Старая ритуальная церковь святого Стефана безмятежно возвышалась на берегу Несса; выветрившиеся камни на ее кладбище свидетельствовали о покое и мире. Роджер умом осознавал эти чувства, но не ощущал их в своей душе.
Кровь все еще пульсировала в его висках, а воротник рубашки был влажным от эмоций, хотя день был холодный. Он шел от автостоянки на Хай-стрит в бешеном темпе, который, казалось, съедал расстояние за секунды.
Она назвала его трусом, черт побери. Она называла его и по-другому, но именно это задело его, и она это знала.
Ссора началась накануне после ужина, когда она, поставив горшочек для запекания в старую каменную раковину, повернулась к нему, глубоко вздохнула и сообщила, что у нее собеседование о приеме на работу в Управление Северо-Шотландскими гидроэлектростанциями.
- На работу? – непонимающе переспросил он.
- На работу, - повторила она, прищурив на него глаза.
Он быстро подавил автоматическое «Но у тебя есть работа», которое было готово сорваться с его губ, заменив его довольно мягким, как он подумал, «Почему?»
Никогда не отличающаяся дипломатичностью, она пристально посмотрела на него и сказала: «Потому что одному из нас нужно работать, и если не ты, то это должна быть я».
- Что ты имеешь в виду под «должен работать»? - спросил он. Черт побери, она была права, он был трусом, потому что чертовски хорошо знал, что она имела в виду. - У нас достаточно денег на некоторое время.
- На некоторое время, - согласилась она. - Год или два, может, больше, если будем экономны. Не думаешь же ты, что мы должны просто сидеть, сложа руки, пока деньги не закончатся, а что потом? Тогда ты начнешь думать, что тебе необходимо сделать?
- Я думал, - произнес он сквозь зубы. Да, он мало чем занимался в течение нескольких месяцев. Была, конечно, книга; он записывал все песни, которые выучил в восемнадцатом веке, с комментариями, но вряд ли это было работой, да и денег много не принесет. В основном он думал.
- Да? Я тоже, - она повернулась к нему спиной и открыла кран то ли для того, чтобы заглушить его слова, которые он скажет дальше, то ли просто, чтобы взять себя в руки. Затем вода прекратила литься, и она снова обернулась.
- Послушай, - сказала она, пытаясь говорить разумно. - Я не могу больше ждать. Я не могу годами оставаться вне игры и затем просто войти в нее в любое время. Прошел почти год с тех пор, как я последний раз работала консультантом. Я не могу больше ждать.
- Ты никогда не говорила, что собираешься вернуться к работе на полную ставку.
Она выполнила пару мелких работ в Бостоне, короткие консультационные проекты, когда Мэнди выписали из больницы, и девочка чувствовала себя хорошо. Проекты для нее нашел Джо Абернати.
- Послушай, друг, - доверительно сказал Джо Роджеру, - она нервничает. Я знаю эту девушку; ей необходима активность. Она была сосредоточена на ребенке день и ночь, наверное, с самого ее рождения, провела несколько недель взаперти с врачами и больницами. Она должна все это выбросить из головы.
«А я не должен?» - подумал Роджер, но промолчал.
Пожилой мужчина в кепке пропалывал траву вокруг одного из надгробий, рядом с ним валялась увядшая масса вырванной с корнем зелени. Он посмотрел на Роджера, когда тот с сомнением стоял у стены, и дружелюбно кивнул ему, но ничего не сказал.
Она мать, хотел сказать он. Хотел сказать что-то о близости между ней и детьми, о том, как они нуждались в ней, также как в воздухе, еде и воде. Время от времени он ревновал к тому, что в нем не нуждаются с такой первобытной необходимостью. Как она могла отказаться от этого дара?
Что ж, он пытался сказать что-то в этом роде. Результат был таким, какого можно было ожидать, зажигая спичку в наполненной газом шахте.
Он резко повернулся и вышел с кладбища. Он не мог говорить с приходским священником в эту минуту, не мог говорить вообще ни с кем, если уж на то пошло. Сначала ему нужно остыть, вернуть голос.
Он повернул налево и пошел вниз по Хантли-стрит, увидев через реку краешком глаза фасад церкви Святой Марии, единственной католической церкви в Инвернессе.
Во время одной из ранних, более рациональных частей ссоры она постаралась сгладить конфликт. Спросила, ее ли это вина.
- Это я? – спросила она серьезно. – Потому что я католик, я имею в виду. Я знаю, это все усложняет. – Ее губы дрогнули. – Джем рассказал мне о миссис Огилви.
