Аннотация: Фанфик на "Люди Великой реки" А.Круза, нередактировано.
Александр Бельский (Альба)
КАМЕНЬ
Часть 1. Сеанс магии с предшествующим мятежом.
Камень начал испытывать необъяснимое беспокойство еще в Вираце. Причем уже в обжитых местах, а не в глухих лесных чащобах, где вполне можно бы ждать нападения. Он был охранником, самым молодым из четверки стражи. Да и вообще самым молодым в торговом караване, отправившемся с товаром из Лесной гряды к Пришлым в Пограничный на двух ЗИЛах. Его тревогу можно было списать на мандраж новичка, что остальные попутчики и сделали.
Камнем его в сердцах прозвал дядя, отчаявшись приохотить Дарри к семейному делу, а там и прилипло. Дядя Двалин, заменивший ему отца и мать, был одним из самых уважаемых оружейников в Лесной гряде, а уж в искусности обращения с Серой сталью равных ему и вовсе не найти. Дарри, милостью Богов, металл тоже чувствовал и со временем смог бы стать отличным слесарем и достойной сменой Двалину. Но вот не лежала у него душа к работе с латунью, бронзой, железом или сталью. Зато с камнем он возился - не оторвешь даже на обед. И, признаться, оно того стоило - он мог и штрек пробить быстрее всех, и грубую кладку сделать без раствора - иглу между камнями не просунуть, и свод держал так, что у иного-прочего и с крепящими рунами* (*руны - письменный носитель волшебства. Употребимы в первую очередь гномами, но используется и людьми, орками, эльфами и другими расами. У гномов и эльфов разные рунические языки, все остальные - производные от них. При работе с рунами результат практически не зависит от магической силы самого рунного мастера, поскольку почти всю работу за него делают руны. Поэтому, даже слабые магически знатоки рун при определенных условиях могут достичь потрясающих результатов. Но все же чем сильнее магически мастер рун, тем сильнее и действие самой руны) похуже будет. Руны он только начал осваивать, но наставники уже задумчиво гладили бороды и переглядывались, а один из них, великий мастер Рун и Камня Килли, древний, как сами горы, сказал дяде, что умрет спокойно, ибо увидел того, кто не только сменит его, но и превзойдет. Что же до тонкой резьбы и кружев из полудрагоценных камней - то тут он еще не достиг истинного мастерства, но был близок к нему в столь молодые для гнома годы. Дарри чувствовал камень, а камень чувствовал его. Им нравилось работать вместе - Дарри и камню. Пожалуй, только это и удерживало дядю Двалина от исполнения своего самого заветного желания - вернуть Дарри учеником в се-мейную оружейную мастерскую. Ну и увесистый кулак великого мастера Килли, поднесенный к самому носу старого оружейника, когда тот неосторожно обмолвился о своих планах в отношении племянника.
Двалин, конечно, погорячился, ляпнув этакое старому Рунознатцу и Рунопевцу* ( *рунознатец - знаток рун, их написания и вплетения в них магической силы. Рунопевец - Мастер рун, который может внедрить руну в материал или предмет без ее видимого начертания, обычно намного более сильный магически, чем рунознатец. Известны только у гномов), погрозившему в ответ вынести дело на совет клана. Но уж больно его желание было неодолимым. Во-первых, Дарри, как бы ни отбрыкивался, к металлу дар имел, хоть и меньше, чем к камню. Во-вторых, у Двалина было две дочери, а им дело, кроме как торговую его часть, не передашь. Сын тоже был, но пока совсем малявка, и что из него вырастет - тайна гор, а тут - почти готовый мастер и родная кровь. Ну и, наконец, хотя и по важности, наверное, можно бы и не в конце упомянуть. Учение у мастеров, особенно таких, как он сам или Килли, стоило дорого. Очень дорого. А жадничать и экономить, обучая способного парня не в полную меру его сил - так и уважение в роду потеряешь, каким бы мастером ты ни был. А как было бы прекрасно учить Дарри самому - и все почитают, и деньги в доме остались бы! Но - племянник был непреклонен, как тот самый камень, в оружейной мастерской он лишь тянул лямку, хотя и старательно - что же это за казд* (*Казд - самоназвание гномов), если не хочет еще одно ремесло освоить? Зато с камнем его душа пела и ликовала. Так вот и стал он Камнем, по трем причинам. Первая - работать с ним любил. Вторая - упрям, как гранит, нет, как камень Прародителя! Не буду, мол, и все тут!
Третья... Была и третья. Племянник был настоящим камнем в сапоге у дяди, по этой самой третьей причине. Ну, то что в Дарри не хватало положенного гному степенства - так это он мальчишка еще. До Большой жизни* (*Большая жизнь - специфический гномий обычай. В возрасте около сорока лет гном может отправиться пожить в большом мире, поодаль от своих гор, на четыре года. Делается это для того, чтобы молодежь осознано принимала решение оставаться в общине со строгими правилами (сорок лет - для гнома не возраст). Большинство гномов из тех, кто воспользовался 'большой жизнью', возвращаются назад, единицы остаются жить среди людей, но их никто не винит. Если же гном покидает общину не в период 'большой жизни', то его полагают если не предателем, то кем-то вроде того. А.Круз, примечание к книге 'У Великой реки. Битва' ?42. Кроме того, это коррелируется и с обычаем предков в отношении женитьбы и романов: 'Да не возьмет муж нашего народа деву нашего народа, пока не минует ей тридцать лет и три года, а мужу - сорок и четыре' Правда, 'не нашего народа' вполне можно и не возбраняется. И не осуждается, ни в отношении молодых гномов, ни молодых гном), когда гном уходит на четыре года в Большой мир проверить себя и пожить вне рода, ему еще добрый десяток лет расти-учиться. А этому сопляку было интересно с людишками, вот в чем беда таилась. И ладно бы только с Пришлыми, те хоть в механике сильны и на выдумки горазды не хуже гномов. Знают многое, так что и поучиться у них в чем-то не грех. Да и порядочность, правда, по-людски суетливая, в них есть. Но и Пришлые, хоть и получше будут - тоже ведь людишки... Торопыги, скорожилки - что с них взять? Так ведь он, Дарри, и с нордлингами, и с озерниками, и с армирцами - со всей этой шелупонью норовит пообщаться. С охранниками, с купцами, приезжающими в урочный клановый срок на торги... И не совестно ему! Интересно, вишь, что в мире творится и как там устроено все! Того и гляди, с орками хороводиться начнет - большим позором будет только, если удумает жениться на эльфийке!
Хотя с людишками еще вопрос, кто хуже. Пришлые явились в этот мир двести лет назад, и любой из Старых рас знает, как это было. А многие видели Воссияние Звезды своими глазами и перенесли бедствия Пересечения сфер на своей шкуре. Что для казда или ушастого двести лет? Для того, конечно, кто это самое Воссиение пережить сумел.
Воссияние Звезды - так красиво потом назвали прохождение огромной кометы, которой не ждали даже самые искушенные звездочеты, поблизости от их планеты. И, судя по рассказам Пришлых, и возле их Земли нежданно-негаданно объявилась комета. Любой знает - хвост Косматой звезды сплетен из горя. И величайшим бедствием стало Пересечение сфер. Вдруг планеты, обитавшие на разных планах, на миг соприкоснулись, перемешались, переплелись. И вновь, оставляя обрывки друг в друге, как медведь клочья шерсти на чесальном дереве, разлетелись.
Мир вздрогнул, а обитаемая вселенная раздетелась в осколки, вдребезги. Шесть городов с окресностями из мира Пришлых, Земли, будто с неба свалилась на них, и все изменилось. То, что было Итилем и впадавшими в него реками в Старом мире, вместе со всеми окрестными землями, слилось с тем, что было на Земле Пришлых Волгой и ее притоками, вытянулось, расплылось в длину и ширину вдвое-втрое. Это длилось неуловимую долю мгновения. Возможно, будь это дольше, миры просто распались бы, рассыпались вдребезги. Земная твердь обоих миров словно стала жидкой, перемешалась и плеснула наружу, а, закаменев тут же, нагородила вокруг себя невозможные, невероятной высоты горы. Их пики, высотой в десять-двенадцать верст, вознеслись к небу, отрезая рождающееся в муках и судорогах Великоречье от других обитаемых и известных краев и сотрясая землю. Торговые пути уперлись в никуда, государства Старых и новых рас распались, разрубленные хребтами и кряжами. Что там, за горами - не известно и сейчас. Зато к югу Великая, бывшая прежде Итилем и Волгой, текла теперь почти на семь тысяч верст до самого Южного океана. Землетрясения разнесли почти все по краям этой новой страны, заваливая пещеры каздов, обрушивая города людишек и замки орков, валя леса и гоня прочь зверье. Да и срединным областям достались отголоски гнева земли. Словно хозяйка встряхнула половички, выколачивая пыль. А после, довершая уборку, окатила водой. Две огромных реки, слившись, смели все плотины и волной высотой в сто локтей смыли все, что оказалось ниже их руин. Очень многие погибли в те дни. В дополнение к этим карам появились Дурные болота. Казалось, когда твердь выплескивалась горами наружу, она истончилась местами, как кисея. Кусков двух миров не хватило на все, и прорехи заштопали латками чего-то третьего, где не было ни Старых рас, ни людишек. Зато хватало невиданных доселе тварей, нечисти и нежити, устремившихся наружу из гниющих болот, возникших на прохудившемся лице земли. И еще - все больше стало появляться вампиров и оборотней, раньше бывших редкостью. Ночь вне освященной или защищенной кровли стала способом самоубийства. Но, хвала богам старым и новым, кое-как справились и с этим. Платя кровью и жизнями, выжившие при Слиянии узнавали повадки прущей из болот разнообразной пакости, и то, как с ней бороться. Не то, чтобы победили эту напасть, а некотороые ранее заселенные земли так даже пришлось вовсе оставить. Но смогли удержать в приемлемых рамках. Несколько лет почти все колдуны, маги и шаманы только и делали, что искали слабые места нечисти и нежити и способы борьбы с ней. Тогда же появились и первые Охотники.
Пришлые переживали эти беды так же, как и все другие. Но отделить их появление от Воссияния было невозможно, и многие в Старых расах, особенно эльфы и гоблины, не избежали искушения обвинить во всем именно Пришлых. И даже людские правители, вдруг ставших из мелких чиновников захолустных окраинн и задворков своих стран самодержцами и владыками. Мелкие обломки великих держав, людских и нелюдских, и так то и дело вцеплялись друг в друга в сварах и стычках, временами превращавшихся в настоящие войны. А тут... Соблазн был велик. Уж больно богато жили пришельцы, и, что особенно радовало, у них не было магии! Но расчеты оказались ошибочными. Пришлые не успели сплотиться в единую силу, и магии у них тогда еще и правда не было. Зато были технологии, огнестрельное оружие и остатки войска из их мира. Так что нападение эльфов, гоблинов и ряда людских властителей на новоселов Великоречья только ускорило образование Новых княжеств. Оно также ознаменовалось почти полным истреблением гоблинов и всеобщим осознанием ряда новых истин. Что дальность действия огнестрельного оружия превосходит таковую у заклятий, фугасное действие снарядов сильнее крепящих рун на кладке замков, а снайперская винтовка - эльфийского лука. Что жадные руки, потянувшиеся к тому, что Пришлые считают своим, будут сломаны, и ими трудно будет подбирать выбитые зубы. Что установление неподъемной пошлины на дороге, которую новоиспеченный барон, граф или герцог считает своей, и грабеж на ней каравана Пришлых ведет не к вялотекущей распре, а к повешению оного владетеля и включению его феода в земли Пришлых.
Но и Пришлые тоже кое-чему научились. Само понятие магии и волшебства потрясло их до глубины души, особенно врачевание и целительство. За магами и колдунами была просто устроена охота - либо с огромным пряником для тех, кто соглашался искать и учить одаренных среди Пришлых, либо с кнутом на тех, кто не желал признать их силу. Отношения же с гномами напоминали бурный роман. Пришлые не могли сравниться с каздами в качестве обработки металла и камня и воистину волшебными свойствами изделий, особенно если на них нанесли руны, а гномы водили восторженные хороводы вокруг машинерии и электричества. Кроме того, по сравнению с местными людишками Пришлые отличались относительной честностью и многими умениями. Что не могло не вызвать у гномов определенного уважения. Сам Двалин родился позже, но среди каздов, для которых и три сотни лет не возраст, хватало тех, кто мог рассказать об этих днях. И из их рассказов он уяснил для себя вот еще что. Раньше отношения между Старыми и Новыми расами тоже не сияли радугой и не лучились простотой. Но, если говорить коротко, то большую часть того, что творилось в мире, определяли эльфы. В том числе и для каздов. Добились они этого изощренными интригами, далекими хитроумными расчетами, коварством и откровенно презрительным пренебрежением к интересам всех рас, кроме себя, да и к самим этим расам. И именно ограничение мира Великоречьем и появление Пришлых сбило с них спесь, а их самих - с трона, который они так увлеченно и искусно создавали веками высокомерного манипулирования и стравливания. Каздам же появление Пришлых открыло новые рынки и возможности, так что и их старый порядок, оплетенный паутиной эльфов, связывавший их по рукам и ногам, лопнул. И за это, не забывая о бедах Воссияния совсем, казды были готовы их простить как нанесенные невольно. И все же, все же... Где родичи, жившие в заваленных пещерах? Попал ли кто из них на Землю пришлых, и, если да, то каково им там? И как живется за Опоясывающими горами? Думая о Пришлых, Двалин ощущал свой разум лебедкой, тянущей непосильную рукам тяжесть. Но, доходя до баланса зла и добра в их появлении, он и вовсе чувствовал, что лебедка проржавела напрочь, а из храповика вывалилась собачка. Хотя... Войн у гномов теперь почти не случалось. Жизнь у выживших наладилась быстро, в том числе и благодаря новинкам, полученным или подсмотренным от Пришлых. И их заказам.
Поэтому Пришлые, пожалуй, все же лучше. Но - все равно людишки. Выжиги и торопыги! Поразмыслив, Двалин решил, что парню надо бы как следует обжечься, пусть даже и с потерями в деньгах или гордости. Не поняв, что все людишки - жулики, ну, пожалуй, кроме некоторых Пришлых, не набив собственных шишек - добрым гномом не стать!
Да и людские магики в Лесную гряду редко попадали, а, изучая руны, хорошо бы по-нимать и то, кто и как их снять или взломать может. Так что мысль отправить ненадолго и под приглядом племянника в людской мир сейчас, задолго до Большой жизни, сверлом вгрызлась в ум доброго мастера. А уж если гном что взял к себе в башку - тут и динамит Пришлых не поможет эту задумку выбить! И когда он узнал, что старейшина Рарри направляет колонну из двух ЗИЛков с товаром к Пришлым в Пограничный - долго не раздумывал. Пограничным звался город Тверского княжества, одного из шести Новых Княжеств. Как несложно догадаться из названия, стоял он на самой границе Твери с Вирацким баронством, и потому управлялся военным комендантом, а не штатскими чиновниками. В остальном же - город как город. Двалин отправился к старейшине и, не утаивая причин, у гномов это вовсе не принято, убедил его взять племянника в качестве охранника. Вообще-то это было не в обычае, хотя прямо предками и не запрещалось. Конечно, Дарри прошел обязательную воин-скую подготовку и начальную, первую из трех, службу в хирде, но все же в охрану торговых караванов обычно брали гномов более опытных. Ну, или нанимали людей. Стреляли те, надо признать, получше гномов. Рарри, как водится, поупирался, но, во-первых, стволы и затворные группы работы Двалина были чуть ли не самой ценной частью груза, во-вторых, старейшина и сам тут был не без греха. Обычно на торги и даже на важные переговоры ездили гномы званием попроще, приказчики там или управляющие. Видно, ему очень уж хотелось развеяться, и в этот раз Рарри решил возглавить колонну сам. Так что взаимопонимание быстро, всего через полчаса взаимных упреков, хлопанья массивных ладоней по столу, сопения и споров, было достигнуто, а затем и закреплено добрым пивом.
Дарри, не подозревая о хитрых планах и коварных расчетах дяди, узнав о поездке, совсем было забыл про гномью степенность, и только насупленые кустистые брови дяди Двалина охладили его неуместные восторги. Нет, он, конечно, не сидел в родных пещерах на цепи, и в людских поселениях бывал, но то были мелкие городишки аборигенов или торжища при замках владетельных баронов. Это все было - рукой подать, и давно не интересно, как все хорошо знакомое. А вот так - за четыре, а то и за пять с половиной (если старейшина решит ехать не через Вирац, а по Марианской переправе) сотен верст, да в большой город Пришлых! Он воспринял это как подарок, так что весь день перед отъездом, проведенный, как водится, в бане, дяде пришлось вбивать наставления и поучения в каменную башку племянника, который всеми своими мыслями уже пребывал на пути в большой город. Хотя в бане о делах и не принято говорить, но - не удержался. Впрочем, баня и доброе тверское пиво придали ему благодушия, и напоследок уже, отдыхая, весь красный и распаренный, не забыл еще раз дотошно перечислить заказы на покупки в Пограничном. Кроме денег на эти самые заказы выдал племяннику на расходы неожиданно для самого себя много, вдвое больше того, что собирался дать вначале.
- Вот, - сказал он, протягивая взятый из резного шкафчика кисет из кожи выворотня, - тут шестьдесят марок* (*Денежная единица Северного двергского союза (считай, гномьей федерации) - марка, которая относится к рублю как 1 к 2,5. Есть еще несколько распространенных валют, основным эквивалентом которых является золото. Серебро дороже золота - так как нужно для колдовства и борьбы с нежитью, а распространено в Великоречье меньше. Но алюминий еще дороже, в силу своей редкости). И тут... - он вновь потянулся к шкафчику и вытянул из заговоренного только на него ящичка тяжелый цилиндрик в плотной коричневатой бумаге, - еще столько же. Добрых гномьих марок, людскими кругляшами - это триста тверских рублей. Тебе точно должно хватить.
Заметив ошалевшие глаза племянника, он грозно сдвинул брови и рявкнул:
- Да не транжирь там! С толком потрать, на дельное что! А не найдешь дельного, так лучше назад привези! - и отхлебнул пива из солидной кружки, покуда племянник пересчитывал увесистые желтые монеты толстыми, заскорузлыми, с вьевшимися в поры маслом и каменной пылью пальцами...
Рано утром Дарри, в кольчуге собственной работы, с прекрасной винтовкой* (*Гномья винтовка - Маузер К98К, но под патрон 9,3x64 мм, он же 9,3 'Бреннеке'. Охотничий патрон 'на крупного медведя', который гномы адаптировали себе как основной боевой из страсти к оружию мощному и сверхубойному. Могучая отдача боеприпаса их не смущает) дядиной выделки, не менее прекрасными топором, револьвером и ножом на поясе, а также вещмешком размером с небольшой утес, занял свое место в кузове второго грузовика. Вместе с ним ехал Гимли, почтенный и крайне раздраженный гном, ур-барак* (*Ур-барак - унтер-офицерское звание у гномов, водитель одной двадцатой хирда) в отставке, командовавший охраной каравана. Раздражен же он был тем, что ему навязали нового, не притертого к их отряду и непонятного пока сосунка, который лишь подземные демоны знают, как еще себя проявит. О чем громогласно и провозгласил из спутанных кущей, в забывчивости названных им бородой. Упрямый еще больше, чем любой другой гном, Дарри, оправдывая свое прозвище, не стал обращать внимания ни на почтенный возраст собеседника, ни на его звание и должность. Он сварливо ответил:
- Я добрый член общины и выполняю свой долг, как положено и как велят обычаи!
- Ишь ты! Член, мать ее в камень ети, общины! А я что - дырка в ейной заднице? Я, поди, еще почленистей тебя буду!
- При всем уважении, я никому не дам мной попусту понукать. Выполнить все готов как должно, а за свои промашки отвечу сам, как водится по обычаю предков! Но обзывать попусту сосунком и позорить свое имя и семью не дам никому!
Ершистость молокососа неожиданно понравилась Гимли, он захохотал так, что заглушил заработавший мотор, и хлопнул парня по плечу. Правда, величие момента смазалось тем, что грузовик как раз тронулся, и Гимли при этом с размаху сел на задницу поверх груза. Это развеселило его еще больше, и, утирая слезы с пронзительно-голубых, как, впрочем, у всех гномов, глаз, он спросил:
- Ты гля, какой сурьезный! На положено - давно наложено. А как, кстати, велят обычаи, ась?
Дарри вскоре перестал считать своего дядю занудой и дотошным приставалой. По сравнению с Гимли дядя казался теперь легкомысленным, как танцующий армирец. До самого первого привала ур-барак гонял Камня в хвост и гриву вопросами о действиях часового ночью, о мантикорах, упырях, лихих людях и способах борьбы со всеми этими напастями, а на привале замучал уже не вопросами, а вводными и учебным поединком на секирах в чехлах. Наконец, смилостившись, он объявил, что, возможно, из Дарри и выйдет что-то путное, а не ходячий бурдюк для пива и пердежа. И пообещал, заметив улыбающиеся на этот цирк с конями лица других стражей, на следующем привале учения для всей охраны - для слаживания и 'избежанья для'. Последнее было непонятно, но настораживало, и улыбки как-то подувяли. Во время второго перегона Гимли окончательно пришел в доброе расположение духа - то ли проявленная власть уняла раздражение, то ли Дарри и в самом деле ему глянулся. Так что расспросы сменились неторопливым разговором и умеренной похвальбой жилистого ветерана. Да и Дарри остыл - в самом деле, ур-барак ходил в боевые походы, когда он еще сопли на кулак наматывал. Протянув добытый из мешка ломоть сыровяленого окорока, делать которые тетушка Борна была великая мастерица, он окончательно растопил ледок, и уже Гимли поделился с ним глотком пива, что не возбранялось даже гномьим часовым. В итоге учения на втором привале были, но не мучительские, а вовсе даже полезные. Гимли весьма толково охарактеризовал ему всех гномов охраны и тех, кто должен был, в случае нападения помогать, то есть племянников старейшины Дарри, Балина и еще одного Балина, им же описал Дарри (образно, но не обидно), и выстроил наилучшую, с учетом их умений и навыков диспозицию. Затем, пару раз отработав его вводные все вместе, они худо-бедно освоились как единая команда. Скорее, худо, все же Камень был новичком, и опыта не имел, так что из-за него несколько раз приходилось все начинать сначала, пока результат не устроил Гимли. Привал в итоге затянулся, но это и планировалось изначально. Доехать-то до Пограничного можно было бы и за день - старейшина Рарри выбрал дорогу через Вирац, хотя пошлины в баронстве и были выше, чем в Марианском герцогстве. Зато путь на полтораста верст короче и, надо признать, благодаря Ас-Мирену, главе тайной службы баронства, 'Камеры знаний', на дорогах было куда как безопасней. Но вот к переправе через Улар они добрались бы уже к самому вечеру, и был риск застрять перед паромной пристанью на ночь, если очередь будет большой. Разумней было заночевать не в поле, а под крышей и надежной защитой стен, а старейшина Рарри, как любой гном, а тем более, такой важный, риска не любил. Так что на ночевку они встали довольно рано, едва въехав в Вирац и заплатив на въезде баронскую пошлину. А может, дело было в том, что гостиница, в которой они расположились, уже двести лет славилась своими запеченными по особому рецепту поросятами. Поросята - это важно, особенно с хорошим пивом, и в обеденном зале было тесно и многолюдно.
