Джейми спал обнаженным на тюфяке в отведенной нам крошечной комнате. Она находилась на самом верху одной из каменных казарм, и к полудню в ней было жарко, как в аду. Хотя мы редко бывали там днем: Джейми работал на озере со строителями моста, а я находилась или в здании больницы или в семейном квартале. Разумеется, всюду было одинаково жарко.
К тому же камни держали достаточно тепла, чтобы согревать нас прохладными вечерами (камин отсутствовал), и в ней было маленькое окошко. Ближе к закату с воды дул приятный ветерок, и в течение нескольких часов между десятью часами вечера и двумя часами ночи в ней было очень комфортно. Сейчас было около восьми, и все еще светло и жарко внутри; пот блестел на плечах Джейми, а волосы на висках потемнели до глубокой бронзы.
Плюс в том, что наш крошечный чердак был единственной комнатой в верхней части здания, и таким образом мы имели хоть какое-то уединение. С другой стороны, к нашему гнезду вело сорок восемь каменных ступеней, по которым надо было носить воду и спускать помои. Я только что затащила наверх большое ведро воды, и, казалось, половина воды, которая не пролилась на мое платье, весила тонну. Я поставила ведро на пол с громким стуком, от которого Джейми мгновенно вскочил, моргая.
- О, прости, - сказала я. – Я не хотела тебя будить.
- Ничего страшного, сассенах, - сказал он и широко зевнул. Он сел, потянулся, затем пригладил свои влажные распущенные волосы. – Ты ужинала?
- Да, я поела с женщинами. А ты? – обычно он ужинал с бригадой рабочих после окончания работы, но иногда его приглашали на ужин генерал Сент-Клер или другие офицеры из ополчения, и эти квази-светские вечера проходили гораздо позже.
- Мм-хм, - он откинулся на тюфяк и смотрел, как я наливаю воду в жестяную миску и достаю крошечный комочек щелочного мыла. Я разделась до сорочки и начала тщательно тереть руки, хотя едкое мыло жгло мою и без того ободранную кожу, а от его испарений у меня слезились глаза.
Я ополоснула руки и выплеснула воду в окно, предварительно прокричав: «Поберегись!», и стала мыть их снова.
- Почему ты это делаешь? – с любопытством спросил Джейми.
- Мальчик миссис Веллман заболел, как я полагаю, свинкой. Или правильнее паротитом? В любом случае, это одно и то же, и я не хочу заразить тебя.
- Такая страшная вещь эта свинка? Я думал, ею болеют только дети.
- Ну, обычно – это детская болезнь, - ответила я, прикрыв глаз от испарений мыла. – Но когда ее подхватывают взрослые, особенно, мужчины, это очень серьезно. Она поражает их яички. И если ты не хочешь, чтобы твои яйца стали размером с дыню …
- Ты уверена, что у тебя достаточно мыла, сассенах? Я могу пойти и найти еще, - он усмехнулся и, снова усевшись, потянулся за куском льняной ткани, служащим нам полотенцем. – Иди сюда, a nighean[1], я вытру тебе руки.
- Минутку, - я вылезла из корсета, сбросила рубашку и повесила ее на крючок у двери, затем натянула через голову «домашнюю» рубашку. Это было не так гигиенично, как носить на работе хирургические халаты, но форт буквально кишел болезнями, и я делала все возможное, чтобы не принести их к Джейми. Он достаточно соприкасался с ними на открытом воздухе.
Я плеснула остатки воды на лицо и руки, затем села на тюфяк рядом с Джейми и тихонько вскрикнула, когда мое колено болезненно хрустнуло.
- Боже, твои бедные руки, - пробормотал он нежно, вытирая их полотенцем, затем промокнул мое лицо. – И твой нос обгорел на солнце, бедный маленький носик.
- А твои руки? – как всегда мозолистые, руки его все были в царапинах, порезах, волдырях и занозах, но он просто коротко махнул одной рукой и лег обратно с блаженным вздохом.
- Твое колено все-то болит, сассенах? – спросил он, увидев, как я потираю его. Оно не до конца зажило после растяжения во время наших приключений на «Питте», а подъем по лестнице еще ухудшил его состояние.
- Ох, просто часть общего увядания, - сказала я, пытаясь превратить все в шутку. Я осторожно согнула правую руку, ощущая боль в локте. – Суставы не сгибаются так легко, как раньше. И болят. Иногда мне кажется, я рассыпаюсь на части.
Джейми, прикрыв один глаз, наблюдал за мной.
