Это было нестоящее дело, да и напарник у Фалька был нестоящий. Даром что следопыт из лучших. Не нравились Фальку его глаза - зелёные, как и у многих полукровок, но напоминавшие не траву, а болотную тину. И похож на эльфа, а всё равно... Дитя войны, не иначе - эльфы ведь вовсе человеческими женщинами не брезгуют... Особенно - во взятых с боя деревнях.
Впрочем - какое Фальку дело до происхождения полукровки с тусклыми глазами? След он хорошо чует, приказ знает, а что не нравится - так с ним не миловаться. Да и был Фальк неразговорчив, как и пристало ветерану.
Так они и ехали, петляя по узким лесным тропам. Иногда полукровка Хьюльли тормозил коней, спешивался и долго вглядывался в желтеющую траву, едва не тычась в неё носом. Фальк молча ждал. Не его это дело - но не отправлять же салагу на поиски одного. А перед мечником, пережившим не одну битву, Хьюльли салагой и был, не глядя на все его следопытские навыки. Тут другое чутьё нужно. Вот и назначили Фалька в спутники тусклоглазому.
Да и места были родными, но родные - не значит знакомые: многое ли узнаешь, вернувшись домой через полтора десятка лет? Когда то казалось, что он никогда не забудет поляну и кряжистый дуб, на котором вырезал имя Глены. А где теперь та поляна... Прошлое мертво - это Фальк запомнил хорошо. Жди беды, если воин ворошит минувшее: это у салаг всё хорошее вспоминается, оттого и раздаётся иногда в казарме приглушённыи всхлип среди ночи а когда ветеран начинает вспоминать с кем служил, кого любил - это к смерти.
В этот раз полукровка особенно долго всматривался в землю, ворошил поблёкшие листья и, наконец, довольно усмехнулся:
- Не уйдёт. Зацепили всё-таки. Я кровь ещё у деревни видел, да не думал, что её - капитана она знатно располосовала, весь ливер наружу. И из-за чего? Убыло бы с неё, чтоль? - он хохотнул.
Фальк молчал. Хьюльли, всё так-же развязно - после суток почти полного молчания, слова сыпались из него, будто горох из дурного мешка - продолжил:
- Матёрая еретичка, видать. По лесу пешему легче, вот мы её и не нагнали ещё, а со стрелой она верно сообразила: если бинтоваться нечем, то лучше и не браться, всё одно кровью истечёшь. Вот так досюда и бежала. А тут вон какие пятна, наверняка и сама стрела рядом где валяется. Надоела деревяха в брюхе - полукровка довольно оскалился, будто сказал невесть какую шутку.
- Дорога рядом - пожал плечами Фальк - На дороге люди всякие бывают. Одно дело - девку раненую подобрать. Другое - беглеца от Светлого суда. Думаешь, мало кто стрелы распознаёт? - мечник укладывал короткие фразы, словно булыжники в мостовую.
- Дорога - это плохо, - посмурнел следопыт - ищи её потом. Надо торопиться.
- Найдём - Фальк подавил зевок - По дороге полдня верхом до деревни. Что в ту сторону, что в эту. Там потолкуем с народом. Если кто полуживую девку вёз - полдеревни знает. А поспешать некуда. Лошади ноги свернут потемну, дорога здесь такая. Одно название, что дорога.
- Опять в лесу ночевать - Хьюльли скорчил рожу, что было естесственно: не столько в нём было эльфийской крови, чтоб радоваться предстоящему отдыху в сыром осеннем лесу. Следопыты любят теплые кровати наряду с прочими смертными.
- Ну, это не факт - буркнул Фальк, правя на просвет меж деревьями - Сейчас на дорогу выберемся, ты по правую руку зри. Там распадок должен быть, а рядом хибарка Огли. С дороги её не видать, но от распадка я угляжу. Если не помер Огли ещё.
Они выбрались на дорогу. Копыта коней чавкали в непросыхающей грязи осенней. Хьюльли косился, выглядывая в подступающих сумерках заветный распадок.
- А ты, значит, из этих мест? - заговорил он, нарушая вновь повисшее в воздухе молчание - Это тебе удача выпала, на обратном пути родных проведаешь.
- Не проведаю. Сожгли их - буркнул Фальк.
- Как сожгли?! - полукровка резко натянул поводья, грязь брызнула из-под копыт ошарашенного коня - На костре?!
