Аннотация: Когда говорят, что ты обречена, нет сил бороться. Но можно ли после этого обрести, пускай и краткое, но счастье
Кем я себя представляла в детстве? Если бы я помнила. Чего я хотела в детстве? Если бы я знала. О чем я мечтаю сейчас? Уже ни о чем. Жила по накатанной, оставляя мечты и планы на потом, думая, что все успею. Что нужно еще немного пожить вот для этого и для этого. Считала, что это правильно или так нужно. Смешно. Кому нужно, для чего нужно? Это те вопросы, на которые уже никогда не будет ответов. Нет их сегодня, не будет и завтра. И завтра как такового вообще не будет.
Я завозилась от того, что затекла спина, и стало вообще как-то прохладно. Лежать в коридоре на давно не чищенном коврике то еще удовольствие. Но именно здесь силы оставили меня, и было уже как-то все равно, где я и в каких условиях.
Села и огляделась. В кухонное окно, не завешенное веселенькими шторками в цветочек по причине генеральной уборки, заглядывало заходящее солнце. Коридор и комнату уже затопили закатные сумерки, высвечивая багрянцем нехитрый интерьер моей однушки. По полу были разбросаны листочки с какими-то закорючками и цифрами, которые не говорили мне ровным счетом ничего. Просто мне всучил их врач, считая на этом свою миссию выполненной. На мне поставили крест, похоронили заживо. Хотя живой мне оставаться недолго. Я бы даже сказала сущую малость. Так что, скорее всего, он поступил правильно, забыв о моем существовании сразу же, как только дверь кабинета захлопнулась за моей сгорбленной под весом обрушившейся информации спиной.
Мысли о том, чтобы собрать их даже не возникло. Все стало неважным, глупым и не нужным, мной овладело безразличие. Даже сейчас, если бы в прихожей начал рушиться потолок, я бы не шелохнулась, а на лице не дрогнул ни один мускул. Какая разница, днем раньше или днем позже.
Встав и размяв затекшие мышцы, я с сожалением отметила, что мое любимое красное платье в кошмарном состоянии. Всегда нежно оберегаемое и лелеемое, сейчас оно было словно измочаленная и пожеванная безжалостным животным тряпочка.
Дернув молнию, не заботясь более о сохранности этого предмета гардероба, я позволил ткани скользнуть по коже и упасть на пол. Переступив через платье, я прошла в комнату и опустилась в старенькое обшарпанное кресло. На большее моих сил не хватило. Безразличие вновь овладело мной, стирая мысли, вымывая эмоции. Взгляд вновь зацепился за россыпь белоснежных листков, что покрывали дырявый линолеум коридора. В голове всплыли слова врача. Но внутри ничего не отозвалось. Не было сил ни на истерику, ни на слезы сожаления и жалости. Странно. Тогда в кабинете мир покачнулся и перевернулся вверх ногами, глаза зашторили слезы. Но сейчас внутри все безмолвствовало, а глаза были сухи и пусты. Я просто смотрела в окно, наблюдая, как постепенно опускается к земле яркий, но постепенно тускнеющий глаз далекой и горячей звезды.
Ветер лениво трепал листву, иногда залетая в открытое окно и ощупывая мою сгорбленную фигуру. Его легкие прикосновения не дарили облегчения. Да и не было сейчас ничего во всем мире ничего, что могло бы это сделать.
В сумочке, что так и осталась покинутой в коридоре, раздался резкий рваный ритм, возвещая о том, что кто-то желаем со мной поговорить.
'Как это могло нравиться мне раньше?' - я поморщилась, желая заткнуть уши или швырнуть мерзкую трещалку об стену и тем навсегда успокоить ее, чтобы более она не трепала мне нервы.
