Новиковская Марина : другие произведения.

Тайное правительство. Орден

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первый роман трилогии "Тайное правительство. Орден "- это воспоминание о прошлой жизни студентки из 21 века Марии Филатовой. Обычная девушка видит во сне свою жизнь в 18 веке, во времена Великой Французской революции. И жизнь эта связанна с деятельностью таинственного и могущественного ордена вампиров - "Тривольгинов". Орден пишет не только историю Франции, но и историю мира. Образование государства сша, появление доллара, революция во Франции - все это кирпичики в здании новой Империи. Путь Империи - это путь к трону ее Магистра епископа Анри Жерфо де Ла Росселя, возлюбленного и покровителя Марии Луизы де Сансильмонт (так звали студентку Марию Филатову в далеком прошлом). "Орден" - это роман о пути мыслящего существа во власть. Это роман о цене власти и о ее противоречиях.
  
  
  
  Пролог
  Novus Ordo Seclorum
  
  Большим Миром правит Империя Ордена. Солдаты её возглавляют правительства всех стран Земли. И всякий прозревший да будет уничтожен. Последние очаги сопротивления скоро будут истреблены. Наступит эра богов и зверей. И будут боги кормиться зверями. И не будет больше справедливости. Милосердия не будет. Лишь право сильного на власть!
  
  
  
  
  
   
  Часть 1
  
  1
  Я пришёл в ваш реальный, живой мир, чтобы уничтожать. Я, рождённый в недрах электронного разума вампир, принёс с собой дух Тёмного Братства. Я убийца и горжусь этим.
  Винсент Вальтиери
  
  Мария вздрогнула всем телом и проснулась. Ощущение того, что в комнате кто-то есть, сдавило тисками голову, тяжестью легло на плечи. Её не совсем пробудившееся сознание видело мечущиеся, лезущие на потолок тени.
  - Винсент, это ты? - спросила Мария воздух.
  Ей никто не ответил.
  "Ты просто дура! Винсент - персонаж игры!"
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Тёмные коридоры подземелья. Крупные ледяные капли срываются с потолка, падают, обжигают кожу обветренного лица. Уже двадцать дней я вампир. И десять дней назад Тёмное Братство приняло меня в свои ряды. Я стала рабой контрактов. Я уже не могу не убивать. Для того чтобы закрыть Врата Ада - Врата в Обливион, - нужно научиться убивать. И не важно, кто ты: ученик гильдий (бойцов или магов), рыцарь клинков или герцогиня Мании - всюду тебя принимают только после того, как ты убьёшь. Неважно кого: орка, эльфа, дэйдра или человека.
  Я всё время бегу. Мой бег бесконечен. Сменяются топоры, мечи, посохи".
  Стоп.
  "Я играю или сплю?" - Мария стала осматривать свою комнату.
  Тени перестали метаться, мир принял привычные очертания. Только возле кровати не стояла табуретка с ноутбуком.
  "Значит, сплю? Чёрт, - Мария с усилием потёрла виски. - Пора бросить играть. Иначе я свихнусь, и меня выгонят из института".
  
  Мир Обливиона. Такой яркий, красочный, настоящий. Отказаться от него - значит отказаться от жизни.
  Мария никогда не задумывалась над тем, что часто жизнь начинается не с рождения. Звучит абсурдно? Звучит абсурдно...
  Но...
  Сегодня она ещё Мария Филатова, студентка второго курса филфака Ставропольского государственного университета. А завтра? Кто знает, что будет там - завтра? С того момента, как появился мир Обливиона, всё стало так непредсказуемо...
  
  ***
  - Ты что, используешь комп как печатную машинку? - Толик недоумённо посмотрел на Марию.
  - Ну... - задумалась девушка, - я работаю в Word"e, печатаю контрольные, курсовые. Ещё иногда я просто пишу рассказы.
  - И всё? - в серых глазах молодого человека язвило недоумение. - А музыка? Интернет? Игры? - Толик отхлебнул из чашки кофе и причмокнул.
  Мария нервно посмотрела на часы. Ещё двадцать пять минут до начала киносеанса. Как бы ей хотелось не отвечать на его вопросы, не чувствовать себя так неловко...
  - Музыка? - переспросила Мария. - Я слушаю музыку на DVD. Интернет собираюсь скоро подключить. А игры... Мне же не пятнадцать лет.
  - Мне тоже, - простодушно улыбнулся Толик. - Уже за двадцать. Маш, ну ты даёшь! Просто печатать на компе курсовики. Разве это тема?
  - А по-твоему, детские развлечения - это тема?
  Мария начинала злиться. Кто-нибудь может объяснить ей, почему парни, с которыми она знакомится, начинают её обязательно чему-нибудь учить?
  - Какие детские? Ты хоть одну компьютерную игру знаешь?
  - Нет, - Мария растерялась совершенно.
  - Блин, - Толик покачал светлой кудрявой головой. - И на джойстике никогда не играла?
  - И на джойстике.
  - Так, - сказал Толик с видом вузовского препода. - Пора восполнить пробел в твоём образовании. Начнём завтра. У тебя есть дома комп?
  - Есть, ноутбук.
  - Тема! А какой? Что за процессор? Какой объём памяти?
  Мария пожала плечами.
  - Я не знаю.
  - Чё, не знаешь, какой у тебя ноут? Прикольно! Ну, приноси, разберёмся!
  
  Толик разбирался четыре часа. Вернее, всё это время он устанавливал новую Windows 7, программы и, самое главное, игры. Две из них: "Гарри Поттер и Дары Смерти" и "Dragon" не произвели на Марию особого впечатления. А вот "Oblivion"...
  Игра ворвалась в сознание героической музыкой. Победный марш покорителя. Она выбрала своего героя, точнее, героиню - высокого эльфа. Дала ей имя - своё. И с этого времени мир раскололся. Началась новая жизнь.
  Мария играла каждый день по пять-шесть часов. Играла, забирая время у сна, у учёбы, у отдыха. Через месяц Толик навсегда пропал. Нет, он не уехал в другой город, не умер. Просто ушёл куда-то, Мария даже не знала куда. Да, честно сказать, это её не волновало. Молодые люди появляются, исчезают, к этому быстро привыкаешь. В городе, где она живёт, Михайловске, вообще ко всему быстро привыкаешь. Провинция. Размеренная, скучная, похожая на бытие таракана жизнь. Из одного конца города в другой можно пройти за несколько часов. Унылый пейзаж. Кривые, в дожди затопленные улицы. Почти везде одноэтажные дома. Бурьян возле заборов. То там, то здесь стихийные свалки мусора. По вечерам практически невозможно встретить на улицах людей. Они прячутся в домах, в семьях. Лишь изредка из какого-то дома раздаётся возмущённый крик разъярённого человека. Значит, там ссора. С наступлением темноты собаки поднимают лай, приветствуя местных алкоголиков. Больше ничего. Провинция.
  
  ***
  Говорят, если ты кого-нибудь убьёшь, к тебе во сне придёт Тёмное Братство.
  Из слухов Сиродила
  
  - Тебя приветствует Тёмное Братство! Мы наблюдали за тобой. Ты нам подходишь, - человек в тёмном плаще смотрел на Марию с экрана монитора.
  Как жаль, что этот мужчина - результат компьютерной графики. Он так красив. Его глаза... Не могут такие глаза быть нарисованными.
  "Да, я вступлю в Тёмное Братство только для того, чтобы увидеть глаза вестника вновь".
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Сегодня я познакомилась с Винсентом... в игре, естественно. Познакомилась... Я говорю о компьютерном персонаже так, как будто он живой. Конечно, у кого-то это вызовет улыбку, кто-то покрутит пальцем у виска. Мне всё равно. Я знаю, что просто играю. И почему в игре я не имею права погрузиться, как это сказать... в иную реальность?
  В общем, неважно.
  Его зовут Винсент Вальтиери, и он вампир. Надо сказать, что меня саму дней десять назад покусала какая-то гадость. И не просто покусала, а превратила в вампира. И теперь я вынуждена бегать по ночам, пить кровь своих друзей по гильдиям, чтобы днём иметь возможность говорить с продавцами, герцогами, да наконец, с самим будущим королём. Дурацкое положение. Винсент - первый, кто мне подсказал, как избавиться от вампиризма. Хотя самому ему нравится быть особенным. Это он сам о себе так говорит. Особенный. Избранный, стоящий выше всех остальных, способный решать судьбы. Кто должен жить, а кто умереть.
  Винсент выдаёт мне контракты на убийства. И щедро оплачивает каждое исполненное дело. Бледный скуластый обольститель".
  
  ***
  - Мария, долго ты будешь сидеть у компьютера?
  - Мам, я сижу только час!
  - Ты сидишь третий час, - Татьяна Фёдоровна, мама Марии, подошла к дочери, взяла её за подбородок и посмотрела в глаза. - У тебя белки красные! Ты хочешь ослепнуть?! Да?!
  - Мам, ну не начинай! - Мария раздражённо посмотрела на маму. Ну вот, опять её остановили на самом интересном месте.
  - Боже, тебе девятнадцать, ты сидишь целыми днями дома, благо сейчас каникулы, и пялишься в этот чёртов экран! У тебя нет даже нормального парня! Как ты собираешься выходить замуж?
  - Я не выйду замуж! Никогда!
  - Не говори ерунды! Все девушки выходят замуж. Я согласна, не сейчас, сейчас пока рано, нужно доучиться, но ведь можно присматриваться.
  - К кому, мама? - Мария нажала на кнопку Esc, чтобы остановить игру. - К наркоманам, алкоголикам или дуракам?
  - Ну а этот твой компьютер... Ты могла бы познакомиться через интернет. Я читала, что сейчас люди так знакомятся и заводят семьи.
  - А ещё так находят маньяков и лохотронщиков.
  - Конечно, лучше просто сидеть дома и ждать, когда женихи сами придут, - устало вздохнула Татьяна Фёдоровна.
  Мария - хорошая девочка. Прилежная, послушная, вот только излишне замкнутая. С самого раннего детства она предпочитала быть в одиночестве. В саду, что за их домом, Мария облюбовала себе местечко и целыми днями играла там. Из песка она строила города, населяла их воображаемыми жителями. В тех городах любили, ненавидели, рождались и умирали неведомые люди. Когда Татьяна Фёдоровна спросила однажды дочь, кто эти люди, то Мария, не задумываясь, ответила - они из прошлого. "Из какого?" - спросила Татьяна Фёдоровна. "Из очень далёкого прошлого, - ответила Мария. - Тогда ещё не было машин. По дорогам ездили кареты и телеги. Тогда люди носили красивые длинные платья. Тогда были дворцы и короли".
  В обычной же жизни у Марии Филатовой не было ни дворцов, ни королей.
  
  ***
  "Мама, ты не понимаешь! Я пришла в этот мир, чтобы наблюдать, а не жить. Когда-то мне были безразличны многие детские развлечения. Когда песочные города пали, я часто стояла возле забора и смотрела на игры. Другие дети играли в выбивного, в догонялки. А у меня над головой шелестела листва. Шум завораживал, и мне казалось, я смотрю фильм. Я зритель и герой.
  В какие-то моменты я переставала чувствовать себя человеком. Я была духом, воплотившимся случайно, спонтанно. Ты не замечала этого, мама, ни тогда, ни сейчас. И не понимала. Это не твоя вина, просто ты по-другому мыслишь, по-другому воспринимаешь мир.
  До Обливиона мне было не интересно жить. Хотя я читала книги, смотрела фильмы, и они на какое-то время пробуждали моё сознание. Но сюжеты вскоре меркли, и я вновь погружалась в забытье.
  А сейчас, мама, ты пытаешься оторвать меня от смысла, чего-то действительно реального. Пытаешься разлучить меня с Винсентом".
  - Какая ты упрямая! Ну, прервись хоть на минуту! Пойди, поешь. За этой игрушкой ты забываешь обо всём!
  Мария выключила компьютер и поняла: сегодня играть уже не сможет. Настроение испорчено безнадёжно. Её выдернули из грёз. Как всегда не вовремя, как всегда бесцеремонно.
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Сегодня мне приснился сон. Я стояла в заброшенном доме, в подвале, среди всякого пыльного хлама. Я знала этот подвал и этот дом. И город, в котором они находились - Чейдинхол - тоже знала. Я привычно нырнула в проём развороченной стены, пробежала по петляющему каменному коридору, открыла дверь с изображением красного черепа и попала в подземелье.
  Тайное убежище Тёмного Братства.
  Я нашла Винсента в одной из мрачных полутёмных комнат.
  Передо мной стояли топчан с небрежно брошенным на него бежевым матрасом, круглый стол. На столе серебряный кубок и наполовину опустошённая бутылка вина Братьев Сурили. Немного хмельной Винсент сидел на старом стуле и раскачивался из стороны в сторону. Стул поскрипывал в такт его движениям.
  Минуту он просто молчал. Наверное, для того, чтобы я постепенно осознала: это не игра.
  - Узнала меня? - спросил Винсент, и голос его больше не был электронным. - Вижу, что узнала.
  Он говорил тихо, почти шёпотом. Местами мягкий баритон переходил в бас. И от этого у меня возникало ощущение падения в пустоту.
  - Я сплю? - задала я нелепый вопрос.
  - Ты живёшь, - ответил Винсент. - Ты живёшь, чтобы служить Тёмному Братству. И у тебя очередной контракт. Желаешь узнать подробности?
  Я странно себя чувствовала. Так всегда бывает, когда я понимаю во сне, что сплю. Это не реальность, но всё вокруг так реально.
  - Я слушаю тебя, - ответила я Винсенту.
  - Хорошо, - он улыбнулся, и у меня в голове промелькнула мысль, что в игре вампир редко улыбается и совершенно по-другому. - Тебе нужно попасть в тюрьму Имперского города. Твоя цель один заключённый по имени Вален Дрет. Заказчик, оплативший контракт, хочет, чтобы ты проникла в тюрьму незаметно. Лучше всего это сделать, пройдя по канализационным системам. Тем более что путь этот тебе известен.
  "Конечно, известен", - подумала я.
  Игра Обливион началась с того, что я, то есть моя героиня, сидела в тюрьме. В тюрьме того самого Имперского города. И оказалось, что в моей камере есть потайной ход, через который королю Сиродила Септиму взбрело в голову бежать от преследовавших его Рыцарей Рассвета.
  - В общем, - продолжал Винсент, - если ты незаметно убьёшь Валена, то получишь премию...
  
  На этом я проснулась. Ничего себе видение. И Винсент совсем как в игре, вернее, как в жизни. В какой жизни? Его же не существует. Но Винсент, который мне только что приснился, выглядел ну почти как самый обыкновенный человек. Я задумалась, вспоминая подробности его внешности. Скуластое лицо, тёмные... или нет, чёрные глаза, тонкий аккуратный нос. Стоп. У Винсента в игре нос немного другой, более короткий. Потом коричневая куртка, чёрные кожаные штаны - в игре то же самое. И ещё волосы. В моём сне они у него стали длиннее, почти до плеч, и закрутились в тонкие оттянутые спиральки.
  Воображение. Это просто воображение так оживило компьютерную графику.
  Через час после пробуждения я села за игру".
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Я снова в игре. Бегу по лабиринту канализации Имперского города. Здесь живут отвратительные мутанты: гигантские крысы и крабы. Эти существа меня нервируют, я попусту размахиваю мечом, чтобы убить их. Но ещё более меня нервируют замки, которые нужно вскрывать постоянно ломающимися отмычками.
  К сожалению, мне не удалось пройти тихо мимо имперской стражи. Пару стражников пришлось убить. Премии мне не видать. И оказалось, что я знаю Вален Дрета. Это тот самый тип, который издевался надо мной в самом начале игры. Обзывал ничтожеством, обещал, что я сгнию здесь и мой труп съедят крабы и крысы. Я с радостью убила его из лука - мерзкий тип.
  А затем топчан, стол, стул и вино.
  Винсент читает книгу, быстро перелистывая страницы.
  Только сейчас до меня доходит, что задание контракта, полученное во сне, совпадает с заданием в игре "Oblivion".
  
  Ночью во сне я вновь увидела Винсента.
  - Ты достойная сестра Тёмного Братства, и я объявляю о твоём повышении. Теперь ты - ликвидатор.
  
  Похоже, мама права, с этой игрушкой надо быть осторожнее. Я проснулась от явного ощущения присутствия кого-то. Мне показалось, что краем глаза я увидела фигуру в кожаных штанах и коричневой куртке, фигуру Винсента".
  
  ***
  - Мама, что с тобой?
  Мария растерянно склонилась к сидящей в кресле Татьяне Фёдоровне. Голова её запрокинута назад, рот широко открыт. Кажется, нет дыхания.
  - Мама! - девушка почувствовала приближение истерики.
  "Успокойся! - приказала себе Мария. - Мама просто без сознания. Возможно, сердечный приступ. Надо вызвать скорую".
  
  Врачи прибыли на удивление быстро. Минут через пятнадцать после звонка. Высокая худощавая, в белом халате, неопределённого возраста женщина пощупала пульс у Татьяны Фёдоровны и развела руками.
  - Она умерла.
  - Как? - не поняла Мария.
  - Как человек. Вы её родственница?
  - Я её дочь.
  - Хорошо, - женщина в белом халате кивнула. - Сейчас мы отвезём вашу маму на вскрытие в морг, а затем вам нужно будет забрать тело.
  - Какое тело? - Марии показалось, что она спит и видит самый кошмарный сон в своей жизни. Она потёрла веки, подёргала себя за уши.
  - Девушка, что с вами? - строго спросила женщина неопределённого возраста. А затем крикнула в приоткрытую на улицу дверь: - Вась, неси носилки. У нас покойник.
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Я говорила о своей боли, но меня никто не слышал.
  Я кричала от отчаяния, но все отворачивались от меня.
  Я хотела умереть, но страх лишал меня смелости.
  Я хотела перестать думать, но мысли не покидали меня".
  
  На похороны приехал весь курс, с которым Мария училась в университете. Девушка старалась всю дорогу до кладбища не смотреть в лицо мамы, но её взгляд непроизвольно задерживался на внезапно похудевшем синеватом лице. Мария так и не смогла закрыть маме рот, хотя старалась. Повязала голову платком, туго стянула его концы под подбородком. Слишком поздно, труп окоченел, и старый платок с трудом удерживал нижнюю челюсть. "Оскал смерти, - подумала Мария. - Это не мама! Это страшное тело просто не может быть мамой!" Почему-то вспомнились слова, сказанные Татьяной Фёдоровной за день до смерти:
  - Доченька, ну оторвись от своей игрушки, поговори со мной. Мне так одиноко иногда...
  И что же она ответила?
  - Мам, попозже. Сейчас, выполню контракт.
   Контракт на убийство. Контракт смерти. В игре.
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Я буду вечно жалеть о том, что не поговорила тогда с тобой, родная. Не спасла тебя от одиночества. Ты ушла, а одиночество осталось".
  
  Могилу засыпали. Все разошлись. Мария не стала делать поминки. Зачем? И денег ни копейки, всё ушло на похороны, и ни к чему вся эта обжираловка по поводу чьей-то смерти. Девушка знала: её будут обсуждать, шептаться в её отсутствие. Как же, без отпевания, без поминок мать похоронила! Наплевать! Марии теперь на всё наплевать! Она чувствовала, что за её спиной с лязгом закрываются ворота. Врата Обливиона. Над головой бескрайнее алое небо и десятки чудовищ, бегущих за ней, наступающих на пятки. И сны, в которых тщетно пытается спасти Мария своего самого любимого человека. Сны, от которых она просыпается с криком:
  - Прости!
  
  Уже неделю Мария не выходила из дома. (В университете ей позволили взять дополнительную неделю к каникулам). И редко покидала комнату, только по нужде. Мария не помнила, когда в последний раз она ела. Она просто лежала в кровати с закрытыми глазами и старалась не думать ни о чём. А когда думала - начинала плакать. Долго, часами. Она включала музыку и рыдала. Глаза опухали, голова невыносимо болела. Марии казалось, что в мозг ей налили раскалённый металл, и он сейчас расплавит кости, мясо и кожу. Когда боль становилась нестерпимой, Мария наливала в бокал из-под шампанского Кагор и залпом выпивала. Терпкий сладкий вкус церковного вина, самый лучший, самый изысканный. А потом приходил сон, сначала чёрный без видений, затем с силуэтами незнакомых людей, а потом опять приходила мама:
  - Доченька, поговори со мной.
  Невыносимо!
  Мария почти забыла о времени. Сколько она пробыла одна в своей комнате, на кровати? Может, неделю, а может, уже две? И только дата на календаре - 31 декабря - возвращала чувство реальности. Сегодня Новый год. Самый тёмный, самый грустный праздник на свете. Мария посмотрела на разбросанные по полу кофты, брюки, платья. Она так спешно искала вещи, в которые можно одеть маму, чтобы её положили в гроб. "Надо бы убрать. Хоть немного приготовиться к встрече", - подумала Мария и снова разрыдалась. Но слёзы отказывались вытекать из глаз. Они просто закончились.
  
  Из дневниковых записей Марии:
  "Когда в новогоднюю ночь я, напившись вина, впала в забытье, ко мне пришёл Винсент. Не могу сказать, произошло ли это во сне или наяву. Точно могу сказать: ни одного дня после смерти мамы я не играла в "Oblivion".
  Винсент пришёл, встал возле моей кровати, разбудил меня.
  - Мы долго не виделись, сестра. А между тем, у меня есть для тебя новый контракт.
  - Отвали, - сказала я, с трудом разлепляя веки. - Отвали, придурок!
  - Это невежливо, сестра. Тёмное Братство желает видеть тебя.
  - А я не желаю видеть ни тебя, ни Тёмное Братство!
  - Думаешь, если закроешься от нас в своём горе, тебе станет легче? Если оставишь игру - вернёшь мать?
  Да как он смеет говорить об этом? Кто он такой, этот Винсент? Просто персонаж "Oblivion"! Рисованный герой!
  - А с чего ты решил, что имеешь право читать мне нотации? Тебя не существует. Ты придуман. Ты появляешься, когда я включаю ноутбук, и исчезаешь, когда я выключаю его.
  Винсент смотрел на меня молча и улыбался. Его усмешка бесила меня.
  - Значит, ты так и будешь сидеть в захламлённой комнате одна, пить вино, плакать и забываться во снах? Почти ничего не есть? А между тем игра способна встряхнуть тебя.
  - Я хочу умереть, - тихо и как-то жалко сказала я.
  - Если хочешь умереть - умирай. Но сразу, не растягивая... Повесься, отравись. Ну, или что ты там сама предпочитаешь. А если хочешь жить, то живи. Я не настаиваю. Не хочешь играть - не играй. Я уйду, больше не буду тебя беспокоить.
  
  И Винсент исчез. Из снов. Ноутбук я не включала из упрямства. Ещё не хватало, чтобы какой-то выдуманный вампир руководил мной!
  Но...
  Винсент не просто ушёл. Он забрал с собой мои сны. Все, до единого. И те, в которых я безнадёжно пыталась спасти маму, и те, в которых меня преследовали чудовища, и другие, самые желанные, где я гуляла по берегу моря или по омытому дождём лесу. Из комнаты я попадала в черноту, из черноты в комнату. Так прошло четыре дня. Мне казалось, я схожу с ума. В какой-то момент я подумала о том, что сама себя заживо похоронила...
  И тогда я включила ноутбук. Вошла в мир Обливиона, единственный ещё оставшийся со мной мир.
  
  ***
  Я снова в игре.
  Винсент вручил мне тайный приказ от вестника Тёмного Братства Люсьена Лашанса. Месье Лашанс приказывал мне прибыть в его убежище одной и никому не говорить о содержании приказа, даже Винсенту.
  Я нашла вестника в катакомбах давно разрушенного форта. Как всегда, он был обаятелен, серьёзен и высокомерен.
  - Ты удивлена, не правда ли? - спросил Люсьен. - А между тем мне больше не к кому обратиться. В Тёмном Братстве завёлся предатель. У меня есть сведения, что это один из обитателей Чейдинхолского убежища. Ты пришла в братство уже после его выявления и потому вне подозрений. Задание, которое я тебе хочу дать, необычно, и, возможно, ты не захочешь его выполнять. Я дам тебе время на размышления.
  - Что я должна сделать?
  - Очистить Чейдинхолское убежище. Убить всех его обитателей. Да, да... Мы не знаем, кто именно предатель, но рисковать Братством не можем. Тебе придётся убить всех, и Винсента в том числе. Ты берёшься за этот контракт?
  Берусь ли я? Разве у наёмного убийцы есть выбор?
  Они умирали от моей руки один за другим в укромных уголках убежища. Застигнутые врасплох, изумлённые. Последним я убила Винсента.
  - За что? Что я тебе сделал? - спросил он меня перед тем, как мой меч заставил его замолчать навсегда.
  Ни за что, Винсент. Это просто контракт. Ты сам мне говорил, что я должна выполнять любой контракт, выданный Чёрной Рукой Тёмного Братства.
  
  Я провела за ноутбуком четыре часа. Время, как обычно, проскочило мимо меня незаметно. Сюжет игры немного встряхнул меня. Как и говорил Винсент. Бедный, теперь я его уже никогда не увижу.
  Так думала я, опуская крышку ноутбука.
  И ошибалась.
  
  Винсент пришёл ко мне во сне.
  - Тебя же убили, - сказала я ему. - Я тебя убила.
  - Моя дорогая Мария, мне кажется, пришло время сбросить маски, ведь карнавал завершается.
  - Чего? - ошарашенно спросила я.
  - Я не Винсент, - продолжал вампир. - Твоё сознание сыграло с тобой злую шутку.
  - А кто ты? - спросила я, с изумлением наблюдая за тем, как привычный компьютерный персонаж меняет свой облик.
  Передо мной через несколько секунд стоял действительно не Винсент, а незнакомый высокий худой мужчина в рясе с крестом на шее.
  - Я - воспоминание, - сказал незнакомец.
  - Какое ещё воспоминание?
  Что за бред? Нет в моей жизни таких странных воспоминаний.
  Незнакомец ухмыльнулся, и на мгновение я увидела удлинённые, острые, как у собаки, клыки. Так он всё-таки вампир?
  - Хорошо. Пойдём, - незнакомец протянул мне руку.
  - Куда пойдём? Кто ты такой?
  - Ах, да. Я забыл представиться, хотя ты хорошо знала моё имя когда-то... Анри Жерфо де Ла Россель - епископ, глава парижского отделения ордена Тривольгинов.
  - Глава какого ордена?
  - Пойдём, - Анри-Винсент взял меня за руку чуть выше запястья и...
  Я почувствовала, что падаю, как в детстве, с высокой башни стремительно вниз. Я зажмурилась, чтобы не чувствовать удара о землю, но падение внезапно прекратилось. Я нерешительно открыла глаза, сначала правый, затем левый. Передо мной в неярком зареве от света факелов материализовался странный зал. В нём не было окон, на стенах, обитых алым бархатом, висели огромные орнаментированные гобелены. Пол тоже застлан бархатом - чёрным.
  Я чувствовала себя очень странно. Не собой, а кем-то другим. Когда глаза привыкли к полутьме, я увидела, что в зале есть люди. Точно не знаю сколько, наверное, человек двадцать. Все они одеты в чёрные с капюшонами плащи, из-за чего не видно их лиц. Люди образовывали круг, центром которого служила каменная плита. В мои мысли сразу впрыгнуло слово "алтарь". Фигуры в плащах монотонно бубнили себе что-то под нос, не то что слов не разобрать, вообще непонятно, какой это язык.
  "Общество сатанистов совершает обряд", - подумала я, ни с чем другим увиденная мной картина не ассоциировалась.
  - Это что, секта? - спросила я шедшего рядом со мной Анри.
  Он не ответил, только приложил указательный палец к губам.
  - Silentium! - сказал кто-то.
  Люди в балахонах бубнили всё громче и громче, а я понимала, что, во-первых, бубнят они не по-русски, а во-вторых, речь их вполне характерна для...
  Французы, что ли?
  И тут Анри потащил меня к "алтарю". Я до сих пор не могу понять, что произошло со мной дальше. Мария Филатова перестала существовать. Мою личность словно кто-то за секунду стёр. Но я осталась. Другая я. Меня по-прежнему звали Мария, но эта новая Мария понимала, что происходит.
  
  Великий Магистр Ордена Тривольгинов, маркиз Ла Файет, поднёс к моим губам металлическую чашу. В тусклом свете факелов трудно было понять, что в ней. Я видела что-то тёмное, странно пахнущее то ли сыростью, то ли гнилью.
  - Boit!
  Я поднесла чашу к губам и отхлебнула.
  Кровь! Это кровь!
  Ужас сковал всё моё тело от осознания того, что обратной дороги уже не будет.
  - Boit!
  Я, сдерживая тошноту, влила струю крови себе в рот. Горло сдавил спазм, я не могла дышать. Мне казалось, я видела тень старухи на золотом фоне герба на стене под потолком. Герба, изображавшего крылатого двуглавого змея. Мне казалось, я видела саму смерть.
  - Умирающий в одном мире да будет рождён в другом! - торжественно произнёс Анри Жерфо де Ла Россель. - Орден Тривольгинов принимает тебя, сестра. Ты больше не меченая, ты госпожа.
  
  Меня тошнило всё сильнее и сильнее. Я сдерживалась как могла секунду, две, три, пять... а потом кровь из моего нутра выплеснулась на алтарь.
  - Я не смогу, - прохрипела я, ожидая, что Великий Магистр вытащит свою шпагу и заколет меня.
  Но сквозь пелену рвотных слёз я видела только губы маркиза Ла Файета, улыбающиеся, мясистые, и длинные острые клыки.
  Я отшатнулась.
  Что за фигня мне снится? Я повернулась и побежала к двери, единственной в этом жутком зале. Схватила прохладное металлическое кольцо, дёрнула на себя и замерла.
  Я увидела другой зал, похоже, банкетный. Длинный ряд приставленных друг к другу столов, застланных белыми скатертями. Кавалеры и дамы во фраках и полонезах пили, ели, разговаривали, смеялись. Это походило на съёмки кинофильма. Я рассматривала людей, когда захлопнувшаяся за мной дверь распахнулась и фигуры в плащах одна за другой прошествовали в праздничный зал с обнажёнными шпагами. Пирующие замерли, затем их лица исказил ужас. Приговорённые к смерти. А дальше...
  От того, что произошло дальше, меня рвало уже наяву, после пробуждения.
  Члены Ордена убивали всех, изощрённо, жестоко. Вспарывали животы, вытаскивали кишки, наматывали их на клинки и, вдоволь насладившись агонией, рубили головы. Жертвы метались по залу, кричали, но их никто не слышал, к ним никто не шёл на помощь. Я стояла и смотрела, оцепеневшая, зачарованная. И не могла ни отвернуться, ни закрыть глаза. Неведомая сила приказывала мне смотреть. К горлу вновь подкатила тошнота. Последнее, что я помню, отлетевшая мне под ноги белокурая женская голова.
  - Беатрис! - крикнула я и проснулась.
  Меня тошнило реально. Я чувствовала во рту горьковатый вкус рвоты. Ничего не понимая, я соскочила с кровати и помчалась в коридор. Еле успела добежать до таза. Из меня вываливалась коричнево-жёлтая жидкая масса. Неужели это то, что я ела вчера вечером? Разве так выглядят пельмени? Мне стало очень плохо. Перед глазами всё колыхалось, голову нещадно давило что-то невидимое. Понимая: накатывает обморок, - пыталась успокоить дыхание. Раз, два, три, четыре. Я считала медленно. Вдох, выдох. Кажется, отпускает. Что это было? Что мне привиделось? Никогда в жизни не смотрела более изощрённого кошмара".
  
  ***
  Теперь Мария боялась спать. Ночное видение оказалось слишком реальным. Вкус и запах крови. Искорёженные мукой лица жертв и насмешками - палачей. А более всего в память врезалась эта голова, упавшая под ноги. "Голова Берлиоза"! Неужели бывает так страшно? Когда ужас с течением времени не проходит, а только усиливается? Даже в морге, когда Мария одевала сине-жёлтый труп мамы, так страшно не было. Разве есть на свете что-то более жуткое, чем смерть самого близкого человека? Да. И это что-то ворвалось в жизнь Марии Филатовой через оставшиеся открытыми врата Обливиона.
  
  Можно не спать сутки, и тогда голова станет каменной, а веки тяжёлыми, как чугунные заслонки. Можно не спать двое суток и перестать принадлежать себе. Тело берёт над духом полную власть, подчиняет его себе, лишает разума.
  Мария вырубилась через двое с половиной суток в шесть часов вечера. Сон пришёл помимо воли, едва девушка села в кресло и на минуту откинула голову назад.
  - Это будет самый длинный в твоей жизни сон, - отчётливо произнёс приятный мужской голос.
  Мария с усилием разлепила веки. Возле кресла в современном чёрном классическом костюме стоял Анри Жерфо де Ла Россель. Вероятно, недавно он посетил парикмахера, так как длинные тонкие спиральки отсутствовали. Коротко стриженные чёрные волосы аккуратно зачёсаны к затылку.
  - Паранойя, - сказала Мария, еле ворочая языком. - Я спятила.
  - Не волнуйся, всё будет хорошо, - Анри приложил свою ладонь ко лбу девушки.
  Ладонь оказалась ледяной. Как будто рука не живого человека, а мраморной статуи коснулась её. И, как в кошмарном сне накануне, личность Марии стала постепенно стираться. Секунда за секундой. Минута за минутой.
  
  Другая жизнь
  
  Антигон, заметив, что его сын самовластен и дерзок в обращении с подданными, сказал: "Разве ты не знаешь, мальчик, что наша с тобой власть - почётное рабство?
  Элиан "Пёстрые рассказы"
  
  2
  - На деревенском кладбище живёт вампир! - сказала рыжеволосая кудрявая девочка лет восьми, вылавливая ладошкой из прозрачной зеленоватой воды головастика.
  - Неправда! - усомнилась другая девочка, примерно того же возраста, но с тёмно-каштановыми лохматыми сколотыми на затылке кудрями, и подставила под руку с головастиком глиняный горшок из-под мёда.
  В горшке под лучами весеннего солнца золотилась вода из пруда. Головастик нырнул и удивлённо уставился на других таких же головастиков.
  - Это правда, Мари! - разозлилась рыжеволосая и гневно посмотрела синими глазами на свою собеседницу. - В деревне об этом все говорят.
  - Они дураки! - ответила Мари, и в её зеленых глазах озорно отразился луч света.
  - Сама ты дура! И знаешь, кто этот вампир?
  - Кто?
  - Дядюшка Джо.
  - Дядюшка Джо - кузнец, - темноволосая девочка постучала подругу пальцем по лбу. - А ты точно дура.
  - Дядюшка Джо - вампир. На самом деле он давно умер. И живёт на кладбище.
  - И где он там живёт?
  - В склепе, наверное.
  - Неправда!
  - Пойдём, посмотрим?
  - Сейчас?
  - Ночью.
  - Меня ночью мама в деревню не отпустит.
  - А мы тайно, чтобы мама не узнала.
  Девочек, сидящих тёплым майским днём на корточках возле небольшого пруда, недалеко от северной башни замка Санси, звали Селя и Мария Луиза.
  Селя - рыжеволосая кудрявая - служанка другой, Марии Луизы - юной маркизы де Сансильмонт.
  Обе они хорошо знали дядюшку Джо, деревенского кузнеца, ещё до рождения девочек приехавшего из Англии в Руан в поисках жены и работы. И то, и другое он нашёл в небольшой деревушке, всего в одном лье от замка Санси и в двух лье от самого Руана.
  Дядюшка Джо женился, у него появились очаровательные мальчики: Фред и Мэлз. И вот тебе новость - оказывается, этот тихий, незаметный человек - вампир! Мертвец, ночами выходящий из могилы, чтобы пить кровь односельчан.
  - У вампиров не бывает детей, - Мария Луиза с сомнением посмотрела на пойманных головастиков.
  Смогут ли из них вырасти хорошие лягушки? Такие, как в прошлом году. Тогда лягушки выросли хорошие. Только они быстро разбежались из дубовой бочки с водой. И Мария Луиза не знает почему. Маму ведь об этом не спросишь. Маме вообще не стоит говорить ни о бочке, ни о лягушках. Она посмотрит строго и скажет:
  - О пресвятая Дева Мария, пристало ли тебе, маркизе де Сансильмонт, такое поведение.
  И про дядюшку Джо спросить нельзя. Ведь, наверное, тем более не пристало маркизе бродить ночью по кладбищу.
  Вообще-то, и сама Мария Луиза никуда не хочет идти. Но Селя так насмешливо на неё смотрит. Откажись - и она вмиг назовёт её трусихой.
  - А мой двоюродный прапрапрадедушка тоже видел вампира и даже разговаривал с ним, - гордо сказала Мария Луиза, прижимая горшок с головастиками к груди. - Мне мама об этом рассказывала.
  - Ну и что? - пожала плечами Селя. - Когда жил этот твой прапра? Сейчас можно придумать что угодно.
  - Он жил больше ста пятидесяти лет назад, но это правда! Это семейное предание, - насупилась Мария Луиза. Значит, Селе можно рассказывать всякие жуткие истории, а ей нет?
  - Ну хорошо, - сказала Селя таким тоном, как будто она была маркизой, а не Мария Луиза. - Рассказывай.
  - Мой двоюродный прапрапрадедушка жил при короле Генрихе III. И был очень важным человеком при дворе. Я не помню кем, хотя мама мне об этом говорила. Фин... Финном. Нет, не финном. В общем, не помню. Но король его очень любил и уважал. Звали моего прапра Николас Гарлей де Санси. И вот однажды повстречал он сатану - самого главного вампира.
  Селя расхохоталась.
  - Чему ты смеёшься? - обиделась Мария Луиза. - Не веришь, что маркиз де Санси встретил сатану?
  - Нет, - Селя покачала головой. - Не верю. Я представила, как подходит к маркизу сатана и говорит: "Здравствуй, я сатана - самый главный вампир!"
  - Да не так он к нему подошёл! - возразила Мария Луиза. - И не знал сначала Николас де Санси, что это вообще сатана. Мама рассказывала, что встретил мой прапрапрадедушка однажды путника. И предложил ему этот путник купить большой-пребольшой алмаз по маленькой цене. Сказал, что этот камень принесёт ему удачу и славу. Но взамен попросил об одной услуге.
  - О какой услуге?
  - Доставить свёрток одному человеку в Париже.
  - И маркиз?..
  - Маркиз де Санси свёрток доставил, но не удержался и посмотрел, что в нём было. А была там человеческая отрезанная голова!
  - Ой, - испуганно сказала Селя. - И что было дальше?
  - А ничего. Николас Гарлей де Санси отдал свёрток и попытался забыть эту историю. Забыть о том, что он купил алмаз у самого сатаны.
  - А почему ты решила, что этот сатана вампир?
  - Потому что сатана и есть самый главный вампир. Так говорит мама. А если так говорит мама, то значит, так оно и есть.
  Селя не стала оспаривать авторитет старшей маркизы де Сансильмонт. Она несколько побаивалась эту строгую напудренную женщину, хотя восхищалась её необычными причёсками. В чёрных волосах мадам Жозефины де Сансильмонт часто можно было увидеть искусно сделанный замок или корабль.
  - Значит, встретимся после полуночи на кладбище, возле ворот? - спросила Селя. - Может, мы тоже сможем поговорить с вампиром?
  - Нет, - возразила Мария Луиза. - Я с вампиром разговаривать не буду.
  - Но ты придёшь?
  - Приду.
  
  
  ***
  Из замка Санси Мария Луиза вышла в полночь. Вернее, не вышла, а вылезла через окно своей комнаты, спустившись по верёвочной лестнице. Её Селя у кого-то выпросила в деревне прошлым летом. Лестница хранилась в комнате Марии Луизы в тайнике - глубокой щели между камнями стены под гобеленом.
  Ночь оказалась достаточно светлой. Хотя до полнолуния оставалось три дня, луна сияла почти во всю свою мощь, и даже небольшие облачка не очень ей мешали. Селя жила в деревне. В замок она приходила утром, одевала Марию Луизу, причёсывала, подавала завтрак, обед, полдник и ужин, а на ночь возвращалась домой. Маркиза Жозефина де Сансильмонт почему-то не позволяла служанке дочери оставаться в замке, хотя её собственные слуги жили в Санси. Возможно, объяснялось это тем, что слуги мадам Жозефины были наняты в Руане и, по мнению маркизы, стояли намного выше деревенских цыган.
  Мария Луиза поморщилась при мысли о том, что ей придётся ночью спуститься с холма на дорогу, пройти небольшую дубовую рощу, перепрыгнуть через ручей, обогнуть деревню и остановиться возле скрипучих железных ворот кладбища. Путь, вообще-то, знакомый. Но девочка ещё ни разу не преодолевала его ночью. Мария Луиза вздохнула и побежала. Часы на главной башне замка только что отбили двенадцатый удар. Мария Луиза посмотрела на небо. Звёздное, глубокое, красивое. Она обожала ночное небо. Селя рассказала как-то деревенскую легенду о душе одного крестьянина, который жил во времена первого короля Франции и который захотел после своей смерти стать звездой. Господь выслушал крестьянина, удивился его безумной идее, но согласился. "Хорошо, - сказал Господь, - если ты проживёшь праведно, то я исполню твою просьбу". Прожил крестьянин в труде и заботе о близких своих, не запятнал свою душу грехами и стал после смерти звездой. И с тех времён каждый умирающий на Земле праведник всходил на небо, и зажигалась новая звезда.
  Мария Луиза представляла, как под ночным светом мир вокруг преображается. Становится из привычного волшебным. Она мечтала, мечтала и не заметила, как подошла к кладбищу. Сели не было.
  "А если она не придёт? - засомневалась Мария Луиза. - А если она просто пошутила?"
  В том, что Селя могла так поступить, можно было не сомневаться.
  Они так не похожи друг на друга, эти две восьмилетние девочки. Юная маркиза и её служанка.
  Тихая, спокойная, задумчивая Мария Луиза и вертлявая, смешливая Селя. Мария Луиза могла часами сидеть, уединившись, и наблюдать за солнцем. За его восходом, медленным движением по небу к зениту, а затем - таким же медленным - к закату. Селя от сидения на одном месте просто умерла бы. А потому она тащила свою госпожу в дубовую рощу.
  - Ты разве не видела, какую кучу соорудили там муравьи?
  Или на пруд - охотится на головастиков. Именно она научила Марию Луизу выращивать лягушек и ловить в цветах пёстрых бабочек.
  Иногда, чтобы растормошить слишком погружённую в себя Марию Луизу, Селя шутила. Могла тихо подкрасться сзади и засунуть за шиворот только что пойманную ящерицу. Визг, поднимавшийся вслед за этим, забавлял озорницу. Но Мария Луиза не сердилась на неё. Без Сели слишком одиноко среди сырых, местами покрытых мхом стен замка.
  В общем, вполне могло оказаться, что Селя пошутила и на этот раз. Мария Луиза с тоской посмотрела на кладбище, словно накрывшее тёмным одеялом землю. Надгробия, бесконечные вросшие в землю надгробия и старая полуразрушенная часовня вдалеке. Мария Луиза вспомнила отца, умершего полгода назад от странной болезни. Мария до сих пор помнит его синее опухшее лицо без носа. Лицо, которое она увидела перед самой смертью отца, когда мама велела ей пойти попрощаться с ним.
  - Не подходи близко! - истерично крикнула маркиза Жозефина де Сансильмонт, когда Мария Луиза кинулась со слезами к этому страшному непонятному человеку, в котором с трудом узнавала она своего папу.
  - Мама, почему он стал таким? - испуганно спросила девочка маркизу.
  - Это поцелуй дьявола, деточка. Так выглядит всякий грешник, когда его поцелует сатана.
  И Мария Луиза поклялась тогда Пресвятой Деве, что никогда не будет целоваться с дьяволом-сатаной, а также никогда не будет у него ничего покупать, как прапрапрадедушка. Потому что дьявол-сатана самый главный в мире вампир.
  
  ***
  - Ты уже здесь?
  Мария Луиза вздрогнула и пронзительно завизжала.
  - Ты что кричишь? - недоумённо спросила её только что подошедшая Селя. - Дядюшка Джо услышит.
  - Ты меня напугала, - ответила Мария Луиза чуть не плача. - Я думала, ты меня обманула.
  - Я никогда тебя не обманывала, - обиделась Селя и капризно надула губки. - А не веришь мне - можешь не смотреть на дядюшку Джо и идти обратно.
  - Извини, - Мария Луиза испугалась, что Селя сейчас убежит.
  Она могла это сделать. Гордая деревенская девочка могла убежать и оставить маленькую маркизу одну на кладбище.
  - Ладно, - Селя поправила съехавшую набок копну рыжих волос. - Мы сейчас спрячемся около часовни. Дядюшка Джо должен пройти мимо нас.
  Только девочки присели за пышным кустом жасмина, как дядюшка Джо в самом деле появился. Высокий, худощавый, одетый в длинный охотничий плащ, он шёл медленно, припадая на одну ногу. В свете почти полной луны двум маленьким девочкам дядюшка Джо казался чудовищем, вылезшим из мира грёз, чтобы убивать.
  - Видишь? - спросила Селя.
  - Вижу, - ответила Мария Луиза.
  - Ну?
  - Он точно - вампир!
  - И дьявол.
  - Маленький дьявол.
  - Почему маленький? - удивилась Селя.
  - Потому что про большого дьявола я тебе уже рассказывала. С ним встречался мой прапрапрадедушка и папа. Папу дьявол даже целовал, отчего он покрылся волдырями, стал заживо гнить и умер.
  - Жуть, - протянула Селя. - Это значит, если дядюшка Джо нас поцелует...
  - Мы превратимся в разлагающиеся трупы.
  Дядюшка Джо проковылял мимо часовни и исчез среди молчаливых надгробий, а Селя и Мария Луиза ещё долго сидели, прижавшись друг к другу, и дрожали.
  
  ***
  Той же ночью Марии Луизе приснился сон. Вообще-то, маленькой маркизе часто снились странные сны. В них больше видела она странные, замысловатые, несуществующие города, пустые, пугающе безжизненные. С огромными каменными дворцами и гигантскими площадями. Казалось, эти города были построены не людьми и не для людей. А ещё часто снились статуи. Громадные, в семь человеческих ростов. И не всегда эти статуи изображали людей. Иногда из чёрного камня были высечены неведомыми скульпторами змеи, драконы, волки или ещё более жуткие существа - с телом человека, а головой пса.
  Но в ночь, когда маркиза отправилась на кладбище с Селей смотреть дядюшку Джо, Марии Луизе приснилось другое.
  Мария Луиза стояла на просёлочной дороге. Был туман, и сквозь него практически невозможно рассмотреть, что там впереди. Неожиданно из тумана вынырнул мужчина, но не крестьянин. Мария Луиза хорошо знала, как одеваются крестьяне и цыгане. Этот был явный чужак. И двигался он как-то странно, замедленно. Чужак поднял правую руку вверх (отчего рукав его светло-коричневой кожаной куртки, надетой на голое тело, задрался выше локтя) и наклонил голову набок. Потом подпрыгнул, быстро-быстро перебирая в воздухе ногами в коротких рваных штанах, будто медлительность его мигом пропала, и сказал, хотя и тихо, но довольно отчётливо.
  - Хочешь подарок?
  Мария Луиза, которая вдруг поняла, что спит, ответила:
  - Хочу.
  Если бы к ней наяву подошёл незнакомый странно одетый мужчина, то Мария Луиза ни за что бы с ним не заговорила. Но сны маленькая маркиза считала своим царством. Здесь позволено всё!
  - Тогда пойдём, покажу, где ты его можешь взять, - чужак поклонился и протянул девочке руку.
  Мария Луиза с сомнением посмотрела на неё. Стоит ли идти? А почему бы и нет. Вдруг этот человек хочет подарить ей сокровища?
  Они долго шли по дороге в тумане. Из холодной белой, как только что выполосканная простыня, мглы иногда вырывались очертания деревьев и пару раз, кажется, домов. А потом туман пропал. Как будто не появлялся никогда. Мария Луиза увидела, что стоит возле прудика недалеко от замка Санси, а чужак сидит на большом, почти ушедшем в воду камне.
  - Здесь, - мужчина ткнул пальцем в землю возле камня. Марию Луизу неприятно поразили его длинные сальные седые волосы и светло-светло-голубые, почти белесые глаза.
  ***
  А потом маркиза проснулась. В распахнутое окно холодным ветром врывался воздух. Возле кровати уже стояла и держала в руках её платье Селя.
  - Сколько можно спать? Твоя мама уже ждёт тебя к завтраку.
  - Я видела странный сон, - Мария Луиза до красноты тёрла глаза.
  - Ты чего их трёшь, - скривилась Селя. - Мадам Сансильмонт ещё подумает, что ты ревела. А что за сон?
  - Я знаю, где искать клад!
  - Да ну?
  - Ага...
  
  Почти ушедший в воду камень оказался ровно на том месте, где его видела во сне Мария Луиза.
  - Вот, это он. Тут сидел этот безумец, - Мария Луиза запрыгнула на камень, села на корточки и ткнула пальцем в сырую землю. - Здесь. Давай копать.
  - У меня с собой только это, - Селя с сомнением посмотрела на небольшой плоский камень с острыми краями, который нашла тут же, возле прудика.
  Земля была влажной, и девочки, ковыряя по очереди липкий чернозём, выкопали довольно глубокую ямку. Клад не появлялся.
  - Может, это был неправильный сон? - Селя устало кинула камень на землю. - Твоя очередь, копай.
  - Я не знаю, - Марии Луизе вдруг захотелось разреветься. От обиды. От злости. И от досады. Первые слезинки уже напрашивались маленькой маркизе на глаза, когда камень, которым она скребла землю, воткнулся во что-то некопаемое. - Подожди...
  Мария Луиза пошарила рукой в склеенной комками земле и нащупала нечто твёрдое, завёрнутое в мокрую тряпку.
  - Кажется, я нашла!
  - Что там? - Селя насела на маркизу сзади, перевесившись через её плечо.
  Мария Луиза развернула полуистлевшую ткань и ахнула. В коричнево-серой тряпке лежал кинжал. Довольно большой, с блестящим - наверное, золотым - клинком и рукояткой из белой кости, украшенной, как скипетр, большим красным камнем.
  - А-а-а, - заворожённо протянула Селя. - Это рубин.
  Мария Луиза сначала молчала, не в силах произнести ни слова. Затем...
  - И кому он теперь принадлежит? - маленькая маркиза осторожно взяла кинжал в руки.
  - Тебе, - с досадой ответила Селя.
  - Почему?
  - Если я возьму его, меня обвинят в краже и накажут плетьми.
  
  3
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "С тех пор, как я и Селя нашли кинжал, прошли годы. Мы выросли. Кинжал до сих пор со мной. Я ношу его с собой везде, словно талисман. Он спрятан в кожаных ножнах в складках моего платья.
  Я давно знаю, что дядюшка Джо не вампир. Сейчас он совсем стар, но по-прежнему сторожит деревенское кладбище.
  Как только мне исполнилось одиннадцать лет, мама отослала Селю в деревню навсегда. Маркиза Жозефина посчитала, что детство моё уже закончилось и в куклы теперь играть неприлично. Я проплакала всю ночь, когда поняла: Селя была всего лишь моей живой куклой. А потом её выбросили, словно пришедшую в негодность. Из Парижа мне прислали воспитательницу, мадам Жозани. Странная, весьма противоречивая женщина. С одной стороны, она невероятно набожна. Нередко, по вечерам, когда мадам Жозани читает мне "Жития святых", слёзы не сходят с глаз моих, а душа преисполняется такой тоски и печали, что кажется мне, будто бы я претерпеваю все те лишения и испытания, которые претерпели мученики за веру Христову. Но уже на следующий день, щебеча, словно птаха весенняя, рассказывает мадам о Париже, нравах его, а более всего о тамошних товарах. И узнаю я тогда, что сапожники в Париже самые лучшие, портные самые искусные, да и сама жизнь более весёлая, чем в нашей унылой провинции. В Париже королева. Здесь - чернь поганая. И вот когда называет мадам Жозани тех, кого я знаю, чернью поганой, закрадывается в моё сердце неприязнь к этой столичной даме. Хоть и учит она меня многому интересному. Танцам и музыке. Старенький мамин клавесин не умолкает, бывало, целую неделю. Это я осваиваю музыкальную грамоту. А потом следующую неделю провожу я за мольбертом. Мадам Жозани, оказывается, и с искусством рисунка знакома. Мне нравится учиться. Хотя мадам Жозани бывает временами просто невыносима! Настолько невыносима, что я начинаю мечтать о полном уединении. Иногда спрашиваю, обращаясь к небу: почему я не родилась обычной цыганкой, как Селя? Почему не могу просто жить, просто дышать, просто бегать? Неужели мадам Жозани будет вечно ходить за мной призраком и учить, учить... Не только чему-то интересному, но прежде всего искусству лжи, в котором она наиболее искусна. Но... Я из высшего света и обязана стать тем, кем меня желает видеть маркиза Жозефина де Сансильмонт, моя матушка.
  Сегодня, через четыре года после того, как Селю навсегда выгнали из моей жизни, я решила завести дневник. Через два дня я навсегда покину Санси. Никогда больше не увижу и Селю, и деревню, и постаревшего дядюшку Джо. Мой маленький привычный мир навсегда останется в прошлом. Сегодня ночью я в последний раз тайно уйду из замка, в последний раз поцелую кудрявую рыжую бестию. Когда я думаю о Селе, то каждый раз улыбаюсь и вспоминаю забавный случай, произошедший в прошлом году.
  Я люблю танцевать. Но не так, как учит "зануда" мадам Жозани: размеренные движения, поклоны, реверансы, а по-настоящему. Под звуки скрипки дядюшки Джо (я, кстати, забыла упомянуть: он прекрасный музыкант), под хлопки крестьян в центре круга. Танцевать так, чтобы ноги потом гудели и сон вырывал меня из реальности, как только моя голова коснётся подушки. Я обожаю деревенские танцы! Однажды ко мне подбежала Селя и прокричала в самое ухо:
  - А я с мальчиком целовалась!
  Она сказала это с озорством и гордостью и показалась мне в этот момент такой необыкновенной, притягательной. Она выросла, моя Селя, а вместе с ней выросла, видимо, и я.
  - И каково это, целоваться с мальчиком? - спросила я, чувствуя, что моё сердце колет, словно маленькими иголочками. Просыпается ревность.
  - А ты попробуй, - задорно посоветовала Селя.
  - Я не могу, ты же знаешь, - я обиделась на неё. Ведь она прекрасно знает, что я другая. Из другого сословия. Мне запрещено целоваться с крестьянскими мальчиками. Мне, в принципе, даже нельзя бывать в деревне. И я прихожу на танцы только потому, что матушка моя, увлечённая нарядами и зеркалами, замечает свою дочь только в присутствии мадам Жозани или расписанных по часам трапез. В другое время меня для маркизы Жозефины просто не существует.
  И тут Селя неожиданно нагнулась ко мне и поцеловала в губы. Крепко, облизывая языком мой язык.
  - Вот так они целуются! - сказала она. - Тебе понравилось?
  - Нет, - поморщилась я. - Мокро.
  - Это, наверное, оттого, что я не мальчик, - покраснела Селя, а затем крепко обняла меня. - И почему ты не можешь жить со мной, в деревне?
  - Потому что я маркиза, и мама говорит, что как только я немного подрасту, поеду ко двору королевы в Версаль.
  - Там красиво? - спросила Селя.
  - Наверное, - я пожала плечами. - Какая разница. Там не будет тебя и дядюшки Джо.
  - Но там будет что-то другое.
  - Другое - это не то, что здесь".
  
  ***
  Зима в 1778 году никак не хотела уходить с Руанской земли. Снег не таял в марте, и даже к середине апреля то там, то здесь маячили белые островки среди тянущейся к небу травы. Дороги разбухли, и всякое движение между замком Санси, Руаном и деревней приостановилось.
  Не успели дороги подсохнуть, как тут же зарядил дождь. Мелкий, холодный, как осенью, и лил, не переставая, неделю, так что у маркизы Жозефины стало заканчиваться всякое терпение.
  - Будто дьявол козни строит, - возмущалась она. - Твоя поездка опять откладывается.
  Мария Луиза отворачивалась в сторону так, чтобы мама не видела её лица, и победоносно улыбалась.
  Но время шло, солнце и ветер высушили грязь, превратившую дороги в болота...
  - Ты велела собрать свои вещи? - Жозефина строго посмотрела на улыбающуюся дочь, стоящую возле распахнутого окна своей спальни. Куда она смотрит? Что нового можно увидеть там, за окном? Привычный пейзаж. Петляющая среди холмов дорога, вдалеке, почти у самого горизонта - остроконечные, часто тонущие в тумане башни Руана. О чём только думает эта девчонка? Явно не о своём будущем. Она так рассеянна, так легкомысленна, несмотря на все усилия мадам Жозани.
  - Да, мама, велела, - Мария Луиза ответила с обречённым вздохом и посмотрела в лицо матери. Как всегда, напудренное, кукольное, словно нарисованное художником на холсте. Почему она не может хотя бы день походить без этой краски? И всегда выглядит так, будто собирается на бал, который никогда не состоится. А ведь маркиза Жозефина де Сансильмонт не выезжала в свет уже лет восемь.
  - Позволь я взгляну, - Жозефина открыла сундук, стоящий возле большой кровати. Перебрала тонкими сухими пальцами платья. - Это всё? Два полонеза, одно карако , казакин и две юбки? И книги? Вольтер? Этот безбожник?! Откуда он у тебя?
  - Мадам Жозани привезла из Парижа по моей просьбе. Разве ты не помнишь?
  - Но я проверяла список, который ты дала мадам Жозани. Там не было вольных текстов этого Вольтера!
  - Это не вольные тексты, - возразила Мария Луиза, чувствуя себя прескверно. Мать распекала её, как маленькую девочку. - Это его ранняя поэзия. Просто лирика.
  - Хорошо. Посмотрим, что ты взяла ещё, - старшая маркиза де Сансильмонт достала из сундука книгу и стала внимательно её рассматривать. - Так. Дени Дидро. Это ещё кто такой?
  - Современный писатель, мама.
  - Не слышала о таком. Роман "Монахиня". Это религиозная вещь?
  - Безусловно, - кивнула Мария Луиза, пряча усмешку.
  Она не стала говорить, что роман ей привезла вовсе не мадам Жозани, а продал в деревне странный мрачный юноша. Это произошло примерно месяц назад. Мария Луиза, как обычно, пошла навестить Селю. Была ночь и небо, полное нереально больших звёзд. Этот юноша появился перед маркизой словно из ниоткуда. Он вышел из-за спины дядюшки Джо, когда тот увлечённо беседовал с каким-то заезжим крестьянином.
  - Не желает ли мадмуазель купить книгу? - спросил юноша, и Мария Луиза даже вздрогнула от его пронизывающего, будто зимний ветер, взгляда.
  Маркиза подумала тогда, что более всего незнакомец похож на переодетую девушку. Только голос у него низкий и слегка приглушённый. Он производил впечатление человека, от кого-то скрывающегося. Мария Луиза посмотрела на юношу с подозрением. Может, это беглый преступник?
  - Какую?
  - Дени Дидро, "Монахиня", - юноша, не дожидаясь ответа, сунул в руки Марии Луизе толстую книгу в грубом переплёте. Похоже, кожа, из которой он сделан, не слишком хорошо выделана.
  Мария Луиза неуверенно взяла книгу в руки. Раскрыла её и сообразила, что сейчас ничего не сможет разглядеть в полутьме.
  - О чём эта книга?
  - О том, что обычно скрывают, - хмыкнул юноша.
  - Это запрещённая книга? - Мария Луиза почувствовала, что её сердце забилось быстрее. С некоторых пор её стала интересовать литература подобного рода.
  - Да. Мир ещё не знает её содержания. Но я очень хочу, чтобы вы её прочитали.
  - Какая вам разница, прочитаю я её или нет? - Мария Луиза, смотря в чёрные, в свете факелов казавшиеся лишёнными зрачков глаза, подумала о том, что юноша, пожалуй, слегка не в себе.
  - Я много путешествую, - незнакомец нервно хихикнул. - И знаете, мне попадаются разные люди. Но среди них я ещё не встретил человека, которому мог бы продать эту книгу. Вы первая... - он запнулся и немного помолчал. - Так вы купите у меня книгу?
  Мария Луиза купила, отдав за роман все тайно спрятанные от матушки монетки в каком-то странном полубессознательном состоянии. Взгляд юноши подействовал на маркизу как дурман. И только девушка отдала деньги, только отвела взгляд в сторону, как незнакомец исчез. Нет, он не ушёл, а просто пропал, будто растаял в воздухе. И если бы не книга в руках и отсутствие монет в мешочке на груди, Мария Луиза подумала бы, что ей померещился юноша, похожий на девушку. Вспоминая в дальнейшем его внешность, маркиза совершенно не могла восстановить в памяти черты его лица. Перед внутренним взором стояли только глаза: продолговатые, чёрные, демонические.
  "Монахиня" оказалась рукописной книгой. Мария Луиза прочитала роман, и душа её пришла в смятение. Девушка усомнилась в правдивости того, о чём рассказывал священник на еженедельных проповедях. Усомнилась в самой церкви. И даже в Боге. Ведь если Бог добр, как сказано о нём в писании, то почему допускает такие мерзости в стенах своих обителей? Тревожные вопросы будоражили Марию Луизу после прочтения "Монахини", но задать их, к сожалению, было некому. Сначала, правда, девушка хотела рассказать о своих мыслях исповедавшему её священнику, который жил в Санси. Но вовремя передумала. Падре Иероним мог обо всём поведать матушке. А в тайну исповеди Мария Луиза теперь не верила.
  
  Между тем ответ дочери вполне удовлетворил Жозефину, и она положила "Монахиню" на место. В сундуке лежали и другие книги, но они старшую маркизу Сансильмонт уже не интересовали. Её внимание переключилось на другое.
  - Это хорошо, что тебя интересует литература. Однако я бы не хотела, чтобы ты читала Вольтера. Он писал богомерзкие вещи, - с этими словами она вернулась к изучению содержимого сундука. - А где те два шикарных платья, что я заказала тебе два месяца назад в Париже и которые на днях были доставлены?
  - Мама, они слишком яркие, - возразила Мария Луиза.
  - Слишком яркие? Да они великолепны! Жёлтое, как опавшая листва, и бордовое, как затухающее пламя.
  - Я не люблю эти цвета.
  - Но они делают тебя заметной. А тебя должны заметить при дворе! Просто обязаны, - маркиза Жозефина схватила дочь обеими руками за подбородок.
  Мария Луиза невольно отшатнулась. Приторный запах духов хлёстко ударил в нос, дыхание перехватило, горло сдавил спазм.
  - Мама, - Мария Луиза стряхнула руки маркизы. - Не надо, мама. Ты же знаешь, я не хочу никуда ехать!
  - А я не хочу, чтобы ты прозябала в этой дыре! - закричала маркиза Жозефина. - Я хочу, чтобы ты вышла замуж, и удачно, чтобы ты жила в Париже.
  - И что такого есть в этом твоём Париже, чего нет здесь?
  - Там есть всё! О пресвятая Дева Мария, какой у меня странный ребёнок! Все девушки хотят в Париж, а ты нет!
  - Я не все девушки, - возразила Мария Луиза. - Я - это я.
  - Может, тогда тебя следовало бы отдать в монастырь? - разозлилась маркиза.
  - Я не хочу ни в монастырь (Марию Луизу внутренне передёрнуло от этого слова), ни в Париж, ни в Версаль. Я хочу остаться здесь.
  - Ты не останешься. Ты едешь завтра в сопровождении мадам Жозани!
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Я думала, она обнимет меня на прощание. Моя мама. Она же всё-таки моя мама! Но маркиза провожала меня надменно. Она стояла и просто смотрела. Её глаза холодны, словно небо после грозы. Она, как всегда, торжественная, как всегда, напудренная, как всегда, чужая. Моя мама не захотела в себе что-то изменить даже в момент прощания со мной. Конечно, я привыкла к ней такой: отстранённой, погружённой в мир своих иллюзий и фантазий, мечтающей о бесконечных балах и развлечениях. Но мне так хотелось, чтобы она увидела во мне человека, свою дочь, а не инструмент для исполнения своих желаний!..
  - Надеюсь, ты не забудешь о своей матушке, когда устроишься в Париже или Версале?
  Это всё, о чём она меня спросила.
  - Я не забуду о тебе, - тихо ответила я.
  - Большую часть жизни я просидела в этой дыре, - матушка, словно молясь, вскинула руки вверх. - Может, на старости лет Господь пожалеет меня!
  Я промолчала. Моей маме безразлично, за кого я выйду там, на чужой земле. А в тот момент я почувствовала, что для меня всё, кроме Санси, чужое. Моей маме безразлична моя грусть. А я так хотела обнять её. Но не решилась.
  Я покидала Санси с чувством, которое испытывает человек, идущий за гробом недавно умершего родственника.
  Навсегда в прошлом...
  Навсегда в прошлом изъеденная древесным червём мебель. И старый клавесин. Он будет помнить всегда прикосновение моих пальцев. В прошлом серые от пыли гобелены, и ковры, и сырость, и пропитанный холодом даже летом воздух. И постельное бельё, пахнущее тиной.
  Я всегда мечтала о путешествиях. Но не в Париж, о котором рассказывала мадам Жозани. Признаюсь, этого Парижа я боялась, как боится ребёнок тёмной вязкой ночи. Я мечтала о путешествиях в прошлое. В славное, героическое, прекрасное прошлое. И в воображении своём уносилась я во времена королевы Брунгильды, жены Зигберта Первого, короля Австразии. И представляла я, что спасаю старую женщину от пыток и смерти под конскими копытами, так как с детства восхищаюсь я смелостью и дерзостью Брунгильды и ещё многими другими качествами, мне не присущими.
  Оставляю в прошлом и безмолвных, похожих на тени слуг Санси. Молчаливую кухарку Молли, сторожа и смотрителя Сореля, и женщину, державшую во дворе замка овец и кур. К своему стыду, я даже не знаю её имени. Однако я в восторге от результатов её трудов, которые регулярно поступают к нашему с матушкой столу. Жареные куры и варёные яйца тоже в прошлом. Прощай, Санси!"
  
  
  4
  Мария Луиза сидела на жёсткой длинной деревянной скамье и уже минут пять пыталась разобраться в своих мыслях и чувствах. Рядом с ней примостилась мадам Жозани и без перерыва шептала на ухо:
  - Говорят, королева выезжает в Париж не только официально, но и тайно, без свиты. Говорят, она никогда не надевает одно и то же платье дважды. Говорят...
  И откуда она всё это успела узнать? Они въехали в Париж всего три часа назад, только оставили на постоялом дворе вещи и, не успев перевести дыхание, направились сюда, в Нотр Дам де Пари, помолиться Деве Марии перед дорогой в Версаль. Неужели мадам Жозани узнала так много от слуг? И теперь выливает на уши маркизы поток совершенно диких новостей.
  - Говорят, в Версале такие оргии... Ужасно...
  Мария Луиза ещё никогда не отъезжала от замка Санси так далеко.
  
  ***
  - Тяжёлый, сволочь, - кучер Ардан водрузил сундук Марии Луизы позади возка. Поправил висящие на поясе мушкетоны и, повертев по сторонам лысой, непонятно когда успевшей загореть головой, обратился к маркизе и мадам Жозани: - Прошу садиться, дамы.
  Мария Луиза с замершим сердцем взобралась на мягкое, обитое тёмно-лиловым бархатом кресло, осторожно провела рукой по бархату стен цвета бордо, немного с испугом наблюдая, как севшая возле мадам Жозани пристраивает рядом с собой мушкетон.
  - Зачем мы берём с собой так много оружия? - недоумённо спросила Мария Луиза.
  - Много? - мадам Жозани фыркнула, как собравшаяся сбросить своего всадника лошадь. - Вы что, шутите, мадмуазель? Это мало, ничтожно мало для той дороги, которая нам предстоит. Понимаете, средства вашей матушки...
  Мария Луиза понимала. У Жозефины де Сансильмонт не хватило денег нанять достаточную охрану для своей дочери.
  - Надеюсь, Господь поможет нам, - вздохнула мадам Жозани.
  
  ***
  Наверное, Господь всё-таки им помог. По крайней мере, всю дорогу от одного постоялого двора до другого Мария Луиза слушала жуткие истории о разбойниках, которые радостный, казалось, не боящийся и самого чёрта Ардан сопровождал задорными песнями.
  
   - Мишка по лесу гулял.
  Всю малину обосрал!
  Будет пить зимою длинной
  Чай с вонючею малиной.
  
  - Мадам Жозани, - испуганно тронула Мария Луиза свою воспитательницу за руку. - А вы не знаете, где матушка нашла этого человека, месье Ардана?
  - А это вовсе не она, - заулыбалась мадам, - нашла его. Это я. Мой родственник. Двоюродный брат из Руана. Редкий дурак, но стреляет хорошо.
  
  ***
  День сменяла ночь. За ночью вновь наступал день. Марии Луизе начинало казаться, что вся её жизнь состоит из монотонного поскрипывания рессор, щёлканья кнута и гортанного грубого голоса месье Ардана. А ещё она состоит из особенно кровожадных клопов, живущих на верхних этажах постоялых дворов, пьяных криков веселящихся путников на первых этажах и ощущения того, что дорога в Париж бесконечна.
  Так прошло два месяца.
  И как-то под вечер карета, запряжённая двумя усталыми лошадьми: Силу и Марилу, - оказалась среди одноэтажных, из плохо отёсанного камня и деревянных домов, утонувших в грязи немощёных улиц. Вид города сразу же разочаровал юную маркизу. Она ожидала увидеть дворцы, особняки. Шик и блеск, о котором часто рассказывала мадам Жозани, которым бредила матушка Жозефина. Но, увы...
  Париж встречал усталых путников узкими улочками, серой толпой горожан и затхлым духом выплёскиваемых из окон помоев.
  Только несколько позже, когда их карета, изрядно пропетляв, въехала на улицу Риволи, копыта лошадей зацокали по булыжнику. Карету стало подбрасывать. Пару раз Мария Луиза уткнулась головой в потолок. А когда маркизу опускало после броска вверх обратно вниз, ей казалось, что органы у неё изнутри кто-то вынимал, перемешивал без разбора и зашивал обратно.
  Темнело. Накрывающие город сумерки поглощали силуэты домов, какого-то сада и гигантского с двумя башнями сооружения - Собора Парижской Богоматери.
  Ещё никогда в жизни Мария Луиза так не уставала. Её неудержимо тянуло уснуть, уткнувшись лбом в бархат. (И это несмотря на невыносимую тряску.) Похоже, она уже засыпала, когда услышала дикий, безумный крик.
  
  ***
  Дорогу карете преградил человек в светло-коричневой кожаной куртке, надетой на голое тело, и рваных, цвета высохшей грязи штанах, с гитарой. Лошади заволновались, закусили удила и резко остановились. Ардан выхватил из-за пояса оба мушкетона. Человек замахнулся на Ардана гитарой.
  - Уйди, ошалелый! - заорал Ардан.
  - О, проклят будет город сей! Ведь кровью он омоется сполна.
  Мария Луиза выглянула из кареты и подавилась собственной мыслью. Безумной, невероятной мыслью. Маркиза машинально нащупала кожаные ножны, в которых уже много лет спрятан кинжал. Этого не может быть! Не может человек, который показал Марии Луизе, где найти кинжал, во сне, стоять сейчас перед каретой наяву.
  - Мадмуазель, - человек опустил гитару и прищурил светло-голубые, почти белесые глаза. - Я рад вас приветствовать вновь.
  - Уйди с дороги, рвань, - Ардан нацелил дула обоих мушкетонов человеку прямо в грудь.
  Но тот не только не сдвинулся с места, а ровным голосом продолжал:
  - Уезжайте, мадмуазель, туда, откуда приехали. Нехороший это город...
  От испуга Мария Луиза не могла произнести ни слова.
  Мадам Жозани дёрнула маркизу к себе. Ардан щёлкнул в воздухе кнутом, разворачивая лошадей в сторону.
  - Девочка, прошу тебя, уезжай! - кричал человек в кожаной куртке на голом теле и рваных штанах. - Он найдёт тебя здесь! Он скоро узнает, что ты здесь!
  Ошалевшие лошади несли карету вперёд. Оказавшиеся на мостовой люди едва успевали отскакивать в сторону.
  И даже когда кричавший скрылся из виду, Мария Луиза отчётливо слышала его голос у себя в голове:
  - Прошу тебя, уезжай! Тебя в этом городе ждёт только смерть!
  
  ***
  И вот теперь, оказавшись под защитой сводов Нотр Дам де Пари, испуганной Марии Луизе хотелось просто посидеть, ни о чём не думая, послушать волшебную музыку, звучащую, кажется, отовсюду. Орган - инструмент, ниспосланный Всевышним, дабы нашли сердца людские путь в Царство Небесное. Но нет, мадам Жозани, как всегда, многословна. Даже сейчас, во время вечерней мессы.
  - Говорят, маркиз Ла Файет содержит целый гарем разномастных дам.
  - Помолчите, пожалуйста! - не выдержала Мария Луиза.
  Мадам Жозани обиженно поджала губы.
  Ну и пусть! Через полчаса она всё равно продолжит болтовню как ни в чём не бывало.
  Нотр Дам де Пари... Мария Луиза впервые молилась в готическом соборе. Разве можно сравнить его мощь с деревенской церквушкой или с молельней в замке Санси? Великий собор Парижа, великий собор всей Франции! Из темноты вырываются печальные лица двух королей и самой Девы Марии с вознесёнными к небу руками. На её коленях казнённый сын, и ангелы плачут о его смерти. Статуи. Здесь так много статуй! Они, словно окаменевшие призраки, выступают из ниш, напоминая о чём-то важном.
  "Я растворяюсь. Я исчезаю", - думала Мария Луиза, всем существом сливаясь с торжественными звуками строгой музыки.
  - Вам нужно исповедаться, - мадам Жозани настойчиво пожала руку Марии Луизе.
  Ну почему вы не могли помолчать ещё немного? Девушка внимательно посмотрела в лицо своей гувернантки. И впервые подумала о том, что мадам Жозани обычная женщина средних лет. Такая невзрачная... Хлипкие волосы собраны на затылке в пучок и убраны под изящную шляпку. Она постоянно что-то цепляет себе на голову - то чепец, то шляпку, - похоже, стесняясь своих волос, считая их неким данным Богом недоразумением. Они делают её бледное веснушчатое лицо ещё более невзрачным. Мадам Жозани легко не заметить в толпе, но она вполне гармонично смотрелась бы на кухне с тарелкой пирожков, в окружении пухлых детишек. От неё веяло уютом и размеренностью. Мария Луиза чувствовала, что неприязнь к этой женщине покидает её сердце. И почему она так относится к мадам Жозани? Почему называет её занудой? Ведь простой городской женщине, пусть и парижанке, доверили воспитание юной маркизы де Сансильмонт. И мадам Жозани хорошо выполняет свою работу. И сейчас в её серых с редкими ресницами глазах всё ещё трепыхается обида. Бедная мадам Жозани не понимает, как ей вести себя с надменной, холодной, кажется, лишённой всяких чувств девчонкой.
  - Вам нужно исповедаться, Мария Луиза, - повторила мадам. - Священник уже прошёл в исповедальню.
  
