Аннотация: Просто рассказ о девушке. И женщине одновременно. И еще одной женщине одновременно.
Совесть
Странный сон снился Насте, очень и очень странный. В нем она совершенно непонятным образом перемес-тилась в прошлое - почти на двадцать лет назад, в пятьдесят девятый. И уже там, в прошлом она встре-тила собственную мать, носящую ее, крошечную Настеньку (имя уже придумали, коляска и детская кро-ватка занимала половину маленькой комнаты, а от пеленок и пинеток, платочков и ползунков ломился бабушкин комод) под сердцем. Две женщины смотрели друг на друга и вдруг все поняли.
А потом Настя, непонятно по какой причине смеясь, рассказывала матери о своей жизни, о ее жизни. И как они живут сейчас, спустя двадцать лет, и что на заводе отцу все-таки выделили двухкомнатную квартиру, и что в прошлом году всей семьей ездили к морю, а мама так боялась заходить в воду и по большей части загорала на берегу, и что у нее, у той самой малютки Настеньки появился любимый мужчина, и они хотят пожениться. У них все-все серьезно. Они любят друг друга.
А мама смотрела на свою еще не рожденную дочь, но какой она станет спустя годы, и слезы стояли в ее глазах.
Настя проснулась с чувством необъяснимой тревоги, но была полностью уверена в том, что тревога ни коим образом не связана с предстоящей свадьбой, до которой, кстати сказать, оставалось три дня. Она вспомнила, как они с Виктором (в зависимости от настроения или как получится: Витенькой, Витюшей, Витькой или Виктором Палычем) покупали обручальные кольца, потом сели в такси и поехали за свадебным платьем.
В сельском магазине висел лишь один белый балахон с подобием рыбацкой сети, под которым подразуме-валась фата. Настя загрустила, а Виктор развернулся всем телом и потянул ее к выходу.
- Найдем - обнадежил он, влезая на водительское место старенького "москвича". Настя села рядом и вино-вато посмотрела на жениха:
- Может, и это сойдет? Мы с мамой посмотрим, может, подгоним по фигуре... Или в городе в прокате возь-мем. Там, говорят, недорогие платья есть.
- Еще моя невеста станет носить платья с чужого плеча.
Платье они взяли в областном центре. Облаченная в белоснежный свадебный наряд, Настя крутилась около большого, во всю стену, зеркала, а потом прижалась к твердому мужскому плечу, понимая, что любит, любит до потери сознания, что никого и никогда она не будет любить сильнее, нежели этого нескладного человека со шрамом на подбородке и немного косящим левым глазом. Никогда - а это очень много, и когда девушка думает так - она не врет. Потому что врать себе труднее, чем другим.
Волнения перед свадьбой, конечно же, присутствовали - а куда от них денешься? - волнения, причиной ко-торых было все, что только можно себе представить. Настя боялась, что сестра матери с мужем и двумя детьми не поспеют к началу свадьбы. Три дня назад они прислали телеграмму: "Выезжаем одиннадцатого первого билеты взяли встречайте". Приехать они должны завтра утром или днем, но дорога почти через всю страну чревата неожиданностями. Кто его знает, что может случиться по дороге...Еще Настя боялась, что столовские повара сделают из их продуктов нечто неперевариваемое, и гости останутся недовольными. Они начнут тыкать им с Виктором в спину и говорить, мол, не могли проследить, чуть не отравили столько наро-ду. А еще ее страшил сам момент регистрации, она боялась расплакаться. Она представляла себя стоящей плечом к плечу с Витенькой, и понимала, что слезы могут хлынуть в любой момент. Вместе с тушью, кото-рую в прошлом месяце отец привез из командировки. Она тогда перед всеми подружками с тюбиком танце-вала.
Но тревога, которую почувствовала девушка после пробуждения, была совершенно иного свойства. Ее ни-что не связывало со свадебной церемонией... или все-таки связывало? Но в таком случае нечто неуловимо-тонкое, что до конца не ощущалось. Может, это просто страх перед замужеством? Подруги рассказывали (подруги, естественно, из тех, что успели пройти и огонь, и воду), что первый раз действительно бывает страшно. Некоторые даже платье белое одеть не могут, только глянут на него - и в слезы... А может, врали, чтобы ее приободрить.