- Как, как! - лицо мечника исказилось - Так! Дверь подперли и сожгли. Вместе с домом.
- И меня сожгли - добавил он вроде бы нелепую фразу.
С востока плыли тучи - верно быть дождю в ночь. Молчание вновь повисло меж спутниками. На обветреном лице Фалька гуляли тугие желваки. Наконец он скривился и начал говорить - негромко, монотонно, словно самому себе напоминая давно упавшее в илистые глубины памяти:
- Деревня у нас была... Не то, чтобы еретическая. Но многие истинную веру не приняли. А места ведь не такие глухие - до Аргата две седьмицы конному. Куда деваться, ушли в леса. В лесу тоже жить можно, если руки есть. Была одна деревня Гральки, стало две. Оно как ведь: это в городах родства не помнят, деда внук - уже и не особо родственник. А в деревнях родами живут, все друг другу свои. Вот и стало две деревни. В нашей-то все Единому Свету поклон творят, а те идолам молятся. А всё не чужие. Мы то к ним не шастали - дорога через Чёрный Мох одна, и лучше принявшим новую веру её не знать. Так на общем толковище порешили, и держались накрепко. А вот они к нам захаживали, родня, как-никак. Да и не проживёшь совсем без людей. Сначала косы, плуги брали, инструмент всякий. Это потом уже они кузню отстроили, года через два. Распахивали лесные деляны - с сорняком земля, а всё хлеб. И не так плохо жили - за Чёрным Мхом земля мёдом не струит, но и оброков никаких. Вот. - Фальк сделал паузу.
- Но прознали Святые Братья про самочинную деревню еретиков. А может и раньше знали, да недосуг им было. Вот и приехали к нам с выяснением.
Из нашего рода никто в леса не ушел. Мы крепко жили, дед Ери всех при себе держал. Так и сказал когда-то: "- Мне такие боги не надобны, которые меня на моей земле не оборонят. А кто хочет уйти - тот пусть идёт, да дорогу обратно забудет". Может, будь мы худобой, так и ушел бы кто. А мы крепко жили, я ж говорю. И стали мы в Гральках самыми верными, среди Единый Свет познавших. Дед Ери, он показушничества не любил, и в нас того не насаждал. А это всякому видно. Особенно Святым Братьям.
В общем, на постой они у нас встали. Мы то наособицу жили - шесть домов. У отца моего три брата было, да тётки Ниры муж в наш род влился. Сам то он сначала на заработки пришёл, с юга, засуха там была. А потом дед к нему пригляделся. Ну и самого деда дом - он ведь не дряхлый был, дед то.
Вот и разместились у него Отцы Дознаватели. А по нашим домам солдат раскидали. По полдюжины - это терпимо, дома у нас хорошие были, да и сеновалы выручили.
Фальк пошарил в чресседельной сумке, нашел флягу с кисловатым вином и прополоскал пересохший рот. Сплюнув в дорожную грязь сделал пару больших глотков и протянул флягу Хьюльли. Тот отрицательно мотнул головой. Мечник неторопливо убрал флягу и продолжил.
- В сарае у деда допросную развернули. Коров он не держал уже, только коней. Бабка весны две как почила, а скотина женского догляда требует. Вот и начали туда мужиков таскать.
Толпой все храбрые. Может, по другому всё обернись - и приняли бы ночью солдат в ножи. Три десятка - немного, а народ у нас неробкий... Был.
А всё одно - в одиночку перед Дознавателями храбрость не покажешь. Я сам видел, как Ирам-кузнец плакал и всё рассказывал. Всё, про всех, к кому родичи из-за Мха ходят. И не он один рассказывал. Все без утайки выложили грехи свои, а особенно чужие.
Насмотрелся я. Детишкам-то дед запретил на двор соваться, а я тогда уже в возрост вошел - пятнадцать вёсен, не ребёнок. Как на смех - руку косой поранил. Вот меня дед старшему Дознавателю и предоставил. Сбегать куда - это и вовсе без рук можно. Конечно, на то солдата можно привлечь, но чьи ноги быстрее? Вот и Дознаватель не дурак был. Отец Ацер его звали. Жёсткий он был, жестокий даже. Но к еретикам жестокий, а истинно верующих привечал. По душе я ему пришелся, даже сказал обратиться к нему, коль нужда будет, если в город подамся.
В сам-то сарай-допросную я не лез, во дворе ожидал поручений. Но - краем глаза, а усмотришь. Да и услышишь.
