Скажите, случалось вам когда-нибудь кушать гоголь-моголь? Нет? Попробуйте, думаю, вам понравится. Особенно если вы ребёнок (в хорошем, конечно, смысле). А ещё. Приходилось ли висеть?.. Нет, не на руках и не привязанным к чему-нибудь, и даже не в смысле “виснуть”, а просто висеть? Не приходилось? А мне вот довелось. Сейчас расскажу.
Был у меня приятель, Анатолий Чепанин. Приятный, живой мужчина лет сорока пяти, невысокого роста, с аккуратной небольшой бородкой. Проработав вместе недолгий срок в одной солидной, но сомнительной конторе, мы синхронно уволились. Потом разбежались каждый по своей дорожке, но не забыли при этом обменяться координатами.
И вот однажды, когда гипс на ноге заякорил меня дома, нашлось время, от скуки, позвонить и ему:
-- Привет, я тебя сразу узнал , -- (а кому там ёщё-то быть), -- а ты меня?
-- Олег, ты что ли?
-- Я-а. Не поверишь, не по делу и не с просьбой -- просто так звоню...
В общем, обыкновенный разговор. Но вот окончание его привело в скором времени к весьма неожиданным событиям.
...
Анатолий. Нога, это, конечно, не очень хорошо. Да всё равно, заметить не
успеешь -- как лось забегаешь!
ß. О, спасибо.
Анатолий. Я тут сам осенью два ребра ломал. Ничего, прошло уже.
ß. А тебя-то как угораздило?
Анатолий. На параплане немного неудачно приземлился.
ß. Ты? На параплане?!.
Анатолий. Да, сначала раза три с парашютом прыгнул, а потом вот полетать
решил попробовать. А что? Сейчас же это запросто: платишь -- и
пожалуйста.
...
Это произвело на меня впечатление. За время нашего знакомства в этом человеке невозможно было даже заподозрить склонностей к экстриму, а тут вдруг такое. А возраст? Чудеса! И ощутил я себя протухающим яйцом, а вокруг меня скакало и дразнило “запросто”. А то, что парашютист, как выяснилось, стал ещё и моржевать -- просто добило.
Соблазн пришёл весомо, грубо, зримо!
* * *
Всем наверняка знакомо чувство, когда соблазн начинает одолевать здравые рассуждения. А если при этом он ещё и вполне невинен, то это уже приговор.
И вот бюджет мой надполовинен, курсы окончены, и наконец середина мая, замечательное субботнее утро...
Всё не просто ново, а происходит будто не с тобой. Шагнуть почти с километра, имея лишь лоскут в рюкзачке за спиной?.. Последние мысли: “...Бедная Алиса... Привет, кролик...”, и шаг, и ... полная утрата самого себя в потоке незабываемых ощущений. Не знаю, описывал ли это кто-нибудь, но, кажется, в языке недостаточно слов, особенно для первых мгновений после спасительного рывка!
Да. Наверное, всё и закончилось бы великолепным мажорным аккордом при встрече с землёй, но внезапно натяжение строп исчезло и вернулось чувство падения. “Оторвался!” -- мысль была столь же панической, сколь и невероятной. Дальше началось совсем невразумительное: парашют, слипшись краями, бесформенным лоскутом медленно опустился и слегка натянул стропы, будто теперь мы поменялись местами. Я продолжал вроде падать, но при этом почему-то встречного потока не было, а пейзаж не приближался. Огромный лоскут издевательски покачивался внизу, обдуваемый ленивым боковым ветерком.
Я висел.
Потом были попытки махать конечностями, подтягивать к себе и отпускать парашют. Попробовал даже пописать -- получилось! Всё исправно тяготело к земле. Кроме меня.
Долго ещё оба моих полушария пытались что-то придумать, как-то разобраться в происходящем. Да разве много мы можем объяснить? Вскоре голова, вместе с психикой и прочим содержимым, ужасно утомилась, тело разморило летним теплом, веки предательски закрылись, и я погрузился в болезненную усталую дрёму.
Вот такой вот вышел гоголь-моголь...
* * *
А скажите, случалось ли вам когда-нибудь встречать посредника? Нет, не который между продавцом и покупателем, не который, скажем, между властями и бандитами, а ... Посредника? А вот мне довелось.
