Брианна приложила письмо к носу и глубоко вдохнула. Она знала, что спустя столько времени это было скорее воображение, чем запах, но все же ощущала слабый аромат дыма на страницах. И скорее воображением, чем памятью она ощущала воздух таверны с запахами дыма из очага, жареного мяса, табака и зрелого пива.
Она полагала глупым нюхать письма в присутствии Роджера, но у нее выработалась привычка нюхать их, когда перечитывала их наедине. Они открыли это письмо накануне вечером и несколько раз вместе прочитали и обсудили, но сейчас она достала его снова, желая просто подержать его в руках и побыть немного наедине с родителями.
Может быть, запах действительно на нем был. Она всегда замечала, что запахи запоминаются, совсем не так, как увиденное. Просто когда вы снова чувствуете знакомый запах, он зачастую тянет за собой множество других воспоминаний. И этим осенним днем она сидела, окруженная ароматами спелых яблок и вереска, пылью старых деревянных панелей и запахом мокрого камня – Энни Макдональд только что протерла пол в коридоре – но видела зал таверны восемнадцатого века, пахнущий дымом.
«Ноябрь 1, 1777
Нью-Йорк
Дорогая Бри и другие.
Ты помнишь школьную экскурсию, когда твой урок экономики проходил на Уолл-стрит? В данный момент я сижу в таверне в начале Уолл-стрит, и никаких быков и медведей[1]не видно, не говоря уже о тикерном аппарате[2]. Стены тоже нет[3]. Зато есть несколько коз и небольшая группа мужчин под большим безлистным платаном; они курят трубки и что-то обсуждают. Я не могу сказать, лоялисты ли они, жалующиеся друг другу, или повстанцы, прилюдно замышляющие заговор (что, кстати, гораздо безопаснее, чем делать это втайне), или просто купцы и торговцы - дело сделано, руки пожаты, бумаги подписаны и переданы друг другу. Удивительно, как процветает бизнес в военное время; я думаю, это потому, что обычные правила – какими бы они ни были – теперь не действуют.
Между прочим, это справедливо для большинства человеческих действий. Отсюда расцвет военных романов и возникновение больших состояний на гребне войны. Кажется довольно парадоксальным, хотя, может быть, это лишь логично (спроси Роджера, существует ли такая вещь, как логический парадокс), что процесс, столь убийственный для жизни и материи, затем приводит к взрыву рождаемости и подъему бизнеса.
Раз уж я заговорила о войне – мы все живы и, в основном, целы. Твой отец был легко ранен во время первой битвы в Саратоге (их было две, обе весьма кровавые), и мне пришлось отрезать ему четвертый палец правой руки, негнущийся, ты его должна помнить. Это, конечно, был стресс (думаю, как для меня, так и для него), но не совсем катастрофа. Рана очень хорошо зажила, и хотя все еще причиняет ему сильную боль, ладонь стала гораздо более гибкой и, я думаю, в целом это будет для него лучше.
Мы с задержкой, но все же отправляемся в Шотландию, и при весьма необычных обстоятельствах. Завтра мы садимся на корабль «Ариадна» в сопровождении тела бригадного генерала Саймона Фрейзера. Я на очень короткое время встретилась с генералом перед его смертью, но он, очевидно, был очень хорошим солдатом, и его люди любили его. Британский командующий в Саратоге Джон Бергойн попросил в качестве условия к соглашению о капитуляции, чтобы твой отец (он родственник генерала и знает, где находится его родовое поместье в Хайленде) перевез тело в Шотландию в соответствии с пожеланиями бригадира. Это было неожиданно, но весьма кстати. Не представляю, как бы мы иначе справились, хотя твой отец говорит, что он бы что-нибудь придумал.
Материально-техническое обеспечение этой экспедиции, как ты можешь предположить, несколько деликатно. Г-н Костюшко, известный как «Кос» среди близких людей, включая твоего отца (Ну, на самом деле, он всем известен как «Кос», потому что никто, кроме твоего отца, не может произнести его имя и даже не пытается. У них с твоим отцом взаимная симпатия.) предложил свои услуги. Дворецкий генерала Бергойна (разве не все берут своих дворецких с собой на войну?) снабдил его большим количеством свинцовой фольги от винных бутылок (Ну, в данных обстоятельствах нельзя винить генерала Бергойна, если он много пил. Хотя общее впечатление у меня такое, что все с обеих сторон пьют постоянно, как рыбы, независимо от военной ситуации в данный момент). Из этой фольги Кос сотворил чудо инженерной мысли: облицованный свинцом гроб (очень нужная вещь) на съемных колесах (тоже очень нужная вещь; гроб, должно быть, весит около тонны, хотя твой отец говорит, что нет, всего семь-восемь центнеров, но поскольку он сам не пытался поднимать его, не понимаю, откуда он знает).
