Он был зачат со страхом и ненавистью в одной душе и с торжеством зверя в человеческом обличье в другой, когда Владимир пришел в Полоцк и убил отца и братьев матери Ярослава.
Средь огня и стонов, грязи и крови, насилия и жестокости, отчаяния и горя князь тешил свои зверские инстинкты, втаптывая гордость Рогнеды в сырую землю. Он сравнял ее с
дворовыми девками, обесчестил скотским образом на глазах дружинников.
Рогнеда хотела убить его, но природа часто бывает слепа, наделяя выродков особым чутьем. Ее придали суду. Но все это было много лет спустя, а пока лишь невыносимые страдания наполнили все ее существо...
Добравшийся до власти бесправный сын Святослава скончался, оставив землю русскую
своим многочисленным детям. Внезапная кончина не позволила ему пойти войной на сына, не отсылавшего деньги в Киев.
Здесь привыкли часто видеть перед глазами угрюмых светловолосых воев в панцирях
и с двуручными мечами.
Их приход предвещал неспокойную пору в жизни государства. Никогда чужие людине появлялись к добру.
"Зреет новая смута на Руси, надоть в черковь сходить"- мыслили про себя христиане. Другие стояли пред идолами и молили о кровавой распре, которая уничтожит новую веру,с ее слабым и смиренным богом, непонятными обычаями, насаженными лживыми греками. Староверов было великое множество, пока они еще подавляли христиан. Русь хотела междоусобиц.
Ветер бросал вихри белоснежной пыли на башенку детинца, укрывшуюся за толстыми прочными стенами из деревянных коробов, набитых промерзшей землей. Снежное покрывало легло на бревна, вкопанные сверху, скрадывая их очертания. Крупа зимы осыпалась вниз, скользя по заледенелой отвесной поверхности обитых железом бревен. Студеные токи со свистом и воем продували город, проносясь меж массивных и грозных домов из камня. В ночи тоскливо затянули свою песнь собаки.
Ярослав не спал. Предстояло противостояние с родным отцом, коего он ненавидел всю свою жизнь. Кто-то боготворил Владимира за принятие истиной веры, другие боялись и проклинали, как покоренные древляне и жители Корсуни, кою он в свое время поставил на грань гибели, добиваясь руки Анны, дети которой ныне заполучат стол, как отпрыски христианского брака.
Варяги разгорячились, рвались в бой. Видно, плата для них была не главным. Их влекло обширное государство, в котором не сразу поймешь, где черное, где белое, где искренность, а где подлость. Внешне все просто, но на деле еще мудренее, чем у хитромудрых латинян.
Ярослав путался в грубых тканях и теплых подстилках, беспокойно ворочаясь и глядя во мрак за слюдяным окошком. Кто же наследует власть? Борис, Глеб, Святополк, Изяслав? Или Мстислав? Кто же?
Ярославу шел тридцать седьмой год.
Дни проходили однообразной вереницей, стояли мерзлые деревья, в пустом небе не
носились птицы, горожане ходили понурые. От чего радоваться?
Ярослава разбудили разъяренные крики с улицы. Он распахнул глаза, ,молниеносно вскочил, нащупал в предрассветной темени поршни, и в гневе стремглав вылетел из детинца в чем заснул.
Отпихнув в сторону некстати попавшегося гридня, князь зверем прыгнул на лед мощеной улицы, минуя ворота, а перед ними все дворовые строения.
Ему бросились в глаза кровавые кляксы, размазанные по инею, труп варяга в смятых латах. Далее над гостевым теремом вставал толстый иссиня-черный столб дыма, оттуда страшно кричали. Толпами носились люди с рогатинами, дубинами и ножами.
В сердце князя вскипела жуткая злоба, пронзительные глаза налились гневом. Он НЕНАВИДЕЛ, когда в его владениях кто-то буйствовал и нарушал установленный порядок.
Он дернул за руку пробегавшего мимо воя, гаркнув ему прямо в ухо:
- Косняту ко мне!!! Быстро!
Вой убежал к главному терему, а Ярослав кинулся на простершегося на земле горожанина, начав неистово трясти его за плечи:
- Что, скотина?! Проранили?! Прощайся с жизнью!!!
Бородатый грузный горожанин обвел князя мутным взглядом, и пробормотал, тем самым словно облив Ярослава жгучим смоляным варом:
- Куды ж тебе, княже? Хроменькой да хилый...прости...
Внезапно Ярослава ошеломила резкая боль в ноге, он осознал, узрел худосочность
своих рук и ног, недостаточность сил. Новгородец ранил его в самое сердце, обнажив самое сокровенное и потаенное, запинаное в далекий угол глубин души.
К нему подошел юнец из младшей дружины, и стал подзывать остальных. Они столпились вокруг лежащего горожанина в мрачном безмолвии, ожидая приказа.
Ярослав зло усмехнулся и тихо произнес, глядя прямо в глаза обидчику:
- На кол.
