Легенда о Крысолове 
   
   I
   Неважно, в каком королевстве это случилось,
   Как назывался город, что стал местом действий,
   Главное - это не всеми навеки забылось,
   Главное - это потомкам пока интересно.
   В общем, был город, не хуже, не лучше прочих,
   Маленький рай, город грез и людей хороших,
   С озером чистым, глубоким, как небо ночью.
   И в этом раю с давних пор почитали кошек.
   Кошки приравнивались к богам или их потомкам,
   Обидеть кошку - позор на семью навечно.
   Их славили, пели и восхваляли громко.
   А кошки людей защищали от зла, конечно.
   Кошки с людьми жили тесно, почти семейно,
   Входить могли кошки в дома, и им были рады,
   И хотя отношения эти были священны,
   Всегда есть те, чьи слова наполнены ядом. 
   Жили такие рядышком, по соседству,
   Таились в углах, искушали на веру иную.
   И вечно твердили: "кошки - адепты беса,
   Нельзя доверять им, беда никого не минует".
   Конечно, не слушали их, да и незачем это,
   Злых шептунов защищает какой-то Единый,
   Который за семеро суток придумал планету,
   Которому пост и моления необходимы.
   Но вскоре подули призрачные ветра,
   Тревога зажала сердца матерей в ладонях,
   И настала в городе траурная пора - 
   От неизвестной болезни умер ребенок.
   И с ветром слухи пришли о какой-то даме,
   С отравой в крови и нравом, как ветер, вольным.
   Чей жизненный путь усеян людскими телами,
   А делами ее весь Аид до краев переполнен.
   И паника стала прокрадываться в умы,
   Сочиться в щели, скручиваться в углах,
   И сколько б люди не брали надежд взаймы,
   На окраинах стали опять находить тела. 
   А кошки начали странно себя вести,
   Словно бы беспокойством одолены,
   И люди посмели худшее допустить,
   Признав такой поворот делом их вины.
   И злые умы стали вкрадчиво лопотать:
   "То богиня кошачья египетского креста.
   Это проклятье, а кошкам на вас плевать.
   Вон как волнуются, видимо, неспроста..."
   Тогда неслышно, черное, как гнильца,
   Вкрадывалось сомнение в души тех,
   Кто кошкам доверяли свои сердца,
   Но один за другим таяли в пустоте.
   ~
   Тогда развернулась иная система вер.
   Слуги Единого пели уже смелей,
   Уповая чаще на чей-то чужой пример, 
   И хватало примеров, покоившихся в золе.
   Но Единого слуги ели один лишь хлеб,
   И не брали в рот мяса - проклятого сырья,
   Но зерна хлеба многие сотни лет
   Поражала галлюциногенная спорынья.
   Отравная души дурманила, как вино,
   Вызывала параноические миражи,
   И кричали безумные, грезилось им одно - 
   Что никому до старости не дожить.
   Что славный город брошен на высший суд,
   И голоса им гибель страшную предрекают,
   Что ангелы отчаявшихся не спасут,
   Если кошек не объявят врагами рая. 
   И в панике люди - к Единому на крыльцо,
   Принимая хлеб и вино по закону Света,
   Попадая к Отравной в замкнутое кольцо,
   Вербующей каждые сутки новых адептов.
   Безумием, как болезнью, больны навзрыд,
   Обратили на кошек мысли свои опять,
   И по городу стали часто гореть костры - 
   Кошек стали неистово истреблять.
   Захватила людей кровожадность, густая злость, 
   Жестокость брызгала в стекла, лилась ручьем,
   Немногим кошкам в том месиве повезло - 
   Остальные же вскоре узнали, что здесь по чем.
   Их вмуровывали в бетон, как слуг ведьмовских, 
   Давили и мучили, десятками, сотнями жгли. 
   А кошки верили людям, некогда славившим их, 
   И потому из города не ушли...
   ...На праздники под всенародный вой,
   Ломали лапы им, оставив лишь одно - 
   Захлебываясь кровью и водой 
   Идти на дно, на дно...
   
   II
   Сколько стоит наше время?
   В пыль стираются колени,
   Люди верят, что ступени
   В рай ведут.
   Люди живы, люди верят,
   Кошек нет, закрыты двери,
   И Единому моленья 
   Сберегут.
   Ощетинившись крестами
   Спят дома, скрипят часами,
   Хорошо под небесами
   Людям жить.
   Ничего решать не надо - 
   Ведь всегда пророки рядом,
   "Нас Единый мудрым взглядом
   Сторожит".
   И летят года по свету,
   Старят юную планету,
   Городу зимой и летом - 
   Пыль, зола.
   Но не знают эти люди - 
   Зреет туча злобой лютой,
   Маршируют отовсюду 
   Сотни лап.
   Из Щелкунчиковой сказки
   От начала до развязки
   Черной траурной окраски
   Крыс полки
   Выгрызли из строчек буквы,
   Выползли из закоулков,
   Злые дьявольские куклы - 
   Вопреки!
   Кошек нет, и нет спасенья,
   На восьмое воскресенье
   Крысы съели все посевы
   Хлеб и рожь.
   Напустили дикий голод 
   На могучий славный город
   И когда наступит холод - 
   Пропадешь.
   Но беда беде начало,
   Смерть немного заскучала.
   Ветер снова источает
   Тлена смрад.
   Это едет злая леди
   В черной призрачной карете
   Убивает жрица смерти
   Всех подряд.
   Не успели уберечься,
   Нет и кошек после сечи,
   Даже некому перечить -
   Их беда.
   Крысы жизни затоптали,
   Черной Смертью вскоре стали,
   И молитвы замолчали
   Навсегда.
   
