этого человека на ступеньку выше сутенера на профессиональной лестнице.
  "Который из?"
  'Кто знает? - Он затянулся. - Сначала они навязывают себя нам, а потом приносят свою музыку джунглей'.
  Он бросил на меня вызывающий взгляд. Я обошел его и перешел улицу. Его сигарета пролетела мимо меня, приземлилась на щебень, высекая искры.
  Забор вокруг школьного двора был украшен оранжевыми и серебряными лентами, развешанными так густо, что я не мог заглянуть внутрь. Ворота были заперты.
  У входной двери здания школы стоял школьный полицейский, а рядом с ним был крепкий чернокожий мужчина с дредами раста и клочковатой, похожей на пятно бородой. На чернокожем были белые спортивные штаны и оранжевая футболка с надписью THE CHILLER TOUR! MEGA-PLATINUM! металлическими буквами. В одной руке он держал планшет, в другой - набор позолоченных ключей. Когда я приблизился, школьный полицейский отступил.
  Дреды сказали: 'Имя'.
  'Доктор Делавэр. Алекс Делавэр. Я работаю в школе'.
  Он посмотрел на планшет, провел пальцем по странице. 'Как пишется thot, mon?' Его дикция была точной.
   Я ему рассказал. Он перевернул страницу и нахмурился, вытянув вперед несколько прядей волос. 'Делавэр. Как в штате?'
  "Точно."
  'Извини, приятель, я ничего подобного не вижу'.
  Прежде чем я успел ответить, дверь распахнулась. Линда выбежала. Она переоделась в жизнерадостное желтое платье, но не выглядела счастливой.
  'Перестаньте приставать к этому человеку!'
  Школьный полицейский и Дред повернулись, чтобы посмотреть на нее. Она спустилась по ступенькам, взяла меня за руку, потащила мимо них. Дред сказал: 'Мо'ом...'
  Она предостерегающе подняла палец. 'Э-э-э, не говори ни слова! Этот человек здесь работает. Он известный врач! У него работа, а ты мешаешь!'
  Дред потянул за замок и ухмыльнулся. 'Извините, мамочка. Я просто искал его имя - без обид'.
  'Без обид ?! Я дал вашим людям его имя! Они обещали мне, что не будет никаких проблем!'
  Дред снова улыбнулся и пожал плечами. 'Извините'.
  'Что это вообще за хрень, по-твоему? Какой-то диско-клуб?' Она сердито посмотрела на школьного полицейского: 'А ты что ! Какого черта ты здесь делаешь - просто чтобы составить ему компанию? '
  Прежде чем кто-либо из них успел ответить, мы уже были внутри. Она захлопнула за нами дверь.
  'Иисусе! Я так и знала, что это произойдет!' Она все еще держала меня за руку, пока мы быстро шли по коридору.
  Я спросил: 'Что происходит?'
  ' Деджон Джонсон - вот что происходит. Он решил почтить нас личным присутствием. Ради бедных детей-жертв'.
  'Сам Чиллер?'
  'Во всей своей блестящей славе. И его окружение. Поклонницы, роуди, пресс-агенты, армия телохранителей - клоны мистера Регги там.
  И целая куча неклассифицированных, которые выглядят так, будто их нужно отправить на реабилитацию от наркомании. Не говоря уже о каждом теле-, радио- и газетном халтурщике в городе и дюжине канцелярских писак из Совета, которые не видели школьного двора со времен Эйзенхауэра'.
  Она остановилась, поправила платье, пригладила волосы. 'И, конечно, наш дорогой советник Лэтч - это он все это организовал'.
  'Защелка?'
  Она кивнула. 'Связи женушки-пу в шоу-бизнесе, без сомнения. Она тоже здесь, гладит детей по головкам и носит камень, который может окупиться
   на все наши школьные обеды в течение года'.
  'Бриллианты на революционере?'
  'Калифорнийский революционер. Так мой отец называл коммуняк-кадиллак. Господи, избави меня от сюрпризов в понедельник утром'.
  'Вам никто не сказал?'
  "Неа."
  'Вот и все, что он меня услышал'.
  "Что это такое?"
  'Защелка. Когда он заскочил поиграть на своей губной гармошке. Я говорил с ним о том, чтобы все было предсказуемо. Он сказал мне, что услышал меня - я дал ему пищу для размышлений'.
  'О, он все правильно услышал. Он просто решил не обращать на это внимания'.
  'Когда вы на самом деле узнали?'
  Мы продолжили идти. Она сказала: 'Один из этих писак оставил мне сообщение на автоответчике вчера в десять вечера. У меня были плохие манеры, чтобы выйти с тобой, и я не брала трубку до сегодняшнего утра. Что дало мне чертовски много времени, чтобы подготовиться, верно? Мне удалось добраться до Лэтча совсем недавно, сказать ему, что это может быть разрушительно. Он вообще не обдумал это, сказал, что получить звезду калибра ДеДжона - это не то, что случается каждый день; это был переворот для детей'.
  Я сказал: 'Удачи ему. Запиши несколько тысяч футов видео со счастливыми лицами для следующей кампании'.
  Она издала напряженный, гортанный звук, как мама-рысь, предупреждающая охотников об опасности. 'Знаешь, больше всего меня зацепил этот воскресный звонок из центра города. Это, должно быть, исторически первый раз.
  Обычно я даже не могу заставить их принять сообщение в рабочее время. Заказ учебников, выпрашивание денег на экскурсии...
  все длится вечно. Патока Стандартное Время. Но для этого они могут двигаться как ракеты.'
  Я сказал: 'Рок-н-ролл никогда не умрет. Ты даже вернул себе бдительность'.
  Она с отвращением посмотрела. 'Вы бы видели, какую постановку они устроили. Команда звукозаписывающей компании прибыла в семь, вместе с плотниками из района. Они установили большую сцену во дворе ровно за час . Система звукоусиления, все эти транспаранты, работа. Они даже распечатали расписание - вы в это верите! Оранжевый шрифт на серебристой атласной бумаге, должно быть, стоил целое состояние. Все расписано по минутам: Лэтч произносит речь; затем ДеДжон делает свое дело, бросает бумажные цветы в детей и уезжает в ожидающий лимузин. Там на самом деле так и написано - Унесенные. В ожидающий лимузин. Вся эта чертова история снимается для вечерних новостей и, вероятно, используется в ДеДжоне
   следующий рок-клип. Его подхалимы приходили в классы и раздавали детям бланки разрешений, чтобы они могли взять их домой'.
  Я сказал: 'Мегаплатина и Нобелевская премия мира тоже. При всем этом волнении, каков статус родительской группы?'
  'Родители все здесь - хотя мне пришлось изрядно помучиться, чтобы заставить йеху Джонсона понять, что их нужно пропустить без личного досмотра. Мне пришлось все утро следить за дверью. Конечно, как только люди Латча поняли, кто они, они расстелили красную дорожку -
  сфотографировал их с Лэтчем, дал им места в первом ряду на шоу'.
  'Как на это отреагировали матери?'
  'Сперва они были в замешательстве. Но они довольно быстро втянулись - знаменитости на час. Будут ли они в восприимчивом состоянии для разговора о проблемах, я не знаю. Мне жаль'.
  Я улыбнулся. 'Не восприимчивы даже к известному врачу ?'
  Она покраснела. 'Эй, для меня ты знаменитость. Такая слава, которая имеет значение'.
  Мы добрались до ее офиса. Открывая дверь, она сказала: 'Алекс, я знаю, что это тот же старый вопрос, но каково психологическое воздействие чего-то подобного на детей?'
  'Будем надеяться, что они немного повеселятся, вернутся к своей рутине через день или около того и пойдут дальше. Главный риск, которому вы подвергаетесь, заключается в том, что они будут настолько перевозбуждены, что испытают случай утренней хандры, как только шумиха утихнет. Я часто видел это, когда работал в больнице. Знаменитости приезжали на фотосессии с бедными маленькими больными детьми, а затем так же внезапно исчезали, и дети оставались со своей болью и болезнями и внезапной тишиной в палатах, которая была действительно... суровой. Это было связано с изменением возбуждения - декомпрессией.
  Я начал думать об этом как о психологических изгибах'.
  'Я понимаю, что вы имеете в виду', - сказала она. 'Мы видим то же самое после однодневной экскурсии. Им положено веселиться, но они разваливаются'.
  'Именно так', - сказал я. 'Вот почему так много дней рождения заканчиваются слезами.
  Еще один момент, который следует учитывать, это то, что все это волнение и незнакомцы...
  политики, пресса - могли бы заставить их вспомнить, когда в последний раз здесь было так волнительно'.
  'Снайперская стрельба? О, боже'.
  'Некоторые из них могут вспомнить этот случай и почувствовать тревогу'.
  'Прекрасно', - сказала она. 'Что мне делать?'
  'Следите за реакциями тревоги, особенно среди
  младшие. Когда все успокоится, постарайтесь вернуть их к рутине. Поддерживайте дисциплину, но будьте гибкими. Возможно, им придется поговорить о концерте, высказать волнение и любые страхи, которые они испытывают. Если возникнут какие-либо устойчивые реакции, вы знаете, где меня найти'.
  'Ты становишься здесь неотъемлемой частью, Док'.
  Я улыбнулся. 'Скрытые мотивы'.
  Она улыбнулась в ответ, но вид у нее был подавленный.
  'Что это?' - спросил я.
  'Я должен быть главным, но чувствую себя... ненужным'.
  'Это одноразовая сделка, Линда. К завтрашнему дню ты снова будешь контролировать ситуацию. Но да, это отвратительно. Они должны были тебе сказать'.
  Она снова грустно улыбнулась. 'Спасибо за поддержку'.
  'Скрытые мотивы'.
  На этот раз ее улыбка была безупречной.
  Она взяла меня за руку и повела в кабинет, заперла за нами дверь, обняла меня и поцеловала крепко и долго.
  'Вот, - сказала она. - Мой собственный вклад в перевозбуждение'.
  'Признаю', - сказал я, переводя дух. 'И ценю'.
  Она снова меня поцеловала. Мы вошли в ее внутренний кабинет. Музыка со школьного двора грохотала сквозь стены.
  'Вот список родителей', - сказала она, протягивая мне лист бумаги.
  Я взял ее. Музыка остановилась. Ее место занял усиленный, резонирующий голос.
  Она сказала: 'Пусть начнутся игры'.
  Мы стояли в глубине двора, глядя поверх сотен голов, и наблюдали за Гордоном Лэтчем.
  Он стоял за кафедрой в центре сцены, размахивая своей губной гармошкой. Кафедра была из полированного ореха с тиснением городской печати. Сцена была из тяжелой древесины, приподнятой и укрепленной тридцатифутовой стеной из черного шелка, которая выглядела как пятно на ясном голубом глазу неба. Много звукового оборудования, но никаких инструментов. Также никаких музыкантов. Только пресса, толпившаяся со всех сторон, снимающая, говорящая в диктофоны, записывающая. И небольшая армия неповоротливых типов в оранжевых футболках, патрулирующих с рациями. Некоторые из Beef Brigade стояли на сцене, другие внизу, на уровне зрителей. По тому, как они смотрели и осматривали толпу, они могли бы охранять драгоценности короны.
  Лэтч ухмыльнулся и помахал рукой, выдавил пару высоких нот в микрофон и сказал что-то о праздновании жизни. Его слова эхом разнеслись по школьному двору и замерли где-то на безупречных улицах Оушен-Хайтс. Слева от подиума был расставлен ряд из десяти складных стульев. Восемь из них занимали мужчины и женщины среднего возраста в деловых костюмах. Если бы не звуковое оборудование и прячущиеся за ними Оранжевые Люди, это мог бы быть семинар для менеджеров среднего звена.
  На двух сиденьях, ближайших к трибуне, сидели Бад Алвард в том же коричневом костюме, который он носил в тот день, когда снимал Холли Берден, и худая привлекательная женщина с волосами цвета ириски, подстриженными клином, сильно загорелым лицом и такой узкой линией подбородка, что она напоминала шов.
  Миссис Лэтч. Бывшая Миранда Брэндедж. Глядя на ее наряд, я вспомнил, что шестидесятые - это древняя история. Или, может быть, их вообще не было. На ней был надет черный кожаный костюм-двойка с подбитыми плечами и аппликацией из золотой ламе, бриллиантовые серьги и камень, о котором упоминала Линда - солитер на цепочке, который даже на таком расстоянии отражал достаточно света, чтобы осветить бальный зал. Ее ноги были хорошей формы, обтянутые серым шелком, скрещенные в лодыжках, ее ступни были обтянуты шлепанцами на шпильках, которые, должно быть, были ручной работы итальянского производства.
  Она попеременно смотрела то на публику, то на мужа.
  Даже на таком расстоянии она выглядела скучающей, почти вызывающе пресыщенной. Мне показалось, что я вспомнил, что она когда-то хотела стать актрисой. Либо у нее не было таланта, либо она не утруждала себя притворством.
  Защелка произнесла эхоплексное красноречие:
  '... поэтому я сказал ДеДжону [джону... джону... джону], что ты тот, на кого все равняются [на... на... на]. Твое послание позитивно, послание на сегодня, и дети в Хейле нуждаются в тебе!'
  Линия аплодисментов.
  Лач остановился и подождал.
  Дети не поняли, а вот костюмы и оранжевые гориллы поняли. Звук двадцати пар хлопающих рук был слабым.
  Лэтч сиял, словно на Национальном съезде ему устроили овацию, снял очки социального обеспечения и ослабил галстук. Любовь его жены к высокому стилю не передалась ему: на нем был мятый вельветовый костюм цвета загара, синяя рубашка из шамбре и темно-синий вязаный галстук.
  'ДеДжон сказал 'да '!' Поднятый вверх кулак.
  'Школьный совет сказал 'да' !' Удар кулаком в воздух.
  'Итак, мы собрали это для вас !' Обе руки подняты. Двойная победа V.
   '...Итак, вот он, мальчики и девочки всех возрастов: Chil er , величайший Crowd-Thril er, DeJo-on Jonson !'
  Мощные аккорды вывалились из динамиков, как лавинные валуны: грохочущие, оглушающие, угрожающие, наконец, набирающие мелодичное содержание и завершающиеся поддерживающим органным тоном - фугой, исполненной Э. Пауэром Биггсом под кислотой. Град гитарных аккордов разбил тишину. Громовые барабаны. Шипящие тарелки. Костюмы на сцене выглядели пораженными, но оставались на своих местах. Оранжевые футболки маршировали к ним и касались спинок их стульев. Как будто постановочно, бюрократы в костюмах встали и покинули сцену. Миранда Латч и Алвард отступили, она аплодировала с аэробным пылом, который, казалось, не имел ничего общего со скукой в ее глазах.
  Лэтч сошел с трибуны и взял ее за руку. Помахав публике, они вдвоем ушли со сцены. Алвард тащился, скучая, с одной рукой под пиджаком.
  Все трое сели в первом ряду, среди группы просто одетых женщин - моей группы. Матери все аплодировали.
  Я не мог видеть их лиц.
  Музыка стала громче. Линда поморщилась.
  Я сказал: 'Одну секунду', - и направился к передней части собрания, лавируя между съемочными группами и камерами.
  Наконец я подобрался достаточно близко, чтобы увидеть. Сотни лиц. Некоторые пустые, некоторые озадаченные, некоторые сияющие от волнения. Я взглянул на первый ряд. Матери выглядели напуганными, но не несчастными. Мгновенная знаменитость.
  Лэтч заметил меня. Улыбнулся и продолжил щелкать пальцами в такт. Бад Алвард проследил за взглядом своего босса, позволил его глазам остановиться на мне, затем отвернулся. Миранда тоже щелкала пальцами. Несмотря на все веселье, которое она получала, это могло быть физиотерапией.
  Я снова обратил внимание на детей. Громкость музыки продолжала расти. Я увидел, как одна маленькая девочка - ученица первого класса - захлопнула уши руками.
  Я двинулся вперед, чтобы лучше рассмотреть. Глаза девочки были зажмурены, а рот дрожал. Грохот из динамиков, и она разразилась воплем с открытым ртом, заглушенным шумом. Никто не заметил. Все глаза, включая глаза ее учителя, были устремлены на сцену.
  Я вернулся к Линде и сумел жестами и криками ей на ухо сообщить, что происходит. Она посмотрела на
   маленькая девочка, которая плакала сильнее. Затем она подтолкнула меня и указала. Еще несколько детей в младших классах выглядели неустойчивыми, тоже держась за уши. Еще больше слез.
  Линда бросила яростный взгляд и потопала вперед, расталкивая локтями операторов и оранжевых хулиганов, пока не достигла учителя маленькой девочки. Она говорила, прикрывая рот рукой, осторожно указывая пальцем. Рот учителя сложился в букву О. Выглядя пристыженным, он снова сосредоточился на своем классе.
  К этому моменту я насчитал около шести или семи плачущих детей, четверых из которых я легко узнал, поскольку они входили в группу высокого риска.
  Линда тоже их увидела. Она подошла к каждому из них, низко наклонилась, погладила по голове, что-то сказала им на ухо. Взяв их за руки и предложив им выбор уйти.
  Четыре покачивания головой, три кивка. Она отделила кивающих от группы, провела их мимо пресс-сцепки обратно в здание школы.
  Я последовал за ней. Мне потребовалось некоторое время, чтобы попасть в здание. Линда была на полпути по главному коридору, сидя на полу в кругу с тремя детьми. Улыбаясь, разговаривая, держа куклу и заставляя ее говорить высоким голосом. Дети улыбались. Я не видел никаких признаков беспокойства.
  Я сделал несколько шагов вперед. Она подняла глаза.
  'Смотрите, дети, это доктор Делавэр'.
  'Привет', - сказал я.
  Застенчивые волны.
  'Ребята, вы хотите что-нибудь спросить у доктора Делавэра?'
  Тишина.
  'Похоже, все под контролем, доктор Делавэр'.
  Я сказал: 'Отлично, доктор Оверстрит', и вышел на улицу.
  Хотя музыка была громче, сцена была безлюдной. Ни одного музыканта в поле зрения, даже не было волшебника синтезатора. Я понял, что это будет выставка фонограмм. Готовая страсть.
  Ничего не происходило в течение нескольких секунд. Затем, казалось, огромное оранжевое пламя прожгло себе путь через черный фон. Охи из зала. Когда пламя приблизилось, оно превратилось в огромный лист тяжелого атласа, волочащийся по сцене. Под атласом было движение - набухание и пульсация, когда лист мерцал вперед.
  Как конь-прикол, без головы или хвоста. Дешевый трюк, но жуткий.
  Простыня ударилась и проскользнула в центр сцены. Органное крещендо, грохот тарелок, и простыня упала, открыв еще шесть
  Огромные мужчины, с голым торсом, в оранжевых колготках и серебряных ботфортах. Трое черных слева, хмурящиеся под щетиной выпрямленных желтых волос. Справа трио нордических типов в королевских синих афро.
  Шестеро из них раздвинули ноги и приняли позы сжимающих запястья железных качалок. Между ними появился очень высокий, очень худой мужчина лет двадцати пяти, с кожей цвета туши, азиатскими глазами и рыжими волосами, завитыми в стиле Джерри, ниже плеч, которые выглядели так, будто их потушили в осевой смазке. Широкие плечи, бедра мальчика препубертатного возраста, резиновые конечности, шея Модильяни и скулы неизлечимой болезни модели Vogue .
  Он носил электрические синие очки в пластиковой оправе из тигровой шкуры, которая была шире его лица, обтягивающий серебристый шелковый комбинезон, расшитый оранжевой нитью и украшенный сапфирами в барочных узорах. Его руки были одеты в синие атласные перчатки тяжелоатлета без пальцев; его ноги были обуты в серебристые высокие кеды с оранжевыми шнурками.
  Он щелкнул пальцами. Силачи отступили, держа в руках атласную простыню.
  Музыка набирала темп. Джонсон скакал, высоко подняв колени, как барабанщица, сделал прыжок Нижинского, выстрелил шквалом чечеточных пиротехнических эффектов и закончил шпагатом, который превратил его в перевернутую серебряную букву Т и заставил мой пах опосредованно болеть.
  Затем внезапная тишина, увенчанная пронзительным гулом из динамиков. Несколько старших ребят вскочили со своих мест, подпрыгивая и хлопая и выкрикивая: 'ДеДжон! ДеДжон! Сделай 'Чиллер'! 'Чиллер'!'
  ДеДжон! ДеДжон!'
  Мужчина с рыжими волосами выпрямился и лихорадочно улыбнулся. Походил на косолапых ногах и выставил колени вовнутрь, покачался, присел, сделал двойное сальто назад, затем стойку на голове и несколько быстрых движений на руках, затем вскочил на ноги, напряг бицепсы и оскалил зубы.
  Музыка возобновилась: модифицированный ритм регги, усиленный фанковым риффом со струнными.
  Его зубы раздвинулись, и рот открылся достаточно широко, чтобы показать миндалины. Из динамиков послышался очень шепот тенора.
   Когда наступает ночь ,
   И ползают жуткие твари ,
   И штуки ползают ,
   Над стенами замка ,
   Вздох. Рука ко рту. Взгляд преувеличенного страха.
  Вот тогда я настоящий.
   Вот тогда я и живу.
   Я твой тусовщик ,
   Мне так много нужно отдать.
   Потому что я чил эр. Люблю твой чил эр.
   Детка, я твой ребенок. Мне нужно любить твоего ребенка.
   Милый такой чил-эр. Должен поцеловать твоего чил-эра.
  Соблазнительный взгляд. Изменение темпа на безумный два-четыре, почти заглушенное криками и аплодисментами. Джонсон станцевал танец живота, отпрыгнул назад, помчался вперед, затормозил на краю сцены, закатил глаза.
  Когда он снова запел под фонограмму, его шепот превратился в хриплый баритон:
   И когда змеи гнева
  Встречайте жаб огня ,
   И вальс скорпионов
   Через костер ,
   Вот тогда я дышу.
   Это делает меня цельным.
   Я здесь, чтобы любить.
   Твоя смертная душа.
   Потому что я чил эр. Люблю твой чил эр ...
  Очаровательный.
  Я искала признаки беспокойства у детей. Многие из них раскачивались и пританцовывали, подпевали, выкрикивали имя Джонсона.
  Принимая это так, как это должно было быть принято - как звуковой волновой гештальт, слова не имеют значения. Это продолжалось еще минуту. Затем из ниоткуда появился дождь из оранжевых и серебряных цветов, нежных, как бабочка.
  Снова появились мускулистые мужчины с оранжевой простыней, и Джонсона увели со сцены. Все это заняло меньше двух минут.
  Лэтч вернулся на сцену и пробормотал неразборчивые слова благодарности сквозь крики. Пресса хлынула мимо него, устремляясь в сторону простыни. Лэтч стоял там, покинутый, и я увидел, как что-то - избалованное, сварливое - прокралось на его лицо. Всего на секунду. Затем это исчезло, и он снова ухмылялся и махал рукой, его жена и Алвард были рядом с ним.
   На дешевых местах все стало не по себе. Дети забрасывали друг друга цветами; учителя с трудом выстраивали их в ряд. Я оглянулся на первый ряд и увидел, что мои матери стоят одни, в замешательстве.
  Лэтч и Алвард стояли неподалёку, окружённые молодыми мальчишками, вроде тех, что я видел в день снайперской стрельбы. Множество поздравлений от солдат. Лэтч получал то, что ему было нужно, впитывал это, сохраняя при этом телевизионное лицо. Никто не пытался поговорить с матерями.
  Я начал пробираться, ожидая, пока пройдут целые классы, и мои подъемы ног были раздавлены крошечными ножками. Съемочные группы натягивали кабель, создавая растяжки, и мне приходилось смотреть, куда я наступаю.
  Когда я был в нескольких футах от него, Латч увидел меня, ухмыльнулся и помахал рукой. Его жена тоже помахала; Павлов поставил бы ей оценку 'отлично'. Альвард остался невозмутим, засунув одну руку в пиджак.
  Лэтч что-то ему сказал. Рыжеволосый мужчина подошел ко мне и сказал: 'Доктор Делавэр, советник хотел бы поговорить с вами'.
  'Вот это да', - сказал я.
  Если он меня и услышал, то виду не подал.
  22
  Я последовал за ним, но в последний момент я свернул и пошел к матерям. Лицо Лэтча приняло тот же взгляд обделенного ребенка. Интересно, как давно ему не говорили 'нет'.
  Женщины тоже выглядели обделенными. Своих осанок. Некоторые держали бумажные цветы, казалось, боялись их выбросить.
  Я подошел к ним и представился. Прежде чем они успели ответить, голос позади меня сказал: 'Доктор Делавэр. Алекс'.
  Не оставалось ничего другого, как повернуться. Советник снова обрел счастливое лицо перед камерой. Но его жене надоело носить свое. Она надела солнцезащитные очки - оригинальные дизайнерские очки из меди и золота с лавандово-голубым оттенком. Они стояли вместе, но казалось, что они далеко друг от друга. Альвард и компания, одетая для успеха, держались в нескольких ярдах.
  Лэтч протянул руку. 'Рад снова тебя видеть, Алекс'.
  'Член совета'.
  'Пожалуйста. Гордон ' .
  Неизбежное давление плоти. Он качал достаточно сильно, чтобы вытянуть воду.
  Я повернулся к матерям, улыбнулся и сказал на своем простом испанском: 'Одну минутку, пожалуйста'.
  Они улыбнулись в ответ, все еще пребывая в замешательстве.
  Лач сказал: 'Алекс, я хотел бы познакомить тебя с моей первой женой, Мирандой'.
  Смеясь. Ее улыбка была убийственной.
  'Рэнди, это доктор Алекс Делавэр, психолог, о котором я тебе рассказывал'.
  'Рада познакомиться с вами, доктор'. Она протянула мне четыре пальца и быстро убрала их. Ее официальность казалась вызывающей. Лэтч бросил на нее быстрый нервный взгляд, который она проигнорировала. Вблизи она казалась меньше, с хрупким голосом и костями. И старше. Старше своего мужа на добрых пять лет. Ее предала ее кожа. Густой загар и хорошо нанесенный макияж не смогли скрыть мелкие морщинки и печеночные пятна. Ее рот был широким и имел приятный, чувственный изгиб, но начал морщиться. Ее нос был тонким и коротким с большими ноздрями - вероятно,
   Ринопластика. Ее подбородок был испорчен россыпью оспин. Ее бриллианты были безупречны, но на их фоне она выглядела блеклой.
  Лэтч сказал: 'Рэнди всегда интересовался психологией. Мы оба'. Он обнял ее. Она напряглась и улыбнулась одновременно.
  Она сказала: 'Это правда, доктор. Я общительный человек. Мы организуем - Горди и я - комитет по психическому здоровью для округа.
  Обеспокоенные граждане, протягивающие руку помощи психически больным. Я был бы польщен, если бы вы присоединились к нашему консультативному комитету'.
  Я сказал: 'Я польщен, миссис Латч, но у меня сейчас очень мало времени'.
  Ее улыбка испарилась, а нижняя губа скривилась - еще один избалованный ребенок. Маленькая девочка привыкла вызывать у папы чувство вины. Но она почти сразу же заменила ее на дюйм обаяния - блеск зубов. 'Я уверена, что так и есть', - сказала она беззаботно. 'Но если ты передумаешь...'
  'Дай нам знать, Алекс', - сказал Лач. Он раскинул руки над двором.
  'Довольно фантастично, не правда ли? Дети действительно увлеклись'.
  Я сказал: 'Он устраивает настоящее шоу'.
  'Это больше, чем шоу, Алекс. Он феномен. Природный ресурс, единственный в своем роде. Как последний золотой орел. Нам повезло, что мы его заполучили - это был переворот. Мы всем обязаны Рэнди'. Снова сжав плечо жены и подтолкнув ее. Она снова выдавила из себя улыбку.
  'Целительная сила музыки', - сказал Лэтч. 'Нам нужно больше концертов в других школах. Сделать это регулярным. Дать детям позитивное послание. Повысить их самооценку'.
   Змеи гнева. Жабы огня.
  Я сказал: 'Шоу было довольно напряженным, Гордон. Некоторые дети были напуганы'.
  'Испугался? Я не заметил'.
  'Горстка, в основном молодые, - весь этот шум, возбуждение. Доктор.
  Оверстрит отвел их внутрь'.
  'Горстка', - сказал он, словно рассчитывая электоральное влияние. 'Ну, это не так уж и плохо, учитывая обстоятельства. Соберите достаточно детей вместе где угодно, и некоторые обязательно начнут нервничать, верно?'
  Прежде чем я успел ответить, он сказал: 'Полагаю, это означает еще одну лекцию о координации, а? Как насчет того, чтобы отпустить меня? Доктор Оверстрит уже прочитал мне номер 'Бунтарь' перед концертом'.
  Я оглянулся на матерей и сказал: 'Было приятно поговорить с вами, Гордон, но мне действительно пора идти'.
  'А, группа твоих родителей - да. Я знаю об этом, потому что когда я увидел
   как неуютно они выглядели, я подошел к ним, узнал, кто они. Мы убедились, что они чувствуют себя как дома'.
  Немного не так, как это рассказала Линда.
  Я сказал: 'Отлично'.
  Он подошел ближе и положил мне руку на плечо. 'Слушай, я думаю, то, что ты делаешь, это здорово. В прошлый раз у меня не было возможности сказать тебе это. Рассматривать всю семью как единое целое. Приносить свое лечение в общество. Мы делали это в Беркли. Тогда это называлось уличной психиатрией, и психиатрическое сообщество постоянно обвиняло нас в подрывной деятельности. Все сводилось, конечно, к тому, что им угрожали вызовы медицинской модели. Несомненно, ты тоже когда-то сталкивался с этим. Принижаться врачами?'
  Я сказал: 'Я стараюсь держаться подальше от политики, Гордон. Приятно познакомиться, миссис'.
  Защелка'.
  Я повернулся, чтобы уйти. Он держал руку на моем плече и удерживал меня. Мимо прошел оператор. Латч улыбнулся и подержал ее. Я увидел свое отражение в его очках. Двойные отражения. Пара недружелюбных, кудрявых парней, жаждущих избавиться от него.
  'Знаешь, - сказал он, - я так и не смог вернуться, чтобы поговорить с детьми'.
  'Не обязательно', - сказал я. 'Я бы сказал, что вы сделали достаточно'.
  Он попытался прочитать мое лицо и сказал: 'Спасибо. Это был настоящий опыт - собрать все это за такой короткий срок. Несмотря на замечания доктора Оверстрита'.
  Я уставился на него. Близнецы в стекле выглядели злобно, что меня вполне устраивало. Я сказал: 'А, мучительная жизнь современной святой.
  В какую сеть вы позвонили первым?'
  Он побледнел, и его веснушки выступили. Выражение его лица было как у парня с новыми белыми козлами, который только что наступил на свежее собачье дерьмо. Но он продолжал улыбаться, высматривая камеры, обнял меня и отвел от жены. Для наблюдателя мы могли бы быть приятелями, обменивающимися непристойной шуткой.
  Через его плечо я увидел Альварда, неподвижно наблюдавшего за мной.
  Когда мы отошли на безопасное расстояние, Лэтч понизил голос. 'Мы живем в холодном мире, Алекс. Повышение уровня цинизма не является добродетелью'.
  Я вырвался из его хватки. 'Что я могу сказать, Гордон? Иногда это просто часть территории'.
  Я отвернулась от него и пошла делать свою работу.
  Я повела матерей в здание, понимая, что понятия не имею, где будет проходить групповая сессия. Ничего похожего на несколько минут блуждания по зданию, чтобы завоевать доверие терапевта. Но как только мы приблизились к кабинету Линды, она вышла и провела нас в конец коридора и через ряд двойных дверей, через которые я никогда раньше не ходила. Внутри был деревянный пол, наполовину спортивный зал. Я поняла, что это та самая комната, которую я видела в тот первый день по телевизору: дети сгрудились на деревянном полу, камеры двигались с хирургической жестокостью. В реальной жизни комната выглядела меньше. Телевидение могло это сделать -
  раздувать реальность или сводить ее к нулю.
  Пластиковые складные стулья были расставлены по кругу. В середине стоял низкий столик, покрытый бумагой, на котором лежали печенье и пунш.
  'Хорошо?' - сказала Линда.
  "Идеальный."
  'Не самая уютная обстановка, но поскольку люди Джонсона заняли все пустующие классы, это было все, что у нас оставалось'.
  Мы усадили женщин, потом себя. Матери все еще выглядели напуганными. Первые несколько минут я провел, раздавая печенье и наполняя чашки. Поддержание своего рода светской беседы, которая, как я надеялся, даст им понять, что у меня есть личный интерес к их детям, было не просто еще одной авторитетной фигурой, тянущей за собой звание.
  Объяснив, кто я, я рассказал об их детях - какие они хорошие, какие сильные, как хорошо они справляются.
  Подразумевая, без покровительства, что у таких крепких детей должны быть любящие, заботливые родители. В основном они, казалось, понимали; когда я получал непонимающие взгляды, я просил Линду переводить. Ее испанский был беглым и без акцента.
  Я вызвал их для вопросов. У них их не было.
  'Конечно, иногда', - сказала я, - 'независимо от того, насколько силен ребенок, воспоминания о чем-то пугающем могут вернуться - в плохих снах. Или желание сильнее прижаться к маме, нежелание идти в школу'.
  Кивки и понимающие взгляды.
  'Если что-то из этого произошло, это не значит, что с вашим ребенком что-то не так. Это нормально'.
  Пара вздохов облегчения.
  'Но плохие воспоминания можно... вылечить'. Используя слово на букву 'С', которое пытались выбить из меня в аспирантуре, Линда сказала: ' Лучше'.
   Курадо' .
  Несколько женщин наклонились вперед.
  'Матери, - сказал я, - лучшие помощники ребенка, лучшие учителя его ребенка. Лучше врачей. Лучше всех. Потому что мать знает своего ребенка лучше всех. Вот почему лучший способ вылечить плохую память - это помочь ребенку'.
  'Что мы можем сделать?' - сказала похожая на девочку женщина с густыми черными бровями и длинными жесткими черными волосами. Она была одета в розовое платье и сандалии. Ее английский был едва заметен.
  'Вы можете дать своим детям понять, что говорить о страхах - это нормально'.
  Она сказала: 'Жильберто, когда он говорит, он становится еще более напуганным'.
  'Да, это правда. В начале. Страх - как волна'.
  Длинноволосая женщина перевела.
  Все вокруг озадаченно смотрят.
  Я сказал: 'Сначала, когда ребенок сталкивается с чем-то, что его пугает, страх нарастает, как волна. Но когда он входит в воду и плывет...
  привыкает к воде - волна становится меньше. Если мы оттаскиваем ребенка, когда волна высокая, он этого не видит, не учится плавать и остается в страхе. Если у него появляется возможность почувствовать себя сильным, контролировать ситуацию, это называется совладанием. Когда он справляется, он чувствует себя лучше'.
  Еще перевод.
  'Конечно, - сказал я, - мы должны защищать наших детей. Мы никогда не бросаем их прямо в воду. Мы остаемся с ними. Держим их. Ждем, пока они не будут готовы. Научим их побеждать волну, быть сильнее волны. С любовью, разговорами и играми - разрешая ребенку плавать. Научим его плавать сначала в маленьких волнах, потом в больших. Двигаясь медленно, чтобы ребенок не испугался'.
  'Иногда, - сказала длинноволосая женщина, - плавать вредно.
  Это опасно'. Остальным: ' Muy peligroso. Иногда можно утонуть'.
  'Это правда. Дело в том, что...'
  ' El mundo es peligroso ', - сказала другая женщина.
   Мир опасен.
  'Да, это может быть', - сказал я. 'Но разве мы хотим, чтобы наши дети все время боялись? Никогда не плавали?'
  Несколько покачиваний головой. Сомнительные взгляды.
  'Как?' - спросила женщина, которая на вид была достаточно старой, чтобы быть бабушкой.
  'Как мы можем сделать это не опасным?'
  Все они смотрят на меня, ожидая. Моих следующих мудрых слов. Лекарства.
   Борясь с чувством бессилия, я сказал то, что собирался сказать. Предлагал небольшие средства, ситуативное исправление. Младенческие шаги по огромной, жестокой пустоши.
  Позже, когда мы с Линдой остались одни в ее кабинете, я спросил: 'Что ты думаешь?'
  'Я думаю, все прошло хорошо'.
  Я сидела на Г-образном диване, а она обрывала опавшие листья с дьявольского плюща в горшке.
  'Меня беспокоит то, - сказал я, - что в целом они правы. Мир, в котором они живут, опасен. Что я мог им сказать? Притвориться, что это территория Дика и Джейн, и весело по ней скакать?'
  'Делай, что можешь, Алекс'.
  'Иногда это кажется не таким уж большим'.
  'Эй, - сказала она, - что это, смена ролей? Когда я сказала тебе то же самое, ты произнесла для меня милую речь о том, как изменить ситуацию на индивидуальном уровне'.
  Я пожал плечами.
  Она сказала: 'Да ладно, доктор. Хандрить вам не к лицу'.
  Она обошла меня сзади и положила руку мне на затылок. Ее прикосновение было прохладным и успокаивающим. 'А почему ты вдруг так низко?'
  'Я не знаю. Вероятно, совокупность вещей'. Вещи , которые, казалось, вырваны из контекста, но застряли в моей памяти. Снимки в деле об убийстве, маленький мальчик, который сейчас должен был бы пойти в колледж. Вещи, о которых я не хотел говорить.
  Я сказал: 'Одно, что меня задевает, это осознание того, что Лэтч выйдет из этого сладко пахнущего. Он прижал меня к себе после шоу, пытаясь разыграть мистера Чувствительного Парня перед своей женой. Я позволил этому продолжаться некоторое время, пытался донести до него, что эта импульсивность - не то, что нужно детям.
  Что некоторые из них на самом деле испугались концерта. Ему было все равно. Я почти ожидал, что он разорвет рубашку и наденет под нее одну из тех футболок, которые вы, очевидно, приняли за того, кому не все равно . Поэтому я потерял самообладание, дав понять, что знаю, что все, что его волнует, - это политические аргументы. Это его вывело из себя.
  Так что теперь я двухпартийный болтун. У меня появились верные друзья с обеих сторон'.
  Она начала массировать мне шею. 'Значит, ты не политик. Молодец. Он слизняк. Он этого заслужил'.
   'Его жена, возможно, согласится с вами. У меня сложилось четкое впечатление, что их брак не является идеальным по любви'.
  'Понимаю, что ты имеешь в виду', - сказала она. 'Он познакомил меня с ней, и я заметила некую нехватку теплоты с ее стороны. Может, она сама надела одну из этих футболок. Под дизайнерскими шмотками. Ты видела этот камень?'
  'Власть народу', - сказал я.
  'Поделом ему, если она его ненавидит - за то, что он женился на деньгах. Поделом им обоим. Проклятые коммуняки из Кадиллака'. Она рассмеялась. 'Я просто ненавижу, когда папочка прав'.
  Минута молчания, пока ее пальцы массировали мою шею. Потом она сказала: 'Папа. Он моя волна, ты знаешь. Я все еще не знаю, что с ним делать: смогу ли я когда-нибудь простить его? Может ли быть что-то хорошее снова - какая-нибудь семья? '
  'Вы разберетесь'.
  'Ты в этом уверен, да?'
  'Конечно, я уверен. Ты умный ребенок. У тебя хорошие инстинкты'.
  'Умный ребенок. Вот как?' Она приблизила свое лицо к моему. 'Мой инстинкт , прямо сейчас, подсказывает мне сделать что-нибудь непристойное в этом офисе'.
  'Как я уже сказал...'
  'Однако', сказала она, вставая, 'моё лучшее суждение - моё суперэго
  - напоминает мне, что у меня есть работа и через двадцать минут заседание факультета'.
  Я сказал: 'О, черт возьми', и встал.
  Она притянула меня к себе, и мы обнялись.
  'Ты милый, милый человек', - сказала она. 'И я рада, что ты позволил мне увидеть тебя в плохом настроении, что ты доверял мне достаточно, чтобы не быть мистером.
  Идеальный."
  Я поцеловал ее в шею.
  Она сказала: 'Как ее там, она была сумасшедшей, что отпустила тебя'. Затем она сжала мои объятия. 'Боже, какую глупость ты говоришь. У меня изо рта течет...'
  Я заставил ее замолчать еще одним поцелуем. Когда мы оторвались друг от друга, я сказал: 'Я хочу увидеть тебя сегодня вечером'.
  'У меня есть домашнее задание'.
  'Пропусти это. Я напишу тебе записку'.
  'Дурное влияние ' .
  'Я очень на это надеюсь'.
   23
  Я был дома к четырем и получил три сообщения. Ни одного от Говарда Бердена, одно от его отца, который спрашивал, общались ли мы с Говардом, и пару сообщений от людей, которые хотели продать мне вещи, которые мне не нужны. Я отложил их в сторону и вернул последнее - от судьи Высшего суда по имени Стив Хапп, с которым я работал над несколькими делами об опеке над детьми. Я связался с ним в кабинете. Он хотел, чтобы я проконсультировал по делу об опеке между известным предпринимателем и известной актрисой.
  'Я делаю всех знаменитостей, Алекс', - сказал он. 'Особенно замечательные люди, эти двое. Она утверждает, что он психопатический педераст, нюхающий кокаин; он утверждает, что она психопатическая нимфоманка, нюхающая кокаин.
  Насколько я знаю, они оба правы. У нее ребенок в Швейцарии.
  Они оплатят ваши расходы на перелет туда и оценку. Вы можете поработать на лыжах, пока вы там.'
  'Не катайся на лыжах'.
  'Тогда купи часы. Или заведи банковский счет. На этом много заработаешь'.
  'Адвокаты на гонораре?'
  'Обе стороны. Это продолжается уже больше года'.
  'Похоже, это настоящий беспорядок'.
  'Правда? Так оно и есть'.
  'Спасибо, но я пас, Ваша честь'.
  'Я так и думал. Но если передумаешь, дай мне знать. Можешь сменить имена, написать сценарий и разбогатеть'.
  'Ты тоже можешь, Стив'.
  'Я это сделаю', - сказал он. 'Сейчас в Universal ходит сценарий - благородный юрист берет на себя систему. Идеально для Майкла Дугласа. Если все сложится удачно, я выйду со скамейки запасных и приеду на съемочную площадку'.
  Он рассмеялся. 'Правильно. А пока, вперед, чтобы остановить постоянно растущую волну супружеских разногласий - ты бы видел наши досье. Как так получается, что люди так облажались, Алекс?'
  'Откуда мне знать?'
  'Мы отправили тебя в школу, чтобы ты знал такие вещи'.
   'Может быть, это плохое качество воды, Стив. Или недостаточно клетчатки'.
  В 4:45 я позвонил Мэлону Бердену. Его автоответчик ответил, и я сказал, что все еще пытаюсь дозвониться до Говарда. Затем я позвонил Пирсу, Слоану и Мардеру и подождал, пока администратор соединит меня с офисом Говарда Бердена.
  Ответил мужской голос, низкий и вялый: 'Бремя.
  Говорить."
  'Мистер Бёрден?'
  'Да, что это?'
  'Это доктор Алекс Делавэр. Я уже звонил'.
  'Да, я знаю, кто ты'.
  'Сейчас неподходящее время?'
  'Это всегда плохое время'.
  'Твой отец предложил мне поговорить с тобой. О Хол...'
  'Я знаю, о чем идет речь'.
  'Давайте тогда назначим встречу...'
  'Сколько он вам платит?'
  'Мы это не обсуждали'.
  "Угу. Занимаетесь благотворительностью? Вы протеже Швейцера?"
  'Я знаю, что тебе пришлось многое пережить и...'
  ' Снято ', - сказал он. 'Выбрось сценарий и будь честен. Хочешь поговорить о Холли? Я все равно буду здесь всю ночь, так что ты можешь быть моим перерывом на кофе. Ты приходишь в любое время до, скажем, половины одиннадцатого, и у тебя будет десять минут'.
  Не так уж много. Но я чувствовал, что десять минут с этим будут интересными. 'Где вы находитесь?'
  Он выпалил адрес в квартале с шестнадцатью тысячами жителей на бульваре Вентура. Сердце Энсино. В это время дня, чтобы добраться через Глен в Долину, потребуется не менее получаса, добавьте еще двадцать минут, чтобы преодолеть изнуряющую дорогу на Вентуре, и я прикинул, что смогу сделать это в течение часа. Возвращение в город будет быстрее. Мое свидание с Линдой было назначено на восемь тридцать. Вполне достаточно времени.
  Я сказал: 'Я буду там в течение часа'.
  'Как я и сказал, десять тридцать. Десять минут'.
  Энсино был построен с тех пор, как я был там в последний раз. Так всегда казалось с Энсино. Пирс, Слоан и Мардер: Консультации актуариев. 'Специалисты по пособиям и пенсиям' заняли
  верхний этаж узкого семиэтажного прямоугольника из розового известняка и зеркального стекла, зажатого между медицинским зданием с тайским рестораном на первом этаже и дилерским центром Rolls-Royce/Jaguar/Land Rover.
  Вестибюль был выложен гранитом цвета ржавчины. На южной стене было два лифта, оба открытые. Я поднялся один, вошел в длинный коридор, устланный серым плюшем и оклеенный обоями из белого винила с текстурой, напоминающей затертую штукатурку. Над головой светили трековые светильники. На стенах висели фотографии цветов Мэпплторпа в рамах из люцита, выглядящие тревожно инстинктивно в таком бесстрастном месте.
  Главный вход находился в северном конце коридора, через стеклянную стену от пола до потолка с позолоченными буквами, на которых перечислялись партнеры актуарной фирмы и сообщалось непосвященным, что у Pierce, Sloan, and Marder есть филиалы в Сан-Франциско, Чикаго, Атланте и Балтиморе. Я насчитал двадцать два партнера в офисе в Лос-Анджелесе. Имя Говарда Бердена было четвертым сверху. Неплохо для тридцатилетнего человека с плохими манерами.
  Следите за своими оценочными суждениями, Делавэр. Может быть, но для скорби он был Принцем Очарования.
  По ту сторону стекла располагалась ярко освещенная приемная.
  И пусто. Дверь была заперта на тяжелую плиту из полированной латуни. Я постучал, почувствовал, как задрожало стекло. Подождал. Постучал еще раз. Подождал еще немного. Постучал сильнее.
  Вот вам и мои десять минут. Ничто не сравнится с поездкой в Долину в час пик, чтобы заставить старые соки течь.
  Как раз когда я повернулся, чтобы уйти, одна из дверей лифта открылась, и из него вышел мужчина. Он был тучным и ходил вразвалку на плоской подошве. Сорокалетний, рост пять футов одиннадцать дюймов, полностью лысый на макушке, тонкие каштановые волосы, окаймляющие виски, цветущая кожа, густые каштановые усы небрежно подстрижены. Шестьдесят лишних фунтов, все это мягкое, большая часть из них свисала на его ремень. Золотая пряжка на ремне, которая сверкала, когда он приближался. Белая рубашка с длинными рукавами, темно-синие брюки с двойной складкой, черные мокасины, синий галстук с узором из лавандовых квадратов, ослабленный на шее. Все это выглядело дорого, но казалось таким же костюмом, как и наряд ДеДжона Джонсона - как будто кто-то его нарядил.
  Он фыркнул в мою сторону, используя свои руки, как это делают спортсмены, занимающиеся спортивной ходьбой, неся связку ключей в одной руке, мокрый на вид сэндвич, завернутый в целлофан, в другой. Под целлофаном, увядший соленый огурец цеплялся за сэндвич, цепляясь за его жизнь.
  'Ты из Делавэра?' Голос у него был глубокий, слегка хриплый. Он гремел ключами. На цепочке был логотип Mercedes-Benz. Шея была изборождена морщинами.
   и потный. На кармане его рубашки, прямо под монограммой HJB, было жирное пятно.
  Я ожидал увидеть кого-то, кто выглядел бы на десять лет моложе. Пытаясь скрыть удивление, я сказал: 'Здравствуйте, мистер Берден...'
  'Вы сказали час. Прошло всего лишь', - он поднял руку с сэндвичем и сверкнул золотыми часами Rolex Oyster, - 'сорок восемь минут'.
  Он прошел мимо меня и отпер латунный засов, позволив стеклянной двери отлететь в мою сторону. Я поймал ее, последовал за ним направо от стойки администратора и вокруг стены из орехового дерева. За ней было еще десять ярдов серого ковра. Он остановился у двойных дверей. Золотые буквы на левой двери гласили:
  ГОВАРД ДЖ. БЕРДЕН, AB, MA
  ЧЛЕН ОБЩЕСТВА АКТУАРИЕВ
  Он толкнул ее, прошел через внешний офис и вошел в большую комнату, отделанную ореховыми панелями. Дерева было не так уж много; стены были увешаны дипломами, сертификатами и фотографиями.
  Стол был тяжелым на вид, очень блестящим и инкрустированным вязовым капом, окаймленным черным деревом. Столешница имела форму буквы P и была завалена книгами, журналами, почтой, внутренними конвертами, наклонными стопками бумаг. За ним стояло синее кожаное кресло с высокой спинкой; за ним - буфет. В центре буфета стоял IBM PC; по обе стороны от компьютера - еще больше беспорядка.
  Над буфетом из зеркального стекла открывался вид на север: высотный профиль бульвара Вентура, ныряющий мимо жилых массивов и мини-моллов, и лента цвета камня шоссе 134, вибрирующая, как изможденное нервное волокно. Затем вперед, к коричневому пространству мимо Сильмара, которое тянулось до подножия гор Санта-Сусана. Вершины гор начали исчезать в вечернем свете.
  Клочья киновари и серебра с запада намекали на великолепный закат, который так и не наступил. Пигменты смога. Искусство загрязнения.
  Говард Берден заметил, что я смотрю, отдернул шторы и сел за стол. Отодвинув бумаги в сторону, он начал разворачивать свой сэндвич. Солонина и квашеная капуста на ржаном хлебе, хлеб наполовину размок.
  Я поискал, где бы сесть. Два стула напротив его стола были завалены документами. Как и длинный синий кожаный диван-честерфилд, тянущийся перпендикулярно окну. Некоторые из стопок, казалось, были готовы опрокинуться. Хаос и беспорядок придавали комнате неистовую, но человеческую энергию - столь отличную от стерильной энергии его отца.
   святилище. Я позволил себе немного уличного психоанализа.
  Бёрден освободил сэндвич и откусил большой кусок, не потрудившись проглотить его, а затем сказал: 'Просто брось часть этого дерьма на пол'.
  Я убрал один из стульев и сел. Он продолжал есть, используя бумажную салфетку, чтобы промокнуть сок квашеной капусты, стекающий по его подбородку. Я взглянул на фотографии на стене. Берден и приятная на вид блондинка с пристрастием к трикотажным топам без рукавов, белым брюкам и топ-сайдерам. На вид ей было около тридцати; на некоторых снимках он был похож на ее отца. Примерно на половине фотографий также была маленькая девочка лет пяти. Темноволосая. На ней тоже были очки. Что-то знакомое...
  Счастливые семейные позы. Улыбки, которые кажутся искренними. Диснейленд. Sea World. Universal Studios. Аквапарк. Мини-гольф. Все трое в шапках-лягушках, оба родителя обнимают маленькую девочку. Она, сжимающая леденец на целый день. Вместе едят мороженое. Маленькая девочка в школьной пьесе, одетая как эльф. Выпускница детского сада в миниатюрной шапочке и мантии. Я понял, что меня в ней поразило. Она напоминала фотографию на водительских правах, которую мне показывал Майло. Юная Холли, которой было чему улыбаться.
  Я сказал: 'У вас прекрасная семья'.
  Он отложил сэндвич и скомкал салфетку в пухлом кулаке.
  'Слушай', сказал он, 'позволь мне выложить карты на стол прямо сейчас: я делаю это под давлением. Мой отец - полный и абсолютный мудак. Он мне не нравится , ясно? Любая чушь, которую он мог тебе наплести о том, что у нас с ним есть что-то общее, - это чушь, ясно? Так что тот факт, что ты работаешь на него, сразу же помещает тебя в мой черный список. Тебе придется работать, чтобы уйти, что я сомневаюсь, потому что ты в самом верху списка. Единственная причина, по которой я согласился с тобой встретиться, это потому, что он звонил в гребаный офис по десять раз в день, доставая мою секретаршу до чертиков. А когда она не захотела его соединить, он начал преследовать Гвен...
  моя жена - дома. Я знал, что если я не уступлю ему дорогу, он зайдет, как он делал это раньше, выставляя себя дураком, опозорив меня.
  Шесть лет я здесь, три вечеринки по поводу повышения плюс день открытых дверей, а он так и не появился. Мы, черт возьми, не разговаривали пять лет; Эми не видела подарка на день рождения от этого ублюдка. А теперь он вдруг чего-то хочет, вот он здесь.
  'Когда это было? Его появление?'
  'Около месяца назад. Я была на совещании. Он провальсировал прямо мимо секретаря, зашел сюда, сел и ждал, и целый час крутил свою чертову камерную музыку на кассетной деке. Кто-то другой, она бы
  вызвали охрану и вышвырнули его вон. Что было бы нормально для меня. Но она этого не знала. Все, что она знала, это то, что он отец ее босса - что, черт возьми, она может сделать? Поэтому она позволила ему остаться, а когда я пришел, он сделал вид, что это ничего - он, черт возьми, вторгается в меня, и это ничего .
  'Чего он хотел?'
  'Видел ли я Холли недавно? Показался ли мне Холли расстроенным? Как будто ему было не все равно, когда-нибудь его волновало, что чувствуют другие. Я сказал ему, что понятия не имею. Он попытался надавить на меня. Я сказал ему, что понятия не имею. Повторяя старую заезженную пластинку. Наконец он понял, что к чему, но просто продолжал торчать рядом. Пытался завязать разговор, тратя мое время.
  Притворяясь, что мы просто приятели. Старый добрый папа. Так что теперь, когда он звонит, черт возьми, десять раз, здесь и у меня дома, говорит мне, что ты собираешься позвонить, я должен встретиться с тобой, высказать свои соображения о Холли
  - инсайты - какой у меня выбор? Сказать 'нет' и прийти еще раз? Он гребаный барсук , никогда не слушает, никогда не уступает ни дюйма. Мое кровяное давление никуда не годится даже при самых лучших обстоятельствах, поэтому я выбираю пойти к вам, ладно? Так что давайте сделаем наши десять минут, скажем, что мы это сделали, и покончим с этим к черту, ладно?'
  Он широко открыл рот и, нажав на сэндвич, оторвал кусок, словно лев, рвущий сырое мясо.
  'Еще одна вещь, которую вам нужно понять', - сказал он, - 'это то, что мне изначально не нравятся психиатры или психологи . Я думаю, что то, что вы делаете, это полная чушь - отбираете деньги у невротичных неудачников и притворяетесь их друзьями. Как будто вы продолжите улыбаться и говорить 'угу', если чеки перестанут приходить. Притворяетесь, что это наука , притворяетесь, что вы что-то знаете . Я читаю тонны психиатрических отчетов, все время - страховая чушь. Я консультирую крупные корпорации, консультирую их по моделям затрат/рисков при создании различных видов систем здравоохранения. Угадайте с трех раз, кто самые большие злоупотребители?' Он указал на меня, Великого Инквизитора. 'Счета по сто пятьдесят баксов в час за реакции адаптации , синдром стресса , всякую двусмысленную чушь.
  Мошенничество с компенсациями работникам. Мой стандартный совет компаниям: держитесь подальше от пособий по психическому здоровью. Коррупция - вот что такое игра: план компании оплачивает стационарное лечение, тонны сотрудников госпитализируются. Переключитесь на амбулаторные льготы, и внезапно каждый местный психотерапевт станет большим поклонником офисной терапии. Забавно, да? Действительно научно. '
  'Ты прав', - сказал я. 'Такое происходит постоянно, и это отвратительно'.
   Он оторвал сэндвич ото рта и взвесил его, как футбольный мяч. На мгновение я подумал, что он собирается бросить его в меня.
  'Это должно меня разоружить ? Убедить меня, что ты праведный парень?'
  'Я не пытаюсь вас ни в чем убедить, - сказал я. - Дело в том, что я даже не знаю, что я здесь делаю'.
  'Ты здесь, потому что Махлон Берден манипулировал тобой'.
  'Полагаю, это значит, что нам двоим трудно сказать ему 'нет'.
  Его пальцы сжали сэндвич, превратив его во что-то бесформенное и рыхлое. Квашеная капуста и сок вытекли и шлепнулись на стол. Он взял клочок маринованной капусты и положил его в рот. Рассеянно жевал, облизывал кончики усов и вдруг выглядел потерянным. Грустный, мягкий, толстый ребенок, снова выбывший из игры.
  'Мне жаль', - сказал я. 'Я знаю, что для тебя это дерьмовое время, и я не хочу усугублять его. Нами обоими манипулировали. Не нужно продолжать'.
  'Я виню его', - сказал он.
  'Для Холли?'
  'За Холли, за все. За это'. Сжимая шарик жира. 'За мою мать. Ее нужно было отвезти в больницу, как только она начала истекать кровью и какать кровью - унитаз был белым, а она сделала его красным. Я до сих пор это помню. Я никогда этого не забуду. Из нее все выходило. Ей было больно. Любой идиот мог понять, что ей нужна медицинская помощь, но он, как обычно , знал лучше всех, сказал ей, что ей нужен только постельный режим, чтобы она успокоилась. Он не забрал ее, пока она не потеряла сознание'.
  "Почему?"
  'Он не любит врачей, не доверяет им. Всегда может сделать лучше сам. Может сделать что угодно лучше, чем кто-либо'.
  Лицо у него было горячим, жирным от пота, хмурым и щурившимся, как у боксера, которого наказывают. Наказанного своей яростью.
  'Что касается меня, - сказал он, - он ее убил, черт возьми . Мне было шестнадцать, у меня должны были быть водительские права, я должен был сам отвезти ее в больницу. Но он не позволил мне научиться водить, пока мне не исполнилось восемнадцать. Сказал, что я недостаточно взрослый . Он заставил Холли ждать, пока ей не исполнится девятнадцать'.
  Глаза у него выпячились, а мягкий живот затрясся. Кулаки у него были большие и мясистые, а сэндвич был не больше шарика из теста. Он посмотрел на него и выбросил в мусорку.
  Я сказал: 'Он рассказал мне другую историю о твоей матери. Рутина
   Операция прошла неудачно. Врачебная халатность'.
  'Единственная врачебная ошибка была его. Супружеская врачебная ошибка - жаль, что за это нельзя подать в суд. К тому времени, как ее доставили в операционную, она потеряла слишком много крови, и ее электролиты были в полном беспорядке.
  Она впала в шок и больше не вышла. Я знаю, потому что пару лет назад я использовал свои связи, чтобы вытащить ее карту'.
  Он ударил кулаком по столу.
  'Конечно, он рассказал вам другую историю. Он лжет. Не моргнув глазом. Говорит вам одно, а через минуту отрицает, что сказал это. Или, может быть, для него это не ложь - может быть, он действительно верит в ту чушь, которую он сам себе впаривает. Я не знаю. Даже после всех этих лет я не знаю.
  И мне насрать. Что я знаю, так это то, что он эгоистичный придурок, который заботится только о себе и увлекается властью - тотальным контролем. Он должен контролировать всех и вся. Командовать. Когда я жил дома, я был заключенным: то, как я одевался, что я ел, все должно было пройти его чертовски проверку. Переезд был как перерождение'.
  'А как же Холли?'
  'Моя сестра была худшим заключенным'.
  'Одиночное заключение'.
  Он выглядел пораженным.
  Я сказал: 'Эта фраза пришла мне в голову, когда я увидел ее комнату'.
  Его глаза увлажнились. 'Да. Чертово пожизненное заключение. По крайней мере, у меня была возможность выбраться оттуда. Она не... никаких навыков. Она... была
  - на одну ступень выше отсталого. Что было для него идеально. Как только она закончила школу, он уволил горничную, использовал Холли для уборки дома'.
  'Холли возражала?'
  'Холли ни против чего не возражала'.
  'Был ли он когда-нибудь... неподобающим с ней?'
  Его брови поднялись. 'Что ты имеешь в виду?'
  'Сексуально неуместно. Явно оскорбительно'.
  Он покачал головой. 'У вас, ребята, это в голове'. Затем его лицо напряглось от гнева. 'Почему? Вы что-то знаете?'
  'Нет', - быстро сказал я. 'Ничего'.
  'Тогда почему ты об этом спросил?'
  Я тщательно формулировала свои слова. 'Они жили изолированной жизнью, что характерно для ситуаций насилия. Он использовал ее как уборщицу. Казалось, что это почти... супружество'.
  'Не смей нас порочить, - сказал Берден. - Мы уже достаточно натерпелись'.
  'Я не планировал...'
   'Позвольте мне прояснить одну вещь: если мое имя или имя кого-либо из членов моей семьи появится в каком-либо отчете, который вы напишете для него или кого-либо еще, я подам на вас в суд со всей поддержкой этой корпорации.
  И если ты скажешь ему что-нибудь , что заставит его приставать ко мне - о чем угодно - я лично вытащу это из тебя. Я могу выглядеть как какой-то жирный ублюдок, но я могу отжать двести фунтов, ясно? Он поднял плечи и ударил по столу для выразительности. 'Это ясно?'
  Я сказал: 'Я ничего не пишу. И я пришел сюда поговорить о твоей сестре, а не о тебе'.
  Это потрясло его. Он покрутил костяшками пальцев по столу, как горилла, затем опустился на стул. Прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил.
  'До того, как ты появился, я сказал себе, что дам тебе поблажку, сохраню достоинство, и вот я нажимаю на свои кнопки'. Он болезненно улыбнулся. 'Боже, я превращаюсь в него'.
  'Сомневаюсь', - сказал я, многозначительно глядя на фотографии на стене.
  'То, что вы создали для себя, сильно отличается от того, с чем вы выросли'.
  Он закрыл глаза рукой. 'Они лучшие', - сказал он сдавленным голосом. 'Я не могу позволить, чтобы это повлияло на них'.
  "Я понимаю."
  'Знаете? Вы знаете, каково это, когда шестилетняя девочка выходит из дома и на нее кричат репортеры? Когда дети в школе издеваются над ней из-за того, что ее тетя стреляет в детей? Мне пришлось перевезти их обоих из города. Я как раз думала о том, чтобы вернуть их обратно. Я не могу позволить этому изменить их - не могу впустить его в нашу жизнь'.
  'Конечно, нет', - сказал я. 'Нарциссизм был бы разрушительным'.
  Он кивнул. 'Именно так его назвал мой терапевт.
  Нарциссическое расстройство личности - считает себя центром мира. Как трехлетний ребенок, который так и не вырос. Неизлечимо - я не должен ожидать, что он когда-либо изменится. У меня был выбор: либо научиться принимать его, либо держаться от него подальше. Сначала я думал, что смогу научиться, завести какие-то дружеские отношения. Но после того, как я встретил Гвен и ее семью, увидел, какими должны быть семьи, я понял, что он сделал со всеми нами. Насколько он был действительно долбанутым . Это заставило меня ненавидеть его еще больше'.
  Я слушала все это, но в моих ушах звенели два слова: мой психотерапевт.
  Бэрден заметил мой недоверчивый взгляд, улыбнулся и пожал плечами.
  'У меня другой, - сказал он. - Один из хороших. Меткий стрелок.
  Я начала ходить к нему еще в колледже - в консультационный центр. У меня были боли в животе, я думала, что умру так же, как моя мать
   Он делал. Он работал волонтером, не заработав ни цента. Ему потребовалось два года, чтобы меня привести в порядок; затем он выгнал меня в реальный мир. Сейчас он на пенсии. Живет в Дель-Маре, играет в гольф. Время от времени я туда захожу. Доктор Джордж Голдберг'.
  Имя мне не знакомо.
  'Он тоже тебя не знал. Я позвонил ему и спросил о тебе.
  Он поспрашивал, посмотрел вас, сказал, что у вас хорошие полномочия, что у вас, кажется, приличная репутация. Иначе я бы не согласился вас принять, с давлением или без давления'.
  'Доктор Голдберг когда-нибудь встречался с вашим отцом?'
  'Нет. Этот ублюдок никогда не знал, что я с кем-то встречаюсь, иначе он бы что-нибудь сделал, чтобы это остановить. Или захватить власть. А теперь он нанял тебя. Довольно забавно, да? Милые, черт возьми, иронии жизни'.
  'Я не знаю, что он вам сказал', - сказал я, 'но я не работаю на него, не брал у него ни копейки и не собираюсь этого делать. Я ввязался, потому что полиция попросила меня помочь детям в школе справиться с последствиями снайперской стрельбы'.
  Он сказал: 'Да, дети. Как у них дела?'
  'У них все хорошо, но сама мысль о совершенно незнакомом человеке - девушке -
  Стрельба по ним до сих пор для них загадка. Поэтому, когда твой отец предложил мне шанс узнать что-то о Холли, я им воспользовался.
  'Холли', - сказал он. Он уставился на свой стол и покачал головой. 'Я знаю, что то, что она сделала, было злом. Если бы мой ребенок был в том дворе, я бы сам хотел ее убить. Но мне все равно ее жаль. Я ничего не могу с собой поделать'.
  'Это понятно. У тебя есть какие-нибудь соображения, почему она это сделала?'
  Он покачал головой. 'Я ломал голову - мы с Гвен оба. Я имею в виду, Холли была странной - она всегда была странной. Но никогда не была жестокой. Не то чтобы я хорошо ее знала - столько лет разделяло нас, но у нас никогда не было ничего общего. Никогда не было никаких отношений. Она не цеплялась за меня, как другие младшие сестры - она всегда шла своим путем, делала свое дело. А он всегда сравнивал нас - ставил меня в пример ей, вбивал клин между нами'.
  'А что было ее личным делом?'
  'Сидела в своей комнате, слушала чертово радио и танцевала кругами. Сумасшедшая на вид. Раньше я стеснялся ее. Она была... скучной. Я не хотел, чтобы кто-то знал, что она моя сестра'. Он болезненно улыбнулся. 'Теперь все раскрыто, да?'
  Я улыбнулся и кивнул.
  Он сказал: 'У Гвен четыре брата. Она очень близка со всеми из них.
   Она не могла понять, как брат и сестра могут быть совершенно незнакомыми людьми. А потом, когда она встретила его , она поняла - как он держал нас раздельно, всегда. Чтобы контролировать нас. Черт возьми, в последнее время мы пытались что-то изменить. Гвен сама инициировала это. Она пригласила Холли к себе, попыталась узнать ее получше. А также чтобы увести Холли от него.
  Постепенно. Из своей раковины. Она была готова вложить время в Холли.
  В каком-то смысле произошедшее далось ей тяжелее, чем мне'.
  'Вы приглашали Холли к себе домой?'
  'Да. Всего несколько раз - может, три или четыре'.
  'Когда это было?'
  'Этим летом. Август, сентябрь. Мы обязательно пригласили ее, когда его не будет. Он много путешествует, навещает своих поставщиков. Бизнес - это его чертова жизнь, его настоящий ребенок. Этот гребаный мудак Графф, которого он создал, - его личная кукла Франкенштейна. Мы знали, что если он узнает, то попытается все испортить, и вдобавок ко всему, Гвен отказывается подпускать его к Эми. Мы даже не хотели звонить, потому что, насколько нам известно, у него прослушиваются телефоны - он настоящий помешанный на гаджетах, обожает все эти параноидальные высокотехнологичные штуки. Все еще вспоминает свои шпионские дни в армии
  - 'Он был шпионом?'
  'Какая-то разведывательная работа. Предположительно. Он намекал на это, а потом, если я его спрашивал, отказывался говорить об этом. 'Я не могу в это вникать, Говард'. Садист. Вечно в гребаном порыве власти'.
  'Он сказал мне, что занимается криптографией и демографией'.
  'Как я уже сказал, он лжет. Может, он все это выдумал, был чертовым уборщиком туалетов. Так или иначе, Гвен проезжала мимо дома, пока не застала Холли перед домом, выносящей мусор. Она попыталась завязать разговор, сказала Холли позвонить нам в следующий раз, когда его не будет в городе. Прошло несколько недель - мы не думали, что она пойдет на это. Но потом она это сделала. Мы пригласили ее на воскресный ужин. Индейка. Каштановая начинка.
  Одно я точно помню: она всегда любила индейку'.
  'Как все прошло?'
  'Это был не просто смех, если вы это имеете в виду. Мало разговоров. Холли в основном сидела и слушала, как мы трое разговариваем, смотрела, как Эми играет со своими куклами, никогда не присоединялась. Потом мы включили музыку, и она немного потанцевала; она была не очень грациозна. Но потом они с Эми начали танцевать вместе. И они танцевали еще несколько раз, когда она приходила. Эми очень умная - она вела Холли. Казалось, что они хорошо ладят, как сверстники. Эми очень добрый ребенок - она никогда не будет насмехаться. Она знала,
  Холли была странной, но она никогда ничего об этом не говорила, просто танцевала с ней. Гвен и я оба думали, что у нас есть некоторый прогресс, но потом Холли перестала звонить. Вот так вот. Мы не могли понять почему, послали его к черту и попытались позвонить, взяли его чертову машину. Поэтому Гвен снова начала ездить мимо, подождала, пока его машина уедет, и постучала в дверь. Холли ответила. Гвен сказала, что она выглядит ужасно - изможденной, как будто кто-то умер. Гвен пыталась поговорить с ней, но она отгородилась от нее, продолжала заламывать руки и нести чушь.
  'Что за чушь?'
  'Говорить что-то снова и снова. Тарабарщина. Хочу увидеть. Или хочу скажи. Хочу тоже посмотреть .
  "СЛИШКОМ?"
  'Или, может быть, их было ДВОЕ - кого это волнует? В любом случае это не имеет особого смысла, не так ли? Гвен попыталась заставить ее объяснить, но Холли разволновалась и побежала обратно в дом. Гвен последовала за ней.
  Холли пошла в оружейный шкаф, достала винтовку. Это напугало Гвен. Она поспешила уйти и позвонила мне. Мы поговорили об этом, решили, что у Холли был какой-то срыв. То, что она схватила пистолет, действительно нас обеспокоило - она всегда ненавидела его оружие, никогда не подходила к нему.
  Мы позвонили в полицию анонимно. Сказали им, что у человека с психическими расстройствами есть доступ к огнестрельному оружию, и дали адрес. Они спросили, был ли человек с психическими расстройствами признан психически больным или действительно угрожал кому-то оружием. Мы сказали нет. Они сказали, что тогда ничего не могут сделать, пока мы не пойдем в суд по вопросам невыезда и не убедим судью, что она представляет опасность для себя и других. Даже тогда все, что мы могли получить, это арест на семьдесят два часа. И он был уверен, что будет с этим бороться. Поэтому мы в конечном итоге ничего не сделали. Из-за Эми. Мы не хотели, чтобы она подвергалась какому-либо безумию. Судам, психиатрам и ему. И мы прекратили попытки сблизиться с Холли'.
  'Когда это произошло - когда вы схватили пистолет?'
  'В прошлом месяце. За пару недель до...'
  Он опустил голову. 'Так что то, что произошло, не стало большим сюрпризом, не так ли? У нее явно были мысли о насилии, и никто не воспринял их всерьез. Я все время думаю, мог ли я это предотвратить'.
  'Вряд ли', - сказал я. 'Вы рассказали об этом полиции?'
  'Какого черта? Втянуть мою семью в еще большее дерьмо? Снова вставить мое имя в газеты? К тому же, парень, которого они прислали, выглядел как гребаный актер, ему было все равно'.
  'Лейтенант Фриск?'
   'Да, это был он. Помню, я подумал: 'Какой придурок'. Пытался меня ошарашить, очевидно, считал себя крутым парнем. Все время твердил, не состоит ли она в каких-нибудь подрывных группах. Смешно, да?
  Холли вступает в чертову Красную бригаду'. Он покачал головой. 'Нет, мы об этом - об оружии - никому не говорили. Гвен до сих пор не может об этом говорить - обо всем этом. Она убеждена, что это ее вина. Вот она, самый добрый человек, который когда-либо ходил по этой земле, и она винит себя'.
  Я сказал: 'Добрые всегда так делают. Может, вам с ней стоит съездить в Дель Мар'.
  Рискуя вызвать его гнев, давая советы.
  Но он сказал: 'Может быть', - побежденным голосом. 'Я бы хотел, чтобы был какой-то способ повернуть время вспять. Я знаю, что это чертово клише, но это сделало бы жизнь чертовски проще, не так ли?'
  Он снова закрыл лицо и громко вздохнул.
  Я спросил: 'Ты помнишь, когда Холли перестала звонить?'
  'Сентябрь. Конец сентября'.
  Сразу после убийства Айка Новато.
  Ужасный. Изможденный. Как будто кто-то умер.
  Я спросил: 'У нее были друзья?'
  'Я никогда такого не видел'.
  'Она когда-нибудь упоминала имя Новато?'
  Он убрал руку от лица. 'Нет. Кто это?'
  'Кто-то, кто мог быть другом. Он доставлял продукты для рынка Динвидди. Мы знаем, что у него и Холли было по крайней мере несколько непринужденных разговоров'.
  'Он так говорит?'
  'Он ничего не говорит. Он мертв'.
  "Как?"
  "Убит в сентябре прошлого года. Как раз в то время, когда Холли начала отдаляться от тебя".
  'Мёрд - О, Господи. Ты думаешь, это то, что её сбило с ног?'
  'Это возможно'.
  'Вы хотите сказать, что этот Новато что-то для нее значил?'
  'Может быть. Твой отец говорит нет...'
  'То, что он говорит, - это чушь собачья. Кто такой - был - этот Новато? Что за человек'.
  'Люди, которые его знали, говорят, что он был славным парнем. Умный, черный. Тед Динвидди был о нем высокого мнения. Он был курьером Динвидди'.
  Он улыбнулся. 'Черный. Это имеет смысл. В старшей школе Тед Динвидди был нашим местным пламенным радикалом. Теперь он
   бизнесмен, вероятно, чувствуя себя виноватым. Нанять черного парня - это то, что он бы сделал. И нервничал. Тревога смягчила бы его вину'.
  Несколько мгновений он молчал, словно погрузившись в воспоминания.
  Прежде чем наступила тишина, я спросил: 'Каковы политические взгляды вашего отца?'
  'Я не знаю, есть ли они у него. Он гребаный малоникрат . Поклоняется себе - нахуй всех остальных'.
  'Когда Холли приходила, она когда-нибудь говорила о политике?'
  'Ничего. Как я уже говорил, она вообще почти ничего не сказала. Почему?
  Что это вообще такое? Кто убил Новато?
  'Это нерешенная проблема'.
  'Как это случилось?'
  Я размышлял, как много ему рассказать. Когда я не ответил сразу, он подошел и сказал: 'Слушай, я открылся тебе. Может быть, завтра мне станет легче, а может и нет. Но суть в том, что я не сдерживался и я тебя ни черта не знаю. Так что если у тебя есть что мне сказать, что-то, что я могу донести до Гвен, помочь ей осмыслить это, мне нужно это знать. Я, черт возьми, этого заслуживаю '.
  Я рассказал ему о смерти Новато в переулке и исчезновении Софи Грюнберг. Ничего не упомянул о подозрениях Смита, что они оба были замешаны в наркотиках. Говорил о радикальных политических взглядах Грюнберга и воскресил свою теорию о том, что Холли была мотивирована каким-то извращенным политическим импульсом. Нацелившись на Массенгила. У меня не было ничего, чтобы подтвердить это, но терапевт во мне взял верх; я хотел, чтобы Берден почувствовал себя лучше.
  Это сработало.
  Он долго думал, а потом сказал: 'Так это немного легче воспринимается. Что она не собиралась за детей. Что каким-то безумным, ебаным образом у нее была цель. Друзья. Люди, которые заботились о ней'.
  Он отвернулся, посмотрел на изображения своей жены и дочери.
  'Мы хотели быть ее друзьями. В этом и был весь смысл. Узнать ее, восстановить связь. Наверстать упущенное время - спасти что-то. Но так нельзя, правда? Это просто, черт возьми, так не работает, не так ли?'
   24
  Десять минут растянулись более чем на час. Когда я встал, чтобы уйти, Берден был настолько подавлен, что выглядел сонным, а рука, которую я пожал, была мокрой и вялой. Я оставил его за столом и пошел к лифту.
  Воздух снаружи оставался теплым, и хотя он вонял выхлопными газами, я был рад втянуть его в легкие. Рад был уйти от ненависти и ярости, которые заполнили его офис, как болотный газ.
  Я думал, что теперь понимаю, почему Мэлон Берден так хотел, чтобы я поговорил с его сыном. Говард отгородился от него; у них двоих не было никакой связи. Но если бы Говард поговорил со мной, я мог бы передать старику то, что узнал.
  Уменьшиться до размера модема.
   Это мой главный талант. Я умею все складывать.
  И Говард говорил; я узнал гораздо больше, чем ожидал.
  Но я не собирался ни о чем сообщать Бэрдену.
  Я просматривал его, пока ехал: Холли психологически деградировала вскоре после смерти Айка Новато. Держал винтовку, которую она в конечном итоге отнесла в сарай...
   Хочу увидеть, хочу сказать. Хочу увидеть или сказать тоже.
  Или их было двое?
  Видишь два чего?
  Вероятно, это просто тарабарщина, не требующая перевода.
  Какая связь, если таковая имеется, существует со смертью Новато и исчезновением Грюнберга?
  Я начал сомневаться, смогу ли я когда-нибудь по-настоящему понять, что привело Холли в этот сарай.
  Ничто не сравнится с этим чувством компетентности...
  Когда я повернулся обратно на Глен, я был полон решимости выбросить все это из головы. Думать о хорошем. Думать о Линде. О том, как поцеловать ее.
  Я вернулся домой в семь сорок. Она пришла через час, в розовом платье и сандалиях, с распущенными волосами цвета солнечного золота.
   Первый поцелуй был долгим и глубоким, и я чувствовал, что полностью отдаюсь ему. Но когда он закончился, она сказала: 'Ты чувствуешь напряжение.
  Все в порядке?'
  'Просто немного устал. И голоден. Все еще хочешь мексиканскую еду?'
  'Еще бы. Мое угощение'.
  'В этом нет необходимости'.
  'Не волнуйся'. Она погладила меня по плечу. 'Когда мы сделаем Спаго, ты заплатишь'.
  Как только мы подошли к двери, зазвонил телефон.
  Она сказала: 'Продолжай'.
  Я сделал это в гостиной.
  'Алекс? Это я', - голос Робина.
  'О, привет'.
  'Привет. Ты в порядке?'
  'Конечно. Отлично. А как насчет тебя?'
  'Хорошо. Я просто жду, пока клей застынет, подумал, что позвоню и свяжусь с вами'.
  'Я ценю это. Как дела?'
  'Отлично. Очень занят'.
  "По-прежнему."
  "По-прежнему."
  Линда достала пудреницу и посмотрела в зеркало.
  Робин сказал: 'Итак'.
  "Так."
  Линда подняла глаза. Я улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.
  'Алекс, сейчас неподходящее время?'
  'Нет. Я как раз собирался уходить'.
  'Есть что-то особенное?'
  "Ужин."
  'Эй', - сказала она, - 'не хочешь заскочить за пиццей? По старой памяти?'
  'Это было бы... сложно'.
  'О, - сказала она. - Ухожу, ухожу '.
  'Угу'.
  'Ой. Извини. Я тебя отпущу. Пока'.
  Я сказал: 'Подожди. У тебя правда все в порядке?'
  'Отлично. Правда. И в этих помещениях тоже кто-то есть.
  На данный момент ничего космического, но показатели хорошие'.
  "Я рад."
  'Хорошо', - сказала она. 'Я просто хотела связаться. Рада, что ты в порядке. Будь
   хорошо."
  "Береги себя."
  "Ты тоже."
  " 'Пока."
  " 'Пока."
  Линда ничего не сказала, когда мы вышли к машине. Я поехал в Сансет, проехал мимо съезда на шоссе 405, слушая Майлза Дэвиса. Несколько мгновений спустя она выключила радио и спросила: 'Её?'
  Я кивнул.
  'Вам не нужно было торопить события ради моей выгоды'.
  'Нет смысла тянуть'.
  "Хорошо."
  Я сказал: 'Все кончено, но мы все еще имеем дело с некоторыми... остатками дружбы'.
  'Конечно. Логично'. Через мгновение: 'Она прекрасна'.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Я нашел ее фотографию. Сегодня утром в вашей библиотеке. На одной из книжных полок изображением вниз'.
  "Ой?"
  'Не сердись, - сказала она, - я не шпионила'.
  'Я не злюсь'.
  'Что произошло, так это то, что я проснулся рано, подумал, что мне стоит что-нибудь почитать, и нашел это, когда просматривал ваши книги - по крайней мере, я предполагаю, что это она. Длинные вьющиеся волосы, немного ржавого цвета? Действительно хорошая фигура? Красивые большие темные глаза? Вы двое стоите перед каким-то озером?'
  Лагуна в Калифорнийском университете в Санта-Крузе. Я вспомнил поездку - мотель, в котором мы остановились. Смятые простыни. Прогулки в горах...
  'Это старая фотография', - сказал я. 'Я не знал, что она у меня еще есть'.
  'Ничего страшного, если бы вы сохранили его намеренно'.
  'Я не любитель сувениров'.
  'Я', - сказала она. 'У меня до сих пор есть фотографии Мондо в одном из моих альбомов. До того, как все пошло не так. Что это говорит обо мне
  -психологически?"
  'Угу-угу', - покачал я головой. 'Не на работе. Никаких внеофисных интерпретаций'.
  'У тебя нет нормального офиса'.
  'Нужно ли мне говорить больше?'
  Она улыбнулась. 'В любом случае, она прекрасна'.
  'Она есть. И все кончено'.
   'Ты уже это говорил'.
  'Вошло в привычку так говорить', - сказал я. 'Пытаюсь убедить себя. В конце концов это сработало'.
  'Вы бы возненавидели меня, если бы я спросил, как и почему?'
  ' Как так, она пошла на пробное расставание, которое переросло во что-то постоянное. Я боролся с этим, пытался убедить ее вернуться. К тому времени, как она передумала, я изменил свое. Почему так, она чувствовала, что я ее душил. Подавлял ее. Она выросла с подвластным отцом, ей нужно было расправить крылья, попробовать все самой. Я не пытаюсь сделать так, чтобы это звучало банально или избито. В этом была обоснованность'.
  'А теперь она хочет вернуть тебя'.
  'Нет. Как я уже сказал, это просто остаток дружбы'.
  Линда не ответила.
  Мы ехали некоторое время.
  'Удушение', - сказала она. 'Я вообще тебя таким не вижу'.
  'Я уже не тот парень, каким был год назад. Все это заставило меня по-настоящему взглянуть на себя'.
  'Не то чтобы мне самой этого хотелось', - сказала она. 'Быть задушенной'.
  'Почему-то я не считаю тебя поддающейся подавлению'.
  "Ой?"
  'Ты давно боролась за свои нашивки, Линда. Никто не отнимет их у тебя'.
  'Думаешь, я довольно крутой, да?'
  'В хорошем смысле. Я думаю, ты справишься сама'.
  Она положила руку мне на затылок.
  'О, еще плотнее. Извините, что заставила вас говорить об этом. Какая же я любопытная Нэнси'.
  'Любопытная Нэнси?'
  'Это регионализм'.
  'Из какого региона?'
  'Моя квартира. Там - я заставила тебя улыбнуться. Но эта шея - она как твердая древесина'. Она придвинулась ближе, начала разминать. Я чувствовал ее тепло и ее силу, исходящие от этих мягких рук, тех, которые я считал пассивными, когда впервые встретил ее.
  Она спросила: 'Как это?'
  'Фантастика. Я бы обменял ужин на часик'.
  'Вот что я тебе скажу', - сказала она. 'Сначала мы наедаемся мексиканской едой, потом возвращаемся к тебе или ко мне, я делаю тебе настоящий техасский массаж, а потом ты можешь меня задушить. Ты просто забываешь обо всех
   уродство и осложнения, и ты душашь меня, сколько твоей душе угодно'.
  В итоге это оказалось мое место. Мы были в постели, когда зазвонил телефон.
  Лежа голышом в темноте, держась за руки, слушая 'Рапсодию в блюзовых тонах' в исполнении Гершвина .
  Я сказал: 'Господи, который час?'
  'Двадцать минут двенадцатого'.
  Я снял трубку.
  Майло сказал: 'Привет'.
  "Как дела?"
  'По оттенкам раздражения в вашем голосе могу ли я сделать вывод, что сейчас неподходящее время?'
  Я сказал: 'Ты все лучше и лучше справляешься с этой старой детективной игрой'.
  'Кто-то с тобой?'
  'Угу'.
  'Блондиночка, я надеюсь?'
  'Ни один из твоих...'
  'Хорошо, я хочу поговорить с ней. Дайте ей трубку'.
  Озадаченный, я передал трубку Линде. 'Это Майло. Для тебя'.
  Она сказала: 'Для меня?' и взяла его. 'Алло, детектив Стерджис, что это?... О. Вы уверены?... Это здорово. Как вы... О. Это было удачно... Вы так думаете? Ладно. Звучит интересно... Я полагаю. Если вы действительно так думаете... Ладно, я буду там. Спасибо'.
  Она потянулась через меня и повесила трубку. Ее грудь коснулась моих губ. Я рефлекторно укусил ее. Она отстранилась и сказала: 'Хочешь прокатиться?'
  Улица под названием Fiesta Drive. Сегодня вечером тумана нет. В лунном свете магнолии выглядели как вырезанные из бумаги деревья.
  Дом выглядел аккуратным, ничем не отличаясь от других в квартале. На подъездной дорожке был припаркован Oldsmobile Cutlass; за ним - низкая черная сигара Firebird Trans Am. На заднем бампере Firebird была наклейка с позывными радиостанции хэви-метала и еще одна, гласившая ЖИЗНЬ - ЭТО ПЛЯЖ.
  Входная дверь пахла свежей краской. Колокол отбил первые семь нот 'Боевого гимна Республики'. На пятой ноте дверь открыла озабоченная, грузная женщина лет пятидесяти. Она
   На ней были зеленые брюки цвета мха и белая блузка, и она была босиком. Ее круглое лицо было бледным под короной из нежно-голубых бигуди. Ее подбородок проиграл битву с гравитацией.
  Линда сказала: 'Я доктор Оверстрит'.
  Женщина задрожала и сказала: 'Я... Они... Не могли бы вы войти? Пожалуйста'.
  Мы вошли в гостиную, идентичную по размеру, отделке и планировке той, что была в доме Берденов. Эта была выкрашена в лютиково-желтый цвет с контрастными белыми молдингами и обставлена ситцевым диваном с юбкой в цветочек и соответствующими стульями, коричневым вельветовым креслом-реклайнером, золотисто-кленовыми приставными столиками и блестящими белыми керамическими лампами. На стенах висели гравюры пленэрных пейзажей и натюрмортов с предпочтением фруктов и рыбы, а также бронзовое колесо зодиака и старый рождественский венок.
  Камин был заложен кирпичом и выкрашен в белый цвет. На очаге стояла модель шхуны, сделанная из грубо обработанных медных листов и латунной проволоки.
  Смуглый мужчина с резкими чертами лица сидел в кресле, но он не был расслаблен. У него были редеющие черные волосы, седеющие на висках, вытянутое лицо с вытянутой нижней челюстью, которое провисало - ориентировалось вниз так же верно, как лоза лозоходца. Он был одет в футболку и серые брюки под клетчатым халатом Pendleton, махровые тапочки на белых, с синими венами ногах. Его руки покоились по бокам кресла, кисти сжимались и разжимались.
  Майло стоял напротив него, слева от дивана. Мальчик лет шестнадцати или семнадцати сидел прямо под ним. Мальчик был большим, мягким, громоздким, с толстыми, бесформенными белыми руками, торчащими из закатанных рукавов горохово-зеленой футболки с накладными карманами. Вокруг его пухлых запястий были кожаные повязки с гвоздиками. Его черные джинсы были заправлены в сапоги Wellington с цепочкой на каблуке. Массивное стальное кольцо с черепом доминировало на его левой руке. Его правая рука закрывала его лицо. То немногое, что я мог видеть на его лице, было опухшим, еще не полностью сформированным, под темными волосами, подстриженными близко к черепу. Нечеткие подобия бакенбард спускались по щекам, испещренным прыщами, и опускались на дюйм ниже мочек ушей. Он не поднял глаз на наше появление, просто продолжал делать то, что он, очевидно, делал уже некоторое время: плакать.
  Майло сказал: 'Добрый вечер, доктор Оверстрит и доктор Делавэр. Это Бьюкенен, мистер и миссис'.
  Мужчина и женщина жалко кивнули.
  'А это Мэтью. Он сделал рисунок на твоей машине'.
  Мальчик закричал громче.
   Его отец сказал: 'Прекрати это к черту. По крайней мере, смирись с этим и не будь трусом, черт возьми'.
  Мальчик продолжал плакать.
  Бьюкенен вскочил и подошел к дивану, большой, мягкий мужчина. Он схватил запястья мальчика и дернул их. Мальчик низко наклонился, пытаясь спрятать лицо между коленями. Его отец наклонился и заставил его голову подняться, схватив его за челюсть.
  "Ты посмотри на них, черт возьми! Посмотри правде в глаза, или тебе будет еще хуже, я обещаю".
  Лицо мальчика было бледным и измазанным соплями, его рот был перекошенным и гротескным в хватке отца. Он зажмурил глаза. Бьюкенен выругался.
  Миссис Бьюкенен сделала шаг к сыну. Взгляд мужа предостерег ее. Его рука напряглась. Мальчик вскрикнул от боли.
  'Спокойно', - сказал Майло. Он коснулся руки Бьюкенена. Мужчина яростно уставился на него, затем отступил.
  'Садитесь, сэр', - мягко сказал Майло.
  Бьюкенен вернулся в кресло, запахивая халат и отводя взгляд от нас.
  Майло сказал: 'Мэтт, это доктор Оверстрит. Директор школы Хейл, но ты, наверное, это знаешь, не так ли?'
  Мальчик в ужасе уставился на Линду, затем зажмурился.
  Линда сказала: 'Привет, Мэтью'.
  Мальчик снова спрятал лицо.
  Его отец резко обернулся и сказал: 'Говори!'
  Мальчик что-то пробормотал.
  Бьюкенен вскочил в мгновение ока. Его правая рука метнулась вперед, и голова мальчика откинулась назад.
  Миссис Бьюкенен вскрикнула.
  Майло сказал: 'Достаточно! Садись!'
  Бьюкенен упер руки в бока и уставился на Майло. 'Я хочу, чтобы он это сказал'.
  'Пит', - сказала его жена.
  Ее муж указал на нее пальцем. ' Ты не лезь в это дело!'
  'Мистер Бьюкенен', сказал Майло, 'давайте не будем усугублять ситуацию. Почему бы вам просто не сесть?'
  'Меня бы выслушали с самого начала', - сказал Бьюкенен, - 'не было бы никаких проблем. Он сделал это. Он должен был с этим справиться - больше никаких поблажек'. Он попытался смотреть на Майло сверху вниз, сдался и сердито посмотрел на жену.
   Майло сказал: 'Вы абсолютно правы, сэр. Лицом вверх - это именно то, что ему нужно сделать. Так что давайте дадим ему шанс сделать это'.
  Бьюкенен посмотрел на сына. 'Скажи это!'
  Мальчик выдавил из себя 'извините' между рыданиями.
  'Извините, мэм !' - рявкнул его отец.
  'Простите, мэм'.
  'Он действительно такой', - сказала миссис Бьюкенен, глядя на Линду. 'Он никогда ничего подобного раньше не делал и никогда больше не сделает. Нам всем очень жаль'.
  'Ради Бога, перестань извиняться', - сказал ее муж. 'За что, черт возьми, нам извиняться? Кроме, разве что, того, что ты его балуешь, даешь ему все, о чем он жалеет, чтобы ему никогда не пришлось брать на себя какую-то чертову ответственность'.
  'Пит, пожалуйста'.
  'Не надо, Пит, мне угождать!' - сказал Бьюкенен. 'Просто перестань стоять у меня на пути и дай мне разобраться с этим так, как это следовало сделать давным-давно'. Он протянул пару больших белых волосатых кулаков.
  Его жена закусила губу и отвернулась. Мальчик перестал плакать достаточно долго, чтобы следить за родительской перепалкой.
  Бьюкенен-старший повернулся к нему спиной и подошел к Линде. Его губы дрожали, и я заметил, что один глаз опустился ниже другого. 'Мэм, у меня фамилия президента. Я верю в эту страну. Глубоко верю. У нас в семье есть солдаты, поколениями. Я отслужил в Корее, служил, получил документы, подтверждающие это. Так что мы здесь точно не поощряем никаких нацистских разговоров. Он, должно быть, подхватил это из-за того дерьма, которое он все время крутит - рок-клипов.
  Которого уже давно нет в этом доме, это точно'.
  Сердитый взгляд через плечо.
  Мальчик снова закрыл лицо.
  'Не смей, когда я с тобой разговариваю!' - крикнул отец. 'Лицом вверх , черт возьми!'
  Он повернулся и двинулся к сыну. Майло встал между ними. 'Я собираюсь настоять, чтобы вы сели, сэр. Сейчас же ' .
  Бьюкенен напрягся, затем выдохнул.
  Лицо Майло было полицейской маской.
  Бьюкенен пробормотал что-то, затем вернулся в кресло, взял вчерашнюю газету со столика и сделал вид, что его интересует спортивный раздел.
  На тяжелом лице его жены отразилось унижение.
  Майло сказал: 'Доктор Оверстрит, если вы хотите выдвинуть обвинения, я скажу вам,
   Мэтта арестовали и доставили'.
  Мальчик снова заплакал. Его мать последовала его примеру.
  Мистер Бьюкенен с отвращением посмотрел на них обоих.
  Линда подошла к дивану и принялась изучать мальчика. Он старался избегать ее взгляда, шмыгал носом и вытирал его рукавом.
  Она спросила: 'Почему, Мэтт?'
  Нервничать. Пожимать плечами.
  'Мне важно это знать. Прежде чем я решу, что делать.
  Зачем ты это сделал?'
  Мальчик что-то пробормотал.
  Линда спросила: 'Что это?'
  'Не знаю'.
  'Ты не знаешь, почему ты разбил мою машину?'
  Пожимаю плечами.
  'Что вы использовали?'
  'Лом'.
  'Ты знал, что это моя машина?'
  Тишина.
  'Да ладно, Мэтт. Ты мне должен'.
  Кивок.
  'Ты знал, что это моя машина?'
  "Ага."
  'Почему ты хочешь причинить мне боль? Я когда-нибудь что-то тебе сделал?'
  Покачивание головой.
  'Тогда почему?'
  'Школа'.
  'А как же школа?'
  'Приводим... их'.
  "ВОЗ?"
  'Негры и бобовые. Все говорили, что вы их привели, чтобы захватить район'.
  'Все? Кто все?'
  Мальчик пожал плечами. 'Просто люди'.
  Бьюкенен вмешался. 'Он этого здесь не слышал. Не то чтобы я одобрял то, что вы сделали, но мы придерживаемся закона, идем своим путем и не создаем проблем другим. И мы не говорим пустые разговоры. Я работаю с цветными - мы прекрасно ладим'.
  'Какую работу вы выполняете, мистер Бьюкенен?'
  Он назвал компанию по производству электроники. 'Линейный супервайзер. У меня семьдесят пять человек под началом, многие из них мексиканцы и цветные. Он не
   Слышишь, как тут говорят такие пустые разговоры?' Сыну: 'Ты что, правда?'
  Мальчик покачал головой.
  'Это чертовы рок-клипы', - сказал его отец. 'И эта машина - ему никогда не стоило ее иметь. Слишком чертовски инфантилен, чтобы вытереть свой собственный нос. Посмотри на себя!'
  Миссис Бьюкенен вышла из комнаты и вернулась с коробкой салфеток.
  Она вытащила один и протянула сыну.
  Он взял мазок из носа.
  Его отец сказал: 'Поздравляю, умник. Этот Trans Am - уже история'.
  "Папа-"
  "Замолчи!"
  Линда сказала: 'Мэтт, позволь мне прояснить ситуацию. Ты обижен на меня, потому что думаешь, что я пытаюсь захватить твой район, приводя детей из других районов. Поэтому ты разбил мою машину'.
  Кивок.
  'Откуда ты знаешь, что это моя машина?'
  Мальчик сказал: 'Видел тебя'. Едва слышно.
  'С вами был кто-нибудь еще?'
  Покачивание головой.
  'Кто-нибудь еще знал, что ты собираешься это сделать?'
  "Нет."
  'Ты только что сделал это сам'.
  Кивок.
  'Зачем ты нарисовал свастику на машине?'
  Пожимаю плечами.
  'Знаете ли вы, что означает свастика?'
  "Как бы."
  'Вроде того? Что это значит?'
  'Немцы'.
  'Не немцы', - сказал его отец. 'Нацисты. Твой дед с ними воевал'.
  Линда спросила: 'Зачем ты нарисовал свастику?'
  'Не знаю. Просто как бы...'
  'Что-то вроде того?'
  'Классно. Плохо. Как Ангелы'.
  'Ангелы ада?'
  "Ага."
  'Господи', - сказал его отец.
  Линда спросила: 'Что ты делал так поздно, Мэтт?'
   Бьюкенен посмотрел на жену и сказал: 'Черт возьми, хороший вопрос'.
  Мальчик не ответил.
  Линда сказала: 'Мэтт, я задала тебе вопрос и ожидаю ответа'.
  'Крейсерская'.
  'Ломом?'
  Нет ответа.
  'Зачем тебе нужен был с собой лом?'
  'Чтобы сделать это'.
  'Чтобы разбить мою машину?'
  Кивок.
  Бьюкенен сказал: 'Говори, черт возьми'.
  'Да', - сказал мальчик.
  'Значит, ты планировал разбить мою машину'.
  Взгляните на отца. 'Да'.
  "Как долго?"
  'Не знаю - несколько дней'.
  'Почему несколько дней? Что навело вас на эту идею?'
  'Её... стрельба'. Мальчик выпрямился, его рыхлое лицо оживилось. 'Это просто показало, как всё было фу... как всё было разгромлено, ни... чёрные дети и мексы. Это просто показало, как всё было разрушено, и это была вина школы'. Повернувшись к отцу:
  'Так и вы с ней сказали'.
  Миссис Бьюкенен поднесла руку ко рту.
  'О, Господи', - сказал ее муж, побледнев. 'Ты чертов маленький идиот! У людей есть мнения - это Америка, ради Христа! Ты выражаешь мнение - ты должен говорить то, что думаешь. Вот что такое демократия. Иначе это могла бы быть Россия. Но ты не должен ходить и уничтожать частную собственность , ради Христа!'
  Он повернулся к Линде. 'Послушайте, мэм, вам заплатят все до последнего цента за вашу машину. Завтра Trans Am отправится к дилеру подержанных автомобилей, и все до последнего цента, что мы получим от него, пойдет на вашу машину, и я даю вам слово'.
  'Хорошо. Я ожидаю оплату в течение недели', - сказала Линда. 'Но этого недостаточно'.
  Мальчик окаменел и уставился на нее.
  'Пожалуйста', - сказала миссис Бьюкенен, - 'не заставляйте его идти в тюрьму. Он...'
  'Не тюрьма', - сказала Линда. 'Слишком легко. Я хочу от него большего. Реального раскаяния'. Мэтту: 'В какую школу ты ходишь?'
  "Пали."
  'Младший?'
   'Второкурсник'.
  'Во сколько вы заканчиваете работу?'
  "Два."
  'У него ограниченные академические возможности', - сказала его мать.
  'К половине третьего я хочу, чтобы ты был в моей школе. Помогал'.
  'Как?' - спросил мальчик.
  'В любом случае, я хочу, чтобы ты помог. Сегодня ты можешь оттирать граффити со стены. Завтра ты можешь работать на ксероксе. Или писать эссе'.
  Мальчик вздрогнул.
  'Не любишь писать, Мэтт?'
  'У него были проблемы', - сказала его мать. 'Дислексия'.
  'Тогда это будет для него особенно полезно'.
  'Да, так и будет', - сказала миссис Бьюкенен. 'Да, так и будет. Мы это ценим. Спасибо, мэм'.
  'Детектив Стерджис', - сказала Линда, 'я готова не выдвигать обвинения, если Мэтт будет сотрудничать и в конечном итоге окажет мне большую помощь. При одном условии. Если он облажается, смогу ли я все равно их выдвинуть?'
  'Абсолютно', - сказал Майло. 'Я оставлю дело открытым, удостоверюсь, что он получит максимальное наказание, все тяжкие преступления, судимый как взрослый'. Мэтту: 'Мы говорим о большом тюремном сроке, сынок'.
  'Он будет сотрудничать', - сказала его мать. 'Я прослежу, чтобы он...'
  Линда сказала: 'Мэтт? Ты понимаешь, что происходит?'
  'Да, да. Мэм. Я так и сделаю. Я... Мне очень жаль. Это было глупо'.
  'Тогда я готов дать тебе шанс'.
  Миссис Бьюкенен выразила глубокую благодарность.
  Мистер Бьюкенен, казалось, обмяк в своем кресле, стал выглядеть старше и меньше, напряжение притворства мачо спало с его усталых плеч.
  Он сказал: 'Вы счастливчик, мистер. И вы еще не слышали от меня'.
   25
  Снаружи на обочине Майло сказал: 'Мне нечего было делать сегодня вечером. Поехал кататься. Увидел, как его машина очень медленно объезжает квартал, около половины десятого, еще больше сбавил скорость, когда подъехал к школе. Когда он подъехал в третий раз, я решил положить вишенку на крышу и остановить его. У него был лом прямо там, на сиденье. Тупой ребенок. Он чуть не поджарил штаны, когда увидел меня'.
  Линда сказала: 'Ты слышала, что говорила мать, обо всех этих школьных проблемах'.
  'Точно как Холли', - сказал я.
  'Но они не знали друг друга', - сказал Майло. 'Я работал над этим с чрезвычайной тщательностью. У него нет никаких записей, он не был членом каких-либо банд или групп. Так что, похоже, это единственное хулиганство, в которое он был вовлечен - или на котором был пойман'.
  Линда стояла к нему спиной. Он поднял бровь, желая узнать, как много я ей рассказал.
  Я слегка покачал головой и сказал: 'Может быть, ты пресек преступную карьеру в зародыше'.
  'Его карьера не продлилась бы долго - мы ловим тупых. В любом случае, пора уходить. Извините, что разбудил, но я подумал, что вам будет интересно узнать'.
  'Я позвонила', - сказала она. 'Я рада, что ты позвонил. Как ты думаешь, я поступила правильно?'
  'Кажется, это такой же хороший вариант, как и любой другой. Система ювенальной юстиции берет верх в таких случаях, мы говорим о строгой лекции. Может быть. Если у вас действительно крутой судья, неделя на ферме почета и знакомство с некоторыми людьми, с которыми ему не нужно знакомиться. Но если он снова облажается, дайте мне знать. Я всегда могу быстро провести несколько, с точки зрения процедуры, и напугать его до чертиков'.
  Линда сказала: 'Хорошо. И еще раз спасибо'.
  Он сказал: ' Bon soir ', отдал честь и ушел.
  'Молодец', - сказала Линда.
  'Никаких возражений'.
  Мы вернулись ко мне и обнаружили, что слишком взвинчены, чтобы
   сон. Я нашел колоду карт в кухонном ящике, и мы скучали, выпив несколько глотков джина, от которого не хватило концентрации внимания, наконец выключили свет и задремали, лежа рядом друг с другом.
  На следующее утро я отвез ее обратно в ее квартиру и поднялся вместе с ней. Она переоделась в сиреневый костюм, забрала арендованную машину в подземном гараже и поехала в школу. Я сбегал по нескольким поручениям, а затем сам поехал туда. Кусочки серпантина все еще цеплялись за сетку цепи. В остальном на территории было тихо - почти призрачно.
  Утренняя хандра.
  Я ждал в офисе Линды, пока она проверяла, не возникли ли какие-либо проблемы с адаптацией после концерта. Несколько учителей сообщили о некоторой недисциплинированности, но не о том, с чем они не могли бы справиться.
  В полдень я зашёл к этим учителям и, убедившись, что всё идёт гладко, ушёл.
  В 13:00 позвонил Мэлон Берден. 'Есть ли прогресс, доктор Делавэр?'
  'Я встречался с вашим сыном вчера вечером'.
  'Отлично. И?'
  'Он не мог ничего нового сказать о Холли, но он сказал, что вы навещали его около месяца назад. Вы беспокоились о ней'.
  Пауза. 'Да, это правда. Я знала, что Говард... тайком водил ее к себе домой. Он и его жена думали, что я не знаю, но, конечно, я знала. Поскольку они проводили больше времени вместе, я подумала, что он сможет сказать мне, почему она выглядела грустной'.
  'Грустно?'
  'Замкнутый. Необщительный. Более обычного'.
  'Когда это началось?'
  'Позвольте мне вспомнить - конец сентября или начало октября. Я помню, потому что мой осенний каталог только что вышел. Извините, что не упомянул об этом, когда вы были дома, но со всем, что происходило - воспоминаниями - это ускользнуло. Я не функционировал в полную силу'.
  'Вы подозревали, что ее контакт с Говардом стал причиной абстиненции?'
  'Я ничего не подозревал, доктор. Я просто пытался разработать гипотезы. Теперь, конечно, вы предоставили мне одну. Смерть черного мальчика. Это произошло в конце сентября. Он и Холли, возможно, были ближе, чем я думал. Что еще вы знаете о нем, кроме того, что он был наркоманом?'
  'Некоторые люди, знавшие его, сомневаются, что он употреблял наркотики'.
  "Люди?"
   'Тед Динвидди'.
  'Тед Динвидди'. Берден тихонько усмехнулся. 'Не совсем Эйнштейн, этот. Говард делал за него домашнюю работу. Где был убит Новато?'
  'Южный Лос-Анджелес'
  'Южный Лос-Анджелес. До бунта мы называли его Уоттс - никогда не мог этого понять, люди сжигают свои собственные дома, загрязняют свои собственные гнезда. Ваш друг-детектив упоминал, к какой банде он принадлежал?'
  'Нет никаких доказательств того, что он принадлежал к какой-либо банде'.
  'В этом городе наркотики означают банды', - сказал он. 'Или, по крайней мере, так они говорят. Что еще вы можете рассказать мне о нем?'
  "Вот и все."
  'Ну ладно. Что у нас дальше на повестке дня?'
  'Мистер Берден, я не узнал ничего, что могло бы оправдать Холли.
  И, честно говоря, я не вижу себя двигающимся в этом направлении'.
  Пауза. 'Это очень разочаровывает, доктор'. Но он не казался разочарованным. Или удивленным. 'Вы не думали поговорить с членами семьи Новато - покопаться в его прошлом?'
  'Он был с востока, у него не было здесь семьи. И, честно говоря, мистер Берден, я не вижу, чтобы это было полезно с точки зрения того, чего вы хотите'.
  'Почему, доктор?'
  'Кажется, здесь просто нет никакой связи с Холли'.
  На другом конце провода тишина.
  'Извините', - сказал я. 'Я не вижу места, где можно было бы пройти оценку, которая бы соответствовала вашим потребностям'.
  Он сказал: 'Мне жаль, что ты так думаешь. Почему бы тебе не прийти снова? Мы вдвоем можем поразмыслить, разработать какие-нибудь гипотезы'.
  'Может быть, через некоторое время', - сказал я. 'Я сейчас немного связан'.
  'Понятно', - сказал он. 'Но вы не закрываете дверь?'
  'Нет', - сказал я. 'Дверь никогда не закрывается'.
  'Хорошо'. Пауза. 'Вчера возле школы был такой переполох.
  В газетах говорилось, что советник Лэтч пригласил рок-певца, чтобы развлечь детей. Зарабатываете политические деньги?
  'Кучи этого'.
  'Почему бы и нет?' - сказал он. 'Лови момент. А потом они будут танцевать на могиле моей дочери'.
   Через час позвонил Майло, и я рассказал ему о своей встрече с Говардом Берденом, описал ухудшение психики, которое Говард наблюдал у своей сестры после смерти Новато. Она держит винтовку. Хочу увидеть двоих.
  Он спросил: 'Чего она хотела увидеть в двух экземплярах?'
  'Понятия не имею'.
  'Хм', - сказал он. 'Как насчет того, чтобы увидеть двух мертвых людей? Массенгила и кого-то еще'.
  'Защелка?'
  'Может быть', - сказал он. 'Двух засранцев одним выстрелом. Поговорим о вашей гражданской ответственности. Или, может быть, она планировала сделать Массенгил в школе, а затем отправиться куда-нибудь еще ради жертвы номер два. Для этих психов необычно иметь сложные планы - заблуждения. Но мне ведь не нужно вам это говорить, не так ли? В любом случае, все это лишь подтверждает картину одинокого убийцы, она берет в руки оружие за две недели до стрельбы - это показывает преднамеренность. Она изначально была психически неуравновешенной, пережила стресс из-за смерти Новато, расклеилась, полтора месяца копила злость, ходила к оружейной стойке, вникала в суть дела. А потом - бац. Как у меня дела - психологически?'
  'Достаточно хорошо'.
  'Папе это не понравится'.
  'Я только что говорил с ним и поставил его на удержание'.
  'До каких пор?'
  'Неопределенный'.
  'Не хватило смелости его отрезать?'
  'Мне нечего ему предложить', - сказал я. 'Но, насколько я знаю, его оборона вот-вот рухнет. Я хотел действовать полегче'.
  'Я думал, тебе этот парень не нравится'.
  'Я не знаю, но это не отменяет моей ответственности. Кроме того, этот парень жалок - у него не осталось ничего от семьи. Его сын его ненавидит -
  очевидно, он просто хотел, чтобы я с ним поговорил, потому что между ними нет никакой связи. Поэтому я пошел на уступки'.
  'Интересно', - сказал Майло.
  'Что такое?'
  'Работа, на которой нужно постоянно следить за собой и заботиться о чувствах людей'.
  'Это тоже часть твоей работы'.
  'Иногда', - сказал он. 'Но в основном люди, которые мне дороги, мертвы.
  Кстати, я связался с колледжем Санта-Моники. Новато зарегистрировался на летнюю сессию, но бросил учебу через неделю'.
  'Достаточно долго, чтобы его имя было внесено в список Центра занятости'.
   'Я тоже так думал. Наверное, поэтому он и зарегистрировался. Без удостоверения личности, без рекомендаций было бы сложно найти работу'.
  'Динвидди бы понравился этот студенческий быт. Он тоскует по школьным дням'.
  'Мой вопрос, - сказал Майло, - почему Новато хотел низкооплачиваемую работу, если он продавал наркотики?'
  'Прикрытие? Смит сказал, что они становятся изощреннее'.
  'Возможно. Как бы то ни было, я не знаю, стоит ли этим заниматься. Мой источник в Центре Холокоста прилетает из Чикаго сегодня днем. У меня там назначена встреча в пять - это последнее, что я собираюсь там делать. Ты когда-нибудь там был?'
  "Нет."
  'Вы должны это увидеть. Каждый должен это увидеть'.
  'Я свободен в пять'.
  'Ты водишь'.
  
