Дублин. Что про него сказать? Город, располагающий к себе с первых шагов, с первых минут. Он встречает меня пританцовывающей теткой, одетой как девочка для конфирмации, в белое кружевное платье, помахивающей таким же белым кружевным зонтом. Она прохаживается по бульвару, улыбается и спрашивает у всех: "Как поживаете?" Ее фотографию я видел еще задолго до того, как попал в Ирландию, когда разглядывал какой-то путеводитель по Дублину. Местная достопримечательность. И еще церковь в Rathmines, небольшом районе недалеко от центра Дублина, про которую рассказывают что, обойдя семнадцать раз вокруг, можно встретить черта. Я честно наматывал круги, сбился со счета, но черта так и не повстречал.
Зарабатывать на пропитание приходится дудочкой. Я облюбовал арку, проход между двумя улицами, устраиваюсь поуютней, кладу перед собой полиэтиленовый пакет и начинаю дудеть. "Висл", местная разновидность флейты, металлическая с пластмассовым мундштуком, издает пронзительные и не очень мелодичные звуки, но это меня не смущает. Главное, что соблюден основной принцип - я не попрошайничаю, а честно зарабатываю. Редкие прохожие кидают мелочь, за час набирается фунтов пять. Чтож, ужин мне обеспечен, можно пойти пошляться по городу. Но первая забота - обеспечить себе ночлег, этим я и решаю заняться. Еще в Англии я слышал про ночлежку Армии Спасения, которую отправляюсь искать. Адрес мне удается выяснить у нищего, сидевшего неподалеку от арки, где я мучал дудочку. Там можно совершенно бесплатно переночевать и принять душ, а с утра выдают миску вполне приличной похлебки. Я нахожу нужный дом, объясняю матронам в форме Армии Спасения, кто я, откуда и что мне надо. Они долго совещаются по телефону со своим начальством, как-никак русский попадается им впервые. Наконец все улажено, меня записывают в толстую тетрадку и велят ровно в семь быть на месте. Одной проблемой меньше, у меня есть немного денег и уйма свободного времени. Отправляюсь в самый центр, к Тринити колледжу. Зайдя туда, отыскиваю кафедру славистики (наверное, такие есть в любом университете мира), знакомлюсь с завкафедрой. К моему удивлению, русским она владеет с трудом и вообще она болгарка. Узнав, что я из России и что у меня нет визы сокрушается, что в Ирландии я нелегально, а у нее есть место преподавателя разговорного русского на всю зиму. Это как раз то, на что я гожусь. Но у меня нет визы, и это все портит. Не судьба. Распрощавшись и пообещав еще зайти, я отправляюсь на пешеходную улицу возле Тринити колледжа.
Там я вижу массу гуляющего народа и не меньшую массу народа, который пытается что-нибудь заработать. Мое внимание сразу привлекает гадалка. На вид ей лет сорок, она гадает на картах Таро. Меня это гадание всегда интересовало, я подсаживаюсь и молча наблюдаю. Просто сижу и смотрю за ловкими движениями ее тонких рук, пытаясь вникнуть в суть гадания. Через некоторое время она обращает на меня внимание и спрашивает, не хочу ли я, чтобы она мне погадала. Гадание стоит пять фунтов. Они у меня есть, но это весь мой капитал и я с легким сердцем позволяю себе небольшую ложь - говорю, что денег у меня нет ни пенни. Она задумчиво на меня смотрит, улыбается и предлагает совершенно неожиданную форму оплаты. День моей жизни. Целый день. При этом не объясняя, как это будет воплощено в жизнь. Просто говорит, что если мне не жалко двадцати четырех часов, вынутых из моей жизни, то она готова погадать. Признаться, меня это немного настораживает. Вспоминается сразу "Степной волк" Гессе, "только для сумасшедших"... Не то, чтобы я был нерешителен по характеру, но уж больно необычно это предложение. И что-то во внешности ее меня беспокоит. Высокая, стройная, удивительно не по-ирландски красивая, признаки увядания почти незаметны, просто едва уловимы, скорее не первыми морщинами, а угадывается внимательностью мудрого взгляда зрелой женщины. Она не шутит, это видно. И я не решаюсь. Прошу разрешениия посидеть рядом еще немного, посмотреть, как она гадает. Получив таковое, сижу и неотрывно смотрю за ее руками. Их движения завораживают. Движения даже не фокусника, а скорее, волшебника. Я забываю про время, прихожу в себя только когда башенные часы где-то за домами отбивают шесть. Пора в ночлежку, на улице холодно, да и дождь может пойти. Я раскланиваюсь с гадалкой и трогаюсь в путь. Уже проходя мимо Stefens Green, большого и очень ухоженного парка, где можно было бы переночевать, но на ночь его закрывают; я вспоминаю, что даже не спросил ее имени. Почему-то эта мысль застревает в моей голове, не дает покоя. Что-то неправильное есть в этом, но что, я никак могу понять. Позже, уже уехав в Донегол, я понимаю, что меня так беспокоило. Я никогда больше ее не увижу, хотя в Дублине проведу еще почти две недели. Она так и останется загадкой. Я много буду о ней думать, вспоминать ловкие мимолетные движения ее узких ладоней. И размышлять о том, что было бы, не откажись я от ее предложения.
