Незванов Андрей Семенович : другие произведения.

Бертран Рассел о браке и морали

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Традиционность морали означает, что последняя суть модели поведения, одобряемые авторитетными старшими: иначе невозможна передача морали в поколениях. Однако, наш Бертран подчеркивает не традиционность морали, а ее якобы внеразумность (!?). Что, разумеется, не отвечает реальности. Разум способен постигать мораль и находить ее разумной post factum...; и даже рациональной! Но нельзя придумывать мораль! Мораль, придуманная ad hoc, никогда не станет моралью, но останется самооправданием.

0x01 graphic

  

Бертран Рассел о браке и морали; или, "За что дают Нобелевскую премию?"

  
   Начнем обзор нобелевского труда Рассела с "ЗАКЛЮЧЕНИЯ" и выразим свою солидарность с озабоченностью, высказанной там Бертраном. Он пишет:
   "...как мне кажется, разрушение веками сложившейся семьи не принесет никому большой радости, потому что никакие школы и воспитатели не смогут заменить детям родителей".
   Из цитированного ясно, что наш лауреат хочет возрождения семьи, что невозможно без семейной морали, или общественно признанных этических норм, охраняющих брак и семью. При этом, Бертран не выступает простым консерватором: он - за модернизацию, суть которой вкратце такова:
   "Принцип, согласно которому в половых отношениях есть нечто нечистое и греховное, будучи усвоенным в детстве и закрепленным в зрелые годы, наносит неслыханный вред психике личности".
  
   Поэтому
   "Какие бы нормы морали не пришли на место старых, они должны быть свободны от предрассудков и должны подчеркивать необходимость половой любви".
   В то же время
   "Половая любовь не может обойтись без этики в широком смысле
   этого слова..../.../ Нельзя только соединять этику с древними предрассудками и запретами".
   Означает ли последнее полный разрыв с традицией и уничтожение историзма в общественном быту? Если "да", то имеем ли дело с новой утопией, или рациональное общественное устроение действительно возможно?
   Ответ на этот и другие вопросы надеемся получить из последовательного обзора книжки Рассела, к которому теперь и приступаем.
  
   Глава I
   Необходимость моральных норм в отношениях между полами
  
   С помощью этой "необходимости" Бертран хочет усадить Маркса и Фрейда в одну корзину, основываясь на убеждении в том, что всякая экономика, в конечном счете, нужна для обеспечения семьи, как основной ячейки общества.
   Он пишет:
   "Экономика, по сути дела, производит продукты питания и предметы первой необходимости, которые требуются не только для поддержания жизнедеятельности индивида, но и особенно необходимы для поддержания жизнедеятельности членов семьи".
  
   "По сути дела", экономика цивилизации, или городская экономика, производит в первую голову ГОРОД; и воспроизводство ГОРОДА есть способ жизни городом и в городе. Если же мы говорим о так называемом "первобытном периоде" истории - до цивилизации - то в этом обществе нет нуклеарной семьи, которую имеет в виду Рассел. Такая семья характерна именно для цивилизации. Это утверждает и сам Бертран, когда свидетельствует, что
  
   "...невозможно отрицать самую тесную связь между частной собственностью и семьей...".
  
   Тем не менее, мы должны согласиться с тем общим утверждением, что
  
   "Когда меняются семейные отношения, меняются вместе с ними и причины, побуждающие людей к деятельности в области экономики";
  
   И что нельзя разделить экономику и брак как институализованную форму отношений между полами.
   Что же до Маркса и Фрейда, то это - чистый "пиар-ход", как сказали бы мы теперь. Упомянутые в первых словах они далее не фигурируют. Вместо соотношений марксизма и фрейдизма мы натыкаемся на следующее, весьма неуклюжее высказывание:
  
   "Моральные нормы в отношениях между полами, как будет далее показано, можно рассматривать в нескольких плоскостях. Во-первых, существуют установившиеся обычаи, зафиксированные в праве, как, например, моногамная семья в некоторых странах и полигамная семья в других. Следующей плоскостью будет та, где господствует общественное мнение и где закон не вмешивается в ход вещей. И наконец, имеется плоскость, где все оставлено на личное усмотрение, если не в теории, то на практике".
  
   На наш непросвещенный взгляд моральные нормы существуют только в одной из указанных "плоскостей"; а именно, во второй. Там же, где общественное мнение отступает перед личной свободой, есть только личная мораль, но не "моральные нормы". Ну, а там, где действует право, там прав тот, кто прав в суде; и постановление суда это не мнение, но - императив к публичному действию.
   Что ж, попытаемся остаться во "второй плоскости" и согласимся с Расселом в том, что мораль, по преимуществу, традиционна, или что
  
   "Не было ни такой страны, ни эпохи в мировой истории, где и когда моральные нормы отношений между полами определялись бы с точки зрения разума, т. е. рационально...".
  
   Традиционность морали означает, что последняя суть модели поведения, одобряемые авторитетными старшими: иначе невозможна передача морали в поколениях. Однако, наш Бертран подчеркивает не традиционность морали, а ее якобы внеразумность (!?).
   Что, разумеется, не отвечает реальности. Разум способен постигать мораль и находить ее разумной post factum...; и даже рациональной! (При этом не стоит отождествлять разумность и рациональность.) Можно относить ее к так называемому "коллективному разуму" - разводя тем самым в стороны разумность бытия и собственные "умности".... Но нельзя придумывать мораль! Мораль, придуманная ad hoc, никогда не станет моралью, но останется самооправданием.
   В отличие от нас, Рассел полагает возможным придумывать мораль, относя ее к инструментам управления, наподобие налоговой системы. Единственно, он полагает задачу слишком сложной, и сетует на недостаток знаний:
   "Проблема определения, какая система моральных норм в отношениях между полами была бы наилучшей с точки зрения всеобщего счастья и благополучия, чрезвычайно сложна, и ее решение будет меняться в зависимости от многих обстоятельств. В обществе с высокоразвитой экономикой она будет отличаться от общественной системы с примитивной сельскохозяйственной экономикой. /.../ Возможно, тогда, когда мы станем более сведущими, мы сможем формулировать эти нормы в зависимости от климата или в зависимости от еды и питья, которые мы употребляем".
  
   Браво! Неужели мы были такими дураками совсем недавно?!
   "Последствия той или иной системы моральных норм в отношениях между полами могут оказаться самыми разнообразными.... Прежде чем решать, какая система моральных норм в отношениях между полами будет принята, должны быть рассмотрены и взвешены все возможные последствия данной системы моральных норм".
   Спасибо хотя бы за чувство ответственности. Это единственное, что нас еще охраняет от безудержного политического творчества.
   Спасибо также за то, что в нас еще видят мужчин и женщин, личностей, а не генно-модифицированные разнополые организмы:
   "Следующий вопрос, возникающий в связи с данной проблемой, - это отношения между мужчиной и женщиной. /.../ В сознании образованных и хорошо воспитанных мужчин и женщин укоренилась идея - она впервые появилась
   в лирической поэзии, - что любовь становится тем полнее и дороже, чем выше уровень развития личности".
  
   Но, если в отношениях полов есть такая ценность (и даже драгоценность) как любовь, тогда мораль должна "крутиться" вокруг этой ценности, обнаруживая тем самым свою ценностную, а не рациональную природу (?).
   Казалось бы, вот направление в котором можно двигаться дальше. Но Рассел почему-то не хочет идти в эту сторону. В сущности, он не верит в ценность любви и относит ее к выдумкам поэтов, говоря тут же, что ведь это
   "поэты проповедовали, что любовь тем драгоценнее, чем она интенсивнее".
  
   Тем самым он опирается на стереотип пренебрежения к поэтам, укорененный среди ученой братии.... И на этом чисто манипулятивном основании замечает, походя, что ценность любви
   "Это довольно спорный вопрос".
   Оставив на этом вопрос отношений мужчины и женщины; и с ним - вопрос бытия цельного человека, как мужа и жены, Рассел переходит к семье, ложно противопоставляя ей полигамию.
   "Перейдем теперь к вопросу о семье. В разное время и в разных местах существовали отличающиеся друг от друга виды семьи. Однако патриархальная семья получила наибольшее распространение и, кроме того, стала преобладать над полигамной".
  
   По-нашему мнению, семья есть СЕМЬЯ. Что такое "полигамная семья" - непонятно. Само слово "семья" может иметь происхождение в других более ранних формах локальной общности, однако, это не меняет его сегодняшнего значения. Рассела, впрочем, интересует лишь то, что он понимает под "патриархальной семьей", сложившейся в античной цивилизации; а из всей семейной этики - только осуждение прелюбодеяния, или супружеской измены. Любовь при этом благополучно забыта, так же как и клятвенный союз супружеской верности. Зато выдвинуто на авансцену вульгарное понимание собственности, в смысле "мое - чужое".
   Вот почитайте, что пишет этот знаток человеческих душ:
  
   "Главным мотивом появления моральных норм в отношениях между полами в западной цивилизации еще до принятия христианства была необходимость обеспечить такую степень добродетельности женщины, без которой существование патриархальной семьи становится невозможным, так как становится невозможным определить, кто отец ребенка".
  
   Иными словами, "чужого" кормить и растить не буду! Отцовство при этом сводится к биологическому воспроизведению, хотя это чисто социальный институт - ведь, у животных нет отцовства. Как же тогда быть с институтом усыновления - важнейшим институтом античности, который как раз и отделял ОТЦОВСТВО от биологического воспроизводства. Отцовство есть воспроизводство духовное: отец есть тот, кто формирует личность сына. Не случайно в христианстве существует "крёстное отцовство": оно как раз отсылает к духовному аспекту существования семьи. Есть даже основания думать, что отцовство усыновления первично по отношению к брачному отцовству.
   Что же до "отцовства" биологического, то в христианстве оно в принципе игнорируется. Вспомним историю Иосифа-плотника, отца Иисуса. Он становится отцом младенцу Иисусу, рожденному Марией, безотносительно к биологическому воспроизводству. Затем, по совершеннолетию Иисуса, когда семейное отцовство прекращается, крестным отцом его становится Иоанн Креститель. Вот о каком двойном отцовстве говорит христианство. А что говорит нам Рассел?
   Читаем:
  
   "Христианство добавило к этому (т.е. к запрету прелюбодеяния) некоторые требования к добродетельности мужчины, психологическим источником которых был христианский аскетизм, и уже в наше время этот мотив был усилен благодаря ревности женщин".
  
   Прежде всего, христианство добавило к этому терпимость, происходящую от сознания собственной греховности. Вспомним: "Кто из вас без греха, первым брось в нее камень!".
   И также утвердило ЛЮБОВЬ в качестве основы отношений между людьми вообще, как в браке, так и вне такового. "Любите друг друга!" - увещевал Иисус учеников своих.
   Во всяком случае, из цитированного ясно, что Рассел бесконечно далек от христианства, как, впрочем, и от любой другой религии. Он смотрит на дело чисто позитивистски. Вот, есть такая бытующая в публике модель поведения мужчины, согласно которой он должен быть сексуально воздержным (не распущенным), значит, практикуется какая-то форма "аскетизма". От аскетизма, при этом, сохраняется только имя, в которое вкладывается чисто психологическое понятие социально мотивированного волевого управления своей чувственностью. К этому квазиаскетизму Рассел добавляет чисто буржуазный прагматизм, в части желания избежать сцен ревности и ревнивой злобы партнера по браку, как совместному предприятию.
  
   Дальше - больше! Поскольку Рассел выступает здесь как ученый, а такой науки как "гуманизм" не существует, то ему остается опереться на существующую науку зоологию.
   Оказывается, существованием семьи и брака мы с вами обязаны нашей биологической природе:
   "Постоянство или квазипостоянство в брачных отношениях наблюдается среди таких видов - среди человеческих существ тоже" - где требуется участие самца в уходе за детенышем. Например, птицы должны непрерывно сидеть на яйцах и в то же время им необходимо питаться. Как и у других видов, самка не может это делать одновременно, и поэтому пищу для нее и детенышей добывает самец".
  
   Теперь вы поняли, кто вы на самом деле? - куры злосчастные! Или даже нет: вы ниже кур, поскольку, по мнению Рассела,
   "птицы могут служить образцом добродетельности"!
  
   Разве что в баснях? У Крылова, например, "Кукушка и петух"....
   Чувствуя, однако, что "добродетель" в зоологии едва ли может иметь значение, Бертран тут же перескакивает к сравнению видов и видовых преимуществ. Он пишет:
   "У людей участие отца в воспитании потомства является огромным преимуществом вида homo sapiens".
  
   На это хочется заметить, что отец воспитывает детей: сына или дочь; а не "потомство". И, хотя в слове "воспитание" грамматическим корнем служит "питание", мы все понимаем, что речь идет не о выкармливании поголовья на ферме, а об участии взрослого в формировании и возрастании юной личности, - с тем, чтобы результатом этого взаимообожания в обществе явилось новое ЛИЦО, а не очередной представитель вида homo sapiens.
   Если говорить о виде, то человек - это особый вид. Несравнимый со всеми другими. Он единственный принадлежит одновременно Земле и Небу. Всех животных сотворили Боги (Элохим) из праха земного, и только в человека вдохнули Свое Дыхание.
   В чем состоит "преимущество" человека как вида, в понимании Рассела, остается неясным. Вместе с тем, наш Бертран, оставляя преимущество тайным, невольно связывает его потерю с Дыханием Божьим в человеке, когда говорит об "отцовстве государства".
   Читаем:
   "Однако в современной цивилизации роль отца все в большей степени берет на себя государство, и есть основания полагать, что в недалеком будущем отцы потеряют указанное преимущество...".
  
   Совершенно очевидно, что никакие животные виды не живут государством. Государство - это внебиологическое явление. Царство земное (= государство) происходит от Царства Небесного, и никак иначе. Откуда следует, что и ОТЦОВСТВО имеет внебиологическую природу, - раз государство может выступать отцом.
   Ниже Рассел сам свидетельствует об идеалистическом понимании отцовства (и даже материнства) в классической древности, когда ссылается на Платона, говоря, что
   "Платон, по-видимому, предложил бы нам пойти еще дальше и поставить государство не только на место отца, но и на место матери...".
  
   Этим действием Платон, очевидно, хотел бы полностью отмежеваться в человеках от вида homo sapiens, или от земли, сохранив только небесную Идею Человека.
   Разумеется, Рассел не платоник, но - политический реалист; и отсюда его скепсис по отношению к государству в роли отца:
   "Что до меня касается, то я не слишком-то большой поклонник государства и не слишком восхищаюсь сиротскими приютами, чтобы желать осуществления этой утопии".
  
   Мы тоже реалисты, и хотим заметить, что социальную помощь сиротам в обществе осуществляет не только ( и не обязательно!) государство. Но, ежели и так, то отцом сироте выступает не государство, а конкретное лицо, казенный воспитатель, который может оказаться (и часто оказывается) весьма неплохим отцом.
   Ухудшает ли казенное воспитание биологические показатели вида homo sapiens? - не знаю. Думается, что провести исследование, способное дать ответ на этот вопрос, попросту невозможно.
   Речь, впрочем, не идет о сиротских приютах, но - о нуклеарной эмансипированной семье, оба родителя в которой заняты на работе большую часть дня. В этом случае дети проводят время в яслях или детском саду, и Рассел думает, что
   "не так уже невозможно, если изменения в экономике послужат причиной проведения в жизнь чего-то подобного".
  
   Ваш покорный слуга имеет опыт пребывания в яслях и детском саду. Этот опыт - действительно травмирующий. Но из последнего вовсе не следует, что было бы лучше, если бы я сидел дома с неработающей мамой или бабушкой. В любом случае, мы противники реформ, уничтожающих семью и заменяющих ее публичными институтами. Только в семье есть та интимность, которая дает силы выносить мирское отчуждение. А проще говоря, в семье есть ЛЮБОВЬ. Поэтому, любой ребенок, пребывая в садике или в школе, ожидает возвращения домой, в семью; и он должен иметь такую возможность.
   Рассел, впрочем, не задерживается на данном вопросе. Он стоит на позициях социального конструктивизма (что, наверное, немудрено в революционную эпоху) и выступает ученым консерватором, предостерегающим от поспешного слома моральных норм и обычаев и установления новых.
   Как ученый, он указывает на различные видимые ему аспекты бытования брачной морали и призывает конструктивистов к осторожному и взвешенному подходу, говоря, что
   "Ни одна из систем моральных норм в отношениях между полами не может быть принята или отвергнута без достаточных оснований и рассмотрения всех указанных выше точек зрения".
  
   Далее Рассел предлагает нам историческую РЕТРОСПЕКТИВУ брачной морали в сравнении с нынешним состоянием её в западном мире, ради того, чтобы выстроить ПЕРСПЕКТИВУ.
   Он пишет:
   "... мы можем подойти к задаче критического рассмотрения существующих норм с двух сторон: во-первых, необходимо устранить все еще сохраняющиеся в подсознании предрассудки; во-вторых, необходимо обратить внимание на совершенно новые факторы, с учетом которых мудрость прошедших веков оборачивается глупостью, и обрести взамен старой новую мудрость.
   Чтобы посмотреть ретроспективно на существующую систему норм, я рассмотрю сначала некоторые системы норм, существовавшие в прошлом и еще существующие сейчас среди наименее цивилизованных племен. Затем я приступлю к описанию системы норм, действующей в настоящее время в западной цивилизации, с тем чтобы затем рассмотреть, в каких отношениях данная система должна быть улучшена и какие имеются основания надеяться, что эти улучшения осуществятся".
  
  
   Возникает вопрос: а какой политический строй способен улучшить систему этических норм; и каким образом? Если Рассел подразумевает под таким строем "демократию", то мы не можем характеризовать это иначе как откровенной профанацией республики. Что, соберется собрание и установит нормы морали? Или референдум проведем??? Разве к этике применимы управленческие модели?
   На этом Первая Глава завершена. Вторую Главу, озаглавленную
  
   Глава II
   Представление об отцовстве еще неизвестно
  
   Рассел также начинает с профанации. Он пишет в первых строках:
   "Брак как форма отношений всегда зависел от трех взаимосвязанных факторов, которые мы назовем инстинктивным (подсознательным), экономическим и
   религиозным".
  
   Во-первых "брак - не форма отношений; это социальный институт. Зависимость института от "факторов" - вещь невозможная; это стабильный, сохраняющийся уклад. И, наконец, факторов чего?! Если брак зависит от экономики, то экономика и есть фактор; а что такое "экономический фактор" совершенно неясно. Назвать фактором религию..., - исключено.
   Впрочем, включение в ряд факторов "подсознания" (почему-то приравненного к инстинкту!?) указывает на то, что речь идет о ВОЛЕ.
   Именно в личной воле сторон брачных отношений Бертран выделяет указанные факторы, которые, по его мнению,
   "нельзя четко отделить один от другого, как это происходит не только в браке, но и в других областях",
  
   как раз потому, что речь идет о воле лица, синтетической по природе.
   Эту синтетичность, или плохую аналитику воли, Рассел выражает в следующих словах:
   "Различие между религиозным и инстинктивным факторами также трудно установить. В тех случаях, когда религия имеет очень сильное влияние на поступки людей, в основе лежит инстинктивный фактор".
  
   Видимо, столь же инстинктивно ощущая шаткость подобных утверждений, Рассел тут же дает задний ход и пишет:
   "Отметим, что подсознательный элемент имеет в отношениях между полами гораздо меньшее влияние, чем это обычно предполагается".
  
   И далее:
   "Вообще следует признать тот факт, что для человеческих существ инстинкт играет чрезвычайно неопределенную роль и что он легко может быть отклонен
   от своего естественного направления".
  
   "Единственное действие, которое во всей сфере человеческих действий можно назвать инстинктивным в строго психологическом смысле, - это акт сосания в младенческом возрасте".
  
   Если теперь вернуться к первоначальному утверждению Бертрана о том, что "когда религия имеет очень сильное влияние на поступки людей, в основе лежит инстинктивный фактор", то остается признать, что речь идет о сосании младенцем Христом груди Матери Марии.
   Перед лицом этой очевидной глупости Бертран вынужден признать неудачей свою попытку вовлечь в дело "инстинкт" и через это выглядеть по-научнее. Это признание он формулирует в следующих словах:
   "Вообще говоря, у людей не наблюдается строгих архетипов поведения, которые мы находим, наблюдая за поведением животных, - здесь вместо инстинкта, в строгом смысле слова, появляется нечто совсем другое".
  
   И на том спасибо!
   Отход от "инстинкта" позволяет Бертрану перейти из животной сферы в гуманитарную; или, от зоологии к антропологии.
   И здесь ему приходится констатировать, что чувства, играющие столь большую роль в отношениях людей суть вовсе не инстинкты. Он показывает это на примере отцовского чувства:
   "Чувство, связующее мать и ребенка, легко понять, поскольку между нею и ребенком существует физическая связь, по крайней мере, в течение всего периода кормления грудью. Но отношение отца к ребенку, никак не связанное с физиологией, является непрямым, гипотетическим и головным...".
  
   Выше мы уже говорили о том, что институт отцовства никак не связан с биологическим воспроизводством и размножением. Ниже Рассел приводит свидетельства этнолога Малиновского об этом:
   "Малиновским было совершенно определенно установлено, что жителям меланезийских островов неизвестно, кто их отец. Он, например, наблюдал такие случаи, когда вернувшийся из продолжительного - год и более - путешествия мужчина обнаруживал, что его жена родила в его отсутствие ребенка. Мужчина очень этому радовался и никак не мог понять намеки европейцев на неверность его жены".
   "Малиновский обнаружил, что между отцом и сыном существуют
   удивительно гармоничные, нежные отношения и что в этих отношениях нет и следа Эдипова комплекса, как это могло бы показаться".
  
   Здесь же Рассел приводит свидетельства о втором (духовном) отцовстве. Разница с нами лишь в том, что, поскольку род у меланезийцев материнский, вторым отцом становится дядя по матери:
   "Вместо принятого у нас авторитета отца у островитян для детей становится авторитетом дядя со стороны матери".
  
   Бертран признает, что речь идет именно об ОТЦОВСТВЕ, несмотря на то, что отцом выступает "дядя".
   Таким образом, в отношениях этих важна духовность, а не кровное родство.
   Проповедь христианства среди островитян не удалась отчасти потому, что проповедники не смогли освободиться от формулы бого-отцовства. Малиновский свидетельствует:
  
   "Идея, что Бог есть Отец, а люди - его дети, была непонятна островитянам".
  