Он совсем не чувствовал желания рассмеяться, но не смог сдержать короткую улыбку при воспоминании. Он находился возле хлева, складывая перепревший навоз в тачку, чтобы отвезти его в огород. Джем помогал ему со своей маленькой лопатой.
- «Сдал шестнадцать тонн, в чём же итог?»[1] – пел Роджер, если можно было назвать пением его хриплое карканье.
- «Ещё на день старше, ещё больше долг», - подпевал Джем, старательно понижая свой писклявый голос до диапазона Теннесси Эрни Форда[2], но сбился на хихикающее глиссандо.
И в этот неудачный момент он обернулся и увидел, что у них посетители: миссис Огилви и миссис МакНейл, леди до мозга костей и столпы чайного сообщества Свободной северной церкви в Инвернессе. Он знал их и знал, зачем они пришли.
- Мы пришли навестить вашу добрую жену, мистер МакКензи, - сказала миссис МакНейл, улыбаясь и поджимая губы. Он не был уверен, означало ли это выражение внутренние сомнения, или же она просто боялась, что ее вставные зубы выпадут, если она откроет рот более чем на четверть дюйма.
- Ох. Боюсь, она собиралась ехать в город, - он вытер руку о джинсы, собираясь предложить ее, но посмотрел на нее, передумал и вместо этого кивнул. - Но, пожалуйста, входите. Попросить девушку приготовить чай?
Они в унисон покачали головами.
- Мы еще не видели вашу жену в церкви, мистер МакКензи, - миссис Огилви уставилась на него рыбьими глазами.
Ну, он ожидал нечто подобное, и можно было потянуть время, сказав: «Ох, ребенок болен», но бесполезно, вопрос надо было решать рано или поздно.
- Нет, - вежливо произнес он, хотя плачи его рефлекторно напряглись. – Она католичка. Она будет на мессе в церкви Святой Марии в воскресенье.
Квадратное лицо миссис Огилви вытянулось в овал от удивления.
- Ваша жена – папистка? – сказала она, давая ему время исправить сказанную глупость.
- Ну, да. С рождения, - он слегка пожал плечами.
После такого признания разговора не получилось. Всего лишь взгляд на Джема, резкий вопрос о том, ходит ли он в воскресную школу, вздох при ответе и буравящий взгляд на Роджера перед прощанием.
- Хочешь, чтобы я поменяла конфессию? - спросила Бри в ходе спора. И это было утверждение, а не вопрос.
Ему внезапно и яростно захотелось попросить ее именно об этом, только чтобы посмотреть, согласится ли она из любви к нему. Но религиозная совесть никогда не позволила бы ему сделать это; также как совесть ее любовника. Ее мужа.
Хантли-стрит внезапно превратилась в Бэнк-стрит, и в торговом районе пешеходный поток иссяк. Он прошел мимо небольшого мемориального сада, посвященного медсестрам, служившим во время Второй мировой войны, и подумал как всегда о Клэр, хотя на этот раз с меньшим, чем обычно, восхищением.
«И что бы вы сказали?» - подумал он. Он чертовски хорошо знал, что бы она сказала, или, по крайней мере, на чьей бы стороне была. Она ведь не зацикливалась на том, чтобы быть мамой на полную ставку, не так ли? Она пошла в медицинский колледж, когда Бри было семь лет. И отец Бри, Фрэнк Рэндалл, смирился с этим, хотел он того или нет. Тогда неудивительно, если Бри думала …
Он прошел мимо Свободной северной церкви и слегка улыбнулся, подумав о миссис Огилви и миссис МакНейл. Он знал, что они вернутся, если он ничего не предпримет. Он знал этот тип решительной доброты. Боже мой, если бы они узнали, что Бри поступила на работу и, по их мнению, бросила его с двумя маленькими детьми, они стали бы присылать ему пастушьи пироги и горячее тушеное мясо. Возможно, это не так уж и плохо, подумал он, задумчиво облизывая губы, если бы они не стали совать свой нос в дела его дома, а пустить их на кухню Брианны будет не просто игрой с динамитом, а преднамеренным броском бутылки нитроглицерина в самую сердцевину его брака.
- Католики не верят в развод, - сообщила однажды ему Бри. - Мы допускаем убийство. В конце концов, всегда можно исповедаться.
На дальнем берегу находилась единственная англиканская церковь в Инвернессе, Сент-Эндрюс. Одна католическая церковь, одна англиканская церковь и не менее шести пресвитерианских церквей, стоящих квадратом у реки на расстоянии менее четверти мили. Достаточно, чтобы рассказать все, что вам нужно знать об Инвернессе, подумал он. И он рассказал об этом Бри, хотя и не упомянул о собственном кризисе веры.
