Ночью гулять по Институтскому проспекту в совершенной степени приятно.

     Это лето выдалось поистине жарким, что даже ежегодное отключение горячей воды не расстраивало. Одурманенное солнечными ваннами тело с благодарностью ощущало на себе благодатную прохладу, а легкий ветерок, нежной поступью идущий вам навстречу, почитался за неземную благодать.

     Машины, которые все норовили показать свой вонючий и шумный гонор в дневное время суток, теперь не попадались, а случайных прохожих можно было сосчитать по пальцам одной руки. Да и то пара пальцев останется про запас.

     Город маленький. Уютный. Облагороженный. Научный.

     Или это все воспоминания прошлого?

     Нет, ну маленький так точно. Только город ли это?

     Я отвлекся от своих ленивых праздных мыслей, когда приметил в отдалении то самое место, куда давно хотел дойти. Хотел, но все не было времени.

     Или время лишь отговорка для тех, у кого действительно нет настоящего желания?

     Знаменитая трехглавая сосна встретила меня своим неординарным видом. Она, как диковинное достояние славного наукограда, растопырила свои мощные ветви-лапы, устремив их к небесам.

     Говорят, что именно с небес однажды и ударила молния, заронив в будущей гербовой сосне некий позыв к индивидуальности. И после этого ее, эту саму сосну, словно осенило. Как гром среди ясного неба. И она стала расти ввысь и вширь... словно моля жителей этого странного города о чем-то своем, сосновом, правильном, верном. Но жители не услышали ее призыв, а лишь оградили ее стальной оградой, превратив тем самым в объект поклонения. Превратив в символ.

     Но можно ли быть символом, если ты по сути ничего не значишь? Можно ли жить с гнилым ненастоящим сердцем? Можно ли построить дом с ненадежным фундаментом? И что означают пресловутые вера и любовь после всего этого? Лишь слова, лишенного всякого смысла?

     Мне не нужно было задавать себе всех этих вопросов. Ведь я частично уже знал на них ответ. Поэтому и боялся приходить сюда. Боялся, как боится нашкодивший мальчик, с замиранием сердца ожидая прихода родителей.

     Боялся и до сих пор боюсь. Является ли это проявлением жгучего стыда, который я до сих пор прячу за своими лживыми пламенными речами?

     Я робко устремил свой взгляд наверх, с трепетом ожидая справедливого возмездия.

     - Так ты все же пришел... - раздался нежный переливчатый голос откуда-то сверху.

     Я с облегчением вздохнул. Видимо, у нее сегодня было довольно благодушное настроение.

     А затем вдруг резко вздрогнул.

     Это пока. Как затишье перед бурей. Грозы мне не миновать, это я точно знал и понимал.

     - Да, - просто ответил я, пытаясь отыскать ее взглядом.

     И нашел.

     Простое, но донельзя элегантное белое платье с милыми кружевами облегало ее хрупкую фигурку. Длинные каштановые волосы нежными струями ниспадали на старые сморщенные ветви дерева, а ее холеные утонченные пальчики как раз в этот момент перелистывали очередную страничку какой-то мудреной книжки.

     Она была босая, как всегда. Говорила, что так лучше чувствует землю, энергию этого странного городка. Что бы это ни значило.

     - И с какой целью вы к нам пожаловали? - игриво спросила она, не обращая на меня ровно никакого внимания.

     Она явно хотела пофлиртовать, но я также понимал, что это печальное начало будущей истерики. И я никак не мог ее предотвратить. Потому что был виноват перед ней.

     - Я... мы давно не виделись... - начал я.

     Это было не самым удачным началом.

     - Да ну? - спросила она подчеркнуто безразличным тоном.

     - Послушай... я просто был слегка занят... - начал оправдываться я.

     Оправдания - это не то, с чего следует начинать разговор с обделенной вниманием женщиной. Особенно с той, кто досыта наслушался этих самых оправданий.

     - Ты это к чему? - невинным голосом спросила она, все еще не поворачивая ко мне свою прекрасную головку.

     - Ну... я думал навестить тебя на прошлой неделе, но...

     - Зачем ты оправдываешься? - резко перебила она меня. - У тебя работа, у тебя Москва. Ты просто... спишь здесь. Ты сам мне про это говорил.

     Стальные нотки в ее голосе перемешивались с тенью давно пролитых слез и глубинных, затаенных в глубине души, старых обид.

     Ее четко выверенную, словно по сценарию, фразу можно было трактовать и по-другому. Ты спишь здесь. Ты спишь со мной. А потом выкидываешь меня из головы, забываешь обо мне, словно о ненужной игрушке.

     Я понимал это. И чувствовал себя кругом виноватым. Но ничего, кроме глупых оправданий, предложить не мог.

     Я был поистине жалок.

     - Я... ты же понимаешь... тут сложно найти работу и...

     - Вадим, - она, наконец, назвала меня по имени.

     И повернула ко мне свое чудесное, нежное любимое мной всем сердцем лицо. И ее взгляд резанул по моему сердцу, словно ножом, больно и резко. Ведь в ее глазах стояли слезы.

     - Зачем мы опять говорим об одном и том же? Зачем? - твердым холодным тоном спрашивала она у меня.

     - Я...

     - Прекрати, - она отвернулась и снова устремила свой измученный, полный боли взгляд в книгу. - Перестань, прошу тебя. Зачем ты меня мучаешь? У тебя свои заботы, свои дела. Я же могу справиться со всем и сама. Пока что.

     Она, гордо подняв голову, закинув подбородок, молчала, а я не мог найти слов. Я совершенно четко понимал, что она сейчас плакала, что ей сейчас было плохо, одиноко, обидно и донельзя страшно... и я хотел ее обнять, поцеловать, прижать к себе. Успокоить. Заверить, что все будет хорошо.

     Я хотел...

     Но это было бы очередной ложью. А она, эта бедная девочка, уже порядком устала от лжи и пустых, ничего не стоящих обещаний.

     Я уже отчетливо слышал, как она плачет... рыдает, а ее горькие слезы падают на страницы умной книжки, которая вбирает их без всяких сожалений.

     Я вдруг ощутил, как мои пальцы сами по себе сомкнулись на пронизывающе холодном металле ограждения.

     И она также это заметила.

     - Уйди, Вадим, - печальным голосом произнесла она, больше не скрывая слезы. - Уйди, прошу тебя. Оставь меня... пожалуйста...

     Этими словами она молила, чтобы я остался. Остался навсегда и рядом с ней.

     Я это понимал.

     И все же я отнял руки от ограждения, отошел от моей любимой. И ушел прочь.

     Не потому что так было правильно... а просто потому, что я не мог пережить больше и дня, обманывая себя и ее.

     Я чувствовал, что она медленно погибала, как и это диковинное знаменитое дерево. Но ничего не мог с этим поделать. Точнее, не хотел.

     Пусть она считает меня трусом, лжецом и лентяем. Но я буду собой, тем самым Вадимом и никем иным. Не хочется оставаться в ее глазах благородным героем, когда на самом деле...

     А кто я на самом деле?

     И какое это имеет значение?

     Ведь мои горькие слезы сейчас орошали эту бедную землю так же, как и ее. В этом мы были одинаковы. Сломанные, несчастные, одинокие.

     Как и все в этой депрессивной, донельзя странной стране.

     Я сел на деревянную лавочку рядом с ней.

     Цветы раскрывались перед нами своими яркими буйными летними красками.

     - Ты пришел, - отметила она жизненный факт, не поворачивая ко мне своей прекрасной головы.

     - Конечно. А мог иначе? - я слегка улыбнулся, подстраиваясь по ее элегичное настроение.

     Мы помолчали, оба смотря куда-то вперед, каждый думая о чем-то своем.

     - Вот все и закончилось, - вдруг тихо проговорила она.

     - Все? - недоуменно переспросил я.

     - Все. Именно, что все, - безразличным и бесцветным голосом подтвердила она.

     Я почувствовал в ее душевном состоянии некую странную, будто недавно образовавшуюся пустоту. Это пугало, ведь такой молодой человечек не мог начать свой путь к Смерти настолько рано. Точнее, мог. Но не должен был.

     Еще не время.

     Она слегка придвинулась ко мне, словно ища поддержки, и не только моральной. Я почувствовал приятный запах ее тела, был очарован ее искренней привлекательностью, не прячущейся за нагромождениями общественных шаблонов поведения, ее чистая, незамутненная опытом натура манила меня к себе...

     Я слегка встряхнул головой. Быстро пришел в себя.

     Нельзя.

     Ведь ей только семнадцать. А мне чуток побольше.

     Таким двум разным, пусть и интересным мирам лучше не соприкасаться друг с другом, если не хочешь брать на себя ответственность. А я пока не хотел брать ответственность вообще ни за что в этом странном мире.

     Я расслабился и смягчил голос. Мигом сделался другом. Коим, впрочем, и был.

     Ведь я общался с милой Светой уже очень давно. Радовался ее успехам. Как не порадоваться за умного ребенка, особенно осознавая тот простой факт, что у меня, возможно, никогда и не будет детей?

     - Ты звучишь обреченно, - тихо сказал я, поворачиваясь к ней.

     Она уже вовсю смотрела на меня, раскрыв свои большие удивительно прекрасные глаза. Смотрела на меня, вцепившись пальцами за края скамейки. А затем резко отвернулась, понурила голову и печально вздохнула.

     - А как мне еще звучать, Вадим? - грустным голосом спросила она.

     - Как человеку, который совсем недавно сдал все важные экзамены, причем на очень высокие баллы, - просто и незатейливо ответил я. - Звучать радостно, гордо. Многие были бы рады оказаться на твоем месте.

     - Да ну? - она лукаво взглянула на меня, словно подозревая в чем-то нехорошем.

     Это правда. Я иногда могу заболтаться и начать нести полную ахинею. Ну, даже не иногда, а всегда. Но все про это давно знают.

     Я в примиряющем жесте поднял вверх обе руки.

     - Сдаюсь, - весело проговорил я, улыбаясь. - Расскажи лучше, в чем дело.

     Она снова тяжело вздохнула.

     Конечно, выпускницы с золотой медалью и с преотличнейшими баллами на едином государственном экзамене могут вздыхать столько, сколько их душе угодно, но в мое время так вздыхали лишь на следующее утро после тяжелейшего похмелья. И у отличников это самое похмелье было, пожалуй, самым многогранным и прочувствованным. Они словно отрывались после множества бессонных ночей, во время которых они постигали тот самый гранит науки, стачивая о него свои детские молодые зубки.

     А потом выходили на свет, щурясь от яркого неприятного солнечного света и гордо потрясая отличными результатами недавно сданных экзаменов. Полуслепые, беззубые, ошалелые, но радостные что прям до ушей. А затем и пьяные.

     Так что же изменилось?

     - Я не знаю, что мне дальше делать, Вадим... я не понимаю смысла...

     Я оторопел. Замер от неожиданности, уставившись в одну точку. Это было донельзя неприятное ощущение дежавю.

     Ведь такие слова я уже слышал. Они практически каждый день прокручивались в моей голове, бомбардируя мое измученное сознание все новыми и новыми вопросами. На которые я никак не мог найти ответа.

     Мой кризис среднего возраста начался рано. Даже я это признаю. Конечно, некоторые шутят, что чем раньше начнешь, тем раньше пойдешь отдыхать, но мне почему-то кажется, что мое новоприобретенное депрессивное экзистенциальное состояние останется со мной на всю жизнь, постепенно трансформируясь во все новые диковинные формы. А пойду отдыхать я только в одно место.

     В могилу.

     - Свет, - я невольно произнес ее имя, а моя рука, также абсолютно невольно, потянулась к ее печальному лицу.

     Вовремя себя одернул. Нельзя.

     Почему все так произошло? И не показалось ли мне? Ведь кризис самоопределения возникает лишь в сознательном возрасте, когда мы отчетливо понимаем, что жизненная суета - это, возможно, и тлен, но найти себя в этом странном мире все же нужно. А выбор, чем себя занять по-настоящему, не столь и велик.

     Но в таком юном состоянии души? Сразу после школы?

     Я вспомнил себя после школы, как я судорожно бегал по многочисленным вузам Москвы, пытаясь отыскать тот самый, мой, единственный. Как стоял в бесконечных очередях, чтобы мои выстраданные баллы по ЕГЭ переписали куда-то в их запутанные и созданные на коленках компьютерные базы (а чаще - просто на бумажки). Как переживал, обновлял глючившие, не переживающие столь рьяного наплыва будущих студентов, интернет-странички учебных заведений. Как отдыхал, оставляя то страшное и неприятное школьное время где-то в прошлом.