Генерал Фрейзер был похоронен около недели назад, и его пришлось эксгумировать для транспортировки. Это было неприятно, но могло быть и хуже. На раскопки пришли индейцы, бывшие под его командованием, и которые очень его уважали. Они привели с собой шамана (думаю, что это был мужчина, но не могу быть уверена; он был невысоким, круглым и носил птичью маску), который сильно окуривал останки горящим шалфеем и душистой травой (помогло не очень сильно с точки зрения обоняния, но дым слегка прикрыл более ужасные виды) и некоторое время пел над ним. Мне хотелось спросить Иэна, о чем он поет, но из-за неприятного стечения обстоятельств, о которых я не буду здесь рассказывать, он отсутствовал.
Я напишу более подробно в следующем письме; это очень сложно, а я должна закончить это письмо до отплытия. Важной новостью относительно Иэна является то, что он влюблен в Рэйчел Хантер (прекрасную молодую женщину и квакершу, что представляет некоторые трудности) и что технически он является убийцей и, следовательно, не может появляться публично в окрестностях Континентальной армии. В результате технического убийства (весьма неприятный человек и не очень большая потеря для человечества, уверяю вас) Ролло получил огнестрельное ранение, также у него сломана лопатка. Он должен выздороветь, но не может пока легко двигаться. Рэйчел присмотрит за ним ради Иэна, пока мы ездим в Шотландию.
Поскольку общеизвестно, что индейцы очень уважали бригадира, капитан «Ариадны» не был удивлен, когда его проинформировали, что тело будут сопровождать не только родственник (и его жена), но и могавк, немного говорящий на английском (Я буду сильно удивлена, если кто-либо в королевском флоте сможет отличить горца от могавка).
Я надеюсь, что эта попытка будет без приключений в отличие от нашего первого путешествия. Если так и произойдет, то следующее письмо будет написано в Шотландии. Скрестите ваши пальцы.
Со всей любовью,
Мама
P.S. Твой отец настаивает, чтобы добавить несколько строк. Это будет его первая попытка писать с ампутированным пальцем, и мне хочется посмотреть, как станет работать рука, но он настаивает на приватности. Я не знаю, связано ли это с тем, что он хочет написать, или он просто не желает, чтобы кто-нибудь видел его трудности с рукой. И то, и другое, наверное.»
Третья страница письма заметно отличалась. Написано было более размашисто, чем обычно, но рука отца по-прежнему была узнаваема, хотя буквы казались более рыхлыми и менее заостренными. Она почувствовала, как у нее сжалось сердце не только от мысли об изуродованной руке отца, медленно рисующего каждую букву, но и от того, что, по его мнению, стоило таких усилий написать.
«Моя дорогая,
Твой брат жив и не ранен. Я видел, как он со своим войском вышел из Саратоги, направляясь в Бостон, а затем в Англию. Он не будет больше воевать на это войне. Deo gratias[4].
Твой любящий отец,
Дж.Ф.
Postscriptum: Это день всех святых. Помолись обо мне.»
Монахини всегда им говорили, а она рассказала ему, что читая «Отче наш», «Радуйся, Мария» и «Славься» в праздник Всех святых, можно добиться освобождения души из чистилища.
- Черт побери, - пробормотала она, яростно фыркая и роясь в столе в поисках салфетки. - Я знала, что ты заставишь меня плакать. Снова.
- Брианна?
Голос Роджера из кухни, застал ее врасплох. Она не ждала его возвращения из развалин часовни еще час или два. Торопливо, высморкавшись, она крикнула: «Иду!» и только надеялась, что недавние слезы не проявились в ее голосе. Но лишь выйдя в коридор и увидев его возле полуоткрытой зеленой двери в кухни, она поняла, что голос его звучал странно.
- Что? – спросила, убыстряя шаги. – Дети …
- Они в порядке, - прервал он ее. – Я сказал Энни отвести их на почту угостить мороженым. – Он на шаг отошел от двери и показал ей войти.
Войдя, она замерла. Прислонившись к старой каменной мойке и сложив руки на груди, стоял мужчина. Он выпрямился, когда ее увидел, и поклонился. Поклон показался ей очень странным, но все же каким-то знакомым. Она не успела подумать, почему, как он снова выпрямился и произнес мягким шотландским голосом: «Ваш слуга, мадам».
Она взглянула в его глаза, которые были словно отражение глаза Роджера, затем перевела потрясенный взгляд на мужа, чтобы убедиться в этом. Да, так и было.
- Кто …
- Позволь мне представить тебе Уильяма Баккли МакКензи, - сказал Роджер с заметным раздражением в голосе. – Также известный, как Накелави.
Мгновение все, что он говорил, не имело для нее смысла. Затем поток чувств: удивление, ярость, неверие - затопили ее так, что ни одно из них не могло оформиться в слова, и она только молча раскрывала рот.