Она не спрашивала. Он был на волосок от рукоположения в Северной Каролине, которое прервалась из-за похищения Бри, затем рождение Мэнди, распад общины Риджа, решение рискнуть и пройти сквозь камни … и о несостоявшейся стезе священника больше никто не упоминал. Точно так же, когда они вернулись, остро стояла необходимость позаботиться о сердце Мэнди, а затем наладить какую-то жизнь… и вопрос о его служении был проигнорирован.
Он думал, что Брианна не упоминала об этом, потому что не знала его намерений и не хотела, чтобы казалось, что она подталкивает его в каком-либо направлении. Если ее католицизм усложнял ему служение в качестве пресвитерианского священника в Инвернессе, он не мог не признать тот факт, что его должность священника вызовет серьезные осложнения в ее жизни, и она это знала.
В итоге никто из них не говорил об этом, когда обговаривали детали возвращения.
Они порешали практические вопросы как могли. Он не мог вернуться в Оксфорд, по крайней мере, без тщательно продуманной легенды.
- Вы не можете просто так покинуть академическую среду и вернуться в нее, - пояснил он Бри и Джо Абернати, врачу, который являлся старинным другом Клэр, пока она не отправилась в прошлое. - Вы можете уйти в творческий отпуск и даже довольно продолжительный. Но вы должны заявить о цели такого отсутствия, а после возвращения предъявить результаты в виде опубликованного исследования.
- Вы могли бы написать убойную книгу о Регуляторстве, - заметил Джо Абернати, - или о подготовке к революции на юге.
- Мог бы, - согласился он. - Но она не будет научной. - Он криво улыбнулся, чувствуя легкий зуд в кончиках пальцев. Он мог бы написать книгу, такую, которую не смог бы написать никто другой. Но не как историк.
- Нет первоисточников, - объяснил он, кивнув на полки в кабинете Джо, где проходил их первый военный совет. - Если бы я писал книгу как историк, мне нужно предоставить источники всей приведенной в ней информации, а для большинства уникальных ситуаций, которые я мог бы описать, скорее всего, записей нет. Уверяю вас, «свидетельство автора-очевидца» вряд ли найдет отклик в университетской среде. Мне пришлось бы написать это как роман. - Эта идея на самом деле имела некоторую привлекательность, но вряд ли бы произвела впечатления на коллег из Оксфорда.
Однако, в Шотландии …
В Инвернессе и повсюду в Хайленде появление людей не оставалось незамеченным. Но Роджер не был пришельцем. Он вырос в Инвернессе, и там было еще много людей, которые помнили его взрослым. А с американской женой и детьми, как объяснением его отсутствия …
- Видите ли, там людям все равно, чем ты занимался, когда отсутствовал, - объяснил он. – Их волнует, что ты делаешь, когда возвращаешься.
Он уже достиг «Островов Несса». Небольшой тихий парк, расположенный на небольших островках, лежащих всего в нескольких футах от берега реки, с утоптанными грунтовыми дорожками, большими деревьями и незначительным движением в это время дня. Он бродил по дорожкам, пытаясь опустошить свой разум, пусть его наполнят только шум бегущей воды и тишина затянутого облаками неба.
Он дошел до конца острова и постоял какое-то время, едва обращая внимание на обрывки мертвых листьев, перья птиц, рыбьи кости и какую-то пачку сигарет, оставленную большой волной, на ветвях кустов, окаймляющих воду.
Он всегда думал о себе. Что ему делать, что о нем подумают люди. Почему ему никогда не приходило в голову задаться вопросом, чем собирается заняться Брианна, если они отправятся в Шотландию.
Ну, в ретроспективе все было очевидно. В Ридже Бри делала больше, чем обычная женщина: охотилась на бизонов, стреляла индеек; нельзя было не обратить внимание на эту ее сторону богини-охотницы, убийцы пиратов, но она также делала все, как обычная женщина. Заботилась о семье, их еде, одежде, уюте … и иногда шлепала их. А с болезнью Мэнди и грустью Брианны от расставания с родителями вопрос ее работы был неуместен. Ничто не могло отвлечь ее от дочери.
Но сейчас Мэнди была здорова, так что волосы дыбом вставали от разрушений, следующих за ней. Тщательная работа по восстановлению их идентичности в двадцатом веке была выполнена, покупка Лаллиброха у банка, которому он принадлежал, переезд в Шотландию завершены. Джем устроен, более или менее, в деревенскую школу поблизости, и хорошая девушка из той же деревни была нанята для уборки и помощи с Мэнди.
И теперь Брианна собралась работать.
Брианна не могла сказать, что не ожидала этого. Мир, в который она вступала, был миром мужчин.
