Генсек решал проблемы огромного масштаба и исторического значения, что, несомненно, будет отражено в анналах истории. Хотя кто знает? Может быть и наоборот, плюнут в след, поминая недобрым словом. Как принято на Руси поминать прошлых царей и правителей, чуть ли не со времен царя Гороха. За окнами Кремля простиралась одна шестая часть суши - Советский Союз. И, проживая в этой стране, люди по праву гордились этим. Каждый Съезд партии, Пленум или Конференция громогласно провозглашали очередной успех нашей промышленности, сельского хозяйства или науки. Советский человек, несмотря на то, что не мог в массе позволить себе отдыхать на Канарских островах, или на Кипре, и не у всех были не то что иномарки - обычный "жигуленок" у подъезда родного дома. Но жилье исполком выдавал людям бесплатно, согласно очереди, а профсоюз так же, почти безвозмездно оделял добросовестных тружеников и передовиков производства, путевкой в санаторий, дом отдыха, или пионерский лагерь. Ялта, Сочи или Гагры раскрывал свои жаркие гостеприимные объятия.
"Зубодер" бесплатно лечил зубы несчастному больному, хирург почти безвозмездно, ну не считать же коробку конфет или бутылку коньяка за взятку - так, подарок от благодарных пациентов и родственников, кромсал плоть больного. И заболевшие люди бесплатно лечились в больнице. (Несмотря на гневные восклицания нынешних либерастов, кои воспоследуют незамедлительно - смертность от бесплатной медицины не шла ни в какое сравнение от нынешней, Условно-бесплатной, по полису, или же задорого, в частной клинике.) Очкарик-школяр, читающий учебник наморщив лоб, или студент, пропускающий лекцию, не тратили ни копейки на обучение, ну если только на книги и питание. Так же были, как принято говорить на партийных Съездах, "отдельные недостатки" - в обслуживании населения, быту и обеспечения продуктами питания. Но человек Страны Советов бороздил просторы космоса, опускался на недоступные, океанские глубины, выплавлял миллионы тон стали, чугуна, алюминия. Строил тысячи заводов и пароходов. Делались десятки тысяч станков, и сложнейшие, уникальные турбины. Изготовлял, пусть несколько угловатые по дизайну, но весьма надежные и точные часы и приборы. Выпускались свои телевизоры и холодильники, стиральные машины и магнитофоны. Гордо вздымаясь ввысь, росли невиданные ранее ГЭС. Они строились под звон гитар, и энтузиазм молодых комсомольцев и беспощадный жор мошкары. Несмотря на вечную мерзлоту и беспредельные морозы, прокладывались железные дороги в Зауралье и Заполярье. Да разве есть, что-то невозможное для советского человека? Граждане СССР с гордостью носили звание "Народ-победитель".
Конечно, люди жили по-разному. У каждого своя жизнь, кто-то жил побогаче, кто-то победнее. Но, можно было смело идти к соседу и просить десятку до получки. Сосед давал в долг, и не мучился потом бессонницей. И не угрызался по очереди женой и тещей, "А вернет ли должник деньги?!". Социализм был, конечно, не рай. Но Викторин, теперь живя в СССР, чувствовал в душе покой. "А там, в будущем" - вспоминая свою жизнь в новой "демократической" России, где так много было неотступной и аморальной рекламы, где магазины были полны товаров, с десятками сортов как бы колбасы, жил как человек, потерявший нечто неосязаемое, но очень важное. Что нельзя взять руками. Это можно понимать сердцем. В СССР люди жили, имея идею. Пусть каждый гражданин понимал идею по-разному, и видел разные пути ее реализации. Но она была. Народ-победитель хотел построить сказку - чтобы все люди жили хорошо. Разные люди - плохие и хорошие, способные, талантливые, и не очень, сильные и слабые. И чтобы был мир во всем мире. Это в характере русского, а теперь и советского человека. Во время "демократии, свободы и равноправия" не было сказки, была безжалостная борьба за выживание. Но хватит о больше грустном, а может и веселом для кого-то.