Пиво было хорошим, они смогли это оценить еще за стойкой - свободного стола для такой большой компании пришлось дожидаться. Новые товарищи Дарри все еще ворчали из-за незапланированных учений. Один из них, Торин, которому черная борода, схваченная золотыми клановыми кольцами, придавала совершенно разбойный вид, тонко намекнул:
- Тебе, как новичку, положено проставиться!
На что Дарри не менее тонко ответил:
- Ага! Как только ты покажешь, как это делается.
Но все же заказал пиво для всех восьмерых. Старейшина Рарри, мудро рассудив, что место найдется не сразу, счел, что дожидаться у стойки ниже его достоинства, и остался пока в своем номере, велев прислать за ним полового, когда стол освободится. Они успели выпить еще по кружке, прежде, чем дождались приглашения расскаживаться.
Поросята, благоухавшие нежным и знойным ароматом медово-горчичной обмазки и сочного духовитого мяса, были чудо как хороши, пиво прекрасно, и ужин явно удался. В целом же, хотя ничего необычного пока и не произошло, Дарри чувствовал себя ребенком, которому подарили его первый набор инструментов, Ложился он спать как и положено доброму гному - с тяжелым желудком и легким сердцем, и заснул совершенно довольным собой и миром. Но вот на следующий день легкое сердце куда-то исчезло. Они уже проехали все медвежьи углы, где был риск засады, и до Улара оставался какой-то час пути, когда его одолела странная маета. Гимли, заметивший его беспокойство, решил было, что у парня скрутило живот - после молочных-то поросят дело не редкое, если их переесть. Но затем, увидев, как тот вцепился в винтовку и шарит глазами по округе, собразил, в чем дело. Время, конечно, было не самое спокойное, у Тверских пришлых, к которым они как раз и ехали, разгоралась очередная война с эльфами. Но тут было все еще Вирацкое баронство, и Гимли успокаивающе пробасил беспокойному юнцу:
- Да угомонись уже ты! Никто уже тут не нападет на нас - до переправы всего ниче-го, да и машин на дороге полно... Вон, сзади две видно, впереди еще одна.
- Все едино - как-то мне неспокойно...
Старый гном только крякнул, но в очереди на переправе, хотя и никак не мог понять, в чем дело, и сам уловил какую-то неправильность. Она как-то все ускользала от понимания, бродя рядом и тревожа, словно мантикора вокруг ночного бивуака. Гимли не мог понять, в чем дело, и на догадку наткнулся благодаря Орри. Орри уже давно шоферил на этом маршруте. Почитай, не меньше недели в полтора-два месяца он проводил в Пограничном, так что вовсе не странно было, что на несообразность указал именно он. Это был его первый рейс в качестве ведущего колонну, пусть и всего из двух машин, и он неимоверно важничал и волновался одновременно. Вот и сейчас, пользуясь длительной остановкой, он, пронзительно скрипя новеньким кожаным регланом, который купил специально к этой поездке, выбрался из-за руля, обошел свой ЗИЛок, попинал колеса, заглянул под машину, на картер и мосты, нет ли потеков масла через сальники. При этом ему немилосердно мешал бинокль, невесть зачем висящий на груди (и тоже купленный к этому рейсу). Открыл капот, померял уровень масла, захлопнул крышку... Тщательно обтерев руки ветошью, он гордо нацепил свои новенькие беспалые водительские перчатки и направился ко второй машине. Нет, он не оскорблял второго водителя недоверием, но постоял рядом и посмотрел, как тот проделывает подобный набор манипуляций со своим ЗИЛом. Затем обошел колонну, проверив все со стороны, и вернулся к их машине, но не в кабину (насиделся, видать), а к ним, подойдя к заднему борту. Потянувшись и повертев головой так, что хрустнули позвонки, он заложил лапищи (недаром его прозвали Кулак, такой колотушкой он не то что полено, валуны, случалось, ломал) за широченный проклепанный ремень из толстой кожи, на котором револьвер сорок четвертого калибра* (*Любимый револьвер гномов 'Молот Тора' - револьвер, изготавливаемый гномами в Серых горах по договору с нижегородским арсеналом, на базе 'молота'. Отличается от оригинала использованием серой стали, высокой тщательностью отделки, длиной ствола (255 мм) и возможностью установки приставного плечевого упора, что делает его популярным у кавалеристов. Сам же нижегородский 'молот' построен по образцу американского 'Colt Anaconda', револьвера, выпускаемого со стволами длиной 100, 150 и 200 мм, модель с длинным стволом позволяет установку оптического прицела-двукратника. Производится под калибр '.44'. Гномья и людская модель отличаются рукояткой и предохранительной скобой) в кобуре смотрелся, как перочинный ножик в чехольчике, и степенно помолчал. Затем, сдвинув кожанную фуражку-восьмиклинку с вздетыми над козырьком очками-консервами, задумчиво спросил, не то их, не то себя:
- И вот чего такого ценного все сюда потащили? Причем все сразу... Я столько ма-шин на переправу и не видывал никогда, дык еще и охраны на каждой - по пять-шесть душ... Нет, никогда такого не видел!
И верно, теперь Гимли и сам понял. Перед гномами в очереди на паром стояли восемь машин, две - из Тверского княжества, возвращавшиеся из баронства, остальные - Вирацкие (или из других соседних баронств). Сзади - не меньше пяти, и тоже, в основном, из баронств. И почти каждую аборигенскую машину охраняло по пять-шесть живых. Тут были и баронские дружинники в добрых, их, гномьей работы, кольчугах. И нордлинги, все сплошь матерые, с зубами в косах. И просто какие-то мутные головорезы, и даже здоровенные орки. Но все были явно битые-катаные, увешанные оружием и этим самым оружием пользоваться умевшие, это чувствовалось. Они грамотно стояли, охраняя свои машины и прикрывая напарников, и зыркали время от времени друг на друга и на гномов, ни дать ни взять - псы из разных свор, собранные на травлю медведя. Дарри, придерживая свою винтовку, гномий маузер ручной выделки, неизящно спрыгнул вниз, к Орри, и осмотрелся сам. В этот момент к ним словно не подошел, а проскользил (особенно это было заметно на фоне тяжеловесного прыжка Дарри) нордлинг, весь вид которого не говорил, а кричал, что он больше привык караваны грабить, а не охранять. Чуть склонившись к Орри, он отрывисто, как собака лает* (*Нордлинги вообще очень отрывисто говорят, недаром их за глаза 'полярными собаками' кличут. В глаза так называют редко: нордлинги драться горазды и не откажутся выбить лишний зуб у мертвого врага для своего ожерелья, вплетенного в косу...), спросил-прокашлял на великореченском* (*Наиболее употребительный язык общения между аборигенами Великой вплоть до Астрахани, своеобразная лингва-франка. Смесь руского и виларского языков. Между собой же гномы гномы говорят на своем языке, который в мире Великой реки называется 'двергским'. Впрочем, сами гномы и себя, и свой язык называют 'Казад'):
- Вы от Квирре к нам?
- От кого? - недоуменно блеснув очками, спросил Кулак.
- От Коротышки-за-рекой, Квирре, - начал было обьяснять нордлинг, но, сообразив, что его не поняли вовсе не из-за акцента, оборвал свой монолог и заторопился, - извини, я вас спутал!
Орри еще только поднял брови домиком к козырьку, а нордлинг уже словно растаял в воздухе. Кулак хмыкнул, крякнул, засопел и сварливо изрек:
- Суетной все же они народ, ненадежный. Что еще за Квирре-за-рекой такой? Кто о нем слышал? Что же это за гном, если позволил называть себя таким дерьмовым именем, как Коротышка? Тьфу он, а не Казад!
Паром вмещал два грузовика, так что им пришлось ждать добрых два часа, пока, прогрохотав по металлическим сварным сходням (людская работа, несолидная) их караван взгромоздился на кораблик. Пограничный, выросший из форта, был последним крупным поселением Тверского княжества к западу от Твери. Он стоял практически у места впадения Песчанки, перенесенной с Земли Пришлых, в сугубо местный Улар. Гимли говорил, что раньше, до Воссияния, Улар был изрядно мельче, и по нему ходили лишь небольшие плоскодонные ладьи. Теперь же Улар у переправы был шириной в добрую версту, да и город с переправой был не впритык, так что Дарри, жадно пытавшемуся его рассмотреть, он открылся не сразу. Это был первый в его жизни город Пришлых! Заметив нетерпеливое любопытство юнца, Орри великодушно протянул ему свой бинокль, и Камень прильнул к нему, как добрый гном к доброму пиву. Но ничего такого особенного не увидел - город и город. Даже виселица была на развилке, как в любом баронстве. Больше всего он мечтал посмотреть на самолет или дирижабль, доселе он о них только читал. Но, увы, увы... Полетов, видимо, не было. Он даже не увидел полосатой колбасы для указания силы ветра, о которой тоже читал. Слегка разочаровавшись, он зато вознаградил себя, досыта насмотревшись на сторожевики. Стальной самоходный корабль вещь тоже прекрасная! Правда, их причал от них был далековато, не у паромной пристани, а уже у самого форта, и угол обзора получался неважнецкий.
- Что, паря, не видал ни разу? - добродушно улыбаясь в прокуренные усы, спросил пожилой загорелый матрос с парома, с морщинистым лицом и казавшимися совершенно белым на фоне загара чубом. Морщины были так глубоки и так причудливо избороздили лицо паромщика, что Дарри даже помедлил с ответом, задумавшись - а как он ухитряется брить бороду? За своей, довольно-таки куцей, он тщательно ухаживал в надежде поскорее добиться ее пристойного вида и размера, и этот людской обычай казался ему странным и ненужным. Но все же, спохватившись, ответил:
- Да я вообще к вам в первый раз...
- Вот и в прошлую ходку - вроде и солидный человек, оруженосец баронский, а тоже, видать, внове. И тоже, как ты - все в биноклю любовался.
Почему-то от этих слов стало неуютно и тревожно. Дарри отдал бинокль Кулаку и отошел от борта, а морщинистый паромщик, наоборот, встал поближе, готовясь то ли подложить половчее кранцы из старой покрышки, то ли принимать причальный конец - пристань была уже рядом.
Они покинули паром, спешно отчаливший, едва пассажиры съехали с него - машин сегодня было на удивление много, как сказал Орри. Доехав до развилки на Тверь, они при-тормозили. Здесь стоял пост пограничной стражи, подкрепленный молоденьким усталым колдуном и двумя 'Копейками'* (*'Копейка' - жаргонное наименование автомобиля АТЛ-ПГ (артиллерийский тягач легкий полугрузовой) с грузоподъемностью на самом деле 1,2 тонны, выпускающегося на Нижегородском автозаводе. Машина построена по типу автомобиля ГАЗ-62 проекта 1958 года, внешне ― симбиоза знаменитого внедорожника ГАЗ-69 и полноприводного грузовика ГАЗ-63. В старом мире эта машина, по классу соответствующая американскому Dodge WC-63 эпохи Второй мировой войны, в серию не пошла по непонятным причинам, а вот в Великоречье превратилась в один из самых универсальных автомобилей. Автомобиль оказался удачным, и завод, принадлежащий купеческому товариществу на вере первой гильдии 'Баранов и Компаньоны', открыл производство как гражданской, так и полицейской версий. На нее ставится двигатель Ярославского моторного завода мощностью 87 л. с.
Изменение по отношению к прототипу совершили одно ― чуть расширили колесную базу. Аналогичная маши-на выпускается в варианте АТЛ-Т (транспортный), вмещающая двенадцать солдат.
Изначально АТЛ-ПГ была предназначена для транспортировки полковой пушки (полковая по классификации Великоречья ― калибр 76,2 мм, все, что выше, ― бригадное) ПП-4 (прообраз ― ЗИС-3) или полковой гаубицы ГПК-1 (построена на основе горной пушки обр. 1938 года, сильно измененной) вместе с расчетом и минималь-ным боекомплектом. Она послужила основой для целого ряда других моделей, включая командные машины и машины МПБ (магического подавления и борьбы). На ее основе построен самоходный минометный комплекс 'Единорог' МСБ-107 (миномет самоходный бригадный калибром 107 мм). Миномет может монтироваться на поворотной платформе непосредственно в кузове машины или буксироваться следом на колесной паре, уступив место расчету и боекомплекту. Именно эта гибкость и сделала его очень популярным.
С момента, когда Царицынский Арсенал начал выпускать пулемет КПВ (крупнокалиберный пулемет Владими-рова калибром 14,5 мм), его тоже начали монтировать на шасси 'копейки', на поворотном станке с сиденьем для наводчика. Машина получила наименование АТЛ-ОП (огневой поддержки) 'самострел') с тяжелыми пулеметами на турелях. А то, что они шутить не будут, доказывала длинная перекладина виселицы, опиравшаяся на несколько столбов. Сейчас на ней висело три довольно свежих покойника и свободных мест для бузотеров и неуемных весельчаков, решивших пошалить за гранью разумного, было предостаточно. Бегло убедившись, что в колоне одни только гномы, пограничники утратили к ним интерес и пропустили дальше, правда, после того, как молоденький и не особо сильный Владеющий, все же Дурные болота рядом, прощупал их жезлом - Дарри даже показалось, что он почувствовал это касание. Это было маловероятно, среди гномов единицы тех, кто чувствуют магию, и уж тем большая невидаль - те, кто ей владеет. Такие и вовсе неслыханная редкость, почти как черный алмаз. Можно знать руны и стать их Чтецом. Можно очень хорошо их знать и почти ощущать вслепую, нанося их без малейшей ослабляющей помарки на металл и камень - и стать Рунознатцем, что уже великое и почтенное искусство. Но только лишь один из трех дюжин Рунознатцев может стать после многих лет упорной работы Рунопевцем, который вносит в камень или металл руны одними лишь словами, без явного их начертания. И помимо упорства, тут нужен еще и дар к магии, особый, гномий дар. Ни разу никто не слыхивал, чтобы Рунопевцем стал не гном, а представитель какой-нибудь иной расы. Таким вот редким талантом владел великий мастер Килли. А последние Рунотворцы, те, кто может создавать новые, не известные никому доселе руны, или расплести-развеять силу готовых, появлялись почти шесть сотен лет назад. Легенд о них много, только вот никто не знает, как этому искусству научить. Или научиться. Есть и их записи, но вот как описать слепому цвет? Объяснить глухому музыку? Как воде рассказать про огонь? Наверно, только Рунотворец их сможет понять...
Тем временем они добрались до шлюза у городских ворот. Перед ними была очередь из шести машин, не только тех, что, подобно им, прибыли с парома, но и приехавших из Твери. Тверские проскочили быстро. А вот машины из-за реки проходили долго - помимо более тщательного досмотра и проверки колдунами, которым подвергались караваны из ба-ронств, они обязаны были сдать в арсенал, который находился у ворот, длинноствольное оружие - и охранники, и купцы, и водители. И снова Дарри ощутил тревогу, особенно когда Гимли озадаченно произнес, разглядывая машину, стоящую перед ними:
- И вроде вот бойцы справные, и пистоли добрые, и кольчужка нашей работы... Чего ж тогда ружьишки-то у них такие никчемушные? Вон, гляди, у этого даже не то, что ржавое - с раковинами! И не стыдно так запустить доброе железо!
Действительно, вылезшие из стоящей перед ними машины поразмяться охранники (их было трое) из какой-то баронской роты выглядели браво. Мундиры коричневые, а не попугайской расцветки, выдавали разумный подход их сеньора и были удобны и практичны. На поясах висели полусферические шлемы в матерчатых чехлах, одинаковые перевязи, скрещиваясь на груди, отягощались с одной стороны кобурой с триста пятьдесят седьмым 'Чеканом'* (*Чекан' - выпускающаяся на Царицынском Арсенале реплика классического американского револьвера 'SMITH & WESSON INC Model 27' под патрон '.357 магнум'. Надежное, мощное, меткое оружие без каких-либо опций или украшений, простейший и дешевый дизайн. Однако на качестве изготовления дешевизна никак не отразилась. Эти револьверы стали очень популярны во всех без исключения армиях в качестве запасного оружия. Армии Новых княжеств (пришлых) тоже не исключение. Револьверы 'сипайского образца' отличаются от других лишь материалом рукояток ― из мягкой сосны, в то время как для коммерческих моделей испольиспользовалась дорогая лиственница. 'Сипайские' выпускаются лишь со стволами 152 миллиметра, в то время как коммерческие версии имеют стволы длиной 64, 102, 125, 210 и 340 мм (к последней модели придается съемный каркасный приклад), а с другой - недлинными, но увесистыми не то саблями, не то абордажными тесаками. Их старший был облачен в тонкую кольчугу гномьей работы. То, что он старший, можно было догадаться по желтому банту на левом плече вместо закрытых кольчугой лычек. Оружие было ухоженным, аммуниция начищеной и удобной. И только винтовки выглядели старыми и убогими - не откровенно ржавые, но с тусклым, побуревшим металлом ствола, облезшими ложами. Как-то не вязались они с матерым видом вояк.
Но вот, наконец, дошла очередь и до них. К гномам Пришлые относились намного мягче, чем к аборигенам, и проверка прошла быстро. Кроме того, охранная грамота, с важным видом предьявленная старейшиной Рарри, позволяла им оставить при себе винтовки. В этот миг старейшина был настолько величественным, что даже казался выше ростом, чем досматривавший их пограничник с красной повязкой 'Патруль' на левой руке. Пограничник поправил висящий на левом плече стволом вниз карабин, одновременно читая грамоту, и затем протянул ее важному гному для подтверждения. Под рукой Рарри грамота полыхнула лиловым светом, подтверждая истинность и самой бумаги, и старейшины. Наконец полосатый шлагбаум поднялся, и их маленькая колонна запылила по широкой прямой дороге. Впрочем, не очень-то далеко - самые удобные для торговцев гостиницы льнули к рынку, а тот, вместе с громадным складским двором и огороженной стоянкой, тяготел к пристаням, с которыми был связан прямой и широченной дорогой. К великому удивлению старейшины, ни в первой, ни во второй, ни в третьей гостинице мест не было, он даже от души врезал сам себе могучими кулаками по коленям своих коротких толстых ног, что отнюдь не прибавило ему радости. Так, рывками от гостиницы к гостинице, они добрались почти до самого форта Пришлых. Только здесь, в гостинице 'Улар-река', нашлись свободные номера. Рарри распорядился, чтобы водители и два охранника остались при машинах, а остальные отнесли вещи, свои и оставшихся при машинах, в номера на втором этаже. Дарри поначалу удивился такому недоверию и осторожности. Все же это город Пришлых, людей-то гномы и в самом деле считали суетливыми и жуликоватыми, но - аборигенов. К Пришлым отношение было намного более уважительным. Лишь войдя внутрь, он сообразил, что дело вовсе не в недоверии. В тесноватом холле бревенчатого домика девяти гномам, которых проще перепрыгнуть, чем обойти, просто не нашлось бы места. Рарри, с редким для него уважением поглядывая на стоящую за стойкой дородную тетку с пробивающимися усиками что-то у нее выяснял. Дарри вопрос не слышал, но из ответа, произнесенного теткой воистину гномьим, густым и глубоким голосом, понял, что речь шла о винтовках. Отдельной оружейной комнаты не было, но могучая хозяйка заверила, что в надежно зачарованных номерах с ними ничего не случится, и она готова отвечать за их сохранность. Получив ключи, гномы, скребя рюкзаками одновременно об стены и перила, с изяществом кабана, лезущего на яблоню, загрохотали тяжеленными башмаками и сапожищами по лестнице. Получилось, что каждый из них несет вещи своего соседа по комнате. Лишь Рарри получал двухместный, других в 'Улар-реке' и не водилось, номер в свое полное и безраздельное распоряжение. Дарри вздохнул. Выходило, что ему сегодня слушать нотации своего начальника, Гимли, а ночью - его же раскатистый храп. Надо было ему сообразить и цапнуть рюкзак Орри. Храпа, конечно, меньше бы не стало, а вот поучений точно бы поубавилось. Ну, что сделано, то сделано! Сгрузив рюкзаки, свой и Гимли, на кровати, он аккуратно составил винтовки в чехлах в платяной шкаф и туда же сложил перевязи с подсумками. Подумал - и, поддавшись своей тревоге, не стал снимать кольчугу, оставил при себе секиру, да еще сунул в поясную сумку два скорозарядника и горсть револьверных патронов россыпью. Он бы и пачку еще взял, что там для гнома лишний фунт веса, но все же поленился ворошить рюкзак - нужно было спешить вниз. Оба Ба-лина, к облегчению Дарри, который боялся, что над ним будут смеяться из-за его беспокойства, тоже оказались в кольчугах. Рарри собирался сразу же и разгрузиться, весь товар ехал под заказ, на складах заказчиков все у того же рынка, на складском дворе, и там же поставить машины на охраняемую стоянку. Да еще зайти в банк, поэтому, вероятно, его племянники и остались в броне. И уж только затем можно будет набить брюхо, ну, или, если кому невмоготу от любопытства - идти рассматривать местные красоты и чудеса и являть им свои собственные.
