Под маской
Алессандрио очнулся.
Встал, пол под ногами качнулся и снова опрокинул
на осколки терракотового бокала.
- Что со мной? Пьян, как никогда. Чертова настойка.
Он, держась за стену, побрел в постель.
Огонь в жаровне потух, угли чадили. В полутемной нише
маячила фигура брюхатого писца. Сложив ладони домиком, он
в беспамятстве молился.
При виде юноши писарь пришел в страшное волнение. Кре-
стясь и вопя:
- На паре гнедых! На паре гнедых! - он с ужасом в глазах
рванулся бежать прочь, но художник легко настиг рясу, наби-
тую воплями, и сорвал с головы колпак.
- Марко Мазини?
Губы толстяка тряслись, под ногами намокло.
- Боже, избавь от нечистого! Спаси и сохрани! - он
не прекращал молиться, закатывая глаза.
- Очнись, поговорим, - сказал Алессандрио. - Что ты
здесь делаешь?
Мазини, трясясь, упал на колени, что-то бубня под нос.
- Где Паола? Где Виттория? Отвечай!
В голове Алессандрио все еще гудело и свистело от эликси-
ра, казалось, что стены падают, грозя похоронить под собой,
а плиты под ногами расступались, как адская пасть. Весь мир
с дикой скоростью уносился в бездну.
Марко Мазини стоял перед ним?
Или очередное издевательство кошмара?
- Отвечай, где Виттория? - Алессандрио занес кулак над
головой бакалейщика.
- Прости. Ревновал, зверем стал. Ненавидел тебя. Следил
за вами. Донес, да. Мой грех. Но больше навредил себе. И когда
Сатана распилил пополам мою глупую добрую, мою шаловли-
вую женушку... - тело Мазини вдруг содрогнулось от рыданий,
он не мог устоять на ногах, сел у стены, закрыл голову рука-
93
ми. - Псом стал. Ищейкой. Собакой дьявола. Беги, Алессан-
дрио! Вот ключи, забери их, возьми палаш, отомсти за Паолу. Я
не выдам тебя. Беги, а я их задержу. Разрушу ад! Расчленю сата-
ну!
Мазини снял со стены бронзовый тесак и принялся с рыча-
нием крушить все вокруг. Добежал до алхимической лаборато-
рии. Закричал:
- Конец демонам! Конец орудию тьмы!
Он в два размаха смел колбы и клетки с растерзанными
гомункулусами, опрокинул подсвечники и кольца для факелов,
разрубил медные трубки, бросил связки веревок в жаровню,
они вспыхнули, пропитанные жиром, копоть резанула
по глазам.
Мазини остановился посредине зала. Глаза метались
в поиске новых жертв. Вдруг он заметил большое, в половину
стены, распятие и ударил по нему топором. Бил и крушил,
рыча: "Выходи, Сатана!", пока мраморные обломки не осыпа-
лись под ногами.
Потом он бросился в пыточную и там разрубил жерди
строппадо, раскидал по углам набор пик и тисков.
Добежав до левого крыла анфилад, он, наконец, остановил-
ся, вперив безумный взгляд в темноту:
- Паола, прости! Я не успел! Ты там, за этой дверью. Но я
не посмею к тебе войти! Ангел мой, мне к тебе нельзя! Я гре-
шен! Сатана замарал меня! Господи, прости меня! Сними
заклятие с души!
Алессандрио заметил, как на шум прибежал с другого конца
анфилад мастер пыток с кузнечным молотом в руках.
- Мазини, берегись! - крикнул Алессандрио, и дикая сла-
бость снова накатилась, повалив на пол.
Погружаясь в темноту, художник успел заметить силуэт
механика и услышал крик Мазини:
- А, Дьявол? Явился на мой зов? Так сразись со мной, него-
дяй!
Механик уклонился от первого удара, но топор все же задел
по виску. Из царапины выступила кровь.
94
Бакалейщик снова размахнулся.
Чезаре взвизгнул по-кошачьи, присел, и вдруг взметнулся
вверх, избежав удара по ногам. Он выкроил пару секунд,
и вознес молот над головой.
Но молот наехал на лезвие топора, железо высекло искры,
оба орудия упали, откатившись по гладкому полу в разные
углы.
Палачи бросились в рукопашную и в клинче покатились
по полу.
