Когда я закрываю глаза и пытаюсь мысленно вернуть этот день из моего далекого детства, в памяти возникает один и тот же образ: дорога от школы до площади перед заводоуправлением, где должен был состояться траурный митинг, - широкий большак, укатанный грузовиками и конными санями. Я иду по этой дороге, ощущаю легкое дуновение ветерка с юга и вдыхаю влажный мартовский воздух. Нет, совсем не случайно эта грунтовка от цементного завода до районного центра превратилась в неотступный зримый образ, стойко ассоциируемый с событиями печальными и трагическими.
По этой дороге каждый день шел на работу и возвращался "домой" мой ссыльный дед, столяр отдела капитального строительства цементного завода. "Домом" ему и его семье из шести человек служила комната N 26 в одном из двух кирпичных охраняемых домов, одиноко стоявших среди поля. Эти два дома, спецпоселение, назывались Жилпоселок. Дед отбывал "трудовую повинность" и числился беспаспортным "трудпоселенцем" с 5 мая 1935 года по 15 декабря 1937 года, - до того дня, когда его арестовали и отвезли энкеведешники по той же шоссейке в тюрьму областного центра, где после краткого и циничного допроса без суда и следствия вскоре расстреляли. Это стало известно много лет спустя, после того как прошла волна реабилитаций, а до этого долгие, долгие годы семья жила в неведении, ничего не зная о судьбе мужа и отца.
Дед был старше меня на пятьдесят лет. Но и в моей жизни есть острые воспоминания, связанные с этой дорогой.
Пятилетним пацаном я играю недалеко от нее. Зима, на мне сшитая бабушкой шапка из козьей шкурки с белым околышем, к шапке пришпилена металлическая красноармейская звездочка. Увлекшись, я не заметил, как рядом со мной выросла огромная фигура мужчины в длинной шинели с наганом на боку - комендант спецпоселения. "Мальчик, - произнес он строго, - сними звездочку, тебе не положено". Нет, не зря лежит сегодня в моем кармане красная книжечка - свидетельство о реабилитации, выданное покаявшимся государством.
И еще одно щемящее воспоминание...
Я, семилетний мальчик, иду к двум кирпичным домам, к Жилпоселку. Осень, дождь, низкие темные тучи. Влево через поле уходит тропинка, блестит от дождя и ныряет в березовый лесок. Я смотрю на нее и вспоминаю, что по этой тропинке в страдную летнюю пору моя бабушка Екатерина Алексеевна каждое утро уходила за пятнадцать километров в лес, на дальние покосы, а вечером, отработав день, возвращалась домой. И сжалось маленькое сердце от тоски и сострадания, да так, видимо, остро, что на всю жизнь для меня эта мокрая, уходящая в даль тропинка стала символом многотрудной бабушкиной жизни. В ней было все: тяжелый труд многодетной женщины-крестьянки, излом коллективизации, выселение из родных псковских мест, арест и неизвестная судьба мужа, мучительное выживание в военное лихолетье. И остались от моих предков только фамилия деда на чугунной плите мемориального кладбища на двенадцатом километре Московского тракта да скромный памятник бабушке на поселковом кладбище.
А, впрочем, я не прав. Осталась благодарная память о них, которая сегодня не дает покоя. И не мой ли долг написать о прародителях, о трагическом времени, в котором они жили?
Но это не только воспоминания о моих дедах, это часть и моей жизни: четырнадцать лет со дня моего рождения и до дня смерти Сталина я, условно, дышал с ним одним воздухом, он был моим кумиром.
Не доверю этот рассказ никому, никакому персонажу. Расскажу его сам, от первого лица. Буду субъективным, ибо это моя жизнь, мои личные соприкосновения с эпохой.
ТРАУРНЫЙ МИТИНГ
В тот день, 5 марта 1953 года, уроки отменили. Учащихся построили в актовом зале на траурную линейку. Директор школы Роза Семеновна Соскинд объявила о смерти вождя.
Что чувствовали мы, школьники тринадцати-четырнадцати лет, в этот момент? Потрясение? Нет, потрясения не было. Было некоторое удивление: нам всегда казалось, что Сталин вечен, как земля, как небо, а тут говорят - умер. И еще настораживали растерянные лица учителей: а что теперь будет? как жить без Сталина?