   Бертран, в свою очередь, пишет, что
  
   "Вместо "Бога-Отца" здесь следовало бы говорить о "Боге-Дяде со стороны матери".
  
   Говоря о браке в целом, можно заметить, что материалы, цитируемые здесь Расселом, подтверждает наше мнение о том, что брачные отношения - это вовсе не сексуальные отношения. Так на меланезийских островах, по свидетельству того же Малиновского,
   "Между холостыми мужчинами и девушками существуют отношения свободной любви, но по какой-то неизвестной причине девушки очень редко беременеют. /.../ Рано или поздно девушке наскучивает свободная любовь, и она выходит замуж. Она уходит жить к мужу, в другую деревню...".
  
   Ранее, Бертран привёл аналогичные свидетельства о несовпадении "секса" и "брака" на примере современных ему англичан, когда писал, что
   "Довольно часто молодые супруги, уже живущие в браке несколько лет, спрашивают врача, как зачать ребенка, и тут обнаруживается, что им неизвестно как совершать половой акт".
  
   Возвращаясь к отцовскому чувству, как предмету этой главы, Бертран соглашается с Малиновским и пишет по этому поводу следующее:
   "Малиновский утверждает - и я думаю, он прав, - что в том случае, когда мужчина остается с женщиной во время ее беременности и кормления ребенка, у него появляется чувство отцовской любви к ребенку. "Это чувство, - пишет он, - никак не связано с основами биологии...".
  
   На этом вторая глава завершена, и мы переходим к главе третьей.
  
   Глава III
   Власть отца
  
   Выше мы убедились, что так называемые "первобытные люди" в части брака и отцовства практически ничем от нас не отличаются. Но в глазах Рассела настоящие люди суть те, кто имеет научные знания в области физиологии размножения. По его мнению
   "Как только отцовство осознается как факт физиологии (sic!), в первичном чувстве любви мужчины к детям появляется совершенно новый элемент..."
  
   Какой же?! Неизвестно.... Попробуйте определить сами, если вам говорят, что это тот самый элемент...
   "...который почти повсюду приводит к возникновению патриархального общества".
  
   Таким образом, "чувство любви мужчины к детям", или педофилия (не путать с отцовским чувством!) описывается как химический синтез неких элементов, так что изменение силы чувства объясняется включением в реакцию нового элемента.
   Для химиков пишет, что ли...? И что означают слова "почти повсюду"?
  
   Патриархальность буквально означает господство или власть отца в семье. Откуда она берется? Рассел убежден, что из просвещения: именно, из знания физиологии зачатия. Он пишет:
  
   "Когда мужчина осознает, что ребенок - говоря словами Библии - есть плод его "семени", его чувство любви двукратно возрастает благодаря тому, что у него появляются ощущение родительской власти и желание победить смерть в том смысле, что достижения его потомков продолжают его достижения и их жизнь есть продолжение его жизни".
  
   Заметьте: "двукратно"! Какая точность.... Сразу видно, что знакомимся с научным трудом....
  
   И что это за "ОЩУЩЕНИЕ ВЛАСТИ"? Власть - это щекотка что ли? И как власть может зависеть от медицинских знаний о зачатии? У домохозяина и пастуха есть власть над домашним скотом. Наверное, он чувствует себя властным над овцой или коровой, но не потому же, что они суть плод его семени?!
   Наконец, "побеждают смерть" в потомстве только атеисты. У всех других, включая представителей древних обществ, существовало и существует представление о бессмертной душе.
   Реально мы не знаем, как - еще доисторически - патриархальная семья выделилась из Рода и стала основной ячейкой городского (подчеркиваю!) общества. Попытки же Рассела объяснить происхождение патриархата вынуждены признать беспомощными, профанными и притянутыми за уши. Что же конкретно до осознания себя осеменителем жены, то, думается, оно вторично по отношению к отцовству как институту. Бертран сам приводит свидетельства того, что богосыновство и, соответственно, богоотцовство, явилось в обществе раньше, чем отцовство мужа нуклеарной семьи.
   В следующей главе, посвященной культам плодородия, Рассел пишет, что
   "Во многих частях света было распространено суеверие, будто Луна (это слово рассматривалось как существительное мужского рода) является истинным отцом детей".
  
   Пример Авраама, приводимый Расселом в следующих словах:
   "Посмотрите, как доволен был Авраам, когда узнал, что племя "от семени его" завладеет землей Ханаанской";
  
   подтверждает существование понятия богоотцовства. Племя - единица более обширная, чем род, происходит, как правило, от мифического Первопредка, от кого-то из богов Авраам потому и рад тщеславно, что, становясь начальником нового племени, он приравнивается к богам.
   Слова о "семени" относятся скорее к родоначальнику, чем к отцу семейства, поскольку отцовство, как мы указали выше, вовсе не связано с семенем: возникает в результате усыновления и крещения, и представляет собой межличное отношение воспитателя и воспитуемого. Тогда как "семя", отсылающее к "севу", то есть земледельческой операции, говорит об умножении рода-племени. Это умножение необходимо древним евреям - ведь, только умножившись в числе, они смогут завладеть землей Ханаанской. И не случайно говорится здесь не о государстве, а о "земле"6 это соотносится с семенем и посевом его в землю.
  
   Говоря далее об "отцовском чувстве", Бертран перескакивает от доисторического патриархата к современной саморефлективной личности, когда пишет тут же, что...
   "Рожденный в браке ребенок есть продолжение мужского ego, и нежное чувство мужчины к ребенку - одна из форм эгоизма".
  
   Непонятно, чем мы тут занимаемся: популярной психологией? Исследуем эгоизм?
   Далее Рассел переходит к положению женщины в городском обществе и констатирует, что
   "В цивилизованном обществе женщинам был почти заказан путь к умственному развитию и участию в делах; искусственно создавалось положение, когда
   женщины выглядели глупыми и неинтересными. После чтения диалогов Платона создается впечатление, что у него и у его друзей чувство любви могло появиться только по отношению к мужчинам. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание тот факт, что вопросы, которые интересовали Платона и
   его друзей, были чужды и совершенно недоступны для понимания в среде афинских женщин".
  
   Неясно, однако, обязаны мы таким положением дел патриархату или тому, что это было общество воинов. Ведь, кроме женщин были и другие члены общества: рабы, метеки, чужеземцы, - мнение которых совершенно не интересовало Платона и его друзей. Так что речь здесь должна вестись об общественном неравенстве вообще, а не о половом только или семейном неравенстве.
   Ниже, читая крайне схематичное описание патриархата в доисторических обществах, где власть отца достигла максимума, по мнению Рассела, мы сталкиваемся со следующей глупой сентенцией:
   "Власть отца, достигнутая в первую очередь благодаря большой физической силе, получила поддержку еще и со стороны религии...".
  
   Ну, надо же...! Мы отказываемся это комментировать.
  
   Важно здесь другое: весь исторический период развития европейского человечества Рассел рассматривает как постепенное ослабление власти отца. Он пишет:
  
   "История цивилизации есть история постепенного упадка власти отцов, которая достигла своего максимума в наиболее развитых странах незадолго до появления исторических источников".
   "Современное общество, в котором сохранились и отцовская власть и семья, придает гораздо меньшее значение власти отца, чем общества древности".
   "Теперь нам пришло время рассмотреть, как все это произошло...".
   Указанному рассмотрению посвящена следующая глава читаемой нами книги.
  
   Глава IV
   Фаллический культ, аскетизм и понятие греха
  
   Эту главу Бертран начинает следующими словами:
   С того момента, как отцовская власть стала фактом существования, религия никогда не оставляла своим вниманием отношения между полами".
   Вопрос фиксации моментов исторического времени мы оставляем на совести автора и спрашиваем о религии: в каком качестве выступает здесь "религия"? Как регулятивный институт? Источник морали?
   Рассел отвечает, что вмешательства религии в половые отношения
  
   "...следовало ожидать, поскольку религия занимается как вещами таинственными, так и весьма важными. Урожай зерновых культур, поголовье скота, плодовитость женщин - это вопросы первостепенной важности, волновавшие людей в земледельческую и пастушескую эпохи: земля не всегда дает богатый урожай, и половой акт не всегда заканчивается беременностью. Поэтому люди прибегали к религии и магии, чтобы получить желаемый результат".
  
  
   То есть, религия рассматривается здесь Расселом не как общественный регулятивный институт, но - как инструмент управления всем Космосом; инструмент, который, конечно же, способны держать в руках очень немногие.
   Инструмент этот - КУЛЬТ, отправляемый жрецами. Переход от матриархата к патриархату знаменовался, по мнению Рассела, сменой культа женских гениталий на культ мужского члена, или фаллоса. Он пишет:
   "В Древнем Египте, где земледельческая цивилизация сформировалась в конце эпохи матриархата, сексуальный момент в религии выражался не в культе фаллоса, а в культе женских гениталий: считалось, что морская ракушка каури, похожая на женские гениталии, обладает магическими свойствами; эта ракушка использовалась также как денежная единица. Однако в более
   позднюю эпоху и в Древнем Египте, как и в большинстве древних цивилизаций, сексуальный момент в религии принял форму фаллического культа".
  
   Не совсем ясно: "сексуальный момент" или момент плодородия? Думается, разница есть....
   Ниже Рассел приводит цитаты из книги Роберра Брифо "Половые отношения и цивилизация", свидетельствующие в пользу именно ПЛОДОРОДИЯ.
   "В древних Афинах Thesmophoria, праздник сева, сохранил, хотя и в ослабленной форме, первоначальный характер магического культа плодородия. Во время праздничной церемонии женщины несли фаллические эмблемы, выкрикивая непристойности. Праздник сатурналий в Древнем Риме был также праздником сева".
  

0x01 graphic

  
   Во время этих празднеств люди возбуждали и задействовали максимально свои плодородящие силы с целью увеличить плодородие полей: пробудить спящие потенции земли. В основе вакхического действа лежало понимание единства космоса, однородность тела людей и тела земли. (Бог-Гончар лепит человека из праха земного). Этим, как раз, и объясняются те особенности праздников плодородия, которые европейцами ошибочно понимались как половая распущенность.
   Приводимый Расселом Робер Бриффо свидетельствует:
   "Земледельческие праздники, в особенности те, что были связаны с периодом сева или жатвы, могут служить в любом регионе земли и в любую эпоху впечатляющим примером половой распущенности... Например, в Алжире
   население аграрных районов протестует против любых ограничений, направленных против половой распущенности женщин, на том основании, что введение строгих моральных норм в области отношений между полами вызвало бы крах любой земледельческой активности".
  
   Также
   "Храмовая проституция была обычаем, широко распространенным в древних обществах. В некоторых местах скромные и уважаемые женщины посещали храм, чтобы отдаться там жрецу или случайному незнакомцу. При храмах были также жрицы, которые являлись храмовыми блудницами. Вероятно, этот обычай появился потому, что женщины искали в храмах благосклонность богов как средство от бесплодия, или же потому, что этот обычай был магическим обрядом плодородия"
  
   Христианская Европа, отказавшись от "язычества" (паганства) продолжала оставаться земледельческой, т.е. зависящей экономически от плодородия полей, - вплоть до промышленной революции и связанного с ней протестантизма, вообще отвергающего литургию, то есть, любые магические обряды. Отсюда - неизбежное сохранение в христианской Европе культов плодородия под прикрытием культов христианских святых.
   Рассел пишет:
   "... этот культ сохранялся еще в средние века, и только
   протестантам удалось уничтожить все его следы.
   Так, например, во Фландрии и во Франции не так уж редко можно было найти святых, связанных с фаллическим культом. Это были св. Жиль в Бретани, св. Рене в Анжу, св. Грелюшон в Бурге, св. Реньо и св. Арно. В южной Франции большой популярностью пользовался св. Футен, который был первым епископом в Лионе. Когда рака с его мощами в Энбруне была разрушена гугенотами во время религиозных войн, среди руин нашли феноменальный фаллос святого, ставший красным от обильных возлияний прихожан, которые искали у него верное средство против бесплодия и импотенции".
  
   Ясно, что эти магические обряды поддержания плодородия земли не имеют никакого отношения к брачной морали, и ничего не могут привнести к заявленной Расселом теме "брак и мораль".
   Хотя далее он и говорит якобы о браке, приводя мнение Вестермарка о том, что в античном обществе существовала
   "любопытная идея, что в браке есть что-то нечистое и греховное,
   равно как и в половых отношениях вообще";
  
   на деле речь идет об управлении сексуальными силами. И, точно так, как силы эти возбуждались и освобождались в отправлении культа плодородия, в той же культуре должно существовать умение сдерживать эти силы. Это, как говорится, две стороны одной медали.
   Ниже Бертран как раз и указывает на вторую сторону, существовавшую наряду с первой. Эту вторую сторону попыток господства человека над силами Природы он обозначает общим именем "аскетизма".
   О том, что так называемая "половая распущенность" и "половое воздержание" тесно связаны и существуют совместно в рамках одной религии, свидетельствует сам Рассел.
   Он пишет:
   "В самых разных частях света, куда не проникало влияние ни христианства, ни буддизма, существовали общины жрецов и жриц, принявших обет целомудрия".
   "Жрецы и жрицы, посвятившие свою жизнь служению божествам, рассматривались как те, кто вступил в брачные отношения с этими божествами и, следовательно, обязан воздерживаться от половых сношений со смертными людьми. Естественно, что их считали святыми, и именно отсюда идет связь между святостью и целомудрием".
  
   Христианский целибат являет, согласно общей идее Рассела, преемственность в отношении к этим культам, типологически неотделимым от культов плодородия.
   Тем не менее, важность целибата в христианстве он относит не к самой религии, а к историческим циклам подъема и упадка цивилизации. По его мнению, упадок античной цивилизации привел к преобладанию аскетизма над поощрением природных сил.
   Он пишет:
   "Мужественным людям более позднего времени потребовалось приложить много усилий, чтобы преодолеть тот взгляд на жизнь, который принадлежал больным, уставшим от жизни и разочаровавшимся в ней людям, утратившим всякий смысл своего биологического существования и необходимость продолжения жизни. Но этот вопрос уже относится к предмету обсуждения, который вы найдете в следующей главе".
  
   Глава V
   Христианская этика
  
   Начинает Рассел эту главу с цитирования Вестмарка. Причем эта странная цитата совершенно выпадает из контекста, или "притянута за уши", - как теперь говорят.
   "Корни брака, - пишет Вестермарк - надо искать в семье, а не считать семью следствием брака".
  
   Очевидно, это вопрос терминологии: если рассматривать большую родовую семью доисторического периода, а "браком" при этом считать парный союз мужчины и женщины. Тогда действительно "браки" заключались внутри большой семьи. Если же мы ведем речь о нуклеарной патриархальной семье исторического времени, образующейся в результате брачного союза, то вопрос о том, что раньше, семья или брак, - просто бессмыслен.
   Это терминологическое разделение "семьи" и "брака" Рассел использует совершенно превратным образом. Он пишет:
  
   "В дохристианскую эпоху такой вывод выглядел бы тривиально, но с появлением христианства он стал суждением, важность которого необходимо подчеркивать.
   Дело в том, что у христианства, в особенности у св. Павла, была совершенно другая точка зрения на брак: брак необходим не для того, чтобы рождались дети, а для того, чтобы исключить грех прелюбодеяния".
  
   В огороде - бузина; а в Киеве - дядька! Совершенно невозможно привлекать Павла к истории семьи. Он ведь не социолог и не брачный агент: и вовсе не отвечает на вопрос, для чего нужен брак. Апостол Павел и те, кто интересовался его мнением, пребывают вне мира, в ожидании конца света и страшного Суда. Заводить потомство перед лицом близкого конца света - полная глупость. Теперь важно только одно - спасение души! И Павел консультирует не по вопросам семьи и брака, а по вопросам спасения души. И здесь он предполагает, что лучше в это оставшееся до конца света время быть вместе с женой, чем раздельно.
   Цитируемое Расселом место из "Послания к коринфянам" говорит именно об этом:
   "А о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена - мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление".
   Из приведенного ясно, что главное здесь - пост и молитва; как средство поддержания себя в положении Сосуда, готового к восприятию Святого Духа. Второе - это ответ на вопрос: включать ли живущим вместе мужу и жене в их совместную аскезу ожидания Второго Пришествия половое воздержание. Мнение Павла - что лучше не включать.
   Кроме того, Рассел ложно пытается отнести это к христианству. На деле, это евреи, ожидающие своего Мессию. Никакого христианства во время жизни Павла еще нет.
   Ровно то, о чем мы теперь сказали, Рассел сам высказывает ниже, говоря, что
   "Св. Павел совершенно не упоминает о детях... /.../. И это вполне естественно, поскольку он считал, что грядет Второе Пришествие и этот мир скоро придет к своему концу: тогда люди будут разделены на овец и козлищ, и единственное, что важно, это оказаться среди первых, а не среди вторых. Св. Павел утверждал, что половые сношения, даже в браке являются препятствием, мешающим достичь спасения".
  
   Спрашивается, причем тут Вестермарк и "христианская этика"?!
   Прежде всего, хочется отметить, что христианство - это религия; в религии нет никакой "этики"; там есть только союз с богом и служение в рамках этого союза. Этика бывает только в миру. Употребляя словосочетание "христианская этика", Рассел, видимо, хочет сказать о нравах общества, окормляемого христианской церковью (?).
   Он пишет:
   "С точки зрения христианской этики все внебрачные половые связи безнравственны...".
  
   Мы бы предпочли уточнить: с точки зрения БУРЖУАЗНОЙ этики.
   Далее Бертран просто клевещет на Павла, заявляя, что
   "... эта точка зрения, как мы видим из послания апостола Павла, основана на убеждении, что всякая половая связь - в браке или вне брака - достойна сожаления".
  
   Ничего подобного из послания Павла мы не видим.
   Сам Рассел стоит на позициях Фрейда, для которого главное - это психическое здоровье индивидуума. По мнению Фрейда, половое воздержание вредит этому здоровью.
   Рассел вторит ему, говоря:
   "То, что эта точка зрения стала одним из принципов христианской этики, сделало христианство в течение всей его многовековой истории силой, толкающей людей к психическим заболеваниям и нездоровому образу жизни".
  
   Продолжая в том же ключе, он профанирует историю Церкви:
   "В период раннего христианства точка зрения апостола Павла настолько овладела умами людей, что они стали считать безбрачие признаком святости и искать монашеского уединения в пустыне, где они боролись с Сатаной, который вызывал в их воображении похотливые видения".
  
   Спрашивается, каких людей? Значит, всех холостых и незамужних считали святыми? Это профанация! Кроме того, уединение в пустыне с духовными целями, вовсе не является исключительным достоянием христианства; и монах-отшельник борется не только (и не столько!) с похотью. Главное, что делает отшельник, - молится о мире, который он оставил именно ради этой молитвы.
   Профанацией является и следующее утверждение Рассела:
   "В то время для церковников стала ненавистной привычка принимать ванну на том основании, что после нее тело - как считали они - стремится к греху. Иметь неприлично грязный вид стало похвально, и запах святости начал проникать повсюду. Именно тогда вшей стали называть жемчугом Господа, и покрытый ими человек был святым, вне всякого сомнения".
  
   Само словечко "церковники" отсылает к антиклерикалам эпохи модерна и их пропаганде.
   Но даже если так: даже если мы примем это пропагандистское клише за историческую правду,
   Совершенно НЕ очевидно, что
   "благодаря таким взглядам, ставшим к тому же общепринятыми, в отношениях между полами появились черты грубости и жестокости".
  
   Да, что вы говорите?! А до этого, значит, ни грубости, ни жестокости, в отношениях мужчины и женщины не наблюдалось? Как было хорошо! Всё проклятые церковники испортили!
   Ниже, Бертран приводит факты из жизнеописаний святых, которые, как ему кажется, подтверждают мнение о порче, которую внесла христианская церковь в брачные отношения. Он пишет о людях, решивших посвятить всю последующую жизнь спасению души, как о фанатиках, охваченных "религиозной страстью":
  
   "Если эта религиозная страсть овладевала мужем или женой, их счастливому браку приходил конец. Тогда он или она становились аскетами, и даже если брак по видимости сохранялся, они находились в странном состоянии отчуждения друг от друга.
   Всякий, кто знаком с литературой патристики и легендами о святых церкви, найдет в них бесчисленное множество примеров такого рода.
   Приведем хотя бы несколько. Св. Нил счастливо жил со своей женой, у них было двое детей; но им вдруг овладело страстное желание стать аскетом (sic!), и ему удалось убедить жену - после долгих уговоров и слез - жить раздельно".
  
   Здесь мы просто вынуждены прервать цитирование, чтобы обратить внимание благосклонного читателя на приписывание многочтимому христианскому святому "страстного желания стать аскетом". Такова глубина проникновения Бертрана Рассела в христианскую жизнь!
   Он продолжает:
  
   "Св. Аммоний обратился в брачную ночь к своей невесте со страстной речью о нечистоте брака, и она согласилась жить раздельно. Св. Мелания долго и упорно убеждала мужа не разделять больше вместе с ней постель, и он, в конце концов, согласился. Св. Авраам бежал от жены в первую брачную ночь. Св. Алексий, согласно одной легенде, поступил точно так же; спустя много лет он вернулся из Иерусалима в дом отца, где продолжала жить его жена, непрерывно скорбя о нем. Просил принять его и жил здесь, никем не узнаваемый, до самой смерти".
  
  
   Разумеется, жизнеописания святых являются дидактической литературой Церкви и не могут дать истинного представления о святости и святой жизни. Такие представления можно получить только из личного опыта. Вместе с тем, утверждать, что христианское подвижничество разрушило институт брака в Европе, - не что иное, как антиклерикальная пропаганда. Достаточно сравнить уровень рождаемости и количество детей в семьях старой Европы с соответствующими современными показателями населения той же Британии, избавленного революциями от засилья церковников, чтобы усомниться в ценности рассуждений Бертрана.
   Он, однако, как будто слышит нас и спешит уверить, что не только ценность аскетического целомудрия, но и поощрение деторождения, приводит к тому же результату - жестокости брачных отношений.
   Он пишет:
  
   "Согласно ортодоксальному учению католической церкви брак преследует две цели: 1) ту, что проповедовал апостол Павел, и 2) ту, которая требует от состоящих в браке рождения детей. /.../ С точки зрения католической церкви половые отношения могут быть оправданы лишь рождением законных отпрысков.
   Так, в отношениях между женой и мужем появились черты жестокости..."
  