  ***
  - Слушаю тебя, дитя моё, - тихо сказал чей-то баритон.
  Мария Луиза вздрогнула. Голос показался ей очень красивым. Необыкновенным, как и всё в этом соборе. Может быть, именно здесь она сможет рассказать о своих сомнениях. Возможно, сейчас пришло время задать вопросы.
  - Святой отец, - запинаясь, начала Мария Луиза. - Моя душа потеряла покой...
  - Отчего же?
  - Я не могу больше верить так, как верила прежде, - маркиза чувствовала, что кровь горячей волной ударила в виски, страх комком подкатил к горлу. Она же совершенно не знает этого священника. Может, её откровение приведёт его в ярость и он объявит её вероотступницей?
  - Во что именно не можешь ты верить, дитя моё? - голос говорил ровно и спокойно.
  Мария Луиза сглотнула слюну и, вслушиваясь в тишину, решилась заговорить о книге. Если она не расскажет сейчас, то не расскажет уже никогда. Конечно, страшно доверять кому-либо свою тайну, но ведь после исповеди она убежит из собора и больше никогда в нём не появится.
  - Я не могу верить в церковь. И даже в Бога.
  - Почему? - спросил священник так, будто слушал подобные исповеди каждый день.
  Марию Луизу такая реакция несколько успокоила, и она продолжала уже более решительно.
  - Недавно я прочитала книгу. Возможно, мне не нужно было её читать, но я всё же прочитала.
  - И о чём эта книга, дитя моё?
  - Она об одной девушке. Монахине. Сюзанна Сименон (так звали эту девушку) не хотела отрекаться от мира. Но её продали в монастырь собственные родители, чтобы скрыть тайну её рождения. Святой отец, я прочитала о такой жестокости, о такой лжи, которая возмутила бы меня и в миру, если бы я с этим столкнулась. Но в книге описаны самые почётные, самые святые монастыри Франции. Например, Лоншан. И те монахини, что живут там, такие лицемерные, бессердечные...
  - Как называется эта книга? Кто её написал?
  - Дени Дидро. Роман "Монахиня".
  - Она у тебя с собой?
  - Нет. Она в сундуке, который мы оставили на постоялом дворе.
  - Кто дал тебе её, дитя моё?
  - Я не знаю этого человека. Я видела его всего один раз. Он появился и исчез внезапно. Странный молодой человек с нежным женственным лицом и чёрными пронзительными глазами.
  - Почему же ты усомнилась в церкви? - в голосе священника не было строгости, он просто спрашивал.
  - Потому что над Сюзанной издевались именем церкви.
  - А почему ты усомнилась в Боге?
  - Я усомнилась в справедливости Бога. На проповедях мне всегда говорили, что Господь предоставляет человеку право выбора. Но я вдруг поняла, что у меня этого права нет. По словам матушки, у меня два пути: либо замуж, либо в монастырь. Я прочитала о том, что может ожидать меня в монастыре, и ужаснулась. Я не знаю, что будет со мной, если я выйду замуж.
  - У дьявола, дитя моё, есть много путей, ведущих к искушению человека. Но главный путь - это слово. Бог борется за сердца человеческие словом, и дьявол тоже. Не следует молодой девушке читать что-то помимо писания.
  - Но ведь "Монахиню" писал не дьявол, а человек.
  - "Библию", дитя моё, тоже писали люди. Но слова, изложенные в книгах, - суть влияние либо духа святого, либо духа сатанинского.
  - Вы хотите сказать, что всё, о чём написано в той книге, которую я прочитала, - неправда? Но... - Мария Луиза запнулась. - Откровения Сюзанны...
  - Мужчина писал от имени девушки? - в голосе послышалась усмешка. Неужели этот священник тоже читал роман Дени Дидро? Ведь Мария Луиза не говорила о том, что "Монахиня" написана от имени девушки. - Разве это уже не ложь? Ведь ты, дитя моё, читала откровение несуществующего человека. Человека, придуманного этим Дени Дидро.
  - Но всё было описано так достоверно...
  - Писатели, дитя моё, обладают даром, ниспосланным им либо небом, либо преисподней. Они служат либо Богу, либо дьяволу. В устах одарённого дьяволом даже ложь звучит как истина. Не надо обольщаться подобными историями. Они способны только смутить. Ты правильно сделала, когда решила рассказать мне о своих сомнениях. И мне нравится твоя откровенность, - в голосе священника опять послышалась усмешка.
  - На исповеди все откровенны, - растерянно сказала Мария Луиза.
  - О нет, дитя моё, не все. Часто люди выдают за правду то, что придумали себе и во что поверили. Вера великая сила. Поэтому тебе не стоит терять веру в церковь и Бога.
  - Но что же тогда мне делать?
  - Жить, исполняя заповеди Божьи. И не брать у незнакомых людей книги. А если попадёт тебе что-то сомнительное, то ты всегда можешь прийти в церковь и показать то, что собираешься прочесть. Наша миссия в том и заключается, чтобы направлять людей на правильный путь.
  - Но, святой отец, мне страшно! Я остаюсь одна среди совершенно незнакомых мне людей. Я выполняю повеление моей матушки и...
  - Ты правильно делаешь, что слушаешь свою матушку. И тебе не стоит бояться. Верь, дитя моё, и вера поддержит тебя. Через какое-то время ты познакомишься с незнакомыми тебе людьми, и всё будет хорошо. А если у тебя возникнут вопросы, ты всегда сможешь прийти в этот собор и поделиться с любым священником, который по служению своему окажется в исповедальне. Ты светлая девочка, искренняя, и думаю, у тебя всё будет хорошо.
  - Мои сомнения являются грехом?
  - К сожалению, да, - баритон священника звучал теперь печально и совершенно глухо. - Сомнения являются самым страшным грехом. Но ты призналась на исповеди. Раскаиваешься ли ты в своих мыслях? В своём неверии в благость Божью?
  - Раскаиваюсь, - ответила Мария Луиза, чувствуя, что у неё из сердца словно выпало что-то очень тяжёлое.
  - Отпускаю тебе грех этот, дитя моё...
  
  5
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Голос из Нотр Дам де Пари вернул мне покой. Не знаю, был ли человек, написавший "Монахиню", одержим злым духом. Но исповедовавший меня священник был так добр и не осудил меня. Внезапно ко мне вернулось детское восприятие Бога. Это произошло так давно... Я помню красивую книгу о святых и чудесах, строгие лица бородатых мужчин на картинках. И руки моей мамы, держащие книгу. Я вдруг вспомнила, что моя мама когда-то была другой. Нежной. Она прижимала меня к себе и тихим голосом читала. В её повествовании Ной переводил людей по дну морскому, Илия возносился на небо. А там, высоко-высоко, почти у самого солнца, мне представлялся сияющий седовласый Бог.
  Я опять поверила в то, что мир может быть прекрасен. Я вдруг устыдилась того, что злилась на маму. Ведь она, бедная, после смерти отца действительно оказалась одинокой, заточённой в мрачные стены Санси. Моя мама не хотела той же участи для меня. И сама Жозефина де Сансильмонт надеялась когда-нибудь увидеть высший свет. Разве имею я право осуждать маму за её мечты? Да, после смерти отца в ней что-то изменилось. Она стала отстранённой, замкнутой, холодной. Но, в конце концов, мама сделала для меня всё, что могла при её скудном финансовом положении. Нашла мне вполне образованную гувернантку мадам Жозани. Смогла собрать небольшую сумму, которая позволит мне некоторое время оплачивать в Версале услуги горничной. Даже сумела завести по переписке дружбу с некой госпожой в Версале, которая обещала помочь мне устроиться во дворце. Наверное, мне нужно надеяться на лучшее.
  Когда мы с мадам Жозани вышли из Нотр Дам де Пари, уже стемнело. Нас окружали люди-силуэты, люди-тени. На меня вдруг навалилось ощущение сна и перемещения. Так бывает, когда ты летишь или падаешь во сне. Даже воздух стал каким-то другим. Будто чьё-то ледяное дыхание, пробирающее до костей, но такое волнующее... Я смотрела на утонувший в черноте город. Ничего не видно. Только площадь возле собора освещают огни факелов и костров. Я спустилась по ступеням вниз и оглянулась на собор. Казалось, каменный колосс, разделённый на три части фасадом и двумя недостроенными башнями, сейчас рухнет и раздавит тебя. Короли покинут аркаду, ангелы унесут Деву Марию на небеса, а демоны и чудовищные птицы заберут меня в ад, потому что я грешница. На площади перед собором пылали костры, десятки костров, люди ходили туда-сюда с зажжёнными факелами. Что здесь происходит или собирается произойти?"
  
  ***
  Возле паперти Нотр Дам де Пари, между двумя высоченными палками, юноша и мрачный старик натягивали синюю ткань с нарисованными на ней жёлтыми звездами.
  - Мадам Жозани, что здесь происходит? - спросила Мария Луиза.
  - Комедия Дель Арте, - мадам презрительно поморщилась.
  - Что-что, простите?
  - Комедия масок! Балаганный театр!
  - Здесь будут показывать спектакль?
  Никогда прежде Мария Луиза не видела театра. Мама, когда бывала в хорошем расположении духа, рассказывала о спектаклях, которые смотрела много лет назад в Версале. Мадам Жозани называла театральные постановки бесстыжим переодеванием и кривлянием.
  - Наверное, - ответила мадам Жозани и потянула Марию Луизу в сторону.
  - А что именно здесь будут показывать? - Мария Луиза упёрлась, как заартачившаяся лошадь.
  - Непристойные вещи! - воскликнула мадам Жозани.
  - Я хочу посмотреть.
  - Мадмуазель, вы только что вышли из храма Божьего. Вы только что исповедались. И хотите увидеть богопротивное зрелище!
  - Мадам, - Мария Луиза почувствовала, что начинает злиться. Ощущение эйфории после исповеди постепенно исчезало. - Там, в соборе, вы позволили себе рассказывать мне весьма неприличные истории. А теперь запрещаете смотреть на то, как одни люди развлекают других людей?
  Наверное, после этих слов мадам Жозани покраснела. Но Мария Луиза этого не увидела. В свете факелов и костров все лица принимали огненный оттенок.
  - Делайте что хотите, - мадам Жозани развела руки в стороны. - Я доставлю вас в Версаль и уеду! Вы невозможны.
  Между тем ткань уже оказалась натянутой. Юноша и мрачный старик теперь устанавливали опоры пониже и протягивали между ними верёвку. Сделав свою работу, они тихо удалились. На их месте через некоторое время оказались два весьма забавно одетых человека.
  Один в широкой длинной крестьянской рубахе из мешковины, босой, похоже, весь обсыпанный мукой.
  Второй в белой с разноцветными заплатками блузе, коричневом кушаке и белых, грубо заштопанных цветными лоскутами панталонах. На боку у человека болталась деревянная шпага, на голову была надета шапочка с заячьим хвостом, лицо закрывала чёрная маска с шишкой на лбу.
  Как только эти двое встали перед натянутой со звёздами тканью, вокруг них появились люди. Бесцельно слонявшийся по площади народ образовал теперь вокруг ряженых полукруг. Стало тесно.
  - Пойдёмте от этого балагана! - мадам Жозани больно вцепилась в руку Марии Луизе.
  - Никуда я не пойду, - упёрлась маркиза.
  - Вы собираетесь стоять посреди этого сброда и смотреть?!
  - Да.
  Человек в крестьянской, из мешковины, рубахе повернулся к зрителям и скорчил такую печальную, трагичную рожу, что вызвал у толпы истеричный хохот.
  - Чего ты кривишься, Пьеро? Аль Коломбина не даёт?
  - Мне Коломбина не даёт который год, - ответил тот, кого назвали Пьеро. - А ты, паршивый Арлекин, как ни крути, а сам один!
  - Мне Коломбина скоро даст. И будет свадебка у нас. А ты, Пьеро, в рванине, будешь не нужен ей и этим людям. Ты стар, зануден и дурак.
  - Ты сам хромаешь кое-как. Убогий скрюченный червяк!
  Вместо ответа Арлекин влепил Пьеро оплеуху. Тот бросился на Арлекина с кулаками, но наткнулся на деревянную шпагу.
  - Куда ты лезешь, рваный чёрт?! До драки не дорос ещё. Не одолеешь даже кошку, уже подросшую немножко!
  Из-за натянутой ткани вышел мрачный старик, вручил Арлекину кошку и удалился. Кошка мяукала, вертела хвостом и всё пыталась оцарапать того, кто её держал. Арлекин бросил кошку прямо в лицо Пьеро. В свете факелов было видно, как животное оцарапало комедианта.
  Пьеро с размаху грохнулся на землю и разрыдался.
  - И почему мне не везёт, который год, - сказал он, и его реплика потонула в смехе.
  Арлекин, победно задрав голову, стоял над Пьеро.
  И тут к зрителям вышла невысокая худенькая девочка лет десяти в красной блузке и короткой жёлтой юбке. Толпа заулюлюкала. Девочка посмотрела на людей большими грустными глазами.
  - Не ссорьтесь, прошу вас. Я ссор не люблю. Я лучше вам танец сейчас подарю.
  Не успела Мария Луиза моргнуть, как девочка оказалась на натянутой между опорами верёвке. Мрачный старик достал, словно из воздуха, скрипку и заиграл.
  Она кружила над землёй, как ночная бабочка. В свете факелов верёвку было плохо видно, и казалось, что девочка танцует в воздухе.
  Каждый раз, когда девочка подпрыгивала, выполняя сложные пируэты, Мария Луиза замирала от страха. Ей казалось, что артистка вот-вот упадёт. Но девочка не падала. Она продолжала летать, завораживая зрителей своим танцем.
  "Жертва или возлюбленная? Кем тебе суждено стать?"
  Кто это сказал? Мария Луиза чётко услышала, что кто-то произнёс эту фразу ей прямо в ухо. Маркиза посмотрела вокруг себя, но увидела лишь разгорячённые зрелищем лица. Глаза этих лиц горели вожделением и восхищением.
  "Жертва или возлюбленная?"
  Внимание Марии Луизы привлёк мужчина с тяжёлым, словно приговор, взглядом и резкими чертами лица, в сером плаще. Но если фразу сказал он, то маркиза не смогла бы её услышать, потому что мужчина стоял достаточно далеко.
  
  Аласт Данкур, не отрываясь, смотрел на танцующую девочку.
  "Жертва или возлюбленная? Кем тебе суждено стать?" - думал он.
  В его чёрных, ночью кажущихся огромными глазах плясало факельное пламя. Аласт Данкур остался стоять возле паперти, даже когда бродячий театр закончил арлекинаду.
  - Жанни, ты была сегодня великолепна! - сказал снявший маску Арлекин.
  - Спасибо, Жак, я старалась.
  - Значит, тебя зовут Жанни, - прошептал Аласт. - Я ещё вернусь за тобой, когда решу, кто ты: жертва или возлюбленная".
  
   
  6
  "Версальский дворец открыт для публичных увеселений".
  Надпись на фронтоне главного
  дворцового корпуса
  
  Голос из свиты.
  Но это ж Рубенс!
  Мачеха.
  Отговорки бросьте!
  Скажите мне, в какой ещё стране
  Людей, что к королю приходят в гости,
  Встречают голой жопой на стене?
  Леонид Филатов "Золушка до и после"
  
  ***
  - Тебе нравится эта картина? - спросил герцог Ленуар Дамор Пропре своего слугу Готье.
  В ответ слуга яростно закивал кучерявой головой в знак согласия и стал переводить восхищённый взгляд с картины на хозяина.
  - Это "Спасение Дианой Ифигении" Шарля де Лафоса. Какие у Ифигении покатые молочные плечи... А это платье скорее приоткрывает, чем скрывает грудь. Я могу только представить нежные бутончики её сосков, - герцог грустно поправил съехавший набок парик "бинет", погладил его длинные, завитые крупными кольцами локоны. - Готье, знаешь, как мне надоела эта гадость?
  Ленуар Дамор Пропре имел в виду свой парик, который напоминал ему ежедневно, что молодость в прошлом.
  Готье опять закивал, натужно замычал и стал показывать руками, как он восхищается этой гадостью - картиной. Поскольку по губам хозяина смог прочитать только обрывки сказанной им фразы.
  - Хватит кривляться, - герцог с досадой махнул на слугу рукой.
  Готье - глухонемой с рождения - отлично выучил основные приказы по жестам: принеси, подай, отнеси, подними, опусти. И немного разбирал фразы по губам. Но не всегда точно, отчего порой реагировал на весёлые речи грустно, а услышав печальные, мог дико расхохотаться. Недалёкий малый этот Готье, но герцога Ленуара Дамор Пропре он забавлял.
  Герцог давно не бывал на исповеди. И хотя знал, что душа его давно погрязла в грехах, считал, что мысли и чувства свои доверит только Богу и слуге Готье.
  - Эхе-хе. Время уходит. Я старею. А в Версале столько красоток!
  Готье посмотрел на печальное мощное, с сильно выдающимся вперёд подбородком, лицо хозяина и скорчил гримасу оскорблённой обезьянки.
  - Знаешь, недавно мадам Бете сообщила, что во дворец приехала новенькая. По её словам, очень хорошенькая юная девушка.
  Готье смотрел на хозяина мокрыми от слёз глазами.
  - Не плачь, мой верный Готье, не плачь. У меня есть шанс соблазнить её. Ей всего пятнадцать. Приехала из какого-то забытого богом замка. Без охраны, с парой платьев и жалкой горсткой ливров. Она из обедневшей аристократии, Готье. Мне повезло.
  Ленуар Дамор Пропре заулыбался. На его морщинистой крупной физиономии эта улыбка смотрелась весьма странно. Наверное, так выглядит улыбающийся крокодил.
  Дамор Пропре прикрыл глаза и стал воображать. Перед его мысленным зрением торопливо пробегали стройные полуобнажённые девушки.
  - Её зовут Мария Луиза де Сансильмонт. Красивое имя, не правда ли?
  Хлюпнув носом, Готье радостно захлопал в ладоши.
  - Мадам Бете, думаю, оправдает мои ожидания, - герцог с наслаждением гладил мясистой рукой тёмно-зелёное сукно бильярдного стола. - Моя дорогая Анжела, что бы я без тебя делал? Мне пришлось бы искать девушек в сомнительных домах у сомнительных дам. И всё равно им не хватало бы свежести. Они напоминали бы протухшие яйца.
  Анжела Бете - давняя любовница и с недавнего времени графиня, была величайшей сводницей Версаля. С герцогом Ленуаром Дамор Пропре она познакомилась ещё двадцатилетней уличной торговкой сладостями.
  Он, высокий молодой человек, тогда носил парик только при дворе, а на улицах Парижа предпочитал свои чёрные, вьющиеся от природы кудри. И этими кудрями, а возможно, импозантностью и озорным взглядом зелёно-карих глаз, Ленуар сразил сердце юной простолюдинки. Герцог был шутником. Он воспринимал жизнь как бесконечные развлечения, из которых самое изысканное - женщины. Неважно какие: знатные или бедные, главное чтобы у них имелась мягкая аккуратная грудь и округлая попка. В самом деле, зачем женщине что-то ещё? И восторженно смотрящая безоблачным летним днём на Ленуара торговка тут же добилась расположения высокой особы приятным личиком и не менее приятными округлостями.
  Естественным продолжением событий стал роман, который, к слову сказать, очень быстро бы закончился, если... Если бы у Анжелы Бете не оказалось мозгов. Но эта проворная девушка, знавшая цену деньгам, мгновенно сообразила, чем может быть полезна герцогу. Ленуар Дамор Пропре воспринял идею торговки с удивлением и радостью. Теперь ему не придётся искать новые развлечения в публичных домах и на улицах. Анжела Бете предоставит ему отобранных, проверенных, лучших девушек Парижа.
  Со временем, учитывая заслуги своей верной Анжелы, герцог Дамор Пропре добился для своей столь ценной пассии титула графини. С того момента Бете стала титуловаться мадам де Бете и выбирала новых фавориток герцогу уже не из простолюдинок, а из прибывающих ко двору королевы юных аристократок. Конечно, герцог обладал достаточным шармом и мог сам заинтересовать за пару часов любую красавицу. Однако с возрастом его чары, влияние при дворе и деньги стали терять прежнюю силу, так что услуги мадам де Бете оказались кстати.
  
  
  ***
  Мария Луиза то устало прикрывала глаза, то открывала их вновь. Парикмахер уже полтора часа возился с её причёской. И девушку начинало тошнить от своего отражения в зеркале. Не в том смысле, что это отражение было ужасным или страшным. Просто с большим удовольствием Мария Луиза походила бы по дворцу, полюбовалась картинами. Мадам Жозани пыталась учить её живописи. Да мадам Жозани вообще не имела никакого представления о живописи! Разве те жалкие наброски можно сравнить с... Лицами на полотнах Версаля.
  Когда Мария Луиза вступила под своды первого зала дворца, она просто онемела. Разве здесь могут находиться люди? Разве всё это великолепие и роскошь созданы не для богов? Как здесь можно жить? Как здесь можно есть, спать? Если даже страшно прикоснуться к дверной ручке. Нарушить покой храма искусств.
  Когда Мария Луиза с воспитательницей вошли во дворец, мадам Жозани сразу куда-то исчезла, а затем появилась в сопровождении полноватой низкорослой дамы в бежевом, ещё более полнившем её платье.
  - Мадам де Бете, это Мария Луиза, моя подопечная, - мадам Жозани ткнула в девушку пальцем. - Дочь мадам Жозефины.
  - О, какая прелесть! - воскликнула мадам де Бете. - Мадам Жозефина де Сансильмонт писала мне, что её дочь красавица. Но в действительности она превзошла все мои фантазирования.
  "Это что, та самая дама из Версаля, с которой переписывалась моя мама? - Мария Луиза с неприязнью рассматривала круглое, полное, с маленькими поросячьими глазками лицо мадам де Бете. - Какая отвратительная особа!"
  - Действительно, она прелестная девочка, - мадам Жозани кисло улыбнулась.
  - Поверьте, моя милая, герцог будет просто в восторге!
  Мария Луиза почувствовала себя оскорблённой. Что происходит? Она приехала в Версаль ко двору королевы Марии Антуанетты, а вместо этого её встречает какая-то старая госпожа, более всего похожая на жабу. С прескверными манерами и речью. И эта "жаба" спокойно разговаривает с мадам Жозани о ней, так, будто её рядом нет!
  - Простите, - вмешалась Мария Луиза, пристально смотря в выцветшие голубые глаза вульгарной мадам. - А вы кто будете?
  - Графиня Анжела де Бете, - нараспев произнесла дама.
  - Бетю? - Мария Луиза сделала вид, что плохо слышит. - Я не ослышалась - Бетю? Очень странное имя для графини. Бетю... Вы не находите, мадам Жозани?
  Мадам Жозани скривилась так, как будто только что съела нечто кислое.
  - Мадам де Бете - графиня, - отчеканила она.
  - А-а, мадам Бете. Графиня. Очень приятно познакомиться, - Мария Луиза говорила медленно, усмехаясь. - А я маркиза.
  - О, как пожелаете, моя прелесть, - проворковала мадам де Бете.
  - Моё имя Мария Луиза де Сансильмонт. И я бы попросила вас называть меня именно так.
  - Хорошо, хорошо, - покорно закивала мадам де Бете.
  - Хочу заметить, - сказала Мария Луиза. - Я в Версале впервые. И потому в некоторой растерянности. Моя матушка перед поездкой говорила мне, что мадам, с которой она переписывается, а это, как я понимаю, вы, - маркиза внимательно посмотрела в глаза графини де Бете, - должна представить меня королеве.
  - Моя милая девочка, - мадам де Бете заулыбалась снисходительно. - Я не могу вас познакомить с королевой. Думаю, вы и сами это соображаете. Но я могу вас свести с герцогом.
  - С каким герцогом? - чем больше мадам де Бете говорила, тем более странной казалась её речь Марии Луизе.
  - Герцогом Ленуаром Дамор Пропре, - фальшиво улыбаясь, ответила мадам де Бете. - Дело в том, что именно он решает, представлять ли вновь прибывшую королеве. Сможете ли вы поехать в Трианон.
  - Герцог это решает? - возмутилась Мария Луиза. - А при чём здесь герцог?! У меня с собой есть письма, которые королева писала моей матушке. Вы ведь знаете, что они переписывались? Наша фамилия достаточно известна при дворе. Моя матушка объяснила мне, что вы поможете мне попасть на королевский приём. А там я постараюсь сама привлечь внимание Её Величества. Я покажу письма...
  - Забудьте о письмах, моя девочка. Королева пишет такие письма тысячами. И тут же забывает о том, что написала. Она доверяет вкусу герцога Дамор Пропре.
  - Вкусу герцога? - переспросила Мария Луиза. - Неужели человек со столь высоким титулом служит при дворе поваром?
  - Я не понимаю вас?.. - мадам де Бете посмотрела на юную маркизу со злостью.
  - Как, впрочем, и я вас. Вы сказали, что Её Величество доверяет вкусу некого герцога. Рассуждая логично, я делаю вывод, что этот герцог - повар.
  - Ленуар Дамор Пропре очень уважаемый человек!
  - Я не сомневаюсь в этом, но при чём здесь его вкус?
  - Дело в том, что без соизволения герцога, - мадам де Бете сделала паузу, - и моего разрешения вы не сможете провести в Версале даже остаток этой ночи.
  - Вот как. Тогда, может, мне лучше уехать сейчас? - Марии Луизе уже начинало казаться, что ей снится сон, причём самый скверный из всех снов, которые она когда-либо видела. - Как вы считаете, мадам Жозани?
  Гувернантка смотрела на маркизу большими от ужаса глазами.
  - Вы с ума сошли, мадмуазель?
  - Нет.
  - Давайте не будем томошиться! - мадам де Бете внезапно кинулась к Марии Луизе и обняла её за талию. - Вам нужно с дороги отдохнуть. Я понимаю, моя милая, вы очень устали. А тут я и какой-то герцог. Мэл! - громко крикнула мадам де Бете. - Мэл, подойди.
  Из-за ближайшей портьеры вышла приятная пожилая женщина. Похоже, она стояла и ждала, когда её позовут.
  - Ваша горничная, маркиза, - мадам де Бете заискивающе улыбалась. - Она проводит вас в вашу спальню. Во второй половине дня я зайду за вами.
  
  ***
  Этой ночью Мария Луиза плохо спала. Перед закрытыми глазами то вспыхивали многочисленные костры и факелы возле Нотр Дам де Пари, то танцевала в воздухе уличная комедиантка, то с огромной скоростью проносились залы Версаля. А то внезапно появлялось лицо безумного музыканта в светло-коричневой куртке на голом теле. Да и сама ночь, по сути, была уже на исходе. Почему они не могли заночевать в Париже? Какая нужда галопом нестись в Версаль, тратить на это два часа ночью? Всё-таки мадам Жозани безумная женщина! Хотя в душе Мария Луиза знала почему. Мадам Жозани не терпелось оставить её и уехать к родственникам в Париж, чтобы свободно за кружкой пива рассказывать о годах, проведённых в Санси. Хвастать заработанным и вздыхать о том, как же вымотала её эта несносная маркиза.
  
  ***
  Парикмахер наконец закончил возиться с причёской. Пышные, всегда растрёпанные волосы Марии Луизы оказались уложенными волнами вокруг головы. По бокам почти у самых висков в каштановые пряди вплелись искусственные цветы. Жёлтое платье подчеркнуло бледность кожи. Впрочем, ещё никогда девушка не видела себя такой красивой.
  - Мы сейчас пойдём на бал? - спросила она вошедшую мадам де Бете.
  - Нет, - заулыбалась та. - Мы всего лишь пойдём в салон Изобилия. Туда уже пришли все. Короля сегодня не будет, но герцог Дамор Пропре придёт. Думаю, получится замечательный вечер.
  "Как странно течёт время в этом дворце. Я приехала сюда глубокой ночью, день наступил незаметно, причём не с самого утра, потом так же незаметно куда-то исчез. И вот снова вечер".
  Мария Луиза всем своим существом испытывала неприязнь к этому незнакомому герцогу Дамор Пропре. Она хотела увидеть королеву. Быть представленной Марии Антуанетте. А вместо этого... Нелепица какая-то. Правда, мама её предупреждала, что в Версале не всё так просто. Что это не Санси, одинокий, всеми забытый замок, а резиденция королей, где всё подчинено другим законам. Этикету. Странный, однако, у них этикет.
  - Отчего так? - Мария Луиза не заметила, как задала этот вопрос вслух.
  - Что, простите? - переспросил парикмахер, напоследок поправлявший причёску.
  Он хотел убедиться, что всё сделал великолепно.
  - Я хочу понять, - Мария Луиза увидела в зеркале, что мадам де Бете удалилась, видимо, решив подождать за дверью. - Почему она так вольно ведёт себя со мной? Ужасно вульгарно!
  - Дама, которая только что отсюда вышла?
  - Да.
  - А вы никому не расскажете?
  - Не расскажу что?
  - Понимаете, - парикмахер наклонился к самому уху Марии Луизы. От него пахло мылом и духами. - Дело в том, что на самом деле мадам Бете никакая не графиня.
  - Что? - у Марии Луизы от удивления мурашки поползли по телу.
  - Тише. Да, да, она такая же графиня, как я король. Мы росли с ней. И её звали Анжелка-торговка.
  - Торговка?
  - И эту даму, с которой вы вчера приехали, я тоже знаю, вместе по одним улицам бегали. Тоже важной особой стала. Как это у них получается... Думаю, всё дело в одном очень пикантном месте.
  - В чём? - Мария Луиза не удивилась бы, если бы услышала такое в деревне, но во дворце, в Версале!
  - Просите, госпожа. Я сказал лишнее.
  - Вы с мадам Жозани и мадам Бете выросли вместе?
  - Ну, скажем так, знал их.
  - Но мадам Жозани не графиня, она просто занималась моим воспитанием.
  - Ну да. А вот мадам Бете - графиня.
  - Ничего не понимаю.
  - Думаю, тут дело не обошлось без герцога Дамор Пропре.
  - А вы знаете этого человека? Что он из себя представляет?
  - Редкостный засранец! - сказал парикмахер с воодушевлением и тут же осёкся. - Ой, простите, мадмуазель. Сорвалось. Редкостный шалун этот герцог, скажу я вам. Через его постель прошли все местные дамы без исключения. Тут в Версале, люди сами понимаете, добродетелью не отличаются, но этот превзошёл всех. Последняя его пассия графиня Иветта де Монпасье сейчас в трауре.
  - А что случилось?
  - Кажется, она надоела герцогу. Вот интересно, кого на этот раз мадам Бете найдёт этому вертлявому Дамор Пропре? Вы поосторожнее с этими господами, мадмуазель.
  Парикмахер внезапно замолчал, сообразив, что, вероятно, слишком много сказал. Но юная маркиза, потрясённая услышанным, уже не обращала на него никакого внимания.
  Все ясно. Мария Луиза раздражённо встала. Превосходно, первой в Версале её встретила обыкновенная сводница. Фальшивая графиня. Вот с кем, оказывается, переписывалась её мама! Вот кому доверила судьбу дочери! И ведь ничего с этим на данный момент поделать нельзя. Королева всего в получасе езды отсюда, но она так недосягаема! Мария Луиза попала в объятия чудовищного спрута, имя которому - этикет, по правилам которого она не могла подойти к королеве и заговорить с ней. Не могла приехать в Трианон, любимый дворец Марии Антуанетты, и слиться с толпой молодых дворян без чьей-то рекомендации. Её должен кто-то представить. Кто-то достаточно влиятельный.
  
  7
  Неужели в этих платьях они ходят каждый день? Но как?
  Мария Луиза стояла в жёлтом с золотым отливом платье для торжеств, в одном из тех самых, которые её матушка Жозефина де Сансильмонт всё же настояла взять с собой в дорогу. Сколько, интересно, оно весит? Фунтов 60, не меньше, а то и больше. Бесконечные юбки, кружева, воланы, корсет, фижмы. Дома в Санси она надела это платье всего один раз, когда примеряла. И вообще, в замке юная маркиза предпочитала носить "домашние" платья, достаточно просто сшитые и без корсета. А ещё туфли нещадно жмут ноги. И это не бал, а обычный вечер за игрой в карты, распитием вина и поеданием фруктов. Сначала, когда мадам Бете предложила Марии Луизе трость, та отказалась. Она же не старушка. Но теперь жалела о своём поспешном решении. И чувствовала себя закованным в латы рыцарем. Только вместо металла кружева. Ну да, и ещё корсет - настоящая пытка. Врезается в рёбра так, что невозможно дышать.
  "Что же это за бредовая мода, если в платье трудно ходить?"
  Салон Изобилия в этот вечер оказался особенно многолюден. Шикарные дамы в полонезах, сшитых по последнему слову моды, сидели в креслах или степенно, а вернее - с трудом, прохаживались от одной стены к другой в сопровождении своих кавалеров. Многие из них зачем-то держали в руках зонтики, будто с расписанного живописью потолка с минуты на минуту должен хлынуть дождь. Мария Луиза будто ступила в неведомое царство. Шаг - и захлопнувшаяся за ней дверь навсегда отрезала путь назад. Мадам де Бете нетерпеливо толкнула в спину.
  - Смелее, дитя моё, смелее.
  На Марию Луизу мгновенно обрушился поток разговоров, перешёптываний.
  - Почему королева игнорирует вечера в Версале? Разве ей неприятно наше общество? - спрашивала одна пожилая дама у другой пожилой дамы.
  - Ей скучно, моя милая. Она молода ещё для того, чтобы проводить время с такими старухами, как мы.
  - Но в этом салоне собираются не только старухи! - воскликнула первая дама. - Здесь полно молодёжи. Например, герцог Дамор Пропре...
  - Герцогу Дамор Пропре уже за сорок! - возразила вторая дама.
  - Ой, разве это возраст?
  - Для нас с вами, матушка, нет. Но для молодой королевы...
  - Ну, хорошо. А граф Дартуа?
  - А вы разве видите сегодня в нашем обществе графа Дартуа? Он давно в Трианоне, любезная.
  - И долго вы будете слушать чужие разговоры? - спросила мадам де Бете, щуря и без того маленькие глазки. Сейчас они смотрелись щёлочками на круглом расплывшемся лице.
  Мария Луиза покраснела. В самом деле, у неё возникло ощущение, что она подслушала чужой разговор. Хотя говорили пожилые дамы вполне открыто, но вполголоса.
  - Они беседовали о герцоге Дамор Пропре, - сказала Мария Луиза мадам де Бете. - Но ведь он где-то здесь. А они так спокойно о нём говорят.
  - Они не рассказывают о нём ничего непристойного. К тому же... - мадам де Бете истерично хихикнула. - А вот и герцог. Моё почтение, ваша светлость, я привела девушку, о которой говорила.
  Герцог Ленуар Дамор Пропре вальяжно расположил своё большое упитанное тело в обитом алым бархатом кресле. Уже пять минут он наблюдал за вошедшей вместе с Анжелой девушкой. Хороша. Несомненно, хороша. Неплохо сложена. Чувствуется порода. Пожалуй, он мог бы стать её покровителем и постоянным любовником. Давно в этом дворце не появлялись такие редкие экземпляры. И если не подсуетиться, то её переманят молодые хлыщи из Трианона. Чёртовы подлипалы! Несносная королева! Мария Антуанетта решила наплевать на традиции и покинула Версаль, покинула своего короля Людовика ХVI. А он, как собачонка, бегает теперь за ней, покорный прихотям самой Марии Антуанетты и этой интриганки графини Жюли де Полиньяк. А ещё братец короля граф Дартуа. Да ну их всех к чёрту! Весь цвет аристократии есть, был и будет в Версале!
  Мария Луиза почувствовала себя очень неуютно под пристальным взглядом зелёно-карих прищуренных глаз герцога Дамора Пропре. Он очень неприятно улыбался, не разжимая губ, отчего лицо его становилось ещё более громоздким. Мария Луиза почему-то подумала о том, что голова герцога совершенно не подходит к его туловищу. Эту голову будто бы сняли с другого, более крупного человека и приставили к коротконогому шарообразному телу Ленуара Дамор Пропре.
  - Вы маркиза де Сансильмонт? - тихо спросил герцог.
  Его тон имел столь интимные нотки, что Мария Луиза смутилась.
  - Да.
  - И вы хотите быть представлены королеве?
  - Да, хочу.
  - Вы любите живопись? - неожиданно сменил тему герцог.
  - Люблю, - просто ответила Мария Луиза. - Более того, я сама немного пишу.
  - И что же вы предпочитаете писать?
  Ленуар Дамор Пропре обводил взглядом фигуру Марии Луизы вверх-вниз, вверх-вниз.
  - Мне нравится писать людей. Я только не очень умею обращаться с красками. У меня больше получается углём.
  - А вы могли бы нарисовать меня? - улыбка герцога становилась шире, при этом он умудрялся не размыкать губ.
  - Могла бы, почему нет, - ответила Мария Луиза, не понимая, к чему клонит этот высокомерный господин в тёмно-бордовом камзоле, так пристально, так настойчиво её разглядывающий.
  - Значит, вы согласны?
  - Согласна на что?
  - Рисовать меня?
  - И когда вы хотите чтобы я вас рисовала? - спросила Мария Луиза, понимая, что за обычными словами скрывается какой-то другой смысл. Но какой, она понять пока была не в состоянии.
  - Сегодня ночью, к примеру.
  - Ночью?
  Герцог Дамор Пропре расхохотался. В самом деле, забавная девочка. Похоже, совершенно не искушённая.
  - Я думаю, ночью, при свечах, будет интимнее, - сквозь смех, с трудом произнёс Ленуар. - И вас, я надеюсь, не смутит, что я буду голым.
  - Голым? - Мария Луиза почувствовала, как горячая волна приливает к её лицу.
  Наверное, она красная, как висящий на стене гобелен, изображающий какую-то сцену из античной мифологии.
  - Вас это смущает?
  - Нисколько, - ответила Мария Луиза, разозлившись. - Знаете, я каждый день вижу голых неприятных мужчин, совершенно не воспитанных и бесцеремонных, - девушка почувствовала, что мадам де Бете толкнула её в бок локтем. - Но мне казалось, таким мужчинам место в деревне на сеновале, а не в салонах Версаля. Или я ошибаюсь?
  В салоне стало тихо. Так тихо, что можно было услышать шум листвы за окном. Мария Луиза и не предполагала, что их разговор с герцогом не просто слушают, а внимательно слушают. Мадам де Бете стояла рядом растерянная. Её бледность не скрывала даже пудра.
  Герцог перестал смеяться и, не отрываясь, смотрел в глаза Марии Луизе. По выражению его лица невозможно было прочесть, о чём он думает. Затем Ленуар Дамор Пропре громко расхохотался. И вместе с ним засмеялось всё. Дамы, кавалеры, даже изображения на картинах.
  - Так вы хотите быть представленной королеве? - как ни в чём не бывало спросил герцог.
  - Я уже сказала, что да, - этот визит утомлял Марию Луизу.
  Ей хотелось развернуться и убежать, скинув тяжёлое, неудобное платье, отшвырнуть жмущие ноги туфли.
  - Превосходно. Мы продолжим этот разговор чуть позже. И если вы будете вести себя хорошо, возможно, в ближайший месяц увидите Марию Антуанетту.
  Мадам Бете с неприязнью смотрела на маркизу де Сансильмонт. Прошли годы, а Анжела всё никак не может смириться с тем, что Ленуар давно потерян для неё. Да, мадам Бете знала - герцог никогда не любил её, но... Анжела до сих пор ревновала Дамор Пропре к каждой выбранной ею самой пассии. Нелюбимая, но необходимая. Всю свою жизнь. Всю жизнь на втором месте. А мадам Бете так мечтала о первых ролях в дворцовой игре! Во время своих грёз она забывала обо всём: о своём низком происхождении, о нищем детстве, о давно минувших буднях уличной торговки. Герцог открыл для неё двери дворца, в которые Анжела самостоятельно никогда бы не вошла. Но войдя в них, Анжела понимала, что дальше комнат слуг ей никто пройти не позволит. Все, и в том числе сама мадам Бете, знали цену фальшивому титулу. Делали вид, что так и должно быть. Но это только пока. Пока Анжела была нужна герцогу Дамор Пропре.
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Возможно... в ближайший месяц?! Он что, издевается, этот герцог? Пресвятая Дева Мария, я чувствую себя лишней во дворце. Весь этот праздник жизни явно не для меня. Почему там, в Санси, всё было так просто и понятно? Там была Селя, дядюшка Джо, жители деревни. Наконец, там была моя мама. Теперь даже она кажется мне такой родной... А здесь мадам Бете, герцог, странные люди, которых я никогда не видела. Здесь я впервые узнала о том, что бывает, когда у человека нет денег. Если у тебя нет денег - значит, ты никто. Пустое место. Тебя воспринимают не более чем игрушкой. Позабавиться и выбросить. Этого хочет герцог Дамор Пропре, я знаю. Мне очень одиноко. Так одиноко, как не было никогда в жизни.
  Мне почему-то вспомнился человек из моего сна, которого я встретила по прибытии в Париж. Что это? Совпадение? Предупреждение о моей грядущей судьбе? Мне страшно. Я не знаю, что мне делать. Я никогда не смогу отдаться герцогу. Он мне противен! Старый, отвратительный развратник! А весь двор смотрит на меня, ожидая моего решения. Мадам Бете говорит, что если я не выполню желание Дамор Пропре, то стану изгоем. Меня перестанут замечать.
  Говорят, в Версале есть привидения. Похоже, мадам Бете думает, что я прекрасно впишусь в их прозрачное общество.
  
  На следующий после разговора с герцогом день я снова его увидела. Теперь уже в салоне Дианы. В этот день два престарелых графа развлекались игрой в бильярд. Дамор Пропре не играл. Он сидел среди дам на возвышении и наблюдал, иногда бросая на меня страстные взгляды. Правда, через некоторое время я стала ловить на себе другие взгляды, полные злобы и презрения. Дама старше меня по виду лет на десять, с причёской а-ля экзотический сад, восседала на кресле как раз напротив нас с мадам Бете. Дама то морщила длинный нос, то подносила к глазам лорнет, то щурилась, то неистово обмахивалась веером. Хотя в салоне было совсем не жарко. А потом начинала через свой лорнет смотреть на меня. Сначала я отгоняла мысли о том, что смотрит дама на меня. Ей что, больше некуда смотреть? Тем более - она меня не знает. Но потом убедилась, что, видимо, некуда. Она не просто смотрела. В её взгляде читалось столько всего сразу... Неприязнь, надменность, чувство собственного превосходства.
  - Мадам Бете, - в конце концов я не выдержала. - Может, вы мне объясните, почему вон та мадам напротив нас так на меня смотрит?
  - Охотно, дитя моё, охотно, - мадам де Бете так обрадовалась моему вопросу, что я пожалела, что задала его. - Это графиня Иветта де Монпасье. Бывшая возлюбленная герцога Дамор Пропре. Говорят, сейчас она у него в немилости. Ведь он уже нашёл себе новую...
  Мадам Бете многозначительно замолчала, посмотрев на меня.
  Пресвятая Дева Мария, да они здесь даже ничего не скрывают. Вся моя жизнь отныне на виду у напыщенных сумасшедших. Может, мне вернуться в Санси? Может, проигнорировать всё и вернуться? Но я представила себе выражение лица моей матушки, представила, как она будет причитать днями и ночами о будущем своей непутёвой дочери. И я буду слышать эти причитания до самой её или своей смерти... Не может быть, чтобы не было выхода. И тогда мне в голову пришла одна совершенно безумная идея..."
  
  8
  Мария Луиза глубоко вздохнула и испуганно проснулась. Огонь свечи рождал на портьерах и обклеенных тканью стенах призрачных чудовищ.
  - Не бойтесь, это я, - в дополнение к ночным кошмарам сказал мужской голос на ухо.
  Растерянно, совершенно не понимая, что происходит, Мария Луиза смотрела на сидящего на краю её постели Ленуара Дамор Пропре.
  - Я сплю? - спросила девушка.
  - Вы уже пробудились, моя красавица.
  Мария Луиза посмотрела на часы - два ночи. В её понемногу проясняющееся сознание начали проникать вопросы. Как он сюда попал? Как он вообще счёл возможным прийти к малознакомой девушке в такое время? И главное, как открыл её комнату? Ведь ключ от единственной двери, ведущей в её спальню, спокойно лежал у маркизы... Мария Луиза судорожно сунула руку под подушку. Ну да, лежит. Рядом с кинжалом.
  - Как вы сюда попали?
  - Вошёл через дверь, - герцог улыбался так, будто бы Мария Луиза уже согласилась ему отдаться.
  - Вы не поняли вопроса, - Мария Луиза повысила голос. - Как вы вошли в закрытую дверь, ключ от которой у меня?
  Девушка достала из-под подушки ключ и сунула его под самый нос Ленуару. В ответ тот, продолжая улыбаться, достал из нагрудного кармана своего камзола точно такой же ключ.
  - У меня был второй.
  - И где вы его взяли?
  - У мадам де Бете, - просто ответил герцог.
  - Мадам Бете дала вам ключ от моей спальни? - Мария Луиза не верила своим ушам! Значит, в этом дворце любой, кому взбредёт в голову приволочься к нёй ночью, беспрепятственно сделает это?!
  - Моя дорогая маркиза, - проговорил Дамор Пропре тоном пастора-наставника. - Я понимаю, что вы ещё очень юны, но, тем не менее, тебе следует понять, что в этом мире, в этом дворце, в этом королевстве тебе не прожить без покровителя, - герцог путался, обращаясь к Марии Луизе то на "вы", то на "ты". - Ты будешь никому не нужна, на тебя никто не будет обращать внимания. У тебя не будет друзей.
  - А разве здесь у меня могут быть друзья? - с усмешкой спросила Мария Луиза.
  - Конечно, - герцог не понял иронии маркизы. - И они у тебя обязательно будут, моя девочка. И первым твоим другом и покровителем стану я.
  - Вы?
  - Я!
  - Я должна буду спать с вами, так?
  - Именно, - герцог потянулся к Марии Луизе и положил руку на её ступню.
  - И вы уверены, что я соглашусь.
  - Уверен.
  - И чем же вызвана такая уверенность, если не секрет?
  - Я богат. Я сказочно богат. Я могу обеспечить ваше будущее, маркиза. Найти вам мужа, дать приданое. Ведь у вас нет денег, как я понял. Вы приехали из Санси без достаточного количества ливров.
  Мария Луиза чувствовала, как волна ярости поднимается от пальцев ног до самой макушки. Вот как! Всё уже решено, её покупают, и её мнения никто спрашивать не собирается!
  - А если я скажу "нет"? - маркиза вновь сунула руку под подушку и на этот раз достала кинжал.
  - Невозможно ответить "нет" такому мужчине, как я!
  Герцог Ленуар Дамор Пропре сказал это уверенно, с нотками самолюбования в голосе. Похоже, оружие его не испугало.
  Мария Луиза выставила кинжал впереди себя и с яростью в голосе сказала:
  - Уберите руку!
  - Ты умеешь пользоваться им? - герцог Дамор Пропре стал вести рукой выше, выше, почти подобрался к бедру. - Ты кокетничаешь, моя милая.
  - Я сказала: нет, - Мария Луиза приставила кинжал к горлу герцога. - Уберите руку. Ещё одно ваше движение - и вы уже никогда и никем не сможете обладать!
  - Ой, - отдёрнул руку Дамор Пропре. - А ты опасная девочка. И всё же я настаиваю. Ты сопротивляешься для вида. Ещё ни одна не отказала мне...
  - Значит, я буду первой, - Мария Луиза откинула одеяло и вскочила с кровати. - А теперь убирайтесь из моей спальни.
  - Возможно, - герцог как ни в чём не бывало продолжал улыбаться, - тебе стоит подумать над моим предложением. Без меня у тебя при дворе нет будущего.
  - Посмотрим, - Мария Луиза наблюдала, как за герцогом закрывается массивная дубовая дверь.
  Странный этот герцог. Мог запросто сейчас обезоружить её и забрать кинжал. Мария Луиза им действительно пользоваться не умела. А страх в глазах маркизы, похоже, только веселил Дамор Пропре. Он вёл себя, как жирный, наевшийся копчёного окорока кот, решивший поймать мышь. Есть уже не хочется, а вот поиграть стоит.
  Мария Луиза поёжилась. Но не от холода. И даже не от визита Дамор Пропре, а от только что привидевшегося ей во сне.
  Тьма, царившая ночью в комнатах Короля, казалось, сгустилась ещё больше. Её не в состоянии уже разогнать оставленные на ночь свечи. Тьма выползала из тёмных проёмов спален, промежуточных зал, из-под тяжёлых бархатных тканей. Мария Луиза неожиданно проснулась. Вернее, ей показалось, что проснулась. Её разбудило чувство неясной тревоги и тихим женским голосом сказало в самое ухо: "Идём!" И девушка пошла. Она с трудом влезла в "домашнее" платье. В таких разрешалось ходить по дворцу, в покоях придворных. Не вызывать же в самом деле, прислугу - расторопную, быструю, как моль, Мэл. К тому же, юная маркиза немного стеснялась её. Когда давно, кажется, в иной жизни, её одевали Селя или мадам Жозани, ничто не смущало Марию Луизу. А тут - руки чужой незнакомой женщины на её теле. Девушка каждый раз вздрагивала. Мария Луиза представила немой вопрос в глазах шестидесятилетней Мэл и кое-как оделась сама. "Идём, я жду тебя!" - настойчиво повторил незнакомый женский голос. Но вёл Марию Луизу не он, а какой-то внутренний компас. Она прошла несколько сквозных комнат, отделённых одна от другой только массивными портьерами, вынырнула в коридор и остановилась. Марии Луизе показалось, что она чувствует запах, неприятный, но знакомый. Как в часовне на кладбище, когда там отпевали покойников. Как на деревенском скотомогильнике. Сладковатый, приторный, заставляющий задыхаться запах смерти. Откуда он во дворце? Может, мышь или крыса? Чем дальше шла Мария Луиза, тем запах становился сильнее. От него уже тошнило и темнело в глазах. Нет, никакая мышь так пахнуть не может! Тогда что это? "Здесь!" - тихо прошептал голос, когда Мария Луиза остановилась возле тёмно-бордовой оконной портьеры немыслимого закоулка. Странное окно, оно не вело ни на улицу, ни в парк, а смотрело своим громадным проёмом в какую-то другую комнату, постоянно запертую на ключ. Придворные даже не знали, для чего или кого существует эта комната. В ней никогда никто не жил, кажется, в ней никто никогда не бывал. И странное окно постоянно зашторено. Мария Луиза с лязгом отодвинула одну портьеру и чуть не упала в обморок. Запах мертвеца ударил в нос с утроенной силой, на девушку с запрокинутой набок женской жёлто-синюшной головы смотрели открытые белесые глаза.
  Мария Луиза вздрогнула и проснулась. "Это был сон?" Но голос нежданно пришедшего в гости Дамор Пропре разбил странное видение на разлетевшиеся в темноту осколки.
  
  И вот теперь осколки стали прилетать обратно, соединяться друг с другом. Мария Луиза встала и с трудом надела "домашнее" платье. Она зачем-то решила посреди ночи повторить своё путешествие. Девушка вышла из комнаты и только теперь поняла, что, вероятно, не совсем проснулась. Так же тускло, как во сне горели свечи, было так же тихо, и... Вскоре появился запах. Мария Луиза остановилась и прикусила язык. Боль ударила в голову, но запах не исчез. Мёртвый, дурманящий, он всё нарастал по мере того, как девушка шла по маршруту, проделанному во сне. И вот окно, ведущее во всегда запертую комнату, тёмно-бордовая портьера... Резким рывком Мария Луиза отдернула её в сторону и не поверила своим глазам. На девушку окоченевшим взглядом смотрел одетый в дорогое платье женский труп...
  
  ***
  - Он пролежал под портьерой, наверное, сутки, - задумчиво потирая лоб, сказал придворный врач месье Лешанс.
  - От чего она умерла? - задал кто-то тревожный вопрос.
  Придворные собрались утром в салоне Геракла, чтобы обсудить находку маркизы Марии Луизы де Сансильмонт.
  - От потери крови, - ответил врач.
  - Кто-то выпил её кровь? - испуганно спросила Мария Луиза, вспомнив детские истории о вампирах.
  - Не совсем. Кровь спустили из неё через небольшие, но глубокие надрезы по всему телу. Причём спустили медленно. Видимо, тот, кто это сделал, наслаждался происходящим. Её убивали в течение многих дней, господа.
  Присутствующие в зале ахнули разом. Как будто великан выдохнул.
  - Но... Но кто она такая? - мадам де Бете, напуганная, похоже, больше всех остальных, подошла к месье Лешансу вплотную. - Никто из обитателей дворца не припомнит эту женщину.
  - Я расспросил прислугу, - видимо, месье Лешанс решил взяться за расследование этого дела, поскольку больше этим заняться было некому. - Женщина была нанята недавно. Вы помните, на прошлой неделе скончалась графиня Ламбаль? Так вот, умершая женщина работала у неё, и звали её, кажется, Элиза. Или Лиза. В общем, никто не знает её имени точно.
  - Но простите, - воскликнула мадам де Бете. - Кому понадобилось убивать прислугу, да ещё так жестоко? И зачем ему кровь? Неужели во дворец проник изверг-убийца?
  - Я не могу ответить на эти вопросы, мадам, - сказал Лешанс. - Я знаю не более вашего. Единственное, что могу сказать: кровь применяется в обрядах адептов многих сатанинских культов, коими кишит современный Париж. Кто-то из них проник во дворец, видимо, перестав довольствоваться кровью бедняков и нищих. Это пока всё.
  Мария Луиза слушала это, приоткрыв рот. Служанка обескровлена в Версале служителями какого-то культа? Вот так запросто с человека кто-то спустил кровь, словно со свиньи?
  - Вы не могли бы уделить мне минутку своего времени? - спросила графиня Иветта де Монпасье и взяла Марию Луизу под руку, как будто они были лучшими подругами.
  - Что вам от меня нужно? - с вызовом спросила маркиза.
  - Я хочу поговорить, - графиня улыбалась, но губы её дрожали.
  - Думаю, нам не о чем разговаривать, - раздражённо ответила Мария Луиза, разозлённая тем, что графиня заговорила первой. Если в этом дворце всё ещё правит этикет, то она не имела на это никакого права.
  Но Иветта де Монпасье отступать не собиралась.
  - Вы уверены, что завтра точно так же кто-то не найдёт ваш труп? - спросила она с вызовом.
  - Мой труп?! - Мария Луиза пришла в бешенство. - Вы мне угрожаете, мадам?
  - Нет. Всего лишь хочу поговорить...
  
  - Ну...
  Мария Луиза выжидающе смотрела на графиню. Когда толпа придворных осталась далеко позади, когда они оказались с Иветтой де Монпасье одни в коридоре, девушке стало немного страшно. Вдруг графиня и есть убийца, разгуливающий по Версалю с ножом? Конечно, она не станет прямо здесь сцеживать из неё кровь, но вот поранить вполне может. Слишком уж горят ненавистью и безумием серые глаза Иветты, слишком уж дрожат её руки и губы. Мария Луиза судорожно нащупала в складках своего платья рукоятку кинжала. Если графиня нападёт...
  - У вас уже что-то есть с герцогом Дамор Пропре? - спросила вибрирующим голосом Иветта.
  - Что, простите?
  - Ты спишь с ним? - закричала графиня де Монпасье и расплакалась.
  - Я ещё ни с кем никогда не спала, - тихо ответила Мария Луиза, потрясённая этим всплеском эмоций.
  - Ты можешь поклясться на Библии?
  - Я могу поклясться на святом распятии, - Мария Луиза достала нагрудный крест и поцеловала его. - Клянусь, что никогда не спала с герцогом Дамор Пропре.
  Графиня Иветта де Монпасье смотрела на Марию Луизу с недоверием. Затем вырвала из её рук маленький серебряный крестик, будто хотела убедиться, что он настоящий.
  - Он освящён?
  - Им меня крестили.
  Несколько минут графиня молчала. Она то отводила в сторону взгляд, пытаясь сдержать слёзы, то сглатывала слюну.
  - Но он тебе предлагал спать?
  - Предлагал, - просто ответила Мария Луиза.
  - А ты?
  - А я отказалась.
  - Но это пока, пока ты отказалась!
  - Почему вы так думаете, мадам?
  - Потому что ему все, все отдаются в этом чёртовом дворце!
  - Даже мадам Солина де Аанж? - спросила Мария Луиза и рассмеялась.
  Маркиза Солина де Аанж была самой древней обитательницей Версаля. Поговаривали, что она даже видела короля-солнце, великого Людовика ХIV, хотя это навряд ли. Маркизе максимум лет восемьдесят. Потому что даже столько на свете не живут. Мария Луиза рассмеялась, представив, как герцог Дамор Пропре ощупывает морщинистое, похожее на птичий трупик тело старухи и при этом стонет.
  - При чём здесь мадам де Аанж? - не поняла шутку графиня Иветта.
  - Хорошо, - Мария Луиза вновь стала серьёзной. - Я не сплю и не собираюсь спать с вашим герцогом. А почему вы сказали, что завтра могут найти мой труп?
  - Потому что та женщина, которую убили, вероятно, перешла дорогу какой-то знатной даме, запрыгнув в чью-то выгодную постель.
  - Не думаю, - пожала плечами Мария Луиза. - Зачем некой знатной даме обескровливать свою жертву? Не проще ли тихо убить и закопать?
  - Нет, не проще. Она оставила труп на виду в назидание другим, молодым и наглым, - графиня Иветта с вызовом посмотрела на Марию Луизу. - Чтобы они не покушались на чужое добро.
  - А, значит, вы хотите уподобиться этой неведомой знатной даме, зарезать меня в закоулках Версаля, а затем выпить мою кровь? - Марии Луизе опять стало смешно.
  Нет, ну в самом деле, какая она забавная, эта графиня Иветта де Монпасье! Стоит сейчас и смотрит взглядом разъярённой плачущей кошки!
  - Все эти сатанинские культы - чепуха, - топнула ногой Иветта. - Та дама не пила ничьей крови, она просто всё сделала так, чтобы подумали...
  Графиня явно путалась в своих мыслях.
  - Но служанка была уже не молода, - Мария Луиза попыталась использовать последний аргумент. - Не думаю, что на неё мог кто-то соблазниться.
  - Но ты его соблазняешь! - мстительно прошипела Иветта. - И ты думаешь, он тебя будет любить? Как же, будет, пока не надоешь ему! А потом ты будешь гнить здесь, в этом дворце, и все тебя будут презирать. Он никогда не представит тебя королеве!
  - А знаешь что, - Мария Луиза тоже перешла на "ты", чувствуя, что готова ударить со всей силой кулаком это надменное напудренное лицо, сорвать с дурной головы графини Иветты парик, бросить его на пол и растоптать. - Ты говоришь это потому, что он тебя оставил. А ты пытаешься вернуть утраченное, волочась за ним, как собака! А герцог только пинает тебя сапогом - и правильно делает! Потому что такие, как ты, большего и не заслужили!
  Мария Луиза резко развернулась и пошла прочь. Она могла только представить себе, как смотрела ей вслед графиня Иветта де Монпасье.
  Прочь! Прочь из дворца! Прочь из Версаля! Её некому представить королеве? Значит, она представится сама. Сама поедет в Трианон. Пришла пора осуществить безумную идею!
  
  
  9
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Почему всю свою жизнь я куда-то иду или еду ночью? Сегодня, девятого июля, я задумалась об этом. Ночью я чувствую себя свободной. Вот и в Трианон я приехала далеко за полночь верхом на вороном жеребце. Я взяла в конюшне первого попавшегося, громадного, с горящими глазами. Я не знала, как зовут этого жеребца, и в тот момент почему-то не боялась, что он меня укусит огромными зубами. Он фыркал и трусил мордой, непокорный, бунтующий, как и я. Как хорошо, что Селя научила меня седлать коней когда-то. Тогда я даже не думала, что мне это может пригодиться. Забавы ради я научилась ещё доить корову и месить тесто. Знала бы об этом моя матушка!
  Всю дорогу меня преследовал голос той убитой, неизвестной женщины: "Всё не так, как ты думаешь! Всё совсем не так, как тебе говорят!" В ярком свете луны мне повсюду мерещился её труп. В кроне придорожных дубов, в камышовых заводях. Один раз мне показалось, я вижу её прямо перед собой на дороге..."
  
  ***
  Мария Луиза совершенно не понимала, куда она попала. Вдалеке, на фоне леса, под гигантской небесной свечой - луной - очертания дворца. Вероятно, Трианон. Но тогда что здесь делает деревня? И кто эти резвящиеся знатно одетые господа?
  Мария Луиза спрыгнула с вороного жеребца. Её тут же окружили дамы и кавалеры в парадных камзолах и платьях для танцев, схватили лошадь под уздцы и куда-то увели. Потом десятки рук стали тянуться к Марии Луизе, трогать её, притягивать к себе.
  - Что происходит? Где я? - испуганно спросила девушка.
  - На величайшем празднике, который когда-либо устраивали боги, - нежно прошептала дама в маске тигрицы.
  - Кто вы такие?
  - Мы переставшие быть собой, - продолжала "тигрица", оттесняя от Марии Луизы остальных.
  - Что это за место?
  - Трианон, дитя моё. Самое прекрасное место на Земле.
  Какой-то в пиратском облачении кавалер сунул в руку Марии Луизы маску - чёрную с прорезями для глаз, всю усыпанную блёстками.
  - Что это? - Мария Луиза повернула маску вправо-влево.
  - Маска тёмной феи, - рассмеялась "тигрица", а затем добавила: - Ты, видимо, приехала издалека, раз не знала о нашем карнавале?
  - Я только что приехала из Версаля, - сказала Мария Луиза.
  - Правда! - воскликнула дама-"тигрица". - И что же ты там делала?
  И Мария Луиза рассказала странной незнакомке о своём путешествии из Санси в Париж, о голосе священника в Нотр Дам де Пари, о завораживающем танце бродячей артистки на паперти собора, о Версале и его обитателях. Рассказала даже о загадочном убийстве, произошедшем накануне. О том, как ей надоело ждать непонятно чего, и потому она поскакала ночью в Трианон. О своём удивлении при виде самой обычной деревни. Не сказала только о предупреждении, услышанном из уст безумного человека с гитарой.
  - О, - воскликнула "тигрица". - Это не обычная деревня. Утром, при свете солнца, ты поймёшь почему. Это я придумала её, деревушку на территории замка. И моя идея так понравилась всем!
  - Скажите, - Мария Луиза набрала в лёгкие больше воздуха, чтобы решиться задать этот вопрос, - а кто вы?
  - На карнавале, когда мы надеваем маски, то забываем свои имена. Мы только веселимся, слушаем музыку, танцуем. Поэтому я советую и тебе надеть свою маску, тогда я покажу тебе все прелести ночного Трианона.
  - Но я хотела бы спросить... - начала Мария Луиза.
  - Тс, - дама-"тигрица" приложила изящный тонкий палец к её губам. - Ты задашь свои вопросы потом. А сейчас ты просто фея, попавшая в неведомое королевство.
  Мария Луиза почувствовала, как незнакомка берёт её за руку и куда-то ведёт.
  Они пошли по деревне. Самой обычной, похожей на ту, в какой не раз бывала Мария Луиза, когда жила в Санси. Небольшие каменные домики с крытыми соломой крышами, низкие деревянные заборчики. И... Посреди маленькой поляны стоял дядюшка Джо. Нет, присмотревшись, Мария Луиза поняла, что это вовсе не старый хромой цыган. Неизвестный молодой человек был одет почти как дядюшка Джо, и в руках у него скрипка. Взмах смычка - и над поляной пустились в пляс звуки задорной, знакомой Марии Луизе с детства мелодии.
  - Потанцуем? - спросила "тигрица" и, не дожидаясь ответа, закружила Марию Луизу.
  "Если я сплю или сошла с ума, то пусть всё это доставит мне наслаждение!" - подумала маркиза и отдалась власти танца. Так забавно смотреть на разряженных по последнему слову моды кавалеров и дам, скачущих под звуки крестьянской мелодии.
  Скрипка смолкла.
  - Пойдём, я покажу тебе мой садик, - голос "тигрицы" в ночи показался звоном серебряного колокольчика.
  Теперь уже Мария Луиза окончательно стала верить в то, что она спит. Не было никакого побега из Версаля, не было неистовой скачки на вороном жеребце. А значит, нет и всего того, что она видит сейчас. Мостики, перекинутые через небольшие запруды, цветущие розовыми чарующими пахнущими цветами деревья. И это летом? Летом деревья не цветут! Резные скамейки, фонтанчики, статуи обнажённых девушек и существ, похожих на сатиров.
  - Тебе нравится?
  - Очень красиво, - ответила Мария Луиза своей спутнице.
  - Я знаю. А мне очень нравится твоё платье. И то, как оно сочетается с маской тёмной феи.
  - Платье? - Мария Луиза посмотрела на синее, в ночи почти чёрное, довольно уже поношенное дорожное платье. - Чем, интересно. Я бы давно выкинула его, если бы... - маркиза запнулась.
  "Если бы у меня было больше денег", - договорила она уже про себя.
  - Нет, нет, - возразила дама-"тигрица". - Ты не права. Подожди. Стань вот так, чтобы луна светила прямо на тебя. Да ты будто пришла из другого мира.
  - Наверное, так оно и есть, - грустно заметила Мария Луиза. - И когда я проснусь...
  - Ты думаешь, что спишь?
  - И когда я проснусь, то ничего этого уже не будет. Только тёмная спальня в Версале, Дамор Пропре и мадам Бете. И я опять не увижу королеву...
  - Королеву? Ты приехала в Трианон, чтобы увидеть королеву? - похоже, "тигрицу" ужасно развеселило желание гостьи.
  - Да, я ехала из Санси ко двору королевы Марии Антуанетты, а попала во дворец, где выжившие из ума старики и старухи развлекаются, соблазняя тех, кто к ним приехал.
  Дама хохотала от души, звонко, заливисто. Она схватилась обеими руками за живот и согнулась пополам.
  - Ста-ста... ста-ри-ки, - с трудом повторила она. - И ста-ста-ста-ру-хи?! Ра-ра - ра-звле-каются?! О господи, - дама закашлялась от смеха, потом остановилась, перестав крутиться на одном месте, и стала тяжело дышать. - Ну, меня давно так никто не смешил. Старики и старухи Версаля! Богадельня! Притон выживших из ума! Как тебя зовут, милая девочка?
  - Маркиза Мария Луиза де Сансильмонт, - сказала девушка, даже не зная, кому она представляется.
  - Так вот, Мария Луиза де Сансильмонт, я обещаю познакомить тебя с королевой и при этом обещаю не домогаться, - "тигрицу" опять накрыл приступ смеха.
  - Вы познакомите меня с королевой?
  - Непременно, и уже сегодня.
  - Но как?
  - Сегодня утром, в десять часов утра, во дворце Трианон в парадной зале королева, как всегда, будет давать официальную аудиенцию своим придворным. Приходи. Я найду тебя там и представлю королеве.
  - Но как я узнаю вас без маски?
  - Я сама подойду к тебе. Я запомнила твоё лицо, а больше всего это очаровательное, бесподобно идущее тебе платье, - дама-"тигрица" достала висящие на цепочке на груди часы, открыла изящную крышечку и ахнула: - О, да уже четыре ночи. А ты с дороги устала, наверное. Пойдём.
  Они прошли мимо мостиков, беседок, фонтанчиков и статуй. Свернули в деревню и вошли в один из домов.
  - Здесь не покои дворца, но тоже достаточно уютно и можно спать. Приятных сновидений, милая. И в десять я жду тебя во дворце.
  
  ***
  "Она обманет. Она не подойдёт", - тревожно думала Мария Луиза, стоя в толпе придворных, в ожидании выхода королевы.
  Что-то в сложившейся ситуации показалось ей таким знакомым... Точно так же ждала она когда-то Селю. И та пришла. Но Селя - подруга детства. А даму в маске тигрицы она совершенно не знает! Мария Луиза хмыкнула, вспомнив, что даже не видела лица той незнакомки. Должно быть, "тигрица" уже пришла. Стоит себе спокойно в стороне, смотрит на неё и смеется.
  "Чужая! Я просто чужая в этой разряженной, шикарной толпе!"
  
  Когда Мария Луиза пробудилась утром, то поняла, что действительно находится не совсем в обычной деревне. На первый взгляд всё было как в детстве. Каменные домики, крытые соломой крыши, колодец с родниковой водой, луг. Даже коровы, лошади и куры. Не было только запахов навоза, преющей травы, таких привычных там, в деревне недалеко от Санси. Кроме того, коровы и лошади выглядели словно вымытые щелочным жидким мылом. И потому ничем не пахли. А когда в деревенскую пастораль врывались мостики, искусственные ручейки, беседки и статуи, то картина вообще начинала напоминать чей-то странный замысловатый сон.
  - Скучаете, мадам?
  Мария Луиза вздрогнула, возвращаясь из своих мыслей, и посмотрела на стоящего рядом мужчину. Он улыбался пухлыми прячущими усмешку губами.
  - Могу я вам чем-то помочь?
  - Даже не знаю, - растерянно ответила Мария Луиза.
  - Вы в гостях у нас? - продолжал мужчина, внимательно разглядывая маркизу тёмно-карими глазами. - Или намереваетесь здесь жить?
  - Всё зависит от воли королевы. Но я, к сожалению, не представлена Её Величеству, - вздохнула девушка.
  "Какой он красавец!"
  - Не представлены? - на лице мужчины появилось выражение недоумения. - Но в этом совершенно ничего нет страшного. Всегда найдётся тот, кто вас познакомит.
  - И кто же это? - настороженно улыбнулась Мария Луиза. Ведь она уже знала, какую цену может иметь подобная услуга.
  - Я, например. Но мы ведь ещё с вами не знакомы. Я забыл представиться: граф Карл Дартуа. Брат короля Людовика ХVI. А вы, моя прекрасная мадмуазель...
  - Маркиза Мария Луиза де Сансильмонт, - девушка не ожидала, что вот так запросто в толпе придворных в Трианоне встретит брата короля.
  - Вы случайно не состоите в родстве с маркизом де Санси? - Карл Дартуа смотрел на Марию Луизу серьёзно. Он перестал улыбаться. В его взгляде не было и намёка на какую-либо непристойность.
  - Случайно состою. Маркиз де Санси мой прапрапрадедушка, - Мария Луиза любовалась графом Дартуа. Она ещё никогда не видела таких красивых мужчин. Высокий, стройный. Синий фрак и такие же кюлоты бесподобно сочетались с белым с синей вышивкой камзолом. Лицо его будто сошло с полотен великих художников, писавших королей. Да, он очень похож на своего брата, Людовика ХIV. Такие же капризные пухлые губы, такой же длинный прямой нос. Только черты лица у Карла Дартуа несколько более утончённые. Тёмно-карие с густыми ресницами насмешливо прищуренные глаза делали взгляд графа завораживающим.
  Если бы Мария Луиза родилась в Париже или Версале, если бы она с детства была посвящена в тайны дворцовой жизни, то знала бы: Карл Дартуа - самый лакомый кусочек для здешних дам. О любовных похождениях графа рассказывали невероятные истории. Мария Антуанетта была от этого мужчины в восторге. Никто в целом мире не мог так развлекать королеву, как граф Дартуа. Любовные приключения Карла забавляли. Его изобретательность в способах соблазнения приводила в восторг. Граф практически каждый день демонстрировал королеве спектакль, разыгранный на сцене жизни, что, безусловно, Мария Антуанетта высоко ценила. В стенах Трианона допустимо всё, кроме скуки.
  Конечно, ничего этого, смотря в глаза графу, Мария Луиза не знала. Отчуждение вдруг выскочило из её сердца. Неожиданно для себя самой девушка осознала, что вокруг неё улыбаются красивые молодые лица. Они не чопорны, не высокомерны. Их разговоры непринуждённы и легки. Наряды изысканны.
  - Это имя достаточно знакомо и уважаемо, - заметил граф Дартуа.
  - Вы говорите об истории с алмазом?
  - Не только. Оказанная маркизом Гарлеем де Санси в своё время услуга короне значительна. Я представлю вас Марии Антуанетте.
  - Вы?
  - Вас это удивляет? А вот, кстати, и она.
  По красной ковровой дорожке шла молодая женщина. К удивлению Марии Луизы, на её голове не было замысловатой причёски. Пепельные с серебристым отливом волосы аккуратно зачёсаны к макушке и там закреплены изящной заколкой. Что-то знакомое промелькнуло в тонких нервных чертах лица королевы. Где-то Мария Луиза её уже видела. Но где?
  - Граф, - Мария Антуанетта подошла к Карлу Дартуа и маркизе де Сансильмонт. - А я ведь так и не угадала, кем вы были сегодня ночью.
  - Я был традиционен до скуки, - улыбаясь, ответил Карл.
  - И всё же я не угадала. Вы принесли сегодня с собой маску?
  - Нет. Я оставил её до следующего карнавала, - граф демонстративно поклонился.
  - А я взяла, - королева выставила вперед правую руку, которую до этого прятала за спину.
  В тонких пальцах скалилась морда тигрицы.
  - Это были вы? - невольно вырвалось у Марии Луизы.
  - А ты думала, что я забыла о тёмной фее? - в серых глазах королевы плясали искорки - отражения лучиков солнца.
  
  И тут в памяти Марии Луизы вспыхнуло, подобно огоньку, видение, которое она считала своим далёким сном. Мама и ещё живой папа (как же это давно было) подвели пятилетнюю Марию Луизу к высокой худенькой девочке.
  - Ты будешь играть со мной? - спросила она.
  - Конечно, - ответила Мария Луиза, с удивлением рассматривая волосы девочки. Она ещё никогда не видела таких волос. Как будто серебряных.
  А потом они куда-то бежали. Громадные залы сменяли друг друга...
  Неужели... Неужели... Мария Луиза была в Версале. Видела Марию Антуанетту. Она почти не изменилась. Та же открытая жизнерадостная улыбка, тот же озорной взгляд серых глаз.
  