  * * *
  Строительные леса и огороженный деревянный периметр обозначали зону строительства рядом с двухэтажным зданием из белого кирпича и черного мрамора.
  
  'Это музей', - сказал Майло. 'Дом терпимости. Они только в прошлом месяце начали строить'.
  Движение было перегружено на радиусе полуквартала вокруг участка. Моторы стонали, вздымались глиняная пыль, стук молотков и визг пил перекрывали горючий стон работающих на холостом ходу двигателей. В центре Пико стоял человек в оранжевом жилете и направлял кран, который выезжал на бульвар. Женщина-регулировщик свистнула и в белых перчатках заставила подчиниться постоянно растущее стадо автомобилей.
  Майло наклонился к центру Севильи и посмотрел в зеркало заднего вида. Через мгновение он снова посмотрел.
  Я спросил: 'Что это?'
  'Ничего'. Его взгляд метался из стороны в сторону.
  'Давай, Майло'.
  'Это ничего', - сказал он. 'Некоторое время назад я думал, что кто-то может быть у нас на хвосте. Это, вероятно, ничего'.
  "Вероятно?"
  'Не поднимай шума'. Он откинулся на спинку кресла.
  'Где ты это видел?'
  'Прямо перед Motor, около Fox Studios. Наверное, мое воображение...
   Сейчас там, кажется, никого нет, но все слишком забито, чтобы быть уверенным'.
  'Может быть, это не твое воображение. У меня было такое же чувство пару раз на прошлой неделе'.
  'Вот так?'
  'Я тоже отношу это к воображению'.
  'Вероятно, так оно и было'.
  "Вероятно?"
  'Как я уже сказал, Алекс, не поднимай шум. Даже если кто-то и был, скорее всего, это был Департамент'.
  'Почему ты так говоришь?'
  'Машина. Седан Plymouth. Плоские серые шины с черными боковинами, радиоантенны. За исключением наркоторговцев и всех их конфискованных хот-родов, Департамент не обнаружил никаких спецэффектов'.
  'Зачем Департаменту за нами следить?'
  'Не мы. Я. Может, я кому-то наступил на ногу. У меня большие ноги'. Он пошевелил своими башмаками.
  Я спросил: 'Фриск?'
  Он пожал плечами. 'Да, я полагаю. Это игра в стиле Кенни, но это может быть кто угодно. Моя персона никогда не бывает такой уж 'грата'.
  'А как же те, кто следовал за мной? Вина по ассоциации?'
  'Единицы? Сколько их было?'
  'Двое, оба раза. Сначала в коричневой Тойоте, потом в каком-то седане.
  По-моему, во второй раз это был мужчина, а во второй раз - женщина'.
  'Звучит как-то слишком изобретательно для Департамента. Когда и где это произошло?'
  'Оба раза были ночью. Выходили из ресторанов. Первый раз я был один в Санта-Монике. Второй раз - в прошлое воскресенье вечером с Линдой. Мелроуз, недалеко от Ла-Бреа'.
  'Как долго они у вас оставались?'
  'Недолго'. Я рассказал ему о том, как заехал на заправку, чтобы избежать столкновения с коричневой Тойотой.
  Он улыбнулся. 'Блестящий ход, Дабл-0-Семь. Они показывают какие-либо признаки того, что заметили тебя после того, как ты въехал на станцию?'
  'Нет. Просто проехал мимо'.
  'А что во второй раз?'
  Я покачал головой. 'Я съехал на боковую улицу, и они исчезли'.
  'Не похоже на хвост', - сказал он. 'И никаких сходств с тем, что я только что видел. Это был один парень - мужчина-кавказец, стандартный экземпляр. И
  Он не просто остался у нас на хвосте. Он держался позади - так, как учат в полицейской школе. Вот что привлекло мое внимание - интервал.
  Профессионализм. Гражданский бы это пропустил. Я мог бы легко это пропустить. Даже сейчас я не уверен, что это был не какой-то парень, который просто случайно проезжал мимо. Если бы Департамент потрудился организовать двух человек-хвост, скорее всего, второй парень был бы в другой машине, делая AB. Ваши парни, с другой стороны, были очевидны, черт возьми, - вы видели
  Их, не так ли? Что наводит меня на мысль, что они не следили за тобой.
  Так что в целом я бы проголосовал за воображение, Алекс'.
  'Твоя правда, а моя чушь?'
  'Просто сохраняю здравый смысл', - сказал он. 'Мое, вероятно, тоже чушь'.
  Он откинулся назад, сделал вид, что разминает ноги и зевает.
  Кран наконец исчез, и мы двинулись дальше. Когда я повернул за угол, Майло осмотрел проносившиеся мимо машины.
  'Ничего', - сказал он. 'Забудь обо всем'.
  Мы припарковались на парковке для посетителей позади центра и обошли его вокруг к главному входу. Пройдя через металлоискатель, мы зарегистрировались у охранника в штатском в открытой будке. Он был молод, с острыми чертами лица, с коротко подстриженными черными волосами, сильным подбородком и жесткими глазами.
  Майло показал удостоверение личности и сказал: 'Мы здесь, чтобы увидеть Джуди Баумгартнер'.
  'Подождите, пожалуйста', - сказал охранник. Какой-то акцент. Он отступил на несколько футов и сделал звонок.
  'Израильтяне', - сказал Мило. 'После свастики они используют бывших сотрудников спецслужб в качестве охраны. Очень упрямые. С ними может быть очень трудно иметь дело, но они справляются со своей работой'.
  Охранник вернулся к стойке. 'Она будет через несколько минут. Вы можете подождать там'. Он указал на короткий, открытый лестничный пролет. Над ним была площадка, украшенная черно-белой фреской с широко открытыми глазами. Испуганные лица. Это напомнило мне телевизионную трансляцию в день снайперского выстрела.
  Майло сказал: 'Как насчет того, чтобы мы посмотрели экспозицию?'
  Охранник пожал плечами. 'Конечно'.
  Мы спустились по открытой лестнице на уровень подвала. Темный коридор, звуки печатания и телефонных звонков. Несколько человек шли по коридору, целеустремленные, занятые.
  Справа от лестницы находилась черная дверь с надписью 'ЭКСПОЗИЦИЯ', сделанной маленькими стальными буквами.
  'Временно, - сказал он, - пока музей не будет достроен'.
   Он открыл дверь в комнату около тридцати квадратных футов, обшитую панелями галереи-белого цвета, с серым ковром и очень прохладную. На стенах висели увеличенные фотографии.
  Майло пошел. Я последовал за ним.
  Первая фотография: штурмовики пинают и избивают пожилых евреев на улицах Мюнхена.
  Второе, невозмутимые граждане маршируют с плакатами: RAUS MIT
  EUCH DRECKIGE
  ЮДЕН!
  Я остановился, перевел дух и пошел дальше.
  Солдат в сапогах и фуражке, не старше девятнадцати или двадцати лет, ножницами по металлу стрижет бороду перепуганного дедушки, а другие солдаты с ликованием наблюдают за ним.
  Разбитые и изуродованные витрины магазинов в Берлине после Хрустальной ночи.
  Свастики. Плакаты с грубыми готическими буквами.
  Разрушенные здания. Разбитые лица.
  Триптих на полпути вниз по первой стене заставил меня остановиться, хотя Майло продолжал идти. Зимняя сцена. Лес монументальных хвойных деревьев на вершине мягко катящихся снежных дюн. На переднем плане ряд обнаженных мужчин и женщин сгрудился перед траншейными могилами; некоторые все еще держали лопаты.
  Десятки истощенных тел, впалые груди, сморщенные гениталии.
  Жертвы непристойно голые среди морозной красоты баварской деревни. За пленными - дюжина эсэсовцев, вооруженных карабинами.
  Следующее фото: солдаты поднимают оружие к плечу. Офицер держит дубинку. Большинство копателей стоят спиной, но одна женщина повернулась к солдатам лицом, крича и открыв рот. Темноглазая, черноволосая женщина, ее грудь сморщилась, лобковая щетина - темная рана в белой плоти.
  Затем: тела, кучи их, заполняющие окопы, сливающиеся со снегом. Один солдат протыкает штыком труп.
  Я заставил себя двигаться дальше.
  Крупные планы колючей проволоки - железные клыки. Знак на немецком языке. Клочок чего-то, прилипший к клыкам.
  Рычащие собаки.
  Увеличенный документ. Столбцы цифр, ровные поля, красиво напечатано, аккуратно, как бухгалтерская книга. Напротив каждого
   колонка, рукописные слова. Берген-Бельзен. Гота. Бухенвальд.
   Дахау. Дортмунд. Освенцим. Ландсберг. Майданек. Треблинка. Напротив каждого имени - цифровой код. Количество убитых. Так много цифр. Ужасающая арифметика...
  Еще больше белоснежных изображений: выбеленные кости. Кучи костей. Бедренные и большеберцовые кости, а также кости пальцев, белые, как клавиши пианино. Тазовые колыбели ободраны до нитки. Зияющие грудные клетки. Обрывки и фрагменты, ставшие неопознанными.
  Гора костей на основании из пыли и песка.
  Непостижимый Эверест из костей, украшенный черепами без челюстей.
  У меня свело живот.
  Еще один увеличенный документ: многосложные немецкие слова. Переводная подпись: ПРОЦЕДУРЫ ОБРАБОТКИ. Окончательное решение.
  Навязчиво подробные списки тех, кого отправляют на свалку: евреи, цыгане, подрывные элементы, гомосексуалы.
  Я посмотрел на Майло. Он стоял в другом конце комнаты, спиной ко мне.
  Руки в карманах, сгорбленный, грузный и хищный, как медведь, вышедший на ночную охоту.
  Я продолжал идти и смотреть.
  Витрина с канистрами с отравляющим газом Циклон Б. В другой витрине - рваная полосатая униформа из грубой ткани.
  Маленьких детей в тканевых шапочках и с косичками загоняют в поезда.
  Сбитые с толку, заплаканные. Крошечные ручки тянутся к материнской любви.
  Лица прижаты к окну поезда.
  Еще одна группа детей в безупречной школьной форме марширует под знаменем со свастикой, отдавая честь поднятой вверх рукой.
  Черные виселицы на фоне облачного неба. Тела свисают с них, их ноги едва касаются земли. Подпись, поясняющая, что леса были специально сконструированы с короткими перепадами, так что смерть от медленного удушения была продлена.
  Сторожевые вышки.
  Еще больше колючей проволоки - ее наматываешь на мили.
  Кирпичные печи.
  Поддоны с обугленным, спекшимся веществом.
  Толстые самодовольные коты лижут эту кучу.
  Плиточные лаборатории, напоминающие прозекторские. Раковины, полные стеклянной посуды. Человекоподобные существа на столах.
  Абзац, описывающий науку Третьего Рейха. Эксперименты с ледяной водой.
  Цвет глаз
  эксперименты.
  Искусственное оплодотворение
   Эксперименты. Эксперименты по межвидовому скрещиванию. Инъекции бензина для укрепления артерий. 'Хирургия' без анестезии для изучения пределов переносимости боли. Исследования близнецов. Исследования карликов. Авторитетного вида мужчины в белых халатах, держащие скальпели как оружие.
  Ряды могил возле 'санатория'.
  Мы с Майло столкнулись лицом к лицу. Когда я увидел влагу в его глазах, я понял, что мои тоже были мокрыми.
  Мое горло было словно забито грязью. Я хотел что-то сказать, но мысль о разговоре причиняла боль моей груди.
  Я отвернулась от него и вытерла глаза.
  Дверь галереи открылась. Вошла женщина и сказала: 'Привет, Майло.
  Извините, что заставил вас ждать'.
  Радость в ее голосе. Меня это встряхнуло, как ледяная ванна.
  Ей было лет сорок с небольшим, высокая и стройная, с длинной шеей и небольшим овальным лицом. Волосы короткие, седые и перьями. На ней было шелковое платье с набивным рисунком в лиловых и синих тонах и лиловые замшевые туфли.
  На ее бейдже было написано: ДЖ. БАУМГАРТНЕР, СТАРШИЙ НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК.
  Майло пожал ей руку. 'Спасибо, что согласилась принять меня в столь короткий срок, Джуди'.
  'Для тебя, что угодно, Майло. Если я и выгляжу развалиной, так это оттого, что четыре часа просидел в О'Харе в ожидании вылета. Место - зоопарк'.
  Она выглядела прекрасно.
  Майло сказал: 'Это Алекс Делавэр. Алекс, Джуди Баумгартнер'.
  Она улыбнулась. 'Приятно познакомиться, Алекс'.
  Майло сказал: 'Он никогда здесь раньше не был'.
  'Ну что ж, особый привет. Какие впечатления?'
  'Я рад, что увидел это'.
  Мой голос был напряженным. Она кивнула.
  Мы вышли из галереи и последовали за ней по коридору в небольшую комнату, обставленную четырьмя серыми металлическими столами, расставленными квадратом. Три из них были заняты молодыми людьми - двумя девушками и парнем студенческого возраста, - которые изучали рукописи и делали заметки. Она поприветствовала их, они поздоровались и вернулись к работе. Стены были заполнены книжными шкафами из того же серого металла. На пустом столе стояла картонная коробка.
  Джуди Баумгартнер сказала: 'В моем офисе проходит совещание, так что придется сделать это'.
  Она села за стол с коробкой. Мы с Майло придвинули стулья.
  Она указала на коробку. 'Вещи Айка. Я попросила своего секретаря зайти в библиотечный каталог и вытащить все, что он брал. Вот оно'.
   'Спасибо', - сказал Майло.
  'Я должна сказать тебе', - сказала она, - 'я все еще довольно потрясена. Когда я получила сообщение в Чикаго, что тебе нужно меня видеть, я думала, что это будет что-то о преступлениях на почве ненависти или, может быть, даже о каком-то прогрессе в деле Кальтенблуда. Потом, когда я вернулась, и Дженни сказала мне, чего ты хотел...'
  Она покачала головой. 'Он был таким славным парнем, Майло. Дружелюбным, надежным - действительно надежным. Вот почему, когда он перестал появляться на работе, я была очень удивлена. Пыталась найти номер, который он дал мне, когда подавал заявку на волонтерство, но он исчез. Должно быть, его выбросили. Место в дефиците - вещи постоянно выбрасываются. Мне жаль'.
  Майло спросил: 'Он здесь работал?'
  'Да. Разве Джени тебе не сказала?'
  'Нет. Все, что я знал, это то, что он проверял книги и проводил какие-то исследования'.
  'Он проводил для меня исследования, Майло. Больше двух месяцев. Никогда не пропускал ни дня - он был одним из моих самых постоянных. Действительно преданный. Его внезапный уход беспокоил меня - это было на него не похоже. Я спросил других волонтеров, знают ли они, что с ним случилось, но они не знали. Он не завел друзей - держался особняком. Я пытался узнать его номер, но его не было в списке. Наконец, после пары недель его отсутствия, я списал это на импульсивную юность. Решил, что переоценил его зрелость. Я никогда не ожидал... никогда не знал. Как это случилось, Майло?'
  Майло рассказал ей о стрельбе, сказав, что это произошло в наркопритоне, но умолчал о токсикологическом отчете.
  Она нахмурилась. 'Он точно не показался мне наркоманом. Если какой-то ребенок был ясным и честным, то это был Айк. Необычно честным - почти слишком серьезным для своего возраста. У него был действительно... ясный ум. Но люди ведь умеют поддерживать себя, не так ли?'
  'Когда он начал заниматься волонтерством?'
  'В конце апреля. Зашел с улицы и заявил, что хочет помочь. Симпатичный парень, огонь в глазах - страсть. Он напомнил мне, какими были студенты в шестидесятые. Не то чтобы я приветствовал его с распростертыми объятиями. Я хотел убедиться, что он уравновешен, а не просто захвачен какой-то импульсивной вещью. И, честно говоря, я был застигнут врасплох. Мы не получаем большого интереса от нееврейских детей, и со всей этой напряженностью между черными и евреями в последнее время, последнее, чего я ожидал, это черный ребенок, желающий исследовать Холокост. Но он был действительно искренним. Вдобавок к тому, что был умным. Очень быстро учился, а это трудно найти в наши дни.
   Кажется, что все одаренные люди остаются на карьерной лестнице и быстро богатеют.
  Такие, как эти трое, - она указала на другие столы, - являются исключением.
  'Они знали Айка?'
  'Нет. Они только начали. Осенние стажировки. Летняя группа состояла из трех студентов из Университета Йешива в Нью-Йорке, по одному из Брауна и Нью-Йоркского университета, и Айка. Из колледжа Санта-Моники. Все остальные вернулись на осенний семестр. Айк с ними не тусовался. Он был своего рода одиночкой, на самом деле'.
  'Вы сказали, что он был дружелюбным'.
  'Да. Это странно, не правда ли, теперь, когда вы об этом упомянули. Он был дружелюбным...
  много улыбался, был вежлив, но определенно держался особняком. Когда Джени рассказала мне, что произошло, я вспомнил, как мало он рассказал мне о себе во время интервью: он приехал несколькими месяцами ранее с востока, работал и учился. Он сказал мне, что любит историю, хочет стать юристом или историком. Он постоянно уводил разговор от личных тем к сути - истории, политике, бесчеловечности человека к человеку. Я был так захвачен его энтузиазмом, что подхватил его, не задавая слишком много личных вопросов. Как вы думаете, он что-то скрывает?
  'Кто знает?' - сказал Майло. 'Нет никаких записей о его заявлении?'
  'Нет, извините. Мы выбрасываем тонны. Все, что угодно, лишь бы избежать бумажного перенасыщения'.
  'Хотел бы я иметь такую роскошь', - сказал он. 'Теперь я вижу сны в трех экземплярах'.
  Она улыбнулась. 'Скажите спасибо, что вы не имеете дело с федеральным правительством. После многих лет торга Министерство юстиции наконец-то начало выдавать имена старых нацистов, которые все еще живут здесь. Все они лгали в своих заявлениях на визу, и мы работаем над тем, чтобы опередить их - встречаемся с федеральными прокурорами в разных городах, заполняем горы форм, пытаемся убедить их ускорить оформление документов о депортации. Именно этим я и занимался в Чикаго: пытался навязаться доброму старому дядьке, который управляет пекарней на Саут-Сайде - лучшая выпечка в городе, бесплатные образцы всем местным детишкам.
  Единственная проблема в том, что сорок пять лет назад этот старикашка отравил газом тысячу восемьсот детишек'.
  Лицо Майло стало жестким. 'Прижмешь его?'
  'Попробую. На самом деле, этот конкретный случай выглядит хорошо. Конечно, будет обычный вопль от его семьи и друзей: мы взяли не того парня; этот святой, он и мухи не обидит; мы преследуем его только из-за его благородного антикоммунистического прошлого -
   За всем этим стоит Москва, видите ли. Как будто русские дадут нам время. Не говоря уже о целой куче нытья от неконфликтных слабаков, которые считают, что человеческая натура в основе своей чиста и прошлое должно быть прошлым. И, конечно, откровенный антисемитский мусор от ревизионистских идиотов - толпы 'этого-никогда-не-было-во-первых-но-если-это-было-они-заслужили-это'. Ваши основные необундовцы'.
  'Нео-кто?'
  'Бундисты'. Она улыбнулась. 'Извините за эзотерику, я имела в виду Германо-американский союз. Это было большое движение в этой стране, до Второй мировой войны. Выдавало себя за немецко-американское гордое общество, но это было всего лишь прикрытием для американского нацизма. Бундисты были большими в изоляционистском движении, агитировали против участия США в войне, использовали прикрытие 'Америка прежде всего', чтобы настаивать на обязательной стерилизации всех беженцев - такого рода вещи. Но они были не просто крошечной маргинальной группой. Они проводили митинги в Мэдисон-сквер-гарден для тысяч людей, с баннерами со свастикой, маршами коричневорубашечников, 'Песней Хорста Весселя'. Руководили военизированными учебными лагерями -
  Два десятка из них, с бараками для 'штурмовиков'. Их целью было создание немецкоязычной колонии - Судетской области - в штате Нью-Йорк. Первый шаг к арийской Америке. Их лидеры были платными агентами Третьего рейха. Они издавали газеты, имели пресс-службу, издательскую компанию под названием Flanders Hall. Получали поддержку от Чарльза Линдберга и Генри Форда - бундесфюрера, человека по имени Фриц Кун, который был химиком Ford Motors - и многих политиков. Они взаимодействовали с отцом Кофлином, Джеральдом Л.К.
  Смит, много других психов. Но после Перл-Харбора их лидеров арестовали за шпионаж и подстрекательство к мятежу и отправили в тюрьму. Это помешало движению, но не убило его. Экстремизм - он такой. Рецидивирующая раковая опухоль - за ней нужно постоянно следить, ее нужно отсекать. Сейчас это скинхеды, ревизионисты... Холокоста никогда не было. Они процветают на экономических трудностях - пытались использовать проблемы фермеров несколько лет назад. Последнее - одинизм. Какая-то древняя скандинавская религия. Они отвергают христианство, потому что оно развилось из иудаизма. А есть еще одна группа, которая утверждает, что они настоящие евреи. Мы, евреи, недочеловеки, порождение Евы и змеи. Фаррахан говорит то же самое - белые сепаратисты появились на одном из его митингов и пожертвовали деньги'.
  'Чудак', - сказал Майло.
  'Но опасно. Мы работаем сверхурочно, следя за ними
  все."
  'Участвовала ли компания Novato в расследовании какого-либо из них?'
  'Нет. Мы держим волонтеров подальше от таких вещей - слишком опасно. Мне угрожают смертью до двух раз в неделю. Он работал в библиотеке: переставлял полки, работал над индексным каталогом. Я звонил ему со списком ссылок и просил его принести их мне. Иногда я отправлял его в сторонние библиотеки - Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе или Еврейский унионный колледж. Или в Федеральное здание, чтобы забрать какие-то документы. У него был мотоцикл, что делало его идеальным для этого. В основном он читал - в свободное время. Сидел в библиотеке до закрытия, а потом забирал вещи домой'.
  Она посмотрела на коробку. 'Я пробежала глазами. Кажется, в основном это история Холокоста. Истоки и структура нацистской партии и неонацистских групп. По крайней мере, это то, что он проверил. У нас есть очень полная коллекция по гражданским правам, и мы собрали целый раздел о рабстве черных. Но он ничего из этого не проверил. Я была удивлена. Что просто напоминает мне, как легко поддаваться стереотипам...
  нужно постоянно с этим бороться. И все же, это первый раз, когда я могу вспомнить, чтобы черный ребенок сосредоточился исключительно на Холокосте. Было в нем что-то, Майло. Наивность - оптимистическая искренность -
  Это было действительно трогательно. Ты просто знал, что через пару лет он разочаруется и потеряет часть этого. Может быть, даже все. Но в то же время было приятно это видеть. Зачем кому-то хотеть его убить? Она остановилась. 'Довольно глупый вопрос от меня'.
  'Это всегда хороший вопрос', - сказал Майло. 'Отвратительны ответы.
  Он когда-нибудь упоминал кого-нибудь из своей семьи или друзей?
  'Нет. Единственный раз, когда он даже отдаленно перешел на личности, был ближе к концу его... Должно быть, в начале сентября. Он пришел в мой кабинет, чтобы принести какие-то книги, и после того, как он их отложил, он продолжал торчать рядом. Я даже не заметил сначала - я был по локоть в чем-то. Наконец я понял, что он все еще там, и поднял глаза. Он выглядел нервным. Расстроенным чем-то. Я спросил его, что у него на уме. Он начал рассказывать о каких-то фотографиях, которые он видел, когда каталогизировал - мертвые дети из крематориев, эксперименты Менгеле. Он был действительно взволнован. Иногда это просто поражает тебя, как гром среди ясного неба - даже после того, как ты видел тысячи других фотографий, одна выводит тебя из себя. Я призвал его говорить, высказать все. Пусть он продолжает о том, почему, если есть Бог, Он мог допустить, чтобы все это произошло.
  Почему ужасные вещи случаются с хорошими людьми? Почему люди не могут быть добрыми друг к другу? Почему люди всегда предают друг друга
   другой - жестоко обращаются друг с другом?
  'Когда он закончил, я сказал ему, что это вопросы, которые человечество задает себе с начала времен. Что у меня нет ответов, но тот факт, что он их задает, показывает, что он на голову выше толпы - в нем есть некая глубина. Мудрость задавать вопросы.
  Что ключ к тому, чтобы сделать мир лучше, - это постоянно задавать вопросы, никогда не принимать жестокость. Затем он сказал что-то странное.
  Он сказал, что евреи все время задают вопросы. Евреи глубоки.
  Он сказал это почти с тоской в голосе - почтением. Я поблагодарил за комплимент, но у нас, евреев, нет монополии ни на страдания, ни на прозрение. Что мы проглотили больше, чем нам положено, гонений, и такие вещи, как правило, ведут к самоанализу, но когда вы докопаетесь до сути, евреи такие же, как и все остальные - хорошие и плохие, некоторые глубокие, некоторые поверхностные. Он слушал, и на его лице появилась эта странная улыбка, немного грустная, немного мечтательная. Как будто он думал о чем-то другом. Затем он повернулся ко мне и спросил, понравился бы он мне больше, если бы был евреем.
  'Это меня действительно сбило с толку. Я сказала, что он мне нравится таким, какой он есть.
  Но он не отпускал его, хотел узнать, как бы я себя чувствовал, если бы он был евреем. Я сказал ему, что мы всегда можем использовать еще одного светлого пенни в племени - он не думает о переходе в иудаизм? А он просто одарил меня еще одной странной улыбкой и сказал, что я должен быть гибким в своих критериях. Затем он ушел.
  Мы больше никогда об этом не говорили'.
  'Что он имел в виду, говоря 'критерии'?'
  'Единственное, что я могу придумать, это то, что он рассматривал возможность обращения в реформаторскую или консервативную веру. Я православная - он это знал - а у православных более строгие критерии, так что, возможно, он просил моего одобрения, просил меня быть гибкой в своих критериях обращения. Это был странный разговор, Майло. Я сделала мысленную пометку продолжить его, попытаться узнать его получше. Но из-за нагрузки этого просто не произошло. Сразу после этого он перестал появляться. Некоторое время я думала, что сказала что-то не то, подвела его в чем-то'.
  Она остановилась, сцепила руки. Открыла ящик стола, достала пачку сигарет, закурила и выпустила дым.
  'Вот и все, что нужно, чтобы бросить курить. Это мой первый за всю неделю разговор. Говорить об этом нехорошо для моей силы воли. С тех пор, как я получил твое сообщение, я задавался вопросом, не просил ли он у меня чего-то, чего я не дал. Я мог бы как-то...'
  'Да ладно, Джуди', - сказал Майло. 'Тупиковые мысли'.
  Она держала сигарету на расстоянии вытянутой руки. 'Да, я знаю'.
   Майло взял его и растопил в пепельнице.
  Она спросила: 'Разговаривала с моим мужем?'
  'Это моя работа', - сказал он. 'Защищать и служить. У меня к вам еще несколько вопросов. Группы ненависти. Что-нибудь новое на местной сцене?'
  'Не особенно, просто обычные мелочи. Может быть, небольшое увеличение инцидентов, которое, по-видимому, связано с ситуацией в Израиле - многие печатные материалы, которые мы видим в последнее время, подчеркивают антисионистскую риторику: евреи - угнетатели. Боритесь за права палестинцев. Новый крючок для них с тех пор, как ООН приняла закон о том, что сионизм - это расизм. По сути, это способ для них приукрасить свое послание. И часть финансирования худшей антисемитской литературы поступает из Саудовской Аравии, Кувейта и Сирии, так что я уверен, что это как-то связано'.
  'Кто будет вламываться в дома и рисовать на стенах антисемитские лозунги?'
  'Это звучит как-то по-подростковому', - сказала она. 'Почему? Вы часто это слышите? Если да, то мы должны об этом знать'.
  'Всего один инцидент. В том месте, где жил Айк, и в соседней квартире. Его хозяйка была еврейкой, а сосед по квартире - раввин, так что, вероятно, это не имеет никакого отношения к Айку'.
  'Майло, - сказала она, - ты не думаешь, что его убили из-за его работы здесь?'
  'Ничто не указывает на это, Джуди'.
  'Но вы этого не исключаете. Вы здесь, потому что у вас есть хотя бы некоторые подозрения, что его могли убить из-за его расы'.
  'Нет, Джуди', - сказал он, - 'мне до этого еще далеко'.
  'Кеннеди', - тихо сказал я.
  Это был первый раз, когда я заговорил с тех пор, как мы вошли в комнату. Они оба уставились на меня.
  'Да', - сказал Майло. 'Есть еще кое-что. Наряду с антисемитскими вещами они написали: ' Помните Джона Кеннеди!' Это имеет для вас какой-то смысл?'
  'Может быть', - сказала она, - 'в зависимости от того, о каком Джоне Кеннеди вы говорите'.
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Если бы они написали 'Джон Ф. Кеннеди', это не имело бы особого смысла.
  Но был еще один Джон Кеннеди. Ветеран Конфедерации. Жил в Пуласки, Теннесси, и основал общественный клуб для других ветеранов Конфедерации под названием Ку-клукс-клан'.
  Я спросил: 'Панки, которые знают историю?'
   Майло ничего не сказал.
  Мы ушли, забрав с собой коробку с книгами, которые взял Айк Новато.
  Я спросил: 'Что ты думаешь?'
  Майло сказал: 'Кто, черт возьми, знает?'
  'Мне кажется, это начинает больше походить на политику, чем на наркотики.
  И Новато, и Грюнберг проявляют сильный интерес к нацистам. Оба погибают. Кто-то вламывается в их квартиру и рисует расистские лозунги'.
  Майло нахмурился, потер лицо. Затем зазвонил его пейджер.
  Я сказал: 'Хотите, я найду телефон?'
  'Нет, я позвоню тебе из твоего дома'.
  Он так и сделал и положил трубку. 'Мне пора, свежий бд. Не волнуйся -
  ничего общего с нацистами. Паралитик в доме престарелых на Палм - похоже, естественные причины'.
  'Как так вышло, что D-Three отправился на что-то подобное?'
  'Один из санитаров отвел моего парня в сторону и сказал ему, что паралитик был вполне здоров накануне, и это была не первая забавная смерть, которая у них там была. Место было полно нарушений санитарных норм, пациентов избивали, они сидели в собственном дерьме, не получали лекарств. Владелец дома имеет политические связи.
  Мой парень занервничал. Хотел узнать процедуру. Процедура такая: я выхожу и играю няньку'.
  Он пошел к двери. 'Есть какие-нибудь планы на вечер?'
  "Ничего."
  Он указал на коробку с книгами. 'Есть время почитать?'
  "Конечно."
  'Там много всего. Сначала вы можете проверить пометки на полях, подчеркивания и тому подобное. Если этого не сделать, может быть, это тенденция в том типе книг, который он выбрал, - подшаблон, что-то более конкретное, чем просто интерес к нацистам. В зависимости от того, насколько все запутается в Палмсе, я постараюсь вернуться сегодня вечером, посмотрим, что вы придумали'.
  'Меня оценивают?'
  'Нет, это сдал/не сдал. Прямо как в реальной жизни'.
   26
  Махлон Берден оставил сообщение в четыре часа.
  'Он просил передать вам, - сказал оператор, - что он может продолжить с того места, на котором вы остановились. В любое время'.
  "Спасибо."
  'Он звучал как-то нетерпеливо', - сказала она. 'Берден. Почему это имя знакомо?'
  Я сказал ей, что понятия не имею, повесил трубку, закончил давно просроченный отчет, а затем в семь часов сел за коробку с книгами.
  Первый том, который я взял, был английским переводом 'Майн'. Кампф. Я перелистал страницы, не нашел никаких заметок на полях или подчеркиваний.
  Вторая книга называлась ' Это не должно повториться снова: Черный Книга 'Фашистский ужас' Кларка Киннэрда. Крупный шрифт, мелкий тираж, дата публикации 1945 год.
  Перелистывая эти страницы, я обнаружил заметку на полях страницы 23. Прилегающий текст гласил:
  'Если не понимать, что немцы делали свои гнусности, а также свою войну прибыльными, то они непостижимы'.
  Далее следовало описание финансовых выгод, которые нацисты получили от расовых законов, позволявших им конфисковывать еврейскую собственность. Рядом кто-то аккуратно вывел карандашом:
  'Все та же старая история: власть и деньги, независимо от того, к какому крылу они принадлежат'.
  Я перевернул еще страницы, но не нашел больше никаких заметок. Только четко написанная хронология Второй мировой войны и множество фотографий, таких же, какие я видел в Выставочном зале. Я был захвачен ужасами и все еще читал в девять пятнадцать, когда вернулся Майло.
  Он спросил: 'Что-нибудь?'
  'Пока нет. Как остальные дома?'
  'Ничего слишком странного, с точки зрения убийства. Несмотря на то, что сказал дежурный, у пациента были проблемы с дыханием. Нужно дождаться коронера, чтобы он назвал точную причину смерти'.
  Он с отвращением посмотрел. 'Это место было настоящим Диснейлендом - все эти пустые глаза. Напомни мне изменить завещание: Первые признаки немощи,
   вывезли меня в пустыню и расстреляли. Ты голоден?
  'Не совсем', - я поднял книгу.
  'Эй, - сказал он, - если бы я принимал пищу только тогда, когда жизнь прекрасна, я бы, черт возьми, умер с голоду'.
  Мы поехали в суши-бар на Уилшире около Йеля. Прошло некоторое время с тех пор, как мы были там в последний раз, и место претерпело редизайн: сосновый бар и экраны сёдзи и музыка сямисэна, брошенная на фиолетовые и черные бархатные стены, дымчатые зеркала, лазерные рок-постеры и звуковая система, которой гордился бы ДеДжон Джонсон. Те же повара, но новые костюмы - черные пижамы и повязки на голову. Они размахивали ножами и выкрикивали приветствия сквозь дискотечный ритм.
  Майло посмотрел на них и сказал: 'Напоминает мне гребаного Конгза'.
  'Хотите попробовать что-нибудь другое?'
  Он осмотрел ряд сырой рыбы в баре и покачал головой.
  'Съедобные продукты все еще выглядят хорошо. Я слишком устал, чтобы идти на охоту'.
  Мы сели за столик как можно дальше от шума, заказали горячее сакэ, ледяную воду и много еды. Он быстро закончил, позвал официантку и заказал еще креветок и желтохвоста. Как только это принесли, он сказал: 'О, черт'.
  "Что."
  'Только что сработал пейджер'.
  'Я этого не слышал'.
  'Это потому, что он не издал ни звука. Я поставил его на Беззвучный/Вибрационный режим -
  Я чувствую, как он жужжит у меня в кармане. Рик настоял на этом - тот же, что у него. Так что когда мы пойдем в театр , мы не будем оскорблять других зрителей . Конечно, последний раз, когда мы были в театре, был еще в
  '85'.
  Я сказал: 'Похоже, это что-то из каталога Бердена. Довольно высокотехнологично для Департамента'.
  'Какой департамент? Рик купил. Подарок на повышение'. Он вытер рот и встал. 'Вернусь через секунду. Не трогай мои креветки'.
  Но его не было гораздо дольше секунды, а когда он вернулся, то выглядел очень мрачным.
  "Что это такое?"
  'Еще два ДБ. Двойное убийство'. Он засунул в рот кусок креветки, бросил деньги на стол и быстро убежал.
  Я догнал его. 'Куда торопишься? Думал, ты не на дежурстве'.
   'Не для этих'. Мы были на тротуаре. Он побежал быстрее.
  Прохожие глазели.
  'Что это, Майло? Опять нянька?'
  'О, да', - сказал он. 'Няньки как сумасшедшие. Одним из db был Сэмюэл Массенгил'.
  Адрес был на Шербурне, к югу от Олимпика, в квартале от Беверли-Хиллз. Кленовая улица с ухоженными старыми двухэтажными дуплексами и новыми квартирами. Тихий район, сплошной средний класс. Мигающие огни полицейских машин были видны в квартале, вульгарное вторжение.
  Удостоверение личности Майло помогло нам быстро пройти. Офицер в форме направил нас к одному из дуплексов на западной стороне улицы: белый, в испанском стиле, с коваными решетками, со вкусом оформленным ландшафтом. На подъездной дорожке под арочным навесом стоял желтый Fiat Spider. На нем были светоотражающие таблички с надписью CHERI T. На лепной арке, ведущей к входу в дуплекс на уровне земли, была натянута клейкая лента. Рядом с аркой рос большой олеандр, подрезанный в форме дерева, в полном розовом цвету.
  Из дома вышел молодой чернокожий полицейский с длинным костлявым лицом.
  Увидев Майло, он прикоснулся к своей шляпе и сказал: 'Бердетт, сэр. Я тот, с кем вы говорили'.
  Майло спросил: 'Что мы знаем, Бердетт?'
  Бердетт посмотрел на меня. Его глаза наполнились вопросами, но он их не отпустил. 'Два тела сзади, оба мужчины, кавказцы, возможно, огнестрельные ранения в голову. Определенно db, но мы все равно вызвали скорую - тихо, без сирены, как вы и сказали. Один - депутат, другого я не знаю - удостоверения личности могут быть в карманах, но мы их не трогали'.
  'Вероятные огнестрельные ранения?'
  'Вот как это выглядит. Свет там не очень хороший, и мы не хотели подходить слишком близко, чтобы не испортить сцену. Обильная лужа крови возле обеих голов, и я не видел никаких порезов или ран от дубинки. Кроме того, свидетель... сторона, сообщившая о происшествии, слышала выстрелы'.
  'Ты уверен, что это он ?'
  'Да, сэр. Я бы узнал это лицо где угодно, и PR это подтвердил'.
  'Где PR?'
  'Внутри. Первый этаж'.
   "Имя?"
  Бердетт вытащила блокнот и посветила фонариком. 'Имя на ее правах - Шерил Джейн Нувин. Женщина, чернокожая, черно-коричневая, рост пять шесть, рост один пятнадцать, дата рождения четыре/восемь/пятьдесят три. Этот адрес. Никаких пожеланий или ордеров. Но часть или все это может быть неправильным'.
  'Почему это?'
  'Она профессионал'.
  'Проститутка?'
  Бердетт кивнул. 'Высокая цена, но это довольно очевидно, как только вы увидите обстановку. Она потрясена, но знает, что такое улица. После того, как она ответила на первые несколько вопросов и подтвердила, что db one - это он , она отказалась говорить, пока не позвонит своему адвокату'.
  'Она уже сделала этот звонок?'
  'Пока нет. Я сказал ей подождать. Хотел, чтобы все было как можно тише - как ты и сказал. Мы ее мирандизировали, но не качали'.
  'Хорошо', - сказал Майло. 'Прежде чем она замолчала, ты слышишь от нее какую-нибудь историю о том, что произошло?'
  'Она позвонила по номеру девять-один-один. Сказала, что, по-видимому, на ее заднем дворе были выстрелы, и что она видела двух парней, лежащих на земле. Диспетчер сообщил нам, что это возможное ADW, выстрелы, высокий код два. Мы ожидали бродяг, но когда мы приехали сюда...'
  'Кто мы ?'
  'Зиглер и я', - Бердетт указал большим пальцем на коренастого белого офицера, стоявшего на страже у обочины.
  'Когда поступил звонок?'
  'Десять ноль четыре. Мы были у Патрисии и Пико на остановке за нарушение правил дорожного движения, возможно, двойка, бросили это и приехали сюда в десять двенадцать, провели тщательный поиск, увидели, кто такой db one, как они оба были одеты - было очевидно, что это не бродячая ситуация. Затем, когда мы вошли внутрь и увидели ее обстановку и ее поведение, мы сложили два и два.
  Кроме того, тот факт, что машина депутата была припаркована там, а ее машина была на подъездной дорожке, означал, что он, вероятно, навещал ее - я думаю, он хотел убрать свою машину с дороги, на всякий случай, если кто-то ее узнает. Когда я изложил ей это, она призналась, что он был там, он был клиентом. Вот тогда она заткнулась и попросила переодеться. Мы ей не позволили, хотели сохранить сцену'.
  'Почему она захотела измениться?'
  'На ней был только халат, надетый поверх... скорее всего, ничего'.
  'Почему она не переоделась до вашего прихода?'
  'Хороший вопрос, сэр. Может быть, она была потрясена - она действительно выглядела
   довольно потрясен'.
  'Несмотря на то, что я хорошо знаю улицы'.
  'Да, сэр'.
  'Кто-нибудь еще живет с ней?'
  'Нет, сэр. Это ее дом - она владеет всем зданием. Верхний этаж сдан в аренду художнику, но она говорит, что он в Европе'.
  'Проститутка в роли хозяйки', - сказал Майло. 'Высокооплачиваемое распространение. Кровь не была бы для нее обыденностью, как для уличной девчонки. Ладно, я вижу, как она вздрогнула. Что еще?'
  'Мы ее мирандизировали, как я и говорил, позвонили вам, затем вызвали помощь, чтобы иметь возможность обезопасить место преступления, как вы и приказали. Мы использовали ограниченный диапазон, чтобы все было тихо, никаких упоминаний о личности одного из них. Восемь-Л Пять-Код-Шесть нас - это Мартинес и Пеллетье. Пеллетье сейчас там с ней - мы подумали, что женщина могла бы ее успокоить, никаких обвинений в сексуальных домогательствах, может быть, даже получить от нее какую-то информацию. Но мы договорились, что никто не будет ее качать, пока вы не приедете. Восемь-Оль-Двадцать три приехали всего через несколько минут - это тот, кого вы видели, блокирующим улицу'.
  'Есть ли какие-то признаки того, что она была чем-то большим, чем просто пиар-агент?'
  'Нет, сэр, ничего очевидного'.
  'Есть ли у вас какие-нибудь предположения на этот счет?'
  'Интуиция?' Бердетт задумался. 'Ну, сэр, она сразу же позвонила - тела были еще теплыми, когда мы приехали. Так что если она стреляла, то она не очень умная. Мы не видели никакого оружия в доме, но мы и не искали толком. Думаю, все возможно'.
  'Каково ее поведение?'
  'Я бы назвал это расстройством, сэр. Довольно испуганным. Не робким или... виноватым, если вы это имеете в виду'.
  'Вы молодец', - сказал Майло. 'Техники и коронеры?'
  'Уже в пути'.
  'Ладно, давайте посмотрим туда'.
  Бердетт снова взглянул на меня.
  Майло сказал: 'Это доктор Делавэр. Он психолог, консультирующий Департамент - снайперская стрельба на школьном дворе. Мы как раз собирались по этому поводу, когда вам позвонили - вот его 'Кэдди' на улице. Пусть кто-нибудь переставит его в менее заметное место, ладно?' Мне: 'Дайте ему ключи, Док. Вы пойдете со мной'.
  Я передал ключи Бердетту. Он сказал: 'Просто прямо мимо машины и через подъездную дорожку. Мы огородили радиус'.
  'Дай мне свой фонарик', - сказал Майло.
   Бердетт отдала ему ключи и ушла, размахивая моей связкой ключей.
  Мы прошли под навесом и оказались на заднем дворе, который был маленьким и квадратным, а сзади располагался гараж на две машины с плоской крышей и старомодными деревянными дверями на петлях. Большая часть земли была вымощена бетоном. Узкая полоска газона на северной стороне украшала персиковое дерево и Т-образный металлический столб, предназначенный для удерживания бельевой веревки.
  Наружного освещения не было, но свет из затененного заднего окна и прожектор на крыше дуплекса по соседству в сочетании заливали маслянистым светом южную часть собственности. Часть света падала на Chrysler New Yorker последней модели.
  Рядом с машиной лежали два тела, животом вниз, конечности расставлены, головы повернуты в сторону. Вокруг них была протянута липкая лента.
  Они упали близко друг к другу на бетон - возможно, их разделяло два фута. Их ноги перекрывали друг друга, создавая человеческую букву V, и имели свободную, но искаженную позу, уникальную для трупов до окоченения и тряпичных кукол. Оба были одеты в костюмы - один серый, другой, который казался загорелым в ночном свете. Левая штанина брюк того, что был в загорелом, задралась, обнажив толстый белый пласт безволосой икры, которая сияла, как полированная слоновая кость. Пятна Роршаха тянулись от обеих голов.
  Сохраняя дистанцию, Майло провел фонариком по двору, сосредоточив его на лицах.
  "Он, ну ладно. Опухший от кровотечения - пуля, наверное, там плясала. Похоже, вход сзади, сверху шеи.
  Прямо в продолговатый мозг. Вероятно, это было быстро. Тот же выстрел по номеру два, немного выше, тоже чисто. Кто-то подошел оттуда, сзади машины, сбоку гаража, застал их врасплох и бах-бах. Близкое расстояние, выглядит очень профессионально. Эй, Алекс, посмотри на это. Вот кто, по-моему, это?
  Его луч упал на лицо загорелого тела. Тучные, с белой бородой, жирные щеки прижаты к цементу. Санта-Клаус с остекленевшими, незрячими глазами под опухшими веками.
  'Доббс', - сказал я.
  'Ну', сказал он, 'вы решили, что у них были какие-то внепрофессиональные отношения. Теперь мы имеем представление, что это было'.
  Он убрал фонарик, покачал головой. 'Расскажи о своих домашних визитах'.
  Сохраняя дистанцию, Майло чертил схему, делал заметки, измерял, искал следы и, как ему показалось, видел некоторые по ту сторону
   Крайслер, около северного угла гаража.
  'Там мокрая трава, - сказал он. - И грязь. Низкий забор к соседскому двору. Легкий путь к отступлению. Возможно, нам удастся наложить гипс'.
  'И это хорошее место для укрытия', - сказал я.
  Он кивнул. 'Как чертова утиная штора. Свет из соседней двери не доходит так далеко. Они выходят к машине, чувствуя себя хорошо и расслабленно. Бух-бух'.
  Он продолжил осматривать двор. Коронер, скорая помощь и криминалистический фургон появились с разницей в несколько секунд, и территория была охвачена лихорадочной активностью. Я отступил к навесу и ждал, пока Майло отдавал приказы, задавал вопросы, указывал и писал.
  Когда он наконец отошел от места действия, я вышел.
  Он посмотрел на меня так, словно забыл о моем присутствии.
  'Вывожу людей в штатском в оба их офиса, чтобы убедиться, что это не связано с какой-то ситуацией Уотергейта. Мне нужно поговорить с мисс.
  Нувин. Почему бы тебе не пойти домой? Я поймаю машину и довезу тебя до дома.
  Я сказал: 'Скоро появится пресса. Тебе не кажется, что я был бы менее навязчивым, если бы остался с тобой?'
  'Если вы уйдете прямо сейчас, вы будете совсем незаметны'.
  Я сказал: 'Обещайте вести себя хорошо, господин полицейский'.
  Он колебался. 'Хорошо, идем со мной. И пока ты там, держи глаза открытыми и сделай себя полезным'.
  В гостиной были темно-бордовые лакированные стены и кремовые мраморные молдинги, темный сводчатый потолок с балками и термостат, установленный на восемьдесят. Декор представлял собой африканское сафари, перенесенное на чье-то представление о парижском салоне: шкуры зебры и тигра, наложенные на глянцевую елочку из твердой древесины, журнальный столик на слоновьих ножках, много граненого хрусталя, фарфора и перегородчатой эмали, мягкие стулья, обитые черно-бордовым цветочным ситцем, пара резных бивней слоновой кости, разделяющих место на квази-кваторзийном журнальном столике со стопкой книг по искусству, лампы в стиле ар-нуво с абажурами из бисера, тяжелые парчовые шторы с золотыми каймами, завязанные сзади на черных деревянных ставнях, зеленый мраморный камин с коллекцией мильфлеров и пресс-папье из льна, и повсюду запах мускуса.
  Она сидела в одном из кресел и выглядела моложе, чем можно было предположить по дате рождения, указанной в ее водительских правах, - я бы предположил, что ей было около тридцати лет.
  Ее кожа была цвета мороженого мокко, ее тени для век переливались
   павлинье-голубое. Глаза под ними были широко расставлены и активны. У нее были длинные стройные коричневые ноги, узкие ступни, заканчивающиеся жемчужно-розовыми ногтями, полные губы с нежно-розовым блеском, подтянутая челюсть и прямые волосы цвета красной глины, которые свисали ниже лопаток. Ее кимоно было королевско-фиолетового тайского шелка с узором из нефритово-зеленых драконов, без пуговиц и очень короткое, скрепленное зеленым поясом. Сколько бы раз она ни затягивала пояс, халат продолжал развязываться и обнажать здоровую грудь цвета мокко. Она много скрещивала и распрямляла ноги, курила ультра-королевского размера 'Шерман', тонированного под цвет халата, и боролась с дрожью.
  'Хорошо, Шери', - сказал Майло, протягивая ей телефон из искусственного малахита. 'Давай, звони своему адвокату. Скажи ему, чтобы он встретил тебя в центре города, в Central Booking'.
  Она закусила губу, закурила, глядя в пол.
  'В центре города'. Ее голос был мягким, слегка гнусавым. 'Давно не видела этого места'.
  'Спорим, что нет, Шери. Проделал долгий путь с Имперского шоссе.
  Или это были 'Сансет' и 'Вестерн'?
  Она не ответила.
  Он сказал: 'Надо отдать тебе должное - это место, которое заслуживает внимания. Женщина, которая всего добилась сама'. Он положил трубку и взял в руки статуэтку Lladro.
  Викторианская дама с зонтиком.
  Он повернул зонтик и сказал: 'Испания, да?'
  Впервые она посмотрела на него. Со страхом. Интересно, как долго что-то столь хрупкое сможет продержаться между этими толстыми пальцами.
  Он поставил статуэтку. 'Кто твой декоратор?'
  'Я. Я сделала это сама'. Вызов и гордость заставили ее сесть немного прямее.
  'Креативно, Шери'.
  Она указала на книги по искусству. 'Я много всего читаю. Архитектурные Дайджест ' .
  Он снова поднял трубку и протянул ей. Она не сделала попытки взять ее.
  'Позвони ему, Шери. Потом мы тебя спустим. Эй, у тебя руки трясутся, детка. Знаешь что, дай мне номер, и я наберу его для тебя. Как тебе такое личное обслуживание?'
  Она глубоко затянулась фиолетовой сигаретой. 'Зачем?'
  'Почему что?'
  'Почему ты наваливаешься на меня, говоря о центре города?'
  'Это не просто разговоры, Шери. Это реальность'.
  'Настоящая'. Она снова потянулась, закашлялась, коснулась груди, дернула за пояс. 'Настоящая. Вот что я получаю за выполнение своего гражданского долга. Как только я это увидела, я сразу позвонила'.
  Он сказал: 'Я ценю это, но теперь вместо того, чтобы вести себя граждански, ты замолкаешь и требуешь своего адвоката, что больше похоже на поведение преступника . Так что теперь мне интересно, что ты скрываешь, и теперь мне придется отвезти тебя в центр города, чтобы быть особенно осторожным и прикрыть свою задницу'.
  Она обнимала себя, покачивалась, курила, скрещивала ноги. 'Они сразу же отнеслись ко мне как к преступнику, прочли мне Миранду'.
  'Это ради тебя, Шери'.
  'Да, все хотят оказать мне услугу'. Она взмахнула сигаретой, выпустив извилистые струйки дыма.
  Майло прорезал дым пальцем. 'Шермы. Обычно, когда мы их видим, они в пакетах для улик. С примесью пыли'.
  'Это не мое', - сказала она. 'Я веду здоровый образ жизни'.
  'Конечно, вы делаете это', - сказал он. 'Но позвольте мне спросить вас, каковы шансы, когда мы начнем обследовать это место - а мы собираемся его обследовать -
  что мы не найдем чего-нибудь ? Таракана под кроватью, маленькую частичку гашиша, может быть, немного людов или попперсов, чтобы вечеринка прошла более гладко.
  Что-то, что кто-то из ваших гостей случайно уронил, а уборщица просто пропустила - у вас же есть уборщица'.
  'Два раза в неделю', - сказала она.
  'Два раза в неделю, да? Вещи имеют свойство накапливаться между уборками'.
  'Слушай', - сказала она, - 'все, что есть, это таблетки. Валиум. Легальный. По рецепту...
  На самом деле, мне бы он сейчас пригодился'.
  'Не сейчас, Шери. Нам нужно, чтобы ты была ясной и ясной'.
  'Я знаю, что значит 'ясный '. Не думай, что я не тупица'.
  'Прочь эту мысль. Обычно дураки не становятся владельцами здания'. Он потряс телефон. Язык ударил по звонку и издал глухой звон.
  Она сказала: 'Если вы находите там что-то смешное, я ничего об этом не знаю'.
  'Это твоя ответственность, Шери. Ты владеешь всем зданием'.
  Она что-то пробормотала.
  Майло спросил: 'Что это?'
  Нет ответа.
  'Давай, звони или дай мне номер, чтобы я мог позвонить'.
  Она молчала.
  'В любом случае', сказал он, 'наркотики, которые мы найдем, могут удержать тебя
   Заключите на некоторое время, но это наименьшая из ваших проблем. Давайте не будем забывать тех двух джентльменов сзади.
  Она покачала головой. 'Нет-нет. Я ничего о них не знаю...
  о том, что произошло'.
  'Ты их знал ' .
  'С профессиональной точки зрения это все'.
  'Профессионально', - сказал Майло. Он вытащил из держателя с перегородчатой эмалью атласную фиолетовую визитку. 'Шерил Джейн Нувин. Консультант по вопросам досуга. Отдых, да? Похоже на шаффлборд на палубе'.
  Сигарета свисала из ее пальцев, роняя пепел на шкуру зебры.
  Майло сказал: 'Хватит болтать. Какой номер телефона у адвоката? Должно быть, обмен пять на пять, верно? Беверли-Хиллз. Или Сенчури-Сити. Двести, двести пятьдесят в час. Я думаю, что первоначальный счет обойдется вам в три, может быть, четыре тысячи, минимум. И это только за подачу бумаг. Как только мы вас арестуем, счетчик действительно начнет работать...'
  'За что меня записать? Звонить в службу спасения?'
  '-и этим ребятам нравятся гонорары, не так ли? Платите за 'Мерседес', держите счет в 'Мортоне'. Между тем, у вас нет отдыха , чтобы консультироваться, а ваши собственные платежи продолжают поступать. Сколько стоит ипотека на это здание, которым вы владеете, пару тысяч в месяц?
  Тем временем, ты находишься на складе с девушками из старого района...
  Они будут очень рады увидеть, что кто-то сделал все хорошо, владеет всем зданием. Они будут относиться к этому очень дружелюбно'.
  Она повысила голос: 'Заказать мне что ?'
  'Моя очередь задавать вопросы. Твоя очередь заткнуться или ответить'.
  Она проткнула хрустальную пепельницу сигаретой. Продолжила проткнуть и после того, как тлеющее пламя погасло. 'Не о чем отвечать'.
  'Два тела на заднем дворе, и нечего ответить?'
  Она закатила глаза. 'Я же сказала, что не знаю об этом'.
  'Ты их знал ' .
  "Профессионально."
  'Кто еще, кроме вас, знал, что они придут сюда сегодня вечером играть?'
  "Никто."
  "Никто?"
  'Верно. Я осторожен - на этом основан мой бизнес'.
  'Никто', - сказал Майло, - 'кроме того парня, которому ты звонил сегодня вечером, чтобы их подставить'.
  Ее рот открылся. 'О, нет, о, нет, ты ни за что не собираешься
   - 'Милая сделка, Шери. Даешь ему время уйти, а потом звонишь в службу спасения и играешь в добропорядочного гражданина: думаешь, что была стрельба. Думаешь , может, двое парней - бродяг - лежат мертвыми у тебя на заднем дворе'.
  'Это правда! Я имею в виду, что они не знали, что они мертвы.
  Как я узнаю, мертвы они или нет? Ты думаешь, я пойду туда, чтобы пощупать пульс!
  'Звучит так, как будто они незнакомцы'.
  'В чем разница? Я же звонил, да?'
  'Кто еще знал, что они здесь, Шери?'
  'Никто. Я же сказал тебе...'
  'Жаль', - сказал он. 'Офицеры Бердетт и Пеллетье сказали мне, что ты не сможешь помочь, но я решил сохранить открытость ума. Похоже, что...'
  "Бердетт? Это тот негр с таким отношением? Тот парень был груб со мной, бросил на меня такой взгляд - такой... такой..."
  'Покровительственный взгляд?'
  'Да', - сказала она, ' Покровительственно. Он был чрезвычайно покровительственным. До энного. У него было отношение. Как будто он был каким-то королем Хухахом, а я какая-то младшая сестра, которая перешла черту, это его работа - сбить меня с ног.
  А другая, она просто дизельная лесбиянка - пялится на мои атрибуты, когда у нее есть возможность. Вам, ребята, не следует нанимать извращенцев'.
  'Атрибуты?' - спросил Майло.
  'Да'. Она низко наклонилась в иллюстрации, откинула плечи назад, внезапно снова став уверенной. Она улыбнулась Майло, получила в ответ пустой взгляд и переключила свое внимание на меня.
  Ее улыбка была приглашающей, и хотя я знал, что это искусственно, мне пришлось отвести взгляд, чтобы не ответить ей взаимностью. Когда я это сделал, она тихо выругалась.
  Майло сказал: 'Хорошо, мы отвезем тебя в центр города. Ты сделаешь звонок оттуда. Приготовься к небольшой ностальгии, Шери. Вдыхай дыхание СПИДа в клетке, полной пятидолларовой клубники, пока тебя проверяют на наличие отклонений '.
  Она снова посмотрела на меня, слегка раздвинула ноги, держа их скрещенными в лодыжках. Подтверждая оценку Бердетта того, что было...
  или не было - под кимоно.
  Я снова отвернулся.
  Она сказала: 'Ладно. К черту адвоката. Я ничего плохого не сделала - не надо
   надо купить ему еще один мерседес. Дай мне один из этих полиграфов.
  Давай погромче - мне нечего скрывать'.
  Майло сказал: 'Полиграфы не могут противостоять преступникам. Любой, кто не против лжи, может пройти тест'.
  Гнев покрыл ее лицо, словно сыпь. 'Так какого хрена ты хочешь ?'
  'Просто говори прямо, Шери. Как ты вообще связалась с Массенджилом и Доббсом. Как долго это продолжается - все , что происходит. И все, что связано с тем, что произошло сегодня вечером'.
  Она улыбнулась сквозь гнев. 'Все, да? Ты уверена, что твое маленькое полицейское сердце выдержит?'
  Он поманил меня пальцем. 'Если не получится, он знает, как делать искусственное дыхание'.
  'Ладно', - сказала она, снова скрестив ноги. 'Ты подаешь, я ловлю'.
  Майло сказал: 'Позвольте мне убедиться, что я все ясно понял. Вы говорите, что хотите поговорить о событиях этого вечера - 6 декабря 1988 года?
  Дайте показания по собственной воле, без присутствия адвоката?'
  'Угу'. Она широко улыбнулась, обнажив большие, идеальные, молочно-белые зубы. Провела языком между ними, выпрямилась, коснулась груди.
  'Да. Да. Конечно, я поговорю. С тобой. Потому что ты - король Хуха.
  Ты настоящий, шеф, это точно. А Шери не гонится за подражателями .
   27
  Она сказала: 'Сакраменто - это начало'.
  Она сунула в рот еще одну сигарету. Майло прикурил для нее.
  Она покурила немного.
  Майло сказал: 'Сакраменто'.
  'Да. Там я его и встретил. У меня там было жилье. Мое собственное жилье, меньше и не такое качественное, как это, но тоже мое'.
  Майло спросил: 'Ты всегда была независимой, да, Шери?'
  Ее губы сжались. 'Не всегда. Но я учусь. Я горжусь этим - учусь на своих ошибках'.
  'Как давно?'
  'Три года назад'.
  "Где?"
  'О-стрит, прямо возле Капитолия'.
  'Вносите свой вклад в хорошее правительство?'
  'Еще бы. Если бы они взяли больше того, что я им дал, было бы меньше раздоров, поверьте мне'.
  'Откуда вы родом?'
  'Здесь. Инглвуд'.
  'Как вы добрались до Сакраменто?'
  'Сначала я жил в Сан-Франциско - три года. Переехал, потому что хотел, чтобы все было более спокойно. И чтобы я мог сделать это сам. Кто-то сказал мне, что политики всегда этого хотят - рынок продавцов'.
  'Отдых'.
  Она улыбнулась. 'Да. Находясь рядом с местом действия, они могли произносить речи утром, заходить на обеденную вечеринку и возвращаться к своим речам с улыбками на лицах'.
  'Они', - сказал Майло. 'Сколько еще, кроме Массенгила?'
  'Много, шеф. Это город компании. Не то чтобы я был единственным, кем я занимался, - бесстрашными лидерами. У вас были свои врачи и банкиры, как и в любом другом месте. Но, находясь там, вы видели много политических типов - помощников, лоббистов, административных помощников, все это дерьмо. Со временем вы учитесь говорить, как они'.
  'Веселая компания?'
  Она поморщилась. 'Вряд ли. Я имею в виду, они были свободны с оленем...
  счета расходов. Но как группа, они имели наклонности. Если вы понимаете, о чем я говорю.
  "Я не."
  'Кинки', - сказала она, словно разговаривая с идиотом. 'В основном для связывания.
  Связывание. Всегда хотят, чтобы их связали или связали меня. Почти каждый из них. Так что, когда я брался за дело, которое, как я знал, было политическим, у меня были наготове галстуки и веревки. Некоторые из них даже хотели... смутиться. Грязные вещи. Никогда не видел столько людей, желающих связать или быть связанными. Всех возбуждённых тем, кто главный . А потом ты включаешь телевизор, видишь те же самые лица, которые ты только что видел, все сморщенные или в кожаной маске, плачущие и умоляющие не шлепать их, хотя на самом деле они этого хотели - ты видишь, как они произносят речи по телевизору, говорят о законе и порядке, об американском образе жизни, обо всём этом дерьме. Между тем, ты знаешь, что их представление о законе и порядке - это быть связанными свиньёй'.
  Она рассмеялась, наполнив легкие дымом. 'Неужели это не заставляет вас бежать и голосовать?'
  Майло улыбнулся. 'Массенгил а тайер или а тайи?'
  'Тайи. Любил, чтобы его руки и ноги были связаны, так туго, что кровь останавливалась. Потом он растягивался и заставлял меня делать всю работу.
  А потом, что было быстро - с большинством из них это происходит очень быстро, - она щелкнула пальцами, - мне пришлось прижаться к нему, как к маме, а он вцепился в мои пупсики и заговорил, как маленький ребенок. Детский лепет. Угум-снугум для мистера Закона и порядка.
  Она снова засмеялась, но вид у нее был встревоженный.
  'По-настоящему разочаровывающе, - сказала она, - не правда ли? Высокомерные и могущественные типы всем заправляют, а на самом деле они - нытики и сосущие молоко младенцы. И, конечно, есть еще копы...'
  'Он когда-нибудь проявлял расизм?'
  "Что ты имеешь в виду?"
  'Делать расистские комментарии? Хотите создать расистскую фантазию?'
  'Нет', - сказала она. 'Только завязывание и разговоры об угуме'.
  'Как вы с ним познакомились?'
  'Через другой'.
  'Доббс?'
  'Угу. Он врач - психиатр. Любил притворяться, что это всё медицина. Сексотерапия. Мне следует думать о себе как о его ассистенте-терапевте ' .
  'Когда вы впервые встретились с Доббсом?'
   'Мой последний год во Фриско'.
  "Как?"
  'У меня была подруга, которая увлеклась терапией - прошла курс или что-то в этом роде и получила эту бумагу, в которой говорилось, что она совершеннолетняя.
  Суррогат. Доббс преподавал курс, предлагал ей работу. Использовал, чтобы посылать ей людей - пациентов - чтобы она отчисляла ему часть денег.
  Она добилась успеха, но он добился еще большего. Потом, когда она уехала из города, потому что ее бывший угрожал ей, она дала ему мое имя. Я переехала в Сакраменто, и он начал присылать мне людей'.
  'Даже если вы нелегальны'.
  Она улыбнулась: "Но я хороша, шеф. Я могу быть по-настоящему терпеливой - по-настоящему терапевтичной, когда это необходимо".
  'Я готов поспорить, что ты сможешь, Шери. Каких еще политиков Доббс послал тебе, кроме депутата Массенгила?'
  'Только он', - сказала она. 'Как будто они были особенными друзьями'.
  'Какие особые друзья?'
  'Не педики или что-то в этом роде. Иногда пара скрытых педиков используют меня, чтобы войти в себя - делают дубль, а потом случайно одна из их вещей задевает другую, и мы получаем совершенно новую картину. Но не они. Они просто появлялись вместе. Как Сэму нужно было, чтобы Фатсо показывал дорогу, а Фатсо увлекался тем, что все подстраивал'.
  'Он больше никого к вам не присылал?'
  'Не здесь'.
  'А как насчет Сакраменто?'
  'Ладно, парочку. Но после того, как я немного поработал с ним, мне больше не хотелось'.
  "Почему нет?"
  'Он был свиньей, вот почему. С Лоррейн он взял пятьдесят пять процентов. Со мной он хотел шестьдесят. Плата за находку. Он сказал, что я нуждаюсь в нем - его участие делало это законным. Угрожал мне'. Она покачала головой и потерла одно колено. 'Я пошла в инди, чтобы избавиться от жадных свиней . Сказала ему , что это чушь , мое участие делало это незаконным для него, и он потеряет гораздо больше, чем я, если дерьмо попадет в вентилятор. Поэтому мы сошлись на двадцати процентах. Пару месяцев спустя у меня было достаточно собственных дел, в любом случае. Взял сто процентов. Не хотел ничего из его, даже с двадцатью процентами, и сказал ему об этом'.
  'Как он на это отреагировал?'
  'Скорчил рожицу, но не спорил. И продолжал видеться со мной. С Сэмом. У Сэма ко мне были чувства'.
   'Был ли он когда-нибудь клиентом?'
  'Время от времени'.
  'Тайер или тайи?'
  Она покачала головой. 'Все, чего он хотел, это бах-бах, о Иисусе, о Иисусе!, свернуть свою толстую задницу и заснуть. В основном он был наблюдателем...
  Пару раз я ловил его, когда он заглядывал в дверь, когда я был с Сэмом. Это меня пугало, но я ничего не говорил. Мне это ничего не стоило'.
  'Где твоя книга фокусов?'
  'Никакой книги трюков'. Она постучала по своей прическе. 'Все здесь'.
  'А как насчет твоего календаря?'
  'И календаря тоже нет. Каждый день я рву его на мелкие кусочки и смываю'.
  'Мы разнесем это место в пух и прах, Шери'.
  'Рвите все, что хотите. Книги нет. И не просите меня называть вам имена - иначе я пойду в центр города и буду сосать дыхание СПИДа'.
  'Кто знал, что Массенгил приедет сюда?'
  'Никто не знал. Никто ни о ком не знал. Это моя специальность -
  осмотрительность. А с ним я был особенно осторожен, потому что он так нервничал, что его могли поймать, что даже не оставлял машину на улице. Когда у него была встреча, я весь день расчищал свой календарь, чтобы они ни с кем не столкнулись'.
  'Внимательный'.
  'Бля, как вы внимательны', - сказала она. 'Я взяла с них плату за потерянное время'.
  'Кстати, о каком тарифе идет речь?'
  'Четыре сотни в час'. Широкая улыбка. 'Больше, чем зарабатывает мой адвокат, и мне не пришлось проходить никаких экзаменов на адвоката'.
  "Наличные?"
  'Ничего, кроме'.
  'Как часто Массенгил видел вас?'
  'Три или четыре раза в месяц'.
  'Какой был график?'
  'То, что я тебе говорил - привязывал, тыкал носом малышей, иногда кормил их ужином. Потом они уходили, и я был весь вечер один, смотрел Джонни Карсона'.
  Майло сказал: 'Это не то, что я имел в виду под расписанием, Шери. В какие дни недели они появлялись? Какой распорядок дня?'
  'Никакой рутины. Мне звонил Сэм - или Фатсо - за день или два. Очищал календарь, и они приезжали, и мы устраивали небольшую вечеринку'.
   'Их всегда двое?'
  'Всегда'. Она задумалась. 'Может, они были педики, которым очень хотелось немного потереть член... Не знаю. Я просто знаю, что они никогда не занимались этим здесь'.
  'Никакого расписания', - сказал Майло.
  "Нет."
  'Так как же кто-то узнал, что они здесь?'
  'Не понимаю. Может, кто-то за ними следил'.
  'Последовал за ними сюда и просто подождал, да?'
  Она пожала плечами.
  Майло сказал: 'Откуда стрелок знал, что нужно ждать, пока они выйдут...
  знаете ли вы, что они не останутся на ночь?'
  'Не мое дело, - сказала она, - ночевать. Никто не ночует'.
  'Кто это может знать, кроме тебя и твоих трюков?'
  Она молчала.
  Он сказал: 'Тебе придется отдать нам эту книгу, Шери'.
  'Я все время говорю тебе, что никакой книги нет'.
  Майло откинулся назад и скрестил ноги. Она курила, трогала волосы, покачивала ногой. Наконец она сказала: 'Даю тебе это, я закончила'.
  Он сказал: "Давай, Шери. Два тела сзади, одно из них публичная личность? Тебе все равно конец".
  Она молча покурила еще немного. Вытащила что-то из ресницы.
  'Книга в банке. В сейфе'.
  'Какой банк?'
  'Я отдаю его тебе, ты поможешь мне переехать? Вытащишь меня отсюда в целости и сохранности, поможешь мне вывести мой капитал из здания, а также сохранишь моего ребенка в безопасности?'
  'Где ребенок?'
  'Инглвуд, с моей мамой'.
  'Сколько лет?'
  'Девять. Очень умный, с отличным голосом, поет в церкви'.
  "Как его зовут?"
  'Андре'.
  'Андре. Я сделаю все, что смогу, для тебя и Андре'.
  'Делай, что можешь, а? Это политические разговоры, шеф, просто другой способ сказать 'иди на хуй ' .
  'Есть куда переехать?'
  'Где-то консервативное. Напряженное. Консервативные люди становятся самыми похотливыми. Нужна отдушина'.
   'Как и люди в Сакраменто'.
  'Просто как'.
  'Почему вы переехали оттуда в Лос-Анджелес?'
  'Мы снова задаем вопросы?'
  'Верно. Зачем переезжать, Шери?'
  'Это была его идея'.
  'Доббс или Массенгилс?'
  'Сэм. Член Ассамблеи. Он действительно имел ко мне пристрастие - вкус ко мне. Попробуй что -нибудь сладкое, и это как наркотик, никогда не насытишься'.
  'Три-четыре раза в месяц - это не решение'.
  'Он... он был старым. Того, что я ему давал, хватило. Он действительно кайфовал от этого'.
  'Почему он хотел, чтобы вы переехали сюда?'
  'Сказал, что ему не нравится, что я нахожусь так близко к его рабочему месту...
  Сакраменто был маленьким городом, любил сплетни. Кто-нибудь мог узнать.
  Он нашел для меня это место - какая-то особенная сделка: человек умер, не оставив завещания'.
  'Наследство?'
  Она кивнула. 'Он знал все о завещаниях, имел все эти земельные записи из-за своей работы. Сказал, что я должна вскочить на это. Это была сделка...
  все, что мне нужно было сделать, это вложить немного денег'.
  'Он помог вам с первоначальным взносом?'
  'Ни копейки. Он бы дал, но мне он был не нужен, у меня было много своих. Я прилетел сюда, посмотрел на место, увидел, что я могу с ним сделать, и подумал, а почему бы и нет? Мое место там выросло, вырос капитал. Теперь у меня по меньшей мере сто шестьдесят капитала на этом, может, больше'.
  'Что он хотел взамен?'
  ' Я. Когда он хотел меня. Очищал свой календарь, чтобы ни с кем не столкнуться - никто бы не узнал'.
  'Никто, кроме Доббса'.
  "Это верно."
  'Знал ли Массенгил, что Доббс был подглядывающим?'
  'Не думаю. Обычно он ходил с закрытыми глазами, весь зажмуренный. Но кто знает? Может, они немного подружились. Я не пытаюсь залезть им в голову. Я где-то в другом месте, когда это делаю'.
  'Четыреста в час', - сказал Майло. 'Три-четыре раза в месяц.
  Неплохая сумма денежных расходов'.
  'Он никогда не жаловался'.
  'Управленческий консалтинг', - сказал я.
   Она посмотрела на меня. 'Консультирование. Да, мне это нравится - это класс. Может, я буду использовать это вместо 'Консультант по отдыху'.
  Майло сказал: 'Расскажи мне о сегодняшнем вечере. Именно так, как это произошло'.
  Она зажгла еще одну сигарету. 'Случилось так, что они пришли сюда в девять тридцать, сделали свои дела...'
  'Оба?'
  'В этот раз, да. Хрюша взял неряшливые вторые блюда - ему это нравилось, он не позволял мне мыть их. А потом я дал им что-то поесть. Полковника. Ножки и грудки, капустный салат и печенье. Остатки с вечера, но они съели это так, будто это была изысканная французская кухня.
  Стоя на кухне. Выпил по две банки диетической пепси.
  Потом они мне заплатили и разошлись. Деньги в моем ящике с нижним бельем - проверь.
  Двенадцать сотен - двенадцать единиц. Новые купюры. Я сказала Сэму: 'Что ты сделал, милый, просто распечатал?' Ему это понравилось, он рассмеялся и сказал: 'Это моя работа. Я в финансовом комитете'. После того, как они ушли и я убрала деньги, я пошла в ванную, включила душ. Чтобы смыть, вытащить их из себя. Пока текла вода, я услышала это...
  Почти не слышал из-за воды, но я слышал. Бах-бах. Я знаю этот звук. Как дурак я выглянул в окно, увидел, как они лежат там, а он убегает. Как дурак я позвонил и выполнил свой гражданский долг, а теперь я сижу здесь и разговариваю с вами, шеф.
  Майло спросил: 'Кто он ?'
  'Стрелок'.
  'Один парень?'
  'Я видел только одного'.
  'Как он выглядел?'
  'Все, что я видел, это его спину - он бежал за гараж. Там сзади низкий забор. Вероятно, он залез туда - и выбрался оттуда. Гнилое дерево - я собирался поставить новое. Проверьте, вы, вероятно, найдете какой-то след. Должны быть следы
  потому что там грязно, разбрызгиватель протекает, вода застаивается.
  Кто-то должен был оставить следы. Ты пойди и проверь, говорю ли я правду'.
  'Расскажите мне подробнее о стрелке'.
  'Больше нечего рассказать. Темная одежда - я думаю. Было темно. Не знаю'.
  "Возраст?"
  'Не знаю, наверное, молодой. Он двигался, как молодой. А не как старый пердун. Я видел, как двигаются многие старые пердуны, поверьте мне'.
  "Высота?"
  'Не слишком высокий и не слишком низкий, насколько я заметил. Я имею в виду, ничто не поразило меня так, как
   так или иначе - было темно'.
  "Масса?"
  "Та же история, шеф. Ничего особенного в нем не было. Просто парень
  - Я видел его спину. Слишком далеко, чтобы хорошо видеть. Иди и посмотри сам в это окно. И темно. Я держу его таким, чтобы люди могли припарковаться и выйти так, чтобы их никто не увидел.
  'Как выглядело его лицо?'
  'Никогда не видел лица. Даже не могу сказать, был ли он черным или белым'.
  'Какого цвета были его руки?'
  Она подумала. 'Не помню. Не знаю, видела ли я вообще руки'.
  'Средний рост и вес', - сказал Майло, зачитывая свои заметки.
  'Наверное, молодой'.
  'Вот и все - если бы я мог рассказать вам больше, почему бы мне этого не сделать?'
  'Черная одежда'.
  'Темная одежда. Я имею в виду, что ничего не блестело, как светлая рубашка или что-то в этом роде, так что, вероятно, было темно'.
  "Что еще?"
  "Вот и все."
  'Это не имеет большого значения, Шери'.
  'Ты думаешь, я погонюсь за ним, чтобы поближе рассмотреть? Я был глуп, что посмотрел в первую очередь. Как только мой мозг прояснился, и я понял, что происходит, я упал на пол. Единственная причина, по которой я посмотрел в первую очередь, была в том, что меня застали врасплох. Я имею в виду, это было не то, чего я ожидал'.
  Она закрыла глаза, держала сигарету одной рукой, локоть другой. Халат распахнулся, обнажив тяжелые, с черными сосками груди, между ними дюйм груди цвета мокко.
  Майло спросил: 'Откуда мне знать наверняка, что ты не показывал их тому парню, Шери?'
  Ее глаза широко раскрылись. 'Потому что я этого не делала. Зачем мне это делать и вовлекать себя во все это - делать это у себя на заднем дворе ?'
  'За деньги'.
  'У меня достаточно денег'.
  'Нет ничего подобного'.
  Она рассмеялась. 'Правда. Но я этого не сделала. Дай мне поли. Я не такая уж гладкая'.
  Она распахнула халат пошире. Майло потянулся и закрыл его, положил руку на внешний клапан и сказал: 'Ты хочешь мне что-нибудь еще сказать, Шери?'
  'Просто вытащи меня отсюда. Из Лос-Анджелеса с Андре'.
   'Мы все проверим, и если вы будете честны, я буду честна с вами. Тем временем я хочу, чтобы вы позвонили своему адвокату и сказали ему встретиться с вами в отделении West LA. Вас отвезут туда, и вы будете ждать меня. Мне понадобится некоторое время, чтобы добраться туда.
  Когда я это сделаю, вы повторите заявление, которое вы только что сделали мне перед видеокамерой'.
  'Телевизор?'
  Он кивнул. 'Сегодня ты звезда'.
  Она сказала: 'Имена, которые я вам дам, - те, что в книге. Но я не буду делать этого на пленке'.
  'Достаточно справедливо, если ты натурал'.
  'Я буду. Держу пари'.
  'Я больше ни на что не делаю больших ставок, Шери'.
  'На этот раз ты сможешь, клянусь', - она перекрестилась.
  Он спросил: 'Как зовут вашего адвоката?'
  'Гиттельман. Харви М. Гиттельман'.
  'Хотя ты дал это по собственной воле в присутствии свидетеля, я хочу, чтобы мистер Гиттельман был с тобой, когда мы будем записывать. Он может болтать сколько угодно, выдвигать возражения за двести баксов в час. Мне платят сверхурочные, и мне не к чему возвращаться домой. После того, как мы закончим, тебя отпустят под его опеку и попросят оставаться в городе столько, сколько нам нужно. Если ты попытаешься покинуть город, я поставлю тебя в Сибил Брэнд в качестве важного свидетеля, и Андре будет скучать по своей маме. Ты не захочешь оставаться в этом месте, учитывая, как его разнесут лаборанты, и как будут относиться к тебе твои соседи, когда дерьмо попадет в вентилятор - а это произойдет. Скоро. Так что ты можешь остаться в другом месте, главное, чтобы я знал, где оно находится, и чтобы оно было в округе. Ты хочешь заниматься бизнесом на новом месте, выплачивать ипотеку, меня это тоже устраивает. Понял?'
  'Понял. Клянусь. Но никакого бизнеса. Бизнес - это люди, а люди - это проблемы. Мне нужен отпуск'.
  'Решать тебе', - он встал.
  Она сказала: 'Когда я смогу продать это место? Вывести свой капитал?'
  'Если выяснится, что ты не причастен к стрельбе, я смогу прояснить это для тебя довольно скоро - через месяц или около того. Если ты будешь со мной шутить, я завяжу это на годы. Не то чтобы это имело значение, где ты в итоге окажешься'.
  Она снова перекрестилась. 'Я не собираюсь с тобой шутить. Правду божью.
  Все, что мне нужно, - это мой капитал'.
  Она начала вставать.
  Он сказал: 'Сиди там. Не двигайся. Я сейчас позову офицера Пеллетье'.
  и она будет следить за тобой, пока ты одеваешься. Нам нужно будет это кимоно для анализа. Она также наденет тебе пакеты на руки, пока один из техников не придет и не проведет парафиновый тест. Это скажет нам, стрелял ли ты в последнее время из пистолета или работал с промышленными удобрениями'.
  'Работала с кучей дерьма', - сказала она. 'Но не с таким.
  И никакого оружия. Держу пари.
  'Ты также будешь распечатан, чтобы мы могли провести тебя через NCIC. Любые невыполненные требования или ордера лучше сообщить мне сейчас'.
  'Я готов поспорить на одно, - сказал он. - У вас полдюжины прозвищ'.
  'Не так уж и много. И я давно ими не пользовался'.
  'Все равно отдай их мне'.
  Она загнула пальцы. 'Шерри Нувин, через С, как вино.
  Шерри Джексон. Черри Джексон, с буквой С. Черри Бургунди. Черри Гомес - вот когда у меня на спине был латинос. Он заставил меня взять его имя, как будто мы были женаты'.
  'Нувин, твое настоящее имя?'
  Она покачала головой. 'Фамилия второго мужа мамы. Я взяла ее, когда мне было семь. Потом он ушел'.
  'Какое имя указано в вашем свидетельстве о рождении?'
  'Джексон. Шерил Джейн Джексон. С S. DOB четыре/восемь/пятьдесят три, как и указано в правах. Я выгляжу моложе, не правда ли?'
  'Ты выглядишь великолепно', - сказал он.
  Она просияла. 'Чистая жизнь'.
  Он сказал: 'Что означает номерной знак? На Fiat. Cheri T'.
  Она снова улыбнулась. Похлопала ресницами и нанесла еще несколько штрихов туши. Вампинг, чтобы сохранить самообладание.
  'Т - это Тарт ', - сказала она. 'Вишневый Тарт. Потому что я такая. Сладкая, сочная и сытная'.
  Когда мы уже были у входной двери, я спросил: 'Думаешь, она невиновна?'
  'Невиновен?' Он улыбнулся. 'Вы бы видели, как она обустроила гостевую спальню. Это музей рабства - Маркиз де Сад чувствовал бы себя там очень комфортно. Но что касается самой стрельбы, то, наверное. Она права - зачем ей устраивать их на своей территории, а потом звонить? Это в плане организации. В плане того, что она сама стреляла, каков мотив? Иногда в ситуации со шлюхой страсти выходят из-под контроля, и кто-то страдает. Но обычно шлюха
   жертва и обычно это грязно. Это было аккуратно. Спланировано. Очень холодно.
  Кроме того, я поручил технику осмотреть гараж, и он сказал, что это действительно похоже на свежие следы. Его обоснованное предположение - это мужские кроссовки среднего размера. Ничто из этого не будет иметь значения, если она провалит парафиновый тест, и мы найдем пистолет в ее ящике с нижним бельем. Я буду заставлять ее проходить все этапы всю ночь и большую часть утра, посмотрим, смогу ли я вытянуть из нее что-нибудь еще'.
  'Темная одежда', - сказал я. 'Так же была одета Холли, когда ночевала в сарае'.
  'Так что ты говоришь? Назад к заговору? Бродячие банды подростков-ниндзя-убийц?'
  Я сказал: 'Всё возможно'.
  Он не спорил.
  Он забрал мои ключи у Бердетта и узнал, где припаркована Seville. Затем он сказал Пеллетье - пятифутовой блондинке с пикси-подбородком - схватить Шерил Джексон за руки и отвезти ее обратно в участок.
  Когда мы вышли из дуплекса, появились еще несколько детективов из Западного Лос-Анджелеса. Он сказал мне оставаться на месте, подошел к ним и ввел их в курс дела, дав им инструкции об обыске квартиры Джексон и приказав им не общаться с прессой, пока он не закончит ее повторно допрашивать.
  Несколько зрителей вышли на тротуар. Униформа держала их на расстоянии. К баррикаде подъехало несколько фургонов с логотипами телеканалов. Репортеры и съемочные группы сновали вокруг, устанавливая освещение.
  Майло сказал: 'После меня - хоть потоп'.
  Мы пошли к 'Севилье'. В квартале раздался грохот спортивной машины, и павлинье-голубой 'Понтиак Фиеро' с тремя антеннами, торчащими из крыши, подъехал к баррикаде, с шумом сдал назад на скорости двадцать миль в час и припарковался у обочины.
  Лейтенант Фриск вышел, окинул взглядом обстановку, заметил нас, затем двинулся вперед плавным, свободным шагом. На нем был черный смокинг с воротником-шалью, рубашка со складками спереди, алый галстук и подходящий к нему носовой платок. Когда он подошел к нам, я увидел, как из Fiero вышла женщина - молодая, высокая, с фигурой фотомодели, лицом девушки с обложки, длинными темными вьющимися волосами. Ее черное коктейльное платье из тафты подчеркивало блестящие плечи. Она огляделась, взглянула в боковое зеркало маленькой синей машины и накрасила губы. Один из униформистов помахал ей рукой. Она
   не заметил этого или проигнорировал, принарядился еще немного и вернулся в машину.
  'Сержант', - сказал Фриск.
  'Какой вечер в городе, Кен?' - спросил Майло.
  Фриск нахмурился. 'Личность жертвы установлена, детектив?'
  'Да, это он. Другой - Доббс, психолог, похожий на Санту'.
  Фриск обратил на меня внимание. 'Что он здесь делает, детектив?'
  'Он был со мной, когда мне позвонили. Не было времени его высадить'.
  Фриск выглядел так, будто изо всех сил пытался выпустить газ. 'Иди сюда, сержант'.
  Они вдвоем отошли на несколько ярдов. Луч уличного фонаря позволил мне ясно их разглядеть. Фриск указал на Майло и что-то сказал. Майло ответил. Фриск вытащил блокнот и ручку и начал писать. Майло сказал что-то еще. Фриск продолжал писать. Майло провел рукой по лицу и снова заговорил. Фриск выглядел раздраженным, но продолжал писать. Майло говорил, потирал лицо, подпрыгивал на подушечках пальцев ног.
  Фриск убрал блокнот и сказал что-то, от чего лицо Майло потемнело. Он продолжал говорить, погрозил пальцем. Майло погрозил в ответ.
  Их язык тела постепенно становился воинственным - руки сжаты в кулаки, лица выдвинуты вперед, подбородки вытянуты как штыки. Это напомнило мне мой боксерский принт. Майло использовал свои размеры в своих интересах, нависая над Фриск.
  Фриск защищался, вставая на носки ног, делая много жестких, тычковых вещей руками. Они начали говорить одновременно -
  перебивая друг друга, соревнуясь за воздушное пространство. Другие полицейские начали замечать, переключая свое внимание с места преступления на то, что происходило под фонарным столбом. Я видел, как напрягаются мышцы шеи Фриск; руки Майло теперь были опущены, напряжены по бокам, его ладони все еще сжаты в кулаки.
  Фриск сделал осознанное усилие, чтобы расслабиться, улыбнулся и пренебрежительно помахал рукой. Майло что-то крикнул. Должно быть, он обрызгал Фриска слюной, потому что молодой человек отступил на несколько шагов, выдернул из кармана красный платок и вытер лицо. Фриск снова улыбнулся и заговорил. Майло вздрогнул, как будто его ударили. Его пальцы разжались, сжались и напряглись. Теперь очередь Фриска покачнуться на носках.
  Незаметно, но жадно, как голодный полусредневес. На мгновение я был уверен, что они сейчас подерутся. Затем Фриск развернулся и отступил.
  Майло смотрел ему вслед, потирая подбородок. Фриск позвонил в форме
  Коп подошел, быстро заговорил, начал указывать на дуплекс убийств. Коп кивнул и перешел улицу к зданию. Темноволосая молодая женщина снова вышла из Fiero. Фриск резко повернул голову в ее сторону и бросил на нее тяжелый взгляд. Она вернулась в машину.
  Я посмотрел на Майло. Он смотрел на растущий гвалт возле баррикады, на его лице было страшное выражение. Я остался на месте, ловя любопытные взгляды копов. Наконец Майло увидел меня и помахал мне рукой.
  'Вытащи меня отсюда к черту, Алекс'.
  Seville был припаркован на юг. Я уехал с места преступления, сел на Olympic, направляясь на запад. Мы не разговаривали всю дорогу до Беверли Глен. Когда я свернул, он сказал: 'Скользкий трах'.
  'Что он сделал, захватил власть?'
  "Ах, да."
  'Он может это сделать? Вот так просто?'
  'Просто так'.
  'Значит ли это, что он подозревает, что это политическое дело?'
  'Он ни черта не подозревает . Никто ни черта не знает - слишком рано знать, черт возьми. Это значит, что он видит в этом чертовски сочную историю. Больше времени на ТВ, шанс надеть еще один модный костюм. Кенни обожает свои пресс-конференции'.
  'Кенни', - сказал я. 'В городе с Барби - вот настоящие Кенни и Барби'.
  'Это миссис Кенни. Очаровательная, избалованная Кэти. Любимая дочь помощника начальника'.
  "Ой."
  "Ой."
  Я быстро поехал вверх по Глену, добрался до верховой тропы, ведущей к дому, и свернул на нее. Хотя вид из пассажирского окна был сплошной чернотой, Майло смотрел на него, потирая лицо.
  Я спросил: 'Он сделал что-нибудь еще, чтобы разозлить тебя?'
  'Чтобы разозлить меня? Не-а. Просто намекнул, что у нас с тобой романтика - ехидно улыбнулся и сказал, что мне стоит дважды подумать, прежде чем брать друзей на место преступления. Когда я попросил его пояснить это, он сказал, что я знаю, что он имел в виду. Я продолжал его доставать.
  Наконец он выпалил: люди моего сорта плохо подходят для дел, связанных с безопасностью.
  Непригоден для охраны общественной безопасности'.
  Я выдохнул. 'Ладно. Значит, это то же самое ограниченное мышление. Не в первый раз, не в последний'. Но я не мог отделаться от мысли, что это было то же самое, что он и я подозревали о Динвидди и Айке.
  Он хмыкнул.
   Я спросил: 'Можно ли безопасно спросить тебя, что ты думаешь?'
  "О чем?"
  'Массенгил. Кто это? Думаешь, тут есть какая-то связь с Холли? Или Новато и Грюнбергом?'
  'Кто, черт возьми , знает , Алекс? Что ты пытаешься сделать, заставить меня почувствовать себя полным импотентом?'
  Я ничего не сказал и остановился перед домом.
  Он сказал: 'Хорошо, о чем ты думаешь?'
  'Может быть, кто-то отомстил за нее'.
  'Кто? Папа?'
  'Я не думал о нем. Почему? Вы его подозреваете?'
  'Я ничего не подозреваю, Алекс. У меня не было времени подозревать. Это уже даже не мое дело, так что зачем мне беспокоиться о подозрениях? Но если ты говоришь о мести, то месть - это обычно семейное дело. А ты мне сказал, что Берден - псих'.
  'Не псих. Нарцисс'.
  'Месть - это довольно нарциссично, не так ли? Игра в Бога, власть над жизнью и смертью. Ты сам мне говорил, что он помешан на контроле. Хвастался, что хорошо обращается с оружием'.
  Я подумал об этом. 'Планируешь поговорить с ним?'
  'Я ни с кем не разговариваю. Согласно этому скользкому ублюдку'.
  'Ты не можешь бросить ему вызов?'
  Он не ответил, и я пожалел, что спросил.
  Я сказал: 'Позвольте мне еще немного потеоретизировать?'
  'Перестань спрашивать разрешения, как будто я какая-то примадонна, и просто выкладывай все как есть'.
  'Когда я упомянул месть, я думал о чем-то другом. О заговоре. О других членах. О том, как они собираются отомстить за нее. И выполнить задание, которое она не смогла выполнить'.
  'Задание? Алекс, если бы ты серьезно относился к политическому убийству, ты бы поручил это кому-то вроде нее?'
  'Конечно, мы говорим о любительском часе', - сказал я. 'Но компетентность - это не всегда правило для таких групп, не так ли? Посмотрите на Симбионистскую армию освобождения'.
  'Старые добрые Crispy Critters', - сказал он. 'Да, эти ребята были не слишком быстры'.
  'Но они стали знаменитыми, не так ли? А это то, чего хотят любители. Высокий статус и романтическая смерть'.
  'Если смерть романтична, то я чертов поэт'.
  'У Холли была унылая жизнь, Майло. Ни настоящего, ни будущего. Принадлежность к
   Группировка маргиналов могла бы дать ей цель. Уйти в блеске славы, возможно, выглядело бы совсем не плохо'.
  'Вы хотите сказать, что она была на самоубийственной миссии?'
  'Нет. Но она могла не беспокоиться о рисках'.
  'Групповое дело, да?' - сказал он. 'Возвращаемся к ниндзя. Так кто убил Новато и скрыл Грюнберга?'
  'Может, это был наркотик. А может, оппозиция.
  Правые радикалы'.
  ' Две группы придурков?'
  'Почему бы и нет? Теперь, когда вы об этом упомянули, мне вспоминается то, что я только что прочитал в одной из книг Новато: 'Одна и та же старая история: власть и деньги, независимо от крыла'. Возможно, он имел в виду политический экстремизм - и он начал разочаровываться'.
  Майло сказал: 'Ку-клукс-клановские придурки против коммунистических негодяев? Очень красочно.
  Но прежде чем вы увлечетесь, не забывайте, что то, что произошло сегодня вечером, могло не иметь никакого отношения к политике - просто какой-то ревнивый джон. Все это могло быть связано с Шери. Парни привязываются к этим девушкам - это случается чаще, чем вы себе представляете. Или, может быть, это было политическое, но не имело никакого отношения к Холли, Новато или Грюнбергу. Массенгил не был мистером Шармом. Это мог быть один из его недовольных избирателей, который решил проголосовать, нажав на курок'.
  'Не мистер Шарм', - сказал я, - 'но достаточно популярен, чтобы продержаться двадцать восемь лет'.
  'Вот вам и преимущество занимаемой должности'. Мгновение спустя: 'Я не знаю, Алекс. То, что происходит, настолько странно, что я даже не хочу применять логику, потому что когда я это делаю, я начинаю сомневаться в ценности логики. Одно может вас утешить: ваша догадка о том, что между Массенджилом и Доббсом есть что-то странное, оказалась верной'.
  Я сказал: 'Небрежные секунды. Управленческий консалтинг. Отличный способ отмыть гонорары Шери'.
  'Что вы думаете о том, что она сказала - политика и рабство?'
  'С психологической точки зрения это имеет смысл. Как вы однажды сказали, политики - это основные силы. Для некоторых из них секс - это просто еще одна игра в доминирование. Интересно было бы узнать, кто еще, здесь или в Сакраменто, знал о странностях Массенгила. Кто, кроме Доббса, знал, что Массенгил мутит с Шери. И, возможно, были и другие Шери. Тот парень, которого Массенгил ударил в Ассамблее - ДиМарко - был бы тем, с кем можно поговорить. А что, если он узнает об этом и слит - еще один вид мести. Или пойдет более прямым путем'.
   'Сам их застрелил?'
  'Берр застрелил Гамильтона. Уайт застрелил Милка и Москоне'.
  'Блин', - сказал он. 'Многое можно сделать. Вот почему я хотел отвезти ее в участок и еще немного надавить на нее. Я пытался рассказать об этом Фриску, рассказать ему, что нужно сделать, чтобы расследование оставалось чистым. Но он просто оборвал меня. Сказал: 'Спасибо, детектив, все под контролем'. То есть: 'Идите на хер. Мне не нужны ваши педиковые идеи'. Майло покачал головой. 'К черту, это не моя проблема. Я умываю руки. В любом случае ненавижу пресс-конференции'.
  Он сказал это слишком громко и слишком быстро; я не был уверен, что верю ему. Что он сам в это верит. Но сейчас не время спорить.
   28
  Линда позвонила и оставила сообщение в десять: Просто позвонила, чтобы сказать привет. Будь до одиннадцати тридцати.
  Было около часа ночи, и хотя мне хотелось поговорить с ней, я решил сделать это утром.
  Я был взвинчен. Перегрузка органов чувств. Не готов к тому, о чем Айк Новато решил почитать. По телевизору будут повторять фильмы, которые изначально не стоило снимать, и торгаши, предлагающие средства от целлюлита и вечное спасение. Я полчаса катался на лыжном тренажере, принял душ, потом доковылял до кровати и уснул.
  Я проснулся с мыслями о детях в Хейле и позвонил Линде в семь тридцать. Она уже слышала об убийстве Массенгила в утренних новостях. Диктор ничего не упомянул о том, что в этом замешана женщина. Я рассказал ей о Шерил Джексон.
  'Боже мой, что происходит, Алекс?'
  'Хотел бы я знать'.
  'Может ли быть какая-то связь со снайперской стрельбой?'
  'Если учесть, как идут дела, мы можем никогда этого не узнать'. Я рассказал, как Фриск отстранил Майло от дела.
  'Еще один политик', - сказал я. 'Это должен быть наш год для них'.
  Она сказала: 'Год Крысы. Что мне делать с детьми, Алекс? С точки зрения Массенгила?'
  'Главное, на что следует обратить внимание, - это то, что они приписывают смерть Массенгила чему-то, что они сделали или о чем-то подумали. Дети - и чем они младше, тем это вернее - иногда приравнивают мышление к действию. Они должны знать об отношении Массенгила к ним: они могли видеть его по телевизору или слышать, как их родители обсуждают, какой он плохой человек. Если они желали ему зла или даже смерти, они могли вбить себе в голову, что именно эти желания и убили его'.
  'Наступишь на трещину - сломаешь маме хребет'.
  'Именно так. Кроме того, в течение следующих нескольких дней СМИ, вероятно, превратят Массенгила в какого-то героя. Он не будет казаться плохим
  парень больше. Это может сбивать с толку'.
  'Герой?' - сказала она. 'Даже с проституткой?'
  'Тот факт, что они еще не вышли на публику с проституткой, может означать, что они намерены сохранить эту часть в тайне. Фриск торгует секретами. Он бы заключил такую сделку, если бы это было в его интересах'.
  Она помолчала, а затем сказала: 'Хорошо. Поэтому я должна убедиться, что они не думают о Массенгиле, не связывая это с тем, что с ним произошло'.
  'И от снайперской стрельбы'.
  'Должен ли я сделать это на собрании или учителя должны заниматься этим по каждому классу?'
  'Класс за классом, чтобы учесть разные уровни развития. Я могу приехать прямо сейчас, если хотите'.
  'Нет', - сказала она. 'В любом случае спасибо. Но я бы хотела попробовать это сама. В конечном итоге, мне придется иметь с этим дело'.
  'Разумно', - сказал я.
  'Но', - сказала она, - 'я была бы не против увидеть тебя после школы'.
  'А как насчет семи? Твое место?'
  'Как насчет этого?'
  Я сварил очень крепкий кофе и выжал сок из грейпфрута - несомненно, у Мэлона Бердена был гаджет, который делал это быстрее и чище.
  и, подбодрившись, включил восьмичасовые новости.
  Я включился на середине ретроспективного фильма о карьере Массенгила. Термины вроде 'агрессивный агитатор' и 'ветеран-законодатель'
  преобладали. Шерил Джексон осталась неназванной. Доктор Лэнс Доббс был описан как 'выдающийся психолог, консультант по управлению и советник ассамблеиста'. Малый труп. Насколько было известно общественности, он и Массенгил играли в покер.
  Полиция не выдвигала никаких теорий относительно личности убийцы(ей), но расследовала 'несколько версий'. Это исходило от самого начальника полиции. Вопрос репортера о снайперском выстреле в Хейла вызвал быстрое 'В настоящее время мы не видим никакой связи, но, как я уже сказал, джентльмены, все аспекты этой трагедии изучаются'. Фриск стоял позади начальника, излучая торжественность верного слуги кандидата в вице-президенты.
  В кадре показана плачущая вдова Массенгила, полная, похожая на бабушку женщина с ранеными глазами под копной седых волос. Она сидит на бархатном диване, и ее утешают двое из четырех взрослых сыновей депутата.
  Остальные двое летели из Колорадо и Флориды. На стене
   За диваном были фотографии в рамках. Камера приблизилась к одной из них: Массенгил подбрасывает внука в воздух. Ребенок выглядел одновременно испуганным и довольным. Улыбка Массенгила была свирепой. Я выключил телевизор.
  Отложив следующий урок истории, я пару часов занимался домашними делами и бумажной работой, вылавливал листья из пруда и принимал душ. Но к одиннадцати я уже сидел за обеденным столом, лицом к книгам Айка. Переворачивал страницы, искал новые заметки на полях - с какой целью?
   По крайней мере, у тебя повысится уровень сознания, приятель.
  Неделю назад я бы заявил о безупречном сознании, не нуждающемся в повышении. Я не был чужд страданиям - я провел половину своей жизни в качестве вместилища для несчастий других. Ходьба по палатам терминальных состояний, раздача слов, кивки, сочувственные взгляды, стратегическое молчание - скудные доброты, дарованные моей подготовкой. Завершение слишком многих мрачных ночей, погрязших в безответных размышлениях 'почему жизнь так жестока', которые сопутствуют этой территории. Вопросы, которыми вы перестаете мучить себя, только когда понимаете, что ответов нет.
  Но ужас этих книг был иным, жестокость была такой... рассчитанной. Институционализированной и эффективной.
  Убийство на службе государства.
  Психопатия возведена в ранг патриотического долга.
  Детей заталкивают в товарные вагоны под одобрительные взгляды солдат, которые не намного старше самих детей. Конвейерная татуировка.
  Переработка людей как руды .
  Я собирался пролистать, но обнаружил, что читаю. Время ускользало, пока не наступил полдень, а затем и больше.
  В два тридцать я начал книгу о процессе Эйхмана. Глава ближе к концу представляла судебные документы, доказывающие преднамеренный план уничтожения евреев. Нацистские записи, описывающие конференцию в немецкой штаб-квартире Интерпола в Берлине, созванную неким Рейнхардом Гейдрихом 20 января 1942 года в соответствии с письмом Германа Геринга, поручающего Гейдриху организацию окончательного решения.
  Секретная конференция, на которой присутствовали ученые мужи: доктор Мейер. Доктор.
  Лейбрандт. Доктор Нейман. Доктор Фрейслер...
  План был хорошо продуман и использовал данные, уже собранные в ходе предыдущих операций по массовым убийствам, проводимых отрядами Aktion .
  Подробная статистика демографических данных одиннадцати миллионов евреев.
  Первым этапом станет массовая эвакуация под предлогом
   Arbeitseinsatz - 'трудовое усилие'. Эвакуированные, не ликвидированные
  'естественные причины' будут 'лечиться соответствующим образом'. Во всем этом присутствовала высокомерная отстраненность академической конференции, участники которой вели научные, возвышенные дискуссии об оптимальных методах убийства....
  Секретное совещание, раскрытое потомкам только потому, что герр Эйхман, будучи заядлым клерком, вел подробные записи.
  Конференция, проходившая в берлинском районе Ванзее.
  Ванзее.
  Хочу увидеть.
   Хочешь увидеть? Хочешь увидеть тоже? Два?
  У меня перехватило дыхание, а боль в челюсти напомнила мне, что я стиснул зубы.
  Я снова посмотрел на книгу. Страницы передо мной были изрядно замусолены, с размытыми углами.
  На правом поле карандашом были написаны слова аккуратным, размеренным шрифтом, который я узнал как почерк Айка Новато:
  'Ванзее II? Возможно ли это?'
  Несколькими дюймами ниже: 'Опять Креволин? Может быть'.
  Затем номер телефона с префиксом 931.
  Район Фэрфакс.
   Ванзее II.
   Креволин. Звучало как тоник для замены волос. Или что-то из нефтехимических продуктов.
  Какой-то код? Или, может быть, имя.
  Я набрал номер Фэрфакса. Секретарь зачитала позывные одной из телевизионных сетей. Удивление замедлило мой ответ, и прежде чем я успел ответить, она повторила триаду согласных и сказала: 'Могу ли я вам помочь?'
  'Да. Я хотел бы поговорить с мистером Креволином'. Пятьдесят процентов вероятности правильного определения пола.
  Она сказала: 'Одну минуточку'.
  Щелкните.
  'Офис Терри Креволина'.
  'Господин Креволин, пожалуйста'.
  'Его нет в офисе'.
  'Когда вы ожидаете его возвращения?'
  'Кто это, пожалуйста?'
  Не зная, что на это ответить, я сказал: 'Друг. Я перезвоню позже', - и повесил трубку.
  Я позвонил в Центр Холокоста и попросил Джуди Баумгартнер. Она подошла к телефону с бодрым голосом.
  'Да, Алекс, что я могу для тебя сделать?'
  'Майло попросил меня просмотреть книги Айка Новато. Я просто наткнулся на то, что Айк написал на полях, и подумал, что вы могли бы мне это объяснить'.
  "Что это такое?"
  'Ванзее-2. Он написал это на полях главы о первой Ванзейской конференции'.
  'Ваннзее-два', - сказала она, произнося это как Ван-сай. 'Он никогда не упоминал об этом при мне. Странно, что он вообще об этом знает'.
  'Почему это?'
  'Ванзее-2 - довольно эзотерично. На самом деле, это просто слух, который циркулировал много лет назад - в семидесятые. Предположительно, была тайная встреча между элементами радикально правых и радикальных левых - белыми левыми, которые порвали с черными активистами и стали ярыми расистами. Предполагаемой целью было создание национал-социалистической конфедерации - внедрение корней неонацистской партии в этой стране'.
  'Похоже на возрождение Бунда'.
  'Больше похоже на пакт Гитлера-Сталина', - сказала она. 'Крайности сокрушают середину. Мы проверили это, но не нашли никаких доказательств того, что это произошло. Преобладающее мнение заключается в том, что это апокриф - один из городских народных мифов, как аллигаторы в канализационной системе. Но есть вероятность, что этому конкретному мифу немного помогли. Слух начал циркулировать как раз во времена Cointelpro - контрразведывательной программы, созданной администрацией Никсона для саботажа радикальных движений'.
  'Где должна была состояться эта конференция?'
  'Я слышал разные версии, от Германии до здесь, в США. Я даже слышал утверждения, что это произошло на военной базе.
  - конфедерация должна была иметь множество членов в вооруженных силах и в различных полицейских силах по всей стране. Как вам такое, чтобы подпитать вашу паранойю? Пауза. 'Ваннзее Два.
  Я впервые об этом слышу за очень долгое время. Интересно, откуда Айк об этом узнал'.
  'Его хозяйка была старой радикалкой, интересовавшейся Холокостом',
  Я сказал. 'Они оба говорили о политике. Она могла рассказать ему о Ванзее-2, и он мог решить исследовать это'.
  'Ну, учитывая это, я понимаю, почему он хотел этого добиться. Чернокожие были главной целью Ванзее-2. Как гласит история, одно из намерений
  конфедерации было разжигание ненависти между меньшинствами. Натравить черных на евреев - заставить черных убить евреев, что было бы легко, потому что евреи были пассивными слабаками, готовыми снова пойти в печи. Как только черные выполнили бы свою задачу, их бы уничтожили. Тоже легко, потому что они были такими доверчивыми и глупыми. И, конечно, когда трусливые латиноамериканцы и азиаты увидели бы, что происходит, они бы покинули страну по собственной воле - вернулись бы туда, откуда приехали, - и границы Белой Америки были бы герметично запечатаны'.
  'Звучит довольно безумно'.
  'Также и Гитлер, в начале. Вот почему мы расследовали дело Ванзее-2 так тщательно, как никогда ничего не расследовали. Но мы так и не нашли ничего, что могло бы его подтвердить'.
  Я сказал: 'Там было что-то еще на полях. Креволин. И номер телефона. Я позвонил туда и попал в офис некоего Терри Креволина на одной из телевизионных сетей'.
  'Я знаю Терри!' - сказала она. 'Он работает в отделе разработки - просматривает сценарии. Он работал с нами в прошлом году над нашим военным криминальным спецвыпуском - Скрыто. Мы выиграли Эмми'.
  'Я помню. Айк его знал?'
  'Насколько мне известно, нет, но я начинаю понимать, что есть много вещей, которых я не знал об Айке'.
  'Могли ли они встретиться в Центре?'
  'Нет. Терри был здесь всего пару раз, на встречах. И это было в прошлом году, за несколько месяцев до появления Айка. Хотя я предполагаю, что случайная встреча могла бы быть, если бы Терри заглянул без моего ведома. Что именно Айк написал в этой книге?'
  ' Ванзее Два? - двойка римскими цифрами - за которой следует слово Возможно? Затем снова Креволин? Может быть. И номер Креволина. Это может означать, что он пытался поговорить с Креволином однажды - о Ванзее Два - не смог до него дозвониться и думал попробовать еще раз. Есть идеи, почему?'
  'Единственное, что приходит на ум, это то, что Терри был связан с Новыми левыми - даже написал об этом книгу. Я помню, как он упоминал об этом. Он казался немного смущенным и гордым одновременно. Я думаю, Айк мог видеть в нем источник, хотя откуда Айк мог это знать, я понятия не имею'.
  'Источник среди Новых левых?'
  'Возможно. Точно не о Холокосте. Терри не был особенно осведомлен об этом, пока мы не просветили его. У вас действительно есть
  Мое любопытство возросло. Если вы узнаете что-то полезное, пожалуйста, дайте мне знать.'
  Я снова позвонил в сеть и меня соединили с офисом Креволина. Его все еще не было. На этот раз я назвал свое имя и сказал, что это касается Айка Новато. Затем я позвонил Майло на станцию West LA, планируя сыграть в 'Покажи и расскажи'. Его тоже не было. Я позвонил на его домашний номер, получил запись голоса Рика на автоответчике и рассказал то, что узнал о Ванзее II. Произнеся это вслух, я понял, что это не так уж много: исследование мертвым мальчиком городского мифа.
  Я просмотрел остальные книги Айка, не нашел больше заметок на полях или ссылок на Ванзее и переупаковал их. Когда я в третий раз позвонил в сеть, было около шести. На этот раз никто не ответил.
   Опять Креволин?
  Вместо того чтобы подразумевать, что Айку не удалось связаться с человеком из сети, это могло означать, что они поговорили, и Креволин не дал ему того, что он хотел.
  Но почему Айк считал, что Креволин будет полезен?
  Ветеран движения 'Новые левые'. И писатель.
  Возможно, Айк заполучил книгу Креволина и нашел в ней что-то интересное.
  Я посмотрел на часы. Остался час до того, как я должен был забрать Линду.
  Я позвонил в книжный магазин в Вествуд-Виллидж. Продавец проверил Books в Print и сообщил мне, что в настоящее время нет книг, написанных кем-то по имени Креволин, и в магазине нет записей о том, что они когда-либо были в наличии.
  'Есть ли у вас идеи, где я могу его достать?'
  'О чем идет речь?'
  'Новые левые, шестидесятые'.
  'В Vagabond Books большой раздел книг шестидесятых'.
  Я знал Vagabond-Westwood Boulevard чуть выше Olympic. Прямо по дороге к Linda's. Теплое, загроможденное место с пыльным, легким для просмотра ощущением книжного магазина в районе кампуса, такое место LA
  в кампусах редко бывает. Я купил там несколько первых изданий Чандлера, Макдональда и Леонарда, несколько книг по искусству, психологии и поэзии. Я нашел номер, позвонил, подождал десять гудков и собирался повесить трубку, когда мужчина ответил:
  'Бродяга'.
  Я рассказал ему, что ищу.
   'Да, у нас это есть'.
  'Отлично. Я сейчас зайду и заберу'.
  'Извините, мы закрыты'.
  'Во сколько вы завтра откроетесь?'
  "Одиннадцать."
  'Хорошо. Увидимся в одиннадцать'.
  'Для тебя это очень важно?'
  "Да, это."
  'Вы писатель?'
  'Исследователь'.
  'Вот что я тебе скажу: заходи через черный ход, я отдам тебе его за десять баксов'.
  Я поблагодарил его, быстро переоделся и ушел, взяв бульвар Вествуд в Уилшире и направившись на юг. Я добрался до заднего входа в книжный магазин к 6:25. Дверь была заперта на засов. После пары сильных ударов я услышал, как засов отодвинулся. Высокий худой мужчина лет тридцати с мальчишеским красивым лицом, обрамленным длинными волнистыми волосами, разделенными пробором посередине, стоял, держа в руке грязную на вид книгу в мягкой обложке.
  Обложка книги была серой и немаркированной. Мужчина был в кроссовках, вельветовых брюках и спортивной рубашке Гарварда. На шее на веревочке висел тенор-саксофон.
  Он тепло улыбнулся и сказал: 'Я искал что-нибудь почище, но это все, что у нас было'.
  Я сказал: 'Нет проблем. Я ценю, что ты это делаешь'.
  Он протянул мне книгу. 'Удачного исследования'.
  Я протянул десятку.
  'Пять', - сказал он, доставая из кармана мелочь. 'Теперь я тебя узнаю. Ты хороший клиент, а это паршивая копия. К тому же, это не совсем один из наших ходовых товаров'.
  'Плохо написано?'
  Он рассмеялся и потрогал несколько кнопок на саксофоне. 'Это не описание. Это самовнушенный хлам. Прямо напыщенный - это было бы лесть. К тому же, парень продался'.
  Я открыл книгу. Название было 'Ложь ' Т. Креволина. Я перевернул страницу, посмотрел на название издательства. 'Rev Press?'
  'Как в о-люции. Довольно умно, да?'
  Он поднес саксофон к губам, извлек несколько блюзовых нот и согнул их.
  Я еще раз поблагодарил его.
  Он продолжал играть, дуя сильнее, поднял брови и
   закрыл дверь.
  Я бросил книгу в багажник 'Севильи' и поехал к Линде.
  Мы пошли в место в районе Лос-Фелис, которое я знал со времен работы в Western Pediatric. Маленькое, итальянское, витрина с деликатесами спереди, столики сзади. Спелый с сыром Романо и чесночной колбасой, оливковым рулетом и прошутто, прекрасный запах рассола, доносящийся из открытых чанов с оливками.
  Я заказал бутылку Chianti Classico, которая стоила больше, чем наши ужины вместе взятые. Каждый из нас допил по бокалу, прежде чем подали еду.
  Я спросил, как дети переживают убийство Массенгила.
  Она сказала: 'Довольно неплохо, на самом деле. Большинство из них, похоже, не имели четкого представления о том, кем он был. Для них это, похоже, довольно далекий опыт. Я разобралась с причинно-следственной связью. Спасибо, что направили меня на верный путь'.
  Она наполнила мой стакан, потом свой. 'Смотришь новости в шесть часов?'
  "Нет."
  'Вы были правы насчет Массенгила - они превращают его в святого.
   И лучший друг Латча'.
  'Защелка?'
  'О, да, в центре внимания. Выступление с надгробной речью в зале заседаний Совета.
  Продолжая рассказывать, как они с Сэмом наслаждались своими разногласиями , но при этом все же было взаимное уважение, понимание процесса взаимных уступок, что угодно. Потом соболезнования вдове, официальное предложение сделать этот день официальным трауром по любимому лидеру. Все это звучало как предвыборная речь'.
  'Возлюбленный лидер', - сказал я.
  'Все его теперь любят. Даже тот парень, которого Массенгил ударил...
  ДиМарко - сказал много приятных слов'.
  'Ничто так не укрепляет старый общественный имидж, как смерть'.
  'Если бы его труп выставили на переизбрание, он, вероятно, победил бы'.
  Я поднял свой бокал. 'Какая концепция. Самоубийство как тактика кампании.
  Возможности просто захватывающие - например, добавление должности официального эксгуматора в кабинет'.
  Мы оба рассмеялись. Она сказала: 'Господи, это ужасно. Но извини, я просто не могу начать любить его, потому что он мертв. Я помню, как он использовал нас. И что он любил делать с той девушкой по вызову. Тьфу'.
  Я спросил: 'Есть ли какие-нибудь упоминания о Доббсе во всем этом?'
  'Уважаемый психолог, консультант и т. д.'
   'Ни слова о его работе в школе?'
  Она кивнула. 'Это была часть уважаемого психолога. Они сделали так, будто он лечил детей все это время - вот вам и информированная пресса. Было также несколько вопросов о возможной связи со снайперской стрельбой, но Фриск отмахнулся от них двусмысленными речами: каждое непредвиденное обстоятельство расследуется, совершенно секретно и так далее, и тому подобное.
  Хотя ни одна полиция не приходила к нам поговорить'.
  Она облизнула губы. 'Затем Лэтч выходит к мэрии, закатывает рукава и сам приспускает флаг, выглядя очень торжественно. Двадцать лет назад он, вероятно, сжигал его'.
  'У людей короткая память', - сказал я. 'Он доказал это, будучи избранным. Он обосновался; теперь он ищет респектабельности.
  Великий Примиритель. Добавьте к этому концерт ДеДжона и тот факт, что именно его человек спас положение, и он, вероятно, войдет в историю как герой во всей этой истории'.
  Она покачала головой. 'Все то, чему вас не учат на уроках обществознания. Когда вы докопаетесь до сути, они все одинаковы, не так ли? Одна большая попытка власти, независимо от того, что они, по их утверждениям, отстаивают'.
   Неважно, какое крыло ...
  Она спросила: 'Что случилось, Алекс?'
  'Что есть что?'
  'И вдруг у тебя на лице появилось такое выражение, словно вино было плохим'.
  'Нет, я в порядке', - сказал я.
  'Ты выглядел неважно'.
  Ее голос был тихим, но настойчивым. Я почувствовал давление вокруг своих пальцев; она взяла мою руку, сжимала ее.
  Я сказал: 'Хорошо. Готовы к еще большей странности?' Я рассказал ей об исследовании Айка Новато. Ванзее II. Новая Конфедерация.
  Она сказала: "Сумасшедшие с обеих сторон объединяют свои головы. Какая прекрасная мысль".
  'Эксперт Центра Холокоста сомневается, что это действительно имело место.
  И если кто-то и знает, так это она'.
  'Это хорошо, - сказала она, - потому что это слишком странно'.
  Мы оба пили вино.
  Я спросил: 'Как дела у Мэтта, любителя покататься на машинах?'
  'Пока никаких проблем. Я заставил его делать всякие грязные вещи, хотел показать ему, кто здесь главный, с самого начала. Он на самом деле кроткий маленький ребенок в переросшем теле. Довольно послушный, никаких социальных навыков. Настоящий последователь'.
  'Похоже на Холли'.
   'Конечно, - сказала она. - Интересно, сколько таких, как он, там'.
  Она отпустила мою руку. Коснулась своего бокала, но не поднесла его к губам. Тишина окутала нас. Я слышал, как разговаривают другие пары.
  Смех.
  'Подвинь свой стул', - сказала она. 'Сядь рядом со мной. Я хочу чувствовать тебя прямо рядом со мной'.
  Я так и сделал. Стол был узким, и наши плечи соприкасались. Она положила пальцы мне на колено. Я обнял ее и притянул к себе.
  Ее тело было напряженным, устойчивым. Казалось, по нему пробегал дрожащий, высокочастотный гул.
  Она сказала: 'Давайте уйдем отсюда. Просто побудем наедине'.
  Я бросил деньги на стол и тут же оказался наверху.
  Насколько я могу судить, никто не преследовал нас по дороге домой.
   29
  Мы уснули, держа друг друга; к шести тридцати утра следующего дня мы переместились на противоположные стороны кровати. Она открыла один глаз, перекатилась ко мне, положила ногу мне на бедро, прижала меня к себе, жаждая союза.
  Но когда все закончилось, она быстро встала с постели.
  Я спросил: 'Все в порядке?'
  'Денди'. Она наклонилась, поцеловала меня в губы, отстранилась и пошла в душ. К тому времени, как я добрался, она уже вышла, вытираясь полотенцем. Я потянулся, чтобы обнять ее. Она позволила мне, но всего на мгновение, а затем отплясывала и ушла, сказав: 'Занятой день'.
  Она ушла, не позавтракав. Я ощутил сдержанность - след прежнего холода? - словно правило 'никакой уродливости' укрыло нас на несколько часов, но за счет близости.
  Я принял душ в одиночестве, сварил кофе и сел читать книгу Терри Креволина.
  Откровенно напыщенный - это было бы лестью.
  Книга была полна опечаток и грамматических ошибок. Если и была правка, я ее не заметил. Креволин питал слабость к предложениям в двести слов, случайным курсивным шрифтам, креативному использованию заглавных букв, частым ссылкам на 'османские манипуляции', 'торговую демонику', 'новый государственный банк управления' и цитатам председателя Мао.
  ('В войнах за национальное освобождение патриотизм - это прикладной интернационализм'.)
  Пример предложения гласил: 'Ни одна из существующих форм сознательной революционной риторики или транскультурной революционной деятельности , разработанных Трудовой Дисциплиной и связанными с ней Трудовыми Авангардами в качестве средств устранения Товарищества и меркантильной демоники , по-видимому, пока не способна защитить себя от неуклонно уменьшающегося Пролетарского Сознания, ферментируемого анархической, карнавальной, зеркально-угодливой и в конечном итоге рассеянной псевдоидеологией, одновременно взращиваемой Структурой Власти...'
  Все это, а также фотографии - фрагменты фотографий, взятые из учебников.
  и журналы, некоторые из которых небрежно раскрашены вручную цветными карандашами.
  Портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Троцкого и, по непонятным мне причинам, Будды, Шекспира и макаки-резуса. Рабочие в кепках, стоящие в очередях за хлебом. Византийские иконы. Греческие скульптуры. Мигранты из пыльной бури с лицами из песен Вуди Гатри.
  Египетские пирамиды. Бабочки. Две страницы древнего оружия.
  Булавы, алебарды, длинные мечи. Танк Шерман.
  Я попытался найти в этом какой-то смысл, но слова прошли сквозь меня, не будучи переваренными - литературное волокно. Мои глаза затуманились, а голова начала болеть. Я перевернул последнюю главу в надежде найти подведение итогов, некое центральное сообщение, которое я смог бы осмыслить. Что-то, что подскажет мне, почему Айк Новато искал автора.
  То, что я нашел, было двухстраничным разворотом с нарисованным карандашом грибовидным облаком с подписью BEAR LODGE, RIP, THE GREATS. На следующей странице была фоторепродукция газетной статьи из The New York Times.
  21 апреля 1971 года. Слово ЛОЖЬ! большими красными буквами было напечатано от руки по диагонали копии. Красные буквы были зернистыми. Я прочитал их.
  ВЗРЫВ В АЙДАХО - РЕЗУЛЬТАТ РАБОТЫ РАДИКАЛЬНОЙ ФАБРИКЕ БОМБ
  НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, ГОВОРИТ ФБР
  БЕАР-ЛОДЖ, АЙДАХО. - Федеральные и местные правоохранительные органы в этом сельском лесозаготовительном сообществе сообщают, что мощный взрыв, произошедший ранним утром, стал результатом случайной детонации тайника с взрывчатыми веществами, запасенного левыми радикалами, которые планировали осуществить программу внутреннего терроризма и насильственного политического протеста.
  Взрыв, описанный очевидцами как 'огненный шторм',
  произошло в 2:00 утра и полностью уничтожило бывший склад пиломатериалов и несколько пустующих хозяйственных построек в полумиле от Bear Lodge, а также вызвало пожары в прилегающих лесных районах, на тушение которых ушло шесть часов. В строениях в городе Bear Lodge были выбиты окна и нанесен незначительный ущерб дереву и каменной кладке. Жители Bear Lodge не сообщили о травмах, но считается, что десять человек на складе погибли.
  'Земля просто начала трястись. Это было похоже на землетрясение',
   сказала Нелли Бартель, владелица таверны Maybe Drop Inn и остановки грузовиков в Bear Lodge, подметая разбитые бутылки и стаканы. 'Или один из тех звуковых ударов, но намного громче. Затем мы увидели огонь и дым, поднимающиеся в небо с востока, и мы поняли, что что-то случилось с теми людьми в старом хранилище бревен'.
  Налоговые документы, полученные в Твин-Фолс, показывают, что титулованный владелец склада, Mountain Properties, сдал в аренду столетнее дощатое здание в августе прошлого года на шестимесячный период некоему 'М. Бакунину' - как полагают, это псевдоним, намекающий на русского анархиста 19 века Михаила Александровича Бакунина. Заявленной целью 'Бакунина' в договоре аренды было 'хранение сельскохозяйственных материалов и продуктов питания'.
  Сотрудники и должностные лица Mountain Properties не были доступны для комментариев. Однако жители Bear Lodge (нас.
  326) сообщают о возросшей активности в районе склада в последние недели: 'чужаки' перевозят грузовики с удобрениями, опилками, сахаром и другими материалами по подъездной дороге длиной в четверть мили, ведущей к четырехэтажному зданию склада.
  'Они, должно быть, купили товар где-то в другом месте, потому что они никогда не приезжали в город за покупками', - сказал Дейтон Аухаген, охотник в оленьей шкуре, который иногда разбивал лагерь в теперь уже обугленных лесах, окружающих склад. Аухаген описал арендаторов склада как 'не откуда-то из этих мест. Но они занимались своими делами, а мы - своими.
  У нас так принято. Мы все индивидуалисты'.
  У регионального агента ФБР Южного Айдахо Моррисона Стоу было другое мнение о жертвах взрыва. 'Это были политические радикалы, подозреваемые в актах городского терроризма или заговоре с целью совершения терроризма. Все вещества, которые они запасали, являются потенциальными нитрующими агентами и, таким образом, могут играть потенциальную роль в производстве взрывчатых веществ на основе нитроглицерина'.
  Хотя он отказался указать точный процесс изготовления бомбы, Стоу сказал: 'Это не так уж и сложно. За последние пару лет в среде подрывного подполья циркулировало несколько руководств: кулинарные книги по изготовлению бомб, в которых самостоятельная работа звучит как нечто легкое. Но они недостаточно подчеркивают, что нитроглицерин - крайне нестабильное соединение, как бы вы его ни готовили.
   Его могут спровоцировать даже незначительные изменения температуры или влажности. Мы считаем, что именно это и произошло здесь. Эти люди занимались изготовлением бомб, произошел случайный взрыв, и они взорвали себя'.
  Стоу добавил, что хотя сила взрыва была настолько велика, что сделала опознание тел практически невозможным, свидетельства очевидцев в сочетании с 'тщательным и длительным расследованием' привели Бюро к выводу, что в результате взрыва погибло по меньшей мере десять человек, включая двух маленьких детей, и что ни один из членов группы не спасся. Он перечислил жертв взрыва следующим образом:
  Томас Харрисон Мадер Брукнер, 29 лет, из Дариена, Коннектикут.
  Выпускник Колумбийского университета, ассистент преподавателя социологии в Калифорнийском университете в Беркли и один из основателей агрессивного отделения 'Уэзерменов' организации 'Студенты за демократическое общество' (SDS), Брукнер был потомком старинной колониальной семьи, среди членов которой было несколько конгрессменов и один из подписавших Декларацию независимости.
  Кэтрин Бланчард Локерби, 23 года, из Филадельфии и Ньюпорта, Род-Айленд. Бывшая студентка факультета психологии Колумбийского университета и ведущая прогноза погоды, Локерби описывается как сожительница Брукнера, а также потомок богатой, социально значимой семьи.
  Антонио Иселас Родригес, 34 года, из Сан-Хуана, Пуэрто-Рико и Бронкса, Нью-Йорк. Осужденный за подделку документов и взлом, Родригес разыскивается по невыполненному ордеру на побег из тюрьмы Рикерс-Айленд в Нью-Йорке, где он содержался под стражей для суда по обвинению в нападении, связанном с дракой в баре Южного Бронкса в декабре 1970 года. Его называют 'главным подозреваемым' в нескольких взрывах, приписываемых пуэрториканской сепаратистской/экстремистской группировке FALN.
  26-летняя Тереза Алисия Сантана из Бронкса, штат Нью-Йорк, является гражданской женой Родригеса и предполагаемым лидером ячейки FALN.
  Марк Эндрю Гроссман, 24 года, из Бруклина, Нью-Йорк. Бывший студент политологии Нью-Йоркского университета, основатель Weathermen и самопровозглашенный 'трудовой активист', Гроссман разыскивался для допроса в связи с попыткой саботажа нескольких электростанций Восточного побережья.
  Гарольд Кливленд 'Большой Скитч' Дюпри, 39 лет, осужденный за убийство и вооруженное ограбление, условно-досрочно освобожден из Рауэя, Нью-Джерси,
   государственной тюрьме в октябре прошлого года. Дюпри был функционером тюремной банды 'Черный кулак' и подозреваемым основателем 'Черных революционных вооруженных сил', а также, как полагают, был ответственен за серию вооруженных ограблений автомобилей в северной части штата Нью-Йорк.
  Норман Сэмюэл Грин, 27 лет, из Окленда, Калифорния. Бывший аспирант и ассистент преподавателя политологии в Калифорнийском университете в Беркли, бывший чиновник SDS и антивоенный активист, Грин, как полагают, был главной силой, стоящей за беспорядками в 'Народном парке' и другими студенческими протестами в кампусе Беркли. Его считают 'М. Бакуниным', которому сдали склад в аренду.
  Мельба Тамара Джонсон-Грин, 28 лет, из Окленда, Калифорния.
  Жена Нормана Грина и бывшая студентка юридического факультета Калифорнийского университета в Беркли, где она была членом Law Review, прежде чем бросила учёбу за один семестр до окончания вуза.
  Член СДО, активист антивоенного движения и движения за освобождение женщин, а также подозреваемый в вербовке членов организации 'Уэзермены' в кампусе Беркли.
  Малкольм Айзек Грин, 2 года, из Окленда, Калифорния, 'Зеленые'
  сын.
  Фидель Франц Родригес-Сантана, 8 месяцев, из Бронкса, Нью-Йорк, сын Родригеса и Сантаны.