- Я чувствую себя так с двадцати лет, - заметил он. – Ты привыкнешь. – Он потянулся, от чего его спина издала серию приглушенных тресков, и протянул руку. – Иди ко мне, a nighean. Ничего не болит, когда ты любишь меня.
Он был прав, ничего не болело.
Я быстро заснула, но пару часов спустя инстинктивно проснулась, чтобы проверить нескольких пациентов, за которыми нужно было присматривать. Среди них был и капитан Стеббингс, который, к моему удивлению, решительно отказался умирать, так же как и лечиться у кого-либо, кроме меня. Это не понравилось ни лейтенанту Стактоу, ни другим врачам, но поскольку требования капитана Стеббингса подкреплялись устрашающим присутствием Гвинеи Дика с его заостренными зубами, татуировками и все такое я осталась его личным врачом.
Я обнаружила, что капитана слегка лихорадит, и он громко хрипит, но спит. При звуке моих шагов Гвинея Дик встал со своей койки, выглядя страшным воплощением чьего-то кошмара.
- Он поел? - тихо спросила я, легко кладя руку на запястье Стеббингса. Плотная фигура капитана значительно ссохлась; даже во мраке я могла легко разглядеть ребра, которые когда-то с трудом нащупывала.
- Немного супа, мэм, - прошептал африканец и показал на стоящую на полу миску, накрытую платком от тараканов. - Как вы сказали, я дам ему еще, когда он проснется, чтобы помочиться.
- Хорошо.
Пульс Стеббингса был немного учащенным, но не тревожащим, и когда я наклонилась над ним, глубоко потянув воздух, я не уловила гангренозного запаха. Трубку из его груди я извлекла двумя днями ранее, и хотя из этого места было небольшое выделение гноя, я решила, что это поверхностная инфекция, которая, скорее всего, пройдет без посторонней помощи. Она должна была пройти сама; я помочь ничем не могла.
Света в больничных казармах почти не было, только тростниковая свеча у дверей и то малое освещение, что проникало внутрь от костров во дворе. Я не могла судить о цвете лица Стеббингса, но заметила вспышку белого, когда он приоткрыл глаза. Он хмыкнул, увидев меня, и снова закрыл их.
- Хорошо, - сказал я снова и оставила его на попечение мистера Дика.
Гвинейцу было предложено записаться в континентальную армию, но он отказался, решив стать военнопленным вместе с капитаном Стеббингсом, раненым мистером Ормистоном и несколькими другими моряками с «Питта».
- Я англичанин, свободный человек, - просто сказал он. - Ненадолго заключенный, может быть, но свободный человек. Моряк, но свободный человек. Американец – не свободный человек.
Может быть, нет.
Я вышла из больничной казармы, зашла в квартиру Веллманов, чтобы проверить, как там мой случай со свинкой – не очень хорошо, но не опасно – а затем медленно пошла по двору под восходящей луной. Вечерний бриз утих, но в ночном воздухе еще чувствовалась прохлада, и, движимая порывом, я взобрался на полукруглую батарею, смотрящую через узкий конец озера Шамплейн на Гору Неповиновения.
Там было двое охранников, но оба крепко спали, и от них пахло спиртным. В этом не было ничего необычного. Моральный дух в форте не был высоким, а алкоголь легко доступен.
Я стояла у стены, держа руку на стволе одного из орудий, металл которого все еще был слегка теплым после дневного зноя. Успеем ли мы выбраться отсюда, гадала я, до того, как станет жарко от выстрелов? Оставалось тридцать два дня, и они не могли в угоду мне пролететь быстро. Помимо угрозы со стороны британцев, форт гнил и вонял, как выгребная яма, и я только надеялась, что Джейми, Иэн и я покинем его, не заразившись какой-нибудь мерзкой болезнью или не подвергнувшись нападению какого-нибудь пьяного идиота.
Я услышала тихие шаги за спиной и, повернувшись, увидела в свете горящих внизу костров высокую худую фигуру.
- Могу я поговорить с вами, тетушка?
- Конечно, - ответила я, несколько удивившись непривычной формальности, и пододвинулась, давая ему место рядом. Он подошел и встал, глядя вниз.
- У кузины Брианны нашлось бы несколько слов об этом, - сказал он, указывая кивком головы на недостроенный мост. – У дяди Джейми тоже есть что сказать.
- Я знаю.
Джейми говорил об этом последние две недели командиру форта, Артуру Сент-Клеру, другим офицерам ополчения, инженерам, всем, кто мог выслушать его, и тем, кто отказывался. Было ясно всем, кроме командования, что глупо тратить огромное количества труда и материалов для постройки моста, который может быть легко уничтожен артиллерией с Горы Неповиновения.
