Нилак Ник : другие произведения.

Снег

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Dura nix, Sed nix.


Nix

Снег

  
   "Мама, посмотри на меня!
   Мама, накричи на меня!
   Подними глаза, не молчи!
   Я ведь вот он я - обними!"
  

***

  
   Ветер. Ветер живой.
   Он воет в темноте. Он одинок. Он зовет.
   Но к нему никто не приходит.
   Так он и ждет. И зовет. И продолжает коротать одиночество.
  
   Молчанов открыл глаза. За ночным окном выл зимний ветер. Звал.
   "Что ж ты, сволочь, не можешь повыть в другом месте? Жалуйся кому-нибудь еще, но не мне. Я хочу спать".
  
   Ночь - время одиночества. Ты один в темноте, наедине со своими мыслями. А когда ты наедине с мыслями, это всегда одиночество.
   Только ты и твои мысли. И этот проклятый бездомный ветер.
   Молчанов натянул одеяло на голову.
  

***

   Утро. Утром легко. Солнце прогоняет страхи и кошмары. Солнце напоминает тебе, что ты живой. И что ты не один.
   И, самое главное, ты не замечаешь жалобного нытья ветра.
  
   В небе плясали золотые лучи, пробиваясь через облака, смеясь и играя, скользя по лицу. Морозный воздух сладок на вкус. Хочется улыбаться. Поют птицы. Хорошо.
   Смотреть без солнцезащитных очков больно - кругом снег, слепящий своей безупречностью.
   Молчанов поправил воротник робы, натянул перчатки.
   - Молчун, хватай горелку и наверх!
   - Хорошо, Степ. - Молчанов облокотился о перила и уставился на руины.
   Вдалеке в розоватой дымке утреннего неба темнели оплавленные каркасы строений. Лес, что рос в пригороде, выгорел. Теперь вместо него там обугленные трупы деревьев.
   Мурманск. Все, что осталось.
   Вообще, мало чего осталось.
   Сверху донеслось:
   - Молчун!
   - Иду, Степ!
  
   Платформа поднималась над замерзшим морем на десятки метров. Говорили, что ее построили перед самой войной. Кто-то случайно нефть нашел.
   И она случайно уцелела.
   Тут было много людей. Хорошая работа, учитывая, что творилось вокруг. Молчанов невесело улыбнулся. "Везде".
   - Давай горелку. - Здоровенный мужик с седой бородой орудовал гаечным ключом в механизме подъемника. Вязаная шапка сползла ему на затылок, а за ухом ждала своего часа папироса.
   Молчанов передал ему автоген. Мужик натянул на глаза очки, открыл вентиль баллончика, щелкнул пьезоэлемент, и тугое пламя для начала приговорило папиросу, а затем принялось за сварку.
   - Степ, ты мне папиросу обещал...
   - Молчун, - не отрываясь от работы, втягивая в себя дым зажатой в зубах папиросы, проговорил мужик, - так нету. Последняя.
   Если бы он мог, он бы еще, наверное, с досадой развел руками, подумал Молчанов.
   Степан по возможности не давал Молчанову курить. Вредно. Он твердил, что от табака умерла его жена. Хотя слухи ходили, что она пропала без вести на второй день.
   - Степ.
   - Э?
   - Со мной ветер говорит. По ночам.
   - Это нормально, Молчун. После смены сходи к Сальвадору, он тебе таблеток особых пропишет. Он в этом разбирается. Вон - у Шемеряна из четвертой бригады, русалки из-подо льда выглядывали. Так Сальвадор таблеточек ему дал - и уплыли русалки. И твой ветер заткнется.
   - Думаешь?
   - Уверен.
  

***

  
   Над поселком стоял колокольный звон, люди сбегались на площадь, с жадностью вглядываясь в облака, взволнованно переговариваясь.
  
   Звон. Колокольный звон - это надежда. Когда ты слышишь колокола, ты прикасаешься к тому, к чему не можешь прикоснуться без них.
   Для кого-то звон, это целое маленькое счастье.
   Молчанов любил колокола.
  
