Надвигалась буря. Уильям чувствовал это по движению воздуха, видел по мчащимся теням облаков на потертых половицах. Жара и влажность летнего дня рассеялись, и беспокойный воздух, казалось, взбудоражил и его. Хотя он все еще был слаб, он не мог оставаться в постели и сумел встать, держась за умывальник, пока пережидал головокружение.
Предоставленный самому себе, он какое-то время бродил из одного конца комнаты в другой – на расстояние около десяти футов – держа одну руку на стене для равновесия. Это усилие выматывало и вызывало головокружение, так что время от времени ему приходилось садиться на пол, свесив голову между колен, пока перед глазами не переставали плясать пятна.
В один из таких случаев, сидя под окном, он услышал голоса со двора внизу. Голос мисс Рэйчел Хантер удивленный и вопросительный, мужской ответ низкий и хриплый. Знакомый голос – Иэн Мюррей!
Он вскочил на ноги и так же быстро рухнул обратно на пол, в глазах потемнело, перед глазами все закружилось. Он сжал кулаки и тяжело дышал, пытаясь заставить кровь вернуться к голове.
- Значит, он будет жить?
Голоса были далекими, наполовину заглушенными шелестом каштанов возле дома, но он уловил их. Он с трудом поднялся на колени и ухватился за подоконник, моргая от яркого дневного света.
На краю двора виднелась высокая худая фигура Мюррея в одежде из оленьей кожи, рядом с ним стояла огромная собака. Никаких признаков Росомахи или других индейцев рядом не наблюдалось, но позади Мюррея две лошади, болтая поводьями, щипали траву. Рэйчел Хантер указывала на дом, явно приглашая его войти, но он, отрицательно покачав головой, полез в сумку на поясе и достал какой-то небольшой сверток, который передал девушке.
- Эй! - закричал Уильям или попытался закричать. Ему не хватило дыхания, и он замахал руками. От ветра задрожали листья каштанов, и это движение, должно быть, привлекло внимание Мюррея, потому что он поднял взгляд и, увидев в окне Уильяма, улыбнулся и поднял руку в знак приветствия.
Однако он не сделал ни шага, чтобы войти в дом. Вместо этого он подобрал поводья одной из лошадей и вложил их в руку Рэйчел Хантер. Затем, помахав на прощание Уильяму, он с экономной грацией вскочил на другую лошадь и ускакал.
Руки Уильяма сжались на подоконнике, его захлестнуло разочарование, когда он увидел, как Мюррей исчезает за деревьями. Но, однако … Мюррей оставил лошадь. Рэйчел Хантер вела ее за дом, фартук и юбки девушки развевались на поднявшемся ветру, одна рука придерживала чепец.
Лошадь должно быть для него, конечно же! Значит, Мюррей собирался вернуться за ним? Или он должен последовать за ним? Пульс бился в ушах; Уильям натянул свои заплатанные бриджи и новые чулки, которые связала для него Рэйчел, и после непродолжительной возни надел поверх них затвердевшие от воды сапоги. Это усилие бросило его в дрожь, но он стал упрямо спускаться вниз, шатаясь, потея и поскальзываясь, но добравшись до кухни невредимым.
Задняя дверь распахнулась от порыва ветра, затем резко захлопнулась, вырвавшись из рук Рэйчел. Она обернулась, увидела его и испуганно вскрикнула.
- Господи, спаси нас! Что ты здесь делаешь? - она тяжело дышала от напряжения и испуга и смотрела на него, заправляя пряди темных волос под чепец.
- Не хотел вас напугать, - извинился Уильям. - Я хотел … я видел, как уехал мистер Мюррей. Я думаю, что смогу его догнать. Он сказал, где я должен встретиться с ним?
- Нет, не сказал. Сядь, ради всего святого, пока не упал.
Он не хотел. Желание выйти и уйти было непреодолимым. Но колени у него дрожали, и если он не сядет в ближайшее время … Он с неохотой сел.
- Что он сказал? – спросил он и, сообразив, что сидит в присутствии леди, встал и указал ей на другой стул. – Сядьте, пожалуйста. Скажите, что он сказал.