За окном кто-то громко ругался. Нецензурщина не была редкостью в их дворе. Наверное, дворник дядя Ва-ся, который жил на первом этаже, проспавшись после вчерашних возлияний, увидел, что весь двор занесен снегом, и это обстоятельство сильно его разгневало. Он, видимо, ожидал осадков никак не раньше следую-щей недели, а тут вона как получилось... Настя потянулась, и, спустив ноги с кровати, пальцами начала на-щупывать то, что можно было надеть. Где-то там, внизу, должны лежать шорты и футболка с симпатичным репчатым луком по имени Чиполинно. И тут же увидела сидящую в кресле женщину. Лет за сорок, далеко за сорок, отметила она про себя, некрашенные неопрятные с седыми прожилками волосы, дешевая ярко-красная помада на губах, кстати, растекшаяся...
- Кто вы? - без особого интереса спросила она, посчитав женщину какой-то дальней родственницей, прие-хавшей ночью. Она внимательнее присмотрелась к лицу гостьи и убедила себя в том, что та действительно очень похожа на ее мать, и на ее саму. - Вы приехали ночью, вас мама впустила? А где вы спали, вам в зале постелили?
- Лучше сама прочти, малышка, - без представления, сразу перейдя "на ты", что сильно покоробило Настю, произнесла женщина. Она привстала с кресла и протянула девушке небольшого формата тонкую брошюрку. Паспорт? Зачем она дала свой паспорт? Настя машинально раскрыла документ на третьей странице: "Фами-лия: Мыльникова, имя: Анастасия, отчество: Ивановна, пол: женский, дата рождения...", прочитала, перечи-тала еще раз, и таким же машинальным движением протянула назад.
- И что?
- Как, что? - откровенно удивилась женщина. - Меня зовут Анастасией.
- Значит, тезки.
- Мыльникова Анастасия.
- Витюшкина родственница? Однако я вас приняла за сестру матери, уж больно вы на нее похожи... двою-родную.
- Малышка, тебе что, все разжевывать надо? - женщина вновь протянула Насте паспорт. - Читай! "Дата ро-ждения: восемнадцатое, ноль второй, тысяча девятьсот шестидесятого".
Настя не отвечала. Она сосредоточилась на том, что, зажав пальцами правой ноги шорты, теперь пыталась поднять их с пола. Потом, ни мало не стесняясь странной гостьи, она скинула ночнушку и облачилась в до-машнюю одежду.
- Так вы на свадьбу приехали? - спросила она, уже сердцем чувствуя, что ответит женщина. Однако та свои-ми словами повергла ее в шок.
- Свадьбой здесь и не пахнет. Хотя, нет, свадьбой как раз и пахнет, она-то здесь очень даже при чем. Ма-лышка, послушай меня, я прилетела издалека. Из отдаленного будущего.
- Понятно, откуда же еще? - буркнула Настя, поднимаясь и поворачиваясь лицом к кровати, а спиной, соот-ветственно, к гостье. Чтобы скрыть волнение, она начала застилать постель. Медленно-медленно.
Натягивая простыню, взбивая подушку, она прислушивалась к молчанию, внезапно возникшему у нее за спиной. Незванная гостья не шевелилась. Наконец просящим тоном произнесла:
- Малышка, не перебивай и слушай. Я - это ты, но мое время отстоит от твоего почти на тридцать лет. Я принесла тебе знания будущего. Опыт.
- Дайте еще раз посмотреть ваш паспорт.
Настя повторно, на этот раз более внимательно, рассматривала документ, повертела его в руках и вернула женщине:
- И как вы прилетели к нам? На машине времени? Не бойтесь - рассказывайте. Я читала Уэллса, и знаю, как все это делается.
- Если ты о механнике, то все это сказки. Так же, как и "перпетуум мобиле". Лишь силой собственных мыс-лей и эмоций мы можем пронзать время, а механизма, как такового, с винтиками и шпутниками, в природе не существует. В наше время люди это поняли, правда, не все. И тем более, не всем дано путешествовать. Здесь нужен особый настрой, сила духа и еще несколько мелочей.
