Аннотация: Минипроза-3, май 05, 18 место из 50. Эксперимент с написанием "слезодавилки", используя исключительно настоящее время.
Красная грязь никогда не лжет
Я лежу вытянувшись в струнку. Так хочется свернуться калачиком, перевернуться на бок. Но толстые веревки надежно держат руки и ноги, а длинный крепкий шест не дает согнуться телу. На голову вверх дном опускается маленькая корзинка, сплетенная из тонкой лозы. Вырез в ней - аккурат по размеру шеи.
Нет, они не хотят дать мне захлебнуться в грязи, что уже через минуту потечет, польется сверху. Это слишком просто. И слишком легко для злодея, что посягает на самое святое. Вижу две маленькие дырочки в круглом дне. В них, я знаю, сейчас вставят длинные соломинки для доступа воздуха. Все продумано до мелочей. Случайностям нет места. Как и милосердию.
Хотя и жду этого момента уже долго, все равно напрягаюсь, когда первое ведро опрокидывается на меня. Грязь несильно бьет по ребрам и приятно холодит кожу на груди. Я поневоле улыбаюсь.
Жаль, что улыбки не видит Прум. Я с удовольствием посмотрю на него сейчас. Небось, сидит на колоде в центре и руководит построением глиняного холма.
Я на самом деле слышу его голос:
- Красная грязь Тхукана никогда не лжет.
Второе ведро выплескивается с противным хлюпаньем. За ним третье, четвертое. Голову пока не трогают. Специально оставляют возможность все слышать.
- Этот человек, да не назовем его по имени, осужден за тяжелейшее злодеяние. Но вину свою не признает. И готов пройти испытание красной грязью. Пусть боги нас рассудят. Если с высшей помощью он сумеет выбраться наружу, то вернет себе имя и честь. А если нет - то будет погребен под этим холмом. Без щита и меча, как клятвопреступник и предатель.
О, боги. Сколько пафоса. Ему бы в лицедеи податься! Играет Прум хорошо. За это народ его любит и бунтов не поднимает. А за меня толпа не заступится. Люди подходят по одному на центральную поляну, останавливаются, глядят во все глаза. Некоторые осуждают, кто-то сочувствует. Большинство любопытствует. Я не вижу - знаю.
На ноги, руки и грудь начинает давить глина, которую все носят и носят. Смат, брат Прума, зачерпывает ее из глубокой ямы, которая целый день до этого заполняется водой.
Интересно, а Тама тоже смотрит? Стоит бледная, кусает губы? Или от греха подальше дома сидит? Уж лучше бы второе. Хвала богам, что Прум в приступе гнева не додумывается и ее закопать.
Доходит черед головы. Первое ведро глины плюхается на корзину, и красная вода просачивается сквозь прутья, которые оказываются не настолько плотно сплетенными, как это сдается на первый взгляд. Тяжелые капли падают на лоб и щеки, и я предпочитаю закрыть глаза. Это не помогает. Грязная вода щиплет и кусает глаза. Моргаю, но становится еще хуже. Лучше ничего не делать, а ждать, пока достроят холм и вытянут веревки.
Свет постепенно гаснет. Остаюсь один на один с темнотой.
На груди словно возводят каменную стену, что нестерпимо жмет и не дает сделать ни вздоха. Хочу закричать, но ловлю свой крик на излете. Нет, Пруму не насладиться моей слабостью.
Наконец, меня оставляют в покое. Это - надолго. Часа на три-четыре, пока солнце не высушит глину, не сделает подобием камня.
Пытаюсь расслабиться. Нужно оставаться спокойным. Только так можно сохранить надежду вырваться наружу. Лежать неподвижно и копить силы. Пока глина не затвердеет достаточно, пока Прум не скомандует начало.
Учусь заново дышать. С дюжиной пудовых мешков на теле это оказывается совсем не просто. Отказываюсь от того, чтобы вдыхать полной грудью. Вместо этого медленно втягиваю воздух, чтобы также неспешно вытолкнуть его назад. Если делать это достаточно осторожно, то выходит вполне сносно.
Руки и ноги ноют, тугие веревки впиваются в кожу. Красная грязь, что окружает со всех сторон, не дает нормально течь крови. Пробую пошевелить пальцами. Получается, но с трудом. И это в не застывшей глине! Лучше не думать, каково выбираться наружу из каменной скалы, в которую превратится красная грязь через пару часов.
Лежу без движения и слышу свое дыхание. Я проваливаюсь в забытье. Это не сон, а дремота, сквозь которую я все осознаю и помню. Не знаю, сколько проходит времени. Наверное, много. Я успеваю несколько раз забыться и очнуться...
