|
|
||
Я всегда полагала, что капитуляция - вещь довольно простая. Сдайте свой меч, пожмите друг другу руки и готово - вас или выпустят на свободу под честное слово не участвовать в военных действиях или посадят в тюрьму. В этом простодушном предположении меня разуверил доктор Роулингс, который через два дня действительно пересек линию, чтобы поговорить со мной о своем брате. Я рассказала ему все, что могла, подчеркнув важность для меня врачебного журнала его брата, благодаря которому, как мне казалось, я хорошо узнала Дэниела Роулингса. Со вторым Роулингсом - его звали Дэвид - было легко разговаривать, и он задержался на некоторое время, перейдя на другие темы.
- Боже, нет, - сказал он, когда я упомянула о моем удивлении насчет того, что процесс капитуляции длится так долго. - Условия капитуляции должны быть сначала оговорены, а это щекотливое дело.
- Условия капитуляции? - переспросила я. - А разве у генерала Бергойна есть выбор?
Он, кажется, нашел это забавным.
- О, есть, - уверил он меня. - Мне довелось увидеть предложения, которые майор Кингстон представил сегодня утром генералу Гейтсу. Они начинаются с довольно твердого заявления о том, что, сразившись с Гейтсом дважды, генерал Бергойн вполне готов сделать это в третий раз. Конечно, это не так, - заметил доктор, - но таким образом он спасает свое лицо, затем генерал отмечает численное превосходство повстанцев и заявляет, что чувствует себя оправданным, объявив капитуляцию, чтобы спасти жизни храбрых мужчин на почетных условиях. Кстати, битва официально еще не окончена, - добавил он с легким извиняющимся видом. - Генерал Бергойн предлагает прекратить военные действия, пока идут переговоры.
- Действительно? - насмешливо сказала я. - Интересно, генерал Гейтс расположен принять это за чистую монету?
- Нет, - сухо произнес шотландский голос, и в проем палатки нырнул Джейми, за которым следовал его кузен Хэмиш. - Он прочитал предложения Бергойна и достал свои собственные. Он требует безоговорочной капитуляции, а также, чтобы и британские, и немецкие войска оставили оружие в лагере и вышли в качестве пленных. Перемирие продлится до заката, и тогда Бергойн должен дать ответ. Я думал, у майора Кингстона тут же случится удар.
- Как ты думаешь, он блефует? - спросила я. Джейми издал негромкий шотландский звук и скосил глаза на доктора Роулингса, показывая, что, по его мнению, обсуждать это перед врагом нельзя. И, учитывая очевидный доступ доктора Роулингса к британскому высшему командованию, возможно, он был прав.
Дэвид Роулингс тактично сменил тему, открыв крышку сундучка, который он принес с собой.
- Это такой же сундучок, как у вас, миссис Фрейзер?
- Да, - я заметила это сразу, но не решилась пялиться на него открыто. Он был несколько более потрепанным и имел медную пластинку с именем доктора, но в остальном совсем не отличался от моего.
- У меня нет сомнений относительно судьбы моего брата, - сказал он, тихо вздохнув, - но это подтверждает все еще раз. Такие сундучки подарил нам отец, тоже врач, когда мы стали практиковать.
Я удивленно взглянула на него.
- Вы имеете в виду ... вы близнецы?
- Да, были, - он тоже удивился, что я не знаю этого.
- Идентичные?
Он улыбнулся.
- Наша мать всегда могла нас различить, а из других мало кто.
Я в замешательстве уставилась на него. Когда я читала медицинский журнал Дэниэля Роулингса, в моей голове сформировался его образ, и внезапно встретить его лицу к лицу стало для меня чем-то вроде шока.
Джейми глядел на меня с удивлением, приподняв брови. Я кашлянула и покраснела, он с шотландским звуком покачал головой, взял со стола карты, за которыми пришел и вышел вместе с Хэмишем.
- Я подумал ... может быть вам нужно что-то особенное по медицинской линии? - спросил Дэвид Роулингс, покраснев в свою очередь. - У меня совсем мало медикаментов, но есть дубликаты некоторых инструментов ... и очень хороший набор скальпелей. Я буду весьма польщен, если вы ...
- О, - это было щедрое предложение, и мое замешательство тотчас превратилось в заинтересованность. - У вас не найдется свободной пары пинцетов? Маленьких щипчиков, я имею в виду?
- О, да, конечно, - он вытянул нижний ящик и стал искать пинцеты, откладывая инструменты в сторону. Мой взгляд привлекло какой-то незнакомый инструмент, и я указала на него пальцем.
- Что это такое?
- Он называется ярмо для пениса {Инструмент против мастурбации, разработанный в 18 веке. Он состоял из стального зажима с зазубренными зубцами, который можно было прикрепить к пенису, чтобы предотвратить его нежелательную эрекцию.}, - ответил доктор Роулингс, покраснев еще сильнее.
- Выглядит, как капкан на медведя. Для чего он? Это же не может быть приспособление для обрезания? - я взяла предмет, от чего доктор Роулингс ахнул, и я с любопытством посмотрела на него.
- Это ... э-э ... пожалуйста, леди ... - он почти вырвал инструмент из моих рук и сунул в сундучок.
- Он предотвращает ... э-э ... ночное набухание, - его лицо практически побагровело, и он не смотрел мне в глаза.
- Да, полагаю, что предотвращает, - предмет состоял из двух концентрических колец. Внешнее кольцо было разомкнутым, и на его перекрывающихся концах был механизм, позволяющий затягивать его. Внутреннее имело зубцы, и весьма походило на медвежий капкан, как я уже заметила. Совершенно очевидно, что предполагалось надевать его на невозбужденный пенис, который будет оставаться в таком состоянии.
Я кашлянула.
- Хм-м ... в чем же польза этого устройства?
Его замешательство сменилось легким шоком.
- Ну как же ... набухание этого органа ослабляет мужскую сущность, истощает жизненные силы и подвергает человека всевозможным болезням, а также серьезно ослабляет его умственные и духовные способности.