После линейки ко мне обратилась Тамара Дмитриевна Власенко, учитель русского языка и литературы: "Геннадий, тебе поручается выступить на траурном митинге от имени учащихся. Напиши, что бы ты хотел сказать".
Дело небывалое. Это не изложение написать. Я присел за парту и что-то написал, изрядно помучившись.
"Все правильно, - одобрила Тамара Дмитриевна и тактично предложила: - А может быть, ты скажешь вот так?" И протянула тетрадный листок, исписанный крупным учительским почерком. Я прочитал. Текст венчала строфа из горьковской "Песни о буревестнике".
А потом была дорога, которую я часто вспоминаю, закрыв глаза. С юга, навстречу тянул легкий ветерок, и воздух был насыщен запахом тронутого весенним солнцем снега; мы шли к заводу, на траурный митинг...
На площади, между заводоуправлением и проходной, громоздилась трибуна, сооруженная из шлакоблоков, оштукатуренная и покрашенная серебристой краской. На трибуну поднялись директор завода и, как велось, представители парткома, профкома. На трибуне было тесно; меня, мальчишку, пропустили вперед, к барьеру. Внизу стояла серая масса людей, преимущественно женщин, в рабочей одежде, телогрейках, припорошенных цементной пылью.
Первым о тяжелой, невосполнимой утрате "вождя и отца народов" говорил директор завода. Дошла очередь и до меня, и когда над площадью зазвенел мой мальчишеский голос, многие женщины плакали и вытирали слезы кончиками головных платков. Дело было не в какой-то особой проникновенности моей "речи", просто женское сердце повернуто к детям.
СТАЛИН - НАША ЮНОСТЬ И ПОЛЕТ
Я всегда удивлялся политической "мудрости" некоторых мемуаристов, которые, оказывается, уже в детском возрасте знали, что Сталин - изверг и тиран. Чего не было, того не было, не отличались мы такой "мудростью", хотя наш заводской поселок был сплошным "интернационалом", и его население на девяносто процентов состояло из репрессированных. Вначале это были раскулаченные крестьяне, русские и эстонцы, из Ленинградской и Псковской областей, позднее - немцы с Поволжья, после войны - высланные из Крыма татары, греки, болгары, турки. И какие только фамилии не хранит память: Эйт, Отс, Юзе, Сасси, Люкк, Вайн, Шлей, Блюм, Девальд, Крекер, Чемликчеев, Устабаши, Буселков, Попереди. Но не было ни среди сверстников, ни в нашей семье никакой "разъяснительной работы". Видимо, взрослые, настрадавшись от жестокости и несправедливости сталинского режима, стремились уберечь детей, зная, что одно неосторожное слово может стоить жизни. Лишь один единственный раз по какому-то случаю, разгорячившись, отец произнес пророческие слова: "Погоди, разберутся еще с вашим Сталиным!" Сказал и осекся, понял, что невольно вырвалось лишнее, и мелькнул в глазах его страх, - страх, привитый ему еще с пятнадцатилетнего возраста.
А мы, дети репрессированных, носили красные галстуки и дружно пели:
"Сталин - наша слава боевая,
Сталин - наша юность и полет,
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет!"
В те годы было обязательное семилетнее образование. Седьмой класс являлся выпускным, сдавали экзамены по всем предметам от русского языка и математики до географии и конституции. Надо было знать биографию вождя и его последние труды. Поэтому на столе у меня лежали прекрасно изданная "Биография И. В. Сталина" в твердом коричневом переплете с фотографиями, его брошюра "Экономические проблемы социализма в СССР", доклад Г. М. Маленкова на XIX съезде партии. Режим делал свое дело, воспитывая из детей "врагов народа" верных сталинцев, будущих строителей коммунизма.