Это была тяжелая работа – рытье туннелей, по которым тянулись мили кабелей от турбин гидроэлектростанций. «Туннельными тиграми» называли тех, кто их прокладывал; многие из них были польскими и ирландскими иммигрантами, приехавшими на работу в 1950-е годы.
Она читала о них, видела их фотографии с чумазыми лицами и сверкающими, как у шахтеров, белками глаз в офисе администрации. Стены были увешаны ими, свидетельством самого гордого современного достижения Шотландии. Каким древним достижением Шотландия гордилась больше всего, подумала она. Килт? И подавила смех при этой мысли, но, очевидно, улыбка вылезла на ее лицо, потому что мистер Кэмпбелл, менеджер по персоналу, любезно улыбнулся ей в ответ.
- Тебе повезло, девочка; у нас есть вакансия в Питлохри, которая откроется через месяц, - сказал он.
- Прекрасно, - на ее коленях лежала папка с ее учетными данными. Он не попросил их показать, что несколько удивило ее. Она положила папку на стол перед ним и открыла. - Вот мои … э-э …? - Он смотрел на резюме сверху, широко открыв рот, так что она могла видеть стальные пломбы в его задних зубах.
Он закрыл рот, взглянул на нее в изумлении, затем снова посмотрел на папку, и медленно взял резюме, словно опасаясь, что под ним может быть что-то еще более шокирующее.
- Думаю, у меня есть все необходимые качества, - сказала она, сдерживая нервное желание сжать пальцы на ткани юбки. - Я имею в виду, чтобы быть инспектором по запуску оборудования. - Она хорошо знала, что подходит. У нее была достаточная квалификация, чтобы построить чертову гидроэлектростанцию, не говоря уже о контроле за ее постройкой и функционированием.
- Инспектором … - произнес он слабым голосом, затем закашлялся и немного покраснел. Заядлый курильщик; она чувствовала запах табачного дыма, прилипший к его одежде.
- Боюсь, произошло небольшое недоразумение, моя дорогая, - сказал он. - Нам в Питлохри требуется секретарь.
- Возможно, да, - сказала она, поддавшись желанию сжать ткань. - Но в объявлении, на которое я ответила, говорилось об инспекторе по запуску оборудования, и это должность, на которую я претендую.
- Но … моя дорогая… - он потряс головой, явно шокированный. - Вы женщина!
- Да, - сказала она, и любой из сотни мужчин, знавших ее отца, уловил бы в ее голосе стальные нотки и тут же бы сдался. Мистер Кэмпбелл, к сожалению, не был знаком с Джейми Фрейзером, но вот-вот должен был познакомиться. - Не могли бы вы объяснить мне, какие именно аспекты инспекции оборудования требуют пениса?
Его глаза вылезли из орбит, а лицо приобрело лиловый оттенок бородки индюка в сезон ухаживаний.
- Это … вы … это … - с явным усилием он взял себя в руки, чтобы говорить вежливо, хотя потрясение все еще читалось на его прямолинейном лице.
- Миссис МакКензи, я знаком с концепцией женского равноправия. У меня самого есть дочери. И никто из них не сказал бы мне ничего подобного, - сказал он, приподняв бровь. - Я не думаю, что вы не компетентна в вопросе. - Он взглянул на открытую папку, на мгновение приподнял обе брови, затем решительно захлопнул ее. – Это … мужская работа. Женщине это не подходит.
- Почему нет?
Сейчас он снова обрел апломб.
- Условия часто суровы физически … и, честно говоря, миссис МакКензи, таковы и мужчины, с которыми вы столкнетесь по работе. Компания не может с чистой совестью или из соображений ведения бизнеса рисковать вашей безопасностью.
- Вы нанимаете мужчин, которые могут напасть на женщину?
- Нет! Мы …
- У вас есть опасное оборудование? Тогда вам нужен инспектор, не так ли?
- Законы …
- Я хорошо разбираюсь в правилах, касающихся оборудования гидроэлектростанций, - твердо заявила она и достала из сумки брошюру с правилами - очевидно, хорошо изученную - предоставленную Советом по развитию горных районов и островов. - Я могу обнаружить проблемы и сказать, как их исправить быстро и с минимальными затратами.
Мистер Кэмпбелл выглядел глубоко несчастным.
- И я слышала, что у вас не так много претендентов на эту должность, - закончила она. – Ни одного, если быть точным.
- Мужчины …
- Мужчины? - сказала она и позволила придать этому слову легкий оттенок насмешки. – Я работала раньше с мужчинами. Я хорошо с ними лажу.