Мысли о том, чтобы встать и ответить на звонок даже не возникло. Разговаривать ни с кем я не собиралась. Не сейчас, а может уже никогда. Ведь конечный срок был таким коротким. И вот тут, наконец, прорвались слезы. Почуяв слабину и найдя-таки путь наружу, они рванули такой лавиной, что вмиг покрыли собой щеки, грудь и ощутимо намочили бюстгальтер.
Я рыдала долго и бездумно. Без сожаления, без жалости, без воспоминаний, без мыслей о крушении надежд и планов о несбыточном теперь счастье. Просто что-то заставляло соленую беспощадно разъедающую душу и безбожно размывающую по лицу косметику влагу струится из глаз, продолжая свое разрушительное действо. Подтянув ноги к груди, я кое-как свернулась калачиком в кресле, уткнувшись носом в самые колени. Закрыв глаза, я не увидела ничего кроме тьмы, точно такой же, что поселилась где-то глубоко внутри, тянущей свои щупальца из глубины сознания.
'Как плохо. Как отвратительно, ужасно неприятно и больно!'
Пробуждение не вызвало никаких чувств кроме отрицательных. За ночь тело затекло и нещадно болело, ежесекундно напоминая, что так делать нельзя. Кое-как сползла с кресла на пол и попыталась растяжкой и растиранием привести ноющие мышцы в порядок. Наивная. После ночи проведенной в неудобной позе в старом скрипучем кресле даже обычная утренняя полноценная зарядка не принесла бы облегчения.
Более-менее приведя себя в порядок, я отправилась в душ. Встав под горячие струи, наслаждалась даримыми ими ощущениями. Вспоминать о вчерашнем не хотелось. Не было желания вновь и вновь проигрывать слова врача, произнесенные бесстрастным голосом в голове, но если бы это от меня зависело.
Апатия до сих пор владела мной, заставляя мысли лениво и безразлично перекатываться в голове, не оставляя горького послевкусия. Может осознание этого еще и не наступило, но яд вердикта уже был впрыснут под кожу и медленно подбирался к сердцу.
Подобрав скинутое вчера платье, я небрежным жестом закинула его в шкаф, не потрудившись ни расправить, ни повесить, чтобы не испортить вещь окончательно.
Простых утренних желаний в еде и питье не было. В каждом жесте и взгляде сквозило лишь легкое отупение и безразличие. Но ровно до того момента, пока я не увидела листки бумаги, что веером были раскинуты в коридоре.
'Этой дряни не место в моем доме!' - обожгла мысль, что тут же огненной стрелой прочертила сознание.
Движения стали резкими и быстрыми. Накинув легкий шелковый халат с длинными рукавами на манер кимоно, я в кучу, не церемонясь и не заботясь о сохранности, сгребла лист, изрядно помяв их при этом. Пара шагов, щелчок замка и вот я уже вышла в подъезд. Подойдя к мусоропроводу, я занесла над зловонной чернотой кипу бумаги. Пару секунд я еще смотрела на непонятные закорючки, пока злость вновь не овладела мной. Резко сжав руку, сминая листы, словно стремясь тем самым причинить им наибольший вред, я швырнула ношу и захлопнула крышку.
Я резко выдохнула. Причиной был не мерзкий смрадный запах мусоропровода, а одинокая и глупая мысль, что тем самым я избавилась не только от пачки макулатуры, но и перечеркнула все, что было сказано. И тем самым болезнь, что пожирала мое тело и стремительно приближала конец, отступила. Она была низвергнута, и более мне ничего не угрожает.
'Наивная. Наивная, глупая и бессмысленная надежда!' - я обхватила голову руками, усилием воли загоняя вновь подступающие слезы, и готовую девятым валом обрушиться на меня истерику как можно глубже.
Внимание привлек звук открывающейся на моем этаже двери. Его я не перепутала бы ни с чем, столько раз с надеждой и глупой улыбкой я прислушивалась к нему. Легкий страстный шепот и звуки поцелуев отрезвили, вырывая из плена извечных иллюзий, давая второй шанс истерике прорваться.