- Хорошо, что никто не подумал сказать об этом моему мужу, - сказала я.
Роулингс бросил на меня совершенно шокированный взгляд, но прежде чем дискуссия приняла еще более неподобающий характер, нас прервал шум снаружи, и он воспользовался возможностью, чтобы закрыть свой сундучок и, поспешно сунув его под мышку, присоединился ко мне у входа в палатку.
Небольшая процессия пересекала лагерь в ста футах от нас. Британский офицер в мундире с завязанными глазами и таким красным лицом, что я подумала, что оно вот-вот лопнет. Его вели два солдата Континентальной армии, а почти по пятам за ними следовал дудочник, наигрывая "Янки Дудль". Принимая во внимание слова Джейми об апоплексии, я не сомневалась, что это был несчастный майор Кингстон.
- Боже, - пробормотал доктор Роулингс, покачав головой при виде этого шествия. - Боюсь, процесс займет некоторое время.
Так и было. Неделю спустя мы все еще оставались в том же положении, и раз или два в день стороны торжественно обменивались письмами. В американском лагере царила атмосфера расслабленности. Думаю, что ситуация у противников была немного более напряженной. Однако доктор Роулингс не приходил, поэтому слухи были единственным способом оценить прогресс - или его отсутствие - в переговорах о капитуляции. Очевидно, генерал Гейтс блефовал, а Бергойн оказался достаточно проницательным, чтобы это понять.
Я была рада находиться в одном месте достаточно долго, чтобы постирать одежду, не опасаясь, что меня застрелят, снимут скальп или будут досаждать иным образом. Кроме того, в этих двух сражениях было немало раненых, которым все еще требовался уход.
Временами я мельком замечала человека, слоняющегося у края нашего лагеря. Я видела его несколько раз, но он никогда не подходил достаточно близко, чтобы поговорить со мной, и я предположила, что он, вероятно, страдает каким-то неудобным недугом, таким как триппер или геморрой. Часто таким людям требовалось немало времени, чтобы набраться смелости или впасть в отчаяние, чтобы попросить о помощи, и они всегда хотели поговорить со мной наедине.
После третьего или четвертого раза я пыталась поймать его взгляд, чтобы побудить его подойти и заговорить со мной, но каждый раз он опускал голову и исчезал среди скопления людей.
Он появился совершенно внезапно, ближе к закату следующего дня, когда я готовила что-то вроде похлебки, используя кость, непонятно чью, но достаточно свежую с остатками мяса на ней, которую принес мне пациент, два засохшего батата, горсть зерна, горсть бобов и немного черствого хлеба.
- Вы миссис Фрейзер? - спросил он с нижнешотландским акцентом. Эдинбург, подумала я и почувствовала легкую боль при воспоминании о похожем говоре Тома Кристи. Он всегда называл меня "миссис Фрейзер", произнося это четко и в формальной манере.
Однако мысль о Томе Кристи тут же исчезла.
- Вас называют белой ведьмой, не так ли? - спросил мужчина и улыбнулся, довольно неприятно.
- Некоторые - да. И что из того? - сказала я, крепко ухватив деревянную ложку, и оглядела его с головы до ног. Он был высоким и худым, узколицым и смуглым, одетым в форму континентального солдата. Почему он не пошел к своему полковому хирургу, а предпочел ведьму? Вряд ли ему нужно любовное зелье; не тот тип.
Он хохотнул и поклонился.
- Я лишь хотел убедиться, что попал куда надо, мадам, - сказал он. - Я не хотел вас оскорбить.
- Никаких проблем.
Он не делал ничего угрожающего, только слишком близко стоял, но мне он не нравился. И сердце мое билось быстрее, чем обычно.
- Очевидно, вы знаете мое имя, - сказала я, стараясь говорить спокойно. - А ваше имя?
Он снова улыбнулся, пристально глядя на меня с видом, лишь на дюйм - очень маленький дюйм - отличающийся от оскорбительного.
- Мое имя не имеет значения. Ваш муж - Джеймс Фрейзер?
У меня внезапно возникло сильное желание ударить его ложкой, но это могло только рассердить его, но не избавило бы меня от его присутствия. Я не хотела подтверждать сведения о Джейми, не задумываясь, почему нет. Я просто сказала: "Извините", сняла котелок с огня, поставила его на землю и пошла прочь.
Он этого не ожидал и не сразу последовал за мной. Я быстро проскользнула за небольшую палатку, принадлежавшую ополчению Нью-Гемпшира, и оказался в группе людей, собравшихся у другого костра. Один или два человека удивились моему внезапному появлению, но все они знали меня и, сердечно поприветствовав, освободили место у огня.
Я оглянулась из этого убежища и в лучах заходящего солнца увидела силуэт мужчины, стоящего у моего покинутого костра; вечерний ветер развевал его волосы. Без сомнения, это мое воображение заставило меня подумать, что он выглядит зловеще.
- Кто это, тетушка? Один из отвергнутых поклонников? - спросил Молодой Иэн мне в ухо с усмешкой в голосе.
- Определенно отвергнутый, - ответила я, не спуская взгляда с мужчины. Я думала, он последует за мной, но он оставался на месте, только повернул голову в мою сторону. Его лицо было лишь темным овалом, но я знала, он смотрел на меня. - Где твой дядя, ты знаешь?
- Да. Он и кузен Хэмиш обчищают полковника Мартина в мушке {Карточная игра.}, вон там, - он указал подбородком в сторону лагеря вермонтского ополчения, где возвышалась палатка полковника Моргана с большим разрезом наверху, залатанным куском желтого ситца.
- Хэмиш хорош в картах? - спросила я с любопытством.
- Нет, но дядя Джейми хорошо играет и сразу же понимает, когда Хэмиш собирается сделать неверный ход.
- Поверю тебе на слово. Ты знаешь того мужчину? Который стоит у нашего костра?
Иэн прищурился на садящееся солнце, затем внезапно нахмурился.
- Нет, но он только что плюнул в ваш суп.
