Увидев, что с ним остались только самые верные наибы да небольшой отряд из мюридов и перебежчиков, имам впал в тягостное раздумье. После общей молитвы он процитировал сподвижникам арабского поэта:
"У меня были братья, которых я считал панцирями.
Но вот они стали моими врагами.
Я считал их меткими стрелами.
Да! Они были таковыми,
Но теперь вонзились в моё сердце".
24 августа 1859 года с разных сторон на Гуниб двинулись три мощные колонны. Первые две, под бой барабанов и крики "ура", шли с юга и востока, круша завалы и с боем занимая каждый уступ горы. Третья взбиралась по отвесной северной стене с помощью крючьев и верёвочных лестниц. Здесь их ждали меньше всего. Подсаживая друг друга и цепляясь за каждую расселину, охотники сумели взобраться под самый гребень горы.
И пока мюриды отбивали открытые атаки, охотники влезли на гору, спустили верёвки и помогли взобраться ещё нескольким ротам Апшеронского полка. Заметив неприятеля, мюриды бросились врукопашную, но было уже поздно.
Среди убитых оказались и три женщины, погибшие с кинжалами в руках. Тем временем батальоны Дагестанского полка поднялись на Гуниб и с запада. Захват Гуниба свершился столь внезапно и такими большими силами, что помышлять о серьёзном сопротивлении уже не приходилось.
На рассвете двадцать пятого августа генерал инфантерии Александр Барятинский по привычке навёл свою зрительную (или подзорную?) трубу на вершину Гуниба и с изумлением обнаружил там своих солдат. Вскоре он получил сообщение, что все колонны уже на Гунибе и что ими осаждён аул, в котором укрылись оставшиеся в живых мюриды. Не мешкая, князь Александр Барятинский отправился к месту событий.
Прибыв на Гунибское плато, наместник ужаснулся следам штурма. Позже в послании военному министру Николаю Сухозанету он писал о событиях на Гунибе: "...Между тем, партия мюридов, человек до 100 из числа бежавших врассыпную от укреплений, отрезанная от аула, собралась на лесистом холме влево от ведущей к аулу дороги и там, засевши за камнями, открыла частую пальбу по поднимавшимся снизу ротам Ширванского полка.
Одна, а вслед за ней другая рота этого полка были направлены, чтобы выбить мюридов из-за камней. Горцы, не видя никакого спасения, выхватили шашки и кинжалы и бросились навстречу ширванцам.
Тут завязалась хотя непродолжительная, но жаркая и кровавая рукопашная схватка, и сброшенные с холма мюриды кинулись на стоявший внизу у неприятельского орудия караул наш, но преследуемые с тыла, были отброшены вниз к небольшому ручью, где окружены со всех сторон и истреблены все без исключения".
Мимо несли раненых, и генерал от инфантерии Александр Барятинский жаловал их георгиевскими крестами. А юнкера Апшеронского полка Кушнарёва, который первым взобрался на Гуниб, главнокомандующий не только наградил, но и произвёл в капитаны. В версте от аула Гуниб, у чудесной берёзовой рощи, генерал от инфантерии Александр Барятинский сошёл с коня и сел на большой пологий камень.
Во время трудного подъёма напомнила о себе подагра, которой наместник страдал уже несколько лет. Вокруг аула уже стояли полки, готовые сровнять его с землёй. Но князь Александр Барятинский велел подождать со штурмом и послать к Шамилю парламентёра с требованием о сдаче.
Он ещё не оставлял надежды пленить грозного имама и представить его царю, как обещал это, отправляясь на Кавказ. Хлопотал о новых переговорах и Даниял-бек, опасавшийся за судьбу своей дочери Каримат.
Полковник Иван Лазарев явился в аул и обратился к Шамилю с речью: "Шамиль! Всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померкнет. Если ты, покорясь силе судьбы, выйдешь сегодня к главнокомандующему и передашься великодушию государя императора, то спасёшь от гибели тысячу человек, оставшихся в живых и тебе преданных.
Заверши свои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия, а сардар... будет ходатайствовать перед государем об обеспечении будущности твоей и твоего семейства". Затем Иван Лазарев передал Шамилю письменный ультиматум генерала Барятинского и вернулся назад. На Гунибском плато наступило затишье. Несколько десятков уцелевших мюридов стояли за завалами, готовясь дорого продать свои жизни.