Я дождалась пока створки лифта с шумом схлопнутся, а соседская дверь закроется и повернется замок. Пулей проскочив в свою квартиру, я привалилась спиной к двери. Теперь рвущую жилы, переворачивающую внутренности истерику ничто было способно остановить, да я и не пыталась. Еще слишком свежей была рана, слишком сильной боль от потери. Хотя как можно потерять то, что никогда не было твоим. Пусть розовые мечты и детские фантазии были наполнены таким желанным присутствием и убеждали, что это все не просто видения, а вероятностное будущее, реальность от этого не зависела. Чужое мнение и поведение этому было неподвластно. И от этого вновь становилось бесконечно больно.
Наслаиваясь на то, что я узнала вчера, впаиваясь осколками болезненной потери и бесконечной печали, все это впивалось в сердце, царапая его бесконечным количеством острых лезвий, раскалывая голову беспощадной мигренью и отрывая кусочки души.
Я опомнилась, когда мне перестало хватать воздуха. Открыла рот и судорожными движениями стала вдыхать, более всего походя сейчас на рыбу, что резким движением за жабры выхватили из привычной среды.
Умыв разгоряченное лицо, я прошла в комнату и присела за письменный стол. Достав из верхнего ящика тетрадь с позитивной обложкой, на которой над безмятежным пейзажем порхали красивые бабочки, я открыла ее примерно на середине, ровно там, где была сделана последняя запись. Сегодня я решила изменить своему извечному правилу: никогда вновь не читать того, что написано. Не знаю почему. Может виной тому знание, полученное вчера, а может та сцена, которую я невольно подслушала или точнее сказать застала, избавляясь от листов, на которых запечатлен мой неутешительный диагноз, а точнее приговор.
Запись была сделана ровно два месяца назад. В ней сквозила радость осознания и воодушевление предчувствия. Как же я ошибалась. Тупа, слепа, наивна, как котенок, что только появился на свет.
'Надежда умирает последней, первой в прах рассыпается мечта'.
Смахнув появившиеся в уголках глаз слезинки, все же решила прочесть то, что было написано, пока я еще жила надеждами, когда новые эмоции и чувства насыщали каждую клеточку моего тела предвкушением.
'Влюбилась быстро, странно, незаметно.
Чего давно уже я не ждала.
Все было грустно и рутинно. Но такова она - судьба.
Но неожиданно все изменилось:
Поблекли краски, погасли старые огни.
Не то.
Искать причины чуда иль недуга, мне не пришлось.
Ведь в сердце чувство недолго прорастает.
А как проклюнется, кричи.
И осознание в момент настигнет и поглотит.
И лишь в глазах немой вопрос.
Мне снова дар был послан, но...
Как быть?
Прекрасно чувство, но напрасно выбран этот адресат.
Он чудо: мил, улыбчив, говорлив; приятный голос, мимика и жесты; характер, юмор и глаза.
Перечислять могла бы долго, но есть ли смысл?
И в том, и в этом.
Чудеса!'
Вот только чудо себя не оправдало. Надежды было мало. К горлу подкатила тошнота, что сжалась комком, готовым вот-вот выпрыгнуть наружу. Усилием воли я подавила позыв, вновь смахнув пару слезинок, что уже привычно собрались в уголках глаз. Воспоминания стаей голодного воронья накинулись на меня и закружили в водовороте прошлого. Картинки тех событий замелькали перед глазами, вновь и вновь пытаясь выжать меня, перетряхнуть сознание.
