Прэм Ника : другие произведения.

В постели с Мефистофелем. Книга 3. В гостях у смерти. Глава 9. Стена огня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Глава 9. Стена огня
   Если я что и умею делать почти идеально, так это хорошую мину при плохой игре. Устраивать в присутствии Юрия Леонидовича скандал и требовать у Владислава Петровича объяснений, как он посмел снова вмешиваться в мою жизнь, было бы верхом идиотизма. Поэтому я заставила себя улыбнуться, присела за стол, посмеялась вместе с мужчинами над собственным недавним остолбенением, и, не дрогнув ни единой мимической мышцей, выслушала ролдугинскую историю о том, как он порекомендовал Юре забрать из разваливающегося гусевского концерна "перспективную редакцию" и дать нам возможность для затравки поиграться с журналом холистического направления. Затем я старательно делала вид, что меня очень забавляет рассказ Юрия Леонидовича (разумеется, в лицах) о трясущемся от страха Симановском и отчаянно стремящейся произвести крутое впечатление Нике. И даже с фальшивым энтузиазмом поучаствовала в обсуждении перспектив развития медиа-холдинга в свете грядущей покупки телеканала.
   Но решение уже было принято - мгновенно, неотвратимо, без присущих мне бесконечных колебаний. Я исчезну сегодня же. Сяду в первый попавшийся поезд и уеду как можно дальше, а потом буду пересаживаться с поезда на поезд, с электрички на электричку, с автобуса на автобус, пока не окажусь вне пределов досягаемости всесильного ВП. Думать о том, существуют ли вообще эти пределы, я себе запретила.
   Из офиса ЛИМС вышла вместе с Юрием Леонидовичем, предусмотрительно оставив треклятый мобильник на ролдугинском столе. "Молодой, да ранний" подвез меня до метро, и по дороге мы успели обсудить, как движется работа над пилотным выпуском - выпуском, который я никогда не сделаю, но Юре об этом знать пока не следовало. Через полчаса я уже была дома и быстро, но без суеты складывала вещи. С собой решила брать только самое необходимое: каждая лишняя сумка уменьшала вероятность успешного побега. Оставлять ли ключ от Светиной квартиры соседям или увозить его с собой? Нет, соседей лучше ни во что не впутывать. Устроюсь на новом месте - и отправлю бандероль на адрес Калле. Следующая проблема: ставить ли в известность кого-нибудь из наших? А то ведь не обнаружат меня завтра на работе, всполошатся, примутся больницы обзванивать или, чего доброго, Светкины двери взламывать... Как, черт побери, сложно исчезнуть, не оставляя следов и не причиняя беспокойств! Поразмыслив, я взялась за допотопный домашний телефон и принялась накручивать неудобный полупрозрачный диск:
   - Привет, Мань, это я. Хочу предупредить: мне нужно срочно уехать, так что завтра меня на работе не ждите.
   - Ясно, - Маняша всегда отличалась умением не задавать ненужных вопросов. - А когда тебя ждать? К понедельнику вернешься?
   - Не знаю, - я помолчала, но все же решила сказать правду: - Вы меня лучше вообще не ждите. Попытайтесь справиться сами, ладно?
   - Ты сейчас где? - изменившимся голосом спросила Маня. - Дома?
   - Это неважно.
   - Никуда не уходи, я сейчас приеду!
   - Не надо никуда ехать, Мань. У меня все нормально, честное октябрятское. И потом, я уже не дома.
   - Ника!!!
   Я повесила трубку, обулась, подняла единственную - и оттого тяжеленную - сумку и пошла к двери. Старенький аппарат тут же затренькал, а входной звонок, словно откликаясь на телефонный зов, зазвенел по прихожей громким колокольчиком. Я испуганно замерла и решила, что открывать ни за что не стану. Кто бы там ни стоял под дверью, говорить мне с ним было не о чем. Позвонит-позвонит, поймет, что никого нет дома, и уйдет. А мне надо будет лишь незаметно выглянуть из окна и убедиться, что за парадным никто не следит. А может быть - для надежности даже пробраться через чердак и выйти из другого подъезда. И непременно нужно дождаться темноты, чтобы легче было путать следы и уходить от преследования...
   План был отличный, образцово-шпионский, но меня подвело любопытство. После третьего, совсем нерешительного и какого-то обреченного звонка я заинтересовалась, кого же это такого несчастного и неуверенного в себе принесло по мою душу, на цыпочках подкралась к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке мялся, собираясь уходить, Серега. Серега, который не показывался в редакции уже две недели. Серега, который ничего не знал о последних событиях. Серега, которого было легче заподозрить в связях с английскими спецслужбами, чем в сговоре с ВП. Серега, который вполне мог помочь мне бесследно испариться...
   Я распахнула дверь и, не дав ему сказать хоть слово, втащила в прихожую. И приложила палец к губам, призывая к дальнейшему молчанию. Серега воззрился на меня с неподдельным изумлением, но молча проследовал на кухню, как ему и было указано.
   - Ты у подъезда ничего подозрительного не заметил? - шепотом спросила я.
   - Нет, - так же шепотом ответил Серега. - А ты что, прячешься от кого-то?
   В прихожей опять затренькал телефон - пришлось выдернуть его из розетки, чтобы не вмешивался в беседу.
   - До сих пор неприятности по гусевским делам? - покачал головой Серега. - Вовремя же я свалил.
   - Да нет, это мне один настойчивый поклонник досаждает, - соврала я.
   - Сочувствую, - как-то подозрительно живо откликнулся он. - Я вот тоже попал...
   - У тебя тоже появился поклонник?! - я не выдержала и прыснула.
   - Хуже, - мрачно вздохнул Серега. - То есть с одной стороны, конечно, лучше - ты ж знаешь, что у меня с ориентацией все в порядке, но с другой...
   - Да колись уже, что случилось, - велела я и поставила чайник на плиту. Серега не откликнулся, задумчиво барабаня пальцами по столу, и я решила ему помочь: - Ты завел себе подружку?
   - Типа того, - кивнул он. - Хотя, если смотреть правде в глаза, это она меня... завела.
   Я опять хихикнула, и Серега поднял на меня укоризненный взгляд:
   - Тебе хорошо смеяться. Вы, женщины, привыкли, когда за вами ухаживают. А я никогда в такой переплет не попадал.
   - Ну, это дело наживное, - мне никак не удавалось настроиться на серьезный лад. На фоне моих перипетий с ВП переживания друга казались детсадовскими. - Со временем и ты привыкнешь. Она тебе что, серенады поет? Или цветы дарит?
   - Хуже, - еще больше помрачнел Серега. - Она мне Харлея подарила. Нулевого. Представляешь?
   - Мотоцикл? - присвистнула я. - Это серьезно. Придется жениться.
   - Да ну тебя, - обиделся он. - Я посоветоваться пришел, а ты издеваешься.
   - Прости. Это нервное. Слушай, а кто она, эта твоя воздыхательница - бизнесвумен, или дочка олигарха?
   Серега пожал плечами:
   - Я не спрашивал.
   - А где ты ее вообще откопал?
   - На мотошоу. Сюжет делал для новостей, и взглядом за нее зацепился. То есть сначала даже не за нее, а за ее байк...
   Я опустилась на стул напротив Сереги и с ужасом подперла щеку рукой:
   - Так она байкерша?! Такая толстая патлатая тетка, вся в коже, заклепках и татуировках?
   - Фу. Откуда ты таких штампов понабиралась? - поморщился Серега. - Она очень стройная, даже изящная. Ну, ходит в кожаном костюме. Но он ей очень идет, чтоб ты знала! И татуировок у нее нигде нет...
   Тут он запнулся и - кто бы мог подумать! - покраснел. Я улыбнулась.
   - Да! - с вызовом сказал Серега. - А ты думала, у меня вообще ни с кем ничего не может быть?!
   - Ничего такого я не думала, - попробовала запротестовать я, но его уже понесло:
   - Она заметила, как я смотрю на ее байк, и предложила прокатиться. Ну, я пристроился у нее за спиной. Думал, сделаем пару кругов вокруг мотодрома... А она как рванула - и часа через три в первый раз остановилась, бензина в бак залить. Гнала так - я думал, разобьемся к чертям собачьим. А еще через четыре часа мы уже в море купались. Ночью, при луне...
   Он замолчал, и на физиономии появилось мечтательное выражение. А я помимо воли погрузилась в его внутреннее пространство и едва не покраснела от неловкости: там пульсировали эротические волны, звенело от напряжения и восторга, терлись о гальку соленые волны, и дугой выгибалось обнаженное Любино тело, молочно-белое в лунном свете, искрящееся капельками морской воды. Теперь уже я разозлилась. Мне вот только чужих интимных подробностей сейчас и не хватало для полного счастья!
   - Очень романтично, - буркнула я. - Одного не понимаю: если она тебе нравится, и все у вас прекрасно, какого рожна тебе еще надо? О чем ты советоваться пришел?
   - Я и сам не понимаю, - погрустнел Серега. - Понимаешь, я всегда хотел, чтобы рядом со мной была необычная женщина, и Люба - как раз такая...
   Что-то резко, навылет кольнуло меня в левый бок:
   - Как, ты сказал, ее зовут?!
   - Люба. А что?
   Бесполезно было убеждать себя, что Люб на планете - миллион, и что девушка Сереги, скорее всего, не имеет ничего общего с беспощадным ликвидатором в женском обличье, которого я видела у ВП.
   - Как она выглядит? - хрипло спросила я.
   - Блондинка, коротко стриженая. С меня ростом. Глаза, - Серега задумался, - то карие, то серо-зеленые, - от настроения зависит. Она вообще очень разная. Иногда такая страстная, порывистая... А иногда застынет, как памятник, смотрит сквозь тебя и молчит - не достучишься...
   - И вообще неразговорчивая, - вырвалось у меня.
   Серега кивнул:
   - Это точно. Мне сначала казалось, что она необщительная или закомлексованная. Но потом понял, что дело не в этом. Она просто не любит растрачивать энергию на ерунду. И живет, как... я не знаю... как самурай, который каждую секунду умереть готов. Когда в книжках об этом читаешь, думаешь: вау, круто, мне бы так. А реально находиться рядом с таким человеком - очень... - он поежился.
   - Неуютно, - закончила я, и Серега снова кивнул, а потом пристально посмотрел на меня:
   - Вы знакомы, что ли?
   - Не знаю, - уклончиво ответила я. - Но твоя Люба очень напоминает одну мою... знакомую...
   - Вот, - вздохнул Серега. - Тогда ты меня понимаешь. И что делать?
   Я пожала плечами. Посоветовать Сереге я ничего не могла, но уже точно знала, что буду делать сама. Никуда я не уеду. По крайней мере, сегодня. Я не могу прятаться и спасать свою шкуру, когда эти распрекрасные нелюди подбираются с неизвестными, но явно не альтруистическими целями к моим друзьям. Я не могу сбежать, зная, что завтра Валик, к примеру, может "вдруг" материализоваться в жизни Маняши. Чего бы мне это не стоило, я должна добиться от ВП, чтобы он велел своим подручным оставить близких мне людей в покое.
   - ... а когда мне сегодня грузчики на третий этаж байк втащили, - долетел до меня голос Сереги, - я просто офонарел. Депардье на таком же ездит, прикинь? Как ты думаешь, если я оставлю его себе - буду законченным альфонсом, да?
   В других обстоятельствах я бы весело расхохоталась: так вот, батенька, что тебя тревожит-то! И отказаться от многолетней мечты мочи нет (Люба, бестия, знала, что презентовать!), и принять такой "скромный" подарочек духу не хватает... Но сейчас мне было не до смеха, и я лишь буркнула:
   - Нет, начинающим!
   Тут Серега окончательно разобиделся и засобирался домой. А в дверь снова позвонили. На этот раз - воинственно настроенная Маняша, которая, похоже, собиралась меня спасать то ли от неведомых похитителей, то ли от астральных агрессоров.
   Поглядев на зашнуровывающего кроссовки Серегу, она как-то сразу успокоилась и почти весело поинтересовалась:
   - Вместе сбегаете, или ты провожать ее явился?
   На Серегу Манино появление тоже подействовало благотворно: он перестал дуться и удивленно повернулся ко мне:
   - Ты разве куда-то уезжаешь?
   - Уедешь с вами, - отмахнулась я.
   Маня попыталась устроить мне допрос с пристрастием, но я перевела стрелки на Серегу, и он сначала нехотя, а потом с нарастающей увлеченностью начал повторный рассказ о своем романе с Любой. Слушателем Маняша оказалась на порядок лучше меня: она не хихикала и не влезала с неуместными замечаниями, вопросы задавала исключительно по делу, а под конец даже вызвалась разложить Таро. Карты у Мани были самодельными - расписанные вручную и уже слегка потрепанные картонные прямоугольнички. Серега отнесся к обещанной магически-прогностической процедуре скептически, но все же вытащил три карты рубашками кверху.
   - Это ваше настоящее, - бодро начала Маняша, переворачивая первую карту, и запнулась, увидев рисунок. Тринадцатый Аркан не нуждался в представлении: скелет с косой в руках двигался по лугу, прорастающему людьми, и собирал свою мрачную жатву.
   - Смерть? - удивился Серега.
   Маня кивнула, но тут же добавила успокаивающим тоном:
   - Она же карта трансформации, разрушения старого и рождения нового. Путь к рождению этого нового показывает следующий Аркан.