***
Вдруг ступни и кисти взрываются острой болью. Кто-то тащит за веревки. Я знаю, как это делается. Прум подходит к кончикам, что свисают из глиняного холма и резким рывком вытягивает их наружу. Хитрые узлы развязываются, и Прум показывает всем веревку: руки-ноги свободны и теперь все зависит только от пленника и милости богов.
Пытаюсь развести локти. Те не слушаются. По кистям пробегают сотни и тысячи мурашек. Радуюсь этим искоркам, что скользят по суставам к пальцам. Значит, кровь вновь струится по жилам. Опять затихаю и жду.
Я уже могу двигать ступнями! Медленно, очень медленно развожу их в стороны - затвердевшая глина отчаянно сопротивляется. Знаю, что нельзя делать резких движений - иначе не хватит воздуха в легких, и я просто задохнусь. Шевелю пальцами на руках и сжимаю их в кулак.
Становится страшно: а вдруг у меня ничего не выйдет, и я останусь погребенным под красным холмом навсегда? Странно, что ужас подступает только сейчас, когда приходит время действовать. Стараюсь не думать о том, что может произойти, но мысли все равно рисуют жуткие картины.
Чтобы отвлечься, кручу ладонями. Получается плохо: глина густая и плотная. Опять ударяет волна отчаянья. Тем не менее, медленно сгибаю колени и разгибаю их назад. Словно плыву в этой тягучей, липкой грязи.
Я успокаиваюсь. Раз могу двигаться, значит выберусь. Уверенность эта абсолютно беспочвенна, но все равно становится легче.
Быстро выпрямляю ноги и чувствую, как земля под ступнями подается вперед. И тут же захожусь сухим кашлем: сдавленная грудь отзывается нестерпимой болью. Еще одно подтверждение, что дергаться нельзя. Опять жду. Дыхание восстанавливается, и я могу думать дальше.
Говорят, что из красной грязи спастись невозможно. По крайней мере, истории Тхукана такие счастливчики не известны. Но у меня есть план, а может и шансы на успех. Для начала - освободить грудь из-под гнета глиняного холма. Я даже знаю как. Нужно просто повернуться набок. И при этом не опрокинуть корзину над головой.
Все еще лежу без движения. Силы собираются медленно. Не тороплюсь - второй попытки может и не быть. Тело само даст знать. Звонким напряжением, быстрым покалыванием. Знак обязательно придет.
Вскоре понимаю, что готов. Резко поджимаю ноги, с силой бросаю тело вправо, помогаю себе руками. Чувствую, как глина поддается, как сминается под моим весом. Колени уже лежат на боку, за ними следуют бедра, живот. Еще чуть-чуть и я справлюсь. Мне остается совсем немного.
Что-то больно дергает чуть пониже груди и бросает назад. Я захлебываюсь в своем крике: глина всем своим весом опять наваливается на сдавленную грудь. Слышу сипение и свист, что выходят наружу. Я не могу дышать! В панике силюсь протолкнуть вовнутрь хоть немного воздуха, но горло, словно обрывается сразу под кадыком. В глазах темнеет, и я отключаюсь...
Напряженно размышляю, где делаю ошибку. Почему грудь в третий раз возвращается назад? Поднимаю руки и с трудом подвожу их к себе. Сквозь жирные комья глины и твердые камни, ощупываю тело от шеи до живота. Пальцы цепляются за что-то длинное.
Веревка! Одна из веревок по-прежнему охватывает меня ниже груди. И намертво привязывает к шесту, наглухо замурованному в глине. Вот оно что! Прум играет наверняка. И уменьшает мои шансы почти до нуля! Пытаюсь найти концы веревки, но быстро отказываюсь от этой затеи. Все равно сил не хватит, чтобы скользкими пальцами растянуть грубые волокна.
Лежу и сосредоточенно думаю. Одновременно с этим осторожно приминаю землю у груди. Видно надо мной уже толстая корка, потому что вверху глина слипается, образуя подобие потолка в склепе. И я, наконец, могу набрать воздуха в легкие на всю ту пустоту в палец толщиной, что окружает грудь.
Следующие несколько минут просто дышу. Голова чуть кружится, дикий восторг разливается по телу. Маленькая победа вдохновляет. Прум, мы еще посмотрим, кто кого. Кому в итоге достанется Тама. Я выберусь - и тогда мы повоюем.
Додумываюсь до простой вещи: нужно освободить руки. Пробить ими засохшую корку и дальше ломать глину снаружи. Начинаю выпрямлять правую руку. Она неожиданно легко проходит сквозь вязкую грязь и движется вверх. Не представляю, какой высоты холм на этот раз, но обычно не выше вытянутой руки. Иначе земля просто раздавит меня своей тяжестью.