Я вздохнула. Не в первый раз я столкнулась со слепотой военных и боюсь не в последний.
- Ну, о чем ты хотел поговорить со мной, Иэн?
Он глубоко вздохнул и повернулся лицом к лунной дорожке на озере.
- Вы знаете о гуронах, которые недавно прибыли в форт?
Я знала. Две недели назад, группа гуронов посетила форт, и Иэн провел с ними вечер, раскуривая трубку и слушая их рассказы. Некоторые из них касались английского генерала Бергойна, чьим гостеприимством они ранее воспользовались.
По их словам Бергойн активно заигрывал с Конфедерацией ирокезов, тратя много времени и денег для их подкупа.
- Он говорит, что индейцы – его секретное оружие, - сказал, смеясь, один из гуронов. - Он обрушит их на американцев, как молнию, чтобы сжечь и поразить их.
Зная об индейцах в целом, я подумала, что Бергойн слишком оптимистичен. Тем не менее, я предпочитала не думать о том, что может случиться, если ему удастся убедить какое-то количество индейцев сражаться за британцев.
Иэн все еще смотрел на далекий горб Горы Неповиновения, погруженный в свои мысли.
- И все-таки, - сказала я, возвращаясь к началу разговора, - зачем ты мне это рассказываешь, Иэн? Ты должен рассказать это Джейми и Сент-Клеру.
- Я рассказал.
Над озером раздался крик гагары, удивительно громкий и жуткий. Он звучал как йодль призраков, особенно когда птиц было несколько.
- Да? Ну что ж, - сказала я немного нетерпеливо. - О чем ты хотел со мной поговорить?
- Дети, - резко произнес он, выпрямляясь и поворачиваясь ко мне лицом.
- Что? – спросила я изумленно. Он был тих и сумрачен с того визита гуронов, и я предполагала, что причиной было что-то поведанное ему гуронами, но я не могла вообразить, что это касалось детей.
- Как их делают, - произнес он упрямо, хотя и отвел глаза. Было бы здесь больше света, уверена, я увидела бы, как он покраснел.
- Иэн, - сказала я после короткой паузы. – Я отказываюсь верить, что ты не знаешь, как делаются дети. Что ты на самом деле хочешь знать?
Он вздохнул, но, наконец, взглянул на меня. Его рот на мгновение сжался, затем он выпалил:
- Я хочу знать, почему я не могу их делать.
Я в замешательстве провела костяшкой пальца по своим губам. Я знала – Бри рассказала – что у него была мертворожденная дочь от его могавской жены, Эмили, и что у нее было, по крайней мере, два выкидыша. А также, что могавки Снейктауна посчитали его ответственным за это, и ему пришлось покинуть их и вернуться к нам.
- Почему ты думаешь, что это из-за тебя? Большинство мужчин обвиняют в таких случаях женщин. Как и большинство самих женщин.
Я обвиняла нас обоих, и себя и Джейми.
Он произвел тихий шотландский звук раздражения.
- Могавки не обвиняют женщин. Они говорят, что, когда мужчина ложится с женщиной, его дух борется с ее духом. Дитя зарождается только тогда, когда его дух побеждает.
- Хм-м, - сказала я. – Это одно из объяснений. И я не скажу, что они совсем не правы. Это может происходить и из-за мужчины, и из-за женщины, или могут из-за них обоих
- Да, - я слышала, как он сглотнул, прежде чем продолжить. – Одна из женщин с гуронами была кахиен-кехака из Снейктауна, и она узнала меня. И сказала мне, что у Эмили ребенок. Живой ребенок.
Он беспокойно переступал ногами и щелкал пальцами, когда говорил. Теперь он замер. Луна поднялась высоко и освещала его лицо, делая глаза пустыми провалами.
- Я думал, тетушка, - сказал он тихо. – Я очень долго думал. О ней, о Эмили. Об йексе … моем маленьком ребенке, - он остановился, вцепившись пальцами в бриджи на бедрах, но собрался и продолжил более спокойно.
- И недавно я подумал еще вот о чем. Если … когда, - поправился он, оглянувшись, словно ожидая, что за его спиной повится Джейми, - мы приедем в Шотландию, я не знаю, как пойдут дела. Но я … если мне придется жениться снова или там, или здесь … - он внезапно взглянул на меня, и лицо его было старым от печали и потрясающе юным от надежды и сомнений.