Рэйчел пристально посмотрела на него, но села, поправляя растрепанную ветром одежду. Буря поднималась; тени облаков бежали по полу и ее лицу, и воздух, казалось, колебался, как будто комната находилась под водой.
- Он спросил о твоем здоровье, и когда я сказала ему, что ты поправляешься, он дал мне лошадь. Сказал, что она для тебя. - Она на мгновение заколебалась, и Уильям нажал.
- Он дал вам что-то еще, не так ли? Я видел, как он передал вам какой-то пакет.
Губы ее на мгновение сжались, но она кивнула и, сунув руку в карман, вынула и протянула ему небольшой пакет, завернутый в ткань.
Ему не терпелось увидеть, что было в свертке, но он все же заметил следы на ткани, оставленные обвязывающей его веревкой. И сняли ее совсем недавно. Он взглянул на Рэйчел Хантер, которая отвела взгляд, высоко подняв подбородок, но на щеках у нее выступил румянец. Он поднял бровь, глядя на нее, затем сосредоточился на пакете.
Развернутый, он содержал небольшую пачку бумажных континентальных денег, потертый кисет с монетами в одну гинею, три шиллинга и два пенса, сложенное – и развернутое, но снова сложенное, если он хоть в чем-то разбирается – письмо, и другой поменьше узелок, на этот раз не тронутый. Отложив его и деньги, он развернул письмо.
«Кузен.
Я надеюсь, найти Вас в лучшем здравии, чем в нашу последнюю встречу. Если так, то я оставлю лошадь и немного средств для Вашего путешествия. Если нет, то оставлю деньги на дальнейшее лечение или похороны. Еще оставляю подарок от того, кого индейцы называют Убийцей медведей. Он надеется, что вы будете носить его в добром здравии. Желаю удачи в Вашем предприятии.
Ваш покорный слуга,
Иэн Мюррей»
- Хм! - Уильям был озадачен. Очевидно, у Мюррея есть свои дела, и он не мог или не хотел дожидаться, пока Уильям сможет ехать. Он был несколько разочарован. Теперь, когда его разум снова был ясен, ему хотелось бы продолжить разговор с Мюрреем, однако он понимал, что должно быть к лучшему, что Мюррей не собирался путешествовать вместе.
До него дошло, что его насущная проблема решена; теперь у него есть средства, чтобы возобновить свою миссию хотя бы в той части, какая была ему доступна. По крайней мере, он мог добраться до штаба генерала Хау, доложиться и получить новые инструкции.
Это было удивительно великодушно со стороны Мюррея; лошадь выглядела здоровой, а денег было более чем достаточно, чтобы он мог с комфортом добраться до Нью-Йорка. Он задался вопросом, где, черт возьми, Мюррей взял их. Судя по его виду, у этого человека не было и гроша, хотя, напомнил он себе, у него была хорошая винтовка, и он был образован, потому что писал грамотно. Но что могло заставить странного шотландского индейца проявить к нему такой интерес?
Сбитый с толку, он потянулся за узелком и развязал веревку. В нем оказался коготь большого медведя, проколотый и нанизанный на кожаный ремешок. Ремешок был стар; его края были изношены, а узел на коже так затвердел, что развязать его уже было невозможно.
Он потрогал клык пальцем, пробуя его остроту. Что ж, дух медведя сослужил ему хорошую службу во время болезни. Улыбаясь про себя, он надел ремешок через голову, оставив коготь висеть снаружи рубашки. Рэйчел Хантер смотрела на него с непроницаемым выражением лица.
- Вы читали мое письмо, мисс Хантер, - укоризненно сказал Уильям. - Очень гадко с вашей стороны!
Румянец на ее щеках вспыхнул еще сильнее, но она встретила его взгляд с прямотой, которую он не встречал в женщине, за исключением его бабушки по отцовской линии.
- Твоя речь намного лучше твоей одежды, друг Уильям. И хотя ты уже несколько дней в здравом уме, ты не сказал, что привело тебя в Грейт-Дисмал. Это место не часто посещают джентльмены.
