Мать Виктора скончалась несколько дней назад. Объедки переживаний, пережеванные снова, пылятся в дальнем углу его комнаты. Он видит, как немногочисленные гнилые зубы отливают желтизной через широко открытый рот, который праздно украшен посиневшими губами и осушенной, ранее чистой рекой - тонкой полоской чёрной крови; это декорации, эксклюзивный макияж от госпожи Смерти. Она осматривает труп и, неодобрительно покачивая головой, откидывает свою траурную вуаль, а затем умелыми движениями наносит трупные пятна на холодное тело покойника. Тщательно обрабатывает лицо, пока то не станет бело - синим, ухаживает за застывшими губами, заостряет нос и скулы, придает облику человека умиротворенность. Смерть - выдающийся иллюзионист: превращает старика в молодого, невыносимого тирана в любимого отца, невзрачную личность сделает заголовком газеты, а остальных обратит в черно-белые некрологи. В этом году зима выдалась по особенному красивой и уютной. Вот впереди частокол из сосен, словно в белоснежных медицинских халатах, они пустили корни в темном больничном коридоре. Темнота - дама на балу, которая величественно спускается вниз по мраморным ступеням и все присутствующие замирают от восхищения. Шаг - и на пленку неба разлились чернила. Шаг - и сухие руки деревьев сгнили и потускнели. Шаг - и в пыльных окнах засветилось, а затем, когда каблук её изящной туфельки окажется на покрытом блестящим лаком полу, когда она ступит в отражение золотых узоров и восковых свеч - огни дня догорят, а дамы и кавалеры, опустив головы, медленно расступятся перед её величеством. Настало время темноте править балом.
Снег хрустит под тяжелыми ботинками Виктора, снег падает на немытые русые волосы, снег белее любой ткани и холоднее любого сердца. Слушать о смерти и представлять, что она живет только в книгах.
Деревянная оконная рама утеплена ватой, старыми газетами и надеждой. Дом совсем почернел от сырости и теперь даже взгляд на бревна, из которых он был сделан несколько десятков лет назад, заставляет невольно отшатнуться. Внутри немолодая женщина кричит в приступе лихорадки, размахивает руками, а затем пытается перекреститься. В молитве она прокусывает себе язык, дрожит, начинает плакать и снова кричит. Обычная ситуация во время войны- дефицит лекарств, голод и тоска. Участкового врача отправили в санитарную часть оказывать помощь раненым, коих было много после применения противником ядовитого хлора.
"Электричество сначала отключали по ночам, а когда бой подобрался ближе и вовсе отрезали. Вот, видишь, свечи выдают по четырнадцать в неделю, - произнесла мать Вити глухим голосом, фальшиво усмехнулась, присела на скрипучую кровать и громко закашлялась в видавший виды платочек. На этом месте она и скончалась, высекая кровавые пузыри из рта и так и не закончила свою молитву. Виктор знал, почему электричество отключили - желтый свет в окнах, словно маяк для вражеских бомбардировщиков. "Фугасы" они тратить не станут, но пару очередей из пулемёта точно дадут.
Теперь Виктор тяжело ступал по хрустящему снегу. Больничные халаты на соснах окрасились в ярко-черный и слышно было только как ветер ласкает спящие деревья и проникает под их беззащитные иглы. "Ты не сможешь сбежать"
- Уже сбежал.
"Завтра тебя расстреляют за дезертирство"
- Меня не найдут.
Голова его мертвой матери болталась при ходьбе, и Виктор прикрыл её своей рукой. Он поднял глаза и увидел заброшенный деревянный дом. Раньше здесь жил лесник, но год назад он ушел на войну и больше не вернулся. Теперь его жилище скорее напоминало лачугу: окна зияли черными дырами, краска выцвела, доски усохли и дом держался на добром слове. Входная дверь открылась с громким скрипом, Виктор аккуратно пронес мать в комнату и уложил на ржавую кровать. Несколько минут он сидел на полу и курил, уставившись на кусок газеты, а затем выудил из вещмешка канистру бензина и щедро облил комнату, труп, кровать. Вспышка.