В старости есть множество преимуществ, подумал лорд Джон. Мудрость, умение предвидеть, положение в жизни, чувство выполненного долга и хорошо потраченного времени, любовь к друзьям и семье … и то, что ему не нужно держаться спиной к стене, разговаривая с лордом Джорджем Джермейном. И хотя и зеркало, и его лакей убеждали его, что он хорошо выглядит, он, по крайней мере, на двадцать лет старше, чтобы привлечь статс-секретаря, который любил юных мальчиков с нежной кожей.
Клерк, который встретил его, вполне соответствовал этому, имея также длинные темные ресницы и мягкий пухлый рот. Грей лишь раз взглянул на него; его собственные вкусы были более грубые.
Было не рано – зная привычки Джермейна, он дождался часа дня – но мужчина имел все следы не выспавшегося человека. Синие мешки обрамляли его глаза, как вареные яйца, и он глядел на Грея с явным отсутствием энтузиазма. Но все же Джермейн предпринял усилия казаться вежливым, пригласил Грея сесть и отправил клерка с глазами лани за бренди и бисквитами.
Грей редко потреблял крепкие напитки до времени чая, а сейчас еще и желал иметь трезвую голову. Потому он еле пригубил свой бренди, хотя тот был великолепен. Однако Джермейн нырнул своим знаменитым сэквильским носом, острым, как нож для бумаги, в стакан, глубоко вдохнул, залпом выпил и налил еще. Напиток, казалось, имел стимулирующее действие, поскольку после второго стакана он стал выглядеть счастливее и спросил Грея, как его дела.
- Очень хорошо, благодарю вас, - вежливо сказал Грей. – Я недавно вернулся из Америки и привез вам несколько писем от наших общих знакомых.
- О, да? – Джермейн слегка оживился. – Как мило с вашей стороны, Грей. Путешествие прошло хорошо?
- Терпимо, - на самом деле путешествие было ужасным. Они попали в ряд штормов в Атлантике, их днями болтало вниз и вверх, так что Грею уже хотелось, чтобы корабль затонул, и все закончилось. Но он не собирался терять времени на пустую болтовню.
- У меня была довольно интересная встреча прямо перед отъездом из Северной Каролины, - начал он, полагая, что мужчина теперь достаточно пришел в себя, чтобы слушать. - Позвольте рассказать вам о ней.
Джермейн был одновременно и тщеславен, и мелочен и довел искусство говорить расплывчато до тонкости, но мог проявить деловитость, когда хотел, а именно тогда, когда видел в ситуации какую-либо выгоду для себя. Упоминание о Северо-Западной территории прекрасно привлекло его внимание.
- Вы больше не говорили с этим Бошаном? – третий, полу-выпитый стакан стоял возле локтя Джермейна.
- Нет. Он отправил сообщение, и дальнейшие разговоры были бесполезны, так как совершенно ясно, что у него нет власти действовать от своего имени. И если бы он намеревался раскрыть личности своих покровителей, он бы это сделал.
Джермейн поднял стакан, но пить не стал, задумчиво поворачивая его в руках. Стакан был гладкий, без граней, заляпанный отпечатками пальцев и губ мужчины.
- Мужчина вам знаком? И почему он вас искал?
Нет, не глупый, подумал Грей.
- Я встречал его много лет назад, - ответил он ровно. – Во время моей работы с полковником Боулзом.
Ничто на свете не заставит Грея раскрыть Джермейну истинную личность Перси; Перси был – и до сих пор являлся - сводным братом ему и Хэлу, и только удача и собственная решимость Грея предотвратили огромный скандал во время предполагаемой смерти Перси. Некоторые скандалы со временем тускнеют, а этот нет.
Выщипанная бровь Джермейна дрогнула при упоминании Боулза, много лет возглавлявшего Английскую черную палату.
- Шпион? – умеренное отвращение прозвучало в его голосе. Шпионы были вульгарной необходимостью, не тем, чего джентльмен мог коснуться голой рукой.
- Вероятно, в одно время. Сейчас он, очевидно, вошел в светское общество, – Грей взял свой стакан, сделал добрый глоток – в конце концов, это был хороший бренди – затем поставил его на стол и встал, чтобы уйти. Он знал, что подталкивать Джермейна не нужно. Предоставьте дело статс-секретарю и доверьте ему преследовать собственные интересы.
