Я сижу на кровати в небольшом чистом и светлом помещении местного отделения. Меня окружают тридцать наркоманов и два старика. В дверном проёме без двери видна пастельная стена коридора, на корой висит плакат: "А ваш ребёнок не употребляет наркотики? Вы уверены?" Чёрный плакат, в котором вставлен красный прямоугольник, в который вделан бюст отупевшего волосатого человека в потрёпанном джинсовом костюме, с хипповской сумочкой-ксивником на шее. Нос и подбородок этого гермафродита деградировали до карикатурных размеров, овал лица устремлён вверх, пухлые скорлупы век закрыты. Весь его силуэт, как я уже сказал, окружает насыщенно-красный фон.
Это - город Краснодар. Красное пронизывает здесь все сферы и значения жизни.
Сейчас я сижу на постели, и нет в моей душе ничего, кроме светловатой желтизны и самой простой православной молитвы, которую я повторяю, как только вспоминаю сам себя. Этот парень, что на плакате, явно стремился (тся) к чему-то более высокому, нежели покупка улучшенных вещей, пытается (лся) понять что-нибудь более тонкое, нежели принцип "бери больше, беги дальше". Не будем упрекать его за несоответствующий нашим пониманиям о таких искателях внешний вид, его голова в ореоле красного, "кровью напитан рассвет над фантастическим Лос-Анджелесом", - поёт некто Джим. Я тоже искал (щу) вещи более невесомые, чем весомые, и стремлюсь (мился) к тому сердцу, которое понять невозможно. Душа моя на фоне светловатой желтизны.
Глава первая. Откуда мы.
У Серёги, моего приятеля, с которым мы повстречались по дороге, я ещё не расспрашивал, а вот про себя могу рассказать следующее.
Начал я свою сознательную жизнь с выпитого на выпускном вечере первого глотка пива, курил сигареты я к тому времени уже год, но это по сравнению с выпивкой - ерунда. Когда вечер закончился, мы объелись тортов и натанцевались с одноклассницами, нас развезли по домам, мы вчетвером созвонились и собрались уже под ночь у некоего памятника, где на все имеющиеся деньги набрали пива и шоколадок. Мы бедокурили, кричали песни, зачем-то пинали памятнику под зад, ну и разошлись, довольные и пунцовые от лёгкого опьянения.
В следующий раз мы с другом набрали в десятилитровую канистру пива, взяли копчёную курицу и отправились на берег небольшого озера, где вдвоём выпили и съели. Меня вырвало, потом я поиграл немного в баскетбол с местной молодёжью и отправился домой переживать первое в моей жизни похмелье. Потом два дня не мог думать о спиртном. А на третий зашёл к другу и попросил его угостить меня, поскольку у него всегда было. В этот раз у него оказалась конопля, он свернул сигаретку, и мы покурили взатяг через глоток пива и хихикали над альбомом рисунков Ван Гога.
Я познакомился с ребятами, продающими коноплю, интересные интеллигентные ребята, кто-то учился на филфаке, кто-то в архитектурном, продавая своим понемножку, они зарабатывали себе деньги на жизнь.
Потом я узнал про таблетки, маленькие беленькие таблетки, от которых ты ощущал сначала невесомость, потом отупение, потом путал времена и телефоны на память, а потом тоску, бесконечную, съедающую любую логику и любое предположение назавтра. Мы сами рисовали рецепты, отпечатывали на принтере, ходили по аптекам и выкупали это лекарство, стоившее сущие копейки. Погрузились в тригексифенидильный туман.
Потом я уехал от родителей. Сбежал из этого города и оказался в другом, огромном цивилизованном городе с желанием начать новую жизнь, выживать любой ценой, бороться и искать.
Нашёл жильё не без помощи добрых людей, нашёл работу и принялся осваиваться. Я гулял по городу, наслаждался красотами старинного величественного центра, впитывал ветер с моря; чтобы согреться, конечно, заворачивал в магазинчик, брал пластиковую бутыль и шёл дальше. Набережные, мостовые, переулочки, проходы сквозь целые жилые массивы, скопления памятников архитектуры, проекции проспектов, летящая мысль архитекторов.
Друзей я не приобрёл в этом новом городе, зато всё время гулял, и безмолвное общение со стариной города с бутылкой в рукаве с лихвой заменяло мне общение с людьми.
