В ту зиму волков много было. Хорошо помню, как сейчас, - волки и морозы, от которых деревья трещат и кору на клочья рвёт. Не приведи Господь в такую зиму в голой степи оказаться или посреди тайги. Тогда если хоть какое ружьишко есть, лучше сразу застрелиться, чем медленно замерзать и сквозь наваливающийся сон слышать, как голодные волки воют над ухом.
***
Высаживали ночь. Люди, тесно прижавшись друг к другу в надоевшей теплушке, пытались спать. Они ехали долго, через всю необъятную Родину, только-только отбитую у фашистов. Через Родину, а всё как будто по чужбине. Не свои они здесь больше, штрафники, которым выпало кровью, потом и своими жизнями искупить вину. Искупали.
Бывший майор Игнат Краевой, разжалованный в рядовые, дошедший до Праги в рядовых штрафного батальона, насмотрелся досыта, как умерших в дороге без всяких церемоний выталкивали из вагона, иногда раздев и разув догола. Где-то здесь же, в теплушке, набитой разным народом, вчера родила баба. Совсем ещё молодая, из тех, что были на оккупированной территории. В угол забилась, отвернулась ото всех и родила. Всё смешалось в вагоне, нёсшегося по тайге поезда.
***
Это был не лагерь - поселение. Бараки по обе стороны короткой улочки, кургузый перрон, лесопилка, баня, что топилась дважды в неделю, да домик особиста-инвалида, потерявшего ногу на фронте.
- А ну выгружайсь, сучьи дети! - зычно заорал начальник поезда.
От него валил пар, видимый в свете фонаря и полной Луны, что серебрила близкую тайгу. Солдаты с автоматами с примкнутыми штык-ножами выстроились у вагона, зорко следя, чтобы поселенцы поторапливались.
- Ну и кого вы мне, товарищ, майор привезли? - спросил одноногий особист. - Что за контингент?
- А те кого надо?
- Так писал же, что механик нужен. Тут же если что сломается, неделю мастера ждать.
- Может и есть среди них механик, - начпоезда сплюнул себе под ноги. - Только по мне всё это шваль конченая. Для таких и пули жалко, перевешал бы, подстилок немецких!
- А лес кто валить будет? - хмыкнул в рыжие усы особист.
- Урки что ли повымерли?
***
- Пошёл!
- Шевелись!
- Строиться в колонну по одному!
Солдаты кричали, били прикладами между лопаток особо медлительных. Краевой стоял, закинув тощий сидор на плечо, хотелось курить, но махорка кончилась давно. Бывший майор отстранённо наблюдал, как выстраивается неровная колонная из бывших соседей по теплушке: бабы, пара детей, мужики. Они казались Игнату чужими, ему все люди теперь казались чужими. Непонятно было, вроде воевал честно, три ранения и контузия, а вот, смотри-ка, не в санаторий отправили, а тайгу-матушку.
- Слушать сюда, скоты! - заорал начальник поезда, прохаживаясь вдоль колонны встревоженных людей, у ног которых сиротливо лежали узелки и чемоданы. - Поступаете в распоряжение подполковника Ершова, Егора Палыча. Теперь он за вас, сволочей, отвечает. И он же вас, если ерепениться кто станет, к ближайшей стеночке, по военному времени...
- От с-сука, - злобно прошипел стоящий рядом с Краевым молодой мужчина. - Пёрышко бы тебе, гнида, под бочину.
***
Определили в барак, что итак был почти полон. Краевой лишь на миг задержался в дверях, а потом направился к нарам, что стояли в самом углу и судя по отсутствию матраса, заняты не были.
- Э, борзый, куды прёшь? - мимо головы пролетел свёрток и упал на облюбованный Игнатом уголок.
Краевой не оглянулся на окрик, скинул вещи на пол, присел.
- Да ты чего? - к нему подлетел тот самый, что мечтал прирезать начпоездом. - Ты на кого грабки потянул, сапог?
Намечалась драка, со всего барака стали подтягиваться люди, желавшие хоть какого-то развлечения в череде серых будней.
- Давай, Витёк, покаж фраеру кто тута главный! - подначивал задиру беззубый мужичонка, устроившийся ближе всех к заварушке.
Игнат молчал. Вид у него был чуточку сонный, будто замороженный - глаза полуприкрыты, руки расслаблено лежат на коленях.
- Э! Ты чё глухой? - склоняясь ближе, спросил Витёк, уже чувствующий себя победителем.
Чем ему мог ответить этот мужик, которому явно перевалило за сорок, который даже не пытается сопротивляться. Да таких он одним пальцем в подворотне к Боженьке отправлял!
- Ну ты, место чужое не занимай! - не унимался Витёк.
Публика начала расходиться - драки явно не будет, так лучше спать завалиться, пока не пришли будить на работу.