- Я не могу взять девушку в жены, если знаю, что никогда не смогу дать ей дитя.
Он снова сглотнул и уставился вниз.
- Можете вы, ну … посмотреть меня, тетушка? Посмотреть, что может быть не так? – его рука потянулась к клапану бриджей, но я остановила его торопливым жестом.
- Это может подождать, Иэн. Сначала расскажи мне все, а потом мы посмотрим, нужно ли тебя осматривать.
- Вы уверены? – его голос звучал удивленно. – Дядя Джейми рассказывал мне о сперме, которую вы показывали ему. Я думаю, может у меня она какая-то не совсем правильная.
- Ну, в любом случае для этого нужен микроскоп. И хотя такая вещь, как аномальная сперма, бывает, но обычно в таком случае зачатие вообще не происходит. И как я понимаю, это не ваш случай. Скажи мне ... - я не хотела спрашивать, но выхода не было. - Твоя дочь. Ты ее видел?
Монахини подали мне мою мертворожденную дочь. «Лучше, если вы сами увидите», - сказали они с мягкой настойчивостью.
Он покачал головой.
- Не так что бы видел. Я имею в виду, я видел маленький сверток, когда они завернули ее в кроличью шкурку. Они положили его высоко в развилку красного кедра. Я пришел туда ночью, просто чтобы … Ну, я думал снять сверток, развернуть и просто посмотреть на ее лицо. Но это расстроило бы Эмили, так что я не стал.
- Уверена, ты был прав. Но … о, черт. Иэн, мне жаль … но твоя жена или другие женщины не говорили, что у ребенка были видимые отклонения? Были ли у нее … какие-либо деформации?
Он посмотрел на меня широко раскрытыми от шока глазами, и мгновение его губы беззвучно двигались.
- Нет, - сказал он, наконец, и в его голосе звучали одновременно и боль и облегчение. – Нет, я спрашивал. Эмили не хотела говорить о ней, о Изабель – я назвал бы ее так, Изабель, пояснил он - но я все спрашивал и спрашивал, пока она не рассказала, как выглядел ребенок.
- Она была совершенна, - сказал он тихо, глядя на мост, где цепь фонарей отражалась в воде. – Совершенна.
Также как и Фейт. Совершенна.
Я положила ладонь на его руку, перевитую веревками мускулов.
- Это хорошо, - сказала я. – Очень хорошо. Расскажи, как можно подробнее, как проходила беременность. У твоей жены были кровотечения во время нее?
Медленно я вела его через надежду и страхи, опустошение после каждой потери. Какие симптомы он мог вспомнить, что он знал о семье Эмили, были ли мертворожденные дети и выкидыши у ее родственников?
Луна прошла зенит и начала опускаться вниз. Наконец, я потянулась и встряхнулась.
- Я не могу быть совсем уверена, - сказала я, - но думаю, возможно проблема в так называемой проблеме резус-фактора.
- В какой? – он стоял, прислонившись к одной из пушек, и теперь поднял голову.
Не было никакого смысла объяснять про группы крови, антигены и антитела. И на самом деле это не так уж сильно отличалось от объяснения, даваемого могавками, подумала я.
- Если кровь женщины резус-отрицательна, а кровь ее мужа резус-положительна, - объясняла я, - то ребенок будет резус-положительным, потому что это доминанта. Неважно, что это значит, но ребенок будет резус-положительным, как отец. Иногда с первой беременностью все в порядке, и проблемы нет до следующего раза … иногда это происходит уже во время первой беременности. По сути, тело матери вырабатывает вещество, убивающее ребенка. Но если у резус-отрицательной женщины родится ребенок от резус-отрицательного мужчины, то плод тоже всегда будет резус-отрицательным, здесь проблем нет. Раз ты говоришь, что Эмили родила живого ребенка, то вполне возможно, что ее новый муж тоже резус-отрицательный. - Я абсолютно ничего не знала о преобладании резус-отрицательной группы крови у коренных американцев, но теория соответствовала фактам.
- И ели так, - закончила я, - то у тебя не должно быть проблем с другой женщиной. Большинство европеек резус-положительные, хотя и не все.
Он смотрел на меня так долго, что я засомневалась, понял ли он меня.
- Называй это судьбой, - сказала я мягко, - или несчастьем, но это не твоя вина. Или ее.
Не моя, и не Джейми.
Он медленно кивнул и, наклонившись, на мгновение прижал голову к моему плечу.
- Спасибо, тетушка, - прошептал он и, подняв голову, поцеловал меня в щеку.