Наконец-то товар разгружен, и расчет получен. Осторожный старейшина на машинах, ну и что же, что это город Пришлых, береженого Прародитель бережет, со всей охраной отправился в Тверской Торговый банк, поменять увесистые колбаски золотых монет на чековую книжку. И только после этого, выйдя из банка, отослал водителей поставить машины на парковку. Сопя и недовольно хмурясь, Рарри отсчитал им деньги на оплату и передал их Орри под ироничным взглядом охранника банка, бдившего на каменном крыльце. После чего и распустил их всех. Кто хотел - мог походить по городу, по лавкам и торговым рядам. Или попить пива. Или все, что угодно, но! Встретиться договорились через два часа в 'Водаре Великом' - Рарри уже успел с кем-то договориться о деловой встрече в этом месте. Впрочем, это было удобно всем, да и вообще, для гнома дело - это святое. 'Водар Великий' был самым популярным трактиром на площади, а то и во всем Пограничном. Назван он был в честь рыцаря Водара, победившего, если верить легенде, дракона и основавшего нынешнюю династию баронов Вирацких. Большой двухэтажный дом с резным крыльцом и длинной коновязью был приметен, там просто, но хорошо готовили, и пиво было прекрасным. Орасу Пню, хозяину трактира из аборигенов, Дарри успел уже это разузнать, его завозили аж из самой Твери. На втором этаже были 'кабинеты', но не для скабрезностей каких, нет, там собирались люди и нелюди из серьезных клиентов, обсудить сделки, союзы, планы... Что-то вроде людской биржи, где к тому же можно закусить и выпить. И от банка, и от рынка, и от стоянки недалеко, намного ближе, чем 'Улар-река', в которой, к тому же, и не поешь толком всей их компанией. Орри, в своем скрипучем и блестящем новеньком реглане похожий на самовар, слегка смущенно предупредил, что ждет всех, чтобы угостить пивом по обычаю предков - все же это была его первая поездка первым в колонне и она прошла без сучка и задоринки. В итоге город решила идти смотреть вся охрана каравана. Торир и Бофур, охранники со второй машины, так же, как и Дарри, были в Пограничном впервые, а Гимли брюзгливо буркнул, что без него их облапошат все эти жулики-людишки. С ними захотел пойти и Глоин, водитель второй машины, и они дождались, пока водители выйдут со стоянки. Орри, заботливо убирая квитанцию в огромный бумажник, такой же новый, солидный и скрипучий, как и его реглан, сказал, что Пограничный ему уже надоел, и он лучше пойдет и проверит, насколько свежее пиво сегодня подают в 'Водаре'. В итоге Рарри и оба Балина, племянники старейшины, отправились на встречу в 'Водар', Орри вместе с ними - дегустировать пиво, а все остальные неторопливо пошли по рынку. Дарри все было интересно. Ему хотелось посмотреть и на маранийские шелковые платки, и на диковинные плоды из Астрахани , и на... Впрочем, как любой уважающий себя гном, он не возражал первым делом пойти в оружейный магазин. Ввалившись всей гурьбой, они заполнили немаленький торговый зал - и собой, задевая необьятными плечами стены и полки, и звуками. Сопя, пыхтя, как паровики и громко переговариваясь, они словно шмелиным жужжанием наполнили все вокруг. Казалось, даже обитая толстым стальным листом и укрепленная магией добротная дубовая дверь гудит вместе с ними. Холодное оружие их не интересовало, хотя тут, как везде в пограничье, были и интересные образцы. Но интересные не гномам. Новинок тоже не обнаружилось, да и для гномов уж больно своеобразное оружие должно быть, под их широченные, с толстыми, но короткими пальцами лапищи. В итоге, после получаса придирчивого исследования, сопровождаемые обиженным взглядом продавца из Пришлых, они засобирались уходить с пустыми руками. Лишь Глоин, такой же весь кожаный, как и Орри, но только рыжий и в рыжей же куртке-бушлате, а не реглане, купил патроны Бреннеке под гномий маузер. Гномьи патроны, конечно, были лучше, но людские существенно дешевле. Беспокойство, весь день грызшее Дарри, будто толкало его и самого купить пачку на двадцать совершенно обычных патронов к своему револьверу сорок четвертого калибра, взамен той, что осталась в его вещмешке. Но боязнь показаться смешным пересилила, и патроны он все же не взял. Да и денег было жалко - в его вещмешке было целых две пачки, и тратить деньги на третью было для гнома непозволительной роскошью.
На выходе из лавки гномы столкнулись с парочкой, недружелюбно их оглядевшей - нордлингом и аборигеном, в форме какой-то баронской роты. Зло посверкав глазами, парочка все же освободила им дорогу, и они гордо и величественно прошли мимо. Рынок бурлил - народу было очень много. С их ростом было не рассмотреть, везде ли так, зато с их комплекцией на толкотню можно было не обращать внимания. Они шли сбитой и сплоченной пятеркой и раздвигали толпу, как монитор речную волну, неторопливо, но неуклонно, не обращая внимания на толчею и недобрые взгляды. Патрулей тоже заметно прибавилось. Потолкавшись еще с полчаса, так себе ничего и не приглядели - уж больно толкотня мешала! Гимли задумчиво сплюнул на дорогу, рискуя угодить в неосторожного прохожего, и обратился к ним:
- В такой сутолоке только карманникам раздолье. Сдается мне, что Орри не обидится, если мы присоединимся к нему чуток раньше. Потому что, клянусь бородой Прародителя и его волосатой задницей, кроме оттоптаных ног мы тут ничего не найдем, и пить пиво выглядит самым разумным выбором.
Гномы одобрительно загудели. Кроме Дарри. Его желание увидеть самолет никуда не пропало. Он настолько хотел узнать поближе это летающее без магии чудо механики, что даже позабыл про свою тревогу. Уже зная, как стоит обратиться к Гимли, он сказал:
- Ур-барак, вы идите, а я все же попробую посмотреть на самолет!
- Воля твоя, Камень, но я бы этого не делал. Если они будут летать, ты и отсюда углядишь. А в форт тебя все одно не пропустят! - говоря так, Гимли, а вслед за ним остальные трое гномов, продолжал свой путь, а Дарри остановился, приотстав на несколько шагов. И в этот момент, перекрывая базарный гул, бабахнули первые выстрелы. Сказать, откуда раздался самый первый, было уже невозможно. Почти сразу пальба пошла со всех сторон. Толпа, словно кто-то один огромный и безмозглый, охнула, ахнула, завопила и заметалась во все стороны. Дарри на секунду оторопел и растерялся. Привел его в чувство рев Гимли:
- Камень! Эй, малец! Ты где? Ах ты... Нннааа!
Родичей не было видно - толпа, мятущееся многоногое чудище с сотней выпученных глаз и раззявленых ртов, закрывала их, но Дарри с силой снаряда из пушки метнулся на голос. Там явно творилось что-то нехорошее, и там были свои. Взгляд выхватывал отдельные лица, ноги, руки, не давая уловить картинку целиком. Он даже не заметил, что в него целится из 'Чекана' нордлинг с тощим лицом, врезался в него и сбил с ног так, что тот с горшечным звуком стукнулся головой о булыжник на земле и затих. Визжащая тетка с залитым кровью лицом оглушила его. Впереди, примерно там, где он слышал родовичей, часто забахали выстрелы - и он устремился на этот звук, как на спасительный колокол в тумане, даже не сообразив достать оружие - ни топор, ни револьвер. Толпа же, как испуганный зверек, от выстрелов шарахнулась во все стороны, и он неожиданно, словно из мутной реки на воздух, вынырнул из смятения и сутолоки на расчистившийся пятачок. Прямо перед ним, уже поднимая револьвер, на тот же островок выскочил человек, какой-то баронский солдат из аборигенов с желтой повязкой на руке. Где-то недалеко, в стороне кордегардии, мощно бухнул взрыв, и баронец инстинктивно чуть присел, так и не выстрелив в спину кому-то из гномов. Не раздумывая, Дарри со всей силы вбил ему кулак куда-то в район печени и, схватив его за руку с револьвером, бросил солдата через спину. Желтоповязочник в полете то ли случайно, то ли специально выстрелил, и кто-то в толпе завыл от боли. Дарри рухнул на солдата, не отпуская оружной руки противника, и стал молотить его кистью об землю.
- Замри! - рявкнул знакомый голос. Дарри едва успел выполнить приказ, как, чуть не снеся ему нос, перед лицом сполохом синей стали мелькнула секира и напрочь оттяпала голову врагу. Гимли, боясь задеть Дарри, удар нанес не совсем чисто, и нижняя челюсть, роняя в пыль, словно слезы, выбитые зубы, осталась на шее, вместе с языком, а отрубленная верхняя часть головы укатилась куда-то вбок. То ли при ударе, то ли на обратном ходу секиры лицо молодого гнома забрызгало кровью, и его едва не вывернуло наизнанку.
- Клянусь сиськами Истары, рад тебя видеть целым и непроблевавшимся! - прогрохотал отставной ур-барак.
Дарри огляделся. На пыльной и истоптанной земле сидел Глоин, мотая рыжей головой, как оглушенный бык, и зажимая ее толстыми лапищами, по которым обильно текла кровь. Рядом с ним, бледный и явно не живой, с окровавленной грудью лежал патрульный. Его напарник, с ярко-красными пятнами на белом веснушчатом лице, набивал патронами барабан своего 'Чекана'. Вокруг них живописно лежали еще четыре мертвеца, причем не все аборигены, один явно был из Пришлых, судя по одежде - охотник за головами, и у всех на шее или на руке были повязаны желтые платки. Точнее, мертвецами были трое аборигенов, судя по ранам, застреленные. Охотник, с разрубленной ударом сверху до легких ключицей, только готовился стать мертвым и мелко сучил ногами. Торир, обшарив убитых, сноровисто освобождал их от патронов. Правда, зачем они ему, с его сорок четвертым калибром, было непонятно. Бофур водил стволом своего револьвера по сторонам, опасаясь нового нападения.
- Что тут случилось? - спросил Дарри, поднимаясь на ноги.
- Бунт в городе, против Пришлых. Или война даже. Слышишь - везде пальба. Вот эти, - и Гимли без малейшего почтения к смерти пнул обезглавленного им баронца, - напали на патруль, и одного уже убили, а второго вот-вот бы убили. А тут мы на них выва-лились со спины. Ну и...Неожиданно все вышло. До сих пор не знаю, стоило в это ввязы-ваться. Ну, дык теперь уж поздно рассуждать. За Глоина не боись! Повезло ему, клянусь бо-родой прародителя! Пуля по черепу только скользнула. Крови много, да оглушило слегка. Мы уже посмотрели, ничего страшного. Перебинтовать бы... Только вот скажи мне, парень, зачем тебе оружие, если ты забыл про него в самый нужный момент, а? Торир, забери тебя Ночной Гость! А у тебя все ровно наоборот! Что, оружейный склад в кармане? Ты высадил шесть патронов, и свалил всего одного. Между прочим, Патрульный тремя выстрелами убил двоих! А я не выстрелил ни разу, и уложил двух честным железом. Нам еще к своим пробиваться, а сколько тут этих мерзавцев - только богам известно! Береги патроны!
И Гимли еще раз пнул мертвеца, а затем, разглядев, что у другого покойника сорок четвертый калибр, стал обшаривать его уже со всем тщанием.
- А я вон чего нашел, - проворчал Торир и показал 'Чекан' с большой скобой, которая приняла бы и лапу гнома, под зимнюю перчатку. А у них патронов, как у дурня золотой обманки.
- Уходить надо, - сказал конопатый Пришлый в пограничной форме. Его карабин* (*ТКА (Тверской Княжеский Арсенал) начал воспроизводить известную в свое время самозарядную винтовку Токарева ― СВТ-40. Но производил в компоновке известной бельгийской винтовки FN-FAL, которая, соб-ственно говоря, и была 'содрана' с СВТ-40 самым наглым образом в своей механической части, от первой до последней детали. А на ТКА позаимствовали уже с бельгийской версии современные цевье, пистолетную руко-ятку, приклад почти на оси ствола, двадцатизарядный магазин, прицельные приспособления на газоотводной трубке и крышке ствольной коробки, откидную рукоятку для переноски и торчащий открыто вперед длинный ствол со щелевым пламегасителем. Разве что магазин получился чуть изогнутый, под патрон 7,62x54R.
Винтовка выпускается в нескольких разновидностях. Среди них: пехотная СВТ-П, со стволом 55 см и деревян-ным прикладом, укороченный карабин СВТ-К для егерей, кавалерии, артиллерии и саперов, со стволом 45 см и складным каркасным прикладом, и СВТС (снайперская), с утяжеленным стволом, с долами длиной 65 см, вы-вешенным в ствольной коробке консольно и смонтированными на цевье штатными сошками. Прицел штатно используется четырехкратный. У Дарри оказался СВТ-К, у Гимли - СВТС) так и висел через спину стволом вниз - в узких проходах рыночных рядов и переулков вокруг так было удобнее. Было не ясно, понял ли он их перепалку на двергском, или нет. Пограничник уже перезарядил свой револьвер, а также револьвер одного из погромщиков, которым вооружился дополнительно, - Слышите, пальба какая? Кордегардию, судя по всему, взяли. Винтовки уже бухают. Сейчас кто-нибудь из них сюда припрется.
- Нам в 'Водар' надо. Наши там...
- Не пробиться. Послушайте - как раз на пути туда самая пальба.
- Тогда в 'Улар-реку'. Если наши смогут, туда пробиваться будут.
- Да ты что! Там уже форт, почитай...
- Ну дык и вот, выйдут и снесут всю эту шайку!
- Не выйдут. Им форт бы отстоять, народу мало. Раздергали нас - тут банда, там налет... Там, чую, на подступах самая охота будет на пробивающихся.
- Так что ж делать? Помирать прикажешь, лапки задрав? Или, во славу прародителя, в последний бой?
- Еще чего! Надо, пока не поздно, к городской управе пробиваться, это рядом совсем. Там сильный караул, подвал каменный с бойницами, городской резерв, вода, еда. Год можно отмахиваться! Из форта весточка пошлют на большую землю - подмогу нам отправят. Главное - продержаться! Всерьез им город не взять, так, пограбят... И пока управу плотно в осаду не взяли, надо спешить. Должник я ваш теперь. Так что дурного не присоветую.
Гимли потеребил нос, погмыкал... Потом решительно рубанул воздух секирой:
- Это выглядит...разумно! Я - Гимли. Слесарь-оружейник и ур-барак. Гм, в отставке. Старший охраны каравана. С Лесной гряды мы. А как тебя звать-величать, воин, и в каких ты чинах?
- Веди, ты дорогу лучше разумеешь, как бы подойти без опаски. А мы будем прикрывать.
Пограничник с сомнением посмотрел - гномы снайперами никогда не были. Но деваться было некуда.
- Только... Я его не брошу! - решительно сказал он, указывая на погибшего товарища.
- Пособим... Торир! Тебе стража убитого нести. Дарри! Берешь его винтовку и портупею с поясом и подсумками. Глоин! Ты как? Пришел в себя? Бофур, помогай Глоину, если понадобится!
Глоин был уже на ногах. Могучий организм гнома уже почти оправился, хотя он и держался еще за голову, временами морщась. Торир взвалил пограничника на левое плечо, почти не заметив веса убитого. Дарри поднял его портупею с подсумками и тесаком, карабин , у которого даже не был откинут складной скелетный приклад, и закинул их на левое плечо, предварительно все же приклад отщелкнув. Гимли взял-таки в правую руку вместо секиры револьвер, и их анабасис к управе начался.
Как оказалось, управой было соседнее с банком здание, массивное, угрюмое и внушительное. Дарри его вспомнил - оно стояло особняком, он еще удивился, почему столько места вокруг этого дома в самом центре не застроено? Сводчатые каменные подвалы гномьей работы и в самом деле были настоящей крепостью. Оконца-бойницы не оставляли непро-стреливаемых зон. Подвал был шире стоящего на нем деревянного дома, оставляя широкую галерею вокруг венчавшего его сруба из мощных бревен, и углы подвала помимо всего прочего венчали казематы. В этих выступах тоже были бойницы, так что можно было вести и прямой, и фланкирующий огонь. Пришлый Воронов вел их не прямиком, а какими-то зигзагами. До поры им удавалось избегать обнаружения и стрельбы, но только до поры. Пальба в городе шла густо, и все чаще - из винтовок. После очередного осторожного поворота на очередном перекрестке (пришлый, огибавший углы по широкой дуге, на перекрестках был особенно внимателен и, казалось, старался заглянуть одновременно за оба угла) они увидели впереди небольшую площадь. Подняв руку и тем остановив гномов, Воронов шепотом попросил их быть тише воды и даже не дышать - уж больно громко они пыхтели. Пригнувшись в пыльном бурьяне, росшем вдоль забора, он внимательно оглядывал площадь. В этот момент, завывая мотором, из соседнего переулка на нее неспешно выкатилась пограничная 'копейка' с торчащим в небо колодезным журавлем стволом пулемета и также неспешно, но не снижая хода, ударилась в бревенчатую стену лабаза. Водитель навалился на руль, и раздался пронзительно-противный сигнал, будто требуя освободить проезд. От неожиданности, наверное, Дарри скинул винтовку (и портупею) с плеча, большой палец сам собой перещелкнул предохранитель, а левая рука передернула затвор. И в этот момент вслед за 'Копейкой' из того же переулка вывалилось пять желтоплаточников, все из какой-то баронской роты. И оружие у них уже было наизготовку. Впрочем, пришлый пограничник Воронов, их опередил, начав стрельбу практически сразу, как они появились, сразу с двух рук. Почти не отстал от них Гимли, а Торир слегка замешкался. Дарри же вовсе, как ему казалось, застыл. Он видел снопы пламени из револьверов, ему они показались голубыми, и он удивился этому, видел одну или две вспышки напротив, но, казалось, не слышал грохота выстрелов. Напротив осталось только два силуэта, они были в кольчугах поверх своих темно-зеленых мундиров, на головах были шлемы в таких же темно-зеленых чехлах. И они целились в него, Дарри, из винтовок! Вот одного из них словно приложило поленом, отбросив назад, на забор с посеревшими от дождей неструганными досками, и он сполз вниз, оставляя на них красно-лаковую полосу. 'Ох и заноз насажает!' - не к месту подумал Дарри. Второй уже тоже валялся в лопухах и пыли. И только тут Камень понял, что начал стрелять чуть ли не первым, не слышал ничего от собственных выстрелов и расстрелял весь магазин - винтовка встала на затворную задержку. Пограничник повернулся к нему, Гимли повернулся к нему, Торир повернулся к нему, Бофур повернулся к нему, все повернулись, даже Глоин, страдальчески моршивщийся от выстрелов - видно, он все же заработал контузию. И лица у всех были малость удивленными.
Сквозь звон в оглохших ушах Камень услышал, наконец и что-то другое. В машине кто-то часто и тонко постанывал. Чисто по вдолбленной привычке он на ходу, подобрав портупею и кое-как накинув ее на себя (явно на гномьи размеры не рассчитано), сменил магазин в винтовке, подошел к машине и заглянул в нее. Пулемет смотрел в небо потому, что на нем повис убитый пулеметчик. И тут Камня словно толкнули. Он уперся в расширенные зрачки того человека, который стонал в машине, и даже узнал его. Это был молодой колдун с поста. В черной уставной форме, с серебряными погонами подпоручика. Правая рука судорожно сжимала уставной жезл. Колдун, словно жалуясь, простонал-прошептал, пузыря красным изо рта:
- Не удержал...щит... У них винтовки...
И умер. Дарри сразу понял - умер, а не потерял сознание, словно увидел, как отлетела душа. И еще его словно несильно толкнуло - прямо из жезла, словно из последних сил колдун пытался не то защитить, не то сказать еще что-то с помощью магии. У Камня словно лопнула какая-то пута, мешавшая ему, и он вдруг почувствовал странное облегчение или даже освобождение от чего-то. Поэт бы сказал 'словно тяжкий груз упал с души'. Но Дарри не был поэтом, он был гномом, и подумал по-гномьи грубо и приземленно 'будто пил-пил пиво. Пил-пил, и вот, наконец, помочился'.
- Этот живой! - удивленно-обрадованно пророкотал Гимли, забравшийся в кабину к водителю. Воронов запустил руку в бардачок, вытащил аптечку и, бесцеремонно отодвинув гнома, осмотрел раненого. Лицо того посекло стеклом, но это не беспокоило Пришлого, хотя кровь из порезов текла обильно, и петлицы, пропитанные ей, уже казались не зелеными, а черными. Серьезной выглядела рана в правой верхней части груди, легкое явно было задето. Стянув с раненого камуфляжную куртку, Сергей решительно рванул его форменку, стреляя пуговицами во все стороны, и буркнул при этом:
- Сквозное. Ур-барак, на пулемет кого-нибудь! И организуй оборону. Перевяжу его, а дальше поедем...
Дальше Дарри уже не видел - Гимли отправил его сторожить подход с той улицы, откуда они пришли, и он устроился возле углового столба забора - массивной дубовой колоды с выбранными пазами, куда заходили горизонтальные некрашенные доски. Пару раз кто-то мелькнул - но кто это был, осталось тайной. Могли ведь и местные жители, струясь вдоль заборов, пробираться домой от греха подальше. Правда, с учетом соотношения пришлых и местных, вопрос с симпатиями местных был открытым, могли и в спину выстрелить, чего уж тут. А могли и не стрелять - в воздухе пахло дымом, местами поднимались языки пламени. Мятежники, или кто они там были на самом деле, судя по всему, начали грабить и ни в чем себе не отказывали, так что от местных, даже не Пришлых, могло прилететь и им. Но в любом случае, для их группы угрозы пока не было, хотя Дарри и не расслаблялся. Он лег поудобней, подложил под ствол винтовки кстати оказавшийся рядом со столбом валун и продолжал наблюдать. Впрочем, это длилось недолго. Гимли коротким, но пронзительным свистом созвал всех к машине. Трое убитых, укрытые прожженным и дырявым куском брезента, лежали у заднего борта. Гимли уселся в кабине на пассажирском месте, примостив поверх откинутого простреленного ветрового стекла самозарядку. Не такую, как у Дарри, а с длинным тяжелым стволом на сошках, да еще под рукой у него была сумка с гранатами из боекомплекта машины, и дробовик, помповый пятизарядный 'Таран' - откуда тот взялся, Дарри не знал, возможно, затрофеили с баронцев, пока он сторожил переулок. С тех вообще сняли все стреляющее и либо довооружились, либо сложили аккуратно в кузове. Пришлый Воронов встал к пулемету - судя по всему, тот не пострадал. Молчаливый Бофур пристроился вторым номером и переставлял короба с лентами так, чтобы ему было удобно помогать Воронову, если что. Он единственный из гномов, кроме Дарри, был в кольчуге, и встал на самое опасное место. За рулем был Глоин, его, как и раненого водителя, перевязали. Сам же раненый теперь лежал в кузове, поближе к турели, чтобы меньше трясло, но так, чтобы не мешать пулеметчику и пулемету. Его уложили на каком-то тряпье. Заметив, что водитель лежит на боку, как раз на раненой стороне, Дарри хотел его перевернуть, но был остановлен предупреждающим цыканьем Гимли и свирепым взглядом его голубых глаз, затененных дебрями бровей:
- Цыть, молодой! Ты что творишь?
- Так у него рана с той стороны ведь...
- Ну и правильно! Он сейчас одним легким дышит. А ты ему это легкое хочешь задавить, да еще кровью залить из пробитого, коль то сверху окажется! Все верно его уложили, так и надо!
Торир и Дарри кое-как пристроились в кузове - места оставалось немного. Дарри наткнулся рукой на что-то. Его словно обрадовало это нечаянное прикосновение, будто щенка погладил. Он глянул - это был жезл подпоручика-колдуна, и он словно просился в ладонь. И Дарри его взял. Подержав немного, он его пристроил за поясом.
- Как же они так неосторожно ехали? Ребята опытные, ну, кроме колдуна... И вот на тебе, - печально сказал Воронов. В это время Глоин завел заглохший мотор, и Дарри пришлось почти кричать в ответ:
- Колдун, умирая, сказал, что щит не удержал. Мол, у них винтовки были.
- Так может быть. Сам-то он не особо сильный колдун...был, с бронзовым медальоном. Но от пистолетов щит удержал бы наверняка. А оно вишь как - кордегардию раздолбили, да и кое-кто из местных подключился, вот винтовочки и выплыли...
А Дарри вспомнил убогие стволы у охранников машины, стоявшей в очереди на переправу перед ними, и напомнил это Гимли.
- Тоже вариант, - не стал спорить веснушчатый пограничник, - старье сдали, а в тайничке новые лежали. В машине много можно напрятать... Никто не думал о таком, никто! Тьфу! Проспали все, контрразведка, ити ее тудой!
