День начинался необычно. У Пертова сломался компьютер, Пертов спросонья расколотил будильник о стену, Пертов в результате проспал и опоздал на работу. Начальник вызвал Пертова к себе, секретарша, дама бальзаковского возраста, Аделаида Евгеньевна Петрушенко, премерзко улыбаясь тонкими змеиными губами, просвистала в микрофон внутренней связи: "Гераклион Евстафиевич, Пертов ожидает вас в приёмной!", почтительно выслушала ответный рык начальника и пренебрежительно кивнула Пертову: "Проходите". Пертов в ответ независимо улыбнулся, поддёрнул рукава любимого старого свитера, настоящего свитера норвежских рыболовов, крупной вязки, тёмно-коричневого, с высоким, под самый подбородок воротом, и абстрактным рисунком поперёк груди, выполненным белыми нитками, изображающим, в представлении Пертова, грубое переплетение ветвистых оленьих рогов, непрерывно стремящееся в бесконечность, и храбро шагнул в распахнутую дверь. Заведующий административно-исполнительным отделом Гераклион Евстафиевич Смирный, осенённый официальным государственным триколором, вкупе с портретами высших должностных лиц, расположенных выше государственного флага, величественно терялся посреди необъятных размеров дубового стола, опирающегося о начищенный до зеркального блеска паркет четырьмя могучими, стилизованными под львиные лапы ножками. Гераклион Евстафиевич был невысок, худ, имел нездоровый пепельно-серый цвет лица, носил старомодные большие очки, при любом удобном случае сползающие к мясистому кончику носа и беспрерывно курил, прикуривая каждую новую сигарету от уже выкуренной.
Пространство стола Гераклиона Евстафиевича, заставленное эверестами папок и заваленное джомолунгмами деловой документации (докладами, памятными записками, проектами приказов, постановлений, распоряжений, сигнальными экземплярами должностных инструкций, правилами поведения служащих при приеме граждан, планами эвакуации при пожарах, наводнениях, землетрясениях, падении метеоритов, лунных и солнечных затмениях, нападении диких животных, цунами, оползнях, извержениях вулканов, снегопадах, гололёде, сходе лавин, селевых потоках, угрозе террористических атак, памятками и напоминаниями, чистыми бланками почётных грамот, благодарственных писем и адресов, санитарно-гигиеническими нормами, эталонами длины юбок сотрудниц и полиграфическими образцами деловых стрижек сотрудников, выполненными цветной печатью на качественной финской бумаге в виде настольных перекидных календарей на текущий и следующий годы).
Актуального материала было столько, что министерский стол Смирного не мог вместить его полностью, и Гераклион Евстафиевич вынужден был занимать под текущий документооборот свободные стулья, импортный офисный платяной шкаф, антресоли, настенные полки и углы кабинета, в которых бумаги складывались в уродливые неровные небоскрёбы, сохраняющие равновесие самым необъяснимым способом.
Помимо бумажных башен, обладающих мистической способностью удерживать приданную им форму, самым удивительным было то, что вся эта бумажная топь и трясина не лежала мёртвым грузом, погребённая под спудом бюрократической нерасторопности господина Смирного. Отнюдь. Гераклион Евстафиевич с бумагами работал. Работал много и качественно, грамотно, вдумчиво и въедливо разбирая поступающую на его имя документацию и корреспонденцию, сортировал по степени важности, прочитывал и вычитывал, накладывал резолюции, ставил подписи, корректировал, редактировал, правил стиль, переписывал, возвращал на доработку, вызывал исполнителей, запрашивал дополнительные материалы, согласовывал и утрясал, передавал в отдел машинописи для перепечатки набело и ксерокопирования, раскладывал приготовленные экземпляры по пачкам и отправлял курьерами, не забывая требовать незамедлительного исполнения и обязательной отчётности в установленные сроки. Он был очень прилежен и очень трудолюбив, часто и подолгу задерживался на службе, не любил опаздывать сам и не терпел разгильдяйства среди подчинённых.
Галактион Евстафиевич был закоренелым и неисправимым трудоголиком и это был клинический случай. И клинический диагноз. Поэтому Пертов не ждал от посещения кабинета заведующего отделом Смирного ничего хорошего. Поэтому, когда Пертов переступил через порог кабинета Галактиона Евстафиевича и осторожно прикрыл за собой инкрустированную капом карельской берёзы полированную дверную створку и придержал вспотевшей ладошкой рвущуюся вверх позолоченную сусальным золотом ручку дверного замка, подпружиненную капитальной золингеновской витой парной пружиной, изготовленной из высококачественной крупповской стали, он скромным истуканом застыл у стенки, преданно и немного застенчиво поглядывая на ушедшего с головой в работу товарища заведующего отделом.