     Да, первая волна ЕГЭ была своеобразным экспериментом над живыми людьми. Интересным, волнующим, пробирающим до костей учеников и их родителей экспериментом. Никто не знал, как, что и куда. И все суетились в единой многообразной феерически сумасшедшей панике.

     Короче, было весело.

     Но даже если убрать всю эту новизну, все это повальное сумасбродство, то все равно останется тотальная занятость, посвященная выбору своего нового учебного пристанища. Я имею в виду, что тут не до сторонних мыслей, не до переосмысления сущности бытия, ты просто идешь по выстроенной (пусть и хреново) системе, не задавая себе и окружающим лишних вопросов.

     Особенно если ты учишься хорошо. В таком случае все вообще решается за тебя на годы вперед. Никаких колледжей - только вуз. О магистратуре подумаем потом. Об аспирантуре тоже. Об армии лучше вообще не думать. А о работе...

     Но мысли о том, что я, черт возьми, вообще делаю в этом мире...

     Мне жутко захотелось ее обнять. Утешить. Приободрить.

     Но нельзя. Я люблю увлекаться совершенно в ненужную сторону.

     А мы общаемся уже очень давно.

     - Объясни, - попросил я ее нежным и спокойным голосом.

     Она кивнула, раскрыла рот, но не произнесла ни слова. Запнулась о какую-то мысленную кочку. Я дал ей время собраться с мыслями, понимая, как непросто столь юному созданию рассуждать о столь неприятных жизненных материях. Особенно в то время как ей стоит просто жить и наслаждаться этой странной жизнью. А страдать уже потом. Будет время и причины.

     - Понимаешь, - начала она, слегка дрожа от волнения и обуревавших ее тревожных мыслей. - Все началось еще в прошлом классе, когда мы начали готовиться к выпуску. Готовиться к ЕГЭ.

     Я понимающе кивнул. К такому масштабному событию всегда готовятся заранее. Нужно успеть намертво вдолбить в головы учащихся, в какие клеточки нужно вписывать данные, какие ручки использовать и прочие важные условности, которые, как думает наше мудрое государство, обязательно помогут детям в их будущей светлой жизни.

     - И сначала все было понятно. Привычно, - продолжала она. - Уроки проходили в повседневном ключе, а мы разучивали новые предметы. Но потом...

     Она разом притихла. Даже слегка всхлипнула. Или мне показалось?

     - Что потом? - осторожно переспросил я ее.

     - Ты ведь знаешь... - она начала как будто издалека. - Знаешь, что сейчас принято заниматься с репетиторами?

     Я сказал, что знаю.

     Эта зараза началась еще с первой волны ЕГЭ, сквозь жернова которой я осторожно пролезал. Тогда разом активизировались многие умные учителя, почуяв невиданную доселе денежную наживу. Я вспомнил, как некоторые из них, отличавшиеся бесчувственным, бессовестным характером, специальным образом давали меньше толковых объяснений на своем уроке, перенося свои бесценные знания на репетиторское поприще. Эдакий своеобразный учебный 'донат' - хочешь знать? Тогда плати.

     Но тогда подобных людей попадалось немного, да и они особо не высовывались - старая гвардия добросовестных учителей еще давала о себе знать. С тех пор, конечно, многое могло поменяться, но... постойте... неужели?..

     - Сейчас нас уже практически не учат в школах, Вадим, - бесцветным голосом начала излагать правду честная и добродушная девочка.

     Теперь факты и признания лились из ее сознания ровным неиссякаемым ручьем. Стыд за собственное шаткое положение постепенно рассеивался, растворялся в океане мучительной депрессивной безнадеги.

     - Учителей, которые еще хотели нам что-то рассказать о своем предмете, потихоньку выжили, выдавили. Помнишь...? - она назвала знакомое мне имя.

     - Помню, - подтвердил я грустным голосом.

     Она называла и другие имена, фамилии, отчества. Называла так, словно это был лишь неуловимый след на потертых страницах Истории.

     - Мы начали приходить на уроки, не понимая, зачем мы туда ходим. Иногда доходило даже до такого, что учитель не приходил вовсе. Иногда... - она всхлипнула, теперь уже взаправду. - Приходил. Но невменяемый. Пьяный. В абсолютно бессознательном состоянии.

     Я аккуратно и будто ненароком оглянулся вокруг. Я точно еще нахожусь в одном из самых известных и почитаемых ранее наукоградов страны? Это действительно наша текущая реальность?

     - Но не все же учителя... такие? - я не мог найти подходящих слов.

     Я был донельзя потрясен.

     Она слегка качнула головой.

     - Не все. Но теперь уже многие. Кто-то еще пытается нас научить действительно важным, интересным вещам, но их крайне... недолюбливают. Все. И ученики тоже.

     Я нахмурил брови от удивления.

     - Ученики? - недоумевающе переспросил я.

     - Да, - она печально кивнула. - Немногим нравится тот факт, что в школе нужно учиться. Они привыкли бездельничать на уроках, разговаривая о жизни с учителями или просто сплетничая друг с другом. Они отмахиваются от школьной учебы под тем предлогом, что все равно то же самое им нужно будет проходить с репетиторами. А некоторые и вовсе перестают ходить на занятия, считая это бессмысленным...

     Я промолчал. Не знал, что на это ответить. Ситуация с образованием полностью обескуражила меня, опустошила внутренне.

     - Вадим... ты можешь сказать мне... - теперь она уже явственно и громко всхлипывала. - Какое меня ждет будущее?

     Я заметил, что в ее огромных прекрасных глазах стоят слезы. И эти глаза смотрели на меня, ожидая хоть какого-то ответа.

     А с ним я немного замялся.

     - Будущее... - я нервно провел рукой по волосам. - Может, еще рано...

     - Но я не понимаю, Вадим. Ничего не понимаю, - ее слезы медленно и неумолимо падали на дерево лавки, стекая по ее милым раскрасневшимся щекам. - Что мне делать? Учителя на уроках говорили всякое... о стране, о ситуации в мире... о жизни... даже те, которые еще хоть чему-то нас хотели научить, иногда срывались. Жаловались. Давали нам неутешительные прогнозы. А я пыталась все это понять, осознать, переварить в себе.

     Я пристыженно смотрел на плачущего рядом ребенка, осознавая себя частью большого и крайне несправедливого взрослого мира, который оставлял все больше и больше детей на произвол судьбы. Заставлял их задумываться в раннем возрасте о тех вещах, о которых дети не должны думать. Ведь они дети. Они должны постигать новое, познавать, творить. А уже потом, с накопленными знаниями и переживаниями, страдать, стараясь сделать окружающий мир хоть чуточку лучше.

     - Я задавала вопросы учителям, - тихонько говорила она. - Но они отворачивались. Я спрашивала у своих друзей. Но они ничего не знают либо не хотят знать. Они просто... просто приглашали меня выпить, забыть обо всем. Выпить в компании, в квартире, а дальше уже само все образуется...

     - А родители? - мягко прервал я ее.

     - Они пытаются заработать на хлеб изо всех сил. Им не до этого, не до моих вопросов, они устали, - она дрожащими руками принялась утирать слезы со своего лица.

     - Ты ничего не говорила мне об этом... - задумчиво произнес я, обуреваемый различными мыслями.

     - Я не хотела тебя беспокоить... - она слегка улыбнулась мне сквозь слезы. - У тебя же тоже работа, ты говорил, что тебе приходится нелегко...

     Говорил... почему все меня так внимательно слушают и воспринимают чересчур всерьез? Я...

     - Свет, - я снова произнес ее имя и снова протянул к ней руку.

     Нет, нельзя. Нельзя.

     - Вадим, - она произнесла мое имя, словно цепляясь за него, как за спасательную соломинку. - Что мне делать?

     И она снова посмотрела на меня своими огромными прекрасными глазами.

     А я посмотрел на нее.

     Моя рука так и повисла в воздухе.

     Нельзя. Нельзя. Нельзя.

     А... к черту. К черту этот мир и эти правила. Если все вокруг так плохо работает, то почему я должен соответствовать? Ведь это ребенок, ищущий ответы. А я...

     Я крепко сжал ее в своих объятьях, прижав ее голову к своей груди.

     Теперь она могла плакать столько, сколько хотела. Ведь она выпускница с золотой медалью. У нее праздник.

     Теперь она могла задавать мне столько вопросов, сколько накопилось у нее на душе. Ведь я взрослый, я пережил больше. И пусть я не несу ответственность, но сейчас вопрос не в этом. Сейчас ребенок хочет с кем-то поговорить. И я буду говорить с ней столько, сколько она пожелает.

     Ведь не мне приходится нелегко. У меня, наоборот, все хорошо.

     Просто я нигилист. Со странным, смещенным чувством понимания реальности. Но это не имеет ровно никакого значения в базовых вопросах бытия.

     И это самое бытие сейчас я держал в своих объятьях. Я нежно прижимал к себе саму жизнь в самом простом незамутненном понимании этого слова. И эта жизнь нуждалась во мне. И я должен был быть рядом.

     Впереди нас ожидал целый длинный день, полный вопросов, ответов и обоюдных рассуждений. И это было хорошо.

     Иногда человеку нужно просто выговориться, поделиться своими накопленными мыслями. И за формирование, накопление и высвобождение таких мыслей отвечают институты социализации.

     Школы. Университеты. Родители.

     Именно так мы становимся порядочными людьми с верными ценностями.

     И именно так мы становимся личностями.

     Мысль формируется из внешних источников познания. Мысль переваривается, насыщается, облагораживается в сознании. Мысль высвобождается, когда человек делится своими наблюдениями с окружающими.

     В жизненном варианте это происходит в родительской среде.

     В учебном варианте - в школе.

     Затем университет, где нас заставляют выстраивать мысль получше и поосновательней. А некоторые потом становятся и кандидатами наук, а мысль приобретает поистине академический размах.

     Но этот мир... ему плохо. Все делается как-то неправильно... все идет наперекосяк.

     Родители заняты, в школах не занимаются детьми, в университетах бездушно 'читают' лекции, листая однообразные слайды. А в аспирантуре процветает коррупция, кумовство и возведенная в абсолют бесконечная бюрократия.

     Этот мир... ему нужно помочь. Но как?

     Я не знаю.

     Я могу лишь выслушивать некоторых да делиться своими мыслями. И иногда кого-нибудь обнять. Если это нужно. Если это необходимо.

     Ведь каждый из нас нуждается в помощи.

     Этот мир... это мы сами.

     Когда же мы это осознаем в полной мере?

     Меня зовут Вадим.

     И я женоненавистник, шовинист и нигилист.

     По крайней мере, так обо мне говорят люди. А общество никогда не может ошибаться, оно всегда выражает правдивую квинтэссенцию реальности.

     Поэтому такого недоброго образа, которым меня описывают, я и должен придерживаться по мере возможности.

     Есть такое выражение - 'держать планку'. И окружающие всегда заботливо напомнят тебе, если ты оступишься с единственно верного общественного пути. Если вдруг забудешь, что 'держать планку' - это единственный смысл существования разумного человека.

     И я держу. Иногда забываю зачем, но держу. Жаль, что многие думают, что я над ними просто издеваюсь.

     Рядом со мной шла прелестная маленькая Антонина Павловна. Ее милый детский взгляд весело оглядывал летние яркие окрестности Южного озера, ее наивные аккуратные ушки рассеянно прислушивались к крикам отдыхающих да к лаю выгуливаемых собак.

     Я вспомнил про планку. И что ее, вроде как, стоит держать. Взглянул на девочку предельно суровым взглядом, сделал ей какое-то важное замечание, а когда она подняла на меня свои удивленные ясные глаза, принялся с особенным рвением ее щекотать, со смехом и криками преследуя ее по неровной дорожке, что опоясывает наше городское озеро.

     Бежали мы, впрочем, недолго - до ближайшего ларька с мороженым. Моя милая слегка запыхавшаяся спутница перевела дух, одернула летнее платьице и с неподдельным интересом принялась изучать весь предлагаемый ассортимент столь популярного провинциального заведения. Она оперлась своими лапками о жестяной прилавок, слегка приподнявшись на цыпочки, чтобы получше рассмотреть все-все предлагаемые сладости.

