Прэм Ника : другие произведения.

В постели с Мефистофелем. Книга 3. В гостях у смерти. Глава 13. В гостях у Смерти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Глава 13. В гостях у Смерти
   Опьяненная мускатом и ВП, об Артуре я совсем забыла. Вернулась в свою палатку далеко за полночь - и слишком поздно обнаружила, что меня там уже дожидаются. Темная масса вздыбилась мне навстречу с моего же спальника, обдала концентрированными водочными парами и прошипела хриплым от ненависти голосом:
   - Явилась. Как же я сразу не догадался, что ты ролдугинская подстилка?!
   Ни обидеться, ни, тем более, возмутиться я не успела: он схватил меня за плечи и рывком опрокинул на полиэтиленовое днище, подминая под себя. Горлышко пустой бутылки - видимо, Артур принес ее с собой и успел выпить в гордом одиночестве - немилосердно вонзилось под лопатку. Весу в привалившей меня туше было килограммов эдак девяносто с гаком, поэтому от столь нежного обращения дыхание у меня в зобу немедленно сперло. А уж когда в лицо впечаталась широченная лапа, надежно перекрывая рот и нос разом, стало совсем не до шуток. Незваный гость то ли не соображал, что творит, то ли наслаждался властью над моим быстро начавшим задыхаться телом.
   - Решила, что меня можно обвести вокруг пальца, сука? - мокрые губы почти касались моего левого уха, и яростно выплевываемые слова били прямо по барабанной перепонке. - Развести как лоха хотела?
   Я попыталась что-то пискнуть в ответ, но рука только плотнее зажала рот. Казалось, все мои внутренности бьются в истерике в тщетной попытке заполучить хоть глоток воздуха.
   - Думала, я за красивые глаза два дня в монтажке пахал, как конь педальный, человека из тебя делал? - другой, свободной рукой Артур принялся расстегивать и стаскивать с меня джинсы. - Н-е-ет, за все надо платить - так, кажется, твой трахаль любит говорить? Расслабься, тебе понравится.
   Боль в легких и желудке уже разрывала меня на части. Тело дергалось и пыталось сбросить с себя мучителя само, без всяких команд от обезумевшего мозга. Артура это, похоже, только заводило. Не знаю, чем бы все закончилось - ограничился бы полубог режиссуры изнасилованием или заодно придушил бы меня за недостаточно уважительное отношение к его трепетной персоне, но тут случилось странное.
   Между ушами у меня что-то клацнуло - звук был громким и совершенно отчетливым, словно в мою черепную коробку забрался укротитель львов и щелкнул хлыстом, призывая к порядку своих питомцев. Сразу исчезли куда-то и Артуровское сопение, и кровавые пятна перед глазами, и боль в загибающемся без кислорода тела. Я очутилась в плотном темно-сером пространстве, довольно просторном, но замкнутом, как надежно завязанный мешок. Из центра этого пространства-мешка развернулось тугой и мощной спиралью нечто похожее на предельно уплотнившийся смерч, и молниеносно прянуло вперед, как наносящая смертельный удар змея.
   Странный бросок разорвал окутавшую меня пелену мешка: сначала в сознание ворвался чей-то страшный, полупридушенный не то вскрик, не всхлип, а потом вернулась боль. Задыхаясь, я хватала воздух ртом, и он драл глотку и пищевод так, словно каждая его частичка вдруг обросла колючками. В горле что-то булькало и сипело, а желудок и мышцы рук все еще сводило спазмами, но Артура на мне уже не было. Местонахождение пропажи обнаружилось только минуты через две, когда тело наконец успокоилось и перестало судорожно, с икотой заглатывать вожделенный воздух, а я сама смогла сесть и оглядеться. Мой мучитель лежал в шаге от меня на боку, сложившись пополам и подтянув к животу руки и ноги. Он не шевелился и даже, кажется, не дышал.
   Оцепенев, я долго смотрела на эту застывшую гору мяса, еще недавно такую живую и исступленно двигавшуюся. Что с ним могло случиться за те краткие мгновения, пока я была без сознания? В памяти немедленно всплыл рассказ Валика о первом пробуждении Зверя, и мне стало жутко до озноба. Неужели я его убила? То есть не я, конечно, а эта полузмея-полусмерчь - но какая теперь разница, и кто мне поверит? Мысль о том, что надо позвать на помощь ВП, вспыхнула и погасла: теперь сам господь Бог мне не поможет, не то, что какой-то там Мефистофель. А может, он именно этого и добивался? Я живо представила, как Ролдугин с доброй, почти отеческой улыбкой рассказывает мне о том, что каждому настоящему духовному искателю непременно нужно пройти через суму и тюрьму - и чуть не разревелась от жалости к себе. Перед глазами с головокружительной быстротой промелькнули удручающие картины: следователи и судмедэксперты, изучающие место преступления; запакованное в черный полиэтилен тело Артура; конвоиры, ведущие меня в камеру; наручники, суд, шумиха в газетах, закрытие проекта, укоризненные взгляды друзей, расстроенные лица родителей...
   Потом я все же взяла себя в руки и заставила потрогать мертвое тело, лежащее на месте так и не состоявшегося изнасилования. Оно было обмякшим, но теплым. Обнадеженная результатами исследования, я потрясла Артура за плечо. То ли мне послышалось, то ли из его рта таки вылетел какой-то тихий, нечленораздельный звук. Тогда я совсем осмелела и попыталась перевернуть его на спину. Артур тут же резко застонал и, как только я отпустила его плечи, снова свернулся в позу зародыша.
   Пациент был определенно жив, но то ли контужен, то ли ранен. Я порылась в рюкзаке, нашла фонарик и посветила на ночного гостя. Ни повреждений, ни пятен крови заметно не было. Одежда режиссера была порядком измятой, но совершенно целой, лицо - синюшно-бледным.
   - Уйди! - промычал он сквозь зубы, когда луч света скользнул по его физиономии.
   - Тебе плохо?
   - Уйди!
   - Где болит?
   - Уйди!
   Задав еще с десяток разнообразных вопросов и получив в ответ неизменное "Уйди!", я наконец догадалась просканировать состояние Артура - и ахнула. Создавалось впечатление, что кто-то со всей дури жахнул его поленом прямо в живот. А потом, не удовлетворившись достигнутым результатом, нанес аналогичный удар в пах. Телевизионному светилу было не просто больно - непереносимо больно. И стыдно. И обидно. А также униженно и оскорблено. И еще черт знает какая смесь из ядовитых эмоций клубилась в его разом протрезвевшем мозгу и прочих органах.
   Мне даже стало его жаль - не столько его самого, сколько его ни в чем не повинную тушку, пострадавшую из-за непомерно раздутого самомнения и непробиваемого кретинизма владельца. Я подышала, активизировала руки и собралась было дистанционно подлечить несносного идиота - не валяться же ему тут до утра, корчась от боли! Но тут опять случилось странное: едва я протянула ладони к солнечному сплетению Артура, как он ощетинился, с трудом приподнялся и отполз от меня к выходу. Пришлось придать голосу максимум миролюбивости и сообщить:
   - Я хотела боль снять...
   - Ага, как же, - выплюнул Артур и с усилием вывалился из палатки. Мне даже на секунду показалось, что в его голосе вместо прежней ненависти звучал страх, но я больше не стала вслушиваться в его эмоциональный фон. Не хочет помощи - и не надо, черт побери! Пусть катится на все четыре стороны. Можно подумать, это я его изнасиловать пыталась, а не он меня...
   Заснуть после подобного происшествия сном младенца проблематично. Лезть в пропахший Артуром спальник решительно не хотелось, а без него было зябко, хоть я и натянула поверх джинсов и футболки утепленный спортивный костюм. Столпившиеся в голове мысли напоминали стайку нахохлившихся под стылым осенним ветром воробьев: не скакали, перепрыгивая с место на место, а угрюмо жались друг к другу. Что это было, и что теперь будет? Что пробудилось во мне после щелчка в голове, и откуда оно взялось? Чем это что-то звездануло Артура, и насколько серьезно он травмирован? Как выстраивать отношения с жертвой-насильником, и выстраивать ли их вообще? Сообщать ли ВП о бандитском вторжении режиссера в мою палатку, или сделать вид, что ничего не было? Я промаялась до утра со своими оцепеневшими воробьями, но так ничего и не решила.
   На рассвете выбралась из палатки и пошла в березовую рощицу - приводить в порядок потрепанное эфирное тело. Там-то меня и нашел Филя - в самый разгар комплекса кастанедовских упражнений. Сначала он вежливо кашлял, пытаясь привлечь к себе внимание, потом размахивал руками и корчил рожи, затем наконец не выдержал и возопил громким шепотом:
   - Тебя Ролдугин зовет!
   Это было что-то новенькое: разыскивать меня в несусветную рань, да еще и отправлять за мной Филю. Вот так же, помнится, вызывал царь-батюшка пред свои светлы очи полусонного Ивана-дурака, чтобы ошарашить его очередным невыполнимым поручением.
   Предчувствия не обманули: ВП послал по мою душу вовсе не потому, что соскучился и изнемогал от желания лицезреть своего ненаглядного главного тренера. В шатре у него сидел Артур. Лицо режиссера ничуть не посвежело с тех, как я рассматривала его в неверном свете карманного фонарика: отросшая щетина придавала бледному лицу землистый оттенок, щеки валились, глаза поблескивали каким-то нехорошим светом. Было ясно как божий день, что этот гнусный тип, едва очухавшись, прибежал на меня жаловаться. А я-то еще раздумывала, рассказывать о том, что он вчера вытворил, или нет! Чуть на тот свет меня не спровадил, герой-любовник, а теперь сидит, изображая из себя потерпевшего. Представляю, что он успел насочинять, и с каким пафосом требовал моей крови... то бишь увольнения.
   ВП выждал несколько секунд, пока мы с несчастной жертвой собственной похоти обменивались отнюдь не самыми любящими взглядами, а потом сухо сообщил:
   - Артур хочет у нас учиться.
   Я продолжала на автомате мысленно парировать воображаемые обвинения режиссера, поэтому смысл фразы не сразу дошел до сознания.
   - Хочет... чего?!
   - Пройти полный курс магического обучения, - с расстановкой, как двоечнику-недоумку, пояснил Ролдугин.
   С трудом переварив новость, я постаралась придать физиономии вменяемое выражение и ответила почти спокойно:
   - Отлично. Только обучающих программ у нас сейчас нет. Или вы собираетесь включить его в одну из команд прямо на проекте?
   Шеф покачал головой:
   - Учить его будешь ты.
   - Владислав Петрович считает, что для обучения непосредственно у него я еще не дозрел, - язвительно вмешался в наш странный диалог Артур.
   - А до обучения у меня, стало быть, вполне?! - я бросила на ВП возмущенный взгляд, в ответ на который он преспокойно кивнул:
   - Именно. После того, что вчера у вас произошло, это будет отличной практикой.
   - Вы шутите?!
   Он не шутил. И даже прочитал мне лекцию о том, что маги в принципе не должны попадать в подобные ситуации, порождающие жесткие кармические завязки, но уж коль скоро такое случилось - надо исправлять собственные ошибки, изживать негативный опыт, гармонизировать отношения, и прочая, и прочая, и прочая. Я заставила себя понимающе покивать и даже пару раз поддакнуть: не устраивать же скандал при постороннем. И только когда Артур ушел, получив заверения, что сегодня вечером начнется первый этап обучения, дала волю эмоциям:
   - Вы в курсе, что он пытался меня изнасиловать?
   Ролдугин кивнул.
   - А что он меня чуть не задушил?
   - До этого бы не дошло.
   - Вам-то откуда знать?!
   - Ситуация была под контролем от начала и до конца.
   - Что?! - я почувствовала себя так, словно мне снова перекрыли кислород.
   - Сколько раз я тебе говорил, что всегда знаю, что с тобой происходит? - насмешливо улыбнулся ВП. - Да и тебе никто не мешал просканировать палатку, прежде чем в нее лезть. Расслабилась, выпала из потока - вот и получила по заслугам.
   - Вы все видели... и не вмешались?! - это сумасшедшее утро явно норовило побить рекорд предыдущей безумной ночи по количеству потрясений.
   - Было бы нужно - вмешался бы. Но ты неплохо справилась и сама, - он покровительственно погладил меня по руке, и я дернулась от этого прикосновения так же, как ночью Артур - при моей попытке облегчить ему боль.
   - Разозлить тебя еще проще, чем возбудить, - засмеялся Ролдугин. - Совсем как нашего горе-режиссера. Ты замечала, что вы чудовищно похожи?
   - Неправда.
   - Мните себя пупами земли - раз. Самоуверенны до безобразия и при этом ничего толком не умеете - два. Закипаете от гнева при столкновении с более могущественными людьми - три. Продолжать?
   Я ничего не ответила: одна часть меня и впрямь уже кипела и побулькивала, другая - изо всех сил сдерживала рвущийся наружу пар.
   - Ладно, ему-то простительно, он бревно неотесанное. Но ты! Трижды заслуженный духовный искатель, - продолжал издеваться Владислав Петрович. - Видный ученый. Умная женщина. Наиглавнейший тренер проекта. Не говоря уже о том, сколько времени и сил на тебя потратил лично я. И все впустую.
   Будь я чайником со свистком, воздух давно оглашали бы пронзительные трели. Будь я диким индийским слоном - затоптала бы обидчика к чертовой матери. Будь я негром преклонных годов... Тут мне наконец стало смешно, и к первым двум субличностям - негодующей и подавляющей - прибавилась третья, не без интереса наблюдающая, как умело ВП нажимает на кнопки моих эмоций. Злость, обида, гордость, ненависть, ярость, отчаяние - все послушно активировалось от малейшего прикосновения мастера.
   Он тут же заметил перемену в моем состоянии и сменил тон с обличающего на задушевный:
   - Любой маг через это проходит: кажется, что все дерьмо изнутри уже вычерпал, а его там только больше становится. Потому что ты и есть это самовоспроизводящееся дерьмо. И пока ты не освободишься от себя - твое расчудесное персональное дерьмо никуда не денется.
   - Ясно, - резюмировала я и попыталась нажать на кнопки самого Владислава Петровича. - Поскольку с помощью самой крутой в мире тренинговой системы, Стены огня и даже самого Мефистофеля извести меня не удалось, задействуем Артура в качестве тяжелой артиллерии.
   Попытка провалилась: то ли уязвимые точки у ВП и впрямь отсутствовали, то ли я била не в то место.
   - Именно, - равнодушно кивнул он. - Он сейчас для тебя лучшее зеркало. И лучший объект для работы. Сделаешь из этого фанфарона настоящего мага - глядишь, и сама чему-нибудь научишься.
   - Слушаюсь и повинуюсь, мой падишах, - фыркнула я, поднялась и направилась к выходу из шатра.
   - Куда это ты? - удивился Ролдугин, снова меняя тон - на сей раз на обольстительно-обворожительный. - Я думал, мы вместе позавтракаем.
   - Аппетит, простите, дерьмовый. Как-нибудь в другой раз, - я почти шагнула за порог, но вспомнила, что не спросила о самом важном, и обернулась: - Кстати, всевидящий вы наш: не подскажете, чем я ночью свое "зеркало" так удачно огрела?
   - Энергией кундалини, чем же еще? - удивился шеф.
   Понятнее не стало, но легче - определенно.
   - Значит, Зверь, который в Валике пробуждался, не при чем? - уточнила для надежности.
   - Ну какой зверь в тебе может пробудиться, Ника? Разве что сердитый хомячок. Не морочь голову. Подъем кундалини до уровня солнечного сплетения и удар по сопернику - этим трюком любой мало-мальски серьезный мастер восточных единоборств владеет.
   - Но я никогда не занималась единоборствами.
   - А ты покопайся в прошлых жизнях - еще и не то обнаружишь, - подмигнул ВП.
   Тут у него завибрировал телефон, и я наконец удалилась, бурча про себя, что мне не до копания в прошлых жизнях - с нынешней инкарнацией разобраться бы...
   Работа с Артуром, как и следовало ожидать, оказалась каторжной. Вместо того чтобы приходить в себя после изматывающих ежедневных Игр и тренингов, общаться с друзьями, гулять по окрестным лесам и просто жить, все свое свободное время я тратила на занятия с человеком, общество которого с трудом выносила. Нет, он больше не пытался завалить меня на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, не оскорблял, не ерничал и не саботировал занятия. С убийственной серьезностью и даже какой-то осатанелостью он старался выполнять все мои указания по раскачке и гармонизации энергетических центров - но ничего не выходило. Ровным счетом ничегошеньки. Каждый вечер в моей палатке разыгрывалась одна и та же мучительно-скучная пьеса:
   - Визуализируй ярко-красный цвет в первом центре.
   Пауза.
   - Есть.
   - Почувствуй там тепло и распирание.
   Пауза.
   - Ничего не чувствую.
   - Представь потоки энергии, поднимающиеся вверх по ногам.
   Пауза.
   - Есть.
   - Ощущения в первом центре?
   Пауза.
   - Никаких.
   - Подыши через низ живота.
   Пять минут старательного сопения.
   - Появились ощущения?
   Пауза.
   - Нет.
   Варьировались способы энергетической накачки. Становились все изощреннее техники повышения чувствительности. Вместо и вместе с муладхарой мы пытались активизировать свадхистану, манипуру, анахату, вишудху и даже аджну - последовательно, параллельно, задом наперед и сикось-накось. Я правила Артуру спину, заставляла его обливаться холодной водой, делать "дерево", осознанно дышать и медитировать при ходьбе. Результат оставался неизменным, то есть нулевым. Визуализировать Артур мог все что угодно: тысячелепестковый лотос, сонм многоруких и многоцветных божеств, тринадцать вариантов видеоклипа о подъеме кундалини, вращающиеся трехмерные мандалы и расширяющиеся четырехмерные вселенные. Прочувствовать он не мог совершенно ничего - даже для того, чтобы зафиксировать прикосновение к коже холодного или острого предмета, ему приходилось прикладывать усилия. При сканировании его состояния у меня создавалось впечатление, что тело и сознание нашего режиссера существуют в разных, абсолютно не пересекающихся плоскостях. Точнее, сознание существовало стабильно и постоянно демонстрировало себя то с одной, то с другой стороны, а тело являлось лишь фикцией, фантомом, призрачной тенью - впрочем, тенью довольно плотной, объемной и прожорливой.
   С такими уникумами я не то, что раньше не сталкивалась - даже не догадывалась о возможности их существования. И совершенно не представляла, как решить поставленную шефом задачу и научить Артура управлять своей энергетикой. Ибо как управлять тем, чего как бы и нет? От приложенных мной усилий даже иссохшее в труху бревно уже зашевелилось и зазеленело бы, а наш режиссер продолжал упрямо талдычить "Не чувствую. Изменений нет. Ощущения не появились".
   - Ты что, и с женщинами ничего не чувствуешь? - однажды не выдержала я.
   - Не твое дело, - почти спокойно ответил он, и лишь заходившие желваки свидетельствовали о том, насколько больную тему я зацепила.
