Низовцев Юрий Михайлович : другие произведения.

Почему счастье всегда ускользает от нас?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Удивительно, но во все известные времена, мудрецы разного рода пытались определить или хотя бы пояснить то, что в реальной жизни появиться никак не может, назвав эту абстракцию счастьем, и продолжая до сих пор это бесплодное занятие, которому народ внимает без всякого сомнения не только по глупости, но и потому, что всегда хочет лучшего, чем имеет, двигая тем самым всю цивилизацию вперед, но расстраиваясь до самой смерти отсутствием прихода счастья, однако, утешая себя существованием рая, поскольку должно же быть счастье - пусть за гробом.
  
  Счастье было так возможно, так близко...
  На свете счастья нет,
  а есть покой и воля...
  А. С. Пушкин
  
  Ключ для счастья слишком заедает при вращении.
  Несчастными являются все, попавшие подобно мухам в паутину рутины.
  Удачливый человек - несчастлив именно потому, что без проблем получает требуемое.
  На самом деле вместо рая и ада нам предоставлено общежитие.
  Если у тебя есть всё, значит, ты уже покойник - ведь тебе, как и ему, уже ничего не нужно.
  Поскольку противоположности сходятся, постольку употребление приятного всегда находит неприятности.
  Человек всегда хочет лучшего, чем имеет, без особых на то оснований.
  Хорошо тогда, когда еще не хуже, а плохо, когда хуже некуда.
  Бедствия нашей жизни обеспечивает движение вперед.
  Постоянно счастлив только идиот, пускающий слюни.
  Счастье есть предвкушение исполнения заветного желания, исчезающее с исполнением
  Есть ли в жизни счастье?
  К сожалению, пока достоверно известно только то, что в жизни есть несчастья.
  Почему никак не приходит время для счастливой жизни?
  Потому что одни часов не наблюдают, другие часов не имеют, а третьи только лишь ждут своего часа.
  Полная гармония отрицает присутствие живого.
  Красоту, как ни старайся, никак не позаимствуешь.
  Возможность приятнее действительности, но в ней невозможно задержаться.
  Тяжко страдать приходится, в основном, от перенесенных удовольствий.
  Страдания отличаются от переживаний тем, что их можно не пережить.
  Проигрыши или выигрыши важны только тем, что заставляют призадуматься.
  Адаптивность превращает человека в тварь, а тварь, напротив, сближает с человеком.
  Глядя на накопленное трудами имущество, владелец однажды понимает всю его ненужность.
  Ни одно совершённое не достигает совершенства.
  Если человек и откроет истинный смысл жизни - он в него не поверит.
  Главная трудность человечества состоит в отсутствии понимания того, зачем оно вообще нужно.
  Люди схожи в совершении одних и тех же глупостей, разнящихся лишь количественно.
  Новые мысли приходят в голову не миллионам, а единицам потому, что миллионам до них недосуг.
  Если человек и старается жить согласно лучшему в нем, то это никак не согласуется с другим его старанием - жить лучше.
  Приобретение благополучия есть потеря времени.
  Хорошего человека в наши времена надо бы пристреливать из жалости.
  Ум всегда опасается желаний из-за их спонтанности.
  Каждый человек мечтает прожить свою жизнь, как следует, не зная точно, куда следовать.
  Покоем правильнее называть обширные палаты.
  
  Содержание
  
  1. Является ли счастье вполне достижимым продуктом человеческой деятельности?
  2. Что полагали счастьем мыслители разных эпох.
  3. Источник, определение и предназначение счастья.
  
  1. Является ли счастье вполне достижимым продуктом человеческой деятельности?
  
  Все имеют понятие о несчастье и разнообразных бедах, встречаясь с ними непременно и неоднократно, но никто до сих пор толком не объяснил, что такое счастье, сводя его смысл в лучшем случае к удовольствию, удовлетворению возникающих потребностей и благополучию, то есть позитивным переживаниям, к которым на самом деле стремятся все живые организмы в их самодостаточности, тогда как счастье есть вполне самостоятельная категория, отражающая определенную активность только человеческого сознания.
  И если не отсечь счастье от удовольствия, благополучия и полной удовлетворенности окружающим, то человек вряд ли бы имел отличия от животных, которые так же стремятся к большему комфорту, сытости, размножению и прочим приятным вещам, и счастье свелось бы, в сущности, к физиологии, а именно, выделением эндорфинов (гормонов счастья), которое связано с системой поощрения и центрами удовольствия организма.
  Тем не менее, практически все известные мыслители пытались показать счастье как вполне достижимый продукт интеллектуальной, эмоциональной и нравственной человеческой деятельности, не забывая про удовольствия и удовлетворение при этом, но не учитывая, что абстракции, - а счастье есть совершенный образ желаемого, сугубо индивидуальный для каждого человека, - в реальной жизни не случаются.
  В результате, дать определение на самом деле неуловимому счастью так и не получилось, кроме сведения его к высшему благу или добродетели с той или иной долей удовольствия и независимости, а также самодостаточности, но зато описаний "истинного счастья" в реальной жизни, противоречащих друг другу, можно найти множество.
  Кроме того, счастье, для того чтобы вместить его в реальную жизнь, пытались разделить на части и определенные уровни - эмоциональный, умственный, психический, зависящие от причин для него, например, в виде модели пирога, в соответствии с которой счастье определяется условиями, в которые попал человек; складом личности, поскольку есть люди якобы всегда веселые и счастливые, например, дураки, и люди - всегда грустные и несчастные, например, ипохондрики; правильной постановкой целей, которая может перманентно бодрить и давать удовлетворение.
  Помимо этого, некоторые мыслители полагают, что счастье может принести удача, благосклонность судьбы, успех, везенье и т. п.; что счастье есть перманентная радость; обладание всеми возможными благами; полная удовлетворенность собой и жизнью.
