Тяжелая туча наползала на Столицу с востока. Отдаленные раскаты грома, нарастая, проносились могучими звуковыми валами по опустевшим улицам, ветвистые молнии с шипеньем вонзались в беззащитную землю, плясали вокруг стрел громоотводов, стекая вниз, окруженные роящимися, подобно мошкаре, шаровыми молниями всех мыслимых цветов и размеров. Вольф полной грудью вдохнул воздух, насыщенный озоном. Гроза на Горгуле была не менее опасна, чем практикуемая самонадеянными потомками земных колонистов магия. Но, в отличие от магии, гроза всегда проходила, тучи рассевались, открывая омытое дождем небо и сияющее солнце. Вольфу нравилось ожидание прихода грозы. Неторопливое приближение тучи рождало лихорадочное веселье и острое чувство нарастающей опасности. Покинуть спасительные стены, защищающие от неистовой энергии наступающей стихии, пробежаться по открытому пространству, ощутить жадную до жизни плоть и трепещущую душу, запертую в клетке тела, страстно желающую быть. Гроза очищала от страха перед мрачной повседневностью горгулианского бытия.
Когда молния ударила в опасной близости от стоящего посреди улицы Вольфа, он, пригнувшись, испуганным зайцем вскочил в кабину гравилета и, быстро захлопну за собой дверь, бросил пилоту: - На базу, и побыстрее. Гравилет вертикально поднялся в небо и вовремя, в то место, где стояла машина секунду назад, ударил электрический разряд толщиной с хорошее дерево. Вязкое полотно несущей части дороги выплеснулось в эпицентре удара фонтаном жидкого пенопластика и разбежалось от центра к периферии угасающими волнами. Взлетев, пилот включил антигрозовую защиту и гравилет, ощетинившись стержнями энергонакопителей стал похож на ежа, встопорщившегося иглы. Лихо развернув машину, пилот бросил ее вниз. Спустившись по пологой дуге ниже уровня верхних этажей небоскребов, он увеличил скорость, ловко скользя между зданиями. Вольф смотрел в боковой сегмент блистера на приближающуюся тучу. Давящая чернота захватила уже полнеба, поглотив солнце. Правда, в невидимые просветы еще прорывались рассеивающиеся белесо-желтые лучи, но неумолимая масса тучи гасила их один за другим. Вольф сравнил исчезающие лучи с руками пловцов, из последних сил старающихся удержаться на поверхности воды. С надеждой тянут они руки вверх, словно пытаются найти опору в воздухе, однако усталость лишает их воли к борьбе и смирившись, они, с поднятыми руками, уходят под воду.
-Геноссе Вольф, - сказал пилот, - надо закрыть стекло. Мы входим в грозовой фронт.
-Да, хорошо, закрывайте, - выплыв из омута собственных мыслей согласился Вольф.
Пилот нажал на клавишу. Бронированные створки закрыли кабину от внешнего мира. Стало темно. Через секунду зажглись лампы, осветив кабину призрачным зеленоватым светом. Пилот вел гравилет, использую систему трехмерной эмуляции, с привязкой к лазерным маякам. Вольф несколько минут завороженно следил за картинкой, разворачивающейся на ходовом экране, расположенном перед пилотом, удивляясь, как тому удается ориентироваться среди хаотичной паутины ломаных линий, то стремительно разворачивающихся, то скачущих по диагоналям. Вольф представил, что пилот вдруг ошибется и они на полной скорости врежутся в какой-нибудь небоскреб, или, потеряв ориентацию, уйдут в землю. Мысль эта заставила Вольфа пристально посмотреть на пилота. Его лицо было сосредоточено, однако в том, как он держался отсутствовало напряжение и скованность, присущая неуверенному человеку. Пилот чувствовал машину и управлял ею с уверенной лихостью профессионала. Вольф успокоенно откинулся на кресло. Гравилет несколько раз ощутимо тряхнуло, затем сильно бросило в сторону. Пилот несколькими движениями руля выправил траекторию. -В нас попала молния, - объяснил он, не отрывая взгляда от экрана. - Не волнуйтесь, геноссе, осталось совсем немного. Скоро прилетим.