   Рассматривая позицию Церкви в отношении брака, Рассел совершенно игнорирует основной библейский миф, согласно которому человек изначально был создан как Двойца - Мужчина и Женщина; по образу божественной Двойцы Элогим. Ведь, Те, кого мы привычно величаем "Богом", являют собой Пару, что и отражено в имени их. Элогим - на иврите имеет форму двойственного числа. В русском языке (как и в английском) отсутствует такое грамматическое число, поэтому перевести Элогим на русский язык точно невозможно.
   Во всяком случае, созданный божественной Двойцей человек суть Пара: муж и жена, Адам и Ева. Именно ДВОЕ суть человек, а не по отдельности. Отсюда следует, что нормальная форма существования человека есть брак или союз мужчины и женщины. Поэтому брак, по мнению Церкви, является СВЯЩЕННЫМ СОЮЗОМ, заключаемым на Небесах, и, значит, нерасторжимым по воле сторон, не могущих истинствовать по отдельности.
   Ничего этого Бертран не знает. Зато готов обвинять церковь в корыстном лукавстве.
   Так, по поводу святости брака он пишет:
   "Чтобы скрыть свою низкую точку зрения на брак, католическая церковь объявила его священным".
  
   Можно ли вообще интересоваться мнением Рассела о нормах христианской жизни, после того, как он выказывает свое поистине колониальное высокомерие по отношению к верующим.
   Читаем ниже:
   "Например, туземцы, обитающие на острове Пелью, убеждены, что ношение кольца в носу обеспечивает им вечное блаженство. А вот европейцы считают, что тот же самый результат гораздо лучше достигается, если побрызгать на голову водой и произнести при этом определенные слова. Вера туземцев - суеверие, вера европейцев - одна из истин священной религии".
  
   Если бы Рассел понимал, что означает кольцо в носу, и как на самом деле близок этот символ современным монотеистическим религиям, у него бы поубавилось спеси. Думается, что после прочтения цитированного выше невозможно воспринимать сколько-нибудь всерьез его уверения в том, что
   "вся система христианской этики - и в католицизме и в протестантизме - требует пересмотра и, насколько это возможно, отказа от предвзятых идей, с помощью которых и благодаря христианскому воспитанию оказывается влияние на большинство из нас".
  
   Разумеется, Бертран не может изменить церковные правила и обряды, поэтому слова его обращены к светскому обществу людей неверующих, которые в силу общественной инерции сохранят в своих нравах "вредные предрассудки".
   Предлагаемый Бертраном "отказ" осуществился в практике советской власти. Наука доказала: Бога нет; так давайте же строить свою жизнь по науке, а не по религии! И строили...; но, как ни странно, в опоре на достаточно консервативную мораль, только без "бога" и без "греха". Понятие "греха", видите ли, мешает отношениям мужчин и женщин. Осталось показать на фактах современной жизни, как прекрасно помогает этим отношениям отсутствие понятия греха.... Но это каждый может увидеть на своем опыте.
   Теперь же зададимся вопросом: а как же Рассел думает помочь делу освобождения сограждан от предрассудков? Он полагает, что нужно изменить сам язык, поскольку моральные суждения и оценки уже заложены в словоупотреблении. Например, будучи убежденными либералами, мы хотим основать общество свободных убийц , но слово "убийство" несет в себе для нас ужасающие эмоциональные коннотации. Что же нам делать, чтобы чувствовать себя морально комфортно? А давайте вместо слова "убийство" будем употреблять слова "намеренное лишение жизни"!
   Рассел пишет:
   "... слова адюльтер и прелюбодеяние уже несут в себе такое строгое моральное осуждение, что, пользуясь ими, трудно получить ясное представление о предмете, к которому они относятся. Но есть и другие слова, которые любят употреблять авторы, стремящиеся разрушить наши моральные принципы; вместо слов осуждения они говорят о любовной интриге, о любви, не скованной холодными узами закона. И те и другие слова рассчитаны на то, чтобы вызвать предубеждение...".
   "...если мы желаем обратиться к разуму, нам надо употреблять такие серые, нейтральные фразы, как, например, внебрачные половые отношения".
  
   Избавиться от морали? - легко! Но тогда на первый план выдвигаются эмоции. Они тоже способны мешать осуществлению идеала "свободного секса". И здесь Рассел предлагает прибегнуть к словесному аскетизму. Он пишет:
   "мы имеем дело с вопросами, затрагивающими в очень сильной степени эмоции людей, и если мы полностью устраним эмоциональный аспект в наших писаниях, мы рискуем упустить возможность изложить суть предмета. Во всем, что касается отношений между полами, существуют полярно противоположные точки зрения тех, кто является непосредственным участником, и тех, кто, сжигаемы и ревностью, наблюдает за событиями. Для одних это любовная интрига, для других - прелюбодеяние. Нам, очевидно, не нужно забывать об эмоционально окрашенных словах, но пользоваться ими со всей осторожностью, а в основном ограничиться нейтральной и строго научной фразеологией".
  
   Вот, оказывается, как наука на практике способствует освобождению людей от предрассудков!
  
   Представление о том, что соблазн первого греха, совершенного первой Парой, пришел через Еву, или женскую сторону, не могло, разумеется, не сказаться на положении женщины в обществе, окормляемом христианской церковью. И Рассел говорит об этом. Но, едва ли это было главной причиной относительного ущемления прав женщин в европейском мире.
  
   Глава VI
   Романтическая любовь
  
   Эту главу Рассел начинает с весьма спорного утверждения, которое носит явно идеологический пропагандистский характер:
   "Победа христианства и последовавшие за тем века варварства привели к тому, что в отношениях между мужчинами и женщинами появились мрачные черты
   жестокости, неизвестные в античном мире в течение многих веков, - античный мир был порочен, но он не был жесток".
  
   Никаких примеров особой жестокости семейных нравов, Рассел, впрочем, не приводит. Вместо этого он сообщает нам общеизвестные сведения о европейском кризисе так называемых "темных веков", которые ничего не доказывают.
   Рассел пишет:
   "Распутное поведение в эпоху средних веков было широко распространенным и отвратительным явлением: епископы совершенно открыто жили со своими дочерьми, архиепископы продвигали своих любовников на освободившиеся церковные должности. Официально широко пропагандировалось целомудрие духовенства, но на деле никто не следовал этим правилам. Папа Григорий VII прилагал огромные усилия, чтобы убедить священников расстаться с наложницами; Абеляр, например, считал для себя возможным - хоть это и было скандально - просить руки Элоизы".
  
   До этого Бертран много убеждал нас в том, как много дурного в отношения полов принес христианский идеал целомудрия.
   В частности, несколькими строками выше он заявлял, что
  
   "Христианская этика, делая акцент на целомудрии, неизбежно привела к приниженному положению женщин в обществе...".
  
   И вот теперь, оказывается, что
  
   "Лишь к концу XIII в. требование целомудрия духовенства стало официальным".
  
   В целом непонятно, каким образом целомудрие, как часть духовного подвижничества, равно относимая к обоим полам, может принижать женщин в обществе (?). Соблазнителями могут выступать равно обе стороны. Бертран, ведь, сам говорит, что
   "женщины стали соблазнительницами, поскольку в качестве законодателей морали выступали мужчины; но если бы законодателями были женщины, в этой роли выступали бы мужчины".
  
   Значит, дело в патриархальности общества, а не в идеалах церкви...? Кроме того, миф о первородном грехе, в котором соблазн первого Человека совершается через женскую его половину, принадлежит не христианству, а много более ранней культуре. Отсюда следует, что особый акцент на женском поведении в рамках общепринятой морали мы наследуем от древних времен. И это от нас зависит, какое содержание мы прочитываем в древних мифах.
   Думается, европейская проблема на рубеже Ренессанса состояла в том, что народившаяся буржуазия уже не верила в конец света, и перестала к нему готовиться, и через это вошла в противоречие с общим настроем Церкви. Эти противоречия и скепсис не могли, естественно, миновать и духовенство. В результате, моральное разложение клира подготовило новую буржуазную веру - протестантизм; которую уже нельзя считать христианской в первоначальном смысле слова.
  
   Бертран говорит здесь об этом нравственном кризисе европейского христианства в конце Средних Веков:
  
   "Нет ничего удивительного в том, что, нарушив принятый на себя обет целомудрия и начав, сознавая это, жить в плотском грехе, духовенство опустилось в моральном отношении гораздо ниже мирян. Чтобы подтвердить
   это, достаточно привести хотя бы несколько примеров развращенности служителей церкви. Так, например, папа Иоанн XXIII обвинялся, кроме прелюбодеяния и множества других преступлений, еще и в инцесте; аббат церкви св. Августина в Кентербери в 1171 г. был обвинен после проведенного расследования в том, что он имеет семнадцать незаконных детей; в Испании в 1130 г. было установлено, что аббат церкви св. Пелайо имеет более семидесяти наложниц; льежский епископ Генрих III в 1274 г был лишен сана за то, что имел шестьдесят пять незаконных детей".
  
   Ну и что? Все это осуждалось церковью. Рассел сам черпает приводимые сведения из осуждающих вердиктов и внутрицерковных обличений. Он пишет ниже:
  
   "У нас нет никакой возможности привести здесь длинный список постановлений церковных соборов и свидетельств церковных авторов, у которых можно найти примеры не только конкубината, но и гораздо более тяжких проступков".
  
   Спрашивается, разве эти прегрешения клира разрушали семью и брак в миру? Едва ли. Может быть, даже укрепляли. Кроме того, нельзя безоговорочно доверять авторам того времени, писавшим о церкви. Это все равно, что пытаться получить представления о советской власти из сочинений диссидентов. Тогда в обществе явно наметилась тенденция к "обличению церкви". Отсюда и описания церковного разврата.
   "У авторов того времени часто можно прочитать, что женские монастыри - это бордели, где постоянно убивают родившихся младенцев, что инцест - частое явление среди духовенства, что церковные советы постоянно требовали от священников прекратить жить со своими матерями или сестрами. Мы уже не говорим о противоестественной любви, которую христианство ставило своей целью полностью искоренить и которая, тем не менее, процветала в мужских монастырях. Замечательно, что незадолго до Реформации, все чаще и чаще стали раздаваться жалобы на то, что исповедь используется как средство совращения".
  
   Для чего же Рассел приводит здесь эти сведения? Цель одна - разрушить традиционную семейную мораль, поддерживаемую церковью, заменив ее ученым словоблудием, дозволяющим всё. Последствия мы с вами видим вокруг себя.
   Наряду с кризисом церкви в предренессансную эпоху Рассел констатирует наличие в европейском мире наличие такой культурной области как рыцарский романтизм,
   "так или иначе связанный с традициями средиземноморской цивилизации".
  
   Он пишет:
   "Сущность романтической любви состоит в том, что влюбленный рассматривает предмет своей страсти как бесценный и дорогой и в то же время практически недоступный. Требуются громадные усилия, чтобы любовь стала взаимной; эти усилия связаны с созданием песен и поэтических произведений, с победами над соперниками в рыцарских поединках и со всем тем, что необходимо для завоевания сердца прекрасной дамы".
   Упомянув о ренессансном характере рыцарского романтизма, Рассел, однако, никак не связывает его с античными культами Адониса, Афродиты и т.п. Верный своей цели шельмования Церкви он производит культ прекрасной дамы из якобы церковной морали:
  
   "Напомним, что точка зрения церкви на половые отношения как изначально нечистые настолько внедрилась в умы людей, что поэтическое, возвышенное чувство к женщине могло возникнуть лишь тогда, когда она была недоступной. Именно поэтому любовь к прекрасной даме могла быть только платонической".
  
   А нельзя ли просто вспомнить, что мы - не животные; и что любовь - это не коитус. Что главное в нашей жизни - это, все-таки, межличные отношения; и любовь принадлежит именно к таковым.
   Когда Иисус сказал приходившим к нему: Любите друг друга! - наверное, он имел в виду не коитус.
   Наконец, любовь в принципе есть платоническое отношение, поскольку она всегда сопряжена с идеализацией любимого или любимой. Бертран сам пишет об этом ниже:
   "Любовь становится тем полем, на котором расцветает моральное и художественное совершенство".
  
   Но платоническим устремлениям и чувствам, как видно, нет места в научной картине мира, которую рисует нам Рассел. Для него большей реальностью обладает похоть, или желание коитуса. Поэтому наилучшее описание романтических отношений он находт у Хойзинги:
   "Одним из лучших, известных мне эссе, посвященных теме любви в эпоху средневековья, я считаю то, которое помещено в книге Хойзинги "Осень Средневековья" (1919). Вот отрывок из нее:
   "Когда в XII веке трубадуры из Прованса сделали центром поэтической концепции любви неудовлетворенное желание (sic!), произошел важнейший поворот в истории культуры".
  
   Оказывается, поэзию рождает неудовлетворенное сексуальное желание!
   Охоту кропать стишки - может быть, да; но поэзию - никогда!
   Бертран сам приводит литературный пример неспособности желания родить поэзию:
  
   "В пьесе Шекспира "Цимбелин" над Клотеном смеются потому, что он не в силах написать любовные стихи и нанимает - один пенс за строчку - халтурщика, который сочиняет вирши, начинающиеся так: "Чу, чу, то жаворонок!"".
  
   По свойственной Расселу противоречивости, он тут же опровергает себя и говорит о духовных истоках подлинной поэзии:
  
   "Влияние духовности становится все более доминирующим, и вот в конце XIII века появляется dolce stil nuovo (сладкий новый стиль Данте и его друзей), в котором в поэзию приходят, кроме любовного чувства, еще и благочестие и высокое духовное прозрение. Поэзия достигла здесь высшей точки своего развития, и затем итальянская поэзия постепенно скатывалась вниз, пытаясь совместить эротику с высокими устремлениями".
  
   "Во Франции и Бургундии развитие шло не тем же порядком, что в Италии, поскольку для французской аристократии концепция любви определялась "Романом о Розе", в котором воспевалась рыцарская любовь, но без намека на неудовлетворенное желание (sic!)".
  
   И тот же Хойзинга, который так понравился Бертрану концепцией неудовлетворенной похоти, говорит совсем о другом; и наш Бертран так же его цитирует:
   "Ни в какую другую эпоху культурный идеал не был до такой степени пронизан концепцией любви. Как схоластика представляет собой великую попытку средневековой мысли объединить философию вокруг одного центра, точно так же концепция куртуазной любви /.../ стремится охватить все, что имеет отношение к жизни, полной благородства".
  
   То есть, цель, все-таки, - не обладание телом женщины, а БЛАГОРОДСТВО!
   Но Расселу все это нипочем. И двумя абзацами ниже он вновь возвращается к неудовлетворенному желанию, как двигателю поэзии, и клевещет на Шелли:
   "... Можно, вероятно, без преувеличения назвать Шелли апостолом романтической любви. Любовное чувство у Шелли достигало такой силы, что в его поэзии оно вызывало взрыв эмоций и высокий полет воображения. В таком возбужденном состоянии психики не было ничего хорошего, но Шелли считал, что благодаря ему он создает высокую поэзию и, кроме того, делал вывод, что любовь не может быть ограничена какими-либо рамками. Он был не прав, потому что его поэзия была связана с препятствиями, мешавшими удовлетворению его любовного желания. Если бы Эмилия Вивиани, благородная и несчастная женщина, не была силой заключена в монастырь, Шелли, очевидно, не написал бы "Эпипсихидион".
   "Социальные барьеры, против которых он так яростно протестовал, на самом деле стимулировали его поэтическое творчество".
  
   Как видите, от гадины церкви есть некая косвенная польза: если бы силой не заключили Эмилию в монастырь....
   На это можно сказать: начитался Фрейда!
   С другой стороны, личный жизненный опыт Бертрана позволяет ему сказать следующее:
   "Я убежден, что все восхищение и радость жизни заключены в чувстве романтической любви. Если в любовном чувстве, соединяющем мужчину и женщину, заключено столько страсти, воображения и нежности, это уже само по себе огромная ценность, и не знать этого чувства - потрясающее несчастье для любого из нас".
  
   На основе этого личного убеждения он делает политическое заявление:
   "я считаю, что общественное устройство должно быть таким, чтобы была возможность испытать эту радость жизни".
  
  
   И каким же должно быть это политическое устройство...? А вот каким:
  
   "Сразу после Великой Французской революции появилась идея, что брак должен быть результатом романтической любви. Теперь, особенно в англоязычных странах, эта идея принимается как само собой разумеющееся...".
  
   У нас тоже есть опыт, и нас нельзя обмануть подобными демагогическими вывертами. Вовсе не желание любви светит в этом заявлении, а колониальное европейское высокомерие. Мы имели возможность испытать на себе эту наглую претензию европейцев приводить политическое устройство всего мира в согласие со своим умничаньем!
  
   Что же до "романтической любви", то, отдав дань предшествующей куртуазности, буржуазная революция быстро заявила о своем прагматизме, в том числе во взглядах на брак. Романтические бредни были оставлены салонной литературе, а брак - говорит Рассел:
  
   "Брак есть нечто гораздо более серьезное, чем просто удовольствие быть в компании друг друга; брак - это общественный институт, возникший для того, чтобы растить и воспитывать детей, это клетка тончайшей ткани общества; брак имеет важнейшее значение для состояния общества, далеко превосходя чувства, соединяющие людей в браке. Наверное, будет хорошо - я считаю, что очень хорошо, - если между женой и мужем возникнет чувство романтической любви, но при этом следует иметь в виду следующее: если муж и жена хотят, чтобы их брак оставался счастливым, чтобы он был общественно полезен, романтическая
   любовь должна исчезнуть, чтобы дать место более интимному, более нежному и более реальному чувству".
   "В Соединенных Штатах, где романтический взгляд на брак в отличие от других стран был принят всерьез и где законы и обычаи основываются на сентиментальных мечтаниях старых дев, огромное количество разводов, а счастливые браки чрезвычайно редкое явление".
  
   И, наконец, апофеоз буржуазности:
  
   "Мысль, будто для брака существенны и важны романтические чувства, на самом деле безумна - похожа на точку зрения апостола Павла...".
  
   И в самом деле! Какая польза от романтической любви? Похоть не удовлетворяется, дети не рождаются, бизнес не идет... и т.д. и т.п.
   Поэтому, - ну ее к черту, эту любовь! Займемся лучше политикой.
  
  
   Глава VII
   Эмансипация женщин
  
   Рассел полагает, что
  
   "В настоящее время моральные нормы отношений между полами носят переходный характер, что в основном определяется /.../ стремлением женщин к эмансипации".
  
   И далее вводит нас в историю вопроса, сообщая, что
  
   "Движение в защиту эмансипации женщин является ветвью общего демократического движения, начавшегося в период Великой Французской революции, идеи которой оказали большое влияние на Мери Вулстонкрафт, втора книги "Восстановление прав женщин" (1792). С этого момента и по сей день движение женщин за равные права с мужчинами получило широкую поддержку и добилось значительных успехов".
   "Убедительно аргументированная книга Джона Стюарта Милля "Подчиненное положение женщин" (1869) оказала большое влияние на всех мыслящих людей последней трети XIX в. Мои отец и мать были его учениками; мать выступала в конце 60-х гг. в защиту избирательных прав женщин. Моя мать была я феминисткой, так что ролы у нее при моем рождении принимала первая женщина-врач Гаррет Андерсон, которая была только дипломированной акушеркой, потому что для женщин не было никакой возможности заниматься медицинской практикой".
  
   Мы думаем, что описываемая "эмансипация" не может происходить без распада единого Человека-Пары на две половинки и, соответственно, выработки у отпавшей женской половины мужского типа личности, с саморефлективным, самоутверждающимся в миру "Я". Все требования феминисток укладываются - как нам кажется - в систему попыток утверждения этого мужского типа личности. Женщина, осознавшая себя "мужем", претендует на то, чтобы быть главой семьи, и требует устранить политические препятствия к этому, связанные с биологическим полом.
  
   "В 1882 г. парламент принял закон о праве на собственность для замужних женщин. До этого вся движимая и недвижимая собственность замужней женщины находилась под контролем ее мужа, кроме принадлежащего ей имущества, управляемого по доверенности".
  
   То же касается избирательных прав.
  
   "Проект закона об избирательных правах для женщин вносился в парламент каждый год...".
  
   Думается, это было правильно. Поле общественных возможностей для духовного становления лица не должно зависеть от биологического пола. Сознание этого духовного равенства полов было также подготовлено церковной жизнью, которая знала женское подвижничество и женское монашество; или свободу женщины от нуклеарной патриархальной семьи, в случае, когда она обнаруживала духовные потенции.
   Перенесение этого церковного правила в буржуазный мир с его индивидуальной квазидуховностью как раз и привело к возникновению феминизма.
   Рассел отмечает
  
   "быстроту, с которой женщинам удалось обрести политические права в большинстве цивилизованных стран; этот факт не имеет себе равных в прошлом".
  
   Каковая быстрота как раз и объясняется подготовленностью этого феномена всей предшествовавшей жизнью церкви.
   Бертран с его антиклерикальным настроем, разумеется, не видит этой церковной почвы, которую он ранее клеймил как "фанатический религиозный аскетизм", приводящий только к жестокости в отношениях к женщине. Он ищет позитивные основания:
  
   "Причины этого коренного поворота, как мне кажется, двусторонни: с одной стороны, он был обусловлен широким распространением идей либерализма, поскольку было бы логически противоречиво лишать женщин политических прав, ратуя за демократию; с другой стороны, в обществе становилось все больше женщин, самостоятельно зарабатывающих на жизнь и не находящихся на иждивении отца или мужа. С началом войны в промышленность и в
   управленческий аппарат на место ушедших на фронт мужчин пришло много женщин...".
  
   Конечно, это - следствия, выдаваемые здесь за причины. Разумеется, политические реалии Нового Времени - не будучи причинами эмансипации женщин - могли служить делу трансформации мужских умов. Об этом и говорит ниже Рассел:
  
   "Главным аргументом в предвоенные годы против предоставления женщинам политических прав был тот, что они будут голосовать против войны, поскольку они пацифистки. Но женщины своим косвенным участием в кровавой бойне опровергли этот аргумент и получили политические права".
  
