Глава ХХVI. Первый пристав в Чечне легендарный Артамон Чернов.
Для управления территории вводился институт приставов, которые по своей сути являлись военными чиновниками. Их задачей стал надзор за жизнью горского населения с целью предупреждения выступлений. Первым приставом в Чечне назначили легендарного Артамона Чернова.
Артамон Чернов. Штрихи к портрету
Горе побеждённым! ("Vae victis!").
Бренн - вождь галлов.
Артамон Лазаревич Чернов родился в 1770 году и вышел из простых казаков Калиновской станицы Моздокского полка. Участвуя в многочисленных делах на Кавказе и за Кавказом с 1791 года, он уже давно стал известен своей беспримерной храбростью, получил три золотые медали, потом - офицерский чин,
и, дослужившись по есаула, с Владимирским и Анненским крестами в петлице, командовал второй конно-артиллерийской казачьей ротой.
Ранение он получил, между тем, только один раз в жизни, и то легко, в левую руку, пулей. При тех чрезвычайных опасностях, которым он всюду и постоянно, как бы шутя, подвергал свою жизнь, последнее обстоятельство казалось непонятным, и о Чернове втихомолку говорили, что он - знахарь и с помощью "чёрной силы" умеет заговаривать вражеские пули.
Но особенно замечательным свойством его характера, испестрившим и его послужной список, стала страсть выручать из плена русских. Вероятно, необычайная трудность подобных предприятий именно и привлекала его отважную душу. Чтобы добиться своего, он пускал в ход и открытую силу, и хитрость, и, наконец, золото, нередко не щадя последних остатков своего достояния.
К сожалению, все его подвиги остаются и, вероятно, навсегда останутся достоянием лишь тех изустных рассказов о стародавнем, дедовском времени, которые ещё хранятся в немногих казачьих семействах, год от году становясь всё реже и реже. Умирают старые люди, и с ними исчезают бесследно драгоценные исторические материалы. Как не пожалеть вместе с Михаилом Лермонтовым о том, что "у нас так мало записывают"!
Но достаточно взглянуть только на одни сухие официальные выписки из послужного списка Чернова, чтобы разгадать, сколько тяжких драм пережито им или, по крайней мере, прошло перед его глазами. "В 1804 году он пробирается в горы и доставляет способ свергнуть с себя оковы майору Каскамбе и подпоручику Полетаеву. С 1807 по 1810 год он в разное время освобождает из плена сорок три человека, жертвуя на то свою собственность и подвергая свою жизнь очевидной опасности.
В 1810 году он выселяет из неприступных гор на равнину триста осетинских семейств и удерживает через верных конфидентов семисотенную партию чеченцев, следовавшую в секурс к возмутившимся кабардинцам..." . И так далее, и так далее - ряд совершенно необычайных заслуг и подвигов окружает имя Чернова.
При всём при том, не подлежит ни малейшему сомнению, что наряду с прекрасными, истинно героическими делами в деятельности Чернова имелось немало и тёмных сторон.
Подобно героическому Тарасу Бульбе, хотевшему где бы ни воевать, лишь бы воевать, он, очевидно держался мнения, что где бы ни совершать необыкновенные дела, лишь бы их совершать, и с одинаковой охотой он подвергал себя смертельной опасности и среди русских, и среди чеченцев, смотря по обстоятельствам, лишь бы не быть без того "спинного холода", который вызывается близостью смерти.
Он и табуны отбивал у ногайцев, перегоняя их за Терек, а если верить преданиям, передаваемым шёпотом, то из одного удальства пускался в набеги как с русскими на мирных чеченцев, так и с немирными чеченцами на русских. Правда ли это или нет - тайна Чернова, спящая с ним в могиле.
Достоверно, однако, что в Чечне он стал свой человек, и все овраги, балки и лесные тропы чеченской земли знал не хуже своей станичной улицы. Как и все подобные люди, Чернов гремел по Кавказу своими дела- ми, представлявшими такое странное сплетение доброго и злого.
В Чечне он стал и знаменит, и страшен, и ненавистен в одно и то же время. Но особенную ненависть к нему чеченцы обнаруживают в бытность его при Алексее Ермолове чеченским приставом. По своему знанию земли, быта и характера чеченцев, Чернов стал незаменимым приставом, и мысль о назначении его на эту должность возникла вполне естественно.
Когда гребенской атаман Зачетов и начальник фланга генерал Греков рекомендовали его в этом смысле генералу Ермолову, а Алексей Петрович без обиняков отвечал им, что ведь Артамон Чернов - мошенник, они возразили, что для таких мошенников, как чеченцы, и нужен именно такой мошенник, как Чернов, изведавший до тонкости все их проделки, владевший их языком едва ли не лучше, чем собственным, и имевший за Тереком множество и кунаков, и кровомстителей.
Назначенный приставом уже в преклонных летах (ему было тогда пятьдесят два года), Артамон Чернов не выказал большой гуманности по отношению к своим бывшим затеречным приятелям, а между тем, надо сказать, должность пристава уже и сама по себе стала ненавистна чеченцам, так как вносила к ним нарушение их традиционных судебных обычаев, освященных веками.
Пристав, при всей нелюбви к бумажным делам, конечно, не мог не придерживаться существовавших тогда русских порядков и формальностей, и в производстве чеченских дел явилась и неизбежная письменность, и несколько инстанций, из которых пристав составлял лишь низшую.