Потом я переходил с работы на работу, приходилось общаться и с людьми, приходилось выдавать себя за кого-то, чтобы приняли на работу, приходилось поддерживать этот имидж, поскольку "оставаться самим собой" - понятие, не очень ко мне относящееся, так как этого "самого себя" я особо никогда в себе не чувствовал, я изменялся под воздействием общения очень быстро, под воздействием необходимостей и неотлагательств. Потихоньку меня засасывала довлеющая над огромным городом Всеобщая Мораль выживания. За три года я наобщался и насмотрелся, но душа моя оставалась безмолвна. Всё, практически всё, за редкими умилительными исключениями, что видели её глаза, она отвергала, и я вновь возвращался к беседе со Старым Городом.
Я сменил несколько работ, были периоды, когда я не работал. Но жить без денег невозможно, и я снова волочил себя во враждебный и непривлекательный мне мир "деланья денег любой ценой".
Потом я понял, что жить в такой системе не могу, не хочу - и не буду. Нужно выходить из этого круговорота, где ни я не приношу пользы, ни польза не приносит меня.
И вот я вышел из города, сел на электропоезд и поехал. Поскольку стояла зима, а одет я был легко, я решил двигаться на юг.
И по дороге встретил Серёгу, моего тёзку, мы немного пообщались, выпили и решили, что вдвоём легче. А, кстати, про его жизнь давайте его спросим?
- А я, братья, занимался творчеством в своё время. Ещё в школе я познакомился с девочкой, мы дружили с ней, сильно дружили, её мама работавшая в той же школе, как-то показывала мне классный журнал, где за одну четверть у этой девочки оказалось семьдесят шесть часов прогулов. Утром я встречал её у крыльца, и мы вместо того, чтобы идти на занятия, шли или ко мне или к ней. Дома у неё имелась целая полка с толстенными глянцевыми цветными альбомами известных мастеров живописи. Она сама занималась в группе изобразительного искусства, и что самое главное - у неё был к этому талант. Через неё я познакомился с тем самым альбомом рисунков Ван Гога, про который ты упоминал, с идеями Малевича, дадаистов, сюрреалистов и того, на что они растеклись, с Пикассо и многими другими. Сам стал потихоньку рисовать и заражаться постоянной тягой к самореализации.
У меня достаточно обеспеченные родители, и когда после окончания школы я заявил, что хочу учиться в Академии Художеств, они отнеслись к этому с пониманием. Несколько лет я проучился там, но потом понял такую вещь - то, что они называют искусством, сегодня превращается в большой базар, где более удачливый, находчивый или даже если хотите - хитрый - пользуется авторитетом, силой и властью попросту потому что продаётся. Искусство на продажу - это сувенир. Сувенир - это хорошо, но кроме продаваемости у искусства есть много других целей - задач, на которые, к большому моему сожалению, закрывают глаза современные художники и их учителя. Я сам не был за рубежом, но общался с людьми, весомыми учителями, которые постоянно живут и работают и общаются там, они сказали мне, что, например, в Европе дело обстоит иначе. Мне было грустно и тоскливо. В абстрактных работах Малевича, например, кроме абстрактных идей есть ведь ещё и сама живопись, чего многие не замечают - а именно, стремление к пределам и за пределы смысла, стремление, свойственное для многих и многих художников и вообще людей искусства нашего века, особенно начала века. [Просто смысл разрушается, - Серёга.]
Уже даже многие заявили, что достигли Бога, а какой конечный смысл мы обнаруживаем, пройдя все возможные? Мы обнаруживаем проблему Бога. Многие самонадеянно заявили, что достигли Бога, и что теперь он им не нужен. Действительно, Бог, разложенный на атомы и психонейроны, выглядит съедобным и даже удобоваримым для современного человека. После этого наступает, правда, пустота, вернее, опустошённость, опустошённая местность, по которой бегают в беспорядочном движении не ставшие от Божественного Развенчания лучше и выше люди, чувствующие ту же пустоту и внутри. Бога нет, или Он - неважен, значит, кроме тебя самого и твоих желаний, нет ничего. А желания эти заводят в тупик. А человек-то создан с такой незаметной на первый взгляд штучкой - как постоянное желание большего; кто-то стремится больше приобрести, кто-то больше познать, кто-то больше съесть, и в нашей ситуации получается, что всё наше стремление к чему-то большему выражается в том, чтобы ИМЕТЬ больше, неважно даже чего, без разбору, БОЛЬШЕ и ИМЕТЬ.