- Прошу вашего прощения, мэм, за то, что напугал ваших детей, - сказал мужчина. – Я понятия не имел, что они ваши. Я не хотел, чтобы меня раскрыли, прежде чем сам не разберусь во всем этом.
- Во всем … что? – Брианна, наконец, нашла несколько слов. Мужчина слегка улыбнулся.
- Ну, что касается этого, думаю, вы и ваш муж знаете лучше меня.
Брианна выдвинула стул и довольно резко села, жестом показав мужчине сделать то же самое. Когда он вышел на свет, она увидела, что на скуле у него была ссадина. Высокая скула, которая в совокупности с виском и глазницей показалась ей ужасно знакомой; да и сам мужчина показался знакомым. «Но, конечно же», - ошеломленно подумала она.
- Он знает, кто он? - спросила она, обращаясь к Роджеру, который, как она теперь заметила, поглаживал свою правую руку, на костяшках пальцев которой засохла кровь. Он кивнул.
- Я сказал ему. Хотя не думаю, что он мне поверил.
Кухня была надежным, уютным местом, мирным, благодаря осеннему солнцу и кухонным полотенцам в голубую клетку, висевшим на «Аге». Но теперь она казалась обратной стороной Юпитера, и, потянувшись к сахарнице, Брианна подумала, что ничуть не удивилась бы, увидев, как ее рука прошла сквозь нее.
- Сегодня я склонен верить гораздо больше, чем три месяца назад, - сказал мужчина сухим тоном, в котором слышалось слабое эхо голоса ее отца.
Она сильно тряхнула головой, надеясь прояснить ее, и спросила: «Хотите кофе?» вежливым голосом, который мог бы принадлежать домохозяйке из ситкома.
При этом его лицо просветлело, и он заулыбался. Зубы у него были в пятнах и немного кривые. «Ну, конечно», - подумала она с поразительной ясностью. В восемнадцатом веке ни о каких дантистах и речи быть не могло. Мысль о восемнадцатом веке заставила ее вскочить на ноги.
- Ты! – воскликнула она. – Ты сделал так, что Роджера повесили!
- Да, - сказал он, ни мало не смущенный. – У меня не было такого намерения. И если ему захочется ударить меня еще раз, я позволю ему. Но …
- Это за испуг детей, - сказал Роджер сухо. – Повешение же … Может быть, мы поговорим об этом позже.
- Прекрасный разговор для священника, - сказал мужчина с ухмылкой. – Не многие священники путаются с чужими женами.
- Я … - начал Роджер, но Брианна прервала его.
- Я побью тебя, черт побери, - заявила она, уставившись на мужчину, который к ее негодованию закрыл глаза и наклонился вперед.
- Хорошо, - произнес он сквозь сжатые губы. – Давайте.
- Не в лицо, - посоветовал Роджер, разглядывая свои сбитые костяшки. – Заставь его встать и пни по яйцам.
Глаза Уильяма Баккли широко открылись, и он с упреком посмотрел на Роджера.
- Думаешь, она нуждается в советах?
- Думаю, ты нуждаешься в разбитых губах, - сказала она ему, но медленно села, не сводя с него глаз.
- Хорошо, - сказала она, немного успокоившись. – Поговорим.
Он с опаской кивнул и, дотронувшись до ссадины на скуле, коротко поморщился.
«Сын ведьмы, - внезапно подумала она. – Он знает это?»
- Вы упоминали про кофе, - сказал он несколько мечтательным голосом. – Я давно не пил настоящий кофе.
Он был очарован плитой и, прижимаясь к ней спиной, почти дрожал от восторга.
- О, Святая дева, - выдохнул он, прикрыв глаза. – Разве это не прекрасная вещь?
Кофе он назвал хорошим, но довольно слабым. Неудивительно, подумала Брианна; кофе, к которому он привык, часто варился на огне в течение нескольких часов. Он извинился за свои манеры, которые на самом деле были хорошими, сказав, что некоторое время не ел.
- Как ты питался? — спросил Роджер, глядя на постепенно уменьшающуюся стопку сэндвичей с арахисовым маслом и желе.
- Во-первых, воровал из коттеджей, - откровенно признался Баккли. - Через некоторое время я добрался до Инвернесса и сел на обочине улицы, совершенно ошеломленный огромными ревущими повозками, проносившимися мимо меня. Я, конечно, видел машины на дороге на север, но другое дело, когда они проносятся рядом с твоими ногами. В конце концов, я сел возле церкви на Хай-стрит, потому что, по крайней мере, я знал это место и решил, что пойду и попрошу у священника кусочек хлеба, когда приду в себя. Я был немного напуган, знаете ли, - сказал он, доверительно наклоняясь к Брианне.
- Надо думать, - пробормотала она и приподняла брови, взглянув на Роджера. – Старая церковь Святого Стефана?
- Да, она находится на Хай-стрит, - он переключил внимание на Уильяма Баккли. – Так, ты заходил в церковь? Говорил со священником? Доктором Уизерспуном?