Так вот. Полчаса я продремал или час, а только встрепенулся от приступа тошноты. Через несколько секунд всё удалось (благо, подо мной был не город). Утёрся и швырнул вдогонку носовой платок.
-- Водичкой запить не желаешь? Или та-ам ... соком каким? -- донеслось вдруг из-за спины, чуть справа.
Я как-то нелепо весь извернулся и оказался лицом к некоему странному существу. Мне бы очень хотелось назвать его ангелом -- сорочка длинная беленькая, кудряшки сивенькие, детские голубенькие глаза, да и рост... Тогда было бы всё логично: что парашют раскрылся -- показалось; на самом деле я разбился и теперь этот господин должен отбуксировать меня куда надо. Но уж больно смущало лицо, напоминавшее барашка, и, самое главное, маленькие, чуть видневшиеся из шевелюры рожки. А может так я грешен, что сразу из преисподней прислали?
-- Ты, это ... кто?
-- Посредник.
-- ?
-- Постарайся успокоиться и держать себя в руках. Во-первых, ты не умер. Смотри: вон поля, леса, даже Волгу видно, а когда умирают -- всё совсем по-другому.
А во-вторых, с тобой и в ближайшее время это не случится -- этого ни там, ни там в планах нет. Так что обещаю, уже сегодня будешь спать дома. А парашют отстегни да скинь, а то ты смешон.
Я последовал совету, и вскоре ткань, влекомая амуницией, исчезла из виду.
-- Вот и правильно! -- продолжило существо, протянув коробочку с соком.—Ты когда прыгнул, меня чуть не зашиб, понимаешь... А тут ещё выходной -- скучно.
-- Замечательно... Так что значит Посредник?
-- Я думал, сообразишь. Кстати, мне такие рожки идут?
-- Идут, идут ...
-- Вот представь, у кого-то греха и добродетели поровну, а тут уж и пора. Пока суть да дело, решают там вопрос, душа болтается туда-сюда. Да и мало ли по каким причинам они, неприкаянные, ещё возникают, а только если без надзора -- бардак получается. Вот и слежу. Да и за людьми присматривать приходится: из под кого табуреточку, пока петлю не накинул, выбить, а где и тайфунчик устроить. В общем, небольшие поручения и от “доброго”, и от “злого”, чтобы у вас тут баланс соблюдался.
-- Ну ладно, примерно ясно. Только мне-то теперь что?
-- На? мобильник. Обзвони кого надо, а вечером вернёшься. В конце концов, нечасто ведь такого, как я встретишь.
-- Нескромно, но правда. Давай.
Позвонил родственникам, друзьям и сообщил, что большего кайфа, чем прыжок с самолёта, не испытывал и чтобы они не беспокоились. Вернул трубку хозяину, и та легкомысленным жестом была отправлена за парашютом. Короткое молчание нарушилось мной:
-- Я никакой координации не чувствую. Либо возвращай меня на землю сейчас же, либо что-то придумай!
Тогда этот тип извлёк прямо из воздуха жевательную резинку, пожевал и размазал по моей левой штанине. Боже! Такая гадкая, низкая пакость за моё категоричное, но ведь справедливое же требование.
-- С ума сошёл? Теперь не отстирать! -- Я тщетно попытался отскрести жвачку ногтями. -- Это же надо, так нагло пользоваться моей .., -- слово “беспомощностью” было уже произнесено неуверенно: ощущение, что теперь можно по своей воле как угодно перемещаться в пространстве поглотило резко и всецело.
Придя в себя, попробовал. Получилось. Повертевшись туда-сюда и тихонько полетав вокруг Посредника, объявил:
-- Знаешь, ещё один момент. Люди несовершенны -- они едят. Часто. Только, если что, давай без порчи личного имущества.
Вскоре мы сидели за прекрасно сервированным столом и употребляли деликатесы из серебряной и глиняной посуды, запивая настоящим молодым “Киндзмараули.” “ Ну вот, -- подумал я, -- такой стол, и за ним ни одной дамы.” Мысль была тут же озвучена моим компаньоном и он закончил:
-- О, летят уже.