-Я и не волнуюсь, - подумал Вольф, - точнее я совершенно не волнуюсь по поводу нашего полета. Я верю в твой опыт, сынок. Если бы все так просто было и с моим расследованием. Я зашел в тупик, парень, я оказался перед глухой стеной, которую не обойти, не перелезть. Я снова перерою архивы, я отправлюсь в Тампль и подниму на уши всех архивариусов Ордена, однако чутье подсказывает мне, что нужной информации я не получу. Остается Роза, но тоже не факт, что ей удасться узнать что-либо стоящее. Сейчас главное для нас - время. Возможно, его у нас навалом, возможно - не осталось вовсе. Хотя вроде бы действительность с прошлой ночи не очень изменилась, по крайней мере, режущих взгляд несообразий не наблюдается.
Гравилет притормозил, завис и начал осторожно спускаться вниз. Пилот отключил гравитор, сажая машину на горячей тяге. Гравилет слегка покачивало. Лязгнули магнитные разъемы. Движение прекратилось. Пилот расстегнул ремни безопасности.
-Приехали, геноссе.
Вольф откинул дверцу, спрыгнул на покрытый пружинящим под ногами пластиком пол ангара. В ангаре царила атмосфера легкой нервозности. Суетливо бегали механики, патрульные гравилеты, вынужденные из-за грозы покинуть дежурные сектора, садились один за другим. Работала громкая связь, дублирующая переговоры патрульных с диспетчерской службой. Недовольные очередностью посадки, патрульные не стеснялись в выражениях. Диспетчера не оставались в долгу. Слушая вспыхивающие перебранки, Вольф сделал вывод, что обстановка за стенами центрального управления КОСС действительно чрезвычайно серьезная. Его пилот выбрался из кабины и подойдя к Вольфу, предложил сигарету. Вольф отрицательно покачал головой.
-Знаете, геноссе, не завидую я тем парням, - пилот мотнул головой в сторону громкоговорителя. - В такую погоду лучше сидеть в баре с кружкой холодного пива. Или кувыркаться в постели с подружкой.
Затянувшись, пилот выпустил длинную струю сизого дыма. Вольф смотрел на его ладонь с зажатой между пальцами сигаретой. Рука пилота дрожала.
-Отдыхайте, геноссе, -Вольф хлопнул пилота по плечу.
Пилот молча кивнул.
Очередной гравилет зашел на посадку. Вольф подождал, пока выпущенные шасси не коснутся основания ангара, повернулся и пошел к лифтам.
За окнами бушевала форменная буря. Порывы ветра сотрясали здание, секущие струи дождя обрушивались на стекла непрерывными потоками. Вольф включил настольную лампу и повалился на диван, не снимая куртки. Очертания предметов терялись в мягком полумраке, создававшем иллюзию домашнего уюта. Вольф позволил своему телу расслабиться. Закрыв глаза, он погрузился в усталую полудрему, не позволяя беспорядочному течению мыслей завладеть сознанием. По радио транслировали штормовое предупреждение. Диктор читал текст металлическим голосом, четко выговаривая каждое слово. В перерывах шла сводка текущих новостей. Корреспонденты, захлебываясь вещали о причиненных бурей разрушениях, упавших зданиях, исчезнувших пассажирских лайнерах и грузовых транспортах, смытых мостах и гигантских цунами, обрушившихся на побережье. Из сообщений следовало, что буря охватила полконтинента. Скорость, с которой обычная для этого времени года гроза разрослась до урагана, впечатляла. Старания Вольфа отдохнуть оказались бесполезны. Он постоянно возвращался мыслями к ночному проишествию, перебирал скудные факты, раскладывал и соединял вместе обстоятельства и вещественные доказательства, пытаясь воссоздать более-менее приемлимую и логически объяснимую картину преступления, точнее осколок картины с тем, чтобы наметить дальнейшее направление следствия,недовольный полученным результатом: разбивал и смешивал обломки версий, начиная выстраивать логические цепочки заново.
