22 июня, ровно в четыре часа, распадок был наполнен серым густым туманом. В тумане плотно, гусеница к гусенице, борт к борту грудились танки. Ржавые, облезлые и покрытые шрамами бока их неровно подрагивали. Выхлоп из мерно урчащих моторов мешался с туманом. В башне командирской машины уютно играло радио. Бригадир щёлкнул ногтем по ампуле со смазанным трафаретом, изображающим не то свернувшегося в клубок ёжика, не то массажный мячик. Он надломил ампулу, втянул содержимое в шприц. Выдавил воздух. На кончике иглы выступила и мутно блеснула в желтоватом свете зарешеченной лампочки капля вакцины. Бригадир вздохнул и приспустил с плеча бушлат. На плече синела размытая фантастическая птица с двумя головами, смотрящими в разные стороны. Бригадир вздохнул ещё раз и решительно всадил иглу в синюю птицу. В плече зажгло и огонь побежал по всему телу. Он снова натянул бушлат и аккуратно поправил кисточки витого шнура, свисающего с погона. Бригадир взял в руку микрофон рации, прижал к губам. Нажал кнопку, рыкнул. Из динамика рявкнуло в ответ, башня загудела. Под ним, за рычагами управления заскулил прикованный за ногу механик-водитель, из штрафников. Бригадир лягнул его подбитым стальной подковкой каблуком в засаленный мазутом шлем. "Не ссы, Татарин, прорвёмся", и дёрнул за рычажок на боковой панели. На колени Татарину выпала жестяная баночка с тем же ежовым трафаретом на помятом боку. "Держи минздравовские стограмм". Тот радостно взвизгнул, торопливо вскрыл дозу и припал к отверстию, дёргая кадыком. Бригадир опять взялся за микрофон. "Панцырные крысы!" гаркнул он и голос его сотряс броню боевых машин. "Вы говно, вирусное мясо! Но сегодня вам даётся шанс, вам предоставляется честь вашими вонючими никчемными телами завалить врага и спасти ваши души, если они у вас есть. Ломитесь вперёд и помните, что вирус это такое же дерьмо как и вы, и сегодня победа будет за нами! Фасс!". Гулко захлопали панцырные люки, взревели моторы, выплёвывая сопли соляры с чёрными хлопьями сажи. Груда металла качнулась, рыча начала выбираться из распадка и переваливаясь через гребень расползаться лавиной по плоской равнине. Впереди из-за горизонта на встречу им поднимался багровый светящийся шар с игольчатыми протуберанцами, напоминающий свернувшегося ежа.
"Держать линию, кто отстанет - этой ночью на на всю бригаду смазливым назначу" - бригадир не мог слышать гогот в стальных ящиках, катящихся по полю, но мог представить себе, что посыл дошёл и был принят адекватно. Танки ползли по равнине, расчерченной полевыми дорожками на аккуратные прямоугольники, не встречая никакого сопротивления. В глаза бросался бурьян, вымахавший за эту весну в высоту человеческого роста. Ни людей, ни зверья. Только вороны, согнанные рёвом моторов и лязгом гусениц с тощих перелесков взметались ввысь и кружились с зловещим карканьем над проползающими под ними машинами.
В приёмнике зашипело. "Турмалин, у тебя по курсу деревня, по последним сводкам - высшая степень заражения. Полная зачистка. Давай." Рация щёлкнула и смолкла. Бригадир толкнул ногой согнувшегося над рычагами Татарина. "Эй, ты, хавальник замотай чем-нибудь, в зону входим." Видя уныло приподнявшиеся плечи водителя бригадир вскипел "А я знаю? Вон, портянку возьми!" "Суки штабные",- подумал он зло, "на всю бригаду ни одного противогаза!"
Вот она, деревня. Дорога проходит насквозь, посередине площадь, от неё расходятся ещё две улицы. Он надавил на кнопку передатчика. "Пятый, седьмой и тринадцатый, пошли внутрь. Семёрка ведёт, тринашка замыкает. Держать связь. Остальным рассредоточится по периметру, берём гадюшник в кольцо. Дистанция двести метров. Пошли, падлы!" Три машины отделились от массы и вырулили на асфальтированную дорогу ведущую в глубь посёлка. Стволы орудий направлены в разные стороны - влево, прямо, вправо - как на учениях. "Ну хоть это запомнили, бараны" - подумал бригадир, напряжённо вглядываясь в перспективу улицы. Хотя что это за орудия, наспех переделанные в водомёты и плюющиеся карболкой из притороченных на бортах баках. И что это за война такая, когда враг твой невидим и неслышим?
На малых оборотах, осторожно, танки начали вползать в деревню. Замыкающий, с криво намалёванным номером тринадцать на корме, лязгал траком и это металлическое лязганье так отчётливо разносилось в тишине пустой улицы, как если бы кто-то размеренно бил в колокол.