   Напряжение между нами все росло и росло. Давно пора было обращаться за помощью к ВП, но расписаться в полном собственном бессилии мне мешала гордость и подозрение, что "неуд" любимый шеф с наслаждением влепит, но правильного ответа так и не подскажет. Однако после того как Артур начал жаловаться на боли в крестце, мне пришлось засунуть самолюбие подальше и отправиться на поиски Ролдугина.
   Последние две недели мы почти не пересекались: он то мотался в столицу с очередными талантливыми протеже из числа менестрелей (неизменно женского пола), то пропадал в топорщащемся антеннами, трубами и непонятными спиральными конструкциями палаточном городке изобретательных дедалов. Там я его и обнаружила - возле стоявшего под навесом загадочного агрегата, состоявшего из нескольких гигантских медных катушек, соединенных с не менее огромными электросхемами и изогнутыми под несусветными углами алюминиевыми трубками. Устройство то гудело как простуженный шмель, то вдруг срывалось на фальцет и начинало угрожающе попискивать. Всклокоченный ВП в сдвинутых на лоб очках, в потрепанных джинсах и клетчатой телогрейке на голое тело гораздо больше напоминал прежнего шефа, чем свое теперешнее пижонистое воплощение. Когда я подошла, он как раз отобрал паяльник у одного из напрасно возмущавшихся дедалов, сказал: "Учитесь, пока я жив!" и принялся что-то к чему-то припаивать.
   "Видела бы это Ирина..." - подумала я, созерцая чумазое лицо и пылающие священным огнем глаза. Что-то подсказывало мне, что прежний Ролдугин с трудом представлял, как функционируют простейшие электрические приборы, а паяльник и вовсе видел только на картинках.
   - А, Ника, привет! - небрежно кивнул он в ответ на мое приветствие. - Смотри, что мы тут сотворили.
   И щелкнул тумблером. Устройство взвыло, перешло с фальцета на ультразвук, зашипело, потом страшно затрещало и вдруг разродилось толстой метровой молнией нежно-сиреневого цвета.
   - Впечатляет? - гордо спросил он, как молодой папаша, демонстрирующий умиленным родственникам своего новорожденного первенца.
   - Впечатляет, - признала я. - А что это?
   - А еще физик называется! - он вернул паяльник обделенному дедалу и задумчиво потрогал один из искривших контактов. Контакт немедленно стукнул нахала током - я даже успела разглядеть проскочившую прямо между пальцами Ролдугина яркую белую искру - но тот и глазом не повел.
   - Влад, ты бы все-таки того, - озабоченно покачал головой второй дедал, без паяльника, зато с большим мотком черного кабеля на плече, - поосторожнее. Все-таки полторы тысячи вольт...
   - Я же объяснял: тело - это функция сознания, регулируемая в широких пределах, - возразил ВП, назидательно поднимая стукнутый током, но совершенно невредимый палец. - А проводимость тела - и подавно. Ты по делу, или просто соскучилась? - повернулся он ко мне, вытирая руки о прожженные в нескольких местах джинсы.
   - По делу.
   Он сожалением посмотрел на хлопочущих вокруг молниеметательной установки дедалов, вздохнул: "Ладно, идем" и быстро зашагал в сторону речки, предоставив мне возможность вприпрыжку бежать следом. Остановился Владислав Петрович только у самого берега, присел на корточки, и с наслаждением погрузил кисти в воду.
   - К высокочастотным токам я клетки уже приучил, - пояснил он, не оборачиваясь, - но кожа пока все равно пересыхает.
   - Так все-таки, что это за установка? - спросила я, усаживаясь рядом на песке.
   - Без пяти минут вечный двигатель первого рода.
   - Хм. Извлекать электричество из сети и превращать его в искровой разряд любой радиолюбитель умеет. Тоже мне, вечный двигатель.
   Ролдугин отряхнул руки и победно посмотрел на меня:
   - Я так и знал, что самое главное ты просмотришь.
   - Что - главное?
   - Нет там сети, вот что. К розетке только паяльник подключен, да и то без надобности - скорее, по привычке.
   - Откуда же вы энергию берете? А напряжение в полторы тысячи вольт как генерируется?
   - Из воздуха. Точнее, из эфира.
   Час от часу не легче! То он базовые законы физики опровергает, то старомодную, давно выброшенную на помойку истории теорию эфира реанимировать пытается. На словах я ничего не возразила, но Владиславу Петровичу было вполне достаточно моих разгромных мыслей: он подобрал сухой прутик и принялся увлеченно чертить на песке схемы, сопровождая их пространными комментариями.
   Суперструны и эфирные вихри, Тесла и Эйнштейн, дробная размерность пространства и ошибочность господствующей квантово-полевой теории, неисчерпаемые запасы энергии в ионосфере Земли и бензиновое лобби, подсадившее человечество на углеводородную иглу, резонансные ловушки для грозовых разрядов и генераторы шаровых молний - информация лилась таким ошеломляющим потоком, что очень скоро я устала возражать против антинаучных идей ВП и только молча следила за пируэтами ольхового прутика в ролдугинских руках.
   - Ладно, - сказал он через пятнадцать минут, заметив, что глаза у меня совершенно осоловели. - Хватит теорий. Рассказывай лучше, что опять накосячила.
   - Не вышел из меня гуру, - вздохнула я и поведала о сложностях с Артуровскими мозгами и телесами. - Конечно, по сравнению с поимкой вселенских эфирных вихрей и переустройством мира это фигня, но у него уже боли в крестце появились. Видимо, что-то я не так делаю.
   - Ты все не так делаешь, - обобщил добрый шеф. - Заблокировала ему первый центр - и еще удивляешься, почему ничего не получается.
   - Ничего я не блокировала. Честное пионерское.
   - Что, опять разжевывать? - Ролдугин стер с песка свои возвышенные схемы и начертил двух огуречных человечков - одного в шортах, другого - в юбочке. - Ты его рассматриваешь как кого? - вопросил он, упираясь прутиком в живот человечка-"мальчика".
   - Как ученика. Вы же сами сказали...
   - Я много чего сказал. Но ты продолжаешь воспринимать его как насильника, - прутик обвиняюще уперся в грудь человечка-"девочки". - А как защитить себя от насилия, постоянно общаясь с таким "страшным" типом? - Прутик снова переместился к "мальчику" и одним резким движением заключил его в кружок: - Сделать его слабым и безопасным. То бишь практически импотентом. Вопросы есть?
   Я долго думала, прежде чем ответить:
   - Звучит вполне логично, признаю. Но я вам голову даю на отсечение, что ничего такого не делала. И даже не собиралась. Может, он сам... того?
   Ролдугин расхохотался:
   - Чего - того? Обрезание себе сделал в порыве раскаяния, и кастрацию заодно?
   Я пожала плечами:
   - Он товарищ неадекватный, так что ожидать можно чего угодно.
   - Кто бы говорил. Задавила мужика до полной невменяемости и даже не заметила, как это сделала, мисс адекватность!
   - Не убедили. И вообще, я пришла посоветоваться, а не выслушивать беспочвенные обвинения.
   - Ах, тебе советы нужны? Изволь. Ученика надо любить, иначе ты ничему не сможешь его научить - это раз.
   На меня сразу напало уныние: совершенно очевидно, что полюбить Артура я не смогу, даже если это будет единственным условием моего просветления.
   - А во-вторых, - продолжал меж тем Владислав Петрович, - невозможно обучить человека сексуальной магии, не используя эту самую магию.
   Уныние как ветром сдуло, зато каждой волосок на моем теле встал дыбом:
   - Вы на что намекаете?!
   - Не намекаю - сообщаю открытым текстом: переспи с ним, если не можешь по-другому преодолеть свое неприятие.
   - Я? С Артуром?! Вы что, с ума сошли?
   - А почему бы и нет, собственно? Или ты собираешься хранить мне верность до гроба? Так мне это на фиг не нужно.
   В шоковом состоянии у меня вечно случаются какие-нибудь перебои с телом. На этот раз отказал слух: я внезапно оглохла на несколько секунд, и наступившей ватной тишине смотрела, как ВП продолжает ритмично раскрывать и закрывать рот, не произнося ни слова. Слух вернулся только после того, как шеф поднялся, подошел ко мне сзади и двумя короткими рывками вправил шею.
   - Преодолеть ревность - еще не значит преодолеть свою моногамию, - донесся до меня его голос вместе с хрустом позвонков. - Тебе нужен опыт с другими мужчинами.
   - Зачем? - с голосовыми связками у меня тоже что-то случилось, и звук получился вымученно-несчастным, как у героини дешевой мелодрамы.
   - А зачем вообще человеку новый опыт? Зачем мы пробуем разные блюда, если можем с успехом всю жизнь жрать одну картошку? Зачем каждый день меняем одежду, если одной шкуры хватило бы лет на двадцать? Зачем все это, - он обвел рукой полигон, - если можно лежать на диване, тупо смотреть телевизор и не подвергать себя лишним волнениям?
   Должно быть, Ролдугин договорился бы до того, что и эволюционировать из амебы в человека предкам такой лентяйки, как я, было совсем необязательно, но тут к нам подскочил один из дедалов со странной закопченной загогулиной в руках:
   - Влад, у меня опять преобразователь полетел. Третий за сегодня! Я же говорил, что ни черта не выйдет...
   - Спокойно, Жека, сейчас разберемся, - ВП взял у него оплавленную загогулину и, рассматривая ее на ходу, направился обратно в логово изобретателей не пойми чего, даже не попрощавшись со мной. Низкорослый Жека с длинными, почти казацкими усами припустил следом, что-то возбужденно рассказывая и размахивая руками.
   А я побрела к себе оглушенная и пришибленная, и провела в этом состоянии весь остаток дня. Как мужчина Артур меня, мягко говоря, не привлекал. Напрасно я напоминала себе, что способы преодоления внутренних ограничений, как и подвиги, не выбирают. Напрасно пыталась настроиться на предстоящее сексуальное общение с коллегой по проекту как на неприятную, но необходимую работу. Напрасно твердила магическое слово "тренинг", вспоминала свое первое падение с подоконника и проводила параллели между страхом высоты и неприятием нашего дивного режиссера. Доводы рассудка не действовали. Личность бунтовала и вопила, что она не какая-нибудь овца, чтобы чуть ли не каждый божий день водить ее на заклание, пусть даже ради высоких идей. Саботажнице вторил подлый внутренний голос, подвергавший сомнению мои способности в деле соблазнения мужчин с дурным характером и заблокированным первым центром. К изменникам присоединилась и тушка, поэтому при одной лишь мысли о том, что мне придется делать с Артуром, к горлу подкатывала волна тошноты. Похоже, тело являлось функцией сознания только у ВП, в моей же энергоинформационной системе бразды правления принадлежали кому угодно, кроме меня самой. Впрочем, не очень-то мне и хотелось обрести контроль над собственным организмом, чтобы тут же бросить его в объятия насильника-импотента.
   Ночью подсознание, донельзя утомленное этими терзаниями, само нашло выход из создавшегося тупика. Пока личность дрыхла на пару с внутренним голосом, а неосознанная тушка валялась в палатке аккуратным бревнышком, заботливо засунутая в спальник, мы с подсознанием, как и положено честным и добросовестным пионерам, выполняли наказ ВП и занимались с Артуром...
   Нет, это был совсем не секс. Или не совсем секс. Или... Словом, режиссер был. Одежд на нем не было. На нас с подсознанием - тоже. И наши руки (их в самом деле было четыре, или мне показалось?) скользили по телу Артура, аки лебеди по глади озера. Нет, аки чемпионы мира по фигурному катанию - по льду катка в Медео. Нет, аки теплые потоки восходящего воздуха - по тронутым изморосью отвесным скалам. Словом, профессионально так скользили. И даже артистично, я бы сказала. А режиссерское тело реагировало на эти прикосновения вполне стандартным образом, словно никто никогда не подавлял его энергетику, не блокировал нижних центров и не совершал прочего насилия над ценной творческой личностью.
   Однако никаких поползновений на нашу с подсознанием честь и достоинство Артур не предпринимал. Не до того ему было, ибо он занимался под нашим присмотром подъемом кундалини, и сия вдохновенная магическая процедура у него впервые получалась. Это я знала точно, так как частично присутствовала в собственном теле, а частично - в нашем телевизионном светиле. Переживание было на удивление эротичным: жаркая волна сексуального возбуждения медленно, пульсирующими толчками ползла вверх по позвоночнику. Тело плавилось и дрожало. Легкие касания пальцев обжигали и заставляли трепетать каждую клетку. Даже мастера Тантры обзавидовались бы глубине нашего резонанса - куда уж там простым смертным с их обычным коитусом! Казалось, взаимодействовали не два тела, а два грозовых облака, звенящих от накопившегося на водяной взвеси электричества.
   Внезапно в голове у меня щелкнуло, но вместо черного провала, случившегося в ночь вторжения пьяного Артура, на нас с подсознанием обрушилась лавина красок и звуков. Пространство вращалось по спирали и яростно полыхало алыми, малиновыми, багряными и рубиновыми вспышками. Накатывались и отступали волны бархатно рокочущего, почти физически ощутимого гула. По мере подъема энергетической волны огненно-красный сменялся оранжевым, перетекал в янтарно-желтый и светло-шафрановый, зеленел до салатного, становился насыщенно-изумрудным, выдавал яркие синие всполохи, а потом сгущался до темно-фиолетового. К гулу постепенно добавлялись средние и низкие частоты, промодулированные мужскими и женскими голосами, поэтому теперь он звучал как величественная (правда, несколько оглушительная) оратория. В финале пространство стало чернильно-черным и взорвалось миллиардами искр, каждая из которых разворачивалась в целую вселенную, стоило сосредоточить на ней внимание. Не осталось ни Артура, ни нас с подсознанием - только пространство продолжало звучать и пульсировать на разные лады.
   Насладиться пафосом момента мне не дали: в голове опять щелкнуло, и я проснулась в своем спальнике, потрясенная, как житель таежной глуши, по ошибке попавший в Большой театр. Кто бы мог подумать, что наш дубовый телегений способен на такие фейерверки?
   Не прошло и получаса, как он нанес мне официальный визит: пошуршал в кустах, вежливо покашлял у палатки, испросил разрешения на аудиенцию (учитывая сочившуюся сквозь затянутое москитной сеткой окошко предрассветную серость, это было весьма уместно), а затем материализовался пред моими светлыми очами целиком - сияющий, как отполированная лампа Аладдина. И, к счастью, вполне одетый.
   - Тебе ведь снилось то же самое? - полуутвердительно спросил он, усаживаясь возле меня по-турецки.
   Я поборола искушение прикинуться недоумевающим чайником, неосведомленным кофейником или возмущенным самоваром и молча кивнула. В конце концов, мы с подсознанием эту кашу заварили - нам ее и расхлебывать.
   - Так я и думал, - удовлетворенно кивнул Артур. А потом вдруг взял мою руку и стиснул ее в своих горячих ладонях. Отвращения его прикосновения у меня больше не вызывали, однако манипура настороженно сжалась: ну вот, начинается. Сейчас придется завершать виртуальную прелюдию реальным сексом, черт бы побрал ВП с его дурацкими указаниями!
   Но режиссер уже отпустил мою нежную длань и широко улыбнулся:
   - Не бойся, домогаться тебя больше не буду. Просто хотел спасибо сказать.
   У меня отвалилась челюсть. Это был какой-то совсем другой Артур. От него веяло силой и чем-то средним между добродушием и счастьем.
   - Первый центр чувствую отлично, - отрапортовал он с хвастливой гордостью. - Пробовал волну запускать - кажется, тоже получается.
   Меня на мгновение окутало что-то теплое и щекочущее, как пуховый платок, и тут же отступило.
   - Слабовато пока, - спокойно констатировал он, - но мы ведь будем заниматься дальше?
   И что мне оставалось делать, кроме как снова кивнуть?!..
   С этого дня изменилось все. Артур занимался с жадностью крепостного холопа, благодаря случаю научившегося читать и пробравшегося в роскошную помещичью библиотеку. Он осваивал каждую технику за пару-тройку дней и все требовал чего-нибудь новенького. А я обнаружила, что после этой странной ночи могу "влезать" не только в чужие тела, но и в картинки, проносящиеся перед чужим внутренним взором. Лучше всего это получалось при работе с нашим режиссером: он обладал тем самым ярким и объемным образным мышлением, которого всегда не хватало мне самой, поэтому подключение к визуальному ряду Артура словно открыло окно в новый мир. После двух недель тренировок я научилась видеть то, что он представлял, даже если мы находились на разных концах полигона, и наконец поняла, что имел в виду ВП, когда утверждал, будто всегда знает, что со мной происходит...
   - Можешь ведь, когда хочешь, - сказал Ролдугин, когда я рассказала ему о прорыве в своих занятиях с Артуром.
   - И спать с учеником для этого совсем необязательно, - поддела я его.
   - А кто тебя заставлял с ним спать? - фыркнул шеф. - Я всего лишь сформулировал задачу так, чтобы вынудить тебя найти нестандартное решение. Иначе бы вы до сих пор никуда не продвинулись.
   Я чуть было не разозлилась по привычке, но попробовала посмотреть на происходящее глазами ВП и обнаружила, что в его словах нет и капли издевки. Он действительно считал, что эффективность и результативность действий превыше всего, а мешающие процессу мысли и эмоции - всего лишь не заслуживающий внимания мусор. Мир, который он видел, не был скучно-упорядоченным, как у меня, или красочно-хаотичным, как у Артура. Он напоминал светящийся информационный бульон, о котором когда-то упоминал прежний ВП: находящиеся в непрерывном движении большие и маленькие структуры образовывали тысячи связей друг с другом, то разрастаясь и усложняясь, то деградируя и распадаясь. И в этом постоянно меняющемся, похожем на танцующую паутину пространстве Владислав Петрович по законам одной ему известной логики выстраивал новые светящиеся связи, создавая одни структуры и разрушая другие. Не имело значения, довольны ли этими новыми сочленениями отдельные элементы системы, или рыдают от отчаяния и бьются головой об стену в тщетной попытке вернуться к привычной жизни: шефа заботила лишь картина мира в целом, ее соразмерность и способность к развитию.
   Несколько минут, проведенных в этом пространстве, вызвали у меня такое головокружение, что пришлось открыть глаза и растереть виски.
   - А ты думаешь, мне легко? - усмехнулся ВП. - Тяжелая это работа - мир переделывать. Зато интересная.
   Я поежилась: лучше бы он любезничал с Лялей и прочими новыми фаворитками, или язвил и ругал меня последними словами, чем смотрел холодным взглядом сверхчеловека, изучающего людишек как копошащихся у его ног муравьев и бесстрастно раздумывающего над целесообразностью сохранения человеческой популяции.
   Ролдугин засмеялся и привлек меня к себе:
   - Вот бука. Опять страшилок понапридумывала. Когда же ты перестанешь видеть угрозу во всем, что тебе непонятно?
   Я на секунду замерла в его объятиях, с досадой ощущая, как соскучилась по этому теплу, и осторожно освободилась. ВП был прав: так же, как и Артур, я ощущала себя униженной рядом с существом, которое настолько опережало меня в развитии, что читало мои мысли и видело меня насквозь. И так же, как Артур, не видела другого выхода, кроме отчаянных попыток дотянуться до того же уровня - словно вскарабкаться на ту же ступеньку, закрепиться на ней и вновь почувствовать свою неуязвимость.