Тяжело рвануло со стороны пристаней - так, что в доме поблизости задребезжали и местами полопались стекла. И еще раз, и снова звон битого стекла. Что там могло так громыхнуть? Может, на какой-нибудь из барж была взрывчатка? Но, судя по скривившемуся, как от зубной боли, Пришлому, все было еще гаже, и Дарри сообразил - вероятно, сторожевики подорвали. Воронов тем временем, сердито сплюнув, начал отдавать команды:
- Глоин, сдаешь назад, и в первый переулок налево. Затем второй поворот направо. Нам нужно поспешить, пока управу не обложили плотно. Чем меньше стволов в нас будет целиться, тем больше шансов. Пока не выскочим на площадь перед банком и управой, мы с Гимли держим передний сектор, остальные - задний. Про крыши не забываем! На площади, Бофур, внимание - перекидываемся назад по часовой стрелке, остальные - направо и налево. Поехали!
'Копейка' сдала назад ровно на столько, насколько нужно, ювелирно, в сантиметре от стены лабаза, повернула налево и поехала. Глоин не гнал, но ехал максимально быстро. Секунды напряженного ожидания - и ничего. Ничего и никого. Еще одна площадь, скорее, площадочка, чуть меньше той, с которой они начали свой автопробег, и поворот направо. И сразу - захлопала, впрочем, безуспешно, винтовка Гимли. Какие-то фигуры в черных балахонах и черных же тюрбанах на головах, с закрытыми до глаз лицами, метрах в двадцати пяти-тридцати от перекрестка. Дудукнул очередью на три-четыре патрона 'Утес' - конопатый пришлый выступил с главным калибром, но машина уже почти вьехала в толпу черных. Именно толпу - их было около десятка, они перекрывали всю довольно широкую улицу, стоя у распахнутых ворот дома. Пулемет оглоблей снес не меньше четверых, настолько кучно они стояли, но теперь был бесполезен.
- Туги! Вали их! - зло заорал Воронов. Гимли, отставив самозарядку, стрелял в черно-воронью толпу из помпы, и на этот раз успешно. Забыв о нарезанных секторах, Торир и Дарри азартно лупили по врагу из винтовок, жутко неудобных сейчас для стрельбы. Бофур поступил умнее, схватив два револьвера из кучи трофеев на полу кузова 'Копейки' и, едва просунув толстые сардельки своих пальцев в скобы вокруг спусковых крючков, стрелял с обеих рук практически в упор и сверху. Машина перевалилась через что-то раз, другой, третий - и вот черные уже позади. Свалили, кажется, не всех, уж больно скоротечно все случилось, но вслед им никто не стрелял, ну и то слава богам. Улица, не виляя, выходила на площадь перед управой, и ту уже было видно, метрах в двухстах впереди. Торир честно и добросовестно выцеливал возможных врагов со своей стороны, на крышах и чердаках. Дарри привстал, чтобы добыть из подсумка очередной магазин, и в этот момент неожиданно для него машину сильно подбросило - еще один труп оказался сильно впереди группы тугов, а скорость была уже довольно изрядной. Неустойчиво стоявшего и не успевшего ни за что схватиться Камня, словно другой камень, из катапульты, вышвырнуло из машины. Неизящной жабой приложившись об стену дома, он шмякнулся вниз. Пока он исполнял свой акробатический этюд, 'Копейка' выскочила на площадь и привлекла общее внимание, как защитников управы, так и нападавших. Ожесточенный обстрел начался почти сразу, Воронов, не скупясь, бил в ответ из пулемета, все остальные, пытаясь стать как можно меньше и ниже, не отставали от него. По машине попадали - словно палками стучало по железу, правда, по счастью, пока никого не зацепило. Но каждый словно вел свою маленькую войну. Глоин заложил вираж, уходя с линии огня большинства неприятелей, и ловил машину, которую из-за спущеных шин водило во все стороны. Воронов и Бофур, стараясь не подставиться, пытались заткнуть самых активных противников, так что исчезновение Дарри заметили только тогда, когда избитая машина завернула за угол, там, где было меньше стрельбы, и пассажиры начали перебежками просачиваться в управу.
Дарри же, поднявшись с земли, протер рукавом винтовку, упавшую на пыльную землю, и пытался понять, что же ему делать. 'Копейка' заложила дугу против часовой стрелки, и он потерял ее из вида, значит, и родичи не видят его, не видят, что он выпал. До площади были считаные метры, и он их преодолел. Но соваться дальше... Даже ему, неискушенному в деле войны, было ясно, что пытаться одолеть расстояние до управы пешком безумие чистой воды. По танцующей на площади 'Копейке' палили чуть ли не из каждого окна. Было ясно, что никого не зацепило только благодаря мастерству Глоина, заложившему вираж, затрудняющий стрельбу большинству недругов, да бесстрашию пришлого Воронова и Бофура, торчащим у пулемета. Ну и их весомым аргументам - пуля из 'Утеса' это тебе не шелуха от семечек, бревно прошибет и не спросит, как звали. Еще, наверное, явному и чудесному попустительству богов, но рано или поздно (причем скорее рано) это закончится. Плотность огня тут даже важнее меткости. Нахально выглянув из-за угла, Дарри увидел, что стреляют почти из каждого дома, выходящего на площадь. Благодаря отвлекшей всех пляске машины по пустырю он сам словно стал невидимкой, но вряд ли это надолго. Кажется, они проскочили, и вроде бы, насколько он рассмотрел, живы. Теперь светиться на площади просто глупо! Осторожно пятясь, он убрался за угол. Надо куда-то спрятаться. В управу ему не проскочить, уж сейчас-то точно. Можно попробовать пробраться ночью, но Камень, как почти все гномы, был нормальным приземленным реалистом, трезво оценивая и свои воинские навыки, и способности к скрытному перемещению. Да еще и из управы могут влупить на подозрительный звук. Опять-таки, где ему укрыться до темноты? Почти все дома вокруг заняты налетчиками - и так, наверняка, будет вокруг любого очага сопротивления. Впрочем, из других очагов он представлял только форт. Знакомых у него нет, так что и спрятать его некому. Города он не знает. Кто сторонник, кто противник Пришлых - загадка. Да и сторонником быть небезопасно. Грабеж уже начался, наверняка. А их машины... Ой-йе, прощай, ЗИЛки! Хорошо, хоть товар продали. Но что с Рарри, Балинами и Орри? Был ли 'Водар Великий' для них надежным местом? И - стоит ли пытаться пробраться туда, или нет? Как вообще захватчики относятся к гномам? То, что они примкнули к Пришлому, получилось довольно случайно. Вспомнил взгляды баронцев на входе в оружейный магазин, и решил исходить из того, что его будут сразу убивать. Отсидеться на чердаке, таясь и от мятежников, и от хозяев? Ну да, пробравшись тихо, как эльф, ага. В любом случае, надо понять - что у него есть? Во-первых, винтовка с тремя полными магазинами, еще два револьвера - свой сорок четвертый и 'Чекан'. К своему два скорозарядника и россыпью... сколько там? Пятнадцать патронов. К 'Чекану' еще семь, кроме барабана. Негусто. Еще, правда, секира и штык-тесак. Надо вернуться к тугам и пошарить на предмет боеприпасов! Сказано - сделано. Тяжеловесной рысью резвящегося першерона он отправился назад. Ближайший к площади труп, из-за которого он научился летать, оказался вовсе даже безоружным и несчастным местным, испачканным и раздавленным их машиной. Впрочем, убили его раньше, и не они. Черной кучей тряпья поверженне туги (кто такие эти туги, Дарри не знал, но по реакции Воронова понимал, что люди они насквозь неприятные и опасные) лежали шагах в пятидесяти от него дальше по улице. Тут он сообразил, что, прорываясь, они ведь не всех тугов уложили, и ему сразу расхотелось обыскивать их мертвецов. Выжившие черные, скорее всего, юркнули в распахнутые ворота и еще не решились выбраться назад. И не мудрено - с момента их прорыва прошло, пожалуй, не больше пяти минут. Но только пути у него другого не было - или на площадь, или мимо распахнутых ворот. Или стоять и тупо ждать, пока его убьют. Взяв винтовку наизготовку и пригнувшись, он стал подкрадываться к воротам и черным мертвецам около них. Ну или делать то, что у гномов называется словом 'подкрадываться'. При этом он пытался подсчитать количество покойников и вспомнить, сколько же было живых тугов. Получалось, что не меньше десятка, а кучек было не то семь, не то восемь. Гномы вообще днем видят намного хуже людей, о чем не любят говорить, так что толком разглядеть, сколько убитых, ему долго не удавалось. Когда же удалось... Их было восемь. Нет, те, в которых попали они с Ториром или Бофур, были еще ничего. Зато остальные... Человек, в которого угодила пуля из крупнокалиберного пулемета, производит на неподготовленного зрителя сильное впечатление. Они и произвели, особенно тот, кому пуля пришлась прямо в центр корпуса. Руки, ноги, голова, все было на месте. А вот от туловища будто только оболочка осталась, все остальное из него словно выплеснуло вокруг. Дарри почувствовал, что его самого сейчас 'выплеснет вокруг', но тут хруст гравия за забором под чьими-то шагами мигом отодвинул это эстетское желание куда-то в сторону. Гномы вообще отличаются изрядной толстокожестью. И сейчас его это и спасло. Он присел на одно колено, вскинул винтовку. Шаги за воротами затихли. Наверное, тот, кто прятался за их створкой, не решался выглянуть. Их разделяло метра три и распахнутая половинка ворот, и Дарри боялся дышать, чтобы не выдать себя сопением. Так продолжалось довольно долго, пока сердитый голос во дворе не прикрикнул на стоящего за воротами на харазском, как показалось Дарри. И еще шажок за тонкой дощатой преградой. 'А чего я жду?', - подумал Дарри и тут же выстрелил примерно туда, откуда исходил звук и еще два раза, чуть правей и чуть левей. Высокий, какой-то заячий визг подтвердил, что он попал. Думая, сколько же еще осталось противников за забором, один или два, он совершил самый глупый в своей недолгой жизни поступок. А именно - выпрыгнул за ворота. Два. Их было два, и они открыли пальбу, едва он показался меж раскрытых створок. Спасло его то, что он выскочил пригнувшись, почти вприсядку эдакой раскорякой-кракозяброй, и то, что туги, скорее всего, ожидали людей - прицел взят был слишком высоко. Один укрывался за телегой у сарая слева от ворот. Смуглый, бородатый, тощий, весь в черном, но застиранном уже до серого. Он навалился на борт телеги и палил из 'Чекана', уперев локти для устойчивости в тележный борт. Второй был явно не прост - и укрылся получше, за бочкой для дождевой воды, и стрелял он из 'Маузера', не винтовки, а пистолета. Матеря себя на чем свет стоит, Камень выстрелил левому в ноги и попал, даже удачней, чем рассчитывал, не в ноги, а в таз. Колеса телеги были вирацкие, высокие, и, если бы туг не навалился так на тележный борт, то дай Прародитель бы ему в ноги попасть. А тут он сложился, как перочинный нож, и стрелять перестал. Дарри тут же метнулся влево - и стрельбы теперь оттуда нет, и второму вправо линию огня переносить не так удобно. Тот и так едва не попал в Дарри, а 'Маузер' может и кольчугу гномью пробить. Вообще, однако, похоже, что он сам себя в ловушку загнал. Он один, да и патронов мало. Стрелок он, сказать прямо, не эльфийского уровня. То, что он ухайдакал сейчас двоих тугов - чистое везение, особенно со стрельбой через ворота, а погоню за 'Копейкой' расстрелял и вовсе в полигонных условиях. Его противнику, который надежно укрылся за бочкой с водой, достаточно не давать ему высунуться из-за колодезного сруба, за которым Дарри укрылся, и просто ждать, когда на шум их перестрелки заглянет кто-то из сподвижников. Судя по всему, их в городе сейчас как блох на дворняжке. Были бы гранаты... Но гранат нет. Зато вот возле колодца отмостка из голышей, втоптаных-вколоченных в землю, чтобы пролитая вода не давала грязи и луж. Едва не ломая ногти, Дарри выковырял пару небольших, поменьше его кулака, камней. Дурацкая мысль, но - может, камень поможет Камню? Если вот так... Он швырнул первый голыш за бочку, до которой было шагов двадцать, и крикнул: 'Граната'! Была надежда, что противник поддастся на уловку и выскочит из своего укрытия. Не поддался. То ли рассмотрел, что у него нет подсумка с гранатами, то ли звук расслышал совсем не металлический... Но - не поддался. Будь у него время и резец, он бы вырезал руну отсроченного разрушения на втором голыше, и тот бы рванул не хуже гранаты. Правда, она не всегда ему давалась без помарок, а резать ее - весь день уйдет. Это великий мастер Килли мог бы впечатать в камень руну одними словами. Он вдруг отчетливо представил ее себе, и она словно засеребрилась, засверкала в воздухе призрачным, идеально правильным начертанием и впиталась в булыжник, как вода в сахар. Он и дальше ее видел, не глазами, а каким-то другим зрением, она идеально встала в центре кругляша и начала сначала неспешно, а потом все быстрей вращаться, напитываясь, проявляясь все отчетливей, и словно наматывая на себя какую-то теплую и мягкую яркую нить, лучащуюся бело-желтоватым светом и идущую будто из него самого, не из сердца, а откуда-то из живота. Нить эта, преломляясь и усиливаясь, наливаясь при этом еще и голубым холодным сиянием, проходила и через жезл убитого магика. Дарри теперь его чувствовал, словно у него появилась еще одна рука. Наконец руна остановилась. Камень потеплел и начал подрагивать, словно ему не терпелось сорваться с места, и Дарри, внезапно перепугавшись, отшвырнул его от себя прочь, вслед за первым, даже не целясь во врага, а - просто от себя подальше. Камень упал почти туда же, куда и первый. Из-за бочки раздался насмешливо-издевательский выкрик с харазским акцентом:
- Не наигрался в камешки, мальчик?
И в этот миг руна подействовала. Дарри видел, как срабатывала она у мастера Килли. Эффект был и в самом деле как от гранаты. Но это... Рвануло так, как будто 'Единорог' пришлых залупил туда, в угол двора, за бочку, 107-миллиметровую мину. Разметало не только туга - бочка в треске и грохоте, заливая все вокруг водой, развалилась. Осколки булыжника просвистели и над ним самим, с чувствительной силой и изрядным стуком впившись в бревенчатую стену сарая. От восхищения самим собой Дарри, раскорячившийся в неудобной позе за колодцем, шмякнулся на задницу и витиевато, не хуже отставного ур-Барака Гимли, выругался, поминая Прародителя, богинь Арру и Астару, но путаясь, так что, возможно, прозвучали и нелепицы вроде сисек Прародителя или бороды Астары. Это что же теперь выходит - он Рунопевец? Да еще и посильней мастера Килли? Ему хотелось сотворить еще что-нибудь, но ощущение сродни изжоге его остановило. Про магическое истощение магиков он слышал. А вот что-нибудь такое у Рунопевцев есть? Может Килли просто поумней да поопытней его, а не послабей? Может, он знает, сколько силы вложить нужно в руну, не больше, не меньше, а именно столько, сколько нужно? А он по дурости мышь пытается застрелить из пушки? И еще - жезл пришлого колдуна-подпоручика. Какую роль сыграл он и почему Дарри его начал чувствовать, как самого себя? На миг он чуть не позабыл обо всем и едва не начал экспериментировать, но свойственная их народу практичность и следование заветам предков, говоривших, что все нужно делать в надлежащем порядке, остановили его. Война кругом. Он поднялся, взял на всякий случай с собой в карманы два камня поменьше, и осторожно стал обходить двор. Винтовку Камень закинул за спину, а 'Чекан' взял наизготовку. Лежащий за телегой туг был жив, но без сознания. И не жилец, судя по всему. Стараясь не замараться в крови, Камень забрал его револьвер, два скорозарядника с патронами, и пачку патрон из кармана чекменя. Были еще и патроны россыпью, но они были все в крови и он не стал их брать, помня, что Гимли что-то говорил, что не стоит их использовать, но не помня, шла речь о винтовках или револьверах. Зато был неплохой, хоть и не гномьей работы, помповик двенадцатого калибра, 'Таран' с коротким стволом и магазином на пять патрон, но с прикладом, обычным, без пистолетной рукоятки. Это Дарри только порадовало - для гномьих лап так намного сподручней, чем с пистолетной под людскую руку. И вот чего он из него в Дарри не стрелял? Хотя оно, конечно, к лучшему. Патроны к дробовику были в плечевой кожаной перевязи, и Дарри тут же ее нацепил, сперва сняв винтовку, а затем повесив ее поверх перевязи. На шее умирающего, вывалившись из-за выреза рубахи, висел какой-то медальон из темного металла. Он был как-то неприятен, и Дарри даже не прикоснулся к нему. А вот кошелек, потертый такой замшевый кисет черного цвета, выудил из брючного кармана. В нем нашлось не так уж и много - чуть вирацкого серебра, с десяток гномьих марок и столько же - тверских и баронских золотых, да медь россыпью. Глянул на умиравшего - а он уже не умиравший, а умерший. 'Ну и покойся с миром, а я дальше пошел, в сарай', - подумал гном. В сарае не было ничего интересного и никого опасного, только кот, дремавший после охоты на мышей и проигнорировавший всю их пальбу во дворе. Кот открыл янтарные глазищи, зевнул и глянул на юношу, словно спрашивая его: 'Я кот. А вот ты-то чего добился?' От сарая Дарри вернулся к воротам - в горячке он пробежал их раззявленную пасть, даже не удосужившись глянуть, в кого он там попал сквозь створку и что с ним, не выстрелит ли он в спину? Не выстрелит. Мертвые не стреляют. В руках у мертвеца, ныне полных травы, которую он сорвал, суча ими вокруг в предсмертных судорогах, когда-то была винтовка 'Энфилд' , и Дарри разжился у него аж восемью десятками патронов - подсумки были полны* (*Астраханский арсенал, самый маленький из всех, не желая отставать от конкурентов, начал воспроизводить английскую систему 'Энфилд', переделав ее под патрон 7,62x54R, так что патроны подходят к СВТ-К Дарри). Еще у него был 'Молот Тора', доброе железо из Серых гор. Жалко было бы его не взять, и он перекочевал в набрюшную сумку, все больше раздувавшуюся. И еще два скорозарядника, теперь сорок четвертого калибра, и еще восемь патронов россыпью. Карманы брюк, пропитавшиеся кровью, Дарри обшаривать не стал - его запас времени не бесконечен. Да и вообще, для трофеев уже надо бы было найти вещмешок. Он хотел прикрыть ворота, надеясь (впрочем, очень слабо, учитывая кучу трупов перед ними) скрыть двор от всевозможных враждебных прохожих, но те же самые трупы и не дали это сделать, а перетаскивать их не было ни времени, ни смысла. Теперь почему-то позывов к рвоте не возникло. Дарри вернулся во двор и направился к последнему убитому им противнику. Точнее, к тому, что от него осталось. Вода из расколошмаченной до клепок бочки окрасилась розовым - харазца буквально разорвало на куски. Юношу почему-то больше всего удивил новенький, неповрежденный кавалерийский ботинок с высокой шнуровкой на оторванной ноге. Искать трофеи тут было бессмысленно. Самом обидным было то, что прекрасный 'Маузер', его давняя мечта, был изуродован и погиб безвозвратно. Вспомнилась поговорка пришлых: 'Заставь дурака Богу молиться - он себе и лоб расшибет'.
Шорох сзади заставил его обернуться и отвлечься от мыслей на тему - а вот идти ли в дом? Мертвец у ворот поднимался. Во всех смыслах этого слова, применительно к мертвецам. Поднимался и изменялся. Руки удлинились, ногти на глазах превращались в когти, вытягиваясь и утолщаясь. Тюрбан, закрывавший и лицо по самые глаза, мешал ему, потому что, судя по оттопыривающемуся краю полотнища, прикрывающему рот и лицо, у неупокоенного росла еще и пасть. Дарри охнул. Он в жизни еще не видел подобной нечисти, да и вообще с нечистью сталкивался редко. Даже зыбочника, которого ему на ходу показал рядом с болотом Гимли, не разглядел. А это вообще не пойми что. Наверное, на убитом было заклятие или амулет, после смерти превращающие их хозяина в мстителя своему убийце, и даже белый свет дня не стад помехой! А у него ни одного патрона с серебром! И даже на секире нет серебряной насечки, он прорезал под нее узор перед самой поездкой, а серебром украсить уже не успел... И в кошеле только дядюшкино золото... Кошель! У него же есть кошель туга с серебром! Лихорадочно вынул из патронташа два патрона, а из кармана - трофейный кошель, и чуть ли не зубами сорвал с него завязки. Рассыпая золото на землю (некогда, выживет - подберет, а нет, так и ни к чему оно будет), выудил несколько чешуек мелких вирацких серебрушек и утопил их в парафине. Вот повезло, хозяин был из тех, кто и верхний слой картечи парафином заливает! Тварь уже сорвала тюрбан... Брр, кошмарная морда! Длинная пасть, зубы и горящие красным глаза, и этими самыми глазами она уже навелась на Камня и приготовилась к прыжку. Выщелкнув со скоростью молнии, смазанной салом, два патрона и вставив вместо них наспех сваянный эрзац картечи против нечисти, Дарри едва успел выстрелить, даже, пожалуй, чуть запоздал. Нечисть уже взвилась в воздух, уже неслась к нему, выставив когтистые лапы и раззявив пасть, когда он пальнул. Дай бог, с двух локтей, вспышка опалила морду твари, и тут же - второй выстрел! Едва не зацепив его лапой, чудище шмякнулось на землю, а Дарри опустил дробовик и выдохнул. Но тут же едва не обмочился от ужаса - гадина, которой размочалило всю грудь и половину морды, словно и не чувствуя ни ран, ни действия серебра, начала подниматься! Запоздало мелькнуло в голове, что нечисть может бояться или серебра, или огня. Огонь! И вновь, как с булыжником, в воздухе повисла руна огня, запела, заблистала, закрутилась... Не дожидаясь, пока руна наберет полную силу (и от страха перелить этой самой силы, и еще большего страха не успеть), он впечатал ее прямо в туловище нечисти. На этот раз она не впиталась сама собой, тварь словно сопротивлялась изо всех сил, будто выталкивая руну наружу, но зато, словно на это уходили все ее силы, замерла, даже не до конца поднявшись. Однако Камню было не легче. Жилы его набухли от натуги, могучие ноги дрожали, а пот градом выступил на всем теле и лице. Он словно в одиночку пытался удержать свод штольни, осыпающийся при подземном толчке, на своих плечах. Наконец руна заняла правильное место, он просто это понимал, не знал, не чувствовал, а - понимал. Она задрожала, как тогда, в первый раз - булыжник. И вместе с ней задрожала и тварь. А затем, словно праздничный фейерверк, полыхнула лучами-струями оранжевого огня, выбивающимися наружу из нечисти - из глаз, ущей, пасти, дыр от картечи, опаляя жаром и его самого... Тварь заверещала пронзительно и истошно и - словно ножом обрезало, наступила блаженная тишина. Только запах грозы и пепел повисли в воздухе, серо-невзрачный жирный пепел, который неспешно, будто первый тихий снег в ноябре, опадал на землю. На землю же рухнул и сам Дарри, обессилевшие ноги отказались держать его дальше. Дрожащей рукой он отер пот и сажу с мокрого лица. Рука была не только в копоти и поту, но и в крови - от напряжения она пошла носом. Дарри бы не удивился, если бы и из глаз. Впрочем, если бы он видел себя в зеркале, он бы понял, что недалек от истины - белки его глаз были красны от полопавшихся сосудов. Ощущение легкой изжоги сменилось чувством полыхающего в животе пожара, словно он наелся армирской еды. Нестерпимо хотелось пить и умыться. Осознав, что он врядли сейчас сможет вытащить ведро из колодца, он поднялся, кряхтя как древний старец, сначала встав кое-как на колени, а затем, опираясь на стену дома руками, бесконечно долго распрямляялся. Позабытый 'Таран' остался лежать на земле. Опираясь все на ту же стену, Дарри добрел до крыльца и, повисая на перилах, втянул себя по ступенькам. Если бы он не был гномом, он ничего бы не увидел в доме после яркого дня на улице и еще более яркого факела горящей твари. Но гномы в темноте видят не хуже кошек, почти как демоны, и уж намного лучше людей. Разглядев в сенях дубовые ведра с водой, в ряд стоящие на деревянном низком столике-подставке для них, он, не тратя времени на поиск кружки или ковшика, сопя и отфыркиваясь, начал пить прямо из заполненного до верху ведра. Это было ни с чем несравнимое блаженство! Пожалуй, он выпил чуть ли не четверть ведра. Пламя в животе понемногу затихло, осталась тупая несильная боль. Камень поплескал себе водой все из того же ведра на лицо и отерся подвернувшимся под руку расшитым рушником, запачкав его до непристойного вида. Ноги все еще дрожали, но уже были способны более или менее держать его без опоры на стены или перила. Очень хотелось есть, словно он сутки отработал кайлом в шахте. И еще - спать. Отодвинув занавеску, он вошел в жилую часть дома и прошел несколько шагов вперед. И вот тут есть совершенно расхотелось, и его все же вывернуло наизнанку. Только теперь он понял, что чувствовал что-то гнетущее, исходящее от дома, еще во дворе, и ему очень не хотелось заходить внутрь. Лишь полное опустошение после поединка с нечистью, заглушив эту тревогу, привело его сюда.