- Что?! - я развернулась и увидела, что анонимный джентльмен уходит прочь. - Этот проклятый грязный ублюдок!
Иэн кашлянул и толкнул меня локтем, показывая на одну из жен ополченцев, которая уставились на меня с большим неодобрением. Я проглотила следующие ругательства и послала ей извиняющуюся улыбку. В конце концов, нам, вероятно, придется просить ее гостеприимства, если мы хотим сегодня поужинать.
Когда я снова поглядела на наш костер, мужчина уже исчез.
- Должен сказать, тетушка, - произнес Иэн, задумчиво хмурясь на собирающиеся под деревьями тени. - Он вернется.
Джейми и Хэмиш на ужин не пришли; полагаю, игра в мушку у них шла хорошо. У меня тоже все было хорошо; миссис Кеббитс, жена ополченца, накормила меня и Иэна свежими кукурузными лепешками и тушеной крольчатиной с луком. И самое лучшее, зловещий визитер не вернулся.
Иэн ушел по своим делам, Ролло последовал за ним, поэтому я затушила костер и собралась отправиться к больничным палаткам для вечернего обхода. Большинство тяжелораненых умерли в течение первых двух-трех дней после битвы; те, у кого были жены, друзья или родственники, были отправлены к ним. Осталось около трех дюжин одиноких мужчин с затяжными, но не опасными для жизни травмами или болезнями.
Я надела вторую пару чулок и завернулась в толстый шерстяной плащ, поблагодарив бога за холодную погоду. В конце сентября похолодало, лес загорелся красным и золотым пламенем, насекомые исчезли. Лагерная жизнь без мух сама по себе стала чудесным облегчением, а для меня мухи были одной из десяти казней египетских. Вши, увы, еще оставались с нами, но без мух, блох и комаров угроза эпидемических заболеваний значительно снизилась.
Тем не менее, каждый раз, когда я приближалась к больничной палатке, я ловила себя на том, что принюхиваюсь к воздуху, опасаясь характерного запаха фекалий, который мог предвещать внезапную вспышку холеры, тифа или меньшее зло, например, вспышку сальмонеллы. Сегодня вечером я не учуяла ничего, кроме обычного запаха выгребной ямы, перекрытого запахом немытых тел, грязного белья со стойким оттенком старой крови. Успокаивающе знакомая смесь.
Три санитара играли в карты под холстяным навесом рядом с самой большой палаткой. Их игру освещала лучина, пламя которой колебалось и мерцало на вечернем ветру. От этого их тени на холсте шевелились, и, проходя мимо, я уловила звуки смеха. Значит, рядом не было никого из полковых хирургов.
Большинство из них были просто благодарны за любую помощь и предоставляли мне возможность делать все, что угодно. Однако всегда находились один или два человека, которые считали себя более компетентными и настаивали на этом. Обычно это доставляло небольшие неприятности, но было очень опасно в случае чрезвычайной ситуации.
Сегодня вечером никаких чрезвычайных ситуаций не было, слава богу. Возле палатки в чаше стояло несколько подсвечников и огарков разной длины; Я зажгла свечу от костра и, нырнув внутрь, прошлась по двум большим палаткам, проверяя самочувствие больных, беседуя с бодрствующими мужчинами и оценивая их состояние.
Ничего особенно плохого, меня тревожил лишь капрал Джебедия Шордич, который получил три штыковых ранения во время штурма большого редута. Каким-то чудом ни один из жизненно важных органов не был задет, и хотя капрал чувствовал себя довольно некомфортно - один удар пришелся на его левую ягодицу, пронзив ее снизу-вверх - у него не было никаких серьезных признаков лихорадки. Однако в ране на ягодице были признаки инфекции.
- Я собираюсь промыть рану, - сказала я ему, глядя на наполовину полную бутылку с настойкой горечавки. Это была последняя настойка, но, если повезет, в ней не будет большой необходимости, пока я не смогу сделать еще. - Промыть, чтобы избавить ее от гноя. Как это произошло? - Процедура не будет приятной; лучше, чтобы он мог немного отвлечься, рассказав подробности ранения.
- Я не бежал с поля боя, мэм, вы не думайте, - заверил он меня, крепко ухватившись за край тюфяка, пока я, отвернув одеяло, счищала с его ягодицы засохшие кусочки от компресса из смолы и скипидара. - Один из этих подлых гессенских сукиных сынов притворился мертвым, и когда я перешагнул через него, он ожил и поднялся, как мокасиновая змея, со штыком в руке.
- И пронзил твою руку, Джеб, - подколол его друг, лежащий рядом.
- Нет, это был другой случай, - отмел шутку Шордич, поглядев на забинтованную руку. Один из гессенцев пронзил штыком ему руку, пригвоздив ее к земле, рассказал он мне. Левой рукой он смог подобрать выроненный нож и со всей силы воткнул его в икру противника, а когда тот упал, перерезал ему горло. А в это время другой гессенец взмахом меча срезал верхнюю часть его левого уха.
- Кто-то подстрелил этого ублюдка, слава богу, пока он не исправил свой промах. Кстати о руке, мэм, с рукой полковника все в порядке? - его лоб блестел от пота, а волоски на руках поднялись, но он говорил вежливо.
- Думаю, что да, - сказала я, медленно нажимая поршень шприца для промывки. - Он с полудня играет в карты с полковником Мартином. Если бы он не смог ловко управлять рукой, он бы уже вернулся.
Шордич и его друг посмеялись над моей жалкой попыткой пошутить, но затем он глубоко вздохнул, когда я убрала руки от новой повязки, и с болезненным стоном перевернулся на здоровый бок.
- Спасибо, мэм, - поблагодарил он. - Если вы увидите друга Хантера или доктора Толливера, не попросите ли их заглянуть на минутку?
Я приподняла бровь, но кивнула и налила ему чашку эля; Теперь, когда подошли обозы снабжения с юга, провизии было много, и кроме того эль не принесет ему никакого вреда.
Я налила эля и для его друга, мужчины из Пенсильвании по имени Неф Брюстер, который страдал от дизентерии, хотя в его чашку добавила небольшую горстку сбора от расстройства желудка доктора Роулингса.