Неоднозначное, сложное время... С одной стороны - миллионы жертв коллективизации, репрессий, страна-ГУЛАГ. С другой - превращение той же отсталой, крестьянской страны в ядерную, космическую державу. Амбициозная сверхзадача, в жертву которой принесено настоящее. Все сложным образом переплелось и смешалось в жизни - трагическая судьба дедов и окрыленная "большой идеей", озвученная прекрасными песнями наша юность. Мороз по коже, и невольно хотелось встать, когда по радио грохотала "Вставай страна огромная"... Успокаивали душу народа и придавали сил такие шедевры, как "Бьется в тесной печурке огонь", "На позиции девушка провожала бойца", "Споемте, друзья, ведь завтра в поход", "Синенький, скромный платочек"... Где те весы, на которых история взвесит все "за" и "против" того времени, той эпохи? Но я убежден, никакие исторические весы не смогут оправдать миллионы жизней, погубленных в сталинской мясорубке.
И вот на траурном митинге в день смерти вождя, я, внук расстрелянного "врага народа", заканчиваю свое выступление выспренними словами пролетарского писателя:
"Пускай ты умер, но в песнях смелых и сильных духом
Всегда ты будешь живым примером,
Призывом гордым к свободе, к свету!"
Теперь кажутся кощунственными эти слова, отнесенные к Сталину (хорош "живой пример", "призыв гордый к свободе, к свету"), но тогда казалось - все кстати.
Женщины плакали. Прозрение наступило позднее.
ПРОЗРЕНИЕ
25 февраля 1956 года на закрытом утреннем заседании XX съезда КПСС Н. С. Хрущев сделал секретный доклад "О культе личности и его последствиях". В нем была сказана правда о недавнем трагическом прошлом страны, приведены многочисленные факты преступлений сталинизма в 1930-х - начале 1950-х годов.
Постановлением съезда доклад был одобрен и разослан партийным организациям без опубликования в открытой печати. Но шило в мешке не утаишь. 4 июня 1956 года американская газета "Вашингтон пост" опубликовала засекреченный текст. В СССР доклад продолжал оставаться под грифом "ДСП" и впервые был опубликован лишь в 1989 году ("Московский комсомолец", 2006, 20 февраля).
Запись в моем юношеском дневнике: "Я преклонялся перед Сталиным до 28 марта 1956 года, до статьи в "Правде"".
Статья называлась "Почему культ личности чужд марксизму-ленинизму". Это была первая открытая публикация по теме после ХХ съезда. Вот она, пожелтевшая за полвека газета... Очень обтекаемые формулировки... Но и этого, впервые сказанного в открытой печати, было достаточно, чтобы понять: надвигаются перемены.
Как бы то ни было, пусть непоследовательно, с откатами, но процесс "десталинизации" пошел. Люди приподняли головы, стали смелее, откровеннее. Стал и я собирать по крупицам информацию о трагедии нашей семьи со слов бабушки Екатерины Алексеевны, тети по отцу Анны Николаевны Юзе, дяди Павла Николаевича Дементьева. И всю прожитую жизнь меня мучили и требовали разрешения два вопроса: "за что?" и "как это было?".
Попробовал разобраться. Начал с "корней". Закончил протоколом допроса и обвинительным заключением из расстрельного дела деда.
ИСТОКИ
Мои предки - выходцы из крестьян древней псковской земли. Бабушка Екатерина Алексеевна Алексеева родилась 5 декабря 1888 года на погосте Владимирце, который находился на территории Сонинской волости в 50 верстах от города Острова на реке Лиственке (в старину погостом называли не только кладбище, но и стоящую в стороне от села церковь с окружающими домами). Погост возник на месте древнего городища (пригорода) Владимирца, хорошо известного в российской истории. Псковский летописец повествует: "Псковитяне заложили в 6970 году (то есть в 1462 году по современному летосчислению. - Г. Н.) другой новый городок на Володчиной горе и нарекли Володимирец, и в нем поставили церковь святого Николая, которую тогда же и освятили". Как понять слова летописи "другой новый городок"? Да только так, что в 1462 году пригород возвели в очередной раз после его разграбления врагами.
