Грей задумался, какая романтичная душа первоначально окрестила это место черной палатой, или было ли это вообще романтическим побуждением. Вероятно, в прежние дни шпионы сидели в темных дырах без окон под лестницами Уайтхолла, и название носило чисто описательный характер. В нынешние дни черная палата означала род занятий, а не определенное местоположение.
Во всех столицах Европы, и в немалом количестве меньших городов, существовали черные палаты. Это были центры, в которых письма, перехваченные шпионами в пути или просто изъятые из дипломатической почты, проверялась, расшифровывалась с разной степенью успеха, а затем отправлялась той персоне или учреждению, которые нуждались в полученной таким образом информации. В английской черной палате работало четыре джентльмена, не считая клерков и рассыльных, когда Грей работал там. Теперь их стало больше, они были разбросаны по случайным дырам и углам в зданиях на Пэлл-Мэлл, но главный центр таких операций по-прежнему находился в Букингемском дворце.
Разумеется, не в одном из прекрасно обставленных помещений, которые предназначались для королевской семьи или их секретарей, камеристок, экономок, дворецких и другой высшей челяди, но все же в дворцовых стенах.
Грей, кивнув, прошел мимо охранника у задних ворот – на нем была форма со знаками отличия подполковника для беспрепятственного входа – и направился по обветшалому, плохо освещенному коридору. Запах лакированного старинного пола и призрачные ароматы вареной капусты и подгоревшего кекса вызвали у него приятную ностальгическую дрожь. Третья дверь слева была приоткрыта, и он вошел без стука.
Его ждали. Артур Норрингтон приветствовал его, не вставая, и указал на стул.
Он знал Норрингтона много лет, хотя они никогда особо не дружили, и нашел утешительным то, что этот человек, казалось, совсем не изменился за годы с их последней встречи. Артур был крупным, рыхлым мужчиной, чьи большие, чуть навыкате глаза и толстые губы придавали ему вид палтуса, выброшенного на лед, величественный и слегка укоризненный.
- Я ценю вашу помощь, Артур, - сказал Грей, усаживаясь в кресло и кладя на угол стола небольшой сверток. – Примите это в знак благодарности, - добавил он, махнув на него рукой.
Норрингтон приподнял одну тонкую бровь и взял сверток, который развернул жадными руками.
- О! – произнес он с неподдельным удовольствием. Он зачарованно вертел статуэтку из слоновой кости в своих больших, пухлых руках. – Цудзи?
Грей пожал плечами, польщенный эффектом своего подарка. Он ничего не понимал в нэцкэ, но знал человека, который занимался миниатюрными статуэтками из Японии и Китая. Он был удивлен тонкостью и артистизмом крошечной вещицы, на которой была изображена полуодетая женщина, занимающаяся очень активным сексом с обнаженным тучным джентльменом с волосами, собранными в пучок.
- Боюсь у нее нет подтвержденного авторства, - сказал он извиняющимся тоном, но Норрингтон только отмахнулся, все еще не спуская глаз с сокровища. Через некоторое время он счастливо вздохнул и засунул статуэтку во внутренний карман своего сюртука.
- Благодарю, милорд, - сказа он. – Что касается предмета вашего запроса, боюсь у нас мало материалов, касающихся вашего таинственного мистера Бошана. – Он кивнул на стол, где лежала потрепанная кожаная папка без подписи. Грей мог видеть, что внутри находилось что-то объемное, не бумага. Папка была проколота, и через дырочки был пропущен кусочек бечевки, привязывающий ее к столу.
- Вы удивили меня, мистер Норрингтон, - вежливо произнес он и потянулся к папке. – И все же позвольте мне посмотреть, и вероятно …
Норрингтон прижал папку ладонью и нахмурился, пытаясь показать, что официальные секреты не выдаются кому попало. Грей улыбнулся.
- О, перестаньте, Артур, - сказал он. - Если хотите знать, что я знаю о нашем таинственном мистер Бошане – а я вас уверяю, вы хотите – вы покажете мне все, что у вас есть о нем.