   У Артура это пока получалось гораздо лучше. Он не только освоил все, чем я могла поделиться, и научился посылать вполне ощутимые сексуальные импульсы, но и в один прекрасный день заявил, что хочет походить по углям. Я даже не спросила, зачем: жажда реванша была слишком очевидна. Но кто посмел бы осудить человека за то, что он хотел реабилитироваться после позорного катания по траве с обожженными пятками на глазах у всех участников проекта? Я не посмела.
   Ах, какой это был триумф! С заранее выставленными камерами, с собравшимся у костра народом, с гениально смонтированными кадрами, на которых Артур подчеркнуто неторопливо шел по еще не успевшим подернуться пеплом, пламенеющим в темноте углям, а потом покровительственно обнимал меня за плечи и вещал на всю страну, что для людей, участвующих в нашем проекте, возможно все - даже невозможное...
   Способный ученик сдержал свое обещание и меня действительно больше не домогался. Наблюдая за тем, как стремительно повышается его умение управлять своими энергиями, я с тревогой думала о том, что скоро домогаться начнут его самого. Тревожила меня вовсе не потенциальная популярность Артура у лиц противоположного пола, не перспективы созерцать толпы бегающих за ним поклонниц и даже не призраки следующих страждущих обучиться сексуальной магии, штурмующие мою палатку. Непонятно откуда взялось и с каждым днем крепло опасение, что я создала демона и выпустила его на свободу.
   Опасение оказалось пророческим: не прошло и недели после углехождения, как мне приснился абсолютно порнографический сон с участием Артура и одной из передвижниц - девушки, у которой, как мне казалось, был роман с кем-то из менестрелей. Я решила, что просто переобщалась с ученичком, отнесла сон к категории ночных кошмаров и выбросила его из головы.
   Однако на следующую ночь он повторился почти один в один - изменились лишь некоторые позы, да партнершей нашего замечательного режиссера теперь была одна из орлиц - вообще дама замужняя и во всех отношениях правильная. На этот раз я озадачилась. Пораскинула мозгами. И пошла искать Артура.
   Он обнаружился в сосновом бору, и не один, а с барышней из команды хитрых лис. Слава богу, на сей раз обошлось без разврата, однако сексуальная энергетика перла настолько мощно, что чувствовалась метров за двести. Худенькая блондиночка-лиса млела, привалившись спиной к сосне и почти не слушая ахинею, которую для отвода глаз нес зарвавшийся соблазнитель. Меня голубки не замечали, пока я не подошла вплотную и не произнесла не терпящим возражения голосом:
   - Артур, можно тебя на минутку?
   Блондиночка посмотрела на меня как на гремящее кандалами, окровавленное привидение, некстати ворвавшееся в супружескую спальню. Сладкий туман в ее глазах и не думал таять. Артура мое появление тоже не слишком обрадовало, однако он повел себя адекватнее: ласково улыбнулся жертве собственного... гм... обаяния и пообещал скоро вернуться, а затем, не меняя выражения лица, ни тембра голоса, повернулся ко мне:
   - Я весь к твоим услугам.
   - Ты что творишь? - возмущенно прошептала я, когда мы отошли на несколько метров от застывшей в трансе девицы.
   - А что я творю? - Артур снова улыбнулся, на сей раз - заинтересованно.
   - Я зачем с тобой занималась? Чтобы ты половину участниц перетрахал?!
   - Я и тебе предлагал - ты сама отказалась. А теперь жалеешь, что ли? - игриво подмигнул он.
   - Да нельзя организаторам проекта вступать в сексуальные отношения с участниками, неужели непонятно?! Или тебя ЮЛ не инструктировал, когда на работу брал?
   - Интересно получается... - Артур сделал вид, что собирается обидеться. - Мне теперь ни с кем и поговорить уже нельзя - так, что ли?
   - Говори, сколько влезет. А в постель их тащить не смей!
   - Ай-яй-яй, - скабрезно ухмыльнулся режиссер. - Подглядывать нехорошо, Никуша. Особенно - используя магические способности. Или тебя Ролдугин этому не учил? Ну да ладно, я человек не жадный. Любуйся, сколько хочешь. Надеюсь, тебе понравилось?
   Обрушить на голову нахала громы и молнии мне помешал Паша, подкравшийся к нам незамеченным и сообщивший донельзя суровым голосом, что ему необходимо срочно со мной поговорить. Боюсь, что я одарила его примерно таким же взглядом, каким на меня совсем недавно смотрела очарованная Артуром блондиночка-лиса. Но Паша выдержал его, не моргнув глазом, и увел меня от обрадованного таким поворотом событий режиссера обратно в березовую рощу, к тренерскому палаточному городку.
   - Входи, - сурово сказал он, приподнимая полог своей палатки и пропуская меня вперед.
   Нас уже ждали: Филя вольготно возлежал на Пашином спальнике, крутил кубик Рубика и что-то мурлыкал под нос, а Маша сидела, скрестив ноги, с прямой как палка спиной, и выражение лица у нее было не то чтобы очень радушное.
   - Почему ты нам ничего не сказала? - спросила она таким ледяным тоном, что я даже опешила. На секунду мелькнуло подозрение, что распоясавшийся Артур успел сексуально осчастливить не только нескольких участниц проекта, но и моих друзей, причем обоего полу, но эту глупую мысль я сразу отбросила. Конечно же, речь шла о ВП, меняющем тела как перчатки и предпочитающем не сообщать об этом даже ближайшим родственникам, друзьям и ученикам. Интересно, откуда они узнали?
   - Я поставил прослушку в машину Рака, - сказал Паша, забираясь в палатку следом за мной и размещаясь у порога так, чтобы я не могла сбежать. - Можешь не отпираться: мы уже все знаем.
   Ай да главный экстремолог, ай да сукин сын! Зевса, с его-то звериным чутьем, и то вокруг пальца обвел.
   - Почему ты нам не сказала? - снова спросила Маша голосом государственного обвинителя, допрашивающего серийного убийцу.
   Почему, почему! Могли бы и сами догадаться, пинкертоны вы наши.
   - Потому что он мне запретил.
   - Я же говорил, - подал голос Филя, - что Ника не виновата. В любом магическом клане существует информация, не подлежащая разглашению.
   - Разглашению кому, Филя?! - вспыхнула Маша. - Посторонним бабкам на базаре? Неужели даже я не имела права знать, что он жив?! - и она обожгла меня таким взглядом, что я чуть сквозь землю не провалилась. Лицо у нее при этом сделалось совершенно отцовское - не хватало только лысины и бороды. И почему я раньше я не замечала, насколько сильно они похожи?..
   - Хочешь - верь, хочешь - нет, я сказала ему то же самое. Но он считает, что ты уже однажды пережила его смерть, и нет смысла заново восстанавливать привязанности, - о том, что в новой ипостаси ВП вообще не считает себя Машиным отцом, я решила благоразумно умолчать.
   - А меня спросить, хочу я восстанавливать привязанности или нет, вам в голову не пришло?!
   - Маш, ну что ты на меня кричишь? Ты же знаешь: если он что-то решил, переубедить его невозможно. Я ничего не могла сделать.
   - Еще и как могла! Разве ты всегда послушно выполняла все указания? Или он наложил на тебя заклятие, и ты рта не могла раскрыть?
   - Просто она нам не доверяет, вот и весь разговор, - жестко сказал Паша. - А мы считали ее нашим человеком...
   - Да что вы тут судилище надо мной устроили? - разозлилась я. - Пойдите и поговорите с ним. Пусть он вам сам все объяснит.
   - Никто никуда не пойдет, - отрезала Маша. - Мы уезжаем. И не надо мне рассказывать, что этим мы кого-то подведем. После того, что вы сделали, говорить о команде или обязательствах друг перед другом бессмысленно. Паша, выпусти ее.
   - Может, не стоит сразу рубить с плеча... - рыпнулся было Филя, явно не жаждавший никуда уезжать, но Маша глянула на него так, что он тут же заткнулся.
   Паша отодвинулся от входа, открывая мне путь на волю. Я не двинулась с места:
   - Проще всего хлопнуть дверью и уйти. А заодно записать всех в предатели. Я сама собиралась так сделать - как раз перед вашим приездом. Но он сказал, что возьмет вас в команду только в том случае, если я останусь в проекте. Хотя, какого черта я оправдываюсь?!
   - Вот именно! - Маша поднялась на ноги, протиснулась мимо Паши и вышла.
   Шпионский экстремолог последовал за ней.
   - Глупо получилось, - Филя наконец собрал все грани кубика и бросил его в открытый Пашин рюкзак. - По-моему, это круто, что Петрович смог такое отчебучить. А игры в секретность - даже прикольно. Но Маха чё-то всерьез обиделась. Да и Пашка тоже...
   Хорошо быть Филей - большим ребенком, которому неведомы обиды и разочарования, которому все прикольно, круто и клево. Просветленный он, что ли?
   - Слушай, - встрепенулся тем временем рыжий балбес, - а давай я их всех помирю? Мне это раз плюнуть, я ж обаятельный, - и улыбнулся во все тридцать два зуба. - Схожу к Петровичу, поговорю, объясню ситуацию...
   - Лежи уж, - вздохнула я. - Сама схожу и сама поговорю.
   Но ВП на полигоне не оказалось. Он появился только под вечер, в сопровождении Валика и пятерых грузчиков, тащивших какие-то здоровенные, ощетинившиеся щупами антенн железяки, и сразу направился к своим ненаглядным дедалам. Маша и Паша к тому времени уже успели собрать рюкзаки и сложить одну из палаток, и о чем-то спорили с возбужденно жестикулировавшим Филей. Похоже, миротворческие порывы великовозрастного детинушки не находили отклика в их жестких воинских сердцах.
   Я догнала Ролдугина и его свиту только возле молниеметательной установки. Рядом с ней уже громоздилось новое электротехническое чудовище, с огромными ушами из алюминиевых параболоидов. Грузчики и бросившиеся им на подмогу дедалы пристраивали к чудищу привезенные железяки.
   - Осторожнее! - покрикивал на грузчиков вислоусый Жека. - Провод не зацепите! Тихо, на конденсатор не наступите!
   - Ребята вас рассекретили, - сообщила я Владиславу Петровичу, подойдя к нему вплотную, чтобы не перекрикивать шумных изобретателей.
   - Какие ребята? - равнодушно спросил он, не отрывая взгляда от установки.
   - Паша, Маша и Филя. Они в курсе, что вы - это вы, а не Ролдугин.
   - А, это... - он отмахнулся. - Валя говорил, что ваш Штирлиц ему жучка подсунул.
   - И ты ничего не сделал?! - повернулась я к Зевсу, но тот лишь развел руками:
   - Шеф сказал, что если им так нравится в разведчиков играть - пусть играют.
   Я перевела взгляд на ВП:
   - А вы знаете, что они собираются уехать? Насовсем.
   Он спокойно кивнул и крикнул Жеке:
   - Включай.
   Без-пяти-минут-вечный-двигатель загудел и завибрировал изогнутыми трубками, а шеф достал из кармана маленькую черную коробочку, по виду эбонитовую, и принялся подкручивать вмонтированные в глянцево-черную панель ручки. Гудение сменилось довольным урчанием, почти мурлыканием, а потом что-то защелкало, как счетчик Гейгера.
   - Вам что, вообще на все наплевать, кроме этих приборов? - возмутилась я и краем глаза заметила, что к нам решительным шагом направляется Маша.
   - Проблемы с тренерами находятся в твоей компетенции, насколько я помню, - сухо ответил Ролдугин, сунул коробочку в руки Валику, обошел установку с тыла и принялся что-то откручивать голыми руками.
   Один из грузчиков, молодой и, судя по всему, любознательный парень, поглядев на эти манипуляции, решил, что урчащая гора воинственно топорщащегося металла безопаснее котенка, и взялся за одну из загогулин.
   - Назад! - завопил Жека, но было поздно: грузчика шарахнуло током так, что он отлетел метра на полтора и шлепнулся бы на землю, если бы его не успел подхватить Валик.
   Волосы у парня стояли дыбом, глаза стали размером с чайное блюдце, а дар речи (правда, исключительно нецензурной) к нему вернулся только после того, как Рак обеими ручищами взялся за пострадавшую кисть и зачем-то сильно встряхнул ее. Затем Валик хлопнул горе-экспериментатора по спине, и хруст ставших на место позвонков заставил молодого человека заткнуться вторично.
   - Порядок. Жить будешь, - сказал Зевс, отпуская потрясенную жертву. - Только больше не лезь, куда не просят.
   Грузчик кивнул и подозрительно быстро рванул вместе с товарищами в направлении дороги.
   - Я же говорил: пора защиту ставить, - сказал Валик шефу, который продолжал возиться с установкой, не обращая внимания на происходящие на производстве несчастные случаи.
   - Надо просто необученных людей сюда не подпускать, - ответил Ролдугин, отряхивая руки (мне показалось, что они слегка светились голубоватым светом) и возвращаясь к нам. - И вообще, ребята, - он строго посмотрел на нас Раком, словно это мы только что совали конечности куда попало, - вы недооцениваете серьезности ситуации. Энергии на полигоне с каждым днем становятся все мощнее. Игры в бирюльки кончились. Если человек не в состоянии пропускать через себя серьезные потоки - ему здесь делать нечего. А ты, - обвиняющий взгляд уперся в меня, как учительская указка, - носишься с чужими тараканами, как нянька с младенцем, вместо того чтобы настраивать людей на работу.
   Я ничего не ответила: в правое ухо мне назойливо свистела переходящая на ультразвук установка, а глаза неотрывно следили за Машей, которой оставалось до нас не более десяти шагов. Лицо у нее было как у человека, собирающегося прыгнуть с обрыва в реку. ВП стоял к приближающейся дочери спиной, и то ли в самом деле ничего не почувствовал, то ли не счел нужным отреагировать. Я лихорадочно соображала, как бы перевести разговор на безопасные рельсы, чтобы Маша не услышала лишнего, но, как назло, ничего не придумывалось.
   - Привязанность к прошлому снижает проводимость человека, неужели ты этого до сих пор не осознала? - спросил Владислав Петрович.
   Маша не только услышала его фразу, но и отлично поняла, на кого он намекает. Тем не менее, она подошла к нему и громко сказала:
   - Папа!
   Я успела на долю секунды прикоснуться к ее состоянию: там были и обида, и гнев, и полупридушенная надежда, и отголоски какого-то дурацкого спора с Филей насчет слабо-неслабо, и бесповоротность человека, решившего разрубить все узлы одним махом, и что-то еще, что я так и не смогла идентифицировать, ибо как раз в этот момент сверкнула молния, и почти без паузы раздался оглушительный, раздирающий барабанные перепонки треск. Ролдугин и его дедалы действительно продвигались вперед семимильными шагами: по сравнению с сегодняшней вспышкой симпатичная сиреневая молния, которую я видела несколько дней назад, была жалкой тщедушной искоркой. И звук был не в пример громогласнее прежнего. Однако ВП Машу услышал: я увидела это очень четко по его глазам. И Маша это тоже поняла. Уж не знаю, как, но поняла.
   Она не произнесла больше ни слова. Стояла, натянутая как тетива лука, и ждала, пока он обернется. Но он не обернулся. Несколько секунд показались мне вечностью. А потом Маша развернулась и ушла. И пока тоненькая фигурка не скрылась за деревьями, я смотрела ей вслед и переживала вместе с ней ощущение человека, вытолкнутого за борт руками того, кому ты безгранично и, как оказалось, совершенно напрасно доверял.
   - Вот, - прокомментировал Владислав Петрович, когда я перевела на него полный горечи взгляд, - это то, о чем я говорил. Энергетические утечки на ровном месте.
   - А вам не приходило в голову, что раз уж вы взялись работать с людьми, то надо хотя бы иногда вести себя человечнее? Тем более что при ваших-то возможностях это совсем не сложно!
   Он посмотрел на меня насмешливо-удивленно. Но я впервые не сбежала и не отвела взгляд. И в этот момент мне было совершенно наплевать на то, насколько ошибочны мои убеждения с позиций вселенской истины, мировой гармонии и высшего блаженства, а также насколько глупо выгляжу я сама, вечно пытаясь влезть не в свое дело.
   - Ладно, - неожиданно сказал Ролдугин минуту спустя, когда глаза у меня уже начали болеть от этого поединка. - Я с ней поговорю.
   И ушел вслед за Машей.
   - Растешь, - уважительно констатировал Зевс.
   Переговоры двух высоких договаривающихся сторон состоялись в шатре ВП - без советников и прессы, тет-а-тет. Я на них тоже не присутствовала, но отточенный на Артуре навык видеть то, что происходит на чужих внутренних экранах, включился сам собой и периодически демонстрировал почти статичную картинку: они сидели, пили чай и разговаривали. Судя по выражению лиц, беседа проходила напряженно. Слушать ее я себе запретила - вырубить звук оказалось гораздо проще, чем отключить назойливо мельтешащее перед глазами видео.
   Я успела поужинать, набросать планы Игр на следующий день, проконсультировать двух передвижников и трех трансформеров, выслушать отчеты тренеров, навести порядок в палатке и почитать привезенную Валиком свежую прессу - а они все беседовали и беседовали. Далеко за полночь я не выдержала и легла спать. И вместо приключенческих боевиков, фэнтази с драконами и пауками или, на худой конец, эротических грез долго созерцала все ту же историческую встречу на Эльбе - пока сознание наконец не погасло.
   Утром меня разбудила Маша. Я выбралась из палатки заспанным чучелом и обнаружила старшую дщерь ВП в столь бодром и собранном состоянии, словно это не она провела почти всю ночь за сложным выяснением родственно-магических отношений.
   - Я пришла попрощаться, - сообщила Маша. Враждебности в ее голосе больше не было.
   - Значит, вы так и до чего и не договорились... - разочарованно вздохнула я.
   - Как тебе сказать... Чехи купили наш формат и хотят запустить "Дороги" у себя. Владислав Петрович предложил мне возглавить их тренерскую команду. Паша с Филей поедут со мной, если ты не против.
   - Не против, - эхом откликнулась я, отметив, как сухо и по-деловому прозвучало это "Владислав Петрович". Значит, нашему всемогущему шефу таки удалось уничтожить привязки к прошлому и превратить бывшую дочь в ныне действующего - и активно действующего! - члена команды.
   И оставалось только догадываться, специально ли он спровоцировал этот скандал со срыванием масок, чтобы ускорить переход Маши на новый уровень, или идея с чешским филиалом пришла ему в голову только минувшей ночью...
   Маша уехала в тот же день, Паша - на следующий, а Филя собирал вещи и слонялся по полигону с видом черепахи, которую послали быстренько сбегать за водкой, еще неделю.
   Проект тем временем стремительно разрастался: ЮЛ, ежевечерне привозивший нам вести с "Большой земли", рассказывал то о новых контрактах с зарубежными ТВ-каналами, то о строительстве сразу нескольких эко-поселений, использовавших основные принципы "Дорог", то о запуске передачи, посвященной изобретателям всея страны и произведениям их творческого духа.