   Маняша перевернула вторую карту: с башни, расколотой надвое ударом молнии, летела вниз человеческая фигурка. Мы переглянулись.
   - Еще один позитивчик, - хмыкнул Серега. - Типа все умерли, да?
   - Не обязательно, - возразила она. - Скорее, появление этого Аркана говорит о необходимости расстаться со старыми, привычными концепциями и иллюзиями.
   - Маха, что ты мне голову морочишь? Намечаются серьезные проблемы - так и скажи. Разобьемся, что ли? Так это, если разобраться, не самая плохая смерть...
   Маня задумчиво покачала и открыла последнюю карту. Окруженная молниями, на светящемся шаре сидела величественная женщина со скипетром в руках, крыльями за спиной и звездой во лбу.
   - Скорее, речь может идти о совместном возрождении, или даже, - Маняша улыбнулась, - о рождении ребенка. Императрица - очень позитивная карта.
   - А без ребенка никак? - Серега напрягся и, кажется, растерялся.
   Маня замолчала и погрузилась взглядом в карты. Я почти видела, как течет перед ее внутренним взором поток меняющихся образов.
   - Не знаю, Серж, - сказала она наконец. - Эта женщина настолько... мощнее тебя, что ли... Архетипически она тебе скорее мать, чем любовница. И... у меня такое ощущение, что в этих отношениях от тебя почти ничего не зависит.
   - То есть надо драпать как можно скорее? - расшифровал Серега. - Пока не съела со всеми потрохами?
   Маня печально улыбнулась:
   - От судьбы не убежишь. А это, похоже, твоя судьба.
   - Это мы еще посмотрим, - поднимаясь, сказал Серега. Кажется, почти те же слова и таким же самоуверенным тоном я говорила, расставаясь с ВП...
   В принципиальном возвращении бывшим любовникам бывших подарков - акте, несомненно, высокодуховном и кармоочистительном - есть и некоторые досадные минусы. Связаться с Владиславом Петровичем напрямую я теперь не могла, а телефон в офисе ЛИМС не отвечал. И наша встреча, не обещавшая ничего приятного, сама собой перенеслась на следующий день.
   За ночь я успела подготовить гневно-обличительную речь, которая не могла не произвести впечатления даже на прожженного нелюдя, и, чувствуя себя если не разящей Дланью Господней, то как минимум непобедимым защитником униженных и оскорбленных Серег, уже в семь утра опять позвонила в офис. Мне никто не ответил. Трубку никто не взял и в восемь утра, и в девять, и даже в десять. Я готова была ехать и брать явно ушедшую в подполье лабораторию штурмом, но в половине одиннадцатого сонный голос Ирины наконец сказал:
   - Алло?
   Штурм тут же пришлось отменить, поскольку выяснилось, что Ролдугин сегодня выступает с докладом на фестивале рекламы и PR, и в офис вернется только к пяти часам. А Ира в отсутствие начальства, судя по всему, устроила себе сокращенный рабочий день, причем прямо с утра.
   Наступательно-обличительный мессидж - штука скоропортящаяся. Его надо подавать свежеприготовленным, со скворчащей от возмущения корочкой и обжигающе-горячей начинкой. После шести часов вынужденного ожидания он остывает, делается резиновым на вкус и опадает, как перестоявшая опара. Но даже это меня не остановило, и ровно в пять вечера я позвонила в дверь лаборатории.
   - Ой, - увидев меня, огорчилась Ира, - а Владислав Петрович уже уехал...
   - Как уехал? Вы же сказали, что он вернется к пяти...
   - Он и сам мне так сказал, - она виновато развела руками. - А вернулся час назад. Забрал какие-то бумаги и снова умчался. Но обещал вернуться. Вы не очень спешите?
   - Не очень, - буркнула я.
   - Вот и хорошо, - Ира вполне натурально обрадовалась. - Посидим, почаевничаем. У меня есть вкуснейшие пирожки - у нас тут по соседству пекарня, все свежайшее, с пылу - с жару.
   Перед вкуснейшими пирожками я, каюсь, не устояла (хотя есть перед боем - значит подрывать свой боевой дух). Ирина просияла, в мгновение ока накрыла стол в оборудованной по последнему слову техники кухоньке, заварила чай и принялась потчевать меня произведениями искусства соседских пекарей - с глянцевыми румяными боками, завитушками по центру и проступающими сквозь нежное полупрозрачное тесто пятнами вишневого сока.
   Свежую сдобу я очень люблю, но мой небольшой по размерам организм имеет весьма скромную вместимость, и на третьем пирожке она исчерпалась. Сидеть в ожидании шефа молча было скучно, и я решила завести непринужденную светскую беседу:
   - А вы давно знаете Владислава Петровича?
   - Тринадцать лет, - мягко улыбнулась Ирина.
   Я поперхнулась последним куском пирожка. Наверное, где-то на свете бывают секретарши, служащие верой и правдой одному-единственному начальнику и большее количество лет, но мне такие раньше не попадались.
   - Мы вместе начинали в рекламном бизнесе. Еще чаю?
   - Нет, спасибо. Вы и тогда были его... - я чуть было не сказала: "секретаршей", но вовремя поправилась: - его правой рукой?
   - Да кем я только не была! И бухгалтерию вела, и на звонки отвечала, и с клиентами переговоры проводила, и с подрядчиками договора заключала. Фирмочка-то была маленькая, весь штат - я да Владислав Петрович. Правда, еще Эдик был, художник - но неофициально, на вольных хлебах. Хороший был мальчик, талантливый очень. А под конкретные заказы мы разовых сотрудников нанимали.
   - А на чем фирма специализировалась?
   - Как все, - Ирина пожала плечами. - Календарики, визитки, плакаты, буклеты. Самоклейка всякая, канцтовары с логотипами заказчика, наружка, статьи в газетах. Небольшие рекламные кампании разрабатывали, промо-акции организовывали - в общем, за что платили, тем и занимались.
   - Успешно?
   - Всяко бывало. Поначалу едва концы с концами сводили. Мы ведь практически пионерами были, тогда еще мало кто понимал, и сколько денег на этом можно заработать, и как толком рекламу делать нужно. Рекламодателей приходилось, как малых детей, уговаривать хотя бы на минимальный бюджет расщедриться. Это потом уже в рекламный бизнес рванули все кому не лень. Как говорил Владислав Петрович, эту нишу мы продолбили собственными головами. Если бы еще и застолбили - миллиардерами уже были бы...
   - Почему же не застолбили?
   - Да, в общем, цели такой не ставили. Для Владислава Петровича деньги всегда на втором месте были. А на первом - возможность решить задачу, с которой никто не справлялся, сделать что-нибудь эдакое, чего до него никто не делал. Он, как всякий творец, на штучных разработках специализируется. Даже если бюджетик мизерный, и фирмочка - нечего видеть, для него всегда было делом чести сделать креативный, яркий, запоминающийся проект.
   Я слушала ее - и не понимала, о каком из двух ВП она говорит, слишком уж все было знакомо и узнаваемо. И еще удивлялась тому, с каким жаром Ирина говорила о Ролдугине. Не как о начальнике или даже компаньоне - как о кумире или даже, пожалуй, любимом мужчине. В груди у Ирины - я никак не могла перестать подключаться к чужим эмоциям - плескалась почти материнская гордость, и тончайшая, едва уловимая нежность, и еще что-то маняще-замирающее, спрятанное от людей и даже от себя, приправленное горчащей ноткой безнадежности...
   - А это, увы, в наше время нерентабельно, - печально закончила она. - Сейчас выигрывает не тот, кто создал что-то новое, а тот, кто украл чужие идеи и поставил их на поток...
   - Владислав Петрович говорил, что у него были проблемы с бизнесом, - осторожно заметила я.
   - Проблемы - это мягко сказано, - с горечью откликнулась Ирина. - Это была такая черная полоса, что вспомнить страшно. Конкуренты ничем не брезговали - переманивали клиентов, с которыми мы несколько лет сотрудничали, демпинговали, даже выкупили здание, в котором мы офис арендовали. В принципе, все это можно было бы пережить, будь у нас хоть какие-то накопления. Но Владислав Петрович - широкой души человек. Ни друзьям-приятелям ни в чем не отказывал, ни женщинам. А они этим беззастенчиво пользовались. Только у нас на счету хоть пара тысяч появлялась, как тут же кто-нибудь из них объявлялся. Знаете, есть порода людей, у которых чутье на чужие деньги... Вот все на них и уходило, как в черную дыру. А потом еще от нас Эдик ушел - некрасиво так ушел, с почти готовым заказом, который они с Владиславом Петровичем вдвоем разрабатывали. Но авторство идеи в нашей стране не докажешь, у кого эскизы - тот и прав. Да Владислав Петрович с Эдиком и не стал бы судиться - он с ним столько лет возился, за учебу его в худпроме платил, журналы по дизайну специально для него из-за границы выписывал, по выставкам авангардным водил, чтобы от шаблонных решений отучить... Вывел в люди, а Эдик взял - и... В общем, это и стало последней каплей, после которой все под откос покатилось...
   - Пить начал?
   Ирина кивнула, достала из ящика пачку сигарет и закурила:
   - Я сначала ничего страшного в этом не видела. Знаете, мужчины ведь, даром что "сильный пол", более уязвимые создания, чем мы. А выплеснуть-то некуда: ни пореветь в подушку, ни поплакаться в жилетку они себе не позволяют. Но стресс снимать как-то надо? Спиртное - фактически, единственное средство, позволяющее хоть как-то расслабиться, отрешиться от проблем. Особенно если жизнь этими проблемами обложила, как красными флажками. Да он поначалу и не пил - так, выпивал понемногу, не больше других. Ну, рюмку коньяка после работы мог себе позволить. А потом, как-то незаметно - пошло, поехало, понеслось... Однажды на встречу с заказчиком пьяный явился. А через день вообще в запой ушел...
   В комнате зазвонил телефон - Ирина быстро затушила сигарету, подхватилась и, извинившись передо мной, бросилась на свое рабочее место.
   - Лаборатория изменения массового сознания, слушаю вас, - она переключилась в привычную роль мгновенно, и в ровном, доброжелательном голосе не было даже намека на недавнюю скорбную исповедальность. - Нет, Владислава Петровича сейчас нет. А с кем имею честь беседовать? Очень приятно. Конечно, обязательно передам, как только появится. Всего доброго.
   Появилась в дверях, посмотрела на меня с печальной и мудрой улыбкой:
   - Вы, наверное, гадаете, с чего это я вам такие подробности выкладываю? Думаете, понесло тетку посплетничать?
   На первый вопрос я неопределенно пожала плечами, на второй - отрицательно покачала головой: на обычные бабские сплетни рассказ Ирины совсем не походил. На беседу, призванную развлечь скучающую в ожидании директора посетительницу, впрочем, тоже...
   - Нет, Ника, - усмехнулась она. - Держать язык за зубами я умею, можете мне поверить. И с посторонними на подобные темы никогда не беседую. Но Владислав Петрович сказал, что вы - очень близкий ему человек. И просил отвечать на все ваши вопросы... если они возникнут, конечно.
   Однако! Что еще он успел ей рассказать, интересно? И в курсе ли происшедшей несколько месяцев назад... гм... трансформации?
   - Вы не рассказали, что было дальше, - напомнила я. - Чем закончилась эта черная полоса?
   Она села напротив меня, прикурила новую сигарету и ответила, переведя взгляд на открывавшуюся за окном панораму парка:
   - Клинической смертью. Последний год перед этим был уже сплошной, непрекращающийся кошмар. Он практически перестал выходить из запоев. Фирму, конечно, пришлось закрыть. Я еще пыталась какое-то время пыталась держать ее на плаву, но в одиночку это нереально. Тем более что я могу выполнять функции кого угодно, но не креатора - это совершенно не мое. Да и времени на фирму не осталось - я все пыталась вытащить его из этого кошмара, уговаривала лечиться, даже к бабкам возила. Бесполезно. Ни кодироваться, ни подшиваться он не желал, а процесс был уже в такой стадии, что самостоятельно из него не выходят... Но я все равно продолжала ездить к нему каждый день: заставляла хоть немного поесть, убирала в квартире, следила, чтобы туда не лезло всякое уличное отребье. Ведь стоит человеку запить по-черному - и всякие бомжи с мелкими уголовниками сползаются к нему, как тараканы. А я все боялась, что кто-нибудь из этих "друзей" полоснет его по горлу. Они же часто совсем не соображают, что делают. Вот и приходилось каждый раз выгонять их со скандалом. Я даже с местным участковым успела подружиться, он быстро выдворял эту братию... Правда, они через некоторое время обратно сползались. Так мы и воевали почти год. А потом Владислав Петрович сам всех разогнал. Я обрадовалась: думала, он решил остановиться, взяться за ум. Но оказалось, это была уже агония. Он никого не хотел видеть, даже меня. Разговаривать перестал, есть, реагировать на окружающих - только пил. Где он добывал водку, на какие деньги - для меня до сих пор загадка. А однажды я пришла - у меня был свой ключ от его квартиры - и обнаружила, что он не дышит...
   Она замолчала и застыла, по-прежнему глядя в окно. Я тоже не шевелилась, боясь вспугнуть картины, проносившиеся в памяти собеседницы. Она казалась почти спокойной - лишь дотлевавшая сигарета чуть заметно подрагивала в холеной руке с длинными расписными ногтями.