   Собаки лаяли во всю глотку, неистово махая хвостом.
   В небе чернел воздушный шар.
   Он спускался, пролетая над крытыми битым шифером и прорезиненной стекловатой крышами домов.
   Скинул якорь, который был сразу же закреплен.
   Шар приземлился не совсем в центре площади - в этот раз Данил промазал, что на памяти Молчанова, впервые.
   Данила всегда встречают, как самого долгожданного и уважаемого гостя. Почтальонов почитают всюду.
  

***

  
   Письмо. Письмо - это, как игра вслепую. Никогда не знаешь, что ты выиграл или что проиграл. Что приобрел или что потерял. Хочется, чтобы ты всегда выигрывал. Не всегда происходит так, как хочется.
  
   Молчанов держал в руках лист серой бумаги. Он стоял прямо на площади, опершись спиной о фонарный столб. Стоял, как изваяние, и только пар шел от его потрескавшихся губ.
  

***

  
   - Товарищ директор, разрешите.
   Грузный человек преклонного возраста в потертом костюме сидел за столом.
   - Молчанов? Заходи. Рассказывай.
   Молчанов протянул лист.
   - Сестра пишет. Мать умирает.
   Директор сначала долго смотрел на Молчанова из-под густых бровей, потом опустил глаза в письмо.
   - Будешь ехать?
   - Конечно.
   Директор умолк и долго думал.
   - Где мать?
   - В Новоселке.
   - Это за Перепелициным?
   Молчанов кивнул.
   - Буран тебе дать не дам. Да и сколько бензина ты сможешь взять? Неет... - директор теребил пальцами щетину. - Вот что. Пойдешь к Гансу и возьмешь у него шесть собак. И салазки пусть тебе даст. От собак толку больше будет - им бензин не нужен. У бригадира получишь деньги. Заявление напиши. Все, как полагается. Принесешь мне, я подпишу. Понял?
   - Спасибо, товарищ директор.
   - И еще, Молчанов. За животных головой отвечаешь. Чтобы всех, до единой, вернул. Понял?
  

***

  
   Упряжка неслась по залитой солнечным светом заснеженной равнине. Лайки то, как будто парили над землей, едва касаясь лапами наста, то проваливались в рыхлый сугроб по шею, и выбирались из него, недовольно рыча.
   Молчанов держал вожжи, смотрел сквозь очки и время от времени сверялся с компасом.
   Забыл часы.
   "Степан в дорогу дал полпачки папирос. Бригадир выдал карабин с двенадцатью патронами. Все взял. Еду себе и собакам, спички, спальный мешок... Черт. А часы забыл".
   "А сколько времени осталось? А как бы помогли часы, будь они тут? И зачем они, когда дни можно посчитать и так? А сколько дней?"
   И карту забыл.
  
   Она всегда говорила, что он рассеянный. И улыбалась.
  
   Кругом снег. Один лишь снег.
   Иногда вдалеке из белых дюн торчали осыпающиеся останки зданий. Это значит, тут был город. Еще один город. Был.
   Кругом снег. После войны кругом один лишь снег.
  

***

  
   Ночь. Время одиночества.
   Холод еще холодней, а небо черное и злое.
   Небо. Небо - это то, что дает свет. Когда оно дает свет, оно доброе. Так почему оно злится по ночам?
  
   - Я как-то раз сестре синяк поставил, - огонь бился и ворчал, давая тепла меньше, чем того хотелось бы. Это, наверное, его протест против кормежки сухим спиртом вместо хвороста. - Та в слезы. А сама старше на три года. И матери наябедничала. - Молчанов окунул голые ладони в самое пламя. - Так мать меня так отдубасила! Ух! Мало не показалось. Неделю сидеть не хотелось... А в другой раз мы с сестрой решили сметану стащить из погреба. Мать строго-настрого запретила сметану без ее ведома брать. А кувшин на полке высоко стоял. Я Ксюху на плечи, а она, дура, кувшин уронила. Бац! Мы с сестрой валяемся сикось-на-кось, кругом осколки и все в сметане! И мать с фактории домой как раз вернулась. И на грохот... - Молчанов улыбнулся. - Мы с сестрой оба сидеть неделю не хотели. Мать могла, когда надо. А отца отродясь не видел... - умолк на мгновение. - Ты извини, что тебе на уши присел. Поговорить хочется, а не то ветер этот в ухо шепчет. Не хочу его слушать. И таблетки, дурак, у Сальвадора забыл взять.
   Но пес ничего не ответил. Он сидел возле Молчанова и смотрел на него умными глазами.
   Остальные уже спали, свернувшись калачами вокруг недовольного костра.
  