   Что-то подсказывало мне, что ВП совсем скоро ошарашит нас очередными нерешаемыми задачами и невыполнимыми поручениями, поэтому я на всякий случай готовила своих тренеров к автономному плаванию и заставляла вести Игры самостоятельно, без моего указующего перста и надзирающего ока. Они, конечно, роптали, но справлялись очень даже неплохо.
   Порнофильмы с Артуром в главной роли мне больше не снились, однако я регулярно видела режиссера в обществе то одной, то другой девушки и понимала, что останавливаться на достигнутом он не собирается.
   - Оставь его в покое, - сказал мне Ролдугин, когда я поделилась с ним своими тревогами. - Ты превращаешься в мамашу, которая пытается полностью контролировать ребенка и заставлять его вести себя прилично.
   - Он действительно ведет себя по-свински!
   - Это обычная болезнь роста. Наиграется - и успокоится. Не всем же быть правильными девочками вроде тебя. Но из плохих мальчиков, как ни странно, тоже вырастают нехилые маги, - подмигнул он.
   - Да мне все равно, что из него вырастет, если вообще вырастет! Мне женщин жалко, на которых он тренируется! Охмурял бы свободных или сексуально озабоченных - еще ладно. Так ведь он же, паразит, специально выбирает или замужних, или тех, у кого парень есть. Неотразимость свою проверяет, видите ли!
   - Та-а-ак. Опять ты за свое. С жалостью сама разберешься, или устроить тебе тренинг, как с ревностью? - нахмурился ВП.
   - Разберусь, - буркнула я. - Но это все равно неправильно!
   - Неправильно мешать людям получать необходимый им опыт. Негативный, позитивный - без разницы. Все, дискуссия окончена!
   "Как бы не так! - подумала я, зная, что он меня прекрасно слышит. - Я это чудище породила, я его и убью... то есть остановлю". Владислав Петрович и глазом не повел.
   А на следующую ночь случилось такое, что Артур вместе с его бывшими, нынешними и будущими жертвами напрочь вылетел у меня из головы.
   Я проснулась от того, что кто-то подбросил меня прямо в спальнике, как блин на сковородке, и шлепнул обратно, сопроводив это немилосердное действие жутким грохотом. Я, конечно, далеко не пушинка, но чтобы произвести подобный звук, моей тушки явно недостаточно. Одна из сторон палатки светилась так, словно на нее направили мощный красный прожектор. "Пожар!" - завопил внутренний голос, и к нему сразу присоединился кто-то снаружи. Орали то же самое. Лихорадочно выкарабкавшись из спальника и натянув на себя первые попавшиеся под руку штаны, я рванула из палатки.
   Источник ослепительно-яркого света находился в той же стороне, что и городок дедалов. "Установка!" - с ужасом поняла я, а ноги уже несли меня туда, где слышались крики и метались черные фигурки людей.
   Там, где раньше топорщился спиральными трубками изрыгающий молнии монстр, теперь пылал огромный костер. Несколько деревьев, оказавшихся возле эпицентра взрыва, догорали длинными тонкими свечками. Люди беспорядочно бегали взад и вперед. Кто-то кричал, что надо искать лопаты или мешки с песком. Кто-то истерическим голосом спрашивал, где ответственный за пожарную безопасность, и куда подевались огнетушители. На меня вихрем налетел и чуть не сбил с ног Антон - тот самый дедал, который призывал Ролдугина быть поосторожнее с высоким напряжением. В каждой руке у него было по три пустых ведра.
   - А, Ника! - заорал он так, словно я была глухой старушенцией. - Держи! Бегом за водой!
   И сунул мне два из своих шести ведер. Я даже не успела прикинуть, можно ли потушить такой пожарище несколькими несчастными ведрами, как мы уже понеслись вниз, к реке, зачерпнули огнетушительную жидкость и побежали обратно.
   Нет, побежали - это громко сказано. Ибо если для костра размером с небольшой трехэтажный дом двадцать литров воды - капля в море, то для большого и сильного духовного искателя вроде меня это практически неподъемная ноша. Я волокла свои ведра, стиснув зубы и стараясь не отставать от Антона, бодро тащившего в два раза больший груз. Подлые алюминиевые емкости то и дело бились о ноги и обдавали меня водой.
   Как и следовало ожидать, костер на наши героические усилия никак не отреагировал, однако Антон снова потащил меня к реке. К нам присоединились еще трое дедалов, но меня это обстоятельство не радовало. Плечи болели немилосердно, в кроссовках хлюпала вода, мокрые штаны противно облепили ноги, а главное - ни конца, ни края нашей бессмысленной работе видно не было.
   От четвертой ходки меня спас непонятно откуда взявшийся Валик.
   - Отставить самодеятельность! - рявкнул он так, что дедалы остановились и чуть не выронили ведра. -Будем засыпать землей. Лопаты уже есть. За мной! Ника, а тебя Ролдугин зовет. Срочно!
   И махнул рукой в сторону шатра ВП.
   Уже на подходе я почувствовала что-то неладное: меня вдруг начало знобить, причем с каждым шагом все сильнее и сильнее. Конечно, мокрая одежда - не самый лучший теплоизолятор для человеческого тела, однако ночи стояли еще теплые, так что трястись осиновым листом и стучать зубами было вроде как не с чего. А холод концентрировался, забирался под кожу и сжимал острыми пальцами внутренности - слишком узнаваемо, чтобы можно было обмануться.
   Я с трудом заставила себя войти в шатер, уже догадываясь, что там увижу. Среди беспорядочно разбросанных подушек на ковре лежал Жека. Вернее, то, что от него осталось - неповрежденная внешне, но уже обесточенная, мертвая оболочка, освещенная стоящим в углу большим автономным фонарем. ВП сидел рядом в испачканном сажей шелковом халате, босой, всклокоченный и мрачный, и ожесточенно растирал руки, словно собирался добыть огонь трением ладони об ладонь.
   - Наконец-то, - сказал он при моем появлении. - Садись и держи пространство. Я попробую его вытащить.
   Я молча села недалеко от входа, не очень понимая, как буду выполнять странное указание. Кроме подпирающих плечами небесный свод атлантов ничего в голову не приходило.
   - Не отвлекайся на мысли! - приказал Ролдугин. - Просто держи поток и не выпадай из него. Остальное я сделаю сам. И прекрати дрожать!
   В его голосе было столько силы, что моя тушка неожиданно послушалась и перестала изображать замерзающего пингвина. Мягкая, теплая энергия земли пошла через ноги и заполнила все тело сразу, почти без усилий. А потом сверху словно открыли огромный люк, и макушки головы коснулся сильный, тянущий в небо, вибрирующий белый поток. Я перевела взгляд с бескровного лица Жеки на руки шефа и увидела, что между его ладонями светится ярко-голубой шар, а ковер, подушки, да и все пространство шатра словно пульсируют голубоватым пламенем. В отличие от Любы, возвращавшей к жизни Серегу непосредственным воздействием на тело, Ролдугин погибшего дедала вообще не касался. Я не поняла, что именно он делал, но пространство вокруг него начало сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее закручиваться в воронку.
   - Расширь поток на весь шатер, - глухо сказал он, и это было последнее, что я услышала от него этой ночью.
   Претворить в жизнь очередную директиву оказалось непросто, но через некоторое время я справилась, и начала ощущать полотнища шатра как свою вторую кожу, а себя - гигантским аквариумом, на дне которого покоилось тело пострадавшего изобретателя, а в центре, окруженный вращающейся спиралью уплотнившейся энергии, сидел ВП с исказившимся от нечеловеческого напряжения лицом, и деформировал пространство, пытаясь разорвать приведшие к взрыву установки и гибели Жеки причинно-следственные связи.
   Время остановилось. Исчезли запахи горелой пластмассы и оплавленного металла. Затихли доносившиеся с места аварии взвинченные голоса людей. Растворились в белом потоке границы дня и ночи. Две сидящие фигуры застыли каменными изваяниями у распростертого тела. Воронка вокруг ВП мерцала от колоссальных объемов информации, которые он прокачивал сквозь себя с огромной скоростью. Что-то непрерывно втягивалось в нее - призрачное, полупрозрачное, похожее на стайки мошкары, - вспыхивало микроскопическими звездочками на зыбкой внешней поверхности и исчезало.
   На рассвете, когда на периферии моего сознания начали мелькать мысли о том, что надежды нет, ибо после такой продолжительной клинической смерти восстановить мозг невозможно, Жека неожиданно дернулся и страшно всхлипнул, втягивая первую порцию воздуха. И только тогда Владислав Петрович опустил на него ладони. И я воочию увидела, как потекли жизненные силы из одного тела в другое: пульсирующая струя цвета свежего меда медленно наполняла дергающегося, захлебывающегося надсадным кашлем дедала, а свечение вокруг самого Ролдугина постепенно слабело...
   Потом в шатре - как всегда, неожиданно, - появился Валик, рявкнул на ВП: "Ты что ж это творишь?!", выволок его наружу, вернулся обратно, бросил мне сердито: "И ты марш отсюда, я его сам восстановлю", и начал делать Жеке что-то похожее на акупрессуру. Тогда я наконец перестала быть аквариумом, с трудом поднялась на затекшие ноги и, пошатываясь, выбралась из шатра.
   Владислав Петрович сидел, прислоненный спиной к большому клену, и безуспешно пытался раскурить трубку: зажигалка плясала в его трясущихся пальцах, как сумасшедшая. Пришлось отобрать у шефа вредные для здоровья предметы и высечь пламя самостоятельно.
   Он взял задымившую трубку, благодарно улыбнулся, затянулся и блаженно закрыл глаза.
   - Не думала, что для вас это так сложно, - сказала я, глядя на его посеревшее лицо и покрытый бисеринками пота лоб: Люба после не менее трудоемкого воскресения Сереги выглядела в сто раз лучше.
   - Не сложно, - вымученно усмехнулся он. - Мне это запрещено.
   - Тогда зачем? Вы же сами говорили, что не являетесь сторонником насильственного возвращения людей с того света...
   - Иначе проект пришлось бы закрыть, а я слишком много в него вложил. - И добавил после долгой паузы: - Не ты одна привязываешься и совершаешь ошибки...
   Через полчаса Рак позвал нас обратно в шатер. Жека полулежал на подушках, дышал вполне нормально и вообще походил на человека - разве что взгляд у него был мутный и расфокусированный, словно с сильного похмелья.
   - Через пару дней будет как огурчик, рационализатор хренов, - сказал Валик и строго спросил у ожившего мертвеца: - Какого лешего тебя ночью к установке понесло? Кто разрешил включать ее в одиночку?
   Жека бессмысленно улыбнулся и пожал плечами. То ли он не вполне понимал вопросы, то ли еще не обрел способность отвечать на них.
   - Я ему поручил над проблемой преодоления запрета на КПД больше единицы покумекать, - сказал ВП. - Видимо, среди ночи осенило, вот и решил сразу проверить. У меня тоже так часто бывает.
   - Врезать бы вам обоим, - беззлобно сказал Зевс. - Кулибины, блин, с Ползуновыми. Чуть весь полигон не сожгли.
   - Что там? - спросил Ролдугин.
   - Да затушили, делов-то, - отмахнулся Рак. - Установка, сам понимаешь, восстановлению не подлежит, и трансформаторы накрылись. Но до палаток огонь не дошел. И пострадавших больше нет.
   Насчет других пострадавших Валик ошибся. Днем он уехал с Ролдугиным на переговоры с очередными инвесторами, жаждавшими присоединиться к "Дорогам", а вечером вернулся один, и мрачнее тучи. Нормальная жизнь на полигоне к этому времени уже практически восстановилась. Жека лежал в медпункте под присмотром хорошенькой медсестры Алены, и даже пытался делать ей комплименты - правда, заплетающимся языком. Дедалы собрали разбросанные между деревьями обломки установки и яростно спорили, стоит ли отстраивать ее заново, или нужно разрабатывать принципиально новый генератор. Остальные команды под руководством моих бойцовских тренеров наладили нарушенное снабжение полигона электроэнергией, запаслись тремя сотнями мешков с песком, разработали подробные инструкции на случай любых стихийных бедствий и техногенных катастроф, предложили несколько десятков альтернатив пожарным брандспойтам, и вообще отнеслись к ночному происшествию как к опасному, но воодушевляющему приключению...
   И только я не находила себе места: в голове вертелась навязчивая фраза "Пришла беда - отворяй ворота", а дистанционно связаться с ВП никак не получалось, словно кто-то наглухо запечатал эту дверь.
   - Есть на кого народ оставить? - без предисловий спросил Рак, отозвав меня в сторонку.
   - Думаю, мои ребята справятся.
   - Тогда поехали!
   Я даже не спросила, куда и надолго ли, не успела собрать вещи и выдать подробные ЦУ тренерской команде, такое у него было выражение лица.
   Серый хаммер летел по трассе, распугивая другие машины и игнорируя гаишников. Стрелка спидометра подергивалась в районе двухсот километров в час. Зевс, которого я привыкла видеть величаво-снисходительным, добродушно-насмешливым, между делом решающим непосильные для обычных людей проблемы, сидел, сцепив зубы, смотрел перед собой и молчал.
   - Что с ним? - наконец не выдержала я.
   Он пожал плечами:
   - Скрутило так, что думал: домой не довезу.
   - Из-за Жеки?
   - Не из-за меня же!
   Рак снова замолчал, но я слышала, что мысленно он продолжает костерить шефа на чем свет стоит - и за то, что ВП не захотел переводить установку в режим жестко охраняемого опасного объекта, и за то, что полез реанимировать пострадавшего из-за собственной глупости дедала, вместо того чтобы предоставить это Валику.
   - Ты бы не вытащил его, - сказала я.
   Зевс покачал головой:
   - Единственный человек, которого я не могу вытащить, - это Петрович, - и добавил после затянувшейся почти до самого города паузы: - Может, у тебя получится...
   ВП лежал, скрючившись, в спальне на кровати, прямо в своем пижонском костюме, и был почти такого же белого цвета. Я остановилась в дверях и долго не могла понять, дышит он или нет.
   - Подойди,- раздался глухой, почти не узнаваемый голос.
   Я села рядом и взяла его за руку - она была ледяной и очень тяжелой. Яркие веснушки на запястьях поблекли и словно позеленели. На лицо с заострившимся носом, провалившимися щеками, серыми губами и запавшими глазами, прикрытыми почерневшими веками, было страшно смотреть - и еще страшнее было думать, как может человек так измениться за каких-нибудь восемь часов.
   - Где Зевс? - хрипло прошептал Ролдугин, не открывая глаз.
   - Я здесь, - откликнулся Валик.
   - Езжай... на полигон. Проследи... чтобы там все... было в порядке.
   - Уже все бросил и лечу, - сердито пробурчал Рак. - Пока тебя на ноги не поставим, никуда я не поеду.
   - Поедешь. Это приказ.
   Валик фыркнул, но тут в воздухе что-то неуловимо изменилось. Как будто зазвенела задетая кем-то струна, и с каждой секундой звук становился выше и громче, пока наконец не сделался совсем непереносимым.
   - Обойдутся без меня на полигоне, - проговорил Рак, но прежней саркастичной уверенности в его голосе уже не было.
   Струна продолжала визжать - так, что у меня начали ныть зубы и заболели виски.
   - Ладно, - сдался Валик. - Съезжу, проверю и через пару часов вернусь.
   - Не надо. Будешь нужен - я позову.
   И только когда Рак развернулся и вышел, хлопнув дверью, струна наконец затихла.
   А в моей памяти всплыли и сплавились воедино сразу две картинки: рассказ Ирины о том, как перед смертью Ролдугин разогнал из квартиры всех - и дружков-алкашей, и свою верную секретаршу; и почти такой же, как сегодня, теплый летний вечер, когда мы с Риммой, Колей и Женей уезжали из деревни, оставляя ВП одного - чтобы уже никогда его не увидеть.
   Холодные пальцы Владислава Петровича едва ощутимо сжали мою руку:
   - Не дрейфь, прорвемся. Если выдержишь...
   И отключился. Ни директив, ни инструкций. Я просидела в оцепенении, наверное, минут двадцать. А потом встряхнулась, осторожно вытащила занемевшую руку из ладони Ролдугина, накрыла его двумя одеялами, пошла на кухню, заварила крепкого чаю, выпила чашку сама и принесла в комнату другую - на случай, если аромат любимого напитка вернет шефа в сознание, - закуталась в теплый плед, снова заняла свой пост и вошла в то же состояние, в котором находилась добрую часть минувшей ночи.
   Но держать поток в присутствии ВП и при его фактическом отсутствии - две большие разницы. Меня хватило только до полуночи. Чувствуя, что вот-вот провалюсь в сон, я легла рядом с Владиславом Петровичем, обняла и ужаснулась: кажется, он стал еще холоднее. Однако грудная клетка все же едва заметно поднималась и опускалась, и ледяная ладонь легла поверх моего запястья, то ли благодаря, то ли придерживая, чтобы не сбежала. Так мы и проспали до утра.
   Проснулась я от того, что мышцы свело от боли и холода, словно меня продержали несколько часов в морозильнике. И долго-долго стояла под горячим душем, оттаивая и отогреваясь. Вернулась, заправившись бутербродом и чаем, и собралась снова держать поток - но веки ВП дрогнули, и он почти неслышно сказал:
   - Не надо.
   Кисть чуть-чуть приподнялась над одеялом и опустилась обратно.
   - Лечь рядом? - догадалась я.
   Веки снова дрогнули.
   Я опять легла возле него и опять обняла это даже не холодное или остывающее, а ощутимо вымораживающее все вокруг тело, и ледяные пальцы снова сомкнулись на моем запястье. И потекли бесконечные часы пытки низкими температурами. Временами мне казалось, что больше я не выдержу и секунды - тогда я вставала, опять шла под душ, пила обжигающий чай и возвращалась.
   Не звонил телефон. Не шумели соседи. Не чирикали за окном воробьи. Не объявлялся безжалостно высланный Зевс. Не действовали ни грелки, ни включенный обогреватель, ни гора одеял и пледов, наваленных на ВП - все, что нашлись в квартире. Он не согревался потому, что не мерз - он был полюсом холода, открытым люком в бесконечность космоса, и сквозь этот люк шел нескончаемый отток тепла.
   К середине второй ночи мне перестали помогать чай, душ, и даже горячие ванны. Я уже никуда не уходила - просто лежала, заключив ВП в объятия и то трясясь от озноба, то проваливаясь в горячечный сон. Белые-белые медведи ходили вразвалочку по белым-белым льдинам, ловили белую безглазую рыбу в белой от снежно-ледяной каши воде и отфыркивали облака густого белого пара, а белые-белые снежинки ложились на их белоснежную шерсть и не таяли. Поземка превращалась в метель, метель - в буран, который, в свою очередь, становился безраздельно заполонившим мир белым шумом. Сквозь этот шум иногда прорывалось попискивание морзянки, слышались чьи-то затихающие голоса и проносились белесые тени, а иногда проступали, но тут же таяли полупрозрачные контуры объемных предметов, похожих на трехмерные китайские иероглифы.