Дружина зароптала:
- Не дело...жестоко...
- В темницу! - переменил решение князь. Он привык слушать воев.
- Не к добру простых людей так морить...,- тяжело вздохнул старый дружинник, неодобрительно посмотрев на князя.
Тот мгновенно принял решение:
- И разговорчивого туда же!- выкрикнул он своим тонким, не мужественным голосом.
Но с дружиной шутки плохи. Все молча развернулись и побрели в разные стороны.
- Предатели!- бросил князь в спину.
Никто не ответил. Лишь скрипел снег под ногами уходящих, да хрустели и трещали обьятые огнем дома вдалеке.
"Люди Эймунда вправят ум в головы этих наглецов"- думал про себя Ярослав. "Да! Надо только выслушать Косняту!".
В то же время он прекрасно знал, что сейчас никакое совещание не может по важности сравниться с посещением светлейших и просторных палат в детинце, где он отвел место для Ингигерды, почти похищенной из-под носа Эймунда и короля Гейдмаркского...
В хоромах стоял тяжелый вкусный дух, оставшийся от трапезы. Коснята восседал за столом напротив Ярослава, отирая широкой ладонью бороду.
- Я хочу осмотреть все неуряды, возникшие здесь,- со вздохом начал князь.
Сын могучего Добрыни, советника великого Владимира, сверкнул глазами и про -молвил:
- Ведаю, княже, эймундово войско непорядок устраивает...
- Не только. Также наша дружина страх теряет. Не послушали указа совсем недавно.
- Эх, не совестно ль тебе помогать мне, ведь иду воевать супротив отца, у которого твой отец в сподвижниках бывал!- ни с того, ни с сего лукаво усмехнулся Ярослав.
- Жизнь изменчива,- отвечал Коснята.- коль слишком долго отстаиваешь что-то, хоть преданность, можешь в отвороте от удачи очутиться!
- Так оно,- подтвердил князь, вновь посуровев.- но что делать будем?
- Я же говорю - идти надо! Не то Владимир упредит нас и на Новгород нападет!
- Но вдруг у него больше воев?
- Зачем же было к Гейдмарку ко двору подаваться? Рушить их союз с соседями? Решайся, князь! Я ведь понимаю, нерешителен ты...- Коснята говорил тоном заботливого родителя, но Ярослав озлобился.
- Мое это дело! Когда решу - пойдем!
Князь фыркнул и ожег взором верного помощника.
- А зачем тогда я тебе? Или уйти мне совсем?- по-доброму вопросил Коснята у взрослого телом, но не душой, князя.
Ярослав ударил по столу, но грохот оказался не впечатляющим, а скорее жалким,
лишний раз напоминая о беспомощности.
Коснята снисходительно и покровительственно произнес:
- Успеешь еще власть показать, научись ее держать.
- Очнись! Мне уже столько лет!- с горечью возразил Ярослав.
- Ничего страшного, это еще не старость! Будь подвижней, тогда и докажешь свои силы!
- Верю ли я в них сам...,- тихо пробормотал князь.
Меж тем наемная дружина продолжала творить произвол...
Громко матерясь, в грязный дорожный снег рухнул купец. Дорогие одежи тресну-ли под ногой могучего варяга, обнажая уже покрасневшее на холоде добротное тело.
В проходе первого поверха показался веселый длинноволосый парень, и радостно воскликнул:
- Ну чо? Поменялись местами, жадная рожа?! - при этом он плюнул в бывшего хозяина.
Но тотчас грянул дружный смех северной дружины, и парня грубо спихнули с порога, повалив на стылую землю рядом с оплеванным. Он решил ответить на оскорбление, под непрекращающийся гогот воинов со всей силы ударил гридня по лицу. Завязалась жестокая драка, серо-бурый снег неровно покрылся алым.
Один из иноземцев крикнул на своем языке:
- Хватит глазеть! Идемте внутрь! Может, там есть ценные вещи!
- Или жена этого слабака!- подхватил кто-то.
- И дочь! - добавили под конец, и свирепая толпа хлынула в богатый терем, круша
и ломая все, что ни попадалось под руку.
Гридень выбил врагу последние зубы, пнул в бок и оставил лежать в изодранной одеже на камнях своего окровавленного бывшего хозяина.
- Застудишься - до конца жизни мочиться под себя будешь!- ликующе бросил он на
прощание, а затем отряхнулся, стер кровь с подбородка, носа, и куда-то пошел.
2
Распоясавшиеся подданные Эймунда ворвались на очередной двор, выламывая по пути ворота.
Поромоня еще даже не просыпался,- зачем, когда есть десятки холопов и смердов? Его разбудил шум за окном и он недовольно позвал жену:
- Парашка-а! На кой там шумят?!
- Спасай шкуру, дурень!- крикнула та в ответ, бегая по дому.