   Собака. Собака - друг человека. Она всегда выслушает и поймет. В отличие от человека.
  

***

  
   - Не туда свернул, что ли?
   Молчанов сверился с компасом. Вроде, все правильно. На Юге виднелись обледеневшие остовы кораблей, вокруг которых густо сверкали иглы вставшего на дыбы льда. "Откуда здесь корабли? Что здесь раньше было? Я же не мог в море уйти". Проверил счетчик Гейгера, что неистово заверещал возле воронок, отчего Молчанов и свернул в сторону. Все в порядке.
  
   Идти через торосы не хотелось. Но компас не должен лгать.
   - Ну, что, ребята? Едем прямо?
   Собаки не ответили.
   - Значит, едем. - Молчанов натянул на пол-лица воротник свитера, напялил перчатки и повел упряжку прямо.
  
   "Второй день. Два дня. Сколько у меня осталось?"
  
   С неба валил снегопад. Большие белые хлопья продолжали отвоевывать землю. Снег никогда не тает. После войны он никогда не таял.
  
   Когда-нибудь, он победит.
  
   Стальные исполины сверкали глянцевой коркой льда. Военные корабли. Вот авианосец. А это, вроде, линкор. Американские. Правда, в "книге о военно-морском флоте" они выглядели немного по-другому.
   Задранные носы, вспоротая корма. Пушки, катера, а вон там накренившийся с края истребитель...
   Оружие, брошенное из беспомощности.
  
   Засмотрелся. Не заметил, что собаки начали нервничать.
  
   Она всегда говорила, что он рассеянный.
  
   Серая туша, лохматые лапы с длинными когтистыми пальцами. Вытянутая морда с шестью синими глазами и бесчисленное количество клыков. Много красного снега.
   Руки дрожали. Молчанов перезарядил карабин, нервно оглядываясь. Остальные медведи исчезли. И собаки. Остались только окровавленные ремни упряжки, и тело пса, что ночью слушал хозяина у костра.
  
   "Я даже не запомнил их клички. Я подумал: зачем запоминать? А они дрались за меня. До конца".
  
   Семен говорил, что до войны этих медведей не было. Они - ошибка. Как и попугаи, и кикиморы, и медузы. И еще куча всякого.
   Молчанов никогда еще не встречался с медведями лицом к лицу. Это что же нужно воротить, это чем нужно думать, чтобы сделать такие ошибки?
  
   "Теперь у меня уйдет еще больше дней".
  
   Она всегда говорила, что он медлительный. И улыбалась.
  

***

   "Я избил ноги в кровь, чтоб прийти.
   Поседел и свихнулся в пути.
   Почему твои руки в снегу?
   Убаюкиваешь пустоту..."
  

***

  
   Сначала он тащил салазки. Потом бросил. Сложил все, что мог в рюкзак и пошел. Компас показывал на ЮГ, и ноги несли на ЮГ. А в лицо бил колючий ветер и снег. Если поднимется вьюга - занесет, и никто не откопает. Снег не тает. Не бывает весны.
  
   Весна. Весна, она из сказок. Из тех, которые старшие рассказывают детворе. Весной Солнце становится горячим, а воздух теплым. Весной оживают деревья и покрываются зелеными листьями. Какие они, эти листья? А еще прорастает трава. Весной лед уходит, и вода становится теплой. И можно купаться прямо в море. Весной сеют. А за весной идет лето...
   А еще весной идет дождь.
  
   Ошибки. Одни ошибки. Неужели оказалось так просто все сломать?
  
   Ночь. Бездомный ветер. Шепот.
   "Я не хочу тебя слушать".
   Ветру все равно - хочешь ты или не хочешь.
   Молчанов ежился перед озлобленным костром.
   "Ну, чего ты злишься? Нет у меня веток. Нет!".
   Поплотнее укутался в спальный мешок.
   Холодно. Бесполезный костер. Проклятый ветер.
   Ветер теперь не одинок.
   - Я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ СЛУШАТЬ!!!
   Тот в ответ только насмешливо взвыл.
  