Витёк схватил Краевого за ворот ватника, намереваясь вышвырнуть непонятливого бывшего военного с нар, которые уж очень хорошо стояли в самом углу. В чём - в чём, а в нарах Витёк немного разбирался.
Игнат лениво посмотрел на руку с чёрной каймой под ногтями, перевёл тяжёлый взгляд на её обладателя.
- Убери, - почти не разжимая губ, сказал Краевой.
- Оп-па! А я думал, ты немой! - хохотнул Витёк и дёрнул ворот ватника. - Вали отседа!
- Ещё раз так сделаешь, я тебе зубы в глотку вобью, - пообещал Игнат.
То ли Витёк не принял угрозу всерьёз, то ли не собирался отступать, то ли просто красовался перед новым людьми, чтобы сразу поставить себя выше, только он дёрнул снова, сильнее, так, что затрещали нитки.
А в следующее мгновенье Игнат распрямился, раскрытой пятернёй ударив Витька в лицо, ослепляя противника. Перехватив руку урки, Краевой крутанулся на пятке, выворачивая тому суставы. Подсечкой повалил на грязный, затоптанный пол. Упёрся коленом в грудь и принялся лупить кулаками.
Всё произошло так быстро, что Витёк успел только вскрикнуть, а после уж начал орать и брыкаться, пытаясь скинуть с себя озверевшего Игната. Лицо Витька превращалось в синяк, он пытался отбиваться и даже пару раз ударил Краевого по голове.
- Да оттащите его! - закричал дружок Витька. - Он ж его прибьёт!
Барачные обитатели и сами поняли, что молчаливый мужик не просто месит недруга, словно заведенная кукла. На Краевого набросились сразу несколько человек, которым тоже досталось прежде, чем Игната смогли оттащить. Витька оттащили в другую сторону.
После контузии с Игнатом случались приступы: глаза застилало красным, в голове шумело, рот сводило в оскале. И ни с чем не сравнить было ярость, что переполняла его. На фронте, на самом краешке войны, когда уже по Германии шли, выпало Краевому оказаться одному среди немцев. Их было шестеро, а патронов всего-то два. "Конец, отвоевался", - подумал тогда Игнат, ощущая, как на него падает небывалое спокойствие - предвестник бури.
Он пришёл в себя, когда всё кончилось. Голова болела нещадно. Он сидел прямо на мостовой, привалившись спиной к разгромленному зданию. Шесть трупов, изрезанных, разорванных лежали поодаль. Подвиг, мать его! Именно поэтому он здесь, а не в лагере, смягчили наказание.
***
Первое, что увидел Игнат, когда проснулся, была постная физиономия мужчины то ли его ровесника, то ли чуть постарше.
- Чё надо? - довольно грубо спросил Краевой, садясь на нарах.
- Вы не беспокойтесь, всё в порядке, - голос у мужчины был тихий, вкрадчивый, как у постоянного просителя. - Я тут за вашими вещичками приглядывал, пока вы спали. Всё на месте, никто и не подходил даже. Вас тут вон те, - мужчина ткнул пальцем в сторону выходящих из барака людей, - контуженым зовут. Обидно.
- Да хоть чёртом пусть кличут. Тебе чего? - Игнат поскрёб давно небритую физиономию.
- Так я ведь от чистого сердца. Думаю, мы с вами похожи. А похожим людям, согласитесь, лучше держаться друг друга, тогда и здесь можно жить по-человечески.
Под тяжёлым взглядом мужчина ссутулился, сложил руки перед грудью, будто собираясь молиться на западный манер. Сдвинув брови, Краевой натянул ватник, забросил сидор, где из ценностей мятая фотография, на нары, сунул ноги в сапоги.
- Непохожие мы, - буркнул бывший майор, двигаясь на выход.
- Меня Савелием Ивановичем зовут, - настырный мужчина заторопился следом.
***
Потянулись серые будни. Особист, подполковник Ершов, немедленно определил Краевого в механики на лесопилку.
- Да мне плевать, что ты нихрена не понимаешь! - стукнул по столу Ершов. - В деле у тебя сказано, что до войны ты у себя в колхозе трактор водил. А трактор - это техника, так что как-нибудь и с этим разберёшься. И только попробуй мне, штрафбатничек, работу саботировать. Только попробуй! Я тебя в лагерь не передам, я тебя прямо тут, у ближайшей сосенки в расход. Тут я главный!
Краевой молчал, только сверлил инвалида глазами. Если бы не тот случай, всё было бы иначе.
Года за полтора до конца войны вот точно такой же особист, решивший, что он самая главная власть на ближайшие километры фронта, стал кочкой, об которую споткнулся толковый офицер. Приказал тогда холёный майор, присланный из штаба пару месяцев назад взамен погибшему собрату, вести роту в наступление. И как бы Игнат не увещевал, мол, фашистов больше, а в роте новое поступление - ни разу не бывавшие под настоящим обстрелом мальчишки.
