Здание «Уилмингтон Газетт» нашлось легко. Угли остыли, но слишком знакомый запах гари все еще витал в воздухе. Небрежно одетый джентльмен в шляпе с опущенными полями рылся среди обугленных бревен, но когда Джейми окликнул его, остановился и стал выбираться на чистое место, высоко задирая ноги.
- Вы владелец газеты, сэр? - спросил Джейми, протягивая руку, чтобы помочь ему преодолеть груду полусгоревших книг. - Мои соболезнования, если так.
- О нет, - ответил мужчина, вытирая пятна сажи с пальцев большим грязным носовым платком, который затем передал Джейми. – Ее печатал Амос Крупп. Но его уже нет, он уехал, когда подожгли лавку. Я Герберт Лонгфилд. Владею этой землей и владел печатной лавкой, - добавил он, бросив унылый взгляд назад. – Вы ведь не из спасателей, не так ли? Здесь есть хороший кусок железа.
Очевидно, печатная лавка Фергюса и Марсали теперь осталась единственной действующей типографией между Чарльстоном и Ньюпортом. Среди развалин стоял искореженный и почерневший печатный станок «Газетт»; его все еще можно было узнать, но нельзя было использовать, разве что на металлолом.
- Когда это случилось?- спросила я.
- Позапрошлой ночью. Сразу после полуночи. Она уже сильно горела, когда прибыли пожарные.
- Проблемы с отоплением? – спросил Джейми, поднимая один из разбросанных памфлетов.
Лонгфилд цинично рассмеялся.
- Вы не отсюда, не так ли? Вы говорили, что ищите Амоса? – он осторожно огляделся вокруг. По-видимому, ему не хотелось откровенничать с незнакомцами неизвестных политических взглядов.
- Джеймс Фрейзер, - сказал Джейми и пожал ему руку. – Моя жена Клэр. Кто это был? Сыны свободы?
Брови Лонгифлда высоко поднялись.
- Вы действительно не отсюда, - он улыбнулся, но невесело. – Амос сам был из Сынов. Не совсем, конечно, но по настроению. Я говорил ему быть осторожным в том, что пишет и печатает, и он, в основном, старался. Но в эти дни это мало помогает. Немного шепота о предательстве, и человека избивают до полусмерти на улице, валяют в смоле и перьях, поджигают дома … и даже убивают.
Он задумчиво смотрел на Джейми.
- Итак, вы не знали Амоса. Могу я узнать, какое дело было у вас к нему?
-У меня был вопрос относительно новости, опубликованной в «Газетт». Вы говорите, что Круппа нет. Вы не знаете, где я могу найти его? Надеюсь, что он не болен, - добавил он.
Мистер Лонгфилд задумчиво взглянул на меня, видимо, оценивая вероятность того, что политический террорист приведет с собой жену. Я улыбнулась, стараясь выглядеть как можно более милой и респектабельной, и он неуверенно улыбнулся в ответ. У него была длинная верхняя губа, которая придавала ему вид обеспокоенного верблюда, схожесть значительно усиливалась эксцентричным расположением зубов.
- Нет, не знаю, - сказал он, снова повернувшись к Джейми с видом человека, принявшего решение. - Однако у него были деловой партнер и ученик. Может быть, кто-нибудь из них знает.
Теперь настала очередь Джейми оценивать Лонгфилда. Он мгновенно принял решение и отдал мне брошюру.
- Может быть. В прошлом году была опубликована небольшая новость о сгоревшем доме в горах. Я хочу выяснить, кто мог передать эту новость газете.
Лонгфилд озадаченно нахмурился и почесал свою длинную верхнюю губу, оставив на ней пятно сажи.
- Я сам этого не помню. Но тогда … вот что я вам скажу, сэр. Я должен встретиться с Джорджем Хамфрисом, деловым партнером Амоса, после осмотра пожарища … - он оглянулся через плечо, поморщившись. - Почему бы вам не пойти со мной и не задать свой вопрос?
- Очень любезно с вашей стороны, сэр, - Джейми вздернул бровь в знак того, что я больше не нужна для придания солидности и потому могу заняться своими делами. Пожелав мистеру Лонгфилду доброго дня, я отправилась за добычей на уилмингтонский рынок.
Деловая жизнь здесь был несколько активнее, чем в Нью-Берне. Уилмингтон находился возле глубоководной гавани, и хотя английская блокада повлияла на импорт и экспорт, лодки из ближайших мест и прибрежные пакетботы все еще заходили в порт. Уилмингтон также был значительно больше, и рынок на городской площади все еще процветал. Там я провела приятный час, набирая травы и узнавая местные сплетни, затем купила сырный рулетик на обед и направилась в порт, чтобы съесть его.
Я беззаботно прогуливалась по набережной, надеясь обнаружить судно, на котором мы могли бы отправиться в Шотландию, но не увидела ничего достаточно большого для такого путешествия. Ну, конечно же, Деланси Холл говорил, что мы должны выйти из гавани на небольшом судне, возможно, на его собственном рыболовном кетче, чтобы встретиться с большим кораблем в море.
Я села на причальную тумбу, чтобы поесть, и привлекла небольшую стаю заинтересованных чаек, которые кружили вокруг меня, как огромные тучные снежинки.
- Подумай хорошенько, подруга, - сказала я, направляя указательный палец на одну особенно настырную особь, которая бочком подошла к моим ногам, поглядывая на корзину. - Это мой обед.
Я энергично хлопнула полусгоревшой брошюрой, которую вручил мне Джейми, и чайки вспорхнули с тревожным криком, но затем снова устроились вокруг меня на чуть более почтительном расстоянии. Их глаза-бусинки были сосредоточены на свертке в моей руке.
- Ха, - сказала я им и на всякий случай задвинула корзину за ноги. Я крепко держала рулетик и одним глазом следила за чайками. Другим осматривала гавань. Немного в стороне стоял на якоре британский военный корабль, и вид Юнион Джека, развевающегося на его носу, вызвал у меня парадоксальное чувство гордости и тревоги.