     А я тоже с облегчением перевел дух, думая про себя, что на сегодня общественная планка выполнена, что немного женоненавистником я побыл, теперь можно стать и самим собой, то есть интровертом-нищебродом со странным не-рамочным чувством юмора.

     Таких девушки не любят, я знаю, сейчас в моде больше те самые шовинисты. С ними всегда было проще, так уж исторически сложилось.

     Но Антонина Павловна, во-первых, еще не была девушкой или женщиной в общественном понимании этого слова, и общество еще не успело торжественно вручить ей ту самую планку, с которой она будет жить всю свою несчастную жизнь, держа ее с достоинством и грацией, достойными гордого и претенциозного раба.

     Потому что все мы в России рабы. Ну, так уж исторически сложилось, не надо на меня смотреть такими гордыми и претенциозными взглядами.

     Итак... во-первых, она - это поистине прелестный ребенок, еще не замороченный плохо сформулированными общественными нормами. Поэтому она и может меня любить, не предъявляя требований, а лишь озвучивая строго определенные желания. Без намеков и подковерных интриг.

     - Вадим, хочу вот это! - Антонина Павловна радостно запрыгала, показывая пальчиком на свой тщательно сделанный выбор.

     Видите? Все просто.

     А во-вторых, пусть я и нищеброд, но мороженое в наших подмосковных провинциях стоит несказанно дешевле, чем в той же Москве. Где грабят, даже не приставляя клинок к горлу. Все по закону. Впрочем, сейчас в России везде так.

     Я быстренько оформил незамысловатую финансовую операцию, а улыбающийся продавец торжественно вручил мне и Антонине Павловне по мороженому. Все вокруг улыбаются и радуются Антонине Павловне. Даже собаки. Такой уж у нее природный детский дар - очаровывать и умилять.

     Жаль, что он пропадет, когда она вырастет. Когда общество втемяшит ей в голову, что только Мужчина поистине Достоин. Что только ради Работы стоит жить. Ну и всякое такое, вы сами знаете. Точнее, знают ваши подсознательные тараканы.

     С возрастом наше сознание действительно становится сложнее, в первую очередь для нас самих. А задача Государства и Общества помочь вам настолько сильно запутаться в самих себе, чтобы не осталось решительно никаких сил на сопротивление и на созидание. Может быть, это заговор? Вот не иначе.

     Мы гуляли, наслаждаясь природой и окружающими нас веселыми людьми. Конечно, я, будучи интровертом, не особо любил этих самых людей, но с Антониной Павловной я готов был полюбить даже чиновников. Пусть и на долю мгновения, но полюбить. Даже не вдаваясь в формализованные подробности, что же действительно можно считать любовью в нашем мире.

     - Смотри, собачка купается!

     Пальчик Антонины Павловны и правда указывал на донельзя породистую хаски, составляющую компанию каким-то плещущимся у берега деткам.

     - А ты почему не купаешься? - ясный пронзительный взгляд девочки устремился в мою сторону.

     Я немного замялся с ответом, срочно выбирая между ложью и неправдой.

     Потому что объяснять невинной, честной, наивной девочке, что вода немного грязная, потому что слегка (очень так слегка) ленивые чиновники не хотят ее чистить вот уже который год... пошли бы расспросы в мою сторону, почему так, а почему не вот так да не эдак, а я бы перешел на более сложные взрослые термины типа 'разгильдяйство', 'безалаберность', 'пофигизм', 'коррупция', 'всех-бы-расстрелять' и прочие, чем окончательного загрузил бы бедного ребенка, разрушив простое очарование солнечного летнего дня.

     Поэтому я отшутился про свою лень, сравнив себя с мягким неподвижным тюленем, который никуда не торопится, которому и так хорошо. Антонина Павловна, конечно, легко пожурила меня за беспечность характера, но в следующий момент ее внимание переключилось на нечто иное, более интересное и захватывающее, а я внутренне порадовался за себя, что так легко отделался.

     Все же девочка приезжает к нам редко, незачем задурманивать ее голову всякими ненужными сложностями. Жизнь и так прекрасно справится с этой задачей в ближайшем будущем. А пока... пока пусть она побудет ребенком, побудет в счастливом беззаботном неведении.

     Но тут...

     - Авар... аварийная... - ее губы шевелились в унисон с попыткой прочитать и осознать прочитанное.

     Я проследил за направлением ее взгляда и ужаснулся. И как она не заметила этого раньше, ведь мы тут проходили несколько раз? И зачем она это, наконец, заметила?

     АВАРИЙНО ОПАСНО.

     Красные буквы, возвышающиеся над грудой ржавого металла. Да, они справились с задачей. Поставили табличку, всех оповестили, вот работа и сделана. И так повсеместно. Одни слова, обещания.

     А многое этому городу и не нужно. Шутка ли, немногим более десяти тысяч жителей. Пешком можно пройти минут за двадцать из одного конца города в другой.

     Это вам не Москва с ее бесконечными деньгами, уходящими на постоянные и всесезонные инновации плиток и бордюров.

     Это наукоград.

     По крайней мере... когда-то был.

     А сейчас люди хотят просто чистое озеро да отремонтированную вышку. Людям ведь немного надо, это правда.

     Наукоград - это звучит гордо. Но что такое гордость без основания? Как и деньги без обеспечения. Фантики. Пустые слова.

     Даже если Черноголовка потеряет статус наукограда, но жизнь в ней станет лучше... готовы ли мы променять гордость на достойную жизнь?

     Я печально покачал головой. Не хочу, чтобы мне лезли подобные мысли в голову. Не сегодня.

     Сегодня я гуляю с Антониной Павловной. И пусть сегодня будет хороший лучезарный детский день.

     - Может, еще по мороженому? - весело предложил я, нежно беря ее за ручку и отводя в сторону.

     Она радостно кивнула. Как же мало ей нужно для счастья, подумал я.

     И как же мало нам всем нужно для счастья.

     Жаль, что тем, кто у власти, этого счастья нужно столько, что они готовы забирать его у других - с невиданным проворством и нахальством.

     Она балансировала на краю бордюра, нарочно комично и мило размахивая руками. Я подхватил ее ровно в момент ее плавного падения.

     Как всегда вовремя.

     - Новый запах, - нежно прошептала она мне на ухо, обнимая меня своими цепкими белыми ручками.

     Я кивнул, соглашаясь, а она быстрым игривым легким движением укусила меня за шею, а затем отстранилась от моих крепких объятий, взяла меня за руку.

     Поистине, я всегда восхищался ее воздушным задорным переменчивым характером. Пусть я и не ощущал полной свободы, находясь рядом с ней, пусть и не мог свободно выражать свое мнение, но с кем было иначе?

     С Викой, по крайней мере, было интересно.

     - Ты все в Москву ездишь, да? - просто спросила она, хитро поглядывая в мою сторону.

     - Да, - я, притворяясь виноватым, в озадаченном жесте развел руками в стороны. - Здесь работа как-то не находится.

     - А ты ее здесь вообще искал? - ехидно уточнила она.

     - Ну... смотрел объявления...

     - То объявления, - она резко повернулась и прижалась ко мне своим прекрасным телом. - А то связи...

     И она нарочито нежно и медленно поцеловала меня в губы.

     - Связи... - я мягко обнял ее за плечи, отстраняя от себя. - Это не совсем системно.

     - А что есть система на самом деле? - она надула губки, словно ребенок, склонив голову набок. - Всего лишь очередное проявление реальности.

     - Эта реальность, - мой грустный взгляд зацепил ярко-синий участок неба, - не совсем хороша.

     Вика цапнула меня за нос, весело рассмеявшись.

     - Но она такая, какая есть, - возразила она мне. - Но...

     И тут она разом, в одно мгновение вся помрачнела, как летнее небо в сезон дождей.

     - Ты знаешь, что на заводике снова понизили зарплаты? - она смотрела мне прямо в глаза, серьезно и без притворства.

     - Опять? Там же и так корректировали ставку по окладной части...

     Она медленно кивнула, а потом какая-то шальная мысль в ее чудной головке снова разожгла свет жизни в ее странных диковинных глазах.

     - Ага. Ага. Ага! - и она снова протянула мне руку. - Давай эскапировать!

     И мы начали это делать. Ведь в эскапировании нам не было равных.

     - Твоя рука, Вик, - вдруг заметил я после того, как мы вышли в сторону Негритянского квартала, по направлению к Тенистой Аллее Деревьев.

     - Что? - она даже не обернулась в мою сторону.

     - Ты похудела?

     - Вряд ли, - она небрежно пожала плечами. - Но моя душа истончается. Постепенно, потихоньку, безвозвратно.

     Я промолчал.

     - Ну да, а еще я пару килограммов сбавила, как ты угадал?

     Я снова промолчал.

     - Это все лифты...

     - Лифты? - переспросил я, и так поняв, о чем речь.

     У меня просто есть такая дурная манера обо всем переспрашивать. Как будто банальные жизненные объяснения дают мне некую призрачную надежду на будущее.

     - Ну да. Конечно. Лифты. Они самые, - мы вошли под прохладную сень деревьев, и она прижалась ко мне, положив свою чудную голову на мое плечо.

     - Со времени установки прошло, - я мысленно начал считать в голове. - Два месяца. Да, ровно два месяца.

     Она поцеловала меня. А я продолжил считать.

     - И за это время новые лифты ломались уже... пять раз. Да, ровно пять раз.

     - Причины? - сонно переспросила она, снова целуя меня.

     - Разные. Выдуманные, - я старался припомнить. - Гроза. Дождь. И... пропуск. В последний раз они оставили графу 'Причина остановки' незаполненной.

     - Ложь, получается, тоже имеет предел, - она указала рукой на скамейку. - Ты хочешь присесть?

     - Нет, - я отрицательно покачал головой.

     - И я не хочу. Хочу идти с тобой, пока у меня не кончатся ноги. Пока моя душа не растворится в объятиях вселенной.

     - Быстрее закончится этот город, - цинично заметил я.

     - Он и так уже давно закончился, - вздохнула она.

     И я понимал, что она имеет в виду.

     - Ой... вспомнила! - она снова меня быстро поцеловала и еще сильнее прижалась ко мне.

     Я почувствовал некоторое инфантильное сопряжение, скованность в душе и напряжение в теле. Никогда такого не любил. И никогда не понимал, как избавиться от подобного ощущения.

     - Я недавно себе нож купила, - ее мягкий голос вывел меня из душевного равновесия.

     - Нож? - снова подала признаки моя дурная привычка.

     - Нож, - сказала она, не добавляя к этому никаких объяснений.

     Я немного помолчал.

     Еще немного.

     И еще.

     Это никоим образом не помогло.

     Пришлось играть по ее правилам - правилам капризного озорного ребенка.

     - Зачем тебе нож? - задал я донельзя банальный вопрос.

     - Чтобы защищаться, - она наигранно посмотрела на меня своими странными диковинными глазами.

     - От кого?

     - От чужих, Вадим.

     Я невольно поморщился. Я сразу понял, о ком она говорит.

     Мне эти монстры не мешали жить, по крайней мере, те, что низшего ранга. А с элитными ублюдками я старался не связываться - себе дороже.

     - Число изнасилований... - начал я, но она меня резко перебила.

     - Резко растет с каждый годом. Даже в Черноголовке. Не будем об этом, Вадим, - она решительным жестом положила свою белую ручку на мои губы.

     Я виновато замолчал. Как будто я и был виноват во всех этих инцидентах. Почему-то иногда я чувствую некий странный стыд за открыто проявляющуюся сексуальную энергию мужчин. Пусть в современном мире альфа-самцы и в почете. Пусть я и не-мужчина, чтобы рассуждать о подобных вещах. Но все равно стыдно.

     Стыдно, что мы стараемся себя возвратить к тем старым, пещерным, диким временам, не желая просто принимать будущее и людей будущего такими, какие они есть на самом деле.

     Ведь мужчина и женщина давно вышли из берлоги. Стали людьми. Личностями. Инстинкты? Мне иногда кажется, что это одно большое оправдание.

     Но я не-мужчина. Лучше не буду о подобном рассуждать.

     - Ты все еще занимаешься? - постарался я перевести тему.

     И снова попал не туда.

     - Да, - слегка раздраженно ответила она. - Но реже. Приходится ездить.

     Снова не туда.