Сон пропал окончательно. Вольф поднялся с дивана, доплелся до стола, упал в кресло, включил компьютер. Войдя в сеть архивно-справочной службы КОСС, запросил список ритуальных преступлений, совершенных за последний год, в которых практиковалось бы простое отделение конечностей, без всяких истязаний. Сформированная таблица не поражала размерами. Четыре умерщвления отвечали заданным параметрам отчасти: выдернутый в одном случае позвоночник, переломанные голени и отрезанная голова, вспоротый живот и отрезанное ухо. Последнее в списке могло бы условно заинтересовать, если бы не попытка поедания сырой плоти жертвы. Вспомнив слова Розы о предположительной цикличности совершения убийств, Вольф последовательно перебрал все пришедшие ему на ум временные периоды, начиная от граничной точки в семь лет и заканчивая семью минутами. Результат не отличался от первоначального. Вольф стал счастливым обладателем списка отклонений и извращений, свидетельствующих о неистощимости человеческого воображения. Каждое из выданных на экран монитора преступлений могло бы претендовать на первое место в номинации "самое сострадательное умерщвление года", но ни одно даже отдаленно не могло быть первым или предыдущим в предполагаемой серии убийств. Убийство у храма Костолома было первым, значит, произойдут и следующие, только неизвестно, через какие временные промежутки будут следующие убийства и неясно пока, каковы принципы отбора потенциальных жертв.
Вольф позвонил Васильеву.
-У аппарата, - недовольным голосом сказал Васильев.
-Андрей, - сказал Вольф, - узнал?
-Теряюсь в догадках,-съязвил Васильев.
-Ты где сейчас? - спросил Вольф, не обращая внимания раздраженный тон дознавателя.
-Я дома, - ответил Васильев: -Успел добраться в последний момент. Между прочим, от дома твоего убиенного до моего путь неблизкий.
-Ну, молодец, - сказал Вольф. - А я сегодня ночую в кабинете, не отходя от родного сейфа. Кстати, что дал осмотр квартиры?
-Осмотр не дал и вряд даст вообще, если хочешь знать мое мнение. Тебе стоит попробовать с женщинами, инквизитор, хотя бы раз. Работа, знаешь ли, не приносит удовлетворения, даже и морального.
-Остряк, блин.
-На том стоим, инквизитор. Пациент жил крайне уединенно. На работе характеризуется как исполнительный, обязательный и ответственный работник. Педантичен до крайности. Видел бы ты его квартиру, инквизитор. Буквально стерильная чистота. Так, что дальше. Близких друзей не имел, знакомых нет, любимых, нелюбимых женщин нет. Семьи, соответственно, тоже. Кстати, наш убиенный был сиротой. Воспитывался во Втором государственном приюте Столицы.
-Ага.
-Это важно?
-Пока не знаю. А "ага" - это междометие. Свидетельствующее о потенциальной важности полученной информации.
-Понял, перехожу на прием. Итак, продолжаю. Обычный маршрут нашего пациента был следующий: к восьми утра на работе, обед с двенадцати до часу в корпоративной столовой, далее снова работал до шести пяти вечера. Сразу возвращался домой. Ужинал в кафе-баре на двенадцатой улице с шести до шести тридцати вечера. После ужина снова дома до утра. Важное замечание, инквизитор. Убитый никогда, ни при каких обстоятельствах не ходил пешком по улицам. Только общественным транспортом. Гравитакси, всегда. Он очень боялся за свою жизнь, приобретал обереги и защитные заклинания, но только у зарегистрированных магов и только представителей официально разрешенных культов. С подпольными чародеями дела не имел: услуги на черном рынке не приобретал и и сект избегал как чумы. Знаешь, его поведение, если подумать пристальней, весьма подозрительно. Прямо образцовый гражданин получается. Сам знаешь, все в этом проклятом мире хоть однажды, но имели дело и с черным рынком и с сектами.