Баккли с полным ртом кивнул.
- Он увидел меня, сидящим перед церковью, и вышел ко мне, добрый человек. Спросил, нужна ли мне помощь, и когда я подтвердил, он сказал мне, куда пойти, чтобы получить еду и постель, и я пошел. Называется благотворительное общество.
Люди, работающие там, дали ему одежду вместо его обносков и нашли для него работу на молочной ферме за городом.
- Тогда почему ты не на ферме? – спросил Роджер одновременно с Брианной, которая спросила: «Как вы оказались в Шотландии?» Они оба замолчали, показывая жестами другу другу продолжать, а Уильям Баккли, махнув рукой, продолжил быстро жевать, затем сглотнул несколько раз и залпом допил кофе.
- Матерь божья, эта еда очень вкусная, но застревает в горле. Вы хотите знать, почему я нахожусь на вашей кухне, ем вашу еду, а не лежу мертвый в ручье в Северной Каролине?
- Поскольку ты напомнил об этом, то да, - сказал Рорджер, откинувшись в кресле. – Начни с Северной Каролины.
Баккли кивнул, откинулся назад, сложив руки на животе, и начал.
Его семья в Шотландии страдала от голода, как и многие шотландцы после Каллодена, и он, набрав достаточно денег, эмигрировал из страны вместе с женой и маленьким сыном.
- Я знаю, - сказал Роджер. – Это ты просил меня спасти их на корабле в ту ночь, когда капитан приказал выбросить больных за борт.
Баккли удивленно поглядел на него широко открытыми зелеными глазами.
- Да? Я тебя не разглядел в такой темноте и в отчаянии. Если бы я знал … - он замолчал и покачал головой. – Что ж, что сделано, то сделано.
- Это так, - сказал Роджер. - Я тоже не мог разглядеть тебя в темноте. Я узнал тебя позже из-за твоей жены и сына, когда снова встретил их в Аламансе. - К его сильному раздражению, последний звук с хрипом застрял в горле. Он прочистил его и ровным голосом повторил - «В Аламансе».
Баккли медленно кивнул, с интересом глядя на горло Роджера. Было ли в его глазах сожаление? «Вероятно, нет», - подумал Роджер. Он также не поблагодарил его за спасение жены и ребенка.
- Да. Ну, я думал взять землю и обрабатывать ее, но… ну, в общем, я не был хорошим фермером. И не строителем. Ничего не знал о горной местности и не больше о посевах. И я не охотник. Мы бы, конечно, умерли от голода, если бы я не взял Мораг и Джема (так зовут и моего сына, разве не странно?) обратно в предгорья и стал работать там на крохотной скипидарной плантации.
- Страннее, чем ты думаешь, - прошептала Бри себе под нос и более громко. – Итак?
- Итак, мужик, на которого я работал, связался с регуляторами, и те, кто там работал, тоже отправились с ним. Мне следовало оставить Мораг, но там был парень, который положил на нее глаз: он был кузнецом, и у него была только одна нога, поэтому он не пошел с нами. Я не мог оставить ее, поэтому она и малыш пошли со мной. Где она встретила еще одного парня, тебя, - многозначительно сказал он.
- Разве она не сказала тебе, кто я? - раздраженно спросил Роджер.
- Ну, она сказала, - признал Баккли. - Она рассказала про корабль и все такое, и сказала, что это был ты. И все же, - добавил он, пристально взглянув на Роджера, - ты регулярно занимаешься любовью с чужими женами, или просто Мораг тебе приглянулась?
- Мораг – моя пятикратная, а может всего лишь четырехкратная прабабушка, - ровным голосом сказал Роджер. Он устремил на Баккли взгляд такой же, как и у этого мужчины. - И раз уж ты спросил меня, кто ты, ты мой дедушка. Пяти- или шестикратный. Моего сына назвали Джереми в честь моего отца, которого назвали в честь его дедушки, которого назвали в честь вашего сына. Я так думаю, - добавил он. - Возможно, я пропустил одного или двух Джереми.
Баккли уставился на него, его щетинистое лицо потемнело. Он моргнул раз или два, взглянул на Брианну, которая кивнула, затем снова посмотрел на Роджера, внимательно изучая его лицо.
- Погляди на его глаза, - подсказала Брианна. – Пронести зеркало?
Баккли открыл рот, будто хотел ответить, но не нашел слов и потряс головой, словно отгоняя мух. Он взял свою чашку, посмотрел на нее некоторое время, словно удивляясь, что она пустая, потом поставил ее обратно на стол. Потом взглянул на Брианну.
- У вас нет в доме чего-нибудь покрепче кофе, a bhana-mhaighstir[5]?