На перекидном календаре, куда обычно Брежнев записывал планы и впечатления от прошедшего дня, появилось несколько строчек: " Посетить Юру, и встретиться с Байбаковым. Поставить на Бюро вопрос о новых членах и кандидатах (Байбакова в члены, Лигачев, Рыжков, Примаков в кандидаты). Переговорить с Пономаревым о новых отношениях со странами народной демократии, и снизить безвозмездную помощь. Переговорить с Устиновым и посетить коллегию Минобороны. Заказать, новый костюм, похудел. И сказать, что бы поменяли воду в кабинете". Планы и проблемы были у Генерального секретаря, но были они и у простых тружеников. Проблемы есть у каждого. Были трудности и у работников торговли.
После известных событий в магазине Љ54 в семье Лозинской Мары Аркадьевны наступил "траур". Рухнуло все материальное благополучие семьи. Мара Аркадьевна была уволена, с формулировкой "за дискредитацию и халатность", практически с "волчьим билетом". Ее вызвали в Октябрьский райком партии, и исключили из партии. А это уже конец всем жизненным перспективам. Мира обзвонила всех родственников и знакомых. Многие просто отказались говорить с ней, все почему-то или срочно заболели, или не оказались дома. Хороший знакомый - зам. начальника ОБХСС района, давно и прочно "курировавший" ее магазин, подполковник Подьячий разговаривал грубо, хамил и угрожал. Проклятый "гой" грозился лишить жизни, если она хоть слово вякнет по поводу их прошлых "деловых" отношений. А самый близкий родственник, дядя Моисей слезно просил племянницу помнить о ее трех двоюродных сестрах, и двух племянниках, которые тоже работают в области коммерции. Напомнил, что именно он устроил ее на столь прекрасное место директора. А что так вышло наперекосяк - так это не его вина. Просил ни в коем случае не упоминать их родство на допросах у следователя. Если, не дай Яхве, таковые будут. А в конце посоветовал сходить в синагогу, может, что мудрый раввин Леви Гершон посоветует. Поэтому ничего удивительного, что в субботний октябрьский день, Мира, теперь уже не скрываясь, открыто пошла в Хоральную синагогу. Что сиротливо, и как-то почти незаметно существовала в Спасоглинищевском Большом переулке, все годы советской власти. Паучок - звезда Давида, казалось, говорил мимо идущим людям, - "Нате, глядите, какой я маленький, нет совсем меня. Ну, почти нет". И в эту субботу служба в синагоге шла своим чередом, правда народу было очень много, последние события всколыхнули мирную заводь маленького сообщества. Черная, кудрявая, с проседью по краям борода Леви упрямо топорщилась вверх, руки привычно сжимали свиток Торы.
Святые слова, дарованные самим Яхве его народу, привычно воспламеняли душу непоколебимой верой в милость Бога к своему народу. Леви, раскачиваясь вперед-назад благоговейно читал:
"Исаак окликнул Авраама:
- Отец!
- Да, сынок?- отозвался Авраам.
Тот спросил:
- У нас есть и огниво, и дрова, но где ягненок для всесожжения?
- Сынок, - сказал ему Авраам, - Бог видит, где ягненок для всесожжения!"
Благообразное лицо в обрамлении ниспадающий вьющихся черных пейс светилось верой, как ярко горевший семисвечник. Леви даже сквозь прикрытые глаза видел, сколько народа собралось сегодня, чувствовал царившее в зале напряжение.