   Постепенно я начала различать доносившийся сквозь огромное расстояние зов: набор искаженных помехами, бессмысленных на первый взгляд звуков повторялся с настойчивой периодичностью, и в конце концов стало ясно, что зовут именно меня. Я пошла на зов, продираясь сквозь снежный буран. То слева, то справа вспыхивали и гасли лица людей - друзей, родственников, коллег и просто знакомых. Казалось, белый шум сдирает с меня память о них, как теркой, слой за слоем, и с каждым шагом я становилась все прозрачнее, призрачнее и невесомее. Наконец очертания тела совсем пропали, и осталось лишь ощущение ускоряющегося полета сквозь штормящее пространство к источнику призывного звука. Иногда мне чудилось, что я различаю, на каком языке идет текст, но обрывки жестких немецких фраз тут же сменялись напевным финским, перетекали во вьетнамское чириканье, трансформировались в цокающий бушменский - и так без конца, пока мне не удалось отключить сознание от модулирующих частот и настроиться на несущую. И тогда, пронизывая все вокруг, раскатисто и мощно зазвучал "ОМ", вбирая в себя и голоса, и шумы, и снежные хлопья, и мелькающие образы. Сила его все нарастала, и вскоре звук стал всем - пространством и временем, энергией и материей, мной и всеми живыми существами, когда-либо существовавшими в любом из сотворенных этой изначальной вибрацией миров.
   Потом произошло нечто похожее на прохождение сверхзвукового барьера: я словно прорвалась сквозь какую-то мембрану, и вместе с ней лопнули все звуки и краски. В наступившей тишине не было ничего - даже леденящий холод наконец исчез. Только странное чувство, что из запредельной глубины на меня неотрывно смотрит кто-то огромный, непостижимый и величественный, осталось.
   Проснувшись, я долго не могла понять, что не так в реальности, уже ставшей привычной за двое суток - не считая взгляда из ниоткуда, который продолжал незримо присутствовать в пространстве. И только когда потянулась, разминая затекшие за ночь плечи, до меня дошло: от ВП больше не тянуло стужей. Рука, лежавшая на моем запястье, все еще была прохладной - но это уже была человеческая температура, пусть и пониженная.
   К вечеру он пришел в себя и наконец попросил чаю. Потом возжелал принять ванну - мне пришлось вести его, потому что управление телом еще не полностью восстановилось, так что великий искуситель, ниспровергатель и трансформатор реальности на время оказался в положении маленького ребенка, делающего первые свои шаги. Никогда в жизни я не видела его столь беспомощным и уязвимым - и никогда он не вызывал во мне такого прилива нежности и каких-то трепетных, почти материнских чувств.
   - Что это было? - спросила я, когда он погрузился в обжигающую воду и стал оживать на глазах. ­- Ты перестарался и влил в Жеку слишком много собственных сил?
   "Ты" вместо "вы" выговорилось само собой, и больше мы к высоким учительско-ученическим отношениям не возвращались.
   - Нет, - покачал головой Ролдугин. - Это расплата за нарушение запрета. Я же говорил тебе: даже Юпитеру не все позволено...
   На его окончательное выздоровление потребовалось еще четверо суток - и многое за это время случилось впервые. Откровенные разговоры обо всем на свете дни и ночи напролет - без поучений и взлома защит, без ответной агрессии и ерничанья. Медитативное, неспешное, многочасовое слияние друг с другом, которое язык не поворачивался назвать обычным словом "секс". Перетекание многоцветных, искрящихся потоков энергии из одного тела в другое - до полного исчезновения обоих тел. Открывающиеся одно за другим пространства. Счастье жить - медленно, до дна выпивая каждое драгоценное мгновение...
   А потом, как обычно, появился Валик.
   - Вы вообще работать собираетесь, сизокрылые мои? - насмешливо вопросил он, возникая на пороге спальни. Ни я, ни Ролдугин не слышали звука поворачивающегося в замке входной двери ключа.
   - Мог бы и раньше проведать больного патрона, Санчо Панса хренов, - в тон ему ответил ВП.
   - Здравствуйте! - возмутился Рак. - А еда в холодильнике откуда бралась всю неделю?
   Мы с ВП переглянулись. Чувство, что на нас кто-то постоянно смотрит, не покидало меня все эти дни, даже в моменты глубочайшей интимности - но этим кем-то определенно был не Валик. Как же Зевсу удавалось входить и уходить незамеченным?
   - Я еще и не то умею, - улыбнулся он.
   Ну вот, еще и этот мысли читает.
   - И вообще я на все руки мастер, - самодовольно подтвердил Валик и пошел на кухню громыхать посудой.
   Мы оделись и отправились составлять компанию нежданному гостю. Очень быстро выяснилось, что хоть Зевс и крут почти как кот Матроскин, однако балык он режет слишком тонкими кусками, помидоры - слишком толстыми ломтиками, для салата взял не ту приправу, а плов варит совсем неправильно, и вообще должен тихо сидеть в углу и не мешать священнодействовать над приготовлением пищи настоящему мастеру, то есть ВП. Чем Валик с удовольствием и занялся. Правда, тихо сидеть у него не получилось: он привез кучу новостей и горел желанием ими поделиться.
   За время нашего отсутствия оставшийся без присмотра народ не разбежался, не заскучал и не набедокурил. Напротив: у многих участников проекта вдруг прорезалась гражданская ответственность вкупе с мужеством и героизмом, а также пришло понимание, что пора нести зажженный на "Дорогах" факел во мрак обыденной жизни, то есть внедрять идеи, разработки и методики в практическую и по возможности общественно-полезную деятельность. Гордые орлы слезли с насиженных сосен и решили организовать масштабное обучение населения, особенно изнемогающих от производственных стрессов бизнесменов и скучающих домохозяек, лазанию по деревьям, строительству шалашей и другим премудростям лесной жизни. Как ни странно, население откликнулось на инициативу позитивно - во всяком случае, две группы желающих орлы уже набрали.
   Хитрые лисы послали гонца патентовать свои подземные норы и вознамерились создать фирму по строительству подобных жилищ. Менестрели рассредоточились по различным музыкальным ТВ-каналам и передачам в качестве редакторов и ведущих. Трансформеры и передвижники поехали во Францию на выставку альтернативного дизайна - первые поехали хвастаться одноместной избушкой, выскакивающей из небольшого контейнера, как черт из табакерки, вторые - популяризировать свой устрашающий внешне, но вполне уютный внутри дом-вездеход. Медиаторы создали целых три агентства по оказанию посреднических услуг - и все вполне успешные. Странники оказались завзятыми патриотами: часть из них отправилась в кругосветную экспедицию на отечественных джипах (спонсорами выступили автопроизводители), а остаток команды занялся туристическим бизнесом - маршруты выбирались только в пределах страны, зато максимально сложные, с хождением по болотам и непроходимым лесным дебрям, проживанием вдали от населенных пунктов и прочим издевательством над людьми. Самой практичной и приземленной командой - к нашему немалому изумлению - проявили себя акванавты. Они арендовали здоровенную фуру, перевезли свой плавучий дом в столицу, пришвартовали его возле набережной (предприимчивые медиаторы снабдили собратьев всеми необходимыми разрешениями) и открыли ресторанчик на воде, сразу ставший культовым.
   В полном составе в проекте остались только патриархи, автономы, экологи и, конечно, дедалы. Изобретатели все еще не оставляли надежды создать новый опытный образец вечного двигателя, а остальные команды после двухдневного ливня (который мы с ВП тоже не заметили) решили сделать полигон всесезонным и принялись возводить защищенные от любой непогоды и хорошо отапливаемые дома. Это было более чем кстати, поскольку как раз созрела второе поколение желающих принять участие в "Дорогах", а жить зимой в палатках - сомнительное удовольствие.
   С других фронтов вести были не менее воодушевляющими: Маша с Пашей и Филей обустроились в каком-то городишке под Прагой и уже начали обучение тренерской команды, ЮЛ отбивался от желающих купить его резко подскочивший в цене канал, мой журнальчик "Магия жизни" до сих пор не загнулся и даже стал самоокупаемым, а Серега с Любой в следующую субботу ждали нас всех на свадьбу.
   - Однако, - покачал головой ВП, шинкуя сельдерей. - Оказывается, вас полезно бросать на произвол судьбы - эвон чего натворить успели.
   - Не без того, - согласился Валик. - Только ты уж, будь добр, больше таких сюрпризов не устраивай...
   Кое-что Рак все же просмотрел. Вернувшись на полигон, я обнаружила рыдающую в кустах за сосновым бором Ниночку Кузькину. Ниночку, в маленьком теле которой бурлил такой фонтан энергии, что его хватило бы на трех здоровых мужиков. Ниночку, которая могла утешить и воодушевить любого, никогда не унывала и вообще работала маленьким солнышком тренерской команды. Ниночку, которая превратилась в нечто красноносое и красноглазое, хлюпающее распухшим носом, утопающее в потоках слез и жалкое настолько, что растрогалась бы даже скала.
   - Что случилось? - спросила я, обнимая ее за худенькие плечи.
   Она уткнулась в меня и зарыдала пуще прежнего.
   - Не знаю, как так выш... - удалось разобрать мне между горестными всхлипами. - Он мне даже не нра... А теперь что де... Аборт - это же уби... Я не могу-у-у...
   И слезы хлынули сплошным, непрекращающимся потоком. У меня внутри все закаменело.
   - Артур?! - вопрос был риторическим, ибо я уже не только понимала, что Кузькина залетела от нашего красавца-режиссера, но и видела, как все произошло: он научился создавать настолько мощное сексуальное поле, что на длительные беседы и соблазнения больше не заморачивался. Пришел, увидел, победил. Мой ученичок теперь действовал как бутылка водки: шарахнул по голове энергетической волной, сдвинул точку сборки в позицию полной потери контроля над собой, попользовался безвольным телом и был таков. Последствия в виде разбитых сердец или незапланированных беременностей его совершенно не интересовали: он шлифовал свое мастерство. Что там говорил ВП: "наиграется - и успокоится"? Ох, я ему сейчас наиграюсь!
   Разыскивая Артура по всему полигону, я чувствовала себя драконом, в котором от нечаянного толчка пробудился дремавший много веков огонь. Земля дрожала под ногами, как перед землетрясением. Внутри все клокотало. Не удивлюсь, если сторонние наблюдатели заметили, как мои глаза мечут молнии, а из ноздрей идет дым.
   Телеказанова вальяжно сидел в раскладном кресле возле трейлера с аппаратурой и с видом приглашенной звезды мирового уровня выдавал указания стоящим перед ним монтажеру и двум операторам.
   - Надо поговорить, - сообщила я, останавливаясь рядом и глядя на него сверху вниз.
   - Говори, - милостиво разрешил Артур: его так распирало от собственного величия, что чувство опасности совершенно притупилось.
   - Не думаю, что твоим подчиненным стоит это слышать.
   Что-то в моем голосе заставило его напрячься. И даже подняться с кресла. Но из любимой роли он так и не вышел:
   - Ты же знаешь: отказывать женщинам - не в моих правилах, - и скабрезно осклабился.
   Монтажер и операторы понимающе заулыбались. Они явно завидовали умению Артура обращаться со слабым полом, и не прочь были у него поучиться. Глядишь, скоро он мастер-классы начнет давать на правах секс-гуру - а мне потом вечно гореть в аду за то, что породила такое чудовище.
   - Ты знаешь, что Ниночка беременна? - спросила я, когда мы отошли от трейлера метров на двести.
   - Какая Ниночка? - Артур выразительно наморщил лоб. - И от кого?
   - Хватит придуриваться! Все ты отлично понимаешь.
   - И что? - он смотрел на меня с нескрываемой насмешкой. - Ты решила заставить меня на ней жениться? Это негуманно: она меня терпеть не может. Да и мне она, прямо скажем... - режиссерский нос презрительно скривился.
   Внутренности моего дракона немедленно воспламенились, готовые испепелить подонка. Но я, с трудом обуздав рвущийся наружу огонь, решила ограничиться устным внушением:
   - Ты прекратишь свое скотство немедленно. Сию секунду. И больше ни к одной женщине на полигоне ближе, чем на два метра, не подойдешь. Тебе ясно?
   Артур расхохотался:
   - Вай, баюс-баюс. Смотри, не лопни от натуги, Никуша. Что ты мне сделаешь? Побьешь по попе и поставишь в угол? Уволишь? Плевать я на это хотел. Меня сейчас любой канал с руками и ногами оторвет.
   Дракон раскалился добела и гневно бил по земле хвостом. Сдерживать его с каждой секундой становилось все труднее.
   - Кстати, - режиссеру явно нравилось испытывать мое терпение, - я тоже научился подсматривать чужие картинки. И ты меня очень разочаровала: жизнь у тебя скучная, о сексе я вообще молчу...
   Веревки, сдерживавшие дракона, лопнули. Он взмыл в небо и принялся закладывать над головой Артура один вираж за другим, медленно снижаясь. Как ни странно, я мгновенно успокоилась. И ответила с эдакой пренебрежительной ленцой в голосе:
   - Рада за тебя, бриллиантовый наш. Об одном забыла предупредить: то, что ты получил, можно очень легко потерять.
   Самодовольная ухмылка еще не стерлась с физиономии Артура, а перед нашим общим внутренним взором уже пошло видео из моего далекого-далекого (да и моего ли?) прошлого: чуть подсвеченная невидимой свечой, в темноте верхом на пригвожденном к полу обнаженном мужчине сидела обнаженная девушка. Под ускоряющийся речитатив находившегося в том же пространстве старика с морщинистым раскосым лицом она двигалась все быстрее и быстрее, и все ярче разгоралась и пульсировала красная сфера в основании ее позвоночника. Подчиняясь властному, гортанному голосу старика, сфера постепенно уплотнялась по краям и вытягивалась к небу, превращаясь сначала в ослепительно светящуюся пружину, движущуюся вверх-вниз, а потом - в огненную змею, стоящую на хвосте и играющую бесчисленными кольцами...
   Артур всматривался в мелькавшие все быстрее кадры, как загипнотизированный: происходящее полностью поглотило его. Когда девушка вскрикнула и соскочила с мужчины, застывшего в мучительной последней судороге, режиссер содрогнулся всем телом.
   - Ты убила его, - раздался ровный голос старика. - Забрала у него кундалини. Иногда люди без кундалини живут еще некоторое время... Но некоторые не выдерживают и умирают сразу.
   Изображением медленно погасло, а голос старца продолжал звучать еще несколько секунд: "Мало ли мужчин умирает во время любовных игр? Никому из непосвященных и в голову не приходит, из-за чего это случается, ха-ха! Они думают, что смертью на ложе любви можно гордиться, напыщенные идиоты!". За эти краткие несколько секунд Артуру стало так нехорошо, словно он собирался вот-вот грохнуться в обморок. Дракон кружил уже над самой его головой.
   - И сделать это подготовленная женщина может даже без секса, - мрачно сообщила я. Блеф был, конечно, чудовищный, но наш многоопытный половой гигант купился на него, как мальчишка.
   - Ты не... посмеешь, - с трудом выговорил он.
   - Хочешь попробовать? - почти ласково улыбнулась я.
   Артур крикнул: "Нет!" с такой истеричной торопливостью, что дракону не пришлось вмешиваться. Он лениво зевнул, снова взмыл в небо и вскоре пропал из виду.
   А на следующий день пропал из проекта и наш режиссер: сначала сказался больным и уехал домой, потом взял недельный больничный, затем лег на обследование в какую-то крутую клинику, и уже оттуда прислал заявление об уходе.
   - Можешь смело брать Нику в свою команду, - подытожил Ролдугин, рассказывая об этом Валику. - Запугает кого угодно до полусмерти.
   Рак оценивающе поглядел на меня и сморщил нос:
   - Рановато. Пусть сначала в рэкете поработает, опыта поднаберется.
   - Очень смешно, - фыркнула я и пошла надевать парадно-выходное платье: Зевс заехал за нами, чтобы вместе отправиться на свадьбу Сереги и Любы.
   Столы были накрыты в выгоревшей армейской палатке вместимостью человек эдак в двести, которая стояла все на том же, уже до боли знакомом, байкерском пустыре. Родственниками невесты выступали Валик с ВП, родственниками жениха - мы с Маняшей. Родители Сереги почему-то не приехали.
   Люба себе не изменила и была в неизменной кожаной амуниции, зато Серега вырядился в белый костюм и выглядел довольно комично.
   - Сладкая парочка, - насмешливо прокомментировал Зевс, наблюдая, как брачующиеся то и дело обмениваются влюбленными взглядами. - Зря я тебя не послушал, - это уже относилось ко мне, - надо было гнать этого журналюгу поганой метлой. Какого специалиста испортил!
   - Между прочим, она сама его подцепила, - парировала я. - И еще неизвестно, кто кого испортил.
   Впрочем, перемены в Рыси, которая выглядела обычной земной женщиной, расслабленной и счастливой, производили впечатление не только на Валика:
   - Кажется, она беременна, - шепнула мне проницательная Маняша. - Помнишь, когда им выпала Императрица, я сразу сказала, что это к общему ребенку?
   Я недоверчиво посмотрела на невесту: никакого намека на округлившуюся грудь или поплывшие черты лица, по-прежнему безукоризненно-стройное, мальчишеское тело.
   - Срок еще небольшой, - Маня продолжала дышать мне в ухо. - Но я тебе голову даю на отсечение. Посмотри, как он ее обнимает!
   И действительно: жених с невестой как раз принимали поздравления от очередного гостя из байкерской тусовки. Серега стоял за Любой и, обнимая ее со спины, как бы невзначай поглаживал подтянутый живот.
   - А это ты видела? - в Маняше проснулся детектив, и теперь никак не желал угомониться. Она подвела меня к плетеной корзинке, стоявшей на угловом столике, и приподняла накрывавшую ее ткань. Черный котенок с белым пятнышком на хвосте, совсем еще крошечный, сладко спал на мягкой подстилке.
   - Это Джесси, - довольный Серега поймал нас на месте преступления. - Люба давно хотела кошку завести, но не могла из-за постоянных командировок. А теперь есть на кого оставить!
   И гордо выпятил грудь.
   Сама не понимая почему, я вдруг помрачнела. Что-то было в этом неправильное и тревожное: профессиональные убийцы не выходят замуж и не заводят детей и домашних животных, что бы нам ни внушал на этот счет мировой кинематограф.
   - Чего надулась? - спросил ВП, когда мы расселись по местам, и байкеры принялись почти без пауз произносить тосты и поднимать рюмки за здоровье новобрачных. - Тоже ребеночка захотелось?
   Я отрицательно покачала головой:
   - У меня какие-то... скверные предчувствия. Что-то тут не так... Ты разве не видишь?
   - Все нормально, перестань себя накручивать. И не порть людям праздник.
   Я привыкла, что он всегда прав, и попыталась настроиться на волну всеобщего хмельного веселья. Спиртное - отличное магическое средство против всех видов беспокойств и сомнений, так что через час или два я уже бордо скандировала "Горько" вместе со всеми, помогала искать похищенную байкерами невесту и занималась прочими общественно-полезными глупостями.