Она смотрела на него, ничего не говоря. «Я знаю, каково это убить мужчину, - думала она. - Я знаю, как это легко. А вы нет.» Она не заметила, как изменилось выражение ее лица, но Кэмпбелл немного побледнел и отвел взгляд. На долю секунды она задумалась, отвернется ли Роджер, если увидит это знание в ее глазах. Но сейчас не время думать о таких вещах.
- Почему бы вам не показать мне одну из рабочих площадок? - мягко сказала она. - Потом мы снова поговорим.
В восемнадцатом веке церковь Святого Стефана использовалась как временная тюрьма для схваченных якобитов. По некоторым сведениям, двое из них были казнены на ее кладбище. Он подумал, что это не самое худшее, что можно увидеть в последнем взгляде на землю: широкая река и безбрежное небо, впадающие в море. Они несли чувство покоя: ветер, облака и вода – несмотря на их постоянное движение.
«Если ты когда-нибудь окажешься перед парадоксом, будь уверен, ты стоишь рядом с истиной, - сказал ему однажды его приемный отец. - Возможно, ты не знаешь какой, - добавил он с улыбкой, - но она есть.»
Священник церкви Святого Стефана, доктор Уизерспун, тоже поделился несколькими афоризмами.
«Когда бог закрывает дверь, он открывает окно.» Да. Проблема заключалось в том, что окно открывалось на десятом этаже, и он не был уверен, что бог снабдил его парашютом.
- Нет? – спросил он, глядя вверх на небо.
- Простите? - удивленный могильщик выглянул из-за надгробного камня, за которым работал.
- Извините, - Роджер смущенно махнул рукой. – Просто разговариваю сам с собой.
Пожилой человек понимающе кивнул.
- Да, да. Тогда все в порядке. Когда вы начнете получать ответы, вот тогда вам следует беспокоиться, - хрипло посмеиваясь, он скрылся из виду.
Роджер спустился с высоты кладбища на уровень улицы и медленно пошел обратно к автостоянке. Что ж, он сделал первый шаг. Много позже того времени, когда должен был … В какой-то степени Бри права, он был трусом, но он сделал это.
Проблема еще не решена, но стало большим утешением просто изложить ее тому, кто понял и посочувствовал.
- Я буду молиться за вас, - сказал доктор Уизерспун, пожимая ему руку на прощание. Это тоже было утешением.
Он шагал по влажным бетонным ступеням автостоянки, роясь в кармане в поисках ключей. Нельзя сказать, что он был полностью в мире с самим собой, пока что, но он чувствовал, что гораздо лучше понимает Бри. Теперь он мог пойти домой и сказать ей …
Нет, черт возьми. Он не мог, пока нет. Он должен проверить.
Ему не нужно было проверять; он знал, что прав. Но он должен держать это в руках, должен показать Бри.
Резко развернувшись, он прошел мимо озадаченного служащего автостоянки, шедшего позади него, поднялся по лестнице, переступая по две ступеньки за раз, и быстро пошел по Хантли-стрит, словно ступал по раскаленным углям. Он ненадолго остановился у «Фокса», порылся в кармане в поисках монет и позвонил из телефонной будки в Лаллиброх. Энни ответила на звонок с обычной резкостью, произнеся: «Да?» так, что это превратилось не более чем в вопросительное шипение.
Он не удосужился упрекнуть ее телефонные манеры.
- Это Роджер. Скажите миссис, что я еду в Оксфорд кое-что разузнать. Останусь там на ночь.
- Ммфм, - сказала она и повесила трубку.
Брианне хотелось ударить Роджера по голове каким-нибудь тупым предметом. Чем-то вроде бутылки шампанского, например.
- Куда он отправился? - спросила она, хотя отчетливо слышала Энни Макдональд. Та подняла узкие плечи до уровня ушей, показывая, что поняла риторический характер вопроса.
- В Оксфорд, - ответила она. - В Англию! - Тон ее голоса подчеркивал явную возмутительность поступка Роджера. Он не просто поехал искать что-то в старинной книге, что само по себе было достаточно странно – хотя он был ученым, а от них можно было ожидать чего угодно – а бросил жену и детей без предупреждения и отправился чужую страну!
- Сказал, что приедет домой завтра, - добавила она с большим сомнением и осторожно, словно та могла взорваться, достала бутылку шампанского из сумки. – Может быть, положить ее на лед, как думаете?
- На лед? О, нет, не в морозилку. Просто в холодильник. Спасибо, Энни.
Энни исчезла на кухне, а Брианна какое-то время стояла в продуваемом сквозняком коридоре, пытаясь взять под контроль свои чувства, прежде чем отправиться на поиски Джема и Мэнди. Они, как все дети, имели сверхчувствительный радар относительно своих родителей и уже знали, что между ней и Роджером что-то не так; Внезапное исчезновение отца не способствовало их ощущению уютной безопасности. Он хотя бы попрощался с ними? Заверил их, что вернется? Нет, конечно, нет.