Сегодня считают, что пригород наречен в честь крестителя Руси, князя Владимира, который провел здесь свое раннее детство (А. Федоров. Владимирец // Новости Пскова, 2002, 17 декабря). Возможно и так, ведь бабка Владимира, княгиня Ольга, была псковитянка. Приходилось встречать в источниках такие слова: "...Изборск и Владимирец являются наиболее древними поселениями русских на псковской земле". Значит, еще в Х веке городище могло служить форпостом на юго-востоке псковской земли для защиты ее от многочисленных недругов.
Есть упоминание о Владимирце у В. Н. Татищева в его "Истории Российской": "Владимир в области Псковской, ныне село Владимирец, где древний вал видим и в древних писцовых книгах град или пригород именован".
Обращаясь к своим "корням", должен был я привести это историческое описание, пусть несколько отклонившись от темы, - привести, чтобы показать связь времен.
Каменная церковь святого Николая Чудотворца, сохранившаяся до наших дней, была сооружена в 1797 году. В этой церкви крестили по православному обычаю моих прародителей. В честь святого нарекли деда Николаем. Отсюда, от этой церкви и от имени деда берет начало наша фамилия, которую теперь носят мои сыновья и внук. Так, неразрывно, от древних времен до наших дней тянется нить жизни. И остается только благодарить Бога за то, что, несмотря на все превратности истории, не дал он разрушить и привести в запустение это историческое место. В 1990 году на основе сохранившихся построек отец Нифонт основал во Владимирце Свято-Введенский женский монастырь.
Дважды побывал я с семьей в этих краях, крестил младшего сына в древней церкви, но еще и еще тянет к себе псковская земля, родина моих предков.
ЗА ЧТО?
В трех верстах от Владимирца находилась ныне несуществующая деревня Васьково, которую и деревней назвать трудно - всего шесть дворов. Здесь 5 мая 1888 года родился мой дед Николай Дементьевич Дементьев. С фамилиями на псковщине была полная неразбериха, не сильно ими дорожили, и сын получал фамилию по имени отца. Спрашивали: "Чей парень?" - "Дементьев". Вот тебе и фамилия.
В 1910 году Николай Дементьевич и Екатерина Алексеевна обвенчались в церкви святого Николая Чудотворца, а в 1912 году появилась на свет дочь Евгения Николаевна. Всего в семье было шестеро детей: три девочки и столько же мальчишек.
Сохранилась картина, нарисованная моим дядей Павлом Николаевичем еще при жизни деда. На ней изображена родовая "усадьба", имеется и детальный план ее. Чем же владели "враги народа"?
Два одноэтажных деревенских дома под соломенными крышами, каждый двумя окнами смотрит на улицу, дома объединены общим чистым двором. В доме слева размещались жилое помещение (мастерская деда), навес, кирпичная конюшня; в доме справа - изба с печью, через коридор - холодная половина.
К избе примыкал скотный двор также под соломенной крышей.
На этой "жилплощади" жили девять человек: трое взрослых, включая мать деда Ксению Михайловну, и шестеро детей. Жили тяжелым крестьянским трудом, вели практически натуральное хозяйство: сеяли рожь, пшеницу, лен, выращивали овощи. В хозяйстве были две лошади, три коровы, шесть голов овец. Николай Дементьевич слыл в округе искусным столяром-краснодеревщиком: изготавливал мебель, возки - это давало семье дополнительный заработок. Словом, ничего лишнего, все самое необходимое для более или менее достойной жизни большой семьи, для будущего детей.
Из материалов архивного дела Н. Д. Дементьева:
"Анкета арестованного:
...10. Социальное положение (род занятий и имущественное положение) - крестьянин средняк (орфография документа сохраняется. - Г. Н.);
а) до революции - крестьянин средняк, имел дом с надворными постройками, лошадей - 2, коров - 3, мелкого скота - 6 голов;
б) после революции - крестьянин кулак, имел дом с надворными постройками, лошадей - 2, коров - 3, мелкого скота - 6 голов".