   С этой новой реальностью не так легко было смириться, в силу инерции общественного быта, и потому новые атеистические умы искали обоснования указанным переменам. Они доказывали, что женщины стоят морально выше мужчин, и потому их приход в политику благотворно скажется на общественных нравах.
   Бертран свободен от подобного "прекраснодушия". Он пишет:
  
   "Конечно, борьба за политические права женщин никак не связана с убеждением идеалистов, будто женщины в моральном отношении стоят гораздо выше мужчин; политические права должны быть предоставлены женщинам потому, что это неотъемлемое право каждого человека".
   По идее, политическая эмансипация женщин должна бы открыть путь новому типу семьи: уже не патриархальному, но - истинно парному; в которой муж и жена были бы в первую очередь близкими любящими друг друга друзьями. Этим восстановилось бы изначальное богоподобие Человека, сотворенного по образу божественной Двойцы Элогим.
   Бертран, как будто, хочет сфокусироваться именно на этом и увидеть изменения в браке, внесенные политической эмансипацией.
   Он пишет:
   "Политические права женщин лишь косвенно связаны с темой этой главы, в которой затрагиваются вопросы, относящиеся к социальному положению женщин и его влиянию на брак и мораль".
  
   И далее:
  
   "Во времена моей молодости большинство порядочных женщин было убеждено, что половой акт отвратителен и что женщина совершает его в браке лишь из чувства долга. Исходя из этого, они, не задумываясь, позволили своим дочерям вести довольно свободный образ жизни, что вряд ли было бы признано разумным
   лет сто назад".
  
   Спрашивается, должны ли мы ему верить? Он сам, ведь, не женщина! Откуда он знает? Правильнее было бы сказать, что в те времена в определенных кругах были распространены такие представления и модели подачи себя в обществе.
   И, не напоминают ли эти "убеждения" женщин описанные Расселом выше средневековые убеждения о греховности секса?
  
   Связь равного с мужчинами духовного статуса женщины в христианской церкви и требований эмансипации подтверждается следующим свидетельством самого Рассела.
   Он пишет:
  
   "В книге Мери Вулстонкрафт требование равенства прав для женщин распространялось также и на свободу отношений между полами. Это было настолько необычно для того времени, что деятельницы женского движения XIX в. не пошли за нею и требовали только политических прав для женщин. Более того, они оказались такими строгими моралистками, что пытались навязать мужчинам те строгие рамки морали, которые были обязательны для женщин".
  
   Послевоенный разврат, о котором упоминает ниже Рассел, никак не опровергает высказанные нами соображения о церковной почве политических свобод.
  
   Этой почвы Бертран не усматривает. Как атеист, он не может рассчитывать на церковь. Он полагается на разум. Однако, рассмотрение брачной и половой морали с точки зрения логики, в свете политического равенства мужчин и женщин, приводит его к удручающим выводам. Поэтому он думает, что
  
   "всем нам необходима поистине новая мораль".
  
   То есть, мы должны эту мораль сконструировать? При этом
  
   "новая система моральных норм не должна потворствовать безудержным импульсивным желаниям, и если все-таки она признает право на такие желания, то на других основаниях и по другим мотивам, чем это было в прошлом. По существу, вопрос о нормах отношений между полами должен быть поставлен и решен заново".
  
   Вопрос: кем поставлен и кем решен? Парламентом? Политическими партиями?
   Мы можем сказать одно - это утопия! Нет иного источника морали, кроме религии. Поэтому моральное становление новейшего постмодерного общества мы по-прежнему ожидаем от церкви и церковной жизни в новых политических условиях.
   Рассел принадлежит немного другому времени, которое у нас - в прошлом; и, в отличие от нас, конструирует утопию. Именно этому конструированию посвящена следующая глава.
  
  
   Глава VIII
   Табу на знание о половых отношениях
  
   Откликаясь на заголовок, сразу хочется отметить, что "табу" никакого нет. Просто об этой стороне жизни не принято говорить публично. И это - часть общественной морали. Половое просвещение оставлено на долю семьи и дружбы, то есть отношений более близких, чем те, что существуют в общественных местах; таких как школа или масс-медиа, например.
   Между тем Бертран сразу берет быка за рога. Он начинает:
  
   "Первый вопрос, который следует задать, обдумывая новую мораль отношений между полами, не "Как гармонизировать отношения между мужчинами и женщинами?", а "Что хорошего в том, что мужчины, женщины и дети искусственно удерживаются в состоянии невежественности относительно сексуальной стороны отношений между полами?"
  
   Слово "искусственно", здесь выглядит достаточно странно. А что, дети должны естественно познавать сексуальные отношения?! Вся культура искусственна. Все естественные отправления культурно зарегулированы. Такова печать духа на естестве человека. Опасно посягать на целость этой печати, опираясь на теорию Дарвина. Ибо следующим вопросом может стать вопрос Люцифера: " А что есть такого в этих обезьянах, что Предвечный не дозволяет их убивать?"
   Второе, о чем хочется сказать, это, что нет, и не может быть "морали отношений между полами": есть и будет мораль отношений между лицами. Другого смысла у слова "мораль" просто нет. Все общественные проблемы - в том числе и сопряженные с сексом - возникают и понимаются только в отношениях между лицами. (Заметьте, я не употребляю слово "личность", поскольку это - психологическое понятие; я говорю о лицах, ибо человек есть лицо сущее в межличных отношениях; в том числе и в отношениях с Богом как Лицом).
  
   У Рассела понимание морали отсутствует. Для него это набор правил, аналогичный правилам обращения с техническим устройством. Если не знать, как устроен агрегат, то и правила обращения с ним непонятны. Ниже приводимое признание Рассела свидетельствует именно о такой концепции: технические правила.
   Он пишет:
  
   "Я ... хочу показать читателю, ... как важно для победы новой морали, чтобы люди были хорошо информированы, и чтобы невежественность не мешала им жить по новым моральным нормам".
  
   Вероятно, чувствуя ущербность такого подхода, Рассел отделяет обещаемое им просвещение от морали. Он говорит:
  
   "Этот вопрос связан с более широким принципом, /.../ который несомненен в свете разума. Принцип этот состоит в том, что всякое морально оправданное поведение не может ни при каких условиях, исключая редчайшие случаи, стимулироваться невежественностью или же деградировать вследствие знания".
  
   Этим он, фактически, выводит разумное, или основанное на знании поведение, за пределы всякой морали, как заранее и безусловно моральное. Именно из этого освобождения разума от морали и вытекли опыты немецких ученых над людьми и атомные бомбы, сброшенные на мирных японцев.
  
   Вопрос состоит вовсе не в соотношении и взаимовлиянии знания и морали, а в том, чем я поистине руковожусь: совестью или знанием. Полное или неполное знание (невежественность) на мораль влиять не могут. Здесь очевидный выбор: или поступаю по морали, или в соответствии со знанием (= невежеством).
   Ниже он сам признает принципиальную аморальность знания и его связь с "профитом", когда говорит:
  
   "Истинным является следующее суждение: если А желает, чтобы Б действовал определенным образом, а именно таким, при котором удовлетворяются интересы А, а не Б, то для А выгодно держать Б в состоянии невежественности, относительно фактов, доказывающих Б, каковы его истинные интересы. Это хорошо всем знакомая ситуация на фондовой бирже, но она не имеет никакого отношения к высоким принципам этики".
   Таким образом, знание и сокрытие такового имеет отношение к манипулированию поведением ближнего, то есть к нечестным (= аморальным) отношениям лиц. Также речь может идти о политическом манипулировании, о каковом Рассел и пишет ниже:
  
   "Деятельность правительства также состоит в том, чтобы скрывать от народа факты; например, любое правительство старается не допустить, чтобы стали известны факты о военном поражении, поскольку это могло бы привести к его падению".
  
   Какой же вывод мы должны сделать из этого? Что отсутствие публичного общедоступного обсуждения половых отношений существует с целью извлечения выгоды?
   Рассел так и думает:
  
   "Замалчивание фактов о сексуальной стороне отношений между полами, хотя и относится к другой области, в своей основе имеет схожий мотив. Ведь удерживать женщин в невежественном состоянии было с самого начала весьма желательно, для того чтобы сохранить мужское господство".
  
   Блажен, кто верует! С какого "самого начала"?! Наверное, Бертран знает кое-что о сексуальных отношениях, но счесть вышеприведенное высказывание знанием о человеке и обществе мы никак не можем. Это не знание: это пропагандистские клише; с самого начала предназначенные для управления сознанием в контексте определенных политических идей.
   Что же касается публичной сдержанности в отношении интимных сторон бытия, то Рассел мог бы сообразить, что цивилизация имеет многотысячелетний опыт, и что если бы действительно нужно было говорить о сексе публично, то давно бы уже говорили. Не говорят, значит не нужно.... Вот мораль, которую неплохо было бы усвоить революционерам. Им явно не хватает уважения к старшим и к тому, что их превосходит: к обществу и истории.
   И дело здесь вовсе не в морали, а в политике. Либералы борются с консерваторами. Рассел сам приводит подтверждающий это материал:
  
   "В качестве иллюстрации по этому вопросу, я хочу привести отрывок из статьи, опубликованной в "Манчестер Гардиан"
   25 апреля 1929 г.:
   "Американские либералы потрясены (курсив наш) решением федерального суда присяжных в Бруклине, согласно которому миссис Мери У. Деннетт признана виновной в пересылке по почте непристойной литературы. Миссис Деннетт является автором получивших широкое признание и широкое распространение брошюр, в которых с соблюдением всех необходимых приличий детям сообщаются элементарные сведения об отношениях полов. Она приговорена к тюремному заключению на срок пять лет, или к
   уплате штрафа в размере 5000 долларов, или к тому и другому вместе".
  
   Либералы "потрясены", но протестантское большинство Америки довольно. Можно сколько угодно говорить о "ханжестве протестантов", все равно это суждение не дает оснований для пересмотра сложившихся веками "приличий" и включения "сексуальной грамотности" в программу общеобразовательной школы. Если такое происходит, то мы должны говорить о кризисе семьи и брака, а вовсе не о "прогрессе" общественной морали. Мораль - это не технологии; и никакой "прогресс" там неуместен.
  
   Поборники "прогресса", и в их числе Рассел, чувствуют это и потому подменяют нравственность политикой: они сводят дело к праву гражданина на доступ к публичной информации. Бертран, солидаризуясь с этими политиканами пишет ниже:
  
   "По-видимому, права нью-йоркская газета "Уорлд", в которой говорится, что запрет на распространение брошюры миссис Деннетт лишает всех молодых людей Америки возможности получить ясную и честную информацию по половым вопросам".
  
   Но, во-первых, еще до того, как возникает вопрос о доступе к информации, ставится вопрос о том, что подобная информация не должна быть публичной и общедоступной; и на это существуют особые законы. Бертран сам приводит подобный закон:
  
   "Закон о непристойных изданиях был принят в Англии в 1857 г. по предложению лорда Кемпбелла. Приводим выдержку из него":
   "Если в иске приводятся основания того, что какие-либо книги или другие издания являются непристойными и находятся в каком-либо доме или месте в целях продажи или распространения; если также имеется доказательство, что один или более экземпляров были проданы или переданы из этого дома или места, судья имеет право, убедившись, что экземпляры соответствуют описанию и что их публикация подлежит преследованию со стороны закона, выдать ордер на арест издания".
  
  
   Во-вторых, "молодые люди" еще не являются полноправными гражданами. Так что здесь происходит двойная подмена.
   По своему личному опыту могу сказать, что в детстве я имел свободный доступ к медицинскому журналу "Фельдшер и Акушерка", а также к книгам по гинекологии, так что научные познания у меня были. Также на стенах домов было достаточно похабных рисунков, из которых видно было, что к чему. И ничего это мне не помогло.
   То же относится и к сожалению Рассела о том, что
  
   "Дети никогда не видят своих родителей голыми и, начиная с младенческого возраста, не могут видеть голыми своих братьев или сестер".
  
   На это должен заметить, что я видел своих родителей голыми. Также видел много голых детей обоего пола. И даже в детстве ходил с матерью в женский разряд общественной бани. То, что представало там моим глазам, не было мне приятно. И так же нисколько не помогло моим брачным отношениям.
  
   Бертран как будто слышит меня, и тут же дает задний ход:
  
   "Для маленьких детей нет ничего плохого в том, что они видят друг друга или своих родителей голыми, если это происходит обычным образом. Вероятно, в возрасте примерно трех лет ребенок обратит внимание на несходство отца и матери и сравнит себя и свою сестру, но этот интерес у него скоро пройдет, и ему будет безразлично, видит он людей голыми или одетыми".
  
   Далее он воспевает наготу, приводя в пример древних греков:
  
   "Многое еще можно сказать в защиту наготы, например, какое она доставляет удовольствие во время пребывания в солнечную погоду на открытом воздухе. Воздействие солнечных лучей на кожу очень полезно для здоровья. Всякий, кто видел, как голые дети бегают на открытом воздухе, наверное, не удержался от мысли, как раскованны и изящны их движения по сравнению с теми, когда они двигаются одетыми. Но, то же самое можно сказать и о взрослых. Нагота необходима там, где есть свежий воздух, солнце и вода.
   Если бы мы покончили со всеми условностями, нагота очень скоро перестала бы вызывать сексуальное возбуждение; от пребывания на открытом воздухе и солнце мы стали бы гораздо здоровее и приобрели бы лучшую осанку; наши критерии красоты стали бы ближе к критериям физического здоровья и не ограничивались бы только красотой лица, а включали бы и красоту тела. Но ведь именно это рекомендовали еще древние греки".
  
   А никто и не возражает против наготы там, где она уместна и красива. Красива ли полная нагота? Не всегда.... Сохранившиеся на Новых Гебридах "дикари" ходят, в принципе, совершенно голые, поскольку у них нет того, что мы называем одеждой. Тем не менее, мужчины надевают на фаллос чехол из сухой травы с метелкой, прикрывающей причинное место. Женщины носят подобие юбки из травы. Дети обоего пола бегают нагишом. Значит, взрослые островитяне находят прикрытие причинных мест более красивым. А ведь Рассела интересует не нагота, как таковая, и обнажение именно половых органов....
   Он хочет избавить нас от предрассудков. Прекрасно! Тогда желаем ему самому прежде избавиться от предрассудка "разумности" и от предвзятой веры в "науку" и "знание".
  
  
   Глава IX
   Любовь и ее место в жизни человека
  
   Наше пожелание в адрес Рассела так и осталось лишь пожеланием. Читатель может судить об этом из следующего начала:
  
   "Подавляющее большинство людей относится к чувству любви несколько странным образом: с одной стороны, любовь - главная тема поэзии, романов и пьес; с другой - это чувство почти полностью игнорируется большинством известных социологов, и не было еще случая, чтобы любовь учитывалась как фактор при разработке экономических или политических реформ".
  
   Как видите, подавляющее большинство людей - "странное"; а он, знаток религии и морали и... чего там еще, - он нормальный! Вот и сказалось сатанинское высокомерие вкушающих исключительно от Древа Познания. В его умную голову не приходит мысль о том, что Любовь принадлежит Древу Жизни, и поэтому познаватели всех мастей как-то робеют перед любовью. Но нашему "знатоку человеческих душ" всё нипочем. Он-то смелый!
   Раз существует такое явление, как "любовь", почему бы не рассмотреть её как фактор положения дел на бирже? Может быть, удастся удачно сыграть и урвать приличный куш?
   Так и хочется выругаться /.../!
   Дальше все становится понятным. Для Бертрана
  
   "Любовь, если понимать это слово в его точном смысле, не означает той или иной половой связи, но лишь такую, когда проявляется большой эмоциональный подъем, который влияет как на психологию, так и на физиологию влюбленных".
  
   В "точном смысле" означает здесь, как видно, - в смысле научном биологическом и медицинском.
   Оказывается, наша любовь - это коитус с эмоциями; этим, видимо, она отличается от соития Галапагосских черепах, которых наблюдал Чарльз Дарвин. У них эмоций точно не видно. И на том, как говорится, спасибо!
   А то, что любовь суть живые отношения между двумя лицами (не обязательно разного пола), это видение Бертрану совершенно недоступно. А жаль!
   Непонятно также, с каким изводом христианской веры он был знаком, если ему неизвестно, что главная заповедь христианства - это любовь. Вместо этого он изобретает какой-то "аскетизм", который логично должен быть враждебен "любви", если любовь - это эмоции, а "аскеза" - подавление эмоций. Эта произвольная конструкция выдается им за аналитику состояния мира, в котором он живет:
  
   "в современном мире существуют в каком-то смысле враждебные отношения между религией и любовью. Я не считаю их непреодолимыми; просто они обусловлены тем фактом, что христианская религия - в отличие от некоторых других - упорно поддерживает аскетизм".
  
   У христианской религии нет, и не может быть враждебных отношений с человеком, потому что стержень христианства - милость Господа. Отсюда, не только что с любовь, но даже с распутством у христианства нет враждебных отношений. Греховность человека есть факт, и христианская религия предлагает человеку освобождение от греха, протягивая руку милости и помощи.
   Но Рассел говорит не о религии, и не о любви, - он конструирует свои миры, на основе скудных знаний и антиклерикальных клише.
  
   В реальном мире Капитала, впрочем, позиции религии давно ослаблены, и Рассел говорит о вере больше по инерции. В мире капитала есть новый бог - деньги; и Рассел не может не заметить этого. Он пишет:
  
   "в современном мире у любви есть враг гораздо более опасный, чем религия, - для которого евангелием являются работа и экономический успех. Часто можно услышать, особенно в Америке, что любовь не должна мешать карьере, и если она кому-то мешает, то этот человек глупец".
  
   Далее он дает упрощенный пример типичной американской семьи:
  
   "Посмотрите на жизнь обычного бизнесмена, например, в Америке. Сразу после окончания юности все его мысли и вся его энергия устремлены на достижение финансового успеха. Пока он еще молод, он удовлетворяет свои половые потребности, посещая время от времени проституток; наконец он женится, но все его интересы лежат в другой плоскости, чем интересы его жены, и между ними никогда не возникают по-настоящему интимные отношения".
  
   Положим, такое случается. Однако, Рассел не показывает, сколько в этом примере от протестантизма. Хотя вывод, который он ниже делает, явно отсылает именно к протестантизму:
  
   "Так сексуальная неудовлетворенность оборачивается и у мужа и у жены ненавистью к человечеству, которая маскируется под выражение общественного мнения и высокую мораль".
  
   Что это за общественное мнение, опирающееся на высокую мораль? Разве это мнение карьеристов и нуворишей? Нет, это протестантская этика личного успеха и семейного благополучия. Но, антиклерикализм Бертрана на протестантов почему-то не распространяется, - только на католиков. И он, полностью проигнорировав основную протестантскую ткань буржуазного мира, сразу перескакивает к Фрейду. И тогда получается, что религии во всем этом нет (ведь о религии он уже сказал!), а есть лживые маски буржуазной благопристойности, поддерживаемые изнутри сексуальной неудовлетворенностью.
   За этим угадывается антибуржуазный пафос марксо-фрейдизма, популярного в то время, когда Рассел писал свою книжку.
  
   Как будто услышав нас, Бертран тут же начисто забывает о карьере и финансовом успехе, как "либеральных" причинах несчастливого брака, и возвращается к своей любимой теме: клевете на апостола Павла. Он пишет:
  
   Эти несчастливые судьбы обязаны своим происхождением неверной концепции сексуальной потребности. Апостол Павел полагал: единственное, что соединяет людей в браке, - это половые отношения, и эта точка зрения была в основном поддержана христианскими учениями о морали. Моралисты были так ослеплены своей ненавистью к сексу, что уже не могли видеть лучшую сторону половых отношений. В результате те, кто воспринял их учение в молодости, из-за своей слепоты уже не могли реализовать свои лучшие возможности...".
  
   Мы отказываемся комментировать этот антиклерикальный бред. Единственно, можем отметить, что демонстрируемая модель мышления нам теперь хорошо знакома: "во всем виновата Россия!".
   Заплатив таким образом дань своему бесу, Бертран, наконец-то сподобился заметить, что в любви главное - отношения Двоих; и что любовь есть истина бытия как восстановление первой Пары = Истинного Человека. Он говорит об этом косвенно:
  
   "Любовь есть нечто гораздо большее, чем желание совершить половой акт; она есть главное средство избежать одиночества, чувства, которое гнетет большинство мужчин и женщин в течение почти всей жизни".
   "Страстная взаимная любовь /.../ разрушает твердую оболочку нашего ego и создает новое единство, которое включает в себя и другое существо"
  
   И, поскольку он атеист и верит в естественные науки, то необходимость парного бытия для человека он относит не к Творцу, а к природе:
  
   "Природа создала человеческие существа не для того, чтобы они жили в одиночестве".
  
   Соответственно, ученые, изучающие природу, и инженеры, применяющие полученные знания на практике, должны построить мир, в котором ... не люди, нет! - "человеческие существа" получили бы возможность создавать любящие пары.
  
   "... Поскольку, пройдя жизнь и не испытав чувства любви, люди не могут претендовать на высокое человеческое достоинство, не могут переживать то теплое, благородное чувство по отношению к остальному миру, без которого вся их общественная деятельность не принесет ничего, кроме вреда".
  
   "Значит, на социолога ложится обязанность выяснить возможность
   того, как дать в жизни место этому высокому чувству...".
  
   И что же должен сделать социолог?
   Оказывается, ему придется побороться, по меньшей мере, с протестантизмом и романтизмом:
  
   "Для того чтобы любовь обрела ту ценность, о которой мы говорили, необходимо, чтобы он или она ощутили важность ego другого, как своего собственного, научились понимать чувства и желания другого, как свои собственные. Для этого необходимо, чтобы эгоистическое - как инстинктивное, так и осознанное - чувство расширилось и вобрало в себя личность другого. Но в нашем охваченном враждой обществе всеобщей конкуренции, к тому же исповедующем дурацкий культ личности, который обязан своим происхождением отчасти протестантизму, отчасти романтическому движению, осуществить все это довольно трудно".
  