Норрингтон немного расслабился, позволив ладони, хотя и неохотно, скользнуть назад. Приподняв одну бровь, Грей взял кожаную папку и открыл ее. Выяснилось, что объемный предмет оказался небольшим тканевым мешочком; кроме того, там было несколько листов бумаги. Грей вздохнул.
- Так не пойдет, Артур, - укоризненно сказал он. - Существуют кипы бумаг, связанных с Бошаном, и кроме того перекрестные ссылки на его имя. Конечно, он не проявлял активности уже много лет, но нужно только поискать.
- Мы искали, - ответил Норрингтон, и странная нотка в его голосе заставила Грея остро взглянуть на него. – Старый Крэббот вспомнил это имя, и мы искали. Бумаги пропали.
Кожа на плечах Грея натянулась, словно его ударили кнутом.
- Странно, - произнес он холодно. – Ну, тогда … - он склонился над папкой, хотя ему потребовалось время, чтобы усмирить свои скачущие мысли и начать смотреть. Вскоре его взгляд сфокусировался на странице, с которой ему в глаза бросилось имя «Фрейзер», едва не заставив его сердце остановиться.
Не Джейми Фрейзер, однако. Он, медленно дыша, перевернул страницу, прочитал следующую и вернулся назад. Всего было четыре письма, и только одно полностью расшифровано; расшифровка еще одного была только начата. На полях последнего были нанесены небольшие заметки. Он поджал губы. В свое время он был хорош в дешифровании, но так давно отошел от дел, что не имел ни малейшего понятия о современных идиомах, используемых ныне французами, не говоря уже об индивидуальных терминах, которые мог использовать шпион. И эти письма были написаны двумя разными людьми. Это было ясно.
- Я просмотрел их, - сказал Норрингтон. Грей поднял на него взгляд и обнаружил, что выпученные ореховые глаза Артура уставились на него, словно у жабы, узревшей сочную муху. – Я еще не расшифровал их официально, но имею общее понятие, о чем в них говорится.
Что ж, он уже решил, что это необходимо сделать, и приготовился рассказать кое-что Артуру, который был самым осторожным из его старых контактов в черной палате.
- Бошан – это некто Персиваль Уэйнрайт, - заявил он прямо, удивляясь про себя, почему держал это имя в секрете. – Он британский подданный, был армейским офицером, арестован за содомию, но так и не был судим. Считалось, что он умер в Ньюгейте в ожидании суда, но, - он разгладил письма и закрыл папку, - очевидно, нет.
Толстые губы Норрингтона сложились в беззвучную букву «О».
Грей на мгновение задумался, может ли он остановиться на этом, но нет. Артур был неотступен, как такса, роющая барсучью нору, и если он обнаружит остальное сам, то тут же заподозрит Грея в том, что тот утаивает гораздо больше.
- Он также мой сводный брат, - сказал Грей, как можно небрежнее, и положил папку на стол Артура. – Я встречался с ним в Северной Каролине.
На мгновение рот Артура приоткрылся, но он, моргнув, тут же закрыл его.
- Понятно, - сказал он. – Тогда … я понимаю.
- Да, - произнес Грей сухо. – Вы понимаете совершенно ясно, почему я должен узнать содержимое этих писем, - он кивнул на папку – как можно скорее.
Артур кивнул, поджав губы, и взял письма. Настроившись на работу, он становился очень серьезным.
- Большая часть того, что я смог расшифровать, по-видимому, связана с вопросами поставок, - сказал он. - Контакты в Вест-Индии, грузы для доставки, обычная контрабанда, хотя и в довольно крупных размерах. Одна ссылка на банкира в Эдинбурге; Я не мог точно определить характер их связи. Но в трех письмах упоминалось одно и то же имя en clair[1] … вы, конечно, его видели.
Грей не стал отрицать.
- Некто во Франции очень сильно желает найти человека по имени Клодель Фрейзер, - сказал Артур и приподнял одну бровь. – Есть идея, кто это может быть?