Роджер потратил некоторое время, роясь в кабинете в поисках генеалогического древа, составленного давным-давно преподобным. Пока он ходил, Бри нашла бутылку обана[6] и налила Уильяму Баккли щедрый стакан, затем, поколебавшись, налила виски себе и Роджеру и поставила на стол графин с водой.
- Не хотите немного воды? – вежливо спросила она. – Или предпочитаете чистый?
К ее удивлению, он потянулся за графином и плеснул немного воды в виски. Он увидел выражение ее лица и улыбнулся.
- Если бы это был самогон, я бы выпил его, не разбавляя. Но виски – более изысканное питье, немного воды раскрывает его букет. Но вы сами знаете это, не так ли? Хотя вы не шотландка.
- Шотландка, - сказала она. – Со стороны отца. Его имя Джеймс Фрейзер из Лаллиброха. Его называли Данбоннетом.
Он моргнул, огляделся и снова посмотрел на нее.
- Вы тоже … другая? – сказал он. – Как ваш муж и я. Другая … что бы это ни было?
- Что бы это ни было, - согласилась она. – Вы знали моего отца?
Он покачал головой, прикрыв глаза, пока пил, и замедлил с ответом, дождавшись пока виски не скатится в желудок.
- Боже мой, это прекрасно, - выдохнул он и открыл глаза. – Нет, я родился за год до Каллодена, но я слышал о Данбоннете, когда был мальчишкой.
- Вы сказали, что вы не фермер, - сказала Бри с любопытством. – Чем вы занимались в Шотландии до отъезда?
Он глубоко вдохнул и выпустил воздух через нос точно так, как делал ее отец. Черта МакКензи, подумала она с усмешкой.
- Я был законником, - внезапно сказал он и взял стакан.
- Ну, что ж, очень полезная профессия, - сказал подошедший Роджер. Он внимательно посмотрел на Баккли и расстелил на столе лист с фамильным древом МакКензи.
- Вот ты, - он указала на запись, затем провел пальцем вниз. – А вот я. – Баккли моргнул и наклонился ниже, рассматривая записи. Брианна видела, как дернулся его кадык, когда он сглотнул. Когда он поднял голову, его лицо под щетиной было бледным.
- Да, это мои родители. И маленький Джем – мой Джем – там, где и должен быть. У меня есть еще ребенок, - сказал он внезапно, поворачиваясь к Бри. – Или я так думаю. Мораг была беременна, когда я исчез.
Роджер сел, его лицо уже не было настороженно враждебным, и в нем проглядывало что-то, похожее на сочувствие.
- Расскажи, - попросил он, - как ты попал к нам.
Баккли подтолкнул стакан, но не попросил наполнить его.
Владелец плантации, где он работал, после Адаманса разорился, был заключён в тюрьму за поддержку регуляторов, а его собственность была конфискована. МакКензи некоторое время скитались, не имея ни денег, ни дома, ни близких родственников, которые могли бы им помочь.
Брианна с Роджером обменялись быстрыми взглядами. Если бы Баккли знал, что находился недалеко от близких родственников, причем богатых. Джокаста Кэмерон была сестрой Дугала МакКензи и тетей этого мужчины. Если бы он это знал.
Она подняла брови в молчаливом вопросе Роджеру, но он слегка покачал головой. Это подождет.
Наконец, продолжал Баккли, они приняли решение вернуться в Шотландию. У Мораг там осталась семья: брат в Инвернессе, который был преуспевающим торговцем кукурузой. Мораг написала ему, и он убедил их вернуться, заверив, что найдет место для Уильяма в своем бизнесе.
- В то время я был бы рад выгребать навоз из трюмов судов, перевозящих скот, - со вздохом признался Баккли. – Однако Эфраим, брат Мораг, Эфраим Ганн, написал, что, по его мнению, я мог занять должность клерка. Я умею хорошо писать и считать.
Соблазна работы – работы, к которой он был хорошо подготовлен – и места для жизни было достаточно сильной мотивацией, чтобы маленькая семья захотела еще раз отправиться в опасное путешествие по Атлантике. Эфраим прислал средства для их переезда, и они вернулись, высадившись в Эдинбурге, а оттуда медленно направились на север.
- В основном в повозке. - Баккли пил уже третий стакан виски, Брианна и Роджер от него не отставали. Он налил немного воды в пустой стакан и прополоскал ею рот, прежде чем проглотить, затем кашлянул и продолжил.
- Повозка в очередной раз сломалась недалеко от места, которое называется Крейг-на-Дун. Я думаю, вы двое знаете его? - он перевел взгляд между ними, и они кивнули. - Да. Что ж, Мораг чувствовала себя нехорошо, да и ребенок тоже устал, так что они прилегли в траве, немного поспать, пока колесо чинили. У погонщика был приятель, и моя помощь ему не понадобилась, поэтому я отправился размять ноги.
- И ты поднялся на холм к камням, - сказала Брианна, чувствуя, как сжимается ее сердце.