Грей оставил Джермейна сидеть в кресле, задумчиво уставившегося в пустой стакан, и взял свой плащ у пухлогубого клерка, рука которого мимоходом коснулась его руки.
Нет, подумал он, закутываясь в плащ и натягивая шляпу против усиливающегося ветра, не то что бы он собирался оставить дело капризному чувству ответственности Джермейна. Тот был государственным секретарем по делам Америки, это правда, но ситуация касалась не только Америки. В кабинете лорда Норта было еще два статс-секретаря: один от Северного департамента, то есть от всей Европы, а другой от Южного департамента, то есть от остального мира. Он предпочел бы вообще не иметь дела с лордом Джермейном. Однако и протокол, и политика не позволили ему обратиться к лорду Норту напрямую, каковым был его первый импульс. Он даст Джемейну фору в один день, а затем обратится к южному секретарю Томасу Тинну, виконту Веймуту, с возмутительным предложением господина Бошана. В компетенцию Южного секретаря входили дела с католическими странами Европы, поэтому его касались и дела, связанные с французами.
Если оба мужчины захотят заняться этим делом, это привлечет внимание лорда Норта … и тогда Норт или один из его министров явятся к Грею.
Вдоль Темзы двигалась буря; он мог видеть клубы черных облаков, готовых обрушить свою ярость на здание парламента.
- Немного грома и молнии пошли бы им на пользу, - злобно пробормотал он и остановил проезжающий кэб, когда упали первые густые капли.
Дождь падал сплошной стеной, когда он подъехал к «Бифстейк-клубу»[1], и он промок до нитки за три шага от тротуара до двери.
Мистер Бодли, пожилой стюард, встретил его так, словно он был здесь вчера, а не восемнадцать месяцев назад.
- Сегодня вечером черепаховый суп с хересом, милорд, - сообщил он Грею, указывая слуге, чтобы он взял у Грея мокрую шляпу и плащ. - Весьма согревает желудок. А затем вкусная баранья котлета с молодым картофелем?
- Именно так, мистер Бодли, - улыбаясь, ответил Грей. Он занял свое место в столовой, довольный хорошим огнем и прохладной белой скатертью. Однако когда он откинул голову, чтобы позволить мистеру Бодли пристроить под подбородком салфетку, он заметил новое дополнение к убранству комнаты.
- Кто это? – удивленно вопросил он. На картине, висевшей на стене напротив, был изображен величественный индеец, украшенный страусиными перьями и задрапированный вышитой тканью. Картина выглядела довольно странно среди солидных портретов нескольких выдающихся - и в основном, умерших – членов клуба.
- О, это мистер Брант, конечно, - ответил мистер Бодли с легким упреком. – Мистер Джозеф Брант. Мистер Питт приводил его обедать в прошлом году, когда тот был в Лондоне.
- Брант?
Мистер Бодли приподнял брови. Как и большинство лондонцев, он был убежден, что каждый, кто бывал в Америке, обязан знать там каждого человека.
- Думаю, это вождь могавков, - сказал он, тщательно выговаривая слов «могавк». – Он посещал короля, вы же знаете!
- Действительно, - пробормотал Грей и подумал, были ли король и индеец впечатлены друг другом.
Мистер Бодли отправился за супом, но вернулся через несколько мгновений, положив на скатерть письмо.
- Это отправлено для вас на наш адрес, сэр.
- О, спасибо, мистер Бодли, - Грей взял письмо и сразу же узнал руку сына; его желудок немного сжался. Что хотел написать Вилли в тайне от своей бабушки или Хэла?
Нечто такое, что он не хотел рисковать, чтобы прочел кто-либо из них. Его разум тут же подсказал логичный ответ, и он взял рыбный нож, чтобы с трепетом вскрыть письмо.
Это Ричардсон? Хэл не любил этого человека и не одобрял того, что Уильям работал на него, хотя ничего конкретного сказать против не мог. Вероятно, ему, хорошо знающему тайный мир шпионажа, нужно было быть осторожнее, направляя Уильяма по этому пути. Но на тот момент было крайне необходимо удалить Вилли из Северной Каролины, пока он не столкнулся лицом к лицу с Джейми Фрейзером или с Перси так называемым Бошаном.
И ты должен отпустить сына прокладывать свой собственный путь в мире, чего бы тебе это не стоило. Так не раз повторял Хэл. Три раза, если быть точным; каждый раз, когда один из сыновей Хэла поступал на военную службу.