- Что? - орал особист. - Советские солдаты не отобьют позицию? Ты, майор, советских солдат трусами считаешь?! Врага превозносишь?
- Я такого не говорил, Глеб Валентинович, - возражал Игнат. - Я только прошу, товарищ майор, два дня, фрицы от нас никуда не денутся, а у дивизии будет время подойти.
- А до того сидеть и немецким пулям кланяться? - бушевал особист.
Краевой прекрасно понимал, почему этот холёный так настойчиво толкает их в пекло - с дивизией идёт высокое начальство. Вот приедут большие погоны, а Глеб Валентинович, вытянувшись во фрунт лихо доложит, мол, так и так, взяли город, и офицеров немецких. Тут уж и внеочередным пахнет, и медальку дадут. Только сам товарищ особист ни за что в бой не полезет, и придётся ребятам Краевого умирать. Потому что на одного нашего, чуть не с десяток фашистов. Глупо класть солдатские головы сейчас, если через два дня соотношение поменяется в нашу сторону.
Но Глеб Валентинович отличался упёртостью. Игнат ударил его не так чтобы сильно, но пару часов особист без сознания провалялся. Потом Игнат добавил ещё, а после связал и сам продежурил до подхода дивизии.
Трибунал, отнятые медали, что заработаны кровью, слетевшие с погон звёзды, штрафбат, два ранения, контузия - и вот он здесь, в затерянном среди Сибирской тайги поселении.
***
- Игнат Владимирович, - Савелий Иванович, ставший тенью при Краевом, быстрым шагом нагнал Игната.
Они шли от столовой - деревянного навеса с длинными столами и лавками и пристроенной кухонькой. Савелий Иванович в поселении занимался тем, что составлял отчёты по материальной части и ведал бухгалтерией. За его спиной, естественно, маячил подполковник Ершов, но интеллигентный тихий Савелий Иванович Краменко работал честно - кому же захочется променять тёплый кабинет на продуваемую, стылую тайгу?
- Игнат Владимирович, они сговариваются вас побить, - шёпотом сообщил Краменко. - Витёк, Саня Сало и ещё трое. Они обсуждали сейчас за обедом, что ночью вам тёмную устроят. А у Витька нож есть. Вы бы к Ершову сходили, пусть бы он их в карцер, а?
- Не побьют, - отмахнулся Игнат, на ходу соображая как бы отделаться от Краменко.
После того первого дня, когда разъярённого Краевого смогли удержать только вчетвером, никто особо не старался сблизиться с Игнатом, его откровенно побаивались. Кроме Савелия Ивановича никто не собирался заводить знакомство с контуженным, от которого можно чего угодно ожидать. Так что на верхние нары перебрался откуда-то из глубины барака Краменко, видимо, рядом с Игнатом чувствовавший себя спокойнее.
- Как же не побьют, если они уже сговорились? - испугался Савелий Иванович. - Их больше, у них нож. Давайте я сам скажу Ершову, а? Намекну, что да как. Он ведь вас ценит, хотя и не показывает. Товарищ подполковник на самом деле добрый человек. Иногда мне чаю с сахаром даёт. Я ему шепну...
- Я те шепну! - Игнат сгрёб доброжелателя за грудки одной рукой, притянул к себе. - Не лезь не в своё дело, ясно?
- Ясно, - проблеял Савелий Иванович. - Чего же тут неясного? А я всё же ночью этой спать совсем не стану. И если что разбужу.
***
Краевой лежал, закинув руки за голову. На его лице была безмятежность, даже морщинка между бровями разгладилась, а усы не топорщились.
В бараке затихли все шорохи, кто-то похрапывал, кто-то стонал - но больше ничего. Тускло светила лампочка над вдохом да падал из окон свет фонарей.
Мирно посапывал Савелий Иванович, вздрагивая во сне.
Витёк крался, мягко ступая по полу, для удобства оставшись только в толстых, заштопанных на пятке шерстяных носках. За ним тянулась остальная компания, бывших заключённых.
Обидчик дрых, Витьку даже стало завидно - посмотрите-ка на него, развалился, ни на что не реагирует. Даже ухом не повёл, когда Сало - мужик неуклюжий - задел чужую тумбу, почти своротил её. "С-сука"! - зло подумал Витёк, вынимая из кармана нож. Авторитет Краевой ему почти сломал, и восстановить нужно так, чтобы каждый в этом бараке знал - Витёк Блеснов не пальцем деланый.
Бить надо так, чтобы этот даже пикнуть не успел. Блеснов примерился, собираясь всадить лезвие по самую рукоятку в глаз спящего - и крови мало, и наверняка. Он оглянулся на сопровождающихся, подмигнул. Занёс нож и ударил.
Хороший получился удар, сильный, от души. Нож проткнул плоскую подушку, достав до дерева нар. Краевой, будто это не он только что спал, перекатился чуть в сторону.