     Не та тема.

     От спорткомплекса в нашем городе с недавних пор остались лишь руины из былых хороших намерений да неправильных расчетов.

     Все как в сказке. Разрушили быстро, а собрать пазл заново не получается - не хватает сил, времени, денег, желания и хорошего пинка всем подряд.

     Все как всегда.

     И никто ни в чем не виноват.

     Я начал чувствовать себя неловко, и она тоже это почувствовала. Разговор явно не заладился.

     У нас всегда было так. Прямо как со всеми благими начинаниями в этом странном городе. Хорошее начало и бесславный пустой конец.

     Наши с Викой отношения прямо отражали суть этого бедного, брошенного на произвол судьбы городка.

     Но Вика знала выход из положения. Он всегда был один и тот же, но он работал. Без исключения.

     - Пошли назад, - нежно прошептала она мне на ухо. - Пошли домой. Я хочу тебя.

     И мы пошли. В обнимку, радостные и счастливые.

     Ведь мы, как никто другой, умели успешно эскапировать.

     Вика - интересный человек. Но я чувствовал себя рядом с ней неловко, скованно и странно. И мы никак не могли найти решение этой странной проблемы.

     Или просто не искали? А иногда казалось, что лишь один простой шаг отделял нас от ответа...

     Интересно, а что отделяет Наукоград Черноголовку от процветания? Один простой шаг?

     Или...

     Но с меня уже сорвали одежду, и я погрузился в сладострастное небытие со своей прекрасной любовницей, которая прикрыла свои странные диковинные глаза, предаваясь наслаждению, расцветающему в ее израненной истонченной душе.

     Мы эскапировали и просто радовались жизни.

     По крайней мере, сегодня.

     Надя была прекрасным собеседником и другом, когда хотелось расслабиться, посмеяться и побыть самим собой.

     С Надей можно было обсудить все-все-все и даже больше, не стесняясь условностей и обыденных рамок приличия.

     Наде открыто можно было высказать свое принципиальное несогласие по практически любому вопросу, не боясь холодного презрительного осуждения.

     От нее я никогда не слышал таких фраз:

     - Давай забудем, что ты сейчас сказал.

     - Давай притворимся, что я этого не слышала.

     - Чего-о-о?

     - Та-ак, а ну-ка повтори, что ты сейчас сказал, быстро!

     - Перестань оправдываться! Просто признай, что я права, и все!

     - Эй, слышь!

     И прочие манипулятивные обороты, запас которых у женщин поистине неиссякаем.

     Также редко пряталась она под популярной нынче эгидой пресловутой женственности, которую пихают везде и всюду. Да, она была хрупкой нежной девочкой, но, падая с парадного крыльца в чрезмерно подвыпившем состоянии, попутно матеря праздную бестолковую молодежь, сидящую на лавочке неподалеку, незамедлительно признавала за собой право называться 'бухим кашалотом'. И без каких-либо там 'няш-мяш' и 'кис-кис'.

     Мне нравилась ее честность. Честность простого незамысловатого русского человека с открытой нараспашку всему миру душой.

     - И во что мы сегодня сыграем? - поинтересовалась она у меня.

     И она обожала игры. Как настольные, так и видеоигры.

     В общем...

     Если не кривить душой...

     Да. Я был в нее по уши влюблен.

     - Есть идея, - я загадочно поднял указательный палец вверх, подмигивая ей.

     Она, насвистывая какую-то странную мелодию, ушла на кухню готовить чай.

     Влюблен.

     Это было странным чувством, перемешивающимся с щепоткой горечи и состоянием безысходности. Но чувство это было настоящим.

     И, конечно же, с ней я этим самым чувством с радостью поделился.

     И, конечно же, меня отшили.

     А поскольку в этой жизни меня уже отваживали более сотни раз, то ничего принципиально нового я для себя не усвоил.

     Надя сказала, что ей нужен мужчина побогаче и желательно с квартирой. И желательно в Москве. И трехкомнатную. И не в Новой Москве, как сейчас принято, а поближе к центру.

     Ну а дальше шел стандартный список из Любви, Уважения и прочей прилагающейся к квартире красивой мишуры.

     Конечно, после оглашения всего списка требований, на половине которого я, признаюсь, слегка задремал, Надя осторожно высказала мысль, что все блага современного мира - это, конечно, хорошо, но если бы я просто наплевал на все ее слова, рассуждения и домыслы, обнял ее крепко-крепко и признался в неземной Любви, то...

     Но плевать я никуда и ни в кого не хотел, благо мое воспитание все еще подавало признаки жизни, поэтому мое сознание лишь впитало в себя новые задачи, попутно поместив Надю в 'серый список контактов'. Не знаю, почему именно в 'серый', но моему сознанию виднее, я обычно не вмешиваюсь в его работу - себе дороже.

     На самом деле в глубине души я понимал, что ситуация не стоит и выеденного яйца, что не стоит придумывать велосипед снова и снова, а просто необходимо сделать все... как надо. Обнять ее, поцеловать и признаться в этой самой неземной Любви.

     А дальше уже как сложится.

     Но беда состояла в том, что я хотел, чтобы именно меня обняли, поцеловали и далее по списку. В этом и состоит парадокс хороших мальчиков и девочек, каждый из которых живет в своем инфантильном горделивом состоянии, представляя себя в качестве центра ничтожной вселенной.

     Некоторые говорят, что эта загвоздка решается плохими мальчиками и девочками. Которые признаются в любви, добиваются, не слушают, снова добиваются и, в общем и целом, представляются донельзя удобными и простыми. Именно рядом с такими людьми хочется быть слабыми и беззащитными, то есть капризными инфантильными честолюбивыми сволочами.

     В конечном итоге я так и не смог разрешить этот странный жизненный парадокс в любовном плане, а стал просто записывать различные задачи от рациональных девиц (коих в России сейчас большинство), обрисовывая себе все новые и новые цели на будущее. Ведь если у меня не будет девушки, но будет квартира в Москве, то это все лучше, чем без девушки и без квартиры.

     Я сел раскладывать на столе разноцветные фигурки из коробки с настольной игрой, которую я принес с собой, ожидая добрую Надю с ее замечательным домашним чаем. На сегодня у нас были запланированы трезвые невинные посиделки, а завтра мы хотели совершенно беспардонным образом нажраться дешевым пивом из 'Чайки'.

     А что? Давно так уже не делали. По крайней мере, на прошлой неделе баловались изысканным вином, которое по тысяче рублей за бутылку (если для вас это дешево, то я с вами не дружу, так и знайте). А на позапрошлой... а что тогда? Виски вприкуску с суши из какой-то непонятной местной службы доставки?

     В последнее время я что-то слишком часто стал пить. Вместе с Надей...

     И тут я застыл. Меня словно поразило током, настолько внезапна была пришедшая ко мне в голову мысль.

     Даже не мысль, а, скорее, осознание.

     Я аккуратно воздвиг защитный кокон вокруг этой смелой мыслишки, пытаясь удержать ее в голове. А затем быстро запихнул ее на задворки сознания, благо в этот момент в комнату вошла добрая Надя с первой порцией чая.

     А дальше мы пили, веселились, играли, смеялись. Все как всегда, не считая того момента, что я иногда украдкой поглядывал на целостность той самой мысли, которая с удобством расположилась где-то на галерке моего разума. У нее все было хорошо, никто ее не обижал. Почему-то от этого мне становилось спокойнее.

     Во время игры мы обсудили последние события города - Надя поведала мне, что ее соседи, даже самого преклонного возраста, теперь предпочитают небольшую физкультуру ногам, спускаясь и поднимаясь по лестнице, избегая вниманием новый, постоянно ломающийся и застревающий на середине пути лифт.

     Вскользь поговорили и о новом 'силовом' директоре 82-й школы, о его сомнительной репутации и темном прошлом.

     Постановочная реставрация Золотого бульвара также не обошлась без нашего циничного и едкого внимания. Я также подметил, что новые лавочки хороши тем, что на их спинках удобно лежать кошкам - как будто специально для них делали. Надя рассмеялась в ответ на мое предположение.

     С грустью повспоминали обещание властей заняться городской обсерваторией. Мы прямо мечтали сидеть там по вечерам и смотреть с высоты на городские просторы, медленно потягивая пиво и слушая хорошую зарубежную музыку.

     Надя показала свои новые купленные в Москве вещички. Я все внимательно осмотрел, оценил и похвалил ее выбор.

     За шторой я также приметил какое-то странное растение в горшке, листья которого зазывно торчали из стороны в сторону, представляя собой некий зеленый бунтарский дух. Надя похвасталась, что недавно решила заняться разведением цветов и что каждая нормальная и красивая девушка должна уделять этому внимание. Я согласился, кивая и улыбаясь ей. Она тут же, пользуясь моментом, упомянула, что именно девушки, ухаживающие за растениями или какой-либо разумной живностью, представляют собой идеальный материал для женитьбы. И с этой мыслью я также покорно согласился, одновременно чувствуя, что от меня ждут нечто большее, чем просто согласие с непреложным фактом бытия.

     И вот так закончился наш добрый теплый летний день. Как всегда - мирно, добродушно и с неприятным осадком на душе.

     Возвращаясь к себе домой, я тут же нетерпеливо стал разворачивать перед собой ту самую внезапную мысль, что посетила меня у нее дома. И обдумав ее со всех сторон, сделав для себя тысячу нужных и ненужных выводов, я понял лишь одно. Но это одно было окончательным и бесповоротным.

     Завтра я к ней не приду. И впоследствии тоже не приду. Никогда не приду.

     Эта мысль теперь настолько разрослась в моем депрессивном сознании, что занимала меня полностью и без остатка. Я с неким глубинным и извращенным удовлетворением подумал про себя, что я до крайностей, сильно, сильно, сильно... очень сильно и бесповоротно обижен на нее.

     Это была простая и привычная мне мысль, благо обижался я на людей практически каждый день, сделав из этого особый вид мировоззренческого искусства. Но тут обида была многосторонней, загадочной и оградительной. Она как бы предупреждала меня - пойдешь дальше и накличешь на себя беду.

     А все началось, подумал я, открывая входную дверь своей уютной квартиры, с того, что я начал частенько выпивать.

     Все началось с того, подумал я, гладя своего любимого кота, который встречал меня у порога, что я начал частенько впадать в глубинную депрессию.

     И пусть я влюбился просто и без остатка, но эта влюбленность не приносит мне ничего хорошего. То есть приносит, но...

     Все сложно. А должно быть просто, потому что в нашей российской действительности и так хватает сложностей. Сложные системы заранее обречены на провал, если их грамотно не поддерживать. А у меня нет ни опыта, ни желания вникать в тонкости девичьего восприятия реальности.

     Я умылся, потом решил принять душ.

     Лег почитать, потом решил поспать.

     Упрощение - вот выход из множественных проблем нашей окружающей действительности.

     Рядом со мной звучно мурлыкал кот, рассказывая мне о своих дневных приключениях (хотя я знал, что он дрых без задних ног, пока я не пришел). А я постепенно погружался в сладостную безмятежную дремоту, радикально отличающуюся от странного мятежного тревожного сна, который беспокоил меня в последние недели.

     Я проснулся лишь когда полностью выспался - в первый раз за долгое время. Кто-то осторожно тронул меня за плечо. Пушистая лапка с бережно спрятанными когтями.

     - Ты должен идти дальше, - мелодично промурлыкал он мне.

     - Я понимаю, - сонным голосом произнес я. - Понимаю. Лишь став свободным в мыслях, я смогу принять свое решение.

     - Может быть, - в ответе кота не было определенности.

     - Но что если мысли будут возвращать меня к ней? Что тогда мне делать? Эскапировать? Замещать? Уставать?

     - Слишком сложно-у, - он легонько укусил меня за ухо. - Ты обижен, и в этом и есть твоя сущность. Будь собой. Будь котом.

     Я улыбнулся.

     - Будь котом, - еле слышно повторил я. - А иначе?

     - Иным образом это жизнь, - он начал вылизывать свою белоснежную лапку. - Живи. И найди себе глупую кошечку.

     - Глупую? - переспросил я. - Но это же...

     - Только достаточно умный человек может притворяться глупым, - он посмотрел на меня своими большими блестящими глазами. - Ты же это знаешь. Вы, люди, это умеете. Как и коты. Будь котом.

     И он положил на мое лицо свою мягкую пушистую лапку, усыпив меня и избавив от дальнейших сложных размышлений.