Стол был криво сдвинут к стене вместе с незатейливым половичком. На полу, на его месте, в центре большой шестиконечной звезды, с гномьей точностью нарисованной на ду-бовых плахах пола, растянутая по этой самой звезде и, кажется, даже прибитая к ней гвоздями, как лисья шкурка на рамке для просушки, лежала обнаженная и почти разваленная надвое от подбородка до лобка женщина. То, что было раньше женщиной. Ее органы, не отделенные, а вынутые из нее, были разложены в каком-то дьявольском порядке внутри круга, в который была вписана звезда. Кровь обильно текшая на пол, странным образом не вышла за пределы звезды. Видно, что это злодейство произошло довольно давно - кровь уже свернулась в слизистые комки, а на границах звезды и вовсе запеклась в бурую, ржавую корку. Рядом с кругом, на коленях стояли еще три женщины. Они были неподвижны и молчали, и у каждой было свое выражение на лице. У дородной полногрудой пришлой в запачканом кровью платье - отчаяние и злость, у молодой худенькой женщины из аборигенок, с русыми волосами, заплетенными в множество косичек, как у вирацки, но в городской одежде пришлых - отупевшее безразличие. И лишь третья, не смотря на маску спокойствия, наблюдала за всем вокруг в готовности к чему-то. Явная армирка, с длинными темными волосами, сейчас спутанными и растрепанными, хрупкого сложения, с чуть узковатыми глазами и чуть необычными чертами нежного лица. На высокой тонкой шее узкими полосами множественные кровоподтеки, словно с нее грубо сорвали многочисленные цепочки или ожерелья, на запястьях тоже - видно, либо сдернули и браслеты, либо руки были туго связаны. Простое вышитое по вороту и рукавам платье из льняной ткани, но не крестьянское, а, скорей, нечто вроде одеяния друидов. На вид лет тридцати, хотя кто их, людей этих, разберет точно? Мотыльки короткоживущие. Гномы недолюбливали эльфов, а про армирцев не зря говорят, что они с эльфами путались. У всех что-то эдакое в лице и телосложении проскакивает, а у этой так особенно - кабы не уши и зубы, вылитая эльфийка была бы.
Неподвижность и молчание женщин были непонятны. Дарри хотел снова выйти в сени и прополоскать рот от кисло-мерзкого вкуса, как вдруг что-то свистнуло-прошелестело, и он почувствовал, что его горло обвила какая-то удавка. Он успел напрячься, но это не сильно помогло, как и пинок назад. Удавка была длинной, и его короткие ноги не достали до душителя. Но и тот просчитался - бычья шея гнома позволила все же, напрягая мускулы, сделать хоть и слабый, но вдох. А его невероятная для человека сила и масса при таком росте позволили ему, уцепившись за удавку, дернуть не ожидавшего такой прыти противника к себе. Убивать он его хотел долго и вдумчиво, но не получилось. Столкнувшись с гномом, душитель ловко вывернулся и, бросив удавку, отскочил. Придушенный Дарри замешкался, вытаскивая револьвер, а вот его враг - нет. Он успел дважды выстрелить, и Дарри словно конь лягнул в верхнюю часть груди. Но враг снова не учел разницы между людьми и гномами. Ну и того, что на Дарри кольчуга. Не будь ее, лежать бы ему на полу, истекая кровью. А так, благодаря кольчуге, поддетой под нее и пропотевшей насквозь фуфайке и толстым плитам грудных мышц, возможно, даже и ребро не треснуло, он только отступил на шаг, инстинктивно нажав на спусковой крючок. Расстояние было таким, что он и не мог промахнуться, хотя и не был особенно метким стрелком. Он и попал - куда-то в живот. Только теперь он смог рассмотреть своего противника, с удивленным лицом оседающего на пол, словно скручиваясь вокруг раны. Это тоже был туг, в привычном уже мрачно-черном наряде, но одетый заметно побогаче всех прежних - пояс с наборной серебряной отделкой поверх одежды из тончайшей шерсти, серебряный же массивный медальон на шее. Только на голове, из-за бритого черепа и черной окладистой бороды казавшейся перетяжеленной книзу, не было тюрбана. Холеное лицо вытянулось в гримасе не то боли, не то удивления, а затем окуталось розовым туманом, потому что Дарри выстрелил второй раз прямо в него. На стену сзади туга словно плеснули красной масляной краской, и он с грохотом рухнул на пол. Дарри, сопя и отдуваясь, стянул удавку с шеи и понял, почему туг был без тюрбана. Удавка и была тюрбаном. На свободном конце неширокой черной полосы ткани, которым туги прикрывали лицо, был нашит грузик, помогающий захлестнуть шею жертвы, а длина шелковой ленты позволяла это сделать на большом расстоянии. Дарри никак не мог понять, почему туг не выстрелил ему в затылок сразу, как только он вошел. Возможно, это было связано с каим-то их культом, возможно, была и другая причина. Он, наконец, отдышался, и после попытки удушения, и после попавшей в него пули. Шатаясь, он подошел к убитому. Стало понятно, почему выстрелов было только два, из которых попал лишь один. Оружием был не револьвер или магазинный пистолет, а небольшой двухзарядный дерринджер* (*Точнее, Ремингтон Дабл Дерринджер (Remington Double Derringer), состоит из рамки и двух расположенных в вертикальной плоскости стволов, соединенных в единый блок. Шарнир, на котором закреплены стволы, рас-положен в верхней части рамки. Запирающий рычаг размещен с правой стороны оружия и при повороте блоки-рует нижний выступ ствольного блока. Курок пистолета открытого типа. Положение бойка меняется за счет специального механизма, благодаря чему последний поочередно наносит удар по капсюлю сначала одного ствола, а затем другого) из синей стали и с щечками из слоновой кости с гравировкой. Сами стволы были с серебряной и золотой насечкой. Настоящее произведение искусства, только малого калибра! Но почему-то брать в руки его Дарри совсем не хотелось. Как и вообще прикасаться к покойнику. Он уже привык за этот день доверять своим ощущениям. Может, на мертвеце был амулет, или проклятье... Он, на всякий случай, ожидал худшего, того, что сейчас вновь придется биться с умертвием. Но ничего не произошло. Отпихнув пистолетик под стол, Камень повернулся к стоящим на коленях женщинам. Все же туг попал оба раза... Раскинув косички и глядя мертвыми глазами в потолок, посредине между своими товарками по несчастью лежала отчаявшаяся вирацка. Во лбу у нее была маленькая дырочка, из которой стекала тоненькая струйка крови. А ее соседки все так же стояли на коленях, стояли и молчали. Только теперь Дарри понял, в чем причина. На шее у всех троих были застегнуты колдовские рабские ошейники из бронзы. Очевидно, им отдали приказ встать на колени и не издавать ни звука.
- Вам приказано стоять на коленях и молчать?
Молчание в ответ.
- Кивните головой, если да.
Обе закивали, в глазах у грудастой блондинки - надежда, армирка же с виду по-прежнему бесстрастна.
- Где жезлы - знаете? Если знаете, мотните головой в их сторону.
Закивали, завытягивали головы в сторону туга, словно атакующие гуси, пытающиеся ущипнуть.
Как ни противно, но пришлось подойти к мертвецу. Тело все болело, словно избитое, и каждый шаг давался с трудом. Жезлы обнаружились за поясом, все три. Интересно, если хозяин мертв - может ли кто-то другой пользоваться их магией? Он осторожно, как к пугливой кошке, протянул руку. Почему-то, как совсем недавно - с руной, он понимал - к поясу прикасаться нельзя. И к пистолету - нельзя. А хуже всего будет, если он попытается дотронуться до медальона на шее. Осторожно, как змеелов гадюку, он двумя пальцами выудил первый жезл из-за пояса. Затем - второй. Когда он вытягивал третий, то едва не коснулся серебряного узора на поясе, и его словно током тряхнуло, но не в руку, едва не совершившую оплошность, а в голову. Слегка было похоже на то, как будто он понюхал приоткрытую банку со свеженатертым ядреным хреном - словно в темечко шило вогнали, а из глаз заструились слезы. Как ни странно, это немного прочистило голову, и он бережно подцепил и извлек третий жезл. Как и боевой жезл убитого подпоручика, они чувствовались, но не словно бы еще одной рукой, а - занозой в ней, чем то болезненным и чужеродным. Ощущались только два жезла, как он понял, третий был связан с убитой женщиной и был словно спящим. С него он и начал. Он попытался понять - как отдать с помощью жезла команду ошейнику? Ноги подкашивались, голова гудела, в животе по-прежнему пекло, грудь будто молотобоец отходил кувалдой... Он опустился на пол, всецело поглощенный жезлом, даже не заметив, что едва не коснулся кровавой границы на полу. Ничего не получалось, пока он не додумался запустить в жезл руну поиска. Она использовалась для розыска жил, друз с ценными кристаллами, но оказалась полезной и тут. Представив ее уже привычным способом, он впустил ее в жезл, который сопротивлялся этому, но не сильно. Поблуждав несколько мгновений по жезлу, она остановилась у одного из выступов-пупырышков в верхней трети жезла. Уже почти не сомневаясь, он взял жезл в правую руку, надавил большим пальцем на пупырышек и мысленно сказал жезлу: 'Откройся'. Раздался негромкий, сочный, как у смазанного и вычищенного затвора, лязг. Ошейник на мертвой вирацке, подпрыгнув, раскрылся. И тотчас же ее тело, которое, даже упав мертвым, сохранило позу, обмякло и словно оплыло безвольно на пол. Так. Теперь надо было освободить живых. Он наугад взял второй жезл, вновь коснулся выступа-пупырышка большим пальцем и вновь попытался скомандовать. Жезл, будто живой, сопротивлялся, становился то ледяным, то словно раскаленным, и вообще напоминал пойманного маленького, но свирепого зверька, вроде куницы. Теперь Дарри намного лучше понимал, кто такие туги и работорговцы, и искренне их ненавидел. Он направил в жезл нить, будто собираясь создать руну, но просто давя сопротивление этой твари, жезла, и давил, пока не понял - можно! И вновь приказал: 'Откройся!' И вновь - победный щелчок! Пышногрудая пришлая, застонав, рухнула набок, и, помогая себе руками, распрямила ноги. И зарыдала, громко, трубно. Пришлось шикнуть на нее:
- А ну, тихо! Не хватало еще, чтобы на твой вой их друзья набежали!
Пришлая старательно попыталась, и теперь только всхлипывала. У Дарри же от натуги опять пошла из носа кровь. Кружилась голова, а в животе будто поселилась стая голодных волков. Никогда он еще так не хотел есть! Похожая на эльфийку изящная армирка с тревогой смотрела на него. Наверное, боялась, что из-за этой самой схожести с эльфийкой он не будет ее освобождать - гномы и эльфы, мягко говоря, не очень приязненно относились друг к другу. Он со вздохом взял последний жезл. Как ни странно, в этот раз все прошло намного легче. Его словно укрыло прохладой в летний зной, стук в висках пропал, и он почти без сопротивления одолел последний ошейник. Армирка медленно встала, чувствовалось, что все тело ее затекло и еле способно двигаться. Несколько секунд постояв с закрытыми глазами, она, пошатываясь, медленно добралась до дальнего угла комнаты, наклонилась, что-то подобрала и снова стала с закрытыми глазами. Но от нее теперь словно пахло свежестью, лесом, силой и весной, а усталость и измученность куда-то исчезли. Низко, до земли, поклонившись Дарри, она, обогнув кровавый круг и стараясь не смотреть на него, подошла к Камню вплотную и, склонившись к нему и обхватив ласковыми узенькими ладошками его затылок, впилась в его губы, не обращая внимания на текущую из его носа кровь, долгим и нежным поцелуем. От нее пахло какими-то травами, сладко и в то же время терпко. У Дарри словно птицы запели внутри, боли и усталость куда-то отступили и вообще, его первый раз в жизни поцеловали! Пока он сидел с блаженным и дурацким видом, армирка куда-то упорхнула, но скоро появилась с большой деревянной кружкой. Протянув ее гному, она сказала:
- Это травяной чай с медом. Правда, холодный. Но ты выпей, ты потратил очень много сил, и можешь просто упасть без них. Поверь, я знаю, что говорю, я - друидка. Хорошо бы тебе поесть и отдохнуть, но, боюсь, тут это невозможно. Ну вот, хоть вот это сьешь, - и она протянула гному здоровенный печатный пряник с начинкой. Живот громогласным урчанием подтвердил согласие со словами армирки, и Дарри, не чинясь, принялся уплетать пряник, запивая его чаем, в котором, судя по вкусу, меда была как бы не четверть.
- Вы с ума сошли? Как вы есть можете? Да посмотрите же вокруг, посмотрите на бедную Лизоньку! Что они с ней сделали, упыри проклятые... Бежать надо, бежать, пока не поздно! Ой, мамочки, мамочки, - запричитала грудастая, правда, тихим, приглушенным голосом.
- Ты жива? Так имей же благодарность к своему спасителю! Он свалится, не пройдя не то, что лиги - и ста шагов! Мне никогда не доводилось слышать о магическом истощении у гномов, но у него именно магическое истощение, причем сильнейшее! Он едва не выжег себя, снимая нам ошейники, и выжег бы, не поделись я с ним силой! Да еще и пуля попала прямо в грудь!
Дарри вспомнил ощущение прохлады, и понял, что это было. Да и поцелуй теперь, к сожалению, утратил свою романтичность - друидка вливала в него ману, и поцелуем это было сделать ей проще всего.
- Но скажи, как ты смог снять рабские ошейники? И откуда у гномов появились Владеющие?
Камень с сожалением оторвался от остатков пряника, неделикатно чавкая, прожевал и проглотил то, что было во рту, сделал шумный глоток чая и ответил, с легким оттенком похвальбы:
- А я и не Владеющий. Кажется, я сегодня стал Рунопевцем.
- Такой молоденький? И никто еще не успел обучить тебя управляться с силой? Бедный мальчик, ты ведь мог погибнуть, - и она с жалостью и лаской снова погладила его ладошкой, потом, совершенно по-детски поплевав на платочек, принялась оттирать кровь с его физиономии. Затем тоном старшей сестры, поучающей совсем уж несмышленого братца, добавила, - пока ты не можешь управляться с силой и не знаешь, сколько ее можешь отдать, не нужно ее использовать.
- Ну, если бы я этого не сделал, то точно бы погиб. Да и вас не освободил бы от этой пакости, - и он пнул ошейник, - Дарри меня зовут, из рода Гимри, что в Лесной гряде. Ученик работе по камню Великого Мастера и Рунопевца Килли. Он хороший наставник, но до сегодняшнего дня я силу не чуял. Просто мы сегодня в Пограничный приехали, а тут все и случилось. Я и сам не сразу понял, что это со мной.
- Варазза. Друидка. У меня тут лавка магических эликсиров и алхимии на рынке.
- Наталья Дьяконова. Купчиха местная, - всхлипывая, но стараясь этого не делать, сказала грудастая.
- Я вот что хочу сказать. Я, кажется, в себя пришел, и с ног уже не упаду. Водки бы я, конечно, сейчас для бодрости хлопнул, но, думаю, и так не свалюсь. Прими благодарность, друидка Варазза, за помощь и спасение. Но только и Наталья права - уходить нам отсюда надо, и чем быстрей, тем лучше. Перед воротами там куча тугов лежит, дохлых, понятное дело, и во дворе тоже, а ворота нараспашку. Пограничного я не знаю, и где укрыться тоже, конечно, не ведаю. В городе сейчас погром и грабеж. Наверное, лучше бы сейчас не быть пришлым, ну, а женщинам и вовсе теперь вдвойне опасней. Где бы скрыться на это непонятное время? Вот этот дом - он ваш? Ну, кого-то из вас?
- Да что ты! - воскликнула пышногрудая купчиха, - Нас на улицах похватали. Я с Лизанькой, это сестра моя двоюродная... Была..., - и она сникла и вновь зарыдала, беззвучно, без слез и надежды, осознав окончательно свою потерю.
- Я же говорю - у меня лавка на рынке. Не мой это кров, - подхватила Варазза.
- Так что же, хозяева с этими мучителями заодно? - возмущенно пропыхтел Дарри.
- Хозяева? Вряд ли... Они в соседней комнате лежат. Их еще до ее сестры вот так же вот растерзали, - криво пытаясь улыбнуться, сказала друидка.
- Да что же тут вообще творится? Что вот это за мерзость? Зачем этим самым тугам нужно такое мучительство? Кто они такие? - и он мотнул головой в сторону растерзанной несчастной, имея в виду под 'мерзостью', конечно, не ее, а кровавую звезду и круг.
- А это вовсе и не туги сделали. Они, конечно, убийцы и изверги, но колдовство им не под силу. Ты, верно, немногое про них знаешь. Туги - почитатели богини Кали. Они приносят ей жертвы, либо душат удавкой из своего тюрбана, либо мучают и пытают по своим ритуалам. Но они лишены малейшей колдовской силы. Тот туг, у которого просыпается Сила, становится на шаг выше и готовится в жрецы. Туги же - лишь солдаты богини Кали, и подчиняются ее жрецам, Созерцающим* (*Орден Созерцающих - запрещенный по всему Великоречью чародейский монашеский орден поклоняющихся богине Кали - богине Смерти и Ужаса. Причина - принесение членами ордена человеческих жертв богине. Впрочем, в Великоречье имеются и места, где нет никакой власти и где Созерцающие вполне могут найти себе пристанище. К примеру, в вольном городе Гуляйполе, где власть поделена между бандами, во главе каждой из которых стоит один главный бандит - 'смотрящий' ), - с совершенно светским видом, будто и не было рядом крови, жертв и палачей ответила армирка, - А вот уж те, принося чью-то жизнь Кали, и собирая для нее кровь и Силу, часть этой Силы получают себе. И от этой заемной чужой мощи становятся колдунами намного более могучими, чем они есть от природы. Поэтому многие из них не из тугов, а из слабеньких Владеющих, которым мало их силы и умения.
- То есть они убивают, чтобы часть мучений жертвы обратить в свою силу? Но это же... Это же...
- А что, это сильно отличается от того, чем озабочены купцы, ваши или человечьи? Которые с дуру и с жира стали деньги считать целью, а не средством? Мало ли они крови в золото обратили? Они - в золото, Созерцающие - в Силу. А суть одна. Сменять чужие муки и жизни на пять минут своих хотелок... Если я правильно поняла, Созерцающие как раз и стояли во главе всего этого восстания. И, наловив жертв, еще ночью кинули их в круг под ножи, напиваясь силой.
- Да? Что-то не сильно им их душегубство помогло! Пальба идет до сих пор!
- Тут не так все просто. Созерцающих мало. Они должны были заранее занять места рядом с самыми важными точками. Там, где возможно - захватить людей и принести их в жертву Кали, своей богине. И вот тут так и было. Они захватили дом и его хозяев, и еще с утра начали приносить их в дар Кали. А потом колдун-Созерцающий, чтобы еще увеличить свою силу, погнал тугов наловить еще людей для заклания. Честно тебе скажу, ни меня, ни Мирру, - и она указала на вирацку с косичками, - не сильно взволновала бы судьба Пришлых. Они сами во многом виноваты. Меня-то уж точно никто не тронул бы, друидка и слу-жительница богини Арру неприкосновенна для всех. Для всех, кроме этих выродков, так что теперь для меня это личное. Я все сделаю, чтобы им помешать, и чтобы их настигла их судьба и злая смерть. Не знаю, как тугам попалась Наталья с сестрой - их поймали до меня, а ее сестру даже успели принести в жертву. И где они сцапали Мирру - тоже не ведаю. У меня же просто была удачная торговля утром, и я, закрыв лавку на обед, решила отнести деньги и акцептовать чек в банке. И вот на пути назад они меня и схватили. Я, признаться, не ждала такой гадости, и они успели накинуть на меня 'Внутренний щит'* (*амулет, блокирующий магические способности) , а затем - рабский ошейник. Лысая мразь, их начальство, страшно обрадовался. Он уже готовился взрезать Мирру, но тут привели меня. Когда приносят в жертву Владеющего или друида - Кали как будто вместо воды получает сладкое вино, и награждает за это своего раба большей мощью и наслаждением от ее использования. Но тут примчался гонец. Я кое-что услышала из его воплей. Ты сказал, им не помогло душегубство. Тут ты не совсем прав. Дело вот в чем. Созерцающих не так уж много. И тот, что верховодил здесь, вовсе не был самым главным или сильным. Половина Созерцающих, самые главные, самые сильные, собрались в том месте, откуда они должны были управлять всем этим бунтом, в их штабе. Там же были и основные командиры баронских дружин и ватаг, вовлеченных в восстание. Но то ли контрразведка форта была настороже, то ли кто-то из пришлых так удачно встрял, только там все пошло кувырком. Всех Созерцающих, всех военачальников там и перестреляли, как глухарей на току из засидки. Пальба, однако, дала начало бунту, но, поскольку почти всех вождей перебили, все понеслось враздрай и Созерцающий отсюда срочно потребовался в штабе, принять руководство. Эта погань поставила нас на колени и приказала молчать. Жезлы он передал старшему из тугов, но велел нас не трогать, и умчался. Туги кланялись и лебезили, но, едва он исчез, разорались, как резаные. У них были свои планы на нас, однако ослушаться приказа Созерцающего они не смели. И их старший, вот этот, - она кивнула головой в сторону убитого Дарри туга, - отправил их наловить еще женщин, поразвлечься, да и сами они мучители не хуже своих лысых хозяев. Заодно и разведать обстановку вокруг банка и управы, их захват и был задачей колдуна в этом доме, если я верно поняла. Но едва они вышли за ворота, как на них тут же кто-то набросился, и большая часть их полегла, не успев даже выстрелить. А едва они успели прийти в себя, как на них в одиночку напал безумный гном, всех перебил и спас нас, - неуверенно, словно извиняясь, улыбнувшись, закончила армирка.