Перехватив руку Витька, ошеломлённого такой прытью несостоявшегося покойника, вывернул, заставляя Блеснова завыть и упасть на колени. Остальная компания, как тараканы, брызнули во все стороны.
- Пусти! Руку сломаешь, гад!
- А ты меня будить пришёл? - Игнат сжал его ещё крепче.
- Сука! - засучил ногами Витёк, из глаз которого поневоле брызнули слёзы.
- Я тебя сейчас вытащу отсюда, за угол заведу и твоим же ножичком на ремни порежу, понял? - Краевой склонился к самому уху Витька и шептал почти нежно, словно признавался в любви. - И дружки твои не помогут. Сам знаешь, контуженый я, мне всё равно, сколько вас будет. И всё равно, что будет дальше, ясно? Я воздухом одним с вами, тварями, дышать не хочу, так что рука не дрогнет.
Витёк дёргаться перестал - не ровен час правда выведет и кончит. Жить хотелось. Даже здесь. А у этого в глазах что-то такое, от чего по коже мурашки бегают, и волосы на загривке дыбом встают. Не шутит.
- Пусти! Не подойду к тебе больше!
Убивать урку Игнату не хотелось, на фронте хватило смертей. Зачем ещё одну на себя вешать? Итак каждую ночь почти видел и чужих, и своих, что остались с сорок первого по сорок пятый.
- Вали, - Игнат наддал Витьку ногой в спину, отшвыривая от своих нар. - Сделай так, чтобы на глаза мне не попадаться.
- А нож? - поднимаясь с пола, спросил Блеснов, не веря до конца, что легко отделался.
Одного взгляда хватило, чтобы Витёк захлопнул рот и попятился.
***
Авторитет Витька упал незначительно - кто ж ещё рискнёт с контуженным вязаться? Ну и что, что получил по сусалам? Зато любому другому накостылять мог по первое число, костей не соберёшь. Поэтому по поселению Блеснов ходил руки в брюки, поплёвывая под ноги. До него здесь уже жили бывшие зеки и иная приблатнённая публика, но в основном мелкие сошки или совсем больные, поэтому Блеснову ничего не стоило отбить себе место получше среди этой компании.
К хмырю, что тёрся возле Краевого, Витёк присматривался давненько - неприятный тип, как дрессированная собачка, за контуженным ходит. На нём Витёк и решил отыграться.
- Далеко собрался, малохольный? - спросил Витёк, отлипая от стены склада.
Фонарей в поселении было не много, Савелий Иванович как раз оказался под одним из них, всё остальное тонуло в вечерней тьме. Смена окончена, можно было не торопясь идти за вечерней пайкой, а потом в свой барак. Появление урки застало мужчину врасплох.
- Вы мне? - Савелий Иванович беспомощно оглянулся.
- Ты ж с Ершовым корешишься, - Витёк вразвалочку подходил ближе, - наверное, чё-то с того имеешь?
- Не понимаю...
- Да ты тупой совсем, - Витьку было всё равно, что говорить, просто хотелось почесать кулаки и, если получится, выбить махорки, своя кончилась.
Блеснов встал вплотную к трясущемуся Савелию Ивановичу, посмотрел сверху вниз, нехорошо прищурился. Рука Витька полезла в карман ватника Савелия Ивановича.
- Да вы что? - завизжал тот, отступая. - Не имеете права!
- Ну-ну, цыпа, чё дёргаисся? - голос Витька был довольный и злой, раз так пятится, значит, точно что-то в карманах имеется.
Они двигались, будто влюблённая парочка на танцах: Савелий Иванович отступал, Витёк пёр за ним, стараясь ухватить за другой карман.
- Всё, добегался! - улыбнулся Витёк, когда спина преследуемого уткнулась в стену склада. - Ща тя щипать буду. И только дёрнись - зубы повышибу.
Но Савелий Иванович не мог не то, что дёрнуться, у него перехватило горло, и получался только едва слышный сип. А пальцы Витька шерудили в карманах. Махорки не оказалось, но что-то завёрнутое в шуршащую бумагу имелось. Он уже тянул свёрток из кармана, когда тяжёлая ладонь легла ему на плечо. Скосив глаза, Витёк увидел ногти с чернеющей полоской под ними, мозоли и масляное пятно. Контуженный!
- Игнат Владимирович! Спасите! - завизжал Савелий Иванович ломким от ужаса голосом.
Краевой развернул Блеснова к себе, встряхнул и несильно ударил в живот. Витёк хватил ртом воздух, дёрнулся.
- Ну чё? Кто он тебе? Дружок сердечный? - Витёк сжал кулаки, не бежать же.
По лицу Краевого было видно, что так с ним лучше не шутить.
- Игнат Владимирович, не связывайтесь, - запросил Савелий Иванович. - Вас же за него потом в лагерь.
