это был
полусвет-полусон.
сквозь тяжёлую толщу - замедленный звон.
на границе сна беспокойный топот.
может, поэтому -
наводнение светом?
может, поэтому -
ломаным ливнем, потоком,
волнами солнечных капель,
сгустками серой пыли?
жмурилась да упрямилась,
а они были. 
кружились
в танце печальном,
как будто прощались,
никогда, ни разу не опускались,
вращались,
думали, что вращались,
сквозь тяжёлые шторы,
оконные щели.
и в этом вот их вращении
неодолимом такая скорбь,
боже, такая скорбь,
такое мучение
вечно взвешенных капель,
такие невиденные шири, дали,
потому что они знали,
знали, 
знали,
исчезая
в качающейся тени
медленно линяющей занавески,
протяни
руки - если
если получится сдвинуть маятник,
остановить качание,
всё закончится
немедля, тотчас...
и 
руки исчезли,
рук - нет. 
лучи.
безграничный, всё заливающий свет,
рой - без смысла, без цели и без причин -
я, я сама!
что толку мнить, 
снить?
ничего не поправить,
не изменить.
только смотреть и смотреть
в воду из-под опущенных век,
как распадается на частицы
узор, что вовеки
больше не повторится,
и в этом вся боль,
вся боль:
одна здесь, а другая -
там. 
полусвет-полусон.
будильника тарарарам.
зажмуриться крепче, крепче.
в конце концов, это
наша родная
светлоокая бесконечность,
это узор, который - что? -
который ты видишь тоже.
тот самый, тот, 
я здесь, понимаешь,
ах, 
понимаешь?
сквозь нарастающий шум в ушах,
боже!
прошу тебя, сделай тише!
яркий, отчётливый звон.
звенит струна.
звенит струна.
звенит струна.
качается метроном.

ты слышишь.