-Смотря с какой части тела на это дело смотреть, - сказал Вольф, - я думаю, у него была причина такого поведения. Поэтому, Андрей, я тебя прошу, отработай его повторно. Осмотри снова квартиру, перетряхни в ней все, мне важна любая деталь, любая мелочь, обрати внимание на любое несоответствие обстановки, опроси по новой сослуживцев, бармена, завсегдатаев кафе, всех, кто хоть сколько-нибудь знал убитого или случайно встречался с ним, просмотри записи с камер видеонаблюдения в доме, где он жил, поговори с ночным портье, в общем, ты должен знать о господине Мартине Поле Хагене то, о чем он даже сам не догадывался. Задание понятно?
-Ты не умрешь от скуки, -пообещал Вольф, - а я с утра отправлюсь на доклад к начальству. Буду пугать и вымаливать.
-Может, зря мы погнали волну, товарищ Вольф? Может вся эта буря в стакане есть следствие нашей быстро развивающейся паранойи? Проведем рутинную проверку, тихо закроем лист дознания и отправим дело полиции...
-И не будем беспокоить начальника ОРРУ, досточтимого директора Кольчицкого по пустякам. Если в течении ближайших семи дней больше ничего не случиться, мы так и поступим. Но в любом случае директора необходимо проинформировать. К тому же, если ты параноик, это не значит, что за тобой не следят.
-Не получилось. Но я старался...
-Я оценил твою героическую попытку, геноссе.
-До завтра, товарищ.
-И тебе спокойной ночи.
Положив трубку, Вольф задержался за столом минут десять, пытаясь честно работать. Результатом его титанических усилий стал лист бумаги, расцвеченный кружками, прямоугольниками и кривыми стрелками. Критично оглядев плоды своих трудов, Вольф обреченно вздохнул. Скомкав лист, забросил бумажный шарик в широкий зев бытового дезинтегратора и отправился на диванчик спать.
Сон Вольфа был прерывистым и беспокойным, ибо душу его остаток ночи терзали слезги - мелкие демоны сомнений и неуверенности.
что ищет он:
Завтракал Васильев обычно в одиночестве. Жена отправлялась на работу пока он еще спал, а дети учились в в закрытой школе-интернате, появляясь дома только во время каникул. Васильев мог позволить обучение детей в специальной школе, под надежной защитой ограждающей магии и вооруженной до зубов охраны и не скрывал, что ему такое положение вещей нравится. Закрытые школы, привелегия состоятельных граждан Горгулы. Только там дети находились в безопасности и получали шанс гарантированно дорасти до совершеннолетия. Васильев по роду своей деятельности слишком хорошо знал, сколько опасностей подстерегает детей в обычном мире Горгулы. Невинные детские души были ходовым товаром на черных рынках планеты. За детьми шла настоящая охота, в ней принимали участие все подонки Горгулы: начиная от сутенеров и рабовладельцев, заканчивая торговцами магических предметов. Ребенок для черной жертвы стоил очень и очень дорого. За годы работы на улицах Васильев видел множество детских смертей, его память была настоящим кладбищем убитых надежд. Поэтому он не обращал внимания на то, как на него смотрят когда в разговорах он с гордостью сообщал, где учатся его дети. К чертям собачьим их зависть и их взгляды, полные скрытой ненависти. Правда особых заслуг у Васильева в устройстве сыновей не было, если не считать того, что он был женат высококлассном специалисте перцепционной защиты. Его жена была ведущим действующим экспертом в корпорации "Сверхнадежные системы нечувствительной безопасности" и входила в число ста лучших экспертов в области комплексной динамически-перцепционной обороны. Так что встречался он со своей женой только в спальне. Или, если повезет вечером. Ну, не считая кратковременных отпусков или каникул у детей.
