Когда мне было восемь лет, в январе я сорвался с обледеневшего обрыва в каньоне, где добывали песок, и сломал обе ноги и правую руку чуть ниже локтя. Переломы были сложные, со смещениями, меня проооперировали, и я оказался в палате, где все были такие же - битые и ломанные. Из восьми человек лежавших в палате, кое-как передвигаться на костылях мог только один десятилетний парнишка со сломанной пяткой. Все остальные были "лежачие".
В советские времена в палатах не было телевизоров. Но в холле "отделения травматологии" на журнальном столике стоял черно-белый ящик, который иногда что-нибудь показывал, но чаще мелькал кадрами и покрывался электронной рябью.
Бесконечно тянулись тусклые зимние дни. Иногда мы слушали радиопередачи, читали и перечитывали старые засаленные номера журналов "Наука и жизнь" и "Техника молодежи". Время от времени начинали по-очереди читать вслух какой-нибудь роман вроде "Двух капитанов", "Графа Монте-Кристо" или "Таинственного острова".
Однажды к нам на утренний обход пришел новенький - молодой и веселый ортопед-травмотолог, в залихватски напяленной набок белоснежной шапочке. К тому времени большинство "пациентов" впало в тоску, которую немного рассеивали приходившие нас навещать родители, братья и сестры. Каждый день мы мечтали о "выписке", рассказывали друг другу что будем делать, когда окажемся на "свободе". Что мы будем есть, вместо пресной и скудной больничной еды. На какие фильмы пойдем в кино. Врали, что без нас сохнут и истекают слезами безутешные красавицы из класса.
Доктор предложил нам придумать и написать научно-фантастический роман. Немедленно, палата из сборища унылых калек превратилась в "мозговой центр". На следующий день после телефонного звонка домой, мать одного из парней принесла в палату печатную машинку. И работа закипела.
Ночью мы почти не спали, шопотом обсуждали детали сюжета и судьбы главных и второстепенных героев, и конспективно записывали, стараясь не привлекать внимания дежурных медсестер светом фонарика. После врачебного обхода и до обеда, мы выдумывали, писали и переписывали набело варианты развития сюжета. После обеда принималась окончательная версия главы, и ее печатал под копирку в трех экземлярах мальчишка борец-вольник со сломанным бедром.
За две недели пять первых глав о крушении межгалактического корабля, и аварийной высадке экипажа на планету полностью покрытую океанами, были написаны.
Одна копия ушла сразу в другие палаты, одну захотел прочитать наш лечащий доктор, а самая лучшая и четкая лежала в тумбочке парнишки-борца.
И тут пришло известие, что выписывают Саню - двенадцатилетнего фантазера и выдумщика, автора диалогов и наводивших даже на нас оторопь описаний жутких чудовищ, населявших океаны планеты. Пол-года назад его зацепил товарный состав, он попал под колеса, и чудом выжил. Ему сделали несколько операций, спасли поврежденную кисть, раздробленные колесами поезда ноги выше колен, врачам пришлось ампутировать. Мы не хотели его отпускать, умоляли лечащего врача его не выписывать до тех пор, пока хотя бы не будет готова первая часть трилогии. Дипломатия и "благодарность" в виде бутылки армянского коньяка, которую вручила доктору мать одного из ребят, позволили продлить срок его пребывания в больнице еще на две недели.
Но "злые духи", ненавидевшие научную фантастику не оставили нас в покое! Внезапно забарахлила, а потом и совсем "умерла" пишущая машинка. Это нас не остановило. Отныне главы романа переписывались от руки печатными буквами. По-прежнему под копирку в трех экземплярах.
Через месяц первая часть трилогии была готова, перепечатана и переплетена. Получился пятьсотстраничный пухлый том с самодельными иллюстрациями в трех экземплярах. Один том был немедленно подарен глав.врачу отделения травматологии.
Второй забрал на память безногий Саня. А третий экземпляр остался в палате.
Потом, уже на другой пишущей машинке была напечатана вторая часть трилогии. Но она была уже не такой захватывающей дух. А после меня выписали на поправку домой.
Через пол-года, прихрамывая и опираясь на палку, я снова вошел в больничную палату, где пролетели два зимних месяца счастья, дружбы и настоящего несгибаемого творчества. От последнего "старика" палаты - полупарализованного Алигейдара я узнал, что третья часть, увы так и не была написана. Первую и вторую часть, описывавших жизни и смерти героев "галактической одиссеи" забрали себе на память выписавшиеся домой авторы. Последний том бесследно "зачитали" другие палаты.
А у меня в ящике письменного стола все еще лежит выцветшая папочка с набросками. Потому что я был назначен палатой "главным оформителем" трилогии.
Иногда, когда в метро или на улице я вижу взрослых и детей, сосредоточенно тыкающих в смартфоны и планшеты, я вспоминаю хмурую, пахнущую лекарствами и неподвижными изломанными телами палату больнички. Там я впервые в жизни увидел, что могут сделать неподвижные калеки из "ничего", если ими движет живая горячая страсть творчества.