- Ты знаешь дату, когда это было? – вмешался Роджер.
- Лето, - медленно произнес Баккли. – Где-то в районе дня летнего солнцестояния, но не могу сказать точную дату. Что?
- День летнего солнцестояния, - сказала Брианна и легонько икнула. – Это … думаем, это было открыто, что бы это ни было.
Звук автомобиля на подъездной дорожке донесся до них, и все трое испуганно подняли головы.
- Энни и дети. Что нам с ним делать? – спросила она Роджера.
Он мгновение глядел на Баккли, сузив глаза, затем решил.
- Нам нужно подумать, что сказать про тебя, - сказал Роджер, поднимаясь. – На время … Идем со мной.
Мужчина тут же встал и последовал за Роджером в буфетную. Она услышала, как голос Баккли зазвучал громче от удивления, короткое объяснение Роджера, а затем скрип, когда они сдвинули скамейку с крышки над норой священника.
Двигаясь, словно в трансе, Брианна поспешно поднялась, чтобы вымыть три стакана, убрать виски и воду. Услышав стук молотка о входную дверь, она слегка подпрыгнула. Все-таки, не дети. Кто это мог быть?
Она схватила генеалогическое древо со стола и поспешила по коридору, остановившись, чтобы бросить его на стол Роджера, и направилась к двери.
«Сколько ему лет?» - внезапно подумала она, взявшись за ручку. На вид ему около тридцати, может быть, но …
- Привет, - сказал Роб Кэмерон и слегка встревожился, увидев выражение ее лица. = Я пришел в неподходящее время?
Роб принес книгу, которую Роджер давал ему, и приглашение для Джема: захочет ли тот прийти порисовать с Бобби в пятницу, съесть прекрасный ужин из рыбы и переночевать у них?
- Уверена,, он будет рад, - сказала Брианна, - но его нет … О, вот и он. – Энни только что подъехала, с грохотом переключая передачу, из-за чего двигатель заглох на подъездной дорожке. Брианна слегка вздрогнула, радуясь, что Энни не взяла ее машину.
К тому времени, как детей извлекли из машины, вытерли и заставили вежливо пожать руки мистеру Кэмерону, Роджер вышел из задней части дома и сразу же погрузился в разговор о своих усилиях по реставрации часовни, который продлился достаточно долго, чтобы настало время ужина, и было бы невежливо не попросить его остаться ...
И вот Брианна обнаружила, что в каком-то оцепенении готовит яичницу, разогревает бобы и жарит картофель, думая об их незваном госте под полом, который, должно быть, чувствует запах готовки и умирает от голода, и что, черт возьми, им делать с ним?
Все время, пока они ели, вели приятную беседу, укладывали детей спать, пока Роджер и Роб обсуждали пиктские камни и археологические раскопки на Оркнейских островах, ее мысли были сосредоточены на Уильяме Баккли Маккензи.
«Оркнейские острова, - думала она. - Роджер сказал, что накелави – это упырь с Оркнейских островов. Он был на Оркнейских островах? Когда? И какого черта он все это время крутился возле нашей башни? Когда он узнал, что произошло, почему просто не вернулся? Что он здесь делает?»
К тому времени, как Роб ушел – и взял еще одну книгу – с многословной благодарностью за еду и напоминанием о пятничной встрече, она уже была готова вытащить Уильяма Баккли из норы священника за шкирку, самой отвезти его прямо Крейг-на-Дун и запихнуть в камни.
Но когда он, наконец, выбрался наружу, двигаясь медленно, бледный и явно голодный, она обнаружила, что ее волнение утихло. Немного. Она быстро приготовила для него свежие яйца и села рядом с ним, пока Роджер ходил по дому, проверяя двери и окна.
- Хотя, полагаю, теперь нам не нужно беспокоиться об этом, - заметила она саркастически, - так как вы находитесь в доме.
Он устало поднял голову.
- Я сказал уже, что извиняюсь, - сказал он негромко. – Хотите, чтобы я ушел?
- И куда вы пойдете, если я скажу «да»? - недобро спросила она
Он повернулся лицом к окну над кухонной раковиной. При дневном свете в него был виден двор со старыми деревянными воротами и пастбище за ним. Теперь вокруг не было ничего, кроме черноты безлунной ночи в Хайленде. По ночам христиане оставались дома и поливали святой водой косяки дверей, потому что существа, бродившие по болотам и высотам, не были святыми.
Он ничего не сказал, лишь сглотнул, и она увидела, как приподнялись волоски на его руках.
- Вы не обязаны уходить, - сказала она сурово. – Мы найдем, где вам поспать, но завтра …
Он закивал головой, не глядя на нее, и собрался встать. Она остановила его, схватив за запястье, и он удивленно взглянул на нее темными в неярком свете глазами.
- Скажите мне одну вещь, - сказала она. – Вы хотите вернуться назад?