   Наконец Ирина зябко повела плечами, отпила остывшего чаю и посмотрела мне в глаза:
   - У меня есть друг детства - очень хороший врач-реаниматолог. Я позвонила ему, когда это случилось - Гена тут же примчался, хорошо, что на машине был. Осмотрел Владислава, прикрикнул на меня, чтобы не ревела. Что-то вколол ему. И повез к себе в клинику. Мы его да машины еле дотащили - тяжелый был настолько, что руки отнимались. Его сразу подключили к аппаратам искусственного жизнеобеспечения. Капельницы, провода, инъекции каждые полчаса... Гена прямо сказал, что шансов почти никаких: почки отказали, печень... В общем, что это уже практически труп, а не человек, и что если бы не я, он бы даже возиться не стал... Потом было четыре дня комы. Я уже ни на что не надеялась. Но Владислав... Петрович вдруг пришел в себя. И настолько быстро пошел на поправку, что поверить никто не мог. Гена сказал, что таких чудес за всю свою долгую врачебную практику не видел. В шутку назвал его воскресшим из мертвых. Хотя в каждой шутке, как известно...
   - Он сильно изменился после этого... воскресения?
   Она кивнула:
   - Не просто изменился - стал другим человеком.
   "Ей давно все известно", - подумала я, но Ирина продолжила задумчиво:
   - Я ведь и раньше слышала, что побывавшие на том свете и заглянувшие в глаза смерти фактически рождаются заново. Но думала, что это преувеличение. А это так и есть. Все меняется кардинально - взгляды на жизнь, отношение к людям... Даже привычки. Я провела с ним бок о бок тринадцать лет и никогда бы не поверила, если бы мне, к примеру, сказали, что он будет курить трубку. Он запах табачного дыма всю жизнь терпеть не мог, я покурить всегда на балкон выходила или на лестничную площадку. А то, что он теперь работает преимущественно по ночам? Я-то была уверена, что он "жаворонок". Или вот то, что вдруг откуда-то стали появляться какие-то, как он говорит, близкие ему люди - а я их ни разу в глаза не видела за все эти годы. Странно, правда?
   - А как у вас появился Валик... то есть Валентин Григорьевич? - быстро среагировала я, пока внимание Ирины не успело сместиться на мою персону.
   - Неожиданно, - она улыбнулась. - И довольно эффектно. Владислав Петрович только пришел в себя - не то вторые, не то третьи сутки шли после выхода из комы, - и тут Гена мне говорит, мол, к нему посетитель просится. Я рассердилась: решила, что это кто-то из бывших дружков. Как помощь была нужна, так никого не дозовешься, а тут пронюхали и явились, не запылились. В общем, сказала Гене, чтоб гнал всех посетителей взашей. А он мне отвечает: такого вряд ли прогонишь. Я в коридор выглянула, как увидела его, так в сердце в пятки и ушло. Вы же знаете, Валентин Григорьевич производит сильное впечатление.
   - Да уж, - согласилась я.
   - Возвышается посреди коридора, как Гулливер, а позади медсестры как лилипуты по стеночкам жмутся. И взгляд такой... немигающий. Естественно, я решила, что это кредиторы человека послали, деньги выколачивать - Владислав Петрович крупные суммы задолжать успел, а отдавать уже нечем было. Лихорадочно соображаю, что делать. Пока в милицию позвоним, пока те приедут - если вообще приедут, - от нас всех мокрое место останется. А он смотрит на меня так спокойно, с улыбочкой, как будто все мои мысли у него как на ладони, и говорит: "Не волнуйтесь, я друг". Отодвинул меня аккуратно и прошел в палату. Долго смотрел на Владислава Петровича, потом усмехнулся как-то странно: "Так вот ты какой теперь, цветочек аленький". А тот ему в ответ: "Зевс... Нашел таки..." Так мы с Геной ничего и не поняли, что это у них за условные фразы. Вышли, чтоб не мешать. Через два дня Владислав Петрович настоял на выписке. И Валентин Григорьевич отвез его к себе - старую квартиру пришлось за долги отдать. Вот собственно, и вся история.
   - Так это с помощью Валентина Григорьевича вам удалось так быстро встать на ноги? - я повела глазами по недешевой обстановке кухни и видневшейся в проеме прихожей.
   - И да, и нет. Сначала он действительно много помогал - но, как я уже говорила, Владислав Петрович восстанавливался невероятно быстро. Не прошло и месяца, как он сам взялся за дела. С таким напором и целеустремленностью, что я его просто не узнавала...
   Просветительскую лекцию прервал требовательный звонок в дверь.
   - А вот и он, - сказала Ирина и пошла открывать.
   Это и впрямь был ВП. Я посмотрела на него и обмерла: он был переполнен тем самым ощущением могущества, которое настигло меня в лесу после расставания с дивным парапсихологом Эдиком. Он вошел и по-хозяйски огляделся - это был его офис и его мир, а мы с Ирой были лишь персонажами в нем. Такими же забавными, управляемыми персонажами, какими когда-то были для меня Нина Ивановна или Симановский.
   - Девчонки, привет! - провозгласил Ролдугин, галантно поцеловал руку своей помощнице, прошел на кухню и, прежде чем я успела что-либо сообразить, наклонился и чмокнул меня в щеку. Перебивая запах пирожков, в воздухе поплыла волна сладковатого табачного дыма и дорогого одеколона с терпко-древесными нотками. - Плюшками балуетесь? - усмехнулся он, переведя взгляд на тарелку с пирожками.
   - Мы тут чаевничали, дожидаясь вас. Ужинать будете? - спросила Ирина.
   - Нет, спасибо, я на встрече перекусил, - и посмотрел на меня сверху вниз: - Ну что, пойдем?
   Я поднялась и направилась вслед за ним к кабинету.
   - Чаю сейчас принести или попозже? - спросила Ирина.
   - Попозже. И вообще... мы сами справимся, - ответил Владислав Петрович, поворачиваясь к ней. - Ириш, на сегодня ты свободна. Ты же хотела на "Жизель" сходить?
   - Хотела, - вздохнула она. - Но билетов нет даже у перекупщиков.
   - Держи, - он жестом фокусника выхватил из кармана клочок бумаги. - Партер, седьмой ряд, как ты любишь.
   Я могла бы поклясться, что еще мгновение назад его карман был пуст, и билет возник в нем вместе с мыслью о том, что Ирину надо куда-нибудь отправить.
   - Ой, Владислав Петрович... - Ира благодарно прижала руки к пышному бюсту. - Спасибо! Но сегодня еще по поводу пресс-конференции должны звонить, и из "Бизнес-консалтинг", насчет тренингов...
   Ролдугина возражения верной помощницы ничуть не смутили:
   - Я сам на все звонки отвечу. Не переживай и получай удовольствие на полную катушку.
   - Ладно, уговорили, - она вздохнула с притворным недовольством, глянула на билет, потом на часы, и заторопилась: - Домой заскочить успею, как вы думаете? Пробок на дорогах много?
   - Как обычно. Но я тебе зеленый свет обеспечу. Беги.
   Собирая сумочку, причесываясь и переобуваясь, Ира успела еще четырежды поблагодарить шефа за сюрприз и подробно проинструктировать его, как отвечать на звонки. А потом все же попрощалась и ушла, оставив нас одних.
   Я прошла в кабинет, опустилась в кресло и приготовилась толкать обличительную речь, но ВП не торопился занять свое место. Я не столько услышала, сколько почувствовала, как он подошел ко мне сзади. Прохладные ладони легли на плечи. Пьянящий, пузырящийся поток силы и легкости потек в тело - так, что голова закружилась, а очертания комнаты дрогнули и начали таять. Я с трудом отстранилась и сухо сказала:
   - Нам надо поговорить.
   - Говори, - откликнулся он, не отнимая ладоней. Мышцы благодарно запульсировали, сбрасывая привычное, многолетнее напряжение.
   Сопротивляться этому было почти невозможно, но перед глазами вдруг возник шестнадцатый Аркан: крохотная, жалкая фигурка пораженного молнией человечка летела вниз с рушащейся башни. Мне надо спасать Серегу, а не млеть под руками того, кто зачем-то решил погубить моего друга и подослал к нему свою ликвидаторшу. Я встала и отошла к окну:
   - О Сергее... и Любе. Скажите ей, пусть оставит его в покое.
   Владислав Петрович великолепно сыграл сначала непонимание, а потом удивление:
   - Ты о нашей Любе? А кто такой Сергей?
   - Вы и сами прекрасно знаете. Мой друг, который... которого она сживает со свету.
   - Люба?! Твоего друга? Что за бред?
   - Перестаньте, Владислав Петрович. Я знаю, что это вы ее подослали. Но вернуть меня таким гнусным способом у вас не получится!
   Несколько секунд он рассматривал меня, как психиатр - пациента с острой паранойей, а потом велел:
   - Рассказывай все по порядку!
   Я не понимала, зачем он тянет время, но все же сообщила о вчерашнем визите Сереги, его романе с Любой и результатах гадания на Таро, а под конец не удержалась и спросила:
   - Зачем вы это сделали? Решили продемонстрировать мне свое всемогущество?
   - Да уймись ты, - поморщился Ролдугин. - Ничего я не делал. О Сереге твоем впервые слышу. И Люба, скорее всего, даже не подозревает, что он с тобой знаком.
   - Я вам больше не верю.
   - Это твои проблемы, - он взял трубку и стал медленно ее набивать. А потом сказал - скорее размышляя вслух, нежели обращаясь ко мне. - Но то, что она закрутила с ним роман, действительно странно... Раньше я за ней тяги к таким мужчинкам не замечал...
   - Каким - таким? - вскинулась я, уязвленная его пренебрежительным тоном. Но он мне не ответил. Раскурил трубку и погрузился в молчание, медленно окутываясь клубами дыма.
   Минут через десять Владислав Петрович соизволил вернуться в обыденную реальность и сообщил:
   - Он смертельно болен, вот в чем дело.
   - Что?!
   - У него опухоль мозга. Насколько я могу судить, уже неоперабельная. А Любаша увидела, что он смертник, и...
   - Это неправда!
   Он посмотрел на меня с сочувствием:
   - Попроси его пройти обследование, если мне не веришь. Но тогда ему уже ничего не поможет. Он не боец - манипура слабая, и горловая чакра поражена. Узнает о диагнозе - и месяца не протянет.
   - А Люба, по-вашему, ему поможет?!
   - Она - его единственный шанс.
   - Шанс на быструю и безболезненную смерть? - усмехнулась я.
   - Как ты думаешь, сколько раз я мог бы убить тебя, если бы хотел? - спросил он вместо ответа.
   - Убить... меня?! Зачем вам меня убивать?
   - Вот именно, - и он замолчал, дожидаясь, пока перед моими глазами вспыхнет в ореоле молний Императрица, и зазвучат слова Маняши: "Речь может идти о совместном возрождении, или даже... о рождении ребенка".
   - Вы хотите сказать, что она его спасает?!
   Он кивнул - молча и очень серьезно.
   - А разве она может... исцелять?
   - Тот, кто профессионально работает со смертью, может действовать в обоих направлениях.
   - Но зачем ей это? Не думаете же вы, что она могла в него влюбиться?
   Владислав Петрович пожал плечами:
   - Спроси у нее сама, если хочешь...
   Я вернулась домой и свалилась с температурой. В гриппозном бреду все чудилось, что я держу в руках колеблющиеся весы, на одной чаше которых - смерть Сереги от неизлечимой болезни, а на другой - от рук любовницы-убийцы. Я искала пути спасения и не находила их. Если ВП сказал правду, то своим вмешательством я загоню друга в могилу. Если обманул - мое невмешательство обернется гибелью Сереги. Правильного решения не существовало. Все дороги вели на эшафот.
   А потом предмет моих горячечных терзаний объявился сам и пригласил меня... на байкерские соревнования.
   - Ты собираешься участвовать? - ужаснулась я. - С ума сошел? Разобьешься к чертовой матери, - и прикусила язык.
   - Не разобьюсь, - улыбнулся Серега. - Опыта у меня, конечно, маловато, но Люба говорит, что я справлюсь, - теперь уже он осекся.
   - Ах, Люба говорит...
   Серега вышел из комнаты, долго гремел на кухне посудой, а потом вернулся почти спокойный. Сунул мне чашку горячего чая и уселся рядом на стуле.
   - Можешь считать, что я размазня, - с деланным равнодушием сказал он. - Но я не могу ее бросить. То есть... не то чтобы не могу. Рядом с ней я чувствую себя другим человеком, ясно? Сильным. Живым. Настоящим. А всякие там арканы и прочая Манина психология - чушь собачья.
   Спорить с ним было все равно бесполезно, поэтому я лишь спросила, куда и когда мне являться мне, и пообещала привести кого-нибудь из редакции в качестве группы поддержки. Если не разберусь в ситуации на месте, то хотя бы поговорю с Любой, как советовал ВП.