Они пихали друг друга коленями, царапали когтями, норовя
откусить пальцы и уши, но силы были неравные. Полновесный
бакалейщик оседлал худосочного механика и надежно прижал
изворотливое тело ягодицами к полу.
- Содомит! Греховник! Колдун! - крепкие кулаки Мазини
дробили ребра противника. - Это тебе за Паулу! А это за мою
погибшую душу!
Механик дотянулся до глаз противника и вставил большие
пальцы в глазницы.
- Подлая змея! - взвыл бакалейщик, еще больше рассви-
рипев. - Убью! Убью! Убью!
Он перестал контролировать силу удара. бил и бил, не заме-
чая, что Чезаре Ачило уже не шевелится, а из-под вспухшей
переносицы выкатился глаз и повис на оторванной жиле.
Когда лицо Чезаре превратилось в мясной фарш, бакалей-
щик привстал и последним ударом снес челюсть противника
набок.
Но этого ему показалось мало. Ухватив за ноги безжизнен-
ное тело, бакалейщик уволок врага к жаровне, приладил вниз
головой и натянул рычаг.
Угли ожили, бакалейщик подкачал мехи. Над жаровней
показалось пламя.
Тонзура обнаженного механика замаячила на расстоянии
локтя от огня. Вспыхнула ряса, прикрывающая костлявое тело,
по ноздрям рвануло жареной блевотиной.
Механик пришел в чувство. Но кричать не мог, только хри-
пел и пускал розовые пузыри из разбитого рта.
95
Пока дьявол вился червем над углями, обезумевший Мази-
ни бегал с пыточной пикой вокруг сковороды, находя самые
чувствительные места на туловище противника:
- Думал, стерплю? Не стерпел. Дрожал от ненависти. Пом-
нишь, как Паола, девочка моя, умоляла о скорой смерти? Я про-
стил бы. Уж я бы, точно, простил. А ты, не позволил. В стра-
хе меня держал, подлец! Вот тебе за напрасные муки! А это -
за мои!
С этими словами бакалейщик вонзил пику в печень против-
ника и выпотрошил на угли вздутый кишечник.
Когда палач перестал дергаться, взгляд вымазанного кро-
вью писаря наткнулся на обездвиженного Алессандрио. Он
подошел, склонился над ним.
- Эй, земляк, жив? Голова разбита, но сердце бьется, -
Мазини приподнял голову юноши, заглянул под веки и, хлеб-
нув из кувшина, с шумом брызнул в лицо.
Алессандрио открыл глаза.
- Грех-то какой! Надо бежать,-сказал бакалейщик.-Дья-
вол мертв. За смерть моей жены он заплатил сполна. Вставай,
краскотер. Поторопись. Уйдем, пока не рассвело. До утра ни
один человек нас не спохватится. Никто сюда не придет. Папа
запретил входить в лабораторию без доверенной печати.
- Где Паола и Виттория? - спросил Алессандрио, ощупы-
вая рану на голове.
- Все расскажу, покаюсь. Но, позволь, сначала перевяжу
тебя, - он залил рану какой-то дрянью из бутыли. -
Не морщись - не уксус, а крепкий перегон, - он обмотал голо-
ву раненого какой-то ветошью, - ничего, жить будешь, глав-
ное, беги отсюда! Беги, пока цел!
- Что здесь за место?
- Это ад, и, клянусь, другой преисподней не существует.
- Что ты делаешь здесь?
- Клянусь, не по собственной воле я стал слугой Сатаны.
Чезаре вырыл тайный вход в адскую пекарню и столько бед
натворил, что не одно перо сломалось в моей дрожащей руке.
- Похоже, наверху большие перемены?
96
- Да, весь мир в огне. Кардинал Караффа уже год
на папском престоле. Лютый дьявол добрался до власти под
именем Павла IY.
- Я ничего не знаю.
- За этот год многое случилось на воле. Караффа двена-
дцать епископов отправил на костер. Гиззо стал кардиналом.
Папский иуда сжег триста ведьм на площади Рима,
и столько же замучил в казематах.
- Откуда столько ведьм?
- Не ведьмы, нет. Что в них дьявольского? Мы добивались
признаний, щелкая клещами для вырывания языков. Бесхво-
стый Сатана, вручив мне флаг с лающей собакой, приказал
надеть робу палача.