   
  10
  Быть преданной - безумство и бессилье.
  Отброшенной - нежданный поворот.
  И я ушла, как никогда красиво,
  В одну из тысячи своих свобод.
  Быть странницей. Быть просто выше.
  Мечтать о встречах с ними день и ночь,
  Но тот, кого я выбрала, не слышал,
  Как уходила я красиво прочь.
  Ведь что-то есть в бессилье и свободе,
  И в отзвуке шагов.
  Ведь так всегда уходят.
  Всегда без слов.
  Безымянная
  
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "С нашей первой ночи прошло девять месяцев. Обычно по истечении этого времени у женщины появляется ребёнок. Из меня же вышла кровь и мёртвая плоть. Но даже если бы он родился живым, то оказался бы не нужным графу. Много дней боль раздирала меня. Физическая, но намного мучительнее душевная. Несколько дней я провалялась в забытьи. Не понимая, где я и что со мной. Я помню только мокрую тряпку на своём горячем лбу. Тряпка отвратительно пахла сыростью. Помню чьи-то голоса, среди которых, кажется, был и мой голос. Похоже, я бредила. Ещё в памяти осталось то ли видение, то ли сон. Я увидела юношу, продавшего мне "Монахиню". На этот раз я видела его очень отчётливо. Он якобы подошёл к моей кровати, остановился очень близко и смотрел. Его взгляд был ужасен. Абсолютно чёрные глаза, даже не видно зрачков. Женственное, не человеческое, скорее ангельское лицо. Он просто стоял и просто смотрел. Я не выдержала и захотела спросить, кто он и что ему от меня нужно. Но моё горло сдавил спазм, и я ничего не смогла сказать. Тем не менее, юноша ответил:
  - Я стоящий на грани двух миров. На грани времён. На грани двух сил.
  - Ты демон?
  - А кто такие демоны? - усмехнулся юноша, и усмешка его была ужасна тем, что взгляд его при этом оставался прежним: пустым и холодным.
  - Это те, кто обитает в аду, - я поняла, что отвечаю ему мысленно.
  - А что такое ад?
  - Вы не знаете, что такое ад?
  - Я не человек и мне безразличны ваши человеческие сказки.
  - А кто вы?
  Юноша опять усмехнулся, а потом исчез.
  Думаю, он был игрой моего воспалённого воображения, которое пыталось закрыть меня от реальности.
  А в реальности...
  Оказывается, Карл просто развлекался. А вместе с ним развлекались все: королева, придворные. У меня перед глазами до сих пор стоит насмешливо-сочувственное лицо герцога Ленуара Дамор Пропре.
  - Моя девочка, неужели ты серьёзно думала, что он женится на тебе?
  А рядом мадам Бете.
  - Возвращайтесь в Версаль, милочка. Здесь вам больше нечего делать.
  Шёпот и усмешки за спиной.
  Холодные глаза Карла Дартуа.
  - Я не давал тебе надежды. Я ничего не обещал.
  Моя бедная мама была так наивна, отправляя меня ко двору, чтобы я нашла себе мужа... Брак давно здесь не в чести. Верность считается извращением. Если у придворной дамы нет помимо мужа любовника, её считают ущербной.
  
  А начиналось всё так чарующе. Я помню... Хотя это было так недавно, я помню только обрывки чувств, событий..."
  
  ***
  На следующий после знакомства день королева предложила Марии Луизе поехать в Париж.
  - Тайно, моя милая, мы поедем тайно. Только ты, я и граф Дартуа. Никакой свиты, никакого надзора.
  - Но Ваше Величество, вас узнают, - изумлённо ответила Мария Луиза, вспомнив рассказы мадам Жозани о тайных поездках королевы.
  - Все знают, что я часто тайно езжу в Париж, - рассмеялась Мария Антуанетта. - Но никто не знает когда, в какое точно время.
  - Вы не боитесь?
  - Чего?
  - Что всё-таки вас кто-то увидит?
  - Я и Карл будем в масках. А тебя в Париже ещё никто не знает. Ну же, - королева крепко обняла Марию Луизу за талию. - Ты не должна бояться. В моём дворце красиво, но так однообразно...
  Мария Антуанетта улыбалась, как если бы улыбался ребёнок, задумавший шалость. В этот момент королева исчезла. К маркизе прижималась и заглядывала в глаза очаровательная девушка с "серебряными" волосами.
  
  ***
  Мария Луиза, королева и граф Дартуа, выйдя из кареты возле Театра Пале Рояль на улице Монпасье, погрузились в толпу подобно ножу, режущему хорошо взбитое сливочное масло. Непонятно зачем Мария Антуанетта решила прогуляться "инкогнито среди народа". Так она сказала сама. Марии Луизе её желание показалось странным. Тем более что и гулять особенно негде. Тогда нужно было отправиться в близлежащий парк. Там, по крайней мере, нет такой суматохи и толкотни. А тут нужно идти несколько десятков совершенно ненужных шагов. Хотя другие кареты останавливаются возле самых ступеней белого величественного здания - Театра комедии Пале Рояль.
  - Сегодня многолюдно, - заметила королева, улыбаясь кончиками губ. Синяя бархатная маска закрывала почти всё её лицо, оставались только прорези для глаз и рта.
  - Сегодня ставят "Маленькие вещички", - сказал граф Дартуа, смотря поверх человеческих голов, видимо, соображая, как им можно пройти сквозь толпу быстрее. - Между прочим, на музыку Моцарта.
  - Вам не страшно? - спросила Мария Луиза королеву.
  - Страшно? И чего я должна бояться?
  - Толпы, - серьёзно ответила маркиза. - Толпа может раздавить.
  - Это мой народ, - Мария Антуанетта гордо вскинула голову. - Он любит меня и никогда не причинит мне вреда. Тем более - в парижской резиденции королей.
  - Возможно, - нервно усмехнулась Мария Луиза. - Но сейчас люди не знают, кто скрывается под маской.
  - Дамы, не волнуйтесь, - весело воскликнул Карл Дартуа. - Мы уже пришли.
  Возле ступеней входа в Театр Пале Рояль было не так оживлённо. На спектакль пришли только те, кто мог себе это позволить. В основном днём парижан интересовали торговые лавки, увеселительные дома, таверны, расположенные рядом с театром. Но Мария Луиза всё равно вздохнула с облегчением. Она не любила столпотворения. Люди в таком количестве вызывали у неё панику, ей становилось трудно дышать. Хотелось сразу вырваться, исчезнуть. Маркизе почему-то казалось, что толпа сомкнётся вокруг них и раздавит. Откуда такое ощущение?
  - Вы так бледны, мадмуазель, - Карл взял Марию Луизу за локоть.
  - Всё хорошо, - улыбнулась маркиза и впрямь побледневшими губами.
  - Вы просто ещё не привыкли к Парижу, - граф Дартуа, в маске тоже смотревшийся вполне загадочно, а главное - плохо узнаваемо, поцеловал запястье Марии Луизе. - Вы когда-нибудь слушали Моцарта?
  Маркиза промолчала и покраснела. К своему стыду, она не знала этого имени.
  - Некоторая публика не очень любит его музыку, - продолжал Карл Дартуа. - Но тем не менее, я считаю его величайшим композитором нашего столетия.
  - Карл, - прервала речь графа королева. - Я думаю, маркиза не знает о Моцарте. Тебе же уже рассказывали, что она жила в замке.
  - Забытом богом и просвещением, - рассмеялся Дартуа.
  Марии Луизе стал неприятен этот разговор. Чтобы отогнать задевающие самолюбие мысли, она стала смотреть по сторонам. Её ушей коснулась тихая печальная мелодия. А потом зазвучал голос:
  
  Áve, María, grátia pléna; Dóminus técum:
  benedícta tu in muliéribus, et benedíctus
  frúctus véntris túi, Iésus.
  Sáncta María, Máter Déi, óra pro nóbis peccatóribus,
  nunc et in hóra mórtis nóstrae. Ámen .
  
  Мужчина в потёртой светло-коричневой кожаной куртке на голом теле и коротких рваных штанах сидел на ступенях театра, играл на гитаре и пел. Голос взмывал к вершинам звуковой гаммы, потом подобно увидевшему добычу коршуну падал вниз и там стихал. Грязные грубые пальцы перебирали струны. Мужчина пел, склонив голову набок, и его длинные сальные седые волосы касались грифа инструмента. Опять он! Чужак, показавший в детстве Марии Луизе, где найти кинжал. Безумец, хотевший остановить карету маркизы в первый день в Париже. Безымянный пророк. На этот раз он просто сидел и пел, как могут петь только архангелы на небесах.
  - Как красиво! - выдохнула Мария Луиза. Страх в её душе смешивался с восхищением.
  Мужчина перестал петь и внимательно посмотрел в глаза Марии Луизы своим выцветшим голубым взглядом.
  - Что? - переспросил граф Дартуа.
  - Как красиво играет и поёт этот человек!
  - Этот? - Карл поморщил свой длинный нос. - Это же просто уличный нищий!
  - Но он поёт и играет просто волшебно!
  - Моя прелесть, нищий не может играть волшебно! - воскликнул граф Дартуа. - Я вижу, вы совершенно не знакомы с миром искусства. Вот здесь, - он указал на притаившийся под аркой вход в театр, - можно услышать поистине волшебное пение. И не только.
  Марии Луизе безумно захотелось подойти к уличному музыканту, своему таинственному чужаку, расспросить, кто он и откуда, но она побоялась, что королева и Карл Дартуа её неправильно поймут.
  - Вы знаете, кто это? Часто он здесь играет? - спросила маркиза Марию Антуанетту.
  - Не знаю, - беспечно ответила королева.
  "Может, он приходит сюда каждый день. Тогда в другой раз, когда буду здесь одна, я смогу поговорить. Я смогу понять, кто он: провидец, чародей, а может, колдун?" - сказала сама себе Мария Луиза, входя в большие покрытые позолотой двери.
  
  ***
  Шёпот, бесконечный щекочущий уши шёпот. Почему он не смолкает? Уже погашены в зале свечи. И в королевской ложе царствует мрак. Мария Луиза, королева и граф Дартуа прокрались сюда только что, в темноте. Их никто не видел. Вернее, никто не обратил на них внимания. Там, внизу, в амфитеатре и партере будут говорить, что королева не изволила посетить спектакль. Её, как обычно, не было. Шёпот. Уже актёры вышли на сцену, и началось представление. А шёпот всё не смолкает. Он звучит прямо в голове у Марии Луизы. Как будто кто-то шепчет в её сознании. Девушка улавливает только обрывки разговора.
  
  - Всё это так однообразно, до тошноты... - надменно произнёс женский голос.
  - Потерпите, Катарина, скоро в Версале будет бал, - сказал мужской голос.
  - Вы думаете, там будет свежая кровь? - спросил тот же женский голос.
  - А прежняя вам уже не по вкусу? - изумился другой мужской голос.
  - У вас, Анри, странные вопросы! Кому, как не вам, знать, что в Париже не хватает крови. В городе не может умирать странной смертью больше людей. Иначе мы привлечём к себе внимание. Великий магистр ордена не допустит этого! - невидимая и неведомая дама повышала голос. Казалось, у неё сейчас начнётся истерика.
  - Вы, как всегда, излишне эмоциональны, Катарина, - холодно заметил второй мужской голос. - Вы же прекрасно знаете, что Париж не может получить много крови сразу! Для того чтобы это случилось, нужны годы. Нужно подготовиться.
  - И сколько вы будете готовиться? - спросила та, которую назвали Катариной.
  - Больше десяти лет.
  - Это долго!
  - Послушайте, - вмешался первый мужской голос. - Праздник трёх королей уже назначен. Мы не можем изменить даты. Такое событие невозможно организовать быстро. Мы ещё не нашли исполнителей.
  - Так ищите их, Аласт!
  
  - Что с вами? - вопрос графа Дартуа ворвался в сознание Марии Луизы неожиданно, как если бы она вдруг незаметно для себя уснула.
  А может быть, так оно и было? И маркиза задремала с открытыми глазами?
  - Что, простите? - нервно сжала правую ладонь в кулак Мария Луиза.
  - Что с вами происходит? Я уже некоторое время пытаюсь вам растолковать то, что творится на сцене. А вы будто не слышите меня.
  - Мне почудились голоса, - растерянно прошептала Мария Луиза. - Они говорили о крови, называли какие-то имена.
  - Сегодня очень душно в театре, - заметила королева. - Ты только что чуть не упала в обморок.
  - А голоса?
  - Просто у тебя богатая фантазия, - королева взяла ладонь Марии Луизы в свою и нежно пожала её. - Надеюсь, тебе лучше? Тебе нравится музыка?
  Только теперь маркиза смогла посмотреть вниз. Из королевской ложи она видела полуовал сцены, разряженных с выбеленными лицами актёров и актрис. Они танцевали, воодушевлённо, с надрывом и напоминали марионеток, которых невидимый кукловод дёргает за ниточки. Музыка... Музыка звучала немного странная, непривычная, выражающая то безудержное веселье, то чёрную скорбь.
  - Это комедия? - спросила Мария Луиза темноту, не зная, кто ей ответит: граф Дартуа или королева.
  - Да, и презабавная, - сказал Карл. - Так на чём я остановился? Ах да, вон тот актёр, сейчас крайний справа - Жан Доберваль, он ведь не только танцор, но и балетмейстер...
  Голос графа Дартуа потонул в монотонном гуле в ушах Марии Луизы.
  
  - Я не могу смотреть на этот фарс!
  - Катарина!
  - Что?
  
  Маркиза яростно затрусила головой, стараясь отогнать навязчивый чужой разговор. Неужели он только мерещится ей? Такой реальный, такой отчётливый. Будто неизвестные люди беседуют рядом с ними в королевской ложе.
  Мария Луиза так и не смогла досмотреть спектакль. Она практически не слышала разъяснений Карла Дартуа. А граф в конце концов замолчал и полностью погрузился в мир представления.
  
  
  11
  Если смотреть на Париж с высоты птичьего полёта, то можно отчетливо увидеть, что улицы его напоминают тело гигантской змеи, свернувшейся кольцом. Веками город концентрически рос вокруг своего древнего ядра - острова Сите. В его сердце, похожие на айсберги, возвышаются Собор Парижской Богоматери и ансамбль Дворца правосудия со зданием Консьержери. Река Сена голубой прожилкой рассекает Париж пополам. На левом берегу вблизи университета на холме возвышается Пантеон, Люксембургский дворец, на правом Лувр, Пале Рояль, зелёное пятно сада Тюильри, а за ним, словно дрейфующие в северном море утлые кораблики, жилые дома, магазины, кофейни, лавки ремесленников. Но с высоты птичьего полёта трудно увидеть дом мадам Гурдан. Он незаметно притулился к зданию театра Пале Рояль на улице Монпасье. Простой люд, приходящий гулять в публичный сад, и не догадывался о том, что происходит в стенах этого дома. Для народа он был очередным красивым зданием, которым можно с недавнего времени любоваться. И только особы из высшего света знали, что предлагает посетителям гостеприимная мадам Гурдан.
  
  
  ***
  Карл Дартуа, сойдя со своими спутницами со ступеней театра, решительно потянул их в сторону дома мадам Гурдан.
  - Что вы задумали, граф? - Мария Луиза с удивлением уловила в голосе королевы нотки смущения.
  Карл нагнулся и что-то прошептал на ухо Марии Антуанетте.
  - Граф, это безумие! Она ещё совсем ребёнок!
  - Мы просто посмотрим, и всё. Ну же!
  - Если в Версале узнают, где я была... Если донесут королю!..
  - Но они не узнают, - полные губы графа довольно улыбались. Он демонстративно сорвал маску со своего лица.
  - Что вы делаете? - воскликнула королева.
  - Не бойтесь, - в тёмно-карих глазах Карла Дартуа словно рождался демон, страстный, неудержимый.
  - Вас теперь узнают! - еле сдерживая негодование, воскликнула королева.
  - И пусть. Это не значит, что узнают вас.
  - Ну да, - нервно хмыкнула Мария Антуанетта. - Меня, конечно, трудно не узнать рядом с братом короля. Учитывая то, что весь Париж и Версаль впридачу наслышаны о наших ночных похождениях. Притом, что маркиза и вы без маски. А я... Моя маска теперь просто бесполезна!
  - Ваше Величество, - сказал с лёгким поклоном граф Дартуа. - Кто угодно и сколь угодно может говорить о том, что вы вечером одиннадцатого июля 1778 года посетили дом мадам Гурдан. Они могут описать ваш наряд и вашу маску, но доказать, что под маской скрывалась королева, они не смогут. Да и не посмеют доказывать.
  Мария Луиза слушала этот диалог в большой растерянности. Что происходит? Что такого особенного в этом белокаменном, увитом плющом двухэтажном доме? Почему королева считает неприличным для себя переступить его порог?
  - Согласна, - кивнула Мария Антуанетта хорошенькой головой. Она смотрела в глаза графа Дартуа и видела в них вызов. Хватит ли у королевы смелости совершить очередное безумие? - Мы посетим мадам Гурдан. Но пробудем там недолго.
  - Как скажете, - граф Дартуа поцеловал королеве руку. - Но я привёл вас в этот особняк не бесцельно. Вы сами всегда говорили, что вам нравятся красивые девушки. А здесь очень много красивых девушек.
  - И что вы предлагаете? - у Марии Антуанетты перехватило дыхание от такой дерзости.
  - Предлагаю вам выбрать нескольких для себя в королевский театр, - ответил граф спокойно, словно рассуждая о погоде, при этом улыбка его стала напоминать искусительную улыбку Иоанна Крестителя с картины Леонардо да Винчи.
  - Моего театра, - похоже, эта мысль не приходила королеве в голову.
  - А почему нет? Многие актрисы королевского театра приходили на сцену с парижских улиц. И оказывалось, они умели пользоваться не только платками.
  
  ***
  Когда за королевой, графом Дартуа и Марией Луизой захлопнулась дверь дома мадам Гурдан, маркизе показалось, она попала в самый уютный дом, который когда-либо видела. Пространство гостиной сокращено до минимума. И казалось ещё меньше из-за обилия мебели. Мягкие пёстрые диваны, низкие кресла, маленькие столики, непонятные растения в деревянных кадках. В креслах и на диванах сидели в ярких платьях дамы. Марии Луизе они показались очень странными: и платья, и дамы. В Версале и Трианоне, как, впрочем, и в самом Париже, в светском обществе не принято носить одежду, сочетающую яркие контрастные цвета. А в доме мадам Гурдан...
  Одна дама с чёрными, убранными в высокую без изысков причёску волосами, одетая в красно-синее бархатное платье кунтуш, восседала на леопардовом диване, закинув ногу на ногу. Дама курила трубку и что-то медленно пережёвывала.
  Мария Луиза вспомнила наставления своей воспитательницы мадам Жозани о том, что цвета в женском облачении должны плавно перетекать один в другой, а не создавать вызывающее сочетание. "Приличная женщина, - повторяла мадам Жозани, - никогда не наденет платье, в котором будет жёлтый лиф и синие юбки, или красный лиф - синие юбки. Ну, или нечто подобное. Это безвкусно, вульгарно!"
  Однако и другие дамы в гостиной были одеты не менее пёстро. Одна из них при виде гостей немедленно подскочила, суетливо поклонилась и, запинаясь, выдохнула:
  - Граф, о-о-о, какая честь. Вы изволили посетить мой скромный дом...
  - Прекратите, - сказал Карл Дартуа, оценивающе разглядывая стоящую перед ним женщину. - Вы слишком стары для того, чтобы изысканно лгать. Покои этого дома уж никак не назовёшь скромными.
  Мадам Гурдан улыбнулась, и улыбка её напомнила Марии Луизе мадам Бете - та же приторность и фальшь. И хотя хозяйка дома не была ещё стара, слой пудры делал её лицо словно неживым. Кунтуш мадам Гурдан выглядел аляписто, сочетая в себе целых три цвета: лиф - красный, фижмы - зелёные и юбки - тёмно-коричневые. Не женщина, а цветок. Мадам Гурдан мельком взглянула на Марию Луизу и скрывающуюся под маской королеву.
  - О-о-о, вы решили посетить моё заведение с дамами.
  Граф Дартуа кивнул.
  Марии Луизе почему-то стало смешно.
  - Нам показалось, что вечер дома, перед камином, слишком банален и скучен. Поэтому мы приехали к вам. Надеюсь, у вас найдётся чем нас порадовать?
  - Даже не знаю, граф, - мадам Гурдан засуетилась, нервно потёрла ладонь о ладонь, её восточные чёрные глаза, выглядевшие странно в контрасте с сильно напудренными русыми волосами, стали смотреть то на королеву в маске, то на графа. Лишь изредка взгляд мадам останавливался на Марии Луизе. - Я не знаю, что бы вам могло быть интересно.
  - Танцовщицы, к примеру, - ответил Карл. - В вашем доме, говорят, живут очень талантливые девушки.
  - Да, да, - закивала мадам Гурдан. - Конечно, я могу вам их показать прямо сейчас. Прошу вас следовать за мной.
  Хозяйка подошла к стоящему возле леопардового дивана шкафу и открыла дверцу.
  - Прошу! - сказала она, низко поклонившись гостям.
  Королева хихикнула. Граф Дартуа стоял с невозмутимым видом. А Мария Луиза подумала, что мадам Гурдан - ненормальная. Ведь она предлагала им войти в шкаф!
  - Прошу, - повторила мадам Гурдан.
  Первым в шкаф вошёл Карл Дартуа. Потом туда незаметной тенью скользнула королева.
  "Как они там поместились?" С этими мыслями в дверцу вошла Мария Луиза.
  
  ***
  За шкафом скрывалась комната. Роскошная, большая, с бассейном и даже небольшим садиком. Мария Луиза внутренне ахнула, когда увидела сидящих на мраморном полу дам. Красивые, роскошные, в полупрозрачных платьях, они о чём-то тихо между собой беседовали. Чувственные, притягательные юные девушки и даже зрелые женщины заставляли смотреть на себя с восхищением. И Мария Луиза смотрела. Сквозь ткань одеяний видны были тела. Их кожа, их изгибы завораживали. В комнате было жарко и влажно, как в самый знойный летний день. Мария Луиза почувствовала, что капельки пота бегут по её спине. Разомлевшие дамы казались нереальными. Они напоминали грёзы, которые могут привидеться после бокала хорошего вина.
  - Ну и что вы сидите? - неприветливо и даже зло шикнула на девушек и женщин мадам Гурдан. Её грубый голос нарушил очарование наваждения. Как будто в воздухе резко щёлкнули кнутом.
  Мария Луиза вздрогнула.
  Дамы испуганно вскочили с пола.
  - Что желаете? - спросила худенькая, но с гармоничной фигурой девушка.
  "Пресвятая Дева Мария, - подумала Мария Луиза. - Да ведь она, кажется, младше меня!"
  И показалось вдруг маркизе, что роскошную с бассейном и садиком комнату разом заполнила тьма. Стало ещё более душно и влажно. Мария Луиза поняла, что ежедневно в этом доме творится что-то противоестественное, гадкое, отвратительное человеческой душе. Что эти красивые дамы заточены здесь, и мира за стенами дома для них не существует. А мило улыбающаяся, напудренная мадам Гурдан не более чем надзирательница.
  - Я хочу, чтобы вы танцевали для господ! - крикнула мадам Гурдан. - Танцуйте!
  В глазах худенькой девушки Мария Луиза увидела слезинки. Или ей это только показалось? Просто отблеск свечей так упал на зрачки.
  Дамы танцевали, и движения их заставляли Марию Луизу краснеть. Чтобы как-то успокоить бешено бьющееся сердце, она спросила:
  - Что это за танец? Я никогда не видела, чтобы танцевали так...
  - Возбуждающе, - прошептала королева.
  - О-о-о, - воскликнула мадам Гурдан. - Этот танец пришёл к нам с востока от магометан. Вы знаете, я обожаю восток! Он скрывает столько тайн, загадок. А в искусстве любви его женщины превзошли всех других женщин мира. То, что вы сейчас видите, лишь жалкое подобие тех красавиц, что живут в гаремах Турции.
  - А мне они нравятся, - с обидой в голосе сказала Мария Луиза.
  Маркизе вдруг стало жалко обитательниц роскошной комнаты. Однажды в детстве ей из Парижа привезли механическую куклу. Кукла была некрасивая, грубо сделанная, зато могла танцевать. Правда, танцевала она тоже некрасиво, однообразно. Подарок не понравился тогда Марии Луизе, хотя её мама пришла в восторг. Танцующие сейчас дамы напомнили маркизе ту куклу. И хотя двигались они прекрасно, тела их, подчиняясь гармонии звуков, изгибались в такт неведомо откуда струящейся музыке, чувствовалось - они танцуют не по своей воле. Мадам Гурдан была тем механизмом, который приводил плоть дам в движение.
  - Мне нравится! - восхищённо выдохнула королева. - А мы можем организовать такой театр у себя?
  - Конечно, - улыбнулся граф. - Вам стоит только пожелать - и он у вас будет.
  - И я хочу, чтобы там танцевали именно эти женщины, - настойчиво сказала Мария Антуанетта.
  - О-о-о, - во взгляде мадам Гурдан появился азарт. А Марию Луизу начало раздражать это показавшееся вначале забавным протяжное "о-о-о". - Вы хотите лишить меня хлеба?
  - Вы наберёте себе новых, - жёстко заметил граф Дартуа.
  - Но, господин, на это уйдёт не меньше года! А вы же знаете, какие господа посещают мой дом.
  - Я дам вам столько денег, сколько попросите, - воодушевлённо воскликнула королева.
  - Ещё чего! - фыркнул граф. - Сейчас она запросит такую сумму, которая разорит королевскую казну. Мы заплатим вам за девушек и выделим деньги на поиск новых. А господам, которые станут задавать вам лишние вопросы, объясните, что девушки куплены для Трианона. Ясно?
  Мадам Гурдан, видимо, не решаясь возразить, низко поклонилась.
  - Милое дитя, - королева встревоженно посмотрела на Марию Луизу. - Мы совершенно забыли о маркизе, граф. Она, наверное, удивлена и растеряна.
  - С ней всё в порядке, - уверенно сказал Карл Дартуа и обнял Марию Луизу за талию.
  Это прикосновение странно подействовало на девушку. Танец, жара, влага, странный дом произвели на неё непривычное впечатление. В её душе боролись два чувства: отвращение к тому, что только что произошло, и желание чего-то непонятного. По ногам маркизы пробежала дрожь, а внизу живота что-то мучительно заныло. Карл Дартуа прижимался к Марии Луизе всё сильнее и сильнее, его руки с досадой натыкались на корсет, пальцы теребили шёлковую ткань, он дышал маркизе в ухо. А Марии Луизе вдруг полностью захотелось опереться на графа, опрокинуться в его объятия.
  
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Я буду помнить эту ночь всегда. Его руки на моём теле и глаза, ставшие от страсти ещё более тёмными. Он целовал меня, то нежно, то, внезапно, под влиянием нахлынувшего чувства жёстко и даже грубо. Он кусал мою шею и грудь так, что в какие-то моменты мне становилось даже больно. Его большие руки мяли меня, словно тесто. А мне казалось, что вот-вот - и я потеряю сознание. Чувство падения и полёта одновременно.
  Словно в забытьи шептал мне Карл Дартуа:
  - Любимая, самая прекрасная женщина мира! Мы будем с тобой вместе вечно!"
  
  
  12
  - Она уехала! - сказала мадам де Бете, раздражённо поджав губы. - Я узнала, что эта несносная, дерзкая девчонка сама поехала в Трианон и познакомилась с королевой!
  Мадам де Бете пыхтела, кровь приливала к её круглому лицу, делая надутые щёки Анжелы ещё более обвисшими.
  Герцог Дамор Пропре слушал её с мрачным видом.
  - Мне ещё никто никогда не отказывал, - процедил он сквозь зубы.
  - Ленуар, она бросила вам вызов, она...
  - Помолчи, Анжела! У меня уши закладывает от твоей болтовни!
  Мадам де Бете обиженно засопела, но замолчала.
  - Она бросила мне вызов, - уже спокойно продолжил Ленуар. - Хорошо. Значит, мы сегодня же едем в Трианон.
  - В Трианон? - мадам де Бете чувствовала, что ей не хватает воздуха, что она сейчас упадёт. - Вы... Вы будете таскаться за этой девчонкой?
  - С каких это пор ты удивляешься моим действиям? - герцог посмотрел на мадам де Бете с неприязнью.
  Анжелу передёрнуло от этого взгляда.
  - Я... - запинаясь, стала оправдываться она. - Я просто хотела сказать, что вам не солидно...
  - Я сам решаю, что мне делать! - рявкнул Дамор Пропре. - Мне безразлично твоё мнение, Анжела. Мне вообще плевать на чьё-либо мнение, кроме моего собственного! Мы едем в Трианон!
  
  ***
  - Вы беременны.
  - Что? - переспросила Мария Луиза.
  - Вы беременны, - постаралась более мягко сказать Мэл.
  - Я беременна?
  В голове у Марии Луизы всё перемешалось.
  Сначала в Трианоне появились герцог Дамор Пропре и мадам Бете. Маркиза сталкивалась с ними в залах дворца почти каждый день. При этом мадам Бете постоянно нашёптывала маркизе на ухо, что граф Дартуа на ней никогда не женится.
  Потом Мария Луиза поссорилась из-за какого-то пустяка с самим Карлом.
  И вот теперь Мэл говорит...
  - Мадмуазель, я родила шестерых детей и знаю, как это бывает, - горничная с сожалением смотрела на юную маркизу. - Мне жаль огорчать вас, но вы действительно беременны.
  - Почему ты так решила?
  - Когда у вас в последний раз были красные дни?
  - Я не помню, - растерянно закусила губу Мария Луиза. - Кажется, месяца два или три назад.
  - Эти дни должны приходить каждый месяц, - вздохнула Мэл. - И вас стало часто тошнить.
  - Может, я что-то не то ем?
  - Вы беременны. Мне жаль, но это так.
  
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Я беременна. Без конца, поминутно, каждый день повторяю эти два слова. Я беременна. От него, от моего Карла. Мадам Бете не права. Старая интриганка просто исходит желчью от того, что скоро я буду счастлива, что скоро выйду замуж...
  Так думала я всего несколько дней назад. А сегодня, 20 ноября 1778 г., я услышала от Карла роковые слова: "Я тебе ничего не обещал". Граф потом много мне чего ещё говорил. Я слышала только обрывки из его речи. Я изо всех сил старалась не расплакаться. Карл говорил о том, что мне нужно срочно найти мужа. И что он даже знает, кого мог бы мне предложить. Шестидесятилетнего старика маркиза Ларфо. Он говорил о том, что этот ребёнок не нужен ему.
  - Ну а я? Я тебе нужна?
  Я смотрела в глаза своего возлюбленного, такие страстные все наши ночи, теперь они взирали на меня отчуждённо. Передо мной стоял не Карл, а совершенно чужой человек. И я не знала этого человека.
  - Мне было хорошо с тобой, - улыбнулся пухлыми губами граф Дартуа. - Когда ты отойдёшь от родов, думаю, мы сможем встречаться ещё.
  Он сказал это так спокойно, без тени какой-либо эмоции.
  - Я для тебя развлечение?
  Я беззвучно плакала, глотая слёзы.
  - Вся наша жизнь развлечение..."
  
  ***
  - Примите предложение графа Дартуа.
  - Что ты такое мне советуешь, Мэл!
  Мария Луиза смотрела на свою горничную в отчаянии. Она чувствовала себя зверем, попавшим в капкан. И даже Мэл, добрая старая Мэл, к которой маркиза уже успела привязаться, говорила ей подобное. Она ведь другая, её горничная. Она не аристократка. Её совесть не должна быть заглушена роскошью и бездельем. Она не может такое советовать.
  - Вам не выжить здесь, - серьёзно сказала Мэл, пристально смотря Марии Луизе в глаза. - Если вы не научитесь принимать жизнь такой, какая она есть, вам не выжить не только в Трианоне. Вам не выжить нигде.
  - А какая она, жизнь? - истерично закричала Мария Луиза. - Лживая? Чтобы выжить, я должна научиться лгать? Лгать самой себе?
  - Вы ещё слишком юны, - ответила Мэл. - А юность вытекает вместе со слезами. Вы живёте в мире лжи, моя девочка.
  - А как же Господь? А как же то, чему нас учат пастыри в соборах? Как же заповеди?
  - Я не знаю ответы на эти вопросы, мадмуазель. На них может ответить только Бог.
  
  ***
   - Он оставил тебя, - Ленуар Дамор Пропре смотрел на Марию Луизу снисходительно и, как показалось девушке, с жалостью. - Тебе не стоило прыгать в омут любви вниз головой. Тебе не стоило пренебрегать моим покровительством.
  - Уходите, - тихо сказала Мария Луиза. - Я не хочу никого сейчас видеть.
  - У тебя ещё есть возможность быть со мной. Я всё исправлю. Я научу тебя другой жизни.
  - Вы предложите мне выйти за вас замуж? - с сарказмом спросила Мария Луиза.
  - Нет, - ответил герцог. - На это можешь даже не рассчитывать. Я могу найти тебе мужа. А мы можем быть только любовниками.
  - Я сказала, уходите, - Мария Луиза посмотрела на Дамор Пропре решительным взглядом.
  - Не совершай глупость во второй раз! - воскликнул герцог. - Тебе в любом случае нужен муж и покровитель. Иначе, когда родится ребёнок, ты не сможешь жить ни в Трианоне, ни в Версале, ни в Париже. Королевский двор...
  - А кто вам сказал, что я буду жить...
  
  
  
  
   
  Часть 2.
  
  13
  
  За полшага от невероятных потерь,
  В сонном царстве твоём потаённом,
  Губы в кровь искусав, стонет раненый зверь:
  - Что за мука в тебя быть влюблённым?
  Дедуля Фер из интернета
  
  
  - Иногда жизнь становится невыносимой, не так ли? - знакомый приятный баритон, местами переходящий в хрип, обволакивал сознание Марии Луизы.
  Она даже не обернулась на этот голос. Зачем? Теперь, когда она погрузилась в размышления о том, как ей умереть. Каким способом. Легко, без боли. Не всё ли равно, кто теперь пытается с ней заговорить?
  Утренняя прохлада щекотала кожу, заплаканные глаза. Мария Луиза проревела всю ночь, а под утро ощутила своё бессилие. Слёз больше не было. Только усталость сводила судорогой всё тело.
  - Есть много способов ухода из жизни, - продолжал голос. - Можно повеситься. Можно перерезать себе вены. Правда, это достаточно неприятно. И, на мой взгляд, неэстетично. Я бы на вашем месте предпочёл яды. Мир ядов разнообразен.
  Мария Луиза перестала смотреть на аккуратные, казавшиеся искусственными деревья трианонского парка и всё же перевела взгляд на своего неожиданного собеседника. Возле кресла, в котором она сидела на балконе, стоял высокий, худощавый, одетый в тёмно-красный камзол мужчина аскетического вида лет тридцати пяти. Он походил на переодетого монаха. Его худое с высокими выпирающими скулами и тонкими губами бледное лицо наводило на мысль, что человек этот много постится и ведёт достаточно замкнутый образ жизни. Однако тщательно завитые в крупные кольца чёрные волосы (похоже, что это его собственные волосы, а не парик) говорили о том, что мужчине небезразлично, что скажут о его внешнем облике в свете. Но более всего обращали на себя внимание глаза: чёрные, абсолютно. Настолько чёрные, что радужка сливается со зрачком. Посмотришь в такие - и будто бы окунёшься в безлунную ночь.
  - Я не специалист, но знаю некоторые, наиболее известные, - продолжал говорить мужчина в тёмно-красном камзоле.
  Похоже, всё-таки Мария Луиза видела этого человека. И здесь, в Трианоне, и в Версале. Несколько (девушка сейчас не могла припомнить, точно сколько) раз его лицо мелькало в толпе подобно тени, которую видишь, но на которую не обращаешь внимания.
  - К примеру, декохт - настой вытяжки из ядовитых грибов. Или болиголов пятнистый. Его, правда, нужно долго варить. Можно использовать сулему, змеиные яды и более экзотические - яд курарэ. Но вы, как я понял, не хотели бы испытать при самоубийстве неприятных чувств? Однако умирать всегда неприятно. Даже если ты этого хочешь. Хотя... - незнакомец задумался, с улыбкой смотря на Марию Луизу. - Вы можете поставить в свою комнату ландыши. Много ландышей. На ночь. И тогда у вас появится шанс не проснуться утром.
  Мужчина говорил всё это спокойно, очень тихо, так что Марии Луизе приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова. И так, будто сообщал не о способах самоубийства, а рассказывал последние дворцовые сплетни.
  - Кто вы? - немного охрипшим голосом спросила Мария Луиза.
  - Мы встречались уже. И даже говорили однажды. Однако имя моё вам, конечно, неизвестно.
  - В то, что мы встречались, я ещё могу поверить. С тех пор как я уехала из Санси, мне повстречалось много людей. Все лица просто невозможно запомнить. Но вот чтобы говорили...
  "Хотя... - Мария Луиза задумалась. В воспоминаниях почему-то появились высокие нефы собора Нотр Дам де Пари, статуи, свечи, тихий голос исповедавшего её священника. - Я могу перепутать. Что может священник делать во дворце?"
  - Я тебя хорошо запомнил, дитя моё, - незнакомый мужчины смотрел на Марию Луизу и продолжал снисходительно улыбаться. - Твоя исповедь заняла почётное место в моей коллекции самых необычных исповедей. А их за мою жизнь было не так уж много.
  - Вы священник?
  Значит, это всё же он. Священник, повстречавшийся ей в Париже по пути в Версаль. Мария Луиза слышала тогда только его голос. Но каким образом...
  - Я здесь, потому что долг и вера обязывают меня находиться и в миру. Направлять заблудшие души. Вот я говорю с тобой и вижу: ты передумала умирать. По крайней мере, сейчас.
  - Ничего я не передумала, - возмутилась Мария Луиза.
  Пресвятая Дева Мария, ей даже умереть спокойно не дают. Нет, какой там умереть! Даже подумать о смерти!
  - А тебе не приходила в голову мысль, что это навсегда? - спросил священник.
  - Что навсегда? - не поняла девушка.
  - Смерть. Ты умрёшь и больше не сможешь плакать и смеяться. Сидеть, как ты сидишь сейчас, и любоваться красотой мира.
  - Я не любуюсь, я просто смотрю, - возразила Мария Луиза. - Для меня перестала существовать красота мира.
  - Не делай поспешных выводов, дитя моё, - мужчина прошёл в дальнюю часть террасы и принёс оттуда другое кресло. Сел, перекинул ногу на ногу и продолжил: - Сейчас твой мир накрыла тьма.
  - Она накрыла не мой мир, а весь!
  - О нет. Только твой. Другие люди продолжают жить и радоваться жизни.
  - Какое мне до них дело? - Марии Луизе вдруг опять захотелось плакать. И даже слёзы откуда-то появились. - Я не могу жить и радоваться. Для меня нет места среди людей.
  - Среди всех? - его спокойная улыбка начинала раздражать маркизу.
  Конечно, он священник! Привык читать проповеди. О грехе в общем и о грехе самоубийства в частности. О неведомом Боге. Кто видел этого Бога? Почему он, этот Бог, допускает такие мерзости в мире, который создал?
  - Да, - с вызовом сказала Мария Луиза. - Среди всех! Я никому не нужна.
  - Начнём с того, что ты всех людей не знаешь. А с теми, которые тебе попадались, ты просто не умела правильно обращаться. Но это вполне понятно. Ты ведь ещё почти ребёнок.
  - Правильно обращаться можно с вещами, - возмутилась маркиза. - А люди не вещи.
  - Люди не вещи, но обращаться с ними нужно правильно. И первое, чему тебе следует научиться, - уметь держаться от них на безопасном расстоянии. Дай угадаю, из-за чего ты хочешь покончить с собой. Из-за любви к какому-нибудь напыщенному графу?
  - А почему вы так решили?
  - Потому что многие юные, но бедные аристократки сводят счёты с жизнью из-за никчёмных, самовлюблённых, но обладающих деньгами мужчин. Я не знаю, кто разбил твоё сердце, но поверь, он не стоит ни одной твоей слезинки, не то что жизни.
  - У нас должен был быть ребёнок. Он родился мёртвым. Но это даже хорошо. Потому что если бы он родился живым, то я окончательно стала бы изгоем, - Мария Луиза улыбнулась какой-то жалкой, вымученной улыбкой.
  - Знаешь что, - решительно сказал священник. - Тебе нельзя оставаться в одиночестве. Одиночество, словно червь яблоко, изъест твою душу. И от неё не останется ничего, кроме трухи. Тебе нужно уехать из Трианона в Париж. Придворная жизнь не для тебя. Она вообще не для тех, кто умеет мыслить и чувствовать.
  - И куда я поеду? - пожала плечами Мария Луиза. - У меня нет ни жилья, ни денег. Кроме того, что я буду делать в Париже?
  - А что ты делала здесь?
  - Искала мужа, - Мария Луиза истерично расхохоталась. - Так хотела моя матушка.
  - В Париже я хочу ввести тебя в общество, отличное от того, которое ты знаешь. Познакомить с людьми, которые живут не только ради удовлетворения своих инстинктов.
  - Ехать с вами? - спросила Мария Луиза священника так, будто он был сатаной, пришедшим искусить её.
  - Ехать со мной, - кивнул мужчина.
  - Но я вас не знаю. Я даже не знаю вашего имени.
  - Я забыл представиться. Прости. Анри Жерфо де Ла Россель. Епископ. Провожу службы в соборе Нотр Дам де Пари. С этого момента - твой покровитель.
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Он ворвался в мою жизнь, как грозовой ветер. Как град, выбивающий стёкла. Он протянул мне руку, и мне пришлось опереться на неё. Потому что иначе мне пришлось бы схватить за руку саму смерть. Анри Жерфо де Ла Россель. Те два часа, что мы тряслись в карете по дороге в Париж, показались мне вечностью. Епископ молчал. А я не находила слов, чтобы прервать это молчание. Вся моя жизнь в один момент вдруг оказалась в руках этого странного, непонятного, притягательного человека.
  Анри Жерфо привёл меня в свой дом. Обычный городской дом, без излишней роскоши, но уютный. Всё, что осталось в памяти от первого вечера в этом доме: ванна, наполненная тёплой пенной водой, заботливые руки старой служанки, обернувшие меня махровым полотенцем. Чашка настоя шиповника, свечи, горящие необыкновенно ярко. И спокойное с глубоким взглядом чёрных глаз лицо епископа.
  - Я вижу, в тебе вновь просыпается жажда жизни.
  И он был прав. Жажда текла по моим венам раскалённым металлом. Она заставляла меня дышать глубоко, с наслаждением.
  - Завтра я познакомлю тебя с некоторыми представителями моего общества. Это люди, достойные уважения. Думаю, тебе будет с ними интересно.
  Свечи с треском сгорали, их мерцание убаюкивало.
  - Но прежде чем начнётся твоя новая жизнь, я хотел бы спросить тебя, чем бы ты предпочла заниматься. Какое искусство или ремесло тебе ближе всего?
  - Живопись, рисование, - тихо ответила я, вспомнив необъяснимое наслаждение в те моменты, когда в руках у меня оказывался уголь для рисования.
  - Ты училась у кого-то?
  - Мне давала уроки мадам Жозани, - я посмотрела на Анри Жерфо, и неожиданно мне стало стыдно, оттого что я, по сути, ничего не смыслю ни в рисовании, ни в живописи. - Но это так, сущая ерунда. Я умею делать наброски.
  - Ничего страшного, - епископ подошёл ко мне совсем близко. От него странно пахло. Ладаном, немного вином и ещё каким-то сладковатым запахом, приторным, дурманящим. - Я достаточно близко знаю Жозефа Дюплесси.
  Анри Жерфо положил ладонь на мою щёку. Я вздрогнула, и от её прохлады, и от осознания того, что епископ впервые ко мне прикоснулся.
  - Это тот самый Дюплесси, который писал коронационный портрет короля Людовика ХVI? - спросила я, чтобы скрыть смущение.
  - Именно. Он прекрасный живописец. Портретист. Кроме того, среди моих знакомых найдутся дамы, которые согласятся тебе позировать.
  - Дамы? Согласятся быть натурщицами?
  Я была удивлена, даже шокирована. В натурщицы брали обычных бедных девушек. С дам же писали парадные портреты.
  - Как я уже сказал, - епископ погладил меня по щеке и спрятал руку за спину, - общество, которое я имею честь представлять, несколько отличается от того, которое известно тебе.
  - Оно не имеет к придворным никакого отношения? - заинтересовалась я.
  - Ну почему же, имеет. Наши люди довольно часто появляются при дворе. Более того, многие из них играют не последнюю роль в политике двора. Я познакомлю тебя с каждым из них. В своё время. Но сначала круг твоего общения будет несколько ограничен. Я считаю, что всё должно происходить постепенно. Здесь, в Париже, мы обычно встречаемся в доме недалеко от Нотр Дам де Пари. Ближайшую встречу, а она состоится завтра, посетят не многие из нас. Но, думаю, Беатрис придёт. Это милая девушка, чуть старше тебя. Графиня. Её полное имя - Беатрис Сардин. Она, как и ты, приехала когда-то в Париж в поисках счастья. Её жизнь закончилась бы весьма трагично, если бы не герцог Аласт Данкур. Впрочем, сейчас тебе эти имена ни о чём не говорят. После завтрашней встречи всё будет намного яснее.
  Анри Жерфо подошёл к ближайшему канделябру и стал пальцами тушить на нём свечи.
  - Тебе пора спать. Завтра наступит быстро".
  
  14
  - Беатрис, не смотри на меня так, - возмущённо сказала Мария Луиза, обмакивая кисть в неаполитанскую жёлтую краску.
  Перед маркизой на небольшом столике стояли открытые баночки. В каждой - отдельная масляная краска. Белила свинцовые, краплак, неаполитанская жёлтая, охра светлая, умбра, асфальт.
  - А как я на тебя смотрю? - спросила Бетрис и с наслаждением потянулась.
  - Ты смотришь на меня, как будто я мужчина и ты хочешь меня соблазнить! - Мария Луиза скептически взирала на свои баночки. Нет, этого ей для написания тела не хватит. Белила уже кончились, а все остальные краски едва можно соскрести с донышек. Придется просить Анри Жерфо доставить из мастерской новые.
  - Но я же не виновата, что у меня такой взгляд. Кстати, на мужчин он производит неотразимое впечатление, - кокетливо заметила Беатрис.
  - Они не могут отразить твой взгляд?
  - Нет, не могут. Даже если я просто иду по улице, на меня постоянно оглядываются. А в театре или в Версале пытаются не просто познакомиться, а навязать мне определённые отношения. Наверное, многие думают, что от меня невозможно услышать слово "нет".
  - Девушка должна уметь говорить "нет", - хихикнула Мария Луиза. - Хотя... Не мне об этом говорить. Я в своё время не смогла сказать "нет" одному человеку.
  - Ты опять вспомнила о Карле Дартуа? - Беатрис посмотрела на Марию Луизу с укором.
  - Да.
  - Зачем?
  - Не знаю, - Мария Луиза пожала плечами. - Так, по привычке. Даже когда не хочу, а думаю.
  - Тебе больно думать о нём?
  - Уже нет. Просто он был в моей жизни.
  - Не расстраивайся. Я уверена, ты встретишь достойного человека. Он полюбит тебя, и ты выйдешь за него замуж. А епископ Анри Жерфо вас обвенчает.
  Мария Луиза посмотрела на Беатрис с обожанием. Как же много изменилось в её жизни с появлением этой девушки! Графиня Беатрис Сардин принесла на золотых кудрях кусочек вечно сияющего солнца. Беатрис часами слушала рассказы Марии Луизы о прошлом. И как ей это не надоедало? Маркиза даже зачитывала записи из своего дневника. Беатрис слушала, а когда Мария Луиза дошла до места, где рассказала о потере ребёнка, то даже расплакалась.
   Беатрис позировала обнажённой. Она улыбалась, раскинувшись на широкой кровати в доме епископа Анри Жерфо де Ла Росселя на улице Севр 5. Милая, нежная Беатрис. Её лицо, её тело так и просились на полотно. И Мария Луиза рисовала с упоением. Маркиза улыбнулась, вспомнив, как увидела Беатрис Сардин впервые.
  
  ***
  В тот вечер в мрачный двухэтажный дом, затерянный в густой зелени сада недалеко от Нотр Дам де Пари, пришло пять человек из общества, о котором говорил епископ. Сердитый малообщительный старик, представившийся графом Альбертом. Сам Анри Жерфо де ла Россель. Похожий на испанца жгучий брюнет герцог Аласт Данкур, показавшийся Марии Луизе смутно знакомым. Дама с томными манерами - графиня Катарина де Санж. И светлокудрая, круглолицая, голубоглазая, постоянно улыбающаяся графиня Беатрис Сардин.
  - Итак, вы пожаловали к нам? - то ли спросила, то ли уточнила Катарина, когда Анри Жерфо представил Марию Луизу публике.
   Маркиза обратила внимание, что между графиней де Санж и герцогом Данкуром есть некоторое сходство. Оба черноволосые, немного смуглые, с тонкими аристократическими чертами лица. Оба примерно одного возраста, лет тридцати или около того. Только Аласт Данкур немного напоминал хищную птицу, возможно, из-за носа с горбинкой. Оба одеты в мрачные тёмные одежды. Аласт в синий с индиговым оттенком камзол. Катарина в платье цвета перезрелой вишни.
  - Да, - ответил за Марию Луизу Анри Жерфо.
  - Надолго ли? - спросила графиня де Санж.
  - Обстоятельства жизни мадмуазель де Сансильмонт сложились так, что ей некоторое время потребуется наше покровительство, - ответил епископ, внимательно смотря в светло-синие глаза Катарины де Санж.
  А когда в эти глаза посмотрела Мария Луиза, то...
  В её голове странно зашумело, комната поплыла цветными разводами, будто кто-то стал беспорядочно смешивать краски на палитре. И чётко, словно произнесённая в самое ухо, прозвучала фраза, сказанная голосом Катарины:
  - Ты привёл свою очередную меченую?
  Но губы графини де Санж в этот момент оставались неподвижными. Она только, отвечая на взгляд Анри Жерфо, смотрела так же пристально.
  - Нет, - ответил голос епископа. - Она не посвящена.
  Что за наваждение? Мария Луиза прекрасно слышала голоса собеседников, которые в данный момент молчали. Неужели это галлюцинации? Маркиза вспомнила вечер в театре комедии. Тогда ведь с ней происходило то же самое. Между тем Анри Жерфо и Катарина продолжали, не произнося ни слова, странный разговор.
  - Ты хочешь сказать, - в голосе графини звучало негодование, - что привёл к нам постороннего человека просто так, потому что тебе этого захотелось?
  - Я привёл её, потому что счёл возможным привести, - холодно ответил епископ.
  - Она знает о том, кто мы?
  - Успокойся, она ничего не знает.
  - Тогда зачем?!
  - Она необычная девушка.
  - Как же вы мне надоели вместе с Аластом со своими необычными девушками. Тянете в Орден всякую шваль!
  
  - Ну, тогда добро пожаловать в этот дом, - сказала Катарина де Санж.
  Мария Луиза не сразу поняла, что теперь эту фразу графиня произнесла вслух.
  - Мне очень приятно с вами познакомиться, - сказала маркиза, чтобы хоть как-то развеять наваждение.
  Но оно и не собиралось исчезать.
  
  - Милая девочка, - сказал кто-то за спиной Марии Луизы мужским голосом.
  Мария Луиза обернулась. Человек, представленный герцогом Аластом Данкуром, внимательно разглядывал её чёрными жгучими глазами жителя Каталонии. Правда, присмотревшись, Мария Луиза увидела, что глаза у герцога тёмно-синие. А через секунду опять чёрные. Потом опять синие. Маркиза часто заморгала. Опять чёрные.
  - У тебя хороший вкус, Анри.
  "Боже. Он не сказал это вслух. Его губы не шевелятся! Что со мной происходит? Я схожу с ума?"
  - Я знаю, - ответил тихий, с оттяжкой в хрип, баритон епископ.
  - И что ты намерен с ней делать? - губы Аласта не разжались, а только улыбнулись.
  - Я пока понаблюдаю. Если она окажется одарённой, а мне кажется, она именно такая, то...
  - Ты возьмёшь её в Орден?
  - Для начала сделаю меченой.
  - И...
  - Поговорим об этом потом.
  
  - И мне приятно, - сказала Катарина де Санж, и голос её был похож на урчание кошки.
  - Не смущай девушку, Катарина, - улыбнулся Анри Жерфо. - В её жизни за последнее время произошло столько событий... Она сейчас растеряна. И всё, что ей нужно, это наша поддержка.
  - Если она ждёт помощи, то получит её от нас, - проскрипел сердитый старик.
  Марию Луизу поразила его неприятная внешность. Старик, или, как его представили, граф Альберт, был похож на вставший из могилы труп. Казалось, он вообще не принадлежал этой эпохе. Его лицо было лицом крестьянина позапрошлого столетия. Похоже, когда-то граф Альберт болел оспой, и теперь на его хитрой физиономии и на руках темнели пятна, делавшие его похожим на жабу.
  
  Это был странный вечер. После знакомства с Марией Луизой небольшая компания разбрелась по дому. Анри Жерфо с графом Альбертом, оживлённо о чём-то беседуя, ушли в другую комнату. Катарина де Санж и Аласт Данкур сели в кресла друг напротив друга и сидели в полном молчании. Сначала Марии Луизе снова стал мерещиться несуществующий разговор между ними. Но маркиза постаралась стряхнуть бред, так же, как и тогда в театре, потрусив хорошенько головой.
  - Почему они такие мрачные? - спросила она милую улыбающуюся девушку, до этого не проронившую ни слова - Беатрис Сардин.
  - Они брат и сестра. Двоюродные, но всё же брат и сестра, - приятным мелодичным голосом ответила Беатрис. - Я практически не общаюсь с Катариной. Мне немного не по себе в её обществе. Обычно я провожу время с Аластом.
  - Вы, вы... - Мария Луиза запнулась, не зная, как спросить о том, кто такая сама Беатрис, как давно она знакома с Анри Жерфо и остальными.
  Почему-то графиня Сардин - такая юная, такая светлая, похоже, почти её ровесница - вызывала у Марии Луизы больше доверия, чем остальные обитатели дома. С ней хотелось поговорить. Её присутствие не вызывало смущения.
  - Давай на "ты", - улыбнулась Беатрис. - Ты хочешь спросить, как давно я знаю всех этих людей?
  Мария Луиза кивнула.
  - Два года назад я шла по улице Монпасье, совершенно не представляя свою дальнейшую жизнь. В моем шёлковом кошельке осталось всего три ливра. Этого мне хватило бы на одну ночь на каком-нибудь постоялом дворе и на кусок хлеба с сыром. Я шла и проклинала тот день и час, когда решила ехать за лучшей жизнью в Париж, - Беатрис грустно улыбнулась и внимательно посмотрела Марии Луизе в глаза. Взгляд получился очень проникновенным и даже интимным. - Я ведь родилась не здесь, а в деревне Пуатэ недалеко от Руана. В том краю много таких деревень, маленьких, незаметных. Иногда я думаю, что лучше бы и сейчас жила там. Выращивала бы уток и гусей. Надо было принять предложение Риверы из соседней деревни, когда наша сгорела, и выйти за него замуж.
  - Постой, - Мария Луиза была потрясена таким откровением совершенно незнакомого человека. - Ты жила в деревне? Ты была крестьянкой?
  Беатрис посмотрела на маркизу с сожалением.
  - Да, я не настоящая графиня. И хотя в Париже уже пять лет, моя речь, моё поведение... В общем, мне трудно изображать из себя аристократку. Хотя Аласт так старался...
  - Я не понимаю, - Мария Луиза нервно хмыкнула, но не решилась сказать это Беатрис вслух. "Не понимаю, как ты можешь всё это мне рассказывать? Ты видишь меня в первый раз! Это очень странно!" - подумала Мария Луиза.
  - Если ты потеряла свою душу, всё остальное в жизни тебе перестанет казаться странным и абсурдным, - ответила Беатрис.
  - Как ты...
  - Как я угадала твои мысли? Всё очень просто - они предсказуемы. Я, графиня, встречаю тебя, маркизу, и сразу же заявляю, что я фальшивая графиня. Любой на твоём месте решит, что я сумасшедшая.
  Смотря в голубые глаза Беатрис Сардин, Мария Луиза стала теряться во времени. Ей вдруг померещилось, что прошло уже много лет и что они разговаривают целую вечность.
  - Как ты потеряла свою душу? - спросила Мария Луиза, чувствуя, как в её сердце закрадывается непонятная тоска.
  - Думаю, - Беатрис задумчиво потёрла пальцем кончик носа, - она сгорела вместе с моим домом в Пуатэ. Все, кто выжил после пожара, разбрелись кто куда. У кого-то были родственники в других деревнях. Кто-то подался в поисках заработка в Руан, кто-то поехал дальше в Париж. Поехала в Париж и я. Правда, мне парень из соседней деревни предлагал выйти замуж, но он был такой страшный... Сутулый, рыжий и рябой.
  - Послушай, - перебила Мария Луиза рассказчицу. Ей только что пришла в голову мысль о том, что жили они в детстве по соседству. Пуатэ - это совсем недалеко от замка Санси. - А сколько тебе лет? Ты выглядишь как моя ровесница. Но если ты приехала в Париж пять лет назад, то на момент пожара тебе было всего десять? И тебе уже кто-то предлагал выйти замуж?
  - Нет, - Беатрис звонко рассмеялась. - Мне было тогда двадцать. И я была старая невеста.
  - Но ты... - Мария Луиза даже поперхнулась собственным вопросом.
  Беатрис выглядела молодо, очень молодо. Кожа лица нежная, бледно-розовая, гладкая. Зубы ровные, не изъеденные тёмными пятнами. Даже у королевы Мария Луиза однажды заметила некрасивое пятно на переднем зубе, а у Беатрис нет. Значит, ей сейчас двадцать пять? Но этого просто не может быть! Вернее, не может она так выглядеть в двадцать пять лет! Пятнадцать, шестнадцать - да. Но...
  - Но я, - Беатрис продолжала озорно улыбаться, - выгляжу моложе своих лет. И всё благодаря Аласту.
  - Герцогу Данкуру?
  Мария Луиза совершенно растерялась. Каким образом Аласт Данкур мог повлиять на внешность Беатрис?
  - Он спас меня, - продолжала Беатрис. - В тот день на улице Монпасье он встретился мне на пути. Ах, да, я забыла сказать. Тогда была зима. Мадам Гурдан выгнала меня на улицу, не заплатив за три года.
  - Мадам Гурдан?!
  "Она что, была одной из её танцовщиц? Этих несчастных девушек, торгующих своим телом?"
  - Я не танцевала, - Беатрис пристально смотрела в глаза Марии Луизы, которая в это время подумала: "Она не угадывает, она читает мои мысли!" - Я встречала прибывающих в дом гостей. Нас никуда не выпускали. Я видела Париж только из окон. Кусочек неба. Кусочек улицы.
  - Почему ты пошла в этот дом? - спросила Мария Луиза. - Неужели нельзя было найти другую работу?
  - Можно, - Беатрис посмотрела с вызовом. "Осуждаешь?" - чётко услышала Мария Луиза в голове вопрос, заданный голосом графини Сардин. - Но я хотела красивой жизни. Мне казалось, в Париже я не должна месить тесто, стоять у плиты, прислуживать кому-то в таверне. Я же говорила, что потеряла душу.
  - Но ты потеряла её не после пожара, - сказала Мария Луиза, - ты потеряла её, когда сделала свой выбор.
  "Что я делаю? Зачем читаю ей проповедь? Я ведь не священнослужитель. Какое мне дело до её выбора?" Но в душе Марии Луизы почему-то появилось лёгкое чувство омерзения. Не к Беатрис, а к тому, что продажная любовь существует в принципе.
  - Можешь осуждать меня, если хочешь, - Беатрис Сардин нервно расправляла складки своего платья. - Я заплатила за своё желание сполна. Знаешь, что такое тюрьма? Я жила почти три года в тюрьме, наполненной духами, кружевами и ложью. Как я тебе уже говорила, нас никуда не выпускали. Но однажды ко мне пришёл клиент. Не знаю, чем я ему понравилась, но он стал ходить ко мне постоянно.
  - Как его звали?
  - Я не хочу называть его имени. Тем более - этот человек уже умер. Клиент приходил, спал со мной, платил. А потом предложил мне пойти с ним. Я поругалась с мадам Гурдан. Она вытолкала меня на улицу в старом заштопанном платье. В том самом, в котором я пришла из Пуатэ. Без денег. Нам не давали на руки денег, когда мы работали. Только кормили и одевали. Мадам Гурдан говорила, что заработанное нами будет храниться у неё. А когда кто-то из нас решит покинуть дом, она всё отдаст. Я ушла без ничего. Думаю, она не первую девушку так обманывала. Обманул меня и клиент. Когда я пришла по указанному им адресу, меня не впустили. Я стояла возле закрытой двери и перебирала пальцами монеты, лежавшие в кармане старого крестьянского платья. Я страшно замёрзла. И могла рассчитывать только на одну тёплую ночь. Но для этого мне нужно было тащиться на другой конец Парижа, туда, где город почти сливается с Булонским лесом. Я шла по улице Монпасье. Меня трясло. Я думала о смерти. "Ещё рано. Умереть ты успеешь всегда". С этой фразы началось моё знакомство с Аластом Данкуром. Он забрал меня в свой дом, представил как приехавшую кузину.
  - Представил кому? - спросила Мария Луиза.
  - Катарине, Альберту, Жерфо и другим из общества. Они сделали вид, что поверили Аласту, но... Какая из меня графиня?
  
  15
  Сейчас, рисуя портрет обнажённой Беатрис, изучая плавные линии её тела, любуясь красотой кожи, Мария Луиза вспомнила тот разговор. Прошло чуть больше года. Но Мария Луиза так ничего и не узнала о людях, с которыми её так неожиданно свела судьба. Маркиза жила в доме Анри Жерфо де Ла Росселя. Её дни были наполнены живописью.
  Мария Луиза просыпалась утром, пила крепкий кофе, сваренный вечно что-то сердито нашёптывающей себе под нос старой кухаркой Жанной. Обычно старушка ругала последними словами Жонтана - слугу епископа. Но, впрочем, она могла ворчать по любому другому поводу. "Какая дерьмовая нынче погода". "Мошенник - мясник с улицы Шарроны опять продал несвежее мясо! Когда я зайду в его лавку в другой раз, он услышит о себе такое, чего не слышал с того времени, когда его грязная мамаша лупила его по заду!" "Какой идиот понаделал в этом доме такие крутые ступени, - тут из уст благообразной старой кухарки вырывалось площадное нехорошее слово. - Убиться можно!" В общем, предметом возмущения и даже негодования Жанны мог стать любой пустяк, на который другой человек просто бы не обратил внимания.
  Ближе к обеду приходил старый Дюплесси - знаменитый живописец, портретист. Он преподавал основы рисунка, композиции, живописи. За год Мария Луиза освоила то, что другие изучали не менее пяти лет. Маркиза уже не помнила, сколько ей пришлось нарисовать тарелок, ваз, бокалов, фруктов, овощей, гипсовых голов, убитых на охоте животных. Примерно месяц назад Дюплесси решил, что пора переходить к изображению человека. И тогда в доме Анри Жерфо стала каждый день появляться Беатрис Сардин. Сам епископ приходил к себе домой редко. Большую часть времени он проводил в Нотр Дам де Пари. Беатрис же, так поразившая Марию Луизу в их первую встречу своей откровенностью, более ни о себе, ни об Аласте Данкуре не говорила. Графиня пересказывала все парижские новости, рассуждала о том, долго ли протянет мода на фижмы, но когда Мария Луиза пыталась расспросить её об Аласте, Катарине или Альберте, Беатрис обычно делала вид, что не слышит вопросов.
  Милая Беатрис Сардин скрашивала однообразные будни в доме епископа. Мария Луиза делала углём наброски, показывала Дюплесси.
  - Нет, нет, - сердито говорил художник. - У вас получается не человек, а подобие человека. Вы не знаете анатомию, мадам.
  Жерфо не соглашался пускать в свой дом посторонних людей.
  - Но месье, - возмущался художник, - госпоже де Сансильмонт нужны натурщицы и натурщики. Обнажённые. Иначе как она поймёт строение тела? Иначе как она научится рисовать человека?
  - Пусть позирует Беатрис, - тоном, не терпящим возражений, сказал епископ.
  И тогда графиня Сардин согласилась позировать обнажённой.
  С каждым днём рисунки Марии Луизы становились лучше, и Дюплесси разрешил маркизе писать красками портрет Бетрис.
  
  ***
   И вот в который раз графиня Сардин лежала перед Марией Луизой среди скомканных простыней и одеял. Золотоволосая богиня с синими сапфировыми глазами. Руки с тонкими пальцами. У ногтей эти пальцы принимали форму заострённого овала. У запястья правой руки... А что это, в самом деле, на запястье правой руки Беатрис? Почему Мария Луиза не видела этого раньше?
  - Что это, Беатрис? - Мария Луиза вышла из-за треножника, подошла к графине, коснулась пальцем изображения, похожего на печать, нанесённую чернилами. Круг, в котором расправил крылья двуглавый змей, а посередине буква А. - Я у тебя не замечала этого изображения.
  - Я хожу в платьях с длинным рукавом, - смущённо ответила Беатрис. - Поэтому ты и не видела.
  - Я уже почти месяц рисую тебя обнажённой, но уверена, вчера этого знака у тебя не было. Откуда он у тебя?
  Вопрос почему-то взволновал Беатрис Сардин. Она заёрзала на кровати.
  - Мне кажется, на сегодня достаточно. Я устала.
  - Ты не ответила на мой вопрос. Что это за знак? Что он обозначает?
  - Это последняя парижская мода. Многие в высшем свете увлекаются...
  Весёлость и кокетство графини куда-то исчезли. Её лицо приняло тревожное выражение. Беатрис совершенно не умела лгать.
  - Странная мода. Как клеймо раба или преступника, - Мария Луиза расстроилась от того, что испортила такую приятную беседу. Какой бес заставил её задать вопрос о "печати"? Возможно, Беатрис поставила её себе, чтобы не забыть о чём-то важном и в то же время неприятном?
  - Я приду завтра, - сказала Беатрис, нервно одеваясь.
  Неужели она напугана? Да, в её глазах явно читается страх.
  - Беатрис, - заволновалась Мария Луиза. - Что-то не так? Извини, я не хотела тебя обидеть или напугать. Я не хочу, чтобы ты сейчас уходила.
  - Я приду завтра, - во взгляде графини Сардин вдруг появилось отчуждение. Будто отношения, возникшие между ней и Марией Луизой, разом рухнули.
  "Господи, да что я такого спросила?" - в отчаянии подумала Мария Луиза, смотря вслед графине Сардин, спешно покидающей дом.
  
  Беатрис не пришла на следующий день. И через день тоже. Она не появлялась уже неделю, когда Мария Луиза рискнула задать Анри Жерфо де ла Росселю этот вопрос.
  - Что означает "клеймо" на руке Беатрис Сардин?
  - Какое клеймо? - удивлённо вскинул брови епископ. - О чём ты говоришь?
  - На правом запястье, нанесённое, кажется, чернилами или другой краской изображение. Круг, а в нём двуглавый змей и буква А. Что это? Анри, почему ты ничего не рассказываешь мне об обществе, в которое меня ввёл? Почему я видела их всего один раз? Кто эти люди: Аласт Данкур, Катарина де Санж? Почему держишь меня запертой в этом доме? Мы никуда не выезжаем. Я почти никого не вижу, кроме Беатрис и художника, дающего мне уроки живописи. Что происходит, Анри?
  - Я ждал этого вопроса, - епископ спокойно смотрел во взволнованные глаза маркизы. - Я оставил тебя в этом доме, чтобы ты пришла в себя. Осмыслила, подумала. И просто отдохнула. Тебе нужно было попытаться забыть о том, что с тобой произошло. Если ты желаешь куда-то поехать, я в полном твоём распоряжении. Хочешь, поедем в Версаль, или в Трианон, если ты, конечно, сможешь спокойно столкнуться с теми, кто причинил тебе боль. Мы можем поехать в парижскую оперу. Куда пожелаешь. Что же касается так называемого "клейма", то я не думаю, что это что-то значит. У современных дам очень странные вкусы. Я думаю, это какая-то мода.
  Анри Жерфо улыбался спокойно, даже несколько снисходительно.
  "Надо же, заметила!"
  
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Надо же, заметила!"
  У меня опять в голове прозвучал голос епископа. Но он этого не произносил вслух! Я начинаю уже думать, что со мной что-то не так. Может, стоит поговорить об этом с Анри? Что за голоса я слышу? Может, я стала одержимой? Я думаю об этом постоянно уже на протяжении года. Когда впервые в театре я услышала голоса, то подумала - это от духоты. Когда познакомилась с Беатрис и остальными - что это от волнения. Хотя Беатрис... Да, да, теперь я припоминаю, она ответила на пару не заданных мной вопросов. Хотя... скорее всего, это моя фантазия. Но и здесь, в доме епископа, я не в первый раз слышу его голос. Голос Анри - даже когда он молчит! Он только что ушёл, спокойно улыбаясь. Надо же, заметила! Но он не говорил эту фразу вслух! Я клянусь, не говорил! Рассказать ему или нет? Если епископ обнаружит, что я сумасшедшая или, хуже того, одержимая, то прогонит меня. Ведь он очень набожный человек, хотя и с несколько вольными манерами и взглядами. Но я не могу его судить. Он священнослужитель, иерарх церкви. Но и молчать вечно я тоже не могу. Сказать или нет?"
   
  16
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Как давно я не была в Версале! Больше года! А мне кажется, сотню лет. Хотя - какую глупость я говорю! Люди не живут так долго. Только библейский Ной. Но Ной был особенным, святым. И существовал ли он вообще? Церковь учит, что существовал. Впрочем, о чём это я пишу? Наверное, моя мама была права, когда не советовала мне читать запретные книги. Ведь в них пишут о том, о чём даже думать не следует. Но я отвлеклась.
  Я давно не была в Версале. Теперь дворец не казался мне обиталищем богов. Я привыкла к роскоши и красоте так, что воспринимала её как нечто само собой разумеющееся. Анри посоветовал мне одеться скромно. Я называю епископа теперь просто Анри. Хотя сначала обращалась только "святой отец". Он сам запретил мне. "Я такой же человек, как и все, - сказал Жерфо. - В церкви я святой отец. В миру - Анри". Мне непривычно было воспринимать епископа как "такого же человека". Но постепенно я привыкла.
  - Ты очень красивая девушка. Однако чтобы найти себе мужа, нужно держаться с достоинством, но не вызывающе.
  - Но, - возразила я, - Версаль - дворец. Там принято ярко одеваться.
  - То, что принято для других, не всегда может подойти тебе, - мудро заметил епископ.
  - Меня во дворце знают. У меня не слишком хорошая репутация.
  Я чувствовала в душе вину. Будто в том, что произошло год назад, виновата была только я.
  - Думаю, когда тебя увидят в моём обществе, мнение многих изменится.
  - Вы имеете на обитателей Версаля такое влияние?
  - Церковь имеет влияние везде. Даже если я одет в светское платье, мой сан, моя суть от этого не меняются, - Анри сказал это спокойно и, как всегда, тихо, но я уловила в его голосе властные нотки.
  Итак, мы с епископом выбрали мне тёмно-зелёное довольно закрытое платье. Никаких обнажённых плеч и груди.
  - Мне кажется, - сказала я, с сомнением смотря на длинные рукава, - в нём будет жарко. Сейчас ведь лето.
  - Это лён, - пояснил Анри. - В высшем свете не принято носить льняные платья. Все больше предпочитают шёлковые и бархатные. В таких действительно жарко. Но я не думаю, что кто-то осмелится щупать ткань. А на вид твой наряд неплох.
  Платье действительно было не ярким, но изысканным. Воротник стойкой под горло, на груди немного кружев. Я поймала себя на мысли, что теперь я буду выглядеть так же, как Катарина и Аласт. Так же строго и мрачно.
  
  - Сегодня мы увидим спектакль, в котором играет сам король, - прошептал мне на ухо Анри, как только мы вошли в тронный зал.
  Я слышала стук своего сердца. Он был таким гулким, что мне казалось, его слышат все. Я так боялась столкнуться сейчас с Карлом Дартуа... Не представляю, что бы со мной случилось, если бы я вновь посмотрела в его насмешливые карие глаза.
  - Сегодня ставят необычную пьесу, - продолжал воодушевлённо рассказывать епископ. - Это житие Святой Нонны. Драматическая мистерия. Рукопись её чудом сохранилась. Была найдена в приходе Диринон. По традиции мистерию разыгрывали в дни Святой Нонны, покровительницы прихода.
  - Король играет в пьесе? - спросила я, чтобы как-то справиться с волнением.
  Мы стояли возле входа в зал. Публика уже рассаживалась в кресла. Возле опущенных занавесей я заметила Катарину де Санж. Я видела эту женщину всего один раз, но почему-то лицо её врезалось в мою память. Катарина очень красива. У меня даже нет слов, чтобы передать её красоту. Такие лица обычно рисуют художники, ваяют скульпторы. Среди присутствующих графиня де Санж выделялась, несмотря на тёмное платье. Она стояла и о чём-то беседовала с каким-то высоким кавалером в чёрном военном камзоле. Их голоса растворялись в монотонном гуле. Я не могла разобрать слов.
  - Король любит играть в театре, - ответил Анри и поморщился. - Хотя я считаю, что такое занятие не подходит монарху. Впрочем, сегодняшняя пьеса меня заинтересовала. Тема религиозная, но вот как её преподнесут в свете? Кроме того, я не знаю сюжета.
  Я слушала его, а сама продолжала наблюдать за Катариной. Может, она почувствовала мой взгляд, потому что стала озираться. Когда мимо неё проходил лакей с подносом, графиня де Санж нервно схватила бокал и залпом выпила налитое в него вино. Она выпила, а в голове почему-то зашумело у меня. Я ощутила дурноту. В ушах что-то зашуршало. Я испугалась, что сейчас опять начнётся приступ наваждения. И, пресвятая Дева Мария, я не ошиблась...
  
  - Поль, - сказала Катарина капризным тоном, - надолго ли вы в Версале?
  - Не знаю, моя сладенькая, - ответил высокий кавалер. - Вы же знаете, я человек военный. Если король пожелает...
  - Прекратите паясничать! - Катарина зло стукнула кавалера по руке веером. - Король не заставлял вас ехать в Америку. Я думаю, в этой стране нет такого человека, который вас мог бы к чему-то принудить.
  - Но я всего лишь королевский мушкетёр, - кавалер, которого Катарина назвала Полем, похоже, издевался над графиней. В его голосе было столько сарказма...
  - Королевских мушкетёров распустили ещё в 1775 году. Их больше не существует! - Катарина вновь остановила проходившего мимо лакея и снова залпом осушила бокал.
  - О, моя кисонька, бывших мушкетёров не бывает.
  - Зачем ты ездил в Америку? Зачем тебе эти колонии? Какое значение для ордена имеет эта война?
  - Моя дорогая Катарина, мне кажется, военные вопросы женщин не касаются.
  - Я не последняя в ордене!
  - Но и не первая. И даже не вторая. Ты - моя любовница. И не более того!
  