Гордость была невольной. Я всю жизнь была англичанкой, с честью служила Великобритании в госпиталях и на полях сражений и видела, как много моих соотечественников пало на этой службе. Хотя Юнион Джек, который я видела сейчас, немного отличался от того, под которым воевала я, это был тот же самый флаг, и я чувствовала тот же инстинктивный подъем духа при виде его.
В то же время я слишком хорошо осознавала угрозу, которую этот флаг теперь представлял для меня и моих близких. Верхние орудийные бойницы корабля были открыты; очевидно, проводились какие-то учения, потому что я видела, как тупые рыла пушек то высовывались из них, то втягивались, как головы драчливых сусликов. Накануне здесь стояли два военных корабля; другой ушел … куда? Выполняет конкретную миссию или просто курсирует взад-вперед у входа в гавань, готовый захватить, обстрелять или потопить любое подозрительное судно?
Я не могла придумать ничего, что могло бы выглядеть более подозрительно, чем корабль, принадлежащий контрабандисту, другу мистера Холла.
Я снова подумала о таинственном мистере Бошане. Франция по-прежнему держала нейтралитет, и нам было бы гораздо безопаснее на корабле под французским флагом. По крайней мере, в большей безопасности от набегов британского флота. Что касается мотивов самого Бошана … Я неохотно согласилась с желанием Фергюса никак не общаться с этим человеком, но все же задавалась вопросом, что за интерес, черт побери, был у Бошана к Фергюсу.
Меня также интересовало, может ли он иметь какое-либо отношение к моей семье Бошанов, но вряд ли это можно было узнать. Я знала, что дядя Лэмб составил для меня небольшую семейную генеалогию, но тогда я не обратила на нее внимания. Где она сейчас? Он подарил этот аккуратно перепечатанный и сложенный в папку документ мне и Фрэнку, когда мы поженились.
Возможно, мне стоит упомянуть мистера Бошана в своем следующем письме к Брианне. У нее должны быть наши старые семейные документы – коробки с формами подоходного налога, собрание ее собственных школьных работ и художественных проектов … Я улыбнулась при воспоминании о глиняном динозавре, которого она сделала в возрасте восьми лет. Зубастое существо пьяно склонялось набок, и из его пасти свисал маленький цилиндрический предмет.
- Это млекопитающее, которое он пожирает, - объяснила она мне.
-Что случилось с его ногами? - спросила я.
- Их оторвал динозавр, когда наступил на них.
Это воспоминание на мгновение отвлекло меня, и одна дерзкая чайка, низко спикировав, ударила по руке, выбив остаток рулетика. Он был тут же съеден галдящими птицами.
Я произнесла нехорошее слово – чайка оставила кровоточащую царапину на тыльной стороне моей ладони – и, подняв брошюру, швырнула ее в самую гущу копошащихся птиц. Она попала одной из них в голову. Птица перевернулась, и сумасшедшие взмахи ее крыльев вместе с шелестящими страницами брошюры разогнали стаю, которая улетела, выкрикивая птичьи проклятия и не оставив после себя ни крошки.
- Ха, - сказала я снова с мрачным удовлетворением. С привитым двадцатым веком запретом на разбрасывание мусора – здесь, конечно, не существовало такого понятия – я подобрала части, на которые распалась брошюра, и сложила их.
Памфлет назывался «Исследование милосердия» с подзаголовком «Размышления о природе божественного сострадания, его проявлении в человеческом сердце и как его применить для улучшения личности и человечества». Возможно, это не одна из самых продаваемых книг мистера Круппа, подумала я, запихивая ее сбоку в корзину.
Интересно, натолкнется ли Роджер когда-нибудь на этот памфлет в своей работе в архиве? Думаю, скорее, да. Он может.
Значит ли это, что мы – или я – должны сделать что-то специально, чтобы попасть в печатные новости? Учитывая, что большинство тем, о которых писала пресса в любую эпоху, были войны, преступления, трагедии и другие бедствия, я так не думала. Несколько моих соприкосновений с широкой известностью не были приятными, и меньше всего я хотела бы, чтобы Роджер нашел сообщение о том, что меня повесили за ограбление банка, казнили за колдовство или заклевали мстительные чайки.
Нет, заключила я. Лучше просто рассказать Бри о мистере Бошане и генеалогии семьи Бошанов, и если Роджер захочет поковыряться в ней, то так и быть. Разумеется, я никогда не узнаю, нашел ли он там мистера Персиваля, но если да, то Джем и Мэнди смогут немного больше узнать о своем фамильном древе.
Итак, где же эта папка? Последний раз я видела ее в кабинете Фрэнка, на его шкафчике с картотекой. Я отчетливо помнила ее, потому что дядя Лэмб довольно причудливо нарисовал на ее обложке, что что-то вроде фамильный герба …
Я сделала шаг назад, споткнулась о корзину и чуть не упала в воду, спасенная Томом Кристи, который инстинктивно схватил меня за руку.
Он отдернул меня от края набережной, и я упала ему на грудь. Он отшатнулся, как будто я была из расплавленного металла, потом обнял, сильно прижав к себе, и поцеловал с неистовой страстностью.
Он прервался, заглянул мне в глаза и выдохнул.
- Вы не умерли!
- Нет, - сказала я немного извиняющимся от ошеломления тоном.
- Прошу … прошу прощения, - выдавил он, опустив руки. - Я ... я ... - Он был бледным, как привидение, и я подумала, что он может упасть в воду. Сомневаюсь, что сама выглядела намного лучше, но, по крайней мере, я стояла твердо.
- Вам лучше присесть, - сказала я.
- Я … нет, не здесь, - резко сказал он.
Он был прав. Набережная была людным местом, и наша встреча привлекла внимание. Несколько бездельников открыто глазели, подталкивая друг друга, и мы ловили на себе взгляды торговцев, моряков и докеров, идущих по своим делам. Я начала оправляться от шока и смогла думать.
- Где вы живете? О, нет, так не пойдет, не так ли?- я слишком хорошо представляла себе, какие истории облетят город через несколько минут после того, как мы покинем доки и отправимся в жилище мистера Кристи.