- О, боже, да, - сказал он и отвернулся, но голос его хрипел. – Я хочу к Мораг, хочу к моему сыну.
Она отпустила его руку и встала, ей в голову пришла одна мысль.
- Сколько вам лет? – внезапно спросила она, и он пожал плечами.
- Тридцать восемь, - ответил он. – Почему?
- Просто … любопытно, - сказала она и двинулась к «Аге», убавить ее мощность на ночь. – Идемте, я постелю вам в гостиной. Завтра мы … посмотрим.
Она повела его по коридору мимо кабинета Роджера, и в ее желудке ворочался кусок льда. Свет в кабинете горел, и бумага с фамильным древом все еще лежала на столе. Он смотрел на даты? Она думала, что нет. Даты рождения и смерти были указаны не на всех записях, но у него они были. Уильям Баккли МакКензи умер в возрасте тридцати восьми лет.
Он не вернется назад, подумала она, и на ее сердце образовалась корочка льда.
Лох-Эррохти, тусклый, как олово, лежал под низким небом. Они стояли на пешеходном мосту через реку Альт-Руйге-нан-Саорах, впадающую в озеро, и смотрели вниз, туда, где между гладкими холмами раскинулось водохранилище. Бак – он сказал, что так его называли в Америке, и он к этому привык – смотрел, не отрываясь, и на его лице читались изумление и беспокойство.
- Там, внизу, - тихо сказал он, показывая. - Видите, тот маленький ручеек? Там стоял дом моей тети Росс. Примерно в ста футах ниже ручья.
Сейчас примерно в тридцати футах ниже поверхности озера.
- Я думаю, довольно больно, - сказала Брианна не без сочувствия, - видеть, как все изменилось.
- Это так, - он взглянул на нее такими же, как у Роджера, глазами. - Может быть, сильнее от того, что многое не изменилось. Там, наверху. - Он поднял подбородок в сторону далеких гор. – Все так и осталось. И маленькие птички в траве, и лосось, прыгающий в реке. Я мог бы перейти на тот берег, - он кивнул в сторону конца пешеходного моста, - и почувствовать, как будто гулял там вчера. Я гулял там вчера! Но люди … все исчезли.
- Все, - повторил он тихо. – Мораг. Мои дети. Все они мертвы. Если я не вернусь назад.
Она не собиралась расспрашивать его; лучше подождать до вечера, когда дети улягутся спать, и поговорить наедине. Но возможность появилась сама. Роджер повез Бака по окрестностям Лаллиброха, вниз к Грейт-Глен, вдоль Лох-Несса и, в конце концов, высадил на дамбе Лох-Эрохти, где она сегодня работала, чтобы она отвезла его домой.
Прошедшей ночью они много спорили шепотом. Не о том, что сказать о нем. Он родственник папы, приехал с коротким визитом. Это было правдой, в конце концов. Но о том, вести ли его в туннель. Роджер был за это, она была против, вспоминая шок, когда что-то … временная линия? … прорезало ее, как острая проволока. Она все еще не решила.
Но сейчас он сам завел разговор на эту тему.
- Когда вы пришли в себя, после того как вы … прошли и поняли, что произошло, - спросила она с любопытством, - почему вы не вернулись назад к камням?
Он пожал плечами.
- Я вернулся. Хотя не могу сказать, что понял, что случилось. Я не подходил к ним несколько дней. Но я понимал, что произошло что-то ужасное, и камни имеют к этому отношение. Так что я боялся их, как вы понимаете. – Он дернул бровью, поглядев на нее, и она нехотя согласилась.
Она могла понять. По собственному желанию она бы и на милю не подошла к стоячим камням, если только не нужно было спасти члена своей семьи. И даже тогда она дважды подумает. Она оставила мысль и вернулась к разговору.
- Но вы вернулись назад, вы сказали. Что случилось?
Он беспомощно посмотрел на нее, разведя руками.
- Не знаю, как сказать вам. Ничего подобного не случалось со мной раньше.
- Попытайтесь, - сказала, ужесточая голос, и он вздохнул.
- Да. Ну, я вошел в круг, и в этот раз услышал их … камни. Жужжали, как улей, и этот звук заставил волосы на моем загривке встать.
Ему захотелось сбежать оттуда, но мысль о Мораг и Джемми удержала его. Он встал в центре круга, где звук окружил его со всех сторон.
- Я думал, что я сойду с ума от этого звука, - чистосердечно признался он. – Затыкать уши было бесполезно, он был внутри меня, он исходил от моих костей. С вами было так? – спросил он внезапно, с любопытством глядя на нее.
- Да, - коротко ответила она. – Или похоже. Продолжайте. Что вы сделали потом?
Он увидел большой расщепленный камень, через который он прошел в первый раз, и, задержав дыхание, бросился в расселину.