  На вопрос, почему члены таких групп, как Black Revolutionary Armed Forces и Weathermen, которые, как известно, в прошлом испытывали значительные идеологические разногласия, сотрудничали при сборе тайника со взрывчаткой, агент Стоу сказал: 'По нашей информации, они пытались использовать подход 'единство - это сила'. Все основные подрывные группы пережили трудные времена. Успешное судебное преследование и заключение лидеров, а также разоблачение их истинных целей опустошили их ряды, и новые рекруты редки. Единственные, кто остался, как правило, являются закоренелыми, жестокими радикалами.
  Похоже, это была последняя отчаянная попытка создать радикальную конфедерацию, чтобы разрушить общество и нанести ущерб жизням и имуществу. Учитывая их склонность к насилию, неудивительно, что они так и поступили. К сожалению, двое детей стали невинными жертвами'.
  Напротив вырезки было стихотворение, окруженное со всех сторон рамкой из
   десятки маленьких Иисусов на крестах.
  ЧЁРНАЯ ЛОЖЬ, БЕЛАЯ ЛОЖЬ
  кровь на опилках
  насыщенный и теплый сладкий с целью
  осколки пронзают плоть мученика
  фашистское небо железно-красный огненно-красный
  отвратительныйзвук
  моястранаэто ты
  моястранаправильноилинеправильно они говорят
  тем временем проливая священную кровь
  из
  праведники
  правда - конечная жертва
  в их игре конечная игра
  победа или поражение
  боевой
  не война
  Мое сердце тоже обливается кровью
  богатый и теплый
  для
  Джо Хилл
  сакко и ванцетти
  че
  Леон
  девушки из треугольника огня
  святые третьего мира
  свиньи черно-белые
  вместе
  просто битва
  из-за красного красного
  кровь
  власть народу!!!!
  Последняя страница была занята фотографией, групповым портретом примерно двадцати человек, стоящих и преклоняющих колени в два ряда перед кирпичным зданием, увитым плющом. Рукописная подпись гласила: 'Беркли, февраль.
  1969. Отличная вечеринка. Даже революционеры должны тусоваться'.
   Руки вокруг плеч. Улыбающиеся лица. Радость товарищества. Несколько пар глаз цвета марихуаны.
  Несколько голов были обведены черным карандашом - пять мужчин, три женщины. Над каждой рукой написаны имена.
  Томас Брукнер и Кэтрин Локерби стояли вместе в центре первого ряда. Он, грушевидный и сгорбленный, в выцветшей рабочей рубашке и джинсах, с мягкими каштановыми волосами до плеч и густыми свисающими усами, скрывавшими нижнюю половину его лица. Она, крупная, крепкого телосложения, босая, в батик-мууму, со светлыми волосами, строго зачесанными назад. Тонкие губы неохотно поддались веселью.
  Пронзительные глаза, сильная челюсть. В другом месте, в другое время она могла бы вырасти в чопорную светскую даму.
  Рядом с ней стоял 'Тонио' Родригес, среднего роста, чисто выбритый, на удивление чисто подстриженный, его темные волосы были короче, чем у остальных, с пробором сбоку. Рубашка на пуговицах и джинсы. Глаза скрыты за зеркальными очками дорожного патруля. Тереза Сантана обнимала его за руку. Она была очень невысокого роста, очень худая, носила черную водолазку и узкие джинсы. Ее длинные черные волосы были разделены посередине, обрамляя овальное лицо со скулами фотомодели, миндалевидными глазами, пухлыми губами. Миниатюрная Джоан Баэз, но закаленная жизнью, более жестокой, чем шоу-бизнес. Марк Гроссман и 'Большой Скитч' Дюпри стояли слева во втором ряду, видны были только их лица. У Гроссмана было мягкое, детское, без особого подбородка. Он носил огромное светлое афро и пушистые бакенбарды, из-за которых он выглядел не в фокусе. Афро Дюпри было скромнее. Он носил очки в черной оправе, имел квадратное, цвета асфальта лицо и густую бороду. Никакой улыбки. Тюремная настороженность.
  Справа во втором ряду были лица Нормана и Мельбы Грин с нимбом. Рядом с Мельбой было лицо без нимба, которое я узнал.
  Круглолицый, веснушчатый, непослушная копна темных волос. Тощие черты лица, круглые очки в черепаховой оправе - такие, какие британский департамент социального обеспечения раньше раздавал бесплатно. Жалкие усы и перистый вандейк, напоминавший наклеенный театральный костюм.
  Но уберите растительность на лице, добавьте несколько лет, и это был тот же человек, с которым я столкнулся в классе, играющий на губной гармошке. Тот же человек, которого я видел представляющим рок-звезду.
  Даже тогда Гордон Лэтч носил улыбку политика. Я некоторое время смотрел на его фотографию, создавая гипотезы, бегая с ними, натыкаясь на кирпичные стены, пытаясь снова, наконец, вернув свое внимание к
   Зелёные.
  Норман Грин был очень высок - судя по тому, как он возвышался над остальными, по крайней мере, шесть три или четыре. У него были грубые темные волосы, разделенные на пробор и удерживаемые кожаным ремешком. Римский нос, густые темные брови, длинное красивое лицо, напоминающее Линкольна из-за густой бороды без усов. Что-то в этом лице знакомое...
  Его жена была среднего роста, макушка ее доставала ему до бицепса. Черная и хорошенькая, но суровая на вид, как будто чем-то озабоченная.
  На ней была белая блузка без воротника, ожерелья из черного дерева и огромные черные серьги-кольца. Надменная улыбка. Пушистое афро над тонким овальным лицом. Резная маска красоты африканской принцессы. Ее лицо тоже знакомо.
  Черная женщина, белый мужчина.
  Это заставило меня задуматься о чем-то. Я перевернул страницы назад, к газетной вырезке.
   Малкольм Айзек Грин, 2 года, из Окленда, Калифорния.
  Семнадцать лет назад. Семнадцать плюс два. Временные рамки совпадают.
  Испанское имя у чернокожего ребенка.
  Я пошёл в библиотеку и принялся рыться, пока не нашёл свой испанско-английский словарь.
  страница 146: новато м. новичок, начинающий.
  Переверните на англо-испанскую сторону.
  страница 94: зеленый прил. верде; новато, неопытный.
  Я отложил книгу и взялся за телефон.
   30
  До сих пор не могу дозвониться до Майло. Не могу дозвониться до скучающего дежурного на станции Вест-Сайд, чтобы он сказал мне, где он.
  Где были копы, когда они были так нужны?
  Я вспомнил рассказ Джуди Баумгартнер о ее загадочном разговоре с Айком. Ослабьте свои стандарты. Если я правильно интерпретирую свой словарь, это имело смысл. Я снова позвонил ей в Центр Холокоста. Ее секретарь сообщила мне, что ее нет в офисе, и уклонилась от дальнейших разговоров. Помня, что Джуди сказала об угрозах убийством, я не стал давить, но в конце концов сумел убедить секретаря, что я был законным. Затем она сказала мне, что Джуди улетела обратно в Чикаго и ее не ждали в течение трех дней. Хочу ли я оставить сообщение? Думая о том, какое сообщение я мог бы оставить, я отказался и поблагодарил ее.
  Когда я повесил трубку, я подумал о ком-то еще, кто мог бы подтвердить мою теорию. Я нашел номер синагоги Бет Шалом и набрал его. Никто не ответил. Справочник выдал трех Сандерсов, Д. , только один без адреса и с венецианской телефонной станцией. Я позвонил туда. Ответила женщина с акцентом, похожим на акцент раввина. Фоном заполнили детские голоса, а также что-то похожее на записанную музыку.
  'Раввин Сандерс, пожалуйста'.
  'Кто, могу я сказать, звонит?'
  'Алекс Делавэр. Я встретил его в синагоге на днях. Вместе с детективом Стерджисом'.
  'Один момент'.
  Сандерс вышел и сказал: 'Да, детектив Делавэр. Есть ли прогресс по Софи?'
  'Все еще продолжающееся расследование', - сказал я. Удивительно, как легко это получилось...
  'Да, конечно. Что я могу для вас сделать?'
  'У меня к вам теологический вопрос, раввин. Каковы критерии ортодоксального иудаизма для определения того, является ли человек евреем?'
  'По сути, их два', - сказал он. 'Нужно либо родиться в
   Еврейская мать или пройти надлежащее обращение. Обращение основано на курсе обучения.'
  'Иметь отца-еврея было бы недостаточно?'
  'Нет. Только реформистские евреи приняли отцовскую линию происхождения'.
  'Спасибо, раввин'.
  'И это все?'
  'Да. Вы очень помогли'.
  'Разве я не знаю? Ваш вопрос как-то связан с Софи?'
  Я уклонился, повторил линию открытого расследования, поблагодарил его за уделенное время и повесил трубку. Попробовал снова дозвониться до Майло и на станции, и дома.
  В первом случае скука дежурного офицера перешла в оцепенение.
  Автоответчик в последнем. Я рассказал ему, что узнал. Затем я снова попробовал сеть.
  'Господин Креволин на совещании'.
  'Когда он будет свободен?'
  'Не могу сказать, сэр'.
  'Я звонил вчера. Доктор Алекс Делавэр? По поводу Айка Новато?'
  'Я уверен, он получил ваше сообщение, сэр'.
  'Тогда как насчет того, чтобы попытаться привлечь его внимание новым сообщением?'
  'Я на самом деле не...'
  'Скажите ему, что Bear Lodge заявил о девяти жертвах, а не о десяти ' .
  'Барри Лодж?'
  'Медведь, как в названии животного. Лодж как в названии Генри Кэб - как в названии охотничьего домика. Лодж Медведя - это место. Оно унесло девять жизней. А не десять ' .
  'Одну секунду', - сказала она. 'Я все еще пишу'.
  'Вы также можете сказать ему, что апатия захватила десятый. Всего несколько месяцев назад. Апатия и безразличие'.
  'Апатия и безразличие', - сказала она. 'Это какая-то концепция для сценария? Потому что если это так, то я точно знаю, что осенний сезон полностью запрограммирован, и нет смысла что-либо предлагать, пока они не расчистят доску для следующих зачисток'.
  'Не концепция', - сказал я. 'Реальная история. И ее никогда не покажут в прайм-тайм'.
  Она перезвонила мне через час и сказала: 'Он примет тебя в четыре'.
  не в силах скрыть удивление в голосе.
  Без пяти четыре я прошел через сетевую парковку, забитую немецкими и шведскими машинами. На мне был коричневый габардиновый костюм, в руке был портфель. Охранник лет семидесяти записал мое имя и направил меня к пролету металлической лестницы, которая вела на второй этаж громоздкого здания в стиле деко. По пути я прошел мимо
   Зона ожидания под навесом, заполненная сотнями людей, выстроившихся в очередь за билетами на последнее ночное ток-шоу. Несколько из них повернули головы, чтобы рассмотреть меня, решили, что я не тот, о ком стоит беспокоиться, и переключили свое внимание на что-то другое.
  Наверху лестницы были двойные стеклянные двери. Приемная была большой, как амбар: тридцать футов в высоту, стены голые, за исключением гигантской репродукции логотипа сети на южной стороне и, чуть ниже, двери с надписью ЧАСТНОЕ. Пол был выложен травертиновой плиткой, на которой лежал на удивление потертый бордовый коврик. Точно в центре коврика стоял прямоугольный стеклянный журнальный столик. По обеим сторонам стояли жесткие черные кожаные кресла-подвески. В дальнем конце комнаты за белой стойкой сидел молодой черный охранник. Слева от него на белом мониторе Actionvision транслировалось какое-то игровое шоу. Звук был выключен.
  Я назвал ему свое имя. Он открыл бухгалтерскую книгу, провел пальцем по странице, перевернул на следующую страницу, снова провел пальцем, остановился, позвонил по белому телефону, послушал и сказал: 'Угу. Ладно, да'. Мне: 'Подожди пару минут. Присаживайся'.
  Я попытался удобно устроиться в кресле-подвеске. Стеклянный столик был пуст - никаких журналов, даже пепельницы.
  Я сказал: 'Нечего читать. Это должно быть философское утверждение?'
  Охранник оглянулся, словно заметив это впервые, усмехнулся и снова посмотрел на монитор. Крупная женщина в ситцевом платье подпрыгивала вверх-вниз, обнимая мужчину-ведущего, который изо всех сил старался сохранить натянутую улыбку. Пока женщина продолжала его обнимать, улыбка наконец померкла. Ведущий попытался освободиться. Она крепко держалась. На заднем плане вспыхивали цветные огни.
  Охранник заметил, как я смотрю. 'Они выключают звук. Не спрашивай меня, почему - я только начал. Это какое-то новое шоу - 'Честный бой' , я думаю. Все еще пытаюсь понять, в чем его суть. Я думаю , что это то, что нужно оскорблять друзей, выдавать их секреты, чтобы отвечать на вопросы и выигрывать большие деньги'.
  Ведущий наконец освободился от здоровенной женщины. Она снова начала подпрыгивать. Бирка с именем на ее груди развевалась. Несмотря на свою массу, она была упругой, как консервированная ветчина. Ведущий снова улыбнулся, указал и что-то сказал. На заднем плане финалистка конкурса красоты в черном мини-платье крутила что-то, напоминающее корзину для бинго. Камера приблизилась к числам, сверкающим вдоль гигантского колеса рулетки, обрамленного мигающими лампочками.
  Охранник, прищурившись, изучал экран. 'Трудно понять, что они говорят', - сказал он. 'Думаю, еще пара недель на работе, и я смогу читать по губам'.
  Я откинулся назад и закрыл глаза. В четыре десять открылась ЧАСТНАЯ дверь и вышла молодая женщина с рыжевато-русыми волосами.
  На ней была красная футболка с блестками, черные джинсы и неохотная, усталая улыбка.
  'Доктор Делавэр? Терри может вас принять'. Она толкнула дверь и прошла внутрь, оставив меня ловить ее. Относясь к ходьбе как к спортивному состязанию, она провела меня мимо полупустой секретарской зоны в короткий, светлый коридор, отмеченный шестью или семью дверями. Третья дверь была открыта. Она сказала: 'Здесь', подождала, пока я войду, и ушла.
  В офисе никого не было. Это была комната среднего размера с видом на восток на еще одну парковку, крыши из рубероида, внутренности кованых металлических воздуховодов и смягченные смогом контуры центрального Лос-Анджелеса. Стены были из серой травяной ткани; ковровое покрытие с плотным ворсом в индустриальном стиле оттеняло тусклый цвет морской волны плохо обслуживаемого бассейна.
  В центре парил прозрачный пластиковый стол с соответствующим стулом.
  Перпендикулярно столу стоял анорексичный диван, обитый твидом сланцево-голубого цвета. Напротив стола стояли два синих стула с хромированными ножками.
  Тепло и уютно, как в операционной.
  Три из серых стен были без украшений. Одна за столом была заполнена цветными анимационными целлулоидами. Золушка и Пиноккио.
  Фантазия. Учитывая то, что мне сказала Джуди, я не ожидал политических плакатов, но Дисней застал меня врасплох. Мой взгляд задержался на Белоснежке, которая собиралась принять отравленное яблоко от ликующей старухи.
  Вошел мужчина, приложив ладонь ко рту и закашлявшись. Сорок или около того, невысокий, с бледным, мягким лицом под седой новой волной, жесткой от воска. Одно из лиц, что было на групповом фото, моложе, тоньше, длинные волосы. Второй ряд, справа, подумал я. Затененный возвышающимся ростом Нормана Грина.
  Он уставился на меня. Под глазами у него были закопченные мешки. В левом ухе сверкала золотая серьга-гвоздик. На нем была мешковатая черная куртка-бомбер поверх серой шелковой футболки, серые брюки из акульей кожи с манжетами на резинке, черные высокие кеды Reebok.
  Он сел. Высота яблока в кадре Белоснежки была такова, что оно, казалось, сидело у него на голове.
  Вильгельм Телль в костюмах Мелроуз Авеню.
  Он сказал: 'Терри Креволин'. Несоответствующий басу голос.
  'Алекс Делавэр'.
   'Мне так сказали. Садись'.
  Пока я это делал, он встал и запер дверь. На крючке сзади, на вешалках химчистки, висели две шелковые футболки, точь-в-точь такие же, как на нем.
  Он вернулся к столу, несколько минут просматривал бумаги, а затем сказал: 'Да, вы похожи на врача. Какой вы врач?'
  "Психолог."
  'Психолог. Но ты же знаешь, что показывают в прайм-тайм'.
  Я сказал: 'Я знаю, что Bear Lodge точно не станет. Слишком давно это было, и времена изменились. Никого не волнует, что кучка радикальных фриков взрывает себя'.
  Один его глаз дернулся. Он посмотрел на мой портфель.
  Мы устроили себе небольшое соревнование в гляделки. Он был в этом довольно хорош -
  несомненно, много практики с отчаянными писателями, предлагающими концепции.
  Но я просидел десятки тысяч часов терапии. На врачебной стороне кушетки. Переждал все известные человечеству увертки...
  Наконец он сказал: 'У меня сложилось впечатление, что у вас есть что-то для меня - концепция. Если есть, давайте послушаем. Если нет...' Пожал плечами.
  'Конечно', - сказал я. 'Вот концепция: подростковый поиск идентичности...'
  'Это было сделано'.
  'Не так. Мой герой - умный молодой парень, осиротевший в очень раннем возрасте. Симпатичный, идеалистичный. Наполовину черный, наполовину еврей. Его родители - политические радикалы, которые погибают при подозрительных обстоятельствах.
  Семнадцать лет спустя он пытается выяснить, как и почему. И в итоге оказывается убитым за свои усилия - подстроенным в фальшивом наркооблаве. Много хорошего между ними, но, вероятно, слишком мрачно, да?
  Что-то, что могло быть болью, промелькнуло на его лице. Он сказал: 'Ты меня потерял'.
  'Айк Новато. Новато как на испанском означает новичок. Новичок как зеленый.
  Маленький мальчик, который когда-то принадлежал Норману и Мельбе Грин'.
  Креволин осмотрел свои ногти.
  Я сказал: 'Он пытался увидеться с тобой прошлым летом, но не смог'.
  'Многие люди пытаются увидеть меня'.
  'Не о Bear Lodge'.
  Он всмотрелся в кутикулу.
  'И многих из них убивают, мистер Креволин?'
  На его лице появился румянец. 'Парень, это звучит довольно драматично'.
  'Его убили. Проверьте сами. В сентябре прошлого года. Наркотики
   сделка пошла не так в Уоттсе. Забавно, однако, что люди, которые его знают, говорят, что он никогда не употреблял наркотики, и у него не было причин ехать в Уоттс'.
  'Люди', - сказал он. 'Невозможно узнать кого-то - узнать, что у кого-то на самом деле происходит в голове. Особенно у ребенка, верно? Весь кайф молодости - хранить секреты, верно? Создавать свой собственный личный мир и не пускать в него всех остальных. Если ты действительно психиатр, ты должен это знать'.
  'Секреты Айка Новато были опасны', - сказал я. 'Они могли убить его. И его бабушку тоже. Старую женщину, которая жила в Венеции по имени Софи Грюнберг'.
  Его рот открылся, затем закрылся.
  Я сказал: 'Она исчезла через несколько дней после его убийства. Полиция думает, что ее кто-то исчез. У них нет никаких зацепок, они не могут ничего связать, думают, что, возможно, есть связь с наркотиками. Но я готов поспорить, что они с удовольствием поговорят с вами'.
  Он сказал: 'Вот дерьмо'.
  Я сказал: 'Грюнберг на Грин. Грин на Новато. У семьи была особенность менять фамилию, но они сохраняли оттенок. Когда Норман Грин сменил свою?'
  'Он не сделал этого. Его старик сделал это. Для бизнеса. Отец был буржуа; мать не одобрила смену имени. После смерти старика она вернула его обратно'.
  'Но Норм этого не сделал?'
  'Нет. Ему нравился старик. В политическом плане он был на одной волне с матерью. Но с ней было трудно ужиться. Резкая. Эмоционально они с Нормом не были близки'.
  Ноздри его раздулись и закрылись. Он перекатил губы через зубы, пожевал мизинец. 'Слушай, мне жаль все это слышать. Какое это имеет отношение ко мне?'
  Плохой блеф. Пиноккио бы посмеялся и дал ему свой нос.
  Я сказал: 'Я думаю, ты знаешь. Одна семья уничтожена - три поколения уничтожены, потому что не тем людям задали не те вопросы. Спросить тебя, возможно, было бы безопаснее, но Айк не смог дозвониться'.
  Он отчаянно замахал рукой. 'Не возлагай это на меня'.
  'Ты сам на себя взваливаешь. Ты никогда не забывал Bear Lodge.
  Вот почему вы согласились встретиться со мной.
  Он сгорбился, провел пальцами по своим торчащим волосам, проверил время на наручных часах, настолько тонких, что их можно было положить в прорезь для монет.
  Я сказал: 'Получив его послание прошлым летом, я вернул тех,
  Воспоминания во всей своей силе. Вы, вероятно, думали о том, чтобы увидеть его. Ваш идеализм может быть давно похоронен под кучей игровых шоу, но...
  Он сел. 'Я не участвую в игровых шоу'.
  '...вы все еще человек принципов. По крайней мере, так было предложено'.
  'Да? Кто?'
  'Джуди Баумгартнер из Центра Холокоста. Она говорит, что вы помогли им снять этот документальный фильм. Она та, кто рассказала мне о вашей книге'.
  Выражение его лица стало кислым. Он вытащил что-то из кармана куртки. Оранжевый леденец, который он развернул украдкой и поспешно, словно это было запретное удовольствие. Он засунул его в рот, откинулся назад, сложив руки на животе, умиротворенный.
  'Принципы, да?'
  'Почему ты ему отказала?' - спросил я. 'Слишком больно бередить старые раны? Или это просто инерция? Все эти встречи, на которые ты ходил каждый день, у тебя просто не было сил, чтобы справиться с еще одной?'
  Он выдернул леденец, начал что-то говорить, поперхнулся и встал, повернувшись ко мне спиной. Он повернулся лицом к задней стене, разглядывая своих мультяшных приятелей.
  Я сказал: 'Феи-крестные и хрустальные туфельки. Если бы жизнь была такой простой'.
  'Вы из правительства?' - спросил он.
  "Нет."
  'Покажите мне удостоверение личности'.
  Я достал из кошелька водительские права, лицензию психолога и свидетельство о членстве в медицинской школе и протянул ему. 'У меня также есть основные кредитные карты, если хочешь их увидеть'.
  Он повернулся, осмотрел их, вернул обратно. 'Это ведь ничего не значит, правда? Ты можешь быть тем, кем тебя называют в газетах, и все равно быть правительством'.
  'Я мог бы, но я не'.
  Он пожал плечами. 'А если так? Как ты и сказал, времена изменились - никого больше не волнует. В чем мое преступление? Переключение передач в режим выживания? Какое будет наказание? Работа в другой сети?'
  Я улыбнулся. 'А как насчет работы с игровыми шоу?'
  Он наклонился вперед. 'Давай, говори со мной откровенно. Что это на самом деле такое?'
  'Это то, о чем я тебе говорил. Я хочу задать тебе несколько вопросов, которые Айк Новато так и не успел задать'.
   'Почему? Какая у тебя с ним связь? Ты был его психоаналитиком?'
  'Нет. Я никогда его не встречал. Но я расследую смерть одного из его друзей. Молодой девушки по имени Холли Берден'.
  Я ждал знака признания, но не получил его.
  Я сказал: 'Ее семья попросила меня провести психологическую аутопсию. Чтобы попытаться понять, почему она умерла. Это привело меня к Айку. Он был одним из немногих ее друзей. Доверенным лицом. Я проследил его путь до Центра Холокоста, по некоторым книгам о расизме, которые он брал. Он написал ваше имя и номер на полях. Джуди была уверена, что он не встречал вас там, думала, что он мог попытаться связаться с вами из-за вашей предыдущей жизни'.
  Я открыл портфель и вытащил его книгу. 'Я купил ее сегодня, прочитал историю Bear Lodge и увидел фотографию Беркли. Понял, кем на самом деле был Айк'.
  Он сел, положил леденец обратно в рот и быстро вытащил его, как будто он потерял вкус. 'Какой-то литературный шедевр, да? Я как раз отходил от кислоты, грибов и закусок с метедрином, когда написал это. Вспомнил прошлое и увидел Бога. Одни супер-зажигательные выходные, никаких правок. Я даже не выходил на воздух. Пулитцеровская премия, это не так'.
  'Не недооценивайте себя', - сказал я. 'В нем была определенная сырая энергия.
  Страсть. Такая, которую вы, вероятно, больше не испытываете'.
  'Послушайте', - сказал он, напрягаясь, - 'если вы думаете, что собираетесь прийти сюда и возложить на меня всю эту вину - за то, что я выжил, - забудьте об этом. Я уже проработал это. С моим собственным психологом ' .
  'Я рад за тебя, Терри. Жаль, что Айк не сможет ничего сделать'.
  Мы снова встретились взглядами. И снова он сломался первым.
  'Пещера', - сказал он. 'Вот где я оказался - вот где я написал эту чертову штуку. В пещере , ладно? Понимаешь? Вот как я жил после Bear Lodge. Как какой-то неандерталец , потому что у меня не было богатого папочки, как у многих других участников движения. Никакого трастового фонда, ничего, на что можно было бы опереться, когда мечта закончилась. Я не мог найти серьезную работу, потому что бросил учебу, чтобы бороться за правое дело после одного семестра.
  У меня был средний балл D, никаких навыков, чтобы делать что-то, кроме как маршировать и петь. И рынок для певчих был не слишком горячим после того, как мечта умерла, если только вы не хотели заняться фрилансом Харе Кришна. Я даже пытался это сделать, но их дерьмо достало меня, их аферы и их вонючие благовония. Все, что я умел, это собирать фрукты, рыть канавы, работать на крыльце...
  Это то, чем я занимался в детстве. На пустыре, который никогда не ходил
   где угодно, потому что мой отец не мог конкурировать с крупными производителями и умер с большим количеством долгов, чем здравого смысла. Я направился на побережье, окровавленные руки, ночуя с нелегалами. Я был в Юба-Сити, когда они начали выкапывать все брасеро , которые порубила Корона. Парень, который ночевал рядом со мной, исчез. Жертва номер двадцать три. Это напугало меня до самого Орегона. Моя пещера. Днем собирал сливы, ночью играл в неандертальца. Напугало меня до ясной головы - никакой кислоты, никаких таблеток, даже гашиша или травы. Никакой клиники Бетти Форд, только я, длинные ночи и ползучие твари.
  Чтобы помочь себе это пережить, я начала писать. Лучшая терапия, не правда ли?
  Эбби сделала это; Джерри сделал это; почему не я? Конечным результатом стал тот кусок глупости, который ты держишь в своих горячих маленьких ручках. Первый черновик был написан тупым карандашом на листах бухгалтерской бумаги, которые я вырвал у начальника смены. Ночью, с помощью фонарика. Позже, когда у меня появилось несколько баксов, я купил блокнот и несколько Bics. Я писал и другие вещи.
  Поэзия, которая отстой. Короткие рассказы, которые отстой. Телевизионный сценарий, который отстой.
  Комедия. Много комедии. Чтобы отвлечь себя от самоубийства. Одна и та же сюжетная линия, снова и снова: революционеры, которые работают на IBM, но не могут полностью перейти к нормальной жизни. Ха-ха, смешно, правда? Я убедил себя, что это глубоко, убедил себя, что больше никто не собирается меня убивать, и поехал автостопом в Лос-Анджелес. Помылся, побрился на Union Station, купил костюм в Армии спасения, прошел весь путь до этого центра духовной чистоты и попытался добиться прочтения своего сценария. Не смог войти, но внизу висела табличка с надписью, что они нанимают страниц. Я притворился здоровым, получил работу. Первые заработанные деньги были потрачены на публикацию этого куска дерьма. Первый тираж в триста экземпляров, второй так и не пошел. Я продал его в консигнационные магазины, так и не увидел ни цента. Узнал, что хиппи-предприниматели - худшие. Узнал, что не собираюсь быть мистером Бестселлером - пора менять тактику. Так что я работал. Каждая никчемная работа, которую мне предлагала сеть.
  Я дошел до этого. Не буду утомлять вас подробностями.
  'Похоже на американскую мечту'.
  'Эй, это свободная страна. Действительно свободная. Я понял это на собственном горьком опыте.
  Тестирование системы - начиная с самых низов и доводя ее до предела.
  Что больше, чем когда-либо делает большинство людей. Это не значит, что в системе не так много прогнившего, но что лучше? Аятолла?
  Китайцы? Так что я здесь надолго, пытаюсь прожить каждый день, выплачивая ипотеку. Я знаю, что то, что я делаю каждый день, это не кормление голодающих сирот, это не операция на сердце, но я пытаюсь сделать что-то качественное, когда могу, ладно? Это не лучше и не хуже, чем у кого-либо еще
  концерт, да? Это то, чего я хочу сейчас. Быть как все. Влиться в коллектив, сосредоточиться на Терри, научиться быть эгоцентричным. Водить машину с кожаными сиденьями, сидеть в джакузи ночью, слушать компакт-диски и философствовать. Просто проживать каждый день'.
  Он указал на меня пальцем. 'Я платил больше взносов дольше, чем кто-либо другой, кого я знаю, так что забудь о своей вине'.
  Я сказал: 'Твоя вина меня не касается. Другие люди тоже платили взносы. Высшие взносы. Норм и Мельба Грин, остальная часть банды в Bear Lodge. Я уверен, что любой из них был бы рад поменяться с тобой местами'.
  Он закрыл глаза, потер веки. 'О, боже, все возвращается, как колесо, не так ли?'
  Я спросил: 'Вы ведь были частью группы, не так ли? Почему вы решили не появляться в день большого взрыва?'
  ' Реши '. Дергается глаз. 'Кто решил? Это был несчастный случай - поворот судьба. Если бы я прочитал это в сценарии, я бы назвал это фальшью'.
  'Как вам удалось сбежать?'
  'Я была няней. Отвезла ребенка к врачу'.
  'Какой ребенок?'
  'Малкольм Айзек. Он был болен'.
  'Почему родители его не забрали?'
  'Потому что они тоже были больны. Все они были больны. Блевали своими кишками. Какая-то кишечная штука - диарея, лихорадка. Что-то они съели - испорченное мясо. Я как раз приехал накануне. Было две группы, понимаете. Два кадра. Я был частью второго, передавал сообщения от второго к первому. Мы все должны были собраться через неделю или около того. Тогда я был вегетарианцем. Не ел мяса. Это меня спасло. Меня и другого ребенка'.
  'Сын Родригеса и Сантаны? Фидель?'
  'Фиделито', - сказал он. 'Он был совсем младенцем, слишком маленьким для мяса, на смеси, потому что Тереза не могла сосать грудь. Так что он тоже был здоров.
  Ползая по складу, толстый и счастливый. Но Малкольму Айзеку было плохо. Очень высокая температура, диарея, он плакал от боли. Мельба беспокоилась об обезвоживании, хотела, чтобы он пошел к врачу, но они с Нормом были слишком больны, чтобы отвезти его сами. Поэтому они попросили меня, и я это сделал. Клиника общественного здравоохранения в Твин-Фолс. Я, он и куча лесорубов и индейцев в зале ожидания. У них была станция кантри-вестерн, и он причитал из-за нее, от боли. Это не впечатлило медсестер. Они увеличили громкость, заставили нас ждать. Портер Вагонер и Долли Партон. Забавно, что ты помнишь, да? Я держал
   он вытирал лоб спиртовыми салфетками, когда я услышал это - бип-бип, новостной выпуск, прерывающийся музыкой кантри'.
  Его собственный лоб покрылся потом. Он вытер его тыльной стороной рукава. 'Большой взрыв на складе в Bear Lodge. Никто в зале ожидания даже не слушал - им было все равно. Но для меня это было похоже на то, как будто все обрушилось, как большая дыра в земле
  - все просто всасывается в него. А потом появляется парень из ФБР и начинает говорить о какой-то фабрике по производству бомб, лгать сквозь свои выданные правительством зубы, и я понял, что кто-то их подставил. Я знал, что мне нужно бежать'.
  'Не было никакой фабрики по производству бомб?'
  Он с отвращением посмотрел на меня. 'Правильно. Сало, сахар, конский навоз и опилки - мы же делали ядерную бомбу , да? Если бы это было так просто, половина ферм в Америке взлетела бы на воздух, прежде чем Ронни Рэй-ган их подставил'.
  'На половине ферм в Америке нет устройств для розжига'.
  'Мы тоже. Это либо придумал, либо подбросил этот человек из ФБР.
  Припасы, которые мы запасли, предназначались для выращивания , а не для уничтожения. Семена, удобрения. Органические удобрения. Опилки - для компоста. Сало - для готовки и приготовления лепешек - Тереза любила готовить лепешки.
  План состоял в том, чтобы накопить достаточно вещей, чтобы собрать приличного размера коллективную ферму, достаточно большую, чтобы быть жизнеспособной. Новый Уолден. Мы собирались переехать на государственную землю, которая будет пустовать всего в нескольких милях к югу - землю, которая была отнята у индейцев изначально. План состоял в том, чтобы захватить ее, освободить, засеять, вспахать, засеять, а затем пригласить индейцев присоединиться к нам в создании нового коллективного государства. Мы знали, что это не продлится долго - нацисты Трики Дики придут и захватят нас. Все, чего мы хотели, - это продержаться достаточно долго, чтобы создать что-то жизнеспособное - для прессы. Реклама выставила бы нас в хорошем свете - правительство уничтожает урожай. Что может быть более типично американским, чем фермерство, верно? Так что мы будем хорошими парнями. Черные, белые, коричневые и красные, работающие вместе. Истеблишмент будет рассматриваться как источник всей негативной энергии. Слишком угрожающий, поэтому они его уничтожили'.
  'Кто они?'
  'Правительство. Или какие-то вольнонаемные псы, работающие на правительство. Кто-то должен был отравить мясо, подложить заряды, дождаться, пока мы все окажемся на том складе, блевать, ослабеть, а затем взорвать его к чертям. Какой-то дистанционный детонатор. Похоронный звон по мечте'.
   'Коллективное фермерство', - сказал я. 'Это не совсем то, что приходит на ум, когда думаешь о 'Уэзерменах', FALN, Black Army. Такие люди, как Марк Гроссман и Скитч Дюпри'.
  'Это потому, что вас запрограммировали так думать. Все на этом складе - все в Нью-Уолдене - были беглецами от насилия. Мы устали от насилия, устали от того, как все обернулось.
  Тонио и Тереза только что вышли из FALN. Скитч получил кучу дерьма за отказ от насилия - в него даже стреляли парни из Black Revo Army, потому что он изменил свою мелодию. Норм и Мельба были архитекторами плана. Они полностью отвернулись от насилия'. Он покачал головой. 'Фабрика бомб. Как вы думаете, Норм, Мельба, Тонио и Тереза привели бы своих детей на какую-то фабрику бомб ?'
  Люди приносили своих детей Джиму Джонсу. Приносили в жертву бесчисленное множество других невинных другим Молохам. Я ничего не сказал.
  Он сказал: 'Я сидел в приемной клиники и знал, что все кончено. Я хотел бежать. Но Малкольм был горячим, как сковородка, ему нужно было к врачу, поэтому я сидел и ждал, надеясь, что никто не увидит, что я готов выпрыгнуть из кожи. Наконец, после всего этого времени нас осмотрела медсестра. Она дала мне лекарство, сказала, что с ним, вероятно, все будет в порядке, когда сойдет температура, чтобы он дал ему много жидкости и вернулся через пару дней. Я вышел, обошел угол, неся его, и продолжал идти, пока не нашел машину с ключами в замке зажигания. Сел, положил его на переднее сиденье, завел двигатель и проехал всю Неваду в Калифорнию. Остановился, чтобы купить яблочного сока и подгузников, ехал, держа бутылку у губ. Сотни миль кошмаров, дороги без людей, он кричал на свою маму, я постоянно думал, что кто-то сядет мне на хвост и застрелит нас. Добрался до Лос-Анджелеса до рассвета'.
  'В Венецию', - сказал я.
  Он кивнул. 'Как я уже сказал, они никогда не ладили, она и Норм, но куда еще я мог его отвезти? Я оставил его на пороге и ушел'.
  Я открыл его книгу, повернулся к фотографии Беркли и показал ее ему. 'Другие люди - они были вторым кадром?'
  Еще один кивок. 'Они были в сотне миль вверх по реке Снейк, вели переговоры о строительных материалах. План состоял в том, чтобы построить бревенчатые хижины.
  Они купили этот товар у подрядчика по лесозаготовкам, но задержались, пытаясь найти способ его вывезти. Водители грузовиков доставили им немало хлопот, не желая иметь дело с кучкой проклятых хиппи'.
  'Что они сделали после взрыва?'
   'Исчезли. В основном в Канаде'.
  Он взял книгу. Посмотрел на нее. Закрыл глаза.
  Я спросил: 'Что с ними случилось?'
  Он открыл глаза и вздохнул. 'Эти двое', - он ткнул пальцем
  - 'Гарри и Дебби Делаж. Они остались там - они были французскими канадцами. Я думаю, они учителя в Монреале, но я не уверен, я не имел с ними контакта. Ни с кем из них'.
  Палец дрейфовал. 'Эд Махер и Джули Бендикс уехали в Марокко, поменяли место жительства, а затем вернулись, поженились, завели кучу детей.
  Я слышал, что она умерла от рака груди пару лет назад. Он, вероятно, вернулся на восток - у его семьи были деньги.... Лайл Стоукс ввязался в эту нью-эйджевскую чушь - кристаллы и прошлые жизни. Он зарабатывает состояние.
  ... Сэнди Портер, я не знаю... Горди Лэтч женился на дочери этого фашиста и стал мерзким политиком... Джек Пардуччи - адвокат из Питтсбурга, вступил в Республиканскую партию'.
  Он еще немного поглядел на фотографию, закрыл книгу и вернул ее. 'К черту ностальгию'.
  Я спросил: 'Кто определял, в какую группу людей следует отправлять?'
  'Это не было чем-то формальным, просто естественный отбор. Первые кадры были лидерами - мыслителями, теоретиками'.
  Я сказал: 'Второй состав справился намного лучше первого'.
  'К чему ты клонишь?'
  'Ничего такого, о чем бы вы не задумывались в течение семнадцати лет'.
  'Вы ошибаетесь, - сказал он. - Я ни о чем не задаюсь вопросом.
  'Размышления - это тупиковый путь'.
  Я спросил: 'Почему вы выбрали Bear Lodge?'
  'Рэнди Лэтч владела этой недвижимостью - ее отец оставил ее ей'.
  'Она была в Mountain Properties?'
  'За кучей фиктивных корпораций - трастовые фонды, налоговые убежища. Ее старик все это для нее устроил. Вот почему мы притворились, что сдаем его в аренду, чтобы это выглядело по-деловому, никто бы не стал копаться'.
  'С такими связями, - сказал я, - разве Лэтч не стремился к статусу первоклассного офицера?'
  'Он мог бы, но это не было серьезной возможностью. Он был много шума, но ничего существенного. Не пользовался большим уважением. Одной из причин, по которой они держали его рядом, были ее деньги. После Bear Lodge они оба вышли из игры, снова появились как Джек и миссис Армстронг. Все еще много шума, но ничего существенного. Американская публика это съедает, верно? Неудивительно, что он в итоге сделал то, что делает'.
   'Расскажите мне о Ванзее-2'.
  Он выпрямился. 'Откуда, черт возьми, это взялось?'
  'Айк Новато оставил какие-то заметки, указывающие на то, что он исследовал это. Он написал это прямо над вашим именем. Он размышлял об этом'.
  Креволин скорчил больную рожу. 'И об этом он хотел поговорить со мной? Черт, это было бы легко'.
  'В каком смысле легко?'
  'Легко ответить. Я мог бы сказать ему правду: 'Ванзее-2' - это правительственная чушь. Хитрая Дикки, злая империя, дезинформация Cointelpro, специально созданная для Джона Кью. Доверчивого. Правительство хотело дискредитировать нас, поэтому они подбросили в истеблишментскую прессу фальшивые новости о том, что мы сближаемся с неонацистами
  - старая чушь о том, что экстремисты с обеих сторон равны, Гитлер и Сталин. Они кладут нас под одну гребенку с Ку-клукс-кланом, чтобы изолировать нас, выставить нас в плохом свете. Но в конце концов, я думаю, было просто легче нас взорвать - обратите внимание, что вы больше не слышите о Ванзее-2. И вокруг полно правых расистских придурков'.
  Он покачал головой, потер виски. 'Ваннзее-два. Я бы справился с этим за две минуты. Я думал, он хочет заняться личными делами - родителями, ворошить старые воспоминания'.
  'Могла ли Софи Грюнберг заинтересоваться Ванзее-2?'
  'Сомневаюсь. Та старая леди была слишком утонченной, чтобы поверить в такую чушь'.
  'Вы хорошо ее знали?'
  Он яростно покачал головой. 'Я встречался с ней только один раз. С Нормом. Но он говорил о ней. Сказал, что она была революционеркой старого образца...
  начитанная, интеллектуальная. Хоть он и не ладил с ней, но уважал ее интеллект.'
  'Вы встречались с ней только один раз?'
  Он молчал.
  Я поймал его взгляд.
  Он сказал: 'Дважды. Когда я вернулся в Лос-Анджелес - выполняя свою маленькую работу в качестве сетевого рекламщика - я связался с ней. Чтобы узнать, как идут дела'.
  'С Айком?'
  'Со всем миром'. Он скривил губу между большим и указательным пальцами.
  Я спросил: 'Ты правда просто оставил его на ступеньках?'
  'Можете поспорить, что я это сделал. Все, что я мог сделать, это спрятаться и ждать, пока она его не заберет. Идти туда изначально было рискованно. Я был в полном шоке, хотел убраться из города к чертям, пока люди в сером
   'Костюмы пришли. Я думал, что в конце концов кто-то поймет, что меня не взорвали, и попытается закончить работу'.
  Он рассмеялся. 'Никто не беспокоился. Все эти годы'.
  Я сказал: 'Вы упомянули о подставных собаках федералов. Есть подозреваемые?'
  'Конечно', - сказал он. 'Там были эти странные типы охотников, которые бродили по лесу. Горцы - длинные волосы, бороды, самодельные оленьи шкуры, питающиеся личинками и всем таким. Живущие за счет земли, как Редфорд в 'Иеремии Джонсоне'. Мы как бы игнорировали их, но позже, когда у меня появилось время подумать, я начал сомневаться.
  Потому что их использование было бы идеальной правительственной подставой. Мы были наивны - мы доверяли любому, кто выглядел как представитель контркультуры. Типы с ежиком, крадущиеся вокруг, немедленно сделали бы нас параноиками, но этих волосатых ублюдков мы игнорировали. Они были там до нас, и, похоже, не проявляли к нам никакого реального интереса. Кроме того, мы уважали то, как они делали свое дело. Думали о них как о хиппи с оружием и ножами Боуи. Крутые мачо. Нас заводила вся эта жизнь за пределами земли - вот к чему мы стремились. Так что одному из них было бы легко пробраться, заложить бомбы и улизнуть. Вероятно, это были агенты ФБР или агенты-провокаторы -
  сегодня, наверное, толкаю бумагу в Толедо. Что является достаточным наказанием, не так ли?
  Горечь в его голосе опровергла ложность его последнего заявления.
  Я спросил: 'Вы обсуждали какие-либо из этих подозрений с Софи Грюнберг, когда зашли к ней?'
  'Не пришлось. Как только она закрыла дверь, она усадила меня и начала читать мне лекцию о том, что взрыв был правительственным заговором; Норм, Мельба и другие были мучениками. Никаких слез - она была очень жесткой. Только гнев. Эта горячая ярость, которая создавала впечатление, будто она вибрирует'. Он улыбнулся. 'Она была жесткой старой леди. Я мог представить, как она управляла гильотиной еще во времена Бастилии'.
  'Куда она отправила Айка воспитываться?'
  'Почему вы думаете, что она его куда-то послала?'
  'Он только что переехал в Лос-Анджелес за несколько месяцев до своей смерти, сказал людям, что жил на востоке. Это имеет смысл. Кто-то такой подозрительный, как Софи, мог нервничать, оставляя сына мучеников на виду'.
  'Я не знаю подробностей', - сказал он. 'Когда я спросил о нем, она сказала, что отправила его к родственникам. Сказала, что правительственные люди приходили шпионить вскоре после взрыва, задавая вопросы соседям. Она назвала их чертовыми казаками. Сказала, что если они найдут
   если бы он был с ней, они бы его похитили или что-то в этом роде, заявили бы, что она не в форме, и увезли бы его. Она сказала, что ему нужно какое-то время побыть в безопасном месте. Я понял это как временное, она планировала вернуть его, но я думаю, она могла бы держать его подальше все это время.'
  'Есть ли у вас идеи, где жили эти родственники?'
  'Она не сказала, а я не спрашивал. Я как-то предположил, что это Филадельфия, потому что Норм родился там - семья раньше там жила'.
  'Вы заходили к ней только один раз?'
  'Вот и все. Она была частью того, что я оставил позади. Как и Малкольм Айзек. Вот почему я его не видел - это была не просто апатия. Какой был бы смысл?'
  Его напряжение подняло его со стула, а его кожа стала восковой. Его глаза продолжали двигаться, вверх и вниз, из стороны в сторону, обратно на персонажей мультфильма. Везде, кроме меня.
  Я сказал: 'Я понимаю'.
  'Ты понимаешь? Чтобы понять, нужно знать, каково это - быть преследуемым животным - получать адреналин, оглядываться через плечо, слышать и видеть. Мочиться, бояться пошевелиться, бояться не пошевелиться. Убежденный, что каждое дерево - штурмовик, не знающий, что реально, а что нет, когда пролетит пуля, или лезвие, или превращение тебя в мгновенный смог. К тому времени, как я заскочил к ней, мне наконец удалось вытащить себя из этого безумия. Работал на своей работе в качестве рекламного агента, снимал маленькую холостяцкую квартиру, ходил в супермаркет, в прачечную, на заправку. Питался ужинами из 'Свонсон ТВ' и хот-догами - больше никакой макробиотики, я был готов к потреблению нитрита, как настоящий американец. Занимался обычными делами, был так счастлив и благодарен, что остался жив. Я имею в виду, я не мог поверить, что они не преследуют меня...
  Не мог поверить, что мне позволяют жить, работать, есть хот-доги и заниматься своими делами, и никто не пытается меня взорвать'.
  Он потянул себя за щеки, изобразив грустную маску. 'Мне потребовалось много времени, чтобы прийти к этому. Чтобы понять, что больше никого это не волнует. Война закончилась; Никсон пал; Элдридж рекламировал штаны с гульфиком; Джерри и Эбби крутились на Уолл-стрит, в ток-шоу; Лири был приятелем-засранцем с Г. Гордоном Лидди. Фашисты носили длинные волосы и бороды, хиппи носили ежики. Границы размывались, все старые мифы умерли. Живи и дай жить другим - прошлое осталось в прошлом. Настала моя очередь жить. Я работал над жизнью. Звонок Малкольма Айзека пришел в неподходящее время. Я только что обручился, чтобы жениться, был
  Планирую уехать с моей дамой. Настоящий отпуск, привнести немного романтики в мою жизнь - лучше поздно, чем никогда, верно? С тех пор мы расстались, но в то время это казалось навсегда, рис и цветы. Я держала билеты в руке, когда он позвонил. За дверь. Последнее, с чем я хотела иметь дело, было прошлое - какой в этом был бы смысл?
  'Нет смысла', - сказал я.
  'Надо продолжать двигаться вперед', - сказал он. 'Нет смысла оглядываться назад.
  Верно?"
  "Верно."
  Но пространство между нами заполнила простая истина - невидимая, но разъедающая.
  Никому не было дела, потому что он был вторым кадром всю дорогу. Слишком незначительным, чтобы убивать.
   31
  Я выехал из сети. На этот раз кто-то следовал за мной.
  Сначала я не был уверен, гадая, не сделало ли меня параноиком время, проведенное в погружении в мимолетные воспоминания Креволина.
  Первый намек на подозрение появился на Олимпик и Ла-Сьенега, к востоку от Беверли-Хиллз, когда я прищурился на платиновый закатный свет, который проедал мои очки. Коричневый автомобиль в двух корпусах позади меня сменил полосу в тот момент, когда мои глаза коснулись зеркала в двадцатый раз.
  Я замедлился. Коричневый автомобиль замедлился. Я оглянулся, пытаясь разглядеть водителя, увидел только смутный контур. Два контура.
  Я еще немного замедлился, получил сердитый гудок за свои старания. Я набрал скорость. Коричневый автомобиль отстал, увеличивая расстояние между нами.
  Мы ехали так некоторое время, а затем на красный свет на La Peer. Когда все снова пришло в движение, я перешел на скоростную полосу и набрал максимальную скорость, которую позволяла давка. Коричневый автомобиль продолжал сдерживаться, отступая в автомобильную анонимность. К Doheny Drive я больше не мог его видеть.
  Вот вам и высокая интрига.
  Я пытался расслабиться, но все время возвращался к взрывающимся складам. Мое воображение питалось теориями заговора, пока голова не начала болеть. Потом я снова это заметил. Центральная полоса, два корпуса позади...
  Мне удалось попасть на центральную полосу. Коричневый автомобиль выехал из нее на скоростную полосу, приближаясь ко мне слева. Хотите лучший обзор?
  Стараясь не двигать головой, я украдкой взглянула в зеркало.
  Все еще там.
  Движение по правой полосе теперь было немного затруднено. Я втиснулся в нее, перешел на более медленный темп. Надеясь увидеть себя. Автомобили, которые были позади меня, пронеслись мимо. Я поглядывал налево, ожидая, когда проедет коричневая машина. Ничего.
  Взгляд сзади: исчез.
  Еще один свет в Беверли. Позади меня, снова. На два корпуса.
  Мне потребовалось до Роксбери, чтобы вернуться на скоростную полосу. Коричневый автомобиль оставался со мной всю дорогу до Сенчури-Сити.
  Солнце почти село. Фары зажглись. Коричневый автомобиль стал
   пара желтых пятен, неотличимых от сотен других.
  Потеря видимости заставила меня почувствовать себя изнасилованным, хотя я знал, что меня также было труднее заметить. Гнев занял место страха. Ощущалось намного лучше, чем страх.
  Пришло время делать то, что проповедуешь, Док.
  Настало время, когда лучшая защита - это нападение, Док.
  Перед Оверлендом я резко перестроился на центральную полосу, затем направо, проехал квартал и быстро свернул на боковую улицу, сразу за рынком Ральфа. Проехав сотню ярдов, я выключил фары, съехал на обочину и подождал, двигатель все еще работал.
  Жилая улица. Небольшие ухоженные дома. Высокие деревья. Никакого пешеходного движения. Много припаркованных машин по обеим сторонам; моя очередь вписаться.
  Первый комплект фар от Olympic принадлежал серому Porsche 944, который промчался со скоростью пятьдесят миль в час и въехал на подъездную дорожку в конце квартала. Я различил силуэт человека с портфелем. Он скрылся в одном из бунгало.
  Вскоре появился фургон Dodge Ram с логотипом сантехнической компании на боку, ехавший на умеренной скорости. Он остановился на следующем углу и повернул направо.
  Затем несколько минут ничего. Я ждал, почти готовый сдаться паранойе, когда услышал автомобильный гул, доносящийся со стороны Олимпика.
  Слышал, но не видел.
  В боковом зеркале заднего вида промелькнуло едва заметное изображение, едва заметный хромированный отблеск в свете уличного света: машина с выключенными фарами медленно приближалась ко мне.
  Гул стал громче.
  Я низко пригнулся.
  Коричневый автомобиль проехал мимо на скорости десять за. Седан Plymouth. Совсем не похож на тот, который использовал Майло без опознавательных знаков. Совсем не похож на тот автомобиль, который, как он думал, следовал за нами по пути в Центр Холокоста.
  Десять миль в час. Медленно мчимся. Так полицейские мчатся, когда ищут неприятностей.
  Мой двигатель внезапно загудел оглушительно. Они должны были услышать. Мне следовало его выключить....
  Но коричневая машина продолжала ехать, повернула направо и исчезла. Я выехал, не выключая фары, и погнался за ней. Догнал как раз в тот момент, когда она снова повернула направо. Попытался прочитать номерной знак, не смог, подошел ближе.
  Недостаточно близко, чтобы разглядеть какие-либо детали двух людей внутри.
  Я нажал на педаль газа, едва не догнав ее.
   Включил свет.
  Неотражающие пластины, номер, две буквы, еще четыре цифры. Я сделал мысленный снимок, проявил его как раз в тот момент, когда пассажир резко повернулся и оглянулся.
  Коричневый седан резко остановился. Я резко нажал на тормоза, чтобы не врезаться в него сзади. На мгновение я подумал, что будет стычка, и приготовился отступить. Но коричневый автомобиль оторвал резину и рванул с места.
  Я отпустила это, сохранив буквы и цифры в голове, пока не вернулась домой.
  Дозвониться до Майло все еще не удалось; где, черт возьми, он? Я позвонил ему домой и снова включил автоответчик. Позвонил в отделение неотложной помощи Cedars-Sinai и попросил доктора Сильвермана. Рик был на операции и не мог подойти к телефону. Я снова позвонил на автоответчик и назвал номерной знак желтовато-коричневого автомобиля, объяснил, почему важно отследить его как можно быстрее, и кратко изложил то, что узнал от Терри Креволина. Разговаривая с проклятой штукой, как будто она была материальной, старый приятель. Махлон Берден гордился бы мной.
  Закончив, я позвонил Линде домой.
  'Привет', - сказала она. 'Ты уже видел?'
  'Что видел?'
  'Массенгильские штучки на вентиляторе - прямо сейчас, в шестичасовых новостях. Перезвони мне, когда насытишься'.
  В выпуске новостей показывали второе убийство покойного члена законодательного собрания, на этот раз не такое быстрое и чистое, как засада на заднем дворе Шерил Джейн Джексон. Фотография Массенгила, которая могла бы быть фотографией для полицейского участка. Старая фотография Шери Т. с прической-штопорообразной и белыми тенями для век, которая была. Тюремный фотограф сохранил ее в виде уличной проститутки с ввалившимися глазами и ножом-выкидным ножом в сумочке, которой она когда-то была.
  Злорадствующая ведущая продолжала рассуждать о сексе по найму... точные отношения между двумя жертвами и Джексоном все еще неясны... сексуальный скандал... секс, секс, секс... Репутация Мэссенгила как политика, выступающего за закон и порядок и выступающего против порнографии... двадцать восемь лет в законодательном собрании штата, выступающего за... секс... психологический консультант... секс...
  Ей не стоило беспокоиться о разговорах. Фотографии все еще стоили миллионов слов: Массенгил с открытым ртом и рычащий, Доббс
   сытое ханжество. Глаза Шери, полные развращения и неповиновения.
  А теперь кадр действия. Оушен-Хайтс. Вдова Массенгил выходит из своей парадной двери к ожидающей машине, в черном, лицо и белоснежный начес скрыты вуалью и руками. Прихрамывая, сгорбившись, в защитных объятиях всех четырех сыновей. Щелкают фотовспышки, торчат микрофоны. Семья, потерявшая близких, бежит со всем достоинством военных преступников, торопливо направляясь к трибуналу.
  В эфир вышел политический комментатор станции, размышляя, кто же займет оставшийся срок полномочий Мэссенгила. Очевидно, сработала политическая формальность: поскольку смерть Мэссенгила наступила после периода выдвижения его кандидатур на следующий срок, дополнительных выборов не будет, и оставшиеся восемь месяцев срока пройдут впустую. В соответствии с традицией, вдова считалась наиболее вероятной заменой, но сегодняшние разоблачения сделали ее маловероятным претендентом. На экране мелькали лица возможных кандидатов. Заместитель мэра, о котором я никогда не слышал. Бывший телеведущий
  Ведущий, одержимый идеей отделения бумажного мусора от остального, появлялся раз в несколько лет, чтобы сыграть мелкого Гарольда Стассена, и считался городским шутом.
  Затем Гордон Лэтч.
  Местный комментатор сообщил о 'внутренних слухах' о том, что Лэтч подумывает баллотироваться на освободившееся место. Затем появились кадры, на которых он сидит за своим столом, отбивается от вопросов и дает зрителям понять, что 'в такие трудные времена, как эти, мы все должны держаться вместе и не опускаться до карьеризма. Мои сердечные мысли с Хэтти Массенгил и ребятами. Я призываю всех вас воздержаться от ненужной жестокости'.
  Я выключил телевизор и перезвонил Линде. 'Наелся'.
  Она сказала: 'Я не была его поклонницей, но мне не нравится, как его бедную семью втаптывают в грязь'.
  'Вчерашний герой, сегодня мокрое пятно'.
  Она сказала: 'Почему сейчас? На следующий день? Полиция сразу узнала'.
  Я думал об этом. 'Фриск вырвал дело у Майло из-за потенциальной славы. Но, возможно, у него было время подумать об этом, изучить факты и он понял, что дело будет продвигаться медленно. Дело о славе может быть палкой о двух концах: если у него не будет подозреваемых, он рискует выглядеть некомпетентным в глазах общественности. Переключение внимания на сексуальный скандал дает ему время - обратите внимание, что не было никаких упоминаний о ходе расследования'.
   'Правда', - сказала она. 'Просто слово на букву С'.
  'Снова и снова и снова. Кроме того, если Массенгил был подонком, срочность узнать, кто его убил, немного притупляется, не так ли? Может быть, Фриск покупает немного больше общественного терпения. Конечно, другая возможность заключается в том, что это не Фриск слил'.
  'Защелка?'
  'Разумно, не так ли? Я видел по крайней мере два случая, когда он, похоже, был в курсе маршрута Массенгила, так что, возможно, у него даже есть крот в штате Массенгила, и он узнал о внеклассных мероприятиях Массенгила. Не то чтобы он был единственным кандидатом. У Массенгила было много врагов в Сакраменто, не было недостатка в людях, которые могли бы ненавидеть его настолько, чтобы плюнуть на его могилу. Может быть, Лэтч просто воспользовался информацией - воспользовался возможностью и превратился из миротворца в претендента. Это соответствует его шаблону: талант выживать и процветать за счет несчастий других'.
  'Похоже на падальщика', - сказала она. 'Стервятник. Или личинка'.
  'Мне на ум пришел навозный жук', - сказал я.
  Она рассмеялась. 'Ну, раз уж мы затронули такие аппетитные образы, ты уже поужинал? Я в настроении готовить'.
  'С удовольствием, но сегодня не лучший вечер'.
  'Ох', - она звучала обиженно.
  Я сказал: 'Я хочу тебя увидеть. Но...'
  'Но что, Алекс?'
  Я глубоко вздохнул. 'Слушай, я не хочу тебя пугать, но я почти уверен, что кто-то следил за мной этим вечером. И я не думаю, что это первый раз'.
  "О чем ты говоришь?"
  'В тот вечер, когда мы ужинали на Мелроуз, я подумал, что кто-то ушел в то же время, что и мы, и следовал за нами некоторое время. В то время я отмахнулся от этого, но теперь я так не думаю'.
  'Ты серьезно?'
  "К сожалению."
  'Почему ты не сказал мне в ту ночь? Когда ты впервые заподозрил это?'
  'Я действительно думал, что позволил своему воображению взять надо мной верх.
  - просто не было смысла. Потом Майло сказал мне, что заметил хвост, когда мы ехали вместе. Он думает, что это был Фриск.
  Или кто-то другой в полицейском департаменте. Одна из ветвей LAPD
  гидра пытается выяснить, что делает другая. Майло не самый популярный парень в Департаменте.'
  Она сказала: 'Полицейские любят это делать - преследовать друг друга.
   Военизированное мышление. Уничтожить личность. У папы было много историй об офицерах, которых он застал со спущенными штанами. У него загорались глаза, когда он их рассказывал. Пауза. 'Зачем им следить за тобой?'
  'Вина по ассоциации. И не беспокойтесь об этом - я скоро получу ответ. Я получил номерной знак машины, которая следовала за мной сегодня. Как только я доберусь до Майло, он сможет ее отследить'.
  'Не волнуйся об этом, а? Но ты боишься быть со мной сегодня вечером'.
  'Я просто не хочу подвергать тебя какой-либо... опасности'.
  'От полиции? Почему я должен подвергаться опасности из-за них? Все мои штрафы за парковку оплачены'.
  Я ничего не сказал.
  Она спросила: 'Алекс?'
  Я снова втянул воздух, мысленно формулировал слова, выдыхая, и рассказал ей обо всем. Новато, Грюнберг, Креволин, Медвежья Ложа.
  Когда я закончила, она спросила: 'Почему ты не сказала мне раньше?'
  Холод.
  'Думаю, я просто... защищал'.
  'А что заставило тебя подумать, что мне нужна защита?'
  'Это не то', - сказал я. 'Это не имело никакого отношения к тебе. Мы хорошо проводили время вместе. Я не хотел... их загрязнять'.
  'Итак, ты держал меня в неведении'.
  'Не из каких-то низменных побуждений...'
  'Хорошо. Хорошего вечера'.
  "Линда-"
  'Нет', - сказала она. 'Не бросайся больше словами в мою сторону. С меня хватит. И не беспокойся обо мне. Я большая девочка. Мне не нужна защита ' .
  Она повесила трубку. Когда я попытался перезвонить, линия была занята. Я связался с оператором, и мне сообщили, что трубка снята.
  Оставшись один, я думал о чем-то одном: о фабриках по производству бомб.
  Кадры. Политические преобразования...
  Общая нить, проходящая через все это:
  Защелка.
  Я думал о процессе санитарии, который превратил его из Ханойского Гарри в государственного служащего. Те годы уединения с Мирандой
   где-то на северо-западе.
  Годы уединения после Медвежьей хижины.
  Время, деньги и легкая улыбка. Что еще нужно было политику в восьмидесятые? Но что станет с улыбкой, если деньги перестанут поступать?
  Вспоминая поведение Миранды Лач на концерте, я задавался вопросом, как долго кран будет оставаться открытым. Думал о ком-то, кто мог бы мне сказать.
  Высший суд был закрыт несколько часов, но я был уверен, что у меня есть домашний номер Стива Хаппа в моем Rolodex. Я пошел в библиотеку и нашел его. АТС в Пасадене. Ответил очень молодой, очень хриплый женский голос со скандинавским акцентом.
  'Резиденция судьи Хаппа'.
  'Я хотел бы поговорить с судьей, пожалуйста'.
  'Кто, могу я сказать, звонит?'
  'Алекс Делавэр'.
  'Один момент'.
  Чуть позже появился Стив.
  'Эй, Алекс, ты изменил мнение о Швейцарии?'
  'Извините, нет, судья Хапп. Как резиденция?'
  'Это Бригитта, наша няня. Только что привезли ее из Швеции.
  Она не очень любит заниматься домашними делами, но ей нравится отвечать на телефонные звонки.
  - горжусь своим английским. И своими ногами. Джули ненавидит свои кишки. Так что, если вы не изменили своего мнения, то чему я обязана удовольствием?
  'Я хотел бы получить небольшую услугу - некоторую информацию'.
  'Какого рода информация?'
  'Независимо от того, подавала ли определенная партия в последнее время заявление о роспуске.
  Нарушает ли это какие-либо каноны этики?'
  'Нет, это все публичные записи, если только мы не засекретим записи по конкретному лицу, а мы не хотим засекретить. Для этого действительно должна быть веская причина. Не то чтобы мы просто раздавали информацию. Зачем вам это знать?'
  'Это связано с делом, над которым я работаю'.
  'То есть ты не можешь мне сказать'.
  "Хорошо ..."
  Он рассмеялся. 'Алекс, Алекс. Ты еще не понял, что по односторонним улицам обычно далеко не ездят? Ладно, ради тебя я это сделаю. Я помню все те отвратительные случаи, которые ты мне помог убрать. Как называется вечеринка?'
  Я ему рассказал.
  'Вы с ними связаны ? Я не знал, что все зашло так далеко.
  Даже не знали, что у них есть дети'.
  'Что ты имеешь в виду, говоря 'так далеко'?'
  'Ее адвокат подал предварительное заявление пару недель назад.
  Им предстоит долгий путь, прежде чем дело дойдет до опеки. Я не ожидаю увидеть их в суде в течение полугода. Думаешь, это будет грязно?
  'Может быть. Замешаны большие деньги'.
  'Все ее. Но я не вижу, чтобы он просил алименты. Это не слишком-то повлияет на старый общественный имидж, не так ли? Молодой человек на подъеме, живущий на пособие жены'.
  'Он на подъеме'.
  'О, да. В мэрии говорят, что ему там скучно .
  Он положил глаз на место, которое Массенгилу хватило хороших манер освободить, а затем перешел к чему-то конгрессному - например, в округе Колумбия. В любом случае, я рад, что вы участвуете. Может, нам удастся свести шрапнель к минимуму.
  'Надеюсь, Стив. Спасибо'.
  'Конечно. В любое время. Увидимся в суде'.
  Мне было не по себе оставаться дома, и я решил уйти, пока не смогу связаться с Майло и узнать, кто был в коричневой машине. Еще одна поездка по побережью показалась мне хорошей идеей. Как раз когда я выходил из дома, позвонили из службы.
  'Доктор Делавэр, тск-тск', - сказал оператор, голос которого я не узнал. 'Вы не звонили за сообщениями с полудня, а их целая куча'.
  'Есть какие-то чрезвычайные ситуации?'
  'Дай-ка подумать... хм... нет, не похоже. Но детектив Сперджис...'
  'Стерджис'.
  'О. Это что, т ? Я здесь новенький. Фло взяла - не могу разобрать ее почерк. Ладно, детектив Стерджис оставил очень длинный. Хочешь, чтобы я его убрал или прочитал тебе?'
  'Прочтите, пожалуйста'.
  'Ладно, посмотрим... Он просил передать, что дела пошли выше, тире заглавная Ф, заглавная Э, заглавная Д. Думаю, это пишется как ФРС - по крайней мере, так написала Фло. Заглавная Ф, заглавная Э, заглавная Д. Или, может быть, это Т. Дела пошли выше. ФРС. Или ТЕД. Но тебя зовут не Тед, так что, думаю, ФРС. В любом случае, дела пошли выше, тире ФРС. С тобой свяжутся. Сиди спокойно. Все понял?'
  'Понял. Во сколько он звонил?'
  'Давайте посмотрим... здесь на квитанции написано пять тридцать'.
  "Спасибо."
  "Вы, конечно, получаете хорошие, доктор Делавэр. У вас, должно быть, интересная жизнь".
   32
  Я сидел неподвижно. Стук в дверь раздался в 11:23. Двойной стук, за которым последовал одиночный удар дверного звонка.
  "Кто это?"
  'ФБР, доктор Делавэр'.
  'Могу ли я увидеть какое-нибудь удостоверение личности, пожалуйста?'
  'Конечно, доктор. Я поднесу его к вашему глазку'.
  Я посмотрел в дыру, но не смог ничего разглядеть, даже включив посадочный свет. 'А как насчет того, чтобы бросить его в почтовый ящик?'
  Нерешительность. Голоса, совещающиеся тихими голосами.
  'Извините, доктор, мы не можем этого сделать'.
  Не снимая цепи, я приоткрыл дверь на пару дюймов.
  'Вот, доктор'. Рука, держащая небольшой кожаный футляр, выдвинулась вперед. Золотой значок с одной стороны, удостоверение личности с фотографией с другой. На фотографии был мужчина лет двадцати с небольшим. Светло-каштановые волосы коротко подстрижены с пробором на правую сторону. Полное лицо, резкие черты. ХОЙТ ГЕНРИ
  БЛАНШАР. СПЕЦИАЛЬНЫЙ АГЕНТ ФЕДЕРАЛЬНОГО БЮРО
  РАССЛЕДОВАНИЕ, МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ США.
  Я снял цепочку и полностью открыл дверь. На лестничной площадке стояла полноразмерная версия картины в сером костюме, белой рубашке на пуговицах и синем галстуке с серебряной полосой. Рост шесть футов, узкая оправа, не сочетающаяся с тяжелым лицом. Очки с квадратными линзами в стальной оправе, из-за которых его глаза казались нечеткими. За ним стояла женщина примерно его возраста. Грязно-блондинистый паж, лицо обезьяны-капуцина, очки в золотой оправе.
  Бланшар сказал: 'Это специальный агент Крисп'.
  Мы с ним пожали друг другу руки.
  Крисп не улыбнулась и не протянула руку. Она была невысокой, с длинной талией и толстыми икрами. Ее наряд говорил, что не время для пустых разговоров : темно-синий костюм-двойка с белой блузкой с высоким воротом, черная кожаная сумка, достаточно большая, чтобы вместить дневной запас продуктов.
  За ее очками были глаза налогового инспектора. И у нее, и у Бланчарда был навязчивый, подозрительный взгляд бухгалтеров, отсидевших срок на улице. Бюро все еще активно вербовало
   Сертифицированные бухгалтеры?
  Бланшар сказал: 'Вы осторожны, доктор. Это мудро'.
  Я сказал: 'Учитывая все, что происходит...'
  'Абсолютно. Извините за такой час'.
  'Я не спал'.
  Он кивнул. 'Значит, ты понял сообщение'.
  'Я сделал. Что я могу для вас сделать?'
  'Мы хотели бы взять у вас интервью'.
  "О чем?"
  Он позволил себе короткую улыбку. 'Все, что происходит'.
  Я отступил. 'Входите'.
  'На самом деле', - сказал Бланшар, - 'мы бы предпочли, чтобы вы пошли с нами'.
  "Куда?"
  Крисп ощетинился на вопрос. На тот факт, что я задаю им вопросы. Они оба посмотрели друг на друга.
  Еще одна мягкая улыбка от Бланчарда. 'Извините, доктор. Мы действительно не уполномочены говорить, где, пока вы не согласитесь пойти с нами - я знаю, что это своего рода уловка двадцать два, но так оно и есть'.
  'Правила передачи информации, сэр', - сказала Крисп. Ее голос был хриплым. 'В вопросах безопасности мы не уполномочены обсуждать их за пределами утвержденного места'.
  Бланшар взглянул на нее, как будто она заговорила невпопад. Одарил меня взглядом, обычным для добродушных родителей непослушных детей.
  'Мы не говорим о повестке или ордере или чем-то подобном, доктор. Это значит, что вы не обязаны нас сопровождать. Но это было бы большой помощью для нашей оперативной группы'.
  'Мы можем легко получить повестку', - сказала Крисп, словно обращаясь к самой себе.
  Хороший полицейский, плохой полицейский? Причина или просто сила привычки?
  Я спросил: 'Детектив Стерджис входит в состав оперативной группы?'
  Бланшар прочистил горло. 'Как сказал агент Крисп, мы действительно не уполномочены выдавать какую-либо информацию за пределами одобренного места
  - имеется в виду определенное конкретное место, куда мы хотим вас отвезти. Тогда мы сможем все прояснить. Но давайте просто скажем, что ваши ожидания по отношению к детективу Стерджису с большой вероятностью оправдаются'.
  Крисп перекинула свою огромную сумочку на другое плечо.
  Я колебался.
  Крисп посмотрела на часы и сердито посмотрела на нее.
  Бланшар сказал: 'Не волнуйтесь, доктор. Мы хорошие парни'.
   'Без обид', - сказал я. 'Но иногда трудно сказать'.
  Выражение его лица говорило, что он обиделся. Но он снова улыбнулся и сказал: 'Полагаю, так оно и есть'.
  Крисп постучала по часам и сказала: 'Давай вернемся завтра утром с бумагой, Хойт'.
  Бланшар проигнорировал ее и сказал: 'Знаешь что, доктор, как насчет того, чтобы мы дали вам номер, по которому можно позвонить? Проверьте оперативную группу'.
  'А что если я сам поговорю с детективом Стерджисом?'
  'В принципе, это нормально, но проблема в том, что он недоступен по телефону - радиосигнал тревоги, ограниченный диапазон'. Он приложил палец к губам и подумал. 'Знаешь что - я, наверное, смогу вызвать его на связь в нашей машине'. Криспу: 'Хорошо, Одри?'
  Она скучающе пожала плечами.
  Бланшар повернулся ко мне. 'Хорошо, мы попробуем. Но штаб-квартира может не одобрить связь; линии должны быть всегда свободны'.
  'Высокая интрига', - сказал я.
  'Еще бы'. Улыбка.
  Крисп был не в восторге.
  'Ладно, пойдем к машине', - сказал Бланшар. 'Нет. Еще лучше, я пойду к машине и подниму блок'.
  "Отлично."
  Он повернулся и сделал шаг вниз.
  Сумочка Крисп соскользнула с ее плеча и стукнулась о площадку.
  Я наклонился, поднял его и отдал ей. Вблизи она пахла коричной жвачкой, у нее была шершавая кожа под блинчатым макияжем.
  'Спасибо', - сказала она. Наконец-то улыбка с этих неодобрительных губ.
  Она взяла сумочку одной рукой, отвела другую и коснулась лба, поправляя волосы, которые не нуждались в поправке. Затем она опустила ее и резко рванулась вперед. Сильно ударив меня в солнечное сплетение, используя жесткий удар карате, который превратил ее руку в кинжал.
  Электрическая боль. Я потерял дыхание, втянул воздух, схватился за живот и согнулся пополам.
  Прежде чем я успел выпрямиться, кто-то позади меня - должно быть, это был улыбающийся Бланшар - сунул руку мне в поясницу, заставив затрястись почки, и обнял меня за шею.
  Размытость серого рукава. Серая петля. Под тканью, твердая мышца, прижимающаяся к моей сонной артерии.
  Мой разум знал правильные движения - пятка на подъеме, локти назад - но
   Мое голодное тело не слушалось. Все, что я мог сделать, это дергаться и задыхаться.
  Серая рука толкнула вверх, удерживая давление и катясь по моей шее, как будто это было тесто. Проталкиваясь под мой подбородок, откидывая мою голову назад так сильно, что она хлестала. Сжимая сильнее сонную артерию, неумолимо.
  Сознание померкло. Я увидел Криспа, наблюдающего. Удивленного.
  Бланшар продолжал сжимать. Мне хотелось сказать ему, что я о нем думаю - как он был несправедлив, притворяясь хорошим копом....
  Ноги отказали. Тяжелая, маслянистая чернота сочилась вокруг меня... полное затмение...
  Я очнулся на заднем сиденье машины - лёжа поперёк, мои запястья были связаны за спиной. Я пошевелил пальцем, почувствовал что-то твёрдое - тёплое, не металлическое. Не наручники. Я снова прикоснулся к нему. Какой-то пластиковый жгут. Такой, который полиция использует для быстрого связывания.
  Такие, которые всегда напоминали мне застежки для мусорных пакетов.
  Мне удалось сесть. Голова была такой, словно из нее выжимали сок. Горло саднило, как тартар. В голове ревел звук, похожий на звук ракушки, а глаза были расфокусированы. Я несколько раз моргнул, чтобы прочистить их... чтобы увидеть проплывающую мимо местность... чтобы сориентироваться.
  Бланшар был за рулем, Крисп впереди, рядом с ним. Машина сделала резкий поворот. Я перекатился, изогнулся, пытаясь удержаться на ногах, и проиграл. Я ударился головой о дверную панель. Резкая боль, затем тошнота проела мой кишечник - повторение удара снизу.
  Я захлопнула глаза и невольно застонала.
  'Оно пробуждается', - сказал Крисп.
  Бланшар рассмеялся.
  Крисп рассмеялся в ответ. Теперь никаких междоусобных конфликтов. Два плохих копа.
  Казалось, что мы движемся очень быстро, но это могла быть моя голова, кружившаяся вокруг. Я поборол тошноту, сумел снова подняться.
  Я беззвучно прошептал слова, издал звук: 'Чт... кто...' У меня заболели миндалины.
  'Оно разговаривает ', - сказал Крисп.
  'Если он знает, что для него лучше, он заткнется', - сказал Бланшар.
  Я прижался лицом к оконному стеклу. Холодно и успокаивающе.
   Снаружи - более жирный черный цвет.
  Бесконечная чернота.
  Слепой от рождения, черный.
  Я почувствовал приступ головокружения, мне пришлось сосредоточиться, чтобы не скатиться обратно, я вцепился в сиденье связанными руками и почувствовал, как по мне скользнул ноготь.
  Я снова посмотрел в окно, едва удерживая глаза открытыми.
  Ощущение было такое, будто мои зрачки окунули в клей и обсыпали песком.
  Я их закрыла. Тот же матовый черный...
   Дамы и господа, сегодня роль Хель исполнит Абсолют. Тьма.
  Я закусил губу от досады, шлепнулся, как выброшенный на берег тюлень, потерся лицом о дверную панель, радуясь, что меня потёрли. Металлические наросты там, где должны были быть ручки.
  Тихий разговор спереди. Еще больше смеха.
  Я моргнул еще немного. Открыл глаза и подождал, пока они приспособятся к темноте. Наконец. Но все по-прежнему было размыто. Было больно сосредоточиться.
  Я все равно посмотрел. Искал контекст.
  Черный стал серым. Серые. Много серых. Контуры, тени, перспектива... Удивительно, сколько серых оттенков было, когда вы просто нашли время посмотреть...
  Мертвые улицы.
  'Оно наблюдает', - сказал Крисп. Она повернулась и посмотрела на меня сверху вниз. Ее обезьянья мордашка напомнила мне обложку книги Стивена Кинга. 'Хочешь узнать, где мы, милашка?' - сказала она. 'Долина. Хочешь сегодня вечером стать мальчиком из Долины?'
  Связанный, но без повязки на глазах.
  Им было все равно, что я видел.
  Мусор не сопротивлялся.
  Я выкинул это из сознания, стараясь сохранять ясность сознания.
  Не обращая внимания на слабость кишечника, стук сердца и шум водосточной трубы в голове.
  Бланшар дал машине больше газа, и она рванула вперед. Мои глаза наконец прояснились. Темный торговый центр. Ленивый уличный фонарь отбрасывает мочой свет на заколоченные магазины, потрескавшиеся и отсутствующие вывески, стены с фактурным покрытием, опрысканные мудростью банды. Пустая парковка, пронизанная сорняками.
  Плохая часть Долины.
  Бланшар сделал еще несколько быстрых поворотов, которые я не смог разглядеть.
   Несколько знаков.
  КУИДАДО С ЭЛЬ-ПЕРРО. СВИДОВЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ... ЭЛЕМЕНТ
  ДЕПОЗИТАРИЙ... НЕ ВХОДИТЕ, ЭТО ОЗНАЧАЕТ ВАС!
  Затем отражающий оранжевый бриллиант, яркий, как драгоценный камень: ТРОТУАР КОНЧАЕТСЯ.
  Бланшар продолжил движение, выехал на грунтовую полосу, от которой машину трясло, проехал еще несколько минут, прежде чем ненадолго остановиться у запертых на замок ворот из листового металла.
  Крисп вышел, впустив еще больше бензиновой вони. Я услышал скрип, грохот, скрежет и скрип. Она вернулась и сказала: 'Хорошо'. Запах бензина остался, как будто он пропитал ее одежду.
  Бланшар въехал в ворота. Крисп снова вышел, запер их и вернулся. Машина двинулась вперед, через пустое пространство, мимо нескольких припаркованных по диагонали автомобилей. Жуки VW. Я вспомнил апокалиптический сон Чарли Мэнсона: Видабы, переделанные в бронированные дюнные багги - тяжелая артиллерия для гоночной войны, которую собирался разжечь Helter Skelter.
  Бланшар замедлил ход и остановился перед бетонной стеной. Я различил лестницу с металлическими перилами, платформу. Погрузочный док. За ним очертания блочного, плоского строения - пятьдесят футов массы, не разбавленной архитектурными деталями.
  Свет слева - поверхность маломощной лампочки, царапающая темноту, словно рельеф мелка. Капающий свет падает на верхнюю половину решетчатой двери. Справа - дверь побольше, шириной в три гаража, гофрированная сталь.
  Дверь поменьше открылась. Вышли три фигуры. Люди-тени.
  Бланшар выключил двигатель. Крисп выскочил, как ребенок, идущий на день рождения.
  Шорох шагов. Правая задняя дверь машины открылась. Прежде чем я успел увидеть их лица, меня схватили за лодыжки и потянули вниз, вытащили из машины. Когда я вылез, руки схватили мое тело за ремень, под мышками. Пальцы впились.
  Вопли усилий.
  Я обмяк. Заставьте ублюдков работать.
  Когда меня уносили, я мельком увидел машину. Загар, подумал я. Но в темноте я не мог быть уверен.
  Меня подбросило вверх и вперед, я обвис, задница царапала землю.
  Несли с такой же осторожностью, как мешок с испорченным мясом.
  Пора выносить мусор.
   33
  Им потребовалось некоторое время, чтобы открыть маленькую дверь. Я услышал тумблеры, щелчки и жужжание машины - какой-то электронный кодовый замок. Никто не произнес ни слова. Я был крепко схвачен за конечности, туловище болталось, суставы ныли. Я уставился на штанины брюк и туфли... Щелчок.
  Внутри. Уровень пола. Цементный пол. Холодный, кондиционированный воздух - или, может быть, я дрожал по другой причине.
  Меня молча несли носильщики гроба по проходу, окаймленному высокими коричневыми стенами. Картонный коричневый. Перегородки. Фанерные двери. Склад.
  Разделено на отсеки. Неравномерно освещено. Участки освещенного цементного пола сменялись интервалами темноты, из-за которых у меня возникало ощущение, будто я исчез.
  Теперь в более обширную область. Шаги моих похитителей разносятся эхом. Теперь другие шаги, тише. Далеко. У меня было ощущение огромного открытого пространства. Холодного пространства.
  Ад был складом....
  Так ли себя чувствовали лабораторные животные, подготовленные к авиаперевозке?
  Затем следуют другие звуки: стук пишущей машинки, писк компьютера, скрежет подошв.
  Еще картон. Коробки, стопки. Я разглядел надписи. Черный трафарет. ПЕЧАТНЫЙ МАТЕРИАЛ. СПЕЦИАЛЬНАЯ ЦЕНА. Много таких. Потом несколько с надписью МАШИНЫ. ХРУПКИЕ.
  Вспышка желтого. Я повернулся, чтобы посмотреть, что это было. Вилочный погрузчик. И еще один. Несколько машин поменьше, похожих на газонокосилки с сиденьем. Но здесь не воняет бензином. Только дрожжевой, респектабельный аромат свежей бумаги.
  Много пыхтения и сопения от моих носильщиков. Мой взгляд пробежал мимо штанин. Несколько пар женских икр в чулках. Я начал считать футы. Два, четыре, шесть, восемь, десять... Я вытянул шею вверх, повредив позвоночник, не мог разглядеть лиц.
  Проход наклонился влево. Мое путешествие в качестве охотничьего трофея продолжалось еще двадцать шагов, прежде чем я внезапно остановился. Тяжелое дыхание, пот раздевалки. Руки, державшие меня, поднялись и
   перекрученный. Внезапно я оказался в вертикальном положении, руки все еще были связаны за спиной.
  Встретиться с Ними лицом к лицу.
  Бланшар. Пытается улыбнуться, пыхтя.
  Другие. Десять из них. Моложе. Чисто выбритые.
  Я знал их, не зная их. Видел их в школе.
  Посещение стрельбы. Наслаждение концертом.
  Светлые глаза, тогда. Мертвые глаза сегодня вечером. Лица, погруженные в трясину повиновения. Как будто внутренний свет в каждом из них был выключен. Сохранение личности.
  В прошлые разы они одевались для успеха. Сегодня они были одеты для чего-то другого: черные водолазки поверх черных джинсов и кроссовок. Подходящий наряд для ночного ожидания в сарае. Или убийства на заднем дворе.
  Я сказал: 'Привет, мальчики и девочки. Отведите меня к вашему лидеру'.
  Это вытряхнуло пару из их зомби-задумчивости. Они держались за меня, но отдернули головы, как будто я только что испустил неприятный запах.
   Он разговаривает.
  Бланшар шагнул вперед и сильно ударил меня тыльной стороной руки по лицу. Моя голова зазвенела от удара. Я сосредоточился, отвлекаясь от боли...
  от страха. Смотрел мимо всех них. Узкий проход, образованный десятифутовыми стопками картонных коробок с ПЕЧАТНЫМИ МАТЕРИАЛАМИ. Прямо передо мной была черная деревянная дверь. На ней что-то было нарисовано. Красный круг с наконечником копья.
  Кто-то вышел из-за одной из коробок. Кто-то, пошатываясь, направился ко мне.
  Бет Брамбл в черном платье с длинными рукавами. Волосы ее были туго зачесаны назад. Хромированные серьги-молнии свисали с мочек ее ушей.
  Я с трудом прочистила горло и сказала: 'Период траура по любимому лидеру закончился?' Мне было больно говорить.
  Бланчард снова меня ударила. Брэмбл сказала: 'О', - и в ее голосе снова зазвучал смех.
  Она подошла ближе, делая поцелуйно-пуховые движения губами. Она съела что-то с большим количеством чеснока. Это слилось с ее духами...
  цветочная пицца.
  Она хлопнула меня по подбородку. Ущипнула за щеку, по которой ударил Бланчард. Ущипнула еще раз, сильнее, повернула и улыбнулась.
  Сквозь муки я сказала: 'Время секретного агента, Бет? Нет ничего лучше, чем получить внутреннюю информацию о противнике'.
  Она улыбнулась, сказала: 'Иди на хуй, дорогой', снова ущипнула меня, позволила своим пальцам спуститься вниз по моей рубашке, затем по ширинке. Она задержалась там, дала
   мне игривый гудок. Кто-то хихикнул. Брэмбл подмигнул молодым, повернулся и скрылся за коробками.
  Бланшар постучал в черную дверь.
  С другой стороны раздался приглушенный ответ.
  Бланшар открыл ее, просунул голову и сказал: 'Он здесь, ДФ'.
  Все гладко, как шелк'.
  Еще один приглушенный ответ.
  Меня втолкнули внутрь, и дверь за мной захлопнулась.
  Комната была небольшой, около пятнадцати квадратных футов, и плохо освещенной.
  Бордовый линолеум на полу в нескольких местах протерся до бетонной плиты, блочные стены выкрашены в белый цвет, покоробленный акустический потолок потемнел от влаги, вентиляционное отверстие в потолке из листового металла, через которое выходил затхлый, холодный воздух.
  В центре стоял семифутовый стол оливкового цвета, который, должно быть, был армейским излишком. Перед ним стояли два зеленых металлических стула. Дополнительные стулья стояли сложенными в одном углу. На столе стоял черный многоканальный телефон и короткая стопка бумаг, придавленная потускневшим артиллерийским снарядом. У левой стены стоял коричневый диван, который выглядел как сторонний.
  Бункер-нуво? Вся эта полевая командная серость создавала приятный контраст с тем, что покрывало стену за столом. Флаг, достаточно большой для мэрии. Черный муслин, окаймленный красным атласом. В центре - красный мотив копья в круге.
  Гордон Лэтч сидел на диване, одетый в черные брюки с двойной складкой и узкими манжетами, черные ботинки из змеиной кожи с каблуками для верховой езды и черную шелковую рубашку большого размера, застегивающуюся на воротнике в псевдоботанинском стиле, который предпочитают актеры и наркоторговцы. На рубашке были два нагрудных кармана с клапанами, перламутровые пуговицы и показные эполеты. Хромированные копья блестели на кончиках лацканов. Ноги были скрещены, поза расслаблена - непринужденная, но рассчитанная сутулость старого любимого гостя на ночном ток-шоу.
  Он бросил мне победную улыбку. Улыбка мелькнула. Его триумф омрачен чем-то...
  Я посмотрел на зеленый стол и понял.
  За ним сидел Дэррил 'Бад' Алвард в крутящемся кресле с высокой спинкой из зеленой кожи. Его униформа была идентична форме Лэтча, за исключением радужных вкраплений боевых лент на каждом нагрудном кармане и черной кожаной наплечной кобуры, из которой торчал черный приклад пистолета.
   Золотые копья на лацканах. Несмотря на щедрый пошив рубашки, плечи растягивали рукавные швы.
  Он сидел очень прямо и неподвижно, его глаза были неподвижны и неподвижны.
  Я повернулся к Лэтчу и сказал: 'Отличная небольшая смена ролей. Все еще второй кадр, да, Гордон?'
  Лэтч выпрямился и начал говорить. Алвард засунул слова обратно в глотку быстрым взглядом. Лэтч отвернулся от нас обоих, снова скрестив ноги и сделав вид, что ему скучно.
  Я сказал: 'Так вот что носят нарядные штурмовики в этом сезоне. Какое официальное приветствие? Sieg Heil Ciao ?'
  Альвард потянулся через грудь и вытащил пистолет из кобуры.
  -большой черный с длинным стволом и высокотехнологичным профилем. Он погладил его, затем направил на меня.
  "Садиться."
  Я спросил: 'Или это 'Галантерея убер Алес '?'
  Лач сказал: 'Придурок'.
  Я изобразил недоумение. 'Давай посмотрим, кто ты, Горди?
  Геббельс или Геринг? Должно быть, Геринг, потому что у тебя, похоже, под этими мешковинами вылезает брюшко. А как насчет очаровательной мисс Крисп? Она играет Еву Браун в сегодняшнем представлении или это роль Бет Брамбл?
  Алвард прицелился в ствол большого черного пистолета. Его левый глаз закрылся. Я боролся, чтобы держать глаза открытыми, глядя прямо перед собой. За ним.
  Сосредоточившись на логотипе копья, светящемся алым и уродливым. Думая о фотографиях на выставке. Зимний день в Баварии. Тела падают в канаву.
  'Ты - загадочный кусок дерьма', - сказал Алвард. 'Я тебя изучил. Вечно лезешь не в свое дело'.
  'В последний раз', - сказал Лач.
  Алвард сказал: 'Время показывать и рассказывать, дерьмо', - и показал пистолетом.
  Я сказал: 'Зачем мне это?'
  Алвард улыбнулся. 'Потому что', - сказал он. 'Каждая секунда драгоценна.
  Все думают, что они бессмертны. Удивительно, на что способны существа - как низко они падают - чтобы купить секунды'.
  Я спросил: 'Это факт?'
  'Научный факт. Бросьте жидоподобное существо в ледяную воду и наблюдайте, как оно продлевает свои мучения, чтобы выиграть секунды'.
  'Бросьте монетку в бассейн, и он добровольно нырнет', - добавил Лэтч.
   Алвард улыбнулся и сказал: 'Они ахнули, как рыбы, и кричали на идише о пощаде, хотя знали, что это бесполезно. Просто продолжали, пока не превратились в леденцы на палочке. Ученые используют это сегодня.
  'Хотшотовые исследования гипотермии. Кто знает? Может быть, вы тоже принесете пользу человечеству'.
  'Совершенно новая область исследований', - сказал Лэтч. 'Переносимость боли'.
  'Итак', сказал Алвард. 'Вы будете сотрудничать. Какая альтернатива?'
  'Альтернатива - я скажу: 'Идите на хуй'.
  Алвард убрал пистолет и нажал кнопку на телефоне. Его наградой стал один короткий звонок. Он поднял трубку и сказал:
  "Сейчас."
  Он откинулся назад и скрестил руки на груди. Та же поза, которую я видел несколько дней назад. В классе.
  Раздался одинокий стук в дверь.
  Альвард сказал: 'Войдите'.
  Вошли двое чистеньких, держа под мышками что-то большое, белое и безвольное. Оба были крепкие, очень молодые. Один был блондин с ужасными прыщами. Другой - темноволосый, с тонкими усами.
  Лет двадцать, максимум. Они должны были бить пиво.
  Троллинг ради дешевых острых ощущений.
  Они стояли по стойке смирно, мрачные, охваченные отчаянием.
  Белое существо между ними было Майло, голова его была опущена, каблуки волочились.
  Мертвый груз. Мое сердце подпрыгнуло и приземлилось в глотке, задушив воздух. Я двинулся вперед. Алвард схватил пистолет и сказал: 'Оставайся'.
  Купите секунды.
  Я остался на месте и посмотрел на своего друга.
  Он был босиком и был раздет до нижней рубашки и брюк. Рубашка была разорвана и забрызгана кровью. Его глаза были опухшими, закрытыми, губа была разбита в нескольких местах и налилась кровью. Черви засохшей крови ползали по всему его лицу, спускались по подбородку и попадали на рубашку. Одно из его плеч было обнажено через прореху в нижней рубашке. Содранное до крови и все еще плачущее. Сине-бордовые синяки в форме капусты расцвели вдоль его рук. Несмотря на свою массу, он выглядел маленьким.
  Его голова опустилась ниже и покачивалась. Я увидел больше крови на макушке, покрывающей его волосы. Там, где она не была повреждена, его кожа, всегда бледная, имела грязно-фарфоровый слепок палаты для неизлечимо больных.
  Но слабое качающее движение под рубашкой. Дыхание.
   Он испустил дух; раздался грубый рык.
  Лэтч усмехнулся. Мальчики в черном ухмыльнулись.
  Я сказал: 'Майло'. Громче, чем я намеревался; это прозвучало отчаянно.
  Лицо его не изменилось, но что-то пронеслось сквозь сырые печеночные губы. Полувздох, полурвота; я не мог сказать, было ли это намеренным.
  Он снова затонул. Чернорубашечники сжали хватку. Скауты-орлы помогают пьяному перейти улицу, хотел он этого или нет...
  Алвард сказал мне: 'Вот как это будет. Ты сейчас сядешь и не будешь мне давать дерьма, или я подойду к твоему придурку-приятелю и изувечу его, пока ты смотришь. Когда он перестанет быть полезным, я вышибу ему мозги, убедившись, что куча мокрой серой дряни приземлится прямо на твою рубашку. Затем я порежу эту дрянь вилкой и ножом и скормлю тебе. Вырви ее, и ты съешь рвоту на десерт.
  Так или иначе, ты все это спустишь. После этого я сделаю тебе больно. Разберу тебя на части - проведу операцию - и заставлю смотреть, как это происходит.
  Превратим тебя в гребаный мультфильм. Ты будешь единственным, кто не будет смеяться'.
  Пожимать плечами, закинув руки за спину, было больно. Я сел. 'Ну, если так сказать, DF... DF Давайте посмотрим - должно быть, Der Führer , верно? У вас, ребята, пунктик по инициалам. DF, LD - где губная гармошка, Гордон? Все еще играете запросы? Как насчет старой 'Песни Хорста Весселя', или она не в вашем репертуаре?'
  Говорить быстро. Чтобы не трястись.
  Альвард нетерпеливо махнул рукой. Гестапоскауты начали вытаскивать Мило из комнаты.
  Я сказал: 'Нет. Я хочу, чтобы он был здесь'. Удивленный напористостью в своем голосе. Хороший, чистый звук, наконец, вырывается из моего больного горла.
  Купил секундочку; я почти ожидал смерти.
  Но Алвард выглядел удивленным. Он поднял руку, и чернорубашечники замерли.
  'Ты хочешь ' .
  'Ты хочешь того, что есть у меня, ДФ. А я хочу взамен секунды. Как ты и сказал. Для нас обоих'.
  'Ты хочешь ' .
  Он встал и положил руки на бедра. На нем был узкий тисненый черный пояс с золотой пряжкой в виде копья. С левой стороны пояса висели черные кожаные ножны, которые свисали, как нецентральный гульфик. Он вытащил из них что-то. Охотничий нож с черной рукоятью и золотой перекладиной. Широкое, сужающееся, длиной в фут лезвие. Достаточно большое
   для разделки крупной дичи. Нож туриста ...
  Он повернул его, осмотрел лезвие, затем опустил его и держал параллельно правой ноге. Затем он вышел из-за стола с поразительной скоростью и встал передо мной.
  'Ты хочешь ', - сказал он.
  Улыбка была такой же легкой, как жевание толченого стекла. 'Надо разыграть те немногие карты, что у меня есть, ДФ'
  Его розовые брови выгнулись. 'Ты думаешь, у тебя есть карты ?'
  'Я знаю, что знаю. Единственная причина, по которой вы меня сюда привели, это то, что у меня есть то, что вам нужно - информация. Вам нужно выяснить, как много я знаю, с кем я говорил. О Bear Lodge. Ванзее Два'.
  'Три', - сказал Лач.
  Умолкающий взгляд Алварда.
  Я сказал: 'Мы говорим о контроле ущерба, ДФ. Ты работал с Майло, и он не рассказал тебе многого. Может, он просто не знал, а может, он был жестче, чем ты думал. В любом случае, ты считаешь, что я буду мягче. И, может быть, я так и сделаю - но не если ты собираешься его убить в любом случае'.
  'У вас с ним что-то есть, да?'
  'Это называется дружба'.
  'Правильно'. Он улыбнулся, поднял правую руку и поднес нож к моему подбородку. И под.
  'Именно ваш декаданс разрушает общество', - сказал он.
  'Мягкость. Вставляет и берет в задницу'. Прощупывание ножом.
  'Весь мягкий', - прошептал он. 'Каждый дюйм тебя'. Легкий взмах запястья - и лезвие вышло с красным кончиком и мокрым. Он снова повернулся, держа его так, чтобы оно поймало свет - и уставился на блеск карамельного яблока.
  Никакой боли на мгновение, затем пульсирующая боль чуть выше моего кадыка. Влажное тепло. Как укус осы.
  'Это ты - это все, что ты есть'. Кровь заворожила. Интересно, сколько животных он замучил в детстве. Сколько людей...
  Я сказал: 'Что я могу сделать, ДФ? Конечно, у тебя большинство карт. Но мне все равно придется использовать то, что у меня есть. Выживание. Как ты и сказал'.
  Его тупое лицо было неподвижно. Затем снова повеселело.
  Потом что-то еще, темное и пустое.
  Он высоко поднял нож и сильно ударил им.
  Я отшатнулся назад, уворачиваясь от рубящего лезвия, предчувствуя агонию.
  Но меньше, чем мгновением ранее. Меньше, чем я себе представлял, что буду бояться - нервы притуплены, анестезированы. Говорят, что такая же анестезия настигает газелей перед тем, как их разорвут гиены.
   Я лежала на полу, свернувшись калачиком, прижав голову к груди, и пыталась казаться крошечной.
  Но все еще жив. Он ударил воздух. По выражению его лица я понял, что это было сделано намеренно.
  Он начал смеяться.
  Лач тоже рассмеялся. Гестапоскауты присоединились.
  Обычный праздник смеха среди чернорубашечников.
  Сквозь всеобщее веселье послышался мягкий и мальчишеский голос Альварда: 'Вставай'.
  Смех стих.
  Он толкнул меня в зад носком ботинка. Блестящая черная коровья кожа; ящерица ему не подойдет. Золотая цепь свисает от подъема до лодыжки.
  Лишенный возможности удерживать равновесие на руках, я долго не мог подняться на ноги. Я не хотел видеть его лицо. Сосредоточился на его одежде. Боевые нашивки выглядели фальшиво. Самодельный ...
  'Да', - говорил он. 'Мы оставим этого педика здесь, ради эффективности. Я в любом случае хочу, чтобы вы оба были вместе. Грандиозная кульминация'. Улыбка.
  Нахмурился. Младшему эсэсовцу: 'Выбрось его там'.
  Он указал большим пальцем на диван. Лач бросил на него беспокойный взгляд.
  Гестапоскауты подтащили Майло и бросили его рядом с Лэтчем. Большое, покрытое синяками тело приземлилось на живот, голова на подлокотнике дивана, рот открыт, руки-капусты дряблые, грязные ноги задевали брюки Лэтча. Лэтч сморщил нос и отполз в дальний конец. Скауты ждали по стойке смирно, пока Алвард не кивнул.
  Затем они ушли, и дверь за ними закрылась.
  Майло застонал, повернул голову, потянулся и снова коснулся Лэтча. Лэтч выглядел так, словно ему приказали выпить чашку слюны. Он оттолкнул ногу Майло, вытер руки о подлокотник дивана и вжался еще дальше в угол. 'Ты не думаешь, что нам следует связать его?'
  Тяжелая челюсть Алварда напряглась, а рука, державшая нож, побелела. 'Почему это?'
  'Просто в прим...'
  'Вы чувствуете, что он представляет для вас угрозу?'
  Лач поправил очки на носу. 'Нет, совсем нет. Я просто хотел быть...'
  'Если нет угрозы, то и беспокоиться не о чем, не так ли?' - сказал Алвард. 'Давайте придерживаться логики. А вот насчет этого' - он вложил нож в ножны и правой рукой схватил меня за нос
  -'Он ведь не будет проблемой, правда?' Давление пальцем, перекрывающее мне воздух. 'Он белый воротничок до мозга костей'.
  Он весело посмотрел на Лэтча. 'Разговорный класс, да, Гордон?'
   Лэтч слабо улыбнулся. 'Абсолютно'.
  Меня, подтолкнув за нос, усадили в один из складных стульев.
  Алвард сказал: 'Мокро и серо. По всей твоей рубашке. Может быть, зараженная мокрая и серая штука - все эти маленькие вирусы-пидоры, которые только и ждут, чтобы выползти и нырнуть в твою кровеносную систему. Если ты еще не инфицирован. Тебе нравится есть мужчин, дерьмо? Ты будешь есть мужчин ' .
  Я сказал: 'Лучше потом хорошенько почисти свой нож, ДФ.
  Сохраняйте здоровье ради революции'.
  Он вернулся за стол, сел, взял черный пистолет и ногтем соскребал что-то со ствола.
  'Начали', - сказал он.
   34
  Я переборол свой страх перед ним. Сосредоточился на безвкусных лентах. Костюмах, баннере, военизированной ерунде.
  ДФ
  Потешьте его самолюбие.
  Я сказал: 'Ну, одно я понял - это ваша предыдущая личность.
  Дейтон Аухаген. Даррил Алвард. Который из них настоящий?
  'Когда вы задаете вопросы, - сказал он, - мои мысли блуждают'.
  'Ладно, тогда вернемся к моде. Твой вкус в одежде несколько лет назад: оленьи шкуры. Длинные волосы, борода тоже. Идеальный образ для скитаний по дикой местности. Для выживания в таких местах, как леса южного Айдахо. Окружение Bear Lodge. Ты ставил капканы, охотился, жил за счет земли. Использовал все те навыки выживания, которые, как ты думал, пригодятся, когда коричневая штука ударит по вентилятору Армагеддона. Отличная штука, уверенность в себе. Где ты этому научился?'
  Лэтч сказал: 'Это в крови', словно ребенок, декламирующий урок.
  Альвард бросил на него еще один острый взгляд. Но в нем не было энергии.
  Ему нравилось внимание. Все эти годы фарса. Исполнительный помощник. Ждал, чтобы оказаться в центре внимания.
  Я сказал. 'В крови, да? Это значит, что ты штурмовик во втором поколении? Корни в Отечестве, ДФ?'
  Я ожидал, что он отмахнется от этого, но он медленно и размеренно покачал головой. 'Я стопроцентный американец. Больше американец, чем ты или этот мягкий, жалкий кусок дерьма там когда-либо могли себе представить'.
  'Всеамериканец', - сказал я. 'А. Ваш отец был в самом Бунде или в одной из отколовшихся групп?'
  Янтарные глаза немного приоткрылись. 'Ты знаешь о Бунде?'
  'Только то, что я прочитал'.
  'В официальной прессе?'
  Я кивнул.
  'Тогда вы ни черта не знаете. Бунд был самым эффективным гражданским лобби, которое когда-либо знала эта страна. Единственные патриоты, у которых хватило дальновидности предостеречь от участия в еврейской войне. Так что вместо того, чтобы прислушаться к предупреждению и вознаградить их за дальновидность,
   Розенвелт преследовал их как преступное отребье. Так что он мог свободно отправлять наших парней в Европу умирать за жидов, коммунистических червей, папо-ебунцов и педиков-отребье вроде тебя.
  Лэтч сказал: 'Грубая ошибка. Как социологическая, так и политическая.
  Еврейская война стала первым шагом к массовому монгрелизации.
  Открыл шлюзы для всех азиатских и семитских нечистот, которые были не нужны Европе'.
  Я проигнорировал его, сосредоточившись на Алварде. 'Как я уже сказал, ДФ, все, что я знаю о Бунде, - это то, что я читал. Что, без сомнения, предвзято . Но вы можете понять точку зрения истеблишмента - война идет, и публике изо дня в день говорят, кто враг. Свастики и зигзаги в Мэдисон-сквер-гарден не прошли бы'.
  Альвард бросил на него раздраженный, нетерпеливый взгляд и сильно ударил по столу.
  'Это потому, что истеблишмент был слишком глуп, чтобы знать, кто настоящий враг. Массовая глупость, подпитываемая сионистско-оккупантскими СМИ. Массовая слабость из-за наркотиков и токсинов, разработанных в секретных лабораториях армией Розенвельта, проникшей в сионистов. Сионистско-оккупантские раздают наркотики и токсины, как конфеты, - вот почему они все становятся врачами, чтобы отравить гоев. Вот в чем на самом деле заключается кошерная еда - маленький U
  они надевают банки. Ты знаешь, что означает слово 'гойим' на змеином языке?
  Овцы. Мы для них овцы, мать их. Чтобы нас остригли и зарезали. Знаешь, что означает U ? Какое-то жидовское слово, означающее яд. Они используют токсины и транквилизаторы, которые их тела могут выдержать, потому что они состоят из токсичных клеток. Но мы не можем, и это постепенно ослабляет нас. Физиологический гипноз - это научно доказано.
  Так было веками в каждом обществе, куда проникал сионист-оккупант. Постепенная массовая пассивность, упадок, затем неизбежное разрушение. Каждое освободительное движение должно преодолеть это, орудуя очищающим копьем'.
  Это напомнило мне то, что я слышал во время стажировки. В задних палатах государственных больниц. Он выпалил это ровным голосом школьного драматического актера.
  Я сказал: 'Очищающее копье' и посмотрел на знамя позади него.
  Лэтч сказал: 'Копье Водена. Лучшая очистительная машина'.
  Я снова проигнорировал его и спросил Алварда: 'А как насчет Криспа, Бланшара и остальных? Они тоже бундовцы во втором поколении?'
  Его глаза сузились. 'Что-то вроде того'.
  'Никаких скинхедов для тебя, а, DF?'
  Лэтч рассмеялся и сказал: "Панки. Клоуны-любители. Мы ценим
   дисциплина'.
  Я спросил: 'Итак, я прав насчет горца, ДФ?'
  Альвард откинулся на спинку вращающегося кресла и заложил руки за голову.
  'Ладно', - сказал я. 'Значит, вы живете за счет земли и прячетесь от правительства. Так же, как некоторые из ваших бывших врагов слева. Ваше движение в беде. Как и левые. Cointelpro, Никсон, Дж. Эдгар.
  Разделяй и властвуй, и это работает. Это заставляет тебя думать. Сражаясь с левыми, ты даешь истеблишменту именно то, что он хочет. Некоторые люди слева тоже это понимают. И вы все понимаете, что если вы перестанете думать об этом, то увидите, что у радикальных правых и радикальных левых много общего. Вы оба верите, что общество нужно разрушить, чтобы полностью его реструктурировать. Что демократия слаба и неэффективна, контролируется международными банкирами и прессой-псами - говорящим классом. Требуется новый популизм -
  расширение прав и возможностей рабочего человека. И главный вопрос, который раньше разделял вас - раса - больше не является таким уж большим камнем преткновения.
  Потому что есть белые левые, разгневанные наглыми черными, которые пытались выгнать их из их собственного движения. Белые левые соприкасаются со своим собственным расизмом'.
  'Маяк мудрости, - сказал Лэтч, - сияющий среди кучи дерьма'.
  Я сказал: 'Не знаю, кто первым это придумал, ДФ, но каким-то образом вы связались, и возникла новая концепция. Ванзее-2'.
  Надавливание внутрь от самых внешних краев, чтобы сжать центр и раздавить его насмерть. Вот как вы сошлись здесь со старым Горди'.
  Быстрый взгляд на Лэтча, затем снова на Алварда. 'Хотя, честно говоря, ДФ, я действительно не вижу в этом ничего привлекательного. Вы явно человек действия. Он не более чем поставщик пустых слов, живущий на деньги своей жены'.
  Лэтч выругался и ждал, что Алвард его защитит. Когда рыжеволосый мужчина не заговорил, я продолжил.
  'Он - пресловутая пустая бочка, производящая много-много шума. Собачка на диване - наилучший пример говорящего класса. Ты правда думаешь, что он сможет это сделать, когда придет время?'
  Лэтч вскочил на ноги. Удар толкнул Майло; его тело перекатилось к краю дивана, затем откатилось назад. Его рот открылся. Пока я искал признаки сознания на избитом лице, я почувствовал еще один укус осы на своей щеке. Новый слой боли, прикрывающий трехлетнюю травму челюсти. Воспоминания о проводах и замазке... Моя голова откинулась назад. Еще один
   слой.
  Надо мной стоял Лэтч, слюна собиралась в уголках его рта: взбешенная комнатная собачка. Он поднял руку, чтобы ударить меня снова.
  А в роли боксерской груши в сегодняшнем школьном представлении выступит малыш Алекс. Делавэр. ...
  Он ударил, и грохот в моей голове отдался эхом, словно кислотный рок, прокачиваемый через дешевый усилитель.
  После ножа - мелкие неприятности.
  Я посмотрел на него и сказал: 'Характер, характер, Горди'.
  Он стиснул зубы и отвел кулак. Прямо перед ударом я сделал ложный выпад в сторону. Его рука задела меня. Он потерял равновесие и споткнулся.
  Алвард выглядел с отвращением. Он сказал: 'Сядь, Гордон'.
  Лэтч выпрямился, стоял, тяжело дыша, руки сложены. Яркий румянец на веснушчатых щеках. Очки социального обеспечения перекошены.
  Голова болела, но не так уж сильно. Руки онемели. Газель-анестезия или потеря кровообращения?
  Я сказал: 'Почему бы тебе не сесть и не поиграть на своей губной гармошке, Горди?'
  Он сжал руку, начал ее отдергивать. Голос Алварда заморозил ее на полпути, словно поток жидкого азота.
  ' Позже , Гордон'.
  Лэтч перевел взгляд с одного на другого. Плюнул мне в лицо и вернулся на диван. Но больше никаких небрежных скрещиваний ног. Он сидел на краю, положив руки на колени, и пыхтел от ярости.
  Капля его слюны попала мне на щеку. Я опустил голову, вытер ее, как мог, о плечо.
  Я сказал: 'Как неразумно, советник'.
  Лэтч сказал: 'Он мой, Бад. Когда придет время'.
  Я сказал: 'Я тронут, советник'.
  Альвард повернулся ко мне и сказал: 'Это все, что ты можешь сказать, придурок?'
  'О, нет. Их гораздо больше. Возвращаемся к Ванзее-2. Встреча, в которую никто не верит. Но она была. Где-то в сельской местности и в уединении - вдали от городов, кишащих унтерменшами , где полиция и федералы имели контроль. Может, где-то вроде южного Айдахо? На ранчо, которое Миранда унаследовала от отца? Сколько людей было вовлечено?'
  Веки Алварда опустились. Он коснулся своего пистолета.
  Я сказал: 'Возрождение приятельских отношений Гитлера и Сталина. Вы даже придумали новую эмблему, которая все сказала: красный цвет для левых, копье для правых, круг, обозначающий союз'.
   Я повернулся к Лэтчу: 'Если бы люди на Телеграф-авеню только знали'.
  Он сказал: 'Ты идиот. Это началось в Беркли. В те дни, когда мне еще промывали мозги и отравляли. Я делал гипнотические вещи, не понимая, зачем я это делаю. Изучая историю Африки, изучение коренных американцев, всякую надуманную, бесполезную чушь, которую мне впихивали в глотку профессора-иудеи. Но даже тогда я начал видеть это насквозь. Это не работало для меня. Я отправился на поиски собственного исходного материала. Узнал факты, которые ни у кого не хватило смелости высказать в классе. Например, тот факт , что до прихода белого человека в Африке не было ни одного письменного языка. Никакой настоящей музыки , кроме глупых песнопений, которые мог бы освоить умственно отсталый. Никакой изысканной кухни, никакой литературы, никаких изящных искусств. Мы говорим о культуре обезьян - малярия, беспорядочные половые связи, поедание навоза, каннибалы Мау-Мау. Они не что иное, как кучка бабуинов, питающихся навозом, которых сионистские оккупанты привезли в Америку, чтобы собирать сионистский хлопок. Обученные сионистами носить человеческую одежду, говорить человеческими словами и выдавать себя за равных себе людей. Я имел с ними дело; я знал, как невозможно достучаться до них с помощью логики. И вдруг все обрело смысл. С обезьяной нельзя использовать логику'.
  'Обезьяны с чувством ритма? Как Дежон?'
  Он рассмеялся. 'Это было весело. Какая ирония. Он и его гребаные гориллы.
  Обезьяны ездят в лимузинах. Думают, что они хоть на полшага выше навозной кучи. Он даже поблагодарил меня за то, что я дал ему возможность послужить'.
  'У тебя есть вкус к иронии, не так ли, Горди?' - сказал я. 'Выступать с речами в Центре Холокоста после того, как здание было осквернено.
  Работая в их совете директоров. Зная все время, что это были штурмовики DF, которые осквернили здание'.
  Он рассмеялся еще сильнее. 'Они такие доверчивые, все они - низшие классы. Низкая самооценка на биоэтническом уровне. Это закодировано генетически -
  на клеточном уровне они знают, что они ниже. Вот почему, когда белый человек правильно утверждает себя, нет никакой конкуренции. Никакого сопротивления. Они маршируют прямо в печи, скользят прямо к дереву линчевания. Все, что вам нужно сделать, это притвориться, что вы их любите'.
  Альвард кивнул в знак согласия, но мне показалось, что я заметил намек на раздражение. Лишенный, в очередной раз, внимания.
  Я снова переключил внимание на него. 'Ваннзее-2' прошло лучше, чем ты себе представлял. Ты составил план. Но были препятствия. Люди, которые стояли на пути - которые сражались бы с тобой насмерть, если бы узнали.
  Люди с харизмой и энтузиазмом, которые не стесняются работать вне системы. Норм и Мельба Грин, Skitch
  Дюпри, Родригесы, Гроссман, Локерби и Брукнер. Пришло время для еще большего контроля повреждений, и здесь Горди снова оказался кстати.
  Ваш внутренний след к первому кадру. Посвященный в их план - Нью-Уолден.
  Черные и белые занимаются фермерством бок о бок, приглашая индейцев вернуться.
  Все, что ты презирал. Горди и Рэнди заманили их в Bear Lodge рассказами о чистом воздухе, чистой воде и бесплатной аренде. Старый склад - еще один кусок наследства Рэнди. Я оглядел комнату. 'Полагаю, ей нравятся склады. Не знал, что они были такой хорошей инвестицией'.
  В глазах Альварда мелькнула тень нетерпения.
  Я сказал: 'Люди из Уолдена отправились в Bear Lodge со звездами в глазах. И вы ждали их. Дейтон Аухаген, мачо-хиппи. Приобщенный к природе. Тот незнакомец, который мог прятаться, не вызывая подозрений. Вы наблюдали за ними.
  Наблюдал за ними. Получал информацию об их привычках, их распорядке дня. Так же, как вы отслеживаете любую добычу. Пробирался на тот склад, когда их не было, и прятал взрывчатые вещества среди всех этих горючих продуктов'.
  Альвард улыбался. Вспоминая.
  Я сказал: 'Только часть группы обосновалась в Bear Lodge. Остальные были севернее, вели переговоры о лесоматериалах. Но та другая группа была строго второй группой. Без своих лидеров они, скорее всего, сбежали бы. И если бы они действительно представляли угрозу в будущем, вы всегда могли бы отстрелить их в свое удовольствие - мелкую дичь. Поэтому вы назначили дату до того, как должна была прибыть вторая группа, снова проникли на склад, отравили их обеденное мясо.
  Вернулся в лес, подождал, пока все окажутся внутри, обездвиженные, нажал кнопку, и бум. ФБР прекрасно вписалось в ваши планы, ухватившись за объяснение о фабрике бомб и скармливая его прессе. Несомненно, вы помогли им, дав анонимную наводку'.
  Самодовольная улыбка на тупом лице. Ностальгия никогда не выглядела столь уродливо.
  Я сказал: 'Это был хороший ход. Никто не оплакивал кучку городских террористов, подрывающих себя собственным нитро. Только одна небольшая загвоздка: один из людей второго состава - Терри Креволин - прибыл пораньше.
  Вегетарианец , к тому же. Он не ел мяса, был спасен и избежал взрыва. Но опять же, большой угрозы не было. У него были личные проблемы -
  наркотики, слабая воля - вероятно, подорвут его политическую энергию. А его ненависть и недоверие к истеблишменту заставили его поверить, что взрыв был спонсирован правительством. По сей день он не верит в Ванзее
   Два. Так что это был изящный план, ДФ Насколько это было возможно. Но мой вопрос к вам: зачем беспокоиться ? Зачем идти на все эти хлопоты ради первого кадра, когда были другие радикальные лидеры, столь же харизматичные?
  Лэтч сказал: 'Они были отбросами. Гребаные снобы'.
  Ярость избалованного ребенка.
  Гнев 'не приглашен на вечеринку'.
  Я понял тогда, что идея взрыва принадлежала ему. Что для него это было личным, а не политическим делом.
  Все эти жизни потеряны - ужас - потому что они были умнее его. Выключите его.
  Его идея.
  Больше идейный человек, чем я думал. Их отношения были сложными. Заставили отношения между Доббсом и Массенгилом выглядеть целостными...
  Алвард выпрямился. Я решил оставить это понимание при себе.
  'После Bear Lodge', - сказал я, - 'время двигаться вперед. Выберите подставное лицо, очистите его и посадите на государственную должность - неважно, насколько скромную. Ты терпеливый человек, ДФ, знаешь свою историю. Все эти годы потребовались первому фюреру , чтобы подняться из тюремной камеры до Рейхстага'. Я подался вперед. 'Единственное, что первый фюрер был своим собственным подставным лицом. Ему не нужен был манекен на коленях'.
  Лач сказал: 'Иди на хуй, кусок дерьма'.
  Мне показалось, что я увидел улыбку Алварда. 'Времена изменились', - сказал он.
  'Это век СМИ. Имидж - это все'.
  Я сказал: 'Я думал, что сионисты контролируют СМИ'.
  'Да, так и есть', - сказал Альвард.
  'Еще больше иронии, да?'
  Он зевнул.
  Я сказал: 'Хорошо, конечно, нужно рассмотреть изображения. Но является ли он лучшим, что вы можете сделать, с точки зрения изображения?'
  Яростное бормотание с дивана. Намек на движение, которое Альвард остановил острым взглядом.
  Как будто в качестве компенсации он сказал: 'У него все отлично'. Механически.
  Его взгляд блуждал по комнате. Не слишком-то много внимания. Интересно, сколько предметов он завалил в школе.
  Я сказал: 'Горди и Миранда на несколько лет уезжают на ранчо, исповедуются во вьетнамских грехах и снова становятся активистами-экологами.
  Между тем ранчо также используется для проведения встреч и других конференций.
  Вербуя сыновей и дочерей старых приятелей твоего отца. Так же, как
  летние лагеря, которыми управлял Бунд. Вы также начинаете небольшой издательский бизнес - все эти коробки снаружи. Печатные материалы.
  Наверное, ненавидите всякие штуки, которые доставляются со скидкой благодаря Дяде Сэму, да?
  Еще одна самодовольная улыбка.
  'Вы не беспокоитесь, что кто-то выведет следы на одну из подставных корпораций Миранды?'
  Он покачал головой, все еще самодовольный. 'Мы пишем это здесь, печатаем это где-то еще, затем привозим это обратно сюда, затем перевозим это в другие места. Никакого способа отследить. Слои прикрытия'.
  Я сказал: 'А другие коробки: Машины. Что это? Оборудование для революции?'
  Лэтч сказал: 'Оружие и масло'.
  Альвард закашлялся. Защелка заткнулась.
  Рыжеволосый мужчина еще немного поиграл со своим пистолетом.
  Я сказал: 'Ты выбрал Лос-Анджелес для возрождения Горди, потому что у Миранды были здесь связи - шоу-бизнес, вся эта радикально-шикарная штука. Риторика любви к Земле была очень популярна среди этой толпы, поэтому Горди стал Мистером Окружающая среда. Чистил пеликанов, мечтая об очищении мира. И был избран. Пока все хорошо. Тот факт, что Креволин также обосновался в Лос-Анджелесе, был немного раздражающим, но все эти годы молчания означали, что он ни черта не подозревал. Что было шоком, так это то, что кто-то еще сбежал из Bear Lodge и объявился в Лос-Анджелесе, сын Нормана и Мельбы Грин. ФБР объявило его мертвым
  - предположили, что он мертв, вместо того, чтобы доказать это с помощью тела. Потому что вы заверили их, что двое маленьких детей были частью группы. И вот он здесь, семнадцать лет спустя. Возвращается, чтобы жить с матерью Нормана.
  Его бабушка. Подозрительная, непримиримая старая левая, которая без труда верила, что новый Холокост уже не за горами. Без труда подозревала, что ее сына и невестку убили.
  Хотя, как и Креволин, она думала, что за этим стоит правительство. Она зажгла у внука интерес к истории нацизма и теориям заговора. Он начал проводить собственные исследования. Он был умным ребенком и взялся за дело'.
  Лэтч фыркнул и сказал: 'Умный бабуин'.
  Я сказал: 'Книжного исследования ему было недостаточно. Он попытался встретиться со своим спасителем, не смог дозвониться до Креволина и обратился к следующему лучшему источнику. К тому, кто также был товарищем его родителей. Еще один парень из второго состава, но тот, кто поднялся. Публичный человек'.
  Я повернулся к Лэтчу. 'Какой облом, Горди. Я имею в виду время.
   Вот вы, купившие всю эту респектабельность. Конечно, вы всего лишь сэндвич-знак для мечтаний DF. Но иногда вы позволяете себе притворяться, что это реально, и вы босс, и это действительно приятно, не так ли? И конечно, городской совет относительно копеечный, но это гигантский шаг вперед для того, кто совершил мятеж на национальном телевидении.
  Ты движешься вверх. Ритм есть. Все наконец-то складывается , и вот появляется этот чернокожий еврейский ребенок смешанной расы стучится в дверь вашего штаба, используя имена своих родителей в качестве паролей, чтобы пройти через главный офис. Имена, которые вы думали, что больше никогда не услышите. Встречается с вами лицом к лицу и задает вопросы о плохих старых деньках. Ванзее два. Вы пытаетесь оттолкнуть его, играете в старую игру, которую вы так хорошо изучили, и отвечаете на его вопросы, не отвечая на них по-настоящему. Но он настойчив. Настойчив. Полон того молодого огня, который может просто испепелить вас. Так всегда и начинается, не так ли? Мелкая рыбешка кусает большую рыбу. Ночной сторож поймал Никсона. Так что пришло время для быстрого затягивания, и экстренное совещание с DFDF инструктирует вас справиться с этим проверенным временем способом: усыпить бдительность добычи фальшивой дружбой, скормить ей тщательно отмеренные порции дезинформации, а затем, когда придет время, приступить к убийству.
  'Итак, вы играете в сострадательного либерала для Айка, плетете ему сказку о Ванзее-2, в которой история остается нетронутой, но персонажи меняются. Сделать кого-то другого главным негодяем. Это не совсем противоречило типу. У Массенгила были правые взгляды; он уже некоторое время трубил в свой квазирасистский рог. Вы, вероятно, сочинили какую-то байку о том, что он был правительственным агентом. С вашими ресурсами - вашим собственным печатным станком - не составит труда снабдить Айка какими-нибудь впечатляюще выглядящими фальшивыми документами. И прелесть этого в том, что это послужило двойной цели. Оушен-Хайтс - часть вашего округа. Устранение Массенгила с работы, на которую он был нацелен почти три десятилетия, позволит вам баллотироваться на его место. Все еще мелочь по сравнению с вашей конечной целью, но известно, что члены законодательного собрания штата уезжают в Вашингтон. Сколько членов совета когда-либо выходили из мэрии? Вы уже некоторое время положили на него глаз, посадили Брамбла в его штаб - ваш внутренний след. Поэтому, когда Айк появился и стал задавать вопросы, все щелкнуло. Вы доверили ему свою тайну, заставили его поклясться хранить тайну, накормили его ложью - накормили его фантазиями о мести и попытались довести его до точки жестокого возмездия.
  Вы решили, что это не составит большого труда, ведь он был чернокожим, а чернокожие по своей природе склонны к насилию, не так ли?
   Лэтч сказал: 'Похоже, у этого дерьма есть некоторая способность к обучению'.
  Альвард даже не потрудился изобразить интерес.
   Когда вы задаете вопросы, мои мысли блуждают.
  Я сказал: 'Первый вариант был для Айка убить Массенгила и убить себя в процессе. Второй вариант был для одного из твоих младших парней из СС, чтобы убить Массенгила, подставить Айка и убить его тоже. Тот же результат, немного менее эффективно. Единственная проблема была в том, что Айк сопротивлялся.
  Несмотря на курчавые волосы и обилие меланина в коже, он не был склонен к насилию'.
  'Пятьдесят процентов жидовской крови', - сказал Алвард. 'Запрограммирован на трусость'.
  'Или, может быть, Горди просто облажался. Надавил слишком сильно и вызвал у Айка подозрения. Заставил его задуматься, почему городской советник так охотно ввязался в убийство. В любом случае, он отказался идти вместе с ним и превратил себя в серьезную помеху. Поэтому вы заманили его в тот переулок обещанием чего-то - возможно, какой-то новой информации о его родителях. Из другого источника. Черный источник - где лучше это сделать, чем в Уоттсе? Должно быть, было весело звонить, наигрывая наречие'.
  'Йоуза, масса', - сказал Лач. 'Мы хорошо умеем говорить на этом нигерийском языке. Если только у нас нет такой возможности позвонить по этому телефону'.
  Обращаясь к Алварду за одобрением. Улыбка рыжеволосого была обязательной. Он потрогал ствол черного пистолета и зевнул.
  Я сказал: 'Айк попал в засаду, и один из твоих эсэсовцев выстрелил в него, ввел ему наркотический коктейль и устроил наркотический ожог. Потому что, в конце концов, все черные - наркоманы, верно? Кто заподозрит, что в Южном Централе застрелили наркомана? И, ей-богу, ты снова преуспел. Так это и вошло в книгу. Теперь нужно было иметь дело только с бабушкой. Несмотря на обещание Айка не разговаривать, ты решил, что он доверился ей. Ты схватил ее на улице и оставил тело там, где его никто никогда не найдет. Просто для протокола, где это было?'
  Пустые взгляды у обоих.
  Я сказал: 'Учитывая, что у вас все карты на руках, вы, ребята, довольно скупы'.
  Альвард сказал: 'Похоже, у вас заканчивается материал'.
  Я сказал: 'Прочь эту мысль. Есть еще много чего. После того, как ты избавишься от Софи, ты врываешься к ней домой и ищешь любые улики, которые она могла оставить - блокноты, дневники. Делать соседские
   место, тоже, чтобы это выглядело как кража со взломом. Но почему эта штука на стенах? Послание Кеннеди?
  Лэтч не удержался и ответил на этот вопрос. 'Десерт. Для солдат, которые выполнили задание. Награда за хорошо выполненную работу'.
  'Даже революционеры должны тусоваться', - сказал я. И уловил движение Майло. Моргание глазом. Волевое?
  Никто из них этого не видел. Майло стоял спиной к Лэтчу. А Алвард был занят своим оружием.
  Еще одно моргание. Или мне просто показалось?
  Я продолжал говорить. 'С уходом Айка и Софи Грюнберг ваши непосредственные проблемы, наконец, казались решенными. Но оставался еще вопрос с Массенгилом. Вы уже начали думать о нем как о мертвеце. Поэтому было досадно менять этот настрой. И если дело должно было быть сделано, время было важно. Он уже давно отсидел свой текущий срок, его уже выдвинули на следующий.
  Так что вам было выгодно, чтобы его устранили до следующих выборов. Губернатору было слишком поздно назначать кого-то другого. Место оставалось бы пустым в течение нескольких месяцев, давая вам время набрать политический пар и войти в еще одну стадию имиджа: великий примиритель, зрелый государственный деятель. Конечно, вдова получила бы первые деньги, а если бы она не хотела эту работу, ее место занял бы какой-нибудь писака или приятель. Но у вас были планы позаботиться об этом, по словам прекрасной мисс Брамбл.
  Лэтч сказал: 'Я верю, что Ocean Heights и я достигнем примирения'.
  Я сказал: 'Лучше сделать это поскорее, пока Рэнди не захлопнул кошелек. Или ты собирался просить алименты?'
  Внезапная паника в его глазах.
  Брови Альварда от удивления превратились в ярко-розовые полумесяцы.
  Я сказал: 'Упс. Извини. Я думал, ты знаешь, ДФ'.
  Альвард посмотрел на Латча.
  Лач сказал: 'Он полон дерьма...'
  Я сказал. 'Маленький Рэнди определенно хочет уйти, ДФ. Она подала документы.
  Проверьте сами - это общедоступные данные'.
  Альвард медленно повернулся на стуле и уставился на Латча.
  Лэтч сказал: 'Это просто произошло, Бад. Я собирался поднять этот вопрос, он был в повестке дня'.
  'Опять упс', - сказал я. 'Не совсем так, Горди Порди. Она подала заявление две недели назад. Не самое лучшее, что может случиться в такое время, не так ли, ДФ? В плане связей с общественностью. И в плане денег'. Латчу: 'Что случилось, Горди? Ее политический энтузиазм пошел на убыль? Или это просто
   Ты ей надоел? Полагаю, вся эта дисциплина и рабство надоедают после...
  Лач сказал: 'Закрой свой грязный рот'.
  Альвард прочистил горло.
  Лэтч сказал: 'Это не проблема, Бад. О ней можно позаботиться. Она так много трахается на секонале, что никто не...'
  Очередь Алварда сказать: 'Заткнись! Знаешь, Гордон, очень приятно слышать это таким образом'.
  'Да ладно, Бад, ты же видишь, что он...'
  'И вы даете ему именно то, что он хочет'.