   Ответственное мероприятие состоялось через день, так что я вполне успела выздороветь, и в компании Маняши и дизайнера Лехи отправилась за город. Товарищи байкеры выбрали для своих игрищ бесхозное поле у черта на куличках, куда не ходили даже пригородные автобусы, поэтому часть пути мы проехали на электричке, часть - на попутке, а оставшиеся километра три шли пешком и лишь чудом не заблудились. Мотолюбителей и сочувствующих им обоего полу на самом поле и вдоль прилегавшей к нему проселочной дороги собралось видимо-невидимо. Я слегка ошалела от роящегося народа, надрывающейся у микрофона самодеятельной рок-группы и атмосферы всеобщего равенства и братства. Какой-то незнакомый парень по случаю жары попытался поделиться со мной банкой недопитого пива, и мне стоило большого труда от него отвязаться. Рок-солиста сменил у микрофона ведущий праздника, и пообещал, что соревнования начнутся совсем скоро, эдак через пару часов, а потом будет конкурс на лучшую татуировку, стриптиз, фейерверк и рыцарский турнир. Толпа встретила новость радостным ревом и свистом. Леха настроением собравшихся тут же проникся, обозвал мероприятие клевой тусней и куда-то исчез. А мы с Маней пошли искать Серегу.
   Затея оказалась безнадежной: Сереги попадались на каждом шагу, но все не те. Молодые люди, однако, не желали считаться с этим фактом, клятвенно уверяли, что они те самые Сереги, которые нам нужны, и звали кататься. Мы не нашли ничего лучшего, как спастись от жары, грохочущей музыки и потенциальных ухажеров в ближайшем лесочке.
   - Ничего, - успокаивала меня Маня, - подожди немного, вот начнутся соревнования, и мы его сразу найдем, раз уж он заявлен среди участников.
   Ждать действительно пришлось недолго: не больше трех часов. Мы потеряли счет выступавшим музыкальным коллективам, давно выпили прихваченную с собой бутылку воды, съели все бутерброды, смирились с поражением и начали собираться с силами для марш-броска домой. Но тут байкерский лагерь пришел в движение. У последнего, никак не желавшего сходить с импровизированной сцены музыканта наконец отобрали микрофон, и стало почти тихо. Толпа потянулась к проселочной дороге, вдоль которой были натянуты белые ленты, обозначавшие границы "трассы". Пока мы доплелись туда же из нашего лесочка, к месту старта было уже не протиснуться.
   Неподалеку от нас низкогорослый кудрявый парень в кожаной бандане принимал ставки. На Бэтмена ставили пять к одному, на Анчоуса - семь к одному, а в фаворитах, насколько я поняла, значились Борода и Джонни.
   - А на Рысь какой кэф? - спросил у кудрявого такой же маленький, но абсолютно лысый парень, зато весь в татуировках.
   - Никакого, - ответил кудрявый. - Ее сегодня не будет.
   - Гонишь! - возмутился лысый. - Вот же она.
   И указал рукой вглубь толпы. Я вытянула шею - и увидела Любу, застегивающую желто-черный мотоциклетный шлем.
   - Нам туда, - сказала я Маняше, и потянула ее в сторону пропавшего в толпе шлема. Но пока мы толкались, извинялись и снова толкались, впереди взревели моторы, бахнул стартовый пистолет, и проселочная дорога скрылась в клубах поднятой пыли.
   Когда пыль немного осела, а мы с Маней добрались до старта, вытянувшиеся цепочкой мотоциклисты уже неслись вдоль противоположного края поля. Я не отличаюсь повышенной зоркостью, но мне показалось, на несущемся впереди всех гонщике - желто-черный шлем.
   - Во дает Рысь! - восхищенно покрутил головой лысый, оказавшийся рядом со мной. - Я же говорил, что она всех сделает!
   И она действительно всех сделала. Победительницу тут же окружили восторженные поклонники, и я заподозрила, что поговорить по душам нам сегодня вряд ли удастся.
   - А вот и Серж, - вскричала Маня, пытавшаяся разглядеть за чужими спинами знаменитую Рысь.
   - Где? - повернулась я.
   - Только что был там... - она показала в стороны Любы, которой как раз вручали какой-то небольшой кубок. - Чмокнул ее в щеку и убежал куда-то. Слу-у-ушай! Так Рысь - это и есть его девушка?!
   Две татуированные девицы странно покосились на вопящую Маню, и я поспешила увести ее от греха подальше. Тем более, что метрах в десяти от нас обнаружился зонтик, а под ним - столик, а вокруг столика - еще одно столпотворение, но уже не имевшее никакого отношения к Любе: там продавали бутылки с минералкой. Пить хотелось нестерпимо, поэтому мы пристроились в хвост длинной очереди и чуть не пропустили все самое интересное. До продавца и вожделенной воды оставалось пять человек, когда искаженный микрофоном голос ведущего объявил, что сейчас будет драг-рэйсинг. Сосед по очереди благородно пояснил, что это заезд на ультракороткую дистанцию, которую надо проехать на максимальной скорости. Информация нас не вдохновила, поэтому мы спокойно купили воду, утолили жажду и неторопливо пошли обратно к проселочной "трассе". У стартовой черты уже стояли, ревя моторами, два первых участника заезда, а за ними готовились следующие лихачи. И тут на Маню опять напал приступ неадекватности.
   - Серж! - заорала она, почему-то указывая на судью.
   - Где? - не поняла я.
   - Да вот же он, тот, что справа!
   Я успела заметить лишь сверкающий хромом новенький байк и фигуру вцепившегося в руль парня в синем шлеме, очертаниями смутно похожую на Серегину - стартовый пистолет снова выстрелил, и оба участника рванули с места. Все произошло в считанные мгновения: мотоциклы понеслись по прямой колесо к колесу, потом правый вдруг вильнул, выровнялся, снова вильнул, накренился и понесся на зрителей. Толпа ахнула и попыталась шарахнуться назад. Кто-то истерически закричал. Маня вцепилась в мое предплечье. И одновременно с этим метнулась наперерез потерявшему управление "Харлею" тонкая женская фигурка в кожаном костюме цвета черного шоколада. Как она успела одной рукой ухватиться за руль мотоцикла и развернуть его, а другой - подхватить падающего Серегу, не понял никто. Байк упал на бок и описал широкую дугу, бешено вращая колесами, но никого не задел. Люба оттащила обмякшее тело и склонилась над ним. Все тут же сгрудились вокруг нее, забыв о давно финишировавшем левом гонщике.
   Мы с Маней совершили героические усилия и пробились сквозь плотное кольцо людей к пострадавшему. Серега лежал на спине с закрытыми глазами, мертвенно-бледный. Рядом валялся расстегнутый синий шлем. Кто-то с любопытством интересовался, жив ли парень. Кто-то отвечал, что вроде жив, но в отключке. Кто-то возбужденно рассказывал, как сдрейфил, когда мотоцикл полетел прямо на него. Кто-то собирался вызывать "скорую". Кто-то спорил, что быстрее будет домчать в больницу самим. В этом водовороте суеты и нездорового любопытства Люба казалась воплощением буддистской отрешенности.
   Словно никого не видя и не слыша, она резко нажимала согнутым пальцем на середину носогубной складки не подававшего признаков жизни Сереги, ритмично давила кулаками в районе ключиц, воздействовала на точки возле коленных чашечек, а потом сместила ладони к середине живота и завибрировала ими, словно погружая в плоть. Разговоры смолкли. Толпа стояла, словно загипнотизированная. Тело Сереги начало вздрагивать, как от разрядов электрического тока. От рук Любы исходило такое свечение, что хотелось зажмуриться. Воздух неожиданно потемнел, но обрел дополнительную прозрачность и глубину. Краем глаза я отметила, что небо быстро затягивается грозовыми тучами. Напряжение нарастало. Похоже, у Любы ничего не выходило. Лицо Сереги - то ли из-за пропавшего солнца, то ли само по себе - приобрело синюшный оттенок. Я с ужасом почувствовала, как между лопатками разливается холод - мертвенный, парализующий жидкий лед, который ни с чем не спутаешь и ничем не отстрочишь.
   И тогда Рысь зарычала, не разжимая губ. Глухой мощный звук шел не из горла. Казалось, он зарождается в месте соприкосновения узких ступней женщины с землей, поднимается вверх по непропорционально длинным ногам, клокочет в груди и с шипением выходит через руки, всасываясь в распростертое тело Сереги. Кожа на моей голове похолодела и сжалась от этого жуткого, древнего, сотрясающего пространство рыка. Толпа остолбенела и даже, кажется, перестала дышать. Действительно ли в небе сверкнула молния, или мне это только почудилось, я не знаю. Никаких раскатов грома за этим не последовало, но на нас вдруг полетели капли дождя - сначала редкие, тяжелые, кляксами растекающиеся по лицу, а потом более мелкие и частые, сливающиеся в сплошной поток. За несколько секунд все вымокли до нитки, но никто не шевельнулся. Лишь когда Серега попытался открыть глаза, и Люба наклонилась над его лицом, закрывая от дождя, толпа вышла из оцепенения, забегала, загомонила и принялась лихорадочно спасаться от разыгравшейся непогоды. Но я все стояла, в прострации глядя на Любу, Маню и еще какого-то парня в жилетке на голое тело, поднимающих Серегу с земли. Только что безжалостная убийца спасла моего друга, как и говорил ВП. А это означало, что все остальное тоже правда, включая неоперабельную опухоль мозга...
   Должно быть, я думала слишком громко: Люба повернулась ко мне, посмотрела так, как будто мы расстались только вчера, и сказала без всякого выражения:
   - Могла бы и помочь.
   Я кивнула и бросилась участвовать в погрузке Сереги в подогнанный парнем в жилетке старенький "уазик". И только потом подумала, что она, возможно, имела в виду только что проведенную реанимацию, с которой ей пришлось управляться одной...
   Дождь между тем стал проливным, и парень в жилетке крикнул нам с Маней, перекрывая его шум, чтобы забирались машину. Мы сели по обе стороны от полулежащего на заднем сидении Сереги, захлопнули дверцы, и "уазик", натужно урча мотором, тронулся по быстро раскисавшей дороге. Рассмотреть что-либо в струях льющей с неба реки было невозможно, и парень, назвавшийся Тимом, включил дальний свет. Фары выхватили из ливневых потоков едущую впереди Любу - я узнала ее по желтым молниям на блестевшем от воды черном шлеме. Она обернулась и махнула рукой, призывая следовать за ней. Тим послушался и старался не отставать даже тогда, когда мы выбрались на трассу, и мотоцикл Рыси молнией полетел по мокрому асфальту.
   - С какой скоростью мы едем? - сдавленно спросила Маня, когда нас занесло на повороте, и Тим едва выровнял "уазик".
   - Сто восемьдесят, - ответил он. - У меня мотор от "бэхи".
   Я решила, что Люба спешит в реанимацию: Серега, хоть и пришел в себя, был очень плох, и нам приходилось держать его с двух сторон, чтобы он не сполз с сидения. Но после бешеной гонки по автомагистрали, а потом по опустевшим улицам мы подъехали не к больничному корпусу, а к обычной жилой девятиэтажке. Под чутким руководством Любы мы вытащили Серегу из машины, доволокли до подъезда и доставили лифтом на последний этаж. Люба открыла стальную дверь своим ключом, и стало ясно, что она привезла нас к себе. Оставляя на светлом линолеуме грязные мокрые полосы, мы затащили Серегу в единственную комнату. Обстановка была даже не спартанской или аскетической - ее не было вовсе, если не считать ниши со встроенным черным шкафом, белых и стен и свернутого матраца с подушкой в углу. Люба молниеносно раскатала матрац, и мы уложили на него Серегу. Люба взяла его за запястье, нащупывая пульс. И тут у нее на поясе зазвонил мобильный. Свободной левой рукой она расстегнула куртку и вытащила телефон - такой же, как когда-то дарил мне ВП, только черный:
   - Да.
   - Приезжай, есть работа, - приглушенный голос Ролдугина доносился из трубки почти без искажений.
   - Я занята. Перебрось Валику.
   - Он вчера уехал с Кононовым, а дело срочное. За сорок минут доберешься?
   - Сказала же: сейчас не могу! - в бесстрастном голосе Рыси появились нотки раздражения.
   - Любаня, - язвительно откликнулся Владислав Петрович, - я ведь тебя не чаю зову попить...
   - Часа через три, не раньше, - обрубила она, выключила телефон и взяла вторую руку Сереги.
   Тим потоптался по комнате и спросил:
   - Я еще нужен?
   - Нет, можешь идти, - не оборачиваясь, ответила она. - А вы пока останьтесь, вдруг пригодитесь.
   Последняя фраза, видимо, относилась ко мне и Маняше, хотя посмотреть в нашу сторону Люба не соизволила. Тим ушел. А мы пригодились трижды: когда понадобилось принести из коридора похожую на портупею Любину сумку, порыться в ней и найти пузырек с бесцветной жидкостью, и принести с кухни стакан воды.
   - Теперь выйдите, - велела Люба, не отпуская запястий Сереги. Мы с Маней переглянулись и направились к выходу из квартиры, но услышали следующее ЦУ: - Можете сделать себе чаю, - и свернули на кухню.
   Безусловно, вежливость и гостеприимство Рыси достигали беспрецедентных масштабов, но после увиденного и пережитого на поле ни у меня, ни у Мани не было сил на обиду. Кухня по сравнению с комнатой была меблирована под завязку: здесь обнаружились мойка, газовая плита, стол и три табурета. Имелась даже кое-какая посуда, пачка печенья, сахарница и открытая коробка пакетированного чая. Так что мы заварили кипятком два пакетика и пригодились в четвертый раз, когда кто-то позвонил в дверь.