- Джеб не хочет проявить неуважение к вам, мэм, - прошептал Неф, склонившись близко ко мне, когда выпил напиток. - Просто, он не может опорожниться без посторонней помощи, и это не то, о чем можно попросить даму. Если мистер Дензелл или док скоро не придут, я ему помогу.
- Может мне позвать одного из санитаров? - удивилась я. - Они тут снаружи.
- Ох, нет, мэм. Как только солнце садиться, они считают, что их работа закончена. Они не придут, если только не возникнет драка или пожар.
- Хм-м, - протянула я. По-видимому, отношение санитаров к своей работе не меняется, какое бы время не было.
- Я найду кого-нибудь из хирургов, - успокоила я его. Мистер Брюстер был худой и желтый, и его руки так тряслись, что мне пришлось придержать его чашку, пока он пил. Я сомневалась, что у него достанет сил справить свою собственную нужду, не говоря уже о том, чтобы помочь капралу Шордичу. Однако мистер Брюстер был полон решимости.
- Я теперь большой знаток в деле опорожнения кишечника, - сказал он мне с ухмылкой. Он вытер лицо трясущейся рукой. - А-а ... у вас случайно нет кулинарного жира, мэм? Мой зад болит, как ободранный кролик. Я могу намазать сам ... если вы не захотите помочь, конечно.
- Я скажу доктору Хантеру, - ответила я сухо. - Уверена, он будет рад помочь.
Я быстро закончила своей обход - большинство мужчин уже спали - и отправилась на поиски Денни Хантера, которого нашла рядом с его палаткой. Он, обернув шарф вокруг шеи, задумчиво слушал балладу, доносящуюся от ближайшего огня.
- Кто? - он вышел из транса при моем появлении, хотя понадобилось некоторое время, чтобы он вернулся на землю полностью. - О, друг Джебедия, конечно. Да, я пойду тотчас же.
- У вас есть гусиный или медвежий жир?
Денни поправил очки на носу и лукаво поглядел на меня.
- Но у друга Джебедии нет запора, не так ли? Я так понимаю трудность здесь лишь техническая, а не физиологическая.
Я рассмеялась и объяснила про Брюстера.
- Ох, ну, у меня есть мазь, - сказал он с сомнением, - но она с ментолом от гриппа и простуды, ты же знаешь. Боюсь, она мало поможет заднице друга Брюстера.
- Боюсь, что нет, - согласилась я. - Идите и помогите мистеру Шордичу, а я тем временем поищу обычный жир и принесу вам, хорошо?
Любой жир был основным продуктом для приготовления пищи, и потребовалось поспрашивать всего у двух костров, чтобы раздобыть чашку. Как сообщила мне его владелица, это был жир опоссума. "Жирнее, чем жир, - заверила меня дама. - И очень вкусно". Последняя характеристика вряд ли заинтересует мистера Брюстера - по крайней мере, я на это надеялась - но я горячо поблагодарила ее и направилась сквозь темноту обратно к больничной палатке.
По крайней мере, я намеревалась двигаться в том направлении. Однако луна еще не взошла, и через несколько минут я очутилась в незнакомом месте, на густом лесистом склоне холма.
Бормоча про себя, я повернула налево - конечно, надо идти туда ... Нет, не туда. Я остановилась, тихо ругаясь. Я не могла заблудиться; я находилась посредине палаточного лагеря, в котором располагалась едва ли не половина Континентальной армии, не говоря уже о десятках рот ополчения. Однако именно находясь в упомянутом палаточном лагере, я умудрилась ... Я увидела мерцание нескольких костров сквозь деревья, но их конфигурация показалась мне незнакомой. Дезориентированная, я повернулась в другую сторону, напрягая зрение в поисках залатанного верха большой палатки полковника Мартина, самой большой достопримечательности, которая могла быть видна в темноте.
Что-то пробежало по моей ноге, и я рефлекторно дернулась, выплеснув на руку жидкий жир опоссума. Я стиснула зубы и осторожно вытерла ее о фартук. Жир опоссума чрезвычайно жирный, и его главный недостаток как смазки заключается в том, что он пахнет мертвым опоссумом.
Мое сердце судорожно подпрыгнуло, когда из рощи справа от меня вылетела сова и, словно кусок ночи, бесшумно пролетела в нескольких футах от моего лица. Затем неожиданно треснула ветка, и я услышала движения нескольких мужчин, которые перешептывались, пробираясь через подлесок неподалеку.
Я стояла совершенно неподвижно, стиснув зубы, и ощущая волну внезапного иррационального ужаса.
"Все в порядке! - яростно сказала я себе. - Это всего лишь солдаты, спрямившие путь. Никакой угрозы, никакой угрозы!"
"Скажи это этим бандитам" - ответила мне моя нервная система, когда раздалось приглушенное проклятие, шелест сухих листьев и треск ломающихся ветвей, и внезапный удар твердого предмета о чью-то голову. Вскрик, шум падающего тела и торопливый шорох, когда воры обшаривали карманы своей жертвы.
Я не могла шевельнуться. Мне отчаянно хотелось убежать, но я словно приросла к земле, мои ноги просто не реагировали на мои приказы. Словно в кошмарном сне, когда не тебя надвигается нечто ужасное, а ты не можешь двинуться.
Мой рот был открыт, и я прилагала все силы, чтобы не закричать, но в то же время боялась, что не смогу закричать. Мое собственное дыхание было громким, эхом отдавалось в голове, и внезапно я почувствовала, как горло пересохло от проглоченной крови, дыхание стало затрудненным, ноздри заложило. И тяжесть на мне, тяжелая, аморфная, прижимала меня к земле, усеянной камнями и упавшими сосновыми шишками. В ухе чувствовалось горячее дыхание.
