- Ну что ты все хрипишь? - медсестра подошла к больному, лежащему на койке неподвижно, и нахмурилась. Ей не нравилось стоять здесь и смотреть на него. Но делать нечего. Хрипит - значит надо подойти. Зовет, значит. Так в инструкции написано, а ее умные люди писали, они-то уж точно знают, почему больные хрипят.
- Нет, ну вы посмотрите на него! - медсестра развела руками, а затем, сложила их на своей необъятной груди. - Вы только гляньте - я подошла, а он лежит тут, хрипит, понимаешь!
С койки доносился сдавленный, протяжный стон, иногда захлебывающийся свистом. Больной не шевелился. Только дышал.
- Ишь, не ты один тут такой. Давай, потише, люди спят тут, - она потянула больного за руку, дернула за одеяло, вытащила из-под него мокрый комок простыни, - тьфу, что ты будешь делать! Ни минуты покоя. Все люди нормальные утром в туалет ходят, а ему ночью надо! А ты убирай потом за ними... - и она уходит из палаты, неся в одной руке мокрое белье, а другой рукой постукивая по спинкам больничных коек, чтобы удостовериться, что все спят, и что все дышат.
Вот и спокойно совсем. Ну, или почти. Из неврологического отделения доносится какой-то шум, кажется, кого-то бьют. Но это не интересует медсестру. Неврология - это не ее территория.
Вообще, больные - это не ее призвание, просто жалостливая она очень, вот и не может оставить их тут одних на ночь. Сидит, не спит, слушает. А из восьмой палаты все доносится тихий сиплый стон. Медсестра прикрывает глаза, только на минутку, отдохнуть от дневного напряжения, и проваливается в глубокий безмятежный сон. Да только за что же ее судить? Она так устает с этими больными!
Если тихонько, тайком, открыть глаза, встать с постели и на цыпочках (только очень осторожно!) выйти из своей палаты, можно пройти по коридору, и найти дверь с номером 8. Восьмая палата. Палата бесконечности. Говорят, все, кто попадает в восьмую - не хотят уже больше уходить оттуда, и их вывозят на таких койках с колесиками, накрыв простынкой, или одеялом, с головой, чтобы они ничего не заметили.
Очень интересно, что там в этой палате, с магическим номером? Если очень тихо открыть дверь, можно войти внутрь. И вот она. Вот эта палата. Не такая уж и большая, всего-то шесть мест. Очень маленькая палата. А вот в дальнем углу что-то интересное. Это человек. Он лежит неподвижно. Глаза его открыты, рот слегка перекошен в странной гримасе. Странной, но не страшной. Слышно, как он дышит: тяжело, медленно, болезненно борясь за каждый миллилитр воздуха. Из его приоткрытого перекошенного рта доносятся странные звуки. Он хрипит, сиплый свист смешивается с хрипом и переходит в тихий стон. Стон - это выдох. Выдох - это очень важно, ведь только после выдоха следует вдох. Итак, хрип - стон, хрип - стон, вдох - выдох, воздух - воздух. Еще немного, и снова - вдох, и выдох... Протяжный стон сменяется каким-то странным бульканьем и урчаньем. После урчания - тихо.
Воздух везде, его много, его на всех хватит. А человеку на больничной койке в углу восьмой палаты не досталось воздуха. Он оказался слишком слаб для воздуха. Воздух, он ведь как молитва - пока хватает сил шевелить губами, шептать, она есть, а как только перестанешь - она и кончилась; она зависла еще вокруг тебя, она еще не ушла. Но она уже навсегда недоступна. Теперь можно лишь начать новую, а прежняя тает. А если нельзя начать новую, или не получается - все, хватит. В другой раз, может быть... где-то в ином месте, будет молитва. Может быть, там будет даже воздух.
Теперь надо очень тихо уйти из комнаты. Из палаты. Нет в ней никакой магии. Она обычная. Не хочется теперь в эту палату, раз побывав - не захочешь уйти, так говорят, но, сумев уйти - ни за что не захочешь вернуться.
Утро. Медсестра накрывает больного одеялом. С головой. Чтобы он не видел, когда его будут увозить из палаты номер восемь. Чтобы он не боялся уходить отсюда. Она накрывает его, и терпеливо объясняет:
- Вот видишь, а ты все хрипел, хрипел... людям спать не давал. Видишь, хорошо тебе теперь, когда не хрипишь, а? Лучше бы ты уж сразу, вечером еще успокоился. Может, тогда и по-другому было бы все. А теперь, что ж, хрипи не хрипи - все поздно. А и ладно, так и так мне убирать за тобой. Больше то некому. Одна я тут. Устала я, ой устала...
2007г.