Звук и точка кукурузника быстро увеличивались. Стало видно, как из открытой дверки вываливаются парашютисты и над ними раскрываются купола. Лишь одна фигурка подозрительно долго летела к земле без всяких метаморфоз, и я почувствовал неладное. Волнение ещё более усилилось, когда обнаружилось, что Посредник куда-то исчез.
Самолёт тем временем был уже над головой, а спустя мгновение рядом раздался характерный хлопок, и я увидел девушку. С радостной улыбкой она вертела головой, любуясь великолепной панорамой. Так и опускалась, не обратив на меня ни малейшего внимания, всё ниже и ниже.
Я стал суетливо шарить рассеянным взглядом где-то по опушкам, на краю леска, где мог упасть несчастный : ”Не должен не раскрыться! Я сам видел, как всё устроено -- абсолютная простота и надёжность! Но, с другой стороны, сам же видел...”.
Возня под столом прервала беспокойные мысли. Там Посредник очищал испачканную сорочку, то и дело трогая ссадину на щеке:
-- Это же надо, в самых кустах поймал, еле успел... А ты-то -- ворона! Надо было ле-теть, хва-тать, за стол сажать!,-- При этом маленький кулачок выразительно молотил воздух, -- В общем, сам виноват. А такая ведь симпотушка!..
Остатки трапезы были доедены молча, после чего существо энергично потёрло ладони и с задором предлолжило:
-- Итак, что желаем? Знается, Вам в юном возрасте попутешествовать хотелось? Так э-э-э... куда?
-- ... Да разве везде, где хотелось, побываешь? -- вздохнул я грустно.
-- Везде? Пожалуйста.
Он схватил меня за воротник и помчал с невероятной быстротой! Внизу всё стало плыть, как под взглядом на карту, мелькали города, сёла... При этом как-то мог я приземляться везде-везде и всё потрогать, понюхать, даже поговорить с какими-то людьми. Великое ликование причудливо переплелось с безотчётным страхом и ненасытным любопытством.
Леса и пашни, моря и страны, люди и животные, ночь и день, время -- всё смешалось. Попутные разговоры с моим провожатым тонули и меркли в разбушевавшихся событиях. Но самое удивительное было то, что с некоторого момента я смог по желанию оказываться абсолютно во всём: в камне, в дереве, в воде, в любом живом существе, включая и разумных. И это не казалось мучительно и непостижимо.
Никак невозможно определить, сколько продолжалась фантасмагория , но наконец почудилось, будто рассудок совсем помутился, и я потерял сознание.
Очнулся над вечерним родным городом даже без головной боли. Мучитель -- рядом, с виноватыми глазами:
-- Прошу прощения, небольшой переборчик получился.
-- Небольшо-о-о-й?!! Да ты меня чуть не убил!
-- Ну-ну-ну, спокойно. Всё под контролем. Даже психика : “Тридцать секунд -- полёт нормальный (хи-хи) ”.
Я перевернулся и тупо уставился на Кассиопею:
-- А нас, часом, средства ПВО не грохнут?
-- Что-что? Ба, да ты совсем в норме! Можешь не волноваться: мы -- НЛО, -- махнул он небрежно рукой,-- завтра в прессе прочитаешь.
Попытки напрячь память и построить события хотя бы схематично в общую картину оказались тщетны:
-- Не пойму, зачем сразу так много? Я, наверное, до конца жизни теперь всё не вспомню и не разберусь.
-- Да и не надо. Это только для зрения, сам же хотел.
-- Что-то не помню ничего такого.
Посредник хихикнул и, извлекши из-за пазухи диктофон, нажал кнопку:
...
-- Это? Тоже легко!
-- Знаешь, никогда не разбирался в людях, а хотелось бы.
-- А ещё и в их отношениях?
-- Пожалуй.
...
Щёлкнул выключатель, и устройство отправилось пинком на свидание с асфальтом. Ангелок с рожками, внимательно понаблюдав падение, радостно вскинул голову:
-- Класс! Прямо в урну. Хочешь попробовать? Или серьёзным останешься?
-- Не серьезным, а уставшим... Чертовски уставшим!
-- “Чертовски”? Не ведаешь, что болтаешь. Ладно, будем прощаться, но только как положено, по инструкции.