Начинать разговор первым Пертову не хотелось - отчасти из-за желания сохранить заметно поубавившийся заряд залихватской смелости, так бодро и бесшабашно продемонстрированный в приёмной перед секретаршей Галактиона Евстафиевича, отчасти из-за суеверного страха подобным проявлением немотивированной самостоятельности усугубить своё и без того шаткое положение. Молчание затягивалось и становилось двусмысленно-невыносимым, неприятным именно этой невыносимой двусмысленностью поведения Пертова.
Он представил себя провинившимся шкодливым ребёнком, с трепетом ожидающим справедливого приговора сурового отца и это сравнение вызвало в нём волну тошнотворного омерзения. Лицо Пертова ощутимо перекосилось, он облизал пересохшие губы, кашлянул и сказал: "Вызывали, Галактион Евстафиевич?" И замер, чутко прислушиваясь к звукам, витающим в застоявшейся казённой атмосфере, вполовину состоящей из густого табачного дыма, смешанного с архивной пылью, полной разнообразных запахов - от запаха карандаша против насекомых, исчерпавшей срок годности жидкости для очистки металлических поверхностей (принесённой из дому и тайно перелитой в фирменную бутылку взамен украденного дорогого импортного средства уборщицей бабой Машей, до терпкой свежести паркетной мастики, врывающейся в эту унылую симфонию, резкой диссонирующей нотой (на пределе обоняния).
Звуки, исходящие из бастиона руководящей мысли, особой опасности не представляли. Они были простыми, привычными и монотонно повторяющимися звуками. Скрип кресла, щелканье клавишами калькулятора, сиплые всхлипы - обычное дыхание курильщика со стажем, мелкое перханье и гулкое покашливание, затем снова скрип кресла и визгливое попискивание маркера. Настораживало то, что Галактион Евстафиевич не проявил к словам Пертова никакого интереса. Он вообще не замечал вызванного им же сотрудника. Это было предостережение и недобрый знак. Лоб Пертова вдруг и сразу покрылся мелкими противными каплями пота. Пертов лихорадочно сглотнул разом ставшую горькой слюну и инстинктивно облизнул шершавым от нутряного переживания языком вмиг ставшие сухими губы.
-Галактион Евстафиевич... Вызывали? - Пертов отлепился от двери, сделав робкий шажок по направлению к начальнику. Смирный недовольно дёрнул головой, отложил маркер, снял очки, помассировал пальцами натёртую оправой до красноты переносицу.
-Сигизмунд Викентьевич... Да, да, я вас вызывал. Присаживайтесь.
Пертов несколько суматошно и оттого неудобно уселся на стул, подавшись всем телом к устало развалившемуся в кресле Галактиону Евстафиевичу.
-Извините, что пришлось немного подождать. Заработался. - Смирный снял очки, направил их на окно, пристально разглядывая линзы, извлёк из внутреннего кармана пиджака белоснежную гигиеническую салфетку и принялся аккуратно полировать толстые выпуклые стёкла, время от времени поднося оправу то ко рту, чтобы подышать на стекло, то к глазам, чтобы оценить результаты затраченных на очистку линз сил.
-Пригласил я вас, Сигизмунд Викентьевич, вот по какому делу, - Смирный строго посмотрел на Пертова, надел очки и порывшись в стопке корреспонденции, извлек помятый конверт с пришпиленным сверху скрепкой листом в клеточку, выдранным с мясом из школьной тетради. Листок был плотно исписан: маленькие корявые буковки липли друг к другу, теснились по две на клеточку, предложения змеились неразборчивыми дрожащими лентами, лезли за красную черту и загибаясь книзу, шли дальше вдоль неровно оторванного края. Пертов узнал почерк писавшего и ему стало тоскливо. Он мысленно скривился, мысленно смачно сплюнул и мысленно же облегчённо вздохнул. Его опоздание было прощено с молчаливого согласия Галактиона Евстафиевича, но не забыто, потому что всякий проступок требовал справедливого и соразмерного наказания, и такое наказание для провинившегося подчинённого было уже избрано и назначено строгим и неподкупным господином завотделом Смирным.
-Опять, - на лету принимая правила игры, наигранно возмутился Пертов.- Всё не успокоится, старушка.
-Не опять, а снова, - корректно уточнил Галактион Евстафиевич, инстинктивно прикрывая левый глаз от струйки едкого табачного дыма, поднимающейся над тлеющей сигаретой, зажатой между указательным и средним пальцами левой руки Смирного. - Диана Ивановна почётный гражданин нашего района, заслуженный работник промышленности области, орденоносец, персональный пенсионер...