  Катарина де Санж отвернулась от высокого кавалера. Я слышала разговор между ними или мне опять померещилось? Нет, я всё же должна рассказать о том, что со мной происходит, Анри. Я посмотрела на епископа. Кажется, он тоже наблюдал за Катариной.
  - Анри, а с кем беседует Катарина де Санж? - спросила я внезапно охрипшим голосом.
  Про своё наваждение я решила спросить позже. Дома.
  - Это, - на мгновение мне показалось, что я увидела тень неприязни на бесстрастном лице епископа. - Мари́ Жозе́ф Поль Ив Рош Жильбе́р дю Мотье́, маркиз де Ла Файе́т. Приехал недавно из Америки, участвовал в войне американских колоний Великобритании за независимость. Генерал американской армии.
  У меня перехватило дыхание. Высокого кавалера действительно зовут Поль. Это одно из его имён. И они с Катариной действительно говорили об Америке! Если наваждение существует только в моей голове...
  - О, кого я вижу! Моя прелесть! - раздался рядом со мной счастливый возбуждённый голос.
  Нет, я готова была увидеть сейчас кого угодно, только не Ленуара Дамор Пропре. Герцог стоял и улыбался мне, как своей старой знакомой, которую он бесконечно рад был видеть. Рядом, восторженно покачивая кучерявой головой, скалился похожий на обезьянку слуга Готье.
  - Девочка моя, куда же вы пропали?! В Версале все подумали, что вас кто-то похитил... - Ленуар замолчал, как только из-за моей спины вышел Анри Жерфо.
   Епископ стоял до этого немного позади меня, и тень от портьеры скрывала его от чьих-либо глаз. При появлении Анри радостная улыбка Дамор Пропре мгновенно исчезла.
  - А-а-а, святой отец, вы решили посетить Версаль?
  - Я часто посещаю Версаль, - пренебрежительно ответил Анри.
  - А-а-а, я вот встретил мою старую знакомую, мадмуазель де Сансильмонт. И хотел бы с ней немного побеседовать, - Ленуар снова заулыбался, теперь уже заискивающе.
  - Она не будет с вами беседовать, - сказал епископ.
  - Не будет. А почему вы так думаете, святой отец?
  - Потому что не хочу, - вмешалась я в разговор и благодарно посмотрела на Анри.
  - А-а-а, вы пришли вместе? - Ленуар недоумённо переводил взгляд с меня на епископа.
  - Да, - коротко ответил Анри.
  - Позвольте нескромный вопрос.
  - Сын мой, - сказал епископ строгим тоном. - Не стоит юным девушкам задавать нескромные вопросы.
  - Но я хотел спросить не девушку, а вас, - Ленуар нервно потирал пухлые руки.
  - Тем более, не следует задавать нескромные вопросы духовному лицу, - похоже, спокойствие епископа стало выводить герцога из себя.
  Заиграла музыка, призывающая зрителей занять свои места.
  - К тому же, - заметил Анри, - у нас совершенно нет времени на беседу. Спектакль начинается.
  Мимо меня, толкнув плечом, в зал прошествовала дама. Дама усиленно обмахивалась веером. Так, что чуть не задела меня им по лицу. "Неужели нельзя ходить более изящно", - подумала я, и взгляд мой задержался на правом запястье её руки.
  Меня обдало жаром, потом по спине заструились капельки холодного пота. На правом запястье дамы красовалось "клеймо". Двуглавый змей в круге и буква R. Спокойно, спокойно. Анри говорил, что в Париже сейчас мода на такие печати. Мода среди дам. Почему я так разволновалась? Возможно, так правда сейчас принято...
  Мелодия проиграла второй раз. Ленуар Дамор Пропре со слугой благополучно куда-то исчез. Мы с Анри заняли места в первом ряду кресел, принесённых в зал, видимо, по случаю спектакля. Рядом со мной сел невзрачный, с усталым видом шевалье. Я невольно стала смотреть на запястье его правой руки. Какая жалость, оно прикрыто кружевом манжета. Но вот шевалье поднял руку, чтобы почесать за ухом. И снова круг, двуглавый змей и буква D.
  Я с трудом усидела на спектакле. Почти не обращала внимания на короля. Хотя со всех сторон раздавались возгласы: "Ах, как Его Величество играет". Мне не терпелось дождаться момента, когда придворные перейдут из тронного зала в салон Изобилия, чтобы попытаться рассмотреть их руки. Я знала, что увижу и другие "печати".
  ***
  На следующий день Мария Луиза решила поговорить с Анри Жерфо.
  - Анри, со мной происходит что-то странное.
  - Что случилось, дитя моё?
  - Вчерашняя поездка, - начала Мария Луиза и запнулась.
  - Тебе не понравилось? - встревоженно спросил епископ. Он выглядел сегодня более устало, чем обычно. На бледной коже лица под глазами синими пятнами отпечатались круги. - Крови! Мне нужно больше крови!
  Мария Луиза в ужасе посмотрела на епископа. Он сейчас не говорил про кровь. Ей опять померещилось. Рассказать! Немедленно рассказать!
  - Святой отец, - сказала Мария Луиза, чувствуя себя как на исповеди. - Я слышу голоса.
  - Что? - переспросил епископ.
  - Я слышу голоса уже почти два года. Они звучат у меня в голове.
  Мария Луиза посмотрела на Жерфо, и ужас в её душе усилился. Таким мрачным, траурным показался девушке епископ. И как будто даже немного постаревшим.
  - И чьи это голоса? - глухим голосом спросил Анри.
  - Я не знаю... Вернее, я не уверена. Но мне кажется, тех людей, с которыми вы меня познакомили тогда, год назад. Ваш голос я слышала тогда тоже, - Мария Луиза объясняла сбивчиво, путаясь в воспоминаниях. Они вдруг смешались в её голове. - И сегодня я слышала, как Катарина де Санж беседовала с тем кавалером, Полем, маркизом Ла Файетом. И сейчас, даже сейчас, я как будто слышала ваш голос, говорящий о какой-то крови.
  Епископ молча, внимательно смотрел на Марию Луизу.
  - Святой отец...
  - А я не ошибся, - пробормотал Анри.
  - Я одержимая? - в отчаянии воскликнула Мария Луиза
  - Ты хочешь увидеть Беатрис? - совершенно неожиданно спросил Жерфо.
  - Анри, - Мария Луиза смотрела на епископа, переводящего разговор на другую тему, как на сумасшедшего, - что со мной происходит?!
  - Я думаю, завтра она сможет прийти, - как ни в чём не бывало продолжал Анри. - Ничего с тобой не происходит, - ответил он наконец-то на вопрос Марии Луизы, видя, какими глазами смотрит на него маркиза. - Это последствия той истории с графом Дартуа.
  - Но, Анри, я стала слышать голоса ещё до истории. В первый раз это произошло в театре комедии.
  - Вот как, - епископ продолжал мрачно смотреть на Марию Луизу. - Скорее всего, ты тогда уже была влюблена.
  - Значит, я не одержима бесами? - с надеждой в голосе спросила Мария Луиза.
  - Не думаю. Не думаю... Я был не прав, так долго отстраняя тебя от общества, - Анри Жерфо подошёл к Марии Луизе совсем близко. Его чёрные глаза смотрели тяжёлым взглядом. - Завтра я пришлю к тебе Беатрис.
  
  17
  - Извини, что так надолго оставила тебя, - Беатрис крепко обняла и поцеловала Марию Луизу сразу, как только вошла в дом Анри Жерфо. - Мне нужно было срочно уехать в Версаль. Понимаешь, Аласт просил встретиться там кое с кем, - графиня Сардин говорила очень быстро, так, что Мария Луиза с трудом улавливала смысл слов. - И представляешь, о чём сейчас говорят в Версале?
  - О чём? - мрачно спросила Мария Луиза.
  Ей не нравилась наигранная весёлость Сардин. Как не понравился вчерашний разговор с епископом. Маркиза чувствовала - от неё что-то скрывают. Что-то очень важное. Но что это могло быть, Мария Луиза даже не могла предположить.
  - Там только и разговоров, что о трупе, - радостно сообщила Беатрис.
  - Каком ещё трупе?
  - Год назад в Версале кто-то убил служанку. И бросил труп прямо во дворце. А убийцу до сих пор найти не могут! Забавно, правда?
  - Ничего забавного в этом не вижу, - Мария Луиза поёжилась, вспомнив, как отдёрнула тогда занавеску и увидела жёлтое мёртвое лицо. - Я помню тот случай. Ведь это я нашла ту женщину.
  - Ты?
  Почему Марии Луизе кажется, что даже удивление Беатрис наиграно? Ведь, скорее всего, она прекрасно знает, что именно маркиза де Сансильмонт нашла тогда труп. Знает от тех же самых сплетников в Версале.
  - Беатрис, - Мария Луиза сглотнула подступивший к горлу ком, - мне кажется, в наших с тобой отношениях что-то изменилось. Объясни мне, что происходит?
  - Ничего, - Беатрис снова попыталась обнять маркизу, но та отстранилась. - Мария, ты просто очень много пережила. Устала от одиночества.
  - Почему ты тогда сразу ушла, как только я спросила тебя про "клеймо"?
  Беатрис рассмеялась.
  - Я ушла не потому, что ты спросила, а потому, что мне действительно нужно было уходить.
  Мария Луиза смотрела в глаза Беатрис и не узнавала знакомого тёплого искреннего взгляда. На неё голубыми яркими глазами взирала теперь кукла. У куклы была внешность Беатрис Сардин, её голос, её манеры двигаться, но это была не Беатрис. Графиня напоминала неопытного актёра, в первый раз вышедшего на сцену и провалившего роль.
  - Уходи! - решение пришло в голову Марии Луизе мгновенно.
  - Что? - а вот теперь Беатрис удивилась по-настоящему.
  - Уходи, я не хочу тебя сейчас видеть.
  - Но, Мария, ты неправильно всё понимаешь. Всё совсем не так, как ты думаешь, - настоящая Беатрис Сардин стала возвращаться, в глазах заблестели слёзы. - Не прогоняй меня, пожалуйста. В этом мире не так уж много людей, с которыми я могу поговорить.
  - Я не буду разговаривать с тобой, пока ты лжёшь! - жёстко сказала Мария Луиза.
  - А если мне приказали лгать?! - прокричала Беатрис и расплакалась.
  Затем, в ужасе посмотрев на Марию Луизу, прошептала: "Я пропала!" - и выбежала из комнаты, зажав руками рот.
  Мария Луиза последовала за ней. Беатрис, вероятно, была очень расстроена беседой и не подумала о том, что Мария Луиза может за ней пойти. Графиня выбежала из дома и, стуча каблуками туфель по булыжной мостовой, побежала в сторону Нотр Дам де Пари.
  "Пошла рассказать о нашей беседе Анри", - подумала Мария Луиза - и ошиблась.
  
  ***
  Мария Луиза шла за Беатрис на почтительном расстоянии, а когда та нырнула в собор, последовала за ней.
  Нотр Дам де Пари был пуст. Орган молчал. Священнослужителей не было видно. Беатрис огляделась и, пробежав между скамей, остановилась возле одной из стен и стала шарить по ней руками. Мария Луиза стараясь сдержать дыхание, стояла возле выхода из собора. Её била дрожь. Раздался довольно громкий щелчок, и Беатрис исчезла в стене.
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Не знаю, правильно ли я поступила, последовав за ней? Может, если бы я ничего не знала, мне было бы легче?"
  
  - Мы верим в Короля - из многих одного,
  Великого Атанаэля, Завоевателя неба и земли.
  В Того, кто придумал бога и дьявола, одного из трёх.
  Из Перевернутого мира он дал обязательство
  Создать новый мировой порядок на Большой земле.
  Он пошёл войной на Создателей и одержал победу!
  Мы верим в первого вампира и отца его этноха.
  В союз бесчувственных.
  Ибо чувства - удел смертных.
  Мы верим в Империю!
  
  Голос Анри Жерфо де Ла Росселя звучал торжественно и громко.
  Мария Луиза не верила своим глазам. Последовав за Беатрис, она оказалась в странном зале. Пол и стены его обиты бархатом. Чёрным и красным. Люди, одетые в чёрные с капюшонами плащи, держали в руках зажжённые факелы. В центре зала располагалось что-то напоминающее алтарь. У противоположной от входа стены стоял на небольшом возвышении Анри Жерфо. Над его головой почти у самого потолка висело знамя, изображающее двуглавого крылатого змея.
  В глазах у Марии Луизы потемнело. Увлечённые странным ритуалом люди не замечали её присутствия. Беатрис куда-то исчезла.
  
  - Всемогущие Короли! Примите наш дар! Дайте силы вершить суд справедливый над слабыми смертными, - епископ закончил говорить торжественно и обратился к стоящей рядом с ним фигуре в плаще: - Начинай, Катарина.
  Снова раздался громкий щелчок. На этот раз Мария Луиза увидела, как замаскированная под стену дверь отъехала в сторону и из тёмного проёма вышла испуганная женщина. Она шла с трудом, спотыкаясь, а когда увидела Катарину, то попятилась обратно. Катарина де Санж сделала еле заметное движение рукой, дверь щёлкнула и закрылась.
  - Пощадите! - тихо, жалобно сказала женщина.
  - Говори громче, падаль, - приказала Катарина, и Мария Луиза увидела, что она достала из складок своей одежды стилет. - Нам некогда. Короли хотят крови. Мы хотим крови!
  - Я... я... - женщина упала перед графиней де Санж на колени. - Я прошу вас, не убивайте меня. Мой ребёнок, мой мальчик останется один. Он умрёт... - говорящая запнулась, - от голода и жажды...
  - Вот как, - казалось, Катарине доставляет удовольствие мучение её жертвы. - Ты любишь своего сына?
  - Да, да, - женщина часто закивала головой. - Я очень люблю своего сына.
  - А дочь свою ты любила?
  Катарина смотрела на жертву, язвительно улыбаясь. Её красота стала какой-то змеиной. Женщина опустила глаза.
  - Простите меня. Я прошу вас, простите. Ведь все люди совершают ошибки?!
  - Ты права, - Катарина обошла женщину кругом. - Люди совершают ошибки. И благодаря этим ошибкам у нас есть кровь. Ведь данный вам Господь завещал вам заповеди. И пообещал, что покарает всякого, кто их нарушит. Ты нарушила много заповедей - смертная!
  Последнее слово графиня де Санж произнесла очень громко. И слово в полной тишине было поглощено бархатом.
  - Сказано: "Не искушай!", - продолжала обвинять Катарина. - А ты позволила искусить свою дочь. Хотя нет, даже хуже, ты сама продала её. А теперь молишь меня о сыне?!
  - Я не могла. Не могла ничего другого придумать. Нам нужны были деньги.
  Женщина стала затравленно озираться, словно ища у кого-нибудь поддержки. Но взгляд её натыкался только на склонённые головы в капюшонах. Ни одного лица. Женщина обводила взглядом зал снова и снова, пока...
  Мария Луиза замерла от ужаса, когда глаза женщины посмотрели прямо в её глаза. Несчастная с громким плачем кинулась к выходу из зала. Она беспрепятственно пробежала мимо молчаливо застывших фигур и упала перед Марией Луизой на колени.
  - Госпожа, госпожа! Я вижу: вы не такая, как они. Спасите меня! Уведите отсюда! Я не хочу умирать.
  Вблизи, в неярком свете факелов, Мария Луиза смогла рассмотреть женщину. В рваной грязной рубахе, с нечёсаными распущенными волосами, совершенно обезумевшая, она тянула к маркизе исполосованные мелкими надрезами руки.
  - Так-так... - нараспев протянула Катарина де Санж. - Кто пожаловал на наш суд! Жерфо - это ты притащил её сюда?
  Мария Луиза посмотрела на Анри. Тот молчал, похоже, сам шокированный появлением своей подопечной в зале.
  - Беатрис! - закричал он совершенно бешеным голосом.
  Одна из фигур сняла капюшон с головы.
  - Что она здесь делает? - чеканя слова, спросил епископ.
  - Я не знаю, - голос Беатрис дрожал. - Наверное, она пошла за мной, когда я ушла.
  Минуту Анри Жерфо внимательно смотрел в глаза графине Сардин, затем с уверенностью сказал:
  - Ты выдала себя.
  - Я ничего ей не рассказывала, - ответила Беатрис. - Она сама стала догадываться...
  - Она ни о чём не догадывалась, - жёстко прервал её епископ. - У неё были только сомнения. И касались они её собственного рассудка. Если бы ты была хоть немного осторожна!
  - А мне даже нравится, что всё так случилось, - с довольным видом сказала Катарина. - У нас появилась ещё одна жертва. А может, две?
  Графиня де Санж с вызовом посмотрела на Анри.
  - Жертва? - переспросил епископ.
  - Беатрис, - кивнула Катарина. - Она ведь так и не успела стать одной из нас. Она просто меченая.
  - Господа, - ещё одна фигура откинула с головы капюшон, и Мария Луиза узнала Аласта Данкура. - Давайте оставим шутки. Сейчас для них не время и не место.
  - Шутки? - Катарина звонко рассмеялась. - А кто тебе сказал, что я шучу?
  - Давайте закончим ритуал, - настаивал Анри Жерфо. - Нас кроме этой женщины ждёт ещё одна жертва.
  - Почему одна? - продолжала издеваться Катарина. - Кроме этой нас ждут ещё три жертвы.
  - Катарина, ты не в себе, - Аласт Данкур подошёл к Беатрис и обнял её за плечи.
  - А ты чёртов повеса, - зло ответила графиня.
  - Попрошу тишины! - рявкнул епископ. - Пока главой парижского отделения ордена являюсь я, вы будете молчать! Сегодня умрут те, кто должен умереть. Батильда Дрешт, - с этими словами Анри направился к лежащей у ног Марии Луизы женщине.
  - А как же она? - спросила Катарина, указывая на маркизу де Сансильмонт. - Она вообще чужая! Она не должна видеть ритуал!
  - Не должна, но так получилось, - холодно ответил Анри Жерфо. - Я прошу тебя замолчать, Катарина! Все свои вопросы ты задашь потом.
  
  Мария Луиза с ужасом наблюдала за тем, как епископ, Анри Жерфо, человек, которого она считала воплощением доброты, подошёл к женщине в рваной рубашке, схватил её за волосы и поволок к алтарю, словно кошку.
  - А-а-а! Помогите! Господи! Пресвятая Дева Мария! Спасите меня! Спасите меня! Спасите меня!
  Визг звенел в ушах Марии Луизы. Она хотела развернуться и бежать, но одна из фигур в чёрном плаще, словно предугадав её желание, что-то надавила на стене, и дверь выхода захлопнулась за спиной девушки.
  Между тем епископ распял жертву на алтаре, привязав её руки и ноги верёвками к железным прутьям, торчащим с алтарных боков. Катарина приблизилась, держа в руке стилет. Остальные участники церемонии, за исключением Беатрис, подошли, держа в руках глиняные чаши.
  - Во имя Трёх Королей! Во имя Атанаэля пусть прольётся кровь этой грешницы.
  - Не убивайте меня, - шептала женщина. - У меня не было выбора! У меня не было другого выбора!
  - Выбор есть всегда, - улыбнулась Катарина и сделала стилетом первый надрез на запястье жертвы.
  Молчаливая фигура тут же подставила чашу под щедрую струю крови.
  - Я не хочу умирать без исповеди.
  - Она не нужна тебе, - Катарина подошла к другой руке и вскрыла другую вену.
  И вторая молчаливая фигура подставила чашу под другую струю.
  - Святой отец, - женщина из последних сил повернула голову в сторону Анри Жерфо. - Вы крестили меня когда-то. Вы не должны отказывать мне в исповеди.
  - Я прощаю тебе грехи твои, - спокойно сказал епископ. - Уходи с миром.
  Катарина сделала стилетом надрезы на ногах, затем перерезала горло.
  Когда пять чаш были наполнены до краёв, все фигуры откинули с головы капюшоны и разделились на пары. Среди них Мария Луиза узнала ещё графа Альберта. Первым чашу, полную крови, поднёс к губам Анри Жерфо де Ла Россель.
  - Я пью за бытие!
  Он передал чашу Катарине.
  - Я пью за вечную жизнь.
  - Я пью за Орден! - сказал Аласт Данкур...
  
  18
  Из тёмного вновь открывшегося проёма в стене появился мужчина трудноопределимого возраста. Пепельные волосы и довольно молодое лицо. Порванная на груди рубаха и штаны из грубой ткани. Мужчина обвёл взглядом зал, и Мария Луиза поняла: этот человек не будет молить о пощаде. Он знал, что сейчас умрёт, но, видимо, был к этому внутренне готов.
  - Вы знаете, в чём вас обвиняют? - спросил Анри Жерфо де Ла Россель.
  - В том, что я мыслю, - надменно ответил мужчина.
  - Вас обвиняют в распространении ложных идей, порочащих имя церкви, - невозмутимо продолжал епископ.
  - Почему ложных? - мужчина пожал плечами. - Всё, что сейчас здесь происходит, только доказывает мою правоту.
  - Вы, Жан, находитесь не в том положении, чтобы решать, правы вы или нет. Ваше дело прислуживать господам в Версале, а не лезть в дела церкви.
  - Но я несу в церковь деньги всю свою жизнь! И я имею право знать...
  - Вы, - перебил его Анри Жерфо, - имели право на жизнь, до сегодняшнего дня. Но сегодня вы его утратили. Мы вас пытались образумить. Но труп вашей жены, видимо, произвёл на вас незначительное впечатление. Тем не менее, в её смерти мы также обвиняем вас.
  - Меня? - мужчина истерично расхохотался. - Да кто вы такие, чтобы выдвигать мне обвинения?! Убийцы! Варвары, пьющие тихо кровь, чтобы никто не видел и не слышал!
  - Мне жаль вас, Жан, - сказал епископ, и вся его фигура действительно выражала сожаление о том, что сейчас произойдёт. - Вам захотелось увидеть запредельное. Войти в двери, которые закрыты для вас, как и для остальных смертных. Вы наивно захотели разрушить устои, которые мы создавали веками.
  - Но вы боитесь, - мужчина смотрел епископу прямо в глаза. - Вы боитесь таких, как я.
  - Мы уничтожаем таких, как вы, - парировал епископ.
  - Нет, вы боитесь нас и хотите привлечь на свою сторону. Иначе зачем вы сразу не убили меня? Мне жаль Элизу, хотя я её уже давно не любил. Но она была доброй женщиной и хорошей женой. Вы хотели меня напугать? Переубедить? Зачем?
  - Наша задача - спасти заблудшие души, - начал было епископ, но заключённый прервал его:
  - Оставьте свои проповеди баранам! Вам плевать на души! Вам было нужно от меня другое. Союзник, которого вы смогли убедить страхом. Человек, чьё красноречие вы могли бы использовать.
  - Ты слишком высокого о себе мнения, человек...
  А ведь ты прав, Жан. Мы боимся таких, как ты. Слова против власти, запавшие кому-то в душу, многое могут.
  Мы пытались образумить тебя, потому что ты казался нам человеком добродетельным. Ты жил при дворе, но вёл скромную жизнь. Сейчас редко встречаются такие люди. И нам будет жаль убить тебя.
  
  - Я знаете чего не понимаю, - сказал заключённый. - Как вы всё это умудряетесь держать в тайне? Все эти ритуалы. Вы их давно проводите?
  - Около двадцати лет, - сказал епископ. - С момента появления Ордена во Франции. Но мы проводили их и раньше, во времена прежней Империи.
  - И никто из непосвящённых не узнал?
  - Те, которые узнавали, - умирали.
  - А ещё я поражаюсь другому, - продолжал заключённый. - Как вы смогли своё тайное сделать явным так, чтобы никто этого не видел?
  - О чём вы говорите? - поморщился Анри.
  - Я говорю об обряде причащения, святой отец. О словах, которые вы вложили в уста сына божьего: "И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: примите, едите, сие есть тело мое. И, взяв чашу, благословив, подал им: и пили из неё все. И сказал им: сие есть кровь моя..." - мужчина с вызовом посмотрел епископу в глаза.
  - Вы не договорили, - спокойно ответил Анри. - Далее в "Святом Евангелии" написано: "Сие есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая".
  - Но Христос предлагает ученикам своим пить кровь! Пусть символически, но предлагает! И вы на своих ритуалах тоже пьёте кровь. Так кто вы? Посланники дьявола?
  - Сын мой, - устало сказал епископ. - Ты умный человек. Но ты не сможешь понять сути устройства этого мира, потому что никогда не узнаешь всего. Кровь Христова - суть знания, которые даются избранным. Поэтому не тебе рассуждать о боге и о дьяволе. Тебе дана была жизнь. Тебе даны были законы и обряды. Даны для того, чтобы ты исполнял их, но не вникал в их смысл. Ибо смысл недоступен тебе, смертный.
  
  Жана казнили быстро и в полном молчании. Заключённый не вскрикнул даже тогда, когда стилет перерезал его вены. Через несколько минут на алтаре лежало мёртвое обескровленное тело.
  Мария Луиза чувствовала, как голову её сжимают жаркие тиски. Стало трудно дышать. Двуглавый крылатый змей на знамени под потолком заколыхался, будто замахал крыльями. Факелы горели всё ярче и ярче. А потом всё поглотила тьма.
  
  ***
  Мария Луиза вынырнула из забытья, как выныривает из воды утопающий. Всё кружилось перед глазами. Когда гардины, шторы, люстра, канделябры, диваны, комоды перестали беспорядочно плясать и подпрыгивать в глазах маркизы, она поняла, что находится в своей комнате в доме Анри Жерфо.
  Первой Марии Луизе в голову пришла мысль: "Оказывается, мне это приснилось. Когда Беатрис ушла, я легла и уснула". Вслед за этим пришёл тревожный вопрос: "Хотя зачем мне было спать? Я ведь точно помню, что не ложилась. Я пошла за Беатрис".
  Мария Луиза внимательно пригляделась к тёмному пятну, взгромоздившемуся в кресле напротив её кровати. Пятно стало терять размытые очертания и превратилось в Анри Жерфо де Ла Росселя.
  - Очнулась? - тихо спросил епископ.
  - Анри? - во взгляде Марии Луизы явно читалась надежда на то, что произошедшее в тайном зале Нотр Дам де Пари всё же сон.
  "Это не сон", - чётко и жёстко прозвучал в голове Марии Луизы голос епископа.
  - Анри, что произошло?
  - Ты вошла в дверь, войти в которую должна была позже, - глухо ответил епископ.
  - Кто ты? - Мария Луиза подумала о том, что её вопрос, обращённый к человеку в рясе, звучит нелепо. - Что это за общество? Что за страшный обряд? Вы тайные поклонники сатаны?
  Епископ ответил не сразу. Он взял в руки висящий на своей груди довольно внушительный крест, повертел его в руках.
  - Я должен многое тебе рассказать. Об Ордене. О себе.
  - Почему вы убили тех людей? - перед глазами Марии Луизы траурно застыл окровавленный алтарь.
  - Тебе их жалко? - спокойно спросил Анри.
  - Да. За что вы убили их?
  - Ты же слышала обвинения, - епископ аккуратно выпустил из руки крест. - Женщина продала свою дочь в публичный дом. А мужчина распространял в высшем свете идеи, порочащие имя церкви.
  - Но... - Мария Луиза чувствовала себя очень странно. Не совсем проснувшейся. - Ведь та женщина сказала, что ей нужно кормить маленького сына.
  - Это неважно, - устало вздохнул епископ.
  - А что важно?
  - Важно то, что она совершила грех.
  - А вы? Кто вы такие, чтобы карать её? Разве вы служители церкви?
  - Да, - Анри хмыкнул. - Причём самые преданные её служители.
  - Но ведь Христос заповедал нам быть милосердными.
  - Именно вам. Своему стаду. Но не нам.
  - Так кто вы?
  - Вампиры, - коротко ответил Анри.
  - Вампиры?! - переспросила Мария Луиза, вспоминая, какими представляла себе существа, пьющие кровь, в детстве. Страшные трупы с длинными собачьими клыками.
  Анри Жерфо внимательно смотрел на Марию Луизу, а затем расхохотался.
  - Да, мы не похожи на то, о чём ты сейчас думаешь. У нас нет клыков. Мы не кусаем свои жертвы зубами. И мы не ожившие трупы.
  - Тогда кто вы?
  - Изменённая человеческая плоть.
  - Кем изменённая? Для чего?
  - Моя милая девочка, ты задаёшь слишком много вопросов. А между тем знания можно получить только в тишине. Я расскажу тебе всё только при одном условии. Ты будешь молчать. Пока я говорю, не задашь ни одного вопроса. Согласна?
  Мария Луиза кивнула. Её мозг был готов разорваться от напряжения. Епископ Нотр Дам де Пари, граф Анри Жерфо де Ла Россель - вампир! И это не бред, не сон и не фантазия.
  
  
   
  19
  Для сохранения единодержавной власти следует никого в отдельности не возвышать, а если уж приходится делать это, то возвышать нескольких лиц, потому что они будут следить друг за другом.
  "Политика"V9, 16, 13, 15а
  (22, с. 364)
  
  ***
  - Мы судьи, - начал рассказ епископ. - Мы судим тех, кто отступает от канонов, данных людям свыше.
  - Вы судите так всех людей? - спросила Мария Луиза и закрыла рот руками.
  - Ты заговорила в первый и последний раз. Заговоришь ещё - я встану и уйду. Поскольку все люди грешны, мы судим по жребию. И тех, кого выбирает судьба, приводим на ритуал. Их кровь питает нас. Их души обретают свободу.
  Наше общество носит название - Орден "Тривольгинов" или Тривольхинов, трёх волхвов. Считалось, что именно они пришли поклониться младенцу Иисусу Христу. Правда, к рождению Бога эти три волхва не имели никакого отношения. Ибо появились значительно раньше легенды о Христе, раньше самого человечества. Три волхва - суть три небесных короля, чьи имена знали люди на заре истории своей, но ныне забыли. Я, наверное, говорю слишком туманно и непонятно? - спросил Анри Жерфо.
  Мария Луиза хотела сказать "да", но вовремя спохватилась и просто кивнула.
  Епископ взял с небольшого, стоящего возле кресла, столика книгу в тёмном переплете, открыл её и стал читать.
  
  Из сказания "О трёх королях":
  Никто не помнит, когда началась эта война, никто не знает, когда она закончится.
  Небеса расколоты уже вечность.
  Тёмные короли неба идут против светлых. Светлые против тёмных. За человека бьются они...
  И говорили светлые короли: "Пусть люди станут бессмертными, как мы".
  И отвечали им тёмные короли: "Если станут люди как мы, то пойдут дальше нас и свергнут нас с тронов наших".
  В те времена, о которых сказано: "Когда люди начали умножаться на Земле и родились у них дочери. Когда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их в жёны..." - произошла битва между тремя светлыми небесными королями и тремя тёмными. И победили тёмные короли в битве той. И пошли по трупам человеческим они, восславляя победу свою. И возрадовались тёмные короли, что править Землёй отныне будут они, и что люди рабами их навсегда станут.
  И имена тех королей были: Атанаэль, Дарвалау и Элронд.
  Особенно же радовался победе главный тёмный король - Атанаэль. Ибо смог он теперь свободно пить кровь человеческую. Ибо принадлежал он к древней расе этнохов - пьющих кровь.
  Но победив, Атанаэль, Дарвалау и Элронд задумались о том, что всякая власть имеет своё начало и завершение. Они же, а особенно Атанаэль, хотели власти бесконечной.
  И придумал тогда Атанаэль единого Бога и противника его Дьявола. И разделил людей на две армии: ту, что служит Богу, и ту, что поклоняется Дьяволу. И отобрал из людей самых сильных, дабы словом своим создать из них на Земле новую расу, чтобы правила она именем его, чтобы умножала власть его - Атанаэля. И дал новой расе имя - Вампиры.
  И жили вампиры дольше людей, и не старели они, так как вкушали не только человеческую пищу, но и кровь человеческую.
  
  Из "Сказания об Империи":
  И создана на Земле вампирами Империя. И поведено летоисчисление для людей с момента создания её. И провозглашено:
  Пусть будет крепок союз сильных мира сего!
  Пусть будет безгранична их власть!
  Пусть вечным станет крест - символ противостояния Бога и Дьявола.
  Пусть мечи навсегда останутся скрещенными.
  
  Шли столетия. И стали забывать вампиры древние ритуалы. Перестали приносить жертвы Трём Королям - создателям своим. Бесцельно стали убивать людей и пить их кровь. И уменьшилось число людей, и раскололась Империя на разные государства. И заговорили вампиры на разных языках, а вслед за ними на разных языках заговорили и смертные.
  
  Анри Жерфо захлопнул книгу и посмотрел на Марию Луизу. Девушка заворожённо молчала.
  - Орден "Тривольгинов" был создан и освящён в 1758 году на острове Сите в Нотр Дам де Пари, - епископ положил книгу на столик. - Атанаэль явился нам: Аласту, Полю и мне - в тайном убежище собора. Он появился неожиданно, словно в воздухе вдруг открылась невидимая дверь. Он стоял и смотрел на нас, растерянных, испуганных.
  - Вы забыли своего создателя, - сказал Атанаэль. - Вы разрушили Империю по прихоти своих ничтожных душ.
  Я первый упал перед появившимся на колени, ибо понял, кто передо мной. Небесный тёмный король. Этнох. Наш создатель. Только первые вампиры видели его, только они говорили с ним.
  - Я желаю видеть мою Империю вновь единой, - продолжал Атанаэль. - Я приказываю вам создать Орден Трёх Королей-победителей. Я хочу, чтобы вы объединили государства...
  - Но мой король, - решил тогда возразить я, так как был самым старшим из присутствующих. - Это невозможно. Мир - расколотый сосуд, его невозможно склеить. Сила креста оказалась не всеобъемлющей! У нас нет идеи, способной...
  - Так найдите её, - сказал Атанаэль и бросил нам под ноги монетку. - Вот возьмите. Вы - первые служители Ордена. Монета поможет вам выбрать Магистра.
  - Но нам не поверят, - возразил Поль. - Мы сможем объединить вампиров Франции, но...
  - Вас ждёт война, - ответил Атанаэль. - Долгая война за власть. И вы должны победить в этой войне.
  
  Анри Жерфо немного помолчал, а затем, хмыкнув, продолжил:
  - Мы создали Орден. На монете, которую оставил нам Атанаэль, на аверсе изображён его профиль, на реверсе - крылатый двуглавый змей. Отныне этот змей стал нашим символом. Мы разнесли весть о "Тривольгинах" во все концы света. Кто-то принял нас и встал под наше знамя, кто-то отверг. Тогда мы стали привлекать в Орден и людей, которых делали "мечеными". Печать, которую ты видела на руке Беатрис, означает, что она принадлежит Аласту и что у неё в будущем есть шанс стать вампиром, войти в сословие избранных.
  Епископ закончил говорить, и в комнате зависла тягучая тишина. Мария Луиза на секунду прикрыла глаза, а когда открыла их вновь, то увидела за спинкой кресла, в котором сидел Анри Жерфо, молодого человека с женственным лицом. Того самого, что продал ей "Монахиню". Молодой человек стоял и смотрел на маркизу с демонической улыбкой.
  - Зачем вы мне всё это рассказали? - с дрожью в голосе спросила Мария Луиза. Она смотрела на видение за спиной епископа, не отрываясь.
  - Помнишь свою исповедь в Нотр Дам де Пари? - спросил Анри Жерфо.
  - Конечно, помню, - ответила маркиза.
  - Ты рассказала мне тогда о романе, смутившем твою душу. А знаешь ли ты, кто продал тебе этот роман?
  Мария Луиза отрицательно покачала головой.
  - Великий Тёмный Король! Сам Атанаэль!
  - Не может быть!
  - Я тоже так сначала подумал, - улыбнулся Анри Жерфо. - Но решил следить за тобой. Знаешь, во время твоей исповеди я словно увидел Его. По твоим следам шли мои уведомители. А потом настал момент, когда я заговорил с тобой. А потом ты призналась, что читаешь наши мысли. И тогда я понял: Атанаэль действительно избрал тебя для служения Ордену.
  - Я должна стать одной из вас? - Мария Луиза судорожно сглотнула. Видение или призрак молодого человека за спиной Анри Жерфо кивнул.
  - Да, - ответил епископ.
  - А если я откажусь? - спросила маркиза, хотя сама знала ответ на свой вопрос.
  - Тогда ты умрёшь.
  Молодой человек за креслом епископа оскалился и провёл ребром ладони по своему горлу.
  - У меня нет иного выбора? - задала Мария Луиза беспомощный вопрос.
  - У тебя есть выбор: жизнь или смерть. Ты станешь избранной или умрёшь, - Анри Жерфо де Ла Россель встал, подошёл к маркизе и протянул ей руку. - Итак, твоё решение? Ты пойдёшь со мной?
  
  20
  Его час, т. е. час активного выступления, настал... он пустит в ход оружие мятежа и разрушения. ... Ему достаточно говорить что угодно, чтобы увлечь за собою общественное мнение, уже заранее для него сфабрикованное.
  Александр Селянинов, "Тайная сила масонства", около 1907-10 гг.
  
  1776 год, январь
  Монета медленно падала вниз. Нет, конечно, она падала обычно, раз - и уже на каменном полу. Но для Анри Жерфо де Ла Росселя время в тот момент растянулось, стало вязким, как мёд. Сладко-болезненное томление. Получит ли епископ желанную власть или нет? Анри Жерфо загадал на профиль.
  - Аверс, - сказал епископ Полю Ла Файету и Аласту Данкуру.
  По правилам жеребьёвки каждый должен был назвать ту сторону монеты, которую загадал.
  Монета упала. Реверс.
  Значит, он проиграл. Ему не суждено стать Магистром.
  Герцог Аласт Данкур тоже назвал аверс. И тоже проиграл.
  И лишь Поль Ла Файет загадал на змея. И змей дал ему власть над Орденом Тривольгинов.
  
  - Итак, господа, - голос Магистра Ордена Поля Ла Файета вернул епископа Анри Жерфо из прошлого.
   В отель де Ноай, одну из резиденций главы Ордена, пришли двое. Аласт Данкур и Анри Жерфо де Ла Россель. Они редко собирались вместе, особенно после того как Магистром стал Поль - самый младший вампир. И почти не говорили друг с другом. Им уже не о чем было разговаривать. Но вечером 12 января Поль собрал Совет Ордена.
  - Итак, господа, - Ла Файет обвёл взглядом практически пустую комнату. В ней почти не было мебели, только три кресла, в которых сидели присутствующие, и письменный стол. Горящий в камине огонь создавал у гостей впечатление, что они находятся в пещере. - Я хочу донести до вас своё решение, касающееся войны в Америке. Орден поможет повстанцам.
  - Вы шутите? - Аласт Данкур посмотрел на Магистра с ненавистью.
  - Нет, я серьёзно, - ответил Ла Файет.
  - Английские вампиры не признали Орден!
  - Зато американские нас поддержали, - маркиз Поль Ла Файет лениво потянулся и почесал лоб. - Это должно быть взаимно.
  - Наша миссия, - высокомерно заявил Аласт, - наше предназначение - воссоздание Империи Трёх Королей, а не помощь рвущимся к власти повстанцам!
  - Неужели? - с усмешкой спросил Поль и покрутил в разные стороны головой, чтобы размять затёкшую шею. - Кажется, в комнате прохладно. Может, подбросить ещё дров?
  - Нужно сделать из Франции самое могущественное государство Европы, а затем, - воодушевлённо начал Аласт, но осёкся, когда увидел, с какой улыбкой смотрит на него Магистр Ордена Тривольгинов.
  - Зачем вам этот горшок? - изумился Поль.
  - Какой горшок? - раздражённо спросил Аласт.
  - Разбитый горшок, который вы пытаетесь склеить. "Сделать из Франции могущественное государство", - передразнил Магистр. - И это после поражения Франции в Семилетней войне? Ни одно государство Европы не способно объединить Империю. Чем, простите, будет объединять Франция, которая сама раздроблена на провинции, жители которых не способны понять друг друга? Ордену нужно новое государство.
  - Кучка оборванцев создаст новое государство?! Вы издеваетесь? - Аласт вскочил с кресла, на котором сидел, и возмущённо заходил по комнате.
  - Вы так плохо думаете об американцах? - спросил Поль Ла Файет.
  - Мне плевать на американцев, - ответил Аласт.
  - Тем более. Орден создаст новое государство руками колонистов. По-моему, всё просто.
  - Я правильно понял вашу мысль? - Аласт Данкур остановился возле Магистра и посмотрел ему в глаза. - Вы хотите помочь колониям в их борьбе за независимость.
  - Конечно. Мы поможем повстанцам деньгами и оружием. Мы создадим новую державу и заодно умоем Англию. Если война будет нами выиграна, то английские вампиры вынуждены будут признать Орден.
  - Деньгами? - переспросил Аласт. - И сколько вы намерены потратить денег?
  - Миллионов двадцать - двадцать пять ливров, - спокойно ответил Поль.
  - Вы идиот? Хотите разорить французскую казну? - Аласт смотрел на Магистра, как на сумасшедшего.
  - А почему вы думаете, что деньги будут взяты только из французской казны?
  - А из чьей же ещё?
  - Из испанской, к примеру.
  - Вы думаете, Испания даст вам деньги? - герцог Данкур расхохотался. Его смех эхом прокатился по полупустой комнате. - И почему судьба выбрала вас? Вы же сумасшедший!
  - Послушайте, - Поль Ла Файет встал из кресла, в котором сидел, схватил Аласта Данкура за ворот белой накрахмаленной рубашки и вплотную притянул к себе. - А я не понимаю, как я терплю рядом с собой такого кретина, как вы! Испания присоединилась к Ордену!
  - Уберите от меня свои руки! - заорал Аласт Данкур. - Вы ни черта не смыслите в политике! Вам бы только мушкетом размахивать. И орать песни в кабаках! Это вы умеете. Но Магистр из вас - никакой!
  - Аласт, я вас тоже очень люблю, - расхохотался Поль Ла Файет и выпустил рубашку герцога из рук. - Почему вам не нравится моя идея?
  - Идея выброшенных денег? - спросил Аласт.
  - Идея создания нового государства. Новой державы. Крест больше не способен сплотить нас. Люди перестали верить в Бога и в Дьявола. Но люди никогда не перестанут верить в деньги.
  - Я не понимаю вас, - Аласт Данкур смотрел на Поля с таким выражением на лице, будто готов был убить Магистра прямо сейчас. И только золотой змей на груди Ла Файета останавливал его.
  - Новое государство - новые деньги. Ведь у получивших независимость должны быть деньги. Мы дадим миру новую валюту и построим мировую экономику так, что она будет от неё зависеть. Мы провозгласим Novus ordo seclorum . Люди станут поклоняться двуглавому змею. Люди будут поклоняться нам, - магистр подошёл к столу, взял перо, обмакнул его в стоящую рядом чернильницу и вывел на чистом листе бумаги знак $ . - Это будущий символ нашей власти.
  - При чём здесь дважды вертикально перечёркнутая S? - хмыкнул Аласт. - Какое отношение она имеет к нашему змею?
  Вместо ответа Магистр взял со стола книгу, немного полистал её, а когда нашёл то, что искал, сунул под нос Аласту.
  - Смотрите.
  - Это что, Библия? - поморщился герцог Данкур.
  - Она самая, - ответил Магистр.
  - И что?
  - Смотрите.
  В книге на хорошо выполненной гравюре был изображён змей в форме буквы S, обвивший деревянный столб.
  - От горы Ор отправились они путём Чёрного моря, чтобы миновать землю Едома. И стал малодушествовать народ на пути, и говорил народ против Бога и против Моисея: зачем вывели вы нас из Египта, чтоб умереть [нам] в пустыне, ибо здесь нет ни хлеба, ни воды, и душе нашей опротивела эта негодная пища. И послал Господь на народ ядовитых змеев, которые жалили народ, и умерло множество народа из [сынов] Израилевых. И пришёл народ к Моисею и сказал: согрешили мы, что говорили против Господа и против тебя; помолись Господу, чтоб Он удалил от нас змеев. И помолился Моисей [Господу] о народе. И сказал Господь Моисею: сделай себе [медного] змея и выставь его на знамя, и [если ужалит змей какого-либо человека], ужаленный, взглянув на него, останется жив. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив , - процитировал по памяти отрывок из Четвёртой книги Моисея Ла Файет. - Здесь змей одноглавый. Поэтому $ с одной чертой. А как, по-вашему, можно изобразить змея двуглавого?
  - Это бред! - уверенно заявил Аласт. - Всё, что вы говорите, - просто бред!
  - Сомневаюсь, - вмешался в разговор молчавший до этого Анри Жерфо.
  Епископ смотрел на спорящих Аласта Данкура и Поля Ла Файета и думал...
  Почему Магистром стал именно Поль? Ему всего семьдесят лет. Смешной возраст для вампира! А выглядит он и вовсе как слегка повзрослевший мальчишка. Только военный мундир придаёт ему солидности. Зачем Атанаэль придумал этот странный выбор Магистра с помощью монеты? Возглавить Орден должен был самый старший! А это я - Анри Жерфо де Ла Россель. Мне уже больше четырёхсот! Аласт младше на пару десятков лет. Но Поль! А ведь этот мальчишка правильно рассуждает. Новое государство. Новые деньги. Новая власть. Может быть, поэтому Атанаэль и дал нам монету, как подсказку, как знак.
  - Не думаю, - повторил Анри, собираясь с мыслями. - Я согласен с Полем. Атанаэль - Великий Тёмный Король - создал Орден для того, чтобы объединить вампиров. Ни одна из держав Европы, в том числе и Франция, не способна на это. И сейчас не время для споров.
  Магистр с благодарностью посмотрел на епископа.
  - Значит, наш совет подошёл к концу, - сказал Поль. - Два голоса против одного. Можно сказать, что моё решение одобрено.
  Анри Жерфо натянуто усмехнулся и кивнул.
  Магистр откашлялся.
  - Господа, я сейчас здесь не просто сотрясал воздух. Я намерен ехать в Америку. Ведь американцам потребуются не только деньги, но и военные. Им нужен тот, кто будет обучать их армию. На время моего отсутствия все полномочия по управлению Орденом я передаю вам, Анри.
  Анри Жерфо де Ла Россель встал и низко склонился перед Магистром Ордена Тривольгинов.
  - Как пожелаете, сир.
  
  ***
  Этой ночью Анри не спал до самого утра. Он размышлял...
  Орден должен был быть моим! И когда-нибудь он будет моим! Потому что по-другому не должно быть...
  Иногда я думаю, что стремление мыслящего существа к власти - это самое сильное чувство. И ничто не сравнится с ним. Даже любовь. Даже ненависть. Всякий рождённый на Земле стремится к власти.
  А что такое человек? Это сгусток желаний. В каждый момент своей жизни он чего-то желает. Должностей и денег, или славы и признания. Он желает любви. Чтобы его кто-то любил. А он бы купался в этой любви. И восхищался сам собой. Всем людям присуще самолюбование.
  Девушка смотрит в зеркало - она упивается своим отражением. Она восхищается своей кожей, своими глазами и губами и представляет себе, что точно так же ею будет любоваться мужчина.
  Мужчина, надевая парадный камзол, садясь в карету с гербом, въезжая в фамильный замок, пересчитывая ливры в своём мешочке, упивается осознанием своей значимости. Он знает, что на деньги купит себе иллюзию всего, что может пожелать человек - женщин, их любовь, еду, питьё. А титул даст ему право войти в залы королевских дворцов, быть среди избранных.
  Если задуматься над тем, к чему ведут человеческие желания, то можно обнаружить, что ведут они к власти. Каждый думает, что он на свете самый-самый. Каждый хочет доказать, показать, заставить. Каждый хочет создать свой мир и быть в нём богом.
  Художник, рисуя картину, представляет себе, как ею будут восхищаться те, кто рисовать не умеет. Музыкант, сочиняя музыку, думает о том, как его будут слушать те, кто не может постичь в полной мере звуковую гармонию. Поэт, рифмуя слова, воображает, как его размышления затронут души тех, кто ещё только учится мыслить. Политик, предлагая государственные реформы, наслаждается, представляя, что его имя уже вписывается в историю. И не важно, что история эта создаётся на крови людей.
  Художник, не добившись славы, может спиться. Музыкант - застрелится. Поэт - повеситься. Только политик никогда не смирится со своим провалом и будет пытаться добиться власти вновь и вновь. Потому что отказаться от власти уже не в его силах.
  Вампиры не особенно отличаются от людей, когда речь заходит о желаниях. Пожалуй, в нас эти самые желание становятся ещё острее. Особенно стремление к власти.
  Это сильнее любого наслаждения. Сильнее секса, сильнее самой жажды жизни, ибо без власти жизнь не имеет смысла.
  
  Анри Жерфо де Ла Россель понимал, что не в силах расстаться со своей мечтой. Когда проклятая монета выбрала не его, а Поля Ла Файета, он проглотил чувство разочарования, как проглатывают горькое, но необходимое лекарство.
  
  На что способен ради власти человек? На всё. На что способен ради власти вампир? На больше, чем всё.
  Да, Поль Ла Фаейт, конечно, красавчик! Высокий, черноволосый, статный, как все военные. Такие нравятся женщинам. Он принимает правильные решения, он здраво мыслит. Прекрасный руководитель. Мудрый Магистр. Беда в том, что он занял чужой трон. Мой трон!
  
  Анри представлял Поля мёртвым. Если бы Магистр Ла Файет умер, ему бы воздали почести, его бы торжественно похоронили, отслужили траурную мессу и... забыли.
  
  Если желание власти уже поселилось в твоей душе, оно не отпустит никогда. Отныне вся твоя жизнь будет подчинена стремлению быть всегда над всеми.
  
  Епископ вспомнил один шторм. Кажется, шёл 1355 год. Ноябрь. Анри только что исполнилось пятнадцать. Он проклял отца Ансельма и покинул Францию на торговом корабле. В Атлантическом океане корабль настиг шторм.
  Казалось, единственную мачту вот-вот сломает ветер. Казалось, все неминуемо погибнут.
  Анри висел, ухватившись за канат на палубе, и ему представлялось, что стихия и её сила проходят сквозь него, лишая чего-то и что-то давая взамен.
  Шторм окончился. Люди на корабле благодарили Бога за своё спасение.
  С тех пор как Анри Жерфо стал вампиром, в его душе живёт вечное ощущение шторма.
  
  
  
  21
  Вызов богу обычно бросают в юности,
  а потом всю жизнь грозят кулаком небу...
  
  Путь епископа
  
  1350 год
  - Унеси с собой свою смерть! - прокричала Варлиз, когда тело её мужа кинули на повозку, уже доверху гружённую трупами.
  Её сын, десятилетний Анри, прижимаясь к руке матери, шептал:
  - Я не умру! Я не хочу умирать! Я не умру никогда!
  
  Чёрная смерть шла по земле. И тот, к кому прикасалась она, становился страшен и смердел, отравляя воздух.
  Умирали деревни, умирали города. Чёрная смерть собирала урожай из человеческих тел.
  
  Пять дней отец Анри - Лаферт Жерфо - находился на грани яви и безумия. Варлиз с ужасом смотрела, как растут чёрные опухоли - бубоны - под мышками, в паху, на шее её мужа. На третий день бубоны лопнули, и больной, словно бесноватый, заметался по дому, опрокидывая мебель, круша посуду. А потом, до самой смерти, он обессиленный валялся на полу, и Варлиз не смела притронуться к мужу, страшась того, что чёрная смерть вцепится в неё и потащит за собой. Лаферт покрывался чёрными пятнами. Пятна росли, расползаясь по всему телу.
  Вдоволь насладившись мучениями своей жертвы, чёрная смерть увела за собой Лаферта Жерфо на пятый день.
  
  - Забери с собой свою смерть!
  
  ***
  Повозка с трупами, натужно хрипя, влипая колёсами в слегка влажную землю, медленно ползла по городской дороге. С серого мутного неба снова стал срываться дождь.
  - Господи, помоги нам! - шептала Варлиз, крепко прижимая к себе Анри. - Господи, прогони её!
  Из-за угла тёмного, перекосившегося, заброшенного (ещё до прихода в город Фекамп чумы) дома, неся в руках хоругви, с песнопениями вышли мрачные люди в серых плащах. Головы людей покрывали пунцовые капюшоны, многие из них держали плети и трещотки.
  - Кто это, мама? - испуганно спросил Анри.
  - Они пришли изгонять из наших краёв дьявола!
  
  ***
  Изгоняющие дьявола - флагелланты - шли по городу. Из траурно молчаливых домов выглядывали ещё оставшиеся люди. Многие присоединялись к шествию. Варлиз, крепко держа Анри за руку, робко пристроилась к толпе. Сначала она шла молча, затем стала тихо подпевать.
  
  Гряди, искупитель народов,
  Рождённый от Девы Пречистой;
  Пусть мир изменится подлунный,
  Узрев Твой Божественный образ.
  
  Не мужеским плотским хотеньем,
  Но веяньем Духа Святого
  Соделалось Плотию Слово
  И Плодом Девичьего чрева.
  
  Се, чрево наполнилось Девы,
  Но девства затворы не пали;
  Блистают знамёна победно -
  В Ней Бог пребывает, как в храме!
  
  Покинув с великою славой
  Чертог целомудренной Девы -
  Пречистое лоно Девичье, -
  Ты стал ради нас человеком.
  
  Анри люди с плетьми, трещотками и хоругвями, изображавшими суровые лики Господа Иисуса Христа, казались святыми мучениками, восставшими из могил своих, дабы спасти оставшихся в живых от чёрной смерти.
  
  Христе, от Отца изошедший,
  К Нему возвратившийся в славе,
  Нисшедший до самого ада,
  Восшедший к Престолу Господню.
  
  Соравный Отцу! Ты облекся
  В трофей человеческой плоти
  И наши тела исцеляешь
  Великим победным деяньем.
  
  Се, ясли Твои воссияли,
  И ночь новый свет озаряет:
  Он верою полнит всю Церковь,
  Тьма ада его не сокроет.
  Хвала Тебе, Господи Боже,
  Рождённому Девой Пречистой,
  С Отцом и Святым Божьим Духом
  Во веки веков неизменно. Аминь.
  
  - Мама, они поют, как ангелы! - восторженно воскликнул Анри. - Мама! - мальчик посмотрел снизу на костлявый подбородок Варлиз и замолчал.
  Его мама вдруг тоже превратилась в поющего ангела.
  
  Спаситель наш, приди, приди,
  Росой на землю снизойди,
  Под скорбным бременем вины
  Тебя зовём из глубины.
  
  О, приди, о, приди, Господь, приди,
  От пут греховных огради.
  
  Дитя небес, мольбе внемли,
  Сними вину с детей земли,
  Прощенье людям подари
  И сумрак сердца озари.
  
  Скрежетали трещотки. Пришедшие в Фекамп девять прокажённых, измученных, смердящих флагеллантов, вели за собой к церкви уже половину города. Девять прокажённых шли с трудом. Казалось, с каждым шагом их лица становились ещё более худыми, серая кожа ещё более обтягивала черепные кости.
  Нет, они не восставшие мёртвые святые! Они - живые грешники, на глазах толпы обращающиеся во прах. Анри подумал, что у всех девятерых похожие, словно изъеденные червями головы с жиденькими русыми волосёнками, похожие лица с огромными серыми глазами и тела, утопающие в серых широких плащах.
  - Мама, они братья? - спросил Анри.
  Варлиз снова не ответила. Она пела.
  
  Владыка мира и Творец,
  Приди как любящий Отец
  И на земле Твоих детей
  Спаси от вражеских сетей.
  
  Спаситель наш, приди, приди,
  К моленьям верных снизойди,
  Врата небесные открой
  И светлый Лик от нас не скрой.
  
  ***
  У церковной ограды путь шествию преградили священнослужители.
  - Прочь от дома Господня, проклятые еретики! - гневно прокричал старик в тёмно-фиолетовой сутане. - Как посмели вы прийти сюда, дьявольское отродье!
  Старик яростно трусил головой. Его сальные седые волосы елозили по плечам. Он смотрел на толпу ненавидящим взглядом голубых, почти белесых глаз.
  - Мы пришли, чтобы изгнать с земли Иль де Франсе чёрную смерть! - выкрикнул один из девяти, подняв руку вверх.
  Песнопение смолкло.
  - Изгнать?! - старик в фиолетовой сутане расхохотался. - Как можете вы, чёрной смертью расцелованные, изгнать её? Как смеете вы, безбожники, обращаться с молитвами к небесам? Вы не пройдёте здесь! Вы будете арестованы и преданы суду Святой Инквизиции.
  - Мы пройдём! - ответил один из девяти. - С дороги, святой отец! Мы пришли, чтобы искупить грехи жителей этого города. Мы кровью и болью пришли искупить их. Изгнать их.
  
  Девять прокажённых, повинуясь приказу неведомого, сбросили с себя алые капюшоны и серые плащи, оставшись в одних брэ.
  Анри, стоящий всего в двух шагах от флагеллантов, судорожно сжал руку Варлиз, с ужасом смотря на плети в руках девяти. С многочисленными узлами, в каждом из которых сидел шип в палец длиной, плети походили на орудия наказания грешников в аду.
  Первый из девяти лёг на живот и, размахнувшись плетью, вонзил шипы её в плоть спины своей. Дёрнув, вырвал шипы с кусками плоти, и брызги крови его попали Анри на лицо.
  Второй из девяти лёг на спину и вонзил плеть в плечо своё.
  Третий, прижав палец левой руки к губам, правой рукой впечатал плеть в бок свой.
  Из разорванных шипами ран обильными струями текла кровь.
  Анри дрожащей рукой стёр алые капли со своего лица и посмотрел на лицо матери.
  Варлиз смотрела на самоистязание самозабвенно, словно молящаяся в церкви на икону Бога распятого. По её лицу стекали капли разлетающейся крови. Капли медленно скользили по серой коже Варлиз на её губы, и женщина слизывала их, словно это была не кровь, а церковное причастное вино.
  - Мама, - Анри потянул Варлиз за руку. - Уйдём отсюда! Мне страшно!
  Варлиз молчала. Девять человек продолжали истязать себя. Запах крови бил Анри в нос. Он задыхался от запаха крови. Её капли стекали и по лицу Анри, попадали и ему в рот.
  
  Много лет спустя Анри Жерфо да Ла Россель будет вспоминать миг, когда впервые испробовал солоноватую алую основу жизни человеческой плоти. Он будет вспоминать своё отвращение и смаковать его, как смакуют перезрелый плод. Он будет вспоминать измождённые, покрытые язвами и чёрными пятнами окровавленные тела.
  Те девять не просто истязали себя, изгоняя грехи смертные. Они убивали своё накопившееся отчаяние и ненависть людскую. Они верили, что этим спасают город от чумы.
  И город подбадривал девятерых рукоплесканиями и криками. Толпа ликовала, плакала, смеялась. Некто даже пытался сорвать с себя одежду и, выхватив у одного из флагеллантов плеть, истязать себя так же. Но рука этого некто была перехвачена рукой сурового священника в чёрной сутане.
  
  22
  - Схватить их! - зычно прокричал старик в тёмно-фиолетовой сутане. Тут же неведомо откуда появившаяся стража города, выворачивая руки, скрутила девятерых растерзанных, почти теряющих сознание флагеллантов и поволокла их в церковную тюрьму.
  
  ***
  Через три дня утром Фекамп был разбужен звоном церковного колокола, извещающего, что на городской площади состоится чья-то казнь. Люди, услышав его, тут же бросали все свои дела, быстро переодеваясь в праздничные платья. И глядя на их лица, можно было подумать, что чёрная смерть внезапно отступила. Люди солнечно улыбались, небольшими группами стремясь на площадь перед церковью по узким затопленным грязью улочкам.
  Варлиз ненавидела этот город. Здесь почему-то очень редко светило солнце. Если не шёл дождь, то небо всё равно было постоянно в тучах - и осенью, и зимой, и весной, и даже летом. И до прихода в Фекамп чёрной смерти здешние жители, малообщительные и грубые, редко улыбалась. Варлиз ненавидела их тогда. Но ещё более ненавидела она их сейчас, всех их, всю эту толпу, накануне приветствовавшую шествие святых самоистязателей, а сейчас безумно радующуюся их скорой мучительной смерти.
  Инквизитор пригласил флагеллантов на костёр.
  
  ***
  - Мама, а кого будут казнить? - спросил Анри, удивляясь, почему его мама сегодня такая нарядная и красивая.
  Да, Варлиз, услышав колокол, тоже надела свою единственную незаштопанную рубашку и коричневую, доставаемую из сундука только к воскресной мессе юбку. Она не хотела выделяться из толпы.
  - Святых заступников наших, - глухо ответила сыну Варлиз.
  Анри посмотрел в большие тёмно-карие полные слёз глаза матери и не стал больше ни о чём спрашивать. Он не понимал, что происходит. Почему арестовали тех странных избивающих себя людей, которых мама называет святыми, и почему их сейчас будут казнить.
  А Варлиз, смотря на сына, думала о том, что она ненавидит не только этот город и его обитателей, но и всех священнослужителей, а особенно инквизитора, отца Ансельма, того самого старика в тёмно-фиолетовой сутане. Она была уверена: чёрная смерть пришла следом за ним. Приехала из Парижа, города разврата и греха. Смерть послала впереди себя отца Ансельма, и он прибыл, он тут же стал судить, обвинять. Стража хватала всех, кто стал вдруг неугоден церкви. Никто из осуждённых не был помилован отцом Ансельмом. Всех арестованных вешали, сжигали или отрубали голову.
  И вот теперь вылезший из самой преисподней епископ, инквизитор, отец Ансельм отправляет на костёр тех, кто пришёл с именем Иисуса Христа на устах изгнать чуму. Тех, что вырывая плетьми вместе с кровью и мясом свои грехи, прибыли искупить пороки мрачного, кем-то проклятого города.
  Думы делали лицо Варлиз жалким. Она часто морщила лоб, поднимая глаза к небу, каждый раз, когда мысленно произносила имя Господа. Её потрескавшиеся пересохшие губы дрожали.
  Но Анри его мама казалась самой красивой женщиной на свете. Её худоба, делавшая Варлиз в свободной одежде более похожей на призрака, чем на живого человека, по мнению Анри, превращала маму в одного из ангелов, которые в изобилии изображены на стенах и сводах церкви. Мальчик любил бывать в церкви и молиться. И если мама похожа на ангела, значит, она - самое прекрасное существо на земле. Потому что ангелы не ходят по земле, они живут на небе.
  - Пойдём, сынок, мы должны быть с ними в их последние минуты, - Варлиз протянула Анри руку, и мальчик схватил её, стал покрывать поцелуями, с восторгом всматриваясь в большие, печальные, как у Марии Магдалины, глаза мамы.
  Варлиз мимолётно улыбнулась, и эта улыбка на высохшем от горя сером скуластом лице делала её ещё более трагичной и жалкой. В порыве отчаянной нежности она обняла сына, прижала его голову к своей груди, и Анри услышал, как бухает внутри впалой груди гулкое сердце.
  
  ***
  На площади ещё до рассвета были вкопаны в землю деревянные столбы и сооружены под ними поленницы из сухих дров и хвороста.
  Девятерых флагеллантов, облачённых в длинные балахоны - санбенито - с нарисованными на них дьяволами и пламенем языками вниз, выволокли из церковной тюрьмы. На головы осуждённым надели высокие бумажные колпаки с тем же изображением, что и на балахонах. В руки вставили свечи. Поскольку никто из флагеллантов добровольно держать свечу не захотел, приставленные к ним доминиканские монахи связали каждому осуждённому запястья, большие пальцы рук и ладони узким кожаным ремешком, а уже потом с силой втолкнули между руками свечи. Их уже невозможно было выбросить непокорным движением. Рты осуждённым заткнули металлическими кляпами.
  
  ***
  "Им, наверное, очень страшно, - подумал Анри. - Ведь им будет очень больно!"
  Мальчик с внутренним содроганием смотрел на сухие ветки. Где они их только взяли поздней осенью, в череде непрекращающихся дождей? Анри вспомнил, как однажды, ещё совсем малышом, положил руку на красную, раскалённую от жара плиту печи. Положил потому, что цвет плиты показался ему невероятно красивым, и до него так захотелось дотронуться... Прошло много лет, а Анри до сих пор помнит дикую боль, обожжённую, позже вздувшуюся волдырём кожу. Он не мог понять: почему такие добрые на проповедях, светлые священнослужители обрекают неправильных людей - еретиков - на такие страшные мучения? Казнь без пролития крови. Анри казалось, что те, кого повесили или кому отрубили голову, умирали легче, чем те, кто живым горел на костре. Анри посмотрел на свою левую руку. На ней до сих пор красовался шрам от лопнувшего с прозрачной жидкостью пузыря. Когда Анри спрашивал о сожжении маму, она отвечала, что грешников и отступников мучили бы ещё более в аду, если бы они не прошли очистительный огонь инквизиции. Так учила церковь. Так говорила сыну Варлиз. Но думала она по-другому. Впрочем, о чём она думала, Анри не знал. Мама часто рассказывала ему о Боге и ангелах, и говорила о том, что люди не всегда понимают Бога и ангелов, не всегда могут правильно передать то, что они рассказывают. Мама говорила, что иногда Бог общается с ней, но об этом надо молчать, потому что иначе...
  Анри посмотрел на инквизитора, епископа отца Ансельма. Иначе за мамой придёт этот мрачный седой старик и отдаст маму во власть огня очищения.
  ***
  - Клянусь сохранять до конца моей жизни истинную веру в Господа нашего Иисуса Христа, Отца его и Духа Святого. Клянусь сохранять заветы святой католической церкви и изгонять ересь отовсюду. Клянусь разоблачать дьяволопоклонников, вероотступников, сектантов и отдавать их в руки суда праведного и справедливого, - старик в тёмно-фиолетовой сутане, инквизитор отец Ансельм обвёл взглядом выцветших глаз притихшую разом толпу.
  Тишина звенела, словно неосторожно тронутый хрусталь. А потом толпа, будто очнувшись, стала повторять вслед за инквизитором его клятву. Монотонный гул поглощал слова. Варлиз, сурово сжав губы, молчала. Она не собиралась произносить клятву лгуна и лицемера, которым считала инквизитора отца Ансельма.
  - Это они, сектантские свиньи, сеют раздор и смущают умы добропорядочных христиан! - прокричал епископ, тыча правой рукой в осуждённых. - Это они, изображая из себя мучеников, ведут за собой толпу в ад! Это они возомнили, что Господь слышит именно их молитвы. И они упорны в ереси своей! Никто из них не раскаялся! И мы, слуги истинного Бога на земле, благодарим его за то, что привёл он еретиков в город сей, с тем, чтобы мы, псы Господни, смогли распознать врагов и обезвредить их.
  Трясущийся молодой монашек робко вышел вперёд и развернул скрученный пергамент.
  - Ортен Лауваузье, - истеричным голосом выкрикнул он имя.
  Один из осуждённых, припадая на одну ногу и волоча вторую, сделал шаг из строя флагеллантов. Два доминиканских священника схватили его и заволокли в заранее приготовленную клетку, в которой поставили на колени.
  - За осквернение имени Господа, за распространение ложных идей, порочащих имя церкви и папы, вас приговаривают к сожжению.
  Священники рывком подняли осуждённого с колен, вытолкали из клетки и усадили на осла. Животное мотало головой, отказываясь двигаться вперёд, и священникам пришлось силой протащить осла несколько шагов до предназначенного казнимому костра. Когда на шею осуждённого надели металлический ошейник, робкий монашек, вытащив из его рта кляп, спросил:
  - Раскаиваетесь ли вы в ереси своей? Готовы ли вы отречься от неё во имя дарования вам милосердой смерти в этой жизни и прощения души вашей в жизни грядущей?
  Осуждённый отрицательно помотал головой и сказал еле слышно:
  - Мне не в чем каяться, юноша. Всю свою жизнь я служил Господу. Всю свою жизнь...
  - Довольно! - рявкнул отец Ансельм. - Приступайте!
  Огонь пожирал поленья и хворост быстро. Клубы чёрного дыма поглотили осуждённого, и нечеловеческий, звериный, омерзительный в своём отчаянии крик жуткой боли пронёсся над площадью. Когда порыв ветра немного отогнал дым, Анри увидел, что балахон полностью сгорел, кожа вздулась и полопалась, обнажая красное мясо. Отвратительный смрад стал заполнять город.
  Отец Ансельм равнодушно ждал, когда казнимый потеряет сознание, и, как только крик смолк, обернулся к чтецу и еле заметно кивнул.
  - Бертран Совьер... За осквернение имени Господа...
  - Питер Торин...
  - Жордан Сардиз...
  - Алистер Фуше...
  - Доменик Сорейн...
  - Жозеф Бойе...
  - Седрик Ларфиз...
  - Амьен Вардо...
  - Я желаю покаяния! - прокричал последний осуждённый, ошалевшими от ужаса глазами смотря на разгорающееся у себя под ногами пламя.
  - Ты желаешь покаяться, сын мой? - безразлично спросил отец Ансельм.
  - Да, да!- заверещал Амьен Вардо.
  - Ты согласен отречься от ереси и привести душу свою в лоно церкви Господней?
  - Да, да, прошу вас, быстрее.
  Огонь разгорался под его ногами всё сильнее.
  Отец Ансельм хмыкнул и еле заметно кивнул головой. Костёр моментально потушили.
  - Читай молитву, сын мой, - спокойно сказал инквизитор.
  
  - Верую в Бога единого
  Отца всемогущего,
  Создателя неба и земли,
  всех видимых и невидимых.
  
  И в Господа единого
  Иисуса Христа,
  единородного Сына
  Божьего, и от Отца рождённого
  перед всеми веками.
  
  Амьен старался заглянуть в глаза инквизитору, но тот отворачивался, обращая суровое лицо своё то к окружавшим его монахам, то к серому с редкими просветами в тучах небу.
  
  - Бог от Бога,
  Свет от Света,
  Бог истинный от Бога истинного,
  рождённый, не сотворённый,
  единой плоти Отца,
  которым сотворено всё.
  
  Который ради этих людей
  и для нашего спасения
  спустился с небес.
  
  И обрёл он плоть
  от Святого Духа
  и Девы Марии,
  и стал человеком.
  
  Распятый же нами
  при Понтии Пилате,
  страдал и погребён,
  он воскрес на третий День,
  согласно Священному писанию, и
  вознесён в небеса,
  восседает по правую руку Отца.
  
  Амьен с тоской посмотрел на удавку в руках одного из доминиканских священников. Он обречён. Он всё равно умрёт. Сейчас, как только дочитает "Символ веры".
  
  И вторично придёт со славою,
  судить живых и мёртвых,
  и царствию его не будет конца.
  
  Верую в Святого духа
  и Господа животворящего,
  который от Отца и Сына происходит.
  
  Кто вместе с Отцом и Сыном
  одновременно обожаем и восславляем:
  кто сказался через пророков.
  
  Верую в единую, святую,
  католическую
  и апостольскую Церковь.
  
  Признаю одно лишь крещение
  во имя отпущения грехов.
  
  И жду воскрешения мёртвых
  и жизнь будущих времён.
  
  Аминь.
  
  - Мы, именем Господа Иисуса Христа, прощаем тебе грехи твои и отпускаем с миром, - отец Ансельм посмотрел на священника с удавкой в руках и опять еле заметно кивнул.
  Последний флагеллант захрипел, его лицо посинело, тело, поддерживаемое с двух сторон крепкими монахами, конвульсивно задёргалось и затихло.
  По знаку инквизитора костёр зажгли снова. Площадь Фекампа на этот раз не огласил страдальческий крик. Лишь пламя пожирало трупы горевших заживо и того, самого последнего, кто не захотел терпеть адскую боль.
  
  - Вы прокляты! Вы прокляты, чёртовы церковники! - заорала Варлиз.
  Сотни удивлённых взглядов обратились к ней. Анри в ужасе наблюдал, как с его мамой начинает происходить нечто ужасное. Она вдруг утратила рассудок. Стала безумной. Словно повинуясь чьему-то жестокому приказу, Варлиз стала танцевать. Она резко вскидывала руки, приседала, лицо её то и дело искажала судорога. Варлиз плясала и не могла остановиться.
  - Мама! - отчаянный крик Анри ворвался в рёв пламени. - Что ты делаешь, мама! Они убьют тебя!
  Крик застыл на губах Анри, когда он посмотрел в безразличные глаза старика инквизитора. Мальчик не видел чётко его лица, только глаза. Голубые, почти белесые, жестокие глаза пса Господня.
  