"Мне жаль, Марта, но ты должна принять меня. Да, вот так ... О, Христос, да, так ..." {Отсылка к сцене изнасилования похищенной героини в книге "Дыхание снега и пепла".}
Я не помню, как упала на землю. Я свернулась в клубок, прижав лицо к коленям, трясясь от ярости и ужаса. Шорох листьев рядом, мимо прошли несколько мужчин, смеясь и перешучиваясь.
И какая-то частица моего здравого разума холодно и отстраненно заметила: "О, флешбек, значит. Как интересно."
"Я покажу тебе - интересно", - прошептала я или подумала. Не думаю, что могла произнести и звука. Я была полностью одета и чувствовала холод только на своем лице, но это не имело значения. Я была обнаженной, ощущала холодный воздух на своих грудях и бедрах ... между бедрами ...
Я сжала их так тесно, как могла, и закусила губу. Теперь действительно я ощутила вкус крови. Но дальше ничего не произошло. Это была моя память, этого не произошло снова.
Очень медленно я пришла в себя. Моя губа саднила; я ощущала на ней ранку с кусочком отставшей плоти и чувствовала вкус серебра и меди, словно мой рот был наполнен монетами.
Я дышала так, словно пробежала милю, но я могла дышать, мой нос был чист, мое горло свободно, не покрыто синяками и не ободрано. Я промокла от пота, а мускулы болели от напряжения.
Слева от себя в кустах я услышала стон. Они не убили его, подумала я смутно. Полагаю, я должна пойти и помочь ему. Я не хотела, не желала касаться мужчины, находиться рядом с ним. Хотя это не имело значения, я не могла двигаться.
Я уже не была застывшей от ужаса, я знала, где нахожусь, что я в относительной безопасности, но не могла двигаться. Я оставалась скрюченной, потеющей и дрожащей и слушала.
Мужчина простонал несколько раз, затем перекатился, ветки затрещали.
- О, дерьмо, - пробормотал он. Полежал тихо некоторое время, лишь тяжело дыша, затем внезапно сел, воскликнув. - О, дерьмо! - или от боли, или вспомнив ограбление, не знаю. Последовали неразборчивые ругательства, вздох, молчание ... затем крик чистейшего ужаса, который пронзил мой хребет, как удар электричества.
Сумасшедшие звуки, когда мужчина вскочил на ноги. Треск и шум бегства. Страх заразителен, я тоже хотела бежать, вскочила на ноги с сердцем, колотящемся в горле, но не знала куда. Что, черт побери, там?
Слабый шорох листьев заставил меня дернуть голову в ту сторону, и я была лишь на маленький волосок от того, чтобы получить сердечный удар, когда мокрый нос Ролло ткнулся в мою руку.
- Иисус Рузвельт Христос! - воскликнула я, почувствовав облегчения от собственного голоса. Шелестящие шаги направились ко мне.
- О, вот вы где, тетушка, - и Молодой Иэн коснулся моей руки.
- Да, - довольно слабо произнесла я, затем более громко сказала. - Да, я потерялась в темноте.
- А-а, - высокая фигура расслабилась. - Денни Хантер пришел и сказал, что вы ушли за жиром и не пришли. Он забеспокоился. Так что мы с Ролло пошли вас искать. Кто этот парень, которого Ролло напугал до усрачки?
- Не знаю, - упоминание о жире заставило меня поискать чашку. Она валялась на земле пустая и чистая. По звукам я догадалась, что Ролло вылизал то, что в ней оставалось, и теперь облизывал листья, на которые пролился жир. В данных обстоятельствах, я не могла сердиться.
Иэн наклонился и поднял чашку.
- Идемте к огню, тетушка. Я найду еще жира.
Без возражений я последовала за ним вниз по склону, обращая мало внимания на окружающее. Я была слишком занята, восстанавливая свое душевное равновесие, успокаивая свои эмоции, и стараясь не спотыкаться.
Слово "флешбек" я слышала мельком в 60-тые годы в Бостоне. Раньше мы не называли это явление флешбеком, но я слышала о нем. И я это видела. Контузия, говорили в Первую мировую войну. Боевая усталость - во Вторую. Это происходит, когда вы испытали то, что не должны были пережить, и не можете совместить это знание с тем фактом, что пережили.
"Ну, ты пережила, - с вызовом сказала я себе. - Так что можешь просто привыкнуть к этому". На мгновение я задумалась, с кем я разговариваю и - совершенно серьезно - не схожу ли я с ума.
Я, конечно, помнила, что случилось со мной во время моего похищения много лет назад. Я бы предпочла не помнить, но знала достаточно психологию, чтобы не пытаться подавить воспоминания. Когда они появлялись, я внимательно их рассматривала, выполняла упражнения по глубокому дыханию, затем засунув их туда, откуда они пришли, шла искать Джейми. Через некоторое время я обнаружила, что ярко помню только некоторые детали: чашечка мертвого уха, пурпурная в утреннем свете, похожая на экзотический гриб; яркая вспышка света, которую я увидела, когда Харли Бобл сломал мне нос; запах кукурузы в дыхании идиота-подростка, который пытался меня изнасиловать. Мягкий, тяжелый вес человека, который это сделал. Остальное оставалось милосердным пятном.
У меня также были ночные кошмары, хотя Джейми тотчас же пробуждался, едва я начинала производить скулящие звуки, и обнимал меня так крепко, что сон исчезал, и он, полусонный, держал меня, гладя мои волосы, спину, и что-то нашептывал, пока я не успокаивалась и не засыпала мирным сном. На этот раз было по-другому.
Иэн ходил от костра к огню в поисках жира и, наконец, добыл небольшую баночку, в которой было полдюйма гусиного жира, смешанного с окопником. Жир был прогорклый, но Денни Хантер объяснил ему, для чего он нужен, и он решил, что его состояние не имеет какое-либо значение.
Состояние тетушки беспокоило его больше. Он прекрасно знал, почему она иногда дергалась или стонала во сне. Он видел, в каком состоянии они забрали ее у бандитов, и знал, что они с ней сделали. До сих пор при этом воспоминании у него бурлила кровь, и сосуды на висках набухли от ярости.