Шамиль, его семья и ближайшие сподвижники собрались в Гунибской мечети, чтобы обсудить последний ультиматум князя Александра Барятинского. Наместник требовал безоговорочной сдачи, упрекая Шамиля в том, что тот не принял прежние, более выгодные условия.
Одни призывали драться до конца, другие просили Шамиля выйти к генералу Барятинскому, чтобы спасти хотя бы женщин и детей. Но женщины стыдили дрогнувших наибов и только просили дать им оружие. Чтобы спасти тех, кто остался жив, Шамиль принимает тяжёлое решение сдаться.
Он всё ещё пытался тянуть время, явно рассчитывая на какое - то чудо. Выбор у него, конечно же, был: он мог почётно как истинный воин погибнуть с оружием в руках и попасть в рай, как он того требовал от всех своих последователей, а мог и сдаться в плен и сохранить себе жизнь, ожидая суда за свои злодеяния.
Как известно, он выбрал второе. Невозможно даже себе представить, чтобы кто - нибудь из русских боевых офицеров предпочёл бы позорный плен среди иноверцев честной смерти в открытом бою на глазах своих соратников. Воинская честь, присяга и религиозная совесть не позволяли им даже задумываться о подобном выборе...
Очевидцы рассказывали впоследствии, что когда Шамиль, глубоко задумавшись, сидел в своей палатке, Гази - Магомед, любимый сын его, сказал, обращаясь к отцу: "Ну что, отец, благослови, пришло нам всем умереть за веру !". Шамиль в ответ коротко рявкнул: "Остынь, глупец !". Потом он долгим, испытующим взглядом обвёл своих жён...и, опустив глаз долу, с трудом выдавил из себя: "Ничего не поделаешь - придётся сдаваться...".
И тогда будто пелена спала с глаз мюридов: все вдруг увидели перед собой не несгибаемого отважного имама, а дряхлого слабовольного старика, вконец измученного и уставшего от жизни... Имам Шамиль впоследствии писал: "Я управлял народом скверным, разбойниками, которые тогда только сделают что-нибудь доброе, когда увидят, что над их головами висит шашка, уже срубившая несколько голов".
Положение имама становилось безвыходным. Даже его сыновья заявили, что, если он не сдастся, они перейдут на сторону русских. Много лет назад, принимая на себя обязанности имама, Шамиль обещал горцам биться с неверными до полной победы либо до собственной смерти. Он не сдержал своего слова.
"Захват Гуниба свершился столь внезапно и такими большими силами, что помышлять о серьёзном сопротивлении уже не приходилось. В тот же день, 25 августа, Барятинский издал приказ: "Шамиль взят - поздравляю Кавказскую армию !". В честь этого события было отчеканено около 150 тысяч серебряных медалей с надписью "За покорение Чечни и Дагестана в 1857, 1858 и 1859". (Шапи Казиев. Имам Шамиль, г. Москва, с. 353).
25 августа 1859 года Шамиль капитулировал, и в этот же день произошла историческая встреча имама с князем Александром Барятинским у подножия Гуниба. Имама поразило то, что, когда он спускался из своего укрепления, русские солдаты ему кричали "Ура!".
Наместник Кавказа Александр Барятинский встретил Шамиля, ничем не задев его достоинство, а наоборот, проявив всё возможное уважение. Единственное, что попросил теперь уже бывший имам, так это удалить местную милицию, чтобы мусульмане не видели, как низко он пал.
Шамиль - Барятинскому: "Я простой человек, 30 лет дравшийся за религию, но теперь народы мои изменили мне, а наибы разбежались, да и сам я утомился; я стар, мне 63 года. Поздравляю с победой, желаю успеха в управлении горцами для блага их". Генерал Александр Барятинский: "Воины Кавказа !
Вы исполнили надежду мою. Полувековая война на Восточном Кавказе окончена; народы, населяющие страну от моря Каспийского до Военно - Грузинской дороги, пали к стопам Его Императорского Величества. Итак, мюридизму нанесён последний удар. Шамиль взят. Поздравляю Кавказскую армию !".
Для Шамиля приготовили карету и оставили личное оружие. Уже вечером того же дня князь передал Шамилю в дар от себя шубу из чёрного медведя стоимостью 3 000 рублей, а также подарки его жёнам, дочерям и невесткам. Имама потрясло и шокировало проявленное к нему великодушие.
В сопровождении караула, напоминавшего почётный эскорт, непокорный имам отправился на север России, где ему предстояло провести остаток жизни. Для сравнения современные цифры: в 1991-м в Чечне официально насчитывалось более миллиона овец. В 2000-м осталось 4 000.