Блеснов заулыбался, мол, не тронешь. А Краевой тронул. Мужчины сцепились, награждая друг друга синяками. Только Блеснов привык драться по-простому, у Игната за плечами была война и кое-какие приёмы. Так что довольно скоро Витёк был на земле.
- Не надо! - суетился вокруг Савелий Иванович. - Вас же за него в лагерь!
- Хрен с тобой, - выдохнул Игнат, опуская ногу, которой собирался ударил Блеснова. - В другой раз прибью.
***
Смерти в поселениях случались, реже, чем в близких лагерях, но всё же не курорт для трудящихся. В общем, ничего особенного. А вот смерть Любки-поварихи надолго внесла переполох в налаженную жизнь поселения.
Женщину нашли в кухне.
- Любка, гони жратву! - стучали ей в оконце, пришедшие на завтрак.
- Опять дрыхнешь?
- Да, поди, хахаля какого к себе приволокла, - захихикал кто-то из баб.
Положение поварихи было выгодным - и в тепле всегда, и при продуктах, и можно спать в той же кухне на топчане. И что что приходится целый день с котлами возиться? Всё ж лучше, чем в лесу. А дровишек для печки любой мужик нарубит в пять минут за лишний половник каши.
Когда молчание поварихи слишком уж затянулось, полезли в кухню.
- Убили! - заголосила баба, сунувшаяся первой.
Любка лежала на своём топчане, одна рука её свешивалась, касаясь пальцами пола. Накинутое на лицо одеяло в районе пышной Любиной груди пропиталось кровью.
- Разошлись! Разошлись, мать вашу! - распихивая костылём сгрудившихся людей, орал продирающийся к кухне подполковник Ершов, за ним шёл фельдшер, которого редко можно было застать трезвым, Кирилл Андреевич.
Оказавшись внутри, Ершов осмотрелся - из казённого ничего не пропало, вроде. Шикнув на любопытных, что так и норовили пробраться и посмотреть, Егор Павлович поднял одеяло с покойницы.
- Ну? - сказал он фельдшеру. - Чего там?
Кирилл Андреевич нагнулся, пощупал её шею, заглянул в глаза и веско заявил:
- Преставилась.
- Это я и без тебя знаю! От чего? Когда? Что тут вообще было?
- От чего? Ясно - ножиком ей в грудь ударили, раза три. А вот когда, не знаю, часов пять точно...
- Больше, - покачал головой Игнат, смотрящий через окошко.
- Откуда сведения? Видел или сам её того? - подскочил к окну особист Ершов с такой прытью, какой никак нельзя ожидать от одноногого.
- Посуда вон недомытая стоит, - пояснил Краевой. - Чего бы она её бросила? Отвлекли, значит.
- Кто-то к ней приходил вчера, и совсем даже не за едой, - гнусно хрюкнул фельдшер. - Чулки спущены, исподнее под топчаном, да и застёгнула не на все пуговицы. Видно не так давала.
- Етить! Только комиссий мне здесь не хватало!
***
- Игнат Владимирович, что там? Уже поняли, кто убил-то? - Савелий Иванович по своей всегдашней привычке ухватил Краевого за рукав ватника.
- А я почём знаю? - высвобождаясь буркнул Краевой.
- Ну ведь вы там сейчас говорили с Ершовым, - он заглядывал в лицо Игната с каким-то щенячьим выражением, будто в чём-то провинился и очень хотел знать, накажут или простят.
- Одно знаю точно, завтракать не дадут, - и Краевой широкими шагами отправился к лесопилке.
- А всё-таки? - Савелий Иванович хлопал себя по карманам. - Надо же потерял где-то.
- Что? - не понял Краевой.
- Варежку вторую где-то обронил, - пояснил Савелий Иванович. - Так вы наверняка не знаете, что там?
- Сходите к Ершову да узнайте, если интересуетесь, а мне работать надо.
***
За ним пришли часа через два, только-только выправил полотно и смазал маслом шестерни.
- Краевой, шагай сюда, - солдат в поселении было немного, так для порядка.
- Чего? - вытирая руки, спросил Игнат.
- Того! Шагай к Ершову.
***
- Да что ты заладил: "Не знаю. Не видел"?! - Егор Павлович Ершов был в бешенстве.
Краевой сидел посреди небольшого кабинета на стуле набычившись. Он был хмурым больше, чем обычно. Подполковник напротив раскраснелся от едва сдерживаемой злости, они никак не мог найти своим рукам место, то хватался за карандаш, то принимался мять угол листа.
- Не тяни резину, отвечай, куда нож дел?
- Повторяю, не трогал я вашу Любку.
- Да половина поселения слышала, как ты с ней на днях собачился! Ты ж контуженый, сегодня посабачишься, а завтра в голове перемкнёт - и давай ножиком махать. Я ж всё равно свидетелей найду - и к стенке тебя.