- О, действительно, мисс Хантер. Многие господа из моих знакомых отправляются туда на охоту, которая великолепна. Но, естественно, на кабана или рысь в хорошей одежде не охотятся.
- Никто не ходит на охоту, вооруженный только сковородой, друг Уильям, - возразила она. - А если ты и в самом деле джентльмен, скажи, пожалуйста, где твой дом?
Он на мгновение замялся, не в силах сразу вспомнить подробности своей легенды, и вместо этого ухватился за первый город, который пришел ему на ум.
- А-а … Саванна. В Каролине, - добавил он услужливо.
- Я знаю, где она находится, - огрызнулась она. – А слышал ли ты, как разговаривают люди оттуда? Не знаешь.
- Вы назвали меня лжецом? – изумленно спросил он.
- Да.
- О.
Они уставились друг на друга в потемках надвигающейся грозы. На мгновение ему показалось, что он играет в шахматы со своей бабушкой Бенедиктой.
- Я извиняюсь за то, что прочитала твое письмо, - внезапно сказала она. – Уверяю тебя, это не было вульгарным любопытством.
- Чем тогда? – он немного улыбнулся, показывая, что не сердится на нее. Она не улыбнулась в ответ и посмотрела, сузив глаза, но не с подозрением, а как бы проверяя его. Наконец, она вздохнула и расслабилась.
- Мне хотелось узнать больше о тебе и твоем характере. Твои товарищи, которые принесли тебя, кажутся очень опасными. А твой кузен? Если ты такой же, тогда … - она на мгновение прикусила нижнюю губу, но потом покачала головой и продолжила более твердо.
- Мы с моим братом должны уехать отсюда через несколько дней. Ты сказал Денни, что едешь на север. Я хотела бы, чтобы мы ехали вместе, по крайней мере, некоторое время.
Этого он совсем не ожидал. Он моргнул и сказал первое, что пришло в голову.
- Уедите отсюда? Почему? Из-за … соседей?
Она удивленно взглянула на него.
- Что?
- Прошу прощения, мэм. Ваш брат намекнул, что отношения между вашей семьей и живущими поблизости … несколько напряженные.
- О, - один уголок ее рта приподнялся. Он не мог сказать, указывало ли это на беспокойство или было усмешкой, хотя скорее последнее, подумал он.
- Понятно, - она задумчиво постучала пальцами по столу. – Да, это правда, хотя это не то, что я … но все же это немного связано. Вижу, мне нужно все рассказать тебе. Что ты знаешь об Обществе друзей?
Он был знаком только с одной квакерской семьей, Анвинами. Мистер Анвин был богатым купцом, знакомым его отца. Он также встретился с его дочерями однажды на музыкальном вечере, но их разговор не касался философии или религии.
- Они … э-э … не любят конфликты? – осторожно предположил он.
Она рассмеялась от удивления, и он ощутил приятное чувство от того, что ее брови перестали хмуриться, хотя и ненадолго.
- Насилие, - поправила она. – Мы не избегаем конфликта, если он словесный. И наше богослужение … Денни говорит, что ты все-таки не папист, хотя осмелюсь предположить, что ты никогда не присутствовал на квакерских собраниях?
- Нет, не было такой возможности.
- Думаю, нет. Ну, - она внимательно посмотрела на него. – У нас есть священники, которые говорят проповеди на собраниях, но любой может высказаться по ее предмету, если им или ей движет дух.
- Ей? Женщины тоже высказываются публично?
Она окинула его испепеляющим взглядом.
- У меня есть язык так же, как у и тебя.
- Я заметил, - улыбнулся он. – Пожалуйста, продолжайте.
Она немного наклонилась вперед, но ее прервал громкий стук ставни о стену дома, и капли дождя полетели в окно. Рэйчел вскочила на ноги с коротким восклицанием.
- Я должна загнать кур! Закройте ставни, - распорядилась она и выскочила наружу.