-Заслуженная склочница, она, - пробормотал под нос Пертов, - отягощённая синдромом сутяжничества.
-Характер у неё, конечно, тяжёлый, - честно признался Галактион Евстафиевич, - однако это обстоятельство не снимает с нас обязанности реагировать на поступающие от заинтересованных лиц сигналы. Особенно на заявления, исходящие от таких, можно сказать без преувеличения, уважаемых и авторитетных граждан, как Диана Ивановна Грудосмехова. Она женщина бескомпромиссная, душой болеющая за справедливость, борец с нарушениями общественного порядка, семейного благополучия, признанных норм морали и нравственности. Кое в чём Диана Ивановна бывает неправа, случается, перегибает палку, но в целом её деятельность оценивается руководством района весьма положительно. Вам понятно, Сигизмунд Викентьевич?
-Безусловно, - сказал Пертов.
-Возьмите, - Галактион Евстафиевич протянул Пертову заявление Грудосмеховой. - Прежде, чем встречаться с заявительницей, внимательно ознакомьтесь с письмом. Машину, к сожалению, выделить не могу, придётся съездить на рейсовом автобусе. Затраты на поездку и питание в столовой мы вам компенсируем.
-Идите, Сигизмунд Викентьевич, идите. И ещё. Запомните: Диана Ивановна - дама с непростым характером и трудной судьбой, поэтому постарайтесь быть терпеливым и снисходительным к её причудам и излишнему многословию.
-Я постараюсь, Галактион Евстафиевич, - сказал Пертов.
-Не надо стараться, надо делать, - многозначительно произнёс Смирный. - Я на вас рассчитываю, Сигизмунд Викентьевич.
> Внутренняя тюрьма СК.
Что чувствует человек, когда его грубо хватают с двух сторон, больно заламывают руки и бесцеремонно заталкивают в тесное, пропитанное застарелым страхом, мочой и блевотиной тёмное пространство сварного железного кузова старенького грузовичка, окрашенного в радикально чёрный цвет с оптимистичной надписью по бортам: "Мгновенная доставка. Коммунальное грузовое такси. Тел. 22-12-22, звонок через оператора". О чём думает он в тот момент, когда со ржавым скрипом и дробным грохотом за ним схлопываются лишенные окон штампованные дверцы? На что он надеется, лежа на вонючем железном полу, застыв по позе зародыша, подтянув согнутые в коленях ноги к животу, трясясь и подпрыгивая на ухабах, напряженно вслушиваясь и непроизвольно вздрагивая в те редкие мгновения, когда грузовичок замедляет ход или останавливается?
Пертов не мог ответить на эти вопросы. У него не было сил думать, его воля и желание жить было сломлено. Он лежал на ребристом грязном железном полу, прижавшись щекой к холодному металлу, подтянув согнутые в коленях ноги к животу и прижав сжатые в кулаки руки к груди и боялся. Задыхаясь от накатывающихся приступов неконтролируемого ужаса, он панически, до багровых кругов, всплывающих перед глазами, всматривался в окружавшую его темноту, обречённо ожидая конца скорбного путешествия, в котором он оказался не по своей воле, а по грубому принуждению. Горячий комок подступил к горлу, он перекатился к борту, где его стошнило мучительно и страшно. Исторгнув из себя вонючую рвотную массу, он, стоя на карачках, долго сплевывал горькую тягучую слюну, пытаясь очистить ротовую полость от отвратительного привкуса полупереваренного завтрака, после чего улегся в той же позе и на том же месте, где лежал до того мгновения, как захотел блевануть.
Ему было плохо, но это "плохо" было не тем невыносимым состоянием, в котором он пребывал с первых минут похищения. Он заметно успокоился и обнаружил, что способен к здравым и непредвзятым рассуждениям, вне зависимости от сложившейся ситуации. "Меня похитили, - размышлял Пертов, - кто, а главное, зачем? Выдернули с улицы, запихнули в машину, на виду у прохожих, не опасаясь и не обращая внимания на потенциальных свидетелей. Я был не случайной жертвой, выбранной злоумышленниками по своей, одной им известной извращённой преступной логикой причине. Нет, скорее всего они ждали именно меня, и взяли именно того, кого следовало было взять. Не абы кого, а меня, Пертова Сигизмунда Викентьевича". Оставалось понять, кто и главное - зачем?