- Таверна, - твердо сказала я. – Идемте.
До Саймондса было всего несколько минут ходьбы, и эти минуты мы прошли в полной тишине. Однако я время от времени бросала на него взгляды, чтобы убедиться, что он не призрак, и чтобы оценить его теперешнее положение.
Последнее казалось не плохим; он был прилично одет в темно-серый костюм и чистую рубашку, и если он не был модным – я закусила губу при мысли, что Том Кристи модный – то, по крайней мере, не выглядел, как бродяга.
И он совсем не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Ну, нет, поправилась я. Он стал выглядеть намного лучше. В последний раз я видела его в крайнем изнеможении, раздираемого горем от смерти дочери и последующими проблемами. Это было на «Крузере», британском корабле, на котором укрылся губернатор Мартин, когда его изгнали из колонии почти два года назад.
Тогда мистер Кристи заявил, во-первых, о своем намерении признаться в убийстве своей дочери, в котором меня обвиняли, во-вторых, о своей любви ко мне и, в-третьих, о своем намерении быть казненным вместо меня. Надо ли говорить, что его внезапное воскрешение не только потрясло меня, но и породило большую неловкость.
Неловкость усугублялся вопросом, знал ли он о судьбе своего сына Аллана, убившего Мальву Кристи. Обстоятельства его смерти были такими, знать о которых не захочет ни один отец, и меня охватила паника при мысли, что мне, возможно, придется рассказать ему.
Я снова взглянула на него. Его лицо прорезали глубокие морщины, но он не выглядел ни изможденным, ни истерзанным тяжелыми мыслями. Он не носил парика, и его жесткие волосы цвета соли с перцем были, как всегда, коротко подстрижены, гармонируя с аккуратной бородой. Мое лицо покалывало, и я едва сдерживала себя, чтобы не провести рукой по губам, чтобы стереть ощущение поцелуя. Он явно нервничал, как и я, но взял себя в руки и с безупречной вежливостью открыл передо мной дверь таверны. Только подергивание мышцы под левым глазом выдавало его.
Я чувствовала, как будто все мое тело подрагивало, но Федра, прислуживающая в таверне, взглянула на меня с легким интересом и сердечным кивком. Конечно, она никогда не встречалась с Томасом Кристи, и хотя она, несомненно, слышала о скандале, последовавшим за моим арестом, она не могла связать его с сопровождавшим меня джентльменом.
Мы нашли столик у окна и сели.
- Я думала, вы мертвы, - выпалила я. - Что вы имели в виду, говоря, что я не умерла?
Он открыл было рот, чтобы ответить, но его прервала Федра, которая подошла к нам, мило улыбаясь.
- Вам что-нибудь принести, сэр, мэм? У нас сегодня отменная ветчина, жаренный опоссум с картошкой и фирменный горчично-изюмный соус от миссис Саймондс.
- Нет, - отказался мистер Кристи. - Мне только кружку сидра, пожалуйста.
- Виски, - сказала я. – Много.
Мистер Кристи выглядел шокированным, но Федра только рассмеялась и умчалась прочь; грациозность ее движения привлекла восхищенные взгляды большинства мужчин в таверне.
- Вы не изменились, - заметил он. Его глаза путешествовали по мне, напряженно, вглядываясь в каждую деталь моей внешности. - Я должен был узнать вас по вашим непокрытым волосам.
Его голос был неодобрительным, но с оттенком невольной улыбки; он всегда громогласно осуждал мой отказ носить чепец или каким-либо иным образом прикрывать волосы. «Неприличие», так он это называл.
- Да, должны, - сказала я, потянувшись, чтобы пригладить волосы, о которых шла речь, и которые выглядели значительно хуже после столкновения с чайками. - Но вы не узнали меня, пока я не обернулась, не так ли? Что заставило вас заговорить со мной?
Он поколебался, но потом кивнул на мою корзину, которую я поставила на пол рядом со стулом.
- Я видел, что у вас есть одна из моих работ.
- Что? - удивилась я, но посмотрела на корзину и увидела торчащую из-под капусты обожженную брошюру о божьем сострадании. Я нагнулась и вытащила ее, только теперь заметив автора: мистер Т. У. Кристи, магистр искусств, Эдинбургский университет.
- Что означает «У»? - спросила я, кладя брошюру на стол.
Он моргнул.
- Уоррен, - довольно резко ответил он. - Откуда, во имя бога, вы явились?
- Отец утверждал, что нашел меня в капусте в огороде, - легкомысленно ответила я. — Или вы имели в виду сегодня? Если так, то из «Королевского герба».
Он стал выглядеть немного менее шокированным, и его лицо приняло обычное суровое выражение из-за раздражения от отсутствия у меня манер, приличных женщине.
- Не шутите. Мне сказали, что вы мертвы, - произнес он обвиняющим тоном. - Вы и вся ваша семья сгорели в пожаре.
Федра, принесшая питье, посмотрела на меня, приподняв брови.
- Она не выглядит подгоревшей, сэр, извините за мое вмешательство.
- Спасибо, за ваше замечание, - произнес он сквозь зубы. Федра кинула на меня смешливый взгляд и снова ушла.
- Кто вам сказал это?
- Человек по имени МакКрири.
Я, по-видимому, выглядела непонимающей, поскольку он добавил:
- Из Браунсвиля. Я встретил его здесь, в Уилмингтоне, в конце января. Он только что спустился с гор и рассказал мне про пожар. А пожар вообще был?
- Ну, да, - медленно сказала я, раздумывая, могу ли рассказать ему правду и как много. Очень мало в публичном месте, решила я. - Может быть, этот мистер МакКрири и поместил заметку о пожаре в газете, но вряд ли. - Первоначальная заметка, по словам Роджера, появилась в 1776 году, почти за год до пожара.
- Я разместил ее, - сказал Кристи, и теперь настала моя очередь хлопать глазами.
- Вы? Когда? – я сделала большой глоток виски, чувствуя, что нуждаюсь в этом, как никогда.