***

  
   Третий день. Три дня.
  
   Над головой пролетел самолет. Низко. Биплан. Гремел мотором. Полетел на Восток.
  

***

  
   Четвертый день.
  
   Молчанов проклинал себя за то, что забыл взять у Сальвадора таблетки. Еще одна такая ночь с ветром наедине, и крыша съедет окончательно.
  
   Снег. Кругом только белый снег. Если бы не было очков, ослеп бы, наверное. Если бы не было компаса...
   Молчанов остановился, опустил обледеневший воротник свитера, снял перчатки и принялся непослушными пальцами расстегивать молнию нагрудного кармана. Папирос осталось всего ничего. Поэкономнее надобно быть. И еды совсем немного...
   На Юге возвышался снежный холм, а над ним в небе чернела кривая нитка. Молчанов подкурил, не сводя глаз с дыма. Дым. Улыбка мелькнула на губах.
  
   Поземка сбивала с ног, и это вдобавок к тому, что снег стал рыхлым, и ты проваливаешься в него по пояс. Это злит, особенно когда несешься со всех ног.
  
   Дымил костер, вокруг которого лежала дюжина собак. Салазки стояли недалеко, в них копошился человек.
   - Эй! - крикнул Молчанов. - Э-э-эй!
   Человек поднял голову и уставился на незнакомца.
   Молчанов уже спускался.
   - А, ну стоять! - крикнул человек. В руке у него был пистолет. Револьвер. - Руки подними!
   Молчанов поднял руки и остановился.
   - Ты кто такой? Ты что тут делаешь?
   Молчанов молчал, не опуская рук.
   - Медленно, - сказал человек, - иди сюда.
   Собаки лениво бросили взгляд на пришедшего и вернулись к отдыху.
   - Оружие есть? - спросил человек.
   Молчанов кивнул:
   - Обрез.
   - Кидай сюда, - сказал человек, делая пригласительный жест револьвером.
   Молчанов медленно вынул дробовик и бросил в снег.
   - Теперь рюкзак, - и рюкзак увяз в сугробе. - Руки не вздумай опускать.
   Человек подошел почти вплотную. Рыжая густая борода сцепилась паутиной льда. Треснутая линза на очках.
   - Обернись и не дергайся, не то шлепну.
  

***

  
   - На, пожри горячего, - Молчанов принял пиалу дымящегося бульона. - Небось, давно горячего не жрал.
   Молчанов кивнул, пробормотал "спасибо" и принялся за трапезу.
   - Я Ефим, - сказал рыжебородый.
   - Молчанов, - проговорил Молчанов с набитым ртом, - можно "Молчун".
   - "Молчун"? - улыбнулся Ефим. - Это мне нравится. А что ты тут делаешь один?
   - В Новоселок иду. Мать у меня там...
   Ефим кивнул, не без понимания.
   - А где это?
   - За Перепелициным.
   - Ого! Слышь, пацан, да ты с курса сбился. Ты с Севера шел, а город-то к Западу отсюда.
   - Как так? - Молчанов перестал хлебать и уставился на рыжебородого. - Я ж по компасу шел...
   - Откуда шел?
   - От Мурманска.
   Ефим покачал головой:
   - Занесло тебя, Молчун. Занесло. А чего на своих двух? Самоуверенный больно?
   Молчун допил остатки бульона.
   - Собак медведи порвали.
   - А тебя не тронули, значит?
   - Я одного с карабина положил. Остальные - наутек.
   Ефим скривил задумчивую мину:
   - И такое бывает?
   Молчанов достал папиросы и закурил.
   - Курево? Угостишь?
   Молчанов протянул Ефиму пачку.
   - А ты?
   - Я в Ковылево. Да и ты со мной. Собачки двоих потянут. А оставить тебя здесь - хана. Снеговиком станешь. Мало, что ли, снеговиков и без тебя по Кольскому разбросано?
  