   Здесь, желая того или нет, Бертран говорит о том, что основа любви - наша глубокая тождественность, обеспечивающая жизнь сообща во взаимообмене, и требующая именно такой жизни. Индивидуализированное взаимоотчуждение в обществе "делателей", обусловленное тем, что у каждого индивидуума есть руки и мозг, мешает любви как форме истинного человеческого быта.
   Поэтому Иисус Христос и сказал нам: Хотите попасть на небо? Для этого не нужно строить башню до неба. Просто любите друг друга!
  
   Бертран воспел любовь. Спасибо ему за это. Но более, ничего путного он сказать о любви не может. И переходит к "Браку".
  
  
   Глава X
   Брак
  
   С первых же строк Бертран осчастливливает нас смелым развитием теории Дарвина. Чарльз говорил об эволюции природных видов до Человека, но далее не продолжал. Бертран же рассказывает нам, как идет дальнейшая эволюция вида "Обезьяны Разумной" (Homo Sapience) уже в обществе. В частности как эволюционируют парные отношения самцов и самок, которые Рассел огульно именует "браком":
  
   "Половые отношения в браке отличаются от каких-либо других прежде всего тем, что они находятся под охраной закона...".
   "Нормы брачного права просто отражают практику отношений, которые существовали не только у первобытных людей, но и существуют у обезьян и других животных. Они фактически живут в браке в том случае, когда необходимо участие самца в добыче корма и в воспитании детенышей".
  
   Любопытно: за что Рассела удостоили Нобелевской Премии? За развитие теории Дарвина? Или за мораль "сверхчеловека"? Ведь только сверхчеловек может так видеть людей, не выделяя их особо из животного мира....
   Судя по тексту, в обществе как раз и правят сверхчеловеки, подобные Бертрану, они и устанавливают законы для обезьян Homo Sapience, так что общество это походит на звероферму, где пары животных особо охраняются: видимо, в видах гарантированного получения приплода.
   В продолжение можем узнать больше! Оказывается мы с вами даже хуже обезьян и "дикарей", поскольку утратили моногамный инстинкт, и теперь его приходится поддерживать законом! Рассел пишет о "браке" животных в Природе:
  
   "Как правило, этот брак моногамный, и, по мнению антропологов, это особенно характерно для человекообразных обезьян. /.../ Среди человекообразных обезьян не существует понятия греха не потому, что у них нет религии, а потому, что инстинкт гарантирует сохранение верности".
  
   Ну, теперь вы поняли происхождение религии? Она нужна была как регулятивный институт с целью компенсации утраты нами (обезьянами разумными) моногамного инстинкта.
   Хотите доказательств? Пожалуйста:
  
   "Есть свидетельства, что у диких племен существуют именно такие брачные обычаи. Известно, что у бушменов брак строго моногамный и что тасманийцы, насколько я знаю, неизменно сохраняли верность своим женам. Даже у цивилизованного человечества можно наблюдать слабые следы этого моногамного инстинкта".
  
   У нашего естествоиспытателя, наблюдающего у "существ" эти "слабые следы",
   "вызывает удивление, что власть привычки к моногамии не оказала такого сильного влияния на поведение. Но это один из примеров умственных особенностей человеческих существ, которые являются источником наших пороков и нашего разума..."
  
   Чем же оборачивается такой шаг в эволюции разумных обезьян, как потеря природного инстинкта моногамии? А вот чем:
  
   "Всякий раз, когда экономическая необходимость оказывает влияние на отношения между полами, это оборачивается для них катастрофой, поскольку инстинктивные отношения заменяются на рабские отношения купли и продажи".
  
   И закон "зверофермы" противостоит этому тем, что охраняет права собственника! И всё бы хорошо, но наши умственные особенности приводят к тому, что, откуда ни возьмись, возникает христианство (худший из наших пороков!) и вот:
  
   "С появлением христианства влияние религии на все, связанное с отношениями полов, стало настолько сильным, что на супружескую измену теперь следовало смотреть не как на нарушение прав собственника, а как на совершение греха прелюбодеяния. Теперь половые отношения вне брака стали рассматриваться не как оскорбительные для мужа, а как преступление против Бога, т. е. тяжелый грех с точки зрения церкви. По той же самой причине развод, который ранее легко было получить, теперь стал невозможен, потому что брак был объявлен священным, и супруги должны были оставаться в браке всю свою жизнь".
  
   Такая вот новая форма регуляции моногамии появилась на Звероферме. Разумеется, она создана была сверхчеловеками для человеческого стада. Но, теперь вот, новое поколение сверхчеловеков в лице Бертрана Рассела сомневается в полезности такой регуляции для самочувствия "зверей". И задается вопросом:
  
   "Пошло это на пользу или же во вред счастью людей?".
  
   Ответить на этот вопрос он затрудняется. И не случайно. Он - либерал; и находит рецепт счастья не в регуляции, а в свободе:
  
   "Если люди когда-нибудь реализуют заложенные в браке возможности, то это произойдет лишь тогда, когда и мужчины и женщины поймут, что дело не в статьях закона, а в том, как сделать их частную жизнь свободной".
  
   Когда свобода противопоставляется закону, это означает только одно - беззаконие. Если ты озабочен свободой частной жизни, то предложи закон, охраняющий эту свободу. Но помни при этом, что мораль законом не регулируется. Собственно, свободу от морали, Бертран нам упорно и предлагает на этих страницах. Вот удивил...!
  
   Как можно видеть из цитированного, ценность мнений нашего автора о браке - нулевая; если не отрицательная. Поэтому мы оставим эту главу и попробуем пройти дальше.
  
   P.S. Между прочим, современные американские фармацевты, видимо руководствующиеся трудами нашего нобелевского лауреата, уже придумали "гормон верности": стоит его вколоть или вдохнуть с аэрозолем, и вам возвращается утраченный было инстинкт моногамии. Каково?!
  
  
  
   Глава XI
   Проституция
  
   Бертран начинает с того, что соглашается с мнением некоего Лекки о том, что
  
   "благодаря проституции гарантирована святость семейного очага и невинность наших жен и дочерей".
  
   Черт побери! А мы-то думали, чем нам украсить городскую площадь. И вот, эврика! Памятник проституткам! Им обязаны мы самым дорогим.... Если бы не они.... Сверх того, мы исправим этим вопиющую историческую несправедливость, которую привнесло в наш мир это позорное "христианство. Ведь именно по вине христианства благодетельница наша, проститутка
  
   "подвергается всеобщему презрению, ведет жизнь парии, не имея никакой возможности завести какие-либо знакомства в обществе, и это несмотря на то, что благодаря ей гарантирована добродетель жен, дочерей и церковных старост. Эта вопиющая несправедливость появилась после победы христианства и сохраняется до сих пор".
  
   Так что же делать?! Разумеется, уничтожить христианство! Церковь уже ослаблена, практически никто уже искренно не верит, но... осталась навязанная церковью мораль; в частности, ценность целомудрия. Вот куда должен быть нанесен удар! Ведь, по мнению Рассела,
  
   "До тех пор пока целомудрие честных женщин будет рассматриваться как вопрос величайшей важности, до тех же пор у института брака будет своего рода двойник в виде обычая, который называется проституцией".
  
   И vice versa...?
   Весьма циничная дилемма, достойная уст Насмешника: хотите исправить общество? избавиться от проституции? Нет ничего проще - предайтесь разврату; и тогда, при обилии дарового секса проституция потерпит экономический крах! Мысль, достойная лауреата Нобелевской Премии. Невольно вспоминаешь также Барака Обаму и думаешь: хорошо, что я не лауреат этой премии!
   По мнению ученого позитивиста Рассела
  
   "Существование проституции обусловлено тем, что у холостых мужчин и у тех мужчин, которые оказались вдали от жены и дома, существует сексуальная потребность, которую они не могут удовлетворить из-за требований общественной нравственности с какой-нибудь честной женщиной".
  
   Соответственно, с точки зрения физиологии секса, "честные женщины" целомудренны лишь постольку, поскольку мужчины их не хотят, насытившись играми с проститутками...? И эта физиология есть РЕАЛЬНОСТЬ. А все ваши ценности, идеалы, и мечты, сопряженные с любовь и браком, суть пустой морок, внушенный вам извращенцами церковниками!
   Вот вам и вклад позитивной социологии в счастье человечества. Говорил же Рассел выше, что социологи должны поработать над условиями любви и брака. Прекрасная работа!
  
   Есть и еще вариант: ведь, по мнению Рассела,
  
   "Не всегда эта профессия была презренной, и те, кто ею занимался, были париями. Вначале эта профессия имела почетный статус, потому что первоначально те, кого мы называем проститутками, были жрицами при храме бога или богини и, отдаваясь незнакомцам, тем самым служили божеству".
  
   Храмовое служение, правда, нельзя называть профессией.... Но, простим Бертрану эту мелкую неточность. Может быть, кроме памятника, воздвигнем также "храм", и пусть бывшие проститутки будут в нем жрицами? И тогда именование их "жрицами любви" уже не будет ироническим.... Можно подать это публике как возрождение античности, - всё лучше, чем моральный нигилизм в отношении целомудрия. Тем более, что в нем и нужда-то отпадет, поскольку
   "мужчины будут, как в древности, считать за честь иметь половой акт со жрицей", а не с целомудренной девицей. И таким образом поставленная Расселом задача избавления общества от проституции буде решена позитивно и со многими выигрышами.
  
   Возвращаясь теперь по-серьёзному к поставленной задаче, следует отметить, - в качестве мотивации постановщика, - выборочный перфекционизм.
   А что если мы распространим это требование совершенства на другие пороки? Например, на воровство? Воровство запрещено, но оно же существует! И можно найти психофизиологические основания в человеке, способствующие развитию этого порока.
   И, перефразируя сказанное Расселом о проституции, можем сказать, что до тех пор, пока в обществе собственность будет рассматриваться как вопрос величайшей важности, до тех пор у института собственности будет своего рода двойник в виде воровства. Так что же, следуя рецепту Рассела, мы должны уничтожить ценность собственности. Именно так, между прочим, рассуждали коммунисты, современники Рассела. Отчего-то он их не вспоминает.... Ну как же!? Собственность - это святое! А целомудрие - это корыстный аскетизм извращенцев клерикалов, навязываемый нормальным людям через средневековые церковные институты....
  
   Не проще ли отнестись к проституции так же, как к воровству? Воровство запрещено, но существует. Не станем же мы из-за этого разрешать воровство или запрещать собственность?! Точно так и проституция - запрещена, но существует. Ceci est la vie!, как говорят французы.
   Но, быть может, Рассел просто по-человечески и по-мужски жалеет женщин-проституток? Ведь,
   "Совершенно очевидно, что жизнь, которую ведет проститутка, ненормальна".
  
   Следующее, правда, вызывает сомнение в его намерениях. Чуть ниже он пишет:
  
   "Жизнь проститутки противоречит всем здоровым инстинктам женщины, точно так же, как и жизнь монахини... (sic!)".
  
   Непонятно, что для него важнее, изобличить проституцию или лишний раз укусить церковь? То, что для Рассела важнее антихристианская пропаганда, чем забота о проститутках, доказывается следующим пассажем. Оказывается, не вообще проституция, но именно
   "проституция, существующая в христианских странах, - чрезвычайно нежелательное явление".
   "Но вот, например, в Японии все обстоит иначе. Проституция признается как одна из форм деятельности, занимаясь которой можно сделать карьеру. Даже родители не возражают против нее, потому что иногда это единственная возможность заработать деньги на приданое. Интересно, что, по мнению некоторых авторитетных лиц, японцы имеют иммунитет против сифилиса. В Японии никто не презирает проститутку, потому что нормы морали здесь не так строги, как у нас. Если проституция вообще сохранится, то лишь в той форме, которая существует в Японии, а не в той, которая все еще характерна для Европы".
  
   Как видите, нет христианства - нет и проблемы! Ясно, что модный среди европейской интеллигенции буддизм (как и синтоизм, и как все популярные изводы восточных религий) лучше мракобесного христианства!
   То, что мысль Рассела именно такова, демонстрирует следующее его высказывание в конце главы:
  
   "Вместе с крахом старой морали (читай: христианской) пришли плохие времена и для проституции. Если в прошлом молодому человеку приходилось иногда посещать проституток, то теперь у него появилась возможность поддерживать с молодой девушкой отношения, которые могут перерасти в страстную любовь".
   "На мой взгляд, такими свободными отношениями между молодыми людьми можно только восхищаться...".
  
   Мы уже не восхищаемся.... Но, и то сказать, - живем мы несколько позднее Бертрана Рассела; во времена, когда семена, им посеянные, уже дали свои дурные плоды.
  
   В следующей главе он почему-то уже не восхищается сексуально раскрепощенными молодыми людьми. И пишет следующее:
  
   "В Соединенных Штатах, в Англии, в Германии, в скандинавских странах после войны произошли большие изменения. Множество девушек из уважаемых семей вдруг перестали думать, как им сохранить "добродетель", а у множества молодых людей появились любовные связи с девушками...".
   "Оказалось, что очень большое число девушек, вышедших затем замуж и ставших уважаемыми дамами, имели до брака половые отношения и часто с несколькими любовниками".
   "С моей точки зрения, такое положение дел ненормально".
  
   Странно! Ведь именно этим мы выше восхищались.... Оказывается, всё не так хорошо, как хотелось бы.
  
   "Мне кажется, что половые отношения, достойные того, чтобы назвать их искренними и сердечными, не слишком часто можно наблюдать в Америке вне
   сферы брачных отношений".
   "Безусловно, есть что-то взвинчивающее нервы, когда вы обходите закон; и если вы обошли закон в том, что касается употребления алкоголя, то вполне естественно забыть о нормах морали и заняться - ведь это выглядит так смело - исполнением эротических желаний. В результате половые отношения становятся почти безумными, теряют свой человеческий характер, потому что они возникают не вследствие нежных и глубоких чувств, а вследствие бравады и неумеренного употребления алкоголя".
   "Половые отношения, подогретые запретным алкоголем, так же далеки от настоящих, как и этот алкоголь от хорошего вина".
  
   Ключевое слово здесь - "запретный". Искушение запретом - вот причина неудачи. То есть, Рассел выступает как либерал, противник "традиционной морали". Он пишет:
  
   "И все это благодаря тому, что моралисты добились здесь большого успеха".
   Описанное состояние дел "вызвано влиянием в обществе защитников традиционной морали, и до тех пор, пока традиционные нормы морали не изменятся, это положение сохранится".
  
   То есть, свободную любовь мало легализовать: ее нужно морально обелить; заодно одобрить всевозрастное пьянство - поскольку запрет на алкоголь для подростков мешает, видите ли, их свободной любви. В итоге получим вакханалию без Вакха: проще говоря, полный нравственный хаос, который обязательно приведет к росту радикальных настроений, - что мы теперь и наблюдаем в политической жизни мира, окормляемого прогрессивным западным либерализмом.
   Любопытно, что Рассел, воспитанный в викторианской Британии, внутренне не приемлет нравственного хаоса. Поэтому в следующей главе у него невольно (ни к селу, ни к городу!) вырывается следующая сентенция:
  
   "Насколько же более воспитанными выглядят жители Тробрианских островов - ведь здесь отец говорит юноше, который стал любовником его дочери: "Ты спишь с моей дочкой. Хорошо. Но теперь ты должен жениться на ней".
  
   Браво! Свобода - это хорошо; но она сопряжена с ответственностью!
  
   Ниже Рассел констатирует наличие разрыва между поколениями: старшее воспитано в морали, а младшее - в либеральном индивидуализме. Это приводит к тому, что
  
   "... между родителями и детьми не существует понимания и близости".
  
   Рассела печалит это положение:
  
   "Разрыв между моралью молодого поколения и моралью отцов, который существует в современной Америке, является очень печальным фактом...".
  
   Тем не менее, Бертран - на стороне молодежи. Старики хуже тем уже, что держатся за протестантскую мораль:
  
   "Несмотря на указанные выше недостатки, в раскрепощенном поведении американской молодежи есть и много хорошего, если сравнить его с поведением и привычками старшего поколения".
  
   Но обо всем этом он говорит уже в следующей главе.
  
  
   Глава XII
   Право и брак
  
   Эту главу Бертран начинает с сентенции высшего конституционного Разума, обличающего неразумность существующего закона. Он пишет:
  
   "Если бы нормы отношений между полами были разумными, брак не считался бы действительным при отсутствии детей, ... потому что для общества брак имеет ценность, когда в нем рождаются дети".
  
   Эта позиция Голема, олицетворяющего собой "общество" против "личности", не позволяет Бертрану увидеть, что брак, прежде всего, существует не для общества, а для двоих, соединившихся в браке.
   Мы уже говорили выше, что Брак есть истинная форма бытия Человека, поскольку изначально Человек рожден как Двое: Адам и Ева. И от этой бытийной истины исходит непреходящая ценность брака. И лишь затем эта ценность находит свое выражение в общественных установлениях.
  
   Разумеется, обо всем вышесказанном знает только Церковь, и поэтому не случайно союз двоих, в котором восстанавливается Образ Божий в человеках (поскольку Элогим суть Двое) освящается Церковью.
   Вне религии и церкви, речь не может идти о браке как священном союзе под кроной Дерева Жизни: вне религии мы говорим лишь о гражданском обществе и гражданских соглашениях (сделках, договорах, и т.п.). Именно о таком соглашении говорит цитируемый Расселом американский судья:
  
   "Судья Бен Б. Линдсей /.../ предложил внести в закон о браке и семье новую статью, в которой появилось бы новое понятие - брак по соглашению".
  
   Гражданские сделки естественно находятся в ведении гражданского общества и его институтов: в том числе и гражданский брак.
   Именно, с позиции гражданского общества и смотрит на дело Рассел, когда говорит:
  
   "По моему мнению, половые отношения, не приведшие к рождению детей, должны рассматриваться как частное дело. Поэтому никого не должно интересовать, живут ли мужчина и женщина в браке или же нет".
  
   И это гражданское общество, очевидно, опирается в своей идеологии на позитивную науку. Человек рассматривается как животное, с биологической точки зрения. Соответственно, и брак рассматривается как форма размножения вида Homo Sapience.
   Откуда следует, что...,
  
   "Признав биологические основы брака, было бы гораздо правильнее признавать брак, вступившим в законную силу, после первой беременности жены".
  
   Итак, предлагаемое Расселом, гражданское право, опирающееся на позитивную науку, признает "браком" только те отношения, в которых на свет появляется потомство:
   "Таким образом, брак следует рассматривать как действительный, когда родился ребенок".
   Это логично. Но и только! Судить о человеческой жизни и быте, опираясь на логику, есть притязание разума. Но мы, живущие в 21-м веке, можем уже видеть, что оно терпит крах.
   Рассел воображает, что можно, опираясь на вышеприведенную ученую рациональность, сконструировать разумную мораль, наместо "традиционной". Он пишет:
  
   "Приведенная выше точка зрения на то, является ли брак действительным или же нет, появилась вместе с практикой использования противозачаточных средств, когда половые отношения и рождение детей стали рассматриваться порознь. В результате мужчины и женщины стали соединяться либо ради одного только секса, как это бывает при визите к проститутке, либо ради дружеских отношений с учетом половой связи, как предлагал судья Линдсей, либо, наконец, для того чтобы создать семью, в которой будут дети. Каждая из этих возможностей должна рассматриваться порознь, и любые формы новой морали отношений между полами могут быть удовлетворительными только тогда, когда эта разница будет строго учитываться, а не будет все сваливаться в одну кучу".
  
   То есть, отношения полов - это не брак, если не рождаются дети; поэтому не нужно применять к ним брачную мораль. Такова основная мысль Рассела.
   Однако, он путает здесь совесть и рациональную самооценку. Мораль бытийно сопряжена с совестью, тогда как разуму совесть неподвластна. И поэтому разумно ведущий себя имярек, в случае расхождения разума с моралью, может столкнуться с бунтом совести. И тут ему не помогут идейные инвективы в адрес "традиционной морали".
   Кроме того, даже с точки зрения науки, брак имеет не только биологическую основу. Люди живут производящим сообществом. Они производят материальные блага и пользуются ими. Эти процессы подлежат регулированию, поскольку не являются естественными (природными). Сюда относится и совместное проживание двоих, совместное производство материальных благ, совместное владение и пользование ими. И это не зависит от наличия или отсутствия детей. Можете не называть совместное проживание двоих "браком"; найдите другое имя, но суть дела от этого не изменится. Закон должен признавать и регулировать эти отношения. И в них так же действует мораль, как и в любых других человеческих отношениях.
  
   После предложения проекта новой морали, которая должна быть разной для пар с детьми и для пар без детей, Бертран переходит к следующей главе:
  
  
   Глава XIII
   Семья в настоящее время
  
   Первый вопрос, естественно, какое это время? Вероятно, 20-век - период до и после Второй Мировой....
   Начинает Бертран, однако, издалека:
  
   "... в главах II и III мы рассмотрели семью эпохи матриархата и эпохи патриархата и связь семейных отношений в эти эпохи с этикой отношений между полами".
  
   И что же...? Прямо из древности, сведения о которой весьма условны, перенесемся в современность и начнем сравнивать уклады быта, объединяемые одним лишь термином "семья"? Но, кто сказал, что это словоприменение правильно? Можно ли именовать одним и тем же словом современную нуклеарную семью и так называемые "большие родовые семьи" древности? Кроме того, составить всю Предысторию и Историю из трех эпох - "матриархата", "патриархата" и "современности", - это профанация!
   Профанный характер читаемого текста подтверждается следующим абзацем, в котором автор уверяет нас, что
  
   "Мы довольно долго занимались тем, что изучали связь между понятием секса и понятием греха...".
  
   Ничего мы не изучали...; и изучать нечего, потому что нет связи между этими понятиями.
   Единственное, что мы извлекаем из данного пассажа, что к патриархату и матриархату добавляется христианство, - неясно только, куда его отнести: к древности или к современности.
   Это, впрочем, неважно - поскольку наш Бертран в последний раз (по его словам) показывает нам здесь нарисованную им карикатуру на христианство и, отталкиваясь от нее, переходит к своим утопическим конструкциям. Он пишет:
  
   "... я больше не намерен заниматься теологической точкой зрения, согласно которой в половых отношениях есть нечто низменное и нечистое и только в браке, где есть дети, эти отношения становятся лучше".
  