Он осторожно развернул письмо, словно оно могло взорваться. Оно была написано с тщательной аккуратностью, что сразу же показалось ему зловещим. Вилли обычно писал вполне разборчиво, но вовсе не каллиграфически.
«Лорду Джону Грею
Общество прославления английского бифштекса
От лейтенанта Уильяма лорда Элсмира
7 сентября 1776
Лонг-Айленд
Королевская колония «Нью- Йорк»
Дорогой отец,
Я должен признаться вам в одном деликатном деле.»
Да, эта фраза заморозит кровь в жилах у любого родителя, подумал Грей. У Вилли появилась беременная девушка, он играл и проиграл значительное состояние, контактировал с кем-то с венерической болезнью, вызвал кого-то на дуэль или вызвали его? Или … не случилось ли с ним чего-то плохого в его разведывательной миссии по пути к генералу Хау? Он потянулся к вину и сделал профилактический глоток, пока собирался с силами, чтобы вернуться к письму. Но ничего не подготовило его к следующему предложению.
«Я влюблен в леди Доротею.»
Грей захлебнулся, разбрызгав вино на руку, но махнул, отказываясь, стюарду, который заторопился к нему с полотенцем, быстро вытер руку о брюки и торопливо просмотрел лист.
«Мы оба некоторое время осознавали наше растущее притяжение, но я не торопился делать какие-либо заявления, зная, что вскоре должен отбыть в Америку. Однако совершенно неожиданно мы обнаружили себя вдвоем в саду на балу у леди Бельведер за неделю до моего отбытия, и красота обстановки и романтический настрой вечера, а также опьяняющая красота леди заставили меня забыть разумные мысли.»
- Ох, Иисус, - громко произнес лорд Джон, - не говори, что ты лишил ее девственности под кустом!
Он уловил заинтересованный взгляд соседа и с коротким кашлем вернулся к письму.
«Я краснею от стыда, признавая, что мои чувства одолели меня до такой степени, что я не решаюсь довериться бумаге. Я извинился, конечно, хотя вряд ли есть достаточное извинение за такое бесчестное поведение. Леди Доротея была очень добра в ее прощении и настаивала, чтобы я не ходил к ее отцу, как я сразу же намеревался.»
- Очень разумно с твоей стороны, Дотти, - пробормотал Грей, хорошо представляя реакцию брата на такое признание. Он только надеялся, что Вилли краснел от какой-либо мелочи, а не от …
«Я намеревался просить тебя поговорить с дядей Хэлом на следующий год, когда я вернусь домой и могу попросить руку и сердце леди Доротеи. Однако я недавно узнал, что она получила другое предложение от виконта Максвелла, и дядя Хэл серьезно рассматривает его.
Я не хочу опорочить честь леди каким-либо образом, но при данных обстоятельствах она не может выйти замуж за Максвелла.»
Ты имеешь виду, что Максвелл обнаружит, что она не девственница, подумал Грей мрачно, и прибежит наутро после брачной ночи сообщить об этом Хэлу. Он сильно потер лицо рукой и продолжил.
«Слова не могут передать мое раскаяние в своих действиях, отец, и я не могу заставить себя просить прощения, которого я не заслуживаю, за то, что так сильно разочаровал вас. Не ради меня, а ради нее прошу вас поговорить с герцогом. Я надеюсь, что его удастся убедить принять мое предложение и позволить нам обручиться без необходимости раскрытия обстоятельств, которые могли бы огорчить даму.
Ваш почтительный блудный сын, Уильям»
Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Первый шок начал рассеиваться, и его разум вплотную занялся проблемой.
Это возможно. Нет препятствий для женитьбы между Уильямом и Дотти. Будучи формально двоюродными братом и сестрой, они не были родными по крови. Уильям был его сыном во всех смыслах, но не кровным. И хотя Максвелл был молод, богат и являлся подходящей партией, Уильям был законным графом, так же как и наследником баронетства Дансейни и кроме того далеко не беден.
Нет, с этой стороны все в порядке. И Минни очень любит Уильяма. Хэл и мальчики … ну, если они не узнают о проступке Уильяма, они не будут против. С другой стороны, если кто-нибудь из них узнает, Уильям будет счастлив, если его не выпорют кнутом и не переломают все кости. Грей тоже.