Дарри, насупив брови, задумался. Сильно задумался. После всего рассказанного армиркой выходило, что из этого дома надо бежать быстрее собственного визга. Но вот куда? Покатав и так и эдак ее речь в голове, он кое-что сопоставил. Гномы иногда выглядят тугодумами. На самом деле они просто думают методично и не отвлекаясь. Вот и тут у него родились мысли, которые требовали уточнения.
- Почтенная Варазза, позволь кое-что уяснить. Толко сразу скажу, наше время утекает, как песок в часах, поэтому отвечай коротко, да или нет. Итак, правильно ли я понял: никто, кроме тугов и Созерцающих не посмеет стать на твоем пути или причинить тебе зло?
- Да, так оно и есть. Слуги и служанки Арру лечат увечных и больных, и нужны всем. Подняв на них руку, рискуешь потерять шанс получить исцеление от Арру в случае нужды. Я даже лавку иногда не запираю - воры знают, чем грозит им посягательство на место силы богини. Проще голой рукой пытаться отыскать алмаз в гнезде стальных сколопендр.
- А распространится ли покровительство богини на твоих слуг и рабов?
- У покорных Арру нет и не может быть рабов!
- Это все знают? И могут ли у тебя быть слуги?
- Нет, но я-то знаю! А слуги - да, слуги могут быть. Но зачем они мне?
- Прекрасно. Правильно ли я понял, что созерцающих в городе мало, и после погрома в штабе их стало еще меньше? А туги - это их личная охрана?
- Это тоже истиная правда!
- И далеко ли твоя лавка отсюда?
- Прямо в центре рынка, а что?
- А то, что мы сейчас собираемся, берем ноги в руки и идем, если ты не против, в твою лавку. Я буду твоим слугой-гномом. А ты, госпожа, - обратился он к Наталье, - извини, но этот путь тебе придется быть рабыней в ошейнике.
- Н-нет-нет, я не хочу! - заикаясь, простонала несчастная купчиха.
- Не волнуйся, жезл будет у тебя. Ты будешь рабыней самой себя, - попытался успокоить ее Дарри.
- Это плохая мысль, - сказала Варазза, - у многих это вызовет подозрения, а у многих - желание отобрать или купить рабыню. Лучше ей быть больной болотной лихоманкой, которую я веду к себе лечить. Мало кто рискнет дотронуться до такой больной.
- Это даже лучше! - воскликнул гном, - видишь, госпожа, Варазза придумала намного лучше, чем я! Только как ты придашь ей вид больной?
- Не волнуйся, это моя забота, - улыбнулась друидка.
- Ну, тогда собирайте свои вещи и в путь! - провозгласил Камень. Заметив в углу ранец из грубого брезента, он вспомнил, что хотел уже найти что-то подобное для патронов и лишнего оружия. Дернув его за лямки, он удивленно присвистнул, уж больно тот был тяжел. Открыв его, он убедился в своих робких подозрениях. То ли прежние хозяева дома были богачами, то ли туги ограбили не один дом, но ранец на четверть был засыпан золотом и серебром, вперемешку. Монеты, украшения, даже посуда. Оставлять такое было бы глупо, и он, убрав в ранец из поясной сумки лишнее оружие и патроны, закинул ношу за плечи.
- А что с Лизонькой, - прижимая руки к груди, спросила Наталья.
- Мы не сможем ее унести, госпожа. И не сможем достойно похоронить в эти дни. Но негоже оставлять мертвецов просто так, слишком много здесь творилось зла. В час нечисти кое-кто может восстать. Я думаю, нам придется предать их прямо в доме огненному погребению, и праведников, и палачей. И пусть убийцы провалятся в бездну, а жертвы взойдут на небо. Читай молитвы, и по сестре, и по Мирре, и по хозяевам, - с почтительной к чужому горю печалью сказал Дарри.
- Ничего не выйдет. Если заполыхает дом, то нас соседи сразу пристрелят. И будут правы, потому что могут сгореть и их дома, - заметила Варазза, обнимая купчиху, которая тут же начала всхлипывать ей в плечо, - Насчет нечисти все верно. Но нам придется уйти, все оставив так, как есть. Представь, сколько времени пройдет, пока все будет сделано. И тугов придется убрать с улицы, чтобы устроить погребальный костер. Если никто не помешает. А в любой момент может появиться другая банда. Или колдун. И что тогда?
- Как будто мало домов сейчас горит, - недовольно буркнул Камень.
- Там большие банды, и их боятся. А ты с оружием у нас один! - возразила друидка.
Оставлять что-то недоделанным, или решать и делать впопыхах вовсе не по-гномьи, и Дарри был раздосадован. Но не мог не признать правоту армирки. Слова о других бандах или колдуне встревожили его. Он, предупредив бывших пленниц, вышел на улицу. Хоть Варазза и подлечила его, чувствовал он себя все же далеко не новенькой монетой, но делать было нечего. Кстати, о монетах... Подобрав 'Таран' и выщелкнутые патроны, он зарядил его. Затем собрал рассыпаные из кошеля монеты. Пусть в ранце их много, негоже разбрасываться деньгами. Не по-гномьи это! Затем добрел до сарая. Кот ушел по своим кошачьим делам. Дарри подобрал здоровенный кусок парусины, на котором, судя по всему, хозяева сушили сено, и кое-как свернул его. Быстро прикинул, где бы ему устроиться, чтобы вход был как на ладони, а его из калитки было бы заметно не сразу, кинул парусину, на нее вещмешок, на мешок - винтовку и дробовик. Дойдя до ворот, он осторожно высунул нос на улицу. Странно, но она все еще была пуста. Он не сомневался, что из одного-двух домов из-за занавесок наверняка глядят чьи-то глаза, и лишь надеялся, что глядят они не через прицел. Запашок уже был, да и не мудрено, учитывая, что половину убитых накрошил своей крупнокалиберной мясорубкой Воронов. И мух уже целый рой. Любопытно... А оружие-то и кошельки у убитых уже кто-то утащил! Вот тебе и пустая улица, вот тебе и никого! Сейчас вид тугов вызывал только злобную радость. Он, оттащив кое-как трех убитых, чьи тела мешали, прикрыл, как смог, ворота и даже накинул на скобы брус. Правда, калитку оставил незапертой и даже приоткрытой. Если кто-то появится, пусть не лезет в неизвестном месте через забор, и не вваливаются толпой в ворота, а идут по-одному через нее. Стрельба в городе не стихала, теперь уже слышна была не только винтовочная, но и пулеметная пальба. Лег, устроился поудобней, поудобнее же устроил винтовку и дробовик и стал наблюдать за входом. Так, теперь почти все. Он вытащил из подсумка два пустых магазина, набил их, поглядывая на калитку. Затем один поменял на тот, который был в винтовке, и добил тот доверху. Убрал магазины в подсумок и вздохнул - ну вот, половина запаса винтовочных патронов уже в магазинах...
Он не услышал, как бывшие пленницы вышли из дома, и заметил их, когда они уже были на полпути к воротам. Армирка была все в том же платье, но казалась, при всей своей хрупкости, величественней и властней. На шее и руках у нее красовались украшения, от которых прямо пахнуло изрядной силой. Ничего металлического, многониточные бусы на шее, только кость и дерево, и деревянные браслеты с выжжеными рунами на запястьях. На голову был накинут вышитый белый плат. В руке была льняная расшитая сумка, явно тяжелая, судя по тому, как она оттягивала друидке руку. Купчиха, семенившая за ней, тоже разительно преобразилась. Бесформенное астраханское платье скрывало фигуру, но астраханская же головная накидка, прикрыв светлые волосы, оставляла лицо открытым. Искаженное лицо с огромными желтоватыми пузырями нарывов, слезящиеся глаза... Вряд ли кто-нибудь на нее покусится сейчас хоть кто-нибудь.
И они пошли. Армирка - впереди, за ней, чуть справа, Камень, а последней - купчиха. Стрельба тарахтела все так же, чуть организованней и локальней. Явно прослушивались несколько колец пальбы. И, судя по всему, уходя от одного, они шли к другому. Раз-другой птахой чирикнули над головой шальные пули, но армирка даже не пригнулась. Она вела их той же дорогой, которой они ехали на 'Копейке'. Вот они повернули налево, а вот и площадь, где они оседлали 'Копейку'. Все так же лежали кучками тряпья пять баронцев, и - никого живого. Подумав, Дарри сорвал у одного из убитых жельый платок - у того, которого он был повязан на руку, с шеи побрезговал. Подумал - и убрал в карман. А друидка вела их дальше, и вот - рынок. По сравнению с тем, как его запомнил Камень, почти безлюдный. И тоже - убитые, стрельба... Как оказалось, лавка, куда вела их Варазза, было практически посреди рынка, возле маленькой часовенки богини Арру. Магические лавки всегда были рядом с храмами или часовнями этой богини. Из надписи на вывеске с уродливым крылатым существом, следовало, что лавка называется 'Дракон благости'. Она была небольшой, бревенчатой, вроде баньки, и любовно украшена затейливой резьбой. В отличие от нелепого чудища на вывески, она была красива и сделана с душой. Фундамент из дикого камня, дверь из массивных дубовых досок была обита медью и висела на медных же петлях.
- Я уже жалею, что предложил идти сюда, - негромко пробормотал Вараззе гном, - уж больно место не подходящее.
Варазза, а следом за ней и Дарри с Натальей, прошли вдоль глухой стены и повернули за угол, где, очевидно, был вход в лавку.
- Да, совсем не подходящее, - подытожил он. У входа в лавку, пытаясь ее открыть, стояли четыре человека. Точнее, стояли трое, а один лежал. А открыть пытался один, широченный, почти как гном, белобрысый нордлинг с короткой бородой и двумя девчачьими косичками, в которые были вплетены три зуба. В остальном он был одет как пришлый - на плечах расстегнутый пыльник, кавалерийские сапоги, в которые были заправлены подшитые кожей галифе, под пыльником - потертая кожаная куртка с множеством накладных объемистых карманов, набитых магазинами к карабину СВТ, висевшему стволом вниз на правом плече. И, конечно, на шее под кожанкой красовался пропотевший и грязный желтый платок. За ним стояли одетые примерно таким же образом еще двое, второй нордлинг, похожий на первого, но помоложе и без зубов в косах, и южанин, с острым смуглым лицом. Плащей-пыльников, правда, на них не было, на них лежал без сознания четвертый. Этот был пришлый. Он был голым по пояс, с грудью, торопливо, но умело перетянутой бинтами, на которых уже проступили обильные алые пятна.
- Чем могу? - вопросительно-любезным, но слегка высокомерным голосом спросила Виразза, обращаясь к старшему нордлингу. Тот потирал руку, которой пытался открыть дверь, очевидно, его приложило магией от запора, не сильно, а так, предупреждающе.
- Милость богов, хозяйка, - пролаял-пророкотал тот на виларском, - нам бы зелья исцеляющего. Покупал у тебя раньше. Старшого нашего ранили.
- Нет ничего проще, - кивнула друидка и, отодвинув нордлинга, подошла к двери, которая покорно открылась под ее рукой, - пригодилось? От раны? Если да, то от какой?
- Да. В руку пуля попала...
- Должна предупредить, - перебила его армирка, - при ранении в грудь все намного сложнее, лучше потом все равно обратиться к лекарю. Я вижу, что у него пробито легкое. Ткани-то исцелятся, но в легком останется кровь, и как бы ему потом об этом не пожалеть.
- И где же мне найти лекаря?
- Раньше я бы сказала, что возле городской управы живет лекарь Далер. Сейчас даже не знаю, найдете ли вы его там. В любом случае должна предупредить - ищите лекаря как можно скорей. Не вносите его в лавку, не нужно трясти раненного лишний раз! - обратилась она уже к взявшимся за края пыльников нордлингу и южанину.
- Нам тоже остаться тут, госпожа? - тоном туповатого слуги спросил Дарри.
- Да, ждите здесь, - и она повернулась к старшему нордлингу, - вы знаете, сколько стоит флакон с зельем малого исцеления?
- Я думаю, столько же, сколько и в прошлый раз, шестьдесят золотых.
Армирка кивнула, и они вошли с нордлингом в лавку. Через минуту они вновь появились на крыльце. Нордлинг завязывал шнурки своего кошеля, а Варазза, держа в левой руке маленький, с гильзу двенадцатого калибра, флакон зеленого стекла, правой набирала его содержимое в крошечный шприц. Набрав, она протянула флакон нордлингу:
- Здесь еще на один укол. Можно выпить, но колоть лучше.
Присев, она прямо через бинты уколола в грудь раненого. Дарри не раз наблюдал действие зелья малого исцеления, но тут он впервые увидел все другими взглядом: словно перламутровый вихрь вскинулся над местом укола. Как только этот вихрь ввинтился в бинты, раненый дернулся, задрожал и открыл глаза. Не понимая, что с ним и где он, он оглядывался вокруг. Его люди разом загалдели, загомонили, столпились, помогая ему встать. Как-то быстро они ушли в ту сторону, где был 'Водар Великий'. Дарри, наконец выдохнув, глядел им вслед и думал, живы ли Рарри, оба Балина и Орри... Затем сказал Вараззе:
- Я уж думал, придется стрелять. И почти был уверен, что они попытаются обобрать тебя...
- Рядом с часовней Арру? Да никто не решится, даже несмышленыши-Пришлые. Да даже Созерцающие! Во-первых, здесь мое место силы. А во-вторых... Богиня отвернется от такого безумца и больше никогда не дарует исцеления ни через зелья, ни от заклинания! Ты же видел - он даже торговаться не стал. Я больше боялась, что они к вам приглядываться начнут. Входите быстрей! - и она требовательно-приглашающе махнула рукой. Наталья, а следом Дарри поднялись по лестнице на крылечко, и, пройдя сквозь скрипнувшую дверь с низкой притолокой, оказались внутри лавки. В ней было тесновато и темновато, но удивительно приятно пахло травами, воском и благовониями, а главное - его словно обняли ласковые руки Силы. Голова вдруг закружилась, и он едва не упал. Камень даже не заметил, кто и как помог ему сесть на диванчике в глубине лавки, хотя и услышал жалобный скрип самого диванчика под собой. Не заметил, как его освободили от рюкзака и оружия, рассупонили сбрую аммуниции и стянули ее. Дарри еле разобрал ласковый шепот армирки: 'Я же говорила, бедный мальчик, что у тебя магическое истощение. Вот, выпей!' Он пил что-то пахнущее ванилью и медом, и еще оно, как паром, клубилось доброй силой, а потом все пошло какими-то отрывками и обрывками. Он держал какой-то тяжелый шар, словно теплый и пушистый, ласковый, а армирка, обхватив прохладными пальцами его голову, снова прильнула к нему поцелуем, таким сестринским, не плотским. И как только она это сделала, из шара в него хлынула, вытесняя и гася огонь в животе, такая же прохладная, как ее пальцы, волна добра и Силы, а он улыбнулся по-детски и потерял сознание.
Дарри очнулся. Это произошло мгновенно, как лампочку включили. Он чувствовал себя настолько сильным, настолько свежим и могучим... Словно он был сосудом, который долго наполнялся, но вот вдруг перелился, а Сила, бурлящая в нем, текла через край и требовала выхода. Вокруг было довольно темно, но лавка у армирки вообще была темноватой, так что понять, сколько времени, было трудно. Он лежал, раздетый догола и укрытый, на чудом не развалившемся диванчике. Рядом, в кресле, прикорнула Варазза. Впрочем, как только он пришел в себя, она тут же проснулась, так же легко, как и сам Камень. Купчихи не было видно.
- А где Наталья? Неужели к себе домой пошла? С ума сошла...
- Нет, что ты... Я ее пока от волдырей избавлять не стала - так безопасней. Спрятала в подвале. Там сухо, и, помимо погреба, есть еще и жилая каморка с кроватью. Я ей дала успокоительного сбора, так что она спит сейчас.
А вот интересно, зачем ей каморка в погребе? Не так-то проста армирка. Впрочем, у всех свои тайны. А Варазза подсела к нему, наклонилась, щекоча своими темными длинными волосами, и прошептала жарким, будоражащим шепотом:
- Я так и не поблагодарила тебя ...
- Зачем? Не надо, перестань, - внезапно охрипшим голосом ответил Дарри. Он понял, что сейчас должно случиться, и хотел, и боялся этого.
- Надо! Затем, что я жива, затем, что я свободна! Затем, что я сама могу распоряжаться своим телом и своей душой! Затем, что я так хочу! - и она огненным поцелуем закрыла его губы, пытавшиеся еще что-то пробормотать. Впрочем, он и не сопротивлялся почти, а мысли все куда-то пропали. Лишь напоследок мелькнуло легкое сожаление, что Вараззе не хватает Натальиных статей. Уж больно хрупкая она, воздушная...
...А диван они все же сломали...
За окном темнело, но Варазза не решилась зажигать светильники. За окном еще и постреливали, и, временами, очень оживленно. Пару раз в стены лавки ударялись пули, шальные, скорее всего, и тогда с потолка, с подвешенных к стропилам предметов и пучков листьев и трав сыпалась труха. Сруб, хоть и невеликого был размера, был сложен из толстых бревен, так что опасаться стоило только разве что попадания из крупнокалиберного пулемета. Но все же становилось как-то неуютно.
Дарри, уже в штанах и рубахе, подпоясаный, но босой, сидел за стойкой. Голод был лютый, и стрельба его никак не приглушала. Армирка тем временем, спустившись в погреб, разожгла там лампу, судя по пробившемуся из открытого люка в полу свету. Ее не было довольно долго, а когда она появилась, стало ясно почему. Она с натугой втащила по лестнице две изрядно набитых полотняных сумки и стала собирать на стол, расставляя по стойке извлеченные из шкафчика красиво расписанные и покрытые глазурью глиняные тарелочки, тарелки и тарелищи. Ловко и быстро заполняя их едой, она полушепотом сказала, что купчиха все еще спит. Варазза принесла и сыровяленый окорок, и армирские бараньи колбаски, острые, как жало пчелы, и грудинку, и пару копченых птиц - не то мелких кур, не то крупных куропаток, одуряюще щекочущих нос своим ольхово-дымным ароматом. Еще были сыры - армирский твердый козий и овечий, круг мягкого вирацкого с белой плесенью на поверхности, желтоватый марианский, весь в дырах и дырочках. Соленья в горшочках - грибы, капуста, огурцы, черемша. Зелень - листья кресс-салата, укроп, петрушка. Коврига черного хлеба и две лепешки, с кунжутом на тощем центральном круге и без него - на толстом румяном краю. Сухарики, черные соленые и сладкие с орехами...
Не дождавшись, пока она закончит священодействовать, Дарри цапнул колбаску и впился в нее зубами. Он ожидал получить по рукам. И получил. Все-таки женщины одинаковы, что гномьи, что человечьи... Дожевывая колбаску, он достал нож и аккуратно, чтобы не испортить стойку, напластовал прямо на ней хлеб, сыр и мясо. Соорудив огромный многослойный бутерброд, он с наслаждением принялся его уничтожать. Варазза еще раз спустилась в погреб и принесла огромную, с пол-четверти* (*около полутора литров) кружку. Обнадежившегося было Дарри ждало разочарование - это было не пиво, а квас. Варазза сама почти не ела, а, подперев щеку рукой, задумчиво на него смотрела, лишь время от времени беря с тарелки то листик салата, то кусочек сыра, то ломтик хлеба. Тем не менее снедь стремительно убывала, да и квас тоже. Наконец, сыто ухнув, Дарри отвалился к стене и степенно поблагодарил хозяйку за угощение.
- Что ты собираешься делать теперь? - спросила его друидка.
А действительно, что? Сидеть тут, пока не утихнет бунт? Форт не взят, это слышно по перестрелке. Непонятно, на что надеялись бунтари, на Созерцающих? Или на то, что Тверь завязла в очередных разборках с эльфами? Как бы то ни было, для начала надо бы получше понять, что вообще творится в Пограничном. А еще лучше - понять, что произошло и с ним самим. Ведь не просто так он стал видеть руны и взрывать камни! И, кстати, стоило бы у Вараззы и поспрашивать. Друиды и сами - Владеющие, и просто знают много.
- Для начала - спрошу тебя, не сможешь ли ты растолковать мне, что со мной слу-чилось, что такое магическое истощение и чем оно мне грозит? И как ты все это разглядела?