- Ты вступил в орден Доминика?
- О, Господи, накажи раба вечным пеклом! Клянусь,
не по собственной воле стал псом. Отдаю себя в руки господа!
Но не Сатаны!
- Ты все время поминаешь Сатану.
- По указанию Караффы здесь проводились опыты
по развязыванию языков. Лишь несколько доверенных лиц
посвящены в изуверские изыскания. Караффа ищет способ
держать в повиновении бунтовщиков. "Страх - вот чем поль-
зуется дьявол, дабы извести род человеческий, - сказал он. -
Дьявольская сила, перейдя в наши руки, парализует подданных
тьмы. Сожжем, не жалея, десять из десяти и еретик, укрытый
среди них тоже будет сожжен".
- Он сумасшедший. Многие жаждут власти, но лишь сума-
сшедшие добиваются ее.
- Нет, он в трезвом уме. И знает, чего хочет. А также знает,
что человек - животное, и лишь страх заставит его повино-
ваться.
- Страх смерти слабее пыток. Я помню, сколько ведьм
повесилось на изодранных сорочках. Костер страшит. Человек
не боится смерти, лишь пытки превращают его в червя.
- Дьяволу нужно послушное стадо. Поэтому доминикан-
ские псы без конца изобретают новые пыточные колеса,
97
а кардинал не скупится на плату. Механик ликовал, обнаружив
где-нибудь в старых книгах описание приспособлений для
вынимания глаз или отрезания языка. Пока плотники обтесы-
вали ассирийского пыточного коня, узники благодарили госпо-
да за передышку. Механик проверял на ведьмах сарацинские
кусачки, совершенствовал то адские тиски, то выпрыгивающие
из кресла шипы, а меня заставлял записывать подробности
в журнал. На моих глазах люди сходили с ума, разгрызая жилы
друг другу. Смерть казалась милее жизни. Я исписал тысячи
листов. Рука дьявола водила моим пером.
- Разве ты не сам сюда пришел?
- Сам, да. Но как в тумане. Как не на своих ногах. Ужас
парализовал разум, я подчинялся. Жил, как во сне. Но то, что
дьявол сотворил с тобой, возможно и со мной, пробудило душу.
Она восстала. Я более не служитель Гоморры. Нам нужно поки-
нуть лабиринт греха.
- Где выход?
- Там, где стража. Но она не тронет нас. Я выведу тебя.
- А где Чезаре Ачилло?
- Он в соседнем зале. Приспешника Сатаны я приговорил
к лютой смерти. Сам исполнил приговор. За казнь Паолы.
За казнь моей души. Кровь кипит, изводя разум, и требует
мести. Смерть за смерть. Боль за боль. Дьявол в образе челове-
ка заслужил адскую сковороду. Я больше не служу ему.
- Расскажи все.
- Служба не грех. Грех - ненависть... Я возненавидел тебя,
Алессандио. Я возненавидел жену. Притворялся пьяным спя-
щим боровом, а сам седлал коня - и по следам. В том вино-
граднике, где так бесстыже качался на ветвях берет Паолы...
- Мы были не одни?
- Я ревновал! Сколько раз, просыпаясь среди ночи, тянулся
к нежной шейке жены. Мог задушить, но не душил. Надеялся,
что ты сдохнешь, оставишь нас вдвоем, наконец. Своей ртутью
ты не только дышал, но пил ее с вином и молоком. Я ждал тво-
ей смерти, Алессандрио. Я подходил к двери, прислушивался,
ты стонал, бредил. Ты кашлял кровью. Но вдруг поправился.
98
И снова Паола зачастила в конюшню. Я донес на жену. Я ничто-
жество из ничтожеств, я убийца ангела.
- Ты все-таки убил ее?
- Не я... Но и не без меня. До сих пор холодеют жилы. Вижу
мою девочку, привязанную за руки к столбу. И громадные дуги
зазубренных серпов в руках механика. Позволь, я умолчу
об этом!
- Рассказывай!
- Не успел опомниться, как нижняя часть туловища, марая
кровью стены, подкатилась к моим ногам. О, шаловливые
пяточки, ступни, обрубленные корни жизни! Они медленно
окоченели в моих руках. Чезаре убил мою славную женушку,
рассек пополам. О, нет, не дьявол виноват, а я сам! Нет мне
прощения, господи!