Застигнутый врасплох, но позабавленный, он послушался. Когда он поднялся наверх, чтобы закрыть ставни там, у него снова закружилась голова, и он некоторое время постоял на пороге спальни, держась за косяк. Наверху было две комнаты: спальня в передней части дома, а которой разместили его, и комната поменьше в задней части. В ней теперь спали Хантеры; там стояла низкая кровать, умывальник с серебряным подсвечником и больше ничего, кроме ряда крючков, на которых висели запасная рубашка и бриджи доктора, шерстяная шаль и, должно быть, выходное платье Рэйчел Хантер, строгое, окрашенное индиго.
Теперь, когда дождь и ветер были приглушены ставнями, полутемная комната казалась тихой и мирной гаванью от бури. Его сердце билось тяжело из-за подъема по лестнице, и он постоял некоторое время, немного наслаждаясь чувством незаконного вторжения. Ни звука снизу; Рэйчел, должно быть, все еще гоняет кур.
В комнате было что-то слегка странное, и ему потребовалось только мгновение, чтобы понять, что именно. Ветхость и скудость личного имущества Хантеров свидетельствовали о их бедности, которая контрастировала с маленькими признаками бывшего процветания в обстановке: подсвечник был серебряный, а не посеребренный или оловянный, кувшин и тазик были не глиняными, а из хорошего фарфора, раскрашенного пышными голубыми хризантемами.
Он взялся за юбку синего платья, висевшего на колышке, и с любопытством осмотрел его. Скромность и изношенность. Низ подола был почти белым, цвет индиго выцвел, так что в складках юбки виднелись светлые и темные полосы. Девушки Анвин оделись скромно, но их одежда была самого высокого качества.
С внезапным порывом он поднес ткань к лицу и вдохнул. Она еще слабо пахла индиго, травой и очень ощутимо женским телом. Его мускусный запах разлился внутри него, как удовольствие от хорошего вина.
Звук закрывающейся двери заставил его выронить платье, словно оно загорелось, и с бешено колотящимся сердцем он направился к лестнице.
Рэйчел Хантер стряхивала капли воды с фартука у очага. Ее чепец промок и обвис. Не видя Уильяма, она с нетерпеливым восклицанием сняла его, выжала и повесила на гвоздь, вбитый в дымоход.
Ее волосы падали на спину, мокрые пряди блестели, темнея на фоне бледной ткани жакета.
- Надеюсь, все куры в безопасности? - он заговорил, потому что наблюдать за ней, неподозревающей, с распущенными волосами, когда ее запах все еще ощущался у него в носу, вдруг показалось ему слишком интимным.
Она повернулась к нему с настороженными глазами, но не стала сразу покрывать волосы.
- Все, кроме той, которую мой брат называет Великой вавилонской блудницей. Все куры не обладают ни каплей разума, но эта глупа сверх меры.
- Глупа?
Очевидно, она поняла, что он находит ее описание забавным, так как фыркнула и наклонилась к сундуку.
- Существо сидит на ели на высоте двадцати футов во время грозы. Глупость, - она вытащила льняное полотенце и принялась сушить волосы.
Звук дождя внезапно изменился, словно по ставням застучали камешки.
- Хммф, - Рэйчел мрачно поглядела на окно. – Полагаю, ее сбило дождем с дерева, и ее сожрет первая пробегающая лиса, так ей и надо, - она возобновила сушку волос. – Не жалко. Я буду рада никогда не видеть этих кур.
Увидев, что он стоит неподвижно, она села и показала ему на другой стул.
- Вы говорили, что вы с братом предполагаете оставить это место и уехать на север, - напомнил он, усаживаясь. – Как я понял, куры не отправятся в путешествие с вами?
- Нет, слава богу. Они уже проданы вместе с домом, - отложив полотенце, она пошарила в своем кармане и вытащила роговой гребешок. – Я сказала тебе, что скажу, почему мы уезжаем.
- Думаю, мы достигли того знания, что это каким-то образом связано с вашими собраниями?
Она глубоко выдохнула через нос и кивнула.
- Я сказала, что когда человек движим духом, он говорит на собрании? Ну, дух двигал моим братом. Вот поэтому нам пришлось уехать из Филадельфии.
Собрание может быть организовано, объяснила она, всюду, где найдется достаточно друзей-единомышленников. Но в дополнение к этим местным собраниям существуют более крупные органы, ежеквартальные и годовые собрания, на которых обсуждаются важные принципиальные вопросы и принимаются решения, касающиеся квакеров в целом.
