Прекрасный город Славск, где я бываю в командировках, всегда удивляет. Не стал ис-ключением и этот предновогодний приезд. В день убытия вручили мне коллеги по работе билет на скорый поезд Славск - Москва в вагоне высшего руководства - элиты города. Правда, билет был только до станции Быстрово, а там, через час мне предстояла пересадка на другой, обычный поезд.
Вечером, завершив служебные дела, я сидела одна в первом купе спального вагона и в раскрытую дверь разглядывала входящих пассажиров. Однако никаких важных персон не приметила. Зато само купе оценила. Ещё бы! У зашторенного бархатной занавеской окна на столике стояла ваза со сладостями и пакетиками душистого чая, и, что тронуло, - на пике зи-мы, - алые живые гвоздики в высоком стакане. Кроме того, спальное место было столь мяг-ким, удобным, что сморённая дневной беготнёй, под взятым у проводника пушистым пледом заснула. Отдых в вагоне-колыбели обернулся неплохим подкреплением, и по прибытии на станцию Быстрово с тяжеленной сумкой в руках я сошла на перрон.
Первое, что увидела, - обледенелую привокзальную площадь, запруженную людьми. Задира-мороз с налёту обжигал щёки, заставлял идти с оглядкой, нервничать. Мало того, прохрипел репродуктор; объявил задержку моего рейса на час. Вмиг улетучилась недавняя истома. Подкрался к сердцу холод. Подумала: "Как быть? - пробиться в зал ожидания, - не выйдет. Народу битком. Согреться? - негде. Ночь. И шубка на мне не ахти..." Делать было нечего, и я затёрлась в толпе.
Очень скоро узнала, в округе - неслыханный гололёд. Днём отменили все автобусные рейсы; народ повалил на поезда. Размышляя о превратностях судьбы, я всё время хлопала в ладоши, старалась расслабиться. Порой пританцовывала на месте; призывала Бога помочь, не дать пропасть в глухомани.
Вот где нечистая сила поджидала меня в столь поздний час!
Только часа через два мой долгожданный, заиндевелый поезд, скрежеща тормозами, прибыл. Объявили посадку, и ночные бедолаги с перрона врассыпную бросились к вагонам. Из открытых дверей, в клубах пара появились очертания сходящих пассажиров. Я пораньше вышла на платформу, но всё равно попала в толчею тех, кто рвался уехать. Не без труда я достигла цели. На последнем вдохе, незнакомый мужчина сзади решительно затолкал меня на ступени тамбура плацкартного вагона, подал сумку. Я-то избавилась от ледяной ловушки, однако, спаситель войти не успел, - состав тронулся. Затёртая в хаосе, в шубе с надорванным воротником и помятой шапке, как ни странно, я не роптала, а оплакивала в душе участь сво-его благодетеля, и верила, что ему за добро воздастся.
Пока поезд шёл, толпа немного расступилась, и я приблизилась к первому купе ваго-на. Неожиданно в полутьме моим глазам представился чуть ли не мученик, распятый на кре-сте, - молодой человек. Во весь рост, с разведёнными руками, он был как бы прикован к по-ручням у входа в другое купе. Неудобное положение тела, распахнутая куртка, жара в пере-полненном и без меры отапливаемом вагоне, довели его до изнеможения. Горькое смирение сквозило в чертах унылого лица.
"Отче, - пришли на ум слова из Библии, - прости им, ибо не знают, что делают". В го-товности чем-то помочь человеку, я на время забыла и про своё не лучшее положение, и про оставленную сумку с вещами. Непросто протиснулась к нему. Спросила без стеснения, прямо: - И давно ты так висишь, парень?.. Он помедлил, ответил едва слышно:
- Как влез. От Нижнего. Толкучка.
- Люди, люди, - возмутилась я громко. - Не видите, что ли, человек мучается! Про-двиньтесь чуточку, пододвиньтесь. Ну, говорят вам, дайте ему, хоть, встать нормально. Или, если он молодой, так пусть мучается?