     Проснулся я уже на следующее утро - свежий, полный сил и как будто освобожденный от чего-то гнетущего.

     На телефоне, который я перевернул, чтобы посмотреть время, скопилась уже пара сообщений. От Нади.

     Она спрашивала меня, какое пиво я хочу и во сколько я сегодня приду. Я ответил, что не приду. Она спросила, почему. Я сказал, что обижен. Она опять спросила, почему и на что.

     Я не ответил. Просто отложил телефон в сторону. Потом отвечу. Все мое внимание теперь занимало бескрайнее синее небо, усеянное пушистыми мягкими облачками.

     Будь котом, вспомнил я свой сон.

     Хорошо, буду.

     Интересно, пойдет ли сегодня дождь? Хотя неважно.

     Я включил свой старый ноутбук, умылся, заправил кровать и положил себе на тарелку всякого вкусного. Сел за стол, задумался.

     Надо что-то написать. Что-то душевное и простое. Что-то освобождающее и всеобъемлющее.

     Интересно, вдруг неожиданно подумал я, а ведь этот город, этот странный и чудный наукоград тоже может быть котом. И вся Россия может быть котом, если постараться.

     Почистить озеро, поесть и поспать.

     Отремонтировать вышку, а затем пойти умываться или лежать греться на солнышке.

     Быстренько достроить спорткомплекс и отметить это событие кружечкой свежего молока.

     Построить дороги, парковки.

     Наладить безупречную работу уличного освещения.

     Слегка разобраться в сложившейся ситуации в образовательной сфере.

     Восстановить работу кинотеатра.

     Придумать досуг для молодежи, возвести современные парки.

     А потом лежать, лежать, лежать, гордясь творением рук, то есть лап своих. Лежать и мурлыкать.

     Почему люди не коты? Почему они такие сложные? Почему мы все зарываемся в вечных оправданиях, отходя от нужного?

     Потому что в современном мире все усложнилось. Или кто-то специально все усложнил.

     И нам нужны изменения, они для нас как глоток свежего воздуха. Город постепенно умрет без них, исчезнет из российской действительности, как ненужный элемент истории.

     Я медленно напечатал заголовок. Жирными крупными буквами.

     'Мэр-кот'.

     Да, пусть нами будет управлять не человек, а кот. Независимый, добрый и преображающий окружающую действительность в лучшую сторону. Нам нужны упрощения. Очень нужны.

     Ведь сложностей в жизни нам и так хватает, правда?

     В этом кафе сегодня было немноголюдно.

     И все же мне не нравится Ногинск.

     Грязный, негостеприимный городок с грубыми улочками, грубыми людьми. И с тем самым военкоматом в придачу, куда нам, черноголовцам, приходится идти, если у мужчины появляется странное желание отдать долг Родине.

     Долг Родине... как будто Родина - это мерзкий щупленький коллектор, вороватым взглядом осматривающих своих потенциальных жертв, будущих должников. Ведь все мы в чем-то провинились, все мы что-то кому-то должны - пусть пока об этом и не знаем.

     Да, у меня сегодня было крайне плохое настроение. И этот паршивый городок не прибавлял мне желанного оптимизма.

     Ведь грязь с улиц надо убирать.

     Ведь дороги нужно ремонтировать, а не заставлять людей выбегать на проезжую часть (да, в этом городе все было настолько плохо с дорогами, что иногда их попросту не было).

     И срочную армию давно пора было убирать - абсолютно бесполезное формирование, сосущее баснословные деньги из бюджета под моральным благовидным предлогом трансформации юношей в мужчин.

     А всем давно уже известно, что мужчина становится мужчиной, лишь когда женщина или государство признают его таковым. А это радостное событие происходит только в случаях позорной низменной покорности. И этому прекрасно обучают в армии - поклоняться авторитетам без лишних мыслей. Сначала государству, а затем уже и своей женщине.

     Замкнутый круг рабства с вековой историей.

     - Ты могла об этом сказать, - мрачно пробурчал я, похоже, уже в сотый раз.

     - И что бы это изменило? - холодно спросила она.

     - Все. Все! Понимаешь, все бы, блин, изменило! - резкие истеричные нотки в моем голосе выдавали крайнюю обеспокоенность обсуждаемым вопросом.

     - Я просто хотела добиться своего, - отстраненно произнесла она. - А ты можешь на меня кричать, сколько хочешь.

     - И буду кричать! Буду! - я нервно начал оглядываться по сторонам, опасаясь потревожить кого-то своим паршивым настроением.

     Но вокруг нас было пусто - как в пустыне. И выжженная многодневными переживаниями пустыня раскинулась и в моей печальной душе. Даже на кончике языка я чувствовал неприятный фантомный привкус песка, а раскрасневшаяся шея постоянно чесалась. Мне надо было успокоиться, но я не мог понять, как это сделать. Оставалось лишь истерить, кричать и выплескивать скопившееся отчаяние наружу.

     - Зачем ты меня обманула? - в который раз спросил я. - В этом нет вообще никакого смысла! Никакого!

     - Потому что я хотела побыть с тобой. Хоть какое-то время. Пусть и с помощью обмана, - равнодушным голосом произнесла она.

     - И чего? - я начал невольно задыхаться от возмущения. - Чего? На кой черт, я хочу спросить? Ты думаешь, что это может служить оправданием?

     - Нет, - она слегка покачала головой. - Не может. Я и не хочу быть оправданной. Я делаю то, что делаю, потому что считаю, что так нужно.

     - Да ну? - я с силой быстро ударил обеими ладонями по столу. - Нужно, говоришь? Знаешь, мне иногда... хочется тебя попросту избить. Так, чтобы ты не могла встать целый день напролет.

     - Ну так сделай это, - она аккуратно промокнула губы салфеткой, пряча от меня глаза.

     Я тяжело вздохнул. Истерика начала постепенно сходить на нет, заменяясь рациональным эскапическим рассуждением. Это когда типа здраво размышляешь обо всем на свете, обсасываешь ситуацию со всех сторон, лишь бы заглушить ту самую простую тупую боль в душе.

     - Хорошо, - я в примиряющем жесте поднял руки. - Хорошо. Я просто... я просто хотел понять.

     - А ты не поймешь. Тебе не нужно этого понимать, у тебя другая жизнь, - она посмотрела мне прямо в глаза с плохо скрытой укоризной.

     - То есть ты признаешь, что ты меня попросту использовала? То, что сознательно скрыла свое замужество, обманула, сказала, что у тебя никого нет? - я стойко встретил ее взгляд.

     Она еле слышно грустно вздохнула.

     - Теперь я не понимаю, почему тебя это волнует. Я тебя в свои проблемы не вовлекала.

     - О, действительно, как великодушно с твоей стороны! - сарказм в моем голосе превысил все допустимые пределы. - А то, что я участвовал в измене твоему супругу... нет, это совершенно не важно!

     - А это важно? - непонимающе переспросила она. - Он никогда о тебе не узнает. Чего ты боишься?

     - Я-то ничего не боюсь. Но я ночами не спал, думая о том, какую медвежью услугу оказал человеку, которого знать не знаю! Ты об этом думала вообще?

     Она пожала плечами.

     - Я вообще ни о чем не думала. Просто делала то, что хотела. А твои совестливые припадки мне совершенно не понятны. Ведь на твоем месте мог оказаться и другой. Это бы все равно произошло.

     - Но это произошло со мной! Со мной!

     - Вадим, ты просто эгоист. Самовлюбленный эгоист, который не может остановиться в нужный момент. Оставь уже эту тему.

     - Я не хочу ничего оставлять, - пробурчал я в ответ. - А ты просто бессердечная сука и все.

     Она снова равнодушно пожала плечами.

     - Слышала. Ничего нового я от тебя все равно не узнаю. Все как всегда.

     И она отгородилась от меня своими неотложными (выдуманными) делами в своем новомодном смартфоне, а я, усердно и гневно сопя, принялся доливать остатки чая в чайнике в свою чашку.

     - Закажи новый, - она стрельнула в меня одним глазом и снова переключила внимание на телефон.

     - Угу. Я-то думал, что ты уже уходить собираешься, раз ничего нового не услышишь, - обиженно сказал я.

     - Да могу еще немного посидеть. Тебе все равно надо выговориться, а мне - принять на себя все обвинения этого мира.

     - Ага. Только смысла обвинять тебя нет, если тебе на все пофигу. У тебя совесть какая-то кастрированная.

     - Пожалуй, - она согласилась, нежно и немного лукаво улыбаясь мне.

     Когда-то именно за такую улыбку я в нее и влюбился. А она предложила мне отношения чисто сексуального характера.

     Прекрасно, тогда подумал я. И она все так рационально и здраво тогда расписала... в общем, правила мироздания не изменились. Если хороший мальчик связывается с девочкой не ради последующей женитьбы, то жди беды.

     Ведь хорошие мальчики созданы как раз таки для женитьбы. Для создания крепкой дружной семьи.

     Жаль, что общество это не понимает.

     Жаль, что сами хорошие мальчики этого не понимают.

     А я это всегда понимал, но иногда возникает такой острый соблазн стать немного плохим... а потом приходится расплачиваться за это сполна. Родился хорошим, родился не-охотником, не-мужчиной - так живи и страдай. В этом твой печальный смысл жизни.

     - Ну хорошо, - начал я свои заранее тщетные попытки понять свою собеседницу. - Объясни мне со своей стороны - как ты видишь эту ситуацию?

     - А зачем? - недоуменно спросила она. - Ты же меня все равно обвинишь во всем, что можно.

     - А ты хотя бы попытайся, - процедил я сквозь зубы.

     - Ладно, - она отложила телефон в сторону. - С моей стороны все просто. У меня с мужем немного натянутые отношения, он мне больше не дает. А я очень-очень сильно хочу секса. Вот и все объяснение.

     Я с мрачным, депрессивным видом сложил пальцы в замок, положив локти на стол. Типа задумался, изобразил серьезность.

     - Это не дает тебе повод изменять, - нравоучительно заметил я.

     - Давай ты не будешь указывать мне, как жить, ок? - резко попросила она меня. - Я же в твою жизнь не вмешивалась.

     - А во мне что не так?

     - Оставь, - она раздраженно махнула на меня рукой.

     - Ты могла хотя бы попытаться наладить отношения с мужем, - продолжая я свой крестовый нравоучительный поход, выступая в роли занудного паладина.

     - А я не пыталась? Вас, мужчин, вообще редко когда можно понять, а психологическое образование у меня отсутствует. Да и оно вряд ли бы мне помогло.

     Я немного помолчал.

     - Все равно это как-то неправильно, - я грустно покачал головой.

     - Пусть так. Какая разница теперь?

     - И ты... - я невольно замялся. - Ты продолжишь искать мужчин на стороне?

     - Конечно, - невозмутимо ответила она. - Конечно. Ты же больше со мной не захочешь спать?

     Я сделал резкий отрицательный жест.

     - Оно и понятно, - она вздохнула. - Надо же мне как-то разбираться с этой проблемой...

     - А развестись? - я не отставал в своих расспросах. - Закрыть отношения и полюбить другого?

     - Я и так люблю своего мужа, - она усмехнулась в ответ на мой удивленный взгляд. - Ты думаешь, что я могу вот так просто похоронить выстроенные нами отношения, нашу с таким трудом созданную связь из-за какого-то там секса? Да, у нас сейчас не все так просто. Но я ценю и уважаю его, пусть тебя это и удивит. Отношения в браке - это немного больше, чем ты себе представляешь, Вадим. Это не про воздушные замки, это реальность.

     Сдалась мне такая вшивая реальность, невольно подумал я.

     Но вслух не стал спорить.

     - Я не согласен... - только и смог произнести я.

     - А в чем ты вообще со мной согласен? - видимо, я, наконец, задел ее за живое. - Ты вообще живешь, как комнатное тупое ограниченное растение. Играешь в свои игрушки, сидишь дома, мира не видишь. А мир, он может оказаться совсем не таким, каким ты себе его напредставлял.

     - И что же я неправильно понимаю? - угрюмо спросил я.

     - Да все, - она живо встрепенулась в ответ на мой вопрос. - Все! Ты вообще о мире ни черта не знаешь, судишь о нем с изнанки каких-то там либеральных блогов или своих, этих... видосов тупых...

     - Ты о чем? - я невольно нахмурился, не ожидая переход на политические темы.