- Как только услышал о пожаре. Или … нет, - поправился он. – Через несколько дней. Я … был очень расстроен этим известием, - добавил он, опуская взгляд впервые, как мы сели за стол.
- Ох, мне жаль, - сказала я, понижая голос, и чувствуя себя немного виноватой, что не сгорела …
Он прочистил горло.
- Да. Ну, мне казалось, что нужно что-то сделать. Некая формальность насчет вашего … вашего ухода, - он посмотрел на меня серыми глазами. – Я не мог вынести мысль, что вы … все вы, - добавил он, но явно для проформы, - просто исчезните с лица земли без всякого упоминания … о событии.
Он вздохнул и сделал небольшой глоток сидра.
- Даже если похороны прошли должным образом, не было смысла возвращаться во Фрейзерс-Ридж, даже если я … Э-э, я не мог. И я подумал, что могу сделать запись о событии здесь. Ведь я не мог, - добавил он тихо, снова отводя глаза, - положить цветы на вашу могилу.
Виски немного успокоило меня, но в горле першило и говорить было трудно из-за испытываемых эмоций. Я протянула руку и коснулась его ладони, затем откашлялась, найдя нейтральную тему.
- Как ваша рука?
Он удивленно взглянул на меня, но его лицо немного расслабилось.
- Хорошо, спасибо вам. Видите? – он перевернул правую ладонь, где зигзагообразный шрам уже хорошо зажил, но все еще розовел.
- Позвольте мне посмотреть.
Его рука была холодной. С притворной небрежностью я взяла ее, повернула, сгибая пальцы, проверяя их подвижность и степень свободы движения. Он был прав, все было хорошо. Подвижность пальцев была почти нормальной.
- Я делаю упражнения, как вы сказали, - выпалил он. – Каждый день.
Я подняла глаза и увидела, что он смотрит на меня с какой-то жадной торжественностью, щеки его раскраснелись, и я поняла, что эта тема далеко не так нейтральна, как я думала. Не успела я отпустить его руку, как она повернулась в моей ладони, схватив мои пальцы не очень сильно, но достаточно, чтобы я не могла освободиться без заметного усилия.
- Ваш муж, - он резко замолчал, явно не думая о Джейми до этого момента. - Он тоже жив?
- Э-э, да.
К его чести, он не поморщился при этой новости, а кивнул, выдохнув.
- Я рад это слышать.
Некоторое время он сидел молча, глядя на свой недопитый сидр. Он все еще держал меня за руку. Не поднимая глаз, он спросил тихим голосом:
- Он … знает? Что я ... как я ... я не говорил ему о причине своего признания. А вы?
- Вы имеете в виду … - я поискала подходящую формулировку, - ваши, хм-м, галантные чувства ко мне? Ну да, он знает и очень сочувствует вам. Он знает по опыту, каково это быть влюбленным в меня, - пояснила я язвительно.
Он почти рассмеялся от моей последней фразы, но я заметила, что он не сказал, что больше не любит меня. О, боже. Я вытащила свои пальцы.
- Ну, в любом случае, мы живы, - сказала я, снова прочищая горло. – Как вы? Последний раз, когда мы встречались …
- А, - он выглядел немного несчастным, но собрался и кивнул. - Ваш довольно поспешный отъезд с «Крузера» оставил губернатора Мартина без помощника. Обнаружив, что я в какой-то степени грамотен, - он чуть скривил рот, - и благодаря вам, умею красиво писать, он освободил меня из заключения.
Это меня не удивило. Изгнанный из своей колонии, губернатор Мартин был вынужден вести дела из капитанской каюты британского корабля, на котором укрылся. Эти дела состояли сплошь из писем, причем их нужно было не только составить и отредактировать. Каждое письмо должно быть скопировано по нескольку раз. Копии требовались сначала для папок с официальной корреспонденцией губернатора, затем для каждого лица или организации, кому мог быть интересен предмет письма, и, наконец, необходимо было сделать несколько дополнительных копий любых писем, отправляемых в Англию или Европу, поскольку они будут отправлены разными кораблями в надежде, что, по крайней мере, одна копия дойдет до адресата, если остальные будут потоплены, захвачены пиратами или каперами или иным образом утеряны в пути.
У меня даже рука заболела при одном воспоминании об этом. Бюрократические правила во времена, когда еще не было магии ксерокса, не дали мне сгнить в камере; неудивительно, что они также освободили Тома Кристи.
- Вот видите? - заявила я с довольным видом. - Если бы я не вылечила вашу руку, он, скорее всего, приказал бы повесить вас на месте, либо отправил обратно на берег в какую-нибудь тюрьму.
- Я глубоко благодарен, - сказал он с чрезвычайной сухостью. – Но тогда нет.
Кристи несколько месяцев де-факто был секретарем губернатора. Однако в конце ноября из Англии прибыл корабль с приказом губернатору усмирить колонию, но при этом ни войск, ни вооружения или даже полезных предложений о том, как это можно сделать, не было предоставлено. С кораблем прибыл также официальный секретарь.
- Перед губернатором стала задача избавиться от меня. Мы … хорошо познакомились, работая в таком тесном взаимодействии …
- А поскольку вы больше не были незнакомым убийцей, он не мог вырвать у вас перо и вздернуть на рее, - закончила я за него. – Да, он действительно добрый человек.
- Да, - задумчиво сказал Кристи. – У него были нелегкие времена, бедный человек.
Я кивнула.
- Он рассказал вам о своих мальчиках?
- Да, - его губы сжались не сердито, а чтобы совладать с эмоциями. Мартин и его жена потеряли троих сыновей одного за другим из-за эпидемий в колонии. Неудивительно, что боль губернатора от потери детей открыла раны самого Тома Кристи. Однако он слегка покачал головой и вернулся к теме своего избавления.
- Я … рассказал ему немного о … о своей дочери, - он взял едва тронутую кружку сидра и одним глотком выпил половину, словно умирал от жажды. - Я по секрету признался ему, что мое признание было ложным, хотя я также заявил, что уверен в вашей невиновности, - заверил он меня. - И если вас когда-нибудь снова начнут преследовать за это, мое признание останется в силе.