Его завтрак не отличался разнообразием. Кружка горячего кофе, хлеб с маслом и сыром, и если хватит времени и желания, яичницы. Васильев любил глазунью. Чтобы снизу яйца были прожарены до корочки, а желтки прятались среди холмиков воздушного белка. Запах чуть пригоревшей яичницы напоминал ему о детстве, проведенном далеко от Горгулы. Там не надо было летать в школу в бронированных гравилетах, носить одежду с нашитыми с внутренней стороны лоскутами с заклинаниями, сидеть дома, боясь высунуться за дверь. Тот мир давно стал его личным мифом, чудесным воспоминанием, сказкой со счастливым концом.
Поев, он побросал посуду в моечную машину. Машина плотоядно заурчала, смывая остатки завтрака, суша и полируя попавшие в ее чрево предметы. Щелкнув, открылась прозрачная крышка и из машины выполз одноразовый поднос веселой расцветки с аккуратно разложенной посудой. Васильев отодвинул поднос от механической посудомойки, завершив этим символическим жестом с домашними делами. Одеваясь, он думал о том, что повторный осмотр квартиры убитого менеджера и опрос людей, которые за прошедшую ночь ничего нового вспомнить не могли, потому что вспоминать о Хагене сверх того, что они могли сказать им было нечего. Хаген был незаметной серой мышкой, ходячей функцией, песчинкой, скрепляющей фундамент горгулианского общества, не выделяющейся и не отличающейся от других песчинок, кирпичиков, функций, исправно функционирующих молекул столичного делового конвейера. Странно, что такой человек не просто попал в поле зрения сектантов, добивающихся своих, только им известных целей, но и стал объектом ритуального жертвоприношения. Если предположить, что его специально искали, а найдя, длительное время за ним наблюдали, изучали его образ жизни, привычки, предпочтения, отношения с сослуживцами, встречными на улице, случайными попутчиками, исследовали тайные закоулки его души, вытаскивая на свет его тайные страхи, тщательно скрываемые желания, фобии и отклонения, то, значит было в его жизни нечто такое, что позволило убийцам с легкостью увлечь Хагена в свои сети. Следовательно, ему, Андрею Васильеву придется найти это нечто, но, в отличие от убийц, он должен найти ахиллесову пяту, погубившую потерявшего осторожность Хагена, быстро. -Задача практически неразрешимая, - заключил про себя Васильев, поднимаясь в лифте на гравилетную площадку, расположенную на крыше небоскреба.
Площадка встретила его унылой пустотой и свистом ветра. От вчерашней бури остались только проломленные и погнутые конструкции защитного ограждения. Ветер огромной силы с легкостью сносил припаркованные на ночь гравилеты. Васильев представил, как тяжелые, бронированные "утюги" играючи слетают с крыши и вращаясь, словно осенние листья, сорванные с веток, уносятся в бушующую тьму и испытал радость от того, что успел попасть домой раньше, чем стихия ударила со всей своей разрушительной силой. Задержись он чуть дольше и, возможно, один из сыпавшихся с неба гравилетов угодил бы прямо в его скутер.
О потерянном в бурю скутере он не жалел, хотя юркая машинка ему очень нравилась. -Поздняк метаться - бодро сказал Васильев утренней свежести, радостно сиявшему солнцу, стайке пролетевших голубей и вызвал такси.
Мартин Пол Хаген жил в двухкомнатной служебной квартире на семьсот двадцать пятом этаже корпоративного небоскреба "Салливан,Грегори и Фоккус". Рекламная строка, безостановочно бегущая по световой панели над входом в здание обещала потенциальным клиентам оплату за снимаемое жилье по ценам ниже рыночных и без налогов. Последние два слова специально выделялись тревожным красным цветом и большим по сравнению с остальным текстом шрифтом. Васильев иронично хмыкнул. Видимо Салливан, Грегори и Фоккус были людьми весьма тщеславными, если, презрев осторожность, сообщали всем о своем праве на освобождение от налогов, либо просто глупыми. Всякому в этом городе известно, что фискальную индульгенцию получают только те, кто входит в так называемую "золотую сотню" самых влиятельных и богатых граждан Столицы. По вполне понятным причинам, эти столпы общества всячески избегают известности, предпочитая оставаться безликими анонимами. Впрочем, возможно, почтенные предприниматели знали, что делали.