Зачем кому-то понадобился заурядный мелкий чиновник районной администрации, замещающий должность старшего помощника референта-делопроизводителя по работе с жалобами, обращениями и предложениями граждан? Месть за не устроивший просителя ответ? Смешно. Он занимался предварительным сбором материалов, опрашивал жалобщиков и просителей, оказывал помощь в составлении необходимых документов и честно предупреждал заявителей об ограниченности предоставленных ему полномочий. Он был техническим работником, шерпой, следующим за нанявшим его хозяином, ничтожным винтиком в сложном бюрократическом механизме. Специалист первой категории. Ниже его по карьерной лестнице располагались секретарши, машинистки и уборщицы. Бандиты? Несерьёзно. По тем же причинам. Он слишком незначительная персона, чтобы заинтересовать собой преступников. Маньяки? Педерасты-извращенцы... А что, очень может быть. Хотя... сам выбор автотранспорта... Слишком приметная машина, даже он, взглянув мельком, сразу запомнил. Полуторка образца тридцать лохматого года: фанерная кабина, гнутые крылья, большие хромированные фары, две параллельные, загнутые стальные полосы бампера, узкие колёса. Раритетный автомобиль, винтажный "олд-таймер", ухоженный и заботливо сохранённый влюбленным в старинную технику человеком. "Которому абсолютно безразлично, в какой хлев превратили его красавицу, - напомнил себе Пертов. - Следовательно, версию с извращенцами мы временно отвергаем. Что же тогда остаётся... в сухом остатке? Полная неизвестность".
Отчаяние ледяными пальцами сдавило желудок, вызывая новую серию рвотных позывов. Пертов торопливо сглотнул скопившуюся во рту слюну. "Тряпка, - прикрикнул он мысленно, - Трусливая дрянь. Баба. Хватит раскисать. Думай! Успокойся и заставь себя думать". Пертов накрепко стиснул челюсти. "Я могу придумать любое количество версий, объясняющих происходящее со мной. Любая их этих версий имеет право на существование и только одна из них будет единственно правильной. Я должен выбрать и не ошибиться. Чтобы не ошибиться, мне следует установить критерий выбора. Какой? Либо самый фантастический, либо... Либо самый простой, зато наиболее близкий к реальности. Лежащий на поверхности. Банальный и безотказный, лишенный всякого логического изящества и лишних умственных вывертов. Рациональный и утилитарный. Сравнимый по примитивности с консервным ножом. Не умножающий без обязательной необходимости сущности. Такой, что заставит увидеть картину в целом и не усомниться".
-Меня арестовали, - вслух произнёс Пертов. Сказал, и удивился...
Полуторка остановилась. Дверцы фургона со скрежетом распахнулись, дневной свет хлынул в кузов. Пертов зажмурился, с наслаждением вбирая в лёгкие пахнущий свежевыпавшим снегом воздух. Надо же... Он был способен радоваться. Проявлять искренние чувства. С наслаждением! вдохнул! свежий! воздух! Несмотря на невыносимые условия! и экстраординарность ситуации! Чрезвычайность обстоятельств, неприятных сознанию обычного человека... Угодившего, к тому же, в необъяснимую ловушку, противоречащую здравому смыслу...
-Чего разлёгся, козлина! Вылезай, приехали. - Пертова крепко ухватили за щиколотки и потащили к выходу.
-Оставьте, - жалко взвизгнул Пертов, - я могу ходить... Я пойду...
-От, гнида, - добродушно-угрожающе сказал тащивший его человек, - хОдить он умеет... Где ты раньше был, вражина, когда мы тебя добром приглашали?
-Где, где... - сказал второй похититель, - Блевал он, Стёпченко... Стенку обгадил, поганец.
Вдвоём они вытолкнули узника из фургона, поставили вертикально, надели на голову плотный непроницаемый для света мешок, ухватили за локти и повели...
Они повели его сначала прямо, подталкивая в спину, затем вниз, через ряд пустых гулких помещений, повернули налево, затем направо, прошли по прямой пятьдесят шагов (Пертов отсчитывал расстояние от каждого поворота), поднялись наверх по лестнице, миновав четыре лестничных пролёта, преодолели узкий навесной мостик (сопровождающие шли позади конвоируемого, не забывая подгонять задержанного болезненными тычками, Пертов при этом постоянно натыкался плечами то на бетонную неровную стену слева, то на натянутую оградительную сетку справа), спустились на те же четыре пролёта ниже, свернули направо и через тридцать шагов приказали стоять и повернуться лицом к стене. Зазвенели ключи, лязгнул открываемый замок, Пертова куда-то втолкнули и бесцеремонно усадили на табурет, не сняв с головы мешка. Конвоиры молча вышли. Хлопнула дверь. Пертов остался сидеть в тишине и тревожном одиночестве.
>> Внутренняя тюрьма СК. Старший уполномоченный следователь по делам о контр-революционной деятельности, саботаже и антигосударственной пропаганде (К-РДСиАП) Куприянов А. Д.