" - Да, что-то случилось. Опять Яхве испытывает свой народ. Но даже если надо будет, как праотец Авраам не побоялся принести в жертву Богу единственного сына, народ его будет верен Яхве. Будет верен, как и их предки на протяжении веков. Что и сохранило его многострадальный народ от исчезновения, что помогло выжить на протяжении тысячелетий. И даже в этой непредсказуемой стране они тоже выжили, благодаря тому же - вере в милость Всемогущего и исполнение его Закона - Торы. Да, и в это непростое время - "Яхве ирэ" - Бог усмотрит. Надо будет сказать общине, что бы щедрее жертвовали на нужды синагоги"
В этом году, как в прочем и всегда после служения раздавалась маца. Все брали, кому, сколько надо, но что поделать, много еще нуждающихся в "природном" народном хлебе. Лозинская с трудом дождалась окончания службы, мысли путались. Сердце сжималось, и покалывало, неприятно в левом боку. Вчера получила письмо от любимого, единственного сына Аркаши. Вот ведь горе какое. Она утерла платком набежавшие слезы, тело опять содрогнулось в беззвучном рыдании. В Армии сыночка забрали, в стройбат.
Пишет: " Мама, дорогая! Ради всего, что у нас есть, забери меня отсюда! Заплати кому надо, сколько угодно, только забери..." Тело опять сотряслось, слезы текли неудержимо, платок уже совсем промок - как бы не пришлось выбрасывать. " ...меня заставляют мотать вонючие тряпки - портянки, я уже стер ноги. Кормят отбросами - картошкой и перловкой - здесь ее называют "дробью". Сплошное месиво, эту еду могут есть только гои и свиньи..." Это каторга. А ведь он еще и не принял присяги. "...потом, как говорят, молодые солдаты, их здесь называют "салабоны" - будет хуже. Когда придут в "роту", там их начнут "воспитывать" "деды". А в моей роте много "зверей" - дедов из Дагестана. Эти особенно любят "чморить" первогодков. Мама купи мне медсправку, освобождение, но забери, иначе я не доживу до "дембеля" - умру, или сбегу..."
Горючая слеза, размазывая французскую тушь, опять предательски заскользила по правой щеке. Мара Аркадьевна подняла красивые, маслянистые черные глаза, - "Вся надежда на тебя, Яхве!". В конце служения она подошла к раввину. Гершон слушал ее в пол-уха, - братья из Иерусалима прислали письмо. Напомнили о долге перед народом и страной - главное исполнять волю Яхве. Весь народ снова должен собраться на благословенной, избранной для них земле Палестины. Что-то в последнее время уменьшился поток репатриантов из Москвы. В чем недоработка?
Лозинская продолжала, всхлипывая, говорить:
- Вся надежда только на вас, уважаемый ребе Леви! только на вас! Что мне делать? Ой, что мне делать!
Раввин взял в руки ладонь Мары, - "горе матери, конечно, - горе не для каждого". Но напомнил о праотце Аврааме, о других праведниках. Пришлось сказать о долге перед своим народом и о воле Божьей. О воле, чтобы весь народ Израилев жил в избранной земле - Палестине. Да и сын будет служить на "своей" земле, защищать свое государство. И братья не оставят ее в беде, получит "кош" - и бесплатное, (почти бесплатное) жилье и работу. Мара благодарно кивая, положила что-то в ладонь Гершона - ребе увидел фиолетовый "четвертной". Раввин вздохнув, быстро убрал купюру в карман. "Могла бы дать и побольше", - сварливо подумал он, - "ведь деньги не мне дает - Богу". Обернулся, хотел дать вдове мацу. Но оказалось, её уже нет - вся кончилась. Раввин опять вздохнул, извинился перед несчастной вдовой, и вежливо проводил её до выхода, попрощался. Синагога почти опустела, в животе заурчало громко и простестующе.
"Пора домой. Устал. Ах да, насчет мацы... Ну что ж, надо сообщить братьям в Иерусалим, пусть пришлют еще - у них тоже перед нами свой долг", - почесал большой шелушащийся нос, выдернул из ноздри жесткий иссиня-черный волос. Сладко кольнуло в носу. Чихнул, смахнул непрошенную слезу.
"Да, служба прошла хорошо, надо будет не забыть узнать, сколько пожертвовали сегодня. И, главное - маца! Хотя бы хлеба будет с избытком..."