Все в связях с еретиками признались, как один. И никто заветной тропы не указал. Ибо не знали.
Фальк придержал поводья и вновь приложился к фляге. Вытер тыльной стороной ладони сбежавшие по подбородку капли.
- Расстроился Отец Ацер. Десятка два они мужиков опросили, а толку нет. Да и эти не еретики, а так - пристяжные. И дальше народ дёргать толку нет - всё одно.
Назначили всем допрошеным Испытание водой, связали руки-ноги, да кинули в речку. Из двух десятков один Говель чист оказался. То ли и вправду на нём меньше всех грехов было, то ли камень послужный под водой нащупал, да верёвки порвал. Он всегда на реке отирался, Говель-то.
Отец Ацер только скривился, да рукой махнул.
Так и уехали они. А на вторую ночь иные гости пришли.
Помолчав немного, Фальк продолжил - задумчиво и даже чуть печально:
- Оно ведь как вышло - считай, в каждом роду плачь стоит. А у выводка старого Ери всё хорошо. А кто во всём виноват? Святые Отцы далеко уже... - он снова умолк. Подумав, достал флягу, залпом допил остатки вина и заговорил уже другим, глухим и сжатым голосом.
- Меня мать в подпол кинула, вместе с малыми. Только они всё одно не выжили - потравились угаром. А я утром выполз, когда дом прогорел уже. Пожёгся, конечно - пол тоже занялся, да ещё балкой меня пришибло, полспины ошпарило. Добивать меня не стали. Это ночью толпой расправу чинят, а при солнышке и так полуживого казнить - охотников не нашлось. Да и убрались ночью все пришлые обратно за Мох.
Вот и я побрёл. Не оставаться ж было? Так и шел до самого вечера, сам не зная куда. А потом упал. Как раз неподалёку где-то. Вот Огли на меня и наткнулся. Выходил.
- Кстати, здесь нам сворачивать.
Заслушавшийся Хьюльли огляделся - и верно, к невысоким горам вилась едва заметная в сгустившейся мгле узкая тропка.
По траве кони пошли резвей - видать и им не нравились дорожные хляби.
- Возвращаться ли мне по весне,
Зноем летним, иль девственным снегом
Словно память больная во мне
Перекрёсток победы с побегом - тихо продекламировал полукровка вполголоса. Затем смутившись, бросил:
- Вспомнилось что-то...
Фальк удивлённо глянул на спутника. Потом задумчиво выдохнул:
- Верно сказано. Перекрёсток побега и победы. Да. Я ведь уже возвращался - Мечник скривился, словно от зубной боли, но продолжил:
- Это ведь взрослые знают слово "нельзя", а за молодёжью как уследишь? Была у меня подруга... С той стороны Мха. Сильно мы друг к другу прикипели. Вот и провожал её, как вечером нацелуемся-натискаемся. Так, поодаль провожал, присматривал. Болото одиночек не любит, особенно как стемнеет. Вот и высмотрел всю незримую дорогу. Да не я один, думаю. Это Отцу Ацеру не пришло в голову парнишек на допрос таскать, а то быстро бы путь в таинные Гральки нашел. Ну, да как приехали Отцы, не до свиданий мне стало. Да и подруга моя к нам не совалась - как и прочие замошцы. Разумели, по чью душу гости.
Ну, а как поставил меня Огли на ноги - я до города быстро добрался. До Отца Ацера. Да и обратно мы быстро обернулись, с немалым отрядом. Ацер - он вес имел, с ним многие считались, волокиту не тянули.
Вот и не стало Гральков - ни старых, ни новых. А я к бойцам прибился. Так-то вот...
Мечник механически потянулся за флягой, но вспомнив, что та пуста, досадливо сплюнул.
- Дождь начинается - вымолвил он невпопад.
Но дождю не суждено было досадить путникам - за очередным поворотом тропы показалась приземистый сруб, наплывающий серым пятном среди темноты. Из под закрытых ставней вырывались едва заметные отблики.
Фальк спешился. Мотнул головой в сторону навеса коновязи и стукнул в дверь тяжёлым кулаком.
- Есть кто живой?
За дверью послышалась возня, потом надтреснутый старческий голос раздражённо проскрипел:
- Кому там не спится ночами? Брать у меня нечего, если грабить старика пришли.