- Чертов эгоист, эгоцентричный … - пробормотала она. Не найдя подходящего существительного, чтобы завершить предложение, она сказала: «Подлый ублюдок!» и фыркнула с неохотным смешком. Не только из-за глупости оскорбления, но и из-за понимания, что она добилась своего.
Конечно, он не может помешать ей устроиться на работу, и как только связанные с этим неурядицы уладятся, с ним все будет в порядке.
«Мужчины ненавидят перемены, - как-то сказала ей мать. - Если это не их идея, конечно. Но иногда их можно заставить думать, что это идея принадлежит им.»
Может быть, ей следовало сказать об этом не так прямо; постараться, чтобы Роджер почувствовал, что ему, по крайней мере, есть что сказать о поводу ее выхода на работу, даже если он не считал это своей идеей. Однако она была не в настроении хитрить. Или заниматься дипломатией.
Что касается того, что она с ним сделала … ну, она терпела его инертность сколько могла, а потом столкнула со скалы. Умышленно.
- И я ничуть не чувствую себя виноватой! - сказала она вешалке и медленно повесила пальто, уделив немного больше времени проверке карманов на предмет использованных салфеток и скомканных квитанций.
Значит, он уехал от досады, чтобы отомстить ей за то, что она нашла работу? Или из-за злости от того, что она назвала его трусом? Это ему совсем не понравилось; его глаза потемнели, и он почти потерял голос – сильное волнение буквально душило его, замораживая гортань. Хотя она сделала это намеренно. Она знала слабости Роджера точно так же, как он знал ее.
Ее губы сжались, когда пальцы наткнулись на что-то твердое во внутреннем кармане куртки. Старая ракушка в виде башенки, побелевшая от солнца и воды. Роджер подобрал его на гальке у озера Лох-Несс и отдал ей.
- Домик, - произнес он, улыбаясь, но его выдавала хрипота в голосе. - Когда тебе нужно убежище.
Она нежно сомкнула пальцы на ракушке и вздохнула.
Роджер не был мелочным. Никогда. Он не поедет в Оксфорд – невольный пузырек веселья поднялся на поверхность при воспоминании, с каким шоком Энни произнесла: «В Англию!» - просто чтобы заставить ее беспокоиться.
Значит, он уехал по какой-то конкретной причине, несомненно, спровоцированной их ссорой, и это немного беспокоило ее.
Он решал проблемы с тех пор, как они вернулись. Она, конечно, тоже: болезнь Мэнди, решение, где жить, все хлопоты с перемещением семьи в пространстве и во времени - все это они делали вместе. Но были вещи, с которыми он боролся в одиночку.
Она росла единственным ребенком, как и он. Она знала, каково это держать многие мысли в своей голове. Но будь он проклят, что бы ни было в его голове, оно не давало ему покоя, и если он не говорит ей об этом, значит, это было что-то слишком личное, чтобы делиться. Это беспокоило ее, но она могла жить с этим. Но это могло быть что-то, что он считал слишком тревожным или слишком опасным, чтобы делиться, а этого, черт побери, она не могла допустить.
Пальцы ее сжали раковину, и она с усилием разжала их, пытаясь успокоиться.
Она могла слышать детей наверху в комнате Джема. Он что-то читал Мэнди. «Пряничный человечек», подумала она. Она не могла различить слова, но могла сказать по ритму, который отмечался возбужденными криками Мэнди: «Ушел! Ушел!»
Нет смысла прерывать их. Можно сказать позже, что папы сегодня не будет. Может быть, они не станут слишком волноваться, если она скажет об этом спокойным тоном. Он никогда не уходил на ночь с тех пор, как они вернулись, но когда они жили в Ридже, он часто уходил на охоту с Джейми или Иэном. Мэнди этого не помнит, но Джем …
Она собиралась пойти в свой кабинет, но обнаружила, что идет через холл к открытой двери кабинета Роджера. Это была старая комната, из которой ее дядя Иэн управлял делами поместья в течение многих лет, а незадолго до этого ее отец, а до него – ее дедушка.
А теперь она принадлежала Роджеру. Он спросил, нужна ли ей эта комната, но она отказалась. Ей понравилась маленькая гостиная через холл с залитым солнечным светом окном и тенями от древней желтой розы, которая украшала эту сторону дома своим цветом и ароматом. Кроме того, она просто чувствовала, что та комната была чисто мужским местом, с ее потертым деревянным полом и уютными обшарпанными полками.