В руках его оказался огромный фолиант, над которым завис фонарик. Сдув пыль, Посредник принялся перелистывать его, напевая под нос и пришлепывая полненькими алыми губками:
-- Ага, вот... нашёл. Дай-ка сюда серьгу. -- Попробовав золотое колечко на зуб, он с чрезвычайной ловкостью водрузил её обратно в моё левое ухо и продолжил в стиле чиновного докладчика: “ Э-э-э...ввиду возможных неожиданностей в свете последних событий, Вы имеете возможность трёх желаний. Поскольку первым, однозначно, будет возврат на твердь - остаётся два. Для вызова исполнителя (меня) требуется потереть серьгой по живому дереву.” Он осёкся и уже с грустинкой добавил: “спасибо за компанию, приятно было познакомиться. Держи пять.”
Я пожал его крепенькую ладошку и ощутил, что половина её была ледяной, а другая почти горячей. Хотелось взглянуть ещё в глаза, да не вышло: меня закувыркало и понесло... Быстрее и быстрее, вниз, к городским огням. Не успел разрастись испуг, как знакомый рывок умерил падение. Ощупал себя и, глянув вверх, не обнаружил даже намёка на парашют. Тем не менее спуск был классическим. Мимо пролетела знакомая книга с фонариком и я, не удержавшись, крикнул:
-- Угробишь же кого-нибудь!
-- Только если кого по расписанию! -- донеслось издалека чуть слышно.
* * *
Приземление было почти удачным. Газон оказался покатым, я перекувыркнулся и , чертыхаясь, влетел в кусты. На тротуаре, под фонарём, долго чистился, выдирая листы из того самого толмуда, который при изучении разочаровал девственной чистотой своих страниц. Потом обнаружил, что совсем близко набережная. Там, в куче летних кафе, шумная пьянка-гулянка набрала уже обороты, вульгарно маня к себе. Что ж, в народ так в народ.
Вскоре нашёлся пустой столик. Я устроился и, отхлёбывая из горлышка пиво, осмотрелся. С самого начала приземления казалось, что вокруг что-то не так, но чтобы настолько!
Хотелось ведь только попить в одиночестве пива, прогуляться к пляжу и поглазеть на Волгу, уснувшую в тихой ночи, на огоньки на той стороне, на звёзды. Может быть, попытаться себя убедить, что всё приснилось. Но нет! Вот за столиком сидят мужчина и девушка, очень милые и весьма прилично одетые. Он оживлённо говорит, глядя подружке в лицо, но как-то зыбки становятся его очертания. И вот уж стали оба полупрозрачными, зато с поразительной явственностью на стульчике оказалось нечто, похожее на удава, который ритмично покачивался и, раскрыв необъятную пасть, всё приближался к цыплёнку напротив.
Ужас охватил меня, и с трудом преодолелось желание подбежать и длинной палочкой отбросить беззащитное существо. Лишь очевидность того, что передо мной обычные люди, помогала сдержаться. Тут цыплёнок улыбнулся и в клювике мелькнули острые ядовитые зубы. Змей сразу осёкся и сник.
Не выдержав, я перевёл взгляд. Но кругом было не лучше: то свиные пятаки, то некие гибриды животных и растений, то какие-то бесформенные глыбы на тоненьких ногах... И всякий, при должном рассмотрении, быстро обнажал свои слабости и тайное оружие. Дали? и Брейгель отдыхали!.. Попадались, правда, экземпляры, у которых второй облик не был отвратителен, да разве становилось от этого легче?
Кроме того, все люди общались между собой не только и не столько разговаривая, а каким-то особым, непостижимым способом. Но постичь это было возможно. Я это чувствовал. Знал!
Чтобы совсем не впасть в смятение, пришлось остановить взор на столике, за которым сидели трое: молодой человек и девушка, которые мнились какими-то нарядными, весёлыми растениями, а между ними, прямо ко мне лицом, брюнетка лет двадцати пяти, с карими чуть раскосыми глазами и правильным овалом лица. Губы чуть полноваты, небольшой нос и слегка выдающийся подбородок.
Она не “просвечивала”. Глядя в их сторону, можно было хотя бы перевести дух и обдумать ситуацию.
Отдавая себе отчёт, что общение со знакомыми, родными и близкими может теперь привести к печальным результатам, не стал более мешкать. Поднялся и через пару минут, оказавшись в темноте газона, с чувством абсурдности потёр серьгой о дерево, корябнув ухо. Стал ждать. Пришёл не тот:
-- Та-а-к... И что это мы здесь делаем? -- на фоне отдалённого фонарного света нарисовались две фуражки.