  Лэтч снова опустился на колени и поиграл одним из своих наручников.
  Майло подмигнул. На этот раз я был уверен.
  Я сказал: 'Мы говорим о толстом слое помутнения на твоей восходящей звезде, ДФ.
  Вы можете начать думать о замене'.
  Алвард поднял пистолет и снова прицелился. К моему удивлению, я не почувствовал страха, только усталость от его рутины Маленького Диктатора.
  Он сказал: 'Я услышал достаточно'.
  Два подмигивания с дивана. Большое тело Майло оставалось неподвижным.
  Я сказал: 'То есть ты не хочешь слышать остальное? Ту часть, за которую ты отвечал лично?'
  Он опустил пистолет. 'Продолжай'.
  'Вскоре после того, как Айк и бабушка были убраны, вас ждал еще один неприятный сюрприз. Кто-то еще, кому Айк доверился.
  Вот вам и обещания хранить тайну - думаю, Горди был не очень убедителен.
  Умственно тупая затворница, которая приветствовала радость и разговоры, которые Айк приносил с собой, когда доставлял продукты. Которая ценила время, которое он тратил, чтобы узнать ее. И когда он узнал ее лучше, он перешел на свою любимую тему: политику. Не то чтобы она имела более чем смутное представление о том, о чем он говорил. Социальная справедливость, зло капитализма. Но она могла выделить пикантные моменты. Заговоры, убийства. Ванзее Два. Она сидела там и слушала. Идеальная звуковая панель. Поскольку визиты Айка заполняли пустоту в ее жизни, она не хотела, чтобы они прекращались.
  'И вот однажды они прекратились. Навсегда. Она узнала, что он умер.
  Убит. Люди говорили, что он умер, покупая наркотики, но она знала, что это ложь, потому что он не принимал наркотики. Он ненавидел наркотики. Она знала, что что-то не так - вероятно, один из тех заговоров, о которых говорил Айк. Она еще больше отстранилась, сбитая с толку. Так же, как когда умерла ее мать. Но на этот раз она вышла из этого зла. Желая понять, почему плохие вещи случаются с хорошими людьми. Поговорить с
   кто-то, кто мог бы объяснить ей это. Не ее отец - они никогда не разговаривают; он относится к ней как к служанке. И она едва знает своего брата. Но она помнит имя, которое Айк упоминал как консультанта. Бывший товарищ его родителей, который стал знаменитым - даже был на телевидении. Кто-то, о ком Айк подозревал, но не поделился с Холли, потому что не хотел подвергать ее опасности.
  'Разве кто-то хотел бы, чтобы она разговаривала с ней? Она боялась. Но она не могла забыть Айка - его смерть. Поэтому она набралась смелости и позвонила в штаб-квартиру знаменитого парня. Один из сотрудников знаменитого парня отвечает и слышит, как она лепечет о вещах, о которых никто не должен знать, и понимает, что это работа для Высшего командования'.
  Я посмотрел на Лэтча. 'Что ты ей сказал?'
  Он ухмыльнулся. 'Что она поступила правильно, связавшись со мной. Что я расследую смерть Айка, и она должна пообещать сохранить все в тайне, пока я не вернусь к ней'. Он рассмеялся. 'Она проглотила это, как кукурузные хлопья'.
  Я взглянул на Алварда. Он положил пистолет на стол, снова достал нож и чистил ногти.
  'Гордишься собой, да?' - сказал я Лачу. 'Но ДФ здесь не был слишком горд: он решил, что ты облажался. Решил разобраться с этим лично'. Рыжеволосому мужчине: 'Ты встретился с ней - как помощник Горди. Опросил ее, чтобы выяснить, что именно она знает, выяснил, что этого было достаточно, чтобы сделать ее угрозой, и понял, что она была специально создана для еще одной попытки в Массенгиле. Лучшая жертва, чем Айк, потому что у нее не хватало интеллекта, чтобы мыслить критически. Она созрела , чтобы подчиниться. Поэтому ты начал работать над ней. Выстраивая отношения, завоевывая ее доверие.
  Надевание старой военизированной штуки. Тайные встречи в отдаленных местах, когда ее отец был в отъезде. Ночные прогулки. Ты забирал ее и увозил. У нее не было работы, никакого расписания, не было никого, по кому она могла бы скучать, некому больше довериться. Ты подпитывал ее секретными кодами, высокой интригой - впервые в жизни давая ей чувство цели.
  Возрождая старую фантазию о Массенгиле как Сатане. Массенгил как жестокий убийца ее друга. Питая ее ярость, лелея ее, заставляя ее цвести. Заставляя ее чувство собственного достоинства зависеть от выполнения ее миссии. И она действительно это съела. Белоснежка, пожирающая отравленное яблоко. Она так хотела действовать, что сказала вам, что у нее даже есть собственное оружие - шкаф, полный ружей. Вы проникли в ее дом, когда ее отец был в отъезде, и посмотрели. Большинство из них были антиквариатом, непригодным для использования. Кроме Ремингтона. Но в ее руках он мог бы быть кремневым ружьем.
  Еще подмигивания от Майло. Продолжай в том же духе, приятель.
  'Вы изложили ей задание, обсудили его с ней, провели с ней пробные прогоны, пока не убедились, что она все усвоила. Ее невестка видела, как она держала пистолет, за несколько недель до этого, бормоча что-то о Ванзее-2. Она посчитала это тарабарщиной. Как и любой другой, услышавший это. Худшее, что могло случиться, это то, что она взбесится перед важным днем и начнет нести чушь о заговорах. Кто ей поверит? Как оказалось, она ни с кем не разговаривала. Никого не видела. А важный день приближался. Вы уведомили ее кодированным звонком. В понедельник утром.
  Идеальное время и место для удара. Брэмбл сообщил вам о планах Массенгила использовать школу для пресс-конференции. Вы точно знали, во сколько он появится, где именно он будет стоять. Но вытащить Холли из дома было проблемой. Ее отец был рано вставать, поэтому улизнуть пораньше в понедельник было невозможно. Вы заставили ее сделать это в воскресенье вечером, пока он еще спал. Сказал ей достать Ремингтон из шкафа и завернуть его во что-то, закрыть дверь в спальню, чтобы он подумал, что она еще спит, затем выскользнуть очень тихо, обязательно закрыв дверь в спальню. Отключить сигнализацию, сбросить ее и выскользнуть из дома с завернутой винтовкой.
  Хотя в Оушен-Хайтс ночью безлюдно, она могла бы совершить преступление на открытом воздухе.
  'Ты забрал ее за пару кварталов, принес ей сменную одежду, бумажный стаканчик для испражнений. Вы вдвоем поехали в сторону школы, припарковались в нескольких кварталах и пошли пешком. Сигналы руками.
  Высокое приключение - ей, должно быть, понравилось'.
  Альвард с отвращением посмотрел на нее. 'С ней было тяжело работать, ей требовалось много времени, чтобы всему научиться. Чистый корм для Менгеле, обреченный жить и умереть дерьмом. Я дал ей дар бессмертия, больше, чем она могла когда-либо надеяться'.
  'Настоящий акт доброты', - сказал я.
  'Иногда, - сказал он, поглаживая ружье, - быть добрым - жестоко'.
  Я сказал: 'Ты взломал замок на сарае и остался ночевать. Она с винтовкой, ты с пистолетом. Ждешь.
  Преследование. Прямо как в Bear Lodge. Сказать ей идти спать - ты бы взял первую вахту и разбудил ее, когда придет ее очередь. Дать ей поспать до восхода солнца, а затем сообщить, что планы изменились: ты собираешься стрелять, просто чтобы убедиться, что все пройдет гладко. Не волнуйся, она все равно будет героем. Твой помощник.
  Может, она это приняла. Или, может, она подняла шум - желая личной мести. Вы думали, что убедили ее. Но когда
   Настало время стрелять - когда Массенгил, Горди и дети высыпали на двор, она быстро тебя расстреляла. Схватила винтовку. Второй кадр ей не подошел .
  Я улыбнулся Лачу и повернулся к Альварду, прежде чем успел увидеть его реакцию.
  'Ее выстрел прошел вхолостую. Конечно. Отдача сбила ее с ног, и она выронила винтовку. Вы схватили ее, пришлось быстро соображать, взвесить варианты. Оптимальным выбором было бы прицелиться, выжать хороший выстрел в Массенгила, а затем прикончить ее. Но, глядя в окно, вы могли видеть, что момент возможности был упущен - паника, все кричат, бегут в укрытие, нет четкого выстрела. Не то чтобы вы были против нескольких мертвых детей, но это бы усложнило ситуацию. Vis-à-vis PR Итак, вы взяли свой пистолет и выстрелили Холли в лицо - продолжали стрелять в нее. Восемь раз. Выстрелили три раза из Ремингтона - все это вместе звучало как война для тех, кто был на дворе. Затем вы вернулись во двор, неся свой дымящийся пистолет, готовый сыграть роль спасителя. Никто не видел, как вы на самом деле вошли в склад, но паника позаботилась об этом: никто не помнил ничего, кроме собственного страха. И пресса еще не прибыла со своими камерами и записывающими устройствами. Кроме того, если кто-то спросит, Горди и солдаты всегда могут рассчитывать на то, что они выступят очевидцами вашего героического рывка к сараю. Быстрые рефлексы и спокойствие под огнем, DF Job хорошо сделан.'
  Подмигни с дивана.
  Я сказал Алварду: 'Наверное, было приятно побыть звездой для разнообразия. Получить заслуженное признание, а не стоять в его тени - такой жалкой тени. Но после всех твоих планов тебе так и не удалось избавиться от Массенгила. Этот парень оказался чертовым Распутиным. Еще одно покушение вскоре после этого выглядело бы смешно, вызвало бы массу вопросов. Твой инстинкт подсказывал тебе подождать, дать ему прожить еще один срок, выждать время. Но Горди это не понравилось. Он подтолкнул тебя. И теперь ты знаешь почему: он знал, что скоро потеряет свой сундук с приданым. К счастью для него, продуктивная мисс Брамбл почерпнула еще немного инсайдерской информации о Массенгиле: извращенный секс с Шери Нувин на регулярной основе, Доббс наблюдал. Брамбл даже знал, когда будет следующая встреча.
  Учитывая это, остальное было легко. Простой удар, Доббс на десерт, никакой очевидной связи со школьным двором. В первый день Горди утешает вдову и играет мистера Сострадания. На следующий день вы сливаете прессе информацию о проститутке и выкидываете вдову как жизнеспособного кандидата. Вместе
   с любым из дружков Массенгила: вина по ассоциации. Избирателям придется задаться вопросом, посещали ли они какие-либо вечеринки Массенгила. Оставив угадайте кого'.
  Я наклонился вперед. 'Это нормально, пока это идет, ДФ, но чего, по-твоему, это действительно даст? Допустим, его выберут. Даже если он не облажается в течение одного-двух сроков, он перейдет в Вашингтон. В нем нет ничего существенного. Не на чем строить империю. Это было бы похоже на строительство дворца над выгребной ямой'.
  Лач выругался.
  Альвард улыбнулся. 'Ты думаешь, он один такой? У меня есть назначения повсюду'. Он использовал нож как указатель. 'Серьезный талант. Каждый из них молод, фотогеничен. Мужественно либерален. Пока не придет время'.
  'Ванзее Три'.
  'И Четыре, и Пять, и Шесть'. Гнев и нетерпение в янтарных глазах; нож пронзил воздух. 'Что бы ни потребовалось, чтобы работа была сделана.
  Как ты и сказал, я терпеливый человек. Долгосрочный планировщик. Готов ждать, пока не придет время и не потечет очищающая кровь. Смывая всех антропо-притворщиков и создавая новую эпоху, которая будет генетически честной и прекрасно жестокой.
  'Как поэтично'.
  'Кто еще знает то, что знаешь ты?' - сказал он.
  'А как насчет полиции для начала? Я им отправил записи'.
  Он улыбнулся и покачал головой. 'Чушь. Ты поверил нашей афере ФБР.
  Если бы ты связался с полицией, они бы вызвали федералов, и федералы бы уже допросили тебя. Мы следили за тобой, знаем, с кем ты встречался. Попробуй еще раз, дерьмо'.
  Я сказал: 'Вы предполагаете большую эффективность со стороны властей, чем они заслуживают. Бюрократические колеса вращаются медленно. Полицейские знают. Я ждал ФБР. Вот почему я открыл дверь Бланчарду и Криспу. И я не купился на аферу. Им пришлось нанести мне удар снизу, чтобы я попал сюда'.
  'Я сказал: 'Попробуй еще раз'.
  'Всё, ДФ. Просто копы. Тебе это никак не провернуть'.
  'Негативное мышление', - сказал он. 'Время для небольшой предварительной чистки'.
  Он стоял, держа в одной руке пистолет, а в другой - нож.
  Пробежавшись глазами по Майло, он сказал: 'Подлость. Как вы можете жить с собой, с тем, что вы делаете?'
  Он повернул нож. 'Вот как это будет. Вы с ним делаете грязные вещи - ваша грязная дружба. Дела выходят из-под контроля.
   рука. Ты его сильно избиваешь. Избиваешь его до смерти, а потом начинаешь чувствовать себя таким виноватым, что пишешь записку и вышибаешь себе мозги, педик.
  Я сказал: 'Стыдно пачкать ваш склад. Рэнди это может не понравиться, когда придет время отдавать ей его обратно. Не говоря уже об опасности для здоровья от крови педика'.
  Он улыбнулся. 'Не волнуйся, дерьмо. У нас есть славное местечко, все готово для тебя. Мотель для сосания члена в Пакойме'.
  'Еще одна ее новость о недвижимости?'
  Он сказал: 'Ну что, пора устроить вечеринку в заднице. Пошли'.
  Я остался сидеть.
  Пистолет взмахнул. Розовые брови поползли вверх.
  'Я сказал: 'Двигайся!'', - сказал он.
  Подмигиваю, подмигиваю, подмигиваю.
  Я проигнорировал его.
  Внезапно тупое лицо превратилось в нечто мертвенно-бледное и ревучее:
  ' Я сказал: 'Поднимайся на хер! '
  Я встал. Очень медленно.
  Лач поднялся, отряхнул брюки и улыбнулся мне. 'Подумал, тебе будет интересно узнать, что у нас тоже есть кое-что для Маленькой Мисс Директор. Сопливая пизда - она знает, что ты качаешься в обе стороны?
  Что ты ее заразил?
  Я сказал: 'Она ничего не знает'.
  По тому, как его лицо скривилось в улыбке куклы-пупса, я поняла, что позволила своему ужасу проявиться.
  'Эй', - сказал он, - 'ты с ней трахался, а это значит, что ты разговаривал с ней в постели.
  Она обуза , и это все твоя вина. Она будет дико проводить время сегодня вечером'. Он щелкнул языком. 'Действительно дико. Шокирующий пример растущего роста преступности на Вест-Сайде. Идеальное время для моей кампании. Я появлюсь на месте преступления, присягая на верность закону и порядку. Вот как мы работаем, ты, гребаный кусок дерьма.
  Ничто никогда не пропадает даром. Даже визг. И, боже, она будет визжать.
  Он хихикнул. Я напрягся, пытаясь освободиться от пут.
  ' Дикое время', - сказал он. 'Мы посылаем кого-то, кто действительно любит такие вещи. Знает, как раскрыть лучшее в женщине. Постарайтесь выкинуть этот образ из головы. Выражение ее лица, когда это действительно произойдет, и она поймет, что происходит. Звуки, которые она будет издавать.
   Подмигиваю, подмигиваю, не вставая с дивана.
  Я сказал: 'Выявить лучшее в женщине, а? Тогда это точно не работа для тебя. Когда в последний раз Рэнди видел что-то более жесткое, чем ее собственная верхняя губа?'
  Кукла Кьюпи стала злобной. Она начала наступать на меня, подняв руки, как боксер.
  Альвард сказал: 'Не сейчас', - пресыщенным тоном.
  Латч, казалось, не слышал и продолжал приближаться.
  Подмигивание.
  Я отступил, пританцовывая на ногах, нагруженных страхом. Моя очередь ухмыльнуться. 'Конечно, Горди. Нет ничего лучше честного боя. Но кто защитит тебя, когда ДФ наконец поймет, что без больших денег Рэнди ты не очень-то полезен? Просто слабый маленький кусок дерьма с вялым членом. Второй кадр на всем пути?'
  Лэтч сказал: 'Дай мне нож, ДФ, с меня хватит'.
  Альвард поднял клинок, держа его вне досягаемости. 'Не будь идиотом. Это должно быть сделано правильно'.
  Защелка отошла.
  Я сказал: 'Перевернись, Гордон. Скажи гав-вау, Гордон'.
  Я высунул язык и тяжело дышал.
  Лэтч бросился на меня, размахивая мечом.
  Я двинулся ему навстречу, сделал вид, что ударил его плечом, резко отступил назад, не долетев до удара, и застал его врасплох. Снова. Он зарычал от злости, восстановил равновесие и снова бросился в атаку.
  Альвард положил пистолет, протянул руку и удержал его одной рукой. Другой рукой он держал нож.
  Пистолет на столе. Но свободных рук нет.
  Я продолжал говорить, подпрыгивая на ногах. 'Притворись мертвым , Гордон. Ешь свой корм , Гордон. Не мочи коврик , Гордон'.
  Альвард закричал на меня: ' Заткнись нахрен! '
  Лэтч стряхнул руку Алварда и снова бросился вперед.
  В то же время с дивана поднялась бледная масса, словно белый медведь, вышедший из спячки. Схватив Лэтча за плечи, он подтолкнул его вперед.
  Защелка тяжело упала. На Альварда. На Альварда. Его вес заставил рыжеволосого мужчину отшатнуться назад, на стол, на грубом лице отразилось удивление.
  Лэтч был на нем, дико дергаясь. Алвард пытался столкнуть его, ругаясь и вырываясь, чтобы освободиться. Пытаясь добраться до пистолета.
  Лэтч остался лежать на нем.
   Крики.
  Они двое борются.
  Затем лицо Альварда было залито кровью.
  Осыпали его.
  Защелка закричала. Ужасный звук; больше, чем просто разочарование.
  Кровь продолжала хлестать, Альвард отбивался от нее и сплевывал ее.
  Что-то блестящее и острое вышло из мягкой веснушчатой плоти на затылке Латча. Пробиралось сквозь нее, словно роющая личинка.
  Серебро, остроносая личинка. Острие ножа, рубин и серебро.
  Защелка забулькала и рванула горло.
  Нож продолжал высовываться наружу.
  Альвард резко толкнул его двумя руками. Защелка отошла. Инерция отбросила Альварда назад, со стола, на вращающийся стул, пораженного изумлением.
  Майло неуверенно двинулся к пистолету. Потянулся за ним, коснулся приклада, промахнулся. Оружие проскользнуло по деревянной поверхности и улетело, приземлившись где-то на полу.
  Альвард нырнул за ним.
  Я почувствовал руку на своем запястье, дергающую. Освобождающую мои руки. 'Давай!'
  Майло хромал к двери. Я последовал за ним, ошеломленный. Наблюдая, как Лэтч опускается на пол, нож все еще торчит из его шеи. Руки хватаются за ручку, булькая, пытаясь выдернуть ее.
  Слюнотечение с кровью.
  Его глаза закатились....
  ' Да ладно, черт возьми, Талекс! '
  Дергаешь меня.
  Мы вдвоем вышли через черную дверь, хлопнув ею.
  В зал. Четыре чернорубашечника, улыбающиеся, словно смакующие концовку шутки. Они увидели нас, и улыбки повисли в воздухе.
  Майло завыл на них и продолжал приближаться. Улыбки исчезли, и они выглядели испуганными. Непослушные дети, неподготовленные к реальности. Один, темноволосый толстяк с подбородком старика, носил пистолет в кобуре и потянулся за ним. Я использовал свое плечо и сильно ударил его. Пробежал мимо звука криков боли и хруста костей.
  Бег по картонному переулку.
  Предупреждающие крики. Треск выстрелов.
  Мы взяли первый доступный поворот, встретившись с двумя другими гестапоскаутами - девушками. Они могли быть сестрами из женского общества, обсуждающими вечер посвящения. Одна приложила руку ко рту. Мы промчались мимо, выбили
   над ними, услышал девичьи визги.
  К черту рыцарство.
  Еще выстрелы.
  Громче.
  Я оглянулся, пока бежал, увидел Алварда, который двигал ногами, выкрикивая приказы, которые никто не слушал. Он звал свои войска, но войска застыли, не готовые к реальности.
  Холодный порыв ветра, словно что-то разорвало картонную коробку в нескольких дюймах от моей головы.
  Еще один поворот, всего в нескольких ярдах. Мы побежали к нему. Сквозь весь шум я услышал, как Майло задыхается, увидел, как он приложил руку к груди.
  Еще выстрелы.
  Затем раздался более громкий звук.
  Громкое землетрясение, грохот от цементного пола. Пол дребезжит, как будто это бумага.
  Коробки падали на нашем пути, словно гигантские, взбешённые строительные блоки. Кто-то закричал.
  Еще крики. Паника. Так, должно быть, звучало на школьном дворе.
  Еще один грохот. Еще сильнее, он подбрасывает нас, как игрушки, и сбивает нас с ног.
  Еще больше коробок упало. Картонные коробки взлетали в воздух, подбрасываемые невидимым жонглером, и приземлялись с глухим, тошнотворным стуком.
  Майло споткнулся, упал. Я помог ему подняться на ноги. Он выглядел мертвенно, но продолжил бежать.
  Никаких признаков Альварда, нас защищала лишь груда картона.
  Мы повернули. Чернорубашечники разбегаются. Запах горелого металла из автомастерской...
  Еще один рев.
  Шипение распадающейся штукатурки.
  Мы перелезли через ящики, обежали их. Майло остановился, рука на груди, ноги согнуты, голова опущена.
  Я позвал его по имени.
  Он сказал: '...хорошо...' Он глотнул воздуха, сделал это еще раз, тупо кивнул и снова начал двигаться.
  Еще один взрыв. Здание задрожало, как мокрый щенок. Еще больше коробок рухнуло вокруг нас, Везувий ПЕЧАТНЫХ МАТЕРИАЛОВ.
  Мы вильнули, увернулись, сумели пробраться через завалы. Еще один поворот. Мимо погрузчика...
  Металлический лязг, еще больше шипения. Еще больше грома. Крики агонии.
  Шипение становилось громче. К нему присоединился несомненный запах.
   Горящая бумага. Внезапно нарастающий жар.
  Музыка разрушения. Оранжевые языки лижут землю всего в нескольких футах от меня.
  Из-под коробок сочился грязный, чернильный дым, который поднимался наверх склада и затемнял его.
  Жара усилилась. Сквозь нее пронесся еще один холодный порыв.
   Стук. Измельченный картон.
  Альвард появился из дыма, беззвучно воя, не обращая внимания на клубы дыма позади него, обезумев от ненависти.
  Он снова прицелился.
  В картонной стене была прогалина. Я побежал туда, понял, что Майло не со мной. Обернувшись, я увидел его. Рука к груди.
  Между ним и Альвардом поднялась стена дыма. Сквозь нее раздались выстрелы.
  Майло оглядывался по сторонам, дезориентированный. Я вернулся к нему, схватил его за руку. Почувствовал сопротивление его веса на моем запястье, напрягая сухожилия...
  Я потянул изо всех сил. Ему удалось снова тронуться с места. Я увидел раздвижную металлическую дверь погрузочной платформы всего в нескольких ярдах. Изорванную, как фольга, и почерневшую по краям.
  Металлические осколки разбросаны по земле. Блестящее сокровище на подушке из каменной пыли.
  И еще кое-что.
  Черная рубашка. Лежащая. Светлый ежик. Бледное, широкое лицо. Белые глаза.
  Тело здоровяка вытянулось, обмякло.
  Два куска тела. Туловище отделилось от ног. Раздвоено осколком раздвижной двери.
  Ближе к двери еще один труп, наполовину зарытый в металл и требуху. Обугленная голова над гамбургером. Еще четыре, едва различимые, влажные пятна в куче пепла.
  У меня подступило чувство голода. Я начал задыхаться.
  Химические пары.
  Склад был похож на печь, пламя достигало потолка, дым становился гуще, катясь к нам, словно маслянистый торнадо.
  Из угольной массы появилась черная фигура.
  Альвард, весь в саже и опалённый, дергал головой из стороны в сторону, словно стряхивая пиявок.
  Замечает нас. Кричит. Поднимает свой большой черный пистолет.
  Я полез в самую большую дыру в изрешеченной двери, вытащил Майло
   сквозь него, поскальзываясь на скользком от крови полу, чувствуя хруст металла и костей под ботинками.
  Снаружи. Свежий воздух. Воздух с запахом бензина.
  Мы вдвоем шатаясь двинулись вдоль погрузочной платформы.
  Дым и пламя вырывались из склада, из разбитых окон, из разорванной металлической двери. Стреляли из зияющих дыр, пробитых в стене.
  Дыхание Майло было хриплым и затрудненным. Я потащил его вниз по лестнице, на парковку.
  За нашими спинами раздался бессвязный крик.
  Альвард на причале, на фоне горящего здания.
  Выглядит очень маленьким. Целится. Истинно верующий.
  Стрельба.
  Лягушачья песня рататат.
  Не знал, что пистолет может издавать такой звук.
  Еще один залп. Сзади.
  В ловушке?
  Лягушки снова запели.
  Я оглянулся через плечо, увидел, как Альвард дернулся и упал, увидел, как пистолет полетел в ад.
  Пламя вырвалось из склада и поглотило его.
  Десерт.
  И тут из темноты раздался голос:
  'Вы и ваш друг-детектив в безопасности, доктор Делавэр. Я спас вас'.
   35
  Он шагнул вперед, освещенный оранжевым светом огня, одетый в темную ветровку и держа в руках штурмовую винтовку, которая казалась ему слишком большой.
  На оружии был установлен сложный на вид прицел. Его тонкие волосы развевались. Вокруг него падали угольки. На его лице было выражение глубокого удовлетворения.
  Я сказал: 'Мистер Берден...'
  'Махлон', - сказал он. 'Я бы сказал, что мы достигли соответствующей степени знакомства, не так ли? Алекс'.
  Улыбка.
  Я увидел, как напрягся Майло. Я стоял, пригнувшись.
  'Не бойся, - сказал Берден. - Я друг, а не враг'.
  Он посмотрел мимо меня на горящий склад, и удовлетворённо посмотрел на бойскаута, который только что успешно потёр две палочки друг о друга.
  Сквозь грохот и треск я все еще мог слышать крики людей. Пепел падал на мое потное лицо кружевными, вонючими снежинками.
  Берден сказал: 'Вы выглядите неважно, детектив Стерджис. Давайте отвезем вас в больницу'.
  Майло изо всех сил старался сделать вдох. В мерцании света костра его синяки выглядели ужасно - застывшие и синевато-багровые, как неряшливые спецэффекты.
  Бэрден сказал: 'Да ладно, детектив'.
  Майло сказал: 'Забудь об этом'. Покачав головой и расставив руки для равновесия. 'Линда Оверстрит. Они прислали кого-то к ней домой.
  Мне нужно дойти до телефона и позвонить туда'.
  Он сделал несколько неуверенных шагов.
  Берден сказал: 'Я сделаю вам кое-что получше, детектив'. Щелчок пальцами.
  Еще одно лицо из темноты. Чуть за тридцать, симпатичный, большие моржовые усы над подстриженной бородой.
  'Доктор, вы познакомились с Грегори Граффом. Фотографически. Вот он во плоти. Грегори, помоги мне с детективом Стерджисом'.
  Графф шагнул вперед, очень большой, очень широкий. Винтовка, похожая на винтовку Бердена, была перекинута через плечо. Он был одет в камуфляжную форму, которая выглядела так, будто ее выстирали во французской прачечной. Его манера поведения была
   Чистая концентрация - хирург, перевязывающий капилляр.
  Он положил одну руку Майло на плечо, другую - на его локоть.
  Затмевает Майло. Шесть футов пять дюймов, как минимум.
  Я взял Майло за другую руку.
  Майло попытался от нас избавиться. 'Я в порядке, черт возьми. Дай мне телефон!'
  'Сюда', - сказал Берден. Он повернулся спиной к этому аду и быстро пошел.
  Мы последовали за ним со стоянки, и сажа летела нам в глаза.
  Майло настоял на том, чтобы идти без посторонней помощи, но шатаясь, все еще дыша с усилием. Графф и я остались рядом с ним. Я продолжал смотреть на своего друга. Наконец его дыхание нормализовалось. Несмотря на все наказания, которые получил Майло, он, казалось, был в приличной форме.
  В каком состоянии была Линда? Я старался не думать об этом, не мог думать ни о чем другом.
   Тот, кто знает, как раскрыть лучшее в женщине...
  Мое собственное дыхание сбилось. Я боролся за самообладание. Мы пробирались сквозь темноту. Затем отвратительная приливная волна звука -
  монстры во время кормления - поднялись позади нас, и все вокруг окуталось кровавым светом.
  Продолжая двигаться, я оглянулся. Пламя прорвалось сквозь крышу склада и взметнулось в небо, заливая его кровью.
  Несколько человек добрались до посадочного дока, охваченные пламенем, размахивая руками и выбрасывая искры. Один из них упал на землю и покатился.
  Еще больше криков.
  Бэрден небрежно повернулся, вскинул винтовку к плечу и выстрелил очередью из винтовки.
  Майло сказал: 'Забудь об этом, черт возьми. Двигайся!'
  'Заметаем следы', - сказал Берден. 'Всегда разумная стратегия в подобных миссиях'. Но он опустил винтовку и побежал вперед.
  Майло выругался и попытался идти быстрее. Ноги подкосились. Графф поднял его, перекинул через плечо, словно соломенное чучело, и продолжил идти, не сбиваясь с шага.
  Майло протестовал и ругался. Графф его проигнорировал.
  'И вот мы здесь', - сказал Бёрден.
  Листовые металлические ворота были подперты ломом. Сразу за ними, припаркованный у обочины, стоял фургон. Темно-серый, по одному зачерненному окну с каждой стороны, крыша украшена антеннами. Языки отраженного огня издалека создавали иллюзию фрески с низким райдером вдоль сторон плиты. Танцующая фреска... ад на колесах...
   Я услышал вой сирен где-то вдалеке. Он напомнил мне что-то... переулок... Собаки начали выть.
  Бэрден достал что-то из кармана и нажал кнопку.
  Металлический щелчок. Задние двери фургона распахнулись.
  Майло посмотрел на антенны. 'У тебя есть телефон. Поставь меня и дай мне воспользоваться этой чертовой штукой!'
  Берден сказал: 'Грегори, проследи, чтобы детективу было удобно сзади'.
  Графф поднял Майло, словно невеста, переступающая через порог, и посадил его в заднюю часть фургона.
  Майло скрылся из виду, ругаясь. Двери захлопнулись.
  Я схватил Бердена за плечо. 'Хватит играть в игры, давай займемся телефоном!'
  Берден улыбнулся и отцепил мои пальцы. 'О, это не игра, доктор. Я чувствую, что проделал прекрасную работу, спасая вашу жизнь. Самое меньшее, что вы могли бы сделать, это довериться мне'. Он обошел машину и сказал: 'Запрыгивайте'.
  Я открыл правую дверь. Два гоночных ковшеобразных сиденья Recaro спереди; между ними консоль с компьютером mim и телефонным модемом. Я сел на пассажирское сиденье и поднял телефон. Мертвый.
  За рулем был Бэрден.
  Я сказал: 'Активируй его, черт тебя побери!'
  Берден был бесстрастен. Он вернул винтовку Граффу и вставил ключ в зажигание. Я оглянулся; задняя часть машины представляла собой ковровую оболочку. Майло лежал на полу, разделяя пространство с несколькими металлическими ящиками и каким-то электронным оборудованием, которое я не мог опознать. Графф стоял на коленях рядом с ним, его большая голова касалась потолка. Одну из стен оболочки занимала оружейная стойка. Полуавтоматические пистолеты, винтовки, что-то похожее на 'Узи'.
  Майло заставил себя подняться и схватился за спинку сиденья Бердена. 'Ты садист, маленький засранец!'
  Графф оттащил его и схватил за запястье.
  Майло выругался.
  Берден сказал: 'Какая благодарность' и повернул ключ. Двигатель завелся, и приборная панель превратилась в световое шоу: счетчики, циферблаты, графические дисплеи, светодиодные индикаторы. Ряд круглых циферблатов на переднем крае потолка, параллельно лобовому стеклу. Еще больше циферблатов на консоли, по обеим сторонам компьютера и вокруг телефона. Достаточно оборудования, чтобы заполнить кабину 747.
  Берден сказал: 'Добро пожаловать в официальную мобильную испытательную лабораторию Нью-Йорка'.
   Frontiers, Limited. Компоненты приходят и уходят. Я постоянно получаю бесплатные образцы, оставляю только лучшее'.
  Я подумал о Линде. Теперь его нарциссизм был смертелен. Борясь с желанием задушить его, я сказал: ' Пожалуйста. Это жизнь и смерть'.
  Он коснулся темного пространства справа от руля. Появился квадратный желтый экран размером с подставку для коктейлей. Замигали черные цифры: двузначная комбинация, за которой следовали еще семь цифр, которые постоянно менялись. Под экраном - клавиатура. Свет от экрана высветил еще два телефона, нарисованных от руки, закрепленных на приборной панели, их кнопки были бананово-желтыми.
  'Полицейский сканер', - сказал Берден, играя на пэде четырьмя пальцами.
  'Программируется для любого региона мира. Что само по себе не является чем-то необычным. Но этот был модифицирован - его можно использовать для взаимодействия с диспетчерскими системами полиции и совершения вызовов'. Улыбка.
  Обожаясь властью. 'Абсолютно незаконно. Пожалуйста, не выдавайте меня, детектив Стерджис'.
  Я сказал: 'Ради Бога, позвоните!' и выкрикнул адрес Линды.
  'Я знаю адрес', - сказал он. 'Хотите, чтобы я позвонил, или вы предпочитаете сделать это сами...'
  "Просто сделай это!"
  Он цокнул языком, нажал еще одну кнопку, которая заморозила цифры на сканере, и взял один из телефонов на панели приборов.
  'Все подразделения Западного Лос-Анджелеса', - сказал он не своим голосом. 'Все подразделения Западного Лос-Анджелеса
  единиц и' - вглядываясь - 'Восемь А-двадцать девять. ADW в процессе, возможная попытка Один-восемьдесят семь'. Он отбарабанил улицу и номер, уточнил квартиру Линды. 'Код три. Я повторяю ...'
  Радио отвечало через динамик на потолке. Голос патрульного подтвердил, что принял вызов. Через несколько секунд еще два отряда вызвали Код Шесть - помощь.
  'Вот', - сказал Берден, нажимая кнопку, которая затемнила приборную панель,
  'Это должно решить эту проблему'.
  'Езжай туда, придурок', - сказал Майло.
  'Что насчет ваших травм, детектив Стерджис?'
  'Просто иди туда на хрен'.
  Сиденье Бердена повернулось. Он оглянулся. 'Грегори?'
  Графф поднял одну из рук Майло и осторожно согнул ее.
  Майло сказал: 'Отвали от меня, Пол Баньян. Езжай, Берден, или я тебя за что-нибудь арестую' .
  Графф сказал: 'Не похоже, чтобы что-то сломалось, мистер Берден'. Бас, соответствующий его размеру. Хорошая дикция. Модуляции Новой Англии.
   Сирены стали громче.
  Берден сказал: 'Меньше всего я хочу, чтобы меня обвинили в врачебной халатности. Особенно в отношении сотрудника правоохранительных органов'.
  Майло сказал: 'Двигайся, самодовольный маленький ублюдок'.
  Лицо Бердена стало каменным в свете приборной доски. 'Я спишу это на шок, детектив'.
  Майло снова выругался.
  Лицо Бэрдена стало суровым.
  Я сказал: 'Послушай, для всех нас это была длинная ночь. Мы ценим то, что ты сделал - спас нас. Но давай сделаем ее идеальной, попытавшись спасти и Линду'.
  Он посмотрел на меня. 'Идеально? Нет, я так не думаю'.
  Он сидел, положив руки на руль, когда сирены становились все оглушительнее. Наконец он пристегнул ремень безопасности, дал газу и отъехал от обочины. Как раз когда мы свернули с извилистого переулка, промчались пожарные машины.
  Я спросил: 'Где мы?'
  'Ван Найс', - сказал Берден. 'Этот красный свет - бульвар Победы'.
  Майло сказал: 'Стреляй в свет'.
  Бэрден сказал: 'Какое дурное влияние, детектив', но промчался через почерневший перекресток.
  Я сказал: 'А что если мы включим сканер и послушаем, что происходит?'
  Он покачал головой. 'Не обязательно. Имейте немного веры, Доктор'.
  Сначала я подумал, что это просто очередная силовая игра, но через квартал он сказал: 'Без сомнения, ты захочешь узнать, как это было сделано. Твое освобождение'.
  Майло, стоявший сзади, сказал: 'Вот это чертовски смешная фраза'. Он начал кашлять.
  Графф сказал: 'Вот, выпей воды'.
  'Пол, ты уверен, что это все вода?'
  'Вот и все', - проворчал Графф, терпеливо нянчащийся.
  Берден сказал: 'Детектив Стерджис, вы враждебный и невоспитанный человек.
  Слишком много лет вы были в отключке?'
  Терапевт во мне жаждал обратить это против него.
  'Боже мой', - сказал Майло.
  Я услышал, как он сглотнул, оглянулся и увидел, как Графф подносит к губам флягу.
  Берден сказал: "Это вода, все верно. Чистая родниковая вода из
   Штат Вашингтон. Артезианские источники, вода с природным минеральным составом, чудесным образом подобранным под собственные электрохимические потребности организма. Какая страница, Грегори?
  Замедляя фургон, пока он говорил. Улицы были пустынны; свободное плавание. Мне хотелось вдавить ногу в акселератор.
  Графф сказал: 'Семь, раздел два'.
  'Красота и равновесие', - сказал я.
  Бёрден сказал: 'Очень хорошо, Алекс'.
  Еще один красный свет. Риверсайд. На этот раз он остановился. 'Давайте посмотрим, автострада или каньон - в этот час я бы сказал, автострада'.
  Он направился на запад.
  Я сказал: 'Конечно, я хочу знать. Как ты это сделал?'
  'Есть ли какие-нибудь гипотезы?'
  "Несколько."
  'Давайте послушаем их'.
  'Для начала, ты прослушивал мой телефон. Когда ты зашел ко мне домой'.
  Мой очень милый дом. Просит воспользоваться удобствами , чтобы он мог провести время один в задней части дома. Плачет и проливает свой кофе, чтобы провести время один в гостиной. Я добавляю ему рабочего времени, ожидая на кухне, чтобы он мог собраться с мыслями...
  'Очень хорошо ', - сказал он. 'Но на самом деле это вышло далеко за рамки телефонов. Я установил подслушивающие устройства в нескольких местах внутри и вокруг вашего дома - под мебелью и кроватями. Возле входной двери. Современные технологии позволяют невероятно легко устанавливать их. У меня есть устройства размером не больше рисового зерна, хотя те, которые я использовал для вас, были больше. Размером с чечевицу. Самоклеящиеся. На большом расстоянии, сверхвысокое разрешение, настраиваемые...'
  Я сказал: 'Раздел пять. Жизнь и конечности'. Поглаживая его, я осознавал все, что он услышал. Телефонные разговоры. Разговоры у подушки. Нарушение...
  Он был моим освободителем, но от этого я не стала любить его больше.
  Быть спасенным им было все равно, что узнать, что Бог существует, но у Него плохой характер.
  Он сказал: 'На самом деле, эти конкретные компоненты еще не были представлены в каталоге. Так что вы получили предварительный просмотр. Я был бы рад оставить их установленными и показать вам, как использовать их для вашей собственной выгоды'.
  "Нет, спасибо."
  'Без сомнения, вы чувствуете, что в вас вторглись. Но мониторинг вашего ввода и вывода был необходим. Вы были моим информационным проводником.
   Школа, полиция - все они. Никто мне не помогал. Все относились ко мне, как к изгою. Мне нужны были хорошие данные - это было мое право. Я знал, что должен был быть тщательным. Я предварительно настроил устройства на приемники в своем доме. Такие же приемники были также установлены в этом фургоне. Никто другой не мог принять передачу, так что вам не нужно беспокоиться о том, что кто-то еще следит за вами. И записи будут уничтожены очень скоро'.
  'Я это ценю'.
  Не смог сдержать сарказм в голосе. Но он пропустил его или проигнорировал.
  Мы были на границе Шерман-Окс/Северного Голливуда, приближаясь к Колдвотеру. Несколько машин на улице. Опоздавшие посетители возвращаются домой из ресторанов на Вентуре. Еще больше огней, затем въезд на 134 West.
  Он сказал: 'Чечевица производится в Польше , как ни странно, хотя я полагаю, что фактические исследования и разработки были проведены в Советском Союзе. Гласность и перестройка стали благом для тех из нас, кто заинтересован в свободном обмене передовыми технологиями. Дистрибьютор в Гонконге был более чем счастлив отправить мне коробку маленьких дьяволят с большой скидкой в надежде, что я покажу их в следующем каталоге. Но все получилось не так, не так ли, Грегори?'
  'Нет, г-н Б. Слишком дорого для нашей целевой аудитории'.
  'Очень дорого - даже со скидкой. Но только лучшее для вас, доктор.
  Делавэр. Потому что я уважаю тебя. Твое упорство. Я возлагал большие надежды на качество информации, которую ты сможешь мне передать. И я был прав, не так ли? Так что я бы сказал, что чечевица окупила себя. Как и самонаводящиеся трассеры, которые я разместил в твоем Seville и в Matador и Fiat детектива Стерджиса. К сожалению, я не смог добраться до Ford, который он обменял на Matador, но к тому времени у меня было достаточно данных, чтобы отследить его похищение.
  'Вот это парень', - сказал Майло.
  Теперь уже не хриплый. Ясный, тихий и яростный.
  Я знал, о чем он думал: Бэрден позволил ему выдержать допрос. Ждать. Слушать.
  Я сказал: 'Говард был и твоим проводником. Ты зашел к нему и ждал в его офисе, чтобы установить свою чечевицу'.
  И услышать каждое злобное слово, которое произнес его сын.
  'Абсолютно', - сказал он. Слишком небрежно. 'Поведение Холли было загадочным - отстраненная, озабоченная. Из-за ее проблем с общением я не мог вытянуть из нее это. Я знал, что она пробралась к
   Говард, оба они думали, что я не знаю об их маленькой попытке построить взаимопонимание. Я подумал, что Говард мог бы пролить свет на перемены в своей сестре, теперь, когда они оба общались .
  'Но вы не могли просто спросить об этом Говарда, потому что у него тоже есть проблемы с коммуникацией'.
  "Точно."
  Я вспомнил отвращение, которое наполнило кабинет Говарда. Как отец мог с этим справиться - защититься от этого?
  Я посмотрел на него. Спокойный. Блокируя это. Нарциссизм на службе души.
  Он сделал левый поворот на автостраду. Все шесть полос были такими же пустыми, как Индианаполис на следующий день после гонки.
  'Говард - умный мальчик', - сказал он, - 'но у него много-много проблем. Слепые пятна. Вы видели, какой он толстый и нервный. Как он потеет. У него также экзема. Желудочный дискомфорт и бессонница. Явные признаки несчастья. Слабость конституции, усугубленная плохим отношением к жизни. Если бы он позволил мне, я мог бы помочь ему со всем этим. Возможно, однажды он это сделает. В то же время я не мог позволить его слабости стать помехой'.
  'Вот почему ты так хотел, чтобы я с ним встретился. Надеялся, что он мне откроется, и ты запишешь все это на пленку'.
  Он улыбнулся. 'Больше, чем надежда. Прогноз на основе данных. Разговор между вами двумя оказался очень полезной передачей'.
  'Ваннзее два', - сказал я. 'Говард описал, как Холли лепетала об этом в тот день, когда к нам пришла ее невестка. Я решил узнать, что это значит. Ты слушал, записывал и следил за мной'.
  'Нет, нет', - раздраженно сказал он. 'Мне для этого не нужно было тебя. Я был на шаг впереди тебя. Я достаточно хорошо знаю историю, чтобы точно понимать, что такое Ванзее . Конечно, правильное произношение - Ван-сай.
  Грегори тоже знает о Ванзее, хотя он из твоего поколения. Потому что большую часть семьи Грегори уничтожили нацисты. Поэтому, когда я позвонил и сказал ему, что мы имеем дело с Ванзее Два, он был более чем рад принять участие в этом проекте.
  Разве не так, Грегори?
  'Совершенно верно, мистер Б.'
  'Хорошее чревовещание', - сказал Майло. 'Где ты нашел такой большой манекен?'
  Графф громко рассмеялся.
   'Вряд ли', - сказал Берден. 'У Грегори за плечами образование в области электроники и биофизики, год обучения на медицинском факультете университета Лиги плюща, юридическое образование в том же университете и аспирантура по бизнесу'.
  Гордость. Отцовская гордость.
   Его настоящий сын.
  Я сказал: 'Похоже на настоящего человека эпохи Возрождения'. Одна часть моего мозга думала о Линде и бежала со скоростью Метедрина. Другая вела светскую беседу, пытаясь получить информацию от странного, страшного человека на водительском сиденье.
  'Держу пари, у него тоже военная подготовка', - сказал я. 'Бывший офицер разведки, как и ты. Так ты его и нашел, не так ли? Не через какое-то модельное агентство. Когда пришло время вербовать партнера, ты точно знал, куда идти'.
  'Я не партнер', - сказал Графф. 'Просто номинальная фигура'. Еще больше смеха.
  Берден тоже рассмеялся. Появился переход на 405. Он поехал по нему на юг и перешел на центральную полосу, поддерживая постоянную скорость семьдесят миль в час.
  Я сказал: 'Как насчет того, чтобы ехать немного быстрее?'
  Он не ответил, но стрелка спидометра поднялась до семидесяти пяти.
  Желая получить сотню, но зная, что это все, что я получу, я сказал: 'Вот еще одна гипотеза: между вами двумя New Frontiers имеет доступ к военным компьютерам. У Алварда было военное прошлое. Вы его проверили'.
  'Военное прошлое', - сказал Графф. Медвежий рык-смех.
  Берден не присоединился. 'Он был первым , кого я исследовал. До того, как я обратился к вам. Пресса рисовала его каким-то героем. Я хотел узнать о том, кто на самом деле нажал на курок. О герое, который убил мою дочь. То, что я узнал, пахло дурно. Он лгал о том, что был военным'.
  Его тон говорил о том, что это тягчайшее преступление.
  'Все, что он провел, это семь месяцев в Корпусе морской пехоты. С апреля шестьдесят седьмого по ноябрь шестьдесят восьмого. Значительную часть этого времени он провел на гауптвахте, прежде чем его с позором уволили за моральную распущенность. Закрытое дело, которое мне удалось открыть. Два отдельных инцидента. Сексуальные домогательства к шестнадцатилетней девушке - чернокожей девушке - и попытки организовать банду сторонников превосходства белой расы среди других новобранцев. Именно последнее заставило меня заняться его дальнейшим расследованием. После увольнения он недолгое время сидел в местных тюрьмах за кражу, взлом и нарушение общественного порядка. Я решил, что он подонок, и изучил историю его семьи. Его отец был
   был военным преступником бундовцев. Руководил одним из их летних лагерей.
  Швайбен. Альвард-старший был заключен в тюрьму за подстрекательство к мятежу в 1944 году, освобожден в 1947 году, но через год умер от цирроза. Алкогольный отброс.
  Многопоколенческая сволочь. Что привело к другому вопросу: зачем якобы либерально настроенному члену городского совета нанимать кого-то вроде этого? Поэтому я также исследовал члена городского совета. Не нашел там ничего, кроме куска ворса, маскирующегося под мужчину. Хорошая семья, все привилегии, никаких следов лишений в его прошлом. Никаких следов характера.
  Зависимость от пути наименьшего сопротивления. Само собой разумеется, он нашел свой путь в отхожем месте, которое мы знаем как политику'.
  Гневные слова, но разговорный тон.
  'Я следил за штаб-квартирой Latch. Все просто, не так ли, Грегори? Но это меня ничему не научило. Люди Latch проявили толику дисциплины - были осторожны по телефону. Но вы отлично справились с ролью моего проводника, связав все воедино: Новато, старуху, этого жалкого неудачника Креволина. Какое-то время я думал, что вандализм в отношении машины мисс... Извините... доктора Оверстрит был связан с этим. Но детектив Стерджис доказал, что я ошибался. Поздравляю, детектив'.
  'Отвали и едь'.
  'Тем не менее, остальное доказало то, что я знал с самого начала: что моя дочь сама была жертвой. Обманутой. Я все это сложил воедино до того, как это сделали вы. И отвечая на вопрос, который вы задали Говарду, доктор, мои политические убеждения противоположны фашизму. Я верю в неограниченное свободное предпринимательство, минимальный государственный контроль.
  Живи и дай жить другим. При условии, что другая сторона будет вести себя хорошо'.
  'Умри и дай умереть другим', - сказал Графф. 'Больше никогда'.
  'У нас с Грегори не было проблем с верой в Ванзее-2. Из-за нашего военного прошлого, нашего доступа к секретным данным. Мы знали, что происходило на различных армейских базах в конце семидесятых.
  Расистские ячейки, которые вооруженные силы быстро разгромили. Но ценой освобождения фашистов в слабом, гражданском мире, где с нарушениями нельзя было справиться так же эффективно. Это понимание и опыт дали мне преимущество. Я знал по осторожному способу, которым люди Латча вели себя по телефону, что должно быть какое-то другое место, где они делали свою грязную работу - секретная штаб-квартира, где свиньи говорили свободно. Но они никогда не выдавали себя, не через весь мониторинг. Затем я подумал о жене Латча. Начал отслеживать собственность, переданную ей по наследству. Прорываясь сквозь слои корпораций, которые она обернула вокруг себя. Пронзить такой кокон абсурдно легко
   если вы знаете как, и я быстро придумал несколько вариантов -
  несмотря на то, что она очень состоятельная дама. Я как раз собиралась сузить список, когда вы облегчили мне задачу. Вчера вечером позвонила детективу Стерджису и оставила ему сообщение о том, что за вами следят. Этот номерной знак. У меня больше возможностей для отслеживания, чем у большинства полицейских управлений - миллионы лицензий в моей базе данных. Я сопоставила ваш номер с одним из возможных вариантов, компанией, указанной как типография. Грегори и я были там сразу после захода солнца. Видели, как туда доставили детектива Стерджиса. Слушаю. Покажи ему, Грегори.
  Графф поднял что-то с пола фургона. Стеклянный конус с микрофоном в центре.
  'Это параболический микрофон дальнего действия Stevens Twenty-five-X',
  сказал Берден. 'Хорошо до двух миль'.
  Я спросил: 'Еще один образец креативности Восточного блока?'
  'Боже мой, - сказал Берден. - Этот - чисто американский'.
  'Родился в США', - сказал Графф.
  Берден сказал: 'Когда вы прибыли, связанный и закованный, детектив Стерджис, мы ждали. Вы держались достойно. Ваше собственное военное прошлое, без сомнения, весьма впечатляет. Будьте уверены, что если бы вы были в серьезной опасности, мы бы вас спасли, но мы знали из нашего предыдущего наблюдения, что они планировали оставить вас в живых, прикончить и вас, и доктора в сексуально-подстрекательской манере.
  Однако вы не могли этого знать и прекрасно справились'.
  'О, черт возьми', - сказал Майло.
  'Я бы предложил, - сказал Берден, - приберечь свой гнев для тех, кто его заслуживает. Например, почему, по-вашему, они вообще пришли за вами, выдавая себя за ФБР?'
  За спиной тишина.
  'Вы действительно невежественны, детектив? Или просто подавляете?'
  Нет ответа.
  Графф сказал: 'Твои собственные люди тебя продали. Крайне дурной тон'.
  Я сказал: 'Обыщи'.
  Берден кивнул. 'Еще один кусок ворса. Когда он пришел допрашивать меня в день стрельбы, он на самом деле пытался установить устройство слежения в моей гостиной. Примитивный кусок хлама.
  Само собой разумеется, я оставил его на месте. Разговаривал с ним, играл для него на виолончели.
  Ведя Фриска именно туда, куда я хотел его вести: по кругу. Поскольку он идиот, я сразу понял, что работать с ним бесполезно. В следующий раз, когда я увидел его в его офисе, я отплатил ему той же монетой. Поэтому я
   иметь очень ясную картину того, что он делал. И это не то, что я бы терпел на вашем месте, детектив.
  'Польская чечевица в Паркер-центре?' - спросил Майло.
  'Наше хваленое Антитеррористическое подразделение', - сказал Берден. 'Если бы это не было так грустно, это было бы смешно, некомпетентность. Видите ли, Лэтч и компания находятся под следствием уже довольно давно. Но не по правильным причинам. У Фриска нет ни малейшего подозрения, никаких подозрений о Ванзее-2. Он подозревает Лэтча в том, что он коммунист-подрывник, нераскаявшийся левак - потому что политические враги Лэтча подсовывают ему это'.
  'Массенгил?' - спросил я.
  'Среди прочего. Покойный член законодательного собрания был главным источником дезинформации о Лэтче, потому что знал, что у Лэтча были планы на его работу. Доктор Доббс помог ему составить небольшие ложные отчеты о предполагаемой подрывной деятельности Лэтча. Доктор Доббс на самом деле звонил Фриск напрямую. Используя кодовое имя. Санта. Разговаривая по телефонам-автоматам. Все это было очень злобно и по-детски. Кинематографическая чушь плаща и кинжала.
  Но наш лейтенант Фриск отнесся к этому очень серьезно. Составил досье на Лэтча - секретное досье'.
  Смеется. Поддержано Граффом.
  Я спросил: 'Почему он не выступил против Лэтча?'
  'Он обдумывал это', - сказал Берден. 'У меня есть записи, на которых он говорит со своим диктофоном, размышляет вслух, обдумывает свои варианты. Играет с каждым углом против другого, бесконечно размышляет. Но он боялся противостоять Лэтчу без веских доказательств, но не мог получить никаких доказательств, потому что A) он не знал, как, и B) все это было обманом. Этот человек действительно невероятно глуп. Вот почему он так стремился взять на себя убийство Массенгила. Он подозревал, что Лэтч может стоять за этим - это был бы его большой шанс. И он был прав'.
  'Но по неправильным причинам'.
  'Идиот', - сказал Берден. 'Он действительно верил, что у него есть шанс получить повышение до заместителя начальника. Вас, детектив Стерджис, считали угрозой для этих амбиций. Вероятность того, что вы можете раскрыть дело самостоятельно. Вы угрожаете ему, потому что в глубине души он знает, что вы не тот, кем он является - компетентный следователь. И, конечно, на другом уровне. Я думаю, что 'отвратительный ублюдок-педик' - это то, как он обычно вас называет. Если хотите, я могу проиграть вам записи'.
  Майло молчал.
  Бёрден съехал с автострады на съезде Пико и направился на восток, в сторону Вествуда.
  'В ходе моего краткого наблюдения', - сказал он, - 'полицейское управление не произвело на меня большого впечатления. Слишком много времени тратится на то, что офицеры делают в постели, с кем они это делают, религиозные убеждения, другие не имеющие отношения к делу вопросы. Так войну не выиграть. Должно быть, это ужасное напряжение для вас, детектив Стерджис'.
  Майло сказал: 'Спасибо за сочувствие, Мать Тереза'. Но я видел, что он переваривает то, что ему сказал Бёрден.
  Берден вел машину плавно и быстро. 'Как настоящий политик, Фриск использовал тебя. Позвонил Лэтчу. Как предполагаемому доверенному лицу. Сообщил ему, что это ты подозреваешь его. Извинился. Ты был позором для Департамента. Мошенник-полицейский. Мошенник-педик-полицейский, с проблемами с алкоголем. Департамент держал тебя на зарплате только для того, чтобы избежать судебных исков и политических стычек. Это был лишь вопрос времени, прежде чем тебя выгонят с позором. Фриск сказал Лэтчу, что ты задавал вопросы о нем, был неуравновешенным, склонным к насилию.
  Предупреждение доброго советника. Так что Лэтч начал иметь вас - и доктора.
  Делавэр - на хвосте. Тем временем Фриск следил за Лэтчем. Вы были его приманкой, детектив. Если бы вы умерли сегодня вечером, он, возможно, наткнулся бы на решение, может быть, даже добился бы славы и повышения. Заместитель шефа Фриск. Разве это не было бы прекрасно?
  Майло подумал вслух: 'Сегодня он за мной не следил'.
  "Нет, не сегодня. Скажи ему почему, Грегори".
  'Он и его сотрудники отдыхают', - сказал Графф. 'Озеро Эрроухед'.
  Берден сказал: 'Чтобы поделиться чувствами. Обрисовать стратегию управления. Фриск - современный полицейский. Читает учебники и знает руководства по операциям'.
  Я сказал: 'Похоже на что-то из книги фокусов Доббса'.
  'Они все одинаковые', - сказал Берден. 'Продавцы карандашей. В любом случае, вы не думаете, что я на сто процентов прав, детектив? Насчет того, как правильно направить свой гнев?'
  Два квартала тишины.
  Мы приблизились к Сепульведе.
  Бёрден сказал: 'Хотите знать, что мы использовали для сноса здания?'
  На краешке моего сиденья. Линда, Линда... 'Конечно'.
  'Выборочно нанесенные мазки пластика. Не Semtex. Что-то получше. Совершенно новое'.
  'Немного тебе хватит', - сказал Графф.
  ' Очень маленький мазок', - сказал Берден. 'В комплекте с крошечным маленьким
   Детонирующая ячейка застряла прямо посередине. Они нас не увидели, потому что вся передняя стена склада была без окон. Их представление о безопасности, но в итоге они подорвали свою собственную петарду. Грегори приложился, затем отступил к фургону, где мы расслабились, съели сэндвичи и послушали. Вы были очень хороши, доктор. Пытались стравить их друг с другом. Держались за нервы. Затем, когда пришло время, мы нажали кнопки.
  'Бум', - сказал Графф.
  'Я бы сказал, что это было поэтическое правосудие', - сказал Берден. 'А вы бы так не сказали? Жаль, что мистера Лэтча не было рядом, чтобы увидеть это. Что именно с ним случилось? Мы слышали какой-то шум'.
  Я ждал, что ответит Майло. Когда он не ответил, я сказал: 'Он упал на нож Алварда. Он прошел через его шею'.
  'Великолепно'. Широкая улыбка. ' Буквально сам подставился под удар. Какая красивая картина. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не был там и не видел этого. В общем, очень продуктивное приключение, не правда ли, Грегори?'
  'Один, мистер Б.'
  'Много людей погибло', - сказал я. 'Будут вопросы'.
  Берден убрал одну руку с руля и сделал крутящийся жест. 'Чем больше вопросов, тем веселее. Городские и государственные комиссии, подкомитеты сената, наша любимая пресса. Приводите их всех. Я люблю Вашингтон, округ Колумбия, зимой. На Капитолийском молле наступает некая мрачность, которая соответствует духу мелкой кучки, которая там работает. Мне особенно нравится, когда я иду туда с чем-то для торговли'.
  'Разоблачение других тайных нацистов Алварда?'
  'Это должно оказаться настоящим откровением', - сказал он. 'После того, как я назову имена, я гарантирую вам, что стану героем. Журнал People .
  Развлечения сегодня вечером. Текущее дело. Достаточно популярный, чтобы баллотироваться на пост и победить, если бы у меня был плохой вкус, чтобы питать такие амбиции. Я, однако, предпочту избегать всеобщего внимания, и большая часть моей славы довольно быстро померкнет - в таком веке мы живем. У публики нет продолжительного внимания, она жаждет постоянной новизны. Тем временем, Грегори и я будем разрабатывать стратегию использования любой доброй воли, которую мы собрали в Вашингтоне. Для деловых целей. Я уже некоторое время думаю об увеличении своего подразделения вооружения.
  'Разумно', - сказал я. 'Жизнь и здоровье. Купи свой АК-47 у человека, который знает'.
  'Очень хорошо, Алекс. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы применить свои
   психологические навыки для маркетинга?'
  'Не в этом году'.
  В поле зрения показался бульвар Вествуд, за которым виднелась ночная глыба Павильона. Мы повернули направо.
  Я сказал: 'Похоже, ты уже все понял'.
  'Это мое дело. Предвидеть. Понимать тенденции, отображать поведенческие модели'. Пауза. 'Не то чтобы я когда-либо мог получить компенсацию за свою потерю'.
  Я посмотрел на него.
  'Они забрали то, что было моим', - сказал он. 'Фатальная ошибка'.
   36
  Машины скорой помощи. Фургон для осмотра места преступления. Еще один каскад патрульных машин, мигалки на крышах пульсируют в такт моему сердцебиению.
  Все эти старые механические стервятники, привычные как домашние животные... Улица без них выглядела бы голой.
  Берден припарковал фургон за одним из черно-белых. Очень молодой на вид полицейский подошел к окну водителя и сказал: 'Если вы, ребята, не живете здесь, вам придется переехать'.
  Майло сказал: 'Все в порядке, Сиц', - и приподнялся на локтях, его лицо едва было видно над водительским сиденьем.
  Офицер напрягся и вгляделся.
  'Это я, Сиц'.
  'Детектив Стерджис? Вы в порядке, сэр?'
  'Большие неприятности в Ван-Найсе. Пожар, много смертей. Мне повезло - я потерял только рубашку и удостоверение личности. Эти добрые граждане помогли мне добраться сюда. Возможно, это связано с одним из моих дел. Какова ситуация?'
  'Попытка Сто восемьдесят семь. Детектив Харди там. Мы не слышали многого...'
  Когда Майло потянулся и открыл дверь, Сиц отступил от нее. Я выбежал из фургона, как бандит, и побежал, услышав голос Майло позади себя: 'Все в порядке, отпусти его'.
  Пробегаю по дорожке к квартире, мимо пары техников, несущих наборы для осмотра места преступления, и горстки зевак в ночных рубашках, развалившихся за оградительной лентой.
  Ныряя под ленту. Кто-то сказал: 'Ого, он в стрессе'.
  Другой коп вышел вперед, держа одну руку на пистолете. Высокий, худой, пляжный загар поверх прыщей. Тяжелый перекус. Боже, они нанимали их молодыми.
  Я сказал: 'Мне нужно туда подняться'.
  Он удержал меня одной рукой. 'Вы житель этого здания, сэр?'
  "Да."
  Он поднял планшет. 'Имя и номер квартиры?'
  Мое сердце грозило вырваться из груди. Я размышлял
   насилие.
  Андербайт почувствовал это и коснулся своего пистолета.
  Голос за моей спиной. 'Все в порядке, Стоппард'.
  Майло пытался выглядеть достойно, несмотря на свои раны и рваную майку.
  Андербайт уставился на него и сказал: 'Сэр?'
  'Я сказал, что все в порядке , Стоппард'.
  Подъязычник отступил в сторону.
  Я помчался вперед, ноги шевелились. В зеленое фойе. Другой униформа держит шкаф/лифт открытым. Увидев меня, он тоже коснулся своего пистолета. Секунду спустя, увидев Майло, он посмотрел на него, как в фильме категории В.
  Майло сказал: 'Выходи из лифта, Бьюэлл. Оставайся в вестибюле'.
  Молчаливая, сводящая с ума поездка на три этажа. Такая медленная. Бесконечная. Я, бьющая кулаками стены лифта. Майло просто стоит там, рядом со мной. Я знала, что он чувствует мой страх, но он не делает никаких попыток дистанцироваться.
  Когда лифт наконец остановился, я протиснулся в дверь, прежде чем она полностью открылась. Еще больше зеленой фольги.
  Гонка к дальнему концу.
  Коп у двери. Вечно копы. Подозрительные глаза. Майло дает добро.
  'Да, сэр'.
  Через ее дверь, теперь помеченную этикеткой места преступления полиции Лос-Анджелеса. В ее гостиную. Яркий свет. Запах духов. Стены из устриц. Свежие следы пылесоса на золотом ковре - какая организованная молодая леди.
  На ковре лежало что-то размером с человека в черном пакете на молнии.
  Я не выдержал и упал на колени.
  Седой бородатый мужчина в бутылочно-зеленом блейзере и серых фланелевых брюках сидел за разделочным столом, держа в руках мини-диктофон. Черный пакет Gladstone у его ног. Стетоскоп на шее. Другой вид вызова на дом.
  Он посмотрел на меня. Диагностическая оценка. Но никакого сочувствия - только любопытство.
  Звуки из спальни.
  Я встал и, шатаясь, вошел.
  Еще больше духов. Приторно.
  Стройный лысеющий чернокожий мужчина в темно-синем костюме стоял у латунной кровати, держа в руках блокнот и золотую ручку. Обложки были в беспорядке.
  Линда сидела на нижней простыне, сгорбившись и подтянув колени к себе.
   грудь, одетая в розовый стеганый халат. Взгляд устремлен в пространство.
  Я побежал к ней. Держал мрамор.
  Мужчина в темно-синем костюме обернулся. Такой хороший костюм. Он всегда был неравнодушен к одежде. Щеголеватый половинка 'странной парочки', когда он был партнером Майло. Сегодня вечером не исключение... небесно-голубая рубашка из тонкого сукна с белым воротником-булавкой, красно-синий галстук с узором пейсли...
  Ржаво-красный. Чуть светлее грязных пятен на зеркале над комодом.
  Ржавчина на штукатурке тоже. Три дыры, радиально расходящиеся трещины паучьих лапок, слева от зеркала, плотная формация. Верхняя поверхность комода - пустошь из опрокинутых флаконов духов, беспорядочные пятна крови, разбитый поднос для зеркала. Кровь петлей спускалась по передней части ящика. Ковер представлял собой коллаж из стеклянных осколков, еще больше грязи, чего-то металлического. Курносый револьвер с грецкий ореховой рукояткой. На мой неопытный взгляд, идентичный тому, что носил Майло, когда носил.
  Делано Харди посмотрел на меня с удивлением и сказал: 'Док. Она говорила о вас. Волновалась за вас'.
  "Я в порядке."
  'С ней тоже все будет хорошо'. Сила желаемого за действительное.
  Я прижал ее крепче, погладил по спине. Все еще замороженная.
  '... и она хорошо справилась', - говорил Дел. 'Защитила себя, в этом-то и суть, верно?'
  Он указал на револьвер.
   Я меткий стрелок....
  Очень тихо он сказал: 'Жесткая леди. Я голосую за нее как за шерифа. Дала показания очень связно. Потом, когда мы закончили, она совсем затихла, погрузилась в то, что есть сейчас - шок проходит, по словам коронера. Не физический шок, психологический - вы в порядке. Физически она в порядке, жизненные показатели и все такое. Коронер осмотрел ее, сказал, что она крепка, дал ей что-то, чтобы снять напряжение, вызвать сонливость. Сказал, что физически она выглядит хорошо, но должна лечь на пару дней под наблюдение. Скорая помощь из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе уже в пути'.
  Говорил быстрее, чем я когда-либо слышал от Дэла Харди. Несмотря на все годы, все тела, все еще способные быть затронутыми. Я вспомнил, почему он мне нравился. Помимо того, что он спас мне жизнь. Когда-то давно...
  Я сказал: 'Оно уже там, Дел'.
  "Что это такое?"
  'Скорая помощь. Она здесь'.
   'О', - Дел тоже посмотрел на меня с диагностическим интересом.
  Я прижал Линду к себе, пытался охватить ее, стать для нее всем.
  В конце концов она подстроилась под меня, но осталась холодной и инертной, как пластилин.
  В комнату вошел Майло.
  Глаза Дела расширились. 'Наверное, была какая-то вечеринка, парень'.
  Майло сказал: 'Жаркое время в старом городе, Дел. Надо было там побывать'.
  Потрепанный, но странно властный. Его взгляд остановился на Линде. Он и Дел обменялись взглядами копа с копом. Как и в прошлом, я чувствовал себя чужаком. Меня это не волновало.
  Харди повторил несколько фактов, которые он только что мне рассказал, и, казалось, говорил даже быстрее. Подталкивая к утешению.
  Линда начала сильно дрожать. Я держала ее, но этого было недостаточно, чтобы остановить ее.
  Большое лицо Майло поникло от боли и сочувствия. Он сказал: 'Давай поговорим снаружи, Дел'.
  Дел кивнул, убрал ручку и блокнот и сказал: 'Держи ее в тепле, Док. Накрой ее одеялом. Она должна отдыхать'.
  Они ушли.
  Я опустил ее на кровать и накрыл ее одеялом. Погладил ее лицо, волосы. Она все еще дрожала. Постепенно это замедлилось, а затем прекратилось. Она начала ритмично дышать. Я коснулся ее щеки. Поцеловал ее. Поцеловал ее глаза. Подождал, пока не убедился, что она крепко спит, прежде чем вернуться в гостиную.
  Дел и Майло провожали коронера в зеленой куртке до двери.
  На его брюках была резкая складка. Все были одеты для сегодняшнего вечера.
  На Майло было несколько повязок.
  После того, как коронер ушел, Дел указал на мешок с телом.
  'Злоумышленник проник внутрь, взломав замок', - сказал он. 'Инструменты B-and-E, профессиональный набор. Но он слишком шумел, делая это, и разбудил жертву - доктора Оверстрита. Не то чтобы это была особенно небрежная работа -
  на самом деле, довольно неплохо'.
  Показывая на дверной косяк. Я не увидел никаких царапин.
  Майло осмотрел его и сказал: 'Чистота и порядок, никакой пыли от печатей. В спальне тоже нет пыли. Я видел там внизу ребят из печатей. В чем задержка?'
  'Мои приказы', сказал Дел. 'Еще не санкционировал их. Прибывшие сюда униформы не думают, что они коснулись косяка, но они коснулись
   ручку и они растоптали спальню, чертовски хорошо, заряжая ее - это был Код Три. Они были за профилактикой, а не сохранением'.
  Майло сказал: 'Да'.
  Дел сказал: 'Позвольте мне спросить вас. Есть ли смысл проходить через все это, крушить ее дом? Большинство из них светлые - это означает черную пыль. Вы знаете, какой ужасный беспорядок это создает. Похоже на явную самооборону. Коронер говорит, что высота брызг подтверждает все, что она сказала'.
  Майло подумал, потер лицо и сказал: 'Нет причин'.
  'Я имею в виду, если мы собираемся ввязаться в большую перепалку, давай сделаем это, Майло.
  Но я просто не вижу в этом смысла'.
  'Нет смысла', - сказал Майло. 'Я разберусь со всеми процедурными проблемами'. Взгляните на мешок для трупов. 'Расскажи мне сказку на ночь, Дел'.
  Дель сказал: 'Ладно, значит, она слышит, как открывается дверь, просыпается. Обычно она хорошо спит, но сегодня она была нервной из-за звонка врача'. Он посмотрел на меня. 'Что-то о том, что за тобой следят, какие-то странные нацистские вещи, которые я не смог разобрать. Я понял, что ты звучал обеспокоенно, и это ее обеспокоило'.
  'Чертовски веская причина для беспокойства', - сказал Майло.
  Дел посмотрел на раны Майло и сказал: 'Твоя горячая вечеринка связана с этим?'
  Майло испустил долгий вздох; внезапно он стал выглядеть слабым и истощенным. 'Это долгая история, Дел. Ты бы не поверил, если бы я попытался отдать ее тебе бесплатно'.
  'Я человек непредвзятости', - сказал Дел.
  Майло улыбнулся. 'Это история на четыре напитка, Делано. Ты покупаешь, я рассказываю'.
  'После оформления документов?'
  'К черту бумажную волокиту'.
  Харди пожал плечами. 'Ты - D-3. Кто-то берется за мое дело, я виню во всем тебя. Ты уверен, что тебе не нужно одеяло?'
  'Я в порядке', - сказал Майло. 'Расскажи историю'.
  'Где я был', - сказал Дел. 'Да, она была нервной - настолько нервной, что достала свой пистолет из хранилища. S and W Police Special. Судя по всему, он раньше принадлежал кому-то по имени Мондо в Техасе, откуда она родом, - она не хотела об этом говорить. Я не смог до конца понять эту часть. Если правила не кошерные, я думаю, мы можем решить и это, верно? Никакой ерунды о незаконном оружии Берни Гетца. В любом случае, у нее была коробка патронов для него, она зарядила его, положила на ночной столик и держала наготове, когда услышала, как в гостиной вторгся злоумышленник.
  Нарушитель вошел на цыпочках. Из окна над кроватью лился свет. Она видела, как нарушитель чем-то размахивал - мы нашли это в углу. Луисвиллский слаггер с торчащими из него ногтями, очень красивый. Она закричала на нарушителя, чтобы тот остановился. Нарушитель продолжал приближаться. Она снова закричала, продолжала кричать. Нарушитель не обратил на это никакого внимания.
  Поэтому она разрядила пистолет. Три пули в нарушителя, три промаха в стену. Она чертовски хороший стрелок, учитывая ситуацию. Надеюсь, она не будет тратить слишком много времени на чувство вины.
  Он опустился на колени возле сумки. 'А теперь самое интересное'. Потянув вниз и раздвинув фут молнии. Звук был такой, будто что-то рвется.
  На нас уставилось чье-то лицо.
  Самка. Лицо обезьяны-капуцина под грязно-светлыми волосами. Спутанные волосы.
  Глаза закрыты, левый опухший и сливового цвета. Кожа серого оттенка -
  зеленовато-серый, зарезервированный для палитры Смерти. Рубиновая дыра размером с четвертак, окаймленная черным, на левой щеке. Сухие губы, приоткрытые. Между ними осколок зуба-кукурузы.
  'Женщина', - сказал Харди. 'Вы можете это превзойти? Никаких документов, ничего при ней.
  Одна вещь, которую мы должны им дать, это бита. Надеюсь, мы что-нибудь из этого вытащим'.
  'Она называет себя Крисп', - сказал я. 'Одри Крисп. Это может быть, а может и не быть ее настоящим именем'.
  'Да?' - сказал Дел. 'Ну, Крисп сама себя поджарила'. Покачал головой. Потянул молнию еще на дюйм ниже. 'Хочешь увидеть больше?'
  'Есть что-нибудь, на что можно посмотреть?' - спросил Майло.
  'Еще две дырки внизу'.
  Майло покачал головой.
  Дел застегнул сумку. 'Дама с бейсбольной битой - все эти шипы, как у средневековых штучек. Булава или что-то в этом роде. Должно быть, она из книг, да? Ты когда-нибудь видел такое, Майло?'
  Я вернулся в спальню. Сел на кровать. Линда открыла глаза, пробормотала что-то, что могло быть моим именем.
  Не имея доказательств обратного, я решил, что это мое имя.
  Сила желаемого за действительное...
  Я убрал волосы с ее лба и поцеловал его.
  Она заскулила и повернулась на бок, лицом ко мне, глядя на меня снизу вверх. Я легла рядом с ней и закрыла глаза. Когда за ней приехали фельдшеры скорой помощи, им пришлось меня разбудить. Пришлось оторвать мою руку от ее талии, а ее - от моей.
   37
  Ее отец прилетел на следующее утро из Техаса. Я ожидал Гэри Купера, а вытащил Линдона Джонсона из мусоропровода: невысокий, толстый, с большими ушами с мочками банджо, носом виски, морщинистым подбородком. Единственная генетическая связь с Линдой, которую я смог различить, - пара маленьких, изящных рук, которые он держал прижатыми к бокам. Ничего техасского рейнджерского в его одежде тоже не было. Сине-зеленый спортивный пиджак, желтая рубашка для гольфа, белые брюки из сирсакера, коричневые лакированные туфли.
  Он называл меня сэром много раз, не уверен, кто я. Не уверен, кто его дочь. Когда он вошел в больничную палату, она устало улыбнулась, и я оставил их двоих наедине.
  Она уехала с ним на следующий день, пообещав позвонить, когда доберется до Сан-Антонио. Она ушла в тот вечер, но сама говорила неуверенно, как будто кто-то подслушивал, и она не могла говорить свободно.
  Я сказала ей, чтобы она не торопилась с выздоровлением. Что я проверю, все ли в порядке с детьми в Хейле. Что я буду рядом, когда бы она ни нуждалась во мне. Работая над тем, чтобы это звучало убедительно - добавляя немного терапевтического оттенка в свой голос.
  Она сказала: 'Это очень много значит для меня, Алекс. Я знаю, что с детьми все будет в порядке. Человек, которого они используют в качестве заместителя директора, действительно хорош. Я училась с ним в одной школе - он справится с работой'.
  "Я рад."
  'Может ли он позвонить вам? За советом?'
  "Конечно."
  'Спасибо. Вы просто супер'.
  'Моя голова распухает, распухает, распухает'.
  'Я имею в виду, что ты это делаешь. Кстати, у Карлы твой подарок - мы купили подарок для тебя. На прошлой неделе. Это набор Марка Твена. Полное собрание сочинений. Я знаю, что ты любишь книги. Надеюсь, тебе нравится Твен'.
  'Я люблю Твена'.
  'Это старый кожаный комплект, очень красивый. Я сам нашел его для тебя в антикварном магазине. Хотел бы я быть там, чтобы отдать его тебе. Но Карла отправит его тебе. Если только ты не в школе. Тогда ты сможешь забрать его. В
   Мой офис. На столе.
  'Я пройду. Спасибо'.
  Пауза.
  'Алекс, я знаю, что это нервирует, но как думаешь, ты мог бы выйти сюда, провести со мной немного времени? Не сейчас, но, может быть, немного позже?'
  'Мне это нравится'.
  'Отлично! Я тебя покажу. Покажу, как хорошо провести время. Обещаю. Ты сможешь поесть крупу во второй раз. Как только все уляжется'.
  'Ждите этого с нетерпением. Помните Аламо'.
  "Запомнить меня."
  Позже в тот же день Робин пришла с сэндвичами из деликатесов и кувшином вина, с прекрасной улыбкой и нежным быстрым поцелуем в губы.
  Мы сидели друг напротив друга за столом из ясеневого капа, который она вырезала вручную много лет назад.
  Впервые за долгое время мы были в одной комнате. Если бы мы это запланировали, я бы часами боялась этого. Но все закончилось хорошо.
  Ничего физического, ничего скрытого, расчетливого или жесткого. Никакого вскрытия старых ран, хирургической обработки поврежденной плоти. Это не было отрицанием. Просто не было никаких шрамов, которые кто-либо из нас мог бы увидеть или почувствовать. Или, может быть, это было вино.
  Мы сидели, разговаривали, ели и пили, обсуждали плачевное состояние мира, профессиональные опасности, профессиональные радости. Обменивались плохими шутками. Пространство между нами было гладким, мягким. Гладким, как у младенца. Как будто мы родили что-то здоровое.
  Я начал верить, что дружба возможна.
  Когда она ушла, мое одиночество смягчилось приятным смятением надежды. И когда Майло пришел забрать меня, я был в удивительно хорошем настроении.
   38
  Наблюдение. Онемевшие задницы.
  Но приятно оказаться по ту сторону.
  Первые пару дней не дали никаких результатов. Я узнал о скуке копов, о неуверенности в себе. О том, как даже самые лучшие дружеские отношения напрягаются из-за слишком большого количества ничего. Но я отказался от неоднократных предложений Майло бросить учебу.
  'Что? Твой год мазохизма?'
  'Мой год для завершения'.
  'Если ваша догадка верна', - сказал он.
  "Если."
  'Много 'если'.
  Я сказал: 'Если вы не хотите беспокоиться, я сделаю это сам'.
  Он улыбнулся. 'Джо, детектив?'
  'Джо Любопытный. Ты думаешь, я тянусь? Это был просто взгляд'.
  Он повернулся ко мне. Опухоль спала, раны позеленели, но один глаз все еще был опухшим и мокрым, а походка скованной.
  'Нет, Алекс', - тихо сказал он. 'Я думаю, тебя стоит послушать. Я всегда так думал. К тому же, что нам терять, кроме здравомыслия, а его не так уж много и осталось, верно? Прошло всего сорок восемь часов. Давай дадим ему еще хотя бы пару дней'.
  Итак, мы сидели в арендованной машине, пока наши задницы не замерзли.
  Питались несвежим фастфудом, разгадывали кроссворды, вели бессмысленную болтовню, которую никто из нас не стал бы терпеть при других обстоятельствах.
  На второй день это произошло. Бордовый Volvo выехал из пригорода, как он это делал всегда. Но на этот раз он покинул родную территорию и направился на шоссе 405.
  Майло держался позади, пока не поднялся на въезд на север, а затем последовал за ним, отставая на несколько корпусов автомобиля.
  'Вот видишь', - сказал он, поворачивая руль одним пальцем. 'Вот как это делается. Тонко. Без экстрасенсорных способностей он нас не увидит'.
  В его голосе слышалась бравада, но он продолжал поглядывать в зеркало заднего вида.
  Я спросил: 'Как у тебя с экстрасенсорными способностями?'
   'Тонко отточенный'. Мгновение спустя. 'Я знал, что Департамент купит мою историю, не так ли?'
  Его история. Посттравматическая стрессовая реакция. Потребность в уединении.
  Побег из Лос-Анджелеса
  Он был скрупулезен. Купил билет на самолет до Индианаполиса.
  Прибыть в аэропорт Лос-Анджелеса и выскочить из очереди прямо перед посадкой.
  Беру арендованный Кадиллак и еду в Долину. Заселяюсь в мотель в Агуре под названием SL Euth.
  Потом наблюдение. Другая сторона.
  Забирали меня из заранее оговоренного места, которое менялось каждый день.
  Наблюдение. Убеждаемся, что за нами не следят.
  Сегодня на нем была коричневая рубашка-поло, бежевые вельветовые брюки, белые кроссовки и старая фетровая кепка 'Доджерс' на голове.
  'Эм, хорошая кожа', - сказал он, поглаживая подлокотник цвета мокко, разделяющий сиденье седана De Ville. 'Хорошо, даже если едет мягко. Понимаю, почему ты держишься за свой'.
  'Не слишком ли навязчиво для хвоста?'
  'Шевроле из Лос-Анджелеса, приятель. Твои дорогие районы, это то, что ездит на помощь '. Он улыбнулся. 'Кроме того, он коричневый. Как мой модный стиль.
  Смешивается со всей этой ерундой'.
  Мы последовали за Volvo на 101-ю дорогу в сторону Вентуры, держались ее всю дорогу через Западную долину. Когда она переключилась на 23-ю северную сразу за Вестлейк-Виллидж, Майло выпрямился и улыбнулся.
  Я сказал: 'Давайте послушаем обоснованные предположения'.
  Мы промчались мимо индустриального парка с хай-тек-уклоном. Смутно зловещие здания из известняка и зеркального стекла с невзрачными логотипами, охраняемые парковки и улицы с названиями вроде Science Drive и Progress Circle. Volvo продолжала ехать.
  Когда движение в Мурпарке стало редким, Майло съехал на обочину и остановился.
  Я спросил: 'Что это?'
  'Теперь мы слишком заметны. Дадим ему милю, а потом вернёмся'.
  'Не боишься его потерять?'
  Он покачал головой. 'Мы знаем, куда он идет, не так ли?'
  'Если наша информация актуальна'.
  Он сказал: ' Информация полковника '. Нахмурился, посмотрел на часы и вернулся на шоссе. Шоссе перешло в каньон Граймс и превратилось в узкий, извилистый горный перевал. Никаких других машин, идущих в нашу сторону; несколько огромных цистерн, идущих со стороны
   противоположном направлении. Повороты бросили вызов Кадиллаку, и Майло положил обе руки на руль. Перемещая вес, он сказал: 'Теперь эта кашеобразность не доставляет удовольствия'.
  Я сказал: 'Вы могли бы одолжить 'Хонду' полковника'.
  'Правильно. Бог знает, каким дерьмом и штуковинами он его набил. Тебе было бы комфортно разговаривать в чем-то, что у него было?'
  "Неа."
  'Он и его банки данных . У него больше информации, чем у IRS. Видите, как быстро он придумал то, что нам было нужно? Но попробуйте что-нибудь на него получить , и другие банки данных очень быстро иссякнут. У меня был очень надежный источник, Алекс. Тот же парень в Вашингтоне, который помог мне выследить Кальтенблуда. Все, что его компьютер мог сказать о полковнике , это имя, звание, дата увольнения. То же самое и с майором Баньяном'.
  Я сказал: 'Воин Новой Эры становится предпринимателем Новой Эры. Я бы не дал ему чин полковника'.
  'Что тогда? Какой-то клерк? Он именно такой, какой и есть полковник. Даже генерал. Забудьте про Джорджа Скотта. Поднимитесь достаточно высоко в любой организации, и вы получите таких же придурков, как он'.
  Внезапно снова рассердился.
  Я сказал: 'Он думает, что спас нам жизни'.
  Майло хмыкнул.
  Я сказал: "Может быть, и так. Но я думаю, у нас были неплохие шансы и без него. Тот номер спящей красавицы, который ты устроил, застал меня врасплох".
  Он снова хрюкнул. Дорога выпрямилась, и мы оказались в сельскохозяйственной стране: окаймленные горами, очерченные линейкой участки плоских сухих низин, готовых к уборке урожая. Коровы пасутся бок о бок с нефтяными скважинами, похожими на прыгающих кузнечиков. Свинофермы и фермы по разведению яиц; коневодческие хозяйства, где великолепные арабские скакуны надменно скачут вокруг придорожных загонов; акры цитрусовых, возделываемых для Sunkist.
  Конечная точка вида из окна кабинета Говарда Бердена.
  Бордового Volvo нигде не было видно.
  'Отлично', - сказал я, глядя через лобовое стекло на чистое голубое небо.
  'Если вам нужно бежать, делайте это стильно'.
  Мы пересекли мост с зеленым козырьком через сухое русло реки Санта-Клара и продолжили путь до перекрестка 126 в Филморе. Мимо делового района, состоящего из хорошо сохранившихся двухэтажных кирпичных зданий на безупречных пустых торговых улицах, прочерченных бессчетными диагональными парковочными местами, автозаправочных станций с полным спектром услуг, где работают сотрудники в шляпах и униформе, и киоска с рутбиром Frosty Mug, который мог бы быть
   Часть набора для American Graffiti. Затем продолжение шоссе и еще больше цитрусовых рощ, рабочих ранчо и продуктовых стендов, рекламирующих орехи, оливки, помидоры, кукурузу и 'полностью натуральное' вяленое мясо.
  Всего несколько миль до подножия гор и Пиру. Окраина города представляла собой заброшенные железнодорожные депо и склады цитрусовых, брошенные кузова автомобилей и много пыли. В сотне ярдов были скопления маленьких бедных домов. Одно- и двухкомнатные строения, беспорядочно разбросанные на огороженных участках земли. Необрезанные деревья выстроились вдоль дороги - финиковые пальмы, сливы, буки и рожковые деревья с коренастыми ветвями, которые испускали сперматозоидный аромат, который проникал в систему кондиционирования автомобиля и задерживался там. Куры на переднем дворе. Малыши в поношенной одежде мастерили игрушки из найденных материалов. Надувные бассейны для купания. Несколько взрослых лиц, которых мы видели, были загорелыми и серьезными, скорее пожилыми и испаноговорящими.
  Главная улица была парой кварталов, которые ползли мимо одноэтажного банка, такого маленького, что напоминали модель ярмарки округа. Желтый кирпич, черепичная крыша, позолоченные надписи на окнах над опущенными жалюзи. ЗАКРЫТО.
  Затем - универсальный магазин, пара баров, один из которых с рукописным плакатом MENUDO TODAY, приклеенным к окну, и строение из посеребренного дерева, похожее на амбар, с рекламой товаров для авторемонта, принадлежностей для перевозки рыбы и паромов, наживки и снастей.
  Майло проехал еще полквартала, пока мы не достигли еще более пустого грузового двора. Остановившись и сверившись со своим Thomas Guide , он ткнул пальцем в страницу карты и сказал: 'Хорошо, без проблем. Без проблем найдем здесь что угодно. Мы не говорим о Мегаполисе'.
  'Нет проблем', - сказал я, - 'если вы знаете, что есть что искать'.
  Обогнув магазин принадлежностей для охоты, он проехал по переулку, пересек Мэйн и проехал еще пару кварталов, прежде чем свернуть на Орчард. Дорога пошла по пологому уклону, превратилась в грунтовую и закончилась у двора бунгало. Плоские крыши зданий из желтой штукатурки. Полдюжины из них, расстояние между блоками менее фута. В центре - гипсовый фонтан, который давно не бил. 'Вольво' был припаркован у обочины, окна открыты, никто не ехал, на лобовое стекло натянут картонный солнцезащитный экран.
  Мы вышли. Воздух был жарким и пах как мармелад. Майло снова указал, на этот раз для указания направления. Мы прошли мимо бунгало, выбрав пыльную тропу, которая шла вдоль правой стороны двора. За блоками, там, где должен был быть задний двор, находилось еще одно здание, огороженное высокими штакетниками, которые нужно было загрунтовать и покрасить. Белый каркасный коттедж, зеленые рамы и ставни, смоляная крыша,
  перекошенное крыльцо, качели из досок висят на одном куске веревки.
  Слева из грязи росла плакучая ива, мечтая о невозможном. Огромная и пышная листвой, она заключила крошечный дом в широкий черный эллипс тени.
  Шторы были задернуты. Майло указал налево от большого дерева, и я последовал за ним. Двухступенчатое цементное крыльцо. Дверь с задней панелью. Он постучал.
  Голос сказал: 'Кто это?'
  Майло сказал: ' Наранхас ' .
  'Извините, у нас есть'.
  Майло повысил голос и придал ему жалобную нотку. ' Naranjas! Muy Барато! Очень вкусно! '
  Дверь открылась. Майло просунул в нее ногу и улыбнулся.
  Тед Динвидди удивленно уставился на нас, его красное лицо было испещрено пятнами бледности.
  Он сказал: 'Я...' и застыл. Он был одет так же, как на рынке, за исключением фартука: синяя суконная рубашка, закатанная до локтей, репсовый галстук, ослабленный на шее, брюки цвета хаки, кордовские брюки на резиновой подошве. Та же хорошая форма бюргера, которую он носил каждый день...
  Он продолжал смотреть, наконец ему удалось пошевелить губами.
  "Что это такое?"
  Майло сказал: 'Хотя моя мать годами пыталась убедить меня в обратном, я так и не полюбил спаржу. Так что, полагаю, мы здесь, чтобы увидеть ваше другое особое блюдо'.
  Динвидди сказал: 'Я не знаю, что ты...'
  'Послушай', - сказал Майло, его голос был нежным и пугающим одновременно, 'Я никогда не был моделью - мне нужна вся помощь, которую я могу получить, чтобы иметь возможность ходить по улице, не пугая маленьких детей. Это', - он указал на свой глаз, 'не совсем помощь'.
  Динвидди сказал: 'Мне жаль...'
  'Можете извиниться', - сказал Майло. 'Если бы вы были немного более откровенны с самого начала, это могло бы предотвратить существенную боль и страдания моей персоны'.
  Я сказал: 'Он преуменьшает. Мы вдвоем чуть не лишились жизни, пытаясь это выяснить'.
  Динвидди сказал: 'Я знаю это. Я читаю газеты, ради Бога'. Он закусил губу. 'Мне жаль. Я никогда не хотел, чтобы это было...'
  'Тогда как насчет того, чтобы вы впустили нас, чтобы не было жары?' - спросил Майло.
  'Я... Какой цели это на самом деле послужило бы?'
  Майло повернулся ко мне: 'Какое слово вы использовали, доктор Делавэр?'
  'Закрытие'.
   'Завершение, Тед. Доктор Делавэр и я хотели бы некоторого завершения'.
  Динвидди снова прикусил губу и подергал свои соломенные усы.
  'Закрытие', - сказал он.
  'Вы изучали психологию', - сказал Майло. 'Или социологию? В любом случае, это должно что-то значить для вас. Поиск человеком смысла и окончательности в жестоком, неоднозначном мире? Человек пытается понять, что чё за фигня происходит ?
  Он ухмыльнулся и взялся за дверную ручку.
  Динвидди спросил: 'И что после этого?'
  'Вот и все, Тед. Честь скаута'.
  'Я больше не верю в честь, детектив'.
  Майло поднял козырек бейсболки и вытер пот со лба. Откинул черные волосы и обнажил белую, потную кожу, шишковатую, поцарапанную и покрытую струпьями.
  Динвидди поморщился.
  Майло притопывал ногой. 'Потерял невинность, да? Ну, задира из вас, мистер Чистюля, но еще многое предстоит объяснить'.
  Голос прозвучал позади Динвидди, слова были непонятны, но тон был чистый вопросительный знак. Бакалейщик оглянулся через плечо, и Майло воспользовался возможностью, чтобы схватить его за плечи, отодвинуть в сторону, как игрушку, и войти в дом.
  Прежде чем Динвидди понял, что происходит, я тоже оказался внутри.
  Маленькая кухня, жаркая как паровая баня, с белыми шкафами и столешницами из желтой плитки, уложенной по диагонали и окаймленной винным цветом. Открытая дверь в обшитую панелями комнату. Желтые эмалевые стены, белая фарфоровая раковина, четырехконфорочная газовая плита, графин Pyrex, наполовину наполненный водой на одной из конфорок. Пять больших бумажных двойных пакетов с напечатанным названием магазина Dinwiddie's, стоящих на стойке. Шестой пакет, нераспакованный: коробки с хлопьями, пакеты цельнозерновой муки и сахара, сосиски, копчености и рыба, спагетти, чай, огромная банка цвета мокко с колумбийским кофе класса люкс.
  Банку держал мальчик, одетый в мешковатую футболку и обрезанные джинсы.
  Я знал его возраст, но выглядел он моложе. Мог быть старшеклассником. Письмо от университета по баскетболу.
  Сам цвета мокко. Очень высокий, очень худой, светло-каштановые волосы, заплетенные в двухдюймовую афро - длиннее, чем на фотографии. Полные губы, римский нос.
  Нос его отца.
  Миндалевидные глаза полны ужаса.
   Он поднял банку так, словно это было оружие.
  Майло сказал: 'Все в порядке, сынок. Мы здесь не для того, чтобы причинить тебе боль'.
  Мальчик метнул голову в сторону Динвидди. Бакалейщик сказал: 'Это те двое, о которых я тебе рассказывал, Айк. Полицейский и психолог. Согласно газетам, они на правой стороне'.
  'Бумаги', - сказал мальчик. Нацелившись на неповиновение, но его голос был пронзительным, неровным, подростковым в своей неуверенности. Большие руки сжали банку. Его ноги были тощими и безволосыми...
  палочки корицы, лежащие на босых ногах.
  'Я не хочу с тобой разговаривать', - сказал он.
  'Может быть, и так', - сказал Майло, подходя к нему и вставая на носки, чтобы смотреть ему в глаза. 'Но ты должен нам, сынок. Ты должен еще кое-кому, но для этого уже слишком поздно. По крайней мере, этот долг ты можешь выплатить'.
  Мальчик отдернул голову и моргнул. Рука, державшая банку, дрогнула. Майло потянулся и забрал ее у него. 'Французская обжарка', - сказал он, изучая этикетку. 'Только лучшее для супермодного беглеца, да?
  И посмотри на все эти хорошие вещи', - указывая на прилавок.
  'Гранола. Паста - что это, тальярини? Похоже, ты заперся на долгое время, сынок. Уютно. Намного уютнее, чем там, где оказалась Холли'.
  Мальчик зажмурился, открыл глаза и снова моргнул.
  Несколько раз. Сильнее. Слеза скатилась по щеке, а кадык поднялся и опустился.
  'Айк', - встревоженно сказал Динвидди, - 'мы это уже проходили. Не позволяй ему внушать тебе чувство вины'. Холодный взгляд на Майло. 'Разве он недостаточно натерпелся?'
  Майло сказал: 'Говори как есть, Тед. Разве это не была аксиома, по которой ты когда-то жил?'
  Румянец вернулся к лицу Динвидди, а его толстые предплечья были бугристыми от напряженных мышц. Он сильно вспотел. Я понял, что я весь мокрый. Все четверо были мокрыми.
  Динвидди подергал себя за усы и опустил голову, как бык, готовый напасть. Я почуял конфронтацию. Сказал мальчику: 'Мы тебе не враги. Иногда газеты пишут правду. Мы знаем, через что ты прошел, сынок. Бегство. Оглядывание через плечо. Никогда не знаешь, кому доверять - это ад. Так что никто не говорит, что кто-то на твоем месте мог бы справиться с этим лучше.
  Ты сделал ровно то, что должен был. Но то, что ты знаешь, может быть полезным -
  чтобы избавиться от зла, которое осталось. Осушение всего болота. Терри Креволин согласился поговорить, и он не совсем мистер Идеалист. Так как же
   о вас?"
  Мальчик ничего не сказал.
  Я сказал: 'Мы не собираемся тебя заставлять, никто не может. Но как долго ты сможешь продолжать в том же духе?'
  'Ложь', - раздался хриплый голос из дверного проема.
  Очень маленькая старушка, одетая в серо-розовую сорочку с принтом и поверх нее, несмотря на жару, грубо сплетенный кардиган цвета овсянки. Под сорочкой кривые ноги, обтянутые чулок-супп, заканчивались плоскими сандалиями. Ее лицо было сморщенным и загорелым под нимбом белых кудрей. Большие темные глаза, ясные и спокойные.
  Я не был удивлен ее появлением. Вспоминая реакцию Лэтча и Алварда, когда я рассказал, как они подобрали ее на улице и избавились от ее тела.
  Пустые взгляды у обоих. Никаких ухмылок, никаких прыжков, чтобы присвоить себе заслуги...
   Просто взгляните.
  Мои образованные догадки...
  Но кое-что меня удивило.
  Твердые руки в такой маленькой и старой руке, сжимающей очень большое ружье.
  Она сказала: 'Казаки. Лживые ублюдки'.
  Ясные глаза. Слишком ясные. Что-то иное, чем ясность ума.
  За пределами ясности. Пламя, которое горело слишком жарко и слишком долго.
  Айк сказал: 'Бабушка, что ты делаешь! Положи это!'
  'Казаки! Каждое Рождество - погром, изнасилования, убийства, а детей отдают на съедение нацистам'.
  Она направила оружие на меня, подержала его там некоторое время, перевела его на Майло, затем на Динвидди. На Айка, затем снова на Динвидди.
  'Пойдем, Софи', - сказал бакалейщик.
  'Назад, или я тебя прикончу, казацкая скотина', - сказала старуха, переводя взгляд с одного воображаемого врага на другого. Руки тряслись.
  Ружье вибрирует.
  Айк сказал: 'Бабушка, хватит! Положи это!'
  Громкий, немного плаксивый. Подросток протестует против несправедливого наказания.
  Она смотрела на него достаточно долго, чтобы смятение наконец улеглось.
  'Все в порядке', - сказал Динвидди, отталкиваясь одной рукой в успокаивающем жесте и делая шаг вперед.
  Ее глаза метнулись к нему. 'Назад! Я тебя разнесу, проклятый казак!'
  Айк позвал: 'Бабушка!'
  Динвидди сказал: 'Всё в порядке', - и пошёл к старухе.
   Она нажала на курок. Щелчок.
  Она уставилась на оружие с еще большим замешательством. Динвидди положил одну руку на ореховый приклад, другую на ствол и попытался вырвать его у нее. Она держала его, ругаясь, сначала по-английски, затем громче и быстрее на языке, который, как я догадался, был русским.
  'Тише, Софи', - сказал Динвидди, осторожно отрывая ее пальцы от пистолета. Лишенная его, она начала визжать и бить его. Айк подбежал к ней, попытался удержать ее, но она набросилась на него, продолжая ругаться. Мальчик боролся с ней, принимая удары, стараясь быть нежным, слезы текли по его лицу.
  'Незаряженный', - сказал Динвидди, передавая ружье Майло, как будто это было что-то нечистое. Айку: 'Я вынул патроны, когда был здесь в прошлый раз'.
  Айк уставился на него. 'Где? Куда ты их положил?'
  'Их здесь нет, Айк. Я взял их с собой'.
  Айк сказал: 'Почему, Тед?' Он говорил громко, чтобы перекричать ругательства старухи, его высокое тело нависало над ее крошечной фигурой в свитере. Он пытался удержать ее своими паучьими руками, одновременно сосредоточив внимание на Динвидди.
  Динвидди протянул руки и сказал: 'Я должен был, Айк. Такая, какая она есть, какой она стала. Ты только что это видел'.
  'Она даже не знала, как им пользоваться, Тед! Ты только что это видел ! '
  'Я не мог рисковать, Айк. В прошлый раз ей было намного хуже, так что... ты знаешь, это правда. Мы говорили об этом - о твоих переживаниях. Я не хотел, чтобы что-то случилось. Очевидно, что я был прав'.
  Лицо мальчика было полем битвы. Утешительное спокойствие для старухи, борющейся с болью и яростью предательства. 'А как же наша защита , Тед! Наше соглашение? Куда это нас привело ? Скажи мне это , Тед!'
  'Это был вердикт', - сказал Динвидди. 'Что я мог сделать? Я не мог рисковать, она бы...'
  Айк топнул ногой и начал кричать. 'Нам нужна защита!
  Защита от дробовика ! Я знаю, на что способен дробовик - я видел, на что способен дробовик. Вот почему я просил у тебя дробовик , Тед, а не какую-то дурацкую металлическую трубку, которая щелкает и выпускает воздух! Ты дал мне дробовик, потому что мне он был нужен , Тед! А теперь ты вытаскиваешь его у меня из-под ног без - Как ты мог так поступить, Тед!
  Слова вылетают, за ними следуют короткие, резкие вдохи. Беглое дыхание. Беглые глаза.
  Его страсть заставила старуху замолчать; она перестала бороться,
   смотрела на него с невинностью и недоумением младенца, впервые вышедшего на улицу.
  Динвидди покачал головой, отвернулся и оперся локтями о стойку. Одна из его рук задела упаковку пасты. Он поднял ее, рассеянно посмотрел на нее.
  Майло осмотрел ружье. 'Эта штука прямо из коробки, из нее ни разу не стреляли'.
  Тишина заполнила кухню, душила ее, лишая воздух кислорода.
  'Такой хороший мальчик', - сказала старушка, протягивая руку и касаясь щеки Айка. 'Казаки идут, ты защищаешь свою бабулю ' .
  'Да, бабушка'.
  'Да, детка ' .
  'Да, детка. Как ты себя чувствуешь?'
  Старушка пожала плечами. 'Немного устала, может быть'.
  'Как насчет того, чтобы вздремнуть, Баббер?'
  Еще одно пожатие плечами. Она взяла одну из его рук в свои и поцеловала ее. Он проводил ее через дверной проем.
  Майло последовал за ним.
  Айк резко обернулся. 'Не волнуйтесь, мистер детектив. Я никуда не уйду. Не могу никуда уйти. Просто дайте мне позаботиться о ней. Потом я вернусь, и вы сможете делать со мной все, что захотите'.
  Мы ждали его в гостиной. Узловатые сосновые панели, работающий камин под каминной полкой из булыжника, кирпич-а-брак, который когда-то был для кого-то значимым, крючковатый ковер, мягкие стулья, приставные столики из пней, пара трофейных рыб на табличках над каминной полкой. Рядом с ними моментальный снимок сияющего седовласого мальчика, держащего огромную форель. Он напомнил мне снимок двух детей, который я видел в офисе Динвидди. Но этот был черно-белым, одежда мальчика вышла из моды два или три десятилетия назад.
  Ниже - снимок крепкого мужчины в болотных ботинках, обнимающего того же мальчика. С другой руки свисает веревка с рыбой.
  Динвидди увидел, как я смотрю. 'Мы часто сюда приезжали. Отец владел большим количеством земли здесь. Купил ее после войны, думая, что он совместит выращивание с продажей, избежит посредников, станет серьезно богатым. Пара холодных лет убили прибыль от цитрусовых, но ипотека осталась прежней. Большие наряды
   можно было подождать, но это охладило энтузиазм отца, поэтому он продал большую часть своих угодий кооперативу Sunkist. Мы продолжали приезжать на пару недель каждый год и ловить рыбу, только мы вдвоем. Раньше озеро Пиру кишело радугами и окунем. В последние несколько лет дожди были слабыми, и все высохло - они ничего не выпускают из инкубатора Fillmore, пока не убедятся, что уровень выживаемости будет высоким. Я уверен, вы это видели, когда плыли через Санта-Клару. Сухие русла'.
  Мы с Майло кивнули.
  'Могу ли я предложить вам кофе или что-нибудь еще?' - спросил Динвидди.
  Мы покачали головами.
  Он сказал: 'В начале шестидесятых у папы снова возникли проблемы с денежным потоком, и он продал большую часть земли, которой он все еще владел в городе, например, бунгало перед нами, участок, где сейчас находится школа. Все это было продано быстро и дешево. Он оставил себе только этот дом - полагаю, он был более сентиментален, чем когда-либо признавался. Когда он умер, я унаследовал его и начал привозить сюда своих сыновей. Пока не наступила засуха. Я подумал, что это будет хорошее место - кто сюда приезжает, кроме дальнобойщиков? Много мексиканцев и стариков - эти двое не будут выделяться'.
  Я сказал: 'Разумеется'.
  'Я сделал это, потому что должен был. Выбора не было. Не после того, как Айк поднял мое сознание'.
  Он остановился, ждал вызова, а когда его не последовало, сказал:
  'Он рассказывал о Холокосте, о том, как мало кто прятал евреев.
  Как только датчане выстояли как страна. Как все это можно было предотвратить, если бы больше людей выстояли, поступили правильно. Услышав это, начинаешь задумываться. Что бы ты сделал. Глубина твоих собственных принципов. Это как тот психологический эксперимент, который они провели много лет назад - я уверен, ты его знаешь. Приказывать людям шокировать других людей. Без всякой причины. И большинство людей так и делали. Просто чтобы повиноваться. Шокированные совершенно незнакомые люди, хотя и знали, что это неправильно, не хотели этого. Я всегда говорил себе, что буду другим, одним из немногих благородных. Но я никогда не был уверен. Как ты можешь быть уверен, когда все это теоретически? То, как прошла моя жизнь, все было теоретическим. Поэтому, когда Айк позвонил мне посреди ночи, такой напуганный, рассказал, что они пытались с ним сделать, я знал, что должен был сделать. И я знаю, что поступил правильно. Мне жаль, если это заставило тебя...
  Майло спросил: 'Ты и старушку заберешь?'
  Динвидди кивнула. 'Мы оба так сделали. Она бы не пошла
   со мной наедине. Айк рисковал, возвращаясь в город, зная, что за ним охотятся. Но он любил ее, беспокоился о том, что с ней может случиться, особенно беспокоился из-за того, какой она стала'.
  'Что это, болезнь Альцгеймера?'
  Динвидди сказала: 'Кто знает? Она не пойдет к врачу'. Мне:
  'В ее возрасте это может быть что угодно, верно? Затвердение артерий, что угодно'.
  Я спросил: 'Как долго это продолжается?'
  'Айк сказал, что всего несколько месяцев. Сказал, что она такая умная женщина...
  до изменений - большинство людей не замечали никаких изменений.
  Потому что когда она говорила, в ее словах все еще был смысл. И она всегда твердила о заговорах - казаках, о чем угодно. Так что если бы она делала это немного больше, кто бы заметил? Конечно, по ее нынешней форме вы бы заметили, но это было только последние несколько недель. Может, это стресс. От того, что приходится прятаться. Я не знаю'.
  Он опустил голову, подперев лоб руками.
  'Итак, вы двое вернулись в город и забрали ее', - сказал Майло.
  'Да', - сказал Динвидди, обращаясь к крючковатому коврику. 'Когда ее не было дома, Айк думал, что она либо в синагоге, либо гуляет. Она всегда любила ходить, а теперь стала делать это еще больше...
  С момента перемены. В темноте, когда было небезопасно. Мы поехали в синагогу, увидели, что внутри какая-то вечеринка, и подождали, пока она уйдет. Потом мы ее забрали и привезли сюда. Она не хотела идти, много на нас кричала, но Айк сумел ее успокоить.
  Кажется, он единственный, кто способен ее успокоить'.
  Он снова посмотрел вниз, сцепил руки и покрутил ими между колен. 'Между ними есть что-то особенное. Больше, чем просто семья. Связь выживших. Ему нет и двадцати, он пережил слишком много для человека в его возрасте. Для любого. Так что имейте это в виду. Хорошо?'
  Айк вернулся в комнату и сказал: 'Что иметь в виду?'
  Динвидди села. 'Я просто говорила им, чтобы они смотрели на вещи объективно. Как у нее дела?'
  'Сплю. Какая перспектива?'
  'Просто все, что происходит'.
  'Другими словами, нянчиться со мной из жалости?'
  'Нет', - сказал Динвидди. Мальчик отвернулся от него. 'Айк, насчет дробовика...'
  'Забудь, Тед. Ты в итоге спас свою собственную жизнь. Что может быть
   лучше?"
  Щедрая улыбка, поражающая своей внезапностью. Но щедрость, запятнанная горечью. Динвидди уловил это, понял, что это значит - непреложное изменение в связи между ними, - и выражение его лица стало страдальческим.
  Майло спросил: 'Ты готов рассказать нам, что случилось, сынок?'
  Айк спросил: 'Как много ты знаешь?'
  'Всё до Bear Lodge'.
  'Bear Lodge', - сказал он. 'Сельская нирвана, несбыточная мечта, а? Все, что я знаю об этом, - это то, что мне рассказала бабушка'.
  'Где вы жили потом?'
  'Где я жил?' Мальчик снова улыбнулся и загнул пальцы.
  'Бостон. Эванстон, Иллинойс. Луисвилл, Кентукки. Я был обычным бродягой'.
  Еще одна улыбка. Настолько натянутая, что было больно смотреть.
  Я спросил: 'Не Филадельфия?'
  'Филадельфия? Нет. В этом я с WC Fields'.
  'Терри Креволин сказал, что семья вашего отца была из Филадельфии'.
  'Семья'. Улыбка раскрылась, искривилась и превратилась в сердитый смех. ' Семья моего отца была уничтожена пятьдесят лет назад. За исключением одного дальнего родственника. В Филадельфии. Адвокат-жирный кот, я даже никогда с ним не разговаривал - не мог себе представить, что он примет меня с распростертыми объятиями'.
  Еще один смех. 'Нет, бабушка не отправила бы меня в Филадельфию'.
  Я спросил: 'Те другие места - это семья твоей матери?'
  Он погрозил мне пальцем. 'Ты угадал, умник. Ты получишь резиновую уточку. Прогрессивная серия приятных негритянских кварталов среднего класса, где я не выделялся бы, как шоколадный сироп в молоке. Милые гостеприимные родственники, которые терпели меня, пока я им не надоел, или пока они не испугались того, что значит приютить меня, или пока все не стало слишком тесно - средний класс любит комфорт'.
  Динвидди сказал: 'Почему бы тебе не присесть, Айк?'
  Мальчик повернулся к нему. 'Что, и расслабиться? ' Но он все же опустился в кресло, вытянув ноги-ходули на крючковатый коврик.
  Долгое молчание. Когда Майло не нарушил его, я спросил: 'Есть ли причина, по которой ты выбрал испанскую фамилию?'
  'Испанский? Ах да, это. Я использовал Montvert - некоторые из родственников моей мамы были креолами, поэтому мне показалось уместным перейти на французский'.
  Еще одна безрадостная улыбка. 'Потом, когда я переехал сюда, мне понадобилась новая.
  Заметая следы. Я думала о русском, для бабушки. Но кто бы
   Купи это мне? Я не хотел привлекать внимание. И вот однажды я наткнулся на Ocean Heights - это было в новостях, Massengil's Jim Crow дерьмо. Я хотел взглянуть на это место, увидеть, что KKK
  Территория выглядела как в восьмидесятых, проехался. Бивер Кливерленд. Но я заметил, что у них все эти испанские названия улиц. Стоун лицемерие. Поэтому я подумал, почему бы и нет? Сделай их лучше, назови Español. Что было бы Verde. Но это звучало неправильно - как будто это не было чьим-то именем. Поэтому я проверил испанско-английский словарь. Green. Сленговое слово для 'новичка'. Каким я и был. Новичок из Лос-Анджелеса - иди на запад, молодой человек. Novato. Звучало круто. Остальное, как говорится, территория Уилла и Ариэля Дюранта'.
  Майло начал ёрзать на середине речи. Он сказал:
  'Как это случилось? Переулок'.
  'Парень', - сказал Айк, - 'ты настоящий мастер тонкости'.
  'К черту тонкости', - сказал Майло. 'Давайте стремиться к истине'.
  Настала очередь мальчика удивиться. Затем на его лице появилась искренняя улыбка.
  Он сказал: 'К тому времени, как они сказали мне встретиться с ними в переулке, я начал подозревать что-то странное. Лэтч был слишком мил. Я имею в виду, этот парень был выборным должностным лицом, и мы говорили об убийствах, о взрывах. Он был очень небрежен. Как будто это было неважно.
  Как будто он все еще был революционером. Не то чтобы я когда-либо доверял ему изначально. Бабушка ему не доверяла - сказала, что тот факт, что он пошел в политику истеблишмента, многое о нем говорит. Поэтому, когда он рассказал мне о встрече, о новой информации, я сказал, конечно, притворился, что весь такой восторженный. Но я с самого начала был подозрителен'.
  'Почему там внизу? В Уоттсе'.
  Айк кивнул. 'Точно. Меня это тоже беспокоило. История Лэтча была такова, что источник, с которым я собирался встретиться, был кем-то, кто жил там. Из прошлого мамы и папы, Черной освободительной армии. Кто-то, кого все еще разыскивали власти, нуждался в прикрытии Уоттса, не мог позволить себе покинуть родную территорию'.
  'Лэтч дал тебе имя?'
  'Абдул Малик. Но он сказал, что это просто код. Ему нравились коды. Как какой-то ребенок, играющий в 'Я шпион'. Я никогда на самом деле не верил в это'.
  'Настоящая причина для Уоттса', - сказал Динвидди, - 'была в том, что черное тело там не заставило бы полицию моргнуть глазом. И именно это и произошло, не так ли?'
  Майло проигнорировал это и сказал Айку: 'Значит, несмотря на то, что там дурно пахло, ты все равно пошел туда'.
  'Я должен был знать, что происходит. Я подумал, что если они собираются
  'Что-нибудь вытащат, они сделают это в другой раз, в другом месте. Можно было бы также быть готовым, посмотреть, что происходит. Поэтому я пришел пораньше, спрятал свой велосипед в соседнем переулке и нашел укрытие рядом с этим гаражом, за какими-то мусорными баками. Лампочка не горела, и эта часть переулка была действительно темной. И мерзкой. Что-то из кошмара'.
  Он поморщился, вспоминая. 'Наркоманы, крадущиеся туда-сюда, все эти тихие перешептывания, сделки, заключаемые, люди, которые колются, нюхают, спускают воду, справляют нужду. Я начал бояться, гадая, во что я ввязался. Но чем позже, тем ближе было время, когда я должен был встретиться с этим Маликом, тем медленнее становилось'.
  'Когда это было?' - спросил Майло.
  'Около трех часов ночи я где-то слышал, что это время убийств, когда жизненные силы слабеют. Спрятавшись в этом месте, можно было это почувствовать. Все умирало. Так или иначе, наркоманы и дилеры начали расходиться по домам, только несколько отставших. Настоящие неудачники клюют носом, не заботясь о том, сидят ли они в собачьем дерьме или еще где'.
  Он посмотрел на него болезненно. Остановился.
  Майло сказал: 'Продолжай'.
  'Один из них - один из отставших - был примерно моего размера. Может, немного ниже, но почти такого же размера. И очень худой, как я. Я обратил на него внимание из-за этого, как бы отождествил себя с ним, думая о том, что привело его к такому положению, если бы не благодать Божья, и все такое. Я имею в виду, что этот парень был действительно жалок - совершенно пьян. Ходил взад-вперед, бормотал, подпитывался Бог знает каким количеством разных видов яда.
  'Я наблюдаю за ним, наблюдаю за всем этим, запахи, кажется, усиливаются, и темнота начинает становиться действительно тяжелой - давящей на меня. Теперь я знаю, что это была моя тревога. Я начинаю думать тревожные мысли, типа, кто-то собирается украсть мой велосипед, и я застряну здесь? Кто знает, кто там. Наблюдаю. Потом появляется парень, которого они послали сделать работу. Он тоже рано. На полчаса раньше. Я могу сказать, потому что он одет в черное, в этом длинном черном пальто, хотя сейчас лето - это одно из того, что навело меня на мысль, хотя само по себе это ничего не значило. Наркоманы мерзнут. Но он вошел под гаражный фонарь, и я увидел, что он белый парень. Настоящее лицо крэкера, вздернутый свиной нос, но с чем-то на лице. Грим. Чтобы он выглядел черным - как менестрель. В темноте это почти сработало.
  Те немногие наркоманы, что остались, ничего не заметили - они просто хотели свою дурь. Но я высматривал ее, поэтому я ее сразу поймал.
  'Этот парень просто входит, хладнокровно шагая, кивая головой,
   Пытается выглядеть так, будто он там и должен быть. Но перебарщивает. Играет черными.
  Затем, когда он увидел, что никто не обращает на него внимания, посмотрел на часы, показывая, как он нервничает. Я остаюсь за мусорными баками.
  И тут его замечает этот высокий худой наркоман, говорит: 'Йоу, братан', и начинает подходить к нему. Разговаривает совсем невнятно - обкурился до чертиков.
  Может, он пытался купить или продать, или просто хотел подбросить белого парня. Парень в пальто зовет меня по имени - 'Йо, Малкольм?' Что-то в этом роде. А наркоман что-то бормочет в ответ, не говорит, что он не я, и продолжает на него нападать. Может, он даже хотел его ограбить или что-то в этом роде, я не знаю. Он был довольно большим, должно быть, старику Уайти он показался довольно страшным. И старик Уайти вытаскивает что-то из пальто.
  Обрез. И стреляет в высокого парня, с близкого расстояния...
  может быть, он был в двух футах, если это так. Я видел, как он отлетел назад, как будто его ударил ураган. Просто отлетел назад и упал. Остальные отставшие побежали - это было странно, никаких криков, никто не разговаривал.
  Просто бесшумно бежим, как крысы. Как будто они к этому привыкли - это не было большой проблемой. Потом белый парень в пальто убегает, и я слышу, как в конце переулка заводится машина и уезжает. Я жду некоторое время, напуганный до смерти, но знаю, что должен подойти к наркоману, посмотреть, могу ли я что-нибудь для него сделать. Хотя я знаю, что ничего нельзя сделать - как его отбросило назад, как он взорвался. Но в конце концов я это делаю. Когда я вижу, что с ним сделал дробовик, мне становится очень плохо. За него и, наверное, потому, что я знаю, что это то, что они имели в виду для меня. У меня кружится голова, меня тошнит, но я знаю, что мне нужно выбраться оттуда до того, как появится полиция, поэтому я сдерживаюсь. Мой желудок действительно убивает меня, бурлит, мне нужно в туалет. Потом я думаю о чем-то -
  какой-то способ извлечь из этого что-то хорошее. Сделать жизнь наркомана осмысленной. Я засовываю руки ему в карманы. Это отвратительно - они все мокрые. В крови. И пустые, если не считать каких-то таблеток. Никакого удостоверения личности. Я подсовываю ему свое удостоверение личности
  в и раскололся. Надеясь, что он выглядит - что с ним сделал дробовик -
  Мы примерно одного размера, никто не поймет. Позже, уезжая, я становлюсь настоящим параноиком, начинаю трястись. Говорю себе, что это был самый идиотский поступок, который я мог сделать. А что, если они поймут ?
  На теле мое удостоверение - я готов. Меня могут арестовать за убийство. Поэтому я звоню Теду из телефона-автомата. Он встает с кровати и отвозит меня сюда. И я жду, напуганный до смерти. Здесь, в Ноуверсвилле. Когда копы придут за мной. Когда нацисты Лэтча придут за мной. На следующий день копы действительно приходят и разговаривают с бабушкой, спрашивая о моей связи с наркотиками.
  Принимая мертвое тело за себя. Так что я официально мертв'. Улыбка. 'Никогда
   думал, что это будет так приятно'.
  Улыбка померкла. 'Но я не могу перестать думать о наркомане. Он умирает за меня. Как козел Азазель в Библии - почти как если бы он был моим Иисусом. Если бы я верил в Иисуса. Я думаю о том, что он был чьим-то маленьким ребенком когда-то. Может быть, кто-то любил его; теперь никто никогда не узнает, что с ним случилось. Потом я рационализирую это, говоря, что это не сделает его более живым, чтобы рассказать эту историю. Таким, каким он был...
  настолько далеко зашло - вероятно, все, кто когда-то его любил, отказались от него'.
  Смотрит на нас за подтверждением. Я ободряюще улыбнулся и кивнул. Майло тоже кивнул.
  Мальчик сжал и разжал руки. Моргнул. Вытер глаза.
  Когда он снова заговорил, его голос был тихим и напряженным.
  'Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал он. - Холли. Еще одна жертва.
  Но я понятия не имел, что она сделает то, что сделала, - мы же не были доверенными лицами или что-то в этом роде. Мне было жаль ее, такую одинокую, такую замкнутую, с этим отцом, который обращался с ней как с рабыней. Если бы я знал, я бы позвонил ей, предупредил ее не делать глупостей'.
  Майло спросил: 'О чем вы говорили, сынок?' - тем голосом, который я слышал от него, общаясь с жертвами.
  'Вещи', - сказал мальчик. Ужасно. 'Всевозможные вещи. Она сама не очень много говорила - она была не очень умной, просто на ступень выше умственно отсталой, на самом деле. Так что я говорил все. Мне приходилось говорить все'.
  Он протянул руки, умоляя. Нацелившись на Майло. Желая прощения у копа.
  Майло сказал: 'Абсолютно. Если бы ты не заговорил, это было бы то же самое, что обращаться с ней так же, как и со всеми остальными. Отстранять ее'.
  'Точно! Освещать ее - все ее освещали, обращались с ней как с каким-то недочеловеком. Даже ее отец, который ходил и занимался своими делами за компьютером, притворяясь, что ее не существует. Она мне это сказала, рассказала, как он ожидал, что она будет делать его домашнюю работу. Его грязную работу. За бесплатно. Когда мы познакомились поближе, она сказала, что ее отец был в армии, генералом или что-то в этом роде.
  Требовал, чтобы все было идеально. Что она никогда не сможет быть идеальной, поэтому она знала, что никогда не понравится ему.'
  'Ты когда-нибудь встречал отца?' - спросил Майло.
  'Просто мимоходом. Он прошел мимо меня один или два раза. Сделав вид, что меня не существует. Был ли это расизм или просто такой, какой он был, я не знала. Пока Тед не сказал мне'.
  Он посмотрел на Динвидди, и мы проследили за ним взглядом.
  Бакалейщик выглядел неуютно. 'Я сказал ему, что Берден был странным, чтобы он был осторожен. Вся семья была странной'.
  'И прочее', - тихо сказал Айк.
  'Слухи', - сказал Динвидди. 'О том, что Берден был каким-то правительственным шпионом - слухи, которые ходили еще тогда, когда я учился в старшей школе. Мы спрашивали об этом Говарда. Он всегда говорил, что не знает, но ему никто не верил - почему бы ему не знать о собственном отце? Мы решили, что он подстраховывается. Это были шестидесятые - быть военным было некруто. Не то чтобы я действительно в это верил. Но я просто хотел, чтобы Айк знал, что он имеет дело с возможным фактором риска. Чтобы не попасть в беду'.
  'Ты хотел убедиться, что я не сплю с ней', - сказал Айк, улыбаясь.
  Без злого умысла. 'Что круто - это было бы глупо. Но на это не было никаких шансов . Это не было...
  Она не была такой - не была женственной. Скорее как ребенок. Доверчивая. Это было бы как спать с ребенком. Извращенная'.
  Майло снова кивнул и сказал: 'Насколько подробно ты ей рассказал?
  О Ванзее?'
  'Больше, чем я думал, я полагаю. Когда я приходил туда, она была так рада меня видеть - расставлял еду, начинал делать из этого большое событие. Я был единственным, кто уделял ей хоть какое-то внимание. Так что, я полагаю, я просто продолжал. Болтал без умолку'.
  'Вы упоминаете имя Латча?'
  Он посмотрел вниз. Пробормотал что-то, что сошло за 'Угу'.
  'А Массенгилс?'
  'Все это'. Все еще подавленный и бормоча. Он внезапно поднял глаза, снова наполнившись слезами. 'Я понятия не имел, что она действительно слушает! Половину времени она была настолько отключённой, что мне казалось, будто я разговариваю со стеной! Разговаривала сама с собой! Почти поток сознания, просто выплескивая всё наружу. Я даже не помню, что я ей сказал, сколько я ей сказал. Если бы я знал...' Он замолчал, покачал головой. Заплакал. Динвидди подошёл к нему и похлопал по плечу.
  Майло долго ждал, прежде чем сказать: 'Это не твоя вина'.
  Худое смуглое лицо взметнулось вверх, как чертик из табакерки. 'Нет. Ничего подобного. Чья это вина?'
  'Хочешь терзать себя чувством вины, сынок, подожди, пока не станешь немного старше. После того, как найдешь себе вескую причину'.
  Айк уставился на него. Вытер глаза. 'Ты странный, мужик. Для копа.
  Чего ты от меня хочешь?'
  'Это зависит от тебя', - сказал Майло. 'Латч и Алвард и куча
   Остальные мертвы. Миссис Лэтч находится под следствием. Но довольно много из них - слишком много - выжили. У нас очень мало оснований для их удержания - ничего, что могло бы нанести серьезный ущерб в плане тюремного срока. И, возможно, это не так уж важно. Они все стадо овец - с уходом лидеров они забудут о политике, займутся недвижимостью, выращиванием наркотиков или написанием сценариев, чем угодно. А может, и нет'.
  "Значение?"
  'Значит, вы были очевидцем убийства. Может быть, вы достаточно хорошо видели этого придурка в пальто, чтобы сопоставить его с лицом.
  Подбери этот свиной нос. Если ты не хочешь заморачиваться, я пойму. Ты не можешь купить пиво легально, и ты пережил десять жизней дерьма. Ты все еще никому не доверяешь, знаешь, кто прав, кто виноват. Но если ты сможешь его опознать, есть шанс, что мы сможем посадить нациста, посадить некоторых других за заговор. Заставь их по-настоящему запугаться. И заговорить.
  'Вот и все?' - сказал мальчик. 'Сопоставил лицо?'
  'Конечно, нет', - сказал Майло. 'Если вы получите совпадение, будут показания, повестки, вся эта юридическая волокита. Если дело дойдет до этого, полицейское управление предложит вам защиту, но, по правде говоря, это может быть как-то несерьезно. Так что я сам буду вас защищать. Проверю, чтобы все было сделано правильно. Я также позабочусь о том, чтобы ваша бабушка получила защиту. И хорошую медицинскую помощь. У меня есть тесные медицинские связи'.
  "Почему?"
  'Почему что?'
  'Зачем так беспокоиться?'
  Майло пожал плечами. 'Отчасти это личное. Я все еще очень зол на них
  - что они со мной сделали'. Он провел рукой по лицу. Снял бейсболку и почесал голову. Пот и давление превратили его волосы во что-то черное, маслянистое и мокрое. 'А еще, может быть, мне любопытно. Каким был Тед. Как бы я отреагировал. Если бы меня попросили кого-то шокировать'.
  Он зевнул, потянулся, надел шляпу обратно. 'В любом случае, я не собираюсь давить на тебя, сынок. Скажи мне забыть об этом, и я поеду обратно в Лос-Анджелес, а ты отправляйся в свое следующее убежище, сайонара'.
  Мальчик задумался на некоторое время. Покусал ногти, погрыз костяшки пальцев.
  'Сопоставить лицо? Это было давно, довольно темно. А если я не смогу?'
  'Тогда до свидания и удачи'.
  'Мне обязательно видеть их... его... лично? Или я могу просто посмотреть фотографии?'
  'Фотографии для начала. Если вы придете с удостоверением личности, мы сделаем опознание.
   С полной безопасностью. За односторонним зеркалом'.
  Мальчик встал, прошелся, ударил себя по ладони другой рукой. Я не мог не подумать, как сильно он мне напоминает Майло. Борьба.
  Вечно борюсь.
  'Хорошо', - наконец сказал он. 'Я посмотрю твои фотографии. Когда?'
  'Прямо сейчас', - сказал Майло. 'Если ты готов. У меня в машине есть вещи'.
   39
  Все закончилось так же, как и началось.
  'Включи телевизор, Алекс'.
  Я сидел у окна столовой, наблюдая за закатом солнца над Гленом. Читал Твена. Потом поэзию - Уитмена, Роберта Пенна Уоррена, Дилана Томаса. То, чем я слишком долго пренебрегал. То, в чем есть тело. Музыка, похоть, отчаяние и религия.
  'Это важно, Майло?'
  'Быстрее, а то пропустишь'.
  Я встал и включил телевизор.
  Шестичасовые новости.
  Лента лейтенанта Фриска на трибуне; под ним - аудитория у микрофона. Костюм цвета рыжего. Кремовая рубашка, зеленый галстук.
  Ухмылки и болтовня о длительных расследованиях, межведомственных рабочих группах, многочисленных обвинительных заключениях - результат тщательной координации с федеральными и государственными агентствами.
  Используя слово "герой". Выглядит так, будто ему пришлось насиловать свои губы.
  Протягиваю руку.
  Майло поднялся на трибуну.
  Фриск пожал ему руку и протянул Майло листок бумаги.
  улыбнулся камере: ' Привет, мам!'
  Получил похвалу.
  Фриск отошла от него. Стояла сзади, ожидая, когда он покинет сцену.
  Майло остался там, все еще улыбаясь. Фриск выглядел озадаченным.
  Майло снова сделал гримасу перед камерой, повернулся и встретился с Фриск. Отвел руку назад и сильно ударил Фриск по лицу.
   Переверните страницу, чтобы увидеть отрывок из книги Джонатана Келлермана
  Роман Алекса Делавэра
  ТЕРАПИЯ
  Доступно в книжных магазинах по всему миру.
  Опубликовано Ballantine Books
  