Роджеру удалось найти одну из старых бухгалтерских книг поместья за 1776 год. Она стояла на верхней полке; за ее потрепанным матерчатым переплетом крылись мирные, заботливые мелочи жизни высокогорного хозяйства: четверть фунта семян пихты серебристой, козел для разведения, шесть кроликов, тридцать фунтов семенного картофеля … Это писал ее дядя? Она не знала; никогда не видела образцов его письма.
С дрожью внутри она подумала, вернулись ли ее родители в Шотландию, сюда? Увидели ли снова Иэна и Дженни; сидел ли ее отец снова в этой комнате, обсуждая дела Лаллиброха с Иэном? А ее мать? Судя по тому немногому, что рассказывала Клэр, с Дженни они расстались не в самых лучших отношениях, и Брианна знала, что мать грустила об этом; когда-то они были близкими подругами. Может быть, что-то можно исправить … может быть, уже исправлено.
Она взглянула на стоящую на высокой полке деревянную шкатулку, перед которой изогнулась маленькая змейка из вишневого дерева. Она взяла змею, находя некоторое утешение в гладких изгибах тела и комичном выражении мордочки, заглядывающей через несуществующее плечо. Она невольно улыбнулась в ответ.
- Спасибо, дядя Вилли, - тихо произнесла она и почувствовала, как по ней пробежала удивительная дрожь. Не страх, не холод … какой-то восторг, но тихий. Узнавание.
Она часто видела эту змейку в Ридже, а теперь и здесь, где ее изготовили, но никогда не думала о ее создателе, старшем брате ее отца, умершем в возрасте одиннадцати лет. Но он был здесь, в творении своих рук, в комнатах, которые его знали. Когда она была в Лаллиброхе раньше – в восемнадцатом веке – на лестничной площадке верхнего этажа висел его портрет, маленький крепкий рыжеволосый мальчик, стоящий с рукой на плече своего младшего брата, голубоглазый и серьезный.
Где портрет сейчас, подумала она. А другие картины, написанные ее бабушкой? Один автопортрет каким-то образом попал в Национальную портретную галерею. Она обязательно возьмет с собой детей в Лондон, чтобы посмотреть его, когда они подрастут. Где остальные? Был портрет, где очень юная Дженни Мюррей кормила ручного фазана, у которого были такие же мягкие карие глаза, как у ее дяди Иэна, и она улыбнулась этой мысли.
Это было правильно. Приехать сюда, привести детей … домой. Не имеет значения, если ей и Роджеру потребовалось приложить усилия, чтобы найти свое место. Хотя, возможно, ей не следует говорить за Роджера, подумала она с небольшой гримасой.
Она снова поглядела на шкатулку. Ей очень хотелось, чтобы ее родители были здесь, кто-нибудь из них, чтобы она могла рассказать им о Роджере и спросить их совета. Не то что бы она нуждалась в нем … Если быть честной, ей просто хотелось услышать подтверждение, что она поступает правильно.
Она сняла с полки шкатулку обеими руками, чувствуя себя виноватой, что не дождалась Роджера, чтобы вместе прочитать следующее письмо. Но … ей нужна была ее мать, прямо сейчас. Она взяла первое письмо сверху, написанное рукой ее матери.
«Офис Л’Оньон, Нью-Берн, Северная Каролина, 12 апреля 1777 г.
Дорогая Бри (и, конечно же, Роджер, Джем и Мэнди),
Мы добрались до Нью-Берна без серьезных происшествий. Да, я слышу, вы подумали: «Серьезных?» Но это так; нас задержала пара мальчишек, вообразивших себя бандитами, на дороге к югу от Буна. Учитывая, что им было где-то девять и одиннадцать лет соответственно, и они были вооружены древним мушкетом с колесным замком, который взорвался бы в их руках, если бы они смогли выстрелить из него, мы не подвергались какой-либо заметной опасности.
Ролло выпрыгнул из фургона и сбил одного с ног, его брат выронил мушкет и пнул пса ногой. Однако твой кузен Иэн оттащил его за шкирку.
Твоему отцу потребовалось некоторое время, чтобы вытянуть из них что-либо разумное, но немного еды сотворило чудо. Они сказали, что их зовут Херман и – да, правда - Вермин[3]. Их родители умерли зимой. Отец ушел на охоту и не вернулся, мать умерла при родах, а младенец умер через день, так как мальчикам нечем было его кормить. Они не знают никого со стороны отца, но говорят, что фамилия их матери Кайкендалл. К счастью, твой отец знает семью Кайкендаллов, проживающих недалеко от Бейли-Кэмп, и Иэн отправился туда с маленькими бродягами, чтобы найти этих Кайкендаллов и посмотреть, можно ли их там устроить. Если нет, я полагаю, он привезет их с собой в Нью-Берн, и мы попытаемся здесь отдать их в ученики или, быть может, возьмем их с собой в Уилмингтон и пристроим в порту юнгами.