   И только когда поздно вечером Серега объявил, что они с Любой прямо отсюда и прямо сейчас отправляются в свадебное путешествие по Европе, в груди что-то екнуло.
   Часть байкеров возмущенно загомонила, требуя продолжения банкета, а другая часть пришла в восторг и вызвалась проехать с молодоженами первые сто километров в качестве почетного эскорта.
   Серега куда-то ушел, а потом вновь появился и пресек прения торжественным объявлением, что сопровождать их не надо, потому что они поедут на машине. Даже из противоположного угла палатки я заметила, как изменилась в лице Люба. Но молодой супруг уже повернулся к ней, проверяя, произвел ли сюрприз нужное впечатление, и она сразу натянула довольную улыбку на физиономию.
   Толпа гостей высыпала из палатки под звездное небо. Серебристый двухместный джип уже стоял перед ней, разукрашенный белыми ленточками.
   - На прокат взял? - негромко спросила Маняша у Сереги, когда гомонящие байкеры принялись сгружать в багажник машины многочисленные подарки.
   Он обернулся, проверяя, нет ли рядом Любы, и ответил еще тише:
   - На прокат только развалюхи предлагали, или лимузины за бешеные бабки. Пришлось Харлея продать... - в голосе проскользнула нотка сожаления. - Но нам теперь машина нужнее будет, особенно через...
   И осекся. Маня выразительно подмигнула мне. Серега посмотрел на нее, потом на меня, снова на Маню и вздохнул:
   - Ничего от вас не скроешь. Но больше - никому!
   И мы клятвенно пообещали хранить страшную тайну про грядущее пополнение семейства до скончания Кали-юги.
   Потом было долгое-долгое прощальное братание сначала гостей с молодоженами, а затем вообще всех со всеми, с десяток напутственных тостов, множество осмысленных и не очень речей, три залихватских песни, исполненных нестройным хором пьяных голосов, и даже фейерверк. Наконец Серега с Любой выбрались из кольца провожающих, собрались садиться в машину - и тут произошла заминка.
   - Поведу я, - не терпящим возражений голосом сообщила Люба, отстраняя Серегу от водительской двери.
   - Да вот еще! - Возмутился он. - Я тут муж или кто?!
   - Ты пил, а я - нет, - твердо сказала она.
   - Но ты же не водишь машину с тех пор, как... - растерянно начал он и заткнулся.
   Вдруг стало тихо. Люба подняла руку, и я даже успела подумать, что Серега сейчас схлопочет вполне заслуженную оплеуху - и за дивный сюрприз с автомобилем, и за нечаянное напоминание о давней автокатастрофе. Но она лишь погладила его по щеке и сказала почти ласково:
   - Это в прошлом, Малыш. Не переживай.
   Серега недоверчиво пожал плечами, но Рысь выглядела такой убедительно-безмятежной и уверенной в себе, что он махнул рукой и устроился на пассажирском сидении. А Люба села за руль, и машина неспешно тронулась по разбитой проселочной дороге. В ту же секунду перед моими глазами вспыхнула ослепительно-яркая картинка: выхваченный из темноты фарами милицейских машин, страшно искореженный джип стоял, расплющенный о придорожное дерево и нещадно поливаемый тугими струями дождя, а рядом возвышалась тяжелой громадой длинная фура с вывернутыми колесами.
   - Стойте! - хотела крикнуть я, но рука ВП сильно, до боли сжала мою ладонь, и слова булыжниками застряли в горле.
   На поле там и сям начали вспыхивать огни и заурчали моторы - десятка два байкеров все-таки решили сопровождать наших друзей. Кавалькада окружила джип, быстро набрала скорость и унеслась прочь, оставив нам лишь привкус взметнувшейся пыли на губах.
   Только когда огни их фар окончательно скрылись за поворотом и стих звук ревущих моторов, ко мне вернулся дар речи.
   - Зачем ты это сделал?! - спросила я, поворачиваясь к Ролдугину и готовая услышать стандартные фразы о том, что все в порядке, и незачем пугать людей своими глюками.
   Но он посмотрел на меня без тени улыбки и жестко сказал:
   - Не лезь. Только хуже сделаешь.
   Всю обратную дорогу я молчала. Валик - единственный трезвый человек из всей свадебной гоп-компании, не считая Любы, - вез нас на своем хаммере и обсуждал с сидящим впереди ВП растущие амбиции Кононова, который вдруг возжелал получить пост министра сельского хозяйства. Фразы о том, что Вася слишком привык к волшебному исполнению всех своих желаний, и скоро запросится в президенты, если не вправить ему мозги, проносились мимо меня, как придорожные столбы мимо машины. Мыслями я находилась далеко - в джипе Любы и Сереги. И отчаянно пыталась до них достучаться, заставить остановить машину и отменить поездку или хотя бы предупредить об опасности, но они меня не слышали.
   Впрочем, никакой опасностью и не пахло. Сначала ребят сопровождали байкеры, но вскоре им надоело тащиться за Любой, которая ехала, вопреки обыкновению, довольно медленно, поэтому они поддали газу и умчались вперед, прощально помигав фарами. Молодожены исчезновения свиты почти не заметили: они о чем-то увлеченно разговаривали. Потом среди коробок с подарками замяукала Джесси, и Серега, перегнувшись через свое сидение, достал корзинку с котенком и поставил себе на колени.
   Искоса поглядывая, как муж поит Джесси молоком из бутылочки и уворачивается от острых коготков, норовивших полоснуть его по руке, Люба разулыбалась - и это была совсем не та настороженная, натянутая улыбка, которая изредка появлялась на ее лице в прежние времена. Подглядывать за такой интимной сценой не хотелось, поэтому я сместила фокус внимания с внутренностей джипа на всю машину и долго следовала за ним по трассе, окутав защитным коконом. Однако ничего угрожающего не происходило. Не было ни высокой скорости, ни опасных маневров, ни дождя, на встречных фур - ничего, что хотя бы отдаленно стыковалось с увиденной мной картинкой. Все было буднично и как-то даже скучно. И эта обыденность меня убаюкала.
   Валик подвез нас прямо к подъезду, попрощался, не без иронии пожелал спокойной ночи и укатил. Поднимаясь с Ролдугиным на лифте, я признала, что была не права. В самом деле: мало ли, что мне чудится и мерещится - реальность вовсе не обязана материализовывать эти кошмарные видения.
   Звонок раздался уже под утро. ВП, не открывая глаз и продолжая обнимать меня одной рукой, дотянулся другой до своего мобильного и молча выслушал сообщение Зевса. А потом повернулся ко мне:
   - Одевайся.
   К месту аварии мы добирались почти четыре часа, и за все это время мы не перемолвились ни словом.
   Валик приехал первым и уже о чем-то беседовал с одним из гаишников. Серебристый джип с отсутствующим лобовым стеклом и смятым капотом впечатался в дерево, отброшенный на обочину той самой фурой, которая привиделась мне прошлым вечером, а теперь перегородила почти всю трассу и застыла, неловко вывернув колеса. Шел проливной дождь, злой и холодный. Совпадало все, кроме времени суток: вместо непроглядной ночной темени от горизонта до горизонта висело мутное серое утро.
   Гаишник, стоявший возле Рака, подал знак подчиненным, и нас пропустили через оцепление. Водитель фуры истерично, как попугай твердил двум составлявшим протокол ментам:
   - Она сама на меня вылетела. Прям на повороте. Я всего семьдесят ехал, начальник! Она сама...
   В нескольких метрах от искореженной машины лежало тело, прикрытое чем-то черным. Прежде чем ВП или кто-нибудь из гаишников успел меня остановить, я опустилась рядом на корточки и отвернула угол толстой пленки. Люба лежала на спине и улыбалась. Лицо у нее было совсем нетронутое, но изменившееся до неузнаваемости: словно возникла из небытия девочка с косичками со старой, украденной Серегой из библиотеки фотографии - безмятежная, юная, светлая, никогда не попадавшая в страшные переделки, не оплакивавшая погибших родителей и никого не убивавшая.
   - А парень, который ехал вместе с ней? - глотая слезы, спросила я у подбежавшего пожилого милиционера, который прикрыл труп и оттеснил меня от него, приговаривая: "Не положено".
   Усталый дядька в вымокшем форменном кителе безнадежно махнул рукой в сторону изуродованного джипа:
   - Всмятку. Автогеном вырезать пришлось.
   Но добило меня даже не это сообщение, а Валик. Он подошел ко мне и Ролдугину, который как раз накинул мне на плечи свой пиджак, сухо сказал: "Я договорился, тела нам отдадут завтра. Можем ехать", пошел было к своему хаммеру, но на полпути вдруг свернул к разбитому джипу. Никто не бросился ему наперерез - гаишники вели себя так, как будто Зевс был не вором в законе, а большой шишкой из органов. Он беспрепятственно проник в машину со стороны вырезанной двери, долго в ней копался и вдруг вынырнул с помятой корзинкой в руках. Джесси, которую он извлек на свет божий, была жива и даже не травмирована, только мелко дрожала - то ли от холода, то ли от перенесенного стресса.
   - Просмотрели, - виновато сказал пожилой гаишник. - Куда ж ее теперь? Может, родственникам?
   - Я заберу, - ответил Рак.
   И меня накрыла очередная яркая вспышка: Зевс - не нынешний, в человеческом обличии, а в теле старого, но сильного ротвейлера - на лету перехватывал падающую с дерева загипнотизированную кошку, и перерубал маленькое тельце надвое мощными челюстями...
   Валик усмехнулся, похлопал меня по плечу: "Не волнуйся, я кошек не ем" (у гаишников округлились глаза), и понес Джесси к себе в машину. А мы с ВП сели в мерс и тронулись следом за ним - вот тут меня и начало трясти, а слезы хлынули неуправляемым потоком. Ролдугин всю обратную дорогу вещал что-то о неизбежности любого финала, о необратимости принятых воином решений, о ценности своевременного ухода и губительности напрасных сожалений - но я его не слушала. То, что на меня обрушилось, называлось одним страшным словом: непоправимость. Я могла их предупредить - и не предупредила. Могла остановить - и не остановила. Могла не оставлять попыток докричаться до них через сотни километров, а не стыдливо отворачиваться из-за того, что кто-то на кого-то нежно посмотрел. Могла, черт побери, не смыкать глаз всю ночь и продолжать удерживать джип в защитной сфере своего внимания. Могла спасти - и не спасла. Своего близкого друга. Светлоглазую улыбчивую девочку-биатлонистку со смешными, непокорно торчащими в разные стороны косичками. Их будущего малыша. И крохотного, дрожащего, разом осиротевшего котенка...
   Кошку почему-то было жальче всего.
   Похороны состоялись на следующий день - самые странные из всех, на которых мне когда-либо приходилось присутствовать. За ритуальным автобусом двигался белый мерседес, серый хаммер и целая колонна байкеров - черных всадников на черных мотоциклах. Процессия въехала во двор крематория, спешилась и перетекла в зал для прощаний.
   Два закрытых гроба - белый и черный - утопали в цветах. Пахло чем-то удушливо-сладким. Распорядитель, представительный дядька с заученно-скорбным выражением лица, читал по бумажке стандартный текст о безвременно ушедших, молодых и полных сил, которым бы еще жить и жить. Байкеры переминались с ноги на ногу, словно актеры массовки, по ошибке попавшие не на тот спектакль...
   Отзвучали траурные речи. Отголосила объявившаяся за два часа до похорон Сережина мать. Смолкла заунывная музыка. Два гроба медленно въехали в нишу в передней стене, и створки за ними захлопнулись. Народ засобирался на организованные в близлежащем кафе поминки - байкеры, родственники и сотрудники ТВ-редакции, в которой последние два месяца работал Серега, вперемешку. Не было лишь Маняши: я почему-то так и не смогла до нее дозвониться.
   Валик вывел нас с Ролдугиным через служебный выход. От крематория отъехала уже совсем другая процессия: микроавтобус с наглухо затонированными стеклами, мерс и хаммер. И тронулась совсем в другую сторону. Только минут через сорок до меня дошло, что мы направляемся к загородному дому Зевса.
   В центре двора возвышалась гигантская поленица - похоже, на нее ушло пару грузовиков дров. Дверцы всех трех машин хлопнули одновременно. Из микроавтобуса выскочили двое крепких мужчин с ничего не выражающими лицами, открыли заднюю дверь, и в полностью освобожденном от сидений пассажирском отсеке показались два гроба - черный и белый.
   - Вы украли тела?! - ахнула я.
   Один из мужчин покосился на меня с осуждением: дескать, кто же кричит о таких делах? И они с напарником принялись вытаскивать белый гроб, а Рак стал им помогать.
   - Не украли, а перенесли место и время кремации, - поправил меня ВП.
   - Зачем?
   - Неужели непонятно? Маг не должен уходить как обычный человек.
   - Но родственники...
   - Что родственники? Урны с чьим-нибудь прахом они в положенное время получат, как обычно. А остальное их не касается.
   Два гроба разместились на поленице погребального костра вплотную - так и хотелось сказать: плечом к плечу. Мужчины, получив от Валика по пачке денег, деловито их пересчитали, кивнули и уехали. И мы остались втроем.
   К разжиганию огня Зевс не допустил ни меня, ни ВП - долго колдовал над ним сам, то приседая возле поленицы на корточки, а то и вовсе укладываясь животом на землю и рассовывая горящие мелкие ветки и пропитанные чем-то маслянистым полоски бересты в расщелины между толстыми смолистыми бревнами. Костер занялся снизу сразу по всему периметру, словно кто-то налил в огромный металлический поднос горючую жидкость и поджег ее. Дрова разгорались послойно, ряд за рядом, и зрелище было завораживающе-красивым, пока языки пламени не начали лизать стоящие на верху поленицы гробы, и на них не вспыхнули белые и черные полотна материи.
   Мы держали поток, стоя вокруг погребального огня втроем и образуя правильный треугольник - совсем как Валик, Рысь и ВП в тот вечер, когда Ролдугин решил провести меня сквозь Стену огня. Но тогда небо было бархатно-черным, чистым и звездным, а воздух - свежим и почти холодным, теперь же невыносимо парило, как перед грозой, и грязно-белесая пелена затягивала зависшее над нашими головами солнце. И на месте Любы стояла я сама - отличный символизм для нервных барышень вроде вашей покорной слуги.
   Когда доски, из которых были сколочены гробы, начали прогорать и медленно разваливаться, я попыталась закрыть глаза, но тут же раздался резкий, как удар хлыста, возглас Ролдугина:
   - Ника! - и уже чуть мягче, но все так же повелительно: - Не проваливайся! Держи состояние.
   Не знаю, как я это выдержала: зрелище корчащихся в огне, обугливающихся, но никак не желающих сгорать тел, отвратительный запах паленого мяса, раскаленный воздух, не лезущий в глотку, непрекращающуюся звенящую дрожь, пробиравшую от ступней ног до самой макушки. Худощавое тело Рыси сгорело относительно быстро, а то, что осталось от Сережи, все горело и горело, чадило и чадило, тлело и тлело...
   Кажется, это длилось часов пять или шесть. Солнце успело сползти почти до самых верхушек деревьев, когда Зевс наконец глухо сказал:
   - Всё.
   Ноги у меня тут же подкосились, и я чуть было не рухнула в пожухшую от жара траву, но ВП скомандовал: "Не смей ложиться! Иди в родник", и мое измученное многочасовым стоянием тело поплелось в лесную чащу.
   Я разделась и погрузилась в пузырящуюся студеную купель с головой. Кожу сразу обожгло огнем, но я, стиснув зубы, выныривала и погружалась обратно до тех пор, пока вода не смыла въевшийся в меня тошнотворный запах, и не заставила погаснуть застывшую на внутреннем экране картину погребального костра.
   С чувством вины было гораздо хуже: его не могли растворить ни ледяное купание, ни последовавшая вслед за этим поминальная трапеза почти без еды, но с большим количеством водки, ни вторая Стена огня, которую устроили мне Валик с Ролдугиным через двое суток, ни жаркие ночи с ВП. Впрочем, с тех самых пор, как Зевс разбудил нас звонком об аварии, из этих ночей бесследно исчезли трепетная нежность и безграничная открытость друг другу.
   Ролдугин все чаще пропадал куда-то из дому и почти не появлялся на полигоне, но я не спрашивала, где и с кем он проводит время. Шли бесконечные дожди, Игры почти не проводились, и мне казалось, что вместе с летом кончилось вообще все - включая осмысленность жизни.
   В один из этих мрачных дней меня и нашла Настина мама.
   Я с трудом узнала в этой грузной, поседевшей тетке холеную бизнес-леди, каковой всегда была мать моей экс-подруги. Она добралась до полигона на перекладных, пробилась сквозь охранников и теперь стояла передо мной - усталая, в сбившейся на бок юбке, забрызганной грязью, и с покрасневшими то ли от хронического недосыпания, то ли от алкогольных возлияний глазами. А еще в ней плескалась тоска - серая, безнадежная, та самая, что рождается лишь после того, как умрет безумная надежда, иссякнет истеричное отчаяние, и исчерпаются бесплодные попытки что-то исправить...
   - Анна Кирилловна? Какими судьбами?
   - Настенька хочет тебя видеть. Вот я и приехала...
   Не то чтобы я дико злопамятный человек. Но расставались мы с Настей, мягко говоря, не слишком дружественно. С чего это в ней вдруг проснулось такое адское желание со мной пообщаться, что она прислала сюда свою неблагополучную и явно нездоровую мать? Могла бы и сама приехать, если уж так приспичило.
   Видимо, все эти мысли отразились на моем лице слишком явно, поскольку Анна Кирилловна торопливо, предупреждая мой отказ, выдохнула:
   - Она умирает, Ника...
   Как назло, ни ВП, ни Валика на полигоне не было, поэтому пришлось ловить попутку, потом долго трястись в пригородном автобусе, а потом сделать две пересадки уже на городском транспорте. За это время Анна Кирилловна успела подробно рассказать мне все, начиная от диагноза и заканчивая курсами химиотерапии, пересадкой костного мозга, ремиссиями, обострениями, метастазами и недавней выпиской домой ввиду полной бесперспективности дальнейшего лечения.
   Квартира была все та же, в которой когда-то провела несколько месяцев и я. "Мою" комнату теперь занимала Анна Кирилловна, бросившая фирму и перебравшаяся в столицу к больной дочери.
   Настя лежала у себя - утопающий в белоснежных подушках скелет с лысым черепом, обтянутым пергаментной кожей.
   - Видела твою передачу, - без предисловий сказала она. - Вы там действительно чудеса творите, или это так, очередной обман народа?
   - Действительно, - кивнула я, не подозревая, во что выльется мое нежелание порочить родимый проект. - Когда человек освобождается из плена стереотипов и активизирует свой исходный потенциал, он...
   - И даже мне помочь сможете? - перебила Настя и желчно усмехнулась: - Или со смертниками вы не работаете, вам здоровым и социально успешных подавай?..
   - Как ты могла сказать "Я тебя вытащу"?! - неистовствовал вечером ВП, когда я сидела у него на кухне и меланхолично размешивала ложкой остывший чай, размышляя, каким образом буду выполнять неосторожно сорвавшееся с губ обещание. - Ты что, не понимаешь, что это преступление?