   ...И крысами запряженная, ехала впереди 
   Карета дамы бубонной с гибелью на груди...
    ~
   А бубновая дама оказалась не в масть козырнОй, 
   С легкостью била вальтов, королей и тузов, 
   И злых языков угас неразборчивый вой - 
   Ее поцелуй даже время отнял у часов.
   И пошла эта дама по улицам, по домам, 
   Сея вокруг суеверия, ужас и смерть, 
   Улицы опустели, взошла на престол тишина. 
   И кровь кошачью с лихвой искупили все. 
   В городе вскоре замолкли колокола.
   И было общим правилом решено
   Сбрасывать в озеро проклятые тела - 
   На дно, на самое дно...
   
   III
   Свершенного не признавая зла,
   В тени креста творя свои суды,
   Сплетая сети сплетен по углам,
   Судачить стали все из-за беды,
   О том, что иссекают сотни лап
   Их жизней неокрепшие ростки
   Пришла пора налаживать дела
   И с ними разобраться по-мужски.
   Чего боятся крысы, кроме сов?
   А кошек даже следа не сыскать...
   Но на одном из сотен полюсов,
   Остался тот, кто может что-то знать,
   Проклятых кошек страшный властелин,
   Их древний предок, дикий полубог,
   Но из путей спасенья - он один,
   Ведь "Крысоловом" враг его нарек. 
   Бессонницей измучены глаза,
   Нездешний музыкант из миражей,
   Но едкая, как ртуть, его слеза
   Не стоит сотни ломаных грошей,
   Ушел в скитанья от мирской молвы,
   Сменил кошачий облик для людей,
   Но с кошками по-прежнему на "ты",
   Двуногую отбрасывая тень.
   И разрывая полночи вуаль,
   Мелодией своей творит обман, 
   И свой дневник ведет в чужую даль,
   Сводя его с межстрочного ума,
   Следит за тем, чтоб месяц не померк,
   Сгибая его музыкой в дугу,
   И смотрит каждый вечер снизу вверх,
   Как облака плывут по потолку.
   И люди стали думать: "Выход есть,
   Найдем Кота, и он поможет нам.
   Пускай опасен, как худая весть,
   Но он нам нужен, как песок часам".
   И взяв удачи горстку про запас,
   И уходя в ночную темноту,
   Старейшины родов в тот страшный час
   Пошли на юг, за помощью - к Коту.
   ~
   У Крысолова - домашний хлеб,
   У Крысолова в миру бардак,
   Четыре счастья и восемь бед
   Он с болью сплевывает в кулак.
   И длится торг уже семь часов,
   Слова расчетливы и честны.
   А на другой пиале весов - 
   "За крыс свои мне отдайте сны"
   В его речах неприкрытый йод,
   А флейта - страшное колдовство,
   Никто не знает, куда ведет
   Ее волшебное естество - 
   Тростинкой встала среди зимы
   Из той могилы, где погребен
   Ребенок, умерший от чумы
   И ставший первым ее рабом.
   Чья жизнь прервалась, ладонь пуста,
   А смерть - начало другим смертям.
   Питал он сердцем тростинки стан,
   Чтоб только несколько зим спустя
   Заворожила своей игрой
   Живых и мертвых, волков, ягнят.
   Правитель кошек вершит добро,
   В сердечной мышце мотив храня.
   И манит крыс на нездешний зов,
   А флейта время ломает вспять,
   И эта сила пророчит то,
   Что Черной Даме не устоять. 
   На этих правилах договор
   В их руки врезал свою печать,
   Бубонной даме наперекор - 
   Чужого темного палача.
   Им Крысолов дал один наказ - 
   Все окна к ночи свои забить.
   А сам он крыс изведет за раз,
   И можно будет о них забыть...
   
