Мой сосед недавно пришел в отпуск с войны. Познакомились мы случайно лет десять назад, когда одним замечательным вечером в конце декабря, перед самым Новым годом застряли между этажами в нашем лифте. Он поднимался к себе с елочкой для дочки, а я вернулся с подледного лова и был при "полном параде" - в офицерском бушлате, ватных штанах и еще советских валенках с галошами. И конечно с ледобуром и шарабаном. Но, правда без единой рыбки и даже поклевки.
Через сорок минут переговоров по мобильному с какой-то непонятливой дамой, к нам выехала ремонтная бригада и все обошлось.
Сначала мы просто здоровались при встрече. Потом он пригласил меня к себе на ужин. После я пригласил его в сентябре того года к себе на дачу, ловить рыбу на Вуоксе и собирать грибы. И он приехал с женой и дочкой.
Осень в тот год была "пушкинская". "Унылая пора! Очей очарованье!" Наши жены варили картошку и жарили грибы, а мы коптили на ольховых опилках крупных окуней и варили уху из мелкой рыбы.
Колина дочка - Алиса, играла с моим другом и любимцем малинуа Джокером. И ему и ей было тогда по семь лет. Джокер был крупным специалистом по любым играм с мячами и палками. Играть он мог без перерывов, часами. И Алиса без привычки к движению быстро устала. Потом они лежали на газоне, Алиса показывала Джокеру язык, а он благодарно лизал ее в розовую детскую щеку.
Я купил Джокера щенком у одного приятеля. Он был самым маленьким и слабым в помете. Другие щенки отпихивали его от кормящей суки, но он не скулил, а терпеливо ждал, когда наконец придет его очередь подкрепиться.
За год жизни у нас он превратился в рыжего красавца в черной маске.
Временами, когда я смотрел ему в глаза, мне казалось, что Джокер - разумное существо из других миров, почему-то оказавшееся на нашей планете в теле бельгийской овчарки.
Конечно, первые года три я плотно занимался его воспитанием, но никогда его не бил, не унижал его собачьего достоинства. Бывали моменты, когда я чувствовал, как от него исходят, накатывают на мою душу горячие волны любви и преданности. Я любил его также, как родители любят своих детей.
Джокер не гонял кошек и не дрался с другими собаками. Его лучшим другом был потешный и безобидный французкий бульдог Архип из дома напротив.
Вот только наркоманов и алкоголиков Джокер не терпел. Не кидался на них, но зубы показывал, чтобы не вздумали приближаться.
И тех, и других в нашем районе хватало. И сейчас их не стало меньше. Однажды, по дороге к метро я насчитал около двух десятков объявлений торговцев наркотой с номерами мобильных телефонов, сделанных оранжевой, желтой и красной нитрокрасками на асфальте и стенах домов. Обдолбанных какой-то синтетической отравой отроков и отроковиц, скрюченных, хрипящих, визжащих, валяющихся в теплое время года на газонах, а зимой бегающих голыми по улицам, в нашем районе я видел не раз. Мне их было по-человечески жалко, но смотреть на них было отвратительно. Портилось настроение, накатывала тоска. Джокер их тоже не понимал. Он давно умер от рака почки и похоронен в лесу под Приозерском, на лужайке, где мы с ним любили валяться и играть в мячик.
Коля пришел с целой сумкой деликатесов. И конечно же, с водкой. До войны Коля работал сварщиком вахтовым методом на севере. Жилистый, лысеющий, высокого роста сорокалетний мужик с большими сильными руками. Такие руки, с оплетенными венами могучими предплечьями, у рабочего на картине Гелия Коржева "Поднимающий знамя".
Моя жена Катя, Алиса и колина жена Нина, быстро накрыли на стол. Первым тостом мы выпили за Победу. Потом женщины сидели в гостиной и что-то обсуждали, а мы перебрались на кухню. Я запустил старенький кассетный "Панасоник" с хитами 2000-х годов и мы продолжили пить.