- Спасибо, - сказала я и с еще большим беспокойством подумала, знает ли он, кто убил Мальву. Он должен был подозревать, подумала я, но это не то же самое, что знать, не говоря уже о том, чтобы знать причину. И никто не знал, где сейчас Аллан, кроме меня, Джейми и молодого Иэна.
Губернатор Мартин воспринял это признание с некоторым облегчением и решил, что единственное, что можно сделать в данных обстоятельствах, это высадить Кристи на берег, чтобы там с ним разобрались гражданские власти.
- Теперь нет никаких гражданских властей, - сказала я. – Ведь так?
Он кивнул головой.
- Никого, способного разбираться с такими делами. Тюрьмы и шерифы еще существуют, но нет ни судов, ни магистратов. В сложившихся обстоятельствах, - он почти улыбнулся, несмотря на суровое выражение лица, - я посчитал пустой тратой времени попытки найти кого-то, кому я мог бы сдаться.
- Но вы сказали, что отправили копию своего признания в газету, - сказала я. - Разве у вас не возникло проблем в связи с этим в Нью-Берне?
- По милости божественного провидения газета прекратила свою деятельность до того, как они получили мое признание, поскольку ею владел лоялист. Я полагаю, что мистер Эш и его друзья поговорили с ним, и он мудро решил заняться другим бизнесом.
- Очень мудро, - прокомментировала я. Джон Эш был другом Джейми, лидером местных «Сынов свободы» и человеком, который спровоцировал поджог форта Джонстон и фактически выгнал губернатора Мартина в море.
- Кое-какие слухи ходили, - сказал он, снова отводя взгляд, - но они быстро рассеялись в потоке публичных событий. Никто толком не знал, что произошло во Фрейзерс-Ридже, и через некоторое время у всех в голове просто закрепилось, что меня постигла какая-то личная трагедия. Люди стали относиться ко мне с каким-то … сочувствием. - Его рот скривился; он был не из тех, кто с благодарностью принимает любое сочувствие.
- Вы, кажется, не бедствуете, - сказала я, кивнув на его костюм. - Или, по крайней мере, не спите в канаве и не живете за счет выброшенных рыбьих голов. Я понятия не имела, что бизнес по написанию трактатов приносит прибыль.
Он восстановил свой обычный цвет во время предыдущего разговора, но снова покраснел … на этот раз от раздражения.
- Это не так, - отрезал он. - Я беру учеников. И я … я проповедую по воскресеньям.
- Не могу представить никого лучше для этого занятия, - сказала я, забавляясь. - У вас всегда был талант рассказывать людям, что с ними не так в соответствии с библией. Значит, вы стали священником?
Его румянец стал гуще, но он подавил желчь и спокойно ответил мне.
- По прибытии сюда я был практически нищим. Рыбьи головы, как вы говорите, а также иногда кусок хлеба или супа, который раздает конгрегация Нового Света. Я пришел туда, чтобы поесть, и из вежливости остался на службу. Таким образом, я услышал проповедь преподобного Петерсона. Она впечатлила меня. Я разыскал его, и мы … поговорили. Слово за слово и … - он поднял на меня свирепый взгляд. - Господь всегда отвечает на молитву, знаете ли.
- О чем вы молились? - спросила я заинтересовано.
Это немного смутило его, хотя вопрос был невинным и задан из простого любопытства.
- Я … я … - он замолчал и уставился на меня, нахмурившись. - Вы самая нетактичная женщина!
- Вы не первая персона, кто так думает, - согласилась я. – И я ничего такого не имела в виду, просто интересно.
Я видела, что ему хотелось встать и уйти, не имея желания посвящать кого-либо в пережитое им. Но он был смелый человек, и он остался.
- Я … спрашивал: «Почему?» - произнес он очень ровно. – Это все.
- Ну, Иову это помогло, - заметила я. Он удивленно дернулся, и я едва не рассмеялась. Его всегда изумляло осознание того, что кто-то, кроме него, знает библию. Однако он собрался и посмотрел на меня почти что в прежней манере.
- И теперь вы здесь, - сказал он, словно обвиняя. – Полагаю, ваш муж сформировал ополченческий отряд или присоединился к кому-либо. С меня хватит войны. Удивительно, что вашему мужу нет.
- Думаю, что это не совсем вкус к войне, - сказала я с некоторой резкостью, но что-то в нем заставило меня добавить. – Он просто знает, что рожден для нее.
Что-то мелькнуло в глазах Тома Кристи … удивление? Признание?
- Да, - согласился он спокойно. – Но, конечно же … - он не закончил фразу и вместо этого внезапно спросил. – Что вы делаете здесь, в Уилмингтоне?
- Ищем корабль, - ответила я. – Мы собрались в Шотландию.
У меня всегда был талант удивлять его, но этот раз превзошел все. Он поднял свою кружку, чтобы отпить из нее, но услышав мое заявление, он поперхнулся и выплюнул сидр на стол. Последовавшее затем яростное откашливание привлекло много внимания, и я отклонилась назад, стараясь стать как можно более незаметной.
- Э-э, мы собираемся в Эдинбург за печатным станком мужа, - пояснила я. – Нет ли там ваших знакомых? Передать послание, я имею в виду. Кажется, вы говорили, что у вас есть брат.
Он вскинул голову и уставился на меня слезящимися глазами. Я ощутила приступ ужаса, когда внезапно вспомнила, что его брат жил с его женой, когда Том был в тюрьме после восстания, и что она отравила его брата и была казнена, как ведьма.
- Простите, - сказала я тихо. – Простите, пожалуйста, я …
Он схватил мою ладонь обеими руками так сильно, что я ойкнула, и несколько голов с любопытством повернулись в нашу сторону. Он не обратил на это внимание, а наклонился через стол ко мне.