Бригадир намеренно послал тринашку на разведку. Во первых, потом никто не скажет, что они подкрались бесшумно, тайком. Во вторых - устрашающий фактор. Машина была из тех, которые подскребли на танковых кладбищах в последние недели мобилизации. Прошла пару войн и неоднократно горела. Живучая, бля. Её реанимировали прямо на том же кладбище, собирая недостающие детали с других трупов. Что не подходило - подгоняли автогеном и кувалдой. Результат получился впечатляющий. Такую зверюгу в окошко увидишь - обделаешься. Только далеко на ней не уйдёшь, левый трак вон... так что если кого и слить сразу, так её. А экипаж? Какой в жопу экипаж! Урки какие-нибудь. Бригадир всего лишь один раз бегло пролистал список личного состава, хватило. За рычагами как пить дать синяк-бульдозерист со справкой УДО вместо паспорта. В башне - бывший партработник из "нечаянных убийц". Говно-народец, но лучшего материала в его бригаду не распределяли.
Бригадир не очень-то и промахнулся, оценивая личный состав своей бригады. В башне "тринашки" действительно сидел бывший партработник. Только не по убойной статье, а за хищение госимущества в особо крупных размерах. Лёха Бэба с детства был непоседой. И стяжателем. Ещё будучи Лёшенькой Безбогим он не мог удовлетвориться стабильным, хотя и небольшим доходом от рассовывания рекламных листовок по почтовым ящикам. Он организовал бизнес и рекламки стали таскать за него. И тогда же он стал именовать себя ББ, заменив этим совершенно с его точки зрения беспонтовую фамилию Безбогий. Он начал строить схемы, создавать и комбинировать свои бизнесы, пока мозг его не сформировался окончательно. И этот взрослый мозг сказал ему: Лёха, какого хрена? Есть организация, которую тебе не сделать никогда, ты не Билл Гейтс и не Аль Капоне. Смири гордыню и вступи в ряды. ББ вступил и стал быстро продвигаться по лестнице. Некоторое время он ещё крутился со своими личными деньгами, пока не созрел для ещё одной истины, что всё, что доверила ему страна, по большому счёту - его. Иначе бы не доверила. И он стал пилить бюджеты. Кто-то, на ступеньку ниже, пилил помельче. Ступенькой выше - покрупнее. Он брал от нижних и делился с верхними. И всё бы было хорошо, если бы не эта его непоседливость. Не хватило ему динамики в пилильных процессах. Хапанул Лёха кусманище не по рангу и не по порядку. И сдали его свои же, партийцы. Осудили и посадили, с конфискацией. Он и на зоне уже было устроился и начал кроить свои углы, тем более что отсидка тоже имеет свою динамику. А динамика та яснее некуда - каждый день приближает тебя к долгожданной свободе. Из ББ стало погоняло Бэба и на предплечье под ловкой иглой лагерного кольщика в иллюстрацию этому перерождения нарисовалась пышногрудая и круглозадая красотка.
Но тут этот гадский вирус. Зоны волновались, бунтовали. И добунтовались, мать их. Партия, она же правительство, решила кинуть зэков на самую что ни на есть парашу, на зачистку очагов поражения. Вот и сидит он, Лёха Бэба, в ржавой железной коробке, в которой до него уже откинулись пара хануриков и кроит теперь уже не за прибыток, а за свою жизнь.
Под ним за рычагами сидит Мол, его водитель и, получается, подельник. С Молом его связывает цепь и связывает сильнее, чем крепкая мужская дружба. Вот ведь подвезло, бля! Мол этот мужик дремучий, что просто не верится. И не из тайги какой-нибудь, где до сих пор на пень молятся. Ну колхозник, да, тракторист, но ведь и в школу ходил, в клуб, небось, на танцы. А глянешь ему в глаза - мрак, звериная какая-то тупость. Он и мужиков тех поубивал по звериному. Приехали тогда рыбаки городские на легковушке на омут неподалёку от их деревни. Не знали бедолаги, что Мол там с детства удил. Расположились, палатку поставили. А он, когда на мотоцикле подъехал, машину их на яру увидал ну и озверился. Не подошёл, не поговорил по доброму. Дождался ночи, подкрался к палатке и забил веслом до смерти. Всех, прямо через палатку. Потом оттащил чуток от своего места, вернулся и удочки закинул. А Молом его прозвали за манеру говорить. Был он косноязычным и то и дело вставлял "мол" - "говорю, мол, так и так..."