- И зачем вы прилетели, что вам от меня нужно?
- Я хочу скорректировать свою - заметь, не твою, а свою собственную, судьбу. Мне не улыбается, что ты с течением времени превратишься в то, кем являюсь я. Круглым и никчемным нулем. Без имени. Без сбереже-ний в иностранных банках. Без друзей, без врагов, в конце-то концов. А стоило-то всего лишь разорвать от-ношения с Витькой, не доводить дело до свадьбы.
- И жить стало бы легче? - цинично усмехнулась Настя. Она все еще не могла поверить ни словам не зван-ной гости, ни в само ее существование. Говорила себе: в комнате помимо тебя, никого нет. Пусто!
- Здесь нет места для иронии, малышка, - женщина безвольно опустила высохшие руки на острые колени. - Жизнь - вообще не терпит наплевательского к себе отношения. Плюнь на нее, и она отплатит тебе той же монетой. Только ее плевок собьет тебя с ног, - она набрала в легкие побольше воздуха и выпалила. - Ма-лышка, я ведь все знаю, я ведь сама некогда была тобой. Не губи свою жизнь, не иди под венец с Витькой, ничего путного из этого все равно не выйдет. Он - мать его! - честный человек: не укради, не обмани. А кому от его честности легче: мне, детям? Он ведь ни разу в жизни гвоздя не украл... а соседи знаешь как тащили, страну окончательно разворовали, дачи себе такие построили... а у нас дома шаром покати... а он: "Не могу быть сволочью!"... а для меня сволочью может быть?..
- Но я люблю его. Вы не берете в расчет мои чувства?
- Любовь - что? Любовь пройдет, не успеешь оглянуться. Как туман под утро. Вроде бы вот она, оглянешь-ся, протрешь глаза - растаяла. А что останется после твоей любви? Грязные мужнины носки в углу комнаты, сигаретные окурки в вазе с цветами, некормленные дети с тоской глядящие в пустую кастрюлю? Вот что ждет тебя, малышка... Постой-постой, - женщина подхватилась и почти силой усадила Настю на кровать. Сама присела рядом. И глядя глаза в глаза, продолжила. - Дай, я расскажу тебе, как все было. Мы пожени-лись с Витькой, и я стала Анастасией Мыльниковой. Радости и счастью моим не было предела. Не знаю, на-верное, по нам ударил быт, обыкновенный человечий быт. Когда надо подниматься ни свет ни заря, чтобы приготовить завтрак, а потом идти будить мужа с детьми. Иначе они проспят работу и школу. И еще самой успеть собраться. Когда зарплаты не видишь по полгода, а дети просят кушать. Им ведь не объяснишь, что государство у нас гребанное, и там, в верхах, сидят одни хапуги. Лишь бы себе карман набить, а народ пусть вымирает. А дети просят купить платьице, как у Верки Семеновой из параллельного "четвертого - бэ", и пис-толет, стреляющий пластмассовыми пульками, как у соседского мальчишки. Когда по вечерам такая тоска накатывает, что хочется приготовить борщ и вздернуться в сенях, и останавливает лишь одно: как потом в глаза своим детям смотреть будешь?.. В петле невидимыми остекленевшими глазами смотреть на детей, - женщина задохнулась и закрыла лицо руками. Настя все еще не могла убедить себя в том, что перед ней си-дит она сама, но за какой-то неуловимый миг постаревшая почти на три десятка лет. Она вглядывалась в рез-кие черты лица, смотрела на засаленные пряди волос, упиралась взглядом в морщины, избороздившие лоб и уголки глаз. Ей даже хотелось дотронуться до плеча женщины, но она боялась. Боялась того, что сказочная реальность (Это надо же, вдруг проснуться и увидеть саму себя, но другую. Старше. Умнее.) вдруг подобно мыльному пузырю лопнет, и на ее хрупкие девичьи плечи навалятся проблемы, возможно, несчастья, прине-сенные из будущего.