-- У меня здесь... это... встреча...
-- Понятно. Туалеты, между прочим, вон там, а здесь чтобы мы тебя больше не видели!
За моим столиком сидел тощий горбоносый господин в очках и светлом летнем костюме и тоже, как брюнетка, никак не проявлялся. Только это убавило чувство гадливости, когда опять пришлось пробираться сквозь жуткий маскарад.
-- Я здесь сидел,-- кивнул я на недопитую бутылку и початые чипсы,-- с вами никого больше нет?
-- Садись-присаживайся. Что хотел-то? -- знакомый голос явился нежным пением среди урагана.
-- Всё!! Убирай к свиньям это хре?ново зрение!
-- No problem! -- худой извлёк из-за пояса бутылочку текилы, ещё откуда-то две рюмочки и блюдце с нарезанным лимоном, -- за это и выпьем.
Выпили. Тут же всё вокруг приобрело прежние очертания, и наступило такое облегчение, будто разом выздоровели тридцать два больных зуба. Посредник тут же пустился в рассуждения:
-- Может, ты погорячился? Привык бы потихоньку, научился включать-выключать, пользоваться. Куча народу со “зрением” живёт -- и ничего... Друзьями нужными оброс бы, карьеру, глядишь, сделал, а уж о деньгах и говорить нечего. Многие так и поступают. Смотри, подумай, если что - желаньице-то одно ещё осталось.
-- Нет уж! Пусть эти многие так и поступают, а у меня не выйдет, не для меня это.
-- Как знаешь, тогда пока,-- он встал.
-- Пока, но...нельзя ли на прощанье полюбопытствовать: с тобой-то ясно, а вот почему та, что с “флорой” за столиком, не светилась?
-- Я её занавесил. Из чувства такта.
-- ?
-- Сам разберёшься.
-- А я любопытно кто?
-- Не скажу, зачем тебе настроение портить? На лучше сотку, иди возьми себе ещё чего-нибудь выпить.
И тут каноническая догадка будто обухом ткнула в затылок, заставив кровь прилить к голове:
-- Послушай, посредничек, а за третьим желанием что по инструкции?
-- А ты разве не-е...,-- он виновато потупился,-- ну...в общем, как обычно, после смерти - к Злому боссу.
-- Сволочь ты! Я-то думал и правда Посредник! Комедия вся из садистских побуждений была, да?
-- Обижаешь! Я поручения от обоих департаментов выполняю. Вспомни, мужичка-то кто спас? Он уже, к Вашему сведению, не одну свечку поставил во славу Божию. -- Я задумался.-- Молчишь? То-то!..
Нескладный сутулый мужчина в светлом костюме зашагал в сторону автобусной остановки.
* * *
Не помню в какой момент за столиком оказался мой давний приятель Кузьма. С его слов, все из их компании растерялись, но в моём обществе он будет чувствовать себя не хуже.
Результатом нашего объединения стало пробуждение энергии и уверенности в жизни -- посредством употребления “на двоих”. А чуть позже сошлись на том, что для веселья явно не хватает дам.
-- Смотри, Кузьма, видишь, вон две девчонки симпатичные сидят и парень?
-- Ну.
-- Сейчас идём к ним, со стульями, и, вот увидишь, слова не скажут против. Поим водкой баклажана, пока не засохнет. Ту, морковку сивенькую, потом можешь спокойно рвать - и к себе на грядку! Брюнетка моя.
Мой собутыльник внимательно разглядел всех троих:
-- Нет, гражданин Мичурин, там ловить нечего.
-- Молчи! Всё будет пучком, у меня видение было...
Через час пьяный в стельку парень был отправлен на такси домой, а веселье продолжалось, двигаясь к нужному финалу. Чуть позже близ кабинки туалета состоялось краткое мужское совещание, на котором председательствовал Кузьма:
-- Слушай, завязывай пить -- всё испортишь.
-- Пить надо, я обмываю потерю зрения! -- ответил я. А может показалось, что ответил: звуки решительно не вязались в слова, а в голове шумело.
-- Чего-чего?
-- А-а...