   Мы тоже не станем заниматься этим пасквилем и пойдем далее по тексту.
   Этим путем мы возвращаемся на "скотный двор", где консультант фермеров-сверхчеловеков Рассел готов рассмотреть вопрос ограничения половой свободы участников плодоносящей скотской пары в интересах выращивания приплода:
  
   "Теперь мы перейдем к изучению вопроса, какова степень стабильности половой связи, необходимой для соблюдения интересов детей...".
  
   Как "истинный ариец", он всерьез рассматривает специальные питомники для выращивания из детей недочеловеков особой гвардии "мамлюков", воспитанных в духе преданности сверхчеловекам и их идеалам.
  
   "Ясно, что у ребенка как члена семьи есть и другая альтернатива, например, оказаться найденышем и воспитываться в одном из детских домов, в котором уход за детьми и их воспитание находятся на высоком уровне, недоступном большинству семей".
  
   Эту альтернативу осуществляли германские нацисты на оккупированных территориях: они отбирали детей у недочеловеков и отправляли их в особые секретные лагеря и школы для воспитания в правильном духе. До сих пор неизвестна судьба сотен тысяч детей из Восточной Европы.
  
   Заметим, что книга эта пишется перед войной, и даже до прихода Гитлера к власти в Германии в 1933 году. В тогдашнем мире доминировала Великобритания вместе со своими колониями, доминионами и Америкой. Из чего следует, что Фюрер вовсе не был первооткрывателем "расы господ", но осуществлял истинно англо-саксонские идеи
   Поддержку этих идей Рассел находит у известного человеконенавистника Зигмунда Фрейда и утописта Платона:
  
   "Мы должны будем рассмотреть, какое влияние оказывает семья на психологию ребенка; заметим, что Фрейд видел это влияние в несколько мрачном свете. Мы должны также рассмотреть воздействие экономических отношений на то, как велика или мала роль отца в семье. Мы попытаемся ответить на вопрос, желаем ли мы, чтобы государство взяло на себя функции отца или даже, как предлагал Платон, функции обоих родителей".
  
   Оставив как будто "патриархат" в далеком пролом, Бертран вновь возвращается к особой роли отца и его требованиях к матери (супруге). Он пишет:
  
   "Мы рассмотрим также, насколько существенно и важно участие отца в жизни семьи; напомним читателю, что лишь с точки зрения отца сохранение женской чести подлинно необходимо для существования семьи".
  
   Но это, конечно, не патриархат, то есть, не власть отца, - это "жлобство" мелкого собственника, волнующегося в плане: "моё-чужое".
  
   Отказавшись, как будто, в начале главы от рассмотрения "теологической точки зрения", Бертран вновь выступает в личине теолога. Он пишет ниже:
  
   "Среди выступающих против свободы половых отношений есть те, кто пытается обосновать свою позицию теологически; они обычно утверждают, что развод противоречит интересам ребенка. Хотя теологическое обоснование налицо...".
  
   Где оно??! Разве "интересы ребенка" это теологический довод? Это довод чисто светский, буржуазный.... Теологическое обоснование может быть только одно: если брак освящен, то развод есть СВЯТОТАТСТВО. Всё прочее в устах священника суть только моральные увещевания с позиции своего общественного положения.
   Бертран ненавидит "лукавых" священников, но изобличает их уже не с позиции "мамоны", а по-современному, по-фрейдистски. Он пишет:
  
   "В такого рода случаях, когда интересы маленьких детей защищают с пафосом и со слезой в голосе, ясно, что за всем этим скрывается жестокость".
  
   Как видите, всё ясно заранее в этой идеологической войне. Поэтому Рассел повторно оставляет поле боя заведомым победителем и возвращается в свою ученую канаву.
   И здесь мы получаем ответ на вопрос применимости понятия "семьи" к разным периодам развития человечества. Оказывается,
  
   "Семья существовала еще до появления человека...".
  
   И основа ее, конечно же, биологическая:
  
   "Биологическая функция семьи заключается в том, что для выживания ребенка необходима помощь отца во время беременности и кормления ребенка грудью".
  
   Если бы дело было в этом, Природа, несомненно, снабдила бы самца млекодающей грудью, чтобы он подменял самку, когда она отправляется за добычей. Однако, этого вовсе не нужно, поскольку детеныш не сосет мать круглыми сутками. А кенгуру, например, носят детеныша с собой, - как и многие другие виды, в том числе обезьяны.
  
   К счастью, по мнению Рассела, мы все-таки отличаемся от обезьян:
  
   "Однако /.../ в случае человекообразных обезьян эта помощь совсем другого рода, чем та, которую оказывает отец в современном цивилизованном обществе".
  
   Да что вы говорите?! Здесь, видимо, отец не кормит отпрыска, но наказывает розгой?! В этом и состоит его помощь...?
   Мы угадали! Всё дело в том, по словам Бертрана,
  
   "чтобы заставить жену и детей уважать и бояться отца...".
  
   Ради выполнения этой задачи, оказывается, и была изобретена современная религия:
  
   "В этом он получает поддержку со стороны религии. Важно, чтобы дети никогда не забывали о своем страхе перед отцом, поскольку со временем, когда он станет старым и слабым, а они - молодыми и сильными мужчинами, этот страх поможет ему сохранять над ними свою власть".
  
   И зачем ему эта обуза, власть? А всё дело в собственности. Поскольку
   "Жена и дети становятся его собственностью, причем по мере развития экономических отношений, весьма ценной собственностью",
   Постольку нужна власть (или подавление своеволия) для поддержания права собственника.
   Но какой же смысл в том, чтобы иметь в собственности членов своей семьи, ведь собственность понятие экономическое? Всё правильно. Смысл экономический:
  
   "Семья достигла своего расцвета на заре цивилизации, с возникновением пастушеских и земледельческих общин. Для большинства членов общины применение рабского труда было невозможно, и поэтому самый простой способ получения рабочих рук состоял в том, чтобы родить их".
  
   Ну, как вам нравится? И далее:
  
   "С развитием цивилизации возрастало и значение семьи в обществе. Однако, достигнув своего максимума, это значение пошло на убыль, так что теперь в западном обществе от него осталась только тень былого влияния. Причины этого явления связаны отчасти с развитием экономики".
  
   Хорошо, хоть "отчасти"! Главное здесь то, что семья рассматривается как некий институт в сравнении с другими институтами; то есть, чисто социологически. Соответственно и человек выступает как агент неких транзакций и производящей деятельности, но - не как ЛИЦО. А если нет лиц, то нет и личных отношений. Между тем БРАК и с ним СЕМЬЯ существуют, прежде всего, как отношения лиц, и притом наиболее тесные, откровенные отношения. Вне этого семья выступает только статистически и социологически. В таком случае и мораль, - каковую Рассел сделал предметом своего труда, - может выступать только в виде неких общепринятых форм приличия и поведения на публике. Такие внешние лицу нормы не сопрягаются с СОВЕСТЬЮ имярека, но - лишь с рефлексией своего образа в глазах окружающих. Требование соответствия этим внешним нормам приличия действительно может стеснять личность. Именно в такой ситуации в игру вступают либералы: и тогда их проповедь безусловной личной свободы находит отклик в публике.
   Но весьма опасно для всякого лица вторжение либерального нигилизма в сферу действия Совести, то есть в настоящие личные отношения. Здесь возникает соблазн идти в личных отношениях против совести под знаменем нравственного прогресса общества.
   Именно этот соблазн и продуцирует Бертран Рассел на читаемых нами теперь страницах, когда выступает против "традиционной морали" и "христианства".
   И когда ему нужно лишний раз укусить религию, он вдруг вспоминает, что семья - это отношения людей друг с другом, а не только совместное предприятие.
   Ниже, в очередном навете, он пишет:
  
   "В этике христианства самое главное - это связь души человека с Богом, а не связь людей друг с другом".
  
   Если так, то каков же тогда смысл вочеловечения Бога? Для того Бог и родился в человеках, чтобы отношения Человека с Богом были отношениями двух лиц, двух людей. И это - центральная тема христианства. Рассел же износит очередную ложь и клевету, - которых немало мы уже слышали от него.
  
   Нам уже известно, что он рассматривает религиозную практику как некую "аскезу", совершаемую в целях самосовершенствования и умиротворения своей души.
   С этой точки зрения ниже он просматривает основные мировые религии, желая убедить нас в высказанной выше мысли, что религию не интересуют отношения лиц друг с другом.
   Мы всё это, естественно, пропускаем и, ссылаясь на заглавие, спрашиваем: так какова же "семья в настоящее время"?
   Ответу на этот вопрос он предпосылает очередной бред. Оказывается для ослабления семьи по вине религии одной "аскезы" мало, нужно еще усыновление Богу:
  
   "В древних цивилизациях отец был чем-то вроде бога; для христиан Бог есть Отец, и это, конечно, привело к ослаблению реального авторитета одного из родителей".
  
   Казалось бы - в атеизме и материализме спасение?! Но, гнусное дело христианской веры продолжил либерализм, и закончила промышленная революция:
  
   "Распад семьи, наблюдающийся с недавних пор, безусловно, обязан продолжающейся промышленной революции, но начался этот распад тогда, когда у людей появились индивидуалистические настроения".
  
   Браво! Итак, "в настоящее время" мы имеем дело уже не семьей, а с остатками исчезающего института. И, поскольку для Рассела семья - это непременно дети; постольку "распад" семьи, по его мнению, это прекращение рождения детей.
   Оказывается, в самом начале промышленной революции дети были нужны, но потом.... Впрочем, читайте сами:
  
   "В начале промышленной революции на фабриках наряду со взрослыми работали также и маленькие дети. Если они не умирали от тяжелой работы и ужасных условий труда, они приносили в семью дополнительный доход. Однако с принятием фабричного закона детский труд на фабриках был запрещен, несмотря на протесты родителей. С этого момента дети из источника дохода превратились в обузу. Примерно в это же время появились противозачаточные средства и началось падение рождаемости".
  
   Итак, родители-то были за семью, но..., гадкие правозащитники навязали обществу "права детей", о которых раньше сроду никто не слыхивал! Такая вот картинка.... Хотите верьте, хотите нет.
  
   После этого исторического экскурса мы переходим, наконец, к современной семье. Хотя мы с вами давно, со времен классической древности, живем государством, а не общиной, Рассел находит, что именно теперь, а наше время, усилилась роль государства в традиционно семейных делах.
  
   "В настоящее время положение семьи оказывается во многом связано с действиями государства.... /.../ Теперь семья состоит из отца, матери и детей, не достигших совершеннолетия; дети обязаны посещать школу - там они проводят бСльшую часть своего времени - и изучать то, что государство считает необходимым, даже если родители с какими-то положениями не согласны. /.../ Если власть главы семьи в Древнем Риме простиралась до того, что от него зависела жизнь и смерть ребенка, то теперь глава семьи в Великобритании может быть привлечен к суду за жестокое обращение с ребенком, если ему вздумается,
   как в былые времена, дать строптивому чаду строгий урок хорошего поведения. Сейчас государство взяло на себя заботу о здоровье ребенка и даже дает средства на содержание детей в необеспеченных семьях. Таким образом, значение роли отца в семье сведено до минимума, поскольку часть его обязанностей взяло на себя государство".
  
   "В современном мире большую часть своего времени, отцы проводят на работе, так что они очень редко общаются со своими детьми. Утром они так торопятся на работу, что им даже некогда перекинуться парой слов со своим ребенком; когда они возвращаются вечером домой, дети уже обычно спят. Я от кого-то слышал, что дети называют своего отца "мужчиной, который приходит по выходным дням". Отец практически не принимает участия в серьезном деле воспитания своих детей, которым наряду с матерью занимаются дипломированные педагоги".
  
   "Когда же ребенок становится юношей, между ним и родителями обычно назревает конфликт, поскольку юноша считает, что теперь он в состоянии сам
   управляться со своими делами; однако родители, озабоченные его судьбой, не позволяют ему это сделать - кроме искренней озабоченности, под этим иногда скрывается желание проявить свою родительскую власть. Обычно в юношеском возрасте приходится самому решать некоторые вопросы из области морали, но родители считают, что решение таких вопросов должно быть предоставлено им одним. Юноша, хорошо знающий, как догматичны и несправедливы их суждения, редко советуется с ними и предпочитает идти своим путем. В результате получается, что на этой стадии развития помощь родителей оказывается
   минимальной".
  
   Таково состояние современной семьи, обрисованное Расселом. И далее он задается вопросом:
   "почему семья всё еще достаточно жизнеспособна?"
  
   Просто интересно: каков же будет ответ? Что еще остается в арсенале позитивиста, после перечисления социальных факторов?
   Конечно, вы угадали! Разумеется, психология, - нехорошо ведь, согласитесь, вспоминая Маркса, забывать Фрейда!
   Бертран пишет:
  
   "В настоящее время семья все еще сохраняет свое значение только по одной и никакой другой причине, потому что благодаря ей у людей появляются родительские эмоции. Родительские эмоции - и у мужчин и у женщин - вероятно, гораздо важнее, чем какие-либо другие...".
  
   Эврика! Вот почему для Рассела семья существует только, если в ней есть дети. Поскольку нет больше социальных причин для сохранения семьи, то остаются лишь причины психологические. Эмоции - вот что скрепляет семью. Ну, а поскольку влюбленность быстро проходит, и, кроме того, множество браков заключаются по расчетам самого разного рода, то на эмоцию любви рассчитывать не приходится. И что остается? Правильно! Только родительская любовь и привязанность. Именно поэтому Рассел начинает свою книгу словами о том, что
   "разрушение веками сложившейся семьи не принесет никому большой радости, потому что никакие школы и воспитатели не смогут заменить детям родителей".
  
   Почему же не смогут? Потому что там есть всё..., но нет семейных эмоций!
   Итак, можем поздравить себя и наших читателей с тем, что мы раскрыли позитивистскую логику Рассела.
   Возможные духовные основания семьи принципиально недоступны ему, позитивисту, поскольку суть ТРАНСЦЕДЕНТНЫ. Тем не менее, если мы, как верующие христиане, посмотрим на семью духовными очами, то должны будем согласиться с Бертраном в том, что касается наличия в семье детей.
   Дело в том, что христианская Идея семьи (говоря платоническим языком) суть Трое: Отец, Мать и Сын. Соответственно, земной образ этой вечной небесной Семьи также должен включать в себя сына или дочь.
   Для нас, христиан (как платоников) сущая не небесах Идея Семьи является основанием и гарантом существования семьи на земле. Для Рассела - хотя лично и не чуждого платонизму - это основание не существует, поскольку он стоит на позитивистской платформе. И здесь. Будучи ограничен в основаниях, он чувствует слабость эмоций перед лицом материальной необходимости, и, значит, слабость психологии перед политэкономией. Отсюда его стремление усилить позиции психики за счет заимствования у экономики. Он пишет далее:
  
   "Лет сто тому назад в книгах по политэкономии человек как участник производства никогда не рассматривался как семьянин. /.../ Однако политэкономии следовало бы обратить внимание на психологические мотивы деятельности, поскольку желание обладать собственностью весьма сильно связано с родительскими чувствами. Риверс даже делает далеко идущее предположение, что частная собственность является результатом семейных отношений".
  
   Доказать это можно только одним способом: прибегнув к биологическим основаниям семьи. Рассел пишет:
  
   "Мне кажется, многие согласятся со мной, что инстинкт к приобретательству ощущается особенно остро, когда у вас появляются дети".
   "Конечно, инстинкт этот заложен в подсознании и проявляется совершенно непроизвольно...".
   "Именно поэтому семья играет такую важную и еще не полностью осознанную роль в развитии экономики; во всяком случае только интересы семьи заставляют
   людей делать сбережения".
   "Ведь если бы мужчина был лишен возможности передать своему ребенку какую-либо собственность и если бы у него не возникало чувство нежной привязанности к нему, он вряд ли бы стал зачинать ребенка".
  
   Помимо указанных выше позитивных причин деторождения в семье, Рассел находит еще одну: ПРОДОЛЖЕНИЕ. Но, теперь уже не продолжение рода, но продолжение себя как личности и своего дела. Ведь, как члены общества мы живем не в своем биологическом времени особи, но - в своем веке, эпохе, эоне и т.п.; поскольку общество длится в Истории, тогда как индивидуум - только в биологическом сроке. Так что ограниченный во времени существования индивидуум, как лицо живет в обществе, срок жизни которого много больше. Отсюда желание возродиться в потомстве и продолжить свою социальную жизнь. Рассел особенно отмечает этот мотив у семей, хранящих семейную историю и традицию:
  
   "В аристократическом обществе, как и в любом другом, признающем за отдельными лицами привилегированное положение, семья, из которой выходят выдающиеся личности, имеет свою историю. Опыт показывает, что выходцы из семьи, носящие фамилию Дарвин, гораздо более способны к научной работе
   именно по этой причине и что, вероятно, они были бы менее способны, если бы носили фамилию Снукс".
  
   Именно дети, воспитанные в традициях семьи, создают указанную возможность. И Бертран завершает следующими словами:
  
   "Возможно, вся великая притягательная сила семьи в наши дни широкого использования противозачаточных средств заключается в том, что благодаря ей на свет появляются дети".
  
  
  
   Глава XIV
   Семья и психология личности
  
   "В данной главе я намерен рассмотреть" какое влияние семейные отношения оказывают на формирование характера личности".
  
   Уже сама постановка вопроса вызывает недоумение. Что значит "влияние на формирование"? Личность формируется в семейных отношениях. Это главные отношения в жизни ребенка. Его могут занимать отношения в школе, на улице, в клубе, где-то ещё, но подлинно формирующие отношения суть отношения с родителями.
   То, как формулирует задачу Рассел, возвращает нас к его основной позиции: с прогрессом цивилизации семья распадается; социально она уже практически не существует, поэтому личность формируется в обществе и государстве, а семья лишь влияет на это формирование. И как же влияет?
   Поскольку от полного исчезновения семью предохраняют только эмоциональные скрепы в отношениях родителей и детей, только эта психологическая связка, то именно она и влияет на характер личности, формирующийся в основном вне семьи. А здесь, как вы понимаете, широкий простор для вульгарного фрейдизма. И Бертран тут же на этот простор выбегает.
   Он пишет:
  
   "Если верить Фрейду, чувства, которые ребенок испытывает по отношению к другим членам семьи, носят довольно-таки опасный характер. Например, мальчик ненавидит своего отца, который для него является соперником, а чувства, которые он испытывает к своей матери, могут привести в ужас сторонника
   традиционной морали. Он ненавидит своих братьев и сестер, потому что родители уделяют им много внимания, тогда как это внимание могло бы быть уделено ему. С возрастом эти смутные чувства превращаются в самые разные и иногда ужасные виды психологических аномалий - от гомосексуализма, в лучшем случае, до какой-либо мании в худшем".
  
   Рассматривая далее ситуации детства в аспекте учения Фрейда о детских неврозах, Бертран вырабатывает рекомендации по снижению риска отрицательного влияния семьи на формирование личности подростка:
  
   "Теперь мы сформулируем определенные требования, необходимые для того, чтобы психологическое воздействие семьи на развитие ребенка было вполне здоровым. Прежде всего, родители - особенно мать - должны жить нормальной половой жизнью. Далее, родители должны избегать пробуждения у ребенка каких-либо эмоций, связанных с сексуальностью. Если в семье несколько детей, к каждому из них должно быть равное и доброе отношение. По достижении возраста трех-четырех лет ребенок не должен все время оставаться дома, но должен проводить довольно много времени в обществе своих сверстников. С учетом всех этих условий возникновение детских неврозов, описанных Фрейдом, маловероятно".
   "Родительская забота и ласка необходимы для психического здоровья ребенка, потому что, инстинктивно осознавая свою беззащитность, он очень нуждается в родительской поддержке и защите. Чтобы ребенок вырос здоровым, счастливым, бесстрашным и добрым, необходимо, чтобы его с детства окружала атмосфера теплоты и понимания, которая возникает лишь тогда, когда родители любят своего ребенка".
  
   Немногие будут с этим спорить. Но в том-то и хитрость проповедников постмодернизма: они высказывают общепринятые и общеизвестные, очевидные "вещи", а затем, - как будто продолжая логическую линию, - "втюхивают" свои революционные лозунги. Так поступает и наш Бертран. От родительской любви он безо всякой паузы переходит к так называемому "половому просвещению" и пишет:
  
   "Есть еще одно требование, которое до недавнего времени почти не осознавалось родителями, но которое разумные родители должны выполнить, - это познакомить детей в доступной форме с фактами половых различий и рождения детей. Когда ребенок осознает, что половые отношения не что иное, как любовные между его родителями, благодаря которым он появился на свет, это и 6удет половое воспитание в его наиболее разумной форме, учитывающее также
   и биологическую подоплеку половых отношений".
  
   Как видите, это не предложение, нуждающееся в обсуждении и исследовании, но - ТРЕБОВАНИЕ, которое родители ДОЛЖНЫ (!) выполнить.
   Но, ... откуда долженствование? Ведь Бога нет. Закона такого нет. Кто же повелевает? Догадались?
   Ну, конечно, РАЗУМ!
   В разуме родителей указанная необходимость существует как абсолютно логичная и реалистичная, но сознание этой необходимости до сих пор заблокировано зловредной традиционной моралью, поддерживаемой мракобесной религией, и потому данное требование разума "до недавнего времени почти не осознавалось родителями".
  
   Далее свободный разум Бертрана беспрепятственно переходит к утопии и пишет:
  
   "Попытаемся ответить на вопрос, существуют ли альтернативы современному состоянию семейных отношений. Очевидно, их только две: первая - семья, главой которой является мать, - и вторая - общественный институт, что-то вроде сиротского приюта".
  
   Мы, со своей стороны, должны заметить, что никакие это не альтернативы! Но - паллиативы.... И обсуждать их не станем.
  
  
   Глава XV
   Семья и государство
  
   Эту новую главу Бертран начинает старым припевом:
  
   "Как мы знаем, семья имеет биологическое основание".
  
   Нет, мы ничего такого не знаем. Думаем, что "семья" это понятие гуманитарное и применимо только к людям, - не к особям вида Homo Sapience, подчеркиваю, но к людям, отличающимся от особей тем, что имеют ЛИЦО и живут в личных отношениях друг с другом. Лицо и личные отношения людей первичны по отношению к "цивилизации" и "государству", как их понимает Бертран. Его следующие слова подтверждают это. Он говорит:
   "... в цивилизованном обществе семья законодательно фиксируется и регулируется статьями закона...".
  