- Годовое собрание в Филадельфии - самое крупное и влиятельное собрание, - сказала она. - Ты прав. Друзья избегают насилия и стремятся либо избежать его, либо положить ему конец. И в вопросе восстания Филадельфийское годовое собрание молилось и постановило, что путь мудрости и мира лежит в примирении с метрополией.
- Действительно, - Уильям был заинтересован. – Получается, все квакеры а колониях – лоялисты, так?
Она на мгновение поджала губы.
- Это рекомендация ежегодного собрания. Как я сказала, Друзья движимы духом и должны делать то, что им предназначено.
- И вашему брату было предназначено говорить в пользу восстания? – Уильям был позабавлен, но насторожен. Доктор Хантер не казался ему смутьяном.
Она наклонила голову, не совсем в подтверждение.
- В пользу независимости, - поправила она.
- Не вижу никакой логики в таком различии, - возразил Уильям. – Как можно достигнуть независимости без насилия?
- Если ты думаешь, что божий дух обязательно логичен, то ты знаешь его лучше, чем я, - она нетерпеливым жестом перебросила мокрые волосы через плечо.
- Денни сказал, что свобода или индивидуальная или для страны является божьим даром, и что только на него самого возложен выбор, присоединиться ли ему к восстанию или нет. И нас выставили с собрания, - закончила она внезапно.
В комнате с закрытыми ставнями было темно, но он мог видеть ее лицо в свете тлеющих углей в очаге. Последняя фраза сильно ее взволновала. Она сжала губы, а глаза блестели, словно она могла расплакаться, если бы не решила твердо не плакать.
- Полагаю, это серьезно, когда выставляют с собрания? – осторожно спросил он.
Она кивнула и отвела глаза. Подобрав полотенце, она медленно разгладила его и сложила, очевидно, обдумывая слова.
- Я говорила тебе, что моя мать умерла при родах. Отец умер через три года – утонул в наводнение. Мы остались только вдвоем, мой брат и я. Но местное собрание позаботилось, чтобы мы не умерли с голода, и чтобы над нашими головами была крыша. И собрание же решало, кем станет Денни. Я знаю, он боялся, что он должен стать перегонщикам скота или сапожником, для кузнеца он не годился, - улыбнулась она, несмотря на грусть. – Хотя он стал бы, чтобы прокормить меня.
Однако вмешался счастливый случай. Один из Друзей взял на себя труд отыскать родственников сирот Хантеров, и после некоторой переписки нашел дальнего кузена из Шотландии, который тогда проживал в Лондоне.
- Джон Хантер, благослови его господь. Он известный врач, он и его старший брат, который является accoucheur[1] самой королевы, - несмотря на свои свободолюбивое мысли, мисс Хантер произнесла это несколько благоговейно, и Уильям с уважением кивнул. – Он запросил рекомендации Денни и, получив хорошие отзывы о его способностях, дал средства на то, чтобы Дении переехал в Филадельфию и поступил в местную медицинскую школу. А потом забрал Денни в Лондон, чтобы самому обучать его!
- Действительно, очень счастливый случай, - заметил Уильям. – А как с вами?
- О, меня взяла одна женщина в деревне, - небрежно произнесла она, что, однако, не обмануло его. – Но Дензелл вернулся, и, конечно, я стала вести его дом, пока он не женится.
Она теребила полотенце, глядя на свои колена. Ее темно-коричневые кудри отсвечивали бронзой там, куда падал свет.
- Женщина … она была хорошей. Она позаботилась, чтобы я научилась вести дом, готовить, шить. Чтобы я … знала все, что нужно знать женщине, - она взглянула на него со странной прямотой в грустных глазах.
- Я думаю, ты не сможешь понять, что значит быть выгнанным из собрания, - сказала она.
- Нечто похожее на то, чтобы с позором быть выгнанным из полка. Позорно и мучительно.
Она на мгновение сузила глаза, но он говорил серьезно, и она это увидела.
- Собрание Друзей – это не только братство по вере. Это … общее мышление. Как большая семья.