***

  
   - Снеговики... - Ефим слез с салазок, поднял очки на лоб и прищурился.
   Молчанов встал рядом.
   Останки бараков обросли мхом инея и шапками снега. Различался каркас бензовоза, сверкала на Солнце ржавая цистерна с дугами замерзших ручейков хаотично облепивших поверхность водосборника и сросшихся с сугробами. И много-много снеговиков... с полсотни обледеневших и укутавшихся в белое трупов.
   - Кто это? - спросил Молчанов. - Уроды?
   - Ага, как же. - Ефим сплюнул, опустил очки на глаза. - Уроды с огнестрела не палят.
   - А давно это?
   - А черт его знает, Молчун. Неделя, две, месяц, год... Уже не разберешь.
   - Так это не Ковылево?
   - Да нет. Я этот поселок никогда раньше не видел.
   Молчанов подошел к ближайшему снеговику. Всмотрелся.
   - Ребенок.
   - Пацан, не трогай их. - Ефим одернул за плечо. - В нашу эпоху зима хоронит. Не вороши могил.
   - Разве это могилы?
   Рыжебородый бросил косой взгляд, обернулся и пошел к упряжке:
   - А разве нет?
  

***

  
   Снеговики. Мертвые, погребенные зимой.
  
   - Ты мне карабин отдашь?
   Ефим улыбнулся:
   - А зачем?
   - Но он мой.
   Ефим скармливал собакам куски мяса. Костер трещал. Небо было черным.
   - А упряжка моя. И я не хочу ей делиться. Сечешь?
  
   Прошел пятый день. Пять дней.
  

***

  
   "Я вернулся. Ты слышишь? Пришел!
   Блудный сын о прощении молить...
   Я приполз на коленях к тебе...
   Только ты меня сможешь простить".
  

***

  
   "Я могу не успеть. Я не успею. Как же так? Я же не могу... Я не могу не быть там. С ней. Я НЕ МОГУ!".
   "А ты чего шепчешь? Чего тебе надо? Отвали! Шепчи Ефиму, он крутой, у него теперь и револьвер и обрез. Что ты от меня хочешь? ЧТО? Я иду! Я иду так быстро, как могу! Я сдохну, но приду!".
  
   Она всегда говорила, что он упертый. И хмурилась.
  
   Семен как-то сказал. Глупая фраза, но на себе Молчанов проверил. Работает.
   "Дети ядерной зимы не умеют плакать. Они пили холодное молоко. У них вымерзли слезы".
  
   Зима. Зима вечна.
  

***

  
   Шестой день. Кто кого слепил в этот день?
  
   Полдня неслись на Юго-Запад. Ефим молчал, хмурился. "Неужели из-за обреза дуется?" Упряжка шла по ледяному гребню. Один раз наткнулись на железнодорожный состав, вмерзший зигзагом. Состав фонил бешено - счетчик Гейгера разрывался от треска.
   В сумерках показались звезды и Сияние.
  
   Северное Сияние. Оно красивое. Как замерзшая радуга. Единственное красивое, что можно увидеть в злом небе.
  
   Позже поднялась метель.
  
   - До Ковылева недолго! - обернувшись вполоборота, известил рыжебородый, перекрикивая бьющий в спину ветер.
   Во мраке засверкали фонари.
   - Там бураны! - крикнул Молчанов.
  

***

  
   - Ефим Петрович! - человек в армейской одежде присел на корточки перед рыжебородым. - Что ж ты творишь? Сначала шкодничаешь, потом убегаешь, а когда я хочу с тобой поговорить, начинаешь палить из своей игрушки. В Сашеньку попал. Нехорошо, Ефим Петрович.
   Фонари буранов били в глаза. Лицо Ефима было разбито. Шапка и очки слетели с него. Трое в армейском стояли рядом. Один держал Молчанова. Еще один, сидя на снегоходе, перевязывал ногу, рыча ругательства.
   Лайки неистово рвались с упряжки. Один в армейском хотел их пристрелить, но главный не дал. И собаки отделались пинками.
   - Ты, Ефим Петрович, видимо запамятовал, - продолжил главный, поднявшись и сверля прищуренными глазенками лицо рыжебородого, - поступаешь плохо - с тобой поступят плохо. - И со всех сил пнул Ефима. - Так что не серчай.
   - А с этим что делать? - спросил тот, что держал Молчанова.
   Главный подошел, прикрываясь меховым воротником от ветра. В другой руке у него был пистолет.
   - Ты кто такой, молодец?
   Семен говорил: "Если некуда смотреть, смотри в стену, но только всегда прямо". А как смотреть прямо, когда тебя прямо тут сейчас пристрелят?
   Молчанова затрясло, и он опустил глаза.
   - Чего молчишь? Кто это, Ефим Петрович?
   - Не трогай его. По пути его встретил.
   Главный посмотрел на Ефима, посмотрел на Молчанова. Пожал плечами:
   - Раз паренек тут исключительно по случайности, ничего не будем с ним делать. Держи его.
   Ефима подняли, отвели за сугробы. Раздался выстрел. Потом еще один.
   Когда главный вернулся, он поднял лицо Молчанова за подбородок. Пристально смотрел в глаза.
   - Бери упряжь и езжай.
  