- Ты со мной так не смей...,- начал он, но в этот момент тяжелое копье со звоном разбило окно из дорогого стекла, и осыпав осколками опочивальню, упало на пол.
- Ты, дрянь!! Меня во время не разбудила!- с новой силой выпалил Поромоня, брызгая слюной.
Жена внимательно и пристально посмотрела на него, а затем высунулась в разбитый
узкий проем и крикнула:
&nbs- Эй! Скорее сюда! Тут боярин убегает с богатством!
- Не бойся! Придем, глупая женщина!- со смехом отвечали ей на ломаном языке.
В озверении боярин ногой толкнул Парашу в спину, и та, не удержав равновесия, перекувыркнулась с окна и с отчаянным, полным страха криком рухнула вниз, глухо ударившись о козырек крыльца.
На лестнице послышались тяжелые, быстрые шаги. Боярин в смятении огляделся вокруг и не нашел ничего лучшего, как схватить трофейный меч...
На двор боярина ворвалась огромная толпа и хлынула к крыльцу терема, откуда выбегали варяги.
Живая волна смяла зажатых в узком проходе воинов, свеев начали колоть вилами, протыкать их доспех раскаленными кузнечными инструментами, отрубать головы топорами. Над людьми пронесся воинственный клич, слившийся с голосом народа. Багряная кровь лилась рекой и брызгала фонтаном.
Жестокая бойня шла меж горящих дворовых построек и запертых ворот. Варяги подожгли скотный и птичий дворы, а кто-то из новгородцев закрыл путь для отступления.
В свежий воздух взвилсись запахи крови и горелого мяса, крики боли и торжества.
На грядущий пир слетались вороны. Им было безразлично, кто одержит победу, вкус мертвой плоти и глаз у всех одинаков. Черная стая кружила над двором, омерзительно каркая.
- Отчего князь не помогаит?!- крикнул мужик в изорванном, окровавленном тулупе, с кровоподтеками и синяками на теле и лице.
- Сам он на стороне этих северян!- отвечал кто-то из гущи сражавшихся, крича, что-
бы его голос не затерялся среди звона и воплей.
Но спрашивавший его уже не слышал, он поплатился за разговорчивость и сейчас лежал под ногами толпы, сраженный лезвием.
Когда отделенная от туловища голова главного свея взметнулась над шлемами и шапками, тяжелые створки ворот с оглушительным треском разломились на куски, и в самое сердце сражения словно нож в масло проскользнули ярославовы дружинники.
- Ярослав на стороне северян! - истошно возопил какой-то холоп, случайно затесавшийся туда.
Тотчас его грязную рубаху проткнули длинным копьем и он, выкатив глаза, издал гортанный звук и подкосился. Теснота уже не позволила ему простереться под сапогами,мертвого человека мотало среди живых тел, словно в море.
Обрушилась крыша на скотном дворе, и каким-то чудом выбравшаяся корова протоптала себе дорогу, подминая под себя людей.
Уже кашей мелькали избитые дружинники, мертвые горожане, бегущие варяги, но пыл боя не утихал.
На мокром и грязном снегу, смешанном со льдом, тлели головешки, оставшиеся от деревянных построек. Их тут же топтали, прожигали подошвы и кричали от боли, но тут же забывали про это и разили противника.
Все же пересиливал народ. Это было видно уже спустя некоторое время. Сражение распалось на ряд отдельных стычек, где в основном добивали воев в доспехе.
Двор был устлан ковром мертвых , изукрашен кровью, завален ломаным оружием.
Звуки стихали. Лишь громко каркали пирующие птицы. Народ перебил всех...
Силан возвращался с жалким ошметком вместо левой руки, в изорванной кольчуге
и без шлема. Взгляд его потерял осмысленность, губы дрожали.
&nbs - Они убили всех свеев? Или дружину?!- Ярослав чуть не подскочил от изумления.
- Всех.- коротко отозвался тот. Затем немного подумал и добавил:- Нехорошо это было, из-за иноземцев своих же бить.
- Не тебе решать,- вдруг грубо оборвал князь.
Его хорошее настроение, появившееся после сладкого визита в самые светлые хоромы, ушло псу под хвост. Отправляясь к Ингигерде, он рассчитывал получить добрые вести со двора этого Поромони. Сначала он хотел привлечь к наказанию боярина, но поразмыслив, вспомнил, что Поромоню очень не любили за жестокость, а значит, дело было не в нем.
Ярослав должен был так поступить. Дай он волю народу, Эймунд тотчас ушел бы из Новгорода на свою родину, могла бы разразиться война. Кроме того, не задержалась бы и Ингигерда... Но теперь народ ненавидит его, надо как-то задабривать новгородцев, иначе они выставят его из города. Опять же, варяги побиты, и Эймунд не успокоится, пока горожане не будут наказаны...
Ярослав отпустил дружинника, и решил вновь обратится к Косняте.
"Только бы опять не скатилось все до нравоучений"- невесело подумал он.