-Накидку можете убрать, - прервал затянувшееся молчание невидимый собеседник. Пертов сдёрнул мешок, заранее благодарно и откровенно заискивающе улыбнулся. Сидящий напротив офицер, облачённый в незнакомую Пертову униформу, улыбнулся в ответ. Улыбка у него была успокаивающая и немного покровительственная.
-Курите, - сказал офицер, подвигая раскрытый портсигар.
-Спасибо, я не курю, - сказал обманутый подчёркнуто вежливым обращением Пертов. - Простите, - зачем-то добавил он, смущенно дёргая плечом.
Офицер понимающе хмыкнул и повторил с нажимом, настойчиво подсовывая портсигар: - Курите! - При этом глаза его сузились, полыхнув безумным огнём затаившегося в затхлых закоулках души скрытого психопата. Пертов с трудом выковырнул из портсигара сигарету, зажав между немеющими пальцами, поднес ко рту. Офицер предупредительно щелкнул зажигалкой. Пертов втянул в лёгкие вонючий сигаретный дым, поперхнулся и закашлялся.
-Видите, - офицер усмехнулся, - а утверждали, что не курите. - У нас здесь все курят, - акцентируя внимание на каждом произнесённом слове сообщил он. -Нуте-с, давайте знакомиться, - офицер убрал зажигалку в нагрудный карман. -Куприянов Аркадий Деомедович. Старший следователь СК по делам о к-рд, саботаже и антигосударственной деятельности. Капитан государственной безопасности.
-Госбезопасность? ФСБ?
-ФСБ... Не знаю такого... Что есть ФСБ?
-ФСБ! Федеральная служба безопасности. Контрразведка.
-Сотрудничаете? Завербованы? Когда, где, при каких обстоятельствах? Кто выходил с вами на контакт? Как его зовут? На чем вас подловили? Алкоголь, женщины, растрата? Отвечайте! Быстро!!
-Да нет, вы меня неправильно поняли. ФСБ... Вы из ФСБ.
-Путаете вы меня, гражданин задержанный, путаете. Вводите в заблуждение. Не желаете раскрыться перед органами, продолжаете упорствовать, отказываетесь разоружиться. Не признаёте свою преступную деятельность. Сочиняете и увиливаете от ответственности. Нету здесь никакого ФСБ. НЕТУ! Это - СК. Зарубите у себя на носу. Затвердите как "Отче наш" - СК. Эс Ка. Стальная Когорта.
-Не понимаю... СК? Какая СК?! Где я нахожусь??! Кто дал вам право?.. Хватаете людей на улице... Абсолютно невиновных! - истеричным фальцетом выкрикнул Пертов, приподнимаясь с табурета. Капитан Куприянов, недобро хмурясь, подошел к Пертову, положив широкую ладонь ему на плечо, сжав до боли, наклонился к самому уху, злобно прошипел: - Я научу тебя, сволочь, Родину любить! Отступил на шаг, и резко, с разворота ударил. Коротким, наработанным движением, наискось. Угодил крепким кулаком в челюсть, рассёк кожу на щеке. Пертов жалобно вскрикнул, потерял сознание и свалился под ноги следователю безжизненным кулем.
Очнувшись, он взгромоздился обратно на табурет. Куприянов, брезгливо сложив губы дудочкой, обтирал ладони белоснежным носовым платком.
-Очухался, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Куприянов, безразлично глядя сквозь сломленного вспышкой ничем не мотивированного насилия узника. -Повторять не надо, - удовлетворенно подвёл итог следователь. -Урок усвоен прочно. Пертов униженно промолчал.
-На, утрись, - капитан бросил Пертову скомканный платок.
-Это допрос? - глухо спросил Пертов.
-Нет, пока это просто беседа. Необязательный обмен мнениями, - сказал Куприянов, - и даже не под протокол. Пока. Несмотря на маленькое недоразумение, приключившееся между нами. Думаю, мы о нём забудем. Ведь мы с вами интеллигентные люди..,- капитан заговорщицки подмигнул.
-Несомненно, - помедлив, согласился Пертов, прикладывая платок к саднящей скуле.
-Тогда продолжим, - Куприянов прошёлся по камере, заложив руки в карманы галифе. - Закуривайте. Разговор нам предстоит долгий. Прежде всего - познакомимся. Как вас зовут? Фамилия, имя, отчество. Полностью.
-Пертов... Сигизмунд Викентьевич.
-Год рождения?
-Одна тысяча девятьсот семьдесят второй. Двадцать первое декабря.
-Место рождения?
-Великий Устюг.
-Родители?
-Отец русский. Родом из Боровичей, Новгородской области. Мать - по национальности полька, дальний потомок обрусевшего польского повстанца, сосланного навечно в Вологодскую губернию после подавления восстания героя польского народа Тадеуша Костюшки.