   - Ника, открой! - крикнула Люба из комнаты.
   Это приехал Владислав Петрович. Ни приветствия, ни удивления я не удостоилась - он молча прошел в комнату, о чем-то тихо переговорил с Любой и... выставил ее. Недавняя повелительница байкеров и обстоятельств присоединилась к двум кухонным изгнанницам и молча кивнула, когда Маня протянула ей чашку с чаем. Время шло. Говорить было не о чем. Дождь перестал. Мы заварили по второму пакетику безвкусного пойла и выпили его с медитативной медлительностью. Наконец ВП прошел куда-то вглубь коридора, послышался шум льющейся воды. Потом хлопнула дверь, шаги двинулись в противоположном направлении, и на кухне появился их обладатель.
   - Любаня, а нормального чая нет? - скривился он, глядя на пригорюнившиеся в наших чашках пакетики. - Кто ж так гостей принимает?
   Она не шелохнулась, вопросительно уставившись на него.
   - Что смог - почистил, - сказал он. - Жить будет, но недолго, - и осекся под ее полыхнувшим взглядом. - Шучу.
   - С Сережей... совсем плохо? - тихо спросила Маняша.
   Ролдугин повернулся, изучающе посмотрел на нее и пожал плечами.
   - Это Маня, моя подруга, - представила я.
   - А, та самая гадалка? - усмехнулся ВП. - Вы ведь и сами по картам все видели, Манечка.
   - Но последний Аркан был вполне... позитивный, - смущенно возразила она.
   - Смотря что считать позитивом. Я, видите ли, не сторонник насильственного возвращения людей с того света, - он пронзительно посмотрел в мою сторону, и я опустила голову. - Но если эти барышни, - он указал на Любу и меня, - что-нибудь решат, спорить с ними бесполезно.
   Владислав Петрович вскипятил чайник, распотрошил в стакан три пакетика, посмотрел на этот чайный мусор с нескрываемым отвращением, но все же залил горячей водой.
   - Ты не удержишь его сама, - сказал он Любе, помешивая мутную бурду в стакане.
   - Не твое дело, - буркнула она.
   - Точно, не мое, - согласился ВП. - Тебе надо с Никой кооперироваться. Или отпустить его прямо сейчас, чтобы не мучился.
   Люба перевела на меня взгляд своих желтоватых рысьих глаз и впервые посмотрела, как на равную.
   - Конечно, я помогу, - сказала я. - Сережа мой друг.
   - Вот и отлично, - Ролдугин выплеснул бурду в раковину, ополоснул чашку и скомандовал Любе: - Поехали. Ника подежурит возле него, пока ты вернешься.
   Люба молча поднялась со стула и пошла обуваться.
   - Что мне с ним делать? - спросила я у ВП.
   Он снова пожал плечами:
   - Понятия не имею. Вы эту кашу заварили - вы и расхлебывайте.
   И вышел из квартиры вместе с Любой. Маняша задумчиво взгляд с захлопнувшейся двери на мою потрясенную физиономию:
   - Это то самый призрак, которого ты так боялась?
   - Да не боялась я его, а... Короче, все это слишком сложно, в двух словах не объяснишь.
   - Так я и думала. А с Сержем что делать будем?
   Теперь уже я пожала плечами, вышла из кухни и на цыпочках прокралась в комнату. Серега спал на спине, заботливо укрытый одеялом. Кожа у него была вполне нормального цвета, и посторонний человек ни за что бы не поверил, что всего час или полтора назад тело этого мирно посапывающего парня препарированной лягушкой подергивалось под руками Любы.
   - Кажется, пока ничего делать не надо, - шепотом сообщила я, вернувшись обратно. - Он спит.
   - Такие приступы бесследно не проходят, - покачала головой Маня. - Как только оклемается, надо будет показать его специалистам. У нас есть знакомый профессор в диагностическом центре. Сейчас позвоню...
   Она пошла в прихожую, к стоящему прямо на полу телефону.
   - Не надо никому звонить! - прошипела я. - И обследовать его нельзя.
   Маня замерла с телефоном в руках. Медленно повернулась ко мне. Изменилась в лице. Положила трубку. Вернулась на кухню и тихо-тихо спросила:
   - Ты давно знаешь?
   - Четыре дня.
   Она долго-долго молчала, а потом прошептала:
   - Может, это и правильно. Мы от папы скрывали диагноз почти полгода. А потом я убедила маму, что надо сказать правду. Думала, это заставит его бороться... На следующую ночь он умер. Неделю не дотянул до сорокалетия...
   - Ты не виновата, Мань. Вы могли ничего не сказать - а он все равно бы умер в ту ночь.
   - Я знаю, но... Мы собирались повезти его на рыбалку. С врачами уже договорились, что отпустят. Я купила ему спиннинг - такой, как он мечтал. А дарить оказалось некому...
   Люба вернулась поздно вечером, когда я уже успела выпроводить Маняшу домой, - вымотанная и какая-то посеревшая.
   - Как он? - спросила она одними губами.
   - Не просыпался.
   - Хорошо. Можешь идти.
   - Тебе отдохнуть надо. Давай я еще подежурю?
   Она помотала головой:
   - Ничего, справлюсь. Если можешь, завтра часам к трем приезжай. Мне надо будет... по делам отлучиться.
   - Приеду.
   Так начались самые странные дни в моей жизни. Выкраивая по нескольку часов до, после и вместо работы, я дежурила у постели то медленно выздоравливающего, то опять теряющего силы Сереги, запрещая себе думать, по каким делам отлучается Люба. Я сидела в квартире убийцы, сторожа жизнь друга - а в это самое время, возможно, Рысь обрывала где-то жизни других людей. Я варила Сереге супчики и кашки и кормила его с ложечки, а как-то вечером угостила ужином Любу, и она даже сказала "спасибо". Впрочем, завещанной Ролдугиным сотрудничества между нами все равно не получалось. Разговаривать Рысь не любила, а молчать с ней было тягостно, поэтому я старалась как можно меньше пересекаться с нелюдимой хозяйкой неустроенной квартиры.
   Что, впрочем, не помешало нам однажды почти поссориться. Я сдала пост вернувшейся с очередного задания ликвидаторше и засобиралась домой, а она отправилась в комнату к Сереге. Я вымыла посуду и убрала на кухне, накинула легкую куртку и вышла, по сложившемуся между нами обыкновению не прощаясь. О забытой сумке вспомнила только на полпути к остановке. Вернулась, открыла дверь вторым ключом и, стараясь не шуметь, поискала пропажу в коридоре. Ее не было, и я без задней мысли заглянула в комнату. В серо-синих сумерках белым пятном маячила обнаженная спина Любы. Она сидела верхом на Сереге, и характер движений не оставлял сомнений в том, чем они занимались. Я выскользнула из комнаты, а потом и из квартиры без сумки, и убралась восвояси.
   На следующее утро Серега выглядел бледнее и слабее обычного, и при встрече с Любой я не удержалась:
   - Ты что, не можешь потерпеть, пока он оклемается?
   Она посмотрела на меня с едва уловимым вопросительным выражением, что означало необходимость пояснить свой вопрос.
   - Я видела вас вчера. Он и так еле живой, а секс лишает его последних сил!
   Люба усмехнулась:
   - Это вы, женщины, отнимаете энергию при сексе. Я ее отдаю.
   - Так я тебе и поверила!
   - Вчера опять был приступ. Ему нужна регулярная подзарядка. Думаешь, он выкарабкается на твоих супчиках?
   - Могу вообще не приезжать!
   - Без проблем.
   На этом мы и расстались. Вечером следующего дня вместо дежурного визита к Рыси я после работы поехала к ВП - то ли жаловаться, то советоваться. Выслушав меня, он пожал плечами:
   - Не понимаю, что тебя так напрягает. Маг действительно может как забирать энергию во время акта, так и обмениваться ею или, если сочтет нужным, выступать в качестве донора. У тебя, конечно, иной опыт...
   Он явно намекал на давнюю ситуацию с Игорем, которому мое настойчивое внимание к его персоне едва не стоило рассудка. Или может быть, на девушку из прошлых жизней, отнимавшую кундалини у незадачливых любовников?
   - Да не это меня напрягает! - разозлилась я. - Она смотрит на меня, как на пустое место. Мне проще с холодильником общаться, чем с ней, понимаете? Я уже физически не могу на ее территории находиться. А Серега все барахтается между жизнью и смертью, и я постоянно боюсь, что стоит мне отлучиться - он умрет. Сколько это может продолжаться - вечность?!
   - Я ведь предупреждал, что ничего хорошего из вашей затеи не выйдет. Вы меня не послушали. Чего ты теперь от меня хочешь? Это не мой проект, не мое решение и не моя зона ответственности.
   - Не ваш проект?! А кто меня засадил в эту квартиру и заставил кооперироваться с Любой, не вы? Поймали в ловушку сострадания, как зайца в капкан!
   - Вся эта реальность - сплошная ловушка, Ника. И ловимся мы в нее сами. Ты разве до сих пор не в курсе?
   И не поспоришь ведь!
   - Ну и что мне теперь делать?
   - Помнится, кто-то говорил, что больше не нуждается в моих советах и не желает иметь ничего общего со мной и моими подручными.
   Я вздохнула:
   - Этот кто-то уже восемь дней торчит в квартире у вашей Любы, и если вы мне поможете выбраться из этого тупика, я прямо там и помру.
   Он долго смотрел на меня с довольной улыбкой, наслаждаясь долгожданной победой. И мне очень захотелось добавить ложку дегтя в бочку его меда:
   - Но имейте в виду: это в последний раз!
   - Что в последний раз?
   - Все. Решим эту проблему с Серегой, я уеду, и вы меня больше не увидите.
   - Ах, вот как? Развод и кактус между кроватями? Интересненько. Давай уж тогда разберемся, так сказать, на прощанье: зачем ты меня вообще вызывала?
   Я немедленно пожалела о том, что пришла и завела этот разговор. Есть категория вопросов, отвечать на которые я органически не в состоянии, и только что прозвучавший относился к их числу. Ведь что тут скажешь? "Потому что мне было плохо"? "Потому что не знала, как и зачем дальше жить"? "Потому что сходила с ума, слушая ночами ваши шаги по квартире"? Ни одна из этих фраз не тянула на роль ответа на поставленный вопрос: "почему?" и "зачем?" так же далеки друг от друга, как земля и небо, огонь и вода, причина и следствие...
   - Ну, ты думай, а я пошел чай заваривать.
   Я почувствовала себя как нерадивый студент на важном экзамене: профессор-экзаменатор ненадолго покинул помещение, но эта оказия ничем не может помочь, потому что ни шпаргалок, ни конспектов лекций при себе все равно нет, и списать правильный ответ неоткуда. Действительно, зачем я его вызвала? Не мужика же пыталась заполучить обратно, в самом-то деле! Этого добра везде навалом. Кроме того, плотская составляющая отношений никогда не была определяющей в нашем взаимодействии...
   И, положа руку на сердце, не великая, всепоглощающая любовь вела меня лабиринтами Смерти, когда слабеющие губы безуспешно и безнадежно шептали имя ВП. Не стремление к самопожертвованию, не страх перед одиночеством, не образовавшаяся в жизни пустота и даже не боль потери - а что?
   Владислав Петрович неспешно священнодействовал над заварочным чайником, потом негромко разговаривал с кем-то по телефону, а я сидела, не обращая внимания на доносившиеся в комнату звуки, погрузившись в глубины собственного мира, и искала ответ на вопрос, который следовало задать не сейчас, а еще девять месяцев назад: зачем Он мне нужен?
   "Странная постановка вопроса! - взбунтовался внутренний голос. - А зачем вообще ученику нужен Учитель?" Я промолчала: стандартные формулировки, красивые и возвышенные, давно перестали иметь отношение ко мне лично, и тогда мой умник пафосно ответил сам себе: "Чтобы вести по Пути!" "Куда вести?" - усмехнулась я. "Как это куда?! - от проявления подобного невежества он даже опешил. - К Истине, конечно. К Абсолюту. К Вечности. К Богу. К пробуждению бессмертного Я..."
   Слова, слова, слова... Сколько лет назад они сплели вокруг меня сети и поймали в ловушку - десять? двадцать? Сколько дорог я прошла, ведомая чужими картами, ориентируясь по чужим путеводным звездам, заучив наизусть чужие рассказы о неведомых землях и убедив себя, что мне непременно нужно попасть туда же? Слова, слова, слова... Некогда живые, вибрирующие, полные гипнотической силы, теперь они утратили надо мной власть, превратившись в банальный набор привычных звуков. Чужие дорожные вешки растаяли, как сон, а своими я так и не обзавелась.
   Так, может, именно для этого я и возвращала обратно ВП - как ориентир, как источник вопросов, которые сама никогда бы не сформулировала, как генератор смыслов, выводящих за пределы повседневности? Ну и кому я пытаюсь заморочить голову, спрашивается? Разве я хоть раз без боя воспринимала его указания, безропотно соглашалась с его советами, не ощетинивалась от его парадоксальных объяснений, не скрипела зубами, заслышав очередную идею, рушащую мой маленький мирок?
   "Не раз и даже не два, - неожиданно прервал сеанс самобичевания внутренний голос. - Вспомни последнюю неделю в деревне..."