- Я офицер, между прочим, чтобы за миску супа женщину резать, - Краевой поднял на Ершова тяжёлый взгляд.
Ершов передёрнул плечами и чуть сбавил тон:
- Ты когда офицером-то был, а? В штрафниках-то? - стукнул по столу кулаком: - Где нож взял?
Положение у Игната было незавидным - с поварихой у него действительно вышел конфликт. Заработался Краевой, опоздал к ужину, пришёл, когда уже Любка начала мыть посуду. Попросил свою пайку, вежливо попросил, по праву. Так она его послала, мол, ходил неизвестно где, а теперь пайку подавай. Нету пайки - сожрали всё. Краевой мягко напомнил, что её, поварихино, дело следить, чтобы все поесть смогли, на что получил такой отпор, будто внаглую за чужим полез. Ну и пообещал со зла Игнат Любке припомнить по случаю. Она оконце своё захлопнула и пригрозила, что всё Ершову расскажет, то-то в карцере по нынешним погодам курорт. И на следующий день об этом инциденте знали все. А тут убийство. Ну и на кого ещё думать?
***
-Отпустили? - казалось, Савелий Иванович поджидал Краевого. - Я так и знал, что вас отпустят. Вы ведь не виноваты. Я знал.
Промурыжив Краевого ещё два часа, Ершову, скрипя зубами, отпустил Игната - нашлись свидетели из числа солдат, которые видели его уходящим с ужина в барак, и в бараке его видели.
***
Продовольственный склад вскрыли, подцепив ломиком навесной замок. На холоде металл охотно треснул под натиском. Куда отлучался солдат, что приставлен для охраны ввиду важности объекта, понятно - кому ж понравится посреди ночи в тридцатипятиградусный мороз торчать, как бельмо на глазу? Пошёл солдатик в ближний барак отогреться, тут-то замок и сковырнули.
На беду свою караульный подзадержался, обжимаясь с молодой бабёнкой, из числа "бывших на оккупированной территории". А после не сразу сообразил, что дверь только для вида прикрыта.
Взяли немного, но и не мало, две коробки с тушёнкой, сахар, чай - всё с краю стояло, на ближнем стеллаже.
Поселение проснулось от выстрелов - солдатик принялся палить в воздух и в сторону тайги, чтобы не получить по шапке от подполковника за то, что допустил.
Подняли маленький гарнизон в ружьё, погнали к складу. А что искать, когда метёт так, что обернувшись своих следов уже не видишь.
***
Потом были обыски в бараках - не в тайгу же в самом деле добычу отволокли. Банка тушёнки нашлась под подушкой Витька Блеснова.
- Ах ты ж, сучара! - Ершов потрясал находкой у самого носа Витька.
- Не моё! Чем хочь клянусь, подкинули!
- Ты мне ещё Боженьку вспомни, потрох! - подполковник без замаха ударил Блеснова кулаком в нос, из носа тут же потекла кровавая струйка.
- Не моё! Не брал. Не дело у своих крысятничать, - бил себя в грудь оскорблённый Витька.
- В карцер его, - распорядился Ершов.
- Да я спал! Спал! - но Витька не слушали, волокли из барака.
***
Карцер - во все времена место неприятное. Более того, именно быть неприятным его основная задача. В здешнем карцере можно было бы выжить летом или ранней осенью, в мае тоже приемлемо. Земляной пол без настила, толстые брёвна, меж которыми будто нарочно оставлены щели, крыша такая, что дождю не препятствие, оконце узкое без стекла. Прелый лапник в углу - вот и вся обстановка. Не до жиру, страну нужно восстанавливать, а не о поселенцах думать.
К утру Витёк окоченел, не было уже сил подпрыгивать и притопывать. Опустился на лапник подальше от окна, в которое влетал снег. На бровях, ресницах и усах мужчины серебрился иней. Зубы его стучали так, что казалось вот-вот раскрошатся. Блеснов прощался с белым светом, кляня судьбу-злодейку.
- Ты чего правду не сказал? - спросили от оконца.
- Я сказал - не моё это, - узнал Витёк голос своего недруга - Краевого.
- Почему не сказал, что сам припёрся в барак за пять минут до Ершова и никак не мог банку спрятать?
- Тебе-то что за дело?
- Не люблю несправедливость, - буркнул Игнат, прикурив сам и бросив пленнику кисет с махоркой.
Витёк дрожащими руками подобрал подачку.
- Ишь ты, несправедливость. Ты ещё про дружбу-равенство-братсво вспомни.
- Дурак, - сплюнул Краевой, оглядываясь на караульного, но тот торопился в сторону нужника. - Сказал бы, что снова у Галки из второго был. Она подтвердит. Охота тебе тут прохлаждаться?