Мы так давно знаем друг друга, что любое проявление чувств кроме дружеских было бы кощунством. Я так и думала ровно до тех пор, пока не осознала, что мое извечное одиночество и не желание смотреть на других парней было продиктовано не дикостью, не нежеланием отношений или патологией, сродни психологическому отклонению. Причина жила со мной по соседству и называлась другом детства. Моя тайная страсть, неизведанная любовь. Осознание этого обрушилось на меня неожиданно и совсем недавно. Специально не задумывалась над причинами одиночества. Оно было неосознанным. Я никогда не стремилась к тому, чтобы быть как все. Раз выросла, значит срочно нужно завести пару для удовлетворения потребностей или для проявления чувств и эмоций, больше похожих на помешательство или безумие. Я с улыбкой смотрела на подруг, что поддавались влечению, давая ему странные определения вроде 'влюбленность', 'страсть', 'желание', 'любовь'. Не то чтобы не пыталась или нарочно сторонилась, просто никто не привлекал настолько, чтобы я начинала ассоциировать себя с ним, а сердце желало быть рядом.
Я часто задавала себе вопросы, что это такое на самом деле и почему этого нет у меня. Мне было хорошо одной. И на реплики подруг и удивленные возгласы, я лишь отмалчивалась или махала рукой. Они привыкли жить так, а я по-другому. И в это не было ничего странного или зазорного. Но пару месяцев назад мне, наконец, открылось, почему же это происходило.
Высокий широкоплечий русоволосый сосед, друг моего детства, что знает меня, как самое себя, а я его неожиданно вклинился в мои мысли совершенно под другим значением. Стал другой величиной, что заняла все личное пространство, и вытеснил иные мысли. Это было столь шокирующе и неожиданно, что несколько дней я ходила потерянной. Никто не знал об этом: ни он, ни близкие, ни родные. Чувства, что тонкими невесомыми ростками проклюнулись в сердце, не терпели постороннего внимания. Они хотели зацвести в сердце в одиночестве, орошаемые раздумьями и сдобренные мечтами.
Все же девушки одинаковы в том, что касается чувств. Еще не зная, с чем столкнулись, они тут же спешат обвешать себя нестройным рядом иллюзий и мечтательных ожиданий в отношении объекта своей неожиданной страсти или любви. Романтичные натуры строят воздушные замки, практичные особи начинают расширять личное пространство, обдумывая, что изменится с появлением второй половинки. Но нельзя думать за двоих, особенно, когда тот, кто вторгся в мысли, не подозревает об этом или у него другие планы.
'Мечтать не вредно. Кто это сказал? Нет, перефразирую. Кто сказал такую глупость? Мечтать-таки вредно, особенно, когда они изначально были обречены на разрушение. Причем такое, что не оставляет после себя даже руин. Лишь выжженная пустыня ее итог'.
Я вздохнула. Ведь сама испытала, что это такое. И как никто знаю, насколько больно бывает, когда мечта разбивается о суровую реальность, а ее осколки впиваются в душу, вскрывая вены, взрезая доверчивое сердечко. Боль до отупения, до саморазрушения и полного уничтожения. Лишь малые крохи души остаются в ладони; нужно вновь собрать их и взрастить новое незамутненное страданиями, обидами и подавляющими волю сожалениями сознание. Попытаться примириться со своей участью и жить дальше, быть может, даже вновь когда-нибудь впустив новое чувство в сердце.
Что изменилось во мне, что произошло со мной, загадка. Просто однажды я поняла одну простую вещь: не могу смотреть на него как на друга. Мне нужно больше, значительно больше, чем предлагалось ранее, чем предполагал формат предыдущих и нынешних отношений.
Конечно, я ничего не сказала. Не могла, да и воспитана была так, что первый шаг сделать для меня - шагнуть в пропасть с завязанными глазами, страшно и волнительно одновременно.
Мы не особо часто общались до этого, но я решали это исправить, показав себя с другой, ранее неизведанной им стороны. Мы стали чаще видеться, переписываться в социальных сетях, на расстоянии обмениваться сообщениями по телефону. Однажды я обронила фразу, что в кинотеатре начался классный фильм, который я давно хочу посмотреть. На следующий день последовало приглашение в кино. Это было необычно и незабываемо. Не буду заострять внимание, насколько тщательно я готовилась к этому событию. Думала, что может быть, вот оно начало, изменение уровня наших отношений на более близкий и недружественный, а нечто более интимное.