Слайго, и множество маленьких городков, не Слайго даже, оттуда я ушел уже. Теперь Вестпорт, это уже самый запад острова. Уютный паб, тепло, горит камин. Камин, который топят торфяными брикетами, как титаны в советских поездах. Бармен за стойкой спрашивает, что налить, но я в ответ только пожимаю плечами, денег у меня нет ни копейки. Я просто очень хочу согреться. Бармена такое объяснение не устраивает, в пабе положено пить пиво. В результате он находит прекрасный с его точки зрения, выход: отчего бы ему не угостить гостя из снежной России пинтой "Гиннесса"? Гость совсем не возражает против широкого жеста и дальше я мирно беседую с барменом, потягивая пиво. Рассказываю небылицы про Россию, меня забавляет доверчивость молодого ирландца.
Я брожу по крохотному островку со смешным названием Инч, в местности, которая называется Инишоэн. Это почти самый север Ирландии, графство Донегол. По преданию, последний оплот ирландской независимости. На островке даже есть очень живописные руины замка и остатки старой деревни. Была она покинута во времена "картофельного голода", или просто постепенно умерла, как и многие другие маленькие деревни, неизвестно. Я натыкаюсь на нее случайно во время прогулок по островку. От деревни остались только стены домов, часть каменной изгороди и круглый след от какой-то башни. Греет солнце. Я, вдоволь полазив по развалинам и изрядно устав, укладываюсь на нагретый камень и засыпаю. Чистый воздух способствует крепкому сну.
Мне снится, что я житель этой деревни. Страна на грани умирания, "картофельный голод" гонит людей с насиженных мест. Внизу стоит судно, жители перетаскивают туда свой немудреный скарб. Я сплю, пригревшись на большом плоском камне. Люди покидают деревню, а я сплю. Пароход дает прощальный гудок, а я сплю. Все. Деревня покинута, она обречена. След от судна затерялся в бесконечных просторах Атлантики. Деревня разрушается временем, от домов остаются полуобвалившиеся стены. Густая трава скрывает некогда утоптанные дорожки. Солнце заходит, становится прохладно и я просыпаюсь. Как бывает иногда, реальность и сон некоторое время существуют в сознании одновременно. Меня охватывает неописуемый ужас - меня забыли! Судно ушло, прошли годы, дома превратились в руины, а я все проспал... Несколько мгновений, пока явь не заняла должное ей место, я пребываю в состоянии, которое не забуду до конца своих дней. Состояние бесконечной потерянности во времени и пространстве, совершенной покинутости. По возвращении в коммуну, где я остановился, рассказываю тамошним обитателям эту историю, они убеждают меня, что ничего странного в произошедшем нет, это характер острова. Они говорят, что если я чувствую его, то Ирландия меня приняла, как своего. Метафизика, но эти люди, приехавшие со все концов света, располагают к доверию. Может и впрямь так?