- Ха-ха-ха, - невесело рассмеялся Витёк, которому кое-как удалось свернуть "козью ножку". - Ты будто не знаешь, что Ершов сам на Галку глаз положил. Баба она видная, грудастая. Я ему про неё расскажу, а он меня нарочно упечёт подальше.
- А так тебе прям послабление, - хмыкнул Игнат. - На работу не ходи, сиди на печи да ешь калачи. Так что ли? Думал я, что ты, Блеснов, нормальный мужик, хоть и с гонором. А ты...
За спички, оказавшиеся у Блеснова, кулаком в морду огрёб караульный. Рассчитывая застать Витька околевшим, подполковник Ершов нашёл арестанта довольно бодрым у маленького костерка, весело потрескивающего в углу карцера.
- На выход, - приказал Ершов.
- К стеночке поведёшь, товарищ подполковник? - нарочито бравируя, спросил Витёк, докуривая самокрутку.
- Какой я тебе товарищ, сучья морда? - Егор Павлович вытолкал Блеснова взашей.
Тот остановился в шаге от карцера, щурясь на солнце, по коже прошёл мороз - а ну как к стеночке-то поставят?
- Проваливай на свой участок, лес за тебя никто валить не станет.
- Ась?
- Ты мне тут дурака из себя не строй! Кочевряжится он ещё! - одноногий подполковник подскочил к Витьку, сгрёб его за ворот ватника так, что у Блеснова перехватило горло. - Галка прибежала ко мне полчаса назад, в ноги упала, за тебя, урку, просила. Галка! И что нашла в таком паскуде, что не на фронте был, а по хатам мародёрствовал, нашла только?
Блеснов хотел съязвить на манер того, что то, что она нашла, только в бане и показать можно. Хотел. Но заглянул в глаза подполковника и смолчал - видно, сдерживается инвалид, то ли пожалел Галку, то ли перед высшим начальством отсчитываться не хотел.
***
Блеснов не успел ещё скрыться из виду, как к Ершову подскочили две бабы в слезах. Бабы были из тех, что жили в "семейном" бараке, там, где были дети.
- Севка с Митьком пропали! - белугой заливались бабы. - Все бараки обошли - нету их.
- Да что ж это такое твориться?! - спросил подполковник, оглядываясь на свой домик, что служил и администрацией поселения, над входом красовалась красная звезда. - Где пропали? Когда? Ну, хорош реветь, рассказывайте.
Мальчишки-одногодки по малолетству на работу пристроены не были. Так, помогали где придётся, чтобы зря хлеб не есть - дрова таскали в бараки, полы подметали, учились понемногу у профессора, сосланного на поселение за слишком уж вольные взгляды на советскую власть. Дети везде дети, и шалили, и дрались с другими, и в другие бараки уходили посмотреть, как взрослые в карты после смены режутся - развлечений-то не больно в тайге. Иногда и ночевать оставались. Но всегда на завтрак прибегали.
А тут нет их, как провалились. Со вчерашнего вечера нет и на шум, что склад вскрыли не прибегали посмотреть. И вообще их никто, как оказалось, не видел после обеда. А до этого они поленницы складывали и были на виду.
- Убивца-то, который Любку-то порешил, не нашли, - сказала Севкина мать.
- Етить! - Егор Павлович снял ушанку, зачерпнул снега и утёр лицо. В его поселении творилось чёрте что.
***
Мальчишек вышли искать все, Ершов погнал на поиски свободную смену и тех, кто работал поблизости от посёлка.
- Нет, - поджав губы, мотал головой Савелий Иванович. - Не найдём. А коли найдём, то неживых. В такую-то пору в тайге никто не выживает.
- Молчать, - приказал Краевой, хотя и сам прекрасно понимал, что найти детей живыми шансов мало.
Разделившись на четыре части, люди расходились из центра посёлка в разные стороны. С каждым пройденным метром, удаляясь от хоженых дорожек, лица их мрачнели. Снег становился глубоким, кто-то проваливался по колено, а кто и выше.
Игнат обходил сугробы как мог - детям не пройти там, где с трудом пробирается взрослый, нечего и лезть. "Зачем они вообще сбежали"? - думал Краевой и не понимал. Нет, конечно, в поселении жизнь не сахар, да только с беспризорниками разговор и вовсе короткий - забреют наголо и в детский дом. А там тоже не куст малины. Тут хоть мамка есть, да и не обижают малышню даже солдаты.
Они сидели под высоким кедром, прижавшись друг к другу, трогательные, маленькие, тихие. Вокруг трупов намело снега, укутывая мальчиков, укрывая от жестокого мира. Их можно было принять за спящих - глаза сомкнуты, губы чуть приоткрыты. Только на щеках нет румянца, они белые, припорошенные ночной метелью. Дети были мертвы.