   Ясно, что никакие биологические особи не могут управляться законом; поэтому, даже если семья имеет биологические основания, семейное право не стоит на этих основаниях. И, быть может, хватит всякий раз выплачивать дань Дарвинизму? Или, иначе, спорная мысль Рассела повисает в воздухе? Посмотрим....
   Пока что Бертран выказывает озабоченность по поводу действовавшего в его время закона, оставив "биологические основания" у постамента памятника Дарвину. Он пишет:
  
   "Хотя закон обязан стремиться сохранить семью, в настоящее время он все чаще вмешивается в отношения между родителями и детьми и, вопреки желаниям и намерениям законодателей, получается так, что закон в довольно сильной степени способствует распаду семьи".
  
   И далее Рассел описывает существующее вмешательство общества в дела семьи:
  
   "Хотя английское законодательство и запрещало родителям - как это было в Древнем Риме - убивать детей быстро и безболезненно, оно, однако, не возражало против того, чтобы родители отправляли детей на фабрики, где те умирали медленной смертью. Священное право родительской власти защищали тогда родители, предприниматели и профессора политэкономии. Тем не менее, моральный дух общества был настолько высок, что все были возмущены казуистическими доводами противников закона, и закон, запрещающий применение детского труда на фабриках, был принят парламентом.
   Следующим и более важным шагом было введение обязательного обучения. Это являлось серьезным нарушением родительских прав, поскольку дети должны
   были проводить бСльшую часть своего времени - исключая выходные дни - в школе и изучать там предметы, которые родители считали ненужными, но которые государство считало обязательными. Государство взяло на себя заботу о здоровье детей, несмотря на то, что их родители исповедовали христианскую науку...".
   Нам о такой науке ничего неизвестно.... И Рассел продолжает:
  
   "Если у детей обнаруживались следы побоев, то родителей можно было привлечь к уголовной ответственности. В прошлом у родителей было право отбирать у детей, если те не достигли совершеннолетия, заработанные ими деньги; теперь у детей появилось право не отдавать деньги - практически это было трудно сделать - и даже отстаивать свои права при определенных обстоятельствах. Одним из немногих прав, оставшихся у родителей, работающих по найму, было право учить детей тем суевериям и предрассудкам, которые были общим достоянием и родителей, и соседей. Но и это право во многих странах у них было отнято".
  
   Рассел не рассматривает указанный процесс социализации семьи как продукт публичного консенсуса доминирующих в обществе элит во взглядах на семью. Он называет это государственной "узурпацией", по модели обличения "тоталитарных режимов":
  
   "Этому процессу узурпации государством отцовских прав не видно конца".
  
   За этими словами легко угадывается типичная либерально-революционная фразеология, обличающая "тиранов", узурпирующих права граждан. Однако, процессы эти идут именно в "демократических" странах, где государство является лишь орудием политически господствующих групп и их идеологии, а вовсе не самостоятельным субъектом, способным что-то узурпировать.
   Кроме того, первичны и значимы тут не права, а функции отца. Главная из них - воспитательная; но не в смысле "питания", как это пытался представить Рассел, а в смысле формирования лица будущего человека и гражданина. В современной цивилизации (как, впрочем, и в классической) семейный отец (муж матери) действительно делит эту функцию с воспитателем, учителем, наставником, командиром, тренером, etc. В жизнеописании Иисуса из Назарета это подчеркнуто особо: у него были отец Иосиф, муж Марии, были учителя, священники, и, наконец, крестный отец Иоанн Креститель.
   Рассел говорит, что, если вслед за воспитательной функцией, общество отберёт у отца также и "вос-питание" в смысле буквального питания, то отец вообще станет не нужен: довольно матери, чтобы родить, а дальше общество займется рожденным:
  
   "Мы уже писали, что биологическая функция отца состоит в поддержании жизнедеятельности ребенка до тех пор, пока он не будет способен сам зарабатывать себе на хлеб. Поскольку государство берет на себя эту биологическую функцию, теряется всякий смысл и необходимость присутствия отца ребенка в семье".
  
   "Таким образом, следует ожидать разделения капиталистического общества на две касты: касту богатых, где семья сохранится в своей традиционной форме, и касту бедняков, где государство будет все больше и больше брать на себя функции, традиционно принадлежавшие отцу ребенка".
   "Другой силой, действующей в том же направлении, является стремление женщин к экономической независимости".
   "Существуют два пути, следуя которыми, женщины могли бы добиться экономической независимости. Первый путь состоит в том, что женщины, вступив в брак, по-прежнему сохраняют за собой рабочие места, которые они занимали до этого. В этом случае потребуется открыть большое число детских садов, где дети будут находиться, пока их матери на работе, но это будет означать, что влияние матери на психологию ребенка уменьшается в той же степени, как и влияние отца. Второй путь мог бы состоять в том, что государство стало бы выплачивать матерям пособие по уходу за детьми".
   "В наши дни существует еще одна проблема, которая вызывает ужас у многих женщин, а именно: ведение домашнего хозяйства и уход за детьми. Они с большим удовольствием предпочли бы продолжать работать па том же месте, где они работали до вступления в брак, а не получать пособие по уходу за детьми. В то же время, я думаю, найдется немало женщин, которые изберут своей профессией уход за детьми и их воспитание в детских садах".
  
   Фактически, Рассел рисует нам положение, к которому мы давно привыкли. А именно, такое общественное устройство, в котором не только нуклеарная семья, но общество в целом, включая государство, озабочено вопросами формирования из детей полноценных граждан. Почему именно мы стали свидетелями и участниками ускорения процесса, который Бертран оценивает как резкое умаление роли семьи, и даже ее исчезновение? Думается, как раз потому, что семья стала НУКЛЕАРНОЙ, о социум - ГЛОБАЛЬНЫМ.
   В древние эпохи большая семья, бывшая частью рода, и будучи многочисленной, располагала возможностями для формирования лица; у современной семьи такая возможность значительно усечена. Однако, принципиально ничего не изменилось: как раньше функция воспитания не принадлежала исключительно биологическим родителям, так и теперь не принадлежит им, - хотя бы потому уже, что они сами не принадлежат себе. Изменения, которые фиксирует Рассел, произошли не по отношению к древности, а по отношению к ранне-буржуазной протестантской эпохе, с ее подчеркнутым феноменом семейного патриархата.
   Тем не менее, изменения эти в большой степени кажущиеся, поскольку за спиной строгого буржуазного отца, стоит протестантская община, выполняющая ту же роль, что род и большая семья в древности.
  
   В итоге, Бертран двояко оценивает описанные изменения в обществе:
  
   "В том, что государство - как это происходит на Западе - берет на себя функции отца семейства, имеются большие преимущества. Улучшается состояние здоровья населения, повышается в среднем уровень образования, становятся невозможными случаи жестокого обращения с детьми вроде тех, что пришлось
   испытать Давиду Копперфильду. Возможно, в будущем это приведет к физическому оздоровлению общества и к высоким интеллектуальным достижениям, равно как и к исправлению некоторых зол, которые иногда связаны с семейными отношениями".
  
   "В то же самое время подмена семьи государством влечет за собой огромные опасности".
   "До тех пор пока мир будет разделен на группы соперничающих милитаристских государств, передача государству функций воспитания детей, которые ранее принадлежали родителям, приведет к усилению так называемого патриотизма, т. е. к добровольному желанию участвовать в уничтожении противника, которого указало правительство. Несомненно, так понятый патриотизм является страшной опасностью для существования цивилизации".
  
   А вот и программа глобализации:
  
   "Однако если когда-нибудь будет образовано мировое правительство, способное поставить на первое место в отношениях между нациями закон, а не грубую силу, ситуация изменится коренным образом. Такое правительство потребует, чтобы в любой из стран пропаганда национализма в его расистской форме была полностью запрещена, чтобы вместо этого детей учили преданности мировому правительству, и чтобы вместо существующего благоговения перед национальным флагом появилось чувство интернационализма. Конечно, по-прежнему останется опасность всеобщей серости и злобного преследования неугодных, зато опасность распространения военного конфликта будет устранена. Контроль мирового правительства над системой образования будет хорошей гарантией против возникновения войны. Таким образом, если государство займет место отца, это будет благом для развития цивилизации при условии, что государство станет мировым".
  
   Всё это худо-бедно осуществилось после страшного испытания Второй Мировой Войной, но... и не получилось. Далее могу не продолжать: все мы живем в том самом мире, о котором мечтал Бертран.
   Он чувствовал шаткость своих мечтаний, и закончил главу словами:
  
   "мы имеем право надеяться, что будущее будет лучше, чем настоящее, хотя не исключено, что все будет иначе".
  
   Нам остается только заметить для точности, что надежды не регулируются Правом.
  
  
   Глава XVI
   Развод
  
   Бертран начинает с исторического экскурса:
  
   "В цивилизациях, предшествовавших христианской, муж мог легко получить
   развод, а иногда - и жена. По закону Моисея мужу, для того чтобы получить развод, было достаточно вручить жене заявление о разводе. В Китае муж мог получить развод, если он возвращал приданое жены. Считая брак священным, католическая церковь не разрешает развод ни при каких обстоятельствах...".
   "Англиканская церковь в тот период, когда она считала себя протестантской, допускала развод в случае супружеской измены и запрещала его в любом другом случае. В наши дни подавляющее большинство англиканских священников возражает против развода при любых обстоятельствах".
  
   Следует отметить, что нет такой цивилизации, как "христианская"; и быть не может! Цивилизация, о которой говорит здесь Бертран, есть позднеримская цивилизация. Христианство, ведь, продукт Рима; и Рим полторы тысячи лет (!) существовал как христианский. Христианская Евразия Нового Времени суть осколки Римской Империи. Не случайно Россия позиционирует себя на международной арене как " Третий Рим". Точно так же протестантская Америка не случайно называет здание Конгресса США "Капитолием". И, кстати, по словам самого Рассела,
   "в Соединенных Штатах в настоящее время развод запрещен в штате Северная Каролина...".
   "Одной из самых любопытных особенностей, связанных с разводом, является существующее различие между законом и обычаем. Например, если закон о разводе позволяет легко его получить, это еще не означает, что число разводов будет велико".
  
   Это связано не с разводом, но - с модернизацией общества, проводимой правящей элитой. И мы не позволим себя на этом "разводить", говоря современным жаргоном.
   Хотя ниже Бертран и пытается обмануть сам себя, но подсознательно понимает бессмысленность рассуждений об институтах обществ, пребывающих в состоянии активной модернизации. Поэтому он заявляет, в конце концов, что...
  
   "всё дальнейшее обсуждение проблемы развода будет проводиться, как правило, в рамках традиционной семьи".
  
   Какой в этом смысл, если традиционная семья давно прекратила существование, как Бертран сам объявил в главе о "семье в настоящее время"? А вот такой:
  
   "И католики, и протестанты подходят к проблеме развода не с точки зрения биологической необходимости существования семьи, а с теологической точки
   зрения о существовании греха прелюбодеяния".
  
   Сиречь, "рамки традиционной семьи" нужны для того, чтобы ввести дискурс в колею уже апробированной логики: "биологическое" versus "теологическое". Входить в эту колею нет никакого желания. Правда, любопытный факт из жизни Максима Горького, приводимый Расселом, лежит внутри другой колеи. Какой? Сами решайте...:
  
   "В дореволюционной России политические убеждения Горького волновали многих, и никого почти не интересовала его личная жизнь. Напротив, в Америке никому не было дела до его политических взглядов, но зато пресса подвергла его травле как нарушителя морали, и ни в одном отеле он не смог найти номера, чтобы переночевать".
  
   Мы находим в этом пример большой лжи за счет маленькой неточности: не в "дореволюционной", а в РЕВОЛЮЦИОННОЙ России жил и творил Горький; потому и были интересны публике его политические взгляды. Сопоставлять революционеров и замшелых протестантов значит морочить людям голову!
  
   Далее Бертран предлагает обоснования своего проекта Закона о Разводе. Теперь это совершенно неактуально, поэтому мы опускаем эту часть и перейдем к следующей главе.
  
  
   Глава XVII
   Население
  
   С точки зрения инопланетян, к которым себя, как видно Рассел причисляет,
  
   "Главное назначение брака заключается в том, чтобы восполнять людские потери населения земного шара".
   Каково?!
   Оказывается - против постоянных уверений нас в том, что человек есть биологическая особь - люди почему-то не подчиняются биологическим законам. Их численность, вместе с домашними животными, слишком велика. Дело в том, что...
  
   "Согласно неписанному закону природы, чем больше млекопитающее, тем бСльшая площадь, приходящаяся на одну особь, требуется ему для выживания. Вследствие этого численность популяции любого вида больших диких животных довольно мала".
  
   А численность людей велика. И эта численность, в числе прочих вещей, является предметом регулирования в обществе. Рассел цитирует, в связи с этим, Сандерса:
  
   "Гипотеза, выдвинутая мистером Сандерсом, представляется мне в целом верной. Из его книги можно видеть, как люди пытались уменьшить численность населения. Простейшим способом была, конечно, инфантисада, распространенная настолько, насколько позволяла религия. Иногда, как это было в Исландии, - пишет Сандерс, - даже после принятия христианства, люди настаивали на том, что они не намерены покончить с этим обычаем. Духоборы, вынужденные эмигрировать в Канаду из-за отказа отбывать воинскую повинность, так как она противоречит их религиозным убеждениям, вступили в конфликт с канадскими властями, потому что они, как оказалось, прибегали к инфантисаде. Практиковались и другие методы. Например, женщины воздерживались от половых сношений не только в период беременности, но и в течение всего
   периода кормления ребенка, который иногда продолжается два-три года. Конечно, благодаря этому численность населения резко падает особенно у дикарей, которые стареют гораздо быстрее, чем цивилизованные люди. Другой пример - обычай, наблюдающийся у австралийских аборигенов, проделывать с
   представителями мужского пола болезненную операцию, которая сильно уменьшает мужскую потенцию, и, значит, благодаря этому вмешательству значительно снижается рождаемость".
   "Христианство, как мы видели, не предлагает для ограничения роста населения ничего, кроме полового воздержания".
  
   С какой стати христианство должно предлагать нечто подобное?! В очередной раз и, скорее, систематически, Бертран путает "христианство" с демографическим отделом Британской Академии Наук, - что выдает его идеологическую ангажированность. Демографические вопросы он использует для того, чтобы лишний раз укусить религию. Видно, инстинкт у него такой..., и он выступает здесь не как последователь, а скорее как биологический отпрыск, или потомок Чарльза Дарвина.
  
   Из вышеприведенного ясно, что Рассел рассматривает брачные и семейные обычаи как фактор, влияющий на численность населения, а политику государства в отношении семьи и брака как регулятор рождаемости. Его беспокоит сокращение численности "белого" населения европейских стран. Он пишет:
  
   "... Совсем другое дело, если уменьшение численности населения уже не поддается контролю и в результате этого тому или иному народу грозит со временем полное исчезновение. Конечно, с этой тенденцией надо бороться, потому что никто не желает вымирания наиболее цивилизованных народов. Следовательно, использование противозачаточных средств допустимо лишь в такой степени, в какой оно не нарушает стабильный уровень численности населения. Мне кажется, это практически осуществимо. Уменьшение числа детей в семье объясняется не только экономическими причинами, но и некоторыми
   другими. Число рождений можно было бы увеличить, уменьшив расходы на уход за ребенком и его воспитание, или же - если бы это действительно оказалось необходимо - увеличением дохода на одного члена семьи".
  
   Однако, Рассел - не политик и не экономист; он - просветитель! Отсюда его стремление повлиять не на доходы, а на мышление:
  
   "Из-за стереотипов мышления опасность уменьшения численности населения нами еще не осознается. Пока что мы ограничиваемся проповедями моралистов и принятием законов, запрещающих пропаганду методов контроля над рождаемостью, но ничего не можем сделать, поскольку практика использования
   противозачаточных средств стала приметой быта во всех цивилизованных странах и покончить с нею уже невозможно. Привычка не замечать факты, связанные с сексом, настолько укоренилась в умах членов правительства и других важных лиц, что не приходится ожидать, будто она вдруг исчезнет. А ведь это очень вредная привычка, и я надеюсь только на то, что молодые люди наших дней, достигнув когда-нибудь высокого положения, не будут в этом отношении сколько-нибудь похожи на своих отцов и дедов. Будем надеяться, что они честно признают необходимость использования противозачаточных средств, - но только с тем условием, чтобы это не привело к уменьшению численности населения".
  
   Что мы здесь видим? Всё то же: замещение веры разумом и надежду на рациональное поведение индивида. Интересная параллель: если в религии имярек надеется на победу ангелов над бесами, то в атеизме - на победу "рацио" над иррациональностью. Надежду на эту победу и высказывает выше Рассел.
  
   А что же мораль? А моральное поведение как раз и относится к иррациональному, ибо - как мы уже отмечали - совесть неподвластна разуму. Поэтому мораль нужно разрушить, а вместо нее ввести научно обоснованное половое просвещение и разрешить многоженство..., - если это нужно для поддержания численности населения:
  
   "Закон и традиционная мораль принуждают женщин оставаться бездетными, что ставит их, вне всякого сомнения, в приниженное положение. Однако если бы традиционная мораль терпимо относилась к матерям-одиночкам, а правительство
   помогало бы им воспитывать детей, многие из них, конечно, предпочли бы иметь детей а не то состояние, в котором они находятся сейчас. Моногамная семья существует благодаря допущению, что численность и мужчин, и женщин примерно одинакова. Когда это предположение фактически не выполняется,
   то жестоко и не гуманно заставлять этот арифметический излишек вести одинокое существование. И если появилась необходимость увеличить число рождений на тысячу населения, сохранение такой ситуации весьма нежелательно".
  
   Почему-то Расселу невдомек, что в случае разрушения традиционной морали и моногамного брака, выросшее в результате население будет совсем другим населением. И зачем тогда что-то увеличивать? Новые люди с другой моралью и сами приедут из Азии и Африки.
   Словом, мы могли бы простить Расселу его атеизм, если бы он был действительно умным, но, увы, он - дурак!
   Мы все такими были, когда думали, что
  
   "В связи с ростом наших знаний становится все более возможным - благодаря целенаправленным действиям - контроль над теми силами, которые до этого считались силами природы. К числу таких сил относится и численность населения";
   И верили в утопию "мирового правительства":
   "... мировое правительство должно и здесь вмешиваться и не допускать, чтобы контроль над численностью населения находился в руках соперничающих между собой милитаристских государств".
  
  
   Глава XVIII
   Евгеника
  
   "Евгеника - это наука, которая занимается улучшением биологических характеристик породы людей посредством методов, дающих такой результат".
  
   Что тут скажешь? - разве то, что науки такой нет! Нет также "породы людей". Порода есть у скота, и есть селекция скота, имеющая целью улучшение его породы. Распространение селекционных методов на человека антигуманно, и потому заведомо антинаучно, - коль скоро наука есть часть Культуры.
   Родоначальником этой лженауки Рассел называет Гальтона. Он пишет:
  
   "истинным родоначальником этой науки был Френсис Гальтон, впервые подчеркнувший наследственный фактор в области достижений науки и
   культуры".
  
   В слове "подчеркнувший" уже содержится ложь, ибо подчеркивать нечего. Такой "фактор" не доказан.
   И дальше начинается подмена доказательств "убеждениями". Рассел пишет:
  
   "Я убежден, что никакая совершенная система образования не может превратить юношу со средними способностями в первоклассного пианиста, что никакая самая лучшая школа в мире не смогла бы превратить кого-либо из нас в Эйнштейна.... /.../ Я убежден, что как в этих случаях, так и во всех менее ярко выраженных случаях природная одаренность при посредстве воспитания дает лучшие результаты по сравнению со средним уровнем".
  
   Наверное, не сможет, если поставить такую задачу. В то же время, никакая одаренность так же не сможет подарить нам Эйнштейна или Рихтера без системы образования.
   Опыт русской революции показывает, что дети простых крестьян, включенные в современную культуру через образование, подарили миру множество выдающихся ученых, артистов, спортсменов, музыкантов, военачальников. Этот опыт решительно опровергает аристократическую теорию, зато намекает на плодотворность общего подъема энергии Духа в обществе.
   Впрочем, Рассел сам признает - нет доказательств тому, что одаренность передается по наследству:
  
   "...пока что нет никаких данных, говорящих вполне определенно, что умственные способности человека зависят либо от наследственности, либо от образования".
  
   Зато есть свидетельства обратному. Так, например, факт, что "президентом Евгенического общества является сын Чарльза Дарвина" убеждает в том, что одаренность не передается потомству.
   К числу потомков Дарвина, лишенных его одаренности относится и наш Бертран, который достаточно бездарен для того, чтобы не верить в Бога, и верить в "евгенику", о которой он всерьез рассуждает ниже:
  
   "Важно знать, что в евгенике существуют два направления, одно из которых можно назвать позитивным, другое - негативным. Первое занимается тем, как стимулировать рождение людей хорошей породы. Второе направление уже нашло себе практическое применение: например, в ряде штатов Америки приступили к стерилизации некоторых лиц и ожидают, что это будет сделано и в Великобритании".
  
   По своей глупости он думает, будто псевдоаналитическое умничанье о "двух направлениях", долженствующее придать дискурсу вид учености, может нас обмануть. Не получится! Что же до его испорченности, то мы уже в начале прочтения книги поняли, что общество в представлении Рассела и многих ему подобных есть звероферма, поэтому ничего другого, кроме искусственного отбора, в качестве средства улучшения жизни, ждать не приходится.
   Поразительно другое - это не только теоретическое представление "аристократов", но и реальная практика так называемой "Демократии":
  
   "... по закону, принятому в штате Айдахо, стерилизации подлежат "умственно дефективные, эпилептики, преступники-рецидивисты, нравственные дегенераты и сексуальные извращенцы".
  
   Стерилизацию низкопородных особей Рассел не осуждает, но бесстрастно, по-ученому, относит к "негативной евгенике". Негативной, как вы понимаете, отнюдь не по моральным критериям, а по отрицательному методу. Соответственно, есть "позитивная евгеника"; таковая, опять же, по методу. Если первая вырезает яичники (отрицательное действие), то вторая подбирает особей для скрещивания, с целью улучшения породы (положительное действие).
   Рассел пишет:
  
   "Теперь я перейду к рассмотрению вопросов, изучаемых позитивной евгеникой. Здесь имеются много более интересные возможности, хотя их реализация принадлежит будущему. Основная проблема, которой занимается позитивная евгеника, заключается в подборе для последующего брака партнеров, которые могли бы произвести на свет потомство - желательно многочисленное, - удовлетворяющее требованиям евгеники".
  