Но это я отвлёкся. Я просто понял одну вещь: искусство, какого бы вида оно не было, искусство - это осознанное творчество с принятием на себя ответственности за конечный результат, в первую очередь, является инструментом к постижению (или нахождению) вещей более тонких и высоких, нежели любая материя. Искусство - это постоянный эксперимент. И результаты его непредсказуемы. Продаваемость его или нет - это вторичный момент, но без которого невозможно выживание самого исследователя, ибо он-то матерьялен.
И вот поняв эти вещи, не найдя понимания в своих рассуждениях ни среди коллег, ни среди родителей, и поняв, что борьба за деньги может победить и во мне самом борьбу за продолжение эксперимента, я решился бежать из Огромного Города - из серого, унылого, мрачного северного города в сторону юга, юга, о котором с детства мне снились непонятные сны.
- Я примерно понимаю, о чём ты говоришь. Но ты ведь сказал, что у тебя обеспеченные родители, и они помогают тебе. Почему тогда ты не можешь спокойно продолжать свой эксперимент, не обращая ни на что другое внимания?
- Во-первых, мои родители не разделяют или разделяют наполовину мою позицию. Как можно жить, не зарабатывая себе на эту самую жизнь? Во-вторых, деньги сейчас приобрели такое качество, качество, схожее с наркоманией, когда имея, обладая даже небольшим количеством их, ты начинаешь невольно думать только о них. Они незаметно исподволь меняют твой взгляд на вещи и на жизнь, а само направление эксперимента, которое в чистом виде не имеет никакого отношения к ним, затуманивается и искажается. Ты находишься не "в процессе", а "над процессом", рассматривая и оценивая своё делание эксперимента. Я понял, что, чтобы делать эксперимент, о деньгах думать и даже иметь их запрещено. Потому что стоит появиться деньгам, и ты попадаешь под соблазн купить себе этот эксперимент. Но вот что я понял: этот эксперимент - он ведь не твой, даже больше: этот эксперимент - это ты и есть, и не стоит пачкать его своими загрязнёнными домыслами.
Больно тебе, не видишь пути, не видишь возможности продолжать работать - значит, уходи, беги из этой местности. Что-то тебя останавливает - не обращай на это внимания.
Вот я и побежал, не обращая ни на что внимания.
Глава вторая. Куда мы пришли.
- Ну ты прям так сразу - Бог!
- Это ведь самое главное. Можно долго говорить, я вот долго шёл к тому, чтобы теперь быстро и ясно сказать - к этому все, все тропинки ведут к этому. Какой бы вопрос ты ни пытался разрешить в жизни, в конце концов ты упираешься в главный - Бог.
- То есть ты считаешь, Бог есть?
- Это вопрос самый лёгкий и самый сложный...
- Ну понятно, а вот - да или нет?
- Да. Но сложность этого вопроса состоит в том, что все мы в той или иной форме ищем Бога, пытаемся найти к Нему доступ, и в ходе этого поиска, читая специальные книги, общаясь со специальными людьми, в нашем сознании возникают некоторые образы и мысли. И мы спрашиваем себя: "Возможно ли то, что мы узнали, поняли и представили себе, быть на самом деле?" Отталкиваясь от наших познаний, мы спрашиваем: "Возможен ли Он?" И то нам верится в это, то не верится. Это нормально. И этот процесс может продолжаться всю жизнь, если ты не поймёшь одного - Он есть. Но Он находится "за стеной нашего сознания", и никакими своими желаниями и попытками нам не познать его. Он находится за пределом всего. Обрати сейчас внимание именно на то, как я это говорю, на структуру словесности - будет легче понять. Он находится за пределами ВСЕГО, вплоть до пределов нахождения, вплоть до пределов Он, и Он создал ВСЁ, за пределами чего и находится, но явлен во ВСЁМ. Он недостижим, но жить без Него невозможно...
- Да... Так много всего... Давай потом ещё как-нибудь поговорим...
- Конечно.