- Вы можете содрать с меня кожу, если я вру, - сказал он, - но я даже ради спасения своей жизни не смогу сказать вам, что случилось потом. Но я обнаружил, что лежу на траве меж камней и горю.
Она удивленно взглянула на него.
- Буквально? Я имею в виду, горела ваша одежда, или просто …
- Я знаю, что означает «буквально», - сказал он с раздражением в голосе. – Может, я не такой, как вы, но я образован.
- Простите, - она с извинением кивнула и сделала жест продолжать.
- В любом случае, да, я горел буквально. Моя рубашка горела. Вот … - он расстегнул куртку и пуговицы синей батистовой рубашки Роджера, чтобы показать ей длинный красноватый след заживающего ожога на груди. Он собирался сразу же застегнуть рубашку, но она жестом остановила его и наклонилась, чтобы присмотреться. Казалось, шрам исходил из его сердца. Важно ли это, задалась она вопросом.
- Спасибо, - сказала она, выпрямляясь. - О чем… о чем вы думали, когда проходили через это?
Он уставился на нее.
- Я думал, что хочу вернуться, что еще?
- Да, конечно. Но вы думали о ком-то конкретном? Я имею в виду Мораг или вашего Джема?
Необычное выражение – стыд? смущение? – промелькнуло на его лице, и он отвернулся.
- Да, - коротко сказал он, и она знала, что он солгал, но не могла понять, почему. Он кашлянул и поспешно продолжил.
- Ну, так вот. Я катался по траве, чтобы потушить огонь, а потом меня стошнило. Я лежал так довольно долго, не имея сил подняться. Я не знаю, как долго, но очень долго. Знаете, как бывает в день летнего солнцестояния? Тот молочный свет, когда солнца не видно, а оно еще не зашло?
- Летний сумрак, - пробормотала она. – Да, я знаю. И вы попытались снова?
На этот раз лицо его выражало стыд. Солнце было низко, и облака пылали оранжевым цветом, который омывал озеро, холмы и мост мрачноватым светом, но все еще можно было видеть, как темный румянец окрасил его высокие скулы.
- Нет, - пробормотал он. – Я боялся.
Несмотря на ее недоверие к нему и все еще имеющий место гнев от того, что он сделал с Роджером, она почувствовала непроизвольное сочувствие при этом его признании. В конце концов, и она, и Роджер более или менее знали во что ввязываются. Он же вообще не ожидал того, что произошло, и до сих пор почти ничего не знал.
- Я бы тоже побоялась, - сказала она. – Вы …
Оклик сзади прервал ее, и она повернулась, увидев Роба Кэмерона, быстро бегущего по берегу реки. Он помахал рукой и поднялся на мостик, немного запыхавшись от бега.
- Привет, босс, - сказал он, улыбаясь ей. - Увидел вас, когда уходил. Если у вас есть время, я подумал, не захотите ли вы выпить по дороге домой? И ваш друг, конечно, тоже, - добавил он, дружелюбно кивнув в сторону Уильяма Баккли.
У нее не оставалось другого выбора, кроме как представить их друг другу, назвав Бака родственником Роджера, который остановился у них, ненадолго приехав в город. Она вежливо отклонила предложение выпить, сказав, что ей пора домой к ужину.
- В другой раз, - легко согласился Роб. – Рад встрече, друг. – И он снова умчался, легконогий, как газель, и когда она обернулась, то увидела, что Уильям Баккли смотрит ему вслед, сузив глаза.
- Что? – спросила она.
- Этот мужчина положил на вас глаз, - резко сказал он, поворачиваясь к ней. – Ваш муж знает?
- Не говорите глупости, - сказала она также резко. Ее сердце забилось чаще при его словах, и это ей не понравилось. – Я с ним работаю. Он в одной ложе с Роджером, и они нашли общий язык на почве старинных песен. Это все.
Он произвел один из шотландских звуков, которые могут передать любой нескромный смысл, и покачал головой.
- Я, может быть, и не вы, - повторил он, неприятно улыбаясь, - но я также не дурак.
Примечания
1
На бирже покупатели называются быками, а продавцы медведями.
2
Аппарат для передачи телеграфным либо телексным способом текущих котировок акций.
3
Название улицы Уолл-стрит происходит от городской стены, которая в XVII веке являлась северной границей голландского города Новый Амстердам (одно из первых названий Нью-Йорка). В 1685 году жители проложили вдоль стены дорогу, которую и назвали Уолл-стрит, что буквально означает «улица стены». В 1699 году стена была разрушена британцами.
4
Спасибо богу (лат.)
5
Хозяйка (гэльск.)
6
Oban — односолодовый скотч, изготавливаемый в одноименной провинции в Шотландии, на берегу залива Ардантрив. Гурманам этот виски полюбился за его ненавязчивый дымный букет. Он мягкий, как и многие экземпляры континентальных сингл молтов, но вместе с тем имеет «те самые» торфяные ноты в букете, как и положено настоящим скотчам.