-Живы?
-Кто? Польские патриоты?
-Не дерзите, Пертов. Родители... Батюшка с матушкой?
-Да. Живут и здравствуют.
-Возраст?
-Чей?
-Ваш, естественно.
-Тридцать восемь полных лет. И два месяца.
-Адрес проживания?
-Улица Октябрьской Революции, дом двенадцать. Квартира четыре.
-Семейное положение?
-Холост.
-Место работы?
-Администрация района. Организационно-правовой отдел. Специалист первой категории.
-Образование?
-Незаконченное высшее. Юридическое.
-Где учились?
-Северо-Уральский университет имени Н. Г. Чернышевского. Дважды орденоносный. Ордена Трудового Красного Знамени и ордена Дружбы Народов. Факультет правоведения.
-Почему не закончили обучение?
-Отчего же, - сказал Пертов. - Обучение я закончил. Отучился пятый курс, прошёл преддипломную практику. Сдал все выпускные экзамены.
-Но диплом не получили.
-Не получил, - признал Пертов. - Был отчислен за непредставление дипломной работы.
-Что так?
-Не уложился в отведённые сроки. Написал черновик, отнёс руководителю. Руководитель болел, попал в больницу, задержался с прочтением. Когда я получил черновик обратно, времени до защиты оставалось мало, а замечаний хоть отбавляй. Слишком много и слишком рыхло написано, тема раскрыта не полностью, содержание слабо структурировано, акценты не расставлены, выводы недостаточны, аргументация не убеждает. Фактически мне пришлось бы переписывать дипломную заново, сокращая её до требуемых пятидесяти листов. Я подумал... и решил ничего не переделывать. Забросил пачку исписанных листов в тумбочку. Оставил всё как есть... Не встретился с преподавателем... Жил в общаге два лишних месяца, бродил по городу, ходил в кино, избегал встреч со счастливыми выпускниками, получившими дипломы и щеголявшими новенькими синими университетскими значками, пил водку в пустой комнате, а потом... Потом...
-Ты забрал документы и уехал.
-Да, уехал. Домой.
-Где жил у родителей, нигде не работая. Примерно одиннадцать месяцев. Десять месяцев и семнадцать дней - если быть точным. Тунеядствовал. В чём причина, гражданин Пертов?
-Страдал. Такое объяснение вас устроит?
-Устроит, не устроит... Предположим, я вам верю. Верю в то, что молодой, крепкий мужчина, двадцати трёх лет от роду, спортсмен, умный, деятельный парень, хороший студент, без пяти минут молодой специалист с неплохими карьерными перспективами вдруг не защищает диплом, впадает, э-э-э, в длительную депрессию, отказывается от завершения учёбы... Ни с того, ни с сего. Сигизму-у-у-нд Викентьевич. Кого вы пытаетесь обмануть? Чисто ребёнок, ей-богу!
-Я никого не обманываю.
-Лжёте, Сигизмунд Викентьевич, лжёте. Причём нагло. Причина - она была. Достаточно неприятная и довольно серьезная. Не подскажете, какая?
-Сугубо личная, - сказал Пертов.
-Ладно, - весело воскликнул капитан Куприянов и поиграл спрятанными в карманах галифе кулаками. - Ладно,- повторил Куприянов обычным тоном, - так и запишем. Задержанный гражданин Пертов на заданный вопрос отвечать отказался. Жаль, жаль. Весьма жаль, Сигизмунд Викентьевич, что не получилось у нас с вами доверительного разговора. Я-то, по простоте душевной решил, будто вы, являясь человеком ответственным и разумным, примете деятельное участие в установлении истины и не будете собственным безответственным поведением чинить следствию препятствия. Скучно мне и неприятно делить с тобой одно жизненное пространство, Пертов. Неужели ты думаешь, что нам о тебе ничего не известно? Врёшь, гнида. Вот ты у меня где, смотри! - Куприянов выдернул кулак и выразительно продемонстрировал его Пертову. Я тебя этим кулаком, дрянь ты этакая, ежели понадобиться, одним ударом на полметра в землю вгоню! Ты у меня, харя интеллигентская, кровавыми слезами умоешься! Ваньку валять тут вздумал. Сугубо! Личные! - капитан припечатал кулаком столешницу. - Знаю я про ваши личные причины, гражданин Пертов.