   То, что речь идет о "звероферме" подтверждается следующим доводом, приводимым Бертраном:
  
   "Давайте только представим себе, что сказал бы фермер тому, кто убеждал бы его дать всем его быкам равные возможности? Как известно, бык-производитель выбирается очень тщательно, с обязательным учетом того, какие надои молока были у коров, принадлежащих к его родословной...".
  
   И в самом деле: что, мужики хуже быков что ли? Вопрос только в том, как его, мужика то есть, отобрать из стада...; пардон, - из толпы? Тут одна надежда - наука! Рассел в нее верит и нас заверяет в том, что...
  
   "Хотя в настоящее время затруднительно определить, кто принадлежит к самой лучшей породе, тем не менее, каждый, кто задумается над проблемой, несомненно, согласится, что различия между людьми действительно существуют и что наука когда-нибудь, быть может, даст критерии такого различия".
  
   "Возможно, в течение ближайших ста лет теория наследственности и биохимия добьются таких больших успехов, что появится новая раса людей, превосходящая ныне существующую".
  
   Комментарии, как говорится, излишни!
   Впрочем, нужно отдать должное Расселу, его лично эта перспектива не прельщает; больше того, она ему противна:
  
   "Хочу предупредить заранее, я не ожидаю, что нечто подобное когда-либо появится в будущем; более того, эта утопия настолько мне отвратительна, что я против того, чтобы она осуществилась".
  
   Это в нем говорит гуманист. Но Бертран-Ученый берет свое:
  
   "И все-таки если посмотреть на все это объективно, то ее реализация могла бы дать замечательные результаты".
  
   Но невозможно, разумеется, проводить подобные опыты над британцами!!! Для этого больше подойдут недочеловеки, азиаты, японцы, например:
  
   "Для примера предположим, что осуществление этой утопии произошло в Японии и после селективного отбора в трех поколениях получена порода, в которой мужские особи умны, как Эдисон, и наделены такой же физической силой, как чемпион по боксу".
  
   И что тогда делать? Ведь тогда европейцы
   "в случае военного конфликта с Японией потерпят поражение...!"
  
   Поэтому, лучше упредить события и провести над японцами другой эксперимент - сбросить на них атомную бомбу! Тем более, что радиация, как известно, влияет на наследственность. И провели...
  
   Неизвестно, осуществится евгеническая утопия или нет, но, в любом случае, Рассел связывает ее возможное осуществление с господством науки в обществе будущего, подобном господству религии в обществе прошлого. Он пишет в конце главы:
  
   "Религия возникла на заре истории, тогда как наука существует, по крайней мере, четыре столетия. Когда наука станет такой же старой и такой же почитаемой, она будет контролировать наше существование так же, как это когда-то делала религия. И мне кажется, когда-нибудь настанет такое время, что люди восстанут против тирании науки. И если все так и будет, то уж лучше тирания науки, чем какая-либо другая".
  
   А может, все-таки, какая-нибудь другая лучше...?
  
  
   Глава XIX
   Секс и человеческое счастье
  
   Бертран:
  
   "Все, что связано с сексом, оказывает свое влияние на человека, когда он еще ребенок или подросток и даже когда он старик, и оказывает это влияние самым разным образом - как хорошим, так и плохим, в зависимости от обстоятельств".
  
  

0x01 graphic

  
  
   Мы уже имели возможность убедиться, что Рассел использует слова и термины, не слишком заботясь о прояснении их значений, - как слова обыденной речи, которые всем примерно одинаково понятны; и, видимо, полагается в этом на контекст.
   В частности, данное замечание справедливо по отношению к слову "секс". Слово часто употребимое в профанной, молодежной и жаргонной речи, что, однако, не дает философу права вставлять его "в том же виде" в свой аналитический дискурс.
   Мы, например, не говорим на молодежном сленге, и значение слова "секс" нам вовсе неочевидно. Отсюда непонятно и то "всё, что связано с сексом".
   Поэтому мы предпочли бы говорить о феноменах так называемого "секса" как о формах включения биологической функции размножения в культуру. Эти формы могут быть различны: от примитивного поиска наслаждений, обозначаемого в морали словом "порочность", до института брака и даже религии.
   Во всяком случае, для нас "всё, что связано с сексом" суть феномен культуры, и потому имеет самостоятельное культурное существование независимое от физиологии.
   Так, сексуальная зрелость наступает с годами, но в обществе мы живем с рождения, следовательно, сталкиваемся с культурным феноменом "секса" задолго до того, как становимся способны к половым отношениям. Отсюда, первое "обстоятельство", о котором, ожидаемо, говорит Бертран, это половая мораль, и - как предмет особых нападок - мораль "традиционная":
  
   "Влияние традиционной морали начинается еще в детстве с того момента, как от ребенка требуют без объяснения причин не делать того или другого. /.../ Я знаю мужчин, далеко еще не старых, которым в детстве говорили очень серьезным тоном, застав их в тот момент, когда они касались руками половых органов,
   следующее: "Ты непременно умрешь, если будешь делать это!".
  
   И дальше строится психологическая модель "вреда", наносимого человеку традиционным воспитанием:
  
   "В результате такого воспитания у детей появлялось чувство вины и страха при мысли о чем-либо, связанном с сексом. /.../ Хотя следы садизма и мазохизма присущи каждому психически нормальному человеку, они в своей извращенной форме являются результатом травмы, нанесенной психике индивида; /.../ эти травмы показывают, какое глубокое влияние на психологию ребенка оказывают чрезмерно строгие моральные проповеди".
  
   Перед лицом такого вреда мораль, как средство воспитания, подлежит отмене. И что же взамен? Разумеется, научное знание:
  
   "Необходимо, чтобы все, кто занимается воспитанием детей, особенно самых маленьких, были хорошо осведомлены в области детской психологии".
  
   Следовательно, нужны школы для родителей (?). О такой "Атлантиде" Рассел ничего не говорит. Возможно потому, что есть более простое и надежное средство?
  
   "Маргарет Мид в своей книге "Инициация на Самоа" утверждает, что неврозы
   у подростков совершенно неизвестны среди островитян, и объясняет этот факт тем, что здесь имеет место свобода половых отношений".
  
   Так и есть. Бертран за такую свободу. Но, поскольку викторианскую мораль отменить нет возможности, следует здесь противопоставить обществу государство и предоставить молодежи оружие против морали в виде закона: установить законодательно институт "временных браков":
  
   "Если бы мы смотрели на половые отношения с точки зрения здравого смысла, у нас не было бы возражений против временных браков среди студентов университета, при условии, что браки будут бездетны. Это помогло бы молодым людям освободиться от постоянных, навязчивых мыслей о сексе, которые так мешают плодотворной работе; благодаря таким бракам они многое узнали бы о противоположном поле, поскольку это знание весьма желательно, если мужчина и женщина вступают в брак с намерением иметь детей. Такой временный брак позволил бы молодым людям наслаждаться любовью без уверток и обмана, без страха заболеть венерической болезнью - без всех тех опасностей, которые отравляют в юности любовные приключения".
  
  
   Ниже Бертран живописует всевозможные печальные последствия половой стыдливости и безграмотности для мужчин, женщин, детей и молодых пар. Но мы впадем в заблуждение, если поверим, что им движет сочувствие несчастным и желание принести им счастье, как указано в заголовке. На деле, они - лишь пропагандистский материал, нужный для целей революции. Главный мотив Бертрана - демонтаж старого общества с его традиционными устоями ради создания свободного поля социального творчества на разумной научной основе. Отсюда его революционный пафос обличения "старой морали":
  
   "Сначала в детстве, потом в отрочестве и юности и наконец в браке старая мораль старалась пропитать ядом любовное чувство, омрачить его чувством страха, взаимного непонимания, раскаяния и тоски, пыталась отделить в нем телесное половое желание от духовного стремления к идеальной любви, превращая первое в чисто животный импульс, а второе просто умерщвляя. Все, чем эта мораль занималась, было направлено против живой жизни....".
  
   Ну, прямо не мораль, а эсэсовец какой-то! Пришел этот мучитель, разумеется, из церкви, из монашества, - как его представляет себе Бертран. Он пишет:
  
   "...телесное и духовное не должны враждовать друг с другом в процессе жизни; между ними нет ничего несовместного, потому что каждое из них расцветает и приносит плод лишь в тесном союзе с другим".
  
   С этим можно согласиться..., в идеале. Но на практике такой гармонии нет. Дух не союзничает с телом, а властвует над ним. Эта власть, объективированная в общество, изменяет отношения людей, и т.д. Словом, такое абстрактное "правильное" пожелание счастья есть утопическое мечтание, игнорирующее реальный тысячелетний человеческий опыт.
   Ниже Бертран рисует поэтический образ Дерева Жизни, говоря:
  
   "Истинная любовь подобна дереву - ее корни глубоко в земле, тогда как крона купается высоко в небе".
  
   Прекрасно! Но в том и беда, что люди самоизгнались из под кроны этого Дерева. И столь ненавидимая Бертраном религия и церковь есть попытка вернуться из изгнания Домой, в Рай. Только там и есть Счастье. А попытки осчастливить людей на путях полового либертианства.... Сами знаете, как бесплодны....
  
  
   Глава XX
   Секс как ценность
   среди других ценностей
   человеческого существования
  
   Судя по заглавию, Рассел намерен предложить нам моральное суждение, утверждающее некую иерархию "ценностей существования", как он их называет. Мы живем, и что-то ценим в жизни - но не всегда по собственному выбору; есть еще общественное мнение, относительно ценности того и другого. Ну, например, "чистая публика" ценит кабриолет и трехмесячную завивку, но в неравной степени. Подобное неравенство ценностей, близкое его душе, и хочет предложить нам Бертран. Какие же это ценности? Первая ценность названа: "секс"; в смысле полового акта? Или чего-то посложнее? Как мы видели выше, Бертран не затрудняет себя определениями.
   Так каковы же другие ценности существования, с которыми Бертран сравнивает секс? И что является иерархо-образующим принципом? Неужели опять физиология?! Угадали....
   Читаем:
  
   "Сексуальная потребность так же естественна, как потребность есть и пить".
  
   Естественная значит природная, то есть наблюдается у природных существ, у животных. Однако мы не лакаем из миски, стоящей на полу, но едим за столом из столовых приборов с помощью ножа и вилки, повязываясь при этом салфеткой, произнося тосты и здравицы в честь своих сотрапезников. Наконец, Тайная Вечеря - это тоже принятие пищи. Получается, что наша потребность есть и пить - не так уж естественна. Ведь невозможно сказать, что мы при этом делаем.... Может быть, мы вообще сыты, и потребность наша утолена. Однако мы обедаем - не с целью утолить голод, но с целью заключить выгодное соглашение, например.
   Что это значит? Значит, когда мы едим и пьем, мы причащаемся тайн Царства Небесного, заключаем договоры, отмечаем торжественную дату, чествуем друга и т.д. и т.п.
  
   Точно так же мы не видим на улицах совокупляющихся людей в животных позах, как видим собак и кошек. Почему-то люди не утоляют сексуальную потребность, но вступают в интимную связь лишь после определенных процедур и транзакций в закрытой комнате, на постели под балдахином..., и так далее. Значит и тут никак невозможно ограничиться "потребностью". Мало ли какая есть потребность!? Для того туалеты построены....
   Из сказанного следует, что цитированная констатация, относящая "секса" к группе физиологических нужд, абсолютно не информативна. Простая банальность. Для чего же столь умный потомок Чарльза Дарвина эту банальность публично произносит?
   А для того, чтобы очертить "сексу" место в иерархии потребностей.
   Хотя, в нашем понимании, ценность есть категория моральная, а не потребительская. И логика Рассела - аморальна. Она прагматична. Соответственно, "ценности" его - прагматические.
   Какая потребность важнее в жизни человека? Такая. Вот её утоление и ценнее..., как экзистенциальный акт.
   Сам Рассел, между тем, - ученый. В своем роде служитель культа Науки и Прогресса. Откуда можно смело заключить, что еда и питье для него суть неизбежные, но не главные потребности. Как говорится, лучше поголодать, зато книжку почитать...! И тогда становится ясным отнесение им секса в одну группу с едой и питьем: он хочет секс принизить. Иными словами, в его иерархии ценностей "секс" занимает низкое место. Высокое отдано другому. Рассел пишет:
  
   "Страсть к научным исследованиям - одно из самых ценных качеств человека и наиболее важная область его деятельности. По-видимому, эта страсть никак не связана с половой страстью. ... Если это так, то, значит, наука весьма далека от секса".
  
   Столь же далека от него и политика:
  
   "...Побудительным мотивом любой политической деятельности в широком смысле этого слова является стремление к власти. Насколько я могу судить, власть почти никак не связана с сексом .... Считать, как это делают последователи Фрейда, политику одной из областей психоанализа, - большая ошибка, на мой взгляд".
  
   И вообще, секс - это похоть; потому и мораль оправданно в отношении "секса":
  
   "Вообще говоря, строгая мораль в вопросах, связанных с сексом, является своего рода реакцией против похотливых желаний".
  
   Думаете, это оправдание морали? Как бы ни так! Это - обвинение. Ну, есть похоть, она же естественна! - как заметил Бертран выше. Какая в том беда? А беда в том, что похоть овладевает человеком, становится стержнем его воли, и ведет его к нечеловеческому поведению.... И все почему? Правильно! Мораль виновата: она делает естественное безобразным:
  
   "Если эти желания овладели человеком, у него появляются неприличные мысли, которые стали неприличными отнюдь не потому, что они содержат в себе что-то сексуальное, но потому, что ярая приверженность строгой морали сделала эти мысли нечистыми и нездоровыми во всем, что связано с сексом".
  
   Откуда же взялась эта "строгая мораль", извращающая естество человека? Из религии, конечно. По мнению Рассела, моделью для пуританской морали послужила монашеская практика. От этой модели нужно отказаться:
  
   "...моралист должен смотреть на секс как на еще одну потребность, в чем-то похожую на потребность в пище, а не так, как смотрит на пищу отшельник из Фиваиды".
  
   При этом Рассел отнюдь не хочет выглядеть врагом церкви, и делает ложный реверанс в сторону "отцов церкви". Он пишет:
  
   "Я полностью согласен с отцами церкви: маниакальное пристрастие ко всему, что, так или иначе, напоминает о сексе, есть большое зло. Я только не согласен с теми методами, которые они считали наилучшими для избегания этого зла".
  
   Возможно, отцы церкви были бы польщены..... Есть только одно "но": они не психиатры, и маниями не занимались. Если термином "мания" Рассел переводит имя "бес", то мы не можем этого принять. Не можем так же принять согласие или несогласие Рассела с якобы "методами" отцов церкви. И категорически отвергаем взгляд на церковную практику спасения души как на "методы".
  
   Перейдя отсюда к "методике" самого Рассела - безотносительно религиозного постничества - мы находим пока лишь отрицательную характеристику его методов борьбы с "зависимостями", как теперь принято говорить. Он пишет:
  
   "Желание удовлетворить половую потребность, - равно как желание есть и пить, - только стимулируется запретами".
  
   То есть, он придерживается сентенции: "запретный плод сладок"; и приводит в подтверждение результаты принятия "сухого закона" в США:
  
   "Мне кажется, пристрастие к алкоголю среди богатых американцев сейчас приобрело более массовый характер, чем это было двадцать лет назад".
  
   Здесь следует заметить, что, во-первых, это ему только КАЖЕТСЯ, и, во-вторых, нет никаких данных к тому, что виной всему Запрет. Какой запрет? Разве государство может запрещать кому-то что-то персонально? Запрет на продажу алкоголя это не запрет употребления алкоголя.
   Эта подмена и вульгаризация нужна Расселу лишь для того, чтобы вновь, подобно взбесившейся собаке, укусить церковь. Он пишет:
  
   "То же самое, что и запрет алкоголя, сделали христианство и отцы церкви по отношению к сексу".
  
   И этим испортили нам, людям традиционной морали, всю жизнь! Но вот, модернизация выбросила на помойку всю эту церковную рухлядь и...
  
   "новое поколение, в сознании которого уже нет прежних доктрин, дало такую волю своим сексуальным импульсам, какую не могли бы себе позволить те, чьи взгляды на половые отношения не зависят ни от доктрин, ни от предрассудков".
  
   Браво! Этот стихийный пример "нового поколения" позволяет Бертрану сделать следующее социально-психиатрическое заявление:
  
   "С сексом как манией можно покончить тогда, когда начнется разумное половое воспитание подрастающего поколения и когда свобода половых отношений станет обычным явлением".
   Ведь,
   "Здоровым, открытым всему миру людям незачем подавлять свои естественные желания, потому что все их желания и чувства сбалансированы и равно важны для них, поскольку без этого счастливая жизнь просто невозможна".
  
   Непонятно только - причем тут открытость миру? В смысле, поучимся у "дикарей"?
   Как бы то ни было, Бертран здесь выступает в одном ряду с левыми радикалами, озабоченными счастьем человечества.
   Правда всего несколькими строками ниже он вспоминает о своем консерватизме, реализме и скептицизме, и спешит заверить нас в том, что
  
   "состояние полного счастья не может способствовать стремлению к знанию или к осуществлению реформ в обществе... Мне даже кажется, если бы мы все вдруг стали жить счастливо, то нам незачем стало бы жить.... горести и потери становятся для энергичного человека стимулом к действию".
  
   Вслед за этим он пишет Отступную и в отношении своего заявленного было либертианства и биологизма:
  
   "Я не хотел бы быть понятым таким образом, будто я против какого-либо самоограничения в отношении секса".
  
   "Разумную этику половых отношений нельзя рассматривать только с точки зрения удовлетворения естественной потребности или же с точки зрения грозящей опасности. И та и другая точки зрения, безусловно, важны, но при этом надо помнить о еще более важном аспекте половых отношений, связанном с величайшими благами, которые выпали на долю человека. Эти три блага суть романтическая любовь, счастливый брак и искусство".
  
   Как видите, в конце книги берет своё интеллигентность Рассела. Оказывается, для него все эти условности, окружающие "секс", более важны, чем сами половые отношения. Но ведь именно эти "условности" и охраняет традиционная мораль. Поэтому не стоит спешить от нее отказываться. Давайте уважим предков! Быть может тогда и названные Расселом "блага" нас не оставят?
   Но, оставят или нет, не могу удержаться от замечания по поводу этих "благ". Если бы ваш покорный слуга был учителем Рассела, то за сентенцию о "благах", он у меня не то чтобы премию..., розги бы не заслужил!
   Во-первых, здесь смешаны два разных дискурса: потребительский, - привносящий термин "блага", притом во множественном числе, что характерно; и архаичный дискурс жребия, бросаемого богами о каждом имяреке, согласно каковому жребию нашему имяреку выпадает на долю то или это в настающем теперь бытии.
   Во-вторых, Бертран сваливает в кучу разнородные вещи: "искусство", сиречь творческую активность в составе общества как коллективно созидаемого публичного быта; "романтическую любовь", то есть становление грядущего союза двоих; и, наконец, "брак", или истину Человека, который суть двое: Адам и Хева.
   В-третьих все перечисленные им "блага" суть ПРАКТИКИ существования, и сделать из них теоретическую свалку, симультанную и разнородную, исключающую всякое НАСТАЮЩЕЕ в становлении, значит попросту их уничтожить обессмысливанием. (См. по этому поводу замечательную работу Пьера Бурдье "Практический смысл").
  
   И, практически, на этом всё. Осталось "ЗАКЛЮЧЕНИЕ", которое мы уже рассмотрели в начале нашего обзора. Пройдя вместе с Расселом весь длинный путь его рассуждений, мы можем теперь прокомментировать сентенцию из "Заключения", приведенную нами в начале. Разумеются следующие слова Бертрана:
  
   "Половая любовь не может обойтись без этики в широком смысле
   этого слова..../.../ Нельзя только соединять этику с древними предрассудками и запретами".
   "Широкий смысл этики" здесь отсылает к тому, что человеческая жизнь вообще немыслима без этики, - и это верно! Вторая часть сентенции о "соединении" этики с "древними запретами и предрассудками" отсылает к важнейшему вопросу бытийного основания этики. Откуда она берется, и почему существует?
   Бертран находит "биологические основания" этики, что позволяет ему отречься от религиозных оснований морали. Более того - обвинить религию в том, что она лишь загрязняет сознание и мешает осуществлению "натуральной морали", отвечающей природе человека, его нуждам и потребностям.
   Здесь Рассел показывает себя, так сказать, "историческим прогрессистом": Темные Века остались позади в истории; поэтому в наше Новое Время из общества должно уйти и то влияние, которое имело на нас духовенство в эти Средние Века. Остаточное влияние это проявляется в так наз. "традиционной морали", от которой следует отказаться.
  
   Именно в этом пункте мы решительно расходимся с Расселом. Мы не верим в биологические и прагматические основы "морали" и думаем, что мораль может основываться только на религии. Если бы Рассел знал это, он бы понял свою главную ошибку: не потому традиционная мораль плоха, что происходит из религии (а не из науки!), но - как раз наоборот - потому, что оторвалась от религии, которая ее духовно питала. Без этого питания, без живой связи с религией, мораль нового европейского общества превратилась в то, что Андрей Белый презрительно назвал "выхолощенной моралью".
   Эта пустышка не нравится Расселу именно своей пустотой. Но, вместо того, чтобы вновь соединить младенца морали с материнской грудью Церкви, он, в соответствии со своим идейным историзмом, использует феномен этической пустоты мира в политических целях убиения церкви.
  
   И теперь действительно ВСЁ! Что же до нобелевской премии, то плыть в одной лодке с подобными лауреатами как-то не хочется. Знал бы Нобель...!
   Итак, до новых встреч, дорогой читатель!
  
   P.S. Прочтение великой трагедии Шекспира "Отелло" заставляет нас видеть в Бертране Расселе лишь эпигона. Всё, что пытался сказать на своих страницах Рассел, было высказано Шекспиром более живо и объемно. Вот кто подлинный глашатай революции Нового Времени в идеологеме "возрождения классической древности".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"