  Это несомненно указывает на то, что счастье каждый понимает по-своему, но в суть этого проявления самосознания никто проникнуть не может, что и не удивительно, поскольку понять, что такое счастье можно только перейдя от характера и действий человека к неудовлетворенности его самосознания, которая поддерживает собственную активность, в частности, и таким стимулом развития, как счастье, которое может быть только воображаемым позитивом в силу его абстрактности.
  Что же касается обычной рефлексии, то есть размышлений о природе, так сказать, бытового счастья, то оно, как правило, соотносится с внешними факторами, со складом характера индивида, решаемыми им задачами и возникающими отношениями.
  Впрочем, для убедительности, можно привести несколько наиболее употребительных характеристик счастья известными персонами, которые, на удивление, довольно банальны и весьма противоречивы, и главное - все они не дают внятного определения счастья, не указывают на его первоначальный источник и не поясняют, для чего счастье действительно нужно.
  Сенека. Истинное счастье... наслаждаться настоящим, без тревожной зависимости мыслей о будущем.
  Сенека Л. Самый счастливый тот, кому не нужно счастья.
  Рубин Т. Счастье не приходит от выполнения легкой работы. Это послевкусие от того удовлетворения, которое приходит после решения трудной задачи, которая требовала всего, на что вы способны.
  Емец Д. Счастье - это вся жизнь, за вычетом несчастий и очевидных нелепостей.
  Махатма Ганди. Счастье - это когда то, что вы думаете, говорите и делаете, пребывает в гармонии.
  Далай-лама. Счастье - это не то, что мы получаем в готовом виде. Оно происходит из наших собственных действий.
  Вольтер. Счастье - отвлеченная идея, составленная из нескольких ощущений удовольствия.
  Вольтер. Искатель счастья подобен пьяному, который никак не может найти свой дом, но знает, что дом у него есть.
  Будда. Думать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным, - просто смешно.
  Флобер Г. Счастье - выдумка, искание его - причина всех бедствий в жизни.
  Цицерон М. Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.
  Фромм Э. Счастье - это переживание полноты бытия, а не пустоты, которую нужно заполнить.
  Достоевский Ф. Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив.
  Тургенев И. Счастливый человек - что муха на солнце.
  [1]
  Тем не менее, подобного рода характеристики счастья, большей частью в виде его внешней оболочки, претила некоторым видным мыслителям. Поэтому они пытались проникнуть в глубину этого странного феномена, который вроде бы есть, но вместе с тем подобно горизонту - всё время ускользает, и который, на их взгляд, не имеет прямого отношения к удовольствиям.
  Кант И. Счастье есть идеал не разума, а воображения.
  Пифагор. Не гоняйся за счастьем: оно всегда находится в тебе самом.
  Леванти О. Счастье не то, что вы испытываете, это то, что вы помните.
  Вольтер. Счастье есть лишь мечта, а горе реально.
  Будда. Нет никакого пути к счастью, счастье - это и есть путь.
  [1]
  Однако и такой подход к понятию счастья точно так же не раскрывает суть этого феномена человеческого сознания, не объясняет его, не указывает на его источник и предназначение, оказываясь всего лишь описанием некоторых сторон его проявления.
  Приведем также некоторые фундаментальные подходы к исследованию феномена счастья.
  
  2. Что полагали счастьем мыслители разных эпох.
  
  Самое простое и непосредственное жизненное понимание счастья было у древнегреческого философа Аристиппа (435-355 гг. до н. э.).
  Он почитал за счастье все виды удовольствия при условии всяческого устранения боли, что вроде бы довольно резонно.
  Однако он, как истинный философ, не мог удовлетвориться подобным примитивным подходом к счастью, и заявлял, что внутреннее наслаждение духа, независимо от внешних влияний, есть истинное проявление свободы, поскольку надо не давать наслаждениям порабощать дух: "... лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняться им" [2, с.571. (Diog. Laert. II 75)]. Тем не менее, Аристипп утверждал, что свобода свободой, но жить надо с удовольствием [3, p. 248-249].
  Однако Аристипп отвергал удовольствия, которые приносят впоследствии большие неудовольствия, призывая тем самым подчиняться обычаю и закону [4, с. 132].
  В качестве приложения к гедонизму Аристиппа, отметим его первозданную мудрость тем, как он ответил на вопрос: "Кем лучше быть, господствующим или подчиненным?". А он ответил так: путь его "не через власть, не через рабство, а через свободу, который верней всего ведет к счастью" [5, с. 94-96 (Xen. Mem. III 8)].
  Кроме того, он так ответил на вопрос о том, чем философы превосходят всех остальных людей: "Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему" [2].
  Таким образом, Аристипп видит счастье в удовлетворении стремления человека к приятному, радостному, свободному времяпрепровождению, то есть - в комфорте и относительной независимости, как бы отвлекаясь от того, что происходит в реальности, которая только и делает, что ставит каждого человека рано или поздно в трудное положение, из которого надо как-то выходить. И так продолжается до самой смерти, которая уже безысходна.
  Поэтому представлять счастье в виде удовольствий и комфорта, которые в реальности являются скоропортящимися продуктами вследствие тревожных мыслей и каждодневных угроз разной степени довольно бессмысленно. Об этом прекрасно знают все наркоманы, которые уже не ищут от жизни удовольствий в ней самой.
  Значит, человеку надо искать счастье не в сомнительных удовольствиях, напоминающих пир во время чумы, а в чем-то ином.
  В противоположность киренаикам, главным представителем которых был Аристипп, стоики отвергали удовольствия в качестве гарантии счастья ввиду того, что в мире, наполненном невежеством, пороками, бедами и катастрофами, получение удовольствий в достаточной мере весьма проблематично, да и сами удовольствия часто вызывают болезни, а в своей чрезмерности - и смерть.