- Она мертва! - Алессандрио сжал кулаки.
- Нет, это был не конец. Дьявол, приведя меня уксусом
в чувство, заставил продолжить пытки. "Подними верхнюю
часть туловища, - приказал он. - Вправь то, что выпало.
Поставь тело на жаровню. Прижги внутренности снизу, оста-
нови кровь, не медли. Или ты хочешь, чтобы твоя жена без
ангельского "Прости" покинула этот мир? Мазини, опомнись,
стань праведником, продли грешнице минуты раскаяния", -
так он говорил...
Мазини разрыдался, вытащил кружевной платок, вытер
слезы, громко высморкался.
- Рыдаю, взирая на эти кружева. Паола, крошка, любила
вышивать. Дарила любовникам. Мне - никогда. Помнишь,
краскотер, этот платок, измаранный краской?
Алессандрио отвел взгляд от замызганной тряпки, которой
протирал полотна.
- Но продолжу рассказ,-сказал Мазини и, аккуратно свер-
нув платок, спрятал его на груди. - Да, продолжу, хотя кровь
стынет от воспоминаний. Словно околдованный голосом дья-
вола, я взял то, что осталось от любимой на руки. Она была
такая легкая, о, боже, эта половина! Как ребенок... Высохшие
руки паутинками оплели мои плечи. Я заплакал и... простил.
99
Я понял, что больше не ревную, не схожу с ума от ярости,
а в сердце снова затеплилась нежность. Паола смотрела
на меня, кротко, как умирающий ангел, совсем не так, как
смотрит отрубленная голова на топор. Бедняжка думала, что
пытки на этом закончились. Но она ошиблась. Дьявол Чезаре
заставил каждый день поджаривать ее тело снизу, чтобы гни-
ение не отравило раньше времени маленькое нежное сердце.
И каждый раз с жаровни крошка проклинала меня, а я плакал,
увлажняя нежные упрямые губки разбавленным вином.
- Ты монстр.
- Паола жила долго, пока дьявол не натешился страшной
кончиной. Он заставлял меня описывать в журнале все стадии
загнивания и отмирания верхней половины расчлененного
тела. Он объяснял: "Это древнее наказание придумали асси-
рийцы для неверных жен. Они его также использовали для
выживания во время осады, как своеобразную консервацию
мяса. Учись искусству древних, палач, нам предстоит много
работы. Он, видите ли, опыт проводил. Ему кардинал обещал
повышение за разработку необычной пытки. Великий инкви-
зитор задумал превзойти Сатану. Он сказал: "Фанатики
не боятся костра. Он для них - способ угодить в рай. А ты,
Чезаре, придумай такой эшафот, чтобы он выворачивал разум
при одной только мысли о нем". Мастер пыток ему ответил:
"Это легко". Но он ошибся. Когда у человека не остается надеж-
ды, он жаждет смерти, ничего кроме смерти не просит
и в конце концов добивается ее.
- Рассказывай дальше.
- Губы Паолы высохли и позеленели. Глаза провалились
в череп. Напрасно я целовал ее руки, моля о прощении, напрас-
но умащивал их елеем. Она шептала: "Убей меня, ради бога,
убей, Мазини, и будешь прощен!"
- Ты не прервал ее страданий?
- Я верил в чудо. Я исповедался великому инквизитору,
умоляя вернуть жену. Ведь чудеса иногда сбываются, и даже
мертвые восстают из могил. Я считал себя праведником. Вои-
ном Христа. Так неужели не достоин был простой награды?
100
Но великий инквизитор посмеялся надо мной: "Не плачь,
а радуйся, бакалейщик, теперь твоя женушка не сбежит к сосе-
ду. Да и полеты на метле ей теперь не к лицу. Зато мы оказали
большую услугу вере. В казни твоей жены видится великий
смысл. Мы отсекли от Паолы все низменное. Теперь она чиста,
как никогда. Вручи ей четки. Пусть молится. Пусть забудет
о грязи, оставшись наедине с Создателем. Пусть оглядит свою
грешную половину и озарит мысли ангельским наваждением.
Мы спасли ее душу вместе с половиной грешного тела. Так же
мы расчленим и спасем лучшую половину мира".