   - Почему преступление? Я не собираюсь ее обманывать.
   - Да вот именно поэтому! Нельзя вытаскивать человека, который уже одной ногой в могиле!
   - Что на меня кричишь? Разве у тебя с Жекой было не то же самое?
   - Я и получил по полной программе - за то, что пошел на поводу у желания любой ценой сохранить "Дороги". Но это не просто мое детище, это цивилизационный проект, от которого будущее тысяч людей зависит! А ты-то куда лезешь? И зачем? Она тебе даже не подруга - так, бесполезный фрагмент прошлого.
   Я промолчала. Не рассказывать же ему, что в тот момент, когда Настя загнала меня в угол, в голове вдруг родилась безумная идея, будто таким образом мне предоставляют шанс исправить ошибку, совершенную в отношении Любы и Сережи. Одна спасенная жизнь - конечно, меньше, чем три, но все-таки лучше, чем ничего.
   - Ника, - он сменил тактику, сел рядом и проникновенно посмотрел мне в глаза: - Я просто не хочу, чтобы тебе тоже дали по башке. Ничего приятного в этом нет, можешь мне поверить. Ты сейчас позвонишь своей Насте, извинишься и объяснишь, что погорячилась, - и протянул мне трубку радиотелефона.
   - Нет.
   - Ты все равно не сможешь ей помочь - разве что продлишь мучения.
   - Нет. Я пообещала, а обещания надо выполнять. Точка!
   И зачем я произнесла эту банальность, вместо того чтобы честно признаться, что не могу жить с чувством вины перед погибшими друзьями, и что готова заплатить любую цену, лишь бы перестало надо мной висеть дамокловым мечом непоправимое "Могла - и не сделала"?
   - Ну-ну, - он поднялся и вышел из кухни. И даже спать лег в гостиной - в лучших традициях обычного семейного скандала в обычной человеческой ячейке общества.
   Целую неделю он дистанционно наблюдал за моей работой по спасению Настю, а потом предпринял вторую попытку вразумления нерадивой ученицы и несговорчивой спутницы жизни.
   - Ты же опытный методолог, - сказал он таким будничным тоном, словно мы обсуждали будущую Игру или поход в сауну, а не мою несанкционированную и даже преступную (по мнению некоторых) деятельность. - А совершаешь такие грубые ошибки.
   - Если ты опять о моем решении помочь Насте...
   - Я о том, что если уж ты решила сделать глупость, то хотя бы делай ее грамотно! Клиент обратился к тебе с проблемой - что ты должна была сделать?
   - Помочь ему выявить ее корни и устранить их.
   - Вот! А ты чем занимаешься? Пытаешься работать вместо Насти, а не вместе с ней. Намек ясен?
   Возразить было нечего - за исключением того, Настя к обсуждению причин своей болезни совсем не рвалась. Кроме того, невзирая на методологическую неправильность мои действий, ей понемногу становилось лучше.
   Попытку вовлечь экс-подругу в активный психотерапевтический процесс по исцелению не только ее тела, но и всей ее жизни я все же предприняла. Однако вместе с небольшим количеством жизненных сил к ней вернулась и прежняя агрессивность.
   - Не верю я в это фуфло, - зло сказала она. - Надоело со мной возиться - так и скажи.
   Несомненно, ей был нужен жесткий Мастер вроде ВП, который вывернул бы ее наизнанку, продемонстрировал завалы внутреннего дерьма и заставил пахать, как проклятую, а не тютя вроде меня, которая сама себя поймала в ловушку, придумав красивую сказочку об искуплении гибели друзей спасением истлевающей заживо и обозленной на весь мир эгоистки. А под дверью Настиной комнаты меня караулила Анна Кирилловна, смотрела как на икону и разве что не лобызала руки - попробуй, откажись от продолжения работы при таких экстремальных воздействиях.
   Прошла еще неделя. Насте становилось то хуже, то лучше. Температура плясала. Периоды апатии чередовались с периодами лихорадочного возбуждения. Боль отступала только в моем присутствии. Я уставала все больше и ездила к ней каждый вечер, как на каторгу.
   Тогда Ролдугин решил поговорить со мной на эту тему в третий и последний раз.
   - Интересно, - осведомился он, - ты хоть понимаешь, что тебя призвали, как нечистую силу?
   - Это еще почему?! - опешила я.
   - Потому что любой кризис дается человеку для того, чтобы он переступил через свою гордыню и обратился к Богу за помощью. Все остальное - от лукавого.
   - Необязательно. Можно обратиться и к медикам. Это, конечно, перекладывание ответственности на чужие плечи, но...
   - Медицина - такая же нечистая сила, как и любой другой культ, пытающийся продлить жизнь любой ценой. Она, кстати, и выросла из древних культов, которыми заправляли такие жрецы, что по сравнению с ними маги смерти показались бы тебе ангелами. Продать душу дьяволу в обмен на несколько дополнительных лет жизни - вот суть каждой сделки.
   - Но я-то не дьявол!
   - Пока нет. Но ты делаешь все возможное, чтобы им стать.
   Если он хотел напугать меня, то цель была достигнута с блеском. А если собирался отвратить от работы с Настей, то потерпел фиаско: ни усталость, ни страх, ни безнадежность предприятия уже не могли заставить меня остановить набравший инерцию и вращавшийся все быстрее маховик событий.
   Он перестал со мной разговаривать. Я снова переехала в квартиру Фурии. Дни были расписаны по минутам. Подъем в пять утра. Получасовая энергетическая накачка, без которой я чувствовала себя как выжатая тряпка. Пять минут на душ, две - на одевание, еще две - на мюсли с молоком в качестве экспресс-завтрака. Сорокаминутная поездка к Насте. Восстановление ее чакр, приходивших за ночь в полную негодность, купирование боли, подключение целительских потоков и пропускание их через умирающее тело - час пятьдесят пять. Еще пять минут на беседу с приставучей, как банный лист, Анной Кирилловной:
   - Ну как, Ника?
   - Как обычно.
   - Но ведь надежда есть?
   - Я делаю все, что могу.
   - Ночью Настеньке опять было плохо...
   - Я знаю.
   - Может, ты все-таки переедешь к нам?
   - Извините, но это невозможно...
   Четыре минуты на то, чтобы вырваться из цепких рук, молниеносно обуться, сбежать по лестнице и добраться до метро. Тридцать шесть минут, чтобы проехать всю ветку до конца, выбежать на поверхность и поймать такси. Бесценные пятьдесят минут убаюкивающей езды по загородной трассе, когда можно расслабиться и немного поспать.
   Ровно в десять - начало Игры на полигоне. В шестнадцать десять я уже снова была на трассе и ловила попутку. В семнадцать тридцать заходила в павильон, который ЮЛ выделил под отборочный тур второго сезона "Дорог", и снова вела Игру - до половины десятого вечера. Еще одна поездка к Насте, теперь уже сорокапятиминутная, во время которой я интенсивно набирала энергию через все тело, чтобы хоть немного восстановиться. От Насти я выскакивала без четверти двенадцать, успевала на последнюю маршрутку, прибегала домой в половину первого, принимала душ, снова жевала мюсли, не чувствуя вкуса, и замертво падала в постель, чтобы снова вскочить через четыре часа с копейками.
   Вопреки прогнозам внутреннего голоса, который ежедневно глумился над моим героизмом и сравнивал меня с ненормальной вороной, которая решила отправиться с перелетными птицами на юг, слегка не рассчитав сил, и плюхнулась в море, я продержалась почти две с половиной недели.
   А потом Настя устроила мне истерику. Обвинения в непрофессионализме, шарлатанстве, наглом обмане людей и попытках нажиться на чужой беде были цветочками - по сравнению с новостью, что из-за меня экс-подруга отказалась от очередного курса "химии", а теперь время безнадежно упущено.
   - Не слушайте ее, Ника! - вцепилась в меня Анна Кирилловна, когда я вылетела из комнаты ее дочери. - Это не она, это болезнь в ней говорит. Вы не представляете, что ей приходится терпеть... Не бросайте нас, умоляю! Я знаю, вы справитесь...
   Это был типичный цуцванг: любое мое действие оборачивалось против меня. Я не могла выиграть бой со Смертью - и не могла сдаться. Вот тогда и стало окончательно ясно, что без ВП мне из этой трясины не выбраться.
   Дома его не было, а ключи я при очередном нашем расставании ему вернула (будь она неладна, моя дурацкая склонность к театральщине). Пришлось просидеть на лестничных ступенях до трех часов ночи, даже не зная, явится ли он вообще.
   Но он все-таки появился. Вышел из лифта, окинул меня быстрым взглядом, вздохнул: "Так я и знал", открыл дверь и впустил в квартиру.
   Мне мучительно хотелось прижаться к нему и стряхнуть с себя кошмар последнего месяца, но он не сделал и шага навстречу. Прошел на кухню, разлил холодный чай по двум чашкам, сел. Кажется, за те две недели, что мы не виделись, ему тоже пришлось несладко: он выглядел усталым и каким-то потускневшим.
   - Итак, твоя подружка-вампирша обломалась с халявным исцелением и решила напоследок выпить из тебя все соки, - констатировал он. - Что было очевидно с самого начала. Чего ты хочешь от меня?
   - Помоги мне, пожалуйста.
   - Я трижды пытался помочь тебе. Ты послала меня... сама знаешь куда.
   - Я не об этом. Помоги мне вытащить ее.
   - Это невозможно.
   - Неправда! Для тебя нет ничего невозможного! Не хочешь мне помочь - так и скажи!
   - О, - он приподнял бровь, - слышу Настенькины интонации. Общение с этой душегубкой идет тебе на пользу, ничего не скажешь.
   - Почему душегубкой?
   - Разве ты не в курсе, что ей на шестом месяце делали искусственные роды? Бойфренд ушел к другой, а она отыгралась на ребенке.
   - Нет...
   Он посмотрел на меня так, что я чуть не провалилась сквозь землю. "У тебя полно инструментов для того, чтобы не то, что подробности личной жизни - всю подноготную человека до седьмого колена узнать, - читалось в его взгляде. - А ты даже такую малость не удосужилась выяснить, берясь за ее лечение?!"
   Мы молчали долго-долго. Он поставил чайник на плиту и раскурил трубку. А я пыталась вызвать в себе злость, негодование, отвращение против Насти - и не могла. Кто я такая, чтобы судить ее и отказывать ей в праве на жизнь?
   - Кто ты такая, чтобы не давать ей умереть? - эхом откликнулся ВП. - Или ты хочешь, чтобы мы оба загнулись, спасая человека, которому незачем жить?
   Я прекрасно понимала, что он тысячу, миллион, миллиард раз прав. Но мощь единожды принятого решения с легкостью опрокидывала и доводы разума, и инстинкт самосохранения.
   И тогда я попросила:
   - Научи меня технике с воронкой. Я попробую сама.
   - С какой воронкой? - нахмурился он.
   - С той, которую ты использовал, когда реанимировал Жеку.
   Он испытующе смотрел на меня целую вечность, словно изучал многотомный архив о поступках и мотивах моей непутевой личности. Потом негромко сказал:
   - Бред собачий. Ты не могла отсрочить их смерть, даже если бы следила за джипом всю ночь.
   - Это уже неважно.
   - Ты хоть понимаешь, что можешь не вернуться?
   - Это тоже неважно.
   ВП встал и вышел из кухни. Я даже успела подумать, что сейчас он применит самый лучший способ прочистки мозгов сумасбродным девицам (не считая порки розгами, конечно): уйдет, заперев меня в своей квартире на недельку-другую. Но он вернулся - с листом бумаги и ручкой. Быстро набросал схему: нечто среднее между бубликом и змеей, заглатывающей свой хвост. В широкий раструб тороидальной фигуры входил ее же узкий конец. Стрелки, словно следовавшие по силовым линиям магнитного поля, окружавшего пожирающий самого себя бублик, указывали направление движения эфирных потоков.
   - В дополнении к этому он вращается по часовой стрелке и постоянно выворачивается изнутри наружу, как перчатка, - сказал Ролдугин и повращал кистями рук, демонстрируя, что имеет в виду. - Это движение порождает расширяющийся спиральный поток, направленный вверх. Ты должна находиться в центре и сохранять полную неподвижность, иначе снесет. Единственное, чем я могу помочь - подержу пространство, пока ты будешь в воронке. Остальное тебе придется делать самой.
   - А что делать-то?
   - Если успешно закрутишь воронку - попадешь в пространство, где принимаются решения о жизни и смерти. Настя должна быть с тобой... необязательно в физическом теле, - усмехнулся он, глядя на мою вытянувшуюся физиономию.
   - И потом мы должны будем?..
   - Там сама разберешься. Если сможете договориться - она будет жить. А нет...
   - Ясно. Можем приступать?
   - Приступай, - Ролдугин кивнул и снова ушел. На этот раз, судя по шуму воды - принимать ванну.
   А обещал пространство держать. Эх...
   - Ты работать собираешься или как? - донесся до меня его голос спустя пару минут. - Я уже на канале.
   Ни одна медитация не шла у меня так мучительно тяжело. Чертов бублик то вращался не в ту сторону, то отказывался выкручиваться наизнанку, то вовсе расплывался и пропадал. Ощущение направленного вверх потока появлялось буквально на секунду и тут же надолго исчезало. Удерживать рядом с собой образ Насти в таких условиях было совсем уж запредельной задачей.
   - Попробуй мантру подключить, легче будет, - крикнул ВП. - Только синхронизируй звук и вращение.
   Я перепробовала все известные мне индуистские и буддистские мантры, но ничего, кроме "ОМ", с воронкой не резонировало.
   Она раскручивалась и росла очень медленно. Меня почему-то покачивало то вперед, то назад, хотя я изо всех сил старалась держать спину ровной. Пришлось поэкпериментировать со скоростью пения мантры, и вскоре обнаружился ритм, позволявший мне устойчиво управлять процессом, оставаясь в неподвижности. Почти сразу после этого само собой возникло ощущение, что рядом со мной в центре набирающего силу энергетического смерча сидит Настя - такая, какой я помнила ее еще до болезни, с волосами и двольная упитанная, но словно облепленная почти до самой головы густой черно-зеленой жижей.
   С этого момента все начало происходить очень быстро: мощные потоки энергии закручивались, как в центрифуге, и стрелами устремлялись вверх. На уши давило так, словно мы оказались на аэродроме, и со всех сторон ревели моторы реактивных самолетов. Воздух дрожал и становился все более разреженным. Впечатление, что мы вот-вот взлетим, было настолько четким, что я вцепилась руками в густой ворс лежавшего посреди кухни ковра, на котором сидела. Кроме этого ковра, от квартиры ВП в моем восприятии ничего не осталось: все всосала в себя и расщепила на атомы воронка, искажающая обычную трехмерность мира до неузнаваемости.
   Пространство, в которое нас в конце концов выбросило как катапультой, неожиданно оказалось знакомым: это было то самое бархатно-черное беззвучие, из глубины которого неотрывно и беспристрастно смотрел Некто без имени и лица. К Нему на аудиенцию Настя и отправилась. Не знаю, о чем они говорили и говорили ли вообще: до меня по-прежнему не долетало ни единого звука. Я только видела полупрозрачные контуры ее фигуры и чувствовала взгляд, устремленный на нас обеих одновременно, но при этом каким-то образом предназначавшийся каждой персонально. И за счет какого-то дополнительного органа восприятия знала, что неприятные темные сгустки, окружавшие Настю со всех сторон, в процессе безмолвной беседы отваливаются один за другим. И еще, кажется, она плакала и просила у кого-то прощения...
   Когда Настя обернулась ко мне, глаза ее сияли таким светом и таким счастьем, что я поняла: у нас все получилось. Я улыбнулась в ответ - и продолжала блаженно улыбаться, не шевелясь и не делая попыток подняться, даже когда пространство схлопнулось, и меня мягко вернули обратно на кухню.
   - Вот уж не думал увидеть реальное воплощение анекдота про девочку, которая сходила на стройплощадку и с тех пор все время улыбается, - раздался через некоторое время насмешливый голос ВП.
   Я с трудом открыла глаза: он стоял в дверях голый, мокрый, порозовевший после ванны и тоже весьма довольный.
   - Кажется, мы справились? - спросила на всякий случай.
   Он кивнул:
   - Ты молодец. Все прошло отлично. Пошли спать.
   Словно и не было двух недель тягостного отчуждения...
   Конечно, в то утро я не проснулась ни в пять часов, ни в шесть, ни даже в девять: какая-то часть сознания вспомнила, что сегодня - воскресенье, поэтому Игр ни на полигоне, ни в павильоне не запланировано, а к Насте в кои веки можно было не спешить.
   Я позвонила Анне Кирилловне в начале одиннадцатого, рассчитывая услышать радостную новость, что чудесное исцеление таки свершилось.
   - Настенька умерла в половине пятого, - ответил мне осипший от слез голос. И пошли длинные гудки...
   В половине пятого... Как раз тогда, когда я сидела на кухонном полу и глупо улыбалась, празднуя счастливое окончание невеселой истории. Или даже чуть раньше, когда мы были вместе в пространстве без звуков и красок. Или еще раньше, когда сокрушительная воронка уносила нас прочь из этого мира...
   - Не вздумай пойти на похороны, - сказал из-под одеяла сонный ролдугинский голос. - Все, что нужно, ты уже сделала. Опять вляпаешься в чужие эмоции - и выпадешь из состояния.
   Я могла дать голову на отсечение, что моего разговора с Анной Кирилловной он не слышал. И нынешние его фразы означали только одно: он знал о Настиной смерти еще несколько часов назад. Когда хвалил и поздравлял меня с победой. Когда обнимал и делал вид, что все отлично. Более того: он знал, что так случится, еще до того, как я начала закручивать воронку...
   - Зачем ты это сделал?! - голос мой предательски дрожал, наотрез отказываясь изображать холодную сталь.
   - Ты о чем? - из-под одеяла на меня, подслеповато щурясь, уставились обезоруженные отсутствием очков глаза.
   - Ты сделал меня убийцей. Не дал мне спасти Сережу. И Настя погибла из-за твоей воронки. И все ради того, чтобы доказать, что я такой же нелюдь, как и все вы?! Как ты мог так со мной поступить? За что?
   Он потряс головой:
   - Совсем сбрендила, что ли? Воронка-то тут при чем? Успокойся и сама подумай...
   Но я уже лихорадочно одевалась, и хлесткие фразы вылетали сами собой:
   - Я больше не хочу ни о чем думать. И видеть тебя не хочу. Никогда - слышишь?! Ты же... ничего не принес в мою жизнь, кроме лжи и разрушений! Черт бы побрал тот день, когда я попросила тебя вернуться!
   Из квартиры меня вышвырнуло словно вихрем - разрушительным тайфуном, безумствующим торнадо, сметающим все на своем пути ураганом. Но если во времена моих прежних потрясений и катаклизмов рушился мир, то теперь распадалась на части я сама. Я, а не Настя, была тем самым человеком, которому больше незачем жить, потому что у него не осталось ничего, за что можно было ухватиться, как за спасительную соломинку, выплыть из океана разбушевавшихся эмоций на остров сухой, безжалостной логики и отстроить себя заново.