Среди прочего, Коля рассказал мне такую историю. Зимой под Мариуполем их взвод засекли беспилотники и сразу же начала бить дальнобойная арта. Они сидели в земляной яме с молоденьким солдатиком из Читы и были уже готовы к смерти.
У солдатика в ушах были дешевые наушники-капельки и он что-то слушал. Когда к ночи обстрел прекратился, они вскрыли свои ИРП (индивидуальные рационы питания) и подкрепились. Попили водички и закурили одну сигарету на двоих. Оба были счастливы, что уцелели. Солдатик протянул ему капельки и видавший виды китайский плеер на пальчиковых батарейках.
В наушниках какой-то мужик увлекательно и с душой рассказывал про сражения английских и немецких кораблей во время Первой Мировой войны. И Коля так втянулся, что дослушал звуковую дорожку спектакля Евгения Гришковца "Дредноуты" до конца.
Он рассказал, как на четвереньках выполз из укрытия. Было морозно и тихо. Бледный серпик луны цеплялся за легкие облачка. Мерцали холодные точки звезд. Коля был счастлив, на душе его было легко и светло, как бывает только в детстве, когда уверен, что еще вся жизнь впереди. И что все в ней будет как надо.
Утром они перешли на другие позиции. Солдатик Валя, хозяин плеера был ранен осколком в бедро и уехал в госпиталь. Он выжил, с ним все хорошо.
В четыре утра мы допили вторую литровую бутылку "Белуги" и Коля поднялся к себе отсыпаться. А я встал под холодный душ, чтобы хотя бы немного протрезветь.
Проснулся я в десять утра в отличном настроении, без головной боли и похмелья. Была суббота. Катя молола на кухне кофейные зерна, на кассетнике крутился "Misplaced Childhood" Marillion. Мы пили из маленьких фарфоровых чашек жгучий кофе и я думал, как мало нужно человеку, чтобы чувствовать себя живым.
Потом позвонил Коля, спросил как у нас дела. Он отделался легким похмельем.
Мы вернулись домой только под вечер. Ездили проведать приболевшего Катиного отца.
Когда Катя пошла спать, я нашел в сети спектакль Евгения Гришковца "Дредноуты" и досмотрел его до конца.
Гришковец рассказывал о последнем героическом бое у Фолклендских островов немецких броненосных крейсеров "Шарнхорст" и "Гнейзенау" с английской эскадрой 8 декабря 1914 года, когда охваченный пламенем гибнущий "Шарнхорст" уже лежа на боку, продолжал вести бой из последней боеспособной орудийной башни, пока вода не затопила и ее. И боевой корабль с поднятыми штандартами непобежденным пошел ко дну со всем экипажем, слезы неожиданно покатились по щекам. Слава Богу, что меня "в слезах" не видела жена. Не знаю, что бы она подумала.
Было два часа ночи. Я сидел на кухне и пил самодельный кипрейный "чай".
Как же низко мы пали всего за сто с небольшим лет! Во что за это время превратилось европейское население? Что стало с потомками героических немецких моряков, погибших, но не спустивших флаг в сражении при Фолклендских островах? Риторические вопросы, ответы для них не требуются.Мне страшно даже себе представить, что могло бы случиться с праправнуками и праправнучками тех германских моряков. Мне хочется верить, что они помнят своих предков и не превратились в ядовитую недочеловеческую слизь.
Нас умело приручили и убаюкали обещаниями, мы продались за комфорт и всю эту дешевую потребительскую мишуру. Какие-то люди, хитростью или сговором - уже неважно, укравшие и присвоившие себе обильно политое потом и кровью народное достояние, смеют нам что-то там "заявлять" с экранов телевизоров.
За эти несколько минут что-то во мне навсегда изменилось и встало на свои места.
Катя видела уже десятый сон. Я лег рядом с ней, укрылся одеялом и закрыл глаза.
Ну что же, подумал я, буду как броненосный крейсер "Шарнхорст" продолжать уже проигранную битву до самого конца.
![[]](/img/n/nestor/otehktoneopustilshtandarta/01.jpg)