Чем выше, тем плотнее глина. В конце мне приходится изо всех сил колотить кулаком по твердой корке, разбивая в кровь костяшки пальцев. Высохшая земля не поддается. Новая волна страха пробегает по всему телу. Неужели конец? Неужели мне суждено здесь остаться навсегда?
В отчаянье изгибаюсь всем телом и с яростью бью головой по корзине надо мной. Смысла в этом нет, но я не могу больше покорно ждать под толщей глины. И пусть я умру, но это будет смерть воина, сражающегося с красной грязью, а не труса, тихо скулящего в ожидании смерти.
Печальнее всего, что я сам себе не верю...
***
Из последних сил рвусь всем телом наверх. От напряжения звенит в ушах, острые зубы кромсают губы, веревка режет руки, а я все стучу и стучу лбом сквозь корзину по засохшей корке глины, пытаясь пробить путь наружу. Все тело извивается, как змея, шест больно царапает спину, но я не обращаю внимания.
Я вырвусь, в любом случае вырвусь! Давлю этим криком трусливые мысли.
И вдруг глина поддается. Корзина рывком уносится вверх, и я жмурюсь от яркого света. Это невероятно, но я снова вижу голубое небо, зеленые ветви деревьев и... лицо Тамы, которая плачет, кусает губы и сосредоточенно крошит руками засохшую глину. Делает она это неумело, сухая грязь скрипит под нежными пальцами, ногти обламываются о попадающиеся камни, но просвет становится все больше и больше.
Смотрю в огромные глаза и беззвучно шевелю губами. Я столько хочу тебе сказать. Что ради этого стоит жить. Ради перепачканного красной пылью лица, с грязными разводами от слез, что по-прежнему катятся из твоих глаз. Тама, как ты мне дорога. Но зачем ты делаешь это? Зачем помогаешь мне выбраться наружу? Ты ведь знаешь, что последует. Твой влиятельный супруг никогда не оставит это просто так...
Ты глядишь на меня и шепчешь в ответ:
- Я не могу, я больше не могу. Стоять и смотреть, как ты беспомощно извиваешься под холмом из красной грязи.
Сзади подходит Прум и бьет тебя тяжелой палкой по голове. Ты молча падаешь на меня. По затылку течет кровь, но я верю, что это только обморок.
Прум разворачивается и собирается отойти.
С диким ревом подгибаю ноги, сжимаю все тело и словно пружина выстреливаю вперед. Глиняная кладка разлетается сухими брызгами во все стороны. Тысячи осколков впиваются в кожу. Наверное, это больно. Но мои руки стремятся к толстой шее Прума. Еще чуть-чуть и я достану. Мне хватит только коснуться ее. Дальше пальцы сделают все сами.
Привязанный к спине шест цепляет край глиняного холма, и я падаю под ноги Пруму. Он оборачивается и с силой пинает меня по ребрам. Я не чувствую боли. Я слишком долго жду этого мига, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Пытаюсь встать, но онемевшие ноги не желают слушаться.
Прум высокомерно смотрит на меня.
- И что ты теперь скажешь, клятвопреступник? Опять заявишь, что ни в чем не повинен?
Нахожу силы и слова для ответа:
- Скажу, что побеждаю тебя, Прум. Посмотри, даже сейчас Тама со мной. Тебе не совладать с нашей любовью.
Лицо Прума багровеет:
- Не совладать? Тогда молись своей любви, и может она спасет тебя.
Прум поворачивается к народу и громко объявляет.
- Мы повторим испытание еще раз. Любая помощь со стороны запрещена. Испытуемый должен выбраться сам. А эта женщина, да не назовем ее по имени, если так хочет, будет находиться с ним рядом. Это ее выбор.
Толпа начинает роптать. Я поднимаю с надеждой голову. Ну же, люди, ну!
Но каждый, кому заглядываю в глаза, отводит взгляд. И я понимаю, что опять один. Наедине с Тамой и нашей любовью.
Чувствую, как грубые руки подхватывают меня, привязывают тело и ноги к шесту. Затем укладывают на спину. Рядом бросают Таму. Она по-прежнему лежит с закрытыми глазами.
Но ведь это просто обморок, правда? Ведь любимые не умирают друг возле друга.
На голову надевают корзину. Жидкая глина начинает литься со всех сторон, наваливаться на грудь пудовыми мешками. Но я чувствую не ее тяжесть, а тепло нежного тела, что крепко прижато ко мне.
Последнее, что слышу - полные горечи слова Прума:
- Ты так и не поняла, что испытание красной грязью - не для похотливых мужчин, а для неверных жен...