   Я чувствовала себя азартным игроком, который засиделся в казино, опьяненный предвкушением близкого выигрыша, и потерял все, включая свободу и даже себя самого; тонущим кораблем, пробоины в бортах которого были столь велики, что залатать их уже не представлялось возможным; щепкой в водовороте горной реки, стремительно несущейся к водопаду.
   Вихрь долго кружил меня по городу и сам собой вынес к дому Маняши. Если кто и мог привести меня в чувство и помешать наделать глупостей, так это она, смешливая прорицательница в задорных кудряшках. Сейчас она сварит мне свое отвратительное кофейное пойло. Рассмотрит разводы на чашке, сосредоточенно морща нос. Разложит затертые от частого употребления прямоугольнички Таро. Увидит в окутавшем меня беспросветном мраке некое подобие будущего. Посмеется над моим отчаянием. Соберет меня по кусочкам. А потом легко дунет, вдыхая в получившуюся мозаику жизнь, и я полечу дальше птичьим перышком, невесомая и свободная, как сама Маня...
   Я нажимала и нажимала на кнопку, а дверь никто не открывал. И лучше бы мне уйти после седьмого или десятого звонка, а не размышлять о том, куда Маняшина веселая семейка могла подеваться в воскресное утро, и не слышать лениво направляющихся в мою сторону шагов, чьего-то недовольного бурчания, лязганья замка и скрипа открывающейся двери. Лучше бы мне вообще не подходить к этому дому, не вспоминать о Мане и не строить нелепых планов о том, что все еще может наладиться.
   На пороге стоял заспанный Артур.
   Мы глазели друг на друга, наверное, секунд сорок. Перепутать дом или этаж я в своем офонаревшем состоянии еще могла. Но случайно найти квартиру нашего бывшего режиссера?!
   - Маня в редакции, они сегодня номер сдают, - вдруг сказал он. - А теща с бабкой на даче.
   Теща?! С бабкой?!
   - Ты... живешь с Маней? - мне было бы проще поверить в летающего крокодила, чем в такой абсурд.
   - И даже собираюсь на ней жениться.
   - Сволочь! Я же тебя предупредила...
   Он пожал плечами:
   - Ты запретила использовать женщин, а не заводить с ними серьезные отношения. Так вот: у нас с Маней все серьезно. Ты же не станешь убивать любимого мужчину лучшей подруги?
   - Ты... специально вышел именно на нее? - дошло до меня. - Решил подстраховаться и прикрыться женщиной? Мразь!
   Я отчетливо видела, как ему хочется меня ударить. И как он меня боится. В схватке гнева со страхом победил страх.
   - Ника, - сказал Артур почти спокойно, - ты напрасно считаешь меня последним подонком. Мы познакомились случайно. И она действительно именно та женщина, которая мне нужна.
   Я не верила ни одному его слову - и что с того? Бежать к Маняше, открывать ей глаза на мерзопакостного женишка, разбивать ее жизнь? Еще одну жизнь - будто мало мне Любы с Сережей, их малыша и Насти?
   Артур видел меня насквозь - так же, как я его. И на физиономии режиссера медленно проступила торжествующая улыбка:
   - Предлагаю дружить семьями. Приходите к нам как-нибудь... вместе с Владом.
   Информацию про мой разрыв с Ролдугиным он тоже успел считать, и упомянул ВП специально, чтобы сделать больнее.
   - Непременно, - криво улыбнулась я.
   И ушла. Точнее, вихрь опять подхватил меня, и понес, теперь уже ничем не сдерживаемый, на пешеходный мост, соединявший два берега столицы. Прыгнуть с крыши у меня не хватило бы духу - воображение слишком живо рисовало столкновение еще живого и теплого тела с ощетинившимся каменной крошкой асфальтом. Бросаться под машину - подло. Резать вены - уродливо. Пить таблетки - мелко.
   А вот огромная река, неторопливо катившая свои вечные воды под зыбкими сводами моста, была в самый раз. Самое подходящее средство для того, чтобы окончательно освободиться от ВП, одним махом разрушить сплетенные вокруг меня сети и ускользнуть, ничего ему не оставив. Все равно, что прыгнуть со скалы в море. Только лететь чуть дольше. И вода чуть холоднее. Надо было лишь дождаться темноты, чтобы никто ничего не заметил и не успел помешать.
   Вместе с решением пришло и спокойствие, и даже способность трезво соображать. Не могло быть и речи о том, чтобы проторчать на мосту до вечера, привлекая всеобщее внимание. И я пошла бродить по городу - точнее, прощаться с ним. Посидела в любимой кафешке. Посмотрела издали на здание, в котором размещалась редакция "Магии жизни". Прикинула, не вернуться ли в квартиру Фурии и не навести ли там идеальный порядок - и, поразмыслив, отказалась от этой идеи. Ограничилась тем, что зашла на главпочтамт и отправила Свете бандероль с ключами. Прошлась по паркам и старым улочкам. Постояла на смотровой площадке, с которой открывался вид на весь город...
   Мир становится невероятно прекрасным, когда понимаешь, что видишь его в последний раз. Сердце рвется на части от любви к каждому листку, каждой травинке, каждому случайно встреченному человеку. Проплывающее в небе облако, упавшая в ладонь капля дождя, взметнувший детскую курточку порыв ветра, пламенеющие закатной медью стекла машин, загорающиеся на набережной фонари - повсюду, куда ни посмотри, обнаруживаются бесценные, никем не замечаемые сокровища. И мучительно больно, что разглядел это так поздно, и мучительно радостно, что все же успел разглядеть.
   А как манит к себе почерневшая, исполненная загадочной силы, переливающаяся отражением тысяч огней река! Вдруг ощущаешь, что вода и есть колыбель, из которой мы все вышли, и возвращаться нужно именно не в нее, а не в вязкую, душную утробу земли. И как кружится голова от предвкушения полета, как замирает каждая клеточка тела, как восторженно и страшно на душе...
   Валик опередил меня всего на секунду: я как раз занесла ногу, собираясь перелезть через перила, когда на правое плечо мне легла тяжелая рука.
   - Поздновато ты купаться собралась, - добродушно заметил он, фиксируя второй рукой левое предплечье. - Да и место выбрала странное...
   Я попыталась дернуться, но он держал меня железной хваткой. Чувство вселенской любви лопнуло, уступив место вселенской злости:
   - Иди к черту! Я все равно это сделаю - не сейчас, так через неделю. Ты не сможешь караулить меня всю оставшуюся жизнь. Так своему боссу и передай!
   - Сама передашь. Поехали.
   - Отцепись, никуда я не поеду, - я рванула изо всех сил, и пальцы тут же впились в тело до боли.
   - Поедешь, - в его голосе появилась та самая властная сила, которая звучала в хриплом шепоте ВП, когда он лежал на кровати, скрученный болью, и отсылал Зевса прочь.
   - Помогите! - без предупреждения заорала я. - Насилуют!
   Два пальца резко ударили между ребер. Импульсом пронизавшей тело боли парализовало связки, а ноги стали как ватные. Валик приобнял меня, как заботливый супруг, разжал мои вцепившиеся в перила пальцы и повел в сторону набережной. Идущая навстречу влюбленная парочка настороженно на нас покосилась, но Валик обезоруживающе улыбнулся им и выразительно щелкнул по кадыку, изображая степень моего опьянения, и они ушли своей дорогой, а мы двинулись дальше.
   - Советую больше не рыпаться, - ледяным тоном сказал он. - Будет еще больнее.
   Я и не пыталась рыпаться: с каждым шагом тело слушалось меня все хуже и хуже. Серый хаммер стоял посреди набережной в нарушение всех правил парковки. Вдруг вспомнилось, как Валик почти так же тащил меня, сбежавшую после обнаружившейся измены ВП и задубевшую в парке под дождем, в свою машину, и стало очень смешно от нелепой повторяемости событий. Но засмеяться я не смогла. И спросить, куда он собирается меня везти - тоже.
   А Рак не стал ничего пояснять: затолкал меня на переднее сидение, пристегнул ремнем, сел за руль и рванул с места так, что чуть не задавил вихляющего от фонаря к фонарю пьяного бомжа.
   Первые несколько минут я еще замечала, что мы несемся по улицам, игнорируя красные сигналы светофоров и заставляя шарахаться к обочине возмущенно сигналящие машины, а потом веки мои бессильно закрылись, и осталась только какофония звуков. Со мной творилось что-то странное: энергия по капле утекала из тела, и многократно увеличившаяся гравитация Земли вдавливала меня в кресло, как космонавта при старте ракеты. Болело все: руки, ноги, спина и особенно шея. Страшно хотелось изменить позу, распрямиться и сесть поудобнее, но на это не было сил. Конечности налились свинцом и отказывались сдвигаться даже на миллиметр, а на грудь словно положили многотонную плиту.
   Я подумала о том, что если бы не Валик, то все мучения уже давно были бы кончены, а невесомое тело медленно и безболезненно опускалось бы на дно - и перед глазами тут же замерцала освещенная огнями набережной черная поверхность реки. Поднятые причалившим катером волны бились о каменный парапет, в воздухе висела искрящаяся водяная пыль. Нестерпимо захотелось пить, и надо мной сразу возникла запотевшая бутылка минералки. Кто-то поддел металлическую пробку и поднес к моим губам горлышко, но поток пузырящейся жидкости, хоть и полился прямо на меня, в рот так и не попал. Пить! Носоглотка горела огнем от струй горячего воздуха, словно кто-то старательно высушивал ее феном. Я была умирающим от засухи деревом, напрасно молившим небо о дожде. Погонщиком верблюдов, едущим по раскаленной пустыне и старающимся выцедить из опустевшей фляги еще хоть каплю влаги. Выбросившимся на берег китом. Бессильно повисшим на кресте иудеем, палимым безжалостным южным солнцем. Вокруг места казни зачем-то жгли гигантские костры, и поднимавшийся от них жар превращал воздух в зыбкое марево, в дымный серый туман, в поднимающиеся над болотами испарения.
   Небо быстро темнело. Солнце исчезло, словно его никогда и не было. Иссиня-черные грозовые тучи клубились на уровне моего лица. Молнии били прямо в меня, но почему-то не попадали. Становилось все холоднее, словно я оторвалась от земли и поднималась в стратосферу. Жидкий лед втекал через пальцы рук и ног и медленно полз к центру тела. Источник пронизывающей стужи находился слева, но я никак не могла вспомнить, с кем или чем он связан. Глотать морозный, предельно разреженный воздух было очень больно, и дыхание почти прекратилось: такое случалось со мной пару раз на ребефинге, когда долгий медленный выдох полностью освобождает легкие, а следующий вдох все не приходит и не приходит. Да и кому нужен этот вдох, если над тобой уже сияют огромные, с кулак величиной, ослепительно-яркие звезды, и мир кружится вокруг, как гигантская карусель, и звон в ушах превращается в невыразимо прекрасную мелодию?
   Когда Валик вытащил меня из машины и понес к дому, тела я уже не чувствовала, и на его вопросы не реагировала. Он опустил меня на пол в одной из комнат и приоткрыл пальцами веко. Сквозь мутный багровый свет я увидела сотканную из обрывков тумана морду ротвейлера, услышала непонятное "Успел", - и все погрузилось во тьму.
   Тьма вращалась и засасывала меня, как воронка. Погасли огромные звезды, галактики и туманности. Промелькнуло и пропало пространство, в котором присутствовал чей-то взгляд, просвечивающий, как рентгеном. Пронеслись обрывки некогда моей жизни, уже не имевшей ко мне никакого отношения. Кто-то взял меня за руку, и мы полетели вверх, вверх и вверх - и летели бы так, наверное, до бесконечности, если бы чей-то голос не позвал:
   - Ника!
   Я остановилась, и из черноты сгустился коридор с бесконечным количеством дверей - тот самый, по которому я блуждала не один десяток жизней в напрасных поисках своего места во вселенной. Голос шел из-за одной из дверей с правой стороны коридора. Я подошла и толкнула ее - она поддалась легко, без усилий.
   Комната была соткана из зеленоватого тумана. За колеблющимся пологом проглядывало нечто похожее на детскую кроватку. Настя выглядела именно такой, какой я видела ее во время последней медитации: счастливой и светящейся. Только на руках у нее был крошечный полупрозрачный ребенок.
   - Спасибо, - она смотрела на меня и улыбалась.
   - За что? Я не выполнила своего обещания.
   - Ты его перевыполнила. Ты даже не представляешь, из чего меня вытащила... - перед глазами мелькнул огромный черный спрут, пожиравший Настину оболочку - изможденную, безволосую, злобно грозящую кулаком небу и выкрикивающую проклятия.
   Я молчала. Слов не было - лишь обрывки несправедливых обвинений, брошенных в лицо ВП, мотыльками кружили вокруг меня.
   - Прости, что втянула тебя в это. У меня не было другого выхода... - Настя говорила что-то еще, но я коротко бросила: "Прощаю", развернулась и пошла дальше: нужно было найти Любу с Сережей.
   Я перебрала, наверное, с полторы сотни дверей, прежде чем наткнулась на ту, что открывалась в пространство бесконечных зеленых холмов, над которыми парили, кувыркаясь в потоках восходящего воздуха, две светозарные птицы. Присмотревшись, я поняла, что это вовсе не птицы: просто у ребят выросли крылья. Никакого младенца с ними не было.
   - Ника? - они кружили надо мной, и не то смеялись, не то довольно курлыкали.
   - Почему? - спросила я у Любы. - Ты же водишь, как бог. Как ты могла врезаться в эту фуру?
   - Сережа умер за час до аварии, - ответила она. - А я воспользовалась проходом, чтобы уйти вместе с ним.
   - Мне казалось, ты его вылечила...
   - Всего лишь договорилась со Смертью о небольшой отсрочке. А ты смешная. Так настойчиво пыталась ей помешать...
   - Но как же ваш малыш?
   - Поговори с Джесси, - ответил Сережин голос, и птицы унеслись ввысь, прощально покачивая крыльями.
   Я закрыла дверь и остановилась в пустом коридоре, не зная, куда теперь двигаться и у кого просить прощения за все совершенные глупости.
   - Не такой уж я монстр, правда? - прозвучавший за спиной тихий голос отозвался во мне громовым раскатом.
   Я резко обернулась: ВП больше не рядился в тело Ролдугина и выглядел таким, каким я запомнила его, уезжая из деревни перед взрывом избушки. Бесконечно родным. И бесконечно далеким.
   - Прости меня... - откуда берутся слезы, когда у тебя уже нет ни тела, ни глаз, ни слезных протоков? Откуда берется эта горечь раскаяния, и нежность, и печаль, когда у тебя уже нет сердца, чтобы все это испытывать? Откуда...
   Он взял меня за несуществующую руку: "Теперь можно заглянуть и ко мне в гости", и снова возобновился полет вверх. Мы летели, и постепенно растворялись стены коридора, которого на самом деле никогда не было - я придумала его тысячи жизней назад, и заблудилась в лабиринте собственных иллюзий. Мы летели, и холодное безжизненное пространство вокруг становилось Домом - моим извечным Домом, постоянно меняющимся, живым и настоящим. Домом, который я никогда не теряла и никогда не покидала. Мы летели, и упавшими в кипяток льдинками таяли границы между жизнью и смертью, адом и раем, богом и дьяволом.
   А потом передо мной словно открылся провал в новую, еще более глубокую и величественную бесконечность. Сверкающая темнота сворачивалась лентами Мёбиуса и играла бесчисленными кольцами танцующей космической змеи. Пространства рождались и схлопывались мыльными пузырями. Звездная пыль клубилась у наших ног. Это и был его мир - точнее, врата в беспредельность его вселенных.
   - Хочешь уйти со мной? - спросил он, когда я остановилась на пороге, потрясенная открывшейся картиной.
   Больше всего на свете мне хотелось ответить: "Да". Но губы сами собой произнесли:
   - А как же "Дороги"? Валик сам не справится. И за Маняшей надо присмотреть. И с Артуром работа не закончена. И вообще...
   Он улыбнулся:
   - Все-таки я в тебе не ошибся, - и, помедлив, добавил: - Ну что ж, прощай. Если вдруг что, зови.
   И пошел к зияющему провалу - высокая худая фигура, осиянная нездешним светом. Не ангел и не демон - просто зеркало, безжалостно отражающее все пороки мира. И любовь, беспощадная как пламя, сжигающая все наносное и фальшивое, добирающаяся до самой сути и переплавляющая все и вся в новое качество. И человек, подаривший мне целый мир и вернувший к самой себе.
   Я неотрывно смотрела на его быстро уменьшавшуюся спину, отчетливо понимая, что уже никогда его не позову. И больше никогда не увижу.
   Когда он превратился в точку и совсем исчез, обнаружилось, что в моем мире, оставшемся без Мефистофеля, бушует метель. Огромные хлопья несуществующего снега падали на мои несуществующие щеки и медленно таяли, соленые, как слезы...
   Восприятия тела включались постепенно, одно за другим. Сначала появились звуки: что-то смешно сопело и пофыркивало. Потом вернулись запахи: явственно пахло кошкой. Затем я начала ощущать, как кровь толчками движется по телу, и тепло понемногу возвращается в руки и ноги. После этого восстановились тактильные ощущения, и оказалось, что по моим щекам водят чем-то мокрым и шершавым. Наконец я смогла приоткрыть правый глаз, и через пару секунд мозг сумел соединить воедино поступающие сигналы и сфокусировать плывущее изображение в четкую картинку: возле меня сидела Джесси и сосредоточенно слизывала текущие по лицу слезы.
   Когда я выбралась во двор, был яркий солнечный день. Валик разбирал остатки огромной оплавленной установки - почти точной копии той, которая взорвалась на полигоне. Так вот чему ВП посвящал свое свободное время весь последний месяц. И вот проход, через который он ушел...
   Джесси оставила в покое мою ногу, в которую норовила вцепиться, как тигр в пойманную зебру, промчалась через двор черной молнией и в три прыжка вкарабкалась Валику на руки.
   - Хулиганка, - с притворной строгостью сказал он и обернулся ко мне, обнимая ее, как ребенка. - Очухалась?
   Я кивнула.
   - Извини за вчерашнее. Он хотел с тобой попрощаться. Пришлось применить силу, иначе бы не успели...
   В глазах Зевса-человека плескалась та самая печаль, которую я когда-то видела в глазах Зевса-ротвейлера, провожавшего нас из деревни в автобусу.
   Мир был средоточием дорог, которые мы выбирали ежесекундно, по которым шли, ехали, ползли из последних сил и неслись сломя голову. Изначально обреченные на одиночество путники, изредка мы встречались друг с другом на перекрестках и остановках, чтобы вскоре расстаться - ненадолго или навсегда. И горевать из-за пустоты, возникшей в твоей жизни с потерей одной из временных попутчиков, как сказал бы ВП, было бессмысленно и нерационально. Надо было искать свою дорогу - уже самостоятельно. И идти по ней до конца, чего бы это ни стоило...
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"