Теперь ясно за что. Оказывается, считалось преступлением иметь дом с надворными постройками и несколько голов скота, это - главное, а все остальное - от лукавого. Чтобы уцелеть в той мясорубке, надо было быть бездельником, пьяницей, голым и босым. Что же это за извращенная, патологическая идеология, которая возводит в ранг благодетели недееспособность и никчемность, а все деятельное и творческое уничтожает под корень?! С этой идеологией мы жили семьдесят лет, восхваляя ее живых творцов и умерших, но не похороненных создателей. Казалось бы, теперь-то разобрались, все поняли, но не тут-то было: видимо, в природе человеческой заложена потребность поклоняться не только гениальному Добру, но и гениальному Злу. И сегодня не исчезли толпы беснующихся, повадки которых разглядел еще Ф. М. Достоевский, готовых "до основанья, а затем..." И не надо обольщаться достижениями цивилизации и демократии - так будет всегда, ибо Добро и Зло так же неразделимы, как Свет и Тьма. И некуда деться: раньше были произвол и тирания власти, теперь - тирания денег.
БЕДА
Годы называют по-разному: определяющий, решающий... 1929 год - переломный: в этом году был переломан весь уклад жизни российского крестьянства. Беда пришла к Дементьевым в лице председателя местного колхоза, который потребовал всем переселиться в... баню, дом он облюбовал для собственной семьи. Отобрали скотину, лишили огорода, разрешили взять только одежду, постельные принадлежности и кое-что из посуды. А самое страшное - в 1932 году забрали Николая Дементьевича и увезли вместе с другими работящими мужиками неведомо куда. Вот здесь и проявилась жизнестойкость бабушки Екатерины Алексеевны: на ее руках шестеро детей, старушка свекровь, мужа нет, младшей дочери около года. Как жить? А ведь выдержала все это и еще многое там, впереди, достойно прожив долгих девяносто два года. Нет, не у великих людей я учусь мужеству в трудную минуту, а у моей скромной бабушки. Вспоминаю ее жизнь, и мои беды кажутся мелкими и никчемными.
Вернулся дед через десять месяцев под Новый год и рассказал домашним, что с ним было за это время. Увезли его в глухую деревеньку, приказали работать и не думать о побеге, пригрозив: "А то..." Может быть, и не вырваться бы ему оттуда, если бы не помощь товарища по несчастью. Товарищ работал одно время вместе с С. М. Кировым на заводе в Ленинграде. Он написал Кирову письмо. Скорей всего, оно и помогло мужикам освободиться.
Недолго Николай Дементьевич пробыл дома. В конце апреля 1935 года новая беда - выселение. Погрузили нехитрый скарб на колхозную телегу и повезли. Куда? Что их ждет? В ответ ни слова, только одно: "Вас выселяют".
В Пскове сформировали эшелон из вагонов-теплушек с "удобствами" в виде дырки в полу, загороженной простыней, и повезли на восток. Через пять суток выгрузили на станции в небольшом уральском городке. Началась жизнь на спецпоселении.
Видимо, люто ненавидели творцы большевизма деревню, "ежечасно, ежесекундно порождающую капитализм", коль рубили под корень, срывали с земли и уничтожали наиболее работящую часть крестьянства исконно русского Северо-Запада, не думая о последствиях. А последствия сказываются до сей поры.
Впервые я посетил родину предков в 1979 году, когда с женой и сыном отдыхал на турбазе "Пушкинские Горы". Расстояние от пушкинского Михайловского до Владимирца по прямой не более тридцати километров, через Остров путь несколько длиннее. И вот дальняя родственница ведет нас от деревни с красивым старославянским названием Сигорицы во Владимирец. По пути рассказывает: "Здесь была когда-то деревня Кузово, а на этом месте находилась деревня Васьково".
С волнением осматриваю место, о котором я слышал с малых лет, где жили дедушка и бабушка, где родился мой отец. Место пугающе-пустынное... Большая поляна, поросшая кустарником и молодым лесом... Холмики земли - следы бывших поселений... Низкорослые хвойники плотными темными группами тянутся до горизонта, напоминая по своим очертаниям скопище каких-то доисторических животных... Видно далеко-далеко, щемящая тишина и ни души вокруг...
Идем дальше, и вдруг я вздрагиваю от неожиданности: за очередным поворотом лесной дороги открылся простор, и вдалеке на холме - Николина церковь. Какая сила сберегла тебя, красавица, в веках среди этой обезлюдевшей местности, как уцелела ты в годы нашествий, комиссарского произвола и последнего военного лихолетья? И рождается во мне при виде этого дрожащего воздуха, перелесков, холмов и церкви почти физическое ощущение древней Руси. Не о таком ли месте писал живший рядом поэт: "Тут русский дух, тут Русью пахнет".