- Нет, - ответил Грей, хотя идея у него точно была. – Есть идеи, кто его разыскивает и почему?
Норрингтон покачал головой.
- Никаких идей – почему, - честно ответил он. – Что касается того, кто … Думаю, это французский аристократ. – Он снова открыл папку и аккуратно вытащил из мешочка две восковые печати, одна почти разломана наполовину, вторая практически целая. На обеих изображен стриж на фоне встающего солнца.
- Еще не нашел никого, кто бы смог распознать ее, - сказал Норрингтон, слегка тыкая в печать пухлым указательным пальцем. – Вы, случайно …?
- Нет, - ответил Грей с внезапно пересохшим горлом. – Вы можете обратиться к некоему барону Амандину. Уэйнрайт упоминал при мне это имя в связи с этим делом.
- Амандин? – Норрингтон выглядел удивленным. – Никогда не слышал о таком.
- И никто не слышал, - Грей вздохнул и встал на ноги. – Я начинаю сомневаться, что он вообще существует.
Он все еще раздумывал, направляясь к дому Хэла. Барон Амандин мог существовать или нет. Если он существует, он мог быть только ширмой для более значительного лица. Если нет … то дело становится более запутанным и в то же время более простым. Без знания, кто стоит за всем этим, Перси Уэйнрайт оставался единственным ниточкой.
Ни в одном из писем Норрингтона не упоминалась Северо-Западная территория и не содержалось ни малейшего намека на предложение, сделанное ему Перси. Впрочем, в этом не было ничего удивительного; излагать такую информацию на бумаге чрезвычайно опасно, хотя он знал, что шпионы делали такие вещи раньше. Если Амандин действительно существовал и принимал непосредственное участие, очевидно, он был благоразумен и осторожен.
Что ж, в любом случае Хэлу придется рассказать о Перси. Возможно, он что-нибудь знает об Амандине или сможет узнать. У Хэла во Франции было много друзей.
Мысль о необходимости рассказать все Хэлу внезапно напомнила ему о письме Уильяма, которое он почти забыл за утренними интригами. Он сильно выдохнул через нос при этой мысли. Нет. Он не станет говорить с братом, пока не побеседует с Дотти наедине. Возможно, он сможет договориться с ней о встрече.
Однако Дотти не было дома, когда Грей прибыл в Аргус-Хаус.
- Она на музыкальном вечере у мисс Брайерли, - сообщила ему невестка Минни, когда он вежливо осведомился, как поживает его племянница и крестница. - Она весьма занята светской жизнью в эти дни. Однако ей будет жаль, что не смогла встретиться с тобой. - Минни встала на цыпочки и поцеловала его, сияя улыбкой. - Рада снова тебя видеть, Джон.
- А я тоже, Минни, - сказал он, имея в виду именно это. - Хэл дома?
Она с чувством закатила глаза, указывая на потолок.
- Он уже неделю дома, с подагрой. Еще неделя, и я подсыплю ему яда в суп.
- О, - это укрепило его решение не говорить Хэлу о письме Уильяма. Хэл и в хорошем настроении пугал закаленных солдат и прожженных политиков; Больной же Хэл … Наверное, поэтому у Дотти хватило здравого смысла чаще отлучаться из дома.
Ну, в любом случае его новости не улучшат настроение Хэла, подумал он и толкнул дверь кабинета Хэла с должной осторожностью. Брат был известен тем, что швырял вещи, когда сердился, и ничто не раздражало его больше, чем телесное недомогание.
Оказалось, что Хэл спал, развалившись в кресле перед камином и положив перевязанную ногу на табуретку. Запах какого-то сильнодействующего и едкого лекарства витал в воздухе, перекрывая запахи горящего дерева, растопленного жира и черствого хлеба. Рядом с Хэлом на подносе стояла нетронутая тарелка с застывшим супом. Возможно, Минни исполнила свою угрозу, подумал Грей с улыбкой. Помимо его самого и их матери, Минни, вероятно, была единственным человеком в мире, который никогда не боялся Хэла.