Женщина справилась с собой и, моргая заплаканными глазами, произнесла:
- Люди только могут мечтать о подобном. Они говорят: "Если б знать, куда упасть придется - соломку бы постелил". Тебе же, малышка, выпал шанс узнать свою судьбу и кое-что подправить в ней. Говорю тебе: ни-чего хорошего из вашего брака не выйдет. Отмени свадьбу: поругайся с женихом, извинись перед родствен-никами. И хрен с ними, с деньгами этими, что уже потрачены. Деликатесы съедите, а платье свадебное про-дашь. Или выбросишь. И пусть тебя считают взбалмошной девицей, сумасбродкой. Время покажет, кто прав, а кто поторопился смеяться.
- Постойте, Анастасия... э, Ивановна, - Настя почувствовала, как неуклюже в ее устах звучит собственное имя, но принадлежащее другому человеку. - Вы хотите отобрать у меня любимого... но что предлагаете вза-мен? Ничего?
- Я не прилетела бы издалека, чтобы попусту тратить твое и свое время. Ты ведь должна знать Максима Портного. Если не знаешь, то познакомишься. Очень перспективный молодой человек - в будущем дипло-мат.
- Как это, я его не знаю... он живет в соседнем подъезде. Только он немного старше меня... лет на пятна-дцать.
- Ты видишь в этом проблему?
- Пожалуй, нет. Не в этом дело. Он... Он...
- Что ты заладила: "Он-он"? Урони перед ним сумку с яблоками, и, пока он будет пытаться собрать фрукты, хватай его за ширинку. И ничего нет постыдного - запасть на мужика, если он, конечно, настоящий стопро-центный мачо. Не спорю, это несколько цинично, однако действенно. Ты бы знала, сколько мужиков я по-добным образом поймала. После Витьки, естественно.
- Но я не люблю вашего будущего дипломата, я люблю...
- Опять ты со своей любовью - будь она неладна! Что тебе с нее? Ни денег во время отпуска в загранку сго-нять, ни блата даже квартиру приличную в столице приобрести. Пропадешь ты с Витькой, ни за грош пропа-дешь. Посмотри на меня: мне ведь нет еще пятидесяти, а во что я превратилась? Лахудра! И ты станешь та-кой же. Выкинь ты этого голодранца из головы!
Настя поднялась и подошла к покрытому сеткой изморози окну. На улице мело. Прохожие ежились, пряча красные от мороза лица за воротниками и шарфами. Дворник дядя Вася ходил под окнами и, размахивая ру-ками, с ненавистью смотрел куда-то вверх. Он грозил кулаками небу, смешно поскальзывался, но старался удержаться на ногах.
- На осознание того, что жизнь ваша не удалась, - медленно произнесла Настя, - вам понадобилось тридцать лет. А до этого времени вы сомневались, надеялись на лучшее или не замечали того, что жизнь - тяжела и противна. Три десятка - огромное количество часов и минут. Так почему вы думаете, что я поверю вам и осознаю проблему за полчаса? Может, я не готова, может, мне надо гораздо больше времени, чтобы все по-нять, прочувствовать?
- Малышка, даже не пытайся философствовать. Сквозь твои слова проглядывает - и даже мне его видно - страх. Борись с ним.
- Никакого страха и в помине нет. Просто я не готова. Правильно говорят: всему свое время. Пройдет год, два года, десятилетие, и только тогда я пойму, что была не права. Или наоборот, поступила правильно.
- У тебя нет этого времени, через десятилетие будет поздно. Ты станешь мной.
- Времени еще очень и очень много... - Настя с задумчивым видом повернулась к женщине. - Знаете, что мне пришло сейчас в голову. Я ведь все равно не последовала бы вашему совету. Ну, не готова я отказаться от любви, для этого надо, чтобы сердце огрубело, стало каменным, что ли... отказалась бы я, и вы вернулись бы к себе ни с чем. А потом, осознав, что полет в прошлое не принес ощутимых результатов (ничего в жизни не изменилось: вы не стали богаче, заметнее в обществе, то есть разговор со мной был бесполезным), вы вновь вернулись бы ко мне. Попытка намба ту. Я права?