  Поэтому стоики решили не приспосабливаться к этакой "дурной" действительности, а игнорируя ее, жить в гармонии с собой. Они полагали, что, только развивая свою личность в противовес любым внешним силам, можно избежать собственного разрушение и потери лица, а к этому могут привести воздержание и добродетельные поступки, основывающиеся на знании. Именно оно является единственной гарантией человеческого счастья. То есть это личное счастье можно обеспечить, только погрузившись в собственный внутренний мир, который, в отличие от внешнего, представляется возможным контролировать. [6, с. 148-191].
  Подобный взгляд на счастье довольно четко отражает следующее высказывание древнеримского философа-стоика Сенеки (4 г. до н. э - 65 г. н. э): "Все люди хотят жить счастливо, брат мой Галлион, но они смутно представляют себе, в чем заключается счастливая жизнь... Пока мы суетливо бродим без проводника, прислушиваясь к шумихе вздорных криков, манящих нас к разным соблазнам, жизнь проходит даром среди заблуждений, а она коротка даже в том случае, если мы день и ночь будем заботиться о своем духовном развитии... Главнейшая наша задача должна заключаться в том, чтобы мы не следовали, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы мы шли не туда, куда идут другие, а туда, куда повелевает долг... Никто не заблуждается во вред себе, но всякий бывает причиною и виновником чужого заблуждения... жизнь - счастлива, если она согласуется со своей природой. Такая жизнь возможна лишь в том случае, если, во-первых, человек постоянно обладает здравым умом; затем, если дух его мужественен и энергичен, благороден, вынослив и подготовлен ко всяким обстоятельствам; если он, не впадая в тревожную мнительность, заботится об удовлетворении физических потребностей; если он вообще интересуется материальными сторонами жизни, не соблазняясь ни одной из них; наконец, если он умеет пользоваться дарами судьбы, не делаясь их рабом... Вместо удовольствий, вместо ничтожных, мимолетных и не только мерзких, но и вредных наслаждений, наступает сильная, неомрачимая и постоянная радость, мир и гармония духа, величие, соединенное с кротостью" [7, с. 47-74].
  Такой суженный взгляд стоиков на счастье свидетельствует о том, что они, утверждая в качестве гарантии счастья следование долгу и порядку вещей в состоянии погружения в собственный контролируемый ими внутренний мир, удаляют себя, подобно монахам, от внешнего мира, который как раз и дан для развития личности, а значит и ее сознания, в преодолении трудностей, бед и собственных пороков.
  То есть, удовлетворяясь своим внутренним миром в попытках достигнуть в нем гармонии, которая якобы соответствует счастью, невозможно испытать всю гамму ощущений и постигнуть многие идеи, появляющиеся в результате борьбы, огорчений и бедствий в бытии. Удовлетворение собой, проповедуемое стоиками, означает не стремление к счастью в виде некоего совершенного образа, а всего лишь отстранение от всяких реальных стремлений в собственной закоснелости и временной безмятежности, которая приводит лишь к "радости" сохранения собственной ненужности для мира.
  В отличие от Аристиппа, которому счастье представлялось в удовлетворении стремления человека к приятному, радостному, свободному времяпрепровождению, Эпикур (342-271 гг. до н. э.) представлял счастье зависящим от ощущений, поскольку в них дается жизнь. Поэтому на первый план Эпикур ставит удовольствие как отсутствие боли, страданий и тревог.
  Путь устранения тревог Эпикур находит в избавлении от ложных мнений, ведущем к невозмутимости и спокойствию, ограничением потребностей, умеренностью в наслаждениях, так как неумеренность в них грозит страданиями. Кроме того, отстранение от тревог Эпикур видит в самоустранении от общественных и государственных дел, поскольку в обществе господствует неразумие и несправедливость.
  В этом состоянии безмятежного покоя, эквивалентного достижению счастья, человек самодостаточен и ему нечего делить, и нечего делать с другими: "... среди желаний наших следует одни считать естественными, другие - праздными, а среди естественных одни - необходимыми, другие - только естественными; а среди необходимых одни необходимыми для счастья, другие - для спокойствия тела, третьи - просто для жизни. Если при таком рассмотрении не допускать ошибок, то всякое предпочтение и всякое избегание приведет к телесному здоровью и душевной безмятежности, а это - конечная цель блаженной жизни. Ведь всё, что мы делаем, мы делаем затем, чтобы не иметь ни боли, ни тревоги; а когда это, наконец, достигнуто, то всякая буря души рассеивается, так как живому существу уже не надо к чему-то идти, словно к недостающему, и чего-то искать, словно для полноты душевных и телесных благ. В самом деле, ведь мы чувствуем нужду в наслаждении только тогда, когда страдаем от его отсутствия, а когда не страдаем, то и нужды не чувствуем. Потому мы и говорим, что наслаждение есть и начало, и конец блаженной жизни; его мы познали как первое благо, сродное нам, с него начинаем всякое предпочтение и избегание и к нему возвращаемся, пользуясь претерпеванием как мерилом всякого блага" [2, с.402-411].
  Подобное счастье напоминает состояние отдельно стоящего крепкого растения, которое никто и ничто не тревожит и которое никому не нужно. Но человек не растение и должен искать счастье в постепенном приближении к желанному образу, который он сам создал в своем воображении, что несовместимо с состоянием покоя и безмятежности.
  Аристотель (384-322 гг. до н. э.) определил счастье как "деятельность души в полноте добродетели" [8].
  Таким образом, путь к счастью, и его главный аспект - это нравственность в рамках деятельного разума, дающего также своего рода удовольствия и приводящее к удовлетворению жизнью в целом, поскольку счастье как совершенство выбирает добродетель, а добродетель непосредственно переходит в счастье.
  Тут Аристотель совершает сразу две ошибки.
  Во-первых, он опять же сводит счастье к удовольствиям, но иного рода по сравнению с природными, тогда как удовольствия не имеют никакого непосредственного отношения к зыбкому облаку самого совершенного и самого желанным, как представляется человеку по крайней мере в данный момент, обозначаемого им счастьем, являясь всего лишь "приводным ремнем" жизни, делая ее не столь отвратительной.