Ирландия не перестает поражать меня. Первое, это увиденный мной впервые Океан. Именно так, с большой буквы, хоть у него и есть имя - Атлантика. Только встретив раз, его ни с чем не перепутаешь. Его голос... У Океана есть голос, он разговаривает; иногда сердится, тогда ревет, иногда спокоен, тогда просто ворчит. Прибой, катающий по дну на метровой глубине здоровенные валуны, издает непрерывный рокот, даже в самую спокойную погоду. Я привезу из тех мест кассету, единственное, что осталось у меня на память о об острове по имени Эйре. Музыка, записанная на ней, такая же рокочущая, как сам Океан. Иногда я буду включать эту запись и, закрывая глаза, думать о далеком крае, зеленом острове, затерянном в Северной Атлантике.
Я до сих пор иду по дороге в Слайго. И когда туда доберусь, не знает никто, даже я сам.
Я работаю в Мулрани, в "Школе верховой езды". Работаю за кров и пищу, больше мне ничего не надо. Лошадиное поголовье разношерстно, есть несколько пони "коннемара", несколько настоящих битюгов и единственная породистая кобыла Марадона. Она меня полюбила с первого взгляда, уж не знаю, за что. Все время лезет целоваться, приходится обходить ее стойло по большому кругу. Поцелуй Марадоны настолько страстен и влажен, что потом приходится долго утираться и вытряхивать из уха звонкий оглушительный "чмок". Я чиню изгороди из колючей проволоки, которые разделяют пастбища, чищу иногда стойла, выполняю любые хозяйственные работы. Хозяйка школы Фрэнки, лет сорока, мы с ней долгими вечерами перед камином ведем бесконечные беседы ни о чем и обо всем. Я рассказываю про свою жизнь в России, она не перестает изумляться русскому стилю жизни. А она рассказывает про себя. Ее отец и мать, они живут здесь же, выходцы из Германии. В начале тридцатых они бежали, отец Фрэнки был протестантским священником, а мать - еврейка, для гитлеровской Германии сочетание было совершенно нежизнеспособно. Гранни и грандад уже в сильно преклонном возрасте, к девяноста. Несмотря на свою протестантскость и сугубо католическое ирландское окружение, грандад пользуется в Мулрани исключительным уважением и искренней любовью местных жителей. Иногда они заходят в гости выпить чаю засвидетельствовать ему свое почтение.
Я увидел на краю участка, на склоне, прекрасную розовую глину, наковырял довольно большой кусок и принес домой. Сейчас вечер, я сижу перед пылающим камином и что-то из этой глины леплю. Фрэнки спрашивает, что. Я гордо отвечаю, что свистульку. Она очень заинтересована, мне приходится на свой страх и риск делать свистульку. Я не могу позволить себе ударить в грязь лицом. Когда-то я видел такие глиняные свистульки, по-моему, Дымковские, но их устройство помню весьма поверхностно. В результате долгих мучений получается кит, самое простое по форме, что пришло мне в голову. Дуть надо в хвост, получается довольно мелодичный глубокий звук. В боках кита я проделываю две дырочки и если их поочередно закрывать пальцами, звук меняет тональность. Кит отправляется сушиться на каминную полку, завтра я его обожгу все в том же камине.
Иногда в доме появляются волонтеры; довольно долго живет девочка из Швеции. Рядом с ней, при своем не таком уж мелком росте, я чувствую себя лилипутом. Роста в ней около двух метров, при этом у нее великолепная фигура и лицо куклы гигантских размеров. Ее зовут Ана, но мне она великодушно позволяет называть ее Нюшкой. Она очень милая, но катастрофически глупа. Соседские девицы иногда приходят помогать ухаживать за лошадьми, в награду за что они ездят верхом, иногда Фрэнки занимается с ними в манеже. Среди них надолго запомню Мэри, типичную ирландку тринадцати лет отроду. Но возраст ее сильно условен, на вид ей лет восемнадцать, она очень общительна и смешлива. Окончательно она меня покоряет ответом на мое замечание, что в тринадцать рановато курить. Вот ее ответ: "Есть много, что мне еще рановато, но это никогда меня не останавливало!" Я почти влюбился в нее, но потом все равно уехал, а она осталась на берегу Океана, среди бесконечных торфяных пустошей. Это было так давно...