Она не хотела мести, когда ее спасли. Он подумал, что, возможно, это было ошибкой, хотя и понимал, что она целительница и поклялась не убивать. Но некоторых мужчин следует убивать. Церковь этого не признает, делая исключение только для войны. Могавк это прекрасно понимал. Как и дядя Джейми.
И квакеры ...
Он простонал.
Из огня да в полымя. Как только он раздобыл жир, то направился не к больничным палаткам, где его, несомненно, ждал Денни, а к палатке Хантеров. Он мог притвориться, что намеревался идти к больничной палатке, благо они находилось рядом, но не видел смысла лгать самому себе.
Не в первый раз он почувствовал, как ему не хватает Брианны. Он мог рассказать ей все, и она тоже, даже больше, подумал он, чем она говорила Роджеру Маку.
Он машинально перекрестился, пробормотав: "Gum biodh iad sabhailte, a Dhмa". Боже, пусть они будут в безопасности.
Потом он задался вопросом, что бы посоветовал Роджер Мак, если бы он был здесь. Он был спокойным и благочестивым человеком, хотя и пресвитерианином. Но в ту ночь он был с ними и участвовал в битве, а после не сказал об этом ни слова.
Иэн уделил минутку размышлению о будущей пастве Роджера Мака и о том, что они подумают об этом образе своего служителя, но покачал головой и пошел дальше. Все эти размышления были лишь средством удержать его от мыслей о том, что он скажет, когда увидит ее. Он хотел сказать ей только одно, и это было единственное, чего он не мог сказать никогда.
Полог палатки был закрыт, но внутри горела свеча. Он вежливо кашлянул, и Ролло, увидев, куда они пришли, завилял хвостом и издал сердечное "Гав!"
Полог тут же откинули назад, и Рейчел с шитьем в одной руке прищурилась в темноту, но уже с улыбкой - она услышала собаку. На ней не было чепца, и волосы выбились из шпилек.
- Ролло! - воскликнула она и наклонилась почесать его за ухом. - И вижу, ты привел с собой друга.
Иэн улыбнулся, подняв баночку.
- Я принес немного жира. Тетя сказала, что он нужен твоему брату для задницы, - он тут же поправился. - Я имею в виду ... для чьей-то еще задницы. - Он сильно смутился, но он разговаривал с единственной женщиной в лагере, которая могла спокойно воспринять эту тему. Ну, единственная, не считая его тетушку, поправился он. И еще, может быть, шлюх.
- Ох, думаю, он будет рад. Спасибо.
Она потянулась за баночкой, и их пальцы соприкоснулись. Баночка была скользкой от жира и выпала из ее рук. Они оба наклонились за ней, и ее волосы, теплые и пахнущие самой девушкой, мазнули Иэна по щеке. Она выпрямилась первой.
Не раздумывая, он обхватил ее лицо ладонями и наклонился. Увидел искры в ее глазах, расширившиеся зрачки, и на один-два удара сердца почувствовал себя счастливым, прижавшись своими губами к ее.
Затем рука девушки ударила его по щеке, и он откачнулся, словно очнувшийся от сна пьяница.
- Что ты делаешь? - прошептала она. С большими, как блюдца глазами, она отшатнулась и прижалась к стенке палатки, словно хотела провалиться сквозь нее. - Ты не должен!
Он не мог ничего сказать. Слова на разных языках возникали и исчезали в его голове, но он оставался безмолвным. Первое слово, однако, которое он смог выцепить в своей голове было гэльское.
- Mo chridhe {Мое сердце (гэльск.)}, - произнес он и сделал вдох впервые с того момента, как прикоснулся к ней. Следующие слова было на могавке, идущие глубоко изнутри. - Ты нужна мне. - И запоздалое извинение на английском - Прости ... меня.
Она кивнула дергано, как деревянная марионетка.
- Да. Я ... да.
Ему следует уйти. Она напугана; он знал это. Но он знал и кое-что еще. Она боялась не его. Очень медленно он протянул к ней руку, медленно, как будто ловил форель.
И, чудо, ожидаемое, но все же чудо произошло; ее рука, дрожа, потянулась к его руке. Он коснулся кончиков ее пальцев и обнаружил, что они холодные. Его пальцы были горячими, он мог бы согреть ее .... Мысленно он ощущал ее прохладное тело на своем, ощущал маленькую тяжесть ее круглых грудей, прохладных в его руках, давление ее бедер, холодных и твердых на его горячем теле.
Он схватил ее за руку, притягивая к себе. И она поддалась, безвольная, беспомощная, привлеченная его жаром.
- Ты не должен, - прошептала она, едва слышно. - Мы не должны.
Ему смутно пришло в голову, что он, конечно, не может просто опустить девушку на землю, задрать ее юбки и овладеть ею, хотя каждая клеточка его существа требовала, чтобы он сделал именно это. Какое-то слабое воспоминание о порядочности взяло верх, и он ухватился за него, с ужасной неохотой отпуская ее руку.
- Нет, конечно, - сказал он на английском. - Конечно, мы не должны.
- Я ... ты ... - она сглотнула и провела тыльной стороной ладони по губам. Не для того, чтобы вытереть поцелуй, а от изумления, подумал он. - Знаешь ли ты ... - Она резко замолчала и беспомощно уставилась на него.
- Вопрос не в том, любишь ли ты меня, - сказал он и знал, что говорит правду. - Не сейчас. Я беспокоюсь о том, можешь ли ты умереть, потому что любишь.
- Эй, постой-ка! Я не сказала, что люблю тебя.
Он поглядел на нее, и в его груди что-то защекотало. Может быть, смех, а может быть, нет.
- Лучше, если бы не любила, - сказал он мягко.
Она импульсивно протянула к нему руку. Он отклонился.
- Думаю, тебе лучше не прикасаться ко мне, - сказал он, глядя пристально в ее глаза, цвета кресс-салата под бегущей водой. - Потому что если ты прикоснешься, я возьму тебя здесь и сейчас. И тогда будет поздно для нас обоих. Понимаешь?
Ее рука повисла в воздухе, но она не убирала ее.