   Последнюю неделю... Я так долго и старательно гнала от себя эти воспоминания, так тщательно заталкивала их подальше в подсознание, так неистово запечатывала захлопнувшиеся двери в прошлое, что теперь казалось: там, на вершине поросшего хмелем и чертополохом холма, жила совсем другая женщина. В ее сердце поднималось из-за леса и садилось за реку солнце, ее почти бесплотное тело продувал насквозь теплый летний ветер, ее волосы пахли полынью и поспевающими яблоками, ее плечи укутывала вечерами шаль тумана, в ее глазах отражались звезды другого мира...
   - Ну, - осведомился Ролдугин, появляясь в комнате с подносом в руках, - сверхзадачу сформулировала?
   - Какую сверхзадачу? - опешила я, застигнутая врасплох на самом уязвимом месте размышлений.
   - Свою, какую же еще, - чашка и блюдечко, переместившиеся с подноса на стол прямо передо мной, иронически звякнули. - Или ты полагаешь, что сбежать от меня - задача, достойная целой жизни?
   - С остальными задачами я разберусь потом.
   ВП поставил двухлитровый заварочный чайник на пробковый коврик, расположил рядом сахарницу, взял в руки свою огромную прозрачную чашку с дымящимся чаем и лениво опустился в кресло.
   - Не будет никакого "потом", Ника. Есть только сейчас, в котором ты тратишь все силы на то, чтобы уйти от осознания цели.
   Я побалансировала пару мгновений между невозмутимостью и возмущением несправедливыми обвинениями - а потом взяла и обиделась. Ибо неумение видеть цель - беда, а не порок, и попрекать этим как минимум негуманно. Но обида оказалась какая-то некачественная: вместо того чтобы преисполниться страданиями и жалостью к своей судьбинушке, я погрузилась в новые размышления. И посетила меня страшная мысль о том, что не одна я такая непутевая. Подавляющее большинство мифических, литературных и даже вполне реальных героев не формулировали свои великие задачи, предназначения и миссии самостоятельно. Конечно, поверхностному наблюдателю могло показаться, что эти самые герои только и делали, что зорко озирались окрест, ставили почти невыполнимые цели, преодолевали непреодолимые препятствия, сражались с непобедимыми внутренними и внешними врагами и, ежели повезет, пожинали заслуженные лавры в краткую минуту передышки.
   На самом-то деле начальный инициирующий импульс всегда исходил извне. Илья Муромец и по сей день сидел бы сиднем в своей избе, если бы калики перехожие не рассказали ему о том, что паралич - всего лишь психосоматическое проявление ограничивающих убеждений, да не опоили бы его - под видом кваса - каким-то психотропным препаратом, да не подняли бы на ноги, да не внушили бы обалдевшему от происходящего домоседу, что ему на роду написано спасать землю русскую от вражьей нечисти.
   А кто вообще слышал бы о Моисее, если бы не явился ему в пламени несгорающего тернового куста Ангел Господень и не поручил неслыханное по сложности задание - вывести из Египта сынов Израилевых? Или можно, будучи в здравом уме, предположить, что приемный сын дочери фараона, образованный, изнеженный, приученный к роскоши юноша сам, добровольно придумал для себя миссию, вынудившую его лишиться всего, стать изгоем, множество раз оказываться на волосок от смерти, а в довершение ко всему сорок лет блуждать по пустыне в компании собственного вечно ропщущего народа?! Да на такие испытания даже подготовленный и вымуштрованный спецназовец не согласился бы!
   И разве стала бы Жанна д'Арк Орлеанской девой, пылающим символом не сдающейся врагу Франции, если бы не бередившие ее душу голоса? Или Карлос свет Кастанеда сподобился бы когда-нибудь отправиться на поиски дарованной Орлом свободы, если бы на пути ему не встретился коварно замаскированный под рядового мексиканского крестьянина дон Хуан? Так бы и кропал никому не интересные антропологические статейки, покуривая скуки ради мескалиновые грибы...
   И то же самое - всюду, куда ни кинь взгляд. Ивана-царевича в поход за молодильными яблоками послал возжелавший личного бессмертия батюшка. Красную шапочку командировала на встречу с волком не то непутевая, не то злокозненная мамаша. Разнообразных положительных героинь гнали зимой за подснежниками, а ночью - за огоньком к Бабе-Яге злые мачехи. Геракл отправлялся на подвиги, обессмертившие его имя, по велению хилого сводного братца Эврисфея. Иван-дурак со своим коньком-горбунком путешествовал к морю-окияну, выполняя задание сладострастного старикашки царя...
   Словом, либо родительское программирование, либо социальный заказ, либо глас свыше - что-нибудь в качестве исходного пинка под зад, выталкивающего героя из прежней обжитой реальности в новую, полную опасностей, непременно присутствовало. А каждый, кто считает иначе и самоуверенно полагает самого себя источником всех судьбоносных решений, просто-напросто не замечает, как искусно его к этим решениям подвели. Сделанный вывод меня воодушевил - настолько, что я посмотрела на Ролдугина сверху вниз и сообщила с видом пророка, несущего откровения народу:
   - Достойную цель самостоятельно обнаружить невозможно.
   - Это почему же? - усмехнулся ВП.
   - Очень просто: любая цель, которую человек может увидеть сам, находится в пределах его ограниченного кругозора, а значит - вписана в его нынешнюю жизнь, в систему его личных ограничений. Это движение по изначально заданной плоскости, а высокая цель всегда выводит человека за ее пределы - в объем, в неизведанное пространство, в большой мир. Высокая цель - это всегда обращенный к нам зов Целого. А вы хотите, чтобы я сама ее придумала. Нонсенс! Нельзя познать систему, находясь внутри нее.
   - Знаешь, в чем ты не права? У человека всегда есть возможность выйти за пределы того, чем он является в данный момент.
   - Плавали, знаем. Но проблема в том, что я всегда возвращаюсь в исходное состояние.
   - Потому что ты не выходишь, а только нос высовываешь, и тут же прячешься обратно. И не выйдешь, пока не переживешь смерть. Только через нее возможен выход за пределы заданной плоскости, о котором ты говоришь. И для этого не нужно ждать, пока тебя кто-то куда-то позовет. Я, например, не ждал. Вышел - посмотрел на ситуацию снаружи - определился со своим предназначением - вернулся.
   - Мне что, харакири прямо у вас в кабинете совершить?
   - Зачем же так печально? Я воплощение гуманизма, или ты забыла?
   Я саркастично улыбнулась. Он допил чай и поднялся с кресла:
   - Вставай, поехали.
   У подъезда нас ждал белый "мерс". "У него и машина под цвет костюма", - иронично подумала я, вспомнив, как Владислав Петрович явился ко мне весь в белом.
   Водил он мастерски - повинуясь скупым и точным движениям, машина шла мягко и быстро, ни разу не подпрыгнув на кочке или колдобине. Я покопалась в памяти, но так и не смогла припомнить, были ли водительские навыки у прежнего ВП. Мимо проносились дворики, парк и близлежащие улицы - стекла новостроек отражали расплавленную солнечную медь как зеркала. Пробок, вопреки повседневным реалиям переполненного машинами мегаполиса, на нашем пути не было. Светофоры как по команде приветствовали нас зеленым подмигиванием.
   "Мерс" выскочил на мост и понесся по нему стремительной птицей. Река под нами переливалась всеми оттенками тонущего в ней мандаринового солнца. Половина неба еще полыхала закатным жаром, другая - быстро наливалась густой синевой. На набережной лениво зажигались первые фонари. Маковки церквей жадно ловили последние пятна солнечного света.
   Мы съехали с моста, еще находящегося во власти догоравшего дня, и окунулись в вечерний сумрак, выползавший из-под густых крон деревьев. Я почему-то почувствовала себя так, словно только что был перейден некий Рубикон - неназванный, неизвестный, но от этого не менее реальный. По всем расчетам, ехать нам оставалось совсем недолго: в нашу единственную ночь ВП говорил что-то о своей квартире в центре. Однако мы миновали центр города и поехали дальше - природный топографический кретинизм мешал мне сориентироваться, куда именно направлялся ведомый шефом "мерс", и лишь одно я могла сказать совершено четко: наш путь лежал на север. Впрочем, последнее легко определил бы любой балбес: небо по левую руку от нас еще хранило воспоминания об исчезнувшем светиле, а стало быть, там находился запад.
   Промелькнули спальные районы, ребристое здание пивзавода и странные гигантские цистерны на выезде из города, а ВП и не думал останавливаться или куда-нибудь сворачивать. Теперь по обе стороны от дороги расстилались поля - я скорее догадывалась об этом, чем видела их воочию, поскольку за время нашего пути стемнело окончательно. Машина летела, почти не касаясь трассы, сминая в размытые пятна придорожные деревеньки и встречные автомобили, наполняясь молодецки свистящим воздухом, врывавшимся в салон из приоткрытого окна.
   Я почти не удивилась, когда мимо промчался уже знакомый мотоцикл, трижды мигнул фарами и унесся вперед:
   - Люба?
   Владислав Петрович кивнул.
   - Вы что, пригласили ее на роль палача?
   - Не надейся, - рассмеялся Ролдугин. - Рабочий день у нее уже закончился.
   - Тогда зачем она едет с нами?
   - Увидишь.
   - А как же Серега? Она что, оставила его одного?
   - Представляешь, какое совпадение: Люба тоже устала сидеть при нем, как привязанная, и сегодня наняла сиделку.
   Мы свернули с трассы на проселочную дорогу и ехали еще минут сорок - если доверять моему не отличающемуся надежностью чувству времени. Никто нас больше не догонял и не сигналил фарами, хотя ВП сбросил скорость раза в три. Да и встречные машины попадаться перестали, из чего я сделала вывод, что мы забрались в глухомань почище прошлой деревни ВП. Ну, пешком топать километров пять-шесть не заставляют - и на том спасибо. Впрочем, я-то в своих видавших виды джинсах и скромной курточке вполне готова к прогулкам по сельской местности, но как бы шествовал по дорожной пыли и мокрой от росы траве Ролдугин в пижонском светлом костюме?
   Дорога, и без того не слишком широкая, совсем сузилась, и ветки обступивших ее деревьев начали нахально царапать окна "мерса", а какие-то жесткие стебли зашуршали по днищу. Не успела я злорадно констатировать: "Ну вот, приехали!", как мы, пробурив еще метров триста заросшей растительностью колеи, и впрямь приехали. Деревья резко расступились, открывая взору здоровенную поляну, освещенную пламенем костра. Помимо костра в наличии имелись: добротный двухэтажный сруб, вопиюще огромный черный мотоцикл, упиравшийся рогом-рулем в стену дома, затаившийся в тени сруба серый "хаммер", косивший на поляну единственной выглядывавшей из-за дома фарой, а также владельцы всего этого великолепия - Люба в элегантном кожаном костюме и Валик в пятнистой брезентовой куртке, таких же штанах и высоких резиновых сапогах.
   - Никуда от вас не спрячешься, - добродушно пробурчал он, здороваясь с ВП за руку. - В кои веки порыбачить собрался - тут же нагрянули.
   - Нарыбачишься еще, - пообещал ему шеф и посмотрел на костер: - Маловат что-то. Дровишек заготовили?
   - Обижаешь, - хмыкнул Валик. - Поленица за домом - кубов тридцать. Сосна просушенная, аж звенит. Пол леса запалить хватит, не то, что этот костерок.
   - Лес палить не будем, - в тон ему ответил ВП. - А вот чайку вскипятить не мешало бы.
   - Любаня! - Валик повернулся к девушке. Она молча кивнула и направилась в дом. Рак перевел глаза на шефа: - Ну, вы располагайтесь пока, а я дрова поближе перетащу.
   Пятнадцать минут спустя мы сидели на небольших раскладных стульях у костра, который мне лично совсем не казался маленьким, и непринужденно пили пахнущий дымом и смородиновыми листьями чай из больших керамических кружек. Впрочем, насчет непринужденности я несколько преувеличила: Люба по-прежнему молчала как рыба, я тоже не произносила ни слова, теряясь в нехороших догадках, что со мной собираются делать, а шеф с Валиком медитативно беседовали о ловле плотвы. Высящаяся за моей спиной гора дров наводила на мысли об аутодафе.
   - Ну что, раздевайся, - обратился ко мне ВП, когда чай был допит, а кружки и котелок перебазировались обратно в дом.
   Я недоверчиво посмотрела на него, думая, что это очередная шутка. Но Ролдугин не улыбался. "Мда, - подумала я. - Замучить человека до смерти можно и в одежде, и предварительное обнажение жертвы говорит либо об особо кровожадных намерениях мучителей, либо об извращенно-эстетских вкусах". Ни то, ни другое не вдохновляло, и я вцепилась в полы своей летней курточки, готовая стоять за них насмерть.
   Но никто не бросился сдирать с меня одежды. Более того: присутствующие принялись разоблачаться сами. Люба выскользнула из своего коричневого костюма, как змея из старой кожи, сложила его на сидении мотоцикла, а потом без всякого стеснения стянула обтягивающую футболку и черные трусики-стринги. Узкие мальчишеские бедра; худощавые длинные ноги с золотящимся в отблесках костра пушком; такой же пушок на сильных, с рельефными мускулами руках; маленькая, едва заметная грудь с торчащими вишневыми сосками; вытянутые, неприкрытые волосами уши - она походила на сказочного эльфа, а не на земную женщину. Правда, я не уверена, что эльфы умеют с хрустом и наслаждением потягиваться, непринужденно садиться голышом на траву, подставлять жару костра узкие ступни и по-кошачьи выгибать шею. К тому же эльфы едва ли могут похвастаться накачанным до "кубиков" прессом, - словом, классификатор из меня никудышный.