- Огли, колдун старый, открывай! - Фальк снова бухнул кулаком - Хватит задницу на печке греть!
Кажется, он был доволен, найдя знахаря живым, хоть и ворчливым.
- Ну заходи, коли не шутишь - раздалось из-за двери
Хьюльли сноровисто распряг коней, наполнил торбы овсом из дорожных припасов и хмыкну, глядя на водопойную колоду. Неглупо задумано - край косого навеса выступал над колодой, и она наполнялась без всякого труда хозяина.
Зайдя в дом, следопыт убедился, что хотя время и не обошло стороной живущего бирюком знахаря, но разум не отняло: подле оживлённо болтающим с Фальком хозяином лежал на скамье взведённый арбалет.
- Места глухие, люди лихие - перехватил его взгляд старик (остроглаз - отметил Хьюльли, или тоже среди пращуров эльфы были - в комнате не намного светлее, чем на улице: две плошки с масло больше коптили, чем освещали). Не топором же обороняться, года не те.
Следопыт понимающе кивнул: даже с топором, знахарь вряд ли был опасным противником, а вот арбалетный болт в упор - это в любых руках аргумент нешуточный.
В дому было небогато, но чисто. Пучки сухих трав развешаны по стенам, дощатый пол чисто выметен, а длинная, уходящая торцом за стену горницы печь аккуратно выбелена известняком. Сам хозяин, несмотря на глубокие борозды морщин и седую бороду, совсем уж немощным не казался - в движениях скор, телом сух и узловат, словно коряга.
- Не стой колом перед столом - проворчал старик и закончил уже без прибауток - ноги вытри, да присаживайся. Чем бы накормить-то вас, печь остыла, почитай...
- Мы тебя сами накормим - прогудел Фальк.
- Да ладно, - буркнул старик - богатый гость пришёл, принёс от сосны мосол - но Фальк мотнул головой и следопыт потянул из внесёных в дом сумок провизию.
На стол собрали быстро. Хьюльли вытащил на стол полосы вяленого мяса, подсохший сыр, связку сухих рыбёшек - всё, что было с собой на случай походного перекуса. Старик тоже не остался в долгу -на печи нашлась прикрытая тряпицей половина немалого каравая, из подпольной ямины извлечён был брусок кабаньего сала, нашпивованного диким чесноком и лесными травами - отбить запах.
Подумав, Хьюльли присовокупил к припасам свою флягу. В отличии от мечника, сам он утолял жажду из встречных родников. Слишком въелись в душу бродяжьи привычки: промытые крепким вином раны воспаляются реже. Но раз уж завтра они достигнут одной из местных деревень, зачем притеснять себя этим вечером?
Фальк с хозяином пустились в воспоминания. Следопыт не прислушивался - молча жевал, не забывая и про кривобокую самодельную чашу. Ему была приятна лёгкая усталость, сухое тепло дома, неторопливая беседа, текущая мимо сознания и предстоящий спокойный сон. Видит Свет, это куда приятней, чем чуткая дремота под кустом.
Вдруг следопыт застыл, замер, не донеся кусок до рта. Насторожился. Раздавшийся из-за плотно закрытой двери стон повторился.
Фальк тоже не страдал глухотой. Бросив на старика взгляд - цепкий, трезвый - он мотнул головой на дверь.
Старик поднял руку:
- Мальчишка там. Из Ольховец, Рэга-плотника сын. Горячка у него, я сонного корня дал, а всё равно мечется.
Фальк расслаблено выдохнул - похоже, он вполне доверял старику - но направившегося к двери следопыта останавливать не стал.
Хьюльи, подхватив стола коптилку, беззвучно отворил дверь и замер, осматриваяся в тёмном помещении.
Вдоль восточной стены тянулась невысокая скамья - похоже, иногда она служила и кроватью, но сейчас была завалена разнообразными инструментами, похожими на орудия палача, да несколькими небрежно брошеными свитками.
Свитки обнаружились и в узком открытом шкафу - они занимали две верхние полки, иногда перемежаясь массивными томами In folio, что было странно встретить в жилище нелюдимого знахаря.
Возле смежной с большим залом стены расположилась невысокая кровать. Следопыт подошел ближе, прикрывая огонь ладонью, чтоб не бил в глаза.
Лежавший на кровати мальчишка не проснулся, только вновь глухо застонал. Действительно мальчишка - спутанные волосы закрывают глаза, но нижняя часть лица ещё не тронуты пробивающейся щетиной, и губы совсем по детски пухлы.