Далее шли: начальник левого фланга, за ним - начальник Кавказской линии, потом - корпусной командир, и так далее, до самых высших учреждений столицы. Чеченцы не могли мириться с такими порядками: они совсем иначе вершили свои дела в былое время, когда не стояло над ними никакого пристава. Всякий спор решался у мечети. Суд был словесный, гласный и контролируемый общественным мнением. Если тут и возникали какие-либо злоупотребления, они всё же были сноснее народу, чем волокита и формалистика русских судов.
Все знавшие Артамона Чернова говорят, что он был непомерно строг: за одну попытку к хищничеству он накладывал на чеченцев громадные штрафы, вконец разорявшие семьи, а сопротивлявшихся закапывал в землю по пояс. Особенно замечателен случай исчезновения одного из членов влиятельнейшей фамилии Турловых - кадия Магомы, наделавший на Кавказе в своё время большого шуму.
Куда он девался, неизвестно, но чеченцы рассказывали, что Артамон Чернов приказал зарыть его, живого, в могилу за одну попытку сказать в мечети возмутительную речь. Магома Турлов стал знаменит укрывательством и покровительством всякому хищничеству, но слухи и говор, вызванные расправой с ним пристава Чернова, выставляли его, разумеется, невиннейшей жертвой и мучеником.
Слухи эти держались так долго и упорно, что даже дошли до императора Николая, вызвав переписку, весьма неприятную для генерала Ермолова. С другой стороны, Артамон Чернов, со своей точки зрения, отлично понимал, за кого первого нужно было браться, чтобы ослабить неудобное единодушие чеченцев, и его неумолимому преследованию подвергалось всё, что имело в народе какой-нибудь вес и значение.
От его проницательности не укрывались даже старые грешки, всеми давно забытые, и он выводил их на чистую воду, если только они касались лица влиятельного или сильного. Особенно замечательно одно из таких дел, в котором пристав Чернов обрисовывается всей своеобразной своей фигурой. До какой степени стала сильна месть чеченцев, обошедшая его самого, но обрушившаяся после его смерти на брата его, казака Тихона!
Чеченцы подстерегали этого последнего целых семнадцать лет и уже в 1842 году убили старика на работе, в садах Калиновской станицы, а сына его, внука пристава Чернова, взяли в плен и подвергли жестоким истязаниям, объясняя ему, что мстят за деда, бывшего у них когда-то приставом. Заболел и умер Чернов внезапно, в самом начале 1825 года. Богатыря, скованного как бы из железа, сломила скоротечная простудная чахотка, полученная им, вероятно, во время одной из отважных поездок по Чечне.
Смерть его стала большой потерей для русских. Наступали тогда смутные времена, в которых могли бы сослужить добрую службу его опытность и короткое знание чеченцев. При всём раздражении, которое поселяли среди необузданных азиатов строгие и, быть может, не всегда справедливые действия людей, подобных Артамону Чернову, они, эти люди, при существовавшей тогда русской системе - с одной стороны, и при постоянном лукавом вероломстве чеченцев - с другой, были
необходимы.
Они составляли прямой противовес таким же беззаветно отважным, энергичным людям, как они сами, существовавшим и во вражеской земле. В Дагестане, где коренные преобразования в сжатые сроки стало невозможно осуществить, Алексей Ермолов ограничился сменой наиболее враждебной знати и духовенства на более лояльных их представителей. Они осуществляли власть под контролем русских военных чиновников.
По возможности уничтожалась работорговля, а в Грузии в 1824 году крестьяне получили право получения личной свободы за выкуп. Кстати, опыт выкупа крестьянами личной свободы по государственной субсидии в последующем использовали в России в 40-е годы XIX века. Далеко не все административные и экономические преобразования Алексея Ермолова имели успех. Тем не менее, среди полосы военных походов, имея ограниченные ресурсы, генералу Ермолову удалось положить начало планомерному утверждению российской государственности на Кавказе.
Успешная деятельность Алексея Ермолова на Кавказе до сих пор вызывает противоречивые оценки: его называют и главным вдохновителем колониального завоевания, использовавшим крайне жёсткие меры против непокорных горцев, и инициативным и талантливым государствен- ным деятелем, отстаивавшим интересы России в этом регионе. Возраставшая среди войск популярность "проконсула Кавказа" вызывала опасения со стороны правительственных кругов, и в 1827 году генерала Ермолова отстранили от командования и уволили со службы.
После отставки проконсула Алексея Ермолова его преемники опробовали ещё много приёмов, а также способов и средств для установления мира на Кавказе. Но даже не сторонникам Ермоловских методов снова и снова приходилась обращаться к ним, используя наследие генерала для усмирения диких горцев. Более тридцати лет генерал и прославленный полководец генерал Алексей Ермолов прожил в бездействии в Москве и Орле.
В 1831-1839 годы Алексей Петрович состоял членом Государственного совета, а во время Крымской войны в 1853-1856 годы его избрали начальником ополчения в семи губерниях. Он считался одним из самых известных острословов своего времени и оставил после себя мемуары с детальным описанием военных событий. Умер Алексей Ермолов 23 апреля 1861 года в Москве и по завещанию похоронен в Орле, в церкви Троицкого кладбища, рядом с отцом.