- Ну, я так думаю, ты и сам теперь можешь понять, как я разглядела. Силу-то, поди, видишь теперь? А случилась с тобой инициация. Ты это сразу не понял, и чуть себя не выжег. До сегодняшнего дня я считала, что у гномов нет Владеющих. Ты говорил - думаешь, что стал сегодня Рунопевцем. Я не сообразила тогда сразу, не до того было. Знавала я ваших Рунопевцев, и твоего мастера Килли, кстати, тоже. Нет в них магии, я бы увидела, как вижу сейчас в тебе. Руны они наносить умеют, да. Но магии в них нет ни на волос, и научить тебя ей - они не смогут. Давай думать вместе, кто бы тебе мог стать наставником. У всех есть своя магия. У эльфов. У гномов, как выяснилось, тоже... У нас, людей, так и вовсе бывает разная магия. Даже не знаю, как объяснить. Что-то из чуждой тебе магии исполнить можно, и даже выучить. Но понять - нет. Рыбы не летают. Друид не научит некроманта, а некромант друида. Хотя увидеть и понять, что происходит, они смогут. А повторить - нет. Источники Силы у них разные. У людей волшебник вне школы, который может Силу черпать от каждой из стихий - великая редкость. И если от стихии к стихие перейти еще можно, то от стихии к Смерти... Ну, я вот не знаю ни одного случая. Я могу учиться у эльфов, потому, что друидка, они и были нашими учителями. Могу понять и научиться магии Воды, Воздуха и Земли. А у некроманта или Созерцающего - не смогу. Ты, я точно вижу по тебе, видишь и касаешься земли, воды, воздуха. Силу Дерева ты не видишь? Или пока не видишь... Наверняка - есть Огонь, но его уже не вижу я. Но ты не попал в ловушки тугов, когда забирал жезлы. Выходит, ты видишь магию Смерти? Я не могу судить, я ее не вижу. Дальше - у каждого есть свой запас Силы, у кого-то больше, у кого-то меньше. Его можно подпитывать из твоих стихий, но это не быстро. Можно - от амулета с запасом Силы, из него я тебя и восстанавливала. Амулет запасает силу или от какого-то источника, или он универсален, и запасает силу от всех, включая Смерть. Мой как раз универсальный. И ты выпил все его составляющие, и почти целиком, а там запаса Силы было... Мне при полном истощении - раз на пять. Значит, размеры собственного запаса у тебя громадные. Но при этом ты себя едва не выжег, и допрыгался до истощения. С другой стороны, после инициации ты мог и не набрать много Силы, если ты до этого был пуст. У людей так не бывает, но кто знает, как это у вас, гномов? Истощение - это когда ты исчерпал свои Силы почти до донца, а выжечь себя - это значит израсходовать столько, что сгорит сама твоя связь с Силой. Или Силами. Так что самое важное для тебя - научится пользоваться силой. Не брать ее слишком много, не тратить без счета. Но и не скупиться излишне, если есть нужда. Как произошла инициация? У каждого она происходит по-своему. Или растет твой запас, и, в итоге, прорывается наружу. Или ты попадаешь, прямо или вскользь, под действие заклинания, артефакта либо просто - силы, и с тебя вдруг спадают оковы, которых ты и не замечал. Или вдруг происходит что-то потрясшее тебя. Смерть близкого человека, или, наоборот, большая радость - рождение первенца, например. По-разному происходит... У каждого - что-то свое. Как тебя научить пользоваться силой? Ну вот, смотри. Ты должен увидеть мои линии воды и воздуха. Я не колдунья, а друидка. Я не могу колдовать напрямую, только через дерево. Или создавать эликсиры. И возможности мои не очень-то велики. Сейчас я наберу силы столько, чтобы хватило на создание простого эликсира. Сложные, вроде малого исцеления - мне не под силу. Скажи, что ты видишь?
- Ничего. Я чувствую, что что-то появилось вокруг тебя. Какое-то словно бы мерца-ние. Наверное, это Сила и есть. Но не вижу больше ничего.
- Но, если ты не видишь ток силы, как же ты тогда творишь заклинания? И как ты тогда освободил нас от ошейников? Я не могла увидеть ничего, будучи под властью ошей-ника, но ведь он раскрылся!
- Да не творил я никаких заклинаний! Я их не знаю ни одного, да и не умею. Ну-ка, подожди, - Дарри вдруг кое-что вспомнил. Он сполз с высоковатого для него стула и начал копаться в своей сбруе и оружии, - а где жезл?
Армирка грациозно соскользнула с лавки, подошла к одному из шкафчиков на стене и, выдвинув из него ящичек, достала из него жезл погибшего колдуна-подпоручика. Или уже жезл Дарри? Он его сразу ощутил, более того, понял, что жезл как-то почувствовал его самого, словно они были частью единого целого. Но в ящике жезл не ощущался - и иной магии в лавке было предостаточно, и, судя по всему, сам ящик тоже был не так прост. Дарри, глядя на Вараззу, вопрощающе поднял домиком левую бровь. Она поняла его немой вопрос, и объяснила, не оправдалась, а именно объяснила:
- Негоже его было на виду оставлять. Могли прийти и другие... с платками. Да и просто не стоит колдовские предметы по полу разбрасывать, - и она протянула жезл гному. Ойкнула, едва Дарри коснулся артефакта, словно бы ее ударило током, а возможно, так оно и было. Потирая ладошку с аккуратными коротко обрезаными ноготками другой рукой, улыбнулась и смущенно сказала:
- Похоже, он теперь твой. Хотя я и не понимаю, как это возможно...
- Погоди, ты сказала - разбрасывать артефакты. А рабские ошейники? Мы их оставили в том доме...
- Эту мерзость вдвойне нельзя разбрасывать. Я принесла их сюда. Потом их нужно будет обязательно уничтожить.
- Это правильно. Ладно, давай вернемся к нашим опытам. Ну-ка, попробуй теперь сделать то же самое - набрать силы.
На этот раз он увидел. Нити, подобные той, что выходила из него, когда он делал булыжник-гранату или боролся с нежитью. Только намного тоньше, и разных цветов. Они выходили из Вараззы примерно в том же месте, что и у него, но не по прямой, а выписывали кренделя, сплетались в узоры, завязывались в узлы. Голубые, зеленые, перламутровые, розовые нити. Это было красиво, но очень сложно и не понятно. Он почувствовал, что теперь разглядит их и без жезла, и убрал его за пояс, по-прежнему его ощущая, словно часть себя, но не пользуясь им, чтобы разглядеть узор. Получилось! Он, словно подслеповатый покупатель в лавке к штуке ткани, потянулся к этим нитям. Не рукой, и даже не своей нитью, а... Ну он не мог объяснить, чем-то, что могло эти нити потрогать. И потянул их к себе. Варазза болезненно охнула, прижала обе руки к груди и тихо сползла на лавку. Он испугался и отпустил нити. Армирка выдохнула и задышала, растирая себе грудь. Когда он потянулся к ней, пытаясь помочь, она испуганно, как щенок, который боится, что его ударят, отшатнулась, но затем, пересилив себе, позволила ему поддержать себя. Жалко улыбаясь, она сказала:
- Ты очень, просто невероятно силен. Мне показалось, что ты сейчес вырвешь из меня всю Силу. Вместе с жизнью и душой. Я понимаю, что ты не хотел. Но пожалуйста, не делай так больше никогда. Я даже не поняла, чем и как ты это сотворил. И никогда не слыша-ла, чтобы такое было возможно. Откуда это в тебе?
- Я не знаю. До сегодняшнего дня не было ничего, понимаешь, ничего! Я не представляю себе, что такое заклинание, как его создать. Я видел разноцветные линии Силы, вы-ходящие из тебя, и просто хотел их рассмотреть поближе, пощупать узелки и плетения. На мгновение мне почудилось, что я что-то понял, и я словно потянулся к ним, потрогать. Ну и потрогал. Но не рукой. Я и сам не смогу объяснить, как и что я сделал. Прости, уж точно меньше всего я хотел навредить тебе или напугать. Бывший хозяин жезла... Он умер на моих руках. И все пытался что-то объяснить, сказать... А когда он отошел, меня как толкнуло, и словно какая-то цепь, сковывавшая меня, вдруг лопнула. И еще я начал чувствовать его жезл.
- Наверное, умирая, он отдал тебе и свою Силу. А она наложилась на что-то в тебе, и произошла твоя инициация. Но, если ты не умеешь волхвовать, как же ты снял ошейник?
- С помощью рун. Иного-то я и не знаю. Помнишь, я сказал тебе, что, кажется, стал Рунопевцем? До этого дня я не мог просто наложить или внедрить руну, мне нужно было ее начертать. И ты ошибаешься насчет Рунопевцев, у них есть магия, просто, наверное, ты не можешь ее почувствовать и увидеть. И, может быть, Владеющий, умирая, пробил заплот к владению этой магией, да еще наградил меня своей, вот они и переплелись. Погоди-ка. Тут у меня мелькнула одна мысль. Ты можешь, например, зажечь волшебный светильник?
- Могу, но зачем?
- Я боюсь просить тебя саму сделать что-либо с помощью Силы саму - вдруг я по неумелости снова причиню тебе боль? Я этого совсем не хочу, совсем. А тут Сила, но не привязанная к тебе. Есть у меня одна мысль, и ее надо проверить, иначе она сожрет меня изнутри.
Варазза, все еще морщась, встала, прошла к комоду, на котором стоял небольшой шар волшебного светильника, и включила его. Дарри, разглядев слабый всплеск Силы, увидел красные и белые ниточки, едва видные, танцующие вокруг него. Их танец словно складывался в... письмо, что ли... Ну да, как он и подумал, в руну! Только он такой не видел никогда. Камень, стараясь все сделать без жезла и взять силы как можно меньше, представил себе, как эта новая руна вращается, напитываясь нитью его силы, но, помня про бомбу, дал ей сделать едва пару оборотов, после чего оборвал нить и дал руне активироваться. Рядом с шаром светильника вспыхнул холодным светом такой же, только не заключенный в стекло и раз в десять более яркий шар. Завороженно глядя на него, он убавил, влияя на руну, яркость свечения. Потом чуть прибавил. Потом - выпил назад всю силу, вложенную им в руну. Руна, а за ней и шар, исчезли. Задумчиво, обращаясь то ли к Вараззе, то ли к самому себе, он сказал:
- Нет, я ошибся. Я не Рунопевец. Я - Рунотворец.
Он сидел и устало смотрел на отсветы пожаров за окошком. Горело где-то недалеко от 'Улар-реки', где они остановились бесконечно давно, утром. Варазза, слава всем богам, не совсем его поняла. Поторопился он ей про Рунознатца языком трепать, то дело только гномов. Для нее, впрочем, не было большой разницы между Рунопевцем и Рунознатцем, а про Рунотворцев она, кажется, вовсе не слышала. Друидка успокоилась, поняв главное - он начал осваиваться со своей силой и понемногу учится ее контролировать. Дарри и в самом деле, сначала оробев, потом, как ребенок на новую игрушку, с жадностью набросился на свое новое умение. Боясь затронуть Силу армирки, он пытался получить знания на артефактах. Жидкость, пахнущую хвоей, всеочищающий и всеуничтожающий огонь друидов, иссле-довать не стали. Во-первых, не хватало еще спалить их убежище, во-вторых, руну 'Омм', символ огня, Камень и так знал. Именно ее он вкладывал в булыжник. Правда, для друидского очищения, как он подозревал, ее нужно немного изменить, но это потом. Руну вечной свежести, для хранилищ всякой снеди, он тоже знал. Амулетом портала без умения привязки лучше не пользоваться - угодишь в Дурное болото, и поминай, как звали. В общем, не так много оказалось полезного, что можно было бы изучить, но суть он уловил. Нужно будет потом поглядеть на действия колдунов или артефактов, делающих то, чего не могут известные ему руны, и пытаться представить себе в этот момент новые руны, способные эти действия в себе воплотить. Звучит-то просто, сделать трудно. Почти час он ухлопал на 'Печать взломщика' - амулет, отпирающий запоры. Как гнома, его несколько возмущала такая магия - направленная на вскрытие самых хитроумных гномьих замков. Но и задачка не давалась, это его раззадорило и увлекло. Пока он додумался, что в этом, простеньком на первый взгляд и не очень большой колдовской силы предмете скрыто нечто, что описывается не одной руной, а целыми четырьмя... И новой из них была всего лишь одна, соединяющая три остальных в единое целое. Он не очень представлял себе, что делать с умением вскрывать тайные замки - ведь не идти же, в самом деле, во взломщики! Пока не сообразил, что им можно вскрывать и рабские ошейники, да к тому же не только не затрачивая столько сил, как он это сделал сегодня, а, наоборот, откачивая Силу из ошейника и пополняя свой запас! Причем все это можно сделать в обход управляющего жезла, нужно только добавить к новой руне всего одну черту. Вот уж воистину, лишних знаний не бывает, бывает неумение их использовать. Для проверки он потерзал ошейник, закачивая и выкачивая из него силу. Потом, тоже для проверки, разломал этот ошейник на куски. При этом сломался и жезл. Затем у них дошел черед до амулета незначительности. Тут тоже пришлось попотеть. Как только Варазза активировала его, он переставал замечать ее, а, вместе с ней - амулет. Ну и, не видя амулета, не видел и действия магии. Заколдованный круг какой-то! Пока не сообразил, и не попросил друидку запустить амулет так, чтобы его полог покрывал их обоих. Переплетение нитей было не очень сложным, но повторяющимся, из одинаковых элементов и очень густым. К тому моменту, когда он решил, что понял достаточно, амулет почти разрядился. Варазза, с помощью своего шара силы, которым она выхаживала Дарри, принялась его заряжать, и это притормозило Дарри, уже готового воплотить руну, представленную им в воображении. Он задумался, как бы сделать ее самоподдерживающейся. Иначе в нее нужно было либо закачать очень много силы, либо она быстро слабела бы и рассыпалась. Когда же все было почти готово, он вдруг сообразил, что ведь и сам не сможет найти скрытый предмет, а при самоподдерживающейся руне - не найдет его никогда. В итоге родился настоящий, как ему казалось, шедевр. Руна могла существовать вечно, впитывая Силу из окружающего мира, просто бесконечно долго. При этом Сила не поглощалась ей в количестве большем, чем это делают камни и деревья, и ее нельзя было найти по этому самому поглощению и магическим поиском. Еще она была избирательна - он мог при формировании сделать так, чтобы действие руны не затрагивала не только его самого, но вдобавок и тех, кого он пожелает. И хотя она могла действовать бесконечно долго, при этом он мог ее в любую секунду убрать, а силу забрать себе. Ай да Дарри, ай да молодец! Решив, что такой замечательной придумкой он реабилитирует себя перед предками за руну-взломщика, он понял, что должен немедленно ее создать и испытать. Хорошо, что испытывал не на себе. Решив спрятать стул, на котором недавно сидел, он начал представлять себе новую руну. Она, как и плетение амулета, получалась сложной и повторяющейся. Неожиданно затратилось очень много Силы. Стул исчез. Но так не должно было быть! Он-то сам должен был его видеть! Потянув кончик силы назад, он встретил неожиданное сопротивление, но все же преодолел его, и 'поглотил' силу обратно. Стул возник там же, где был, но словно обгорел, и от него ощутимо несло паленым, даже Варазза обернулась. Охнув, она зашептала:
- Ты что творишь! Пожар хочешь устроить?
Дарри поднял в успокаивающе-останавливающем жесте ладонь, мол, не отвлекай! Тихо поежился, вообразив, что было бы, если бы он наложил руну на себя. Следовало со всем хорошенько разобраться. Представив в голове руну-новоделку и на всякий случай полностью заблокировав силу, у него это уже хорошо получалось, он начал и так и эдак ее крутить, пытаясь разбить на простые составляющие и выяснить, в чем же он так ошибся. Гномы методичны и упрямы. Перебирая все черты и черточки, он, наконец, понял, в чем дело. Небольшая ошибка в написании, два похожих элемента, а вот - поди ж ты! Вместо того, чтобы скрыть предмет от взглядов, он убрал его от взглядов. Убрал из этого плана бытия мира. Куда? Да прародитель лишь знает, может, и вовсе на демонический план. Хорошо, что никто не прицепился к стулу и не вторгся в этот, наш мир. Представив, что могло бы быть, Камень поежился снова. Впредь никакой спешки, никаких испытаний на себе. И до первой пробы всякую новую руну исследовать, хоть это займет месяц, хоть год! Медленно и тщательно вообразив исправления, он со всеми предосторожностями, едва-едва капнув Силы, вновь подверг злосчастный стул испытанию. Стул никуда не делся, только покрылся каким-то маревом. Но так и должно было быть - он и должен был его видеть. Силы на этот раз почти не убавилось. Теперь оставалось выяснить - видит ли стул Варазза. Она, не дождавшись от него ответа по поводу стула и утомившись глядеть на его бессмысленную рожу с устремленным внутрь себя взглядом, вновь занялась уборкой извлеченных для экспериментов Дарри артефактов назад в шкафы и шкафчики. Тихонько окликнув ее, гном спросил, указав рукой на стул:
- Варазза, что ты тут видишь?
Мазнув взглядом по мерцающему стулу и вокруг него, она вернулась к нему глазами и спросила:
- А где стул? Что ты с ним сотворил на этот раз?
Дарри засмеялся и убрал руну, выкачав из нее силу. Стул перестал мерцать. Для армирки же, судя по всему, он возник из воздуха, и она всплеснула руками. Она по-прежнему не видела его колдовства. Дарри пытался ей объяснить про руны, про то, как он их представляет и напитывает силой, но она их так и не могла заметить, и не уставала дивиться.
Зато он устал, словно подросток, который впервые встал в забой с киркой. Да так оно и было, наверное. Он чувствовал, что Силы потратил совсем мало, и ни о каком магическом истощении речи и быть не может. Но вот то, что он бы затруднился назвать, чем он, как раз и создает руны, раньше никогда не делало такой работы, и с непривычки устало. Надо будет тренировать это нечто, как в том же забое подростками их учили не только скалывать породу, но и развивать свои мышцы. Воспоминания о прошлом заставили его вновь задуматься о соплеменниках. Выжили ли они? А потом явилась сумасшедшая мысль - пойти и спасти имущество клана. Спасти грузовики. О чем он и сказал армирке.
- Ты ненормальный, ты понимаешь это? Что ты сможешь один? Убьют тебя без тол-ку, и все...
- Но я же пойду закрытый незначительностью...
- Да хоть 'Покрывалом мрака'!
- А это что такое?
- Есть такой амулет. Все скрывает вокруг себя как будто облаком тьмы. Ночью особенно помогает укрыться, - ответила Варазза, и, заметив его жадный взгляд, протестующе подняла руки, - у меня его нет! Тут же тебе выложила бы, лишь бы ты не ходил никуда! Но ты уже и так все амулеты пересмотрел, разве только до эликсиров не добрался! Убьют тебя, глупого мальчишку. Не поможет незначительность. Ну вот что ты будешь делать, если шальная пуля тебя клюнет? А амулета щита у меня тоже нет, и заклинания этого я сотворить не смогу, чтобы показать тебе! Или - отряд будет идти, во всю ширину улицы. Они тебя не увидят, но, когда наткнутся на тебя в тесноте - не поможет тебе твоя незначительность. Герой-одиночка только в сказке может победить. Никакие умения, никакая сила и колдовство не спасут одного от многих, как ты не понимаешь? Ну вот вспомни свое детство, ведь дрался, наверное? Все мальчишки дерутся. И всегда есть кто-то один - сильнее всех, быстрее всех, или какой воинской наукой сызмальства занимается. Если он умен, он не будет этим злоупотреблять. А глуп - так будет шпынять и изводить тех, кто слабее. До той поры, пока они не соберутся в стаю и не понесут его на кулачках. Ну вот что, было у вас так? Было? По лицу вижу, что было. Так вот если ты надеешься на незначительность, то ты врешь, а если на свою обретенную силу - то ошибаешься. И, рассчитывая на силу, становишься таким же дураком, как тот, кого бьют толпой. Опыта воевать у тебя тоже почти нет, город ты не знаешь. Зажмут тебя в углу, и никакая сила твоя не поможет. Есть у меня покупатель постоянный, из пришлых, старший унтер из крепости. У него кисти левой нет, и по весне-осени культю ему крутит, за обезболивающим ко мне ходит. Ну, кисти нет, да голова на месте, не отнять! Так вот он говорит, и правильно, между прочим, говорит: 'Порядок бьет класс'. Сильного одиночку отряд всегда победит правильными, методичными и привычными действиями. Не ходи! Погибнешь! Прошу тебя, не ходи!
Надо сказать, что Дарри понимал ее правоту, особенно про порядок и класс - это очень походило на многие из заветов предков, что для гнома даже важней законов физики. Но в то же время, если гном что-то втемяшит в свою каменную башку, то этого не выбить и динамитной шашкой. А Дарри именно втемяшил. Посидев немного насупленным и угрю-мым, он буркнул:
- Все же пойду...
Варазза, зная гномов, только с горечью махнула рукой, и несмешно пошутила:
- Если тебя убьют, назад не приходи!
Дарри, впрочем, шутка понравилась. Еще он помучал друидку вопросами - знает ли она, как устроен щит, как пройти от часовни к стоянке при рынке удобней и безопасней всего, и каким стуком стучать, чтобы его впустили назад. С собой он взял дробовик и перевязь с патронами, которую нацепил поверх кольчуги, даже секиру не взял. Два револьвера, свой и 'Молот Тора' туга. Они были одного калибра, и под них было целых четыре скорозарядника, да еще и патроны россыпью. Свой отправился в кобуру на поясе, на котором еще висел нож и поясная сумка с универсальным инструментом, как у любого порядочного гнома, второй - под мышку, в кое-как прилаженную кобуру. В общем, вид он имел бравый и тупой, как в сердцах сказала Варазза. А потом обняла его и поцеловала, прошептав что-то на армирском. И он шагнул за дверь.
Темнота была неполной, пожары ее размывали световыми пятнами. Укрывшись не-приметностью, он пригнулся и порысил к ближайшему торговому ряду, помня про шальные пули, попутно пытаясь одновременно вслушиваться, вглядываться, построить в голове путь на стоянку по указаниям Вираззы и сообразить, как бы ему построить щит. Друидка сказала, что он строится из Воздуха и Огня. Мысли о щите отвлекали, и, споткнувшись о какую-то кочку, он едва не полетел кувырком. Плюнув, пошел медленно и выкинул из головы всякие мысли о щите на потом. Ему пока везло, и по пути никто не попался. Ну, живой не попался, а вот несколько убитых лежали неприбранными. С учетом ночного времени и того, как по-койники погибли, был шанс, что они могут стать беспокойниками. Это напрягало. Собственно, в этой части рынка встретить кого-то живого было маловероятно, именно поэтому армирка его и направила такой дорогой. Здесь торговали в основном огородники из окрестных хуторов, и грабителям тут было делать нечего, да и с военной точки зрения интереса не прослеживалось. Дальше будет труднее - пойдут оптовые склады, где наверняка уже вовсю резвятся мародеры, и недалеко - 'Водар Великий', там днем как раз была самая стрельба. На выходе с зеленной части рынка он наткнулся на первых встреченных им людей. Не смотря на его топот и сопение, они его не замечали - руна работала как надо. Был ли то пост, или патруль, остановившийся покурить, а может, они просто вышли из ближайшей лавки с распахнутой дверью - не имело значения. Это явно были захватчики. Судя по тому, что они не прятали огоньки своих цигарок, тут не стреляли, и он тоже выпрямился. Из озорства он подошел поближе, послушать, о чем они говорят. И услышаное ему очень не понравилось. Получалось, что это не непонятно зачем организованный налет на Пограничный, без надежды его захватить и удержать надолго. Судя по разговору, взбунтовались два полка сипаев* (*Сипаи - воинские части армии Тверского княжества, состоящие исключительно из аборигенов. 'Сипаи' - слово, пришедшее из старого мира и обозначающее британские колониальные войска в Индии. В Великоречье оно прижилось и стало собирательным для всех пехотных частей, набранных из аборигенов. Не изменившись, слово было перенято туземными языками и диалектами. Кроме слова 'сипаи' также прижился термин 'зуавы', обозначающее колониальную кавалерию, и 'гурки'. Впрочем, зная ненадежность аборигенов, правительства Новых княжеств (государств пришлых людей) стараются вооружить 'местные' войска похуже, чем те, что со-стоят исключительно из пришлого населения. Так не только в Тверском княжестве, а во всем Великоречье), и почти в полном составе, да еще и с артиллерией, идут сюда. Патрульные как раз и спорили, когда их ждать - утром или уже сейчас. Становилось понятным, почему налетчики не спешат быстро грабить и еще быстрее убираться прочь, они дожидаются своих основных сил и тогда уже вдумчиво выпотрошат весь город. Да, похоже, Пришлые из Твери вляпались серьезно, и надо очень подумать, что делать дальше им самим. Осторожно покинув патрульных, Дарри по пустому на вид переулку между лабазами и магазинами отправился к рыночной стоянке. Переулок был пустым только на вид - судя по звукам, в окружающих его домах, сплошь оптовых лавках и складах, сейчас творились грабеж и непотребство. Судя по всему, это действо еще не приобрело размаха - все же нападавших пока было не много, и большая часть должна была сидеть на позициях вокруг форта, управы и других возможных очагов сопротивления. Правда, там-то как раз пальба затихла. А вот в городе местами вспыхивали яростные, но короткие перестрелки, видны были, слава богам, нечастые пожары. И хорошо еще, что погода была безветренной, деревянный город мог выгореть дотла. Непонятно было, пытается ли кто-нибудь их тушить. По идее даже налетчики должны были понимать, что жечь город не в их интересах. И, видно, некоторые понимают. Шум, слышный из распахнутых ворот, мимо которых как раз проходил Камень, яснее ясного говорил, что там именно тушат пожар, и, скорее всего, именно бандиты. Может, их атаман был поумнее, а дисциплина покрепче, может, товар на складе ценный... Но, тем не менее, гасили, проклиная какого-то дурака Мераза, и обещая срезать его долю вдвое. Вообще до этой минуты, казалось, он мог и не пользоваться руной, настолько до него никому не было дела.