Он тихо сел, раздумывая, не разбудить ли брата. Хэл выглядел больным и усталым, и более худым, чем обычно, а Хэл всегда был сухощавым. Он не мог выглядеть менее элегантно, даже одетый в бриджи и поношенную льняную рубашку, с босыми ногами и с потрепанной шалью, накинутой на плечи, но морщины от жизни, проведенной в боях, красноречиво выделялись на его лице.
Сердце Грея внезапно сжалось от нежности, и он подумал, стоит ли вообще беспокоить Хэла своими новостями. Но он не мог допустить, чтобы Хэл неожиданно столкнулся с известием о неожиданном воскрешении Перси; его следовало предупредить.
Пока он не мог решить уйти или остаться, глаза Хэла резко открылись. Они были ясными и настороженными, такими же светло-голубыми, как у Грея, без признаков сонливости или рассеянности.
- Ты вернулся, - сказал Хэл и ласково улыбнулся. - Налей мне бренди.
- Минни сказала, что у тебя подагра, - сказал Грей, бросив взгляд на ногу Хэла. - Разве медики не говорят, что при подагре нельзя пить крепкие напитки? - Тем не менее, он поднялся на ноги.
- Да, - ответил Хэл, выпрямляясь в кресле и морщась, когда от этого движения у него заболела нога. - Но судя по твоему виду, ты собираешься сказать мне что-то, от чего мне понадобится выпить. Лучше принеси графин.
Прошло несколько часов, прежде чем он покинул Аргус-Хаус, отклонив приглашение Минни остаться на ужин, и погода существенно испортилась. Вечер был по осеннему холодный, порывистый ветер усилился, а в воздухе ощущался соленый привкус - следы морского тумана, движущегося к берегу. В такую ночь лучше оставаться дома.
Минни извинилась за то, что не может предложить карету, так как в ней уехала Дотти. Он уверил ее, что ходьба его устраивает, помогая думать. Так и было бы, но свист ветра, хлопающего полами его плаща и грозившего унести шляпу, отвлекал его, и он уже начал жалеть, что кареты нет, как вдруг увидел экипаж, ожидающий на подъездной дорожке большого дома у Александровских ворот. Лошади были накрыты попонами от ветра.
Он свернул к воротам и, услышав крик «Дядя Джон!», поглядел в сторону дома. Его племянница Дотти мчалась к нему на всех парусах в буквальном смысле этого слова. На ней была шелковая мантия сливового цвета и розовый плащ, который сильно раздувался от ветра. Она неслась к нему с такой скоростью, что ему пришлось схватить ее, чтобы остановить.
- Ты девственница? – спросил он без преамбулы.
Ее глаза расширились, и без малейших колебаний она выдернула одну руку и ударила его по щеке.
- Что? – прошипела она.
- Мои извинения. Это было слегка неожиданно, да? – он взглянул на ожидающую ее карету и кучера, сурово смотрящего вперед, и, крикнув ему ждать, взял ее под руку и повел в парк.
- Куда мы идем?
- Просто немного пройдемся. У меня к тебе несколько вопросов, и они не того сорта, чтобы их услышали посторонние … Тебе бы тоже этого не хотелось, уверяю тебя.
Ее глаза еще больше расширились, но она не стала спорить, просто прижала свою модную шляпку рукой и пошла. Ветер взбивал пеной ее юбки.
Погода и прохожие не позволяли ему задавать какие-либо вопросы до тех пор, пока они не прошли вглубь парка и не оказались на более или менее пустынной тропинке, которая вела через небольшой сад с вечнозелеными кустами и деревьями, постриженными в причудливые фигуры.
Ветер на мгновение стих, хотя небо потемнело. Дотти остановилась под прикрытием подстриженного льва и сказала:
- Дядя Джон, что это за ерунда?