Вот такой вот напарничек. Но деваться некуда, пока. В одном корыте ехать, а Мол на рычагах. Поэтому, рассудив основательно и придя к выводу, что его, Бэбы, жизнь находится в этих заскорузлых клешнях, решил Лёха заботиться о Моловой жизни как о своей. Пока. И для начала озаботился он средствами индивидуальной защиты. Там где есть что-то наподобие армии, должно быть и нечто наподобие прапорщика. Нашёлся прапорщик и для экипажа "тринашки" и продал Бэбе за совершенно безбожную цену два б/у-шных сельскохозяйственных респиратора и к ним допотопные защитные очки. Уплаченную цену Лёха надеялся отбить за счёт трофеев, а проще говоря мародёрства в зоне зачистки. Он вручил Молу его снаряжение и растолковал, что без этой херотени они и первый рейд не переживут. И что это не подарок от благодарных сограждан, ради которых он тут, на передовой рискует своей бесценной жизнью. Этим согражданам на его жизнь насрать с колокольни и только он, Бэба, его подельник, кореш, отец и мать. Ну нет, только отец. И только ему не насрать на молову жизнь. Так что за респиратор и стёклышки он готов подождать до первой добычи.
Посёлок не выглядел как-то особенно. Село как село, средняя полоса. Нормальные домики, палисадники. За домами, второй линией - сараюшки, за ними огороды. Дорога старая, асфальт местами уже превратился в щебёнку и страшно пылил. Впереди, метрах в пятидесяти перед ними в облаке пыли колыхалась корма "пятёрки". Бэба помпой уже нагнал давление до предела и теперь нервно вцепился в гашетку карбольного водомёта. Их сектор был справа по ходу движения и он шарил изломанным перископом взглядом по заросшим бурьяном обочинам, одичавшим палисадникам, окнам домов. Ни единого движения. Он возвращался на дорогу, пытался разглядеть сквозь пыль что творится впереди. Солнце уже поднялось высоко и жарило нещадно. Дышать в респираторе не сахар, но, по крайней мере не наглотаешься пыли, которая уже наполнила внутренности танка. Они уже проехали десяток домов и первые две машины стали скрываться за плавным поворотом улицы, когда там, впереди что-то шевельнулось в кювете. Секунда, другая и на дорогу высыпала дюжина ребятишек. Передние машины встали. Бэба опешил от неожиданности. На инструктаже по зачистке им вбивали в головы про "возможных выживших" и как с ними обращаться, но никогда он не задумывался, что этими выжившими могут оказаться дети. Мол не сбавляя ходу вёл танк дальше по улице, сокращая дистанцию. Бэба уже мог подробно разглядеть детвору. Лет от пяти до двенадцати, среди них несколько девчонок. Голоногие, загорелые, лохматые и обтрёпанные - короче нормальная деревенская шпана, какая привычно обступает городские машины из любопытства и в надежде выцыганить что-нибудь интересное. На первой машине откинулся башенный люк, показалась голова. Кто-то из самых борзых пацанов уже вскарабкался на крыло и, жестикулируя, начал разговор с танкистом. Вот уже четверо пацанов облепили башню, один уселся верхом на пушечный ствол. Вторая машина подошла вплотную и, подняв облако пыли, тоже встала. На ней тоже откинулись люки. Детишки тут же начали карабкаться на броню. Мирная, идиллическая картина. Не хватало ещё только крынки молока, передаваемой детскими ручонками истомившимся жаждой воинам. Уже оставалось всего метров тридцать до кормы "пятёрки", когда башенный с головного, сидевший свесивши одну ногу в люк и усадивший себе на другое колено лохматую пятилетную девчуху, вдруг согнулся пополам. Девчонка соскользнула с его колена и с визгом покатилась по скату брони. У мужика из горла фонтаном ударила кровь. Его водитель, стоя по пояс в люке замахал руками, не зная что делать. И вдруг тоже ухватился за грудь и корчась осел в люк.
Бэба заорал диким голосом. По крайней мере, ему так показалось. Но его голос, приглушённый респиратором и утонувший в рокоте двигателя и лязгании гусениц не донёсся до Мола. Машина продолжала двигаться вперёд. Бэба судорожно нажал на гашетку. Струя из свёрнутого набок орудия пенисто орошила правую обочину. "А-а-а..." - завизжал Бэба и принялся крутить рукоятку поворотного механизма башни, одновременно лупя пяткой в фуфаечную спину водителя. "Влево-о! Давай влево!" То ли Мол наконец допёр, что от него требуют, то ли сам принял решение - кто его знает, что творится в его звериной башке - только машина встала как вкопанная, потом дёрнулась и стала разворачиваться налево. Бэба опять навалился на гашетку водомёта. Взревела помпа и широкая струя косо, с разворотом накрыла оба танка и копошившихся на них людей. В воздухе дико, обжигающе завоняло карболкой, из глаз брызнули слёзы. Бэба упёрся обеими ногами в плечи водителя, выгнулся дугой. Машина крутанулась на месте, опять встала в колею и, взревев на всю мощность, понеслась вон из деревни.