Человеческая речь Ивану давалась нелегко. Воспринимал он ее как досадный шум и сам обыкновенно обходился шестью словами: 'Да, нет, дай, на, не знаю, Слава Богу'. В затруднительных положениях помогала мимика. С годами пришла мудрость и Иван понял, что если к тебе обращаются и долго о чём-то шумят, то лучше всего поднять брови, так чтобы на лбу образовались складки и молчать как можно дольше. Затем произнести любое из шести слов и выражений. Человек иногда расстраивался и издавал звуки разочарования и тогда надо было покачать головой из стороны в сторону, иногда радовался и тогда Ивану стоило растянуть губы что есть мочи, показать зубы и слегка как бы покашлять, тогда субъект почти всегда прекращал издавать шум и исчезал.
Однажды его отвезли на большой чёрной машине в высокий дом из синего стекла и стали, провели в комнату с высоким потолком, в которой стоял тяжёлый стол чёрного дерева и покойное кожаное кресло на блестящих колёсиках и сказали:
- Это служба, сюда нужно ходить.
Ходить не пришлось, да Иван и не отыскал бы сам дороги, но по утрам к подъезду приезжала длинная машина с водителем. На службе шума было много. Особенно часто и пронзительно шумела баба в короткой юбке, которая время от времени приносила чай или кофе. Она затыкалась, когда Иван расстегивал ширинку. Узнал об этом приёме Иван случайно, забыв раз застегнуть ширинку в туалете. Способ был хорош, но помогал ненадолго. С мужиками это срабатывало не всегда. Приходилось много думать и изобретать новые гримасы. Пробуя и экспериментируя, Иван нашёл, что если положить ладонь на макушку, упереться локтем о стол и не поднимать глаза на вошедшего, то самые шумные посетители теряются и исчезают куда-то. Но слишком часто использовать этот метод было нельзя, через пару дней начинались беспрерывные звонки. Когда звонил телефон на столе, Иван брал трубку и выждав, когда шум из неё иссякнет, говорил: 'да, нет, не знаю, Слава Богу' и вешал трубку. Это работало.
Через пару месяцев Иван открыл, что если существо шумит невыносимо долго и уходить не собирается, то можно от него избавится, поставив ручкой закорючку на листе бумаги. Закорючки Ивана научили делать в детском саду. Дальше этого его обучение не пошло. Обычно после этого шумящее существо начинало издавать звуки довольства, затем затыкалось и исчезало за дверью, оставляя часто много цветной резаной бумаги в конверте или пакете. Часть бумаги Иван менял в коробке из стекла рядом с домом на цветные коробочки, запихав содержимое которых в рот и проглотив, можно было избавиться от боли в животе. Если это не помогало, нужно было выдавить из себя содержимое живота на сиденье с проточной водой. Этому его научила мать. Остаток бумаги присоединялся к кипе в тумбочке дома. На службе тоже давали эту бумагу пару раз в месяц. Но гораздо меньше. Когда бумаги накопилось столько, что она уже не влезала в тумбочку и Иван подумывал выбросить её всю, но ленился, на помощь пришёл случай. По пути из машины к подъезду Иван наткнулся на молодую бабу, жившую по соседству, обычно тихая, сегодня она невыносимо расшумелась. Чтобы заткнуть ей рот, Иван расстегнул ширинку. Помогло, но имело последствия. Баба стала встречать его дома и сильно шумела. Когда Ивану надоело то и дело расстёгивать ширинку, чтобы побыть в тишине, он в порядке эксперимента попробовал дать её немного резаной бумаги. Оказалось, что если бабе дать эту бумагу, она не только прекращает издавать досадные звуки, но и исчезает из дому надолго. Баба теперь появлялась изредка за очередной порцией бумаги, но с сумками и людьми, которые заставили квартиру всякой непонятной дрянью. До этого Иван обходился тумбочкой и кроватью. Вечерами, сидя на кровати, часами смотрел на тумбочку, изредка, когда нападало озорное настроение, пересаживался на тумбочку и смотрел на кровать, а если хотел устроить себе праздник - смотрел на стену. Сейчас об этих временах Иван вспоминал с понятным сожалением.
Однажды баба заглянула в тумбочку сама и стала издавать вовсе непонятные звуки. Затем начались ещё большие неудобства, баба перевезла его в большой дом, в котором Ивану сложно было найти кровать, а тумбочка вовсе исчезла. По вечерам теперь собиралось много незнакомых баб и мужиков и Ивану, уставшему от гримас на службе приходилось с каждым растягивать губы, показывать зубы и время от времени говорить 'Слава Богу'. Иван затосковал, баба дергала его с переменой одежды. Иван с детства привык иметь пару брюк, рубашку, майку, носки, трусы и носовой платок. Зимой носил шапку и род фуфайки, оставшейся от отца. Вещи были удобные, мягкие и год от года становились только лучше. Чертова баба откуда-то раздобыла ещё пару маленьких людей, постоянно издающих нестерпимый шум и повсюду возила их в чудном ящике на колёсах. На разрезанную бумагу они не реагировали, а когда он попытался расстегнуть ширинку, баба покрылась сине-красными пятнами и шумела невыносимо громко и долго, так что пришлось весь следующий день ставить закорючки и принести целый мешок резанной бумаги, чтобы её угомонить.
Однажды, пытаясь скрыться от шума, Иван нашёл почти пустую комнату в доме - там стояли только стол и стул, на столе лежали стопка чистой бумаги и ручка. Иван присел и с облегчением уставился в стену. Заглянула баба, Иван в панике наморщил лоб, подпер голову рукой и схватил пишущую ручку. Баба заткнулась и на цыпочках вышла из комнаты, осторожно притворив дверь.
- Тише, тише, Иван Иванович мемуары пишет! - донесся шум бабы и наступила благостная тишина.