Дотти унаследовала осенние цвета своей матери, волосы цвета спелой пшеницы и щеки с постоянным слабым розовым румянцем. Но в то время как лицо Минни было красивым и нежным, лицо Дотти отличалось четкими чертами Хэла, и было украшено его темными ресницами. В ее красоте была какая-то опасная резкость.
Сейчас во взгляде, который она бросила на дядю, превалировало раздражение, и он подумал, что если Вилли и в самом деле был влюблен в нее, то ничего удивительного. Если он был влюблен.
- Я получил письмо от Уильяма, где он признался, что он, если не навязал тебе свое внимание, то вел себя неподобающим джентльмену образом. Это правда?
Ее рот раскрылся в нескрываемом ужасе.
- Он написал вам … что?
Хорошо, хотя бы от одной ноши его разум теперь свободен. Она, похоже, все еще девственница, и ему не нужно сажать Уильяма на корабль до Китая, чтобы избежать встречи с ее братьями.
- Это был, как я уже сказал, намек. Подробностей он мне не сообщил. Давай пройдемся, пока не замерзли, - он взял ее за руку и повел по одной из тропинок, ведущих к небольшой молельне. Здесь они укрылись в вестибюле, за витражом святой Барбары, несущей на блюде свои отрубленные груди. Грей сделал вид, что изучает этот возвышенный образ, дав Дотти время привести в порядок свои растрепанные ветром одежды и решить, что сказать ему.
- Ну, - начала она, повернувшись к нему с поднятым подбородком. - Это правда, что мы... ну, что я позволила ему поцеловать себя.
- О? Где? Я имею в виду … - добавил он торопливо, увидев шок в ее глазах … Интересно, совершенно невинная юная леди понимает, что целовать можно не только руку или в губы? – Где в географическом смысле?
Румянец на ее щеках стал ярче, так как она поняла, что выдала себя, но встретила его взгляд прямо.
- В саду леди Уиндермир. Мы оба приехали на ее вечерний музыкальный салон, и ужин еще не был готов, и Уильям пригласил меня прогуляться с ним … и я … Это был такой чудесный вечер, - простодушно добавила она
- Да, он тоже это заметил. Раньше я как-то не осознавал опьяняющих свойств хорошей погоды.
Она бросила на него быстрый взгляд.
- Ну, как бы то ни было, мы влюблены! Он хотя бы это написал?
- Да, написал, - ответил Грей. – Он начал с этого утверждения, прежде чем перейти к скандальным признаниям, касающимся твоей чести.
Ее глаза расширились.
- Он … Что точно он написал? – спросила она сердито.
- Достаточно, чтобы убедить меня, как он надеялся, пойти тотчас к твоему отцу и сказать ему, что Уильям достоин твоей руки.
- О, - она потянула воздух, словно испытывая облегчение, и отвела глаза. – Хорошо. Вы пойдете? – спросила она, переведя на него большие голубые глаза. – Или вы уже …? – добавила она с надеждой.
- Нет. Я не сказал ничего твоему отцу о письме Уильяма. Для начала я решил поговорить с тобой, чтобы убедиться, что ты согласна с чувствами Уильяма, как он полагает.
Она моргнула и улыбнулась ему лучезарной улыбкой.
- Очень тактично с вашей стороны, дядя Джон. Многие мужчины не потрудились бы поинтересоваться мнением женщины в этом вопросе, но вы всегда были такой заботливый. Мама без устали твердит о вашей доброте.
- Не перебарщивай, Дотти, - сказал он. – Итак, ты говоришь, что хочешь выйти замуж за Уильяма?
- Хочу? – вскричала она. – Да я желаю этого больше всего!
Он посмотрел на нее долгим взглядом, и хотя она продолжала смотреть в его глаза, предательская краска залила ее щеки и горло.
- О, да? – произнес он, позволив скепсису проявиться в его голосе. – Почему?
Она дважды быстро моргнула.
- Почему?