И мы потихоньку шли дальше. И рассуждали по ходу, куда нам податься и чем хотя бы примерно заниматься. Зарабатывать деньги? Зачем тогда было бежать из Огромного Города, где это было бы сделать легче, чем в этих безбрежных полях? В обоих нас жила жажда деятельности - простой, тяжёлой физической работы. В городе люди в основном - крутятся - это они называют трудом. Но вот трудом в истинном понимании этого слова они явно не занимаются. Моё тело истощено постоянным поиском возбуждения и изнурено этим искусственным возбуждением. Тело Серёги устало от бесконечной работы мысли, крутящейся в колесе, не имеющей выхода из этого круговорота. Наши тела требуют работы, изнеженные и осквернённые виртуальностью цивилизации, где всё поглотила выдуманость в определённом направлении - среда обитания наших навязанных нам желаний и поступков, наших проживаемых мимо жизней.
Цивилизация с её навязанностью несёт самоубийство душе, не спрашивающей о встраиваемости в общий поток, ищущей каждая чего-то своего.
Мы как раз проходили мимо большого величественного белого православного храма, и мысль внезапно блеснула в наших головах одновременно. Мы зашли внутрь и спросили настоятеля. А потом спросили у него, можем ли мы принести пользу его приходу физическим трудом. Он ответил, что, конечно, можем, и направил нас на церковную ферму, что находилась у подножия горы, видневшейся в тумане в нескольких километрах. Он объяснил, что сейчас как раз требуются антигравитаторы - люди, способные поднимать тяжёлые камни на вершину горы, где в будущем епархия планирует поставить часовню. Он объяснил нам, как туда пройти, и мы пошли.
У ворот лаял на привязи откормленный в свинью пёс, на его вопли вышел человек и привёл нас к управляющему. "Суть состоит в том, чтобы собирать наваленные когда-то бурной рекой голыши и закатывать их на верхушку. Работа, парни, очень трудная, если не понравится - никто вас здесь задерживать не будет. Жить будете вот в этом домике. А вообще, - он внезапно с чувством пожал нам руки и похлопал по плечам, - я сегодня ухожу, так что дальнейшие пояснения будете получать от другого человека". Мы, немного ошарашенные таким приёмом, вышли из конторы, прошли по территории фермы, где оказался хозяйственный двор со множеством крупного и некрупного скота, сад с фруктовыми деревьями, огород и ангар, где люди со сварками в руках и в масках варили несущие конструкции будущих куполов, а другие, немного поодаль, заклёпывали на уже готовые железные купола различных размеров позолоченные пластины.
Мы пообедали вместе с другими работниками в трапезной и отправились покамест отдыхать и осваиваться.
На следующий день нам выдали рукавицы и рабочую одежду, и мы принялись за работу. В небольшой ложбине рядом с горой находился прозрачный неглубокий пруд, куда залезая по колено, мы отрывали со дна здоровенный округлый камень, вытаскивали его вдвоём, ставили на пологий, отполированный долгими хождениями и катаниями склон и катили валун вверх. Один из нас упирался ногами в тропу, вытягивая тело в одну линию и выталкивал камень вперёд, второй шёл сбоку и удерживал камень в равновесии. Пройдя таким образом метров двести, мы останавливались, клали камень на тропу, перекуривали, отдыхали, менялись местами и продолжали усилие.
Чем больше мы приближались к вершине, тем склон становился круче, камень норовил съехать, мы роняли его, он скатывался немного вниз, мы обматывали его цепями и тащили волоком. В первый день мы не смогли дотащить его до конца, устали и уснули без ног до наступления темноты.
Потом появилась ощутимая боль в спинах, ломота в суставах, но нам это нравилось. Свежий воздух, тишина и покой, рядом с тропой росли красивые цветы, и мы, присев передохнуть, рассуждали об этой красоте.
- Бог создал всё это и нас с тобой. Иначе как бы мы могли наслаждаться красотой цветов и любых красивых природных объектов? Бог наделил также природу и человека чем-то общим - всё развивается, как становится понятно из наблюдений, по одним и тем же законам. Поймёшь ли ты меня, Серёга, но законы эти гуманистичны, то есть высшей стадией их развития и осуществления является человек. И не просто человек, а то, что мы называем душой. Только она способна понять единение всего со всем, только она может разделить всеобщее на нужное и нет, на добро и зло. В неё также заложена некая система ценностей, противоречащая выводам, сделанным из наблюдений за историей человечества, где якобы основным законом является закон выживания. Человек отличается от животного тем, что Бог наделил его совестью и моралью, которые не нужны ни для чего другого, кроме как для понимания того, что Он есть. Эти бесполезные сейчас качества, не нужные, и, тем не менее, мы никак не можем от них избавиться. Так вот эти качества нашей души - наша единственная связь с Ним, доказательство того, что Он есть.