Васильев вошел в холл. Вчерашний портье был на месте. При виде вошедшего лицо его исказила гримаса тоски и глухой обреченности, но портье был профессионалом и несколькими быстрыми мазками прикрыл недовольство вниманием и готовностью к сотрудничеству. Портье заискивающе смотрел Васильеву в глаза, всем своим видом показывая желание быть полезным представителю органов правопорядка. Васильев, вытащив из кармана блокнот, не торопясь и тщательно перелистывал страницы, подолгу вчитываясь и разбирая собственные каракули. Изредка он поглядывал исподлобья на портье, застывшего в ожидании вопросов, затем снова принимался за блокнот. Портье стоял перед Васильевым, словно собачка на задних лапах перед хозяином, держащим на вытянутой руке недосягаемое и чертовски вкусное лакомство. Молчание затягивалось, Решив, наконец, что портье, пожалуй, достаточно наказан, Васильев задал первый вопрос.
Ничего нового он не узнал. Портье видел Хагена выходящим из дома в без четверти два ночи. Этот факт был сам по себе исключительным, ибо Хаген не относился к числу любителей ночных прогулок. Кроме того, он не вызвал гравилет и ушел пешком. Уходя, он оставил ключи у портье, хотя всегда держал их при себе. -Просто положил ключи передо мной на стойку, - сказал портье, морща лоб. - Он был вежливым человеком, всегда здоровался или говорил "до свиданья", когда уходил, только не в этот раз. Положил молча ключи и ушел. Подошел к двери, показал, открой мол, дверь. Я и открыл. Нет, я не спрашивал, куда и зачем он идет. У него был вид человека, который знает, что делает. Я разблокировал замок, он плащ запахнул, руки в карманы сунул поглубже и пошел.
Портье нахмурил лоб, вспоминая.
-Пожалуй, больше нечего сказать. Только...
-Что? - спросил Васильев, - сурово смотря на портье.
-Счастливым он выглядел, вот что, - быстро ответил портье. -Будто что-то узнал хорошее про себя, или с кем-то должен был встретиться. Поэтому, наверное, не было в нем страха, а только счастье.
-Понятно, - сказал Васильев. - Значит, был счастлив и шел, предположительно, на встречу. Больше добавить ничего не имеешь.
-Ничего, - вздохнул облегченно портье.
-Значит, так, -Васильев захлопнул блокнот. - Город не покидать, в случае острой необходимости звонить по этому номеру. Являться на допросы по первому вызову. Ясно?
Портье кивнул.
К лифту Васильев шел, насвистывая мотивчик незатейливый детской песенки. Поднявшись на семьсот двадцать пятый этаж, он вошел в квартиру Хагена. С прошлой ночи в ней ничего не изменилось. Разве что ощущение пустоты и заброшенности стало острее. Попав впервые в квартиру Хагена, он поразился геометрической правильности обстановки: каждая вещь находилась в месте, ей предназначенном, и повсюду царила идеальная чистота. Даже воздух в ней казался прозрачно-застывшим, хлопни дверью, и он с мелодичным звоном осыпется на пол. Теперь же ее коснулась властная рука хаоса; специалисты Летучей бригады, проводившие здесь обыск, не старались сохранить прежний порядок и расположение вещей, но, как ни странно, благодаря такому небрежению, жилище педантичного анахорета приобрело более живой вид. Васильев прошелся по комнате, прикидывая, откуда начать поиск.
-Что ищу, не вижу, как найду, узнаю, - пробормотал он, решительно отодвигая диван от стены.