     - Да все твои слова о коррумпированности местных властей, об их халатности... ты бы знал, как они меня бесили!

     - Ты, вообще-то, могла мне об этом сказать, - недовольным голосом произнес я. - Я иногда болтаю о всяком, ты могла меня остановить...

     - И ты бы обиделся на чем свет стоит, знаю я тебя. Вам, мужчинам, скажешь хоть слово поперек, а потом носишься туда-сюда, утирая вам слезы и сопли. Что, не так?

     - Допустим, так, - невольно согласился я, не желая с ней спорить. - Но при чем тут какая-то коррупция?..

     - Ты же прекрасно знаешь, что я работаю чиновником в администрации, Вадим.

     - Ну... слышал, вроде, - я почесал в затылке, припоминая ее слова о работе.

     Моя беда в том, что я обычно люблю слушать только себя, а не других людей. Кто-то называет меня эгоистом, но я откровенно не понимаю, что плохого в том, чтобы послушать хорошего умного человека? Ну, меня то есть.

     В мое сознание начала лениво просачиваться информация о рабочей карьере моей собеседницы. Живет она в Черноголовке, но работает...

     Хотя какая разница? Она все равно сделала мне больно, легче постепенно выкинуть ее из головы. Хотя это вряд ли получится. Все воспоминания о своих немногочисленных отношениях я храню в отдельном архиве памяти, чтобы дождливыми вечерами хоть немного прочувствоваться и поностальгировать.

     - К чему ты ведешь? - серьезным тоном спросил у нее я.

     - Да к тому, что ты вообще ни черта в жизни не понимаешь! Готов запросто обвинить человека, даже не пытаясь войти в его положение!

     Я уже ничего не понимал.

     - Я уже ничего не понимаю, - честно признал я.

     - А ты когда-то понимал, Вадим? Ну хоть раз? Хоть раз в свое гребаной жизни ты хоть что-то понял?

     Я устало откинулся на спинку стула. Моя особенность состоит в том, что своим странным вспыльчивым характером я как будто ломаю психику людей, заражаю их, тоже делая истериками. В 'Marvel' явно не хватает нового супер-злодея.

     'Он посеет невроз в вашей душе, а затем скроется в ночи!' Так бы гласил новый постер.

     Интересно, мне бы много заплатили за эту роль? А то играть бесплатно в кино под названием 'Жизнь' иногда наскучивает.

     - Да какое отношение твоя работа имеет ко всему этому? - негодующе воскликнул я, стараясь не перебарщивать с драматизмом в голосе.

     Сознание мое было уже на нейтральной волне, поэтому эмоции моей собеседницы меня уже не касались, не трогали. Это всегда происходило, когда я решал про себя некий важный вопрос.

     И я решил. Никогда ее больше не видеть. И не слышать. А остальное было лишь приложением к этому вескому решению.

     - Да ты постоянно меня подкалывал, что я, блин, видите ли, работаю нечестно. А как мне еще работать, по-твоему?

     - Честно? - невинно спросил я.

     - Я тебе сейчас врежу, Вадим, - прямолинейно высказалась она.

     Ее пальцы напряглись, а ноздри хищно раздулись. Я решил немного сбавить напор, чтобы не получить вилкой в глаз.

     - Ладно. Я тебе еще раз говорю, что я обычно шучу. Иногда грубо, пошло, но все это шутки. Просто мне казалось, что ты... тоже обвиняла сложившуюся систему в ее практической неидеальности.

     - Я обвиняла систему, Вадим, но не людей. Не людей, Вадим, ты этого, похоже, до сих пор не понимаешь. Действия людей обоснованы сложившейся ситуацией, на них нельзя взять да повесить все грехи человечества.

     - Ну, все грехи нельзя, но...

     - Что 'но'? - раздраженно переспросила она.

     - Да я про воровство. Мне казалось, что ты с этим соглашалась. Ну, что это плохо. И я прошу прощения, если я неправильно тебя понял.

     - Ты меня никогда не понимал, Вадим, я просто с этим мирилась. Прощала тебе все, проглатывала все твои выпадки...

     Она слегка перевела дух, собираясь с мыслями.

     - Это не воровство, Вадим. Это необходимость. Ты же сам прекрасно понимаешь, должен понимать, что люди в России живут бедно. Все мы так живем. И если у тебя низкие жизненные потребности, если ты всю жизнь готов прожить в своей комнате, если ты готов не видеть свет, не путешествовать, не покупать себе дорогие вещи, не приобретать недвижимость... Вадим, тебе же почти тридцать! Ты думал о детях, где они будут жить? Ты вообще хочешь детей?

     - Это не важно, - холодно произнес я.

     Все же она сумела меня задеть. Вот стервочка.

     - А мне важно! Понимаешь, мне вот, в отличие от тебя, важно! Мне важно, каким будет мое будущее, важно, какое будущее ждет моих детей. И моего мужа, конечно. Видишь, я не думаю лишь о себе, я не думаю лишь настоящим, я размышляю наперед, как рациональный человек. А тебе лишь бы повесить на меня преступную бирку да продолжить лежать на своем старом диване! Правильно, ведь ни на что больше ты совершенно не годен!

     Я промолчал. А она продолжила.

     - Ты совершенно бесполезен для общества, Вадим, а еще смеешь мне... мне высказывать свои претензии! Смеешь обвинять меня и моих коллег в воровстве, в коррупции!

     - Я не хотел...

     - Все ты хотел, Вадим. Да только к чему все это? Люди хотят жить хорошо, они живут хорошо. Тебе-то что?

     - Ничего, - сухо подытожил я. - Мне действительно все равно, что в Черноголовке кто-то растаскивает бюджетные инвестиции...

     - Да никто там ничего не растаскивает, они там вообще этого не умеют. Получают свою долю да помалкивают - наш городок не хочет лишних проблем на свою голову! Сдали отчет ради отчета, отдали деньги, кому надо, получили свои проценты, по приказу свыше поставили нужного человека из другой области на руководящую должность в каком-нибудь доходном месте да продолжают спокойно жить, не беспокоясь о завтрашнем дне. И чем это плохо?

     Действительно, чем все это плохо?

     Тем, что мы в итоге расстались?

     Или тем, что мы участвовали в измене хорошему человеку?

     Или все же тем, что славный наукоград используют, как некий обменный денежный пункт или островок для переговоров некие дяди из преступных верхов?

     И неужели я действительно не хочу жить лучше? Не хочу счастья для своих детей?

     Я вздохнул.

     Да, иногда хорошо побыть плохим парнем.

     Но никогда... никогда не стоит забывать, что я являюсь хорошим мальчиком. И мой удел - это жить и страдать.

     Что ж, по крайней мере, у меня есть некая определенность. И печальное осознание того, что этот мир живет по каким-то странным, неправильным, искусственным законам.

     Когда же эта ярмарка тщеславия объявит о своем закрытии?

     Дождь этим летом явно не намеревался прекращаться. Он все лил и лил, превращая седьмой и восьмой месяцы в странную раннюю осень.

     Небо было сегодня хмурое, ворчливое, ненастное. Как и мое настроение, впрочем. Мне хотелось родственную душу рядом, но я был одинок, мне хотелось выпить, но я был трезв, мне хотелось хотеть, но апатия пожирала меня без остатка.

     Я не сделал в последние дни ничего полезного - ни новых знакомств, ни новых событий, ни впечатлений. Даже строчки моей новой книжки не ложились в ряд, путались, мешались, раздражали. Я завис в липком безвыходном пространстве небытия, когда функционирование моей жизни продолжалось без смысла, без целей, без надежд. Я просто жил и делал то, что должен был делать. Оказался в клетке собственных привычек и заморочек.

     Я не особо желал с кем-либо встречаться, возрождать старые контакты или поддерживать хлипкие каналы связи с моими немногочисленными знакомыми. У меня не было друзей, и редко возникали моменты, когда я жалел об этом.

     Но сейчас я б не отказался от хорошего человечка рядом со мной. Пусть и на пару дней. Чтобы прийти в себя, чтобы подзарядиться чем-то живым, чем-то нужным.

     Я прошел мимо памятника основателям города. Когда-то он мне даже нравился, когда-то я не находил в нем изъянов. Я хмурым взглядом осмотрел каменные серые лица Отцов Черноголовки.

     Кто эти люди? Зачем они здесь? Ведь город уже давно мертв, по какой причине люди хотят увязать в прошлом все больше и больше? Современному наукограду нужны современные решения. Не инновации, не модернизация и даже не проекты с многочисленными обсуждениями.

     Просто решения. Дела. Действия.

     Городу нужно будущее. А то он так навсегда и останется в прошлом, как неудачливая муха, заточенная в янтаре.

     Я грустно покачал головой и пошел дальше. Хотя идти мне не хотелось вовсе... завалиться на кровать, обнять подушку и спать. Спать. Спать. Пока у этого мира не истечет срок годности и его не заменят на другой, более свежий.

     Через какое-то неопределенное время (я словно был в беспамятстве) я подошел к тому самому месту. К месту, куда я зарекался раньше подходить, но недавние сообщения 'Вконтакте' обладали столь сильной напористостью, что я в итоге сдался.

     Грустно вздохнул, перед тем как открыть скрипучие старые, насквозь проржавевшие ворота. Морально приготовился к оскорблениям, словесным истязаниям и прочим нелепостям. Вошел.

     В полутемном помещении гаража пахло машинным маслом, пылью и женщиной. Сложносочетаемые сочетания выстроились в один резкий контрастный ряд, ударили в мое сознание, привнеся в него чувства тревожности, умиротворенности и какого-то неуловимого, но крайне сильного Желания.

     Эмпатом быть непросто. Интровертом тоже. А уж мной быть я вам вообще не советую - потребуются годы практики, чтобы разобраться хотя бы с десятой долей панели управления моего сознания.

     Или это у каждого человека так? Просто никто никогда не признается, что он сложен, что он неудобен, что он человек?

     Раздался пронзительный скрип колесных механизмов, и Аня плавно выкатила свое тело (крайне тренированное и чертовски привлекательное) из-под своей старенькой иномарки.

     - Пришел-таки, - обрадовалась она мне.

     А я ей не очень обрадовался. Не столь приятно выслушивать длинные агрессивные лекции о моей не-мужественности, не-состоятельности и прочих не - по ее обширному списку. Ведь она обожала критиковать. Как будто ее ожесточенные слова родят на свет того самого Мужчину, рядом с которым она почувствует себя Женщиной.

     Хотя... прошло уже довольно много времени. Она могла и измениться.

     - Ты все пешком, Вадим? - с хитрым выражением на лице спросила она у меня, вытирая грязные руки не менее грязной тряпкой. - Мог бы уже приобрести хоть какую-нибудь раскладушку за это время, без машины сейчас никак.

     Я невольно поморщился. Могла измениться. Но не изменилась.

     Натянуто улыбнувшись, сделал к ней шаг и вручил пакет.

     - О, спасибо, что принес, очень тебе благодарна, - она с усмешкой на лице приняла от меня довольно увесистый пакет, осторожно осматривая его содержимое.

     - Все, что было, - кратко прокомментировал я свой подарок.

     - А тебе это точно не пригодится? Или мне вернуть потом? - нерешительно спросила она, закидывая пакет на крышу автомобиля.

     - Не надо, это теперь твое. Там ничего особенного, все равно валялось по углам без дела.

     - Спасибо, - она широко улыбнулась, на этот раз неожиданно тепло. - Ты знаешь, все никак не могу привыкнуть к этим современным электронным книгам. Сын мне как-то показывал, вроде удобно, но читать с экрана...

     - Да, - только и сказал я, не пытаясь усугублять наш разговор.

     - А я давно уже ничего не читала, знаешь. Все работа да потом... - она ловко закинула грязную тряпку в цинковое ведро неподалеку. - В общем...

     Было видно, что она замялась, словно не знала, о чем дальше говорить. Я тоже не знал и не хотел знать. Просто хотел уйти куда подальше до начала ее обычных разговоров о плохих мужчинах.

     - Да... - я полуобернулся к выходу. - Надеюсь, тебе понравятся некоторые книги, там сборная солянка, правда, получилась из жанров, но...

     Она нервно кивнула мне, словно чувствовала себя не в своей тарелке. А я просто хотел выйти на свежий воздух.

     Поднял руку в прощальном жесте.

