Алена очень красива: безмятежные серо-зеленые огромные глаза, совершенные щеки с персиковым пушком, маленькие алые губы, ещё хранящие детскую припухлость, нос с небольшой горбинкой. Говорит, что в ней течет польская и отчасти еврейская кровь. Она - полицейский.
Её трюмо стоит с совершенно чистыми полками, она пользуется косметикой очень скупо, что мне нравится. На прикроватной тумбочке стоит музыкальная лаковая шкатулка с крутящейся фигуркой балерины наверху. Все три крошечных выдвижных ящичка заполнены милыми её сердцу вещами - гильзами от ПМ и Стечкина и от каких-то других моделей, чьи названия мне незнакомы. Время от времени она достаёт эти гильзы и, причёсываясь, бережно перебирает их тонкими изящными пальцами. Ей нравится запах железа и пороха. Алена любит стрелять.
Мы вместе пять лет, но я про неё почти ничего не знаю. Она не из разговорчивых девушек. Часто она уходит на дежурство - это называется "усиление", затем, как она шутит, наступает "усыпление" и она и её коллеги отдыхают кто как умеет. У многих из них свой бизнес, судя по скупым её рассказам, часто незаконный, часто настолько отвратительный, что и пересказывать не хочется.
Всех сотрудников она называет словом "система" и, когда я выбираюсь с ней вместе в людные места, забавно наблюдать как она за секунду определяет сотрудников в штатском - "оперов" и если что-то нам необходимо, не колеблясь, подходит к очередному местному человечку, пьющему "кока-колу" где-нибудь возле магазинчика и через минуту у нас есть всё, что требовалось - информация, сотовый телефон, нужный человек.
Её приятели редко носят форму, у каждого по три сотовых телефона и они постоянно отираются в нашем районе. Время от времени они ей что-то дарят или продают за совсем небольшие деньги - компьютер с монитором на столе обошёлся нам всего в 150 долларов.
Русская полицейская форма уродует её - мешковатые брюки скрывают совершенные бёдра под безобразными складками толстой полушерстяной ткани, куртка слишком коротка, фуражка напоминает нацистскую, всё вместе, на мой взгляд, ужасно смотрится, но таковы требования устава и негласной полицейской моды и она им следует.
Раньше Алена спрашивала - возбуждает ли меня то, что на ней полицейская форма. Я отвечал, что к любой форменной одежде я равнодушен.
Свободными вечерами, когда у нас нет странных гостей (у меня они действительно странные: панк-дизайнер Жабер (Сергей Жебров), только что вышедший из тюрьмы, где отбывал шестилетний срок за убийство гопника, сделавшего ему замечание в метро. Серж в кожаной куртке, декорированной железными крышками от тушёнки, на которых изображены весёлые поросята. Волосы он у него красные. Это спокойный и доброжелательный человек. Жабер мне помогает с дизайном фотостудии. То нацист с Алтая со огромной свастикой на лацкане, маскирующийся под буддиста и пробирающийся в Питер по приглашению депутата Юрия Шутова дела делать. С ним мы обсуждаем особенности женской психологии. То мой жизнерадостный приятель Саша Черномашенцев (Фашист) из Корпорации Тяжелого Рока, вернувшийся с сербско-хорватской войны. Он приезжает отдыхать. То поэтесса Алина Витухновская с очередной книгой стихов и бойфрендом Русланом Вороновым - верховным жрецом антропософской Церкви Белой Расы и известным коллекционером предметов искусства, освободившемся из Казанской тюрьмы, где он сидел по обвинению в ритуальном изнасиловании. Витухновская всегда полна новыми замыслами о поисках спонсоров и решении квартирного вопроса. Иногда заезжают коллеги Алёны, которые стараются походить на приличных людей, как многие, зарабатывающие на жизнь насилием. Вечера, когда мы остаёмся вдвоём, предпочитаем проводить в тишине. Не то, чтобы нам нечего было сказать друг-другу, просто в этом нет большой необходимости. Гораздо приятнее вместе отдыхать от странной жизни странных людей вокруг нас - слишком опасной и часто совсем неприглядной.
Мне нравиться смотреть, как она неспешно ходит по комнате, собирая вещи или слушает музыку в кресле у окна, расчёсывая длинные волосы цвета спелой пшеницы деревянным гребешком с выжженной надписью "Сибирь". Алена любит смотреть как я пишу или работаю за компьютером. Телевизора у нас нет за ненадобностью. Нам хватает не слишком приятных новостей и без него.
Иногда я вспоминаю долгие зимние вечера, трюмо с гильзами вместо косметики, молчание и деревянный гребешок "Сибирь", которым она расчесывает неспешно свои волосы и улыбаюсь.