- Послушайте меня, - произнес он низким яростным голосом. – Я любил трех женщин. Одна была ведьмой и шлюхой, вторая только ведьмой. Вы, может быть, и ведьма, но это не имеет никакого значения. Любовь к вам вела меня к спасению и к тому, что я считал покоем, пока я считал вас мертвой.
Он смотрел на меня и медленно качал головой, его рот в зарослях бороды крепко сжался.
- И вот вы здесь.
- Э-э, да, - я снова почувствовала желание извиниться, что не умерла, но не стала.
Он сильно потянул воздух и выпустил его со вздохом.
- У меня не будет покоя, пока вы живы.
Он взял мою руку, поцеловал ее, встал и пошел прочь.
- Знайте, - сказал он от двери, повернув голову ко мне. – Я не жалею об этом.
Я взяла стакан виски и осушила его.
Я занималась остальными своими делами в некотором ошеломлении, вызванном не только виски. Я понятия не имела, как относиться к воскрешению Тома Кристи, но была совершенно потрясена. Тем не менее, подумав, решила, что с этим действительно ничего не поделать, и потому отправилась в магазин Стивена Морея, серебряных дел мастера из Файфа, чтобы заказать пару хирургических ножниц. К счастью, он оказался умным человеком и, казалось, понял как мои требования, так и назначение инструментов и пообещал изготовить их в течение трех дней. Воодушевленная этим, я решилась на несколько более проблематичное поручение.
- Иглы? - Морей в замешательстве нахмурил белые брови. – Вам следует обратиться к кузнецу для …
- Не швейные иглы. Они более длинные, довольно тонкие и без ушка. Они имеют медицинское назначение. И я хотела бы, чтобы вы сделали их из этого.
Его глаза расширились, когда я положила на прилавок золотой самородок размером с грецкий орех. На самом деле это был кусок одного из французских слитков, отколотый и смятый в комок, а затем для маскировки натертый грязью.
- Мой муж выиграл его в карточной игре, - сказала я тоном, в котором смешались гордость и извинение, которое казалось уместным для такого признания. Я не хотела, чтобы кто-либо решил, что во Фрейзерс-Ридже есть золото, в любой его форме. А репутации Джейми как карточного игрока это вряд ли повредит; он уже был хорошо известен своими способностями в этой области.
Морей, немного нахмурясь, прочел спецификацию акупунктурных иголок, но согласился сделать их. К счастью, он, кажется, ничего не знал о куколках-вуду, иначе мне пришлось бы нелегко.
После визита к серебряному мастеру я обежала рыночную площадь в поисках весеннего лука, сыра, листьев мяты и всего, что было доступно из растений. В «Королевский герб» я вернулась далеко за полдень.
Джейми играл в карты в зале, молодой Иэн наблюдал из-за его плеча. Увидев меня, он передал карты Иэну, подошел ко мне, взял из моих рук корзину и проводил меня в нашу комнату.
Я развернулась от двери и прежде, чем смогла заговорить, он сказал:
- Я знаю, Том Кристи жив. Я встретил его на улице.
- Он меня поцеловал, - выпалила я.
- Да, я слышал, - он смотрел на меня с усмешкой в глазах. Почему-то я рассердилась. Он заметил это, и его усмешка стала сильнее.
- Понравилось, да?
- Не смешно!
Усмешка не исчезла, но немного притухла.
- Тебе понравилось? – повторил он, но не с насмешкой, а скорее с интересом.
- Нет, - я отвернулась, - то есть мне было некогда … подумать об этом.
Без предупреждения он обхватил мой затылок и коротко поцеловал. Просто на рефлексе я стукнула его. Не сильно, я старалась удержать руку, даже когда ударяла, и явно не сделала ему больно. Но растерялась, словно сбила его с ног.
- Не стоило твоих мыслей, не так ли? - легко произнес он и отступил назад, с интересом разглядывая меня.
- Извини, - сказала я, чувствуя себя одновременно огорченной и злой, и еще более злой, потому что не понимала, почему я вообще злюсь. - Я не хотела … извини.
Он склонил голову набок, глядя на меня.
- Может, мне пойти и убить его?
- О, не будь смешным, - я засуетилась, развязывая карман и не желая встречаться с ним взглядом. Я была беспокойной, смущенной, раздраженной, и тем более смущенной, что не знала толком почему.
- Это был честный вопрос, сассенах, - сказал он спокойно. – Не серьезный, может быть, но честный. Думаю, ты должна мне честный ответ.
- Конечно, я не хочу, чтобы ты убивал его!
- Хочешь, я скажу, почему ты ударила меня?
- Почему … - секунду я стояла с открытым ртом, потом закрыла его. - Да.
- Я прикоснулся к тебе против твоей воли, - он внимательно смотрел на меня. – Не так ли?
- Да, - ответила я, вздохнув немного легче. – Как и Том Кристи. И нет, мне не понравилось.
- Но не Тому Кристи, - закончил он. – Бедный парень.
- Вряд ли ему требуется твое сочувствие, - сказала я язвительно, и он улыбнулся.
- Не требуется, тем не менее, я сочувствую. И я рад.
- Чему? Что он жив или … конечно же, не тому, что он считает, что любит меня? - спросила я с изумлением.
- Не приуменьшай его чувств, сассенах, - сказал он более тихо. – Однажды он отдал свою жизнь за тебя. Я верю, что он сделает это снова.
- Я никогда не хотела этого!
- Ты волнуешься, - заметил он тоном клинического интереса.
- Да, черт побери, волнуюсь! И … - внезапно мне в голову пришла мысль, и я пристально поглядела на него. – Ты тоже.
Я вспомнила, что он сказал, что встретил Тома Кристи на улице. Что Том сказал ему?
Он склонил голову набок, как бы собираюсь отрицать, но не стал.
- Не скажу, что Томас Кристи мне нравится, - произнес он задумчиво, - но я уважаю его. И я очень рад, что он жив. Ты не сделала ничего, чтобы принести ему страдания, сассенах, - мягко сказал он. - Я тоже.