  23
  - Вы обвиняетесь в колдовстве... Шабаш... господин Ноайль...
  Стены кружились, стены двоились, стены подпрыгивали. Варлиз ждала, когда, наконец, стены остановятся. Инквизитор говорил громко, но Варлиз слышала только обрывки фраз.
  - Осквернение имени святой католической церкви... - отец Ансельм перестал говорить и пристально посмотрел на заключённую. - Вы меня слышите?
  - Слышу, - еле ворочая во рту языком, ответила Варлиз.
  Стены остановились. Теперь Варлиз видела даже покрывающий их мох. Теперь она размыто видела самого инквизитора, двух доминиканских священников и секретаря, сидящих за длинным, покрытым чёрным сукном столом в полутёмной, хотя и просторной комнате для допросов.
  - Вы обвиняетесь в том, что 16 октября 1350 года участвовали в шабаше в доме господина Ноайля, - отец Ансельм выжидающе посмотрел на обвиняемую.
  - Я не колдунья. Я не знаю, о чём вы говорите.
  - Вы проклинали церковь прилюдно 1 ноября 1350 года. Так было?
  - Было, - кивнула Варлиз.
  - Зачем вы это сделали?
  - В город пришли святые люди. Вы сожгли святых людей. Я прокляла вас. Теперь чёрная смерть не уйдёт из города...
  Возле секретаря коптили затхлый воздух две сальные свечи, а он что-то быстро сосредоточенно писал, склонив голову набок и слегка высунув кончик языка.
  - Были ли в вашем роду умалишённые, одержимые? - спросил отец Ансельм.
  - Не было, святой отец, - ответила Варлиз.
  - Зачем вы проклинали, если знали, что вам придётся отвечать за сказанное вами перед судом?
  - Я не знаю, - Варлиз растерянно посмотрела на священников. События позавчерашнего дня казались ей теперь сном. Варлиз смутно помнила, что происходило на площади в день сожжения. Кажется, она действительно что-то кричала. Потом... А что было потом?
  - И об участии в шабаше 16 октября 1350 года вы тоже ничего не знаете? - отец Ансельм устало закрыл на несколько секунд глаза. У него внезапно заболела голова. Словно кто-то стукнул по затылку обухом топора.
  - Я не понимаю, о чём вы говорите, - испуганно зашептала Варлиз. - У меня недавно умер муж. А потом я увидела их, святых людей, и пошла за ними. А потом их сожгли. И я...
  - У суда имеются сведения, что в ночь на 16 октября 1350 года вы принимали участие в сатанинской оргии у господина Ноайля, - перебил её инквизитор. - Иероним, зачитайте нам записанные вами ранее показания свидетелей.
  Секретарь вздрогнул, будто кто-то невидимый отвесил ему здоровенную оплеуху, и, вскинув голову, уставился на Варлиз испуганными глазами. И даже прикусил свой слегка высунутый язык.
  - Показания свидетелей? - переспросил секретарь. - Да, да, сейчас.
  Он зашуршал своими бумагами, растерянно шлёпая губами, тонкими пальцами перебирая пергаменты, пока не нашёл нужный.
  - Простите, вот нашёл.
  - Так читайте же! - нетерпеливо и даже зло сказал отец Ансельм.
  - Показания Этьена Жофруа. "Я, Этьен Жофруа, сосед Варлиз Жерфо, имею сведения о том, что господин Ноайль, у которого Варлиз Жерфо работает прачкой, собирает в своём особняке ведьм и колдунов на шабаши, проводит тайные ритуалы. Также господин Ноайль распространяет среди горожан и прежде среди слуг своих идеи противостояния католической церкви. Знаю это потому, что и меня господин Ноайль, у которого я работаю конюхом, пытался соблазнить на дела богомерзкие, но я отказался. В ночь на 16 октября 1350 года я был в доме господина Ноайля и лицезрел мерзкое действо, на котором присутствовала и прачка его Варлиз Жерфо".
  - Это ложь! - Варлиз затравленно попятилась. Но её окружали стены. Одни лишь покрытые мхом сырые стены.
  - Ложь то, что Этьен Жофруа работает у господина Ноайля конюхом? - с усмешкой спросил отец Ансельм.
  - Нет, это правда. Но всё остальное - это ложь! Никогда господин Ноайль не собирал шабаши в своём доме. Он не распространял среди слуг идеи. Он вообще не разговаривал со своими слугами.
  - У суда инквизиции имеются и другие свидетельские показания. Брат Иероним, прошу вас читать дальше.
  Секретарь, выжидающе смотревший на отца Ансельма, перевёл взгляд свой на палец, отметивший место в тексте, на котором он остановился.
  - Показания Марии Борхес, кухарки господина Ноайля. "Господин Ноайль под страхом смерти принуждал меня участвовать в оргиях, хулить имя Господа Иисуса Христа... 16 октября 1350 года я вместе с другими слугами, в числе которых была и обвиняемая Варлиз Жерфо, совершала обряд шабаша..."
  - Это ложь, святой отец, - по щекам Варлиз текли слёзы. Кажется, она только сейчас, когда чары временного безумия рухнули, поняла, в какой скверной истории оказалась. - Кухарка Мария Борхес не работает у господина Ноайля уже год. И работала она у него всего месяц, после чего он выгнал её за воровство. Святой отец, она не могла находиться в доме господина Ноайля 16 октября этого года.
  - Что записано в показаниях Марии Борхес ещё? - спросил инквизитор. - Верно ли то, что она уже не работает у господина Ноайля кухаркой?
  - Это верно, - кивнул секретарь. - Не работает. Но на шабаше 16 октября она присутствовала, о чём и рассказала суду. Хотя господин Ноайль уволил её, но всё ещё заставлял принимать участие в сатанинских обрядах. И она не смела ослушаться его. В противном случае господин Ноайль грозил выдать её инквизиции.
  - Два человека свидетельствовали против вас, - сказал отец Ансельм и посмотрел исподлобья в глаза онемевшей от ужаса Варлиз.
  - Вы будете пытать меня? - спросила Варлиз.
  - Возможно, нам придётся применить к вам и испытания, а пока...
  Один из священников встал и молча удалился. Спустя некоторое время он вернулся, ведя за руку Анри.
  - Зачем вы привели моего сына?! - Варлиз с ужасом смотрела на растрёпанного, с заплаканными глазами, Анри.
  
  ***
  Люди в чёрных сутанах. Маму забрали люди в чёрных сутанах. И этот страшный старик приказал заточить её в подземелье, где уроды и карлики будут пытать её, добиваясь признания. А он, Анри, ничем не сможет маме помочь.
  Анри провёл возле входа в церковную тюрьму ночь, потом день и ещё ночь. Он боялся уйти. Он думал, что если уйдёт, маму увезут далеко и никто и никогда её больше не увидит.
  - Кто этот мальчик?
  - Сын еретички.
  Анри, прижавшись к тюку сена, кутался в ветхую, едва согревающую одежонку, почти не чувствуя рук и ног. С мутного неба падали первые снежинки. Анри хватал их ртом. Хотелось пить и есть. Хотелось снова увидеть маму.
  - Как тебя зовут?
  Этот голос Анри узнал бы даже во сне. Голос инквизитора. Мальчик с трудом разомкнул слипшиеся, будто густо намазанные мёдом веки. Старик закрывал тёмно-фиолетовой сутаной небо и снежинки.
  - Как тебя зовут, мальчик?
  - Анри Жерфо, - Анри зашёлся в кашле, вытирая окоченевшей рукой мокрый с пощипывающей кожу запеканкой у ноздрей нос.
  - Ты сын Варлиз Жерфо?
  Анри кивнул.
  - Когда вы отпустите маму?
  - Ты хочешь увидеть маму? - спросил старик инквизитор. - Ты сможешь увидеть её прямо сейчас.
  Цепляясь руками за связанный тюк сена, Анри с трудом поднялся. Ноги не слушались его. Колющая боль скручивала пальцы, ступни, лодыжки.
  - Не можешь идти? - сочувственно спросил инквизитор.
  Анри попробовал сделать шаг, но не сумел и внезапно от нахлынувшего бессилия заплакал.
  Отец Ансельм подошёл к мальчику и с поразительной для старика силой поднял его на руки.
  - Сейчас ты согреешься. Мы накормим тебя и дадим воды. А потом ты увидишь маму.
  В каморке с низким потолком отец Ансельм усадил Анри на грубо выструганный табурет. На другой точно такой же табурет молчаливый монах положил сырой лук, кусок ржаного хлеба и ломтик жёлтого сыра.
  - Ешь, - инквизитор следил за тем, как Анри грязными синеватыми пальцами заталкивает пищу в рот. - Твоя мама попала в очень скверную историю. Понимаешь?
  Анри хлюпал носом, тёр его то одной, то другой рукой. От сырого лука по щекам его текли мутные слёзы.
  - Угу. Когда я увижу маму?
  - Сейчас я уйду... Потом за тобой придут. Ты ответишь на наши вопросы. И мы решим, отпустить твою маму или нет.
  - А какие вы будете задавать вопросы? - Анри пытался заглянуть инквизитору в глаза, но в каморке было слишком темно. Свет рассеянным, размером с бычью голову, пятном, выглядывал из слюдяного оконца.
  - Вопросов не бойся, - продолжал отец Ансельм. - Ты должен говорить правду. И не должен лгать.
  Анри кивнул, и инквизитор, громыхнув кованой дверью, исчез.
  В каморке стало как будто ещё темнее. Анри показалось, что свет в слюдяном оконце меркнет. Недоеденный лук выжигал глаза.
  - Пойдём, мальчик, - кто-то положил на плечо Анри руку.
  В полудрёме, размазывая по лицу проклятые, бесконечно бегущие из глаз слёзы, Анри пошёл за тёмной фигурой по узкому мрачному коридору...
  
  ***
  - Твоё имя, мальчик? - спросил инквизитор.
  - Вы уже спрашивали меня, - Анри, не отрываясь, смотрел на маму, а она так же на него.
  - Назови своё имя, - отец Ансельм сделал секретарю знак - пиши.
  - Анри Жерфо.
  - Кем тебе приходится находящаяся здесь женщина, Анри Жерфо?
  - Она моя мама.
  - Чем занимается твоя мама?
  - Она работает прачкой.
  - Ты знаешь, у кого она работает прачкой?
  - У господина Ноайля... А разве мама вам этого не говорила? - Анри смотрел в полные ужаса глаза Варлиз, и ему самому вдруг стало очень страшно.
  - Мальчик, - раздражённо сказал отец Ансельм, - Здесь я задаю вопросы. Я задаю - ты отвечаешь.
  Секретарь на секунду перестал что-то чёркать в своём пергаменте.
  - Ходила ли твоя мама в церковь? - спросил инквизитор.
  - Да, ходила. Каждое воскресенье. Иногда и чаще. И она молилась, часто молилась.
  - Кому?
  - Господу Иисусу Христу и пресвятой Деве Марии.
  - Не упоминала ли она в молитвах своих каких-либо ещё имен?
  - Я не знаю... Вернее, я не слышал...
  - Ты бывал в доме господина Ноайля?
  - Да, раза два или три. Я уже не помню точно.
  - Не видел ли ты чего необычного в доме господина Ноайля?
  - Нет, я не помню... Я был там на кухне. В один день там пекли лепёшки и жарили кур. В другой день жарили свинину. Потом в другой раз...
  - Брала ли тебя с собой мама на особые торжества в доме господина Ноайля? - перебил мальчика инквизитор
  - Торжества? - Анри вытаращил на отца Ансельма тёмные удивлённые глаза. - Господа не зовут на свои торжества слуг, кроме тех, которые подают и уносят еду...
  - Я имею в виду другие торжества. Посещал ли ты когда-нибудь необычные обряды в доме господина Ноайля?
  - Я не понимаю, о чём вы говорите...
  - Ваше Священство, - вмешался в разговор до этого безмолвный доминиканский священник, - Возможно, к этому мальчику стоит применить испытания?
  - Нет! - истошно завопила Варлиз, и Анри испугался этого крика.
  - Не исключено, брат мой, не исключено, - ответил инквизитор.
  - Я прошу вас, - Варлиз дрожала. Варлиз задыхалась. - Я признаюсь, в чём вы только пожелаете, только не трогайте, только не пытайте моего сына, моего мальчика!
  - Мама, чего они от тебя хотят? - спросил Анри, чувствуя, что в затхлом, сыром воздухе появился ещё один запах. Приторный, тошнотворный запах угрозы.
  И запах этот становился всё сильнее. Он пробирался в ноздри, проедал глаза, копошился в мозгах. Запах страха.
  Капельки холодного пота выступили на лбу у Варлиз. Капельки холодного пота, смешиваясь со слезами, текли по щекам Анри. Проклятый оставленный в тёмной каморке лук всё ещё лез в его глаза...
  - Я признаюсь! Я во всём признаюсь! - Варлиз чувствовала, что теряет над собой контроль, что сейчас пляска перед кострами на площади повторится.
  - Признаёте ли вы, что 16 октября 1350 года участвовали в шабаше в доме господина Ноайля? - спросил инквизитор.
  - Признаю, - ответила Варлиз.
  - Признаёте ли вы свою связь с сатаной?
  - Признаю.
  - Признаёте ли вы, что проклинали церковь под влиянием бесовских духов?
  - Признаю.
  - Каетесь ли вы в содеянном?
  - Каюсь.
  - Отпустите маму, - Анри умоляюще смотрел на инквизитора. - Она ничего не сделала. У нас недавно умер папа...
  - Мы подумаем и решим вашу судьбу, Варлиз Жерфо...
  
  24
  От солнца цвета расплавленного металла - кровавый закат. Залитые краплаком черепичные крыши. Звон церковного колокола вновь открывает врата в царство мёртвых. И тысячи жадных рук тянутся к Варлиз, тысячи страдающих глаз молят о пощаде, разинутые в безмолвном крике рты взывают о милосердии.
  Но столб уже вкопан, дрова и хворост сложены у его подножия, и облезлый старый осёл смотрит печальными глазами. Впрочем, у этих животных всегда печальные глаза.
  Среди протянутых тысяч рук мертвецов видит Варлиз грязные ладошки своего сына.
  - Уйди, Анри! Тебе ещё рано в царство смерти!
  Но сын бьётся в истерике, вырываясь из рук двух громил монахов, а когда на шею Варлиз ложится шершавая змея удавки, обессиленно повисает на них и только хрипит:
  - Мама! Мама! Не убивайте маму!
  Привратник царства мёртвых - инквизитор отец Ансельм - стоит у Анри за спиной. Тёмно-фиолетовый ангел безжалостного Господина.
  Протест - это ересь!
  Мысль - это соблазн!
  Мысль, приводящая к протесту, - это преступление!
  Чёрная смерть уйдёт из Фекампа. Врата поглотят последнюю жертву свою, и город заживёт привычной, размеренной жизнью.
  Таинственен миг отделения души от тела. Анри казалось, что он видит душу мамы. Она отходит от безжизненной, привязанной к столбу плоти и печально стоит, постигая тайну разгорающегося пламени.
  В царстве мёртвых нет боли, нет там и страха. Всё это осталось в мире абсурда и иллюзий.
  Смрад...
  "Нет, это не мама, - думает Анри. - Это кукла. Кто-то зачем-то сжигает куклу. А мама - вон она отошла в сторону и, улыбаясь, смотрит на алое солнце".
  Синяя ночь тушит пожар заката. Где-то высоко загораются первые звёзды. Кукла догорает в костре. Клубы дыма едкие, вязкие, словно желатин. Мир превращается в желатин. Трудно дышать. Почему Анри так трудно дышать? Пламя костра утрачивает мощь. Гаснет пламя солнца. Но зато в голове Анри загорается пожар. Жар обвивает голову кольцами огненной змеи. Ещё труднее дышать, и чьи-то мускулистые жёсткие руки хватают за плечи внезапно тяжёлое тело Анри.
  И наступает ночь.
  Ночь избавления от боли и страха. Ночь прощания с миром живых.
  
  ***
  "Я растворился, - эта мысль росчерком молнии зигзанула в голове Анри вместе с ослепительным светом. - А в этом городе не бывает солнца..."
  Перед закрытыми глазами Анри пылало жёлтое пятно. Оно меняло оттенки от лимонного до красновато-охристого.
  - Семь звёзд на небе. Луна и солнце. Глазами Бога взирает небо... - некстати припомнились Анри слова легенды, которую ему часто рассказывала Варлиз.
  - Ты пробудился?
  Откуда этот голос? Неужели инквизитор пошёл вслед за ним в разверзнутые врата? Анри попробовал открыть глаза. Получилось. Жёлтое пятно запрыгало, потом расползлось и стало медленно таять. Над Анри, заслоняя солнечный свет, склонилась всклокоченная седая голова с пристальным взглядом голубых, почти белесых глаз.
  "Старик! - испуганно подумал Анри. - Инквизитор!"
  О да, это был он - инквизитор, епископ отец Ансельм. Но... какой же он старик? Неглубокие морщинки тонкими бороздками пересекают высокий лоб, прячутся возле глаз и рта. Но кожа лица гладкая, молодая. И как будто светится изнутри.
  - Ты вернулся из мира грёз, - голос отца Ансельма так невероятно мягок и мелодичен. - Это хорошо. Хорошо, что она не забрала тебя с собой.
  - Мама? - спросил Анри.
  - Мама, - утвердительно кивнул отец Ансельм.
  - Вы так помолодели, - выдохнул Анри неожиданно для себя.
  - Помолодел? - рот епископа растянулся в полуулыбке.
  - Я думал, что вы старик.
  - Я старик, - расхохотался отец Ансельм. - У меня седые волосы, и мне много лет.
  - У вас молодое лицо...
  - Мальчик мой, ты много пережил. Ты видел страшные вещи. Такие, которые не полагается видеть мальчику твоего возраста. Тебе ещё рано их видеть. Ты теперь остался один. И я пришёл за тобой...
  - Вы сожгли мою маму. Вы убили её. Зачем?
  Солнечный свет над головой отца Ансельма потух. В незнакомую комнату через распахнутое окно врывался холодный ноябрьский воздух.
  - Сегодня из-за туч вышло солнце, - сказал отец Ансельм. - Это хороший знак. Знак того, что мама твоя прощена Господом, и душа её унесена ангелами на небо.
  - За что прощена? Моя мама никогда и ничего...
  Прохладная шершавая ладонь отца Ансельма накрыла рот Анри.
  - Молчи, мальчик. Молчи и слушай тишину. Тебе сейчас нужна тишина. Выбрось из головы все мысли. Слушай и молчи. Задавая вопросы, ты не услышишь ответы. Безмолвствуй, а я буду говорить... Но не сейчас. Чуть позже, когда ты сможешь меня выслушать. Сейчас ты должен спать. Сон - избавление от многих тревог. Вот, выпей.
  Отец Ансельм протянул Анри деревянный кубок с красной густой пахнущей виноградной лозой жидкостью. Анри отшатнулся. На мгновение ему показалось, что в кубке матовым блеском переливается только что пролитая кровь.
  - Это церковное вино, не бойся, пей. Это монахи сделали вино из нашего винограда. Ему больше десяти лет. Это хорошее вино. Пей!
  Анри хотел взять кубок из сухощавых рук инквизитора, но отец Ансельм обхватил худые мальчишечьи ладошки и направил их вместе с вином ко рту Анри. Вино было сладким и вязким. Глоток за глотком. Анри чувствовал, как по его телу расплавленным металлом бежит горячая волна. Она пробегает по венам и ударяет в голову. Неожиданно становится очень хорошо, а веки вновь обретают томительную тяжесть.
  - Спи, - голос отца Ансельма теперь кажется таким родным. Будто это голос не палача, а недавно умершего отца. - Когда ты проснёшься, я снова приду к тебе, и мы побеседуем. Ты задашь все свои вопросы...
  Голос блек, исчезал. Мгновение - и мир испарился, растворился, растаял в непроницаемой бездне бессознательного.
  
  ***
  Закопчённый неровный потолок. Мутный свет сквозь слюдяное окно. Сейчас утро или вечер? Анри не мог сам себе ответить на этот вопрос. В его памяти промелькнул ослепительный солнечный свет. Инквизитор приходил, когда светило солнце. Он приносил кубок, наполненный кровью. Хотя нет, это было вино. Инквизитор сказал - церковное вино. У Анри во рту до сих пор сладко-приторная слюна. Сколько с тех пор прошло времени? А может, это всё сон? Анри приснился кошмар. С того момента, как в Фекамп пришла чёрная смерть, мальчику часто снились жуткие сны. И мама, наверное, жива...
  И сейчас Анри закроет, а потом вновь откроет глаза и окажется в маленьком домике Варлиз. В печке будут уютно трещать дрова, и мама положит на лоб Анри сухую тёплую руку.
  - Просыпайся, малыш, уже утро...
  Но... Заскрежетала кованая дверь. Анри приподнялся на локте и увидел, что в комнату вошёл громадного роста монах, неся на деревянной доске какие-то миски. Следом за ним появился отец Ансельм.
  Анри закрыл и открыл глаза. Громила монах ставил на низкий табурет у кровати, на которой лежал Анри, миски с сыром, луком, ржаным хлебом и варёной рыбой. Отец Ансельм отрешённо следил за его движениями. Это не сон. Мама правда умерла. Анри внезапно вновь почувствовал запах горелой плоти. Отвратительный тошнотворный запах. Инквизитор посмотрел в глаза мальчику и неожиданно улыбнулся. Анри стало жутко. Зачем он здесь? Зачем инквизитор притащил его в эту незнакомую комнату? Сейчас, смотря в выцветшие прищуренные глаза отца Ансельма, Анри не мог даже ненавидеть этого человека. Его поработил страх. Ужас перед инквизитором - небожителем, способным казнить или миловать. Неожиданно захотелось убежать. Вернуться в свой дом и остаться там, среди серых родных стен. Дров должно хватить до конца зимы. И Анри найдёт работу. Там, где они жили с мамой, горе поглотит его, как густой влажный туман. Дома теперь обитает пустота и их силуэты: папы и мамы. Они будут сниться Анри. И в этих снах мама будет похожа на улыбающегося ангела.
  - У тебя есть родственники? - голос отца Ансельма прозвучал неожиданно, как выстрел в спину. - Дяди, братья или сёстры?
  - Нет. Я один. Теперь уже один. Зачем вы сожгли маму? - у Анри внутри всё похолодело, когда он задал этот вопрос. Было безумно страшно задавать его. Но он хотел знать ответ.
  - Мне очень жаль, милый мальчик, но твоя мама была одержимой нечистым духом. И хотя она вступила в сделку с сатаной под давлением господина Ноайля, её душа оказалась во власти тьмы.
  - Это неправда! - Анри подскочил с кровати так резко, что чуть не опрокинул на пол миски с едой. - Моя мама верила в Бога! Моя мама ходила в церковь! Она не могла...
  - Я знаю, ты любил её, - тихо сказал отец Ансельм и положил руку на плечо Анри. - А когда мы кого-то любим, то становимся слепыми. Мы не замечаем, что наши дорогие люди меняются, становятся другими. В их плоти поселяются бесы, и становятся такие люди сутью своей мёртвые. Ты когда-нибудь слышал об изгнании Иисусом Христом бесов в стадо свиное?
  Анри отрицательно помотал головой. Варлиз много рассказывала сыну о Христе, но такой истории мальчик не знал.
  - "И когда Он прибыл в другую сторону в страну Гадаринскую, выйдя из могил, Его встретили два бесноватых, весьма свирепые, так что никто не смел ходить тем путём. И вот закричали они: "Что делать с тобой, Сын Божий? Пришёл ты сюда к нам, чтобы превратить нас раньше времени".
  И кормилось рядом с ними большое стадо свиней. И бесы просили Его, говоря: "Если изгоняешь, пошли нас в стадо свиней". И сказал им: "Пойдите". И они, выйдя, вошли в свиней. И вот всё стадо бросилось с головой в яростное море и умерло в воде" , - отец Ансельм посмотрел в растерянные глаза Анри. - Ты понял смысл? Всякая живая плоть, одержимая бесом, погибает. Всякий заключивший сделку с сатаной мёртв уже при жизни. Твоя мама стала одержимой. Если бы мы изгнали дух из её плоти, то куда бы пошёл он? Он мог пойти куда угодно. В кого угодно. И уходя, так же забрал жизнь твоей мамы. И не только жизнь, но и душу...
  - Это жестоко! Убивать её было жестоко, - расплакался Анри. - Она была доброй. Она мне много говорила о Боге. Неужели её нельзя было спасти? Выгнать беса?
  - Плоть твоей мамы, осквернённая сатанинским духом, уже была мертва. Мы сделали всё, чтобы спасти её душу. Сказано святыми: "Sieut enim aliquando misericordia puniens, ita est crudelitas parcens". Что в переводе с языка посвящённых означает: "Ведь подобно тому, как бывает иногда милосердие, которое наказывает, так бывает жестокость, которая щадит". В святом Евангелии сказано ещё, что "Он очистит пол и соберёт пшеницу свою в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым". А пшеница - это праведники и слуги Господни. А солома - суть еретики и продавшие душу дьяволу и одержимые. Инквизиция служит Богу по заповедям Божиим. Я скорблю вместе с тобой, мой мальчик. Мне жаль твою маму.
  Отец Ансельм присел рядом с Анри на корточки, и тот ощутил исходящий от него приторный запах ладана и каких-то цветов.
  - А что теперь будет со мной? - спросил Анри.
  - Бес уничтожен. Плоть твоей матери мертва. Душа её у престола Божия ожидает страшного суда. И ты, мальчик, многое можешь сделать для неё на земле, если станешь служителем церкви.
  - Вы хотите забрать меня в церковь?
  - Я хочу, чтобы ты стал моим учеником, - почему-то грустно улыбнулся отец Ансельм. - Ты многое узнаешь.
  - Вы научите меня языку посвящённых? - спросил Анри, вспомнив фразу, сказанную инквизитором на незнакомом красивом языке.
  - Ты выучишь латынь. Это и есть язык посвящённых. Святой Иероним Блаженный перевёл на этот язык Библию.
  - Я буду знать о Боге истину? Я смогу читать Библию? - Анри не мог поверить, что небожитель, инквизитор стоит перед ним, обычным мальчишкой, почти на коленях и предлагает войти в мир тех, кто знает, кто своими глазами читает Святое Писание.
  - Ты будешь знать Слово Божие. Ты прочитаешь то, что доступно лишь избранным. Ты станешь слугой Господа. Ты пойдёшь со мной?
  - Я пойду с вами, - ответил Анри, почти не задумываясь.
  
  "Я должен его ненавидеть. Ведь он отправил её на костёр. Но я восхищаюсь им. Он сильный. Он знает язык Бога. Он умеет читать книгу Бога. Даже мама не могла читать книгу Бога".
  
  25
  "Пять лет я изучал Вульгату - латинский перевод священного текста Бога. Я постиг язык посвящённых, и собрание книг поведало мне тайны свои. Но то, что я узнал, породило смятение в душе моей. Мне открылось подлинное лицо Создателя моего. И ужаснулся я. И понял...
  Бог - это власть. Власть - это сила. А утверждение, что Бог есть любовь, - величайшая иллюзия человека.
  Теперь я перелистываю страницы книг, прозревший. Я говорю мысли свои, мимолётные, возможно, преступные мысли...
  Открываю в который раз первую страницу Вульгаты и вспоминаю... Под Рождество мы с мамой и папой ходили на площадь перед церковью - смотрели рождественские мистерии. Повествования о жизни Иисуса Христа. Мне казалось, что белое от муки лицо "Иисуса", нимб над его головой, сделанный из полосок железа и перьев - есть символы настоящего богочеловека. И хотя я знал, мама мне говорила, что это не Иисус, а лишь актёр, играющий его, ощущение божественного присутствия было столь явственно... Для меня он был тем, кто умер и воскрес, тем, кто подарил человечеству надежду на искупление грехов.
  Теперь же, когда я прочитал святые книги, я увидел другого Иисуса... И не было в нём ничего от того Христа, что пытался сыграть актёр.
  
  ***
  "И сказал: вот Адам стал как один из Нас, зная добро и зло. Сейчас как бы он не простёр руку свою и взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно" .
  Я много раз читал эти слова. Читал, пока учил латынь. Но лишь недавно понял смысл их. Бог не один. Богов много. Он говорит о себе "нас". И эти кто-то опасаются, что человек, став как боги, зная добро и зло, вкусит от древа вечной жизни. Бог боится создания своего! Кто-нибудь когда-нибудь обращал внимание на то, Что здесь написано? В самой первой книге. Не грехопадение, но вечная жизнь ждала человека. Вечная власть. Возможно, даже над своим собственным Создателем.
  Я листаю Вульгату...
  "И увидел Бог, что развращение человеков велико на земле, и все мысли сердца их были зло во всякое время. И Он пожалел, что создал человека на земле, и огорчилось его сердце. Он говорит: Я истреблю человека, которого Я создал, с лица земли, от человека до скота и птиц небесных, из сожаления я сделал их".
  Велик и жесток Господь. Вовсе не милосерден и нетерпелив. Зачем, если только человек ему опротивел, уничтожать скот и птиц небесных? Они тоже стали развращены?
  "И устроил Ной жертвенник Господу и принёс скот и птицу, которые были чистыми, и отдал во всесожжение на жертвеннике. И обонял Господь приятное благоухание ради людей".
  Я словно снова попал в прошлое. Мама горела на костре. Едкий смрад... Господи, тебе приятно благоухание это?!
  Избранному Господом народу позволено всё: ложь, предательство, разврат.
  Авраам обманывает фараона, говоря, что Сара не жена ему, а сестра. А когда фараон обращает внимание на Сару, Господь жестоко карает правителя Египта. За что? Фараону понравилась женщина. И разве его вина в том, что Авраам солгал?
  Власть в руках Господа, и он решает, кого возвысить, а кого унизить. И нет правды в делах его. Истребив за разврат Содом и Гоморру, Создатель спокойно взирает на то, как дочери Лота совращают отца.
  Но от слуг своих требует Господь повиновения рабского. И из страха несёт Авраам сына своего единственного Исака Богу на жертвенный костёр.
  "Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего для Меня".
  Бог не говорит о любви, Бог говорит о страхе. Ужасен лик Создателя перед созданием своим.
  А история Иакова, обманувшего дважды, разве не заслуживает порицания? Ведь обманул он и брата своего, и отца своего. Но Бог дал покровительство обманщику и даже показал дорогу в Царство своё. Лестница в небо. Всегда есть тот, кто стоит выше, и всегда есть тот, кто стоит ниже. Вечная Иерархия.
  А Сын Божий, в которого верил я, говорит ученику своему, когда тот просит отпустить его похоронить отца: "иди за Мной, и предоставь мертвецам погребать своих мертвецов".
  И я не смог похоронить свою маму. Именем Христа запретил мне это отец Ансельм. Её прах был уничтожен. Остатки костра разбросаны и втоптаны в грязь и снег. Ибо "Он очистит пол свой и соберёт пшеницу свою в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым". Мама оказалась соломой. И те девять прокажённых - солома. И не мир и любовь принёс Господь на землю, но меч. "Ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её".
  Меня он уже разделил с матерью моей...
  ***
  Анри отбросил кисточку, которой старательно выводил на шёлке буквы. Он посмотрел на слова, криво усмехнулся и поднёс к шёлку сальную свечу. Ткань вспыхнула и сгорела, обжигая пальцы задумавшегося Анри. Он постоял немного, а потом порывисто схватил со стола ещё один кусок шёлка.
  
  ***
  Прошлое не отпускает меня. Невысказанные слова так и останутся невысказанными, если их не начертать. Я не могу молчать, но и говорить я тоже не могу. Я должен сжигать свои мысли. И каждый раз огонь поглощает мои раздумья. Мой учитель, отец Ансельм, не одобрит их. Я люблю его и ненавижу, так же как люблю и ненавижу создателя неба и земли, своего создателя.
  Мне кажется, что я могу большее, чем мне позволено. Я обладаю даром более великим, чем дар короткой человеческой жизни. Я, Анри Жерфо, осквернил Святое Писание своими мыслями и сомнениями. Возможно, злой бес не сгорел вместе с моей мамой, а поселился во мне. И печать молчания на губах моих.
  Мне безумно больно, что в Вульгате я нашёл такой смысл. И огненный меч разрушил мои детские грёзы. Белые от муки лица Христа и ангелов утратили ореол света. Их нимбы потухли и превратились в перья и металл. Они тоже оказались куклами. На меня суровыми очами взирали истинные боги.
  Боги, вы сами делаете из людей марионеток, а потом, недовольные делом рук своих, истребляете их. Еллоим, Саваоф, Иегова, Адонай. Ваши имена разбросаны по Вульгате, и не всякий способен увидеть связь между "И вот Адам стал как один из Нас" и разными именами якобы одного бога в священных книгах. Боги, в ваших руках сила. В ваших руках власть. Я хочу знать, кто вы? Я хочу быть такими, как вы! Я не кукла! Слышите, я не кукла! Моё имя Анри Жерфо! Мои мама и папа умерли, как куклы, но я другой. Может, отец Ансельм как-то узнал об этом? Как-то прозрел?
  Мой учитель немногословен. Он говорит: читай святые писания и познаешь. Но ни разу не посмел я заговорить с ним о том, что познал. Я читал не только Вульгату, но и толкования святых отцов церкви. Неужели все они слепы? Они говорят о любви и мудрости Бога. Но не увидел я в святых книгах ни мудрости, ни любви. Только страх.
  Почему я должен быть рабом божьим? Почему, вкусив от древа познания добра и зла, не могу познать жизни вечной?
  
  ***
  Анри перестал писать и прислушался. Ему показалось, что скрипнула дверь дома при церкви, дома отца Ансельма, где Анри Жерфо постигал науки пять лет. Юноша судорожно поджёг шёлк над пламенем свечи. Только ткань догорела, как в комнату вошёл отец Ансельм.
  - Ты что-то жёг? Почему так воняет гарью?
  - Из печи выпало полено. Угольки от него подожгли солому, - сказал Анри, пытаясь унять тяжёлое дыхание.
  - Мне кажется, это не горелая солома, а что-то другое.
  - Это солома, святой отец, - Анри тёмными взглядом смотрел в голубые глаза епископа, и его лицо было безмятежным и спокойным, будто он только что проснулся.
  - Возьми свой пергамент и пиши, - отец Ансельм устало сел на низкую скамью и положил на стол перед собой толстую книгу.
  Пять лет Анри заточён в стенах одной комнаты. Все эти годы изучает он Святое Писание, риторику, диалектику, арифметику, рисование. В стенах этой комнаты Анри ест, пьёт и учится. Недолгие прогулки к воскресной мессе - глотки долгожданного свежего воздуха.
  - Затворничество - путь к престолу Божию, - так говорит отец Ансельм.
  Совсем недавно епископ стал приносить книги по геометрии и астрономии.
  - Пиши. Земля - шар, и находится она в центре вселенной. Внутри неё - ад для грешников. Вокруг Земли обращаются сферы, приводимые в движение ангелами. К этим сферам - небесам - прикреплены светила. За сферой планет расположена сфера неподвижных звёзд - небесная твердь, за которой в свою очередь расположен "перводвигатель". Ещё дальше находится жилище блаженных душ - эмпирей. Это "царство небесное" - обитель Бога и его служителей.
  Гусиное перо скрипело в руке Анри. Чернила на спирту высыхали моментально. Но Анри знал, что, посмотрев на записанное им, отец Ансельм останется доволен. За пять лет заточения его ученик научился писать идеально. Хороший церковный писец получится из него.
  - Теперь из геометрии, - епископ посмотрел на Анри.
  Тот отложил один пергамент в сторону и взял другой.
  - От всякой точки до всякой точки можно провести прямую. Ограниченную прямую можно непрерывно продолжать по прямой. Из всякого центра всяким раствором может быть описан круг. Все прямые углы равны между собой. Если прямая, пересекающая две прямые, образует внутренние односторонние углы, меньшие двух прямых, то, продолженные неограниченно, эти две прямые встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых. Записал?
  Анри кивнул и подумал: "А так ли в действительности устроены Земля и Небеса, как говорит отец Ансельм? Возможно, это такая же ложь, как любовь Бога к человеку?"
  - Ты хотел что-то спросить, мальчик мой? - отец Ансельм пристально смотрел на ученика. Анри быстро опустил глаза в покрытый соломой пол.
  - Нет, святой отец. Ничего.
  - Хорошо. Выучи на завтра написанное. Завтра я дам тебе ключи от библиотеки.
  Анри чуть не подпрыгнул на лавке, на которой сидел. Ключи от библиотеки? Ключи от библиотеки! Это значит, его затворничеству пришёл конец! С завтрашнего дня Анри сможет свободно передвигаться по дому отца Ансельма.
  - Я могу выучить назавтра ещё из геометрии, - восторженно выпалил Анри.
  - Твоё усердие похвально. Но сможешь ли ты запомнить и слово в слово ответить мне завтра?
  - Смогу, святой отец.
  Отец Ансельм улыбнулся и перевернул страницу книги своей.
  - Пиши. Точка есть то, что не имеет частей. Линия - длина без ширины. Края же линии - точки. Прямая линия есть та, которая равно лежит на всех её точках. Поверхность есть то, что имеет лишь длину и ширину. Края же поверхности линии. Плоская поверхность есть та, которая равно лежит на всех своих линиях, - отец Ансельм захлопнул книгу. - На сегодня довольно.
  Когда епископ ушёл, Анри снова взял шёлк, на котором ему полагалось лишь рисовать наброски ликов святых, и стал чертить линии и точки. Отец Ансельм никогда не просил его делать это. Он требовал от своего ученика лишь запоминания, но не понимания того, чему он учит. "Мир мудрости постигай через знания мудрых", - повторял отец Ансельм, пока Анри не понял, что лишние вопросы неуместны и их не следует задавать. Бог, создатель неба и земли, любит молчаливых.
  
  26
  Если какая-то дверь постоянно заперта, то рано или поздно её оставят открытой. И лучше в такую дверь не входить...
  
  ***
  В этом доме всегда слышен вой ветра в печных трубах. И в нём почти всегда холодно, даже летом. И полутьма даже днём. Свет просачивается сквозь цветные витражи и пятнами ложится на стены, на пол и скудную мебель. И по дому бродит гулкое эхо. Особенно отчётливо оно слышно ночью. Будто в доме шепчутся чьи-то голоса. Отец Ансельм рассказывал, что купил этот дом у вдовы. У вдовы знатного человека, кажется, графа.
  После пятилетнего заточения в комнате возле подвала Анри было разрешено посещать библиотеку. Там он обнаружил, что, в общем-то, дом не такой уж и большой. На первом этаже - просторный пустой зал с тремя дверями. Одна вела на улицу, другая в подвал и третья в комнату, где и жил Анри. Если подняться по деревянной, очень скрипучей, лестнице на второй этаж, то опять же открывался просторный зал - библиотека, с одной боковой дверью - входом в комнату отца Ансельма. Впрочем, эта дверь, в отличие от дверей первого этажа, оставалась постоянно запертой.
  Но десятилетнему Анри дом казался настоящим монстром, живым, дышащим, даже... Способным проникать в человеческие мысли! По воскресеньям, крепко держа за руку святого отца Ансельма, Анри проходил через пустой зал первого этажа, опасливо поглядывая в сторону лестницы.
  - Святой отец, на том этаже живут привидения? - спрашивал инквизитора Анри.
  - Кто? - на всегда безмятежном лице инквизитора, отца Ансельма, появилось выражение крайней растерянности.
  - Привидения! Я слышу, как ночью они ходят по лестнице вверх и вниз и что-то бормочут.
  - Бормочут? Это, наверное, мой слуга забывает захлопнуть окна в библиотеке. Это ветер, мой мальчик.
  - А голоса?
  - Ветер часто бывает похож на голоса. И главное - понимаешь, в этом доме не может быть ни привидений, ни духов. Потому что здесь живу я, - отец Ансельм присел на корточки возле Анри. - Ничто злое не тронет тебя в этом доме, мой мальчик.
  И Анри кивнул, потому что никогда не спорил с отцом Ансельмом. Каждую ночь он продолжал слышать голоса и шорохи, и ещё какие-то непонятные звуки. А когда инквизитор позволил узнику выйти из заточения, Анри наконец узнал, что окна в библиотеке никогда не открывались.
  Запахи!.. Сырость, пыль, плесень и... Отвратительный мышиный смрад бил в нос всякому входящему. Впрочем, если посидеть в библиотеке всего часа два, то запахи исчезали, но зато голова становилась тяжёлой, и хотелось спать.
  Однако Анри полюбил библиотеку. Он думал:
  "Открывая дверь в библиотеку, каждый раз попадаю словно в другой мир. Он настолько необычен и причудлив, что у меня даже появилось желание не покидать библиотеку никогда... Какие книги! Дистихи Катана, басни Авиана и Эзопа, жизни не хватит!.. А сочинения Плавта, Теренция, Цицерона, Вергилия, Горация, Лукана... Задохнуться можно! Стаций, Ювенал... А это отдельная когорта. Здесь он выстроил романы Римской империи. Что тут? А, "Дафнис и Хлоя" Лонга, "Эфиопика" Гелиодора, "Левкиппа и Клитофонт" Ахилла Татия. Когда я всё это осилю? А ещё меня ждут фолианты по христианской ареталогии".
  Но более всего Анри захватили книги о путешествиях. Вдохновлённый поэтическими описаниями плаваний по рекам Мозелю и Рейну поэта Авсония, Анри Жерфо с жадностью стал искать другие подобные книги. И оказалось, что в библиотеке отца Ансельма этого добра предостаточно! Анри узнавал о путешествиях Святого Бернарда - покровителя Ирландии, великого морехода. "Вот бы и мне пережить всё это!" - тихо восхищённо восклицал Анри, читая, как Святой путешественник высадился однажды на таинственном острове, который начал двигаться, как только Бернард разжёг на нём огонь. Оказалось, что остров этот - гигантский кит Яскониус!
   Анри представлял себя на месте Святого Бернарда, воображал, как он укрощает кита, а потом плывёт к земле духов-птиц.
  А ещё очень хотелось вместе с братьями Вивальди добраться до Индии на корабле, обогнув Африку с юга. Правда, Анри смутно представлял, что такое Африка, так же как и Европа, пока ему однажды в книге не попалась географическая карта. Анри поразило обилие незнакомых символов, линий, контуров, названий, и он решился нарушить обычное смиренное молчание.
  - Отец Ансельм, что это? - собравшись с духом, но несколько смущённо, спросил Анри инквизитора, показывая ему карту.
  Анри не любил приставать к епископу с расспросами, потому что после каждого вопроса отец Ансельм смотрел строго и значительно, взгляд его как бы говорил: ты позволяешь себе лишнее. Но на этот раз Анри зашёл в тупик и совершенно не мог понять, что он видит. Каких-либо пояснений к незнакомой то ли картине, то ли таблице не было. Только разноцветные, с надписями, фрагменты изображения: Внутреннее море, Кантабрийское море, Царство Франция, Эвский...
  - Похвально, Анри. Ты нашёл карту Европы, - пояснил отец Ансельм, похоже, совершенно не разозлившись на своего ученика за излишнюю любознательность.
  - А для чего она?
  - Ты уже наверняка читал о путешествиях?
  - Я читал о Святом Бернарде и о нашествии норманнов, об Африке и Индии...
  - Это географическая карта. На ней обозначены страны, только уменьшенные. Словно геометрические чертежи континентов. Здесь ты сможешь увидеть как бы Индию, как бы Африку, - отец Ансельм ткнул пальцем сначала в один материк, затем в другой. - Вот государство Германское, а вот наша с тобой родина, государство Французское, - инквизитор продолжал увлечённо водить по карте пальцем. Анри горящими глазами следил за рукой отца Ансельма. - А вот и великий город Париж.
  - А что нарисовано синим цветом? Вода?
  - Да. Моря и океан. Балтийское море, Германское, Атлантический океан, он омывает берега и Европы, и Африки.
  - А кто же нарисовал эту карту? - с неосознанным страхом спросил Анри. И вспомнились ему корабли в порту Фекампа. Громадные, размером с хороший господский дом, а некоторые как два таких дома.
  Вместо ответа отец Ансельм взял небольшую лестницу и приставил её к одному из ярусов деревянных полок, на которых стояли книги. Инквизитор осторожно взял в руки пыльную книгу.
  - Анри, прими, тяжёл для меня стал этот труд, - отец Ансельм дождался, когда воспитанник одолел ступени лестницы, и протянул книгу Анри. - И читай. Эта книга о кораблях и о том, куда и зачем они плывут.
  - А вы когда-нибудь были на корабле? - Анри восхищённо крутил книгу в руках, забыв, что стоит на одной ноге и на приличной высоте.
  - Эй, спускайся! Долг мой служить Господу на Земле, мальчик мой. В этом мире у каждого человека своё предназначение. Кто-то шьёт одежду и сапоги, кто-то перевозит из деревни в город товары, кто-то эти же товары доставляет по морю на кораблях в другие страны. В этой библиотеке я собрал книги по самым разнообразным делам человеческим. Много полезных книг. И все они написаны на языке посвящённых.
  - Я могу брать здесь любую книгу?
  - Любую, мой мальчик...
  
  ***
  С того момента, как Анри стала доступна библиотека, мало что изменилось в его жизни. Он по-прежнему учил геометрию и астрономию, и всё новые труды святых отцов католической церкви. Через некоторое время Анри понял, что так же, как и раньше, находится в заточении, только теперь его клетка стала чуть просторней. Но отныне рядом с ним были книги о неведомых землях. Раньше Анри смутно представлял себе, что там, за пределами Фекампа. Он, конечно, знал, что мир громаден, но только теперь, увидев карты, смог представить себе этот мир.
  "На юге Китая живут ужи и превеликие змеи, - Анри тут же кинулся к карте, посмотреть, где же находится Китай, и обнаружил, что это достаточно далеко от Франции. - Всякий, глядя на них, дивится, и препротивно на них смотреть. Вот они какие, толстые да жирные, иной поистине в длину десять шагов, а в обхват десять пядей; то самые большие. Спереди у головы у них две ноги, лапы нет, а есть только когти, как у сокола или как у льва. Голова превеликая, а глаза - большие булки. Пасть такая большая, что человека может проглотить. Зубы у него большие, и так они велики и крепки, нет ни человека, ни зверя, чтобы их не боялся" .
  Прочитав книгу "О разнообразии мира", Анри беспокойно спал несколько ночей. Ему всё мерещились разнообразные чудовища, создания великих, ужасных, кровожадных богов Яхве, Адонаи, Иеговы и Саваофа. И видел он, что в других странах не сжигают людей на кострах, а отдают на съедение этим жутким животным...
  
  ***
  Дверь в комнату отца Ансельма оставалась запертой постоянно. Анри даже ни разу не видел, чтобы инквизитор входил в неё или выходил. И хотя Анри понимал, что не найдёт в этой комнате ничего необычного, притягательность запертой двери оставалась непреодолимой. Юноше казалось, комната отца Ансельма могла что-то поведать о своём хозяине. Ведь за годы пребывания в мрачном, наполненном эхом голосов доме Анри так и не понял, что за человек его учитель.
  Инквизитор, сдержанный на эмоции, всегда был приветлив и вежлив со своим воспитанником. Отец Ансельм называл Анри "мой мальчик". И от этого возникало ощущение, что епископ обращается к ученику, словно к родному сыну. Возможно, инквизитору было одиноко, и он окружил заботой Анри только затем, чтобы не оставаться наедине со своими думами? Во всяком случае, Анри сытно, хотя и однообразно кормили, одевали в хорошо сшитую простую, без изысков, одежду и, главное, давали образование, о котором сын прачки и сапожника вряд ли мог даже мечтать.
  И Анри совершенно не ведал ни о происхождении, ни о судьбе отца Ансельма. Инквизитор оставался для него загадкой, разгадать которую не представлялось никакой возможности. Но однажды дверь в запертую комнату оказалась открытой...
  Анри знал, что отца Ансельма сейчас нет дома. Он мог вернуться из церкви в любую минуту, но соблазн, вездесущий, одурманивающий соблазн звал его войти. И Анри вошёл. Как он и думал, обстановка комнаты оказалась достойной священника. Грубо отёсанный стол и пара таких же стульев. Кровать, покрытая суконной тканью. На стене прибиты несколько деревянных полок, на которых, плотно прижимаясь друг к другу, стояли - возможно, с вином - бутыли. На подоконнике единственного, заложенного ставнями окна - свёрнутые в рулоны чистые пергаменты. На столе, вырываемая из мрака светом из библиотеки, лежала книга. Анри отошёл от двери, сделал несколько шагов в центр зала библиотеки и замер, прислушиваясь. Отец Ансельм мог в любой миг появиться, но соблазн увидеть, что это за книга лежит на столе учителя, был громаден. И Анри решительно схватил зажжённую свечу и, влетев в запретную комнату, с размаху плюхнулся на стул. Он лихорадочно распахнул книгу и, слушая царствовавшую в доме тишину, стал читать.
  
  ***
  "Записи Ансельма де Рэлоньи, епископа, инквизитора святой католической церкви.
  Я, Ансельм де Рэлоньи, 15 января 1300 года начинаю записи, дабы знать, насколько благодаря трудам моим пополнена казна Святой Католической Церкви. Дабы показать Его Преосвященству, насколько предан я господам моим, ниспославшим мне жизнь долгую.
  
  12 февраля 1300 года, Блуа
  Наконец-то завершился суд над господами Насержаком и Берноном. Мне пришлось потрудиться, чтобы найти людей, готовых свидетельствовать против этих господ. Мой вклад в церковную казну составил 5 тысяч ливров и 200 экю.
  
  5 июля 1301года, Этамп
  Завершился суд над мадам Гренуаль. Сумма весьма значительна - 15 тысяч ливров и 1000 экю".
  Анри пролистал несколько страниц, прежде чем начал понимать, о чём пишет отец Ансельм. Одна половина книги - записи с указанием года и города, либо деревни, где проходили суды инквизиции. Другая - пуста. В ней отец Ансельм не успел ещё ничего написать. Анри вчитывался в названия городов, припоминая, что видел эти названия на карте, в имена осуждённых людей и в суммы денег, которые остались, вероятно, после их казни. Неожиданно Анри побледнел и отбросил книгу в сторону. Некоторое время он сидел, не отрываясь смотря на приоткрытую дверь, а затем стал быстро перелистывать страницы. 1340 год, 1343, 1345... Да где же ты, проклятый! Вот, "1350 год, Фекамп. Это самый удачный суд за всё то время, что я верно служу Господу моему. О, господин Ноайль мог всё решить добрым путём, но он пожалел для церкви такую малую для него сумму - всего 10 тысяч ливров. Хотя господин Ноайль уверял меня, что такое пожертвование разорит его, но после того как костёр его остыл, в руках Господних оказалось 50 тысяч ливров и 20 тысяч экю. Я благодарен Варлиз Жерфо. Святая Католическая Церковь не забудет этой жертвы..."
  Там было написано что-то ещё, но Анри уже не смог читать. Он вдруг прозрел, как прозрел, когда постиг истинную суть Вульгаты. "Ибо учил их, как власть имеющий" .
  - Мой мальчик? - удивлённый возглас отца Ансельма заставил Анри оторвать взгляд от расплывающихся букв.
  Он посмотрел на инквизитора. Палача, отправившего его самого любимого человека в очищающее пламя. Кровавый закат вспыхнул вновь. Но теперь он горел ярче. И голова задушенной из милосердия мамы склонилась набок.
  - Это ты убил её! - что есть силы закричал Анри. - Это ты отправил её на смерть из-за кучки жалких монет! Монет её господина!
  - Разве ты не знаешь, что нехорошо входить в запертые двери, что не следует знать то, что тебе знать не следует. Зачем тебе моя тайна?
  - Вам нужно было хранить свою тайну в вашей мерзкой голове! - расхохотался Анри. - Видите, теперь я знаю её. И я вновь спрашиваю вас - зачем вы убили мою маму?
  - Ты читал записи, - отец Ансельм спокойно прошёл мимо подскочившего со стула Анри и так же спокойно сел на другой стул. - Ты знаешь зачем.
  - Из-за денег?
  - Из-за денег.
  - Но её жизнь, она была дороже этих денег! - воскликнул Анри, смотря в спокойные и ясные, как летнее небо, глаза инквизитора.
  Монстр. Отец Ансельм монстр. И в его доме теперь вечно звучат голоса отправленных на казнь людей.
  - Это только для тебя, мой мальчик. Ты ещё слишком молод для того, чтобы понять, что есть на свете вещи дороже самого дорогого человека.
  - Какие? Благосклонность Господа?! - Анри навис над отцом Ансельмом, как судья, готовый огласить свой безоговорочный приговор. - Жестокого, убивающего, требующего жертв господа!
  - Нет, - инквизитор снисходительно улыбнулся. - Господа, дарующего избранным, своим верным слугам долгую, очень долгую жизнь. "Всей же жизни Адамовой было девятьсот тридцать лет".
  - Слуги вашего Господа творят беззакония и жестокости по всей земле. И так было с начала времён.
  - Мальчик мой, что ты хочешь от меня? - спросил отец Ансельм. - Чтобы я просил у тебя прощения за поступок, совершённый во имя Господне?
  - Она была невиновна, моя мама. Понимаете?! Вы сожгли её только потому, что вам нужны были деньги господина Ноайля. Ведь на месте моей мамы могла оказаться любая другая женщина?
  - Любая, - кивнул отец Ансельм всё с той же улыбкой.
  - Но зачем? Разве вам было недостаточно смерти самого господина Ноайля?
  - Ты разве не помнишь, с чего всё началось? Твоя мама бросила вызов церкви. И бросила так удачно... Я долгое время не мог никак подобраться к ливрам и экю господина Ноайля, а твоя мама стала подарком небес. Спрашиваешь, зачем я казнил её? А разве мог я поступить по-другому? Сотни людей на площади видели её, сотни людей слышали её проклятия нам, тем, кто вершит судьбы людей. Если бы я оставил её в живых, разве не поселилось бы сомнение в душах их? И сомнение бы это породило протест. Я и подобные мне не можем допустить протеста.
  - Потому что люди перестанут вам верить?
  - Люди перестанут нам подчиняться. Вот почему твоя мама была обречена. Она сама обрекла себя.
  - У неё помутился рассудок. Она просто сошла с ума! А я? Зачем вам нужен я?
  - Я уже ответил тебе на этот вопрос, мой мальчик. Я думаю, из тебя получится достойный служитель Господа.
  - Я никогда не буду служить вашему Господу! Кровопийце, наслаждающемуся благовониями от сжигания живой плоти! Я ухожу от вас и более не вернусь, - размазывая ладонью по лицу всё ещё текущие слёзы, Анри бросился к приоткрытой двери.
  - Не забудь взять с собой тёплые вещи, уже осень, - крикнул ему вслед отец Ансельм. Анри остановился и изумлённо посмотрел на инквизитора. - Да, и ещё, я буду ждать твоего возвращения.
  - Я никогда не вернусь к вам, - ответил Анри.
  - Вернёшься, мой мальчик, тебя пригонит ко мне твоя собственная жажда власти. Да, мой мальчик, ты избранный. Тебе дарована сила.
  - Я - человек! - что есть силы заорал Анри. - Я не марионетка вашего Господа!
  - Пока ты человек, - вздохнул отец Ансельм. - Пока ещё марионетка. Но я буду ждать, когда ты поймёшь, что путь к желанной тобой власти лежит через этот дом. Через меня. Что только церковь и священный сан может даровать тебе её. Ты вернёшься, а я буду ждать.
  - Никогда! Будьте вы прокляты!
  И деревянная дверь, скрипнув, захлопнулась за спиной Анри.
  
  27
  - Ты кто такой? И какого чёрта тебе здесь надо? - спросил по пояс обнажённый в рваных, натянутых на голое выпирающее пузо, штанах дядька, вращая бешено хмельными глазами.
  - Я хочу к вам на корабль, - тихо ответил Анри.
  - Чего?! Чего ты там бормочешь?
  - Хочу на корабль юнгой! - выкрикнул Анри.
  - Чего ты орёшь? Я не глухой! Это, может, твоя бабка - уродка глухая, а я не глухой.
  Анри с отвращением смотрел на стоящего перед ним на палубе, покачивающегося из стороны в сторону, громко икающего мужчину лет пятидесяти. Мерзкий мешок с салом! Анри с тоской посмотрел на висящие на снастях паруса единственной на корабле мачты. Похоже, и отсюда его выгонят. Вышвырнут, как лишнего слепого щенка, даже не потрудившись утопить. В эти дни в порту Фекампа готовились к отправке пять кораблей. И ни на одном не нужен юнга. А шестой торговый корабль, тот самый, на котором встретил Анри пузатого грубияна, затесался между двумя пополняющими запасы провизии галерами.
  - И всё-таки, кто ты к чёрту такой? - дядька опять икнул, и его изрядно повело в сторону. Одна нога запнулась за другую, и дядька чуть с размаху не припечатался распухшим носом к палубе.
  - Я учился у епископа...
  - Епископ!!! - заорал дядька. - Братцы, айда сюда! К нам пришёл епископ! Ща грехи отпускать будет! Ей Вы! Морские дохлые устрицы! К вам не чёрт знает кто пришёл, а сам епископ!
  Откуда-то из внутренностей корабля стали высовываться сонные рожи. Следом за ними появились соответствующие рожам помятые тела.
  - Штурман, ты чего горланишь? - спросил вышедший из каюты капитана худой недовольный человек, одетый опрятнее и чище всех остальных. Человек брезгливо оглядел пузатого и раздражённо рявкнул: - Опять пьяный?! Ты идиот?! Мы сегодня выходим в море, а ты пьяный!
  - А мне плевать! Я всегда пьяный!
  - Ты кто такой? - обратился худой опрятный человек к Анри.
  - Я не епископ. Я Анри. Пришёл наниматься юнгой, - Анри стало очень неуютно под пристальным взглядом, вероятно, капитана этого корабля. Сейчас и этот прогонит...
  - Опыт есть? - спросил "капитан".
  - Опыт чего?
  - В море ходил когда?
  - Нет. Я...
  - Почему вдруг решил?
  - Мне больше некуда идти.
  - Ты беглый?
  - Что вы, нет! - Анри испуганно посмотрел на "капитана". Ещё не хватало, чтобы его приняли за беглого разбойника!
  - Фол, проводи его к камбузу. Пусть рыбу чистит. А то со вчерашней пьянки все жрать хотят. И сволочь Эйл уже, похоже, приложился к бутылке, как и ты, гнида, еле на ногах стоит! - "капитан" посмотрел на штурмана строго и подозрительно. - Мешки и бочки погрузили?
  - Ещё вчера, - пузатый трезвел на глазах.
  - Отплываем, - рявкнул худой и, хлопнув дверью, скрылся в каюте.
  - Это капитан? - неуверенно спросил Анри.
  - Капитан? - проворчал боцман Фол. - Да, это капитан Перш, убей его молния! А ты чего встал? Шуруй к камбузу. Рыба сама не почистится!
  
  ***
  25 октября 1355 года
  "Я на "Нинье" уже десять дней. Наш путь лежит через воды Атлантики и Кантабрии в большой город Ванн. Я никогда ещё не видел больших городов.
  С того дня, как я ступил на борт торгового корабля "Нинья", у меня появилось странное ощущение - будто бы из одного человека я превратился в десятерых проворных малых.
  - Епископ, вымой!
  - Епископ, почисть!
  - Епископ, держи канат!
  "Епископ" - это меня теперь так называют. Все. Дурацкая шутка штурмана Фола. И моё новое прозвище. У меня никогда раньше не было прозвищ. А впрочем, что у меня раньше было? Моя келья и библиотека. И где-то там далеко, в смутном прошлом дом, где я жил с мамой и папой. Где-то далеко... А ведь я нигде не был, кроме Фекампа.
  Теперь же со всех сторон вода. Солёно-горькая, обжигающая язык и губы. И берег едва видно. Я испугался: а вдруг однажды мы вообще потеряем землю? Штурман Фол говорит, что если корабль унесёт в открытое море, он может навсегда затеряться в синей бездне.
  Мы в пути уже десять дней, и мой страх исчезает. Теперь я юнга, как и хотел. Теперь я делаю на корабле самую чёрную работу. Не уверен, что именно к этому я стремился, но не мне выбирать. Каждый вечер я падаю от усталости.
  Понемногу начинаю понимать, как матросы управляются с кораблём. Сейчас мы идём на попутном ветре. Я почти ни с кем не разговариваю. Почти для всех на "Нинье" я - чужак, просто тень. У матросов свои разговоры: о товаре, о девках, оставшихся в Фекампе. Отвратительные, нудные разговоры.
  И только Фол, жирный старина штурман, показавшийся мне вначале таким неприятным, принимает живое во мне участие.
  - Знаешь, малец, - говорит он, бывало, изрядно выпив, - я всегда мечтал о семье, о сыне. Да видно, Бог не дал. Моя жизнь здесь, на этом корабле. И все дни, и все ночи... Знаешь, я даже на берег совсем не схожу. Чего там делать, черти морские? Шлюхи! Брюхатые, безобразные мегеры будут лапать мой кошелёк! А я стар. И, сожри меня чудовища морские, ты даже не представляешь, насколько стар!
  Так часто говорит Фол, валяясь на тюке сена в почётном углу каюты для матросов, его законном крошечном поместье.
  Когда штурман начинает расспрашивать меня о прошлом, я молчу. Не хочу вспоминать.
  Иногда ночами мне снится святой отец Ансельм. Он назидательно качает головой и спрашивает:
  - Когда ты вернёшься, мой мальчик? Я жду твоего возвращения..."
  
  Анри скрутил пергамент и засунул его в свой заплечный мешок. Теперь он не сжигал записанное. Как хорошо, что прихватил с собой из дома отца Ансельма пергамент и штихель. Пергамента, правда, мало, но Анри старался писать мелко и только тогда, когда ему становилось невыносимо. Он писал в те редкие минуты отдыха, когда Фол спал и не донимал его разговорами.
  
  15 ноября 1355 года
  "Шторм закончился. И наш корабль цел. И наша мачта цела. И все живы. Никого не смыло за борт. Мы в море уже больше месяца. Я хочу записать всё, что было до, во время и после шторма. Мне казалось, я и все на "Нинье" всего в шаге от смерти. И я хотел бы, чтобы эти воспоминания остались со мной навсегда.
  Вечером 11 ноября 1355 года чистое без облаков ярко-бордовое небо окрасило в алый цвет паруса на "Нинье".
  Фол недовольно смотрел на небо, морщил ещё более красный от заката нос, втягивал ноздрями морской воздух.
  - Ветер усиливается, - наконец изрёк штурман тревожащую его мысль. - Эй вы, сонные мухи! Убирайте паруса! Думаю, - сказал он мне, - не успеет отзвенеть пара склянок, как морские мужи обрушат на нас всю свою злость. Чем мы прогневали их?
  Но не успели отзвенеть одни склянки, как ветер взболтал океан и огромные волны стали подбрасывать наш неф, словно лёгкую щепку. "Нинью" уносило в зелёно-синюю бездну. Смешалось всё: небо, вода, ужас. Я не слышал голос штурмана, что-то отчаянно вопящего матросам. Я видел только его широко открытый рот и изо всех сил вцеплялся в канат. Налетающие волны пытались содрать меня с корабля, утащить за собой. Я был так беспомощен, так ничтожен! Жалкий червяк против гнева стихии! Наверное, вода уже заливает трюм. Мы не выдержим атаки ветра и громадных волн. Страх поглотил меня пастью неведомого морского чудовища, и в отчаянии я кричал небесам слова молитвы. Я взывал к богам, которых сам проклял. Я ненавидел себя за беспомощность...
  Не знаю, сколько прошло времени. Казалось, шторм беснуется целую вечность. Сил держаться не осталось. И тогда на смену отчаянию пришла злость. Я вдруг почувствовал, как гнев стихии проникает в меня, пропитывает всё моё существо, я обратился к разъярённому океану и неожиданно почувствовал, что я и он - единое целое. Мой гнев возрастал с каждым ударом новой волны. Я ненавидел людишек, плывущих на трещащей деревяшке, возомнивших себе, что они могут покорять морские пучины. И тут внутри меня всё будто замерло. Я перестал ощущать себя человеком. Я был океаном, я был ветром, я был волнами. Маленький ничтожный Анри притаился где-то в самом тёмном углу моей души. И этот маленький Анри взывал к Анри большому: "Спаси! Я, мы все хотим жить!" И услышав этот отчаянный крик, я, великий океан, сжалился и отогнал ветер, и усмирил волны...
  Минула ночь. Я с удивлением обнаружил, что светило уже не окрашивает небо в цвет крови. Оно всходило над водой и освещало небо ровным золотым светом. Перистые облака разнообразной причудливой формы медленно двигались и исчезали в туманном горизонте.
  - Господи, благодарю тебя! - с совершенно счастливым выражением на мясистом лице ко мне кинулся с широкими объятиями штурман Фол. - Анри, мы спасены! Господь спас наши грешные души и тела! Мы все целы. И "Нинья" цела. И мачта цела! Эй, вы, зачуханные псы, поднимайте паруса! Нам нужно идти против ветра, нам нужно вернуться к земле.
  Штурман выхватил из-за пояса небольшой нож, подскочил к мачте и стал усердно царапать её с той стороны, с которой, он надеялся, в ближайшее время подует ветер. Он царапал и шептал:
  - Господи, благодарю... Господи, благодарю.
  А я стоял и чувствовал себя как-то странно, будто бы во сне. Во мне всё ещё бурлил океан. Уже не так, как прежде, уже тише. Океан сжимался во мне, занимая место маленького ничтожного Анри. Я вновь становился человеком.
  
  ***
  Когда, некоторое время спустя, я подошёл к штурману, Фол тревожно смотрел на запад.
  - Земля должна быть там. Нас сносило в открытый океан всю ночь. Насколько далеко нас унесло?
  - А что там, по ту сторону океана? - с замирающим сердцем спросил я.
  - Этого никто не знает, убей меня молния! - воскликнул Фол. - Но если мы не вернёмся к земле, то рано или поздно на нас нападут морские девы и сожрут, а их мужья, чтобы помочь им, снова натравят стихию.
  - Шторм наслали мужья морских дев? - спросил я. - А кто это морские девы и их мужья? Я таких никогда не видел.
  - Да что ты вообще мог видеть? - удивился штурман. - Ты и море-то видел одним глазом, и то слепым. А морские девы - они настоящие. Это такие полубабы-полурыбы. И они настоящие морские демоны. И пожрать они любят - дай боже. И жрут они в основном человечину. Живьём. Обычно они ловят и усыпляют свою жертву чудным пением, а потом раздирают её на мелкие кусочки острыми зелёными зубками. Они мерзкие твари, - стал говорить Фол почему-то шёпотом. - Но ещё более страшны их мужья - морские мужи, главный из которых морской царь. У них такие длиннющие волосы и бороды, здоровенные зелёные клыки, и все они - глубокие старцы. Они суровые и если проголодаются, то могут проглотить собственных детей. Именно морские мужи и насылают штормы, поднимают бури и разбивают корабли, если кто-то посмеет обидеть их жён. А бывает, бьют и уводят далеко в море они корабли, чтоб их жёнам было что поесть!
  - А вы когда-нибудь видели морских дев и их мужей? - спросил я. Честно говоря, после того, что я пережил и ощутил, мне мало верилось в эти легенды.
  - Я - нет, - штурман зашептал ещё тише, так, что я с трудом различал слова. - А вот капитан Перш, подавись он рыбиной, говорят, видел. И что-то у него даже было с одной из этих рыбобаб.
  - Как что-то было? - расхохотался я. Похоже, штурман явно не в себе. - Вы же говорили, что они едят тех, кого поймают.
  - Едят да не всех! - злорадно оскалился Фол. - Бывает, понравится какой рыбобабе человечий мужик, так она его так охмурит, так обласкает, м-м-м... - штурман мечтательно закатил глаза к голубым небесам. - Ни одна шлюха портовая такого не умеет. Они ведь это, бабы морские, красивые очень. У них сиськи круглые такие, мягкие, сочные. Не то что у этих сморщенных кошёлок! И деньги они не берут. Если дают, то даром.
  - А как же рыбий хвост? - спросил я, совершенно развеселившись.
  - При чём здесь хвост? - вытаращил на меня бычьи глаза Фол. - Главное, чтобы дырка была! В которую сувать надо. Ты суёшь, а она тебя нежными ручками поглаживает, шёлковыми волосами обтирает...
  - А волоса у неё где?
  - На жопе!
  - Так у неё же нет жопы, там же чешуя.
  - Да ну зачем мне чешуя. В бабе что главное - дырка узкая и нежность. А волоса у неё, как и у нас, на голове. Длинные такие красивые волоса.
  - Вы говорите так, будто сами пробовали.
  - Не... Не пробовал. Да и не хочу, знаешь ли. Сначала морская дева тебя вые..., а потом сожрёт. Мало удовольствия.
  - Но вы же сами говорили, что капитан Перш...
  - Да чёрт его знает, может, брешет этот Перш. Его не поймёшь. В общем, малец, ты не думай об этом всерьёз. Это я тебе так рассказал. Ты спросил - я рассказал. Нам сейчас главное до земли добраться...
  
  28
  Предлагается - всем спирту выпить?
  Чтоб сподручней было убивать?
  Я, понятное дело, выпью.
  А потом - за борт спрыгну...
  Извините, мою мать...
  Андрей Е Бондаренко (из интернета)
  
  ***
  Четыре дня "Нинья" шла курсом норд-вест, а на пятые сутки ветер, словно повинуясь просьбам штурмана Фола, подул с востока. На корабле сразу повеселели. На седьмой день вперёдсмотрящий зычно и надрывно проорал: "Земля на горизонте!"
  Всматриваясь в рассветную ясную даль, Анри Жерфо видел, что там, у горизонта, видна не только земля...
  Громадное двухмачтовое судно, гордо неся латинские паруса, шло навстречу "Нинье".
  - Галера, - сплюнул на палубу Фол. - Вот только чья она? - штурман, морщась, присматривался к приближающемуся кораблю.
  А громадина всё росла и росла. Анри стоял и прикидывал в уме, сколько таких кораблей, как "Нинья", могли поместиться в такую вот галеру, два или три? Но его размышления прервал вопль штурмана:
  - Поворачивай, черти меня раздери!
  - Кто это? - испуганно спросил Анри Фола.
  - Пираты!
  
  ***
  Всё смешалось, будто в абсурдном сне...
  - На абордаж! Выбрасывайте крючья!
  Палуба в крови. Кажется, что вся "Нинья" залита кровью. Мощные топоры и короткие сабли легко разрубают человеческую плоть. Когда свирепый, совершенно обезумевший от запаха свежей крови мужик замахнулся на Анри топором, тот завизжал, как издыхающая собака:
  - Пощадите, не убивайте!
  И рухнул с размаху на колени.
  Мужик на мгновение замер, помахивая топором, словно собравшийся разделывать тушу мясник, и грузно заковылял прочь.
  
  ***
  - Неплохо, совсем неплохо, - приземистый, с вдавленной в плечи головой, странно одетый человек внимательно осматривал выживших в схватке пленников. - Товар дрянь. Разве что вино нам сгодится. Остальное ни к чёрту - порченое! Но с рабами нам повезло. Правда, братцы?!
  - Истину говоришь, капитан! - на разные голоса заорала команда.
  Если бы Анри сейчас спросили, как он попал на галеру, то юноша вряд ли бы смог ответить. Его схватили, поволокли, куда-то швырнули. Анри при падении разбил себе нос. И теперь густая кровь попадала ему в рот. Анри судорожно сглатывал её.
  - Убейте тяжелораненых, - спокойно сказал капитан пиратов, и взгляд его тёмно-карих глаз остановился на Анри. - Этого тоже убейте. Он тощ и хил, не сможет грести, - приземистый человек отвернулся.
  - Господин, - воскликнул Анри Жерфо. - Я мог бы быть вам полезен!
  - Полезен? - капитан с недоумением смотрел на грязного тощего молодого человека, осмелившегося заговорить с ним. - Чем это? - он схватил своей довольно внушительной лапищей тонкую руку Анри и поднял её вверх. - Эй, братцы, смотрите, самый могучий гребец!
  Вой и хохот ответили пиратскому капитану.
  - В самом деле, чем ты можешь мне быть полезен, месье как вас там зовут? - гогоча вместе с командой во всё горло, осведомился капитан.
  - Меня зовут Епископ, - ответил Анри и побледнел.
  - Что?! Ты, урод недобитый, засранец недорезанный, смеешь называть себя великим священным саном?
  - Прошу простить меня, - Анри старался говорить чётко и твёрдо, хотя внутри у него всё тряслось. - Моё имя Анри Жерфо. На "Нинье" меня прозвали Епископом за знание латыни...
  - Ты знаешь язык Бога? - приземистый суровый капитан прищурил глаза и внимательно вгляделся в лицо Анри. - Кто научил тебя?
  - Мой учитель, инквизитор епископ святой отец Ансельм из Фекампа.
  - Я слышал об отце Ансельме, - задумчиво проговорил капитан пиратов. - Воистину святой человек и верный служитель церкви. Так ты его ученик? Говоришь, знаешь латынь? Можешь читать священные писания?
  - Могу, - коротко ответил Анри, чувствуя, что сжавшееся в комок сердце стало работать ритмичнее и ровнее.
  - И сможешь читать и переводить нам то, что написано в книге Бога?
  - Смогу.
  - Я тоже немного знаю латынь, но полностью книгу Бога прочесть не могу, - усмехнулся капитан. - И если ты соврал мне, то я не просто убью тебя. Я убью тебя медленно, как осквернителя святого сана и Господа нашего! Ты понял меня?
  - Я понял вас, и я не лгу, - ответил Анри и неожиданно усмехнулся в ответ.
  Страх вдруг оставил Анри Жерфо. Юноша мысленно поблагодарил ненавистного ему инквизитора отца Ансельма за полученные знания. Латынь даровала ему право на жизнь... Священное право!
  
  ***
  "Нинья" горела, словно огонь, зажжённый на маяке. Трещало дерево. Пламя вскидывало жаркие руки к небу, будто моля о продлении жизни. Пламя пожирало торговый корабль и умирало вместе с ним.
  "Прошлое должно оставаться в прошлом", - подумал Анри Жерфо, смотря, как матросов с "Ниньи" усаживают на скамьи и заковывают в железо.
  
  ***
  - Запомни, юноша, пират - это звучит гордо. Нет в мире никого честнее и независимее пиратов. Уважай братьев своих - и будут уважать они тебя. Если спишь ты, а брат твой песни горланит, не смей прерывать брата - пусть поёт. Он имеет на это право. Он свободный пират, а не раб галерный! Никогда не воруй у братьев своих, ибо жесток закон вольного братства! Неумолим! Всякому, кто обокрал своего собрата, - вырвать ноздри и уши и высадить на необитаемые острова Нормандские. Чтобы подох он там, как падаль! Ежели кто убьёт собрата своего безвинно - привязать того к дереву и пусть сам виновный выберет себе палача. Всегда и во всём подчиняйся мне, Анри. Что бы я ни приказал тебе - выполняй, - капитан пиратской галеры "Восход" Грей Доблуа дружески похлопал Анри по плечу. - И у меня есть для тебя задание. Это твоё первое задание, выполнив которое, ты станешь настоящим братом! Истинным пиратом.
  
