***
Не буди меня, милая, раньше времени,
не такого, брат, мы роду-племени,
не на тех, друган, помыслах настояны
и не так, соответственно, устроены.

Не складывайся, милая моя, раньше срока...
Мы -опавшие листья всевидящего ока,
добровольные жертвы, 
счастливы пятибалльно,
умираем вовремя
и одновременно
абсолютно непунктуальны.

***

Комичным будет наш финал.
Ч. Чаплин на спину упал.
Так это ж я
при свете дня
с тоской в глазах бездонных.
А ты, в толпе узнав меня,
в объятия бетонных
страстей бросаешься...
И нас
комизм конечного потряс.

***
Снизойдя до визга,
каплей по капле
на обрывках жизни
покидать дыханье.
В глубине сарая
свет - как тень палитры.
Мы от неги рая
до шестой молитвы
доползем, смиренно
отравляя "клики"
на страницах...
(тленность -
как эффект вериги).
И надеждой вшивой
взбаламутим сеть И.
за один паршивый
эпизод до смерти.

***
В типичности надломленных материй
я вижу Зверя
с присущими ему ветвистыми рогами
и макаронами-руками,
ногами,
разделенными надвое:
вот - первое, а вот - второе...
Копыта отливают серебром.
Материальный бес, измучившись с ребром,
пилой его от тела отделяет,
(и вот еще один глагол) стреляет
глазами.
Мне бы смелости занять не-много -
оставить Козлорога
с ребром в руке, возможно, левой...

Но из него уже исходит дева.

***
Синими ноготочками вспарываешь мои нежности,
гулко дробящиеся в неоприходованной безмятежности,
оплавленно чистой, вратам уподобленной рая,
перед которыми Михаил скажет:
"Что ж ты наделала, дорогая?"

***
Вы на прилавках, Андрей Вознесенский.
Рубль за грусть.
Милая, дай мне чаю с вареньем,
и - разбредусь,
и изойдусь сыромятной кожею,
солью земли.
Рупь за идею, нельзя подороже ли?
Все же стихи...
все же душа, залетевшая в форточку,
как воробьи.
Томик Есенина - лисию мордочку -
на, забери!
Если любовь, то любовь в интернете,
не под луной.
В этом букете, в этом букете
голос не мой...
Брось за бесплатно на антресоли -
чтобы пропал
внутренней боли и песни вороньей
винный накал.
Вот ведь нахал, бесталанный Невзоров!
Томик - рваньем,
то ли безумием, то ли позором,
то ли враньем...

Не дочитали. В мусорку, в мусорку!
Чувства на слом!
Сашу Маринину - исконно русскую...
По сотне за том.

        ***
Вы от двери проплываете в пиве,
пеной исходит среда обитания.
Боже, за что Вы сделали криво
мне обрезание?
Стих - не игрушка. Ножницы - лишние,
если отсутствует страсть - будто почести -
раны продолжить по коже и мышцам,
имени-отчеству,
по полюсам, где из минуса плюсом
слабость исходит пелевинским флюсом.

Вы деградируете василиском,
плечи сгибая под б р у т т о страдания.
Кто там за Вами с ухмылкой чеширской
мне в наказание?
Зеркало?
Зело...
Заело пластинку -
матовый диск позапрошлого века.
маты - похмельно икает Вертинский...
Бляха и млеха!
Хлеба и млека!
И плоть мирозданий
в космосе сорванном от обрезаний.

Слово смолчит, если автор попросит,
в комнату дверь за собою прикроет.
Восемь углов - небеса и покосы,
и потолок - как бескрайнее море
пива.
И вы по-собачьи навстречу
полю, от рифмы приближенной минному,
словно икону потрогавший ветер,
запах дельфина.
Где моя вера во все, о чем верю?
В то, во что верить пока не умею?

Где моя сила агнца божьего,
сдуру младенцем заснувшего в чреве?
Слышите крики: "Ату!" и "Не трожь его!"
или же: "Каждой паскуде по вере!"
знаю, отпустите всем и без сдачи
толику чувств зеленеющей плесени,
и отползете на передаче
третьей в размеры гимнов и песен...

Не замечая, сквозь нас Вы шагнете.
Ножницы в ножнах с обрывками плоти.

               ***
Это просто убожество у Бога за потной па-зухой.
Это просто нехватка никотина в лошадиной плоти.
Где вы бродите, люди с заложенными пазу-хами
носов, и почем вы, туристы, остановки жизни берете?

Это где-то звучало, только немножко немо.
Это было однажды на празднике Валенти-на.
Я еще - ты помнишь? - играл капитана Немо,
ну а ты на подмостках любила меня, скоти-ну.

Это деньги, которых нам не хватает, может.
Это сладость мечты, перед сном уколовшей нёбо.
Нас с тобой, я думаю, наша немощь  сгло-жет
во гробу двоих, если мы доживем до гроба.

     Из цикла "Красота по-русски"

Фото измятое было разглаженор.
Пальцы твои, словно выстрелы, узкие.
Как с тобой спать, не сухая, не влажная,
как с тобой жить, моя нежная музыка?

Музыка - перышко в небе.
Две щелочки -
в прищуре.
В шубе и валенках парится.
Мне тебя бить (?) - до кислот и до щелочи
или жалеть, моя бедная странница?

Странно от пива, от жизни и спаленки -
маленькой, больше кладовки, чем спаленки.
Нам - на секунду в объятья морфеевы
или сменить и прокладки, и сальники,

Или - в сугроб, остывать до скончания?..
Больно мне, милая, больно - как не было.
Нам приготовлена смерть для венчания,
самого первого?

В небо упремся: все восемь конечностей,
вниз головами - то есть, для общности.
Нам с тобой драться за истину вечности
или запас израсходован прочности?..

Просишь воды.
Обмелела озерами.
Осточертела судьба моя - женщина.
на фотографии после ссоры мы
или же глупая я человечина,

Голая - корень в пустыне - и грубая,
глупая? -
Сколько за кадром оставлено...
я отрекаюсь от "Леты" и "Пугалы",
и от всего, что еще не поставлено,

и никогда не увидит рождения
в яме - что создана для горбатого.
"Ты извини, - говорю, - не Есенин я",
слыша в ответ: "Да и я - не Ахматова".

Помните музыку (в воздухе перышко...)?
Если забыли - не страшно.
Отложится!
Будущим летом - где небо без солнышка
или зимой - где моря обезвожены.

Выписка.
Милая, мы - натуральные:
латекс и водка и мысли сакральные.
Или дыханьем тебя согреваю я,
или...
один...
и помада размазана.

             ***

И если миллион ночей назад
Меня бы ставили на острые колени
И перегаром спрашивая: "Ленин?" -
Ловили мой недоуменный взгляд...
И если солнце не взошло под утро,	
Моё ли утро (или это ночь?),
И только голос, только: "Бес - то - лочь"
Звучало слишком пафосно и мудро...

Еще был мной облёван постамент
Там, на задворках разный демонстраций,
И трещины в очках от прокламаций
В мой переходный (как? совсем?) момент.

В восьмом ряду ты спишь
младенца сном;
Я в полутьме соседям досаждаю
Стихами - мучаясь, тоскуя и страдая -
Про ветер в звёздах за ночным окном.
Но если ветер, если листопад -
Обрушится девятый вал оваций,
Нам не понять всех этих станц,
точнее: станций,
с их атрибутами существенных утрат.
Но эти "если" если в голове
(я знаю!) треплют, бьют друг друга в крошку,
Мы существуем как-то понарошку:
Спим...
чувствуем свое дыхание во сне.