     - Я тогда пойду, приятно тебя было повидать. Пиши... если что...

     - Подожди!

     Она аккуратно схватила меня за запястье. Я даже не заметил, как она успела оказаться рядом со мной. И только сейчас заметил, что ее дыхание было неровным, прерывистым, волнующим.

     - Я бы хотела немного поговорить... если можно...

     Мое шокированное состояние четко отпечаталось на моем лице. Если ранее Аня и хотела со мной поговорить, то только для того, чтобы лишний раз упрекнуть меня в недостатке мужества.

     'Я не вижу в тебе сильного мужчину, за которым можно пойти'. Так она любила говорить. 'Мужчина должен быть лидером'. И это тоже ее слова.

     Интересно, почему после ее развода этот самый лидер ей никак не попадался? Неужели их настолько мало? Или же их вовсе не существует?

     К сожалению (или к счастью?), меня эти вопросы не особо интересовали. Ведь я был 'не-мужчиной'. С собственным странным жизненным путем.

     - О чем? - я нахмурился, но руку вырывать не стал.

     Когда еще мне в ближайшем будущем доведется прикоснуться к женщине? Явно не скоро.

     Она указала большим пальцем за спину.

     - Давай в машине, если ты не торопишься никуда... все равно тут больше негде посидеть.

     Я флегматично и нарочито равнодушно пожал плечами и позволил ей увести меня. Все еще держал психологическую защиту против ее обычных нападок, не расслаблялся. Возможно, из-за моего серьезного настроя она нервничала только сильнее, но какое мне было до этого дело?

     Хорошие мальчики обожают обижаться. Они посвящают этому всю свою сознательную жизнь.

     Мы сели рядом, и я одним залпом впитал в себя жар ее натренированного тела, ее волнующее дыхание, ритм ее нервно бьющегося сердца, аромат ее духов (разве раньше она их использовала?) - и все это сосредоточилось в тесном пространстве душной консервной банки, которую многие россияне боготворят больше своей жизни.

     - Сейчас заведу, кондиционер включу, станет получше, подожди, - она отработанным движением провернула ключ зажигания.

     Недавно отремонтированная и смазанная машина мерно и благодарно заурчала, как довольный и сытый кот. Ее легкие вибрации успокаивали, настраивали на благодушный лад, а кондиционер через несколько минут создал атмосферу прохлады и спокойствия.

     Я оперся локтем о дверцу машины, и с интересом начал рассматривать свою старую знакомую. Она не стеснялась моего взгляда, даже наоборот. Расстегнула свою легкую 'ремонтную' толстовку, закинула ее на заднее сиденье. Раскрылась передо мной во всей красе.

     Как называются эти спортивные майки, открывающие прекрасный плоский тренированный живот девушек-спортсменок? У меня всегда плохо с названиями одежды.

     Но на этот вопрос можно ответить и после.

     Важнее... что она задумала?

     - О чем ты хотела поговорить? - лениво спросил я, нахально рассматривая ее прекрасное тело.

     - О тебе, - теперь и она не стеснялась, смотря мне прямо в глаза.

     Я деланно изобразил удивление.

     - А что обо мне?

     - Ты нашел себе женщину? - прямолинейно поинтересовалась она.

     Признаться, я слегка расслабился. Но не настолько, чтобы не возвести ментальную защиту от оскорблений за долю секунды. Это оплошность, конечно, но меня можно простить за минутную слабость. Уж очень атмосфера была... интригующей.

     А теперь, похоже, все закончится очередной лекцией.

     - Нет, - нехотя ответил я, хмуря свои густые брежневские брови.

     - Я могу спросить... - она потупила взор, как будто стесняясь.

     Это какая-то психологическая игра? Вряд ли. Аня никогда подобным не страдала. Но защиту я все равно не снимал.

     Но голос мой потеплел. Все же отношения - это моя любимая тема.

     - Спрашивай, о чем хочешь, - галантно разрешил ей я.

     - А в проекте кто-то есть? Ты в кого-то влюблен?

     Я слегка покачал головой.

     - Ни в кого, Ань. Сейчас я просто живу сам по себе.

     Она почему-то обрадовалась моим словам. Сильно обрадовалась. Как будто услышала что-то знакомое, понятное ей.

     - Я тоже, - тихо произнесла она.

     - А твой сын?

     Коле недавно должно было исполниться восемнадцать. Как летит время, однако. Как проходят мимо меня различные события. А я все остаюсь таким же молодым несерьезным человеком.

     - Уехал, - она махнула рукой. - Теперь будет жить в общежитии. Вместе с ребятами, он сказал. Я не знаю, кто такие эти ребята, но жить он решил отдельно.

     Она снова посмотрела на меня. И у меня в душе словно начало что-то загораться. Какое-то пламя, какой-то жар. Что-то неуловимо приятное и волнующее.

     Логично было спросить, в какой вуз поступил Коля.

     Логично было уточнить, почему их отношения не сложились.

     Но я не хотел терять этого прекрасного согревающего чувства. Поэтому к черту Колю. Сам как-нибудь разберется, не маленький.

     А я маленький. Маленький человек с маленькими желаниями. Но эти чувства, эти желания заполняют собой весь мой маленький внутренний мир, из-за чего я кажусь себе большим и сильным.

     И я не хотел терять этого ощущения. Не сейчас.

     - Почему ты спросила? Обо мне.

     Я осторожно приблизился к ней. Наплевал на то, что ментальная защита давно уже спала, была разрушена, сожжена этим новым сильным внутренним чувством.

     - Я подумала...

     Она тоже придвинулась ко мне, теперь мы были очень близко друг от друга. Волнующе близко.

     - Ты хочешь... немного побыть со мной?

     Я невольно отодвинулся от внезапности и прямолинейности вопроса. Я, конечно, ждал его... даже надеялся на него! Но...

     Мой маленький, но крайне сложный внутренний мир начал брать бразды правления в свои руки. Рациональный участок сознания презрительно сбросил с себя страстную красноватую воздушную пелену и начал печатать мне свой список насущных вопросов.

     Но чувство, то самое чувство не пропало. Просто трансформировалось, стремясь выжить в новых условиях.

     - Я... просто...

     - Ты чем-то смущен? Или я тебе не нравлюсь? - прямо спросила она у меня, отодвигаясь.

     - Нравишься, - быстро и четко отреагировал я.

     Я никогда долго не раздумывал, если кто-то мне нравился. Пусть у каждой девушки были свои особенности, не всегда понятные мне, но если девушка мне нравилась, то она мне нравилась. А дальше уже лирика.

     - Просто... - я немного замялся. - Прости, что спрашиваю, но... чего ты хочешь... в конце? Наш возраст...

     - Ты про те самые десять лет разницы? - со вздохом уточнила она у меня.

     Да, те самые. И это не восемнадцать девушке и двадцать восемь мужчине. Это двадцать восемь мне и тридцать восемь ей. В тридцать я окончательно превращусь в ребенка, а она в свои сорок станет прекрасной Женщиной.

     - Да, те самые, - жестко произнес я, не желая больше мямлить. - Я могу составить тебе компанию в разговорах, приятном времяпровождении и... любви. Но я вряд ли смогу жениться на тебе.

     Не вряд ли, а точно, Вадим. Пора уже научиться говорить кратко и по существу.

     - Я понимаю, - она кивнула мне, как равному. - Но мне хочется от тебя как раз того, что ты описал. Очень хочется.

     Редко какая девушка признается тебе, что хочет спать с тобой. Я почувствовал, что влюбляюсь. Очень сильно влюбляюсь.

     - Просто ты говорила... - начал я.

     Просто. Просто. Это слово давно убирать из моего лексикона. После этого 'простого' слова идут лишь одни усложнения. Ведь мне вечно нужно все понять. Обозначить себе почву под ногами.

     Люди вокруг говорят мне, чтобы я стал проще. А я отшучиваюсь им, что хорошим мальчикам невозможно стать простыми, они родились чрезвычайно сложными. И почему-то в последнее время я чувствую, что этим самым я оправдываю свой неровный характер. Ведь никто не мешает его немного улучшить. Просто я слишком ленюсь.

     - Я знаю, - тут же ответила она, к счастью, угадав мои мысли. - Я много что говорила. И о тебе, и о себе...

     Но о нас ты говоришь только сейчас, подумал я. Я поуютнее устроился на сиденье, свернувшись на нем, как довольный кот. Мне было очень приятно находиться рядом с ней. Душевно приятно.

     - Но это было много слов и еще больше желаний, требований к окружающему миру, - продолжала она. - Я как будто старалась держать планку...

     - Который придумал для тебя остальной мир? - я мягко улыбнулся ей.

     - Нет, - она покачала головой. - Это правильные мысли. О сильном мужчине, о достойном муже. О том, что таких людей сейчас практически не сыщешь.

     Я немного поник после ее слов. Я ожидал немного другого.

     - И после очередных... нервов... ты знаешь, я на прошлой неделе заболела... лежала у себя дома в одиночестве и размышляла о всяком от безделья.

     Она потянулась было ко мне, но тут же отдернула руку.

     - Руки грязные, - ответила она моему недоуменному взгляду.

     Я одной рукой нежно обхватил ее пусть и грязную, но такую сейчас мне родную и милую руку, а другую положил на ее колено. Мне стало приятно, что даже в таких мелких деталях она уже заботилась обо мне, беспокоилась, чтобы не запачкать мою одежду.

     А мне уже было плевать на одежду. Я держал в своих руках нечто гораздо более ценное.

     - Ты знаешь, - она крепко сжала мою руку. - Я поняла, что вся текущая жизнь только и состоит, что из вечных ожиданий. Что я практически не живу. А у меня нет никаких оснований не жить. Я самодостаточна, свободна, не обременена ничем лишним...

     Она робко посмотрела на меня, как будто спрашивая, не слишком ли она уходит в рациональные объяснения. Я лишь улыбнулся ей. Все было нормально. Все было хорошо.

     - Вот я и решила, что я, как женщина, наполняю свой мир несбывшимися надеждами, пустыми мечтаниями и вечными ожиданиями, то я как будто топчусь на месте, не двигаюсь вперед. Я... уже начала сомневаться, являюсь ли я на самом деле женщиной.

     Мой озадаченный взгляд немного рассмешил ее.

     - А потом я вспомнила, что ты говорил про себя, что ты 'не-мужчина'. И рьяно отстаивал свою точку зрения. Мы еще с тобой поругались насчет этого, помнишь?

     Я помнил.

     - Теперь ты хочешь стать 'не-женщиной'? - живо поинтересовался я у нее.

     - Не совсем... - она на мгновение задумалась. - То есть да. Нет. Не знаю.

     Мы рассмеялись, громко и весело. Прижались лбами друг к другу. Я обнял ее за тонкую талию. Прижал к себе.

     - Tabula rasa. Слышал о таком? - тихо спросила она у меня.

     Я еле сдерживался, чтобы не поцеловать ее. Но мне также было приятно с ней говорить.

     - Чистая доска, - также тихо ответил я. - Так обычно говорят, когда хотят начать все с чистого листа, очистить разум, заново впитать в себя события, чувства, философию этого мира.

     - Да, - она нежно провела пальцем по моей щеке. - И я так хочу. Я запуталась, я устала сама от себя. И хочу начать все заново. Стать женщиной... благодаря тебе.

     - То есть мужчину делает мужчиной женщина? - я слегка наклонил голову в задумчивости. - А женщину делает женщиной мужчина?

     - Или 'не-мужчина', - она также обняла меня.

     Я поцеловал ее.

     Просто поцеловал без всяких сложностей.

     И это было приятно, это было душевно, это было тепло.

     Я не был более одинок, потому что просыпался больше не один.

     Я не был более трезв, потому что мы покупали хорошее дорогое вино.

     Я не был более апатичен, и все новые и новые строчки загорались на экране моего старенького ноутбука. Я писал, я творил, я жил.

     У меня не было друзей, и редко возникали моменты, когда я жалел об этом.

     Но сейчас я б не отказался от хорошего человечка рядом со мной.

     И он был со мной. Пусть и на пару дней. Или месяцев. Или лет.

     А дальше? Кто его знает?

     Надо просто жить.

     А там видно будет.

     - Ань, я ухожу! Ключи на столе оставил!

     Мой крик тут же возымел свой эффект - воду в душе перекрыли, а через пару мгновений я увидел ее распаренное взрослое лицо, выглядывающее из ванной. Все-таки она чертовски привлекательна и мила.

