Роджер не мог сказать, что побудило его, разве что чувство покоя, висящее над этим местом, но он начал восстанавливать старую часовню. Руками, камень на камень.
Он попытался объяснить Бри, когда она спросила.
- Из-за них … - наконец, беспомощно сказал он. – Как бы … Я чувствую, словно мне нужна связь с ними, там в прошлом.
Она взяла его руку, распрямила ладонь и стала мягко водить кончиком пальца по его пальцам, прикасаясь к царапинам и коркам на ранках, к почерневшему ногтю, на который упал камень.
- С ними, - повторила она осторожно. – Ты имеешь в виду моих родителей?
- Да, и не только, - не только с Джейми и Клэр, но и со всей семьей, жившей здесь. С его собственным чувством мужчины – защитника и добытчика. Это его вросшая в кости потребность защищать заставила его отринуть христианские принципы накануне рукоположения и отправиться на поиски Стивена Боннета.
- Полагаю … надеюсь, что смогу постигнуть суть … вещей, - сказал он с кривой улыбкой. – Как примирить то, что я узнал тогда, с тем, что я есть сейчас.
- Разве не по-христиански желать спасти свою жену от насилия и продажи в рабство? – спросила она с ощутимой резкостью в голосе. – Потому что если это не так, то я забираю детей и перехожу в иудаизм или синтоизм, или еще куда-нибудь.
Его улыбка стала более искренней.
- Я обрел там кое-то.
- И потерял кое-что тоже, - прошептала она. Не отрывая от него глаз, она протянула руку и коснулась кончиками прохладных пальцев его горла. Шрам от веревки несколько поблек, но все еще был виден; он не делал никаких усилий, чтобы скрыть его. Иногда, когда он разговаривал с людьми, он мог видеть, как их глаза устремлялись на рубец, и, учитывая его рост, мужчины нередко разговаривали со шрамом, а не с ним самим.
Найти ощущение себя как мужчины, найти то, что считал своим призванием. И это, как он предполагал, он искал под грудами упавших камней, под взглядом слепого святого.
Открыл ли бог дверь, показав ему, что теперь он должен стать учителем? Учить детей гэльскому языку? У него было достаточно места, времени и тишины, чтобы задавать себе вопросы. Ответов было мало. Он занимался этим большую часть дня, вспотел, измотался и хотел выпить пива.
Сейчас он уловил краешком глаза тень в дверном проеме и обернулся: Джем или, может быть, Брианна пришли за ним звать домой к чаю. Но это не был никто из них.
Какое-то мгновение он смотрел на пришедшего, копаясь в памяти. Рваные джинсы и толстовка, грязно-светлые волосы острижены и взлохмачены. Конечно, он знал этого человека; ширококостное красивое лицо было знакомо даже под густым слоем светло-коричневой щетины.
- Чем могу вам помочь? - спросил Роджер, схватив лопату. Мужчина не представлял угрозы, но был неряшливо одет и грязен – возможно, бродяга – и было в нем что-то неопределенное, что заставляло Роджера чувствовать напряжение.
- Это церковь, да? - спросил мужчина и ухмыльнулся, хотя в его глазах не было и намека на теплоту. - Предположим, тогда я пришёл просить убежища. - Он внезапно вышел на свет, и Роджер увидел его глаза. Холодный и глубокий, яркий зеленый цвет.
- Убежище, - повторил Уильям Баккли МакКензи. - И потом, дорогой священник, я хочу, чтобы вы сказали мне, кто вы, кто я … и кто, во имя всемогущего бога, мы оба?