Кроме всего прочего, Бог вложил в человека несколько очень чётких правил, и люди, даже не слышавшие о них, всё равно интуитивно придерживаются их исполнения. И в то же время, человек - самое свободное существо - он обладает способностью соглашаться или отказываться, или игнорировать, но в конце концов, он понимает, что только соблюдение этих правил дарует ему возможность единения с Богом.
- Ты же говоришь, что Бог недоступен для нас.
- Да, но в душе каждого из нас есть живой отпечаток Его присутствия, и если мы не имеем возможности напрямую общаться со Всевышним, мы можем общаться с этим живым отпечатком, с этим внутренним родником. Имя его - совесть.
- Серёга, ты говоришь мне о христианском Боге. Но есть ведь и другие Бога.
- Вот в этом самом месте, в этом моменте, когда ты встанешь перед выбором, ты должен сделать действие, по величине подобное действию Бога, единственный раз в жизни - ты должен принять сторону того Бога, которого выбираешь свободной волей, сделать это не мыслью, так как никакой мыслью и никаким количеством мыслей ты не сможешь обосновать правильность своего решения, ты должен принять решение о своём Боге, который с этого момента станет Единым для всех, ибо сам мир отныне изменится навсегда, бесповоротно и без сомнений. Это и будет - войти в Бога.
- Как это - без сомнений?
- Просто отбросить сомнения, так же, как ты избавляешься от вещей. Может быть, они и красивые, может, и полезные, но ты чувствуешь, что тебе необходимо от них избавиться, чтобы двигаться дальше, и ты уже не размышляешь, где и как они могли бы тебе пригодиться, ты просто их выбрасываешь. Так и здесь. Так что да, я говорю о христианском Боге, а о других Богах я отныне не говорю. Потому что я знаю, что такое совесть, и я знаю, что христианский, а конкретнее - православный Бог - Бог человечный.
Раньше я пытался проникнуть в сферы нечеловеческого, примеривал различные шаманские шкуры, обращался к различным духам, но теперь знаю, что выше человечности ничего нет. Это самый высокий и трудный путь духа.
Каково было наше удивление, когда на следующий день мы увидели того же управляющего, бодро раздающего указания работникам. - "Парни, сколько затащили камней?" - не моргнув глазом спросил он. - "Один, но не до конца". - "Нормально. Устали? Ну ничего, привыкнете. Вопросы есть? Тогда за работу".
Мы поднялись наверх и к обеду дотягали глыбу до вершины, где была расчищена круглая небольшая площадка. Мы аккуратно положили наш первый снаряд сбоку. Сколько нужно было поднять этих камней? - Чем больше, тем лучше, - так нам объяснили.
Мы спросили у управляющего, сможем ли мы получить какую-нибудь символическую плату за наш труд, чтобы иметь возможность двигаться дальше. "Символическую, - сказал он, - иметь будете".
Глава третья. Чем мы занимаемся.
Мы вставали затемно, выпивали крепкого чаю, раздавался звонок. Мы вместе с остальными работниками собирались у трапезной, где после утренней молитвы съедали по тарелке дымящейся каши, запивали стаканом парного молока и шли к своей горе. Отрывали со дна пруда очередной валун и потихоньку закатывали его наверх. Мы настолько освоили эту работу, что теперь поднимали по два-три камня в день.
Шло время. Солнце, жаркое южное солнце покрывало нас равномерным тёмным загаром. Невдалеке бегали стайками гуси и индюки. Когда камень срывался и падал обратно в пруд с громким шумом, индюки вторили ему стройным гвалтом, вытянув шеи и надув разноцветные кожаные сопли под клювами. Работа, нехитрая еда, тепло и тишина, полное отсутствие раздражителей из внешнего мира - ферма находилась в нескольких километрах от ближайшего населённого пункта - помимо того, управляющий стабильно раз в неделю обходил нас всех, горячо жал руки, хлопал по плечам и прощался. Поговорив с ребятами, работающими тут уже долгое время, мы выяснили, что настоятель по старой украинской привычке прижимист и не любит расставаться с деньгами, вот управляющий и уходит - денег ему мало платят. Как бы то ни было, на следующий день он снова возвращался.