- Почему? – повторил он терпеливо. – Что в характере Уильяма … или внешнем виде, - добавил он справедливости ради, ибо молодые женщины вряд ли могли здраво судить о характере. - Что так привлекло тебя, что ты желаешь за него замуж? И при том весьма срочно.
Он мог понять, что у одного из них или у обоих развилась привязанность … но к чему такая спешка? Даже если Уильям опасался, что Хэл одобрит предложение виконта Максвелла, сама Дотти знает, что любящий отец не станет заставлять ее выйти замуж против ее воли.
- Ну, мы, конечно, влюблены! – сказала она, но с ноткой неуверенности в голосе для такого пылкого заявления. – Что до его характера … ну, дядя Джон, вы его отец и знаете, что он … очень умный! – заявила она с триумфом. – Его доброта, его хороший нрав … - она набирала скорость, - … его мягкость …
Теперь настала очередь лорда Джона моргать. Уильям без сомнения был умный, с хорошим нравом, умеренно добр, но «мягкий» не то слово, которое возникает при знакомстве с ним. Дыра в панели обеденной комнаты его матери, образовавшаяся, когда Уильям во время чаепития, не рассчитав силы, толкнул на нее компаньонку, еще не была заделана, и инцидент еще свеж в памяти Грея. Возможно, Вилли вел себя осмотрительнее в компании Дотти, но все же …
- Он настоящий образец джентльмена! – заявила она с энтузиазмом, закусив удила. – И внешность … ну, конечно, его обожают все женщины, которых я знаю! Такой высокий, импозантный …
Он с ясной отстраненностью заметил, что она, хотя и отметила наиболее выдающиеся черты Уильяма, ничего не сказала о его глазах. Не беря во внимание его рост, который не мог остаться незамеченным, его глаза были наиболее яркой его чертой, сияющие, глубоко синие с необыкновенным кошачьим разрезом. Они были глазами Джейми Фрейзера, и у него на мгновение сжималось сердце, когда Вилли смотрел на него с определенным выражением.
Вилли прекрасно осознавал влияние своих глаз на молодых женщин и без колебаний извлекал из этого пользу. Если бы он с желанием посмотрел на Дотти, она была бы зачарована, независимо от того была ли влюблена в него или нет. И этот трогательный рассказ о восторге в саду… после музыки или во время бала, и у леди Бельведер, или у леди Уиндермир…
Он был так погружен в свои мысли, что не заметил, как она перестала говорить.
- Прошу прощения, - вежливо произнес он. – Я благодарен за похвалу характеру Уильяма. Это не может не греть отцовское сердце. И все же … от чего такая срочность в организации брака? Уильям вернется домой только через год или два.
- Его могут убить, - сказала она, и в ее голосе появился оттенок настоящего страха, от чего он насторожился. Она шумно сглотнула и приложила ладонь к горлу.
- Я этого не перенесу, - сказала она неожиданно тоненьким голосом. – Если его убьют, а мы никогда … никогда не имели шанса … - она взглянула на него блестящими от эмоций глазами и умоляюще положила ладонь на его руку.
- Я должна, - сказала она. – Действительно, дядя Джон. Я должна, я не могу ждать. Я хочу отправиться в Америку и выйти там за него замуж.
Он открыл рот. Желание выйти замуж – одно, но …
- Ты не можешь говорить это серьезно, - ответил он. – Ты не можешь думать, что твои родители, а особенно твой отец одобрят подобное.
- Ему придется, - возразила она. – Если вы правильно представите ему ситуацию. Он ценит ваше мнение больше, чем чье-либо еще, - продолжила она убедительно и сжала его руку. – И вы, как никто другой, должны понимать ужас, который я чувствую при мысли, что что-то может случиться с Уильямом, прежде чем я снова увижу его.