Огромными прыжками Игнат подбежал, на ходу скидывая варежки. Может быть, ещё не поздно, может быть, просто обморозились? Мужчина прикоснулся к щеке Митьки - словно взялся за ледышку. Севка на ощупь был твёрдым, будто мраморным.
- Ишь ты! - воскликнул кто-то и вытащил из сугроба, у того же кедра несколько банок тушёнки.
Банки были такие, как те, что пропали со склада. Никаких сомнений, что они оттуда и взялись, магазинов здесь нет, да и откуда у малышни деньги?
- И чай, чай тут! - раскопав сугроб в поисках остальных банок, нашли пачки чая, начавшие размокать.
- От ведь сукины дети! Отродья! - несвоим голосом завопил мужик из третьего барака, тоже из штрафников. - Обокрали нас и в тайгу намылились. Крысята! Заныкали хавку. От своих же! Падлюки!
Игнат поднялся с коленок, отвернулся от мёртвых детей.
- Собакам собачья смерть. Ворьё! - продолжал блажить мужик.
- Игнат Владимирович, не надо, - переминаясь с ноги на ногу, попросил Савелий Иванович, заламывая руки совсем по-бабьи. - Не вяжитесь с ним.
- Кого пожалел? Выблядков этих? Лишние рты! Пока мы с тобой кровь проливали, их мамки перед фашистами юбки задирали. А ты теперь защищаешь?
Пелена застилала глаза. Кулаки Игната работали, как молоты. Витёк Блеснов, оказавшийся в той же группе, и сержант Чесноков кинулись на выручку горлопану позже, чем могли бы. И не столько по тому, что попадать под удары контуженного не хотели, сколько чувствовали, что прав Краевой. Даже если дети и стащили треклятую тушёнку, то вряд ли стоило вот так про них говорить. Не со зла они, глупые просто. А уж смерти такой пожелать можно лишь врагу лютому-заклятому.
***
Витёк с толикой удовольствия сидел на Игнате, придавливая его к снегу. Вокруг суетился Савелий Иванович, уговаривая Краевого успокоиться, а Блеснова, чуть опасливо, понуждал не так сильно наступать Игнату на руки.
- Пусти, - обычным голосом сказал Краевой, когда волна ярости улеглась.
- Уверен? Аль, може, ещё полежишь? - спросил Блеснов.
- Пусти, сказал.
Витёк соскочил, на всякий случай отходя от Краевого на пару шагов. На снегу алела кровь, уже замерзшая. Побитого отвели к фельдшеру, Игнат успел сломать ему челюсть и подбить оба глаза. Остальные под присмотром сержанта перекапывали ближайшие сугробы, отыскивая провизию.
От поселения спешили с санями. А впереди с воплями бежали осиротевшие матери. Их не пустили к телам детей. Женщины рвались, рыдали в голос, выли, будто их самих резали на куски. С самой войны Игнат не был так близко к аду.
Со всей возможностью он с Блесновым уложил замёрзших скрюченных детей на сани. Пришлось обвязывать трупы верёвкой, чтобы не свалились по дороге. Кто-то догадался приволочь кусок брезента, которым накрыли тела. Скорбная процессия двинулась обратно.
***
Гробы были маленькими, в полчеловека. Такой Игнат видел только раз, когда почти в конце войны хоронили командира их батальона. Хороший был мужик, не лютовал, хотя среди штрафников разного-всякого народа было. Попали они тогда под обстрел такой, что головы не поднять. Засели в каком-то доме, ни высунуться, ни огрызнуться - на любое шевеление град пуль получали. А потом швырнули в окно связку гранат. Комбат собой накрыл, Игнат не успел - взрывом к стене отшвырнуло. Тогда и получил контузию.
А в тот момент, когда от комбата остались кровавые ошмётки, ещё пару ребят зацепило, посекло, пелена перед глазами упала, в голове зашумело, и словно, не был уже в себе рядовой Краевой. Лицо в крови, глаза дикие, руки автомат сжимают, будто их судорогой свело. Встал в полный рост, пошатываясь к окну подошёл, оскалился и стрелял, пока рожок не опустел.
Отстояли здание. Комбата по кускам собрали, в гроб положили, который наскоро сколотили из разобранного шкафа. Тоже гроб получился кособокий и маленький, но хоть не так просто в землю комбата зарыли. Хороший был мужик.
- Переохлаждение, классический случай, - покачивал головой Кирилл Андреевич, успевший с утра принять наркомовские сто грамм. - Дошли до ёлки, сели там передохнуть и замёрзли.
- Чего ж назад не пошли? - спросил кто-то в толпе, что собралась на маленьком кладбище.
- Метель была, следов обратно не нашли, - хмуро проговорил Игнат, стукнув лопатой по мёрзлой земле.
- А ещё говорят, что не всю тушёнку нашли. И чаю только половина. А сахара и того меньше, - сетовала непонятно за какие прегрешения оказавшаяся на поселении старуха.