- Куприянов снисходительно усмехнулся. - Скажу прямо: нет в них для меня никакой особой тайны. Поверьте, Сигизмунд Викентьевич, мне известно достаточно, чтобы надолго испортить вам будущее. Наверняка, вы думаете, что я зачерствевший душою автомат, не способный к состраданию формалист, механически исполняющий букву закона и будете неправы. Я искренне пытаюсь вам помочь, Сигизмунд Викентьевич, выбраться из этого неприятного и двусмысленного положения с минимальными потерями. Вы полагаете меня своим врагом, пытаетесь со мной бороться и напрасно. Я вам не противник. Отнюдь не супостат, Сигизмунд Викентьевич, а совсем даже наоборот. - следователь, хрустя начищенными до блеска хромовыми сапогами, зашёл за спину арестованному. - Я ваш друг, - Сигизмунд Викентьевич, - как бы глупо и высокопарно не прозвучало это утверждение в сложившихся обстоятельствах. Особенно в этом малопривлекательном месте, среди той мерзости и пакости, отбросов и экскрементов, подонков, садистов и извращенцев, с которыми приходиться работать. Я не просто ваш друг, Сигизмунд Викентьевич, я ваш кореш закадычный, ибо я, и только я властен распоряжаться вашей судьбой. И никто другой в пределах данного узилища; данного города; данного административного образования; данной страны и всего мира подлунного не может и не имеет права сделать с вами того, что я могу с вами сотворить. Ни мой непосредственный начальник, ни мой партийный руководитель, ни мой Верховный главнокомандующий, да что там, ни сам Господь Бог не располагает теми правами, Пертов, какими обладаю я, капитан Куприянов. В этих стенах моя власть безгранична и абсолютна. Со мной выгодно дружить и неразумно враждовать. Единственное, чего я хочу добиться от вас - правды. Раскройтесь, облегчите совесть, снимите камень с души, Сигизмунд Викентьевич.
-Правду, - упрямо повторил следователь. - Прекратите хитрить и увиливать. Жернова истории стирали в пыль героев и покруче вашего. Конкретный факт бытия настоятельно требует вашего признания. Сознавайтесь, Сигизмунд Викентьевич.
-Хорошо! Согласен! Признаю! - надломленно выдохнул Пертов. - Я состоял в группе фарцовщиков. Торговал дефицитными вещами на рынке. И в общаге тоже.
-Чудесно, - следователь удовлетворённо закурил. - Вы преодолели себя, подавили собственное эго, переступили через ложно понятую гордость, побороли стыд, устремились навстречу истине, сделали первый шаг к нашему полному взаимопониманию... Продолжайте.
-Это всё, - Пертов заметно сник. - У меня больше нет секретов.
-Ой-ли, - насмешливо вопросил Куприянов. - Вспомните Фёдора. Федора Тартаковского по прозвищу Айвазовский. Подскажите, как там его по батюшке-то величали?
-Николаевич, - ответил Пертов.
-Верно, Николаевич, - Куприянов возвратился к столу. - А кличку Айвазовский ему дали оттого, что...
-Варёнки делал исключительно, влёт раскупали. Буквально с прилавка сметали.
-Варёнки...
-Джинсы варёные. Американские штаны. - Пертов видел, что Куприянов не понимает, о чём идёт речь. - Из прочной ткани, окрашенной в синий цвет. Прошиты жёлтыми или оранжевыми нитками, с клёпками на карманах, - он попытался наглядно обрисовать следователю внешний вид джинсов, запутался и умолк.
-Рабочая одежда американских фермеров, - капитан недоверчиво уставился на Пертова. - Практически дерюга. В приличное место такое не наденешь.
-Надевали, носили. И нынче носят, - сказал Пертов. - Конечно, не так как раньше. Прежде джинса имела бешеную популярность. Считалась особо дефицитным товаром.
-Занятно, - Куприянов кинул тлеющий окурок в стеклянную банку, заменяющую пепельницу, - но мы существенно отклонились от магистральной темы. Что же такого неприятного произошло с Федором Николаевичем Тартаковским и какое отношение вы, Сигизмунд Викентьевич Пертов, имеете к случившемуся с Федей Айвазовским проишествию?
> Внутренняя тюрьма СК.
