Во Дворец пионеров я сегодня припоздала. Ну да ладно, все равно вовремя давно никто не собирается, начиная с самого Толика. По этому поводу уже складываются шуточки: пришедший вовремя Толик - это нонсенс. Есть только одна невидимая ниточка, которая легонько тянет меня: приди, приди... Эту ниточку зовут Наташа, мы ней давно уже косимся друг на друга, ждем, выслеживаем. Мы обе знаем, что когда-нибудь разговоримся, и нам уже ясны роли в этом будущем разговоре: она - старший и умный друг, я - младшая сестра, которую надо попытаться от чего-то уберечь.
Этот разговор пришел сегодня: я столкнулась с Наташей в вестибюле. У обеих мелькнула мысль: "А может... ну их всех?" И мы ушли бродить по улицам.
Наконец-то можно побыть чьей-то младшей! Давно забытое ощущение легкости. Я доверчиво рассказываю Наташе о том, как была потрясена, впервые ее услышав (говорю все больше о ней: не дай боже по содержанию "Памяти..,"), даже про мимолетную встречу на улице... Она: "Расскажи лучше о себе". Мне самой этого хочется. Детство - одиночество в детсаду и в школе - уход папы - школьные подруги - институт - Максим - Алеша - Женя. В конце - снова о ее музыке, не могу удержаться. - Вообще-то, я музыку не люблю, - говорит Наташа без всякой рисовки, без всякого оригинальничанья. С такой же интонацией она могла бы сказать "Я не люблю кофе". - Хотя и пишу песни, и немного пою. Музыка для меня не отдых и даже не спасительное убежище, а смертельный враг, с которым мне надоело вступать в поединок. Из него выходишь совершенно измотанной. Классика? Слышать многое слышала, но сознательно не давала себе слушать, воздвигала барьеры. Не хочу, не принимаю.
Все неприятные сюрпризы в моем характере - от папы. У нас с ним с детства странные отношения.
Лет, наверно, с пяти я вбила себе в голову, что мое любимое животное - медведь. Почему медведь? Сентиментальные представления о "добром мише"? Не знаю. Я ведь живого медведя один раз видела - в зоопарке. По-моему, там созданы все условия, чтобы его разлюбить: решетки, клетки, галдящая малышня с мамами и папами. Мне становится стыдно за животных. К тому же с моего первого - и единственного - пребывания в зоопарке прошло десять лет, так что клетка с медведем затерялась в памяти вместе с другими клетками. Помню другое - ревущего тигра с больной лапой. Первый раз в жизни со мной, шестилетней, сделалась истерика, и я попросила папу себя увести. Несколько дней я умоляла так сходить в зоопарк и узнать, как там лечат тигра... Он все собирался, собирался, успокаивая меня: "Завтра, завтра, не бойся, ему лучше, все пройдет". А когда на выходных он собрался, зоопарк уехал... Я не могла простить папу. Хотя, собственно, за что? Другой бы на его месте никогда бы не потащился в зоопарк в воскресенье узнавать насчет больного тигра...
Отвлеклась. Так вот, примерно в то же время я начала коллекционировать мишек: у меня дома вся комната ими заставлена: большие, маленькие, всех цветов. С ними уютнее: заходишь в комнату - и ты не один. Сколько папа их надарил! Наверно, половину. Остальное покупала сама, позже - друзья...
Со Стасом - это брат - у родителей проблем не было. Проблемы были со мной, причем с мамой у нас все шло тихо-гладко, а с папой мы просто изводили друг друга. Наверно, потому мы жить друг без друга не могли. Скажешь, это естественно - любить папу и маму. А я вот могу сказать, что к маме - привязана, потому что двадцать четыре года мы сосуществуем в одной квартире, а папу - люблю. И еще - я свято уверена, что если вдруг со мной что-нибудь случиться, мама - не знаю, как, но выдержит, а папа - нет.
В школе со мной хлопот было достаточно. В начальных классах я перебивалась с тройки на четверку. Школу кончила с золотой медалью. И так бывает... "Умница, общественница..." Мама мной гордилась, папа принимал как должное. В третьем классе я сказала: "Буду учиться на гитаре", мама вздыхала: "Фантазии!", а папа однажды пришел с работы, а в руках - гитара... Он верил, что если я чего-то хочу... Я всегда делала то, что хочу. До какой-то поры жизнь подлаживалась под мои желания, и мне казалось, так будет всегда.