  Во-вторых, Аристотель полагает возможным через добродетель реально достигнуть счастья, но счастье, как сугубая абстракция, присутствует в бытии лишь виртуально - к нему можно стремиться, но достигнуть его невозможно.
  Иначе говоря, счастье как высшее благо недоступно для человека в реальной жизни. Оно выполняет роль маяка, свет которого каждому мнится по-своему в соответствии с выбираемыми средствами для сближения с ним и мечтами о будущем. Но этот свет исходит из иного пространства, которое не имеет прямого отношения к текущей реальности, и его можно только прозреть, но не достигнуть.
  Если античные философы ищут счастье в реальной жизни, то восточные философы в материальном мире его не отмечают.
  Однако в личной жизни, по их мнению, счастье вполне достижимо, если приобрести хорошее жилище, отличную одежду, приятных друзей. Но этого недостаточно для полного счастья без внутреннего спокойствия. [9].
  Подобная "мудрость" на самом деле далека от истины и весьма противоречива.
  Хотя счастье и не встречается буквально в реальной жизни, но оно всегда освещает ее подобно солнцу, дающему своим светом жизнь ее обитателям. Вместе с тем спокойствие хорошо во сне, а в жизни нет ничего лучше борьбы, дающей простор для проявления всех способностей и намерений человека, развивая тем самым в действиях его сознание, что, собственно, и нужно для сознания от жизни.
  Фома Аквинский (1225-1274 гг.), так же как большинство античных философов, полагал, что счастье может проявиться только в "восприятии совершенного блага".
  Однако Фома довольно противоречив в своем подходе к концепции счастья.
  С одной стороны, Фома утверждает, что "... разумная природа может достигнуть счастья, которое является совершенством умственной природы... а вот чувственная природа вообще не способна достигнуть означенной цели" [10. Раздел 1].
  С другой стороны, он считал, что "... в этой жизни возможна лишь некоторая причастность к счастью, но совершенное истинное счастье в нынешней жизни невозможно... ...коль скоро счастье есть "совершенное и самодостаточное благо", то это означает отсутствие какого бы то ни было зла и исполнение любого желания. Но невозможно, чтобы в нынешней жизни не было вообще никакого зла" [10. Раздел 3].
  Фома в этом отношении уступает, в частности, Эпикуру, который отстранение от тревог видит не в отвлеченных рассуждениях, а в самоустранении от общественных и государственных дел, поскольку в обществе господствует неразумие и несправедливость.
  То есть, Фома не нашел хоть сколько-то приемлемого ответа на решение вопроса о достижении счастья в текущей реальности, констатировав невозможность его достижения в ней, в отличие от Эпикура, но всё же половинчато признал возможность разумной природе человека прийти к счастью.
  Подобный подход Фомы к концепции счастья объясняется тем, что он не сумел определить сущность счастья как идеального образа, к которому можно стремиться, но не достигнуть его в силу отвлеченной, воображаемой природы этого образа, не совпадающего с реалиями жизни, но из которого следуют однозначные ответы на поставленные вопросы о проявлении или не проявлении счастья в текущей реальности.
  И. Кант (1724-1804 гг.) приравнивает счастье к морали, называя его "высшим благом", к которому мы должны стремиться, подчиняясь требованию долга, только в рамках которого счастье оказывается допустимой целью: "Что касается принципа собственного счастья, то ... принцип этот негоден потому, что он подводит под нравственность мотивы, которые, скорее, подрывают ее и уничтожают весь ее возвышенный характер, смешивая в один класс побуждения к добродетели и побуждения к пороку и научая только одному - как лучше рассчитывать, специфическое же отличие того и другого совершенно стирают" [ 11, с. 221].
  Таким образом, добро, как условие блаженства, занимает в этом единении главенствующую позицию, и этот тезис сразу же уводит Канта к Богу, потому что в реальной жизни никакого блаженства из добра не проистекает. То есть счастье можно обрести только в ином мире, если правильно вести себя в этом, получая соответствующее удовлетворение от собственной адекватности: "... нравственный закон требует от каждого самого точного наблюдения. Следовательно, суждение о том, что надо делать сообразно этому закону, должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушенный рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрен житейским опытом" [11, с. 417].
  В сущности, Кант не понял природу и предназначение счастья, но уловил его неопределенность и субъективность в реальной жизни, что и отметил в своем утверждении: "Счастье есть идеал не разума, а воображения" [12], которое, однако он не пояснил, то есть не раскрыл источник счастья, его предназначение и не дал определение счастья.
  Артур Шопенгауэр (1788-1860 гг.) высшим благом человека считает его личность: ум, способности и телесность. Но тут же он указывает, что надо заботиться и о приобретении личных средств, и о собственном добром имени: "... для нашего счастья и нашего наслаждения субъективное несравненно важнее объективного... В особенности здоровье стоит настолько выше всех остальных благ, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля... ... не надо, однако, делать ложного вывода, будто мы не должны заботиться о приобретении необходимых и приличных средств. Но собственно богатство, то есть большой избыток, мало способствует нашему счастью, и потому многие богатые чувствуют себя несчастными: у них нет духовного развития, нет знаний... ... к чести, то есть доброму имени, должен стремиться каждый... Таким образом, для счастья человеческой жизни самым существенным является то, что человек имеет в самом себе..." [13, с. 2-7].
  В отличие от Канта, который всё же чувствовал некую запредельность счастья, его не бытовой характер, Шопенгауэр следует проторенным путем, объясняя, что наиболее нужно для счастья в бытии, а что не нужно и даже вредно, полагая, что раз есть несчастья, то уклонение от них за счет предложенных им мер, будет в самый раз для обретения счастья.
  Фридрих Ницше (1844-1900) был довольно противоречивой личностью, стремясь во всем быть оригинальным.