  ГЛАВА 1
  Несколько лет назад психопат сжег мой дом.
  В ту ночь, когда это случилось, я ужинал с женщиной, которая спроектировала дом и жила в нем вместе со мной. Мы ехали по Беверли-Глен, когда в темноте раздались сирены, завывая, словно предсмертные вопли койота.
  Шум быстро стих, указывая на близкую катастрофу, но не было причин предполагать худшее. Если вы не самый худший тип фаталиста, вы думаете: 'Что-то паршивое случилось с каким-то бедолагой'.
  В ту ночь я узнала нечто иное.
  С тех пор гудок машины скорой помощи или пожарной машины в моем районе вызывает что-то внутри меня - подергивание плеча, перехватывание дыхания, аритмичное трепетание чего-то сливового цвета в моей груди.
  Павлов был прав.
  Я обучен на клинического психолога, мог бы что-то с этим сделать, но решил не делать этого. Иногда тревога заставляет меня чувствовать себя живым.
  Когда завыли сирены, мы с Майло ужинали в итальянском ресторане на вершине Глена. Было десять тридцать прохладного июньского вечера. Ресторан закрывается в одиннадцать, но мы были последними посетителями, а официант выглядел уставшим. Женщина, которую я сейчас видел, преподавала вечерний курс по патопсихологии в университете, а партнер Майло, Рик Сильверман, был занят в отделении неотложной помощи Cedars-Sinai, пытаясь спасти пятерых наиболее тяжело пострадавших жертв столкновения десяти автомобилей на шоссе Санта-Моника.
  Майло только что закрыл дело о грабеже, переросшем в множественное убийство в винном магазине на бульваре Пико. Раскрытие заняло
   больше настойчивости, чем умственной работы. Он был в состоянии выбирать дела, и никаких новых дел не попадало на его стол.
  Я наконец-то закончил давать показания на, казалось бы, бесконечных слушаниях по опеке над детьми, которые вели известный режиссер и его знаменитая жена-актриса. Я начал консультацию с некоторым оптимизмом. Режиссер когда-то был актером, и он, и его бывшая жена знали, как играть. Теперь, три года спустя, двое детей, которые начинали в довольно хорошей форме, оказались инвалидами, живущими во Франции.
  Мы с Майло прожевали фокаччу и салат из молодых артишоков, оррекьяти, фаршированные шпинатом, телятину, измельченную в бумагу. Ни один из нас не хотел разговаривать. Бутылка приличного белого вина сгладила тишину. Мы оба были странно довольны; жизнь несправедлива, но мы хорошо справились со своей работой.
  Когда завыли сирены, я не отрывал глаз от тарелки. Майло перестал есть.
  Салфетка, которую он заткнул за воротник рубашки, была испачкана шпинатом и оливковым маслом.
  'Не волнуйтесь, - сказал он. - Это не пожар'.
  'Кто беспокоится?'
  Он откинул волосы со лба, взял вилку и нож, наколол еду, прожевал, проглотил.
  Я спросил: 'Как ты можешь это сказать?'
  'Что это не большой красный? Поверь мне, Алекс. Это черно-белый. Я знаю частоту'.
  Мимо пронесся второй крейсер. Затем третий.
  Он вытащил из кармана свой крошечный синий сотовый телефон и нажал кнопку. Раздался звонок с предустановленного номера.
  Я поднял брови.
  'Просто любопытно', - сказал он. Его соединение установилось, и он сказал в трубку: 'Это лейтенант Стерджис. Какой звонок только что прошел в районе верхней части Беверли-Глен? Да, около Малхолланда'. Он ждал, зеленые глаза потускнели до почти карих в скудном свете ресторана. Под пятнистой салфеткой была голубая рубашка-поло, которая совсем не подходила к его бледному лицу. Его угри были вопиющими, его щеки были беременны, как только что наполненные винные мехи. Длинные белые бакенбарды завивались на его большом лице, пара полосок скунса, которые, казалось, искусственно росли из его черных волос. Он гей-полицейский и мой лучший друг.
  'Вот так', - сказал он. 'Есть ли еще назначенный детектив? Ладно, слушай, я как раз там, могу приехать за десять - нет, за пятнадцать - за двадцать минут. Да, да, конечно'.
  