Следопыт отвернулся. Небржно развернурнул один из свитков, брошеных на скамье. "Трактат о целебных, иже болезнетворных свойствах белокорника, составленый Оглиусом Аргатским" - надо же. Непрост старик, ох как не прост - подумал Хьюльли. Впрочем, это были не его проблемы.
Он вернулся к столу, но беззаботная атмосфера застолья уже испарилась. Старик явно замкнулся в себе, а Фальк налегал на вино и мрачнел. Да и время уже вышло далеко за полночь.
- Вы, гости, как желаете - а я спать пойду - зевнул старик - Кроватей лишних у меня не в заводе, извиняйте. Ну да на лавках как нибудь... Пожара только не учините.
Сон не шел. Следопыт долго лежал с закрытыми глазами, слыша, как рядом тяжело ворочается Фальк. Видимо, мечник разбудил спящих демонов своей памяти, ну а Хьюльли... Его демоны не спали никогда.
Он забылся в тяжёлом, неровном сне уже к тому часу, когда пасмурный рассвет начал торить дорогу сквозь щели ставней.
Боль... Отчаяние... Безнадёжность... Почему, почему я не успел, это было так просто, Единый Свет, Извечный и неделимый, почему, почему...
- Эй! - Хьюльли открыл глаза. Фальк выпустил его плечо.
- Ты кричал во сне
- Я... Со мной бывает такое иногда. Нечасто. - Следопыт тряхнул головой, глядя на танец пыли в падающем на пол солнечном луче.
Несмотря на грузность и солидный для воина возрост, двигался мечник легко и бесшумно, словно матёрый снежный кот. Да и дом Огли был ладно устроен - плотно подогнанные половицы не скрипели, как и дверные петли грубой ковки. Потому и в комнату он вошел совершенно беззвучно.
Старик лежал на лавке у окна, натянув ветхое одеяло до подбородка. Фальк подошел к нему, затем, нахмурившися, развернулся к телу на кровати - что-то привлекло его внимание в очертаниях лежащей фигуры. Он подошел, всматриваясь: пробивающееся в окно солнце давало не так уж много света, чтоб разглядеть лицо, но лицо Фалька и не интересовало - он смотрел на ровно вздымающуюся грудь спящего.
За спиной раздался шорох. Фальк неторопливо повернулся.
Старик сидел на лавке, свесив на пол босые ноги в буграх мозолей("Наверное и сейчас не ленится пройти десяток вёрст, или подняться на гору за особо редкой травкой" - мелькнуло в голове Фалька). Растерянности только что проснувшегося человека на его лице не было - ладони полукровки, и старый Огли захрипел, схватившися за бьющее фонтаном крови горло. Это продолжалось недолго - знахарь судоржным усилием поднялся на ноги, но тут-же рухнул на лавку и безвольно стёк на пол. Арбалет с глухим стуком коснулся деревянных половиц.
- Не выстрелил от удара, странно - следопыт прошел мимо застывшего воина и, подняв арбалет, покрутил его в руках - А, вот тут крючок особый, пока не нажмешь - им хоть гвозди забивай. Видел я такие, с гномьих копия - на Хьюльли вновь напала болтливость от возбуждения.
- Ты... - выдохнул Фальк. Лицо его стремительно багровело, наливаясь кровью. - Надо было ждать, пока он тебя продырявит - полукровка, бросив арбалет, отошел к двери и успокаивающе поднял руки, удивлённый и встревоженый реакцией спутника.
Фальк двинулся к нему, медленно, но неукротимо, не вслушиваясь в слова растерявшиегося полукровки.
- Сзади! - вдруг выкрикнул тот, но Фальк не купился на такую дешевую уловку. И лишь услышав за спиной звонкий щелчёк тетивы, попытался уйти в сторону, что было невозможно. Арбалетный болт вошел под лопатку, развернув могучее тело Фалька и отбросив его к стене.
Хьюльли в два прыжка пересёк комнату и с неожиданной для его узкого сложения силой ударил выпустившую арбалет девушку кулаком в висок. Та, всхлипнув, упала на пол.
Фальк, тяжело дыша, поднялся на четвереньки, затем встал и покачиваясь добрёл до лавки. Сел, сгорбившись, уперевшись тяжёлым взглядом в лежащий рядом труп старика.