  Поэтому его подход к счастью так же оказался противоречивым, но в гораздо меньшей степени оригинальным.
  С одной стороны, он, в сущности, повторяет мысли античных философов (см. выше), утверждая, например, что "Несчастье ускользнуло от тебя, наслаждайся этим, как счастьем своим" [14].
  И тут же он утверждает нечто противоположное: "Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем" [15].
  Провозглашая, что счастье в жизни есть, и даже разного масштаба: "Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной постелью для выздоровления - и никак иначе... Когда ты будешь ценить то, что у тебя есть, а не жить в поиске идеалов, тогда ты по-настоящему станешь счастливым" [15], Ницше в противовес этому говорит, что счастье неуловимо окончательно: "Погоня за истиной - всё равно, что погоня за счастьем" [15],
  Таким образом, Ницше не только не дал определения счастью, но и не указал на его источник, а предназначение счастья он видит в очеловечивании, которое доступно не каждому. [16].
  То есть Ницше не отметил в человеке главное - его самосознание, благодаря которому каждый человек, а не только избранные, может создать в своем воображении образ собственного счастья и корректировать его с возрастом или с изменением обстоятельств, стремясь к этому воображаемому счастью, и веря, что оно достижимо.
  В отличие от предшествующих мыслителей, которые бились над проблемой счастья, и предлагали иногда довольно остроумные и убедительные решения, современные психологи удивительно далеки от понимания сути проблемы и даже смешны, рассуждая о ней.
  В частности, Мария Хайнц разлагает счастье на краткосрочное и долгосрочное, связывая с первым положительные эмоции, а со вторым - глубокое удовлетворение [17, с. 35-128].
  Обобщая Хайнц делает вывод, что счастье - это радость, которую мы ощущаем, когда стремимся раскрыть свой потенциал.
  Положительные эмоции встречаются на каждом шагу, даже от щекотки, но при чем тут счастье, а удовлетворение особенно благодарно ощущается после трудного отправления естественных надобностей. Что же касается потенциала, то особенно радостно он раскрывается в пьянках и гулянках, после которых болит голова и невозможно вспомнить, что ты наболтал.
  Джону Готтману кажется, что счастье и успех во всех сферах жизни определяются осознанием своих эмоций и способностью справляться со своими чувствами [18, с. 17].
  Успех к счастью вообще не имеет никакого отношения, очень часто являясь не заветной мечтой, а всего лишь результатом трудолюбия или вообще достигается случайно, например, в карточных играх, а осознав свои эмоции не вовремя, можно оказаться вместо счастья в недостойном положении для себя же, например, радуясь чужому несчастью. Что же касается способности справляться со своими чувствами, без которой счастье якобы невозможно, то она особенно ценна на похоронах ненавистного тебе человека.
  Вообще говоря, большинство исследователей проблемы счастья, как мы видели выше, путают счастье с позитивными эмоциями и удовлетворением, пытаясь совместить счастье с текущей реальностью.
  В частности, русский философ Бердяев Н. А. полагал, что в состоянии счастья человек останавливается, поскольку ему больше не к чему стремиться. В связи с этим он считает понятие счастья бессодержательным и даже вредным: "Свобода и достоинство человека не позволяют видеть в счастье и удовлетворении цель и высшее благо жизни. Существует непреодолимый конфликт между свободой и счастьем... Я согласен на несчастья и страдания, чтобы остаться свободным существом... ... свободное творчество духовных ценностей он (человек) предпочитает счастью. Но человек есть также существо больное, раздвоенное, определяющееся темным бессознательным. И поэтому он не есть существо, стремящееся во что бы то ни стало к счастью и удовлетворению. Никакой закон не может его сделать существом, предпочитающим счастье свободе, удовлетворение и успокоение творчеству. Уже поэтому жизнь человека не может быть целиком подчинена закону. Благодать же дает лишь мгновение радости и блаженства" [19].
  То есть Бердяев опять же вводит счастье в реальность, тогда как в реальности действует неудовлетворенность самосознания человека, как раз не дающая ему остановиться, но предполагающая вновь и вновь устремляться к составленному им самим идеальному образу существования, который никоим образом не может совместиться с текущей реальностью со всеми ее пороками и неприятностями.
  Кроме того, Бердяев, как и стоики, а также Эпикур, путает счастье с удовлетворением и успокоением, тогда как счастье есть продукт неудовлетворенности самосознания, который стимулирует человека к достижению того идеального образа, который создается им самим в процессе, преодоления многих трудностей, неприятностей и бед, но человек не способен совпасть даже в своем сознании с выработанным идеалом, но способен существенно изменить своё самосознание в подобном стремлении.
  И это стремлении к счастью не противостоит свободе, как считает Бердяев, в напротив, поддерживает это стремление, поскольку свобода тоже продукт неудовлетворенности сознания в целом, претворяющийся в выработку способов изменения самосознания человека путем воздействия на наличное бытие с учетом его противодействия. [20, гл. 1].
  Но если счастье проистекает из самосознания, то свобода есть продукт взаимодействия инстинктивного (природного сознания) и осознанного в человеке, взаимодействующих друг с другом в своих противоречивых устремлениях, производя через человека разрушение и созидание реальности [21, часть 3, раздел 3]. И в этом отношении свобода шире счастья, которое исходит только из осознания себя, но зато счастье всегда мерцает впереди как совершенный и сугубо индивидуальный образ, притягивающий человека к нему и, по крайней мере, не делающий его хуже, если он действительно стремится к нему, а не к удовольствиям или безмятежности.
  
  3. Источник, определение и предназначение счастья.
  
  Счастье, если его представлять, как это свойственно большинству, в качестве предельно приятных ощущений, до появления человека из среды живых существ не присутствовало в их сознании, поскольку стремления и действия всех живых существ определялись не представлениями, а только инстинктами и рефлексам, являясь неосознанной реакцией на воздействие окружающей среды. Эта реакция всегда была лишь адаптивной в отношении этой среды, которую они, как и себя. если и меняли, то без всякого целеполагания и без стремления выйти за рамки окружения в каком угодно отношении.