- Я не опущусь до такого, - попыталась возразить женщина.
- А что в этом постыдного? - произнес голос.
От темноты в углу комнаты за шифоньером отделилась женская фигура Анастасии Ивановны. Точно такая же, как и первая, только одетая более просто, в джинсовый костюм с китайского рынка, синий с какими-то молочными прожилками.
- Доброе утро, - новоприбывшая кивнула двум своим предшественницам и улыбнулась. - Думаю, представ-ляться нет нужды. Вы понимаете, кто я такая, а я знаю вас. Вернее, помню. Но я не одна. Постойте...
Вторая Анастасия Ивановна посмотрела на часы и жестом показала в угол комнаты, где тот час материали-зовалась еще одна женщина. Третья вымученно улыбнулась всем присутствующим, вторая тем временем по-дошла к Насте и потрогала ее волосы:
- Больше всего я скучаю по волосам, они всегда были такими мягкими. После ванны, правда, иногда расче-сываться не хотели, но это - пустяки. А ты, наверное, до сих пор моешь их хозяйственным мылом.
- Зачем, - удивилась Настя - Зачем "мылом", если есть шампунь?
- Точно! "Ромашка", я мыла волосы "Ромашкой"!
- Хороший шампунь.
- Скоро появится много отвратительных шампуней. Будет один такой: "Хэд энд шолдерс" - это не то, что тебе нужно. Слушай, что тебе старшие говорят!
Настя немного отстранилась. Умом она понимала, что женщинам чертовски приятно вспомнить молодость. Посмотреть на нее и словно бы прикоснуться к своему прошлому. Но какое-то брезгливое чувство (с чем его можно сравнить? Ну, словно пить из одной кружки с венерическим больным) заставляло ее сторониться жен-щин.
- Еще раз повторюсь, - произнесла она. - Я не собираюсь разрывать брак с Виктором. И не уговаривайте...
- Нет, уговаривать бесполезно. Мы украдем тебя.
- Что значит, украдем? Как можно украсть саму себя? - Настя чуть было не рассмеялась, но, посмотрев в глаза двух новоприбывших женщин, поперхнулась. - Вы же не серьезно?
- Очень даже серьезно, - третья Анастасия Ивановна присела на краешек кресла. Первая все так же скромно, однако теперь в абсолютном молчании, сидела на кровати, а вторая продолжала стоять. Даже не стоять на одном месте, она принялась разгуливать в тесной комнатке, по маршруту от входной двери до окна и от окна до кровати. Когда на ее пути оказывались чьи-то ноги, она переступала через них и сдержанно извинялась. Она же первой признала, что ситуация, в которую они вчетвером попали, глуповатая.
- Идиотская ситуация, - призналась она (видите, даже не "глуповатая"...), - сначала я хотела спрятать тебя в каком-нибудь изолированном помещении: подвале, пещере, наконец, - и побыть на твоем месте. То есть, допустим, занять твое место и расстроить брак с Виктором. Но, как сама можешь убедиться, мою мордашку очень трудно выдать за твою. А поиск более ранних помощниц ничего не дал - они еще глупышки. С тобой разговор ни к чему не вел, поэтому я решила просто сымитировать твое похищение. Сделаем вид, что ты уе-хала в Сибирь к дальним родственникам.
- Но это не может продолжаться вечно. Когда-нибудь вы все равно отпустите меня, и я выйду замуж. За Виктора.
- Послушай, дура, - закричала вдруг третья, опершись о подлокотники кресла. Ее лицо стало пунцовым. - Ты чего-то недопонимаешь в нашем раскладе? Мы любыми способами постараемся сделать твое будущее более или менее приемлемым для нас, даже против твоей воли. Посадим тебя под замок в снятой за несколь-ко штук квартире - ни окон, ни дверей. Будешь сухари жрать да воду из-под крана пить. И телевизора не бу-дет. А Витьке твоему скажем, что ты его бросила - встретила настоящего мужчинку с мышцами и кошель-ком, полным лаве. Да еще состряпаем несколько писем от твоего имени, в которых припомним ему мелкие пакости. Пусть страдает, урод, может, это его чему-нибудь научит.