- Я даже не подумала об этом, - в шоке от встречи с ним я ничего не помнила, но в душе плакала о нем … и его детях. - Впрочем, я не жалею.
- Хорошо. Что касается Тома Кристи, - продолжил он. - Он хочет тебя. Сильно. Но ничего о тебе не знает.
- А ты знаешь? - это прозвучало где-то между вопросом и вызовом, и он улыбнулся. Он повернулся и закрыл дверь на щеколду, затем пересек комнату и задернул ситцевую занавеску на единственном маленьком окошке, от чего комната погрузилась в приятный голубой полумрак.
- О, я нуждаюсь в тебе и сильно хочу, но также я тебя знаю, - он стоял очень близко, и мне приходилось смотреть на него снизу вверх. - Я никогда не целовал тебя, не зная, кто ты, а этого бедняга Том никогда не узнает. - Боже, что сказал ему Том?
Мой скачущий пульс успокоился до легких ударов в кончиках пальцев.
- Ты ничего не знал обо мне, когда женился.
Его рука мягко сжала мою ягодицу.
- Ничего?
- Кроме этого, я имею в виду!
Он произвел в горле негромкий шотландский звук, но не смешок.
- Ладно, мудрый тот человек, кто знает, что не знает. И я быстро учусь, a nighean[2].
Затем он мягко притянул меня к себе и поцеловал вдумчиво и нежно, со знанием дела и с полного моего согласия. Это не стерло мою память о страстных, неуклюжих объятиях Тома Кристи, и я подумала, что поцелуй для этого и не предназначался; он только должен был показать мне разницу.
- Ты можешь быть ревнивым, - заметила я моментом позже.
- Могу, - ответил он без шуток.
- Ты же не можешь думать …
- Нет.
- Тогда …
- Тогда, - его глаза были темными, как морская вода в темноте, но чувства в них были вполне читаемы. Сердце мое забилось быстрее. – Я знаю, что ты чувствуешь к Тому Кристи, и он достаточно ясно сказал о том, что чувствует к тебе. Конечно же, ты понимаешь, сассенах, что любовь не имеет ничего общего с логикой?
Зная, что это риторический вопрос, я не стала отвечать на него, а вместо этого стала аккуратно расстегивать пуговицы на его рубашке. Я ничего разумного не могла сказать о чувствах Тома Кристи, но у меня был другой язык, чтобы выразить свои чувства. Его сердце билось сильно и быстро, я чувствовала его, словно оно было в моей руке. Мое тоже билось часто, но я глубоко вздохнула и нашла утешение в привычной теплоте его тела, мягком поскрипывании волос коричного цвета на его груди и пупырышках, возникающих под моими пальцами. Он запустил руку в мои волосы и отделил локон, внимательно разглядывая его.
- Он еще не совсем седой. Полагаю, у меня есть еще немного времени, пока мне не станет слишком опасно ложиться с тобой в постель.
- Опасно? - я принялась за пуговицы на его штанах, жалея, что он не надел килт. – И что же такого я могу сделать с тобой в постели?
Он в раздумье почесал свою грудь, машинально потерев маленький шрам там, где он вырезал клеймо Джека Рэнделла.
- Ну, пока что, ты царапала меня, кусала, тыкала … и не раз … и …
- Я не тыкала тебя!
- Тыкала! – заявил он. – Ты тыкала меня в зад своими гадкими иголками пятнадцать раз! Я сосчитал, а потом еще дюжину или больше раз в ногу клыком гремучки.
- Я спасала твою проклятую жизнь!
- Ну, я не говорил иначе, ведь так? Ты же не собираешься отрицать, что тебе это нравилось, нет?
- Ну … не сам клык гремучки. Что касается подкожной инъекции … - я невольно скривила рот. – Ты это заслужил.
Он поглядел на меня с глубоким цинизмом.
- Не навреди, не так ли?
- Ты перечислил, что я делала с тобой в постели, - вернулась я к теме. – Но количество уколов ты сосчитать не можешь.
- Я был без сознания!
- А я нет!
- Ты нечестно воспользовалась ситуацией, - сказал он, кивнув. – Но я не стану держать на тебя зла.
Он снял мою верхнюю кофту и старательно развязывал шнуровку корсета, склонив голову от усердия.
- Как бы тебе понравилось, если бы я ревновала? – спросила я в его макушку.
- Мне бы понравилось, - ответил он, обдав теплым дыханием мою обнаженную плоть. – И ты ревновала меня. К Лаогере. – Он поднял глаза, усмехаясь и приподняв брови. – Может, ты все еще ревнуешь?
Я стукнула его снова и на этот раз всерьез. Он мог остановить меня, но не стал.
- Да, так я и думал, - сказал он, вытирая слезящиеся глаза. – Ты ляжешь со мной? Будем только я и ты, - добавил он.
Было поздно, когда я проснулась, и в комнате было темно, хотя над занавеской виднелся кусочек угасающего неба. Огонь в камине еще не зажгли, и в комнате было холодно, но под одеялом рядом с телом Джейми было тепло и уютно. Он лежал на боку; я прижалась к его спине и обняла, чувствуя его легкое дыхание.
Да, были только мы. Сначала я боялась, что воспоминание о Томе Кристи и его неловкой страсти может встать между нами, но Джейми, очевидно, думая о том же и решив избежать любого напоминания об объятиях Тома, начал с другого конца, целуя пальцы моих ног.
Учитывая размер комнаты и тот факт, что кровать была плотно прижата к стене, для этого он был вынужден оседлать меня, и ощущение его рта на моих пальцах и вида сзади и снизу голого шотландца было достаточно, чтобы выбросить все мысли из моей головы.
Теперь, в тепле, безопасности и спокойствии я могла думать о предыдущей встрече, не чувствуя угрозы. А я чувствовала угрозу. Джейми это понял. «Хочешь, я скажу, почему ты ударила меня?» … «Я прикоснулся к тебе против твоей воли.»
Он был прав; это было одним из незначительных последствий того, что случилось со мной после моего похищения. Толпы мужчин беспричинно нервировали меня, а когда меня неожиданно хватали, я вздрагивала и в панике отшатывалась. Почему я этого не видела раньше?