  ***
  - Чтобы вступить в наше братство, тебе надо убить, Анри, - с улыбкой сказал капитан Грей. - Только пролив кровь, ты станешь одним из нас.
  - Кого и как я должен убить? - Анри смотрел то в глаза капитану пиратов, то в глаза окруживших его напряжённо серьёзных матросов. Усмешки покинули их лица. Обряд посвящения в пираты - священен и чтим. Если юноша пройдёт его...
  - Ты отрубишь голову этой абордажной саблей одному из наших пленников, - ответил Грей.
  - Я не умею пользоваться саблей. Я никогда никому не отрубал голову. У меня может не получиться...
  - Мы все что-то когда-то делаем впервые, - философски заметил капитан. - Руби, как получится. Ты сделаешь это?
  Анри облизал горячим языком запёкшиеся от крови губы. Сейчас он смотрел в глаза своей судьбе. В этот миг он смотрел в насмешливые очи собственной смерти. Либо посвящён, либо убит. Но если Анри убьёт... А кого он должен убить?
  - Кто этот человек? - спросил Анри Жерфо.
  Грей кивнул. Двое пиратов притащили упирающегося, с кровоточащей правой рукой Фола. Штурман "Ниньи" смотрел на Анри бычьими глазами и мычал.
  - Руки уберите, вонючие устрицы! Анри, ты жив, Анри, малец, как я рад, что ты жив!
  - Этот, - спокойно сказал капитан Грей. - Я вижу, что он рад тебя видеть?
  И снова ненавистная ухмылка скривила жёсткие губы капитана пиратов. Грей достал из ножен саблю и протянул её Анри. Остро заточенный клинок засиял на солнце, он был красив торжественной смертельной красотой. Притяжение оружия. Заточенный клинок всегда вызывал у Анри страх и восхищение одновременно. Оружие - один из инструментов власти. А значит, Анри Жерфо должен научиться владеть им!
  Но Фол! Старый жирный добрый Фол! Почему именно ему нужно отрубить голову? Почему сейчас пиратский капитан не привёл кого-нибудь другого. Любого другого человека с "Ниньи" Анри убил бы с лёгкостью. Но Фол! Старина Фол, прощай! Видимо, на пути к власти необходимы жертвы. И ты, Фол, станешь первой...
  - Анри, малец, ты что? - штурман с "Ниньи" посмотрел в лицо Анри Жерфо и ужаснулся. Юнга исчезал, на его месте, морща то ли в ухмылке, то ли в оскале тонкий рот, стоял убийца. - Анри, ты не сможешь этого сделать! Мы же столько говорили с тобой, чёрт тебя дери! Я же...
  - Убей его или умри сам! - закричал Грей, и кто-то из матросов вложил капитану в руку топорик.
  Анри понял: миг настал. Он размахнулся саблей, стараясь не думать о том, что его удар может оказаться слабым, и рубанул.
  Анри удачно перерубил позвоночник, но голова Фола повисла на лоскуте из мяса и кожи, как голова недорезанного гуся.
  В детстве, когда ещё были живы мама и папа, Анри много раз видел, что бывает, если топор не очень остёр, а тот, кто режет петуха или гуся, недостаточно опытен. Много раз наблюдал, как ещё не умершая птица судорожно машет крыльями, а залитая кровью голова её болтается на лоскуте из кожи и мяса.
  Фол не гусь - он просто жертва рока, судьбы, чьё неумолимое слово вступило теперь в силу. Штурман Фол не гусь, но, распластав руки, он бился в судорогах так, как будто у него были крылья. Он был похож на птицу, полумёртвую, но ещё трепещущую, отчаянно пытающуюся взлететь.
  Кровь, фонтаном брызнув из перерубленных артерий, залила одежду и лицо Анри. Абордажная сабля выскользнула из дрожащих рук Жерфо, и он завыл так, что даже у пиратов пробежал по коже ужас. Так воет умирающий зверь, так кричит женщина, на глазах которой убивают её ребенка.
  Грей поднял кровавую саблю и одним махом отрубил штурману Фолу голову полностью. Затем он обнял за плечи воющего Анри и сказал:
  - Ты молодец, юноша. Ты прошёл наше испытание. И ты теперь мой брат. Добро пожаловать под флаг изначального и воскрешавшего.
  - Кто я теперь? - дрожа всем телом, спросил Анри Жерфо, смотря на ещё вздрагивающее тело некогда дорогого ему штурмана Фола. - Я демон? Я зверь? Я исчадие ада?
  - Ты просто человек, - добродушно улыбнулся капитан пиратов Грей.
  
  ***
  "Я, Анри Жерфо, за годы странствий по морям собрал неплохой капитал. Я не боюсь, что у меня украдут моё золото, ибо закон братства суров к ворам. Другого опасаюсь я. Случайной, нелепой смерти в бою, либо на виселице. Ибо такова участь почти каждого вольного брата.
  Когда-то я покинул святого отца Ансельма в надежде найти путь к власти и силе богов. Но теперь понял, что путь - это и есть отец Ансельм. Что приобрёл я за годы пребывания в доме инквизитора? Многое. Я получил знания, недоступные черни, я познал язык Бога. Что приобрёл я, скитаясь по морям? Горсть золотых монет. Ведь все мои накопления - всего лишь жалкая горсть, за которую не купишь нужную мне власть! Мой путь к тому, чего желаю я, лежит через святого отца Ансельма. Ведь у него и золота намного больше, и влияние в обществе неизмеримо. Инквизитор - судья грешников несовершенного мира иллюзий. И он - мой учитель. И сегодня, 3 ноября 1365 года, я принял решение продолжить обучение своё..."
  
  29
  - Я вернулся, - сказал Анри Жерфо в спину что-то сосредоточенно выводящему на пергаменте отцу Ансельму.
  - Я рад тебя видеть, - ответил инквизитор, не прерывая своего труда и не оборачиваясь на вошедшего в его комнату ученика.
  В доме инквизитора ничего не изменилось. Те же скрипы и шорохи, те же голоса и полутьма. Будто время не властно над этим местом.
  - Вы не желаете увидеть, каким я стал? - раздосадованно спросил Анри.
  Отец Ансельм положил на стол штихель и с улыбкой обернулся.
  Инквизитор тоже не изменился. Такой же беловолосый старик с юношеским лицом и выцветшими голубыми глазами. Будто время не властно над этим человеком.
  - А каким ты стал, мой мальчик? Чуть подрос в вышину, чуть зарос бородой, - отец Ансельм смотрел на Анри так, что тому казалось, будто инквизитор читает его мысли.
  - Я вернулся, - повторил Анри, чувствуя себя глупым мальчишкой, удравшим однажды из родного дома. И неважно, что теперь он - мужчина. Откуда-то изнутри, из того уголка души, из которого однажды появился некто усмиривший шторм, вдруг выглянул маленький испуганный Анри. Сгорбленная спина отца Ансельма наводила на Жерфо непонятный ужас. Но этот ужас притягивал.
  - Ты ушёл десятилетие назад в ярости и ненависти ко мне, - тихо сказал инквизитор, словно продолжая недавно прерванный разговор, - но так и не задал мне своего главного вопроса. Что ты хотел узнать, Анри?
  - Кто эти боги? - прошептал Жерфо.
  - Et ait ecce Adam factus est quasi unus ex nobis sciens bonum et malum nunc ergo ne forte mittat manum suam et sumat etiam de lingo vitae et comedat et vivat in aeternum" . Тебя смутили эти слова, мой мальчик? - с улыбкой спросил отец Ансельм.
  - Да, святой отец.
  Некоторое время инквизитор просто смотрел на Анри, затем встал и, подойдя к одной из прибитых в комнате полок, взял с неё увесистую книгу.
  - Смотри, - ткнул тонким бледным пальцем отец Ансельм в открытую им страницу.
  Искусно выполненная картинка изображала крылатый диск на шесте, оплетённом телами двух змей.
  - Это Кадуцей - жезл Гермеса - древнего бога мудрости. Возможно, ты читал о нём в книгах этой библиотеки. Две змеи - суть противоположности, вечно враждующие и вечно сосуществующие. Правое - левое, добро - зло, свет - тьма. Столкновение и противостояние. В книге Бога сказано, что человек, вкусив с древа познания, постиг это противостояние.
  - Да, - хмыкнул Анри. - Человек стал как боги, и они испугались человека!
  - Верно, - кивнул отец Ансельм. - Но ты же не знаешь ни того, что познали люди, ни отчего испугались боги. Верно?
  Анри опустил глаза в пол. Да, он не знал ответа на эти вопросы.
  - Итак, - продолжал отец Ансельм, - человек познал суть добра и зла, света и тьмы, вечно борющихся противоположностей. Но человек был ещё слишком юн, чтобы понять глубину познания своего. Позволь мне рассказать тебе одну легенду. Её не встретишь ты ни в одной книге, кроме той, что хранится в Париже, у епископа. У книги этой нет названия. И руки людей никогда не касались её, и глаза их никогда не читали изречённого в книге той. Но лишь избранные, посвящённые знают, что в книге написано.
  И рассказал отец Ансельм Анри легенду о битве светлых и тёмных королей за небо, ту самую легенду, которую через четыреста лет будет читать Анри Жерфо де Ла Россель юной испуганной девочке. Жерфо де Ла Россель будет читать и осознавать то, что стал он очень похож на учителя своего - инквизитора. Понимать, что превзошёл он отца Ансельма в своём стремлении к власти. Намного превзошёл. Отец Ансельм, где вы теперь?
  - Когда поняли тёмные короли, что познал человек истину о противостоянии их, - продолжал цитировать неведомую книгу инквизитор, - то испугались они, как бы не узнали люди и другую истину: "Создание равно создателю своему".
  - В Вульгате, - перебил учителя Анри, - сказано, что боги испугались, что человек вкусит так же от древа жизни и станет жить вечно.
  - Верно, мой мальчик, верно. Но знаешь ли ты что такое древо жизни? Чем оно является?
  - Нет, - помотал головой Анри.
  - Дело в том, что древо жизни - это и есть сам человек.
  - Как? - Анри даже подпрыгнул на скамье, на которой сидел.
  - Вот так, - рассмеялся отец Ансельм. - Имеющий уши слышать - слышит. В Вульгате ясно написано: "Адам стал как один из нас". Тайна заключается в том, что человек изначально равен богам. Но тёмные короли с момента создания человека были против такого равенства. И они не дали человеку знания о нём самом. Так плод с древа жизни остался не вкушённым.
  - Но... - рассказанное отцом Ансельмом совершенно спутало мысли Анри. - Если победили тёмные короли, означает ли это, что победило зло? И земля населилась наместниками зла - вампирами?
  - Мальчик мой, - устало улыбнулся отец Ансельм, - тёмные короли и вампиры - не есть зло. Вампиры - суть изменённая человеческая плоть. Этнохи - раса богов, пьющих кровь, потомки мудрых змей нагов. Это всё, что я знаю о богах. Тёмные короли просто часть мироздания, так же, как и светлые. Разве ночь, что каждый раз опускается на землю, является злом? Есть день, есть ночь. Есть свет, есть тьма. Есть жизнь, и есть смерть. Всё это существует независимо от человека. Не светом и тьмой определяется добро и зло, а лишь тем, что сам человек вкладывает в эти понятия. Атанаэль - великий тёмный король - разделил людей на две армии, дабы не добрались они до древа жизни, не познали своих возможностей. Ибо кто может быть уверен в том, что если люди станут как боги, то не свергнут королей с тронов? Вот ты, например, разве не мечтаешь о власти, Анри? Разве не способен ради неё на всё? - отец Ансельм посмотрел в глаза Жерфо, и тому показалось, что инквизитор знает о его преступлениях. Что увидел инквизитор в глазах ученика своего ужас предсмертный штурмана Фола. И ещё отчаяние тех, многих, зарубленных за десять лет саблей Анри. - Ты вырос, мой мальчик, но ты всё ещё ребёнок. Ты читал книгу Бога, но, не зная многого, неверно трактовал её.
  - Но светлые короли... Почему они думали по-другому?
  Отец Ансельм замолчал, потирая бледной рукой виски, затем заговорил вновь, и голос его стал гулок и глух.
  - Я не знаю. Мне ведома лишь часть истины. Никто в этом мире не постиг целого. Всё же война богов - тайна. И мы, посвящённые, избранные, знаем лишь часть её. Мы знаем то, что нам положено знать. И благодарим тёмных королей за то, что позволили они жить и плодиться на земле.
  - Избранные, посвящённые, - задумчиво протянул Анри. - Вы, святой отец, говорите о себе так, будто сами человеком не являетесь.
  - Верно, - в знак согласия кивнул отец Ансельм. - Я не человек, и уже давно.
  - А кто же вы?
  - Вампир.
  - Вы пьёте кровь?
  - А разве ты не пил её никогда? - усмехнулся инквизитор.
  - Я человек.
  - Однажды я увидел, что ты избранный, мальчик мой. Не знаю, как я это понял, но я знал, что ты сможешь пройти ступени посвящения.
  - Моё обучение у вас было посвящением? - от изумления Анри даже приоткрыл рот.
  - Иногда вся жизнь - это посвящение, мальчик мой.
  - Хорошо, - кивнул Анри. - Но почему вам, вампирам, посвящённым, дана такая власть над людьми?
  - Мы, вампиры, стоим меж людей и богов. Нашими руками правят тёмные короли из другого мира.
  - Тёмные короли живут в другом мире?
  - Так же, как и светлые, мой мальчик.
  - Не на земле, что ли?
  - На земле, только в другом мире. Его у нас называют Перевёрнутым или Отражённым. Ты же знаешь, что такое отражение в зеркале? Так вот мы суть - отражения богов.
  - Ничего не понятно, - сказал Анри. - Боги, создавшие это мир, живут в другом мире? Ерунда!
  - Это потому тебе так кажется, что ты не знаешь всего.
  - А кто знает всё? - спросил Анри.
  - Всё знают только те, кто живёт в обоих мирах, - ответил инквизитор.
  - А что, есть и такие?
  - Наверное, - отец Ансельм пожал плечами. - Но я их никогда не встречал. И, мальчик мой, я хочу, чтобы ты понял другое: ни один правитель не может быть справедливым для всех. Это стоит запомнить каждому идущему к власти. Для кого-то правитель будет добр, для кого-то зол. Это неравенство, которое было, есть и будет всегда! Вспомни лестницу Иакова.
  - Иерархия? - хмыкнул Анри.
  - Иерархия, - кивнул отец Ансельм. - Потому всегда будут те, у кого есть всё, и те, у кого нет ничего. Те, кто правит, и те, кем правят. Господа и рабы. Так в чём же упрекал меня ты десять лет назад, мой мальчик?
  - Я упрекал вас в смерти матери, - раздосадованно ответил Анри.
  - Ты упрекал меня, верного служителя Господа моего Атанаэля, в том, что я верно служу ему. Церкви нужны деньги, мой мальчик. Деньги - один из инструментов управления. Страх - тоже инструмент. Люди должны бояться служителей Господа.
  - Странно, - опять задумался Анри. - Вы назвали имена богов. Но в Вульгате начертаны совсем иные имена.
  - Библия написана для людей, - ответил отец Ансельм. - Для того чтобы посвящённые доносили слова, угодные богам, до людей. Поэтому истинные имена королей сокрыты.
  - В чём же бессмертие человека? - Анри до боли закусил нижнюю губу.
  - Если будет известен ответ на этот вопрос... - отец Ансельм развёл руками.
  - Человеку никогда не дадут найти ответ, - грустно улыбнулся Анри. - А вампиры знают ответ?
  - Мой мальчик, тебе нужно выбрать, чего ты хочешь сам? Вечности для человека или власти для себя? Ведь, как я понял, ты один из тех, кто хочет дойти до вершины. Вот почему ты вернулся. И ведь я знал, что ты вернёшься. Я говорил тебе, помнишь? У тебя лицо человека, который совершил сделку со своей совестью. Давно, ещё в детстве. Ведь тогда ты остался со мной - палачом твоей матери. Зачем? Разве затем, чтобы задать мне вопрос о причине моего поступка? Ты - избранный. Я видел! Я чувствовал! Я знал! Сильнее всего в тебе жажда знания, а значит, жажда власти. Ибо знания о мире - это и есть власть.
  - Я хочу быть Иерархом! - твёрдо сказал Анри и хотел задать ещё один вопрос, но промолчал. Жерфо хотел знать, зачем инквизитор отец Ансельм выбрал именно его в ученики свои? Неужели только потому, что уверовал в его избранность? Но потом Анри Жерфо подумал, что... Возможно, этот вопрос стоит задать позже...
  - Вот и хорошо, - довольно потёр руки отец Ансельм. - Пришёл срок нового посвящения, мой мальчик. Ещё одна ступень великой лестницы. Ты готов изменить свою плоть? Ты готов стать вампиром?
  - Да.
  
  ***
  - Ты должен стать D.O.M.I.N.U.S. , - сказал отец Ансельм, извлекая из-под кровати меч в пыльных ножнах. - Devicta, ortus, mortem, iudes, negation, unitis, servitutem, - издав знакомый скрежет, одноручный меч покинул своё ложе, возможно, впервые за много десятилетий. - Ты должен познать отречение от прежней жизни, поработить в себе человека, принять смерть и родиться завоевателем, стать объединённым с тёмными королями, дабы получить право быть судьёй!
  Отец Ансельм ловко ухватил меч правой рукой, описал им в воздухе круг и (Анри не успел даже моргнуть) чиркнул по левой руке ученика своего. Из аккуратно рассечённой раны потекла кровь. Инквизитор схватил деревянный кубок и мигом наполнил его кровью. Затем выпил кровь залпом, не утерев губы.
  - Властью, данной мне великим Атанаэлем, посвящаю тебя в рыцари-вампиры. Пусть преобразится плоть твоя, пусть станет она крепка и неуязвима. Пусть время не властвует над тобой так же, как над людьми. И пищею твоею станет кровь живущих на земле. И да продлит пища твоя годы твои и дарует молодость многосотлетнюю, - отец Ансельм схватил правую руку Анри и вложил в неё орошённый кровью меч. - Accingere gladio tuo super femur etc. Теперь ударь меня, как ударил я тебя. Наполни кубок и пей кровь мою.
  И пил Анри Жерфо кровь учителя своего, и чувствовал он, что сила наставника перетекает в вены его, заполняет его плоть.
  - Эноптер! - задрав голову к потолку, прокричал отец Ансельм. - Посвящён!
  
  Несколько позже, когда наступил вечер и Анри Жерфо с инквизитором сидели при свечах в библиотеке, новорождённый рыцарь-вампир спросил:
  - Я много раз слышал легенды о вампирах. В народе любят рассказывать эти истории, хотя и жутко боятся их. Святой отец, почему вампиров называют ожившими мертвецами?
  - Это искажённое восприятие обряда посвящения. Ведь тот, кто стал вампиром, - суть умерший в плоти прежней и возродившийся в плоти новой. Изменённое словом человеческое тело. Незнание и страх заставили людей объяснять последствия поступков самых безрассудных из нас, бросающих трупы своих жертв где попало, деяниями оживших мертвецов. Смертные думают, что человек не может питаться кровью. Живой человек. Но мёртвому, по их поверьям, подвластно царство духов, демонов.
  - И что же будет дальше? - хмыкнул Анри Жерфо. - Знаете, святой отец, я не испытываю желания прямо сейчас кого-нибудь высосать.
  - Жажда придёт позже, мой мальчик. Она придёт обязательно. И это будет не только жажда крови. Ты захочешь многого и многое сможешь. Я буду ждать твоих желаний!
  
  30
  1450 год
  "Я пишу эти строки, чтобы сжечь их. Вывожу слова на шёлке в последний раз, ибо другого случая уже не будет. Не захочу больше писать. Что-то во мне постепенно умирает. Год за годом, десятилетие за десятилетием. Не знаю, что это. Раньше мне хотелось быть откровенным хотя бы самим с собой. Теперь это желание пропадает. Я чувствую: когда закончу писать, оно исчезнет вовсе.
  После изгнания отца Ансельма я поднялся ещё на одну ступень по великой лестнице вверх.
  Желания... В день моего посвящения отец Ансельм заговорил о желаниях. И, будь я проклят, они появились, они обрушились на меня, словно снежная лавина на обречённого путника. Я захотел всего и сразу. Титула, денег, права распоряжаться людскими судьбами. Вдруг из небытия вышел на яркий свет мальчик, которому любой желающий в Фекампе мог отвесить подзатыльник. Я, рождённый сыном слуг, вдруг возжелал увидеть господ своих перед собой на коленях! Когда-то я был голоден, а они набивали животы. Моя одежда пропахла гарью и пропиталась грязью, а их парадные платья вызывали восхищённые взоры. Я должен был опускать в их присутствии глаза и слышать шутки за своей спиной. Всё в прошлом! Теперь я их господин!
  Поначалу отец Ансельм потакал моим желаниям. Он назначил меня сначала аббатом, потом доверил мне право своей печати. В конце 1390-х годов по повелению высшей духовной власти мы с инквизитором переехали в Кан. Я, привыкший к затхлому рыбному воздуху скучного ничтожного городишки, оказался в большом городе ремесленников и лавочников. Когда я спросил отца Ансельма, кто именно приказал ему уехать из Фекампа, инквизитор, немного помолчав, ответил:
  - На то воля Верховного вампира.
  Однако ни кто этот вампир, ни где он проживает, отец Ансельм не упомянул.
  - Я думал, святой отец, епархия даётся епископу раз на всю жизнь, - с некоторой усмешкой заметил я. - Верховный проявил к вам великодушие.
  - Великодушие, мальчик мой, здесь неуместно, - вернул мне усмешку инквизитор. - Раз в 40-50 лет мы вынуждены менять города. Иначе наш возраст может вызвать много вопросов. Приезжая в новый город, каждый из вампиров создаёт о себе новую легенду.
  - Но не меняет имя?
  - Это ни к чему, мой мальчик. Во Франции много людей с похожими именами. Главное не находиться в одном и том же месте более полувека.
  Тогда я понял, что главный союзник вампира - тайна. Чем изощрённее и запутаннее она, тем древнее пьющий кровь.
  
  ***
  Вскоре после прибытия в Кан мои привилегии расширились. Епископ, отец Ансельм, пожаловал мне титул графа де Ла Росселя и имение с землями. У меня появилась своя печать. А печать инквизитора я теперь ставил на документах рядом с надписью "datum per manum notarii nostril" , поскольку назначил меня отец Ансельм своим notarii clericus .
  Мой труд стоил немалых денег, однако ко мне обращались чаще, чем к прочим notarii: герцогов и иных титулованных особ, поскольку по закону я имел право высшей степени удостоверения письменного акта - возложения его на алтарь. Кроме того, мои посетители оплачивали мне необходимые письменные материалы: чернила, воск, бумагу, так как стоило всё это недёшево.
  Моё состояние с каждым годом росло. А вместе с ним росло моё раздражение. С течением времени приходящие ко мне люди становились всё более "прозрачными". Я видел, я осязал, я чувствовал их мысли. Их интересы, поступки, вожделения выражались простой схемой. Деньги - быт, быт - деньги. Люди приходили ко мне заверять законность торговых сделок, завещать собственность на дома в пределах епархии отца Ансельма. Судьбы людей Кана, их жизнь и смерть порой так зависели от печати отца Ансельма, от того, поставлю ли я эту печать. Я был роком. Я был совестью и справедливостью города. Я был обладателем силы, осязаемой, вездесущей. Но меня раздражало то, что сила эта заключалась не во мне самом, а в печати и в должности notarii clericus. Полной властью в городе обладал он - епископ, инквизитор отец Ансельм.
  Шли десятилетия, и я понимал, что ни делиться этой властью, ни уступать её мне отец Ансельм не собирается. Моей судьбой стали люди. Они старались заговорить со мной, поведать о своих бедах и претензиях. На их душевные излияния неизменно отвечал я:
  - Это ваши дела. Вы пришли за печатью. Я могу поставить её на вашем документе или нет.
  В глазах людей я видел страх рабов и ни разу - искорки достойной мысли. Я привык к ним, и они опротивели мне. Ожидая посетителей в церкви, я вольготно сидел на скамье, а они приходили ко мне с опущенными головами, блёклыми глазами, растоптанными и униженными душами. Они платили и уходили. На эти деньги я покупал женщин, лошадей, строил новые усадьбы, пока однажды не понял: мне этого мало! Я перенасытился всем: рабскими лицами, однообразными мыслями, доступными телами. Я пожирал плоть, кровь и души людские. Я был ненасытен, ибо жажда моя не могла быть удовлетворена.
  Отец Ансельм отдалился от меня и предоставил самому себе. А я, увлекшись накоплением богатств, как-то не сразу заметил, что ничего не узнал за прошедшие десятилетия о таких же, как мы, - вампирах. Я не знал никого из них, кроме отца Анесльма. Жажда большей власти точила мою душу. Но я не видел способа сделать желаемое реальностью, пока однажды летом 1449 года к нам из Парижа не прибыл курьер Верховного вампира с посланием для отца Ансельма.
  
  ***
  Я не знаю, зачем инквизитор всё записывал в книгу. Не в ту, что я нашёл некогда в комнате отца Ансельма, с именами казнённых и суммами изъятого. Я обнаружил другую книгу, которую инквизитор вообще не прятал. Она услужливо лежала на одном из столов в библиотеке его дома в Кане. Открывай и читай в любое время.
  Вот они - расходы отца Ансельма из церковной казны, взятые на собственные нужды, вот оно - спрятанное в надёжное место золото.
  С того момента как я нашёл книгу, в мою голову проникли противоречивые мысли. Но более всего мучил вопрос: зачем? Зачем отец Ансельм оставлял разоблачающие его записи в доступном для меня месте? Неужели он провоцировал меня? Но почему? Инквизитору безразлична его власть? Не думаю. Епископ, отец Ансельм, обожал и власть, и золото, и привилегии. Он так доверял мне? Зачем ему вообще все эти записи? Привычка?
  Как бы то ни было, я спокойно и даже без должного внимания относился к книге расходов инквизитора до того момента, когда мне опротивела должность вечного notarii clericus. До того дня, когда к отцу Ансельму приехал посланник из Парижа.
  
  ***
  "Antoine Alleman administrator episcopus Clermont, Summo lamia. Paris, RueSaint-Honore 7"
  - А, Анри, мой мальчик, я не заметил, как ты вошёл, - растерянно улыбаясь мне, отец Ансельм торопливо спрятал письмо.
  - Это послание привёз некто из Парижа? - спросил я, раздосадованный тем, что мне не удалось задержаться за спиной инквизитора незамеченным дольше.
  - Из Парижа? - переспросил отец Ансельм. - Ах, да, из Парижа. Это документ о покупке мною там дома. Возможно, мой мальчик, Верховный снова переведёт меня в Париж.
  Я молча поклонился и отошёл от инквизитора, не сказав ему о том, что мне удалось прочесть.
  На следующий день я покинул Кан. "Paris, RueSaint-Honore 7" - мысль эта вертелась во мне, словно колёса спешащей в будущее кареты...
  
  ***
  - Епископ Кана Ансельм де Рэлоньи, ко мне попала книга, написанная вашей рукой, - Антуан Аллеман произносил слова монотонно, без какой-либо интонации, словно читал молебен. - Эта книга принадлежит вам?
  - Да, Верховный, - отец Анесльм отвечал на вопросы спокойно, будто давно был готов к тому, что их ему зададут.
  - Записи в этой книге делали вы по своей воле?
  - Да, Верховный.
  - Вы понимаете, что совершили преступление против церкви и бога нашего Атанаэля?
  - Да.
  - Вы знаете, какое наказание полагается за подобное преступление?
  - Знаю. Да будет изгнан навечно из клана избранных тот, кто посягнёт на собственность богов. Да будет проклят он в веках. И пусть вся жизнь его в ночи, где притаился страх, отныне влачиться будет. Забыто Имя!
  - Вы хорошо знаете закон, - сказал Верховный вампир. - С сего дня ваше Имя подлежит забвению. С сего дня вы будете жить, зная, что любой из вампиров, встретив вас, должен убить. Отец Ансельм, что с вами произошло?
  
  Что с вами произошло, инквизитор? Вы так спокойны в этот роковой для вас миг. Вы смотрите на меня с улыбкой. На меня, вашего ученика, предавшего вас. На лице вашем не вижу я и тени упрёка. Вы, как всегда, хладнокровны. Я поражён! Отец Ансельм вышел из дома Верховного так, будто ничего не произошло.
  
  Я знал, что больше не увижу моего учителя. Моё посвящение продолжалось. Как и желал, я стал епископом Кана.
  Всё. Закончено. Отныне мои мысли будут принадлежать только мне и никогда шёлку или бумаге. Я остался один. Бессонными ночами я иногда думаю об отце Ансельме... Прошло совсем немного времени после его изгнания. Не знаю, долго ли он проживёт. Но в душе своей я уже похоронил его и мысленно поцеловал в лоб, как целуют дорогих сердцу покойников".
  
  1776 год, январь. Париж, дом Анри Жерфо де Ла Росселя
  
  Уже три столетия минуло со дня изгнания отца Ансельма. Больше трёх столетий. Я епископ парижский. Вампиры давно не выбирают Верховного. Империя давно расколота. Время. Удивительная субстанция - время. Простой человек чувствует усталость и опустошение годам к сорока. Но жизненная сила вампира с десятилетиями только возрастает. Желания питают эту силу. Ненасытные, вечные, чудовищные.
  Больше трёхсот лет с того дня, когда я видел инквизитора в последний раз. Наверное, его давно уже убили. Я теперь избранный для великой миссии самим богом Атанаэлем. И я так же ничтожен, как в начале моего пути! Ибо главное моё желание не удовлетворено. Тёмные короли, даруйте мне силы, приведите меня к моему трону. Ибо я заслужил этот трон. Я чувствую, что именно я, а не маркиз Ла Файет, способен воссоздать Империю! Дать вампирам столько крови, что она потоком будет течь, и бог Атанаэль будет пить её столетиями. Я буду первым взошедшим к самой вершине великой лестницы. Иерархи, я хочу стоять у вашего престола. Быть может, когда-нибудь вы даруете мне милость свою. Может быть, мои желания покажутся вам дерзостью, но вы любите сильных, вы любите тех, кто идёт вперёд, не оглядываясь, не сожалея. Я не разочарую вас, тёмные короли. Ибо хочу сделать я царство ваше на Земле вечным!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   
  Часть 3.
  
  31
  1781 год, декабрь
  - Ты зачем, грязная собака, подсматривала за мной? - заорал слуга Эмиль Периш.
  - Иди посри и сожри своё говно! - зло ответила кухарка Жанна Конте. - Вот мне нужен твой старый, толстый, морщинистый зад!
  - Но ты смотрела на мой зад! - не унимался Эмиль.
  - Ты утащил мою сковороду, старый развратник. Я пришла в твою каморку за сковородой и, на тебе, увидела уличную девицу, которую ты, шаромыжник, притащил в дом нашего господина!
  - Не брал я твою сковороду! - взвизгнул Эмиль. - Ты за мной всё время следишь, ведьма старая!
  - Я расскажу всё месье Жерфо, - победоносно объявила Жанна.
  - Да неужели? - расхохотался Эмиль. - А я расскажу месье Жерфо, что ты воруешь у месье Жерфо посуду. Тому свидетель я.
  - Сам ты вор!
  - Нет, это ты воровка и засранка!
  - Отдай мою сковороду!
  - Да не брал я твою сковороду!
  
  ***
  Мария Луиза с раздражением швырнула на стол гусиное перо и что есть силы зажала ладонями уши. Да когда же это прекратится?! Опять слуга Эмиль Периш и кухарка Жанна Конте поливают друг друга отобранными на самой зловонной помойке Парижа словами. И их ничуть не смущает, что орут они с раннего утра под дверью юной маркизы де Сансильмонт. Раз епископа де Ла Росселя нет дома, власть перешла в руки слуги и кухарки.
  Мария Луиза грустно хмыкнула. В самом деле, а зачем с ней считаться? Кто она? Даже после посвящения в вампиры маркиза не более чем приживалка, чья жизнь и судьба зависят от милости графа Анри Жерфо де Ла Росселя.
  Крики за дверью внезапно смолкли. Возможно, Эмиль и Жанна вместе пошли искать пропавшую сковороду. Мария Луиза могла бы пожаловаться епископу на недостойное поведение его прислуги, и Анри, несомненно, жестоко бы наказал провинившихся. Но маркизе было жалко и Эмиля, и Жанну. Худые, старые, с будто бы пожёванными молью лицами, они, в общем-то, очень добрые люди. Прожили друг около друга всю свою жизнь в этом древнем доме. Мария Луиза чувствовала, что не стоит тревожить их старость. Слуга и кухарка - законные обитатели парадных комнат и тёмных коридоров, а она, маркиза, здесь просто гостья.
  Мария Луиза вновь схватила перо и, чтобы отогнать неприятные для неё мысли, стала писать.
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Я представила себе сражение под Йорктауном. Запахи пороха и крови. Убитые. И ошалевшие, безумные живые. Американские и французские офицеры и солдаты. 19 октября 1781 года войдёт в историю, как и 4 июня 1776-го. 19 октября Корнуоллис капитулировал. Да здравствует новое государство! Да здравствуют Соединённые Штаты Америки!
  - Novus ordo seclorum! - провозгласил маркиз Ла Файет, и было в его голосе столько гордости и величия, что непроизвольно все присутствовавшие на торжественной мессе 21 декабря 1781 года встали на колени.
  - Английские вампиры теперь с нами!
  И развевался над головой Магистра Ордена золотой двуглавый змей, и колыхались крылья его, будто собирался он воспарить к небесам и оттуда повергнуть стрелами молний всех, кто будет противостоять новой Империи.
  Стоя, как и все, на коленях, с опущенной, покрытой капюшоном головой, я думала о том, что уже три года прошло с того дня, когда я перестала быть человеком.
  Когда-то Анри Жерфо задал мне вопрос:
  - Ты пойдёшь со мной?
  - Я хочу жить, - ответила я.
  Мне было страшно. Как никогда в жизни. Возможно, проще умереть, чем становиться чудовищем, пьющим кровь. Но... Можно сотни раз думать о смерти, даже представлять, как умираешь. Со мной такое уже случалось, когда Карл Дартуа оставил меня, когда мой ребёнок родился мёртвым. Я действительно хотела тогда умереть. Но теперь, когда Анри поставил меня перед выбором, я хотела жить! Безумно, отчаянно хотела! Мне только семнадцать. Я представила себе могилу, гроб и своё тело, бледное, с перерезанными венами и горлом. Представила так ясно... А может, об этом думал он, Анри Жерфо? Может, это представил он, смотря мне в глаза? Я не знаю... Мне было страшно смотреть в глаза Анри.
  Фигура демонического молодого человека за спиной епископа исчезла. Я даже не уверена, что она там появлялась. Возможно, мне померещилось.
  - Это хорошо, что ты боишься смерти, - сказал Анри. - Смерти нужно бояться.
  - Что вы сделаете со мной? - спросила я.
  - Сначала ты станешь меченой, - ответил епископ.
  - У меня будет клеймо, как у Беатрис?
  Вместо ответа Анри встал из кресла, подошёл ко мне, схватил рукой за подбородок, нагнулся и поцеловал в губы. Это был яростный, полный какого-то странного чувства поцелуй. Чувства на грани любви и ненависти.
  - Почему вы так ко мне относитесь? - спросила я.
  - Я никогда никого не позволял себе любить, - ответил епископ.
  - Почему?
  Разве он любит меня? Разве можно того, кто тебя любит, так бояться?
  - Вампир не может позволить себе любить Человека, потому что его жизнь короче вампирской, потому что влюблённый становится уязвимым, а принадлежащий к расе избранных не может быть слабым, - Анри рухнул передо мной на колени, какой-то обессиленный и потерянный. - Я не могу быть слабым.
  - А я думала, что любовь делает всякое мыслящее существо сильнее, закаляет его, - сказала я, чувствуя себя беспомощно и обречённо.
  - Девочка моя, что такое любовь? В воспалённом воображении юной барышни - смысл её жизни. В воображении распутного мужчины - лишь похоть. Никто не знает, что такое любовь. О ней принято говорить. Ею принято скрывать свои истинные намерения.
  - Но, - возразила я, - я думала, что любовь - это сострадание, сочувствие.
  - Поверь мне, девочка, сострадание и сочувствие ещё не любовь. Разве ты сочувствовала графу Дартуа?
  - Нет, - растерянно ответила я.
  - Тогда что ты чувствовала?
  - Ослепление. Мне хотелось быть рядом с ним, прикасаться к нему, смотреть в его глаза.
  - Вот видишь. Ты сказала - ослепление. Беспомощность перед тем, кого любишь. А Dominus не имеет права быть беспомощным. Но я встретил тебя, - продолжал говорить Анри, - тебе был дан знак. За то время, что я следил за тобой, общался... В общем, я не представляю свою жизнь без тебя. Даже не знаю, что бы я делал, если бы ты выбрала смерть...
  - Но я выбрала жизнь, - внутри меня что-то больно сжалось. Мне хотелось плакать, кричать, удариться головой об стену, разбить свою никчёмную голову. Хотелось проклинать свою жизнь, такую нелепую, никому не нужную.
  Жертва обстоятельств. Я просто иду туда, куда мне указывают идти. Сначала мама, потом мадам Жозани, потом Карл Дартуа, мадам Бете, герцог Ленуар Дамор Пропре. Теперь вот Анри Жерфо. И у меня нет и никогда не было выбора! Я посмотрела в глаза епископа де Ла Росселя и увидела в его глазах ту же безысходность, что чувствовала в своей душе.
  - Не только у тебя так, девочка, - сказал он мне мысленно. Теперь я не удивлялась тому, что могла читать мысли вампиров. - Весь мир живёт, веря в иллюзию выбора.
  - А что будет после того, как я стану меченой? - спросила я.
  - Ты пройдёшь обряд посвящения, - ответил Анри вслух.
  ***
  В ту ночь факелы в тайном убежище Нотр Дам де Пари горели особенно ярко. Ночь моего посвящения. Если бы я оставалась прежней Марией Луизой, то, вероятно, пришла бы в ужас от происходящего. Но во мне, кажется, уже случились превращения.
  Алтарь был застлан бордовым шёлком. Фигуры в чёрных с капюшонами плащах окружили меня. Я даже не знала, кто из знакомых вампиров присутствует на обряде. Наверняка здесь были и Катарина, и Аласт. Не было только Беатрис. Она навсегда осталась меченой из-за меня. Магистр посчитал её недостойной стать избранной.
  Меня медленно раздели. Я стояла перед алтарём обнажённая и дрожала. И от холода, и от страха неизвестности. Одна из фигур откинула капюшон со своей головы, и я увидела бледное, ставшее ещё более скуластым лицо Анри Жерфо де Ла Росселя.
  - Ложись на алтарь, - приказал епископ.
  - Вы убьёте меня? - спросила я, в тот момент не испытывая даже стыда от отсутствия на мне одежды.
  - Ложись, - сказал епископ спокойно и даже ласково.
  Я легла. Анри подошёл к алтарю, сел на него, нагнулся ко мне и стал целовать: губы, шею, грудь, живот, руки. Он целовал и медленно скидывал с себя плащ. Я повернула голову в бок и увидела, что Магистр стоит неподалёку с раскрытой книгой.
  - Афшер, афшер ратер.
  - Анри, - сказала я, - что происходит, что ты делаешь, объясни?
  - Молчи и слушай великий язык давно ушедшей с Земли расы. Слушай язык этнохов, - епископ, уже совершенно голый, лёг на меня, и...
  Я потерялась во времени. Зал тайного убежища в Нотр Дам де Пари вдруг стал таять перед моим взором. Я увидела, что лечу высоко над землёй. Внизу врастали в золотой песок пирамиды. Потом я увидела громадный континент. Он выглядел так, как будто все континенты Земли приложили друг к другу. Потом я стала падать вниз и увидела города. Прекрасные нечеловеческие города. А потом передо мной появился молодой человек, продавший мне "Монахиню". Он восседал на троне из какого-то алого камня. На его лбу светилась рубиновым светом диадема из чёрного блестящего металла. Молодой человек смотрел мне прямо в глаза и что-то шептал. Я не могла разобрать слов, но отчего-то понимала, что говорит он на языке, который современное человечество не знает.
  Моё видение прервала резкая боль в запястье. Кто-то полоснул по нему стилетом, но не рассёк вену, а лишь слегка пустил кровь. Я была мокрой от пота Анри. Магистр продолжал читать книгу на неведомом языке. Епископ подставил под тонкую струйку моей крови чашу и слегка наполнил её. Потом зажал мою рану рукой, поднял чашу и отхлебнул из неё. Затем Анри передал чашу Магистру, и тот тоже пил из неё.
  Меня подняли с алтаря и накинули на плечи плащ. Раздался знакомый, леденящий душу скрежет. Дверь в камеру узников отворилась, и вампиры выволокли из неё кого-то. Я даже не разобрала - кого. Моё зрение почему-то утратило чёткость. Я видела теперь просто силуэты. Воздух зала вдруг стал цветным и каким-то туманным. Я видела, что кого-то положили на алтарь. Перерезали вены и горло, подставили чаши, как и в тот раз, на суде.
  Магистр Ордена поднёс к моим губам металлическую чашу.
  - Пей!
  Я отхлебнула.
  И оцепенела от ужаса, понимая: обратной дороги не будет.
  - Пей ещё!
  Сдерживая тошноту, я влила струю крови себе в рот. Я думала, меня вырвет сейчас же, но смогла подавить спазм.
  Кто-то передал Магистру стилет. Он надрезал у себя на руке кожу и, когда выступила кровь, протянул руку мне.
  - Пей!
  - Умирающий в одном мире да будет рождён в другом! - торжественно произнёс Анри Жерфо де Ла Россель. - Орден Тривольгинов принимает тебя, сестра. Ты больше не меченая, ты госпожа.
  
  Так я стала вампиром. Не могу сказать, что в моей жизни сразу что-то изменилось. Некоторое время мне казалось, что ничего и не произошло. Я по-прежнему жила, ела, пила, спала. Обряд посвящения стал казаться мне балаганным театром, устроенным кучкой извращённых наделённых властью людей. Я даже стала думать, что они называют себя вампирами просто ради привлекательного образа, пришедшего из легенд.
  Прошёл месяц. И однажды ночью я проснулась от жажды. Я так резко подпрыгнула на кровати, что разбудила Анри.
  Мы теперь с епископом спали вместе, как муж и жена. Я плохо помню, что произошло между нами на обряде посвящения. Кажется, он любил меня при всех. Но в момент, когда это происходило, я видела не Анри, а этноха, короля Атанаэля. А потом мы вернулись к епископу домой и стали жить вместе не так, как до обряда, невинно. Теперь я узнала совершенно другого Анри. Страстного, неутомимого любовника. Жестокого, умного вампира. И собственника. Тот, кого он считает своим, уже никогда не обретёт свободу.
  Итак, я проснулась от жажды.
  - Воды, - попросила я проснувшегося Анри.
  - Тебе нужна не вода, - усмехнулся епископ. - Тебе нужна кровь.
  - Почему ты так решил? - усмехнулась я в ответ.
  - Посмотри на себя, - сказал Анри и дал мне небольшое зеркало.
  Я взглянула на своё отражение и обомлела. На меня смотрела не я. Вернее, это была, конечно, я, но какая-то другая. Я выглядела моложе своих лет. Хотя мне и так было чуть больше восемнадцати, но смотревшая на меня девушка, вернее, почти девочка, казалась более яркой, более красивой, чем я прежняя.
  - Я что, помолодела? - изумлённо воскликнула я.
  - Ты просто стала вампиром, - ответил Анри. - Все, кто становится вампирами, немного молодеют. Даже меченые и те выглядят моложе своих лет. Вспомни Беатрис. Но меченые через некоторое время продолжают стареть. Сила этнохов на них долго не распространяется. А вот вампиры после посвящения... Они могут оставаться в возрасте, в котором прошли обряд, пятьсот, шестьсот лет и даже дольше.
  - А потом? Что происходит с вампирами потом?
  - Они стареют, но только медленнее, намного, на целые столетия медленнее людей.
  - Значит, вампиры не бессмертные? - разочарованно спросила я.
  - Нет. Но их жизнь по сравнению с людской кажется бесконечной. Бессмертны только наши создатели - этнохи. Вампиры же - это просто изменённая человеческая плоть. Я уже тебе об этом говорил.
  - Анри, я действительно чудовищно хочу пить!
  Я говорила с трудом. Жажда сковала моё горло.
  - Тебе нужна кровь, и немедленно.
  Анри поднялся с постели, взял стоящий на стуле колокольчик и позвонил.
  - Ты что, вызвал слугу? - изумилась я.
  - Я вызвал своего меченого, - ответил епископ. - Вот зачем они нам нужны, моя радость. Чтобы удовлетворить нашу малую жажду крови.
  - А что, есть ещё и большая жажда? - спросила я. То, что у меченых пьют кровь, стало для меня новостью. Когда я была меченой Анри, он моей крови не пил.
  - Есть, и очень скоро ты испытаешь её, моя девочка. И тогда я возьму тебя с собой на наш суд.
  Эмиль вошёл. Он покорно протянул Анри руку. Епископ черкнул по руке небольшим остро заточенным ножом и подставил под струйку крови принесённый слугой же бокал. Я выпила кровь залпом и вдруг осознала, что никогда ничто так не удовлетворяло мою жажду. Я вдруг поняла, что меня не тошнит, как на посвящении, что запах крови не вызывает отвращения. Я выпила её, как гранатовый сок.
  - Довольно, или выпьешь ещё? - спросил Анри.
  - Довольно, - я с состраданием посмотрела на бледного Эмиля.
  - Не волнуйся за него, - рассмеялся епископ. - Он верно служит Ордену. И я беру у него ровно столько крови, сколько он в состоянии отдать.
  
  После посвящения в вампиры я стала задавать вопросы, которые до этого даже не приходили мне в голову. Я задавала вопросы и сама же на них отвечала.
  Кто правит Францией? Раньше я думала, что Людовик ХVI. Но вступив в Орден, я узнала, что король ставит свою подпись под решениями, уже принятыми Тривольгинами. Получалось, что король и королева - куклы, которые показывают народу из-за ширмы. Знают ли куклы о том, кто они? Это неведомо мне. Орден открыл мне не все свои тайны.
  Кто правит миром? Цари? Императоры? Монархи? Нет! Они не правили им никогда. На Земле во все известные человеку времена властвовали вампиры.
  Рядом с такой личностью, как Анри Жерфо де Ла Россель, я чувствую себя маленькой, ничтожной. Он стоит намного выше всех людей, которых я встречала до него. Я знаю: у него есть какая-то цель. Он никогда не говорит со мной на эту тему. Никогда не рассказывает о своих планах на будущее. Но я понимаю, что занимаемое им положение в Ордене его не устраивает. Анри любит произносить долгие, выразительные, насыщенные чувствами речи. Во время наших бесед он часто повторяет, что хотел бы увидеть времена, когда весь мир будет стоять перед Тривольгинами на коленях. Когда двуглавый змей в новом воплощении в знаке $ проникнет в умы людей, в их души, и не будет силы, способной противостоять ему.
  Жажда власти неутолима в Анри Жерфо. Епископ хочет, чтобы я думала как он. Дышала его дыханием. Засыпала и просыпалась вместе с ним. А я... Я просто не могу противостоять Анри. Противостоять его обаянию, его уму. Один его взгляд способен меня заворожить. В его присутствии у меня перехватывает дыхание, дрожат руки и ноги. Когда Анри прикасается ко мне, я впадаю в странное состояние, которое можно сравнить только с молитвенным экстазом. Для меня это прикосновение моего бога. Никогда никого я не любила, не обожала так, как Анри Жерфо де Ла Росселя. Моё чувство напоминает поклонение. Теперь я не могла себе позволить быть слабой. Я вампир. Не знаю, почему великий этнох Атанаэль избрал именно меня. Не знаю, что со мной будет дальше. Меня будоражат смутные предчувствия, что грядёт нечто страшное. Мне часто стали сниться сны, в которых я от кого-то убегаю то по залам Версаля, то по Парижу. Я пробегаю мимо сада, спускаюсь на набережную, забегаю в Нотр Дам де Пари, а дальше просыпаюсь. Не знаю, кто гонится за мной. Не знаю даже, человек это, зверь или вампир. За мной, наступая на только что оставленные мною следы, бредёт Ужас".
  
  32
  Июль 1789 года
  
  Война и Победа!
  Цена - в ноль!
  Над Dominus нет судей.
  Есть мир подлунный
  И древний Король.
  Славься, Верховный!
  Да будет
  Крепка его власть
  Во веки веков.
  Мы верим, мы знаем,
  Мы любим.
  Нетленен, незыблем,
  И вечен закон,
  Вершащий людские судьбы!
  
  Из оды о вампирах
  
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Мне кажется, моя жизнь проходит слишком быстро. Утекает подобно воде сквозь пальцы. Я чувствую, как шагами невидимого великана приближается будущее. Тяжёлой поступью впечатывает оно каждый шаг в землю. И нет силы, способной остановить его.
  Великое Жертвоприношение. Праздник Трёх Королей. Самый грандиозный за все минувшие столетия. Разорванные, казалось бы, не связанные друг с другом события.
  В 1786 году Францией заключён торговый договор с Англией, снижающий пошлины на вывоз английских промышленных изделий. С этого времени во Франции стали закрываться мануфактуры. В промышленности и торговле наступил кризис. Началась повальная безработица в городах.
  Неурожай 1788 года. В апреле этого же года в Париже начинаются волнения. Разгромлена обойная мануфактура. Появились первые жертвы.
  5 мая 1789 года напуганный событиями король открыл Генеральные штаты, в ходе заседаний которых двор осознал свою беспомощность. Версальский гарнизон поддержал провозглашённое Тривольгинами Национальное собрание.
  Это начало новой пьесы с громким названием "История", в которой куклы во плоти, полные сладкой крови, будут играть по воле автора спектакля.
  Каждый день и каждую ночь я слышу шум за окном. Это толпы парижан ходят по улицам с бюстами Неккера и герцога Орлеанского. Они теперь народные герои, как и Магистр маркиз Ла Файет - начальник Национальной гвардии. Несколько раз в толпе мне померещилось лицо того человека, что некогда прокричал мне: "Тебя в этом городе ждёт только смерть!" Мне привиделся уличный музыкант в светло-коричневой кожаной куртке на голом теле. Вестник. Я решила называть его Вестник. И когда я увидела его лицо среди негодующих лиц других парижан, показалось мне оно необычайно насмешливым и злорадным. "Он знает!" - подумала я. Он ведает о том, что предстоит. Но откуда? И кто этот человек на самом деле? И человек ли он вообще... Вестник посещал меня во сне, а это могут только призраки. Но призраков не видят другие. А кучер Ардан видел его. Граф Дартуа и Мария Антуанетта видели его. О чём он хочет мне возвестить? Нет ответа.
  Мне страшно. Я никогда раньше не задумывалась над тем, что народом, оказывается, так просто управлять. Голод, нищета - и вот уже спокойные, добродушные люди превращаются в озверевшее стадо. Они готовы крушить всё на своём пути. Карать всех без разбора. Я видела недавно, как разъярённая толпа раздавила ребёнка - мальчика, случайно оказавшегося у неё на пути. Я ехала в карете и ничего не могла сделать. Сначала хотела выйти, но кучер сказал:
  - Не стоит, мадмуазель. Он уже наверняка мёртв.
  Я чувствую себя отвратительно. Ставшая избранной, ставшая чудовищем, я должна теперь взирать на всё происходящее вокруг с равнодушием. Но не могу. Перед глазами - лежащий на мостовой мальчик с раздавленной колесом головой".
  
  ***
  - Он оставил меня! Он нашёл себе новую меченую! - Беатрис Сардин с рыданиями кинулась к Марии Луизе и крепко обняла её.
  - Кто он? - устало спросила маркиза.
  У неё уже несколько дней, не прекращая, болела голова от шума за стенами дома Анри Жерфо.
  - Аласт, - отчаянно выдохнула Беатрис. - Мари, что теперь со мной будет? Меня убьют?
  - Никто тебя убивать не собирается, - Мария Луиза с трудом отстранила от себя плачущую Беатрис. - У тебя есть я.
  - Ты... - Беатрис запнулась и снова разрыдалась. - Ты сделаешь меня своей меченой?
  - Если потребуется, то да.
  - Катарина будет против.
  - Меня не волнует мнение Катарины, - ответила Мария Луиза и раздражённо воскликнула: - Боже, да когда этот шум прекратится?!
  - Он только начинается, - тихо сказала Беатрис. - Готовится Великое Жертвоприношение.
  Мария Луиза отодвинула рукой в сторону тяжёлую бордовую портьеру на окне и посмотрела со второго этажа на улицу. Там, внизу, шли, размахивая руками и что-то крича, люди.
  - Эти безумцы, - сказала Мария Луиза. - Я боюсь, Беатрис. Боюсь того, что должно произойти.
  - Сейчас весь Париж в смятении. Биржи, лавки и театры закрыты, - Беатрис Сардин сморщила своё хорошенькое личико. - Какое мне до всего этого дело, если он оставил меня! Ты боишься смуты, а я боюсь за себя. Боюсь, что стану сама жертвой!
  - Ну, ну, - Мария Луиза обняла Беатрис за плечи. - Не надо плакать. От слёз твоё лицо опухнет и станет некрасивым.
  - Мне всё равно! Что бы делала ты, если бы тебя оставил Анри?
  - Служила бы Ордену, - мрачно ответила Мария Луиза.
  - Прости, - губы Беатрис дрожали. - Я задала глупый вопрос. Ты ведь вампир, а я человек.
  - Не надо, - попросила маркиза. - Не надо так говорить. Ты, прежде всего, моя подруга. К тому же, хотя прошло достаточно времени, я тоже... Ну, в общем, я тоже ещё немного человек. Если бы Анри меня оставил - это стало бы трагедией для меня.
  - Анри тебя не оставит, - улыбнулась Беатрис. - Он любит тебя. А вот меня Аласт любить перестал.
  - Кто она? - спросила Мария Луиза.
  - Что?
  - Кто та девушка, ради которой герцог Данкур оставил тебя?
  - А. Он приметил её давно, - графиня Сардин села в кресло. - Ещё когда она была совсем ребёнком. Коломбиной из уличного театра. Аласт следил за ней все эти годы, а я ничего не знала.
  - Она знает о том, кто такой Аласт?
  - Нет. Он не рассказал ей об Ордене. Но собирается сделать её своей меченой.
  - Я хочу увидеть эту девушку, - решительно сказала Мария Луиза.
  - Ты хочешь увидеть эту уличную комедиантку?
  - Да. Я хочу с ней познакомиться, понять, кто она. И долго ли Аласт будет ею увлечён.
  - Ты думаешь, у него это пройдёт? - с надеждой в голосе спросила Беатрис.
  - Приведи её ко мне, тайно... Сможешь?
  - Смогу. Жанни, так её зовут, живёт в доме Аласта, в нашем с ним доме. А меня он представил ей как свою кузину. Ужасно, да? И я ничего не могу сказать, потому что боюсь умереть. Потому что если Аласт перестанет мне покровительствовать - меня тут же принесут в жертву. Я слишком много знаю о делах Ордена. Но при этом я не вампир! И никогда им не стану!
  - Успокойся, я постараюсь тебе помочь, - Мария Луиза смотрела на Беатрис с жалостью. Так получилось, что графиня стала самым близким её человеком после Жерфо. Но ведь Жерфо и не человек вовсе. Так что Беатрис - лучшая подруга. Маркиза предполагала, что рано или поздно Аласт оставит графиню Сардин. Герцог Данкур мечтал найти себе спутницу, которая сможет разделить с ним долгую жизнь вампира. - И я поговорю с Анри, уговорю его, чтобы он позволил тебе стать моей меченой.
  Беатрис вскочила с кресла и упала перед Марией Луизой на колени.
  - Пожалуйста, я не хочу умирать! Я хочу жить!
  - Ты что, сошла с ума? - Мария Луиза в оцепенении смотрела на графиню. - Я твоя подруга, Беатрис! Я люблю тебя, и я тебя не оставлю!
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Она появилась в нашем с Анри доме под вечер. Беатрис привела новую девушку Аласта Данкура, Жанни, и обессиленно упала в кресло.
  - Вы хотели меня видеть, мадмуазель? - спросила Жанни.
  - Хотела, - ответила я.
  - Зачем? - надменно спросила Жанни.
  Она смотрела на меня так, будто бы хорошо знала.
  Жанни. Безродная Жанни. Невысокая худая заносчивая Жанни стояла передо мной в тёмно-зелёном платье и совершенно бесцеремонно меня разглядывала. А я, в свою очередь, рассматривала её. Густые стриженные по плечи тёмно-каштановые волосы, огромные синие глаза. Её не назовешь красавицей, но азарт и протест в её взгляде делают эту девушку весьма притягательной.
  - Ты давно болеешь? - спросила я, не ответив на вопрос гостьи.
  - Откуда вы знаете, что я болею? - Жанни презрительно поморщилась.
  - Чахотка, правильно?
  - Да, - Жанни подошла ко мне ближе. - Мадмуазель Беатрис сказала, что вы хотели меня видеть. Зачем?
  - Думаю, ты особенная девочка, если понравилась Аласту, - начала я, но она меня перебила:
  - Какое вам дело до моих отношений с герцогом?!
  - Никакого, - ответила я.
  И внимательно посмотрела в глаза Жанни. Сама она мне ничего о себе не расскажет. Уличная комедиантка? А ведёт себя как королева. Ну что ж, посмотрим, что с тобой было в прошлом, королева...
  
  История безродной Жанни
  
  - Жак, ты умер? - вытирая непослушные, всё время бегущие из глаз слёзы, спросила у трупа пятнадцатилетняя Жанни.
  Тишина.
  - Жак, если ты умер, то что мне теперь делать? Что я буду делать без моего Арлекина? Кристоф - наш Пьеро - умер два дня назад. Старик Жозеф и малыш Берни на день раньше. Куда я теперь пойду, Жак?
  Жанни посмотрела на синеватое, худое, ставшее каким-то чужим лицо человека, которому была обязана в этой жизни всем. Жак Моньер - актёр балаганного театра, неизменный Арлекин и просто отзывчивый к чужой беде человек, подобрал чумазую умирающую девочку где-то по дороге между Парижем и Руаном, когда той было года четыре, и назвал Жанни.
  - Почему вы все так изменяетесь после смерти? Вы становитесь похожими на кукол, куда же уходят ваши души? - спросила Жанни. - Ты всегда был со мной. Ты стал мне отцом и матерью. Я никогда их не знала. Ты научил меня всему, что я умею. А теперь ты посмел превратиться в синюшную куклу? Это нечестно, Жак! - прокричала девушка и разрыдалась так, будто её отчаяние способно было воскрешать.
  
  Через несколько минут Жанни отрешённо посмотрела на солому в их повозке, на ночное звёздное небо.
  - Я не смогу тебя даже похоронить, Жак. Ты будешь лежать здесь, в Булонском лесу, пока не истлеешь... Или тебя не съедят волки. Или ещё кто-нибудь.
  
  После того как труппа бродячего театра заразилась странной болезнью, с рвотой и поносом, их отказались впускать в Париж. Почти все: Кристоф, старик Жозеф, Жак, малыш Берни - выглядели ужасно. Жёлтые, они еле волочили ноги. Их постоянно тянуло рвать, хотя желудки были давно пусты. Им отказывали в ночлеге на постоялых дворах. И тогда бродячий театр остановился в прохладе Булонского леса. Проклятое лето. Нестерпимая жара и отвратительная смертельная болезнь. Она пощадила только Жанни. Зачем пощадила?
  Жанни, глотая слёзы, спрыгнула с повозки и стала распрягать лошадь.
  - И с тобой я расстанусь тоже, - сказала она что-то перебирающей губами пегой кобыле. - Я тебя продам.
  
  От балаганного театра в сердце Жанни осталась лишь память. Одиннадцать лет на колёсах по дорогам Франции. Лотарингия, Шампань, Нормандия, Бретань, Пуату, Ла Марш, Берри, Блуа... Париж. В Париже Жанни была всего два раза. Первый - когда ей только исполнилось десять. Их труппа дала несколько представлений возле Нотр Дам де Пари. Второй... Во второй раз Париж отверг их.
  - Вы больны, убирайтесь, - сказал хозяин таверны, в которую они зашли поесть.
  - Это холера или чума! - воскликнула владелица постоялого двора, захлопывая дверь.
  
  - Что мне теперь делать, Бог? - крикнула Жанни небу.
  Небо ответило ей безмолвием...
  
  ***
  - Значит, так, - сказал мясистый, более похожий на приставленные друг к другу свиные окорока повар из первой попавшейся в Париже харчевни. - Лошадь ты украла.
  - Я не воровала, - Жанни стояла и мяла в пальцах складки коротенького платья Коломбины. Ей опять вдруг захотелось плакать.
  - А я говорю, что лошадь ты украла! Завтра я отведу тебя в тюрьму.
  - Дяденька, не надо! - закричала Жанни. - Может быть, вам что-то нужно? Может, я могу вам что-нибудь дать?
  - Дать? - повар, хихикая, разглядывал худые ноги дрожащей девчонки. - Знаешь, я на кости не кидаюсь! Дать. Ты что, дура?
  - У меня ничего нет, кроме этой лошадки. Я хотела её вам продать и... - Жанни запнулась, с отвращением глядя, как повар чешет свой круглый, дряблый, свисающий из-под рубашки живот.
  - Продать краденую лошадь? Наглая малявка! Иди в подвал и сиди там до завтра тихо, как мышь. Утром я тебя сдам...
  - Я могу у вас работать, - сказала Жанни.
  - Ты? Работать? Да ты еле ноги волочишь. Какая из тебя работница?
  - Она могла бы помогать мне мыть посуду, - неожиданно в разговор вмешалась вышедшая из харчевни девушка.
  - А ты чего сюда притолклась? - зло спросил повар. - А ну пошла!
  - Я могла бы мыть посуду, - повторила за девушкой Жанни.
  - Так посуду, Бланш, ты и так моешь, - округлил поросячьи глаза повар. - Зачем мне на кухне этот скелет?
  - Я не управляюсь, хозяин, - дерзко ответила Бланш.
  - А задницей по ночам ты вертеть управляешься? - заорал повар, который, судя по всему, был ещё и хозяином харчевни.
  - Я не могу бегать на базар, готовить, обслуживать посетителей, мыть, стирать. И всё это одновременно. Мне нужна помощница.
  - А карета тебе не нужна? - повар надвинулся на Бланш своим грузным телом.
  - Какая ещё карета? - Бланш в свою очередь тоже приблизилась к повару. При этом походила она на рыжего курёнка, решившего клюнуть жирного петуха.
  - Такая. В которой господа ездят! Помощь. Какая ещё, к чёрту, помощь?
  Вместо ответа девушка распахнула перед Жанни дверь харчевни и сказала:
  - Заходи!
  - Куда заходи? - заорал хозяин. - В подвал её.
  - Заходи, заходи, - Бланш потянула Жанни за руку.
  - Вы не отдадите меня... - спросила было Жанни, но Бланш уже втолкнула её в харчевню и вошла сама, захлопнув дверь перед носом у хозяина.
  - Не отдам. А на него не обращай внимания. Старый дурак.
  - Это его харчевня? - спросила Жанни.
  - Ага, - ответила Бланш.
  - А ты его работница?
  - Ага.
  - И так с ним разговариваешь? Он же выгонит тебя!
  - Как же, выгонит! - расхохоталась Бланш. - А кто у него тогда сосать будет?
  - Что? - не поняла Жанни.
  - Ты что, не знаешь, что такое сосать? - Бланш посмотрела на Жанни круглыми зелёными глазами и закашлялась. - Ты вообще с мужиком когда была?
  - Нет, - покраснела Жанни.
  - А, ты что, девственница?
  - Да.
  - А, понятно, - Бланш ещё раз посмотрела на Жанни и расхохоталась. - Что, правда?
  - Да!
  - Ладно. Ты это, на Сэма не обращай внимания. Он ворчун, но добрый. Сейчас зайдёт, и как будто ничего не было. Он боится меня рассердить. Потому что таких красоток, как я, ещё поискать нужно!
  Жанни присмотрелась к Бланш. Действительно красотка. Рыжие волосы, зелёные глаза - не девушка, а ведьма из сказок. И платье на ней сидит ладно. Обычное крестьянское платье. И носит она его с достоинством, будто дворянский наряд.
  Дверь харчевни отворилась, и в неё вкатился хозяин Сэм.
  - Что, стерва, зубы скалишь, да? - только и спросил он, прежде чем удалиться на кухню.
  - В общем, ты у нас работаешь, - рассмеялась Бланш.
  - А как же лошадь? - спросила Жанни.
  - Какая лошадь?
  - Моя.
  - Украденная, что ли?
  - Да не крала я ничего! - закричала Жанни.
  - Чего ты орёшь? Я не глухая. Да всё нормально будет с твоей лошадью. Пригодится. Буду на ней на базар ездить. Её это, в повозку запрягать можно? Она приученная?
  - Приученная, - обиженно ответила Жанни. - Я так поняла, вы мне за неё ничего не заплатите?
  - Нет, вы посмотрите на эту худую! - воскликнула Бланш. - Притолклась невесть откуда. Без денег. Без ни хрена, и ещё что-то хочет! Тебя на работу взяли, поняла? Я тебя пожалела, поняла?
  - Поняла, - кивнула Жанни, чувствуя себя униженной.
  - Ну, вот и ладно. Ты это... не обижайся на нас с Сэмом. Мы на самом деле не злые. Просто поболтать любим. И за лошадь не думай. Старая она у тебя. Не стоит её продавать. Если и возьмут, то только на мясо.
  - Как на мясо? - воскликнула Жанни.
  - А вот так! Ам, и нету твоей лошадки. А у нас она ещё поживет. Ну, понимаешь, ведь это она лошадь, а не я.
  Тут дверь харчевни отворилась с таким лязгом и так грохнула о дверной косяк, что пузатый Сэм как ошпаренный выскочил из кухни. На пороге, покачиваясь и икая, стоял здоровенный белобрысый детина.
  - Какого чёрта, Додж? - заорал Сэм.
  - Выпить дай! - выдохнул Додж, и в харчевне запахло помойкой.
  - Выпить! - завизжал Сэм, как поросёнок, по горлу которого только что полоснули ножом. - Чума на весь твой род! Ты выжрал у меня три бочки вина за два месяца, и тебе ещё дать выпить? А в морду тебе не дать?
  - В морду? - радостно спросил Додж. - Не надо. Не сейчас. Потом. Сейчас дай выпить.
  - Пошёл вон!
  - Сейчас?
  - Вон! - от крика Сэм закашлялся и не в силах сдержать накрывающие его чувства, грохнул кулаком по столу. - Убирайся, Додж, чёртов засранец. И не приходи сюда пьяный!
  Белобрысый детина попятился назад, аккуратно вышел из харчевни и так же аккуратно закрыл за собой дверь.
  - Наследничек! - зло сплюнул на пол Сэм и, обращаясь непонятно к кому, добавил: - Вот же дал Господь наследничка!
  
  33
  Прошло шесть лет.
  
  - Сэм умер, - сказала Бланш, как только появилась на кухне.
  Она выглядела усталой и измученной: глаза покраснели, веки опухли.
  Жанни вздохнула. Но не потому, что ей стало жалко старого толстого Сэма, а потому, что теперь хозяином харчевни становился его племянник Додж. Наглый и жестокий.
  Шесть лет для Жанни пронеслись стрижиным росчерком по голубому небу. Кастрюли, сковородки, тарелки. Нетрезвые грязные посетители. Смачные шутки старика Сэма, дурацкий смех Бланш.
  Нет, Бланш неплохая девушка. Немного вульгарная - да, но заботится о Жанни так, будто она не её помощница, а младшая сестра.
  - Я всегда мечтала, - однажды сказала Бланш, - чтобы у меня была сестричка. Смешная, с круглыми щёчками. Она у меня и была какое-то время.
  - И что стало с ней потом? - спросила Жанни.
  - Умерла. У человека, знаешь, очень странная жизнь. Все, кто бывает ему дорог, рано или поздно умирают.
  На следующий после появления Жанни в харчевне день Бланш села шить ей одежду.
  - Ты не можешь ходить в этом, - Бланш презрительно дернула рукой за подол поношенное платье балаганной Коломбины. - Ты из него давно выросла.
  - Я хожу в нём с десяти лет, - смущённо ответила Жанни. - Правда, в десять лет оно мне было слегка большевато, и я его ушивала. Ну а потом ничего, в самый раз.
  - Чокнуться можно, - закатила глаза Бланш. - Это, наверное, потому, что ты тощая, как скелет. Кстати, тебе нужно больше есть, милочка. Тебе ведь надо найти себе мужика. Уже пора. А то года через два ты станешь старой, и на тебя никто не позарится.
  - Мне не нужен мужик, - поджала губы Жанни.
  - Что значит не нужен! - всплеснула руками Бланш. - Всем нужен, а ей нет. Значит, так, будешь жрать всё, что дам тебе. Не хочешь мужика - твоё дело, но как ты такая тощая работать будешь?
  Бланш добросовестно пыталась откормить Жанни. Но у неё ничего не получалось. Жанни ела, и много, но...
  - Ты, я смотрю, добро на говно изводишь, - возмущалась Бланш. - Я когда-нибудь тебя пухленькой увижу?
  - Наверное, нет, - Жанни виновато смотрела на Бланш.
  - Плохо! Работаешь отлично, ешь тоже дай боже, а худая, как палка!
  - У меня, наверное, мясо к костям не прирастает, - грустно заметила Жании.
  - Ладно, не хандри. Главное, что ты есть. А какая - не важно. Значит, такой тебя создал Господь. Жаничка, ты не обижайся, когда я тебя ругаю. Это я не со зла.
  - Я не обижаюсь, но ты могла бы не упоминать мои кости, - улыбнулась Жанни. - А то мне надоело об этом слышать.
  
  Шесть лет день за днём проходили, похожие друг на друга, как чёрные кошки.
  Рано утром, ещё до восхода солнца, Бланш шла на базар. Пока она ходила, Жанни домывала оставшуюся посуду. Харчевня была обычно открыта до трёх часов ночи и пользовалась в самое тёмное время особой популярностью. Потом возвращалась Бланш. Вместе они ставили на огонь большие кастрюли. Просыпался Сэм. Недовольный, раздражённый. Требовал, чтобы девушки работали быстрее. Бланш, как обычно, огрызалась. Жанни помалкивала. Она побаивалась связываться с Сэмом, хотя тот не обращал на неё никакого внимания. Весь его гнев обычно обрушивался на Бланш. Спали ли они вместе? Этого Жанни за все эти годы так и не поняла. Потому что жили девушки вместе в небольшой пристроенной к кухне каморке. Иногда ночью Бланш уходила куда-то и возвращалась только утром. Сэм же жил в небольшой хибарке позади харчевни. Может, Бланш ходила и к нему. У Жанни не возникало желания следить. В конце концов, это личное дело Бланш. Сама же Жанни практически нигде не бывала, кроме харчевни и базара неподалёку. Пару раз девушка ходила в Нотр Дам де Пари помолиться Пресвятой Деве Марии за здоровье своей покровительницы.
  И вот Сэм умер. В спёртом воздухе харчевни долго пахло смертью. Бланш еле наскребла деньги на его похороны. Племянник не дал ни ливра. После похорон Додж пришёл и сказал:
  - Так, девицы, теперь здесь всё будет по-другому. Во-первых, двое - это слишком много для такой засратой забегаловки, которой владел мой дядя. Во-вторых, ты, - он ткнул пальцем в Бланш. - Симпатичная. Сиськи приличные, и задница ничего. Будешь ею вертеть, а деньги мне отдавать.
  - А не слишком ли ты обнаглел? - смело спросила Бланш.
  - Чего? - вытаращил хомячьи голубенькие глазки Додж. Он чем-то походил на своего дядю Сэма, только ростом вышел намного выше. - Ты что сказала, потаскуха?
  - Что слышал, мешок с отрубями!
  - Пошла вон! - заорал Додж так, что Жанни показалось - маленькая харчевня сейчас разрушится.
  - Да и пойду! - заорала Бланш в ответ. - Тоже мне, принц наследный. Пьяница засратый. Если уж я потаскуха, то пойду работать туда, где мне за это неплохо платить будут.
  - Топай, - Додж хрюкнул картофелеобразным носом. - А ты куда? - спросил он последовавшую за Бланш Жанни. - Тебя я не выгонял.
  - Я ухожу, - гордо вскинув голову, ответила Жанни. Она внутренне содрогнулась, когда представила, что может остаться с Доджем вдвоём.
  - Зачем? - в один голос спросили Бланш и Додж.
  - Если вы выгнали её, я тоже уйду.
  - Деточка, - обратилась Бланш к Жанни, хотя той уже шел уже двадцать первый год. Впрочем, на вид ей можно было дать от силы лет семнадцать. - Тебе нельзя идти со мной. В том месте, куда я иду, тебя не возьмут.
  - А куда ты идёшь?
  - В бордель.
  - А почему ты не хочешь устроиться в другую харчевню?
  Бланш истерично расхохоталась.
  - Деточка, не спрашивай о том, чего не понимаешь. Стара я для другой харчевни, а вот для борделя ещё сгожусь.
  - Я пойду с тобой, - упрямо заявила Жанни.
  - В бордель?
  - Да.
  
  ***
  - Мы в самом деле пойдём сейчас в бордель? - спросила Жанни, когда свирепое лицо Доджа скрылось за дверью харчевни.
  - А ты думала, я пошутила и мы просто идём прогуляться? - грустно хмыкнула Бланш. - Нет, милая, мы идём в бордель, и притом самый лучший в Париже. Как я выгляжу?
  - Что? - не поняла Жанни.
  - Я тебя спрашиваю, как я сейчас выгляжу?
  - Обыкновенно, - пожала плечами Жанни. - Как всегда.
  - Это не ответ, - Бланш остановилась и уперла руки в боки. - Посмотри на меня внимательно и скажи, как я выгляжу?
  Жанни посмотрела на Бланш. Выглядела та действительно обыкновенно. В своей привычной белой блузке и коричневой юбке. Рыжие сколотые на затылке в пучок волосы. Зелёные лихорадочно блестящие глаза. Что Бланш хочет услышать?
  - Ну? - Бланш топнула ногой.
  - Я не знаю, - растерянно ответила Жанни. - Ты красивая, как всегда, и...
  - А, от тебя разве дождёшься вразумительного ответа... Пойдём. Надеюсь, я понравлюсь мадам Гурдан.
  - А я? - спросила Жанни.
  - Что ты? - изумилась Бланш.
  - Я тоже понравлюсь этой мадам Гурдам?
  - Гурдан, - поправила Бланш. - Ты что, тоже решила в проститутки податься?
  - А что? - с вызовом спросила Жанни. - Я что, хуже тебя? К тому же я девственница. А я слышала, что это многих мужиков возбуждает.
  Бланш расхохоталась.
  - Не думаю, что такая худышка, как ты, может кого-то возбудить. Впрочем, - Бланш задумалась, - вкусы бывают разные, не спорю. Ну, чего стоим? Пойдём!
  Пока, петляя по узким парижским улочкам, девушки пробирались к дому мадам Гурдан, Жанни думала о своей странной жизни. Шесть лет затворничества. Неужели когда-то перед Жанни в бесконечность уходила дорога? У всякого пути есть начало и завершение, но в движущейся повозке балаганного театра это кажется неправдой. В движущейся повозке путь не завершается никогда. В харчевне Жанни забыла и об этом. И только теперь ступив на улицы Парижа, увидев дорогу, девушка ощутила, что мир вновь стал большим.
  