   Валик небрежно свалил свои вещи прямо на крыльцо дома, и теперь стоял в чем мать родила, закрыв глаза и не то прислушиваясь к звукам окружавшего нас леса, не то занимаясь какой-то внутренней работой. Если бы не обильно покрытые курчавой растительностью грудь, живот, конечности и даже спина с ягодицами, он мог бы сойти за древнегреческую статую - во всяком случае, пропорции его смуглого тела были почти безукоризненными. Но повышенная волосатость роднила его вовсе не благородными эллинами, а скорее с гордыми сынами кавказских гор. Аккуратно подстриженная голова с чисто выбритым лицом казалась на этом теле чужеродным элементом - как и вздымавшийся из зарослей внизу живота, чуть подрагивавший в такт дыханию бледно-розовый символ мужественности внушительных размеров.
   Похоже, вместо пыток мне предстояла разнузданная оргия.
   - Ты раздеваться-то собираешься? - ВП подошел ко мне сзади, и я не столько увидела, сколько почувствовала, что на нем тоже нет одежды, таким жаром дышало его тело.
   Быть единственным одетым человеком среди голой компании так же нелепо, как ходить обнаженным среди облаченной в праздничные наряды публики, поэтому я кивнула:
   - Собираюсь.
   - Вещи можешь положить в машину. Или в дом занести, - просветил меня шеф.
   Я повернулась и, стараясь не смотреть на обнаженного Ролдугина, пошла к "мерсу". Там на переднем сидении уже лежал его аккуратно сложенный костюм (где ты, привычная небрежность прежнего ВП?!). Я стащила с себя одежду, положила ее на заднее сидение, пригладила руками растрепавшиеся волосы и, помедлив, вернулась к костру. Ролдугин стоял спиной ко мне, подсвеченный красными отблесками пламени, так что не обратить внимания на его фигуру было невозможно при всем желании(в нашу единственную ночь мне было как-то не до этого). Похоже, в юности Владислав Петрович занимался греблей или плаванием: широкие плечи и развитая мускулатура спины свидетельствовали об упорных многолетних тренировках, в то время как ноги у него были совсем не накачанные - обычные мужские ноги, которые в изобилии встречаются летом на пляжах. По правому бедру змеился длинный, ярко-белый шрам, уходящий в подколенную впадину. Рыжеватые волосы и борода в свете огня казались ярко-красными, как у Фридриха Барбароссы. Крупные веснушки на кистях рук, неизменно притягивавшие мое внимание, нестройной толпой взбирались по предплечьям к шее и затем сбегали вниз по мускулистой груди - это я заметила уже боковым зрением, останавливаясь справа от шефа у костра.
   ВП уловил мой взгляд и подмигнул:
   - Забыл спросить: как тебе мое новое тело?
   - Тело как тело, - буркнула я, демонстративно отворачиваясь.
   Люба и Валик тоже подошли к костру и стали на таком расстоянии друг от друга, что образовали вместе с ВП почти правильный равносторонний треугольник. Я оказалась придатком одной из вершин получившейся геометрической фигуры и попыталась сместиться в сторону от шефа, но он жестом остановил меня. Некоторое время мы стояли в молчании - спину обдавало прохладой, в лицо дышал жар костра, поленья то и дело постреливали в звездное небо огненными искрами. Мне показалось, что между вершинами треугольника протягиваются незримые нити, заставляющие всех нас едва заметно раскачиваться в общем ритме. Потом ВП кивнул Валику, тот медленно отошел к сложенным у костра дровам (невидимые нити ощутимо натянулись), набрал с десяток ровных поленьев и бросил их в огонь. Костер ненадолго припал к земле, как с урчанием набрасывающийся на добычу хищник, облизал сухую древесину и почти сразу взметнул ввысь новые языки пламени, гораздо выше прежних. Валик повторил процедуру еще три раза, и вскоре перед нами загудел столб раскаленной плазмы высотой в два человеческих роста - видимо, дрова и впрямь были какие-то особенные. Стало невыносимо жарко, даже спина перестала чувствовать холодное дыхание леса.
   - Сделай "дерево", - велел мне ВП и во избежание разночтений описал два вертикальных полукруга руками.
   Я сразу вспомнила это йоговское упражнение на гармонизацию энергетики, закрыла глаза и начала медленно-медленно поднимать руки вверх. В пальцах привычно запульсировала кровь, а плечевые мышцы напряглись и заныли - это простенькое на вид движение всегда давалось мне с трудом. Поднять руки вверх рывком всем нам (за исключением совсем уж болящих) ничего не стоит. А вот сделать это настолько неспешно, чтобы плавное перемещение кистей почти не фиксировалось глазом - задачка совсем иной сложности. Я чувствовала, как попеременно включаются разные группы мышц, как легонько пощелкивают позвонки, становясь на место, как устремляются от рук по всему телу горячие энергетические потоки, и постепенно погружалась в блаженное ощущение нахождения в мягком пульсирующем облаке. Пять минут на подъем рук, столько же - на спуск, и вот уже вся телесная оболочка гудит от прилива энергии.
   Первым, что я увидела, открыв глаза, было большое эмалированное ведро - запотевший темно-синий бок и ручка из толстой гнутой проволоки. Ведро держали крепкие руки ВП, и оно неумолимо приближалось к моей голове. Обливания ледяной водой (а в том, что она именно ледяная, не было никаких сомнений) я терпеть не могу, поэтому инстинктивно съежилась.
   - С первой каплей воды ты перестанешь бояться, сомневаться, испытывать какие-либо чувства, - голосом Кашпировского сообщил Владислав Петрович.
   "Это мы еще посмотрим", - успела подумать, и тут на меня обрушился водопад. Как такое количество по-зимнему студеной жидкости могло уместиться в стандартном пятнадцатилитровом ведре, для меня до сих пор загадка, но факт остается фактом: вода лилась, лилась и лилась, смывая ощущения тела, пространства и времени, заставляя забыть и о горящем в двух метрах от меня костре, и присутствующих на поляне людях, и долгой дороге сюда, и обо всех событиях последних месяцев.
   Кажется, я продолжала ощущать текущую по мне и сквозь меня воду даже тогда, когда водопад наконец прекратился. И вскоре пожалела о том, что он прекратился: когда я с трудом открыла глаза и сфокусировала их на лице шефа, он скомандовал:
   - А теперь - через костер.
   Не поверите, но я - даже после только что принятого ледяного душа и гипнотической установки Владислава Петровича - нашла в себе способность изумиться. И изумилась. Вся - от головы до пят. Страшилки страшилками, опасения опасениями, но где-то в глубине души до сего момента теплилась надежда, что ничего плохого ВП со мной не сделает. И уж во всяком случае - не додумается послать в лижущий ночное небо огненный столб, то есть на верную смерть. Ибо сколько человека ни поливай предварительно водой, в пламени он все равно сгорит. Никакой опыт углехождения не поможет.
   Возмущенный вопль: "За что?" не успел сорваться с моих губ, так как в этот самый момент Люба без всяких команд и указаний прыгнула в бушующий костер и... исчезла в нем. Я даже дышать перестала, настольно нереальным было это зрелище. Валик последовал за ней с секундным интервалом и тоже перестал быть видимым - не говоря уже о том, что паленой шерстью, вопреки моим ожиданиям, не потянуло. Я повернулась к ВП, намереваясь спросить, что это было, но тут его руки сильно толкнули меня в спину, и я полетела прямо в огонь.
   Сколько длился полет - хоть убейте, не скажу. Нечем было замерять длительность, знаете ли. Я даже температуру не почувствовала. Костер и мое тело исчезли одновременно. Я словно попала в другое измерение, в котором существовала только идущая снизу вверх вибрация, слепяще-яркий свет и какая-то безграничная распахнутость. Вынырнув из этого не обжигающего пламени в обычный мир, я задохнулась от его темной давящей плотности - и, не раздумывая (способность соображать растворилась вместе с ощущениями тела), развернулась и прыгнула обратно в костер.
   На этот раз все произошло быстрее и концентрированнее: на какое-то мгновение я стала струящейся вверх вибрацией, пространством и светом - и тут же вновь обнаружила себя стоящей на траве у костра, словно что-то вытолкнуло меня в мир вещей и людей. Но я больше не была ни вещью, ни человеком - бушующий поток энергии заменял то, что раньше было телом, и этот поток стремился влиться обратно в огненную стихию. Но сила, вытолкнувшая меня уже дважды, сработала и на этот раз. И тут же ударом хлыста прозвучал голос ВП:
   - Хватит!
   Меня - сопротивляющейся, вечно спорящей, одержимой бесом противоречия - больше не было. Оболочка, некогда притворявшаяся плотным физическим объектом, а сейчас лишь условно отграничивающая внутренние потоки энергии от внешнего пространства, замерла от этой команды, как вкопанная, и не было силы, способной сдвинуть ее с места. А бушевавшая внутри энергия превратилась в пламя, и это пламя стало жечь изнутри - так, словно костер по ошибке переместился в меня и теперь пытался вырваться обратно на волю. Во мне разливался непереносимый жар, плясали огненные сгустки, раскалялась добела неизвестная субстанция, не имевшая ничего общего с белковыми соединениями человеческого тела. Наверное, так чувствовали себя ведьмы, которых сжигали на костре - не заурядные женщины, волею случая попавшие в лапы инквизиции, а настоящие ведуньи, нашедшие тропки в другие миры, но еще не научившиеся жить, не оставляя следов и не попадаясь на глаза ревнителям среднестатистической "общей" реальности.
   Внутри меня тем временем начал закручиваться огненный смерч, шириться и подниматься вверх, к небу. Я была одновременно центрифугой и тем, что в ней вращается, и по мере нарастания скорости этого спирального кружения различий между "тем" и "этим" становилось все меньше. Когда смерч закружился бешеным волчком с запредельной частотой, ничего кроме него не осталась - и моя пустая оболочка взорвалась, не выдержав напора распиравшей ее энергии. Вырвавшийся на свободу вихрь подхватил мириады образовавшихся частиц и понес их во все стороны в черную бесконечность - в моей личной вселенной произошел хрестоматийный Большой взрыв. И я, будучи сразу всем и ничем, расширялась вместе с облаком этих разлетавшихся в никуда частиц, распространялась по всем направлениям, становилась космической пустотой и парящими в ней звездами, метеоритами и солнечным ветром, кометами и галактическими туманностями.
   Не знаю, о чем думали мои многоуважаемые коллеги-физики, предлагая модель бесконечно расширяющейся вселенной: все процессы в проявленных мирах цикличны, в чем я имела несчастье убедиться на собственной разлетевшейся шкуре. Скорость центробежного движения частиц постепенно снизилась до нуля, беглецы повернули вспять и, ускоряясь, понеслись со всех концов вселенной в одну точку. Сжиматься куда дискомфортнее, чем расширяться - особенно сжиматься с все нарастающей и нарастающей скоростью, стремительно сокращаясь до смехотворно малого объема. Частицы, образовывавшие когда-то мою оболочку, с мощным ударом соединились воедино - и я снова ощутила свое тело, но было оно настолько спрессованным, словно я на скорости проскочила стадию превращения из бесконечного пространства в ограниченного человеческое тело и стала каменным истуканом.
   Может быть, настоящие каменные истуканы - существа тонко чувствующие и даже своеобразно мыслящие. Я же была - истуканнее некуда: ни ощущений, ни эмоций, ни мыслей. И уже никогда не узнать, очеловечилась бы я со временем самостоятельно или превратилась бы в бездушную статую: откуда-то взявшиеся ВП и Валик, зайдя мне за спину, подставили руки, а Люба коротким толчком в лоб отправила в нокдаун. Окаменевшее тело упало как подкошенное - мужчины подхватили его и поволокли прочь от костра, в заросли деревьев и кустарника.
   Двигалась процессия недолго - родник, вымывший большую чашу в известняковой почве, бил метрах в пятидесяти от поляны. В это естественный бассейн меня и опустили - окаменевшее тело оказалось в журчащей воде почти полностью, только лицо осталось над поверхностью. Сначала никаких ощущений не было, и я лишь отстраненно фиксировала взглядом проглядывающие сквозь листву звезды и фигуры стоявших вокруг меня людей. Почему-то не возникало и мысли о том, что хорошо бы попытаться пошевелить рукой или ногой, заговорить о чем-нибудь с ВП или хотя бы повернуть шею. Впрочем, удивляться нечего: откуда взяться таким мыслям у спрессованного гравитацией камня?
   - Закрой глаза, - сказал шеф, и они послушно закрылись.