У молодого попа, сидящего на лавке рядом с беременной попадьей, спрашиваю: "А много ли прихожан собираются в церковь по праздникам?" - "Да человек семь приходят на Пасху к всенощной, сын мой", - отвечает он.
А ведь когда-то, по рассказам бабушки, церковный холм гудел от обилия народа, отстоявшего всенощную и празднующего день святой Пасхи. Эта земля была оплотом русской государственности и культуры. И справедливо пишет Л. Н. Денисова в своей статье, посвященной нечерноземной деревне 1960-1990 годов: "Утрата этого района из российской истории - не только потеря земельных угодий, забрасывание поселений и превращение края в заброшенную целину, но и утрата национальных реликвий, русского культурного наследия".
Второе посещение состоялось через одиннадцать лет в августе 1990 года. Уже давно было принято постановление ЦК КПСС и правительства "О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР", ушли в супесчаную псковскую землю миллиарды рублей, но бурного "дальнейшего развития сельского хозяйства" на нашей исторической родине не отмечалось. Все дело в людях, а вот людей-то и не было...
В деревне Спиры мы с сыном видели целую улицу пустующих новых домов. Немногочисленные местные жители, в том числе и наша родственница, поселились в добротных домах из белого силикатного кирпича, повезло людям, а вот те, более скромные домики заселять было некому.
Возможно в последние годы ситуация изменилась? Я заглянул на официальный сайт Псковской области, читаю: "Остро стоит кадровая проблема. Все больше ухудшается демографическая ситуация на селе, растет разрыв в качестве жизни между сельским и городским населением, идет отток молодежи. Ежегодно численность работников, занятых в сельскохозяйственном производстве, уменьшается в размере около трех тысяч человек. Вопросы подготовки, подбора кадров и их закрепления на селе остаются одним из основных факторов стабилизации и развития сельскохозяйственного производства".
А на официальном сайте Аграрной партии России нахожу убийственные цифры: "Смертность на селе превышает рождаемость в 3-4 раза, а в Псковской области - в 4,5 раза" (В. Н. Плотников).
За что боролись, на то и напоролись. Беда...
КАК ЭТО БЫЛО?
Давно я хотел ознакомиться с расстрельным делом деда, но все что-то мешало: то требовалось на это письменное согласие всех старших родственников, то незнание куда обратиться.
И вот сижу в областном государственном архиве административных органов. После небольших формальностей мне приносят серую папку-скоросшиватель - дело N 31612. Ниже чернилами написано: "По обвинению Дементьева Николая Дементьевича по ст. 58.6 УК". И еще ниже: "Начато 15 декабря 1937 г. Окончено 20 декабря 1937 г."
Я не тороплюсь открыть папку и, чтобы успокоиться, смотрю в окно. За окном весна... Серый пасмурный день... Липы выбросили свои первые листочки... Блестит маковка церквушки, нарядные фасады зданий... Относительно налаженная жизнь, а на столе эта серая папка как тревожное напоминание о бесправном, трагическом прошлом...
Мне кажется, что если я открою ее, то сразу увижу фотографию деда. На меня посмотрит смертельно уставший человек, знающий свою судьбу, и молча спросит:
- Ты кто?
- Я твой внук.
- Кто твои родители?
Я назову их.
- Не знаю тебя, - ответит он.
- Тебе не дали меня узнать. Ты успел изготовить только кроватку-качалку, в которой, начиная с меня, выросли все твои внуки. Спасибо.
- Что ты хочешь?
- Узнать, как это было.
- Все равно всего не узнаешь.
Это его последние слова. Я открываю папку... Фотографии в ней нет... Торопились исполнители, и, похоже, заводя дело, сразу уготовили на корочке расстрельную статью 58.6 УК. А все остальное - фарс.