Шли недели. Цветы распускались невиданной красотой и соразмерностью, буйством небесной фантазии и южных широт. На душе тихо и спокойно, никаких тревог и забот, разве что единственная идея вертелась в голове: "Сколько же нам заплатят, когда мы решим уйти отсюда?"
- Сергей, вот так и жил первый человек в раю.
- В смысле?
- Ни забот, ни хлопот, на полном обеспечении. Ни о чём думать не надо.
- А древо познания?
- А древо познания ещё впереди.
- Если честно, Серёга, меня начинает издалека ещё так, неприметно, одолевать скука. Чувствую, вслед за ней и тоска подтянется. Всё хорошо - выполняем дурацкую работу, но никто нам не скажет, что мы дураки, всё хорошо, но вот внутри зреет и растёт вопрос - "Что дальше?" Вечно же не будешь тусовать в этом Эдеме.
- Это, братан, древо познания зреет в тебе. - Мы рассмеялись.
Мы продолжали тягать камни. Мы уже выложили ими всю площадь верхушки и теперь выкладывали второй слой, аккуратно складывая камни впритык. Мы как-то сроднились с ними, очищали от грязи и веточек, вытирали тряпочкой. Работа принимала эстетический ракурс. Эта наша кладка во славу Божью была красива, и это оставляло тепло внутри.
- Хотел бы вернуться к разговору о христианском Боге.
- Православном Боге.
- Да. Ты убедительно мне рассказал о Нём. Но ведь в традиционном понимании есть ещё и дьявол. Что ты можешь сказать мне о нём в разрезе нашего времени?
- Скажу так: дьявол - это тот, кто постоянно претендует на роль Бога. Перед Богом-то он не может этого доказать, а вот людям он это доказать способен. Он создаёт некие сходные ситуации и обстоятельства, чтобы люди удостоверились в сверхъестественном, а потом уводит их в свою сторону, прикрываясь якобы тем, что это Божеское, Божественное.
Он затуманивает внутренние очи души, затуманивает головы, ослепляет людей, убаюкивает, пытается уверить нас, что неисповедимые пути легче и исповедимее, чем они есть на самом деле. Это он сейчас ведёт пропаганду - легкости жизни, облегчённого способа бытия. Люди, по своей слабости, повертевшись и удостоверившись в правдивости его агитации, ибо он правдив, принимают и перенимают его насаженную мораль и волей-неволей переходят под его знамёна - ведь "жить хотят все" и "хочешь жить нормально - так и живи, как все люди живут." Из-за слабости своей, из-за нежелания докопаться до сути, люди плывут по поверхности, не понимая, что это и есть происки дьявола. Современная цивилизация - это сплошное искушение - сладкое, лёгкое, весёлое, безоблачное - зарабатывай деньги, трать их, хвастайся тем, что у тебя их больше... - дьявол уводит человека от действительных проблем, стоящих перед нами. И посмеивается. Вот кто он такой, Серёга.
- Как ни крути, но когда мы выйдем из этого Эдема - ведь не вечно мы здесь будем находиться - проблема денег, вернее, того, что они - это топливо жизни, встанет перед нами. И посмотри на эту смехотворную чехарду с уходами управляющего - у меня закрадывается подозрение, что нам здесь могут ничего не заплатить.
- Ты прав. Эдем по своей сути не вечен. Ведь кроме благодати в нём ничего нет. А человеку нужно стремиться дальше - без этого он не человек. А о деньгах ты думаешь, как обычный потребитель. Пойми, Серёга, Бог всё видит, просто-напросто предайся Его воле. Будет на то Его воля - появятся деньги, не будет - значит, так надо. Раньше я думал, что Бог - это свет, а теперь знаю, что он также и тьма, вернее, он находится за пределами понимания и того, и другого. Так что приняв Бога в своё сердце, ты обретаешь главное - Бога, а всё остальное - пыль и сон. Понимаешь?
- Но всё-таки, сколько ещё мы здесь пробудем?