  Подсознательность, точнее, присутствие только природного сознания, или отсутствие субъектности, естественно, отвергает понимание такой абстракции в сфере эмоций и интеллекта как счастье. Поэтому все живые существа, кроме человека, от амебы до приматов, довольствуются всего лишь стремлением к приятным ощущениям, не отделяя себя от среды, и не более того.
  Воображение в форме неких абстракций свойственно только человеку, который, обладая самосознанием, способен не только приспосабливаться к окружающей среде, но и сознательно менять ее под себя соответствующим целеполаганием, стремясь к построенным им образам в сознании, не существующим в природе, и ставя тем самым себя в той или иной степени над ней.
  Поэтому человек способен стремиться не только к одним приятным ощущениям, но и ставить перед собой такие цели, достижение которых, как он иногда считает, обеспечит ему на некоторое время локальный рай. Правда, этот рай каждый субъект представляет по-своему, но он должен удовлетворить его полностью - и умственно, и эмоционально, - желательно, на всю оставшуюся жизнь, хотя и от любого срока присутствия в этом раю-счастье он не отказывается.
  Тем не менее, достижение любой цели, будь то слава, почести, власть. деньги, любовь сразу же обесценивает достигнутое, поскольку никакого рая, или счастья не случается, кроме некоторого удовлетворения достигнутым, которое представлялось ранее таким желанным и совершенным, но оказалось грубым, примитивным и ненадежным. При этом болезни, невзгоды, неприятности в общении никуда не уходят, несмотря на любые достижения.
  Но каждый человек верит в приход счастья, резонно полагая, что раз есть несчастья, то должно быть и нечто противоположное им, понимая под счастьем именно собственный воображаемый рай, который на самом деле никакого отношения к действительности иметь не может, кроме кратковременной приятности, а также предвкушения достижения страстно желаемого.
  Но это желаемое счастье странным образом всё время ускользает, оставляя лишь грубую действительность и надежду, что в следующий раз оно наконец случится.
  Это означает, что инстинктивная неудовлетворенность сознания любого живого существа нынешним положением в его стремлении к более приятным ощущениям, в человеческом сознании получает дополнительно уже осознанную неудовлетворенность имеющимся состоянием дел, и эта неудовлетворенность может получать выражение в неких абстракциях, крайним выражением которых является понятие счастья как такого абсолюта, который может дать полное удовлетворение как в состоянии ума, так и эмоций если и не насовсем, так хотя бы на некоторое время.
  Но, увы, абстракции никогда не превращаются в реальность, и счастье всегда только манит, оставаясь в рамках возможности, но не действительности.
  Однако стремление к счастью, диктуемое неудовлетворенностью самосознания человека предполагает, как правило, интенсификацию его усилий по достижению счастья, что обеспечивает значительную долю прогресса цивилизации и вместе с тем - развитие самосознания человека, поскольку он не может смириться, как животные, с тем что есть, а должен непременно искать и желать счастья, не допуская мысли, что оно существует только в его воображении, в реальности же получая в лучшем случае только позитивные эмоции, за которыми следует разочарование достигнутым, как бы любой человек ни старался, в сочетании со страданиями и бедами разного рода,
  Поэтому счастье следует определить, как выражение той стороны неудовлетворенности самосознания, которая, составив совместно с интеллектом идеальный образ завершенного позитивного существования, стремится к нему, но не находит в этом образе разрешения.
  Действительно, достижение любой поставленной цели может дать только удовлетворение, но никак не счастье, да и то на незначительный срок, потому что неудовлетворенность в самосознании достигнутым никуда не исчезает как главный стимул активности, и гонит человека дальше, а если он отказывается от этой гонки, стараясь всеми силами подавить неудовлетворенность собственного самосознания и полагая при этом себя счастливым в достигнутой удовлетворенности, то есть в бездеятельности, то он быстро превращается в никчемное существо - живой труп, который не нужен даже собственному сознанию.
  Таким образом, максимальное удовлетворение достигнутым и даже самые приятные ощущения при этом, которые некоторые персоны считают за некоторое подобие счастья, не только не ведут человека к счастью, а напротив, могут остановить его в развитии, что равноценно самому большому несчастью, поскольку конкуренты не дремлют.
  Получается, что, в сущности, предназначение человека, о котором он не догадывается, потому что не может допустить того, что он всего лишь орудие собственного сознания в форме животного (природного) сознания и самосознания, приобретенного и развивающегося с эпохи гоминидов, состоит в стремлении к невозможному, без чего немыслимо развитие самосознания. А ожидание чего-то лучшего или даже борьба за удовлетворение своих амбиций, что, например, свойственно самцам приматов, которые так и не стали людьми за десятки миллионов лет, всего лишь сводит человека к подобию обезьяны.
  С другой стороны, непонимание человеком невозможности достижения счастья в реальной жизни, под которым он может представлять себе что угодно, в частности, одно хорошее или же нечто сомнительное, но нравящееся ему, что, правда. довольно глупо, стимулирует его в лучших побуждениях с полной отдачей сил к достижению как личной, так и всеобщей гармонии, полной удовлетворенности и наивысших наслаждений как в интеллектуальной деятельности, так и в эмоциях.
  Это явление напоминает в некоторой степени ничем не обоснованную веру в райские кущи, куда можно попасть, если вести праведную жизнь, с чем, например, был согласен и Иммануил Кант.
  Как бы то ни было, но непременная неудовлетворенность самосознания как мотор его активности, являющаяся тем самым источником стремления к счастью в виде сформированного в уме образа совершенного и желанного, всегда отбрасывает прошлое и рвется в будущее, невзирая на препятствия, невзгоды, беды и катастрофы (какое уж тут счастье в форме полной благости), что необходимо для развития самосознания, которое просто неспособно полностью погрузиться в покой и гармонию - "счастливое" бытие, как в чан с вареньем, в котором, несмотря на всю сладость этой замечательной субстанции, можно только захлебнуться.