  Он захлопнул маленький телефон. 'Двойное убийство, два тела в машине. Поскольку я был так близко, я решил, что должен взглянуть. Место преступления все еще охраняется, и техники туда не добрались, так что мы все еще можем съесть десерт. Как у вас с канноли?'
  Мы разделили чек, и он предложил отвезти меня домой, но никто из нас не воспринял это всерьез.
  'В таком случае, - сказал он, - мы возьмем 'Севилью'.
  Я ехал быстро. Место преступления находилось на западной стороне перекрестка Глен и Малхолланд, на узкой, разложившейся гранитной дороге с надписью ЧАСТНАЯ, которая поднималась по склону холма, увенчанному платанами.
  У входа в дорогу стояла полицейская машина. На высоте нескольких футов к дереву была прикреплена табличка 'ПРОДАЕТСЯ' с логотипом Westside Realtor. Майло показал значок полицейскому в машине, и мы проехали.
  Наверху дороги стоял дом за высокими, почерневшими от ночи изгородями. Еще два черно-белых удерживали нас в десяти ярдах позади. Мы припарковались и продолжили путь пешком. Небо было пурпурным, воздух все еще был горьким от тления двух лесных пожаров начала лета, один около Камарильо, другой за Тухунгой. Оба были только что потушены.
  Один из них был установлен пожарным.
  За изгородью стояла крепкая деревянная ограда. Двойные ворота были оставлены открытыми. Тела лежали в красном кабриолете 'Мустанг', припаркованном на полукруглой подъездной дорожке, вымощенной каменными плитами. Дом за подъездной дорожкой представлял собой пустующий особняк, большое неоиспанское сооружение, которое, вероятно, имело жизнерадостный персиковый цвет при дневном свете. В этот час он был серым, как шпатлевка.
  Подъездная дорога граничила с передним двором площадью в пол-акра, затененным еще большим количеством платанов - гигантских. Дом выглядел относительно новым и был испорчен слишком большим количеством окон странной формы, но кто-то был достаточно умен, чтобы пощадить деревья.
  Верх маленькой красной машины был опущен. Я отступил и наблюдал, как приближался Майло, осторожно оставаясь за лентой. Он ничего не делал, только пялился. Через несколько мгновений пара криминалистов вошла на территорию, таща чемоданы на тележке. Они коротко поговорили с ним, а затем проскользнули под ленту.
  Он вернулся в 'Севилью'. 'Похоже, у обоих огнестрельные ранения
   головы, парень и девушка, молодые. Он на водительском сиденье, она рядом с ним. Его ширинка расстегнута, а рубашка наполовину расстегнута. Ее рубашка чистая, брошена на заднем сиденье вместе с ее бюстгальтером. Под юбкой она надела черные леггинсы. Они спущены до щиколоток, и ее ноги раздвинуты.
  'Что-то вроде переулка влюбленных?' - спросил я.
  'Пустой дом', - сказал он. 'Хороший район. Вероятно, красивый вид с заднего двора. Поймать ночь и все такое? Конечно'.
  'Если бы они знали о доме, они могли бы быть местными жителями'.
  'Он выглядел опрятным, хорошо одетым. Да, я бы сказал, что местный тоже неплохая ставка'.
  'Интересно, почему ворота оставили открытыми'.
  'А может, и нет, и кто-то из них имеет какое-то отношение к дому и щелкает воротами. Насколько нам известно, это место построила одна из их семей. Криминальная полиция сделает свое дело, надеюсь, они найдут в карманах удостоверения личности. Сейчас проверяют номера автомобилей'.
  Я спросил: 'Есть ли где-нибудь оружие?'
  'Убийство-самоубийство? Маловероятно'.
  Он потер лицо. Его рука задержалась у рта, он оттянул нижнюю губу вниз и позволил ей снова подняться.
  'Что?' - спросил я.
  'Два выстрела в голову, Алекс. Кто-то всадил в торс девушки что-то похожее на короткое копье или арбалетный болт. Вот здесь'. Он коснулся места под грудиной. 'Из того, что я мог видеть, эта чертова штука прошла сквозь нее и застряла в сиденье. Удар тряхнул ее тело, она странно лежит'.
  'Копье'.
  'Ее пронзили, Алекс. Пули в мозг было недостаточно'.
  'Перебор', - сказал я. 'Послание. Они действительно занимались любовью или были в сексуальных позах?'
  Он сверкнул пугающей улыбкой. 'Теперь мы вторгаемся на вашу территорию'.
   Моей сестре Хинди Толвин, с большой любовью
  Особая благодарность Барбаре Биггс и всем тем писателям, которые были там с советами и/или добрыми словами. А именно: Полу Бишопу, Лоуренсу Блоку, Дороти Солсбери Дэвис, Майклу Доррису, Джеймсу Эллрою, Брайану Гарфилду, Сью Графтон, Джо Горесу, Эндрю Грили, Тони Хиллерману, Стивену Кингу, Дину Кунцу, Элмору Леонарду, покойному Ричарду Левинсону, Уильяму Линку, Дику Лохте, Артуру Лайонсу, Дэвиду Морреллу, Джеральду Петевичу, Эрику Сигалу, Джозефу Уомбо.
  И, конечно же, Фэй, чью силу, мудрость и любовь не смогла бы вообразить даже самая смелая писательская фантазия.
  Боже мой! Какая талантливая группа!
   КНИГИ ДЖОНАТАНА КЕЛЛЕРМАНА
  Вымысел
  ОБМАН (2010)
  ДОКАЗАТЕЛЬСТВА (2009)
  НАСТОЯЩИЕ ДЕТЕКТИВЫ (2009)
  КОСТИ (2008)
  ПРИНУЖДЕНИЕ (2008)
  ОДЕРЖИМОСТЬ (2007)
  УШЕДШИЕ (2006)
  ГНЕВ (2005)
  ИЗВРАЩЕННЫЙ (2004)
  ТЕРАПИЯ (2004)
  КЛУБ ЗАГОВОРЩИКОВ (2003)
  ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ (2003)
  КНИГА УБИЙСТВ (2002)
  ПЛОТЬ И КРОВЬ (2001)
  ДОКТОР СМЕРТЬ (2000)
  МОНСТР (1999)
  БИЛЛИ СТРЕЙТ (1998)
  ВЫЖИВАНИЕ САМОГО ПРИСПОСОБЛЕННОГО (1997)
  КЛИНИКА (1997)
  СЕТЬ (1996)
  САМОЗАЩИТА (1995)
  ПЛОХАЯ ЛЮБОВЬ (1994)
  ДЬЯВОЛЬСКИЙ ВАЛЬС (1993)
  ЧАСТНЫЕ ГЛАЗА (1992)
  БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ (1990)
  МОЛЧАЛИВЫЙ ПАРТНЕР (1989)
  ТЕАТР МЯСНИКА (1988)
  НА КРАЙ (1987)
  АНАЛИЗ КРОВИ (1986)
  КОГДА СЛОМАЕТСЯ ВЕТВЬ (1985)
  Документальная литература
  С УСЛОВИЯМИ:
  ИСКУССТВО И КРАСОТА ВИНТАЖНЫХ ГИТАР (2008)
   ДИКАРНОЕ ПОРОДЫШКО: РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЖЕСТОКИХ ДЕТЯХ (1999) ПОМОЩЬ ПУГЛИВОМУ РЕБЕНКУ (1981)
  ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ДЕТСКОГО РАКА (1980) Для детей, письменно и иллюстрировано
  АЗБУКА СТРАННЫХ СУЩЕСТВ ДЖОНАТАНА КЕЛЛЕРМАНА (1995) ПАПА, ПАПА, МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ДОТРОГАТЬ НЕБА? (1994)
  С Фэй Келлерман
  ПРЕСТУПЛЕНИЯ, КАСАЮЩИЕСЯ СМЕРТИ (2006)
  ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО (2004)
  