- Сам увидишь.
- Скажи мне, Серый, а почему ты принял именно православие? Ведь есть, например, буддизм с его пропусканием всего сквозь себя...
- В наше время пропускать всё сквозь себя можно, но вот этот самый дьявол захватил в свою власть так много всего, что можно всю жизнь просидеть, промедитировать, и не понять, что ты всю жизнь просидел в его усадьбе. Добро и зло размыто, вернее, говорят, что нет ни того, ни другого, есть только полезное и бесполезное, но это не так. Как никогда прежде добро и зло чётко отстоят друг от друга. Человек, находящийся под игом дьявола, всё больше теряет человеческий облик, теряет главное - живой отпечаток Бога - совесть. И нужно много усилий приложить к тому, чтобы идти к истине. А здесь необходима борьба, постоянная непрекращающаяся битва, ибо дух подобен младенцу с мечом, который постоянно воюет с толпами дьявольских приспешников, имеющих в твоей душе такое же право на существование, как и Божественные проявления. Битва продолжается всю жизнь. Необходимо постоянное преодоление, преодоление себя в первую очередь. Такую возможность даёт только православие. Я по натуре человек непримиримый, а православие таково.
- А чего ж ты такой непримиримый?
- Потому что, Серёга, слишком мало тут того, с чем стоило бы примиряться.
- А как же истинно христианская добродетель - смирение?
- Смирение должно быть перед людьми, перед их невольным неосознанным злом, ибо не ведают, что творят. Непримирение же моё связано с вещами осознанными и навязанными.
- А-а-а, ну понятно.
Вот так рассказывал мне Сергей, пока мы сидели на брёвнышке, расстегнув рубахи и улыбаясь солнцу.
- Столько дерьма вокруг, кажется, взял бы пилу и уничтожил бы всех до единого.
- Умей различать в людях дьявольское и Божественное. В каждом из нас эти две половины. Обращайся всегда к Божественному. Все мы, даже наш управляющий, говорящий одно, красивое и возвышенное, а делающий совсем другое, все мы, в первую очередь, люди. Но никогда не забывай про Божественную часть в нас. Это трудно, но это необходимо, иначе мир давно бы уже захлестнуло смертоубийство. Да к тому же, если ты встанешь в ряды вот этих трезвомыслящих невежественных эгоистов, гребущих под себя, придёшь ли ты куда-нибудь, в места лучшие, чем если будешь хранить в себе Бога? Что лучше: благодать внутри или комфорт снаружи?
- Как очиститься, Серый? Что такое духовная жизнь?
- Знай, Серёга, что все великие свершения, все великие катастрофы и тому подобное держатся на маленькой лужице качеств человеческой, чисто человеческой сущности - на жадности, на гордыни, на зависти и страхе. От этих маленьких слов и маленьких проблем одного человека может развернуться событие, способное поглотить мир. Потому что эти качества, названные грехами, присутствуют в душе каждого, присутствуют от рождения до смерти, и именно они затмевают нам свет. Наша задача в том и состоит, чтобы не дать им поднимать головы. Вот, без лишних долгих красивых речей, в этом и состоит духовная жизнь. Не дать им продыху, чтобы дух был свободен.
- А что такое дух?
- А на этот вопрос я тебе сейчас ответить не смогу.
Глава четвёртая. Куда мы направляемся.
В православии помимо информации, получаемой из книг и разговоров со священнослужителями, есть также информация, передающаяся путём ритуалов. Православие - это Христова Церковь. Иисус Христос является воплощением Бога в человеческом облике, является проводником к Богу - Вседержителю. Своей жертвой он искупил человеческие грехи, он добыл право людям общаться с Богом, общаться с которым вроде как невозможно, ибо Он Невозможен. Итак, Иисус Христос - проводник. Большинство ритуалов связано со святым Его телом, которое мёртвое вновь стало живым. Христиане становятся частями Его бессмертного тела и таким образом находят единение со Вседержителем. Крещение, причащение и другие таинства направлены на это.
Настоятель не навещал нас на ферме, а мы испытывали всё усиливающуюся потребность поговорить с ним. Мы сказали об этом управляющему, и он отвёз нас в храм.