  ***
  Размышляя, Жанни не заметила, как они с Бланш пришли. Перед девушками внезапно выросла красная деревянная дверь. Жанни задрав голову, посмотрела вверх. Ей показалось, что сейчас на неё обрушится весь щедро обвивший стены двухэтажного белого дома плющ.
  Бланш взяла в руку приделанное к двери металлическое кольцо и постучала им о дерево.
  - Кто там? - спросил за дверью недовольный женский голос.
  - Мы к мадам Гурдан, - ответила Бланш.
  - Кто такие? Что надо?
  - Мы по поводу работы, - тоненько крикнула Жанни.
  - Что там, Энжи? - спросил за дверью другой, более грубый, сонный голос.
  - Пришли какие-то девицы, - ответил первый голос.
  - Что им надо?
  - Работу спрашивают.
  Скрипнул засов. Дверь слегка приоткрылась. В небольшой проём протиснулась сонная, со всклокоченными седыми волосами женская голова. Голова похлопала ресницами мутных, заспанных чёрных глаз и пробурчала:
  - Вы, что ли, на работу сюда хотите?
  - Да, - кивнула Бланш.
  - Да, мы, - Жанни неуклюже поклонилась.
  Дверь отворилась шире. Вслед за заспанной головой в неё вывалилось грузное в ночной рубашке тело.
  "Странно, - подумала Жанни. - Уже полдень!"
  - Как звать? - дама в рубашке, почёсывая указательным пальцем распухший красный нос, внимательно рассматривала Бланш.
  - Меня? - переспросила Бланш.
  - А то кого же? Меня, что ли? - раздражённо пробурчала дама.
  - Бланш.
  - А это с тобой кто? - шмыгнула носом дама.
  - Подруга, - заметила Бланш.
   - Тоже на работу?
  - Да.
  - Эта мне не подходит, сразу говорю, - дама отхаркалась и сплюнула. - Негожий товар. Худая слишком.
  - А я вам подойду, мадам Гурдан? - заискивающе спросила Бланш. - Вы ведь мадам Гурдан? Я не ошиблась?
  - Не ошиблась, - дама опять шмыгнула носом.
  - Так вы возьмёте меня?
  - Тебя? - мадам Гурдан протянула руку и пощупала бедро Бланш. - Ничего, упругое. На мордашку тоже сойдёт. А что умеешь делать? Танцевать умеешь?
  - Нет. Но я умею другое, более важное.
  - Показать сможешь?
  Бланш кивнула.
  - Ладно, беру. У меня сейчас как раз девиц не хватает. А, - мадам Гурдан хлопнула рукой себя по лбу. - Чуть не забыла. Ты это, случаем не больная?
  - Нет, что вы! - взволнованно воскликнула Бланш.
  - Ладно, это мы проверим, - мадам Гурдан широко распахнула дверь. - Заходи.
  - Подожди меня здесь, - успела крикнуть Бланш Жанни, прежде чем красная деревянная дверь захлопнулась.
  
  Время для Жанни тянулось долго. Бесконечно долго. Солнце, выйдя из зенита, стало медленно скатываться к крышам парижских домов, когда дверь дома вновь отворилась.
  - К сожалению, - сказала Бланш, - тебя не берут. Я говорила мадам Гурдан, что ты девственница, но она ответила...
  - Что мужчины на кости не кидаются, - зло сказала Жанни и заплакала.
  Бланш кивнула.
  - Вот, возьми, - она сунула в руку Жанни мятый клочок бумаги. - Здесь адреса других, таких же, как этот, домов, в которых менее строгие требования.
  - Мы больше не увидимся? - спросила Жанни, судорожно сжимая бумагу.
  - Наверное, - нервно улыбнулась Бланш. - Прости, мне пора...
  
  34
  - Работать у нас? Да ты что, с ума сошла?!
  - Посмотри на себя! Кому ты такая нужна?!
  - Ты откуда? Из могилы вылезла?
  
  После двух дней скитаний по Парижу у Жанни не осталось сил выслушивать очередной словесный плевок. И видеть грубые насмешливые рожи, высовывающиеся из приоткрытых дверей. Брюзжащие, плюющиеся слюной.
  Тоскливо. Невероятно тоскливо. Последние дни умирающего лета. Ветер, пыль и идущие по своим делам, безразличные к Жанни люди. Им всё равно, кто она и что она будет делать дальше. Жанни проходила мимо домов и не знала, в какой момент на неё могут выплеснуть помои. Если она успевала отскочить, то торопливо, упав на колени, рассматривала, что там упало. Потому что для голодной девушки помои - дар небес.
  Уже неделю нет дождя, и все лужи высохли. Даже в самых больших ни капли воды. Каждый раз, чтобы напиться, Жанни приходится идти к Сене. Сил почти не осталось. Записка, нацарапанная неразборчивым почерком Бланш, исчерпала адреса. И зачем когда-то Жак научил Жанни читать? Хотя при чём здесь умение читать? Жанни не хотят брать на работу не только в публичные дома, а вообще никуда. Таверны, харчевни захлопывали свои двери.
  - Нам не нужны мертвецы! Они не могут работать!
  Жанни с отвращением посмотрела на свои худые, действительно костлявые руки. Страх и одиночество - всё, что осталось у Жанни в этой жизни. Уже нет никаких сил бродить по городу. Надежда заблудилась где-то на его улицах. Вот снова врезается недостроенными башнями в небо Нотр Дам де Пари. Жанни с содроганием посмотрела на попрошаек и нищих на паперти собора. Это худшее, что может случиться с человеком. И они заполонили Париж, стали его хозяевами. Жанни не хотела к ним. Не хотела становиться частью нечеловеческого общества. Она думала о том, что нужно добраться до постоялого двора. Он совсем недалеко от собора. И возможно, там... Но где-то в глубине души Жанни чувствовала, что её путь закончится на помойке, среди отбросов, которыми стали те, кого когда-то называли людьми. Пьяницы, больные, готовые за кусок хлеба с плесенью отдаться женщины. Жанни знала, что её не воспримут как женщину даже здесь. Она не возбудит сифилисных мужиков, кидающихся спьяну даже на старух. Жанни останется только просить подаяние. Но... Уже сейчас нищие и калеки возле Нотр Дам де Пари провожают её подозрительными взглядами. Она не нужна им здесь. Она будет забирать их долю чьей-то милости. Париж сейчас слишком голоден для того, чтобы принять ещё одну страждущую. Париж поглощает хаос.
  Жанни изнеможённо села на каменный порог зловещего и, кажется, совершенно заброшенного дома недалеко от Нотр Дам де Пари. Хорошо, что ночи ещё тёплые. Может, заночевать на этом пороге? Или всё же дойти сегодня до постоялого двора? Неожиданно перед Жанни что-то шлёпнулось, подняв лежащую возле порога пыль. Девушка чихнула, с удивлением разглядывая варёную куриную ногу с выеденными в некоторых местах кусочками.
  - Да эти богатые - полные кретины! - нервно смеясь, воскликнула Жанни и схватила куриную ногу, как собака схватила бы внезапно найденную кость. - Они бы ещё целую, слегка погрызенную курицу сбросили!
  Жанни посмотрела вверх, туда, откуда, по её мнению, прилетела куриная нога. И ахнула. Когда девушка подходила к ступеням двухэтажного дома, она обратила внимание только на почерневшую от времени, втиснувшуюся между обвитыми хмелем колоннами дверь. Но совершенно не заметила балкона. А между тем на балконе, вцепившись в перила когтистыми лапами, вытянув длинные шеи и оскалив острые морды, сидели каменные чудовища.
  
  "Боже, - мысленно воскликнула Мария Луиза, увидев химер в воспоминаниях Жанни. - Это тот самый дом, в который привёл меня Анри Жерфо знакомиться с "особым" обществом. Это дом главы Ордена Поля Ла Файета!"
  
  Жанни испуганно вскочила со ступеней, зажав в правой руке куриную ногу.
  - Пойду я отсюда! - прошептала она. - Странный это дом какой-то, страшный.
  И показалось в этот момент девушке, что хмель, обвивший колонны, зашевелился, стал тянуть свои пожелтевшие листья к ней. И ещё показалось, что подул от двери ветер. Жанно почувствовала его очень явственно. Ветер забрался ей под платье, сковал холодом кожу. Неведомо откуда у Жанни появились силы, и она побежала, при этом не забывая обгладывать куриную ногу. И ей было всё равно, что нога эта в пыли, что кто-то её уже кусал. Жанни бежала, ела и молила небеса о том, чтобы ей нашлось, пусть самое грязное, местечко на постоялом дворе.
  
  ***
  Наверное, иногда на небесах слышат человеческие молитвы. А может быть, отчаяние открывает иногда двери и даёт человеку ровно столько, сколько он просит.
  На постоялом дворе для Жанни нашёлся угол в конюшне, работа с утра до вечера и скудная еда.
  - Платить мы тебе не будем, - сказала Жанни хозяйка постоялого двора.
  Эта женщина явно хотела походить на даму из высшего света. Покрой её сине-зелёного платья напоминал платья господ, которых Жанни видела возле Нотр Дам де Пари и на улице Монпасье.
  - У меня будет кров и еда? - тихо, почти шёпотом спросила Жанни. Перед её глазами внезапно стало темно, и девушка изо всех сил старалась, чтобы чернота не поглотила её целиком.
  - Будет, - фыркнула хозяйка. - Если заработаешь.
  - Я буду делать всё, что прикажете. Пожалуйста, возьмите меня, - взмолилась Жанни. - У меня нет больше сил ходить.
  - А силы работать у тебя будут? - хозяйка посмотрела на Жанни с омерзением и жалостью.
  - Да, да, конечно!
  - Ну, - протянула хозяйка, - мне нужно, чтобы всё было чисто в комнатах. Их у нас немного. Но так как мы находимся в центре Парижа, у нас иногда останавливаются весьма знатные особы. И поэтому в комнатах всегда должно быть идеально чисто.
  
  ***
  Жанни раздражённо швырнула тряпку на пол. Нет, она здесь не поломойка, не горничная, даже не прислуга! Она - моль, которая должна всё делать тихо, быстро, никому не показываясь на глаза.
  В тот момент, когда тряпка с громким блямом шлёпнулась на пол, вошёл мрачный закутанный в тёмный дорожный плащ господин. Господин остановился, сумрачно осмотрел помещение, не увидел никого, кроме возюкающей по полу тряпкой служанки, и прошёл дальше вглубь прихожей.
  Жанни нагнулась за тряпкой, подняла её с пола и посмотрела на вошедшего. Никогда в жизни девушка не видела такого красивого мужчину!
  Высокий, выше Жанни головы на две, несколько худощавый, но не худой мужчина смотрел на мир пронзительным взглядом миндалевидных, меняющих цвета глаз. Жанни поразило, что они были то тёмно-синие, то чёрные. Прямой, чуть с горбинкой нос. Изящно очерченный, пожалуй, слишком алый рот. Вошедший не похож на реального человека. Он напоминает скорее видение. У Жанни не хватало сил отвести в сторону взгляд. Она понимала, что её внимание может быть воспринято незнакомым господином как дерзость. Но ей было сейчас всё равно. Для Жанни гость стал пришельцем из другой реальности.
  
  Мария Луиза смотрела в глаза воспоминанию Жанни. Она знала этого человека. Аласт Данкур. Мария Луиза смотрела в глаза Аласта Данкура и проваливалась куда-то. Это походило на падение во сне.
  
  Не нужен. Выброшен. Отстранён. Со времени последнего Совета. Теперь Анри Жерфо де Ла Россель глава парижского отделения Ордена Тривольгинов. Похоже, Поль Ла Файет доверяет ему, как самому себе. А он, Аласт, почётный вампир, один из трёх избранных королём Атанаэлем для великой миссии... Никчёмный. В Ордене нет для герцога Данкура серьёзного дела. Сначала это казалось забавным. Затем начало раздражать. Поль и Анри писали пьесу, в которой у Аласта не было значимой роли.
  
  - Ты неудачник! Растяпа! Театрал! - кричала сестра Катарина. - Зачем ты спорил с Полем? Что ты понимаешь в политике? Ты думаешь, жизнь - это сцены из спектакля Пале Рояль? Бессвязные и пошлые?
  - Нет, - ответил Аласт. - В театре Пале Рояль лучше. Там настоящая игра. А то, что сейчас происходит, - это фарс!
  - Великое жертвоприношение ты называешь фарсом?! - презрительно сморщила нос Катарина. - О, Великие короли, зачем вы сделали этого идиота своим избранником?
  - Сделали? - хмыкнул Аласт. - Ну, пусть даже сделали. Меня никто не лишал права выбирать путь самому.
  - Путь? Вот эту свою жизнь в окружении театральных девок ты называешь путём? Ты мог бы стать правой рукой Поля Ла Файета. Мог бы совершать великие дела, прославиться, властвовать!
  - А потом, возможно, мне предложили бы должность чьей-то левой ноги.
  - Что? - изумилась Катарина.
  - Сестрёнка, я не хочу властвовать. Я хочу жить и наслаждаться жизнью. Вот и всё.
  - Наслаждаться? Если ты не властвуешь, то как можно наслаждаться жизнью?! Ты слишком романтичен, Аласт. Ты как ребёнок!
  - Зато ты, сестрёнка, необыкновенно практична. Интересно, любишь ли ты Поля?
  - Какое тебе до этого дело? И почему ты мне задаёшь этот вопрос? Как смеешь ты мне задавать этот вопрос? Разве ты кого-нибудь любил не бутафорской, а настоящей любовью? Для тебя существует только театр!
  
  Театр. Шёпот в зале. Медленно гаснущие в громадных люстрах свечи. Запахи духов вперемешку с потом. Холодок по ногам из приоткрытой двери. Загримированные лица актёров. Театр. Непредсказуемые ощущения. Каждый раз новые. Иногда начинаешь чувствовать себя картонным героем. Актёры - это живые куклы. Они растворились в мире декораций. Их поглотила вселенная бутафории. Поглотила актёров, а вместе с ними поглотила и Аласта.
  Катарина права: никого и никогда герцог не любил по-настоящему, кроме танцующей под звёздами в свете факелов у Нотр Дам де Пари девочки.
  
  Мария Луиза вздрогнула, когда увидела в воспоминаниях Аласта давно забытую ею ночь. Ночь её приезда в Париж.
  Эта девочка танцевала, словно в воздухе. Уличная коломбина. Большие печальные карие глаза заставили душу Аласта на несколько минут покинуть тело.
  
  - Жертва или возлюбленная? Кем тебе суждено стать?
  Этот танец не забыть никогда. В жизни Аласта Данкура негаданно появилась та, ради которой герцог захотел остановиться. Лишний? Ну и пусть. Теперь уже всё равно. Мир исчез. Остались только ночь и балаганный театр. Аласт последует за Коломбиной, куда бы она ни поехала.
  На следующий день труппа балаганного театра покинула Париж. В каждом городе они всегда давали только одно представление.
  - Я не хочу уезжать, - чуть не плача воскликнула Жанни.
  Девочке этот город не просто понравился. Она распробовала его вкус, терпкий вкус перезрелой вишни. Париж так не похож на другие города. Здесь подпирает башнями небо великий собор. Его строили не люди, его возводили ангелы! А Жанни так хотелось ещё побыть в городе ангелов...
  - Мы сюда вернёмся, - Жак погладил Жанни, ставшую ему почти дочерью, мозолистой рукой по голове.
  - Когда?
  - Когда-нибудь...
  - А теперь мы куда едем?
  - Будем путешествовать по дорогам Франции.
  Руан, Ренн, Анжер, Пуатье, Тур, Бурж...
  Города сменяли один другой. Жанни запоминала и тут же забывала их названия. Аласт Данкур всюду следовал за своей Коломбиной. Сменялись лошади, постоялые дворы. Так было, пока однажды не наступила роковая ночь.
  И театр, и герцог остановились в ту ночь в поселении Кламеси. Аласт, пребывая в прекрасном расположении духа, видимо, выпил слишком много вина. Его разморил навязчивый непробудный сон, а когда он развеялся, то...
  - Они уехали, месье, - зевая, сказал хозяин постоялого двора.
  - Когда? - Аласт почувствовал, что его охватывает паника.
  - Рано, перед самым рассветом.
  Аласт Данкур посмотрел на свои нагрудные часы. Полдень. Он сумасшедший! Он проспал её. В бешенстве герцог побежал в конюшню. Лошадь, словно одурманенная, не хотела ехать.
  - Проклятье! - заорал Аласт. - Какой дьявол меня проклял?
  Герцог метался на лошади, пытался скакать то по одной, то по другой дороге. Он поехал в ближайший Кон, но там балаганный театр не видели. Он направился в Семюр, но и там артисты тоже не появлялись. Комедианты со своей хлипкой повозкой растаяли подобно весеннему снегу, а вместе с ними растаяла и Коломбина...
  Аласт Данкур мрачно вернулся в Париж. Его встретили раздражённые Поль и Анри. На гневные вопросы Ла Файета и Жерфо де Ла Росселя Аласт ответил сдержанно:
  - Мне нужно было попутешествовать.
  - Я знал, что ты чудак, Аласт, - кивнул Поль, похоже, полностью удовлетворившись таким ответом.
  А герцог Данкур пребывал в отчаянии. Он потерял Жанни, свою фею, своего ангела, свою мечту. Герцог корил себя за то, что не заговорил с ней, не увёз в свой дом. Путешествие следом за театром заворожило Аласта. Он даже предположить не мог, что наваждение когда-нибудь может закончиться.
  Наваждение закончилось. Аласт Данкур остался один в многолюдном Париже. Он слонялся по городу, словно неприкаянный. Его двоюродная сестра Катарина де Санж советовала герцогу перестать сходить с ума и найти себе новую женщину.
  Так однажды Аласт подобрал на улице Беатрис Сардин. Увидев её, Катарина пришла в бешенство.
  - Ты бы лучше кошку бездомную притащил в дом! - яростно шипела графиня де Санж. - Она же уличная шлюха! Это позор для всего нашего рода! Мы - вампиры! Мы - избранные! И мы - аристократы! Мы пишем историю. А ты хочешь сделать избранной какую-то безродную тварь?!
  - Я сделал её пока только меченой, - спокойно и устало отвечал Аласт.
  Он всё ещё надеялся когда-нибудь увидеть Жанни. Герцог поселил Беатрис у себя дома, но сам в этом доме долго находиться не мог. Он уезжал из Парижа, потом возвращался, ночевал на постоялых дворах. Беатрис Сардин скучала, ждала его - единственного, любимого. Её отчаяние росло, надежда на посвящение таяла с каждым днём. Беатрис понимала: Аласт не любит её. Он попытался полюбить, но не смог. Оставаясь одна, графиня Сардин плакала, проклинала себя и свою судьбу, пыталась понять, за кем или за чем герцог Данкур так отчаянно гонится...
  
  ***
  И вот однажды Аласт Данкур в очередной раз вернулся в Париж после недолгого странствия. Зашёл на свой любимый постоялый двор. Герцог сам не знал, почему ему нравилось останавливаться именно здесь. И неожиданно увидел её...
  Девочку из тёплой летней ночи десятилетие назад. Она почти не изменилась. Те же коротко стриженные каштановые волосы и печальные большие глаза ночной птицы. Она такая же изящная. Кажется, ещё немного - она сделает шаг и взлетит. Аласт не верил тому, что видел. Со временем ему стало казаться, что Коломбина из балаганного театра померещилась ему тогда возле Нотр Дам де Пари. И что не было его безумного путешествия, его безрассудной погони.
  Из двери, ведущей в комнаты, вышла хозяйка.
  - О, господин Данкур! Как я рада вновь видеть вас у нас, - хозяйка низко поклонилась.
  - Приветствую, Матильда, - сказал Аласт. - Скажи, кто эта девочка? - он указал на Жанни.
  - Это? - в "пустых" глазах хозяйки мелькнуло удивление. - Это прислуга.
  - Она тебе очень нужна?
  - Ну... - хозяйка прищурилась и с подозрением посмотрела на герцога.
  Его глаза горели азартом. Матильда никогда ничего подобного за господином Данкуром не замечала. Он иногда заходил и ночевал на её постоялом дворе. Малоразговорчивый и отстранённый. А тут вдруг на лице этого вечно мрачного герцога появилась выражение человека, нашедшего легендарный пиратский клад. Матильда стала припоминать слухи, которые витали и кружили вокруг особы герцога Аласта Данкура. Якобы он очень странный человек. Похоже, что учёный. Изобретает какие-то эликсиры от разных болезней и проверяет их на живых людях. Якобы где-то в провинции у него есть замок, где герцог ставит свои опыты. Может быть, когда Данкур увидел Жанни, то подумал, что она сгодится для его экспериментов? Хозяйке постоялого двора и на секунду не пришло в голову, что Жанни могла нравиться герцогу как женщина. Однако Матильда поняла, что может неплохо заработать на этом "скелете в тряпье".
  - Ну... - хозяйка изобразила задумчивость. - Она работящая и, пожалуй, мне нужна.
  - Я мог бы её у тебя купить, - холодно заметил Аласт Данкур.
  - А за сколько? - Матильда даже не пыталась скрыть нетерпение.
  - Сколько ты просишь? - поморщился Аласт. Его раздражала эта женщина.
  - Две тысячи экю, - сказала Матильда, и её душа опустилась куда-то к желудку от собственной дерзости.
  - Сколько?
  - Две тысячи экю, - сказала хозяйка постоялого двора уже смелее.
  - Хорошо, - Данкур достал из нагрудного кармана мешочек и отсчитал деньги. - Я могу её забрать?
  Матильда с восхищением смотрела на монеты. Для неё две тысячи экю - целое состояние. Хозяйка постоялого двора возблагодарила Господа за то, что он послал ей эту дохлую девчонку, и стала лихорадочно соображать, что можно сделать на такие деньги. Пристроить ещё одну комнату... Купить новую мебель... Обновить свой гардероб...
  
  ***
  Сказка Жанни рушилась. На её глазах самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела, превращался в работорговца. Зачем она ему? Он что, шутит? Издевается? Неужели он на самом деле её купил?
  Аласт Данкур, не обращая больше на хозяйку внимания, подошёл к Жанни.
  - Пойдём. Я хочу с тобой побеседовать, - Аласту не верилось, что он заговорил с этой пугливой печальной феей. Что он заговорил со своей грёзой.
  И если когда-то герцог Данкур задавал себе вопрос: кем она может стать, жертвой или возлюбленной? - то теперь твёрдо отвечал сам себе: возлюбленной! Он шёл за ней все эти годы. И все эти годы она ускользала от него. Теперь, когда Жанни оказалась в его руках, Аласт её не отпустит. Ни за что. Герцог Данкур видел в глазах Жанни страх и отвращение. Но он видел и другое чувство. Страстное, как самый проникновенный поцелуй, неотвратимое, как надвигающаяся стихия.
  - О чём вы будете со мной беседовать? - спросила Жанни.
  - О тебе.
  - Вы купили меня, - зло сказала Жанни. - Вы купили меня, как вещь! Зачем я вам?! Почему вы отдали за меня эти деньги?
  - Ты не вещь для меня. Пожалуйста, пойдём со мной. Позволь мне всё объяснить тебе.
  
  35
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Аласт не оставит Жанни. Пока не оставит. Впервые жизнь герцога Данкура обрела смысл. Призрачная цель у него в руках.
  Бедная Беатрис! Все эти годы она ждала и надеялась. Она любила его. Она до сих пор любит Аласта. Я не знала, что сказать Беатрис. Светлой, нежной Беатрис.
  То, что я увидела в глазах маленькой хрупкой Жанни, потрясло меня. Стало так жалко и её, уличную Коломбину. Какая пронзительная, щемящая душу судьба! Сколько она будет нужна Аласту Данкуру? Разве можно быть уверенной в том, что герцог не оставит Жанни, как оставил Беатрис Сардин? Сейчас он в восторге, но надолго ли? Возможно, потом краски его ощущений померкнут, проиграет торжественная музыка, опустится занавес. Окончится пьеса.
  Избранные... Вы идёте, легко меняя чьи-то судьбы. Вы пишете сценарии жизни для бедных и богатых. А когда придёт время, пустите и тех, и других под нож. Вам плевать на маленьких, ничтожных человечков. Если бы только люди могли очнуться и понять, кто ими на самом деле правит! Вампиры!
  Dominus, вам плевать на тех, кого вы сначала приближаете к себе, а затем отталкиваете!
  Мой страх нарастает. Страх за Беатрис, а теперь почему-то и за эту совершенно чужую мне девочку, Жанни. И страх за саму себя.
  Анри Жерфо постоянно говорит о моей исключительности. Я служу Ордену. Я буду служить Ордену, потому что безумно люблю Анри, потому что знаю: обратной дороги не будет. Есть такие пути, ступить на которые можно лишь однажды. Анри повторяет, что меня выбрал тёмный король Атанаэль. Для чего он выбрал меня? Он явился мне из немыслимой реальности, чтобы указать путь в Орден, который пишет мировую историю.
  Приближается Великое Жертвоприношение. Люди, как испуганные куры, бегут, и загонщик кидает в них палки. Они должны прибежать к клеткам, они должны добровольно войти в них.
  Я смотрела на Беатрис Сардин и Жанни и думала о том, что ждёт всех нас. И кто мы? Жертвы или возлюбленные?"
  
  ***
  - Что ты увидела? - тревожно мысленно спросила Беатрис Марию Луизу, когда та перевела долгий взгляд с Жанни на неё. - У меня нет надежды на его возвращение?
  - Ты права, нет, - ответила Мария Луиза тоже мысленно.
  - Он любит её?
  - Не знаю. Но он мечтал о ней. Он получил её. И больше не думает о тебе.
  
  ***
  - Я хочу с вами поговорить! - настойчиво сказала Мария Луиза, обращаясь к Аласту Данкуру и его двоюродной сестре Катарине де Санж.
  Маркиза только что пришла в дом герцога Данкура и, запыхавшись, пробежав мимо недовольной открывшей ей прислуги, сразу начала неприятный разговор о дальнейшей судьбе Беатрис Сардин.
  - Поговорить? С нами? О чём же? - кажется, сегодня Катарина была, как никогда, зла.
  Если бы Мария Луиза не знала эту женщину, то она бы подумала, что графиня де Санж в трауре. Чёрное с белым воротником и манжетами дорожное платье могло бы подойти даме, только что вернувшейся с чьих-то похорон. Но Катарине некого было хоронить. У неё не было близких друзей, кроме Аласта и Поля. Тёмно-каштановые (только вблизи можно было понять, что не совсем чёрные) волосы графиня, как украинка, заплела в две косы и закрутила их вокруг маленькой изящной головы. Косы украсили алые большие искусственные розы. Катарина де Санж любила всё тёмное и мрачное. Оно, вероятно, более всего соответствовало её неизменному настроению раздражения. Мария Луиза не знала, откуда в графине такая ненависть. Но иногда думала, что ненавидит Катарина всё, даже сияющее на небе солнце.
  - О Беатрис, - коротко ответила Мария Луиза.
  - О ком? - Катарина изобразила на своём надменном красивом лице выражение недоумения. - А кто такая эта Беатрис?
  - Катарина, прекрати, - Аласт с силой ударил ладонью о стол.
  - А что Катарина? - графиня повернулась к брату, поджав губы. - Разве я лгу? Разве я когда-нибудь солгала тебе? Ты ненавидишь, когда тебе говорят правду! А правду тебе говорю только я! Ты променял одну уличную шлюху на другую!
  - Не смей так говорить о Жанни! - заорал Аласт и вплотную подступил к сестре. Казалось, ещё немного - и он её ударит.
  - Я буду говорить о ком хочу и что хочу! - истерично завизжала Катарина.
  - Ты будешь молчать, стерва! Или, клянусь тремя королями, я тебя удавлю!
  - Господа, - вмешалась в их крики Мария Луиза. - Я бы всё же хотела побеседовать с вами о судьбе Беатрис.
  Маркиза пыталась говорить тихо и спокойно. Это удавалось ей с большим трудом. За время своего пребывания в Ордене, за то время, что она была вампиром, Мария Луиза научилась одному у Анри Жерфо де Ла Росселя - выдержке. Анри говорил о том, что настоящий dominus должен всегда сохранять ровность духа. Недопустимо проявлять чувства и эмоции публично.
  - Я слушаю, - Аласт сделал в сторону Катарины властный жест рукой, запрещая ей говорить.
  - Как я поняла, монсеньер, - спросила Мария Луиза, обращаясь к герцогу, - Беатрис вам больше не нужна?
  - Ты имеешь в виду то, что я передумал бороться за её посвящение в вампиры? - удивлённый тон в голосе Аласта разозлил Марию Луизу.
  - Я имею в виду то, что вы отказались от Беатрис, найдя себе новое развлечение!
  - А ведь она права, - расхохоталась Катарина. - Проклятие всех демонов, она права. Ты бросил одно ничтожество ради другого.
  - Если ты не замолчишь сейчас же - я сверну тебе шею, - прошипел Аласт и, обращаясь уже к Марии Луизе, добавил: - Не думаю, что ты имеешь право оценивать мои поступки. То, что ты возлюбленная Анри Жерфо, ещё ничего не значит.
  - Я не оцениваю вас, монсеньер, - возразила Мария Луиза. - Я просто волнуюсь за судьбу своей подруги.
  - А разве ей что-то угрожает? - спросил Аласт.
  - Да, - ответила маркиза.
  - И что же?
  - Смерть...
  - Её кто-то собирается убить?
  - Знаешь, братик, - снова вмешалась в разговор Катарина. - Иногда я смотрю на тебя и думаю, что ты немного не в себе. И оттого мысли твои постоянно путаются. Беатрис перестала быть твоей меченой. Она не будет посвящена в Орден. Так решил ты, так решил Анри. Её ждёт только смерть.
  - Ах, вот оно что, - махнул рукой Аласт так, будто речь шла не о судьбе девушки, а о судьбе приблудившейся собаки. - И что ты от нас хочешь?
  - Я хочу вам сказать, что намерена сделать Беатрис своей меченой, - раздражённо сказала Мария Луиза.
  - Ты - меченой - её? - Катарина подошла к Марии Луизе и положила прохладную ладонь на её лоб. - Неужели ты заболела? Или милость, оказанная тебе Анри Жерфо, совершенно лишила тебя разума?
  - Анри Жерфо, - чётко выговаривая каждое слово, сказала Мария Луиза, - не оказывал мне милости. Её мне оказал один из тёмных королей Атанаэль.
  - Да как ты смеешь, - завизжала Катарина, - произносить это священное имя?! Думаешь, я поверю в сказку о том, что тебя избрал Великий?!
  - Мне всё равно, веришь ты или нет. Меня избрал Великий, и я пришла, чтобы сказать вам: я не дам даже волосу упасть с головы Беатрис Сардин. Отныне она - моя меченая.
  - А что по этому поводу думает Анри? - осторожно спросил Аласт Данкур.
  - Анри сказал, что я вольна делать всё, что захочу.
  - Тогда делай что хочешь, мне всё равно, - безразлично ответил герцог Данкур.
  Катарина открыла было рот, чтобы выдать очередную гневную речь, но в тот самый момент, когда она собралась закатить истерику, дверь распахнулась и в комнату с выражением ужаса на лице вбежала Жанни.
  - Вы чудовища! Вы убийцы! - казалось, эту хрупкую девушку вмиг поразило безумие. Она тяжело дышала и плакала. - Ваши слуги не выпустили меня из этого дома после того... После того... - спазм сдавил горло Жанни, и она никак не могла договорить.
  - Что случилось, милая? - протянул к ней руки Аласт.
  Но Жанни отшатнулась от герцога, как отшатывается от палача приговорённый к смерти.
  - Там трупы! Я видела там пять трупов!
  - Где, милая?
  - В подвале!
  Аласт схватил Катарину и с силой швырнул её на пол.
  - Это твоих рук дело, проклятая сестрица!
  - Я вампир! - гордо заявила Катарина.
  - Ты дура! Ты хочешь, чтобы вонь из этого дома просочилась на улицу?
  - Завтра трупы уберут, - спокойно ответила Катарина.
  - Ты же знаешь: нам запрещено пить кровь не осуждённых и не своих меченых, - внезапно Аласт стал говорить спокойно и холодно. Он не хотел ещё больше пугать Жанни. Ведь она не знала его таким. Она знала его нежным и любящим её.
  - Плевала я на законы. Мой любовник возглавляет этот Орден. Кто сможет меня в чём-то упрекнуть? Пусть другие ждут судов, Великого Жертвоприношения. У меня будет кровь всегда.
  - Поль знает? - спросил Катарину Аласт.
  - Я ещё ему не говорила.
  - Завтра узнает, - сказал Аласт.
  - Кто вы такие? - Жанни испуганно перевела взгляд с Аласта на Катарину, затем посмотрела на Марию Луизу.
  - Вампиры, милочка, повелители мира! - расхохоталась Катарина. - Разве твой возлюбленный тебе не сказал о том, кто мы?
  - Аласт, ты тоже убиваешь? - Жанни с укором и отчаянием посмотрела в глаза герцогу Данкуру.
  - Жанни, позволь, я тебе всё объясню. Они сейчас уйдут, и мы с тобой поговорим, - Аласт снова протянул к девушке руки.
  - Нет! - Жанни отскочила к Марии Луизе, схватила её за руки и прижалась к маркизе. - Я не останусь в этом доме. Я пойду с ней.
  - А ты думаешь, она другая? - смеясь, спросила Катарина.
  - Ты тоже вампир? - Жанни смотрела в глаза Марии Луизы, и взгляд её умолял: "Скажи нет. Пожалуйста, скажи нет".
  - Да, - жёстко ответила Мария Луиза. - Я такая же, как они. И я советую тебе остаться с Аластом.
  - Я не останусь. Я пойду с тобой!
  - Но я тоже вампир, - Мария Луиза с сожалением смотрела на девушку.
  - Но ты другая. Мне кажется, ты добрая! - Жанни с криком разрыдалась. - Я пойду с тобой! Я хочу пойти с тобой!
  - Аласт, - Мария Луиза посмотрела в глаза герцога Данкура.
  - Хорошо, - кивнул тот. - Пусть она пока побудет с тобой. Если, конечно, Анри не воспротивится.
  - Я поговорю с епископом, - устало прошептала Мария Луиза.
  Всё происходящее так нелепо, так абсурдно. Кажется, Мария Луиза была готова согласиться с Катариной де Санж. Аласт просто безумец! Привёл в свой дом ничего не подозревающую девушку, в дом, где он жил с Беатрис уже много лет. В дом, где Беатрис так его ждала! А сейчас Марии Луизе придётся увести Жанни с собой в их с Анри Жерфо жилище и поселить бок о бок с несчастной Беатрис. Конечно, Анри будет всё равно, кто находится в его доме. Он даже обрадуется тому, что у Марии Луизы есть компания. Анри сейчас вообще думает о чём-то другом. Как сможет Беатрис каждый день видеть свою удачливую соперницу?
  Но Мария Луиза не смогла отказать Жанни. Если девушка сейчас просто убежит на улицу, то люди Катарины поймают её и убьют. Совершенно безумная история!
  Аласт с досадой смотрел на дверь, которая только что захлопнулась за Жанни и Марией Луизой. Сколько ночей ему придется жить без неё? И вернётся ли она? Жанни не терпит ложь. А ведь он ей солгал. Во всём, кроме одного. Он любит её. Он будет ждать её... Хоть вечность...
  
  ***
  Аласт с упоением целовал плечи и спину Жанни. Она лежала на животе и вздрагивала от каждого его поцелуя. Гасли, сгорая в канделябрах, свечи. Капельки пота всё обильнее выступали на груди Аласта Данкура и, скатываясь, щекотали кожу Жанни. Он целовал её в такт своим движениям.
  Странное непонятное чувство мурашками пробегало по телу Жанни от пальцев ног до кожи головы. Чувство желанности, нужности кому-то в этом проклятом мире.
  Аласт сгорал. Страсть выжигала его душу. И более всего боялся в тот момент герцог - пресытиться, как пресытился он уже многими до неё. Но Жанни... Она так не похожа на других... Её тело некрасиво, оно слишком худое, но именно это и возбуждало Аласта. Таких, как она, больше нет. Герцог Данкур поражался тому, как пройдя ад пошлости парижских улиц, таверн и постоялых дворов, Жанни сумела остаться феей, танцовщицей над пропастью.
  Есть особый вид красоты, который выражается иногда в явном физическом уродстве. Но делает обладателя этой красоты необыкновенно притягательным для того, кто умеет понимать и видеть...
  Есть на свете ценители особого искусства. Искусства изъянов и парадоксов.
  Аласт Данкур умел видеть. И был парадоксален по своей сути. Обладая Жанни, он словно обладал миром грёз и видений. Только с ней он мог закрыть глаза и забыть о том, что уже давно не человек. Только с Коломбиной он не скучал.
  36
  Мы представляем собой крупное общество, немое для внешнего мира, которое стремится лишь коллективно выражать свои идеи и заполнять ими всю страну. Наше стремление - влить в народные массы наши мысли... Мы находим наше удовлетворение при виде, как наши мысли прививаются.
  (Конвент Великого
  Востока Франции, 1922 г.
  
  Год 1791, май
  Вспыхнувшая искра превратилась в пожар. И все океаны мира не были способны потушить его.
  
  Карета, скрипя плохо смазанными рессорами, нехотя вкатилась в среднюю арку ворот доминиканского монастыря Святого Якова.
  Анри Жерфо де Ла Россель мысленно чертыхнулся, когда переднее колесо внезапно врезалось в булыжник. Карета остановилась.
  - Ну, что там? - Анри отодвинул небольшую бархатную занавеску с окна и недовольно поморщился, когда лучи утреннего солнца коснулись его бледного заспанного лица.
  - Мы приехали, святой отец, - зевая, ответил возница.
  - Хорошо, - епископ потянулся и вылез из кареты.
  "Что ж, - подумал Анри, - пришла пора посмотреть на сборище, организованное Ла Файетом. Якобинцы, доминиканцы, шуты балаганные... Однако стоит взглянуть, что я могу здесь сделать".
  
  ***
  Окна монастырской трапезной были плотно зашторены. В настенных канделябрах умирающим пламенем горели свечи. Зайдя с улицы, несколько минут Анри Жерфо привыкал к полумраку. Наконец его глаза различили длинный, ничем не покрытый грубо отёсанный стол, тарелки, на которых лежала почти не тронутая скудная монастырская еда: варёные куриные яйца, сыр, варёная рыба и лук. За столом сидели шестеро мрачных мужчин. Казалось, они находятся здесь уже вечность. Неизменные, застывшие, немые.
  "Кто же сегодня изволил прийти на заседание клуба?" - подумал Анри, пытаясь рассмотреть присутствующих.
  - И всё же, Эммануэль, - внезапно прервал общее молчание господин с широким лицом, которое он старался держать подбородком вверх. - Я категорически против вашего видения дальнейшей истории Франции.
  Зрение Анри Жерфо стало чётким, и он узнал говорившего.
  "Вот как, - подумал Анри. - Вы соизволили посетить нас сегодня, Максимилиан! А что же теперь будет с вашей адвокатской деятельностью, если вы решили так серьёзно заняться политикой?"
  - Это не моё видение, - человек, названный Эммануэлем, говорил тихо, но отчётливо. На его физиономии приютилось выражение намеренного спокойствия. - Это видение большинства.
  - Что вы подразумеваете под большинством, аббат? - спросил Максимилиан с раздражением.
  - Под большинством, господин Робеспьер, я подразумеваю и присутствующих, и ныне нас не посетивших членов якобинского клуба.
  - Вы так уверенно говорите от имени всех? - удивился Максимилиан Робеспьер.
  - Я могу назвать имена... - начал человек по имени Эммануэль, но собеседник прервал его:
  - Я тоже могу назвать имена...
  "С каких это пор, - удивлённо подумал Жерфо, - аббат Сийес ввязывается в споры?"
  Анри внимательно присмотрелся к аббату. Совершенно ничтожный человек. Один из тех, которых Орден использует лишь как инструмент в достижении своих целей. И надо же, этот человек думает, что он на самом деле что-то из себя представляет. Поразительно! Никчёмные людишки возомнили, что они пишут историю. Кто такой этот аббат Эммануэль Сийес? Кажется, бывший крестьянин или ремесленник. Никакая, даже самая изысканная одежда (а ведь аббат предпочитает камзолы сутане) не сделает из него аристократа. Плебей! Кровь уже сказала своё слово: мясистый нос, слегка вьющиеся тёмно-русые волосы, маленькие с бегающим взглядом глаза. Хитрый, скупой на слова человек. И он яростно спорит с крикуном и зазывалой Максимилианом Робеспьером - адвокатом, чьи безумные идеи только смущают тех, кто приходит на заседания клуба. Что ж, этот спор интересно будет послушать.
  - Господин Робеспьер, что вы от нас хотите? - спросил аббат Сийес так, будто заранее устал от абсурдного на его взгляд обмена мнениями.
  - Чего я хочу? - с пафосом переспросил Робеспьер, нервно поправляя воротник полосатого камзола. - Я хочу того же, чего хочет французский народ! Я хочу свободы, равенства и братства! Я хочу, чтобы избирательные права граждан не были ограничены имущественным цензом. Я хочу, чтобы король и королева ответили за свои преступления перед французским народом!
  - Король и королева сейчас не обладают реальной властью, - устало возразил Сийес. - А о какой свободе, о каком равенстве, братстве вы говорите? Вы хотите, чтобы в политике что-то решали необразованные, привыкшие возиться со свиньями недоумки?
  - И это говорите вы? - расхохотался Робеспьер, с явным удовольствием наблюдая, как хитроватое лицо Сийеса становится багровым.
  - Что вы сказали? - переспросил аббат.
  - Вы говорите о том, что люди из низшего сословия не должны быть допущены к политике, а сами являетесь потомком пастуха и сапожника.
  - Что вы себе позволяете? - подскочил с деревянной скамьи Эммануэль Сийес. - Я духовное лицо! Я уважаемый человек! Господа, - обратился аббат к остальным присутствующим. - Я прошу поддержать меня и указать этому наглецу на его место!
  Однако те, к кому обратился аббат, внезапно увлеклись скромной едой и по-прежнему молчали.
  - Вот видите, - ехидно заметил Робеспьер, - они не хотят поддержать вас. А между тем на последующих заседаниях я хотел бы видеть маркиза Ла Файета, мэра Байета, а также Мирабо. И хотел бы обсудить с ними и другими значимыми членами клуба поднятые мною вопросы.
  - Нет! - фыркнул Сийес. - Вы подняли не вопросы. Вы несёте полную ерунду, господин Робеспьер! И я посоветовал бы вам приберечь пламенные речи для вашей адвокатской конторы.
  - Позвольте мне самому решать, что и где говорить, господин Сийес. И я, и вы исправно платим взносы в этот клуб. Мы с вами живём в эпоху, которая изменит не только судьбу Франции, но и судьбу всего мира. Неужели мы начали революцию только для того, чтобы всё осталось так, как было? Чтобы тот, кто правил, остался править, а кто был унижен, вынужден унижаться и дальше?
  - Правят всегда избранные! - гордо провозгласил аббат Сийес.
  Анри Жерфо, чьё появление никто из присутствующих в монастырской трапезной так и не заметил, громко хмыкнул.
  В образовавшуюся между словами собеседников паузу насмешка епископа влетела словно вскрик. Её все услышали.
  Робеспьер и Сийес повернули головы в сторону Анри Жерфо. Заметив, что его обнаружили, епископ вышел чуть вперёд и сказал:
  - Господа, я некоторое время слушал ваш, безусловно, интересный спор, однако вынужден согласиться с господином аббатом. Франции нужна революция, способная изменить сложившуюся тяжёлую ситуацию. Но Франции не нужны потрясения, которые она, возможно, не сможет пережить.
  - Я не предлагаю потрясения, - возразил Робеспьер. - Я предлагаю дать всем живущим в этой стране людям равные права.
  - Вы предлагаете провозгласить анархию! - воскликнул Сийес.
  - Я настаиваю на обсуждении этого вопроса на ближайшем заседании в присутствии перечисленных ранее мною господ, - упрямо сказал Робеспьер.
  - Мы не будем обсуждать этот вопрос, - жёстко ответил Анри Жерфо.
  - Хорошо, - Максимилиан лихорадочно обвёл взглядом полутёмную трапезную монастыря. - Я сейчас ухожу, но когда я приду в следующий раз, вам придётся опять выслушать меня.
  
  ***
  Свобода? Равенство? Братство?
  Как всё это может существовать в мире Иерархии? Здесь всегда есть правители и их слуги. И не важно, как эти правители называются: королями или учредительным собранием.
  Всегда есть Dominus.
  И всегда есть те, кто стоит над ними.
  Однако Максимилиан Робеспьер показался Анри Жерфо де Ла Росселю интересной личностью. Очень честолюбивый молодой человек. Похоже, эта черта характера досталась ему от отца - потомственного адвоката, кажется, ирландца по происхождению. После того как дед Максимилиана по отцу - сборщик налогов Ив де Робеспьер - получил личное дворянство, отец Максимилиана стал цеплять и к своей фамилии дворянскую частицу де.
  Максимилиан тоже подписывается де Робеспьер. И, похоже, лелеет надежду заслужить право на эту подпись. Возможно, поэтому пытается внести раскол в систему, выстроенную Полем Ла Файетом и Орденом. Максимилиан пытается писать свой, непредвиденный сценарий. Значит, он может быть полезен епископу.
  
  ***
  В длинном, гулко отражающем каждый шаг коридоре, епископ Анри Жерфо догнал Робеспьера.
  - Что вам нужно от меня, святой отец? - раздражённо спросил Максимилиан.
  - Я хотел бы с вами поговорить, - тихо ответил епископ.
  - Вы уже сказали своё слово там, в трапезной.
  - Я сказал то слово, которое от меня желали услышать, - возразил Анри.
  Робеспьер внимательно посмотрел в тёмные глаза епископа. В них он не увидел ничего, кроме безмятежности человека, привыкшего выслушивать чужие исповеди.
  - Вы серьёзно хотите поговорить со мной?
  - Да. Сможете сегодня вечером прийти ко мне в Нотр Дам де Пари после службы? Вы мне показались достаточно умным человеком, с которым мне было бы интересно побеседовать.
  - Вы мне льстите? - Робеспьер удивлённо приподнял густые рыжеватые брови.
  - Я высказываю своё мнение без свидетелей. И поговорить с вами я хотел бы тоже без свидетелей.
  Робеспьер кивнул. Он не знал, что собирается сказать ему этот странный епископ, которого он иногда замечал на заседаниях клуба, но который всегда молчал, за исключением сегодняшней встречи. Почему-то Максимилиану пришла в голову мысль, что сегодня к нему в коридоре монастыря подошёл не священнослужитель, а сама судьба. Такую уверенность, такую силу внушало только присутствие епископа Анри Жерфо де Ла Росселя.
  
  ***
  Войдя в Нотр Дам де Пари, Максимилиан Робеспьер поёжился. Слишком неприятна ему мрачная красота собора. Эти многочисленные витражи, вставленные в переплёты высоких стрельчатых окон, не способны нормально пропускать солнечный свет. Феерия цветов от фиолетово-синих до оранжево-красных тонов делает нелепым холод серого камня.
  Робеспьер не любил бывать в соборах. В них уютно устроилось наивысшее лицемерие. Его раздражало всё, что связано с религией. Сторонник новомодных идей, Максимилиан считал, что человек сам строит свою судьбу, и что высшие силы, в том числе Бог, выдуманы человеком для преодоления собственных страхов.
  Кажется, вечерняя служба уже закончилась, людей в Нотр Дам де Пари уже не было. Робеспьер увидел медленно идущего к нему Жерфо и пошёл ему навстречу мимо длинных рядов деревянных скамей.
  - Вы на исповедь, сын мой? - громко спросил Анри и посмотрел на Максимилиана так, будто впервые его увидел.
  - Простите, - не успел Робеспьер изумиться, как епископ схватил его за локоть и поволок в исповедальню. - Что происходит? Я не собирался...
  - Заходите, - Жерфо толкнул Максимилиана в тёмный проем исповедальни.
  - Вы сами хотели говорить со мной, - сдерживая раздражение, сказал Робеспьер.
  - Говорите тихо, сын мой, как и полагается на исповеди. Ваша идея не очень популярна среди тех, кто сейчас решает многое. Я рискую жизнью, обращаясь к вам. А между тем я хотел бы и могу вам помочь.
  - Каким образом? Зачем вам это нужно? Какую выгоду это принесёт вам? - Максимилиан чувствовал себя неуютно в замкнутом пространстве. Как будто его посадили в сундук. Откуда-то взялось чувство паники. Он не привык говорить, не видя лица собеседника.
  - Скажите, что для вас важнее, - спросил Жерфо, - получить возможность прийти к власти или знать, зачем я хочу вам помочь? Если второе, то я не отвечу вам. Мы расстанемся и забудем об этом разговоре. А если вы предпочитаете первое...
  - Чем вы можете мне помочь? - спросил Робеспьер и подумал: "Чёрт, а этот святой отец не дурак!"
  Надо же, понимает, что Робеспьер более всего действительно грезит о власти. Так надоело уже выбирать между тем, что считается правильным, и тем, чего хочешь сам. Надоело демонстрировать ту личность, которую желают видеть окружающие. Какой благородный адвокат! Он печётся о благосостоянии народа! Да плевать ему на народ! Пусть хоть все передохнут! Главное, чтобы Максимилиану и избранному им окружению было хорошо. Какой-то ребёнок умирает от голода и болезни? Ну и чёрт с этим ребёнком! Мораль. Показные ценности. Люди только говорят о них. Нет ничего этого на самом деле. "Я подал милостыню, посмотрите, какой я хороший! Я помог семье бедняков. Любуйтесь мною!" Всё, что называют добром, - это ложь! Каждый человек только о том и думает, где бы что захапать, отхватить, урвать. Вот Максимилиану все говорят - будь добродетельным, не возжелай, будь скромен. А он и был таким. Но потом, в конце концов, захотел стать самим собой. И не прятаться ни от кого. И гордиться своей сутью. Он - Высшее Существо! Потому что считает себя выше всего этого сброда. Народ! Стадо баранов! Куда укажут - туда и бегут! Плевать Максимилиану на всех этих униженных, несчастных, голодных. Дай любому из этого народа власть, и он сожрёт всех остальных, как бешеная свинья! Почему же тогда нельзя, прикрывшись народными интересами, выплыть на гигантской волне всеобщего гнева туда, куда надо? И заработать неплохие деньги? Никакая адвокатская деятельность не даст настоящего богатства.
  - Я дам вам деньги, - ответил Анри. - Столько, сколько потребуется, чтобы найти сторонников вашей идеи.
  - Вы думаете, членов клуба можно купить? - тихо воскликнул Робеспьер.
  - Вы сами так думаете, - хмыкнул Жерфо. - Я уверен, вы даже знаете, кого именно можно купить. Все эти молчаливые бараны жадно протянут к вам руки, как только вы дадите понять, что у вас есть деньги. Но ведь у вас сейчас нет таких денег?
  - К сожалению... - буркнул Робеспьер.
  - Пятьдесят тысяч ливров для начала вы получите уже сегодня по адресу: улица Севр 5. Это мой дом. Но у меня есть одно условие.
  - Какое? - Максимилиан нервничал. Конечно, условия должны быть обязательно. Никто просто так ничего не делает, а тем более в таких вопросах.
  - Вы будете рассказывать о каждом своём шаге, - отчеканил Анри Жерфо. - Вы будете называть мне имена всех людей, которых завербовали, и вы будете выполнять некоторые мои распоряжения.
  - По сути, - хмыкнул Робеспьер, - вы нанимаете меня на работу? Вам нужен раскол в среде якобинцев?
  - Можно сказать и так, - ответил Жерфо. - Хотя я, как и вы, считаю, что этой стране нужны кардинальные изменения. Мне кажется, вы тот самый человек, который способен их совершить.
  - Вы кому-то за что-то мстите? - спросил Робеспьер
  - Возможно. Но я прошу вас более не задавать вопросов. Также я хотел бы, чтобы моё имя оставалось в тени. В случае удачи вся слава будет вашей. Я скромно буду стоять в стороне.
  - Если это ваша кому-то месть, то она весьма забавна, - сказал Робеспьер. - Вы идеалист?
  - Я - епископ! - гордо ответил Анри Жерфо.
  
  ***
  - Анри, я пришёл к вам затем, чтобы сообщить очень неприятную новость, - Поль Ла Файет, как только появился в доме епископа, не приветствуя хозяина, сразу заговорил о том, что его волновало.
  Выглядел глава Ордена удручённо. Он то снимал камзол, когда ему казалось, что в комнате слишком жарко, то вновь надевал его, когда ему тут же начинало казаться, что, наоборот, очень холодно.
  - Что случилось, Поль? - румянец медленно переходил со щёк Анри на резко выступающие скулы. Уличные беспорядки давали ему, как, впрочем, и всем Тривольгинам возможность сполна насыщать жажду крови. Прежние заповеди были забыты. Смерть шествовала по улицам Парижа, и никому не было никакого дела до того, кто как умирал.
  - Что-то происходит, Анри, - ответил маркиз Ла Файет. - Что-то, чего мы не планировали. Я мог бы остановить всё это прямо сейчас, но боюсь, что устраню всего лишь исполнителей. И не узнаю, кто за всем этим стоит.
  - О чём вы, монсеньер? - лицо Жерфо не отражало никаких эмоций. Он задал свой вопрос лениво, хотя внутри него что-то похолодело и тихим голосом сказало: "Осторожно, началось".
  - Я о том, что кто-то пытается оспорить моё право на власть. О том, что кто-то помогает этому болвану Робеспьеру. Внезапно, словно по волшебству, в якобинском клубе у него объявились сторонники. Хотя раньше он мог рассчитывать только на усмешки или молчание. Что это, по-твоему, Анри?
  - Ему кто-то заплатил, - тихо ответил епископ.
  - Это я и сам понимаю, но вот кто? - Поль, устав снимать и вновь надевать камзол, накинул его на плечи.
  - Вы кого-то подозреваете? - осторожно спросил Анри.
  - Никого. Пока. Но... Вы помните тот наш спор с Аластом Данкуром по поводу войны в Америке? Может, это он?
  - Я думал, Данкура интересуют только женщины, - усмехнулся Анри.
  - Я тоже так думал, но возможно, сейчас он решил, что ему неуютно на вторых ролях. Такое ведь возможно, - Поль замолчал и выжидающе посмотрел на Анри. - Я хотел бы вас попросить оказать мне одну услугу.
  - Какую, монсеньер?
  - Вы не могли бы организовать слежку за Данкуром? Мне интересуют все люди и вампиры, с которыми он общается. Я хорошо вам заплачу.
  - Монсеньер, я не нуждаюсь в деньгах, - ответил Анри.
  - Но, насколько мне известно, - добродушно улыбнулся Поль, - ваши финансовые возможности ограничены.
  - Монсеньер, я достаточно пожил на свете, чтобы понять: деньги не самое главное в этом мире для человека. Не то что для вампира.
  - Деньги - это инструмент управления, - возразил Ла Файет.
  - И я отношусь к ним как к инструменту. Я всем доволен, монсеньер. И если я вам необходим, то я выполню ваши распоряжения бескорыстно, во имя нашей общей цели, во имя будущей Империи.
  - Хорошо, - Поль кивнул. - В ближайшее время я жду от вас новостей.
  
  ***
  Дверь за Полем Ла Файетом гулко захлопнулась. Жерфо долго смотрел на неё тяжёлым, неподвижным взглядом. Мысли лихорадочно проскальзывали в его голове.
  Финансирование Робеспьера придётся временно приостановить. Хорошо, что хоть что-то удалось сделать. Кордельеры готовы выступить, и это отлично. Теперь будут следить и за мной. Интересно, зачем Поль сказал мне о своих подозрениях? Да ещё попросил следить. Не проще ли ему было промолчать и тайно следить за мной? Хотя нет. Поль рассказал мне, чтобы я думал, будто он мне доверяет. Наверняка Аласту Данкуру он тоже поручил следить за мной. И докладывать обо всех моих связях. Сейчас же пошлю к Робеспьеру гонца с приказом затаиться. Максимилиану это не понравится, успехи уже, похоже, кружат ему голову. Но, я надеюсь, он не потеряет её окончательно. Впрочем, Робеспьер отнюдь не дурак. Юрист всё-таки. Сорбонну окончил.
  Анри Жерфо захлестнуло чувство нетерпения. Теперь, когда он нащупал дорогу, способную привести его к трону и не разгневать Трёх Королей, Ла Файету не сделать жертвоприношение грандиозным, он почему-то щадит Людовика VI, всю эту почти меченую аристократию. А Анри не может убить Поля. Ведь он богоизбранный. Убить его - значит оспорить волю Атанаэля. Пойти против создателя своего. Но теперь епископ знал правильный путь. И Поль будет жив, и он, Анри, возможно, придёт к власти. Во всей этой схеме есть один неустойчивый элемент - Робеспьер. Игрушка, которая, обретя власть, может разорвать на куски своего хозяина. Потому, когда Максимилиан отыграет свою роль, его нужно устранить. Страшны лавры на голове непосвящённого. Безумен разум его. Слепа душа.
  Анри подумал о том, что ему потребуется поддержка и кого-нибудь из Ордена. Помощь того, кто его безумно любит.
  Мари нужно подготовить к предназначенной для неё миссии.
  37
  Эта девушка - механическая кукла. У неё впереди только ночь. Игрушки всегда бросают. А она - игрушка, не более. Её судьба решена. А настоящие люди вправе и в силах самостоятельно творить свою судьбу.
  Андрей Гатило "Снежный город"
  
  ***
  Свечи в канделябрах почти сгорели. Спальню в доме Анри Жерфо заполняли странные, меняющие очертания тени. Казалось, то гигантский паук пробежит по потолку, то развернёт крылья исполинская бабочка.
  Рядом с кроватью в ванне для купания стояла обнажённая Мария Луиза. Капельки воды текли по её прохладному телу. Анри хватал их ртом и пил. Епископу хотелось, чтобы его наслаждение длилось вечно. Он с упоением мял горячими ладонями груди девушки. Мягкая, упругая, податливая плоть. Епископу хотелось трогать её бесконечно. И сомкнуть веки, уткнувшись головой в слегка округлый живот. Чувство дурманящей безопасности. Такое редкое, такое желанное.
  - Хорошо, правда? - спросил Анри, по-собачьи преданно пытаясь посмотреть в глаза Марии Луизе.
  Маркиза молчала. И старалась отвернуть лицо в сторону так, чтобы епископ не видел её глаз. Она с трудом сдерживала слёзы.
  - Какая ты красивая, девочка моя! - Анри скользнул восхищённым взглядом чернильно-чёрных глаз по изящному изгибу спины.
  Не снимая камзола, он обнял Марию Луизу, и пахнущее духами дорогое сукно впитало остатки влаги на её теле. Епископ поднял девушку, словно безмолвную куклу.
  - Почему ты сегодня всё время молчишь? - Анри заметил, что девушка отворачивается от него. - Разве что-то случилось?
  - Разве? - невпопад переспросила Мария Луиза.
  Только бы не разрыдаться.
  - Что с тобой происходит в последние дни? - Анри положил Марию Луизу на кровать, а сам сел, скрестив по-турецки ноги, на пол. - Мне кажется, ты всё время отстранённая.
  - А по-моему, - ответила Мария Луиза, - это ты стал каким-то другим, чужим. Я не могу теперь читать твои мысли. Ты научился закрываться от меня.
  - Ты мне не доверяешь? - грустно спросил епископ. Ему хотелось любить её сейчас же, немедленно. - А между тем я рассказываю тебе всё, что со мной происходит.
  - И что же с тобой происходит? - Мария Луиза нервно сгребла с постели простыню и завернулась в неё. Завернуться получилось как-то неуклюже. Простыня встала на животе комком.
  - В Ордене появился предатель, - сказал Анри.
  Проклятие, это желание не хочет оставить меня даже сейчас! О чём я думаю? Зачем я об этом думаю сейчас? Ведь я мог бы сказать об этом и позже.
  - Что? - переспросила Мария Луиза.
  - Мы не знаем, кто это. Но вчера Поль Ла Файет поручил мне следить за Аластом Данкуром.
  - Что произошло?
  - Возможно, кто-то пытается сместить нынешнего главу Ордена.
  - Но это невозможно! - воскликнула Мария Луиза, забыв о том, что она собиралась расплакаться. - Поля выбрало само провидение! Наши боги!
  - Однако кто-то решился на эту дерзость, и Поль полагает, что это, возможно, Аласт.
  - Я не думаю, - Мария Луиза покачала головой. - Когда я вижу Аласта, то мне кажется, он находится вообще не в этом мире. Для него теперь существует только Жанни.
  - Какие у тебя отношения с Жанни? - с азартом спросил Анри. - Она доверяет тебе?
  - Мне кажется... - Мария Луиза опять отвела взгляд в сторону. Ей опять чудовищно захотелось плакать. - Жанни вообще никому не доверяет. Ей только почему-то в нашем доме спокойней. Она до сих пор не простила Аласта, и... Аласт хочет её возвращения.
  - Жанни и Аласт встречаются?
  - Я не знаю точно, но мне кажется - да.
  - Это хорошо? - улыбнулся Анри. - Милая, у меня к тебе просьба. Поговори с Жанни об Аласте. Попытайся больше узнать о нём. Что он делает, чем живёт. Меня интересует любая информация, даже распорядок его дня. Ты сделаешь это для меня, милая?
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Конечно, я выполню твою просьбу, Анри. Как могу её не выполнить? Как я могу подвести тебя?
  Сегодня я впервые задумалась о том, как умело ты сделал из меня чудовище. День за днём, год за годом, шаг за шагом. Сначала я пила кровь меченых, потом осуждённых, убеждая себя, что они преступники...
  Затем я просто пила кровь, ничем не пытаясь себя оправдать.
  Я думала только о наших с епископом бесконечно долгих ночах, когда на пике наслаждения Анри становился напряжённым, как готовая улететь к цели стрела, и мокрым, солёным от пота. Про себя эти мгновения я называла прыжком. Они дарили мне неведомые силы, и казалось, что я могу всё. Что я возлюбленная самого бога. Самого Атанаэля.
  А теперь... Теперь...
  Я выпиваю кровь и безразлично смотрю на труп. Будто бы этой человеческой жизни никогда не существовало. Раньше меня ужасал хаос революции. Все эти нелепые, случайные смерти на улицах. И ещё разъярённая бессмысленная толпа.
  Затем азарт жертвоприношения захлестнул и меня. Я хотела крови. Снова и снова. Мне казалось, я смотрю на мир не своими глазами, а глазами епископа Анри Жерфо де Ла Росселя. Я поняла, что стала заложницей своей любви, как Беатрис Сардин. И тогда мне стало страшно. Сейчас я впервые подумала о том, что со дня посвящения страх - моё главное чувство. Нет, я не боюсь смерти, как Беатрис. Я посвящённая. Я полноправный член Ордена. Я вампир. Но меня пугает ощущение, что чувства Анри ко мне изменились. Он был, как прежде, страстен, но в нём словно что-то исказилось с момента появления в нашем доме Жанни. Странная девочка Жанни. Хотя, впрочем, все мы, наверное, очень странные.
  Я знала - Жанни не во вкусе Анри. Епископ любил красивых девушек с округлыми формами. Но в Жанни действительно есть что-то притягательное. Возможно, это её отчаянное сопротивление обстоятельствам, её бунт. Никогда не встречала человека, который бы так бунтовал против мира, в котором живёт.
  Жанни отказывалась возвращаться в дом Аласта. Безумная девчонка. Я же знаю, она любит герцога Данкура.
  Я вспомнила разговор двухлетней давности, когда Жанни впервые переступила порог нашего с Анри дома.
  - Так вы что - все вампиры? - Жанни села на край бордового бархатного дивана.
  - Да, - я не понимала эту странную девочку тогда. Не понимаю и теперь. Почему она не осталась с Аластом? Почему предпочла уйти с незнакомым человеком, вернее не человеком? Как мы теперь будем общаться с Беатрис? В тот момент в моей голове царила ужасная путаница.
  - Чей это дом? Твой? - Жанни спрашивала настойчиво, властно, с той гранью отчаяния, когда люди становятся дерзкими.
  - Нет. Это дом епископа Анри Жерфо де Ла Росселя.
  - Он тоже вампир?
  - Да.
  - Интересно, а вокруг ещё остались люди?
  - На самом деле, - ответила я, - вампиров очень мало. В Париже их не больше двадцати.
  - Почему вас не убивают? - со злостью спросила Жанни.
  - А кто должен нас убивать?
  - Люди, чью кровь вы пьёте. Люди ведь должны знать о том, что вы убиваете!
  - Если бы убивали только мы... - я снисходительно улыбнулась. - Из общего числа происходящих в Париже убийств наши сравнимы с каплей в океане. Разве способны люди заметить каплю крови в кровавой реке?
  Я так сказала, а про себя подумала:
  Люди убивают. Они стали нашими руками. Добровольно стали воплощать наши идеи. Повинуясь своим инстинктам зверя и тщеславию человека, они убивают лучше, более изощрённо, чем мы. Без людей жертвоприношения были бы невозможны. Они сами несут к алтарю свои головы. И Господь благословляет их на кровопролитие.
  Жанни растерянно замолчала. В тот день она не произнесла больше ни слова. Только затравленно свернулась комочком на диване.
  - Ты устала? - спросила я, несколько шокированная её поведением. - Ты хочешь есть? Ты хочешь спать?
  Жанни несколько раз кивнула.
  Я не поняла, чего именно она хочет. Есть? Спать? Или и то, и другое? Я отвела её в свою спальню и велела принести туда ужин. Жанни посмотрела на еду, как мне показалось, с отвращением и быстро, словно обезьянка, забралась на кровать под одеяло.
  Она походила на сильно напуганного зверька. Мир - большая ловушка, клетка, из которой ей некуда бежать.
  Жанни живёт в нашем доме уже два года. Раньше Анри обращал на неё ровно столько внимания, сколько обычно обращает внимание на мебель или прислугу. Но недавно, мне кажется, что-то изменилось.
  Вчера я услышала странный разговор между Анри и Жанни. Я не собиралась подслушивать. Просто, случайно проходя мимо комнаты, в которой поселилась Жанни, услышала голоса.
  
  - Выйдите из моей комнаты! - возмущённо шептала Жании.
  - Это мой дом, а значит, моя комната, - Анри отвечал спокойно, но не шёпотом, а вполголоса.
  - Но я здесь живу и не хочу, чтобы вы стояли рядом со мной.
  - Я буду стоять где пожелаю и делать с тобой что пожелаю.
  - Я закричу так, что проснётся весь дом!
  - Почему ты не хочешь делать то, о чём я тебя прошу?
  - Мария Луиза вас любит. Она хорошая, и я...
  - Я тоже люблю Мари, - перебил её епископ.
  - Если вы её любите, то уйдите из моей комнаты.
  - И всё же я надеюсь, ты передумаешь.
  
  Тут под моей ногой скрипнула половица. Разговор прервался. Я метнулась к портьере большого коридорного окна и только успела за неё спрятаться, как из комнаты Жанни вышел епископ.
  Неужели он соблазнял её? И это теперь, когда я так привязалась к Жанни. Мне кажется, что с её появлением в нашем доме стало теплее. Беатрис к нам теперь почти не заходит. Она поселилась в доме по соседству. Жерфо оплачивает проживание графини Сардин там. Я частенько навещаю Беатрис. И она, мне кажется, бесконечно рада, что Жанни ушла от Аласта.
  С Беатрис мы вообще не говорим о Жанни. А между тем я ни с кем не могу поделиться своим удивлением от того, каким видит мир Жанни. Для неё не существует полутонов. Всё либо белое, либо чёрное. Вот почему ей так трудно простить Аласта.
  Но после того, что услышала, я желала, чтобы Жанни ушла. Я не хотела терять Анри. Его душу. Я считала, что его душа должна принадлежать только мне.
  Я решила, что как только узнаю больше об Аласте, то тут же уговорю Жанни переехать обратно к герцогу. Бедная Беатрис! Тогда она потеряет свою последнюю иллюзию. О боже! Хотя какой боже? Я теперь не знаю, кому молиться. Я понимаю, что нашему господину Атанаэлю молиться не смогу. Ему безразличны молитвы. Думаю, они его даже раздражают.
  Я не могу молиться. Я только могу доверять бумаге свои одинокие мысли. Мне жалко Беатрис. Мне жалко Жанни. Мне жалко себя.
  И мне снова нужна кровь. Мне снова нужно тело Анри. Его горячие руки на моей плоти, его чёрные глаза, выворачивающие наизнанку мою душу. Когда я вижу глаза Анри, жалость исчезает. Я смотрю на всё, что происходит, как будто со стороны. И себя в такие моменты я чувствую странно. Словно механическая кукла...
  Завтра я попытаюсь поговорить с Жанни...
  
  38
  Июль 1791 года
  - Всё ещё в моём доме? Наслаждаешься жизнью? - Анри Жерфо зло улыбнулся тонкими губами. Как похож он в этот миг на подкравшегося к добыче хищника.
  - Да, - надменно ответила Жанни, но в груди её что-то сжалось затравленным котёнком.
  Странное, жестокое, непонятное существо по имени Анри Жерфо де Ла Россель. Ещё совсем недавно он был тихим мрачным епископом Парижа, но вот спустя время вышел из души Жерфо на свет божий спавший демон - суть вампира.
  - Я рад. Но долго ли продлится безмятежность твоя, дитя моё?
  - Зачем я вам? - Жанни смотрела в тёмные страстные глаза епископа, и в её голове всё повторялся вопрос: "Почему он вдруг меня заметил?"
  - Я так хочу, - коротко ответил Жерфо.
  Тени живут в любом доме. Незаметные, безликие, немые. Но иногда, особенно ночью, внезапно проснувшемуся хозяину удаётся уловить остановившийся силуэт. И тогда тень обретает лицо.
  Анри Жерфо не замечал Жанни долго. Ещё одна служанка в его доме. Ах, нет, неверно, игрушка Марии Луизы. Но однажды утром свет восходящего солнца скользнул по щеке Жанни, и увидел Анри...
  Кровавое небо. Печальная мать. Приговор. Костёр. Инквизитор. О Великие, Жанни так похожа на Варлиз Жерфо!
  Волна непонятного чувства захлестнула Анри. Никогда прежде не испытывал он подобного. Словно огонь на тлеющих дровах, вспыхнула ненависть. Лютая ненависть к инквизитору отцу Ансельму. Потом к инквизитору - самому себе. Отец Ансельм? Его уже нет. Его убил и занял его трон он, Анри Жерфо де Ла Россель! И он, Анри Жерфо де Ла Россель отправил на костёр собственную мать!
  Желание... Затем вспыхнуло желание обладать Жанни. Она похожа на Варлиз, но она не Варлиз. Она другая, хрупкая, несчастная девочка. Но гордая, своенравная. И ей суждено покориться либо умереть. Отец Ансельм, желали ли вы тогда Варлиз так же, как сейчас я желаю Жанни? Инквизитор. Судья. Палач.
  - Я расскажу о ваших домогательствах Марии Луизе, - Жанни с отвращением смотрела, как Жерфо медленно поднимается из кресла, в котором сидел, забросив ногу на ногу.
  - Она не поверит тебе, - заметил епископ. - Более того, если ты не соизволишь выполнить моё желание, я убью этого твоего Аласта и расскажу Марии Луизе о твоих притязаниях ко мне.
  - Вы не сделаете этого. Орден...
  - Молчать! - рявкнул Жерфо. Внезапный приступ ярости перекосил его рот. - Как смеешь ты, смертная, угрожать мне? Ты, мерзкая, тощая падаль! Подобранная милостью Трёх на улице, поломойка и комедиантка! Ты удостоилась быть избранной вампирами. Избранной мной на одну ночь. И ты отвергла меня, оттолкнула. Унизила.
  - Если я такая мерзкая, - шёпотом спросила Жанни, - то почему вы меня тогда хотите?
  Волна унижения окатила девушку с головы до ног. Лучше бы епископ ударил её. С силой. Наотмашь. Но Жерфо просто стоял и смотрел на Жанни.
  Она не Варлиз. Варлиз мертва. Её убил отец Ансельм. Инквизитор. Я убил Варлиз. Жанни не Варлиз, но она так на неё похожа. Она подчинится либо умрёт. Повелителю должны подчиняться. Те, кто не подчиняются, - умирают.
  Анри Жерфо понимал: его воспалённое сознание скатывается в бездну бреда. Усилием воли епископ пытался удержать свой разум от шага за роковую черту. Жанни не Варлиз. Желания должны удовлетворяться, иначе они разъедают душу.
  - Ты будешь делать то, что я прикажу!
  - Нет, не буду, - еле слышно сказала Жанни.
  - Говори громче! Ведь ты умеешь говорить громко и даже кричать! Катарина рассказала мне, как ты орала тогда!
  - Оставьте меня, прошу вас, - отшатываясь от надвигающегося на неё епископа, разрыдалась Жанни. - Я ненавижу вас! Я расскажу о вас Аласту, и он убьёт вас. Да, он вас убьёт!
  - Неужели ты думаешь, ничтожная, - Анри Жерфо смотрел на Жанни и хотел разорвать, изуродовать это нелепое пышное платье. По-звериному терзать хрупкое тело. - Что можешь противостоять мне?
  - Оставьте меня в покое! Вы не имеете права требовать от меня... - закричала Жанни.
  И ей стало страшно, как никогда в жизни. Так страшно не было, даже когда умерли все её друзья из балаганного театра. Теперь из сумрака снов вышел зверь, и страх невозможно преодолеть. У Жерфо нет жалости. У Жерфо нет снисхождения. В нём словно сконцентрировалось всё самое отвратительное, мерзкое, что есть на Земле. Епископу безразлично всё, кроме своих желаний. О боже, как может Мария Луиза любить его?! Ей нужно рассказать. Обязательно рассказать. Но как? Как?! Ведь в день, в который расскажет правду Жанни, окажется она на улице. А потом куда? К Аласту? Аласт любит её. Но в доме Аласта живёт ненавидящая Жанни Катарина. Круг замкнулся. Мышеловка захлопнулась.
  - А если завтра мой диван скажет мне, что я не имею права на нём сидеть? - спросил епископ. - Если завтра моя прислуга не сварит мне кофе только потому, что не хочет, и потребует оставить её в покое?
  - Я не мебель и не ваша прислуга! Меня привела в этот дом Мария Луиза!
  - Мария Луиза живёт в моём доме. Ты понимаешь, что это значит?
  - Это значит...
  - Это значит, что я господин. И знаешь, дитя моё, я не просто господин. В этом городе все подчиняются мне. Я глава парижского отделения Ордена. Сопротивляйся мне - и завтра умрёт твой любимый герцог. Сопротивляйся мне - и завтра Мария Луиза вышвырнет тебя на улицу. И ведь ты не пойдёшь к любимому Аласту, верно? Ты боишься. Ты всего боишься. Страх загнал тебя в этот дом. Страх удержит тебя в этом доме. Ты боишься, что Париж уже не примет тебя благосклонно. Не будет в Париже людей, которые пригреют тебя.
  - Париж никогда не был ко мне благосклонен, - возразила Жанни.
  - Знаю, - кивнул Жерфо. - Он был к тебе равнодушен. Но теперь показал свой оскал. Ты умрёшь, не пережив этого лета. Умрёшь в канаве, в нечистотах, будешь валяться среди других безымянных трупов.
  - Может, мне лучше умереть сейчас? - Жанни с трудом удалось вдохнуть в лёгкие воздух. И кто только придумал эти корсеты? Настоящая пытка! Мгновение - и перед глазами Жанни наступила полночь. Секунду девушка сопротивлялась, но затем упала в её прохладные милосердные объятия.
  
