Пред князем- победителем распростерлась русская столица.
Она обрушилась на Ярослава своим великолепием, создавая резкую противоположность суровому, сдержанному Новгороду.
Хоть и в Новгороде богатств хватало, ведь и там велась торговля с иноземцами, но Киев был несравнимо роскошнее. Шумные торговые ряды с разодетыми нарядно торгов-
цами, великолепные высокие терема с резными узорами, княжий двор, посады, гордо возвышающаяся над мелкой пестротой улиц Десятинная церковь, отстроенная при Владимире. Казалось, здесь людям жилось легче. Они не были придав лены снежными вьюгами и метелями, постоянным холодом и сыростью, вокруг жили не племена чужеродной мери,муромы и чуди, а братья-славяне. За Киевом шли просторы, на которых человек мог глубоко и свободно вдохнуть воздуха, пропитанного ароматами природы, устремить взор за быстрыми ветрами, вдаль.
Киев был средоточием русского духа и иноземных веяний. Издавна славянская земля была открыта всем, каждый народ оставлял здесь частичку себя, делая вклад в созидание русской культуры.
В этом городе, выросшем на холме, как грибы после дождя росли подозрительные "школы",- выдумка византийцев. Немногие знатные горожане отдавали туда своих детей. Их обучали христианскому смирению и добродетели лишений. Ярославу рассказывали об этом, каждый гость из Киева заводил эту речь, на что князь неизменно отвечал: " Смирения и лишения? Это противу русского духа". Появившиеся во множестве богословы ведали, что житье в благосостоянии и достатке, довольстве и роскоши, гуляньи на всю прыть-есть грех, который идет от Лукавого. "Вот отчего нам живется несладко! Все напасть норовят!"- весело отвечал Ярослав и распоряжался гнать гостей взашей.
С Владимиром наехали на Русь и греческие скульпторы- ваятели, которые хотели все, как у них, возво- дить из камня. Но не так прост русский обычай деревянного зодчества. "В дереве- тепло и красота природы, оно дает вам душевные силы, а камень- холодный и твердый"- говорили русские зодчие, в основном те, что еще не разорвали незримых связей с Перуном.
"Теперь это мой град!"- с ликованием думал Ярослав, двигаясь в сторону княжего двора, наверх, на макушку холма. Впервые ему в руки попало нечто настолько прекрасное...за исключением Ингигерды, которая должна была вскоре прибыть в Киев.
Ярослав осваивался в новых хоромах. Они были, конечно же, гораздо больше и богаче. "Всем этим должен был владеть сопляк Борис" - нехорошо помыслил Ярослав.
Намедни в княжем дворе объявился предатель-летописец, который за оставленную ему жизнь поведал о всех княжих делах, которые Ярослав упустил из виду, пока на-ходился у свеев. Дела были непростыми.
Все нити завязались еще при Владимире.
Святополк дерзнул не выплатить Киеву обычного выхода, вес- тимо, мятежник хотел выйти из-под Владимировой опеки и стать полноправным правителем туровского угла земли русской. У него был свой дальновидный расчет - ведь всегда можно уйти под крыло ляха. Но все это Ярослав знал и без перебежчика. Недаром князь отказался платить Владимиру, по подобию нелюбимого брата. И тут под боком были свеи.
В гневе Владимир бросил Святополка с женой и ее духовником в темницу. Прослышав о заточении дочери, ляшский правитель Болеслав направил злые рати на Киев, и освободил ослушника. Больному Владимиру ничего не осталось, кроме как заключить мир с врагом. По его условиям выходило так, что Святополк становился соправителем отца, а после его смерти -соправи- телем Бориса.
Пока Ярослав налаживал отношения на свейской земле, к Руси подошел печенег. Отец отправил Бориса оборонять восточные рубежи, и пока Борис боролся с печенегом, Владимир умер.