Он повернулся и ушел в ночь. Его кожа была так горяча, что ночной воздух превращался в пар, соприкасаясь с ней.
Рэйчел с бьющимся сердцем некоторое время стояла неподвижно, пока, наконец, до нее не донесся другой звук. Она поглядела вниз и моргнула, увидев, что Ролло до чистоты вылизал весь гусиный жир из банки, которую она уронила на землю, и теперь усердно полировал ее языком.
- О, боже, - сказала она и прикрыла рот рукой, боясь рассмеяться, потому что смех мог легко перейти в истерику. Пес посмотрел на нее желтыми глазами, облизнулся и дружелюбно помахал хвостом.
- Что мне делать? - спросила она его. - Тебе хорошо, ты целый день ходишь с ним, спишь рядом с ним, и говорить ничего не нужно.
Она села на стул, ослабев в коленях, и ухватила пса за толстую гриву на холке.
- Что он имел в виду? - спросила она. - "Я беспокоюсь о том, можешь ли ты умереть, потому что любишь". Неужели он считает меня одной из тех дур, которые чахнут, бледнеют и падают в обморок от любви, как Эбигейл Миллер? Хотя в действительности она не собирается умереть ради кого-то, не говоря уже о ее бедном муже. - Она посмотрела на собаку и потрепала его за холку. - И что он имеет в виду, целуя эту болтушку - прости мое отсутствие милосердия, Господи, но нельзя игнорировать правду - и спустя три часа целует меня? Скажи мне, что! Что он имеет в виду?
Она отпустила пса, он вежливо лизнул ее руку и молча исчез в темноте, без сомнения, чтобы передать ее вопрос своему раздражающему хозяину.
Ей нужно поставить кипятить воду для кофе и начать готовить ужин. Денни скоро вернется из больничных палаток, голодный и замерзший. Однако она продолжала сидеть, уставившись на пламя свечи, раздумывая, почувствует ли она ожог, если проведет ладонью сквозь него.
Она сомневалась в этом. Когда он прикоснулся к ней, ее тело вспыхнуло, как факел, пропитанный скипидаром, и она все еще горела. Удивительно, что ее одежда еще не загорелась.
Она знала, кто он. Он не делала секрета из этого. Мужчина, который жил с насилием, который нес его в себе.
- И я использовала это, когда мне было удобно, не так ли? - спросила она свечу. Это не поступок друга. Она не довольствовалась божьим милосердием и не принимала смиренно его волю. Она не только потворствовала насилию и поощряла его, но и подвергла серьезной опасности не только тело Иэна Мюррея, но и душу. Нет, игнорирование правды не принесет никакой пользы.
- Конечно, если мы здесь говорим правду, - сказала она свече, все еще бунтуя в душе. - Я свидетельствую, что он сделал это как для Денни, так и для меня.
- Кто и что сделал? - голова брата просунулась в палатку, и он, войдя, выпрямился и моргнул, глядя на нее.
- Ты помолишься за меня? - внезапно спросила она. - Я в большой опасности.
Брат уставился на нее немигающими глазами.
- Да, это так, - медленно сказал он. - Хотя сомневаюсь, что молитва сильно поможет.
- Неужели у тебя не осталось веры в Бога? - резко спросила она; ее сильно тревожила мысль о том, что увиденное за последний месяц могло так потрясти ее брата, что он мог начать сомневаться. Она боялась, что это также пошатнуло ее собственную веру, но полагалась на веру брата, как на щит и опору. Если это не так ...
- О, вера в Бога бесконечна, - сказал он и улыбнулся. - Ну, а в тебя? - спросил он и сам ответил, - Не так сильна. - Он снял шляпу и повесил ее на гвоздь, который он забил в шест, затем проверил, чтобы полог был задернут и крепко завязан.
- По пути сюда я слышал, как воют волки, - заметил он. - Слишком близко. - Он сел и внимательно посмотрел на нее.
- Иэн Мюррей? - прямо спросил он.
- Как ты узнал? - ее руки дрожали, и она с раздражением отерла их о фартук.
- Я только что встретил его пса. Что он сказал тебе?
- Ничего.
Денни недоверчиво приподнял бровь, и она сдалась.
- Не много. Он сказал ... что я люблю его.
- А ты любишь его? - спросил Денни, совсем не удивившись.
- Как я могу любить такого человека?
- Если бы не любила, полагаю, ты не просила бы молиться за тебя, - логично указал он. - Ты просто бы прогнала его. "Как?", вероятно, не тот вопрос, на который я могу ответить. Хотя думаю, для тебя он риторический.
Она невольно рассмеялась.
- Нет, - сказала она, разглаживая фартук на коленях. - Я не думаю, что он риторический. Более того ... ну, ты бы сказал, что Иов говорил риторически, когда спрашивал Бога, о чем он думает? Я имею в виду именно это.
- Спрашивать Бога - опасное дело, - задумчиво произнес Денни. - Ты получаешь ответы, но они могут завести тебя в странные места. - Он снова улыбнулся ей, нежно и с глубоким сочувствием в глазах, заставившим ее отвернуться.
Она сидела, перебирая ткань фартук, и слышала крики и пьяное пение, которые раздавались каждую ночь в лагере. Ей хотелось сказать, что не встречала места более странного, чем этот лагерь, но именно вопросы Денни к Богу привели их сюда, и она не хотела, чтобы он подумал, что она обвиняет его.
Вместо этого она поглядела на него и спросила: "Ты когда-нибудь влюблялся, Денни?"
- О, - сказал он и поглядел на свои руки, сжатые на коленях. Он все еще улыбался, но улыбка изменилась, став задумчивой, словно он смотрел внутрь себя. - Да, думаю, да.
- В Англии?
Он кивнул.
- Да. Однако это ... в прошлом.
- Она ... была не из друзей?
- Нет, - сказал он мягко, - не была.
В каком-то смысле это стало облегчением; она боялась, что он влюбился в женщину, которая не хотела покидать Англию, но он чувствовал себя обязанным вернуться в Америку. Однако, что касается ее собственных чувств к Иэну Мюррею, они не предвещало ничего хорошего.
