Сегодня утром, проснувшись, я опять плакал как ребенок.
Ныла шея, болели два сломанных ребра... Но плакал я не поэтому. Я опять слышал этот протяжный тоскливый гудок автобуса на мосту, медленно, как во сне заваливающийся на бок мотоцикл, и твои тонкие, белые, почти прозрачные пальцы, соскальзывающие с моей куртки... Я помню, как ударил в лицо врача, когда он сказал, что тебя, что ты... Не могу, я опять плачу... Он зло смотрел мне в глаза, вытирая кровь с разбитых губ... А ты, твое лицо, такое спокойное, и белая простыня под подбородок, вся пропитанная кровью, твоей кровью. Постное лицо капитана-гаишника, подсовывающего мне протокол на подпись, и мой дикий, звериный вой, уже не похожий на плачь, не похожий ни на что. Белое, испуганное лицо водителя автобуса, бормочущего: Ну что ты, парень, ну нельзя так, ну возьми себя в руки, - пытаясь одновременно сунуть мне в карман 20 долларов. И опять твое лицо... Твои похороны, в которые я до сих пор не верю, плотно сжатые губы твоего отца, твоя мать, плюющая мне в лицо и размахивающая твоей фотографией. Холодная, серая ночь на кладбище, когда я обнимал твою могилу, сырой песок, насыпанный невыразительным холмиком. Преданные глаза Витьки, твоего старшего брата, сидящего рядом. Он так и не заплакал в тот день... Ты, ты, как я могу выразить это в словах. Запах твоей кожи, легкий персиковый аромат, я помню, я все помню... Эта память, этот предатель, сидящий внутри меня, и выбрасывающий на поверхность все новые и новые воспоминания. Почему, почему я не могу убить себя, почему я не могу раскроить себе голову и вытащить воспоминания... Память. Только это осталось у меня. Прости. Любимая... Прости...