   Они сели на бураны и укатили.
   Молчанов не пошел за сугроб. Он долго стоял, глядя в снег у себя под ногами, потом сложил вещи на салазки и погнал собак.
  
   Прошел шестой день. В этот день человек в армейском за сугробами слепил снеговика...
   Все наоборот...
  

***

  
   Ветер. Ветер живой.
   Он воет в темноте. Он одинок. Он зовет.
  
   Голос. Пение. Тепло. Ее голос. Запах ее волос. Пока лежишь под теплым одеялом, с компрессом на лбу, в полудреме, она сидит рядом при свете свечи, вяжет тебе новый свитер и поет. Поет тихо, убаюкивает, улыбается совсем чуть-чуть, как будто сама себе. И слегка качается на стуле, словно в такт своей песни. И так хорошо, хоть тело и покалывает, и слабость мешает раскрыть глаза... Хочется, лежать вот так вечность, слушая голос матери, в тепле, в полумраке. И ты понимаешь, что сам улыбаешься. Потому что хорошо. И мать замечает это, встает, целует в щеку сухими горячими губами, и, не говоря ни слова, садится и продолжает дальше петь и вязать свитер, не отходя ни на шаг от тебя. Пока ты не уснешь. И когда она замолкает, ты просишь ее еле слышно: "Спой еще". И она снова начинает свою песню. И снова. Пока ты не уснешь.
   Молчанов открыл глаза. В полумраке сидела худощавая девушка, чистила пистолет и тихо пела ту самую песню.
   - Где мама?
   Девушка отложила пистолет, придвинула стул. У нее были черные глаза и красивые длинные волосы.
   - Очнулся. Что ты сказал? Я не расслышала.
   - Где мама? - повторил Молчанов.
   Девушка улыбнулась.
   - Не знаю. Ты как себя чувствуешь?
   Молчанов скинул компресс и попытался приподняться. Сил не было.
   - Кто ты такая? Где мама?
   - Тихо тихо тихо тихо... - зашептала девушка, поправляя одеяло и возвращая смоченное и отдающее водкой полотенце на свое место. - Я же сказала, не знаю, где твоя мама. Сейчас спи, - девушка поправила волосы на голове Молчанова, - тебе нужно отдохнуть. Все будет завтра.
  
   Проснулся. Свет из окна разливался по комнате. Встал. Из одежды одно только одеяло.
   - Э... м да.
   Поиски в комнате ни к чему не привели. Из окна слепил снег, и темнели дома. За дверью по коридорчику сновали незнакомые люди. Оставалось сидеть и ждать, прикрыв срам.
   Девушка с черными глазами вернулась с дымящейся железной тарелкой и с тремя ломтями хлеба.
   - Привет. Вот, - она поставила тарелку и хлеб на стол, - покушай.
   Молчанов выжидающе глядел ей в глаза.
   - Что такое? Ах, да. Я Марина.
   - Где моя одежда?
   - Сушится, - улыбнулась Марина, - она вся ледяная была.
   Молчанов насупился и почти прорычал:
   - И что мне делать теперь?!
   - Так, дружок, - Марина поставила стул и села. - Я тебя подобрала в пустыне. Истратила половину банки меда, чтобы ожоги медуз с тебя сошли. Принесла в снятую на мои деньги комнату и выхаживала два дня. Так что будь все-таки поучтивее немного.
   - Сколько я тебе за комнату должен? - неизвестно к чему спросил Молчанов.
   - Да ладно. Я же тут тоже спала.
   Молчанов почувствовал, как щеки и уши начинают гореть. И он ничего не мог с ними поделать.
   - А чего это ты раскраснелся? - Марина улыбнулась, приподняв брови. - Застеснялся, что ли? Ты, что, еще мальчик? Тебе ж на вид лет пятнадцать, а ты женщины стесняешься?
   - Не стесняюсь, - пробубнил Молчанов, опустив глаза, чувствуя, как еще больше краснеет, и от стыда со всех сил сжимая в пальцах край одеяла.
   - Хватит. Отогревать-то тебя надо было. - Марина встала, продолжая улыбаться, открыла дверь. - Поешь, пока не остыло, а я твои вещи пойду посмотрю.
  