  Тем более что почему-то редко кто вспоминает о действии в человеке его животной природы в форме низшего сознания, которое часто именуют подсознанием.
  А это животное сознание, как правило, противодействует намерениям самосознания своим утилитаризмом, стремясь только к приятности, комфорту благоприятным условиям для размножения и доминированию над ближними, и ему только мешают своей несуразностью намерения самосознания в его желании например, совершенствоваться самому и гармонизировать общественные отношения, в чем большинство мыслителей видит итог человеческой деятельности в качестве индивидуального и всеобщего счастья [см., напр., 21, Часть 3].
  Еще до того, как человек в процессе развития самосознания научился создавать в своем воображении идеальные и более-менее целостные образы желаемого, ему пришлось в чисто практической деятельности столкнуться с удовлетворением своих сугубо жизненных потребностей. Одни из них были необходимыми, вроде добывания еды, но не интересными, другие привлекали его удовольствием, получаемым, например, в процессе рисования или изготовления оригинальных орудий охоты или хозяйствования.
  То есть человек не мог, как животные, удовлетворяться только обеспечением жизненных процессов, и после выполнения всего необходимого для жизнеобеспечения, он в промежутках между работой, испытывал неудовлетворенность исполнением только обязательного, и эта накапливающаяся неудовлетворенность собой в окружающем каждодневном однообразии, рано или поздно толкала его к поиску отличного от существующего, что обычно обозначается термином "интересное" (необычное, провоцирующее, таинственное, невероятное, пугающее, волнующее, возмущающее, удивляющее, одним словом - нечто иное) как в простом, ежедневном обиходе, так и сложных отношениях между людьми, а также в технике и искусстве.
  Поэтому заинтересовать человека может, что угодно, лишь бы оно отличалось новизной для него самого, отвлекая от рутины, разнообразя жизнь, и вместе с тем меняя окружение человеческих сообществ, поскольку интересное давало плоды в виде новых способов охоты, приготовления пищи, разведения растений, приручения животных и т. п.
  Таким образом, интерес как регулярно возникающее и в определенной мере осознанное влечение к новому для себя в текущих обстоятельствах, свойственно только человеку благодаря имеющемуся у него осознанию себя, с помощью которого он пытается вывести себя из сложившегося порядка. Оно приводит его к открытию интересных для него вещей и явлений, сулящих не столько выгоду, сколько временный отход от опостылевшей реальности.
  Иначе говоря, в интересном ищется удовлетворение, но никогда не находится окончательно потому, что, остановившись на одном, можно потерять остальное, чего нельзя допустить, иначе не получить нового удовлетворения в ином интересном, да и само открытое интересное не способно принести полного удовлетворения в силу его несовершенства, устранение которого требует, как правило, длительной, трудоемкой и нудной доработки, что уже не так интересно.
  Как бы то ни было, но заниматься скучными, иногда противными, но необходимыми делами всё время невозможно - нужен отвлекающий и развлекающий промежуток между ними для удовольствий и страданий; вместе с тем неплохо иногда погнаться за несбыточным, что, тем не менее, привлекательно в силу бурного поступления новой информации, дающей пищу для чувства и ума.
  С другой стороны, задержаться надолго в найденном привлекательном (интересном, то есть промежуточном местечке) никак не удается не только потому, что оно становится привычным и ничем удивить не может, но и тем, что каждодневная работа не ждет, кормиться надо, опять же - рутина заедает: и вся жизнь так и составляется из "пробегов" от одного интересного до следующего через интервалы неинтересного, но необходимого для обеспечения банального существования.
  Тем не менее, интересное характерно тем, что существенно увеличивает информационные потоки, захватывающее всё общество не только своими новыми продуктами, но и новыми подходами к образованию и быту, благодаря новым технологиям и новым формам культурного развития.
  Подробнее с проблемой интересного можно ознакомиться в работе "Почему и за счет чего проявляются интерес и интересное?" [см., напр., 22, Часть 1. Раздел 4].
  По причине непрерывной замены одного интересного на другое, и разнообразии находок, человеку потребовалось нечто интимно собственное, сугубо индивидуально стабильное, как свет маяка, к которому он мог бы стремиться всю жизнь, чему он мог бы беспредельно доверять и не терять надежды достигнуть этой путеводной звезды во тьме обыденности, чего также не могла предоставить религия, чьи пространные догмы и обещания рассчитаны на максимально возможный охват населения.
  Сначала человек обратил внимание на красоту, точнее, на то, что казалось ему прекрасным и необычным в своем принципиальном отличии от окружающих его повседневных вещей, приводя его в восторг.
  Это были чарующие своей красотой рассветы и закаты, лунное сияние в тишине ночи, необычайные переливы крыльев бабочки, мерцание росы на цветах. Всё это и многое другое прекрасное всегда оставалось неизменным, повторяясь каждый день или каждый сезон, или каждый год, если, конечно, обращать на него внимание.
  Все эти неизменные явления, не зависящие от человека, но которые он мог наблюдать, не могли не привести его к мысли, что он сам может попытаться создать для себя нечто подобное - индивидуально прекрасное, которое будет только его, и о котором он никому не расскажет, но это собственное прекрасное будет "согревать" его всю жизнь, даже если оно окажется таким же недоступным для копирования, и в этом отношении - потусторонним, как прекрасное.
  Естественно, в отличие внешней, природной красоты создать свое более-менее устойчивое и привлекательное для себя прекрасное человек мог только в собственном воображении, в зависимости от собственных идей, желаний, намерений, опыта, характера, предпочтений и т. п.