Я летала как на крылья, надеясь, что его отношение ко мне тоже переменилось, что он рассмотрел во мне нечто новое и удивительное, что склонит его к мысли перестать быть моим другом и взойти на иную ступень, сделать то, что должен и то, что расставит все по своим местам.
Хм, собственно, он это и сделал, но совсем не так, как ожидала я. Просто недели полторы назад, возвращаясь домой, я увидела, как он, вжимая телом в дверь своей квартиры миниатюрную блондинку, проводил изыскания своими губами по ее шее и гораздо ниже, там, где заканчиваются нормы приличия. По звукам, производимым ими при том действе, было понятно, что оба весьма довольны процессом. Меня же словно обухом по голове ударили. Кровь, казалось, на несколько долгих мгновений перестала циркулировать по венам, а сердце остановилось. Правый глаз дернулся, и это послужило сигналом для слез, что тут же потоком прорвались наружу. Я поспешно опустилась на несколько ступней, чтобы меня не было видно, и без сил опустилась прямо на холодные плиты. Зарыв лицо руками, я беззвучно оплакивала свою уничтоженную надежду на счастье. Лишь плечи колыхались от рыданий.
Не знаю, сколько это продолжалось. Сколько времени я просидела уже после того, как истерика оставила меня, и я просто застыла изваянием на грязных ступеньках, вперив пустой взгляд в одну точку. Я слышала их: возюканье, шепот и звонкие звуки. Лишь когда я услышала, как дважды щелкнул замок, возвещая о том, что парочка, наконец, решила перебраться в места более удобные и благоприятные для их занятия, заставила себя подняться и скрыться от всех в своей квартире.
На лице застыла маска, а в груди все ширился и ширился ураган, сотканный из боли и колючих вопросов, грозя вскоре затопить меня, уничтожить и погрести под собой. Скинув туфли, я прошла в комнату и упала на кровать. Несколько раз ударив кулаками по покрывалу, я почувствовала, что сейчас просто взорвусь. Вцепившись в мягкую ткань зубами, почти полностью забив себе ею рот, я дала волю чувствам. Новый поток слез начал пятнать постель, а из заткнутого рта послышались непонятные мычания.
Я усмехнулась, отодвигая от себя тетрадь. Проведя рукой по волосам, я слегка дернула их, приводя себя в чувство. Мало мне было того, что любовь оказалась не взаимной, судьба решила меня добить. Дать понять, что мне не место в этом мире, я никому не нужна, лишняя, ненужная и бесполезная. И диагноз это лишь подтвердил.
'А если бы все сложилось по-другому? Если бы он меня не отверг, не нашел подружку, а действительно увлекся мной? Может все сложилось бы по-другому? Осталась бы я тогда жить?'
Вновь усмехнулась. Откинулась на спинку стула, заложив руки за голову.
'Успокойся наивная, ничего бы не изменилось. И на каждое 'если' всегда найдется 'как бы не так'.
'Не может. Не может быть так, чтобы был человек, а потом вдруг не стало. Ведь у меня есть свои мечты, свои планы. Они просто ошиблись'.
Да, врачи просто ошиблись, это так часто бывает из-за халатности или из-за перепутанных результатов. И через несколько дней мне позвонят и скажут: 'Извините, но ваш диагноз не подтвержден'.
Я рассмеялась. В пустой темной квартире это прозвучало странно и пугающе, но я воспрянула духом. Я верила, нет, я знала, что так и будет. Не может вдруг здоровый человек стать больным или оказаться при смерти. Так не бывает. Я всегда берегла себя: ела только полезные продукты, по утрам делала гимнастику, не плавала там, где не положено, не ходила в лес во время активности насекомых, следила за собой и за тем, как и где я сплю и ем, не спала с кем попало, береглась. Не может быть, чтобы было все напрасно.