Настю вдруг бросило в жар. Она со страхом посмотрела в лица женщин и поняла, что они способны практи-чески на все. Вот возьмут и убьют ее. Набросятся, свяжут старыми колготками и задушат. Или ножом по гор-лу. Бр-р-р!
Нет, убить ее они не могут, иначе под сомнение будет поставлена их собственная жизнь. Все-таки времен-ные парадоксы на кривой кобыле не объехать. Но что помешает им убить Виктора? Придут после обеда яко-бы с письмом от невесты и всадят ему в спину кухонный нож...
Второй номер одним едва уловимым движением поправила неуклюже сидящий на голове парик и осклаби-лась, показав пасть пожилой женщины с обилием металлов, в основном, к драгоценным не относящихся.
- Никого убивать мы не собираемся, ни тебя, ни урода твоего, - она покачала головой и, чтобы предупре-дить возникший в голове Насти вопрос, пояснила, - не забывай, милочка, что мы знаем все твои мысли, вер-нее, помним их. Ты их только еще додумываешь, а мы их уже вспоминаем. Очень удобная штука, я тебе до-ложу. Это страхует нас от неожиданностей с твоей стороны. Захоти ты избавиться от нас или задумай обман, мы об этом будем знать раньше тебя.
- Вовсе ни о чем таком я не думала.
- Твое счастье. Хотя, все равно ничего бы у тебя не получилось. Пошла бы на кухню за вилкой, чтобы про-ткнуть ею нас, а мы бы уже ждали твоего возвращения. Еще бы по рогам тебе надавали.
Вдруг подала голос первая Анастасия Ивановна. Она поежилась на кровати:
- Малышка, смею заметить, я непричастна к этому заговору, наверное, он родился в моей голове, когда я уже вернулась от тебя ни с чем.
- Парадокс, да? - захохотала третья. - Этот заговор родился у нашей маленькой прямо здесь. А мы о нем лишь вспомнили. Вспомнили и решили провернуть дельце, пока время не вышло.
- Ладно: заговор заговором, - сказала первая, - но нельзя ли не так круто? Может, мы сядем и за круглым столом подумаем, как быть дальше?
- Еще чего? - ощерилась третья, - прям, король Артур со своими паршивыми рыцарями. Не будет у нас ни-какого круглого стола. Как мы решим, так Настенька и поступит. Правда ведь?
- Вы меня своими кэгэбэшными штучками не запугаете, - совсем осипшим голосом произнесла девушка. - Я найду на вас управу. Я в милицию пойду.
- Иди, - милостиво разрешили ей. - Напиши заявление в милицию, обвини саму себя. Вот хохоту-то будет.
- Или Витьке своему про нас расскажи, может, чего вдвоем придумаете, - предупредила ее невысказанную мысль Анастасия Ивановна за номером вторым
Настя вдруг поняла, что несколько секунд назад она подумала о том, что можно рассказать обо всем Викто-ру. Когда женщины уйдут, а они должны уйти (не век же им сидеть подле ее кровати), ей останется разыскать своего любимого и рассказать ему... она подумала, а они это уже знали.
- Неужели вы не любили? - ей не пришло на ум ничего, кроме как разговорами отвлечь их. - Никогда в жизни. Я смотрю на вас, и мне становится противно. Не противно - страшно.
- Почему же, каждая из нас любила. Но потом все мы поняли цену любви.
- И какова же ее цена?
- Она бесценна. В смысле: ничего не стоит. Можешь пройтись по улицам и практически за бесценок купить немного любви. Килограмма два-два с половиной.
- Но это не любовь, это плотские наслаждения.
- Различий на самом деле нет, мы их сами себе придумываем. "О, я влюблена! О, какой он хороший! О, как у меня все внутри поет!" А на самом деле ничего нет, есть лишь наше заблуждение на этот счет.
- А как же любовь матери к ребенку? Тоже - заблуждение?..
- Все это физиология... но мы же не заставляем тебя избавляться от пока еще несуществующего ребенка.
Настя задумалась, потом подняла глаза:
- А хорошая у меня была свадьба?