Фергюс, Марсали и дети, кажется, чувствуют себя очень хорошо, как физически (за исключением семейной склонности к увеличенным аденоидам и самой большой бородавке, которую я когда-либо видел на левом локте Германа), так и финансово.
Помимо Уилминггтонской газеты, Л’Оньон – единственная регулярная газета в колонии, и, таким образом, Фергюс получает приличный доход. Если добавить к этому печатание и продажу книг и брошюр, дела у него действительно идут очень хорошо. У семьи теперь есть две дойные козы, стая кур, свинья и три мула, включая Кларенса, которого мы оставляем им на пути в Шотландию.
Сложившаяся ситуация такова (имеется в виду, подумала Брианна, что вы не знаете, кто может прочитать это письмо и когда) что мне лучше не уточнять, что он печатает, кроме самой газеты. Л’Оньон строго придерживается беспристрастности, печатая страстные обвинения как лоялистов, так и менее лояльных персон, и публикуя сатирические стихи нашего хорошего друга Анонима, высмеивающие обе стороны нынешнего политического конфликта. Я редко видела Фергюса таким счастливым.
Война подходит некоторым мужчинам, и Фергюс, как ни странно, один из них. Твой двоюродный брат Иэн – еще один, хотя в его случае, думаю, война отвлекает его от грустных мыслей.
Интересно, как мать встретит его. Но, зная ее, полагаю, что после того, как пройдет первый шок, она разовьет деятельность по поиску жены для него. Дженни очень проницательная женщина, судя по всему, и такая же упрямая, как твой отец. Я надеюсь, что он это помнит.
Кстати, о твоем отце: он много работает с Фергюсом, ведет какие-то «дела» (не уточняя; это означает, что он, скорее всего, занят чем-то таким, от чего мои волосы поседели бы, если бы я узнала о них) и подыскивает подходящий корабль. Хотя думаю, что наши шансы найти его будут выше в Уилмингтоне, куда мы отправимся, как только Иэн присоединится к нам.
Тем временем, я завела свой врачебный кабинет, в буквальном смысле. К фасаду типографии Фергюса прибита вывеска работы Марсали, которая гласит: «Вырываю зубы, лечу сыпь, мокроту и лихорадку». Она хотела добавить строчку про сифилис, но Фергюс и я ее отговорили. Он из боязни, что это понизит респектабельность его заведения, я из какой-то болезненной приверженности к правде в рекламе, так как в настоящее время фактически ничего не могу поделать с этой болезнью. Мокрота … ну, с ней всегда можно что-то сделать, даже если это будет не более чем чашка горячего чая (в наши дни это горячая вода с корнем сассафраса, кошачьей мятой или мелиссой) с глотком спиртного в нем.
По пути я заехала к доктору Фентиману в Кросс-Крик и смогла купить у него несколько необходимых инструментов и немного лекарств, чтобы пополнить мой медицинский сундучок. Все это за бутылку виски и вынужденное восхищение последним пополнением его жуткой коллекции заспиртованных диковин. Нет, вы не захотите о ней знать, действительно, нет. Хорошо, что он не может увидеть бородавку Германа, иначе он тотчас помчался бы в Нью-Берн и бродил вокруг печатной лавки с ампутационной пилой.
У меня все еще нет хороших хирургических ножниц, но Фергюс знает ювелира по имени Стивен Морей в Уилмингтоне, который, по его словам, может сделать их в соответствии с моими требованиями. На данный момент я в основном занята выдергиванием зубов, так как цирюльник, который имел обыкновение это делать, утонул в ноябре прошлого года, упав в гавань в нетрезвом виде.
Со всей любовью,
мама
P.S. Говоря о «Уилмингтон Газетт», твой отец собирается пойти туда и спросить, кто отправил эту проклятую заметку о пожаре. Хотя мне не следует жаловаться. Если бы ты не увидела ее, ты могла никогда не прийти ко мне. И хотя в результате твоего прихода произошло многое, что я бы не хотела, чтобы произошло, я никогда не пожалею, что ты узнала своего отца, а он тебя.»
Примечания
1
Песня «Шестнадцать тонн», повествующая о тяжёлых условиях труда и бедственном положении шахтёров-угольщиков США в период «Великой депрессии» 1929—1939 годов.
2
Исполнитель песни «Шестнадцать тонн»
3
В оригинале Vermin, переводится как паразит, вредитель.