В самом деле, подумал он, единственное, что говорит в ее пользу, это чувство опустошения, которое упоминание о возможной смерти Уильяма вызвало в его собственном сердце. Да, его могли убить. Любой человек может быть убит во время войны, особенно солдат. Это был риск, на который вы идете, и он не мог с чистой совестью помешать Уильяму пойти на это, хотя при одной мысли о том, что Уильяма разорвет на куски пушечным огнем, ему прострелят голову, или он умрет в агонии от дизентерии …
Он сглотнул с пересохшим ртом и с усилием затолкал эти малодушные мысли на задворки разума, где всегда держал их.
Он длинно вздохнул.
- Доротея, - твердо сказал он. – Я узнаю, что ты замышляешь.
Она задумчиво посмотрела на него, словно оценивая шансы. Уголки ее губ приподнялись, а глаза сузились, и он увидел ответ в ее лице так же ясно, словно она его произнесла: «Нет, я так не думаю».
Однако это выражение было мимолетным, и ее лицо снова выражало негодование, смешанное с мольбой.
- Дядя Джон! Как вы можете обвинять меня и Уильяма – своего собственного сына! – в … В чем вы нас обвиняете?
- Не знаю, – признал он.
- Ну тогда, вы поговорите с папой о нас? Ради меня. Пожалуйста. Сегодня.
Дотти была рождена для флирта. Говоря это, она наклонилась к нему так, что он мог почувствовать запах фиалок от ее волос, а пальцами очаровательно ухватила отворот его сюртука.
- Я не могу, - ответил он, пытаясь освободиться. – Не сейчас. Я уже преподнес ему один сюрприз, второй может его прикончить.
- Тогда завтра, - продолжила она уговаривать.
- Дотти, - он взял ее руки и был тронут, обнаружив, что они холодные и дрожащие. Она действительно была искренна … или, по крайней мере, была искренна в чем-то.
- Дотти, - повторил он более мягко. – Даже если твоего отца удастся уговорить отправить тебя в Америку для заключения брака – а я думаю, что это возможно, если только ты ждешь ребенка – возможность отплыть будет только в апреле. Потому нет никакой необходимости торопиться загнать Хэла в могилу такой новостью, по крайней мере, пока он не оправится от своего недомогания.
Ей это не понравилось, но она была вынуждена согласиться с его доводами.
- Кроме того, - добавил он, отпуская ее руки, - Активность зимой приостанавливается. Военные действия скоро прекратятся, и Уильям будет в относительной безопасности. Тебе не нужно бояться за него. – «Помимо несчастного случая, дизентерии, лихорадки, заражения крови, драки в таверне и еще десяти или пятнадцати опасных для жизни возможностей», - добавил он про себя.
- Но, - начала она, но остановилась и вздохнула. – Да, думаю, вы правы. Но … вы поговорите с папой в скором времени, да, дядя Джон?
Он в свою очередь вздохнул и улыбнулся ей.
- Поговорю, если это действительно твое желание.
Порыв ветра ударил в часовню, и витраж святой Барбары задрожал в свинцовой раме. Внезапный дождь загрохотал по шиферу крыши, и он закутался в плащ.
- Жди здесь, - сказал он. – Я вызову карету.
Пока он пробирался против ветра, придерживая одной рукой шляпу, он с некоторым беспокойством вспомнил свои слова, сказанные ей. «Думаю, это возможно, если только ты ждешь ребенка».
Она не ждала ребенка. Ведь так? Нет, успокоил он себя. Забеременеть от кого-либо, чтобы убедить отца выдать ее замуж за другого? Черта с два. Хэл выдаст ее замуж за виновника, прежде чем она успеет сказать «кошка». Если она, конечно, не выбрала для этого дела кого-нибудь неподходящего, например, женатого мужчину или …
Нет. Даже Брианна Фрейзер МакКензи, самая прагматичная женщина, которую он когда-либо знал, не сделала бы ничего подобного. Он немного улыбнулся про себя при мысли о грозной миссис МакКензи, вспоминая ее попытку шантажом заставить его жениться, будучи беременной от кого-то, не от него. Он всегда задавался вопросом, был ли ребенок на самом деле от ее мужа. Возможно, она могла бы. Но не Дотти.