- О, еще бы, - воскликнула Анастасия за номером первым, но, взглянув на два других воплощения, осеклась. - Да что, свадьба... свадьба, как свадьба... пьяный свидетель, танцульки на стульях...
- Ничего особенного, - а это была уже третья, - разбитые зеркала в кафе, два выставленных друзьями со стороны жениха окна, инфаркт у его отца, потом реанимация, слезы, сопли в платки носовые... еще куча мер-зостей.
- Вы врете мне!
- Конечно, врем, - согласились все три Анастасии Ивановны, - но не ври мы тебе, ты же рогами упрешься: хочу жениться. Поэтому приходится врать.
- А если я все равно упрусь?
- Не советуем? Убить не убьем, но досаждать будем изрядно. Нервы помотаем.
Чем просто так задницы просиживать, вторая предложила пойти на кухню и заварить чай. Чая не было. Вы-тащили из шкафа начатую банку кофе, которую вместе с тушью привез отец из Москвы. Последние годы ко-фе было днем с огнем не достать, но отец, довольно часто ездил в столицу и привозил оттуда всякие делика-тесы. Кроме черного кофе Настя вытащила из холодильнику батон белого хлеба, масло с сыром и ветчину. Завтракили молча. Только недобрые взгляды, бросаемые то в одну, то в другую сторону, таили в себе и во-просы и ответы одновременно. Четыре женщины сидели и разглядывали друг друга: четыре, и в то же самое время одна, но разделенная временем. Настя думала, хочет ли она становиться такой, как они, такой же бес-сердечной... хотя, слово "бессердечность" показалось ей слишком грубым по отношению к самой себе. У женщин, сидящих напротив нее были трудные судьбы. Вернее, одна судьба, и эта судьба ждет ее.
Через три дня она выйдет замуж за Владимира. У них будут дети. Потом быт (как это сказала Анастасия первая: "Человечий быт...") задавит их чувства. Она перестанет любить мужа, возможно даже, возненавидит его. Но за что? За неумение приспосабливаться к обстоятельствам, за честно прожитую жизнь? За то, что его честность и порядочность обходится его семье боком?
Возможно, она будет лелеять в душе желание убить его, но смерть Владимира на тот момент все равно ни-чего не решит. И когда появится возможность отправиться в прошлое (ее этому научат, покажут или она про-сто об этом где-то прочтет), душа закричит: "Это последний шанс. Другого такого не будет, дура! Сиди дома, и тогда сотни тысяч тебя, разбросанные по временным отрезкам, будут проживать эту паршивую жизнь. Так же паршиво... если только не изменить прошлое".
-Странно, - произнесла девушка, - вот сидим мы здесь на кухне семьдесят девятого года и нелепо как-то пытаемся сотворить собственное будущее. Смотрю я на себя, на себя в четырех обличиях, и стыдно мне ста-новится.
Не то, чтобы стыдилась она просто ей было очень неприятно. Она вдруг вспомнила собственный сон, в кото-ром тоже присутствовало перемещение во времени, но там почему-то все было иначе. Но почему? Что было там такого, чего не может быть в реальности? Доброты, терпимости? Неужели нет выхода из создавшейся си-туации, из безнадежного тупика озлобленности на все: и саму себя, и жизнь, заставившую простую русскую женщину превратиться в страшное существо?
- Стыдно ей! - третья прикончила кофе и налила еще. - В наше время стыдно особо никому не было. Мота-лись себе в прошлое и творили другую, отличную от оригинала, историю. Один вернется на десять лет и нау-чит самого себя красть деньги у народа, а уже там, они вместе создают пирамиды всякие. Здесь укради, там укради, и еще кусок пожирнее у страны оттяпай... А ей стыдно!
- Что за жизнь у вас такая? Паскудная?
- Паскудная, - согласилась третья, которая по всем параметрам казалась старшей, а потому взялась верхово-дить, - паскудная, потому что одни могут быть наглыми, а другим, видите ли, воспитание не позволяет. Стыдно ей, - вновь повторила она. - И Витька твой тоже всю жизнь стыдится. А когда деньги в "МММ" нес - стыда не чувствовал. А потом локти кусал, гад, но все равно старался честным отойти. Ч-е-с-т-н-ы-м!