     - Тебя точно не подвести? - спросила она.

     - Не, не надо, давай завтра лучше, тебе как раз по пути будет. Закроешь потом за мной?

     Она кивнула и снова скрылась в ванной. Шум журчащей воды возобновился. А затем снова прекратился.

     Она подошла ко мне, закутанная в полотенце, вся свежая и прекрасная.

     - Тебе нужно потом сделать ключ, - тихо произнесла она, наклоняясь ко мне.

     - Хорошо, - я нежно поцеловал ее перед уходом.

     Дверь за мной закрылась с мягким щелчком, а я начал спускаться вниз, к лифту.

     Который снова не работал.

     Что ж, я могу спуститься и пешком. Мне не сложно. Вопрос лишь в том, зачем было нужно вообще менять старые работающие средства на новые, но бесполезные?

     Я проходил мимо старых советских домов, наслаждаясь хорошей погодой и прекрасным настроением в моей душе. Даже дожди - и те перестали идти, видимо, уловив перемену в моем настроении. Теперь, пусть и ненадолго, но настало лето. Пусть и на один денек. Мне и этого было достаточно.

     Я мельком приметил, как мусоровоз неподалеку деловито загребал все отходы жизнедеятельности окружающих домов. Грустно вздохнул.

     По идее, теперь нельзя вывозить весь мусор в одной машине, нужно разделять. Но никто этим не заморачивается, хотят управиться за один простой заход.

     Что ж, я могу и не обращать на такое внимание. Мне не сложно. Вопрос лишь в том, за что я плачу более трехсот рублей каждый месяц? На эти деньги я бы мог вкусно пообедать. Всяко лучше, чем бросать их в мусорку.

     Меня учили в детстве, что деньги нужно уважать. Жалко, что сильные мира сего относятся к ним, как к фантикам в 'Монополии'.

     Я терпеливо дождался зеленого сигнала почти единственного светофора в нашем маленьком городке, перебежал через дорогу, вошел в комфортный длинный прохладный автобус, поздоровался с водителем, отдал ему свою 'Стрелку'.

     Сто восемь рублей улетели кому-то там. Надеюсь, они ему пригодятся.

     Сел на одно из задних сидений, обернулся - никого нет. Слегка откинул сиденье назад, лег, закрыл глаза. Провалился в сон.

     Проснулся я уже на Чкаловской. Несколько человек вышли, несколько - зашли. Двери закрылись, и мы поехали дальше - навстречу пробкам, светофорам и авариям. Навстречу Москве.

     Я вдруг почувствовал легкое прикосновение - почти невесомое, воздушное, приятное.

     Миниатюрная милая крошка заснула у меня на плече, тихо вздыхая в такт движения автобуса. Я боялся шевельнуться, застыл, окаменел, нежно смотря на ее прекрасный профиль.

     Такое случается. Я ищу отношения уже очень давно, что это уже переросло в автоматическое впитывание любовных моментов самой Жизни. Настроив мою душу на подобную тональность, я, как магнит, притягиваю к себе внимание девушек при живой встрече.

     Но своим сознанием, своим мировоззрением также и отталкиваю. Ведь они ищут Мужчин. А я не-мужчина.

     Ведь они ищут Любовь. А я уже живу в этой самой любви, которой является Жизнь.

     Ведь они западают на плохих мальчиков. А я родился хорошим мальчиком, хорошим мальчиком и умру.

     Ведь они хотят замуж. А хорошие мальчики как нельзя лучше подходят для женитьбы. Но хорошие мальчики не умеют себя рекламировать. А в современном капиталистическом мире без рекламы не будет продаж. Иногда упаковка важнее содержимого внутри. И я с этим не спорю, не ругаюсь. Ведь я частенько руководствуюсь подобными же принципами.

     Но сейчас, в этот прекрасный момент мы не были Мужчиной и Женщиной в общественном понимании. Мы представляли собой просто двух усталых путников, которые не смогли найти работу у себя на родине. В своем родном любимом городе. И это нас объединяло. Общая грусть, общая печаль, общее недоумение.

     Почему мы вынуждены изменять наукограду, меняя его на прожорливую Москву? Почему мы не можем развивать его, работая там за достойную плату? Ведь мы молоды, мы еще хотим что-то создавать, что-то придумывать. Почему в ответ на наши просьбы нам дают лишь памятники да пустые обещания?

     Я откинулся на спинку сиденья. Закрыл глаза. Подумал о Будущем. Сегодня меня дома ждет Аня - со своими интересными рассказами, со своими приключениями и переживаниями.

     Я улыбнулся. На душе было хорошо.

     Еще раз обернулся на Настоящее. Оно мирно посапывало у меня на плече.

     Было хорошо, было приятно.

     Я снова заснул, убаюканный своими приятными мыслями и теплом ее нежного юного тела.

     Летнее ночное небо в Черноголовке по-своему прекрасно.

     Я сидел на краю деревянного старого пирса на Южном озере, угощая себя горячим сладким чаем из термоса. Бутерброды были давно уже съедены, и теперь мое тело переполняла блаженная сытость, а душу - неземная благодать.

     Звезды ярко подмигивали мне со своего высокого небосвода, а многообразная озерная живность стрекотала, жужжала, шептала мне на ухо о своих ночных приключениях.

     Ненавидимые местными жителями москвичи уже давно убрались в свои душные пыльные комнатушки, вернулись к своим важным столичным проблемам и вопросам. Они, как свиньи, нахрюкались здесь днем, наплескались в этом прекрасном, но неочищенном водоеме, и убрались прочь, оставляя после себя неубранные горки мусора. Нежный травяной покров был взрыт их безобразными машинами, а общая атмосфера была изгажена противной хаотичной энергетикой.

     Но постепенно магическое присутствие этого замечательного места изгоняло все отрицательное, все тревожное, все неправильное. Ведь Черноголовка была поистине чудесным городом. Жаль, что администрация этого не понимала, постепенно превращая его в руины былого величия.

     - Так ты все же пришел... - раздался нежный переливчатый голос откуда-то сбоку.

     Я с облегчением вздохнул. Видимо, у нее сегодня было довольно благодушное настроение.

     А затем вдруг резко вздрогнул.

     - Ты... - только и смог сказать я, с небывалым удивлением рассматривая мою прекрасную собеседницу.

     - Я. Да, это я. Ты же помнишь меня? - она лукаво наклонила голову в сторону, прожигая меня насквозь своим насмешливым взглядом.

     - Но ты...

     Она в нежном и игривом жесте прижала свой миниатюрный белоснежный пальчик к моим губам.

     - Скажи... ты скучал? Хоть немного? - ее грустные большие глаза заставили мое сердце биться сильнее.

     Я сильно сжал ее прекрасную ручку, прижимая ее к своей груди.

     - Я не знал, где тебе найти. После того, как...

     Я имел в виду тот постыдный случай в жизни нашего города, когда ветер уронил символ наукограда - высокую трехлапую сосну. Говорили, что основание дерева давно сгнило и что это было давно предрешено, но власти всегда оправдывались подобными заявлениями. И правда, если все давно предрешено, то зачем стараться? Если человеку, к примеру, все равно суждено умереть, то зачем о нем заботиться?

     Она угадала мои мысли. Или прочитала их. Все что угодно можно ожидать от богини.

     Я вдруг почувствовал себя на редкость глупо. Разве боги умирают? Или они просто впадают в спячку? Растворяются в атмосфере мироздания?

     - Пошли, - мягко сказала она, утягивая меня за собой. - Покажу кое-что.

     Она ловко спрыгнула с пирса и пошла вдоль водяной кромки озера, ступая по песку босыми ногами. Ее простое элегантное платье развевал легкий ночной ветер, будоража мой мозг различными фантазиями.

     Наконец, мы пришли.

     - Покатаемся? - она протянула мне одну пару коньков.

     Я глупо усмехнулся.

     - Я бы с радостью. Но зима пока не настала.

     - Ты меня явно недооцениваешь, - она нежно обвила меня своими руками и прильнула ко мне.

     Поцелуй длился долго. Очень долго. Пожалуй, вечность. Жалко было лишь то, что он в итоге все равно закончился.

     - Смотри, - она указала своей прекрасной ручкой на окружающее нас пространство.

     Снег был повсюду.

     Голые деревья теперь были украшены белыми праздничными шапками, весь мусор и грязь от московских шакалов как будто куда-то испарились, исчезли, оставив после себя лишь белоснежный блестящий покров. Воздух отдавал свежестью, прохладой, чистотой.

     Было донельзя хорошо. И совершенно не холодно. Как будто жаркий поцелуй моей прекрасной богини согревал меня изнутри, не давая холоду подобраться ко мне, не давая ему и шанса одержать надо мной верх.

     Она уже надевала свои белые коньки, призывая меня поторопиться. Я отложил в сторону мои неуклюжие, казавшиеся теперь абсолютно не к месту кроссовки, и переобулся в легкие, практически невесомые коньки, сотканные из какого-то неведомого мне материала.

     - Пойдем, - она взяла меня за руку и первая ступила на лед.

     И мы катались, мы развлекались, мы танцевали на призрачном голубом льду, чувствуя себя детьми, чувствуя себя молодыми. И почему мы должны быть старыми? Почему мы должны быть серьезными? Почему мы должны быть грустными? Что хорошего все это привнесло в нашу странную жизнь?

     Ее поцелуи теперь обжигали меня, ее взгляд заставлял остаться с ней навсегда.

     В один из этих прекрасных чудесных моментов она спросила меня:

     - Ты правда думал, что я умерла?

     Я прижал ее голову к своей груди.

     - Да. Прости, - только и мог ответить ей я.

     - Этот символ. Это дерево, - прошептала она мне на ухо. - Это все действительно важно.

     Она нежно провела рукой по моей небритой щеке.

     - Но важнее то, что у тебя в душе. Это не может умереть. Пока ты сам это не убьешь.

     Я глупо кивнул, очарованный ее словами, но все еще не понимая. Она грустно вздохнула.

     - Смотри, - и она показала рукой на центр замерзшего озера.

     Я ахнул от неожиданности и удивления.

     Совершенно диковинная, с виду немного неказистая, но одновременно добрая, родная, чудесная трехглавая сосна возвышалась надо мной, махая своими зелеными лапами, словно приветствуя меня, как старого друга. Ее корни глубоко ушли под прочный голубоватый лед, а ее кора блестела от покрывавшего ее снега.

     Но это была она. Совершенно точно. Без всяких сомнений.

     - Надеюсь, ты не будешь спрашивать меня, как это возможно? - спросила богиня, прислоняясь своей головой к моему плечу.

     - Нет, - ответил я, обнимая ее стройную талию. - Нет. Не буду. Я понял.

     Это правда. Никто, кроме нас самих, не может убить то, что содержится в нашей душе. Наши взгляды, наше мировоззрение, наши принципы. Нашу любовь. Нашу Родину.

     Да, город умирает. Но мы пока живы.

     - Мы ненадолго расстанемся, - грустно произнесла она. - Но перед этим ответь мне на один вопрос, Вадим.

     Я почему-то знал, что это будет за вопрос. И первый раз в жизни я четко знал на него ответ.

     - Ты меня любишь? - спросила она, смотря на меня своими большими грустными глазами.

     - Да, - не мешкая, сказал я. - Люблю. Я очень тебя люблю, моя милая Черноголовка.

     В этот раз ее страстный жаркий поцелуй сжег меня дотла. Оставил после меня лишь воспоминания.

     Но эти воспоминания, эти моменты я навечно сохранил у себя в душе.

     А она... она украдкой утерла свои божественные слезы и сделала несколько кругов вокруг диковинного дерева. Вокруг Символа, который никогда не умрет.

     А потом тоже исчезла. Растворилась в плане мироздания. Чтобы потом снова вернуться и напомнить нам о вечном, о хорошем.

     О Любви. И Преданности своим идеалам.

     Потому что как бы мы не хотели стать тем, кем хотят видеть нас другие люди или Общество... как бы мы не хотели обратиться, пусть и ненадолго, в хороших добрых простых котов...

     Внутри мы все равно остаемся людьми. Сложными, непонятными даже сами себе. И жизненный выбор чаще всего приходится делать нам самим.

     Так давайте делать свои выборы.

     А там уже как будет.

     Ведь город умирает...

     А мы пока живы. И это в чем-то прекрасно.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"