- Паола жива!
- Не мертва и не жива. Идем, я покажу тебе, - бакалейщик
повел Алессандрио в дальний ораторий.
Там было темно. Тяжелый дух ударил в нос. Мазини зажег
факелы на стенах. Яркий свет взметнулся до потолка.
Алессандрио оглянулся. В углах стояли тяжелые купели,
заполненные мутной жидкостью. В центре на высоком помосте
возвышалось изваяние, укрытое белой тканью.
- Она здесь, - Мазини сдернул покрывало.
У Алессандрио перехватило дух. На него, не мигая, в упор
смотрела Паола. Ее губы чуть шевельнулись.
- Жива, слава богу!
- О, нет, все не так просто, Алессандрио! Ее душа с нами,
а тело - в Аду. Она страдает, как живая, а ненавидит, как мерт-
вая. И месть ее свивает для меня петлю. Ее нет с нами.
Но не мертва, нет. Всего лишь без ног, без таза. Лишь ребра
и под ними живое сердце. Останки не принимает ни ад, ни
рай. Возвышен дух - греховен низ. Так она и жила. Сверху -
ангел, снизу - черт. Теперь ей точно входа нет на тот свет. Так
и живет, и дышит, и проклинает день моего рождения.
Алессандрио не мог глаз оторвать от ужасного зрелища.
Вместо нижней части виднелась купель с бурым раствором,
словно изможденная женщина принимала ванну в небольшой
амфоре.
Все, что осталось от Паолы - тонкая улыбка и глаза. Лицо
было стянуто серой кожей. Шея из последних сил поддержива-
101
ла голову. Губы высохли, как у мумии, и обнажили ровный ряд
зубов.
Казалось, Паола смеется, что ей весело и хорошо.
- Она узнала тебя, краскотер. Видишь, она улыбается тебе.
Как всегда, только тебе, даже мертвая, даже труп. А мне она
всегда показывает зубы и скалится, словно пытается загрызть.
Прошу, умоляю, попроси ее простить меня! И себя! И весь этот
мир! Слышишь, что она говорит? Не слышишь? Подойди бли-
же.
Алессандрио подошел и услышал:
- Мальчишка, добей меня.
- О, нет, он, конечно же, не услышал! И, конечно же,
не замарает рук. Не умоляй его Паола! Услышишь в ответ: "Нет,
нет, что ты, милая, поправишься, будешь жить!"
- Добей меня, мальчишка, - снова попросила Паола, и ее
голова упала на грудь. Видно было, что она пытается справить-
ся со слабостью.
- Умри, родная! Обрети покой! - вдруг подскочил к ней
Мазини с тесаком, замахнулся, и голова Паолы покатилась
по полу.
- Я сделал это! Я исполнил твою последнюю просьбу. Я!
Не он! Прости, его Паола! А меня не прощай! И ты, Алессан-
дрио не прощай. За то, что показал тебе это. За то, что сразу
Паолу не избавил от мук. Проклятый дьявол влез в мою голову
и замутил разум. Он говорил: "Ты, Марко Мазини, далеко пой-
дешь. Бог видит твои старания. Не беда, что ты из низов, да
и Господь не бог весть какой богач. "Dalle stalle alle stelle!",
"Из стойла к звездам!" - говорили древние, и да свершит-
ся!", - так проклятый дьявол соблазнял мою душу. А я, дурак,
слушал!
Вдруг бакалейщик, смахнув слезы, страшно завыл:
- О, Паола! Прости! Я сегодня убил диавола и ангела. Одни-
ми руками, одним тесаком! Но ты все равно не простила! Ни
на миг не прекратила проклятий! Они звучат у меня в голове!
Они гарпиями рвут на куски мозг! Они глотают его и погружа-
ют в темноту! Я не хочу слышать эти проклятья! Иду к тебе!
102
Заткнув руками уши, бакалейщик бросился бежать вдоль
анфилад. От топота массивного тела задрожали свечи.
В последнем зале что-то загрохотало, ударяясь об стену.
Алессандрио поспешил на шум.
Бакалейщик бился в петле. Из прокушенного языка фон-
таном лилась кровь. Толстые пальцы хватали воздух, глаза,
выползшие из орбит, буравили художника насквозь.
Алессандрио не стал возвращать палача из ада в ад.