  Полученный образ искренне и неизменно желанного, конечно, мог корректироваться в течение жизни в силу возраста, меняющихся условий, но в своей основе он оставался неизменным, прекрасным и влекущем по-прежнему, и настолько близким, что, кажется, протяни руку, и он твой. Рука протягивалась, но прекрасный образ собственного желанного всегда отдалялся, оставаясь таким же желанным и прекрасным, но, поскольку этот образ был собственного изготовления, всегда оставалась надежда на его достижение.
  И если красота природных явлений или лицезрение шедевров живописи, обращение к гениальным текстам и проникающей в сознание музыке приносит человеку эпизодически только наслаждение этим прекрасным, но не меняет сущности человека, его самосознания, то образ индивидуально прекрасного и желанного, который он сотворил только для себя, и к которому он всегда стремится, преодолевая любые трудности и сомнения, неизменно действует на его самосознание продуктивно, то есть развивает его в этом стремлении.
  Однако степень прикосновения к прекрасному в природе или в искусстве, а также и богатство созданного индивидуально образа прекрасного и вместе с тем желанного для человека, которое он обозначил термином счастье, зависит от уровня развития самосознания человека: чем он выше, тем более склонен человек к действительно прекрасному, чем этот уровень ниже, тем большее пристрастие человек испытывает к удовольствиям, мелкому интересному и просто любопытному, поскольку его самосознании сближается с низшей, или животной формой сознания, направленной не на высокие идеи и чувства, не на красоту в мире, не на собственное совершенствование, а лишь на потребление ощущений от еды, размножения, доминирования и удобства собственного размещения, которые тем самым и становятся вполне достижимым счастьем, а на самом деле - его эрзацем, подобным животному благополучию.
  Счастье является более высокой ступенью в развитии самосознания человека по сравнению с интересным, совпадая с ним тем не менее в том, что оно так же есть предмет влечения, хотя и иной категории. Но если интересное достижимо, превращаясь тем не менее при его открытии в неинтересное, то счастье не теряет своего качества индивидуально прекрасного, поскольку всё время ускользает вполне закономерно, так как внутренний образ в форме зыбких ощущений и колеблющихся желаний не может совпасть с полученным результатом в грубой реальности.
  Поэтому счастье, как и интересное, никогда не находит окончательного разрешения. Но если интересное просто периодически сменяется, то счастье, пребывая до смерти человека в состоянии зыбкого образа, не способно превратиться в конкретный предмет или явление, удовлетворяющий ищущего его, а любое найденное как бы счастье сразу же обесценивается в силу его катастрофического несовпадения с искомым индивидуально прекрасным.
  В отличие от интересного, счастье не является непосредственным источником информации в силу крайней отвлеченности, нежизненности и расплывчатости сформированного человеком образа желанного, и в его понимании совершенного, но счастье, влечением к себе, создает процесс, в котором человек волей-неволей меняется, что означает и изменение его самосознания - не обязательно в лучшую сторону, но непременно в иную, что интересно для сознания в целом, аккумулирующего все собственные изменения.
  Так что счастье только манит в краткости человеческой жизни, но, тем не менее, всегда оставляет надежду на собственный приход, вследствие чего к нему стремятся снова и снова, и поэтому счастье всегда присутствует в жизни не непосредственно в качестве тех или иных благ, а в образе того, что хочет каждый человек больше всего, а больше всего всегда хочется недоступного и несбыточного пока.
  
  Библиография
  
  1. https://burido.ru/1008-tsitaty-pro-schaste
  2. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., Мысль. 1986, с.571. (Diog. Laert. II 75)].
  3. Doring K. Aristipp aus Kyrene und die Kyrenaiker// Die Philosophie der Antike. - 1998/ - Bd. 2. - Hbd. 1. - S. 248-249.
  4. Виндельбанд В. История древней философии. - Киев. Тандем. 1995. - С. 132].
  5. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. - М., Наука. 1993. С. 94-96 (Xen. Mem. III 8)].
  6. Гусев Д. А. Социальные предпосылки зарождения античного скептицизма и специфика стоической теории познания. - Философская мысль. 2015. No 1, с. 148-191.
  7. Древнеримские мыслители. Свидетельства. Тексты. Фрагменты. Киев. 1958. С. 47-74.
  8 Аристотель. Никомахова этика. Книга 1. Соч. в 4 томах. М., 1983.
  9.. Далай-лама XIV. How to practice. The way to a meaningful life (www. Theosophy.ru
  10.. Фома Аквинский. Сумма теологии. Том IV. Вопрос 5.
  11. Кант И. Основоположения метафизики нравов. Соч. в 8 тт. М., ЧОРО. 1994. Т. 4, с. 221.
  12. Кант И. Изречения. Калининград. Издательство РГУ им. И. Канта. 2010. ISBN 978-5-9971-0077-3.
  13. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. Глава 1. 2015. Litres. ISBN 978-5-699-75854-8.
  14. Ницше Ф. Веселая наука. М., "Мысль". 1990
  15. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов. М., "Мысль". 1990
  16. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Лениздат. 2014
  17. Мария Хайнц. Позитивный тайм-менеджмент: Как успевать быть счастливым. М. Альпина Паблишер. 2014. С. 35-128. ISBN 978-5-9614-4795-8
  18. Джон Готтман, Джоан Деклер. Эмоциональный интеллект ребенка. Практическое руководство для родителей. М., Манн, Иванов,Фербер. 2015. С. 17
  19. Бердяев Н. А. Избранные мысли о вере и Боге. Счастье. Yakov.works /4/texts/Berdyaev/04 Bog.htm].
  20. Низовцев Ю.М. В чем, как и для чего действует свобода. 2014 [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. litres.ru
  21. Низовцев Ю.М. Сборник "Всё не так !? а как ?!". 2019. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. litres.ru
  22. Низовцев Ю. М. Сборник "Всё наоборот. Ответы на каверзные вопросы об интересном". 2018. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.litres.ru ].
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"