  ЯРОСТЬ
  РОМАН АЛЕКСА ДЕЛАВЭРА
  ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН
  ДОСТУПНО В КНИЖНЫХ МАГАЗИНАХ ПО ВСЕМУ МИРУ
  Трой Тернер и Рэнд Дюшей были еще подростками, когда похитили и убили маленького ребенка.
  Трой, безжалостный социопат, жестоко умер за решеткой, в то время как неповоротливый, тугодум Рэнд сумел пережить свой срок. Теперь, в возрасте двадцати одного года, Рэнд Дюшей стал преследуемым, бездомным молодым человеком с насущной потребностью: поговорить - еще раз - с психологом Алексом Делавэром. Но молодой убийца приходит к загадочно жестокому концу еще до того, как этот разговор состоится.
  Теперь, когда возникли подозрения по поводу старого дела, Алекс Делавэр и детектив Майло Стерджис должны восстановить свои следы в ужасном убийстве, которое опустошило сообщество и оставило леденящее кровь наследие безумия, самоубийств и еще более отвратительных истин, которые ждут своего раскрытия.
   Ярость находит Джонатана Келлермана в феноменальной форме
  - организуя неумолимо напряженный, дьявольски непредсказуемый сюжет, ведущий к финалу, столь же ошеломляющему и заставляющему задуматься, сколь и удовлетворяющему.
  Ballantine Books  www.ballantinebooks.com
  