- Прошу прощения за жир, - внезапно сказала она.
Он моргнул.
- Жир?
- Для чьей-то задницы, как сказал друг Мюррей. Пес его съел.
- Пес съел? О, пес съел жир, - его рот дрогнул. - Все в порядке, я нашел немного жира.
- Ты голоден, - сказала, поднимаясь. - Мой руки, я сделаю кофе.
- Это было бы хорошо. Спасибо. И Рэйчел ... - он заколебался, но продолжил. - Друг Мюррей сказал тебе, что ты любишь его, но не сказал, что любит тебя. Это кажется ... странный способ выражаться.
- Да, - сказала она, показывая тоном, что не желает обсуждать странности Иэна Мюррея. Она не собиралась объяснять брату, что Иэн Мюррей не облек это словами, потому что не нуждался в этом. Воздух вокруг нее все еще был разогрет жаром его признания. Хотя ...
- Может быть, он сказал, - медленно произнесла она. - Он что-то говорил мне, но не английском, и я не поняла. Ты знаешь, что значит "mo cree-ga"?
Денни на мгновение нахмурился, потом его лицо прояснилось.
- Это, должно быть, на гэльском, на котором говорят шотландские горцы. Нет, я не знаю, что оно означает, но я слышал, как друг Джейми обращался так к своей жене в обстоятельствах, показывающих его глубокую ... привязанность к ней, - он кашлянул. - Рэйчел, ты хочешь, чтобы я поговорил с ним?
Ее кожа горела, а лицо пылало как от лихорадки, но при этих словах ей показалось, что ее сердце пронзили кусочки льда.
- Поговорил с ним? - переспросила она и сглотнула. - И что ... скажешь? - она нашла кофейник и мешочек с жареными желудями и цикорием. Она насыпала смесь в ступку и стала с такой силой толочь в ней, словно она была полна змей.
Денни пожал плечами, с любопытством глядя на нее.
- Ты разобьешь ступку, - заметил он. - А что я скажу ему ... ты скажешь мне, Рэйчел. - Теперь он смотрел на нее серьезно без тени веселья. - Я скажу ему, чтобы он держался подальше от тебя и никогда не разговаривал с тобой, если ты хочешь. Или ты предпочитаешь, чтобы я сказал, что ты относишься к нему как к другу, и чтобы он прекратил дальнейшие признания в твой адрес.
Она засыпала порошок в кофейник и добавила воды из фляжки, висящей на шесте.
- Ты видишь только эти две возможности? - спросила она, пытаясь говорить спокойно.
- Сиси, - сказал он очень мягко, - ты не сможешь выйти замуж за такого человека и остаться в общине друзей. Ни одно собрание не примет такой союз. Ты это знаешь. - Он подождал мгновение и добавил. - Ты просила помолиться о тебе.
Она не ответила и не посмотрела на него, а вышла из палатки и поставила кофейник на угли. Задержалась, чтобы разжечь огонь и подбросить дров. Воздух у земли светился, освещенный дымом и пламенем тысяч маленьких костров, подобных их костру. Но ночь в вышине была черной, ясной и бесконечной, и звезды горели своим холодным огнем.
Когда она вернулась, он наклонился над кроватью и что-то бормотал.
- Что? - спросила она, и он повернулся, держа небольшой ящик, в котором хранились их продукты, но только продуктов там не было. Осталась лишь горстка сырых желудей и яблоко, наполовину обглоданное мышами.
- Что? - шокировано повторила она. - Что случилось с едой?
Денни, раскрасневшийся от злости, сильно потер губы, прежде чем ответить.
- Какой-то незаконнорожденный сын ... Велиала разрезал холст и забрал ее.
Яростный поток, затопивший ее, был почти облегчением, так как отвлек ее от нелегких мыслей
- Что, это же ... это же ...
- Без сомнения, - сказал Денни, глубоко вдохнув воздух и пытаясь восстановить контроль, - он был голоден. Бедная душа, - добавил он без малейшего признака милосердия в голосе.
- Если был голоден, он мог бы попросить еду, - рявкнула она. - Он просто-напросто вор. - Она топнула ногой, пыша злостью. - Ладно, я пойду и попрошу еды. Присмотри за кофе.
- Тебе не обязательно идти из-за меня, - возразил он, но вяло. Она знала, что он не ел с утра и был голоден, и сказала ему об этом.
- Волки ... - еще раз попытался он, но она уже закутывалась в плащ и натягивала чепец.
- Я возьму факел, - успокоила она его. - И это будет невезучий волк, который совершит ошибку, перейдя мне дорогу в моем нынешнем настроении, уверяю тебя! - Она схватила свою сумку и быстро вышла, прежде чем он успел спросить, куда она собирается пойти.
Она могла пойти в дюжину разных палаток неподалеку. Недоверие и подозрительность к Хантерам значительно уменьшились после приключений Денни в качестве дезертира, а сама Рэйчел поддерживала хорошие отношения с некоторыми женами ополченцев, разбивших палатки рядом с ними.
Она могла бы сказать себе, что не хочет беспокоить этих достойных женщин так поздно. Или что она хотела бы услышать последние новости о капитуляции - друг Джейми всегда был в курсе переговоров и рассказывал ей все, что мог. Или что она решила проконсультироваться с Клэр Фрейзер по поводу маленькой, но болезненной бородавки на большом пальце ноги заодно вместе с поиском еды.
Но она была честной женщиной и не сказала себе ничего подобного. Она шла к палатке Фрейзеров, словно ее тянуло магнитом, и имя этого магнита было Иэн Мюррей. Она ясно это понимала и считала свое поведение безумством, но не могла поступить иначе, не больше, чем изменить цвет своих глаз.
Что она сделает или скажет, если увидит его, она не представляла, но, тем не менее, решительно шла вперед. Ее факел освещал утоптанную грязную тропинку, а ее тень следовала рядом ней, огромная и странная, на светлом полотне палаток, мимо которых она проходила.