Борисов соратник, предводитель дружины предложил помочь ему занять престол, но Борис заиграл в благородную овцу, ответив, что теперь Святополк будет ему за отца.
Борис не хотел воевать с братом, который всегда мог заручиться поддержкой ляха.
Все это вводило в глубокую думу. Предстояло рассчитывать каждый шаг, чтобы не попадать впросак.
Киев еще бурлил запалом злости, оправлялся от мятежа против ляхов, который перед прибытием Ярослава разразился неистовым бунтом, всплеском ярости и всесокрушающей ненависти к наглым иноземцам.
Болеслав уже собрал ноги в руки, когда получил второй удар - с Днепра. И тогда, словно паршивый пес, со скулением бежал прочь.
Братская война начала разворачиваться. Вновь родственные души начали грызню из-за власти и богатств. Если бы бытие князем заключало в себе лишь служение своему народу и своей земле в качестве многомудрого руководителя, кто возжелал бы быть правителем? Но народ свято верил в это благородное стремление, и мужики строили из своих спин лестницу, по которой взойдет тиран и себялюбивый подонок, чтобы угнетать тех, кто доверил ему. Князья не умеют быть благодарными. Они не умеют прощать и любить, только головы вокруг них летят с плеч.
Возможно, потомки и скажут: "Он возводил храмы, расширял пределы Руси и вводил что-то новое". Но все погибшие уйдут в сторону, в безвестный мрак веков.
И все же как ни хорошо было в Киеве, Ярославу уже начинало не хватать своего северного сурового города. Там его почитали, он жил на городище, названном в честь него, на левом берегу Волхова...
Там у него не могло быть киевских проблем. До тех краев никогда не доходили печенеги, а еще раньше - хазары, иногда только совались свеи, да и то очень изредка.
Еще не настали времена германцев, с запада все было глухо. Не объявил воинственный народ о "Дранг нах Остене"...
Столица Руси была переполнена воями, победившими и пленными, своими и иноземными, северянами и южанами, богатыми и бедными. Такую пестроту видел разве
что Царьград. В великих империях всегда много богатых и много отребья. Но Русь - еще не великая, не стяжала себе всемирную славу. Потому обычно в Киеве не было нищих. Да и не могло быть - все, у кого ничего за пазухой не припасено, давно ходят в холопах и закупах.
Увечные - эти да, их много толкалось по улицам, но это не позор - ведь каждый калека когда-то был русским воем, храбрым, не трусящим смерти.
Не часто оглашали своими воплями киевские улицы блаженные люди. Но блаженный - он убогий, на него ниспала божья благодать. То значит, Русь любима Богом.
Но Всевышний никогда не любил смотреть на усобицы.
6
Борису не спалось. Он не мог выпустить из своей думы страшное обещание, сгоряча данное степнякам.
Не давали заснуть и нерусские крики и оклики в разбитом лагере. Чернявые всадники сидели у костров, переговаривались, смеялись и пели. Кое- кто из русских присоединился к ним, поделился брагой.
Борис сам не знал, что он будет делать, когда станет князем( а он в этом не сомневался). Если он не мог даже заснуть под звуки воинского разгулья, как все обычные князья и воеводы.
Юноша перевернулся на спину и вперил взгляд в ткань шатра, возвышающеегося над ним. Ветер веял холодом, запах трав бил в нос. Борису было неуютно здесь, и он должен был тщательно это скрывать, иначе вся дружина оставит его.
Святополк ушел вместе с Болеславом и где-то наглухо засел, предоставив младшему свободу выбора. Борис выбрал помощь иноземцев. Конечно, так делали и Свя-
тополк и Ярослав, но они обращались не к степнякам...
Борис же дал обещание отринуть христианскую веру и отдать часть русской земли тюркам. За такой поступок его могли жестоко покарать братья, или в случае удачи,пришлось бы выполнять обещанное. Тюрки могли все: и возвести на престол, и скинуть с него.