  Не пропустите этот захватывающий роман
  психологический саспенс с Петрой Коннор в главной роли СКРУЧЕННЫЙ
  ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН
  Сосредоточив свою энергию на загадочном, жестоком убийстве банды, и находя свою личную жизнь в руинах, голливудский детектив по расследованию убийств Петра Коннор полна забот. Последнее, что ей нужно, - это вундеркинд-выпускник, утверждающий, что наткнулся на странную связь между несколькими нераскрытыми убийствами. У жертв не было ничего общего, но каждая из них умерла одним и тем же способом, в один и тот же день - дата, которая снова быстро приближается. И это оставляет Петре мало времени, чтобы разгадать извращенную логику хитрого хищника, который годами избегал обнаружения - и чей страшный час снова близок.
  ' Сложная, запутанная сеть ... с неожиданными повороты в каждой главе ... эта захватывающая история... столь же замысловато детализирована, сколь и дразняще перелистывание страниц ' .
  - Развлечения еженедельно
  '[Джонатан Келлерман] мастер
  психологический триллер .
  - Люди
  
  Баллантайн
  Книги
  
  www.jonathankellerman.com
  
  Кто написал книгу смерти?
  Доктор Алекс Делавэр должен это выяснить.
  КНИГА УБИЙСТВ
  ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН
  Психолог-детектив из Лос-Анджелеса Алекс Делавэр получил по почте странную анонимную посылку, содержащую альбом, полный ужасных фотографий с мест преступлений. Когда детектив по расследованию убийств Майло Стерджис просматривает сборник смертей, он сразу же потрясен одним из изображений: молодая женщина, которую пытают, душат и бросают возле съезда с автострады - нераскрытое убийство, которое преследовало его два десятилетия. Теперь кто-то решил ворошить прошлое.
  И когда Алекс и Майло решают наконец раскрыть дело, их неустанное расследование проникает глубоко в нервные центры власти и богатства Лос-Анджелеса... где убийство одной забытой девушки имеет зловещие последствия, которые выходят далеко за рамки трагической потери одной жизни.
  'Плотный сюжет заставляет страницы летать... результатом является совершенная справедливость, которая, как и месть, оказывается блюдом самым восхитительным при подаче холодным'.
  - Люди (Читатель недели)
  
  Баллантайн
  Книги
  
  www.jonathankellerman.com
  
  Расслабьтесь. Алекс Делавэр взялся за дело.
  ПЛОТЬ И КРОВЬ
  ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН
  Лорен Тиг - красивая, дерзкая, склонная к правонарушениям девочка-подросток, которую родители приводят к доктору.
  Офис Алекса Делавэра. Лорен сердито сопротивляется помощи Алекса, и психолог вынужден записать Лорен в список неизбежных неудач своей профессии. Годы спустя, когда Алекс и Лорен сталкиваются лицом к лицу в шокирующей встрече, оба испытывают стыд. Но окончательный ужас происходит, когда изуродованный труп Лорен находят брошенным в переулке. Решив выследить своего убийцу, Алекс погружается в темные миры маргинальных психологических экспериментов и секс-индустрии -
  и в смертельную опасность, когда похоть и большие деньги сталкиваются в беспощадном Лос-Анджелесе.
  'Острый как бритва... Искусная работа'.
  - Книжный мир The Washington Post
  '[Келлерман] сформировал психологическую
  детективный роман в форму искусства'.
  - Рецензия на книгу Los Angeles Times
  
  Баллантайн
  Книги
  
  www.jonathankellerman.com
   Состояние ужаса...
  ТЕАТР МЯСНИКА
  Древние холмы Иерусалима называют театром мясников.
  Здесь, на этой кровавой сцене, безликий убийца исполняет свою жестокую специальность. Первой жестоко погибает девушка -
  обескровленного, тщательно омытого и завернутого в белое.
  Ровно через неделю найдена вторая жертва. От священной Стены Плача до монастырей, где хранятся темные тайны, от анклавов бедуинов, одетых в черное, до лабиринтных ночных переулков, опытный инспектор полиции Даниэль Шарави и его первоклассная команда погружаются в город, кипящий религиозными и политическими страстями, чтобы выследить убийцу, чья ненасытная страсть к блушду может разрушить хрупкое равновесие, от которого зависит само выживание Иерусалима.
  'Четкий... Захватывающий... Интенсивный'.
   -Обзор книги в New York Times
  'Ошеломляющее и шокирующее проявление силы...
  Абсолютное очарование'.
  -Джеймс Эллрой, автор книги 'Секреты Лос-Анджелеса'
  Опубликовано Ballantine Books
  Доступно везде, где продаются книги
  Любовь, секс... и смерть
  МОЛЧАЛИВЫЙ ПАРТНЕР
  На вечеринке у скандального сексолога из Лос-Анджелеса Алекс Делавэр знакомится с Шэрон Рэмсон, изысканной, соблазнительной бывшей возлюбленной, которая внезапно бросила его более десяти лет назад.
  Теперь она намекает, что отчаянно нуждается в помощи, но Алекс уклоняется от нее. Когда на следующий день ее находят мертвой, очевидно, покончив с собой, чувство вины и грусти Алекса заставляют его заняться расследованием. Но путь к ответам приведет его не только через дворцы удовольствий калифорнийских сверхбогатых, но и в переулки разума, где все еще правят детские страхи.
  'Сложная и захватывающая история запутанных личностей, глубоко похороненные семейные тайны и насилие, скрытое тонким слоем под поверхностью... Поражает читателя прямо между глаза."
  - Рецензия на книгу Los Angeles Times
  'Захватывающая и порой душераздирающая история об убийстве и манипуляция... Первая страница шокирует, а вторая Темп никогда не падает'.
  - Кливленд Плейн Дилер
  Опубликовано Ballantine Books
  Доступно везде, где продаются книги
   Голос кричит...
  ПЛОХАЯ ЛЮБОВЬ
  Анонимная аудиокассета содержала запись душераздирающего крика, за которым следовал детский голос, скандирующий: 'Плохая любовь. Плохая любовь. Не давай мне плохой любви'. Для Алекса Делавэра эта запись стала первым намеком на то, что он собирается войти в кошмар наяву. Он становится объектом тщательно спланированной кампании неопределенных угроз и запугивания, поскольку преследование превращается в террор. С помощью своего друга, детектива полиции Лос-Анджелеса Майло Стерджиса, Алекс раскрывает серию насильственных смертей, которые могут следовать дьявольскому шаблону. И если он не сможет расшифровать извращенную логику игр разума преследователя, Алекс будет следующим, кто умрет.
  'Замечательная поездка на американских горках... гарантированно захватывающая книга'.
  - США сегодня
  Издательство Ballantine Books.
  Доступно везде, где продаются книги.
  
  Структура документа
    Титульный лист
    Авторские права
    Содержание
    Эпиграф
    Глава 1
    Глава 2
    Глава 3
    Глава 4
    Глава 5
    Глава 6
    Глава 7
    Глава 8
    Глава 9
    Глава 10
    Глава 11
    Глава 12
    Глава 13
    Глава 14
    Глава 15
    Глава 16
    Глава 17
    Глава 18
    Глава 19
    Глава 20
    Глава 21
    Глава 22
    Глава 23
    Глава 24
    Глава 25
    Глава 26
    Глава 27
    Глава 28
    Глава 29
    Глава 30
    Глава 31
    Глава 32
    Глава 33
    Глава 34
    Глава 35
    Глава 36
    Глава 37
    Глава 38
    Глава 39
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"