  ***
  - Девочка моя, я не хочу для тебя этого, - нежно шептал голос Анри Жерфо де Ла Росселя. - Я прошу у тебя ночь. Всего одну ночь. Я мог бы взять тебя силой, но я прошу... Пока ещё умоляю...
  Жанни открыла глаза и с ужасом посмотрела в ставшее нежным лицо Жерфо. Куда пропала его ярость? В каком прошлом растворилось его злоба? Епископ де Ла Россель ласково прижимал к себе Жанни за плечи.
  - Зачем вам эта ночь? У вас есть Мария Луиза.
  - Но у меня можешь быть ещё и ты. Ты другая. Ты могла бы мне вернуть хотя бы на миг утраченное. Я хочу тобой обладать.
  - Как вы можете обладать тем, что вам не принадлежит?
  - Вампирам в этом мире принадлежит всё.
  Анри нагнулся к Жанни и поцеловал её в тонкую с голубыми прожилками кровеносных сосудов шею.
  - Стань моей меченой, девочка.
  - Если я и стану меченой, то только Аласта, - ответила Жанни.
  - Ты ушла от него, - возразил Жерфо.
  - Я могу вернуться.
  - Если ты вернёшься к нему, я убью его. Я убью вас обоих.
  - Глава Ордена осудит вас, - воскликнула Жанни.
  - Наоборот, - Анри улыбнулся с видом победителя, - Поль даже отблагодарит меня.
  - Вы чудовище!
  - Я - епископ!
  - Вы мало походите на духовное лицо! Скорее вы сам сатана!
  - А кто такой сатана? - хмыкнул Жерфо.
  - Это злой дух, демон, который забирает из этого мира всё самое доброе и светлое.
  - Что такое доброе, светлое и что такое злое, тёмное? - епископ вздохнул так, будто бы эти слова ему приходилось повторять уже много раз на протяжении столетий. - Одному добро - другому зло. Насильнику - наслаждение. Жертве - мука. Вы, смертные, видите мир таким, каким хотим, чтобы видели его, мы - вампиры. Вы верите в бога, данного вам нами. Вы ненавидите страсти, которые пришли вовсе не от мифического сатаны, а из мира зверей. Вы, люди, пытаетесь затушить свои страсти, потому что для вас существуют запреты. Мы, вампиры, преобразуем мир под свои страсти. Наши короли дали нам власть над Землёй. Я - епископ церкви, созданной вампирами.
  - Это ужасно! - Жанни попыталась вырваться из объятий Анри, но худощавые руки епископа цепко её держали.
  - У тебя на размышления осталось мало времени. Скоро моё терпение закончится. И тогда... Тогда берегись гнева моего, безродная Жанни. Не стоит тебе, девочка, становиться поперёк моего желания.
  
  39
  Коломбина. Девочка-кукла. Когда смолкают аплодисменты, её складывают в пыльный сундук.
  - Проклятая комедиантка наконец покинула наш дом! - жгуче выкрикнула вслед уходящей с Марией Луизой Жанни Катарина де Санж.
  Кукла. Коломбина. У Жанни всё не как у людей. Её жизнь - театр абсурда. Даже любовь - искажённое кривым зеркалом лицо. Комедиантка полюбила вампира. Чудовище, пьющее человеческую кровь и души. Душа Жанни сейчас выпита до дна.
  Глупо было убегать от Аласта. Только теперь, после преследований епископа де Ла Росселя, Жанни поняла это. Но ещё большей глупостью было бы признаться в своей глупости.
  Жанни, сдерживая слёзы, глубоко вздохнула и с силой рванула на себя входную дверь театра Пале Рояль. Спектакль Коломбины в театре теней ещё не доигран! Жанни не могла припомнить того момента, когда стала называть театром теней камеди франсез. Ей казалось, что в Пале Рояль тени царствуют повсюду. Они прячутся за бархатными креслами зрителей. Они выглядывают из-за занавесей на сцене. Они пристально наблюдают за каждым посетителем с балконов и бельэтажей. Жанни стала часто ездить в камеди франсез. Она почти не обращала внимания на то, что происходит на сцене. Ряженые, напудренные люди, чужой волею превращённые в марионетки, напоминали Жанни годы скитаний по дорогам Франции в повозке балаганного театра. И так горьки и мучительны были эти воспоминания, что Жанни, если бы могла, никогда не приходила бы в театр теней. Никогда! Но Пале Рояль посещал Аласт Данкур. Он приходил на каждый спектакль, и Жанни думала, что приходит он сюда по той же причине, что и она. Жанни приходила, чтобы увидеть Аласта. Аласт - чтобы увидеть Жанни.
  Они каждый раз сталкивались в партере. Смотрели друг другу в глаза. И ничего не говорили. Жанни не знала, почему Аласт молчит. Быть может, словом он боялся спугнуть Коломбину. Боялся того, что она больше не придёт. А Жанни молчала потому... Да она просто запуганная, глупая уличная комедиантка! Права Катарина.
  Но сегодня Жанни знала, что должна заговорить с Аластом. У неё не осталось выбора. Страх перед Жерфо убил все другие чувства. Если сегодня она не заговорит с Аластом, то просто пойдёт и утопится в Сене. Милосердная река поглотит тело без души.
  - Аласт! - голос Жанни потонул в шуме рассаживающейся по местам публики.
  Герцог Данкур только что вошёл в зрительный зал и ещё не увидел Жанни.
  - Аласт, - натыкаясь на ручки кресел, Коломбина бежала между рядов. - Аласт, помоги мне!
  Жанни думала, что кричит громко, очень громко, но пришедшие на спектакль люди делали вид, что не слышат её крика. И Аласт не слышит её крика. А может быть, она вовсе не кричит, а шепчет?
  - Аласт, - выдохнула горячим шёпотом Жанни в ухо герцога Данкура.
  Тот вздрогнул и несколько секунд смотрел на Жанни растерянным взглядом.
  - Ты не узнал меня? - слёзы текли по щекам Жанни. Ей казалось, что она уже сошла с ума. Что происходящее ей просто снится. Что сейчас она откроет глаза и увидит над собой хищное лицо Жерфо.
  - Девочка моя, - герцог Данкур, сам словно только что проснувшись, с недоумением смотрел на плачущую Жанни. - Ты заговорила со мной? Почему ты плачешь?
  - Аласт, спаси меня от него!
  - От кого?
  - От епископа де Ла Росселя.
  На этом спектакле они не остались. Аласт Данкур схватил Жанни за руку и, проталкиваясь через набитый зрителями зал, стремительно вышел из театра. На улице он схватил руку своей Коломбины и стал целовать её, сильно прижимаясь губами к коже. Жанни дрожала всем телом и, не в силах больше сдерживаться, громко разрыдалась. Худое бледное личико Коломбины некрасиво сморщилось, и девушка подумала о том, как ужасно, должно быть, она выглядит в глазах Аласта. Так выглядит старый высушенный фрукт.
  
  ***
  - Я его уничтожу! Я размажу его по мостовым Парижа, как последнюю падаль! - Жанни ещё никогда не видела Аласта в такой ярости. Великий Боже, она снова совершила глупость! Она рассказала любимому о своей беде, и что же? Что теперь будет?
  - Аласт, не надо. Жерфо убьёт тебя!
  - Убьёт меня?! Он? Да он даже не посмеет притронуться ко мне. Вероотступник! Предатель! Он смел угрожать тебе?! Его ждёт суд! И кара! Недаром Поль подозревает его. Недаром просит меня следить за епископом де Ла Росселем.
  - Великий Магистр? - глаза Жанни стали жалобно круглыми.
  - Магистр Ордена некоторое время назад обратился ко мне с просьбой, - Аласт старался успокоиться и не кричать, чтобы ещё больше не пугать Жанни. - Он просил присматривать за Анри Жерфо. Ничего конкретного Поль мне сообщить не смог. Только сказал, что в Ордене появился предатель. Некто, кто стал платить одному адвокатишке в клубе якобинцев. И сценарий революции Поля Ла Файета стал лететь ко всем чертям! Стало происходить то, что не должно было случиться. У Жерфо есть все основания желать большей власти.
  - Магистр заподозрил Жерфо?
  - Именно.
  - Но это же замечательно! - обрадовалась Жанни.
  - Замечательно? - переспросил Аласт и посмотрел на Коломбину как на внезапно сошедшую с ума.
  - Конечно. Я живу у Жерфо. Я могла бы следить за ним. За теми людьми, что приходят в его дом. И подслушивать их разговоры, - лихорадочно затараторила Жанни.
  - Нет, - решительно возразил Аласт. - Ты больше не вернёшься в этот дом! Я не позволю тебе терпеть домогательства этого изувера!
  - Аласт, ты не понимаешь, - Жанни схватила герцога Данкура за плечи и с азартом заглянула в его глаза. - Если Жерфо предатель, то единственная возможность его обезвредить - это следить за ним. Что-то увидеть, что-то подслушать. Если этого не сделать, то рано или поздно он убьёт тебя, убьёт меня. Я знаю. Я чувствую это.
  - Жанни, я не могу позволить тебе рисковать собой.
  - Я прошу всего неделю. Ещё неделю в доме Жерфо. И если ничего не узнаю, то обещаю, что уйду оттуда навсегда.
  - А если он применит силу? Если силой возьмёт тебя?
  - Я постараюсь всё время проводить с Марий Луизой.
  - Но ночью...
  - Я скажу маркизе, что мне стало страшно спать одной, и в эту неделю буду спать в её комнате.
  - Жанни, - Аласт умоляюще смотрел в глаза своей обожаемой Коломбины, - как я могу ещё на неделю оставить тебя с этим монстром? Моя обожаемая девочка, я так долго ждал того, что ты заговоришь со мной, простишь меня. Пойдём. Я уведу тебя и поселю там, где тебя никто не найдёт. Никто не узнает о том, где ты живёшь.
  - Конечно, - Жанни топнула ногой. - Ты можешь спрятать меня. И никто не найдёт меня. А потом тебя убьют, и я буду сидеть и ждать твоего возвращения, и не дождусь никогда. А торжествующий Жерфо потом меня всё равно найдёт. Аласт, мы должны узнать всё о заговоре епископа. Если это, конечно, епископ, а не кто-то другой.
  Аласт минуту ещё смотрел на Жанни. Нет, Коломбину не переубедить. Какая она упрямая! И самое неприятное, что она права. Жерфо необходимо разоблачить, если он предатель. Если адвокатишку финансирует Жерфо, то рано или поздно он выдаст себя. Рано или поздно Жанни что-то подозрительное заметит. Но хватит ли на это ей недели?
  - Хорошо, - наконец сказал Аласт. - Но только неделю. Только неделю ты будешь жить в этом проклятом доме. И ни днём более. Если ничего не увидишь, ну и чёрт с ним. Я найду другой способ проследить за Жерфо.
  - Мне кажется, - Жанни улыбнулась впервые за последний месяц, - я обязательно что-то узнаю. Наш дом иногда посещают незнакомые мне люди. Они о чём-то разговаривают со слугами. Но я никогда не вслушивалась в их разговоры. Теперь буду.
  - Я не хочу отпускать тебя, - прошептал Аласт.
  - Через два дня спектакль, - сказала Жанни. - Я приду, если будут новости.
  - Нет, - возразил Аласт и нежно поцеловал влажные губы Коломбины, - ты придёшь в любом случае. Я должен быть уверен, что ты жива, что с тобой ничего не случилось. Ты придёшь, даже если новостей не будет.
  - Я приду...
  ***
  - Кого надо? - недовольно скривившись, спросил слуга Эмиль постучавшего в дверь дома епископа де Ла Росселя поздним вечером гостя.
  - Мне нужен месье Жерфо, - ответил человек, закутанный в серый запачканный грязью плащ.
  - Зачем вам месье Жерфо? - Эмиль сморщил тощий длинный нос и принюхался к гостю. Навозом от него, что ли, воняет?
  - У меня к месье Жерфо важное дело.
  Жанни изо всех сил вжалась в стену дома, надеясь, что темнота и оплетающий стену хмель сокроют её от чьих-либо глаз. Какая удача! Боже, какая удача! Жанни только что приехала на карете Аласта, только подошла к дому Жерфо и тут же услышала голоса. Сердце Коломбины больно кольнуло. Что может понадобиться некому человеку от епископа Парижа в столь поздний час? Интуиция подсказывала Жанни, что человек пришёл к Жерфо не для того, чтобы пригласить в свой дом отпевать упокоившегося родственника.
  - Если тебя замучили грехи, - с пафосом начал Эмиль, - то приходи в великий собор завтра. Месье Жерфо бывает там каждый день. Исповедует всякий сброд, хотя это так не подобает его высокому сану.
  - Послушай ты, старое рыжее чучело, - гость, видимо, утратив всякое терпение, схватил рукой входную дверь и попробовал её силой открыть. - Мне нужно видеть Анри Жерфо де Ла Росселя! У меня к нему важное сообщение.
  - А ты не мог приволочиться со своим поручением раньше, болван!
  - Опасно, - шёпотом сказал незнакомец.
  - Боялась девушка на речку ходить, юбку замочить. Убирайся и приходи завтра. Месье Жерфо отдыхает. И вообще, он приказал мне с незнакомыми уродами беседы не беседовать.
  - Позови хозяина, у меня к нему письмо от месье Робеспьера. Это очень важно. Промедление подобно смерти!
  Наступила молчаливая пауза, а затем бормотание старого Эмиля и хромающие удаляющиеся шаги. Значит, слуга пошёл за Жерфо. Пока Жанни пыталась прийти в себя и постоянно повторяла еле слышным шепотом: "Месье Робеспьер, месье Робеспьер. Как бы не забыть имя", - шаги раздались вновь. Но теперь они были не шаркающими, а уверенными, впечатывающимися в паркет прихожей. "Это епископ", - подумала Жанни. Сейчас он, наверное, забирает у гостя письмо. Вот снова шаги. "Епископ уходит в дом".
  Жанни не знала, сколько времени она ещё простояла, вжимаясь в стену и смотря на тусклые проглядывающие сквозь грозовые тучи звёзды. Затем она наконец решилась войти в дом.
  
  ***
  - Где же это ты так поздно ходишь? - епископ стоял, скрестив руки на груди, в парадном камзоле и выглядел так, будто собирался на королевский бал. Напудренное лицо его выглядело ещё более бледным и скуластым.
  - А я думала, - не растерялась Жанни, - что во дворце Тюильри уже давно не танцуют.
  - Была в театре с Данкуром? - казалось, Жерфо не замечал неуместную иронию девушки.
  - Какое вам дело до того, где и с кем я была?
  - Я ведь говорил тебе о своём желании?
  - Говорили, и что? - Жанни попятилась к лестнице на второй этаж, прикидывая в уме, успеет ли она проскочить мимо Жерфо и убежать в спальню Марии Луизы, если епископ решит её схватить?
  - Это желание становится нестерпимым, - тёмные глаза епископа, казалось, начали светиться в полутёмной прихожей. - Я больше не могу ждать.
  Анри Жерфо резко, прыжком подскочил к Жанни и, не успела девушка даже пискнуть или сделать хоть шаг, схватил её в цепкие паучьи объятия.
  - Отпустите, - яростно зашептала Жанни.
  Епископ не слышал её. Он стискивал хрупкое тельце Коломбины всё сильнее и сильнее. Он почти душил её, как душит анаконда неосторожного заночевавшего в джунглях путника.
  - Отпустите! - пискнула Жанни. Ей стало трудно дышать.
  Анри Жерфо подхватил Коломбину на руки и понёс по лестнице наверх, в свою комнату. Мария Луиза сегодня рано легла спать. Она выпила бокал вина, в который Анри услужливо подсыпал маковую тинктуру. Сон маркизы теперь будет крепок, она ничего не услышит и ничего не увидит.
  - Отпустите меня, я всё равно расскажу через два дня Аласту о Робеспьере! - отчаянно выкрикнула Жанни.
  Жерфо разжал объятия, и девушка упала на пол, больно ударившись бедром о ступени. Несколько мгновений епископ стоял над Жанни и смотрел на неё взглядом человека, неожиданно получившего пулю в затылок.
  - Что ты сказала?
  - Сегодня вы получили письмо. От некого Робеспьера. Так? - спросила Жанни и, посмотрев на Жерфо, тут же пожалела о своих словах.
  На Жанни в тот момент смотрел не епископ де Ла Россель и даже не вампир, на Жанни в тот момент взирала разгневанная стихия, которую отпустили на свободу боги хаоса. Застывший, пустой, ожесточённый взгляд. Анри Жерфо де Ла Россель не произнёс больше ни слова. Некоторое время он ещё постоял над упавшей ему под ноги Коломбиной, а затем повернулся и ушёл в свою комнату. И возникло у Жанни ощущение, что совершила она непоправимую, роковую ошибку. И ужас, смешиваясь с болью, жидким огнём пробежал по её венам.
  Обречена! Не выйти теперь Жанни на свободу из этого проклятого дома никогда!
  
  40
  16 июля 1791 года
  "Жанни! Милая, любимая! Я хочу тебя видеть! Жди меня завтра в полвосьмого вечера возле здания военной школы со стороны Марсового поля. Мне многое нужно тебе сказать, милая!
  Твой Аласт"
  
  Анри Жерфо отложил перо в сторону и лихорадочно вытер рукавом камзола вспотевший лоб. Почерк получился изящным с сильным наклоном влево - точная копия почерка Аласта. Анри подсушил, свернул письмо, вылил на него расплавленный воск и с силой приложил печать герцога Данкура.
  Мария Луиза узнала об отношениях Аласта и Жанни совсем немного, а именно, что Жанни часто бывает в театре Пале Рояль. Но люди Жерфо донесли, что Коломбина ходит туда, чтобы увидеть своего герцога. Очередной спектакль послезавтра. Глупая девчонка не заметит, что печать не настоящая. Она очень похожа на подлинную, но в ней есть изъян: нечёткое изображение фамильного герба Данкуров. Возможно, Жанни даже не знает почерка герцога, но епископ подделал его на всякий случай. На глаза Коломбины могли попадаться письма Аласта.
  Сделано! Чаша весов, на какое-то время замерев в равновесии, качнулась в сторону трона королей. Анри должен стать наместником богов на Земле! Получить титул Магистра Ордена!
  Жалкая, ничтожная девчонка! Что же ты наделала?
  Из небытия выглянуло скорбное лицо Варлиз.
  - Сынок!
  Анри Жерфо де Ла Россель посмотрел в печальные глаза своего воспоминания и, согнувшись пополам, упал на колени. Он свернулся калачиком, как побитый ребёнок, и долго лежал.
  Что ты наделала, Жанни? Тебя ждала ночь любви, а наступит вечер смерти. Я не могу рисковать троном ради тебя. Не могу допустить твоей встречи с Данкуром. Завтра, взбешённый настойчивостью сторонников неведомого врага своего, Поль устроит бойню. "Анри, мне надоело ждать! - он сказал мне это сегодня. - Это безумие с подписями длится уже третий день. Говорят, что оно будет продолжаться не меньше недели. Завтра я положу этому конец!" Да, Магистр вынужден бороться, иначе толпу уже невозможно будет остановить. А он уже и не остановит её. Мои деньги и такие, как Робеспьер, сделали своё дело. Ещё немного, ещё чуть-чуть - и трон будет моим!
  Анри решительно встал и дёрнул за шёлковый шнурок, вызывая прислугу. Торопливо прибежала Жанна.
  - Пойди к Жанни. Отдай ей это письмо. Скажи, что незнакомец вручил его тебе возле моего дома. Отнеси немедленно.
  - Да, господин, - низко склонилась перед епископом старушка.
  
  ***
  Уйди! Уйди! Уйди! - надувая, как кузнечные меха, впалые щёки, уличный музыкант выписывал перед собой гитарой, словно шпагой мулинеты.
  Жанни в ужасе смотрела на седого, взъерошенного, с голубыми выцветшими глазами старика в светло-коричневой куртке, надетой на голое тело. Старик перегородил ей дорогу перед самой военной школой.
  - Уйди! Не пущу! Уходи! Там безумцы ожидают смерти своей!
  По переулку, соединяющему улицу Севр и Марсово поле, уже несколько дней шла нескончаемая толпа парижан. Богатые и бедные, ремесленники и трактирщики, поломойки и достопочтенные буржуа - владельцы магазинчиков, мастерских, пекарен. Все они устремлялись подобно бабочкам, летящим на огонь, на Праздник Федерации.
  - Мы требуем решить судьбу короля! Он преступник! Он отрёкся от престола! Мы требуем признания его отречения и созыва нового учредительного органа для того, чтобы приступить действительно национальным образом к суду над виновными, и в особенности к организации новой исполнительной власти.
  Парижане шли, и многие из них вслух повторяли слова петиции. По вечерам в переулке толпа скудела и вся утекала на Марсово поле. На тротуарах, прижимаясь к жилым домам, сиротливо стояли наёмные кареты. Цокая копытами по мелкому булыжнику, по дороге туда-сюда важно ездили конные гвардейцы Ла Файета.
  Жанни пыталась обойти безумца, но тот широко расставил руки и кинулся на девушку. Чудом увернувшись от его объятий, Жанни что есть силы побежала по переулку к Марсовому полю.
  - Вернись, обречённая! - диким зверем завыл сзади сумасшедший уличный музыкант.
  
  ***
  - И Шомет под арестом!
  - И к Моморо приходили!
  - Из двух тысяч, которых вооружил Сантер, многих разоружили.
  - Они хотели сорвать наш праздник.
  - Сволочи, хотели не дать подписать петицию!
  - Долой национальное собрание!
  - К ответу министерство Луи Тупого!
  Выбежав на площадь, Жанни, словно муха в меду, увязла в разносословной толпе. Коломбина сама не заметила, как оказалась в центре круга грязных оборванцев, среди которых тут же узнала калек и попрошаек с паперти Нотр Дам де Пари.
  - Ты думаешь, если они разгонят этих разгильдяев и созовут новых, то во Франции что-то изменится? - раздражённо спросил тощий молодой человек с подбитым глазом.
  - Ну, - озадаченно протянул одноногий мужик, - новое учредительное собрание что-то да решит.
  - Карманы себе набивать оно решит! - воскликнул тощий. - Все эти фельяны, жирондисты, кордельеры, якобинцы! Вы знаете, чем они все сейчас занимаются?
  - Чем? - спросили сразу несколько голосов.
  - Набивают свои камзолы и куртки ливрами и экю! Вот чем. Лозунги. Да к чёрту все эти лозунги!
  - Ну, я не согласен, - возмутился одноногий мужик. - Господин Робеспьер - он не такой. Он за народ. И господин Марат, и Дантон. А кордельеры - они вообще из наших, из рабочих состоят. А вот фельяны сволочи! Они за этого, за Луи Толстого.
  - От ты дурак! - фыркнул тощий. - Вот чистый идиот. Веришь в сказки о прекрасном будущем французского народа. Говорю тебе, разгонят одних уродов, наберут других. Ещё хуже прежних. Новое учредительное собрание! И что? Оно даст нам хлеба?
  - Оно будет против короля! - заорал одноногий.
  - А ты больше ори! - толкнул его тощий. - Видишь того плюгавого гвардейца? Он сейчас как пальнёт в тебя! Смотри, как пристально он на нас таращится. И петиция эта ваша полный бред.
  - Её подписывает народ Парижа! - с пафосом заявил одноногий.
  - Ну и что, что народ? А у них, - тощий мотнул головой в сторону вооружённых мушкетами гвардейцев, - реальная сила. У них пушки.
  - Да и плевал я на их пушки! Пойдём лучше выпьем за революцию!
  Тощий и одноногий, обнявшись, вышли из плотно обступившего их круга калек и бродяг и торжественно зашагали в сторону развернувших по случаю праздника на Марсовом поле торговлю лавочников.
  Жанни наконец-то смогла вырваться из круга людей и стала оглядываться в поисках герцога Данкура. Вот уже и вход в здание военной школы со стороны Марсового поля. Аласта не видно. Может быть, она ещё рано пришла? Может, её любимый появится позже? А толпа вокруг Коломбины всё гуще и гуще. Жанни вдруг испугалась, что в такой сутолоке она и вовсе не заметит герцога. Зачем он позвал её сюда в такой час? Что такого важного хотел сообщить?
  - Долой короля Луи Тупого!
  - Долой Учредительное собрание!
  А злобные выкрики вокруг всё громче. И конных гвардейцев с каждой минутой на площади всё больше и больше. Жанни показалось, что среди них мелькнуло лицо Анри Жерфо де Ла Росселя. Спокойное, задумчивое лицо.
  
  ***
  Анри Жерфо сжал в руке заряженный мушкетон. Сейчас начнётся. Жанни уже должна прийти. Епископ, переодетый гвардейцем, верхом гарцуя на фыркающей лошади, стал искать взглядом свою жертву...
  
  Паника в душе Жанни нарастала. Перед её внутренним взором появлялись то сумасшедший оскал старика-музыканта, то ухмылка Жерфо. Где же Аласт? Неужели он не пришёл? Сам назначил встречу и не пришёл? Этого не может быть. Но Жанни тщетно всматривалась в чужие азартные лица.
  Вдруг над полем раздались выстрелы. Толпа колыхнулась, как волны захваченного штормом моря. Жанни обернулась в сторону гвардейцев и увидела, что те палят из мушкетонов по безоружным людям.
  - Убивают! Бегите! Они нас здесь всех сейчас перебьют!
  И чинно прибывшие на Праздник Федерации парижане теперь в панике бежали. Выстрелы превратились в один сплошной оглушающий набат. Жанни пыталась бежать, но поняла, что не сможет сейчас выбраться с поля. Её просто сметут и растопчут. Под ноги прижавшейся к стене школы Коломбины упал человек с наполовину отстреленной головой. И пока Жанни в оцепенении смотрела на развороченное месиво его мозгов, держась окровавленной рукой за кровавый живот, на неё со стоном завалилась какая-то женщина.
  
  Анри Жерфо де Ла Россель наконец-то увидел Жанни. Вжавшись в серую, местами покрытую мхом стену военной школы, она остервенело стряхивала с себя труп вцепившейся ей в руку женщины. Жерфо поднял мушкетон, прицелился и...
  Пуля разорвала грудь Жанни где-то рядом с сердцем. От шока и боли Коломбина не смогла даже вскрикнуть. Она только подняла глаза к голубому без единого облака небу и стала заваливаться на бок вместе с мёртвой женщиной.
  Жизнь Жанни - вот она, такая маленькая, вмиг свернувшаяся тёплым комочком в простреленной груди, в океане боли. Жизнь, о которой даже вспомнить нечего, кроме нищеты и гнетущей жажды чего-то лучшего, светлого. Жизнь, ты ничего не подарила Коломбине, кроме разоблачённых иллюзий. В миг наивысшего ужаса, вдохнув в последний раз тёплый летний воздух, Жанни вдруг поняла, что ей уже не страшно. Она вдруг оказалась высоко-высоко в небе среди пышных облаков в тишине. И не было в той тишине ничего: ни дуновения ветра, ни тревог, ни памяти.
  И если бы в этот миг кто-то спросил Коломбину о том, что там, на небесах, она, улыбаясь, ответила бы: "Ничего. Только тишина и покой!"
  
  Это здесь, на земле, под ногами богов кипят страсти. И мир страстей поглощает безумные сердца. Это внизу на земле Анри Жерфо де Ла Россель спрятал свой мушкетон и удовлетворённым взглядом окинул Марсово поле. Великие, примите мою жертву, вырванную из самого сердца! Не первую и не последнюю жертву. Просто очередную...
  Немного задумавшись, Анри Жерфо вновь выхватил оружие и прострелил себе левое плечо. Даже пришедшая вслед за выстрелом дикая боль не смогла омрачить торжество епископа. Рана заживёт. У вампиров кости срастаются так же легко, как у земляного червя вырастает новое тело.
  
  41
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Вторые сутки я сижу у постели моего Анри. Он так бледен и измождён... Позавчера во время бойни на Марсовом поле его ранили. Пуля раздробила кость плеча. Анри потерял много крови. И теперь его постоянно мучает жажда. Моего Анри хотели убить. Это хотел сделать тот, кто предал главу Ордена Магистра Поля Ла Файета. Тот, кто повернул революцию в сторону своих интересов. Тот, кто дал деньги кордельерам, жирондистам, монтаньярам, Робеспьеру, Марату и многим другим. И с радостью они стали воплощать в жизнь преступные идеи одного из нас.
  Я смотрю на лицо Анри. Дорогое, самое любимое мною лицо. Оно так спокойно. Веки плотно закрыты, но иногда вздрагивают во сне. Что тебе видится, любовь моя? Твой рот, рот, который я так люблю целовать, застыл в трагическом изгибе. Я смотрю на Анри и думаю: догадывается ли какой-нибудь, хоть один, обыватель, что, казалось бы, разные партии, общества, кружки могут финансироваться на самом деле из одного источника? Догадывается ли кто-нибудь, что на Земле есть кукловоды и их безмолвные марионетки? И тут же мне в голову пришла мысль: а кто-нибудь из нас, Dominus, догадывается о том, что над всем этим балаганным театром стоит один, самый главный, великий кукловод? И щёлкнет он пальцем, и кто-то обрежет нитки, соединяющие марионетку с руками кукольника. И марионетка умрёт на потеху создателю своему. Так умерла Жанни. И вот ещё щёлкнет некто, и сломают кукле руку. И будет лежать кукла, несчастная, потерянная, как сейчас мой Анри, и даже не предполагать, что с ней будет завтра. И будет действовать этот некто чужими руками.
  Анри сказал мне нечто, потрясшее меня.
  - В меня стрелял Аласт Данкур. Он предатель, Мари! Он убил Жанни. Я видел её там, я видел, как герцог стрелял.
  - Но он любил Жанни! - воскликнула я в изумлённом отчаянии.
  Неужели в этом мире уже никому нельзя верить? Аласт казался мне таким... Не от мира сего. Мне казалось, что все эти игры наместников богов на земле ему не интересны. Что герцог Данкур любит театр и Коломбину. Неужели он и есть предатель? Неужели всё, что видела я, было маской? Но я же видела Аласта! Видела его душу! И в этой душе не было лжи. Или, быть может, жертвоприношение свело его с ума? И возжелал Аласт власти?
  Я смотрю на истощённое лицо Анри и пишу эти строки. Мой любимый сказал, он уверил меня, что рана его заживёт. Кости срастутся. И всё будет так, как прежде. Но я знаю: как прежде, уже не будет никогда. Маленькую, бедную Коломбину ничто не вернёт из небытия. Она тоже стала жертвой.
  - Мы должны остановить его, - прошептал мне Анри, в очередной раз возвращаясь из болезненного бреда. - Если мы не остановим Аласта, последствия будут чудовищными. Он и его сестра Катарина...
  - Ты думаешь, он поддался влиянию Катарины? - спросила я.
  - Я думаю, он захотел власти, а Катарина поддержала его.
  - Что нам делать?
  - Ты могла бы помочь мне. Ты оказала бы Ордену неоценимую услугу.
  - Что я должна сделать? - я поняла, что Анри ждёт от меня важного, даже героического поступка.
  - Ты должна убить Аласта и Катарину.
  - Убить?
  Убить?! Я думала, что Анри захочет разоблачить предателя, захочет суда!
  - Мы не можем ждать суда, милая! - воскликнул Анри. - До суда дело может просто не дойти. Необходимо прекратить финансирование всего этого кошмара. Ты понимаешь, у Аласта деньги. А деньги решают всё! Толпа идёт туда, куда щедрая рука господина бросила горсть монет. Аласт и Катарина избегут суда. И не сегодня - завтра просто устранят Магистра.
  - Богоизбранного?
  - А что для них воля Бога Атанаэля? Они её не нарушат. Жертвоприношение состоится, и даже более грандиозное, чем замыслил Поль. Атанаэль простит его, как простил ветхозаветный бог раба своего Иакова. И более того, покажет ему путь на небо. Девочка, в Иерархии тот, кто сильнее, правит.
  - Как я должна убить их? - спросила я с чувством, которое, возможно, испытывает преступник, чьи злодеяния доказаны. Я не убийца! Разве смогу я стать убийцей?
  Я спросила об этом себя и тут же горько хмыкнула. Я не убийца? А кто же я тогда? Вампир. Но ведь вампиры убийцы. Они те, кто научил и людей убивать. Так что я - убийца. Я добровольно выбрала путь. Неважно, что из страха смерти. Главное, что добровольно.
  - Яд, - слабо улыбнулся Анри. - Помнишь, когда-то я говорил тебе о ядах..."
  
  ***
  - Мир ядов разнообразен...
  Эти слова Анри Жерфо де Ла Росселя Мария Луиза хорошо помнила. Сказанные так много лет назад, они сохранились в памяти и казались произнесёнными только сегодня.
  - О да, мир ядов разнообразен, - сказал Анри так, как можно говорить только о наиболее приятных вещах. - Но в нём тоже есть dominus. Король ядов - белый мышьяк. "Наследственный порошок" - так его назвали. Когда-то им пользовались для решения династических споров. А XIV век во Франции - это торжество короля ядов. Сейчас эпоха великих отравлений в прошлом, но милая, были славные некогда времена. И я застал эти времена на Земле, - епископ потянулся к низкому, стоящему возле его кровати столику и взял с него небольшую бутылочку с прозрачной жидкостью. - Но я всё же предпочитаю "аква тофана" - раствор водного белого мышьяка с добавлением трав. Безвкусное и бесцветное зелье. Совершенно незаметно в еде и питье, - Анри протянул бутылочку Марии Луизе. - Я прошу тебя, милая, сделай это для меня.
  
  ***
  Часы в доме Аласта Данкура траурно отсчитывали долгие минуты. Мария Луиза уже полчаса ходила из одного угла трапезной в другой, поглядывая на накрытый стол. Маркиза прибыла на поминальный ужин намного раньше назначенного срока и сумрачно наблюдала, как молчаливая прислуга раскладывала приборы и наливала в бокалы вино. Ужин в честь Жанни. Когда слуги вышли, Мария Луиза опасливо огляделась по сторонам. Ей вдруг стало мерещиться, что у стен появились глаза и уши. Но затем, собрав всю свою волю в одно целое, маркиза подошла к местам, которые вскоре должны были занять Аласт и Катарина, и вылила в их бокалы равное количество "аква тофана" из бутылочки. "Это зелье использовала одна знаменитая дама", - улыбнулся Марии Луизе Анри перед тем, как она отправилась на поминки. "Мне всё равно, кто и когда использовал эту отраву, - подумала тогда Мария Луиза. - Мне главное, чтобы всё это поскорее завершилось!"
  Поминальный ужин в честь Жанни. Что это? Насмешка герцога Данкура? "Его глаза. Мне нужно увидеть его глаза". Мария Луиза тоскливо оглядела приготовленный стол. Сегодня ужинают трое: она, Аласт и Катарина. Анри ещё слишком болен, чтобы присоединиться к ним.
  Катарина и Аласт появились ровно в восемь вечера, минута в минуту, как только часы отбили свой последний удар. Они тихо прошествовали на свои места, и Мария Луиза стала смотреть на них во все глаза. Вот взял бокал Аласт, и взяла бокал Катарина. Мария Луиза судорожно вцепилась в стеклянное тело бокала своего и подняла его высоко вверх.
  - Я пью за мою Жанни, - тихо сказал Аласт. - Я любил её.
  Катарина молча отхлебнула вино.
  Мария Луиза пригубила свой бокал и только теперь смогла заглянуть в глаза герцога Данкура. Нет, маркиза не утратила свой дар проникать в сердца вампиров. Для неё стало закрытым только сердце Анри Жерфо. Но то, что увидела теперь в меняющих цвета глазах Аласта Мария Луиза, повергло её в шок.
  Мягкий, струящийся из полуприкрытых синими шторами окон свет. Почти раздетая Жанни на кровати Аласта Данкура. Герцог в упоении целует худую спину Коломбины.
  Жанни в театре Пале Рояль. Взгляд через плечо встревоженной лани и улыбка при виде входящего Аласта.
  Мёртвая Жанни на руках герцога Данкура. Отпечатываются в памяти плотно закрытые веки и синие губы на вытянутом с заострившимися чертами лице. Печаль смерти не только на лице покойной, но и на лице её убийцы.
  Мария Луиза вздрогнула и перевела взгляд на Катарину. Она же должна радоваться гибели Жанни! Но что это? На вечно надменном лице графини де Санж словно оставил след своей пощёчины ужас. Древний, неизменно преследующий всё живое на земле ужас смерти.
  "Аласт не убивал Жанни!" - мысль эта ударила Марию Луизу в самое сердце. Никакой герцог Данкур не предатель! Он действительно любил свою Коломбину больше всех, кого любил до неё. И он скорбел о её гибели искренне, самозабвенно.
  Это Анри, это Жерфо убил Жанни!
  Одно мгновение, именно это одно мгновение опрокинуло жизнь Марии Луизы в бездну. Какая же наивная девчонка! Возомнила себя избранной богом Атанаэлем. Возлюбленной вампира, посвящённой в вампиры. А избрали-то её всего лишь как марионетку, как ту, которая должна в нужный момент выполнить волю стремящегося к безграничной власти!
  
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Анри Жерфо де Ла Россель! Я люблю тебя, как может любить только смертная - забыв о себе, боготворя. Вампиры так не любят. Они берут людей и используют их, как вещи. Вот только Аласт. Театрал Аласт, он на самом деле поверил в свою любовь к кукле. Он не убивал! Анри, я верила тебе, и ты меня обманул. Я должна возненавидеть тебя, но я по-прежнему люблю! Это ненормально! Это извращение! Это болезнь! И боль моя! Как же мне теперь жить? Я должна была бы пойти к Полю и всё ему рассказать, но я так не сделаю. Я просто не могу так сделать. Если Анри погибнет по моей вине... Пусть он предатель. Но Катарина и Аласт... Они выпили вино и умерли. Их убил Анри моими руками. Наверное, бог Атанаэль избрал меня, дабы помогла я взойти на трон истинному Магистру Ордена.
  
  Не тот, кто богоизбран, но тот, кто смог забрать
  Лежащую у каменного трона
  Распластанную в крови благодать.
  И вопреки закону смог в битве победить,
  Найти, поднять и водрузить на голову корону.
  
  "Ода о вампирах" сохранилась в бессвязных отрывках. Никто из нас не знает имя её автора. Но мне иногда кажется, что была она написана об Анри и о таких, как Анри: беспринципных, жестоких, ни перед чем не останавливающихся в достижении своей цели. В одно мгновение я рассталась со своей иллюзией и пожалела о когда-то принятом мною решении. Мне нужно было выбрать тогда смерть. Только так я могла бы остаться собой, а не быть вечной марионеткой. Только так я смогла бы выбрать свою судьбу сама. Но я струсила, как сотни, тысячи, миллионы людей трусили до меня. И страх подвешивал этих людей к рукам кукловода. А оборвать нити? Эти нити ещё страшнее оборвать! Я не смогу сделать это сама.
  Мне кажется, что теперь меня должны устранить по сценарию неведомого постановщика. Навсегда. Ибо я теперь не нужна в большой игре. Но я буду молчать и ждать. С ужасом в измученном сердце.
  Я сижу у кровати идущего на поправку Анри и не смею даже думать о том, что я поняла. Его лицо так же красиво и притягательно. Его губы так же вызывают желание поцелуя. Я так же люблю Анри Жерфо де Ла Росселя, как любила раньше. И это так ужасно! Разве можно любить чудовище? Разве можно обожать воплощение всего самого тёмного на этой печальной планете?
  
  42
  Август 1792 года
  "Моя армия потерпела поражение. Аласт и Катарина - мои самые верные соратники - уже год как мертвы. Анри - неизменный мой помощник - добровольно заключил себя в заточение в собственном доме. Я подозревал Аласта и Анри. Но, похоже, ни тот, ни другой к предательству не причастны. Аласта оправдала смерть. Анри... Он так напуган. Впрочем, сейчас все вампиры Парижа напуганы. И никто не знает, что каждого из них ждёт дальше. Я потерял трон. И я вынужден покинуть Францию. Чтобы остаться в живых и чтобы наконец узнать имя того, кто смог забрать мою власть".
  Поль Ла Файет в последний раз посмотрел на закат, полыхавший за окном отеля де Ноайль, и мысли его стали совершенно уже сумбурными. Поль пытался сопоставить чужие гипотезы и свои предположения. В итоге получалось чёрт знает что. Десятки людей, включая этого Робеспьера, по-видимому, он был первым, выполняли задания неведомого кукловода и получали от него деньги, но сам кукловод ни разу не выдал себя. Людям Поля даже не удалось выйти на его след.
  "Кто ты? Кто?" - спрашивал Ла Файет, блистательный полководец, генерал американской армии, пустоту комнаты отеля.
  ***
  3 сентября 1792 года
  - Подай мне, пожалуйста, ножку вон от той курочки, - кокетливо склонив голову набок, обратилась Беатрис к Марии Луизе.
  - Что? - переспросила маркиза.
  - Ножку. Курочки, - хлопая длинными ресницами и, как всегда, солнечно улыбаясь, повторила графиня Сардин.
  Мария Луиза посмотрела на неё недоумённо и даже с раздражением. Что за идиотская привычка всё время улыбаться? Раньше Беатрис хотя бы плакала. После смерти Аласта. И потом... А месяц назад она словно сошла с ума. Ходит и всё время смеётся.
  - Тебе разве не страшно? - спросила Мария Луиза Бетрис и посмотрела на неё строго.
  - Мне страшно, очень страшно, - продолжая улыбаться, ответила Беатрис. - Но разве мой или твой страх что-нибудь изменит? Ты знаешь, зачем нас собрал сегодня здесь Жерфо?
  Мария Луиза отрицательно покачала головой. Сегодня были приглашены все вампиры Парижа. Анри Жерфо де Ла Россель открыл для них двери всегда пустовавшего в его доме банкетного зала. Мария Луиза насчитала пятьдесят "человек". Они впервые собрались все вместе. Вампиров оказалось несколько больше, чем видела маркиза раньше на судах Ордена. Получается, на суды допускались только самые-самые...
  Гости пили, ели, веселились и вели себя как самые обыкновенные люди. Хмельные от вина лица, красные, кажется, от него же, носы.
  - Сегодня ночью мне приснилось, что я умру сегодня, - сказала Беатрис и расхохоталась. - Представляешь, я видела этот зал и этот пир, а потом...
  Она не успела договорить. Широкая дверь, как раковина моллюска, распахнула свои створки, и на пороге возникла закутанная в дорожный плащ фигура епископа. По выражению лица и по взгляду Жерфо Мария Луиза поняла: Анри пришёл вершить суд.
  - Имя предателя не было названо, - торжественно, громко, чеканя каждое слово, сказал епископ де Ла Россель. - Поль покинул Францию. Трон Ордена опустел. И я, глава парижского отделения Тривольгинов, взял на себя очень нелёгкую миссию. Я пришёл уничтожить вас всех. Всех вампиров этого утонувшего в крови города. Убив всех, я убью предателя!
  Не успели гости даже вскочить со своих мест, как в зал молча, бесшумно один за другим стали входить люди с обнажёнными шпагами. И лица вампиров исказил ужас приговорённых к смерти.
  Ликвидаторы, спешно посвящённые в Орден Жерфо люди, убивали всех жестоко, изощрённо.
  Мария Луиза в каком-то священном оцепенении смотрела, как блестящая сталь клинков вспарывает животы, и кишки вываливаются на блюда с изысканной едой. К горлу маркизы подкатила тошнота. Беатрис Сардин вцепилась в её руку отчаянной хваткой.
  - Мне приснилась, что сегодня я умру! - завизжала Беатрис, когда рука ликвидатора схватила её и буквально отодрала от Марии Луизы. Маркиза де Сансильмонт сделала отчаянный выпад, пытаясь защитить подругу, но ликвидатор швырнул Беатрис на залитый кровью стол, и невесть откуда взявшейся секирой одним ударом отрубил ей голову. Белокурая со всклокоченными волосами голова упала под ноги Марии Луизе.
  Онемевшая, обессиленная, утратившая чувство реальности маркиза с трудом оторвала взгляд от отсечённой головы и осмотрела зал. Больше не слышно криков. Все мертвы. Все, кроме самих ликвидаторов, епископа инквизитора Анри Жерфо де Ла Росселя и её, Марии Луизы де Сансильмонт.
  - Почему ты не убил меня? - крикнула через весь зал Анри Мария Луиза.
  - Трон теперь мой, девочка. Ты можешь разделить его со мной или умереть.
  Анри Жерфо, обходя и брезгливо отпихивая ногой трупы, подошёл к своей возлюбленной и жилистой рукой взял её за подбородок. Чёрные, как ночь, из которой убрали все звёзды, глаза, заглянули в глаза маркизы.
  - Ты пойдёшь со мной дальше?
  И вслед за вопросом наступила тишина.
  ***
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  " - Ты пойдёшь со мной?
  Когда-то я ответила на этот вопрос согласием. Мне было страшно, и я боялась самого страха. Я боялась смерти.
  Потом я стала вампиром. Я сама убила всё светлое, что ещё осталось в моей жизни. Я убила Жанни и Беатрис. Анри смотрел на меня и его взгляд говорил мне: "Идём дальше со мной. Ты сможешь стать такой, как я. Ты говорила о том, что любовь делает сильнее. О да, любовь к Dominus делает сильным того, кто любит сильнейшего".
  Но я не хотела смерти Жанни и Беатрис. Я их тоже любила. А Анри я люблю и теперь. Но я поняла, что не смогу пойти за ним дальше. Король и королева. Царь и царица. Нет, Анри. Ты будешь сидеть на троне один. Ты наберёшь себе новых подданных, и они будут верны тебе. Ты будешь даровать им привилегии и казнить за провинности. Но в этом созданном тобою мире уже не будет меня. Ты создал мир, в котором для меня нет места. Любовь должна дарить радость и жизнь. А если любовь дарит разрушение и смерть - это уже не любовь, а проклятие. Я не возлюбленная твоя, Анри. Я твоя проклятая.
  - Я не пойду с тобой, - сказала я епископу, стоя в луже крови обезглавленной Беатрис.
  - Тогда ты умрёшь, - кивнул Анри, и я заметила, что некая тень скользнула по мышцам его щёк.
  - Сейчас? - попыталась улыбнуться я.
  Вместо ответа Анри развернулся и направился к двери. Вслед за ним, так же молча, удалились его ликвидаторы.
  И я поняла, что мою смерть он отложил на потом.
  Я ещё долго стояла в зале среди трупов. Вдыхала опьяняющий запах крови и думала о том, что лучше бы меня убили сейчас.
  Когда оцепенение прошло, я нагнулась, взяла за левую руку мёртвую Беатрис и сняла с её безымянного пальца кольцо. Я хотела оставить при себе хоть что-то от нежной, улыбчивой Беатрис. Я старалась не смотреть на голову, но мой взгляд невольно останавливался на обрубке её шеи. Она была так красива, моя Беатрис. Теперь она просто труп, и сердце её уже не бьётся в груди. Маленькая, несчастная Беатрис. Девочка, жертва. Такая же, как Жанни. Вы не успели красиво, счастливо пожить, но вы успели эффектно умереть.
  Жерфо. Я посмотрела на закрывшуюся за спиной епископа дверь. Что ты будешь делать там, в одиночестве власти своей? Что будешь чувствовать? Или ты уже разучился чувствовать? Ты измеряешь всех лишь значимостью перед богами. Ты считаешь людей ничтожествами, быдлом, мешающим тебе идти к своей цели. Всё, что мешает тебе, ты убираешь с дороги своей. Ты используешь, а потом выбрасываешь, сжигаешь в жертвенном пламени. Огонь поглощает всё. Кровь смывает грехи. Власть дарует забвение. Хотела бы я увидеть тебя лет через двести после моей казни. О да, ты казнишь меня. Я не знаю когда, я не знаю где. Почему-то вдруг вспомнился безумный уличный музыкант. Мой Вестник.
  - В этом городе тебя ждёт только смерть!
  Это прокричал он, безумец с седыми волосами и молодым лицом. Вестник всё знал с самого начала. Может быть, он тоже из богов? Один из тех великих кукловодов? Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.
  
  ***
  Март 1793 года
  Из дневниковых записей Марии Луизы:
  "Чувствую, мой час приближается. На той неделе в опустевший дом мёртвого Данкура, где я теперь живу, пришёл Анри Жерфо. Он дал мне время на раздумье. Почти полгода.
  - Ты не передумала? - спросил Анри, и я увидела в его глазах мольбу. Так молит преступник о снисхождении. Так грешник посылает молитвы небесам.
  - Нет, Анри, - ответила я. - Прости.
  - Ты выбираешь смерть?
  - Я выбираю свободу.
  - Свободу от кого? - хмыкнул епископ.
  - Свободу от тебя.
  Он не оставит меня в живых. У тех, кто получил в свои руки власть, есть принцип прочнее стали клинка: не оставлять в живых тех, кто не разделяет их взглядов. Иначе этот кто-то в один момент может пойти против. Анри Жерфо создал другой Орден. Обновлённый, единый. Его ряды пополнили яростные революционеры, те, кто стремится к власти так же, как сам Анри. Их чувства понятны Жерфо, и он знает, как ими управлять. А такими, как я, он управлять не может. Такие, как я, слишком эмоциональны, а потому непредсказуемы. Пока я была послушной, одурманенной им девочкой, его во мне устраивало всё. А потом я изменилась. Я выросла. Я перестала быть ребёнком. Страшно терять близких людей и поэтому расти. Горький опыт. Суровый финал. Аласт Данкур высоко бы оценил такую пьесу. Но герцог мёртв. Это в театре актёры падают понарошку. А в жизни мёртвые не встают. В жизни нельзя подняться и раскланяться перед аплодирующим залом.
  Я стала другой и решила вычеркнуть Жерфо из своей жизни. А он решил вычеркнуть меня из своей. Не оправдала я его надежды. Не оправдала. Я уйду вместе с эпохой королей. И буду разрушена, как дворец Тюильри. И затоптана, как цветы одного из самых красивых парков.
  Несколько дней назад я была на площади Революции. Так теперь называется бывшая площадь Людовика ХV. Там теперь не прогуливаются парижане в тёплые дни. Там теперь после казни Людовика ХVI, разинув алую пасть, "луизетта" поедает человеческие головы. Несколько дней назад я видела, как машина сожрала моих знакомых мадам Бете и герцога Ленуара Дамор Пропре.
  Мадам Бете... Ленуар Дамор Пропре... Мне кажется, я знала их совершенно в другой жизни. Там была другая Мария Луиза. Одинокая нелюдимая девочка, столкнувшаяся с безразличным ко всему, кроме денег и удовольствий, светом. Там другая я влетела в этот свет, как ночная бабочка, опаляя крылья. И лучше было бы мне тогда погибнуть. Но я выбрала особенный путь. Избранной. Посвящённой. Вампира. Я пошла за Анри. До конца я была верна своей женской сути. Всё к ногам любимого мужчины. Всё? Нет, оказалось, что не всё. Я не смогла положить к ногам Анри главное - свою душу. Я пыталась смотреть на мир глазами Анри.
  Мадам Бете. Ленуар Дамор Пропре. Когда-то вы казались мне воплощением вселенского зла. А на самом деле вы просто маленькие люди.
  Малюсенькие люди, которым жизнь дала возможность покрасоваться в прелестных платьях, но не дала умереть в тёплых постелях. Разве виноваты вы в позёрстве своём, в своей фальши, самолюбовании, самозначимости и ничтожности? Нет. Но именно на таких, как вы, строится блестящий и кровавый мир Вампиров. Мир Dominus. Потому что если бы вы оказались другими, вампиры не смогли бы существовать в вашем мире. Трудно управлять свободными духом мыслящими существами, понимающими, что бутафория - это декорации, не способные заменить человеческую жизнь. Трудно управлять теми, кто не пойдёт за звоном монет, потому что не считает их выше человека. Но таких людей мало, ничтожно мало. Их душит общество, их уничтожаем мы, Dominus. Мир должен оставаться слепым.
  Мадам Бете. Ленуар Дамор Пропре. Не наигравшиеся в куклы дети. Дети, от чьих игр летят головы и льётся кровь. Дети, сами себя ведущие под нож. Марионетки. Жертвы собственных иллюзий. За эти годы вы превратились в глубоких стариков. Но "луизетте" безразлично, кого пожирать. Мужчину, женщину, девушку, ребёнка или старика. Так раньше горели костры инквизиции. Так теперь "луизетта" щёлкает косым лезвием пасти своей.
  Первой на эшафот поднялась мадам Бете. Время и обстоятельства развеяли образ высокомерной дамы. По деревянным ступеням, с завязанными за спиной руками, с большим трудом поднималась уставшая, больная старушка. Коротко стриженные растрёпанные седые волосы ласково трепал ветер. Она постоянно оглядывалась на улюлюкающую толпу, и её взгляд выражал явное недоумение. "Как же так, меня, аристократку, казнит стадо оборванцев!"
  Ленуар Дамор Пропре не смотрел ни на кого. Угрюмый худой старик, опираясь на руку палача, поднимался навстречу смерти гордо и отстранённо. Он призирал казнивших его. И презрение было его единственной отрадой.
  Мадам Бете и Ленуар Дамор Пропре. Они шли на казнь вместе, но умирали в одиночестве. Когда Анжеле отрубили голову, Ленуар отвернул лицо в другую сторону. Я не знаю, о чём он думал. И о чём думала она. В тот миг я была не способна читать чьи-либо мысли. Перед моим внутренним взглядом снова появились открытые, застывшие глаза отсечённой головы Беатрис. И отчаянно завыло в моей душе чувство безграничного одиночества. Чужая для всех всегда. В той жизни, где веселился королевский бал и где смеялись и юродствовали мадам Бете и Ленуар Дамор Пропре. И в этой, где господа Вампиры заливали кровью жертв алтарь перемен. Я ощущала себя механической куклой, которую всё время кто-то использовал для своих нужд. Куклой без воли и права выбора.
  Скоро за мной придут. Я знаю. И смерть станет самым значительным событием в моей жизни. Смерть я выбираю сама. И даже если мне предначертано умереть жертвой, то я, по крайней мере, буду понимать, во имя чего она принесена. Во имя права остаться собой, а не стать отражением Магистра Ордена Тривольгинов Анри Жерфо де Ла Росселя".
  
  43
  За Марией Луизой пришли в ночь, когда луна, ополовиненная гигантской пастью, висела на фиолетовом небе. Ликвидаторы в чёрных дорожных плащах пришли в бывший дом герцога Данкура.
  - Вас ждут, мадмуазель.
  Мария Луиза, которая последнюю неделю почти не спала ночами, перебиваясь бредовыми минутами дневного сна, безмолвно оделась и последовала за гостями.
  Тайное убежище Ордена в Нотр Дам де Пари казалось в эту весеннюю ночь осиротевшим. Мария Луиза с грустью посмотрела на пустующий алтарь. Теперь он не нужен вампирам. Теперь их алтарём стала площадь Революции.
  - И в третий раз спрашиваю тебя, - тихий баритон епископа Анри Жерфо де Ла Росселя был так же красив, как и в первую исповедь маркизы в Париже. - Ты пойдёшь со мной?
  - Нет.
  - Сегодня днём ты умрёшь.
  - Я готова, святой отец.
  Голоса епископа и маркизы поглотило подземелье, и фигуры в чёрных дорожных плащах вывели Марию Луизу на пьянящий свежестью воздух.
  Близился рассвет. Звёзды медленно угасали в небе, как огоньки затушенных свеч.
  
  ***
  - Воровка! Ты украла народные деньги!
  Мария Луиза с трудом смогла повернуть голову в сторону собравшейся смотреть её казнь толпы. Красное длинное платье оказалось для неё слишком узким, а руки усердный палач слишком туго скрутил за спиной.
  - Богачка! Аристократка! Воровка! - завизжал щуплый малый всё тем же противным писклявым голосом.
  - Воровка! Украла народные деньги! - присоединились к нему отрывочные случайные голоса.
  Остальная толпа в ожидании сакрального момента безмолвствовала.
  "Воровка? - хмыкнула про себя Мария Луиза. - Интересно, что и у кого я украла?"
  Ведь у маркизы де Сансильмонт всю её странную, нереальную жизнь не было собственных денег. Мария Луиза в Париже прожила на деньги Жерфо. Видела бы её сейчас мама, мадам Жозефина. Последние пять лет Мария Луиза не получала от неё писем. А до этого мама писала два раза в год, спрашивая, как идут у дочери дела и скоро ли она соизволит забрать её в Париж к своему мужу. А Мария Луиза отвечала, что как только сможет, то заберёт, потому что вынуждена была солгать маме и о своём замужестве, и о своей счастливой и сытой жизни. Мать просила у дочери денег на поездку, потому что: "Я тут совершенно обнищала, девочка моя. Наш Санси пришёл в полный упадок. У меня не осталось слуг. Только старая женщина обслуживает мои прихоти и разводит во дворе замка кур и гусей. Это всё наше хозяйство". Мария Луиза отвечала на слёзные просьбы матери неизменным отказом, невнятно отписываясь какими-то глупыми причинами: "Мама, мой муж нынче очень занят". Или "Мы уезжаем из Парижа в Лондон и не знаем, когда вернёмся". И Мария Луиза не решалась спросить у мадам Жозефины, что стало с Селей и дядюшкой Джо. Больше всего на свете маркиза хотела бы вернуться в замок Санси. И жить там, среди сырости и покрытых мхом стен. Хотела проводить вечера со стареющей сварливой матерью. Но Мария Луиза прекрасно понимала, что дороги в прошлое у неё нет. Путь к человеческой жизни навсегда перерезан дорогой Dominus.
  А пять лет назад мама перестала писать. Вероятно, она умерла, так и не дождавшись от бессердечной дочери денег. Мария Луиза не имела возможности что-либо узнать о её судьбе. Она вспомнила о маме сейчас, перед ступенями на эшафот. Вспомнила свои сны, в которых видела маму мёртвой и как никогда спокойной. "Мамочка, если ты уже на небесах, то скоро мы встретимся, и тогда я всё тебе расскажу. Я расскажу тебе о настоящих вампирах. И о том, почему лгала тебе в письмах. А ты поймёшь меня и простишь. Я так устала, мамочка. Усталость тяжёлой могильной плитой легла на мою душу, и мне не поднять её. Я так устала от постоянного страха. Теперь, когда мне осталось избавиться от жизни, я поняла - мне не изменить мир. В нём без денег, без влияния я никто. Рука, протянутая мне когда-то Анри Жерфо, - рука самой Смерти..."
  - Воровка!
  Мария Луиза в последний раз присмотрелась к лицам в толпе. Вот у самого подножия эшафота стоит он, её Вестник. Грустный и одновременно торжествующий музыкант с волосами старца и лицом молодого мужчины. Вестник смотрит Марии Луизе прямо в глаза. У него такой чистый, голубой взгляд.
  - Мадмуазель, я не могу ждать, - сказал палач и подтолкнул Марию Луизу к деревянным ступеням.
  Маркиза с трудом стала взбираться по ним, и её тело покрыли капельки холодного пота. Это было смешанное чувство страха боли, холода от мартовского ветра и усилий подняться по достаточно крутым деревянным ступеням со связанными за спиной руками. Мгновение - и Мария Луиза оказалась лицом перед стоящей вертикально доской. Палач плотно прижал тело Марии Луизы к доске. Чтобы не обрезать перед казнью свои шикарные длинные тёмно-каштановые волосы, как это делали другие приговорённые, маркиза просто сколола их заколкой высоко на затылке. Прижимаясь грудью к грубо отёсанной доске, Мария Луиза посмотрела на стремящееся к зениту солнце. Резкий толчок прервал её неясную мысль, и доска полетела вниз, голова Марии Луизы оказалась в небольшом углублении под косым лезвием гильотины. Маркиза повернула голову вбок насколько смогла и, продолжая следить за солнечным светом, смотрела, как он тонкой змейкой ползёт по блестящему лезвию гигантского ножа. Время остановилось. В это мгновение времени просто не существовало. Мария Луиза внезапно почувствовала на себе взгляд где-то стоящего Анри Жерфо. Лезвие стало падать. Шею разорвала чудовищная боль, вслед за которой неведомая сила вышвырнула Марию Луизу из её тела. И последним воспоминанием в жизни маркизы стала собственная медленно падающая в корзину голова с открытыми глазами и ртом.
  
  ***
  - Исполнилось ли желание твоё, мальчик мой? Доволен ли ты? - спросил святой отец Ансельм Анри Жерфо, когда тело маркизы Марии Луизы де Сансильмонт стаскивали с эшафота люди в рваных одеждах.
  Анри, потрясённый, стараясь не показать своего полного смятения, смотрел на уличного седого музыканта в светло-коричневой куртке на голом теле и цвета высохшей грязи штанах. Отец Ансельм? Инквизитор? Учитель? Да, это был именно он!
  - Вы живы? - глухо пробормотал Анри, чувствуя себя внезапно мальчишкой из далекого 13... - Вас не убили?
  - Как видишь, мой мальчик, я жив и здоров. И многие века спустя рад тебя приветствовать.
  - Вы стали шутом? - зло хмыкнул Анри, чувствуя, как ненависть забытой волной поднимается от самого истока его существа.
  - Я стал не просто шутом, мальчик мой. Я стал высшим шутом - Джокером, - отец Ансельм улыбался своей неизменной спокойной улыбкой. Той самой, которой он встретил несчастного мальчика из 13... далёкого года после сожжения Варлиз.
  - Хотите сказать, что стали моей судьбой? - спросил Жерфо.
  - Скажем так, твоим направляющим.
  - Вы позволили мне уничтожить вас, - покачал головой Анри.
  - Я предоставил тебе возможность взойти на более высокую ступень и дал шанс себе играть наравне с богами, мой мальчик! - торжественно объявил отец Ансельм.
  - Забавно, - Анри долгим взглядом смотрел, как тело Марии Луизы грузят на повозку с трупами. - Я думал, что написал свою судьбу сам. А оказалось, что её написали вы.
  - Ты написал свою судьбу сам, - отец Ансельм проследил за взглядом Анри и продолжил: - И я написал твою судьбу тоже.
  - Так не бывает, писал кто-то один, - возразил Жерфо.
  - Почему же не бывает? Именно так оно и бывает. Личность появляется не в один день. Личность формируют обстоятельства, окружение.
  - Зачем вам нужен был я? - задал Анри вопрос, который не раз задавал отцу Ансельму в прошлом, но на который так и не получил стоящий ответ.
  - Я хотел посмотреть на итог, Анри, - инквизитор, отец Ансельм впервые назвал Жерфо по имени. - На то, к чему приведёт тебя твоё самое главное желание.
  - Оно привело меня к власти, шут! - надменно вскинул голову Анри Жерфо де Ла Россель.
  - Сейчас ты ощущаешь вкус, - заметил отец Ансельм. - Но будет время, и ты почувствуешь послевкусие.
  - Зачем ты пришёл?! Ты прошлое! Тебя уже давно не должно существовать! - прокричал Анри Жерфо в лицо безумного музыканта. Шумящая толпа даже не обратила внимания на его крик.
  - Джокер - карта, бьющая все остальные карты. Он существует вне времени и пространства. А тебе ещё действительно предстоит понять, рад ли ты трону своему.
  - Ты пришёл, чтобы преследовать меня?
  - Я пришёл, чтобы посмотреть на тебя.
  - И ты доволен? - театрально поклонился Анри. - Финальный выход главного героя!
  - Доволен ли я? - пожал плечами отец Ансельм. - Пожалуй, и доволен. Ты сильный, мой мальчик, и ты такой слабый... И знаешь, в чём твоя слабость? Сказать тебе, или ты со временем поймёшь сам?
  Анри Жерфо де Ла Россель посмотрел на инквизитора взглядом, который бы сжёг его, обладай он силой пламени.
  - Хорошо, - кивнул отец Ансельм. - Я скажу тебе, хотя поймёшь мои слова ты несколько позже. Ты сильная, целеустремлённая личность. Ты добиваешься своей цели любой ценой, и это, на мой взгляд, хорошо. Но ты не владеешь своими желаниями. Напротив, твои желания владеют тобой. А это уже слабость. Никогда не станет равным богам тот, кем желания и чувства повелевают. Так-то, мальчик мой.
  Прихрамывая, опираясь на гитару, Вестник, отец Ансельм заковылял через площадь Революции и затерялся на улицах Парижа. Он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть на Анри. Мальчика, чью жизнь он попытался написать.
  
  ***
  28 июня 1794 года
  - У тебя получилось грандиозное жертвоприношение, Анри, - сказал, смущённо улыбаясь, Поль, смотря, как Робеспьер медленно поднимается по ступеням на эшафот. - Я бы так не смог. Ты всё сделал правильно. Это твоя победа. Твой трон.
  Епископ Анри Жерфо де Ла Россель мрачно смотрел на отрешённо-негодующее лицо Максимилиана. Мысли, яростные, протестующие мысли были отчётливо начертаны на этом лице.
  "Республика погибла! Разбойники торжествуют! Они казнят меня - Высшее существо! Родоначальника новой эпохи! Нового летоисчисления! И сегодня, 10 термидора II года республики, меня, открывшего этому быдлу дверь, веками закрытую, гильотинируют! Они не имеют права!"
  Нож упал. Голова Максимилиана Робеспьера скатилась в корзину, полную других голов.
  - Бывают победы, похожие на поражение, - глухо сказал Полю Анри Жерфо.
  - О чём это ты? - удивился маркиз Ла Файет.
  - Так, о своём, - Анри смотрел, как труп Робеспьера стаскивают с эшафота. Но видел другое тело. Не мёртвое, а бесконечно в его памяти живое.
  Солнечный свет неровными пятнами на нежном изгибе спины Марии Луизы. Как преданно, с какой любовью смотрела она на Анри в том, ещё совсем недавнем прошлом. Зачем он убил маркизу? Зачем отправил Марию Луизу под нож? Желание власти затмило твой разум, Анри, сделало безумным. Епископ Анри Жерфо де Ла Россель принёс в жертву трём королям Жанни и Марию Луизу, самые дорогие, самые кровные жертвы. И трон с тех пор стал каменным склепом, где воспоминания смердят разлагающимися трупами.
  Каждый день со дня смерти той, что любила его, шёл Анри Жерфо на кладбище к одинокому мраморному надгробию с букетом белых роз. Розы были свежими, только что срезанными. Они трепетали лепестками при любом движении воздуха. И, покорные, ложились на гранит. Анри никогда не дарил Марии Луизе цветы при жизни. Только содержал, обладал, приказывал, требовал повиновения. А потом, когда любившая его стала не нужна и даже показалась опасной, Анри убрал её из своей жизни, как Робеспьера, как многих других. Добиваясь желанного, Анри Жерфо прыгнул в пропасть и завис где-то между небом над головой и острыми скалами под ногами.
  Идея власти подобна взгляду на солнце. Когда перестаёшь смотреть на пылающий невыносимым светом диск, перед глазами долго ещё плавает навязчивое жёлтое пятно. Но рано или поздно пятно исчезает, и тогда... И тогда Анри Жерфо понял: одиночество трона невыносимо! Это всё равно как если бы ты был зрячим и вдруг ослеп. Если бы ходил и потерял ноги. Но власть - это сила слишком противоречивая, чтобы понять её и противостоять ей. Цена власти велика! И несмотря на это, епископ Анри Жерфо де Ла Россель не повернул бы время вспять. Не изменил бы пути пройденного.
  "Послевкусие. Вы правы, отец Ансельм, я ощущаю его горечь и боль. Но я испытал и сладкий, дурманящий вкус исполнившегося желания. Власть моя! Быть может, со временем тоска утихнет, и я забуду ту, что любила меня. Ту, которая сама себя принесла в жертву великому бессмертному Королю Атанаэлю".
  И вновь посмотрел Анри Жерфо на эшафот, где "луизетта" пожирала головы, и отчётливо увидел он за фигурой палача ангелоподобное женственное лицо прародителя вампиров - этноха Атанаэля. И был взгляд этноха чёрен и пуст, как бездна, из которой он пришёл. И из которой правит, один из многих, Большой Землёй. И понял Анри, что и в другом прав мудрый учитель его, отец Ансельм - трон Магистра Ордена Тривольгинов холоден и одинок потому, что не приблизил он Анри к престолу богов. Трон стал последним пределом, последней чертой, за которую не может сделать Анри Жерфо шаг. Ибо чувства и желания управляют им. А существо, в чьи глаза смотрел сейчас епископ, было лишено не только чувств, но и того, что привыкли люди понимать под жизнью. А ещё недоступен престол богов потому, что... И сказал: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло сейчас, чтобы он не простёр руку свою и взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.
  
  44
  Год 2011, январь
  - Тоска. Изнуряющая. Больше двух столетий. Знаешь ли ты, каково быть похороненным заживо? Взойдя на свой трон, я пытался жить. Но ничто в целом мире не способно было принести мне радость. Путешествия, войны, любовь - всё стало театром, на сцене которого каждый день ставят один и тот же спектакль.
  Мария Филатова отрыла глаза.
  Matête! Comment puis-je voir si ma tête coupée? Что это за комната?
  Когда туман перед глазами Марии рассеялся, она увидела стоящего перед ней Анри Жерфо.
  - А казни - что, не было? - прошептала девушка.
  - Казнь была. 218 лет назад, - ответил Анри.
  Что происходит?
  Бледными расплывчатыми пятнами в память Марии стали вплывать отрывки каких-то событий.
  Вечеринка в университете. Незнакомые, а через секунду такие родные лица однокурсников. Тело мёртвой усталой женщины. Это же моя мама!
  Компьютерная мышка в правой руке и яростные клики. Это героиня Марии в "Обливионе" убивает дэйдра.
  Кто я?
  Проходит минута, тягостная и бесконечная, как вечность. Минута, в которую поместились два с лишним столетия. Кто из них я? Личность из XXI века вернулась и с удивлением, словно на отражение в зеркале, смотрела на невысокую темноволосую мадмуазель в длинном синем дорожном платье. Такие платья носили больше двух столетий назад.
  - Господи, что я видела? - воскликнула Мария Филатова.
  - То, что оказалось забыто. Своё прошлое, - ответил Анри.
  Моё видение - это моё прошлое? Тогда что в моём настоящем делает этот переодетый епископ? Мой возлюбленный и палач. Тот, кого я забыла и рада была не вспоминать. Он действительно в моей комнате? В моём доме? Как он здесь оказался?
  - Несколько месяцев назад я услышал голос. Незнакомый женский голос. Он звал меня. Я знал, что звал голос меня, но называл при этом каким-то странным именем: Винсент. Я слышал зов каждую ночь. Сначала во сне, затем наяву. Голос настигал меня везде. Дома, на берегу озера. Не было в тихом швейцарском курортном городке Санкт-Мориц места, куда бы не долетал призрачный голос неизвестной. Сначала я пытался отогнать видение. А потом, когда понял, что некто живущий в этом мире призывает меня, то попытался увидеть, кто меня зовёт. Ты живёшь очень далеко от меня. В этом забытом великими месте. Я видел карту мира и перст, указующий путь к голосу. Маленький Михайловск. Такой неприметный, никому не нужный. Потом я увидел тебя. Я говорил с тобой от имени твоего Винсента. Компьютерный персонаж разбудил твою память, девочка моя. О, я понял, что это ты, сразу, как только увидел тебя внутренним взором. Ты сменила тело, но душа твоя - она вся во взгляде твоём. Есть вещи, которые не в состоянии уничтожить даже смерть. Я увидел всю твою нынешнюю жизнь. Понял, что ты не живёшь настоящим. Ты ничего не помнишь, но ты осязаешь прошедшее, как слепой руками стену. У тебя ни с кем не складывались отношения. Даже с собственной матерью. Это была печать минувшего. Даже забыв, ты не смогла избавиться от него. Люди, окружавшие тебя, казались тебе мелочными, никчёмными. Однажды прикоснувшись к миру вампиров, к миру dominus, уже невозможно стать обычным человеком.
  - Зачем ты приехал, Анри? - Мария Филатова смотрела на худое скуластое лицо епископа и с ужасом понимала, что любит его. Руки девушки дрожали, её тело покрылось холодным потом. Это было то самое ощущение, то самое - перед ступенями на эшафот.
  - Двести восемнадцать лет я носил цветы на твою могилу. Сначала каждый день. С течением времени, когда Орден расширил границы своей Империи, когда Тривольгины стали завоёвывать мир, я стал часто переезжать с места на место. Но неизменно в день твоей казни возвращался вновь в Париж, чтобы принести тебе розы. Когда я услышал твой голос, зовущий меня, то я так мечтал встретиться с тобой! Увидеть тебя вновь, пусть даже в другом теле. Я так мечтал целовать твои губы, дрожащие, влажные, покорные мне. И видеть глаза твои, подобные зелёному омуту. У тебя остались прежние глаза. Я сходил с ума от того, что потерял тебя. Что не смог тогда остановиться и понять. Я хотел тебя всегда: тогда и сейчас. Я так мечтал встретиться, а когда встретился, то ощутил такую щемящую пустоту в душе. Словно я долго писал книгу и так мечтал закончить её, представляя, что в конце скажу нечто важное, главное. А когда пришло время писать последние строки, понял: мне нечего сказать. Я есмь пустота. Орден - моя тюрьма. И моя корона. Тривольгины приветствуют тебя вновь, сестра. Ты хотела свободы от меня, от Ордена, но обрела временную свободу только для тела, но не для души. Душа твоя поныне принадлежит мне и Ордену. И я вновь говорю тебе - пойдём со мной. Ты единственная способна воскресить меня!
  Магистр Ордена Тривольгинов епископ Анри Жерфо де Ла Россель протянул Марии жилистую руку и улыбнулся нежной, притягательной, змеиной улыбкой.
  - Я не могу воскресить тебя, Анри, - срывающимся голосом ответила Мария Филатова. - То, что умерло, уже умерло. Я теперь совсем другой человек, другая личность.
  - Это неважно! Я не отпущу тебя! Я не дам тебе свободу! Я буду вечно обладать тобой, моя девочка!
  - Ты достоин забвения! - сказала Мария, чувствуя, что её сердце сейчас разорвётся от слёз и тоски. - Огненная река забвения... Воды Обливиона... Вот твоя судьба! Я не пойду с тобой, Анри.
  - Я буду приходить к тебе, - выдохнул Анри Жерфо и коснулся рукой щеки Марии. - Мари, я буду рядом. Из вечности в вечность. Из воплощения в воплощение...
  
   
  Эпилог
  Одни легенды уходят в прошлое. Другие обретают веру. Маленькие человеческие судьбы теряются в судьбе Большого Мира. С течением времени уже непонятно, кто кукловод, а кто марионетка. Религия, деньги, демократия - лишь рычаги управления. В чьих они поныне руках? Где обитают всесильные боги? Кто видел этих богов? Кто знал их? Смогут ли вспомнить знающие историю их?
   
  
   
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"