В тринадцать лет я ушла из дома - глупая любовная история, через два дня меня вернули с милицией. Украла ключи и жила на даче... Из-за чего все вышло. Я влюбилась в одного человека. Дала ему тетрадку со своими стихами - стихи, прямо скажем, дурацкие, с дурацкими посвящениями "Д.Н.В". - его фамилия, имя, отчество - зачем отчество? Не знаю, может быть, это попытка стать ближе: вот, я и отчество твое знаю, а может, просто детская дотошность... Димка Воронцов... А он - рыцарь мой - дал почитать эту тетрадочку мальчишкам, и не следующий день полкласса наперебой цитировали мою тринадцатилетнюю душу. Я надавала ему пощечин злосчастной тетрадью - прямо тогда, на перемене, и ушла с уроков. Поехала на дачу. Ночевать страшно было: все боялась, что кто-нибудь войдет... Про то, что дома, как-то не думалось, или думалось по-детски: "Влетит - да ну и пусть, теперь все равно, жизнь кончена!" Глупо, но я отстаивала право на одиночество... Самое ужасное, Лиз, если его и отстаивать не надо - вокруг и так ни души - но это я уже потом сообразила. Кстати, объяснения, зачем я это сделала, от меня никто не добился. Дома, разумеется, "влетело". Кричала мама. Папа, золотой человек, молчал: понимал, что я все равно в тот момент ничего не соображаю. А потом мы развели во дворе костер и сожгли мою поруганную тетрадку со стихами. С любовью на время было покончено.
На время. В одиннадцатом классе снова захотелось большого и светлого. У одноклассницы был роман с женатым "боссом": у школы ждала машина, розы через день, с женой обещал разойтись - как все прекрасно, захватывающе, и главное, совсем по-взрослому, не то что наши детские страдания! Вот мне и захотелось романтики. Кстати, тот приятель моей подруги, разумеется, оказался обыкновенным мерзавчиком. Но я просто умирала от желания найти своего единственного и неповторимого. Примерно тогда же я поняла, что все порою перекручивается так, как мы и не предполагаем. Поехали мы, кучка одноклассников, на озеро, ну, плескались, загорали, ребята плавали - кто дальше. И вот один... один из них из этого заплыва не вернулся. Был он далеко от других ребят, ну, и от берега далеко. Все произошло буквально не наших глазах. Ребята ныряли, искали его, не нашли, мы бросились звонить... Нелепо, страшно и ужасно непоправимо... А его мама потом пришла к нам на выпускной, стояла и смотрела на нас, танцующих. Господи, зачем она это сделала?
Я не могу жить без людей. Мне нужны люди, нужно общение. На мое несчастье, со второй любовью мы, скажем так, не сошлись характерами. Он здорово рисовал, причем лучше ему удавались случайные зарисовки, чем большие продуманные картины. Ренат был из породы одиночек. Он - прости за сентиментальное сравнение - как вечный бутон с вечно закрытыми лепестками, который не может и не хочет раскрыться. Даже передо мной не хотел. Я борюсь за людей, а он - за свою оболочку, свой, если хочешь, индивидуализм. Приведу фразу из нашего разговора (в этом весь Ренат). Он говорит: "Я всю свою школьную жизнь проходил в джинсах. Что со мной ни делали в "пионерские" времена: родителей вызывали, двойки ставили - и ничего". Тогда я подумала: "Вот молодец, тек и надо, никто не смеет вмешиваться в мои личные вкусы!" А сейчас - немножко по-другому: "Ну и стоило свою внутреннюю свободу отстаивать - чем? - джинсами!" Через несколько месяцев все кончилось само собой. В общем-то я благодарна моей любви к Ренату - романтической, какой-то интеллектуальной любви: в семнадцать-восемнадцать лет именно это и нужно.
На младших курсах пробовала играть в театре (там, кстати, и встретилась с Ренатом: он был наш художник-оформитель). Пребывание мое в кружке длилось три месяца, а мой сценический опыт включает один спектакль. Произошло все из-за одного парня из наших. Я ему отказала, он наглотался таблеток, а я ушла из театра. Вот так.
А потом... потом был Володя. А еще потом его не было... Но об этом неинтересно слушать. Я человек глубоко аполитичный. Для меня все многообразие общественных ситуаций теперь сводится к двум: есть война - нет войны... Мне часто бывает страшно, что таких, как я, многие тысячи. Неужели на земле столько оборванных жизней, омертвевших сердец?!. Слава Богу, я не видела его последних минут...
Спасибо Наташе. Я поняла: многое случившееся со мной было грустно, но не страшно. По крайней мере, Максим с Алешкой живы-здоровы.
Я взяла у Наташи тетрадь ее песен. Переписала две из них - о Володе. Они страшно читаются вместе: песня о великом счастье и песня о великом горе.