Когда вернулись, стул,-- вот иуда,-- ловко увернулся от моей задницы, а последней моей ошибкой стал “на посошок”. Девушки вдруг засобирались.
Потом они ловили такси, Кузьма растерянно молчал, а я пытался что-то объяснять, уговаривать, звать то ли в баню, то ли в театр, то ли во дворец к приятелю-шейху. Однако все попытки явно не имели успеха. И тут в пьяном угаре возникла простая и очевидная мысль: “Серьга!..”.
Последним, что помнилось, было что-то прохладное и до боли шершавое под левым ухом.
* * *
Веки разлепились и раскрывались медленно и тяжело, будто делал это некто помимо моей воли. Глаза долго фокусировались на стене, пока не стало ясно, что она у самого носа. Узоры на обоях знакомые -- дома. Ещё есть боль в голове -- значит на месте; тошно -- жив; руки-ноги, вроде, чуются.
Так наступило воскресенье вместе с судорожными потугами памяти. Она зацепилась за чувство, похожее на стыд, и стала потихоньку раскручивать вчерашние события. Постепенно мелкие кусочки начали складываться в более или менее дырявое целое, и вот наконец обозначилась природа душевного дискомфорта: Янка. Да-да, так её и звали. Боже, какой позор!
Тут я пошевелил головой, и боль между левым ухом и подушкой напомнила кое о чём важном и ужасном. Пошарив сзади себя рукой, резко обернулся и изучил взглядом постель: да или нет? Да-и-ли-нет?! Схватил телефон.
-- Ало, Кузьма?
--Всё, никаких тебе больше дискотек -- только балет и керамика!,-- процитировал с ехидством голос в трубке.
-- Янка вчера со мной не уезжала?
-- Очнись, клоун! Я тебя лично мешком в постель загрузил. Это надо?! Всё испахабил!
-- А они?
-- На моторе по домам разъехались.
-- А что с моим ухом?
-- Это определённо: нажрался до свинячьего состояния. Сначала о бордюр им чесался, а когда я к дереву тебя приставил -- и об него тоже.
-- А потом?
-- А что потом, в такси тебя сложил да отвёз.
-- Да? А ко мне подходил кто-нибудь?
-- Мент подходил. Похоже, знакомый твой. Что-то спрашивал: зачем ты его искал, что хотел. Только больше трёх связных букв ничего в свой адрес так и не добился. Потом повернулся и ушёл... Ну ладно, некогда мне. У тебя в холодильнике две бутылки пива - лечись, а вечерком, если что, звякнешь. Пока.
-- Пока.
После пива возникла иллюзия облегчения.
* * *
К вечеру, окончательно придя в норму, я стоял на набережной, облокотившись о парапет, и глядел в задумчивую даль, туда, где среди берегов и островов терялась Волга. Ясное вечереющее небо, полное мудрого спокойствия, отражалось в тихой воде.
Дождавшись, когда солнечный шар коснулся заветной линии, я достал из кармана золотое колечко и изо всех сил швырнул в сторону реки. Оно сверкнуло пару раз в воздухе и исчезло.
Чуть позже ко мне подкатил молодой человек на роликах: лет двадцати, симпатичный, кареглазый, в майке и шортах, надетых на спортивную фигуру. Он встал рядом и, тоже уставившись вдаль, произнёс:
-- Решился? Поздравляю.
-- А если бы не перебрал вчера, что тогда -- путёвка к Злому? Хвала зелёному змию язык заплетающему!
-- Лопух ты, водка - она лишь предмет, который даже и не светится. Так при чём здесь она? Что, она сама в тебя заливалась? Ладно, разберешься. А я, собственно, попрощаться пришёл. Совсем. Рад был познакомиться и счастливо.
С последними словами парень легонько приложился кулаком к моему плечу, улыбнулся и умчался в сторону речного вокзала.
Потом подошла Яна. Поздоровалась, что-то сказала... а потом что-то ещё. Я пустился в какие-то извинения и объяснения, но вскоре осёкся -- слова были совсем не те, да и вовсе не обязательны. Мы взялись за руки и зашагали вдоль набережной по пыльному летнему асфальту... И всё дальше и дальше: обходя и перепрыгивая осенние лужи; скрипя свежим снегом; и вот уже мимо радостных весенних ручьёв...