   Внимание сместилось извне вовнутрь, и я обнаружила, что кое-какие ощущения все-таки есть. Казалось, внешние слои моей оболочки медленно, микрон за микроном, растворяются в воде. Камень таял, как сахар в кипятке - но вместо кипятка внутрь меня капля за каплей начала просачиваться ледяная родниковая вода. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что она именно ледяная, а не кипящая - настолько обжигающим было ее прикосновение к обнаженным рецепторам моей вновь обнаружившейся кожи. Но стоило это понять, как меня начал сотрясать озноб - сначала просто дрожь, потом все более усиливающаяся, пробирающаяся от поверхности внутрь, пробирающая до самого сердца - и вскоре меня трясло так, как будто тело било электрическим током. Перед глазами возникло голубоватое свечение - это фосфоресцировали контуры тела, а внутри них, как в электролитической ванне, булькала и пенилась светящаяся молочно-белая жидкость. Тело располагалось в родниковой чаше так, что вода омывала его от макушки к ступням - внутренний же поток, напротив, поднимался от ног к голове, закручиваясь множественными вихрями.
   Я сместила фокус внимания на взаимодействие этих двух потоков - и переносить непрекращающийся озноб стало легче. Тело все еще тряслось и подергивалось, но уже без меня - я снова расширялась в растущее на глазах облако, но совсем не так, как после взаимодействия с огнем. Если морозным вечером подойти к замерзшему окну и долго согревать его своим дыханием, покрывающие стекло белые узоры начнут медленно-медленно таять, а сквозь ширящуюся "полынью" станет проглядывать уличная тьма - сначала размером с пятикопеечную монетку, потом - с кулачок, а через некоторое время, если вы достаточно настойчивы, изморозь останется лишь на периферии окна, и в ваши глаза прямо из застеколья посмотрит огромный погруженный во мрак мир - тот самый, от которого вы отгородились прочными стенами своего дома. Нечто подобное со мной и происходило: что-то едва ощутимо таяло, расходилось волнами во все стороны, а образовавшееся внутреннее пространство наполнялось темнотой и тишиной.
   Ощущение холода полностью исчезло - как и внутренняя дрожь. Наступила невесомость, как будто тела не было вообще. И меня не было вообще - была черная сияющая бесконечность, дышавшая вечностью и неизъяснимой тайной. Если бы в этом пространстве все еще существовала я, и существовал некто, и этот некто спросил бы, есть ли у меня какие-то желания, то я бы ответила, что желание только одно: никогда не выходить из этого состояния. В нем не было ни блаженства, ни восторга, ни счастья, ни радости, ни любви, ни каких-либо других эмоциональных "морковок", в погоне за которыми проводит жизнь обычный человек. Не было поражающих воображение картинок, неземных откровений, потоков информации или энергии. Но было нечто другое, для чего я никак не подберу слова - изначальность? Бесконечный покой? Истинная реальность? Ни одно из определений и близко не отражает того невероятного ощущения, как будто после долгого метания по поверхности штормящего океана, среди мусора и корабельных обломков, среди выедающих глаза соленых брызг и заливающейся прямо в глотку морской воды, под крики гадящих на головы чаек, под вопли болтающихся по соседству с тобой людей ты вдруг очутился на самом глубоком дне. Огромная толща черной воды не давит на тебя, ибо ты сам стал этой невозмутимой, как древние боги, водой. Привычные чувства больше не имеют над тобой власти, ибо они всего лишь пена на поверхности океана. То, что всю жизнь трепало нервы: хорошо ли ты выглядишь, любят ли тебя, удастся ли заработать достаточно денег, не обойдут ли на финише конкуренты, не подведет ли здоровье, не выдаст ли бог, не съест ли свинья - все это оказалось тем самым мусором, колышущимся в морских волнах.
   Если бы я знала тогда, какое количество буев удерживает меня на поверхности, как прочны привязывающие к ним стальные канаты, как быстро я вылечу с глубины и как нескоро смогу снова попасть туда... Впрочем, даже если бы я и знала - это ничего бы не изменило: не в моей власти было решать, вернуться или остаться. Сознание просто погасло, а когда я пришла в себя, тело снова было при мне (или, точнее, я - при теле), и по этому телу скользили горячие руки ВП.
   Мы лежали в каком-то почти пустом помещении прямо на полу, на овечьей шкуре, а в распахнутое окно вползали предрассветные сумерки. Пахло сосновой смолой, дымом костра и соком примятых трав. Шерсть щекотала спину, икры ног и пятки. По деревянному потолку над нами полз маленький паучок. Под жаркими ладонями ВП медленно таял холод, заполнивший меня снизу доверху, и это ощущение постепенного растворения и наполнения энергией сразу напомнило о том, что происходило ночью. В памяти восстановилось почти все - за исключением неизвестного промежутка времени после того, как мое сознание выключилось в черной бездонной пустоте.
   - Это была она? - тихо спросила я, с удивлением вслушиваясь в звуки своего голоса.
   - Кто? - не глядя на ВП, я почувствовала, что он улыбается.
   - Смерть.
   - А ты сама как думаешь?
   - Никак, - честно призналась я: мыслительные механизмы не то не успели включиться, не то вообще демонтировались. Произносимые слова не формировались предварительно в голове, как обычно, а рождались прямо в момент их произнесения.
   - Еще не она, - ответил Владислав Петрович.
   Я с удивлением повернула к нему голову и убедилась, что на лице нет ни насмешки, ни издевки. Из устремленных на меня глаз сочился мягкий свет.
   - К настоящей смерти ты пока не готова, - ответил он на мой невысказанный вопрос.
   - А что же тогда?..
   - Валик называет это стеной огня. Работа у них с Любой специфическая, сложно не подхватывать всякую астральную дрянь от клиентов. А стена позволяет регулярно обнуляться.
   - Так это типа бани, только для астрального тела? - слабо улыбнулась я.
   ВП покачал головой:
   - Это возможность полностью переустанавливать систему, не теряя при этом физическое тело. Валиковское ноу-хау. Ты как, разобралась с чем-нибудь?
   - Не знаю... - казалось, я разобралась со всем на свете, и ни с чем конкретно, но как рассказать об этом?
   - То-то и оно!
   Короткая беседа утомила меня, и глаза закрылись сами собой. ВП подсунул левую ладонь мне под шею, а правую положил на живот - и животворное тепло тягучим медом потекло по моей обесточенной оболочке. Тело восстанавливалось долго: комната успела до краев заполниться золотистыми лучами и закачаться корабликом в солнечном потоке, прежде чем по моим рукам и ногам побежали живые энергетические ручейки, и я смогла отвечать на нежные прикосновения ВП...
   ... Паучок добрался до окна и протянул первую искристую ниточку, а утренняя прохлада окончательно уступила место зарождающейся дневной жаре, когда под окнами зарокотал мотоцикл.
   - Который час? - встрепенулась я.
   - А что? - усмехнулся ВП. - На работу опоздать боишься?
   Я осторожно освободилась из его рук, которые уже не казались обжигающе горячими:
   - Не боюсь. Но ехать надо. Мы сегодня должны пилот на фокус-группе тестировать...
   - И эта женщина спрашивала меня, пережила ли она реальную смерть! - он насмешливо фыркнул.
   Подняться на ноги и спуститься вниз по лестнице оказалось неожиданно сложной задачей: пол пружинил, стены покачивались, дверной проем дрожал, расплывался и предательски отскакивал в сторону, деревянные перила проседали под рукой клочьями ваты. Реальность, оскорбленная моим ночным побегом за ее священные пределы, решительно отказывалась вести себя прилично, а тело словно забыло, как выполнять даже простейшие действия.
   - Меня теперь всегда так глючить будет? - спросила я ВП, который очень своевременно подхватил мой локоть, помешав превратиться в катящегося по ступеням колобка.
   - Обычно за пару часов попускает, - насмешливо ответил он, - но ты же у нас загадочный зверек...
   Мы вышли на крыльцо как раз в тот момент, когда Люба собиралась выезжать с поляны. Две обнаженные фигуры, освещенные ярким солнцем и щурящиеся от бьющих прямо в глаза лучей, не произвели на нее никакого впечатления. Она помахала нам рукой и унеслась - вся в грохоте и клубах дыма.
   Валика и его "хаммера" уже не было. О полыхавшем вчера гигантском костре напоминало лишь пепелище метров трех в диаметре. Трава вокруг него была основательно утоптана. Деревянный сруб при свете дня казался не сказочным теремом, а рядовой дачей - если, конечно, сбросить со счетов тот факт, что на нормальных дачах обыкновенно присутствуют столы, стулья, диваны, холодильники и прочие блага цивилизации. Ни еды, ни питья в доме не оказалось, а из мебели я заметила лишь пару плетеных кресел, несколько сваленных в углу прихожей бамбуковых циновок, да странную, похожую на гигантский подстаканник с телефонным диском конструкцию, из которой торчали удилища Валика.
   Мы натянули на себя оставленные в "мерсе" одежды (от помощи ВП я гордо отказалась, поэтому путалась в своих вещах добрых двадцать минут), посмотрели на часы - одиннадцать сорок семь - и тронулись в обратный путь.
   В машине к моим неладам с реальностью добавились соматические проблемы: расширившаяся энергетическая оболочка умудрилась охватить весь кузов "мерса" целиком, отчего в желудке начали двигаться и противно поскрипывать поршни, коленвалы и шестеренки, а в голове - с бешеной скоростью вращаться все четыре колеса. Стайки мошкары, разбивавшиеся о лобовое стекло, казалось, облепляли все лицо. К тому же габариты "мерса" теперь ощущались непосредственно кожей, и я каждый раз сжималась в комок, когда в сантиметре от нас проносились другие автомобили.
   ВП моих страданий то ли не замечал, то ли решил дать мне возможность разобраться со всем самостоятельно. Я закрыла глаза и принялась ритмично, с усилием дышать. Стало только хуже: казалось, с каждым вдохом головокружение и тошнота только усиливались, а тело собиралось развалиться на части.
   Не зная, что теперь делать, я максимально задержала дыхание, потом судорожно вдохнула - и вдох вдруг совпал с каким-то едва ощутимым толчком в металлическом чреве "мерса", а выдох был подхвачен следующим толчком. Заставлять себя дышать в определенном темпе больше не требовалось: ритмом вдохов и выдохов теперь управляли не мои мысли, и даже не моя диафрагма, а внешний, постукивающий, урчащий и пахнущий парами бензина механизм. И - как ни странно! - эта смена "управляющего центра" принесла невероятное облегчение. Только через несколько секунд, когда в голове окончательно прояснилось, а неприятнее ощущения отступили, пришло осознание, что произошло: я начала дышать в унисон с машиной.
   - Установила, наконец, раппорт? - усмехнулся ВП.
   Я пожала плечами: еще неизвестно, кто с кем этот раппорт установил, я с "мерсом" или он - со мной. Главное, что жизнь снова обрела вполне приемлемые характеристики. Правда, надолго ли?..
   - Ты как, исполнять долг перед социумом голодной поедешь, - спросил ВП на подъезде к городу, - или позавтракаем сначала?
   Признавать, что мной руководит не свободное самоопределение, а мерзкий общественный долг, я не захотела, и "мерс" свернул к придорожному ресторанному комплексу, стилизованному под несколько больших деревенских изб.
   Выйдя из машины, я немедленно почувствовала себя моряком, ступившим на твердую землю после многомесячной океанской качки.
   - Ритм смени, - посоветовал ВП, мельком взглянув на мою вновь зеленеющую физиономию. - Учишь тебя, учишь...
   Легко сказать - смени! Здесь, в отличие от уютного автомобильного нутра, ведущего ритма не было: за спиной пневматическим конвейером шипела трасса, выплевывая в город одну машину за другой; между избами ресторанного комплекса хаотичными молекулами сновали официанты; сами избы медленно дышали колышущимися в открытых окнах белыми занавесками; у моих ног весело стрекотали сверчки... За всем этим, если вслушаться, проступал еще один ритм, самый плавный и величественный - под слоем травы и дерна неторопливо перетекали из одного невидимого русла в другое животворные соки земли.
   На эту мягкую пульсацию я и постаралась настроиться - но как только что-то начало получаться, мы зашли в ресторан, и резонанс с энергией земли исчез. А подстраиваться под ритм позвякивающих о тарелки вилок и ножей, жующих челюстей сидящих за соседними столами клиентов и кухонной суеты мне совершенно не хотелось.
   - Попробуй настроиться на меня, - предложил ВП.
   Я даже не успела подумать, хочу этого или нет - стоило мне посмотреть ему в лицо, как его зрачки гипнотически зафиксировали мой взгляд, и дыхания совпали сами собой. Мой выдох превращался в его вдох, мой вдох - в его выдох. Я чувствовала, как наше общее дыхание расходится по его грудной клетке, как приподнимаются волоски на запястьях, как мерно бьется сердце - и понимала, что он сейчас точно также ощущает мое тело, проникает мне под кожу, просачивается внутрь моей оболочки... Процедура становилась слишком фривольной для ресторана - я отвела глаза, сделала несколько хаотичных, сбивчивых вдохов, рассеивая наваждение, и с подчеркнутой заинтересованностью уткнулась в меню.
   Оказалось, что после смерти, пусть даже символической, шашлык из осетрины и салат из морепродуктов имеют совершенно неземной вкус. А вот перед винами, которые настойчиво рекомендовал одетый в фольклорную рубаху и обычные костюмные брюки официант, я устояла. Все-таки являться на работу с сумасшедшим опозданием, да еще в подпитии - недостойно духовного искателя. И кто бы мог подумать, что мое желание казаться приличным человеком восстановится с такой невиданной быстротой?!..
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"