   IV
   По улицам, брошенным тварями темными,
   По призрачным крышам, пустым коридорам,
   По затхлому тлену в пустующих комнатах,
   По кромке разрушенных стен и заборов,
   Мелодия льется по узким карнизам,
   Меж труб водосточных взвывая порою,
   В час поздний, ночной, когда спят даже мысли.
   Меж волком и псом, петухом и совою.
   Проносится мимо костей мародеров, 
   Рискнувших нажиться в домах опустевших, 
   На выходе пойманных девушкой в черном. 
   Не знают оттуда живыми ушедших. 
   Идет вдоль домов с кружевными крестами -
   Домов, где когда-то спасался Единый,
   Сейчас же остался лишь нимб над костями,
   И ворон с монахом теперь побратимы.
   И шепотом, нотой, тягучим напевом
   Вливается в уши предвестница мести.
   Выходят на улицы, справа и слева, 
   Полчища смерти, пушистые бестии. 
   За музыкой призраком едет карета,
   И тянут ее однодневки-поденки,
   Влекомые к бледному лунному свету,
   И слышит Бубонная песню ребенка.
   И крысы идут, маршируя рядами, 
   Сбиваясь в колонны, в несметные тучи,
   И черной рекой с берегами-домами,
   Плывет по проспектам войско Падучей. 
   По лунной дороге на глади озерной,
   Как ястребы к солнцу, как лемминги к морю,
   Из города, ставшего живодерней - 
   На дно, гипнотической музыке вторя...
   ...И даму, проигрывающую с судьбой
   В ей неподвластное домино,
   Крысы уверенно тащат в отбой - 
   На дно, на самое дно...  
   ~
   Потом Крысолов исчез на рассвете, но предупредил людей: 
   "К ночи приду за обещанной платой, иначе опять быть беде".
   И тут-то впервые задумались люди, что именно отдают -
   Бессонницей часто пугают детей в этом теплом земном раю.
   А это - бессонница вековая, не отдых, а лишь туман.
   И если отдать ему все свои сны - недолго сойти с ума.
   И в жителей прежний закрался страх, мысли мешая снова:
   Колья точить, разжигать огни - нарушить данное слово.
   Он появился с первой звездой, попав в круговое пламя.
   Девчонка, нетронутая чумой, первой швырнула камень.
   Взметнулись колья, потек огонь, щеку ожгла лоза - 
   Люди травили последнюю кошку, как несколько лет назад.
   Он бился, не спрашивая причин - все было яснее дня:
   Безумцы, нарушившие договор, сегодня его казнят.
   И долго еще не сдавался он под натиском подлецов...
   Когда же безжалостный столб огня ударил его в лицо,
   Растаял мороком человек, взметнувшись черным котом,
   И тенью исчез в ближайшем лесу, злобно взмахнув хвостом.
   Неделя  минула с жестокой расправы, и быт вошел в берега.
   Не видели в этих местах Крысолова - признанного врага.   
   Но кошки к людям не возвращались, ночи сменяли дни,
   И люди по-прежнему видели сны, а в домах горели огни.
   Однажды темной безлунной ночью за полчаса до весны,
   Снова повеяло ветром, и он был страшнее любой войны,
   Страшнее жизни, страшнее любви, безжалостней долгих лет,
   И озеро вспыхнуло изнутри, источая призрачный свет.
   Проникла мелодия в каждый дом, чистая, как слеза,
   Никто не заметил - от звука ее дети открыли глаза.
   И двинулись медленно, босиком, по улицам налегке
   К Коту в человеческом проклятом теле с ожогами на щеке.
   И музыка сладкая, как дурман, туманила им сердца,
   Покорно и медленно шли за Котом, не помня его лица
   В кольце безжалостной западни, камней и железных пут,
   Не зная, что близкие люди их больше уже не найдут...
   И горечью черной сочилась фраза, тающая в дыму:
   "Раз честно не отдали мне свои сны - я сам их у вас возьму".
   А утром безумной волной затопило улицы и дома -
   На поиски жители бросились в лес, от страха сходя с ума.
   Но все усилия были напрасны и люди лишились сна,
   Пока над городом не взошла возрастающая луна.
   В свете ее на дорожных камнях вдруг стали видны следы
   Детских, босых, окровавленных ног, исчезающие у воды... 
   ~
   И ища потерявшихся, как голубят,
   Эти люди очень нескоро поймут,
   Что дети на дне беспробудно спят
   В страшном, темном озерном плену, 
   Что тела их густо покрыли тела
   Утонувших недавно бубонных крыс,
   И кошек, и всех поглотила мгла,
   Утянув за собой вниз, в самый низ.
   И как эти тела покрывает ил,
   Так историю эту покрыли века,
   Не осталось тех, кто ее не забыл,
   И последние факты ушли с молотка.
   Растерялись детали, изменилась развязка,
   Потеряла ценность и суть - бог с ней.
   И страшная быль превратилась в сказку, 
   По которой снимает мультфильмы Дисней,
   Только этот город совсем другой - 
   Он надежно память свою сберег,
   Ведь помнят камешки мостовой
   Следы израненных детских ног.
   Правда ли, вымысел - кто разберет...
   Не осталось свидетелей из людей,
   Но город навечно запомнит год,
   Когда отыскали кости детей. 
   Как строили лестницы в водную гладь,
   В память о жертвах тех страшных лет.
   Кто рискнул в новолуние здесь побывать,
   Видел шедший со дна тусклый призрачный свет.
   Не идут сюда кошки, не видно птиц,
   И озеро словно бы вымерло, но
   Эти лестницы тянут самоубийц 
   На самое, самое дно...