В 1991-м в Чечне было 120 000 коров, в 2000-м осталось всего 500. Это за 10 лет войны и смуты ! Несложно себе представить, в каком состоянии находилось хозяйство горцев после 50-летнего кровопролития.
Кавказская война стала для горцев своеобразным состязанием с русскими: кто у кого больше украдёт, сожжёт и разграбит. Горцы проиграли. Газават закончился голодом, нищетой и разорением. Для всех, кроме Шамиля.
Из рапорта Барятинского военному министру: "Перед нападавшими, как стены, возвышались один над другим три скалистых крутых обрыва. Утром 25-го числа войска южного фаса с лестницами и крючьями, подсаживая друг друга, в совершенной тишине вскарабкались на первую террасу.
Оставив стрелковую роту внизу, на местax, удобных для обстреливания верхних уступов, солдаты, уже под огнем заметившего их неприятеля, с помощью лестниц и веревок взошли на вторую террасу и вслед за тем и на верхнюю плоскость Гуниба.
Одновременно и войска северного фаса с такими же трудностями и с таким же блистательным мужеством поднялись на Гуниб с противоположной северной покатости. Тут завязалась, хотя непродолжительная, но жаркая схватка. Почти все защитники, среди коих встречалось немало вооружённых женщин, были истреблены. Не желая дальнейшего кровопролития, я приказал остановить перестрелку с мюридами.
После переговоров, длившихся около двух часов, Шамиль, видя аул окруженным густой цепью войск, готовых ворваться в него в любую минуту, решился сдаться".
По - настоящему имама сломили не поражения и не старость, как бы это сейчас "романтично" не прозвучало - Шамиля сломило милосердие. Что может ожидать побежденный от победителя? Даже сдаваясь, он не верил в пощаду, сразу после выхода из укрепления повернул обратно, подозревая "измену", но его переубедили свои.
Романтизировать русское "уважение к врагу" также не стоит. На место мёртвого имама обязательно нашёлся бы претендент, чего не скажешь о пленном, Шамиль стал бы мучеником, иконой, героем в глазах народа, замученного русскими, и война вспыхнула бы с новой силой.
Противоречивый сюжет, вызвавший оживлённые споры в эти дни в СМИ, касается широко распространённой в кавказском сообществе версии о том, что в момент пленения имама Шамиля в 1859 году на Гунибе, его пытался остановить чеченский наиб из Беноя Байсангур. Причём, согласно популярной версии, Байсангур был готов пристрелить имама, если он не одумается.
Но поскольку имам не повернулся к нему лицом, то Байсангур согласно кодексу чести горца и мусульманина, не посмел стрелять в спину. И после того, как имам Шамиль всё - таки вышел к царским войскам и его пленили, Байсангур, как утверждается, прорвал кольцо русских солдат вокруг Гуниба и ушёл в Чечню, чтобы продолжать газават.
Отметим, что данная версия событий является излюбленным сюжетом в чеченской среде. Она же была неоднократно воспета бардами двух чеченских компаний - Имам - Пашой Алимсултановым и Тимуром Муцураевым. И через их творчество данная версия стала широко известна всему Кавказу и России. Однако, в Дагестане всегда высказывали свои сомнения и несогласие с этой версией.
Именно этому посвятила недавний пост в Интернете дагестанский историк - Патимат Тахнаева, вокруг которого разгорелась оживлённая дискуссия и споры, в основном, между сторонниками чеченской и дагестанской версии описываемых событий.
А связан пост Тахнаевой в Facebook оказался с выходом в свет новой книги, посвящённой наибу Байсангуру, в которой воспроизводится чеченская версия о конфликте непокорного наиба и имама Шамиля на Гунибе.
"Был ли Байсунгур из Беноя наибом ? Возможно. Я точно знаю другое - на Гунибе в августе 1859-го его не было", - пишет Патимат Тахнаева, приводя в завершение своего поста ссылку на свою статью "Страницы военной биографии наиба Байсунгура из Беноя".
Предание о том, что "после того, как Шамиль сдался в плен Байсунгур, прорвав окружение, ушёл в Чечню", не выдерживает никакой критики, даже не обращаясь к источникам, если иметь представление о ландшафте Верхнего Гуниба, о расположении на нём аула Гуниба и о том количестве войск, плотно замкнувших его в кольцо.