В моём голосе, видимо, было столько сочувствия, что и на самом деле одна пожилая дама на сидении потеснилась, взяла на колени свои пожитки, и человек сел к ней вплотную. Он на глазах уменьшился, застыл, не вымолвил ни слова благодарности, и я, как бы за него, похвалила женщину:
- Слава Богу, выручили товарища. Теперь отдохнёт.
Пронеслись над головами людей, стоящих рядом, брошенные в мой адрес злоречивые слова:
Тоже, заступница выискалась. Расстаралась, пожалела здоровяка. У тебя что, профес-сия такая - учить, порядки наводить. Беспокоишь тут?..
Людские речи не переслушаешь, но эти слова запомнились. Огрызнуться не было сил, не было и настроения разглядывать мученика. Я тоже сдала от духоты и выстаивания в струнку. Народец с каждой остановкой убавлялся, и я вернулась в первое купе к своим ве-щам. Ко всему, мне приглянулся краешек сидения, где вышло сносно устроиться. Спокойно огляделась по сторонам: напротив меня залёг на всю нижнюю полку другой приметный пас-сажир. Мы с ним разговаривали, пока стояли в тамбуре. Он, рассказал, что едет с дальнего севера к родственникам, но в пути замучили неудачи.
- Говорила мне жена, не бери отпуск зимой, - вздыхал он,- не послушал, ну и маюсь всю дорогу. Верно говорят, рок виноватого найдёт.
Вроде бы не глупый человек, так нет, он устраивался спать, как свой среди своих. Кое-как пристроил полушубок под голову, кинул свою новую пыжиковую шапку на столик у изголовья. Я видела его беспечность, но и в голову не пришло предостеречь, поскольку и са-ма была в полусне. А он сразу захрапел.
...Под утро, когда поезд сделал длительную остановку в Саранске, в купе возник пе-реполох. От шума я открыла глаза. Оказывается, у мужчины с дальнего севера пропала пы-жиковая шапка. Новый мученик беспомощно метался из стороны в сторону, оглядывал вся и всех, чертыхался. Волнение нарастало. Каждый старался высказаться, вспомнили милицию. Но подвёл черту в гвалте старичок, сидящий рядом. Он вытянул красную шейку из синей ру-бахи и проскрипел назидательно: - На то она и щука в реке, чтобы карась не дремал. Бросил шапку, куда попало. Поди теперь, найди.
Я сонно уставилась на неудачника без шапки, тупо соображая, причём тут щука, ка-рась. Мысленно пожалела его. И тут же вскипела вслед за остальными:
- Ужас! Что за народ пошёл!
Потом повернулась в сторону ночного мученика, надеясь увидеть в нём сочувствие к несчастному отпускнику. Однако он бесследно исчез. Скоры люди на расправу. Вот и неуго-монный старикан в синей рубахе с ходу, в адрес "распятого" ночного мученика бросил:
- Он, злодей, и умыкнул шапку. Как, как слинял незаметно. А зол-то был на всех, зол. - Дедушка, - взмолилась я, - помолчи. - Тому парню досталось.
Сейчас трудно вспомнить все подробности инцидента, но только нежданно прервал разборку возникший на входе в купе коренастый солдатик в полосатой тельняшке, с крестом на шее и пыжиковой шапкой-пропажей на голове. Он прижимал к груди обеими руками с пяток бутылок, и, стоя, не мог снять и подать шапку расстроенному хозяину. С широкой улыбкой на лице, как ни в чём ни бывало, парень провозгласил: - Брат, твоя шапка? Я взял тут со стола без спроса. Холодина. Прости меня, ради Хри-ста. Вы спали. В горле пересохло, еле дождался Саранска. Вот и выскочил купить что-нибудь на вокзале мамочке в подарок. Дембель. Еду домой. И он поставил бутылки на стол. Потом похлопал по карману - подарок. Предложил:
- Возьми пивца-то. Сколь хочешь. Мы примолкли, а солдатик снял шапку, виновато поклонился и подал её в руки рази-не. Я пыталась порасспросить солдатика, но бравый старичок в истории с шапкой поставил и тут точку:
- Не все люди воры. Ступай с Богом, - и добавил ласково, - пёс ты рыжий. 1985 год