В дело вложен конверт с "информацией" осведомителей: когда и что сказал арестованный по пути с собрания, в бане, за рюмкой водки... Далее ордер на обыск, протокол обыска: "Обнаружена разная переписка в листах"... Анкета арестованного и, наконец, протокол допроса...
"1937 г. декабря мес. 20 дня. Я, помощник оперуполномоченного третьего отдела УГБ К[...]в, допросил в качестве обвиняемого Дементьева Н.Д...
Показания обвиняемого.
Вопрос: Вам предъявляется обвинение в том, что Вы являетесь агентом иностранной разведки, по заданию которой проводили на территории СССР шпионскую и диверсионную деятельность. Подтверждаете ли Вы это?
Ответ: Да, подтверждаю. Я действительно являюсь агентом иностранной разведки, по заданию которой я проводил активную шпионскую деятельность на территории СССР".
Заканчивается протокол фразой "Записано с моих слов верно и мною прочитано", и далее подпись деда...
Обвинительное заключение:
"Комиссией НКВД СССР осужден 15.01.1938 г. по ст. 58-6 к ВМН.
Решение исполнено 02.02.1938 г."
Изуверской фантазией и наглостью надо было обладать, чтобы предъявить такое обвинение человеку, сосланному в российскую глубинку, находящемуся под неусыпным оком НКВД, лишенному паспорта и права переписки. Какие шпионские сведения мог добывать человек в столярке и как передавать их в Москву в иностранное посольство? Нелепость. Ни свидетельских показаний, ни доказательств вины в деле нет. Но дед подписался под этим изуверским протоколом, и меня это ничуть не удивляет. Теперь стали общеизвестны факты, когда не простые люди, а маршалы, министры и крупные партийные деятели каялись в застенках НКВД в несуществующих грехах и подписывали любые протоколы. Нет, дедушка, ни за что я тебя не осуждаю, ибо есть в твоем деле объяснительная записка того самого помощника оперуполномоченного третьего отдела УГБ К[...]ва, который вел допрос. Она все ставит на свои места. Привожу ее дословно.
"Объяснение по уголовному делу N 31612 по обвинению Дементьева Н.Д.
Дементьев Н.Д. был арестован РО НКВД, на основании каких материалов мне не известно. Показания Дементьева от 20.12.1937 г. о причастности к иностранной разведке не соответствуют действительности.
Показания от Дементьева были получены, после того как он прошел камерную "обработку", проводившуюся под руководством бывших сотрудников управлений НКВД.
Указанные выше показания не могут служить материалами для обвинения Дементьева Н.Д.
16.09.1958 г. Подпись: С. К[...]в".
И последний документ в деле - справка о реабилитации:
"Определением Военного трибунала Уральского военного округа от 07 октября 1958 года постановление Комиссии НКВД и Прокуратуры СССР от 15 января 1938 года в отношении Дементьева Николая Дементьевича [...] отменено, дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.
Дементьев Н.Д. реабилитирован полностью (посмертно)".
Одна история, одна семья, одна жизнь. Но как в капле воды отражаются химический состав и свойства всего океана, так и в этой частной истории проявляются нечеловеческие черты гигантского чудовища - тоталитарного государства.
СЕГОДНЯ
Чтобы оживить в памяти прошлое, посетил я недавно места, где прошли мои детство и юность. Поселок разросся, появились новая школа, спортзал, плавательный бассейн. На отшибе выстроился ряд коттеджей "новых русских". Другой стала дорога, которую я часто вспоминаю: уже не грунтовка, обросшая по обочинам кустами шиповника, а широкий асфальт в аллее тополей... Снуют микроавтобусы между поселком и райцентром - бизнес. Вот и бывшая школа с разрушенными, вросшими в землю воротами. Теперь в ней муниципальное образовательное учреждение, межшкольный комбинат... Заросший бурьяном школьный стадион, место наших забав...
Сохранились и два кирпичных дома - бывшее спецпоселение. Один из них заселен бомжами, живут счастливо, за жилплощадь не платят...
Перевернут пласт жизни. Наверху другой строй, другие люди. Они заняты сегодняшними заботами, им не до прошлого. И только лента дороги под серым холодным небом напоминает о былом, как бы соединяя прошлое с настоящим.