Как странно, что я начинаю писать от отчаянья, от угрозы разрыва с любимым человеком. Начинаю потому, что, наверно, мне станет чуть-чуть легче, когда тебя у меня не будет. Мой "Дневник" - да просто хаос какой-то: банальные любовные откровения, грустные, а порою и страшные кусочки реальности, с которыми столкнула меня жизнь.
_______________
Хороший мой, родной мой, почему все так?
Как сейчас помню: ты дернул шторы на окне, чтобы стало темнее, вжался в меня весь, всем телом. Отнес на кровать. Ласкал меня, говорил такое... Я молчала, только иногда отводила своей рукой твою слишком осмелевшую руку. И даже тогда, когда мне хотелось кусаться и рыдать от наслаждения, я знала, что это - в последний раз. Я уйду. Ты не видишь в этом грязи, да. Но вижу я, и мне больно, тошно и противно.
Часто задумывалась о том, почему это - дозволено только в браке. Ха! Слово-то какое официальное! Ну да ладно, не о том речь.
Он провожал меня тогда (уже - он, а не ты, как я всегда называла про себя моего Алексея, Лешеньку). Ехали в переполненном автобусе. Даже самое крепкое объятье не сможет сдавить людей друг с другом так, как эта толкающаяся, вполголоса галдящая масса.
Вспомнился рассказ Луиджи Пиранделло "В самое сердце". Молодой хозяин сошелся с бедной девушкой Рафаэллой. Он искренне хотел, достигнув совершеннолетия, выучиться на медика, а потом взять ее замуж. Но - восемнадцать лет, жаркие клятвы, поцелуи... и, естественно, оба не устояли.
Не надо вводить в грех себя и меня. Я уйду, оставлю тебя, мой маленький.
Лешка, разумеется, еще с начала знакомства говорил, что мы поженимся, когда он доучится и определится с местом работы. А до этого еще два года. Не сердись на меня, хороший, так надо. Я не умею быть любовницей. Не умею, не хочу, и все. Это страшно - держать в своих ладонях душу другого, а потом р-раз, с размаху, об пол, на мелкие кусочки!
Ах, Лешка! Это так много - чувствовать, что ты нужна, и не гадать бессонными ночами: "Любит или нет?" Одно время я мечтала о нашей будущей совместной жизни... Почему бы и не помечтать о счастливой семье, это так естественно... Но я не нужна тебе как жена. Я нужна тебе, с одной стороны, как сверхромантический идеал, а с другой, как бы мы не прятали это за красивыми словами, - как любовница. И, может быть, вскоре ты вздохнешь облегченно, узнав, что моя судьба не станет твоим бременем...
Мама еще утром попросила отнести Ленке деньги за одеколон.
Тридцатилетняя Ленка живет этажом ниже, как раз под нами. У нее никого нет. Родители в другом городе. Муж бросил. Кумушки из нашего подъезда ее только что в глаза шлюхой не зовут. Примерно два-три раза в неделю к подъезду подъезжает машина (наши бабушки-специалисты установили марку и наверняка записали номер), белая "Лада".
Похоже, Ленке было до маминых денег... Нет, сегодня у нее никого не было. У Ленки я не первый раз, кажется, ко всему уже привыкла, но сегодня с ней что-то не так.
Губы накрашенные - в кровь. Лицо красивое, испитое. Бледная рука на дверном косяке, очень белая, с тонкими пальцами, трогательно бессильная, соблазнительная. Красный короткий махровый халатик, не застегнутый на верхнюю пуговицу.
- Входи, - чуть ломающимся голосом пригласила она и прикрыла глаза, словно произнести несколько звуков было для нее слишком утомительно. Я вошла. В открытую дверь на кухонном столе я увидела две бутылки красного вина и один стакан. Очевидно, она пила в одиночестве.
- Лен, давай, я потом.
- Входи, - неуверенно-требовательно повторила она. Я не стала спорить.
- Сядь, - глухо попросила Ленка. - Посиди со мной.
Она прошлепала на кухню босыми ногами и сама выдвинула мне табуретку. Вздохнула, перевела взгляд на темнеющий оконный проем, что-то секунду соображала.
- Зажги свет.
Я тронула выключатель и села с ней за стол. Было тихо. Из крана по капле сочилась вода. Тусклая, запыленная кухонная лампа нахально высвечивала стопку немытых тарелок. Ленка сидела, чуть покачивая ногой, призакрыв веки со следами коричневых теней.
- Ты ведь не пьешь, да, Лиз? Зря ты... Хочешь, налью? К черту их всех, правда? - вскинулась она.
Я поняла, кого - ИХ. Сашку, того бородатого, всех, всех, даже моего Алексея!
- Лизка... Ты вот что... Ты не вздумай... Я ведь вижу, что твой неделю не ходит.
Честно говоря, я в первую секунду оторопела, почувствовала, что внутри все опускается и сердце колотится где-то в желудке. Оказывается, люди очень многое видят, пора бы тебе это понять!
- Он уехал, - ляпнула я, что первое пришло в голову.
- Да сиди - уехал!.. - она помолчала, потом налила из второй бутылки, пододвинула мне. Ах, Лешка, я больше не твоя хорошая девочка! Я выпила.
- Еще?
- И себе тоже, - задорно ответила я, чувствуя, что мне уже все равно. Совесть примерной студенточки молчала.
Она пила. На шее жалобно подрагивала синяя жилка. Я видела, что Ленка вот-вот расплачется, и остатками прежнего сознания думала: "Не хватало мне еще пьяной истерики!" В горле у нее что-то булькнуло, предвещая тяжелое женское рыданье.
- Лизка... - надломленно произнесла она. - Я ведь ушла от него, совсем. У него жена, эта, Нелли... Ты думаешь, я не понимаю, чтО она и чтО я? - голос ее зазвучал на той низкой отрывистой ноте, которой я так боюсь у себя. - Он - муж, она - жена, а я - кто? Кто я, Лизка? Кто?! Кто?!
- Тихо, тихо, Лен...
...Боюсь, что не восстановлю дальше точную цепь событий, буду писать, что помню... Я была не в себе, все, что я ей говорила, было не от меня, а словно шло по какому-то наитию... Или алкоголь дал себя знать?
- Тихо, тихо, - я успокаивала ее, даже подошла к ней и погладила ее худую спину и сквозь халат почувствовала цепочку позвонков.
- Что - "тихо", Лизка? Ты думаешь, я не человек?
Ленка задыхалась. Я налила ей еще стакан.
Дальше - не помню. Я наливала Ленке, она - мне, мы сидели, обнявшись, и рыдали, как маленькие дети... Я думала, что умру, не доживу до завтра... Еще помню, как Ленка достала из шкафа какую-то коробочку... Я глянула - боже мой! - серебряная медаль! Ленкина!
После этого как-то прояснилось в голове. Помню, она спросила меня, почему мы расстались. А я, дура, ответила: "Чтобы не рыдать потом, вот как ты..." Она дернулась под моей рукой, но ничего не сказала. Бей, мол, Лизка, добивай, меня всякий может ударить!
Я по-идиотски просила у нее прощения... А потом пришла домой и неожиданно села за "Дневник".