   Она всегда говорила, что он у нее стеснительный. И улыбалась.
  

***

  
   - Короче, ты лежал, и все. Весь в зеленых пятнах. Собак твоих я не видела. Ни собак, ни салазок, ни вещей каких-нибудь. Темнело пятнышко на снегу, вот и свернула. Упряжка, наверное, с перепугу рванула и унеслась. Не твои, значит, собаки были. Не твои. Ворованные.
   В трактире было людно. Говор монотонными волнами плескался в воздухе. Омывал бревенчатые стены.
   - А как же я уцелел тогда?
   - Не знаю. В рубахе родился. Может, волки медуз спугнули... Я там парочку заметила. Не знаю.
   В вязаном кресле сидела старая женщина со спящим манулом на руках.
   - Наступает эпоха белых волков, - хриплым голосом изрекла она, глядя на молодежь. - Щенки уже умеют говорить.
   - Очередное ясновидящее, - отвернулась от старухи Марина.
   Говор, льющийся по воздуху.
   - Мне к матери нужно.
   - Куда надо-то?
   - В Новоселок.
   Марина залпом допила брагу, и железная кружка ударилась о стол.
   - Умирает, говоришь? Эх... Ладно, Молчанов, поняньчусь с тобой еще пару дней.
  

***

  
   "Я все тот же мальчишка смешной.
   Для тебя и остался таким.
   Помнишь, как ты смеялась со мной?
   Я улыбки твои утаил".
  

***

  
   "А ветер все не успокоится. Ветер. Ночь. Она. Ее дыхание рядом. Запах ее волос. Ее руки лежат на мне. Хочется прикоснуться к ее полураскрытым губам... Нет. Я не могу..."
   "Она слишком на нее похожа".
  
  Девять дней.
  

***

  
   Десятый день.
  
   Степан как-то сказал: "Если и была причина, то она осталась глубоко под снегом".
  
   На пути встретились четыре раздетых трупа. Еще не снеговики. Совсем недавно.
   Похоронили по-человечески.
  
   "Почему она это делает? Почему она помогает мне? Она ничего не просит взамен".
  
   - Ты мне брата напоминаешь.
   - Что?
   - Он такой же балбес. С ним в одном спальном мешке тоже спать невозможно было.
   - А где он?
   - ... спи молча.
  

***

  
   Одиннадцатый день.
  
   К Новоселку добрались на рассвете. Небо было розовым, хрустальным и невесомым. Просыпались птицы.
   - Все, Молчанов. Приехали, - Марина подняла очки на лоб. - Сними очки.
   Молчанов снял. Она внимательно смотрела на него, затем поцеловала в щеку, подмигнула и погнала упряжку прочь. Он смотрел ей вслед, пока та не исчезла.
  
   Она. Она это все. Она это начало. Она это конец.
  
   Поселок еще спал. Лениво лаяли собаки, да кукарекал один-единственный петух. Людей среди плотно наставленных изб не попадалось.
   Молчанов долго стоял перед дверью. Постучал. Дверь открыла девушка с мрачным и усталым взглядом. Они молча смотрели друг на друга. Долго стояли и смотрели.
   - Опоздал? - кое-как выговорил Молчанов.
   - Да как тебе сказать? И, да и нет. Она тебя не узнает. Она уже никого не узнает.
  

***

  
   "Посмотри на меня! Не молчи!
   Разорвали в груди в лоскутки
   Мое сердце друзья и враги.
   Я вернулся к тебе... обними..."
  
  

Ник Нилак. 21.11.2008


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"