- Сейчас... Сейчас я её на ремни порежу - прошипел следопыт - никто не просил привозить её живой. А потом до лекаря доберёмся, он тебя живо на ноги...
- Нет - тускло произнёс Фальк.
- Что - нет? - осёкся полукровка.
- Не порежешь. И на ноги меня не поставят. Я в ранах разбираюсь. Может Огли и смог бы... Самое лучшее - загнусь через неделю от гнилои горячки.Фальк закашлялся. Вытер стекающую по подбородку кровь и продолжил:
- А девчёнку отпусти. Я обещал. Да и не в этом дело... Подожди, глянь в шкафу, там в углу кувшин должен быть, зелёный такой.
Хьюльли порылся на заставленых полках и действительно, в дальнем углу нашелся кувшин - в отличии от прочих баклажек из глины, дерева и меди он был отлит из тёмно-зелёного стекла, вероятно умельцами гномов - вряд ли люди способны делать посуду со столь плотно притёртыми крышками.
Мечник ловко открыл сосуд, принюхался к содержимому и кивнул. Потом плюнул на пол вязкой красной слюной, отхлебнул большой глоток и произнёс:
- Я всю жизнь думал, что за смерть нужно платить смертью. Только сейчас я знаю, что это не так. Посмотри кругом - видишь. Зачем? Нет, убивать нужно только ради жизни... Как и умирать. Понимаешь? Жаль, что я догадался так поздно... Видимо у каждого знания своя цена... Не убивай девчёнку. Я обещал Огли. Правда, Огли мёртв, и ему плевать, но я тоже скоро буду мёртв, а мне не плевать. Фальк долги платит. - он отхлебнул ещё - Обещай, что не тронешь... Глена, как хорошо, что ты пришла... Скоро и я к тебе... Там, за домом могила есть, Огли давно выкопал, она глубокая, на двоих хватит... - Фальк допил оставшееся в кувшине и бессильно разжал руку. Хьюльли поднял опустевшую скляницу и принюхался. К букету неплохого вина примешивался терпкий запах сонного гриба грахри. Для крепкого сна было достаточно одного глотка, два уже вызывают видения, ну а такая доза, которую принял Фальк... Следопыт покачал головой.
Речь Фалька становилась всё более бессвязной, он закрыл глаза. Потом вдруг вскинул голову и посмотрел на полукровку совершенно трезвыми глазами:
- Обещаешь? - и не дождавшись ответа, снова поник.
Хьюльли связал руки не пришедшей в сознание девушки за спиной, и молча сидел рядом с Фальком, пока клекотание и хрипы в его груди не прекратились совсем. Потом разыскал на заднем дворе крохотный сарай с инструментами. Перенёс оба тела к действительно нашедшейся позади дома яме и опустил их вниз, весь перепачкавшись землёй. Можно было просто сбросить их в яму, но Хьюльи положил тела на край и, спустившись, аккуратно стянул их вниз.
Потом поднялся и начал забрасывать могилу землёй, яростно работая лопатой. От непривычного инструмента он скоро вспотел, но не останавливался, пока над телами не вырос приличных размеров холм. Потом вернулся в дом.
Девушка сидела, прислонившись спиной к стене. Она ничего не говорила - не умоляла, не осыпала бранью. Просто смотрела на следопыта пустыми глазами.
Хьюльли достал уже тщательно вытертый нож, подбросил его на ладони.
- Какая мне разница, в сущности? - спросил он сам себя. Серебристая рыбка взлетела в воздух.
Полукровка вышел из дома, перебросил невеликую поклажу на коня Фалька. Взглянул на дорогу - сначала в ту сторону, где располагался лагерь его отряда, затем в противоположенную, где всё ещё хозяйничали банды непринявших Свет. Достал из поясного кошеля медную монетку и подбросил. Монетка, весело сверкнув натёртыми до блеска боками, укатилась в траву. Следопыт хмыкнул и погнал коней по тропе к ожидавшей его дороге.
В доме плакала девушка. Слёзы текли по её неподвижному лицу, и на шее смешивались с кровью из длинной царапины. Рядом, в стене, торчал глубоко вонзившийся в доски нож.
Она плакала молча, затем начала всхлипывать - всё громче и громче, пока не зарыдала в голос, заглушая уже еле слышный удаляющийся перестук копыт.
Наконец она успокоилась, хотя слёзы всё продолжали течь, будто невыплаканые за много лет.
И пришла тишина.