Потому что не хотела думать об этом, вот почему. И все-то не хочу. Что толку думать об этом? Пусть само время вылечит, если сможет.
Но даже зажившие раны оставляют шрамы. Доказательство было буквально передо мной, фактически я прижималась к нему лицом.
Шрамы на спине Джейми превратились в бледную паутину с небольшими бороздками тут и там, ощущаемые моими пальцами, когда мы занимались любовью, словно колючая проволока под кожей. Я вспомнила, как однажды Том Кристи насмехался над ним по этому поводу, и сжала зубы.
Я легко положила руку ему на спину и обвела пальцем бледную петлю шрама. Он дернулся во сне, и я замерла, прижимая ладонь.
Что может случиться? С ним? Со мной? Я услышала саркастический голос Тома Кристи: «С меня хватит войны. Удивительно, что вашему мужу нет».
- Для тебя хватит, - пробормотала я себе под нос. – Трус. - Тома Кристи посадили в тюрьму как якобита, и он им и являлся, но он не был воином. Он был офицером снабжения в армии Чарльза Стюарта и рисковал своим богатством и своим положением – потерял и то, и другое – но не рисковал ни своей жизнью, ни своим телом.
Тем не менее, Джейми уважал его, а это кое-что значило, поскольку Джейми неплохо разбирался в характерах. И наблюдая за Роджером, я поняла, что стать священником не так просто, как некоторые думали. Роджер тоже не был трусом, и мне было интересно, какой путь он найдет в будущем.
Я беспокойно перевернулась. Готовился ужин. Я чувствовала насыщенный, соленый запах готовящихся устриц и жареного картофеля, доносимый волнами древесного дыма из кухни внизу.
Джейми немного пошевелился и перекатился на спину, но не проснулся. Время еще есть. Ему что-то снилось; я видела движение его глаз, подергивающихся под закрытыми веками, и мгновенное сжатие губ.
Его тело рядом со мной внезапно напряглось, и я вздрогнула, испугавшись. Он низко зарычал, и его тело выгнулось. Он издавал сдавленные звуки, то ли кричал, то ли рыдал во сне, я не знала и не стала дальше ждать.
- Джейми, проснись! - резко сказала я, не прикасаясь к нему. Я знала, что этого лучше не делать, пока он находился во власти кошмарного сна; он едва не сломал мне нос раз или два. – Проснись!
Он задохнулся, отдышался и открыл расфокусированные глаза. Он явно не знал, где находится, и я заговорила с ним мягче, повторяя его имя и уверяя, что с ним все в порядке. Он моргнул, тяжело сглотнул, затем повернул голову и увидел меня.
- Клэр, - подсказала я, видя, что он пытается вспомнить мое имя.
- Хорошо, - произнес он хрипло, закрыл глаза, тряхнув головой, и открыл снова. – Все хорошо, сассенах?
- Да. Как ты?
Он кивнул, на мгновение прикрыв глаза.
- Да, в порядке. Я видел во сне, как горел дом, и я дрался, - он принюхался. – Что-то горит?
- Думаю, ужин, - аппетитные запахи снизу были перекрыты острым запахом дыма и подгоревшей пищи. – Вероятно, подгорело жаркое.
- Может быть, мы поужинаем в другом месте?
- Федра сказала, что миссис Саймондс запекла на обед ветчину с горчицей и соусом из изюма. Может быть, что-то осталось. С тобой все в порядке? - спросил я снова. В комнате было холодно, но его лицо и грудь блестели от пота.
- Да, - ответил он, садясь и энергично проводя руками по волосам. - С такими снами еще можно жить. - Он убрал волосы с лица и улыбнулся мне. - Ты похожа на одуванчик, сассенах. Ты тоже беспокойно спала?
- Нет, - ответила я, вставая и натягивая рубашку, прежде чем найти расческу. - Беспокойная часть была перед тем, как мы заснули. Или ты забыл?
Он рассмеялся, утер лицо и встал, чтобы использовать ночной горшок, затем стал натягивать рубашку.
- Как насчет других снов? – внезапно спросила я.
- Что? – он выглянул из ворота рубашки с удивленным видом.
- Ты сказал: «С такими снами еще можно жить». С какими жить невозможно?
Я видела, как черты его лица дрогнули, как бывает, когда бросаешь камешек в воду, и импульсивно схватила его за запястье.
- Не прячься, - сказала я мягко, держа его взгляд, чтобы он не натянул свою маску. – Доверься мне.
Он взглянул в сторону, но только для того, чтобы собраться с мыслями. Когда он снова взглянул на меня, в его глазах по-прежнему было смущение, смятение и следы давно сдерживаемой боли.
- Мне снится ... иногда... - начал он, запинаясь, - то, что делали со мной против моей воли. - Он потянул воздух через нос, глубоко и раздраженно. - И я просыпаюсь от этого со стоящим членом и пульсирующими яйцами и хочу пойти и убить кого-нибудь, начиная с себя, - торопливо закончил он и скривился.
- Это случается не часто, - добавил он, бросив на меня быстрый взгляд. - И я никогда … я никогда не стал бы приставать к тебе после такого. Ты должна это знать.
Я крепче сжала его запястье. Я хотела сказать: «Ты мог бы, я не стала бы возражать», потому что это была правда, и когда-то я сказала бы это, не колеблясь. Но теперь я знала гораздо больше, и если бы мне когда-нибудь приснился Харли Бобл или тот тяжелый мягкотелый мужчина, и я проснулась бы с возбуждением – слава богу, такого никогда не случалось – последнее, что я бы сделала, это использовала тело Джейми, чтобы избавиться от него.
- Спасибо, - сказала я вместо этого тихо. - За то, что рассказал мне, - добавила я. - И за нож.
Он кивнул и повернулся, чтобы подобрать бриджи.
- Я люблю ветчину, - сказал он.
Примечания
1
В оригинале «AE FOND KISS», начальная строка стихотворения Роберта Бернса «Расставание»