- Ну, так и развелась бы с ним, - предложила вдруг Настя, на что получила чуть ли не крик в лицо:
-Этого гада еще в утробе убить надо было. Чего толку на старости лет с ним разводиться? Надо на корню пресекать...
Стоит всего лишь разругаться с Володей, а потом найти повод сблизиться с Максимом Портновым... и жизнь изменится.
Изменится ли?
Насте показалось, что все три Анастасии Ивановны кивают ей в ответ, в ответ на невысказанный вслух во-прос. Они знали о ее мучительных размышлениях (помнили о них) и стремились помочь. Хотя бы морально поддержать. По их мнению, у нее есть лишь один единственный выход стать нормальным человеком...
- А что будет, если я соглашусь с вами? Есть гарантия, что вы оставите меня в покое? - спросила она. - Не припретесь завтра или послезавтра цело толпой, чтобы заставить меня убить своих родителей?
- Думай, что говоришь, милочка!
- Думаю, еще как думаю.
- Твои родители - это ведь и наши...
- Не утрируйте! Вы понимаете, о чем я хотела сказать.
И до нее дошло: даже подчинившись их натиску сейчас, у нее все равно не будет уверенности в том, что спустя неделю (месяц или год) кто-то из этой тройки не придет поучать ее в очередной раз. Она никогда от них не отделается: ни сейчас, ни в будущем. Они - ее совесть.
- Почему "совесть"? - спросила вторая, пытаясь вспомнить собственные размышления, относящиеся ко времени их теперешнего разговора.
- Что значит "совесть"? - усиленно роясь в памяти, поинтересовалась третья
- Ну ты и завернула, малышка, - произнесла первая. Просто произнесла, ничего не добавляя, не объясняя. Произнесла и замолчала, настороженно вглядываясь в лица, знакомые и ставшие за последние полчаса чужи-ми.
И поняла Настя, что она знает выход из создавшегося положения. Нет, не поможет ни ей, ни им то, что она отменит свадьбу с Владимиром. Нельзя измениться внутренне, только поменяв внешнее состояние - оболоч-ку. Посади интеллигента в тюрьму - он так и останется интеллигентом; и убийца вырастет убийцей, несмотря на то, что у него будет вполне благополучная семья. Человеку надо меняться изнутри. Заглянуть в собствен-ную душу со стороны и понять, что можно там оставить, а место чему на свалке.
Настя смотрела на озлобленные женские лица, искаженные в какой-то мере ненавистью, как к ней, так и ко всему миру, следила за судорожными движениями высохших рук, и уже знала, что не хочет через тридцать лет превратиться в одно из таких созданий. И дело даже не в тяжелой жизни, это не жизнь согнула ее фигуру, не тяготы оставили отметины в голове. Она с самого начала была такой. Но теперь она знает, к чему ей стре-миться, вернее, от чего отталкиваться. И какой путь судьбы избрать.
Женщины скорее с любопытством, чем со страхом, смотрели на нее. Кажется, они что-то вспоминали, вспо-минали, и черты их лиц разглаживались. Пониманием. Пониманием того, что Настя никогда не откажется от любви, но вместе с тем всеми силами будет стараться что-то поменять внутри собственной души, чтобы стать терпимее, женственнее. Че-ло-веч-нее.
Настя вздохнула, когда три женщины, до того мирно пившие кофе, растаяли в воздухе, как облачко дыма. Растаяли, надо сказать, став немного другими: добрее, нежнее, что ли... или они улетели в будущее для того лишь, чтобы осмыслить положение и вернуться к ней: пытаться второй, третий, двадцать восьмой раз изме-нить судьбу? И сейчас, осознав очередной проигрыш и просчитав свои дальнейшие действия, они сидят за круглым столом и готовят рыцарские мечи?
Даст бог, мечи не понадобятся. Настя понимала, что ей всю оставшуюся жизнь придется следить за своими поступками и решениями, чтобы совесть не напоминала о своем многоликом существовании.