Хэл, конечно, будет сильно удивлен … Кузены много времени проводили вместе, когда Вилли был в Лондоне, но Уильям никогда не говорил о Дотти так, что указало бы …
Он взял письмо и перечитал его заново, и еще раз. Положил его на стол и, прищурившись в раздумье, уставился на него.
- Будь я проклят, если поверю, - наконец, громко произнес он. - Какого черта ты задумал, Вилли?
Он скомкал бумагу и, с извиняющимся поклоном взяв с соседнего стола подсвечник, поджег письмо. Стюард тут же поднес маленькое фарфоровое блюдо, в которое Грей бросил пылающую бумагу, и они вместе смотрели, как написанное почернело и превратилось в пепел.
- Ваш суп, милорд, - объявил мистер Бодли и, осторожно отгоняя салфеткой дым, поставил перед ним исходящую паром тарелку.
Не имея в переделах досягаемости Уильяма, самым очевидным действием будет пойти к соучастнику преступления ... в чем бы оно ни заключалось. Чем больше он думал, тем больше убеждался: что бы ни произошло между Уильямом, девятым лордом Элсмиром и леди Доротеей Жакелин Бенедиктой Грей, это не было связано с любовью или преступной страстью.
Но как же поговорить с Дотти, не привлекая внимания ее родителей? Он не может болтаться по улице в надежде, что Минни и Хэл уедут куда-нибудь, оставив Дотти одну. И даже если он сможет застать ее дома одну, слуги непременно доложат Хэлу о его визите, а тот охраняющий свою дочь, как огромный мастифф любимую косточку, тут же все выяснит.
Он отклонил предложение швейцара достать ему карету и пошел пешком в дом своей матери, обдумывая пути и средства. Он мог бы пригласить Дотти отобедать с ним… но было бы очень странно, если бы такое приглашение не включало Минни. Точно так же, он не мог пригласить ее одну на пьесу или в оперу. Он часто сопровождал женщин, так как Хэл не мог усидеть на месте достаточно долго, чтобы прослушать всю оперу, и считал большинство пьес утомительной болтовней.
Путь его лежал через Ковент-Гарден, и он ловко увернулся от струи воды, выплеснутой из ведра, чтобы смыть скользкие листья капусты и гнилые яблоки с булыжной мостовой у фруктового прилавка. Летним вечером мостовая была усыпана увядшими цветами; перед рассветом привозили свежие цветы из сельской местности и наполняли площадь ароматом и свежестью. В конце дня осенью здесь стоял густой запах переспелых фруктов, подгнившего мяса и раздавленных овощей, который являлся признаком смены караула в Ковент-Гардене.
Днем продавцы расхваливали свой товар, торговались, дрались друг с другом, отбивались от карманников и воров, а вечером отправлялись прокутить половину своей прибыли в тавернах Тавистока и Бриджеса. С наступлением темноты Ковент-Гарден объявляли своей территорией шлюхи.
Вид двоих из них, прибывших рано в надежде найти клиентов среди отправляющихся домой продавцов, на мгновение отвлек его от семейного затруднения и вернул мысли к более ранним событиям этого дня.
Перед ним лежал вход на Бриджес-стрит; он мог видеть в ее дальнем конце изящный дом, с элегантной скромностью стоящий немного в стороне от дороги. Это была мысль; шлюхи знали очень много … и могли узнать больше, если их подтолкнуть. У него возникло искушение пойти и навестить Несси сейчас, хотя бы ради того удовольствия, которое доставляла ему ее компания. Но нет … еще нет.
Ему нужно выяснить, что уже было известно о Перси Бошане в более официальных кругах, прежде чем он пустился в погоню за этим кроликом. И до того, как он увидит Хэла.
Было слишком поздно для официальных визитов. Но он отправит записку, назначит встречу, а утром посетит Черную палату.
Примечания
1
Обеденный клуб для мужчин в Лондоне, основан в 1735 году актером Джоном Ричем, в Королевском театре Ковент-Гарден, где он тогда был менеджером, и Джорджем Ламбертом, его художником-постановщиком, с двумя дюжинами членов театрального и художественного сообщества (Сэмюэл Джонсон присоединился в 1780 году). Общество приобрело широкую известность, и среди новых членов были члены королевской семьи, государственные деятели и великие воины: в 1785 году к нему присоединился принц Уэльский.