Настоятель принял нас, и мы расселись по обе стороны трапезного стола на лавках. Нам необходимо было очиститься, сбросить скверну прежней жизни с наших душ , и мы некоторое время рассказывали ему, кто мы и откуда пришли.
- Ну что же, братья, вижу в вас высокие стремления. Продолжайте трудиться, и Бог вас не оставит.
- Скажите, святой отец...
- Я не святой, но отец.
- Скажите, отец, как жить?
- Приносить пользу, постоянно, ежесекундно.
- Отец, через какое-то время мы покинем предприятие, можем ли мы рассчитывать на небольшие деньги?
- Да, денег я вам дам, только знайте одно: в мире без Бога - всё дерьмо, а я вот знаю, что Сергей некрещёный. Это верно?
- Да, отец.
- Так вот, без крещения ты незащищён от напастей лукавого, а станешь православным, и Он будет защищать тебя. Так что крестись и отправляйтесь в путь.
Мы поблагодарили его и вернулись на ферму.
Камни с каждым днём становились всё тяжелее, наверху мы выложили уже целую башню высотой с человеческий рост, но никто ни разу не поднялся и не взглянул на результаты нашего труда. Потом в один прекрасный день я крестился.
В церкви было холодно, шла утренняя служба. От долгого стояния ломило спину, поэтому я сел на скамью, уткнул лицо в ладони и рассуждал, что же это такое - Крещение? Замёрзли ноги.
Когда служба закончилась, вынесли чашу с водой, постелили коврик, я разулся и склонил голову перед начавшим таинство священником. Управляющий стал моим крёстным, держа наготове массивный серебряный крест на толстой серебряной цепочке. Я отрёкся от сатаны, меня окунули головой в чашу, я забыл про холод, вытерся, оделся, мы сели в машину и уехали.
Вроде бы ничего особенного не произошло. Но -
произошло Нечто. Это и есть - Таинство.
С тех пор я чувствую Тело Христово, которое выше всех слов, выше любых мыслей и которое безусловно присутствует в тонком плане (не - материя).
Вернувшись на нашу гору, мы забрались наверх, сели на выложенную нами цилиндрообразную кучу, разделись и стали петь. Солнце несло горячие волны, мы чувствовали обоюдную потребность покинуть райский сад. Что-то поднималось в нас и шептало, что пора уходить, уходить освежёнными и очищенными. Мы смотрели, как управляющий гоняет по хоздвору непутёвых работников, и смеялись, смеялись не над людьми, а над какой-то весёлой абсурдностью всего происходящего. Ещё почему-то мы точно знали, что настоятель не даст нам денег.
- Но как же мы без денег?
- Не привыкать, братан.
- Но он же чётко сказал, что даст.
- Ты же разговаривал с остальными ребятами. Он практически всем обещает.
- Но ведь и даёт.
- Он будет долго-долго тянуть, уверять нас в чём-нибудь, говорить, что ещё не время, а отпустит только тогда, когда ему это будет выгодно. Вон сварщиков он уже полгода обещаниями кормит, хотя у них работа квалифицированная и намного более нужная, чем наша. Что ты предпочтёшь - квасить свою душу в ожидании подачки, или уйти тогда, когда велит тебе совесть, уйти свободным и неуниженным?
- Но ведь, по православному, унижение перед людьми - это один из шагов на пути к обретению истинного венца славы.
- Знаешь, в литературе много чего написано, можно и запутаться в этих лабиринтах. То, что хорошо в одном случае, плохо в другом. Главное быть честным перед собой. Верить в себя, Серёга. А про деньги забудь. Не забывай Бога и всё будет.
И мы спустились с горы, переоделись, постирались, пообедали и пошли в храм на благословение в путь-дорогу.
- Не ожидал, что вы так неожиданно покинете нас. Ничего вам дать не могу. Бог благословит! - перекрестил нас отец, и мы бодрым шагом направились к остановке на Краснодар.
И там мы расстались с Серёгой, он пошёл дальше познавать неисповедимые пути, а я сел на мосту возле вокзала и стал пить портвейн и стал думать, что же мне делать дальше, и понял в который раз, что всё в руках Бога, и пожелал я всей душой предаться Воле Его Святой, допил бутылку и пошёл в местное отделение, чтобы иметь немного времени для раздумий под смоковницей, и описать всё это, что я имел счастье и свободу пережить. До новых встреч, друзья, до новых встреч!