И каково молодой женщине лишиться своей семьи?
- И быть изгнанным … да, я понимаю, - тихо произнес он.
Последовало короткое молчание, прерываемое только звуками дождя. Ему показалось, что он слышал крик петуха где-то вдали.
- Ты сказал, что твоя мать тоже умерла, - спросила Рэйчел, глядя на него темными мягкими глазами, – твой отец жив?
Он покачал головой.
- Вы решите, что я излишне драматичен, - сказал он, - но это правда. Мой отец также умер в день моего рождения.
Она моргнула.
- Это так. Он был старше моей матери почти на пятьдесят лет. Когда он услышал, что она умерла, д-д-давая мне жизнь, с ним случился апоплексический удар, и он умер на месте, - он был сердит на себя за заикание. Хотя она не обратила на это внимание.
- Значит, ты тоже сирота, мне очень жаль, - сказала она тихо.
Он неловко пожал плечами.
- Ну, я не знал ни одного из моих родителей, но фактически родители у меня были. Сестра моей матери стала моей матерью – сейчас ее нет – а ее муж … Я всегда считал его своим отцом, хотя он не связан со мной кровно, - до него дошло, что он вступает на опасную почву, рассказывая о себе слишком много. Он кашлянул и попытался вернуть разговор к менее личным вопросам.
- Ваш брат. Как он предлагает… э-э… воплотить в жизнь это откровение своего духа?
Она вздохнула.
- Этот дом принадлежит кузену моей матери. Он вдовец, и у него нет детей. Он завещал дом Денни, но когда узнал о нашем изгнании, написал, что хочет изменить завещание. Но случайно он подхватил лихорадку и умер, не успев сделать это. Но все соседи знали … о Денни … вот почему …
- Понятно, - Уильяму пришло в голову, что бог мог быть и нелогичным, но он, кажется, весьма заинтересован в Дензелле Хантере. Однако он счел невоспитанным говорить об этом и задал другой вопрос.
- Вы сказали, что дом продан. Значит, ваш брат …
- Он уехал в город в суд, подписать бумаги о продаже дома и продать коз, свиней, кур. Как только он это сделает, мы уедем, - она заметно сглотнула. – Денни собирается вступить в континентальную армию в качестве хирурга.
- И вы вместе с ним? В маркитанском обозе? – Уильям говорил с некоторым неодобрением. Множество солдатских жен или любовниц последовали за «боем барабанов» и присоединились к армии. Он не часто сталкивался с ними, так как в лонг-айлендской кампании никаких обозов с гражданскими не было, но он слышал, как отец иногда говорил об этих женщинах, в основном, с жалостью. Эта жизнь не для женщин.
Она подняла подбородок, услышав его неодобрение.
- Разумеется.
На столе лежала длинная деревянная шпилька; должно быть она вытащила ее, когда снимала чепец. Сейчас она собрала свои волосы в пучок и решительно воткнула в него шпильку.
- Итак, - сказала она. – Ты будешь путешествовать с нами? Только до тех пор, пока тебе удобно, - добавила она быстро.
Он думал об этом предложении все время разговора. Ясно, что оно выгодно Хантерам. Путешествовать в большой группе безопаснее, и Уильям хорошо понимал, что, несмотря на божественное откровение, доктор – совсем не боец. Но также это будет выгодно и для него самого. Хантер знал окрестности гораздо лучше его, а мужчина, путешествующий в группе, особенно, в группе, включающей женщину, был менее заметен и вызывал меньше подозрения, чем одинокий.
Ему внезапно пришло в голову, что если Хантер присоединится к континентальной армии, это станет превосходной возможностью подобраться к военным силам Вашингтона и получить важную информацию – что-то, что может компенсировать потерю книги с контактами.
- Да, конечно, - сказал он и улыбнулся мисс Хантер. – Превосходное предложение!
Вспышка молнии внезапно сверкнула в щелях ставни, и почти сразу же над их головами загрохотал гром. Оба сильно вздрогнули.
Уильям сглотнул, все еще чувствуя звон в ушах. Острый запах молнии горел в воздухе.
- Надеюсь, - сказал он, - что это был знак одобрения.