Вот и стоянка. Здесь уже шныряли интересанты - грузовик вещь полезная, в хозяйстве нужная и дорогая, так что грабеж и выяснение, кто и что имеет право ограбить уже шли в полный рост, и иногда - с мордобоем и поножовщиной. Впрочем, до стрельбы не доходило, скорее всего, были какие-то неписаные правила, и назревающая перестрелка пресекалась жестко, даже жестоко. Стоило какому-то особо ретивому герою достать ствол, как его могли прибить и свои же. Одну такую сценку Дарри и наблюдал, думая, как, во-первых, найти машины рода, а, во вторых, как же их отстоять? Тут не поможет и наложение рун, то, как густо гуляет тут народ, не дает надежды, что на них кто-то не налетит, даже не видя. Кроме того, было очевидно, что тут есть какая-то своя, непонятная иерархия. К молоденькому южанину, охранявшему гибрид, сооруженный из 'Мула', увенчаного грузовым тентованным кузовом производства неизвестной каретной мастерской из какого-то баронства, с отчетливо недобрыми намерениями развязно подошла довольно большая шайка явно битых и тертых жизнью и войной молодцов, но, о чем-то поговорив с ним, отошла чуть ли не с извинениями и поклонами. Правда, кое-какая мысль наклюнулась. В центре площадки некогда красовался трудноописуемый деревянный объект, помесь конторы, гаража и караулки стражников стоянки. Тут тоже был пожар и его тоже гасили. И погасили, довольно давно. Причем явно не заливали водой, а погасили магией, насколько теперь мог понять Дарри. Пожар, скорее всего, возник при захвате и перестрелке - в воздухе густо и жирно пахло не только сгоревшим деревом, но и горелым мясом, а несколько не сильно пострадавших от огня тел стражников в черной форме валялись изломанными куклами рядом. Обуглившиеся бревна блестели в отсвете факелов и фонарей антрацитом и напоминали своими словно сегментированными огнем боками уложенных в рядок стальных саламандр. Прогоревшие местами до дыр створки ворот были распахнуты, являя миру сгоревшие до ржави и стоящие на ободах старшим и меньшим братцем 'Полевичок'* (*Пикап 'полевик' - коммерческий грузовичок на удлиненном и немного усиленном шасси ЛВК-12 (в свою очередь, создан на базе автомобиля ЛуАЗ-9б9А). Грузоподъемность пикапа достигает 400 кг, двигатель остался прежним, но изменены передаточные числа в трансмиссии. По сравнению с базовой моделью упала скорость (максимальная всего 50 км/ч), зато значительно выросла грузоподъемность и тяговитость. Все органы управления и конструкция кузова максимально упрощены в целях снижения себестоимости производства. Есть короткая модификация 'имп' ― легкий экономичный вездеходик, отличающийся от 'полевика' скоростью повыше (до 70 км/ч), короткой базой и повышенной проходимостью) и ЗИЛ, такой же, как у них, добавляя в букет запахов неперебиваемый аромат горелой резины и окалины. Дарри присмотрелся. На пожарище никто не лез - уж больно очевидно там не осталось ничего ценного. А меж тем воткнуть, может быть, чуть стесав бока, один из грузовиков между стенкой и 'Полевиком' казалось возможным. Единственное - 'Полевик' не дал бы вывернуть после ворот, места не хватало. Но если его оттащить чуть назад... Не долго думая, он полез в пожарище, даже не думая, что прогоревшая кровля может обрушится. За воротами куклой, не то сидящей, не то боксирующей, лежала обгоревшая мумия, скорее всего, стражника или учетчика. Загрубевший за день Дарри переступил через нее, но потом, подумав, вышел назад. Найдя неподалеку какую-то обгорелую брезентуху, он укрыл и ее руной незначительности. Вернувшись на пожарище, Камень укутал сгоревшего брезентом и оттащил его в щель между обожженными углями бревенчатой стены и не менее обожженным 'Зилком'. Мысль о том, что ему придется переехать тело, пусть и мертвое, ему не нравилась. После чего, взявшись все через ту же брезентуху за задний борт 'Полевика' и укрыв руной теперь уже его, он, даже не особо поднатужившись, волоком, на невращающихся ободьях оттащил машинешку вглубь сарая, попутно выгадав еще и пяток сантиметров от стены. Сняв незначительность с огарка 'Полевика' и бросив брезент у него в кузове, он отправился искать машины клана.
Нашлась только одна - машина Орри. ЗИЛ Глоина уже бесследно исчез. Машину же Первого колонны не могли завести два ругающихся на чем свет стоит друэгара* (*Друэгары народность, родственная гномам. Однако, поскольку издавна жили в менее щедрых горах и были теснимы теми же гномами, друэгары более свободны в выборе занятий и в традициях, благодаря чему значи-тельная их часть просто разбойничает на больших дорогах. (А. Круз 'У великой реки')) - и не мудрено, у Кулака стоял очень хитро замаскированный размыкатель цепи. Но при столь наглом и масштабном угоне кинуть дублирующую проводку, если она есть, дело немудрящее, хотя и долгое. Именно этим друэгары и занимались. Дарри нахально стоял от них в двух шагах, никем не замечаемый, и слушал. Помимо массы бесполезной и лживой информации о сексуальной жизни предков Орри, их и его родословной и проклятий гномам вообще, он узнал, что второй грузовик уже покинул Пограничный, что сделало желание сохранить именно этот 'ЗИЛ' для клана просто невыносимым. Но для этого нужно было все хорошенько продумать. Во-первых, пусть друэгары продолжают ковыряться с машиной и заведут ее. Главное, чтобы рядом с ними больше никто не крутился. Но с этим, как раз, все в порядке. Почти все машины поблизости были уже угнаны или находились прямо в прцессе угона, только чуть дальше, очевидно, была часть стоянки, набитая транспортом, захваченным несколькими крупными отрядами. Или бандами, как угодно. Там были и грузовики, и 'Копейки', и козлики* (*Виллис', или 'козел', - жаргонное название популярного в Великоречье класса легких внедорожников гру-зоподъемностью до 250 кг. Делают их на нескольких заводах. В Нижнем Новгороде с успехом выпускается почти точная копия ГАЗ-69, идущая в продажу. Поскольку все нижегородские машины комплектуются ярославскими моторами, часть шасси в обмен на них передается в Ярославль, где вместе с двигателем монтируется на нее кузов другой компоновки ― чуть ниже, с широким капотом и без дверей. Машина с таким кузовом официально называется 'Ярославич' ЛВК-7 (легкий вездеход командирский), но все зовут ее 'виллисом'. Названием обязан тому, что внешне очень напоминает американскую лендлизовскую машину, хотя в основе своей остается все тем же ГАЗ-69.
'Козлами' же зовут все легкие внедорожники, поскольку склонность их к прыгучести общеизвестна). Очевидно, их перегнали с разных мест плаца стоянки в компактные островки, и уже вовсю охраняли патрулями. Вот их Дарри опасался. Нет, не того, что во тьме кромешной они его разглядят. Просто он понимал, что в крупных баронских дружинах, да и сильных бандах, могут быть колдуны. Ему не обойтись без того, чтобы, помимо руны незначительности, доказавшей свою неприметность, применить что-то против друэгаров, иначе ему не увести машину у них из под носа. Он пока еще не настолько очерствел, чтобы убить их руной ли, оружием ли, будучи скрытым пологом незначительности. Вот Гимли бы над ним посмеялся... Тем временем электрошаманство друэгаров под капотом закончилось. Судя по всему, сейчас они будут заводить ИХ машину. Ну да, вот один закрывает крышку капота, а второй уже лезет в кабину. Ну что, что использовать? В любом случае - начало очевидно. Он накрыл мащину вместе с друэгарами руной незначительности, и мимолетно отметил, что это у него уже получается быстро, четко и на полном автомате - он отмерил ровно столько Силы, сколько нужно, ни больше, ни меньше, даже не задумываясь об этом. Но что дальше? Машина завелась. Он заторопился, заметался, и ляпнул в них, не скажешь иначе, первое, что пришло в голову. Почему ему пришла в голову 'Руна вечной свежести', он и представить не мог. И он даже зажмурился, представляя, что сейчас будет. Но ничего не было, машина не трогалась с места. Он разожмурился. Сидящие в кабине угонщики-друэгары не шевелились. Дарри медленно подошел, осторожно открыл дверь и тихонько влез в кабину. Друэгары превратились в безвольных кукол, и никак не реагировали на него. Он отпихнул их вправо - по гладкому дермантиновому сидению с его силой это было не сложно. Пристроил в держателе дробовик, чтобы не мешал. Ну, начнем, благословясь, и помоги Первопредок в этих начинаниях. Камень не включал фары, боясь, что точно дозированная руна не справится. Впрочем, гномы хорошо видят в темноте, намного лучше людей, к тому же отсветов фар других машин, фонарей, да и пожаров - хватало на то, чтобы тихонечко доехать до намеченного как схрон пожарища. Единственное, чего он опасался - так это того, что кто-то, не заметив, под действием руны машину, полезет к нему прямо под колеса. Но, наверное, сегодня был его день. Точнее, ночь. Милость богов была над ним, никто не полез. И вот - сгоревшая контора. Все же, въезжая в ворота, он включил фары. Медленно протиснулся в щель между стеной и кремированным 'Полевиком', все время ожидая скрежета бортами либо по стене, либо по погорельцу. Но, видимо, тот вершок, на который он сдвинул 'Полевика', позволил этого избежать. Дотянувшись до правой дверной ручки мимо сидящих рядом истуканов, открыл дверь и с наслаждением - все же гномы с друэгарами друг друга терпеть не могут - выпихнул безвольных кукол в обличье бородатых и свирепых воинов ногами. Они мешками шмякнулись в кузов 'Полевика'. Затем он вылез сам. Пачкая руки сажей, навалил обгоревших досок на задний борт, прикрыл брезентухой, брошенной в кузове сгоревшего 'Полевика' и тщательно наложил руны незначительности - сначала на грузовик, потом - на укрывающий его хлам, и затем - на сами ворота. Силы ушло довольно много, но пока - терпимо. И все же - что делать с друэгарами? Да пусть так и лежат куклами, лучше и не выдумать! Оставаясь под защитой руны, он затер-замел следы колес на пепле и углях, и тоже, на всякий случай, закрыл их остатки руной, и, спохватившись, вернулся к машине за дробовиком. Достав 'Таран', он еще раз глянул на друэгаров и обомлел. Руна на одном из них уже развеялась, а на втором стремительно истаивала. Но тот, который уже лишился руны, не шевелился. Дарри, держа дробовик наготове, приблизился. Друэгар был мертв... Второй в этот миг тоже лишился руны. И тоже оказался мертвым! Это что же, руна, совершенно безопасная на упаковке для продуктов - он сам сотни раз залезал рукой, да что рукой - головой! - в кадки и короба с этой руной, и ни разу не ощущал ничего, кроме свежести и прохлады! И вот эта самая руна, внедренная в живые тела, убила их? Ой-е... Нет, он не жалел друэгаров, ему с его гномьей толстокожестью и враждой между гномами и полукровками даже показалось очень смешным все произошедшее. Но он еще раз убедился в необходимости крайней осторожности со своим новым умением. Если уж знакомые руны так себя ведут... Кстати, о рунах. Друэгаров надо бы убрать. Просто на всякий случай. Ну вот он заодно и проверит, как действует руна 'Омм'. Хоть тут и так было пожарище, но он был очень осторожен с Силой. Вспышку не увидят за прикрытием незначительности, а вот пожар... Да и не для того он грузовик прятал, чтобы его тут же сжечь. Тела полыхули ярким, чуть зеленоватым пламенем, взметнувшимся вверх метра на два, так что он даже испугался - не займется ли вновь пожаром эта халабуда? Но нет, через полминуты огонь опал, оставив в воздухе запах хвои, перебивающий даже вонь пожарища, а в кузове полевика - две вытянутых кучки пепла. Дело сделано, нужно возвращаться. Все, что мог, он исполнил. Может быть, воспользовавшись неприметностью, попробовать пробиться к своим, в управу? Или в форт? Впрочем, он не знал ни как пройти в форт, ни как пробраться в него - врядли ему откроют ворота. Да и не знает его там никто, решат еще, что шпион. Решено, он идет к управе! Дарри еще раз проверил - все наложенные руны держались и не ослабевали. Ну, все, пошел. И он покинул рынок, сияя, как ребенок, которому вручили пряник. Его переполняли радость и гордость. Вот вам и одиночка! А он взял да и натянул всем нос! Дарри шел, словно купаясь в своей невидимости, неуязвимости и могуществе. И вновь ему почти никто не попадался на дороге. Правда, выпотрошенных домов и их убитых хозяев, валяющихся в пыли, стало больше. Уже на подходе к рынку он услышал шум и женский возглас в боковой улице и осторожно заглянул туда. В свете ярко полыхающего дома он увидел, что выбежавшие из двора этого самого дома четверо мужчин чуть ли не нос к носу столкнулись с женщиной, которая старалась незаметно проскользнуть по улице мимо. Женщина вскрикнула и побежала, прямиком на Дарри. Кто-то гортанно вскрикнул, повелительно и зло, и трое мужчин помчались за ней, а четвертый порысил за ними, менее спешно и как-то... начальственно, что ли. Женщина, словно напуганная курица в поисках убежища, металась от дома к дому, и, наконец, юркнула в поддавшуюся ей калитку шагах в десяти от Камня. Не намного отстав от нее, трое мужчин, добежав до этой калитки и мешая в ее узком створе друг другу, вломились в тот же двор. Дарри, похолодев, узнал тугов. Их лица были скрыты свободными краями тюрбанов, а черные одежды казались пятнами ночи. После увиденного сегодня Камень просто не мог допустить, чтобы еще одна несчастная попалась в лапы к этим тварям, и решительно повернул в переулок на помощь женщине. Он надеялся под пологом незначительности свести их численное преимущество на нет. И почти столкнулся с четвертым. А вот это был вовсе не туг. Лица его не было видно под капюшоном длинной черной рясы, поверх которой на груди поблескивал медальон из темного металла, круг с тремя направленными вниз остриями. Дарри никогда не видел Созерцающих, но даже дети знают, кто носит такие висюльки, и на что они способны. А Дарри ребенком не был, и свои-ми вновь обретенными способностями к тому же чувствовал исходящую от Созерцающего Силу. Она была какая-то неправильная. Вот у Вараззы она была небольшая, почти незамет-ная, но очень ей подходящая, волнующаяся и злящаяся вместе с ней, просто неотъемлимая ее часть. Когда друидка набирала Силу и творила заклинания, разноцветные веселые нити Стихий, кружевной накидкой покрывающие и окружающие ее, оставались таким же ее спутником, как и чуть травяной запах ее тела. Здесь же Силы было много, очень много, хотя это и не успело испугать непутевого гнома. Но она была какая-то тусклая, чуждая, не только миру, и не только добру и теплу. И еще она пахла кровью. Она выглядела чуждой и самому колдуну-Созерцающему, корежила, изменяла его изнутри, растягивая его душу, как слишком тяжелая серьга - мочку уха. И просто сочилась свежей кровью, большой кровью. Почему-то теперь Дарри не сомневался, что можно будет увидеть в том доме, откуда выбежал жрец-Созерцающий с тугами. Такую же кровавую звезду, как и утром.
Но, если Дарри чувствовал исходящую от жреца мощь, то и тот, невзирая на руну, скрывавшую Камня, уловил его Силу. Вряд ли он ощутил саму руну незначительности, но вот то, что Дарри машинально потянулся к Силе, почуял. А Дарри и в самом деле потянулся за ней - он хотел испепелить кровожадного Созерцающего. Но тот, неожиданно встав, словно наткнулся на стену, быстро развел руки в стороны и запрокинул голову вверх. Капюшон свалился, явив бритый череп, тощее лицо, оскаленные зубы и злобные глаза. Созерцающий сделал резкий взмах растопыренными руками, словно подгребая к себе что-то, и Дарри едва не упал. Как будто из него вышибло дух, нет, хуже! О, теперь он понимал, что чувствовала бедная друидка...Словно ледяные железные клещи вцепились в его нить Силы и безжалостно, с мясом, кровью начали выдирать ее. Он беззвучно раскрывал рот, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, в глазах то темнело, то взрывались радужные круги, и казалось, что вот именно так и умирают. И вдруг, мгновенным всплеском счастья, все кончилось. Он сполз по забору, все видя и ничего не понимая. Лишь через три-четыре бесконечно сладких и глубо-ких вздоха мозг стал понимать, что видят глаза.
Монах напротив него, выпучив глаза от боли и ужаса, стоял на коленях, и, как и он сам минуту назад, пытался вздохнуть. Силы в нем не было. Вообще! Его амулет, небрежно сорванный, валялся в пыли, а вместо него шею туго перетягивала, не давая дышать, крепкая стальная цепочка, даже цепь, с бляхой, от которой ощутимо несло магией. Концы цепи были намотаны на левый кулак той самой женщины, которая недавно убегала от тугов. Женщины? Да это настоящий демон! Глаза на поллица с вертикальными зрачками светились нездешним зеленым огнем, свирепый рот с массой острых зубов напоминал скорее пасть, а само лицо пугало и завораживало одновременно. Она была прекрасна, совершенна! И ужасающе страшна. Низко рыкнув, она несколько раз легонько, но ощутимо для монаха пнула его изящным сапожком под ребра, и без малейшего усилия вздернула его на ноги. Тот стоял, пошатываясь безвольной куклой, потрясенный то ли тем, как легко его скрутили, то ли потерей дарованной Кали Силы. Демонесса достала одной рукой из своего рюкзачка что-то звякнувшее, от чего тоже пахнуло свирепой и безжалостной магией, и, щелкнув замками, сковала монаху руки за спиной. Звякнувшее и магическое напоминало наручники, но с длинной цепочкой, и конец этой цепочки был в левой руке у демона. Или женщины? Она уже не была страшна, а была просто волнительно-прекрасна. Голосом, способным растопить любое сердце, она сказала жрецу:
- Подумай, какую ты мне доставишь радость, если вздумаешь сопротивляться! - и она ощутимо стукнула по лысой голове рукоятью кнута, который держала в правой руке. Или не кнута, потому что он был раздвоен, как жало змеи, и это жало было из металических сементов. А еще с него капала кровь, прямо на бритую голову Созерцающего. Красавица подняла невесть откуда взявшийся небольшой мешок из темной ткани. Дарри готов был поклясться бородой Прародителя, что, когда он столкнулся с монахом, ни на земле, ни у монаха мешка не было. Изящно и ловко, как мать, наряжающая маленького сына на прогулку, она надела мешок на голову монаху. Дернув цепочку от наручников, она проворковала, но в го-лосе вновь отдаленным раскатом грозы пророкотал демон:
- Ну, иди, заинька, вперед, я тебе буду подсказывать, куда, - и пнула того прямо в тощую задницу, - пока прямо, да поживей! Тебя ждут новые друзья и новые развлечения!
И она, словно дама с собачкой на прогулке, удалились по улице. Уходя, демонесса огляделась, и Камень готов был поставить все, что угодно об заклад - она глянула ему прямо в глаза и насмешливо улыбнулась. Он испуганно проверил самого себя - не исчезла ли руна, которую он сам на себя наложил. Но нет, все в порядке. Потрясенный, он встал. С первого раза не вышло. По нему словно проехал грузовик, а потом промаршировал хирд. Все было на месте, все по отдельности работало. Но вместе слушаться отказывалось, словно он был в стельку пьян. Ныло сердце, будто бы его тоже чуть не вырвали вместе с силой. Это было совсем не похоже на утро, на истощение магии, но ощущалось ничуть не лучше. Как будто ему избили душу. Наконец, шатаясь, он встал. Держась за забор, он так и шел вдоль него, все бесконечные десять шагов до калитки. Дальше опираться было не на что, и он просто навалился на воротный столб. Калитка была распахнута. Туги далеко не ушли. Их обезглавленные тела лежали не дальше двух-трех шагов от распахнутой двери. Казалось, их убили сразу, одним невероятным ударом. Еще раз порадовавшись, что ничем не заинтересовал демонессу, он почти не сомневался, что она его прекрасно видела, Дарри задумался - а бывают ли добрые демоны? Нет, он точно будто пьяный. Но все же понемногу разобранное состояние стало его покидать, и он решился оторваться от воротного столба. Кажется, голова переставала кружиться и уже можно не бояться с каждым шагом выплеснуть ее содержимое, словно золотую рыбку из аквариума. Понемногу он разошелся, и шел все бодрей, пока не подумал - а куда он, собственно говоря, идет? Происшествие в переулке напрочь отбило самомнение и горделивые мысли о неуязвимости и могуществе. Оглядевшись, он понял, что ноги сами несли его по последнему обдуманному маршруту - к городской управе. Но Камень уже сомневался, стоит ли пытаться пробиться туда. Стрельба, вплоть до рокота пулеметов, шла и от форта, и от управы, и еще из пары-тройки мест, где, как видно, засели Пришлые. Шальную пулю не смутишь руной незначительности, и обиднее всего будет, если эта пуля будет от своих. И окончательно его замысел лопнул через минуту. Впереди была широкая улица, на которую ему предстояло свернуть из переулка. Он вдруг понял, что уж с минуту как слышит странный шум оттуда - и вот этот шум стал отчетливей. Мерный топот, лязг, шум моторов... В город пришли первые части сипаев. И пройти сквозь них не было ни малейшей возможности.