Следователь Куприянов нажал на кнопку звонка, спрятанную под крышкой стола, вызванному по сигналу охраннику приказал: - Поместите задержанного в ПВИС. Пертов заложив руки за спину, покинул камеру для допросов в сопровождении надзирателя, обутого по-домашнему в серые войлочные бурки. Надзиратель ступал мягко и бесшумно, постукивая ключами по медной пряжке форменного ремня. Тюремный коридор был широк, щедро освещён лампами газового наполнения, устлан толстым, пружинящим линолеумом, рисунком повторяющим уложенный ёлочкой паркет и окрашен масляной краской ласкающе-успокоительного бледно-салатового цвета, в противовес давящей буро-красной покраске дверей камер с выпирающими скулами задраенных окошек для раздачи пищи и слепыми зрачками смотровых глазков. По пути к таинственной ПВИС надзиратель дважды останавливал и загонял Пертова в узкие решетчатые выгородки-загоны, где Пертов вынужден был стоять в крайне неудобной позе (согнувшись и враскорячку, прижимаясь лбом к холодной бугристой бетонной плите, неприлично выпячивая задницу и бесстыдно раздвигая ноги по ширине) до тех пор, пока не проводили мимо его тесного узилища встречного арестанта и не затихал в отдалении негромкий постук металла о металл, предотвращающий неизбежное визуальное соприкосновение движущихся навстречу друг другу заключённых. ПВИС, или помещение временного изолированного содержания представляло собой комнату размерами два на три метра, с очень высоким потолком, под которым болталась на парном витом, изолированном полихлорвиниловой оплёткой, проводе тусклая запылённая лампочка и чернел короб принудительной воздушной вентиляции. Пертов опустился на засиженную скамейку, протянутую по всему периметру ПВИС, подтянул поднятый воротник куртки повыше к затылку и застыл в ожидании. Чего угодно и кого угодно. Внезапных прозрений. Непредсказуемых финалов. Вменяемого собеседника. Объяснений случившегося. Извинений. Дальнейших событий. Окончательного решения своей участи.
Он просидел в камере, а ПВИС был ничем иным как одиночной камерой, час с четвертью: часы, документы, брючный ремень, шнурки от ботинок у него не отобрали, предоставив теоретический шанс на избавление от затянувшегося кошмара. Это был выход, болезненный и неприятный, однако не относящийся к разряду приоритетных. Самоубийство как вариант спасения Пертов рассматривал чисто умозрительно, оно являлось отвлечённой дефиницией, мысленной усладой, облегчающей тяжесть безвыходного положения. Стоит только затянуть ременную петлю на шее и безобразный, несправедливый мир раствориться, исчезнет навсегда. Исчезнут надежды, пропадут заботы, испаряться проблемы, влекущие за собой шлейф из зависти, гнева, отчаяния, уязвлённого самолюбия и низменного нарциссизма прозябающего в безвестности неудачника. Бедного, незаметного, страдающего горемыки-лузера.
Отсутствовали у Пертова ярко выраженные суицидальные наклонности, да и вешаться в ПВИС было по существу негде. Поэтому доставалось ему жалкое ожидание и неверное упование на счастливое разрешение приключившегося с ним недоразумения. Так сказать: "Паче чаяния...". И: "иже херувимы". Присвокупив к произнесённому философски-тяжкое: "житие мое". В смысле полного признания превосходства всеобъемлющего зла над добром и слабого упования (проклятая иррациональность мышления) на прощение и скорое освобождение. Ввиду явного отсутствия события преступления.
И по истечении шестнадцатой минуты наступающего часа спасение снизошло к замкнутому в темнице Пертову, материально утвердилось и физически оформилось в облике неприметного чиновника, ростом и телосложением напоминающего подростка, а остренькими чертами физиономии - крысёныша, хамовато выглядывающего из норки. Жидкие волосенки чиновника были зачёсаны набок, маскируя под зачёсом проступающую лысину, синюшного оттенка тонкие губы скорбно опускались по углам рта, тонкую шею опоясывал непропорционально широкий воротник гимнастёрки с двумя синими "шпалами" в петлицах, выпирающий кадык переливался в скошенный, невнятно-дегенеративный подбородок. Чиновник держал под мышкой роскошный, обтянутый синим бархатом бювар с тиснёным золотом рисунком на обложке: распростёршая крылья синяя птица поверх овального щита, накрывающего остро отточенный карающий меч правосудия.
-Встать! - скомандовал надзиратель. Пертов тотчас вскочил на ноги. Чиновник раскрыл бювар, откашлялся и стершимся, невыразительным голосом зачитал в порядке расположения: предварительное уведомление рекруту, выписку из личной характеристики кандидата, претендующего на вступление в ряды, протоколы опросов соседей, рапорт по существу сделанного запроса, докладную записку о проведении ознакомительной беседы, протокол заседания квалификационной комиссии, заключение аттестационной тройки, постановление кадрового управления, распоряжение хозяйственного управления и, наконец, приказ по центральному аппарату, из которого обалдевший от обилия доводимой информации Пертов узнал, что он зачислен в контрольно-ревизионный отдел Центрального Аппарата СК на должность контролёра-инспектора ревизорской службы с присвоением специального звания "лейтенант государственной безопасности, оперативный уполномоченный СК" и направляется в N-скую губернию для проведения ординарной инспекционно-надзорной проверки Спасо-Мирославского Упро (Уездного управления СК).